Форд, Сталин : другие произведения.

О том, как жить по-человечески

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

  
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  anti_дюринг и логика аристотеля В 1971 г. (в год смерти Лукача) Иштван Херманн сделал попытку, следуя "инструкциям" Лукача, предложить читателям антисталинистское прочтение Ленина, Не случайно, что ныне уже хорошо известная работа Лукача "Demokratisierung Heute und Morgen" (1968) была опубликована в Венгрии только в 1988
  
  
  Генри Форд
  Моя жизнь, мои достижения
  
  
  
  
  Аннотация http://bookz.ru/authors/ford-genri/moa-jizn_941.html
  
  Выдержавшая около ста изданий в десятках стран мира (в том числе семь изданий в СССР в 1924 27 гг.) автобиографическая книга одного из выдающихся менеджеров XX века, организатора поточно конвейерного производства и "отца" автомобильной промышленности США написана ярко, образно, энергично и вдохновенно. Она содержит богатейший материал, во многом представляющий исторический интерес, но в целом ряде отношений сохраняющий актуальность для экономистов, инженеров, конструкторов, психологов, социологов, руководителей и организаторов производства, чья деятельность нацелена на творческое осмысление и успешное решение задач кардинальной перестройки всех звеньев нашей хозяйственной системы.
  Предисловие профессора Н. С. Лаврова и послесловие профессора И, Л. Андреева открывает перед читателем возможность сопоставить различные видения и оценки Генри Форда с позиций, разделенных шестью с половиной десятилетиями, - эпохи НЭПа и эпохи Перестройки.
  Для широкого круга читателей.
  
  Генри Форд
  Моя жизнь, мои достижения
  
  Предисловие
  
  Эта книга обошла почти все государства. Она напечатана на многих языках. Везде ее издания расходились нарасхват.
  Жгучий интерес к ней создан не искусственной рекламной шумихой, а самим ее содержанием: - за этой книгой жизнь и деятельность очень большого человека, за ней практический опыт создателя производства, не бывалого по масштабам и организации.
  О нем много писали, как о миллиардере, как о величайшем промышленнике Нового Света, как о гениальном неуче слесаре. Но он сам хранил молчание, не выступая ни в литературе, ни в прессе.
  И вот, наконец, появилась книга Форда о самом себе. Она сразу сделалась знаменитой.
  Вся жизнь Форда, этого шестидесятилетнего, самого богатого на свете человека, полна выдающихся моментов. Особенно любопытно начало его карьеры, когда он, героически преодолевая материальные препятствия и не досыпая ночей, два с половиной года разрабатывал свою, поныне не превзойденную, модель автомобиля.
  Теперь он миллиардер промышленник, инженер, коммерсант, кандидат в президенты Соединенных Штатов, конечно, ищет объяснений, если не оправданий, своей деятельности перед революцией в настоящей книге и себе.
  Фигура этого человека не может удивлять своей закрепощенностью мысли, наоборот, было бы странно видеть при всех условиях в нем обратное.
  Столкновения, которые приходилось иметь Форду с самим собой, не проходили для него незаметно, и он находил им легковесные объяснения: все люди разные, равенства быть не может, даже два Форда не равны друг другу, - замечает автор, не видя в своем признании себе же приговор.
  Этот колосс, кажется, и поднялся в наше время для того только, чтобы на вершине капитализма его же и обрушить. Противодействие грядущим формам жизни у Форда невыразимо сильно. Пацифист в начале мировой войны, судившийся даже по поводу миротворческой деятельности, а затем сознательный милитарист, оказывавший громадную помощь в период участия Америки в войне, - во все время Форд, продолжая плыть по курсу капиталистической выгоды, не покидает империалистической ладьи.
  Форд совершенно оригинален и не уподобляется другим миллиардерам Америки: Карнеджи, Рокфеллеру, Моргану и пр., прославляющим полезность капитала для общества, но он и не далеко уходит от них, сходясь с ними в единой цели. О Форде в иностранной печати пишут чудеса, как о промышленнике, и рекомендуют последовать его идеям и примерам его производства, особенно для Германии, забывая, что подражателей ему в отношении научной организации производства нет или почти нет даже в самой Америке, где были лишь неудачные его последователи.
  Не место было бы объяснять причину последнего: она, по - видимому, кроется в талантливости изобретенной Фордом системы, которая, как всякая совершенная система, только и гарантирует лучшую организацию. Однако отсюда еще далеко до организации народного хозяйства страны, о чем Форд то и дело толкует.
  В своей книге Форд пишет, чему он научился в производстве, но это то и доказывает, что, научившись и создав, он не понял самого производства. Он не понял экономической сути производственного процесса, хотя прекрасно устанавливает его на практике. Вот почему он не понимает Фордизма, против которого восстает. Форд всем своим существом против социализма и против Фордизма.
  Форд против уравнения заработной платы и не понимает сути своих достижений - силы инерции, развивающейся в процессе. Он наоборот - только за увеличение платы, желая тем укоренить в рабочих чувство зависимости от предприятия, поэтому своих рабочих он называет своими компаньонами. И несмотря на то, что вся система, образуемая умелой постановкой процесса производства, направлена к уничтожению мастерства и привилегированных специалистов, не нужных для массового изготовления вещей при разделении труда на операции, Форд не усматривает и не оценивает в этом специальной полезности.
  Раскрепостись Форд в своем мышлении, освободись он от наследственных оков века, он сделал бы для Фордизма еще больше. Но он, обогащая себя, выделяет лишь небольшую долю и при том для своих только рабочих.
  Фордизм есть система, принципы которой давно известны, заложены Марксом и составляют закон разделения труда. Модель изготовления тогда только выгодна для производства, когда она может быть легко расщеплена на операции, число которых не должно быть ни велико, ни мало. Процесс, поставленный правильно, знаменуется ритмическим действием изготовления, где быстрая работа может быть так же не выгодна, как и медленная. Не замечаемая естественная сила инерции или производственный раскат, развивающийся в процессе, составляет элемент Фордизма.
  Созданные Фордом на этом основании конвейеры для прогрессивной сборки, заготовка вещей в массовом количестве, цикл вращения материалов и получение обработанных фабрикатов в целом составляют также Фордизм, который обеспечивается внутренней системой, уничтожающей всякую квалификацию и специализацию и потому требующей уравнения заработной платы.
  Точность изготовления, которая обязана обезличению труда, доходит у Форда до одной десятитысячной дюйма.
  Скорость выделки и развиваемая инерция, введенная в процесс коллективного труда, дает массовый результат производства вещей.
  Отказываясь видеть в хороших машинах то значение, которое им неверно приписывается, как и всякой технике, Форд угадывает совершенную организацию производства, слагающуюся из многих элементов Фордизма, но не из одного какого нибудь. Совершенная организация состоит не из хороших машин и хороших людей, а состоит в том, что мы вообще называем системой.
  - Поменьше схем, бюрократизма, титулов, постов, чинопочитания, протекции! - провозглашает Форд, мечтая исправить капиталистическое производство, в котором нет совершенства системы. Форд постоянно путает постановку дела и отдельного производства с хозяйством страны.
  Форд идет вразрез с определениями финансовой науки и воюет с кредитом и банками, будучи вместе с тем сам также своего рода банкиром.
  Он не приверженец, по его словам, капитала, который может все сделать, и не приверженец производства прибыли, считая себя свободным от насилия капитала.
  Для всех граждан России назидательны не измышления Форда, а основы его хозяйства и производства. Интерес его книги заключается, главным образом, в практике как производства, так и крупных финансовых оборотов. Успех всего этого и создал Форду мысль о возможности близкого содружества между хозяином и работником.
  В пройденном Фордом промышленном пути есть несколько поворотных пунктов, которые в сплетенном виде представляются техническими и экономическими.
  До изобретенной Фордом прогрессивной сборки автомобилей никогда еще поделочную массу отдельных вещей нельзя было отправлять с завода на места продажи без риска не собрать их там, но когда эта масса на заводе Форда потекла как лава, выделываемая эмигрантами 53 национальностей, Форд оказался в необходимости обеспечить свой вывоз и подвоз материалов новыми железнодорожными линиями.
  Этот новый поворотный пункт привел к необходимости приспособить транспорт к производству, и Форд покупает целую железнодорожную линию у правительства.
  На этом пункте прекращается сборка автомобилей на заводе и переносится в 30 мест Америки. Изменяется "себестоимость"; большая часть накладных расходов относится на склады, к местам продажи и сборки. Торговые процессы соединились с процессами производственными, распыляя часть общих расходов. Незаметно производство, потребление и распространение перегруппировываются, влияя на продажные цены.
  Форд давно предсказывал, что для его постановки дела ему не страшны пошлины и тарифы, т. к. заготовочная масса автомобильных частей распыляет накладные расходы, выдерживая очень длинные расстояния по доставке их на место, при сравнительно коротких расстояниях, откуда получаются на завод материалы для них.
  Значение, которое приобрела массовая выделка, уничтожившая расстояние и уменьшившая значительно приложимость кредита к производству, дала новые пути для образования накопления до сих пор еще невиданных массивов капитала, сложенного в одних руках.
  Словом, производство Форда пересоздало промышленность, где кредит уже не играет обычной роли.
  Массивы потребления фордовским делом металлов и угля воздействовали на рынки своей сцепленной силой, и вся промышленность страны незаметно оказалась в зависимости не от давления денег, а от внутреннего индустриального развития.
  Поэтому Фордом возглашается принцип использования капитала на общую пользу. При сосредоточении такого массивного капитала и производства, как у Форда, нетрудно придти к заключению о возможности всеобщего мира, построенного на организации труда: все будут удовлетворены, и все достигнут в меру счастья, т. к. деньги не хозяин, а слуга, - говорит Форд. Но форд забыл, что говорили во Франции: L'argent n'a pas de maitre (у денег нет хозяина) и поэтому слугою денег является хозяин.
  О Форде и об его книге можно судить различно, но нельзя отрицать его огромного практического авторитета, оправданного блестящими, невиданно грандиозными результатами его работы: на заводе Форда каждая минута дает шесть готовых автомобилей. Годовое их производство с 18 664 в 1909 10 году поднялось до 1 250 000 в 1920 21 году и продолжает расти. День ото дня, вопреки всему, вопреки общему вздорожанию продуктов производства, даже в такое напряженное время, как годы войны, продажная цена его автомобиля неуклонно понижается: за последние десять лет с 950 долларов она упала до 355.
  Можно и нужно спорить со многими рассуждениями и выводами Форда, которые зачастую бывают ошибочны. Но для всякого вообще, а для нас в особенности назидательны не теоретические измышления Форда и не фантастические предсказания его о совершенствовании капиталистического строя, а излагаемые им практические основы его хозяйства и производства. В этом главное, очень крупное значение его книги.
  Чрезвычайно ценны для нас сведения об электрификации Миссисипи, указания о вреде бережливости и накопления денег, о децентрализации промышленности, о том, что автор называет "чисткой дома" и т. д. Весь этот богатый материал, проверенный данными единственного в мире опыта, позволяет утверждать, что другой такой книги с большим удельным весом, освещающей вопросы организации труда и производства, и вопросы взаимоотношения производства и сбыта, - до сих пор не появлялось.
  У нас эти вопросы приобрели жизненное, острое значение. Развитие промышленности, удешевление продуктов производства сделалось задачей дня. Для правильного разрешения этих вопросов знакомство с книгой Форда настоятельно необходимо.
  Н. Лавров, 1924
  
  Введение
  Моя руководящая идея
  
  Страна наша только что начала развиваться; что бы ни толковали о наших поразительных успехах - мы едва едва взбороздили верхний покров. Невзирая на это, успехи наши были в достаточной мере изумительны. Но если сравнить сделанное с тем, что осталось еще сделать, все наши успехи обращаются в ничто. Стоит только вспомнить, что для запашки земли расходуется больше силы, чем во всех промышленных предприятиях страны, вместе взятых, - и - сразу получается представление о лежащих перед нами возможностях. И именно теперь, когда столько государств переживают процесс брожения, теперь, при царящем всюду беспокойстве, наступил, по видимому, момент, когда уместно напомнить кое что из области предстоящих задач, в свете задач, уже разрешенных.
  Когда кто либо заводит разговор об усиливающейся мощи машины и промышленности, перед нами легко возникает образ холодного, металлического мира, в котором деревья, цветы, птицы, луга вытеснены грандиозными заводами мира, состоящего из железных машин и машин людей. Такого представления я не разделяю. Более того, я полагаю, что, если мы не научимся лучше пользоваться машинами, у нас не станет времени для того, чтобы наслаждаться деревьями и птицами, цветами и лугами.
  По моему, мы слишком много сделали для того, чтобы спугнуть радость жизни мыслью о противоположности понятий "существование" и "добывание средств к существованию". Мы расточаем столько времени и энергии, что нам мало остается на жизненные утехи. Сила и машина, деньги и имущество полезны лишь постольку, поскольку они способствуют жизненной свободе. Они только средство для некоторой цели. Я, например, смотрю на автомобили, носящие мое имя, не только как на автомобили. Если бы они были только таковыми, я бы предпринял что нибудь другое. Для меня они - наглядное доказательство некоей деловой теории, которая, как я надеюсь, представляет собою нечто большее, чем деловую теорию, а именно: теорию, цель которой - создать из мира источник радостей. Факт необычайного успеха Общества Автомобилей Форда важен в том отношении, что он неопровержимо свидетельствует, как верна была до сих пор моя теория. Только с этой предпосылкой могу я судить существующие методы производства, финансы и общество с точки зрения человека, ими не порабощенного.
  Если бы я преследовал только своекорыстные цели, мне не было бы нужды стремиться к изменению установившихся методов. Если бы я думал только о стяжании, нынешняя система оказалась бы для меня превосходной; она в преизбытке снабжает меня деньгами. Но я помню о долге служения. Нынешняя система не дает высшей меры производительности, ибо способствует расточению во всех его видах; у множества людей она отнимает продукт их труда. Она лишена плана. Все зависит от степени планомерности и целесообразности.
  Я ничего не имею против всеобщей тенденции к осмеянию новых идей. Лучше относиться скептически ко всем новым идеям и требовать доказательств их правильности, чем гоняться за всякой новой идеей в состоянии непрерывного круговорота мыслей. Скептицизм, совпадающий с осторожностью, есть компас цивилизации. Нет такой идеи, которая была бы хороша только потому, что она стара, или плоха потому, что она новая; но, если старая идея оправдала себя, то это веское свидетельство в ее пользу. Сами по себе идеи ценны, но всякая идея в конце концов только идея. Задача в том, чтобы реализовать ее практически.
  Мне прежде всего хочется доказать, что применяемые нами идеи могут быть проведены всюду, что они касаются не только области автомобилей или тракторов, но как бы входят в состав некоего общего кодекса. Я твердо убежден, что этот кодекс вполне естественный, и мне хотелось бы доказать это с такой непреложностью, которая привела бы в результате к признанию наших идей не в качестве новых, а в качестве естественного кодекса.
  Вполне естественно работать в сознании, что счастье и благосостояние добываются только честной работой. Человеческие несчастья являются в значительной мере следствием попытки свернуть с этого естественного пути. Я не собираюсь предлагать ничего, что бы выходило за пределы безусловного признания этого естественного принципа. Я исхожу из предположения, что мы должны работать. Достигнутые нами до сих пор успехи представляют из себя, в сущности, результат некоего логического постижения: раз уж нам приходится работать, то лучше работать умно и предусмотрительно; чем лучше мы будем работать, тем лучше нам будет. Вот что предписывает нам, по моему мнению, элементарный, здравый человеческий смысл.
  Одно из первых правил осторожности учит нас быть настороже и не смешивать реакционных действий с разумными мерами. Мы только что пережили период фейерверочный во всех отношениях и были завалены программами и планами идеалистического прогресса. Но от этого мы дальше не ушли. Все вместе походило на митинг, но не на поступательное движение. Пришлось услышать массу прекрасных вещей; но, придя домой, мы открыли, что огонь в очаге погас. Реакционеры обычно пользуются подавленностью, наступающей вслед за такими периодами, и начинают ссылаться на "доброе старое время" - большей частью заполненное злейшими старинными злоупотреблениями - и так как у них нет ни дальновидности, ни фантазии, то при случае они сходят за "людей практических". Их возвращение к власти нередко приветствуется как возврат к здравому смыслу.
  Основные функции - земледелие, промышленность и транспорт. Без них невозможна общественная жизнь. Они скрепляют мир. Обработка земли, изготовление и распределение предметов потребления столь же примитивны, как и человеческие потребности, и все же более животрепещущи, чем что либо. В них квинтэссенция физической жизни. Если погибнут они, то прекратится и общественная жизнь.
  Работы сколько угодно. Дела - это ни что иное как работа. Наоборот, спекуляция с готовыми продуктами не имеет ничего общего с делами - она означает не больше и не меньше, как более пристойный вид воровства, не поддающийся искоренению путем законодательства. Вообще, путем законодательства можно мало чего добиться: оно никогда не бывает конструктивным. Оно неспособно выйти за пределы полицейской власти, и поэтому ждать от наших правительственных инстанций в Вашингтоне или в главных городах штатов того, что они сделать не в силах, значит попусту тратить время. До тех пор, пока мы ждем от законодательства, что оно уврачует бедность и устранит из мира привилегии, нам суждено созерцать, как растет бедность и умножаются привилегии. Мы слишком долго полагались на Вашингтон и у нас слишком много законодателей - хотя все же им не столь привольно у нас, как в других странах - но они приписывают законам силу, им не присущую.
  Если внушить стране, например нашей, что Вашингтон является небесами, где поверх облаков восседают на тронах всемогущество и всеведение, то страна начинает подпадать зависимости, не обещающей ничего хорошего в будущем. Помощь придет не из Вашингтона, а от нас самих; более того, мы сами, может быть, в состоянии помочь Вашингтону, как некоему центру, где сосредоточиваются плоды наших трудов для дальнейшего их распределения, на общую пользу. Мы можем помочь правительству, а не правительство нам.
  Девиз: "поменьше административного духа в деловой жизни и побольше делового духа в администрации" очень хорош, не только потому, что он полезен и в делах и в управлении государством, но и потому, что он полезен народу. Соединенные Штаты созданы не в силу деловых соображений. Объявление независимости не есть коммерческий документ, а конституция Соединенных Штатов - не каталог товаров. Соединенные Штаты - страна, правительство и хозяйственная жизнь - только средства, чтобы дать ценность жизни народа. Правительство - только слуга его, и всегда должно таковым оставаться. Как только народ становится придатком к правительству, вступает в силу закон возмездия, ибо такое соотношение неестественно, безнравственно и противочеловечно. Без деловой жизни и без правительства обойтись нельзя. То и другое, играя служебную роль, столь же необходимы, как вода и хлеб; но, начиная властвовать, они идут вразрез с природным укладом. Заботиться о благополучии страны - долг каждого из нас. Только, при этом условии дело будет поставлено правильно и надежно. Обещания ничего не стоят правительству, но реализовать их оно не в состоянии. Правда, правительства могут жонглировать валютой, как они это делали в Европе (и как и посейчас делают это и будут делать во всем мире финансисты до тех пор, пока чистый доход попадает в их карман); при этом болтается много торжественного вздора7 |А между тем работа и только работа в состоянии созидать ценности. В глубине души это знает каждый.
  В высшей степени невероятно, чтобы такой интеллигентный народ, как наш, был способен заглушить основные процессы хозяйственной жизни. Большинство людей чувствуют инстинктивно - даже не сознавая этого - что деньги не богатство. Вульгарные теории, обещающие все что угодно каждому и ничего не требующие, тотчас же отвергаются инстинктом рядового человека, даже в том случае, когда он не в состоянии логически осмыслить такого к ним отношения. Он знает, что они лживы, и этого достаточно. Нынешний порядок, невзирая на его неуклюжесть, частые промахи и различного рода недочеты, обладает тем преимуществом по сравнению со всяким другим, что он функционирует. Несомненно, и нынешний порядок постепенно перейдет в другой, и другой порядок тоже будет функционировать - но не столько сам по себе, как в зависимости от вложенного в него людьми содержания. Правильна ли наша система? Конечно, неправильна, в тысяче отношений. Тяжеловесна? Да! С точки зрения права и разума она давно должна бы рухнуть. Но она держится.
  Хозяйственный принцип - это труд. Труд - это человеческая стихия, которая обращает себе на пользу плодоносные времена года. Человеческий труд создал из сезона жатвы то, чем он стал ныне. Экономический принцип гласит: Каждый из нас работает над материалом, который не нами создан и которого создать мы не можем, над материалом, который нам дан природой.
  Нравственный принцип - это право человека на свой труд. Это право находит различные формы выражения. Человек, заработавший свой хлеб, заработал и право на него. Если другой человек крадет у него этот хлеб, он крадет у него больше чем хлеб, крадет священное человеческое право.
  Если мы не в состоянии производить, мы не в состоянии и обладать. Капиталисты, ставшие таковыми благодаря торговле деньгами, являются временным, неизбежным злом. Они могут даже оказаться не злом, если их деньги вновь вливаются в производство. Но если их деньги обращаются на то, чтобы затруднять распределение, воздвигать барьеры между потребителем и производителем - тогда они в самом деле вредители, чье существование прекратится, как только деньги окажутся лучше приспособленными к трудовым отношениям. А это произойдет тогда, когда все придут к сознанию, что только работа, одна работа выводит на верную дорогу к здоровью, богатству и счастью.
  Нет оснований к тому, чтобы человек, желающий работать, оказался не в состоянии работать и получать в полной мере возмещение за свой труд. Равным образом, нет оснований к тому, чтобы человек, могущий работать, но не желающий, не получал бы тоже в полной мере возмещения за содеянное им. При всех обстоятельствах ему должна быть дана возможность получить от общества то, что он сам дал обществу. Если он ничего не дал обществу, то и ему требовать от общества нечего. Пусть ему будет предоставлена свобода - умереть с голоду. Утверждая, что каждый должен иметь больше, чем он, собственно, заслужил, - только потому, что некоторые получают больше, чем им причитается по праву - мы далеко не уйдем.
  Не может быть утверждения, более нелепого и более вредного для человечества, как то, что все люди равны.
  В природе нет двух предметов абсолютно равных. Мы строим свои машины не иначе, как со сменными частями. Все эти части схожи друг с другом так, как только могут быть схожи при применении химического анализа, точнейших приборов и точнейшей выработки. Нет, поэтому, никакой нужды в испытаниях. При виде двух Фордов, столь похожих внешне друг на друга, что никто не может их различить, и с частями столь сходными, что их можно поставить одну на место другой, невольно приходит в голову, что они в самом деле одинаковы. Но это отнюдь не так. Они различны в работе. У нас есть люди, ездившие на сотнях, иногда на тысячах фордовских автомобилей, и они утверждают, что нет и двух абсолютно одинаковых машин; что если они проехали на новой машине час или меньше и эта машина поставлена затем в ряду других машин, тоже испытанных ими в течение часа при одинаковых условиях, они, хотя и не в состоянии будут различить по внешнему виду отдельные машины, все же различат их в езде.
  До сих пор я говорил о различных предметах в общем; перейдем теперь к конкретным примерам. Каждого следовало бы поставить так, чтобы масштаб его жизни находился в должном соотношении с услугами, которые он оказывает обществу. Своевременно сказать несколько слов на эту тему, ибо мы только что пережили период, когда в отношении большинства людей вопрос о сумме их услуг стоял на Последнем плане. Мы были на пути к достижению такого состояния, когда никто уже не спрашивает об этих услугах. Чеки поступали автоматически. Прежде клиент оказывал честь продавцу своими заказами; в дальнейшем отношения изменились и продавец стал оказывать честь клиенту, исполняя его заказы. В деловой жизни это зло. Всякая монополия и всякая погоня за наживой - зло. Для предприятия неизменно вредно, если отпадает необходимость напрягаться. Никогда не бывает так здорово предприятие, как тогда, когда оно, подобно курице, должно часть своего питания разыскивать само. Все слишком легко доставалось в деловой жизни. Пошатнулся принцип определенного, реального соответствия между ценностью и ее эквивалентом. Отпала необходимость думать об удовлетворении клиентуры. В определенных кругах возобладал даже род тенденции гнать публику к черту. Некоторые обозначали это состояние, как "расцвет деловой жизни". Но это ни в коем случае не означало расцвета. Это была попросту ненужная погоня за деньгами, не имевшая ничего общего с деловой жизнью.
  Если не иметь постоянно перед глазами цели, очень легко перегрузить себя деньгами и потом, в непрестанных усилиях заработать еще больше денег, совершенно забыть о необходимости снабжать публику тем, чего она на самом деле хочет. Делать дела на основе чистой наживы - предприятие в высшей степени рискованное. Это род азартной игры, протекающей неравномерно и редко выдерживаемой дольше, чем несколько лет. Задача предприятия - производить для потребления, а не для наживы или спекуляции. А условие такого производства - чтобы его продукты были доброкачественны и дешевы, чтобы продукты эти служили на пользу народу, а не только одному производителю. Если вопрос о деньгах рассматривается в ложной перспективе, то фальсифицируется в угоду производителю и продукция.
  Благополучие производителя зависит, в конечном счете, также и от пользы, которую он приносит народу. Правда, некоторое время он может вести свои дела недурно, обслуживая исключительно себя. Но это ненадолго. Стоит народу сообразить, что производитель ему не служит, и конец его недалек. Во время военного подъема производители заботились, главным образом, о том, чтобы обслуживать себя. Но как только народ увидел это, многим из них пришел конец. Эти люди утверждали, что они попали в полосу "депрессии". Но дело было не так. Они попросту пытались, вооружившись невежеством, вступить в борьбу со здравым смыслом, а такая политика никогда не удается. Алчность к деньгам - вернейшее средство не добиться денег. Но если служишь ради самого служения, ради удовлетворения, которое дается сознанием правоты дела, то деньги сами собой появляются в избытке.
  Деньги, вполне естественно, получаются в итоге полезной деятельности. Иметь деньги абсолютно необходимо. Но нельзя забывать при этом, что цель денег - не праздность, а умножение средств для полезного служения. Для меня лично нет ничего отвратительнее праздной жизни. Никто из нас не имеет на нее права. В цивилизации нет места тунеядцам. Всевозможные проекты уничтожения денег приводят только к усложнению вопроса, так как нельзя обойтись без меновых знаков. Конечно, остается под большим сомнением, дает ли наша нынешняя денежная система прочное основание для обмена. Это вопрос, которого я коснусь ближе в одной из следующих глав. Мое главное возражение против нынешней денежной системы то, что она трактуется часто как самоцель. А при этом условии она во многих отношениях тормозит производство вместо того, чтобы способствовать ему.
  Моя цель - простота. В общем, люди потому имеют так мало, и удовлетворение основных жизненных потребностей (не говоря уже о роскоши, на которую каждый, по моему мнению, имеет известное право) обходится так дорого, что почти все, производимое нами, много сложнее, чем нужно. Наша одежда, жилища, квартирная обстановка - все могло бы быть гораздо проще и вместе с тем красивее. Это происходит потому, что все предметы в прошлом изготовлялись определенным образом, и нынешние фабриканты идут проторенной дорогой.
  Этим я не хочу сказать, что мы должны удариться в другую крайность. В этом нет абсолютно никакой необходимости. Вовсе не нужно, чтобы наше платье состояло из мешка с дырой для просовывания головы. Правда, в этом случае его легко было бы изготовить, но оно было бы чрезвычайно непрактично. Одеяло не шедевр портновского искусства, но никто из нас не наработал бы много, если бы мы разгуливали, по образцу индейцев, в одеялах. Подлинная простота связана с пониманием практичного и целесообразного. Недостаток всех радикальных реформ в том, что они хотят изменить человека и приспособить его к определенным предметам. Я полагаю, что попытки ввести для женщин платье "реформ" исходят неизменно от безобразных особ, желающих, чтобы и другие женщины были безобразны. Иначе говоря, все происходит шиворот навыворот. Следует взять что либо, доказавшее свою пригодность, и устранить в нем все лишнее. Это прежде всего относится к обуви, одежде, домам, машинам, железным дорогам, пароходам, летательным аппаратам. Устраняя излишние части и упрощая необходимые, мы одновременно устраняем и излишние расходы по производству. Логика простая. Но, как ни странно, процесс начинается чаще всего с удешевления производства, а не с упрощения фабриката. Мы должны исходить из самого фабриката. Важно, прежде всего, исследовать, действительно ли он так хорош, как должен быть - выполняет ли он в максимальной степени свое назначение? Затем - применен ли материал лучший из возможных или только самый дорогой? И наконец - допускает ли он упрощения в конструкции и уменьшении веса? И так далее.
  Лишний вес столь же бессмыслен в любом предмете, как значок на кучерской шляпе, - пожалуй, еще бессмысленнее. Значок может, в конце концов, служить для опознания, в то время как лишний вес означает только лишнюю трату силы. Для меня загадка - на чем основано смешение тяжести и силы. Все очень хорошо в бабе для забивки свай, но к чему приводить в движение лишний вес, когда этим ничего не достигается? К чему обременять специальным весом машину, предназначенную для транспорта? Почему бы не перенести излишний вес на груз, который транспортируется машиной? Полные люди не в состоянии бегать так быстро, как худощавые, а мы придаем большей части наших транспортных машин такую грузность, словно мертвый вес и объем увеличивают скорость! Бедность в значительной степени происходит от перетаскивания мертвых грузов.
  В деле устранения лишней тяжести мы еще сильно продвинемся вперед, например, в отношении древесных материалов. Дерево великолепный материал для некоторых частей, хотя и очень неэкономичный. Дерево, входящее в состав фордовской машины, содержит около 30 фунтов воды. Несомненно, тут возможны улучшения. Должно найти средство, при помощи которого достигнута будет одинаковая мощность и эластичность, без излишнего веса. Точно так же и в тысяче других предметов.
  Земледелец слишком отяжеляет свой дневной труд. По моему, рядовой фермер тратит не больше пяти процентов своей энергии на действительно полезную работу. Если бы устроить завод по образцу обыкновенной фермы, его нужно было бы переполнить рабочими. Самая скверная фабрика в Европе едва ли организована так скверно, как рядовое крестьянское хозяйство. Механическая энергия и электричество почти не применяются. Не только все делается руками, но в большинстве случаев не обращено даже внимания на целесообразную организацию. В продолжение рабочего дня фермер раз двенадцать, вероятно, взбирается по шаткой лестнице и спускается вниз. Он будет годы подряд надрываться, таская воду, вместо того, чтобы проложить метр другой водопроводной трубы. Если встречается надобность в добавочной работе, то первая его мысль - нанять рабочих добавочно. Он считает излишней роскошью тратить деньги на улучшения. Поэтому то продукты сельского хозяйства даже при самых низких ценах все же слишком дороги и доход фермера, при самых благоприятных условиях, ничтожен. В хищнической трате времени и сил кроется причина высоких цен и малого заработка.
  На моей собственной ферме в Дирборне все делается при помощи машин. Но хотя во многих отношениях расточению сил поставлены пределы, все же мы далеки еще от подлинно экономического хозяйства. До сих пор мы не имели еще возможности посвятить этому вопросу непрерывное, в течение 5 10 лет внимание, чтобы установить, что еще требует осуществления. Остается сделать больше, чем сделано. И все же мы постоянно получали, вне зависимости от рыночных цен, прекрасный доход. Мы у себя на ферме не фермеры, а промышленники. Как только земледелец научится смотреть на себя, как на промышленника, со всем свойственным этому последнему отвращением к расточительности в отношении материала и рабочей силы, цены на продукты Сельского хозяйства так упадут и доходы так повысятся, что каждому хватит на пропитание, и сельское хозяйство приобретет репутацию наименее рискованной и наиболее выгодной профессии.
  В недостаточном знакомстве с процессами и подлинной сущностью профессии, а также и с лучшими формами ее организации кроется причина малой доходности занятия сельским хозяйством. Но и все, что будет организовано по образцу сельского хозяйства, обречено на бездоходность. Фермер надеется на счастье и на своих предков. Он не имеет понятия об экономии производства и о сбыте. Фабрикант, ничего не смыслящий в экономии производства и в сбыте, продержался бы недолго. Что фермер держится - это доказывает только, как изумительно прибыльно само по себе сельское хозяйство. В высшей степени просто средство к достижению дешевой и значительной продукции как в промышленной, так и в сельскохозяйственной областях, - а продукция такого рода означает, что всем всего хватит. Но хуже всего то, что повсюду существует тенденция осложнять даже самые простые вещи. Вот, например, так называемые "улучшения".
  Когда заходит речь об улучшениях проектируется обычно изменение в фабрикате. "Улучшенный" фабрикат - это тот, который подвергся изменению. Мое понимание понятия "улучшение" совершенно иное. Я.считаю вообще неправильным начинать производство, пока не усовершенствован сам фабрикат. Это, конечно, не значит, что никогда не следует вносить в фабрикат изменения. Я только считаю более хозяйственным лишь тогда браться за опыт производства, когда получилась полная уверенность в доброкачественности и пригодности расчетов и материала. Если такой уверенности при ближайшем рассмотрении не получилось, то следует спокойно продолжать изыскания, пока уверенность не явится. Производство должно исходить из самого продукта. Фабрика, организация, сбыт и финансовые соображения сами приспособляются к фабрикату. Этим путем заостряется резец предприятия, и в конце концов окажется, что выиграно время. Форсирование продукции без предварительной уверенности в самом продукте было скрытой причиной многих и многих катастроф. Сколько людей, по видимому, уверено, что важнее всего устройство фабрики, сбыт, финансовые средства, деловое руководство. Важнее всего самый продукт, и всякое форсирование продукции до того, как продукт усовершенствован, означает трату сил. Прошло двенадцать лет, прежде чем я закончил "Модель Т", удовлетворяющую меня во всех отношениях, ту самую, которая теперь пользуется известностью в качестве фордовской машины. Мы даже не делали вначале попыток приступить к производству в собственном смысле, пока не получили настоящего фабриката. Этот последний с тех пор не подвергался существенным изменениям.
  Мы непрестанно производим опыты применения новых идей. Проезжая поблизости от Дирборна, можно встретиться со все возможными моделями фордовских машин. Это испытываемые машины, а не новые модели. Я не игнорирую ни одной хорошей идеи, но уклоняюсь от того, чтобы решать немедленно, хороша ли она на самом деле. Если идея оказывается действительно хорошей, или хотя бы только открывает новые возможности, то я за то, чтобы испытать ее всячески. Но от этих испытаний еще бесконечно далеко до изменений. В то время, как большинство фабрикантов охотнее решаются на изменение в фабрикате, чем в методах их производства, мы пользуемся как раз обратным приемом.
  В методах нашего производства мы предприняли ряд значительных изменений. Тут никогда не бывает застоя. Мне кажется, что с тех пор, как мы построили наш первый автомобиль по нынешней модели, ни одно из прежних устройств не оставалось без изменений. Вот причина дешевизны нашего производства. Те небольшие изменения, которые введены в наших машинах, имеют целью повысить удобства во время езды или усилить мощность. Применяемые в производстве материалы меняются, конечно, тоже, по мере того, как мы научаемся разбираться в материалах.
  Точно так же мы хотим обезопасить себя от заминок в производстве или от необходимости повышать цены в связи с возможным недостатком каких либо отдельных материалов. В этих видах мы для всех почти частей имеем материал заменяющий. На - пример, из всех сортов стали в самом большом ходу у нас ванадий. Величайшая прочность соединяется в нем с минимальным весом; но мы были бы всего навсего плохими коммерсантами, если бы поставили всю нашу будущность в зависимость от возможности достать ванадиеву сталь. Поэтому мы нашли металл, ее заменяющий. Все сорта нашей стали совершенно своеобразны, но для каждого отдельного сорта у нас есть по крайней мере одна замена, а то и несколько, причем все испробованы и все оказались годными. То же можно сказать о всех разновидностях наших материалов, а также о всех отдельных частях. Сначала мы сами изготовляли только немногие части, а моторов и вовсе не изготовляли. В настоящее время мы сами изготовляем моторы, а также почти все части, потому что это обходится дешевле. Мы делаем это также для того, чтобы на нас не влияли рыночные кризисы и чтобы заграничные фабриканты не парализовали нас своей неспособностью доставлять нужное. За время войны цены на стекло поднялись на головокружительную высоту. Мы числились в первых рядах потребителей. В настоящее время мы приступили к сооружению собственной стекольной фабрики. Если бы мы всю нашу энергию затратили на изменение в фабрикате, мы недалеко бы ушли, но так как мы никаких изменений в фабрикате не производили, мы имели возможность сосредоточить все силы на усовершенствовании приемов изготовления.
  Самая важная часть в зубиле - острие. На эту мысль прежде всего опирается наше предприятие. В зубиле не столь много зависит от тонкости выработки или качества стали и добротности отковки, если в нем нет острия, то это не зубило, а всего только кусок металла. Другими словами, важна действительная, а не мнимая польза. Какой смысл ударять тупым зубилом с огромным напряжением сил, если легкий удар отточенным зубилом выполняет ту же работу? Зубило существует, чтобы им срубать, а не колотить. Удары - это только попутное явление. Значит, если мы хотим работать, почему бы не сосредоточить свою волю на работе и не выполнить ее кратчайшим способом? Острием в промышленной жизни является та линия, по которой происходит соприкосновение продукта производства с потребителем. Недоброкачественный продукт - это продукт с тупым острием. Чтобы протолкнуть его, нужно затратить много лишней силы. Остриями в фабричном предприятии являются человек и машина, вместе выполняющие работу. Если человек не подходящий, то и машина не в состоянии выполнять работу правильно, и наоборот. Требовать, чтобы на ту или иную работу тратилось больше силы, чем это абсолютно необходимо, значит быть расточительным.
  Итак, квинтэссенция моей идеи в том, что расточительность и алчность тормозят истинную продуктивность. Но расточительность и алчность вовсе не неизбежное зло. Расточительность вытекает большей частью из недостаточно сознательного отношения к нашим действиям или из небрежного их выполнения. Алчность есть род близорукости. Цель моя состояла в том, чтобы производить с минимальной затратой материала и человеческой силы и продавать с минимальной прибылью, причем в отношении суммарной прибыли, я полагался на размеры сбыта. Равным образом, цель моя в процессе такого производства - уделять максимум заработной платы, иначе говоря, сообщать максимальную покупательную способность. А так как и этот прием ведет к минимальным издержкам, и так как мы продаем с минимумом прибыли, то мы в состоянии привести наш продукт в соответствие с покупательной способностью. Основанное нами предприятие действительно приносит пользу. И потому мне хочется поговорить о нем. Основные принципы нашего производства гласят:
  1. Не бойся будущего и не относись почтительно к прошлому. Кто боится будущего, т. е. неудач, тот сам ограничивает круг своей деятельности. Неудачи дают только повод начать снова и более умно. Честная неудача не позорна; позорен страх перед неудачей. Прошлое полезно только в том отношении, что указывает нам пути и средства к развитию.
  2. Не обращай внимания на конкуренцию. Пусть работает тот, кто лучше справляется с делом. Попытка расстроить чьи либо дела - преступление, ибо она означает попытку расстроить в погоне за наживой жизнь другого человека и установить взамен здравого разума господство силы.
  3. Работу на общую пользу ставь выше выгоды. Без прибыли не может держаться ни одно дело. Но существу в прибыли нет ничего дурного. Хорошо поставленное предприятие, принося большую пользу, должно приносить большой доход и будет приносить таковой. Но доходность должна получиться в итоге полезной работы, а не лежать в ее основании.
  4. Производить не значит дешево покупать и дорого продавать. Это, скорее, значит покупать сырые материалы, по сходным ценам и обращать их с возможно незначительными дополнительными издержками в доброкачественный продукт, распределяемый затем среди потребителей. Вести азартную игру, спекулировать и поступать нечестно - это значит затруднять только указанный процесс.
  Последующие главы покажут, как все это осуществилось, к каким привело результатам и какое значение имело для общества в целом.
  
  Глава 1
  Начатки дела
  
  31 мая 1921 года Общество Автомобилей Форда выпустило автомобиль No 5 000 000. Теперь он стоит в моем музее, рядом с маленькой газолиновой тележкой, с которой я начал свои опыты и которая в первый раз пошла весной 1893 года к моему великому удовольствию. Я поехал на ней как раз тогда, когда овсянки прилетели в Дирборн, а они всегда возвращаются 2 го апреля. Оба экипажа совершенно различны по своему внешнему виду и почти столь же непохожи по строению и материалу. Только схема, странным образом, почти не изменилась за исключением некоторых завитушек, которые мы выбросили в нашем современном автомобиле. Та маленькая старая тележка, несмотря на свои два цилиндра, пробегала двадцать миль в час и выдерживала, при своем резервуаре всего в 12 литров, полных шестьдесят миль. И теперь она такова же, как в первый день. Схема развивалась гораздо менее быстро, чем конструкционная техника и применение материалов. Разумеется, и она усовершенствовалась; современный Форд - "модель Т" - имеет четыре цилиндра, автоматическое пусковое устройство и, вообще, является во всех отношениях более удобным и практичным экипажем. Он проще своего предшественника, но почти каждая его часть уже заключалась в первоначальной модели. Изменения вытекали из наших опытов в конструкции, а вовсе не из нового принципа, а отсюда я извлекаю важный урок, что лучше приложить все силы для усовершенствования хорошей идеи вместо того, чтобы гнаться за другими, новыми идеями. Хорошая идея дает ровно столько, сколько можно осилить сразу.
  Жизнь фермера заставляла меня изобретать новые и лучшие транспортные средства. Я родился 30 июля 1863 года, на ферме недалеко от Дирборна в Мичигане, и мое первое впечатление, о котором я могу вспомнить, свидетельствует, что в хозяйстве было слишком много труда сравнительно с результатами. И теперь я питаю еще подобные чувства к фермерской жизни.
  Существует легенда, что мои родители были очень бедны и им приходилось туго. Они были, правда, небогаты, но о настоящей бедности не могло быть и речи. Для мичиганских фермеров они были даже зажиточны. Мой родной дом и теперь еще цел и вместе с фермой входит в состав моих владений.
  На нашей, как и на других фермах, приходилось тогда нести слишком много тяжелого ручного труда. Уже с ранней юности я думал, что многое можно делать иначе, каким нибудь лучшим способом. Поэтому я обратился к технике, - да и мать моя всегда утверждала, что я прирожденный техник. У меня была мастерская со всевозможными металлическими частями вместо инструментов прежде, чем я мог назвать что нибудь своей собственностью. В то время не было еще никаких новомодных игрушек; все, что мы имели, было собственного изготовления. Моими игрушками были инструменты, как и теперь. Каждый обломок машины был для меня сокровищем.
  Важнейшим событием моих детских лет была моя встреча с локомобилем, милях в восьми от Детройта, когда мы однажды ехали в город. Мне было тогда двенадцать лет. Вторым по важности событием, которое приходится на тот же самый год, были подаренные мне часы.
  Я представляю себе ту машину, как будто это было вчера; это была первая телега без лошади, которую я видел в жизни. Она была, главным образом, предназначена приводить в движение молотилки и лесопилки и состояла из примитивной передвигающейся машины с котлом; сзади прилажены были чан с водой и ящик с углем. Правда, я видел уже много локомобилей, перевозимых на лошадях, но этот имел соединительную цепь, ведущую к задним колесам телегообразной подставки, на которой помещался котел. Машина была поставлена над котлом, и один - единственный человек на платформе сзади котла мог нагребать лопатой угли и управлять клапаном и рычагом. Построена была эта машина у Никольс Шепарда и K№ в Бэтль Крике. Об этом я тотчас разузнал. Машину застопорили, чтобы пропустить нас с лошадьми, и я, сидя сзади телеги, вступил в разговор с машинистом, прежде чем мой отец, который правил, увидел в чем дело. Машинист был очень рад, что мог все объяснить мне, так как гордился своей машиной. Он показал мне, как снимается цепь с движущего колеса и как надевается небольшой приводной ремень, чтобы приводить в движение другие машины. Он рассказал мне, что машина делает двести оборотов в минуту и что соединительную цепь можно отцепить, чтобы остановить локомобиль, не останавливая действия машины. Последнее приспособление, хотя и в измененной форме, встречается в нашем современном автомобиле. Оно не имеет значения при паровых машинах, которые легко останавливать и снова пускать в ход, но тем более важно в моторах.
  Этот локомобиль был виной тому, что я погрузился в автомобильную технику. Я пробовал строить модели, и несколько лет спустя мне удалось составить одну, вполне пригодную. С той поры, как я, двенадцатилетним мальчиком, встретился с локомобилем до сегодняшнего дня вся сила моего интереса была направлена на проблему создания автоматически движущейся машины.
  Когда я ездил в город, карманы у меня всегда были набиты всяким хламом: гайками и обломками железа. Нередко мне удавалось заполучить сломанные часы, и я пробовал их чинить. Тринадцати лет мне удалось в первый раз починить часы так, что они ходили правильно. С пятнадцати лет я мог чинить почти всякие часы, хотя мои инструменты были весьма примитивны. Такая возня страшно ценна. Из книг нельзя научиться ничему практическому - машина для техника то же, что книги для писателя, и настоящий техник должен был бы, собственно, знать, как изготовляется все. Отсюда он почерпнет идеи и раз у него голова на плечах, он постарается применить их.
  Я никогда не мог особенно заинтересоваться фермерской работой. Я хотел иметь дело с машинами. Мой отец не очень сочувствовал моему увлечению механикой. Он желал, чтобы я стал фермером. Когда я семнадцати лет окончил школу и поступил учеником в механическую мастерскую Драйдока, меня считали почти погибшим. Ученье мне далось легко и без труда - все необходимые для машиниста познания я усвоил уже задолго до истечения срока моего трехлетнего ученичества, а так как, кроме того, у меня была еще любовь к тонкой механике и особенное пристрастие к часам, то по ночам я работал в починочной мастерской одного ювелира. Одно время, в те молодые годы, у меня было, если не ошибаюсь, более 300 часов. Я полагал, что уже могу приблизительно за 30 центов изготовлять порядочные часы, и хотел заняться этим делом. Однако я оставил его, доказав себе, что часы, в общем, не принадлежат к безусловно необходимым предметам в жизни и что потому не все люди будут покупать их. Как я пришел к этому изумительному выводу, я уже хорошенько не помню. Я терпеть не мог обыкновенной работы ювелира и часовщика за исключением тех случаев, когда она представляла особенно трудные задачи. Уже тогда я хотел изготовлять какой нибудь продукт для массового потребления. Приблизительно в ту пору в Америке было введено общее время для железнодорожного движения. До тех пор ориентировались по солнцу, и долго железнодорожное время было отлично от местного, как и теперь, после введения летнего времени. Я много ломал себе голову, и мне удалось изготовить часы, которые показывали оба времени. Они имели двойной циферблат и считались по всей округе своего рода достопримечательностью.
  В 1879 году - почти четыре года после моей первой встречи с локомобилем Никольс Шепарда - я добился возможности ездить на локомобиле, и когда мое ученичество окончилось, я стал работать вместе с местным представителем компании Вестингауз в качестве эксперта по сборке и починке их локомобилей. Их машина была очень похожа на Шепардовскую, за исключением того, что здесь машина помещалась спереди, а котел сзади, причем энергия передавалась задним колесам с помощью приводного ремня. Машины делали в час до двенадцати миль, хотя скорость передвижения играла в конструкции второстепенную роль. Иногда они употреблялись также для тяжелых грузов, а если владелец случайно работал в то же время и с молотилками, то он просто привязывал свою молотилку и другие приборы к локомобилю и ездил с фермы на ферму. Я задумался над весом и стоимостью локомобилей. Они весили много тонн и были так дороги, что только крупный землевладелец мог приобрести их. Часто владельцами их были люди, которые занимались молотьбой, как профессией, или собственники лесопилок и другие фабриканты, которые нуждались в перевозных двигателях.
  Еще ранее мне пришла в голову идея построить легкую паровую тележку, которая могла бы заменить конную тягу главным образом в качестве трактора при чрезвычайно тяжелой пахотной работе. В то же время мне пришла мысль, как я теперь смутно вспоминаю, что совершенно тот же принцип мог быть применен и к экипажам и к другим средствам передвижения. Идея экипажа без лошадей была чрезвычайно популярна. Уже много лет, в сущности со времени изобретения паровой машины, шли разговоры об экипаже без лошадей, однако сначала идея экипажа казалась мне не столь практичной, как идея машины для трудной сельской работы, а из всех сельских работ самой трудной была пахота. Наши дороги были плохи, и мы не привыкли много разъезжать. Одно из величайших завоеваний автомобиля заключается в благодетельном влиянии, которое он оказывает на кругозор фермера - он значительно расширил его. Само собой разумеется что мы не ездили в город, если там не было никаких важных дел, да и в этом случае мы ездили не чаще одного раза в неделю. При дурной погоде иногда даже еще реже.
  Как опытному машинисту, в распоряжении которого на ферме была сносная мастерская, мне было нетрудно построить паровую тележку или трактор. При этом мне пришла мысль использовать его и как средство передвижения. Я был твердо убежден, что держать лошадей невыгодно, принимая во внимание труд и издержки по их содержанию. Следовательно, нужно было изобрести и построить паровую машину, достаточно легкую, чтобы тащить обыкновенную телегу или плуг. Трактор казался мне всего важнее. Переложить трудную, суровую работу фермера с человеческих плеч на сталь и железо - всегда было главным предметом моего честолюбия. Обстоятельства виноваты в том, что я впервые обратился к производству собственно экипажей. Я нашел, в конце концов, что люди проявляли больший интерес к машине, на которой они могли бы ездить по сельским дорогам, чем к орудию полевой работы. Я сомневаюсь даже, что легкий полевой трактор мог вообще укорениться, если бы автомобиль не открыл фермеру постепенно, но верно глаза. Но я забегаю вперед. Тогда я думал, что фермер будет больше интересоваться трактором.
  Я построил тележку с паровым двигателем. Она функционировала. Котел отапливался нефтью; сила двигателя была велика, а контроль при помощи прикрывающего клапана прост, упорядочен и надежен. Но котел заключал в себе опасность. Для того, чтобы добиться требуемой силы, без чрезмерного увеличения веса и объема двигателя, машина должна была находиться под высоким давлением. А между тем не особенно приятно сидеть на котле, находящемся под высоким давлением. Чтобы хоть сколько нибудь обезопасить его, приходилось настолько увеличивать вес, что этим снова уничтожался выигрыш, приобретенный высоким давлением. Два года продолжал я мои опыты с различными системами котлов - сила и контроль не представляли затруднений - и в конце концов отказался от идеи дорожной повозки, движимой паром. Я знал, что англичане употребляют на своих сельских дорогах паровые экипажи, которые представляли собой настоящие локомотивы и должны были тащить целые обозы. Не представляло затруднений построить тяжелый паровой трактор, годный для большой фермы. Но у нас нет английских дорог. Наши дороги погубили бы какой угодно большой и сильный паровой трактор. И мне казалось, что не стоит строить тяжелый трактор, его могли бы купить лишь немногие зажиточные фермеры.
  Но от идеи безлошадного экипажа я не отказался. Моя работа с представителем компании Вестингауз укрепила мое убеждение, что паровой двигатель непригоден для легкого экипажа. Поэтому я оставался у них на службе только один год. Тяжелые паровые машины и тракторы не могли меня уже ничему научить, и мне не хотелось тратить время на работу, которая ни к чему не ведет. Несколькими годами ранее, в пору моего ученичества, я прочел в одном английском журнале о "бесшумном газовом двигателе", который как раз в то время появился в Англии. Я думаю, что то был мотор Отто. Он действовал светильным газом и имел один большой цилиндр, передача была поэтому неравномерной и требовала необычайно тяжелого махового колеса. Что касается веса, то на фунт металла он давал гораздо меньше работы, чем паровая машина, и это, казалось, делало применение светильного газа для экипажей вообще невозможным. Я заинтересовался двигателем лишь как машиной вообще. Я следил за развитием его по английским и американским журналам, которые попадали в нашу мастерскую, в особенности за каждым указанием на возможность заменить светильный газ газом, получаемым из паров газолина. Идея газового мотора была отнюдь не нова, но здесь была первая серьезная попытка вынести его на рынок. Она была встречена скорее с любопытством, чем с восторгом, и мне не вспомнить ни одного человека, который полагал бы, что двигатель внутреннего сгорания может иметь дальнейшее распространение. Все умные люди неопровержимо доказывали, что подобный мотор не может конкурировать с паровой машиной. Они не имели ни малейшего представления о том, что когда нибудь он завоюет себе поле действия. Таковы все умные люди, они так умны и опытны, в точности знают, почему нельзя сделать того то и того то, видят пределы и препятствия. Поэтому я никогда не беру службу чистокровного специалиста. Если бы я хотел убить конкурентов нечестными средствами, я предоставил бы им полчища специалистов. Получив массу хороших советов, мои конкуренты не могли бы приступить к работе.
  Меня интересовал газовый двигатель, и я следил за его развитием. Но я делал это исключительно из любопытства приблизительно до 1885 или 1886 года, когда отказался от паровой машины в качестве двигателя для тележки, которую я хотел построить в один прекрасный день, и должен был искать новой движущей силы. В 1885 году я чинил мотор Отто в ремонтных мастерских Игль в Детройте. Во всем городе не было никого, кто знал бы в этом толк. Говорили, что я могу это сделать, и, хотя я до сих пор никогда не имел дела с моторами Отто, я взялся за работу и счастливо выполнил ее. Так я получил возможность изучить новый мотор из первых рук и в 1887 году сконструировал себе модель по имевшейся у меня четырехтактной модели лишь для того, что бы убедиться, правильно ли я понял принцип. "Четырехтактный" мотор, это такой, где поршень должен четыре раза пройти через цилиндр, чтобы развить силовой эффект. Первый ход вбирает газ, второй сжимает его, третий доводит до взрыва, а четвертый выталкивает излишний газ. Маленькая модель работала очень хорошо; она имела однодюймовый диаметр и трехдюймовый ход поршня, работала газолином и, хотя отдавала немного энергии, но была относительно легче всех машин, имевшихся на рынке. Я подарил ее впоследствии одному молодому человеку, который хотел получить ее для каких то целей, и имя которого я забыл. Мотор был разобран, он явился исходным пунктом для моих дальнейших работ с двигателями внутреннего сгорания.
  В то время я жил снова на ферме, куда вернулся не столько затем, чтобы сделаться фермером, сколько для того, чтобы продолжать свои опыты. Как ученый механик, я устроил теперь первоклассную мастерскую вместо кукольной мастерской детских лет. Отец предложил мне 40 акров леса в том случае, если я брошу машины. Я временно согласился, так как работа дала мне возможность жениться. Я устроил себе лесопилку, запасся перевозным двигателем и начал рубить и пилить деревья в лесу. Часть первых досок и балок пошла на домик на нашей новой ферме. Это было в самом начале нашей супружеской жизни. Дом был не велик, всего тридцать один квадратный фут, в полтора этажа, но в нем было уютно. Я построил рядом мастерскую и, когда не был занят рубкой деревьев, работал над газовыми машинами, изучая их свойства и функции. Я читал все, что попадалось мне в руки, но больше всего учился на собственной работе. Газовая машина - таинственная вещь, она не всегда действует как надо. Представьте только, как вели себя эти первые модели.
  В 1890 году я впервые начал работать с двумя цилиндрами. Одноцилиндровый двигатель был совершенно не пригоден для транспортных целей - маховое колесо было слишком тяжело. По окончании работы над первым четырехтактным мотором по типу Отто, и еще раньше, чем я отважился взяться за двухцилиндровый мотор, я изготовил целый ряд машин из железных трубок для экспериментальных целей. Я имел, следовательно, порядочный опыт. Я держался того взгляда, что мотор с двумя цилиндрами можно использовать в целях передвижения, и возымел первоначально мысль применить его к велосипеду в непосредственном соединении с шатуном, причем заднее колесо велосипеда должно было служить маховиком. Скорость должна была регулироваться исключительно клапаном. Однако я никогда не осуществил этого плана, так как очень скоро выяснилось, что мотор с резервуаром и прочими приспособлениями был слишком тяжел для велосипеда. Два взаимно дополняющих друг друга цилиндра имели то преимущество, что в момент взрыва в одном цилиндре - в другом выталкивались сгоревшие газы. Этим уменьшалась тяжесть махового колеса, необходимая для регулирования. Работа началась в моей мастерской на ферме. Вскоре затем мне предложили место инженера и механика в Детройтской Электрической Компании с ежемесячным жалованьем в сорок пять долларов. Я принял его, так как оно давало мне больше, чем ферма, да и без того я решил бросить сельское хозяйство. Деревья были все вырублены. Мы наняли себе дом в Детройте на Бэгли авеню. Мастерская переехала со мной и развернулась в кирпичном сарае позади дома. Много месяцев я работал в Электрической Компании в ночной смене - мне оставалось очень мало времени для своей работы; после я перешел в дневную смену и работал каждый вечер и целую ночь под воскресенье над новым мотором. Я не могу даже утверждать, чтобы работа была тяжела. Ничто, действительно нас интересующее, не тяжело для нас. Я был уверен в успехе. Успех непременно придет, если работать как следует. Тем не менее, было страшно ценно, что моя жена верила в него еще крепче, чем я. Такой она была всегда.
  Я должен был начать с азов. Хотя я знал, что целый ряд людей работает над экипажем без лошади, я не мог выведать об этом никаких подробностей. Величайшие трудности были связаны для меня с получением искры и проблемой веса. В трансмиссии, управлении и общем плане мне помог мой опыт с паровыми тракторами. В 1892 г. я изготовил первый автомобиль, но пришлось подождать до следующей весны, пока он не пошел, к моему великому удовлетворению. Мой первый экипаж по своему внешнему виду несколько походил на крестьянскую тележку. В нем было два цилиндра с диаметрами в 2 1/2 дюйма и с шестидюймовым ходом поршня, помещенных рядом над задней осью. Я изготовил их из выпускной трубы одной приобретенной мною паровой машины. Они развивали около четырех лошадиных сил. Сила передавалась от мотора посредством ремня на приводной вал и с последнего, с помощью цепи, на заднее колесо. В тележке помещалось двое, причем сиденье было укреплено на двух стойках, а кузов покоился на эллиптических рессорах. У машины было два хода - один в десять, другой в двадцать миль в час, которые достигались передвижением ремня. Для этой цели служил помещенный перед сиденьем вожатого рычаг с ручкой. Толкнув его вперед, достигали быстрого хода, назад - тихого; при вертикальном положении ход был холостой. Чтобы пустить машину в ход, нужно было рукой повернуть рукоятку, поставив мотор на холостой ход. Для остановки нужно было только отпустить рычаг и нажать ножной тормоз. Заднего хода не существовало, а другие скорости, кроме двух указанных, достигались регулированием притока газа. Железные части для остова тележки так же, как сиденье и рессоры, я купил. Колеса были велосипедные в двадцать восемь дюймов ширины, с резиновыми шинами. Рулевое колесо я отлил по приготовленной мной самим форме, а также сам сконструировал все более тонкие части механизма. Но очень скоро оказалось, что не достает еще регулирующего механизма, чтобы равномерно распределять наличную силу при криволинейном движении между обоими задними колесами. Весь экипаж весил около пятисот фунтов. Под сиденьем находился резервуар, вмещавший 12 литров газолина, питавший мотор посредством маленькой трубки и клапана. Зажигание достигалось электрической искрой. Мотор имел первоначально воздушное охлаждение или, точнее говоря, не имел никакого охлаждения. Я нашел, что он нагревается после часовой или двухчасовой езды, и очень скоро поместил сосуд с водой вокруг цилиндра, соединив его трубкой с резервуаром, находившимся сзади экипажа.
  Все эти детали я придумал заранее за немногими исключениями. Так я всегда поступал при своей работе. Я черчу сперва план, в котором каждая деталь разработана до конца, прежде чем начинаю строить. Иначе теряется во время работы много материала на разные добавочные приспособления, а в конце концов отдельные части оказываются не подходящими друг к другу. Многие изобретатели терпят неудачи, потому что не умеют проводить различия между планомерной работой и экспериментированием. Главные трудности при постройке заключались в добывании соответствующего материала. Затем встал вопрос об инструментах. В деталях необходимо было произвести еще разные изменения и поправки, но, что меня всего больше задерживало, это недостаток денег и времени для приобретения лучших материалов для каждой отдельной части. Однако весной 1893 года машина подвинулась настолько вперед, что могла уже быть пущена в ход, к моему великому удовольствию, при этом я получил возможность испытать конструкцию и материал на наших деревенских дорогах.
  
  Глава 2
  Чему я научился в производстве
  
  Моя "газолиновая тележка" была первым и долгое время единственным автомобилем в Детройте. К ней относились почти, как к общественному бедствию, так как она производила много шума и пугала лошадей. Кроме того, она стесняла уличное движение. Я не мог остановиться нигде в городе без того, чтобы тотчас вокруг моей тележки не собралась толпа народа. Если я оставлял ее одну, хотя бы на одну минуту, сейчас же находился любопытный, который пробовал на ней ездить. В конце концов, я стал носить при себе цепь и должен был привязывать тележку к фонарному столбу, если оставлял ее где нибудь. Затем происходили неприятности с полицией. Почему я, собственно, не знаю. Насколько мне известно, тогда еще не существовало никаких предписаний относительно темпа езды. Как бы то ни было, я должен был получить от администрации особое разрешение и таким образом некоторое время пользовался привилегией быть единственным, официально утвержденным шофером Америки. В 1895 и 1896 гг. я проделал с удовольствием несколько тысяч миль на этой маленькой машине, которую потом продал за 200 долларов Чарльзу Эйнсли из Детройта. Это была моя первая продажа. Экипаж мой был, собственно говоря, не продажный - я построил его исключительно для экспериментальных целей. Но я хотел начать строить новый, а Эйнсли пожелал иметь его. Деньги могли мне понадобиться, и мы скоро сошлись в цене.
  У меня решительно не было намерения строить автомобили в таком огромном масштабе. Мой план был - крупное производство, но сперва мне нужно было иметь кое что для производства. Не было никакого смысла торопиться. В 1896 году я начал постройку второго автомобиля, который был очень похож на первый, лишь несколько легче его. Я сохранил ремень для передачи и упразднил его лишь много позже. Ремни очень хороши, но не в жару. Единственно по этой причине я устроил впоследствии вместо них настоящий привод. Из этого автомобиля я извлек для себя много поучительного.
  Тем временем и другие в Америке и Европе занялись постройкой автомобилей. Уже в 1895 году я узнал, что в Нью Йорке у Мэси был выставлен немецкий автомобиль Бенца. Я сам поехал, чтобы посмотреть его, но не нашел в нем ничего, что особенно привлекло бы мое внимание. И бенцовский автомобиль имел приводной ремень, но был гораздо тяжелее моего. Я придавал особенное значение сокращению веса - преимуществу, которого иностранные фабриканты, по видимому, никогда не умели достаточно ценить. Всего навсего, в моей частной мастерской я использовал три различных экипажа, из которых каждый в течение несколько лет бегал в Детройте. У меня и теперь еще находится первый экипаж, который я через несколько лет выкупил за сто долларов у одного лица, купившего у м ра Эйнсли.
  В течение всего этого времени я оставался на службе у Электрической Компании и постепенно поднялся до первого инженера с месячным окладом в 125 долларов. Но мои опыты с газовыми двигателями встречали со стороны директора не больше сочувствия, чем прежде мое влечение к механике со стороны отца. Не то, что мой шеф имел что нибудь против экспериментирования, он был только против опытов с газовыми двигателями. У меня в ушах еще звучат его слова: "Электричество, да, ему принадлежит будущее. Но газ... нет!"
  Он имел все основания для скептицизма. Действительно, никто не имел тогда даже отдаленного представления от великой будущности двигателей внутреннего сгорания, и, с другой стороны, мы стояли еще в самом начале огромного подъема, который ожидал электричество. Как это бывает со всякой сравнительно новой идеей, от электричества ждали большего, чем оно обещает нам даже теперь. Я не видел пользы от экспериментирования с ним для моих целей. Экипаж для деревенских дорог нельзя было построить по системе электрических трамваев, даже если бы электрические провода были не так дороги. Никакую батарею нельзя было признать, хотя бы приблизительно, удовлетворяющей условиям нормального веса. Электрический экипаж по необходимости имеет ограниченную сферу применения и требует аппарата, который находится в невыгодном отношении к производимому току. Этим я вовсе не хочу сказать, что я мало ценю электричество; мы еще даже не начали правильно пользоваться им. Но электричество имеет свою область применения, а двигатель внутреннего сгорания - свою. Одно не может вытеснить другого - это большое счастье.
  У меня сейчас находится динамо, которую я должен был обслуживать с самого начала в мастерских Детройтской Эдиссоновской Компании. Когда я оборудовал нашу Канадскую фабрику, я нашел эту динамо в одной конторе, купившей ее у Электрической Компании. Я приобрел ее, пустил в ход, и она в течение долгих лет честно служила на нашей Канадской фабрике. Когда мы вследствие возраставшего сбыта вынуждены были построить новую силовую станцию, я велел перевезти старый мотор в свой музей - комнату в Дирборне, хранящую много технических драгоценностей.
  Эдиссоновская компания предложила мне высшее управление делами - при условии, что я брошу свой газовый двигатель и займусь, действительно, полезным делом. Нужно было выбирать между службой и автомобилем. Я выбрал автомобиль, т. е. отказался от своего места, собственно говоря, о выборе не могло быть и речи, так как в то время я уже знал, что успех моей машине обеспечен. 15 августа 1899 года я отказался от службы, чтобы посвятить себя автомобильному делу.
  Тем не менее, это был ответственный шаг, так как у меня не было никаких сбережений. Все, что я мог сэкономить, было потрачено на опыты. Но жена была согласна со мной в том, что я не мог отказаться от автомобиля: теперь предстояла победа или поражение. На автомобили не было никакого "спроса" - его не бывает ни на один новый товар. Они распространялись тогда, как теперь аэропланы. Сначала экипажи без лошадей считались причудой дикой фантазии; были умники, которые могли доказать вам до мельчайших подробностей, почему эти экипажи всегда должны были оставаться игрушками. Ни один богатый человек не представлял себе возможности коммерчески эксплуатировать новую идею. Для меня непонятно, почему всякое новое изобретение в транспорте наталкивается на такое сопротивление. Даже теперь еще есть люди, которые, качая головой, говорят о роскоши авто и лишь неохотно признают пользу грузовика. Вначале же едва ли кто угадывал, что автомобиль будет играть когда ни будь большую роль в промышленности. Оптимисты, самое большее, допускали, что он будет развиваться параллельно велосипеду. Когда оказалось, что на автомобилях, действительно, можно ездить, и различные фабриканты начали изготовлять их, сейчас же возник вопрос: какой экипаж самый быстрый? Странное и все же весьма естественное явление - эта гоночная идея. Я никогда не придавал ей большого значения, но публика упорно отказывалась видеть в автомобиле что нибудь иное, кроме дорогой игрушки для гонок. Поэтому и нам пришлось, в конце концов, принимать участие в гонках. Для промышленности, однако, это рано сказавшееся пристрастие к гонкам было вредно, так как соблазняло фабрикантов относиться с большим вниманием к скорости, чем к существенным достоинствам автомобиля. Это широко открывало двери для спекуляции. После моего выхода из Электрической Компании группа предприимчивых людей организовала, на основе моего изобретения, "Детройтскую Автомобильную Компанию". Я был ответственным инженером и - в ограниченных размерах - пайщиком. Три года мы продолжали строить автомобили - все, более или менее, по моей первой модели. Однако мы имели лишь небольшой сбыт; я был совершенно одинок в своих стремлениях усовершенствовать автомобили и этим путем приобрести более широкий круг покупателей. У всех была одна мысль: набирать заказы и продавать как можно дороже. Главное было - нажить деньги. Так как я на своем посту инженера за пределами своего круга деятельности не имел никакого влияния, то скоро понял, что новая компания была не подходящим средством для осуществления моих идей, а исключительно лишь денежным предприятием, которое приносило, однако же, мало денег. В марте 1902 года я покинул поэтому свой пост, твердо решив никогда больше не занимать зависимого положения. Детройтская Автомобильная Компания, в конце концов, перешла во владение Леландов, позже вступивших в нее.
  Я снял себе мастерскую - одноэтажный кирпичный сарай, No 81 по Парковой площади, чтобы продолжать свои опыты и по настоящему изучить дело. Я верил, что оно должно пойти совершенно иначе, чем в моем первом предприятии.
  Год до основания Общества Автомобилей Форда был почти исключительно посвящен исследованиям. В моей маленькой мастерской, в одну комнату, я работал над усовершенствованием четырехцилиндрового мотора, а между тем в окружающем мире я старался разузнать, какова была, в действительности, коммерческая жизнь, и в самом ли деле нужно участвовать в алчной, эгоистической охоте за деньгами, которую я повсюду наблюдал во время моего первого краткого участия в деле. Начиная с моего первого опыта, до основания теперешнего Общества я построил всего навсего приблизительно двадцать пять автомобилей, из них девятнадцать для Детройтской Автомобильной Компании. Автомобильное дело тем временем вышло из начальной стадии своего развития, когда довольствовались фактом, что машина, вообще, могла двигаться, и перешло в ту фазу, когда стали предъявлять требования к скорости. Александр Уинтон из Кливленда, строитель уинтоновркого автомобиля, был гоночный чемпион Америки и готов был померяться с каждым. Я сконструировал двухцилиндровый мотор несколько более компактного типа, чем все ранее мною построенные, вставил его в шасси, нашел, что он развивает большую скорость и сговорился с Уинтоном о состязании. Мы встретились на ипподроме Грит Пойнт в Детройте. Я победил. Это было моей первой гонкой, и создало для меня единственный род рекламы, который публика несколько ценит.
  Публика презирала экипаж, если он не шел быстро, не обгонял других. Мое честолюбие, поставившее себе цель построить самый быстрый автомобиль на свете, привело меня к четырехцилиндровому мотору. Но об этом позже.
  Самым поразительным во всей автомобильной промышленности для того времени было внимание, уделявшееся чистой прибыли за счет качества. Мне казалось, что это переворачивает наизнанку естественный процесс, требующий, чтобы деньги являлись плодом труда. Второе, что меня удивляло, это равнодушие всех к усовершенствованию методов производства; достаточно было вынести на продажу готовые продукты и получить за них деньги. Одним словом, продукт, по видимому, изготовлялся не ради тех услуг, которые он оказывал публике, но лишь для того, чтобы заработать побольше денег. Удовлетворял ли он покупателя, это было уже второстепенным делом. Достаточно было сбыть его с рук. На недовольного покупателя смотрели не как на человека, доверием которого злоупотребляли, а как на весьма надоедливую особу, или как на объект эксплуатации, из которого можно снова выжать деньги, приводя в порядок работу, которую с самого начала нужно было бы сделать как следует. Так, например, весьма мало интересовались дальнейшей судьбой автомобиля после продажи: сколько бензина он расходовал на одну милю, какова была его настоящая мощность. Если он не годился, и нужно было переменить отдельные части, тем хуже было для владельца. Считали себя вправе продавать отдельные части как можно дороже, исходя из теории, что данное лицо, купив целый автомобиль, должно иметь части во что бы то ни стало, а потому готово хорошо заплатить за них.
  На мой взгляд, автомобильная промышленность работала не на добропорядочном основании, не говоря уже о том, что можно было бы назвать научным базисом, однако в ней дело обстояло не хуже, чем в других отраслях индустрии. То было, как известно, время большого грюндерства. Финансисты, которые до сих пор спекулировали только на железных дорогах, овладели теперь и всей промышленностью. Тогда, как и теперь, я исходил из принципа, что цена, прибыль и вообще все финансовые вопросы сами собой урегулируются, если фабрикант, действительно, хорошо работает, и что производство нужно начинать сначала в малых размерах и лишь постепенно расширять с помощью собственной прибыли. Если прибыли не получается, то для собственника это знак, что он теряет попусту время и не годится для данного дела. До сих пор я не видел себя вынужденным менять свой взгляд, но очень скоро я открыл, что весьма простая формула, "делай прилично работу, и она даст доход", в современной деловой жизни считается устаревшей. План, по которому всего чаще работали, состоял в том, чтобы начать с возможно большим капиталом, а затем продать как можно больше акций и облигаций. Что оставалось после продажи акций и за вычетом издержек на посредничество, почти скрепя сердцем помещали в дело на его расширение. Хорошим делом считалось такое, которое давало возможность распространить по высокому курсу большое количество паев и облигаций. Акции и облигации - вот, что было важно, а не работа. Я, однако, не мог понять, каким образом новое или хотя бы старое предприятие может накидывать на свои товары высокий процент и, несмотря на это, продавать их на рынке по сходной цене. Этого я никогда не понимал, не мог также постигнуть, по какой теории нужно исчислять процент на первоначальный капитал, вложенный в дело. Среди деловых людей так называемые финансисты утверждали, что деньги стоят 6 % или 5 %, или 4 % и что предприниматель, который вкладывает в дело 150 тысяч долларов, вправе требовать за них столько то процентов, так как, если бы он вложил соответствующую сумму вместо предприятия в банк или обратил в денежные бумаги, то получал бы отсюда определенный доход. Поэтому известная прибавка к производственным расходам в деле называется процентом на вложенный капитал. Эта идея является причиной многих банкротств и большинства неудач. Деньги, вообще, ничего не стоят, так как сами по себе не могут создавать ценности. Их единственная польза в том, что их можно употреблять для покупки (или для изготовления орудий). Поэтому деньги стоят ровно столько, сколько можно на них купить (или выработать), ничуть не больше. Если кто нибудь думает, что деньги принесут 5 % или 6 %, он должен поместить их туда, где может получить эту прибыль, но капитал, помещенный в деле, не является бременем для дела или, по крайней мере, не должен им быть. Он перестает быть деньгами и становится средством производства (или, по крайней мере, должен стать им). Поэтому он стоит столько, сколько производит, а не определенную сумму, которая вычисляется по масштабу, не имеющему ничего общего с данным делом. Прибыль всегда должна идти за производством, а не предшествовать ему.
  Деловые люди думали тогда, что можно сделать с предприятием все, если его "финансировать". Если с первого раза это не удалось, рецепт гласил: "финансировать снова". Так называемое "новое финансирование" состояло в том, что бросали верные деньги вслед за сомнительными. В большинстве случаев новое финансирование вызывается дурным ведением дела; следствием его является то, что оплачивают дурных руководителей для того, чтобы они еще некоторое время продолжали свое дурное хозяйничанье. Судный день этим только откладывается: новое финансирование есть уловка, выдуманная спекулянтами. Все их деньги ни к чему, если они не могут поместить их там, где действительно работают, а удается им поместить лишь там, где организация дела страдает какими нибудь недостатками. Спекулянты воображают, что они с пользой помещают свои деньги. Это заблуждение - они расточают их.
  Фабрикант вовсе не покончил со своим покупателем после заключения сделки. Напротив, их отношения только начались. Продажа автомобиля означает к тому же своего рода рекомендацию. Если экипаж плохо служит покупателю, то для фабриканта было бы лучше, если бы он никогда не имел такой рекомендации, так как в этом случае он приобрел самую невыгодную из всех рекламу - недовольного покупателя. В детские годы автомобиля замечалась склонность смотреть на продажу, как на настоящее дело, а покупателя предоставлять самому себе - это близорукая точка зрения комиссионеров. Комиссионер получает за свои продажи одни проценты, и от него нельзя требовать, чтобы он особенно хлопотал о покупателе, с которого он ничего уже не может получить. Однако именно в этом пункте мы сделали нововведение, которое больше всего говорило в пользу автомобиля Форда. Цена и качество одни могли обеспечить ему определенный и даже широкий сбыт. Но мы пошли еще дальше. Кто приобрел наш автомобиль, имел в моих глазах право на постоянное пользование им. Поэтому, если случалась поломка, нашей обязанностью было позаботиться о том, чтобы экипаж, как можно скорее, был опять пригоден к употреблению. Этот принцип услуги был решающим для успеха Форда. Для большинства более дорогих автомобилей того времени не было никаких ремонтных станций. Если случалась поломка, приходилось обращаться в местную починочную мастерскую, между тем как, по справедливости, следовало бы обратиться к фабриканту. Счастье для собственника, если владелец мастерской имел приличный выбор запасных частей на своем складе (хотя многие экипажи вовсе не имели заменимых частей). Однако, если хозяин мастерской был запаслив, но зато обладал недостаточными сведениями в автомобильном деле и чрезмерным деловым чутьем, то даже небольшая поломка могла привести к простою автомобиля по целым неделям и к огромным счетам, которые непременно нужно было оплатить, чтобы получить обратно экипаж. Починка автомобиля была одно время величайшей опасностью для автомобильной промышленности. Даже в 1910 и 1911 годах каждый владелец автомобиля считался богатым человеком, которого стоило поприжать. Мы встретились с самого начала с подобным положением. Мы не могли позволить, чтобы наш сбыт стеснялся глупыми головорезами.
  Но я снова забежал в своем изложении на целые годы вперед. Я хотел сказать только, что перевес финансовых интересов губил принцип служения, так как весь интерес направлен к прибыли сегодняшнего дня. Если главная цель состоит в том, чтобы заработать определенную сумму денег, то должны наступить особенно счастливые обстоятельства или же иметься некоторый избыток средств для полезной работы, который позволил бы и трудовому производителю играть свою роль, чтобы дело завтрашнего дня не было принесено в жертву сегодняшнему доллару. Кроме того, во многих деловых людях я замечал склонность ощущать свою профессию, как бремя. Они работают для того дня, когда могли бы бросить ее и, удалившись, жить на свои ренты - как можно скорее выйти из борьбы. Жизнь представляется им битвой, которой нужно как можно скорее положить конец. Это опять таки был пункт, которого я никак не мог понять; я думал, напротив, что жизнь заключается не в борьбе, а если в борьбе, то против тяжести, против попятного движения, против "успокоения". Если наша цель - покрыться ржавчиной, то нам остается только одно: отдаться нашей внутренней лени; если же наша цель - рост, то нужно каждое утро пробуждаться снова и бодрствовать целый день. Я видел, как большие предприятия падали, делаясь тенью своего имени, только потому, что кто то считал возможным, чтобы они и дальше управлялись так, как управлялись до сих пор. Жизнь, как я ее понимаю, не остановка, а путешествие. Даже тот, кто думает, что он "остановился отдохнуть", не пребывает в покое, а, по всей вероятности, катится вниз. Все находится в движении и с самого начала было предназначено к этому. Жизнь течет. Мы живем, быть может, постоянно на одной и той же улице и в том же доме, но человек, который живет там, с каждым днем другой.
  Из подобного же самообмана, считающего жизнь сражением, которое может быть проиграно каждую минуту, благодаря ложному ходу, проистекает сильная любовь к регулярности. Люди привыкают быть лишь наполовину живыми. Сапожник редко усвоит "новомодный способ" подшивать подошву, ремесленник лишь весьма неохотно переймет новый метод труда. Привычка соблазняет к известной тупости, всякое препятствие отпугивает подобно горю или несчастью. Вспомните, что когда в свое время производились исследования методов фабричного труда, чтобы научить рабочих экономить при производстве энергию и силу, как раз они более всех противились этому. Они подозревали, конечно, и то, что все это исключительно заговор, чтобы выжать из них еще больше, но сильнее всего они были возбуждены нарушением их привычной колеи. Купцы гибнут вместе со своим делом потому, что они привязываются к старому методу торговли и не могут решиться на нововведения. Их встречаешь везде - этих людей, которые не знают, что вчера - это вчера, и которые просыпаются утром с прошлогодними мыслями. Можно было бы почти установить правило: кто думает, что нашел свой метод, пусть углубится в себя и основательно исследует, не находится ли часть его мозга в усыплении. Опасность таится и подкрадывается к нам вместе с убеждением, что мы "обеспечили себя в жизни". Это убеждение угрожает тем, что, при ближайшем повороте колеса, мы будем сброшены.
  Кроме того, господствует широко распространенный страх смешного. Столько людей боятся, что их сочтут за дураков. Я признаю, что общественное мнение - большая полицейская сила для тех людей, которых нужно держать в порядке. Быть может даже справедливо, что большинство людей не могут обойтись без принуждения со стороны общественного мнения. Общественное мнение может, пожалуй, сделать человека лучшим, чем он был бы без него, хотя и не в моральном отношении, но, может быть, как члена человеческого общества. Несмотря на это, вовсе не так плохо быть дураком во имя справедливости. Утешительнее всего, что такие дураки живут достаточно долго, чтобы доказать, что они вовсе не дураки, или же начатая ими работа продолжает жить и доказывать это.
  Денежный фактор - стремление извлекать прибыль из "помещенного капитала" и проистекающее отсюда пренебрежение и ущерб для работы, а следовательно, и для полезной службы - выяснился для меня в многообразных формах. Этот фактор оказался виной большинства затруднений. Он был причиной низкой заработной платы - без хорошей работы нельзя платить высокого вознаграждения. И если все стремления не направлены на работу, она не может быть сделана хорошо. Большинство людей желают быть свободными в своей работе. При существующей системе это невозможно. В первое время моей деятельности и я не был свободен - я не мог предоставить своим идеям свободной арены. Все должно было быть направлено к тому, чтобы заработать как можно больше денег. Работа была на последнем месте Но самое странное во всем этом утверждение, что важны деньги, а не труд. Никому не казалось нелогичным, что деньги здесь поставлены впереди труда, хотя все должны признать, что прибыль проистекает только из труда. Кажется, все искали кратчайшей дороги к деньгам и при этом обходили самую прямую - ту, которая ведет через труд.
  Вот, например, вопросы конкуренции. Я слышал, что конкуренция будто бы является опасностью и что ловкий делец устраняет своего конкурента, создавая себе искусственным образом монополию. При этом исходят из мысли, что число покупателей ограничено, и что поэтому нужно предупредить конкуренцию. Многие помнят еще, что несколько позже целый ряд автомобильных фабрикантов вступил в объединение на основе патента Зельдена, и это, в строго законных рамках, обеспечило им возможность контролировать цены и размеры производства автомобилей. Они вдохновлялись при этом абсурдной идеей, что доход можно повысить уменьшением, а не увеличением работы. Эта идея, насколько я знаю, стара как мир. Ни тогда, ни теперь я не мог понять, что для того, кто честно работает, не найдется достаточно дела. Время, которое тратится на борьбу с конкурентами, расточается зря; было бы лучше употребить его на работу. Всегда найдутся люди, готовые охотно, даже усердно покупать при условии, что их снабжают по сходным ценам и тем, в чем они действительно нуждаются. Это относится как к личным услугам, так и к товарам.
  В этот период раздумий я далеко не оставался праздным. Мы работали над нашим большим четырехцилиндровым мотором и над двумя большими гоночными автомобилями. У меня было для этого много времени, так как я постоянно был при деле. На мой взгляд, человек иначе и не может, как быть постоянно на работе. Днем он должен думать о ней, а ночью - она ему сниться. Идея выполнять свою работу в канцелярские часы, приниматься за нее утром и бросать ее вечером - и до следующего утра не возвращаться к ней ни одной мыслью - как будто очень хороша. Ее можно даже осуществить довольно просто, если только мы согласны иметь над собой кого нибудь целую жизнь, быть служащими, быть может, даже и самостоятельными служащими, всем чем угодно, но только не директорами или ответственными руководителями. Для человека физического труда является даже необходимостью ограничивать свои рабочие часы - иначе он скоро истощит свои силы. Если он намерен всю жизнь оставаться при физическом труде, то должен забывать о своей работе в то мгновение, когда прозвучит фабричный гудок. Но если он хочет идти вперед и чего нибудь достигнуть, то гудок для него только сигнал поразмыслить над своим трудовым днем и найти, как бы ему делать лучше прежнего.
  Кто обладает высшей мыслительной силой и работоспособностью, неминуемо будет иметь успех. Я не берусь утверждать и не в состоянии проверить, счастливее ли настойчивый работник не разлучный со своим делом и думающий беспрестанно об успехе и потому успевающий, чем тот человек, который мыслями и делом держится только положенных присутственных часов. Этот вопрос и не требует разрешения. Мотор в 10 лош. сил дает меньшие результаты, чем двадцатисильный. Тот, кто свою умственную деятельность вкладывает в рамки присутственных часов, ограничивает этим самым свои лош. силы. Если он согласен влачить только бремя, на него возложенное, то все в порядке. Это его личное дело, никого не касающееся, но он не должен быть в претензии, если другой, умноживший свои лош. силы, везет больше и преуспевает. Праздность и труд дают различные результаты. Кто стремится к покою и создает себе досуг, не имеет основания жаловаться. Он не может одновременно и предаваться праздности и пожинать плоды работы.
  В общем, мои важнейшие выводы из опыта того года, дополненные наблюдениями последующих лет, можно свести к следующему:
  1) Вместо работы на первый план ставятся финансы, что грозит тормозом работе и умаляет значение настойчивого труда.
  2) Преобладающая забота о деньгах, а не о работе, влечет за собою боязнь неудачи; эта боязнь тормозит правильный подход к делу, вызывает страх перед конкуренцией, заставляет опасаться изменения методов производства, опасаться каждого шага, вносящего изменение в положение дел.
  3) Всякому, думающему прежде всего об упорном труде, о наилучшем исполнении своей работы, открыт путь к успеху.
  
  Глава 3
  Начинается настоящее дело
  
  В маленьком кирпичном сарае, в доме No 81 на Парковой площади, мне представилась широкая возможность разработать план и метод производства нового автомобиля. Но даже когда мне удалось создать организацию вполне в моем вкусе - создать предприятие, которое ставило основным принципом своей деятельности хорошее качество изделий и удовлетворение запросов публики, то и тогда я ясно видел, что пока останутся в силе головоломные методы производства, немыслимо создать первоклассный и оправдывающий свою стоимость автомобиль.
  Каждый знает, что одна и та же вещь во второй раз удается лучше, чем в первый. Не знаю, почему промышленность того времени не считалась с этим основным принципом. Фабриканты словно торопились выпустить на рынок товар и не имели времени должным образом подготовиться. Работать "на заказ" вместо того, чтобы выпускать изделия сериями, очевидно, привычка, традиция, унаследованная нами от периода кустарно ремесленого производства. Спросите сто человек, в каком виде желательно им выполнение такого то предмета. Восемьдесят из них не сумеют ответить и предоставят разрешение вопроса на усмотрение фабриканта. Пятнадцать человек будут чувствовать себя обязанными кое что сказать, и лишь пять человек выскажут обоснование и толковое пожелание и требование. Первые девяносто пять человек, которые слагаются из ничего не понимающих и сознающихся в этом и из тех, которые точно так же ничего не понимают, но не желают в этом сознаться - это и есть настоящий контингент покупателей вашего товара. Пять человек, предъявляющих особые требования, или в состоянии оплатить специальный заказ, или нет. В первом случае они явятся покупателями, но число их крайне ограничено. Из девяносто пяти человек найдутся только десять или пятнадцать таких, которые согласны платить больше за лучшее качество, остальные же обращают внимание только на цену, не считаясь с достоинством. Правда, число их постепенно уменьшается. Покупатели начинают усваивать умение покупать. Большая часть начинает обращать внимание на достоинство и стремится получить за каждый лишний доллар возможно лучшее качество. Таким образом, если мы изучим, какой товар лучше всего удовлетворяет потребностям и вкусу этих 95 %, и выработаем методы производства, которые позволят выпускать на рынок доброкачественный товар по наинизшей цене, спрос будет настолько велик, что его можно будет считать универсальным.
  Я не имею в виду нормализацию (стандартизацию). Термин "нормализация" может вызвать недоразумение, так как под ним подразумевается известная негибкость производства и конструкции, и фабрикант в конце концов останавливается на таком типе товара, который легче всего и выгоднее всего продается. На интересы потребителей как при выработке конструкции, так и при калькуляции цены не обращается должного внимания. С понятием нормализации связано всегда представление о выколачивании возможно большего количества денег. Благодаря массовому изготовлению одного и того же предмета получается неизбежная экономия в производстве и увеличивается прибыль фабриканта, который использует эту прибыль для все большего расширения производства. Когда он опомнится, рынок оказывается наводненным товаром, не имеющим сбыта. Между тем товар получил бы сбыт, если бы фабрикант удовольствовался более низкой ценой.
  Покупательная сила всегда имеется в наличности, но не всегда эта покупательная сила сразу реагирует на понижение цены. Если дорогой товар внезапно понижается в цене вследствие заминки в торговле, то заметного влияния на спрос не наблюдается. Причина ясна. Покупатель стал осторожен. Во внезапном понижении он подозревает какую то махинацию и начинает выжидать, когда установится устойчивая дешевизна. Нечто подобное мы пережили в предыдущем году. Если экономия производства сразу же выражается в понижении цены и если фабрикант известен в этом отношении, то покупатели относятся к нему с доверием и тотчас же реагируют. Они верят, что он дает соответствующее хорошее качество изделия. Таким образом, нормализация является невыгодным делом, если рука об руку с ней не идет удешевление продукта. Нужно помнить и принять за правило, что цена изделия должна уменьшаться в связи с уменьшением издержек производства, а не из за того, что публика перестала покупать, находя цену дорогой. С другой стороны, нужно добиваться, чтобы покупатель постоянно удивлялся, как можно за такую низкую цену давать столь высокое качество.
  Нормализация в том виде, как я ее понимаю, отнюдь не обозначает выбора наиболее легко продающегося предмета и организацию его изготовления. Под ней надо понимать ежедневное, в течение ряда лет, изучение, во первых, того типа товара, который наиболее удовлетворяет потребностям и желаниям потребителя, и, во вторых, методов его изготовления. Детали процесса производства выяснятся при этом сами собой. Если после этого мы поставим в основу производства не прибыльность, а производительность и качество, то тогда только мы организуем настоящее дело, в выгодности которого не придется сомневаться.
  Все это кажется мне вполне очевидным. Это логическая основа для каждого делового предприятия, которое поставило себе целью обслуживать 95 % рынка. Я не понимаю, почему на подобном базисе не построена вся вообще деловая жизнь. Нужно отказаться от привычки гнаться за каждым встречным долларом, как будто бы этот доллар единственный на свете. Отчасти мы уже преодолели эту привычку, так как все крупные и жизнеспособные американские предприятия уже перешли к твердой системе цен. Единственный дальнейший шаг, который остается сделать, это отказаться от системы устанавливать цену по конъюнктуре рынка, а класть в основу цен исключительно издержки производства, которые, в свою очередь, стараться неукоснительно уменьшать. Если конструкция изделия разработана и изучена основательно, то изменения в самой конструкции потребуются очень редко и через большие промежутки времени; между тем изменения в способах производства, наоборот, будут происходить очень часто и выяснятся сами собой. По крайней мере таков мой опыт во всех делах, какие я предпринимал.
  Позже я покажу, каким образом все изменения сами собой возникали, здесь же я хочу указать лишь на то обстоятельство, что невозможно концентрировать производство на одном определенном предмете, не потратив неограниченного количества времени на его предварительное изучение. Нельзя в один день разрешить все вопросы и разработать все планы.
  В течение года моего экспериментирования указанные мысли стали приобретать все более определенный характер. Большинство опытов было посвящено постройке гоночного автомобиля. В то время преобладала точка зрения, что первоклассная машина должна развивать высшую скорость. Лично я не разделял этой точки зрения, но фабриканты основывались на примере гоночных велосипедов и считали, что победа на бегах обратит внимание публики на достоинство автомобиля, хотя я считаю, что более ненадежную пробу трудно себе представить.
  Но раз другие делали, приходилось и мне делать то же самое.
  В 1903 м году я вместе с Тимом Коппером построил две машины, рассчитанные исключительно на скорость. Обе были совершенно одинаковы. Одну мы назвали "999", другую - "Стрела". Раз требовалось прославить автомобиль скоростью, я поставил себе целью заставить заговорить о моих автомобилях и добился цели. Я поставил четыре гигантских цилиндра мощностью в 80 лош. сил, что в те времена представляло нечто неслыханное. Производимого ими шума уже было достаточно, чтобы наполовину убить человека. Сиденье было одно. Достаточно было ассигновать одну человеческую жизнь на каждую машину. Я испробовал обе машины, Коппер тоже. Мы дали им полную скорость. Трудно описать испытанное нами ощущение. Спуск с Ниагарского водопада в сравнении с этим должен показаться приятной прогулкой. Я не захотел взять на себя ответственности - управлять на бегах машиной "999", которая была выпущена первой; не захотел этого и Коппер. Но Коппер сказал, что он знает одного человека, который помешан на быстрой езде. Любая скорость кажется ему недостаточной. Он телеграфировал в Солт Лэк Сити, и немедленно явился человек по имени Ольдфильд, велосипедный гонщик по призванию. Ольдфильд ни разу не ездил на автомобиле, но имел сильное желание испробовать это удовольствие. По его словам, он должен был испробовать все.
  Понадобилась всего неделя, чтобы научить его ездить. Этот человек не знал, что такое страх. Он желал только одного - научиться управлять чудовищем. Управление наиболее быстрым современным гоночным автомобилем ничто в сравнении с нашей машиной "999". Рулевое колесо не было еще изобретено. Все изготовленные мною до того времени автомобили были снабжены всего одной рукояткой. На автомобиле же "999" была сделана двойная рукоятка, так как для удержания машины в нужном направлении требовалось приложить полную силу одного человека.
  Гонка проходила на протяжении трех миль. Наша машина была неизвестна гонщикам, и мы на всякий случай держали в тайне детали, предоставляя другим пророчествовать по своему усмотрению. Надо сказать, что в то время гоночные шоссе еще не строились по строго научным принципам, так как никому не приходило в голову, до какой скорости можно довести автомобиль. Ольдфильд прекрасно понимал, с каким двигателем ему приходится иметь дело. Садясь в автомобиль, он весело сказал, пока я вертел рукоятку: "Я знаю, что в этой тележке меня может быть ждет смерть, но, по крайней мере, они должны будут сказать, что я мчался как дьявол".
  И он действительно мчался как дьявол! Он не смел обернуться. Он даже не замедлил движения на кривых. Он просто пустил автомобиль, и тот сорвался с места. В результате он пришел к финишу на полмили раньше других.
  Машина No 999 достигла поставленной цели, она показала всем, что я могу построить быстроходный автомобиль, и; спустя неделю после гонки было основано "Общество Автомобилей Форда", в котором я был товарищем председателя, чертежником, главным инженером, надсмотрщиком и директором. Капитал равнялся 100 000 долларов, причем моя доля составляла 25 1/2 %. Наличными деньгами было реализовано около 28 000 долларов. Это был единственный капитал, которым располагала компания, кроме тех денег, которые мы выручали от продажи изделий.
  Вначале я мирился с работой в Обществе, в которой мое участие не было преобладающим, но скоро почувствовал необходимость располагать большинством голосов. Вследствие этого и приобрел в 1916 году из своих заработков достаточное число акций и оказался участником в 51 %, каковой процент в скором времени возрос до 59 %. Все новое оборудование, с постройками предприятия, сделано на мой капитал.
  Ввиду того, что часть акционеров не была согласна с моей хозяйственной политикой, мой сын Эдзель приобрел в 1919 г. остальные 41 % акций. Ему пришлось заплатить по курсу 12 500 долларов за номинальные 100 долларов, что составило в общем сумму около 75 миллионов.
  Первоначальное оборудование Общества отличалось крайней примитивностью. Мы арендовали столярную мастерскую Стрелова на Мак Авеню. Разрабатывая свои проекты конструкции машин, я одновременно вырабатывал план производства, но, к сожалению, за недостатком денег, машины строились хотя и по моим чертежам, но на нескольких посторонних заводах по частям, причем почти вся наша сборка состояла в том, что мы снабжали их колесами, шинами и кузовами.
  Собственно говоря, подобный способ фабрикации явился бы самым дешевым, если бы при изготовлении отдельных частей соблюдались те принципы производства, которые я более подробно описал выше. Самый экономный метод производства в будущем будет состоять в том, что все части изделия будут изготовляться не под одной и той же крышей. Я подразумеваю сложное изделие. Каждая отдельная часть будет производиться там, где она может быть сделана наиболее совершенно, собираться же все части будут в центрах потребления. Такому методу мы стараемся следовать и теперь и надеемся развить его шире. При этом совершенно безразлично, будут ли фабрики, изготовляющие отдельные части, принадлежать одному и тому же обществу или владельцу, или разным лицам, лишь бы все отдельные фабрики придерживались в своих методах принципа производительности. Если предоставляется возможность купить готовые части такой же доброты, как мы сами производим, и если цена умеренная, то мы предпочитаем не производить таковых, за исключением тех случаев, когда хотим иметь готовый запас под рукой. Отчасти полезно, если фабрики, изготовляющие отдельные части, принадлежат разным владельцам.
  Мои опыты клонились главным образом к уменьшению веса. Относительно роли веса существуют самые нелепые представления. Неизвестно, по каким причинам мы привыкли смешивать понятия веса и силы. Я думаю, что в этом виноваты примитивные способы конструкции старого времени. Старинный фургон, перевозимый волами, весил до 100 центнеров. Его вес был так велик, что сила тяги оказывалась слишком мала. Чтобы перебросить несколько сот пудов веса пассажиров из Нью Йорка в Чикаго, железные дороги строят поезд, весящий десятки тысяч пудов. В результате бесполезная трата силы и невероятное расточение энергии на миллионные суммы. Малый коэффициент полезного действия зависит от неправильного соотношения между весом и силой. Тяжесть полезна разве только в паровом катке и больше нигде.
  Спроектированный мною автомобиль был легче всех предшествовавших. Я бы сделал его еще легче, если бы сумел, но в то время не было подходящего материала. Позже мне удалось построить более легкую машину.
  В первый год мы построили машину - "модель А", выпустив в продажу шасси по 850 долларов и кузова по 100 долларов. Эта машина была снабжена двухцилиндровым двигателем в 8 лош. сил и цепной передачей. Емкость резервуара была 20 литров. В течение первого года было продано 1 708 автомобилей, что свидетельствует об общем признании, заслуженном ими.
  Каждый из выпущенных тогда экземпляров "модели А" имеет свою историю. Так, например, построенный в 1904 году No 420 был куплен полковником Коллье из Калифорнии. Поездив на нем несколько лет, он его продал и купил новый Форд. No 420 переходил - из рук в руки, пока не стал собственностью некоего Эдмунда Джекобса, живущего в Рамоне среди высоких гор. Джекобс, использовав его в течение нескольких лет для самой тяжелой работы, купил новый Форд, а старый продал. В 1915 г. автомобиль попал во владение некоего Кантелло, который вынул двигатель и приспособил его к водяному насосу, а к шасси приделал оглобли, так что в настоящее время двигатель добросовестно качает воду, а шасси, в которое впрягается мулл, заменяет крестьянскую телегу. Мораль всей истории ясна: автомобиль Форда можно разобрать на части, но уничтожить невозможно.
  Приведу выдержки из нашей первой рекламы:
  "Цель нашей работы - выпустить на рынок автомобиль, специально приспособленный для повседневного употребления и повседневных нужд, пригодный для деловых поездок, для поездок с целью отдыха и для семейного пользования, автомобиль достаточно быстрый, чтобы удовлетворить потребность среднего клиента, но не развивающий бешеную скорость, которая в последнее время вызывает столько нареканий; мы желаем создать автомобиль, который по своей прочности, простоте, надежности, практичности, удобству и, наконец, по своей крайне низкой цене заслужил бы признание лиц обоего пола и всех возрастов. Низкая стоимость должна создать ему многотысячный контингент покупателей из числа тех, которые не могут или не желают платить безумные деньги за автомобили других фирм.
  Особенно подчеркиваются следующие пункты:
  Доброкачественность материала.
  Простота конструкции. (Большинство автомобилей того времени требовали от шофера очень большого искусства и ловкости.)
  Доброкачественность двигателя.
  Надежность зажигания, которая обеспечивалась двойной батареей по 6 сухих элементов каждая.
  Автоматическая смазка.
  Простота и легкая управляемость планетарного зацепления.
  Хорошее выполнение".
  Мы никогда не рассчитывали на увеселительные цели, имея в виду прежде всего полезность автомобиля.
  В своей первой рекламе мы писали:
  "Как часто слышим мы поговорку "время - деньги", а между тем, как редко встречаются деловые люди, действительно придерживающиеся этой поговорки".
  "Люди, постоянно жалующиеся на недостаток времени, уверяющие, что им не хватает дней в неделе, люди, для которых потеря пяти минут равносильна потере одного доллара, люди, для которых опоздание на пять минут влечет потерю многих долларов, - пользуются ненадежными, неудобными и неудовлетворительными способами сообщения, как, например, конка, трамвай и т. п. и не решаются вложить незначительную сумму на покупку безупречного надежного автомобиля, который избавит их от всех забот и от опаздывания, сбережет время и даст в их распоряжение роскошное средство сообщения, ожидающее только кивка".
  "Автомобиль всегда готов, всегда обеспечен".
  "Он построен специально, чтобы сберечь вам время и деньги".
  "Он построен, чтобы доставить вас всюду, куда вам понадобится, и вовремя доставить вас обратно".
  "Он построен, чтобы приучить вас к точности и поддержать в вас хорошее настроение и деловую энергию".
  "Вы можете пользоваться им как для деловых, так и для увеселительных поездок - по вашему усмотрению".
  "Он сохраняет ваше здоровье, мягко прокатывая вас по плохой дороге и позволяя вам в течение долгого времени дышать свежим неиспорченным воздухом".
  "Вы являетесь также господином над скоростью. Если желаете - вы поедете шагом по тенистой аллее, нажмите ножной рычаг, и вы помчитесь с головокружительной быстротой, считая верстовые столбы".
  Я привел только выдержки из рекламы, желая показать, что мы с самого начала старались создать нечто полезное, никогда не имея в виду спортивных целей.
  Дело стало развиваться быстрым темпом, точно по волшебству. Наши автомобили приобрели громкую славу, пользуясь репутацией надежных машин. Они были прочны, просты и хорошей работы. Я разрабатывал проект новой простой и основательной модели, но он не был еще готов, и кроме того нам не хватало денег для постройки подходящего здания завода и его оборудования. Мы все еще принуждены были применять такой материал, который имелся на рынке. Правда, мы покупали всегда самое лучшее, но не имели в своем распоряжении средств для научного изучения материала и для производства собственных испытаний.
  Мои компаньоны не представляли себе, что можно ограничиться одной единственной моделью. Автомобильная промышленность шла по стопам велосипедной, где каждый фабрикант считал своим долгом обязательно выпустить в новом году такую модель, которая как можно меньше походила бы на все предыдущие, так что владелец старого велосипеда испытывал большой соблазн обменять свою машину на новую. Это считалось уменьем "делать дело". Такой же тактики держатся создатели дамских мод. В этом случае фабриканты руководятся не желанием создать что либо лучшее, а лишь стремлением дать что то новое. Изумительно, как глубоко вкоренилось убеждение, что бойкое дело, постоянный сбыт товара зависят не от того, чтобы раз навсегда завоевать доверие покупателя, а от того, чтобы сперва заставить его израсходовать деньги на покупку предмета, а потом убедить, что он должен вместо этого предмета купить новый.
  Мною был разработан план, который в то время мы не могли еще осуществить. Каждая отдельная часть должна быть сменной, чтобы в будущем, если понадобится, ее можно было заменить более усовершенствованной частью, автомобиль же в целом должен служить неограниченное время. Вопросом моего честолюбия является, чтобы каждая отдельная часть машины, каждая мелкая деталь были сделаны настолько прочно и добросовестно, что никому не приходило бы в голову их заменять. Доброкачественная машина должна быть также долговечна, как хорошие часы.
  На втором году нашей производственной деятельности мы направили свою энергию на выработку двух различных моделей. Мы выпустили в продажу четерехцилиндровый автомобиль для туризма "модель В" за две тысячи долларов; "модель С" - немного усовершенствованное изменение модели А - на 50 долларов дороже первоначальной модели А и, наконец, "модель F" - автомобиль для туризма за одну тысячу долларов. Таким образом, мы раздробили свою энергию и удорожили товар. В результате мы продали меньше машин, чем в предыдущем году, всего 1 695 штук.
  "Модель В" - четырехцилиндровую машину для туризма - нужно было рекламировать. Лучшей рекламой служила в то время победа на гонках или побитие рекорда. Поэтому я переоборудовал старую машину "Стрела", т. е. в сущности построил новую машину и за восемь дней до открытия Нью Йоркской автомобильной выставки испробовал ее под своим личным управлением на отмеренном участке длиной в одну английскую милю, сплошь по льду.
  Этой поездки я никогда не забуду!
  Лед казался совершенно гладким, настолько гладким, что не испробуй я лично пути, мы бы составили рекламу, совершенно не отвечающую действительности. На самом деле вся поверхность льда была покрыта незаметными трещинами и неровностями. Я сразу увидел, что эти трещины доставят мне много огорчений, как только я перейду на полную скорость. Тем не менее отказываться от поездки было поздно, и я пришпорил свою старую "Стрелу". На каждой трещине автомобиль делал прыжок вверх. Я не знал, чем кончится путешествие. Если я не летел в воздухе, то меня швыряло влево и вправо, но в конце концов мне удалось каким то чудом удержаться на треке и остаться в не перевернутом положении. Рекорд был побит и получил всемирную известность.
  Успех "модели В" был обеспечен, но не настолько, чтобы оправдать ее повышенную цену. Случайный рекорд и реклама недостаточны для прочного завоевания рынка. Настоящее дело не то же самое, что спорт. Нужна деловая этика.
  При все возрастающем масштабе производства наша маленькая столярная мастерская далеко не удовлетворяла потребностям, и в 1906 г., позаимствовав из оборотного капитала необходимую сумму, мы построили трехэтажное фабричное здание, чем было положено начало солидной организации производства. Целый ряд деталей мы стали производить у себя и затем собирать, но по существу мы и дальше продолжали быть сборочным предприятием.
  В 1906-1907 годах мы выпустили только две новых модели: четырехцилиндровый автомобиль за две тысячи долларов и автомобиль для туризма за одну тысячу долларов, проекты которых были составлены в предыдущем году. Несмотря на это наш сбыт упал до 1 599 штук.
  По мнению многих, причина уменьшавшегося сбыта заключалась в том, что мы не придумывали новых моделей. Я лично считал, что причину нужно искать в дороговизне машин для 95 % покупателей. Поэтому, в следующем году, приобретя большинство акций, я изменил постановку дела. В 1906-1907 годах мы совершенно отказались от производства роскошных автомобилей, выпустив вместо этого три небольших модели городского типа и предназначенных для легкого туризма.
  Как по способу производства, так и по характеру отдельных частей, машины эти мало разнились от предыдущих моделей, отличаясь от них только наружным видом. Главное же отличие состояло в том, что самый дешевый автомобиль стоил всего шестьсот долларов, а самый дорогой - не больше семисот пятидесяти. Результат был поражающий и доказал, какую роль играет цена: мы продали 8 423 машины, т. е. почти в пять раз больше, чем в самый прибыльный из предыдущих годов. Мы достигли рекорда около 15 мая 1908 г., когда в течение одной недели, то есть за шесть рабочих дней, собрали 311 автомобилей. Это был предел наших сил. Главный мастер отмечал на черной доске мелом каждый новый автомобиль, готовый для пробы. На доске не хватало места. В следующем месяце (июне) мы в течение одного дня собирали до 100 автомобилей.
  В следующем году мы несколько отступили от давшей столь блестящие результаты программы. Я построил большой шестицилиндровый автомобиль в 50 лош. сил, предназначенный для загородных путешествий. Мы продолжали в то же время изготовление и своих малых машин, но благодаря последствиям паники 1907 г. и благодаря нашему отклонению в сторону дорогой модели, сбыт уменьшился и составил всего 6398 шт.
  За нами был уже пятилетний опыт. Наши автомобили стали распространяться в Европе. Наш завод приобрел репутацию солидного и надежного предприятия. Денег было достаточно. Собственно говоря, если не считать самого первого года, мы ни разу не испытывали заминки. Продавая только за наличный расчет, не отдавая денег в кредит, мы при этом старались обходиться без посредников. Все время мы держались во вполне определенных границах, не входя в обременительные долги, и ни разу не зарвались. Я ни разу не был поставлен в необходимость напрягать денежные средства, так как, когда все усилия направлены на производительную работу, то вспомогательные средства накопляются так быстро, что не успеваешь придумывать способы их использования.
  В выборе продавцов мы поступали осмотрительно. Вначале привлечение хороших продавцов происходило с трудом, так как автомобильное дело считалось вообще не солидным. Оно рассматривалось как торговля предметами роскоши. В конце концов мы поручили продажу целому ряду агентов, выбирая наилучших из них и уплачивая им жалованье, значительно превышавшее тот заработок, который они сами могли бы извлечь из продажи. В первое время наши оклады были не особенно высоки, так как мы сами только что начали становиться на твердую почву. Но по мере того, как дело росло, мы приняли за принцип оплачивать каждую услугу как можно выше, но зато и пользоваться только первоклассными силами.
  К нашим агентам мы предъявляли следующие основные требования:
  1) Стремление к успеху и все качества, характеризующие современного энергичного и развитого делового человека.
  2) Наличность достаточного склада запасных частей, дающего возможность быстро произвести любой ремонт и поддерживать все автомобили Форда данного района в состоянии непрерывной исправности.
  3) Солидное, чистое, обширное торговое помещение, не роняющее достоинства нашей фирмы.
  4) Хорошая ремонтная мастерская, снабженная всеми необходимыми для ремонта машинами, инструментами и приспособлениями.
  5) Механики, основательно знающие уход за автомобилями Форда и починку их.
  6) Правильная бухгалтерия и подробная регистрация, из которых в каждый момент можно было бы видеть баланс разных отделений агентуры, состояние склада, имена всех владельцев автомобилей Форда и предположения на будущее время.
  7) Абсолютная чистота во всех отделениях. Не могут быть терпимы не протертые окна, пыльная мебель, грязные полы и т. п.
  8) Хорошая вывеска.
  9) Безусловно честные приемы ведения дела и полное соблюдение коммерческой этики.
  В наших инструкциях агентам говорилось между прочим следующее:
  "Торговый агент должен знать имена всех жителей своего района, могущих быть покупателями автомобиля, включая и тех, которым идея покупки еще не приходила в голову. Каждого из них он должен по возможности посетить лично, в крайнем же случае сделать письменное предложение, все результаты переговоров должен записывать, чтобы можно было знать мнение каждого отдельного жителя относительно покупки автомобиля. Если вы затрудняетесь проделать такую работу в своем районе, то это означает, что ваш район слишком велик для одного агента".
  На нашем пути встречались все же тернии. Ведение дела затормозилось грандиозным судебным процессом, поднятым против нашего Общества с целью принудить его присоединиться к синдикату автомобильных фабрикантов. Последние исходили из ложного предположения, что рынок для сбыта автомобилей ограничен, и что поэтому необходимо монополизировать дело. Это был знаменитый процесс Зельдена. Расходы на судебные издержки достигали иногда для нас весьма крупных сумм. Сам, недавно скончавшийся Зельден, имел мало общего с упомянутым процессом, который был затеян трестом, желавшим при помощи патента добиться монополии. Положение сводилось к следующему:
  Георг Зельден заявил еще в 1879 году патент на изобретение, охарактеризованное следующими словами: "постройка простого, прочного и дешевого уличного локомотива, имеющего небольшой вес, легко управляемого и достаточно мощного, чтобы преодолевать средние подъемы".
  Эта заявка была законно зарегистрирована в департаменте привилегий под входящим номером, пока в 1895 году по ней не был выдан патент.
  В 1879 году при первоначальной заявке некто еще не имел понятия об автомобиле, в момент же выдачи патента самодвижущиеся экипажи давно уже были в ходу.
  Многие техники, в том числе и я, занимавшиеся много лет проектированием автомобилей, с изумлением узнали в один прекрасный день, что разработка самодвижущегося экипажа защищена патентом много лет тому назад, хотя заявитель патента указал только идею и ничего не сделал в смысле ее практического осуществления.
  Предмет привилегии был охарактеризован в заявке шестью параграфами, из которых ни один, по моему мнению, не мог претендовать на оригинальность даже в 1879 году. Департамент привилегий признал заслуживающей выдачи патента одну из комбинаций и выдал на нее так называемый "комбинационный патент", определяющий следующим образом предмет привилегии:
  Соединение: а) вагона, снабженного рулевым механизмом и рулевым колесом, б) рычажного механизма и передачи, служащей для поступательного движения, и в) двигателя.
  Такое описание не подходило к нашим экипажам. Я был убежден, что мой автомобиль не имеет ничего общего с идеей Зельдена. Но могущественная группа промышленников, выступавшая под именем "законных фабрикантов", так как они работали в согласии с владельцем патента, возбудила против нас процесс, как только наша фирма стала играть видную роль в автомобильной промышленности. Процесс затянулся. При помощи его нас хотели запугать и заставить отказаться от своего дела.
  Мы собрали целые тома доказательств, и, наконец, 15 сентября 1909 г. последовало генеральное сражение. Суд вынес приговор не в нашу пользу. Немедленно после этого наши противники развили пропаганду, имеющую целью предостеречь наших будущих покупателей от покупки. Такую же кампанию они проделали еще раньше, в начале процесса в 1903 г., надеясь заставить нас сложить оружие.
  Я ни на минуту не терял уверенности, что процесс будет выигран нами, так как знал, что мы правы. Тем не менее, проигрыш процесса в первой инстанции явился для нас тяжелым ударом, так как мы имели основание опасаться потерять многочисленный контингент покупателей, запуганных угрозами, что покупающие Форда будут привлекаться к судебной ответственности, хотя наше производство и не было объявлено под запретом. Были распространены слухи, что каждый владелец автомобиля Форда будет отвечать перед законом. Наиболее энергичные противники распространяли частным образом слух, что покупка Форда является уголовным деянием и каждый покупатель подвергается риску быть арестованным.
  Мы реагировали на эти слухи объявлением, занявшим четыре страницы, в наиболее влиятельных из местных газет. Мы изложили обстоятельства дела, высказали уверенность в окончательной победе и в конце объявления писали:
  "В заключение доводим до сведения тех покупателей, у которых под влиянием предпринятой нашими противниками агитации возникают какие либо сомнения, что мы готовы выдать каждому отдельному покупателю облигацию, гарантированную особым фондом в 12 миллионов долларов, так что каждый покупатель обеспечен от каких либо случайностей, подготовляемых теми, кто стремится завладеть нашим производством и монополизировать его".
  "Указанную облигацию вы можете получить по первому требованию. Поэтому не соглашайтесь покупать изделия более низкого качества по безумно высоким ценам, на основании тех слухов, которые распространяет почтенная компания наших врагов".
  "NB. В предпринятом процессе Общество Форда опирается на юридическую помощь со стороны самых видных американских специалистов по патентному праву".
  Мы думали, что облигации будут главным средством привлечь сомневающихся покупателей. На деле вышло несколько иначе. Мы продали более восемнадцати тысяч автомобилей, т. е. почти вдвое больше предыдущего года, причем не более пятидесяти покупателей потребовали облигации.
  В конце концов, ничто в такой степени не способствовало известности Общества Форда, как этот судебный процесс. Мы явились объектом несправедливого отношения, и симпатии публики были на нашей стороне. Объединенные фабриканты располагали капиталом в 70 миллионов долларов, наш же капитал в начале процесса не достигал и тридцати тысяч.
  Я ни минуты не сомневался в благоприятном исходе, тем не менее процесс висел над нашей головой как Дамоклов меч, и мы бы могли прекрасно обойтись и без него. Я считаю этот процесс одним из самых близоруких поступков со стороны группы крупных американских промышленников. Он показал, к каким неожиданным последствиям может привести необдуманное объединенное выступление, имеющее целью уничтожить одну из промышленных организаций. Я считаю большим счастьем для американской автомобильной промышленности, что мы остались победителями и что синдикат перестал после этого играть видную роль в промышленной жизни. В 1908 г. наши дела, несмотря на процесс, шли так хорошо, что мы могли начать рекламировать и осуществлять постройку нового задуманного мной автомобиля.
  
  Глава 4
  Тайны производства и служения
  
  Я хочу подчеркнуть то обстоятельство, что история развития Общества Автомобилей Форда обнародуется мной отнюдь не из личных целей. Я вовсе не хочу проповедовать: идите и делайте так же, как я. Моя цель - показать, что современные способы создания капитала не вполне верны.
  После описанного в предыдущей главе периода мои дела были настолько хороши, что позволили мне отбросить старые методы, и с этого времени начинается период беспримерного успеха Общества Форда.
  Мы следовали в общем тем методам, которые были приняты в автомобильной промышленности. Наши машины были только менее сложны, чем машины других фирм. В нашем предприятии не было чужих капиталов. Но в общем мы мало чем отличались от других фирм, если не считать, во первых, блестящего успеха нашего Общества, и, во вторых, твердо проводимого принципа: покупать только за наличные, всю прибыль вкладывать опять в предприятие и, имея благоприятное сальдо, всегда располагать оборотными средствами. Мы поставляли автомобили на все гонки. Мы пускали в ход рекламу и энергично организовывали производство. Главное отличие наших автомобилей помимо простоты заключалось в том, что мы избегали роскошной отделки. Наши машины были ничем не хуже других машин, предназначаемых для туризма, но роскошная внешняя отделка отсутствовала. По заказу мы могли выполнить что угодно, и, вероятно, за особо высокую плату согласились бы выпустить особо роскошный автомобиль.
  Наше предприятие процветало. Мы могли бы просто сложить руки и сказать: "Мы создали дело. Теперь остается удержать созданное за собой".
  И действительно, известная тенденция к этому была налицо. Среди акционеров многие серьезно встревожились, когда наша производительность достигла ста автомобилей в день. Они хотели предпринять что либо, чтобы воспрепятствовать разорению Общества и были несказанно возмущены, когда я ответил: "Сто автомобилей в день - это ничто, я надеюсь, что скоро цифра достигнет тысячи". Как я узнал, они совещались совершенно серьезно о том, чтобы подать на меня в суд. Если бы я подчинился взглядам моих товарищей, я оставил бы производство в прежнем объеме, вложил наши деньги в элегантное здание для Правления, старался достичь соглашения со слишком беспокойными конкурентами, изобретал время от времени новые типы, чтобы привлечь публику, и мало помалу обратился бы в спокойного, благовоспитанного буржуа со спокойным, благонравным делом.
  Такой образ действия не входил в мои планы. Наши успехи побуждали меня к новым успехам. Они служили только указанием, что мы стоим теперь на пути, когда можем оказать человечеству действительные услуги. Изо дня в день носился я в минувшие годы с планом универсальной модели. Публика показала, как она реагирует на различные модели. Бывшие до сих пор в обращении автомобили, гонки и пробные поездки давали блестящие указания на оказавшиеся необходимыми изменения, и уже в 1905 г. мне стало ясно до мельчайших подробностей, как будет выглядеть задуманный мной автомобиль. Но мне не доставало необходимого материала, чтобы достигнуть задуманной силы при наименьшем весе. Соответствующий материал я открыл почти случайно.
  В 1905 году я был на гонках в Палм Биче. Произошло грандиозное столкновение, и французский автомобиль был разбит вдребезги. Мы были представлены машиной "Модель К" - большая шестицилиндровая машина. Мне казалось, что чужой автомобиль был красивее и лучше построен, чем все нам известные. После несчастья я подобрал осколок шпинделя вентиля. Он был очень легок и очень тверд. Я спросил, из чего он сделан. Никто этого не знал. Я передал его своему помощнику. "Постарайтесь узнать возможно больше", - сказал я, - "это тот сорт материала, который нам нужен для наших автомобилей".
  В конце концов он открыл, что осколок был из стали, содержащей ванадий и фабрикуемой во Франции. Мы запросили все сталелитейные заводы Америки - ни один не мог доставить нам ванадиевой стали. Я выписал из Англии одного человека, который умел добывать ванадий заводским способом. Но надо еще было найти завод, который мог бы этим заняться. Здесь возникло новое затруднение. Для добывания ванадия нужна температура в 3000№ по Фаренгейту. Для обыкновенных плавильных печей максимальный предел - 2700№. Наконец, я нашел небольшой сталелитейный завод в Кантоне, в штате Огайо, который согласился на это. Я предложил Правлению завода возместить могущие произойти убытки, если они получат необходимую температуру. Они согласились. Первый опыт не удался. В стали осталось только минимальное количество ванадия. Я просил повторить опыт, и на этот раз он увенчался успехом. До сей поры мы должны были довольствоваться сталью с сопротивлением на разрыв от 60 до 70 000 фунтов, а с ванадием это сопротивление повысилось до 170 000 фунтов.
  Обеспечив себя ванадием, я занялся разборкой всех наших моделей, чтобы испытать самым точным образом отдельные их части и выяснить, какая сталь наиболее пригодна для каждой из них - твердая, хрупкая или эластичная. Насколько мне известно, мы были первым крупным предприятием, которое, для своих собственных производительных целей, определяло с научной точностью требуемые сорта стали. В результате мы выбрали для различных частей двадцать два различных сорта стали. В состав десяти из них входил ванадий. Ванадий употреблялся везде, где требовались крепость и легкость. Конечно, имеются всевозможные сорта ванадиевой стали. Остальные, входящие в состав, элементы варьируются в зависимости от того, должна ли известная часть подвергаться сильному изнашиванию, или быть эластичной - короче говоря, смотря по предъявляемым к ней требованиям. До этих опытов, насколько я знаю, в автомобильной промышленности было в ходу не более четырех различных сортов стали. Дальнейшими опытами нагревания нам удалось еще более повысить крепость стали и соответственно уменьшить вес машины. В 1910 г. французский Департамент Торговли и Промышленности выбрал соединительные стойки нашего рулевого устройства, как объект для сравнения, и подверг их, наряду с соответствующей частью лучшего в то время французского автомобиля, различным пробам. В результате выяснилось, что наша сталь оказалась крепче в каждом отдельном случае.
  Ванадиева сталь создала возможность значительной экономии в весе. Остальные принадлежности для моей универсальной машины были мной уже проработаны. Теперь надо было рассмотреть отдельные части в их отношениях друг к другу. Отказ от работы одной отдельной части может иметь последствием потерю человеческой жизни. Самые большие катастрофы могут произойти из за недостаточной силы сопротивления некоторых частей. Трудности, которые приходилось разрешать при проекте универсального автомобиля, вытекали, поэтому, из стремления придать всем частям возможно одинаковое сопротивление, принимая во внимание их настоящее назначение. Кроме того, двигатель должен был быть "идиотски прочен". Это само по себе было нелегко, потому что бензиновый двигатель, по природе своей, очень чувствительный аппарат и может быть, при желании, без всякого труда приведен в основательное расстройство. Поэтому я избрал следующий лозунг:
  "Если кто нибудь откажется от моего автомобиля, я знаю, что в этом виноват я сам".
  С того дня, как на улице показался первый автомобиль, я был уверен в его необходимости. Эта уверенность привела меня прямым путем к одной цели - построить автомобиль для широкого пользования. Все мои усилия были направлены тогда, да и теперь еще, на то, чтобы выработать один единственный автомобиль - универсальную модель. Из года в год старался я при постоянном понижении цены исправить, улучшить и усовершенствовать этот автомобиль. Универсальная машина должна была отличаться следующими качествами:
  1. Первоклассный материал для наиболее длительного и частого употребления. Ванадиева сталь самая крепкая, не хрупкая и наиболее сопротивляющаяся. Из нее сделаны шасси и кузов автомобиля. Она является для этого самой пригодной из всех сортов стали, и цена ее не должна играть роли.
  2. Простота - так как публика не состоит из механиков.
  3. Достаточная сила мотора.
  4. Полная благонадежность - так как автомобиль должен служить самым разнообразным потребностям при хороших и скверных дорогах.
  5. Легкость. В автомобиле Форда на один кубический дюйм поверхности поршня приходится только 7,95 фунт, веса; это - причина, почему Форд никогда не отказывается служить, безразлично, едет ли он по песку или по грязи, по льду и по снегу, водой или в гору, по полям или по бездорожным равнинам.
  6. Безопасность в езде. Следует быть всегда хозяином скорости езды, чтобы предупредить всякий сомнительный случай, будь это среди большого города или на опасных дорогах. С передачей планетарной системы на Форде может справиться всякий. Это послужило основанием к следующему выражению: "Каждый ребенок может управлять Фордом". С ним можно поворачиваться почти везде.
  7. Чем тяжелее двигатель, тем больше требуется бензина, масла и жиров. Чем легче вес, тем меньше расходы по движению. Незначительный вес автомобиля Форда считался вначале недостатком, теперь это мнение изменилось.
  Модель, на которую я, наконец, решился, была "Модель Т". Характерной особенностью этой новой модели, которую я намеревался сделать единственной моделью производства, если мне удастся провести ее, на что я определенно рассчитывал, являлась ее простота. Автомобиль состоял только из четырех конструктивных единиц: силовое устройство, автомобильный остов, передняя и задняя оси. Все эти части можно было везде легко достать, и они были так построены, что не требовалось особой ловкости для исправления их или замены новыми. Уже тогда я полагал, хотя ввиду новизны идеи мало о ней распространялся, что было бы возможно изготовлять все части такими простыми и дешевыми, что все дорогие починки в мастерских явились бы совершенно излишними. Различные части должны стоить так дешево, чтобы было дешевле купить новые, чем чинить старые. Они должны иметься в любой железной торговле, подобно гвоздям и замкам. Моя задача, как строителя, состояла в том, чтобы упростить автомобиль до последнего предела - каждый должен был его понимать.
  Чем менее сложен предмет, тем легче его восстановление, тем ниже его цена и тем больше шансов на его продажу.
  Остается только изложить технические детали и, может быть, здесь как нельзя более уместно произвести смотр различным моделям, так как "Модель Т" замыкает их ряд и положенный в основу ее деловой принцип направил мое дело на совершенно новый путь.
  B общем, "Модели Т" предшествовали восемь различных моделей: "Модель А", "Модель В", "Модель С", "Модель F", "Модель N", "Модель R", "Модель S" и "Модель К". Из них "Модель А", "Модель В" и "Модель F" имели расположенные друг против друга горизонтальные двухцилиндровые моторы. В "Модели А" мотор помещался за сиденьем для шофера, а во всех других моделях - спереди под кожухом. "Модель В", "Модель N", "Модель R" и "Модель S" имели четырехцилиндровые вертикальные моторы. "Модель К" была шестицилиндровая; "Модель А" развивала восемь лошадиных сил, "Модель В" - двадцать четыре, при цилиндре в 4 1/2 дюйма и ходе поршня в 5 дюймов. Наибольшую силу развивала шестицилиндровая "Модель К" в сорок лош. сил. Наибольшие цилиндры были у "Модели В", наименьшие у "Модели N", "Модели R" и "Модели S". Их диаметр равнялся 3 3/4 дюйма и ход поршня 3 3/8 дюйма. Запал происходил у всех посредством сухих батарей, за исключением "Модели В", имевшей аккумуляторные батареи, и "Модели К", имевшей и батареи и электромагнитный запал. В современной модели магнето вделано и составляет часть силового устройства. Первые четыре модели имели конические зубчатые приводы, а последние четыре, равно как и настоящая модель, работали с несколькими планшайбными передачами. Все автомобили имели передачи посредством планетарной системы шестерен. "Модель А" имела цепной привод; "Модель В" - привод посредством вала; две следующие модели - опять цепной привод, а позднейшие все - опять привод посредством вала. Расстояние между осями равнялось в "Модели А" семидесяти двум дюймам, в весьма прочной "Модели В" - девяносто двум, в "Модели С" - семидесяти восьми, в "Модели К" - ста двадцати и в остальных моделях - восьмидесяти четырем дюймам. Современная модель имеет расстояние в сто дюймов от одной оси до другой. В пяти первых моделях все шины и принадлежности оплачивались, отдельно. Следующие три модели продавались, лишь частично снабженные этими принадлежностями. В настоящее время шины и принадлежности входят в цену автомобиля. "Модель А" весила 1250 фунтов. Самыми легкими были "Модель N" и "Модель R", они весили по 1050 фунтов, но предназначались, главным образом, для езды по городу. Самый тяжелый был шестицилиндровый автомобиль, весивший 2000 фунтов, между тем как современный автомобиль весит только 1200 фунтов.
  "Модель Т" не имела ни одного качества, которое не содержалось бы уже в зародыше в той или другой из более старых моделей. Все детали были испытаны самым добросовестным образом. Поэтому успех ее не основывался на случайности, он был просто неизбежен. Он был обеспечен, потому что машина была ведь построена не в один день. Она заключала в себе все, что я хотел вложить в автомобиль в смысле идеи, сноровки и опыта, плюс верный материал, который мне удалось получить здесь впервые. Мы выпустили "Модель Т" к сезону 1908/09 г.
  Общество насчитывало тогда пять лет существования. Первоначально фабрика занимала площадь в 0,28 акра. В первом году у нас было занято 311 человек, выпущено 1780 автомобилей, и мы имели только одно филиальное отделение. В 1908 году площадь, занятая нашей фабрикой, увеличилась до 2,65 акра, и все постройки перешли в наше владение. Число, служащих равнялось в среднем 1908 человек. Наша производительность доходила до 6181 автомобилей, и мы содержали 14 филиальных отделений. Дело процветало.
  В сезоне 1908 09 г. мы продолжали выпускать "Модель R" и "Модель S", четырехцилиндровые городские и развозочные автомобили, т. е. ходовые до сих пор модели, которые мы продавали по 700-750 долларов, пока "Модель Т" совершенно их не вытеснила. Наш оборот дошел до 10 607 автомобилей - больше, чем продавало когда нибудь какое либо общество. Цена на автомобиль для туризма была 850 долларов. На таком же шасси мы собирали городской автомобиль за 1000 долларов, автомобиль для грунтовых дорог за 825 долларов, купэ за 950 долларов и ландолэ за 950 долларов.
  Данный операционный год доказал мне безусловно, что наступило время ввести новую деловую практику. Наши агенты до того, как я оповестил о новой тактике, сделали из нашего крупного оборота такой вывод, что сбыт мог бы еще увеличиться, если бы у нас было больше моделей. Странно, что как только какой нибудь предмет войдет в широкое употребление, сразу выплывает откуда то мнение, что он продавался бы еще лучше, если бы сделать несколько иначе. Преобладает известная наклонность производить эксперименты с разными стилями и типами и портить хорошую вещь переделками. Агенты настаивали на своем мнении - увеличить выбор. Они прислушивались к 5 % случайных покупателей, высказывавших свои особенные пожелания, и не обращали внимания на 95 %, которые покупали без всяких затей. Ни одно дело не может совершенствоваться без того, чтобы не обращать педантичного внимания на трудности и указания. Если замечается упущение со стороны служащих, следует произвести немедленно самое строгое расследование; но если речь идет о чем то внешнем, о стиле или типе, то следует сначала убедиться, не есть ли это результат личного расположения духа. Продавцы же предпочитают уступать настроению своих клиентов вместо того, чтобы приобрести достаточно знаний и разъяснить капризным покупателям, что вы охотно удовлетворите во всех отношениях их пожелания, в предположении, разумеется, что ваш предмет продажи действительно отвечает этим пожеланиям.
  И вот, в одно прекрасное утро 1909 г., я объявил, без всякого предварительного извещения, что в будущем мы будем выпускать лишь одну еще модель, именно "Модель Т", и что все машины будут иметь одинаковое шасси. Я заявил: "Каждый покупатель может окрашивать свой автомобиль по желанию, если автомобиль черный".
  Я не могу утверждать, чтобы я встретил одобрение с какой ни будь стороны. Продавцы, конечно, не могли учитывать всех преимуществ, представляемых для производства одной единственной модели. Они полагали, что наша производительность была до сих пор достаточно хороша, и среди них царило твердое убеждение, что понижение цен также уменьшит оборот, так как покупатели, ищущие хороших качеств работы, будут этим испуганы. В то время царило еще очень смутное представление об автомобильной промышленности. Автомобиль считался, как и раньше, предметом роскоши. Производители сами много способствовали распространению этого убеждения. Какой то шутник изобрел название "увеселительный экипаж". Поэтому вся реклама подчеркивала, прежде всего, увеселительную сторону дела. Возражения продавцов были не лишены основания, особенно, когда я выступил со следующим объявлением:
  "Я намерен построить автомобиль для широкого употребления. Он будет достаточно велик, чтобы в нем поместилась целая семья, но и достаточно мал, чтобы один человек мог управлять им. Он будет сделан из наилучшего материала, построен первоклассными рабочими силами и сконструирован по самым простым методам, какие только возможны в современной технике. Несмотря на это, цена будет такая низкая, что всякий человек, получающий приличное содержание, сможет приобрести себе автомобиль, чтобы наслаждаться со своей семьей отдыхом на вольном, чистом воздухе".
  Это объявление было прочитано многими не без удовлетворения. Но, в общем, оно было истолковано так:
  "Если Форд сделает это, через шесть месяцев ему крышка".
  Думали, что хороший автомобиль нельзя изготовить за низкую цену - да и вообще было бы нецелесообразно строить дешевые автомобили, так как последние покупались только богатыми людьми. Оборот 1910 года в 10 000 автомобилей убедил Меня в том, что нам нужна новая фабрика. Мы уже владели большим современным помещением - фабрикой на углу Пикет Стрит. Она была так же хороша, как и любая автомобильная фабрика в Америке, а, может быть, даже и немного лучше. Но я видел, что ей не справиться с оборотом и производительностью, которую по необходимости приходилось ввести. Поэтому я купил участок в шестьдесят акров в Хайлэнд Парке, который в те времена являлся еще загородной местностью. Размеры приобретенного мной участка и мои планы новой фабрики, большей, чем какую когда либо видел свет, породили сильное смущение в умах. Вставал уже вопрос:
  - Когда Форд обанкротится?
  Никто не подозревает, сколько тысяч раз поднимался с тех пор этот вопрос; никто не хотел понять, что здесь работал принцип, а не человек, принцип настолько простой, что казался почти таинственным.
  В 1909/10 г. я должен был немного повысить цены, чтобы покрыть расходы по новому участку и постройкам. Это надо было непременно сделать, и, в конце концов, это послужило покупателю на пользу, а не во вред. То же самое проделал я и несколько лет тому назад для того, чтобы построить фабрику на Руж Ривере - лучше сказать, я не понизил цены, как это ежегодно делал по своей привычке. Необходимый чрезвычайный капитал пришлось бы, в обоих случаях, добывать посредством займов, а это легло бы на предприятие продолжительным бременем, которое пришлось бы разложить и на все позднейшие автомобили. На все типы была сделана надбавка в 100 долларов; исключение составляли развозочные автомобили, которые были повышены только на 75 долларов, и ландолэ и городские автомобили, которые повысились в цене на 150 и 200 долларов. Мы продали в общей сложности 18 664 автомобиля и в 1910/11 г., когда у меня были в распоряжении новые средства производства, я сбавил цену на автомобили для туризма с 950 долларов до 780 долларов и достиг оборота в 34 528 машин. Это было началом для планомерного, непрерывного понижения цен, несмотря на повышение расходов на материалы и увеличение заработной платы.
  Сравним годы 1908 и 1911. Фабричный участок увеличился с 2,65 до 32 акров; число служащих в среднем возросло с 1908 до 4110, а число изготовленных машин с 6000 почти до 45 000. Кроме того, следует отметить, что число служащих не возрастало в прямой пропорции к сумме производства.
  Казалось, в одну ночь мы сделались большим предприятием. Но как все это произошло?
  Единственно и исключительно благодаря соблюдению непреложного принципа, планомерно применяемой силе и механизации.
  Точное следование одинаковым методам производства с самого начала понизило цену автомобилей Форда и улучшило их качества. Мы преследовали исключительно одну идею. Одна идея стала жизненным ядром предприятия. Вот она: изобретатель или искусный рабочий вырабатывает новую и более совершенную идею для удовлетворения какого нибудь обоснованного человеческого требования. Идея получает свое подтверждение, и люди хотят воспользоваться ею. Таким образом, оказывается, что один человек становится душой, жизненным ядром всего предприятия. Но для созидания тела, остова этого предприятия каждый, кто входит с ним в соприкосновение, вносит свою долю. Никакой производитель не имеет права утверждать: "Я создал это дело", если при возведении его работали тысячи людей. Производство тогда общее. Каждый служащий помогал ему. Благодаря своей продуктивной работе он открывает возможность целому кругу покупателей обратиться в предприятие и, таким образом, с помощью всех соработников, основывается деловая отрасль, вырабатывается привычка, которая питает их. Так возникло и наше предприятие. Как это случилось в частности, я расскажу в следующей главе.
  Между тем Общество завоевало себе всемирную известность. У нас были филиальные отделения в Лондоне и в Австралии. Наши автомобили отправлялись во все части света; в особенности в Англии нас начинали так же хорошо знать, как и в Америке. Ввоз автомобилей в Англию встретил затруднения вследствие неудачи американского велосипеда. Основываясь на том, что американский велосипед не был пригоден для английского употребления, продавцы приходили к предположению, что и все американские автомобили не найдут себе сочувствия на английском рынке - утверждение, которое они постоянно повторяли. Две "Модели А" попали в Англию в 1903 году. Газеты упорно отказывались отметить этот факт. Автомобильные предприятия - тоже. Говорили, что они состоят главным образом из бечевок и проволоки и что владельцы их должны почитать себя счастливыми, если они просуществуют две недели! В первый год вошло в употребление около дюжины автомобилей, во второй год уже немного больше. Что же касается прочности той "Модели А", то смело могу утверждать, что большинство машин еще и сегодня, через двадцать почти лет, несут в Англии какую нибудь службу.
  В 1905 году наш агент доставил в Шотландию нашу "Модель С" для испытания на выносливость. В то время в Англии испытания на выносливость были наиболее излюбленным видом гонок. Может быть, действительно еще не подозревали, что автомобиль не простая игрушка. Шотландские пробные поездки происходили на пространстве 800 английских миль гористого, твердого грунта. Форд пришел только с одной, и то невольной, остановкой. Это было начало Фордовского дела в Англии. В том же году были введены в Лондоне автомобили для легкого извозного промысла (таксомоторы). За последующие годы обороты увеличились. Автомобили Форда стартовали на всех пробных поездках на выносливость и всегда приходили победителями. Брайтонский агент устроил с десятью автомобилями Форда, в течение двух дней подряд, нечто вроде гонки с препятствиями через Южный Доунс, и все машины вернулись невредимыми. Результатом было то, что в том же году было продано 600 штук. В 1911 году Генри Александер въехав на "Модели Т" на вершину Бен Невис, 4 600 фут. высоты. В том же году в Англию было переправлено для продажи 14 060 автомобилей, и с тех пор не нужно было больше делать никаких объявлений об автомобиле Форда. В конце концов мы основали в Манчестере нашу собственную фабрику.
  
  Глава 5
  Начинается настоящее производство
  
  Если бы имелось средство сэкономить время на 10 % или повысить результаты на 10 %, то неприменение этого средства означало бы десятипроцентный налог на все производство. Если, скажем, время одного человека стоит 50 центов в час, то десятипроцентная экономия составит лишний заработок в пять центов. Если бы владелец небоскреба мог увеличить свой доход на десять процентов, он отдал бы охотно половину этого добавочного дохода только для того, чтобы узнать это средство. Почему он построил себе небоскреб? Потому что научно доказано, что известные строительные материалы, примененные известным образом, дают известную экономию пространства и увеличивают наемную плату. Тридцатиэтажное здание не требует больше фундамента и земли, чем пятиэтажное. Следование старомодному способу постройки стоит владельцу пятиэтажного здания годового дохода с двадцати пяти этажей.
  Если двенадцать тысяч служащих сберегут каждый ежедневно по десять шагов, то получится экономия пространства и силы в пятьдесят миль.
  Таковы были методы, на которых было основано производство моего предприятия. Все делалось почти само собой. Вначале мы пробовали брать машинистов. Но когда понадобилось поднять производительность, то выяснилось, что мы не могли набрать достаточно машинистов; также оказалось вскоре, что нам для этого вовсе не надо было квалифицированных рабочих, и отсюда родился принцип, который я дальше подробно объясню.
  Мы должны признать наперед, что не все люди одинаково одарены. Если бы каждое действие нашего производства требовало умения, то наше производство не существовало бы. Обученных рабочих, в тех количествах, в каких они нам были тогда нужны, не удалось бы собрать в течение ста лет. Два миллиона обученных рабочих не могли бы выполнить руками, даже приблизительно, нашей ежедневной работы. Не нашлось бы, кроме того, человека, желающего управлять миллионами людей. Еще важнее тот факт, что продукты этих миллионов изолированных рук никогда не могли бы доставляться по цене, соответствующей покупательной силе. Но даже если бы было возможно представить себе подобное собрание людей, надлежаще управляемых, и достигнуть согласованности в работе, то представьте себе помещение, необходимое для них! Как велико было бы число лиц, занятых непродуктивной работой, т. е. исключительно передачей продуктов с одного места в другое? При таких обстоятельствах не было бы возможности платить больше 10-20 центов дневного заработка, так как в действительности ведь не работодатель платит жалованье. Он только управляет деньгами. Жалованье платит нам продукт, а управление организует производство так, чтобы продукт был в состоянии это делать.
  Действительно, экономические методы производства явились далеко не все сразу. Они приходили постепенно так же, как и мы постепенно, с течением времени, начали производить сами наши автомобильные части. "Модель Т" была первым автомобилем, который мы сами построили. Главная экономия началась со сборки частей и перешла потом и на другие отделы производства, так что теперь, хотя мы, и имеем большой штат ученых механиков, они не строят автомобили - они здесь только для того, чтобы облегчать другим производство. Наши обученные рабочие и служащие - это люди, занятые опытами, машинисты и изготовители инструментов и образцов. Они могут поспорить с любым рабочим на свете - да, они слишком хороши, чтобы терять свое время на предметы, которые могут быть лучше сделаны при помощи изготовленных ими машин. Большая часть занятых у нас рабочих не посещала школ; они изучают свою работу в течение нескольких часов или дней. Если в течение этого времени они не поймут дела, то мы не можем пользоваться ими. Многие из них - иностранцы; все, что мы от них требуем, прежде чем определить их на место - это, чтобы они потенциально были в состоянии дать столько работы, чтобы оплатить то пространство, которое они занимают на фабрике. Им не нужно быть особенно сильными. Мы имеем, правда, рабочих с большой физической силой, хотя их число быстро сокращается, но у нас есть и рабочие, не обладающие никакой силой, такие, которых в этом, смысле мог бы заменить трехлетний ребенок.
  Невозможно проследить шаг за шагом все наше производство и показать, как все произошло, без того, чтобы не остановиться подробно на различных технических процессах. Я даже не знаю, возможно ли это вообще, так как ежедневно происходит что нибудь новое, и никто не может уследить за всем. Я беру наугад несколько нововведений. По ним можно будет приблизительно судить о том, что произойдет, когда мир поставит производство на правильный фундамент, и насколько дороже мы платим за вещи, чем это в сущности должно быть, насколько ниже заработная плата против той, которая была бы допустима, и как необъятно поле, подлежащее еще расследованию. Общество Форда завоевало пока только минимальный участок.
  Автомобиль Форда состоит приблизительно из 5000 частей, включая сюда винты, гайки и т. п. Некоторые части довольно объемисты, другие же, наоборот, не больше части часового механизма. При постройке нами первых автомобилей мы собирали автомобиль, начиная с любой части, на земле, и рабочие приносили требующиеся для этого части, по порядку, на место сборки - совершенно так же, как строят дом. Когда мы стали сами изготовлять части, получилось само собой, что были устроены для каждой части определенные отделы и, в большинстве случаев, один и тот же рабочий делал все, что необходимо для производства небольшой части. Быстрый рост и темп нашей производительности потребовал, однако, весьма скоро изобретения новых производственных планов для того, чтобы различные рабочие не мешали друг другу. Необученный рабочий употребляет больше времени на разыскание и доставку материала и инструментов, чем на работу, и получает потому меньшую плату, так как и по сие время прогулки еще не особенно высоко оплачиваются!
  Первый успех в сборке состоял в том, что мы стали доставлять работу к рабочим, а не наоборот. Ныне мы следуем двум серьезным общим принципам при всех работах - заставлять рабочего, по возможности, не делать никогда больше одного шага и никогда не допускать, чтобы ему приходилось при работе наклоняться вперед или в стороны.
  Правила, соблюдаемые при сборке, гласят:
  1. Располагай инструменты, как и рабочих, в порядке предстоящей работы, чтобы каждая часть во время процесса сборки проходила возможно меньший путь.
  2. Пользуйся салазками или другими транспортными средствами, чтобы рабочий мог, по окончании работы над предметом, положить его всегда на одно и то же место, которое, конечно, должно находиться как можно ближе. Если возможно, используй силу тяжести, чтобы подвезти соответственную часть следующему рабочему.
  3. Пользуйся сборочными путями, чтобы привозить и увозить составные части в удобные промежутки времени.
  Конечным результатом следования этим основным правилам является сокращение требований, предъявляемых к мыслительной способности рабочего, и сокращение его движений до минимального предела. По возможности, ему приходится выполнять одно и то же дело, одним и тем же движением.
  Сборка шасси, с точки зрения неопытного человека, является самой интересной и наиболее знакомой процедурой. Было время, когда она представляла собой самый важный процесс. Теперь мы собираем отдельные части именно на местах их распределения.
  Приблизительно 1 апреля 1913 года мы произвели наш первый опыт со сборочным путем. Это было при сборке магнето.
  Опыты производятся у нас сначала в небольшом масштабе. Если мы открываем лучший рабочий метод, мы, не рассуждая, приступаем даже к основательным изменениям, но мы должны только безусловно убедиться в том, что новый метод действительно наилучший, прежде чем мы приступим к коренным изменениям.
  Мне кажется, что это был первый подвижной сборочный путь, какой когда либо был устроен. В принципе, он был похож на передвижные пути, которыми пользуются чикагские укладчики мяса при дроблении туш. Прежде, когда весь сборочный процесс находился еще в руках одного рабочего, последний был в состоянии собрать от 35 до 45 магнето в течение девятичасового рабочего дня, т. е. ему требовалось около двадцати минут на штуку. Позднее его работа была разложена на двадцать девять различных единичных действий, и, благодаря этому, время сборки сократилось до тринадцати минут и десяти секунд. В 1914 году мы приподняли путь на восемь дюймов и время сократилось до семи минут. Дальнейшие опыты над темпом работы довели время сборки до 5 минут. Короче говоря, результат следующий: с помощью научных методов рабочий в состоянии дать вчетверо больше того, что он давал сравнительно еще немного лет тому назад. Сборка двигателя, которая раньше также производилась одним рабочим, распадается сейчас на сорок восемь отдельных движений, и трудоспособность занятых этим рабочих втрое увеличилась. Вскоре мы испробовали то же самое и для шасси.
  Наивысшая производительность, достигнутая нами при стационарной сборке шасси, равнялась в среднем двенадцати часам и восьми минутам для одного шасси. Мы попробовали тянуть шасси посредством ворота и каната на протяжении 250 футов. Шесть монтеров двигались вместе с ним и собирали во время пути приготовленные вблизи части. Этот несовершенный опыт сократил уже время до пяти часов и пятидесяти минут для одного шасси. В начале 1914 года мы проложили сборочный путь выше. В этот промежуток времени мы ввели принцип вертикального положения при работе. Один путь находился на высоте 26 3/4 дюйма, а другой на 24 1/2 дюйма над землей, чтобы подогнать их к различному росту рабочих бригад. Поднятие рабочей плоскости на высоту руки и дальнейшее дробление рабочих движений, причем каждый человек делал все меньше движений руками, - привели к дальнейшему сокращению рабочего времени до одного часа 33 минут для шасси. Прежде только шасси собиралось посредством целой серии единичных работ. Монтаж кузова происходил в "Джон Р. Стрите" - знаменитой улице, которая пересекает наши фабрики в Хайлэнд Парке. А теперь весь автомобиль собирается по такому же принципу.
  Не следует думать, что все это произошло так скоро и просто, как рассказывается. Темп работы был сначала тщательно испытан.
  Для магнето мы сначала взяли скорость скольжения в шестьдесят дюймов в минуту. Это было слишком скоро. Потом мы попробовали восемнадцать дюймов в минуту. Это было слишком медленно. Наконец мы установили темп в 44 дюйма в минуту. Первым условием является, чтобы ни один рабочий не спешил - ему предоставлены необходимые секунды, но ни одной больше. После того, как ошеломляющий успех сборки шасси побудил нас реорганизовать весь наш способ производства и ввести во всем монтировочном отделе рабочие пути, приводимые в действие механическим способом, мы установили для каждой отдельной монтировочной работы соответствующий темп работы. Например, сборочный путь для шасси движется со скоростью 6 футов в минуту; путь для сборки передних осей - 148 дюймов в минуту. При сборке шасси производятся сорок пять различных движений, и устроено соответствующее число остановок. Первая рабочая группа укрепляет четыре предохранительных кожуха к остову шасси; двигатель появляется на десятой остановке и т. д. Некоторые рабочие делают только одно или два небольшие движения рукой, другие - гораздо больше. Рабочий, на чьей обязанности лежит постановка какой нибудь части, не закрепляет ее - эта часть иногда закрепляется только после многих операций. Человек, который вгоняет болт, не завинчивает одновременно гайку; кто ставит гайку, не завинчивает ее накрепко. При движении No 34 новый двигатель получает бензин, предварительно будучи смазан маслом; при движении No 44 радиатор наполняется водой, а при движении No 45 - готовый автомобиль выезжает на Джон Р. Стрит.
  Точно такие же методы применялись, разумеется, и при сборке двигателя. В октябре 1913 года сборка мотора требовала 9 9/10 рабочих часов; шесть месяцев спустя, благодаря системе скользящей сборочной дороги, время сократилось до 5 14/15 рабочих часов. На нашей фабрике каждая отдельная рабочая часть находится в движении; или она скользит на больших цепях, прикрепленных выше человеческого роста, в последовательном порядке, для монтажа, или движется по катящимся путям, или посредством силы тяжести. Решающим является тот факт, что; кроме сырых материалов, ничто не подымается и не таскается. Сырые материалы доставляются, куда следует, на грузовиках посредством частично собранных фордовских шасси, которые настолько подвижны и проворны, что без труда скользят в проходах туда и сюда. Ни одному рабочему не приходится ничего таскать или поднимать. Для этого у нас существует особый отдел - транспортный.
  Мы начали с того, что собрали весь автомобиль на одной фабрике. Затем мы стали сами фабриковать отдельные части и сейчас же устроили отделы, в каждом из которых выделывалась только одна какая нибудь часть. В том виде, в каком наше производство существует сейчас, каждый отдел фабрикует только одну известную часть или собирает ее. Каждый отдел сам по себе - небольшая фабрика. Часть доставляется туда в виде сырого материала или отлитой формы, проходит там через целый ряд машин или нагревательных процессов или еще через какой либо специальный отдел и покидает свой отдел уже в виде готового фабриката. В начале нашего производства различные отделы были расположены довольно близко один от другого, и это было сделано для облегчения транспорта. Я не предполагал, что возможно провести такое строгое разностороннее деление; но, по мере роста производства и увеличения числа отделов, мы приостановили производство целых автомобилей и сделались фабрикой для выделки автомобильных частей. Затем мы сделали еще открытие: именно, что нет надобности изготовлять все части на одной и той же фабрике. По правде говоря, это не было открытием - в сущности, я только вернулся по кругу к моей исходной точке, когда я покупал двигатели и добрых 90 % различных частей. Когда мы начали изготовлять части сами, то нам показалось естественным, чтобы все они были изготовлены на одной фабрике - как будто получалось какое то преимущество, если весь автомобиль создавался под одной и той же крышей. Ныне мы пришли к совершенно другому выводу. Если в будущем понадобится строить еще другие большие фабрики, то это случится только потому, что отдельные части должны быть изготовлены в таких огромных количествах, что для этого потребуется весьма широкий масштаб. Я надеюсь, что со временем большая фабрика в Хайлэнд Парке ограничится только двумя различными видами деятельности. Отливка частей производится теперь уже на фабрике в Руж Ривере. Таким образом, мы на пути возвращения туда, откуда мы начали - с той только разницей, что теперь, вместо того, чтобы выписывать части извне, как мы делали это раньше, мы сами поставляем их.
  Подобное развитие дела дает нам право делать самые широкие выводы. Оно означает, как я еще укажу в следующей главе, что промышленность, в высшей степени нормализованная и дифференцированная, никоим образом не должна концентрироваться в одном единственном фабричном здании, а должна принимать в расчет связанные с производством расходы по перевозке и затруднения из за дальности расстояния. 1000-5000 рабочих должны составлять законный максимум, потребный для одной фабрики. Этим самым разрешилась бы трудная задача - доставлять рабочих на место работы и обратно. Не было бы перенаселенных рабочих жилищ и всевозможных неестественных обиталищ, которые являются ныне неизбежным следствием колоссального производства, требующего поселения вблизи него огромного количества рабочих.
  В Хайлэнд Парке имеется теперь 500 отделов. Фабрика Пикет имеет только 18 отделов; раньше в Хайлэнд Парке было только 180. Отсюда совершенно ясно, насколько далеко мы шагнули в производстве отдельных частей.
  Не проходит недели, чтобы не появилось какого нибудь улучшения в машинах или в процессе производства, иногда даже совершенно противоречащего принятым в стране "лучшим производственным методам". Я, например, помню, как мы вызвали одного владельца машиностроительного завода, чтобы обсудить с ним постройку одной специальной машины. Машина должна была выпускать 200 штук в час.
  - Это, должно быть, ошибка, - объявил фабрикант машин.
  - Вы полагаете 200 штук в день: - не существует машин, которые могли бы давать 200 шт. в час.
  Служащий нашего Общества послал за инженером, построившим машину, и изложил ему свои пожелания.
  - Хорошо, а что еще?
  - Совершенно невозможно, - сказал энергично фабрикант машин: нет машины с такой производительностью. Совершенно невозможно!
  - Невозможно? - вскричал инженер, - если хотите пройти со мной в первый этаж, я покажу вам ее в полном ходу; мы сами построили одну такую машину, чтобы посмотреть, возможно ли это, а теперь нам нужно несколько штук такого типа.
  В нашем производстве нет особой записи опытов. Заготовщики и надсмотрщики помнят сделанное. Если какой либо метод был уже однажды безрезультатно испробован, то кто нибудь будет об этом помнить, мне все равно, что люди будут ссылаться на то, что опыт производил другой человек. Иначе у нас скоро накопилась бы масса невыполнимых вещей. В этом заключается вред слишком добросовестной регистрации, совершенно нелогично предполагать, что опыт должен каждый раз не удаваться только потому, что произведенный известным лицом и известным способом он потерпел неудачу.
  Говорилось что серый чугун не будет выливаться по нашему ценному методу, налицо имелся даже целый ряд неудачных опытов. Несмотря на это, мы делаем это сейчас. Тот человек, которому это, наконец, удалось или ничего не знал о прежних опытах, или не обратил на них внимания. Равным образом, нам доказывали, что совершенно невозможно выливать горячий металл из плавильных печей прямо в формы. Обыкновенно металл течет сначала по лоткам, отстаивается там немного и, перед выливанием в форму, растапливается еще раз. Но на фабрике в Ривер Руже мы выливаем металл прямо из круглых печей, которые наполняются из доменных печей.
  У нас нет так называемых "экспертов". Мы даже были вынуждены отпустить всех лиц, которые воображали себя экспертами, потому что никто, хорошо знающий свою работу, не будет убеждать себя, что знает ее досконально. Кто хорошо знает работу, тот настолько ясно видит ошибки и возможности исправлений, что неустанно стремится вперед и не имеет времени рассуждать о своих потребностях. Это постоянное стремление вперед создает веру и самоуверенность, так что со временем ничто не кажется невозможным. Но если довериться "эксперту", то бывают вещи, кажущиеся неисполнимыми.
  Я наотрез отказываюсь считать что нибудь невозможным. Я не нахожу, чтобы на земле был хотя бы один человек, который был бы настолько сведущ в известной области, чтобы мог с уверенностью утверждать возможность или невозможность чего ни будь. Правильный путь опыта, правильный путь технического образования должны бы по праву расширять кругозор и ограничивать число невозможностей. К сожалению, это не всегда так. В большинстве случаев техническое образование и так называемый опыт служат лишь к тому, чтобы показать последствия неудавшихся опытов. Вместо того, чтобы оценивать подобные неудачи по их существу, они становятся оковами успеха. Пусть придет кто нибудь, объявит себя авторитетом и скажет, что то или это неисполнимо, и целый ряд бессмысленных последователей будет повторять:
  - Это неисполнимо!
  Например, литье! При литейных работах всегда пропадало много материала; кроме того, это дело настолько старо, что его опутывает целая сеть традиций. В результате - улучшения вводятся только с большим трудом. Один авторитет заявил, прежде, чем мы начали наши опыты, - что тот, кто утверждает, что сможет в течение года понизить расходы по литью, - обманщик.
  Наша литейная была почти такая же, как и все остальные. Когда в 1910 году мы отливали наши первые цилиндры "Модели Т", все работы происходили вручную. Лопаты и тачки были в полном ходу. Требовались обученные и необученные рабочие, мы имели своих формовщиков и своих рабочих. Теперь мы располагаем не свыше 5 % основательно обученных формовщиков и литейщиков; остальные 95 % - необученные или, правильнее говоря, они должны научиться только одному движению, которое может постичь самый глупый человек в два дня. Литье производится исключительно машинами. Каждая часть, которая должна быть отлита, имеет свое единство или группу единств, смотря по предусмотренному производственным планом числу. Требующиеся для этого машины приспособляются для данной отливки, а относящиеся к единству рабочие должны производить только одно, постоянно повторяемое, движение рукой. Единство состоит из свободно подвешенного к балкам пути, на котором устроены, через известные промежутки, маленькие платформы для литейных форм. Не вдаваясь в технические подробности, я хочу еще указать, что изготовление форм шишек происходит в то время, когда работа на платформах продолжается.
  Металл выливается в форму в другом месте в то время, как работа скользит дальше, и пока форма с налитым в ней металлом дойдет до конечной станции, она уже достаточно остынет, чтобы подвергнуться автоматически очистке, машинной обработке и сборке в то время, как платформа скользит дальше, за новой нагрузкой.
  Другой пример - сборка поршня.
  Даже по старой системе процедура эта требовала только трех минут - казалось, она не заслуживает особого внимания. Для этого были поставлены два стола и, в общем, было занято двадцать восемь человек: в течение девятичасового рабочего дня они собирали, всего навсего, 175 поршней - то есть им требовалось ровно три минуты и пять секунд на штуку. Никто не наблюдал за этим, и многие поршни оказывались негодными при сборке мотора. Весь процесс был в общем прост.
  Рабочий вытаскивал валик из поршня, смазывал его, вставлял на место шатун, и валик через шатун и поршень притягивал один винт и подтягивал другой, и дело было закончено. Заготовщик подверг весь процесс точной проверке, но не был в состоянии сказать, почему на это требовалось целых три минуты. Он проанализировал тогда различные движения по хронометру и нашел, что при девятичасовом рабочем дне - четыре часа уходило на хождение взад и вперед. Рабочие не уходили совсем, но они должны были двигаться то туда, то сюда, чтобы принести материал и отложить в сторону готовую часть. Во время всего процесса каждый рабочий делал восемь различных движений рукой. Заготовщик предложил новый план, причем он разложил весь процесс на три действия, подогнал к станку салазки, поставил трех человек с каждой стороны и одного надсмотрщика на конце. Вместо того, чтобы производить все движения, каждый человек проделывал только треть таковых - столько, сколько можно было сделать, не двигаясь в стороны. Группа рабочих была сокращена с двадцати восьми до четырнадцати человек. Рекордная производительность двадцати восьми человек была - 175 штук в день. А теперь семь человек, в течение восьмичасового рабочего дня, выпускают 2600 штук. Действительно, стоит вычислить экономию.
  Покрытие лаком задней оси было раньше сопряжено с большой потерей времени. Ось погружалась от руки в бадью с эмалевым лаком, для чего требовались различные движения двух человек. Теперь всю эту работу производит один человек с помощью особенной, нами изобретенной и построенной машины. Ему нужно только подвесить ось на подвижную цепь, на которой она скользит до бадьи. Два рычага подталкивают захваты к цапфам, прикрепленным к бадье, последняя поднимается вверх на шесть футов, ось погружается в лак, потом бадья опять опускается, а ось следует дальше в печь для просушки. Вся процедура занимает в точности 13 секунд.
  Радиатор - более сложное дело, а запайка требовала некоторой сноровки. Он состоит из девяносто пяти трубок, которые надо было приладить и запаять вручную; эта работа требовала терпения и ловкости. Теперь же все производится одной машиной, которая за восемь часов выпускает 1200 радиаторов - пустых тел; последние проводятся механическим путем через печь и там запаиваются. Кузнецы и обученные рабочие стали не нужны.
  Раньше мы прикрепляли части кожуха к самому кожуху посредством пневматических молотов, которые считались тогда новейшим изобретением. Нужно было шесть человек, чтобы держать молоты, шесть человек около кожуха, и шум был невообразимый. Теперь же автоматический пресс, обслуживаемый одним человеком, выполняет в пять раз больше того, что делали эти двенадцать человек в течение одного дня.
  На фабрике Пикет цилиндр во время литья должен был прежде пройти расстояние около 4000 футов; теперь мы сократили этот путь до 300 с небольшим футов.
  Ни один материал не обрабатывается у нас от руки, ни один процесс не производится вручную. Если можно достигнуть того, чтобы машина функционировала автоматически, то это проводится. Ни об одном ручном движении мы не думаем, что оно является наилучшим и наиболее дешевым. При этом, только 10 % наших машин - специальные машины; остальные - все обыкновенные машины, но приспособленные для известных действий. И все эти машины стоят близко одна к другой! Мы установили на площади в один квадратный фут больше машин, чем какая либо фабрика на свете - каждая лишняя пядь означает ненужное повышение расходов по производству. А мы не желаем ненужного вздорожания. Несмотря на это, недостатка в месте нет - каждый занимает столько места, сколько ему нужно, но и не больше. Наряду с этим не следует забывать, что все части сконструированы так, чтобы по возможности упростить их выполнение. А экономия? Хотя сравнение несколько хромает - но эффект все же поразителен: если бы при нашей настоящей производительности приходилось такое же число служащих на автомобиль, как в 1913 году, при основании нашего производства, причем эта рабочая сила применялась только к работе по монтажу, мы должны были бы иметь около 200 000 рабочих. На самом деле, число наших рабочих теперь, когда наша производительность достигла предела в 4000 машин в день, не дошло еще до 50 000.
  
  Глава 6
  Машины и люди
  
  Величайшее затруднение и зло, с которым приходится бороться при совместной работе большего числа людей, заключается в чрезмерной организации и проистекающей отсюда волоките. На мой взгляд, нет более опасного призвания, чем так называемый "организационный гений". Он любит создавать чудовищные схемы, которые, подобно генеалогическому древу, представляют разветвления власти до ее последних элементов. Весь ствол дерева обвешан красивыми круглыми ягодами, которые носят имена лиц или должностей. Каждый имеет свой титул и известные функции, строго ограниченные объемом и сферой деятельности своей ягоды.
  Если начальник бригады рабочих желает обратиться к своему директору, то его путь идет через младшего начальника мастерской, старшего начальника мастерской, заведующего отделением и через всех помощников директора. Пока он передаст, кому следует то, что он хотел сказать, по всей вероятности, уже отошло в историю. Проходят шесть недель, пока бумага служащего из нижней левой ягодки в углу великого административного древа доходит до председателя или президента наблюдательного совета. Когда же она счастливо протолкнулась до этого всесильного лица, ее объем увеличился, как лавина, целой горой критических отзывов, предложений и комментариев. Редко случается, что дело доходит до официального "утверждения" прежде, чем не истек уже момент для его выполнения. Бумаги странствуют из рук в руки, и всякий старается свалить ответственность на другого, руководствуясь удобным принципом, что "ум хорошо, а два лучше".
  Но, по моему мнению, предприятие вовсе не машина. Оно представляет собой рабочее общение людей, задача которых, как уже сказано, - работать, а не обмениваться письмами. Одному отделению вовсе незачем знать, что происходит в другом. Тот, кто серьезно занят своей работой, не имеет времени выполнять другую. Дело руководящих лиц, которые составляют весь план работы, - следить за тем, чтобы все отделения работали согласованно в направлении общей цели. Собрания для установления контакта между отдельными лицами или отделениями совершенно излишни. Чтобы работать рука об руку, нет надобности любить друг друга. Слишком близкое товарищество может быть даже злом, если оно приводит к тому, что один старается покрывать ошибки другого. Это вредно для обеих сторон.
  Когда мы работаем, мы должны относиться к делу серьезно; когда веселимся, то уж вовсю. Бессмысленно смешивать одно с другим. Каждый должен поставить себе целью - хорошо выполнить работу и получить за нее хорошее вознаграждение. Когда работа кончена, можно повеселиться. Оттого то Фордовские фабрики и предприятия не знают никакой организации, никаких постов с особыми обязанностями, никакой разработанной административной системы, очень мало титулов и никаких конференций. У нас в бюро ровно столько служащих, сколько безусловно необходимо, каких бы то ни было "документов" нет вовсе, а, следовательно, нет и волокиты.
  Мы возлагаем на каждого целиком всю ответственность. У всякого работника своя работа. Начальник бригады отвечает за подчиненных ему рабочих, начальник мастерской за свою мастерскую, заведующий отделением за свое отделение, директор за свою фабрику. Каждый обязан знать, что происходит вокруг него. Название "директор" не официальный титул. Фабрика подчинена уже много лет одному единственному руководителю. Рядом с ним стоят два лица, которые никогда не получали какого нибудь определенного круга деятельности, но взяли самостоятельно на себя заведывание некоторыми отделениями. В их распоряжении находится штаб, человек шесть сотрудников, из которых никто не имеет никаких особых обязанностей. Они выбрали себе работу - круг их обязанностей не ограничен раз навсегда. Они входят туда, где их вмешательство необходимо. Один занят инвентарем - другой захватил себе инспекцию.
  На первый взгляд, это сомнительно и отзывается случайностью, но это не так. Для группы людей, которые знают только одну цель - работать и творить, путь открывается сам собой. Они объединяются друг с другом не полномочиями, так как титулам не придают никакой цены. Будь в их распоряжении канцелярии с их "посему" и "потому", они скоро начали бы заполнять свое время канцелярской работой и ломать себе голову над тем, почему их бюро не лучше, чем у соседей.
  Так как у нас нет ни титулов, ни служебных полномочий, то нет никакой волокиты и никаких превышений власти. Каждый работник имеет доступ ко всем; эта система до такой степени вошла в привычку, что начальник мастерской даже не чувствует себя оскорбленным, если кто либо из его рабочих обращается через его голову непосредственно к руководителю фабрики. Правда, у рабочего редко имеется повод для жалоб, так как начальники мастерских знают прекрасно, как свое собственное имя, что всякая несправедливость весьма скоро обнаружится, и тогда они перестанут быть начальниками мастерских. Несправедливость принадлежит у нас к числу тех вещей, которые не могут быть терпимы. Если у человека закружилась голова от высокого поста, то это обнаруживается и затем его или выгоняют или возвращают к станку.
  Работа, исключительно одна работа, является нашей учительницей и руководительницей. Это тоже одно из оснований нашей нелюбви к титулам. Большинство людей могут осилить работу, но легко дают титулу свалить себя. Титулы оказывают удивительное действие. Слишком часто они служат вывеской для освобождения от работы. Нередко титул равняется знаку отличия с девизом:
  "Обладатель сего не обязан заниматься ничем иным, кроме оценки своего высокого значения и ничтожества остальных людей".
  К сожалению, титул часто имеет невыгодные последствия не только для своего носителя, но и для окружающих. По большей части, личное неудовольствие в этом мире происходит от того, что носители титулов и сановники не всегда являются, в действительности, истинными вождями. Всякий готов признать прирожденного вождя - человека, который может мыслить и приказывать. Когда встречается истинный вождь, являющийся в то же время обладателем титула, то приходится справляться о его титуле у кого нибудь другого. Он сам не выставляет его на показ.
  В деловой жизни придавали слишком много цены титулам, и само дело страдало от этого. Одно из вредных последствий этого заключается в разделении ответственности между различными титулованными лицами; это заходит нередко так далеко, что уничтожается, вообще, всякая ответственность. Там, где ответственность раздроблена на мелкие доли между множеством ведомств, причем каждое ведомство подчинено шефу, который, в свою очередь, окружен венком подчиненных чиновников с красивыми, звучными титулами, трудно найти того, кто бы чувствовал себя, действительно, ответственным. Всякий знает, что значит пересылать бумагу из стола в стол. Эта игра изобретена, вероятно, в тех производствах, где различные отделы просто сваливают ответственность друг на друга. Польза и вред производства зависят оттого, сознает ли каждый отдельный член его, невзирая на его положение, что все, могущее содействовать процветанию предприятия, раз только случайно попалось ему на глаза, является в высшей степени его личным делом. Целые железнодорожные общества на глазах департаментов разваливались к черту лишь по одной этой причине: "Ну, это не относится к нашему департаменту. Департамент X, который находится на расстоянии сотни миль, несет за это ответственность".
  Чиновникам так часто давали добрый совет не прятаться за титул. Но необходимость давать такие советы указывает на положение дела, при котором простыми советами не поможешь. Выход только в одном: отменить титулы. Одни, быть может, неизбежны по требованию закона, другие служат указателем для публики, по отношению к остальным остается применить простое правило: "долой их!".
  Фактически настоящая деловая конъюнктура весьма благоприятна, чтобы покончить с нашими старыми титулами. Никто не будет хвастаться тем, что он директор обанкротившегося банка. Курс, который приняла деловая жизнь, не был столь блестящим, чтобы принести много славы людям, стоящим у руля. Современные носители титулов, которые чего нибудь стоят, готовы забыть свои титулы, вернуться к первичным условиям работы и исследовать, в чем заключается причина общих ошибок. Они вернулись к своим постам, с которых поднялись вверх, чтобы попытаться строить с фундамента. Кто, действительно, работает, тот не нуждается в титулах. Его работа является для него достаточной честью.
  Весь наш персонал как для фабрики, так и для бюро, приглашается различными отделами. Как уже упомянуто, мы никогда не приглашаем компетентных лиц. Каждый должен начинать с нижней ступени рабочей лестницы - старый опыт у нас ни во что не ставится. Так как мы не придаем никакой цены прошлому наших работников, то оно никогда и не компрометирует их. Я лично еще ни разу не встречал совершенно плохого человека. Кое что доброе скрывается во всяком человеке, ему нужно только дать случай раскрываться. По этой причине мы никогда не спрашиваем о прошлом человека, ищущего у нас работы - мы нанимаем ведь не прошлое, а человека. Если он сидел в тюрьме, то нет оснований предполагать, что он снова попадет в нее. Я думаю, напротив, что, если только ему дать возможность, он будет особенно стараться не попасть в нее снова. Наше бюро служащих никому поэтому не отказывает на основании его прежнего образа жизни - выходит ли он из Гарварда или из Синг Синга, нам все равно; мы даже не спрашиваем об этом. Он должен иметь только одно: желание работать. Если этого нет, то, по всей вероятности, он не будет добиваться места у нас, ибо, вообще, довольно хорошо известно, что у Форда занимаются делом.
  Повторяю: мы не спрашиваем о том, чем был человек. Если он посещает университет, то, в общем, он подвигается вверх быстрее других, но тем не менее он должен начать снизу и сперва показать, что он может. Каждый сам держит свое будущее в руках. Слишком много болтают о непризнанных людях. У нас каждый получает приблизительно точно ту степень признания, которой заслуживает.
  Честному человеку у нас чрезвычайно легко пробиться в люди. Однако многие, умея работать, не умеют думать, особенно думать над чем нибудь. Такие люди поднимаются вверх постольку, поскольку этого заслуживают. Человек заслуживает быть может повышения за свое прилежание, однако это невозможно, потому что ему не хватает нужных свойств для роли начальника. Мы живем не в мире снов. Я полагаю, в грандиозном процессе отбора на нашей фабрике каждый в конце концов попадает туда, куда заслуживает.
  Мы никогда не довольны методами, по которым выполняются различные функции в различных отделах нашей организации. Мы всегда думаем, что все можно сделать лучше, и что в конце концов мы будем это делать лучше. Волна вынесет под конец способного человека на место, принадлежащее ему по праву. Может быть, он не получил бы его, если бы организация - выражение, которым я очень неохотно пользуюсь, - была бы строгой, если бы существовала известная предписанная рутина, автоматически подвигающая вперед. Но у нас так мало титулов, что всякий, кто по праву мог бы найти себе применение к чему нибудь лучшему, очень скоро и получает это лучшее. То, что для него нет "свободных" постов, не является препятствием, так как у нас, собственно говоря, нет никаких "постов". У нас нет готовых постоянных мест - наши лучшие работники сами создают себе место. Это нетрудно для них, так как работы всегда много и, если нужно, вместо того, чтобы изобретать титулы, дать работу кому нибудь, кто желал бы подвинуться вперед, - к его повышению не встретится никаких препятствий. Назначение не связано ни с какими формальностями; данное лицо сразу оказывается при новом деле и получает новое вознаграждение.
  Таким путем сделал свою карьеру весь наш персонал. Руководитель фабрики начал с машиниста. Директор крупного предприятия в Ривер Руже первоначально был "изготовителем образцов". Руководитель одного из наших самых важных отделов поступил к нам в качестве уборщика мусора. Во всем нашем производстве нет никого, кто не пришел бы к нам просто с улицы. Все, что мы сделали доныне, создано людьми, которые своим уменьем дали свидетельство своих способностей. К счастью, мы не обременены никакими традициями и не намерены создавать их. Если у нас, вообще, есть традиция, то только одна:
  "Все можно сделать лучше, чем делалось до сих пор".
  Стремление все делать лучше и скорее, чем прежде, заключает в себе решение почти всех фабричных проблем. Отделы создают себе репутацию количеством продукции. Количество и издержки производства - два фактора, которые необходимо строго различать. Начальники мастерских и наблюдатели зря потратили бы свое время, если бы пожелали одновременно контролировать расходы всех своих отделений. Есть постоянные текущие расходы, например, заработная плата, проценты за землю и постройки, стоимость материалов и т. д., которые они могли бы контролировать. Поэтому о них и не заботятся. Что подчинено их контролю, так это количество производства в отделениях. Оценка происходит путем деления готовых частей на число занятых рабочих. Каждый день начальник мастерской контролирует свое отделение - цифра всегда у него под рукой. Наблюдатель ведет опись всех результатов. Если в одном отделении что нибудь не в порядке, справка о производительности тотчас сообщает об этом, наблюдатель производит расследование, и начальник мастерской начинает гонку. Стимул к усовершенствованию методов труда основан в значительной мере на этой, чрезвычайно примитивной системе контроля над производством. Начальник мастерской совсем не должен быть счетоводом - это ни на йоту не увеличит его ценности как начальника мастерской. На его обязанности лежат машины и люди его отделения. Он должен считаться только с количеством выработки. Нет никаких оснований раздроблять его силы, отвлекая его в другую область.
  Подобная система контроля заставляет начальника мастерской просто забыть личный элемент - все, кроме заданной работы. Если бы он вздумал выбирать людей по своему вкусу, а не по их работоспособности, ведомость его отделения очень скоро разоблачила бы его.
  Отбор не труден. Он происходит сам собой вопреки всякой болтовне о недостатке случаев выдвинуться вперед. Средний работник больше дорожит приличной работой, чем повышением. Едва ли более 5 % всех тех, кто получит заработную плату, согласится взять на себя сопряженные с повышением платы ответственность и увеличение труда. Даже число тех, которые хотели бы подняться в начальники бригад, составляет только 25 %, и большинство из них изъявляют готовность на это лишь потому, что оплата здесь лучше, чем у машины. Люди с влечением к механике, но боящиеся собственной ответственности, по большей части, переходят к изготовлению инструментов, где оплата значительно выше, чем в обыкновенном производстве. Подавляющее большинство, однако, желает оставаться там, где оно поставлено. Они желают быть руководимыми, желают, чтобы во всех случаях другие решали за них и сняли с них ответственность. Поэтому главная трудность, несмотря на большое предложение, состоит не в том, чтобы найти заслуживающих повышения, а желающих получить его.
  Как уже сказано, каждый у нас может свободно ознакомиться со способами и приемами всех наших работ. Если у нас и существует твердая теория и твердые правила, которыми мы руководствуемся, так это - уверенность, что все еще делается далеко недостаточно хорошо. Все руководители фабрики охотно принимают делаемые им предложения; мы даже организовали нестеснительную систему, благодаря которой каждый работник может передать любую идею и воплотить ее в жизнь.
  Экономия в один цент на одной штуке иногда может оказаться чрезвычайно прибыльной. При наших теперешних размерах производства, это составляло бы 12 000 долларов в год. Сбережение в один цент в каждой отдельной отрасли дало бы даже много миллионов в год. Наши сравнительные калькуляции проведены поэтому до тысячной доли цента. Раз новый метод приносит с собой какую нибудь экономию, которая в соответствующий срок - скажем, в пределах трех месяцев - покроет издержки нововведения, само собой разумеется, что оно и проводится в жизнь. Эти нововведения, однако же, отнюдь не ограничиваются приемами для повышения продукции или понижения издержек. Многие, быть может большинство их, служат для облегчения работы. Мы не хотим тяжелого труда, истощающего людей, поэтому вряд ли его и можно у нас встретить. Обыкновенно, оказывается, что облегчение труда для работника приносит с собой в то же время и уменьшение издержек производства. Приличные условия труда и доходность фактически тесно связаны между собой. Точно так же вычисляется до последней дроби, дешевле ли покупать известную часть, или изготовлять ее самим.
  Идеи летят к нам со всех сторон. Из иностранных рабочих поляки кажутся мне наиболее изобретательными. Один из них, не умевший даже говорить по английски, дал понять, что изнашивание уменьшилось бы, если бы одно приспособление у его машины поставить под другим углом. До сих пор эта часть выдерживала только от четырех до пяти нарезов. Он был прав. Таким образом было сбережено много денег на отточку. Другой поляк, занятый на сверлильном станке, придумал маленькое приспособление, чтобы сделать излишней окончательную обработку после сверления. Это приспособление было введено всюду и дало большие сбережения. Люди часто пробуют маленькие изобретения на наших машинах, так как обыкновенно, если они сосредоточиваются на определенном деле и обладают талантом, то в конце концов придумывают какое нибудь улучшение. Чистота машины, хотя и содержание ее в порядке, не входит в обязанности наших рабочих, в общем, также служит показателем интеллигентности занятого при ней рабочего.
  В заключение, два слова о некоторых идеях: предложение автоматическим путем, по подвесной дороге, передавая отлитые части из литейной мастерской на фабрику - означало экономию в семьдесят человек в транспортном отделе. В то время, когда наше производство было меньше теперешнего, семнадцать человек было занято полировкой частей - трудная, неприятная работа. Теперь четыре человека выполняют вчетверо больше того, что прежде делали семнадцать - и сверх того, работа стала для них легка. Идея сваривать прут в шасси вместо того, чтобы изготовлять его из одного куска, означала (при значительно меньшем производстве, чем теперь) немедленную экономию, в среднем, в полмиллиона долларов ежегодно. Изготовление некоторых трубок из плоской жести вместо тянутого железа также дало огромную экономию.
  Прежний способ изготовления одного прибора требовал четырех различных процессов, причем 12 % употребляемой стали пропадало в виде отбросов. Правда, мы утилизируем большую часть наших отбросов и, в конце концов, научимся утилизировать их все, но это не основание отказываться от уменьшения отбросов: сам по себе тот факт, что не все отбросы являются чистой потерей, не может служить достаточным извинением в небрежности. Один из наших рабочих изобрел новый, весьма простой способ изготовления, при котором оставался только 1 % отбросов. Другой пример: коленчатый вал должен подвергнуться нагреву, чтобы поверхность отвердела, но все изделия выходили из печи согнутыми. Даже в 1918 году нам было необходимо иметь тридцать семь человек, чтобы молотами выправлять стержни. Ряд лиц производили эксперименты около года, пока они не изобрели печи, в которой стержни не сгибались. В 1921 году производство сильно возросло; несмотря на это, для всего процесса было достаточно восьми человек.
  Кроме того, мы стремимся по возможности понижать наши требования, обращенные к искусству рабочих. Наш старый руководитель закалки в инструментальном отделении был, в полном смысле слова, мастер своего дела. Он должен был устанавливать градусы накаливания. Ему случалось угадывать, случалось и не угадывать. Это было истинным чудом, что ему так часто везло. Процесс накаливания при закалке стали - весьма важная вещь; все зависит от того, достигнута ли настоящая температура. Примитивные методы здесь не годятся. Необходим точный расчет. Мы ввели систему, при которой человек у доменной печи не имеет дела с температурой. Он вовсе не видит пирометра - прибора, измеряющего жар. Цветные огни служат ему сигналом.
  Ни одна машина не строится у нас на авось. Ее принцип всегда тщательно исследуется, прежде чем делается первый шаг к ее изготовлению. Иногда строятся деревянные модели, или отдельные части вычерчиваются в натуральную величину. Мы не придерживаемся никакой традиции, но ничего не предоставляем и случаю, поэтому мы не построили ни одной машины, которая бы не функционировала. В среднем, девяносто процентов всех наших экспериментов были удачны.
  Всем, чему мы научились с течением времени, всем нашим уменьем и искусством мы обязаны нашим сотрудникам. Я убежден, что если дать людям свободу развития и сознание служебного долга, они всегда приложат все свои силы и все свое уменье даже к самой незначительной задаче.
  
  Глава 7
  Террор машины
  
  Однообразная работа - постоянное повторение одного и того же, одним и тем же способом - является для некоторых чем то отталкивающим. Для меня мысль об этом полна ужаса; для других, даже для большинства людей, наказанием является необходимость мыслить. Идеальной представляется им работа, не предъявляющая никаких требований к творческому инстинкту. Работы, требующие мышления в соединении с физической силой, редко находят охотников - мы постоянно должны искать людей, которые любили бы дело ради его трудности. Средний работник ищет, к сожалению, работы, при которой он не должен напрягаться ни физически, ни особенно духовно. Люди, мы бы сказали, творчески одаренные, для которых, благодаря этому, всякая монотонность представляется ужасной, легко склоняются к мысли, что и их ближние так же беспокойны, как они, и совершенно напрасно питают сострадание к рабочему, который изо дня в день выполняет почти одну и ту же работу.
  Если смотреть в корень, то почти всякая работа является однообразной. Каждый деловой человек должен пунктуально совершать определенный круг; ежедневный труд директора банка основан почти исключительно на рутине; работа младших чиновников и банковских служащих чистейшая рутина. Для большинства людей установление определенного круга занятий и однообразная организация большей части работы являются даже жизненной необходимостью - ибо иначе они не могли бы заработать достаточно на свое существование. Напротив, нет ни малейшей надобности привязывать творчески одаренного человека к монотонной работе, так как спрос на творчески одаренных людей всюду очень велик. Никогда не будет недостатка в работе для того, кто, действительно, что нибудь умеет; но мы должны все же признать, что воля к творчеству чаще всего отсутствует. Даже там, где она имеется налицо, часто не хватает решимости и настойчивости в изучении. Одного желания создать что нибудь далеко недостаточно.
  Существует слишком много гипотез о том, какова должна быть истинная природа человека, и слишком мало думают о том, какова она в действительности. Так, например, утверждают, что творческая работа возможна лишь в духовной области. Мы говорим о творческой одаренности в духовной сфере: в музыке, живописи и других искусствах. Положительно, стараются ограничить творческие функции вещами, которые можно повесить на стену, слушать в концертном зале или выставить как нибудь напоказ - там, где праздные и разборчивые люди имеют обыкновение собираться и взаимно восхищаться своей культурностью. Но тот, кто поистине стремится к творческой активности, должен отважиться вступить в ту область, где царствуют более высокие законы, чем законы звука, линии и краски, - он должен обратиться туда, где господствует закон личности. Нам нужны художники, которые владели бы искусством индустриальных отношений. Нам нужны мастера индустриального метода с точки зрения как производителя, так и продуктов. Нам нужны люди, которые способны преобразовать бесформенную массу в здоровое, хорошо организованное целое в политическом, социальном, индустриальном и этическом отношениях. Мы слишком сузили творческое дарование и злоупотребляли им для тривиальных целей. Нам нужны люди, которые могут составить план работы для всего, в чем мы видим право, добро и предмет наших желаний. Добрая воля и тщательно выработанный план работы могут воплотиться в дело и привести к прекрасным результатам. Вполне возможно улучшить условия жизни рабочего не тем, чтобы давать ему меньше работы, а тем, чтобы помогать ему увеличить ее. Если мир решится сосредоточить свое внимание, интерес и энергию на создание планов для истинного блага и пользы человечества, то эти планы могут превратиться в дело. Они окажутся солидными и чрезвычайно полезными как в общечеловеческом, так и в финансовом отношениях. Чего не хватает нашему поколению, так это глубокой веры, внутреннего убеждения в живой и действительной силе честности, справедливости и человечности в сфере индустрии. Если нам не удастся привить эти качества к индустрии, то было бы лучше, если бы ее вовсе не существовало. Более того, дни индустрии сочтены, если мы не поможем этим идеям стать действительной силой. Но этого можно достигнуть, мы стоим уже на верном пути.
  Если человек не в состоянии, без помощи машины, заработать свой хлеб, то справедливо ли тогда отнимать у него машину лишь потому, что обслуживание ее монотонно? Или мы должны оставить его умирать с голоду? Не лучше ли помочь ему добиться приличных условий жизни? Может ли голод сделать человека счастливее? Если же машина, не будучи еще использована до пределов своей работоспособности, содействует, несмотря на это, благополучию рабочего, не увеличится ли значительно его благосостояние, если он станет производить еще больше, а следовательно, получать в обмен большую сумму благ?
  Я не мог до сих пор установить, чтобы однообразная работа вредила человеку. Салонные эксперты, правда, неоднократно уверяли меня, что однообразная работа действует разрушительно на тело и душу, однако наши исследования противоречат этому. У нас был рабочий, который изо дня в день должен был выполнять только одно единственное движение ногой. Он уверял, что это движение делает его односторонним, хотя врачебное исследование дало отрицательный ответ, он, разумеется, получил новую работу, при которой была занята другая группа мускулов. Несколько недель спустя он просил вернуть ему его старую работу. Несмотря на это, вполне естественно предположить, что выполнение одного и того же движения в течение восьми часов в день должно оказать уродливое влияние на тело, однако ни в одном случае мы не могли констатировать этого. Наши люди обыкновенно перемещаются по их желанию; было бы пустейшим делом провести это всюду, если бы только наши люди были согласны. Однако они не любят никаких изменений, которые не предложены ими самими. Некоторые из наших приемов, несомненно, весьма монотонны - настолько монотонны, что едва ли можно поверить, чтобы рабочий желал выполнять их продолжительное время. Одна из самых тупых функций на нашей фабрике состоит в том, что человек берет стальным крючком прибор, болтает им в бочке с маслом и кладет его в корзину рядом с собой. Движение всегда одинаково. Он находит прибор всегда на том же месте, делает всегда то же число взбалтываний и бросает его снова на старое место. Ему не нужно для этого ни мускульной силы, ни интеллигентности. Он занят только тем, что тихонько двигает руками взад и вперед, так как стальной крючок очень легок. Несмотря на это, человек восемь долгих лет остается на том же посту. Он так хорошо поместил свои сбережения, что теперь обладает состоянием около 40 000 долларов, и упорно противится всякой попытке дать ему другую работу.
  Даже самые тщательные исследования ни разу не обнаружили деформирующего или изнуряющего действия на тело или дух. Кто не любит однообразной работы, тот не обязан оставаться при ней. В каждом отделении работа, в зависимости от ее ценности и ловкости, требующейся для ее выполнения, разделяется на классы А, В и С, из которых каждый, в свою очередь, обнимает десять различных функций. Рабочие из бюро личного состава направляются прямо в класс С; научившись чему нибудь, - в класс В и так далее до класса А, откуда они могут продвинуться или в инструментальную мастерскую или на пост наблюдателя. От них зависит создать себе положение. Если они остаются при машинах, то лишь потому, что им там нравится.
  В одной из предыдущих глав я уже заметил, что телесные недостатки не являются основанием для отказа кандидатам на работу. Этот принцип вступил в силу 12 января 1914 г., одновременно с установлением минимальной оплаты в 5 долларов в день и восьмичасового рабочего времени. В связи с этим было установлено, что никто не может быть рассчитан на основании телесных недостатков, разумеется, за исключением заразительных болезней. Я того мнения, что в промышленном предприятии, которое строго выполняет свою задачу, служащие в среднем должны обладать такими же качествами, как в любом среднем слое человеческого общества. Больные и калеки встречаются всюду. Среди большинства господствует довольно великодушный взгляд, что все, не способные к труду, должны ложиться бременем на общество и содержаться на счет общественной благотворительности. Правда, есть случаи, например, с идиотами, когда, насколько я знаю, нельзя обойтись без общественной благотворительности, однако это исключение, и при разнообразии функций, существующих в нашем предприятии, нам удавалось почти всякому обеспечивать существование участием в полезной деятельности. Слепой или калека, если его поставить на подходящее место, может сделать совершенно то же и получить ту же плату, что и вполне здоровый человек. Мы не делаем для калек предпочтения, но мы показали, что они могут заработать себе полное вознаграждение.
  Это шло бы вразрез со всеми нашими начинаниями, если бы мы приглашали людей ради их недостатков, давали им меньшую плату и довольствовались меньшей производительностью. Это тоже был бы способ помогать людям, но далеко не лучший. Лучший способ всегда состоит в том, чтобы ставить данных лиц на совершенно равную ступень со здоровыми, продуктивными работниками. Я думаю, на свете остается весьма мало места для благотворительности, по крайней мере, для благотворительности в форме раздачи, милостыни. Во всяком случае, дело и благотворительность несовместимы; цель фабрики - производство. Она дурно служит обществу, если производит не до крайнего предела своей нагрузки. Слишком часто склонны думать, что полнота сил является основным условием для максимальной производительности во всякого рода работе. Чтобы точно определить действительные условия, я велел детально классифицировать различные функции в нашем производстве, с точки зрения требуемой работоспособности, является ли физическая работа легкой, средней или трудной, влажная она или сухая, а если влажная, с какою жидкостью связана; чистая она или грязная, вблизи печи - простой или доменной, на чистом или дурном воздухе; для двух рук или для одной, в стоячем или сидячем положении; шумная она или тихая, при естественном или искусственном свете; требует ли она точности; число часов для обработки отдельных частей, вес употребляемого материала, необходимое при этом напряжение со стороны рабочего. Оказалось, что в данное время на фабрике было 7882 разного рода функций. Из них 949 были обозначены, как трудная работа, требующая абсолютно здоровых, сильных людей; 3338 требовала людей с нормально развитой физической силой. Остальные 3595 функций не требовали никакого телесного напряжения; они могли бы выполняться самыми хилыми, слабыми мужчинами и даже с одинаковым успехом женщинами или подростками. Эти легкие работы, в свою очередь, были классифицированы, чтобы установить, какие из них требуют нормального функционирования членов и органов чувств, и мы констатировали, что 670 работ могут выполняться безногими, 2637 людьми с одной ногой, 2 - безрукими, 715 - однорукими, 10 - слепыми. Из 7882 различных видов деятельности 4034 требовали известной, хотя бы не полной физической силы. Следовательно, вполне развитая промышленность в состоянии дать максимально оплачиваемую работу для большого числа пригодных рабочих, чем, в среднем, можно найти в человеческом обществе. Может быть, анализ работы в другой отрасли индустрии или в другом производстве даст совершенно иную пропорцию; тем не менее я убежден, что если только проведено достаточное разделение труда, - а именно, до высших пределов хозяйственности, никогда не будет недостатка в работе для физически обездоленных людей, которая дала бы им за полную меру труда и полную заработную плату. С точки зрения народного хозяйства, в высшей степени расточительно возлагать на общество бремя содержания физически малоценных людей, обучать их побочным работам, вроде плетения корзин или другим малодоходным рукоделиям, не для того, чтобы дать им средства к жизни, но исключительно, чтобы спасти их от тоски.
  Когда наше бюро личного состава принимает человека на определенное место, оно всегда ставит себе задачу указать ему работу, соответствующую его физическим способностям. Если он уже имеет работу, и кажется, что он не в состоянии ее выполнить, или она противоречит его склонностям, то он получает переводное свидетельство для перехода в другое отделение и после врачебного исследования становится для пробы на работу, которая более отвечает его телесному состоянию и склонностям. Люди, стоящие в физическом отношении ниже среднего уровня, будучи поставлены на надлежащее место, могут выработать ровно столько же, как и те, которые стоят выше этого уровня. Так, например, один слепой был приставлен к складу, чтобы подсчитывать винты и гайки, предназначенные для отправки в филиальные отделения. Двое других здоровых людей были заняты той же работой. Через два дня начальник мастерской послал в отдел перемещений и просил назначить обоим здоровым другую работу, так как слепой был в состоянии вместе со своей работой выполнить обязанности и двух других.
  Эта экономическая система помощи и сбережений может быть расширена и дальше. В общем, само собою разумеется, что, в случае увечий, рабочий должен быть признан неработоспособным и ему должна быть определена рента. Но почти всегда имеется период выздоровления, особенно при переломах, когда он вполне способен работать, а обычно и стремится к работе, так как даже самая высшая рента за увечье не может все таки равняться нормальному еженедельному заработку. Иначе это означало бы дальнейшее перегружение издержек производства, которое, несомненно, должно было бы сказаться на рыночной цене продукта. Продукт имел бы меньший сбыт, и это повело бы к уменьшению спроса на труд. Таковы неизбежные последствия, которые всегда надо иметь в виду.
  Мы делали опыты с лежащими в постели, с пациентами, которые могли прямо сидеть. Мы расстилали на постели черные клеенчатые покрывала и заставляли людей прикреплять винты к маленьким болтам, работа, которая должна выполняться руками, и которой обыкновенно заняты от 15 до 20 человек в отделении магнето. Лежащие в больнице оказались пригодны для этого ничуть не хуже служащих на фабрике и вырабатывали таким образом свою обычную заработную плату. Их производительность была даже, насколько мне известно, на 20 % выше обычной фабричной производительности. Никого, разумеется, не принуждали к работе, но все к ней стремились. Работа помогала коротать время, сон и аппетит улучшались, и выздоровление шло быстрыми шагами.
  Глухонемые не требуют от нас особого внимания. Их работоспособность равна 100 %. Чахоточные - в среднем, около тысячи человек - обыкновенно работают в отделе хранения материалов. При особенно заразительных случаях их переводят всех вместе в специально построенные для этого деревянные бараки. Все они, по возможности, работают на свежем воздухе.
  Во время последнего статистического подсчета у нас работало 9563 человека, стоящих в физическом отношении ниже среднего уровня. Из них 123 были с изувеченной или ампутированной кистью или рукою. Один потерял обе руки, 4 были совершенно слепых, 207 почти слепых на один глаз, 37 глухонемых, 60 эпилептиков, 4 лишенных ступни или ноги. Остальные имели менее значительные повреждения.
  Для обучения различного рода работам требуется следующая затрата времени: для 43 % общего числа работ достаточно одного дня, для 36 % от одного до восьми, 6 % от одной до двух недель, 14 % от месяца до года, 1 % от одного до шести лет. Последнего рода работа, как, например, изготовление инструментов и паяние требует и совершенно особого искусства.
  Дисциплина везде строгая. Мелочных предписаний мы не знаем. К существующим предписаниям, по справедливости, нельзя придраться. Произвольные или несправедливые расчеты предупреждаются тем, что право расчета принадлежит одному начальнику отделения личного состава, который пользуется им редко. Последняя статистика имеется от 1919 года. Тогда было зарегистрировано 30 155 случаев перемен в личном составе. В 10 334 случаях люди отсутствовали более 10 дней, не давая о себе знать, и вследствие этого были вычеркнуты из списков. За отказ выполнять указанную работу или за немотивированные просьбы о перемещении рассчитаны еще 3702 человека. Отказ учиться в школе английскому языку послужил в 38 случаях поводом для расчета; 108 человек вступили в армию; около 3000 перешли на другие фабрики. Приблизительно то же число уехало на родину, на фермы или на другие работы, 82 женщины были рассчитаны потому, что работали их мужья, а мы принципиально не принимаем замужних женщин, мужья которых имеют работу. Из всего этого большого числа только 80 человек рассчитаны безусловно; мотивы были следующие: мошенничество в 56 случаях, требование школьного отдела в 20 случаях, нежелательность в 4 случаях.
  Безусловно, необходимо быть строгим при неизвинительных прогулах. Наши рабочие не могут приходить и уходить, как им вздумается; им всегда предоставлено просить начальника мастерской об отпуске; если же кто отсутствует, не заявив предварительно об этом, то, по возвращении, его мотивы строго проверяются и, в случае необходимости, направляются в медицинское отделение. Если они уважительны, то он может снова приняться за работу. В противном случае он может быть рассчитан. При приеме на работу спрашивается только имя, адрес и возраст; женат или нет; число лиц, находящихся у него на содержании, и служил ли он раньше в Автомобильном Обществе Форда. Вопросов относительно его прошлого не предлагается. Но мы имеем так называемый "формуляр отличий", где квалифицированный рабочий может указать отделению личного состава характер своего прежнего ремесла. Таким образом, в случае нужды мы всегда в состоянии извлечь специалистов непосредственно в нашем собственном производстве. В то же время инструментальным мастерам и формовщикам открывается, между прочим, и такой путь для быстрого продвижения вверх. Мне понадобился раз швейцарский часовщик. Прислали картотеку - он оказался занятым у сверлильного станка. Тепловое отделение искало опытного обжигателя кирпичей. Он тоже оказался занятым у сверлильного станка - и теперь служит старшим инспектором.
  Личного общения у нас почти нет; люди выполняют свою работу и уходят домой, в конце концов фабрика не салон. Но мы стараемся быть справедливыми, и если у нас не в большом ходу рукопожатия - мы не нанимаем специально джентльменов - то мы стараемся, по возможности, устранять враждебные отношения. У нас столько отделов, что мы представляем почти целый замкнутый мир; всякого сорта люди принимаются здесь, например, драчуны. Драчливость в природе человека, и обыкновенно она считается поводом к немедленному расчету. Но мы убедились, что этим нельзя помочь драчунам, они только уходят из нашего поля зрения. Начальники мастерских поэтому сделались изобретательными в придумывании наказаний, которые не причиняют ущерба семье провинившегося и не отнимают сами по себе много времени.
  Непременным условием высокой работоспособности и гуманной обстановки производства являются чистые, светлые и хорошо проветриваемые фабричные помещения. Наши машины стоят тесно друг подле друга - каждый лишний квадратный фут пространства означает, естественно, некоторое повышение издержек производства и, вместе с добавочными издержками транспорта, которые возникают даже в том случае, если машины отодвинуты на 6 дюймов далее необходимого - они ложатся бременем на потребителя. При каждой операции точно измеряется пространство, которое нужно рабочему; конечно, его нельзя стеснять - это было бы расточительностью. Но если он и его машина требуют больше места, чем следует, то это тоже расточительность. Оттого то наши машины расставлены теснее, чем на любой другой фабрике в мире. Неопытному человеку может показаться, что они просто громоздятся друг на друга; они расставлены, однако же, по научным методам не только в чередовании различных операций, но и согласно системе, которая каждому рабочему дает необходимый ему простор, но, по возможности, ни одного квадратного дюйма - и уж, конечно, ни одного квадратного фута - сверх нормы. Наши фабричные здания распланированы не в виде парков. Эта тесная расстановка, во всяком случае, вызывает максимум предохранительных приспособлений и вентиляции.
  Предохранительные приспособления при машинах это целая особая глава. Ни одна машина у нас, как бы велика ни была ее работоспособность, не считается пригодной, если она не абсолютно безопасна. Мы не применяем ни одной машины, которую считаем не безопасной; несмотря на это, несчастные случаи иногда встречаются. Специально назначенный для этого, научно образованный человек исследует причины каждого несчастья, и машины подвергаются новому изучению, чтобы совершенно исключить в будущем возможность таких случаев.
  Когда строились наши старые здания, вентиляция не была так усовершенствована, как в наше время. Во всех новых постройках поддерживающие колонны внутри пустые, через них выкачивается испорченный воздух и притекает свежий. Круглый год мы заботимся о поддержании возможно равномерной температуры, и днем нигде нет надобности в искусственном освещении. Около 700 человек занято исключительно чисткой фабричных помещений, мытьем стекол и окраской. Темные углы, которые соблазняют к нечистоплотности, окрашиваются белой краской. Без чистоты нет и морали. Неряшество в поддержании чистоты у нас так же нетерпимо, как небрежность в производстве.
  Фабричный труд не обязательно должен быть опасным. Если рабочий вынужден слишком напрягаться и слишком долго работать, он приходит в состояние духовного расслабления, которое прямо таки провоцирует несчастные случаи. Одна часть задачи в предупреждении несчастных случаев заключается в том, чтобы избегать этого душевного состояния; другая часть в том, чтобы предупредить легкомыслие и защитить машины от дурацких рук. По сводке экспертов, несчастные случаи, главным образом, объясняются следующими причинами:
  1) Недостатки конструкции; 2) испорченные машины; 3) недостаток места; 4) отсутствие предохранительных приспособлений; 5) нечистоплотность; 6) дурное освещение; 7) дурной воздух; 8) неподходящая одежда; 9) легкомыслие; 10) невежество; 11) психическое расслабление; 12) недостаток спайки в работе.
  С дефектами конструкции и машин, с недостатком места, с нечистоплотностью, с дурным воздухом и освещением, с дурным состоянием духа и с недостатком спайки - со всем этим мы легко покончили. Никто из наших людей не переутомляется на работе. Решение вопроса о заработной плате устраняет девять десятых психических вопросов, а конструкционная техника разрешает остальные. Остается еще защититься от неудобной одежды, легкомыслия, невежества и дурацких рук. Это всего труднее там, где применяются приводные ремни. При всех новых конструкциях каждая машина имеет свой собственный электромотор, но при старых мы не можем обойтись без ремней. Все ремни поставлены, однако, под прикрытия, автоматические транспортные дороги повсюду перекрыты досками, так что ни одному рабочему не надо переходить их в опасном месте. Везде, где угрожает опасность от летающих металлических частиц, рабочих заставляют надевать предохранительные очки, а риск уменьшается кроме того еще тем, что машины окружены сетками. Горячие печи отделены решеткой от остального помещения. Нигде в машинах нет открытых частей, за которые могла бы зацепиться одежда. Все проходы оставляются свободными. Выключатели у прессов снабжены большими красными заградительными приспособлениями, которые нужно снять, прежде чем повертывается выключатель, поэтому невозможно пустить в ход машину по рассеянности. Рабочие ни за что не хотят бросить неуместный костюм, например галстуки, широкие рукава, которые запутываются в тали. Наблюдатели должны смотреть за этим и большей частью ловят грешников. Новые машины испробываются со всех точек зрения, прежде чем вводятся в производство. Вследствие этого тяжелых несчастных случаев у нас почти никогда не встречается.
  Промышленность не требует человеческих жертв.
  
  Глава 8
  Заработная плата
  
  Среди деловых людей постоянно можно слышать выражение: "Я тоже плачу обычные ставки". Тот же самый делец вряд ли стал бы заявлять о себе: "Мои товары не лучше и не дешевле, чем у других". Ни один фабрикант в здравом уме не стал бы утверждать, что самый дешевый сырой материал дает и лучшие товары. Откуда же эти толки об "удешевлении" рабочей силы, о выгоде, которую приносит понижение платы, - разве оно не означает понижение покупательной силы и сужения внутреннего рынка? Что пользы в промышленности, если она организована так неискусно, что не может создать для всех, участвующих в ней, достойного человека существования? Нет вопроса важнее вопроса о ставках - большая часть населения живет заработной платой. Уровень ее жизни и ее вознаграждения определяет благосостояние страны.
  Во всех фордовских производствах мы ввели минимальное вознаграждение в шесть долларов ежедневно. Ранее оно составляло пять долларов, а вначале мы платили то, что от нас требовали. Но было бы скверной моралью и самой скверной деловой системой, если бы мы пожелали вернуться к старому принципу "обычной платы".
  Не принято называть служащего компаньоном, а все же он не кто иной, как компаньон. Всякий деловой человек, если ему одному не справиться с организацией своего дела, берет себе товарища, с которым разделяет управление делами. Почему же производитель, который тоже не может справиться с производством с помощью своих двух рук, отказывает тем, кого он приглашает для помощи в производстве в титуле компаньона? Каждое дело, которое требует для ведения его более одного человека, является своего рода товариществом. С того момента, когда предприниматель привлекает людей в помощь своему делу - даже если бы это был мальчик для посылок, - он выбирает себе компаньона. Он сам может быть, правда, единственным владельцем орудий труда и единственным хозяином дела; но лишь в том случае, если он остается единственным руководителем и производителем, он может претендовать на полную независимость. Никто не может быть независимым, если зависит от помощи другого. Это отношение всегда взаимно - шеф является компаньоном своего рабочего, а рабочий товарищем своего шефа; поэтому как о том, так и о другом, бессмысленно утверждать, что он является единственно необходимым. Оба необходимы. Если один проталкивается вперед, другой - а, в конце концов, и обе стороны - страдают от этого.
  Честолюбие каждого работодателя должно было бы заключаться в том, чтобы платить более высокие ставки, чем все его конкуренты, а стремление рабочих - в том, чтобы практически облегчить осуществление этого честолюбия. Разумеется, в каждом производстве, можно найти рабочих, которые, по видимому, исходят из предположения, что всякая сверхпродукция приносит выгоду только предпринимателю. Жаль, что такое убеждение, вообще, может иметь место. Но оно, действительно, существует и даже, может быть, не лишено основания. Если предприниматель заставляет своих людей работать изо всех сил, а они через некоторое время убеждаются, что не получают за это оплаты, то вполне естественно, что они снова начинают работать с прохладцей. Если же они видят плоды своей работы в своей расчетной книжке, видят там доказательство того, что повышенная производительность означает и повышенную плату, они научаются понимать, что и они входят в состав предприятия, что успех дела зависит от них, а их благополучие от дела.
  - Что должен платить работодатель?
  - Сколько должны получать рабочие?
  Все это второстепенные вопросы. Главный вопрос вот в чем:
  Сколько может платить предприятие?
  Одно ясно: ни одно предприятие не может вынести расходов, превышающих его поступления. Если колодец выкачивается быстрее, чем к нему притекает вода, то он скоро высохнет, а, раз колодец иссякнет, то те, кто черпал из него, должны страдать от жажды. Если же они думают, что могут вычерпать один колодец, чтобы потом пить из соседнего, то это ведь только вопрос времени, когда все колодцы иссякнут. Требование справедливой заработной платы в настоящее время сделалось всеобщим, но нельзя забывать, что и заработная плата имеет свои границы. В предприятии, которое дает только 100 000 долларов, нельзя выбрасывать 150 000 долларов. Дело само определяет границы платы. Но разве само дело должно иметь границы? Оно само ставит себе границы, следуя ложным принципам. Если бы рабочие вместо всегдашнего припева: "предприниматель должен платить столько то", заявляли бы лучше: "предприятие должно быть так то организовано и расширено, чтобы могло давать столько то дохода", - они достигли бы большего. Ибо только само предприятие может выплачивать ставки. Во всяком случае, предприниматель не в силах сделать это, если предприятие не дает гарантии. Однако, если предприниматель отказывается платить высшие ставки, хотя предприятие дает возможность для этого, что тогда делать? Обыкновенно предприятие кормит столько - людей, что с ним нельзя обращаться легкомысленно. Просто преступно наносить вред предприятию, которому служит большое число людей и на которое они смотрят, как на источник своей работы и своего существования. Работодатель никогда ничего не выиграет, если произведет смотр своим служащим и поставит себе вопрос: "насколько я могу понизить их плату?" Столь же мало пользы рабочему, когда он грозит предпринимателю кулаком и спрашивает: "Сколько я могу выжать у него?" В последнем счете, обе стороны должны держаться предприятия и задавать себе вопрос: "как можно помочь данной индустрии достигнуть плодотворного и обеспеченного существования, чтобы она дала нам всем обеспеченное и комфортабельное существование?" Но работодатели и рабочие далеко не всегда мыслят последовательно; привычку поступать близоруко трудно переломить. Что можно сделать здесь? Ничего. Законы и предписания не помогут, только просвещение и понимание собственных интересов могут привести к цели. Правда, просвещение распространяется медленно, но в конце концов оно должно же оказать свое действие, так как предприятие, в котором работают оба они - работодатель, как и рабочий, с одной целью службы ему, в конце концов повелительно настаивает на своем праве.
  Что, вообще, мы понимаем под высокими ставками?
  Мы понимаем под этим ставки, высшие тех, которые платились десять месяцев или десять лет тому назад, а вовсе не то высшее вознаграждение, которое должно выплачиваться по праву. Высокие ставки сегодняшнего дня могут через десять лет оказаться низкими.
  Прежде всего необходимо ясно сознать, что условия для высоких ставок создаются внутри самой фабрики. Если их нет, то высокой платы не будет и в расчетных книжках. Нельзя изобрести систему, которая обходила бы труд. Об этом позаботилась природа. Она не наделила нас праздными руками и ногами. Труд является в нашей жизни основным условием здоровья, самоуважения и счастья. Он не проклятие, а величайшее благословение. Строгая социальная справедливость проистекает только из честного труда. Кто много создает, тот много принесет в свой дом. Благотворительности нет места в тарифном вопросе. Рабочий, который отдает предприятию все свои силы, является самым ценным для предприятия. Но нельзя требовать от него постоянно хорошей работы, без соответствующей ее оценки. Рабочий, который подходит к своему повседневному делу с таким чувством, что, несмотря на все его напряжение, оно никогда не в состоянии дать ему достаточно дохода, чтобы избавить его от нужды, этот рабочий не в таком настроении, чтобы хорошо выполнить свое дело. Он полон страха и заботы, которые вредят его работе.
  Обратно, когда рабочий чувствует, что его дело не только удовлетворяет его насущные потребности, но сверх того дает ему возможность чему нибудь научить своих ребят и доставлять удовольствие своей жене, тогда труд будет его добрым другом, и он отдаст ему все свои силы. И это хорошо для него и для предприятия. У рабочего, который не имеет известного удовлетворения от своего дела, пропадает добрая часть его платы.
  Великое дело наш повседневный труд. Работа - тот краеугольный камень, на котором покоится мир. В ней коренится наше самоуважение. И работодатель обязан выполнять еще больший труд в свой рабочий день, чем его подчиненные. Предприниматель, который серьезно относится к своему долгу перед миром, должен быть и хорошим работником. Он не смеет говорить: "я заставляю на себя работать столько то тысяч человек". В действительности, дело обстоит так, что он работает для тысяч людей, - и чем лучше работают, в свою очередь, эти тысячи, тем энергичнее он должен стараться поставлять на рынок их продукты. Заработная плата и жалованье фиксируются в виде определенной суммы, и это необходимо, чтобы создать твердый базис для калькуляции. Плата и жалованье, собственно говоря, не что иное, как определенная, наперед выплачиваемая доля прибыли; часто, однако же, в конце года оказывается, что может быть выплачена большая сумма прибыли. В таком случае она должна быть выплачена. Кто сотрудничает в предприятии, тот имеет и право на долю прибыли, в форме ли приличной платы или жалованья, или особого вознаграждения. Этот принцип уже начинает встречать общее признание.
  Теперь мы уже предъявляем определенное требование, чтобы человеческой стороне в промышленной жизни придавалось такое же значение, как и материальной. И мы стоим на верном пути к осуществлению этого требования. Вопрос лишь в том, пойдем ли мы по верному пути - пути, который сохранит нам материальную сторону, нашу нынешнюю опору, - или по ложному, который вырвет у нас все плоды труда минувших лет. Наша деловая жизнь представляет наше национальное бытие, она является зеркалом экономического прогресса и создает нам наше положение среди народов. Мы не смеем легкомысленно рисковать ею. Чего нам не хватает - это внимания к человеческому элементу в нашей деловой жизни. И решение всей проблемы заключается в признании товарищеского отношения людей между собой. Пока каждый человек не является чем то самодовлеющим и не может обойтись без всякой помощи, мы не можем отказаться от этого товарищеского отношения.
  Это основные истины тарифного вопроса. Весь вопрос лишь в распределении прибыли между сотрудниками.
  Плата должна покрыть все расходы по обязательствам рабочего за пределами фабрики; внутри фабрики она оплачивает весь труд и мысль, которые дает рабочий. Продуктивный рабочий день является самой неисчерпаемой золотой жилой, которая когда либо была открыта. Поэтому плата должна была бы, по меньшей мере, покрывать расходы по всем внешним обязательствам рабочего. Но она должна также избавить его от заботы о старости, когда он будет не в состоянии работать - да и, по праву, не должен больше работать. Но для достижения даже этой скромной цели, промышленность должна быть реорганизована по новой схеме производства, распределения и вознаграждения, чтобы заштопать и дыры в карманах тех лиц, которые не занимаются никаким производительным трудом. Нужно создать систему, которая не зависела бы ни от доброй воли благомыслящих, ни от злостности эгоистических работодателей. Но для этого нужно найти первое условие, реальный фундамент.
  Один день труда требует такого же самого количества силы, стоит ли шефель пшеницы доллар или 2 1/2 доллара, а дюжина яиц - 12 или 90 центов. Какое действие они оказывают на единицы силы, необходимые человеку для одного дня продуктивной работы?
  Если бы при этом дело шло исключительно о самом работнике, об издержках его собственного содержания и по праву принадлежащем ему доходе, то все это было бы весьма простой задачей. Но он не является обособленным индивидуумом. Он в то же время гражданин, который вносит свою долю в благосостояние нации. Он глава семьи, быть может, отец детей, и должен из своего заработка обучить их чему нибудь полезному. Мы должны принять во внимание все эти обстоятельства. Как оценить и вычислить все те обязанности по отношению к дому и семье, которые лежат на его ежедневном труде? Мы платим человеку за его работу; сколько должна дать эта работа дому, семье? Сколько ему самому в качестве гражданина государства? Или в качестве отца? Мужчина выполняет свою работу на фабрике, женщина - дома. Фабрика должна оплатить обоих. По какому принципу должны мы расценивать эти обязательства, связанные с домом и семьей, на страницах нашей расходной книги? Быть может, издержки работника на его собственное содержание должны быть внесены, в качестве "расходов", а работа по содержанию дома и семьи - в качестве "излишков" или "дохода"? Или же доход должен быть строго вычислен на основании результатов его рабочего дня, на основании тех наличных денег, которые остаются после удовлетворения потребностей его и его семьи? Или же все эти частные обязательства должны быть отнесены к расходам, а приход должен вычисляться совершенно независимо от них? Другими словами, после того, как трудящийся человек выполнил свои обязательства по отношению к самому себе и семье, после того, как он одел, прокормил, воспитал и обеспечил им преимущества, соответствующие его жизненному уровню, имеет ли он еще право на излишки в форме сбережений? И все это должно ложиться бременем на расчеты нашего рабочего дня? Я полагаю, что да! Ибо в противном случае мы будем иметь перед глазами ужасающий образ детей и матерей, обреченных на рабский труд вне дома.
  Все эти вопросы требуют точного исследования и вычисления. Быть может, ни один фактор нашей экономической жизни не таит в себе столько неожиданностей, как точное вычисление расходов, которые падают на наш рабочий день!
  Быть может, и возможно точно вычислить, хотя и не без серьезных затруднений, энергию, затрачиваемую человеком при выполнении его ежедневного труда. Но было бы немыслимо вычислить затраты, необходимые для того, что закалить его для работы следующего дня, и столь же невозможно определить естественное и непоправимое изнашивание сил. Наука политической экономии до сих пор еще не создала фонда для вознаграждения за потерю сил трудящегося человека, истощенного за свой рабочий день. Правда, можно создать своего рода фонд в форме ренты под старость. Но ренты и пенсии совершенно не принимают во внимание излишков, которые должны были бы оставаться в результате рабочего дня, чтобы покрывать особые потребности, телесный ущерб и неминуемую убыль сил человека физического труда.
  Самое высокое до сих пор уплачиваемое вознаграждение все еще далеко недостаточно. Наше народное хозяйство все еще плохо организовано, и его цели еще слишком неясны; оно может платить поэтому лишь малую часть тех ставок, которые, собственно, должны уплачиваться. Здесь еще предстоит большая работа. Разговоры об отмене заработной платы не приближают нас к решению вопроса. Система заработной платы до сих пор дает единственную возможность вознаграждать за вклад в производство по его ценности. Уничтожьте тариф, и воцарится несправедливость. Усовершенствуйте систему оплаты, и мы проложим дорогу справедливости.
  В течение долгих лет я довольно многому научился в тарифном вопросе. Прежде всего, я полагаю, что, помимо всего прочего, наш собственный сбыт до известной степени зависит от ставок, которые мы платим. Если мы в состоянии давать высокую плату, то этим выбрасывается много денег, которые содействуют обогащению лавочников, торговых посредников, фабрикантов и рабочих других отраслей, а их благосостояние окажет влияние и на наш сбыт. Повсеместное высокое вознаграждение равносильно всеобщему благосостоянию - разумеется, предполагая, что высокие ставки являются следствием повышенной производительности. Повышение платы и понижение продукции было бы началом упадка хозяйственной жизни.
  Нам нужно некоторое время, чтобы ориентироваться в тарифном вопросе. Лишь тогда, когда началось настоящее производство на основании нашей "модели Т", мы имели случай вычислить, как высоки должны быть, собственно, тарифные ставки. Но еще ранее мы ввели уже определенное "участие в прибыли". По истечении каждого года мы разделяли между рабочими известный процент нашей чистой прибыли. Так, например, в 1900 году было распределено 80 000 долларов на основании срока службы рабочих. Кто служил у нас один год, получил 5 % своего годового дохода, при двухлетней работе добавлялось 7 1/2 %, а при трехлетней 10 % к годовому доходу. Единственное возражение против этого плана распределения заключалось в том, что он не стоял ни в какой связи с ежедневной выработкой каждого. Рабочие получили свою долю много времени спустя после того, как их рабочий день истек, и притом, как бы в виде подарка. Но всегда нежелательно смешивать благотворительность с вопросами платы.
  При этом плата не стояла ни в каком соотношении с работой. Рабочий, выполнявший функцию "А", мог получить более низкую плату, чем его товарищ с функцией "В", между тем, как на самом деле "А" требовала, может быть, гораздо большей ловкости и силы, чем "В". Неравенство очень легко вкрадывается в ставки, если работодатель, как и рабочий, не убеждены оба, что плата основана на чем то более определенном, чем простая оценка на глаз. Поэтому с 1913 г. мы начали производить хронометрические измерения многих тысяч функций в наших производствах. Благодаря хронометражу, теоретически было возможно определить, как велика должна быть выработка каждого. На основании этих хронометрических таблиц были нормализированы все функции нашего предприятия, и установлена плата. Поштучная работа у нас не существует. Частью люди оплачиваются по часам, частью по дням, но почти во всех случаях требуются твердые нормы выработки, которую, как мы ожидаем, рабочий в состоянии выполнить. В противном случае, ни рабочий, ни мы не знали бы, действительно ли заслужена его плата. Определенная сумма работы должна даваться ежедневно прежде, чем может быть выплачена правильная плата. Сторожа оплачиваются за свое присутствие, рабочие - за свой труд.
  На основании этих твердо установленных фактов, в январе 1914 г. мы оповестили о плане участия в прибылях и провели его в жизнь. Минимальная плата за всякий род работы, при известных условиях, была финансирована в 5 долларов ежедневно. Одновременно мы сократили рабочий день с десяти до восьми часов, а рабочую неделю до 48 рабочих часов. Все это было проведено совершенно свободно. Все наши ставки были введены нами добровольно. По нашему мнению, это соответствовало справедливости, а, в конечном счете, этого требовала и наша собственная выгода. Сознание, что делаешь других счастливыми - до известной степени можешь облегчить бремя своих ближних, создать излишек, откуда проистекают радость и сбережение, - это сознание всегда дает счастье. Добрая воля принадлежит к числу немногих, действительно, важных вещей в жизни. Человек, сознавший свою цель, может достигнуть почти всего, что он себе наметил; но если он не умеет создать в себе доброй воли, то его приобретение не велико.
  При всем том, здесь не было ни капли благотворительности. Это было не для всех ясно. Многие предприниматели думали, что мы опубликовали наш план потому, что наши дела шли хорошо, и нам нужна была дальнейшая реклама; они жестоко осуждали нас за то, что мы опрокинули старый обычай, скверный обычай платить рабочему ровно столько, сколько он согласен был взять. Такие обычаи и порядки никуда не годятся; они должны быть и будут когда нибудь преодолены. Иначе мы никогда не устраним нищеты в мире. Мы ввели реформу не потому, что хотели платить высшие ставки и были убеждены, что можем платить их, - мы хотели платить высокие ставки, чтобы поставить наше предприятие на прочный фундамент. Все это вовсе не было раздачей - мы строили лишь с мыслью о будущем. Предприятие, которое скверно платит, всегда неустойчиво.
  Не многие индустриальные объявления вызывали столько комментариев во всех частях света, как наше, однако почти никто не понял его правильно. Рабочие почти все думали, что получат поденную плату в пять долларов совершенно безотносительно к тому, какую работу они дадут.
  Факты не соответствовали общему ожиданию. Наша идея была разделить прибыль. Но вместо того, чтобы ждать, пока эта прибыль поступит, мы заранее вычислили ее, насколько это было возможно, чтобы при известных условиях присчитать ее к заработной плате тех, которые находились на службе у общества не менее полугода. Участвовавшие в прибыли разделены на три категории, и доля каждого была различна. Эти категории состояли из:
  1) женатых людей, которые жили со своей семьей и хорошо содержали ее;
  2) холостых, старше 22 лет, с явно выраженными хозяйственными привычками;
  3) молодых мужчин, ниже 22 лет, и женщин, которые служили единственной опорой для каких нибудь родственников.
  Прежде всего рабочий получил свою справедливую плату, которая в то время была на 15 % выше, чем обычная поденная плата. Кроме того, он имел право на известную долю в прибыли. Плата плюс доля в прибыли были вычислены так, что он получал, в качестве минимального вознаграждения, 5 долларов в день. Доля прибыли исчислялась на основании часового расчета и была согласована с почасовой платой таким образом, что тот, кто получал самую низкую почасовую плату, получил высшую долю в прибыли, которая ему выплачивалась каждые две недели вместе с его обычными ставками. Так например, рабочий, который зарабатывал 34 цента в час, получил, как долю в прибыли, 28 1/2 цента в час, т. е. дневной заработок в 5 долларов. Кто зарабатывал 54 цента в час, получил почасовую прибыль в 21 цент - его дневной заработок составлял 6 долларов.
  Все это представляло своего рода план, преследующий общее благосостояние, с которым были связаны определенные условия. Рабочий и его дом должны были удовлетворять известному уровню, предъявляемому чистотой и правами гражданина. Патриархальные цели были нам чужды! Несмотря на это, начали развиваться своего рода патриархальные отношения, поэтому весь план и наш отдел социального обеспечения были впоследствии реорганизованы. Первоначальная идея, однако же, заключалась в том, чтобы создать непосредственный стимул к лучшему образу жизни, а лучший стимул, по нашему мнению, состоял в денежной премии. Кто хорошо живет, тот хорошо и работает. Кроме того, мы хотели не допустить того, чтобы снизился уровень продуктивности благодаря повышению ставок. Война дала доказательства того, что слишком быстрое повышение ставок подчас лишь будит жадность в людях, но уменьшает их работоспособность. Поэтому, если бы мы вначале просто передали бы им в конверте прибавку к заработку, уровень выработки, по всей вероятности, упал бы. Приблизительно у половины рабочих, на основании нового плана, плата удваивалась; существовала опасность, что на это добавочное получение будут смотреть, как на "легко заработанные деньги". Но подобная мысль неминуемо подрывает работоспособность. Опасно слишком быстро повышать плату - безразлично зарабатывало ли данное лицо один или сто долларов в день. Наоборот, если жалованье лица со ста долларами в одно прекрасное утро поднимется до трехсот долларов, то можно прозакладывать десять процентов против одного, что это лицо наделает больше глупостей, чем рабочий, заработок которого повысился с одного до трех долларов в час.
  Предписанные нормы труда не были мелочны, хотя порой они, может быть, применялись мелочным образом. В отделении социального обеспечения было занято около 50 инспекторов, в среднем, одаренных необыкновенно сильным, здоровым рассудком. Правда, и они делали подчас промахи - всегда ведь о промахах только и слышишь. Предписано было, что женатые люди, которые получают премию, должны жить со своими семьями и заботиться о них. Нужно было объявить поход против распространенного среди иностранцев обычая брать в дом жильцов и нахлебников. Они смотрели на свой дом, как на своего рода заведение, с которого можно получать доход, а не как на место, чтобы жить в нем. Молодые люди ниже 18 лет, которые содержали родственников, также получали премии, равным образом холостяки, ведущие здоровый образ жизни. Лучшее доказательство благотворного влияния нашей системы дает статистика. Когда вошел в силу наш план, тотчас право на прибыль было признано за 60 % мужчин; этот процент повысился через шесть месяцев до 78 %, а через год до 87 %; через полтора года не получал премии всего навсего один процент.
  Повышением платы были достигнуты и другие результаты. В 1914 году, когда вступил в действие первый план, у нас было 14 000 служащих, и было необходимо пропускать ежегодно 53 000 человек, чтобы контингент рабочих поддерживался на уровне 14 000. В 1915 году мы должны были нанять только 6508 человек, и большинство из них было приглашено потому, что наше предприятие расширилось. При старом движении рабочего состава и наших новых потребностях мы были бы теперь вынуждены ежегодно нанимать около 200 000, что было бы почти невозможно. Даже при исключительно кратком учебном времени, которое необходимо для изучения почти всех наших операций, все таки было бы невозможно ежедневно, еженедельно или ежемесячно нанимать новый персонал, ибо, хотя наши рабочие, по большей части, через два, три дня в состоянии уже выполнять удовлетворительную работу в удовлетворительном темпе - они все таки после годичного опыта работают лучше, чем вначале. С тех пор нам не приходилось ломать голову над вопросом о движении рабочего состава; точные справки здесь затруднительны, так как мы заставляем часть наших рабочих менять свои места, чтобы распределять работу между возможно большим числом. Поэтому нелегко провести различие между добровольным и недобровольным уходом. Теперь мы вообще не ведем уже никакой статистики в этой области, так как вопрос о смене персонала нас мало интересует. Насколько нам известно, смена персонала составляет ежемесячно от 3 до 6 %.
  Хотя мы внесли некоторые изменения в систему, но принцип остался тот же самый:
  "Если вы требуете от кого нибудь, чтобы он отдал свое время и энергию для дела, то позаботьтесь о том, чтобы он не испытывал финансовых затруднений. Это окупается. Наши прибыли доказывают, что, несмотря на приличные тарифы и премиальное вознаграждение, которое до реформы нашей системы составляло ежегодно около десяти миллионов долларов, высокие ставки являются самым выгодным деловым принципом".
  
  Глава 9
  Почему бы не делать всегда хороших дел?
  
  Работодатель должен рассчитывать на целый год. Рабочий тоже должен рассчитывать на целый год. Но оба работают обыкновенно по неделям. Они берут заказы и работу, где им предлагают, по той цене, которую им дают. В хорошие времена заказы и работа имеются в изобилии: в "тихое", в деловом отношении время, они редки. В деловой жизни всегда господствует смена - "твердо" и "слабо"; дела идут "хорошо" или "дурно". Никогда еще на земле не было избытка продуктов - иначе должен был бы быть избыток счастья и благосостояния, несмотря на это, мы видим по временам странное зрелище, что мир испытывает товарный голод, а индустриальная машина - трудовой голод. Между двумя моментами - между спросом и средствами его удовлетворения - вторгаются непреодолимые денежные затруднения. Производство, как и рабочий рынок, - колеблющиеся, неустойчивые факторы. Вместо того, чтобы постоянно идти вперед, мы подвигаемся толчками, то слишком быстро, то стоим на месте. Если имеется много покупателей, мы говорим о недостатке товаров, если никто не хочет покупать, - о перепроизводстве. Я лично знаю, что мы всегда имели недостаток товаров и никогда - перепроизводство. Возможно, что по временам наблюдался избыток в каком либо неподходящем сорте товара, но это не перепроизводство - это производство, лишенное плана. Быть может, на рынке лежат иногда большие количества слишком дорогих товаров. Но и это точно так же не перепроизводство - а или ошибочное производство, или ошибочная капитализация. Дела идут хорошо или худо, смотря по тому, хорошо или худо мы их ведем. Почему мы сеем хлеб, разрабатываем рудники или производим товары? Потому, что люди должны есть, отопляться, одеваться и иметь необходимые предметы обихода. Нет никаких других оснований, однако это основание постоянно прикрывается, люди изворачиваются не для того, чтобы служить обществу, а чтобы зарабатывать деньги. А все лишь от того, что мы изобрели финансовую систему, которая, вместо того, чтобы быть удобным средством обмена, иногда является прямым препятствием для обмена. Но об этом после.
  Лишь потому, что мы плохо хозяйничаем, нам приходится часто впадать в полосы так называемых "неудач". Если бы у нас был страшный неурожай, то я могу себе представить, что стране пришлось бы голодать. Но нельзя представить, что мы обречены на голод и нищету лишь благодаря дурному хозяйству, которое проистекает из нашей бессмысленной финансовой системы. Разумеется, война привела в расстройство хозяйство нашей страны. Она вывела весь свет из колеи. Но не одна война виновата. Она обнажила многочисленные ошибки нашей финансовой системы и прежде всего неопровержимо доказала, как необеспеченно всякое дело, покоящееся на одном финансовом основании. Я не знаю, являются ли худые дела следствием худых финансовых методов, или же худые финансовые методы созданы ошибками в нашей деловой жизни. Я знаю только одно: было бы невозможно просто выбросить всю нашу финансовую систему, но, конечно, было бы желательно по новому организовать нашу деловую жизнь на принципе полезной службы. Следствием этого явится и лучшая финансовая система. Современная система исчезает потому, что у нее нет права на существование, но весь процесс может совершиться лишь постепенно.
  Стабилизация, в частности, может начаться по индивидуальному почину. Правда, полных результатов нельзя добиться без сотрудничества других, но если хороший пример с течением времени станет известен, другие последуют ему, и мало помалу удастся отнести инфляцию рынка вместе с ее двойником, с депрессией рынка к разряду устранимых болезней. При безусловно необходимой реорганизации промышленности, торговли и финансов будет вполне возможно устранить из индустрии, если не самую периодичность, то ее дурные последствия и вместе с тем периодические депрессии. Сельское хозяйство уже находится в таком процессе преобразования. Когда сельское хозяйство и промышленность закончат свою реорганизацию, они будут дополнять друг друга: они являются дополнительными, а не обособленными комплексами. В качестве примера, я хотел бы привести нашу фабрику клапанов. Мы построили ее в деревне, на расстоянии 18 английских миль от города, чтобы рабочие могли в то же время заниматься земледелием. В будущем, по введении соответственных машин, в земледелии будет затрачиваться лишь часть того времени, которое необходимо теперь. Время, которое нужно природе для производства, гораздо значительнее, чем рабочее время человека при сеянии, возделывании почвы и жатве. Во многих отраслях промышленности, продукты которых невелики по объему, довольно безразлично, где ведется производство. С помощью силы воды в деревне многое можно хорошо устроить. Мы будем иметь поэтому в гораздо более широких размерах, чем теперь, индустриальный класс, который явится в то же время крестьянским и будет работать при максимально хозяйственных и здоровых условиях. Сезонная индустрия уже добывает себе рабочие руки таким путем. Несколько иным способом можно будет позаботиться о правильном чередовании продуктов, в зависимости от времени года и условий снабжения; другими средствами мы сумеем, при тщательной организации, выровнять хорошие и плохие периоды. Внимательное изучение любого вопроса могло бы указать здесь правильные пути.
  Периодические депрессии являются худшим из двух зол, так как их сфера так велика, что они кажутся не поддающимися контролю. Пока не закончится вся реорганизация, с ними нельзя будет вполне справиться, но всякий деловой человек до известной степени может сам помочь себе и, помогая весьма существенно своему предприятию, принести пользу и другим. Фордовское производство никогда не стояло под знаком хороших или плохих дел. Невзирая ни на какие условия оно шло своим прямым путем, исключая 1917-1919 гг., когда оно было приспособлено для военных целей. 1912-1913 год считался плохим годом в деловом отношении, хотя теперь он многими называется "нормальным". Мы почти удвоили тогда наш сбыт; 1913-1914 год был решительно тихим: мы увеличили наш сбыт на одну треть. 1920-1921 год считается одним из самых тяжелых, какие помнит история: наш сбыт равнялся l 1/4 миллионов автомобилей, т. е. почти впятеро более 1912 1913 го, так называемого "нормального" года. За этим не скрывается никакого особенного секрета. Как и во всех других обстоятельствах нашего дела, и это было логическим следствием принципа, который может быть применен к каждому предприятию.
  Теперь мы платим без всякого ограничения минимальное вознаграждение в шесть долларов ежедневно. Люди так привыкли получать высокие ставки, что надзор сделался излишним. Всякий рабочий получает минимальное вознаграждение, как только достиг минимума в своей выработке, а это зависит исключительно от его желания работать. Мы прибавляем к ставкам платы нашу предполагаемую прибыль и выплачиваем теперь большие ставки, чем при высокой военной конъюнктуре. Но, как всегда, мы выплачиваем их в качестве вознаграждения за фактическую работу. Что люди, действительно, работают, видно из того, что, приблизительно, 60 % рабочих получают плату выше минимальной. Шесть долларов в день - это именно не средняя, а минимальная плата.
  В наших рассуждениях мы совершенно не придерживаемся статистики и теорий политико экономов о периодических циклах благосостояния и депрессии. Периоды, когда цены высоки, у них считаются "благополучными", но, действительно, благополучное время определяется на основании цен, получаемых производителями за их продукты. Нас занимают здесь не благозвучные фразы. Если цены на товары выше, чем доходы народа, то нужно приспособить цены к доходам. Обычно, цикл деловой жизни начинается процессом производства, чтобы окончиться потреблением. Но когда потребитель не хочет покупать того, что продает производитель, или у него не хватает денег, производитель взваливает вину на потребителя и утверждает, что дела идут плохо, не сознавая, что он, со своими жалобами, запрягает лошадей позади телеги.
  Производитель ли существует для потребителя или наоборот? Если потребитель не хочет или не может покупать того, что предлагает ему производитель, вина ли это производителя или потребителя? Виноват ли в этом вообще кто нибудь? Если же никто не виноват, то производитель должен прикрыть лавочку.
  Но какое дело начиналось когда либо с производителя и оканчивалось потребителем? Откуда идут деньги, которые заставляют вертеться колеса? Разумеется, от потребителя. Успех в производстве зависит исключительно от искусства производителя служить потребителю, предлагая то, что ему нравится. Ему можно угодить качеством или ценой. Больше всего ему можно угодить высшим качеством и низкими ценами; и тот, кто сможет дать потребителю лучшее качество по низшим ценам, непременно станет во главе индустрии - безразлично, какие бы товары он ни производил. Это непреложный закон.
  К чему же сидеть и дожидаться хороших дел? Уменьшите издержки более умелым ведением дела, уменьшите цены соответственно покупательной силе.
  Понижение заработной платы самый легкий и в то же время самый отвратительный способ справиться с трудным положением, не говоря уже о его бесчеловечности. В действительности, это значит свалить неспособность администрации на рабочих. Присмотревшись внимательно, мы должны признать, что всякая депрессия на хозяйственном рынке является стимулом для производителя - внести побольше мозга в свое дело, достигнуть рассудительностью и организацией того, чего другие добиваются понижением заработной платы. Экспериментировать с платой, прежде чем не проведена общая реформа, значит уклоняться от настоящей трудности. Если же с самого начала взяться вплотную за действительные затруднения, то понижение платы вообще излишне. Таков, по крайней мере, мой опыт. Практически, суть дела в том, что нужно быть готовым в этом процессе приспособления нести известный убыток. Но этот убыток может ведь нести только тот, кому есть что терять. Здесь выражение "убыток", собственно говоря, вводит в заблуждение. На самом деле, здесь нет никакого убытка. Здесь есть только отказ от известной части настоящего барыша ради более крупной будущей прибыли. Недавно я беседовал с торговцем железными изделиями из одного маленького городка. Он сказал мне:
  - Теперь я готов к тому, что придется потерять около 10 000 долларов из моей наличности. Но на самом деле я вовсе не теряю так много. Мы, продавцы железных товаров, сделали весьма выгодные дела. Мой товар я в значительной части покупал дорого, но уже несколько раз я возобновлял его с хорошей прибылью. Кроме того, 10 000 долларов, которые, как я сказал, мне предстоит потерять, совсем иного рода доллары, чем прежние. Это некоторым образом спекулятивные деньги. Это не те добротные доллары, которые я покупал по 100 центов за штуку. Потому мои убытки, хотя они и кажутся высокими, в действительности, вовсе не так велики. В то же время я даю возможность моим согражданам продолжать постройку домов, не пугаясь больших расходов на железные части.
  Этот человек был умным купцом. Он предпочитал довольствоваться меньшей прибылью и сохранить нормальное течение деловой жизни, чем держать у себя дорогой товар и тормозить прогресс всего общества. Такой купец находка для каждого города. Это светлая голова он считает более правильным выровнять свой баланс с помощью инвентаря, чем понижать плату своих служащих и тем самым их покупательную силу.
  Он не сидел праздно со своим прейскурантом и не ждал, пока что нибудь случится. Он понимал то, о чем все, по видимому, забыли, что предприниматель, по своей природе, должен иногда терять деньги. И нам случалось терпеть убытки.
  И наш сбыт суживался понемногу, как и везде. У нас был большой склад. Считаясь со стоимостью сырых материалов и готовых частей, мы не могли поставлять дешевле, чем по установленной цене. Но эта цена была выше, чем публика согласна была платить, при тогдашней заминке в делах. Мы сбавили цену, чтобы приобрести себе свободу действий. Мы стояли перед выбором: или скостить 17 миллионов долларов с цены нашего инвентаря, или потерпеть еще большие убытки при полной остановке дела. В сущности, у нас вовсе не было выбора.
  Перед такой ситуацией иногда стоит всякий деловой человек. Он может или добровольно занести в книги свои убытки и работать дальше, или прекратить все дела и нести убытки от бездеятельности. Но убыток от полной бездеятельности, по большей части, гораздо значительнее, чем фактическая потеря денег, ибо периоды застоя лишают его сверх того силы инициативы, и если застой длится долго, он уже не найдет в себе достаточной энергии, чтобы начать сызнова.
  Совершенно бесцельно ждать, пока дела сами собой поправятся. Если производитель, действительно, хочет выполнить свою задачу, он должен понижать цены, пока публика не сможет и не захочет платить. Некоторую цену, хотя бы низкую, можно выручить всегда, ибо покупатели, как бы скверно ни было положение дел, всегда могут и желают платить за действительно нужные предметы; если есть желание, то можно поддержать эту цену на известном уровне. Но для этого нельзя ни ухудшать качества, ни прибегать к близорукой экономии - это возбуждает лишь недовольство рабочих. Даже усердие и хлопотливость не могут помочь делу. Единственно, что важно, - это повышение работоспособности, увеличение выработки. С этой точки зрения, можно смотреть на всякую так называемую деловую депрессию, как на прямой призыв, обращенный к уму и мозгу делового мира данного общества, приглашающий его лучше работать. Одностороннее ориентирование на цены вместо работы безошибочно определяет тот тип людей, которые не имеют никакого права вести дела, быть собственниками средств производства.
  Это лишь иное выражение для требования, чтобы продажа товаров совершалась на естественной основе реальной ценности, равнозначной с издержками по превращению человеческой энергии в продукты торговли и индустрии. Но эта простая формула не считается "деловой". Для этого она недостаточно сложна. "Делячество" захватило с самого начала область честнейшей из всех человеческих деятельностей и заставило ее служить спекулятивной хитрости тех, кто искусственно вызывает недостаток продуктов питания и других предметов первой необходимости, с целью вызвать искусственно повышенный спрос. Так искусственная заминка сменяется искусственным вздутием цен.
  Принцип трудового служения должен излечить и излечит болезнь так называемых "плохих дел". Тем самым мы пришли к практическому осуществлению принципа служения.
  
  Глава 10
  Как дешево можно производить товары?
  
  Никто не станет отрицать, что покупатель всегда найдется, при каком угодно плохом положении дел, только бы цены были достаточно низки. Это один из основных фактов деловой жизни. Иногда сырые материалы, несмотря на самые низкие цены, не находят сбыта. Нечто подобное мы пережили за последний год. Причина заключалась в том, что фабриканты, как и торговые посредники, старались сначала спустить свои дорого купленные товары, прежде чем заключать новые обязательства. Рынок переживал застой, не будучи "насыщен" продуктами. "Насыщенным" рынок бывает тогда, когда цены стоят выше уровня покупательной силы.
  Непомерно высокие цены всегда являются признаком нездорового дела, неизбежно возникают из ненормальных отношений. Здоровый пациент имеет нормальную температуру, здоровый рынок - нормальные цены. Скачки цен обыкновенно вызываются спекуляцией, следующей за мнимым товарным голодом. Хотя общего товарного голода никогда не бывает, однако некоторой недохватки в немногих или хотя бы в одном единственном важном предмете потребления уже достаточно, чтобы открыть дорогу спекуляции. Или вообще нет никакой недохватки, но инфляция курсов или кредитов быстро создает видимость увеличения покупательной силы и тем самым дает желанный повод для спекуляции. Весьма редко наступает действительный товарный голод, связанный с денежной инфляцией, например, во время войны. Но каковы бы ни были истинные причины, народ всегда платит высокие цены, потому что верит в предстоящий недостаток товаров и хочет запастись хлебом для собственного потребления, а нередко и для того, чтобы перепродать с выгодой данный товар. Когда заговорили о недостатке сахара, хозяйки, которые, вероятно, за всю свою жизнь никогда не покупали больше десяти фунтов сахара за раз, старались закупать его центнерами; одновременно сахар скупали спекулянты, чтобы сложить его на складах. Почти все товарные кризисы, которые мы проделали за войну, происходили от спекуляции или от массовой скупки.
  При этом совершенно безразлично, каких размеров достигает недостаток в товарах и насколько строги правительственные меры конфискации и контроля; кто готов платить любую цену, может получить любой товар в таком количестве, в каком пожелает. Никто не знает в точности запасов данного товара, имеющихся в стране. Даже самая строгая статистика представляет не что иное, как искусственное и приближенное вычисление; расчеты, касающиеся мировой наличности, еще более произвольны. Мы, может быть, воображаем, что нам известно, сколько данного товара производится в такой то день, в такой то месяц. Но и тогда нам все еще неизвестно, сколько его будет производиться на следующий день или на следующий месяц. Столь же мало знаем мы и о потреблении: с большой затратой денег, пожалуй, возможно со временем установить с некоторой точностью, чему равнялось потребление данного товара в данный промежуток времени, но когда эта статистика будет готова, она, помимо исторических целей, потеряет всякую ценность, так как в следующий промежуток времени потребление может удвоиться или же уменьшиться. Люди не останавливаются на определенной точке.
  Потребление варьирует по ценам и качеству, и никто, не может наперед угадать и рассчитать его уровень, так как при всякой новой скидке приобретается новый слой покупателей. Это всем известно, но многие не желают признавать этих фактов. Если лавочник закупил свои товары слишком дорого и не может спустить их, то постепенно понижает цены, пока они не распродадутся. Если он умен, то вместо того, чтобы мало помалу сбавлять цены и вызывать этим в своих покупателях надежду на дальнейшее понижение, он сразу сбавит изрядную долю и в одно мгновение очистит свой склад. В деловой жизни всякий должен считаться с известным процентом убытков. Обыкновенно надеются после того вознаградить себя еще большей прибылью. Эта надежда, большей частью, обманчива. Прибыль, которой можно покрыть убытки, должны быть взята из массовой наличности, предшествующей понижению цен. Кто так глуп, что верит в постоянство гигантских прибылей в период подъема, тому при большом отливе придется плохо. Широко распространено убеждение, что деловая жизнь состоит попеременно из прибылей и убытков. Хорошее дело - это то, в котором прибыль превышает убыток. Отсюда многие деловые люди заключают, что наивысшая возможная цена является и лучшей продажной ценой. Это считается правильным ведением дела. Верно ли это? Мы убедились в противном.
  Наш опыт при закупке материалов показал, что не стоит делать закупок сверх текущей потребности. Поэтому мы покупаем ровно столько, сколько нам надо для нашего производственного плана, принимая во внимание настоящие условия транспорта. Если бы транспорт был совершенно реорганизован, так что можно было бы рассчитывать на равномерный подвоз материалов, было бы вообще излишне обременять себя складом. Вагоны с сырыми материалами поступали бы планомерно в порядке заказа, и их груз прямо со станции отправился бы в производство. Это сберегло бы много денег, так как чрезвычайно ускорило бы сбыт и уменьшило капитал, помещенный в инвентарь. Только благодаря скверной поставке транспорта мы вынуждены устраивать себе крупные склады. Когда в 1921 году обновлялся наш инвентарь, оказалось, что он был необычайно велик вследствие плохого транспорта. Но уже гораздо раньше мы научились никогда не закупать вперед в спекулятивных целях.
  Когда цены идут в гору, то считается разумным делать закупки вперед и после повышения цен покупать возможно меньше. Не нужно никаких особых аргументов, чтобы показать, что если мы закупили материал по 10 центов за фунт, а затем он поднялся до 20 центов, то мы приобрели решительное преимущество перед конкурентом, который вынужден покупать по 20 центов. Несмотря на это, мы нашли, что предварительные закупки не оправдываются. Это уже не дело, а биржевая игра в загадки. Если кто нибудь запасся большими количествами сырого материала по 10 центов, то, конечно, он в барышах, пока другие должны платить 20 центов. Затем ему представляется случай купить еще большее количество материала по 20 центов; он радуется, что сделал хорошее дело, так как все указывает на то, что цена поднимается до 30. Так как он весьма много воображает о своей оправдавшейся на деле проницательности, которая принесла ему столько денег, то он, конечно, делает новую покупку. Тогда цена падает, и он стоит на той же точке, с которой начал. В течение долгих лет мы рассчитали, что при закупках ничего не выигрывается, что прибыль, возникающая из одной закупки, снова теряется при следующей, и что мы, в конце концов, при большой возне не имеем от нее никакой выгоды. Поэтому теперь мы стараемся при закупках просто покрыть нашу текущую потребность, по возможно более сходной цене. Если цены высоки, то мы покупаем не меньше; если низки - не больше, чем нужно. Мы тщательно уклоняемся от всяких, даже, по видимому, дешевых закупок, выходящих за пределы наших потребностей. Нелегко было нам принять это решение, но, в конце концов, от спекуляции каждый производитель должен разориться. Ему стоит только сделать несколько хороших закупок, на которых он много заработает, и скоро он будет больше думать о том, чтобы заработать на покупках, чем на своем собственном деле, а кончится дело крахом. Единственная возможность устранить подобные неприятности - это покупать то, что нужно, не более и не менее. Такая политика, по крайней мере, устраняет один существенный фактор рынка.
  Мы несколько подробнее остановились здесь на нашем опыте с закупками, потому что он дает объяснение нашей торговой тактике. Вместо того, чтобы уделить главное внимание конкуренции или спросу, наши цены основываются на простом расчете того, что может и хочет платить за наши продукты возможно большее число покупателей. Результаты этой политики всего яснее вытекают из сопоставления продажной цены нашего автомобиля и выработки.
  
  Годы Цена Выработка в долларах автомобилей
  1909 10 950 18 664
  1910 11 780 34 528
  1911 12 690 78 440
  1912 13 600 168 220
  1913 14 550 248 317
  1914 15 490 308 213
  1915 16 440 533 921
  1916 17 360 785 432
  1917 18 450 706 584
  1918 19 525 533 706
  (оба последних года были годами войны, и фабрика занята была военными заказами)
  
  1919 20 575 до 440 996 660
  1920 21 440 до 335 1 250 000
  
  Высокие цены 1921 года были, в действительности, не велики, принимая во внимание денежную инфляцию. В настоящее время цена равняется 497 долларам. Эта цена, в действительности, еще ниже, чем кажется, так как качество автомобилей постоянно улучшалось. Мы изучаем каждый чужой автомобиль, который появляется на свет, чтобы открыть детали, которые могут быть разработаны дальше или приспособлены к нашим автомобилям. Если кто нибудь работает лучше нас, мы, по крайней мере, хотим это знать и для этого покупаем по экземпляру каждого, вновь выходящего автомобиля. Обыкновенно на автомобиле некоторое время ездят и пробуют его, затем разбирают на части и точно исследуют, чтобы установить, как и из чего сконструирована каждая часть. Где нибудь по соседству от Дирборна можно встретить образец каждого автомобиля, который фабриковался когда либо на свете. Время от времени, когда мы опять покупаем новый автомобиль, об этом печатают в газетах и говорят, что Форд не ездит на Форде. В прошлом году мы выписали большой Ланчестер, который считается лучшим английским автомобилем. В течение месяца он стоял на нашей фабрике в Лонг Айлэнде, пока я не решился поехать на нем в Детройт. Нас было целое общество, настоящий караван авто - Ланчестер, Пакар и один или два Форда. Случайно я сидел в Ланчестере, когда мы проезжали через один город в штате Нью Йорк. Как только репортеры изловили нас, они, разумеется, тотчас пожелали знать, почему я не еду на Форде.
  - Да видите ли, сказал я, - это оттого, что совершаю поездку для отдыха. Я не спешу вернуться домой, потому и не еду на Форде.
  У нас было много историй с этими Фордами!
  Наша тактика преследует понижение цен, увеличение производства и усовершенствование товара. Заметьте, что на первом месте стоит понижение цен. Никогда мы не рассматривали наших издержек, как твердую величину. Поэтому мы прежде всего сбавляем цены настолько, что можем надеяться приобрести возможно больший сбыт. Затем мы принимаемся за дело и стараемся изготовить товар за эту цену. О расходах при этом не спрашиваем. Новая цена сама собой понижает расходы. Обыкновенно поступают иначе. Сначала вычисляют издержки, а по ним цену. Может быть, с узкой точки зрения этот метод корректнее, но, смотря на вещи под более широким углом, его все таки приходится считать ошибочным; что пользы точно знать расходы, если из них вытекает лишь то, что нельзя производить за ту цену, по которой продается товар? Гораздо важнее тот факт, что, хотя расходы поддаются точному вычислению, разумеется, и мы вычисляем их совершенно точно, но никто на свете не знает, каковы они могут быть в действительности. Установить последнее возможно, назначая такую низкую цену, чтобы всякий был вынужден дать максимум в своей работе. Низкая цена заставляет каждого работать для прибыли. Этот принудительный метод привел к большим открытиям в области производства и сбыта, чем это было возможно прежде с помощью любого спокойного метода исследования.
  Высокая заработная плата, к счастью, помогает уменьшать расходы, так как люди, не имея никаких денежных забот, становятся все исправнее в своей работе. Введение минимальной платы в 5 долларов за восьмичасовой рабочий день было одним из самых умных шагов в политике снижения цен, какие мы когда либо делали. Как далеко мы можем еще пойти в этом направлении, пока невозможно определить. До сих пор мы всегда получали прибыль с назначенных нами цен, и так же, как мы не можем предсказать, насколько повысятся ставки оплаты, мы не можем заранее и вычислить, насколько удастся еще понизить цены; не имеет смысла ломать себе голову над этим. Трактор, например, вначале продавался за 750 долларов, затем за 850 и 625, и лишь недавно мы понизили цены на 37 %, т. е. до 395 долларов.
  Трактор не изготовляется вместе с автомобилем. Ни одна фабрика не может быть так велика, чтобы одновременно производить два товара. Производство должно быть рассчитано на один определенный продукт, если мы желаем хозяйничать, действительно, экономно.
  Мы стараемся бороться со всяким расточением человеческой силы и материала. Мы не терпим расточительности в наших производствах. Нам не приходит в голову возводить пышные постройки, как символ наших успехов. Строительные и ремонтные расходы означали бы только ненужное отягощение наших продуктов, подобные памятники успехов часто превращаются, в конце концов, в надгробные монументы. Большое здание для управления, может быть, иногда и необходимо, но во мне при виде его всегда просыпается подозрение, что здесь имеется избыток администрации. Мы всегда считали ненужным сложный административный аппарат и предпочитали приобрести известность нашими продуктами, а не зданиями, в которых они изготовляются.
  Нормализация, связанная с большой экономией для потребителя, дает производителю такие огромные прибыли, что он едва в силах поместить свои капиталы. Но его стремления должны быть искренни, добросовестны и бесстрашны. Отпроектировать полдюжины моделей - еще не значит провести нормализацию. Это может, напротив, повести к ущербу для предприятия, как нередко и случается, ибо, если при продаже руководятся обычной политикой прибыли, т. е. стараются взять с потребителя как можно больше денег, то он, по крайней мере, желает иметь право на больший выбор.
  Нормализация представляет, следовательно, конечную фазу в процессе развития. Этот процесс начинается с потребителя и ведет через план к производству в собственном смысле. Производство становится таким образом средством общественного служения.
  Важно сохранить в памяти эту последовательность. До сих пор на нее не обращали достаточного внимания. И к зависимости цен относились невнимательно, не понимая ее. Слишком прочно укоренилась гонка цен. Но успех в делах, хороший сбыт - все зависит от понижения цен.
  Здесь мы подходим к новому вопросу. Наша работа должна быть возможно лучшего качества. Считается искусной деловой политикой, даже вполне приличной политикой, по временам менять чертежи, чтобы сделать прежние модели устарелыми и заставить покупать новые, потому или что уже нет запасных частей для старых, или потому, что новые модели соблазняют публику выбрасывать старый товар и приобретать новый. Это называется искусной, разумной политикой. Задачу предпринимателя видят в том, чтобы подстрекать публику к постоянно новым покупкам; считается даже дурной политикой в делах изготовлять что нибудь прочное, так как покупатель, запасшись раз навсегда, уже более покупать не будет.
  У нас совершенно обратная деловая тактика. Мы хотим удовлетворить нашего покупателя, предлагая ему, поскольку это в наших силах, то, чего хватит ему на всю жизнь. Мы охотно построили бы машину, которая держалась бы вечно. Нам вовсе не доставляет удовольствия, когда автомобиль нашего покупателя изнашивается или становится устарелым. Мы хотим, чтобы покупатель, который приобрел один из наших продуктов, никогда уже не имел надобности покупать себе второй. Мы принципиально никогда не вводим усовершенствований, которые сделали бы устарелыми прежние модели. Части каждого автомобиля могут быть заменены не только частями других экипажей того же типа, но и всяких вообще автомобилей старых и новых систем. Автомобиль, купленный десять лет тому назад, можно во всякое время, купив фабрикуемые теперь части с весьма малыми издержками, превратить в совершенно новый современный экипаж. Такова наша цель, и рядом с ней идет понижение цен под высоким давлением. С тех пор, как мы вступили на путь этой твердой политики дешевизны, давление всегда существует по временам сильнее, по временам слабее!
  Приведу еще несколько примеров того, как можно экономить. Наши отбросы составляли круглым числом 600 000 долларов в год. При этом непрерывно продолжаются опыты с утилизацией отбросов. При одной из пуансонных операций оставались круглые куски жести, шести дюймов в диаметре, которые прежде попадали в отбросы. Потеря материала огорчала наших людей. Они работали поэтому не переставая, чтобы найти применение для этих кружков. Они нашли, что жесть имела как раз подходящую величину и форму, чтобы делать из нее крышки для холодильников. Она была только недостаточно толста. Попытались складывать ее вдвойне. В результате получилась крышка, которая оказалась прочнее, чем изготовленная из простого металлического кружка. Теперь мы производим 150 000 таких простых кружков в день. Приблизительно для 20 000 мы находим применение и надеемся найти подходящее употребление и для других.
  Около 10 долларов на штуке удалось сэкономить собственной фабрикацией трансмиссий вместо покупки их. Мы предприняли всевозможные опыты с болтами и изобрели особого рода болт, который крепче всякого другого, продающегося на рынке, хотя для изготовления его нами употреблялась лишь треть того материала, который расходовался другими фабрикантами. Экономия при изготовлении одного только болта составляла полмиллиона долларов в год. Прежде мы обыкновенно собирали наши автомобили в Детройте. Хотя, благодаря особой системе упаковки, мы могли погрузить от пяти до шести экипажей в один товарный вагон, мы нуждались ежедневно в сотнях вагонов. Это было непрерывное движение поездов. Рекордом была погрузка тысячи вагонов в день. Случайные задержки в транспорте были неизбежны. Кроме того, очень дорого стоит частичная разборка машин и такая упаковка их, при которой они не пострадали бы от перевозки, не говоря уже о транспортных расходах. Теперь в Детройте собираются ежедневно лишь 300-400 автомобилей, ровно столько, чтобы покрыть местную потребность. Но, главным образом, мы отправляем отдельные части на наши монтажные станции, рассеянные во всех местностях Соединенных Штатов - можно сказать, по всему миру - и автомобили собираются только на местах. Всюду, где какая нибудь часть в нашем филиальном отделении обходится дешевле, чем в Детройте, с добавлением расходов на перевозку, она изготовляется там же на месте.
  Наша фабрика в Манчестере, в Англии, фабрикует автомобиль почти целиком. Тракторная фабрика в Корке, в Ирландии - почти целый трактор. Это означает огромное сбережение расходов и в то же время дает указание для промышленности, чего можно добиться в будущем, если каждая часть сложного продукта будет изготовляться именно там, где ее можно фабриковать всего дешевле.
  Постоянно делаются опыты со всеми сортами материалов, необходимых для постройки наших автомобилей. Дерево рубится, по большей части, в наших собственных лесах. В настоящее время мы ведем опыты по фабрикации искусственной кожи, так как нам необходимо ежедневно почти 35 000 метров искусственной кожи. Несколько центов сбережения то там, то здесь к концу года вырастают в огромную сумму.
  Величайший наш успех был достигнут с постройкой фабрики в Ривер Руже. Когда она будет целиком пущена в ход, она будет иметь глубокое и во многих отношениях радикальное влияние на цены всех наших фабрикантов. Все производство тракторов перенесено туда. Тамошняя фабрика расположена у реки, на границе городского округа Детройта, участок занимает 665 акров, т. е. пространство, достаточное для будущего строительства. Там имеется пристань, удобная для всяких речных пароходов. С постройкой небольшого канала и с углублением фарватера можно установить прямое сообщение с озерами по реке Детройт.
  Наше потребление угля огромно. Уголь доставляется непосредственно из наших копей по железной дороге Детройт Толедо Айронтон, которая находится в наших руках, на фабрики в Хайлэнд Парке и Ривер Руже. Часть угля идет на паровые котлы, другая - на коксовые печи для побочных продуктов, которые мы перенесли целиком на фабрику в Ривер Руже. Кокс доставляется автоматическим путем из простых печей в доменные. Легкие, летучие газы накачиваются из доменных печей в котлы силовой станции, где они направляются на опилки и стружки из нашей каретной фабрики - все наше каретное производство было перенесено туда же; сверх того еще "коксовый хрящ" (образующаяся при производстве кокса пыль) утилизируется в целях отопления. Паровая станция таким образом приводится в движение почти исключительно прежними отбросами. Гигантские паровые турбины, непосредственно связанные с динамо, превращают эту силу в электричество, и все машины на тракторных и каретных фабриках приводятся в движение отдельными моторами, которые питаются электричеством. С течением времени мы надеемся производить достаточно электричества, чтобы, кроме того, снабжать им все заведения в Хайлэнд Парке и значительно сократить наши расходы угля.
  К побочным продуктам коксовальных печей принадлежит один определенный газ. Он проводится на фабрики как в Ривер Руже, так и в Хайлэнд Парке, где употребляется для целей нагревания, для эмально плавильных печей и т. д. Прежде мы были вынуждены покупать газ. Сернокислый аммоний используется для удобрения, а бензол для моторов. Мелкий кокс, непригодный для доменных печей, продается нашим служащим, как горючий материал, и доставляется прямо на дом дешевле рыночной цены. Крупный кокс идет непосредственно в доменные печи. Ручной работы при этом не требуется. Расплавленный чугун бежит прямо из доменных печей в большие литейные ковши. Эти ковши автоматически доставляются в мастерские, где чугун без нового нагревания выливается в формы. Таким образом, мы не только получаем железо, всегда одинакового качества и изготовляемое по нашим требованиям и под нашим наблюдением, но избавляемся еще от плавки чугуна и при утилизации всех наших отбросов упрощаем целый производственный процесс.
  Какую экономию это должно составить, мы не знаем, т. е. мы не знаем, как велики будут сбережения, потому что новые фабрики пущены в ход еще недавно и могут показывать лишь приблизительно, на что мы можем рассчитывать. Мы экономим на стольких вещах - в издержках транспорта, в производстве энергии и газов, в литье и приобретаем, сверх того, еще доходы от продажи побочных продуктов и мелкого кокса. Чтобы достигнуть этой цели, было необходимо вложить несколько более 40 миллионов долларов.
  В какой мере нам удастся питаться исключительно из наших собственных источников, зависит от обстоятельств. Все мы можем угадывать лишь будущие издержки производства. Лучше довольствоваться признанием, что будущее еще богаче возможностями, чем прошлое, что каждый новый день несет с собой усовершенствование вчерашних методов.
  Как обстоит дело с производством? Предположив, что все жизненные потребности будут удовлетворяться очень дешево и большими количествами продуктов, не будет ли свет очень быстро переполнен товарами? Не придем ли мы скоро к тому, что люди, несмотря на самые дешевые цены, не будут больше покупать товаров? С другой стороны, если производство нуждается все в меньшем количестве человеческой силы, что будет с рабочими, где найдут они работу и возможность заработка?
  Мы ввели многочисленные машины и методы производства, которые в значительной мере сделали излишней человеческую силу. Не возникает ли само собой возражение:
  - Да, это все звучит очень хорошо, с точки зрения капиталиста, но что делать беднякам, у которых отнимается возможность работать?
  Этот вопрос кажется вполне разумным, и, однако, нужно удивляться, как можно его ставить. Когда это мы видели, чтобы безработица увеличивалась от усовершенствования промышленных методов? Кучера почтовых карет лишились мест, когда появились железные дороги. Должны ли мы поэтому запретить железные дороги и сохранить почтовые кареты? Было ли легче найти работу прежде, при почтовых каретах, или теперь, при железных дорогах? Должны ли мы запрещать наемные авто потому, что они лишают хлеба извозчиков? Как относится число наемных авто в настоящее время к наибольшему числу извозчиков такого то года? Введение машин в производстве обуви заставило большинство сапожников закрыть свои лавочки. Когда обувь шилась руками, только богатые были в состоянии приобретать себе более одной пары башмаков или сапог, а большая часть рабочих ходила летом босиком. Теперь большинство людей обладают более, чем одной парой башмаков, и производство обуви сделалось крупной отраслью индустрии. Нет, всякий раз, как появляется изобретение, которое дает возможность одному человеку делать работу двоих, благосостояние страны поднимается, и для вытесненного работника открываются новые и лучшие условия труда. Если бы в одно прекрасное утро внезапно целые виды промышленности полетели к черту, тогда было бы, пожалуй, трудно разместить излишние рабочие силы, но подобные перевороты совершаются не так быстро. Они происходят постепенно. Наш собственный опыт учит нас, что для человека, который лишился своей старой работы, благодаря усовершенствованию производственных приемов, всегда открываются новые возможности труда. Но то, что происходит в моих предприятиях, повторяется и во всех прочих отраслях индустрии. В настоящее время в стальной промышленности употребляется во много раз больше рабочей силы, чем тогда, когда все делалось руками. Это логически неизбежно. Так было всегда, так всегда и останется. Кто этого не понимает, тот не видит дальше своего носа.
  Теперь о насыщении рынка. Мы постоянно слышим вопрос:
  - Когда вы достигнете момента перепроизводства? Когда на свете будет больше автомобилей, чем людей, которые могут в них ездить?
  Разумеется, возможно, что когда нибудь все товары будут производиться так дешево и в таком изобилии, что перепроизводство станет фактом. Однако мы смотрим на этот приближающийся момент без всяких опасений, с величайшей радостью. Не может быть ничего великолепнее мира, где каждый имеет все, что ему нужно. Мы озабочены скорее тем, что этот момент еще слишком далек. Наше собственное производство еще слишком далеко от этой цели. Мы не знаем, каким количеством автомобилей специально фабрикуемого нами типа будет пользоваться в будущем каждая семья. Мы знаем только, что при прогрессирующем падении цен, фермер, который сначала имел, самое большее, один автомобиль (нельзя при этом забывать, что автомобиль не особенно давно был совершенно неизвестен на сельскохозяйственном рынке, и все мудрые статистики считали, что только миллионеры в состоянии покупать его) теперь часто держит два, а иногда даже еще и грузовой автомобиль. Может быть, когда нибудь, вместо того, чтобы отправлять рабочих партиями в больших авто по разбросанным участкам работы, будет дешевле посылать их на место в их собственных авто. Покупатели сами с безошибочной уверенностью устанавливают границы своего потребления. С тех пор, как мы перестали фабриковать автомобили или тракторы, и изготовляем только отдельные части, из которых составляются тракторы и автомобили, наличных средств производства едва хватает на то, чтобы производить запасные части для 10 миллионов уже распроданных автомобилей.
  Совершенно то же самое будет наблюдаться и во всякой другой отрасли промышленности. Перепроизводства нам нечего бояться еще в течение многих лет, предполагая, что цены назначаются правильно. Отказ покупателя переплачивать на ценах является настоящим стимулом для дела. Поэтому, если мы хотим вести дела удачно, нужно понижать цены, не ухудшая качества. Так, снижение цен принуждает нас вводить лучшие и более хозяйственные методы производства. Определение того, что является "нормальным" в индустрии, в значительной мере зависит от таланта руководителей улучшать методы производства. Если фабрикант так сильно понижает цены на свои изделия, что не только лишается прибыли, но работает даже в убыток, он прямо вынужден изобретать лучший способ производства данных продуктов и извлекать прибыль из этого нового метода вместо близорукой погони за ней путем понижения заработной платы или повышения продажных цен.
  Это свидетельствует о дурном ведении дела - когда прибыль выжимается из рабочих или покупателей. Ее должно дать более искусное руководство делом. Берегитесь ухудшать продукт, берегитесь понижать заработную плату и обирать публику. Побольше мозга в вашем рабочем методе - мозга и еще раз мозга! Работайте лучше, чем прежде, только таким путем можно оказать помощь и услугу для всех стран.
  Этого можно достигнуть всегда.
  
  Глава 11
  Деньги и товар
  
  Главнейшей целью промышленности является производство. Если неуклонно иметь в виду эту цель, то вопрос капитализации становится обстоятельством совершенно второстепенного значения, касающимся главным образом счетоводства. Мои собственные финансовые операции бывали всегда в высшей степени простыми. Я с самого начала исходил из того принципа, чтобы покупать и продавать только за наличные. Я постоянно имел на руках большие наличные средства, пользовался всеми преимуществами учета и получал проценты по своим банковским счетам. Я смотрю на банк, как на учреждение, безопасно и удобно сберегающее деньги. Минуты, которые мы уделяем конкурирующим предприятиям, убыточны для собственного дела. Настоящим источником финансирования промышленного предприятия является фабрика, а не банк. Этим я не хочу сказать, что делец не должен ничего понимать в финансах. Но все таки лучше, чтобы он понимал в них слишком мало, чем слишком много, потому что, если он слишком много понимает в финансовых вопросах, он может легко поддаться соблазнительной мысли, будто занимать деньги лучше, чем наживать их, и не успеет он оглянуться, как ему придется занимать еще большую сумму денег, чтобы выплатить прежние, и вместо того, чтобы быть солидным дельцом, он сделается банкнотным жонглером, который постоянно орудует в воздухе целым роем банкнот и векселей.
  Если он опытный жонглер, то он может выдержать этот образ жизни некоторое время, но когда нибудь он неминуемо промахнется и тогда весь великолепный рой обрушится на него. Производство не должно быть смешиваемо со спекуляцией. Но слишком много предпринимателей тяготеют к тому, чтобы пуститься в банковские операции, и слишком много банкиров вмешиваются в предприятия. Истинное значение предпринимательского и банковского дел слишком часто стушевывается ко вреду обоих. Капитал должен течь из фабрики, а не из банка.
  Я нашел, что фабрика имеет полную возможность удовлетворять всем требованиям такого рода; в одном случае даже, когда у Общества оказался серьезный недостаток наличных средств, фабрика, по требованию, представила большую сумму, чем мог бы нам кредитовать любой банк страны.
  В сущности, мы входили в соприкосновение с банками только отрицательным образом. Несколько лет тому назад мы были вынуждены опровергнуть утверждение, будто Общество Автомобилей Форда принадлежит Обществу Стандарт Ойл. Ради удобства мы опубликовали одновременно, что не связаны ни с каким другим концерном, а также не думали закладывать наших автомобилей. В прошлом году циркулировал слух, что мы отправились на охоту за деньгами на Уолл Стрит. Я нашел, что не стоит труда опровергать это. Опровергать все слухи отнимает слишком много времени. Мы предпочли показать, что не нуждаемся в деньгах. С тех пор я не слыхивал больше, что нас финансируют.
  Мы не против того, чтобы занимать деньги, мы также и не против банкиров. Мы только против попытки поставить кредит на место работы. Мы против всякого банкира, смотрящего на предпринимателя, как на предмет эксплуатации. Важно только деньги, займы и капитализацию держать во внутренно определенных границах, а для того, чтобы достичь этого, нужно точно обдумать, на что нужны деньги и каким образом их удастся выплатить. Деньги не что иное, как орудие производства. Они только часть фабрики. Все равно, занять ли в затруднительном положении 100 000 станков или 100 000 долларов. Плюс в виде станков столь же мало способен поправить дело, как плюс в виде денег. Только плюс мозга, рассудительности и осмотрительного мужества способен на это.
  Предприятие, которое дурно пользуется своими собственными средствами, пользуется дурно и займами. Исправьте злоупотребления - это главное. Если это сделано - предприятие будет снова приносить деньги, совершенно так же, как вылеченное человеческое тело вырабатывает достаточное количество здоровой крови.
  Заем денег легко превращается в уловку для того, чтоб не глядеть в глаза убытку. Чужие деньги зачастую поддерживают лень. Многие предприниматели слишком ленивы для того, чтоб подвязать себе рабочий передник и пересмотреть до основания, где кроется убыток, или же слишком горды, чтоб признаться, что что то из предпринятого ими не удалось. Однако законы работы подобно законам силы тяжести, кто им противится - принужден испытать их могущество.
  Занять деньги для основания дела совсем иное, чем занимать для того, чтобы исправить дурное ведение дела и расточительность. Деньги для этого не годятся - по той простой причине, что деньги ничему помочь не могут. Расточительность исправляется только бережливостью, дурное ведение дел - благоразумием. Деньги для этого не нужны. Деньги при таких обстоятельствах даже помеха. Ни один делец благодарил свою судьбу за тиски, показавшие ему, что лучший его капитал его голова, а не кредит у банков. Занимающий при подобных условиях деньги похож на пьяницу, делающего второй глоток, чтобы усилить действие первого. Он отнюдь не достигает этим цели, а только еще больше умножает опасность. Заштопывать клочья и прорехи в деле в сто раз выгоднее, чем какой угодно занятый капитал по 7 %.
  Именно внутренние болезни предприятия заслуживают самого заботливого внимания. "Дело" в смысле товарообмена с народом заключается большей частью в удовлетворении потребностей народа. Если производить то, что требуется большинству людей, и продавать по дешевой цене, то будешь делать дела до тех пор, пока дела вообще возможно делать. Люди покупают то, что им полезно - так же верно, как то, что они пьют воду.
  Но изготовление упомянутых предметов требует непрестанной бдительности. Машины изнашиваются и должны обновляться. Рабочие заносятся, становятся ленивыми и небрежными. Хорошо поставленное предприятие является единением машин и рабочих. Для производства предметов потребления люди, как и машины, должны быть при случае подновляемы и заменяемы новыми. Вместе с тем именно люди, стоящие на высоте, требуют освежения, если даже они сами замечают это в последнюю очередь. Попало ли предприятие в затруднительное положение из за дурного ведения дел, заболело ли оно из за недостатка надзора, развалилось ли правление с удобством на лакированном кресле, словно намеченные планы некоторое время должны проводиться сами собой - одним словом, если производство стало просто доходной статьей, на которую живут, вместо того, чтобы быть крупным живым организмом, для которого нужно работать - значит гроза неминуемо готова разразиться. В один прекрасный день наступает пробуждение и приходится развернуть более интенсивную, чем когда либо, деятельность - и довольствоваться ничтожнейшими доходами. Денег становится в обрез. Но ведь можно же занять кой что. Нет ничего легче. Люди буквально принуждают к этому. Это самое утонченное искушение, которому только можно подвергнуть молодого дельца. Но займом только увеличивают убыток. Он поддерживает болезнь. Но повышают ли занятые деньги сообразительность данного лица? Обычно нет. Занимать при таких условиях значит обременять закладными теряющую ценность собственность.
  Единственный момент, когда деловой человек может занять деньги с некоторой уверенностью. - это когда он в них не нуждается. Т. е., когда он в них не нуждается, как в замене средств, которые он по праву мог выработать сам собой. Если же предприятие находится в превосходном состоянии, если оно нуждается только в расширении, то заем соответственно безопасен. Но если, наоборот, предприятие нуждается в деньгах вследствие дурного руководства, тогда единственное средство - добраться до самой сущности дела, излечить недуг изнутри, а не наклеивать пластыри снаружи.
  Моя финансовая политика только следствие моей торговой политики: я утверждаю, что лучше продать большое количество предметов производства с маленькой прибылью, чем малое количество с большой. Такой прием дает бесчисленным покупателям возможность покупать и доставлять многим хорошо оплачиваемую работу. Он сообщает устойчивость производственному плану, ограничивает время, когда на товар не бывает спроса, и предотвращает непроизводительные затраты и убытки вследствие остановки производства. Следствием является соразмерное и урегулированное производство, и по здравом обсуждении станет ясно, что несвоевременное финансирование, в сущности, обусловливается недостатком правильно обдуманного, планомерного производства. Понижение цен близорукие люди считают равнозначащим понижению доходов. Иметь дело с головами, устроенными таким образом, необычайно трудно, т. к. у них отсутствует малейшее предрасположение к пониманию даже самых примитивных законов деловой жизни. Так, например, однажды, когда я понизил цену автомобиля на 80 долларов, меня спросили, не сократит ли это, при выпуске 500 000 автомобилей в год, доходы Общества на 40 миллионов долларов. Конечно, это было бы правильно, если бы мы остановились на сбыте в 500 000 автомобилей. Все это не что иное, как интересный математический расчет, который не имеет ничего общего с делом, ибо без понижения цены предмета производства нельзя постоянно повышать оборот. Предприятие благодаря этому теряет устойчивость.
  Если предприятие не растет, оно падает, а падающее предприятие непрестанно требует нового капитала. Устаревшая деловая политика требовала, чтобы цены держались, по возможности, на такой высоте, как только публика соглашалась платить. Подлинно новая политика требует как раз обратного.
  Банкиры и юристы способны только в редких случаях оценить этот факт. Они смешивают застой и устойчивость. Их пониманию совершенно недоступно, что цены могут быть понижены добровольно. Поэтому является несчастьем, когда к ведению дела привлекается банкир или юрист обычного типа. Понижение цен увеличивает оборот с одновременным помещением капитала в предположении, что предстоящая прибыль рассматривается как деньги, предназначенные для улучшения дела.
  Наша прибыль, благодаря быстроте и объему сбыта, была постоянно велика, независимо от продажных цен в тот или другой момент. Мы получали на штуке только незначительную прибыль, зато общая цифра прибыли была велика. Прибыль непостоянна. После каждого нового понижения цен прибыль временно понижается, однако неизбежные сбережения становятся очень скоро заметными и прибыль повышается вновь. Но она ни в каком случае не распыляется в дивидендах. Я с давних пор настаивал на выделении только мелких дивидендов, и Общество в настоящее время не имеет ни одного акционера, который не был бы согласен с этим. Я считаю всякую превосходящую известный процент прибыль принадлежащей более Обществу, чем акционерам.
  На мой взгляд, акционерами имеют права быть только люди, занятые сами в деле, считающие предприятие орудием служения, а не машиной, делающей деньги. Если достигнута большая прибыль - а работа, соответствующая принципу служения, неминуемо к этому приводит - она должна быть, по крайней мере, частично вновь влита в дело для того, чтоб оно усилило свою службу и частично возвратило прибыль покупателям. В один год наша прибыль настолько превысила наши ожидания, что мы добровольно вернули каждому купившему автомобиль по 50 долларов. Мы чувствовали, что невольно взяли с нашего покупателя дороже на эту сумму. Моя расценочная, а одновременно и моя финансовая политика нашла себе несколько лет тому назад выражение на процессе, при посредстве которого Общество хотели принудить выплачивать более высокие дивиденды. Сидя на свидетельской скамье, я разбил политику, которой следовали тогда, да следуют и сейчас, следующими словами:
  - Прежде всего, я считаю за лучшее продавать большее количество автомобилей с меньшей прибылью, чем малое количество с большей.
  Мне кажется это более правильным потому, что таким путем дается возможность большему числу людей купить автомобиль и радоваться ему, причем одновременно много рабочих получают хорошо оплачиваемую работу. Я поставил себе целью жизни достигнуть этого. Но мое дело могло бы, вместо успеха, привести к полной неудаче, если б я не действовал, исходя из умеренной прибыли для себя и для участников предприятия.
  Нельзя забывать, что всякий раз, когда цена автомобиля понижается без ущерба для качества, число случайных покупателей возрастает. Многие, которых отпугивает цена в 440 долларов, готовы заплатить 360 долларов за автомобиль. При цене в 440 долларов мы считали на круг 500 000 покупателей, при 360 долларов мы можем, по моим расчетам, поднять сбыт круглым числом до 800 000 - правда, единичная прибыль на каждом автомобиле меньше, но число автомобилей и число занятых рабочих больше - и мы в конце концов достигнем общей цифры прибыли, выше которой вообще достичь нельзя.
  Мне хотелось бы здесь же заметить, что я считаю неправильным извлекать из наших автомобилей чрезмерные прибыли. Умеренная прибыль справедлива, слишком высокая - нет. Поэтому с давних пор моим принципом было понижать цены так быстро, как только позволяет производство, и предоставлять выгоду от этого потребителям и рабочим - правда, с прямо поразительно огромными выгодами для нас самих.
  Такая политика, конечно, не гармонирует с общим мнением, будто дело необходимо вести так, чтобы акционеры могли извлекать из него по возможности больше наличных денег. Я не могу поэтому пользоваться акционерами в общепринятом смысле слова, они не способствуют увеличению возможностей производства.
  Если бы я был принужден выбирать между сокращением заработной платы и уничтожением дивидендов, я, не колеблясь, уничтожил бы дивиденды. Правда, это выбор неправдоподобен, потому что, как сейчас было доказано, низкой заработной платой нельзя достичь сбережений. Понижение платы дурная финансовая политика, ибо одновременно с этим понижается и покупательная способность. Если предположить, что руководящее положение заключает в себе и ответственность, то к обязанностям его обладателя относится также забота о том, чтобы подчиненный ему персонал имел возможность создать себе порядочное существование. К руководству финансами относится не только учет прибылей и состоятельности предприятия, но также забота о том, чтобы Общество в виде заработной платы удерживало то, что ему по праву принадлежит. Речь идет не о благотворительности. Приличная заработная плата не имеет с ней ничего общего. Дурная плата попросту признак ненадежности предприятия, потому что всякое, хорошо руководимое предприятие в состоянии в избытке доставить каждому сотруднику возможность трудиться и этим самым в избытке оплатить его.
  Прибыль принадлежит трем группам: во первых - предприятию, чтобы поддерживать его в состоянии устойчивости, развития и здоровья; во вторых, рабочим, при помощи которых создается прибыль; в третьих, до известной степени также и обществу. Цветущее предприятие доставляет прибыль всем трем участникам - организатору, производителям и покупателю.
  Тот, кто получает чрезмерные прибыли, должен был бы понизить цены. К сожалению, этого на деле не бывает. Такие люди, наоборот, откладывают свои экстренные расходы до тех пор, пока вся тяжесть не падет на потребителей; сверх того они начисляют на потребителя еще надбавку за повышенную плату. Вся их деловая философия заключается в поговорке: "Бери что можешь взять". Это спекулянты, грабители, негодные элементы, подлинная язва настоящей промышленности. От этих людей нечего ждать. Им не хватает дальновидности. Их кругозор ограничен пределами их собственных кассовых книг. Эти люди скорей поднимут вопрос о 10-20 % ом понижении заработной платы, чем о сокращении своей прибыли. Однако деловой человек, имеющий в виду интересы общества и желающий этому обществу служить, должен всякую минуту быть в состоянии сделать свой взнос для сообщения устойчивости предприятия.
  С давних пор нашим обычаем было иметь в своем распоряжении крупную наличность - чистая наличная прибыль за последние годы превышала обычно 50 миллионов долларов. Она размещена по всей стране, в банках; мы, правда, не занимаем, но мы создали кредитную зону, так что по желанию, при посредстве банкового кредита, всегда можем иметь очень большие суммы. Однако, благодаря наличным сбережениям, займы становятся лишними - мы желаем быть только во всеоружии на случай опасности. Я не имею ничего против правильного способа займов. Я только не хочу, чтобы руководство делом и вместе с тем особая идея общественного служения, которой я посвятил свою жизнь, были вырваны у меня из рук.
  Умная финансовая политика в значительной мере заключается в регулировании периодических операций. Приток денег должен быть почти равномерным. Для того, чтобы работать успешно, нужно иметь возможность работать регулярно. Периодический застой обусловливает большие убытки. Он обусловливает убыток от бездействия рабочих и машин и от ограничения сбыта в будущем, проистекающего от повышения цен, как следствия прерванного производства. Это была трудность, которую нам сперва пришлось учиться преодолеть. Мы не могли изготовлять автомобили так, чтобы зимой, когда сбыт меньше чем весной или летом, держать их на складе. Как и где можно поставить полмиллиона автомобилей?
  И даже если бы это было возможно, как могли бы мы их в раз - гаре сезона транспортировать? И кто бы мог добыть деньги, чтобы держать в запасе такое множество автомобилей?
  Сезонная работа означает чрезвычайное обременение рабочего персонала. Хорошие механики не соглашаются на сезонную работу. Работать двенадцать месяцев в году, при полной нагрузке - это гарантирует дельный рабочий персонал - краеугольный камень жизнеспособного предприятия и первое условие непрерывного повышения качества продукции; только при непрерывной работе персонал устраивает основательно навыки производства.
  Фабрика должна производить, торговое отделение - продавать и торговец - весь год покупать автомобили, если каждый хочет извлечь из предприятия максимум дохода. Если розничный покупатель хочет покупать только "на сезон", то нужно организовать просветительную пропаганду, чтобы внушить ему преимущество автомобиля на круглый год в противоположность "сезонному изделию", и, пока длится "пропаганда", фабрика должна производить, а продавец, принимая во внимание будущие выгоды, покупать.
  Мы первые встретились с этой проблемой в автомобильной промышленности. В дни, когда еще каждый автомобиль изготовлялся на заказ и 50 автомобилей в год считались хорошим оборотом, было благоразумно перед постройкой выждать ордера. Фабрикант, прежде чем начинать строить, дожидался заказа.
  Мы очень скоро открыли, что не можем работать на заказ. Производство развивалось недостаточно быстро - даже если бы это оказалось желательным - для того, чтобы строить автомобили, которые заказывались с марта по август. Поэтому создалась просветительная кампания для того, чтоб объявить, что Форд не роскошное изделие на лето, а предмет первой необходимости на круглый год. Рука об руку с этим мы старались разъяснить торговцам, что им выгодно уже зимой обеспечить себя к лету, даже если они не в состоянии зимой продать столько автомобилей, сколько летом, чтобы летом иметь возможность быстро предоставить их. То и другое было систематически организовано; в большей части Америки автомобили были так же необходимы зимой, как и летом. Выяснилось, что наши автомобили при снеге, льде и грязи даже при самых скверных дорогах, были пригодны. Так достигнуто было, что обороты зимой постоянно росли и трудность сезонного спроса для торговцев сократилась. Они находили выгодным запастись заранее. Поэтому на фабрике мы почти не замечали времени года; в последние два года производство было непрерывно равномерным, исключая времени годовых товарных подсчетов. Мы имели перерыв только в период глубочайшей депрессии, но он был необходим, чтобы приспособиться к положению рынка.
  Для того, чтоб достичь успешного производства и вместе с тем постоянного денежного оборота, мы должны были предпринимать наши операции с величайшей осторожностью. Производственный план устанавливался с большой точностью каждый месяц торговым и промышленным отделами. Главное то, чтобы производить столько, чтобы непрекращающееся производство покрывало твердые заказы. Прежде, когда мы еще сами собирали и упаковывали автомобили, это было чрезвычайно важно, потому что у нас не было места для хранения их. В настоящее время мы отправляем, в сущности, только части, а монтируем исключительно автомобили, предназначаемые для Детройтского округа. Это делает производственный план не менее важным, потому что, если бы этот план приблизительно не совпадал бы с течением заказов, мы либо не могли бы спастись от непроданных частей, либо должны были отстать в заказах. Когда приходится вырабатывать достаточное количество частей для 4000 автомобилей в день, довольно малейшей ошибки в оценке заказов, чтобы в мгновение ока готовый инвентарь миллионной стоимости остался лежать на складе.
  Чтобы иметь выгоду при таких тончайших расчетах, мы нуждаемся в быстром обороте. Мы строим автомобили, чтобы их продавать, а не для того, чтоб их держать на складе. Если бы, нам пришлось хоть месяц продержать наши изделия на складе, это составило бы сумму, одни проценты с которой были бы огромны. Производство рассчитывается на год вперед, и число ежемесячно вырабатываемых автомобилей заранее определено, так как, естественно, заготовка и расценка сырого материала и тех немногих частей, которые мы еще получаем извне, является нелегким делом для производства. Мы столь же мало можем себе позволить держать на складе большое количество сырья, как и готовых изделий. Все должно непрерывно двигаться к нам и от нас. Тем не менее, нам уже не раз приходилось туго. Несколько лет тому назад сгорела фабрика "Даэмонд Компани", поставлявшая нам необходимые для нас части холодильников так же, как и латунные части. Теперь нужно было действовать быстро или потерпеть огромные убытки. Мы пробили сбор нашим заведующим отделениями так же, как и изготовляющим модели и чертежникам. Они работали 24-48 часов подряд, чтобы изготовить новые модели. Даэмонд Компани сняла фабричное здание и доставила большой скоростью некоторые машины. Мы сами создали прочее оборудование и через 20 дней снова могли отправлять. Правда, у нас было достаточно запасов на складе, чтобы просуществовать 7-8 дней, тем не менее пожар прервал на 10-14 дней нашу отправку. Если бы не было кое каких запасов на складе, наше производство остановилось бы на 20 дней, а наши расходы шли бы спокойно своим чередом. Повторяю еще раз: источник, из которого должно было быть финансируемо предприятие, это фабрика. Фабрика нам еще никогда не изменила, а однажды, когда нам показалось, что мы в затруднении, она доставила нам бесспорное свидетельство того, насколько лучше добываются средства изнутри, чем извне.
  
  Глава 12
  Деньги - хозяин или слуга?
  
  В декабре 1920 г. во всей стране был застой в делах. Большая часть автомобильных фабрик была закрыта, и целый ряд их достался, со всеми потрохами, банкам. Ходили слухи почти о каждом промышленном тресте, что он терпит денежные затруднения, и мой интерес пробудился, когда я услышал, что у О ва Автомобилей Форда не только нет денег, но ему и неоткуда их получить. Я давно привык ко всяким слухам о нашем Обществе настолько, что я их почти не опровергаю. Но на этот раз они были особого рода. Они были определенны и обстоятельны. Я услышал, что я поборол мое предубеждение против займов и почти ежедневно со шляпой в руке клянчу деньги на Уолл Стрите. Слух шел еще дальше: он утверждал, что никто не в состоянии дать мне в долг денег, и я, вероятно, ликвидирую дела и буду вынужден оставить деловую жизнь.
  Правда, мы действительно боролись с одним затруднением. В 1919 г. мы взяли под вексель 70 миллионов долларов, чтобы скупить акции Общества Автомобилей Форда. Из этой суммы было еще неуплачено 33 миллиона. 18 миллионов требовалось на оплату подоходного налога, и, сверх того, мы имели намерение, как обычно, выплатить рабочим 7 миллионов премии. Всего вместе нам предстояло выплатить между 1 января и 18 апреля круглым счетом 58 миллионов долларов. В банке лежало всего 20 милл. долларов. Мы, по видимому, не могли уплатить оставшиеся 38 миллионов без совершения займа, потому что в конце концов сумма была не маленькая. Без помощи от Уолл Стрита такая сумма обычно добывается нелегко. В отношении денег мы были надежны. Два года тому назад мы заняли 70 миллионов. Так как наше имущество было свободно от долгов, и мы и раньше никогда их не имели, одолжить нам большую сумму во всякое другое время вообще не составило бы никакой трудности. Наоборот, всякий банк счел бы это выгодным делом.
  Теперь, однако, мне пришлось узнать, что наше временное денежное затруднение истолковывается в промышленных кругах, как симптом нашего предстоящего банкротства. Легко было догадаться, что эти слухи, хотя они и ходили повсюду, питались тем не менее из одного источника. Это мнение подтверждалось еще тем, что один, весьма известный финансист, редактор газеты в Бэтль Крике снабжал мир сведениями о нашем ненадежном финансовом положении. Несмотря на это, я старательно уклонялся от всяческих опровержений. У нас были определенные планы, но о займе мы не думали.
  Я должен подчеркнуть, что нет более неблагоприятного момента для займа, чем тот, когда банки думают, что заем необходим. В предыдущей главе я развил мои основные финансовые положения. Теперь мы занялись ничем иным, как проведением их в жизнь.
  Мы составили план основательной чистки дома.
  Вернемся несколько назад и рассмотрим тогдашние обстоятельства.
  К началу 1920 г. стали заметны первые признаки того, что порожденная войной спекулятивная лихорадка недолговечна. Некоторые из вызванных к жизни войной концернов, не имевших никакого права на существование, рухнули. Покупательная способность публики ослабела. Наш собственный сбыт, правда, остался совершенно без изменения, но мы знали, что и он рано или поздно упадет. Я серьезно думал о понижении цен, но по всей стране производственные цены ускользали от всякого расчета. Рабочие, несмотря на повышенную плату, производили все меньше и меньше. Поставщики сырья упорно не желали снизиться до земли со своими ценами. Эти явные признаки приближающейся грозы оставались, по видимому, совершенно незамеченными.
  В июне наша торговля начала ослабевать. С июля по сентябрь она падала все больше. Должно было совершиться что то, чтобы наш фабрикат опять мог соответствовать покупательной способности публики. Но этого недостаточно. Должно было произойти нечто совершенно поразительное, что показало бы публике, что мы не разыгрываем комедию, но что для нас это совершенно серьезно. Поэтому мы сбавили в сентябре цену автомобиля для прогулок с 575 долларов до 440. Мы сбавили цену значительно ниже производственной цены потому, что мы все еще пользовались материалами, закупленными в период подъема. Это изменение цен резко критиковалось. Нас упрекали, что мы тревожим рынок. Это соответствовало нашим намерениям. Мы хотели внести свою долю в дело снижения цены с искусственной высоты до единственного уровня. Я твердо уверен, что мы избавили бы себя от длительного периода депрессии, если бы фабриканты и посредники тогда, а может быть даже и раньше, повсюду предприняли решительное сокращение цен и основательную чистку дома. Бездеятельное выжидание в надежде на дальнейшее повышение цен только замедлило процесс выздоровления. Никто не достиг высоких цен, на которые рассчитывал, и, если бы все одновременно понесли убытки, не только производительная сила сравнялась бы с покупательной способностью, но мы избегли бы долгого периода полнейшего застоя. Цепляние за цены только увеличило убытки. Эти люди должны были еще платить сверх того проценты за дорого купленные товары, совершенно независимо от того, что они лишились прибыли, достигнутой благоразумными ценами. Безработица ограничила приток заработной платы и, таким образом, между продавцом и покупателем возникала все более и более высокая преграда. Много велось горячих разговоров на тему об огромных кредитах, которые надлежало дать Европе - с задней мыслью сбыть, благодаря этому, вздорожавший товар. Облекать предложения в столь грубую форму, естественно, остерегались. Я даже думаю, что многие люди по настоящему были уверены в том, что общественной жизни Америки будет каким то образом оказана помощь, если загранице будут предоставлены кредиты хотя бы и без всякой надежды на уплату. Правда, владельцы дорого стоящих, залежавшихся на складах товаров могли бы выгодно сбыть их, если бы американскими банками предоставлены были кредиты, но зато банки имели бы такой излишек застывших кредитов, что стали бы больше походить на холодильники, чем на денежные учреждения. Конечно, весьма естественно цепляться до последнего мгновения за возможность высокой прибыли, но это, тем не менее, дурная деловая политика.
  Что касается нашего сбыта, то после понижения цен он очень скоро ослабел вновь. Мы все еще не вполне соответствовали покупательной способности страны для того, чтобы сбывать наш товар без затруднений. Розничные цены все еще не достигли своего уровня. Публика относилась недоверчиво ко всякой цене. Мы приняли план осуществить дальнейшее понижение цен и поэтому остановились на производстве примерно 100 000 автомобилей в месяц. Подобное количество изделий, правда, никоим образом не оправдывалось нашим сбытом, но мы хотели, прежде чем закроемся, превратить как можно больше сырого материала в готовые изделия. Мы знали, что перерыв необходим для того, чтобы составить инвентарь и произвести основательную чистку дома. Мы хотели вновь открыться с существенно пониженными ценами, имея на складе достаточное количество автомобилей для повысившегося спроса. Новые автомобили могли бы тогда изготовляться из закупленного по более низким ценам материала. Мы поставили себе целью добиться понижения цен.
  В декабре мы закрылись с намерением возобновить производство через 14 дней. В действительности, у нас оказалось столько работы, что мы могли открыться не раньше, как через шесть недель. Едва мы закрылись, как слухи о нашем финансовом положении умножились. Сколько мне известно, многие надеялись, что нам придется идти на поиски денег - если мы нуждались в деньгах, мы должны были уступить в наших требованиях. Но мы искали денег. Нам их совсем и не надо было. Мы даже получили одно предложение. Один чиновник одного нью йоркского банка отыскал меня, чтобы изложить мне финансовый план относительно большого займа, предусматривавшего даже то, что представитель банка должен управлять нашими финансами в качестве казначея. Люди, разумеется, желали нам добра. Мы, правда, не нуждались в деньгах, но в данное время у нас, действительно, не было казначея. В этом отношении банковские деятели верно учли наше положение. Поэтому я предложил моему сыну Эдзелю взять на себя председательство в Обществе так же, как и его финансы. Таким образом мы нашли казначея и, следовательно, больше не нуждались в банковских дельцах.
  Потом мы взялись за чистку дома. Во время войны мы были обязаны выполнять всевозможные военные заказы и поэтому поневоле отступили от принципа поставлять только определенный продукт. Благодаря этому возникло много новых отделений. Увеличился персонал бюро; вместе с тем возникли бесчисленные бесполезные учреждения, как следствие неединообразного производства. Итак, мы начали ограничивать все, что не имело отношения к автомобильному производству.
  Единственная в данный момент подлежащая выплате сумма была 7 милл. долларов - добровольный платеж нашим рабочим. Здесь, правда, не было обязательства, но мы хотели уплатить деньги к 1 му января. Мы взяли их поэтому из наших наличных средств.
  Во всей Америке мы содержим 35 филиальных отделений - все монтажные фабрики; но 22 из них производят также отдельные части. В то время они прекратили действительное производство и только собирали автомобили.
  Когда мы закрыли свою фабрику, у нас в Детройте не оказалось, можно сказать, ни одного автомобиля. Все части были отправлены, так что детройтские торговцы принуждены были посылать вплоть до Чикаго и Колумбии, чтобы удовлетворить местную потребность. Наши филиальные учреждения снабжали различных торговцев, согласно их годовому потреблению, примерно на один месяц. Торговцы старались поэтому вовсю.
  К концу мая мы созвали нашу основную организацию в составе около 10 000 человек, в большинстве начальников мастерских, их помощников и руководителей групп и открыли Хайлэнд Парковское производство. Потом мы обратили в деньги заграничное имущество и продали наши побочные изделия.
  Тут только могли мы начать производство полностью.
  Чистка дома освободила нас от лишнего скарба, взвинчивавшего цены и поглощавшего прибыль. Все, что нам было не нужно, мы продали. До сих пор приходилось в день на один автомобиль 15 человек. Отныне мы пользовались 9 человеками на автомобиль. Это не значило, конечно, что из 15 человек шесть потеряли место. Они только перестали быть в тягость производству. Понижение цен мы провели в жизнь.
  Наш конторский персонал был сокращен наполовину, и лишившимся мест была предложена лучшая работа на фабриках. Большинство согласилось. Мы упразднили все журналы нарядов и все виды статистики, не относящиеся непосредственно к производству. Мы собирали горы статистических сведений единственно потому, что они были интересны. Но статистикой не построишь автомобиля - и она была упразднена.
  Мы сократили нашу телефонную сеть на 60 %. В предприятии нуждаются в телефоне только немногие сравнительно отделы. Прежде почти на 5 рабочих приходился один старший рабочий, теперь едва на 20. Остальные старшие рабочие работали у станков.
  Благодаря этому производственные расходы сократились с 146 долларов до 93. Если учесть, какое значение это имело при ежедневном производстве свыше 4000 автомобилей, станет ясно, каким образом возможно, отнюдь не экономией и не понижением заработной платы, а исключительно устранением излишнего достигнуть так называемого "невозможного" понижения цен.
  Самым важным, однако, было то, что мы открыли новый способ тратить меньше денег в предприятии - путем ускорения оборота. Для этого нам понадобилась Детройт Толедо Айронтонская железная дорога и мы купили ее. Железная дорога играла большую роль в нашей системе экономии. Остальным средствам сообщения мной посвящена особая глава. После нескольких экспериментов мы выяснили, что товарооборот может быть настолько повышен, что позволит сократить цикл производства с 22 до 14 дней. Т. е. сырой материал мог (круглым счетом) в 2/3 затрачиваемого до сего времени быть закуплен, переработан и доставлен в виде готового изделия в руки розничных продавцов. До сих пор у нас имелось запасов на складе на сумму около 60 милл. долларов для того, чтобы обеспечить непрерывность производства. Так как мы сократили время на одну треть, то у нас освободилось 20 милл. долларов, что обусловило сбережение процентов в 1,2 милл. ежегодно. Включая инвентарь, нам удалось извлечь сбережений примерно на 8 милл. долларов, т. е. мы могли освободить капитал в 28 милл. долларов, и проценты с этой суммы числить, как сбережения.
  1 января имели в своем распоряжении 20 милл. долларов наличными, 1 апреля - 87 милл. долл., следовательно, на 27 милл. долл. больше, чем было необходимо для погашения всего долга. Таков результат, который дала повышенная деятельность предприятия. Сумму я разделяю следующим образом:
  
  Имевшиеся в распоряжении наличные средства к 1 января.... 20 000 000
  Имевшееся в распоряжении имущество, превращенное в наличные деньги с
  1 января по 1 апреля.... 24 700 000
  Деньги, полученные благодаря ускоренной перевозке готовых изделий... 28 000 000
  Заграничное имущество... 3 000 000
  Продажа побочных продуктов.... 3 700 000
  Продажа военных займов... 7 900 000
  _
  Итого... 87 300 000
  
  Я рассказал все это дело не ради него самого, а для того, чтобы показать, каким образом предприятие может помочь себе вместо того, чтобы занимать чужие деньги. У нас было бы на 40 милл. долларов больше. Но что произошло бы в этом случае? Разве это дало бы нам возможность вести дело лучше, чем мы вели его до сих пор? Нет, наоборот. Если бы мы приняли заем, наше стремление к удешевлению методов производства не осуществилось бы. Если бы мы получили деньги по 6 %, а, включая комиссионные деньги и т. д., пришлось бы платить больше, то одни проценты при ежегодном производстве в 500 000 автомобилей составили бы надбавку в 4 доллара на автомобиль. Одним словом, мы вместо лучшего метода производства приобрели бы только тяжелый долг. Наши автомобили стоили бы приблизительно на 100 долларов дороже, чем сейчас, наше производство вместе с тем сократилось бы, потому что ведь и круг покупателей сократился бы тоже. Мы могли бы выставить меньше рабочих и, следовательно, меньше служить обществу. Было упомянуто, что финансисты хотели поправить ущерб денежным займом вместо поднятия производственного оборота. Они хотели дать не инженера, а казначея. Связь с банкирами и является бедой для промышленности. Банкиры думают только о денежных формулах. Фабрика является для них учреждением для производства не товаров, а денег. Они не могут постичь, что предприятие никогда не стоит на месте, что оно либо движется вперед, либо идет назад. Они рассматривают понижение цен скорее как выброшенную прибыль, чем как основание для улучшения дела.
  Банкиры играют в промышленности слишком большую роль. Тайно это признало большинство деловых людей. Открыто это признается редко из страха перед банкирами. Легче заработать состояние денежными комбинациями, чем производственной работой. Удачливый банкир, в среднем, менее умен и дальнозорок, чем удачливый предприниматель, и все таки банкир практически господствует в обществе над предпринимателем посредством господства над кредитом.
  Могущество банков за последние 15-20 лет, в особенности со времени войны, очень возросло, и федеральная резервная система предоставляла им по временам почти неограниченный кредит. Банкир, в силу своей подготовки, и, прежде всего, по своему положению совершенно не способен играть руководящую роль в промышленности. Поэтому не является ли тот факт, что владыки кредита достигли за последнее время огромной власти, симптомом, что в нашей финансовой системе что то гнило. Банкиры попали в руководители промышленности вовсе не благодаря своей индустриальной проницательности. Скорее они сами почти невольно вовлечены туда системой. Поэтому, что касается меня, мне хочется сказать, что финансовая система, по которой мы работаем, вовсе не самая лучшая.
  Я должен предупредить, что мои возражения вовсе не личного характера. Я ничего не имею против банкиров, как таковых. Напротив, мы не можем отказаться от умных, опытных в финансовой технике людей. Мы нуждаемся в деньгах, и мы нуждаемся в кредите. Не то не мог бы осуществиться обмен продуктов производства. Но поставили ли мы наше банковское и кредитное дело на должные основы, это другой вопрос.
  Я не имею намерения нападать на нашу финансовую систему. Я не нахожусь в положении человека, который побежден системой и теперь жаждет мести. Лично мне может быть безразлично, что сделают банковские воротилы, ибо мы достигли возможности вести наше дело без помощи банков. Поэтому в своем исследовании я не буду руководствоваться никакими личными побуждениями. Я хочу только выяснить, дает ли существующая система максимум пользы большинству народа.
  Никакая финансовая система не может быть признана хорошей, раз она особенно покровительствует одному особому классу производителей. Поэтому исследуем, нельзя ли сломить власть, которая покоится не на производстве ценностей. Я того мнения, что способы производства нашей страны настолько изменились, что золото уже не является лучшим мерилом их ценности и что золотая валюта, как средство контролирования кредита, покровительствует определенным классам. Границы кредита, в конце концов, растягиваются на основании имеющегося в стране золота, безотносительно к имеющемуся в стране богатству.
  Народ занят денежным вопросом; и если бы владыки денег обладали какими нибудь сведениями, которые, по их мнению, могли бы спасти народ от ошибок, то им надлежало бы поделиться с народом. Тот, кто полагает, что народ легко провести, и он согласится и примет, словно молочные карточки, любое количество банкнот, не понял народа. Только благодаря природному здоровью народа, наши деньги, несмотря на фантастические, уснащенные техническими терминами эксперименты финансистов, не обесценились.
  Народ на стороне твердых денег. Он столь неуклонно на их стороне, что является весьма серьезным вопросом, какими глазами взглянул бы он на господствующую систему, если бы знал, во что они могут превратиться в руках посвященных.
  Нужно помочь народу правильно ценить деньги. Нужно сказать ему, что такое деньги и что создает деньги и в чем заключается уловка, посредством которой государства и народы подпадают под власть нескольких отдельных индивидуумов.
  В действительности, деньги очень простая вещь. Они являются частью нашей общественной организации. Они обозначают самый непосредственный и простой способ передавать ценности от одного человека к другому. Деньги, как таковые, - превосходная, даже необходимая вещь. По природе в них нет ничего дурного; это одно из полезнейших изобретений человечества, и когда они исполняют свое назначение, они не приносят никакого ущерба, а только помощь. Но деньги должны были бы всегда оставаться деньгами. Метр имеет сто сантиметров, но когда же доллар бывает долларом? Если бы угольный торговец стал менять вес центнера или молочник вместимость литра, а метр был бы сегодня 110, а завтра 80 сантиметров длиной (оккультическое явление, которое объясняется многими, как "биржевая необходимость"), то народ мгновенно позаботился бы об устранении этого. Какой же смысл вопиять о "дешевых деньгах" или об "обесцененных деньгах", если 100 центовый доллар сегодня превращается в 65 центовый, завтра в 50 центовый, а послезавтра в 47 центовый, как это случилось с добрыми старыми американскими золотыми и серебряными долларами. Нужно, чтобы доллар всегда оставался 100 центовым; это столь же необходимо, как то, чтобы кило имел постоянно тысячу граммов, а метр - 100 сантиметров.
  Банковские деятели, которые предпринимают только чисто банковские операции, должны были бы считать себя естественно призванными проверить и изучить нашу денежную систему вместо того, чтобы довольствоваться местным мастерством в банковском деле. Если бы они отняли у азартных игроков в "деньги" звание "банкиров" и раз навсегда лишили бы их влиятельного положения, которое дается их званием, то банковское дело было бы реабилитировано и место, принадлежащее им на службе обществу, снова возвращено.
  И здесь, как всегда, возникает "если бы", но оно не непреодолимо. События и так идут навстречу некоему кризису, и если те, кто имеет техническую сноровку, не сплотятся для того, чтобы помочь, то, может быть, сделают попытку помочь люди технически неподготовленные. Всякий прогресс побуждает заинтересованных лиц ссудить свой опыт благу общества. Только близорукие будут пытаться оспаривать прогресс, и сами падут жертвой этого. Мы все образуем одно целое, мы должны все вместе идти вперед. Если банковские дельцы воспринимают всякий прогресс исключительно как противодействие глупцов, а всякий план улучшения, как непосредственный удар, направленный против них, то они стоят на точке зрения, которая яснее ясного доказывает, что они недостойны своей руководящей роли.
  Мировое богатство не идентично деньгам и недостаточно ими представлено. Золото, как таковое, не является ценным товаром. Золото так же не богатство, как ордер на шляпу не шляпа. Но как выражение богатства оно может быть употребляемо своими владельцами или господами так, что дает им господство над кредитом, необходимым для производителей подлинных ценностей. Торговля предметом обмена - деньгами весьма выгодное дело. Но попутно с тем, как деньги обращаются в предмет торговли, который можно покупать и продавать, прежде чем подлинные ценности могут быть проданы или обменены, ростовщикам и спекулянтам дается право взимать налоги с производства. Власть, которая дается обладателям денег над промышленными силами, тем очевиднее выступает наружу, чем яснее факт, что, хотя деньги должны представлять действительное богатство мира, тем не менее богатство всегда больше денег и действительное богатство зачастую поступает в рабство к деньгам. Это ведет к нелепому парадоксу, что мир благословен богатством и все же терпит нужду.
  Все это отнюдь не ничтожные факты, которые можно выразить цифрами и потом откинуть в сторону; здесь дело идет о судьбе человечества. Бедность на свете порождается в редчайших случаях отсутствием ценностей, но главным образом недостатком денег. Мировая борьба наций на почве торговли, ведущая к международному соперничеству и войнам, только один из таких фактов в их отношении к человечеству.
  Попытаемся положить основание лучшему методу.
  
  Глава 13
  К чему быть бедным?
  
  Бедность проистекает из целого ряда источников, из которых главнейшие поддаются учету. Я решительно считаю возможным уничтожить бедность и особые привилегии. О том, что то и другoe желательно - вопроса быть не может, так как и бедность и привилегии неестественны, однако помощи мы можем ожидать исключительно от работы, а не от законодательства.
  Я подразумеваю под бедностью недостаток пищи, жилья и одежды как для индивидуума, так и для семьи. Разница в образе жизни будет существовать всегда. Бедность может быть устранена только избытком. В настоящее время мы достаточно глубоко проникли в науку производства, чтобы предвидеть день, когда производство, как и распределение, будут совершаться по таким точным методам, что каждый будет вознагражден по своим способностям и усердию.
  Первопричина бедности, по моему мнению, заключается прежде всего в недостаточном соответствии между производством и распределением в промышленности, как и в сельском хозяйстве, в отсутствии соразмерности между источниками энергии и ее эксплуатацией. Убытки, происходящие от этого несоответствия, огромны. Все эти убытки должно уничтожить разумное, служащее делу руководительство. До тех пор, пока руководитель будет ставить деньги выше служения, убытки будут продолжаться. Убытки могут быть устранены только дальновидными, а не близорукими умами. Близорукие в первую голову думают о деньгах и вообще не видят убытков. Они считают подлинное служение альтруистическим, а не доходнейшим делом в мире. Они неспособны отойти от менее важных предметов настолько, чтобы увидеть более важные и прежде всего наиважнейшие, - а именно, что чисто оппортунистическое производство, рассматриваемое даже с исключительно денежной точки зрения, является самым бездоходным.
  Служение может опираться и на альтруистическое основание, но обычно в таких случаях дешево стоит. Сентиментальность подавляет практичность.
  Промышленные предприятия, конечно, были бы в состоянии вновь рассеять некоторую пропорциональную часть созданных ими богатств, но непроизводительные издержки обычно столь велики, что не хватает для всех участников предприятия, несмотря на то, что товар продается по чрезмерно высокой цене; в результате, промышленность сама ограничивает свое распространение.
  Вот несколько примеров непроизводительных трат: долина Миссисипи не производит угля. Посреди нее струятся неисчислимые потенциальные лошадиные силы - Миссисипи. Если же живущее по ее берегам население хочет получить энергию или тепло, то оно покупает уголь, который вырабатывается за тысячу миль от него и, следовательно, должен быть оплачиваем много выше своей нагревательной или двигательной ценности. Если же население не может позволить себе покупать этот дорогой уголь, оно отправляется рубить деревья и тем лишает себя одного из самых действительных средств для поддержания силы воды. До самого последнего времени ему не приходило в голову воспользоваться находящимся в непосредственной близости и почти не требующим эксплуатационных затрат источником энергии, которого было бы вполне достаточно на то, чтобы огромное население, питаемое этой долиной, было обеспечено теплом, светом и двигательной силой.
  Лекарство против бедности заключается не в мелочной бережливости, а в лучшем распределении предметов производства. Понятия "бережливость" и "экономия" преувеличены. Слово "бережливость" есть выражение болезни. Факт непроизводительной траты открывается во всей своей трагической величине по большей части случайно - и сейчас же обнаруживается яростная реакция против непроизводительной траты - человек хватается за идею бережливости. К сожалению, он только заменяет меньшее зло большим вместо того, чтобы пройти обратно весь путь, ведущий от заблуждения к истине.
  Бережливость - излюбленное правило всех полуживых людей. Без сомнения, бережливость лучше расточительности, но также неоспоримо, что она хуже полезной затраты. Люди, которые от своих сбережений ничего не требуют, проповедуют их, как добродетель. Но есть ли более жалкое зрелище, чем несчастный озабоченный человек, который в лучшие и прекраснейшие дни своей жизни цепляется за пару кусков твердого металла? Да стоит ли даже похвалы сокращение до минимума жизненных потребностей? Мы все знаем этих, так называемых "бережливых людей", которые как будто скупятся даже на то малое количество воздуха, которое они потребляют, и частичку уважения, в котором они заботливо себя ограничивают. Они скорчились как духовно, так и телесно. Бережливость в этом смысле - расточение жизненных соков и чувств. Ибо существуют два вида расточительности: расточительность легкомысленных, которые, прожигая жизнь, швыряют свою жизненную силу за окно, и расточительность обладателей рыбьей крови, которые гноят ее из за полного неупотребления. Строгий скопидом подвергается опасности быть приравненным к обладателю рыбьей крови. Расточительность является обычно реакцией против гнета разумной траты в то время, как бережливость нередко бывает реакцией против расточительности.
  Все дано нам на потребу. Нет такого зла, которое возникло бы иначе, как от злоупотребления. Самый большой грех, который мы можем совершить против обыденных вещей, - злоупотребление ими, разумеется, в более глубоком смысле слова. Мы любим выражение "расточительность", но расточительность есть только фаза злоупотребления. Всякая расточительность есть злоупотребление, всякое злоупотребление - расточительность.
  Привычка копить может легко стать чрезмерной. Справедливо и даже желательно, чтобы каждый имел запасный фонд; не иметь его в случае, если это вообще возможно - подлинная расточительность. Однако и в этом можно зайти слишком далеко. Мы учим детей копить деньги. Как средство против необдуманного и эгоистичного бросания денег это имеет цену. Но положительной цены это не имеет; оно не ведет ребенка по правильному, здравому пути полезного и здравого проявления и применения своего "я". Лучше учить ребенка пользоваться деньгами и тратить их, чем копить. Большинство людей, которые заботливо копят пару долларов, сделали бы лучше, употребив их сперва на самого себя, потом на какую нибудь работу. В конце концов они имели бы больше сбережений, чем раньше. Молодые люди должны бы преимущественно вкладывать деньги в свои собственные предприятия, чтобы умножить полезные ценности. Когда они впоследствии достигнут вершины полезного творчества, всегда будет время отложить, согласно определенным твердым основаниям, большую часть доходов. В действительности, когда препятствуют самому себе быть продуктивным, ничего не скапливают. Этим ограничивают только свое непреложное достояние и понижают цену своего природного капитала. Принцип правильной траты есть единственный необманный принцип. Трата положительна, активна, животворна. Трата жива. Трата умножает сумму всего хорошего.
  Личная нужда не может быть устранена без общих переустройств. Повышение заработной платы, повышение прибылей, всякое повышение для того, чтобы добыть больше денег, являются всего лишь отдельными попытками отдельных классов вырваться из огня самим, не обращая внимания на судьбу ближних.
  Господствует нелепое мнение, что можно каким то образом устоять против грозы, если добыть себе достаточное количество денег. Рабочие думают, что могут противоборствовать ей, если добьются более высокой заработной платы. Капиталисты полагают, что смогут бороться с ней, если будут извлекать больше прибыли. Вера во всемогущество денег прямо трогательна. Деньги в нормальное время весьма полезный предмет, но деньги сами по себе имеют меньше ценности, чем люди, которые с их помощью вовлекаются в производство - да и в этом случае они могут быть употреблены во зло.
  Невозможно вытравить мнение, будто между промышленностью и сельским хозяйством существует естественный антагонизм. Это совершенно не так. Точно так же нелепо мнение, будто людям надлежит вернуться к земле, потому что города перенаселены. Если бы люди поступали согласно этому, сельское хозяйство быстро перестало бы быть доходным занятием. Конечно, точно так же неблагоразумно переселяться толпами в промышленные центры. Если деревня опустеет, то какую же пользу будет иметь тогда промышленность? Между сельским хозяйством и промышленностью должен быть и может быть некий род спайки. Промышленник может дать фермеру то, в чем тот нуждается для того, чтобы быть дельным фермером, а фермер, подобно всем остальным производителям сырья, обеспечивает промышленника всем, что только делает его работоспособным. Транспорт, их связывающий, должен иметь форму трудоспособной организации, только тогда можно будет создать стойкую и здоровую систему полезного служения. Если мы, затем, расселимся более мелкими общинами, где жизнь не так взвинчена и продукты полей и садов не удорожаются бесчисленными посредниками, то бедности и недовольства будет гораздо меньше.
  Тут возникает вопрос о сезонной работе. Строительное ремесло, например, зависит от времени года. Какая расточительность силы позволять строительным рабочим предаваться зимней спячке, покуда не настанут весна и лето! Не менее расточительно, когда обученные строительные рабочие, поступившие зимой на фабрику ради того, чтобы избежать потери заработка в течение мертвого сезона, принуждены оставаться на подначальной фабричной работе из боязни не найти ее на следующую зиму. Сколько мотовства, вообще говоря, в нашей теперешней неподвижной системе! Если бы фермер мог освободиться с фабрики на время посева, посадки и жатвы (которые, в конце концов, занимают только часть года), а строительный рабочий после зимней работы мог освобождаться для своего полезного ремесла, насколько было бы нам лучше от этого и насколько беспрепятственнее вертелся бы мир!
  Что было бы, если бы мы все отправились весной и летом в деревню, чтобы вести 3-4 месяца здоровую жизнь земледельца! Нам не приходилось бы говорить о "застое".
  Деревня тоже имеет свой мертвый сезон, сезон, когда фермеру надлежало бы отправиться на фабрику для того, чтобы помогать в производстве необходимых в его хозяйстве вещей.
  И у фабрики бывает свой мертвый сезон, и тогда рабочий должен был бы отправиться в деревню и помогать возделывать хлеба. Таким образом, для всех явилась бы возможность избежать времени застоя, уравнять искусственную и естественную жизнь.
  Одной из самых больших выгод, достигнутых нами при этом, было бы гармоническое мировоззрение. Слияние различных ремесел является не только материально выгодным, но одновременно приводит нас к более широким горизонтам и более верному суждению о наших ближних. Будь наша работа разнообразнее, изучай мы также и другие стороны жизни, понимай мы, насколько мы необходимы друг другу, - мы были бы терпимее. Для каждого временная работа под открытым небом означает выигрыш.
  Все это отнюдь не недостижимо. Истинное и желанное никогда не бывает недостижимым. Для этого требуется только немного совместной работы, немного меньше жадности и тщеславия и немного больше уважения к жизни.
  Богачи хотят путешествовать по 3-4 месяца и праздно проводить время на каком нибудь элегантном летнем или зимнем курорте. Большая часть американского народа хотела бы вовсе не так тратить свое время, даже если бы имела к тому возможность. Но она сейчас же согласилась бы на совместительство, обеспечивающее сезонную работу на открытом воздухе.
  Почти не приходится сомневаться в том, что большая часть беспокойства и недовольства проистекает всюду от ненормального образа жизни. Людям, которые из года в год делают одно и то же, лишены солнечного света и выключены из широкой свободной жизни, почти не приходится делать упрека в том, что они видят жизнь в искаженном виде. Это применимо столь же к капиталистам, сколько и к рабочим.
  Что мешает нам вести нормальную и здоровую жизнь? Разве несовместимо с промышленностью, чтобы люди особенно способные последовательно занимались различными ремеслами и промыслами? На это можно возразить, что производство пострадало бы, если бы толпы промышленных рабочих ежегодно летом отъезжали из фабричных городов. Нам следует все же трактовать случай с общественной точки зрения. Мы не должны забывать, какая повышенная энергия одушевила бы эти толпы после 3 4 месячной работы на свежем воздухе. Нельзя также оставлять без внимания влияния, которое произведет на стоимость существования всеобщее возвращение в деревню.
  Мы сами, как было показано в предыдущей главе, частично осуществили с удовлетворительным результатом такое слияние сельскохозяйственных и фабричных работ. В Нортвилле близ Детройта у нас есть маленькая фабрика вентиляторов. Фабрика маленькая, правда, но она вырабатывает большое количество вентиляторов. Руководство, как и организация производства, сравнительно простые, так как изготовление ограничивается однородным фабрикатом. Мы не нуждаемся в обученных рабочих, так как все "уменье" заменено машинами. Окрестные сельские жители работают одну часть года на фабрике, другую на фермах, потому что эксплуатируемое механическим способом хозяйство требует немного заботы. Движущая сила дается водой.
  Довольно большая фабрика строится сейчас в Флэт Роке, приблизительно в 15 английских милях от Детройта. Реку мы запрудили. Плотина служит одновременно мостом для Детройт Толедо Айронтонской железной дороги, которая нуждалась в новом мосте, и общественной проезжей дорогой. Мы намереваемся изготовлять здесь наше стекло. Дамба дает нам достаточное количество воды, чтобы мы могли доставлять водным путем главную массу нашего сырья. Она снабжает нас, кроме того, посредством гидроэлектрического оборудования током. Так как предприятие, кроме того, расположено в центре сельскохозяйственного округа, то исключена возможность перенаселения, а равно и все остальное, вытекающее из этого. Рабочие, одновременно с фабричной деятельностью, будут обрабатывать свои сады или поля, расположенные на 15-20 английских миль в окрестности, потому что в настоящее время рабочий, разумеется, в состоянии ехать на фабрику в автомобиле. Там мы создали слияние сельского хозяйства и промышленности.
  Мнение, что промышленное государство должно концентрировать свою промышленность, на мой взгляд, неосновательно. Это необходимо только в промежуточной стадии развития. Чем больше мы будем прогрессировать в промышленности и выучиваться вырабатывать изделия, части которых могут быть заменены, тем более будут улучшаться условия производства. А лучшие условия для рабочих являются и с промышленной точки зрения лучшими. Гигантская фабрика не может быть учреждена на маленькой реке. Но на маленькой реке можно построить маленькую фабрику, а совокупность маленьких фабрик, из которых каждая вырабатывает только одну часть, сделает все производство дешевле, чем если бы оно целиком сосредоточивалось в одном огромном предприятии. Правда, существуют некоторые исключения, как например литейные заводы. В случаях, как в Ривер Руже, мы стараемся соединить месторождение металла с литейным заводом, точно так же, как использовать без остатка все остальные производительные силы. Подобные комбинации, однако, скорей исключение, чем правило. Они не в состоянии помешать процессу разрежения централизованной промышленности.
  Промышленность будет децентрализована. Ни один город, если бы он провалился, не был бы отстроен в точности по тому же плану. Это одно уже определяет наше суждение в отношении наших городов. Большой город выполнил свою определенную задачу. Конечно, деревня не была бы такой уютной, если бы не было больших городов. Благодаря концентрации населения мы выучились многому, чему никогда не могли бы выучиться в деревне. Жилищная гигиена, техника освещения, социальное устройство осуществились только благодаря опытам больших городов. Зато все социальные недостатки, от которых мы теперь страдаем, коренятся также в больших городах. Маленькие местечки, например, еще не утратили соприкосновения с временами года, они не знают ни чрезмерной нужды, ни чрезмерного богатства. Миллионный город есть нечто грозное, необузданное. И всего в тридцати милях от его шума счастливые и довольные деревни. Большой город - несчастное беспомощное чудовище. Все, что оно потребляет, должно быть ему доставлено. С разрывом сообщения рвется и жизненный нерв. Город полагается на сараи и амбары. Но сарай и амбар не могут производить. Город не может не только прокормить, но и одеть, согреть и дать кров.
  Наконец, общие расходы в частной, как и в общественной жизни, настолько возросли, что их едва возможно выдержать. Расход налагает такой высокий налог на жизнь, что ничего не остается в излишке. Политики столь легко занимали деньги, что в высочайшей степени напрягли кредит городов. В течение последних десяти лет административные расходы каждого нашего города чудовищно возросли. Большая часть этих расходов состоит из процентов по ссудам, которые пошли либо на непроизводительные камни, кирпичи и известь, либо на необходимые для городской жизни, но построенные по слишком дорогой цене общеполезные приспособления, как то: водопровод и канализацию.
  Расходы по эксплуатации этих приспособлений, по поддержанию порядка и сообщения в перенаселенных округах, гораздо больше выгод, сопряженных с такими большими поселениями. Современный город расточителен; сегодня он банкрот, а завтра перестанет существовать.
  Подготовка к сооружению большого количества более дешевых и легко доступных производственных установок, которые могут создаваться не все за раз, а по мере надобности - будет больше, чем что либо другое способствовать повсеместному утверждению жизни на благоразумных основаниях, и изгнанию из мира расточительности, порождающей бедность. Есть много способов для добычи энергии. Для одной области будет наиболее дешевым оборудованием лежащий в непосредственной близости к угольной копи, приводимый в действие паром - электрический двигатель; для другой - электрический водяной двигатель. Но в каждой местности должен быть центральный двигатель для того, чтоб снабжать всех дешевым током. Это должно бы быть столь же очевидным, как железнодорожное сообщение или водопровод. И все эти грандиозные источники могли бы без всяких затруднений служить обществу, если б на пути не стояли высокие, связанные с добычей капитала, расходы. Я думаю, нам следует подвергнуть детальной ревизии наши взгляды на капитал!
  Капитал, проистекающий сам собой из предприятия, употребляемый на то, чтоб помогать рабочему идти вперед и поднять свое благосостояние, капитал, умножающий возможности работы и одновременно помножающий издержки по общественному служению, будучи даже в руках одного лица, не является опасностью для общества. Он ведь представляет собой исключительно ежедневный запасный рабочий фонд, доверенный обществом данному лицу и идущий на пользу общества. Тот, чьей власти он подчинен, отнюдь не может рассматривать его как нечто личное. Никто не имеет права считать подобный излишек личной собственностью, ибо не он один его создал. Излишек есть общий продукт всей организации. Правда, идея одного освободила общую энергию и направила ее к одной цели, но каждый рабочий явился участником в работе. Никогда не следует рассматривать предприятие, считаясь только с настоящим временем и причастными к нему лицами. Предприятие должно иметь возможность развиваться. Всегда следует платить высшие ставки. Каждому участнику должно быть дано приличное содержание, безразлично какую бы роль он ни играл.
  Капитал, который не создает постоянно новой и лучшей работы, бесполезнее, чем песок. Капитал, который постоянно не улучшает повседневных жизненных условий трудящихся и не устанавливает справедливой платы за работу, не выполняет своей важной задачи. Главная цель капитала - не добыть как можно больше денег, а добиться того, чтобы деньги вели к улучшению жизни.
  
  Глава 14
  Трактор и электрификация сельского хозяйства
  
  Мало известно, что наш трактор, названный нами "Фордсон", во время войны, вследствие недостатка жизненных припасов у союзников, стал вырабатываться на год раньше, чем предполагалось, и что вся наша продукция, за исключением, разумеется, немногих машин, которые мы оставили в целях пробы и испытания, первоначально отправлялась непосредственно в Англию. В критический 1917/18 г., когда деятельность U лодок достигла своего предела, мы в общем переправили через океан около 5000 тракторов. Собранные машины дошли в порядке, и британское правительство любезно объявило, что без них Англия едва ли справилась бы с продовольственным кризисом.
  Эти, по большей части обслуживаемые женщинами, тракторы вспахивали старые английские латифундии и привели к тому, что вся Англия была обработана и возделана без ослабления военной силы на фронте или рабочего контингента на фабриках.
  Это произошло следующим образом. Примерно к тому времени, когда мы вступили в войну, английское продовольственное управление выяснило, что деятельность немецких U лодок, почти каждый день топивших грузовые суда, так ослабила и без того недостаточный торговый флот, что будет совершенно невозможно переправлять американские войска вместе с необходимым для них снаряжением и продовольствием, а также снабжать продовольствием собственные войска равно, как и гражданское население. Оно начало поэтому отправлять из колоний обратно в Англию жен и родственников бойцов и строить планы для добывания в стране продовольствия. Положение было серьезно. Во всей Англии не было достаточного количества рабочего скота для осуществления обработки земли в таком размере, чтобы ощутительно сократить импорт продовольствия. Технические методы в сельском хозяйстве были почти совершенно неизвестны потому, что крестьянские хозяйства до войны были едва ли достаточны для того, чтобы оправдать покупку тяжелых дорогих сельскохозяйственных машин; самое главное то, что всегда можно было дешево иметь большое количество сельскохозяйственных рабочих. Правда, в Англии были различные фабрики, производившие тракторы, но это были тяжелые неуклюжие машины, большей частью приводимые в действие паром. К тому же их далеко не хватало. Производить же больше было нельзя, т. к. все фабрики изготовляли снаряды; если бы это и оказалось возможным, то имевшиеся модели были все таки слишком тяжелы и неуклюжи, чтобы производить сплошную обработку полей и работать без руководства инженеров.
  Мы тотчас же изготовили на нашей Манчестерской фабрике целый ряд тракторов в целях демонстрации. Они были выработаны в Соединенных Штатах и в Англии только монтированы.
  Отправка 5000 тракторов была осилена в течение трех месяцев; так случилось, что тракторы были введены в Англии задолго до того, как их узнали в Соединенных Штатах.
  Идея постройки трактора ведь предшествовала идее постройки автомобиля. Мои первые опыты на ферме касались как раз тракторов, и, вероятно, читатели еще помнят, что я некоторое время работал на фабрике, изготовлявшей паровые тракторы, тяжелые локомобили и молотилки. Я счел, однако, тяжелые тракторы не имеющими будущности. Для маленьких хозяйств они были слишком дороги, они требовали слишком много искусства в управлении и были слишком тяжелы сравнительно со своей двигательной силой. Кроме того, публика была гораздо более расположена, чтобы ее катали, чем возили; экипаж без лошади занимал воображение гораздо сильнее.
  Таким образом произошло, что я совсем забросил изготовление тракторов до тех пор, пока не наладилось автомобильное производство. Когда же автомобиль получил в деревне права гражданства, трактор стал необходимостью, потому что фермеры освоились с мыслью о механически движущейся повозке.
  Фермер не столько нуждается в новом орудии, сколько в движущей силе для использования орудий. Я сам исходил немало миль за плугом и знаю, какая это работа. Какая трата времени и рабочей силы для рабочего, целыми часами и днями шагающего за медленно ползущей упряжкой, тогда как трактор мог бы произвести за то же время в шесть раз большую работу! Нет ничего удивительного, что средний крестьянин, который должен с трудом делать все своими собственными руками, может едва заработать на хлеб, и сельскохозяйственные продукты никогда не попадают на рынок в том изобилии и по той цене, как в сущности могло бы быть.
  Как и в автомобиле, мы стремились к силе, а не к весу. Идея веса крепко укоренилась у фабрикантов. Полагали, что большая тяжесть была равнозначаща большой двигательной силе, - машина не может хорошо цепляться, если не будет одновременно тяжелой. И все это - несмотря на факт, что кошка весит не так уж много, а тем не менее отлично лазает. Мое мнение о тяжести я изложил в другом месте? Единственный тип трактора, который, на мой взгляд, стоит производить, должен быть настолько легок, прочен и прост, чтобы всякий умел им пользоваться. Сверх того, он должен быть так дешев, чтобы всякий мог себе позволить его иметь.
  Стремясь к этой цели, мы работали почти 15 лет над созданием трактора и потратили немало миллионов долларов на опыты. При этом мы шли как раз по тому же пути, как и при создании автомобиля. Каждая часть должна была быть такой прочной и способной к сопротивлению, как только возможно, число частей - по возможности меньше, а целое - изготовляться в большом количестве. Временно мы думали, что может пригодиться для этого автомобильный двигатель, и поэтому сделали с ним несколько опытов. Но, наконец, мы пришли к убеждению, что тип трактора, который мне хотелось создать, не имеет ничего общего с автомобилем. Мы с самого начала постановили сделать фабрику тракторов отдельным, не зависимым от автомобильной фабрики, предприятием. Ни одна фабрика недостаточно велика для того, чтобы производить изделия двух сортов.
  Автомобиль предназначен для езды, трактор - для тяги. Эта разница назначения обусловливает разницу конструкции. Наиболее трудным было найти рулевой механизм, при посредстве которого, несмотря на большую силу тяги, можно было достичь точности направления. Мы нашли один тип конструкции, который, кажется, гарантирует при всех условиях величайшую общую работоспособность. Мы остановились на четырехцилиндровом моторе, который пускается в ход газолином и может действовать на керосине. Самый малый вес, который может быть соединен с достаточной силой, 2425 английских фунтов.
  Чтобы иметь возможность приспособить трактор, помимо его собственных функций тяги, еще для других работ, мы построили его так, что он одновременно может употребляться и как неподвижный двигатель. Если он не на дороге и не в поле, он может быть соединен с другими машинами посредством простого приводного ремня. Одним словом, мы хотели сделать его солидным, многосторонним источником силы и нам это удалось. Он может быть употреблен не только для вспахивания, бороньбы, сеяния и жатвы, но также для молотьбы, для приведения в действие мукомольных, лесопильных и других мельниц, для выкорчевывания пней, распашки снега, решительно для всего, что требует двигатель средней силы, начиная от ножниц для стрижки овец и кончая печатанием газет. Его снабдили тяжелыми катками, чтобы возить грузы по дорогам, полозьями для льда и колесами, чтобы двигаться по рельсам. Когда в Детройте все предприятия принуждены были закрыться из за недостатка угля, мы еще издавали "Дирборн Индепендент", послав один из наших тракторов к действующей электричеством типографии, установив его во дворе и соединив приводными ремнями с печатными машинами на четвертом этаже. Наше внимание уже обращали на 95 функций, которые выполнял до сих пор трактор, и, вероятно, они являются лишь незначительной частью.
  Механизм трактора еще проще автомобильного, он изготовляется совершенно таким же способом. До этого года производство было ограничено недостатком подходящего фабричного оборудования. Первые тракторы были изготовлены на Дирборнской фабрике, которая служит нам теперь опытной станцией. Она была недостаточно велика для того, чтобы давать экономию, возможную при большом производстве, а также не могла быть удобно расширена, поэтому возник план изготовления тракторов на Ривер Ружской фабрике, а она до этого года еще не была развернута для полного производства.
  Ныне фабрика, предназначенная для производства тракторов, закончена. Работа идет совершенно так же, как на автомобильных фабриках. Изготовление каждой отдельной части представляет собой миниатюрное предприятие и каждая готовая вещь подвозится по автоматическим путям сначала для частичной и, наконец для окончательной сборки. Все движется само собой, и выучка является излишней. Производительность сегодняшней фабрики достигает одного миллиона тракторов в год. Это то количество, на которое мы рассчитали производство, потому что мир больше, чем когда либо нуждается в дешевых, общеполезных двигателях и, кроме того, он слишком хорошо знает цену машин для того, чтобы не желать их.
  Первые тракторы были направлены, как сказано, в Англию. В Соединенных Штатах они впервые появились на рынке в 1918 году по цене 750 долларов. В следующем году мы были вынуждены, вследствие больших производственных расходов, повысить цену до 885 долларов. В середине года мы снова могли поставлять их по первоначальной цене 750 долларов. В 1920 году мы еще раз подняли цену до 790 долларов; в наступившем за ним году мы достаточно наладили производство, чтобы начать настоящее понижение цен. Цена спустилась до 625 долларов и когда, наконец, приступила к деятельности Ривер Ружская фабрика, мы снизили цену до 395 долларов. Это ясно показывает, какое влияние имеет точная производственная система на цену.
  Важно, чтобы цена оставалась низкой, иначе механическая сила не дойдет до всех ферм, а они в ней нуждаются. Через несколько лет ферма, работающая только человеческой и лошадиной силой, будет такой же редкостью, как фабрика, приводимая в действие посредством топчана. Фермер должен либо приспособиться к употреблению двигателей, либо отказаться от своего ремесла. Сравнительное сопоставление производственных цен, несомненно, доказывает это. Во время войны правительство предприняло опыт с одним Фордсон трактором, чтобы выяснить эксплуатационные расходы сравнительно с хозяйством, действующим лошадиной силой. Расчет был сделан на основе высоких цен на тракторы и высокую стоимость транспорта. Кроме того, цифры на амортизацию и ремонт взяты слишком высокие. Но даже, если бы этого и не было, в настоящее время цена понизилась наполовину, так как ведь и производственные издержки уменьшились наполовину.
  
  Расчет гласит:
  Цена Фордсона - 880 долларов. Продолжительность службы
  4800 часов по 4/5 акра в час - 3840 акров.
  3840 акров
  Износ на 1 акр.... 0,221 долл.
  
  Расходы по ремонту: на 3840 акров - 100 долларов
  1 акр.... 0,026 долл.
  Топливо, керосин по 19 центов;
  2 галлона на акр... 0,38"
  3/4 галлона масла на 8 акров
  1 акр...0,075 " рабочий - 2 доллара в день = 8 акрам
  1 акр..... 0,25"
  _
  Стоимость распашки Фордсоном за акр. 0, 95 долл.
  8 лошадей, цена 1200 долл. Время службы: 5000 час. по 4/5 акра в час - 4000 акров.
  4000 акров - 1200 долл. износ лошадей на акр.... 0,30 долл.
  Корм одной лошади - 40 центов (100 рабочих дней)
  1 акр..... 0,40"
  Корм одной лошади 10 центов в день
  (265 нерабочих дней)
  1 акр... 0,265"
  2 плугаря, 2 плуга, по 2 доллара в день
  1 акр... 0,50"
  _
  Стоимость распашки лошадьми 1 акра. 1,46 долл.
  
  При современном соотношении цен стоимость на 1 акр достигала бы примерно 40 центов, причем только 2 цента считаются на износ и ремонт. Кроме того, совершенно не принят во внимание фактор времени. Распашка будет совершена почти в 4 раза скорее, а физическая сила нужна только для управления трактором. Пахота, таким образом, превратилась в поездку на автомобиле по полю.
  Старинный способ обработки земли готов стать романтическим воспоминанием. Это не значит, что отныне на ферме будет нечего делать. Работа не может быть выключена из всякой действительно продуктивной жизни. Но механически приводимое в действие хозяйство порождает то следствие, что убийственная, переутомляющая работа исчезает из фермерской жизни. Механически оборудованное хозяйство снимает ношу с людей, чтобы взвалить ее на сталь и железо. Мы находимся еще только в начале этого развития. Автомобиль революционировал современную фермерскую жизнь не в качестве средства передвижения, а как источник движущейся силы. Сельское хозяйство должно стать чем то большим, чем сельское ремесло. Оно должно превратиться в предприятие для производства продовольствия. Когда же оно, действительно, превратится в деловое предприятие, фактическая работа на средней ферме будет исполняться в 24 дня в году. Остальные дни можно будет посвящать другой деятельности. Земледелие слишком сезонная работа для того, чтобы вполне занять одного человека.
  В качестве предприятия для выработки продовольствия сельское хозяйство будет в таком количестве вырабатывать и распределять его, что каждая семья получит достаточно для того, чтобы покрыть свою потребность. Ведь продовольственные тресты не могли бы даже существовать, если бы мы вырабатывали все роды пищевых припасов в таком подавляющем количестве, чтобы их запрет и грабеж сделались невозможными. Фермер, ограничивающий свое производство, играет прямо на руку спекулянтам.
  Тогда, быть может, мы увидим, как воскреснут маленькие мельничные двигатели. День, когда перестали существовать деревенские мельницы, был дурным днем. Кооперативное сельское хозяйство сделает такие успехи, что мы увидим фермерские общества с собственными бойнями, в которых доморощенные свиньи будут превращаться в ветчину и сало, с собственными мельницами, на которых возделанное ими зерно будет превращаться в рыночный товар.
  Почему бык, выращенный в Техасе, перевозится на бойню в Чикаго и подается на стол в Бостоне - останется вопросом, никем не разрешенным до тех пор, пока еще существует возможность всех потребных для Бостона быков разводить вблизи Бостона. Централизация продовольственной промышленности связана с огромными транспортными и организационными издержками и слишком убыточна для того, чтобы продолжаться в высоко развитой общественной жизни.
  В ближайшие 20 лет предстоит такое же развитие сельского хозяйства, какое мы пережили за последние двадцать лет в промышленности.
  
  Глава 15
  К чему благотворительствовать?
  
  Почему в цивилизованном обществе необходимо подавать милостыню? Я не имею ничего против благотворительности. Боже избави, чтобы мы стали равнодушны к нуждам наших ближних. В человеческом сочувствии слишком много прекрасного, чтобы я хотел заменить его холодным расчетливым рассуждением.
  Можно назвать очень немного крупных достижений, за которыми не стояло бы сочувствие в качестве двигателя. Каждое достойное быть совершенным дело предпринимают ради помощи людям.
  Плохо только, что мы этот высокий, благородный побудитель применяем слишком мелочным образом. Если сочувствие побуждает нас накормить голодного, почему же оно не порождает в нас желания сделать этот голод невозможным? Раз мы питаем к людям достаточную симпатию для того, чтобы вызволять их из нужды, то чувство, конечно, должно быть настолько сильным, чтобы нужду совершенно уничтожить.
  Подавать легко; гораздо труднее сделать подачку излишней. Чтобы достигнуть этого, нужно, не останавливаясь на индивидууме, уничтожить корень зла; разумеется, наряду с этим должна осуществляться помощь отдельным лицам; дело, однако, не должно ограничиваться этой временной помощью. Трудность добраться до подлинной причины только кажущаяся. Много людей предпочтут помочь бедной семье, чем серьезно задуматься над проблемой устранения бедности вообще.
  Я вовсе не за профессиональную благотворительность и деловую гуманность какого бы то ни было сорта. Как только человеческая готовность помогать систематизируется, организуется, делается коммерческой и профессиональной, ее сердце умирает и она становится холодным бесплодным делом.
  Подлинная человеческая готовность помочь никогда не поддается систематизации или пропагандированию. Гораздо большее число сирот воспитывается в семьях, где их любят, чем в сиротских домах. Гораздо больше стариков поддерживается и охраняется дружеской рукой, чем призревается в богадельнях. Ссуды, даваемые одной семье другою, больше приносят помощи, чем общественные ссудные кассы. Как далеко мы должны заходить, способствуя коммерциализации естественного человеческого инстинкта помощи - вопрос серьезный.
  Профессиональная благотворительность не только бесчувственна; от нее больше вреда, чем помощи. Она унижает принимающего и притупляет самоуважение. В тесном родстве с ней сентиментальный идеализм. Всего несколько лет назад внезапно распространилась мысль, что "помощь есть нечто такое, чего мы по праву смеем ожидать от других". Бесчисленные люди стали получать "доброжелательную общественную помощь". Целые слои населения выдерживались в состоянии ребяческой беспомощности. Делать что либо для других стало профессией. Это породило в народе все, что угодно, только не самоуверенность и далеко не устраняло обстоятельств, из которых проистекала мнимая нужда в помощи.
  Но еще хуже, чем культивирование этой детской доверчивости взамен уверенного самосознания и твердой самопомощи, была та определенная ненависть, которая в большинстве случаев овладевала облагодетельствованными. Люди нередко жалуются на неблагодарность тех, кому они помогли. Нет ничего естественнее. Во первых, в том, что носит название "благотворительность", очень мало подлинного, идущего от сердца сочувствия и заинтересованности. Во вторых, никому не нравится быть вынужденным получать милостыню.
  Такая "общественная помощь" создает напряженное положение, берущий излишки чувствует себя униженным подачкой, и еще очень большой вопрос, не должен ли чувствовать себя униженным и дающий. Благотворительность никогда еще не разрешала задачи на сколько нибудь длительный срок. Благотворительная организация, не поставившая себе целью сделаться в будущем излишней, не исполняет подлинного своего назначения. Она всего навсего добывает содержание для самой себя и еще более усиливает "непродуктивность".
  Благотворительность станет ненужной в тот миг, когда неспособные к содержанию самих себя будут извлечены из класса "непроизводящих" и включены в класс производящих. Опыты на нашей фабрике доказали, что в хорошо организованной промышленности всегда найдутся места для калек, хромых и слепых. Научно продуманная промышленность не должна быть Молохом, пожирающим всех, кто к ней приближается. Если же это так, то она не соответствует своей задаче. В промышленности, как и вне ее, всегда найдутся занятия, требующие всей силы здорового человека, но есть и бесчисленное количество других устройств, предъявляющих требования большего проворства, чем когда либо приходилось проявлять ремесленникам средних веков. Тончайшая дифференциация производства всегда даст возможность человеку, обладающему особенной силой или проворством, применить то или другое. В прежние времена квалифицированный ремесленник рабочий тратил большую часть своего времени на неквалифицированную работу. Это была расточительность. Но так как в то время каждое изделие требовало как квалифицированной, так и неквалифицированной работы, то было очень мало возможности изучить свое ремесло тому, кто был либо слишком глуп для того, чтобы когда нибудь стать искусным работником, либо не мог.
  Ни один ремесленник, который в настоящее время работает вручную, не может заработать больше, чем на пропитание. Излишки для него недостижимы. Считается само собой понятным, что он в старости будет на содержании у своих детей или, если у него нет детей, станет обузой для общества. Все это совершенно не нужно. Дифференциация производства предоставляет работу, которую может исполнять всякий. В дифференцированном производстве больше должностей, могущих исполняться слепыми, чем существует слепых. Точно так же имеется больше мест для калек, чем существует калек на свете. На всех этих должностях человек, который близоруко почитается объектом благотворительности, заработает точно такое же хорошее содержание, как умнейший и сильный рабочий. Расточительность - ставить сильного человека на работу, которую также хорошо может выполнить калека. Поручать слепым плетение корзин - расточительность, от которой волосы встают дыбом. Расточительность - пользоваться арестантами в каменоломнях или посылать их на трепание конопли, или на другие ничтожные бесполезные работы.
  Хорошо поставленная тюрьма не только должна была бы содержать себя, но арестант должен бы быть в состоянии прокармливать свою семью или, если у него таковой нет, откладывать сбережения, которые дадут ему возможность снова встать на ноги после освобождения. Я не проповедую принудительных работ, точно так же как эксплуатацию арестантов наподобие рабов. Такой план слишком отвратителен, чтобы тратить на него слова. Мы вообще слишком переборщили с тюрьмами и взялись за дело не с того конца. Но до тех пор, пока вообще существуют тюрьмы, они могут быть с такой точностью приспособлены к общей системе производства, что тюрьма явится продуктивной рабочей общиной на пользу общества и на благо самих заключенных.
  Я знаю, правда, что существуют законы - дурацкие, исходящие из пустой головы, законы, которые ограничивают промышленное использование арестантов и которые издаются якобы во имя "рабочего класса". Рабочим эти законы вовсе не нужны. Повышение общественных налогов не идет никому из членов общества на пользу. Если непрестанно иметь в виду мысль о служении, то в каждой местности найдется больше работы, чем наличных рабочих рук.
  Основанная на служении промышленность делает излишней всякую благотворительность. Филантропия, несмотря на благороднейшие мотивы, не воспитывает самоуверенности, а без самоуверенности ничего не выходит. Обществу лучше, если оно недовольно настоящим положением вещей, чем если оно им довольно. Под этим я подразумеваю не мелкое, ежедневное, придирчивое, сверлящее недовольство, но широкое, мужественное недовольство, исходящее из той мысли, что все происходящее может быть исправлено, и в конце концов, будет исправлено. Тот вид филантропии, который тратит время и деньги на то, чтобы помочь миру содержать самого себя, гораздо лучше, чем тот, который только дает и тем увеличивает праздность. Филантропия, как все остальное, должна бы быть продуктивной и она, по моему мнению, в состоянии сделать это. Я лично делал опыты, и не без успеха, с промышленной школой и больницей, которые считаются общеполезными учреждениями, с целью испытать, могут ли они содержать себя сами.
  Я не очень высоко ставлю обычного типа промышленные школы - мальчики приобретают там лишь поверхностные знания, да и не выучиваются толково применять их. Промышленная школа отнюдь не должна быть смесью высшей технической школы и школы вообще, но скорее средством научить молодежь продуктивности. Если мальчиков без всякой пользы занимают выработкой предметов, которые впоследствии будут выброшены, то им невозможно извлечь из этого интерес и знание, на которое они имеют право.
  В течение всего учебного времени мальчик ничего не производит. Школы не заботятся о средствах к жизни мальчика, разве только посредством благотворительности. Но многие подрастающие юноши нуждаются в поддержке; они принуждены принять первую, попавшуюся под руку, работу и не имеют возможности избрать себе подходящую профессию.
  Если такой молодой человек вступит затем неподготовленным в жизнь, то только увеличит царящий сейчас недостаток дельных рабочих сил. Современная промышленность требует такой степени знаний и искусства, которые не даются ни кратковременным, ни длительным посещением школы. Правда, наиболее прогрессивные школы, чтобы возбудить интерес мальчиков и приучить их к ремеслу, учредили курсы ручного труда, но и они при данных условиях только паллиатив, так как не удовлетворяют творческого инстинкта нормального юноши.
  Чтобы пойти навстречу этим условиям - дать возможность мужской молодежи получить образование и одновременно промышленную выучку на творческом основании - в 1916 году была основана Промышленная Школа Генри Форда. Слово "филантропия" не имело ничего общего с этой попыткой. Попытка истекала из желания помочь мальчикам, которые под давлением обстоятельств принуждены преждевременно оставить школу. Это желание шло, как нельзя больше, навстречу необходимости найти ученых мастеров. Мы с самого начала держались трех принципов: дать мальчику возможность остаться мальчиком, вместо того чтобы воспитать из него скороспелого рабочего; вести научное образование рука об руку с ремесленными уроками; воспитывать в мальчике чувство гордости и ответственности за свою работу, заставляя его исполнять настоящие предметы потребления. Он работает над предметом определенной промышленной ценности. Школа числится частной и открыта для мальчиков от 12 до 18 лет. Она организована по системе стипендий. Каждый мальчик получает при поступлении годовую стипендию в 400 долларов. Постепенно при удовлетворительных успехах она повышается до 600 долларов.
  Об успехах в классах, как и в мастерской, а также о прилежании ведутся ведомости. Отметки о прилежании принимаются во внимание при определении размера стипендии. Одновременно с этой стипендией каждый мальчик получает маленькое месячное жалованье, которое, однако, должно откладываться на его имя в сберегательную кассу. Этот запасный фонд должен оставаться в банке до тех пор, пока мальчик находится в школе; только в несчастных случаях школьное начальство получает разрешение взять из банка деньги.
  В процессе постепенной работы удается все полнее и полнее разрешать проблему, связанную с надлежащим ведением школы, и усовершенствовать методы для достижения намеченной цели. Первоначально был обычай занимать мальчиков треть дня в классе и две трети в мастерской. Однако этот план оказался неблагоприятным для успешности; в настоящее время образование мальчиков ведется по неделям - одну неделю в школе и две в мастерской. Классы всегда одни и те же и меняются только по неделям.
  Мы содержим первоклассный учебный персонал, а учебником служит фабрика Форда. Она дает более широкую возможность для практических занятий, чем большинство университетов. Уроки арифметики даются с применением конкретных задач фабрики. Мальчикам больше не приходится мучиться над таинственным А, который проходит по четыре мили в час, тогда как Б проходит всего две. Им даются действительные примеры и действительные условия. Они учатся наблюдать. Города для них больше не черные точки на карте, а части света - не только известное количество страниц учебника. Им показывают фабричный груз, идущий в Сингапур, фабричное сырье из Африки и южной Америки, и мир в их глазах становится населенной планетой вместо пестрого глобуса на кафедре. Для физики и химии промышленное производство является лабораторией, где каждый учебный час превращается в опыт. Например, нужно объяснить действие насоса. Учитель сперва объясняет отдельные части и их функции, отвечает на вопросы и потом ведет всех вместе в машинное отделение, чтобы показать большой насос в действии. При школе настоящая мастерская с первоклассным оборудованием. Мальчики последовательно переходят от работы на одной машине к работе на другой. Они работают исключительно над частями или предметами, необходимыми обществу, но наше потребление так велико, что список вмещает все. Производство после испытания покупается Автомобильным Обществом Форда. То, что при этом отбрасывается, как негодное, естественно зачисляется в счет расходов школы.
  Наиболее успешные классы исполняют тонкую микрометрическую работу и делают каждое движение с ясным сознанием преследуемых при этом целей и принципов.
  Они сами чинят свои машины, учатся обращению с машинами; так, в чистых светлых помещениях, в обществе своих учителей закладывают они фундамент для успешной карьеры.
  По окончании, школы им повсюду открыты хорошо оплачиваемые места на фабриках. О социальном и моральном здоровье мальчиков неуклонно заботятся. Надзор ведется не принудительно, но в тоне дружеского внимания. Домашние обстоятельства каждого мальчика хорошо известны и его склонности принимаются во внимание. Не делается ни малейшей попытки изнежить их. Когда однажды два мальчика вздумали вздуть друг друга, им не стали читать лекции о греховности потасовки. Им только посоветовали удалить свои разногласия более благоразумным образом; когда же они по мальчишескому обычаю предпочли более примитивный метод, им дали перчатки для бокса и позволили разрешить вопрос в углу мастерской. Единственное требование состояло в том, чтобы они покончили дело тут же и не возобновляли драки вне школы.
  Результатом была короткая схватка и примирение. С ними со всеми обращаются, как с мальчиками; хорошие мальчишеские инстинкты поощряются; и когда их встречаешь в школе или фабричных помещениях, мерцание пробуждающегося мастерства в их глазах почти несомненно. В них есть чувство "соучастия". Они чувствуют, что делают нечто такое, что стоит труда. Они учатся быстро и усердно, потому что изучают вещи, которые хотел бы изучать всякий здоровый мальчик, постоянно задающий вопросы, на которые, однако, дома не получает ответа.
  Школа открылась при 6 учениках, а теперь она насчитывает 200, следуя такой практической системе, что может дойти до 700. Вначале она несла убытки, но согласно моему глубочайшему убеждению в том, что всякое хорошее само по себе дело окупит себя, если только правильно его поставить, она так усовершенствовала свои методы, что теперь содержит себя сама.
  Нам посчастливилось сберечь мальчикам их детский возраст. Они вырабатывают из себя рабочих, но не забывают быть мальчиками. Это обстоятельство самой существенной важности. Они зарабатывают 16-35 центов в час - больше, чем могли бы зарабатывать на доступных в их возрасте должностях. Оставаясь в школе, они могут совершенно так же помогать своим семьям, как если бы ходили на работу. Окончив школу, они владеют солидным общим образованием; они достаточно знают для того, чтобы зарабатывать где угодно в качестве рабочего столько, чтобы по желанию иметь возможность попутно продолжать свое образование. Если они не имеют к этому склонности, то, по крайней мере, повсюду могут требовать высшую ставку.
  Они не обязаны поступать на нашу фабрику, но, правда, большинство делает это и без обязательств, т. к. знает, что нигде нет лучших условий работы. Мальчики сами проложили себе дорогу и ничем нам не обязаны. Благотворительности нет. Учреждение само себя окупает.
  Больница Форда создана по тому же основному плану. Вследствие перерыва, вызванного войной - во время войны она отошла к государству и была преобразована в военный лазарет No 36, на 1500 кроватей круглым числом - дело недостаточно наладилось, чтобы дать исчерпывающие определенные результаты. Она возникла в 1914 году, как Детройтская общественная больница, и деньги на нее должны были быть добыты по общественной подписке. Я подписал тоже, и постройка началась. Задолго до того, как было закончено первое строение, средства были исчерпаны и меня просили о вторичном взносе. Я отклонил это, придерживаясь того мнения, что строительные расходы должны были быть заранее известны руководителям, и подобное начало не внушало мне особого доверия к будущему руководству. Зато я предложил принять всю больницу на себя и выплатить общественные взносы по подписке. Это состоялось, и работа стала подвигаться успешно, пока 1 августа 1918 г. все учреждение не было передано правительству. В октябре 1919 г. больница была вновь возвращена нам и 10 ноября того же года принят первый частный пациент.
  Больница расположена на Большом Западном бульваре в Детройте. Участок равняется 20 акрам, следовательно, места для дальнейших построек имеется в избытке. Существует намерение расширить здание в случае, если оно оправдает себя.
  Первоначальный план был совершенно оставлен, и мы пробовали создать учреждение вполне нового типа как по оборудованию, так и по ведению дела. Больниц для богатых имеется в избытке, для бедных точно так же. Но нет для тех, которые могли бы кое что платить и даже хотели бы платить, чтобы не чувствовать, что они принимают милостыню. Считается вполне естественным, что больница не может быть таковой и одновременно содержать себя, что она должна содержаться либо на частные взносы, либо должна быть зачислена в разряд частных, с выгодой содержимых санаторий. Наша больница должна стать учреждением, которое само себя содержит - она должна давать максимум услуг за минимальную оплату, но без тени благотворительности.
  В нашем, вновь возведенном здании нет больничных палат. Все комнаты отдельные и имеют ванну. Они соединены в группы по 24 комнаты и по величине, обстановке и оборудованию совершенно одинаковы. Во всей больнице нет ни одного исключения, да это ни в каком случае и не должно быть. Все пациенты поставлены совершенно одинаково.
  Из того, как управляются в настоящее время больницы, совершенно неясно, существуют они для больных или для врачей. Я хорошо знаю, как много времени отдает дельный врач или хирург делам благотворительности, но я вовсе не убежден в том, что гонорар за его деятельность должен соответствовать денежному состоянию его пациентов; зато я твердо убежден в том, что так называемая "профессиональная этика" является проклятием для человечества и для развития медицинской науки. Диагностика ушла еще не очень далеко вперед. Мне бы не хотелось принадлежать к числу владельцев таких больниц, где не заботятся во всех отношениях о том, чтобы пациенты лечились от тех болезней, которыми они страдают действительно, вместо того чтоб лечиться от болезни, которую наметил себе первый попавшийся врач. Профессиональная этика препятствует исправлению ошибочного диагноза. Консультирующий врач, если он не обладает очень большим тактом, никогда не изменит диагноза или режима, если только коллега, пригласивший его, не вполне с ним согласен, и даже в этом случае все происходит без ведома пациента. Кажется, господствует мнение, что больной, в особенности, если он обращается в больницу, становится собственностью своего врача. Знающий врач не будет эксплуатировать своих больных, немного менее знающий, наоборот - да. Многие врачи, кажется, придают неизменности своего диагноза такое же значение, как выздоровлению своих пациентов.
  Цель нашей больницы порвать со всеми этими обычаями и поставить на первом плане интерес пациента. Поэтому, это так называемая "закрытая больница". Все врачи и сиделки получают годовое жалованье и не имеют права практиковать вне больницы. В больнице заняты 21 врач и хирург, которые выбраны весьма тщательно и минимум их содержания равняется тому, что они могли бы зарабатывать при самой успешной и широкой частной практике. Ни один из них ничуть не заинтересован в пациенте с финансовой точки зрения, и ни один пациент не имеет права пользоваться лечением постороннего врача. Мы охотно признаем роль и деятельность домашнего врача и отнюдь не желаем его вытеснять. Мы принимаем от него больных в том случае, когда он прекращает свою деятельность, и стараемся возможно скорей вернуть пациента обратно. Наша система делает для нас нежелательным держать пациента дольше, чем это строго необходимо - мы не предназначены к делам такого рода. И мы готовы в вышеуказанном случае поделиться нашими знаниями с домашним врачом, но пока пациент лежит в больнице, мы принимаем на себя полную ответственность. Для посторонних врачей больница "закрыта", что, однако, не исключает нашего сотрудничества с теми врачами, которые этого пожелают.
  Интересно, как принимают пациента. Доставленный пациент сначала осматривается главным врачом и затем передается для осмотра 3-4 или даже больше, если нужно, врачам. Это делается независимо от болезни, из за которой он попал в больницу, потому что согласно постепенно накапливающемуся опыту, дело большей частью в общем состоянии пациента, а не в данной болезни. Каждый врач предпринимает полное обследование и посылает свое заключение главному врачу, не имея возможности предварительно консультировать с другими врачами. Таким образом, заведующему больницей доставляется, по меньшей мере, 3, а иной раз 6 или 7 основательных и совершенно не зависимых друг от друга диагнозов. Все вместе они составляют историю болезни без всяких пробелов. Эти меры предосторожности введены для того, чтобы хоть в пределах наших современных знаний обеспечить по возможности правильный диагноз.
  В настоящее время в нашем распоряжении имеется приблизительно 600 кроватей. Каждый пациент оплачивает по твердо установленной расценке комнату, продовольствие, врачебные и хирургические услуги до ухода включительно. Специальных издержек не существует, отдельных сиделок равным образом. Если больной требует большего ухода, чем можно требовать от имеющихся в данном флигеле сиделок, то без всяких доплат добавляется лишняя сиделка. Но это случается редко, потому что пациенты сгруппированы сообразно с необходимым для них уходом. Одна сиделка в зависимости от трудности болезни ухаживает за 2, 5 или больше больными. Однако ни у одной нет более 7 пациентов. Вследствие наших приспособлений, сиделка в состоянии без посторонней помощи ухаживать за 7 ю легко больными. В обыкновенной больнице сиделки принуждены делать множество лишних движений. Они больше тратят времени на беготню, чем на уход за больными. Эта больница приспособлена для сбережения шагов. Каждая комната представляет нечто целое, и подобно тому, как мы стремились устранить лишнее движение на нашем заводе, мы поступили и здесь. Пациенты платят за комнату, уход и врачебные услуги 4,50 долл. в день. Эта цена будет понижена при расширении больницы. Плата за большую операцию равняется 125 долларам, за меньшую - по твердо определенному тарифу. Все эти цены назначены в виде опыта. Больница точно так же, как и фабрика, имеет свою систему и план, рассчитанный на то, чтобы покрывались все расходы.
  По видимости нет никакого основания к тому, чтобы опыт не удался. Его удача - исключительно вопрос организации и расчета. Та же самая организация, которая позволяет фабрике достичь высшей степени полезной службы, поднимет до высшей степени и службу больницы и одновременно сбавит цены настолько, чтобы сделать ее доступной всем. Единственная разница между расчетом средств для фабрики и больницы в том, что больница, на мой взгляд, не должна работать с прибылью, хотя эксплуатация и погашение должны быть приняты в расчет. До сих пор в эту больницу вложено около 9 миллионов долларов.
  Если б нам только удалось упразднить благотворительность, то деньги, которые ныне вложены в благотворительные учреждения, могли бы быть влиты в расширенную промышленность я способствовать производству более дешевых товаров и большего количества их. Это не только сняло бы с общества тяжесть налогов, но также подняло бы общее благосостояние.
  Если мы желаем упразднить в мире потребности благотворительности, мы должны иметь в виду не только экономические условия существования, но и недостаточное знание этих условий, порождающее страх. Прогоните страх и воцарится самоуверенность. Благотворительность не имеет места там, где пребывает самоуверенность.
  Страх - детище уверенности, которая опирается на что либо постороннее: м. б. на снисходительность старшего рабочего, на удачливость фабрики, на постоянство рынка.
  Привычка к неудаче является матерью страха. Она глубоко укоренилась в людях. Люди хотели бы достичь вещи, которая распространяется от А до Z. С А она им еще не поддается, на В они испытывают затруднение, а на С натыкаются на по видимому непреодолимое препятствие. Они кричат "пропало" и бросают все дело. Они даже не представили себе шансов настоящей неудачи; их взгляд не отличит ни правильного, ни неправильного. Они позволили победить себя естественным препятствиям, возникающим на пути всякого намерения.
  Гораздо больше людей сдавшихся, чем побежденных. Не то, чтобы им не хватало знаний, денег, ума, желания, а попросту не хватает мозга и костей. Грубая, простая, примитивная сила настойчивости есть некоронованная королева мира воли. Люди чудовищно ошибаются вследствие своей ложной оценки вещей. Они видят успехи, достигнутые другими, и считают их поэтому легко достижимыми. Роковое заблуждение! Наоборот, неудачи всегда очень часты, а успехи достигаются с трудом. Неудачи получаются в результате покоя и беспечности; за удачу же приходится платить всем, что у тебя есть, и всем, что ты есть. Поэтому то удачи так жалки и презренны, если они не совпадают с общей пользой и прогрессом.
  Человек все еще высшее существо природы. Что бы ни случилось, он человек и останется человеком. Он проходит сквозь смену обстоятельств, как сквозь смену температур, и остается человеком. Если ему удастся возродить свой дух, ему откроются новые источники сокровищ его бытия. Вне его самого нет безопасности, вне его самого нет богатств. Устранение страха создает уверенность и изобилие.
  Пусть каждый американец вооружится против изнеженности. Каждый американец должен восстать против нее, т. к. это наркотическое средство. Встаньте и вооружитесь, пусть слабые получают милостыню!
  
  Глава 16
  Железные дороги
  
  Худшим примером того, как далеко может отойти предприятие от принципа полезного служения, являются железные дороги. У нас неизменно в ходу железнодорожный вопрос, разрешению которого посвящено немало размышлений и речей. Железной дорогой недовольны все. Недовольна публика, потому что тарифы как пассажирские, так и товарные, слишком велики. Недовольны железнодорожные служащие, т. к. их ставки слишком малы, а рабочее время слишком продолжительно. Недовольны владельцы железных дорог, т. к. они утверждают, что вложенные в их предприятия деньги не дают процентов. Однако при правильно налаженном деле все должны были бы быть довольны. Если, не говоря о публике, и служащие и владельцы не имеют выгоды от предприятия, то значит, в его управлении в самом деле что то неладно.
  Я вовсе не желаю корчить из себя знатока в железнодорожном деле. Правда, существуют посвященные в его суть, однако же, если служба, которую несут американские железные дороги, является результатом такого рода накопленных знаний, то должен сказать, что мое уважение к ним не так уже велико. Я ничуть не сомневаюсь, что, собственно, директора железных дорог, люди, которые несут настоящую работу, способны управлять железной дорогой к общему удовольствию. К сожалению, нет также никакого сомнения, что эти подлинные директора, благодаря цепи обстоятельств, не имеют ровно никакой власти. И в этом то и есть больное место. Потому что людям, которые, действительно, кое что понимают в железных дорогах, не дано быть руководителями.
  В главе о финансах мы указывали на опасность, связанную с займами. Ясно, что всякий, кто может занимать ad libitum, предпочтет воспользоваться этим правом, для того чтобы покрыть ошибки своего ведения дел вместо того, чтобы исправить самые ошибки. Наши директора железных дорог принуждены, так сказать, занимать, потому что они, со дня возникновения железных дорог, были несвободны. Руководителем в железнодорожном деле был не директор, а финансист. До тех пор, пока железные дороги пользовались высоким кредитом, было больше заработано денег выпуском акций и спекуляцией на процентных бумагах, чем службой публике. Только самая незначительная часть вырученных посредством железных дорог денег была обращена на упрочение их подлинного назначения. Если благодаря искусному ведению дела чистые прибыли поднимались так высоко, что являлась возможность выплатить акционерам значительные дивиденды, то избалованные спекулянты и подлинные господа железных дорог употребляли дивиденды на то, чтобы сначала поднять свои акции, потом понизить и, наконец, на основании поднявшегося благодаря прибыли кредита, выпустить новые акции. Если же прибыли естественным или искусственным способом падали, то спекулянты скупали акции обратно, чтоб со временем инсценировать новое повышение и новую продажу. Во всех Соединенных Штатах найдется едва ли одна железная дорога, которая не переменила бы один или несколько раз своих владельцев, в то время как заинтересованные финансисты нагромождали друг на друга горы акций до тех пор, пока вся постройка не теряла равновесие и не обрушивалась. Тогда аналогичные им финансовые крути становились обладателями железных дорог, наживали на счет легковерных акционеров большие деньги и снова принимались за прежнюю постройку пирамиды.
  Естественный союзник банкира - юрисконсульт. Трюки, производившиеся с железными дорогами, невозможны без советов юриста. Юрист, как и банкир, в деле, как таковом, ничего не понимает. Они полагают, что дело ведется правильно в том случае, если оно не выходит из предписанных законом пределов или если законы могут быть так изменены или истолкованы, чтобы подходить к данной цели. Юристы живут по готовым нормам. Банкиры вырвали из рук у железнодорожных директоров финансовую политику. Они поставили поверенных следить за тем, чтобы жел. дороги нарушали законы только законным образом. Для этой цели они вызвали к жизни огромные юридические учреждения. Вместо того, чтобы действовать согласно здравому человеческому смыслу и обстоятельствам, все железные дороги должны были действовать согласно советам своих адвокатов. Циркуляры обременили все части организации. К этому прибавились еще законы Штатов и Союза Штатов, и ныне мы видим, как железные дороги запутались в сетях параграфов. Юристы и финансисты, с одной стороны, и администрация штатов, с другой, совершенно связали руки железнодорожным директорам. Делами нельзя руководить свыше.
  Благодаря нашему опыту с Детройт Толедо Айронтонской жел. дорогой мы имели случай испытать, что значит независимость от мертвечины финансового и юридического руководства. Мы приобрели жел. дорогу потому, что ее права стояли на пути некоторых наших улучшений в Ривер Руже. Мы купили ее не для помещения капитала, не как вспомогательное средство для нашей промышленности и даже не ради ее стратегического положения. На редкость благоприятное положение этой жел. дороги обнаружилось уже после нашей покупки. Но это не относится к делу. Итак, мы купили жел. дорогу потому, что она мешала нашим планам. Теперь нужно было что либо из нее сделать. Единственно правильным было преобразовать ее в продуктивное предприятие, применить к ней те же самые принципы, как и во всех областях нашего производства. До сей поры мы не предприняли никаких особенных мер, и указанная линия ни в коем случае не может считаться образцом того, как надлежит вести управление жел. дорогой. Правда, применение нашего правила - достигнуть максимальной службы при максимальной деятельности - сейчас же привело к тому, что доходы жел. дороги стали превышать ее расходы, нечто новое для этой линии. Это пытались представить таким образом, будто введенные нами преобразования, которые, кстати сказать, были введены только между прочим, как вполне естественные, чрезвычайно революционны и противоречат традициям железнодорожной администрации. Между тем, мне лично кажется, что наша маленькая линия не отличается существенно от больших железнодорожных линий. В нашей собственной сфере деятельности мы обнаружили, что совершенно все равно, велик или ограничен круг действия, если только при этом методы, которым следуют, правильны. Основные положения, которым мы следовали в большом Хайлэнд Паркском предприятии, были применимы и для всех других. Для нас никогда не составляло разницы, множим ли мы нашу деятельность на 5 или 5000. Вопрос величины повсюду только вопрос умножения.
  Детройт Толедо Айронтонская жел. дорога была основана лет 20 тому назад и с тех пор реорганизовывалась каждые два года. Последняя реорганизация имела место в 1914 году. Война и контроль Союза Штатов прервали этот реорганизационный цикл. Жел. дорога имеет 343 английских мили рельсового пути, 52 мили веток и 45 англ, миль полосы отчуждения в чужих владениях. Она идет почти по прямой линии к югу от Детройта, вдоль реки Огайо до Айронтона и соприкасается таким образом с угольными копями Западной Виргинии. Она пересекает большинство крупных железнодорожных линий и, с общеделовой точки зрения, должна была быть весьма доходной. Она и была доходной для финансистов. В 1913 г. ее капитал достигал 105 000 долларов на милю. При следующей перемене владельцев эта сумма упала до 47 000 долларов на милю. Я не знаю, сколько в общем уже было взято денег под эту дорогу. Я знаю только, что акционеры при реорганизации 1914 года по оценке были принуждены внести в фонд почти 5 милл. долларов, следовательно, сумму, которую мы заплатили за всю дорогу. Мы заплатили по 60 центов за доллар по закладным обязательствам, хотя цена незадолго до действительной продажи равнялась только 30-40 центам за доллар. Сверх того, мы оплатили обычные акции по одному, а специальные акции по 5 долларов за штуку, следовательно, весьма приличную сумму, принимая во внимание факт, что обязательства никогда не приносили процентов и дивиденд на акции был почти исключен. Подвижной состав Общества доходил до 70 локомотивов, 27 классных вагонов и 2800 товарных. Все было в чрезвычайно скверном состоянии и, большей частью, вообще непригодно к употреблению. Все постройки были загрязнены, некрашены и вообще запущены. Железнодорожное полотне представляло из себя нечто, немногим лучшее, чем полосу ржавчины, и немногим худшее, чем дорогу вообще. Ремонтные мастерские имели слишком много людей и слишком мало машин. Все производство было, так сказать, рассчитано на максимум бесхозяйственности. Зато имелось необычайно обширное исполнительное и административное управление и, разумеется, также и юридический отдел. Это одно стоило свыше 18 000 долларов в месяц.
  В марте 1921 года мы взяли жел. дорогу и сейчас же начали проводить наши принципы. До сих пор в Детройте существовало Исполнительное Бюро. Мы закрыли его и передали все управление одному единствеиному человеку, занимавшему половину письменного стола в конторе. Юридическое отделение отправилось вслед за Исполнительным. Жел. дорога не нуждается в множестве сутяг. Наши служащие сейчас же ликвидировали многие дела, тянувшиеся в течение ряда лет. Всякие новые претензии сейчас же разрешаются, согласно обстоятельствам, так, что расходы по ним редко превышают 200 долларов в месяц. Вся уйма излишнего счетоводства и бюрократической волокиты была выброшена за борт и персонал жел. дороги сокращен с 2700 человек до 1650.
  Согласно нашей деловой политике все звания и должности, исключая предписанных законом, упразднены.
  В общем, организация жел. дороги очень строгая, каждое приказание должно пройти через ряд инстанций и никто не смеет действовать без определенного приказания своего начальника. Однажды, рано утром, попал на жел. дорогу и нашел готовый к отходу поезд, под парами и с бригадой. Он ждал полчаса "приказа". Мы отправились на место и управились со всеми работами раньше, чем пришел приказ; это было еще до того, как мысль о личной ответственности проложила себе путь. Вначале было не так то легко сломить эту привычку к "приказу", люди боялись ответственности. Но с течением времени план становился им все яснее и теперь никто не прячется за ограду своих обязанностей. Люди оплачиваются за восьмичасовой рабочий день, но с них требуют, чтобы они отрабатывали все время полностью. Если данное лицо состоит машинистом и исполняет свою службу в 4 часа, то остальное время оно работает там, где это в данный момент необходимо. Если кто нибудь проработал дольше восьми часов, то он не получает сверхурочных, а попросту вычитает проработанное время из следующего рабочего дня или копит излишнее время, покуда не наберется целый свободный день, который ему полностью оплачивается. Наш 8 мичасовой рабочий день - действительно 8 мичасовой рабочий день, а не база для перерасчета заработной платы.
  Самая маленькая ставка равняется 6 долларам в день. Чрезвычайного персонала не имеется. Мы сократили число служащих в бюро, мастерских и на линии. В одной мастерской теперь 20 человек исполняют больше работы, чем прежде 59. Несколько времени тому назад одна из наших путевых артелей, состоящая из одного надсмотрщика и 15 человек рабочих, работала поблизости от другой, идущей параллельно железнодорожной ветке, на которой артель в 40 человек исполняла точно такую же работу по ремонту рельс и прокладке шпал. В течение дня наша артель опередила на два телеграфных столба артель соперников.
  Линия постепенно стала подниматься; почти все полотно заново отремонтировано и на много миль проложены новые рельсы. Локомотивы и подвижной состав ремонтируются в наших собственных мастерских и лишь с небольшими затратами. Мы нашли, что закупленные предшественниками запасы непригодны для употребления; теперь мы сберегаем на наших заготовках, приобретая лучшие материалы и следя, чтобы ничего не пропало даром. Персонал всегда готов помогать в деле сбережений. Что пригодно, то им пускается в ход. Мы задали вопрос железнодорожнику: "Что можно извлечь из локомотива?" и он ответил рекордом бережливости. При этом мы не вкладываем в предприятие больших сумм. Все, согласно нашей деловой политике, покрывается из наших доходов.
  Поезда должны двигаться прямым сообщением и пунктуально. Товарное сообщение удалось ускорить на одну треть первоначального времени. Вагон, отведенный, на запасный путь, нечто гораздо большее, чем кажется на первый взгляд; он является очень большим вопросительным знаком. Кто нибудь должен знать, почему он там стоит. Прежде нужно было 8-9 дней, чтобы доставить товар из Филадельфии в Нью Йорк, теперь - 3 1/2 дня. Организация несет настоящую службу.
  Все будут объяснять происшедшее тем, что появилась, вместо дефицита, прибыль. Все происходит будто бы от того, что теперь фабрикаты Форда перевозятся по этой дороге. Но если бы мы даже все наши грузы отправляли по этой линии, то это все не объясняло бы наших, весьма малых издержек. Правда, мы пересылаем по указанной линии насколько возможно больше товаров, но исключительно потому, что она нас лучше всего обслуживает. Несколько лет тому назад мы пробовали пересылать наши товары по этой линии, ввиду ее чрезвычайно удобного для нас расположения, но ввиду запозданий мы никогда не могли ею пользоваться в широких размерах. Ранее 5-6 недель нечего было рассчитывать на доставку. Вследствие этого затрачивались слишком большие суммы и, кроме того, эти задержки нарушали наш производственный план. Нет никакого основания, почему бы дороге не следовать определенному плану. Задержки вели к служебным разбирательствам, которые регулярно возмещались жел. дорогой. Но так вести дело не годится. Мы воспринимали всякую задержку, как критику нашей работы, и заботились, чтобы она была исследована. Это я называю делом.
  Почти все жел. дороги от этого отказались, и если прежнее управление Детройт Толедо Айронтонской жел. дорогой является показательным, то они все должны рухнуть. Слишком многие жел. дороги управляются не практиками железнодорожниками, а банковскими учреждениями; все деловые методы, способ понимания - все организовано по финансовой, а не по транспортной технике.
  Крушение произошло оттого, что главное внимание устремлено не на пользу, которую приносят жел. дороги народу, а на их ценность на фондовом рынке. Отжившие идеи держатся, прогресс почти придушен и людям, способным к железнодорожному делу, преграждена возможность развития.
  Может ли биллион долларов устранить убыток? Нет, биллион долларов только усилит трудности на биллион долларов. Биллион долларов имеет целью только увековечить господствующие ранее методы в руководстве жел. дорогами, тогда как убыток как раз из этих методов и вытекает.
  Все ошибки и нелепости, допущенные много лет назад, мстят нам теперь. Когда в Соединенных Штатах были организованы жел. дороги, население должно было сначала ознакомиться с их полезностью так же, как было с телефонами. Кроме того, новые жел. дороги должны были делать дела так, чтобы остаться состоятельными. И так как финансирование жел. дорог последовало в одну из самых разорительных эпох нашего прошлого, то укоренилось большое количество "злоупотреблений", которые с тех пор служили образцом всему железнодорожному делу. Первое, что сделали жел. дороги, - это задушили все прочие способы транспорта. Речь идет о начинаниях для устройства блистательной сети каналов, которая должна была распространиться на всю страну, и течение в пользу проложения таких каналов достигло в то время зенита. Железнодорожные общества скупили канализационные общества и допустили, чтобы каналы были засыпаны песком и заглушены сорной травой и обвалами. Повсюду в Восточных штатах и в центральных штатах Запада еще заметны следы этой сети каналов. Ныне их постепенно восстановляют и соединяют друг с другом. Различным частным и общественным комиссиям видится уже картина непрерывной системы водных путей во всей стране, и благодаря их трудам, их настойчивости и преданности достигнуты большие успехи.
  Потом был еще один дурной фактор! Я разумею пренебрежение расширением, посколько возможно, товарных дорог! Кто сколько нибудь знаком с результатами работ торгово исследовательской комиссии, знает, что под этим подразумевается. Было время, когда жел. дороги не считались предназначенными к услугам путешественников, торговцев и промышленников, а вся общественная жизнь являлась для них объектом эксплуатации. В это нелепое время у жел. дорог считалось хорошей деловой политикой не переправлять товары наиболее прямым сообщением от места отправки к месту назначения, но, наоборот, держать их возможно дольше в пути. Их везли самыми кружными путями для того, чтобы возможно больше соединительных линий могло извлечь доход. Публика, разумеется, должна была нести убытки деньгами и временем. Это считалось хорошей деловой политикой, и с этим еще и теперь не совсем покончено.
  Одним из величайших переворотов нашей хозяйственной жизни, возникновению которого помогла эта железнодорожная политика, оказалась централизация определенных товаров, которая отнюдь не имела в виду необходимости или благополучия народа, но удвоение доходов жел. дорог. Я приведу два примера: мясо и зерно. Если взглянуть на издаваемые мясными фирмами карты, то сразу видно, откуда идет скот. Если подумать, что этот самый скот, когда он превращается в мясо, опять перевозится обратно по тем же жел. дорогам в те же самые местности, из которых он происходит, то проливается любопытный свет на железнодорожный вопрос и цены на мясо. То же самое с зерном. Кто читает объявления, знает, где находятся наши большие мукомольни. Вероятно, он знает также, что эти мукомольни расположены вовсе не там, где возделывается зерно Соединенных Штатов. Прямо чудовищные массы зерна, тысячи тысяч железнодорожных грузов проходят длинные, совершенно ненужные расстояния для того, чтобы, превратясь в муку, снова перевозиться в область и округ, где они произросли - перегрузка жел. дорог, которая не только для населения, возделывающего хлеб, но и для всех вообще, исключая монополистов мукомолен и жел. дорог, весьма убыточна, Жел. дороги всегда могут делать большие дела, не оказывая деловой жизни страны ни малейшей помощи. Они при желании всегда могут заниматься такими бесполезными перевозками. Транспортные расходы на мясо, зерно и, может быть, на шерсть сократились бы наполовину, если бы продукт перед отправкой был переработан. Если бы население угольного округа добывало уголь в Пенсильвании, отправляло его по жел. дорогам в Мичиган или Висконсин и для употребления вновь перевозило его в Пенсильванию обратно, едва ли это было бы глупее, чем отправка живого мяса из Техаса на бойню в Чикаго и обратная отправка его в Техас. И столь же нелепа отправка Канзасского зерна в Миннесоту для того, чтобы перемолоть его на тамошних мельницах и в виде муки отправить обратно в Канзас. Это выгодное дело для жел. дорог, но не выгодное для общественной жизни. Бесполезная перевозка туда и обратно сырья служит одним из пунктов железнодорожного вопроса, на который слишком мало обращают внимания. Если бы подошли к вопросу с намерением освободить жел. дороги от излишних грузовых перевозок, мы, может быть, открыли бы, что много легче, чем это теперь кажется, разрешить необходимые задачи транспорта.
  Такие предметы потребления, как уголь, действительно, необходимо отправлять из места добычи к месту потребления. То же самое с промышленным сырьем: оно должно быть перевезено из своего естественного месторождения туда, где имеются люди для его переработки. И так как сырые материалы по большей части не добываются все в одном месте, то, конечно, необходимы бесчисленные перевозки их к центру обработки. Уголь рождается в одной, медь - в другой, железо - в третьей и дерево - в четвертой местности - и все должны быть предварительно свезены вместе.
  Но там, где возможно, должна была бы применяться децентрализация. Вместо мамонтоподобной мукомольни нам нужно множество мелких мельниц, которые должны быть рассеяны во всех округах, где родится зерно. Там, где только это возможно, местность, производящая сырой продукт, должна производить и готовые изделия. Зерно должно перемалываться там, где оно произрастает. Область, где распространено свиноводство, не должна иметь право экспортировать свиней, а исключительно свинину, ветчину и шпик. Шерстопрядильные фабрики должны находиться в областях, занимающихся овцеводством. Эта идея отнюдь не революционная, но в известном смысле даже реакционная. Она не желает ничего нового, а весьма обычного. Она взывает к старой системе - вести дела, как они велись до тех пор, пока мы не приобрели привычки возить сначала целые тысячи миль по стране товары и навьючивать расход по перевозке на шею потребителям. Наши области должны бы стать замкнутыми и не ставить себя в ненужную зависимость от железнодорожного сообщения. Из своего производства они должны покрыть сперва собственное потребление и лишь тогда экспортировать излишки. Но как же они могут это осуществить, не имея возможности переработать предварительно свое сырье, как зерно и скот и готовое изделие? Если частный предпринимательский дух тут ничего не сделает, то сделать это в состоянии, по крайней мере, фермерские союзы.
  Главная несправедливость, от которой теперь страдает фермер, заключается в том, что он, правда, главный производитель, но не главный продавец и принужден продавать свои продукты тому, кто им придает форму, годную для продажи. Если бы он мог превращать свое зерно в муку, свой скот в говядину, своих свиней в ветчину и шпик, он не только извлекал бы неограниченный доход из своих изделий, но, сверх того, помог бы соседним поселениям быть не зависимыми от средств сообщения и поднять транспортное дело путем освобождения его от бремени необработанных продуктов. План не только благоразумен и осуществим, но становится все более неизбежным. Даже больше, он может быть сейчас же осуществлен во многих местностях. Но его влияние на положение железнодорожного сообщения и на цены съестных припасов обнаружится полностью только тогда, когда он будет проведен широко и в различных областях.
  В этом заслуга всеуравнивающей справедливости, что предприятие, которое не исполняет действительной службы, недолговечно.
  Мы обнаружили, что благодаря нашей обычной деловой политике оказалось возможным удешевить наш тариф на Детройт Толедо Айронтонской жел. дороге и, кроме того, делать лучшие дела. Поэтому мы много раз понижали цены, но Всесоюзная Коммерческая Комиссия отказывала нам в утверждении. Можно ли при таких условиях считать жел. дороги деловым предприятием или средством служения обществу?
  
  Глава 17
  На всевозможные темы
  
  Никто не превосходит Томаса Эдиссона в дальновидности и сообразительности. Я познакомился с ним много лет тому назад, когда состоял в Детройтском Электрическом Обществе - это было, должно быть, около 1887 г. В Атлантик Сити состоялся конгресс электротехников, на котором Эдиссон, как стоявший во главе этой науки, делал доклад. В то время я как раз работал над моим газовым мотором и большинство людей, включая и моих коллег по Электрическому Обществу, пытались объяснить мне, что трудиться над газовым мотором значит терять время - что будущность принадлежит электричеству. Эта критика, однако, не имела на меня влияния. Я усиленно работал над своей идеей. Но когда я оказался в одном помещении с Эдиссоном, мне пришло в голову, что было бы все таки очень хорошо узнать, придерживается ли великий знаток электричества тоже того мнения, что будущность принадлежит электричеству. По окончании доклада мне удалось на минуту поймать мистера Эдиссона одного и я рассказал ему, над чем я работаю.
  Он сейчас же преисполнился интереса, как и вообще интересовался всякой научной работой. Потом я спросил у него, имеют ли, по его мнению, будущность двигатели внутреннего сгорания. Он ответил, примерно, следующее:
  - Да, всякий легковесный двигатель, который способен развивать большее число лошадиных сил и не нуждается ни в каком особенном источнике силы, имеет будущность. Мы не знаем, чего можно достигнуть при помощи электричества, но я полагаю, что оно не всемогуще. Продолжайте работу над вашей машиной. Если вы достигнете цели, которую себе поставили, то я вам предсказываю большую будущность.
  В этих словах сказался весь Эдиссон. Он сам являлся средоточием электрической промышленности, в то время молодой и полной воодушевления. Огромное большинство электротехников ничего не видело, кроме своего электричества, но их вождь понял с кристальной ясностью, что одна единственная сила не в состоянии выполнить своей работы. Потому то он и являлся их вождем.
  Такова моя первая встреча с Эдиссоном. Я вновь увидел его лишь много лет спустя, когда наш мотор был усовершенствован и уже поступил в производство. Он хорошо еще помнил нашу первую встречу. С тех пор я часто бывал в его обществе. Он принадлежит к числу моих ближайших друзей, и нередко мы обменивались с ним мыслями.
  Его знания почти универсальны. Нет предмета, которым бы он не интересовался, и он не признает в этом отношении никаких ограничений. Он верит, что все возможно, но при этом не теряет почвы под ногами. Он продвигается шаг за шагом. "Невозможное" является для него названием вещей, для выполнения которых у нас пока не достает знаний. Он убежден, что по мере прогресса знаний, нам удастся создать силу, способную преодолеть "невозможное". Это рациональный путь для совершения "невозможного". Иррациональный путь состоит в попытках, предпринимаемых без предварительного, тщательного накопления знаний.
  Эдиссон лишь на пути к вершине своего могущества. Это человек, который покажет нам, чего в состоянии достигнуть химия. Ибо он подлинный исследователь, видящий в знании, к которому он без устали стремится, исключительно средство для достижения мирового прогресса. Он не принадлежит к числу тех цеховых ученых, которые только и делают, что накопляют знания, превращая свой мозг в какой то музей. Эдиссон несомненно величайший исследователь мира и может быть самый непригодный в деловом отношении человек. В деловых вопросах он почти ровно ничего не понимает.
  Джон Берроуз также принадлежал к числу лиц, почтивших меня своей дружбой. Я тоже люблю птиц и жизнь на сельском приволье. Я люблю бродить по дорогам и лазить через заборы. На нашей ферме имеется около 500 домиков для птиц. Мы называем их нашими птичьими гостиницами, и в одной из них, в "Отеле Пончартрэн" - домике для ласточек - устроено целых 76 квартир.
  Птицы - лучшие товарищи. Мы не можем обходиться без них, благодаря красоте и оживлению, которое вносит их общество. Мы даже нуждаемся в них по чисто хозяйственным мотивам, как в истребителях вредных насекомых. Единственный раз, когда я воспользовался Фордовской организацией для воздействия на законодательство, дело касалось птиц - и цель в данном случае, как мне кажется, освятила средства. Билль Уикса и Маклина, требовавший защиты перелетных птиц, все откладывался в конгрессе, ожидая своей естественной смерти. Истинным сторонникам билля не удалось возбудить среди членов конгресса достаточно сильного интереса к нему. Мы стали негласно на защиту законопроекта и попросили каждого из наших 6000 торговых посредников телеграфировать своему представителю в конгрессе. Наконец, птицы все же как будто получили право голоса, и закон был принят. Кроме этого случая мы никогда не пользовались нашей организацией в политических целях и никогда этого не сделаем. Мы стоим на той точке зрения, что наши служащие имеют право на самостоятельное мнение.
  Но вернемся к Джону Берроузу. Я, конечно, знал, кто он такой, и читал почти все, им написанное, но никогда не думал с ним встретиться - до последних лет, когда он начал обнаруживать ненависть к современному прогрессу. Он презирал деньги, особенно власть, которую они дают низменным людям для извращения человеческой природы. И вот он стал проникаться чувством отвращения к промышленности, приносящей деньги. Он ненавидел шум фабрик и железных дорог. Он критиковал промышленный прогресс и утверждал, что автомобиль убивает способность понимать природу. Я держался совершенно иного мнения. Мне казалось, что чувства отвлекли его на неправильный путь, и я послал ему автомобиль с просьбой самому испробовать, не послужит ли он ему средством для лучшего понимания природы. Этот автомобиль, когда он научился им управлять, коренным образом изменил его точку зрения. Он нашел, что автомобиль, вопреки его прежнему взгляду, дал ему возможность больше видеть и, с того момента как машина оказалась в его распоряжении, почти все свои экскурсии для ловли птиц, стал предпринимать, сидя за рулем. Он не мог не заметить, что во время своих поездок он уже не вынужден больше ограничиваться несколькими милями в окружности, но что ему стали доступны громадные пространства.
  Автомобиль этот положил начало нашей дружбе - чудесной дружбе. Каждый, кто знаком с Джоном Берроузом, неизбежно становится лучше. По руду занятий он был профессиональным естествоиспытателем, но не принадлежал и к числу тех, кто чувствами заменяет суровый научный труд. Так легко стать сентиментальным среди природы, но добиться истинного понимания птицы - так же трудно, как и истинного понимания механического принципа.
  Впоследствии он занялся философией. Философия его была не столько натурфилософией, как естественной философией - то были широкие, тихие мысли, то была философия человека, проведшего свою жизнь в тишине среди деревьев. Он не был ни язычником, ни пантеистом; но он не ощущал большой разницы между окружающей нас природой и природой человека или между человеческой и божественной природой.
  Когда он перешагнул через седьмой десяток, он изменил свою точку зрения на промышленность. Возможно, что это произошло не без моего участия. Он понял, что не все ведь могут жить ловлей птиц. Одно время он питал ненависть к современному прогрессу, во всех его видах, особенно если он оказывался связанным с углем и шумным движением. Это почти граничило с литературной аффектацией. Со временем он научился любить строй современной жизни и, хотя это интересно, еще интереснее, что это произошло на 70 году его жизни. Джон Берроуз никогда не чувствовал себя слишком старым для того, чтобы чему нибудь научиться. Он рос духовно до конца. Кто так окоченел, что не в состоянии больше меняться, тот уже умер. Похоронный обряд в таком случае является лишь простой формальностью.
  Если кто был ему ближе всех, так это Эмерсон. Он не только знал Эмерсона наизусть, но был весь проникнут его духом. Он научил меня любить Эмерсона. Он настолько впитал в себя Эмерсона, что временами мыслил, как Эмерсон, и даже говорил его языком. Позже он нашел, однако, свою собственную дорогу - и это было лучше для него.
  В смерти Джона Берроуза не было ничего печального. Когда в дни урожая золотится спелая рожь, ложится под лучами солнца и жнецы связывают ее в снопы, в этом нет ничего печального. Она созрела, и ее срок исполнился - такова же была смерть Джона Берроуза. Дни его были днями полной зрелости и урожая, но не днями упадка. Он работал почти до самого конца. Его идеи торжествовали за порогом смерти. Похоронили его в любимой им местности на 84 году жизни. И место это сохранится таким, каким он его любил.
  Джон Берроуз, Эдиссон и я вместе с Гарвеем С. Файрестоком совершили ряд путешествий по стране. Мы ездили караваном автомобилей и спали в палатках. Однажды мы проехались по Адирондакским горам, другой раз с севера на юг по Аллеганским. Наши поездки были чудесны - но понемногу они стали привлекать к себе слишком большое внимание.
  
  
  ***
  
  Я сейчас более, чем когда либо, настроен против войны и думаю, что повсюду народ в общем знает - несмотря на то, что политики этого не знают - что войны никогда еще ничего не решали. Именно война превратила организованную, плодотворную жизнь всего мира в беспорядочный и бесформенный хаос. Конечно, существуют люди, которые обогащаются во время войны, но многих она же превращает в нищих. Разбогатевшие, к тому же, не принадлежат к тем, кто был на фронте или честно участвовал в общей работе в тылу. Истинный патриот никогда не станет наживать деньги на войне. Ни один истинно честный человек не мог бы извлекать деньги из приносимых в жертву чужих жизней. Пока солдаты, отдающие свою жизнь, и матери, приносящие в жертву своих сыновей, не стараются извлечь прибыль из своей жертвы, пока это время не наступило, ни один гражданин не должен стремиться к наживе, доставляя своей стране средства для защиты ее существования.
  Если, действительно, в будущем войны не прекратятся, то честному предпринимателю будет все труднее и труднее считать своим неотъемлемым правом извлекать из войны легкую и высокую прибыль. Нажившийся на войне с каждым днем теряет право на уважение. Сама алчность когда нибудь будет принуждена уступить перед непопулярностью и оппозицией, которые встречает военный спекулянт. Каждому предпринимателю следует быть сторонником мира, ибо мир является его сильнейшей опорой. И, кстати, разве творческий дух когда либо проявлял большее бесплодие, чем в военное время?
  Беспристрастное исследование последней войны, предшествовавших ей событий и ее последствий неопровержимо свидетельствует о наличности в мире могущественной группы властителей, предпочитающих оставаться в тени, не стремящихся к видным должностям и внешним знакам власти, не принадлежащих притом к определенной нации, а являющихся интернациональными - властителей, которые пользуются правительствами, широко раскинутыми промышленными организациями, газетными агентствами и всеми средствами народной психологии для того, чтобы наводить панику на мир. Это старая уловка игроков - кричать "полиция!", когда много денег на столе, хватать во время паники деньги и улетучиваться. В мире также есть сила, которая кричит "война!", и убегает с добычей во время замешательства народов.
  Нам не следует забывать, что несмотря на одержанную нами военную победу, миру до сих пор не удалось разбить наголову подстрекателей, натравивших народы друг на друга. Не следует забывать, что война ведь искусственное зло, которое, следовательно, может создаваться применением определенных технических приемов. Кампания военной травли ведется почти по тем же правилам, как и всякая иная кампания. При помощи всевозможных хитрых выдумок внушают народу неприязнь к нации, с которой хотят вести войну. Сначала вызывают подозрение у одного, затем у другого народа. Для этого требуется всего лишь несколько агентов, со смекалкой и без совести, и пресса, интересы которой связаны с теми, кому война принесет желанную прибыль. Очень скоро окажется налицо повод к выступлению. Не представляет ни малейшего труда найти повод, когда взаимная ненависть двух наций достигла достаточной силы.
  Во всех странах находились люди, которые радовались, когда разразилась мировая война, и сожалели, когда она пришла к концу. Сотни американских состояний возникли во время гражданской войны так же, как тысячи новых состояний выросли на почве мировой войны. Нельзя отрицать, что войны являются прибыльным делом для тех, кто не брезгует подобными деньгами. Войны являются оргиями денег не менее, чем оргиями крови.
  Нас не так легко было бы втянуть в войну, если бы мы сознали, в чем истинное величие народа. От накопления частных состояний страна не становится великой. Превращение земледельческого населения в промышленное также не способствует величию страны. Страна становится великой, если достояние ее распределяется среди возможно более широких кругов населения и наиболее справедливым образом, при осторожном и разумном развитии ее доходных источников и работоспособности народа.
  Внешняя торговля приводит ко многим заблуждениям. Следует пожелать, чтобы каждая нация научилась, насколько возможно, сама удовлетворять свои потребности. Вместо того, чтобы стремиться установить зависимость других наций от продуктов нашей промышленности, нам следовало бы желать, чтобы каждая нация создала свою собственную промышленность и собственную культуру, покоящуюся на твердом основании. Когда каждая нация научится производить те вещи, производство которых ей под силу, тогда мы постепенно дойдем до того, что станем служить друг другу в тех специальных областях, где отсутствует конкуренция. Северный умеренный пояс никогда не сможет конкурировать с тропиками в продуктах тропических стран. Наша страна никогда не вступит в соревнование с Востоком в производстве чая или с Югом в производстве резины.
  Наша внешняя торговля в значительной степени основана на отсталости наших заграничных покупателей. Мотивом, питающим эту отсталость, является эгоизм. Человечность - мотив, который может помочь отсталым нациям достигнуть прочного базиса для независимого существования. Хороший пример - Мексика! Мы много слышим о каком то "развитии" Мексики. Эксплуатация - вот то слово, которое было бы здесь более уместно. Если происходит эксплуатация естественных богатств лишь ради умножения частных состояний иностранных капиталистов, то это не развитие, а грабеж.
  Близорукие люди пугаются и возражают:
  - Что же станет тогда с нашей внешней торговлей?
  Если туземцы Африки начнут развозить свой собственный хлопок, население России само займется производством сельскохозяйственных машин, а Китай будет в состоянии сам удовлетворять свои потребности, то это, конечно, будет большой переменой; но разве есть хоть один умный человек, который бы серьезно верил, что мир в состоянии еще долго устоять на современных началах, когда немногие нации снабжают весь мир? Мы должны освоиться с мыслью о том времени, когда все народы будут уметь обходиться собственными силами.
  Если какая либо страна безумно гордится своей внешней торговлей, то она, обыкновенно, находится в зависимости от ввоза чужого сырья. Она превращает свое население в фабричный материал, создает класс богачей, пренебрегая своими ближайшими, кровными интересами. В Соединенных Штатах мы так заняты развитием нашей собственной страны, что долго еще сможем обойтись без внешней торговли. Наше сельское хозяйство достаточно развито, чтобы пока прокормить нас, а денег для выполнения нашей работы у нас тоже достаточно.
  Разве возможно что либо более бессмысленное, чем картина безработицы в Соединенных Штатах, возникающей лишь потому, что Япония или Франция нам не шлют ордеров, в то время, как нам понадобится еще сто лет работы для развития нашей страны?
  Торговля началась с оказывания взаимных услуг. Люди несли свой избыток тем, кто его не имел. Страна, в которой росла рожь, посылала свои богатства в страну, где рожь не произрастала. Лесная страна отправляла свой лес в безлесную равнину; страна, богатая виноградом - свои плоды в страну Севера. Страна степная - давала свое мясо местностям, лишенным пастбищ.
  Все это были лишь взаимные услуги. Если все народы на земном шаре дойдут до возможности содержать самих себя, то торговля вернется к этому положению. Деловое предприятие превратится опять в услугу. Конкуренции не будет, ибо конкуренция окажется лишенной почвы. Народы будут совершенствоваться в производствах, ведущих, по своей природе, скорее к монополии, чем к конкуренции. Каждой расе присущи свои особенные природные дарования; одной - способность властвовать, другой - уменье быть колонизатором, этой - призвание к мореплаванию, той - к музыке; одной - уменье заниматься сельским хозяйством, другой - одаренность в деловой сфере и т. д. Линкольн как то сказал, что наш народ не может дольше существовать, состоя из свободных и рабов. Также и человеческая раса не будет вечно состоять из эксплуататоров и эксплуатируемых. Это ненадежное положение вещей будет сохраняться до тех пор, пока мы не станем одновременно продавцами и покупателями, производителями и потребителями, поддерживающими это равновесие не ради прибыли, а ради взаимных услуг.
  Франция в состоянии дать миру нечто такое, что никакая конструкция убить не может, точно так же Италия, Россия, Южно Американские Штаты, Япония, Великобритания, Соединенные Штаты. Чем скорее мы вернемся к системе, основанной на естественных способностях, и совершенно откажемся от системы "тащи что можно", тем скорее мы обеспечим самоуважение наций и международный мир. Попытка завладеть мировой торговлей может вызвать войну, но никогда не приведет к экономическому процветанию. Настанет день, когда даже международные финансовые круги поймут это.
  Мне не удалось открыть ни одной честной и серьезной причины мировой войны.
  Мне кажется, что она выросла из запутанного положения, созданного главным образом теми, кто надеялся выиграть от войны. На основании полученных мною в 1916 году информации, я полагал, что некоторые нации стремятся к миру и что они отнеслись бы сочувственно к демонстрации в пользу мира. В надежде, что это соответствует истине, я финансировал экспедицию в Стокгольм на судне, называемом с тех пор "Кораблем мира". Я не сожалею, что предпринял эту попытку. Факт ее неудачи сам по себе для меня не является неопровержимым доказательством того, что этой попытки не стоило делать. Наши неудачи поучительнее наших удач. То, чему я во время этого путешествия научился, вполне окупало потраченное время и расходы. Я не знаю, были ли мои информации правильны или ложны, да это и безразлично для меня. Но я полагаю, всякий согласится со мной, что мир находился бы сейчас в лучшем положении, если бы представилась возможность уже в 1916 году окончить войну.
  Ибо победители истощены своими победами, а побежденные - своим сопротивлением. Никто не извлек выгоды из войны, ни почетной, ни позорной. Когда, наконец, Соединенные Штаты вступили в войну, я некоторое время надеялся, что эта война положит конец всем войнам; теперь же я знаю, что войны не в состоянии покончить с войной, совершенно так же, как необыкновенно сильный пожар с пожарной опасностью. Я считаю долгом каждого противника войны противодействовать войне до тех пор, пока, действительно, не последовало объявление войны.
  Мое отрицательное отношение к войне не основано ни на пацифизме, ни на принципе непротивленчества. Возможно, что наша культура фактически еще стоит на уровне, не допускающем мирного обсуждения международных вопросов; возможно, что они фактически должны решаться с оружием в руках. Но вооруженные столкновения никогда не приводили еще к разрешению какого либо вопроса.
  Вооруженные столкновения могут лишь в крайнем случае вызвать в воюющих душевное состояние, в котором они готовы обсудить, из за чего они, собственно, воюют.
  Как только мы вступили в войну, все фордовские предприятия были предоставлены в распоряжение правительства. До объявления войны мы определенно отказывались от выполнения военных заказов для какой либо из воюющих сторон. Прерывать нормальный ход производства противоречит всем нашим деловым принципам. Нашим принципам человечности также противоречит присоединиться к какой либо партии в войне, к которой не причастна наша страна. Эти принципы, однако, потеряли свое значение в тот момент, когда Соединенные Штаты вступили в войну. С апреля 1917 г. по ноябрь 1918 г. наши фабрики работали исключительно для правительства. Конечно, мы продолжали, как и прежде, производить автомобили и автомобильные части, грузовики и санитарные автомобили в составе нашего общего производства, но наряду с этим изготовляли еще много других, более или менее новых для нас, предметов.
  В момент заключения перемирия мы оставили военную работу и вернулись к нашей работе мирного времени.
  
  Феномен Генри Форда
  (вместо послесловия)
  
  Некогда весьма популярная книга Генри Форда "Моя жизнь, мои достижения" носит, как видно из ее названия, автобиографический характер. В течение десятилетий в США и ряде других буржуазных стран она служила своего рода "деловой библией" честолюбивых и энергичных молодых людей, стремившихся повторить стремительный взлет "наверх" трудолюбивого и смышленого деревенского паренька, ставшего гордостью и символом Америки начала XX века, - миллиардером, автомобильным королем и даже одним из кандидатов в президенты США.
  Предметом особого внимания специалистов в области организации производства выступает при чтении этой книги практическое воплощение инженером механиком, изобретателем и талантливым менеджером разработанных им самим и заимствованных, в частности, у Тейлора, принципов рационального функционирования хозяйственного комплекса - конкретно гигантского автомобиле - и тракторостроительного концерна "Форд".
  Наконец, концептуально мировоззренческий интерес вызывают содержащиеся в книге не тривиальные, а подчас откровенно неожиданные для традиционного образа размышления миллиардера о месте и роли производства в общественной жизни, его динамике, тенденциях, стимулах и перспективах эволюции, влиянии рациональной экономики на людей, в нее втянутых, и на человеческую цивилизацию в целом.
  Рубеж XIX и XX веков, на который падает "пик" деятельности Г. Форда, был этапом завершения в главном и основном задач становления индустриально машинного производства и подспудной, не бросавшейся тогда еще в глаза подготовки в рамках поточно конвейерной системы материальных и психологических предпосылок будущего "прорыва" человечества в эпоху НТР.
  Исходной методологической парадигмой творческих поисков Г. Форда выступает его убежденность в том, что модель "мира, состоящего из железных машин и машин людей" (стр. 12), вытесняющего природу и все подлинно человеческое, отнюдь не предвещает светлого и радостного будущего. Более того, она представляет собой довольно зримый тупик разогнавшемуся на рельсах промышленной революции росту производительности общественного труда. "Нынешняя система, - сурово констатирует Г. Форд, - не дает высшей производительности, ибо способствует расточению во всех его видах; у множества людей она отнимает продукт их труда. Она лишена плана" (стр. 13). В этих словах миллиардера как бы проглядывает осуждение современного ему капитализма и "тоска" по общественно целесообразному планированию жизнеобеспечивающих пропорций народного хозяйства, социальная значимость которого концептуально аргументирована в теоретических работах основоположников научного социализма.
  Столь неожиданное заявление Г. Форда во Введении находит свое подтверждение в других разделах его книги. Так, в главе IV "Тайны производства и служения" он ставит целью "показать, что современные способы создания капитала не вполне верны" (стр. 59). В частности, он противопоставляет производительному труду спекуляцию готовыми продуктами, характеризуемую им как "пристойный вид воровства", а также капиталу, создающему общественно полезные ценности, "стригущий купоны" с деятельности других финансовый капитал. И лишь "когда мир поставит производство на правильный фундамент" (стр. 71), откроются новые горизонты человеческой цивилизации.
  Обращает на себя внимание, что, во первых, фундаментом общественной жизни для капиталиста практика Генри Форда (кстати, как и для коммуниста теоретика Карла Маркса) выступало производство материальных благ. Характерен в этом ключе акцент, сделанный Фордом на роль производительного труда в жизни людей и противопоставление им промышленного капитала в качестве как безусловно конструктивной экономической силы финансовому капиталу, как старчески паразитическому рудименту эпохи исторического компромисса богатой, ни социально апатичной феодальной аристократии с энергичной, честолюбивой, однако тогда еще малоденежной восходящей буржуазией. Вместе в тем, Форд был далек от попыток отождествления производства материальных благ с самовозрастанием капитала, ростом прибыли, обогащением собственников и т. п. Для него производство - прежде всего предпосылка и условие прогрессивного развития всех сфер жизни человечества. Характерно и то, что конечную цель производства Форд видел в потреблении созданного продукта, удовлетворении с его помощью жизненно важных запросов людей. И наконец, практическую деятельность и мировоззрение Г. Форда пронизывало колоссальное внимание к науке. В его книге читатель найдет немало конкретных подтверждений Марксова вывода о том, что знание становится непосредственной силой, овеществляясь в производственном процессе, интеллектуализируя и одухотворяя его.
  Сам Г. Форд был талантливым изобретателем и оригинальным конструктором. В эпоху, когда весь цивилизованный мир был повально увлечен паровой машиной и новомодным тогда электричеством, он первым применил заимствованную из английского журнала идею бесшумного газового двигателя для создания в 1892 93 годах прообраза современного автомобиля. К новациям Г. Форда можно отнести и создание им на своих предприятиях специальной службы социологических исследований со штатом 60 человек, а также изучения быта и досуга своих работников. В этом нетрудно видеть закономерное внимание умного капиталиста к тому, что сегодня мы называем человеческим фактором общественного производства. Но и это еще не все. В процессе разработки операционно модульных технологических схем поточно конвейерного производства Г. Форд по существу создавал предпосылки для будущей автоматизации, роботизации и компьютеризации, а также весьма далекие в то время подступы к тенденции трансформации электрификации общественного производства в его электронизацию. Словом, на излете промышленной революции Форд как бы предвосхитил контуры некоторых траекторий подспудно вызревавшей тогда научно технической революции.
  Сказанное выше, разумеется, вовсе не означает причисление Г. Форда к числу марксистов, пусть даже стихийно интуитивных. Созвучие позиций прослеживается в отношении тех методологических принципов и экономических закономерностей, которые носят в определенном смысле социально нейтральный характер и потому могут быть как бы "вынесены за скобки" различных (в том числе сосуществующих во времени) общественно политических систем. В идеологическом плане взгляды Маркса и Форда, естественно, противоположны. Да и в своей практической деятельности они персонифицировали диалектически противоречившие друг другу тенденции исторического развития, видели его как бы с полярно различных полюсов.
  Но Генри Форд был не просто капиталистом миллиардером. Он был выдающимся и мудрым капиталистом. Целый ряд фордовских решений не могут не поражать глубиной социального замысла и изяществом его экономической реализации. Насколько гениально, например, Г. Форд предугадал широту социального спектра внедрения еще только рождавшегося в экспериментах автомобиля в жизнь общества, которое о нем не ведало и более того - не ощущало в нем потребности! Форд, по сути Дела, сумел убедить человечество, что автомобиль - не забава и не роскошь, а средство передвижения и высвобождение времени. (Вновь вспомнился Маркс, вернее, его метафора: "Свободное время - пространство человеческого развития".) И далее. Если другие автоконструкторы, потакая аристократии и буржуазии, ориентировались на причудливые аксессуары дворцовых карет либо на гоночно скоростные амбиционно престижные модели, то Форд практически сразу взял курс на массовый выпуск автомобиля для широких слоев. Исходя из условий поставленной задачи, он должен был быть простым и прочным, неприхотливым в уходе и недорогим, достаточно вместительным и легким в управлении. Его проектирование опиралось на своего рода "принцип скульптора": отсечение всего лишнего, за исключением функционально необходимого. Иными словами, Форд, по сути дела, целенаправленно сформировал широкую общественную потребность в автомобиле именно его модели. В 1922 году концерн "Форд" выпускал каждый второй автомобиль в мире, в том числе три из пяти в США.
  Форд первым столь принципиально и масштабно поставил проблему качества названного его именем автомобиля, стандартизации основных узлов (модулей), делающих их быструю замену в случае необходимости предпочтительнее, нежели ремонт. А самое главное и, по своему, удивительное: Форд периодически целенаправленно и довольно существенно снижал продажную цену автомобилей и тракторов, даже при отсутствии малейших признаков затоваривания готовой продукции. Конечно, этим обеспечивался ускоренный оборот капитала, повышалась конкурентоспособность изделий, становилась излишней реклама. Но вместе с тем нельзя не отметить, что данный путь - далеко не самый типичный не только для капиталистических монополий, но и для машиностроительных министерств социалистических стран, включая СССР. Причем, ежегодное удешевление и повышение качества продукции Форд осуществлял в условиях полного самофинансирования и, естественно, полной самоокупаемости. Происходило это за счет прежде всего совершенствования организации труда и повышения его производительности. Согласитесь: с точки зрения традиционных представлений о капитале как самовозрастающей стоимости и о типичном капиталисте как безудержном эксплуататоре, начисто лишенном нормальных человеческих эмоций, такой факт, несомненно, нуждается в объяснении. Сам Г. Форд ссылался на рациональность постоянного совершенствования процесса производства, для которого застой (трактуемый автором данной книги в гераклитовском смысле) чреват опасностью снижения качества продукции - явно неравноценной альтернативе снижению ее себестоимости.
  Кто же все таки он, этот неистовый и таинственный Генри Форд, столь резко "выламывавшийся" из среды класса, символом которого он стал, такой противоречиво парадоксальный трудящийся мультимиллионер? Ненасытная акула имперализма? Его классик? Гроссмейстер изощренной капиталистической эксплуатации, лицемерно натянувший на себя тогу благодетеля простого люда - рабочих и крестьян (фермеров), взрослых и молодежи, больных и увечных? И хотя, действительно, за пребывание в больнице (тогда одной из лучших в США) он брал со своих работников деньги, составлявшие 75 % минимального заработка, слишком много в таких оценках от вульгарно классового "образа врага" и явных натяжек. Ведь 8 часовой рабочий день и подготовку к переходу на пятидневку, установление минимума зарплаты в 5, а потом в 6 долларов в день и неординарные школы со стипендиями усердным и талантливым ученикам, и создание своего рода социологической лаборатории для изучения условий труда, быта и досуга работников, а главное - забота о потребителе (безупречное качество изделий, сеть сервиса, постоянное совершенствование автомобиля с регулярным снижением его продажной цены) - все это чересчур контрастирует с традиционным образом буржуа эксплуататора.
  Быть может, Генри Форд был социалистом утопистом, этаким детройтским Робертом Оуэном, без какой либо рекламы развернувшим эксперимент по моделированию глобальных контуров и отдельных фрагментов общества будущего? И хотя ко времени написания этой книги на его заводах трудились 100 000 человек, не считая членов их семей (кстати, женщина, выйдя замуж, должна была оставить работу и уделять все внимание мужу, детям, семье), хотя потребителями фордовских автомобилей и тракторов были десятки миллионов жителей всех обитаемых континентов, т. е. масштабы его Утопии (если бы такая существовала) не шли ни в какое сравнение с экспериментами задумками самых великих из социалистов утопистов, Форд ничего и нигде не говорит ни о социализме, ни об отношении к нему. Его планы социального реформаторства весьма расплывчаты, а рассуждения о социальной справедливости лаконичны и фрагментарны. Нельзя же в самом деле считать программным пожелание о том, что "каждого следовало бы поставить так, чтобы масштаб его жизни находился в должном соответствии с услугами, которые он оказывает обществу" (стр. 17). Форд надеялся, что со временем, благодаря глубоко научным принципам организации производства и распределения, "каждый будет вознагражден по своим способностям и усердию" (стр. 148). Конечно, при желании в этом можно увидеть и простую житейскую заповедь, мечту крестьянского сына о справедливости, выраженную на языке обыденного сознания, и в то же время отрицание патриархальной уравниловки.
  А разве не странным выглядит в устах преуспевающего капиталиста столь смело идущее вразрез с мнением большинства представителей его класса социальное кредо Г. Форда?! "Я решительно считаю возможным уничтожить бедность и особые привилегии. О том, что то и другое желательно - вопроса быть не может, Так как бедность и привилегии неестественны; однако помощи мы можем ждать исключительно от работы, а не от законодательства" (стр. 148), Здесь не только диалектически схвачена взаимообусловленность бедности и привилегий как полюсов социальной несправедливости, но и указана их детерминированность базисом - характером производственных отношений, обусловленных уровнем развития производительных сил. В другом месте Г. Форд, констатируя, что "лекарство против бедности заключается не в мелочной бережливости, а в лучшем распределении предметов производства" (стр. 149), приходит к логичному выводу. Он звучит весьма конструктивно: "Личная нужда не может быть устранена без общих переустройств", ибо "повышение заработной платы, повышение прибылей, всякое повышение для того, чтобы добыть больше денег, являются всего лишь отдельными попытками отдельных классов вырваться из огня самим, не обращая внимания на судьбу ближних" (стр. 151). Это критика уравнительно потребительских утопий и узколобого классового эгоизма как суррогата его подлинных экономических интересов. Ведь именно с "крайних позиций" жестко впрессованные в орбиту жизнедеятельности "своего" класса люди видят жизнь в искаженном свете. "Это применимо, - по мнению Форда, - столь же к капиталистам, сколько и к рабочим" (стр. 153). Между тем, гораздо более перспективным и гуманистическим автору представляется некое "гармоническое мировоззрение", включающее в себя "снятие" противоположностей искусственной (техносфера) и естественной жизни людей (стр. 152).
  А может быть Генри Форд был одним из первых штурманов, взявшихся (задолго до Рузвельта) за прокладку нового курса эволюции капитализма в направлении развертывания преимущественно общечеловеческих потенций (содержания) этого античеловеческого в своих крайних политических проявлениях общественного строя? Повод для такого рода "обвинений" в "обновлении" капитализма, его "демократизации", усилении цивилизаторского начала, трактовки демилитаризации как условия благоприятного развития капиталистической "экономики мира" дал своим рецензентам никто иной, как сам Генри Форд, поставивший перед собой задачу "подвергнуть детальной ревизии наши (чьи конкретно? - И. А.) взгляды на капитал". В основе этого пересмотра лежит антитеза "хорошего" (конструктивного, функционального, созидающего) и "дурного" (деструктивного, бездействующего, паразитического) капитала, чем то напоминающая искания небезызвестного политэконома самоучки Жозефа Прудона. Правда, у Г. Форда эта дилемма "повернута" иной гранью и явно идеализирована. "Капитал, проистекающий сам собой из предприятия, употребляемый на то, чтоб помогать рабочему идти вперед и поднять свое благосостояние, капитал, умножающий возможности работы и одновременно помножающий издержки по общественному служению, будучи даже в руках одного лица, не является опасностью для общества. Он ведь представляет собой исключительно ежедневный запасной рабочий фонд, доверенный обществом данному лицу и идущий на пользу общества. Тот, чьей власти он подчинен, отнюдь не может рассматривать его как нечто личное. Никто не имеет права считать подобный излишек личной собственностью, ибо не он один его создал. Излишек есть общий продукт всей организации. Правда, идея одного освободила общую энергию и направила ее к одной цели, но каждый рабочий явился участником в работе..."
  С другой стороны, "капитал, который не создает постоянно новой и лучшей работы, бесполезнее, чем песок. Капитал, который постоянно не улучшает поле дневных условий трудящихся и не устанавливает справедливой платы за работу, не выполняет своей важной задачи. Главная цель капитала - не добыть как можно больше денег, а добиться того, чтобы деньги вели к улучшению жизни" (стр. 155-156).
  Недаром, один из исследователей феномена Форда Александр Фридрих в брошюре "Генри Форд, король автомобилей и властитель душ" отчаянно клеймил его за социал демократическую идею реформистского сглаживания классовых противоречий вместо их разжигания, должного привесть к безусловно победоносной мировой пролетарской революции, призванной уничтожить на баррикадах всех своих классовых врагов, начиная с таких откровенных буржуа, как Г. Форд.
  Впрочем, аналогия между социальной доктриной Г. Форда и позицией социал демократов, например, в том виде, в каком она совсем недавно сформулирована в тезисах, посвященных столетию Социалистического Интернационала, прослеживается довольно отчетливо. В них, в частности, говорится о "социальной собственности" (понятии, созвучном фордовской трактовке общественных функций частного капитала), о сокращении рабочего времени при сохранении заработной платы, о "цивилизации солидарности", которая призвана положить конец эксплуатации человека и природы, установить утраченные связи между трудом и свободным временем, умственной и физической, рациональной и эмоциональной деятельностью, между индивидуально частным и группообщественным содержанием труда. Здесь же содержится трактовка социального партнерства как не только антитезы классовым конфликтам, но и как средства их разрешения либо смягченной "позиционной" формы, поскольку вульгарно жесткое противопоставление классовой борьбы и социального согласия (консенсуса) теоретически несостоятельно и политически непродуктивно. (См. "Рабочий класс и современный мир", 1989, No 1, с. 24-26).
  С этих позиций Генри Форд выглядел смелым и мудрым "впе - редсмотрящим" корабля буржуазной цивилизации накануне его вхождения в бурные воды кризиса 1929 33 гг. (и последовавший вскоре после него второй мировой войны). Он почувствовал скрытые даже от многих теоретиков марксистов адаптационные возможности капиталистической общественной системы (включая метаморфозы классического частного предпринимательства) в условиях имманентно вызревавшего в недрах поточно конвейерной линии колоссального рывка в развитии мировых производительных сил, причем, фатально не связанного с военно экономическим и политико идеологическим ниспровержением социализма, а скорее ориентированного на неизбежное взаимодействие и взаимное обогащение различных "маршрутов" эволюции человечества к гуманно социализированному мировому сообществу.
  К этому следует добавить, что Г. Форд раньше многих других уловил паразитический характер бюрократии, вдохновенно вращающейся в порочном круге "кипенья в действии пустом", сводящемся к расширенному самопроизводству бумаг и отчетов, чиновничьих титулов и синекур. Он почувствовал социальную опасность монополий, этих неуклюже громоздких экономических динозавров, тяжелая поступь которых в конечном счете давит не столько однотипные производства, сколько интересы потребителей. Им автор этой книги противопоставлял "освежающий ветер" научного творчества и свободной конкуренции.
  Форд тонко подметил пагубную односторонность обособленного развития городской промышленности и сельского хозяйства. Последнее он считал необходимым превратить в высокомеханизированную и электрифицированную индустрию производства продуктов питания и растительно животного сырья, что, кстати сказать, весьма актуально сегодня у нас в свете задач, сфокусированных в Продовольственной программе СССР.
  Вообще многим размышлениям Форда об организации труда присущ акцент на те технологические и психологические моменты, которые носят общечеловеческий характер и в наименьшей степени зависят от конкретных национальных и политических условий их реализации. В методологическом плане это открывает широкие возможности использования его опыта и особенно принципов организации массового производства предметов потребления в иных социальных структурах. Поэтому неудивительно, что в годы перестройки "ударник капиталистического труда" Генри Форд I ближе и понятнее многим из нас, нежели иные доморощенные псевдогерои "социалистического труда".
  Вместе с тем, рецепты Форда - отнюдь не панацея от всех зол безалаберности, неорганизованности и застоя. В частности, судьба самой компании "Форд" оказалась вовсе не такой лучезарной, как это виделось ее создателю. Мимо этих сюжетов не прошла и литература. Так, популярный в 20 х годах роман Эптона Синклера "Автомобильный король" рисует художественно эмоциональную драму восхождения и картину триумфа всемогущего Генри Форда I. Напротив, опубликованный полвека спустя бестселлер Артура Хейли "Колеса", - по сути дела ничто иное, как документально художественный реквием по несбывшимся надеждам и нереализованным мечтам "отца" американского автомобилестроения. Впечатление тем сильнее, что действие обоих романов развертывается в пригороде Детройта Дирборне, там, где Форд в 1913 году начал конвейерное производство своих "жестяных Лиззи".
  Со страниц, написанных А. Хейли, встает картина, во многом противоположная тому, о чем говорит в этой книге Г. Форд. Качество автомобилей, особенно собранных по понедельникам и пятницам, резко снизилось. Более того, в модель закладывается с целью ее вынужденного обновления покупателем либо ускоренное техническое одряхление, либо быстрое отставание от искусственно динамичной моды. Некогда строго функциональные, практичные и недорогие автомобили "Форд" превратились в весящие до двух с половиной тонн "хромированные броненосцы" с двигателями мощностью в 200-250 лошадиных сил. Гипертрофированное "производство ради производства", давно уже нацеленное не на потребителя, а на его карман и свою прибыль, оказывает все более негативное воздействие на жизнь нации: захирели американские железные дороги, общественный транспорт так и не получил сколь нибудь широкого развития. Ускоряющийся темп движения конвейера стал буквально "выпотрашивать" людей. Их изношенные нервы и "общение" с беспрерывно ползущей перед глазами лентой - источник стрессов и межличностных конфликтов. Проблема монотонности труда, которую Форд осознавал, связывая с наличием особого типа индивидов, которым психологически легче следовать чему то заданному извне, нежели принимать самостоятельные творческие решения, обострились до предела. Словом, производство стало менее упорядоченным и более жестким.
  Раскроем томик А. Хейли: "... ни высокие заработки, ни довольно значительные дополнительные льготы не способны компенсировать этот безрадостный, бездуховный труд, физически тяжкий и убийственно монотонный - одно и то же час за часом, изо дня в день. Сам характер работы лишает человека гордости за то, что он делает. Рабочий на конвейере никогда ничего не завершает, не ставит точки; он ни разу не собирает автомобиля целиком, а лишь соединяет какие то его части - там прикрепил металлическую пластину, тут подложил шайбу под болт. Вечно та же пластина, та же шайба, те же болты. Снова и снова, и снова, и снова, и снова; при этом условия работы - учитывая грохот и шум - таковы, что исключается какая либо возможность общения, какой либо дружеский обмен репликами. По мере того, как идут годы, многие хоть и ненавидят свою работу, но смиряются. Есть, правда, такие, которые не выдерживают и сходят с ума. Но любить свою работу никто не любит", тем более, что "рабочий на конвейере, будто узник, только и думает о том, как бы вырваться из этого ада".1
  Чем объяснить такую разительную метаморфозу? Уходом с жизненной арены сильной личности, Творца Системы? Бесталанностью или (и) безалаберностью его наследников и потомков? Или изменениями в системе капиталистического производства, "засосавшей" те ростки будущей новизны, на которые возлагал надежды оптимистически настроенный Генри Форд I? В каждом из этих предположений, наверняка, есть своя доля истины. Однако в фундаменте деградации основных принципов организации труда, сформулированных и в свое время реализованных Г. Фордом, скорее всего лежит нечто, гораздо более существенное. Резонно допустить, что фордовская система как бы с разгона "уткнулась" (врезалась) в объективную ограниченность исчерпанных возможностей машинного производства (назовем это цивилизационным фактором), с одной стороны, и бюрократически монополистическую трансформацию буржуазных отношений собственности (формационный фактор), - с другой.
  Как ни парадоксально это звучит, но для "высвобождения" скованных данными обстоятельствами (факторами) тенденций экономической и социальной эволюции, пунктирно намеченных в книге Форда, потребовалось вступление человечества в век научно технической революции и осознание им приоритета общечеловеческих ценностей над узкоклассовыми интересами (в том числе, капиталистической гонки за прибылью во что бы то ни стало), то есть качественно новый этап развития мировых производительных сил и новое политическое мышление.
  Кстати, еще раньше некоторые из принципов организации труда, разработанных в Детройте Г. Фордом, переняли (естественно, с учетом специфики автоматизированно компьютерного производства) новые лидеры автомобилестроения - японские компании. И сейчас, когда американская "Дженерал моторе" в рамках проекта "Сатурн" поставила задачу "переяпонить японцев" (выпустить компактный автомобиль не за 144 часа, как прежде, и не за 38 часов, как "Тойота", а почти вдвое быстрее), кое что из организаторского наследия Форда вновь возвращается к жизни несмотря на модернистский лозунг: "Завод, который создал Генри Форд, превратился в металлолом..." Завод, а не принципы. Действительно, основные узлы, крупные блоки автомобилей ныне монтируются на модулях, а соединение готовых блоков происходит на укороченной скоростной линии. Традиционный конвейер уступает место модульному производству! И опять решающим стал человеческий фактор, а значит, проблема социальных связей в структуре производства. Ведь интерес к труду и приобретение последним интеллектуально творческих функций за счет "передачи" монотонных операций роботам большая часть сегодняшних американских рабочих ценит выше, чем оплату труда. Характерно, что знакомство с социально психологическими аспектами программы "Сатурн" невольно вызывает ассоциации с бурно обсуждаемыми у нас формами бригадного подряда, участия трудящихся в управлении, резкого сокращения административно управленческого аппарата за счет свертывания его контролирующих звеньев, оплаты труда по конечному (и даже отсроченному) результату.2 В этом феномене видится свидетельство того, что трансформация машинной цивилизации человечества в научно техническую несет в себе определенные объективные черты, тенденции, императивы, не зависящие от различия социально политических систем, являющиеся универсально интернациональными по своему характеру.
  Конечно, по сравнению с "бестолковым" (во времена раннего Г. Форда) фермерским трудом поточно конвейерная система производства была и более организованной, и более эффективной, и более прогрессивной. Однако научно техническая революция открывает неведомые ранее горизонты деятельности "сосовокупного общественного работника" (термин К. Маркса) и подчас мучительно формирует существенно отличные от эпохи машинной цивилизации его социально психологические императивы и технологические парадигмы. Все это объективно требует принципиально иного, чем прежде "социального качества" (выражение К. Маркса) участников компьютерно автоматизированного производства, что предполагает тенденцию неуклонного возрастания массы компетентных, не переутомленных, склонных и способных к творческому труду, людей.
  Под этим углом зрения обращение к производственному опыту Генри Форда и его размышлениям ценно сегодня для улавливания нюансов неодолимой логики развития мировых производительных сил, ибо, как афористически заметил великий Сен Симон, не способен предвидеть будущее тот, кто не понял прошедшего.
  Доктор философских наук, профессор И.Л. Андреев
  
  
  ВНУТРЕННИЙ ПРЕДИКТОР
  СССР
  
  
  
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  
  
  Альтернативные принципы глобализации
  
  
  
  Санкт-Петербург 2002 г.
  
  
  
  љ Публикуемые материалы являются достоянием Русской культуры, по какой причине никто не обладает в отношении них персональными авторскими праваќми. В случае присвоения себе в установленном заќконом порядке авторских прав юридическим или физическим лицом, совершивший это столкнется с воздаянием за воровство, выражающемся в неприќятной "мистике", выходящей за пределы юриспруќденции. Тем не менее, каждый желающий имеет полное право, исходя из свойственного ему пониќмания общественной пользы, копировать и тираќжировать, в том числе с коммерческими целями, настоящие материалы в полном объеме или фрагќментарно всеми доступными ему средствами. Исќпользующий настоящие материалы в своей деяќтельности, при фрагментарном их цитировании, либо же при ссылках на них, принимает на себя персональную ответственность, и в случае порожќдения им смыслового контекста, извращающего смысл настоящих материалов, как целостности, он имеет шансы столкнуться с "мистическим", вне-юридическим воздаянием.
  
  
  
  ОГЛАВЛЕНИЕ
  
  Предисловие 5
  1. Глобализация как средство от глобализации 9
  2. Генри Форд и индустриализация в СССР 12
  3. Марксизм о "фордизме" 17
  4. Агитация за что: за капитализм?
  либо за социализм? 21
  4.1. Гуманизм в жизни и на словах 21
  4.2. В чём гарантия разрухи? 30
  Отступление от темы 1:
  О системообразующих заблуждениях 51
  Отступление от темы 2:
  Аксиоматика экономической науки в наши дни 62
  4.3. Фордизм - первое пришествие большевизма в
  Америку 68
  Отступление от темы 3:
  Объективные права и субъективные законы 71
  Отступление от темы 4:
  Нравственно-этические итоги
  пробуржуазных реформ в России 83
  4.4. Этика большевизма:
  ДОБРОСОВЕСТНЫЙ труд на благо трудящихся 94
  Отступление от темы 5:
  Труд непосредственно производительный и
  вспомогательный, труд управленческий,
  оплата труда 104
  Отступление от темы 6:
  Политэкономия индустриальной цивилизации 126
  4.5. Плановое хозяйство большевиков -
  хозяйство социалистическое 157
  
  Отступление от темы 7:
  Послесталинский СССР был государством
  антисоциалистическим 159
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки
  большевизма в ХХ веке 198
  6. Смысл и итоги сталинского большевизма 219
  6.1. Определённость смысла терминологии - ключ к пониманию эпохи 219
  6.2. О подоплёке революций 1917 года 235
  6.3. Новый курс "мировой закулисы": социализм в
  одной отдельно взятой стране 243
  6.4. Неготовность России к социализму и следствия
  этого 259
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления власти
  марксизма 266
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во
  второй мировой войне ХХ века 297
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы" 319
  6.8. Напутствие на будущее И.В.Сталина большевикам 360
  
  6.8.1. Отказаться от марксизма 360
  6.8.2. Преодолеть атеизм 377
  6.8.3. Разрешить проблемы 394
  7. Перспективы большевизма 450
  Приложения
  1. Библейская доктрина осуществления
  рабовладения в глобальных масштабах 452
  2. Интервью с Иосифом Е. Штиглицем 461
  
  Предисловие
  В настоящей работе речь пойдёт о воззрениях на экономику и жизнь общества очень далёких, как принято думать, друг от друга людей:
  
  
  Генри Форда I - основателя и руководителя "Форд моторс" - одной из крупнейших в мире корпораций автомобильной проќмышленности; и Иосифа Виссарионовича Сталина - политика, социолога и экономиста, чье миропонимание и воля воплотились в создании и расцвете Союза Советских Социалистических Ресќпублик - "сверхдержавы Љ 2" ХХ века, государства-суперконќцерна.
  Вопреки тому, что можно предположить на основании всего, чему учили в школе о борьбе "капитализма" и "социализма", возќзрения на нормальную жизнь общества этих двух людей по сущеќству едины. Разница только в том, что Г. Форд преимущественно сосредотачивается на уровне микроэкономики и отношениях люќдей как сотрудников одного предприятия, избегая рассмотрения вопросов организации макроэкономики и строительства институќтов государственности, а И. Сталин сосредотачивается на проблеќ
  
  мах развития политэкономии как науки, преображения культуры и организации макроэкономики как государства-суперконцерна, предоставляя вопросы микроэкономики свободному творчеству самого общества.
  Так они по существу дополняют друг друга, открывая тем саќмым дорогу к единению народов России и Америки, а также и остального мира в общей всем им культуре, выражающей нравственность и этику добросовестного труженика.
  Однако современники и потомки не пожелали понять обоих. И за это нежелание понимать - мир заплатил второй мировой войќной ХХ века, последовавшей за нею "холодной войной" между НАТО и СССР, а также и ныне протекающей - уродливой - "глобализацией".
  Хотя в настоящей работе по мере необходимости приводятся подчас обширные выдержки из выступлений в печати Г. Форда и И. Сталина, однако это - только выдержки. Их наследие необхоќдимо изучать не по выдержкам, а по их работам, чтобы иметь цеќлостно-связное представление о том, кто из них в чём именно был прав, а в чём ошибся.
  Если же понять, развить и воплотить в жизнь наследие Г.Форда и И.Сталина, то историческая перспектива всех нароќдов обретёт новое - лучшее качество...
  
  Часть I
  
  
  
  ОБЩЕСТВЕННО ПОЛЕЗНЫЕ принципы хозяйствования уже давно высказаны
  
  
  
  1. Глобализация как средство от глобализации
  "Антиглобалисты" - люди, по разным причинам выступаюќщие против "глобализации". Однако в своём большинстве они не утруждают себя тем, чтобы понять, за что определённо и против чего определённо они борются, и потому у них не получается ниќчего, кроме массового уличного хулиганства. И при таком - не определённом по существу и исключительно безальтернативно-нигилистическом протестном отношении к "глобализации" - "антиглобалисты" представляют собой зло не меньшее, нежели исторически реальная "глобализация", которой они недовольны. И чтобы избежать и того, и другого зла, необходимо осознать обќщественное значение как слов, так и жизненных явлений, которые этими словами обозначают.
  "Глобализация" - термин политологии, ставший достоянием сознания интересующихся политикой и экономикой в последние несколько лет. "Глобализацией" стали называть совокупность экономических и общекультурных явлений, которые воздействуют на исторически сложившиеся культуры проживающих в разных регионах народов (включая и их экономические уклады), отчасти разрушая их, а отчасти интегрируя их в некую - ныне пока ещё только формирующуюся - глобальную культуру, которой предќстоит в исторической перспективе объединить всё человечество.
  Хороша будет эта культура либо плоха? - вопрос пока во многом открытый.
  Но именно этот вопрос не интересует "антиглобалистов" потоќму, что они действуют из предубеждения: глобализация - безќальтернативно плохо. Однако такой подход сам плох. Дело в том, что:
  Глобализация исторически реально проистекает из разностоќронней деятельности множества людей, преследующих свои личные и групповые интересы. И эти интересы большей чаќстью совсем не глобального масштаба.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  То, что ныне называется "глобализацией", имело место и в прошлом, но не имело имени. На протяжении всей памятной исќтории "глобализация" предстаёт как процесс взаимного проникќновения национальных культур друг в друга. В прошлом её стиќмулировала международная торговля и политика завоеваний, а ныне она стимулируется непосредственно технико-технологичесќким объединением народных хозяйств разных стран в единое миќровое хозяйство человечества. Экономическая составляющая этого процесса представляет собой концентрацию управления произвоќдительными силами общества. Нынешнее же человечество не моќжет существовать без управляемых некоторым образом систем производства и распределения. Иными словами, глобализация - процесс исторически объективный и протекает вне зависимости от желания и воли каждого из противников "глобализации вообще".
  А поскольку глобализация проистекает из деятельности мноќжества людей, действующих по своей инициативе в обеспечение частных - и вовсе не глобального масштаба - интересов каждоќго из них, то бороться с нею реально невозможно: для того, чтобы остановить глобализацию, необходимо повсеместно прекратить экспортно-импортные операции, ликвидировать туризм, миграќцию населения, гастроли деятелей различных видов искусств, хуќдожественные и прочие выставки, переводы с языка на язык делоќвой корреспонденции, художественных произведений и научных трактатов, свести к минимуму дипломатическую деятельность и искоренить мафии.
  Соответственно такому видению искренние попытки борьбы против глобализации вообще - как неотъемлемого жизненноќго принципа развития цивилизации на планете - представляќют собой одну из разновидностей сумасшествия. Однако и смириться с глобализацией в том виде, в каком она историчеќски реально протекает, - означает подвергнуть будущее челоќвечества тяжелым бедствиям.
  Дело в том, что хотя глобализация и проистекает из социальќной стихии частной деятельности множества людей, преследуюќщих свои личные цели совсем не глобального масштаба, но истоќрически реально глобализация носит управляемый характер. Это является результатом того, что наряду с обычными обывателями,
  10
  
  1. Глобализация как средство от глобализации
  занятыми житейской суетой и избегающими глобального масштаќба рассмотрения своих личных и общественных в целом дел, в человечестве издревле существуют более или менее многочисленќные социальные группы, участники которых в преемственности поколений преследуют определённые цели в отношении человечеќства в целом, разрабатывают и применяют средства осуществлеќния назначенных ими целей. Поскольку выбор целей и средств обусловлен субъективно нравственностью "глобалистов", то это означает, что глобализация как таковая разными людьми может быть ориентирована на достижение взаимоисключающих целей и может осуществляться взаимоисключающими средствами по взаќимно исключающим друг друга сценариям.
  Но поскольку глобализацию порождает деятельность множестќва людей, глобалистами не являющихся, и её невозможно пресечь, то остаётся единственное: глобализации, развивающейся в наќправлении неприемлемых целей и осуществляемой неприемлемыќми средствами по неприемлемым сценариям, необходимо протиќвопоставить качественно иную глобализацию - приемлемую по конечным целям, по средствам их достижения, по сценариям, в которых с помощью средств достигаются намеченные цели.
  И такой подход к проблеме исторически реальной глобализаќции и возможных ей альтернатив приводит непосредственно к вопросу об объективном - т. е. предопределённом Свыше для чеќловека и человечества - Добре, и соответственно - об объективќном Зле.
  
  2. Генри Форд и индустриализация в СССР
  В ХХ веке, по крайней мере, бульшую его часть, при глобальќном масштабе рассмотрения вопрос об объективном Добре и Зле в жизни человечества исторически конкретно сводился к вопросу о том, какую из этих категорий лучше представляют "американский образ жизни" и "американская мечта" и "советский образ жизни" и "идеалы большевизма".
  Многие - в том числе и представители хорошо начитанной интеллигенции - пребывают и после 11 сентября 2001 г.1 во мнеќнии, что история дала на этот вопрос окончательный и однозначќный ответ: "американский образ жизни" и "американская мечта" - более соответствуют природе человека и человеческого общестќва, и потому именно они универсальны (всеобщи) и жизнеспособќны; а советский образ жизни и идеалы большевизма - плод наќдуманного социального эксперимента и потому исторически несоќстоятельны, что и нашло своё - для многих убедительное - выќражение в государственном, социальном и общекультурном необќратимом крахе СССР. А сложившееся положение "бывшего СССР" и США на начало XXI века - один из фактов глобализаќции, определяющий её дальнейшие перспективы.
  1 День, когда "американский образ жизни" и "американская мечта" подверглись атаке "международного терроризма": прямыми попаданияќми захваченных угонщиками авиалайнеров были уничтожены здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и одна из сторон здания Пенќтагона в Вашингтоне. Четвёртый захваченный авиалайнер, как сообщаќлось СМИ и официальными лицами США, якобы не поразив ничего, упал в районе Питсбурга в чистом поле, якобы в результате потери управления в ходе бунта заложников.
  Могло ли всё это произойти без попустительства или даже прямого соучастия спецслужб самих США? - каждый пусть решит сам.
  Наряду с этим, с середины XIX века по настоящее время течеќние процесса глобализации и её качество (цели, средства их осуќществления, сценарии) обусловлено тем, насколько население США и Россия использует возможности взаимопомощи и сотрудќничества в развитии культуры каждой из стран. Поэтому, чтобы понять перспективы глобализации и выявить тот её вариант, коќторый объективно осуществим ко благу всех народов мира, не-
  
  2. Генри Форд и индустриализация в СССР
  достаточно ограничиться декларацией о крахе СССР и казалось бы безоблачных перспективах США (тем более после 11 сентября 2001 г.); для этого необходимо обратиться к прошлому в нашей общей истории.
  Обычно, когда требуется привести пример положительного опыта сотрудничества России и США, вспоминают вторую мироќвую войну ХХ века. Однако сотрудничество России (СССР) и США в этот период, на наш взгляд, это - не то явление, которое следует показывать в качестве примера для подражания нынешќним и будущим поколениям политиков, предпринимателей и проќстых граждан обоих государств. Причина этого в том, что сплочеќние СССР и США в годы второй мировой войны ХХ века было обеспечено всего лишь наличием общего врага, гипотетически возможная победа которого положила бы конец истории обоих государств и их народов. А для выявления перспектив мирного светлого будущего всех народов человечества необходим ответ на вопрос не "против кого дружить?", а "во имя каких идеалов друќжить и как воплотить в жизнь общие идеалы?" Поэтому в проќшлом необходимо подыскать другой пример плодотворного соќтрудничества.
  Индустриализация СССР - становление новых и реконструкќция прежде существовавших отраслей отечественной промышленќности - пришлась на годы "великой депрессии" в США и мироќвого экономического кризиса. В условиях кризиса, парализовавќшего экономику всех промышленно развитых стран, работа на советский рынок в обеспечение индустриализации СССР была для многих фирм Запада способом их финансово-экономического выживания. Так называемые "классовые интересы", "классовая солидарность" капиталистов в борьбе с "мировым злом коммуќнизма" для множества из них отступала на второй план, и они были готовы работать на противное их классовым интересам соќциалистическое строительство в СССР ради сохранения своих фирм и своего положения в обществе в настоящем.
  В годы, предшествовавшие "великой депрессии", ещё не выќявилась антимарксистская сущность большевизма по-сталин-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ски1, вследствие чего борьба троцкистов и сталинцев внутри апќпарата власти ВКП (б) и их борьба вне его за влияние на умы в советском обществе воспринималась многими (в том числе и за рубежом) как обычная борьба лидеров и их команд, так или иначе свойственная всем без исключения политическим партиям. Поќскольку переустройство жизни в России на принципах марксистќского "социализма" было составной частью глобального проекта переустройства внутриобщественных отношений в мире, то есть основания полагать, что и сама "великая депрессия" 1929 г. была целенаправленно спровоцирована "мировой закулисой"2 для того, чтобы угрозой разорения принудить частный капитал промыш-ленно развитых стран работать на строительство в СССР образќцово-показательного "социализма" по Марксу. Таковы были блиќжайшие задачи "глобализации" в тот исторический период.
  1 Об этом смотри работы ВП СССР "Время: начинаю про Сталина рассказ...", "Краткий курс...".
  Названные и все другие упоминаемые далее в тексте работы ВП СССР представлены на сайте www.dotu.ru. а также распространяются на компакт-дисках в составе полной информационной базы ВП СССР по социологии.
  2 О том, что и как способно вызвать финансово-экономический криќзис и депрессию по заказу, - смотри работы ВП СССР "Краткий курс.", ""Грыжу" экономики следует "вырезать"", тезисы "К понимаќнию макроэкономики государства и мира".
  3 Факты, относящиеся к этой теме, приводит Дуглас Рид в своей книге "Спор о Сионе".
  Вследствие этого индустриализация СССР протекала при акќтивной закулисной политической поддержке её частью масонства3 и при участии иностранного частного капитала, включая и частќный капитал США, которые признали СССР официально диплоќматически только в ноябре 1933 г. В таких условиях Советское правительство имело возможность выбирать из числа множества фирм, пожелавших принять участие в социалистическом строиќтельстве в СССР, наиболее передовые в каждой отрасли деятельќности. В автомобилестроении "Форд моторс" (создана в 1903 г.) занимала устойчивое положение в группе фирм-лидеров на проќтяжении всей первой четверти ХХ века, и потому нет ничего удиќвительного в том, что именно ей было отдано предпочтение и бы-
  
  2. Генри Форд и индустриализация в СССР
  ла предоставлена возможность содействовать становлению автоќмобильной промышленности в СССР.
  Вследствие этого обстоятельства автомобильная и тракторная промышленность СССР в эпоху сталинизма были созданы при активном техническом и учебно-методическом содействии Генри Г.Форда I (1863 - 1947) - одного из наиболее известных в мире в первой половине ХХ века частных предпринимателей: первый серийный советский трактор - "Фордзон-Путиловец" (1923 г.) - переработанный для производства и эксплуатации в СССР фор-довский трактор "Фордзон", созданный и запущенный в произќводство в годы первой мировой войны ХХ века; строительство Горьковского автозавода (1929 - 1932 гг.), реконструкция Мосќковского ЗиЛа1 в годы первой пятилетки, подготовка персонала для обоих заводов - были осуществлены при решающей разноќсторонней помощи Г. Форда и специалистов "Форд моторс".
  1 Завод имени Лихачева, в те годы ЗиС - Завод имени Сталина, диќректором которого в 1926 - 1939, 1940 - 1950 годы был Иван Алекќсеевич Лихачев (1896 - 1956) - выходец из крестьян, с 1908 г. рабочий на Путиловском заводе, в годы первой мировой войны в 1914 - 1918 гг. матрос Балтийского флота, в годы гражданской войны красногвардеец, командир Красной армии, сотрудник ВЧК, с 1953 г. министр автотрансќпорта и шоссейных дорог СССР.
  Однако из всего множества частных фирм, участвовавших в индустриализации СССР, "Форд моторс" занимает особое полоќжение благодаря личности Г. Форда - её основателя, руководивќшего её деятельностью на протяжении более 40 лет. Это выделе-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ние личности Г. Форда из множества капиталистов-промышленќников первой половины ХХ века нашло специфическое отражение в пропаганде советской эпохи.
  
  3. Марксизм о "фордизме"
  "ФОРДИЗМ, система организации массово-поточного производства, возникшая в США в 1-й четќверти ХХ века. (...) Основой фордизма и обусловленќных им новых методов организации производства и труда стал сборочный конвейер. (...) Каждый из рабоќчих, размещённых вдоль конвейера, осуществлял одну операцию, состоящую из нескольких (а то и одного) трудовых движений (например поворот гайки ключом), для выполнения которых не требовалось практически никакой квалификации. По свидетельству Форда, для 43 % рабочих требовалась подготовка до одного дня, для 36 % - от одного дня до одной недели, для 6 % - одна, две недели, для 14 % - от месяца до года1.
  1 Приводимые в этой фразе статистические данные взяты из книги Г.Форда "Моя жизнь, мои достижения". Как будет ясно из дальнейшего, они представляют собой документальное доказательство того, что марќксисты этой статьёй клевещут на Г. Форда, зная истину, поскольку в проќтивном случае остаётся предположить, что они безнадёжно слабоумны и не в силах извлечь смысл ни из текста, ни из потока событий жизни.
  2 В сопоставлении с конкурентами-современниками.
  3 Фраза построена так, будто сдельная оплата труда - наилучший, самый справедливый способ оплаты труда. То, что именно этот способ несостоятелен в условиях коллективного обслуживания технологических процессов в нынешней промышленности на основе профессиональной специализации сотрудников, что будет показано далее, - марксистов не интересует. Для них - бессовестных и слабоумных - важно соблюсти чистоту классового подхода, принципиально закрывающего глаза на раз-
  Введение конвейерной сборки наряду с некоторыми другими техническими новшествами (типизация проќдукции, стандартизация деталей, их взаимозаменяеќмость и т.п.) привело к резкому росту производительќности труда и снижению себестоимости2 продукции, положило начало массовому производству (.). Вместе с тем фордизм привёл к небывалому усилению интенќсивности труда, его бессодержательности, автоматизќму. Фордизм рассчитан на превращение рабочих в роќботов и требует крайнего нервного и физического наќпряжения. Принудительный ритм труда, задаваемый конвейером, вызвал необходимость замены сдельной формы оплаты рабочей силы повременной3. Фордизм,
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  как и до него тейлоризм, стал синонимом методов эксќплуатации рабочих, присущих монополистической стаќдии капитализма, призванных обеспечить повышение прибыли капиталистическим монополиям.
  Стремясь подавить недовольство рабочих и не доќпустить их организованной борьбы в защиту своих прав и интересов, Форд ввёл казарменную дисциплину на предприятиях, насаждал систему шпионажа среди рабочих, содержал собственную полицию для распраќвы с рабочими-активистами. В течение многих лет не допускал на предприятиях Форда деятельности профќсоюзов.
  В книге "Моя жизнь, мои достижения" Форд претенќдовал на роль некоего "социального реформатора" и утверждал, что его методы организации производства и труда могут превратить буржуазное общество в "обќщество изобилия и социальной гармонии". Форд преќвозносил свою систему как заботу о рабочих, особенно более высокую заработную плату на своих предприќятиях, чем в среднем по отрасли. Однако более высоќкие заработки связаны прежде всего с исключительно высокими темпами труда, быстрым изнашиванием раќбочей силы, задачей привлечения всё новых рабочих взамен выбывающих из строя.
  Выступление трудящихся против разрушительных социальных последствий фордизма расценивается буржуазными идеологами как сопротивление техничеќскому прогрессу. В действительности рабочий класс борется не против технического прогресса, а против капиталистического использования его достижений. В условиях современной научно-технической революции и повышения общеобразовательного и профессиоќнального уровня подготовки рабочего класса, усиления его борьбы фордизм стал тормозом роста производиќтельности труда.
  личия в нравственности конкретных людей, и выдвинуть обвинение против Г. Форда в эксплуататорских по отношению к рабочему классу устремлённости и деятельности. 18
  В начале 1970-х гг. некоторые капиталистические фирмы проводят эксперименты по модификации конќвейерного производства в целях уменьшения моно-
  3. Марксизм о "фордизме"
  тонности, повышения содержательности и привлекаќтельности труда, а, следовательно, и его эффективноќсти. Для этого реконструируются конвейерные линии: они укорачиваются, операции на них совмещаются, практикуется перемещение рабочих вдоль конвейера для выполнения цикла операций и т.п. Подобные меќроприятия часто изображаются буржуазными социолоќгами как проявление заботы предпринимателей о "гуќманизации труда". Однако в действительности они диктуются стремлением приспособить фордизм к соќвременным условиям и тем самым усовершенствовать методы эксплуатации трудящихся.
  Только при социализме достигается подлинная гуќманизация труда: человек становится творческой личќностью, уверенной в общественной ценности своей деятельности; постигает науку управления1 производќством, государством, обществом. Любые формы техќнического прогресса, в том числе конвейер, применяќются в условиях средней общественно-нормальной инќтенсивности труда и сопровождаются облегчением и улучшением его условий" ("Большая советская энцикќлопедия", изд. 3, т. 27, стр. 537, 538).
  Для "Большой советской энциклопедии" (БСЭ) третьего издаќния характерно обилие статей, из которых можно только узќнать, каких мнений следует придерживаться о том или ином явлении в природе или в жизни общества для того, чтобы быть лояльным застойному режиму, но из которых невозможно узќнать, что по существу представляет само явление, котороќму посвящена статья.
  1 Где же это в марксизме метрологически состоятельная (других не бывает) наука об управлении вообще и об управлении производством и распределением, государством, обществом - в частности?
  К числу таких статей принадлежит и приведённая выше с неќзначительными сокращениями статья "Фордизм". Соответственно нет в ней и ни единого слова благодарности Г. Форду за оказанќную им поддержку в деле механизации сельского хозяйства и за вклад в создание автомобильной промышленности СССР на принципах "фордизма", порицаемого марксистскими болтунами.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Согласно логике авторов статьи в БСЭ получается так: на заводах самого Г.Форда принципы "фордизма" - плохо, а на Горьков-ском автозаводе, в котором производство изначально организоваќно на принципах "фордизма" - они же хороши, хотя и там, и там по существу одно и то же: конвейер, задающий ритм труду всего коллектива, скорость движения которого администрация стремитќся повысить; требование дисциплины на производстве, поскольку в противном случае конвейер либо станет, либо по нему пойдёт брак; технологический процесс разделён на простейшие операции, выполнение которых в течение рабочего дня монотонно и обучеќние которым не требует большого времени и высокого образоваќтельного уровня и т. д.
  В целом же приведённая статья представляет собой типичный образчик марксистской клеветы на тех, кто мыслит не "под колќпаком" марксизма, а самостоятельно, и потому способен творчеќски решать проблемы, с которыми его сводит жизнь. И это - только одно из обстоятельств, которое роднит Г.Форда и И.Стаќлина. Если верить культивируемому историческому мифу, Г.Форд и И. Сталин - весьма далёкие друг от друга люди, которых, если что и объединяет, - так только то, что они жили в одно время. В действительности же их объединяет другое: устремлённость их душ и свершённые ими дела одинаково и целенаправленно в госќподствующей культурной традиции либо предаются забвению, либо скрываются в мареве лжи. А за верой в лживые мифы о них следует непонимание целей их жизни и дел, одинаково свойстќвенное как тем, кто преклоняется перед каждым из них, так и тем, кто пренебрегает ими или их ненавидит.
  Чтобы понять место в истории и значимость устремлений и свершений каждого из них для будущего, необходимо обратиться к сказанному ими самими. И это обращение открывает возможќность глобализации совершенно иного качества, против которой осознанно могут выступать только паразиты.
  
  4. Агитация за что: за капитализм? либо за социализм?
  4.1. Гуманизм в жизни и на словах
  Обратимся к книге Г.Форда "Моя жизнь, мои достижения"1, которая вышла в свет в США в 1922 г., и на русском языке вперќвые была издана в СССР ещё в 1924 г. Начнём с простейшего воќпроса о "гуманизации труда", памятуя о том, что сам Г. Форд "фордистом" не был точно так же, как и К.Маркс не был "марксиќстом", а Мухаммад не был "магометанином".
  Иными словами, творческий подход самого Г. Форда к жизни и делу отличает его от множества тех, кто, подражая ему, приќменял конвейер, "научные методы" организации труда и т. п., но не задумывался о том, что в деятельности самого Г. Форда выражалась его истинная забота об улучшении жизни простых людей подвластными ему средствами, а не лицемерное стремќление зажравшегося рвача-финансиста подать себя обществу в качестве гуманиста, реформатора, "благотворителя".
  Отношение здоровых членов общества к больным и калекам и реальная жизнь больных и калек среди здоровых людей - один из общепризнанных показателей "гуманизма" общества, а также гуманизма труда в нём. Об этой проблеме, становящейся всё более актуальной для современной цивилизации по мере роста способќностей медицины принудить душу человека к жизни в больном или искалеченном теле, Г.Форд пишет следующее:
  1 Книгу Г.Форда мы цитируем по файлу, взятому в интернете, поэтоќму цитаты приводим только с указанием глав без указания страниц. Циќтируемый файл помещён в раздел "Другихавторов" в составе Инфорќмационной базы ВП СССР, распространяемой на компакт-дисках.
  "Больные и калеки встречаются всюду. Среди большинства господствует довольно великодушный взгляд, что все, не способные к труду, должны ложитьќся бременем на общество и содержаться за счет обќщественной благотворительности. Правда, есть слуќчаи, например, с идиотами, когда, насколько я знаю,
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  нельзя обойтись без общественной благотворительноќсти, однако это исключение, и при разнообразии функќций, существующих в нашем предприятии, нам удаваќлось почти всякому обеспечивать существование учаќстием в полезной деятельности. Слепой или калека, если его поставить на подходящее место, может сдеќлать совершенно то же и получить ту же плату, что и вполне здоровый человек. Мы не делаем для калек предпочтения, но мы показали, что они могут зарабоќтать себе полное вознаграждение.
  Это шло бы вразрез со всеми нашими начинаниями, если бы мы приглашали людей ради их недостатков, давали им меньшую плату и довольствовались меньќшей производительностью. Это тоже был бы способ помогать людям, но далеко не лучший. Лучший способ всегда состоит в том, чтобы ставить данных лиц на соќвершенно равную ступень со здоровыми, продуктивќными работниками. Я думаю, на свете остается весьма мало места для благотворительности, по крайней меќре, для благотворительности в форме раздачи милоќстыни. Во всяком случае, дело и благотворительность несовместимы; цель фабрики - производство.
  Она дурно служит обществу, если производит не до крайнего предела своей нагрузки. Слишком часто склонны думать, что полнота сил является основным условием для максимальной производительности во всякого рода работе. Чтобы точно определить дейстќвительные условия, я велел детально классифицироќвать различные функции в нашем производстве, с точќки зрения требуемой работоспособности, является ли физическая работа легкой, средней или трудной, влажная она или сухая, а если влажная, с какою жидќкостью связана; чистая она или грязная, вблизи печи - простой или доменной, на чистом или дурном возќдухе; для двух рук или для одной, в стоячем или сидяќчем положении; шумная она или тихая, при естественќном или искусственном свете; требует ли она точноќсти; число часов для обработки отдельных частей, вес употребляемого материала, необходимое при этом наќпряжение со стороны рабочего. Оказалось, что в данќное время на фабрике было 7882 разного рода функ-
  4.1. Гуманизм в жизни и на словах
  ций. Из них 949 были обозначены, как трудная работа, требующая абсолютно здоровых, сильных людей; 3338 требовала людей с нормально развитой физической силой. Остальные 3595 функций не требовали никакоќго телесного напряжения; они могли бы выполняться самыми хилыми, слабыми мужчинами и даже с одинаќковым успехом женщинами или подростками. Эти легќкие работы, в свою очередь, были классифицированы, чтобы установить, какие из них требуют нормального функционирования членов и органов чувств, и мы конќстатировали, что 670 работ могут выполняться безноќгими, 2637 - людьми с одной ногой, 2 - безрукими, 715 - однорукими, 10 - слепыми. Из 7882 различных видов деятельности 4034 требовали известной, хотя бы не полной физической силы. Следовательно, вполќне развитая промышленность в состоянии дать максиќмально оплачиваемую работу для большого числа огќраниченно трудоспособных1 рабочих, чем, в среднем, можно найти в человеческом обществе. Может быть, анализ работы в другой отрасли индустрии или в друќгом производстве даст совершенно иную пропорцию; тем не менее я убежден, что если только проведено достаточное разделение труда, - а именно, до высќших пределов хозяйственности, никогда не будет неќдостатка в работе для физически обездоленных люќдей, которая дала бы им за полную меру труда и полќную заработную плату. С точки зрения народного хоќзяйства, в высшей степени расточительно возлагать на общество бремя содержания физически-малоценных людей, обучать их побочным работам, вроде плетения корзин или другим малодоходным рукоделиям, не для того, чтобы дать им средства к жизни, но исключительќно, чтобы спасти их от тоски.
  1 В цитируемом файле вместо "ограниченно трудоспособных" стоит "пригодных", хотя по контексту речь идёт о рабочих с ограниченной трудоспособностью. К сожалению, перевод текста на русский язык в циќтируемом файле оставляет желать лучшего и во многих других местах.
  Когда наше бюро личного состава принимает челоќвека на определенное место, оно всегда ставит себе задачу указать ему работу, соответствующую его фиќзическим способностям. Если он уже имеет работу, и
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  кажется, что он не в состоянии её выполнить, или она противоречит его склонностям, то он получает переќводное свидетельство для перехода в другое отделеќние и после врачебного исследования становится для пробы на работу, которая более отвечает его телесноќму состоянию и склонностям. Люди, стоящие в физиќческом отношении ниже среднего уровня, будучи поќставлены на надлежащее место, могут выработать ровно столько же, как и те, которые стоят выше этого уровня. Так, например, один слепой был приставлен к складу, чтобы подсчитывать винты и гайки, предназнаќченные для отправки в филиальные отделения. Двое других здоровых людей были заняты той же работой. Через два дня начальник мастерской послал в отдел перемещений и просил назначить обоим здоровым другую работу, так как слепой был в состоянии вместе со своей работой выполнить обязанности и двух друќгих.
  1 Г. Форд в своей книге "Моя жизнь, мои достижения" пишет о том, что "Форд моторс" содержала и свою больницу. Медицинские услуги в ней были платными, но тарифы на них и зарплата персонала поддержиќвались в таком соотношении, чтобы рабочие гарантировано могли оплаќтить их из своей зарплаты. Иными словами обеспечивалась и доступќность здравоохранения, и экономически стимулировалось бережное от-
  Эта экономическая система помощи и сбережений может быть расширена и дальше. В общем, само соќбою разумеется, что, в случае увечий, рабочий должен быть признан неработоспособным и ему должна быть определена рента. Но почти всегда имеется период выздоровления, особенно при переломах, когда он вполне способен работать, а обычно и стремится к раќботе, так как даже самая высшая рента за увечье не может все-таки равняться нормальному еженедельноќму заработку. Иначе это означало бы дальнейшее пе-регружение издержек производства, которое, несоќмненно, должно было бы сказаться на рыночной цене продукта. Продукт имел бы меньший сбыт, и это повеќло бы к уменьшению спроса на труд. Таковы неизбежќные последствия, которые всегда надо иметь в виду. Мы делали опыты с лежащими в постели, с пациентаќми, которые могли прямо сидеть1. Мы расстилали на
  4.1. Гуманизм в жизни и на словах
  постели черные клеенчатые покрывала и предлагали людям прикреплять винты к маленьким болтам, рабоќта, которая должна выполняться руками, и которой обыкновенно заняты от 15 до 20 человек в отделении магнето. Лежащие в больнице оказались пригодны для этого ничуть не хуже служащих на фабрике и вырабаќтывали таким образом свою обычную заработную плаќту. Их производительность была даже, насколько мне известно, на 20 % выше обычной фабричной произвоќдительности. Никого, разумеется, не принуждали к раќботе, но все к ней стремились. Работа помогала короќтать время, сон и аппетит улучшались, и выздоровлеќние шло быстрыми шагами.
  (...) Во время последнего статистического подсчета у нас работало 9563 человека, стоящих в физическом отношении ниже среднего уровня. Из них 123 были с изувеченной или ампутированной кистью или рукою. Один потерял обе руки, 4 были совершенно слепых, 207 почти слепых на один глаз, 37 глухонемых, 60 эпиќлептиков, 4 лишенных ступни или ноги. Остальные имели менее значительные повреждения1" (гл. 7. "Террор машины").
  ношение к своему здоровью: хоть медицина и доступна, но быть здороќвым не только приятнее, но и экономически выгоднее.
  1 За этим абзацем следует фрагмент, из которого взяты статистичеќские данные о подготовке персонала в цитированной ранее статье "Форќдизм" из Большой советской энциклопедии:
  "Для обучения различного рода работам требуется следующая затраќта времени: для 43 % общего числа работ достаточно одного дня, для 36 % от одного до восьми, 6 % от одной до двух недель, 14 % от месяца до года, 1 % от одного до шести лет. Последнего рода работа, как, наќпример, изготовление инструментов и паяние требует и совершенно осоќбого искусства".
  Общий контекст, откуда взяты данные, приводимые БСЭ, показываќет, что авторы статьи "Фордизм" клеветали на Г. Форда осознанно, т. е. по злому умыслу или безнравственно выполняя социальный заказ.
  Прочтя это, обнаглевший марксистский пропагандист скажет, что гнусный капиталист наживался на труде инвалидов, покрывая свою наживу рассуждениями о человеческом достоинстве рабоќтающих у него калек, противопоставляя "своих" калек калекам, находящимся на полном социальном обеспечении (как это якобы должно быть в обществе победившего социализма и коммунизма).
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Но реально полное социальное обеспечение при невостребоќванности личностного творческого потенциала калеки - это его растление, которому могут противостоять только очень сильные личности. Это так потому, что человек - существо общественное и, если он не убеждённый паразит, то он ощущает себя нормальќным человеком только, если общество принимает его труд и приќзнаёт полноценным результат его труда. Личностная невостребоќванность, отказ окружающих принять желание трудиться и их неспособность и нежелание помочь калеке реализовать себя в полќноценном труде в условиях якобы "полного социального обеспеќчения" довела множество больных и калек до личностной деграќдации; а по существу "собес" - добил их, не говоря уж о том, что исторически реально "благотворительные" фонды становятся досќтаточно часто "стиральной машиной" для "отмывки" денег и кормушкой для всяких паразитов вне зависимости от того, дейстќвуют они при капитализме, либо при социализме.
  И в своем подходе к трудоустройству больных и калек Г. Форд более праведен, нежели вся практика бюрократии советского соќбеса, весьма иронично описанная ещё в 1927 г. И.Ильфом и Е.Петровым в "Двенадцати стульях". С другой стороны, изрядная доля марксистской политработы (пропаганды) - паразитизм на труде других при полном социальном обеспечении соответственно месту в иерархии чиновников партийно-бюрократического госуќдарства и обществоведческих отраслей науки и системы образоќвания. Поэтому понятно, что марксисты клевещут на Г. Форда, не желающего под видом "социального обеспечения" и "профсоќюзов" культивировать паразитизм, в котором и они бы могли к чему-нибудь присосаться.
  Кроме того, Г. Форд работал и над тем, чтобы находящееся под его управлением предприятие само не плодило больных "професќсиональными" заболеваниями и калек. Многие знают анекдот о том, что в цехах заводов Г. Форда висели плакаты "Рабочий помќни: Бог создал человека, но не создал к нему запасных частей". В действительности же, если эти плакаты в цехах и висели, то они были только частью системы обеспечения безопасности человека на производстве, а не единственным "средством" обеспечения безопасности и отговоркой в стиле "на Бога надейся, а сам не
  4.1. Гуманизм в жизни и на словах
  плошай" скряги, для которого экономить на безопасности персоќнала - один из важнейших принципов ведения бизнеса.
  Форд подходил к вопросу о безопасности человека на произќводстве совершенно иначе:
  "Предохранительные приспособления при машинах это целая особая глава. Ни одна машина у нас, как бы велика ни была её работоспособность, не считается пригодной, если она не абсолютно безопасна. Мы не применяем ни одной машины, которую считаем не безопасной; несмотря на это, несчастные случаи иноќгда встречаются. Специально назначенный для этого, научно образованный человек исследует причины каќждого несчастья, и машины подвергаются новому изуќчению, чтобы совершенно исключить в будущем возќможность таких случаев.
  (.)
  Фабричный труд не обязательно должен быть опасќным. Если рабочий вынужден слишком напрягаться и слишком долго работать, он приходит в состояние дуќховного расслабления, которое прямо-таки провоцируќет несчастные случаи. Одна часть задачи в предупреќждении несчастных случаев заключается в том, чтобы избегать этого душевного состояния; другая часть в том, чтобы предупредить легкомыслие и защитить маќшины от дурацких рук" (гл. 7. "Террор машины").
  Обнаглевшие марксисты могут сказать, что и это ложь и пусќтая болтовня. Однако, высказанный Г.Фордом подход к созданию промышленного оборудования и организации его использования включает в себя обе части лозунга провозглашённого КПСС тольќко в 1960-е гг.: "От техники безопасности к безопасной технике!" При этом Г.Форд - в отличие от пустобрёхов из ЦК КПСС заќстойной эпохи - не противопоставляет "безопасную технику" "технике безопасности" (т.е. безопасным способам организации работ и использования промышленного оборудования), а видит в них две составляющие обеспечения безопасности человека на производстве, где и техника должна быть безопасной, и нормальќная организация работ тоже должна быть безопасной. Кроме того, Г. Форд практически работал над проблемой безопасной техники и достигал в этом успеха за полвека до того, как КПСС бросила этот
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  клич, так и не осуществив его на практике. И обличителям антиќчеловечности фордизма в исполнении самого Г.Форда также поќлезно знать, что Г. Форд заканчивает главу 7 следующими словаќми:
  "Рабочие ни за что не хотят бросить неуместный костюм, например галстуки, широкие рукава, которые запутываются в тали1. Наблюдатели должны смотреть за этим и большей частью ловят грешников. Новые машины испробываются со всех точек зрения, прежде чем вводятся в производство. Вследствие этого тяжеќлых несчастных случаев у нас почти никогда не встреќчается. Промышленность не требует человеческих жертв".
  И описанное Г. Фордом отношение персонала к обеспечению своей собственной безопасности показывает, что истинный гуманизм труда и общественных отношений в целом не заќвисит целиком и полностью исключительно от кого-то из влаќдельцев или членов администрации того или иного предприќятия, а определяется развитием культуры в целом и культуры выполнения работ, сложившейся на конкретном предприятии, в частности.
  1 Устройство, состоящее из двух многоходовых блоков и пропущенќного через них каната, один конец которого закреплён в одном из блоков, а другой - ходовой - выбирается при работах с грузами вручную либо лебёдкой. Один блок закреплён на балке, второй подвешен на канате, несколько раз пропущенном кольцами через оба блока. На свободном блоке закрепляется либо крюк, либо захват. Тали служат для подъема и перемещения тяжестей. При работе с талями одежда должна быть такой, чтобы исключить риск её попадания в блоки.
  Галстуки и широкие рукава могут послужить причиной травм и в том случае, если их захватывают подвижные части станков: свёрла, валы, фрезы, детали во время токарной обработки и т. п. 28
  Но если рабочий считает возможным для себя приступать к раќботе в непригодной для этого одежде, работать пьяным или "слегќка выпивши"; уклоняться от применения средств защиты (респиќраторов, светозащитных очков и т. п.) и нарушать технологичеќскую и организационную дисциплину производства конкретных видов работ (нормы "техники безопасности") под предлогом увеличения выработки с рваческой целью повышения своего до-
  
  4.1. Гуманизм в жизни и на словах
  хода "прямо сейчас" или "упрощения" технологий и организации работ с целью "облегчения" своего труда в ущерб качеству проќдукции и безопасности; считает возможным выпускать дефективќную продукцию, которая способна покалечить других и нанести какой-то иной ущерб потребителю и сторонним лицам, - то неќчего вину наемного персонала такого, каков он реально есть (в том числе и рабочего класса, идеализируемого в марксизме без всяких к тому причин), за производственный травматизм, за "профзаболевания", за брак в работе и т.п. валить на администраќцию или капиталистов - будь то хоть при социализме, хоть при капитализме.
  Г. Форд же - в отличие от марксистов, овладевших хозяйстќвенной системой России и породивших целую культуру сокрытия массового производственного травматизма и профзаболеваний, - действительно гуманист, поскольку прямо ставит в должностные обязанности наблюдателей задачу - "ловить грешников", забоќтясь о сохранении здоровья самих "грешников" и о благополучии их семей вопреки самонадеянно безответственному пониманию целесообразности самими "грешниками". И это очень трудная задача - защитить дураков от них самих, способствуя тому, чтобы они по возможности поумнели.
  
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  То, что Г. Форд был автопромышленником, - это знают все. Поэтому у кого-то может сложиться впечатление, что Г. Форд изќловчился своевременно занять "микроэкономическую" нишу, поќсле чего почти монопольно её эксплуатировал на протяжении деќсятилетий, а за пределами этой "микроэкономической" ниши его наработки и принципы неприменимы, вследствие чего учиться у него нечему. Однако Г.Форд преуспел не только как автопромышќленник, но и как железнодорожник, хотя и под давлением обстояќтельств, а не по собственной инициативе частного предпринимаќтеля. Дело в том, что в производственном цикле "Форд моторс" участвовала Детройт-Толедо-Айронтонская железная дорога, транспортные услуги которой обеспечивали слияние удалённых друг от друга специализированных производств в единый техноќлогический процесс изготовления автомобилей. О том, каково быќло качество этих услуг, Г. Форд пишет следующее:
  "Несколько лет тому назад мы пробовали пересыќлать наши товары по этой линии, ввиду её чрезвычайќно удобного для нас расположения, но ввиду запоздаќний мы никогда не могли ею пользоваться в широких размерах. Ранее 5 - 6 недель нечего было рассчитыќвать на доставку. Вследствие этого затрачивались слишком большие суммы и, кроме того, эти задержки нарушали наш производственный план. Нет никакого основания, почему бы дороге не следовать опредеќлённому плану. Задержки вели к служебным разбираќтельствам <об убытках, причинённых дорогой грузоќвладельцам вследствие опозданий доставки>1, котоќрые регулярно возмещались железной дорогой. Но так вести дело не годится. Мы воспринимали всякую заќдержку, как критику нашей работы, и заботились, чтоќбы она была исследована. Это я называю делом" (гл. 16. "Железные дороги").
  Устав от борьбы с администрацией железной дороги и от неќопределённостей, которые вносила в деятельность "Форд моторс" её скверная работа, Г. Форд купил эту железную дорогу:
  
  Здесь и далее в тексте цитат <в угловые скобки> помещены наши пояснения и комментарии.
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  "Мы приобрели железную дорогу потому, что её правила стояли на пути некоторых наших улучшений в Ривер-Руже. Мы купили её не для помещения капитаќла, не как вспомогательное средство для нашей проќмышленности и даже не ради её стратегического поќложения. На редкость благоприятное положение этой железной дороги обнаружилось уже после нашей поќкупки. Но это не относится к делу. Итак, мы купили жеќлезную дорогу потому, что она мешала нашим планам. Теперь нужно было что-либо из неё сделать. Единстќвенно правильным было преобразовать её в продукќтивное предприятие, применить к ней те же самые принципы, как и во всех областях нашего производстќва" (гл. 16. "Железные дороги").
  О жизни дороги и её положении в периоды "до" и "после" приобретения её "Форд моторс" Г. Форд сообщает следующее:
  "Детройт-Толедо-Айронтонская железная дорога была основана лет 20 тому назад1 и с тех пор реоргаќнизовывалась каждые два года. Последняя реорганиќзация имела место в 1914 году. Война и контроль Союќза Штатов2 прервали этот реорганизационный цикл. Железная дорога имеет 343 английских мили рельсоќвого пути3, 52 мили веток и 45 английских миль полосы отчуждения в чужих владениях.
  1 Т.е. в самом начале ХХ века.
  2 Имеется в виду администрация США.
  3 343 английских мили это менее 550 километров: груз следует по этой дороге в некоторых случаях в течение 5 - 6 недель, как пишет Г. Форд. То есть средняя скорость перемещения грузов по ней доходила до 0,65 км/час при условии, что уже в те годы товарный паровоз мог тяќнуть состав в 20 - 30 вагонов (пусть и двухосных) со скоростью порядка 40 - 50 км/час. Это соотношение говорит о качестве управления дороќгой до покупки её "Форд моторс".
  Она идёт почти по прямой линии к югу от Детройта, вдоль реки Огайо до Айронтона и соприкасается таким образом с угольными копями Западной Виржинии. Она пересекает большинство крупных железнодорожных линий и, с общеделовой точки зрения, должна была быть весьма доходной. Она и была доходной - для финансистов. В 1913 г. её капитал достигал 105 000 долларов на милю. При следующей перемене вла-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  дельцев эта сумма упала до 47 000 долларов на милю. Я не знаю, сколько в общем уже было взято денег под эту дорогу. Я знаю только, что акционеры при реоргаќнизации 1914 года по оценке были принуждены внести в фонд почти 5 млн. долларов, - сумму, которую мы заплатили за всю дорогу. Мы заплатили по 60 центов за доллар по закладным обязательствам, хотя цена незадолго до действительной продажи равнялась только 30 - 40 центам за доллар <номинальной стоиќмости акций>. Сверх того, мы оплатили обычные акции по одному, а специальные акции по 5 долларов за штуќку, следовательно, выплатили весьма приличную сумќму, принимая во внимание факт, что обязательства ниќкогда не приносили процентов и дивиденд на акции был почти исключен. Подвижной состав Общества доќходил до 70 локомотивов, 27 классных вагонов и 2800 товарных. Все было в чрезвычайно скверном состояќнии и, большей частью, вообще непригодно к употребќлению. Все постройки были загрязнены, не крашены и вообще запущены. Железнодорожное полотно предќставляло из себя нечто, немногим лучшее, чем полосу ржавчины, и немногим худшее, чем дорогу вообще. Ремонтные мастерские имели слишком много людей и слишком мало машин. Всё производство было, так скаќзать, рассчитано на максимум бесхозяйственности. Заќто имелось необычайно обширное исполнительное и административное управление и, разумеется, также и юридический отдел. Это одно стоило свыше 18 000 долларов в месяц. В марте 1921 года мы взяли железќную дорогу и сейчас же начали проводить наши принќципы. До сих пор в Детройте существовало Исполниќтельное Бюро. Мы закрыли его и передали все управќление одному-единственному человеку, занимавшему половину письменного стола в конторе. Юридическое отделение отправилось вслед за Исполнительным. Железная дорога не нуждается в множестве сутяг. Наши служащие сейчас же ликвидировали многие деќла, тянувшиеся в течение ряда лет. Всякие новые преќтензии сейчас же разрешаются, согласно обстоятельќствам, так, что расходы по ним редко превышают 200 долларов в месяц. Вся уйма излишнего счетоводства и
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  бюрократической волокиты была выброшена за борт и персонал железной дороги сокращен с 2700 человек до 1650.
  Согласно нашей деловой политике все звания и должности, за исключением предписанных законом <в обязательном порядке>, упразднены.
  В общем, организация железной дороги очень строќгая, каждое приказание должно пройти через ряд инќстанций и никто не смеет действовать без определенќного приказания своего начальника. Однажды, рано утром, попал на железную дорогу и нашел готовый к отходу поезд, под парами и с бригадой. Он ждал полќчаса "приказа". Мы отправились на место и управиќлись со всеми работами раньше, чем пришел приказ; это было еще до того, как мысль о личной ответственќности проложила себе путь. Вначале было не так-то легко сломить эту привычку к "приказу", люди боялись ответственности. Но с течением времени план станоќвился им все яснее, и теперь никто не прячется за огќраду своих обязанностей. Люди оплачиваются за восьмичасовой рабочий день, но с них требуют, чтобы они отрабатывали все время полностью. Если данное лицо состоит машинистом и исполняет свою службу в 4 часа, то остальное время оно работает там, где это в данный момент необходимо. Если кто-нибудь прорабоќтал дольше восьми часов, то он не получает сверхќурочных, а попросту вычитает проработанное время из следующего рабочего дня или копит излишнее время, покуда не наберется целый свободный день, который ему полностью оплачивается. Наш 8-часовой рабочий день действительно 8-часовой рабочий день, а не база для перерасчета заработной платы.
  Самая маленькая ставка равняется 6 долларам в день. Чрезвычайного персонала не имеется. Мы сокраќтили число служащих в бюро, мастерских и на линии. В одной мастерской теперь 20 человек исполняют больќше работы, чем прежде 59. Несколько времени тому назад одна из наших путевых артелей, состоящая из одного надсмотрщика и 15 человек рабочих, работала поблизости от другой, идущей параллельно, железноќдорожной ветки, на которой артель в 40 человек ис-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  полняла точно такую же работу по ремонту рельс и прокладке шпал. В течение дня наша артель опередиќла на два телеграфных столба артель соперников.
  Линия постепенно стала подниматься; почти всё поќлотно заново отремонтировано и на много миль проќложены новые рельсы. Локомотивы и подвижной соќстав ремонтируются в наших собственных мастерских и лишь с небольшими затратами. Мы нашли, что закуќпленные предшественниками запасы непригодны для употребления; теперь мы сберегаем на наших заготовќках, приобретая лучшие материалы и следя, чтобы ниќчего не пропало попусту. Персонал всегда готов помоќгать в деле сбережений. Что пригодно, то им пускается в ход. Мы задали вопрос железнодорожнику: "Что можно извлечь из локомотива?" - и он ответил реќкордом бережливости. При этом мы не вкладываем в предприятие больших сумм. Все, согласно нашей деќловой политике, покрывается из наших доходов.
  Поезда должны двигаться прямым сообщением и пунктуально. Товарное сообщение удалось ускорить на одну треть первоначального времени. Вагон, отвеќденный на запасный путь, нечто гораздо большее, чем кажется на первый взгляд: он является очень большим вопросительным знаком. Кто-нибудь должен знать, поќчему он там стоит. Прежде нужно было 8 - 9 дней, чтобы доставить товар из Филадельфии в Нью-Йорк, теперь - 3 1/2 дня. Организация несёт настоящую службу.
  Все будут объяснять происшедшее тем, что появиќлась, вместо дефицита, прибыль" (гл. 16. "Железные дороги").
  Если скорость доставки груза из пункта "А" в пункт "Б" расќсматривать как один из показателей производительности железќной дороги, то под управлением Г.Форда он вырос в 2 - 2,5 раза, не говоря уж о сокращении численности персонала дороги более, чем в полтора раза. Хотя Г.Форд и не приводит данных по грузоќобороту, но надо полагать, что потребности в перевозках, объекќтивно имевшиеся в регионе при действовавших тарифах, дорога удовлетворяла полностью.
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  И казалось бы, это - прекрасный пример для агитации за свободно-рыночный капитализм... если забыть о том, что цаќрило на той же самой железной дороге в условиях того же саќмого свободно-рыночного капитализма до того, как её купила "Форд моторс".
  США последней четверти XIX - первой четверти ХХ века, в какое время они и были покрыты сетью железных дорог, были страной с безупречно либерально-рыночной экономикой, в котоќрой правительственные чиновники на уровне как отдельных штаќтов (регионов), так и Союза штатов (федеральный уровень) мало вмешивались с дела частного бизнеса. Такое положение дел являќется одним из идеалов нынешних российских либералов, который они мечтают воплотить в России, и неосуществлённостью котороќго они объясняют отсутствие неоспоримой экономической отдачи проводимых ими с 1991 года реформ, ощутимой "простым челоќвеком".
  Однако из того, что сообщает Г.Форд о ведении дел на Дет-ройт-Толедо-Айронтонской железной дороги в период до приобќретения дороги "Форд моторс", видно, что рыночный механизм и в якобы идеальных условиях функционирования, какие были в США в тот период, не является автоматическим гарантом качестќва предоставляемых потребителю услуг, как не является он и безќусловным стимулом к эффективному ведению дела на началах самоокупаемости, обеспечивающей дивиденды акционерам, влоќжившимся в дело. То есть причины успехов и неудач в деле, в том числе и в их финансовом выражении, лежат вне отношений более или менее свободной купли-продажи.
  В данном конкретном случае объяснять успехи железной дороќги под управлением Г. Форда тем, что изменилась конъюнктура рынка и "появилась, вместо дефицита, прибыль", - означает подменять причину следствием. До приобретения железной дороќги "Форд моторс" она не приносила прибыли вовсе не потому, что была плохая рыночная конъюнктура, и прибыль после приобретеќния дороги тоже появилась вовсе не потому, что рыночная конъќюнктура стала для неё благоприятной. О причинах бедственного положения Детройт-Толедо-Айронтонской железной дороги в пе-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  риод времени до её покупки "Форд моторс" Г.Форд пишет слеќдующее:
  "Худшим примером того, как далеко может отойти предприятие от принципа полезного служения, являќются железные дороги. У нас неизменно в ходу железќнодорожный вопрос, разрешению которого посвящено немало размышлений и речей. Железной дорогой неќдовольны все. Недовольна публика, потому что тариќфы как пассажирские, так и товарные, слишком велики. Недовольны железнодорожные служащие, так как их ставки слишком малы, а рабочее время слишком проќдолжительно. Недовольны владельцы железных дорог, так как они утверждают, что вложенные в их предприќятия деньги не дают процентов <на вложенный капиќтал>. Однако при правильно налаженном деле все должны были бы быть довольны. Если, не говоря о публике, и служащие, и владельцы не имеют выгоды от предприятия, то значит, в его управлении в самом деле что-то неладно.
  Я вовсе не желаю корчить из себя знатока в железќнодорожном деле. Правда, существуют посвященные в его суть, однако же, если служба <людям, обществу>, которую несут американские железные дороги, являетќся результатом такого рода накопленных знаний, то должен сказать, что мое уважение к ним не так уже веќлико. Я ничуть не сомневаюсь, что, собственно, дирекќтора железных дорог, люди, которые несут настоящую работу, способны управлять железной дорогой к обќщему удовольствию. К сожалению, нет также никакого сомнения, что эти подлинные директора, благодаря цепи обстоятельств, не имеют ровно никакой власти. И в этом-то и есть больное место. Потому что людям, коќторые, действительно, кое-что понимают в железных дорогах, <сложившейся системой> не дано быть рукоќводителями.
  1 "Финансист" по существу, как это далее видно из контекста, в большинстве случаев означает - "биржевой спекулянт".
  Также почти везде, где Г. Форд пишет "банкир", следует читать - "ростовщик". Поэтому далее в этой цитате слово "банкир" мы поменяли
  (...) Руководителем в железнодорожном деле был не директор, а финансист1. До тех пор, пока железные
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  дороги пользовались высоким кредитом, было больше заработано денег выпуском акций и спекуляцией на процентных бумагах, чем службой публике. Только саќмая незначительная часть вырученных посредством железных дорог денег была обращена на упрочение их подлинного назначения. Если благодаря искусному веќдению дела чистые прибыли поднимались так высоко, что являлась возможность выплатить акционерам знаќчительные дивиденды, то избалованные спекулянты и починные господа железных дорог употребляли дивиќденды на то, чтобы сначала поднять свои акции, потом понизить и, наконец, на основании поднявшегося блаќгодаря прибыли кредита, выпустить новые акции. Если же прибыли естественным или искусственным спосоќбом падали, то спекулянты скупали акции обратно, чтоб со временем инсценировать новое повышение и новую продажу. Во всех Соединенных Штатах найдетќся едва ли одна железная дорога, которая не перемеќнила бы один или несколько раз своих владельцев, в то время как заинтересованные финансисты нагромоќждали друг на друга горы акций до тех пор, пока вся постройка не теряла равновесие и не обрушивалась. Тогда аналогичные им финансовые круги становились обладателями железных дорог, наживали на счет легќковерных акционеров большие деньги и снова приниќмались за прежнюю постройку пирамиды.
  на "ростовщик" везде, где однозначно речь идёт о кредитовании под ссудный процент. Это - норма функционирования банковской системы США, и такая замена просто ставит всё на свои места, называя явления в общественной жизни их сущностными именами.
  1 А уж тем более и "финансист" - биржевой спекулянт, большей чаќстью своей деятельностью паразитирующий на производстве и на проќцессах управления макроэкономикой.
  Естественный союзник ростовщика - юрисконсульт. Трюки, производившиеся с железными дорогами, неќвозможны без советов юриста. Юрист, как и ростов-щик1, в деле, как таковом, ничего не понимает. Они поќлагают, что дело ведется правильно в том случае, есќли оно не выходит из предписанных законом пределов или если законы могут быть так изменены или истолќкованы, чтобы подходить к данной цели. Юристы живут
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  по готовым нормам. Ростовщики вырвали из рук у жеќлезнодорожных директоров финансовую политику. Они поставили поверенных следить за тем, чтобы железќные дороги нарушали законы только законным обраќзом. Для этой цели они вызвали к жизни огромные юридические учреждения. Вместо того, чтобы действоќвать согласно здравому человеческому смыслу и обќстоятельствам, все железные дороги должны были действовать согласно советам своих адвокатов. Цирќкуляры обременили все части организации. К этому прибавились еще законы Штатов и Союза Штатов, и ныне мы видим, как железные дороги запутались в сеќтях параграфов. Юристы и финансисты <т.е. ростовќщики-банкиры и биржевые спекулянты>, с одной стоќроны, и администрация штатов, с другой, совершенно связали руки железнодорожным директорам. Делами нельзя руководить свыше <и извне, т. е. не вникая в их существо, что свойственно госчиновникам в их больќшинстве, а также ростовщикам-банкирам и биржевым спекулянтам> (Самое начало гл. 16. "Железные дороќги").
  "Слишком многие железные дороги управляются не практиками-железнодорожниками, а банковскими учќреждениями <т.е. ростовщическими конторами и их юрисконсультами>; все деловые методы, способ поќнимания - все организовано по финансовой, а не по транспортной технике.
  1 По существу этот же диагноз, поставленный Г.Фордом в отношении железных дорог США, относится и к повышению железнодорожных таќрифов в России на 1/3 с 15 января 2002 г., а также и к падению производќства в ходе реформ на большинстве предприятий России и особенно - в высокотехнологичных и наукоёмких отраслях её народного хозяйства. 38
  Крушение <железнодорожной отрасли> произошло оттого, что главное внимание устремлено не на польќзу, которую приносят железные дороги народу, а на их ценность на фондовом рынке1. Отжившие идеи дерќжатся, прогресс <технический и организационный> почти придушен, и людям, способным к железнодоќрожному делу, преграждена возможность развития.
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  Может ли биллион1 долларов устранить убыток? Нет, биллион долларов только усилит трудности на биллион долларов. Биллион долларов имеет целью только увековечить господствующие ранее методы в руководстве железными дорогами, тогда как убыток как раз из этих методов и вытекает (выделено жирным наќми при цитировании).
  Все ошибки и нелепости, допущенные много лет наќзад, мстят нам теперь. Когда в Соединенных Штатах были организованы железные дороги, население должно было сначала ознакомиться с их полезностью так же, как было с телефонами. Кроме того, новые жеќлезные дороги должны были делать дела так, чтобы остаться состоятельными <т.е. самоокупаемыми>. Итак как финансирование железных дорог последоваќло в одну из самых разорительных эпох нашего проќшлого, то укоренилось большое количество "злоупотќреблений", которые с тех пор служили образцом всему железнодорожному делу" (гл. 16. "Железные дороги").
  Высказав своё мнение о причинах неурядиц в железнодорожќном деле, рассказав о том, как они были преодолены на основе здравого смысла, ВСЕГДА ориентированного на принесение польќзы обществу, Г.Форд подвёл итог своему железнодорожному опыту:
  "В этом заслуга все уравнивающей справедливости, что предприятие, которое не исполняет действительќной службы, недолговечно.
  1 Так в цитируемом переводе. В англоязычной культуре, в том числе и в США, "биллион" численно соответствует нашему "миллиарду". Кроме того, числительное "биллион" в разговорной речи употребляется в англоязычных странах и в численно не определённом смысле "несметќного количества".
  2 Так в переводе.
  Мы обнаружили, что благодаря нашей обычной деќловой политике оказалось возможным удешевить наш тариф на Детройт-Толедо-Айронтонской железной доќроге и, кроме того, делать лучшие дела. Поэтому мы много раз понижали цены, но Всесоюзная2 Коммерчеќская Комиссия <т.е. американский аналог советского и российского Госкомитета по тарифам и ценам> откаќзывала нам в утверждении. Можно ли при таких усло-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  виях считать железные дороги деловым предприятием или средством служения обществу?" (гл. 16. "Железќные дороги", самое окончание).
  В другом месте своей книги Г. Форд пишет ещё более жестко и определённо о паразитическом господстве банковского ростовщиќческого капитала над экономикой в целом государств Запада, и прежде всего США:
  1 То есть Г. Форд против того, что общество (в том числе его эконоќмическая наука, юриспруденция и законодательство) не делает различий между:
  • прибылью, получаемой в качестве ссудного процента по кредиту, и
  • прибылью, получаемой в торговом обороте предприятиями производќственного сектора экономики.
  А также он против попыток возвести паразитизм, осуществляемый с помощью прокрутки финансов, в ранг наиважнейшей работы. Соотнесиќте это воззрение Г.Форда с Кораном - сура 2:
  "276 (275). Те, которые пожирают рост, восстанут <в судный день> только такими же, как восстанет тот, кого повергает сатана своим прикосновением. Это - за то, что они говорили: "Ведь торговля
  - то же, что рост". А Бог разрешил торговлю и запретил рост. К кому приходит увещание от его Господа, и он удержится, тому (проќщено), что предшествовало: дело его принадлежит Аллаху; а кто поќвторит, те - обитатели огня <ада>, они в нём вечно пребывают! 277 (276). Уничтожает Бог рост и выращивает милостыню. Поистиќне, Аллах не любит всякого неверного грешника! (277). Те же, которые уверовали, и творили благое, и выстаивали молитву, и давали очищение,
  - им их награда у Господа их, и нет страха над ними, и не будут они печальны!"
  Иными словами, все прошлые, нынешние и будущие проблемы в отќношениях США со странами ислама, да и с остальным миром, запроќграммированы тем, что США построили капитализм не по Г. Форду, а вопреки ему - по Библии, в которой ростовщичество предписано евреям в качестве глобального системообразующего фактора (Второзаконие, 23:19, 20; Второзаконие, 28:12), ориентированного на достижение вполне определённых целей (Исаия, 60:10 - 12). См. Приложение в конце книќги.
  "Мы не против того, чтобы занимать деньги, мы такќже и не против банкиров. Мы только против попытки поставить кредит на место работы1. Мы против всякого банкира, смотрящего на предпринимателя, как на предмет эксплуатации <т.е. как на объект ростовщичеќского паразитизма>. Важно только деньги, займы и каќпитализацию держать во внутренне определенных граќницах, а для того, чтобы достичь этого, нужно точно
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  обдумать, на что нужны деньги и каким образом их удастся выплатить. Деньги не что иное, как орудие производства. Они только часть фабрики. Все равно, занять ли в затруднительном положении 100 000 станќков или 100 000 долларов. Плюс в виде станков столь же мало способен поправить дело, как плюс в виде деќнег. Только плюс мозга, рассудительности и осмотриќтельного мужества способен на это.
  Предприятие, которое дурно пользуется своими собственными средствами, пользуется дурно и займаќми. Исправьте злоупотребления - это главное. Если это сделано - предприятие будет снова приносить деньги, совершенно так же, как вылеченное человечеќское тело вырабатывает достаточное количество здоќровой крови.
  Заём денег легко превращается в уловку для того, чтоб не глядеть в глаза убытку. Чужие деньги зачастую поддерживают лень. Многие предприниматели слишќком ленивы для того, чтоб подвязать себе рабочий пеќредник и пересмотреть до основания, где кроется убыќток, или же слишком горды, чтоб признаться, что что-то из предпринятого ими не удалось. Однако законы раќботы подобны законам силы тяжести: кто им противитќся - принужден испытать их могущество.
  1 Это намёк на то, что банки должны быть не "колхозами" ростовщиќков (к числу которых принадлежат не только их владельцы-акционеры, но и простые вкладчики, получающие свою долю ростовщического дохоќда банков в виде процентов по вкладам), а инвестиционными фондами, помощью которых при организации нового или расширении уже сущестќвующего дела может воспользоваться каждый предприниматель, ориенќтирующийся на общественно полезное служение.
  Занять деньги для основания дела совсем иное, чем занимать для того, чтобы исправить дурное ведение дела и расточительность1. Деньги для этого не годятся - по той простой причине, что деньги ничему помочь не могут. Расточительность исправляется только беќрежливостью, дурное ведение дел - благоразумием. Деньги для этого не нужны. Деньги при таких обстояќтельствах даже помеха. (...) Заштопывать клочья и прорехи в деле в сто раз выгоднее, чем какой угодно занятый капитал по 7 %.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Именно внутренние болезни предприятия заслужиќвают самого заботливого внимания. "Дело" в смысле товарообмена с народом заключается большей частью в удовлетворении потребностей народа. Если произќводить то, что требуется большинству людей, и продаќвать по дешевой цене, то будешь делать дела до тех пор, пока дела вообще возможно делать. Люди покуќпают то, что им полезно. Это так же верно, как то, что они пьют воду" (гл. 11. "Деньги и товар").
  "Если бы мы получили деньги по 6 %, а, включая комиссионные деньги и т.п., пришлось бы платить больше, то одни проценты при ежегодном производстќве в 500 000 автомобилей составили бы надбавку в 4 доллара на автомобиль. Одним словом, мы вместо лучшего метода производства приобрели бы только тяжелый долг. Наши автомобили стоили бы приблизиќтельно на 100 долларов дороже, чем сейчас1, наше
  
  1 Увеличение цены на 100 долларов - с учётом необходимости поќгашения не только процентов по ссуде (4 доллара на автомобиль), но и самой ссуды. Что означало бы увеличение цены автомобиля на 100 долќларов, видно из таблицы, которую приводит Г. Форд в своей книге. В ней отражена динамика выпуска автомобилей и снижения цен на них на проќтяжении двенадцати лет:
  
  Годы Цена в долларах Выработка автомобилей
  1909 - 10 950 18 664
  1910 - 11 780 34 528
  1911 - 12 690 78 440
  1912 - 13 600 168 220
  1913 - 14 550 248 317
  1914 - 15 490 308 213
  1915 - 16 440 533 921
  1916 - 17 360 785 432
  1917 - 18 450 706 584
  1918 - 19 525 533 706
  1919 - 20 575 до 440 996 660
  1920 - 21 440 до 335 1 250 000
  Словно извиняясь за всплеск цен и снижение выпуска в 1918 - 1919 гг., Г.Форд сопровождает таблицу комментарием: "Оба последних года были годами войны, и фабрика занята была военными заказами" (гл. 10. "Как дешево можно производить товары?").
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  производство вместе с тем сократилось бы, потому что ведь и круг покупателей сократился бы тоже. Мы могли бы обеспечить работой меньше рабочих и, следоваќтельно, меньше служить обществу. Было упомянуто, что финансисты хотели поправить ущерб денежным займом вместо поднятия производственного оборота. Они хотели дать не инженера, а казначея. Связь с ростовщиками1 является бедой для промышленноќсти. Банкиры <ростовщики> думают только о деќнежных формулах. Фабрика является для них учќреждением для производства не товаров, а денег.
  (Выделено жирным нами при цитировании). Они не моќгут постичь, что предприятие никогда не стоит на месќте, что оно либо движется вперед, либо идёт назад. Они рассматривают понижение цен скорее как выброќшенную прибыль, чем как основание для улучшения дела.
  Вторая половина ХХ века характеризовалась иными макроэкономиќческими параметрами и динамика цен на автомобили была другая: в наќчале 1960-х гг. серийные (т.е. без доводки экземпляра до персональных требований покупателя) "Линкольны" и "Кадиллаки" (роскошные амеќриканские автомобили класса нашей "Чайки" Горьковского автозавода, если кто её помнит) стоили порядка 5 000 долларов; в начале 1970-х гг. - порядка 7 000 долларов; в 1990-е гг. серийные автомобили этого класќса стоили порядка 60 000 - 70 000 долларов. Это - один из многих примеров ускоряющегося роста цен на протяжении 40 лет, протекающего на фоне научно-технического прогресса, который, казалось бы, должен был бы снижать себестоимость производства, вызван системообразуюќщим банковским ростовщичеством. Рост цен требовал эмиссии доллара для поддержания платежеспособного спроса населения, что повлекло за собой потерю долларом покупательной способности и является одной из причин глобальных финансово-экономических неурядиц конца ХХ - начала XXI веков.
  1 А по существу - зависимость от ростовщиков. Здесь и далее в этой цитате везде, где однозначно подразумевается кредитование под ссудный процент, слово "банкир" заменено на слово "ростовщик", по причинам изложенным ранее.
  Ростовщики играют в промышленности слишком большую роль. Тайно это признало большинство деќловых людей. Открыто это признается редко из страха перед ростовщиками <организованными на принципах мафии>. Легче заработать состояние денежными комбинациями, чем производственной работой (вы-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  делено нами при цитировании: такие же условия созќдали мерзавцы-реформаторы1 и в России). Удачливый ростовщик, в среднем, менее умён и дальнозорок, чем удачливый предприниматель, и все-таки ростовщик практически господствует в обществе над предприниќмателем посредством господства над кредитом2.
  1 Американский писатель Гор Видал (родственник бывшего вице-президента США Альбера Гора, соперника Дж.Буша младшего на преќзидентских выборах 2000 г., сводный брат Жаклин Кеннеди) в интервью РТР (показ в ночь 15/16 марта 2002 г.) выразил своё несогласие с затасќканным в последние годы российскими реформаторами афоризмом, возќводимым ими ко Л.Н.Толстому, "патриотизм - последнее прибежище негодяев". Гор Видал сказал, что в нашу историческую эпоху "реформа - последнее прибежище негодяев".
  2 При привлечении раздела математики, известного под названием "теория игр", к описанию и моделированию финансово-экономических процессов в обществе, оказывается, что в его терминах институт кредита со ссудным процентом - игра с ненулевой суммой, т. е. такая игра, в которой выигрыш самими принципами построения игры всегда безальќтернативно запрограммирован только для одной из сторон: в данном случае - ростовщику, исторически реально - международной мафиозќной корпорации ростовщиков.
  Ростовщик (корпорация ростовщиков), поддерживая ссудный процент на уровне, превышающем темпы роста производства, измеряемые в неќизменных ценах, перекачивает в свой карман платежеспособность заёмќщика и тех, кто покупает у заёмщика что-либо, поскольку необходимость возврата ссуды вместе с процентами закладывается в себестоимость и цену продукции. Так ростовщическая корпорация паразитирует на всём обществе, вне зависимости от того пользуется общество кредитно-финанќсовой системой либо же оно осуществляет натуральный продуктообмен.
  3 Подготовка банкира-не-ростовщика должна быть иной: он должен думать о многоотраслевом производстве и распределении продукции, ориентированных на удовлетворение нравственно здравых интересов людей, институтов государства и общественных организаций, и видеть в инвестиционно-кредитной и страховой политике - средство управления таким - общественно-полезно ориентированным - многоотраслевым производством и распределением.
  Могущество банков <ростовщических контор> за поќследние 15 - 20 лет, в особенности со времени войќны, очень возросло, и федеральная резервная систеќма предоставляла им по временам почти неограниченќный кредит. Ростовщик, в силу своей подготовки3, и, прежде всего, по своему положению совершенно не способен играть руководящую роль в промышленноќсти. Поэтому не является ли тот факт, что владыки
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  кредита достигли за последнее время огромной влаќсти, симптомом, что в нашей финансовой системе что-то гнило. Ростовщики попали в руководители промышќленности вовсе не благодаря своей индустриальной проницательности. Скорее они сами почти невольно вовлечены туда системой1. Поэтому, что касается меќня, мне хочется сказать, что финансовая система, по которой мы работаем, вовсе не самая лучшая.
  Я должен предупредить, что мои возражения вовсе не личного характера. Я ничего не имею против банкиќров, как таковых. Напротив, мы не можем отказаться от умных, опытных в финансовой технике людей2. Мы нуќждаемся в деньгах, и мы нуждаемся в кредите. Не то не мог бы осуществиться обмен продуктов производќства. Но поставили ли мы наше банковское и кредитќное дело на должные основы, - это другой вопрос.
  Я не имею намерения нападать на нашу финансоќвую систему. Я не нахожусь в положении человека, коќторый побежден системой и теперь жаждет мести. Лично мне может быть безразлично, что сделают банќковские воротилы, ибо мы достигли возможности вести наше дело без помощи банков. Поэтому в своём исќследовании я не буду руководствоваться никакими личными побуждениями. Я хочу только выяснить, даёт ли существующая система максимум пользы большинќству народа" (гл. 12. "Деньги - хозяин или слуга?").
  1 Это - правильное замечание. В истории нынешней глобальной циќвилизации такое положение банкира-ростовщика в системе капитализма по западному образцу - системообразующий фактор, запрограммироќванный социологией Библии, о чём неоднократно шла речь в работах ВП СССР: "Краткий курс...", ""Грыжу" экономики следует "вырезать"" и других. В этом смысле положение ростовщика - вынужденное господќство. Само же господство его основано на том, что институт кредита со ссудным процентом - "игра" с ненулевой суммой, в которой выигрыш корпорации ростовщиков запрограммирован безальтернативно. Но не они хозяева "игры". Они - только инструмент.
  2 То есть способных управлять межотраслевыми пропорциями инвеќстиций и ритмикой инвестиций в отраслях в процессе их технико-техноќлогического обновления - ничего другого от банкиров-не-ростовщиков не требуется.
  Не трудно видеть, что Г.Форд в своей книге на примере бедстќвенного положения Детройт-Толедо-Айронтонской железной до-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  роги в период до её покупки "Форд моторс" и на собственном примере взаимоотношений с ростовщическим и сектором биржеќвых спекуляций в экономике полностью и исчерпывающе объясќняет, почему в России все многочисленные реформы после 1991 г. не дают "простому человеку" ощутимой отдачи: "финансисты" и юристы в своём большинстве (за единичными исключениями), т. е. как профессиональные корпорации, взявшие дело реформ в свои руки, не способны к организации ни нравственно-этического, ни технико-технологического прогресса, просто потому, что сами "финансисты" и юристы не знают ни естествознания и проистеќкающих из него технологий, ни внутренней организации предќприятий и их системы внешних связей в каждой из множества отраслей, ни психологии персонала и общества в целом, а к слову действительных знатоков дел в каждой из отраслей - самонадеќянно глухи1.
  Но высказав всё это, Г. Форд фактически выступил против саќмих принципов организации финансовой системы США и, соотќветственно, выступил против капитализма западного образца. Его слова о том, что он "не имеет намерения нападать" на их финанќсовую систему - дань формальной вежливости и глупости некоќторой части его читателей, отданная им уже после того, как он обнажил все пороки кредитно-финансовой системы библейского типа, облагораживаемые или тщательно скрываемые господќствующей традицией экономической науки.
  1 Это - выражение их глупости, отрицающей ум за другими на осноќве принципа: "Если ты такой умный, то где твои денежки?"
  Однако ответ на этот вопрос во многих случаях должен быть по суќществу таким: "У тебя: ты мне и многим другим по жизни должен".
  На нескольких страницах в приведённых нами цитатах Г. Форд сказал о западном капитализме то главное, что скрыл в умолчаниях и пустословии своего "Капитала" К.Маркс и что в умолчаниях, пустой болтовне, а также и под покровом своего невежества марксисты скрывают доныне, изображая из себя противников капитализма как системы паразитизма меньшинќства на большинстве, но своим невежеством и пустой болтовќней поддерживая этот системный паразитизм.
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  Эти откровения Г.Форда о системообразующей роли ростовќщичества и биржевых спекуляций в экономике западного капитаќлизма - тоже одна из причин, вследствие которой истинные мар-ксисты-эзотеристы и их хозяева, мягко говоря, недолюбливали Г. Форда при жизни и продолжают недолюбливать его и спустя более полувека после смерти. Поэтому марксисты и лепят образ Генри Форда в качестве жесточайшего эксплуататора рабочего класса1.
  С другой стороны, не в лучшем положении находятся и либеќральные рыночники буржуазные "демократы": то, что пишет Г. Форд, показывает, что сделать из него пропагандистскую икону капиталиста-предпринимателя, "сделавшего самого себя"2 своим трудом и олицетворяющего собой осуществимость "американской мечты" в "американском образе жизни", можно... но только оболќгав самого Г. Форда и создав в обществе ложные представления о нём, о его отношении к делу и к людям, о его деятельности как таковой. Но заполучить себе в союзники его авторитет - очень хочется: уж больно яркая личность Г.Форд. И либералы-рыночники пыжатся, пример чему статья "Генри Форд в России" Александра Яковлевича Лившица3 в "Известиях" от 11 января 2002 г. (стр. 2, "Колонка обозревателя"):
  1 Смотри роман американского писателя Э.Синклера (1878 - 1968) "Автомобильный король" (1937 г.), многократно издававшийся в СССР в то время, как книги самого Г. Форда были заключены в спецхраны. В.И.Ленин оахарктеризовал Э.Синклера: "... социалист чувства, без теоќретического образования" (Полн. собр. соч., изд. 5, т. 26, стр. 270), - цитировано по БСЭ, изд. 3., т. 23, стр. 420).
  2 В английском (американском) есть оборот речи "self-made man" - "самоделкин", дословно - "человек, сделавший, создавший себя сам", т. е. такой человек, который добился своего высокого положения в общеќстве сам, а не получил его в качестве милости или по наследству от друќгих.
  3 В прошлом советник президента РФ Б.Н.Ельцина по экономическим вопросам, в 1996 - 1997 гг. министр экономики, ныне (первый квартал 2002 г.) - внештатный советник Правительства РФ по экономике.
  4 Если быть более точным, то конвейер изобрёл не Г. Форд, но Г. Форд его успешно применил. Конвейер был известен и применялся с давних времён. Так в одном из источников по истории судостроения сообщается, что по существу конвейерное строительство галер (для наращивания сил
  "Американец Генри Форд превратил велосипедную мастерскую в автозавод. Изобрёл конвейер4. Наладил
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  производство недорогих машин. Народ поехал. Так что пришлось строить дороги. А за ними пошла вся эконоќмика. Сам Генри стал богатым человеком. Родись Форд в СССР, наверняка оказался на оборонном завоќде. Что дальше? Лучший в мире БТР. Орден. Кварќтальная премия. Коммерческую хватку пришлось бы заглушить. Иначе - лесоповал1.
  Трудно пришлось бы Форду и в современной Росќсии. Как производить машины, когда банки не дают долгосрочных кредитов? Но дело даже не в этом. Заќдавила бы Генри российская бюрократия. Она не тольќко свирепа. Ещё и требует немалых денег. То, что бизќнесмен тратит на чиновников, компенсируется ценой2.
  (.)
  флота в короткие сроки) осуществлялось в Венеции ещё в средние века: отработанный проект, массовая заготовка стандартных корпусных и ранќгоутных (мачты и прочие компоненты парусного вооружения) деталей, после сборки корпуса на стапеле и спуска на воду - буксировка вдоль канала, на берегу которого расположены склады и мастерские, из котоќрых на борт подавалось для монтажа оборудование и снабжение. Строиќтельство боевой единицы "под ключ" занимало менее суток.
  1 А почему не занятие должности Председателя Госплана СССР? - Миропонимание Г.Форда более соответствует добросовестному исполнеќнию этой должности, нежели злоупотреблению служебным положением в целях личного обогащения в ранге директора завода, что А.Лившиц называет "коммерческой хваткой". Что Госплану СССР и союзных ресќпублик, высшей школе, науке не хватало людей с миропониманием Г.Форда, а не с миропониманием А.Г.Аганбегяна, А.Я.Лившица, Е. Т. Гайдара, М. Фридмена и им подобных уголовных авторитетов от "на2уки", будет показано далее.
  2 Неужто в России ростовщическая мафия - преимущественно евќрейская по своему составу - уступила в свирепстве российской бюроќкратии, в которой позиции еврейства (как то и предписано доктриной Второзакония, гл. 23:19, 20; гл. 28:12 - Исаии, гл. 60:10 - 12, см. Приќложение) также не слабы? А те суммы, которые производство, а не абстќрактный "бизнес", тратит на банкиров-ростовщичков, чем компенсируќется? - Ставки ссудного процента при Лившице - Черномырдине доќходили в России до 240 % годовых и более и никогда не падали ниже 20 %. Это ли не злостное вредительство?
  Для цивилизованного капитала поборы неприемлеќмы. Потому и обходит он Россию стороной. А инвестиќции нужны позарез. Власти, что называется, проникќлись. Приняли три антибюрократических закона. Серь-
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  ёзно упростили регистрацию и лицензирование юриќдических лиц. (.)
  Что получили от правительственных новаций? Пока лишь ясно, что сделаны шаги в правильном направлеќнии. Об остальном судить трудно. Всё зависит от того, будут ли выполняться новые законы. Ещё важнее - не начнут ли регионы перелицовку бюрократических праќвил. По принципу: "федеральный закон запрещает коќмандовать, а наш, местный, - разрешает"1. Конечно, в других формах, иными методами. (.)
  Не ретроград я, поверьте. И не антиреф2 орматор. Просто уверен, что обыватель всегда прав2. Если от реформ ему станет лучше, значит всё сделано пра-вильно3. Если хуже - наоборот.
  Жизнь рассудит. Не исключено, однако, что со вреќменем придётся ужесточить и регистрацию и лицензиќрование. Ничего страшного в этом нет. Система госуќдарственного контроля строится годами. И в Америке так было. А когда власти наконец определились, пояќвился Генри Форд. И дело пошло".
  1 Тут бы Лившицу на Ленина сослаться: "Не сметь командовать!" - одно из ленинских требований к партийному руководству хозяйственной деятельностью, выдвинутое ещё на заре социалистического строительстќва. Так что оформление и лозунги меняются, а проблемы - те же.
  2 В толпо-"элитрном" обществе, где "элита" - тоже толпа, живущая по преданию и рассуждающая по авторитету (это определение социоќлогического термина "толпа"), это утверждение означает: толпа - всеќгда права. Так можно увязнуть в неприятностях, потакая развращённой и изв3ращённой толпе и идя у неё на поводу.
  А это - нежелание заниматься вопросом об объективности Добра и Зла и стремление по умолчанию навязать в качестве объективных чьи-то авторитарные субъективные представления о них. 4 А. Лившиц задаётся риторическим вопросом:
  "Как производить машины, когда банки не дают долгосрочных креќдитов?"
  Спрашивается: прежде, чем написать это, А.Лившиц читал самого Г.Форда и потому врёт злоумышленно? либо он его не читал и НАГЛО - по своему невежеству и слабоумию, будуќчи в плену сплетен и мифов о Г. Форде, - пишет вздор о стаќновлении и работе "Форд моторс" вопреки написанному саќмим Г. Фордом?4
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  И это - доктор наук, профессор. И таких докторов-професќсоров в России много, они - "элита". Не пора ли ликвидиќровать Высшую аттестационную комиссию и всю систему иерархий учёных степеней, чтобы у деятелей науки не быќло иных почётных званий, кроме их собственного доброго имени?
  В действительности личностное становление Г. Форда в качестќве организатора промышленности и становление "Форд моторс" в качестве преуспевающей ПРОИЗВОДСТВЕННО-финансовой корќпорации, а не ФИН4НСОВО-"промышленной" группы, произошќло без банковских долгосрочных кредитов на принципе самоокуќпаемости общественно полезного дела. В тот период истории в США ставки ссудного процента по кредиту были умеренными, благодаря чему платежеспособный спрос населения позволял разќвивать дело качественно и расширять его количественно на основе эффективности управления, что и обеспечивало самоокупаемость.
  Однако и в таких относительно благоприятных для обновления и роста производства условиях Г. Форд увидел парализующее возќдействие на развитие производства и потребления паразитическоќго характера кредитно-финансовой системы, построенной на принципах свободы мафиозно организованных банковского росќтовщичества и биржевых спекуляций.
  Г. Форд ответил ему в своей книге задолго до того, как А. Лившиц роќдился:
  "Занять деньги для основания дела совсем иное, чем занимать для того, чтобы исправить дурное ведение дела и расточительность. Деньги для этого не годятся - по той простой причине, что деньги ничему помочь не могут. Расточительность исправляется только беќрежливостью, дурное ведение дел - благоразумием. Деньги для этого не нужны".
  1 А точнее не желают видеть и отворачиваются от этой проблемы, коќгда им на неё указывают прямо. Аналитические записки ВП СССР "О характере банковской деятельности и росте благосостояния" и " О конќтрольных параметрах макроэкономической системы и организации её
  Но ни А. Я. Лившиц (бывший советник президента России по экономике, потом внештатный советник Правительства РФ), ни многократно менявшиеся председатели Центробанка РФ, ни экоќномическая наука и традиционная социология России в целом не видят1 этого парализующего воздействия ростовщичества и бир-
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  жевых спекуляций на экономику как на микро-, так и на макроќуровнях. И потому в условиях действия на протяжении всего вреќмени реформ ставок ссудного процента, многократно превышаюќщих возможные темпы роста производства, исчисляемые в неизќменных ценах, никакое эффективное управление не способно преќвратить "кроватную мастерскую" в передовое предприятие общеќгосударственной, а тем более глобальной значимости. Но при таќких ставках ссудного процента и разгуле операций с "ценными бумагами" всякое самое передовое в технологическом и организаќционном отношении производство гарантировано обречено деграќдировать до самой низкой кустарщины.
  * * *
  
  Отступление от темы 1: О системообразующих заблуждениях
  В связи с этим вопросом грех было бы не вспомнить о систеќмообразующем характере науки1 и высшей школы:
  самоуправления в общественно приемлемом режиме" ещё в 1994 были распространены в Госдуме и высланы в Минэкономики, во главе котороќго тогда стоял профессор Е. Г. Ясин, а одним из его замов был Я.М.Уренсон (оба, как на подбор, - из иудеев). Дума отмолчалась, а Минэкономики прислал вежливый ответ в том смысле, что если мы обеспокоены проблемой публикаций для диссератаций, то надо обраќщаться не к ним а Академию наук и университеты.
  1 Особое место в этой системе занимает "Институт экономики переќходного периода", возглавляемый на протяжении нескольких лет Е. Т. Гайдаром. По существу его деятельности этот институт следует наќзывать иначе: Институт СОЗДАНИЯ ПРОБЛЕМ в экономике, дать реќцепт разрешения которых он не способен по скудоумию.
  Слепота к парализующей хозяйство общества роли ссудного процента и спекуляций "ценными бумагами" - и не только А.Я.Лившица, но и прочих госчиновников, политиков, предќпринимателей, экономических обозревателей СМИ, ученых-экономистов и преподавателей финансово-экономических специальностей в вузах и колледжах - их искренние заблужќдения, обусловленные слабоумием, невежеством и непрофесќсионализмом? или это - вполне профессионально состояќтельный злой умысел продавшихся мерзавцев и лицемеров,
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  имеющий целью держать остальное общество на положении невольников под наркозом невежества в финансовой удавке олигархии банкиров-ростовщиков, биржевых спекулянтов и их закулисных хозяев? - каждый пусть решает сам и ведёт себя по жизни соответственно сделанным выводам.
  Полезно также обратить внимание и на то, что финансово-экономическая "слепота" деятелей политики, науки, и высшей школы носит избирательный характер: практически те же самые "слепцы" проявляют удивительную зрячесть и активность в наќпадках на государство за его налогово-дотационную политику. Все годы реформ средства массовой информации с подачи автоќритетов науки воют о том, что высокие ставки государственных налогов душат производство, влекут за собой бегство капитала за границу, вызывают к жизни двойную бухгалтерию и сокрытие доходов от налогообложения физическими и юридическими лиќцами и т. п. Поэтому вопрос о налогах в его взаимосвязи с росќтовщичеством тоже необходимо осветить правильно.
  Принципиальная разница между "налоговым прессом" гоќсударственности и ростовщическим вампиризмом антинаќродной мафии состоит в том, что с появлением денежного обращения:
  • налоги забирают у производителя в стоимостной форме некоќторую долю от реально им произведенного, после чего эта доќля, если не разворовывается, то употребляется в интересах гоќсударства. Если государство выражает интересы подавќляющего большинства добросовестно трудящегося населеќния, то всё изъятое у общества в форме налогов, возвращаќется самому же обществу в форме разнородной государстќвенно-организованной социальной защищённости личности. Иными словами в таком государстве "налоговый пресс" ниќкого не подавляет, поскольку всё изъятое в форме налогов, так или иначе, в той или иной форме возвращается самому же обществу.
  • ростовщичество высасывает в стоимостной форме из общестќва заранее оговоренную долю производимого, которая истоќрически реально почти всегда выше, нежели полезный эффект
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  в его номинальном бухгалтерском выражении, достигнутый в результате взятия самой кредитной ссуды. Вследствие этого общество оказывается на положении раба у надгосударствен-ной международной корпорации кровопийц - расистов-ростовщиков.
  Слепота к этому различию воздействий на производство и поќтребление ставок налогообложения и ставок ссудного проценќта, которое не может быть устранено налогообложением банќковского сектора, говорит о том, что экономическая наука и традиционная социология в России носят антигосударственќный и антинародный характер, поскольку выражают интересы надгосударственной ростовщической мафии и "научно-теореќтически" правдоподобно обосновывают желательные ей фиќнансово-инвестиционные и политические стратегии.
  1 Банковская система в целом решает следующие задачи на макроќуровне экономики:
  • осуществляет бухгалтерский учёт макроуровня (ведёт счета и перечисќляет денежные средства, сопровождая сделки купли-продажи больќшинства производящих субъектов микроэкономики, по крайней мере, в так называемых "экономически развитых" странах);
  • предоставляя краткосрочные кредиты в сферу производства, демпфиќрует сбои в ритмике платежеспособности хозяйствующих субъектов, ускоряя тем самым продуктообмен и повышая быстродействие, устойќчивость и мощность многоотраслевой производственно-потребительќской системы общества;
  • предоставляя долгосрочные кредиты в сферу производства, обеспечиќвает преодоление инвестиционных пиков в расходах предприятий и тем самым обеспечивает обновление старых и создание новых произќводственных мощностей в отраслях и поддержание межотраслевых пропорций производственных мощностей (т. е. взаимного соответствия производственных мощностей разных отраслей);
  • предоставляя кредиты семьям для удовлетворения их потребительских запросов способствует адаптации номинального платежеспособного спроса к действующим прейскурантам рынка, что ускоряет сбыт проќизведённой продукции и предоставление населению каких-то видов услуг (при экономической политике, ориентированной на удовлетво-
  При этом в обществе широко распространено по существу неќсостоятельное мнение, что ссудный процент по кредиту в финанќсовой системе якобы обязателен как источник финансирования действительно общественно необходимой банковской деятель-ности1.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Соответственно требование принципиального законодательноќго запрета ссудного процента (в том числе и процента по вкладам в банки1) по мнению придерживающихся этой точки зрения - антисистемное требование "невежественных экстремистов", якоќбы способное разрушить институт кредита и макроэкономику в целом. Российские 240 % годовых времён Черномырдина - Ливќшица, с их точки зрения, - одна крайность, а 0 % годовых как системообразующее требование к организации кредитно-финанќсовой системы будущего хозяйства всего человечества, а не только России, - другая крайность.
  рение нравственно здравых потребностей населения это открывает возможность к ускоренному повышению благосостояния общества).
  В решении этих задач банковская система незаменима, однако их решение - не самоцели существования банковской системы, а средство сборки системной целостности макроэкономики из множества микроэкоќномик, которые и решают своей технологической деятельностью больќшинство производственных задач жизни общества и людей в нём.
  1 Фактически вклад в банк - это предоставление вкладчиком креќдитной ссуды банку. Соответственно проценты по вкладу - разновидќность ссудного процента. Большинство банков проценты по вкладам выќплачивает из доходов, в которых доля ростовщических доходов от преќдоставляемых банком кредитных услуг весьма значительна. Иными слоќвами, каждый вкладчик соучаствует в ростовщическом ограблении обќщества. Разница между вкладчиками только в том, что большинство из них теряет на ценах покупаемых ими товаров и услуг больше, нежели получает в виде доходов по вкладам; а меньшинство получает доходов по вкладам больше, чем теряет на ценах покупаемых ими товаров и усќлуг, в отпускные цены которых закладывается и необходимость возврата кредитных ссуд вместе с процентами по ним. 54
  В "нормальной" макроэкономике с их точки зрения якобы должны быть некие "умеренные" ставки ссудного процента, с одќной стороны, - позволяющие банкам самофинансироваться при решении свойственных им задач, а также выплачивать своим вкладчикам процент по их вкладам, дабы стимулировать людей к тому, чтобы их накопления были источником финансирования развития предприятий, образующих в совокупности макроэконоќмическую систему общества; а с другой стороны, - позволяющие быть рентабельными большинству предприятий во всех отраслях промышленности и не ущемляющие платежеспособный спрос наќселения.
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  Конкретные величины максимально допустимых ставок ссудќного процента обычно называются ими в пределах до 5 - 7 % годовых1.
  1 Для того, чтобы понять, почему верхним пределом ставок ссудного процента называются эти значения, надо знать следующее. Среднегодоќвые темпы роста энергопотенциала техносферы на протяжении 150 лет, предшествующих началу ХХ1 века, исчисляемые по росту добычи угля, составляли 5 % в год. Поскольку объемы производства ограничены объќемом энергии, направляемой в технологические процессы, то ставки ссудного процента, безопасные для устойчивости кредитно-финансовой системы и технико-технологического обновления макроэкономики не могут превышать темпов роста энергопотенциала сферы производства (об этом см. теорию подобия многоотраслевых производственно-потреќбительских систем в работах ВП СССР "Краткий курс..." и "Мёртвая вода" в редакциях, начиная с редакции 1998 г.).
  Соответственно таким темпам роста энергопотенциала сферы произќводства называемое ограничение ставок ссудного процента - 5 % годоќвых на протяжении всего указанного полуторастолетия действительно лежало в безопасных пределах для макроэкономик большинства стран. 7 % - были безопасны для макроэкономик стран-ростовщиков (стран-кредиторов), в чьих доходах доходы от предоставленных кредитов друќгим странам, позволяли за счёт импорта покрыть разность между ростом энергопотенциала, исчисляемую в неизменных базовых ценах, и ростовќщическими запросами в виде ставок ссудного процента по кредиту. Именно за счёт этих доходов страны-ростовщики разорили экономики стран "третьего мира" (большей частью бывших колоний), чем воспреќпятствовали их культурному преображению, вызвав к себе ненависть в их народах.
  Но дело в том, что кроме исключительно финансово-экономических факторов, в жизни общества значимы и другие факторы, рассмотрения которых сторонники "умеренного" ссудного процента избегают. Именно из этих факторов проистекают нефинансовые реакции национальных обществ, а также и реакции тех или иных людей персонально на закабаќление целых регионов Земли и их населения, в том числе и посредством узаконенного системообразующего ростовщичества, проистекающего из изначального признания правомочности "умеренных" ставок ссудного процента.
  В действительности сторонники такого рода воззрений смешиќвают два качественно разных по своему существу вопроса: • вопрос о финансировании функционирования инфраструктур общества, к числу которых принадлежит и банковская инфраќструктура, через которую осуществляются платежи и прочие переводы денежных средств и которая ведёт бухгалтерский учёт макроуровня во многоотраслевой производственно-потребительской системе;
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  • вопрос о праве кого бы то ни было на доходы, являющиеся по существу нетрудовыми, и которые вследствие этого не имеют отношения к оплате прошлого и будущего трудового вклада людей в рост благосостояния общества и к социальному обесќпечению, не обусловленному участием в труде.
  Работают не деньги, а люди. Люди производят продукцию и услуги, потребление которых оплачивается деньгами.
  Если об этом помнить, то неоспоримо смешение двух названќных разных вопросов сторонниками приведенных мнений. В жизќни же общества, в политике государства, в обществоведческих науках такое смешение недопустимо, поскольку оно вопросом о необходимости финансирования банковской инфраструктуры подќменяет вопрос о рабовладении, порождаемом в обществе "умеќренными" ставками ссудного процента, которое исторически реально осуществляется посредством системного банковского росќтовщичества. Так этот принципиальный вопрос организации жизни общества через смешение двух вопросов и выводится из рассмотрения1.
  Кроме того, что системное банковское ростовщичество - средќство осуществления мафиозного финансового рабовладения, вследствие того, что институт кредита со ссудным процентом "игќра в одни ворота", в которой всегда в финансовом выигрыше окаќзываются кредиторы-ростовщики, а в проигрыше всё общество, даже "умеренный" ссудный процент вреден обществу и по друќгим причинам.
  1 Если конечно, именно выведение из рассмотрения вопроса о рабоќвладении, осуществляемом финансовыми средствами, и не является одќной из целей политики, в чём мы обвиняем экономическую науку, унасќледованную от эпохи становления и развития капитализма по западному образцу; а также и взывающую к её авторитету общественно-экономиќческую публицистику. 56
  В обществе с банковской системой, работающей со ссудным процентом, статистика накоплений, вложенных в банки граждаќнами, порождает статистику роста этих накоплений за счет наќчисления процентов по вкладам. Эти проценты по вкладам для некоторой доли вкладчиков оказываются соизмеримыми с их труќдовыми доходами. А для некоторой доли вкладчиков превосходят
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  значение доходов, необходимых для оплаты потребления по весьќма высоким жизненным стандартам, даже при "умеренных" ставќках ссудного процента, не представляющих угрозы для устойчиќвости функционирования системной целостности макроэкономиќки. Кроме того, вклады наследуются потомками первоначальных вкладчиков. И хотя потомки не вложили своего труда в создание первоначальных накоплений, унаследовав вклады, они имеют заќконное право на нетрудовые доходы1.
  Тем самым, согласившись с "умеренными" ставками ссудного процента (включая и ставки по банковским вкладам) и узаконив их, общество вместо культивирования уважения к добросовестноќму труду и поощрения добросовестного труда поощряет паразиќтизм наиболее богатой части вкладчиков банков, признавая за ними право на нетрудовые доходы и перераспределяя в их пользу в виде процентов по вкладам продукцию, создаваемую трудом тех, кто вкладов не имеет либо хранит в банках относительно неќбольшие суммы накоплений, проценты на которые мало что знаќчат в их личном или семейном бюджете.
  1 Хотя, безусловно, всякая семья должна иметь право на собственќность, передаваемую в ней от поколения к поколению: в частности, на некоторый объем денежных накоплений, жилище и т.п., поскольку это обеспечивает устойчивость внутрисемейной "инфраструктуры" и самой семьи в преемственности поколений
  Нарушая это естественное право семьи (сборище юристов в Думе знаќет только права индивида, но не имеет понятия о необходимости защиќщать коллективные права: семьи, трудовых коллективов, народов, челоќвечества), ныне действующее законодательство РФ предусматривает по существу налог на смерть родителей, взимаемый с их детей и внуков при их вступлении во владение жилищем родителей в случае раздельноќго проживания.
  Это еще один пример паскудства буржуазных реформаторов в Росќсии: не умея по скудоумию организовать общественное производство и распределение, обеспечивающее нормальные условия жизни своих гражќдан и формирование доходных статей бюджета, государственность бурќжуазных реформаторов бессовестно наживается на всём.
  В нравственно здоровом обществе доходы могут принадлежать к одной из следующих категорий: • заработная плата и премии за участие в трудовой деятельноќсти;
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  • выплаты по социальному обеспечению из целевых государстќвенных и общественных фондов, не обусловленные участием в трудовой деятельности;
  • полученные в порядке оказания помощи другим человеком на основе его личной мотивации и взаимной договорённости, не нарушающей прав стороны, принимающей помощь (помощь освобождает от проблем, а не создаёт новые).
  Доходы же в виде ссудного процента, включая и проценты по вкладам в банки, - узаконенное воровство, анонимное вымоќгательство в том смысле, что вымогатель не вступает в непоќсредственные отношения с тем, кого грабит, вследствие чего обираемые им лишены возможности оказать противодействие ему лично.
  Те, кто не согласен с таким подходом к вопросу об умеренных ставках ссудного процента, включая и проценты по вкладам насеќления в банки, по существу оказываются перед необходимостью объяснить простому труженику:
  • почему одни виды нетрудовых доходов признаны правомочќными и узаконены, а другие виды нетрудовых доходов приќзнаны неправомочными и преступными?
  • почему изъятие узаконенных нетрудовых доходов на самодеяќтельной основе тоже отнесено к преступлениям, преследуется и карается на основании законов?
  1 Ссылки на "простого налогоплательщика", подменившего простого труженика в публицистике, - еще одна подмена существа одного дела другим. Неужто правозащитники в России настолько безнадежные креќтины, что не понимают существа этого дела? - А если они не кретины, то почему не поднимают этого вопроса ни в России, ни перед "междунаќродной общественностью"? 58
  Объяснить это желательно именно простому труженику, а не "простому налогоплательщику", поскольку налогоплательщик в исторически реальной экономике сам может и не быть тружениќком, хотя может честно платить налоги с узаконенных в обществе нетрудовых доходов. А труженику приходится кормить, одевать, обустраивать жизнь всех, включая и налогоплательщиков, "честќно" и законопослушно живущих нетрудовыми доходами. И труќженик имеет право1 знать, почему он якобы должен обеспечивать
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  жизнь тех, кто способен трудиться, но не трудится; причём обесќпечить им подчас более высокий уровень потребления, нежели тот, который доступен его семье.
  Стремление же создать так называемый "средний класс" предќставляет собой стремление наиболее крупных паразитов-инвесторов, живущих преимущественно нетрудовыми доходаќми, затеряться в среде этого безликого "среднего", который всё же трудится, но в доходах которого доля нетрудовых доходов по разного рода "ценным бумагам" достаточно велика, чтобы он крохоборски дорожил ею и массово вставал на защиту всей развращающе-паразитической системы.
  Одним из примеров такого восстания бездумных крохоборов из состава "среднего класса" на защиту развращающе-паразитичесќкой системы являются возражения против реорганизации кредитќно-финансовой системы на принципе исключения из неё ссудного процента, включая и процент по вкладам в банки.
  Возражения такого рода, исходящие из того, что отмена ссудќного процента (включая и проценты по банковским вкладам насеќления) сократит кредитные ресурсы банковской системы, поќскольку люди не будут вкладывать деньги в банки, что подорвёт институт кредита как таковой (и, как следствие, - всё народное хозяйство), - также несостоятельны.
  Во-первых, прейскуранты всех рынков обусловлены номиќнальной платежеспособностью общества, включая и её кредитную составляющую, и реагируют на динамику её изменения. Иными словами, чем выше доля выданных и не погашенных кредитов в объеме оплачиваемых покупок - тем выше номинальные цены.
  1 Это можно бухгалтерски строго показать на основе теории подобия многоотраслевых производственно-потребительских систем, изложенной в работах ВП СССР "Краткий курс.", " Мёртвая вода" в редакциях, начиная с редакции 1998 г.
  Во-вторых, есть иные средства макроэкономической регуляќции, позволяющие поддерживать номинальную кредитоспособќность банковской системы на необходимом для её эффективной работы уровне1.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Законодательное же исключение ссудного процента во всех его формах нравственно оздоровит общество, его хозяйственную и финансовую деятельность и будет сопровождаться бухгалтерќски не исчислимыми положительными эффектами в иных обќластях жизнедеятельности цивилизации.
  В результате в главенствующее положение в управлении макќроэкономикой займёт разумная воля людей, ныне вытесняемая из области макроэкономического управления и подавляемая в ней бездумным автоматизмом взимания ссудного процента, гарантиќрующим ростовщической корпорации финансовое благополучие при любых её ошибках и злоупотреблениях в кредитно-инвести-ционной макроэкономической политике.
  Поэтому в условиях действия ссудного процента, особенно в условиях действия "неумеренного" ссудного процента, направќленного на порождение заведомо неоплатных долгов, т. е. долгоќвой кабалы как системы рабовладения на финансово-долговой основе:
  • уклонение от налогов - один из способов сопротивления ростовщическому порабощению тем более в случае, если изрядная часть бюджета государства, пополняемого налогаќми, идёт на "обслуживание" его долговых обязательств перед внешними и внутренними ростовщиками и спекулянтами "ценными" бумагами;
  • налоговая полиция и обслуживающее её судопроизводство во многом аналогичны полицаям, которых немецко-фашистские оккупанты набирали из местного населения для проведения в жизнь своей стратегии порабощения народов России.
  Множество предпринимателей и наёмных тружеников, хотя и не могут объяснить сказанного выше о различиях ростовщичества и налогообложения и об их взаимосвязях, однако чувствуют и различия, и взаимосвязи. А чувствуя их, они строят свою финанќсовую политику на микроуровне народного хозяйства соответстќвенно сказанному выше.
  Поэтому самообманом являются надежды некоторых политиќков легализовать доходы физических и юридических лиц, вернуть сбежавшие капиталы в Россию, не "замочив предварительно в сортире" системное ростовщичество и спекуляцию "ценными"
  
  4.2. В чём гарантия разрухи?
  бумагами, а также и "научно-теоретическое" обоснование якобы необходимости и неизбежности их присутствия в финансово-экономической системе цивилизации.
  Ощущая и осознавая это, Россия не может впредь развиваться с узаконенными нетрудовыми доходами. Попытки насильничать в этом направлении только усугубляют и затягивают нынешний кризис, и до добра насильников и их пособников не доведут.
  
  Отступление от темы 2: Аксиоматика экономической науки в наши дни
  Для того, чтобы было понятно, в русле какой концепции упраќвления производительными силами человечества действовал Г. Форд, необходимо высказать ясно и определённо некоторые поќложения, относящиеся к современной системе производства и распределения в обществе продукции и разного рода услуг.
  Большей частью они очевидны, будучи объективными свойстќвами общественно-экономической жизни в нашу эпоху. Однако вопреки этому, господствующие экономические теории построеќны так, будто по предлагаемым к рассмотрению вопросам спраќведливы какие-то иные мнения, а ниже высказанные - будто бы ложны.
  Мы не будем трогать времена Адама Смита и более ранние; осќтавим в покое Робинзона Крузо и Пятницу на выдуманном необиќтаемом острове, а обратимся к нормальной повседневной жизни любого современного общества, развившего техносферу и впавшеќго в зависимость от неё. О его жизни и его хозяйственной деяќтельности можно утверждать следующее:
  ПЕРВОЕ. За какими-то единичными исключениями ни один продукт или услуга, которые мы потребляем, не могут быть произведены в одиночку ни кем. Производство всяќкой вещи или услуги, начиная от задумки и кончая предосќтавлением её потребителю, требует коллективного труда, наќправленного на производство самой вещи или услуги непоќсредственно, а кроме того - и труда, направленного на её производство опосредованно (производство и настройка техќнологического оборудования, создание сопутствующих необќходимых условий, например отопление помещений и т. п.).
  Иными словами, в основе благополучия общества в целом, его социальных групп и индивидов лежит коллективный труд множества людей, подчас в преемственности неќскольких поколений. И в этой коллективной работе всяќкий личный труд представляет собой сочетание труда неќпосредственно производительного и труда управленческого
  Аксиоматика экономической науки в наши дни
  по координации деятельности членов одного коллектива, а также и координации деятельности многих коллективов.
  
  ВТОРОЕ. Если идти от готового продукта по технологической цепочке этапов его производства навстречу потокам воќвлечения в производство полуфабрикатов, комплектуюќщих, технологического оборудования, добычи первичного сырья и энергоносителей, то технологический процесс предстаёт как разветвляющееся дерево, разные фрагменќты которого находятся в ведении административно не подчиненных друг другу директоратов производств.
  Директораты, будь они даже представлены одним человеќком, управляют директивно-адресно в пределах своей "юрисќдикции":
  • фрагментами технологического процесса (кому и что делать);
  • производственным продуктообменом (что у кого взять и, что кому передать после выполнения своей части работы).
  Основанием для торговли во все времена и во всех регионах является невозможность по тем или иным причинам осущестќвить эффективное управление продуктообменом директивно-адресным способом1.
  1 Вследствие фактической или юридической невозможности вторжеќния в чужие фактические права собственности или административные права либо вследствие разрушения директивно-адресного управления по причине затруднительности эффективного обмена информацией в проќцессе управления в очень больших административных структурах ("жаќлует царь да не жалует псарь"), а также в удалённых "филиалах", где местные директораты оказываются фактически более властны, нежели центральный ("до Бога высоко, до царя далеко").
  2 "Инвестиционные продукты" - термин для обозначения средств производства, капитальных сооружений и т. п., принятый в западной экоќномической науке.
  
  ТРЕТЬЕ. Соответственно: обслуживающий сферу производстќва рынок промежуточных и "инвестиционных" продукќтов2 с более или менее свободным ценообразованием представляет собой своего рода "клей", которым разные фрагменты технологического процесса, находящиеся под
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  директивно-адресным управлением разных директоратов (в частной собственности различных физических и юриќдических лиц), "склеиваются" в целостный технологичеќский процесс. По мере того, как рынок утрачивает способќность быть "клеем", - сложные технологические процессы, в которых участвует множество директоратов и администраќтивно подчинённых им коллективов, рассыпаются на невосќтребованные фрагменты, которые, - не будучи внутренне саќмодостаточными системами в смысле производства и поќтребления, - начинают деградировать вплоть до полного их исчезновения с течением времени.
  ЧЕТВЁРТОЕ. Кроме рынка роль такого рода "клея", объедиќняющего множество частных производств (микроэконоќмик) в одну макроэкономическую целостность, выполняќет культура в целом, и прежде всего, - языковая культуќра1, и в частности поддерживаемая обществом система стандартов2.
  ПЯТОЕ. Сбыт продуктов и услуг конечными потребителями (индивидам, домашним хозяйствам, непроизводственным общественным организациям, институтам государства и т.п.) обеспечивается не только потребностью в самих продуктах, необходимых для удовлетворения тех или иных функций потребителей, но и платежеспособностью потенциальных потребителей, а также ожидаемой ими динамикой их платёжеспособности.
  1 Как повествует Библия, строительство Вавилонской башни, что бы она из себя в проекте в действительности ни представляла, было остаќновлено утратой языковой общности участников проекта.
  2 Гайку с дюймовой резьбой не навернуть на болт с метрической резьбой и т. п.
  ШЕСТОЕ. Финансовое обращение только сопутствует обмену промежуточными продуктами в процессе производства и потреблению продукции конечными потребителями и явќляется по отношению к производству и распределению процессом управляющим. Воздействие финансового обра-
  Аксиоматика экономической науки в наши дни
  щения на производство и распределение, т.е. на способность и неспособность рынка быть "клеем" - результат политики субъектов, властных над финансами общества: государственќности (эмиссия, налогово-дотационная политика), банковскоќго сектора (эмиссия, ставки ссудного процента и объемы креќдитования), страхового сектора (объем страховок и цена за риски) и т. п.
  СЕДЬМОЕ. Производство и потребление в обществе образуют собой целостную систему. Она складывается исторически и включает в себя технологические процессы в качестве скелета, который обрастает системой сопутствующих нравственно обусловленных взаимоотношений людей (идеологических и проистекающих из идеологии отношений - неформализованќных традиционно-правовых и юридически кодифицированќных, финансовых и прочих).
  ВОСЬМОЕ. Благосостояние общества и его перспективы обесќпечиваются СУБЪЕКТИВНО посредством этой - ОБЪЕКТИВНО существующей и изменяющейся - систеќмы в целом (в основе которой лежат технологии), а именќно:
  • целеполаганием в отношении функционирования этой систеќмы;
  • организацией и настройкой системы и её элементов:
  
  > на осуществление намеченных целей,
  > на подавление процессов, ведущих к осуществлению отверќгаемых целей,
  > на адаптацию (в том числе и упреждающую события) к выќявляющимся новым проблемам и целям;
  • соответствием работы каждого сотрудника (а не работника-индивидуалиста) целям и параметрам настройки этой единой многоотраслевой производственно-потребительской системы.
  ДЕВЯТОЕ. Соответственно этому: Все политэкономические и экономические теории, которые вместо того, чтобы начиќнать рассмотрение экономической проблематики с выявќления системной целостности многоотраслевого произ-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  водства и потребления в современном обществе и постаќновки задачи об управлении саморегуляцией этой многоќотраслевой производственно-потребительской системой, занимаются рассмотрением отдельных её компонент, изќбегая при этом вопроса об образовании компонентами иеќрархически высшей по отношению к каждому из них системќной целостности и вопроса об организации управления самоќрегуляцией этой системной целостности, - в современных условиях представляют собой очковтирательство и шарќлатанство.
  Это очковтирательство и шарлатанство в исторически слоќжившейся культуре поставлено на профессионально-корпораќтивной мафиозной основе и во многих случаях уже не являютќся искренним заблуждением экономистов и социологов1 - академиков, членкоров, докторов, профессоров, кандидатов, доцентов, учёных и преподавателей рангом помельче, - а явќляется прямым выражением их паразитического рвачества и злонравной продажности (готовности подвести "научно-теоретическую базу" под всякий социальный заказ тех, кто платит деньги, и готовности преподавать в школах и вузах под видом достоверного знания подрастающим поколениям всё, что закажут).
  1 Потому, что с 1994 г. неоднократно публиковалась работа ВП СССР "Краткий курс...", в которой изложена теория подобия многоотраслевых производственно-потребительских систем, на основе которой можно реќшать задачу управления саморегуляцией производства и потребления в обществе как в общественно полезных, так и в общественно вредных целях. Эта работа доведена до сведения многих социологов и экономи-стов-"профессионалов" как исследователей, так и преподавателей вузов.
  
  ДЕСЯТОЕ. Глобализация, альтернативная библейской - раќбовладельческой ростовщической, - исключающая катаќстрофу культуры нынешней цивилизации и падение наќродов в дикость, подобную прорисовками американских фильмов-кошмаров "о будущем", невозможна без опредеќлённого разрешения проблемы организации управления саморегуляцией глобальной производственно-потреби-
  
  Аксиоматика экономической науки в наши дни
  тельской системой в интересах обеспечения человечного достоинства всех людей.
  Таковы десять заповедей для оценки всей экономической публицистики и науки. Такова же и аксиоматика экономичеќской науки, имеющей в наши дни право на существование и дальнейшее развитие.
  Памятуя о них, вернёмся ко взглядам Г. Форда на организацию производства и распределения продукции и услуг в обществе.
  
  4.3. Фордизм - первое пришествие большевизма в Америку
  Существо основного экономического закона капитализма И. В. Сталин определил так:
  "Главные черты и требования основного экономиќческого закона современного капитализма можно было бы сформулировать примерно таким образом: обеспеќчение максимальной капиталистической прибыли пуќтем эксплуатации, разорения и обнищания большинстќва населения данной страны, путем закабаления и сисќтематического ограбления народов других стран, осоќбенно отсталых стран, наконец, путем войн и милитаќризации народного хозяйства, используемых для обесќпечения наивысших прибылей" ("Экономические проќблемы социализма в СССР", "Замечания по экономиќческим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 7. "Вопрос об основных экономичеќских законах капитализма и социализма"1).
  1 Работа И.В.Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР" цитируется нами по компьютерному файлу, поэтому цитаты из неё приводим только с указанием глав без указания страниц.
  2 "Сравнительное исследование деятельности американских и японќских директоров показало, что для американских руководителей целью номер один является прибыльность предприятия. Для их японских колќлег на первом месте стоят показатели <освоенной> доли рынка. Приќбыль у них на третьем месте от конца довольно продолжительного перечня" <это разумно, поскольку прибыльность предприятия нахоќдится в зависимости от освоения и эксплуатации им некоторой доли рынка, устойчивого на протяжении продолжительного времени> (В.Я.Храпов и др. "Экономика предприятия", Минск, 2000 г., стр. 101).
  Такая структура вектора целей управления, на который массово рабоќтают на протяжении десятилетий частные предприниматели и менеджеќры в двух странах, объясняет, почему капитализм по-евро-американски сдаёт завоёванные им к середине ХХ века позиции капитализму по-
  Хотя население стран "золотого миллиарда" в наши дни ниќщим не назовёшь (оно закормлено до невменяемости за счёт глоќбального перераспределения надгосударственной банковской корќпорацией ростовщического дохода и заведомо неоплатных долќгов), - но для капитализма евро-американского образца стремлеќние к получению максимума прибыли характерно и в наши дни2.
  Америку
  Однако на первых же страницах книги Г.Форда "Моя жизнь, мои достижения" читаем:
  "Если бы я преследовал только своекорыстные цеќли, мне не было бы нужды стремиться к изменению усќтановившихся методов. Если бы я думал только о стяќжании, нынешняя система оказалась бы для меня преќвосходной: она в преизбытке снабжает меня деньгами. Но я помню о долге служения. Нынешняя система не даёт высшей меры производительности, ибо споќсобствует расточению во всех его видах; у множеќства людей она отнимает продукт их труда. Она лишена плана. Всё зависит от степени планомерноќсти и целесообразности (выделено нами при цитироќвании)" (Введение. "Моя руководящая идея").
  азиатски, одним из представителей которого является капитализм по-японски.
  Однако "Форд моторс" под управлением её основателя была исќключением из этого правила, характеризующего евро-американский каќпитализм на протяжении всей его истории. Как видно из приводившейся в одной из сносок в разделе 4.2 таблицы динамики выпуска и цен на проќдукцию, совершенствующуюся год от года, управление "Форд моторс" было подчиненно не сиюминутному достижению максимума прибыльноќсти, а расширению сбыта, т.е. освоению рынка, увеличению на нём своей доли. Успех в освоении рынка и обеспечивал устойчивую самоокупаеќмость деятельности на основе достаточной прибыли. Г. Форд поясняет эту функциональную зависимость в своей книге неоднократно.
  Из этого можно понять, что Г.Форд как человек и как частный предприниматель не соответствует типу частного предприниматеќля, качества которого легли в основу определения основного экоќномического закона капитализма евро-американского типа, поќскольку Г. Форд ясно и однозначно выражает своё отрицательное отношение к стяжанию - т. е. к достижению максимума прибыли в бизнесе и её присвоению в частном порядке (об этом речь пойќдёт далее) как к цели деятельности всякого "нормального человеќка" в обществе. Г. Форд не приемлет и исторически сложившийся к его времени капитализм как систему и противопоставляет госќподствующему в нём своекорыстному стяжанию норму поведения в обществе всех и каждого - СЛУЖЕНИЕ своею деятельностью другим людям, обществу.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  1 Поясним термины:
  • глобальная политика это - деятельность по осуществлению цеќлей в отношении всего человечества и планеты Земля. По своему существу это большей частью - управление спектром долговременќных тенденций, что исключает во многих случаях соответствие текуќщей политики уже сложившимся тенденциям. При её формировании Землю, конечно, можно уподобить "Великой шахматной доске", как то сделал З.Бжезинский в одноимённой книге ("Великая шахматная досќка. Господство Америки и его геостратегические императивы". - М.: Международные отношения. 1998. Оригинальное название: Brzezinski Z. "The Grand Chessboard. American Primacy and Its Geostrategic Imperatives)). Basic Books.), но на эту "доску" придется поместить все страны, включая и свою;
  • внешняя политика это - деятельность по осуществлению целей правящего класса государства вне пределов его территории и юрисдикции;
  • внутренняя политика это - деятельность по осуществлению цеќлей правящего класса государства на его территории в пределах его юрисдикции.
  Правящие классы подавляющего большинства государственных обраќзований в истории не однородны, в силу чего разные их подгруппы могут иметь разные интересы и по-разному распределять свои усилия между глобальной, внешней и внутренней политикой. По этой причине глоќбальная политика, внешняя политика и внутренняя политика одного и того же государства в большей или меньшей степени могут расходиться между собой и подавлять друг друга. Как это может протекать на пракќтике, без высокой политологической зауми можно прочитать в романе польского писателя Болеслава Пруса "Фараон" (вышел в свет в 1895 г.), неоднократно издававшемся в России после 1991 г. (рецензия ВП СССР - файл 960828rc-О_романе_Болеслава_Пруса-Фараон.doc в Информа-цио2нной базе).
  2 Вторая широко известная книга Г.Форда "Международное еврейстќво", впервые вышедшая в свет тоже в 1922 г. В 1920-е гг. в СССР было выпущено несколько её изданий на русском языке. Однако, как сообщаќется в аннотации к ней в издании 1993 г. (Москва, издательство "Мос-
  Однако, в отличие от истинных марксистов - антикапитаќлистов, Г. Форд не революционер, не ниспровергатель историќчески сложившегося общественно-экономического устройства, а преобразователь. Причём преобразователь, отвергающий насилие как способ осуществления общественного прогресса. Он учитель: то, что он узнал и понял об организации произќводства и распределения в обществе, то что он понял в полиќтике в целом (включая и глобальную политику1) - он доброќсовестно описал в своих книгах2, дабы другие, - так же, как
  4.3. Фордизм - первое пришествие большевизма в
  Америку
  и он, творчески относясь к жизни, к имеющимся и возникаюќщим в ней проблемам, - могли воспользоваться его знаниями и практическими наработками ко благу современников и буќдущих поколений.
  Но прежде, чем продолжить цитирование книги Г.Форда "Моя жизнь, мои достижения", дабы понять глубину сказанного им по существу, сделаем небольшое отступление в область правоведения и законоведения (это не одно и то же).
  * * *
  
  Отступление от темы 3: Объективные права и субъективные законы
  Право - это открытая возможность делать что-либо, будучи гарантированным от наносящего ущерб воздаяния за содеянќное.
  квитянин"), впоследствии она была изъята даже из спецхранов ценќтральных библиотек.
  "Спецхран" - "специальное хранение". Так в СССР назывались библиотечные фонды, содержавшие книги, изданные за рубежом или в СССР, которые хотя и не были засекречены, но по тем или иным причиќнам не допускались в фонды библиотек свободного доступа или изымаќлись из них. Доступ к литературе "спецхрана" разрешался только для доверенных специалистов по профилю их научной работы на основании их заявления и ходатайства партийного комитета по месту работы после получения разрешения вышестоящих партийных инстанций, надо полаќгать, согласованного с КГБ.
  Менее известна третья книга "Сегодня и завтра", в которой Г.Форд продолжает тему, начатую им в книге "Моя жизнь, мои достижения".
  В Русском миропонимании понятия "право" и "праведность" взаимосвязанные, а соответствующие слова - однокоренные. Вследствие этого право выражает объективную праведность, предопределённую Богом, и как следствие право - выше приняќтого государственностью закона, который может выражать в жизќни общества и неправедность. Утверждение о том, что "Право" и "Закон" синонимы проистекает из злонравия и представляет со-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  бой навязывание обществу смешения понятий с целью подмены права неправедным законом.
  Соответственно, если вести освещение вопросов в системе мышления, в которой вопреки этому "Право" и "Закон" - синоќнимы, то в жизни общества необходимо разделять две категории прав:
  • права объективные, дарованные Свыше человеку и человечеќству, и первое из них объемлющее все прочие, - право всяќкого человека быть наместником Божиим на Земле по совести в согласии со смыслом Откровений1;
  • "права" субъективные, учреждаемые в общественной жизни самими её участниками по их нравственно обусловленному произволу, который может выражать как праведность, так и несправедливость.
  Вследствие этого в обществе возможны и реально имеют место конфликты между правами объективными, в следовании которым находит свое выражение Божий Промысел, и "правами" субъекќтивными в случаях, когда творцы законов, их толкователи и исќполнители пытаются своею отсебятиной воспрепятствовать осуќществлению Промысла. В такого рода ситуациях Право выше заќкона, о чём издревле гласит Русская пословица: "Богу не грешен - царю не виновен" - такой подход качественно отличается от канонически новозаветной нравственной раздвоенности "богу - богово, Кесарю - кесарево"2.
  1 Атеисты могут считать, что права объективные проистекают из геќнетических программ человека и законов природы в целом в самом шиќроком смысле терминов "генетические программы" и "законы природы в целом". В контексте настоящей работы важно то, что "объективные права" существуют объективно, а споры об их источнике и о вариациях в их наименовании - вне контекста настоящей работы.
  Вопросы религии и атеизма рассмотрены в других работах ВП СССР достаточно полно: "К Богодержавию...", "Почему, призывая к Богодер-жавию, Внутренний Предиктор не приемлет Последний Завет?", ""Масќтер и Маргарита": гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры", "Диалектика и атеизм: две сути несовместны" и др.
  2 Нравственно-этической раздвоенности психики личности в новозаќветно-канонической культуре соответствует именно такой способ употќребления заглавных и строчных букв: "богу" и "Кесарю".
  Кроме того, все писаные законы, свойственные обществу во всякое историческое время, - если смотреть на них с точки зре-
  Америку
  ния теории управления, - представляют собой три класса инќформационных модулей:
  • алгоритмы1 нормального управления по какой-то определёнќной концепции жизни общества и жизни и деятельности в нём физических и юридических лиц;
  • алгоритмы защиты управления по этой концепции от попыток осуществить в том же обществе управление по другим - неќсовместным с первой - концепциям;
  • алгоритмы снятия издержек, внутренне свойственных конќцепции, на которую работают алгоритмы нормального управќления, порождающие в обществе напряженность и конќфликты.
  Но проблематика различения концепций и проявления каждой из них в форме различных фрагментов одного и того же общего всему государству законодательства и преступноќсти в отношении действующего законодательства - вне понимания большинства парламентариев, социологов и обыќвателей, в силу чего законодательство большинства стран представляет собой дефективную алгоритмику. Дефективќность алгоритмики законодательства носит двоякий характер:
  1 Алгоритм - искаженное аль-Хорезми - имя среднеазиатского маќтематика средних веков. Его именем называется преемственная последоќвательность действий, выполнение которой позволяет достичь опредеќлённых целей. Также алгоритмом называется описание такой последоваќтельности действий. Алгоритм представляет собой:
  • совокупность информации, описывающей характер преобразования входного потока информации в каждом блоке алгоритма, и
  • мер (мерил), управляющих передачей потоков преобразуемой в алгоќритме информации от каждого блока к другим.
  Под алгоритмикой понимается вся совокупность частных функциоќнально специализированных алгоритмов.
  Среди понятий, свойственных субкультуре на основе гуманитарного образования терминам "алгоритм", "алгоритмика" наиболее близок терќмин "сценарий", причём сценарий - многовариантный.
  • в концептуально не определившейся России нет ясности, каќкие законы и их статьи выражают собой нормальное управлеќние по избранной концепции, а что в законодательстве предќставляет собой защиту от попыток осуществления в российќском обществе концепций управления, несовместных с гос-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  подствующей. Именно поэтому нынешнее законодательство России крайне противоречиво, не определённо по смыслу или же просто вздорно1; • в концептуально определившихся странах Запада развита часть законодательства, выражающая нормальную алгорит-мику управления по библейской доктрине (см. Приложение) и часть законодательства, направленная на подавление издерќжек, внутренне свойственных господствующей на Западе бибќлейской концепции существования общества в финансовой удавке еврейского корпоративного надгосударственного росќтовщичества.
  1 Даже комментаторы радио "Свобода" отмечают, что думские деятеќли, исходя из своего понимания целесообразности, достаточно часто выќступают с законодательными инициативами и принимают законы, котоќрые противоречат конституции РФ и ранее принятым законам. Но дурќдом на "Свободе" не настолько свободен, чтобы обсуждать тему разлиќчия возможных концепций организации жизни общества и вопрос о том, какая из них наилучшая. Однако именно с этих вопросов и начинается преодоление концептуальной неопределённости общественного самоќуправления и освобождение от дурости. 74
  Соответственно необходимости преодолевать и комќпенсировать собственные издержки - законотворчество о хозяйственной и финансовой деятельности в странах Запада подобно строительству лабиринта в стиле "вавилонской башќни", в котором одни частные предприниматели имеют право охотиться при помощи адвокатов и судей под надзором проќкуратуры на доходы других частных предпринимателей, на доходы всех наемных работников и государственности, не заќдумываясь о последствиях культивируемого в их среде рвачеќства и о том, кто, когда и как будет расхлебывать эти последќствия. Поэтому большая часть юридической практики Запада - бессовестное сутяжничество на тему "урвать себе" на заќконных основаниях либо "не позволить урвать от себя", и, паразитируя на этом сутяжничестве, кормится алчная стая юристов и "правоведов". Развитие второй части законодательства - защиты управлеќния по господствующей концепции от несовместных с нею альќтернатив - имело место и в России, и на Западе в период после 1917 г. до конца 1950-х гг., т. е. до того времени, когда в СССР
  Америку
  были оклеветаны И. В. Сталин и его эпоха, после чего под руковоќдством нового поколения троцкистов, бездушных бюрократов и рвачей-карьеристов СССР впал в застой, а идеалы социализма в кругах интеллигенции Запада были дискредитированы, перестали пользоваться достаточно широкой поддержкой в обществе и переќстали угрожать самому существованию капитализма евро-американского типа.
  В СССР эта часть законодательства во времена И.В.Сталина была представлена пресловутой статьей 58, предусматривавшей наказания за разнородную контрреволюционную и антисоветскую деятельность. На Западе в США "охота на ведьм" в эпоху "мак-картизма"1 и "запреты на профессии" для приверженцев "левых" убеждений в ФРГ в 1970-е - начале 1980-х гг. тоже лежат в русле политики защиты нормального управления по господствующей концепции от ей альтернативных.
  В условиях множества концепций, претендующих на безразќдельную власть над обществом, возникновение этой части законоќдательства неизбежно, а при её возникновении в толпо-"элитар-ном" обществе неизбежно и злоупотребление этой частью законоќдательства, поскольку в массовом сутяжничестве обывателей неќкоторая часть сутяг начинает прикрывать своё рвачество и разноќродное человеконенавистничество идеалами и лозунгами той или иной концепции.
  1 По имени сенатора США Джозефа Маккарти (1908 - 1957). Заниќмал пост председателя сенатской комиссии конгресса США по вопросам деятельности правительственных учреждений и её постоянной комиссии по расследованию "антиамериканской деятельности" (с 1953 г.). Разверќнул кампанию преследования и ущемления в правах заподозренных в прокоммунистических настроениях, а также - выступавших против гонќки вооружений и "холодной войны".
  Если же говорить об эпохе подавления управления обществом по библейской концепции и организации самоуправления общеќства в русле Богодержавия, то юристы-профессионалы и особенно законодатели, не задумывающиеся о концептуальной обусловќленности законодательства, - наиболее вредные типы. Они боќлее вредны, нежели подстраивающиеся под действующее законоќдательство более или менее законопослушные частные предпри-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ниматели (включая и ныне ростовщичествующих банкиров и биржевых спекулянтов), поскольку частный предприниматель (как класс) подстроится под всякое законодательство, с его точки зрения лишь выражающее "правила игры". Если сменить "праќвила игры", общие для всех, то большинство частных предприниќмателей, не интересующихся ничем, кроме своего бизнеса и не задумывающихся о глобальных проблемах социологии, под них подстроится особенно, если не посягать на их жизнь и не угроќжать конфискацией ("национализацией") их имущества и предќприятий. И если предприниматель в наши дни имеет хоть каќкое-то традиционное - неписаное - право не задумываться о концептуальной обусловленности законодательства, то юриќсты-профессионалы в наши дни такого права уже лишились.
  
  *
  Сделав это отступление, вернёмся к высказанному Г. Фордом:
  "Я ничего не имею против всеобщей тенденции к осмеянию новых идей. Лучше относиться скептически ко всем новым идеям и требовать доказательств их правильности, чем гоняться за всякой новой идеей в состоянии непрерывного круговорота мыслей. Скептиќцизм, совпадающий с осторожностью, есть компас циќвилизации. Нет такой идеи, которая была бы хороша только потому, что она стара, или плоха потому, что она новая; но, если старая идея оправдала себя, то это веское свидетельство в ее пользу. Сами по себе идеи ценны, но всякая идея в конце концов только идея. Задача в том, чтобы реализовать её практичеќски.
  Мне прежде всего хочется доказать, что применяеќмые нами идеи могут быть проведены всюду, что они касаются не только области автомобилей или трактоќров, но как бы входят в состав некоего общего кодекса. Я твердо убежден, что этот кодекс вполне естественќный, и мне хотелось бы доказать это с такой непреќложностью, которая привела бы в результате к приќзнанию наших идей не в качестве новых, а в качестве естественного кодекса" (Введение. "Моя руководящая идея").
  Америку
  Этот абзац при всей его краткости очень ёмок по своему соќдержанию, если за терминами "кодекс", а тем более "естественќный кодекс" видеть нечто отличное от уголовно-процессуального кодекса, "джентльменских кодексов" уголовного мира и прочих мастеров тайных дел, "кодекса чести" различных корпораций инќдивидуалистов, "морального кодекса" строителя коммунизма или капитализма и т. п. писаной и неписаной юрисдикции толпо-"эли-тарного" общества.
  По существу в последнем цитированном абзаце Г. Форд заявляќет о том, что в своей деятельности он следует своду объективных прав человека искренне по совести, насколько их ему удалось выќявить, осознать и понять. И соответственно в своей книге он опиќсывает своё видение нормальной алгоритмики управления произќводством и распределением в обществе по концепции, альтернаќтивной господствующей в западной региональной цивилизации библейской концепции скупки всего и вся на основе мафиозно организованного корпоративного надгосударственного ростовщиќчества. Но Г. Форд делает это не в юридически строгой форме проќекта свода законов "О хозяйственной и финансовой деятельноќсти, трудовых отношениях и социальном обеспечении" или соќциологического трактата, структурированного в соответствии с обширным перечнем больших и мелких вопросов, а в форме обычного рассказа, в котором разные вопросы экономики, психоќлогии, культурологии, социологии переплетены друг с другом поќдобно тому, как они переплетены в реальной жизни. И повествоќвание Г. Форда способен - при желании - понять каждый, кому интересна эта проблематика и кто осознал её значимость для обеспечения благополучия как своего собственного, так и других людей (однако за исключением из числа благоденствующих агресќсивных паразитов - паразиты благоденствовать не должны).
  При этом Г. Форд заявляет о своём твёрдом убеждении, что:
  Выявленные и осуществленные им возможности управления производством и распределением продукции и пути разрешеќния общественных проблем, связанных с производством и
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  распределением, будут признаны обществом в качестве норќмы.
  Вследствие этого всё то, что впервые было успешно реализоќвано как система в деятельности "Форд моторс", станет естеќственным для всех порядком личного и коллективного предќпринимательства и личного и коллективного участия в предќприятиях, руководимых другими людьми, придерживающимиќся тех же норм.
  
  Значимо также и то, что эти нравственно-этические и орќганизационные нормы управления делом доказали свою жизнеспособность на уровне микроэкономики в условиях библейско-талмудической макроэкономики, построенной на принципах мафиозно организованного господства росќтовщичества и биржевых спекуляций, поддерживаемых всею мощью государства и его юридической машины1.
  Теперь покажем взгляды Г.Форда на производство и потребќление, представляющие собой скелетную основу жизни техничеќской цивилизации. Г.Форд пишет:
  1 Эта макроэкономика враждебна труженику и как производителю продукции, и как её потребителю. Г. Форд не был властен над макроэкоќномикой США. Те, кто был над нею властен, злоумышленно устроили "великую депрессию". В ней погибли многие предприятия и многие поќстрадали. Среди пострадавших была и "Форд моторс": из 36 входивших в её состав заводов 25 были вынужденно закрыты.
  Это было следствием именно макроэкономических факторов, а не реќзультатом ошибок администрации "Форд моторс" в выборе и осуществќлении стратегии деятельности предприятия.
  С другой стороны, книга Г. Форда "Моя жизнь, мои достижения" выќшла в свет за 7 лет до начала в 1929 г. "великой депрессии". 7 лет - срок вполне достаточный для того, чтобы общество могло подумать над сказанным в ней, начать изменять свою нравственность и этику (вклюќчая деловую этику) и поставить потенциальных организаторов "великой деп2рессии" в состояние невозможности её осуществления.
  2 К упомянутому Г. Фордом необходимо добавить управление микро-и макро- уровней в их взаимодействии.
  "Основные функции - земледелие, промышленќность и транспорт2. Без них невозможна общественная жизнь <технической цивилизации, хотя жизнь биологиќческой цивилизации, основанной на иных нравственно-
  Америку
  этических принципах и верованиях возможна>. Они скрепляют мир. Обработка земли, изготовление и расќпределение предметов потребления столь же примиќтивны, как и человеческие потребности, и все же более животрепещущи, чем что-либо. В них квинтэссенция физической жизни. Если погибнут они, то прекратится и общественная жизнь <технической цивилизации" (Введение. "Моя руководящая идея").
  Этот абзац однозначно даёт понять, что Г. Форд в своих общеќственно-экономических воззрениях начинает с заявления о сисќтемной целостности многоотраслевой производственно-потребиќтельской системы, функционирование которой определяет эконоќмическое благополучие или отсутствие такового в обществе в цеќлом или в каких-то его группах; и соответственно - определяет и внеэкономические аспекты благополучия, обусловленные эконоќмически.
  Далее Г.Форд продолжает:
  Это действительно так, если законодатели действуют в русле порочќной концепции организации жизни людей в обществе, как это имеет меќсто при подвластности законодательной, исполнительной и судебной властей библейской доктрине установления системы глобального рабоќвладения финансовыми средствами.
  "Работы сколько угодно. Дела - это ни что иное как работа. Наоборот, спекуляция с готовыми проќдуктами <а так же и спекуляция деньгами - росќтовщичество> не имеет ничего общего с делами - она означает не больше и не меньше, как более пристойный вид воровства, не поддающийся искоќренению путем законодательства (выделено жирным нами при цитировании: в большинстве стран это - узаконенный способ воровства). Вообще, путем закоќнодательства можно мало чего добиться: оно никогда не бывает конструктивным1. Оно неспособно выйти за пределы полицейской власти, и поэтому ждать от наќших правительственных инстанций в Вашингтоне или в главных городах штатов того, что они сделать не в сиќлах, значит попусту тратить время. До тех пор, пока мы ждём от законодательства, что оно уврачует бедность и устранит из мира привилегии, нам суждено созер-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  цать, как растёт бедность и умножаются привилегии. Мы слишком долго полагались на Вашингтон, и у нас слишком много законодателей - хотя всё же им не столь привольно у нас, как в других странах, - но они приписывают законам силу, им не присущую.
  Если внушить стране, например нашей, что Вашингќтон является небесами, где поверх облаков восседают на тронах всемогущество и всеведение, то страна наќчинает подпадать зависимости, не обещающей ничего хорошего в будущем. Помощь придет не из Вашингтоќна, а от нас самих1; более того, мы сами, может быть, в состоянии помочь Вашингтону, как некоему центру, где сосредоточиваются плоды наших трудов для дальќнейшего их распределения, на общую пользу. Мы моќжем помочь правительству, а не правительство нам.
  (...)
  Нравственный принцип - это право человека на свой труд <и продукты труда>. Это право находит разќличные формы выражения. Человек, заработавший свой хлеб, заработал и право на него. Если другой чеќловек крадет у него этот хлеб, он крадет у него больше чем хлеб, - крадет священное ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ (выќделено нами при цитировании) право.
  1 Это действительно так, но подразумевает освоение простыми людьќми концептуальной власти и придание ей праведного характера, что неќизбежно повлечёт за собой преображение государственности и государќственной деятельности и соответственно - появление новых законов и отмену правомочности многих прежних.
  2 В этом предложении Г. Форд высказал ошибочное положение: см. работы ВП СССР "Краткий курс...", "О характере банковской деятельќности и росте благосостояния" (в сборнике "Интеллектуальная позиция", Љ 1, 1996 г.). Ростовщичество как системообразующий фактор в эконоќмике, что имеет место на Западе и в постсоветской России, - один из способов осуществления рабовладения и потому - всегда зло.
  И при этом все записные правозащитники, "борцы за права чеќловека" хором молчат на эту тему, будто они - круглые идиоты.
  Если же проанализировать весь бред "правозащитников" на тему "прав человека" последних десятилетий, то суть его можно выразить в 80
  Если мы не в состоянии производить - мы не в соќстоянии и обладать. Капиталисты, ставшие таковыми благодаря торговле деньгами, являются временным, неизбежным злом. Они могут даже оказаться не злом2,
  Америку
  если их деньги вновь вливаются в производство. Но если их деньги обращаются на то, чтобы затруднять распределение, воздвигать барьеры между потребиќтелем и производителем - тогда они в самом деле вредители, чье существование прекратится, как только деньги окажутся лучше приспособленными к трудовым отношениям. А это произойдет тогда, когда все приќдут к сознанию, что только работа, одна работа выводит на верную дорогу к здоровью, богатству и счастью (выделено нами при цитировании)" (Введеќние. "Моя руководящая идея").
  следующем лозунге: "Долой государственность! Да здравствует мафиозќное рабство в цивилизованных формах!"
  1 Дискретный характер продукции означает, что при её учёте употќребляются исключительно целочисленные значения количеств: возможќны 102 автомобиля, но никак не 102,23 автомобиля. При учёте продукќции не дискретного характера значения количеств принадлежат ко мноќжеству вещественных чисел, т. е. могут быть и целочисленными, и дробќными: возможны и 100 тонн зерна, и 100,23 тонны зерна.
  Дискретно-порционный характер потребления означает, что учёт поќтребления носит также дискретный характер, определяемый количеством порций, хотя в самой порции может быть и нецелочисленное количество каких-то видов продукции: пошив 1 костюма определённого фасона и размера требует потребления в производственном процессе определёнќных количеств - не обязательно целочисленных - разносортных ткаќней.
  2 Если вы из любви к физической культуре, без всякой корысти учаќстия в шоу-бизнесе спорта, заполучили в личную собственность волейќбольную площадку со всем необходимым оборудованием, то игрой в воќлейбол вы всё равно не сможете насладиться в одиночку потому, что воќлейбол по построению правил - игра для двух команд.
  И естественно, как можно понять из приведённого фрагмента, - право человека на труд влечёт за собой и его право на произвеќдённую в результате его труда продукцию. Однако, поскольку во многоотраслевой производственно-потребительской системе рабоќта носит коллективный характер, то право индивида на произвоќдимую продукцию оказывается долевым; а в силу дискретного характера многих видов продукции и дискретно-порционного хаќрактера потребления многих даже не дискретных видов продук-ции1, а также коллективного характера потребления многих видов продукции2, право на производимую продукцию в подавляющем
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  большинстве случаев не может быть реализовано в натуральном виде.
  Это обстоятельство и приводит к вопросу:
  Как деньги (которые сами по себе ничто), а точнее, как обќращение денег в обществе лучше приспособить к трудовым и потребительским взаимоотношениям людей в системной цеќлостности многоотраслевого производства и распределения продукции, поскольку именно работа этой системной целоќстности определяет и предопределяет очень многое в благоќденствии общества и каждого человека в нём?
  Вопрос, поставленный Г. Фордом, состоит именно в этом, хотя сам Г. Форд ставит его несколько в иной редакции, поскольку разќные взаимно связанные аспекты этого вопроса затронуты им в разных фрагментах его текста.
  И анализируя с высказанных им системных позиций историчеќски сложившуюся в США и на Западе в целом систему саморегуќляции производства и распределения в связи с указанным нами многогранным вопросом Г. Форд прямо пишет:
  "Я хочу только выяснить, даёт ли существующая система максимум пользы большинству народа" (гл. 12. "Деньги - хозяин или слуга?").
  А это - явное и недвусмысленное выражение большевизма, действующего в интересах большинства тружеников, желающих, чтобы никто не паразитировал на их труде и жизни.
  
  Отступление от темы 4: Нравственно-этические итоги пробуржуазныхреформ
  в России
  "Я вспоминаю случай в Сибири, где я был одно вреќмя в ссылке. Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернуќлись они в деревню, но без одного товарища. На воќпрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответиќли, что тридцатый "остался там." На мой вопрос: "как же так, остался?" они с тем же равнодушием ответили: "чего ж там спрашивать, утонул, стало быть." И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что "надо бы пойти кобылу напоить." На мой упрек, что они скоќтину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: "Что ж нам жалеть их, людей-то? Людей мы завсегда сделать можем, а вот кобылу... попробуй-ка сделать кобылу" (выќделено нами при цитировании: эта нравственно-этическая позиция, широко распространённая в нароќде, обнажает источник злоупотреблений после 1917 г.). Вот вам штрих, может быть малозначительный, но очень характерный. Мне кажется, что равнодушное отќношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитќком того странного <а точнее - страшного> отношеќния людей к людям, которое сказалось в только что рассказанном эпизоде в далекой Сибири.
  НАДО, НАКОНЕЦ, ПОНЯТЬ, ЧТО ИЗ ВСЕХ ЦЕННЫХ КАПИТАЛОВ, ИМЕЮЩИХСЯ В МИРЕ, САМЫМ ЦЕННЫМ И САМЫМ РЕШАЮЩИМ КАПИТАЛОМ
  ЯВЛЯЮТСЯ ЛЮДИ, КАДРЫ. НАДО ПОНЯТЬ, ЧТО ПРИ
  НАШИХ НЫНЕШНИХ УСЛОВИЯХ "КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЁ..."" (выделено заглавными нами при цитироваќнии. Из выступления И.В.Сталина 4 мая 1934 г. перед выпускниками военных академий).
  Действительно: "Кадры решают всё". Кому не нравится это утќверждение выдающегося управленца - большевика, государстќвенника и хозяйственника - И.В.Сталина, тот может утешиться
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  иной - откровенно рабовладельческой по её существу - формуќлировкой:
  "Средства1 представляют собой ресурсы, принадлежащие компании "А". И хотя РАБОТНИКИ этой КОМПАНИИ, веќроятно, ЕЁ НАИБОЛЕЕ ЦЕННЫЙ РЕСУРС (выделено наќми при цитировании), тем не менее они (являются / не являќются) ресурсом, подлежащим бухгалтерскому учёту. Подчеркќните правильный ответ" (Роберт Н. Антони, профессор Школы бизнеса Гарвардского университета, "Основы бухгалтерского учёта", первое издание на русском языке на основе 4-го америќканского издания "Essentials of Accounting", 1992 г., стр. 9)2.
  Действительно, при всей очевидной значимости разнородной техники и технологий во всех отраслях жизнеобеспечения ныќнешней цивилизации работают не деньги, не промышленное обоќрудование, не технологии и компьютерные программы, не мёртќвое знание, запечатлённое в книгах, не инфраструктуры, а жиќвые люди, которые всем этим управляют или привносят в это свой (ручной или умственный) непосредственно производительный
  труд.
  1 В смысле терминологии западной бухгалтерии: средства (в номи-
  нальном
   финансовом выражении) = обязательства (перед сторонними
  физическими и юридическими лицами по взятым кредитам и т.п.) + собственный капитал.
  2 Приверженцы "идеала" переустройства России на западный манер и "прав человека" в западном смысле всё же должны понять, что появлеќние в курсе бухгалтерского учёта Школы бизнеса Гарвардского универќситета оговорки о том, что персонал фирмы не подлежит бухгалтерќскому учёту, является ответом на вопросы аудитории с рабовладельчеќскими замашками: рабы, будучи одним из средств производства в рабоќвладельческом обществе, бухгалтерскому учёту неизбежно подлежат. И если в архивах США, особенно в южных штатах, поискать документы бухгалтерской отчетности эпохи ранее гражданской войны, то они покаќжут, что это действительно так. Но прущие из бессознательного поползќновения к организации бухгалтерского учёта персонала имеют место в наши дни, что очень показательно характеризует нравы, психологию и истинное положение большинства людей в обществе США и Запада в целом. 84
  При этом подавляющее большинство продуктов и услуг, необќходимых для жизни индивида, семьи, государства в нынешќней цивилизации, таковы, что они не могут быть произведены в
  Нравственно-этические итоги пробуржуазных реќформ в России
  одиночку никем. Их доброкачественное производство требует, чтобы не один десяток коллективов разных предприятий и учрежќдений работал слаженно:
  "как один человек", который, как бы пребывая во множеќстве лиц в одно и то же время, выполнял бы в разных местах разные составные части общей им всем работы (технологичесќкого процесса), и выполнял бы их с должным профессионаќлизмом и добросовестно.
  Если этого нет, то - в зависимости от степени отклонения от этого идеала - почти все проекты и начинания оказываются, как максимум, неосуществимыми, а как минимум, качество их исполќнения вызывает у потребителей и у части самих исполнителей наќрекания. И в ряде случаев для того, чтобы проект рухнул, - досќтаточно, чтобы кто-то один из нескольких тысяч причастных к нему работников совершил ошибку, которую не заметят или, заќметив, не исправят другие сотрудники; либо чтобы кто-то один недобросовестно, осознавая это, выполнил свою часть общей всем работы.
  Устранение вообще человека из системы производства и переќход к полностью автоматизированному и роботизированному проќизводству этой проблемы не решает, а только усугубляет её, поќскольку:
  Показательный пример тому. Ещё в 1960 г. - на заре автоматизаќции и компьютеризации в результате ошибки при построении системы автоматического управления, во время проверки систем готовившейся к
  • во-первых, во всём программном обеспечении работы автоќматики, создаваемом коллективами, запечатлеваются не тольќко достоинства, но также ошибки и пороки этих коллективов и составляющих их сотрудников;
  • во-вторых, одно из принципиальных свойств большинства случаев применения автоматики состоит в том, что контроль правильности её функционирования и устранение её ошибок в темпе течения автоматически управляемых (особенно скоќротечных) процессов со стороны людей большей частью не-возможен1.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Вследствие названных особенностей производственной базы современного общества взаимоотношения руководителей и подчинённых, взаимоотношения работников одного иеќрархического статуса во всякий период времени на всяком предприятии являются залогом будущих его как успехов, так и неудач.
  Соответственно наиболее разрушительным по отношению ко всякому коллективному делу является принцип руководства, выќражаемый общеизвестными подходами к подчинённым по должќности в общественном объединении труда - "я начальник - ты дурак", "обязанность персонала - исполнять, что прикажут, и не соваться в дела администрации" и т.п.; и к вышестоящим по должности руководителям - "ты начальник - я дурак", "чего изволите? ради вас, благодетеля моего, всё сделаю без зазрения совести" и т. п.
  испытательному старту на космодроме Байконур баллистической межќконтинентальной ракеты произошёл запуск двигателя второй ступени. Реактивная струя прожгла топливные баки первой ступени, что повлекло за собой взрыв ракеты на стартовой позиции. В итоге единственной ошибки в коллективной деятельности, воплощённой в системе автоматиќческого управления, погибли 91 человек (включая Главнокомандующего ракетными войсками стратегического назначения маршала артиллерии М.И.Неделина), работавших на стартовой позиции и поблизости от неё.
  1 В культуре Запада этот стиль общественного самоуправления опиќсывается в жанре "чёрного юмора" "законами Мэрфи". 86
  Если такого рода психологическая нравственно-этическая атќмосфера царит и поддерживается в коллективе "паханскими" и барскими замашками высших руководителей предприятия, а кроќме того и факторами общественной в целом значимости, то предќприятие обречено влачить жалкое существование вследствие того, что на нём выстраивается иерархия истинных дураков и прикиќдывающихся дураками подлецов-"умников", порождающая неќкомпетентность и несоответствие занимаемым должностям на всех уровнях управления технологическими процессами и уровќнях управления коллективом. Это же касается и народного хозяйќства в целом как системы, образованной множеством предприќятий, управляемых на основе принципов, выраженных в предыќдущем абзаце1.
  Нравственно-этические итоги пробуржуазных реќформ в России
  К сожалению, как показал ход реформ на территории СССР после 1991 г., директорский корпус в целом, - за единичными и мало кому известными исключениями, - по отношению к возќглавляемым ими коллективам проявил вседозволенность и беззаќботность. Директорский корпус и высшие должностные лица большинства предприятий, злоупотребляя должностным положеќнием, подавляя и изгоняя недовольных их агрессивным паразиќтизмом, рвачески обогащались на перераспределении в свой карќман государственной ОБЩЕНАРОДНОЙ (по действовавшему тогда законодательству) и КООПЕРАТИВНО-КОЛХОЗНОЙ собственности СССР, возомнив себя и своих родственников "соќлью земли" и истинными владельцами предприятий, - капитаќлистами в первом поколении.
  Такое - практически повсеместное - отношение директорќского корпуса и высших руководителей к подчинённым сотрудниќкам предприятий как к рабочему быдлу, за которым отрицаются какие бы то ни было права человека, породило у очень многих людей в коллективах, оказавшихся не способными организоќвать сопротивление разгулу барства и мафиозной вседозвоќленности директоров и высшей администрации предприятий, стойкое нежелание работать честно, добросовестно1.
  Реально во многих коллективах подчинённые тихо ненавидят2 или попросту презирают и игнорируют весь руководящий состав как людей разносторонне и глубоко порочных, на протяжении многих лет систематически, нагло и безнаказанно злоупотребляќющих своим должностным положением.
  1 Добросовестно - значит: работать, повышая свою квалификацию, проявляя инициативу, направленную на благо общества, в совершенстќвовании продукции, технологий, организации работ, оказывая не предуќсмотренную должностными инструкциями помощь другим сотрудникам (включая и руководителей) в общей им всем работе.
  2 Пресса сообщала даже о случаях покушения рабочих, обездоленных администрацией, на убийство зажравшихся директоров - бывших члеќнов КПСС в своём большинстве, между прочим.
  И такая психологическая нравственно-этическая атмосфера во многих (если не в большинстве) коллективах предприятий - главный итог послесталинских "оттепели", "застоя" и "демо-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  кратических реформ" в России и других государствах на терќритории СССР.
  И соответственно, создание в коллективах психологической нравственно-этической атмосферы, мотивирующей добросовеќстный индивидуальный и коллективный труд, - главная проќблема, которую необходимо разрешить на большинстве предќприятий (и в обществе в целом), для начала или возобновлеќния их успешной общественно полезной работы, а тем самым - и для преодоления Россией общественно-политического кризиса.
  
  Это так, поскольку в сложившейся ныне психологической нравственно-этической атмосфере, будучи лишённым иниќциативной добросовестной поддержки окружающих, окаќзывается бесплодным всякий единоличный профессионаќлизм, каким бы высоким он ни был и к какой бы области деятельности ни принадлежал.
  Это касается профессионализма всех и каждого без исключеќния: начиная от профессионализма дворника или посудомойки и кончая профессионализмом действительно выдающихся деятелей науки, культуры и главы государства.
  Однако вопрос о психологической нравственно-этической моќтивации добросовестного труда в коллективах тщательно обхоќдится стороной во всех дискуссиях на темы трудовой этики поќследних лет. Причины известны - продажность социологов, экоќномистов, политических обозревателей и толкователей, освещаюќщих в средствах массовой информации эту проблематику: им проще болтать об "инвестициях" и "доверии инвесторов" - такая болтовня никого не задевает, не обижает, никого и ни к чему не обязывает.
  Но без разрешения проблемы воссоздания нравственно-этичесќкой мотивации к добросовестному труду в КОЛЛЕКТИВАХ невозможно никакое общественное строительство: ни строиќтельство коммунизма, ни строительство капитализма. Если же психологическая нравственно-этическая мотивация к добросоќвестному труду в коллективах будет, то инвестиции - не про-
  88
  Нравственно-этические итоги пробуржуазных реќформ в России
  блема: не пожелают зарубежные инвесторы оплачивать преобќражение России своими "баксами" и евро - спустя некоторое время им придётся бороться за каждую копейку, чтобы войти на Российский рынок не с пустым карманом.
  Если необходимость возрождения нравственно-этической моќтивации к труду более или менее понятна хотя бы искренним стоќронникам коммунизма, то сторонники возобновления капиталиќстического развития России в своём большинстве надеются реќшить все проблемы государственной политики и организации производства и распределения:
  • подкупом - достаточно большие зарплаты тем, кто признан заправилами социальной системы "особо полезными" или от кого зависят многие люди и целые области деятельности обќщества (таковые составляют привилегированное, искусственќно "элитаризованное" меньшинство общества и отчасти так называемый "средний класс", в составе доходов которого значительную долю составляют паразитические нетрудовые
  доходы);
  • экономическим принуждением к труду - угроза потерять раќбочее место при поддержании зарплаты на минимальном уровне для нелояльных и легко заменимых (они образуют большинство, практически полностью социально зависимое от государственной власти и финансово-хозяйственной влаќсти ростовщической банковской мафии, директорского корпуќса и слоя частных предпринимателей, чьи предприятия не моќгут обходиться без труда наёмного персонала);
  • репрессиями в отношении элементов, криминализированных самой системой вследствие того, что:
  1 О типах строя психики и о том, что значит состояться в качестве чеќловека, более обстоятельно смотри работы ВП СССР "Мёртвая вода" в редакции 1998 г., "От человекообразия к человечности" (в первой редакќции "От матриархата к человечности..."), "Приди на помощь моему не-
  > культура, поддерживаемая системой, остановила и извраќтила личностное развитие большинства, вследствие чего организация психики многих людей весьма далека от оргаќнизации психики состоявшегося человека1 и они, оказав-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  шись неконкурентоспособными в делании легальной карьеќры в обществе, становятся на путь уголовщины;
  верью...", "Принципы кадровой политики", "Диалектика и атеизм: две сути несовместны". Здесь же поясним кратко.
  Информационное обеспечение поведения человека можно разделить на следующие категории:
  • врожденные инстинкты и безусловные рефлексы, а также и их обоќлочки, развитые в культуре;
  • традиции культуры, стоящие над инстинктами;
  • его собственное ограниченное разумение;
  • "интуиция вообще" - то, что всплывает из бессознательных уровней психики индивида, приходит к нему из коллективной психики, являетќся порождением наваждений извне и одержимости в инквизиторском понимании этого термина;
  • водительство Божьим Промыслом, на основе всего предыдущего, за исключением наваждений и одержимости, как прямых вторжений изќвне в чужую психику, вопреки желанию её носителя.
  В психике всякого индивида есть возможное или действительное меќсто всему этому. Но что-то одно может преобладать над всеми прочими компонентами в поведении индивида. Если первое, то индивид - носиќтель животного строя психики, по существу организации его поведения
  - человекообразное животное (таковы большинство членов всякого наќционального общества в прошлом); если второе, то индивид - носитель строя психики зомби, биоробот, запрограммированный культурой (такоќвы большинство евреев, и к этому уровню подтягиваются ныне больќшинство обывателей на Западе; проблема же возможного перенаселения должна быть снята программами планирования семьи, легализацией поќловых извращений и насаждением культуры "безопасного секса"); третье и четвертое - свойственно личностям с демоническим типом строя (это
  - так называемая "мировая закулиса": хозяева библейских культов, лидеры мондиализма, евразийства, высшие иерархи саентологов, откроќвенные сатанисты и т. п.).
  И только пятое - человечный строй психики, норма для человека (на её воплощение работали Моисей, Иисус, Мухаммад, Сталин). Здесь жизнь индивида перестает быть игрой без смысла или игрой ради полуќчения удовольствия, а обретает смысл в осуществлении Высшего Проќмысла, сохраняя при этом качество легкости детства, пребывающего в радостной игре. 90
  > не могут найти иных способов для защиты своей жизни от угнетения иерархией толпо-"элитаризма";
  > в структуре гражданского общества западного типа, скрывающей разноликое рабовладение, нет места человеку, вследствие чего в ней состоявшийся человек - всегда преќступник по отношению к принципам построения системы,
  Нравственно-этические итоги пробуржуазных реќформ в России
  как то имело место в отношении обществ к Будде, Христу, Мухаммаду и многих других.
  Но на этих принципах многие предприятия России управляќются командами администраторов-мародёров, нравственно-этически и профессионально-управленчески способных только к тому, чтобы обогащаться, злоупотребляя должностным поќложением, расхищая и разбазаривая созданное предшествуюќщими поколениями, но не способных организовать качественќное развитие и расширение руководимых ими предприятий.
  Тем самым сторонники возобновления капитализма в России демонстрируют, что они беспросветно тупы и глупы, вследствие чего даже в конце ХХ - начале XXI века, - после всего печальќного опыта социальных катастроф, вызванных своевременно не разрешёнными классовыми противоречиями до и после 1917 г., - не в силах понять того, что ещё в первой четверти ХХ века было ясно высказано и опубликовано Г. Форд ом.
  Вопреки ясно сказанному Г.Фордом ещё в начале ХХ века, среди "деловых людей" России начала XXI века довольно много дураков, которые хотели бы жить в обществе, с одной стороны, состоящем из "частных предпринимателей", облаќдающих неоспоримыми достоинствами, и, с другой стороны, - из наемных сотрудников, таковыми достоинствами не обќладающих, "комплексующих" по поводу своей неоспоримой неполноценности и потому в искреннем восхищении служаќщих "частным предпринимателям" и безропотно сносящих все их просто дурацкие и откровенно злобные выходки из... блаќгодарности за то, что те взяли их - "неполноценных" к себе на работу из милости, едва ли не себе в убыток.
  
  Но общество реальных людей отличается от такого рода вздорных мечтаний.
  Протест против поползновений "крутых" "частных предприќнимателей" (в самом общем смысле этого термина) "опустить" остальное население до уровня бесправного рабочего быдла преќдопределён Свыше (на языке атеистов - свойственен природе
  91
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  человека). И спектр протестной деятельности против "элитаризќма", опускающего и угнетающего людей, в обществе на протяжеќнии истории многомерен: от "фиги в кармане" при внешне показќной услужливости, однако в таимой готовности в удобный момент всадить нож в спину барину-"благодетелю" - до осознанного концептуального властвования в Богодержавии на основе принќципа "волхвы не боятся "могучих" владык, а "княжеский" дар им не нужен. Правдив и свободен их вещий язык и с Волей Небесќною дружен... ".
  Так реальный толпо-"элитаризм" общества, порождаемый деќмонизмом "частных предпринимателей" (в самом широком смысќле этого слова), обладающих "неоспоримыми" достоинствами, системно порождает и разнородную преступность по отношению к идеалу "элитарной" нормы общественного устройства. Как сисќтемная реакция толпо-"элитаризма" на системно порождаемую им преступность - возникают силовые и тайные службы. Среди их сотрудников тоже оказываются носители духа "частного предќпринимательства", которые тоже начинают проявлять свою "круќтизну" в отношении всех остальных корпораций "частных предќпринимателей" и подневольного тем люда. Поэтому толпо-"элита-ризму" с течением времени свойственно накопление порождаемых им же системных протестных внутренних напряжений. И соответќственно непреклонное следование бредовым идеалам толпо-"элитаризма" обрекает на крах всякую социальную систему, котоќрую пытаются отпрессовать под этот нежизненный идеал, ублаќжая больное себялюбие и амбиции "частных предпринимателей" и их кланов, некогда преуспевших на первом этапе становления своих "фирм" (в самом широком смысле этого слова).
  А единственный способ разрядки внутренней напряженноќсти в толпо-"элитарном" обществе - отказ от бредовых идеалов "элитаризма" и преображение толпо-"элитарного" общества в человечность вследствие целенаправленного изменения нравов и миропонимания людей. В этом и есть суть большевизма как переходного процесса от историчеќски сложившегося толпо-"элитаризма" к многонациоќнальной человечности Земли будущей эры.
  
  Нравственно-этические итоги пробуржуазных реќформ в России
  В этой связи интересен и такой факт: все наши попытки найти книги Г. Форда в интернете на английском языке не увенчались успехом; не увенчался пока успехом и поиск этих книг в типоќграфски изданном виде и самих Соединенных Штатах, хотя пряќмых запретов на издательство и продажу их в США нет. Но не было гласных запретов и на издательство и распространение раќбот И.В.Сталина ни в застойные времена в СССР, ни в период разгула демократии в либераральной России. Этот факт молчалиќвого запрета с целью предать их забвению на труды Г. Форда и И. В. Сталина, непосредственно в странах, где они жили и работаќли на благо общества, невольно, помимо желания самих запрети-телей объединяет деятельность этих двух выдающихся личностей в интересах будущего всего человечества.
  
  4.4. Этика большевизма: ДОБРОСОВЕСТНЫЙ труд на благо трудящихся
  Соответственно сказанному в предыдущем разделе Г.Форд, изќвестный всем как предприниматель-промышленник, кроме того - куда более состоятельный учёный экономист и социолог, нежели экономисты и социологи якобы ученые-профессионалы, поскольќку рассмотрение трудовых отношений в системной целостности многоотраслевого производства и потребления в обществе он наќчинает с провозглашения нравственно-этического принципа:
  Права человека на труд и на производимый с его участием продукт и проистекающего из этого права назначения на микќроуровне многоотраслевой производственно-потребительской системы целей производства, обеспечивающих её системную целостность.
  Г. Форд пишет:
  "Нет оснований к тому, чтобы человек, желающий работать, оказался не в состоянии работать и получать в полной мере возмещение за свой труд. Равным обќразом, нет оснований к тому, чтобы человек, могущий работать, но не желающий, не получал бы тоже в полќной мере возмещения за содеянное им. При всех обќстоятельствах ему должна быть дана возможность поќлучить от общества то, что он сам дал обществу. Если он ничего не дал обществу, то и ему требовать от обќщества нечего. Пусть ему будет предоставлена свобоќда - умереть с голоду. Утверждая, что каждый должен иметь больше, чем он, собственно, заслужил, - тольќко потому, что некоторые получают больше, чем им причитается по праву, - мы далеко не уйдем.
  (...)
  1 Это одно из нескольких мест в книге Г.Форда, где речь идёт о том, что доходы могут быть избыточными по отношению к разумным потребќностям. В жизни это положение относится как к личному и семейному потреблению продукции и услуг, так и к сфере производства. Г. Форд более внимания уделяет производству. Что касается личного и семейного
  Если не иметь постоянно перед глазами цели, очень легко перегрузить себя деньгами1 и потом, в непре-
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  станных усилиях заработать еще больше денег, соќвершенно забыть о необходимости снабжать публику тем, чего она на самом деле хочет. Делать дела на осќнове чистой наживы - предприятие в высшей степени рискованное. Это род азартной игры, протекающей неќравномерно и редко выдерживаемой дольше, чем неќсколько лет. Задача предприятия - производить для потребления, а не для наживы или спекуляции. А усќловие такого производства - чтобы его продукты быќли доброкачественны и дешевы, чтобы продукты эти служили на пользу народу, а не только одному произќводителю. Если вопрос о деньгах рассматривается в ложной перспективе, то фальсифицируется в угоду производителю и продукция.
  Благополучие производителя <в том числе и предќпринимателя> зависит, в конечном счете, также и от пользы, которую он приносит народу. Правда, некотоќрое время он может вести свои дела недурно, обслуќживая исключительно себя. Но это ненадолго. Стоит народу сообразить, что производитель ему не служит, и конец его недалек" (Введение. "Моя руководящая идея").
  потребления, избыточные по отношению к естественному здоровому обќразу жизни доходы очень часто не находят полезного применения и стаќновятся стимулом, толкающим личность или семью, особенно послеќдующие её поколения, к деградации. Если вред, наносимый обнищанием для большинства очевиден, то вред, наносимый избыточностью доходов, - менее очевиден, а для многих дискуссия на эту тему оказывается боќлезненной.
  1 Внятное пояснение для особо тупых, в том числе и российских, бурќжуев и политиков пробуржуазно-"демократического" толка: иными слоќвами, ваш "элитарный" статус может быть утрачен гораздо раньше, не-
  Если делать обобщения общественного в целом масштаба, то "стоит народу сообразить, что система ему не служит, и конец её недалёк", - конечно, по историческому масштабу времеќни. Это тем более так, если народ уже вообразил систему, коќторой он заменит антинародную, что уже имеет место в Рос-сии1.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  И Г. Форд почти всю главу 8 своей книги посвящает освещеќнию нравственно-этических принципов организации производстќва и потребления; таких принципов, чтобы простой человек чувќствовал, что система служит ему. Это является основанием для того, чтобы по мере роста образовательного уровня и развития культуры все люди поняли эти принципы и сознательно целенаќправленно поддерживали бы их как залог личного благополучия каждого из них, благополучия своих потомков и всех остальных людей.
  жели поколение, к которому вы принадлежите, достигнет глубокой стаќрости и уйдёт из жизни. 96
  "Не принято называть служащего компаньоном, а все же он не кто иной, как компаньон. Всякий деловой человек, если ему одному не справиться с организациќей своего дела, берет себе ТОВАРИЩА (выделено при цитировании нами), с которым разделяет управление делами. Почему же производитель, который тоже не может справиться с производством с помощью своих двух рук, отказывает тем, кого он приглашает для поќмощи в производстве, в титуле компаньона? Каждое дело, которое требует для ведения его более одного человека, является своего рода ТОВАРИЩЕСТВОМ (выделено нами при цитировании). С того момента, коќгда предприниматель привлекает людей в помощь своему делу - даже если бы это был мальчик для поќсылок, - он выбирает себе компаньона. Он сам может быть, правда, единственным владельцем орудий труда и единственным хозяином дела; но лишь в том случае, если он остается единственным руководителем и проќизводителем, он может претендовать на полную незаќвисимость. Никто не может быть независимым, если зависит от помощи другого. Это отношение всегда взаќимно - шеф является компаньоном своего рабочего, а рабочий ТОВАРИЩЕМ (выделено нами при цитироваќнии) своего шефа; поэтому как о том, так и о другом, бессмысленно утверждать, что он является единстќвенно необходимым. Оба необходимы. Если один проќталкивается вперед, отталкивая другого назад, в конце
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  концов, обе стороны страдают от этого1" (гл. 8. "Зараќботная плата").
  Из этого однозначно ясно, что Г. Форд расценивает как недоќпустимые в обществе холопско-господские взаимоотношения предпринимателя и сотрудников, возглавляемого им предприятия, в которых выражаются по существу рабовладельческие притязаќния работодателя.
  А теперь приведём выдержку из работы И.В.Сталина "Эконоќмические проблемы социализма в СССР", в которой И.В.Сталин пишет о ростках новой нравственно-этической реальности в жизќни советского общества:
  1 Построение этой фразы изменено в связи с необходимостью реконќструкции смысла недостающего текста. В цитируемом нами файле она дана в следующей редакции: "Если один проталкивается вперед, а друќгой - а [отталкивается первым назад], в конце концов, обе стороны страдают от этого", - в которой отсутствует текст, помещённый в [квадратные скобки], перед которыми бессвязно стоит союз "а".
  "Экономической основой противоположности между умственным и физическим трудом является эксплуаќтация людей физического труда со стороны предстаќвителей умственного труда. Всем известен разрыв, существовавший при капитализме между людьми фиќзического труда предприятий и руководящим персонаќлом. Известно, что на базе этого разрыва развивалось враждебное отношение рабочих к директору, к мастеќру, к инженеру и другим представителям технического персонала, как к их врагам. Понятно, что с уничтожеќнием капитализма и системы эксплуатации должна была исчезнуть и противоположность интересов между физическим и умственным трудом. И она дейќствительно исчезла при нашем современном социалиќстическом строе. Теперь люди физического труда и руќководящий персонал являются не врагами, а товариќщами-друзьями, членами единого производственного коллектива, кровно заинтересованными в преуспеваќнии и улучшении производства. От былой вражды меќжду ними не осталось и следа" ("Замечания по эконоќмическим вопросам, связанным с ноябрьской дискусќсией 1951 года", раздел 4. "Вопрос об уничтожении
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  противоположности между городом и деревней, между умственным и физическим трудом, а также вопрос о ликвидации различий между ними").
  Как видно из приведенного фрагмента, то, что для Г. Форда - идеал, к осуществлению которого американское общество должно стремиться (а ныне должно стремиться и российское), для советского общества конца сороковых - начала пятидесяќтых годов ХХ века1 уже было реальностью жизни, если не всех, - то многих коллективов.
  И сказанное И. В. Сталиным о взаимоотношениях руководитеќлей и рядовых сотрудников настолько отлично от нравственно-этических итогов пробуржуазных реформ в России в наши дни, что прихлебатели капитализма будут доказывать, что это - стаќлинские фантазии, ничего общего не имевшие с реальностью, заќбыв, что многие из них верещали о том, как тиран и деспот Стаќлин безжалостно "эксплуатировал энтузиазм народа", не задумыќваясь однако о том, из чего вырастал этот энтузиазм. А энтузиазм народа в ту эпоху вырастал из того, что в обществе в целом была психологическая нравственно-этическая мотивация к добросовеќстному труду в коллективе, поскольку персонал и руководители были не врагами, скованными одной цепью производственных отношений, а "товарищами-друзьями, членами единого производќственного коллектива, кровно заинтересованными в преуспевании и улучшении производства. От былой вражды между ними не осќталось и следа".
  Хотя, конечно, если быть точным, то не следы, а семена былой вражды ноосфера общества хранила, и, когда политика государќства после убийства И. В. Сталина была изменена склонным к "элитаризации" партийным, государственным и хозяйственным руководством, из этих ноосферных семян выросла реальность наќших дней, полная классовой напряженности и классовых конќфликтов.
  Т.е. спустя 30 лет после того, как книга Г.Форда впервые вышла в
  свет. 98
  Но из этих нравственно-этических принципов товарищества в основе организации объективно неизбежно коллективной работы
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  сотрудников подавляющего большинства современных предприќятий проистекает и политика начисления зарплаты:
  "Среди деловых людей постоянно можно слышать выражение: "Я тоже плачу обычные ставки". Тот же самый делец вряд ли стал бы заявлять о себе: "Мои товары не лучше и не дешевле, чем у других". Ни один фабрикант в здравом уме не стал бы утверждать, что самый дешевый сырой материал дает и лучшие товаќры. Откуда же эти толки об "удешевлении" рабочей силы, о выгоде, которую приносит понижение платы, - разве оно не означает понижение покупательной силы и сужения внутреннего рынка? Что пользы в промышќленности, если она организована так неискусно, что не может создать для всех, участвующих в ней, достойноќго человека существования? Нет вопроса важнее воќпроса о ставках - большая часть населения живет заќработной платой. Уровень её жизни и её вознаграждеќния определяет благосостояние страны" (гл. 8. "Зараќботная плата").
  Несколько далее он продолжает, поясняя и развивая эти полоќжения:
  В марксизме "сверхпродукции" в её финансовом измерении соотќветствует "прибавочная стоимость", присваиваемая капиталистом.
  "Честолюбие каждого работодателя должно быќло бы заключаться в том, чтобы платить более выќсокие ставки, чем все его конкуренты, а стремление рабочих - в том, чтобы практически облегчить осуществление этого честолюбия (выделено нами при цитировании). Разумеется, в каждом производстве можно найти рабочих, которые, по-видимому, исходят из предположения, что всякая сверхпродукция1 приноќсит выгоду только предпринимателю. Жаль, что такое убеждение, вообще, может иметь место. Но оно, дейќствительно, существует и даже, может быть, не лишеќно основания. Если предприниматель заставляет своќих людей работать изо всех сил, а они через некоторое время убеждаются, что не получают за это оплаты, то вполне естественно, что они снова начинают работать с прохладцей. Если же они видят плоды своей работы
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  1 Овладевать концептуальной властью и целенаправленно работать на установление по совести Советской власти как способа существования государственности и осуществления народовластия трудящимся больќшинством.
  в своей расчетной книжке, видят там доказательство того, что повышенная производительность означает и повышенную плату, они научаются понимать, что и они входят в состав предприятия, что успех дела зависит от них, а их благополучие - от дела. - Что должен платить работодатель? - Сколько должны получать рабочие? Все это второстепенные вопросы. Главный вопрос вот в чём: Сколько может платить предприќятие? Одно ясно: ни одно предприятие не может вынеќсти расходов, превышающих его поступления. Если колодец выкачивается быстрее, чем к нему притекает вода, то он скоро высохнет, а, раз колодец иссякнет, то те, кто черпал из него, должны страдать от жажды. Есќли же они думают, что могут вычерпать один колодец, чтобы потом пить из соседнего, то это ведь только воќпрос времени, когда все колодцы иссякнут. Требоваќние справедливой заработной платы в настоящее время сделалось всеобщим, но нельзя забывать, что и заработная плата имеет свои границы. В предприятии, которое дает только 100 000 долларов, нельзя выбраќсывать 150 000 долларов. Дело само определяет граќницы платы. Но разве само дело должно иметь граниќцы? Оно само ставит себе границы, следуя ложным принципам. Если бы рабочие вместо всегдашнего приќпева: "предприниматель должен платить столько-то", заявляли бы лучше: "предприятие должно быть так-то организовано и расширено, чтобы могло давать стольќко-то дохода" <но это требует, чтобы и рабочие и предприниматели были большевиками по своим нраќвам и этике>, - они достигли бы большего. Ибо только само предприятие может выплачивать ставки. Во всяќком случае, предприниматель не в силах сделать это, если предприятие не даёт гарантии. Однако, если предприниматель отказывается платить высшие ставќки, хотя предприятие даёт возможность для этого, что тогда делать?1 Обыкновенно предприятие кормит столько людей, что с ним нельзя обращаться легко-
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  1 А в условиях непрерывного роста цен как макроэкономического фактора: "Сколь долго это быдло будет безропотно терпеть, что админиќстрация предприятия не повышает зарплату и не борется за подавление мощью государства основных генераторов роста цен - банковского росќтовщичества и биржевых спекуляций?"
  Этот вопрос актуален для России на протяжении всех лет реформ. Невнятность директорского корпуса и предпринимателей в его постановќке и в ответе на него говорит о том, что они - вне зависимости от своего профессионализма, т.е. просто как люди - дерьмо, за малочисленными исключениями.
  Г. Форд об этом же вопросе в другом месте книги высказался более определённо:
  "Понижение заработной платы самый легкий и в то же время саќмый отвратительный способ справиться с трудным положением, не говоря уже о его бесчеловечности. В действительности, это значит свалить неспособность администрации на рабочих" (гл. 9. "Почему бы не делать всегда хороших дел?").
  И о том же в гл. 10. "Как дёшево можно производить товары?":
  "Это свидетельствует о дурном ведении дела - когда прибыль выжимается из рабочих или покупателей. Ее должно дать более исќкусное руководство делом. Берегитесь ухудшать продукт, берегитесь понижать заработную плату и обирать публику. Побольше мозга в вашем рабочем методе - мозга и еще раз мозга! Работайте лучше, чем прежде, только таким путем можно оказать помощь и услугу для всех стран. Этого можно достигнуть всегда".
  Иными словами, понижая зарплату, администрация (и деятели госуќдарства, создающие своей политикой макроэкономические предпосылки к этому) расписываются в своей несостоятельности и в качестве управќленцев, и в качестве добропорядочных людей.
  мысленно <т.е. беззаботно по отношению к этим люќдям>. Просто преступно наносить вред предприятию, которому служит большое число людей и на которое они смотрят, как на источник своей работы и своего существования. Работодатель никогда ничего не выигќрает, если произведет смотр своим служащим и постаќвит себе вопрос: "насколько я могу понизить их плаќту?"1 Столь же мало пользы рабочему, когда он грозит предпринимателю кулаком и спрашивает: "Сколько я могу выжать у него?" В последнем счете, обе стороны должны держаться предприятия и задавать себе воќпрос: "как можно помочь данной индустрии достигнуть плодотворного и обеспеченного существования, чтобы она дала нам всем обеспеченное и комфортабельное
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  существование?"1 Но работодатели и рабочие далеко не всегда мыслят последовательно; привычку постуќпать близоруко трудно преодолеть. Что можно сделать здесь? Ничего. Законы и предписания не помогут, только просвещение и понимание собственных инќтересов могут привести к цели. Правда, просвещеќние распространяется медленно, но в конце концов оно должно же оказать свое действие (выделено нами при цитировании), так как предприятие, в котором работают оба они - работодатель, как и рабочий, с одной целью службы ему, - в конце концов повелиќтельно настаивает на своем праве. (.)
  1 Неспособность профсоюзных болтунов соучаствовать в этом диалоге со знанием продукции, технологий и организации производства, объясќняет неприятие профсоюзов Г.Фордом. По существу в этом вопросе Г.Форд прав: при товарищеском отношении друг к другу и к делу персоќнала и администрации профбоссы - претенденты в посредники - окаќзываются ненужными. Во всех остальных случаях профбоссы - в своём большинстве - еще одна корпорация паразитов, посредством которой закулисные силы в ряде случаев расправляются с неугодными им наёмќными сотрудниками и... с предпринимателями, принуждая персонал их предприятий к забастовкам с выдвижением заведомо невыполнимых требований.
  Поэтому профсоюзы - еще та "школа коммунизма" (ленинский афоќризм, начертанный на каждой странице профсоюзных билетов в СССР).
  2 В главе 5, названной "Начинается производство", Г.Форд высказыќвается по этому вопросу предельно точно:
  "... в действительности ведь не работодатель платит жалованье. Он только управляет деньгами. Жалованье платит нам продукт, а управќление организует производство так, чтобы продукт был в состоянии это делать" (выделено нами при цитировании).
  Прежде всего необходимо ясно сознать, что условия для высоких ставок <зарплаты> создаются внутри саќмой фабрики2. Если их нет, то высокой платы не будет и в расчетных книжках. Нельзя изобрести систему, коќторая обходила бы <производительный> труд. Об этом позаботилась природа. Она не наделила нас праздныќми руками и ногами. Труд является в нашей жизни основным условием здоровья < прежде всего, нравственно-психического>, самоуважения и счаќстья. Он не проклятие, а величайшее благословеќние. Строгая социальная справедливость происте-
  благо трудящихся кает только из честного труда (выделено нами при цитировании, хотя было бы точнее сказать "добросоќвестного труда"). Кто много создает, тот много принеќсёт в свой дом1. Благотворительности <а по существу - финансированию паразитизма и лени> нет места в тарифном вопросе. Рабочий, который отдает предприќятию все свои силы, является самым ценным для предприятия. Но нельзя требовать от него постоянно хорошей работы, без соответствующей её оценки. Раќбочий, который подходит к своему повседневному делу с таким чувством, что, несмотря на всё его наќпряжение, оно никогда не в состоянии дать ему достаточно дохода, чтобы избавить его от нужды, этот рабочий не в таком настроении, чтобы хорошо выполнить свое дело. Он полон страха и забот, коќторые вредят его работе (выделено при цитировании нами: именно этого достигли на территории СССР все послесталинские реформаторы).
  Обратно, когда рабочий чувствует, что его дело не только удовлетворяет его насущные потребноќсти, но сверх того дает ему возможность чему-нибудь научить своих ребят и доставлять удоќвольствие своей жене, тогда труд будет его добќрым другом, и он отдаст ему все свои силы (выдеќлено нами при цитировании)2. И это хорошо для него и для предприятия. У рабочего, который не имеет изќвестного удовлетворения от своего дела, пропадает добрая часть его платы" (гл. 8. "Заработная плата").
  1 Это аналогично принципу первой фазы коммунизма, если пользоќваться марксистской терминологией: "от каждого по способности - каќждому по труду".
  2 Из этого чувства проистекал трудовой энтузиазм, который - как всех нас, начиная с 1985 г., учат "гуманисты-демократизаторы", - зверќски эксплуатировал тиран и деспот Сталин, который энтузиазм он остаќвил своим преемникам, и который преемники постепенно погасили за прошедшие после убийства Сталина годы.
  Здесь мы прервём цитирование, поскольку для лучшего пониќмания дальнейшего текста, необходимо пояснить некоторые воќпросы управления предприятием и его коллективом в процессе работы.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  * * *
  
  Отступление от темы 5: Труд непосредственно производительный и вспомогательный, труд управленческий, оплата труда Ранее в сноске была приведена фраза Г.Форда:
  "Жалованье платит нам продукт, а управление организует производство так, чтобы продукт был в состоянии это делать".
  Продукт же, в условиях современности, в большинстве случаев представляет собой результат работы целостной микроэкономичеќской системы - средств производства и инфраструктуры предќприятия и коллектива. При исключении из рассмотрения всех факторов, кроме получаемой прибыли1 и количества персонала, занятого на предприятии, показатель "прибыль, приходящаяся на одного занятого" в общем-то и определяет уровень зарплаты перќсонала. Но поскольку коллектив разнороден по своему професќсиональному составу, должностным обязанностям и полномочиќям, то руководитель предприятия оказывается перед трояким воќпросом:
  1. Кому?
  2. За что?
  3. Сколько следует платить?
  Управленчески эффективный ответ на этот троякий вопрос требует ясного понимания характера профессионализма и должностных полномочий (в оргштатной структуре предќприятия) каждого работника и характера включения его проќфессионализма в производственную деятельность коллектива в целом (последнее может и не укладываться в предписания должностных инструкций).
  Разность между доходами от продажи предприятием его продукции и его расходами на оплату сырья, комплектующих и услуг, производиќмых сторонними предприятиями, потребляемых в собственном произќводстве. 104
  Если не детализировать градацию профессий, то на всяком предприятии коллектив распадается на три категории:
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  • люди, занятые непосредственно в процессе производства проќдукции, - это производственный персонал;
  • люди, занятые во вспомогательных и обслуживающих произќводство и управление процессах, - это вспомогательный персонал на производстве (уборщики, подсобники, ремонтниќки и настройщики оборудования и т. п.), который включает в себя и, как принято называть в России, технический персонал разного рода служб предприятия (снабжения, бухгалтерии, охраны и т. п.);
  • люди, занятые управлением деятельностью других членов коллектива непосредственно и управлением деятельностью функционально специализированных структурных подраздеќлений предприятия, - это управленческий персонал.
  У представителей этих трёх категорий разные возможности участия в производственном процессе и разные возможности его совершенствования, обуславливающего рост показателя "приќбыль, приходящаяся на одного занятого", отчасти характеризуюќщего эффективность предприятия и его возможности платить зарќплату сотрудниками и дивиденды собственникам.
  Кроме того, характер большинства современных производстќвенных процессов таков, что в каждой из названных категорий персонала есть те, кто в течение всего рабочего дня загружен проќфессиональной деятельность полностью. Но есть и те, без чьего профессионализма предприятие обойтись не может, но производќственный процесс таков, что их можно загрузить их профессиоќнальной деятельностью только некоторую долю рабочего дня или даже не каждый день.
  Вследствие такого - объективно диктаторского - характера продукции и технологий по отношению к организации её произќводства и работе коллектива оказывается, что сдельщина в оплате труда производственного и вспомогательного персонала - неумеќстный пережиток автономной кустарщины, индивидуального реќмесленничества. В условиях обслуживания коллективом системќной целостности предприятия сдельщина это, прежде всего:
  • внутренние склоки в коллективе (явные и тайные) по вопросу о доступе тех или иных лиц к выгодной и невыгодной работе;
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  • постоянная угроза нарушения сдельщиками технологических режимов в целях достижения ими большей выработки, что влечёт за собой рост расходов на службу технического конќтроля;
  • стимул прямого вредительства ремонтников и настройщиков оборудования в целях искусственного повышения ими уровня свой востребованности и, соответственно, - оплаты;
  • сокрытие новых, более совершенных, приемов работы и пре-пятствование их распространению в коллективе с целью удержания наиболее квалифицированными сдельщиками своќего монопольного положения, что является одним из мощќнейших препятствий на пути технико-технологического проќгресса и роста качества продукции;
  • неразрешимая проблема обоснования норм выработки в услоќвиях сокрытия работниками своих возможностей с целью получения высокой зарплаты на основе превышения установќленных норм.
  Только названных разрушительных воздействий сдельщины на функционирование предприятия как системной целостности более чем достаточно, чтобы умный руководитель (предприниматель) занялся её целенаправленным системным искоренением на управќляемом им предприятии и в его функционально специализироќванных структурных подразделениях. Однако сдельщина живуча, и её наличие на предприятии в подавляющем большинстве случаќев свидетельствует о дурном управлении коллективом.
  В условиях обслуживания коллективом системной целостности предприятия, с учётом разделения сотрудников по характеру их работы на производственный, вспомогательный (включая техниќческий в службах), управленческий персонал оказывается, подќдержанию эффективного управления более соответствует окладно-премиальная система оплаты труда.
  В ней:
  • Основной оклад - гарантирован однозначно. Эти деньги выќплачиваются:
  > за владение одной или несколькими профессиями, необхоќдимыми предприятию;
  > за квалификационный уровень по каждой из профессий;
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  > за готовность на основе освоенных профессиональных наќвыков и знаний, общей личностной культуры добросовестќно выполнять распоряжения вышестоящих руководителей и поддерживать их деятельность в работе предприятия.
  Однако всё, за что платится основной оклад, это - не работа как таковая, не результаты труда, а - только потенциал, отќветственность за использование которого в интересах дела большей частью лежит не на самих носителях этого потенциаќла, а на их руководителях, на всей иерархии управления предќприятием и объемлющими макроэкономическими системами. Это объективное следствие коллективного характера труќда в системной целостности большинства предприятий.
  • Премия - гарантирована в статистическом смысле, т. е. её веќличина может быть от нуля до нескольких окладов и зависит от многих факторов и показателей деятельности предприятия, его подразделений и каждого из сотрудников:
  1 В том смысле, что обеспечение самофинансирования развития и реќконструкции предприятия из прибыли, устойчиво осуществляемое на протяжении продолжительного времени, - более значимо, нежели кратќковременное получение высоких доходов сотрудниками, за которым слеќдует технико-технологический крах своевременно не обновлённого проќизводства, влекущий за собой и падение прибыли и, соответственно, - падение доходов сотрудников, если не банкротство предприятия и увольќнение его персонала.
  > общего объема свободной прибыли1 и распределения её поќступлений в течении финансового года;
  > оценки вышестоящими руководителями личного вклада соќтрудника в работу коллектива в течение оплачиваемого пеќриода времени (месяца, квартала, года);
  > оценки значимости сотрудника для предприятия, исходя из его работы в прошлом и ожиданий на перспективу (эта соќставляющая премии обычно оформляется в качестве персоќнальных надбавок к окладу: за выслугу лет, за квалификаќцию, владение несколькими профессиями, иностранными языками, за способность находить решения возникающих
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  проблем в каких-то экстраординарных обстоятельствах и
  т.п.);
  > единовременных целевых выплат в связи с личными и сеќмейными обстоятельствами жизни сотрудников (в зависиќмости от того, что из такого рода выплат допускает законоќдательство того или иного государства);
  > предоставление предприятием своим сотрудникам кредитќных ссуд и прощение ранее выданных ссуд в полном объеќме или каких-то их долей1.
  Окладно-премиальную систему оплаты труда при рассмотреќнии её действия на предприятии на протяжении нескольких лет характеризует показатель "доходы, полученные в качестве оклада" / "доходы, полученные в качестве разнородных преќмий и персональных надбавок" или связанный с ним показаќтель "доходы, полученные в качестве оклада" / "общий объем доходов, включая разнородные премии".
  
  Низкая доля составляющей оклада в общем объеме дохоќдов, тем более при незначительном превышении гарантиќрованным окладом признаваемого обществом "прожиточќного минимума" или величине оклада ниже уровня "проќжиточного минимума", является выражением скрытого рабовладения, процветающего на предприятии и соответќственно - в обществе, терпящем такие предприятия и таќких предпринимателей.
  1 В нормальной макроэкономике такого рода ссуды должны быть бесќпроцентными, либо льготными, т. е. сумма, подлежащая возврату предќприятию, должна быть не больше (а в ряде случаев даже меньше) велиќчины выданной ссуды.
  При высокой доле премиальных выплат в доходах сотрудников и низких окладах благополучие сотрудника определяется, его безќропотной лояльностью руководителям, исключительно от мнения которых зависит выплата и объем негарантированных премиальќных доходов; т. е. высокая доля премий в общем доходе как систеќмообразующий фактор представляет собой стимулирование возќникновения и поддержания системы личной зависимости сотрудќников от руководителей и администрации в целом - крепостного
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  бесправия1 персонала в условиях современного научно-индустриќального общества.
  Другая крайность: низкая составляющая объема премиальных выплат в доходах сотрудников во многом исключает финансовое стимулирование их усилий по повышению своего квалификациќонного уровня, освоению нескольких профессий, по совершенстќвованию в инициативном порядке технологических процессов и организации работ, поскольку темпы должностного роста и соќпутствующего ему перехода на более высокие ставки должностќных окладов для большинства сотрудников обусловлены естестќвенно биологическими и демографическими факторами и отстают от темпов возникновения в жизни человека разного рода обстояќтельств (рождение детей, необходимость улучшения жилищных условий в более короткие сроки и т. п.), которые он мог бы быстро разрешить за счёт премиальной оплаты каких-то его трудовых достижений, превосходящих "стандарт требований", предъявляеќмых администрацией к его должности и оплачиваемых в форме должностного оклада.
  1 Однако правозащитники в России эту проблематику тоже обходят молчанием, будто они - круглые идиоты. В отличие от них Г. Форд преќкрасно понимал это существо свободы человека:
  "Если вы требуете от кого-нибудь, чтобы он отдал своё время и энергию для дела, то позаботьтесь о том, чтобы он не испытывал финансовых затруднений. Это окупается. Наши прибыли доказывают, что, несмотря на приличные тарифы и премиальное вознаграждение, которое до реформы нашей системы составляло ежегодно около деќсяти миллионов долларов, высокие ставки <т.е. основная зарплата, оклад> являются самым выгодным деловым принципом" (гл. 8. "Зараќботная плата ").
  Здесь также обратим внимание на то, что мы говорим об ок-ладно-премиальной, а не о повременной или повременно-премиќальной оплате труда. Между обеими системами есть принципиќальная разница, хотя в каких-то обстоятельствах (например у конќвейера) она может и не проявляться. Но разница между системами всё же есть, и она состоит в том, что система повременной оплаты труда основана на оплате времени пребывания сотрудника на раќбочем месте, исходя из предположения, что сотрудник полноќстью в течение этого времени загружен работой. Сокращение
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  по инициативе сотрудника времени пребывания на рабочем месте по отношению к установленной норме, допускаемое администраќцией, влечёт за собой и пропорциональное сокращение оплаты.
  Окладно-премиальная система допускает (но не обязывает к этому администрацию), что какие-то категории сотрудников моќгут пребывать на рабочем месте и менее обязательного общего для всех срока, при условии, что они укладываются в график получеќния заданий от руководителей и своевременно предъявляют качеќственно выполненную ими работу. В этом случае сокращение продолжительности рабочего времени для них в каждый рабочий день по факту предъявления ими выполненной работы не влечёт за собой сокращения оплаты, но представляет собой своего рода премию, которую многие предпочтут денежной надбавке.
  В принципе окладно-премиальная система может быть более эффективным стимулом добросовестного труда коллектива, чем повременно-премиальная или повременная, а тем более, - сдельќная. Поскольку есть категории сотрудников, для которых объем работы по профессии ограничен характером производственного процесса и его ритмикой (почасовой, понедельной и т. п.), то если их принуждать к пребыванию на рабочем месте в течение всего рабочего дня, это ничего кроме вреда функционированию предќприятия как системной целостности не принесёт. Дело в том, что они вынуждены будут имитировать трудовую деятельность, преќбывая на своих рабочих местах. А имитация трудовой деятельноќсти развращает самих имитаторов, развращает окружающих рабоќтающих сотрудников, сеет склоки на тему "пока вы тут из себя изображаете работников, мы работаем", подрывает авторитет адќминистрации, поскольку необходимость для сотрудника имитироќвать работу, когда её реально нет, - явное выражение глупости всей иерархии его руководителей и её неспособности организовать эффективную слаженную деятельность коллектива.
  И только в условиях окладно-премиальной системы оплаты труда может быть эффективен бригадный подряд, при котором наряд на выполнение какой-то работы выдается бригаде как целоќстному небольшому коллективу, в котором распределение и коорќдинация работ его членов осуществляются неформально на основе
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  личностных товарищеских отношений, взаимопомощи и взаимоќуважения.
  Нормально окладно-премиальная система оплаты труда должќна охватывать всех сотрудников предприятия. Но её применение к сотрудникам, занятым управленческой деятельностью, должно отличаться от её применения к производственному и вспомогаќтельному персоналу:
  1 Учёт продукции может вестись как в натуральной форме, так и по себестоимости производства. Об этом Г.Форд пишет так:
  "Отделы <т.е. производственные подразделения> создают себе реќпутацию количеством продукции. Количество и издержки производстќва - два фактора, которые необходимо строго различать. Начальники мастерских и наблюдатели зря потратили бы свое время, если бы поќжелали одновременно контролировать расходы всех своих отделений. Есть постоянные текущие расходы, например, заработная плата, проќценты за землю и постройки, стоимость материалов и т. д., которые они могли бы контролировать (наше замечание: в переводе, судя по предыдущему и дальнейшему тексту, ошибка - названные должностќные лица не могут контролировать эту группу расходов). Поэтому о них и не заботятся. Что подчинено их контролю, так это количество производства в отделениях. Оценка происходит путем деления готоќвых частей <т.е. произведённых готовых единиц учёта продукции подќразделений> на число занятых рабочих. Каждый день начальник масќтерской контролирует свое отделение - цифра всегда у него под руќкой. Наблюдатель ведёт опись всех результатов. Если в одном отделеќнии что-нибудь не в порядке, справка о производительности тотчас сообщает об этом, наблюдатель производит расследование, и начальќник мастерской начинает гонку. Стимул к усовершенствованию меќтодов труда основан в значительной мере на этой, чрезвычайно примитивной системе контроля над производством (выделено нами при цитировании). Начальник мастерской совсем не должен быть счеќтоводом - это ни на йоту не увеличит его ценности как начальника мастерской. На его обязанности лежат машины и люди его отделе-
  • производственному и вспомогательному персоналу деньги в этой системе платят за добросовестное исполнение распоряќжений руководителей и за проявление полезной для общего дела (бригады, цеха, отдела, коллектива в целом) инициативы в их деятельности, прежде всего по основной и смежным профессиям и совмещаемым должностям;
  • управленческому персоналу деньги в этой системе платят прежде всего за выработку объема продукции1 в расчёте на
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  одного подчинённого и за увеличение этого показателя1, а также за достижение иного рода экономии по отношению к базовым уровням потребления в процессе деятельности подќчиненных им коллективов: сырья, комплектующих, энергии, технологических сред, инструментов, расходуемых техничеќских ресурсов работоспособности оборудования и т. п. (конќкретно соответственно функциональной специализации возќглавляемых ими коллективов), естественно - при соблюдении и повышении стандартов качества продукции и безопасноќсти её производства.
  В современном производстве работает коллектив. Поэтому управление всякой коллективной деятельностью представляет собой распределение единоличной персональной ответственќности среди сотрудников за качество и своевременность выќполнения различных - поддающихся объективному учёту по факту "выполнено - не выполнено" (соответственно стандарту) - фрагментов общей всем работы.
  ния. Он должен считаться только с количеством выработки. Нет ниќкаких оснований раздроблять его силы, отвлекая его в другую область.
  Подобная система контроля заставляет начальника мастерской просто забыть личный элемент - всё, кроме заданной работы. Если бы он вздумал выбирать людей по своему вкусу, а не по их работоспоќсобности, ведомость его отделения очень скоро разоблачила бы его" (гл. 6. "Машины и люди ").
  1 При этом на вышестоящих руководителях должна лежать обязанќность трудоустройства в пределах предприятия, включая и организацию и оплату переподготовки для новой работы, высвобождающихся в подќразделениях сотрудников без ухудшения их финансового положения.
  А на организации макроэкономической системы должна лежать анаќлогичная обязанность трудоустройства на других предприятиях, по возќможности также без ухудшения финансового положения сотрудников высвобождающихся на предприятиях региона.
  В этих двух факторах микро- и макро- уровней проявляется одна из граней ориентированности экономики общества на удовлетворение поќтребностей народа, а не амбиций разного рода нравственно нездоровых кланов олигархов и их прихлебателей.
  Соответственно этой объективной специфике организации соќвременного производства и управления им, - оплачиваться должна способность человека нести ответственность и фактичеќская добросовестная исполнительность и инициатива при несении
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  ответственности за выполняемые фрагменты работы и её коордиќнацию в целом. При этом все сотрудники на предприятии должны ясно понимать, что оклад платится за минимальный стандарт выќполнения должностных обязанностей, а премии - за добросовеќстное отступление каждым из сотрудников в лучшую сторону от минимального стандарта в ходе каждодневной товарищеской, дружеской работы коллектива.
  Характер современного производства таков, что управление им требует окладно-премиальной системы оплаты труда. Но она сама может быть эффективным стимулом к труду только в том случае, если в коллективе ей сопутствует высокий уровень оправдываемого жизнью взаимного товарищеского доверия подчинённых и руководителей, одинаково заинтересованных в успехе их общего дела.
  Из понимания этого факта проистекает и ответ на вопрос о соќотношении минимальных и максимальных доходов сотрудников предприятия. Отношение в коллективе показателей "максимальќные доходы" / "минимальные доходы" в каждую историческую эпоху, в каждом обществе имеет свой оптимум, который меняется с течением времени. "Оптимум" отношения "максимальные дохоќды" / "минимальные доходы" подразумевает, что тарифная сетка является стимулом к тому, чтобы сотрудники осваивали более выќсокую квалификацию и овладевали несколькими профессиями, и это должно обеспечить более высокую производственную отдачу предприятия и рост показателя "прибыль в расчёте на одного соќтрудника".
  Если соотношение "доступный максимум" / "реально получаќемые сотрудником доходы" мало, то дополнительная работа по повышению квалификации и освоению нескольких профессий расценивается многими сотрудниками как избыточные хлопоты, не улучшающие их благосостояния и не приносящие ничего, кроќме напрасной растраты времени и сил.
  Кроме того, в обществе вследствие исторически сложившейся относительной (по отношению к запросам) нехватки профессиоќналов определённых профилей подготовки и наиболее высокой
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  квалификации, овладение некоторыми профессиями (своими для каждой исторической эпохи) позволяет их носителям требовать монопольно высоких заработных плат за своё соучастие в общестќвенном объединении труда. Исторически реально при свободно рыночной регуляции распределения трудовых ресурсов по отрасќлям деятельности такая возможность реализуется как монопольно высокие заработные платы тех или иных профессиональных корќпораций, подчас избыточные по отношению к оплате потребления при ведении нравственно-здорового образа жизни (и оплате услуг по преодолению ущерба здоровью, наносимого вредными произќводствами). В ряде случаев общественное устройство государства, поддерживает систему монопольно высоких заработных плат прежде всего в сфере управления и других "чистых" видах деяќтельности за счёт предоставления тем или иным социальным меньшинствам преимущественного доступа к базовому и професќсиональному образованию и препятствования большинству в поќлучении базового и профессионального образования.
  Господствующее в такой системе невежество большинства препятствует повышению эффективности производства, исключая возможности освоения новых технологий и более совершенной организации дела. Но, кроме того, этот макроэкономический факќтор ограничивает и возможности финансового стимулирования добросовестного труда в коллективе (т.е. на уровне макроэконоќмики). Дело в том, что, если соотношение "доходы группы наибоќлее высокооплачиваемых сотрудников" / "минимальные или средќние доходы" велико вследствие монопольно высоких заработных плат некоторых профессиональных групп, обусловленных как макроэкономически, так и внеэкономическими факторами; и при этом доходы наиболее высокооплачиваемой части коллектива превышают уровень, необходимый для здорового образа жизни сотрудника и его семьи в представлении тех, чьи доходы близки к средним (особенно, если эти средние и ниже средних доходы едва-едва покрывают жизненные потребности человека и его семьи), то члены коллектива с наиболее высокими доходами расцениваются остальными как паразиты, живущие нетрудовыми доходами, т. е. чужим трудом, на которых работает весь остальной коллектив.
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  Таково же нормальное отношение наемного персонала к капиќталистам (владельцам предприятия), если они сами не участќвуют по настоящему в работе коллектива, а только паразитиќруют на нём, снимая с доходов предприятия некую, подчас немалую долю, что позволяет законодательство большинства стран, допускающее частную собственность на средства проќизводства коллективного пользования и не обязывающее их собственника работать лично.
  Поэтому распределение коллектива по уровням получаемых ими доходов, т. е. по тарифной сетке - задача, не имеющая едиќного решения, одинаково эффективного во всех случаях. В норќмальных условиях функционирования макроэкономики всякий оклад должен гарантировать покрытие потребностей личности, включая возможность вступление в семейную жизнь и соучастие своими доходами в дальнейшем развитии семьи. Это обстоятельќство и определяет тот минимум, который жизненно необходимо платить.
  Вопрос о максимуме несколько сложнее, поскольку с одной стороны возможность подняться по тарифной сетке должна быть стимулом эффективной работы в коллективе, а с другой стороны доходы наиболее высокооплачиваемых сотрудников (а также влаќдельцев предприятия) не должны восприниматься в коллективе в качестве нетрудовых доходов.
  Иными словами оптимум соотношения доходов наиболее выќсокооплачиваемых и наиболее низкооплачиваемых сотрудников на всяком предприятии обусловлен технико-технологическим и организационным уровнем, достигнутым предприятием, его дальќнейшим прогрессом, аналогичными показателями его конкуренќтов, а также и нравственно-этическими особенностями коллектива и общества в целом.
  Эффективность в качестве стимула окладно-премиальной сисќтемы оплаты труда могут подорвать и даже свести на нет три обќстоятельства: во-первых, - монопольно высокие оклады и преќмии, которые расцениваются в коллективе как паразитизм некой "элиты" предприятия на труде остальных; во-вторых, - немотиќвированность выплачиваемых премий добросовестным трудом, в
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  результате чего премии становятся фактически гарантированной частью доходов; в-третьих, - выплата премий за трудовые досќтижения одних людей другим людям, и, прежде всего, - их наќчальникам и холуям начальников.
  Поэтому решение задачи о распределении сотрудников по таќрифной сетке должно обновляться регулярно в зависимости от развития технико-технологической базы предприятия и складыќвающихся в коллективе взаимоотношений различных категорий сотрудников и личностных отношений к делу предприятия "золоќтого фонда", управленцев, специалистов и перспективных для будущего развития сотрудников. Это вопросы согласования кадќровой и финансовой политики предприятия, которые не входят в тематику настоящей работы.
  
  *
  После этого отступления снова вернёмся к книге Г.Форда:
  1 Это - своего рода "партмаксимум" для сферы управления. ("Партќмаксимум" - ограничение доходов членов ВКП (б) - специалистов и занятых преимущественно на руководящих должностях по отношению к более высоким доходам беспартийных на тех же должностях. В первые годы Советской власти защищал партию как инструмент общественного самоуправления от рвачей и карьеристов, потом был упразднён, якобы за ненадобностью).
  Кроме того, если человек больше работает, чем окружающие (в данќном случае наёмный персонал), то ему требуется больше времени для восстановления сил. Соответственно у него нет ни сил, ни времени на кутежи, поэтому необходимый минимум доходов, достаточных для поќкрытия здоровых потребностей его самого и его семьи, - не выше, чем у наёмного персонала, который работает меньше и у которого есть время на то, чтобы потратить какие-то деньги в индустрии развлечений и отдыќха. 116
  "Великое дело наш повседневный труд. Работа - тот краеугольный камень, на котором покоится мир. В ней коренится наше самоуважение. И работодатель обязан выполнять еще больший труд в свой рабоќчий день, чем его подчиненные (выделено нами при цитировании)1. Предприниматель, который серьезно относится к своему долгу перед миром, должен быть и хорошим работником (выделено при цитироќвании нами). Он не смеет говорить: "я заставляю на
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  себя работать столько-то тысяч человек" < - так смеќет говорить только рабовладелец>. В действительноќсти, дело обстоит так, что он работает для тысяч люќдей, - и чем лучше работают, в свою очередь, эти тыќсячи, тем энергичнее он должен стараться поставлять на рынок их продукты (выделено нами в отдельный абќзац при цитировании)1.
  Заработная плата и жалованье фиксируются в виде определенной суммы, и это необходимо, чтобы созќдать твердый базис для калькуляции. Плата и жаловаќнье, собственно говоря, не что иное, как определёнќная, наперёд выплачиваемая доля прибыли; часто, однако же, в конце года оказывается, что может быть выплачена большая сумма прибыли. В таком случае она должна быть выплачена. Кто сотрудниќчает в предприятии, тот имеет и право на долю прибыли, в форме ли приличной платы или жалоќванья, или особого вознаграждения (выделено нами при цитировании). Этот принцип уже начинает встреќчать общее признание.
  1 Это высказывание Г.Форда качественно отличает его от идеи, проќпагандировавшейся СМИ в эпоху разрушения плановой экономики СССР и России: дескать, работая на себя, частный предприниматель тем самым якобы работает на общество. С точки зрения Г. Форда всё наобоќрот: работая на общество, частный предприниматель обретает право на долю производимого коллективным трудом продукта. Состояние России после десятилетия реформ под лозунгом "работая на себя, тем самым предприниматель работает на общество!" показывает, что этот лозунг вздорен, а Г. Форд прав.
  Реформы надо вести не по Е.Т.Гайдару и рекомендациям - не чующей межотраслевого баланса - школы продажной безнравќственности в экономике чикагского "ребе" (Милтон Фридмен, ноќбелевский лауреат, 1912 года рождения) и им подобных "кабинетных интеллектуалов", а в согласии с нравственно-этическими принципаќми большевизма, высказанными среди прочих людей и Г. Фордом.
  Теперь мы уже предъявляем определённое треќбование, чтобы человеческой стороне в промышќленной жизни придавалось такое же значение, как и материальной. И мы стоим на верном пути к осу-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески ществлению этого требования (выделено нами при цитировании). Вопрос лишь в том, пойдем ли мы по верному пути - пути, который сохранит нам материќальную сторону, нашу нынешнюю опору, - или по ложному, который вырвет у нас все плоды труда миќнувших лет. Наша деловая жизнь представляет наше национальное бытие, она является зеркалом экономиќческого прогресса1 и создает нам наше положение среќди народов. Мы не смеем легкомысленно рисковать ею. Чего нам не хватает - это внимания к человеќческому элементу в нашей деловой жизни. И реше -ние всей проблемы заключается в признании тоќварищеского отношения людей между собой (выдеќлено нами при цитировании). Пока каждый человек не является чем-то самодовлеющим и не может обойтись без всякой помощи, мы не можем отказаться от этого товарищеского отношения.
  Это основные истины тарифного вопроса. Весь воќпрос лишь в распределении прибыли между сотрудниќками, <а вторая сторона этого же вопроса - в уровне сложившихся в макроэкономической системе цен на продукцию, непосредственно потребляемую людьми>.
  1 Не только экономического и научно-технического прогресса, но и нравственно-этического прогресса либо регресса. Последнее имело меќсто в СССР в послесталинские годы и послужило нравственно-этичесќкой основы для попытки реставрации капитализма, начиная с 1985 г. 118
  Плата должна покрыть все расходы по обязательстќвам рабочего за пределами фабрики; внутри фабрики она оплачивает весь труд и мысль, которые дает рабоќчий. Продуктивный рабочий день является самой неќисчерпаемой золотой жилой, которая когда-либо была открыта. Поэтому плата должна была бы, по меньшей мере, покрывать расходы по всем внешним обязательќствам рабочего. Но она должна также избавить его от заботы о старости, когда он будет не в состоянии раќботать да и, по праву, не должен больше работать. Но для достижения даже этой скромной цели, промышќленность должна быть реорганизована по новой схеме производства, распределения и вознаграждения, чтоќбы заштопать и дыры в карманах тех лиц, которые не занимаются никаким производительным трудом. Нуж-
  благо трудящихся но создать систему, которая не зависела бы ни от доброй воли благомыслящих, ни от злостности эгоистических работодателей (выделено нами при цитировании)1. Но для этого нужно найти первое услоќвие, реальный фундамент. (...)
  1 Иными словами, добрая воля людей, понимающих эту необходиќмость, должна вылиться в создание выражающей её системы организаќции жизни общества и каждого человека в нём. Но это уже затрагивает проблематику концептуальной власти в обществе - построения концепќции жизни общества и организации управления его многоотраслевой производственно-потребительской системой.
  Если бы при этом дело шло исключительно о самом работнике, об издержках его собственного содержания и по праву принадлежащем ему доходе, то все это быќло бы весьма простой задачей. Но он не является обоќсобленным индивидуумом. Он в то же время граждаќнин, который вносит свою долю в благосостояние наќции. Он глава семьи, быть может, отец детей, и долќжен из своего заработка обучить их чему-нибудь поќлезному. Мы должны принять во внимание все эти обќстоятельства. Как оценить и вычислить все те обязанќности по отношению к дому и семье, которые лежат на его ежедневном труде? Мы платим человеку за его раќботу: сколько должна дать эта работа дому, семье? Сколько ему самому в качестве гражданина государстќва? Или в качестве отца? Мужчина выполняет свою работу на фабрике, женщина - дома. Фабрика должна оплатить обоих. По какому принципу должны мы расќценивать эти обязательства, связанные с домом и семьей, на страницах нашей расходной книги? Быть может, издержки работника на его собственное содерќжание должны быть внесены, в качестве "расходов", а работа по содержанию дома и семьи - в качестве "излишков" или "дохода"? Или же доход должен быть строго вычислен на основании результатов его рабоќчего дня, на основании тех наличных денег, которые остаются после удовлетворения потребностей его и его семьи? Или же все эти частные обязательства должны быть отнесены к расходам, а приход должен
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  вычисляться совершенно независимо от них? Другими словами, после того, как трудящийся человек выполќнил свои обязательства по отношению к самому себе и семье, после того, как он одел, прокормил, воспитал и обеспечил им преимущества, соответствующие его жизненному уровню, имеет ли он еще право на излишќки в форме сбережений? И все это должно ложиться бременем на расчеты нашего рабочего дня? Я полаќгаю, что да! (выделено нами при цитировании). Ибо в противном случае мы будем иметь перед глазами ужаќсающий образ детей и матерей, обреченных на рабќский труд вне дома1.
  (.)
  Повсеместное высокое вознаграждение <по отноќшению к уровняю сложившихся цен на продукцию, неќпосредственно потребляемую людьми> равносильно всеобщему благосостоянию - разумеется, предполаќгая, что высокие ставки являются следствием повыќшенной производительности.
  (.)
  1 Как можно понять Г.Форда, семья - зёрнышко, из которого вырасќтает общество в последующих поколениях. Соответственно этой роли семьи замужняя женщина, прежде всего, - хранительница дома, мать и воспитательница детей. В этом её общественная роль, в которой её не может заменить никто иной в силу биологических особенностей вида Человек разумный. На всё остальное она имеет право, только добросовеќстно выполнив это своё предназначение. Мужчина же в семье несёт иную миссию, также проистекающую из особенностей биологии вида: участвуя в общественной деятельности, он должен обеспечить выполнеќние женщиной её внутрисемейной миссии. Соответственно получаемое им вознаграждение за общественно полезную деятельность - не его личные доходы, а доходы семьи, в которой он живёт.
  Поэтому возникновение проблемы экономической независимости женщины от мужчины и т. п. "феминизм" - одно из многих выражений уклонения внутренней жизни семьи от её истинной сути - воспроизводќства новых поколений и воспитания каждого новорождённого состоявќшимся человеком. 120
  Предписанные нормы труда не были мелочны, хотя порой они, может быть, применялись мелочным обраќзом. В отделении социального обеспечения было заќнято около 50 инспекторов, в среднем, одаренных неќобыкновенно сильным, здоровым рассудком. Правда, и они делали подчас промахи - всегда ведь о промахах
  
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  только и слышишь. Предписано было, что женатые люди, которые получают премию, должны жить со своими семьями и заботиться о них. Нужно было объявить поход против распространенного среди иностранцев обычая брать в дом жильцов и наќхлебников. Они смотрели на свой дом, как на своќего рода заведение, с которого можно получать доќход, а не как на место, чтобы жить в нём. Молодые люди моложе 18 лет, которые содержали родстќвенников, также получали премии, равным образом холостяки, ведущие здоровый образ жизни (выдеќлено нами при цитировании: по сути это финансироваќние Г.Фордом нравственно-здорового образа жизни). Лучшее доказательство благотворного влияния нашей системы дает статистика. Когда вошёл в силу наш план, тотчас право на прибыль было признано за 60 % мужчин; этот процент повысился через шесть месяцев до 78 %, а через год до 87 %; через полтора года не получал премии всего-навсего один процент" (гл. 8. "Заработная плата").
  Проще говоря, на своих заводах и железной дороге Г. Форд ввёл 8-часовой рабочий день и гарантированную повременную оплату и, совершенствуя возглавляемое им дело на этой организаќционной основе, выплачивал премии из прибыли всему персоналу соответственно разработанной системе премирования - финанќсового стимулирования добросовестной работы и полезной иниќциативы. И эта система эффективно работала на обеспечение блаќгосостояния коллектива и удовлетворение потребностей общества в выпускаемой продукции, а не на удовлетворение ненасытной алчности инвесторов, составляющих меньшинство общества. Об этом Г. Форд сообщает следующее:
  "Наша прибыль, благодаря быстроте и объему сбыќта, была постоянно велика, независимо от продажных цен в тот или другой момент. Мы получали на штуке только незначительную прибыль, зато общая цифра прибыли была велика. Прибыль непостоянна. После каждого нового понижения цен <это было обществен-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  но-экономической стратегией Г.Форда1> прибыль вреќменно понижается, однако неизбежные сбережения становятся очень скоро заметными и прибыль повыќшается вновь. Но она ни в каком случае не распыќляется в дивидендах. Я с давних пор настаивал на выделении только мелких дивидендов, и Общестќво <т.е. "Форд моторс"> в настоящее время не имеет ни одного акционера, который не был бы соќгласен с этим2. Я считаю всякую превосходящую известный процент прибыль принадлежащей боќлее Обществу, чем акционерам.
  На мой взгляд, акционерами имеют права быть только люди, занятые сами в деле, считающие предприятие орудием служения, а не машиной, деќлающей деньги. Если достигнута большая приќбыль, - а работа, соответствующая принципу слуќжения, неминуемо к этому приводит, - она должна быть, по крайней мере, частично вновь влита в деќло для того, чтобы оно усилило свою службу и часќтично возвратило прибыль покупателям (выделено нами при цитировании). В один год наша прибыль наќстолько превысила наши ожидания, что мы доброќвольно вернули каждому купившему автомобиль по 50 долларов. Мы чувствовали, что невольно взяли с наќшего покупателя дороже на эту сумму. Моя расценочќная, а одновременно и моя финансовая политика наќшла себе несколько лет тому назад выражение на проќцессе, при посредстве которого Общество хотели приќнудить выплачивать более высокие дивиденды. Сидя на свидетельской скамье, я разбил политику, которой следовали тогда, да следуют и сейчас, следующими словами:
  - Прежде всего, я считаю за лучшее продавать большее количество автомобилей с меньшей прибыќлью, чем малое количество с большей.
  1 См. таблицу динамики цен на автомобили, приведённую в одной из сносок в разделе 4.2.
  2 Это пресечение Г. Фордом возможности получения нетрудовых доќходов "инвесторами" - "средним классом".
  Мне кажется это более правильным потому, что таќким путем дается возможность большему числу людей
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  купить автомобиль и радоваться ему, причем одноќвременно много рабочих получают хорошо оплачиваеќмую работу. Я поставил себе целью жизни достигнуть этого. Но мое дело могло бы, вместо успеха, привести к полной неудаче, если бы я не действовал, исходя из умеренной прибыли для себя и для участников предќприятия. (...)
  Прибыль принадлежит трем группам: во-первых - предприятию, чтобы поддерживать его в состоянии усќтойчивости, развития и здоровья; во-вторых, рабочим, при помощи которых создается прибыль; в-третьих, до известной степени также и обществу. Цветущее предќприятие доставляет прибыль всем трем участникам - организатору, производителям и покупателю.
  Тот, кто получает чрезмерные прибыли, должен был бы понизить цены. К сожалению, этого на деле не быќвает. Такие люди, наоборот, откладывают свои эксќтренные расходы до тех пор, пока вся тяжесть падет на потребителей; сверх того они начисляют на потреќбителя еще надбавку за повышенную плату. Вся их деловая философия заключается в поговорке: "Бери, что можешь взять". Это спекулянты, грабители, негодќные элементы, подлинная язва настоящей промышќленности. От этих людей нечего ждать. Им не хватает дальновидности. Их кругозор ограничен пределами их собственных кассовых книг. Эти люди скорей поднимут вопрос о 10 - 20 %-ном понижении заработной платы, чем о сокращении своей прибыли. Однако деловой человек, имеющий в виду интересы общества и желающий этому обществу служить, должен всяќкую минуту быть в состоянии сделать свой взнос для сообщения устойчивости предприятию (выдеќлено нами при цитировании)" (гл. 11. "Деньги и товар").
  Теперь снова обратимся к И.В.Сталину. Высказав своё пониќмание основного экономического закона исторически реального капитализма, приведённое нами в начале раздела 4.3, несколько далее после него в тексте "Экономических проблем социализма в
  СССР" И.В.Сталин даёт определение основного экономического закона социализма:
  "Существует ли основной экономический закон соќциализма? Да, существует. В чём состоят существенќные черты и требования этого закона? Существенные черты и требования основного экономического закона социализма можно было бы сформулировать примерќно таким образом: обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальќных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники.
  Следовательно: вместо обеспечения максиќмальных прибылей, - обеспечение максимальноќго удовлетворения материальных и культурных потребностей общества; вместо развития произќводства с перерывами от подъема к кризису и от кризиса к подъему, - непрерывный рост произќводства; вместо периодических перерывов в разќвитии техники, сопровождающихся разрушением производительных сил общества, - непрерывное совершенствование производства на базе высшей техники" (выделено при цитировании нами) ("Эконоќмические проблемы социализма в СССР", "Замечания по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 7. "Вопрос об основных экономических законах капитализма и социализма").
  Соотнося сказанное Г. Фордом о целях производства в общестќве, о назначении и распределении прибыли предприятия с формуќлировкой И. В. Сталиным основного экономического закона соќциализма, можно видеть, что сказанное Г. Фордом укладывается в формулировку И.В.Сталиным основного экономического закона социализма. И соответственно только при очень большой извоќротливости и лживости ума можно отрицать следующий вывод:
  Г.Форд и И.В.Сталин были честными добросовестными труќжениками, и - в меру понимания каждого из них - делали одно и то же дело большевизма в разных странах, в разных
  
  4.4. Этика большевизма: добросовестный труд на благо трудящихся
  общественно исторических обстоятельствах ко благу всех труќдящихся, живущих трудовыми доходами.
  Но прежде, чем перейти к пояснениям И.В.Сталиным основноќго экономического закона социализма и способов его проведения в жизнь, необходимо сделать еще одно отступление от темы.
  
  Отступление от темы 6: Политэкономия индустриальной цивилизации
  (Вкратце)
  Начнём с того, что высказывания о том, что некоторые госуќдарства вступили в фазу "постиндустриального общества" или близки к вступлению в эту фазу, представляют собой либо бред повредившихся в уме, либо заведомые попытки навязать окруќжающим бредовое миропонимание для того, чтобы их было проќще "стричь".
  1 На тему этой зависимости и невменяемости "постиндустриалистов", увязших в виртуальных мирах, есть очень яркий, показательный анекќдот:
  Тонет круизный лайнер, шторм разбивает спускаемые шлюпки о борт, помощь извне опаздывает. Когда экипаж исчерпал все средства борьбы за спасение корабля, капитану докладывают, что есть последќний шанс: на борту среди пассажиров - специалист по "high-tech" - высоким технологиям!!! Его находят и зовут на мостик. Тот прихоќдит, и между ним и капитаном происходит диалог:
  - Связь и интернет есть?
  - Есть.
  - Сколько нам ещё осталось?
  - Полчаса...
  - О 'кей. Мы вполне успеем выставить корабль на торги и продать. Потом это уже не наши проблемы. Загружайте броузер...
  Пояснение: "броузер" - это компьютерная программа для работы в интернете.
  Все так называемые "индустриальные" и "постиндустриальќные" общества не могут жить без продукции и услуг, производиќмых индустриальным способом, т.е. на основе функционирования многоотраслевой производственно-потребительской системы как целостности. То обстоятельство, что некоторые из стран выќпихнули со своей территории наиболее вредные в экологическом отношении или трудоёмкие производства на территорию других стран, а сами специализируются на наукоёмких видах деятельноќсти, высоких технологиях, разного рода юридических склоках, финансовых и биржевых спекуляциях и шоу, - существа дела не меняет: они по-прежнему зависимы от техносферы1.
  
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  Авторы учебников по политэкономии, по которым многие учиќлись в вузах в советскую эпоху, пустословили на темы "закон стоимости", "основной экономический закон социализма", "закон планомерного, пропорционального развития народного хозяйстќва", не вдаваясь в существо экономической практики общества и тем самым обходя стороной предметную область политэкономии как науки. Не лучше обстоит дело и с содержанием учебников поќлитэкономии постсоветской эпохи: они также пусты или вздорны, если смотреть на них с мировоззренческих позиций, изложенных в Отступлении от темы 2: "Аксиоматика экономической науки в наши дни".
  В результате такого пустословия авторов учебников и преподаќвателей обществоведческих курсов в школах и в вузах, а также в результате отсутствия у многих читателей привычки и навыков думать самостоятельно - фрагменты из "Экономических проќблем социализма в СССР", к рассмотрению которых мы намереќваемся перейти в следующем разделе 4.5, многим были бы непоќнятны. Были бы непонятны просто потому, что у них нет конќкретных знаний о том, в каких метрологически состоятельных формах выражаются макро- и микро- экономические соотношеќния, называемые И. В. Сталиным "закон стоимости", "основной экономический закон социализма" и "закон планомерного, проќпорционального развития народного хозяйства" и т. п.
  Эти термины принадлежат своего рода профессиональному слэнгу сотрудников высшего звена партийно-государственного управленческого аппарата СССР сталинской эпохи. Каждый из них охватывает большую совокупность взаимно связанных явлеќний в культуре вообще и в хозяйственной деятельности общества, в частности. Поэтому для большинства наших современников, не имеющих связных представлений о процессах производства и распределения продукции в обществе или имеющих извращённые представления о них, необходимо сделать настоящее отступление и в нём пояснить то, о чём И.В.Сталин высказался весьма кратко в работе "Экономические проблемы социализма в СССР", являюќщейся по существу его напутствием всем здравомыслящим и блаќгонамеренным людям.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Иных "завещаний" И.В.Сталина нет1.
  Межотраслевые пропорции, целеполагание для системы произќводства и распределения, рыночный механизм и директивно-адресное управление, планирование - это то, о чём пойдет речь в настоящем отступлении от темы.
  
  
  Системная целостность всякого многоотраслевого производстќва при исторически сложившемся определённом наборе испольќзуемых в системе технологий характеризуется тремя основными свойствами:
  • Для производства конечной продукции, непосредственно потребляемой вне сферы производства людьми и инстиќтутами общества (государством, общественными объеќдинениями и т.п.), необходимо производство промежуќточных (сырья, полуфабрикатов, комплектующих и т.п.) и вспомогательных (средств производства - "инвестициќонных продуктов") продуктов, потребляемых в самой сфере производства.
  Поэтому полные мощности большинства отраслей (традиќционно называемые "валовые мощности"), включающие в сеќбя промежуточные и конечный продукты, - выше, нежели отдача каждой из них, измеряемая по её конечному продукту. Иными словами, коэффициент полезного действия многоотќраслевой производственно-потребительской системы всегда меньше единицы (100 % - в зависимости от формы предќставления) вследствие необходимости производства промеќжуточных и вспомогательных продуктов.
  1 Всё, что пытаются представить в таковом качестве, - более или менее гнусные фальшивки, по своему содержанию не совместимые с этим всенародно опубликованным напутствием на будущее.
  2 Здесь и далее под спектром производства (потребления) понимается номенклатура продукции + объемы производства (потребления) по кажќдой из позиций номенклатуры.
  • Выпуск определённого спектра2 конечной продукции треќбует определённого соотношения полных (валовых) проќизводственных мощностей всего множества отраслей, соќставляющих эту многоотраслевую производственно-поќтребительскую систему.
  Например, для того, чтобы изготовить один автомобиль требуются обусловленные его конструкцией, технологиями, организацией и культурой производства в целом определёнќные количества: стали - столько-то; цветных металлов - столько-то; резины и пластмасс - столько-то; стекла - столько-то; транспортных услуг - столько-то и т. д. Всё это автомобилестроению должны поставить большей частью друќгие отрасли. Соответственно полная (валовая) мощность, наќпример, металлургии представляет собой суммарный объем её поставок всем другим отраслям, плюс её собственное внутќренне потребление металлов, плюс продажу металлов в виде конечной продукции непосредственно населению для его быќтовых нужд. То же касается обусловленности производственќных потребностей и оценки полных (валовых) мощностей и всех других отраслей. • Прирост спектра конечной продукции на определённые задаваемые величины требует увеличения полных (валоќвых) производственных мощностей во всей производстќвенной системе в определённом соотношении между разќными отраслями на величины, обусловленные заказанќным приростом спектра производства конечной продукќции.
  Чтобы пояснить это, продолжим рассмотрение примера из предыдущего абзаца. Для того, чтобы увеличить производќство автомобилей на какое-то количество, необходимо увелиќчить производство во всех отраслях-поставщиках на соответќствующие величины; для увеличения производства в каждой из отраслей-поставщиков необходимо увеличить производстќво и в каждой из их отраслей-поставщиков и т. д.
  Кроме того, увеличение количества автомобилей в эксќплуатации с течением времени повлечёт за собой определёнќное увеличение потребностей в топливе, смазочных маслах и гидравлических жидкостях, в расширении сети дорог и инќфраструктуры гаражного хранения и сервисного обслуживаќния, что в свою очередь потребует роста производственных
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  мощностей других отраслей кроме отраслей-поставщиков авќтопромышленности.
  И соответственно увеличение производства автомобилей и удовлетворение вызванных им вторичных потребностей в продуктах нефтехимии, в развитости инфраструктуры дорог и сервиса и т. п. требует произвести средства производства для увеличения выпуска, а также и для технико-технологического и организационно-управленческого обновления и расширения всех затронутых отраслей.
  Причём производство средств производства ("инвестициќонных продуктов") для этих отраслей в ряде случаев должно предшествовать росту мощностей автомобильной отрасли, хоќтя в других случаях оно может сопутствовать ему или следоќвать за ним с некоторым сдвигом во времени.
  Сказанное справедливо по отношению к заданиям на увеќличение выпуска продукции почти что всякой отраслью, а не только автомобильной, рассмотренной нами в поясняющем примере.
  Кроме того, межотраслевым пропорциям производственных мощностей при определённых технологиях и организации дела в отраслях сопутствуют и определённые достаточно жесткие проќпорции профессионализма и занятости населения. Вследствие этого:
  1 Катастрофа на Чернобыльской АЭС - во многом результат отсутќствия такой способности к смене деятельности у высшей научной "элиќты" СССР.
  За 29 лет до Чернобыльской катастрофы, в 1957 г. в научно-фантастиќческом романе И.А.Ефремова "Туманность Андромеды" в одной из главных сюжетных линий было высказано прямое предупреждение о возможности гибели цивилизации на планете вследствие развития энер-130
  Динамичность системной целостности макроэкономической системы в её способности к структурной перестройке и переќключении с производства одних видов продукции на другие во многом определяется тем, насколько общекультурный уровень населения позволяет ему быстро оставлять одни специальноќсти и быстро обретать профессионализм в других областях деятельности1.
  Такого рода пропорции обмена между отраслями промежуточќными продуктами в процессе выпуска определённого спектра коќнечной продукции описываются уравнениями межотраслевого баланса, на которые в явном виде опираются все теории макроќэкономического планирования и регулирования во всём мире, доќказавшие свою работоспособность на практике1.
  гетики на основе реакций ядерного распада и накопления производимых ею радиоактивных загрязнителей среды обитания.
  Однако "выдающиеся учёные" СССР оказались тупы для того, чтобы внять этому предостережению, найти и довести до промышленного и бытового применения иные - биосферно допустимые технологии произќводства энергии. Цепляясь за свой прежний профессионализм как за исќточник доходов и карьеры в будущем, но не желая освоить иные общестќвенно полезные виды деятельности, они продолжали и продолжают ныне под разными предлогами выбивать из государства финансирование раќбот, которые некогда научились делать, не задумываясь о том, кто, когда и как будет убирать оставляемое ими везде и всюду, растекающееся по планете радиоактивное "дерьмо".
  Новую альтернативную энергетику создают народные умельцы, котоќрые смогли отрешиться от исторически сложившихся воззрений тех или иных школ теоретической физики.
  1 Это балансовые модели, называемые на профессиональном слэнге экономистов "затраты - выпуск": название подразумевает обусловленќность выпуска конечной продукции распределением затрат (инвестиций) по отраслям. За разработку балансовых моделей и методов макроэконоќмического регулирования на их основе эмигрант из России послеревоќлюционной волны В.Леонтьев (1906 - 1999) получил нобелевскую преќмию по экономике.
  На основе аналогичных по существу балансовых моделей работал и Госплан СССР. Причем Госплан уже работал в те времена, когда В. Леонтьев ещё не опубликовал свою первую работу по этой тематике. Но работники Госплана нобелевских премий не получали, и "общественќное мнение" приоритет в разработке балансовых методов отдаёт В. Леонќтьеву вопреки тому, что работа Госплана без них просто невозможна.
  Так что вопрос о дискриминационном судействе имеет значимость не только на спортивных состязаниях вроде коммерческого шоу под назваќнием "зимние олимпийские игры 2002 г. в Солт-Лэйк-Сити"...
  2 В старших классах средней школы такие системы из двух - трёх уравнений при помощи вычисления определителей или методом послеќдовательной подстановки решали все. А те, кто после школы получил высшее техническое или иное математическое образование, знают, что это - хорошо разработанный раздел математики, называемый "линейќная алгебра", позволяющий описывать и решать многие практические задачи в разных областях деятельности общества.
  Уравнения межотраслевого баланса математически представќляют собой систему линейных уравнений2 (т.е. неизвестные вхо-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  дят в уравнения только в первой степени). В ней неизвестными являются валовые (полные) мощности отраслей, а свободные члеќны уравнений представляют собой заказываемый спектр конечной продукции (т.е. полезная отдача отраслей); коэффициенты при неизвестных в каждом уравнении называются коэффициентами прямых затрат и представляют собой количества продукции кажќдой из отраслей в рассматриваемом множестве, необходимые для производства единицы учета продукции той отрасли, которой соќответствует рассматриваемое уравнение системы (для рассмотќренного ранее примера с производством автомобилей коэффициќенты прямых затрат это - количество стали в расчёте на один автомобиль1, количество стекла в расчёте на один автомобиль и т. п.).
  Уравнения межотраслевого баланса могут рассматриваться в двух формах: на основе натурального учёта мощностей и коэффиќциентов прямых затрат в количествах продукции соответственно номенклатуре продукции и отраслей, положенной в основу баланќсовой модели; на основе учёта в стоимостной форме, но также соќответственно номенклатуре продукции и отраслей, положенной в основу балансовой модели. Общность номенклатуры отраслей и продукции позволяет переходить от одной формы к другой на осќнове знания прейскурантов. Всё это обстоятельно рассмотрено в специальной литературе.
  Когда речь заходит о макроэкономических (в том числе и наќроднохозяйственных) пропорциях, то подразумеваются именќно эти пропорции - соотношения между собой полных мощќностей разных отраслей, составляющих эту многоотраслевую производственно-потребительскую систему, и пропорции поќлезной отдачи отраслей в ней по отношению к полным (валоќвым) мощностям каждой из них, а также - пропорции проќфессионализма и занятости населения.
  В коэффициентах прямых затрат все количества потребляемых проќдуктов включают в себя потери, обусловленные технологическими проќцессами и нарушениями технологической дисциплины в реальном проќизводстве.
  Структурная перестройка макроэкономики - изменение этих пропорций и абсолютных значений производственных мощностей
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  во всём множестве отраслей. Структурная перестройка может протекать на плановой основе, выражая какую-то осмысленную целесообразность; но может протекать и под давлением обстояќтельств, как говорится - стихийно. Хотя при более глубоком взгляде может выясниться, что давление обстоятельств общеќственно-экономической "стихии" представляет собой закулисно спланированный и закулисно управляемый процесс, что более соќответствует исторической реальности последних столетий в подавляющем большинстве случаев.
  Если обратиться от производства к потреблению продукции и услуг в обществе, то тоже выяснится, что потребление характериќзуется своими пропорциями, обусловленными двояко: с одной стороны, - характером возникновения в обществе потребностей как таковых (т.е. вне связи с какими-либо ограничениями возќможностей их удовлетворения) и, с другой стороны, - ограничеќниями, налагаемыми системой распределения1 производимой продукции на удовлетворение этих потребностей.
  Все потребности людей и общественных институтов распаќдаются на два класса:
  1 То, что система производства есть во всяком обществе, - это большинству понятно. Но вот воспринимать рынок в качестве одного из инструментов системы распределения продукции и услуг в обществе - многие не хотят, настаивая на том, что "распределение" - это исключиќтельно как в казарме: раз в год получите одну пару казённых кальсон установленного образца и распишитесь в графе рядом с "галочкой".
  • биологически допустимые демографически обусловленные потребности - соответствуют здоровому образу жизни в преемственности поколений населения и биоценозов в региоќнах, где осуществляется производство продукции для их удовлетворения или потребление продукции населением. Они обусловлены биологией вида Человек разумный, культурой и полово-возрастной структурой населения;
  • деградационно-паразитические потребности, - удовлетвоќрение которых причиняет непосредственный или опосредоќванный ущерб участникам производства, потребителям, окќружающим, потомкам, а также разрушает биоценозы в региоќнах производства или потребления продукции. Они обусловќлены первично - извращениями и ущербностью нравствен-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ности, вторично выражающимися в преемственности поколеќний в традициях культуры и в наследственности.
  Хотя некоторые виды продукции - в зависимости от уровня производства и уровня потребления - могут переходить из одќного класса в другой, однако для многих видов продукции, производимой нынешней цивилизацией, отнесение их только к одному из двух классов однозначно. Это отнесение носит объќективный характер в силу возможности выявления причинно-следственных связей между видом продукции и последствиями её производства и потребления1; субъективными могут быть только ошибки в отнесении того или иного вида продукции к одному из двух названных классов (в том числе при определённых уровнях производства и потребления), но жизнь такова, что с последстќвиями ошибок неизбежно придётся столкнуться именно в силу объективности разделения всех потребностей и продукции на два названных класса.
  Удовлетворение потребностей и является целями не только производства, но и распределения продукции в обществе. Чтобы эта фраза не воспринималась как якобы само собой разумеющаяся банальность, оставаясь однако по существу бессодержательно абќстрактной, её необходимо пояснить.
  1 Дети не только алкоголиков, но и "культурно" пьющих - большей частью дефективные; синтетические красители, стабилизаторы, наполниќтели и т. п. в губных помадах - больная печень женщин и целующих их мужчин (более половины производимой губной помады по некоторым подсчётам съедают мужчины в результате поцелуев); синтетические ткаќни и формообразователи в бюстгальтерах - всплеск онкологии молочќных желёз; экологически вредное производство - общий рост разнородќной заболеваемости сотрудников и населения в регионе размещения предприятий; фармакология, пищевые добавки, консерванты, стабилизаќторы и фальсификаты природных продуктов питания - вообще особая тема и т. п.
  2 Средствами сборки являются кредитно-финансовая система, станќдарты на производство и потребление продукции, инфраструктуры (тран-134
  Если общество некоторым образом ведёт многоотраслевое проќизводство и в нём осуществляется хоть какое-то распределение продукции для потребления среди нуждающихся в ней (как в сфеќре производства, так и в сфере потребления) физических и юриќдических лиц, то это означает, что средства сборки2 многоотрас-
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  левой производственно-потребительской системы из множества микроэкономик объективно настроены на удовлетворение вполне определённых целей - равно потребностей, порождаемых (индиќвидуально и коллективно) людьми, составляющими общество. Соответственно:
  "Рыночный механизм" - это только слова, к тому же не во всех умах определённые по смыслу1, которыми обозначается более или менее эффективная алгоритмика функционирования средств сборки системной целостности макроэкономики из множества микроэкономик.
  И потому сторонникам рыночной саморегуляции следует освоќбодиться от своих смутных предубеждений и узнать, что сам по себе "рыночный механизм" не может решать и не решает задач целеполагания по отношению к производству и распределению продукции в обществе, а только подстраивает производство и распределение под цели, которые уже некоторым образом сложиќлись в обществе, и на осуществление которых рыночный мехаќнизм некоторым образом оказался настроенным вне зависимости от того, понимает общество (или кто-либо в нём) характер и способы настройки "рыночного механизма" на те или иные опреќделённые2 цели либо же не понимает.
  спорта, средств передачи информации), связывающие фрагменты систеќмы в единое целое, действующее законодательство и культура в целом.
  1 Е.Т.Гайдар и реформаторы иже с ним по злонравию и скудоумию, начиная свои шизофренические "рыночные реформы" в России, а также и все вожделенно смотревшие в рот реформаторам - не понимали смысла этих слов в жизни. Но их непониманием злоупотребили те, кто кое-что в их жизненном и антижизненном смысле понимал.
  2 Управление в отношении не выявленных и не определённых целей невозможно.
  3 С точки зрения теории и практики управления несколько равнозначќных целей образуют собой одну "групповую цель".
  Во всех процессах управления (самоуправления), в которых изначально предполагается осуществить некоторое множество опќределённых целей, цели неравнозначны3 между собой и потому образуют иерархию, в которой на первом месте стоит самая знаќчимая цель, а на последнем - та, от которой с точки зрения заќказчиков управления - в случае невозможности осуществления
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  полного множества намеченных целей - можно отказаться перќвой. В этой иерархии, именуемой вектором целей, одиночные и групповые цели следуют от первой к последней в очерёдности, обратной порядку вынужденного последовательного отказа от каждой из них под давлением разного рода обстоятельств. Одним из таких обстоятельств, вследствие которого осуществление всего избранного (оглашённого, декларированного) множества целей оказывается невозможным, является взаимно исключающий хаќрактер намеченных целей1.
  1 Образно говоря, совокупность избранных взаимоисключающих друг друга целей требует, чтобы и овцы были целы, и волк были сыты, что не всегда возможно.
  2 Безумная роскошь в быту, прислуга как профессия, гонка потреблеќния по последней моде, запросы на продукцию, производимую по наиќвысшим и запредельным стандартам, избыточность разнородной собстќвенности по отношению к реальным демографически обусловленным жизненным потребностям личности и семьи и т. п.
  3 Прежде всего за счёт нетрудовых доходов и монопольно высоких цен на своё соучастие в общественной деятельности, которые избыточны (подчас многократно избыточны) по отношению к оплате потребления по демографически обусловленному спектру потребностей.
  Толпо-"элитарное" общество характеризуется тем, что порожќдает множество целей взаимно исключающего характера, вследстќвие чего настройка рыночного механизма на вполне определённые спектры производства и распределения продукции в социальных группах обусловлена тем, какие цели оказываются вблизи вершиќны иерархии потребностей. Толпо-"элитаризму" присуще системќное свойство - порождение его правящей "элитой" изрядной часќти деградационно-паразитического спектра2. Среди всех прочих злоупотреблений внутриобщественной властью "элита" создаёт себе превосходство в платежеспособности над остальным общест-вом3. По этой причине "рыночный механизм" - распределением доходов и накоплений в обществе - объективно оказывается наќстроенным на удовлетворение в первую очередь именно потребноќстей "элиты". Поскольку в них преобладает деградационно-пара-зитическая по своему характеру составляющая, то соответственно этому обстоятельству демографически обусловленные потребноќсти остального общества - большинства населения - при такой настройке рыночного механизма удовлетворяются по остаточному
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  принципу1. Кроме того "элите" свойственно целенаправленно "опускать" остальное общество в целях укрепления своего "элиќтарного" положения в обществе, для чего она сама культивирует в простонародье приверженность деградационно-паразитическому спектру потребностей ("пьющим народом проще управлять"2 и т. п.), что ещё в большей степени подавляет возможности удовлеќтворения демографически обусловленного спектра потребностей большинства и общества в целом.
  1 С целью опровержения сказанного не надо приводить в пример поќтребительское благополучие населения в США, в том числе и тех, кто живёт на всевозможные пособия по ... (нужное вписать). В действиќтельности потребительское благополучие США только подтверждает сказанное: население США составляет 5 % населения Земли, но США потребляют порядка 40 % мировой добычи энергоносителей (большей частью за пределами самих США) и дают более половины объема учиќтываемых экологических загрязнителей.
  Иными словами, настройки глобального рыночного механизма такоќвы, что большинство населения планеты вынуждено продавать продукты своего труда по бросовым ценам, обеспечивая потребительское благопоќлучие меньшинства.
  2 Не дословно цитируемое мнение, возводимое к Екатерине II.
  3 Каковы трудозатраты на выявление существа и доказательство каќкой-либо новой теоремы в математике? - вопрос, повисающий в воздуќхе. И таких примеров в рабочей жизни общества можно найти много.
  Рыночный механизм в качестве регулятора распределения проќдукции в сфере производства и вне её в политэкономии характеќризуется так называемым "законом стоимости", согласно котороќму в средних ценах товаров выражаются средние в обществе труќдозатраты на их производство. Однако ввиду невозможности неќпосредственного измерения "трудозатрат" во многих видах дея-тельности3 "закон стоимости" оказывается метрологически несоќстоятельным в части обоснования ценообразования не поддаюќщимися измерению "трудозатратами". Тем не менее, если приќзнать факт существования цен на рынке как объективную данќность, то ценовые соотношения разных продуктов (промежуточќных, вспомогательных, конечных) определяют доходность и приќбыльность производства каждого из них при принятых произвоќдителями технологиях и организации дела.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  При отсутствии или неразвитости системы макроэкономичеќского регулирования1 частные предприниматели реагируют на цены, складывающиеся на рынках, расширяя и начиная производќство одних видов продукции и сворачивая и прекращая производќство других. Соответственно при рассмотрении процессов произќводства и распределения продукции в обществе на достаточно продолжительных интервалах времени так называемый "закон стоимости" регулирует межотраслевые пропорции и абсолютные показатели производства в каждой из отраслей.
  Рыночный механизм действительно способен отрегулировать если не всё, то очень многое в жизни общества. Но реальная свобода частного разнородного предпринимательства в услоќвиях действия основного экономического закона капитализма - "больше прибыли прямо сейчас!" - ставит всех перед воќпросом о характере и качестве этой регуляции.
  
  *
  
  *
  
  *
  
  1 Т.е. при свободе ценообразования, исключающем директивное наќзначение обязательных цен государством; при отсутствии ограничиваюќщих или обязывающих квот на производство тех или иных видов проќдукции; неразвитости государственного сектора, производство и ценовая политика в котором оказывают влияние на ценообразование на всех рынках общества; при свободе ростовщичества, включая и корпоративќное банковское ростовщичество; при свободе биржевых спекуляций, неќотъемлемо сопутствующих свободе ростовщичества и т.п. 138
  В эпоху, когда не было макроэкономического регулирования, действие "закона стоимости" выглядело так. Неурожай - бедстќвие: продуктов не хватает, цены на них растут, сокращая платежеќспособный спрос для всех других отраслей и вызывая в них отток рабочей силы и разорение производителей в них. Большой урожай - тоже бедствие: продуктов в изобилии, цены падают до уровня, при котором производители сельхозпродуктов разоряются, что влечёт за собой сокращение их доли платежеспособного спроса на других рынках, сокращение производства в отраслях, ориентироќванных на удовлетворение их потребностей; исторически реально дело доходило до того, что, забыв о неурожаях прошлых лет и о возможных неурожаях в будущем, зерно сжигали в топках и проќсто так для того, чтобы остановить падение цен на него. Вызван-
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  ный реальными потребностями или "капризами" моды ажиотажќный спрос влечёт ажиотажное наращивание производственных мощностей соответствующих отраслей. Наращивание производстќвенных мощностей требует времени, в течение которого ажиотажќный спрос может исчезнуть; либо ажиотажное наращивание мощќностей таково, что предложение продукции на рынке оказывается избыточным по отношению к текущим запросам общества или платежеспособному спросу, что влечёт за собой падение цен до уровня ниже уровня самоокупаемости производства и разорение "не туда" вложившихся предпринимателей.
  К этим "стихийным" неурядицам в исторически реальном каќпитализме со свободным рынком, сложившимся на основе свобоќды частного предпринимательства и свободы ценообразования в сфере производства, в качестве особого приложения прилагается свобода ростовщичества и биржевых спекуляций надгосударст-венной банковской корпорации, которая способна вызвать финанќсовый кризис в любом подконтрольном ей государстве целенаќправленно в наперед заданное время в качестве одного из средств достижения целей нефинансового характера. Именно так были вызваны финансово-экономические кризисы в России в предревоќлюционные годы, так была вызвана в США "великая депрессия" 1929 г., охватившая весь тогдашний капиталистический мир.
  Таким был капитализм до середины ХХ века. Его рыночный механизм - свободный рынок - как система саморегуляции производства и распределения (включая и саморегуляцию межотраслевых пропорций) на исторически продолжительќных интервалах времени характеризуется следующими свойќствами:
  • подавлением возможностей гарантированного удовлетворения демографически обусловленных потребностей всех трудящихќся вследствие его настройки на первоочередное удовлетвореќние деградационно-паразитических потребностей и, прежде всего, - деградационно-паразитических потребностей праќвящей "элиты" под воздействием распределения текущих доходов и накоплений в обществе;
  • разрушением производственных мощностей по причине неусќтойчивости процесса регулирования производства и распре-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  деления вследствие крайне высокой чувствительности рыночќного механизма к факторам, внешним по отношению к произќводственным процессам и к реальным потребностям людей (воздействие природных стихий, финансовых и биржевых спекуляций и истерик, моды и т.п.);
  • разрушением производственных мощностей вследствие "переќрегулирования" - избыточно мощной реакции на быстрое изменение распределения платежеспособного спроса по спеќциализированным рынкам продукции и услуг под воздействиќем каких-либо причин;
  • практически полным отсутствием способности к реакции, упќреждающей наступление нежелательных события, и преоблаќданием реакций на свершающиеся события, что, если и не соќпровождается разрушением производственных мощностей, то влечёт за собой относительно низкую эффективность системы производства и распределения по критериям быстродействие и объемы производства и поставок.
  Названное - неустранимые свойства свободного рынка как системы саморегуляции производства и распределения проќдукции в обществе и саморегуляции уровней и межотраслевых пропорций производственных мощностей1.
  1 Однако с точки зрения либералов-рыночников именно этот способ регуляции межотраслевых пропорций мощностей и абсолютных показаќтелей производства в них является нормальным. А наиболее благонамеќренные и наиболее глупые из них даже в наши дни хотят, чтобы "рыќночный механизм" вопреки объективно присущим ему возможностям и вопреки процессам ценообразования в толпо-"элитарном" обществе, отќрегулировал производство и распределение в обществе так, чтобы сфорќмировалось устойчивое в преемственности поколений живущее в достатќке законопослушное большинство общества. 140
  Кроме того, при достижении производством каких-либо видов продукции уровня мощности, позволяющего гарантировано в коќроткое время удовлетворить демографически обусловленные поќтребности, что повлечёт за собой снижение спроса до минимальќного уровня, определяемого характером возобновления ранее удовлетворённых потребностей, рыночным механизмом блокируќется структурная перестройка многоотраслевой производственно-потребительской системы, но стимулируется искусственное сти-
  
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  мулирование спроса за счет снижения эргономических и ресурсќных характеристик продукции.
  По отношению к обществу в целом, это представляет соќбой ориентацию макроэкономики на вовлечение мноќжества людей во вредную для всех и каждого суету, а не на
  удовлетворение жизненных потребностей людей.
  Будучи принуждены к суете такой организацией макроэконоќмики и растрачивая в ней силы и время жизни, люди не могут осќвоить потенциал личностного развития. Эта ориентация на искусќственное создание суетливой занятости, обусловленная тем, что:
  • рыночный механизм "не знает", как распорядиться высвобоќждающимися вследствие технико-технологического и органиќзационного прогресса трудовыми ресурсами;
  • а политики-профессионалы, деятели культуры не видят иного пути развития общества кроме, как предложить высвобождаќющимся из трудового процесса людям гробить себя и свое свободное время в разного рода услаждении страстей и чувств большей частью всё по тому же деградационно-паразитичес-кому спектру потребностей (выпивка, азартные игры и шоу, "безопасный" и "нетрадиционный" секс и т. п.).
  Вследствие этого, чем больше в обществе свободы рынка, - тем дальше люди от того, чтобы каждому из них состояться в качестве человека: на работе - он придаток к рабочему месту; а вне работы - либо нет сил, либо гробит время на то, чтобы утопить себя в море сладострастия.
  В эпоху феодализма и более раннего откровенного рабовладеќния сословно-кастовая организация общественной жизни не даваќла деньгам того почти абсолютного внутриобщественного полноќвластия, которое деньги обрели в эпоху капитализма и особенно - в свободно-рыночном "диком" капитализме. Это обстоятельстќво в докапиталистическую эпоху скрывало и отчасти сдерживало порочность системы свободной рыночной регуляции производстќва и распределения продукции в обществе, в котором господќствуют нечеловечные типы строя психики и соответствующие им нравственность и этика.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  * *
  *
  Но в эпоху капитализма порочность этой системы производстќва и распределения обнажилась и стала видна многим. Поэтому с середины XIX века в разных обществах предпринимались разноќродные меры к тому, чтобы обуздать её античеловеческий харакќтер. Спектр этих мер был и есть довольно широк.
  Его начинают требования и введение:
  • прогрессивного подоходного налога;
  • прогрессивных - по существу штрафных - цен и тарифов на потребление сверх ограничительных уровней, установленќных законодательно;
  • налоговых льгот для предпринимателей, финансирующих из своих прибылей разнородные благотворительные фонды и программы общественной значимости;
  • задаваемых государством квот и соглашений самих произвоќдителей в отраслях об объемах производства и сроках поставќки их продукции на поделённые ими между собой рынки;
  • государственных дотаций производителям и субсидий потреќбителям каких-то видов продукции.
  Эти и некоторые другие меры, в том числе и внефинансово-экономического характера, частично подавляют платежеспособќный спрос и финансирование производства по деградационно-паразитическому спектру и позволяют поддерживать общественно необходимые объемы производства по демографически обусловќленному спектру потребностей в отраслях, на продукцию которых при таких объемах производства цены падают настолько, что производство без дотаций утрачивает рентабельность, или поќтребление невозможно без субсидий при сложившихся ценах, обеспечивающих самоокупаемость производства.
  Также такого рода меры отчасти сглаживают эффекты "переќрегулирования", обеспечивая более устойчивую работу произќводств и системы распределения продукции. Эта устойчивость делает жизнь множества обывателей более благополучной и предќсказуемой для них, что отчасти сглаживает личностные и классоќвые противоречия в обществе и придаёт спокойствие и устойчиќвость общественной жизни.
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  Однако вследствие того, что эти меры не связаны с осознанќным разграничением демографически обусловленного и деграда-ционно-паразитического спектров потребностей, они не изменяют существа недочеловеческой (по характеру господствующих в ней типов строя психики) цивилизации, консервируя нравственно-этические пороки, вводя их в русло, безопасное для устойчивости социальной системы в настоящем, и тем самым нагнетая потенциќал её неизбежной катастрофы в будущем.
  1 То, что в исторически реальном социализме ХХ века многое умышќленно доводилось до абсурда, в результате чего идеалы человеческого праведного общежития (так называемого социализма) сменивший маску толпо-"элитаризм" подменял практикой казармы для рабов, - это осоќбая сторона вопроса о социализме.
  Практика рабовладения на принципах казармы под лозунгами социализма к самому социализму, к организации социалистического производства и распределения продукции соответственно жизненным интересам всех трудящихся имеет лишь то отношение, что она возможна только в условиях, когда нет ни теории, ни теоретически неформаќлизованной практики управления многоотраслевой производственќно-потребительской системой на плановой основе, доступных в обќществе всем и каждому и понятных политически активной его часќти.
  Если же говорить исторически конкретно, то попытки построения соќциализма на основе марксизма где бы то ни было - изначально обречеќны на подмену свободы в социалистическом обществе рабской казармой, в том числе и потому, что политэкономия марксизма построена на выќмышленных категориях, которым нет места в жизни и которые потому невозможно измерить в практике хозяйственной деятельности. Соответќственно политэкономия марксизма не может быть связана с системой бухгалтерского учёта, финансово-экономической статистикой, и потому в социалистическом обществе плановое ведение народного хозяйства мо-
  А завершают спектр реакций общества на порочность системы свободно-рыночной регуляции производства и потребления треќбования и реальные попытки ведения производства и распределеќния в обществе на плановой основе в соответствии с реальными жизненными потребностями всех трудящихся и при отказе в полноте гражданских прав упорствующим паразитам и противниќкам организации жизни общества на провозглашённых принциќпах добросовестного труда каждого на благо всех других тружеќников. Исторически сложилось, что такое общественно-экономиќческое устройство принято называть "социализм"1.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Но чтобы понять, чем объективно обусловлена сама возможќность жизненно состоятельного планирования, необходимо снова вернуться к рассмотрению структуры жизненных потребностей, порождаемых обществом. Поскольку планирование ориентируется на удовлетворение текущих и перспективных потребностей, то невозможность выявить и предсказать динамику потребностей в будущем исключает саму возможность планирования и ведения хозяйства на плановой основе. Поэтому вопрос об устойчивой предсказуемости потребностей - ключевой вопрос для организаќции ведения народного хозяйства на плановой основе.
  Жизненные потребности - это демографически обусловленќные потребности. Они предсказуемы на десятилетия вперёд; а на основе предсказуемости на десятилетия вперёд - они управляемы на столетия вперёд. Их предсказуемость проистекает из того, что
  анализ обусловленности потребностей позволяет отнести каќждую из них к одной из трёх групп:
  жет быть тем более эффективным, чем более свободно общество от марќксизма.
  С другой стороны подмена провозглашаемого социализма практикой рабской казармы тем эффективнее, чем ниже общеобразовательный уроќвень большинства общества, вследствие чего в не умеющей осмыслять жизнь самостоятельно благонамеренной толпе возникает слепая вера в вождей социализма, а те, - "элитаризовавшись ", - начинают злоупотќреблять властью, паразитировать, в результате чего рабская казарма и возникает. В ней зачатки социализма подавляются "социалистической" олигархией, которая стремится освободиться от ограничений, налагаеќмых на ней истинными достижениями общества в социалистическом строительстве и перейти к явному узаконенному толпо-"элитаризму". Именно таков механизм начала в СССР перестройки, приведшей к возќникновению олигархического капитализма ельцинской эпохи.
  • потребности, объем производства в удовлетворение которых пропорционален численности групп населения, выделяемых по признакам пола и возраста (это - пища, одежда, места в детских садах, школах, вузах, рабочие места и т.п.);
  • потребности, объем производства в удовлетворение которых пропорционален численности семей соответственно распредеќлению общего количества семей по типам (одинокие люди; бездетные супруги; многодетные супруги; семьи, состоящие более, чем из двух поколений, живущих под одной крышей; живущие в квартирах городского типа; живущие в домах с
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  участком и т. п. - к этой группе потребностей принадлежат прежде всего жилища, а также большей частью домашняя утќварь и бытовая техника);
  • потребности инфраструктурные, обусловленные образом жизќни населения в регионе и целями деятельности институтов гоќсударственности (это - транспортные инфраструктуры, инќфраструктуры энергоснабжения, инфраструктуры передачи информации, образования и здравоохранения, инфраструктуќры базирования и боевой подготовки вооруженных сил и т. п.).
  Вследствие предсказуемости демографически обусловленных потребностей каждой из групп - народное хозяйство может быть заблаговременно настроено и подготовлено к их полному и гарантированному устойчивому удовлетворению в преемстќвенности поколений.
  Научно-технический и организационно-управленческий, и преќжде всего нравственно-этический прогресс общества при общестќвенно полезной политике государства (как системы профессиоќнального управления общественной жизнью) в этом случае идёт в запас устойчивости функционирования многоотраслевой произќводственно-потребительской системы на плановой основе.
  Но необратимое введение народного хозяйства и государстќвенного управления в такой устойчивый режим функционироваќния потребует относительно продолжительного срока времени: в лучшем случае - в пределах продолжительности активной жизни одного мыслящего поколения, живущего по совести и развиваюќщегося в нравственно-этическом отношении в соответствии со своим обусловленным совестью миропониманием.
  План вообще - как таковой - представляет собой:
  1 Иными словами показатели должны быть измеримыми (в километќрах, тоннах, стандартах и т. п.) или учитываемыми по факту "выполнено - не выполнено".
  • совокупность определённых целей и поддающихся объективќному контролю показателей, характеризующих каждую из цеќлей и отклонение течения реального процесса от неё1,
  
  • а также комплекс мероприятий (сценарий, возможно многоќвариантный) по использованию разнородных (выявленных и определённых) ресурсов и средств для достижения избранной совокупности целей (возможно в определённой последоваќтельности вследствие неравнозначности разных целей и ограќниченности доступных ресурсов и средств).
  Это определение волне применимо и к планам общественно-экономического развития. Это - очень полезное определение плана по существу, поскольку из него ясно:
  • что план общественно-экономического развития - это соќвокупность целей производства и распределения продукции и сценарий управления (управление всегда целесообразно, поќскольку невозможно без определённости целей) многоотрасќлевой производственно-потребительской системой;
  • а рыночный механизм - одно из возможных средств самоќрегуляции функционирования многоотраслевой производстќвенно-потребительской системы, которое (если уметь это деќлать) может быть настроено на осуществление тех или иных выявленных и заданных целей производства и распределения.
  Иными словами, в общем случае рассмотрения какие-то плаќны-сценарии общественно-экономического характера могут вклюќчать в себя использование рыночного механизма для достижения избранных целей, а какие-то другие планы-сценарии общественќно-экономического характера могут исключать или блокировать саморегуляцию многоотраслевой производственно-потребительќской системы рыночным способом либо полностью, либо частичќно в каких-то её аспектах1.
  Причины полного исключения или частичной блокировки рыночноќго механизма могут быть разными: от простого неумения управлять его настройкой до диктата каких-то обстоятельств и или осмысленно-целесоќобразной ориентации на другие средства достижения поставленных в пла2не целей.
  2 Февраль 2002 г. 146
  Для России начала XXI века (прежде всего) и прочих госуќдарств на территории бывшего СССР это означает, что кульќтовое противопоставление (начиная с 1985 г. по настоящее время2) так называемых "плановой экономики" и "рыночной
  
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  экономики" как взаимно исключающих друг друга альтерќнатив проистекает из верхоглядства, невежества и глупости выступавших в прошлом и выступающих ныне с такого рода высказываниями представителей "экономической науки" и попугаев и "аналитиков" от журналистики.
  Всё это время знающие существо проблемы умные люди приќдерживались иных мнений1. В частности, в статье А.С.Эпштейна "Опаснее врага"2, опубликованной в "Экономической газете" (Љ 41 (210), октябрь 1998 г.) приводится выдержка из интервью одного из авторов японского "экономического чуда" С.Окита, данного им незадолго до своей смерти профессору А.Динкевичу:
  "Часто можно слышать, что провозглашенный в них (бывшем СССР и странах Восточной Европы - А.Э.) переход к рыночным механизмам является убедительќным доказательством превосходства рыночно ориенќтированной экономики над централизованно планиќруемой. Я полагаю, что это заблуждение... Проблема состоит в том, чтобы СОЕДИНИТЬ, СОГЛАСОВАТЬ, ОБЪЕДИНИТЬ В ЕДИНОМ МЕХАНИЗМЕ3 НАЧАЛА ЭТИХ ДВУХ СИСТЕМ (выделено мною - А.Э.), найти эффективный путь комбинирования рыночных мехаќнизмов и государственного планирования и регулироќвания".
  А по отношению к глобальному хозяйству человечества поќследняя фраза из этой цитаты нуждается в изменении:
  1 Но их правильные по существу воззрения не были культовыми ни в СССР, ни за его пределами. Они не являются предметом изучения и обќсуждения в вузах и, если судить по публикациям, то не они определяют и тематику исследований официальной экономической науки.
  3 Дурак опаснее врага.
  3 Правильнее было бы сказать: в единой алгоритмике общественного самоуправления.
  Соединить, согласовать, объединить в единой алгоритмике общественного самоуправления начала этих двух систем, найќти эффективный путь комбинирования рыночных механизмов, внутригосударственного и глобального планирования и регу-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  лирования в целях обеспечения всем и каждому возможноќстей жизни, достойной человека1.
  Планирование развития народного хозяйства проистекает из выявления межотраслевых пропорций и связей, о чём речь шла ранее. Поскольку оно требует развития производственных мощноќстей соответственно задаваемым показателям выпуска конечной продукции в каждой из них (иными словами требует целесообразќности планов и невозможно без целеполагания), то теория и пракќтика планирования и управления на плановой основе сразу же сталкиваются с вопросом выявлении потребностей и последствий их удовлетворения, что неизбежно с течением времени и накоплеќнием опыта приводит к необходимости разделения всего множеќства потребностей общества на демографически обусловленные и деградационно-паразитические.
  Ответ на вопрос о принадлежности к тому или иному классу выявленных и учитываемых в плане потребностей, возобновляеќмый при разработке каждого нового проекта плана на предстояќщий период, определяет, откуда и как берутся задаваемые конќтрольные показатели плана.
  Как было показано ранее, многогранный вопрос целеполагания лежит большей частью своих аспектов вне механизма рыночной саморегуляции. Но по тем же причина он лежит и вне методолоќгии математического моделирования и оптимизации планироваќния, и вне методологии управления осуществлением планов общеќственно-экономического развития.
  Одни и те же методы (алгоритмы) разработки и оптимизации планов, а также одинаковые управленческие структуры и проќцедуры в ряде случаев могут быть употреблены для осуществќления взаимоисключающих друг друга целей, закладываемых в различные планы. Это следует знать сторонникам по предуќбеждению плановой экономики.
  Курсивная оговорка необходима, поскольку цели глобализации моќгут быть и другими, хотя для осуществления любого варианта глобалиќзации требуется практическое решение этой задачи.
  Однако именно внесение определённости в вопрос о разделеќнии демографически обусловленных и деградационно-паразити-
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  ческих потребностей является ключом к решению проблемы, обоќзначенной С.Окито: найти эффективный путь комбинирования рыночных механизмов и государственного планирования и регулиќрования в единой алгоритмике общественного самоуправления. Это так потому, что в противном случае система управления на основе планов столкнётся как минимум с саботажем, а как максиќмум - с целенаправленным противодействием.
  Дело в том, что в общем случае управление многоотраслевой производственно-потребительской системой на плановой осќнове включает в себя: целеполагание; целесообразное распределеќние инвестиций между отраслями и регионами, а также распредеќление их очерёдности и объемов во времени; директивно-адресное управление предприятиями государственного сектора; разработку и выдачу госзаказа для предприятий негосударственного сектора и сопутствующую разработке госзаказа разработку налогово-дотационной, кредитной, страховой и политики субсидий и их осуществление в процессе выполнения плана и т. п.
  И если множество этих разнородных средств оказывается своими разными частями во власти сторонников разных концепќций жизни общества и экономической деятельности в нём, кажќдый из которых действует по своему нравственно обусловленному произволу, - то проблема, обозначенная С.Окито, окажется неќразрешимой.
  1 Изложена в работах ВП СССР "Краткий курс..." и "Мёртвая вода" : редакциях, начиная с редакции 1998 г.
  Особо следует пояснить необходимость разработки на каждый плановый период налогово-дотационной, кредитной и страховой политики. Тарифы на услуги так называемых "естественных моќнополий", некоторые другие тарифы, цены (включая и ставку ссудного процента по кредиту) и рентные платежи представляют собой базу ценообразования, задающую минимальный уровень себестоимости производства продукции для всех отраслей. В теоќрии подобия многоотраслевых производственно-потребительских систем1 они сводятся в группу, именуемую "база прейскуранта". Все остальные цены рынка при устойчивом функционировании многоотраслевой производственно-потребительской системы оп-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ределяются более или менее свободно как баланс активного плаќтежеспособного спроса и предложения.
  В каждой цене есть составляющая, соответствующая выплате налогов, кредитных и страховых ссуд. Кроме того, некоторые производители получают дотации, без которых их производство стало бы разорительно убыточным или невозможным в прежних объемах. Все эти выплаты, отражающиеся в цене, плюс к ним "база прейскуранта" и субсидии потребителям некоторых видов продукции образуют собой своего рода "финансовый пресс", с помощью которого - при определённой его настройке - из рыќночного механизма саморегуляции многоотраслевой производстќвенно-потребительской системы можно "выдавить" заказываеќмый спектр производства и потребления конечной продукции.
  При этом следует знать, что все параметры, характеризующие настройку "финансового пресса" на выпуск определённого спекќтра производства, находят своё выражение в уравнениях межотраќслевого баланса в стоимостной форме как разнородные слагаемые, из которых складывается цена всякого продукта учитываемого в межотраслевом балансе.
  Если плановый спектр производства и потребления продукции, обусловлен демографически, а, кроме того, включает в себя проќдукцию, необходимую для осуществления политики государства, то плановые задания меняются от одного планового периода к другому как по составу плановой номенклатуры, так и по объемам производства и потребления.
  1 В этой связи необходимо указать прямо, что главный генератор росќта номинальных цен, вынуждающий к инфляционной эмиссии средств платежа, - ссудный процент по кредиту.
  2 Повышение доходов, осуществляемое под сбыт каких-то определёнќных видов продукции в толпо-"элитарном" обществе, может вызвать рост номинальных цен на другие виды продукции, но не сбыт заказанной продукции вне зависимости от её полезности. Так платное образование и
  В этой связи также следует вспомнить, что при всегда ограниќченной номинальной платежеспособности общества и отсутствии эмиссии средств платежа1 удовлетворение потребностей более широкого круга потребителей - это расширение производства, влекущее за собой снижение цен, поскольку в противном случае сбыт будет заблокирован неприемлемой ценой2.
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  Цены в целостности многоотраслевой производственно потреќбительской системы несут функцию ограничителя числа потребиќтелей при достигнутом уровне производства и предложения проќдукции на специализированных рынках. Поэтому, если объемы производства достаточны для удовлетворения потребностей всех, то в цене как в ограничителе потребления нет необходимости, и она может быть нулевой, если её обнуление не сдерживается каќкими-то другими факторами. Иными словами, режиму полного и гарантированного удовлетворения демографически обусловќленных потребностей в перспективе соответствуют нулевые цены1.
  здравоохранение по высоким стандартам за счет повышения номинальќных доходов достаточно широких групп населения обеспечить невозќможно, поскольку в рыночной саморегуляции такое повышение доходов уйдёт в рост цен на продукты массового повседневного спроса.
  Поэтому платное здравоохранение и образование по высоким станќдартам на основе свободной рыночной саморегуляции - всегда и везде удел наиболее богатых слоёв общества, представители которых в больќшей или меньшей мере паразитируют на жизни остальных. Но в планоќвой экономике СССР к середине 1950-х гг. высокий (по мировым станќдартам того времени) уровень образования и здравоохранения был реќально доступен большинству населения страны благодаря целенаправќленным дотациям общественно полезных видов деятельности, развитие которых было невозможно на основе самоокупаемости.
  1 Иными словами прейскурант на конечную продукцию в составе деќмографически обусловленного спектра представляет собой финансовое выражение вектора ошибки самоуправления общества, поскольку идеќальному режиму управления соответствуют нулевые значения ошибок управления, а отклонениям от него - ненулевые значения ошибок управления.
  Состоятельность такой интерпретации прейскуранта в моделировании процессов управления производством и потреблением показана в рабоќтах ВП СССР "Краткий курс..." и "Мёртвая вода ", начиная с редакции 1998 г.
  В процессе достижения этого идеального режима функциониќрования многоотраслевой производственно-потребительской сисќтемы - вследствие более полного покрытия производством жизќненных потребностей общества цены на какие-то общественно необходимые виды продукции могут падать ниже порога рентаќбельности её производства. В этом случае общественно необходиќмые объемы производства и потребления может оказаться целесоќобразным (в длительной исторической перспективе) поддерживать
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  за счет дотаций и субсидий, получаемых в качестве налогов с друќгих отраслей, т.е. за счёт перераспределения показателей рентаќбельности между отдельными предприятиями, отраслями и региоќнами.
  Это означает, что при рассмотрении системной целостности многоотраслевого производства, ориентированного на всё более полное удовлетворение жизненных потребностей всех трудящихќся, рентабельность системы в целом на исторически продолжиќтельных интервалах времени более значима, нежели высокая ренќтабельность каких-то отдельных производств при сдерживании развития других вследствие свободного действия закона стоимоќсти, действие которого далеко не всегда соответствует упорядоќченности демографически обусловленных потребностей по убыќванию их значимости1.
  1 Именно так в 1920 - 1950-е гг. в СССР - вопреки закону стоимоќсти - были произведены структурная перестройка народного хозяйства и создана лучшая для своего времени система всеобщего и высшего спеќциального образования.
  Но как только с началом реформ в 1990-е гг. об этой высшей рентаќбельности в системной целостности народного хозяйства забыли, переќстали её чувствовать и поддерживать, - в науке, в образовании, в здраќвоохранении, в вооружённых силах, в производственных отраслях и реќгионах всё "поехало вкривь и вкось".
  Обеспечение такой рентабельности системы в целом на истоќрически длительных интервалах времени требует, чтобы всякий краткосрочный план разрабатывался как этап, принадлежащей преемственной долгосрочной последовательности планов (иначе жизненная состоятельность плана не гарантирована). Разработка преемственной последовательности жизненно состоятельных плаќнов возможна только при ориентации системы планирования на демографически обусловленный спектр потребностей и в русле определённой биосферно допустимой демографической политики общества.
  
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  Соответственно этим двум обстоятельствам1 налогово-дота-ционная политика, кредитная и страховая политика, политика субсидий должны разрабатываться взаимно согласованно на кажќдый плановый период, ориентируясь на "выдавливание" из рыќночного механизма "финансовым прессом" планового спектра производства и потребления продукции в изменяющихся обстояќтельствах функционирования системы производства.
  Требование включить потребление в разработку плана обуќсловлено тем, что свободное ценообразование в обществе с господством нечеловечных типов строя психики таково, что даже при достигнутом достаточном уровне производства дейќствительно общественно полезной продукции её потребление может быть заблокировано уровнями рентабельных цен или перераспределением покупательной способности между спеќциализированными рынками, а также целенаправленной скупќкой продукции с целью её уничтожения для спекуляции ею по более высоким ценам.
  1 Первое - изменение планового спектра производства, вследствие изменения параметров демографической обусловленности, изменения задач политики государства и изменения цен и ценовых соотношений вследствие удовлетворения потребностей общества.
  Второе - собственное развитие производственно-потребительской системы как технико-технологической и организационной целостности, вследствие чего изменяются её собственные характеристики, включая и характеристики рентабельности производств в отраслях и обслуживаюќщих их инфраструктур.
  2 Достаточно общая теория управления изложена в работах ВП СССР: "Мёртвая вода" (все редакции) и в отдельном издании: "Достаќточно общая теория управления" (постановочные материалы учебного курса, прочитанного студентам факультета прикладной математики - процессов управления Санкт-Петербургского государственного универќситета в 1997 - 1999 гг.), СПб, 2000 г.
  При таком подходе к организации производства продукции и её потребления и рассмотрении процессов с позиций теории управления2 выпуск и потребление продукции по плановому деќмографически обусловленному спектру представляет собой "полезќный сигнал" многоотраслевой производственно-потребительской системы, а выпуск и потребление продукции по деградационно-паразитическому спектру представляет собой "собственные шу-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  мы" и помехи извне, которые присутствуют в системе, но должны подавляться и исключаться в процессе самоуправления, позволяя тем самым повысить мощность и качество "полезного сигнала".
  В построении работоспособной методологии такого планироќвания и государственного управления в обеспечение осуществлеќния такого рода планов и состоит решение проблемы, обозначенќной С.Окито. Но она неразрешима, если демографически обусловќленные потребности и деградационно-паразитические не разделяќются, и в отношении них не делается различий в политической практике государства.
  Кроме того, для решения названной проблемы необходимо опќределиться и в ответе ещё на один принципиальный вопрос:
  Что такое план для государства и общества?
  - "планка" на запредельно рекордной высоте, через которую должна "перепрыгнуть" на пределе своих возможностей многоотќраслевая производственно-потребительская система?
  - заведомо достижимый уровень, ниже контрольных показаќтелей которого производственно-потребительская система в своём функционировании не должна опускаться, а превышение показаќтелей которой не только желательно, но и должно быть гарантиќровано свободой научно-технического и предпринимательского организационно-управленческого творчества?
  Жизненно состоятельным является второй ответ на поставленќный вопрос1:
  1 И соответственно одна из принципиальных ошибок советского обќщества - в системном отношении к плану как к "планке" на запредельќно рекордной высоте, вследствие чего искажение государственной отчётќности приводило к тому, что разрабатывавшиеся планы во многом не были обеспечены ресурсами и средствами, что дело их заведомо невыќполнимыми, поскольку попытки их выполнить неизбежно приводили к нарушению межотраслевых пропорций. При сохранении такого подхода на протяжении многих пятилеток положение неизбежно усугублялось.
  Но это - только одна из многих ошибок принципиального характера.
  Плановый спектр производства и потребления, кроме тоќго, что он должен отвечать жизненным потребностям обќщества, должен быть заведомо достижим, а опережение и превышение плановых показателей, в тех случаях, когда это общественно полезно, должно быть гарантировано ор-
  Политэкономия индустриальной цивилизации
  ганизацией дела и управления во всех отраслях и во всех регионах.
  
  
  Вот в общем-то и вся тематика политэкономии индустриальќной цивилизации в предельно кратком освещении. Её необходимо понимать хотя бы так укрупнено и видеть в реальной жизни. Но о целеполагании, о взаимоисключающем характере целей производќства и распределения продукции в обществе, о методологии плаќнирования и плановой настройке рыночного механизма саморегуќляции в традиционных социологических и экономических теориях говорить не принято, поскольку профессионалам-клеркам (эконоќмистам, бухгалтерам, банковским финансистам, биржевым брокеќрам и маклерам), а также и прочей толпе не положено знать, что ими всеми управляют как роботами довольно просто: путём форќмирования с детских лет их убеждений и профессиональных наќвыков, отвечающих целям хозяев и высших заправил системы, но не состоятельных по жизни.
  Эту проблематику в настоящей работе мы осветили кратко, но по существу. Более подробно она освещена в работе ВП СССР "Краткий курс...", которая, как показывает практика продвижеќния Концепции общественной безопасности в жизнь, расцениваќется многими как якобы необязательная для изучения и освоения ими. Но - на наш взгляд - она обязательна для изучения стоќронниками Концепции общественной безопасности потому, что мы живём в цивилизации, где все и каждый зависят от системы производства и распределения продукции, вследствие чего на теќмы экономики вообще не имеет морального права высказываться человек, который не сформировал у себя в уме хотя бы самого общего представления о том:
  • что такое межотраслевые балансы продуктообмена и финанќсового обмена;
  • как они связаны друг с другом;
  • как внутриотраслевые процессы описываются аппаратом маќтематической статистики и теории вероятностей;
  • как эти описания внутриотраслевых процессов связаны с сисќтемой бухгалтерского учёта;
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  • что представляет собой инструментарий настройки рыночноќго механизма на саморегуляцию производства и распределеќния;
  • как этот инструментарий выражается в межотраслевых баќлансах;
  • как цели производства и распределения, свойственные общеќству выражаются в межотраслевых балансах;
  • как должна строиться система планирования, чтобы она поќрождала преемственную последовательность плановых баланќсов, отвечающих осуществлению нравственно здоровых целей производства и распределения продукции;
  • как должна меняться налогово-дотационная, кредитная и страховая политика в процессе осуществления преемственной последовательности плановых балансов так, чтобы реальные показатели производства и потребления были бы не хуже плановых заданий и тем самым осуществились бы избранные цели.
  И главное - необходимо понимать:
  • почему целеполагание в системе планирования должно быть демографически обусловленным в русле глобальной избранќной глобальной политики;
  • как практически выявляются демографически обусловленный и деградационно-паразитический спектры потребностей;
  • что именно принадлежит каждому из них в наши дни.
  Это необходимо знать, чувствовать и понимать даже, если чеќловек не собирается делать карьеру и занять со временем пост главы государства, главы правительства или министра эконоќмики. Это необходимо знать, чтобы не позволять "великим" комбинаторам и пустобрёхам дурить людям головы.
  И чтобы облегчить освоение этих знаний и помочь освободитьќся из плена околоэкономических культовых мифов, был опубликоќван "Краткий курс..".
  Теперь на основе изложенного в этом отступлении от темы можно перейти к дальнейшему рассмотрению взглядов Г. Форда и И.В.Сталина на нормальную хозяйственную деятельность общеќства.
  
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  Дав приведённое нами в конце раздела 4.4 определение основќного экономического закона социализма, И. В. Сталин далее поясќняет его, ясно разграничивая цели и средства их достижения.
  "Говорят, что основным экономическим законом соќциализма является закон планомерного, пропорциоќнального развития народного хозяйства. Это неверно. Планомерное развитие народного хозяйства, а значит, и планирование народного хозяйства, являющееся боќлее или менее верным отражением этого закона, сами по себе ничего не могут дать, если неизвестно, во имя какой задачи совершается плановое развитие народќного хозяйства, или, если задача неясна <задача це-леполагания рассмотрена нами в Отступлении от теќмы 6>. Закон планомерного развития народного хозяйќства может дать должный эффект <т.е. достижение и устойчивое поддержание жизненно необходимых уровќней мощностей отраслей и межотраслевых пропорќций> лишь в том случае, если имеется задача, во имя осуществления которой совершается плановое развиќтие народного хозяйства. Эту задачу не может дать сам закон планомерного развития народного хозяйства <, поскольку межотраслевые пропорции и абсолютные уровни мощностей сами подчинены целям, опредеќляемым этой задачей>. Её тем более не может дать планирование народного хозяйства <, поскольку целе-полагание лежит вне межотраслевых пропорций и меќтодологии планирования>. Эта задача содержится в основном экономическом законе социализма в виде его требований, изложенных выше. Поэтому действия закона планомерного развития народного хозяйства могут получить полный простор лишь в том случае, есќли они опираются на основной экономический закон социализма.
  Что касается планирования народного хозяйства, то оно может добиться положительных результатов лишь при соблюдении двух условий: а) если оно правильно отражает требования закона планомерного < - про-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  порционального - > развития народного хозяйства <т.е., если методология планирования адекватно моќделирует межотраслевые пропорции и взаимосвязи, что обеспечивает предсказуемость последствий приќнятия и осуществления тех или иных решений в обласќти экономической политики>, б) если оно сообразуется во всем с требованиями основного экономического заќкона социализма <, что эквивалентно демографичеќской обусловленности целей общественно-экономического развития, закладываемых в планы, и ориентации системы планирования на гарантированќное удовлетворение нравственно здоровых (жизненќных) потребностей всех и каждого>" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Замечания по эконоќмическим вопросам, связанным с ноябрьской дискусќсией 1951 года", раздел 7. "Вопрос об основных эконоќмических законах капитализма и социализма").
  Однако приведённый фрагмент (за вычетом наших поясняюќщих дополнений, помещённых <в угловых скобках>) многим, не знающим реальной истории СССР, может показаться пустой болќтовней невежественного в практических делах партийного перво-иерарха, ничего общего не имеющей с экономической реальноќстью жизни советского общества.
  Многие могут пребывать в таком мнении, ссылаясь на памятќную им экономическую реальность жизни в СССР конца застоя и перестройки: дефицит почти во всём - от продуктов питания до мебели, жилья и автомобилей (тогда еще относимых к необязаќтельным в жизни семьи предметам роскоши) и "затоваривание" по каким-то отдельным видам продукции, вроде достигнутого в одно время изобилия хрусталя и ковров; регулярные перебои с поставками в торговую сеть то тех, то иных товаров, начиная от соли, мыла, зубной пасты, сахара и колбасы (которую в некоторые годы видели только Москва, Ленинград, столицы республик и заќкрытые спецгородки); наряду с этим "распределители", где предќставители партийной, государственной, научной и прочей ноќменклатуры - советской "элиты" - получали всё соответственно рангу каждого из них вне зависимости от насыщенности продукќтами и услугами общедоступной торговой сети и т. п.
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  Казалось бы такая реальная практика жизни в СССР подтверќждает, что сказанное И.В.Сталиным об основном экономическом законе социализма и его проведении в жизнь на основе планового ведения хозяйства - неоспоримо вздорная, пустая болтовня; что реальная жизнь якобы доказала невозможность плановой эконоќмики, отвечающей жизненным интересам большинства населения.
  Но если соотнести приведённый фрагмент из "Экономических проблем социализма в СССР" с Отступлением от темы 6, то стаќновится неоспоримо ясно, что в действительности история СССР после 1953 г., включая и упомянутые экономические неурядицы времён застоя и перестройки, как раз и подтверждает, что И.В.Сталин был прав в своих определениях экономических закоќнов социализма, а после его устранения стратегия общественно-экономического развития строилась и осуществлялась в СССР с грубыми нарушениями как основного экономического закона соќциализма, так и закона планомерного и пропорционального разќвития народного хозяйства.
  Чтобы показать это, сделаем ещё одно отступление от темы.
  * * *
  Отступление от темы 7: Послесталинский СССР был государством антисоциалистическим
  Что касается основного экономического закона социализма, определяющего цели производства и распределения продукции в обществе, то ни в общей политэкономии социализма, ни в приќкладных теориях управления народным хозяйством на плановой основе не произошло выявления и разделения деградационно-паразитического и демографически обусловленных спектров поќтребностей.
  Если в период руководства жизнью страны И. В. Сталиным это можно объяснить решением задач общественно-экономического развития страны на основе марксизма, который культура России приняла, но осмыслить в соотнесении с реальной жизнью не усќпела вследствие отвлечённости интеллектуального потенциала на внутрипартийную борьбу, технико-технологические и организа-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ционные аспекты структурной перестройки народного хозяйства в 1920-е - 1930-е годы, сосредоточения сил на достижение победы в Великой Отечественной войне и на последующее восстановлеќние хозяйства и переоснащение вооруженных сил (в том числе ракетным и ядерным оружием), то после завершения послевоенноќго восстановительного периода и публикации "Экономических проблем социализма в СССР", махровое пустоцветение и бесплоќдие общественно-экономических наук в СССР можно объяснить только деградационно-паразитической нравственностью самих учёных: чем нравственно порочнее - тем продажнее, услужливее, выше в иерархии, но при этом - глупее и недееспособнее в выявќлении и разрешении реальных проблем жизни и развития общестќва.
  В результате такого безразличия науки и политических деятеќлей к двум несовместимым друг с другом спектрам потребностей на протяжении десятилетий в доходных статьях бюджета СССР нарастала алкогольная и табачная составляющая. В итоге к сереќдине 1980-х годов на каждый рубль, получаемый бюджетом в реќзультате продажи алкогольных напитков, приходилось от 3 до 5 рублей (по разным оценкам) прямого или косвенного ущерба, поддающегося бухгалтерскому учёту, вызванного авариями, проќизводственным травматизмом и болезнями, прогулами, бракоќдельством, хулиганством и более тяжкими преступлениями и т. п. результатами деятельности людей под воздействием на их психиќку алкоголя. Плюс к тому не поддающийся бухгалтерскому учёту ущерб здоровью новых поколений, зачатых и рождённых пьющиќми родителями, и ущерб культуре, вследствие отсутствия праведќного воспитания детей и снижения их генетического потенциала развития под воздействием алкоголя.
  То же касается и производства и употребления табачных издеќлий, а ныне - и прочих травок и синтетических дурманов.
  Вследствие этого СССР-Россия в послесталинские времена отќставала, отстаёт и в ближайшей перспективе будет отставать от требований времени в массовом разрешении нравственно-этичесќких, научных, технико-технологических и организационных проќблем своего развития, что определяет её положение в мире и от-
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  ношение к ней в других регионах Земли как тамошних "элит", так и простонародья.
  Не приходится говорить и об удовлетворении потребностей людей путём роста и совершенствования всего производства на базе высшей техники. Ранее построенные предприятия работали десятилетиями без обновления их технико-технологической базы. Новые предприятия строились по проектам, предусматривавшим использование старых технологий и морально устаревшего произќводственного оборудования. Кроме того процветал "долгострой", обусловленный нарушением пропорций между планируемыми объемом строительных работ и мощностями группы отраслей, соќставляющих строительную промышленность.
  Это говорит о том, что в послесталинские годы нарушался не только основной экономический закон социализма, но также сисќтематически нарушался и закон планомерного, пропорциональноќго развития. На наш взгляд, самый яркий пример разорительного нарушения пропорций, проистекающего из ложного целеполага-ния, т. е. из нарушения основного экономического закона социаќлизма, - это набегово-грабительское "освоение целины" и развиќтие Вооруженных сил СССР.
  Первый целинный урожай был рекордным, превзошедшим все ожидания. Его собрали и... изрядную часть сгноили, потому, что не были заблаговременно созданы инфраструктуры жилья, хранеќния и переработки зерна, транспорта. Кроме того, в первые годы грабительского набега на целину вследствие применения не соотќветствующей природным условиям степей Казахстана агротехниќки, ветровая эрозия унесла в некоторых районах до полуметра поќверхностного слоя земли, чем нанесла плодородию почв ущерб, на восполнение которого природе потребуются если не тысячи, то сотни лет.
  За это вредительство - биосферно-экологическое преступлеќние - прямую личную ответственность несут: Н.С.Хрущёв, члеќны ЦК КПСС и депутаты Верховного Совета СССР тех лет, Гос-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  план, соответствующие подразделения АН СССР и ВАСХНИЛ1, аналитики КГБ СССР.
  Всех этих бед можно было избежать, если бы всё делалось добќронравно по уму в соответствии с основным экономическим закоќном социализма и в соответствии с законом планомерного проќпорционального развития народного хозяйства.
  В этом случае сначала бы проложили дороги и построили жиќлье; в этот период сельскохозяйственное производство вели бы ограниченно, в объемах необходимых для пропитания вновь приќбывающего в регион населения; в этом производстве в течение нескольких лет агротехнику привели бы в соответствие с природќными условиями региона. А потом на этой основе устойчиво в преемственности поколений, заботясь о поддержании плодородия почв2, решили бы проблему продовольственной самодостаточноќсти СССР.
  1 По заглавным буквам в полном названии: Всесоюзная Академия Сельско-Хозяйственных Наук Имени Ленина.
  2 Научно-теоретический и отчасти практический фундамент для подќхода к разрешению этой проблемы к тому времени уже был. Его заложил русский учёный Василий Васильевич Докучаев (1846 - 1903), работы которого не нашли внедрения в дореволюционные годы. В книге "Наши степи прежде и теперь" (1892 г.) он изложил план борьбы с засухами в черноземной зоне европейской части России. На основании и в развитие его работ после завершения Великой Отечественной войны в СССР, при личной поддержке И.В.Сталина, была разработана и осуществлялась государственная программа улучшения природных условий степной и лесостепной зоны европейской части СССР за счет посадки лесополос (снегозадержание), создания искусственных водоёмов и т. п., что должно было изменить водный баланс регионов и, как следствие, природные условия в целом. После устранения И. В. Сталина это дело частью заглохќло, а частью выродилось в проект переброски на юг некоторой доли стоќка серных рек. Тем не менее, и то, что успели осуществить в годы стаќлинского большевизма, значительно снизило ущерб, наносимый сельќскому хозяйству степной зоны европейской части СССР суховеями.
  Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы заблаговременно поќстроить план освоения целинных и залежных земель именно как такую последовательность преемственных и взаимно согласованќных действий. Для этого просто было необходимо не относиться к плану как к "планке" на запредельно рекордной высоте, не опериќровать абстрактными показателями, раздувая пропагандистскую шумиху, а необходимо было думать о том, что именно, в какой
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  последовательности и кто будет делать, и какие ресурсы для этого необходимы, какие метрологически состоятельные показатели явќляются основанием для того, чтобы переходить к последующим этапам комплексного плана.
  Ещё одно выражение "элитарной" политики принуждения наќселения к деградационно-паразитическому спектру потребностей - "хрущёвки", "архитектура" которых угнетающе сказывается на психике человека как индивида, и которая своей теснотой (на слэнге тех лет - "малогабаритностью" и "совмещённостью" всеќго и вся) и малокомнатностью разрушила большую семью неќскольких поколений. Этим эпоха "хрущёвок" нанесла трудновос-полнимый вред личностному становлению нескольких поколений, поскольку ничто не может восполнить маленькому ребёнку в его личностном становлении каждодневного общения с дедушками и бабушками1.
  1 Другой выражение деградационно-паразитического образа жизни в архитектуре - жилище и домашнее хозяйство, размеры которого наќстолько велики, что члены семьи не в силах управиться с ним самостояќтельно в свободное от их основной работы время. В результате возникает необходимость в привлечении для каждодневной работы по дому и хоќзяйству наёмной прислуги или обязанности прислуги возлагаются семьёй на "бедных родственников" или зависимых от неё знакомых. Это разќвращающе воздействует на нравственность детей этой семьи и общество в целом.
  Продолжая затронутую тему становления личности, обратимся к широко известному выражению "архитектура - застывшая муќзыка". И как музыкальный фон (радиовещание, прокручиваемые записи и т. п.) оказывает своё воздействие на психику и деятельќность людей, так и архитектурный фон оказывает на них своё возќдействие. В учебниках истории древнего мира, по которым все учились в 1960-е - 1970-е гг., рассказывалось о том, как вражеќское войско ворвалось в афинский акрополь. Воины увидели Парќфенон, статую Афины Паллады, стоящую перед ним на постаќменте, обомлели и удалились, не разграбив ничего. Таково воздейќствие архитектуры если и не идеальной, то более близкой к идеаќлу, нежели архитектура современных городов. И когда выясняютќся причины буйства молодняка, подобного дебошу в центре Моќсквы 9 июня 2002 г., последовавшему в ходе демонстрации на
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  уличных мониторах неудачного для сборной России футбольного матча против Японии, к ним надо присовокупить, что большинстќво участников этого пьяного дебоша выросли в "архитектурном" (если это можно назвать архитектурой) фоне "вивариев"1 "хрущёќвок".
  Часто приходится слышать, что благодаря "хрущёвкам" вырос быстро объем жилищного строительства, что люди переселились из коммуналок и подвалов, что начал разрешаться жилищный кризис в городах2 и т. п. Но не надо путать два разных и мало свяќзанных друг с другом вопроса: вопрос об архитектурных формах и стиле, и вопрос о материалах, технологиях и конструкциях, применяемых в строительстве. Ничто, кроме антинародного неотќроцкистского политического курса, не мешало применять более производительные строительные технологии в сочетании с госќподством жизнеутверждающего архитектурного стиля, а не в соќчетании с архитектурным противоестественным стилем "виќвария" - "хрущёвок".
  1 Виварий - место содержания лабораторных животных, где мелкие животные (мыши, крысы) содержатся во многоярусных шкафах, образоќванный многими клеточками.
  2 Созданный искусственно за счёт массового оттока неквалифицироќванной рабочей силы в города из сельской местности. Последнее привело в 1960-е - 1970-е гг. к обескровливанию сельскохозяйственного произќводства с одной стороны, и с другой - воспрепятствовало своевременќному технико-технологическому обновлению промышленности в гороќдах. 164
  При этом, чтобы повысить отчётный статистический показаќтель "объем жилищного строительства", во многих "хрущёвках" двери были поставлены не на границах комнат и коридора (либо кухни и коридора), определяемых по прямоугольному контуру помещения, а в коридоре на расстоянии около метра от этой граќницы. К такому же отчётно-показательному прохиндейству приќнадлежит в некоторых "хрущёвках" и проход из прихожей на кухню через нишу в большой комнате. Эта ниша возникла за счёт ликвидации стенки, отделявшей большую комнату от коридора, ведущего из прихожей на кухню мимо санблока. Благодаря такого рода архитектурным извращениям каждая комната или кухня, спланированная таким образом, получает дополнительно до двух квадратных метров "полезной площади", которыми пользоваться
  
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  невозможно, но которые идут в статистическую отчётность о коќличестве построенного жилья, которые оплачиваются как полезќная жилая площадь и учитываются в её составе при постановке граждан на учёт для улучшения жилищных условий.
  То же касается и лестничных клеток: то, что по ним затрудниќтельно поднять пианино на пятый этаж, - это тема анекдотов той эпохи. А вот то, что миллионам стариков с верхних этажей не выйти на улицу, что гроб не вписывается в габариты лестничных маршей и, чтобы вынести покойника, его надо кантовать, - это реальная жизнь, в которой последствия хрущёвщины предстоит преодолевать не одно десятилетие нескольким поколениям...
  Кроме того, "хрущёвкам" неизбежно сопутствуют пресловутые "шесть соток", удаленные подчас более, чем на сто километров от основного места (жилищем это назвать - язык не поворачиваетќся) жительства семьи в большом городе. В итоге:
  "Хрущёвки + шесть соток" = "разрушение биоценозов + пустая растрата земельных ресурсов, транспортных и проќизводственных мощностей" в сопоставлении с вариантом заќстройки городов семейными коттеджами с приусадебными участками и развитием в малых городах и в сельской местноќсти промышленных производств, не требующих большого коќличества людей.
  Также вредительским было и развитие Вооруженных сил СССР в послесталинский период. Для того чтобы в мирное время вооруженные силы были гарантом обороноспособности страны и успешно развивались, на каждого солдата и матроса должно приќходиться определённое количество офицерского состава и соотќветствующей роду войск и военной доктрине количество качестќвенной боевой техники. Чтобы всё это было боеспособным, должќна быть развита инфраструктура базирования (жилье для рядовоќго состава и семей комсостава, полигоны и т. п.) и боевой подгоќтовки. Поскольку одни виды вооружений устаревают и морально, и физически и снимаются с вооружения, в народном хозяйстве
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  необходим комплекс модернизационно-реконструкционных и утиќлизационных отраслей1.
  Оправданное нарушение пропорций в структуре вооружённых сил в сторону наращивания собственно вооружений и численноќсти личного состава боевых подразделений, не обеспечиваемого соответствующим развитием инфраструктур базирования, боевой подготовки, реконструкции, модернизации и утилизации, допусќтимо в одном единственном случае: если известно, что в блиќжайшее время начнётся война, в которой избыточное по отношеќнию к пропорциям мирного времени вооружение и личный состав боевых подразделений станут залогом быстрой победы в резульќтате массированного удара по противнику в обороне или в настуќплении (или же оно будет уничтожено в ходе боевых действий первого этапа затяжной войны).
  Но если государство на протяжении более чем 30 лет (с 1953 по 1985 г.) строит свои вооружённые силы по пропорциям угќрожаемого войной периода, - то это предмет особого исслеќдования.
  1 Они нормально должны обслуживать, не только вооруженные силы, но и все остальные отрасли, инфраструктуры государства, быт семей.
  Так производить бритвенные лезвия из нержавеющей стали, а потом выбрасывать их на свалку; производить стекло и выбрасывать на свалку невозвратную стеклянную тару и бой - расточительно. Свалки обширќны, и какой только дряни там только нет, вследствие чего они экологичеќски вредны. При этом свалки хоть локализованы, и места их общеизвеќстны, однако ещё много опасной дряни выбрасывается в биосферу проќсто, где придётся без учёта и обозначения характера опасности по беззаќботности и безответственности.
  На наш взгляд, в период, начиная с обретения высшей государќственной власти Н.С.Хрущевым летом 1953 г. (после устранения Л.П.Берии) и кончая смертью Л.И.Брежнева в 1982 г., представќления высших руководителей СССР о реальных процессах глоќбальной политики вследствие засилья троцкистов второго поколеќния злоумышленно извращались консультантами от науки (Инќститут США и Канады) и разведки. Выпивки (и Хрущев, и Брежќнев) и курение (Брежнев), бывшие неотъемлемой составляющей жизни и деятельности высшего партийного и государственного руководства (за единичными исключениями), извращая и угнетая
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  психику пьющих и курящих политиков, создавали "благодатную почву" для того, чтобы им можно было внушить всякие ложные представления о намерениях и реальной политике США, НАТО и о течение процессов глобальной политики в целом.
  Что касается стран-противников СССР в холодной войне 1946
  - 1985 гг., то там многие политики, будучи посвящёнными маќсонами, действовали осознанно в русле глобального политическоќго сценария масонства; ну, а те, которые сами не были масонами,
  - тем дурила головы замасоненная разведка и наука их стран. Марксистский троцкизм изначально включал в себя ветвь масонќства, поэтому в глобальной политике почти всё было "схвачено" представителями библейской концепции.
  В таких условиях пропорции вооруженных сил СССР, дефорќмированные в сторону избыточности вооружений по отношению к инфраструктурам базирования и обеспечения, убеждали всякого, кто не был допущен к глобальной сценаристике, что СССР готоќвится к тому, чтобы начать войну, а все разговоры о стремлении к мирному сосуществованию двух систем - призваны усыпить бдительность политиков и общественности на Западе.
  Кроме того, были и ошибки методологического характера в раќботе Госпланов СССР и союзных республик и партийно-госуќдарственных органов управления хозяйственной деятельностью, вследствие которых даже истинно благие намерения не могли быть осуществлены непригодными для этого средствами.
  Так, хотя в советской науке и возникла отрасль под названием "экономическая кибернетика", но экономические "каберне1-тики" занимались преимущественно болтовней и приспособлением циќтат из западных публикаций к марксистско-ленинской идеологии и материалам очередных съездов КПСС и пленумов ЦК, нежели научно-исследовательской деятельностью и творчеством.
  Сорт винограда и получаемого из него красного сухого вина.
  В результате "экономическая кибернетика" не решила задачу целеполагания и не определила прейскурант в качестве финансоќво-экономического выражения вектора ошибки самоуправления общества; не рассматривала проблему собственных шумов систеќмы и наведённых извне помех на макро- и микро- уровнях эконо-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  мики и способов их подавления и отстройки от них процессов управления и самоуправления; не выявила проблематику, соглаќсования директивно-адресного (структурного) управления с мехаќнизмом рыночной саморегуляции (бесструктурного управления) в едином процессе управления осуществлением планов. А без опреќделённых ответов на вопросы: что есть вектор целей управления? в чём объективно выражается вектор ошибки управления? что может быть использовано в качестве средств управления? какие параметры в процессе управления должны быть свободными? - ни одна управленческая теория не может быть состоятельной осќновой практики управления. Это касается, как советской эконоќмической кибернетики, так и зарубежной.
  Это и многое другое обрекало Госпланы СССР и союзных ресќпублик на использование в практике планирования несовершенќных и порочных методик моделирования общественно-экономиќческого развития и оптимизации планов.
  Чтобы показать, какими идиотскими представлениями о функќционировании многоотраслевой производственно-потребительќской системы руководствовался Госплан СССР и какие взгляды культивировала экономическая "наука" СССР, приведём выдержќку из книги "Плановая сбалансированность: установление, подќдержание, эффективность" (авторы В.Д.Белкин, В.В.Ивантер, изќдательство "Экономика", Москва, 1983 г., стр. 209):
  1 Равновесные цены - цены, обеспечивающие плановую рентабельќность отраслей при обеспечении ими планового спектра полных мощноќстей и планового спектра производства конечной продукции. Входят в качестве неизвестных в систему уравнений равновесных цен, получаеќмую на основе уравнений межотраслевого баланса. В качестве свободќных членов в уравнения равновесных цен входят доли "добавленной стоимости" в цене продукции (зарплата, налоги, ренты, составляющие кредитного и страхового балансов и т. п., приходящиеся в валовом выќпуске отрасли на единицу учёта её продукции). Коэффициентами при неизвестных в уравнениях равновесных цен являются те же коэффициенќты прямых затрат, что входят в уравнения межотраслевого баланса. Матќрица системы уравнений равновесных цен представляет собой транспоќнированную матрицу системы уравнений межотраслевого баланса (т.е. коэффициенты в столбцах одной матрицы равны коэффициентам в соот-
  "Как же оценить продукцию, часть которой произвеќдена сверх желаемого платежеспособного спроса? Это можно сделать в равновесных ценах1. Как показано
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  (...) цены на товары, производство которых по сравнеќнию с платежеспособным спросом избыточно, должны быть соответственно ниже цен производства. Ведь изќлишнее производство - это излишние затраты трудоќвых, материальных и природных ресурсов, ущерб для общества, снижение экономической эффективности народного хозяйства".
  Последняя фраза - выражение частнопредпринимательского, капиталистического способа мышления, не видящего системной целостности многоотраслевого производства и потребления в обќществе и ориентированного на извлечение максимума прибыли частным предпринимателем прямо сейчас и всегда.
  Это миропонимание - не способное к целеполаганию и оценке эффективности в деятельности государства-суперконцерна. От последней фразы приведенного фрагмента из "Плановой сбаланќсированности" один логический шаг до рекомендации уничтоќжить продукцию, избыточную по отношению к платежеспособноќму спросу при ценах, не обеспечивающих самоокупаемость её производства. Как известно, такое бывало не раз в частнокапитаќлистической экономике: пшеницу и в море высыпали, и топили зерном электростанции, - чтобы поднять цены в то время, когда население целых регионов в других странах вымирало от голода.
  ветствующих строках другой матрицы). Более подробно см. специальную литературу, а также работу ВП СССР "Краткий курс...".
  Необходим иной подход к вопросу об эффективности народноќго хозяйства как системной целостности, предназначенной для гарантированного удовлетворения жизненных потребностей всего населения в преемственности поколений, а не преимущественного удовлетворения деградационно-паразитических потребностей маќлочисленной "элиты". Однако вопрос о соотношении объема проќизведенного сверх платежеспособного спроса и демографической обусловленности потребностей в книге, посвященной плановой сбалансированности в государстве, провозгласившем целью своей деятельности построение "коммунизма", при котором всё бесќплатно и без ограничений доступно всем и каждому, даже не стаќвится.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Но если исходить из того, что производство в обществе ведётся ради удовлетворения жизненных потребностей, то в нормально функционирующей системе производства качество продукции должно соответствовать потребностям и выражающим их станќдартам. А цена в такой системе, прежде всего, - ограничитель количества потребителей, отсекающий недостаточно платежеспоќсобную их часть от возможности обрести что-либо или пользоќваться чем-то.
  Соответственно производство сверх ожидаемого (планового) платежеспособного спроса по демографически обусловленному спектру потребностей представляет собой опережение плана и общественно полезно, поскольку позволит удовлетворить жизненќные потребности большего числа людей уже в плановом периоде. Поэтому цены на производимую продукцию должны быть своеќвременно снижены до уровня, обеспечивающего её сбыт, а "убытќки" производителей должны быть покрыты за счёт дотаций. Либо при сохранении прежних цен, обеспечивающих рентабельность производства, потенциальным потребителям должны быть преќдоставлены целевые субсидии.
  А вот мнение по тому же вопросу Г.Форда:
  "В наших рассуждениях мы совершенно не придерќживаемся статистики и теорий политико-экономов о периодических циклах благосостояния и депрессии. Периоды, когда цены высоки, у них считаются "благоќполучными", но, действительно, благополучное время определяется на основании цен, получаемых произвоќдителями за их продукты. Нас занимают здесь не благозвучные фразы. Если цены на товары выше, чем доходы народа, то нужно приспособить цены к доходам (выделено нами при цитировании). Обычно, цикл деловой жизни начинается процессом производќства, чтобы окончиться потреблением. Но когда потреќбитель не хочет покупать того, что продает производиќтель, или у него не хватает денег, производитель взваќливает вину на потребителя и утверждает, что дела идут плохо, не сознавая, что он, со своими жалобами, запрягает лошадей позади телеги" (гл. 9. Почему бы не делать всегда хороших дел?")
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  Из этого можно понять, что Г.Форд лучше понимал назначение и характер нормального функционирования многоотраслевой производственно-потребительской системы, нежели сотрудники и руководство Госплана СССР спустя 60 лет после выхода в свет книги Г.Форда "Моя жизнь, мои достижения"1. Что еще более усугубляет вину Госплана и экономической "науки" СССР, - так это то обстоятельство, что в отличие от Г. Форда они имели пракќтический опыт нескольких десятилетий разработки и осуществлеќния планов, который обязаны были осмыслить. Но карьеристы и чинодралы бесплодны.
  Возвращаясь же к вопросу, поднятому авторами "Плановой сбалансированности", на него следует дать состоятельный ответ:
  Налогово-дотационная и эмиссионная политика государства-суперконцерна, каким был СССР, должна обеспечивать в норќмальном режиме функционирования поддержание баланса платежеспособности отраслей при превышении планового спектра производства реальным спектром производства, что неизбежно будет сопровождаться снижением цен на произвоќдимую продукцию по демографически обусловленному спекќтру потребностей. Это - нормальный режим функциониќрования многоотраслевой производственно-потребительќской системы нравственно здорового по-человечески разќвивающегося общества.
  1 Это обоснование высказанного в разделе 4.2 возражения А.Я.Ливќшицу о том, что деловая (а не "коммерческая" в смысле действий Пани-ковского "купи - продай, но уже дороже") хватка Г.Форда в условиях сталинского СССР более соответствовала должности Председателя Госќплана, а не "зека" в Гулаге.
  В сталинские времена люди с таким миропониманием в Гулаге могли оказаться только усилиями явных и таящихся троцкистов, осуществлявќших политику кадрового обескровливания большевистского государства. А в послесталинские времена стада и стаи таких, как А.Г.Аганбегян и А.Я.Лившиц, Е.Т.Гайдар, препятствовали построению нравственно неќприемлемого им социализма и делали свои научные и общественно-политические карьеры, затравливая и затаптывая малочисленных одиноќчек с таким миропониманием в конкурентной борьбе.
  Если же продукция произведена и сверх собственных демограќфически обусловленных потребностей государства, то она может
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  найти сбыт на внешнем рынке (качество должно позволять) либо она может быть предоставлена нуждающимся государствам в каќчестве безвозмездной или иного рода помощи в русле решения задач глобальной политики своего государства1.
  Но экономическая наука СССР не понимала исключительноќго положения социалистической государственности как собственника всей кредитно-финансовой системы страны и монопольного настройщика "финансового пресса" на поќрождение им закона стоимости (те. базы прейскуранта номинальных цен и ценовых соотношений) и представляла дело так, будто государственность - один из многих частных пользователей этой системы, который ею может пользоваться до тех пор, пока его деятельность самоокупается при сложивќшихся ценах и ценовых соотношениях.
  1 Чтобы это не были впустую выброшенные средства, - необходимо иметь внятную - исторически долгосрочную - стратегию глобальной политики, охватывающую перспективы нескольких поколений. Глобальќная политика - строгий термин. Если внутренняя политика - мероќприятия по осуществлению целей правящего класса в пределах юрисќдикции своего государства, внешняя политика - мероприятия по осущеќствлению целей правящего класса за пределами юрисдикции своего гоќсударства, то глобальная политика - мероприятия по осуществлению целей в отношение всего человечества, всей глобальной цивилизации как в пр2еделах юрисдикции своего государства, так и за её пределами.
  Её отношение к деятельности государственности выразил Мейер Ротшильд:
  "Дайте мне управлять деньгами страны, и мне нет дела до того, кто создаёт её законы".
  Поскольку в законах выражается концепция самоуправления жизнью общества, то свобода ростовщичества устраивает корпорацию в любом государственном юридически правовом оформлении: капитализм на осќнове свободы частного предпринимательства и права частной собственќности на средства производства? "социализм" с умеренным ссудным процентом и господством государственной и кооперативно-колхозной собственности на средства производства? - всё едино.
  Такая позиция была бы правильной по отношению к любой частнокапиталистической государственности, поскольку в них собственниками кредитно-финансовых систем и настройщиками финансовой удавки является надгосударственная ростовщическая корпорация2.
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  Не возникла в СССР и отрасль социологической науки, котоќрую можно было бы назвать "юридическая кибернетика", и котоќрая бы занималась рассмотрением и совершенствованием законоќдательства как системы алгоритмов общественного самоуправќления в русле определённой концепции глобальной политики.
  Конечно, многое из названного и не названного, но известного по жизни послесталинского СССР, - пороки, бездумно-автоматиќчески унаследованные от эпохи И. В. Сталина и более раннего вреќмени.
  Однако в годы сталинизма они были во многом простительны, поскольку были объективно обусловлены тем, что социалистичеќская революция свершилась в стране, где 85 % населения не умеќли ни читать, ни писать. И в предвоенные годы выросло первое образованное поколение советского народа. Они осваивали науку (включая и подсунутый им марксизм) и общую культуру прежней правящей "элиты", унаследовав их от прошлого в готовом виде со всеми пороками, и потому было неизбежно, что статистически преобладающая доля населения в своём миропонимании была не свободна от власти ошибочных и заведомо ложных воззрений и воплощала их в жизнь как должное в своей практической деяќтельности.
  Реакция нравственно здорового общества на такого рода паразитичеќские властные притязания должна быть необоримой.
  Но после того, как в конце 1952 г. были опубликованы "Эконоќмические проблемы социализма в СССР", где на многие из наќзванных нами проблем И. В. Сталин также указал прямо или опоќсредованно в связи с другими вопросами; после того, как началась "оттепель", - в общем-то ничто, кроме продажности, угодничеќства и злонравия самих ученых, "советской" интеллигенции в цеќлом, ограничивавших их в выборе тематики исследований и сдерживавших в получении нравственно неприемлемых результаќтов, не мешало им выявить и разрешить теоретически и практичеќски ту комплексную проблему, которую сформулировал С.Окито в интервью, цитированном нами в Отступлении от темы 6.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  За годы после 1953 г. - при иной нравственности деятелей науки и политики - вполне можно было освободиться от ошибок и злоупотреблений, свойственных эпохе И.В.Сталина, и развить всё то хорошее, чему было положено начало или придана новая сила в результате Великой Октябрьской социаќлистической революции, строительства социализма и победы в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг.
  Однако злонравные деятели науки и политики (при попустиќтельстве остального населения) всё то, что было хорошего, - довели до абсурда, извратили и затоптали, а то, что было плохого - то развили. В результате возникла перестройка и то, что ныне имеем в качестве промежуточного итога начатых в перестройку реформ.
  Всё это показывает, что в приведённых фрагментах из "Эконоќмических проблем социализма в СССР" И.В.Сталин не пустослоќвит. В небольшой по объему работе он просто не имеет возможноќстей заниматься разъяснением всех частностей и мелких деталей1 и только выявляет проблемы и ставит задачи, которые на его взгляд необходимо решить всему народу сообща для дальнейшего успешного развития СССР как многонационального общества, в котором каждый может освоить свой генетический потенциал разќвития и состояться в качестве человека.
  Теперь вернёмся к основной теме этого раздела.
  
  *
  1 Кроме того, было бы свинством требовать, чтобы он в одиночку наќписал трактат по теории и практике планирования и управления народќным хозяйством на плановой основе, мимоходом развив при этом еще несколько разделов математики, и осуществляя при этом руководство государством. Для детальной разработки разнородной проблематики в интересах общества и государственного управления в СССР существоваќла АН СССР и академии союзных республик, а кроме них вузовская науќка.
  Но они доказали свою недееспособность и несостоятельность в обласќти обществоведения как в сталинскую эпоху, так и в последующие годы; многие продолжают доказывать свою недееспособность и доныне.
  То, что И.В.Сталин - сторонник социализма и плановой экономики, это известно, хотя большинство забывают, что он сто-
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  ронник не плановой экономики "вообще", а плановой экономиќки, определённо нацеленной на полное удовлетворение жизќненных потребностей всех людей в обществе. То, что речь идёт о гарантированном удовлетворении нравственно здоровых поќтребностей, подразумевает сама Идея социализма и справедливоќсти в жизни общества в её развитии в каждую историческую эпоху.
  Теперь обратимся ко взглядам Г. Форда. Ранее нами было приќведено мнение Г. Форда о главном недостатке системы частнокаќпиталистического предпринимательства как системы производстќва и распределения продукции в обществе:
  "Нынешняя система не даёт высшей меры произвоќдительности, ибо способствует расточению во всех его видах; у множества людей она отнимает продукт их труда. Она лишена плана. Всё зависит от степени плаќномерности и целесообразности".
  Из этого можно понять, что Г.Форд и И.В.Сталин едины во мнении:
  Народное хозяйство (а в перспективе и мировое хозяйство всеќго человечества) должно быть плановым, по существу - соќциалистическим, и оно должно гарантировано в преемственќности поколений обеспечивать удовлетворение жизненных поќтребностей добросовестно участвующих в хозяйственной деяќтельности тружеников, т. е. большинства общества.
  Хотя это не так: см. начало раздела 4.3.
  Но у кого-то может возникнуть подозрение, что приведённое мнение частного предпринимателя, капиталиста Г. Форда - каќкая-то его случайная, т. е. немотивированная оговорка или же неќкая двусмысленность, вырвав которую из контекста1, мы пытаемќся обосновать ссылкой на авторитет Г. Форда необходимость плаќнового начала в экономике как на микро-, так и на макро- уровнях и по существу - социалистический характер производственно-потребительских взаимоотношений людей в обществе. Поэтому обратимся к другим местам книги Г. Форда, в которых вопрос о необходимости планирования в экономике на макро- и микро-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  уровнях и об отношении к капиталу предпринимателей и остальќного общества - главная тема:
  "Я подразумеваю под бедностью недостаток пищи, жилья и одежды как для индивидуума, так и для семьи. Разница в образе жизни будет существовать всегда <это - отрицание казарменно-уравнительного псевќдосоциализма>. Бедность может быть устранена тольќко избытком. В настоящее время мы достаточно глубоќко проникли в науку производства, чтобы предвидеть день, когда производство, как и распределение, будут совершаться по таким точным методам, что каждый будет вознагражден по своим способностям и усердию.
  1 Это - ключевой к разрешению проблемы пункт, если знать теорию подобия многоотраслевых производственных систем и понимать, как должно осуществляться долгосрочное демографически обусловленное планирование. Спектр производства обусловлен в каждую историчеќскую эпоху:
  • объемом энергии (биогенной и техногенной), вводимой во многоотќраслевую производственно-потребительскую систему;
  • коэффициентами полезного действия технологических и организациќонных процессов, составляющих производственный процесс;
  • выражающим господствующую в обществе нравственность распреќделением доступного энергетического потенциала по отраслям многоќотраслевой производственно-потребительской системы, включая его распределение между отраслями, производящими средства производќства (залог будущего соответствия производства потребностям общеќства), и отраслями, производящими конечную продукцию.
  Первопричина бедности, по моему мнению, заклюќчается прежде всего в недостаточном соответствии между производством и распределением как в проќмышленности, так и в сельском хозяйстве, в отсутстќвии соразмерности между источниками энергии и её эксплуатацией (выделено нами при цитировании)1. Убытки, происходящие от этого несоответствия, огќромны. Все эти убытки должно уничтожить разумное, служащее делу руководительство. До тех пор, пока руководитель будет ставить деньги выше служеќния, убытки будут продолжаться. Убытки могут быть устранены только дальновидными, а не блиќзорукими умами. Близорукие в первую голову дуќмают о деньгах и вообще не видят убытков. Они считают подлинное служение альтруистическим
  социалистическое <т.е. заведомо убыточным>, а не доходнейшим деќлом в мире (выделено при цитировании нами)1" (гл. 13. "К чему быть бедным?").
  1 Речь явно идёт об убытках и доходах в смысле более широком, неќжели финансовые убытки и доходы в смысле раздела "Прибыль и убытќки" бухгалтерского баланса по итогам квартала.
  "Никогда еще на земле не было избытка продуктов - иначе должен был бы быть избыток счастья и блаќгосостояния, несмотря на это, мы видим по временам странное зрелище, что мир испытывает товарный гоќлод, а индустриальная машина - трудовой голод. Меќжду двумя моментами - между спросом и средствами его удовлетворения - вторгаются непреодолимые деќнежные затруднения <, во многом вызванные ростовќщичеством банков и биржевыми спекуляциями>. Проќизводство, как и рабочий рынок, - колеблющиеся, неќустойчивые факторы. Вместо того, чтобы постоянно идти вперед, мы подвигаемся толчками, то слишком быстро, то стоим на месте. Если имеется много покуќпателей, мы говорим о недостатке товаров, если никто не хочет покупать, - о перепроизводстве. Я лично знаю, что мы всегда имели недостаток товаров и никогда - перепроизводства (выделено нами при цитировании). Возможно, что по временам наблюдался избыток в каком-либо неподходящем сорте товара, но это не перепроизводство - это производство, лишёнќное плана. Быть может, на рынке лежат иногда больќшие количества слишком дорогих товаров. Но и это точно так же не перепроизводство, - а либо ошибочќное производство, либо ошибочная капитализация <т.е. попытка извлечь сверхприбыль путём завышения цены>. Дела идут хорошо или худо, смотря по тому, хорошо или худо мы их ведём. Почему мы сеем хлеб, разрабатываем рудники или производим товары? Поќтому, что люди должны есть, обогреваться, одеќваться и иметь необходимые предметы обихода. Нет никаких других оснований, однако это основаќние постоянно прикрывается, люди изворачиваютќся не для того, чтобы служить обществу <т.е. дру-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески гим людям>, а чтобы зарабатывать деньги <для себя> (выделено нами при цитировании)1. А всё лишь оттого, что мы изобрели финансовую систему, которая, вместо того, чтобы быть удобным средством обмена, иногда является прямым препятствием для обмена2. Но об этом после.
  1 Здесь Г. Форд по существу говорит о демографической обусловленќности нравственно здоровых потребностей людей. И противопоставляет им извращённые деградационно-паразитические потребности. О значеќнии разделения всех потребностей людей в обществе на два класса (деќмографически обусловленные и деградационно-паразитические) говориќлось в Отступлении от темы 6.
  Однако Г. Форд ясно не различает два класса взаимоисключающих друг друга в планировании потребностей и потому не точен в терминолоќгии.
  2 О причинах этого было сказано в Отступлении от темы 6, где речь шла о свойствах "рыночного механизма" как регулятора межотраслевых пропорций производства и распределения в соответствии с принципом первоочередности удовлетворения потребностей деградационно-парази-тического спектра, порождаемого толпо-"элитарным" обществом, в коќтором преобладают нечеловечные типы строя психики и соответствуюќщие им типы нравственности и этики.
  3 Это же в полной мере относится и к современной российской систеќме, сложившейся усилиями реформаторов в период президентства Б.Н.Ельцина.
  Лишь потому, что мы плохо хозяйничаем, нам приќходится часто страдать в полосы так называемых "неќудач". Если бы у нас был страшный неурожай, то я моќгу себе представить, что стране пришлось бы голоќдать. Но нельзя представить, что мы обречены на гоќлод и нищету лишь благодаря дурному хозяйству, коќторое проистекает из нашей бессмысленной финансоќвой системы3. Разумеется, война привела в расстройќство хозяйство нашей страны. Она вывела весь свет из колеи. Но не одна война виновата. Она обнажила многочисленные ошибки нашей финансовой системы <, а по существу обнажила несостоятельность надежд на саморегуляцию производства и распределения своќбодным рынком в соответствии с действительными жизненными потребностями> и, прежде всего, неопроќвержимо доказала, как необеспеченно всякое дело, покоящееся на одном финансовом основании. Я не знаю, являются ли худые дела следствием худых фи-
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  нансовых методов, или же худые финансовые методы созданы ошибками в нашей деловой жизни1. Я знаю только одно: было бы невозможно просто выбросить всю нашу финансовую систему, но, конечно, было бы желательно по-новому организовать нашу деловую жизнь на принципе полезной службы. Следствием этоќго явится и лучшая финансовая система. Современная система исчезнет потому, что у неё нет права на сущеќствование, но весь процесс может совершиться лишь постепенно.
  1 Ответ на этот вопрос - ключ к решению всех общественно-экономических проблем. Однако Г.Форд не стал вдаваться в его расќсмотрение в цитируемой книге, а в другой своей книге - "Международќное еврейство" - не смог осветить его достоверно, вследствие незнания многих фактов истории человечества и обусловленного этим непонимаќния её общего хода в прошлом и возможной направленности течения в будущем.
  Однако в США предприниматели не последовали. Нет особых осноќваний надеяться на то, что и в России предприниматели в их большинстќве последуют этому примеру по своему разумению и доброй воле - только под давлением независящих от них обстоятельств вплоть до угроќзы жизни их самих и их наследников.
  В беседе с Г.Уэллсом 25 июля 1934 г. И.В.Сталин назвал причину этого вполне определённо:
  "Вы, г-н Уэллс, исходите, как видно, из предпосылки, что все люди добры. А я не забываю, что имеется много злых людей. Я не верю в добќроту буржуазии (...)".
  Еще ранее римский император Марк Аврелий Антонин по аналогичќному вопросу высказался так: "Безумие думать, что злые не творят зла".
  Стабилизация, в частности, может начаться по инќдивидуальному почину. Правда, полных результатов нельзя добиться без сотрудничества других <предприќнимателей>, но если хороший пример с течением вреќмени станет известен, другие последуют ему2, и мало-помалу удастся отнести инфляцию рынка вместе с её двойником, с депрессией рынка к разряду устранимых болезней. При безусловно необходимой реорганизаќции промышленности, торговли и финансов будет вполне возможно устранить из индустрии, если не саќмую периодичность, то её дурные последствия и вмеќсте с тем периодические депрессии" (гл. 9. "Почему бы не делать всегда хороших дел?").
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Это всё были рассуждения Г. Форда о бедствиях, вызванных отсутствием планового начала, которые можно было бы восприќнять как сетования - ни к чему не обязывающие, и ни к чему не зовущие. Однако в общем контексте книги Г.Форда это не так. В ней он прямо высказывается об объективно созревшей необходиќмости включения планового начала в хозяйственную деятельность общества в главе 7:
  1 По существу убийственная характеристика, данная Г.Фордом высоќкокультурной "элите", в доходах которой велика доля явно нетрудовых доходов и доходов на основе злоупотребления возможностью получения монопольно высоких заработных плат при свободно-рыночной регуляќции "рынка труда" в толпо-"элитарном" обществе, что подтверждает правоту Марка Аврелия. 180
  "Существует слишком много гипотез о том, какова должна быть истинная природа человека, и слишком мало думают о том, какова она в действительности. Так, например, утверждают, что творческая работа возможна лишь в духовной области. Мы говорим о творческой одаренности в духовной сфере: в муќзыке, живописи и других искусствах. Положительќно, стараются ограничить творческие функции веќщами, которые можно повесить на стену, слушать в концертном зале или выставить как-нибудь напоќказ - там, где праздные и разборчивые люди имеют обыкновение собираться и взаимно восхиќщаться своей культурностью (выделено нами при цитировании)1. Но тот, кто поистине стремится к творќческой активности, должен отважиться вступить в ту область, где царствуют более высокие законы, чем заќконы звука, линии и краски, - он должен обратиться туда, где господствует закон личности. Нам нужны хуќдожники, которые владели бы искусством индустриќальных отношений. Нам нужны мастера индустриальќного метода с точки зрения как производителя, так и продуктов. Нам нужны люди, которые способны преобќразовать бесформенную массу в здоровое, хорошо орќганизованное целое в политическом, социальном, инќдустриальном и этическом отношениях. Мы слишком сузили творческое дарование и злоупотребляли им
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство
  социалистическое для тривиальных целей (выделено нами при цитиро-вании)1.
  Нам нужны люди, которые могут составить план работы для всего, в чём мы видим право, добро и предмет наших желаний. Добрая воля и тщаќтельно выработанный план работы могут воќплотиться в дело и привести к прекрасным реќзультатам. Вполне возможно улучшить условия жизни рабочего не тем, чтобы давать ему меньќше работы, а тем, чтобы помогать ему увеличить её. Если мир решится сосредоточить свое вниќмание, интерес и энергию на создании планов для истинного блага и пользы человечества, то эти планы могут превратиться в дело. Они окаќжутся солидными и чрезвычайно полезными как в общечеловеческом, так и в финансовом отноќшениях (выделено в отдельный абзац нами при циќтировании).
  1 Названы Г. Фордом ранее: взаимное восхищение своей культурноќстью праздных и разборчивых людей в "великосветских" салонах.
  Чего не хватает нашему поколению, так это глуќбокой веры, внутреннего убеждения в живой и действительной силе честности, справедливоќсти и человечности в сфере индустрии. Если нам не удастся привить эти качества к индустќрии, то было бы лучше, если бы её вовсе не суќществовало. Более того, дни индустрии сочтеќны, если мы не поможем этим идеям стать дейќствительной силой. Но этого можно достигнуть, мы стоим уже на верном пути (выделено в от-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  1 Далее Г.Форд продолжает:
  "Если человек не в состоянии, без помощи машины, заработать свой хлеб, то справедливо ли тогда отнимать у него машину лишь поќтому, что обслуживание её монотонно? Или мы должны оставить его умирать с голоду? Не лучше ли помочь ему добиться приличных услоќвий жизни? Может ли голод сделать человека счастливее? Если же машина, не будучи еще использована до пределов своей работоспособќности, содействует, несмотря на это, благополучию рабочего, не увеќличится ли значительно его благосостояние, если он станет произвоќдить еще больше, а следовательно, получать в обмен большую сумму благ?
  Я не мог до сих пор установить, чтобы однообразная работа вреќдила человеку. Салонные эксперты, правда, неоднократно уверяли меќня, что однообразная работа действует разрушительно на тело и дуќшу, однако наши исследования противоречат этому. У нас был рабоќчий, который изо дня в день должен был выполнять только одно-единќственное движение ногой. Он уверял, что это движение делает его односторонним, хотя врачебное исследование дало отрицательный ответ, он, разумеется, получил новую работу, при которой была заняќта другая группа мускулов. Несколько недель спустя он просил вернуть ему его старую работу. Несмотря на это, вполне естественно предпоќложить, что выполнение одного и того же движения в течение восьми часов в день должно оказать уродливое влияние на тело, однако ни в одном случае мы не могли констатировать этого. Наши люди обыкноќвенно перемещаются по их желанию; было бы пустейшим делом проќвести это всюду, если бы только наши люди были согласны. Однако они не любят никаких изменений, которые не предложены ими самиќми".
  Это ответ самого Г. Форда на клеветнические обвинения в его адрес, выдвинутые в статье "Фордизм" в Большой советской энциклопедии, приведённой нами в разделе 3:
  "Вместе с тем фордизм привёл к небывалому усилению интенсивноќсти труда, его бессодержательности, автоматизму. Фордизм расќсчитан на превращение рабочих в роботов и требует крайнего нервноќго и физического напряжения. Принудительный ритм труда, задаваеќмый конвейером, вызвал необходимость замены сдельной формы оплаќты рабочей силы повременной. Фордизм, как и до него тейлоризм, стал синонимом методов эксплуатации рабочих, присущих монополистичеќской стадии капитализма, призванных обеспечить повышение прибыли капиталистическим монополиям. (...)
  Форд превозносил свою систему как заботу о рабочих, особенно боќлее высокую заработную плату на своих предприятиях, чем в среднем по отрасли. Однако более высокие заработки связаны прежде всего с исключительно высокими темпами труда, быстрым изнашиванием 182
  дельный абзац нами при цитировании). (гл. 7. "Терќрор машины").1
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  рабочей силы, задачей привлечения всё новых рабочих взамен выбыќвающих из строя".
  Кроме того в другом месте своей книги Г. Форд сообщает:
  "В 1914 году, когда вступил в действие первый план (т.е. осущестќвился переход к "фордизму" - 12 января 1914 г. был введён 8-часовой рабочий день и повременная оплата минимум 5 долларов в час: наше пояснение при цитировании), у нас было 14 ООО служащих, и было необќходимо пропускать ежегодно 53 ООО человек, чтобы контингент рабоќчих поддерживался на уровне 14 ООО. В 1915 году мы должны были наќнять только 6 5О8 человек, и большинство из них было приглашено поќтому, что наше предприятие расширилось. При старом движении раќбочего состава и наших новых потребностях мы были бы теперь выќнуждены ежегодно нанимать около 2ОО ООО, что было бы почти неќвозможно" (гл. 8. "Заработная плата").
  Т.е. с реорганизаций производства и управления на принципах "форќдизма" текучесть рабочей силы в течение года резко сократилась как минимум в десять раз, из чего можно понять, что условия труда на "Форд моторс" были лучше, нежели на других предприятиях, а износ рабочей силы соответственно - меньше.
  Конечно работа в промышленности, тем более у конвейера или в гоќрячих цехах и в химических производствах, - не лёгкая при всех принќципах её организации и оплаты. А принципы во многом обусловлены и общим развитием культуры общества и образованием персонала, в частќности. В начале ХХ века, когда происходило становление "Форд моќторс", образовательный и общекультурный уровень того контингента, который мог нанять Г. Форд, оставлял желать много лучшего: неграмотќность была в порядке вещей и в США (в этой связи Г. Форд сообщает, что в структуре "Форд моторс" была развита и своя система общего обќразования и профессионального обучения подростков, многие из которых благодаря ей стали высококвалифицированными специалистами и хороќшими людьми). Иначе говоря, в других общественно-культурных услоќвиях и принципы "фордизма" были бы несколько иными, а труд более человечным.
  Однако тем, кому не нравится в принципе жизнь в цивилизации, заќвисимой от техносферы и коллективного обслуживания в ней технологиќческих процессов и процессов управления, - если они честны, а не отќлынивают от работы под предлогом критики сложившегося образа жизни, - следует разработать способ прямого перехода от нынешнего крайне нездорового образа жизни к биологической цивилизации, жизнеќдеятельность которой не требует производства и, соответственно, - не требует и технологических процессов и разнородных средств сборки множества микроэкономик в единую многоотраслевую производственно-потребительскую систему - макроэкономику.
  В своей оценке перспектив Г. Форд ошибся: дни индустрии не оборвались. Однако в своём ощущении, что в исторически слоќжившемся к тому времени (ещё только 1922 г.) виде индустрия не
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  имеет права на существование, Г. Форд оказался прав: глобальный биосферно-экологический кризис, - неоспоримый атрибут жизни человечества в последней четверти ХХ века и в обозримой перќспективе ХХ1 века, - прямое следствие преобладания тех принќципов хозяйствования, которые заблаговременно предостерегаюќще порицал Г. Форд, предлагая обществу альтернативу.
  Однако вопрос об альтернативных принципах организации хоќзяйственной деятельности на основе демографически обусловленќного целеполагания и планирования в долгосрочной очерёдности преемственных планов связан с вопросом о том, как понимается свобода человека в обществе. И в зависимости от ответа на этот вопрос переход к этой альтернативе частнокапиталистическому предпринимательству и стихии "свободного рынка" либо возмоќжен по доброй волей, либо неизбежен под давлением разного рода обстоятельств как внесоциальных (биосферно-экологический криќзис и падение уровня телесного и психического здоровья людей), так внутрисоциальных (общественно-политическая деятельность, непреклонная инициатива наиболее понимающей части общестќва).
  И.В.Сталин о правах и свободе личности в одном из данных им интервью высказался так:
  1 В том, что И.В.Сталин прав в своей характеристике "свободы" в усќловиях буржуазной "демократии" и рыночного либерализма, благодаря деятельности реформаторов после 1991 г. смогли убедиться миллионы граждан бывшего СССР на собственном жизненном опыте.
  2 "Когда есть экономическая свобода - тогда есть свобода для творќчества", - В.В.Путин, 13 марта 2002 г. на встрече с коллективом газеты "Известия" в 85-ю годовщину её основания (основана Петроградским 184
  "Мне трудно представить себе, какая может быть "личная свобода" у безработного, который ходит голодќным и не находит применения своего труда. Настояќщая свобода имеется только там, где уничтожена эксќплуатация, где нет угнетения одних людей другиќми, где нет безработицы и нищенства, где человек не дрожит за то, что завтра может потерять работу, жиќлище, хлеб1. Только в таком обществе возможна наќстоящая, а не бумажная, личная и всякая другая сво-бода2" (из беседы с председателем газетного объедиќнения Роем Говардом 1 марта 1936 г.).
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  Как отмечалось ранее, высокий уровень социальной защищенќности личности в обществе, включая гарантии экономических - по их существу созидательных и потребительских - прав и своќбод, требует управления - демографически обусловленного целе-полагания и целесообразного регулирования производственного продуктообмена во многоотраслевой производственно-потребиќтельской системы, от которой общество получает подавляющее большинство потребляемых им благ.
  Спустя 11 лет (в год смерти Г.Форда) беседа И.В.Сталина с очередным западным интервьюером содержит обсуждение вопроќса о необходимости регулирования производства и распределения в народном хозяйстве с целью освобождения таким путём от поќрочной цикличности экономических депрессий и внутриобщест-венных неурядиц, ими вызываемых.
  "И.В.Сталин спрашивает: "А деловые люди? Захоќтят ли они быть регулируемыми и подвергаться ограќничениям?"
  Стассен говорит, что деловые люди обычно возраќжают против этого.
  И.В.Сталин замечает, что, конечно, они будут возраќжать" (из беседы с неким Стассеном 7 апреля 1947 г.).
  По существу своим ответом Стассен подтвердил правоту И.В.Сталина в высказанном им Г.Уэллсу неприятии утверждения о доброте буржуазии. В другом аспекте вопрос о необходимости государственного регулирования частного предпринимательства - это вопрос о частной и общественной собственности на средстќва производства и вопрос о взаимоотношениях государственности и любого члена общества, и в особенности - предпринимателей.
  Советом рабочих и солдатских депутатов в 1917 г. сразу же после февќральской революции, при Советской власти была официозом государстќва).
  В чём состоит существо права собственности на средства проќизводства? в чём различие частной и общественной собственности на средства производства? - это вопросы, также принадлежащие к тому множеству вопросов, на которые нет внятных, взаимно соќгласованных и подтверждаемых жизнью ответов в традиционной политэкономии, включая и марксистскую версию политэкономии
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  вообще, и политэкономии социализма в частности. Поэтому внеќсём определённость в понимание этих вопросов.
  Право собственности - одно из многих прав, признаваемых самыми разными обществами. Оно реализуется субъектами-собстќвенниками в отношении собственности, т.е. объектов собственноќсти. Реализуется оно как по оглашению, так и по умолчанию. При этом оглашения могут в жизненной практике подавляться дейстќвием умолчаний, сопутствующих оглашению. Пример чему наруќшение библейской заповеди "не укради" библейским же предпиќсанием иудеям международного ростовщичества на расовой корќпоративной основе, т. е. предписание "крадите и главное - заќботьтесь о том, чтобы все думали, что этот способ воровства разќрешён самим Богом и только вам" (см. Приложение в конце книќги).
  В концепциях общественного устройства, исходящих из благоќнравия, объектами собственности не могут быть люди ни гласно (рабовладение, феодализм, крепостное право), ни по умолчанию (частнопредпринимательский капитализм в ростовщической удавке, или в удавке персональных "авторских" прав на объекты "интеллектуальной" собственности).
  Из всех прав собственности особое место занимает понятие права собственности на средства производства, поскольку из него прямо или косвенно проистекает многое в законодательном регулировании экономической жизни общества.
  Понятие "право собственности на средства производства" содержательно раскрывается единственно как право упраќвления производством и распределением продукции либо непосредственно, либо через доверенных лиц.
  Понятие права на такие объекты собственности, как земля, её недра, воды и другие природные ресурсы содержательно раскрыќвается только, как право организовать труд людей с использоваќнием этих природных ресурсов; а также как право ограничить доступ к непроизводственному их использованию (например, для отдыха и т. п.).
  Право (в смысле субъективное право, учрежденное обществом) и стоимость - категории, присущие социальной организации, а не природе. При покупке такого рода прав оплачивается всегда 186
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  результат трудовой деятельности человека: в прошлом, в настояќщем или возможный в будущем результат. Либо оплата "стоимоќсти природных ресурсов и благ", которые стоимостью как объќективным природным свойством не обладают, представляет соќбой ограничение номинальной платежеспособностью возможноќстей пользования ими, а также создание источников для оплаты работ, способствующих их воспроизводству силами самой прироќды.
  Понятия частной и общественной собственности связаны с обќщественным разделением профессионализма и его воспроизводстќвом при смене поколений в общественном объединении труда. Они содержательно раскрываются через то, как формируется круг управленцев.
  Собственность частная, если персонал, занятый обслуживаќнием средств производства в их совокупности, не имеет осуќществимой возможности немедленно отстранить от управлеќния лиц, не оправдавших их доверия, и нанять или выдвинуть из своей среды новых управленцев.
  
  Собственность общественная, если управленцы, утратившие доверие, не справившиеся с обязанностями по повышению каќчества управления, немедленно могут быть устранены из сфеќры управления по инициативе персонала, занятого обслужиќванием данной совокупности средств производства, основой чего является условие: социальной базой управленческого корќпуса не может быть замкнутая социальная группа, вход в которую закрыт для представителей и выходцев из иных соќциальных групп.
  Общественную собственность на что-либо в её управленческом существе невозможно ввести законом, поскольку:
  • если господствует взгляд, что общественное де-юре - это бесхозное де-факто, то бесхозное де-факто станет частным персональным или корпоративным.
  • кроме того, юридическое введение общественной собственноќсти осуществимо только при определённом уровне развития
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  культуры общества, нравственности и миропонимания, по крайней мере, - политически активной его части.
  Право же отстранить управленца от должности, - неќотъемлемо свойственное общественной собственности - может быть общественно полезным только, если персонал отќдаёт себе отчёт в том, что единственной причиной для отстраќнения управленца является его неспособность управлять с неќобходимым уровнем качества по поддерживаемой обществом концепции общественной жизни. В частности, причиной для немедленного отстранения может быть использование управќленческой должности кем-либо для личного и семейно-кланового обогащения за счёт явного воровства, финансового аферизма, создания и поддержания возможностей к получеќнию монопольно высоких зарплат и прочего, что наносит прямой и косвенный ущерб окружающим и потомкам. Иными словами, право общественной собственности проистеќкает из миропонимания отдельных лиц, составляющих общество в целом, и традиций культуры, воспроизводимых бессознательно (автоматически), а не из юридических деклараций. То есть:
  Сначала в культуре общества и в психологии людей должен возникнуть нравственно-мировоззренческий базис, обращаюќщий собственность на средства производства коллективноќго пользования в общественную вне зависимости от её юриќдического оформления, а только после этого господство общеќственной собственности де-факто выразит себя в практике управления многоотраслевой производственно-потребиќтельской системы общества и утвердит себя юридически.
  Если есть только юридические формы, но нравственно-мироќвоззренческий базис отсутствует, то "общественная" де-юре собќственность обречена быть де-факто частной собственностью корќпорации негодяев-управленцев, как это и было большей частью в СССР на протяжении всей его истории, хотя и по разным причиќнам в разные периоды.
  Частная собственность может быть как личной (семейно-клановой), так и "элитарно"-корпоративной. При этом корпораќция может быть оформлена юридически как привилегированный
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  класс (дворянство) или сословие (купечество в России), а может быть и не оформленной юридически, но действовать мафиозно (как бюрократия в СССР). В случае частной корпоративной собќственности она по форме может выглядеть и быть оформлена юридически как общественная. В СССР "общенародная" государќственная и кооперативно-колхозная собственность формально выќступали как общественная, но по причине "элитарной" замкнутоќсти и неподконтрольности обществу "номенклатуры" бюрокраќтии, начавшей из поколения в поколение воспроизводить саму себя в династиях, вся "общественная" собственность реально стаќла частной "элитарно"-корпоративной при попустительстве осќтального населения СССР. В этом выразилась реальная нравстќвенность, господствовавшая в беспартийной части общества и в КПСС. В перестройку и "демократизацию" под этот реальный жизненный факт просто стали подводить юридическое обоснова-ние1.
  Теперь, после того, как внесена ясность понимания вопроса о собственности на средства производства и вопроса об отличии общественной собственности на средства производства от частной собственности на них (как личной, так и корпоративной) обраќтимся к воззрениям Г. Форда на капитал.
  1 Но поскольку это соответствует жизненным идеалам далеко не всех, то и "элитарно"-корпоративная перестройка, и "демократизация" зашли в тупик, и более того: обречены на крах, поскольку в России-цивилизаќции действует внутренняя концептуальная власть, альтернативная глоќбальной знахарско-демонической.
  "Капитал, проистекающий сам собой из предприќятия, употребляемый на то, чтоб помогать рабочему идти вперед и поднять свое благосостояние, капитал, умножающий возможности работы и одновременно поќнижающий издержки по общественному служению, буќдучи даже в руках одного лица, не является опасноќстью для общества. Он ведь представляет собой исќключительно ежедневный запасный рабочий фонд, доверенный обществом данному лицу и идущий на пользу общества. Тот, чьей власти он подчинен, отнюдь не может рассматривать его как нечто личное. Никто не имеет права считать подоб-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески ный излишек личной собственностью, ибо не он один его создал. Излишек есть общий продукт всей организации" (выделено нами при цитировании, гл. 13. "К чему быть бедным?").
  Как можно из этого понять, хотя юридически Г.Форд - один из частных собственников-капиталистов, совладельцев на основе акционирования "Форд моторс", однако он фактически расцениќвает и "Форд моторс", и все остальные предприятия в США и в остальном мире в качестве достояния общественной собственноќсти народов и человечества в целом, которое находится под управлением тех или иных лиц персонально. И хотя он не вдаётся в рассмотрение вопроса о том, кому персонально общество довеќрило управление той или иной общественной собственностью, а кто узурпировал управление ею и, эксплуатируя невежество люќдей и пороки исторически сложившейся культуры, злоупотребляет юридическим правом частной собственности, - по существу сказанного им Г.Форд оказывается сторонником социализма.
  Это обстоятельство и объясняет клеветнический характер марќксистских статей о Г. Форде и его деятельности:
  1 Троцкизм по его существу - шизофреническая, агрессивная полиќтически-деятельная психика, которая может прикрываться любой идеоќлогией, любой социологической доктриной. Т. е. психический троцкизм исторически старше, нежели марксизм, в котором он очень ярко выраќзился. Троцкизм как психическое явление характеризуется тем, что огќлашения не совпадают с умолчаниями, а результаты дел - с обещанияќми.
  Соответственно "демократизаторы", усилиями которых СССР был разрушен, якобы ради построения "нормальной буржуазной демократии и гражданского общества" - троцкисты по существу организации их психики. Об этом подробнее далее, а также см. также работу ВП СССР "Печальное наследие Атлантиды. Троцкизм - это "вчера", но никак не "зав тра"".
  2 По этой же причине они настаивали на том, что социалистические производственные отношения не могут сложиться в капиталистическом обществе, вследствие чего переход к социализму возможен исключиќтельно революционным путём под их руководством. При этом революќционная неразбериха была необходима хозяевам и заправилам марксизќма, чтобы в её ходе беспощадно вычистить из общества группы населе-190
  В ХХ веке психические троцкисты1 и их закулисные хозяева претендовали не на построение действительно социалистичеќского общества, а на рабовладение2 на основе монопольной
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  эксплуатации в форме марксизма-ленинизма Идей социализма и справедливости в устройстве общественной жизни и потому видели в реально социалистическом "фордизме" опасность для этого проекта.
  С другой стороны, то, что Г.Форд выразил идеи социализма свободно и независимо от современной ему и вряд ли не знакомой для него марксистской писанины и болтовни, - только говорит в пользу его, в данном случае, здравомыслия, поскольку действиќтельный социализм на основе марксизма - при всём субъективќном желании многих искренних коммунистов в России и вне её быть верными марксизму - объективно неосуществим по двум причинам принципиального характера:
  ния, которые могли бы составить им помеху в установлении безраздельќной тиранической власти под лозунгами "победы социализма". Именно вследствие такой стратегии органы ВЧК во многих местах в первые годы советской власти были по существу прототипом гитлеровского гестапо, но в еврейском исполнении.
  • Философия с "основным" вопросом "что первично: материя? либо сознание?" уводит от решения задачи о предсказуемости последствий с целью выбора наилучшего варианта поведения, без чего невозможно управление по полной функции. Иными словами, если Вы заблаговременно не предвидите своих возќможных действий и их последствий, то как Вы можете осозќнанно избрать действие, ведущее к осуществлению осознанно намеченных вами целей?
  • "Политэкономия" марксизма построена на вымышленных каќтегориях, которые не поддаются измерению в ходе хозяйстќвенной деятельности ("необходимый продукт", "прибавочный продукт" - различите их на складе готовой продукции; "неќобходимое рабочее время", "прибавочное рабочее время" - найдите часы, которые показывали бы рубеж перехода "необќходимого" времени в "прибавочное"; объективно не измериќмые "трудозатраты" во многих видах деятельности, положенќные в основу теории ценообразования; рассчитанное на соќгласие с ним идиотов возведение бухгалтерской операции "перенос стоимости" - т.е. чисел - со счёта на счёт, полно-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  стью обусловленной действующим законодательством, в ранг якобы объективно существующего экономического проќцесса - переноса объективно не измеримой стоимости средств производства на выпускаемую продукцию и т.п.). Вследствие этого марксистская политэкономия не может быть связана с бухгалтерским учётом (социализм, - по одному из афористичных определений В.И.Ленина, - это "учёт и контќроль"), на основе которого строится управление на микроќуровне в экономике и который порождает статистику, необхоќдимую для анализа, моделирования, планирования и управќления на макроуровне многоотраслевой производственно-потребительской системой.1 Вернёмся к цитируемому месту в книге Г.Форда. Г.Форд проќдолжает:
  "Правда, идея одного освободила общую энергию и направила её к одной цели, но каждый рабочий явился участником в работе. Никогда не следует рассматриќвать предприятие, считаясь только с настоящим вреќменем и причастными к нему лицами. Предприятие должно иметь возможность развиваться. Всегда слеќдует платить высшие ставки. Каждому участнику должќно быть дано приличное содержание, безразлично каќкую бы роль он ни играл.
  Капитал, который не создает постоянно новой и лучшей работы, бесполезнее, чем песок. Капитал, коќторый постоянно не улучшает повседневных жизненќных условий трудящихся и не устанавливает справедќливой платы за работу, не выполняет своей важной задачи. Главная цель капитала - не добыть как можно больше денег, а добиться того, чтобы деньги вели к улучшению жизни" (гл. 13. "К чему быть бедным?").
  1 О несостоятельности философии и политэкономии марксизма более обстоятельно см. работы ВП СССР: "Диалектика и атеизм: две сути неќсовместны", "Краткий курс...", "Мёртвая вода" в редакциях, начиная с редакции 1998 г.
  Какой вывод следует сделать из двух последних абзацев, хотя Г.Форд сам его и не сделал? - Если сказано, что "никогда не слеќдует рассматривать предприятие, считаясь только с настояќщим временем и причастными к нему лицами. Предприятие
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  должно иметь возможность развиваться. (...) Капитал, котоќрый постоянно не улучшает повседневных жизненных условий трудящихся и не устанавливает справедливой платы за работу, не выполняет своей важной задачи. Главная цель капитала - не добыть как можно больше денег <его владельцам лично>, а доќбиться того, чтобы деньги вели к улучшению жизни <всех>", то, сказав это "А", следует сказать и "Б". А именно:
  Поскольку юридически частный капитал по своему существу и происхождению - общественное достояние, а не личная или семейная собственность, то управление капиталом должно во всех случаях передаваться не юридическим наследникам-родственникам соответственно их очередности прав наследоќвания или завещания о разделе имущества между членами сеќмьи, как это имеет место по отношению к личной или семейќной собственности, но лучшему по нравственно-этическими и профессиональным качествам из числа управленцев-кандидатов на замещение должности высшего руководителя предприятия вне зависимости от его происхождения и вне зависимости от того, как эта должность называется - владеќлец, председатель совета директоров, генеральный директор, топ-менеджер и т. п.
  1 Возможно потому, что искренне считал, что его наследники наибоќлее соответствуют как профессионалы задачам управления и развития "Форд моторс" в обозримой перспективе. Кроме того, это было сделано в условиях давления на психику исторически сложившегося и юридичеќски оформленного института частной собственности на средства произќводства при отсутствии развитых юридических форм обобществления (в указанном ранее смысле) частной собственности на средства производќства.
  В связи с этим вопросом необходимо провести параллель и указать, что в СССР при формально юридическом господстве общественной собќственности на средства производства выразилась тенденция к передаче управления основателями фирм своим детям и родственникам: сыновья авиаконструкторов А.Н.Туполева, А.И.Микояна, близкие родственники многих других выдающихся деятелей-основателей фирм в советской науке и техники занимали и занимают далеко не последние должности в
  Хотя сам Г. Форд этого не сделал, передав управление "Форд моторс" своим родственникам1, но он вплотную подошёл к тому,
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  чтобы стереть этот рубеж и тем самым обратить юридически чаќстную собственность на средства производства в общественную - юридически и фактически.
  Только в варианте наследования права управления предприќятием достойнейшим из претендентов - вне зависимости от его прав наследования семейной собственности основателя фирмы - "капитал, умножающий возможности работы и одќновременно понижающий издержки по общественному служеќнию, будучи даже в руках одного лица, не является опасноќстью для общества".
  фирмах, основанных их старшими родственниками. Насколько такая практика целесообразна для общества - каждый пусть решает сам.
  Наследники далеко не всегда оказываются такими же виртуозами в своём деле, какими были основатели фирм. Так в 1957 г. объединение "Форд моторс" под управлением наследников Г.Форда оказалось в очень тяжелом положении. Был начат серийный выпуск легковой модели "Эд-сел", названной в память умершего к тому времени сына Генри Форда - Эдсела Форда. Как считают американские историки автомобилестроеќния, качество автомобилей этой модели оказалось низким, а дизайн выќзывающе отталкивающим, вследствие чего многие выпущенные заводаќми машины этой марки модельного ряда 1957 г., так и не найдя сбыта, были сданы в металлолом или десятилетиями ржавели на задворках у вложившихся в них независимых дилеров (оптовиков).
  Есть точка зрения, что и советский сверхзвуковой пассажирский лайќнер Ту-144 не состоялся потому, что Александр Андреевич Туполев - сын Андрея Николаевича Туполева, возглавивший работы по этому проќекту, - занял чужое место по протекции своего отца, оттеснив в делании своей карьеры возможно более способных и творчески одарённых людей, однако лишённых столь мощной протекции.
  В годы реформ и приватизации многие из родственников-наследниќков вошли и в число наиболее крупных акционеров - частных собстќвенников приватизированных предприятий бывшей госсобственности - изначально формально-юридически общенародной общественной собстќвенности.
  1 Хотя законодательство и сопутствующее ему принуждение к опреќделённому поведению может отчасти способствовать формированию в обществе соответствующих ему нравственности и миропонимания. Но
  Однако еще раз подчеркнём, что право общественной собстќвенности на средства производства проистекает из миропонимаќния как отдельных лиц, так и общества в целом, и не может быть осуществлено вопреки господствующим нравственности и мироќпониманию законодательно1.
  4.5. Плановое хозяйство большевиков - хозяйство социалистическое
  Сначала в культуре общества и в психологии людей должен возникнуть нравственно-мировоззренческий базис, обращаюќщий собственность на средства производства коллективноќго пользования в общественную вне зависимости от её юриќдического оформления, а только после этого господство общеќственной собственности де-факто выразит себя в практике управления многоотраслевой производственно-потребительќской системы общества и утвердит себя юридически.
  
  Только при наличии в культуре общества такого устойчиќвого в преемственности поколений нравственно-мировозќзренческого базиса возможно как отстранение от руковоќдства несоответствующих управленцев по инициативе снизу, так и передача управленческих должностных полќномочий наиболее достойному продолжателю дела его руќководителем.
  Но такого нравственно-мировоззренческого базиса не было ни в США во времена Г. Форда, ни в России к 1917 г. Не сложился он и в СССР, где общественное, особенно в послесталинские времеќна, расценивалось большинством как бесхозное "ничьё", которое якобы можно по способности разрушать, чтобы обломки приспоќсобить к своим личным или семейным нуждам. Вследствие этого и стал возможным развал СССР и приватизация "советского наќследства" финансовыми и биржевыми аферистами-мародерами при попустительстве и соучастии остального менее преуспевшего в стяжании населения.
  при этом следует иметь в виду, что законодательство как таковое, будучи одним из выражений какой-либо определённой концепции устройства жизни общества, в зависимости от содержания довлеющей над ним конќцепции может способствовать как нравственно-этическому развитию общества, так и его нравственно-этической деградации.
  При господстве же в обществе понимания того, что общестќвенная собственность - личная собственность каждого, та её доля, которую он сам выделяет (непосредственно или опосреќдованно через институты его государства) из своего исключиќтельного личного или семейного пользования в общее пользо-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  вание более или менее широкого круга лиц, - развал СССР и приватизация "советского наследства" были бы невозможны. Поќпытки действовать в этом направлении расценивались бы полиќтически активной частью населения как выражение явного сумаќсшествия либо как целеустремлённая агрессия носителей деграда-ционно-паразитической нравственности и встретили бы эффекќтивное упреждающее противодействие настоящих, т.е. концептуќально властных большевиков-коммунистов.
  
  Часть II
  
  
  
  Исторический опыт большевизма в ХХ веке и перспективы
  
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма в ХХ веке
  Г. Форд в возрасте 59 лет, будучи уже умудрённым жизнью чеќловеком, в своей книге "Моя жизнь, мои достижения" в 1922 г. - в год образования СССР1 - высказал пожелание, которое мы уже приводили ранее в разделе 4.4:
  "Нужно создать систему, которая не зависела бы ни от доброй воли благомыслящих, ни от злостности эгоиќстических работодателей. Но для этого нужно найти первое условие, реальный фундамент".
  Сам он своим личным примером управления "Форд моторс" показывал, что переход общества к иному более эффективному способу производства продукции, ориентированному на гарантиќрованное удовлетворение жизненных потребностей большинства, более или менее добросовестно участвующего в работе на благо всего общества, - дело вполне реальное и осуществимое.
  Г. Форд это доказал практически на уровне микроэкономики в условиях библейско-талмудической деградационно-паразитичес-кой макроэкономики, построенной на принципах мафиозно оргаќнизованного господства ростовщичества и биржевых спекуляций, поддерживаемых всею мощью государства и его юридической машины.
  1 30 декабря 1922 г.
  2 "Дирборнская независимая". Дирборн - город в США, "столица"
  ' ^ ■ i - ~ "I-- "Форд моторс".
  При этом Г. Форд как предприниматель действовал только на уровне микроэкономики, не имея властных полномочий изменить законодательство и государственное устройство США так, чтобы они соответствовали принципам "фордизма" - первой американќской версии большевизма по его существу. Понимая ограниченќность такого рода возможностей, Г. Форд в 1918 г. приобрёл газету "Дирборн индепендент"2 и с её страниц высказывал свои взгляды на исторически сложившуюся организацию общественной эконоќмической и политической жизни США и мира, и противопоставќлял ей принципы "фордизма" как организационную основу иного
  
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  образа жизни цивилизации, зависимой от техносферы и произќводственно-распределительной системы.
  Однако Г. Форд не добился успеха как пропагандист идей и лиќдер общественной инициативы по преображению общественной жизни. Более того, ему было предложено прекратить свою общеќственно-политическую деятельность под угрозой разорения. После начала публикаций в "Дирборн индепендент" статей по общестќвенно-политическим и экономическим вопросам и роли в них евќрейства Г. Форд столкнулся с организованным противодействием распространению газеты и свободному обсуждению в обществе затронутой им проблематики. Это противодействие усилилось после выхода в свет книги "Международное еврейство", в котоќрую были собраны статьи, опубликованные в "Дирборн индепен-дент" в предшествующие годы. Кампания давления и травли проќтив Г.Форда продолжалась на протяжении всех 1920-х гг. и заќвершилась тем, что, видя отсутствие деятельной поддержки выќсказываемых им общественно-политических и экономических воззрений в современном ему обществе, Г. Форд прекратил пубќличную политическую деятельность.
  В ходе этой многолетней антифордовской кампании было разќное. Так владелец кинофирмы "ХХ век и Фокс" от имени еврейќской "общественности" США написал Г.Форду письмо, в котором предлагал ему прекратить выступления по "еврейскому вопросу", а в противном случае обещал включать в выпускаемую им киноќпродукцию кадры кинохроники с разбитыми в автокатастрофах исключительно фордовскими автомобилями, сопровождая их соответствующими пояснениями о количестве погибших, постраќдавших и технических причинах происшествий. А завершилась эта кампания тем, что Г. Форду был предъявлен для подписания текст отречения от всего им ранее опубликованного по "еврейскоќму вопросу" с извинениями перед еврейской "общественностью".
  "Детали извинения и отречения были выработаны его <Г.Форда> двумя представителями и двумя широко известными еврейскими деятелями: Льюисом Марќшаллом и конгрессменом Натаном Перельманом. Маршалл написал текст отречения, которое, он надеќялся, станет основой для фордовского извинения пе-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ред еврейством и... выставит автомобильного титана в смешном свете. "Если бы у меня были его деньги, - цинично сказал Маршалл в разговоре с близким друќгом, - я не подписал бы такого унизительного заявлеќния и за 100 миллионов долларов!" К величайшему удивлению Маршалла письмо отречения было опублиќковано без единой правки, и под ним стояла подпись Форда.
  В этом письме упор делался на "чрезвычайную заќнятость" крупного бизнесмена, не дававшую ему возќможности уделять должного внимания статьям, выхоќдившим в "Дирборн индепендент". Признавалось, что обвинения против евреев носили злонамеренный, неќсправедливый и фальшивый характер. "Великий Форд" смиренно просил прощения у "многострадальќного еврейского народа" за "непроверенные утверќждения и ошибки", содержавшиеся в его газете.
  Отречение Форда было встречено с нескрываемой радостью "еврейской общественностью". "Антисемиты всего мира в трауре!" - захлебывалась от удовлетвоќрения идишистская1 печать. Однако раскаялся ли в саќмом деле "гордый американец"?
  1 От названия разговорного жаргона восточно-европейских евреев - "идиш", возникшего на основе немецкого языка с добавлением в него слов других языков.
  2 Чикагский адвокат Арон Шапиро в 1927 г. подал в суд на Генри Форда по обвинению в клевете. Причиной было то, что Форд заявил, что Шапиро и другие лица еврейского происхождения участвуют в заговоре, ставившем своей целью контроль над американским сельским хозяйстќвом. Дело уже разбиралось в суде, когда в суд поступило извинение за подписью Форда с отречением от высказываемых им ранее обвинений ("Международное еврейство", "Москвитянин", 1993 г., предисловие из-дате3лей, стр. 22).
  3 В переводе на русский - "Правда".
  После смерти Форда выяснилось, что никаких апоќлогий перед евреями он не подписывал. Подписи под отречением и извинительным письмом Шапиро2 были подделаны его помощником - Гарри Беннетом, расќсказавшим об этом на страницах журнала "Тру"3 в 1951 году: "Я позвонил Форду. Я сказал ему, что "апология уже начертана", и добавил: "Она выглядит прескверќно". Я попытался зачитать ему текст по телефону, но
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  он остановил меня. Тогда я воспроизвёл подпись Форќда на документе. Я всегда умел подписываться за него очень правдоподобно. Затем я подал бумагу Уинтер-мейеру и Маршаллу. Подпись была заверена, и на этом дело исчерпано"" ("Международное еврейство", "Москвитянин", 1993 г., стр. 22, 23 - предисловие изќдателей).
  В связи с тем, что отречения Г. Форда реально не было, необхоќдимо упомянуть еще один факт, приводимый в цитированном предисловии к "Международному еврейству":
  "Так, Бернард Барух был назван <Г.Фордом> "конќсулом Иуды в Америке", "всесильным евреем" и "саќмым могущественным человеком" в дни войны <перќвой мировой ХХ века>. Когда американские репортёры попросили Баруха прокомментировать данные ему "тиќтулы", ближайший советник всех президентов США в первой половине ХХ века (выделено нами при циќтировании) попробовал отшутиться: "Неужели вы дуќмаете, что я буду хоть что-то отрицать?!"" ("Междунаќродное еврейство", цитированное издание, предислоќвие, стр. 5).
  Так по существу сам Бернард Барух по умолчанию подтвердил правоту оценки Г. Фордом роли еврейства в делании надгосу-дарственной глобальной политики, включая и организацию первой мировой войны ХХ века и революций в России и в Германии, о чём Г. Форд писал среди всего прочего.
  О "Протоколах" см. аналитическую записку ВП СССР "Фашиствуќющий "семитизм" с точки зрения человечности" (файл 970908-Фашиствующий_семитизм_с_точки_зрения_человечности^ос в распроќстраняемой на CD Информационной базе ВП СССР).
  Однако, приводя многочисленные факты, касающиеся роли евќрейства в делании внутренней и внешней политики государств Европы и США, а также в глобальной политики, и опираясь на подложные "Протоколы сионских мудрецов"1, Г.Форд не смог осќветить эту роль достоверно. На наш взгляд одной из причин этого стало незнание им многих фактов истории человечества, и обуќсловленное этим непонимание её общего хода в прошлом и возќможной направленности течения в будущем.
  Но кроме того, из текста одного интервью, данного Г. Фордом газете "Нью-Йорк таймс", можно понять, что злоупотребив невеќжеством Г. Форда в знании истории глобальной цивилизации и отсутствием у него системно-целостных социологических предќставлений, само "еврейство" вовлекло Г. Форда в деятельность, которую оно же потом назвало "антисемитской". В 1915 г. Г. Форд предпринял попытку прекратить первую мировую войну ХХ века. Он зафрахтовал корабль, на котором с группой общественных деятелей США направился к берегам Европы, дабы инициировать мирные переговоры. Мирная инициатива Г. Форда успехом не увенчалась. Но позже он сказал корреспонденту "Нью-Йорк таймс" следующее:
  1 Самые быстроходные трансатлантические лайнеры тех лет ("Мавриќтания" и "Лузитания") пересекали океан со скоростью около 25 узлов (25 морских миль в час, одна морская миля - 1852 м); другие "приличные" лайнеры совершали переходы со скоростью около 20 узлов; "третьесортќные" - со скоростью 13 - 17 узлов. Если Г.Форд зафрахтовал "приќличный" пароход, то не прошло и десяти часов после выхода из Нью-Йорка, пассажиры только, только успели прийти в себя после прощания в порту и разложить вещи, как Г. Форду уже начали внушать определёнќные убеждения. А впереди было плавание, продолжительностью более недели, уютные салоны и прогулки по палубе, с которой открывается вид на океан, что способствует размышлениям...
  Но как можно понять из истории Египта и цитат из Библии, привеќдённых нами в Приложении, эти два еврея были правы за исключением одного: если не миром, то Западной региональной цивилизацией к тому времени управляли наследники древнеегипетской иерархии, посредством библейской культуры в целом, а в её русле - посредством контроля и над евреями, и над финансами, которые контролировали кланы еврейќской ростовщической "аристократии".
  "Сами евреи убедили меня в том, что имеется пряќмая связь между международным еврейством и войќной. На нашем корабле находились два весьма праќведных еврейских деятеля. Не успели мы пройти и 200 миль, как они начали внушать мне мысль о том, что евреи управляют всем миром с помощью контроля над золотом1. Мне не хотелось верить им, но они пустились в детали, чтобы убедить меня в отношении средств, используемых евреями для контроля над военными действиями. Они говорили так долго и с таким знани-
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  ем дела, что убедили меня" ("Международное еврейќство", цитированное издание, предисловие, стр. 3).
  Г. Форда удалось вовлечь в "еврейский вопрос" не только вследствие его невежества в истории и социологии, но и потому, что он лучше понимал организацию и алгоритмику системной целостности многоотраслевого производства и распределения продукции, нежели организацию и алгоритмику психики индивиќда и алгоритмику коллективной психики, порождаемой ими.
  Это не означает, что он не чувствовал особенностей психики людей и не умел на этой основе организовывать людей в коллекќтивной деятельности. Если бы он был бесчувственным к разлиќчию людей в организации их психики и характеру порождаемой ими коллективной психики, управляющей коллективной деятельќностью, то в истории не было бы фирмы "Форд моторс" в том виќде, в каком мы её знаем. Но хотя Г. Форд был более инженером машин, технологий и организации, нежели "инженером человечеќских душ"1, он всё же увидел и высказал главное, что характериќзовало его современников и соотечественников:
  "Отбор <кандидатов для продвижения на руководяќщие должности> не труден. Он происходит сам собой вопреки всякой болтовне о недостатке случаев выдвиќнуться вперед. Средний работник больше дорожит приличной работой, чем повышением.
  1 Термин, которым И. В. Сталин охарактеризовал писателей, поскольќку именно их творчество в дотелевизионную эпоху во многом формироќвало нравственность и миропонимание подрастающих и взрослых покоќлений образованных людей (в смысле умеющих читать).
  Едва ли более 5 % всех тех, кто получает заработќную плату <т.е. активного взрослого населения>, соќгласится взять на себя сопряженные с повышением платы ответственность и увеличение труда <т.е. увеќличение заботы об общем деле>. Даже число тех, коќторые хотели бы подняться в начальники бригад, соќставляет только 25 %, и большинство из них изъявляќют готовность на это лишь потому, что оплата здесь выше, чем у машины. Люди с влечением к механике, но боящиеся собственной ответственности, по больќшей части, переходят к изготовлению инструментов,
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  где оплата значительно выше, чём в обыкновенном производстве. Подавляющее большинство, однако, желает оставаться там, где оно поставлено. ОНИ ЖЕЛАЮТ БЫТЬ РУКОВОДИМЫМИ, ЖЕЛАЮТ, ЧТОБЫ ВО ВСЕХ СЛУЧАЯХ ДРУГИЕ РЕШАЛИ ЗА НИХ И СНЯЛИ С НИХ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ <И ЗАБОТУ>1. Поэтому главная трудность, несмотря на большое предложение, состоит не в том, чтобы найти заслужиќвающих повышения, а <в том, чтобы найти> желающих получить его" (выделено нами при цитировании, "Моя жизнь, мои достижения", гл. 6. "Машины и люди").
  Как ясно из книг Г. Форда, он не пытался доискаться до причин возникновения господствующей в обществе и выявленной им безќответственности и беззаботности и сопутствующего им иждивенќческого, потребительского отношения ко всем видам власти и их носителям. Причём речь идёт о США, где как принято думать:
  1 По существу такого рода отношение к жизни многих людей стирает различие между человеком и рабочим скотом, хозяин которого несёт ответственность за действия скота и заботу о скоте.
  2 Иными словами, сетования Г.Форда были бы легко объяснимы в усќловиях России, где крепостное право было отменено всего за два года до рождения Г. Форда и его сверстников, а традиционная психология крепоќстного права в поведении людей ещё не успела замениться иной психо-204
  • общественное устройство изначально более демократичное, нежели в монархической Европе, продолжавшей поддержиќвать многие традиции сословно-кастового строя как в эпоху крушения монархий (XIX - начало ХХ века), так и в постмоќнархическую эпоху - в силу психологической инерции;
  • всякому индивиду изначально предоставлено более свободы, чем в более старых государствах Европы и Азии, где свобода самовыражения и творчества индивида так или иначе задавќлена исторически сложившимися традициями, корнями ухоќдящими в глубокую древность;
  • пришлое население США составляли якобы истинные свобоќдолюбцы, которые ради свободы покинули свою этническую родину, а своих детей и внуков - коренных американцев в первом и в последующих поколениях - они также воспитыќвали в духе свободы2.
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  Но свобода реально это, прежде всего, - свобода выбора и возложения на себя человеком ответственности и заботы о судьбах других и благополучии всех.
  Иными словами, если с одной стороны, - большинство амеќриканцев избегают взятия на себя ответственности и заботы, что выявил Г. Форд, то это большинство не свободно, а находится под властью меньшинства.
  С другой стороны, Г. Форд замечает:
  "Мы обязательно встретим евреев в высших кругах - там, где сосредоточена вся власть. В этом-то и соќстоит суть еврейского вопроса. Как им удаётся проќбиться на самый верх во всех странах? Кто содействуќет им?.. Что они делают наверху?.. В каждой стране, где еврейский вопрос становится жизненно важным, выясняется, что причина его - в еврейском умении держать власть под своим контролем. Здесь, в Соедиќнённых Штатах, - неоспоримый факт: за последние 50 лет это меньшинство добилось такого контроля, какой бы был невозможен для какой-либо иной национальќной группы, превосходящей его по численности в деќсятки раз" ("Международное еврейство, цитированное издание, предисловие, стр. 9).
  А в другом миропонимании свобода - принятие на себя, прежде всего по своей инициативе, того или иного качества, полноты и широты власти.
  
  Однако в зависимости от того, насколько принятию на сеќбя власти сопутствует ответственность и забота о судьбах других и благополучии всех и что именно понимается и подразумевается под благополучием личности и общества, - настолько свобода является свободой, а не вседозволенќностью по отношению к окружающим.
  логией. Другое дело, что для России затруднительно найти достоверную статистику по этому вопросу
  Обычно общество безразлично к вопросу о том, кто персональќно осуществляет заботу о человеческом общежитии всех. Тем бо-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  лее это касается толпы, более или менее удовлетворённой своим потребительским статусом и трудозатратами на его обеспечение. Вопрос же о персональном составе власти встаёт только тогда, когда те или иные общественные группы вплоть до большинства общества с деятельностью власти не согласны.
  Именно вследствие такого рода несогласия с исторически слоќжившимся общественным устройством и свойственной ему систеќмой производства и распределения продукции Г. Форд созрел для того, чтобы его вывели на "еврейский вопрос".
  Однако, столкнувшись с ним, он не стал вдаваться в анализ причин возникновения психологических различий в мотивации поведения представителей еврейской среды и остального многоќнационального по своему происхождению американского общестќва. Он только "зарегистрировал" этот - в общем-то общеизвестќный - факт.
  Причина же "еврейского вопроса" не "в еврейском умении дерќжать власть под своим контролем", как то пишет Форд, а в других обстоятельствах, относящихся к алгоритмике психики личности, изучением которых он заниматься не стал, а именно:
  • целеустремлённость на взятие на себя власти либо отсутствие таковой целеустремлённости;
  • властные действия людей, освоивших те или иные качества власти в той или иной их полноте и широте, отличающие их от властных действий представителей других культур в той же самой власти в тех же общественно-исторических обстояќтельствах.
  Так называемое "еврейское умение держать власть под контроќлем" - это только следствие не выявленных, не понятых и не наќзванных Г. Фордом причин - статистически выраженных разлиќчий в алгоритмике личностной психики евреев и не-евреев.
  Первая причина непрестанного возникновения "еврейского вопроса" во всех толпо-"элитарных" обществах, где есть еврейќская диаспора, состоит в том, что в тех ситуациях, когда подавќляющее большинство не-евреев, как заметил сам Г.Форд, уклоняќются от принятия на себя властных полномочий, евреи не только не уклоняются от взятия какой-либо власти, но во многих случаях
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  искусственно создают ситуации, в которых они могли бы взять ту или иную власть.
  Вторая причина, собственно и представляющая собой "еврейќский вопрос", созревший для "погрома" того или иного рода, соќстоит в том, что власть, подконтрольная представителям историќчески сложившегося традиционного еврейства - вследствие свойственной ей специфики действий, обусловленной ещё более глубокими и древними причинами (в своём большинстве не ведомыми и раввинату, а не то, что простым евреям) - восприќнимается остальным обществом как враждебная ему, паразиќтирующая1 на нём власть.
  1 Заявление о том, что еврейская культура - построена на паразиќтизме, у многих - вне зависимости от их происхождения - вызывает сразу же эмоциональную, бездумную реакцию неприятия. Поэтому ещё раз напомним: ростовщичество - паразитизм и способ угнетения окќружающих и потомков, но оно системообразующий фактор в библейќской культуре.
  Система торговли персональными авторскими правами и правами "интеллектуальной собственности", направлена на то, чтобы культура, и в частности достижения науки и техники, перестали быть общим досќтоянием. Это - тоже системообразующий паразитизм и способ угнеќтения окружающих и потомков, развивающийся в ХХ веке в библейќской цивилизации.
  Тем, кто возражает против такой оценки института персональных авќторских прав и прав на "интеллектуальную собственность", следует одуќматься и не закрывать вопросом о том, как обществу поддерживать экоќномически творцов, другой вопрос: как защитить общество от системы, в которой оно управляется на основе корпоративно-монопольной скупки и распределения прав на использование тех или иных достижений культуќры и науки и техники, в частности.
  2 Взгляды ВП СССР на происхождение "еврейского вопроса" изложеќны в работе "Мёртвая вода" и более подробно в работе "Синайский "турпоход""; его существо и перспективы рассмотрены в работах "Мёртќвая вода", "К Богодержавию...", "Печальное наследие Атлантиды" (Троцкизм - это "вчера", но никак не "завтра"), ""Мастер и Маргариќта": гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры".
  Здесь же поясним этот вопрос кратко. Жречество древнего Египта нравственно-этически деградировало и возжелало безраздельной гло-
  Выявление и понимание этих более глубоких причин, более древних, чем исторически реальное еврейство и его культура, - это и есть понимание истоков "еврейского вопроса"2.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Решение еврейского вопроса состоит в практическом ответе на вопрос:
  Возможно ли изменить господствующую в толпо-"элитарном" обществе и выраженную статистически алгоритмику психики евреев и не-евреев так, чтобы конфликт был исчерпан, чтобы в обществе установился лад во взаимоотношениях людей вне заќвисимости от их происхождения, а само общество и каждый человек пребывали бы в ладу с биосферой, Космосом, Богом? а если это объективно возможно, то как это практически сдеќлать?
  бальной внутриобщественной власти. Видя безрезультатность силовых путей достижения этой цели, оно сочло за благо перейти к установлению мирового господства методом "культурного сотрудничества". Суть новоќго для тех лет способа агрессии состояла в том, чтобы сконструировать культуру, принимая которую, другие народы оказывались бы в зависиќмости от заправил проекта. Исторически реально такой культурой стала библейская культура. Для распространения этой культуры и управления проектом на местах был необходим инструмент. В качестве такового инструмента в ходе Египетского плена и 40-летнего кочевья по Синайќской пустыне исторически реальное еврейство было выведено на основе тех же приемов, что используются при выведении пород домашних жиќвотных, с добавлением к ним кое-какой магии. Потом на эту основу было привито исторически реальное христианство - учение Савла (апостола Павла), заместившее собой на два тысячелетия утаённое учение Христа, а Ветхий завет был снабжён талмудическими комментариями. Так слоќжилась исторически реальная библейская культура и её социология.
  Социологическая доктрина библейского проекта, раскрывающая суть "еврейского вопроса", приведена в Приложении. 208
  Однако не выявив истоков "еврейского вопроса", Г.Форд не мог дать и жизненно состоятельного ответа на него. Поскольку Г. Форд был более занят управлением "Форд моторс", а социолоќгической в целом и исторической проблематикой занимался поќверхностно, по существу мимоходом в свободное от работы время, то он не выявил и не назвал своими именами эти более глубокие и древние причины. Своеобразие неприемлемого окружающим поќведения подавляющего большинства представителей традиционќного еврейства осталось у Г. Форда причинно-следственно историќчески не обоснованным и не понятым, а альтернативные их параќзитическому мировому господству исторические перспективы осќтались не выявленными.
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  Это и дало основание лидерам еврейства в США, - в лице Бернарда Баруха для начала посмеяться над журналистами: "Неуќжели вы думаете, что я буду хоть что-то отрицать?!" - А что должен был отрицать Барух? - Он, - как всякий еврейский инќтернацист, - был искренне согласен с мнением, высказанным "антисемитом" Г. Фордом:
  "Международный еврей господствует ... не потому, что он богат, а потому, что он в высшей степени одаќрён торгашеским1 и властным духом, свойственным его расе. Передайте сегодня мировое господство интернаќционального еврейства любой другой коммерчески выќсокоразвитой расе, и весь механизм мирового господќства, по всей вероятности, распадётся на части, потоќму что нееврею не достаёт определённых качеств, будь они божеские или человеческие, врождённые или приобретённые, которыми обладают евреи" ("Междуќнародное еврейство", цитированное издание, стр. 76).
  Г. Форд ведь не стал заниматься поисками ответов на вопросы: определённые качества евреев и не-евреев, исторически реально выражающиеся статистически и отличающие их друг от друга в поведении, генетически и неизменно даны от Бога? или же они культурно обусловленные и могут быть изменены с Божией поќмощью доброй волей самих людей?
  Если бы Г. Форд осветил эту проблематику по правде, то Б. Баруху, ему подобным и их закулисным хозяевам было бы не до смеха над журналистами и читающей публикой, поскольку дело не только в личностных качествах, которыми обладают те или иные евреи и которыми не обладают те или иные не-евреи.
  1 Хотя "барухи" в такого рода высказываниях избегают употребления уничижительного слова "торгашеский", заменяя его нейтральным - "коммерческий" (как это сделал А.Я.Лившиц в цитированной в разќделе 4.2 статье о Форде в газете "Известия" от 11.01.2002) или уважиќтельно-благоговейным - "предпринимательский" и т. п.
  Дело в том, что личностные качества одних и их отсутствие у других обусловлены во многом культурой, формируемой и подќдерживаемой в русле доктрины определённой глобальной политиќки. При этом генетический аппарат и культура человечества и на-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  циональных обществ взаимно связаны и оказывают воздействие друг на друга1.
  Суть же библейской доктрины такова, что личностные качестќва евреев и не-евреев - в ней определённые (см. Приложение в конце книги) и некоторым способом "программируемые". Если бы Г. Форд осветил эту проблематику по правде, то ему бы приќшлось:
  • либо согласиться с библейской доктриной и подчиниться ей (дескать, объективно природа рас такова и неизменна, следоќвательно, - надо подчиниться),
  • либо выработать ей альтернативу.
  Если бы он выразил даже кратко альтернативную - обязаќтельно ГЛОБАЛЬНУЮ - доктрину, то Б.Баруху, ему подобным и хозяевам библейского проекта сразу же стало бы не до смеха (тем более, что тиражи "Дирборн индепендент" временами доходили до полумиллиона экземпляров, расходившихся по всей территоќрии США) над журналистами и читающей публикой: у них возќникла бы неразрешимая в русле библейского проекта проблема, суть которой выражается в том, что невозможно ни купить оппоќнентов, ни продать им себя, ни договориться с ними о взаимовыќгодном сотрудничестве при ведении и впредь глобальной политиќки в русле библейской доктрины2.
  1 Об этом см. работу ВП СССР "О расовых доктринах: несостоятельќны, но правдоподобны".
  2 В этом случае Г.Форд реализовал бы смысл своей фамилии полноќстью, открыв людям дорогу к иному качеству жизни: "ford" в переводе на русский - "брод" через водную преграду. Вода в некоторых иноскаќзаниях символизирует культуру в целом. В данном случае речь идёт о преодолении библейской культуры, легшей "водной" преградой на пути к человечности.
  Но в том узком прикладном промышленно-организационном виде, в каком "фордизм" реально состоялся, он может быть приспособлен пракќтически в любой доктрине организации жизни индустриальной цивилиќзации, если на то будет воля её концептуальной власти.
  Но коли Г. Форд этого сделать не смог, то, посмеявшись над ним, над журналистами и читающей публикой, лидеры и хозяева международного еврейства приступили к эксплуатации "антисеќмитизма" и расизма Г. Форда в глобальном проекте под условным
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  1 Как-то по телевидению прозвучало, что так киноактёр-комик ХХ века Чарльз Спенсер Чаплин назвал Адольфа Шикльгрубера-Гитлера. Шикльгрубер - еврейская фамилия, происшедшая от прозвища "шикль-грубер", прилипшего к иудею, который собирал с евреев "шекль" - внутренний налог в еврейской общине, установленный раввинатом.
  Гитлер - шикльгрубер и не более того. Его фамилия - знак, для поќнимающих закулисную историю. "Холокост" - культовый миф для толќпы как продолжение проекта "Клоун с усами": цинично - но такова правда закулисной истории библейской цивилизации. Будучи некоторым образом причастен к закулисной истории, Ч. Чаплин спародировал А.Гитлера в фильме "Великий диктатор". Его полную версию США восќстановили на основе компьютерных технологий и показали 17.02.2002 г. на Берлинском кинофестивале.
  "По первоначальному замыслу Чаплина, в финальных кадрах должна была быть запечатлена сцена братания враждующих армий, солдаты которых отплясывали бы совместный танец. Однако он был вынужден из-за технической сложности съемки такого сюжета (чего там могло быть сложного? - наше замечание при цитировании) отказаться от этой идеи. Вместо этого в конце фильма Чарли Чаплин, который играќет в нём две главной роли - еврейского парикмахера и диктатора Адеќноида Хайнкеля - произносит монолог с призывом к миру на планете (от лица кого: еврея-парикмахера и еврея-диктатора - клоуна, одураќчившего простодушных германских националистов и подобных Г. Форду "антисемитов" во всём мире? - наш вопрос при цитировании). (...)
  Чаплин работал над картиной "Великий диктатор" более года и снимал её на собственные средства. После выхода фильма в прокат он стал одним из самых коммерческих, побив в 40-е годы в США и Великоќбритании все рекорды кассовых сборов" (РИА "Новости" 18.01.2002, сообщение о находке в подвале дома Ч. Чаплина в Швейцарии любительќской киноленты, на которой запечатлены эпизоды съемок Чаплиным "Великого диктатора").
  Война уже шла, на фронтах и в тылах погибали люди, действовали концлагеря, а отношение к А. Гитлеру в еврейской "элите", одним из выќразителей мыслей которой являлся Ч. С. Чаплин, было ироничным.
  Тем, кто хочет как-то возразить, заступаясь за Ч. Чаплина, следует знать, что осмеянное зло не перестает быть злом и не только не переќстаёт быть опасным, но становится ещё более опасным, потому, что воспринимается смешным, а не опасным и угрожающим.
  названием "Клоун с усами"1. Г.Форд сам влез в этот проект вследствие того, что, не выявив и не поняв истоков "еврейского вопроса", он не отличал друг от друга в их исторически реальном переплетении объективно различных общественно-исторических явлений марксизма, большевизма, социализма, коммунизма и разќнородного сионизма. Он, как и Гитлер, и многие другие доныне,
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  отождествлял их в одно явление, якобы бесцельно и беспричинно именуемое разным словами.
  Вследствие этого непонимания Г.Форд не разглядел в А.Гитлеќре провокатора, водительствуемого библейской "мировой закули-сой", - имитатора борьбы за свободу против еврейского параќзитизма и оказывал поддержку нацистской партии в Германии с самого начала её становления на протяжении 1920-х - 1930-х гг., ложно видя в ней выразительницу свободной воли неќмецкого народа.
  И заслуги Г. Форда перед проектом "Клоун с усами" были отќмечены хозяевами проекта от лица фюрера третьего рейха - А.Гитлера: в июле 1938 г. в ознаменование своего 75-летия Г. Форд был награждён крестом Верховного ордена германского Орла. После этого награждения в еврейской и левой прессе, снова развернулась антифордовская кампания. Г.Форд на неё, по словам одного из своих друзей, отреагировал так:
  "Они (немцы) наградили меня медалью... Они (евќреи) требуют, чтобы я возвратил её, в противном слуќчае я не могу считаться американцем. Пусть же они подавятся! Я не откажусь от неё" ("Международное еврейство", цитированное издание, предисловие, стр. 33).
  До того момента, когда имитатор борьбы за свободу от еврейќского паразитизма начнёт войну, обречённую быть мировой, остаќвалось чуть более года. Но Г. Форд пребывал в плену своих иллюќзорных общесоциологических и общеисторических представлеќний, хотя сам же писал вскоре по окончании первой мировой войќны ХХ века:
  "Беспристрастное исследование последней войны, предшествовавших ей событий и её последствий неќопровержимо свидетельствует о наличности в мире могущественной группы властителей, предпочитающих оставаться в тени, не стремящихся к видным должноќстям и внешним знакам власти, не принадлежащих притом к определенной нации, а являющихся интернаќциональными - властителей, которые пользуются правительствами, широко раскинутыми промышленќными организациями, газетными агентствами и всеми средствами народной психологии - для того, чтобы
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  наводить панику на мир. Это старая уловка игроков - кричать "полиция!", когда много денег на столе, хваќтать вовремя паники деньги и улетучиваться. В мире также есть сила, которая кричит "война!", и убегает с добычей во время замешательства народов.
  Нам не следует забывать, что несмотря на одерќжанную нами военную победу, миру до сих пор не удаќлось разбить наголову подстрекателей, натравивших народы друг на друга. Не следует забывать, что война - искусственное зло, которое, следовательно, может создаваться применением определенных технических приемов. Кампания военной травли ведется почти по тем же правилам, как и всякая иная кампания. При поќмощи всевозможных хитрых выдумок внушают народу неприязнь к нации, с которой хотят вести войну. Снаќчала вызывают подозрение у одного, затем у другого народа. Для этого требуется всего лишь несколько агентов, со смекалкой и без совести, и пресса, интереќсы которой связаны с теми, кому война принесёт жеќланную прибыль. Очень скоро окажется налицо повод к выступлению. Не представляет ни малейшего труда найти повод, когда взаимная ненависть двух наций достигла достаточной силы" ("Моя жизнь, мои достиќжения", гл. 17. "На всевозможные темы").
  1 "Когда "Международное еврейство" стало широко распространяться и оказывать вполне определённое воздействие, американский еврей Исаќак Линдман из организации "Америкэн хибру" потребовал, чтобы Форд доказал существование еврейского заговора. Линдман заявил, что готов собрать необходимые средства для привлечения лучших сыщиков. В люќбом случае, независимо от итогов расследования, он намерен опубликоќвать его результаты. Генри Форд всегда симпатизировал полицейским и детективам, поэтому ему показалось, что ему "подкинули" блестящую идею. Нужно только, чтобы расследование проводили его люди, а не "еврейская агентура"... Автомобильный король создал специальную штаб-квартиру и собрал группу для проведения операции под названием
  Эти события показывают, что большевистская устремлённость, объективно свойственная Г. Форду в его деятельности в границах "Форд моторс" при попытке выйти за границы предприятия была перехвачена сторонними силами, извращена и доведена до абсур-да1 во всём, что выходило за пределы его профессионализма в ка-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  честве техника и экономиста. Главная причина этого состоит в собственной объективной, а не декларируемой нравственности Г.Форда, которая обусловила его способ миропонимания. В кульќтуре нынешней глобальной цивилизации можно выявить два споќсоба миропонимания1.
  "Тайное мировое правительство". В эту группу вошли довольно пестрые личности: два сотрудника секретной службы США, несколько професќсиональных сыщиков и просто "мужественные юдологи". "Бесстрашные герои невидимого фронта" словно тени следовали за известными еврейќскими деятелями и посылали закодированные донесения своему шефу в Детройт. Отважные детективы потратили уйму денег на обнаружение тайной телефонной линии, связывавшей верховного судью Брандеса и Белый дом. Неудивительно, что их усилия оказались напрасными: такой линии не существовало" ("Международное еврейство", цитированное издание, предисловие, стр. 20).
  А древний заговор всё же имел место, но работал он на иных - почќти что общеизвестных - принципах: см. Приложение в конце книги, а также работы ВП СССР "Мёртвая вода", "К Богодержавию.", "Печальќное наследие Атлантиды" (Троцкизм - это "вчера", но никак не "завќтра"). Их способен выявить каждый желающий, сидя дома и читая Бибќлию, Коран, мифы разных народов и научные книги по истории, воспоќминания частных лиц и общественных деятелей. Надо только задумыќваться о том, какие реальные события стоят за повествованиями, авторы и составители текстов которых на что-то обращают внимание читателя, а от чего-то его уводят, свидетельствуют о чем-то, не понимая смысла опиќсываемого ими.
  1 Об этом см. работы ВП СССР "Диалектика и атеизм: две сути несоќвместны", ""Мастер и Маргарита": гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры", "Приди на помощь моему неверью." (О дианетике и саентологии по существу), "Печальное наследие Атлантиды" (Троцкизм это - "вчера", но никак не "завтра"). 214
  ПЕРВЫЙ - "Я-центричный". В нём мысленное древо развиќвается в разных направлениях от собственного "Я", берущего на себя роль начала отсчёта системы координат. В процессе развития мысленного древа в его разрозненные ветви вовлекается всё новая и новая информация, относящаяся к самым разным областям жизќни и деятельности личности и общества современников и человеќчества в целом. Мышление уровня сознания представляет собой единство потока эмоций и потока языковых конструкций и образќных представлений (это можно назвать эмоционально-смысловой строй души). Эмоции, в свою очередь, представляют собой выход на уровень сознания в форме предельно обобщённой оценки "хоќрошего" или "дурного" настроения осознанно не осмысленных
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  нравственно обусловленных результатов деятельности бессознаќтельных уровней психики личности, в своих возможностях обраќботки информации многократно превосходящих уровень созна-ния1.
  При Я-центричной алгоритмике психики, поток эмоций обуќсловлен теми обстоятельствами, которые непосредственно воздейќствуют на личность. В результате изменяется осознание собственќного "Я". Поэтому в зависимости от того, в каком эмоциональном настроении человек с Я-центричным способом миропонимания берётся за те или иные дела, он в них достигает большего или меньшего успеха либо терпит крах. А многие процессы он просто не в состоянии осмыслить потому, что за время, необходимое для этого, у него неоднократно меняется "начало координат", от котоќрого он выстраивает мысленное древо, и всякий раз со сменой наќчала координат процесс мышления разрушается, не достигнув реќзультата или придя к ложному результату2.
  1 Нормально взаимоотношения сознания и бессознательных уровней психики таковы, что бессознательные уровни несут основную нагрузку по обработке информации и выработки поведения, а уровень сознания осуществляет настройку "автопилота" бессознательных уровней психики на р2азрешение тех или иных проблем и решение задач.
  2 Иными словами для того, чтобы додуматься до чего-то нового и жизненно состоятельного, необходимо не только предварительно освоить некоторый минимум сведений, но и быть в настроении, позволяющем додуматься. В противном случае процесс мышления в необходимом направлении либо не начнётся, либо, начавшись, уклонится на другую тему или прервётся. Вследствие такого рода неустойчивости процесса Я-центричного мышления даже в тех случаях, когда об одних и тех же проќблемах в жизни общества иногда начинают задумываться миллионы, до жизненно состоятельных ответов на них додумываются только десятки, а то и единицы.
  Соответственно, необходимо учиться быть властителем своего наќстроения - эмоционально-смыслового строя души.
  С другой стороны, оценив реальную нравственность носителя Я-центричной алгоритмики психики и управляя его эмоциями, его можно подвести к определённым мнениям и удержать от того, чтобы он пришёл к каким-то другим нежелательным для опекунов мнениям.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Это и произошло с Г. Фордом: когда он попробовал стать общеќственно-политическим деятелем, то попал под опёку вследствие того, что ему был свойственен Я-центричный способ миропониќмания. Мы не будем заниматься обширным и углублённым "псиќхоанализом", доказывая этот факт. Достаточно и того, что Я-центризм миропонимания Г. Форда прямо выразился в названии его книги: "Моя жизнь, МОИ (выделено нами) достижения". Если бы его способ миропонимания не был Я-центричным, то книга бы называлась иначе, например: "Моя жизнь, НАШИ (выделено наќми) достижения", - поскольку, как неоднократно пишет в разќных местах своей книги сам Г. Форд, все достижения "Форд моќторс" - не его личные достижения, а достижения коллектива, возникшего и развивавшегося под его руководством на принципах товарищеских отношений людей, т. е. на принципах большевизма. Действуй Г. Форд иначе, - так, как действовали большинство предпринимателей его современников, то не было бы "Форд моќторс" в том виде, в каком она исторически сложилась, и тогда, скорее всего никто бы, кроме близких родственников и знакомых, и не знал, что был такой Генри Форд.
  Я-центричному миропониманию свойственно некоторая ка-лейдоскопичность, в том смысле, что в нём разные понятия окаќзываются разрозненными, не имеющими связи друг с другом; то же касается и взаимосвязей понятий и объективных явлений. Именно вследствие такого рода калейдоскопичности, свойственќной Я-центризму, Г. Форд и не заметил указанного несоответствия в названии книги (мои достижения) её содержанию (работа колќлектива и его достижения).
  Я-центризм алгоритмики психики и миропонимания естествеќнен для детей в процессе их личностного становления. Но по мере того, как человек, взрослея, обращает внимание на взаимосвязи как ему прежде казалось разрозненных понятий в его психике и казалось бы разрозненных явлений в жизни, он начинает искать и вырабатывать в себе альтернативу Я-центризму, хотя может и не осознавать этого и не знать каких-либо названий для того, что мы назвали Я-центризмом, и для альтернативы ему. В результате поќиска альтернативы складывается второй способ миропонимания.
  5. Итоги "фордизма" как американской попытки большевизма
  ВТОРОЙ - Богоначальное миропонимание. В нём мысленное древо развивается в последовательности:
  Бог == Тварное мироздание == предмет внимания человека во
  взаимосвязях этого предмета со всеми остальными выявленќными им в течение жизни объектами и субъектами.
  В этом миропонимании есть "камертон", обеспечивающий соќответствие эмоционального и смыслового строя души человека Жизни как таковой:
  Бог - Вседержитель не ошибается. Всё, что свершается, свершается наилучшим возможным образом. Но по отноќшению к обществу это справедливо с оговоркой: при тех
  нравах и этике, которые свойственны людям1.
  Осознание этого факта должно сопровождаться радостью - положительными эмоциями и жизнеутверждающим спокойстќвием. В таком эмоционально смысловом строе алгоритмика психики работает наилучшим образом решая проблемы, с коќторыми сводит Жизнь, и устраняя допущенные ею же в проќшлом.
  В Богоначальном миропонимании калейдоскопичность устраќняется непрестанно, мир представляется всё более детальной моќзаикой. "Начало координат" в нём в принципе объективно неизќменно, что является непоколебимой основой для устранения всех ошибок миропонимания и личностного развития человека.
  1 Иными словами, если Вам не нравится, что и как происходит, - переосмыслите свои нравы и этику и помогите в этом окружающим. "Бог не меняет того, что происходит с людьми, покуда люди сами не изменят своих помыслов" (Коран, 13:12).
  Но культура современной цивилизации такова, что Я-центризм психики в той или иной степени сохраняется и у большинства взрослых, а те, кто так или иначе перешёл к Богоначальному миќропониманию, в какие-то моменты срываются в Я-центризм под воздействием каких-то свойственных им ошибок сложившейся нравственности. Интеллектуальная же мощь всякого индивида в решении всех проблем, которыми он занимается, реализует себя
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  всегда в русле определённого способа миропонимания: либо Я-центричного либо, Богоначального.
  Сохранив до старости Я-центризм алгоритмики психики, Г. Форд оказался несостоятельным как социолог и общественный деятель-практик (т.е. не состоялся как ford - брод через преграќду), хотя в одной из ветвей своего Я-центричного миропонимания он смог выразить организационно-экономические принципы большевизма и социализма.
  
  6. Смысл и итоги сталинского большевизма
  6.1. Определённость смысла терминологии - ключ к пониманию эпохи
  Историки и социологи, может быть за редкими исключениями, сходятся в том, что за революциями 1917 г. в России последовала попытка построения нового общества на принципах, не совместиќмых с принципами организации и функционирования капитализќма.
  Это, пожалуй, единственное, в чём историки и социологи соќглашаются друг с другом, поскольку, в зависимости от своих личќных пристрастий к тому или иному способу организации жизни общества, они по-разному понимают течение событий в предревоќлюционный период в конце XIX - начале ХХ века, а также по-разному понимают и течение событий в последующий за революќцией и гражданской войной период истории РСФСР - СССР, когда партию и государство возглавлял И. В. Сталин. И соответстќвенно, они по-разному оценивают итоги этого периода. Вследстќвие этого им видятся и разные перспективы и возможности как России, так и человечества в целом.
  Однако даже при взаимоисключающих выводах, к которым приходили и приходят историки и социологи, занимающиеся проблематикой того периода всемирной истории и современной политологией, всех их (может быть за единичными исключенияќми) объединяет одно:
  Для них употребление таких слов как "коммунизм" или "соќциализм", "коммунизм", "марксизм", "большевизм" и произќводных от них обусловлено большей частью их чувством "лиќтературного стиля", чувством "благозвучности" текста или изустной речи, а не своеобразием смысла каждого из этих слов, который, в свою очередь, обусловлен своеобразием имеќнуемых этими словами реальных явлений в жизни общества.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Но если подобно Л.Бронштейну (Л.Троцкому), Г.Зюганову, Е.Гайдару, И.Хакамаде, Г.Явлинскому и большинству политолоќгов употреблять эти слова в качестве взаимозаменяемых синониќмов, то понять историю России конца XIX - первой половины ХХ века - принципиально невозможно. Не улучшит положения дел, если, подобно С.Нилусу1, А.Гитлеру, Г.Форду и многим друќгим, включая нынешних "скинхедов", библейски-"православных" "русских" и прочим "патриотов" и националистов всех стран, доќбавить в эту бессмыслицу ещё одну группу синонимов, построенќную на основе слов "сионизм", "иудаизм", "еврейство" и т. п.2
  И хотя аналитика и политическое прожектёрство, проистекаюќщие из такого рода бездумного безразличия к жизни и своеобразќному смыслу каждого из слов живого языка каждого народа, в каких-то обстоятельствах способны эмоционально взвинтить толќпу, с целью поднять её "на подвиги" строительства или ниспроќвержения коммунизма, но они - вредный бессмысленный шум при всём её пафосе - вследствие лживости пафоса.
  Поэтому прежде, чем обратиться собственно к эпохе сталинќского большевизма, определимся в понимании терминологии, хаќрактеризующей жизнь советского общества и остальной части глобальной цивилизации в эту эпоху.
  * * *
  Национальное сомоосознание - осознание своеобразия (уникальности) своего народа (прежде всего, как носителя культуќры) и отличий своей культуры от культур других народов, также обладающих своеобразием и значимостью в общей всем народам истории человечества.
  1 Один из первых публикаторов в России пресловутых "Протоколов сионских мудрецов". Скончался в СССР 14.01.1929 г. в возрасте 68 лет на свободе, в 1924 и 1927 гг. подвергался кратким заключениям, но уце-лел2.
  2 Благо в этом вопросе есть возможность ссылаться на высказывания раввинов и других еврейских авторитетов, некоторые из которых в перќвые послереволюционные годы утверждали, что иудаизм, коммунизм, и сионизм - в общем-то одно и то же.
  Национализм это - осознание неповторимого своеобразия своего народа и его культуры в сочетании с отрицанием, большей
  6.1. Определённость смысла терминологии - ключ к пониманию эпохи
  частью бездумным, уникальности и значимости для человечества и его будущего иных культур и народов, несущих их в преемстќвенности поколений.
  Нацизм - попытки уничтожения иных культур и/либо нароќдов, их создавших.
  Такое понимание национализма и нацизма означает, что они могут существовать в обществе и при монархии, и при ресќпублике (виды государственности), и при рабовладельческом строе, и при феодализме, и при капитализме, и при социализќме (экономические уклады). Национализм и нацизм могут охќватывать как отдельные группы населения, так и распростраќняться на всё общество.
  Интернацизм - по существу то же самое, что и нацизм, но в мафиозном исполнении разнородных международных диаспор (прежде всего, еврейской диаспоры), а не в исполнении впавшего в нацизм какого-либо народа и поддерживаемой им государственќности.
  Социализм как экономический уклад жизни общества предпоќлагает, что многие потребности всякой личности, а также и всякой семьи гарантированно удовлетворяются за счёт прямого и косвенќного покрытия соответствующих расходов государством, выстуќпающим в качестве представителя общества в целом и гаранта прав и свобод личности в этом обществе.
  В более широком смысле слова, социализм включает в себя и многие внеэкономические особенности жизни общества в целом и людей в нём. Это, прежде всего, - нравственность и обусловленќные ею строй психики, миропонимание и этика, выражающие сеќбя в социалистическом экономическом укладе, для которых именќно он наиболее удобный и безопасный для жизни общества и всяќкой личности.
  Ориентация производственно-потребительской системы на гаќрантированное удовлетворение потребностей людей изначально предопределяет плановый характер социалистической экономики. Плановому началу в системе общественного производства сопутќствуют ограничения в каких-то видах деятельности частного
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  предпринимательства на основе частной собственности на средстќва производства; могут запрещаться какие-то виды деятельности в целом1. При социализме также неизбежно вводятся ограничения на максимальный уровень доходов членов общества, что мотивиќруется необходимостью защиты общественного строя и каждого из лояльных ему граждан от злоупотреблений со стороны нелоќяльных как предпринимателей-индивидуалистов, так и прочих лиц, чьи высокие доходы избыточны по отношению к признаваеќмому государством уровню расходов, мотивированному жизненќными потребностями личности и семьи в этом обществе.
  Такого рода ограничения с течением времени ведут к тому, что государственный сектор экономики становится доминирующим, хотя в нём средства производства могут находиться по-прежнему не в общественной, а в частной корпоративной собственности. Вследствие частно-корпоративного характера собственности на средства производства в обществе, не вызревшем нравственно-этически до социализма (в смысле более широк, чем экономичеќский уклад), многие ограничения государственно-социалистичесќкой экономики выражают интересы государственной олигархии и оказываются общественно не оправданными и не менее вредными для общественного развития, чем капитализм на основе стихии частного предпринимательства - индивидуального или олигарќхически-корпоративного.
  1 Общественно полезны государственное подавление проституции, азартных игр (игорный бизнес), производства и распространения наркоќтиков (напомним, что табак и алкогольные напитки - наркотические средства), даже в том случае, если в обществе они могут существовать некоторое время нелегально: порок не должен охраняться и поддержиќваться действующим законом.
  Коммунизм - строй жизни общества, в котором исчезнет паќразитизм меньшинства на большинстве, все потребности будут удовлетворяться гарантированно и бесплатно по принципу "от каждого по способности - каждому по потребности" на основе господства в обществе праведности, устойчиво воспроизводимой культурой в преемственности поколений. Это будет возможно как вследствие общего роста производственных мощностей всех отќраслей, так и потому, что произойдёт преображение культуры и в жизнь войдут новые поколения людей, с иной нравственностью и
  6.1. Определённость смысла терминологии - ключ к пониманию эпохи
  психикой, на которую необходимость труда, освоения профессиоќнальных навыков и знаний, само участие в трудовой деятельности общества, не будут оказывать угнетающего воздействия вследстќвие раскрепощения в преобразившейся культуре творческого поќтенциала каждой личности, ныне закрепощённого у большинстќва взрослых неумелым и неправедным воспитанием их в детстве. В коммунистическом обществе труд не станет первейшей жизненќной потребностью, как то утверждала марксистская пропаганда, подразумевая, что труд всегда подчинён задаче удовлетворения потребностей людей в еде, одежде, и т. п. продукции и услугах. Первейшей потребностью станет личностное и общественное разќвитие и деятельность в русле Божиего Промысла, а необходимый труд в этом процессе займёт своё органичное место.
  Капитализм в его изначальном виде это, прежде всего, - экоќномический уклад общественной жизни, в котором господствует буржуазно-индивидуалистический (возможно корпоративный1) способ организации производства и распределения на основе праќва частной собственности и формального равенства всех граждан перед законом, а решение жизненных проблем личности и семьи большей частью возлагается на саму личность, семью, и на разноќродные негосударственные фонды и общественные организации. Как и всякий иной общественно-экономический уклад капитализм обусловлен нравственностью, господствующей в обществе, и выќражает Я-центричный способ миропонимания.
  Корпоративность - объединение индивидов для осуществления коллективными усилиями их личных целей, не осуществимых в одиночќку и потому ставших на определённое время для них общими, достижеќние которых представляется им возможным в течение ограниченных сроков в пределах жизни каждого из них. И хотя корпорации могут суќществовать на протяжении жизни многих поколений, но всякая корпораќция рассыплется, если в каком-то поколении критическая (по отношению к её устойчивости) масса не получит от неё "прямо сейчас" того, чего вожделеет.
  Даже при действии прогрессивного налогообложения при каќпитализме практически нет ограничений на доходы и накопления, остающиеся после уплаты предусмотренных законодательством налогов, а государственный сектор экономики является обслужиќвающим по отношению к сектору, действующему на основе част-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ной собственности на средства производства, в результате чего в ведении государства оказываются малорентабельные и убыточные при сложившемся законе стоимости отрасли и производства, без которых, однако, общество обойтись не может.
  Национал-социализм - социализм в смысле экономического уклада и правового статуса для определённых (одного или неќскольких) народов поимённо, но на представителей других нароќдов и лиц смешанного происхождения - членов того же самого многонационального общества - гарантии и нормы национал-социализма, предусмотренные для граждан национал-социаќлистического государства и их семей, не распространяются1.
  Интернационал-социализм - не альтернатива национал-социализму, как то утверждают марксисты-интернацисты, а "преќимущественный социализм" для мафиозно организованных межќдународных диаспор во многонациональном и внешне (формальќно) личностно равноправно-социалистически организованном гоќсударстве. Иными словами интернационал-социализм одно из выражений интернацизма.
  1 По этой же причине не являются большевиками в нынешней России и "национал-большевики", возглавляемые Э.Лимоновым.
  2 Какая это диаспора, сторонники, участники и противники "жидомаќсонского" заговора знают одинаково хорошо. Для тех, кто сомневается в его существовании, приведём выдержку из статьи "Масонство" в "Советќском энциклопедическом словаре" (1986 г.):
  "Масоны стремились создать тайную всемирную организацию с утопической целью мирного объединения человечества в религиозном братском союзе. Наибольшую роль играло в 18 - начале 19 вв. С ма-
  Альтернативой как национал-социализму, так и интернациоќнал-социализму является "многонационал-социализм", в котоќром действительно обеспечивается свобода личностного развития и равенство прав граждан разного этнического происхождения при отсутствии мафиозно организованного "преимущественного социализма и коммунизма" для международных диаспор и "наќциональных меньшинств", в результате чего многонациональное общество, опустившись в интернационал-социализм, оказывается угнетённым паразитирующими на нём мафиозно организованныќми международными диаспорами меньшинств, при лидерстве одќной из них2.
  6.1. Определённость смысла терминологии - ключ к пониманию эпохи
  Марксизм - вероучение провокационно-имитационного хаќрактера, провозглашающее неизбежность перехода человечества в глобальных масштабах от "эксплуатации человека человеком" в "царство свободы" - сначала к социализму, а потом и к коммуќнизму.
  Идеалы справедливости в социалистическом и коммунистичеќском обществе, выражаемые так, как они выражены в марксизме, либо выражаемые как-то иначе, притягательны для большинства живущих своим трудом и угнетённых паразитизмом правящего меньшинства, поэтому в определённых исторических обстоятельќствах толпа оказывается отзывчивой к лозунгам, в которых видит выражение своих чаяний лучшей жизни без паразитизма и угнеќтения большинства меньшинством.
  Однако, как показывает история, далеко не все лозунги воплоќщаются в жизнь теми, кто их бросает в толпу, и теми, кто отзываќется призывам и искренне работает на воплощение лозунгов в жизнь. И происходит это далеко не всегда потому, что провозглаќшаемые в лозунгах идеалы объективно несбыточны, а вожди - двуличны и лицемерны. Большей частью это происходит потому, что для воплощения провозглашённых идеалов вождям и толпе закулисные политические сценаристы, преследуя свои цели, проќвоцирующе предлагают заведомо непригодные для этого средства, непригодность которых те не могут заблаговременно выявить. Это относится и к марксизму.
  сонством были связаны как реакционные, так и прогрессивные общеќственные движения" (стр. 770).
  Насколько цель жидомасонского заговора - "утопическая", т.е. объќективно не осуществимая, и каких успехов достигло масонство в XIX - XX веках, - это вопросы особые, освещению которых не нашлось места в "Энциклопедическом словаре", и о чём убеждённые в несуществовании жидомасонского заговора могут подумать самостоятельно, наблюдая современную им жизнь и изучая трактаты официальной исторической науки и не прошедшие академическую цензуру хроники и воспоминания людей.
  Имитационно-провокационная сущность марксизма выражаетќся в том, что, во-первых, в философии марксизма вопрос о решеќнии задачи предсказуемости многовариантного будущего, лежаќщий в основе всякой власти и всякого управления, подменён "ос-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  новным" вопросом о первичности материи либо сознания, во-вторых, политэкономия марксизма метрологически несостоятельќна, и её невозможно связать в ходе реальной хозяйственной деяќтельности с бухгалтерским учётом ни на микро-, ни макро- уровќнях экономики. В силу этих двух особенностей марксизма принќципиального характера толпа, верящая в марксизм, оказывается заложницей хозяев марксизма, обладающих некими "ноу-хау" осуществления своей идеологической и экономической власти.
  Троцкизм - это вовсе не одна из разновидностей марксизма. Характерной чертой троцкизма в коммунистическом движении, действовавшем в ХХ веке "под колпаком" марксизма, была полќная глухота троцкистов к содержанию высказываемой в его адрес критики1 в сочетании с приверженностью принципу подавления в жизни деклараций, провозглашенных троцкистами, системой умолчаний, на основе которых они реально действуют, объедиќнившись в коллективном бессознательном.
  Это означает, что троцкизм - явление психическое. Троцкизќму в искреннем личном проявлении благонамеренности его приќверженцами свойственен конфликт между индивидуальным созќнанием и бессознательным как индивидуальным, так и коллекќтивным, порождаемым всеми троцкистами в их совокупности. И в этом конфликте злобно торжествует коллективное бессознаќтельное троцкистов, подавляя личную осознаваемую благонамеќренность каждого из них совокупностью дел их всех.
  1 То есть троцкисты всегда вели себя так, будто в их адрес содержаќтельной критики и не высказывалось, а они сталкивались исключительно с непониманием окружающими правильности их мнений, выражающих абсолютную истину.
  2 Как это показал опыт российской интеллигенции, искренне пытавќшейся дискутировать с троцкистской властью в государстве и ставшей 226
  Это - особенность психики тех, кого угораздило стать троцќкистом, а не особенность той или иной конкретной идеологии. Психическому типу "троцкиста" могут сопутствовать самые разќличные идеологии. Именно по этой причине - чисто психическоќго характера - равноправные отношения с троцкизмом и троцкиќстами персонально на уровне интеллектуальной дискуссии, аргуќментов и контраргументов - бесплодны и опасны2 для тех, кто
  
  6.1. Определённость смысла терминологии - ключ к пониманию эпохи
  рассматривает троцкизм в качестве одной из идеологий1 и не виќдит его реальной ПОД-идеологической подоплеки, не зависящей от облекающей её идеологии, которую психтроцкист может исќкренне неоднократно менять на протяжении своей жизни2.
  жертвой НКВД 1920-х гг.; а также и опыт многих жертв перестройки в СССР и демократизации в странах - его обломках.
  1 Именно в этом отношении к троцкизму, как к извращению идеолоќгии научного коммунизма, и в отождествлении марксизма-ленинизма с наукой и состоит действительная ошибка большевизма в СССР в 1917 - 1953 гг.
  При взгляде же с другой стороны, хозяевам психического троцкизма неприемлемо обсуждение и искоренение его психической подоплеки, вследствие чего они предпочитают изображать идеологически многолиќкий психический троцкизм в качестве какой-нибудь идеологии, по отноќшению к которой ими же в обществе формируется отношение хорошо, либо плохо - в зависимости от целей и складывающихся обстоятельств.
  Если же кто-то из психических троцкистов или их множество погибаќет, то это преподносится обществу как гибель за высокую идею (когда дана оценка "хорошо", как в случае тамплиеров, Троцкого и его сподќвижников), либо нарочито признается и раздувается маниакальность, бесноватость, одержимость (когда дана оценка "плохо", как в случае с гитлеризмом) так, чтобы за этим пузырем были сокрыты те действительќные идеи, на осуществление которых маньяки были запрограммированы, и которые весьма отличны от тех, которые они сами провозглашали.
  2 Примером чему "архитектор перестройки" бывший член Политбюќро ЦК КПСС психтроцкист А.Н.Яковлев: от марксизма до буддизма.
  Интеллект, к которому обращаются в дискуссии в стремлении вразумить собеседника, или выявить совместно с ним истину, на основе которой можно было бы преодолеть прежние проблемы во взаимоотношениях с ним, - только одна из компонент психики в целом. Но психика в целом (в случае её троцкистского типа) не допускает интеллектуальной обработки психтроцкистом инфорќмации, которая способна изменить ту доктрину, которую в данќный момент отрабатывает та из многих идеологически оформленќных ветвей троцкизма, к которой психологически принадлежит индивид психтроцкист.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Эта психическая особенность1, свойственная многим индивиќдам, - исторически более древнее явление, чем исторически реќальный марксистский троцкизм в коммунистическом движении ХХ века. Для этого свойства психики индивидов не нашлось в прошлом иного слова, кроме слова "одержимость". А в эпоху госќподства материалистического мировоззрения для этого явления вообще не стало в языке слов, отвечающих существу этого типа психической ущербности, которое было названо сызнова, но не по его существу, а по псевдониму одного из его наиболее ярких предќставителей троцкизма в коммунистическом движении ХХ века.
  Троцкизм по его существу - шизофреническая, агрессивная политически-деятельная психика, которая может прикрыќваться любой идеологией, любой социологической доктриной.
  Поэтому марксизм - изначально выражение психического троцкизма. Маркс и Энгельс были психтроцкистами. Гитлер - тоже был психтроцкистом: о тождестве отношения гитлеризма и марксизма троцкистской версии ко многим явлениям жизни обќщества см. работу ВП СССР "Оглянись во гневеПсихтроцкиќстами антикоммунистического толка на закате СССР были диссиќденты. А ныне психтроцкистами являются и большинство активиќстов пробуржуазных реформ в России и их оппонентов из рядов разного рода патриотических партий и всех якобы коммунистичеќских партий, не способных отказаться от марксизма.
  Большевизм, как учит история КПСС, возник в 1903 г. на II съезде РСДРП как одна из партийных фракций. Как утверждали его противники, большевики до 1917 г. никогда не представляли собой действительного большинства членов марксистской партии, и потому оппоненты большевиков в те годы всегда возражали против их самоназвания. Но такое мнение проистекало из непоќнимания разнородными меньшевиками сути большевизма.
  1 Полная глухота к содержанию высказываемой в его адрес критики в сочетании с приверженностью принципу подавления в жизни деклараќций, провозглашенных троцкистами, системой умолчаний, на основе которых они реально действуют, объединившись в коллективном бесќсознательном.
  Большевизм - это не русская разновидность марксизма и не партийная принадлежность. И уж совсем бессмысленен оборот
  6.1. Определённость смысла терминологии - ключ к пониманию эпохи
  "еврейский большевизм", употребляемый Гитлером в "Майн кампф", поскольку большевизм - явление духа Русской цивилиќзации, а не духа носителей доктрины библейского глобального рабовладения на расовой основе.
  Большевизм существовал до марксизма, существовал в росќсийском марксизме, как-то существует ныне. Будет он сущестќвовать и впредь.
  Как заявляли сами большевики члены марксистской партии РСДРП (б), именно они выражали в политике стратегические инќтересы трудового большинства населения многонациональной России, вследствие чего только они и имели право именоваться большевиками. Вне зависимости от того, насколько безошибочны большевики в выражении ими стратегических интересов трудовоќго большинства, насколько само это большинство осознаёт свои стратегические интересы и верно им в жизни, суть большевизма не в численном превосходстве приверженцев неких идей над приќверженцами других идей и бездумной толпой, а именно в этом:
  в искреннем стремлении выразить и воплотить в жизнь долговременные стратегические интересы трудового большинства, желающего, чтобы никто не паразитировал на его труде и жизни. Иными словами, исторически реќально в каждую эпоху суть большевизма в деятельной поддержке переходного процесса от исторически сложивќшегося толпо-"элитаризма" к многонациональной челоќвечности Земли будущей эры.
  Меньшевизм, соответственно, представляет собой противопоќложность большевизма, поскольку объективно выражает устремќлённость к паразитизму на труде и жизни простонародья - большинства - всех возомнивших о своём "элитарном" статусе. Марксизм - это и меньшевизм, а не только психический троцќкизм; а психический троцкизм - всегда меньшевизм.
  Фашизм - это один из типов культуры общественного самоќуправления, возможный исключительно в толпо-"элитарном" обќществе. Фашизм - одно из выражений психического троцкизма.
  
  Суть фашизма как такового вне зависимости от того, как его называть, какими идеями он прикрывается и какими споќсобами он осуществляет власть в обществе, - в активной поддержке толпой "маленьких людей" - по идейной убежќдённости их самих или безыдейности на основе животно-инстинктивного поведения - системы злоупотреблений влаќстью "элитарной" олигархией1, которая:
  • представляет неправедность как якобы истинную "праќведность", и на этой основе, извращая миропонимание людей, всею подвластной ей мощью культивирует непраќведность в обществе, препятствуя людям состояться в каќчестве человека;
  • под разными предлогами всею подвластной ей мощью поќдавляет всех и каждого, кто сомневается в праведности её самой и осуществляемой ею политики, а также подавляет и тех, кого она в этом заподозрит.
  Толпа же по определению В.Г.Белинского - "собрание людей, живущих по преданию и рассуждающих по авторитеќту" (в определении А.С.Пушкина - "народ бессмысленный"2), т.е. толпа - множество индивидов, живущих бессовестно и по существу бездумно - автоматически или под управлением поведением её представителей извне. И неважно выступает ли правящая олигархия публично и церемониально, превозносясь над обществом; либо превозносится по умолчанию или в не осознаваемой гордыне, публично изображая смирение и служен ие тол пе , и менуя её н ародом; либо действует скрытно,
  1 Именно по причине того, что у возникшей в результате реформ в России новой олигархии нет активной общественной поддержки, Россия наших дней не является фашистским государством, хотя в ней есть групќпы и общественные движения, которые мечтают о своём приходе к влаќсти и об установлении устойчивого в преемственности поколений фашиќстского режима. И среди такого рода фашистов-мечтателей - лидеры "Союза правых сил": в частности, - И.М.Хакамада, которая обвиняла в фашизме КПРФ и лично провокатора-имитатора борьбы за коммунизм Г.А.Зюганова и изображала из себя непреклонную антифашистку 9 ноќября 2001 г. в телевизионной программе НТВ "Свобода слова", где обќсуждался вопрос "Следует ли бояться прихода коммунистов к власти?" и которую вёл другой фашист-мечтатель Савик Шустер.
  2 "За новизной бежать смиренно народ бессмысленный привык..." - стихотворение А. С. Пушкина "Герой".
  230
  
  6.1. Определённость смысла терминологии - ключ к пониманию эпохи
  действует скрытно, уверяя общество в своём якобы несущестќвовании и, соответственно "несуществованию", - в своей бездеятельности, в результате которой всё в жизни общества течёт якобы "само собой", а не целенаправленно по сценариќям концептуально властных кураторов олигархии1.
  Это определение-описание фашизма не включает в себя пуќгающих и бросающихся в глаза признаков его проявлений в дейќствии: символики; идеологии, призывающей к насилию и уничќтожению тех, кого хозяева фашизма назначили на роль неиспраќвимого общественного зла; призывов к созданию политических партий с жесткой дисциплиной и системой террора, отрядов боеќвиков и т. п.
  О человеконенавистнической же сущности фашизма на основе урока, преподанного всем германским фашизмом, сказано после 1945 г. много. Вследствие ставших негативно культовыми ужасов германского фашизма 1933 - 1945 гг. приведённое определение кому-то может показаться легковесным, оторванным от реальной жизни (абстрактным), и потому не отвечающим задаче защиты будущего от угрозы фашизма.
  В действительности же именно это определение и есть опредеќление фашизма по сути, а не по месту возникновения и не по осоќбенностям его становления и проявления в жизни общества, что и отличает его качественно от большинства "определений" "фашизќма", даваемого разными толковыми и энциклопедическими слоќварями.
  * *
  *
  В пропаганде доктрины "своего несуществования" преуспели запраќвилы библейского проекта порабощения всех - кураторы "жидомасонќского заговора".
  Приведённые определения - вовсе не упражнение в казуистиќке. Просто разные явления жизни общества необходимо характеќризовать так, чтобы их отличия и взаимосвязи были понятны, и соответственно этому называть их надо разными именами. Эти определения, отличающие друг от друга разные явления общест-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  венной жизни, позволяют иначе взглянуть на то, что происходило в СССР в сталинскую эпоху, где:
  • по всеобщему мнению новое общественное устройство, отќличное ото всех исторически известных к тому времени, строилось и именовало себя "социалистическим", ориентируќясь на коммунистическую перспективу;
  • марксизм был теоретической основой его строительства, приќчём культовой основой.
  Первое обстоятельство как таковое споров не вызывает. Поќпытка строительства нового общества признаётся всеми, хотя саќми идеалы, которые стремились воплотить в жизнь искренние сторонники социализма в период 1917 - 1953 гг. оцениваются разными людьми по-разному: либо - несбыточная химера, проќтивная природе человека, вследствие чего попытка осуществить их в жизни - зло, и не несёт ничего, кроме насилия и страданий; короче - рабская казарма, разновидность фашизма, ошибка исќтории; либо - объективно возможное наилучшее будущее всего человечества, для своего осуществления требующее субъективных факторов - развития культуры и целенаправленной работы, в которой возможны и ошибки, и злоупотребления, подчас с очень тяжелыми последствиями как для современников, так и для поќтомков.
  Для сторонников мнения о том, что СССР возник в результате ошибки истории в 1917 г. и вся его история была ошибкой, обсуќждение обстоятельств, связанных с марксизмом как таковым и с интерпретацией его И. В. Сталиным в его многогранной деятельноќсти, интереса не представляет.
  1 Вседержитель не ошибается: всё свершается промыслительно-целе-сообразно наилучшим возможным образом при тех нравственности и этике, что свойственны людям.
  Зато сторонники того мнения, что в 1917 г. история не соверќшила ошибки, положив начало открытой практике строительства социализма и коммунизма в СССР и во всём мире1, спорят о том, кто был истинным марксистом и коммунистом в СССР: И.В.Сталин и его сподвижники? либо Л.Д.Бронштейн (более изќвестный под кличкой "Троцкий") и его сподвижники? По отноќшению же к современности у приверженцев марксизма этот спор
  6.1. Определённость смысла терминологии - ключ к пониманию эпохи
  выливается в вопрос: возобновление строительства коммунизма это - продолжение дела Маркса-Энгельса-Ленина-Троцкого? лиќбо продолжение дела Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина? Ответ на эти вопросы многогранен и состоит в том, что:
  • истинным марксистом был Л. Д. Бронштейн, и вследствие управленческой несостоятельности философии и политэконоќмии марксизма он был лжекоммунистом и погиб как заложќник не осознаваемой им лживости марксизма;
  • В.И.Ленин (Ульянов) был истинным коммунистом настолько, насколько у него хватало способностей не быть психтроцки-стом, верным канонам марксизма в непреклонной готовности отпрессовать течение жизни в соответствии с ними;
  • истинным большевиком и коммунистом был И. В. Сталин, вследствие чего он не был марксистом;
  • И. В. Сталин был продолжателем политической линии не Марќкса - Энгельса - Ленина, а продолжателем политической линии большевизма Степана Разина - Ленина (в той её соќставляющей, когда В. И. Ленин переступал через марксизм), поскольку В. И. Ленин под прикрытием марксизма строил парќтию РСДРП (б) как инструмент воплощения в жизнь политиќческой воли большевизма, в принципе способный стать конќцептуально самовластным (что реально и произошло, когда правящую партию и государственность СССР возглавил И. В. Сталин), а потом и вовсе выйти за пределы марксизма.
  Одним из первых это учуял Л.Д.Бронштейн (Троцкий). В его работе ещё 1904 г. "Наши политические задачи" есть такая оценка отношения В. И. Ленина к марксизму:
  "Поистине нельзя с большим цинизмом относиться к лучшему идейному наследию пролетариата, чем это делает Ленин! Для него марксизм не метод научного исследования, налагающий большие теоретические обязательства, нет, это... половая тряпка, когда нужно затереть свои следы, белый экран, когда нужно демонќстрировать свое величие, складной аршин, когда нужќно предъявить свою партийную совесть!" (Л.Д.Троцкий "К истории русской революции" - сборник работ
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Л.Д.Бронштейна под редакцией Н.А.Васецкого, Москва, "Политиздат", 1990 г., стр. 77).
  И это не всё. В.И.Ленину принадлежат и двусмысленные выќсказывания, по своему характеру чреватые крахом марксизма. Одно из них:
  "Мы вовсе не смотрим на теорию Маркса как на неќчто законченное и неприкосновенное; мы убеждены, напротив, что она положила только краеугольные камќни той науки, которую социалисты должны двигать дальше во всех направлениях, если они не хотят отќстать от жизни" (В.И.Ленин, ПСС 5-го издания, т. 4, стр. 184).
  Но если выясняется, что "краеугольный камень" непригоден для задуманного дела, то неизбежно будет найден иной "краеќугольный камень", - это вопрос времени. И это произошло в разќвитии большевизма. Однако ни Л.Д.Бронштейн, ни его сподвижќники, ни преемники-продолжатели дела так и не нашли средства, способного погасить в обществе большевизм в его развитии.
  
  6.2. О подоплёке революций 1917 года
  Но чтобы это увидеть, необходимо понимать, как в России в революциях 1917 г. столкнулись интересы самых разнородных внутренних и внешних политических сил, которым была свойстќвенна разная степень организованности и понимания происходяќщего, понимания возможностей осуществления своих интересов (к тому же не всеми ими осознаваемых), и главное - которым было свойственно взаимопроникновение.
  1 Об этом смотри публикации: А.Спиридович "Записки жандарма" (Москва, "Художественная литература", 1991 г. репринтное воспроизвеќдение издания 1930 г., Москва, "Пролетарий") и С.Ю.Витте "Воспомиќнания" (Москва, 1960 г.) и комментарии к ним ВП СССР в работе "Разќгерметизация".
  Начнём с внутренней жизни империи. Жизнь большинства наќселения России оставляла желать много лучшего вопреки тому, как её ныне идеализируют "патриоты" библейски-"православного" монархического толка. Накануне революции 1905 г. жизнь России характеризовалась следующими факторами: безземелие крестьян в европейской части страны и падение плоќдородия почв вследствие низкой культуры агротехники; расслоеќние населения деревни на кулаков и батраков, вызванное вовсе не исключительным трудолюбием одних и ленью других, а экономиќческим и нравственно-психологическим наследием крепостного права и саморегуляцией свободного рынка в последующую за его отменой эпоху; 12 - 14-часовой рабочий день в промышленности без пенсионного обеспечения по старости, при отсутствии систеќмы обеспечения безопасности труда и страхования болезней и производственного травматизма; при саботаже и извращении за-масоненной бюрократией мероприятий правительства по разрядке межклассовой напряженности и разрешению межклассовых про-тиворечий1; невозможность для большинства населения дать обќразование своим детям, а подчас и непонимание взрослыми необќходимости образования; ущемление Богом данных прав большинќства населения страны вследствие законодательства, свойственноќго сословно-кастовому строю, и сопутствующих ему экономичеќских обстоятельств; как следствие низкого образовательного уровня большинства населения - технико-технологическая зави-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  симость России от других государств и иностранного частного и мафиозно-корпоративного капитала.
  Иными словами, потенциал для бунта в России был создан многовековой политикой правящего класса - российского двоќрянства, бывшего кадровой базой для формирования администраќтивного аппарата государства и командного состава армии и флоќта. Кроме того, ранее созданный потенциал бунта был развит многолетней деятельностью разнородных тогдашних "новых русќских" - "скоробогатовых" - не в Бога богатевшей крупной росќсийской буржуазии, поднявшейся как на дрожжах в эпоху после отмены крепостного права, когда появился рынок дешёвой рабоќчей силы, вследствие того, что деревенская беднота потянулась на заработки в город.
  "Мировая закулиса", осуществляющая библейский проект поќрабощения всех, отличается от подавляющего большинства ею недовольных тем, что она является неплохим оценщиком Божеќского попущения в отношении своих противников. А её противќники в подавляющем большинстве случаев, известных Истории, ничего не смогли противопоставить ей, кроме своего амбициозноќго самодовольства, невежества, нежелания думать самостоятельќно, а не "рассуждать по авторитету" какого-либо писания или воќждя. Поэтому они и не могли заблаговременно решать назреваюќщие в каждом обществе проблемы по своим политическим сценаќриям, что открывало дорогу к их разрешению или к усугублению по сценариям, внедряемым в коллективную психику их общества "мировой закулисой".
  В отличие от национальных правящих "элит", которые споќкойно жили при этой проблематике и в общественно-политической деятельности не шли дальше салонных разговоров и обличения пороков своим художественным творчеством в искусќстве, "мировая закулиса" была деятельна. Осуществляя библейќский проект порабощения всех, она всегда видела в национальных "элитах" с самодержавными амбициями своих конкурентов в эксќплуатации ресурсов планеты и простонародного населения их стран. Поэтому она целенаправленно взращивала в России потенќциал для будущей смуты, руками самих же российских правящих классов.
  6.2. О подоплёке революций 1917 года
  Кроме того, "мировая закулиса" уже к середине XIX века, быќла недовольна общественными процессами в "передовых" странах Запада, в которых буржуазно-демократические революции полоќжили начало развитию капитализма на основе свободы частного предпринимательства, рыночной саморегуляции, что повлекло за собой гонку потребления, расточение без пользы общественных и природных ресурсов, привело к крайней степени поляризации общества на сверхбогатое меньшинство и нищее, экономически зависимое большинство, по существу бесправное, не смотря на все юридические декларации буржуазных революций о свободе и раќвенстве всех перед законом. Вследствие этого в "передовых" страќнах тоже сам собой рос потенциал бунта и будущего глобального биосферно-экологического кризиса.
  Кроме этих внутренних проблем "передовых" стран была глоќбальная проблема колониализма, поскольку в колониях росло наќциональное самосознание, а первые национально освободительќные восстания и войны показали, что проблему установления и поддержания глобальной власти надо решать преимущественно не военно-силовыми методами, а военно-силовые методы могут ноќсить только подчинённый характер.
  1 Самодержавие - как минимум, самостоятельность общества в выќработке своей политики и идеологии в русле определённой концепции, как максимум - концептуальная властность общества и его государстќвенности.
  Вследствие господства библейского культа Российская империя была самодержавна по минимуму, и хотя не была концептуально властна, но поскольку русская церковь была автокефальной и не подчинялась Риму, как якобы "вселенской" церкви, и в отличие от разнородного протестанќтизма пропагандировала коллективизм, а не индивидуализм, то самоќдержавная Россия несла в себе угрозу для "мировой закулисы" - обресќти глобальную концептуальную властность и самодержавие по максимуќму. Эту угрозу для себя "мировая закулиса" и её периферия на местах чуяла, хотя в каких формах они её осознавали в ту эпоху - вопрос отќкрытый.
  Соответственно этим обстоятельствам, организуя революции в России, "мировая закулиса" попыталась решить две задачи: • региональную - ликвидировать местную правящую "элиту" и вместе с нею многонациональное "элитарное" государстќвенное самодержавие1 России с целью интеграции её просто-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  народья в качестве рабочей силы в Западную региональную цивилизацию;
  В последующую эпоху они это понимали так: "Перелом наступил ближе к концу 1870-х. (...) В двух крайних "точках" - Северной Амеќрике и Японии - утверждался буржуазный строй. Мир становился в одно и то же время и теснее, и неподатливее к единству", - осторожќно высказывается по этой проблеме советский историк Михаил Яковлеќвич Гефтер (ныне уже покойный: умер в 1996 г.) в статье "Россия и Маркс" в журнале "Коммунист", Љ 18, 1988 г.
  М.Я.Гефтер взял в "кавычки" крайние "точки": явно подразумеваќются не географические крайние точки, поскольку в этом случае можно было обойтись и без кавычек. Но если подразумевается отличие культуќры и особенностей утверждавшегося буржуазного строя, то кавычки вполне уместны: это действительно крайние "точки" на том "общем аршине", которым измеряется "буржуазность" общества. Буржуазный строй в этих крайних "точках" развивался качественно по-разному: в США под полным контролем между-народного еврейского ростовщичеќского капитала; в Японии под безраздельным контролем разнородного национального капитала.
  Самодержавная Россия конца XIX - начала ХХ века, как и Япония, также не желала встать под контроль между-народного еврейского росќтовщического капитала, и в этом проявлялась её неподатливость. Но в отличие от Японии, контроль над экономикой и политикой со стороны многонационального верноподданного империи капитала - не был безќраздельным. 238
  • глобальную - построение безраздельно подвластной ей, т.е. концептуально безвластной общественно-экономической формации, которая была бы свободна от недостатков историќчески сложившегося к тому времени капитализма западного образца (о которых писал Г. Форд и многие другие). Вследствие того, что в XIX веке внутренние революции под лоќзунгами социализма в "передовых" государствах Европы успехом не увенчались, а глобальные проблемы продолжали нарастать, то глобальный сценарий был изменён. Россия в новом глобальном сценарии должна была послужить исходной точкой глобальных преобразований и экспортёром революции, дабы к нормам жизни искусственно создаваемой формации, альтернативной историчеќски сложившемуся капитализму западного образца, перевести и все страны-метрополии Западной региональной цивилизации, их колонии и "отсталые" страны, сохранившие свою государственќную самостоятельность. Этот проект назывался в те годы - "миќровая социалистическая революция". И в ходе его осуществления
  6.2. О подоплёке революций 1917 года
  революции в России и в Германии1 должны были положить начаќло созданию военно-экономического и культурно-идеологического "плацдарма" для дальнейшего распространения нового строя в остальные регионы мира.
  Чтобы решить эти взаимосвязанные задачи, "мировой закули-се" была необходима кардинальная, в крайнем случае, революциќонная, перестройка отношений власти и прав собственности в России в свою пользу, а для этого политический курс России неќобходимо было изменить так, чтобы государственное самодержаќвие в ней пришло к политическому и экономическому краху. Что и было осуществлено руками амбициозной правящей "элиты", которая ввергла Россию в японско-русскую2, а спустя десять лет - в первую мировую войну ХХ века, не подготовив страну к поќбеде в обеих войнах.
  1 9 ноября 1918 г. кайзер отрёкся от престола, и в тот же день Карл Либкнехт провозгласил Германию социалистической республикой. Но благодаря политическому безволию социал-демократов в январе 1919 г. в Германии победил буржуазный либерализм, в конце концов, сдавший власть гитлеровскому психтроцкистскому нацизму.
  2 Война была японско-русской, а не русско-японской, как её именует господствующая традиция исторической науки, поскольку началась с нападения японских миноносцев на русскую эскадру в Порт-Артуре. При этом, как сообщают некоторые источники, после перехода из военно-морских баз Японии в район будущих боевых действий, японские миноќносцы зашли на близлежащую военно-морскую базу Великобритании, отку3да и совершили ночной набег на русскую эскадру в Порт-Артуре.
  3 Александр Лазаревич (1869 - 1924) - прохиндей конца XIX - начала ХХ веков: начинал как марксист-революционер; после революќции 1905 - 1907 гг. от революционной деятельности ушёл в биржевые спекуляции; в 1917 г. соучаствовал в организации транзита революциоќнеров-эмигрантов, в том числе и В. И. Ленина, из Швейцарии через Герќманию в нейтральную Швецию и далее - в Россию.
  К этому времени марксизм и соответствующие ему сценарии взятия и удержания власти периферией "мировой закулисы" уже были внедрены в Россию. А в виде начатой А. Л. Гельфандом3 (Парвусом) и развитой Л.Д.Бронштейном (Троцким) теории перќманентной революции, предполагавшей вооружённый захват гоќсударственной власти и беспощадное подавление противников нового строя в ходе революции и осуществления преобразований политический сценарии "мировой закулисы" обрели наиболее поќследовательный и законченный вид. В теории перманентной ре-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  волюции уже в 1905 г. было всё расписано: от репрессий в отноќшении прежних правящих классов (которые оценивались как неќисправимые враги революции) до переноса революции в деревню и насильственного установления на селе социалистических произќводственных отношений; а также мотивировался и экспорт ревоќлюции в другие страны, где внутренние революционные силы слабы для того, чтобы самостоятельно осуществить революцию и общественно-экономические преобразования1.
  В итоге идеологического бесплодия российской "элиты" и акќтивной деятельности в стране периферии "мировой закулисы" в 1917 г. и произошла революция, названная Великой Октябрьской социалистической. Однако Россия от развитых капиталистичеќских стран той эпохи отличалась наличием в ней большевизма в смысле этого слова, определённом в разделе 6.1.
  1 См., в частности, упоминавшийся ранее сборник работ Л.Д.Бронќштейна под редакцией Н.А.Васецкого (Москва, "Политиздат", 1990 г.).
  2 Былины объясняли их происхождение буквально так. Русский богаќтырь и Змий после битвы, в которой ни одна сторона не смогла одолеть другую, решили жить в мире и поделить Землю границей, по одну стороќну от которой власть Змия, а по другую - богатыря. Для этого богатырь сделал соху, Змий впрягся в неё, и они начали делить Землю бороздой. В ходе этой "пахоты" богатырь направил Змия в Чёрное море и утопил. Змий русским людям перестал досаждать, а борозда осталась и зовётся с той поры "Змиевы валы".
  Когда наука занялась изучением устной народной традиции, комменќтаторы былин видели в Змие олицетворение народов степняков-кочевќников, для защиты от набегов конницы которых и были выстроены реќальные Змиевы валы. 240
  Большевизм - это общественное нравственно-психологичесќкое явление, уходящее своими корнями в добылинную древность региональной цивилизации России. Так называемые "Змиевы ваќлы", - дерево-земляные фортификационные сооружения, тянуќщиеся южнее Киева на сотни километров через степи Украины, датируемые первым тысячелетием до н. э., - свидетельство именќно добылинной древности большевизма: во-первых, их сооружеќние было невозможно в условиях племенной раздробленности и господства мелочной психологии индивидуализма и клановости; во-вторых, истинная история их создания забылась, а в былинах была дана сказочная версия2.
  6.2. О подоплёке революций 1917 года
  Дух большевизма, даже не осознаваемый индивидами, подќдерживающими его своими силами и действиями, - мощнейшая в истории нынешней глобальной цивилизации сила, хотя далеко не все видят непосредственно его проявления и действия. Собстќвенно, благодаря ему, церковь в России и отличалась и от католиќчества, и от возникшего впоследствии протестантизма всех масќтей, а также и ото всех прочих автокефальных поместных церкќвей, именующих себя тоже "православными". Хотя при крещении Руси мощи большевизма при тогдашнем уровне развитости кульќтуры и миропонимания народа не хватило для того, чтобы не доќпустить вторжения на Русь библейского проекта под видом хриќстианства, но мощи стихийного большевизма хватило, чтобы проќект здесь безнадёжно увяз, чтобы началось его осмысление и выќработка глобального альтернативного ему Русского проекта.
  В XIX веке большевизм покинул церковь, исчерпав возможноќсти своего развития на основе её вероучения и организационных структур. И примеряя марксизм в качестве своей лексической оболочки, большевизм проник в марксизм точно так же, как за 900 лет до этого он проник в пришедшую на Русь из лживой Виќзантии библейскую церковь. И как тогда церковь на Руси благоќдаря проникновению в неё духа большевизма обрела своеобразие, отличающее её от первоисточников и зарубежных аналогов, так и на рубеже XIX - ХХ веков марксизм в России обрёл внутренне, скрытое своеобразие подразумеваемого большевиками смысла жизни, отличающее его от канонической редакции, утверждённой "мировой закулисой". Это обстоятельство обрекало интернацистќский марксистский проект "мировая социалистическая революќция" на крах.
  Крах произошёл практически сразу же после установления в России Советской власти, хотя первоначально выглядел как сбой, допускающий изменение сценария дальнейших дейстќвий. Проект "мировая социалистическая революция" потерпел крах в результате того, что В. И. Ленин настоял на том, чтобы был заключён похабный (его оценка) мир с Германией и её союзниками.
  Истинный марксист-интернацист Л. Д. Бронштейн (Троцкий) этому противился сначала в открытой внутрипартийной полеми-
  241
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ке, а потом, будучи главой советской делегации на мирных переќговорах с Германией в Брест-Литовске (ныне г. Брест в Белорусќсии при границе с Польшей), попытался сорвать принятое в Моќскве решение вопреки прямым указаниям В. И. Ленина, огласив истинно марксистскую революционную позицию "ни войны, ни мира". Она по сути призывала Германию и её союзников к проќдолжению войны, а дезорганизованную революцией Россию обреќкала на вынужденное сопротивление агрессии. Однако вопреки действиям троцкистов мир был заключён. Попытка спустя некоќторое время возобновить войну убийством в Москве руками левых эсеров германского посла графа Мирбаха 6 июля 1918 г. к возобќновлению военных действий не привела.
  
  6.3. Новый курс "мировой закулисы": социализм в одной отдельно взятой стране
  При рассмотрении в пределах границ России такого рода дейќствия Л. Д. Бронштейна и политически недальновидных левых эсеќров представляются на первый взгляд истерично-бессмысленќными. Но если рассматривать ситуацию в глобальных масштабах, то это далеко не так. Брестский мир затормозил нагнетание ревоќлюционной ситуации в Германии и Австро-Венгрии. В результате его воздействия на течение событий1, революции в этих странах под лозунгами социализма хоть и начались, но потерпели пораќжение в качестве марксистских интернацистских революций, поќродив из двух центрально-европейских монархий множество бурќжуазных республик и югославскую монархию.
  В России же к весне 1918 г. неприятие новой власти и саботаж её мероприятий частью населения (прежде всего представителями прежних правящих классов и разношерстного "среднего класса"), начал перерастать в гражданскую войну. Это поставило "мироќвую закулису" перед вопросом, кого поддерживать в гражданской войне: возникшую в ходе революции марксистско-советскую власть, пусть и заражённую большевизмом, либо контрреволюќцию?
  1 Если бы он не был заключён, то революционная ситуация в России и в Европе обострялась бы. А интернацистская революция под социалиќстическими лозунгами марксизма могла бы победить не только в России, но и в континентально-европейских масштабах.
  Победа контрреволюции неизбежно вела к тому, что в России утвердился бы нацистский фашистский режим, что впоследствии подтвердила история Германии. Хотя Германии "мировая закули-са" успела дать на должность фюрера своего ставленника, однако лечение Германии от нацизма было потерей времени в глобальќном проекте замены капитализма иным общественным устройстќвом, с более низким уровнем внутриобщественной напряженности и более гармоничными отношениями общества и биосферы. Но в условиях гражданской войны продвинуть на должность фюрера своего ставленника весьма затруднительно. И вариант развития событий, в котором побеждала контрреволюция, вёл к тому, что
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  многонациональный "элитарный" имперский нацизм тщательно выкосил бы не только ненавистных большевиков, извратителей марксизма, но и кадры профессиональных революционеров-интернацистов. Это сразу же сделало бы невозможным осуществќление проекта "мировая социалистическая революция" в ХХ веке. Поэтому "мировая закулиса" решила способствовать победе в гражданской войне интернацистской марксистской власти, пусть и заражённой многонациональным большевизмом, предполагая в последующем решать проблему подавления большевизма по обќстоятельствам.
  "Мировая закулиса" осуществляет свою власть способами отќличными от тех, которыми пользуются правительства государств, и которые воспринимаются обывателями из толпы в качестве средств осуществления власти в жизни общества. Если правительќства издают законы, касающиеся всех граждан (подданных), и директивы, адресованные руководителям определённых государќственных структур персонально, то "мировая закулиса" соучастќвует через свою периферию в обществе в деятельности государстќвенного аппарата и общественных институтов, поддерживая их самостоятельные действия либо саботируя их, но поддерживая в то же самое время другие действия, действия других структур как в самом обществе, так и в других странах.
  1 Вследствие такого способа осуществления власти "мировой закули-сой" на местах - детективно-полицейские попытки выявить и разоблаќчить "мировой заговор" и агентуру "мирового правительства", одну из которых учинил Г.Форд, всегда приводят к абсурду. 244
  Такая власть осуществляется на основе упреждающего события формирования миропонимания тех или иных социальных групп толпо-"элитарного" общества. На основе сформированного таким путём миропонимания целые социальные группы, общественные классы действуют как бы по своей инициативе, но необходимым для "мировой закулисы" образом. И это позволяет ограничиться минимальным количеством большей частью недокументируемых директивных указаний (это - издревле властвующее своего рода "дотелефонное" право), выдаваемых в каждой стране адресно очень узкому кругу посвященных координаторов деятельности периферии "мировой закулисы"1.
  6.3. Новый курс "мировой закулисы"...
  Соответственно этой обычной практике буржуазным режимам Европы и Америки, при соучастии Японии, "мировой закулисой" было позволено начать интервенцию в Советскую Россию с целью её расчленения и колонизации страны и при поддержке местной контрреволюции.
  Но, как показывают исследования глобальной истории гражќданской войны и интервенции, контрреволюция терпела военные поражения вследствие того, что её "кидали" зарубежные союзниќки: под давлением своих внутренних движений под лозунгами "Руки прочь от Советской России!" прекращались поставки военќной техники накануне решающих сражений1. А адмирала А. В. Колчака (в случае победы контрреволюции - возможного главу многонационального "элитарного" имперского нацизма) интервенты по прямому указанию высшего масонского руковоќдства просто предали и сдали в руки революционной власти, коќторая его ликвидировала без лишних проволочек.
  1 Исторически так сложилось, что собственное российское производќство вооружений и основные склады разнородных армейских запасов были сосредоточены на территории, контролируемой Советской властью. Они были заполнены до предела так, что даже в конце 1930-х гг. при проектировании пушки "ЗиС-3" одним из требований было - обеспеќчить возможность стрельбы 76 мм снарядами, в большом количестве оставшимися от первой мировой и гражданской войны. Удовлетворение этого требования вынужденно привело к снижению мощности заряда этого вновь разработанного орудия и снижению его тактико-технических характеристик.
  Причина переполнения складов была в том, что оппозиция режиму Николая II, приняв в России организационную структуру масонства, саќботировала ведение войны царским режимом, готовила государственный переворот, за которым должно было последовать победоносное завершеќние войны новым буржуазным республиканским или конституционно-монархическим режимом. Но А.Ф.Керенский оказался ставленником "мировой закулисы" (см. об этом книгу: Н.Н.Яковлев, "1 августа 1914", Москва, 1974 г.; изд. 3, доп., Москва, "Москвитянин", 1993 г.), вёл Вреќменное правительство таким политическим курсом, чтобы сдать власть марксистам-интернацистам, для чего "кинул" генерала Л. Г. Корнилова, возглавившего поход фронтовых частей армии на революционный Петќроград, объявив его изменником.
  Последним фронтом гражданской войны в России по существу был крымский фронт против барона П.Н.Врангеля. Под слово М.В.Фрунзе, гарантировавшее жизнь сдающимся в плен, после бегства П. Н. Врангеля за границу крымская группировка прекра-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  1 Здесь следует иметь в виду, что если в революцию 1905 - 1907 гг. все жители Российской империи по существу были свободны в выборе стороны проявлений своей политической активности, то сразу же за февќральской революцией, календарно приуроченной к пуриму (празднику еврейского интернацизма в честь уничтожения национальной правящей "элиты" древней Персии) в Гельсинфорсе - тогда главной базе Балтийќского флота, ныне Хельсинки - была проведена террористическая опеќрация, в ходе которой боевики уничтожали офицеров без суда и следстќвия, без каких-либо прегрешений многих погибших перед нижними чиќнами. Аналогичные террористические операции были проведены и в арќмии, а один из нижних чинов, убивший своего командира указом Гучкоќва (одно время был военным и морским министром во временном правиќтельстве) был награждён Георгиевским крестом. Поскольку эти действия делались от имени революции, то политически безграмотное офицерство, стихийно эмоционально реагируя на эту подлость, разворачивало запоќздалую контрреволюционную активность.
  Это означает, что многие из числа погибших на стороне белых в граќжданской войны, были принуждены интернацистами-марксистами выќступить против революции, дабы она не стала истинно социалистической и антимарксистской. Также и Кронштадтский мятеж был организован при соучастии Зиновьева (Апфельбаума) для того, чтобы подавить анти-интернацистскую составляющую революции. Лозунгом Кронштадтского мятежа был "За советы без коммунистов!" - "марксисты", чтобы не пятнать имя своего учителя, и тогда, и ныне предпочитают называться чужими именами, в том числе и "коммунистами". Толпа же не задумыќвается о различии смысла этих слов и стоящих за ними общественно-политических явлений.
  Более обстоятельно о том, как офицерский корпус России был под-
  вигнут на контрреволюционную деятельность революционерами-
  интернацистами, см. работу ВП СССР "Обмен мнениями" (ответ на
  письмо хопёрских казаков, файл 2000-01-05-
  Ответ_хоперским_казакам.сюс в информационной базе ВП СССР, расќпространяемой на компакт-дисках) либо публикацию: Гаральд Граф, "Кровь офицеров" в журнале "Слово", Љ 8, 1990 г., стр. 22 - 25).
  тила сопротивление и организовано сложила оружие. Сразу же за этим М. В. Фрунзе высшим командованием был направлен к новоќму месту службы. И в его отсутствие интернацисты (организаторы этого военного преступления - именно интернацисты: Склян-ский, Залкинд (Землячка), Белла Кун) уничтожили в Крыму до 50 000 пленных белых офицеров, нарушив данные сдавшимся в плен гарантии сохранения жизни, лишив тем самым большевиков национально ориентированных кадров управленцев1. Этот случай - не что-то из ряда вон выходящее. Он - один из последних в череде такого рода событий гражданской войны. В её ходе массоќвое, в ряде местностей близкое к поголовному, уничтожение пред-
  6.3. Новый курс "мировой закулисы"...
  ставителей прежней правящей "элиты" с семьями (включая детей) было обычным явлением, не мотивированным какой-либо реальќной антисоветской деятельности жертв. При этом в персональном составе руководителей аппарата ВЧК в центре и на местах (осоќбенно на Украине) евреев было настолько много, что ВЧК тех лет можно рассматривать как прототип гитлеровского гестапо, но в еврейском исполнении.
  Целенаправленное уничтожение представителей прежней праќвящей "элиты" в ходе революции и гражданской войны революќционерами-интернацистами, по её завершении привело к засилью евреев в органах партийного аппарата и государственной власти, в средствах массовой информации. Это было как следствием пряќмой кадровой политики интернацизма (продвигать своих на клюќчевые посты), так и вынужденным следствием того, что в Российќской империи к концу XIX века именно евреи стали наиболее обќразованной частью разноплеменного населения, опережая все прочие этнические группы по статистическим показателям обра-зованности1, а работа в органах власти требовала некоторого миќнимального образовательного уровня, которым остальное населеќние страны не обладало.
  1 Спрашивается, чем думала российская правящая "элита", допустив такое положение вещей? Ей ведь ещё в XVIII веке в лице Михаила Ваќсильевича Ломоносова (1711 - 1765) было дано явное знамение, что она глубоко не права в своём подавлении возможностей простонародья в получении образования. "Элите" было проще верить, что М. В. Ломоносов - незаконный сын императора Петра Великого, нежели признать, что Бог дарует Свою искру по Своему Промыслу, не взирая на сословную иерархию, учреждённую людьми, и потому лучше не городить иерархий личностных отношений, чтобы не препятствовать Промыслу Божиему.
  2 Многим нашим современника причин этого не понять. Поэтому, для облегчения понимания причин и целей такого рода поддержки рабочей и крестьянской молодежью Советской власти напомним о фактическом бесправии низших сословий Российской империи (чего стоят только объќявления "собакам и нижним чинам вход в парк запрещён") в возможноќстях получения образования и личностного развития, о необходимости
  Но в первые же годы мирной жизни "мировая закулиса" и её периферия в РСФСР-СССР столкнулась с тем, что рабочие и креќстьяне в большинстве своём были лояльны Советской власти и многие, особенно молодёжь, активно её поддерживали по своей инициативе2. Однако наряду с этим в широких слоях общества
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  начался рост того, что интернацисты называют "антисемитиз-мом"1. В сложившихся общественных условиях, такие персоны как Л.Д.Бронштейн (Троцкий), Л.Б.Розенфельд (Каменев), Г.Е.Ап-фельбаум (Зиновьев) и другие их соплеменники - в то время культовые вожди революции и "трудового народа", победившего в гражданской войне, - не могли быть олицетворением государќственной власти в период ещё только предстоявшего тогда длиќтельного периода построения нового общественного строя2.
  вкалывать от зари до зари и получать доходы, не позволяющие покрыть потребности личности и семьи по демографически обусловленному спекќтру потребностей. В результате революции при всех её издержках и хоќзяйственной разрухе, вызванной империалистической и гражданской войной, материальный достаток в большинстве семей, хотя и не достиг довоенного уровня (1913 г., с которым соотносили статистические покаќзатели СССР чуть ли не до конца 1970-х гг.), но перед рабочей и крестьќянской молодёжью открылись возможности личностного развития и служения обществу, каких не было до 1917 г. Так что было, ради чего поддерживать Советскую власть и проявлять свою инициативу в социаќлистическом строительстве.
  1 Это было настолько серьёзно, что Ю.Ларин (Михаил Залманович Лурье) в 1929 г. выступил с книгой "Евреи и антисемитизм в СССР", выпущенной одновременно и в Москве, и в Ленинграде. В ней он пыталќся дать правдоподобное объяснение "еврейскому вопросу" и усыпить интерес простого народа к нему в Советском Союзе, представив "еврейќский вопрос" жизненно несостоятельным предрассудком, унаследованќным от прошлого России как "тюрьмы народов", в которой правящий режим якобы сеял межнациональную рознь, дабы устранить угрозу ревоќлюции. Реакцией на "особое угнетение" евреев царизмом он объяснял и их особую творческую активность, и их сверхпропорционально высокую долю в составе революционных партий.
  М.З.Лурье - второй тесть Н.И.Бухарина. После Великой Октябрьќской социалистической революции работал в комитетах и комиссиях Высшего Совета Народного Хозяйства по руководству финансами, по национализации торговли, по созданию совхозов и других. Умер в
  19322 г.
  2 Троцкий этого явно не понимал, и лез в вожди, не желая при этом освободиться от приверженности интернацизму. Это и является причиќной того, что он получил альпенштоком по голове. Был бы большевиком - дожил бы до глубокой старости как Л. М. Каганович.
  Также следует понимать, что в обществе одно отношение к реќволюции и возникающей в её результате новой власти, если ревоќлюция свершается в ходе империалистической войны, от бедствий которой все (кроме наживающейся на войне "элиты") устали. Но к революции совершенно иное отношение, если новая власть возни-
  6.3. Новый курс "мировой закулисы".
  кает в результате победы агрессора, начавшего "революционную войну за освобождение братьев-трудящихся другой страны от гнёта капитала", когда сами трудящиеся не прониклись мыслью о том, что им необходима революция и новая власть1; или, если новая власть возникает в результате организации государственноќго переворота в стране, живущей мирной жизнью2. Эти весьма значимые в политике3 обстоятельства психтроцкистами-марксистами в СССР не воспринимались в качестве политической реальности.4
  Кроме того, пока шла гражданская война в России, революциќонная ситуация в странах Европы изошла на нет.
  Эти обстоятельства привели к тому, что "мировая закулиса" вынуждена была согласиться с точкой зрения В.И.Ленина: сначаќла социализм в одной отдельно взятой стране, а потом переход к социализму всех других стран, которую В. И. Ленин высказал ещё в 1915 г. Среди руководства ВКП (б) этой же точки зрения приќдерживался и И. В. Сталин.
  1 Реакция населения Афганистана на попытку СССР исполнить свой "интернациональный" долг перед ним в 1979 г. - общеизвестна.
  2 Это хорошо видно на отношении к идее социализма в Прибалтике. В 1917 г. красные латышские стрелки не помышляли ни о каком отделеќнии Латвии от России и были душа в душу с сибирскими стрелками (см. стенографический отчёт о VI съезде РСДРП в августе 1917 г.: "Протокоќлы съездов и конференций Всесоюзной Коммунистической партии (б) - Шестой съезд", Москва, Ленинград, 1927 г.). После Октябрьской ревоќлюции 1917 г. красные латышские стрелки были одной из надежнейших опор новой государственности. В одной из статей Л.Д.Бронштейн (Троцќкий) даже утверждал, что если бы не они, то Советская власть рухнула бы. В 1940 г. после вхождения государств Прибалтики и СССР, органиќзованного изнутри периферией интернацистского "Коминтерна", сразу же началось развиваться широкое недовольство Советской властью и соц3иализмом, которое усиливалось вплоть до распада СССР в 1991 г.
  3 Одно из определений политики, как явления общественной жизни - искусство возможного.
  4 И как показала дальнейшая история, троцкистская периферия в вооќруженных силах СССР вплоть до процессов над маршалами 1937 г. бреќдила "революционной войной" с целью установления марксистского соќциализма во всём мире и крапала "научные" труды на эту тему.
  Как замечали некоторые исследователи биографии И.В.Сталиќна, он в дореволюционные и первые послереволюционные годы в числе последних присоединялся к успевшему сложиться боль-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  шинству и таким путём продвигался в делании партийной карьеќры. Произведения его были написаны простонародным языком (см. его Собрание сочинений), что с одной стороны обеспечивало доходчивость их смысла до сознания простого малограмотного и плохо образованного рабочего люда, а с другой стороны убеждало правящую в партии интеллигенцию в невежестве самого И. В. Стаќлина, который якобы просто не может освоить "высоко научный" жаргон, на котором говорила и писала партийная интеллигенция, но которого не понимал простой люд (имманентный, перманентќная, фидеизм, гносеология и т.п. слова из литературы марксистќской интеллигенции). Поэтому с точки зрения вождей партии, поќдобных Троцкому, - Сталин не был ни выдающимся партийным философом, экономистом, писателем-публицистом1, ни выдаюќщимся оратором, способным изустным словом увлечь массы на революционные подвиги. Вожди-интеллигенты и их сподвижники считали его плохо воспитанным (без хороших манер), грубым, малообразованным (недоучившийся семинарист2), ленивым (ничеќго не написал в последней ссылке) и соответственно, - не споќсобным думать самостоятельно.
  1 Из того, что известно ныне достаточно широко, В. И. Ленин был чуть ли не единственный партийный деятель, кто оценил значимость для дела большевизма дореволюционных теоретических разработок И. В. Сталина, в частности его работы "Марксизм и национальный вопрос". В этой раќботе И. В. Сталина дал определение термина "нация", которое показываќет, что еврейство - не нация, а нечто другое, чему И. В. Сталин опреде-лен2ия не дал.
  2 То, что благодаря систематическому семинарскому образованию И. В. Сталин был одним из немногих партийных деятелей, кто доскональќно знал библейскую доктрину порабощения всех, - это не доходит до сознания многих его критиков и почитателей и в наши дни. Но благодаря этому систематическому образованию он был суть ли не единственным из лидеров большевиков, кто как минимум чуял, что на внеязыковых уровнях разумения между Библией и марксизмом - нет разницы: и то, и другое - средства порабощения человечества.
  Об обоснованности этого утверждения см. работы ВП СССР "Время: начинаю про Сталина рассказ...", "Печальное наследие Атлантиды. Троцкизм - это "вчера", но никак не "завтра"", "Обзор возможных ваќриантов развития событий после 1995 года" (отдельные издания и в сборнике 2002 г. "Старые сценарии на новый лад?").
  Это порождало иллюзию, что И. В. Сталин может быть управќляемым со стороны более умных и широко образованных вождей,
  6.3. Новый курс "мировой закулисы".
  даже если станет номинально первым лицом в партии. Поэтому продвижение И. В. Сталина к вершинам внутрипартийной власти возражений и сопротивления "мировой закулисы" не вызвало.
  К тому же И. В. Сталин - "нацмен", как и большинство вождей революции, - грузин по происхождению, что представлялось авќтоматической гарантией подавления им ростков угрозы великоќрусского национализма и нацизма.
  Всё это способствовало тому, что дело олицетворения своей персоной успехов социалистического строительства в одной отќдельно взятой стране "мировая закулиса" сочла возможным довеќрить И. В. Сталину.
  Большевики, со своей стороны, по мере того, как В.И.Ленин, теряя здоровье вследствие ранения1, утрачивал способность к руќководству партией и государством, также задумывались о том, кто будет продолжателем их дела.
  В этой связи необходимо обратиться к документу, известному как "Письмо к съезду", которое, как сообщает историческая траќдиция КПСС, было записано в несколько приёмов со слов В.И.Леќнина его разными секретарями в конце декабря 1922 - начале января 1923 гг.
  В письме речь идёт о том, как в дальнейшем избежать очередќного раскола партии и обеспечить устойчивость ЦК формальными средствами, а не достижением единства взглядов по всем воќпросам деятельности партии на основе освоения её членами методологической культуры познания и миропонимания2:
  1 Как сообщалось уже в годы перестройки, вследствие ранения была повреждена одна из сонных артерий. В результате её сужения, было наќрушено кровоснабжение головного мозга, что и повлекло за собой проќгрессирующее развитие его функциональных расстройств, общее наруќшение нервной деятельности и смерть.
  2 Эта задача руководством РСДРП - КПСС - КПРФ прямо никогда не ставилась и не ставится. Организационной основой партии считался и считается устав и партийная дисциплина. Именно это и обрекает КПРФ на политический крах.
  "Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Стаќлин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, соќставляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого,
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек1.
  Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС2, отличается не только выдающимися способностями3. Лично он, пожалуй, самый способный человек в наќстоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенќностью и чрезмерным увлечением чисто адќминистративной стороной дела.
  Эти два качества двух выдающихся вождей совреќменного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно.
  Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что окќтябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцќкому" (В.И.Ленин, ПСС, изд. 5, т. 45, продолжение заќписей от 24 декабря 1922 г. продиктовано В.И.Лениным 25 декабря 1922 г.).
  Характеристике И.В.Сталина также посвящено добавление к записям от 25 декабря 1922 г., как сообщается записанное 4 янваќря 1923 г. уже другим секретарём В.И.Ленина - Л.А.Фотиевой (1881 - 1975)4:
  1 По существу осуществление этого предложения в партии инициаќтивно деятельных людей, исключало возможность функционирования ЦК в келейно-мафиозном режиме "вождизма" и было направлено проќтив толпо-"элитаризма".
  2 Народный комиссариат путей сообщения - тогдашнее название министерства.
  3 Встаёт вопрос по поводу умолчания: А чем ещё, кроме выдающихся способностей, выделяется Троцкий?
  4 Первую часть "Письма к съезду" в 23 - 25 декабря 1922 г. записала секретарь В.И.Ленина М.А.Володичева. Если Л.А.Фотиевой в третьем издании БСЭ посвящена статья, то об М. А. Володичевой в БСЭ не сказаќно ни слова. Почему столь разное отношение к двум секретарям?
  "Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, комму-
  6.3. Новый курс "мировой закулисы".
  нистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ пеќремещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отноќшениях отличается от тов. Сталина только одним пеќревесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше каќпризности и т.д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанќного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцќкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая моќжет получить решающее значение".
  Публицисты от психтроцкизма многократно комментировали "Письмо к съезду" В. И. Ленина, особенно смакуя добавление к письму от 4 января 1923 г.: дескать, ещё В.И.Ленин предупрежќдал, да не вняли... Но чуть ли не единственное, что ускользнуло от их понимания, - так это именно то, от чего в действительноќсти предостерегал В. И. Ленин большевиков, а также и то обстояќтельство, что В. И. Ленин этим письмом фактически рекомендовал партии большевиков И.В.Сталина в качестве своего преемника.
  1 "Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не училќся и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)" ("Письмо к съез-ду",2 записи от 25 декабря 1922 г.).
  2 "Пятаков - человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и адми-
  Чтобы понять, от чего в действительности предостерегал В. И. Ленин партию в "Письме к съезду", давайте спокойно, без буйства эмоций, рассмотрим характеристики, данные В. И. Лениќным членам ЦК ВКП (б). Все претенденты на должность лидера партии, как бы она ни именовалась, кроме И. В. Сталина характеќризуются В.И.Лениным прямо как небольшевики (Троцкий), как субъекты, на которых нельзя полагаться в деле (Каменев, Зиновьќев, Троцкий, которого в одой из работ В.И.Ленин назвал "иудушќкой"), как бюрократы, способные оторваться от живого дела, увќлекшись административным формализмом (Троцкий, Бухарин1, Пятаков2).
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Остаётся один И.В.Сталин, который уже сосредоточил в своих руках необъятную власть на посту генерального секретаря1, что говорит о его деловых организаторских качествах, об умении подќдерживать определённое соответствие формы (административной стороны) и содержания (т.е. самого дела) и способностях к рукоќводству; однако наряду с этим, он бывает груб, нетерпим к друќгим, капризен.
  При таких характеристиках всех "вождей" добавление к "Письму" от 4 января 1923 г. - пустая риторика для слушатеќлей: "Надо бы избрать не Сталина, а кого-то другого: такого, как Сталин по деловым качествам, но который не был бы груб и обладал бы большей терпимостью. Вы не знаете такого? - а то я не знаю"; и в то же время это - намёк Сталину: "Учитесь сдержанности, дорогой товарищ, а то при всех Ваших хороших деловых качествах не сносить Вам головы: повторите мою судьќбу - уберут раньше, чем успеете сделать дело. Сами видите, большевистских-то кадров, способных к руководству среди "воќждей" партии нет... а дело большевизма продолжать-то надо, не то масоны и увлекаемые ими пустобрёхи-интеллигенты соќвсем на голову народу сядут".
  В этой связи особо прокомментируем слова В. И. Ленина о том, что "октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не явќлялся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому".
  нистраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе" ("Письмо к съезду", записи от 25 де-
  каб1ря 1922 г.).
  Изначально это была важная, требущая многих знаний, но почти что чисто техническая должность. На её обладателя возлагалась обязанќность руководства секретариатом ЦК, который должен был освободить "вождей" от рутинной чисто канцелярской работы: подготовки материаќлов к заседаниям вождей, оформление и рассылка постановлений их заќседаний и т. п.
  Эта характеристика В.И.Лениным Л.Б.Розенфельда (Каменеќва), Г.Е.Апфельбаума (Зиновьева), Л.Д.Бронштейна (Троцкоќго) обязывает соотнести её с правовым положением невольниќков в рабовладельческом обществе:
  6.3. Новый курс "мировой закулисы"...
  Раб ни за что перед обществом свободных людей не отвеќчает. За весь ущерб, нанесённый рабом, перед обществом отќвечает его хозяин. И только хозяин вправе наказать раба так, как того пожелает. И в этом никто из членов общества свободќных ему препятствовать не вправе1.
  1 По существу "правовой статус" рабов и рабочего скота в древних раб2овладельческих обществах был одинаков.
  2 Современник и очевидец событий И. В. Сталин прокомментировал "октябрьский эпизод" Каменева и Зиновьева сходным образом в своём выступлении на объединённом пленуме ЦК и Центральной Контрольной Комиссии (ЦКК) ВКП (б) 23 октября 1927 г. и тоже в связи с "Письмом к съезду", в сокрытии которого троцкисты уже тогда обвиняли ЦК:
  "Оппозиция старается козырять "завещанием" Ленина. Но стоит только прочесть "завещание", чтобы понять, что козырять им нечем. Наќоборот, "завещание" Ленина убивает нынешних лидеров оппозиции. В самом деле, это факт, что Ленин в своём "завещании" обвиняет Троцкого в "небольшевизме", а насчёт ошибок Каменева и Зиновьева во время Октября говорит, что эта ошибка не является случайностью. Что это знаќчит? А это значит, что политически нельзя доверять ни Троцкому, котоќрый страдает "небольшевизмом" , ни Каменеву и Зиновьеву, ошибки которых не являются "случайностью" и которые могут и должны повтоќриться".
  Текст этого выступления И.В.Сталина был опубликован в газете "Правда" 25 октября 1927 г. и включён в 10-й том его Собрания сочинеќний.
  3 Это было менее чем за месяц до диктовки "Письма к съезду", равно - за несколько дней до обострения болезни, в результате которого он
  И соответственно этому характеристика, данная им Бронштейќну, Розенфельду, Апфельбауму, - определение правового полоќжения раба в рабовладельческом обществе, однако высказанная в иных словах. Соотносясь с этим и с тем, что мы знаем теперь о той эпохе, приведённую характеристику В.И.Лениным "троицы" можно понимать единственно в качестве намёка на то, что наќзванные им "вожди" партии в действительности - марионетки, невольники хозяев масонства, исполнительная периферия "мироќвой закулисы". И не надо думать, что этот вывод притянут задним числом, а В. И. Ленин в действительности имел в виду что-то дру-гое2: В. И. Ленин по образованию был юрист, историю права с древних времён знал, а выступая на IV конгрессе Коминтерна в декабре 1922 г., потребовал выхода членов коммунистических партий из масонских лож3.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Если же постараться оценить восприятие разными людьми, не знающими закулисной подоплёки, данных В. И. Лениным в "Письме к съезду" характеристик членов ЦК, то для одних в нём значимо одно, а для других - совершенно другое.
  То, что И. В. Сталин бывает груб, позволяет себе не придержиќваться "хороших великосветских манер", было значимо (и значимо ныне) для представителей беззаботно говорливой инќтеллигенции в рядах партии и для вождей, которые также выќшли из интеллигенции либо приобщились к ней в ходе проќфессиональной революционной деятельности. Для них в качеќстве лидера партии предпочтительнее интеллигенты-говоруны, такие же, как и они сами.
  Но в среде простонародья, занятого реальным делом, от успеха которого зависит жизнь (т.е. в партийной массе), в те времена грубость не считалась серьёзным пороком, как то было в кругах рафинированных интеллигентов. В простонародье на грубость человека не обращали и не обращают особого внимания, если чеќловек обладает деловыми качествами, полезными обществу. В среде простонародья обычно нетерпимы не к грубости, а к тому, если кто-то куражится над другими, злоупотребляя своим социќальным статусом или способностями, что может протекать и в изысканно вежливых формах. Если бы Ленин написал, что Стаќлин глумлив и куражится над товарищами по партии, - то к таќкого рода предупреждению отнеслись бы иначе.
  оказался в Горках, где и умер спустя год с небольшим. Но о требовании В.И.Ленина, чтобы члены коммунистических партий вышли из масонќских лож, официальная культовая история КПСС умалчивала. 256
  Для партийцев-большевиков из простонародья значимо было то, что И.В.Сталин сосредоточил в своих руках власть, т.е. не боится взять на себя заботу об общем деле, что он обладает каќчествами руководителя и организатора в живом деле. А брань, грубость, - это далеко не всегда выражение злобы, и даже есќли она случится, то на вороту не виснет... Кроме того, чтобы
  6.3. Новый курс "мировой закулисы"...
  человек сорвался в грубость, - его до этого ещё и довести чем-то надо, а это уж дело окружающих1.
  И не надо забывать, что если об общении с И. В. Сталиным мы можем знать по свидетельствам современников, многие из котоќрых писали с чужих слов, и которые отфильтрованы антисталиќнистами в последующие времена, то в те годы реальный опыт обќщения с И.В.Сталиным был не только у В.И.Ленина и Н.К.Крупќской и других вождей партии. Поэтому о "политесе" И. В. Сталина могли быть и иные мнения, не совпадающие с высказанным В. И. Лениным в "Письме к съезду", и потому не ставшие культоќвыми в эпоху после ХХ съезда.
  В годы перестройки, когда снова активизировалась "борьба со сталинщиной", по телевидению показали документальный фильм, снятый в месте последней ссылки Сталина в Туруханском крае. Под бетонным каркасом "аквариума", в котором некогда стоял защищённым от непогоды дом-музей, - пусто. На стенах надпиќси: как проклятия в адрес Сталина, так и просьбы о прощении за то, что после его ухода в мир иной не уберегли СССР - первое большевистское государство.
  Потом показали старушку - жительницу той деревни, которая помнила Сталина по жизни в ссылке. Ей задали вопрос: "А что Вы помните?" Когда прозвучал этот вопрос, из её глаз просияла юность, и она ответила: "Добрый был. Людей травами леќчил..."
  Так что, с разными людьми И. В. Сталин, судя по всему, вёл сеќбя по-разному - в зависимости от того, какие это были люди, что они несли в себе, и что в них видел сам И. В. Сталин.
  1 В сборнике "Сталин в жизни" (редактор-составитель Е.Гусляров, "Олма-Пресс", Москва, 2003 г., стр. 164) приводится следующее свидеќтельство о реакции зала на чтение "Письма к съезду":
  "При чтении завещания в зале вдруг раздалась чья-то громкая реплиќка:
  - Ничего, нас грубостью не испугаешь, вся наша партия грубая, проќлетарская...
  Брусенцов В. Ленин // Простор. 1993. Љ 11. С. 154"
  В итоге на основе таких характеристик, данных "вождям" В. И. Лениным, и личного опыта общения и работы со всеми вож-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  дями большевики в ВКП (б) поддержали именно И. В. Сталина в качестве лидера партии.
  Так и "мировая закулиса", и большевики в самой России соќшлись на том, что товарищу Сталину, Иосифу Виссарионовичу, можно доверить дело руководства построением социализма в одќной отдельно взятой стране, хотя под социализмом "мировая за-кулиса" и большевики понимали совершенно разные, взаимно исключающие друг друга типы общественного устройства жизни людей. В результате такого рода взаимовложенности общественќно-политических процессов И. В. Сталин стал олицетворением гоќсударственности большевизма в ХХ веке.
  
  6.4. Неготовность России к социализму и следствия этого
  Россия ни в 1917 г., ни по завершении гражданской войны не была готова для социалистического образа жизни ни в структурќно-экономическом, ни в культурном, ни в нравственно-психолоќгическом отношениях. Это знали все: и противники1, и сторонниќки социализма. Сторонники социализма после победы революции, в ходе гражданской войны разделялись во мнениях.
  Признавая неготовность России к социализму, одни считали, что необходимо перейти ко многопартийной буржуазной демокраќтии, в условиях которой на протяжении продолжительного времеќни развивалась бы культура и экономика, и вызревали бы объекќтивные и субъективные предпосылки к переходу к социализму.
  Другие - большевики во главе с В. И. Лениным и троцкисты во главе Л. Д. Бронштейном, соглашаясь с ними в вопросе о том, что Россия не вызрела в культурном и экономическом отношении до социализма, - настаивали на том, что развивать культуру и экоќномику, строить реальный социализм необходимо под руковоќдством партии большевиков на основе власти советов рабочих и крестьянских депутатов так, чтобы не подвергать снова рабочий класс и крестьянство как минимум десятилетиям эксплуатации отечественным и зарубежным частным капиталом в условиях гражданских свобод буржуазной демократии, вседозволенности частного предпринимательства и формирования законом стоимоќсти межотраслевых пропорций и валовых мощностей отраслей2 в ходе рыночной саморегуляции. Чтобы не быть голословными, приведём в этой связи мнение В. И. Ленина:
  1 Это была одна из причин, почему перспектива победы революции под лозунгами социализма не воспринималась правящими классами Росќсии в качестве реальной перспективы.
  2 См. об этих разногласиях учебники "Истории КПСС" советской эпохи, работы В.И.Ленина и Л.Д.Бронштейна (Троцкого), относящиеся к проблематике послереволюционного периода, гражданской войны и наќчала социалистического строительства в СССР.
  "...до бесконечности шаблонным является у них доќвод, который они выучили наизусть во время развития западноевропейской социал-демократии и который со-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  стоит в том, что мы не доросли до социализма, что у нас нет, как выражаются разные "учёные" господа из них, объективных экономических предпосылок для соќциализма. И никому не приходит в голову спросить сеќбя: а не мог ли народ, встретивший революционную ситуацию, такую, которая сложилась в первую импеќриалистическую войну, не мог ли он, под влиянием беќзысходности своего положения, броситься на такую борьбу, которая хоть какие-либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем обычных условий для дальнейшего роста цивилизации?
  "Россия не достигла той высоты развития произвоќдительных сил, при которой возможен социализм". С этим положением все герои II Интернационала, и в том числе, конечно Суханов, носятся, поистине, как с писаќной торбой. Это бесспорное положение они пережевыќвают на тысячу ладов, и им кажется, что оно является решающим для оценки нашей революции.
  (...)
  Если для создания социализма требуется опредеќленный уровень культуры (хотя никто не может скаќзать, каков именно этот определённый "уровень кульќтуры", ибо он различен в каждом из западноевропейќских государств), то почему нам нельзя начать с начаќла с завоевания революционным путём предпосылок для этого определённого уровня, а потом уже, на осќнове рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы.
  (.)
  Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну, а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизоќванности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движеќние к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического поќрядка недопустимы или невозможны?
  Помнится, Наполеон писал: "On s'engage et puis... on voit". В вольном русском переводе это значит: "Сначаќла надо ввязаться в серьёзный бой, а там уж видно будет". Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 этого
  года в серьёзный бой, а там уже увидели такие детали развития (с точки зрения мировой истории это, несоќмненно, детали), как Брестский мир или нэп и т.п. И в настоящем нет сомнения, что в основном мы одержали победу" (В.И.Ленин. "О нашей революции (По поводу записок Н.Суханова)", ПСС, изд. 5, т. 45, стр. 378 - 382).
  Об этом же И.В.Сталин, но спустя 35 лет после победы Велиќкой Октябрьской социалистической революции:
  "Ответ на этот вопрос дал Ленин в своих трудах о "продналоге" и в своем знаменитом "кооперативном плане".
  Ответ Ленина сводится коротко к следующему:
  а) не упускать благоприятных условий для взятия
  власти, взять власть пролетариату, не дожидаясь того
  момента, пока капитализм сумеет разорить многомил-
  лионное население мелких и средних индивидуальных
  производителей;
  б) экспроприировать средства производства в про-
  мышленности и передать их в общенародное достоя-
  ние;
  в) что касается мелких и средних индивидуальных
  производителей, объединять их постепенно в произ-
  водственные кооперативы, то есть в крупные сельско-
  хозяйственные предприятия, колхозы;
  г) развивать всемерно индустрию и подвести под
  колхозы современную техническую базу крупного про-
  изводства, причем не экспроприировать их, а, наобо-
  рот, усиленно снабжать их первоклассными трактора-
  ми и другими машинами;
  д) для экономической же смычки города и деревни,
  промышленности и сельского хозяйства сохранить на
  известное время товарное производство (обмен через
  куплю-продажу), как единственно приемлемую для
  крестьян форму экономических связей с городом, и
  развернуть вовсю советскую торговлю, государствен-
  ную и кооперативно-колхозную, вытесняя из товаро-
  оборота всех и всяких капиталистов.
  История нашего социалистического строительства показывает, что этот путь развития, начертанный Ле-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ниным, полностью оправдал себя" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Замечания по эконоќмическим вопросам, связанным с ноябрьской дискусќсией 1951 года", раздел 2. "Вопрос о товарном произќводстве при социализме").
  По сути эта политика была изначально обречена стать по своќему характеру двоякой и внутренне конфликтной: во-первых, она предполагала государственную и партийную поддержку инициаќтивы тех, кто воплощает в жизнь, исходя из своего миропонимаќния, идеалы социализма и доктрину его построения в том виде, как их понимало и оглашало в своей пропаганде высшее партийќное руководство; во-вторых, она предполагала принуждение к социалистическому образу жизни тех слоёв населения, которых можно характеризовать как безыдейных, в том смысле, что они не несут в себе никаких определённых идеалов общественной жизни, а руководствуются в своей деятельности индивидуалистическими побуждениями сытости и обустроенности своей личной жизни и жизни своей семьи, и лояльны любой власти, которая обеспечиваќет им приемлемые условия труда и рост потребительского благоќполучия; в-третьих, она предполагала выявление и подавление антисоциалистической (в понимании высшего партийно-государственного руководства) деятельности противников социаќлизма
  Но и это в идеале.
  1 Социализм и коммунизм в XIX - начале ХХ века пропагандироќвался как идеал по сути общества праведного общежития. Зная совреќменное ему общество и прожекты социалистического переустройства, которые были популярны в среде оторвавшейся от жизни левой интеллиќгенции тех лет, историк В. О. Ключевский ещё в конце XIX века охарак-
  А в реальной жизни одним и тем же людям - в силу особенќностей господствующих в толпо-"элитарном" обществе нравов и типов строя психики - свойственны в разных обстоятельствах и в разное время действия, относимые к каждой из трёх названных категорий. И это касается как разнородных властителей в процесќсе осуществления деклараций о строительстве нового общества, так и подвластных им масс. Вследствие этого, личные ошибки и злоупотребления в действиях работников репрессивного аппарата были объективно неизбежны1. Кроме того, в реальной жизни руќэтого
  ководство способно искренне ошибаться в своих представлениях о социализме и методах его строительства, вследствие чего жертваќми репрессий обречены были стать менее ошибающиеся сторонќники социализма, которые не смогли убедить в своей правоте парќтию и её аппарат, а это уже - предопределенность того, чтобы личные субъективные ошибки высших руководителей становиќлись системными ошибками самоуправления общества.
  теризовал перспективы перехода России к социализму в конце XIX - начале ХХ века одной фразой, ключевой к пониманию послереволюциќонных десятилетий реального и мнимого социалистического строительќства: "Общество праведного общежития, составленное из негодяев". Поќнятно, что насаждение форм социалистической организации жизни в таком обществе будет тем более бедственной, чем более упорны негодяи в своём негодяйстве, что и подтвердила история СССР.
  1 В результате такого рода действий в 1918 г. германской социал-демократии - в 1933 г. к власти пришёл А.Гитлер во главе национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП - по первым букќвам соответствующих немецких слов).
  2 А для того, чтобы избежать крови в истории России в первой полоќвине ХХ века, необходимо было во второй половине XIX века самим выработать альтернативу глобальной значимости марксистскому сценаќрию мировой социалистической революции. Для этого необходимо было переосмыслить историю человечества и историю многонациональной Русской региональной цивилизации в нём, и, изменив своё отношение к "священным писаниям", преодолеть идеалистический атеизм историчеќски сложившихся религиозных культов, извращающих представления людей о Боге, о взаимоотношениях всех и каждого с Богом и о Божием Промысле, и материалистический атеизм науки, отрицающий бытие Боќга. Только в этом случае начала бы формироваться новая культура на основе веры Богу по совести и осмысленного по жизни внеритуального
  И потому не надо думать, что окажись после смерти В. И. Лениќна во главе партии и государства Л. Д. Бронштейн или кто-то друќгой из сторонников того или иного социализма; либо Советская власть, признав неготовность России к социализму, сама развела бы в стране многопартийность1, в результате которой государстќвенный аппарат оказался бы во власти сторонников сословно-кастового строя или гражданского общества капитализма на осноќве иерархии кошельков, - то история России-СССР в первой поќловине ХХ века была бы менее подлой и кровавой. Всё и так свершилось наилучшим возможным при тех нравах и выражаюќщей их этике, что были свойственны обществу2.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Но тогда России ещё только предстоял период преодоления в своей жизни, в культуре концептуальной неопределённости: либо праведное общежитие, как его ни называть, в котором личностное развитие гарантировано и каждый защищён от паразитизма на его труде и жизни; либо - иерархия взаимного угнетения и притязаќний на угнетение окружающих, в которой неизбежен паразитизм одних на других и всех вместе на биосфере. В одном обществе эти две концепции сосуществовать в согласии друг с другом не могут ни при каких обстоятельствах. Другое дело, какими средствами осуществляется их противоборство.
  По отношению к политике Советской власти в период реальноќго строительства социализма под руководством И. В. Сталина умеќстно вспомнить высказывание декабриста П. И. Пестеля:
  "Опыты всех веков и всех государств доказали, что народы бывают <становятся: так было бы точнее> таковыми, каковыќми их соделывает правление и законы, под которыми они жиќвут".
  диалога с Ним каждого. Но российская интеллигенция оказалась не споќсобной решить эту задачу заблаговременно. Вследствие этого альтернаќтивная возможность развития без внешних войн, революций, гражданќской войны и злоупотреблений властью в послереволюционные годы была упущена.
  И хотя П. И. Пестель говорил о правлении и законах, но по суќществу речь идёт о лепке общества по своему произволу носитеќлями концептуальной власти, которой подвластны государственќное правление, законотворчество (как составляющая государстќвенного правления) и отчасти практика применения законодаќтельства, выражающего определённую концепцию устройства жизни людей в обществе и отношение множества людей к этой концепции и концептуальной власти, её породившей. А подразуќмеваемые П. И. Пестелем реальные и возможные различия правлеќния и законов, под властью которых живут разные народы или один и тот же народ в разные эпохи, неотъемлемо подразумевает и различие возможных концепций, вплоть до взаимоисключаюќщей несовместимости концепций в одном национальном или мноќгонациональном обществе, и в глобальном пределе - в одном человечестве.
  
  этого
  Высказав это, можно перейти к собственно анализу достижеќний и недоработок большевизма сталинской эпохи.
  
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления власти марксизма
  Если рассматривать строительство социализма как общественќного устройства (т.е. в более широком смысле слова, чем опредеќление экономического уклада, данное в разделе 6.1), то оно вклюќчает в себя три взаимно связанных и обуславливающих друг друќга процесса:
  • личностное развитие представителей жизненно активных взрослых поколений, в результате которого они, переосмысќляя своё отношение к жизни, постепенно врастали бы в строящийся социализм и становились бы его приверженцами и органичной частью социалистического общества, освобожќдаясь от унаследованных ими в детстве и юности в процессе воспитания и обучения норм толпо-"элитарной" культуры, свойственных тем или иным общественным группам в несоќциалистических общественно-экономических формациях;
  • развитие культуры общества в целом и её субкультур как осќновы и средства формирования нравственности, этики, мироќпонимания будущих поколений таких, чтобы идеалы праведќного общежития (социализма и коммунизма) стали бы их есќтественными жизненными идеалами, а толпо-"элитаризм", угнетение человека человеком, паразитизм на труде и жизни в их обществе был бы невозможен ни в явных (прямо провозќглашаемых), ни в скрытых (не осознаваемых ими) формах;
  • внедрение при поддержке государственных институтов в хоќзяйственную производственно-потребительскую деятельность технической цивилизации принципов социализма (прежде всего плановости ведения хозяйства, ориентированной на гаќрантированное удовлетворение демографически обусловленќных потребностей населения в преемственности поколений).
  Хотя наиболее зримым в жизни общества является третье, одќнако приоритетность значимости (в смысле необратимости поќследствий воздействия на жизнь общества в пределах продолжиќтельности цикла общественного развития от одного рубежа переќосмысления прошлого и выработки намерений на будущее до сле-
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  дующего такого рода рубежа) соответствует порядку перечисления названных процессов.
  Иными словами личностное развитие - главное в социалиќстическом строительстве, а поскольку социализм в широком смысле слова - образ жизни общества, то строительство соќциализма тем успешнее, чем больше людей активны в своём личностном развитии в русле Божиего Промысла.
  Это так потому, что развитие культуры это - появление в ней чего-то нового общественно-полезного в том смысле, что оно не поддерживает деградационно-паразитические процессы и не подќталкивает людей к их поддержке. При этом развитие культуры представляет собой общедоступное выражение личностного разќвития и творчества представителей жизненно активных поколеќний в русле Божиего Промысла. А производственно-потребительская деятельность, принципы её организации и средќства воплощения их в жизнь (включая и производственно-потребительские отношения людей) - одна из сторон развития культуры1.
  Во всех многонациональных и национальных культурах, а также в субкультурах тех или иных общественных групп можно выделить три более или менее развитые направления (в том смысќле, что культура в целом подобна вектору во многомерном проќстранстве, задаваемом невыразимыми друг через друга направќлениями):
  1 Соответственно такому пониманию причинно-следственных обуќсловленностей в жизни общества, Великая Октябрьская социалистичеќская революция в России, как и всякая реформа, пришлась примерно на середину интервала между двумя рубежами переосмысления политичеќски активной частью общества своего прошлого, своих перспектив и прошлого и перспектив человечества в целом.
  • консервативные - объективно ориентированные на то, чтобы в жизни будущих поколений неизменно воспроизводился исќторически сложившийся образ жизни без каких-либо новоќвведений и утрат;
  • нигилистические - выступающие под лозунгом "всё плохо! так жить нельзя!", но не предлагающие никакой альтернати-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  вы (либо средств к выработке альтернативы и осуществлению её идеалов);
  • устремленные в будущее - ориентированные на воплощение в жизнь в будущем того или иного определённого идеала жизни людей в обществе и жизни общества в биосфере Земли. Распространённость в обществе носителей каждого из названќных направлений и содержание идей каждого из них определяют перспективы общества.
  1 Этот вакуум устремлённости в светлое будущее XIX веком в культуќре России был унаследован от более древних времён. Так К. Валишевский, анализируя эпоху, предшествующую царствованию Ивана Грозного, и само его царствование, в своей книге "Иван Грозный" (Москва, "ИКПА", 1989 г., репринтное воспроизведение издания 1912 г.) отмечает, что русскому искусству (тогда основными его видами было декоративно-прикладное и архитектура, а не жанры, ориентироќванные на заполнение досуга, как ныне) было свойственно подражание всем окружающим культурам и аккумуляция в себе самых разнородных заимствований извне.
  Исследователи (отечественные и зарубежные), которые приходили к выявлению этого факта, либо оставляли его без комментариев, сообщая о нём как об исторически объективной данности; либо делали на основаќнии его вывод о творческом бесплодии Русского духа или подразумевали этот вывод в умолчаниях.
  Хотя мы сослались только на К. Валишевского, который сообщает таќкого рода мнения о культуре России, относящие исключительно к эпохе Ивана Грозного, но такого рода мнений, относящихся ко всем без исќключения периодам в истории России, - много. А на основании вывода о творческом бесплодии Русского духа и соответствующей фактологии, иллюстрирующей прямые и опосредованные заимствования, зарубежные и отечественные политологи всех веков громоздили доктрины: зарубежќные - на тему, как им завоевать и колонизовать Россию; а отечественќные - на тему, как им повыгоднее для себя продать Родину якобы переќдовым во всех отношениях иностранцам. Так, что в русле этой глобальќной традиции политологической культурологии горбачёвская перестрой-268
  Так в истории России XIX века представители правящих класќсов были большей частью самодовольными носителями консерваќтивного направления, не внемлющими проблемам эпохи и поќтребностям их разрешения; представители более или менее обраќзованной молодёжи с неустойчивой психикой и эмоционально перевозбуждённые были носителями нигилизма; вакуум же устќремлённости на воплощение в будущем в жизнь самобытного российского определённого идеала1 заполнился марксизмом, кото-
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  ка и последующие прозападные пробуржуазные реформы ничего нового не представляют.
  В действительности же на протяжении всей памятной истории Русќской многонациональной цивилизации то, что исследователи культуры России определили как подражательство всем и аккумуляция в своей культуре разнородных заимствований при собственном якобы творчеќском бесплодии в прошлые эпохи и в настоящем, - представляет собой одну из сторон творчества многонационального Русского духа в деле строительства глобальной цивилизации и её культуры, объемлющей все национальные культуры. Это - прошлая история глобализации по-русски, а не по-библейски.
  То обстоятельство, что в прошлом было мало собственного творчестќва в общепринятом понимании в этом потоке интеграции и синтеза в своей культуре достижений других национальных культур, - это осоќбенность исторического развития многонациональной Русской региоќнальной цивилизации под гнётом Библии, которую воспринять - восќприняли, но переосмыслить - не переосмыслили.
  Вследствие этого формально православным русским на протяжении всей истории было свойственно двоеверие, которое и отличало правоќславное вероисповедание в России ото всех зарубежных христианских вероисповеданий: католичества, протестантизма во всех его модификаќциях и остальных автокефальных православных церквей. От этого двоеќверия были свободны разве что психологически раздавленные Библией представители церковной иерархии.
  В православном же народе двоеверие господствовало в прошлом и продолжает господствовать ныне. И выражается оно в самых разнообќразных жизненных явлениях, начиная с того, что на протяжении всей истории цивилизация России не знала внутренних межконфессиональќных войн с религиозной мотивацией (церковный раскол на никониан и старообрядцев это - внутренне дело библейского "православия"), а "православные" и инаковерующие жили мирно в одних и тех же региоќнах и совместно работали на общее благо, и кончая тем, что, освящая усадьбу православного крестьянина, поп не совался освящать его баню, которая была не только местом помывки тела, но и местом отправления древних ритуалов язычества и всевозможных беспочвенных суеверий, а в баню православные ходили, предварительно сняв нательный крест, чтобы не отпугивать им духов. Да и в современности в творчестве хуќдожников, объявляющих себя православными, достаточно часто можно встретить воспевание и выражение Русского язычества.
  Как известно, согласно библейским верованиям история библейской культуры должна завершиться бедствиями глобального масштаба: земќлетрясениями, войнами, эпидемиями и т. п. Подробности об этих перќспективах см. в "Откровении Иоанна Богослова" (Апокалипсис), заверќшающем канон "Нового завета" и христианскую Библию в целом. Запад, заглушив в своей жизни язычество как вполне осмысленный диалог чеќловека и Бога на языке явлений жизни (подробнее о том, что такое языќчество, см. работы ВП СССР "К Богодержавию", "Суфизм и масонство:
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  в чём разница", "Диалектика и атеизм: две сути несовместны"), хотя и полон всякий суеверий, но в целом лишён двоеверия: те, кто не откроќвенные сатанисты, оккультисты, агностики или атеисты, - те не сомнеќваются в истинной боговдохновенности той или иной редакции Библии, и потому бездумно в русле алгоритмики библейской социологии весь Запад бодро работает на создание потенциала всемирной катастрофы, предписанной Библией в целом и Апокалипсисом, в частности.
  В России же вследствие двоеверия, хотя апокалиптические прогнозы всегда были культовыми, и на протяжении всей истории текущие бедстќвия интерпретировались через призму и символику Апокалипсиса, однаќко языческая составляющая Русского духа всегда возражала против без-альтернативности катастрофического конца истории нынешней глобальќной цивилизации.
  Но для того, чтобы выразить эту альтернативу в русле Божиего Проќмысла, необходимо было переосмыслить Библию и отказаться признаќвать её в её исторически сложившемся виде в качестве боговдохновенно-го текста; а от веры в Бога (либо в богов), миновав откровенный атеизм и сатанизм, перейти к личностной сокровенной вере Богу по совести и Жизни, что открывает пути к творчеству своей судьбы и судьбы всего человечества в русле Божиего Промысла.
  Вся история России после крещения это история движения Русского духа к этому рубежу. И пока он не преодолён - неизбежен вакуум устќремлённости на воплощение в будущем в жизнь самобытного российќского определённого идеала, но поскольку природа не терпит пустоты место этого вакуума заполняется вы каждую эпоху той или иной импортќной апокалиптикой. Это характерно для всей культуры дореволюционной России, за редкими исключениями: А. С. Пушкин, хотя формально и остаќвался библейски "православным", всё же символикой иносказательности своих повествований в художественных образах вырвался из библейскоќго плена.
  Реально же процесс преодоления этого вакуума исторически еще неќсколько глубже, поскольку само появление библейской культуры на Руси, было возможно только вследствие того, что язычество в культуре Руси смешалось с многобожием и идолопоклонством, а Библия исторически реально всё же была первым массовым культовым текстом, упоминавќшем иногда о вере Богу Вседержителю, хотя при этом библейское вероќучение было искажено отсебятиной "мировой закулисы", возжаждавшей безраздельной глобальной внутриобщественной власти помимо Бога, но от Божиего имени. 270
  рый по мере своего распространения вовлекал в интернацистское революционное движение бездумных нигилистов, отвечая их неќудовлетворённости российским бытиём предложением идеала соќциализма и ограничивая их во власти над собой и общественными
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  процессами особенностями марксистской философии, концепции глобального исторического процесса1 и политэкономии.
  Наряду с названными основными направлениями в обществах существуют субкультуры, которые можно назвать "реликтовыми" направлениями. Их статистически малочисленные носители жиќвут под лозунгом "раньше было лучше!", а политическую активќность проявляют под лозунгом "назад в прошлое!" вплоть до того, что норовят навязать будущему каменный век нынешней глобальќной цивилизации или даже порядки Атлантиды, приведшие её к гибели (на это на протяжении всей истории библейской цивилиќзации работает жидомасонство).
  1 В марксизме она носит название "исторический материализм" и может быть выражена кратко в следующих тезисах: "происхождение человека от обезьяноподобного предка в результате трудовой деятельноќсти и естественного отбора"; "классовая борьба - локомотив истории"; "насилие повивальная бабка истории", хотя насилию в этом качестве всегда предшествует лицемерие, культивирующее вокруг себя невежестќво; "общественное бытие определяет общественное сознание".
  Что такое индивидуальное сознание, большинству это если и непоќнятно, то ощутимо в их собственных переживаниях. А вот "общественќное сознание" - это ещё одна выдуманная абстракция марксизма, одноќзначное понимание которой невозможно со всеми вытекающими из этого факта неприятностями для тех, кто верит в истинность этого утверждеќния, а также для их окружающих и потомков.
  О том, как множество индивидов порождают коллективную психику и как индивидуальная психика взаимодействует с коллективной психиќкой, определяя бытие общества и индивидуальную и коллективную псиќхику будущих поколений, см. работы ВП СССР "Достаточно общая теоќрия управления" ("Принципы кадровой политики: государства, "антигоќсударства", общественной инициативы"), "О расовых доктринах: несоќстоятельны, но правдоподобны", "Диалектика и атеизм: две сути несоќвместны", "Троцкизм - это "вчера", но никак не "завтра"", "Об имитаќционно-провокационной деятельности".
  В своём большинстве некогда в прошлом все ныне сущестќвующие "реликты" были достаточно широко распространёнными, но утратили свои позиции и стали достоянием меньшинства члеќнов общества в результате длительной плавной эволюции культуќры в целом или в результате скоротечных изменений в жизни, происшедших в ходе революций, реформ, завоеваний, мирной инќтеграции в другие культуры и т.п. Однако было бы неправильно
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  утверждать, что реликты изжили себя полностью1. Они сущестќвуют вследствие ошибок общества, совершённых в прошлом в развитии его культуры, указывая всеми либо только некоторыми своими гранями на ущербность (неполноту) и порочность культуќры общества и субкультур в нём, пришедших в качестве господќствующих на смену этим, ставшими "реликтами" культурам и субкультурам.
  "Реликты" исчезают, утрачивая значимость укоряющего фактора, либо в результате того, что господствующие в обществе субкультуры и культура в целом воспринимают из них всё жизнеќспособное, что ранее отвергали; либо вследствие того, что господќствующие субкультуры и культура в целом в творческом развитии их людьми самостоятельно преодолевают свойственные им на каќких-то исторических этапах ущербность и порочность2.
  1 В таковом случае в обществе просто не было бы их носителей, а реќликты стали бы "ископаемыми" мёртвыми, а не продолжающими жить субкультурами.
  Это касается в частности цыган, одной из характерных черт культуры которых также является паразитизм на окружающем нецыганском общеќстве. В русском языке это качество цыганской культуры даже породило особый глагол "выцыганить", имеющий значение - уговорить, убедить другого человека "подарить" что-либо вопреки его собственным намереќниям.
  2 Даже полное исчезновение народа-носителя культуры не способно уничтожить жизнеспособные "реликты". Тому примером интерес к реќконструкции культуры доколумбовских цивилизаций Америки; а также "игра" (в том числе и кино) части преимущественно белых американцев в США в индейцев, в результате которой культура коренного населения этих земель по-прежнему существует в качестве реликта, указывая амеќриканцам на ущербность и порочность их собственной культуры в разќных её аспектах.
  В переходные периоды от господства в толпо-"элитарном" обќществе одной культуры к господству другой, прежняя господќствующая культура ещё не занимает положения "реликта", поќскольку её носители - пока ещё многочисленные представители консервативного направления прежней господствующей культуры и присоединившиеся к ним многие прежние нигилисты, напуганќные происходящими (или происшедшими) изменениями. Иными словами консервативное направление культуры эпохи, предшестќвующей скоротечным изменениям в жизни толпо-"элитарного" общества, и отчасти направление нигилистической культуры с
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  началом изменений, скоротечных по отношению к продолжительќности активной жизни поколения, становятся ретроградным наќправлением культуры. А его политическая активность обусловлеќна как содержанием субкультуры, ставшей ретроградной, так и воздействием на её носителей приверженцев других субкультур. По завершении переходного периода ретроградное направление либо полностью исчезает, передав всё жизнеспособное новой госќподствующей культуре в целом или лидирующей в ней субкультуќре, либо становится одним из "реликтов".
  Но переходному периоду свойственны и свои направления "консерватизма" и "нигилизма". Консерватизм переходного пеќриода это действия под лозунгом "цель - ничто! движение к ней - всё!", однако не всегда провозглашаемого публично. Это наќправление в культуре переходного периода поддерживают часть бывших нигилистов, а также те, для кого "эпоха нескончаемых перемен" создаёт законную возможность "ловить рыбку в мутной водичке". Консерваторов переходного периода не интересуют цеќли реформ и методы их осуществления: они согласны на любые реформы, которые не угрожают (по их мнению) их личному блаќгополучию и безопасности и под покровом которых они могут обќделывать свои мелкие делишки или большие аферы. В отличие от них, нигилисты переходного периода, как правило, искренни в своих заявлениях о приверженности целям реформ, однако при этом им всегда неприемлемы пути и методы достижения целей реформ, персоны руководителей и исполнителей реформ, либо они сами несостоятельны ни в каком в деле и вынуждены изобраќжать из себя принципиальных критиков - борцов за правду - просто вследствие своего неумения что-либо делать хорошо.
  В большинстве своём консерваторы переходного периода и ниќгилисты переходного периода осознанно или бессознательно миќмикрируют (маскируются) под приверженцев направления устќремлённости в будущее, которые действительно искренне стараќются воплотить в жизнь идеалы, которые провозглашены в качеќстве целей преобразований общественной жизни.
  Наряду с названными направлениями культуры переходного периода с его началом в толпо-"элитарном" обществе возникает
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  большее или меньшее количество растерявшихся людей: часть из них погибает по причине утраты ими смысла жизни, хотя пути к смерти у них могут быть разными; а часть из них образуют собой "кадровый резерв" активных направлений культуры переходного периода: они - по мере преодоления своей первоначальной расќтерянности - примыкают к ретроградам, к консерваторам и ниќгилистам переходного периода, либо к устремлённым в будущее искренним сторонникам провозглашаемых в обществе целей преќобразований. Многие из растерявшихся становятся кочевниками между названными направлениями или разными гранями своей деятельности поддерживают разные направления культуры переќходного периода.
  Нет ни одной национальной культуры, в которой не было бы художественного творчества, искусств. Художественное творчестќво, искусства в жизни всякого достаточно цивилизованного общеќства тесно связаны с комплексом наук философского историко-обществоведческого профиля, которые в свою очередь оказывают влияние на художественное творчество и искусства по мере того, как их достижения осваиваются деятелями искусств вследствие общего развития культуры общества или в процессе самообразоќвания. Во взаимодействии наук и искусств есть ряд важных обќстоятельств.
  В толпо-"элитарном" обществе искусства в подавляющем большинстве случаев опережают науки философско-общество-ведческого профиля в выявлении проблем текущей действительќности и перспектив жизни и развития общества.
  Произведения наук философско-обществоведческого профиля адресуются почти что исключительно к разуму уровня сознания психики тех, кто с ними сталкивается; их прямое воздействие на эмоциональную составляющую психики минимальное - эмоции возникают как вторичная реакция бессознательных уровней на осознанный смысл научного произведения. А освоение произвеќдений науки людьми требует во всех случаях достаточного уровня предварительной образованности, как в смысле знания опредеќлённых сведений, так и в смысле владения навыками сосредотаќчивать своё внимание и разум на тематике научного произведеќния. Вследствие этого научные трактаты вне зависимости от рас-
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  сматриваемой в них тематики и уровня выраженных в них достиќжений научно-исследовательской деятельности доступны для восќприятия далеко не всем.
  Произведения же искусств обращаются непосредственно как к уровню сознания, так и к бессознательным уровням психики люќдей. Но вследствие того, что произведения искусств непосредстќвенно обращаются к бессознательным уровням психики, они окаќзывают более или менее сильное воздействие на каждого, кто с ними вольно или невольно сталкивается, в общем-то не требуя от него никакой предварительной подготовки1.
  Годы от завершения гражданской войны в 1920 г. до убийќства И.В.Сталина в 1953 г. принадлежат эпохе переходного периода.
  Вследствие этого все культурологические концепции, не видяќщие различий названных направлений культуры и существа кажќдого из них в дореволюционную эпоху и в период строительства социализма; не видящие характера перетока названных направлеќний культуры через рубеж революции и гражданской войны; не видящие их характера и взаимодействия друг с другом в период строительства под руководством И.В.Сталина социализма в одной стране, находящейся во враждебном капиталистическом окружеќнии; не видящие различий в характере научных произведений философско-обществоведческого профиля и произведений искусќства и разницы их восприятия людьми - бесплодны и не дают ничего, кроме приводимых ими фактов, для понимания той эпохи.
  1 Вопрос о формировании художественного вкуса важен, но в своём существе он сводится к тому, во-первых, как воспитывается неприятие одних художественных стилей и произведений искусств и способность наслаждения другими, и, во-вторых, какие последствия будет иметь для общества воспитанное неприятие одних стилей и произведений, и наслаќждение другими стилями и произведениями.
  Кроме того, в наши дни многие аналитики, высказывающие свои мнения о той эпохе, а также и публика, с доверием внимаюќщая их обличающим мнениям, большей частью забывают о том, что наши поколения - продукт и наследники той эпохи. Вследстќвие этого для нас привычно и естественно то, что не было свойст-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  венно жизни общества до неё, и что вошло в жизнь общества именно в её ходе. Из этой привычности унаследованного и освоќенного в детстве и юности в готовом виде проистекает и то, что многие ныне активные политики, деятели философско-общество-ведческого комплекса наук, деятели искусств являются бездумныќми продолжателями ранее названных направлений культуры пеќреходного периода. Вследствие их бездумно автоматического восќпроизводства в новых исторически сложившихся обстоятельствах направлений культуры тех лет и более ранних общество на проќдолжении полувека после устранения И.В.Сталина так и не смогќло преодолеть очередной рубеж переосмысления прошлого и выќработки намерений на будущее. Иными словами, переходный процесс завис, если выражаться на слэнге программистов и комќпьютерщиков. Поэтому необходимо соотнести нам привычное и естественное с естественным и привычным в предшествующую переходному периоду эпоху.
  Для нас естественно уметь читать и писать, хотя многие науќчились этому, так и не научившись чувствовать Жизнь и думать о её смысле самостоятельно. Для России до 1917 г. было естественќно, что 85 % населения не умеют читать и писать, по какой приќчине вся письменная культура была им недоступна. Вследствие этого в возможностях обретения нового знания и навыков какой-либо деятельности они были ограничены своими способностями перенять знания и навыки на основе показа и изустных пояснений носителей перенимаемых знаний и навыков. При таких обстояќтельствах общество было неспособно ни к нравственно-этическому и духовному развитию, ни к научно-техническому прогрессу. Точнее скорость освоения и переосмысления общестќвом информации была настолько низка, что оно обречено было погибнуть под бременем порождаемых им же и своевременно не разрешаемых разнородных проблем.
  1 Это - качественное преображение общества, по своему воздейстќвию на жизнь и значимости многократно превосходящее компьютеризаќцию и подключение к интернету, свидетелями и участниками чего мы являемся ныне.
  В первое же десятилетие после завершения гражданской войны неграмотность взрослого населения была ликвидирована1. Также
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  была ликвидирована беспризорность детей оставшихся без родиќтелей в годы революции и гражданской войны. Параллельно с этим шло развитие системы народного образования, которая год от года охватывала всё большее количество учащихся, постепенно доводя качество всеобщего обязательного образования до уровня, позволяющего поступать в вузы и техникумы. В этот период мноќгие представители молодёжи не имели возможности получать обќразование на полном обеспечении семьи или общества и вынужќдены были начинать работать ещё в подростковом возрасте. Но многие из них имели мечту заниматься делом, требующим полуќчения среднего специального или высшего образования. Идя наќвстречу их пожеланиям осуществить свою мечту, Советская власть разворачивала систему рабфаков (рабочих факультетов, многие из которых были организованы при вузах), где молодые рабочие и крестьяне от сохи могли подготовиться к поступлению в вузы. На части рабфаков обучение велось с отрывом от произќводства, и их студенты получали государственную стипендию. На части рабфаков обучение велось без отрыва от производства в свободное от работы время. Также для тех, кто начал работать ранее, чем смог получить желательное для него образование, разќворачивалась система вечерних школ, техникумов, вечерних и заочных факультетов вузов.
  Оппоненты могут возражать, что программа правительства Николая II предусматривала ликвидацию неграмотности к 1920 г., да, дескать, её выполнению помешали первая мировая война, революция и гражданская война. Оппонентам следует знать, что, во-первых, у России не было причин вступать в войну - следовало продолжать мирный поќлитический курс П. А. Столыпина, и тогда не было бы ни революции, ни гражданской войны; а, во-вторых, вместо указа о "кухаркиных детях", закрывшего доступ к образованию "черни", ещё Александр III имел возќможность издать указ о ликвидации неграмотности и развитии народного образования, что могло бы создать при праведной внутренней политике верноподданную государству кадровую основу для разрешения проблем общественного развития многонациональной цивилизации России путём реформ без революционных потрясений.
  Благодаря созданным Советской властью возможностям полуќчить среднее специальное (техникум) и высшее профессиональное образование в науку, технику, отрасли художественного творчест-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ва вошло множество молодых людей, которым до 1917 г. в услоќвиях сословно-кастового строя и господства иерархии неправедно нажитых толстых кошельков такая возможность была заказана1. На этой основе уже в 1920-е гг. в СССР стали возникать новые и развиваться существовавшие ранее научные и инженерные про-ектно-конструкторские школы. Именно поддержки научных и проектно-конструкторских школ были лишены в дореволюционќные годы выдающиеся российские учёные и изобретатели, поќскольку с середины XIX века наука и инженерное дело становиќлись областью коллективной деятельности, в которых гений, лиќшённый поддержки высококвалифицированных и разносторонне образованных сподвижников, - не способен в одиночку что-либо осуществить.
  1 В справедливости сказанного многие смогли убедиться на собственќном опыте и опыте своих детей и внуков после того, как пробуржуазные реф2орматоры пришли к власти.
  2 Даже в 1970-е гг., когда дипломы большинства советских вузов не признавались в развитых капиталистических странах, выпускники наќших вузов превосходили их выпускников в области фундаментальной подготовки, благодаря чему легко осваивали прикладную фактологию, на которой строилась и строится вся (за редкими исключениями) западќная система высшего профессионального образования.
  Непризнание наших дипломов на Западе было вызвано по существу двумя факторами: во-первых, различием прикладной фактологии, необќходимой для работы в СССР и на Западе, и, во-вторых, замкнутостью профессиональных корпораций на Западе.
  О том, что наша система образования, принципы которой не меняќлись со сталинских времён, была лучше западной даже в конце застоя,
  В результате такой государственной политики в области обраќзования уже к началу 1950-х гг. образовательный уровень населеќния СССР (т.е. рабочих и крестьян, - наиболее многочисленных общественных классов в ту эпоху) был самым высоким в мире. Также и по количеству студентов высших учебных заведений, приходящихся на тысячу человек населения, СССР лидировал, с большим отрывом обогнав по этому показателю развитые капитаќлистические страны. При этом надо иметь в виду, что наше средќнее образование (ставшее обязательным в конце существования СССР) и высшее образование соответствовало в начале 1950-х гг. очень высоким стандартам по мировой шкале сопоставления сисќтем образования разных государств2.
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  Благодаря успехам научных и инженерных проектно-конструк-торских школ, развивавшихся на основе широчайшей кадровой базы всего народа, к началу 1950-х гг. Советский Союз обрёл наќучно-техническую и технико-технологическую независимость от иностранной науки и техники в том смысле, что наша наука и промышленность стали способны сами разрабатывать и произвоќдить всё, что требовалось государству, которое во многом выраќжало интересы подавляющего большинства тружеников. Хотя неќобходимо признать, что доля пионерских разработок (то, что сдеќлано впервые в мире) в тот период была низкой, поскольку в 1920-е - 1940-е гг. Советский Союз большей частью осваивал чужие достижения, преодолевая унаследованную от Российской империи отсталость от передовых стран в области образования населения и технико-технологическую зависимость от них пракќтически всех отраслей науки и промышленности империи.
  Всё это в совокупности создавало объективные предпосылки к тому, чтобы и впредь СССР развивался в общекультурном и в наќучно-техническом аспектах опережающими темпами по отношеќнию к темпам развития передовых капиталистических государств. Но система образования, созданная в те годы, обладала принциќпиальным пороком:
  Культ марксизма в обществе извратил весь комплекс фило-софско-обществоведческих наук, психологическую науку, восќпрепятствовал правильному развитию биологии и проистеќкающей из общей биологии медицины1.
  говорит тот факт, что в среде физиков-теоретиков, химиков, программиќстов США сверхпропорционально высока доля выпускников советских вузов, которых учили не тому, что и как делать, а учили знанию того, что и как в природе и технике взаимосвязано, а это фундаментальное знание позволяло им самостоятельно по мере необходимости отвечать на воќпрос, что и как делать, решая тем самым прикладные задачи.
  1 Последствия этого России предстоит преодолевать ещё не одно деќсятилетие.
  Вследствие извращённости комплекса наук о человеке и челоќвеческом обществе в СССР был неизбежен разлад между науками, прежде всего, философско-обществоведческого профиля и худо-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  жественным творчеством во всех видах искусств1. Однако при культовом господстве марксизма в системе образования этот разќлад был благом для общества и дальнейших перспектив его разќвития по причине того, что в толпо-"элитарном" обществе искусќства, художественное творчество в подавляющем большинстве случаев опережают науки философско-обществоведческого проќфиля в выявлении проблем текущей действительности и перспекќтив жизни и развития общества2. Конечно, это утверждение спраќведливо по отношению не ко всем произведениям искусства и не ко всем научным произведениям. Оно справедливо по отношению к разнородному художественному творчеству в целом как к отрасќли деятельности и по отношению к науке как к отрасли деятельноќсти.
  Поэтому без понимания того, что разлад между художественќным творчеством и науками философско-обществоведческого профиля был, невозможно понять и того, что представлял собой тот стиль художественного творчества, который получил название "социалистический реализм"; но также невозможно понять и сути и роли так называемого "авангардизма-модернизма" во всех его проявлениях, унаследованного эпохой переходного периода от дореволюционных времён.
  1 Конфликт мировоззрений в обществе "физики - лирики" (естестќвенники и инженеры - гуманитарии) конца 1950-х - начала 1960-х гг. был одним из поздних выражений этого разлада. Но в названии этого конфликта есть неточность: ставя естествознание, обозначенное как "фиќзика", под удар "лириков", название выводило из-под удара господќствующую в образованных кругах общества философию, из которой во всякую эпоху проистекают методы и достижения естествознания.
  2 Как подтверждение этого см. работы ВП СССР: "Домик в Коломне" (комментарий к одноимённому произведению А.С.Пушкина), "Руслан и Людмила" (Развитие и становление государственности народа русского и народов СССР в глобальном историческом процессе, изложенное в сисќтеме образов Первого Поэта России А.С.Пушкина), ""Медный всадник" - это вам не медный змий...", ""Мастер и Маргарита": гимн демонизќму? либо Евангелие беззаветной веры".
  Прежде всего, с установлением государственности Советской власти началась ревизия художественного наследия, доставшегося от империи. Произведения дореволюционного консервативного и ретроградных направлений перестали тиражироваться (литераќтура, произведения изобразительного искусства) и воспроизво-
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  диться (музыка, сценические постановки), а некоторые были изъяќты из обращения, частью уничтожены, а частью упрятаны в храќнилища музеев, архивов и библиотек. Произведения дореволюциќонного нигилистического направления в нашу эпоху известны как произведения "критического реализма"1, а также произведения разнородного "авангардизма" в литературе, сценическом искусстќве, живописи, музыке.
  При этом надо иметь в виду, что "авангардизм-модернизм" во всякую эпоху - это не однородное явление: в том смысле, что наряду с поисками новых форм и способов выражения жизненноќго смысла в художественных произведениях в нём присутствует нравственно-психически болезненная составляющая, которая представляет собой либо выражение бреда психически больных людей, либо выражение демонического больного честолюбия, ноќсителю которого нечего сказать и показать людям, но страсть как охота самоутвердиться или прославиться в качестве великого хуќдожника, артиста, поэта, писателя, музыканта. А в кризисные для общества времена "авангардизм" представлен большей частью именно произведениями, выражающими нравственно-психическую болезненность и агрессивную устремлённость к саќмоутверждению или славе демонического честолюбия. Это касаќется и подавляющего большинства "шедевров" "авангардизма" дореволюционной и послереволюционной эпохи.
  Исторически так сложилось, что творцы произведений "критиќческого реализма" ещё до революции либо успели умереть, либо успели приобщиться к потребительской "элите" империи.
  1 Все они несут дух безысходности и неразрешимости рассматриваеќмых авторами социальных проблем, поскольку эти проблемы сами созќдаются противоестественной библейской культурой, от которой не могли отрешиться их авторы. Именно это и является основанием для того, чтоќбы отнести их к нигилистическому направлению культуры.
  В них нет "положительного героя", подражая которому современники могли бы построить будущее счастье общества. Судьбы всех от Чацкого, Онегина и Печорина до Базарова и героев Достоевского - предупрежќдения: не делай так, но ищи других путей и методов творчества своей судьбы и судеб общества.
  Неприятие новой власти пережившими революцию деятелями искусств этого направления было вызвано не только неприятием и
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  опасением репрессий, но во многом и нежеланием потерять этот с большим трудом завоёванный "элитарно"-потребительский стаќтус, вследствие чего многие из них оказались за границей (И.А.Бунин, И.Е.Репин, А.М.Горький). Когда жизнь в СССР обќрела устойчивый характер, некоторые из них согласились верќнуться на родину. Здесь вернувшиеся продолжали работать в том или ином качестве (А.Н.Толстой, А.М.Горький: А.Н.Толстой - действующим писателем-соцреалистом, а А. М. Горький - автоќритетным якобы основоположником и олицетворением соцреаќлизма, хотя был скорее неизменным нигилистом, нежели устремќлённым в будущее реалистом).
  А другие так и умерли за границей (И. Е. Репин, И. А. Бунин), не пожелав вернуться на родину и своим творчеством или авторитеќтом "служить режиму" (как они думали), в котором переплелись одинаково чуждые им народный большевизм и марксистский анќтинародный психтроцкизм. Но по существу они отказались слуќжить не режиму, а народу, поскольку в действительности отказаќлись способствовать своим художественным творчеством размеќжеванию большевизма и психтроцкизма во всех сферах жизни и деятельности людей, а тем самым - отказались способствовать и освобождению государственности и народа от власти психтроц-кизма.
  1 Название направления образовано от "future" - будущее. Это наќзвание указывает на то, что В. В. Маяковский искал путей в светлое буќдущее, но не был сторонником неизменно нигилистического и потому бесплодного для общества авангардизма как такового. Авангардизм в большинстве случаев характеризуется анекдотом:
  Консервативное направление культуры переходного периода в СССР к социализму идеологически это - перманентные революќционеры марксисты-психтрооцкисты, а художественно стилистиќчески - всевозможный авангардизм-абстракционизм, как выраќжение психтроцкизма. Иными словами, в психтроцкизме не было конфликта между его социологической наукой и искусствами. Но был конфликт между психтроцкизмом и жизнью, вследствие чего истинные искатели новых форм и средств выражения в искусстве смысла Жизни, устремлённые в будущее, в этой среде не выживаќли, примером чему В. В. Маяковский, ещё в дореволюционные гоќды снискавший известность в качестве авангардиста-футуриста1;
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  а также и многие другие, кого затравили деятели РАПП1 и ему подобных объединений р-р-революционных деятелей искусств.
  Ставя знак равенства между оппозиционной большевикам поќлитической фракцией в ВКП (б), возглавляемой Л.Д.Бронштейном (Троцким), и авангардизмом в послереволюционном искусстве, большевистское руководство СССР во главе с И.В.Сталиным не ошиблось2, хотя многие деятели искусств и тогда, и сейчас не поќнимали и не понимают причин неприятия авангардизма большеќвиками и целей его подавления.
  - Искусство должно приносить пользу...
  - Людям?
  - Нет, художнику.
  А В.В.Маяковский думал о счастье людей, а не о том, как стать преќуспевающим шкуродером, дурачащим своим авангардизмом головы с жиру бесящейся буржуазии и опустошающим её кошельки, подобно тоќму, как в этом однажды признался наиболее известный авангардист ХХ века1 - Пабло Пикассо.
  1 Российская ассоциация пролетарских писателей.
  2 Да и в последующие за 1953 годы оппозиция бюрократическому реќжиму и идеалам социализма самовыражалась в художественном творчеќстве в нигилистическом авангардизме, а так называемая "бульдозерная выставка" хрущёвских времён была прямым стимулированием этого направления в художественном творчестве.
  Но нигилизм бесплоден, как показала вся история развития искусств в России после 1985 г. Бесплоден в том смысле, что в советскую эпоху каждое произведение искусства претендовало на то, чтобы выразить ту или иную мысль. Нигилистический же авангардизм безыдеен. Точнее у него есть одна идея - вседозволенность инстинктивных проявлений, но инстинкты у всех одни и те же, и даже весь спектр инстинктивных изќвращений не приносит в него никакого нового смысла: только инстинкты под разными оболочками и ничего больше. Почти все "открытия" аванќгардизма конца ХХ века - повторение извращенности русского декаќданса предреволюционных лет, разве что опирающиеся на технические достижения современности, не известные в ту эпоху.
  Реально психически больные в большинстве своём не осознают своего нездоровья. Выраженным в художественном творчестве шизофрении и бреду, вызванному воздействием дурманов (от таќбака и алкоголя до более тяжелых наркотиков), рукоплещут, преќжде всего, тоже шизофреники и одурманенные: у психически здоќровых людей шизофреническое и бредовое искусство, тем более высокоталантливое, вызывает, прежде всего, сожаление. Но кроме
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  состоявшихся психопатов, с более или менее ярко выраженным психическим нездоровьем, в толпо-"элитарном" обществе есть довольно много людей, устойчивость психики которых и их наќвыки самообладания оставляют желать лучшего. И такие люди, в зависимости от того, в какие обстоятельства они попадают, какое искусство (прежде всего музыка, живопись, кино, а ныне и в перќспективе еще и компьютерные интерактивные1 игры и виртуальќные постановки) на них воздействуют, могут либо стать психичеќски больными, либо избежать этой печальной и опасной для них и окружающих участи.
  1 Т.е. протекающие в диалоге с программой работающей на мультиќмедийном компьютере, который генерирует какой-то видеопоток, звукоќвое сопровождение, а в перспективе - и поток прочих искусственных ощущений вымышленной игровой реальности.
  2 Известно, что под воздействием рок-музыки, в организме поддавшеќгося её влиянию человека вырабатываются вещества, оказывающие нарќкотическое воздействие. Поэтому лозунг "Рок против наркотиков" - ахинея: рок - сам наркотик.
  Кроме того, забивая психику короткими тактами и рваными и сдвиќнутыми по фазе ритмами, рок-музыка способна подавить на более или менее продолжительное время внутреннюю согласованность ритмики чувственной и интеллектуальной деятельности, тем самым отупляя и огќлупляя массы эмоционально зависимых от неё людей.
  Как показало расследование, 19-летний парень, расстрелявший в 26 апреля 2002 г. в гимназии города Эрфурта 16 человек (тринадцать учиќтелей, двух школьников и женщину, офицера полиции, из состава наряќда, прибывшего по вызову к месту трагедии) и застрелившийся после этого сам, воспитывался матерью-одиночкой, которая не справилась с его воспитанием. Вследствие этого он был отчислен из гимназии за проќгулы и подделку документов, уже будучи оставленным на второй год. Он был "фанатом" компьютерных игр "бродилок-стрелялок" и рок-музыки, а среди его записей "музыки" нашлась песня со словами "убей свою учи-
  Поэтому подавление нигилистического авангардизма, беззаќботного о грядущих судьбах людей, необходимо отличать от поќдавления творческих поисков новых художественных форм и средств выражения в искусстве смысла Жизни. Объективно поќдавление нигилистического авангардизма - средство защиты подростков, психика которых пребывает в процессе формироваќния, а также и множества взрослых психически неустойчивых людей от возможности стать более или менее ярко выраженным сумасшедшим под воздействием авангардного искусства; это средство защиты нравственно-психического здоровья общества2,
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  хотя и не самодостаточное средство в силу того, что оно не споќсобно заменить все прочие.
  В последние два десятилетия существования СССР интеллиќгенция (в своём большинстве носители Я-центричного индивиќдуалистического или индивидуалистически-корпоративного склаќда психики) много потешалась над "соцреализмом". Было приняќто обвинять его в творческом бесплодии, в лакействе и угодничеќстве по отношению к правящему режиму, вследствие чего во всех видах искусства художники соцреалисты якобы только и делали, что приукрашивали, "лакировали" и представляли в ложном свете "гнусную совковую" действительность.
  тельницу из ружья". При таких нравсвтенно-психических показателях он владел оружием на законных основаниях и был членом стрелкового клуќба, что свидетельствует о том, что не только у него, но и госчиновников ФРГ с психикой и совестью далеко не всё в порядке тем более, что в ФРГ и в США это далеко не первый такого рода случай.
  Не прошло и недели после этого несчастья в Германии, которому СМИ, особенно электронными, был придан культовый характер по всей Европе, 30 апреля пришло сообщение об аналогичном несчастье, происќшедшем в одной из школ на территории бывшей Югославии: тринадцаќтилетний подросток расстрелял в школе нескольких учителей и застреќлился сам.
  Конечно, однозначной запрограммированности личного поведения "искусство - поступки" в общем случае нет. Но в обществе статистика выявляет такого рода зависимость, выражающуюся в поведении части людей. Однако, носители Я-центричной индивидуалистической психики, исходя из отсутствия в общем случае однозначной запрограммированноќсти поведения "искусство - поступки", отказываются в упор видеть эту статистику в жизни общества, и отказываются сделать её объектом полиќтики государства и общественных организаций. А это уже - скотство.
  Это одно из многих обстоятельств, которое приводит к вопросу: Отќветственен ли художник за последствия своего творчества? либо за поќследствия ответственны жертвы его художественного творчества и их жертвы?
  Поэтому, когда М.М.Жванецкий охарактеризовал сотрудников КГБ в одной из миниатюр словами "искусствоведы в штатском", то по сущестќву был прав: искусствоведение - одно из направлений обеспечения государственной и общественной безопасности. Но это было известно и до1 М. М. Жванецкого.
  1 А. И. Солженицын за эту, активно распространявшуюся им клевету так и не принёс извинений.
  Досталось всем: и М.А.Шолохову за "Поднятую целину" и якобы плагиат "Тихого Дона"1, и А.М.Горькому за руководство
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  авторским коллективом, создавшим книгу "Канал имени Стали-на"1 о проектировании и строительстве Беломоро-Балтийского каќнала в 1929 - 1932 гг. заключёнными ГУЛАГ НКВД. Но больше всего досталось киноискусству, поскольку в СССР киноискусство было изначально монопольно государственным искусством, обќслуживающим политику государства. Вследствие монопольно гоќсударственного характера киноискусства в СССР именно его можно считать наиболее ярким выражением соцреализма в лучќших и худших своих проявлениях.
  Поэтому обратимся к киноискусству. Одних "Кубанских казаќков" демократизаторы сколько склоняли за лживый пафос (колќхозное изобилие на экране в неурожай и голод 1949 г.), приукраќшивание и "лакировку" действительности. Однако в своё время это был любимый многими фильм, в том числе и на Кубани. Этот факт и популярность многих других фильмов и художественных произведений соцреализма в других видах искусств демократичеќски настроенные комментаторы объясняют тем, что якобы люди уходили от страшной и суровой советской реальности в мир грёз.
  На их взгляд, такой посыл большевикам - сторонникам соќциализма и коммунизма - опровергнуть нечем. Но думающие так в действительности впадают в интеллектуальный столбняк, поскольку этот посыл приводит к очень простому вопросу:
  1 Очень интересная книга, между прочим. Переиздать её было бы полезно ныне в качестве учебного пособия для исторических, соќциологических и юридических факультетов и вузов. В ней сказана правда, хотя и не вся правда о Беломоро-Балтийском лагере НКВД. Книќга показывает, на каких принципах в идеале должна работать в обществе система исправительных учреждений.
  Тем, кому не нравится такой подход, следует знать, что если общестќво вынужденно иметь тюрьмы, то оно обязано определиться в целях и принципах их функционирования. А в практике повседневной жизни оно должно позаботиться о том, чтобы функционирование этой системы исќполнения наказаний и перевоспитания соответствовало этим целям и принципам, обусловленным изначально властью избранной обществом концепции устройства его жизни. 286
  А с чем люди возвращались в мир советской действительности из мира грёз соцреалистического кино и других видов исќкусств соцреализма?
  
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  Самый общий ответ состоит в том, что они возвращались из мира советских киногрёз вовсе не с тем, с чем возвращаются из мира голливудских киногрёз нынешние подростки; и также не с тем, с чем возвращаются из своих наркогрёз пьяницы и прочие наркоманы всех эпох, включая и эпоху пробуржуазных реформ в России.
  Конечно, соцреализм во всех его проявлениях не был однородќным явлением. Было в нём и угодничество перед властью, дохоќдящее до беспредельного холуйства, оправдывающего и все злоќупотребления чиновников или пытающегося представить их неќсуществующими, а обвинения в их адрес - клеветническими. Но было и нечто другое, вследствие чего содержательный ответ на поставленный вопрос о возвращении в общественно-историческую действительность из мира грёз, навеваемых соцреаќлизмом, - это и есть ответ на вопрос об истинной сути и месте соцреализма в истории, весьма отличающийся от диссидентско-интеллигентских мнений о нём. Логические доказательства этого утверждения невозможны. Но искусство говорит само о себе, вне зависимости от того, как его представляют искусствоведы и какиќми терминами они определяют его стили и жанры. Поэтому обраќтимся к фактам.
  В 2000 году в Нью-Йорке прошёл показ 37 советских фильмов, начиная от времён сталинизма и кончая началом 1960-х годов. Вся тамошняя кинокритика, которой уже не было причин бояться военно-экономической мощи "сверхдержавы Љ 2" и отрабатывать заказ тамошних властей предержащих, в один голос восторженно заявила: "Это какая-то иная цивилизация!"
  И это была правильная оценка по существу истинного соцреаќлизма. Чтобы понять причину именно такой реакции искушённых в киноиндустрии американцев на старые (и технически несоверќшенные в сопоставлении с голливудскими техношедеврами поќследних лет ХХ века) фильмы советской эпохи, надо вспомнить ещё одно тематически связанное с этим показом событие.
  В середине 1990-х гг. по Европе с триумфом прошла выставка произведений советского изобразительного искусства и скульптуќры эпохи сталинского большевизма. Она гостила и в России: в
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Русском музее она демонстрировалась под названием "Агитация за счастье". Вот это - устремлённость в светлое, счастливое для всех тружеников будущее - и есть суть истинного соцреализма эпохи сталинского большевизма, сохранённая лучшими деятелями искусств во всех союзных республиках и в последующие годы.
  Посмотрев 37 советских фильмов, американцы отреагировали не просто на пропаганду неведомо чего, а прореагировали они именно на агитацию за счастье всех и каждого в обществе, в орќганизации жизни которого выразились иные нравственно-этичесќкие принципы. И если их некогда пугал СССР, то в отсутствие его мощи эти принципы, выразившиеся в поведении героев на экране, их не только не пугали, но были для многих из них притягатель-ны1. Отсюда восторженная и по существу правильная реакция: "Это какая-то иная цивилизация".
  Да, это иная - новая грядущая глобальная цивилизация, нравственность и этику которой искусство соцреализма в своќих лучших произведениях показало в декорациях техносферы первой половины ХХ века. И эта суть - агитация за реальное счастье, которое реально возможно, которое необходимо осуќществить в жизни трудом самих людей, их нравственностью и этикой, - и есть то, что не укладывается в нравственно-извращённые умы обличителей искусства соцреализма в цеќлом советской эпохи, и эпохи сталинского большевизма - в особенности.
  1 Кто не хочет жить в обществе, где можно выйти ночью на улицу большого города, либо зайти в парк одному или с любимой и не подќвергнуться нападению и издевательствам? Кто не хочет жить в обществе, где дети в безопасности и на улице, и в школе (сколько школьников и учителей было убито в школах СССР, свихнувшимися вооруженными сверстниками?), и в транспорте, где любой взрослый поможет ребёнку? Кто не хочет жить в обществе, где искусный врач приходит на помощь максимально быстро и интересуется восстановлением здоровья пациента, а не платежеспособностью клиента? - Такого рода вопросов в связи с сопоставлением реальности гражданского общества и мира "грёз" проќизведений соцреализма можно задать очень много. И в ответе на них бесплодно именно гражданское общество капитализма.
  И эта агитация за счастье по её существу куда как более констќруктивна и созидательна, нежели вся голливудская мордобойщина
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  на Земле и в Космосе, порнуха и чертовщина, которую ежедневно выпускает на американцев и россиян телевидение по всем канаќлам и которая в толпо-"элитарном" обществе представляет собой не что иное, как агитацию за катастрофы и непреходящее несчаќстье.
  И то, что это действительно так, - криминалисты США давно знают, поскольку во всей статистике преступности выявлена доля осознанного подражания экранным негоќдяям и киногероям, загнанным в угол обстоятельствами сценария.
  Но есть и доля бессознательного (индивидуального и коллекќтивного) воспроизведения людьми в жизни экранной жути в реќзультате программирования и возбуждения психики индивидов и обществ кинофильмами1. И теракты 11 сентября 2001 г. кроме всего прочего - апофеоз воздействия американской киноиндустќрии на жизнь американского общества. Поэтому не случайно, что сразу же после 11 сентября американцы, пребывая в шоке, пожеќлали снять с проката множество фильмов со сценами насилия саќтанинской, уголовной и террористической тематики. Но надолго терпения у них не хватит: в условиях буржуазного "либерализма" прибыли частного бизнеса важнее безопасности общественной жизни, вследствие чего искусствоведение и ведение искусства в русле определённой политики государства - в США вне компеќтенции высших органов государственной власти и спецслужб2, в отличие от СССР (тем более СССР эпохи сталинского большеќвизма).
  1 Она может быть выявлена как падение преступности в ответ на преќкращение демонстрации насилия и чертовщины в кино и на телевидении, однако заправилы киноиндустрии и проката в США на это не пойдут: прибыль любой ценой.
  2 В противном случае остаётся сделать предположение, что в США агитация за несчастье средствами искусства является одной из целей поќлитики государства.
  В эпоху сталинского большевизма общество находилось под воздействием искусства "критического реализма", которое покаќзывало, прежде всего, как плохо жить простому человеку в усло-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  виях толпо-"элитаризма"1; а также под воздействием искусства "социалистического реализма", которое призвано было показыќвать, как должны строиться отношения между людьми в быту и в работе (работе коллективной потому, что иной работы в историчеќски сложившейся техносфере - нет), чтобы каждый добросовестќно трудящийся человек жил счастливо.
  Об этом фильмы "Встречный" (о встречном плане и трудовом энтузиазме), "Кубанские казаки", "Сказание о земле Сибирской", "Большая семья" (по роману В.А.Кочетова "Журбины"), "Дело, которому ты служишь", "Дорогой мой человек" (по романам Ю.П.Германа), "Добровольцы", "Валерий Чкалов" и др. Были произведения и о том, как должно любить и защищать свою - народную - Советскую власть и социализм, право на которые простой люд выстрадал и завоевал большой кровью в Великой Октябрьской социалистической революции и в гражданской войќне ("Броненосец "Потёмкин"", "Чапаев", "Оптимистическая траќгедия", "Тихий дон", "Как закалялась сталь", "Кортик") и защиќтил в Великой Отечественной войне ("Повесть о настоящем челоќвеке", "Молодая гвардия", "В окопах Сталинграда", "Два капита-
  1 Кроме того, оно учило "хорошим манерам" - нормам вежливости и культурного обращения людей между собой, бывшим в употреблении в правящих сословиях Российской империи.
  2 Однако одно из парадоксальных свойств той эпохи и произведений, которые по указанному выше признаку выраженной в них агитации за счастье принадлежат искусству "социалистического реализма", состоит в том, что многие из них созданы талантливыми беспринципными приспоќсобленцами, которые по своим убеждениям, нравственности и реальному поведению в жизни не были большевиками и коммунистами. Это покаќзали последующие публикации дневников некоторых из них и свидетельќства современников о ранее не афишировавшихся фактах их биографий, а также и художественное творчество их самих во времена после эпохи сталинского большевизма.
  К числу таких приспособленцев принадлежали, в частности, Вс. Вишќневский - автор "Оптимистической трагедии", и А.Рыбаков - автор "Кортика" и "Детей Арбата" - крайне поверхностного и потому клеќветнического произведения о той эпохе.
  Может возникнуть вопрос: Как относиться к тому, что большевистќское государство создавало свою культуру талантом по существу своих противников? - На наш взгляд, к этому относиться следует так же, как и к поездке Гоголевского кузнеца Вакулы на чёрте в Санкт-Петербург в ночь под Рождество: Если дело делать надо, а под руками только не-290
  на")2.
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  Ещё один вопрос, связанный с сутью соцреализма, это вопрос о том, как в нём вопреки марксистским идеям так называемого "пролетарского интернационализма" и "мировой революции" появились такие фильмы, как "Пётр I", "Александр Невский", "Иван Грозный"? Одно из расхожих мнений состоит в том, что, как только "жареным запахло" (была осознана угроза войны с гитлеровской Германией), так И. В. Сталин сразу же забыл о К. Марксе, "пролетарском интернационализме", "мировой ревоќлюции", "бесклассовом обществе" и прочих идеологических приќкрытиях своей личной диктатуры, и решил воспроизвести в новых художественных формах имперский патриотизм, необходимый лично ему для поддержания своей циничной власти ради власти.
  чистая сила, то с Божией помощью можно и её использовать. Опять же, может кто-то в процессе использования одумается и станет не такой нечистой силой, как был раньше...
  1 Россия - региональная цивилизация многих народов. От прочих региональных цивилизаций она отличается тем, что это единственная региональная цивилизация, большую часть своей истории развивающаяќся в границах единого общего всем её народам государства. В силу этого обстоятельства патриотизм в России может выражаться как приверженќность её цивилизационному строительству, так и в общеупотребительном на Западе смысле как приверженность исторически сложившемуся на определённой территории государственному устройству. Если анализиќровать историю России, то выяснится, что простонародье России более или менее осознанно занималось цивилизационном строительством, а национальные "элиты" лепили государственность под себя. Вследствие такого рода сословного разделения труда, как только "элитарная" госуќдарственность начинала мешать цивилизационному строительству, так сразу же простонародье региональной цивилизации России с точки зреќния её "элиты" утрачивало патриотизм в смысле своей приверженности исторически сложившейся государственности.
  Но дело в том, что И. В. Сталин руководствовался не скоротечќными обстоятельствами, а долгосрочной политической стратегиќей, и власть его не была властью ради личной власти, как то мноќгим представлялось тогда и представляется ныне: это не фильмы об имперском толпо-"элитарном" патриотизме в духе "за веру, царя и отечество" и праве государя, одержимого наваждениями и лестью окружающих, немотивированно казнить и миловать как верноподданных, так и изменников. Это - фильмы о большевиќстском всенародном цивилизационном строительстве1 в прошлые
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  эпохи и об ошибках, допущенных в этом строительстве, за котоќрые приходилось платить большой кровью и неблагоустроенноќстью жизни многих поколений.
  Иными словами, суть искреннего художественного творчества в стиле так называемого "соцреализма" - в объективной уст-рёмленности в праведное будущее. И эпоха сталинского больќшевизма - эпоха, в которую это направление художественноќго творчества впервые в истории получило осмысленно целеќнаправленную государственную поддержку.
  Эта государственная поддержка была эффективной в меру добќронравия и понимания проблем и перспектив общества государќственными деятелями, причастными к оказанию этой поддержки прямо или косвенно, - с одной стороны. А с другой стороны она была оправдана мерой того, насколько сами художники были исќкренне привержены идеалу и делу осуществления в обществе счаќстья для всех, кто не признаёт права на паразитизм ни за собой, ни за окружающими; а также и тем, насколько беспринципные, но талантливые приспособленцы были податливы к давлению обќстоятельств, чтобы в своих произведениях выразить этот идеал и его осуществимость так, чтобы общество, и, прежде всего, подрасќтающие поколения ему отозвались.
  И вне зависимости от ошибок и извращений этого художестќвенно-политического курса деятелями государства и простиќтуирования деятелями искусств на системе государственной поддержки их творчества, именно искусство социалистичеќского реализма в эпоху сталинского большевизма дало обществу то, чего не смогли дать науки философско-общест-воведческого профиля - ощущение возможности счастья на Земле и объективной правоты большевистского дела, уверенность в завтрашнем дне.
  Благодаря шедеврам искусства соцреализма эпохи сталинского большевизма и последующего времени дело большевизма не поќгибло и не прервалось со смертью И. В. Сталина, пережило хру-щёвщину, застой, перестройку и пробуржуазные реформы 1990-х годов.
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  Именно в искусстве соцреализма в обществе преодолевался разлад между наукой и художественным творчеством. Последним и высшим достижением соцреализма стал научно-фантастический роман Ивана Антоновича1 Ефремова "Час быка". В этом романе разлад между наукой и искусством ещё не был преодолён, но именно в нём Иван Антонович непосредственно подошёл к рубеќжу, по преодолении которого этого разлада нет и быть не может.
  Это могло стать событием глобальной значимости: когда роќман вышел в свет и обрёл достаточно широкую известность, его хотел экранизировать американский кинорежиссёр Стэнли Кубќрик, создатель таких хорошо известных и популярных в мировом прокате фильмов как "Спартак" и "Звёздная одиссея 2001". Но психтроцкистская госпартноменклатура СССР категорически восќпротивилась этому проекту, и он не был осуществлён.
  Также искусству соцреализма мы обязаны и тем, что СССР под руководством И. В. Сталина был подготовлен к Победе в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг. и победил в ней. И особую роль в этом сыграло поколение, вошедшее в жизнь в 1905 - 1914 гг.: их детство пришлось на дореволюционную эпоху, а личќностное становление в подростковом возрасте пришлось уже на эпоху практического строительства социализма и культуры новоќго общества, в котором многие из них приняли непосредственное участие.
  1 Настоящее отчество - Антипович.
  В отличие от более старших поколений они в большинстве своќём не успели к началу революции и гражданской войны окостеќнеть в чувствах и в разумении; а в отличие от более молодых поќколений они имели свой личный осознанно памятный им опыт дореволюционной жизни, а не некие умозрительные представлеќния на основе отфильтрованных рассказов старших, знакомства с книгами и прочими произведениями искусства. Кроме того, их личностное становление в подростковом возрасте протекало в пеќриод, когда советский партийно-государственный толпо-"элита-ризм" ещё не успел развиться до такой степени, чтобы одних подќростков (меньшинство) обратить в непрестанно оппозиционных всякому режиму демонов, а других (большинство) - в зомби, за-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  программированных марксистской идеологией, парализовавшей их волю, как это случилось с представителями более молодых поќколений за редкими исключениями.
  Вследствие этого представители поколения рождения 1905 - 1914 гг. были инициативны в деле строительства и защиты социализма в СССР и потому видели в Советской власти дейќствительно свою власть - власть трудового народа, частью которого были они сами.
  К созданию же советского партийно-государственного толпо-"элитаризма" приложило усилия то поколение, юность которого, а не подростковый возраст, пришлась на гражданскую войну. Именно оно дало активистов бюрократов-приспособленцев, для которых органы Советской власти и партийного аппарата стали средством удовлетворения их личного и семейно-кланового своеќкорыстия, а идеям социализма и справедливости в обществе они были привержены лишь в той мере, насколько следование этими идеями позволяло удерживаться им во власти. Эта тема лицемеќрия по отношению к идеалам революции и коммунизма нашла своё отражение и в эпохальном произведении социалистического реализма - повести Н.А.Островского (1904 - 1936) "Как закаќлялась сталь".
  Именно к поколению рождённых в 1905 - 1914 гг. принадлеќжат многие деятели искусств, науки, системы образования, вооќруженных сил, однако в своём большинстве не поднявшиеся выше уровня среднего звена в силу того, что поколение юных активиќстов гражданской войны в период их творческой активности было ещё относительно молодо и крепко держалось за завоёванные ими властные места в высших эшелонах партийной и государственной власти и в профессиональных корпорациях.
  Пока представители поколения большевиков, рождённых в 1905 - 1914 гг., были активны и достаточно многочисленны, реставраторы капитализма просто не имели в СССР кадровой баќзы для осуществления своих намерений. Поэтому ничего подобноќго открытой реставрации капитализма, как это произошло после 1985 г., в период их активной жизни произойти не могло даже
  6.5. "Соцреализм" как средство преодоления влаќсти марксизма
  при том, что это поколение большевиков было деморализовано ложью ХХ и XXII съездов КПСС1.
  1 Главная ложь - тезис "Сталин виноват во всём, что происходило в СССР в эпоху его руководства страной".
  Дело в том, что: "было во времена руководства страной И.В.Сталиќным" и "Сталин виноват" - далеко не во всех случаях эквивалентные и взаимно дополняющие друг друга утверждения. Многое из того, что быќло свойственно эпохе сталинского большевизма и порицается в ней, быќло обусловлено событиями, имевшими место в жизни даже до того, как И. В. Сталин родился.
  В исторических процессах имеют место фазовые сдвиги - запаздыќвание последствий относительно причин, как это имеет место во всех природных процессах. Тезис "Сталин виноват во всём, что происходило в СССР в эпоху его руководства страной" игнорирует это запаздывание последствий относительно причин и потому является глупостью, которая позволяет лгать, сообщая истинные факты. Но на такой глупости поќстроено всё "разоблачение" И. В. Сталина в хрущёвские и в перестроечќные времена.
  2 То же касается и обвинений в адрес И. В. Сталина и послесталинско-го СССР психтроцкиста антимарксиста А.Д.Сахарова и его последоватеќлей: как социологи и историки - все они пустоцветы и извращенцы, которым просто психтроцкистская брежневско-горбачёвская власть не пожелала и потому не смогла дать должного интеллектуального отпора.
  Это стало возможным вследствие свойственной тому поколеќнию веры в марксизм, который они знали "по верхам", что и поќвлекло непонимание ими причинно-следственных обусловленноќстей исторических процессов. Кроме того этому поверхностному знанию марксизма сопутствовала и вера в то, что марксизм истиќна во всех трёх его источниках, трёх составных частях (учение о социализме, философия, политэкономия), и прежде всего, в филоќсофии, в политэкономии, как научных основах социализма и комќмунизма. Если в это верить, то Л.Д.Бронштейн (Троцкий) предќстаёт как истинный коммунист-идеалист, бескомпромиссный реќволюционер-романтик. Соответственно все его обвинения и анаќлогичные им по сути обвинения хрущёвской номенклатуры в адќрес И.В.Сталина в извращении им Советской власти, подавлении внутрипартийной демократии и демократии в обществе - выгляќдят как справедливые обвинения2. Лживость всего этого обнажаќется только в результате демонстрации несостоятельности фило-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  софии и политэкономии марксизма, о верности которому Л.Д.Бронштейн заявлял до самых последних своих дней.
  Но если о несостоятельности марксизма, обрекающей марќксистов на неизбежное несоответствие их безжизненных слов их делам по жизни, не знать, то на словах представляется, что Л. Д. Бронштейн прав, он и другие марксисты из "ленинской гварќдии" - жертвы, а И. В. Сталин - тиран, властолюбец, узурпатор, извратитель научных идей и практики строительства коммунизма.
  Не вдаваясь в существо философии и политэкономии марќксизма, противостоять психтроцкизму, его пафосной благонаќмеренности и обличениям несправедливостей реальных и мнимых эпохи сталинского большевизма, интеллектуально-рассудочно - на основе языковой культуры - невозможно.
  Современный марксистский психтроцкизм и его политическая организация IV интернационал держатся на всеобщем невежестве в том, что из себя представляет политэкономия и философия марќксизма на практике. Для того, чтобы освободиться из их плена, человек должен вообразить, что он - лично - решает проблемаќтику управления государством на основе марксизма практически: тогда всё и полезет, что вопрос философии - "не тот" - управќленчески бессмысленен, что политэкономия сама по себе - а бухќгалтерский учёт сам по себе, что схема производственного проќдуктообмена между отраслями народного хозяйства не может быть сведена к марксистским первому и второму подразделениям.
  Но в это почти никто из так называемых коммунистов не лезет - почти все считают для себя и для дела коммунизма достаќточным выразить свою поддержку вождям той или иной парќтии. И это даёт возможность вождям пасти толпы верующих в коммунизм на основе марксизма.
  Этим же объясняется и успех психтроцкизма на ХХ и XXII съездах КПСС, который послужил одной из предпосылок к безќжизненному "свободолюбию" "шестидесятников", ушедших в "кухонное" политиканство, нетрезвую лирику и беснующееся диссидентство, к застою, к успеху перестройки в 1985 г. и к госуќдарственному краху СССР в 1991 г.
  
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой войне ХХ века
  В общем же, к концу 1930-х гг. успехи СССР в деле строительќства в одной отдельно взятой стране новой системы внутриобще-ственных отношений были неоспоримы даже с учётом того, что экономический базис новой цивилизации строился при вынужќденной технико-технологической поддержке развитых капиталиќстических стран, что уже было отмечено в предыдущих разделах.
  При этом необходимо ещё раз напомнить, что "мировая заку-лиса" предполагала распространить и на другие страны достижеќния, полученные в социальном эксперименте в СССР. Поэтому на протяжении всего периода социалистического строительства межќду первой и второй мировой войнами ХХ века в СССР приезжали авторитетные представители западной интеллигенции, которые путешествовали по стране, общались с простыми людьми в труде и в отдыхе и с разнородной номенклатурной "элитой", и даже присутствовали на судебных разбирательствах в публичных проќцессах над врагами народа и т. п. И хотя отзывы об увиденном были разные1, но в целом негосударственная пропаганда со стоќроны авторитетных представителей интеллигенции на Западе быќла скорее просоветская, нежели антисоветская, и формировала в странах буржуазной демократии благосклонное отношение к соќциальному эксперименту в СССР.
  1 Андре Жид в "Возвращении из СССР" дал негативную оценку, а Лион Фейхтвангер в книге "Москва. 1937" - позитивную: см. "Два взгляда из-за рубежа", Москва, "Издательство политической литератуќры", 1990 г. Оба названных отчёта о поезде в СССР комментируются в работе ВП СССР "Об имитационно-провокационной деятельности".
  В те годы западный обыватель (особенно образованный, проќсвещённый) был более напуган диктатурой Гитлера, нежели дикќтатурой Сталина - тем более что в СССР "антисемитизм" расцеќнивался как особо опасное преступление, за которое "злостные антисемиты" могли поплатиться жизнью, поскольку соответстќвующие статьи уголовных кодексов союзных республик (якобы в зависимости от степени его выраженности) предусматривали наќказание за него вплоть до расстрела.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Глобальный сценарий "мировой закулисы" тех лет по-прежнеќму предполагал осуществление мировой социалистической ревоќлюции, но в новых исторических условиях. Переход к социализму в нём предполагался путём освобождения континентальной Евроќпы (на первом этапе) от гитлеровского ига в ходе освободительноќго похода Красной Армии в Европу.
  Это утверждение в своих книгах "Ледокол", "День "М"" и в других упорно доказывает В.Б.Резун (псевдоним - В.Суворов), однако он приписывает этот сценарий лично И.В.Сталину, а не мировой надгосударственной "закулисе", которую он не желает ни увидеть прямо, ни вычислить с помощью известных ему по работе в разведке методов анализа разнородной социальной стаќтистики. Поэтому В. Суворов представляет в качестве агрессора не "мировую закулису", действующую посредством западного жиќдомасонства, а СССР, по которому другой агрессор - фашистќская Германия - нанесла якобы упреждающий удар примерно за две недели до не успевшего начаться советского нападения1.
  В действительности же библейская "мировая закулиса" сущеќствовала задолго до прихода И. В. Сталина к руководству СССР и на протяжении всей библейской эпохи в истории глобальной циќвилизации занималась глобальной политической сценаристикой во исполнение доктрины, приводимой нами в Приложении в конќце книги. А в глобальном политическом сценарии "мировой заку-лисы" в 1941 г. СССР уже не мог быть зачинателем войны даже под предлогом необходимости освобождения Европы от гитлеровќского ига.
  1 Единственное, за что В.Б.Резуну можно сказать спасибо, - так это за то, что он - первый, кто в открытой печати широко показал ту колосќсальную разностороннюю работу (включая и обоснованность репрессий в отношении высшего командного состава РККА - книга В.Б.Резуна "Очищение"), которая была проделана под руководством И.В.Сталина для того, чтобы СССР мог победить в навязанной ему в 1941 г. войне. Хотя и при освещении этой тематики он приводит некоторые недостоќверные сведения технического и фактологического характера.
  Комментарий ВП СССР к книге В.Б.Резуна "Ледокол" и к книге И. Л. Бунича "Операция "Гроза"" см. в сборнике "Интеллектуальная поќзиция" 1996 г.
  Во-первых, общественное мнение Европы и Америки в больќшинстве своем направленности течения глобальной истории не
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой...
  1 Советская власть в Финляндии была свергнута в 1918 г. при военќной поддержке Германии, хотя первоначально в Финляндии шло её стаќновление как и на всей остальной территории Российской империи, котоќрая не была к ноябрю 1917 г. под германской оккупацией.
  2 Политические сценарии "мировой закулисы" тогда были таковы, что в качестве самостоятельных буржуазных демократий государства Прибалтики существовать не могли. Вопрос был только в том, кто - Германия либо СССР - примет их под свою юрисдикцию.
  Для руководства СССР дилемма состояла не в том, оккупировать Прибалтику либо предоставить буржуазным демократиями развиваться в ней свободно? Дилемма состояла в другом: позволить Гитлеру оккупироќвать Прибалтику при поддержке местных нацистов, либо упредить такой вариант развития событий и оккупировать Прибалтику самим.
  А то, что прогерманские и прокапиталистические элементы в этих странах в результате их включения в СССР были репрессированы, и при этом имели место злоупотребления, - это естественно для той эпохи.
  Откажись Сталин от экспорта в них интернационал-социалистической революции под знамёнами марксизма, - Гитлер проќизвёл бы в них экспорт национал-социалистической революции. Снова были бы репрессии, но в отношении других лиц, и в репрессиях тоже были бы злоупотребления.
  Буржуазные демократии в этих странах были тогда неспособны не допустить возникновения обеих непримиримых с ними и между собой оппозиций и обладали склонностью сдать власть нацизму. Да и в наше время буржуазные демократии для этих стран - бесперспективная саќмонадеянность их "элиты". Умнее надо быть... А они сетуют на И. В. Сталина и сожалеют по существу о несостоявшейся гитлеровской оккупации, вместо того, чтобы подумать о том, что было порочно в саќмих обществах буржуазных демократий Прибалтики, вследствие чего они уподобились "траве на поле боя" и пали жертвой Божиего попущеќния.
  видело, а в истории государств видело только цепь бессвязных бесцельных случайностей. Вследствие этого оно крайне отрицаќтельно отнеслось к попытке реставрации в Финляндии Советской власти1 в ходе зимней войны 1939 - 1940 гг., когда СССР был назначен на роль агрессора. Также и включение буржуазных деќмократий Прибалтики в состав СССР в конце августа 1940 г. в результате экспорта в них революции и просоветских государстќвенных переворотов, произведённых изнутри местной периферией Коминтерна, было воспринято крайне отрицательно. И это при том, что в то время уже почти год шла вторая мировая война, а вхождение государств Прибалтики в состав СССР объективно заќщищало их от угрозы гитлеровской оккупации2, но главное -
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  улучшало географическую конфигурацию фронтов будущей антиќгитлеровской коалиции, создание которой в самой ближайшей перспективе уже было объективным требованием времени.
  Во-вторых, в самих буржуазно-демократических государствах Запада оппозиция исторически сложившемуся общественно-экономическому укладу, в котором безраздельно господствовало еврейское клановое надгосударственное банковское ростовщичеќство, была не только промарксистской интернационал-социалисќтической. В каждой из стран буржуазной демократии была и досќтаточно мощная националистическая оппозиция. В зависимости от внутренних обстоятельств националистическая оппозиция буржуазной демократии было либо чисто олигархическая, нациоќнал-социалистическая. Но в любом из вариантов она представляќла собой исторически реально прогитлеровскую "пятую колонну", которая сыграла свою роль в оккупации гитлеровцами всех стран Европы; и которая была в готовности к предательству историчеќски сложившихся в них режимов во всех странах1, в которые Гитќлер по тем или иным причинам не успел вторгнуться.
  Именно к националистической оппозиции апеллировал Р. Гесс, отправившись в Великобританию в мае 1941 г. с некими предлоќжениями о мире, которые так и не рассекречены по сию пору. Сильная национал-социалистическая и в целом прогерманская оппозиция была и в США, о чём уже шла речь в предыдущем разќделе. А Аргентина в предвоенные годы была чуть ли не южноќамериканским филиалом третьего рейха.
  1 Кроме СССР, где пятая колонна была в основном выкошена в ходе предвоенных репрессий. Хотя отдельные, и подчас очень тяжелые, проќявления её активности имели место.
  "Мировой закулисе" для того, чтобы нейтрализовать внутренќнюю националистическую оппозицию в странах буржуазной деќмократии Запада и лишить её активистов поддержки политически инертного обывателя, необходимо было опорочить идеи нациоќнального самоосознания. А для этого Гитлер должен был довести Германию до нацизма и принести её в жертву мировой социалиќстической революции, совершив нападение на СССР. При этом война со стороны Германии должна была стать зверски бесчелоќвечной операцией по очистке территории от проживающего насе-
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой...
  ления, а не умеренной полицейской оккупацией, какой она была в Европе до 1941 г.1 Такая война против СССР должна была заверќшиться разгромом Германии, тем более при поддержке странами Запада СССР.
  Кроме того, как уже говорилось ранее, для того чтобы достиќжения социального эксперимента в СССР можно было без особого сопротивления распространить на другие страны, образ СССР должен был стать вожделенно притягательным для их населения, а свои буржуазные режимы, на протяжении 1930-х гг. проводивќшие поощрительно-соглашательскую политику по отношению к гитлеризму, должны были стать омерзительными. Для этого СССР должен был перестать быть культовым абстрактным симќволом светлого будущего, каким он был в глазах левой интеллиќгенции в 1930-е гг., но должен был стать реальной последней наќдеждой запуганного нацистскими зверствами обывателя на то, что именно мощь СССР защитит человечество от порабощения герќманским фашизмом. Поэтому и для того, чтобы освободительный поход Красной Армии в Европу был безукоризненно оправданќным в морально-этическом отношении во всём мире и желанным в оккупированных гитлеровцами странах, СССР тоже должен был стать жертвой агрессии фашистской Германии.
  Проект "мировая социалистическая революция" под знамёнаќми марксизма в середине ХХ века, как и в его начале, снова требовал организации мировой войны для своего осуществлеќния.
  Марксисты-троцкисты в самом СССР с их политической сце-наристикой в этот политический сценарий никак не вписывались:
  Большая часть жертв среди еврейского населения Европы тоже приќходится на период после нападения Германии на СССР.
  • идея начать революционную войну за освобождение братьев трудящихся, от власти которой они не могли освободиться, отвращала от социалистического переустройства мира мноќжество людей;
  • а сценарий свержения большевика И. В. Сталина, в значительќной мере подчинившего своей воле бюрократический аппарат
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  1 Самый значительный из них: невыполнение генералом Д.Г.Павловым директивы о приведении в боевую готовность вверенных его командованию войск Западного Особого военного округа, что послуќжило одной из важнейших причин катастрофы лета 1941 г. Д.Г.Павлов на следствии признал факт своей измены Родине, но на суде отказался от данных им показаний об измене Родине. Вследствие того, что по этому пункту, удовлетворившись признанием обвиняемого, следствие не обреќменило себя построением доказательной базы, в ходе судебного следстќвия удалось доказать только халатность при исполнении должностных обязанностей. За это Д. Г. Павлов и был приговорён к смертной казни и расстрелян. Реабилитирован он был посмертно уже неотроцкистским хрущёвским режимом в угоду мифу о "внезапном нападении" и личной вине И. В. Сталина за него.
  В действительности - общеизвестный факт: Военно-Морской флот СССР встретил "внезапное" нападение по боевой тревоге, т. е. оно не быќло внезапным. Если один вид вооружённых сил встречает "внезапное" нападение по боевой тревоге, а другие виды вооруженных сил подвергаќются действительно внезапному для их частей и соединений нападению противника, то в подвергшихся внезапному нападению видах вооруженќных сил имеет место как минимум преступная халатность и несоответстќвие занимаемым должностям многих руководителей высшего звена, а как максимум - организованная измена Родине.
  Осознавая это факт, всё послевоенное время неотроцкистский режим травил бывшего главкома ВМФ (наркома-министра ВМФ) адмирала Н.Г.Кузнецова. А Маршал Советского Союза Г.К.Жуков, чьи ум и проќфессиональная военная квалификация позволяла сделать выше привеќдённый вывод, будучи лично частично ответственным за катастрофу 1941 г. (с конца января по 30 июля 1940 г. - начальник Генштаба и зам. наркома обороны СССР), соучаствовал в создании и поддержании мифа о "внезапном" нападении Германии на СССР. 302
  партии и государства, по шаблонам японско-русской и первой мировой войн ХХ века - свержение правящего режима в реќзультате военного поражения - прямо работал против сценаќрия глобальной политики "мировой закулисы" и сценария второй мировой войны ХХ века. Разбирательство же с И. В. Сталиным лично "мировая закулиса" отнесла на послеќвоенный период. Поэтому "мировая закулиса" не только не препятствовала, но и сама способствовала уничтожению как самого Л. Д. Бронштейна, так и его последователей в СССР и в Коминтерне, которые не учуяли веяний времени. В результате, при нападении на СССР поддержка гитлеровской агрессии "пятой колонной" в самом СССР свелась к отдельным эпизодам1.
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой.
  Германия оказалась вовлеченной в мировую войну, к победе в которой не была готова, в результате её нападения на Польшу 1 сентября 1939 г. После этого единственной возможностью для неё избежать участи жертвы в проекте "мировая социалистичеќская революция" было: свято чтить Советско-Германский договор о ненападении от августа 1939 г., а летом 1941 г. осуществить операцию "Морской лев". Последнее позволило бы Германии выйти из войны вопреки позиции правящей "элиты" Великобри-тании1, отказавшейся от мира, предложенного ей через Р. Гесса, и заняться пересмотром своей расистской социологической доктриќны в духе многонационального большевизма, чтобы было возќможно единение народов СССР, Германии и других стран в русле концепции построения многонационал-социализма, благо Гермаќния была уже свободна от власти марксизма, а СССР эту проблеќму только предстояло решать.
  1 В связи с высказанной возможностью течения событий, не состоявќшейся в реальной истории, не надо заламывать руки: Великобритания в то время была центром глобальной колониальной империи, и соответстќвенно угнетала сотни миллионов человек по всему миру; благополучие же её собственного населения во многом было обеспечено многовековой политикой колониализма и рабовладения в русле библейской доктрины. Это - коктейль из иудейского интернацизма и англосаксонского наќцизма. Спорить о том, чей нацизм "лучше" - германский или британќский - мы не будем.
  2 Как сообщают некоторые публикации, 22 июня 1941 г. Советское правительство, уже после начала военных действий, связывалось с Берќлином по радио, предлагая остановить Германские войска, исходя из предположения, что это - не нападение Германии на СССР, а провокаќция, имеющая целью вызвать войну Германии и СССР помимо договоќрённостей их правительств.
  В 1941 г. это было единственным средством для Германии выќнудить "мировую закулису" к пересмотру глобальных политичеќских сценариев, в том числе и в отношении неё. И. В. Сталин осќтавлял Германии такую возможность открытой до 22 июня 1941 включительно2. Однако немцы всё передоверили лично Гитлеру, который вечером 21 июня 1941 г., изрядно понервничав и поколеќбавшись, всё же принял решение о нападении на СССР утром следующего дня по плану "Барбаросса". А разрабатывавшийся параллельно с ним план "Морской лев" нападения на Великобри-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  танию после этого обрёл значение достигшей успеха стратегичеќской дезинформации1.
  Так вследствие того, что немцы проявили ужасающие политиќческую близорукость и безволие, а Гитлер остался верен "миќровой закулисе", Германия была разгромлена, а идеи нациоќнального самоосознания были отождествлены с нацизмом, фашизмом и расизмом и опорочены на долгие десятилетия в культуре большинства народов Земли.
  В результате же разгрома Германии СССР обрёл в мире колосќсальный морально-нравственный авторитет, который был непокоќлебим до так называемого "карибского кризиса"2 1962 г. Кроме того, социалистическая плановая экономика СССР доказала свою эффективность и в годы подготовки страны к победе в войне, и в ходе самой войны, и в годы послевоенного восстановления хозяйќства как по показателям роста производства, так и по показатеќлям, характеризующим культурное развитие общества.
  1 Оба плана разрабатывались как планы реальных военных операций, предполагаемых к осуществлению, и каждый из них выступал в качестве дезинформирующего отвлекающего маневра по отношению к другому. При этом каждый из них был по-своему авантюрен, и потому при утечке информации, вследствие своей авантюрности, расценивался многими зарубежными военными специалистами как заведомая дезинформация, которая не может быть положена в основу реального ведения боевых действий.
  2 Мировая общественность не простила СССР размещения ракет на Кубе, хотя не протестовала против того, что по всему периметру своих границ СССР и его союзники были окружены военными базами, вклюќчая ракетные, и аэродромами стратегической авиации США и их союзќников по различным блокам. Это характеризует "мировую общественќность".
  С другой стороны размещение ракет на Кубе было политической проќвокацией. Военной необходимости в нём не было. Это обстоятельство характеризует руководство СССР: политическая недальновидность, ошибка, как атмосфера, в которой стал возможным марионеточный по отношению к "мировой закулисе" характер хрущёвского антибольшевиќстского режима.
  Однако практически сразу же после завершения второй мироќвой войны "мировая закулиса" начала поддержку антисоветских сил во всей не подконтрольной СССР части мира. При этом поќрицалось не только государственное устройство СССР, но и сама
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой.
  идея социализма как основа организации жизни общества была объявлена в государственной пропаганде буржуазных демократий разновидностью подавляющего личность человека "тоталитарной тирании".
  Но в то же самое время в самих странах буржуазной демокраќтии стали внедряться многие успешно зарекомендовавшие себя в СССР и в гитлеровской Германии черты социалистического обќщественно-экономического уклада: планово-регулирующее возќдействие государства на уровне макроэкономики, развитие систеќмы социального обеспечения молодежи, а также взрослых и стаќриков, утративших здоровье, и т. п.1 А в большинстве вузов госуќдарственность буржуазных демократий десятилетиями смотрела сквозь пальцы на марксистскую пропаганду троцкистского толка в среде студентов.
  1 США в своём социалистическом развитии зашли настолько далеко, что бывший наш соотечественник Виктор Фридман, уехавший от советќского социализма в США, обнаружил неприемлемый ему социализм в стране своей мечты, после чего написал книгу "Социалистические Штаќты Америки" (см. статью Виктории Авербух "Товарищи ковбои" в "Росќсийской газете", Љ 37 от 28 февраля 2002 г.).
  Наряду с этим качественно изменился характер экономических и культурных взаимоотношений СССР и Запада, как в сопоставќлении со временем сотрудничества "объединённых наций" в борьќбе с гитлеризмом в годы второй мировой войны ХХ века, так и в сопоставлении с предвоенными годами, когда, в общем-то легальќно, осуществлялся переток в СССР научно-технических разрабоќток и технологий из передовых в этом отношении государств Евќропы и США (хотя эта сторона не освещалась историками СССР ни в учебных курсах, ни в публикациях, предназначенных для массового читателя). После второй мировой войны возник "жеќлезный занавес", которого по существу не было даже после ревоќлюции 1917 г. в годы гражданской войны и дипломатической изоляции СССР, долгое время не признаваемого многими развиќтыми капиталистическими государствами.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Эти обстоятельства наводят на мысль о том, что в самом СССР произошло нечто такое, что было воспринято "мировой закулисой" как угроза её безраздельной глобальной власти.
  На наш взгляд, ещё в предвоенные годы у "мировой закулисы" были основания к тому, чтобы опасаться выхода из-под её конќтроля большевизма в СССР, действовавшего в первой половине ХХ века в идеологической оболочке внедрённого в Россию марќксизма и в организационных формах марксистской партии. Вследствие того, что это опасение не было пустым, по завершении второй мировой войны главной проблемой "мировой закулисы" стало обуздание, подавление и искоренение большевизма в СССР, а не распространение его социалистической культуры в целом на другие страны, в которых ограничились кое-какими мерами по внедрению элементов социализма в экономику и пропагандой марксизма троцкистского толка в студенческой среде.
  Обоснование утверждения о выходе СССР в эпоху сталинского большевизма из-под контроля "мировой закулисы" начнём с того, что:
  Для осуществления сценария "мировой социалистической реќволюции" в той политической обстановке, что сложилась к леќту 1939 г., Советско-Германский договор о ненападении был не только не нужен, но потенциально вреден.
  Дело в том, что в обоих государствах были активны поколения, которые видели реальность и последствия прошлой войны России и Германии, и потому были искренними сторонниками добросоќседских отношений и культурного сближения народов двух стран. Вся прошлая история показывала, что наилучшие времена для жизни в каждой из них приходились на периоды их союзнических и взаимовыгодных торговых отношений и культурного обмена. Этот творческий потенциал людей, желавших избежать нового военного столкновения, был реальностью в обоих государствах, и его оставалось только востребовать и поддержать в государственќной политике.
  Поэтому для "мировой закулисы", опиравшейся, прежде всего, на мощь США, Советско-Германский договор о ненападении отќкрывал возможность к неприемлемому для неё изменению гло-
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой...
  бального распределения экономической и военной мощи по блоќкам государств-союзников, нарушая при этом главный принцип в её глобальном управлении "разделяй и властвуй".
  До заключения Советско-Германского договора о ненапаќдении в 1939 г. было:
  "США и Великобритания" как сила, определяющая победу одќной из сторон в противоборствующей паре: "Германия и её союзќники" по одну сторону линии фронта, СССР практически без соќюзников - по другую.
  В результате заключения Советско-Германского договора о ненападении стало:
  Открылась перспектива дуэльной ситуации - США против единого Евразийского блока при лидерстве в нём большевистских (по характеру в них социализма) СССР и Германии (возможно объединившихся в одно союзное государство). Кто из прежних политических деятелей и лидеров в обоих государствах уцелел бы в ходе осуществления такого сценария, а кто сгинул бы в политиќческое или физическое небытие - вопрос другой.
  1 Сетования абстрактных гуманистов на безнравственность сотрудниќчества с фашистским режимом в Германии - либо пустые слова, выраќжающие их непонимание глобального исторического процесса, либо лиќцемерие при их осознанном или бессознательном согласии существоќвать под властью доктрины, приведённой в Приложении в конце книги.
  С точки зрения большевизма и нацизм, и интернацизм должны быть изжиты, а для этого и с тем, и с другим необходимо быть во взаимодейќствии - приемлемом для большевизма взаимодействии.
  Пусть же абстрактные гуманисты ответят и на вопрос, почему их не возмущает жизнь глобальной цивилизации под властью доктрины, поќмещённой в Приложение в конце книги?
  Следование договору политического руководства обоих госуќдарств открывало путь именно к этому1. Глобальная ситуация в случае развития Германии и СССР в этом направлении выходила из под контроля "мировой закулисы". Поэтому, расписывая, как И.В.Сталину был нужен договор с Германией о ненападении для того, чтобы самому напасть на Германию, В.Б.Резун выгоражиќвает "мировую закулису" как организатора и вдохновителя перќвой и второй мировых войн ХХ века.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Хотя это сценарий-максимум и не состоялся в ХХ веке, но Соќветско-Германский договор о ненападении всё же лишил тогда "мировую закулису" свободы политического манёвра и потому стал победой большевизма в глобальной политике.
  Без этого договора уже назревшее к тому времени нападение Германии на Польшу1 автоматически могло перерасти в военное столкновение СССР и Германии в случае попытки СССР взять под свою защиту этнически непольское население западных обќластей Белоруссии и Украины, захваченных Польшей при распаде Российской империи, либо в случае попытки части польских войск интернироваться, перейдя советскую границу.
  1 Мотивировка германской стороной необходимости войны против Польши: польское правительство препятствовало сухопутному сообщеќнию через свою территорию между Восточной Пруссией (ныне Калининќградская область Российской Федерации) и остальной Германией. А взаимоприемлемых договорённостей по этому вопросу обе стороны, по всей видимости, стремились избежать, действуя под давлением "миќровой закулисы".
  На протяжении всего времени между первой и второй мировыми войќнами ХХ века Германия неоднократно предлагала Польше договориться о режиме экстерриториального транзита через её территорию (т.е. без визового и таможенного контроля польской стороной германских грузов и пассажиров), но Польша категорически отказывалась от выработать норм такого транзита. По воспоминаниям немцев, кому приходилось ездить в этот период из Германии в Германию транзитом через Польшу, польские чиновники были непрочь покуражиться и при выдаче виз, и при паспортном и таможенном контроле. В конце концов, после очередќного отказа польской стороны от решения этой проблемы, Гитлер решил от неё избавитсья силовым путём.
  Нынешнее правовое положение Калининградской области России, граничащей со странами Евросоюза, также не желающими договориться об экстерриториальном транзите из России в Россию через их территоќрию - повторение ситуации из прошлого. То что эта проблема возникќла, говорит о том, что государственные деятели Евросоюза столь же глупы и наглы, как и государственные деятели буржуазной Польши в период между мировыми войнами ХХ века. Россия же, однако, отличаетќся от Германии. 308
  Этот сценарий военного столкновения СССР и Германии осуќществился бы автоматически гарантированно, если бы в августе 1939 г. вместо Советско-Германского договора о ненападении СССР заключил предложенный ему союзнический договор с Веќликобританией и Францией. Предложенный Францией и Велико-
  
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой.
  британией проект союзного договора не обязывал эти страны к ведению согласованных с СССР военных действий в определёнќные сроки после вступления СССР в войну в случае нападения Германии на одну из них либо на Польшу. При этом Польша, в случае нападения Германии на неё, ещё и отказывалась пропусќтить войска СССР через свою территорию для вступления в боеќвое соприкосновение с войсками Германии.
  Такая политика была идиотизмом со стороны правящих бурќжуазных режимов Великобритании и Франции: их правительства лелеяли надежду сохранить исторически сложившийся капитаќлизм и систему глобального колониализма и, исходя из этого цеќленаправленно работали на то, чтобы германским национал-социализмом защититься от марксизма и большевизма СССР, а большевизмом и марксизмом СССР защититься от германского национал-социализма. Польша в 1939 г. приносилась ими в жертќву этому вожделению так же, как годом ранее были принесены в жертву ему же Австрия и Чехо-Словакия, судьба которых однако ничему не научила "мудрецов" в Варшаве.
  Так буржуазные демократии Запада вписались в сценарий "мировой закулисы" по автоматическому началу войны Герќмании и СССР уже в 1939 г. (либо самое позднее - в 1940 г.).
  Как показало дальнейшее развитие событий, И.В.Сталин в авќгусте 1939 г. правильно отверг Франко-Британские предложения союзнического договора: после нападения Германии на Польшу Франция и Великобритания проявили вероломство по отношению к ней. Польша пала под ударами вермахта потому, что Франция и Великобритания нарушили свой договор с нею и не начали боеќвые действия против Германии в предусмотренные сроки оговоќренными в договоре силами. Такое поведение союзников Польши позволило вермахту разгромить противников Германии поодиќночке: сначала сосредоточив все силы против Польши, а после её разгрома - против Франции и экспедиционных сил Великобриќтании на европейском континенте, что и привело к оккупации гитлеровцами части Франции и созданию в ней марионеточного
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  прогитлеровского режима, а Великобританию в 1940 г. поставило на грань военной и экономической катастрофы.
  Нет оснований полагать, что буржуазные правительства Франции и Великобритании выполнили бы свои союзнические обязательства по отношению к Союзу Советских Социалиќстических Республик более добросовестно, чем они "выполќнили" их по отношению к буржуазной Польше.
  Договорённость же СССР с вызревшей для агрессии против Польши Германией о ненападении исключила возможность автоќматического вовлечения СССР в войну с Германией и её союзниќками при созерцательной позиции Франции и Великобритании и действительно оттянула войну с Германией почти на два года, дав возможность перевооружить и реорганизовать свои вооруженные силы. Советско-Германский договор 1939 г. позорен для СССР, если делать вид, что "мировая закулиса" не существует. Если же соотноситься с глобальной надгосударственной политической сценаристикой библейской "мировой закулисы", то он оправдан, будучи шагом к освобождению всего человечества от тирании библейской "мировой закулисы".
  Главное же для СССР состоит в том, что именно вследствие заключения Советско-Германского договора о ненападении бурќжуазные демократии Запада оказались в состоянии войны с Герќманией раньше, чем началась война между СССР и Германией. Поэтому при начале войны между СССР и Германией, СССР авќтоматически оказывался союзником де-факто всех государств, уже ведущих боевые действия противников Германии и её союзников, вне зависимости от юридического оформления союзнических отќношений СССР с каждым из них.
  Начнись мировая война как война между СССР и Германией, повторяя сценарий первой мировой войны ХХ века, то "мировая закулиса" имела бы возможность, исходя из лояльности ей кажќдой из воюющих сторон и своих оценок перспектив, выбрать вреќмя и сторону для вступления в войну буржуазных демократий Заќпада, чтобы оказать своё решающее воздействие на завершение войны и послевоенное устройство системы международных отноќшений.
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой.
  Второй знак - также дурной с точки зрения "мировой закули-сы" - приходится на время непосредственно за капитуляцией Германии. Это парад победы в Москве на Красной площади 24 июня 1945 г.
  С точки зрения простого советского человека, не знакомоќго с масонской ритуальщиной и легендами, было бы логично, что если нападение Германии на СССР произошло 22 июня, то и Парад Победы должен был бы состояться тоже 22 июня.
  Символично: Вы хотели 22 июня? - Получите 22 июня Парад в честь нашей Победы.
  Однако парад победы состоялся, якобы неведомо почему, не 22-го, а 24 июня. Но если вспомнить о масонской символике и ритуальщине, то 24 июня - день Иоанна Крестителя, именем коќторого называется одно из направлений в жидомасонстве. В Ио-анновом масонстве 24 июня ежегодно - день орденского праздќника. Соответственно назначение парада победы на 24 июня - знак, указывающий на тех, кто действительно начал ту войну, чтобы достичь с её помощью своих политических целей.
  Откуда исходила инициатива с назначением дня парада побеќды 24 июня: от представителей "мировой закулисы" либо от И. В. Сталина? - доныне это вопрос открытый, да и публикаций на эту тему нам видеть не приходилось. Но в любом случае знаќчимо, что И. В. Сталин самоустранился от того, чтобы приниќмать парад победы в день Иоаннова масонства. Причин его саќмоустранения называют две.
  1 Эта версия очень нравится представителям антисталинской интелќлигенции. Также из ненависти к Сталину и желания объяснить толпе причины победы в Великой Отечественной войне проистекают и попыт-
  Первая: И. В. Сталин, дескать, поначалу хотел принимать паќрад сам. Но готовясь к этому, якобы упал на тренировке в манеже с лошади, а смирную конягу ему найти не смогли. Под давлением такого рода непреодолимых для него обстоятельств И. В. Сталин якобы, скрипя зубами от упущенной возможности покрасоваться, вынужден был уступить честь и славу принятия парада победы Маршалу Советского Союза Г.К.Жукову - изначально кавалериќсту по своему военному происхождению1.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ки создать посмертный культ Маршала Советского Союза Г.К.Жукова, дабы ложью этого культа затмить правду об И.В.Сталине и о той эпохе: Г. К. Жуков - якобы главный и чуть ли не единственный творец победы, несправедливо ущемлённый И. В. Сталиным в послевоенные годы.
  Те, кто верят в этот бредовый тезис, забывают, о том, что Г.К.Жуков - только профессиональный военный, а победа в Великой Отечественќной войне потребовала предвоенной подготовки как в глобальной полиќтике, так и во внутренней политике, подготовки народного хозяйства, а в ходе самой войны - координации действий фронтов и тылов. Этим всем в совокупности с конца 1920-х гг., в годы войны и до конца своих дней руководил И. В. Сталин. И. В. Сталин руководил и деятельностью Г. К. Жукова, хотя в последующие времена "разоблачения культа личноќсти И. В. Сталина" всё это обросло легендами и исторически недостоверќной ложью (особенно о начальном периоде Великой Отечественной войќны), в том числе и при соучастии самого Г. К. Жукова.
  Сам Г. К. Жуков не нёс в себе целеустремлённости стать после победы в Великой Отечественной войне легитимным преемником И. В. Сталина либо узурпатором - советским "Бонапартом". Но политиканские, по своему существу антибольшевистские устремления в среде послевоенноќго генералитета были, и Г. К. Жуков, со свойственным ему самомнением и честолюбием, представлял собой действительно удобную фигуру для того, чтобы в случае успеха антисталинского военного заговора, назнаќчить его главой государства по крайней мере на период становления ноќвого режима. Убрав Г.К.Жукова из Москвы, И.В.Сталин фактически спас его, заодно напугав генералитет репрессиями в отношении некотоќрых высокопоставленных военных за злоупотребления ими служебным положением и нарушения большевистской этики, выразившиеся в "любќви к трофеям".
  Что касается деятельности Маршала Советского Союза Г.К.Жукова в послевоенные годы, то как показала жизнь, по своим личностным и деќловым качествам (одно его соучастие в травле бывшего Наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова чего стоит) он не соответствовал должностям выше коќмандующего военным округом или, максимум, главкома сухопутных сил, поскольку ни в предвоенные годы, ни в годы войны, ни после он так и не нашёл возможности, чтобы вникнуть в дела авиации и военно-морского флота и потому не мог профессионально руководить развитиќем, боевой подготовкой и использованием в мирное и военное время Вооруженных сил СССР в целом.
  Г. К. Жуков был таким, каким был: и спасибо ему за то хорошее, что он сделал, но недопустимо этим злоупотреблять и творить на этой основе лживые мифы, делая из него культовую - по существу карикатурную - историческую фигуру.
  Вторую версию в одной из бесед на радио "Свобода" в 2002 г. высказал В. Б. Резун. Суть её в недословном пересказе сводится к следующему.
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой.
  Поскольку СССР не удалось оккупировать всю Европу, то это сорвало перспективы мировой социалистической революции и тем самым, по мнению В. Б. Резуна, обрекло СССР на загнивание и гибель1. И.В.Сталин якобы придерживался аналогичных воззреќний, и потому считал, что СССР проиграл ту войну, которую И. В. Сталин якобы подготовил для включения в состав СССР всей Европы, но осуществить сценарий которой ему якобы не поќзволили сначала А. Гитлер, совершив "превентивное" нападение на СССР, а потом - союзники, чьё военное присутствие в Европе в 1945 г. вынудило И.В.Сталина отказаться от включения в состав СССР освобождённых от гитлеризма государств даже восточной Европы.
  Якобы не желая признать публично факт такого рода своего, по существу личного, поражения, И. В. Сталин самоустранился от принятия парада победы и предоставил возможность потешить своё честолюбие Маршалу Советского Союза Г.К.Жукову, котоќрый в глобальной политике и "мировой революции" ничего не понимал, как и большинство обывателей и узких специалистов.
  А вот, если бы у И. В. Сталина было бы ощущение победы в том смысле, как она ему представлялась, то он принимал бы парад сам. И даже если бы ему не смогли найти смирную конягу, то он принимал бы парад сам хоть из джипа, хоть из танка, хоть из лиќмузина (что стало нормой в последующие эпохи, когда военные, умеющие ездить верхом, стали редкостью).
  1 Как можно понять В.Б.Резуна, СССР представлял собой паразитичеќскую социальную систему, не способную к развитию на основе внутренќних ресурсов, вследствие чего был обречён на крах в случае невозможќности дальнейших захватов. По мнению В. Б. Резуна "бандит" И.В.Сталин, желая сохранить свою диктаторскую власть до конца дней, именно по этой причине стремился к захватам под прикрытием лозунгов и идей мировой социалистической революции.
  Попутно В. Б. Резун называет ещё один знак, подтверждающий, на его взгляд, крах в результате второй мировой войны идеи устаќновления Советской власти и социализма в глобальных масштаќбах. До 1941 г. в Москве на месте уничтоженного в 1935 г. Храма Христа Спасителя велось строительство Дворца Советов - небо-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  скрёба, венчать который должна была гигантская фигура В.И.Леќнина высотой в несколько десятков метров.
  В этом Дворце якобы и предполагалось осуществить прием в состав СССР последней вступающей в него социалистической республики, что должно было завершить мировую социалистичеќскую революцию и придать СССР статус всемирной государстќвенности.
  1 Мы не признаём за этим сооружением статуса Храма потому, что он был построен на бюджетные деньги режимом, ограбившим народ под видом реформ, в отличие от Храма, построенного на народные пожертќвования.
  Кроме того, новодел - халтура с точки зрения профессиональной строительной культуры. Особенно это бросается в глаза во множестве небрежностей, допущенных в отделке нижнего храма в сопоставлении его с отделкой верхнего. Но и демонстративная величавость верхнего храма, известного всем по телепоказам отправления парадных ритуалов на церковные праздники, - не без изъянов, в которых выразилась неќдобросовестность и неумение работать.
  В оригинальном Храме живопись была настенная. В новоделе же на некотором расстоянии от стен (порядка 10 см) внутри макета Храма на каркасе смонтирована стальная рубашка, с помощью которой решена задача изоляции живописи от стен и тем самым защиты её от перепадов температуры. По поверхности этой внутренней стальной рубашки и осуќществлена роспись. Теоретически поверхность этой стальной рубашки должна быть образована плоскостями и гладкими лекальными поверхноќстями, образующими внутренние формы помещения. Однако при сварке рубашки имели место сварочные деформации, вследствие чего многие линии и поверхности во внутренней архитектуре макета ушли от своего идеального положения, заданного в проекте.
  Деформации - естественное для всех технологий сварки металлов дело. Однако их величины в макете выходят за эстетически допустимые пределы, поскольку они видны невооруженным глазом как волнистость и неуместные отклонения линий и поверхностей от ожидаемых идеальных форм. Если бы такие уходы (на несколько сантиметров!!!) поверхностей от заданных в проекте их положения и конфигурации были бы допущены 314
  Стройка с началом Великой Отечественной войны была законќсервирована, а незадолго до победы над Германией было принято решение о её прекращении. В послевоенные годы на месте разруќшенного Храма и несостоявшегося Дворца Советов был построен плавательный бассейн "Москва". Бассейн "Москва", в свою очеќредь, был ликвидирован в годы реформ, и на его месте был возвеќдён и к 2001 г. освящён церковной иерархией действующий ма-кет1 бывшего Храма Христа Спасителя.
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой.
  Но есть и третья версия.
  Она состоит в том, что если 24 июня в день Иоаннова масонстќва И. В. Сталин - глава государства и его Верховный главнокоќмандующий - взирает на парад со стороны, то объективно это как минимум - демонстрация его нелояльности библейской "миќровой закулисе". А как максимум, это - знак, что сам И. В. Стаќлин, возглавляя большевистское руководство СССР, пребывает в том же, если не в более высоком внутриобщественном ранге, что и деятели "мировой закулисы", но находится в оппозиции к ним, что показывает характер всей его послевоенной деятельности.
  В пользу именно этой версии говорит и то, что День Победы стал государственным праздником СССР только в 1965 г., когда во главе партии и государства стояли имитаторы большевизма1. Для самих же большевиков победа в коалиции с марионетками "мировой закулисы" над марионеточным же искусственно взраќщённым ею гитлеровским нацизмом была победой только в одном из сражений, а не окончательным итогом в борьбе за освобождеќние глобальной цивилизации от тирании "мировой закулисы" и открывающей возможность к началу становления глобальной циќвилизации человечности. Поэтому:
  на любом судостроительном заводе при сборке корпуса корабля, - отдел технического контроля не принял бы корпус с такими дикими отклонеќниями.
  Это - один из многих показателей того, что добросовестностью в процессе строительства макета Храма Христа Спасителя и не пахло. В макете запечатлена показуха эпохи безвременья и рвачества.
  1 Анекдот брежневских времён, когда имя Ленина ещё олицетворяло идеалы социализма:
  - В чём разница между большевиками и коммунистами?
  - Большевики видели живого Ленина, а коммунисты Ленина в гробу видали...
  И тогда же на дорогах страны в общем потоке безликих машин выдеќлялись грузовики "дальнобойщиков", нёсшие портреты И. В. Сталина на ветровых стёклах, хотя портреты И. В. Сталина с середины 1950-х гг. не тиражировались и в торговой сети не продавались.
  Нам ещё предстоит много сделать для того, чтобы праздничќный день 9 мая действительно стал Днём Победы народов СССР в навязанной нам войне 1941 - 1945 гг., ставшей Ве-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ликой Отечественной. Если мы победили в ней на уровне шестого приоритета обобщённых средств управления, то на более высоких приоритетах Великая Отечественная война за освобождение от тирании "мировой закулисы" всё ещё проќдолжается.
  * * *
  
  ПОЯСНЕНИЕ К ПОСЛЕДНЕМУ АБАЗЦУ
  При взгляде с позиций достаточно общей теории управления на жизнь обществ на исторически длительных интервалах времеќни (сотни и более лет), средствами воздействия на общество, осќмысленное применение которых позволяет управлять его жизнью и смертью, являются:
  1. Информация мировоззренческого характера, методология, осќваивая которую, люди строят - индивидуально и общественќно - свои "стандартные автоматизмы" распознавания частќных процессов в полноте и целостности Жизни и определяют в своем восприятии иерархическую упорядоченность их во взаимной вложенности. Она является основой культуры мышления и полноты управленческой деятельности, включая и внутриобщественное полновластие.
  2. Информация летописного, хронологического, характера всех отраслей Культуры и всех отраслей Знания. Она позволяет видеть направленность течения процессов и соотносить друг с другом частные отрасли Культуры в целом и отрасли Знания. При владении сообразным Жизни мировоззрением, на основе чувства меры, она позволяет выделить частные процессы, воспринимая "хаотичный" поток фактов и явлений в мироќвоззренческое "сито" - субъективную человеческую меру распознавания.
  3. Информация факто-описательного характера: описание чаќстных процессов и их взаимосвязей - существо информации третьего приоритета, к которому относятся вероучения релиќгиозных культов, светские идеологии, технологии и фактолоќгия всех отраслей науки.
  6.6. "Мировая закулиса" и советский большевизм во второй мировой.
  4. Экономические процессы, как средство воздействия, подчиќненные чисто информационным средствам воздействия через финансы (деньги), являющиеся предельно обобщенным видом информации экономического характера.
  5. Средства геноцида, поражающие не только живущих людей, но и последующие поколения, уничтожающие генетически обусловленный потенциал освоения и развития ими культурќного наследия предков: ядерный шантаж - угроза применеќния; алкогольный, табачный и прочий наркотический геноќцид, пищевые добавки, все экологические загрязнители, некоќторые медикаменты, косметика и парфюмерия - реальное применение; "генная инженерия" и "биотехнологии" - поќтенциальная опасность.
  6. Прочие средства воздействия, главным образом силового, - оружие в традиционном понимании этого слова, убивающее и калечащее людей, разрушающее и уничтожающее материќально-технические объекты цивилизации, вещественные паќмятники культуры и носители их духа.
  
  Хотя однозначных разграничений между средствами воздейстќвия нет, поскольку многие из них обладают качествами, позвоќляющими отнести их к разным приоритетам, но приведенная иеќрархически упорядоченная их классификация позволяет выделить доминирующие факторы воздействия, которые могут применяться в качестве средств управления и, в частности, в качестве средств подавления и уничтожения управленчески-концептуально неприќемлемых явлений в жизни общества.
  При применении этого набора внутри одной социальной сисќтемы это - обобщенные средства управления ею. А при примеќнении их же одной социальной системой (социальной группой) по отношению к другим, при несовпадении концепций управления в них, это - обобщенное оружие, т. е. средства ведения войны, в самом общем понимании этого слова; или же - средства подќдержки самоуправления в иной социальной системе, при отсутстќвии концептуальной несовместимости управления в обеих систеќмах.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Указанный порядок определяет приоритетность названных классов средств воздействия на общество, поскольку изменение состояния общества под воздействием средств высших приоритеќтов имеет куда большие последствия, чем под воздействием низќших, хотя и протекает медленнее без "шумных эффектов". То есть, на исторически длительных интервалах времени быстродейќствие растет от первого к шестому, а необратимость результатов их применения, во многом определяющая эффективность решения проблем в жизни общества в смысле раз и навсегда, - падает.
  
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  Вся жизнь И.В.Сталина говорит, что он не принадлежал к чисќлу человекообразных, живущих по принципу "после нас - хоть потоп". Живущие по этому принципу, интерпретируя через факты истории каждый своё личное "после нас - хоть потоп", извратиќли понимание жизни. Это касается как отечественной истории, включая и историю эпохи и деятельности И. В. Сталина, так и глоќбальной истории. Поэтому, чтобы понять эпоху сталинского большевизма, необходимо думать и деятельно заботиться о том, чтобы после нас жизнь была определённо праведнее, чем до нас и при нас. Если в этом определиться и тем самым освободиться от абстрактного гуманизма, обращённого якобы ко всем, а на деле конкретно ни к кому, то и события эпохи сталинского большеќвизма обретают иное значение, весьма отличное от того, что им придают абстрактные гуманисты - психтроцкисты буржуазќно-демократического или интернацистско-социалистического толка.
  * * *
  1 См. в частности воспоминания авиаконструктора А.С.Яковлева, арќтиллерийского конструктора В.Г.Грабина, бывшего наркома ВМФ Н.Г.Кузнецова.
  Многие из современников И. В. Сталина свидетельствуют о том, что он сам весьма иронично относился к господствующему в обќществе культу его личности. В личных беседах (а все они были беседами руководителя о том или ином жизненно важном для страны деле) он побуждал людей к тому, чтобы они брали иниќциативу и ответственность в деле за последствия своей инициатиќвы на себя, поощрял такого рода проявления инициативной ответ-ственности1. И в его письменном наследии - в публикациях в печати и текстах выступлений перед различными аудиториями, относящихся к разным годам, - как это запечатлено в Собрании его сочинений, многократно речь идёт о том, чтобы люди сами проявляли инициативу и принимали на себя заботу и ответственќность в объединяющей их всех Жизни; и также многократно речь идёт о том, что уважение простыми людьми руководителей пар-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  тии и государства, любовь к ним - это одно, а преклонение перед вождями - это другое, что должно быть изжито в социалистичеќском обществе.
  И в том, что он говорил людям изустно, и в том, что он писал, нет ничего, хотя бы частично совпадающего с рассуждениями А. Гитлера о взаимоотношениях вождя-фюрера и толпы (см. хотя бы "Майн кампф", благо её в наши дни без особых проблем можќно найти и в переводах на русский) или с рассуждениями Л.Н.Гумилёва о взаимоотношениях вождей-пассионариев и проќчих членов общества1.
  Однако для антисталинистов это только показатель того, что И. В. Сталин был якобы многократно хитрее, коварнее и лицемерќнее А. Гитлера (а также Л. Н. Гумилёва и прочих социологов, в каќких-то иных терминах пропагандирующих вождистские доктрины в отношении безвольной толпы). Такого рода психтроцкистов ниќчто не может убедить в том, что И. В. Сталин отрицательно отноќсился к культу вождей, включая и культ собственной личности, и в том, что он - сторонник жизни общества на основе господства в нём иной нравственности и выражающей её товарищеской этиќки, исключающих толпо-"элитаризм".
  1 Разница между вождистскими представлениями А.Гитлера и "теориќей" "пассионарности" Л.Н.Гумилёва только в том, что А.Гитлер сам преќтендовал в вожди и осуществил это притязание, а Л.Н.Гумилёв, сам не претендуя в вожди, открыл возможность претендентам в вожди "научно" обосновать свои притязания ссылками на "теорию" "пассионарности".
  Это обстоятельство приводит к вопросам:
  • Ответственна ли как человек, как мать выдающаяся поэтесса "серебќряного века" А. А. Ахматова за то, что воспитала сына, творчество коќторого позволяет "научно" обосновать необходимость вождистской модификации фашизма?
  • Напрасно ли Л.Н.Гумилёв оказался в ГУЛАГе, хотя его отсидка и упќредила создание "теории" "пассионарности"? может она воспрепятстќвовала появлению ещё чего-то более опасного, нежели "теория" "пас-сионарности"?
  О несостоятельности самой "теории" "пассионарности" см. соответќствующий раздел в первом томе работы ВП СССР "Мёртвая вода".
  Тем не менее вне зависимости от отношения к культу своей личности субъекта, оказавшегося в толпо-"элитарном" обществе объектом культового поколения, толпо-"элитарное" общество саќмо жаждет культа, ищет себе кумиров, создаёт их, разочаровыва-
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  ется в прежних, подчас переходя к культу их порицания, и непреќстанно жаждет новых кумиров.
  Чтобы в обществе не было культа той или иной личности, неќобходимо, дабы в нём не было оснований к его порождению изнутри или возбуждению извне.
  Для этого толпо-"элитарное" общество должно перестать быть толпо-"элитарным", т. е. в нём должна господствовать товарищеќская нравственность и этика. А переход общества от господства в нём кумиротворящей нравственности и этики безответственќности и паразитического иждивенчества к нравственности и этике инициативной товарищеской заботы и ответственности люќдей за судьбы всех и каждого - исторически реально требует времени. И он может свершиться только в практических жизненќных делах по разрешению разнородных проблем жизни этого обќщества в русле разрешения проблем глобальной значимости. Таќкой переход не может свершиться в безделье, в отрешённой созерќцательности и в праздной нравоучительной и назидательной болќтовне в церквях, публичных собраниях, включая партийные и профсоюзные, митингах и застольях.
  Соответственно такому пониманию, то обстоятельство, что поќсле XVIII съезда ВКП (б), состоявшегося в середине марта 1939 г., очередной XIX съезд был созван только в начале октября 1952 г., вовсе не является иллюстрацией или доказательством, что И. В. Сталин подавлял демократию в партии и в обществе в целом. Хотя при В.И.Ленине и Л.Д.Бронштейне (Троцком), съезды парќтии (с VII экстренного в 1918 г. по XIV съезд в 1925 г.) созываќлись ежегодно даже в период ведения гражданской войны (этот факт очень любят приводить антисталинисты как доказательство подавления И. В. Сталиным внутрипартийной демократии), и каќзалось бы внутрипартийная демократия формально соблюдалась, но по существу внутрипартийной демократии не было и тогда.
  Во-первых, партия изначально создавалась как инструмент осуществления политической воли узкого круга её вождей либо одного вождя, с какой целью в её уставе всегда провозглашался
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  принцип так называемого "демократического централизма"1, главное в котором - подчинение меньшинства большинству и безусловное выполнение решений вышестоящих партийных оргаќнов нижестоящими и каждым из членов партии. При этом проекќты и сами решения вышестоящих органов по мере того, как всё больше разнородных дел оказывается в сфере внимания партии, всё больше и больше становятся продуктом аппаратной работы под непосредственным руководством узкого круга вождей. Если И. В. Сталин и ликвидировал так называемую внутрипартийную демократию, то только в том смысле, что ликвидировал сначала закулисную по отношению к ЦК и к остальной партии мафиозную "демократию" в этом узком кругу вождей, а потом и самих "воќждей ", составлявших этот узкий круг, к тому же не совместиќмых по их убеждениям и самодисциплине с большевизмом, и соќответственно - друг с другом2.
  Во-вторых, партия к 1917 г. была партией вождей и следуюќщей за вождями партийной массы, вследствие чего все послеревоќлюционные съезды в большей или меньшей степени носили тол-по-"элитарный", - т. е. недемократический по своему существу характер, - по не зависящим от И. В. Сталина причинам.
  1 О зомбирующей античеловечности принципа "демократического централизма" по отношению к партии и обществу в целом см. работу ВП СССР "Об имитационно-провокационной деятельности".
  2 Вся история партии до её подчинения руководству И. В. Сталина в конце 1920-х гг. - история борьбы личностных амбиций в узком кругу вождей, претендовавших на истинное истолкование текстов К. Маркса и Ф.Энгельса дальнейшее развитие их идей в условиях России, вследствие чего эта борьба вождей единоличное или корпоративное лидерство мало чего общего имела с самоотверженной работой на осуществление идеаќлов коммунизма в жизни.
  В-третьих, по мере того, как партия становилась структурой управления жизнью общества и в ещё большей степени становиќлась структурой управления государством и подчинённой госуќдарству хозяйственной деятельностью, - тем больше требовалось профессионализма и разносторонних знаний для того, чтобы на съезде партии его делегат мог бы обоснованно выдвинуть какие-то новые предложения, а равно подвергнуть обоснованной критиќке проекты документов, подготовленных к съезду аппаратом ЦК, работавшим на профессиональной основе и при необходимости
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  пользовавшимся консультациям ведущих специалистов всех отќраслей науки и техники; и уж тем более невозможно в режиме единоличной или коллективной самодеятельности в свободное от основной работы время разработать проект государственного пяќтилетнего плана социально-экономического развития СССР.
  В таких условиях съезд утрачивал характер коллективного обќщественного творчества, что и является сутью народовластия вне зависимости от его процедурного оформления. Вследствие этого при сохранении толпо-"элитарного" характера партии и общества в целом регулярно проводимые съезды могли выполнять только две функции:
  • поддержание культа вождей партии в самой партии и в общеќстве;
  • ознакомление вождей и работников аппарата ЦК с мнениями членов партии и беспартийной общественности на местах.
  Если первая функция съездов была просто вредна в силу своей антидемократичности как по отношению к партии, так и по отноќшению к обществу в целом, то вторая функция съездов партии стала управленчески необязательной после преодоления неграќмотности и становления устойчивых структур государственного управления, поскольку те, кто доверял советской государственноќсти, сами писали в ЦК, в органы Советской власти, тем или иным руководителям партии и государства персонально о том, что счиќтали жизненно-важным1; а мнения тех, кто не доверял режиму или был его противником, становились известными руководству партии и государства как из писем граждан, доверяющих госуќдарственности СССР, так и из сводок спецслужб и других органов власти партии и государства.
  1 Причём вследствие повышения общего образовательного уровня наќселения и роста профессионализма среди всего обилия писем, направќляемых в ЦК, наркоматы (министерства) и лично руководителям парќтийных и государственных структур, были действительно общественно значимые как по тематике затронутых в них вопросов, так и по професќсиональному уровню разработки мер для разрешения той или иной проќблематики. Это показывает даже тот "фильтрат" из писем, что периодиќчески читает с ироничной скорбью в голосе А. Стреляный на радио "Своќбода".
  Иными словами это означает, что поскольку съезды перестали быть источниками информации с мест и не могли быть инстру-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ментом коллективного общественного творчества, то в их созыве
  - для дела реального строительства социализма и коммунизма
  - не было управленческой необходимости1. Но этому обстоятельќству сопутствовало то, что эмоционально взвинченная атмосфера партийных съездов по-прежнему способствовала кумиротворе-нию, и - как следствие - поддержанию толпо-"элитаризма" на основе непонимания происходящего и перспектив как делегатами съездов, так и другими членами партии, возбуждала их безыниќциативность, беззаботность и безответственность. Такая партия не может быть правящей в деле строительства общества праведного общежития именно потому, что она сама в своей деятельности формальными демократическими процедурами подменяет суть народовластия.
  1 Кроме того, сессии Верховного Совета СССР и союзных республик созывались регулярно, а персональный состав депутатов Советов всех уровней лучше отражал статистику, описывающую общество, нежели состав партийных активистов, из числа которых были делегаты съездов.
  2 Об этом см. работу ВП СССР "Диалектика и атеизм: две сути несоќвместны"
  3 Об этом см. работы ВП СССР "Краткий курс...", "Мёртвая вода". 324
  А главное состоит в том, что пафос Л.Д.Бронштейна (Троцкоќго) и других, заявляющих о своей приверженности идеалам соќциализма и коммунизма, и обвиняющих И. В. Сталина в уничтоќжении внутрипартийной демократии и народовластия Советской власти, подменённых властью бюрократического аппарата, что якобы не позволило воплотить идеалы социализма в жизнь СССР, может быть убедителен и правдоподобен только для тех, кто не знает марксизма; для тех, кто, даже зная его, не видит несообразќности реальной жизни его понятийных категорий; кто не понимаќет, что по причине этой несообразности на основе марксистской философии невозможно выявление и разрешение проблем общеќственной жизни, в том числе и вследствие постановки в ней "не того" вопроса в качестве "основного вопроса философии" и деќфективных формулировок законов диалектики2; что реальный бухгалтерский учёт не может быть связан с политэкономией марќксизма, вследствие чего на её основе невозможно управление наќродным хозяйством3; что в силу этого марксистские философия и политэкономия могут быть только прикрытием мафиозной
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  тирании, способной подавать себя обществу как образец соблюќдения формальной демократии, но не могут быть научно-теоретиќческой основой действительных народовластия, строительства социализма и коммунизма как общества праведного общежития свободных людей. И уж совсем неуместны обвинения в "извраќщении" марксизма И.В.Сталиным, поскольку марксизм сам есть порождение извращенных нравственности, интеллекта и психики в целом.
  Соответственно этим свойствам марксизма и свойствам псиќхики самого Л.Д.Бронштейна (Троцкого) и его последователей реально И. В. Сталин раздавил не демократию, до которой обќщество и партия не вызрели; и не ростки народовластия. Он подавил попытку установления под прикрытием правдоподобќной лжи марксизма мафиозной - оглупляющей - тирании при возможном, но вовсе не обязательном соблюдении хоќзяевами троцкистов формальных процедур демократии в парќтии и обществе, сумей они сохранить власть своих троцкистов
  в СССР.
  1 В русле этой же политики преодоления обществом вождизма как одной из модификаций толпо-"элитаризма" лежит и отказ от завершения строительства Дворца Советов.
  Дворец Советов был необходим хозяевам психтроцкизма как инструќмент социальной магии, во-первых, как одно из средств поддержания культа личностей правящего вождя и его ближайших сподвижников и, во-вторых, для управления обществом на основе стадных эффектов в толпе: чем больше делегатов из простонародья с мест могут присутствоќвать в зале, чем больше эмоциональное возбуждение ожидания соучаќстия в таком сборище, - тем мощнее подавление личности стадностью этой толпы, тем больше тот заряд запрограммированности на подчиненќность вождю, который по возвращении они могут передать в живом обќщении своему окружению.
  С разрушительными проявлениями психологических эффектов стадќности в последние десятилетия знакома полиция, имеющая дело с фут-
  Поэтому объективно СССР в эпоху сталинского большевизма нуждался не в регулярно проводимых съездах ВКП (б) и непреќстанных внутрипартийных дискуссиях, взвинчивающих партию и беспартийное общество эмоционально, а в политике преодоления такого рода стадных психологических эффектов, свойственных толпо-"элитаризму" и воспроизводящих его снова и снова1.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Соответственно 13-летний перерыв в созыве съездов, на котоќрый пришлась Великая Отечественная война и период послевоенќного восстановления распорядка мирной жизни и хозяйства страќны, объективно был полезен для того, чтобы если не всё общество, то хотя бы члены правящей коммунистической партии большевиќков успели бы переосмыслить ту нравственность и этику, которые продолжали десятилетиями господствовать в советском обществе и после Великой Октябрьской социалистической революции, и пришли бы на очередной съезд с иным отношением к жизни страќны и мира, с иным отношением к руководителям партии и госуќдарства, к товарищам по партии и к беспартийным гражданам.
  больными "фанатами" во всех странах. Эти эффекты такой мощности порождает только прямое общение людей. Их не может породить телеќвидение (по крайней мере, при достигнутом к началу XXI века уровне своего технического развития): случаи массового футбольного фанатизма с разрушением обстановки собственного дома крайне редки.
  Но эти же психологические эффекты стадности могут быть "созидаќтельными" в русле определённой политики при определённом подборе участников такого рода массовых сборищ и некоторой идеологической подготовке их участников. Тогда они могут быть использованы для управления жизнью и деятельностью толпо-"элитарного" общества. На это и ориентировались психтроцкисты от Коминтерна, зачиная проект строительства Дворца Советов. Аналогичного назначения комплекс соќоружений для завораживания толпы фюрером в их прямом общении под видом съездов НСДАП был построен в Германии в Нюрнберге при Гитќлере.
  Но большевики не имели потребности в сооружении, предназначенќном для осуществления такого рода социальной магии, и потому проект Дворца Советов был прекращён сразу же, как для этого сложились обќстоятельства: в 1941 г. - начало войны, а потом роспуск Коминтерна в 1943 г. подготовил условия, чтобы в 1945 г. некому было настаивать на продолжении этого строительства. 326
  Кроме того, всякое народовластие есть выражение свободы дуќха людей, составляющих общество, выражение свободы их чувств и осмысленного отношения к жизни. Эти качества приобретаются всякой личностью как в результате воспитания, начиная с млаќденчества, так и в результате самостоятельного личностного разќвития на протяжении всей жизни. Поэтому свободу и народовлаќстие невозможно ввести законом или указом и насадить мерами государственного принуждения к свободе и народовластию: сво-
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  бода и народовластие должны вызреть в самом обществе и выраќзить себя в политике государства.
  Однако государственными мерами можно снять давление мноќгих факторов, которые извращают и подавляют процесс освоќбождения духа людей, и соответственно - национального дуќха каждого из народов. И это обстоятельство очень важно для понимания истории СССР и перспектив народов России и осќтальных государств, возникших на территории СССР.
  Интернацистский характер революций 1905 - 1907 гг. и 1917 г. для И.В.Сталина не был секретом: он знал множество факќтов из дореволюционной истории РСДРП и прочих р-р-революционных партий и из послереволюционной истории СССР, фактов из истории зарубежных государств, о каких не сообщали ни газеты, ни учебники истории, но которые свидетельствовали, что дело обстояло именно так1. Кроме того, повседневное и повсеќместное угнетающее воздействие библейского интернацизма на жизнь населения СССР ощущалось простонародьем на проќтяжении всей истории существования СССР, а также продолжает ощущаться и после его государственного краха в ходе про-буржуазных реформ последующего времени.
  1 Анекдот, по неосторожности и гордыне рассказанный студентом-евреем в конце 1970-х гг.:
  Володарский и Свердлов идут по коридору Смольного, и вдруг Волоќдарский толкает невысокого лысого рыжеватого человека с бородкой клинышком. Тот загадочно улыбается и проходит мимо...
  Свердлов: "Ты, что?!!! Это же Ленин!!!"
  Володарский: "Яша, я недавно из Штатов. Кто такой Ленин?" Свердлов: "Тс-с-с... На него записан весь гешефт..." Будучи современником и участником событий, И.В.Сталин знал об этом гораздо больше, чем советский студент-еврей в конце 1970-х гг.
  Поэтому всей истории дореволюционной России, истории СССР и современной России сопутствует явление, которое в поќследние два столетия зависимые от его понимания субъекты предпочитают называть "антисемитизм", и объяснять его присутќствие в обществе исключительно пороками самих "антисемитов": невежеством, нежеланием или неумением мыслить и организовыќваться, завистью лентяев и пьяниц к евреям якобы в большинстве своём - гениям, просто талантам, трудягам и высоким профес-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  сионалам, людям дружным, поддерживающим друг друга, и т. п. Однако в действительности пустым знаковым словом "антисеќмитизм", не характеризующим ни кого-либо из людей персональќно, ни общество в целом, стали по внедрённому в культуру стеќреотипу называть естественную реакцию человека на доктрину, приводимую нами в Приложении в конце книги, однако обходя молчанием саму доктрину и не требуя выработки отношения к ней ни от евреев, ни от не-евреев.
  Эта реакция человека и общества на порабощение при осущеќствлении библейской доктрины в жизни может лежать в очень широком диапазоне:
  • быть и чисто личностно-эмоциональным, не выразившим сеќбя в социологических теориях неприятием самих евреев, кажќдый из которых "виноват"1, прежде всего, в том, что по принќципам построения библейской доктрины он предназначен быть орудием её осуществления и средством проникновения в культуры нееврейских национальных обществ;
  • а может быть концептуально властной объемлюще-альтернаќтивной по отношению к библейской доктрине.
  1 Но после того как тот или иной еврей уведомлен о составе вины, каќвычки с этого слова следует снять, поскольку с момента уведомления о предназначенной ему "мировой закулисой" миссии он свободен в осозќнанном выборе: поддерживать ли ему эту мерзость и впредь, либо деяќтельно ей воспротивиться. Именно в этом выборе ключи к разрешению проблемы "антисемитизма", прежде всего самими евреями.
  2 Насколько это слово неуместно показывает следующее: арабы - семиты, в отличие от многих евреев, чьи предки - заведомые не-семиты - тюрки, хазары, эфиопы и прочие некогда приняли иудаизм в качестве своего вероисповедания. И соответственно этому исторически реальному обстоятельству, выступая против создания арабского государства в Палеќстине, Израиль проявляет антисемитизм.
  Именно вследствие широты диапазона реакций на библейскую доктрину порабощения всех слово "антисемитизм" является исќключительно знаковым2 и пустым само по себе, что позволяет заќщищать интернацизм с его помощью, культивируя в обществе абќсолютно негативную эмоциональную окраску его восприятия и придавая ему осознаваемое людьми смысловое значение в завиќсимости от обстоятельств.
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  Соответственно этому выяснению роли слова "антисемитизм" и сути обозначаемого им спектра явлений в жизни общества И. В. Сталин не был "антисемитом". Но он был одним из тех люќдей, кто не только знал множество фактов из дореволюционной истории РСДРП и прочих р-р-революционных партий, из послеќреволюционной истории СССР, фактов из истории зарубежных государств, характеризующих проявления библейского интернаќцизма, но имел достаточно сообразную жизни систему миропониќмания, включавшую в себя и своеобразное понимание им интерќнацизма. Его реакция на интернацизм была концептуально властќной и альтернативной по отношению к библейской доктрине.
  Однако она не была альтернативно-объемлющей, поскольку словесно выражалась в терминологическом аппарате историќчески сложившейся библейской культуры Российской импеќрии и в терминологическом аппарате откровенно интернациќстского марксизма1.
  1 Чтобы быть альтернативно-объемлющей необходимо было, чтобы альтернатива оперировала более широким множеством терминов и, соќответственно, - понятий, нежели противящиеся ей.
  Но если оставаться в границах исторически сложившейся к тому вреќмени в культуре терминологии, все действия И. В. Сталина, не комментиќруемые им самим, могли и могут истолковываться разными людьми взаимоисключающе, в зависимости от понимания самими толкователями характера глобального исторического процесса и управления в нём. Именно вследствие этого с точки зрения одних Сталин - презренная марионетка жидомасонства; с точки зрения других - "антисемит" поќхитрее и поопаснее Гитлера; а с точки зрения третьих - невежественќный, хитрый и жестокий властолюбец, которому удавалось использовать в своих интересах почти всех (которого смог обмануть только Гитлер в 1941 г.), включая и жидомасонов и "антисемитов", вследствие чего он вопреки своей подлой сути незаслуженно оказался в первых строках пеќречня выдающихся политиков и государственных деятелей ХХ века; одќни видят в нём сатаниста, другие - заблудшего сына православной церкви, всю жизнь искавшего путей возвращения в её лоно, и т. п. Но все комментаторы его действий в большинстве своём ленивы читать и пониќмать письменное наследие самого И. В. Сталина и соотносить его с общей всем нам историей.
  А в них интернацизм не имеет своего уникального наименоваќния и связанных с наименованием характеристик его проявлений в жизни. Поэтому, проникая в другие общественные явления, имеющие свои более или менее уникальные наименования, к ко-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  торым в обществе сложилось или целенаправленно сформировано осознанно уважительное или эмоционально привлекающее отноќшение, интернацизм легко защищался и защищается доныне, принимая на себя их имена.
  Именно по этому принципу интернацизм в истории - это и христианство; и коммунизм; и свобода и права человека вне завиќсимости от национального и социально-классового происхождеќния; и глобализация как построение культуры, мирно объедиќняющей все народы и национальные культуры человечества в лаќду между собой и Объективной реальностью; и сионизм как стремление части евреев обосноваться в Палестине и жить там нормальной государственной жизнью, как живут все народы, пеќрестав быть международной мафией1; и эмансипация евреев как стремление другой части евреев перестать быть международной мафией и приобщиться к тем народам, среди которых они живут, и отдать служению своей Родине - её, как правило, многонациоќнальному обществу - свой личностный творческий потенциал человека; и "интернационализм" в марксизме, в котором он преќподносится в смысле согласия и лада всех людей вне зависимости от национального и родового происхождения каждого из них; и космополитизм как осознаваемая всяким нормальным человеком забота о грядущих судьбах всего человечества и планеты Земля...
  Вообще трудно назвать что-либо в истории нынешней глоќбальной цивилизации, чего бы ни извратил и ни изгадил библейќский интернацизм, проникнув в него. Единственное, что неоспоќримо он не смог извратить и изгадить, так это - идеал жизни чеќловечества в Богодержавии (Царствии Божием на Земле), хотя инќтернацизм всё же смог на исторически длительное (по современќным меркам) время вытеснить из жизни обществ и политики гоќсударств практическое осуществление идеала Царствия Божиего на Земле.
  Это - одна из причин, почему И.В.Сталин способствовал созданию государства Израиль, которое должно было в перспективе стать оплотом многонационального большевистского социализма на Ближнем Востоке. 330
  Высказанное - минимум политологических сведений, которые необходимо знать и понимать, поскольку без этого послевоенный период истории сталинского СССР предстаёт либо как неиспове-
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  димая бессмыслица, либо как история политики, выражающей больную волю психопата, возомнившего себя всемогущим бесќсмертным земным богом. Но И. В. Сталин не был ни дураком, коќторый бесцельно "рулит" государством неведомо куда1, ни психоќпатом, который возомнил себя всемогущим, бессмертным земным богом.
  Да и в обществе того времени далеко не все были беспринципќными приспособленцами, чтобы поддерживать всякую полиќтику "верхов", исходя из страха за себя или карьеристских притязаний: поддерживали потому, что чувствовали её целеќсообразность по отношению к тем целям, которые считали своими.
  
  *
  1 "Партия! дай порулить!" - лозунг, с которым бездумная массовка прикрывала приход пробуржуазных демократизаторов к власти в ходе горбачёвской перестройки. Лозунг восходит к словам "партия - наш рулевой" одной из культово-праздничных песен советской эпохи. Миќтингующие под этим лозунгом не думали, что рулевой - обычный, подќчинённый службе, матрос на корабле, а курс прокладывает штурман во исполнение задания, полученного от капитана (в гражданском флоте) и командира корабля в военно-морском. Иными словами, от рулевого мало что зависит. И если "партия - наш рулевой", то спрашивать надо не с неё.
  Безусловно, И.В.Сталин знал, что победе в Великой Отечестќвенной войне он отдал очень много своего здоровья. Он знал, что первые (лёгкие по своим последствиям) инсульты он перенёс "на ногах", практически не прекращая руководства государственными и партийными делами. Безусловно, он знал, что в его окружение - внутриаппаратная мафия - просто не допускает на протяжеќнии нескольких десятилетий молодых большевиков, из числа коќторых со временем кто-то смог бы войти в курс общепартийных и общегосударственных дел и возложить на себя высшую партийќную и государственную власть, позволив самому И. В. Сталину уйти на пенсию по старости, как и всем гражданам СССР. И поќтому он прибегал к каким-то средствам маскировки своих истинќных намерений от ближайшего окружения, которому имел осно-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  вания не доверять, справедливо видя в них или исполнителей воќли вождя, или беспринципных приспособленцев, но никак не инициативных творчески мыслящих большевиков, своих товариќщей, служителей идеала коммунизма.
  И было бы подлой клеветой или глупостью утверждать, что И. В. Сталин не сделал ничего для того, чтобы после его ухода в мир иной продолжалось и крепло большевистское дело перехода к истинному коммунизму - обществу праведного общежития своќбодных людей в глобальных масштабах. Но то, что он сделал для этого, не укладывается в иждивенческие представления прокомќмунистической толпы о том, что и как должен сделать истинный вождь коммунистов перед своим уходом в мир иной.
  Толпа, потребительски безынициативно настроившаяся по отќношению к своему вождю, передачу власти преемнику-продолжаќтелю представляет себе по существу в русле исторически сложивќшейся монархической традиции:
  • в одном её варианте вождь при жизни сам должен избрать сеќбе преемника, учить и воспитывать его, посвящая в разнородќные тайны своего дела, а потом передать ему свои должностќные полномочия, - так осуществляется преемственность влаќсти в царствующих династиях, лишь с тем отличием, что обычно к царствованию с детства готовят только одного старшего сына вождя, а не кого-то пришлого в дело со стороќны;
  • в другом её варианте после смерти вождя или оставления им дел, "конклав" сподвижников сам избирает следующего вожќдя, - так кардиналы избирают Римского папу.
  1 Проблема преемника И. В. Сталина в так называемом "сослагательќном наклонении истории" и в бесплодных мечтаниях о будущем политиќчески иждивенчествующей части общества является и сегодня настолько злободневной, что, находящиеся под властью эгрегора, сформировавшеќгося на основе учения Е.П.Блаватской и Рерихов, авторы версии "Меќмуаров" И.В.Сталина вынесли своё понимание этого вопроса на обложку своей книги: "... я хочу сказать о главном грехе перед народом. И я дол-
  Но здесь необходимо особо подчеркнуть, что в обоих варианќтах осуществления преемственности управления передаётся не сама власть во всей её полноте, а передаются должностные пол-номочия1, как правило, признаваемые остальным обществом или
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  его достаточно многочисленной властной составляющей на основе писаных законов или неписаных традиций. Но заботу и ответстќвенность за дело, принимая должностные полномочия, кажќдый преемник власти возлагает на себя сам - в меру своего нравственно обусловленного понимания и самодисциплины.
  И если вынести за скобки сопутствующие исторические обќстоятельства, то все рухнувшие в истории монархии (как наследќственные, так и ненаследственные диктатуры) рушились по одной единственной - общей для всех них - причине: принимая должностные полномочия, преемник вождя оказывался не готов к тому, чтобы самому возложить на себя весь необходимый круг забот и ответственности, соответствующий полноте внутриобще-ственной власти, за дело, возглавляемое им на основе должностќных полномочий. Вследствие этого ошибка управления накаплиќвалась в действиях череды сменяющих друг друга вождей, и наќступал крах системы.
  жен просить прощения у моего народа - в том, что я не выдержал исќпытания; я не оставил после себя надежного человека" (Г.А.Карпова, Н.И.Сиянов-Стародубцев, "Мемуары И.В.Сталина. Воспоминания о Росќсии", том III, Москва, 2000 г.)
  По нашему мнению, подобные представления о преемственности высшей власти в обществе, приписываемые И. В. Сталину задним числом, лишь выражают понимание этого вопроса эгрегориально одержимыми авторами "Мемуаров". С такими примитивными и не соответствующими объективной действительности представлениями о власти в обществе И.В.Джугашвили не был бы И.В.Сталиным: история вообще не знала бы этих имён.
  Принципиальное различие между толпо-"элитаризмом" и большевизмом в том, что в толпо-"элитаризме" для осуществќления дела значимы - и потому первичны - должностные полномочия, признаваемые более или менее широкими слоями общества на основе закона или традиции. В большевизме же значимо и потому первично принятие на себя по своей иниќциативе заботы и ответственности за дело, а должностные полномочия - вторичны по отношению к этому добровольно избранному самовластью в общем деле; они формируются и признаются остальными большевиками в зависимости от тоќго, насколько претендент на руководство соответствует этому большевистскому делу.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Вследствие этого в большевизме не человек должен подстраиќваться во всех случаях под сложившиеся структуры должноќстных полномочий и алгоритмику их функционирования, а структуры должностных полномочий, если и не полностью, то во многом выстраиваются соответственно межличностќному распределению заботы и ответственности за общее деќло между его участниками, складывающемуся на основе освоќенных каждым из них навыков и знаний. Поэтому архитектура структур должностных полномочий должна быть достаточно гибкой и должна целенаправленно подстраиваться её участниќками под возможности конкретных людей, чтобы соответствоќвать их личностному развитию и изменениям в персональном составе, одинаково влекущим изменение характера распредеќления между людьми заботы и ответственности за общее дело.
  Иными словами, это означает, что И. В. Сталин мог передать свои должностные полномочия тому, кого он сам изберёт в преќемники-продолжатели дела; либо должностные полномочия могли вырвать из его рук "сподвижники" - претенденты на власть, - как это и произошло в действительности.
  Но принять заботу и ответственность за дело, которому слуќжил И. В. Сталин, в любом случае кто-то должен был сам по своей личной инициативе вне зависимости от процедуры пеќредачи должностных полномочий И. В. Сталина кому-либо. Своими действиями И.В.Сталин мог только создать условия к тому, чтобы преемники продолжатели сами возложили на себя заботу и ответственность за большевистское дело, не меньќшую, чем нёс И. В. Сталин.
  Всё это, сказанное о преемственности власти как заботы и отќветственности за дело и о передаче должностных полномочий и различии реальной власти и должностных полномочий, И. В. Сталин ощущал непосредственно, частично знал из истории и как-то понимал это в свойственной ему системе понятий, поќскольку он в период 1945 - 1952 гг. действительно создал услоќвия, в которых преемники-продолжатели могли бы возложить на себя сами заботу и ответственность за большевистское дело, не меньшую, чем нёс он, и соответственно могли бы изменить при
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  необходимости архитектуру структур должностных полномочий и алгоритмику их функционирования. И в мир иной он ушёл только после того, как создал необходимые для этого условия.1
  Начнём с того, что весь послевоенный период истории сталинќского СССР комментаторами-евреями и комментаторами-неевреќями, однако утратившими осознание своей сопричастности судьбе своего простого народа, характеризуется как период, когда осущеќствлялась политика "государственного антисемитизма". На это время приходится ликвидация многих еврейских общественных организаций2; борьба с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом, с сионизмом, что затронуло персонально многих евреев и не-евреев; раскрытие псевдонимов многих деятелей кульќтуры, обнажившее их настоящие фамилии, оказавшиеся в больќшинстве своём еврейскими; "дело врачей", непосредственно предшествовавшее устранению И. В. Сталина перепуганными "сподвижниками"; и оставшийся слух о задуманном, но так и не состоявшемся вследствие смерти И. В. Сталина, переселении евреев в Еврейскую автономную область на Дальнем Востоке.
  1 Однако оказалось, что "не в коня корм": в партии и в обществе по-прежнему господствовала нравственность и выражающая её этика, неќпрестанно порождающие толпо-"элитаризм", и потому в ходе "дворцоќвого переворота" в конце февраля - первых числах марта 1953 г. власть захватили любители должностных полномочий; они же - беззаботные и безответственные рвачи-"элитаристы", извратители большевистского дела построения общества, в котором добросовестный труженик свобоќден от какого бы то ни было паразитизма на его труде и жизни.
  2 Действовавших, однако за государственный счёт в своём большинстве, как практически все общественные организации в
  СС3СР.
  3 Первая попытка подавления интернацизма протекала с середины 1920-х гг. до начала второй мировой войны ХХ века под именем "борьќбы с троцкизмом" и потому по существу протекала по умолчанию. Она подавила активность структурно оформленного, мафиозно организованќного интернацизма истинных марксистов в партии и государстве.
  Однако по существу это была не политика "государственного антисемитизма", осуществляемая исключительно как подавление прав и свобод людей по признаку их еврейского происхождения. Это была первая (после победы интернацистов в государственном перевороте 1917 г.) гласная3 попытка государственного подавле-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ния активности осознанно целеустремлённого и стихийного бесќсознательного интернацизма в советском обществе.
  Она была настолько эффективна, насколько было возможно в терминах исторически сложившейся к тому времени культуры и социологии марксизма выделить интернацизм в общем потоке явлений прошлой и текущей истории человечества в целом и Росќсии, в частности; настолько эффективна, насколько общество могло понять такое истолкование марксистской и общекультуроќлогической терминологии; настолько эффективна, насколько люќди, составляющие общество, и, прежде всего, должностные лица органов государственной власти были самодисциплинированы в том, чтобы не злоупотребить своими возможностями и воздерќжаться от соучастия в стадных эффектах политической активноќсти толпы, живущей по преданию и рассуждающей по авториќтету1; настолько эффективна, насколько сами евреи были споќсобны выявить каждый в себе и в других интернацизм, свойстќвенный их культуре и свойственный в той или иной степени кажќдому из них вследствие воздействия культуры, поскольку без выќявления в культуре и в людях сути интернацизма невозможно размежеваться с ним и освободиться от его власти.
  Это не было политикой "государственного антисемитизма", осуществляемой исключительно как подавление прав и свобод одних людей по признаку их еврейского происхождения и предосќтавления другим людям каких-либо преимуществ по признаку отсутствия евреев среди предков и родственников.
  1 Ещё раз напомним, что это - определение социологическому терќмину "толпа", данное В. Г. Белинским. 336
  Это было государственными мерами снятия давления интернаќцизма, который на протяжении нескольких десятилетий после гоќсударственного переворота 1917 г. подавлял дух людей всею подќвластной ему мощью марксистской идеологии и государства, злоќупотребляя при этом властью карательных органов спецслужб. Он подавлял национальный дух всех народов СССР, а также и самой еврейской диаспоры, препятствуя духовному раскрепощению обќщества и становлению в нём неформальных свободы и народовлаќстия, свойственных человечности.
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  И хотя слово "интернацизм" не было введено тогда в политиќческий словарь и в культуру общества, но слова "сионизм", "косќмополитизм", "низкопоклонство перед Западом" в официальной сталинской пропаганде истолковывались именно по характерным признакам проявления того глобального исторического явления, которое в терминологии ВП СССР называется интернацизм.
  1 Борьба с "низкопоклонством перед Западом" по её существу была направлена непосредственно против библейской доктрины. В так назыќваемом "низкопоклонстве перед Западом" реально выражалась зависть российских носителей холопской психологии к прикормленным невольќникам библейской интернацистской доктрины скупки мира на основе еврейского надгосударственного ростовщичества и психологическая гоќтовность изменить делу строительства новой глобальной цивилизации ради иллюзии возможности легко обрести сытость брюха и обустроенќность быта.
  "Низкопоклонство перед Западом" возникло в ходе освободительного похода Красной Армии в Европу, в ходе которого множество военноќслужащих - холопствующих носителей толпо-"элитарного" мышления - соприкоснулось с высоким потребительским благополучием населеќния государств Запада.
  Этих людей, не искоренивших в себе холопской психологии, не интеќресовало то, что потребительское благополучие населения Запада истоќрически реально было обеспечено ни чем иным, как средствами интерќнацистской концепцией глобального управления: ростовщичеством, подќстегивавшим развитие технологий и уровня образованности; паразитизќмом метрополий на колониях и т. п. Это потребительское благополучие было достигнуто в течение нескольких веков в условиях безраздельного господства библейской культуры в государствах Запада, утративших языческую составляющую, что было свойственно России, в которой двоеверие препятствовало опережающему развитие нравственности разќвитию техники, технологий и образованности. Соприкосновение советќских носителей холопской психологии с "передовой" культурой потреб-
  Так под термином "сионизм" понималось не стремление евреев обосноваться в Палестине и создать своё государство, а эксплуаќтаторская идеология крупной еврейской международной буржуаќзии, по своему характеру поработительная по отношению ко всем, включая и самих евреев; под термином "космополитизм" понимаќлась не забота человека о судьбах всего человечества и планеты Земля, а отказ субъекта от заботы и ответственности за судьбы народов своей Родины и других государств, что по существу приќобщало такого рода "космополитов" к местной "элитарной" антиќнародной периферии "мировой закулисы"; то же касается и "низќкопоклонства перед Западом"1.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Однако и эти особенности истолкования смысла названных слов в сталинской пропаганде антисталинисты, интернацисты и рабы интернацизма расценивают как ещё одно проявление лицеќмерия И. В. Сталина и идеологическое прикрытие антиеврейского расизма сталинского режима. Но было бы честно, и потому лучќше, им свои претензии адресовать не И. В. Сталину, а уже упомиќнавшемуся в одной из сносок в разделе 6.3 автору книги "Евреи и антисемитизм в СССР" Ю.Ларину (М.А.Лурье) и ему подобным "исследователям" и "просветителям". Он и ему подобные, предќставляя интернацизм через явления, в которые он смог проникќнуть и под которые стал маскироваться, обходили и обходят стоќроной истинные причины и алгоритмику возникновения так наќзываемого "антисемитизма", что способствовало и способствует сохранению в обществе антиеврейского расизма - неприязненноќго отношения к другим людям, исходящего из истинного или ложного предположения об их принадлежности к еврейству или сопричастности ему. Такого рода антиеврейский расизм тоже получил свободу в результате осуществления И. В. Сталиным госуќдарственных мер подавления интернацизма, и маскировался под них.
  И всем опасающимся так называемого "антисемитизма" во всех его проявлениях следует усвоить для себя на будущее:
  Так называемый "антисемитизм" неизбежно возникает не там, где есть евреи, а там, где библейская доктрина порабощения всех осуществляется под прикрытием традиции недопустимоќсти обсуждения по его существу "еврейского вопроса" либо там, где её пытаются представить как Промыслительное благо.
  ления Запада вызвало у многих из них зависть и повлекло за собой волну мародёрства, в том числе и организованного под видом "трофейной камќпании".
  В условиях же послевоенного СССР эта зависть к неправедному блаќгополучию Запада препятствовала раскрепощения собственного творчеќского потенциала и, соответственно, - была помехой в деле строительќства новой цивилизации на антитолпо-"элитарных" нравственно-этических принципах человечности.
  То, что вы называете "антисемитизмом", в своей основе имеет праведное неприятие библейского интернацизма
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  людьми, и только под давлением интернацизма, который несёте вы, либо под давлением нацизма, порождаемого наќциональными "элитами", эта устремлённость к свободе и человечности извращается и предстаёт как антиеврейский расизм, бесплодный и беспощадно античеловечный1 как и всякий иной расизм, включая и ваш расизм - интерќнацистский.
  Политика государственного подавления интернацизма в послеќвоенный период истории сталинского большевизма была фоном, на котором протекала вся общественно-политическая жизнь страќны. И одним из важных явлений общественно-политической жизќни советского общества, о котором ныне уже позабыли и многие современники тех событий, были дискуссии по разным проблеќмам жизни советского общества и развития его культуры, которые проводились в печати. Эти дискуссии антисталинисты тоже отноќсят к проявлениям сталинского лицемерия, провоцирующего илќлюзией свободы слова и мысли оппозицию режиму на открытое выступление для того, чтобы потом с нею же беспощадно распраќвиться.
  При этом вдаваться в существо высказанных в ходе дискуссий мнений критики послевоенной политики сталинского большевизќма предпочитают не вдаваться, хотя именно они и есть главное в тех публичных дискуссиях, поскольку именно мнения, высказанќные самыми разными людьми, были показателями, характериќзующими развитие культуры миропонимания в советском общестќве; а культура миропонимания во всей полноте её субкультур представляет собой то, что во многом предопределяет дальнейшие судьбы общества. Поэтому антисталинисты, не вдающиеся в суќщество мнений, высказанных в дискуссиях той эпохи, сами лицеќмерят или свидетельствуют о своём скудоумии, что по существу - одно и то же.
  1 Об этом см. работу ВП СССР: "О расовых доктринах: несостоятельќны, но правдоподобны".
  Но эти дискуссии были одной из проявлений жесточайшей борьбы большевизма и местной "элитарно" мафиозной периферии "мировой закулисы" за государственную власть во многонациоќнальной Русской региональной цивилизации.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Одна из дискуссий тех лет была посвящена обсуждению проќблем социологии в целом, которые однако рассматривались через проблематику развития экономической науки как теоретической основы управления развитием народного хозяйства советского общества. Поскольку всем хочется кушать, жить в уюте, чтобы дети были здоровы, получили образование, а старость была безќбедной и т. п., а это обеспечивается непосредственно экономичеќским базисом общества, то экономическая проблематика способна вызвать к себе в обществе более широкий интерес, нежели чисто философская, которую многие почитают оторванной от реальных проблем жизни пустой абстракцией1. Соответственно этому госќподствующему в обществе (во многом под давлением историчеќского материализма и культа марксизма в целом) пониманию первенства экономической обусловленности его жизни, И. В. Сталин сам лично подвёл итоги именно дискуссии по эконоќмическим вопросам.
  Всё, что он считал необходимым и что он мог сказать в этом подведении итогов и анализе возможностей дальнейшего развития социализма в СССР и в мире, - было издано в 1952 г. в сборнике статей и писем-ответов участникам дискуссии под общим назваќнием "Экономические проблемы социализма в СССР", который мы неоднократно цитировали и упоминали в предыдущих раздеќлах и к анализу которого особо обратимся в следующем разделе. Последнее из писем И. В. Сталина, включённое в этот сборник, даќтировано им 28 сентября 1952 г. Через неделю начал работу XIX съезд ВКП (б), на котором партия была переименована в КПСС. Эта аббревиатура оказалась двусмысленной. История подтвердила правомочность следующей её расшифровки: Капитулянтская Парќтия Самоликвидации Социализма.
  И не без оснований: см. работу ВП СССР "Диалектика и атеизм: две сути несовместны".
  XIX съезд работал в Москве с 5 по 14 октября 1952 г. Он изќбрал новый состав ЦК партии. Чтобы понять, почему в истории подтвердилась именно приведённая расшифровка аббревиатуры КПСС, следует обратиться к одному мало известному эпизоду из деятельности ЦК, избранного XIX съездом.
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  После съезда, 16 октября, состоялся пленум ЦК. На пленуме выступил И.В.Сталин. Его выступление для участников пленума оказалось неожиданным: не в том смысле, что никто не ожидал выступления лидера партии на пленуме, а по своему содержанию. Это выступление И.В.Сталина повергло пленум в оцепенение. Причин тому было две:
  • во-первых, И.В.Сталин прямо предупредил членов ЦК о гоќтовности к измене делу справедливости, буржуазном перероќжденчестве и вступлении в сговор с империализмом тех, кого толпа считала его ближайшими верными сподвижниками, а в случае чего - преемниками. Так И.В.Сталин прямо выразил своё недоверие В.М.Молотову и А.И.Микояну.
  • во-вторых, И. В. Сталин сообщил членам ЦК о том, о чём они должны были догадаться и сами: что он уже состарился и усќтал, и потому довольно скоро настанет время, когда он не сможет руководить партией и государством, вследствие чего необходимо подумать, чтобы заблаговременно избрать на должность Генерального секретаря ЦК правящей партии друќгого человека.
  Этим уведомлением о содержании выступления И. В. Сталина можно было бы и ограничиться и перейти к дальнейшему расќсмотрению проблематики. Но лучше обратиться к свидетельству участника пленума, поскольку в противном случае наши выводы об отношении к этому эпизоду участников пленума кому-то могут показаться беспочвенной клеветой.
  Кандидатом в члены ЦК КПСС, избранного XIX съездом, стал известный, авторитетный и уважаемый в советском обществе на протяжении многих десятилетий писатель и поэт К. М. Симонов. В записанных им в больнице незадолго до смерти на магнитофон воспоминаниях, расшифрованных и опубликованных под назваќнием "Глазами человека моего поколения" уже после его ухода в мир иной, он сообщает о пленуме 16 октября 1952 г. следующее:
  К.М. Симонов подразумевает здесь одну из своих дневниковых заќписей.
  "В мартовской 1953 года записи1 о пленуме этом по многим причинам я не распространялся. Но всё же сначала приведу - такой, какая она есть, - тогдаш-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  нюю краткую запись, а потом по памяти расшифрую некоторые моменты, которые теперь, спустя двадцать семь лет, расшифровать, пожалуй, будет меньшим греќхом1, чем вовсе предать забвению.
  Вот эта запись в первозданном виде:
  "Естественно, я не в праве записывать всё то, что происходило на пленуме ЦК2, но, не касаясь воќпросов, которые там стояли, я всё-таки хочу запиќсать некоторые подробности.
  Когда в ровно назначенную минуту начался пленум, все уже сидели на местах, и Сталин вместе с осќтальными членами Политбюро, выйдя из задней двеќри, стал подходить к столу президиума, собравшиеќся в Свердловском зале захлопали ему. Сталин вошёл с очень деловым, серьёзным сосредоточенным лицом и, быстро взглянув в зал, сделал очень короткий, но властный жест рукой - от груди в нашу сторону. И было в этом жесте выражено то, что он понимаќет наши чувства к себе, и то, что мы должны понять, что это пленум ЦК, где следует занятьќся делами <выделено при цитировании нами>.
  Один из членов ЦК, выступая на трибуне, сказал в заключение своей речи, что он преданный ученик тоќварища Сталина. Сталин, очень внимательно слуќшавший эту речь, сидя сзади ораторов в президиуме, коротко подал реплику: "Мы все ученики Ленина'8.
  1 Хотя грехом было молчать об этом пленуме на протяжении всей хрущёвско-брежневской эпохи.
  2 В годы существования СССР было понятие "партийная тайна". Неќкоторые вопросы жизни общества и государства рассматривались на так называемых "закрытых" партийных собраниях и заседаниях пленумов и съездов. На "закрытые" заседания беспартийные не допускались, а матеќриалы "закрытых" собраний, пленумов и заседаний съездов не публико-вал3ись в средствах массовой информации.
  3 Это к вопросу о том, как на протяжении десятилетий творился культ личности И. В. Сталина.
  Выступая сам, Сталин, говоря о необходимости твёрдости и бесстрашия, заговорил о Ленине, о том, какое бесстрашие проявил Ленин в 1918 году, какая неимоверно тяжелая обстановка тогда была и как сильны были враги.
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  - А что же Ленин? - спроси Сталин. - А Ленин
  - перечитайте, что он говорил и что он писал тоќгда. Он гремел тогда в этой неимоверно тяжелой обстановке, гремел, никого не боялся. Гремел.
  Сталин дважды или трижды, раз за разом повтоќрил это слово: "Гремел!"1
  Затем в связи с одним из возникших на пленуме вопросов2, говоря про свои обязанности, Сталин скаќзал:
  - Раз мне это поручено, значит, я это делаю. А не так, чтобы это было записано за мною. Я не так воспитан, - последнее он сказал очень резко" (выдеќлено курсивом нами при цитировании, чтобы отдеќлить приведённую К. М. Симоновым дневниковую заќпись 1953 г. от текста воспоминаний 1979 г.).
  Что же происходило и что стояло за этой краткой, сделанной мною в пятьдесят третьем году, записью? Попробую вспомнить и объяснить в меру своего разуќмения.
  (...)
  Не хочу брать грех на душу и пытаться восстанавлиќвать те подробности происходившего на пленуме, коќторые я помнил, но тогда не записал. Скажу только о том, что действительно врезалось в память и осталось в ней как воспоминание тяжёлое и даже трагическое3.
  Весь пленум продолжался, как мне показалось, два или два с небольшим часа, из которых примерно полќтора часа заняла речь Сталина, а остальное речи Мо-лотова и Микояна и завершившие пленум выборы исќполнительных органов ЦК. Сколько помнится, пока гоќворил Сталин, пленум вёл Маленков, остальное время
  1 И.В.Сталин напоминает о времени, когда конфликт "большевизм и социализм в одной отдельно взятой стране - "мировая закулиса" и мировая революция" был наиболее острым. Ситуация 1918 г. качественќно во многом была аналогична ситуации 1952 г.
  2 Вопрос о снятии с И. В. Сталина части его должностных обязанноќстей. Об этом К.М.Симонов обстоятельно сообщает дальше.
  3 Тяжело умирать психтроцкистом, не исполнивши свой долг перед будущим.
  - сам Сталин. Почти сразу же после начала Маленков предоставил слово Сталину, и тот, обойдя сзади стол президиума, спустился к стоявшей на несколько ступе-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  нек ниже стола президиума, по центру его кафедре. Говорил он от начала до конца сурово без юмора, ниќкаких листков или бумажек перед ним не лежало1, и во время своей речи он внимательно, цепко и как-то тяќжело вглядывался в зал, так, словно пытался проникќнуть в то, что думают эти люди, сидевшие перед ним и сзади. И тон его речи, и то, как он говорил, вцепившись глазами в зал, - всё это привело всех сидевших к каќкому-то оцепенению, частицу этого оцепенения я исќпытал на себе. Главное в его речи сводилось к тому (если не текстуально, то по ходу мысли), что он стар, приближается время, когда другим придётся продолќжать делать то, что он делал, что обстановка в мире сложная и борьба с капиталистическим лагерем предќстоит тяжёлая и что самое опасное в этой борьбе дрогнуть, испугаться, отступить, капитулировать. Это и было самым главным, что он хотел не просто сказать, а внедрить в присутствующих2, что, в свою очередь, было связано с темою собственной старости и возќможного ухода из жизни.
  1 То есть И.В.Сталин счёл необходимым выступить без заранее подќготовленного текста или хотя бы тезисов выступления, которые могли бы стать заранее известными кому-либо из его "опекунов" из состава работников аппарата ЦК.
  Это могло бы повлечь за собой срыв задуманного И.В.Сталиным выќступления вплоть до того, что он скоропостижно бы скончался в ходе пленума либо перед ним, так не успев на нём выступить.
  2 Это признание того, что они понимали, что Сталин не властолюбец, а заботится о преемственности в деле большевизма.
  3 Это ещё одно признание того, что Сталин был искренен в своей заќботе о будущем и не был властолюбцем.
  Говорилось всё это жестко, а местами более чем жёстко, почти свирепо. Может быть, в каких-то моменќтах его речи и были как составные части элементы игќры и расчёта, но за всем этим чувствовалась тревога истинная3 и не лишённая трагической подоплёки. Именно в связи с опасностью уступок, испуга и капитуќляции Сталин апеллировал к Ленину в тех фразах, коќторые я уже приводил в тогдашней своей записи <1953 года, с которой мы начали цитирование воспоќминаний К.М.Симонова>. Сейчас, в сущности, речь шла о нём самом, о Сталине, который может уйти, и о
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  тех, кто может после него остаться. Но о себе он не гоќворил, вместо себя говорил о Ленине, о его бесстраќшии перед лицом любых обстоятельств.
  Главной особенностью речи Сталина было то, что он не счёл нужным говорить о мужестве или страхе, решимости или капитулянтстве. Всё, что он говорил об этом, он привязал конкретно к двум членам Политбюќро, сидевшим здесь же, в этом зале, за его спиною, в двух метрах от него, к людям, о которых я, например, меньше всего ожидал услышать то, что говорил о них Сталин.
  1 И эта забывчивость к сути дела, проистекающая из нежелания поќнять дело, - характерная черта психтроцкизма: запоминается не содерќжание, и даже не форма представления информации, не смысл выскаќзанного, а эмоциональное впечатление от происшедшего, обусловленное собственной нравственностью прежде всего, а не событиями как такоќвыми.
  4 августа 2002 г. радио "Свобода" в передаче, посвященной очередќной годовщине "расправы" с деятелями "Еврейского антифашистского комитета", тоже вспомнило этот пленум и претензии, высказанные И.В.Сталиным в адрес В.М.Молотова. По словам радио "Свобода" среди этих претензий было и обвинение и в том, что идя на поводу у своей жеќны П.С.Жемчужиной, В.М.Молотов в определённых обстоятельствах становился проводником сионистской, т. е. в терминах настоящей работы - интернацистской политики в высшем руководстве СССР.
  Это сообщение радио "Свобода", с учётом того, что интеллигенция в СССР (большей частью) и К.М.Симонов (лично) были всегда очень внимательны к "еврейскому вопросу", даёт основание предполагать, что в данном случае мы имеем дело вовсе не с забывчивостью К. М. Симонова, а с его нежеланием вдаваться в подробности.
  Сначала со всем этим синодиком обвинений и поќдозрений, обвинений в нестойкости, подозрений в труќсости, капитулянтстве он обрушился на Молотова. Это было настолько неожиданно, что я сначала не поверил своим ушам, подумал, что ослышался или не понял. Оказалось, что это именно так. Из речи Сталина слеќдовало, что человеком, наиболее подозреваемым им в способности к капитулянтству, человеком самым в этом смысле опасным был для него в этот вечер, на этом пленуме Молотов, не кто-нибудь другой, а Молоќтов. Он говорил о Молотове долго и беспощадно, приќводил какие-то не запомнившиеся мне примеры неќправильных действий Молотова1, связанных главным
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  образом с теми периодами, когда он, Сталин, бывал в отпусках, а Молотов оставался за него и неправильно решал какие-то вопросы, которые надо было решить иначе. Какие не помню, это не запомнилось, наверное, отчасти потому, что Сталин говорил для аудитории, коќторая была более осведомлена в политических тонкоќстях, связанных с этими вопросами, чем я. Я не всегда понимал, о чём идёт речь. И, во-вторых, наверное, поќтому, что обвинения, которые он излагал, были какими-то недоговорёнными, неясными и неопределёнными, во всяком случае, в моём восприятии это оказалось так.
  Я так и не понял, в чём был виноват Молотов, понял только то, что Сталин обвиняет его за ряд действий в послевоенный период, обвиняет с гневом такого накаќла, который казалось, был связан с прямой опасностью для Молотова, с прямой угрозой сделать те окончаќтельные выводы, которых, памятуя прошлое, можно было ожидать от Сталина. В сущности, главное содерќжание своей речи, всю систему обвинений в трусости и капитулянтстве, и призывов к ленинскому мужеству и несгибаемости Сталин конкретно прикрепил к фигуре Молотова: он обвинялся во всех грехах, которые не должны иметь места в партии, если время возьмёт своё и во главе партии перестанет стоять Сталин1.
  1 Если бы И. В. Сталин ошибся в своей характеристике В. М. Молотова, то спустя несколько лет Молотов не оказался бы участником "антипарќтийной группы" в составе "Молотов, Маленков, Каганович и примкнувќший к ним Шепилов", которые якобы воспротивились хрущёвскому курќсу на возобновление "ленинских норм партийной жизни" и хотели воќзобновить в партии и государстве порядки, бывшие при Сталине. Об этом К.М. Симонов однако не вспоминает.
  Если бы И. В. Сталин ошибся в своей характеристике В. М. Молотова, то в составе неотроцкистской антинародной группы оказались бы Хруќщев, Маленков и примкнувший к ним Маршал Советского Союза Жуков (Жуков оказал поддержку Хрущеву, обеспечив доставку в Москву на пленум членов ЦК самолетами ВВС). А в СССР после разгрома неот-роцкисткой группы был бы не "застой", а реальный социализм, по всем формальным и неформальным показателям качества жизни, превосхоќдящий реальный капитализм как развитых стран Европы и Америки, так и неоколониальных стран.
  При всём гневе Сталина, иногда отдававшем даже невоздержанностью, в том, что он говорил, была свой-
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  ственная ему железная конструкция. Такая же констќрукция была и у следующей части его речи, посвященќной Микояну, более короткой, но по каким-то своим отќтенкам, пожалуй, ещё более злой и неуважительной1.
  1 В 1962 г. в г. Новочеркасске Ростовской области вспыхнули народќные волнения, причиной которых послужило повышение цен на продукќты питания (в частности на мясо), непосредственно последовавшее за повышением норм выработки на Новочеркасском электровозном заводе. Митинг на площади требовал встречи с А.И.Микояном. А.И.Микоян в это время тайно находился в городе и к народу не вышел. Об этом К. М. Симонов тоже не вспоминает (хотя о местопребывании А. И. Миќкояна в это время он мог и не знать).
  Всё завершилось введением в город воинских частей для "усмиреќния" и стрельбой из автоматов: были жертвы; после разгона митинга "зачинщики" были арестованы, преданы суду и расстреляны.
  А.И.Лебедь, будучи подростком, во время митинга сидел на дереве. Когда раздались первые очереди, то такие же подростки как и Саша (тоќгда ещё), сидевшие на том же дереве веткой выше и веткой ниже, упали с дерева мёртвыми. Саша слетел живым и здоровым, но этот эпизод заќпомнился ему на всю жизнь. Помнил он о нём и в августе 1991 г., за что москвичи должны быть ему благодарны.
  Что касается повышения цен в послесталинские времена, то в народќном хозяйстве цены снижаются по мере роста спектра производства и удовлетворения потребностей, как это и делалось при И.В. Сталине.
  В антинародном хозяйстве - цены растут вне зависимости от диќнамики спектра производства, поскольку рост цен обесценивает зарќплату, пенсии, накопления и тем самым ставит каждого живущего своим трудом в личностную подневольную зависимость от хозяев сисќтемы. Соответственно этому обстоятельству Е.Т.Гайдару и "Союзу праќвых сил" в целом, А.Б.Чубайсу, В.С.Черномырдину, А.Я.Лившицу и многим, многим другим лучше помалкивать о том, что они - истинные выразители демократической идеи.
  В зале стояла страшная тишина. На соседей я не оглядывался. Но четырёх членов Политбюро, сидевќших сзади Сталина за трибуной, с которой он говорил, я видел: у них у всех были окаменевшие, напряженќные, неподвижные лица. Они не знали, так же как и мы, где и когда и на чём остановится Сталин, не шагќнёт ли он после Молотова и Микояна на кого-то ещё. Они не знали, что ещё предстоит услышать о других, а может и о себе. Лица Молотова и Микояна были белыќми и мёртвыми. Такими же белыми и мёртвыми эти лица оставались тогда, когда Сталин кончил, вернулся сел за стол, а они - сначала Молотов, потом Микоян
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  - спустились один за другим на трибуну, где только что стоял Сталин, и там - Молотов дольше, Микоян короче - пытались объяснить Сталину свои действия, поступки, оправдаться, сказать ему, что они никогда не были трусами, ни капитулянтами и не убоятся новых столкновений с лагерем капитализма и не капитулируќют перед ним1.
  После той жестокости, с которой говорил о них обоќих Сталин, после той ярости, которая звучала во мноќгих местах его речи, оба выступавшие казались произќносившими последнее слово подсудимыми, которые, хотя и отрицают все взваленные на них вины, но вряд ли могут надеяться на перемену своей, уже решённой Сталиным участи. Странное чувство, запомнившееся мне тогда: они вступали, а мне казалось, что они не люди, которых я много раз и довольно близко от себя видел, а белые маски, надетые на эти лица, очень поќхожие на сами эти лица и в то же время какие-то соќвершенно непохожие, уже неживые2. Не знаю, достаќточно ли точно я выразился, но ощущение у меня было такое, и я его не преувеличиваю задним числом.
  1 А эти попытки самооправдания Молотова и Микояна - обычное холопство.
  2 А это описание зомби, что, по всей видимости, соответствует строю психики обоих. За свой строй психики отвечает сам человек, а не кто-то другой: если оба зомби, то в этом виноваты сами, а не И. В. Сталин.
  3 Если Сталину был неугоден культ его собственной личности, то поќчему ему должен был быть угоден "культик" личности Молотова, расќцветавший в тени культа личности самого Сталина?
  Не знаю, почему Сталин выбрал в последней своей речи на пленуме ЦК как два главных объекта недовеќрия именно Молотова и Микояна. То, что он явно хотел скомпрометировать их обоих, принизить, лишить ореоќла одних из первых после него самого исторических фигур, было несомненно. Он хотел их принизить, осоќбенно Молотова, свести на нет тот ореол, который был у Молотова3, был, не смотря на то, что, в сущности, в последние годы он был в значительной мере отстраќнён от дел, несмотря на то, что Министерством иноќстранных дел уже руководил Вышинский, несмотря на
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  то, что у него сидела в тюрьме жена1, - несмотря на всё это, многим и многим людям - и чем шире круг брать, тем их будет больше и больше, - имя Молото-ва называлось или припоминалось непосредственно за именем Сталина. Вот этого Сталин, видимо, и не жеќлал. Это он стремился дать понять и почувствовать всем, кто собрался на пленум, всем старым и молодым членам и кандидатам ЦК, всем старым и новым члеќнам исполнительных органов ЦК, которые ещё только предстояло избрать. Почему-то он не желал, чтобы Молотов после него, случись что-то с ним, остался первой фигурой в государстве и в партии. И речь его исключала такую возможность. (...)
  1 Фамилия жены Молотова - Перл, в переводе на русский - Жемќчужина, что стало её партийным псевдонимом, превратившимся в фамиќлию; происхождение - из иудеек. Если Молотов к тому же был и подќкаблучник, то сидела она за выявленное антибольшевистское интернациќстское влияние, которое оказывала на мужа - члена Политбюро ЦК ВКП (б) и Министра иностранных дел СССР.
  О постельно-политических деятельницах и секс-бомбах как оружии массового поражения см. работу ВП СССР "От человекообразия к челоќвечности" (в первой редакции "От матриархата к человечности").
  И ещё одно. Не помню, в этой же речи, ещё до того, как дать выступить Молотову и Микояну, или после этого, в другой короткой речи, предшествовавшей изќбранию исполнительных органов ЦК, - боюсь даже утверждать, что такая вторая речь была, возможно всё было сказано в разных пунктах первой речи, - Стаќлин, стоя на трибуне и глядя в зал, заговорил о своей старости и о том, что он не в состоянии исполнять все те обязанности, которые ему поручены. Он может проќдолжать нести свои обязанности Председателя Совета Министров, может исполнять свои обязанности, ведя, как и прежде, заседания Политбюро, но он больше не в состоянии в качестве Генерального секретаря вести ещё и заседания ЦК. Поэтому от последней должности он просит его освободить, уважить его просьбу. Приќмерно в таких словах, передаю почти текстуально, это было высказано. Но дело не в самих словах. Сталин, говоря эти слова, смотрел в зал, а сзади него сидело Политбюро и стоял за столом Маленков, который, пока
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  1 Маленков впоследствии как-то недоглядел, что-то не так учуял, и оказался в "антипартийной группе" вместе с Молотовым. Но возможно, что и хрущевские неотроцкисты, хорошо зная его, не взяли его в свою команду и предпочли от него избавиться, зачислив в "антипартийную группу" Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова.
  2 Первое впечатление, исходящее из глубин психики, как показывает статистика, - в большинстве случаев наиболее близкое к объективно истинному. А всё последующее - попытка своего самооправдания, поќпытка оправдания последующих хрущёвщины и брежневщины, чья ноќменклатура относилась к К. М. Симонову вполне доброжелательно.
  3 То есть благонамеренный поэт-лирик К. М. Симонов в глубине души был сторонником монархического варианта обеспечения преемственноќсти власти: вождь при жизни готовит нового вождя.
  Сталин говорил, вёл заседание. И на лице Маленкова я увидел ужасное выражение - не то чтоб испуга, нет не испуга, а выражение, которое может быть у человеќка, яснее всех других или яснее, во всяком случае, многих других осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина, нельзя соглашаться, чтобы он сложил с себя вот это одно, последнее из трёх своих полномочий, нельзя. Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно откаќзать Сталину в его просьбе1. И тогда, заглушив разќдавшееся из-за спины Сталина слова: "Нет, просим остаться!" или что-то в этом духе, зал загудел словаќми: "Нет! Нет! Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно! Не берусь приводить всех слов, выќкриков, которые в этот момент были, но, в общем, зал что-то понял и, может быть, в большинстве понял раньше, чем я. Мне в первую секунду2 показалось, что это всё естественно: Сталин будет председательствоќвать в Политбюро, будет Председателем Совета Миќнистров, а Генеральным секретарём ЦК будет кто-то другой, как это было при Ленине3. Но то, чего я не сраќзу понял, сразу или почти сразу поняли многие, а Маќленков, на котором как председательствующем в тот момент лежала наибольшая часть ответственности, а в случае чего и вины, понял сразу, что Сталин вовсе не собирался отказаться от поста Генерального секрета-
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  ря, что это проба, прощупывание отношения к поставќленному им вопросу - как, готовы они, сидящие сзади в президиуме и сидящие впереди него в зале, отпусќтить его, Сталина, с поста Генерального секретаря, поќтому что он стар, устал и не может нести ещё эту, треќтью свою обязанность.
  Когда зал загудел и закричал, что Сталин должен остаться на посту Генерального секретаря и вести Секретариат ЦК, лицо Маленкова, я хорошо помню это, было лицом человека, которого только что миноќвала прямая, реальная смертельная опасность, потому что именно он, делавший отчётный доклад на съезде партии и ведший практически большинство заседаний Секретариата ЦК, председательствующий сейчас на этом заседании пленума, именно он в случае другого решения вопроса был естественной кандидатурой1 на третий пост товарища Сталина, который тот якобы хоќтел оставить из-за старости и усталости. И почувствуй Сталин, что там за его спиной, или впереди, перед его глазами, есть сторонники того, чтобы удовлетворить его просьбу, думаю, первый, кто ответил бы за это гоќловой, был бы Маленков; во что бы это обошлось воќобще, трудно представить" (К.М.Симонов, "Глазами человека моего поколения. Размышления об И.В.Сталине", Москва, издательство Агентства печати Новости, 1988 г., стр. 239 - 246, с изъятиями части текста, места которых отмечены многоточиями в скобќках).
  1 В отличие от К.М.Симонова Маленков понимал, что это вовсе не обязательно. И в отличие от благонамеренного К. М. Симонова внутриап-паратная мафия уже тогда стояла за второй монархический вариант: "конклав" "сподвижников" сам выдвигает нового вождя, исходя из своќих интересов; при этом, возможно, и решая вопрос о том, когда похороќнить прежнего вождя. Это и проявилось в реакции Маленкова на предќложение Сталина, которое - будь на пленуме большевики, а не холопы - сделало бы внутриаппаратный мафиозный сценарий невозможным.
  По существу говоря, этот эпизод показывает, что инициатива И. В. Сталина по передаче им своих должностных полномочий Геќнерального секретаря ЦК партии преемнику на основе гласного выдвижения кандидатур, их обсуждения на пленуме и избрания нового Генерального секретаря вполне демократическим путём,
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  была беззаботно и безответственно отвергнута самими членами ЦК, избранными XIX съездом, которые пошли на поводу у одного из лидеров аппаратчиков - Г.М.Маленкова, который вёл пленум. Это - неоспоримый показатель того, что и по прошествии 13 лет после толпо-"элитарного" XVIII съезда, толпо-"элитарный" хаќрактер партии и членов её ЦК по-прежнему сохранялся1, хотя как ещё в 1953 г. записал сам К.М.Симонов, он понимал, что съезд и пленум созваны для того, чтобы заниматься делами, а не для выќражения их участниками своих чувств к И. В. Сталину (это его признание мы ранее выделили жирным при цитировании).
  Антисталинисты, чьи "прозорливость" и "интеллектуальная мощь" не знают пределов бессовестной изворотливости, в своих комментариях к этому эпизоду, как и сам К. М. Симонов, утверќждают, что члены президиума пленума, сидевшие за спиной И. В. Сталина позади трибуны, и члены ЦК, сидевшие в зале, сразу догадались, что коварный И. В. Сталин ищет очередного "любимца партии", который со временем мог бы заменить его - "земного бога" (т.е. якобы бессмертного) - на посту лидера партии и глаќвы государства, чтобы начать новую волну "необоснованных" репрессий.
  1 То есть И.В.Сталин столкнулся с той же проблемой, что и Г.Форд, но в отличие от Г. Форда, - на общегосударственном уровне:
  "Подавляющее большинство <людей в толпо-"элитарном" обществе>, однако, желает оставаться там, где оно поставлено. Они жеќлают быть руководимыми, желают, чтобы во всех случаях другие реќшали за них и сняли с них ответственность <и заботу>. Поэтому главная трудность, несмотря на большое предложение, состоит не в том, чтобы найти заслуживающих повышения, а <в том, чтобы найти> желающих получить его" (Г.Форд, "Моя жизнь, мои достижения", гл. 6. "Машины и люди").
  На наш взгляд всё проще: из большевиков в зале был один И.В.Сталин; все остальные были - трусливые, своекорыстќные, и потому бессовестно-беззаботные перепугавшиеся приќспособленцы, по психологии - холопы, которые в результате Великой Октябрьской социалистической революции образоваќли собой новое барственное сословие и возомнили себя исќтинной "элитой" советского общества.
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  Это холопско-беззаботное, но с притязаниями на барственќность, отношение к судьбам Родины не только показано К. М. Сиќмоновым в описании хода пленума, но ярко выразилось и в его личном отношении к жизни в послесталинскую эпоху. Собственќно для того, чтобы это наше утверждение не воспринималось как безосновательное, мы и привели столь обширную цитату, дабы читающие настоящую работу могли прочувствовать переданный К. М. Симоновым дух перепуганного партноменклатурного холопќства, открыто проявившийся на том пленуме.
  Как отнёсся к итогам пленума И. В. Сталин, - по истине знают он и Бог. Члены внутриаппаратной мафии, перепугавшись в ходе первой попытки нелегитимной, по их мнению, передачи И. В. Стаќлиным своих должностных полномочий Генерального секретаря ЦК, решили не дожидаться проявлений дальнейшей инициативы И. В. Сталина и партии в этом направлении и "устранили" И. В. Сталина менее чем через полгода, осуществив "дворцовый переворот".
  Но в результате такого поведения пленума - каждого из его участников, как ранее большевизм покинул структуры иерархии Русской "православной" библейской церкви, так в течение послеќдующего десятилетия большевизм покинул и организационные структуры КПСС.
  Большевизм действительно покинул организационные струкќтуры КПСС, а не исчез из общества. И не войдёт он в органиќзационные структуры какой-либо иной партии, организационќные принципы построения которой препятствуют личностноќму развитию человека.
  Стенограмма выступления И.В.Сталина на октябрьском 1952 г. пленуме ЦК не публиковалась ни при его жизни, ни после его смерти. Во многом благодаря этому и было возможно поддержаќние в обществе мифа о диктаторском всевластии И.В.Сталина и его жажде власти ради власти. Кто-то может подумать, что И. В. Сталин сам не пожелал опубликовать свою речь на пленуме. Но такое предположение означает, что И. В. Сталин сам был капиќтулянтом, трусом, т. е. оно несовместимо со свидетельством К. М. Симонова о происшедшем на пленуме.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Многое говорит о том, что И. В. Сталин на протяжении всей своей деятельности на посту лидера партии и главы государства был плотно обложен аппаратной мафией, которая прикрывалась в своей своекорыстной деятельности его именем и лозунгами соќциализма и коммунизма1. Это положение продолжало сохраняться и в 1952 г., и потому неожиданное для аппарата и пребывавших в нём "опекунов" выступление на пленуме ЦК без заранее подгоќтовленного текста было для И.В.Сталина чуть ли не единственќной возможностью прорвать информационную блокаду и донести - до остального общества2 - через членов и кандидатов в члеќны ЦК своё истинное мнение, высказанное прямо, а не намёками или в подтексте какого-то повествования.
  1 На эту тему см. книгу: Ю.И.Мухин "Убийство Сталина и Берия", Москва, "Крымский мост-9Д", "Форум", 2002 г.
  2 Однако из нескольких десятков участников октябрьского 1952 г. пленума ЦК это - и то спустя 27 лет - сделал один единственный К. М. Симонов, да и то на смертном одре, не желая уходить в мир иной с грехом на душе: с грехом сокрытия в своём холопском молчании правќды, - известной ему, но таимой от остального общества мафиозной влаќстью.
  Кроме того, следует понимать, что И. В. Сталин на октябрьском 1952 г. пленуме ЦК действительно пытался в своих действиях опереться на внутрипартийную демократию, к осуществлению которой участники пленума оказались неспособны, а не только хотел высказать некие мысли в предположении, что делегаты разнесут их по всему Союзу. Ему был необходим необратимый результат в жизни самой партии, а не только, чтобы его слова были разнесены по всем концам Союза делегатами, где они не повлекут за собой никаких последствий и вскорости забудутся под воздействием потока текущих событий.
  Поэтому аналогичное по содержанию выступление на одном из засеќданий XIX съезда (которое, как может показаться могло бы решить задаќчу распространения информации в обществе лучше вследствие большего количества участников съезда) для предпринятой И. В. Сталиным попытќки опереться на действительную внутрипартийную демократию подхоќдило мало: подавление личности психологическими эффектами стадноќсти в более многочисленной аудитории съезда было бы сильнее. Относиќтельно малочисленная аудитория пленума более подходила для того, чтобы пробудилась политическая воля людей, и в партии наконец возќникла бы неформальная - исходящая из народа - большевистская власть простых партийцев над аппаратом. Но этого, к сожалению, не произошло.
  Но что касается возможностей его выступлений в печати, то существовала многоуровневая система самоцензуры толпо-"эли-
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  тарного" общества: от прямых административных запретов и прямого мафиозного сговора периферии "мировой закулисы" до давления на психику индивидов стадных эффектов, порождаемых в обществе культом марксизма и культом личности самого И. В. Сталина, в котором формировались ложные представления и о нём самом. Над этой многоуровневой системой цензуры И. В. Сталин был не властен, и потому был вынужден приспосабќливаться к ней и обходить её как и все прочие в своей публичной деятельности.
  Разница в этом приспособленчестве между И. В. Сталиным и большинством других приспособленцев к системе была в том, что И. В. Сталин приспосабливался к ней, ориентируясь на стратегию преображения жизни глобальной цивилизации на основе идеалов праведного общежития свободных людей - коммунизма, а больќшинство приспособленцев решали своекорыстные задачи сегоќдняшнего дня и ближайшей перспективы: как минимум - собстќвенного выживания в системе, а как максимум - приобщения к системной "элите" на основе подавления жизни других1.
  1 "Общество праведного общежития, составленное из негодяев", - упреждающая характеристика В. О. Ключевского попытки ввести в оргаќнизационные формы социализма множество носителей толпо-"элитарной" алгоритмики психики. Её полезно вспоминать всякий раз, когда речь заходит о всевозможных злоупотреблениях властью в эпоху сталинского большевизма.
  2 Подписные издания книг распространялись по подписке примерно так же, как ныне распространяются газеты и журналы, с тою лишь осоќбенностью, что часть подписных изданий доставлялась почтой заказчику
  Несвободу И. В. Сталина в возможностях выступать в печати подтверждает и история прекращения издания собрания его сочиќнений. С 1945 по 1951 г. вышли в свет первые 13 томов, вклюќчавших написанные им книги, статьи и тексты устных выступлеќний по 1934 г. включительно. Но подготовка к изданию 14-го - 16-го томов шла настолько медленно, что можно считать, что фактически издание собрания сочинений И.В.Сталина было остаќновлено в 1951 г. - ещё при жизни якобы "всесильного диктатоќра". Никаких публичных заявлений о прекращении работы над изданием произведений вождя советского народа при его жизни сделано не было, а просто возникла необъяснимая для большинќства задержка с выходом очередных томов подписного издания2.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Единственное объяснение этой задержки состоит в том, что работа над изданием была прекращена методом затягивания и внесения непрестанных уточнений якобы в целях его улучшения1.
  на дом, а часть распространялась через сеть книжных магазинов, в котоќрых велся учёт подписчиков и получения ими заказанных изданий. Соќответственно более чем годовая задержка выхода очередных томов подќписного издания Сочинений И. В. Сталина не могла пройти не замеченной и не вызвать недоумения у довольно широкого круга лиц как минимум во всех городах Советского Союза.
  1 "Всесильный диктатор" якобы не понимал, что происходит? или он собирался жить вечно и потому откладывал выпуск в свет окончательной редакции собрания своих "откровений" на хронологически не опредеќлённое "потом"?
  2 "Мы слишком натерпелись за последние 15 лет", - так Директива СНБ США 20/1 от 18.08.1948 г. характеризует период после 1933 г., коќгда безраздельная власть троцкистов-интернацистов в СССР была преќрвана сталинским большевизмом. Обширные выдержки из этой дирекќтивы СНБ (Совета национальной безопасности) США, имеющей назваќние "Наши цели в отношении России", опубликованы в книге Н.Н.Яковќлева "ЦРУ против СССР" разных лет изданий.
  3 Хотя большая часть этих произведений была опубликована в периоќдической печати, но исторический опыт показывает, что книги, а тем более собрания сочинений являются более эффективным средством пеќредачи информации потомкам нежели разрозненные периодические изќдания, благодаря двум обстоятельствам: во-первых, книги статистически лучше сохраняются на полках библиотек, прежде всего домашних, нежеќли газеты и журналы; во-вторых, в книгах, а особенно в собраниях сочиќнений, концентрация тематически значимой информации существенно выше, чем в многолетних подшивках периодики.
  "Мировой закулисе" И.В.Сталин мешал как действующий концептуально властный политик-большевик, начиная уже с предвоенных лет2. После того, как по завершении Великой Отечеќственной войны течение политической жизни в СССР обрело стойкую направленность на необратимое освобождение от власти интернацизма "мировой закулисы", "мировая закулиса" была выќнуждена заняться обузданием СССР и решением проблемы миниќмизации ущерба, нанесённого ей на протяжении нескольких десяќтилетий большевистской деятельностью И.В.Сталина. Так же поќмехой осуществлению политических сценариев "мировой заќкулисы" была бы и дальнейшая публикация его произведеќний, которые должны были бы войти в 14-й - 16-й тома собќрания сочинений и донести в концентрированном виде3 до современников и потомков сталинское видение течения со-
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  бытий в 1934 - 1952 гг. Публикация текстов выступлений И.В.Сталина, его статей и писем, относящихся к этим годам, будь она осуществлена в 1951 - 1953 гг. в составе 14-го - 16-го тоќмов собрания сочинений, могла бы существенно затруднить, а в чём-то сделать и невозможной неотроцкистскую политику режима Н.С.Хрущёва.
  1 "Санкт-Петербургские ведомости" от 10.03.1992 г. в заметке "Отца народов планировало убить ЦРУ" сообщили (со ссылкой на книгу амеќриканского историка Бэртона Херша "Старые приятели: американская элита и истоки ЦРУ"), что план убийства И.В.Сталина был одобрен диќректором ЦРУ Алленом Даллесом в 1952 г. Из этого можно понять, что воздействие И. В. Сталина на глобальную политику было очень значимой помехой, если операция такого рода планировалась в отношении старика (6 декабря 1952 г. И.В.Сталину исполнилось 74 года - настоящая дата рождения, подтверждаемая запись в церковных книгах, - 6 декабря 1878 г.), которому, с учётом состояния его здоровья и образа жизни, осќтавалось жить от силы несколько лет.
  2 14-й, 15-й, 16-й тома Сочинений И.В.Сталина были изданы в 1997 г. в Москве в издательстве "Писатель".
  Эти тома подготовил к изданию и организовал их издание Р.Косолапов - в горбачёвскую перестройку некоторое время занимавќший пост главного редактора теоретического органа ЦК КПСС - журќнала "Коммунист" ("работавший на посту" - так сказать недопустимо, если соотносить происходившее в стране с публикациями в журнале "Коммунист" в период времени, когда его возглавлял Р. Косолапов). Соќдержание 14 - 16 томов, продолжающих издание Сочинений И. В. Сталина было сформировано с некоторыми добавлениями по издаќнию его Сочинений, выпущенному в США для нужд "советологов". Оно
  Соответственно, приняв решение об уничтожении И.В.Стали-на1, "мировая закулиса" упреждающе дала и указание притормоќзить издание его сочинений, полагая, что с учреждением после его устранения в СССР нового подконтрольного ей режима толпа не посмеет потребовать продолжения издания собрания его Сочинеќний; и будучи концептуально безвластной, не сумеет обеспечить продолжение сталинского политического курса. Так и произошло: набор 14-го - 16-го томов и пробные оттиски были уничтожены с приходом к государственной власти в СССР нового психтроц-кистского антибольшевистского режима Н.С.Хрущёва, а вопрос о продолжении издания Сочинений И.В.Сталина, насколько изќвестно, на пленумах и съездах капитулянтской партии самоликќвидации социализма не вставал, и широкой "общественностью" не поднимался2: в СССР были активны только "диссиденты" про-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  буржуазно-индивидуалистического толка из разряда низкопоклонќников перед Западом.
  Поэтому реально ничто не говорит о том, что И. В. Сталин в 1952 г. мог, минуя неподвластную ему иерархически многоуровќневую самоцензуру толпо-"элитаризма", прямо сказать обществу через средства массовой информации СССР и научную печать то, что он думает, в том числе и дав указание опубликовать в газетах и журналах своё выступление на октябрьском пленуме ЦК или какое-то другое выступление, выходящее за пределы способности общества адекватно воспринять его смысл1. Дискуссии, которые велись в печати по разным вопросам в послевоенные годы, письќма поступавшие в ЦК и Правительство и лично на его имя, давали хорошее представление о мировоззрении и миропонимании общеќства, о том, что оно может принять и понять, а что отвергнет, не утруждая себя переосмыслением жизни и сказанного. Это хорошо показывает текст "Экономических проблем социализма в СССР".
  включало в себя и 14 - 16 тома, изданные на основе оказавшихся в США экземпляров пробных оттисков несостоявшегося советского издаќния.
  1 К. М. Симонов - один из наиболее широко эрудированных деятелей культуры СССР; во многих случаях самостоятельно, а не шаблонно дуќмающий человек. Однако и при этих качествах он оказался психологичеќски не готов к тому, чтобы осмысленно воспринять и ту малую часть обќществоведческой истины, которую высказал И. В. Сталин в своём выступќлении на пленуме ЦК. Его пример - один из многих показателей того, что есть статистически объективные пределы восприятия информации всякой аудиторией (от одного человека до человечества в целом), за коќторые всякий, доносящий информацию до людей, не имеет возможности выйти, без того, чтобы в аудитории не произошёл психологический срыв того или иного рода: депрессия, ступор, истерика, обращённые на саму аудиторию или на окружающих.
  Судя по реконструкции алгоритмики коллективной психики советского общества той эпохи (в том числе и на основе анализа свидетельств современников), некую неподвластную И. В. Сталину цензуру в печати и иных средствах массовой информации могли миновать только отдельные его письменные работы и устные выќступления, выдержанные в таком языковом стиле, что формально соответствуя господствующей в СССР языковой культуре марќксизма, они не воспринимались самой аппаратной мафией в качеќстве опасности, а "мировая закулиса", даже если и была способна
  
  6.7. Защита будущего от "мировой закулисы"
  понять опасность сказанного для её политики, просто не успевала реагировать через свою периферию на отдельные "протечки" в общество концептуально чуждой ей информации.
  В таких условиях преемственность концептуальной власти большевизма была обеспечена: "Экономические проблемы социаќлизма в СССР" - это и отчёт И.В.Сталина о достижениях в пеќриод его руководства партией и государством, и отчёт о не разреќшённых проблемах, и напутствие на будущее большевикам. Этот сборник работ был выпущен отдельным изданием в 1952 г.
  И хотя после смерти И. В. Сталина его произведения были изъяќты из фондов общего доступа в библиотеках, перестали изучаться в школьных и вузовских курсах наук философско-общество-ведческого профиля, но экземпляры маленькой брошюры пережиќли хрущёвщину и застой на полках семейных библиотек и были востребованы преемниками-продолжателями, принадлежащими уже к новым поколениям большевиков.
  1 Эпиграф Пьера Куртада к книге Эдгара Морена "О природе СССР. Тоталитарный комплекс и новая империя" (Москва, "Наука для общестќва", 1995 г.; французское издание - Fayard-1983).
  "Сталин ушёл не в прошлое, он растворился в нашем буду-щем"1, - как это ни опечалит многих, кто в душе холоп, даже если у него есть притязания на рабовладение и барство.
  
  6.8.1. Отказаться от марксизма
  1 В качестве примера отношения к "вождю" и его произведениям саќмонадеянных "умников", забывших о том, что всякий народ милостью Божией живёт несколько лучше, чем могло бы быть по его нравам и этике, приведём выдержку из статьи Б.Хазанова "Творческий путь Гебќбельса", опубликованной в журнале "Октябрь", Љ 5, 2002 г.:
  "Поистине великое унижение нашего времени состояло в том, что на ролях всесильных властителей оказались люди низкие и бессовестќные, умственно ограниченные, люди примитивного образа мыслей и невысокой культуры. "Руководство, - заявил в одной из своих речей Геббельс, - имеет мало общего с образованием". Он был прав. Можно сколько угодно говорить о выдающемся коварстве Сталина, дивиться его инстинктивному пониманию методов и механизмов неограниченной власти - достаточно прочитать сочинения вождя, чтобы оценить его убогий интеллект. Можно отдать должное дару гипнотизировать толпу, которым обладал Гитлер, - его хаотическая книга оставляет такое же прискорбное впечатление, как и труды Сталина. Ничего обќщего с величием - речь идёт о выдающейся низости.
  Власть развращает её носителя, власть даёт возможность разќвернуться вволю его низменным инстинктам. Но существует обаяние власти. Власть - и тем более всесильная власть - бросает особый отсвет на всё, что творит властитель. В устах тирана банальности начинают казаться прозрениями, пошлость преображается в глубину мысли, площадной юмор становится тонки остроумием. Жестокость, подлость, аморализм воспринимаются как веления высшей необходиќмости. Аура всемогущества заставляет рабов романтизировать влаќстителя, поклоняться его божественным сапогам. Этим объясняется желание видеть в диктаторе, вопреки очевидности, великого человека, на худой конец, представить демоном, возвести в ранг Антихриста. Мысль о том, что нами правил карлик, невыносима".
  - Поменяйте в этой цитате прошедшее грамматическое время на наќстоящее грамматическое время и вы получите текст, под которым подпиќсались бы многие представители советской "элиты" эпохи сталинского большевизма. Однако в ту эпоху, подобные мысли они таили даже от себя, опасаясь, что падут жертвой доноса, таких же как и они сами "вы-
  И содержание "Экономических проблем социализма в СССР" говорит о том, что это произведение И. В. Сталина стало достояниќем людей, миновав разнородную самоцензуру толпо-"элитарного" общества именно таким путём: бездумно исполнительные аппаќратчики не поняли и пропустили в печать1, а более глубокомысќленная "мировая закулиса", действуя через свою периферию, не успела воспрепятствовать публикации и распространению этой работы в обществе.
  Эта работа характеризуется тем, что её однозначное прочтение - независимое от понимания общего течения глобальной исќтории - невозможно. Иными словами, каково понимание общего течения глобальной истории - таков и смысл, выноќсимый читателем из "Экономических проблем социализма в
  СССР"1.
  сокоморальных умников". Но благодаря такого рода оценкам противниќками большевизма личности И. В. Сталина и его произведений, стала возќможной публикация "Экономических проблем социализма в СССР": "Чего там? - А-а-а... новые банальности из уст тирана... - В печать".
  А тем, кто действительно был готов благоговейно лизать сапоги И. В. Сталина, - тем не было дела до его мыслей: довелось бы хотя бы раз в жизни лизнуть сапог, а после этого и помереть не жалко. Такого рода нравственно-психологические типы враждуют друг с другом только из-за разногласий по вопросу о том, кому лизать сапоги, и за очерёдность и частоту лизания сапог тех, кто дан им в кумиры.
  1 Если понимания общего течения истории нет, то названная работа И. В. Сталина - собрание банальностей и бессмысленной марксистской болтовни, какую мысль о его произведениях столь эмоционально выраќзил Б. Хазанов во фрагменте своей статьи, приведённом нами в предыќдущей сноске.
  И чтобы показать читателю жизненную состоятельность нашего проќчтения "Экономических проблем социализма в СССР" и вздорность расќхожих мнений об интеллектуальной примитивности И. В. Сталина, наќстоящему разделу, в котором мы анализируем эту работу, мы вынуждены были предпослать разделы 6.1 - 6.7, посвящённые истории СССР и исќтории глобальной политики в ХХ веке.
  Есть множество бесплодно мечтающих о коммунизме людей, не освободившихся от власти марксизма над их миропониманием, которые ссылаются на "Экономические проблемы социализма в СССР" именно как на образец развития марксистской теории И.В.Сталиным, ориентированного на построение коммунизма. Они не осознают, что эта работа - смертный приговор марксизќму, однако выраженный в языковых формах самого же марксизќма. Они не осознают этого факта точно так же, как не осознавали его и в 1952 г. "опекуны" И. В. Сталина от аппаратной мафии и от
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  "мировой закулисы", допустив публикацию этого сборника статей и писем-ответов участникам экономической дискуссии.
  Такое ошибочное мнение проистекает из двух обстоятельств: первое - нежелание и неумение людей самостоятельно осмысќлять течение жизни; второе - в "Экономических проблемах соќциализма в СССР" есть множество фраз, производящих впечатлеќние, что И. В. Сталин - верный служитель марксизма. Одна из наиболее впечатляющих фраз такого рода звучит так:
  "Если охарактеризовать точку зрения т. Ярошенко в двух словах, то следует сказать, что она является неќмарксистской, - следовательно, глубоко ошибочной" (Экономические проблемы социализма в СССР", "Об ошибках т. Ярошенко Л.Д.", раздел I. "Главная ошибка т. Ярошенко").
  Иными словами, только подход к возникающим проблемам с позиций марксизма даёт ключи к их решению и тем самым обоќгащает марксистскую науку:
  "Марксизм понимает законы науки, - всё равно, идёт ли речь о законах естествознания или о законах политической экономии, - как отражение объективных процессов, происходящих независимо от воли людей. Люди могут открыть эти законы, познать их, изучить их, учитывать их в своих действиях, использовать их в инќтересах общества, но они не могут изменить или отмеќнить их. Тем более они не могут сформировать или создавать новые законы науки" ("Экономические проќблемы социализма в СССР", "Замечания по экономиќческим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 1. "Вопрос о характере экономичеќских законов при социализме").
  И соответственно, для успеха в деле строительства коммунизма необходимо воспитывать подрастающие поколения в духе марќксизма-ленинизма:
  "Итак, законы политической экономии при социаќлизме являются объективными законами, отражающиќми закономерность процессов экономической жизни, совершающихся независимо от нашей воли. Люди, отќрицающие это положение, отрицают, по сути дела, науку, отрицая же науку, отрицают тем самым возможќ
  
  ность всякого предвидения, - следовательно, отриќцают возможность руководства экономической жизнью.
  Могут сказать, что всё сказанное здесь правильно и общеизвестно, но в нём нет ничего нового и что, слеќдовательно, не стоит тратить время на повторение общеизвестных истин. Конечно, здесь действительно нет ничего нового, но было бы неправильно думать, что не стоит тратить время на повторение некоторых известных нам истин. Дело в том, что к нам, как рукоќводящему ядру, каждый год подходят тысячи новых молодых кадров, они горят желанием помочь нам, гоќрят желанием показать себя, но не имеют достаточно марксистского воспитания, не знают многих, нам хороќшо известных, истин и вынуждены блуждать в потемќках. Они ошеломлены колоссальными достижениями Советской власти, им кружат голову необычайные усќпехи советского строя1, и они начинают воображать, что Советская власть "всё может", что ей "всё нипоќчем", что она может уничтожить законы науки, сфорќмировать новые законы. Как нам быть с этими товариќщами? Как их воспитать в духе марксизма-ленинизма? Я думаю, что систематическое повторение так назыќваемых "общеизвестных" истин, терпеливое их разъќяснение является одним из лучших средств марксистќского воспитания этих товарищей" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Замечания по эконоќмическим вопросам, связанным с ноябрьской дискусќсией 1951 года", раздел 1. "Вопрос о характере эконоќмических законов при социализме").
  1 В течение жизни одного поколения народ прошёл путь от почти что всеобщей неграмотности, сохи и лучины до наивысшего в мире уровня образования, промышленности на основе передовых для своего времени конструкций и технологий и готовился к первым полётам в космос.
  При прочтении приведённых фрагментов из "Экономических проблем социализма в СССР", - если не вдаваться в смысл неќкоторых деталей, - складывается общее впечатление, что это - типичный образец агитации за изучение марксизма и пропаганды марксизма как теоретической основы строительства коммунизма.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Но то, что показано нами в приведённой выше подборке фрагќментов - шаблон восприятия, подсунутый верующим в марксизм без его знания и без понимания Жизни, который позволяет им споќкойно отнести И. В. Сталина к марксистам и потому не препятстќвовать распространению этой работы в обществе, в культуре коќторого господствует культ марксизма. И такого рода шаблонов восприятия, однозначно выводящих на мнение "это - марксизм" в "Экономических проблемах социализма в СССР" не один. Поќэтому все, кто хочет в это верить, не желая думать и брать ответќственность на себя, - верят, что И. В. Сталин - "истинный марќксист, творчески развивающий марксистское наследие примениќтельно к новым историческим условиям", либо - "тупой, как и все марксисты, и потому пытался разрешать возникающие проќблемы на основе марксизма, не выходя из его рамок".
  Если же вдаваться в осмысление именно "деталей", распредеќлённых по всему тексту "Экономических проблем социализма в СССР", зная марксизм хотя бы в основных его положениях, то эта работа по своему содержанию - беспощадный антимарксизм, тихой сапой проникший в авторитетную классику марксистской литературы тех лет и говорящий на общепринятом в ней языке.
  Её антимарксистская суть - это одна из причин, вследствие которой о ней ни хорошо, ни плохо не вспоминают марксисты последующего времени. Они если и не понимают, то чуют: обќсуждение её в обществе - публичная смертная казнь марќксизма.
  Иначе говоря, есть ли Бог - Творец Природы, Мироздания? либо Его нет, а есть только вымыслы о Нём? 364
  Действительно, как учит марксизм, основной вопрос всякой философии это "вопрос об отношении сознания к бытию, мышќления к материи, природе, рассматриваемый с двух сторон: во-первых, что является первичным - дух или природа1, материя или сознание - и во-вторых, как относится знание о мире к саќмому миру, или, иначе, соответствует ли сознание бытию, споќсобно ли оно верно отражать мир" ("Философский словарь" под редакцией академика И.Т.Фролова, Москва, "Политиздат", 1981 г., стр. 266).
  Эта проблематика может быть возведена в ранг "основного вопроса" только заказчиками философии, предназначенной для того, чтобы оторвать человека от жизни и сделать его заќвисимым от толкователей потока событий жизни, опирающихќся на какую-то иную - таимую ими от остального общества - философию.
  Это так, поскольку и безо всяких интеллектуальных ухищреќний и логических доказательств и историко-философской начиќтанности большинству людей, так или и иначе вынужденных поќвседневно разрешать большие и маленькие проблемы в своей жизни, интуитивно ясно следующее:
  • вне зависимости от ответа на первую составляющую вопроса: "первичен дух (т.е. Бог), природа - порождение духа (Бога) вторична"; либо "первична природа - сознание человеческое вторично", - изменить объективно имеющуюся данность бытия человек не в силах. А ответ на вопрос, какое из двух мнений соответствует объективной истине? - лежит вне обќласти доказательств средствами какой-либо логики, чему подќтверждение тысячелетний нескончаемый спор логических и цитатно-догматических философских школ "научного" матеќриализма и оккультизма - "научного" идеализма.
  • по второй составляющей "основного вопроса" марксистско-ленинской философии также безо всяких логических ухищреќний большинству интуитивно ясно, что знание о Мире может и соответствовать самому Миру, а может и не соответствовать ему. В тех случаях, когда люди действуют на основе знания, соответствующего Миру, их деятельность успешна; если дейќствуют на основе знаний или лжезнаний (иллюзорных предќставлений), не соответствующих жизненным обстоятельстќвам, то их деятельность достигает результатов, худших, чем предполагалось перед её началом, вплоть до того, что терпит полный крах, и это может повлечь за собой большие человеќческие жертвы и природные катаклизмы.
  И потому только философия, способная давать ответы на воќпросы в реальной жизни: будут ли результаты деятельности хуже, чем хочется перед её началом? либо будут не хуже (т.е. будут в
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  точности такими, как предполагается, или даже лучше), чем хоќчется перед её началом? - обладает действительной практичеќской значимостью в повседневной жизни большинства.
  Иными словами, основной вопрос практически полезной мудќрости - это вопрос о предсказуемости последствий с детальќностью, достаточной для ведения деятельности людьми (включая и управление обстоятельствами) как в одиночку, так и коллективно в реально складывающихся жизненных обстояќтельствах.
  И соответственно этой практически полезной житейской мудќрости, не имеющей ничего общего с надуманными логическими и шизофреническими конструкциями марксизма, в котором проќблематика управления не рассматривается ни вообще, ни в каќких-то частных аспектах, И.В.Сталин, подрывая господство марксизма и "основного вопроса" его философии над умами люќдей в обществе, во втором приведённом нами фрагменте пишет:
  "... законы политической экономии при социализме являются объективными законами, отражающими заќкономерность процессов экономической жизни, соверќшающихся независимо от нашей воли. Люди, отриќцающие это положение, отрицают, по сути дела, науку, отрицая же науку, отрицают тем самым возможность всякого предвидения, - следовательно, отрицают возможность руководства экономической жизнью".
  Именно потому, что в марксизме проблематика предвидения и управления разнородными процессами и организации их самоќуправления не рассматривается, а философия и политэкономия марксизма построены так, чтобы воспрепятствовать пониманию процессов управления на основе предвидения вообще и в эконоќмике, в частности, - написанное И. В. Сталиным в этом фрагменќте не имеет никакого содержательного отношения ни к марксизму, ни к его так называемому "творческому развитию применительно к новым историческим условиям".
  Однако известно, что из достаточно большого по объему текќста, затрагивающего широкий спектр разнородных проблем, можќно надёргать цитат, упорядочить их в определённой последоваќтельности, прокомментировать их и таким путём доказать на слоќ
  
  вах практически любой заранее заказанный вывод. Тем не менее показанный нами немарксистский подход И.В.Сталина к проблеќме руководства экономической жизнью общества не является реќзультатом такого рода злоупотреблений подбором фактов и логиќкой их осмысления.
  Соответственно приведённой нами постановке задачи об оргаќнизации управления экономической жизнью общества, И. В. Сталин выражает своё неприятие и марксистской политэкоќномии, на основе которой организация управления хозяйственной деятельностью общества невозможна1 ни практически, ни теореќтически. В работах ВП СССР об этом говорилось неоднократно, начиная с 1994 г. Однако соответствующий фрагмент текста "Экономических проблем социализма в СССР" приводился с большими по объему изъятиями. Здесь же мы приведём его полќностью:
  1 Будучи главой государства, лидером правящей партии и лично вниќкая на протяжении четверти века без малого в каждый из выносимых на его рассмотрение проектов пятилетних и годовых планов общественно-экономического развития СССР, ставя задачи перед разработчиками этих проектов и планов, невозможно не заметить и не понять, что марќксистская политэкономия существует сама по себе и никак не связана ни с процессом разработки планов, ни с процессом контроля за их исполнеќнием.
  Если же только ставить задачи "в общем" перед подчинёнными и ставить подписи на документах, разработанных другими, там, где покаќжут клерки, то этого можно и не узнать и за многие десятилетия, как этоќго не знали все последующие главы государственности СССР.
  "... совершенно не правы те товарищи, которые заќявляют, что, поскольку социалистическое общество не ликвидирует товарные формы производства, у нас должны быть якобы восстановлены все экономические категории, свойственные капитализму: рабочая сила, как товар, прибавочная стоимость, капитал, прибыль на капитал, средняя норма прибыли и т.п. Эти товариќщи смешивают товарное производство с капиталистиќческим производством и полагают, что раз есть товарќное производство, то должно быть и капиталистичеќское производство. Они не понимают, что наше тоќварное производство коренным образом отличает-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески ся от товарного производства при капитализме
  (выделено нами при цитировании1).
  Более того, я думаю, что необходимо откинуть и некоторые другие понятия, взятые из "Капитала" Маркса, где Маркс занимался анализом капитализма, и искусственно приклеиваемые к нашим социалиќстическим отношениям. Я имею в виду, между проќчим, такие понятия, как "необходимый" и "прибаќвочный" труд, "необходимый" и "прибавочный" продукт, "необходимое" и "прибавочное" время
  1 Обращаем внимание читателя на то, что с точки зрения И.В.Сталина товарное производство - и соответственно рынок в некоќторой форме - необходимы и плановой социалистической экономике.
  2 Даже эта фраза, в которой явно не оспаривается состоятельность марксистской политэкономии по отношению к капитализму, ложится в более широкий контекст, отрицая марксизм как науку:
  "В экономическом образовании ... существует фундаментальное отличие "экономики для клерков " и "экономики для хозяев ". Такие разќделы последней, как косвенное управление на уровне правил, структура денежного обращения, косвенное стимулирование, макроуправление и т.п., в принципе остаются за пределами базового экономического обќразования. Причина этого проста - функция "экономики для клерков " заключается в навязывании определённых стереотипов (часто близких к чистой мифологии), которые в сумме программируют предсказуемое поведение экономических субъектов. Аналогична, собственно, и функќция публичной экономической науки. Существование предсказуемого поведения этих ребят обеспечивает условия для игры в системе тем, кто обладает знаниями из сферы высшей экономики.
  Аналогично обстоит дело во многих областях знания. (...) она (сисќтема подготовки клерков: наше пояснение при цитировании) не дает никакого доступа к тем знаниям, на основе которых подлинные хозяеќва западного мира обеспечивают эффективное управление экономикой и устойчивое процветание своих стран" (журнал "МОСТ", Љ 25, 1999 г., "Технократия должна выдвинуть компетентных национальных лидеров"). Автор статьи - Евгений Гильбо - руководитель Центра по разработке комплексных экономических программ "Модернизация". 368
  (выделено при цитировании нами). Маркс анализироќвал капитализм для того, чтобы выяснить источник эксплуатации рабочего класса, прибавочную стоиќмость, и дать рабочему классу, лишенному средств производства, духовное оружие для свержения капиќтализма. Понятно, что Маркс пользуется при этом поќнятиями (категориями), вполне соответствующими каќпиталистическим отношениям2. Но более чем странно пользоваться теперь этими понятиями, когда рабочий класс не только не лишен власти и средств производќства, а, наоборот, держит в своих руках власть и влаќдеет средствами производства. Довольно абсурдно звучат теперь, при нашем строе, слова о рабочей силе, как товаре, и о "найме" рабочих: как будто рабочий класс, владеющий средствами производства, сам себе нанимается и сам себе продает свою рабочую силу. Столь же странно теперь говорить о "необходимом" и "прибавочном" труде: как будто труд рабочих в наших условиях, отданный обществу на расширение произќводства, развитие образования, здравоохранения, на организацию обороны и т. д., не является столь же неќобходимым для рабочего класса, стоящего ныне у влаќсти, как и труд, затраченный на покрытие личных поќтребностей рабочего и его семьи.
  Следует отметить, что Маркс в своём труде "Критика Готской программы", где он исследует уже не капитаќлизм, а, между прочим, первую фазу коммунистическоќго общества, признаёт труд, отданный обществу на расширение производства, на образование, здравоќохранение, управленческие расходы, образование реќзервов и т. д., столь же необходимым, как и труд, заќтраченный на покрытие потребительских нужд рабочеќго класса" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Замечания по экономическим вопросам, свяќзанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 2. "Вопрос о товарном производстве при социализме").
  Соответственно такому воззрению в системе капиталистических отќношений марксизм - "политэкономия" для толпы и "клерков", назначеќние которой - выработать стереотипы предсказуемого поведения толпы, на основе которых "хозяева" могли бы ею управлять. И работая на "хоќзяев", К.Маркс действительно был противником капитализма в его истоќрически сложившемся к тому времени виде.
  Вопрос о товарном производстве и рынке в плановой экономиќке социалистического государства мы пока оставим в стороне, а обратимся к выявлению смысла остального текста и подтекста в приведённом фрагменте. Если из политэкономии марксизма отќкинуть такие понятия, как "необходимый" и "прибавочный" труд,
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  "необходимый" и "прибавочный" продукт, "необходимое" и "прибавочное" время, как то прямо и недвусмысленно предлагает И.В.Сталин, - то она... рассыплется в хлам. А вместе с нею рухќнет и марксизм в целом, поскольку его политэкономия - продукт его философии, вследствие чего крах политэкономии неизбежно повлечёт за собой ревизию философии и, как следствие, - ревиќзию социологии в целом и системы представлений об истории глобальной цивилизации и её перспективах.
  Но экономическая теория и социология в целом социалистичеќскому обществу необходима. Начав с высказанного как бы невзќначай и по существу убийственного для марксизма предложения откинуть перечисленные им понятийные категории марксистской политэкономии, И. В. Сталин завершает цитированный нами разќдел прямым указанием учёным - выработать качественно новую экономическую теорию, соответствующую жизни и общественной потребности руководства экономикой:
  "Я думаю, что наши экономисты должны поконќчить с этим несоответствием между старыми поняќтиями и новым положением вещей в нашей социаќлистической стране, заменив старые понятия ноќвыми, соответствующими новому положению.
  Мы могли терпеть это несоответствие до известќного времени, но теперь пришло время, когда мы должны, наконец, ликвидировать это несоответстќвие (выделено жирным при цитировании нами)" ("Экоќномические проблемы социализма в СССР", "Замечаќния по экономическим вопросам, связанным с ноябрьќской дискуссией 1951 года", раздел 2. "Вопрос о товарќном производстве при социализме").
  Но может встать вопрос, как понимать прямые ссылки И.В.Сталина на К.Маркса, стоящие в тексте между предложением отказаться от понятийных категорий политэкономии марксизма и предложением деятелям науки выработать экономическую теоќрию, соответствующую реальности жизни?
  В этой связи полезно вспомнить, что И. В. Сталин был некогда семинаристом и в семинарии прошёл хорошую школу цитатно-догматической философии, работающей по принципу "возник воќ
  
  прос - ищи подходящую цитату в авторитетных источниках" . Для того, чтобы быть хорошим догматиком - цитатчиком-начётќчиком, необходимо хорошо знать и помнить тексты работ основоќположников философской школы и их учеников - комментатоќров и продолжателей, признаваемых сложившейся традицией в качестве легитимных авторитетов.
  Если же классики, возведённые в ранг непогрешимых авториќтетов в чём-то ошиблись или не рассмотрели какой-то вопрос, то цитатно-догматическая философия оказывается никчёмной для разрешения возникающих в жизни проблем. Но ограниченность цитатно-догматической философской культуры И.В.Сталин преќодолел ещё в юности. Это выражается в его произведениях в том, что свою мысль он мог свободно выразить в виде последовательќности цитат из общепризнанно авторитетных текстов, соединив в одном повествовании разные цитаты своими словами, возложив на свои слова миссию управления смыслом сводного текста, включающего в себя и цитаты.
  Приведённый фрагмент сталинского текста со ссылками на К.Маркса, на его работы, где К.Маркс что-то рассматривал и пришёл к каким-то выводам, не потеряет своего значения, если из него убрать ссылки на К. Маркса и оставить только повествование. Иными словами в нём важен смысл сказанного, а не то пришёл ли К.Маркс или кто-то другой к каким-то выводам по определёнќным вопросам либо же нет. Это же касается и первого цитироќванного нами фрагмента, в котором речь шла об объективности законов науки и субъективизме их применения в том числе и для руководства экономической жизнью общества. Но присутствие в тексте ссылок на К. Маркса при рассмотрении избранной И. В. Сталиным тематики создаёт видимость принадлежности "Экономических проблем социализма в СССР" к марксистской литературе.
  Однако в целом это - антимарксистская пропаганда. Дело в том, что прочтение такого рода текстов зависит от читателя: те,
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  кто читают и запоминают только слова без соображения взаимоќсвязей слов с реальной жизнью, - им всё едино, про что слова. А вот те, кто, искренне желая понять саму жизнь, в условиях госќподства в обществе культа марксизма неизбежно сталкивается с навязыванием им марксистских шаблонов миропонимания, статиќстически предопределённо придут к вопросу: "Почему это вдруг, в политэкономии стали неуместны названные И.В.Сталиным понятия (категории)?" И если задавшиеся этим вопросом будут стойки в своей целеустремлённости и найдут ответ на него, - те марксистами не станут, но станут освободителями общества от власти марксизма и его закулисных хозяев.
  А ответ на названный нами вопрос прост и проистекает из есќтественного до детской наивности практического вопроса, котоќрый неизбежно когда-нибудь задаст самому себе или преподаваќтелю марксистской политэкономии вдумчивый студент естественќно-научного или технического профиля подготовки: "А как в реќальной производственной деятельности измерить "необќходимое" и "прибавочное" рабочее время, как на складе готоќвой продукции отличить и отделить "необходимый" продукт от "прибавочного"? - ответов на такого рода вопросы нет ни в марксизме, ни вне его.
  И отсутствие ответов на эти вопросы означает метрологичеќскую несостоятельность марксистской политэкономии: в основе её понятий нет объективных явлений или избранные для описания объективных явлений параметры не поддаются в жизни идентиќфикации и измерению. Все настоящие науки метрологически соќстоятельны: рассматриваемые ими явления объективно существуќют, а параметры объективных явлений, сопоставляемые с их поќнятийным аппаратом, объективно идентифицируются и поддаютќся измерению. Метрологически несостоятельны только лженауки, включая и марксизм.
  Если бы И. В. Сталин сказал прямо, что марксизм - лженаука, то одурманенное культом марксизма общество, вряд ли бы соглаќсилось с ним ; большинство составляющих общество индивидов, не желая принимать на себя заботу и ответственность, не желая думать самостоятельно, скорее согласилось бы с верными мар-ксистами-психтроцкистами, которые подсунули бы им объяснеќние, не обязывающее к переосмыслению жизни. Например, что-то подобное следующему: от тяжелой работы т. Сталин переутоќмился, у него произошёл нервный срыв, вследствие чего его сужќдения стали неадекватны, и поэтому его надо освободить от работы, полечить, а потом предоставить заслуженный им отќдых на уютной даче под присмотром "лучших врачей". Но И.В.Сталин сказал, что марксизм - лженаука "между строк": в потоке образных представлений, сопутствующих тексту. Для кого-то это прошло не замеченным, а кто-то не стал объяснять не поќнявшим. Но это показывает, что:
  "Экономические проблемы социализма в СССР" - это текст, который может быть прочитан только теми, кто чувствует саќму жизнь и у кого нормально функционирует правое полушаќрие головного мозга (отвечает за образные представления, осуществляет функцию образного мышления), причём не само по себе, - а в ладу с левым (отвечает за языковые формы и логику переходов).
  
  Так одной фразой о понятийных категориях политэконоќмии марксизма И.В.Сталин эгрегориально запрограммироќвал крах марксизма; а поскольку "свято место пусто не бывает", - то запрограммировал и выработку в России своеобразного миропонимания, отвечающего потребноќстям большевистского глобального цивилизационного строительства.
  То есть он фактически убил марксизм как систему миропониќмания. И не надо думать, что И.В.Сталин убил марксизм якобы нечаянно, по своему невежеству и интеллектуальной примитивноќсти не понимая смысла своих же слов и не предвидя последствий публикации этой работы точно так же, как не понимали и не поќнимают смысла его слов многие сталинисты и антисталинисты прошлого и настоящего. И. В. Сталин нанёс удар в самое уязвимое место марксизма, нанёс его прицельно, нанёс скрытно от противќника и беспощадно. С той поры марксизм существует в режиме мертвеца-зомби: публичные марксисты этого так и не поняли, а марксисты-"эзотеристы", изначально опирающиеся на иное мироќвоззрение и миропонимание, которые только прикрываются в своих действиях марксизмом, не спешат поделиться этой не радоќстной для них вестью со своей "паствой".
  Есть в "Экономических проблемах социализма в СССР" и слеќдующий - весьма значимый - текст:
  "8) Вопрос о специальной главе в учебнике о Лениќне и Сталине как о создателях политической экономии социализма.
  Я думаю, что главу "Марксистское учение о социаќлизме. Создание В.И.Лениным и И.В.Сталиным полиќтической экономии социализма" следует исключить из учебника. Она совершенно не нужна в учебнике, так как ничего нового не дает и лишь бледно повторяет то, что более подробно сказано в предыдущих главах учебника" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Замечания по экономическим вопросам, свяќзанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 8. "Другие вопросы").
  На наш взгляд, холопствующие современники просто довели человека до того, что И. В. Сталин не может без сарказма писать ни о сложившемся к этому времени "марксистском учении о социаќлизме" и "политэкономии социализма" как о науке, ни о роли
  В.И.Ленина и своей собственной в создании этого одурманиваюќщего словоблудия, распространению которого в обществе он один, однако, открыто воспрепятствовать не может. А по умолчанию этот же текст - насмешка над теми, кто занимался творением культа личности самого И. В. Сталина. И мы думаем, что те, у кого не омертвело чувство юмора и литературного стиля, согласятся с нашим пониманием приведённого фрагмента.
  Но сохранились и прямые свидетельства обеспокоенности И. В. Сталина тем, что в СССР нет социологической теории, отвеќчающей потребностям социалистического и коммунистического строительства. Приведём в подтверждение выдержку из интервью Р.Косолапова, опубликованного в газете "Завтра" Љ 50 (211), деќкабрь 1997 г.:
  "С конца 50-х до начала 70-х годов мне пришлось тесно сотрудничать с Дмитрием Ивановичем Чесноко-вым - бывшим членом Президиума ЦК , который "ссылался" в 1953 году в Горький. Причем никакой внятной причины Хрущёв назвать ему не сумел: есть мнение - и всё. Именно Чеснокову Сталин за день-два до своей кончины сказал по телефону:
  "Вы должны в ближайшее время заняться вопросаќми дальнейшего развития теории. Мы можем что-то напутать в хозяйстве. Но так или иначе мы выпраќвим положение. Если мы напутаем в теории, то заќгубим всё дело. Без теории нам смерть, смерть, смерть!.."" (выделено курсивом нами при цитироваќнии).
  По сути говоря, если И. В. Сталин признаёт марксизм в качестве теории строительства социализма и коммунизма, то у него нет причин убеждать Д.И.Чеснокова в том, что без теории делу больќшевизма смерть - "учение Маркса всесильно, потому что оно верно", - как говорил т. Ленин. Если же И. В. Сталин определёнќно знает, что в марксизме дело нечисто, то его обращение к Д. И. Чеснокову - прямое указание выработать альтернативную
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  марксизму социологическую теорию, если помнить о том, что уже было сказано в "Экономических проблемах социализма в СССР": "Мы могли терпеть это несоответствие <понятийного аппараќта марксизма реальной жизни> до известного времени, но теќперь пришло время, когда мы должны, наконец, ликвидироќвать это несоответствие". Причём надо понимать, что если "учеќние Маркса всесильно, потому что оно верно" , то слова "мы заќгубим ВСЁ ДЕЛО" в условиях культа марксизма, охватывающего всё общество, неуместны. А вот, если учение Маркса - вздор, которым дурят головы людям, то без дальнейшего развития теоќрии и освобождения на её основе умов миллионов людей от влаќсти над ними марксизма - всё дело перехода к обществу праведќного общежития неизбежно будет загублено, и его придётся начиќнать сызнова под жёстким давлением объективных обстоятельств, но уже в другое историческое время .
  Кроме "Замечаний по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года" в "Экономические проблемы социализма в СССР" включены ещё "Ответ т-щу Ноткину, Алекќсандру Ильичу", "Об ошибках т. Ярошенко Л.Д.", "Ответ товариќщам Саниной А.В. и Венжеру В.Г." Все они в своём подтекстеподчинены главной идее сборника: большевизму необходима социологическая теория, способная освободить общество, чеќловечество в целом от власти марксизма и мафии его хозяев.
  Но поскольку это неоднородные по тематике и её значимости (соќответственно иерархии приоритетов обобщённых средств управления ) работы, то рассмотрение их мы будем вести соответќственно иерархии значимости затронутых И. В. Сталиным вопроќсов в их взаимосвязи.
  
  6.8.2. Преодолеть атеизм
  Поэтому продолжим анализ "Экономических проблем социаќлизма в СССР" с высказанного И.В.Сталиным мнения об ошибќках т. Ярошенко Л. Д.:
  "Членам Политбюро ЦК ВКП (б) недавно было разоќслано товарищем Ярошенко письмо от 20 марта сего года по ряду экономических вопросов, обсуждавшихся на известной ноябрьской дискуссии. В письме имеется жалоба его автора на то, что в основных обобщающих документах по дискуссии, так же как и в "Замечаниях" товарища Сталина, "не нашла никакого отражения точка зрения" т. Ярошенко. В записке имеется кроме того предложение т. Ярошенко о том, чтобы разрешить ему составить "Политическую экономию социализма" в течение одного года или полутора лет, дав ему для этого двух помощников" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Об ошибках т. Ярошенко Л.Д.").
  Как сообщалось ранее, "если охарактеризовать точку зрения т. Ярошенко в двух словах, то следует сказать, что она является неќмарксистской, - следовательно, глубоко ошибочной". Но если И. В. Сталин действительно хотел, чтобы в СССР была выработана
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  немарксистская социологическая теория, включающая в себя и политэкономию, то встаёт вопрос:
  Почему он в "Экономических проблемах социализма в СССР" публично выступил против предложения Л.Д.Ярошенко "разреќшить ему составить "Политическую экономию социализма" в течение одного года или полутора лет, дав ему для этого двух помощников"?
  Или этот же вопрос в иной формулировке:
  В чём состоят ошибки т. Ярошенко, не имеющие к вопросу о его верности марксизму никакого отношения?
  Определившись в постановке этого ключевого вопроса, обраќтимся к тексту И. В. Сталина:
  "При социализме "производственные отношения людей, говорит т. Ярошенко, входят в организацию производительных сил, как средство, как момент этой организации"1 (см. письмо т. Ярошенко в Политбюро ЦК).
  Какова же в таком случае главная задача Политичеќской экономии социализма? Тов. Ярошенко отвечает: "Главная проблема Политической экономии социаќлизма поэтому не в том, чтобы изучать производстќвенные отношения людей социалистического общеќства, а в том, чтобы разрабатывать и развивать научќную теорию организации производительных сил в обќщественном производстве, теорию планирования разќвития народного хозяйства" (см. речь т. Ярошенко на Пленуме дискуссии).
  Этим, собственно, и объясняется, что т. Ярошенко не интересуется такими экономическими вопросами социалистического строя, как наличие различных форм собственности в нашей экономике, товарное обращеќние, закон стоимости и проч., считая их второстепенќными вопросами, вызывающими лишь схоластические споры. Он прямо заявляет, что в его Политической экономии социализма "споры о роли той или другой категории политической экономии социализма - стоиќмость, товар, деньги, кредит и др., - принимающиезачастую у нас схоластический характер, заменяются здравыми рассуждениями о рациональной организаќции производительных сил в общественном производќстве, научном обосновании такой организации " (см. речь т. Ярошенко на Секции Пленума дискуссии).
  Следовательно, политическая экономия без эконоќмических проблем.
  Тов. Ярошенко думает, что достаточно наладить "рациональную организацию производительных сил", чтобы переход от социализма к коммунизму произошёл без особых трудностей. Он считает, что этого вполне достаточно для перехода к коммунизму. Он прямо заќявляет, что "при социализме основная борьба за поќстроение коммунистического общества сводится к борьбе за правильную организацию производительных сил и рациональное их использование в общественном производстве" (см. речь на Пленуме дискуссии). Тов. Ярошенко торжественно провозглашает, что "Коммуќнизм - это высшая научная организация производиќтельных сил в общественном производстве".
  Выходит, оказывается, что существо коммунистичеќского строя исчерпывается "рациональной организаќцией производительных сил" ("Экономические проќблемы социализма в СССР", "Об ошибках т. Ярошенко Л.Д.", раздел I. "Главная ошибка т. Яро-шенко", сноски по ходу цитирования - наши).
  Из двух последних абзацев должно быть ясно:
  • что подлой клеветой дураков на большевизм является утверќждение, что "коммунизм, большевизм это - отнять и подеќлить между собой собственность других", систематически пропагандируемое средствами массовой информации России и публичными политиками (включая и Б.Н.Ельцина), начиќная с 1985 г., и тем более - после 1991 г.
  • что И. В. Сталин вовсе не считал, что достижение спектром производства в расчёте на душу населения какого-то доста-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  точно высокого значения автоматически приведёт ко всеобќщему благоденствию в коммунизме (это замечание для тех, кто видит в коммунизме и большевизме бездуховное стремлеќние примитивов набить брюхо и нахапать шмоток). Несколько далее по тексту, продолжая более детальное расќсмотрение взглядов Л. Д. Ярошенко, И. В. Сталин выражает свою мысль подходящей цитатой из наследия К. Маркса:
  "Маркс говорит:
  "В производстве люди воздействуют не только на природу, но и друг на друга. Они не могут производить, не соединяясь известным образом для совместной деятельности и для взаимного обмена своей деятельќностью. Чтобы производить, люди вступают в опредеќлённые связи и отношения, и только через посредство этих общественных связей и отношений существует их отношение к природе, имеет место производство" (см. "К. Маркс и Ф. Энгельс", т. V, стр. 429) ".
  Показав себя с помощью этой цитаты всем того желающим исќтинным марксистом, И. В. Сталин продолжает свою мысль и сноќва обращается ко взглядам Л. Д. Ярошенко:
  "Следовательно, общественное производство соќстоит из двух сторон, которые при всём том, что они неразрывно связаны друг с другом, отражают всё же два ряда различных отношений: отношения людей к природе (производительные силы) и отношения людей друг к другу в процессе производства (производственќные отношения). Только наличие обеих сторон произќводства даёт нам общественное производство, всё равно, идёт ли речь о социалистическом строе или о других общественных формациях.
  Тов. Ярошенко, очевидно, не вполне согласен с Марксом. Он считает, что это положение Маркса не применимо к социалистическому строю. Именно поќэтому он сводит проблему Политической экономии соќциализма к задаче рациональной организации произќводительных сил, отбрасывая прочь производственќные, экономические отношения и отрывая от них проќизводительные силы.
  Следовательно, вместо марксистской Политической экономии у т. Ярошенко получается что-то вроде "Всеќобщей организационной науки" Богданова.
  Таким образом, взяв правильную мысль о том, что производительные силы являются наиболее подвижќными и революционными силами производства, т. Ярошенко доводит эту мысль до абсурда, до отрицаќния роли производственных, экономических отношений при социализме, причем вместо полнокровного общеќственного производства у него получается однобокая и тощая технология производства, - что-то вроде Буха-ринской "общественно-организационной техники" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Об ошибках т. Ярошенко Л.Д.", раздел I. "Главная ошибка т. Ярошенко").
  Складывается впечатление, что обращение к немарксистским взглядам т. Ярошенко в "Экономических проблемах социализма в СССР" для И.В.Сталина - только удобный повод для того, чтобы предостеречь как от пустой болтовни на тему якобы достаточноќсти подмены понятийно определённой теории "здравыми рассужќдениями о рациональной организации производительных сил в общественном производстве", так и от попыток опереться в развиќтии теории на что-либо качественно однородное "Всеобщей оргаќнизационной науке" А.А.Богданова.
  Что касается первого - так называемых "здравых рассуждеќний" на темы организации процессов управления и самоуправлеќния в обществе в темпе возникновения проблем, - то И. В. Сталин за десятилетия своей партийно-государственной работы (особенно после 1923 г. по мере того, как в его руках сосредотачивалась высшая партийно-государственная власть) сам поднаторел в такоќго рода здравых и ошибочных рассуждениях, протекавших в лекќсических формах марксизма и экономической науки, чей поняќтийный аппарат выражал Я-центричное мышление "элиты" досоќциалистических формаций. И когда эти рассуждения были здраќвыми, что выражалось в успехах экономики СССР, то они скрыќвали от непричастных к управлению людей фактически полную и беспросветную практико-теоретическую несостоятельность марќксизма, какое положение дел явно И. В. Сталина не удовлетворяло.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  И то, что претендуя на здравость рассуждений, свободных от "схоластических споров" (т.е. от необходимости определиться в смысле каждого из употребляемых понятий и в их взаимосвязях с жизнью и между собой ), Л.Д.Ярошенко здраво рассуждать не способен, - это И.В.Сталин убедительно в своём ответе показал, если не самому Л.Д.Ярошенко, - то многим читателям своей раќботы.
  Это ясно, если понимать, что И.В.Сталин марксистом не был, а Л.Д.Ярошенко, не понимая ни этого факта, ни марксизма как таќкового, претендовал на творческое развитие марксистской теории применительно к новым историческим обстоятельствам. Соответќственно, на примере Л. Д. Ярошенко, под видом критики его неќмарксистских взглядов, И. В. Сталин показал и бесплодность поќпыток "творческого развития марксизма применительно к новым историческим обстоятельствам" и высмеял склонность к "здравым рассуждениям", претендующим подменить собой понятийно опќределённую жизненно состоятельную теорию.
  Вообще, как показывает историческая практика, так называеќмые "здравые рассуждения":
  • либо выливаются в создание жизненно состоятельных научќных теорий, которые не только не отрицают здравых рассужќдений, но становятся их скелетной основой при разрешении встающих перед обществом проблем, открывая людям возќможности к пониманию как самих проблем и причин их возќникновения, так и путей и методов их разрешения;
  • либо они так и остаются Я-центричным пустым трёпом, котоќрым живут подчас достаточно широкие общественные групќпы, но который не пригоден для созидания и потому может
  многое порушить при попытке опереться на него в политике
  общества и государства . Один из последних примеров такого рода "здравые" рассуждеќния академика А.Д.Сахарова (под психологическим диктатом Е.Боннэр) и всего диссидентского движения последних десятилеќтий существования СССР : если предполагать, что целью их деяќтельности было разрушение СССР для того, чтобы опустить по жизни миллионы человек и господствовать над ними, параќзитируя на их труде и жизни, то А.Д.Сахаров и сподвижники его - просто мерзавцы; но если они надеялись, что после краха бюрократического режима в формах государственности Советской власти всё в общественной жизни покатится "само собой" ко всеќобщему удовольствию (т. е. не будет ни бомжей, ни нищих, живуќщих на свалках , ни очагов гражданской войны и т. п. социальных
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  бедствий, которых не было в СССР, по крайней мере в периоды его мирной жизни), то они - дурачье, которых "развели" и употќребили мерзавцы, оставшиеся за кулисами последовавших собыќтий.
  Тем не менее, в основе такого рода дурости лежит порочная нравственность. Иными словами, если академик Сахаров - чья-то совесть, то это - очень больная и извращённая соќвесть. Более ранний, но письменно зафиксированный пример таќкого рода "здравых" рассуждений на темы истории и социологии - "Майн кампф" А.Гитлера. И судя по всему, И.В.Сталин деяќтельно желал, чтобы народы СССР стали свободны от власти над ними и их судьбами такого рода "здравых" рассуждений.
  И соответственно затронутый И. В. Сталиным вопрос о "Всеобќщей организационной науке" А. А. Богданова - более значимый, чем немарксистские воззрения самого Л.Д.Ярошенко и его склонќность к "здравым" рассуждениям, претендующим подменить собой жизненно состоятельную теорию, ставшие поводом к упоминанию проблематики всеобщей организационной науки как таковой. И это - тоже "конспирологический" вопрос в общем контексте "Экономических проблем социализма в СССР".
  А. А. Богданов - Малиновский (настоящая фамилия) Алекќсандр Александрович (1873 - 1928) - экономист, философ, есќтествоиспытатель, политический деятель, писатель-фантаст. Член социал-демократической партии с 1896 г., с 1903 г. примкнул к большевикам. Его взгляды во многом были немарксистскими. В 1909 г. исключался из партии. В последующем примыкал к разќличным партийным фракциям. После Великой Октябрьской соќциалистической революции постепенно отошёл от политической деятельности и посвятил себя научной работе (по основному обраќзованию он был врач). Организатор и директор (с 1926 г.) первого в мире Института переливания крови, который впоследствии был назван его именем. Погиб 7 апреля 1928 г. в результате медицинќского опыта по переливанию крови, поставленного им над самимсобой. (Биографические сведения на основе статьи об А.А.Богдаќнове, помещённой в Большой Советской энциклопедии (БСЭ), изд. 3, т. 3, стр. 442, 443).
  Из научного наследия А. А. Богданова на протяжении всего времени наибольший интерес вызывает именно "Всеобщая оргаќнизационная наука", или по другому её названию - "Тектоло-гия". Как сообщает упомянутая статья в БСЭ, в "Тектологии" А. А. Богданов выступил одним из "пионеров системного подхода в современной науке. В ряде новейших исследований советских и зарубежных авторов отмечается, что некоторые положения текто-логии предвосхитили идеи кибернетики (принцип обратной связи, идея моделирования и др.)".
  "Всеобщая организационная наука" - большой по объему миќровоззренческий трактат, о котором многие образованные люди слышали, но мало кто читал в том числе и потому, что в советское время он, как немарксистское по выраженным в нём взглядам произведение, не переиздавался , и его можно было найти только в спецхранах ведущих научных библиотек либо в малом числе семейных книжных собраний. Он представляет собой попытку вырваться из-под власти марксизма над миропониманием человеќка на основе по её существу версии достаточно общей теории управления в формах её изложения А.А.Богдановым.
  Но И.В.Сталин не нашёл эту попытку успешной, и был в этом прав . Те, кто не согласен с И. В. Сталиным в этом вопросе, могут разыскать все три тома "Тектологии. Всеобщей организационной науки" и приступить к её изучению и освоению. Они не будут
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  первыми: после краха культа марксизма в СССР по этому пути идут многие, кто понимает, что наука об управлении - ключ ко всему. Но прежде, чем ступать на этот путь, лучше посмотќреть, что выносят из изучения "Тектологии" те, кто уже кое-что из неё усвоил.
  В интернете нашёлся реферат под названием "48 тезисов "Текќтологии" А.А.Богданова" . Как сообщает автор этого реферата, в его задачу "входит представить сжато, в виде тезисов, основќные положения работы А.А. Богданова, которую он считал деќлом всей своей жизни - его всемирно известной книги "Тектоло-гия. Всеобщая организационная наука" (1913 - 1922)". Обратимќся к названному реферату:
  "1."Всякая человеческая деятельность объективно является организующей или дезорганизующей" (стр. 19) и может рассматриваться как материал организаќционного опыта. Организующая деятельность человеќка направлена на преобразование окружающего мира в соответствии с потребностями самого человека. Чеќловечество, однако, не едино в своей организующей деятельности, что порождает дезорганизующую деяќтельность как результат столкновения различных орќганизующих процессов.
  Таков есть организационный взгляд на мир.
  2. "Природа - первый великий организатор" (стр. 22). Последние достижения естественных наук делают обоснованным взгляд на все явления природы, живой и неживой, как на организационные, откуда понятие организационного опыта расширяется на всю мировую совокупность организующих и дезорганизующих проќцессов.
  3. Сходство организационного устройства, присущее разнообразным природным системам и возможностьзаимствования человеком в своей деятельности его принципов наводят на мысль о единстве организациќонных методов, присущих миру во всех его проявлениќях, монизме мироустройства.
  4. Единство организационных методов подводит тем самым к необходимости создания новой науки для их обобщения. Организационный опыт должен быть изуќчен и поставлен на пользу человечеству" (названный реферат, тезисы 1 - 4).
  Хотя нам не известны какие-либо комментарии И.В.Сталина ко "Всеобщей организационной науке" А. А. Богданова, однако как показывают первые четыре тезиса, вынесенные из "Тектологии" автором реферата, объективно И.В.Сталин оказался прав в своём отрицании такого рода нравственно выхолощенной "научно-теоретической" основы для выработки общественно необходимой социологической теории, включая и её экономическую состав-ляющую .
  Те тезисы, которые вынес из "Тектологии" автор реферата, выражают Я-центричный (антропоцентричный ) атеизм матеќриалистического толка . И это - вполне достаточное основаќние для неприятия "Тектологии" А. А. Богданова в качестве жизненно состоятельного стандарта миропонимания, к котоќрому должны приходить в своём интеллектуальном развитии все нормальные люди ко времени их вступления во взросќлость.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Если судить по тому, что известно о жизни самого А.А.Богдаќнова, то он был искренним человеком, не приемлющим какое-либо угнетение в отношении человеческой личности (отсюда и его конфликты с внутрипартийной иерархией РСДРП и уход из полиќтической деятельности), готовым пожертвовать своей жизнью раќди жизни других людей (и эту готовность он доказал на деле своќей гибелью в медицинском эксперименте). Но справедливо откаќзавшись от господствовавших в России культовых форм идеалиќстического атеизма, А.А.Богданов однако не смог выявить в Жизќни и осознать проявлений Вседержительности Бога и потому не смог преодолеть в себе воспринятый им вместе с культурой атеќизм как таковой. Вследствие этого обстоятельства обвинения в механистичности, - а по существу в нравственной выхолощен-ности (безнравственности: механизмы нравственностью не облаќдают, хотя в них и выражается нравственность их создателей), - высказываемые многими в той или иной форме в адрес его версии всеобщей организационной науки как таковой - тоже справедлиќвы.
  Человек же - и как личность и как человечество в целом - носитель той или иной, но вполне определённой объективно ему свойственной нравственности; но кроме того - он и своќбоден переосмыслить свою настоящую нравственность и на основе переосмысления свободен сотворить свою будущую нравственность. Это касается как личностной, так и общечелоќвеческой нравственности, фиксируемой ноосферой как текуќщий итог жизни человечества, в который каждый человек вносит свой осмысленно целенаправленный или бессмысќленный вклад.
  И именно потому, что "Всеобщая организационная наука" А. А. Богданова нравственно выхолощена, вследствие чего позвоќляет представить злонравие или безнравственность субъекта и обществ как объективный, не зависящий от их намерений и воли факт, - она столь притягательна для Я-центричного мировоззреќния, свойственного многим деятелям современной науки: с их точки зрения важен научный результат, признанный в "научных кругах", который и является по существу единственной харакќтеристикой якобы человеческого достоинства личности иссле-
  388
  дователя, а прочие его личные качества, его нравственность ниќкого не касаются и уж тем более к науке - как процессу познаќния и управления обстоятельствами жизни обществ и личностей - отношения не имеют . То, что научный результат и возможная
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  практика его применения обусловлены нравственностью исследоќвателя прежде всего прочего (это же касается и всех других как бытовых, так и профессиональных дел каждого из людей и колќлективов), - факт, осознание и понимание которого наиболее трудно даётся именно преуспевающим в исторически сложившихќся обстоятельствах деятелям науки (а также и прочих отраслей) - носителям Я-центризма.
  Вследствие нравственной выхолощенности "всеобщая" органиќзационная наука в версии её изложения А. А. Богдановым не являќется именно всеобщей и потому не способна решить задачу преќодоления разобщающей специализации наук, которая свойственќна господствующей ныне культуре, хотя эту задачу в своё время поставил А. А. Богданов, а автор рассматриваемого реферата вынес её в свой пятый тезис:
  - Никто не высказал возражений, хотя по умолчанию академик отождествил нравственно обусловленные интересы умного подлеца с интересами всей страны. Но это не страшит ни академика, ни его слушаќтелей, потому что они столь же безнравственны или злонравны как и мерзавец, гипотетически рассматриваемый ими. А что же страшит? - Об этом далее академик говорит сам:
  "Чего мы боялись? Мы боялись того, о чём писал А.А.Богданов в своей "Тектологии": когда возникает некая система (организация), она рождает, хочет она этого или нет, собственные интересы. Так случилось с нашей системой. Возникла определённая элитарная группа, которая практически узурпировала собственность огромной страны".
  - Лжет академик, ибо "определённая элитарная группа" не возникќла из ничего; её породил принцип сформулированный выше академиќком: Умные подлецы и мерзавцы действительно некогда "самоорганиќзовались " на основе Я-центричной демонической атеистической нравќственности, и выразили собственные подлые и мерзкие интересы в библейской доктрине порабощения всех, а разработки науки, не видяќщей Высшей нравственности, выраженной в жизни Мироздания, их покрывают аналогично тому, как это сделал Н.Н.Моисеев, сославшись на "Тектологию".
  Так Н. Н. Моисеев своими высказываниями подтвердил правоту И. В. Сталина в его неприятии "тектологии" и качественно родственных ей нравственно выхолощенных атеистических организационно-управленќческих теорий, к числу которых принадлежит и "кибернетика".
  390
  "5. Различным формам общественного сознания в той либо другой степени был присущ организационный взгляд на мир. В большой мере сказанное относится к философии, которая, тем не менее, "не сознавала своќей зависимости от практики жизни" (стр. 64). Помехой к подлинному овладению организационным опытом явќляется специализация наук, мешающая "интегральной постановке вопроса" (стр. 65). Настало время преодоќлеть это препятствие. "Новую, всеобщую организациќонную науку мы будем называть "тектологией", в ... переводе с греческого это означает "учение о строиќтельстве"" (стр. 66)" ("48 тезисов "Тектологии" А.А.Богданова").
  Дело в том, что в нравственно выхолощенной "всеобщей" орќганизационной науке нет места психологии, имеющей дело непоќсредственно или опосредованно с нравственностью людей и колќлективов и изменениями нравственности как под давлением обќстоятельств, так и под воздействием воли самих людей вследствие переосмысления ими жизни; а в практических своих приложениях - с настройкой и расстройствами алгоритмики психики личноќстей, коллективов, обществ и глобальной цивилизации в целом. Как сопутствующее этому обстоятельство - в "тектологии" нет места и истории, поскольку историческая наука, бесчувственная к нравственно-психологическим особенностям исторических личноќстей и обществ и направленности их нравственно-этических изќменений, превращается в бессмысленный по сути, замкнутый в самом себе "бухгалтерский учёт" археологических памятников, текстов, фактов. Вследствие этих обстоятельств:
  Всеобщей организационной наукой может быть только досќтаточно праведно обусловленная нравственно теория управќления, из которой есть выходы и в психологию в единстве соќобразной жизни психологической теории и психологических практик, и в историю, и соответственно - и это главное - в политическую сценаристику на будущее.
  Только в этом случае знания и навыки, составляющие суть чаќстных наук и ремёсел, становятся приложением к единой для всех человечной сути всякой личности, а не подменяют собой суть личности, тем самым разобщая общество, разобщая науки, ремёсќла и все виды деятельности людей в общественной жизни, вклюќчая и семейный быт, порождая множество конфликтов. Но именно к преодолению этого разобщения вследствие своей нравственной
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  выхолощенности "тектология" не способна, иначе нравственно выхолощенные деятели науки на неё не ссылались бы подобно тому, как это сделал покойный академик Н. Н. Моисеев.
  И.В.Сталин, относя воззрения Л.Д.Ярошенко к разновидности "тектологии", порицает его по существу за это же самое - за отќрицание роли производственных, экономических отношений люќдей: о том, что в политэкономических теориях речь идёт всегда о взаимоотношениях людей, с их нравственностью и этикой, без-правополушарно "мыслящие" "интеллектуалы" всегда забывают; именно в результате такого рода явного или неявного вынесения нравственности людей и праведности Бога1 за пределы рассмотќрения вместо политэкономии и социологии в целом, обусловленќных нравственно явно, получается однобокая и тощая технология и механическая организация производства и потребления, в наиќболее откровенной форме выражающаяся во фразе:
  Сколько этих скотов надо и сколько этим скотам надо, чтоќбы у нас было всего вдоволь?
  Но эта же античеловеческая суть нравов и этики социологов, экономистов, публичных и закулисных политиков может прикрыќваться вследствие явной глупости или лицемерного цинизма вполне благообразными рассуждениями о "правах человека", "соќциально ориентированной рыночной экономике", "гражданском обществе" и т. п.
  Кто-то может по-прежнему считать, что в силу своей интеллекќтуальной примитивности и невежества (приписываемых ему все-дозволенно-индивидуалистической - так называемой "либеральќной" - традицией миропонимания) И. В. Сталин был просто не способен понять высот тектологической мысли, выраженной в таком вот литературном стиле:
  "17. Дезингрессия представляет собой противопоќложность ингрессии. "В ингрессии активности, раньше не связанные, соединяются, образуя "связку" конью-
  
  Она выражена в жизни Мироздания и в силу своего всеобъемлющеќго характера отождествляется атеизмом с "безнравственностью" Прироќды. Но праведность для всех едина. Разница только в отношении к ней: в ней выразился субъективизм Бога, а для всех прочих праведность как идеал их возможной нравственности - объективная Свыше предопредеќлённая данность.
  гирующих комплексов; в дезингрессии они взаимно паќрализуются, что ведёт к образованию "границы", то есть отдельности" (стр. 121, сноска). При полной нейќтрализации активностей имеет место полная дезин-грессия, сопровождающаяся образованием тектологи-ческой границы и разъединением комплексов. По лиќниям циклических сопротивлений между комплексами внедряются элементы среды" (упомянутый реферат "48 тезисов "Тектологии" А.А.Богданова").
  Но оценка И. В. Сталиным разного рода нравственно выхолоќщенных "тектологических" подходов к экономической жизни обќщества это - как раз тот случай, когда важен нравственно обуќсловленный правильный по его существу результат вне зависиќмости от того, получен ли он как итог длительного накопления и изучения фактов, выработки и освоения терминологического апќпарата и рассуждений на их основе в русле какой-либо культуры
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  интеллектуальной деятельности; либо он получен мгновенно в луче озарения.
  Как у всякого человека в полноте его деятельности у И.В.Сталина была граница, разделявшая то, что он понимал вполќне определённо, и то, что выходило за пределы его понимания и было обусловлено взаимодействием его психики на бессознательќных уровнях с эгрегорами, с психикой других субъектов, водиќтельством Свыше . Это касается как свершившихся событий (включая оценку "тектологии") и текущих дел, так и предвидения.
  Но вне зависимости от того, где проходила эта граница в деяќтельности И. В. Сталина, в том, что он несколькими фразами в псевдомарксистском тексте эгрегориально запрограммировал смерть марксизма и матрично исключил возможность востребоќванности в будущем большевиками какой-либо нравственно выќхолощенной атеистичной "всеобщей" организационной науки, - выразился поддерживающий большевиков Промысел Божий .
  
  6.8.3. Разрешить проблемы
  Определившись в этих принципиальных мировоззренческих вопросах, вернёмся к сути рассматриваемой работы И. В. Сталина. И. В. Сталин точен в избрании для неё названия: "Экономические ПРОБЛЕМЫ социализма в СССР", а не что-либо подобное: "Наќставление по управлению социалистической экономикой на пути к коммунизму". Именно эта тематика НЕ РАЗРЕШЁННЬГХ ПРОБЛЕМ, препятствующих дальнейшему строительству социаќлизма и коммунизма (включая и неуместность марксизма и "тек-тологии"), - главное в "Замечаниях по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года".
  И казалось бы сказанного И. В. Сталиным в "Замечаниях" вполќне достаточно, если в миропонимании опираться на марксизм.
  Однако, после того как он уже один раз изложил свое видение этой проблематики и понимание её сути в "Замечаниях", И. В. Сталин дважды повторяет в своих ответах на письмо А.И.Ноткина и на письмо А.В.Саниной и В.Г.Венжера многое из того, что уже было сказано им в "Замечаниях". Поэтому при чтеќнии "Экономических проблем социализма в СССР", ориентироќванном на выработку понимания течения экономических процесќсов и управления ими, неизбежно встаёт вопрос:
  Для чего - с какой целью - И.В.Сталин включил в этот сборник свои ответы на эти два письма, хотя в этих ответах он в общем-то только повторяет, зачастую цитируя самого себя, то, что уже было высказано им казалось бы достаточно ясно в "Замечаниях по экономическим вопросам... "?
  Но ответ на этот вопрос - вопрос исключительно высокой значимости и в наши дни - не может быть получен ни на основе марксизма и в его ограничениях, ни на основе Я-центричного чаќстнособственнического капиталистического миропонимания, а тем более - в ходе внеисторического рассмотрения текста "Экоќномических проблем социализма в СССР".
  Для ответа на него необходим выход миропонимания за предеќлы марксизма, поскольку на основе "элитарно"-марксистского "эзотерического" миропонимания проблемы, о которых пишет И. В. Сталин, представляются оторванными от реальной экономиќческой жизни, значимыми только для системы пропаганды, как системы подавления психики и политической воли членов общеќства теми или иными мнениями, что является основой власти праќвящей олигархии во всяком толпо-"элитаризме". А на основе миќропонимания искренне верующей в марксизм толпы эти же проќблемы представляются уже разрешённым великим и мудрым вожќдём и учителем Советского народа - И.В.Сталиным. С позиций же Я-центричного мировоззрения и миропонимания частнособстќвеннического капиталистического предпринимательства то, о чём пишет И. В. Сталин, как о проблемах, может быть воспринято именно как выражение капитулянтства и невозможности осущеќствления в жизни идеалов социализма и в дальнейшем - коммуќнизма. С этой возможностью нравственно-этической неготовно-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  сти разрешать эти проблемы и соотносится сталинское предосќтережение об опасности капитулянтства на октябрьском 1952 г. пленуме ЦК. Но:
  Без развития мировоззрения и миропонимания собственно экономические проблемы социализма - проблемы оргаќнизации управления и самоуправления по их существу в народном хозяйстве - разрешены быть не могут. Это и
  подтвердила последующая история СССР и постсоветских гоќсударств на его территории, включая и Россию.
  И мы показали, что "Экономические проблемы социализма в СССР" содержат в себе "маяки", которые позволяют их вдумчиќвому читателю определиться в направленности развития своего мировоззрения и миропонимания и соотнестись с господствуюќщими в обществе мировоззрением и миропониманием, "автоматиќчески" воспроизводимыми в преемственности поколений культуќрой и ноосферой эгрегориально.
  Кроме того, для получения ответа на поставленный вопрос неќобходимо вернуться к исторической действительности 1930-х - начала 1950-х гг.
  Начнём с того, что И. В. Сталин определённо и предметно знал, что капитализм в США - это уже не тот свободно-рыночный капитализм стихии частного предпринимательства в сфере производства и торговли, который описывали К.Маркс в "Каќпитале" и Ф.Энгельс в "Анти-Дюринге", не вдаваясь однако в рассмотрение деятельности банковской системы и бирж; и не тот государственно-монополистический капитализм, который пыќтался описать В. И. Ленин в своей работе "Империализм как высќшая стадия капитализма".
  В частности, США выходили из "великой депрессии" (после краха биржи в 1929 г.) не на основе свободы частного предприќнимательства и действия механизма рыночной саморегуляции, а на основе ограничений свободы рыночной саморегуляции в проќцессе организации под руководством президента Франклина Деќлано Рузвельта (30.01.1882 - 12.04.1945) государственного регуќлирования их многоотраслевой производственно-потребительской системы. На этой государственно-плановой основе в годы второй
  
  мировой войны производственная система США обеспечивала не только потребности своего населения, особо не ущемляя его приќвычный мирный образ жизни, и потребности своих вооружённых сил, ведших жестокую и инвестиционно ёмкую войну против Японии за Тихий океан, но наряду с этим обеспечивала поставки военной техники, промышленного оборудования, продуктов питаќния, транспортных средств союзникам по антигитлеровской коа-лиции . Кроме того, в ходе войны США осуществили директивно-адресно управляемый проект создания ядерного оружия, в котоќром (часто сами о том не подозревая) соучаствовали частные и
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  государственные предприятия практически всех отраслей их экоќномики.
  То же касается и Германии, причём в ещё более ярких проявќлениях. Плановое начало общегосударственного масштаба было одним из факторов, с помощью которого гитлеровский режим выќвел страну из экономического кризиса, начавшегося в 1929 г., в котором она оказалась в результате "либерализма" (в том числе и в области экономики) режима "веймарской республики". Без плаќнового начала общегосударственного масштаба, введённого в экономику гитлеровским режимом, была бы невозможна ни подќготовка Германии к войне с достигнутыми ею показателями военќно-экономической мощи, ни её сопротивление союзникам по анќтигитлеровской коалиции (и прежде всего СССР) в мировой войне на протяжении почти 4 лет, начиная с 22 июня 1941 г. (то, что было ранее этой даты, можно считать периодом втягивания Герќмании в войну).
  При этом в ходе самой войны, в отличие от СССР, Германия
  - в условиях сырьевого голода и почти полной внешнеторговой изоляции (если не считать ограбление ею порабощённой Европы)
  - была вынуждена разработать, развернуть производство и приќнять на вооружение новые поколения авиационной и танковой техники и едва не успела завершить программу перевооружения авиации реактивной техникой; разработала и приняла на вооруќжение ракетное оружие оперативно тактического радиуса дейстќвия (двух видов - крылатые ракеты ФАУ-1 и баллистические ракеты ФАУ-2); работала над созданием межконтинентальных баллистических ракет и обеспечением старта ракет с подводных лодок; вела собственную программу создания ядерного оружия, причины опоздания которой к концу войны - тема отдельного исследования.
  Эти - и другие общеизвестные - факты говорили о том, что плановое начало общегосударственного масштаба некотоќрым образом находит себе место в рыночной регуляции капиќталистических государств, по крайней мере, - наиболее переќдовых из них, однако не нарушая при этом самих принципов толпо-"элитарной" организации капитализма.
  Как известно, непосредственно в послевоенные годы СССР осќваивал научно-технические достижения третьего рейха и США: скопировали американский бомбардировщик Б-29 - носитель ядерного оружия; изучали и осваивали в производстве их образцы электронной техники разного назначения; советский ядерный проект осуществлялся в том числе и на основе изучения америќканских наработок, ставших доступными благодаря деятельности разведки и лично Л. П. Берии; первые двигатели советской послеќвоенной реактивной авиации - копии и модификации трофейќных германских образцов; хотя создатель германских ракет ФАУ Вернер фон Браун после войны обосновался в США и продолжал работать там, кое-что из его разработок попало в СССР (германќский полигон и головной завод были размещены на территории Польши) и изучалось при создании советских ракет; копировалась и осваивалась в производстве продукция мирного и бытового наќзначения зарубежных разработчиков.
  Причём многим было понятно, что появление всего этого и многого другого (в ряде случаев на десятилетие обогнавшее досќтижения союзников по антигитлеровской коалиции) в Германии в ходе войны, в условиях прекращения обмена научно-технической информацией с другими государствами, в условиях сырьевого гоќлода и почти полной внешнеторговой изоляции, при "утечке мозќгов" (многие учёные и инженеры, так или иначе связанные с ев-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  рейством, эмигрировали из Германии), а так же и при саботаже в Германии и в подчинённой ей Европе, организованном противниќками гитлеровского режима, - это результат не только того, что нацистский режим опирался на традиционную немецкую культуќру, в течение нескольких веков поощрявшую образование, повыќшение квалификации, изобретательство и добросовестную исполќнительность в труде, но и результат того, что система государстќвенного управления третьего рейха обеспечивала очень высоќкое качество управления разнородными ресурсами, включая выявление и использование разнородного творческого потенциала населения третьего рейха.
  И хотя эта созданная именно нацистским режимом система управления экономикой и её саморегуляции была обращена им же во зло, - это была очень эффективная произвдственно-распре-делительная система, которая при другом политическом руковоќдстве не менее эффективно работала бы на осуществление иных целей. Её эффективность обеспечивалась сочетанием в ней госуќдарственного планового начала в определении спектра произќводства и распределения ресурсов между проектами (в первую очередь) и отраслями (во вторую очередь) с действием рыночќного механизма, который поддерживал максимальную степень самоокупаемости предприятий за счёт сокращения производстќвенных расходов и издержек.
  Мы привели оценку качества управления макроэкономических систем развитых капиталистических государств 1930 - 1940-х гг. по общеизвестным фактам, характеризующим их интегрально. Но надо помнить, что детальным освещением и анализом глобальных политических и экономических процессов и обстановки в заруќбежных государствах занимались и несколько советских разведыќвательных ведомств. Аналитики всех такого рода служб достаточќно высокого уровня всегда свободны от господствующих и кульќтивируемых в их обществах идеологий или "общественных мнеќний", которые в ряде случаев они сами же и формируют. И потоќму во "внутренней кухне" спецслужб всегда так или иначе затраќгиваются темы, не подлежащие в их обществах безнаказанному обсуждению, и при этом вещи называются своими именами наќстолько, насколько это позволяет освоенный обществом и спецќ
  
  службами терминологический аппарат и "самоцензура" толпо-"элитаризма". Другое дело, будут ли выражены их мнения в пубќличной политике и как будут выражены.
  Среди спецслужб, действовавших в СССР, были спецслужбы и ветви спецслужб, работавшие на И.В.Сталина лично. Поэтому И. В. Сталин знал факты, читал аналитические обзоры (которые доходили до него через систему "самоцензуры" спецслужб и сисќтему аппаратного опекунства в отношении него), из которых одќнозначно следовало, что государственное плановое начало прониќкает в управление экономикой развитых капиталистических госуќдарств, при сохранении в них действия рыночных механизмов саморегуляции экономики, повышая тем самым производительќность общественного труда в них и устойчивость капиталистичеќской системы в целом, не обременяя систему производства и расќпределения продукции сверхпропорциональным ростом бюрокраќтического сословия.
  И мы не пытаемся задним числом представить И. В. Сталина умнее и дальновиднее, чем он был на самом деле. Но по вопросу о внедрении планового начала общегосударственного масштаба в экономику капитализма И. В. Сталин действительно писал. В "Экономических проблемах социализма в СССР" читаем следуюќщее:
  "4) Вопрос о сращивании монополий с государстќвенным аппаратом.
  Выражение "сращивание" не подходит. Это выраќжение поверхностно и описательно (выделено нами при цитировании) отмечает сближение монополий и государства, но не раскрывает экономического смысла этого сближения. Дело в том, что в процессе этого сближения происходит не просто сращивание, а подчинение государственного аппарата монополиќям (выделено нами при цитировании). Поэтому следоќвало бы выкинуть слово "сращивание" и заменить его словами "подчинение государственного аппарата моќнополиям" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Замечания по экономическим вопросам, свяќзанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 8. "Другие вопросы").
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Казалось бы И. В. Сталин ничего не говорит в приведённом фрагменте о планировании общегосударственного масштаба в усќловиях капитализма, однако встаёт вопрос:
  Что происходит в процессе так называемого "сращивания монополий с государственным аппаратом", а точнее - в процесќсе "подчинения государственного аппарата монополиям"?
  Если предметно по её сути вообразить деятельность директоќратов монополистических объединений и государственного аппаќрата, то ответ на этот вопрос прост:
  Плановое начало - культура планирования развития и оргаќнизации производства, планирования и организации разраќботки новых видов продукции, сложившаяся в границах внутќриотраслевых монополий и многоотраслевых концернов каќпиталистического общества, - исчерпав свои возможности по наращиванию прибылей капиталистов, начинает осваивать новую для себя область деятельности - планирование и оргаќнизацию производства в государственных и трансгосударстќвенных масштабах, вследствие чего директораты монополий вынуждены всеми доступными им средствами подчинять себе государственный аппарат, который в свою очередь вынужден под давлением директоратов монополий организовывать экоќномическое планирование общегосударственного масштаба в интересах монополий, а точнее - в интересах капиталистов - владельцев этих монополий .
  А ныне это процесс зашёл настолько далеко, что государства под давлением транснациональных монополий создают органы трансгосударственного планирования (МВФ, Всемирный банк и т. п.), всё более и более отказываясь от своего суверенитета в обќласти народно-хозяйственной политики и финансов, однако предќпочитая при этом избегать самого термина "планирование", дабы не ставить множество частных предпринимателей и обывателей перед вопросом о том, как осуществляется принуждение к исполќнению планов и контроль за их исполнением в глобальных масќштабах и ради каких целей это объективно делается .
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  И с этими внешнеэкономическими обстоятельствами, проќявившимися в развитых капиталистических странах, И.В.Сталин соотносил советскую общественно-экономическую реальность и думал о перспективах.
  К началу 1950-х гг. многоотраслевая производственно-потребительская система СССР в целом успешно развивалась на протяжении четверти века, и управление ею было достаточно эфќфективным для того, чтобы:
  • подготовить СССР к победе в войне;
  • победить в Великой Отечественной войне, которая протекала по одному из наиболее тяжелых сценариев из множества возќможных;
  • в течение первой послевоенной пятилетки восстановить разќрушенное войной и ликвидировать ядерную монополию США;
  • СССР достиг первого места в мире по показателям образоќванности его населения.
  И это было возможно потому, что темпы общественно-эконоќмического развития СССР в годы сталинского большевизма, даќже при саботаже и вредительстве противников строительства социализма, имевшем место на протяжении всей этой эпохи, были наиболее высокими в мире.
  Вследствие этого в СССР раньше, чем в других воевавших странах Европы, была отменена карточная система распределения продуктов; СССР раньше их отстроил разрушенное в войну, воќпреки тому, что гитлеровцы, а потом и бывшие наши союзники надеялись, что на восстановление разрушенного СССР потребуетќся более 20 лет; вопреки тому, что европейским государствам в восстановлении их хозяйства по-прежнему помогали США на осќнове "Плана Маршалла", а СССР вёл восстановление народного хозяйства самостоятельно, сверх того оказывая посильную поќмощь другим государствам, избравшим социалистический путь развития (только помощь народам Китая в первичной индустриаќлизации и создании научно-технических школ чего стоит).
  При этом к началу 1950-х гг. демографически обусловленные спектры производства и потребления достигли в СССР уровня минимальной достаточности: всем доступно образование, вклюќчая высшее; доступна медицинская помощь высокого уровня по мировым стандартам тех лет; все сыты, одеты, нет бездомных и безработных, нет класса людей "живущих от помойки"; есть своќбодное время для отдыха и личностного развития; спектр предлоќжения и качество массово производимой продукции, хотя и не соответствует "элитарным" потребительским стандартам1 развиќтых капиталистических стран, но в целом выше простонародных стандартов большинства из них и выше ещё памятных своему на-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  селению стандартов 1913 г., и особых нареканий у населения СССР не вызывает; уровень социальной защищённости личности качественно выше, нежели в любой из капиталистических стран.
  Однако дальнейший рост спектра производства и потребќления в качественном и количественном отношении был во многом проблематичен, вследствие того, что народное хозяйство страны управлялось исключительно на основе персонально-адресного распространения как директивной так и отчётно-контрольной информации.
  При этом вследствие "элитаризации" управленцев-профессиоќналов, обусловленной во многом воздействием ноосферы и кульќтуры (но было бы неправильно всё списывать на "автоматическое воздействие" ноосферы и культуры), унаследованных от прошлоќго, цели обеспечения личного и семейного благополучия чиновќников вытесняли в мотивации их поведения цели, соответствуюќщие общественным интересам при исполнении ими своих слу-жебно-должностных обязанностей . Как следствие ориентации на удовлетворение своих шкурных сиюминутных интересов корпус управленцев-профессионалов, "элитаризуясь", постепенно утраќчивал и понимание сути тех, - становившихся ему чуждыми, - дел (технологических, организационных и вообще процессов обќщественной жизни), которые находились под его управлением.
  Вследствие падения квалификации управленцев и необходиќмости обеспечивать управление он разрастался численно опеќрежающими темпами по отношению к росту производства и постепенно превращался в мафиозное сословие тупых бюроќкратов, паразитирующих на процессах управления и жизни общества. Это одинаково характеризует как бюрократию парќтийного аппарата, так и бюрократию всех иных отраслей жизќни общества: государственности, хозяйственников, сферы обќразования и науки и т. п.
  Наука - фундаментальная и прикладная (включая проектно-конструкторские работы) в СССР тоже становилась сферой кла-ново-мафиозной бюрократической деятельности, и это тоже не сулило в перспективе ничего хорошего. На опасность кланово-мафиозного бюрократического перерождения науки И.В.Сталин тоже указал прямо:
  "Вопрос. Правильно ли поступила "Правда" , отќкрыв свободную дискуссию по вопросам языкознания? Ответ. Правильно поступила.
  В каком направлении будут решены вопросы языкоќзнания, - это станет ясно в конце дискуссии. Но уже теперь можно сказать, что дискуссия принесла больќшую пользу.
  Дискуссия выяснила прежде всего, что в органах языкознания как в центре, так и в республиках господќствовал режим, не свойственный науке и людям науки.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Малейшая критика положения дел в советском языкоќзнании, даже самые робкие попытки критики так назыќваемого "нового учения" в языкознании преследоваќлись и пресекались со стороны руководящих кругов языкознания. За критическое отношение к наследству Н.Я.Марра, за малейшее неодобрение учения Н.Я.Марра снимались с должностей или снижались по должности ценные работники и исследователи в обќласти языкознания. Деятели языкознания выдвигались на ответственные должности не по деловому признаку, а по признаку безоговорочного признания учения Н.Я.Марра.
  Общепризнано, что никакая наука не может развиќваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики. Но это общепризнанное правило игнорироваќлось и попиралось самым бесцеремонным образом. Создалась замкнутая группа непогрешимых руководиќтелей, которая, обезопасив себя от всякой возможной критики, стала самовольничать и бесчинствовать", - это взято с последних страниц работы И.В.Сталина "Марксизм и вопросы языкознания" (Правда, 20 июня 1950 г.), в которой он подвёл итог еще одной дискуссии по общественно-политической проблематике.
  То есть было бы ложью утверждать, что И.В.Сталин пребывал в самоупоении от достигнутого как руководимым им государстќвом и обществом в целом, так и от достигнутого лично им в "карьере своего должностного роста", что он не видел проблемы управленческой несостоятельности разраставшейся и буржуазно перерождавшейся партийной и прочей бюрократии и не искал средств и путей к разрешению этой проблемы.
  Так же и цитированный нами в разделе 6.7 рассказ К.М.Симоќнова о выступлении И. В. Сталина на октябрьском 1952 г. пленуме ЦК (во многом запоздалый и к тому же с клеветническими оценќками И. В. Сталина в духе хрущёвщины, навязывающей всем идиќотское "понимание" истории) - один из показателей того, что И. В. Сталин не был удовлетворён ни антикоммунистическимитенденциями, набиравшими силу в стране, ни своим личным поќложением, ни "сподвижниками", принадлежавшими к паразитиќчески перерождавшейся и управленчески несостоятельной бюроќкратии. Кроме того на бюрократизацию жизни в СССР с середиќны 1920-х до конца 1930-х годов ему публично непрестанно пенял Л.Д.Троцкий . И как бы И.В.Сталин ни относился отрицательно к марксизму в целом, но, будучи начитанным в марксистской литеќратуре, он знал, что в своём определении бюрократии как явления в жизни толпо-"элитарного" общества К.Маркс прав (однако за исключением последней фразы в далее цитируемом нами опреќделении этого термина социологии К. Марксом):
  "Бюрократия есть круг, из которого никто не может выскочить. Её иерархия есть иерархия знания. Верхи полагаются на низшие круги во всём, что касается знаќния частностей; низшие же круги доверяют во всём, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение. (...) Всеобщий дух бюрократии есть тайна, таинство. Соќблюдение этого таинства обеспечивается в её собст-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  венной среде её иерархической организацией, а по отќношению к внешнему миру <обществу> - её замкнуќтым корпоративным характером. Открытый дух госуќдарства, а так же и государственное мышление предќставляется поэтому бюрократии предательством по отношению к её тайне. Авторитет есть поэтому принцип её знания, и обоготворение авторитета есть её образ мыслей. (...) Что касается отдельного бюќрократа, то государственная цель превращается в его личную цель, в погоню за чинами, в делание карьеры (выделено при цитировании нами)" (К.Маркс. "К критике гегелевской философии права". Сочинения его и Ф.Энгельса, изд. 2-е , т. 1, стр. 271 - 272).
  Однако, что касается отдельно рассматриваемого бюрократа, то мнение К. Маркса по этому вопросу ложно. В действительности всё наоборот: не "государственная цель превращается" в личную цель бюрократа (о чём может только мечтать любая государственќность), а свою личную или семейно-клановую цель (реально мноќгие бюрократы - "подкаблучники" либо "бедные родственники" в принявших их кланах, "обладающих положением" в той или иной сфере жизни общества) бюрократ норовит возвести в ранг общегосударственной, представить её в качестве общенародной, а если это невозможно или не удаётся, то - сделать своё мерзкое дело в тайне от общества. На основе стремления именно к этому собственно и формируется бюрократия как мафиозная корпоќрация - "круг, из которого никто не может выскочить" в одиночку, и далее по тексту К.Маркса, исключая отвергнутое наќми его мнение о сути деятельности отдельного бюрократа, которое извращает и представление о бюрократии как о явлении в жизни толпо-"элитарного" общества .
  плуататорским, паразитическим, антисоциалистическим и антикоммуниќстическим.
  "Классы общественные, "Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определённой систеќме общественного производства, по их отношению (большей частью закреплённому и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы это такие группы людей, из котоќрых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определённом укладе общественного хозяйства." (Ленин В.И., полн. собр. соч., изд. 5, т. 39, с. 15)" (Приведено по БСЭ, изд. 3, т. 12, стр. 280; ссылка т. 39, стр. 15 ПСС В.И.Ленина - на работу "Великий почин").
  Но "знает кошка, чьё мясо съела..." и потому БСЭ, в попытке оправќдать партийно-советскую бюрократию, - прежде всего, хрущёвско-брежневских времён, продолжает "разъяснять" суть дела:
  "Это определение дано В.И.Лениным применительно к классам ан-тагонистческого общества. Отношения между такими классами неќизбежно ведут к классовой борьбе. Однако классы остаются ещё в социалистическом обществе, ликвидировавшем эксплуатацию <людей паразитами >...".
  Это следовало понимать в том смысле, что в СССР есть только отќдельные проявления бюрократизма некоторых чиновников, порождаюќщие видимость наличия бюрократии, но паразитической бюрократии как таковой нет, а есть корпус управленцев, вышедших из простого народа, которые по-прежнему представляют собой в целом общественно полезно трудящуюся группу населения.
  Однако кроме того, что В. И. Ленин сформулировал жизненно состояќтельное определение термина "общественный класс", он прямо писал о том, что бюрократия враждебна сути Советской власти ещё до Великой Октябрьской социалистической революции в своей (на пару с Г.Е.Апфельбаумом - Зиновьевым) книге "Государство и революция" настолько убедительно и справедливо, что соответствующие фрагменты в послесталинскую эпоху никогда не попадали в тематику обсуждений в системе партийной учёбы и обществоведческого образования в школе и вузах. А обращение к ним кого-либо в ходе семинара по собственной инициативе вгоняло в тоску ведущего, который немедленно старался пеќрейти к обсуждению другого вопроса, объявить перерыв или закрыть семинар:
  "... на примере Коммуны <Парижской, 1871 г.> Маркс показал, что при социализме должностные лица перестают быть " бюрократами", быть " чиновниками", перестают по мере введения, кроме выборности, еще и сменяемости в любое время, да еще СВЕДЕНИЯ ПЛАТЫ К СРЕДНЕМУ РАБОЧЕМУ УРОВНЮ, да еще замены парламентских учќреждений работающими <парламент - от французского "раг1ек" - говорить, т.е. парламент - говорильня, в большинстве случаев попусќту>, т.е. издающими законы и проводящими их в жизнь. (... ) Маркс ...
  увидел в практических мерах Коммуны ТОТ ПЕРЕЛОМ, КОТОРОГО БОЯТСЯ И НЕ ХОТЯТ ПРИЗНАТЬ ОППОРТУНИСТЫ ИЗ-ЗА ТРУСОќСТИ^ ИЗ-ЗА НЕЖЕЛАНИЯ БЕСПОВОРОТНО ПОРВАТЬ С БУРЖУАќЗИЕЙ... " (текст выделен заглавными нами при цитировании).
  Обратим внимание, что практические меры Парижской коммуны перќвичны по отношению к описанию их классиками марксизма, т.е. тоже исходят из жизни, а не из марксизма. С точки зрения общей теории управления низведением зарплаты управленцев к среднему в отраслях материального производства уровню, Парижская Коммуна пыталась замкнуть обратные связи общественного управления на трудящееся больќшинство, переключив их с замыкания на высокодоходные группы "элит": как национальной, так и наднациональной - трансрегиональной. Коммуна рухнула, поскольку те, кто был согласен исполнять управленчеќские обязанности на предлагаемых ею условиях, не обладали необходиќмой квалификацией; а обладавшие необходимой управленческой квалиќфикацией, были преисполнены "элитарных" амбиций, видели в парижќских рабочих разнуздавшуюся чернь, которую необходимо быстрее заќгнать в их конуры, то есть оказались НРАВСТВЕННО НЕ ГОТОВЫ К ТОМУ, чтобы управлять обществом, исходя из жизненных интересов большинства, и жить при этом так, как живет средняя семья.
  Кто-то может возразить, что И. В. Сталин не сделал такого соотнесеќния и нигде не заявлял прямо, что бюрократия - эксплуататорский класс, следовательно, мы якобы опять приписываем ему мудрость задќним числом. Но толпо-"элитарное" общество способно поддержать камќпанию под лозунгом "Уничтожим бюрократию как класс!" (по сути анаќлогичному лозунгу "Уничтожим кулачество как класс!"), и к этому его вполне могли подтолкнуть психтроцкисты, после чего СССР снова бы остался без каких ни на есть профессиональных управленцев. И. В. Сталин этого не хотел, и надеялся, как явствует из текста "Экономиќческих проблем социализма в СССР", разрешить эту проблему на иных путях общественно исторического развития.
  Кроме того "Государство и революция", и работы В.И.Ленина, в коќторых дано определение термина "общественный класс", и во времена И.В.Сталина, и в последующие годы существования СССР были культоќвыми произведениями, вследствие чего ничто - кроме собственной безќучастности к судьбам Родины или трусости - не мешало любому школьнику, студенту вуза, члену КПСС в системе партийной учёбы, соќотнести одно с другим и с реальной жизнью, и вести себя соответственно исторически реальным обстоятельствам, преобразуя их по-большеќвистски.
  Но бюрократия в России и ныне общественный класс - класс паразитический, эксплуататорский, враждебный всему общестќву и самой себе. В будущем бюрократии места нет. Пусть она об этом знает и помнит...
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  В том числе и соответственно этому предостережению, упрежќдающему события, И. В. Сталин знал, что бюрократия не споќсобна обеспечить управление производством и распределениќем продукции в обществе соответственно потребностям строиќтельства социализма и коммунизма . И соответственно - виќдел в ней в целом и в каждом бюрократе врага идеи и дела, коќторым он искренне служил.
  Правильность этого предостережения выявилась даже в ходе Великой Отечественной войны, но "коней на переправе не меняќют" (разве что в исключительных случаях). Соответственно этому обстоятельству высшие чины ВВС и Авиапрома предстали перед судом уже после войны за совершённые в годы войны должностќные преступления: по взаимному сговору высокопоставленных чиновников обоих ведомств ВВС принимало от Авиапрома завеќдомо дефективную авиационную технику , в результате чего проќизошло множество авиационно-технических происшествий и каќтастроф, в которых - вне боевых действий - получили травмы и ранения или погибли лётчики.
  И борьба с бюрократией - всегда либо "потешные игры" в "прятки-догонялки" самих бюрократов, либо классовая борьба трудящихся за утверждение в жизни человечности, чему преќпятствует один из паразитических классов толпо-"элитарного" общества.
  Хотя этот эпизод из истории СССР в последние годы подаётся средствами массовой информации в качестве образца якобы "неќобоснованных репрессий", имевших место в послевоенные годы, однако это - не единственный случай проявления бюрократией её антинародной сути. Он просто стал одним из наиболее известќных из числа множества такого рода случаев советской эпохи, соќпутствующих бюрократическому стилю управления разработкой и производством продукции на протяжении всей послепетровской истории России по настоящее время .
  "Ляпы", совершённые советскими бюрократами в области управления народным хозяйством, упоминаются и в "Эконоќмических проблемах социализма в СССР", о чём далее.
  Соответственно, для того, чтобы снова не оказаться в ярме глоќбальной библейской или какой-либо иной олигархии знахарей, народам СССР действительно было необходимо уже тогда начиќнать разрешать проблемы не достроенного ими социализма. И в жизни есть определённое соответствие в системе "цели - проблеќмы, которые необходимо разрешить на пути осуществления цеќлей". Иными словами "одни цели - одни проблемы", "другие цели - другие проблемы". Цели очередного этапа общественного развития СССР И.В.Сталин в "Экономических проблемах социаќлизма в СССР" указал вполне определённо и точно:
  "Необходимо, в-третьих, добиться такого культурноќго роста общества, который бы обеспечил всем члеќнам общества всестороннее развитие их физических и умственных способностей, чтобы члены общества имели возможность получить образование, достаточќное для того, чтобы стать активными деятелями общеќственного развития , чтобы они имели возможность свободно выбирать профессию, а не быть прикованќными на всю жизнь, в силу существующего разделения труда, к одной какой-либо профессии.
  Что требуется для этого?
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Было бы неправильно думать, что можно добиться такого серьезного культурного роста членов общества без серьезных изменений в нынешнем положении труќда. Для этого нужно прежде всего сократить рабочий день по крайней мере до 6, а потом и до 5 часов. Это необходимо для того, чтобы члены общества получили достаточно свободного времени, необходимого для получения всестороннего образования. Для этого нужќно, далее, ввести общеобязательное политехническое обучение, необходимое для того, чтобы члены общеќства имели возможность свободно выбирать професќсию и не быть прикованными на всю жизнь к одной каќкой-либо профессии. Для этого нужно дальше коренќным образом улучшить жилищные условия и поднять реальную зарплату рабочих и служащих минимум вдвое, если не больше как путем прямого повышения денежной зарплаты, так и особенно путем дальнейќшего систематического снижения цен на предметы массового потребления (выделено при цитировании нами) .
  Таковы основные условия подготовки перехода к коммунизму" ("Экономические проблемы социализма в СССР", стр. 68, 69, отд. изд. 1952 г.).
  Из этого можно понять, что народное хозяйство СССР должно было работать вовсе не на то, чтобы набить брюхо обывателям, залить их пивом, водкой, завалить шмотками и за счёт сокращеќния рабочего дня предоставить время для не менее одуряющих, чем алкоголь и прочие наркотики половой распущенности, изќвращений, способствуя расцвету порноиндустрии, игорного и шоу-бизнеса; не на то, чтобы возникла новая барственная "элита" "высококультурных" оторвавшихся от Жизни "салонных" паразиќтов-бездельников, на которую ишачили бы все остальные.
  Это - жизненно состоятельная альтернатива тому самоубийќственному образу выживания (а не жизни) цивилизации, коќторого достигли за прошедшее после 1952 г. время развитые капиталистические страны, разорив отсталые, о чём говориќлось в одной из сносок в начале раздела 6.8.3.
  Народное хозяйство должно было работать на то, чтобы высвободить ВСЕМ ЛЮДЯМ свободное время, которое необќходимо им для того, чтобы прочувствовать, осознать и понять самих себя; для освоения потенциала своего личностного развиќтия; для того, чтобы помочь детям и внукам в освоении их поќтенциала личностного развития; чтобы люди стали активными деятелями общественного развития.
  Иными словами, в случае достижения этого - указанного И.В.Сталиным ещё в середине ХХ века - рубежа общественно-экономического развития, в течение срока вступления в жизнь двух - трёх поколений (т.е. за время порядка 70 лет) могло бы состояться рождение нового Человека и его цивилизации, в сопосќтавлении с которой все нынешние региональные цивилизации и глобальная цивилизация в целом предстали бы в их истинном виќде - недочеловеческой дикости и античеловечного демонизма, недоразвитости и извращённости нравов и сути личности человеќка.
  Свершись это преображение - оно исключит саму возможќность какой бы то ни было тирании в отношении этого общеќства и кого бы то ни было из его членов.
  Вследствие этого "мировая закулиса" предприняла всё возќможное для того, чтобы этот рубеж не только не был достигнут,
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  но о нём бы забыли по возможности почти все, а по-прежнему толпо-"элитарное" общество СССР соскользнуло бы с тех высот, до которых дошло под руководством И. В. Сталина.
  Если бы И.В.Сталин не написал "Экономических проблем соќциализма в СССР", в которых убил марксизм и указал жизненно состоятельную перспективу развития, не выступил на октябрьќском 1952 пленуме ЦК против "элитаризации" аппарата, то "миќровая закулиса" ввела бы его имя в историю как имя выдающегоќся марксиста-коммуниста и начала бы распространение положиќтельных наработок СССР в области обуздания гонки потребления на развитые капиталистические страны . Но поскольку все нараќботки были связаны с именем и политической волей И. В. Сталина, то она вынуждена была заняться искоренением духа сталинского большевизма из общества . А для этого её периферия подавляла и извращала процессы, которым было положено начало в эпоху сталинского большевизма.
  Хотя И. В. Сталин пометил цитированные выше фрагменты словами, "в-третьих" вследствие того, что жил в обществе, в коќтором господствовало материалистическое миропонимание, и боќлее значимым многим представлялось как и ныне что-то другое, а не культурный рост и личностное развитие людей, но этому "в-третьих" предшествуют ещё два условия, которые в условиях госќподства материалистического миропонимания представляют соќбой залог осуществимости этого "в-третьих":
  "1. Необходимо, во-первых, прочно обеспечить не мифическую "рациональную организацию" производиќтельных сил, а непрерывный рост всего общественноќго производства с преимущественным ростом произќводства средств производства. Преимущественный
  
  рост производства средств производства необходим не только потому, что оно должно обеспечить оборуќдованием как свои собственные предприятия, так и предприятия всех остальных отраслей народного хоќзяйства, но и потому, что без него вообще невозможно осуществить расширенное воспроизводство.
  2. Необходимо, во-вторых, путём постепенных переќходов, осуществляемых с выгодой для колхозов и, следовательно, для всего общества, поднять колхозќную собственность до уровня общенародной собстќвенности, а товарное обращение тоже путём постеќпенных переходов заменить системой продуктообмена, чтобы центральная власть или другой какой-либо обќщественно-экономический центр мог охватить всю продукцию общественного производства в интересах общества" (Экономические проблемы социализма в СССР", "Об ошибках т. Ярошенко Л.Д.", раздел I. "Главная ошибка т. Ярошенко").
  Первое по существу означает - необходимо в короткие по историческим меркам сроки создать производственную технико-технологическую базу, которая при продолжительности рабочего дня не более 5 часов, позволяет гарантированно удовлетворить все демографически обусловленные потребности общества, в том чисќле и при росте культурно обусловленных запросов людей, как то и предполагает основной экономический закон социализма в его формулировке И.В.Сталиным, которую мы приводили в раздеќле 4.4.
  Создание этой производственной базы требует разработки и совершенствования средств производства новых поколений, выќпуск которых для замены устаревающих средств производства должен поддерживаться на достаточно высоком уровне, чтобы в производстве во всех отраслях народного хозяйства преобладали: новое эффективное оборудование, организация работ и технолоќгии. Соответственно производство новейших эффективных средств производства должно преобладать над производством продукции конечного потребления .
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Второе по существу означает - этот процесс должен сопроќвождаться и обеспечиваться созданием общенародной системы управления разработкой, производством и распределением проќдукции, поскольку без такой системы управления указанный И. В. Сталиным переход к новому рубежу общественного развития неосуществим.
  Соответственно этим трём обстоятельствам враги народа, приќкрываясь слабоумными по отношению к занимаемым должноќстям рвачами-карьеристами и податливыми к давлению "умниќками " сиюминутности:
  • под видом борьбы с "культом личности Сталина", который они же сами ранее создали и поддерживали, начали борьбу с влиянием идей сталинского большевизма на миропонимание людей, для чего изъяли из библиотек и из системы политучёќбы все произведения И. В. Сталина, включая и "Экономичесќкие проблемы социализма в СССР", и развернули клеветниќческую кампанию в отношении как лично И. В. Сталина, так и всей эпохи сталинского большевизма;
  • поддерживали бюрократическую мафию в науке и проектно-конструкторской деятельности и поощряли её к травле и расќтлению творчески одарённых людей, к подавлению пионерќских разработок, к отказу от их внедрения, к растрачиванию ресурсов и интеллектуального потенциала на тупиковых наќправлениях (именно поэтому СССР, будучи владельцем мноќжества признанных во всём мире и используемых вне его границ изобретений, а кроме того и отвергнутых его патентќной службой заявок, которые готова была оптом купить Япоќния, - СССР началу 1980-х гг. обладал одной из самых отќсталых в мире производственной базой);
  • препятствовали организации эффективных систем общестќвенного управления во всех сферах деятельности, с какой цеќлью в тематику курсов высшего образования подавляющего большинства вузов не были допущены предметы (динамичеќское программирование, линейное и нелинейное программиќрование, теория автоматического управления - раз уж не было более общей теории - подавляющему большинству выќпускников вузов СССР и РФ неизвестны), на основе которых в процессе учебы могло бы формироваться общее представлеќние о процессах управления в Жизни, позволяющее решать конкретные практические задачи в области техники, сельскоќго хозяйства, науки и политики как задачи управления; • продолжали давить на психику населения, и прежде всего - подрастающих поколений - культом марксизма, извращая тем самым миропонимание людей и господствующие в общеќстве представления о Жизни. Ни толпо-"элитарная" партия, ни толпо-"элитарное" общество СССР в целом не оказали этому извращению курса на строительќство коммунизма должного отпора, вследствие чего экономичеќские и связанные с ними проблемы социализма в СССР оказались не только не разрешёнными, но к ним добавились новые проблеќмы и "воскресшие" из мертвых трупы ранее разрешенных проќблем. Однако их придётся всё равно выявлять и разрешать потоќму, что цивилизации говорящих человекообразных разумных обезьян и их демонических хозяев и заправил - в Высшем преќдопределении нет места. Поэтому вернёмся к тому, в чём И. В. Сталин видел неоспоримые достижения социализма и как он понимал проблемы, которые предстоит разрешить.
  И. В. Сталин рассматривал народное хозяйство СССР как сисќтемную целостность, т. е. как объект управления, образованный множеством функционально-различных элементов, взаимодейстќвующих друг с другом. Развитие этой многоотраслевой производќственно-потребительской системы представлялось ему как развиќтие и обновление её элементной базы, а так же как развитие и обќновление системы взаимосвязей между её элементами. В том, что это именно так, каждый может убедиться, вникнув в текст "Экоќномических проблем социализма в СССР". При этом функциониќрование этой системной целостности должно было быть устойчи-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  во подчиненно определённым законам, образующим иерархию взаимной вложенности.
  Первым по значимости в ней должен быть основной экономиќческий закон социализма: "обеспечение максимального удовлеќтворения постоянно растущих материальных и культурных поќтребностей всего общества путем непрерывного роста и соверќшенствования социалистического производства на базе высшей техники", - в его формулировке И.В.Сталиным.
  Ему, в свою очередь, должен быть подчинён закон планомерќного (пропорционального) развития народного хозяйства, пониќмание смысла слов "планомерность" и "пропорциональность" в формулировке которого мы обстоятельно рассмотрели ранее в "Отступлении от темы 6".
  Поясняя взаимоотношения экономических законов социализма между собой и в их взаимосвязи с жизнью, И. В. Сталин обращал внимание на то, что в отличие от действия закона стоимости при стихийно-рыночном капитализме, экономические законы социаќлизма таким автоматизмом действия не обладают, а требуют своќего познания, и уже только на этой основе становится возможным эффективное планирование и руководство народным хозяйством в соответствии с ними и общественными потребностями как такоќвыми. В частности:
  "... закон планомерного развития народного хозяйќства даёт возможность нашим планирующим органам правильно планировать общественное производство. Но возможность нельзя смешивать с действительќностью. Это - две разные вещи. Чтобы эту возможќность превратить в действительность, нужно изучить этот экономический закон, нужно овладеть им, нужно научиться применять его с полным знанием дела, нужќно составлять такие планы, которые полностью отраќжают требования этого закона. Нельзя сказать, что наши годовые и пятилетние планы полностью отражаќют требования этого экономического закона" ("Эконоќмические проблемы социализма в СССР", "Замечания по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 1. "Вопрос о характере экономических законов при социализме").
  
  Вопреки тому, что многие полагают, будто "закону стоимости" как своду объективных показателей эффективности хозяйствоваќния (себестоимости производства, цены на рынке и рентабельноќсти) И. В. Сталин не придавал никакого значения, вследствие чего народное хозяйство СССР было крайне неэффективным - это совершенно не так.
  И.В.Сталин "закону стоимости" придавал особое значение, не достижимое для него в условиях капиталистического хоќзяйствования, однако учёные-экономисты и прежде всего титуќлованные дураки из экономического отделения Академий наук СССР и союзных республик и нынешней РАН на протяжении всех лет с момента выхода в свет "Экономических проблем социализќма в СССР" либо не могли, либо не желали понимать ни того, что написал И.В.Сталин, ни того, что стоит в реальной жизни за бухгалтерскими проводками в процессе хозяйственной деяќтельности. О "законе стоимости" И.В.Сталин писал буквально следующее:
  "... сфера действия закона стоимости ограничена у нас наличием общественной собственности на средстќва производства, действием закона планомерного разќвития народного хозяйства, - следовательно, ограниќчена также нашими годовыми и пятилетними планами, являющимися приблизительным отражением треќбований этого закона (выделено нами при цитироваќнии: здесь значимо то, что И.В.Сталин, говоря именно о приблизительном отражении объективного закона, признавал неизбежность ошибок, обусловленных разќными причинами, которые свойственны всякому плану, вследствие чего точное исполнение плана не является наилучшим - из множества объективно возможных - способом использования производственных мощноќстей народного хозяйства).
  Некоторые товарищи делают отсюда вывод, что заќкон планомерного развития народного хозяйства и планирование народного хозяйства уничтожают принќцип рентабельности производства. Это совершенно неверно. Дело обстоит как раз наоборот. Если взять рентабельность не с точки зрения отдельных пред-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  приятий или отраслей производства и не в разрезе одќного года, а с точки зрения всего народного хозяйстќва и в разрезе, скажем, 10 - 15 лет, что было бы единственно правильным подходом к вопросу (в
  этой фразе всё выделено нами при цитировании), то временная и непрочная рентабельность отдельных предприятий или отраслей производства не может идќти ни в какое сравнение с той высшей формой прочной и постоянной рентабельности, которую дают нам дейќствия закона планомерного развития народного хоќзяйства и планирование народного хозяйства, избавќляя нас от периодических экономических кризисов, разрушающих народное хозяйство и наносящих общеќству колоссальный материальный, ущерб, и обеспечиќвая нам непрерывный рост народного хозяйства с его высокими темпами" ("Экономические проблемы соќциализма в СССР", "Замечания по экономическим воќпросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 гоќда", раздел 3. "Вопрос о законе стоимости при социаќлизме").
  "Говоря о рентабельности социалистического наќродного хозяйства, я возражал в своих "Замечаниях" некоторым товарищам, которые утверждают, что поќскольку наше плановое народное хозяйство не даёт большого предпочтения рентабельным предприятиям и допускает существование наряду с этими предприќятиями также и нерентабельных предприятий, - оно убивает будто бы самый принцип рентабельности в хозяйстве. В "Замечаниях" сказано, что рентабельќность с точки зрения отдельных предприятий и отќраслей производства не идёт ни в какое сравнение с той высшей рентабельностью, которую даёт нам социалистическое производство, избавляя нас от кризисов перепроизводства и обеспечивая нам неќпрерывный рост производства (выделено при цитиќровании нами).
  Но было бы неправильно делать из этого вывод, что рентабельность отдельных предприятий и отраслей производства не имеет особой ценности и не заслужиќвает того, чтобы обратить на неё серьёзное внимание. Это, конечно, неверно. Рентабельность отдельных предприятий и отраслей производства имеет громадќное значение с точки зрения развития нашего произќводства. Она должна быть учитываема как при планиќровании строительства, так и при планировании проќизводства. Это - азбука нашей хозяйственной деяќтельности на нынешнем этапе развития" ("Экономиќческие проблемы социализма в СССР", "Ответ т-щу НОТКИНУ, Александру Ильичу", раздел "По пункту пяќтому").
  При этом И.В.Сталин прямо делал оговорку:
  ". не может быть сомнения, что при наших нынешќних социалистических условиях производства закон стоимости не может быть "регулятором пропорций" в деле распределения труда между различными отрасќлями производства" ("Экономические проблемы соќциализма в СССР", "Замечания по экономическим воќпросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 гоќда", раздел 3. "Вопрос о законе стоимости при социаќлизме").
  Эту функцию - регулирования межотраслевых пропорций - должны нести на себе основной экономический закон социализма, из которого проистекает целеполагание для системы производстќва, и закон планомерного (пропорционального) развития народноќго хозяйства, открывающий возможность к обеспечению наилучќшего соответствия производственных возможностей потребностям общества в продукции.
  Но при этом встаёт вопрос о том, как соотносится высшая ренќтабельность народного хозяйства в целом с рентабельностью кажќдой из отраслей, а по существу - с рентабельностью множества предприятий в этих отраслях, к тому же принадлежащих к разќличным формам собственности (государственной, кооперативно-колхозной, возможно единоличной).
  Если с рентабельностью любого предприятия всё ясно - дохоќды от продажи его продукции нормально должны быть больше его расходов в процессе производства этой продукции, поскольку в противном случае предприятию необходимы дотации, - то что такое рентабельность народного хозяйства как целостной системы на интервале времени 10 - 15 лет? - многим непонятно.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Это непонятно прежде всего потому, что социалистическое гоќсударство - не один из многих пользователей кредитно-финансовой системы, а её собственник; кроме того, государство как собственник кредитно-финансовой системы и множества предприятий не получает финансовой прибыли и не терпит убытќков, если какие-то ценности с баланса одного предприятия переќдаются на баланс другого предприятия, что сопровождается соотќветствующим перечислением сумм со счёта второго предприятия на счёт первого.
  В действительности всё не так сложно, как это может показатьќся кому-то. Валовой спектр производства на всяком определённом интервале времени может быть однозначно оценён как по себеќстоимости, так и по фактическим ценам. Соответственно на этом же интервале времени в его составе может быть оценена и стоиќмость вновь вводимых в действие средств производства (включая и оборудование системы распределения продукции, обеспечиќвающее хранение и сбыт продукции её конечным потребителям). Спустя какое-то время эти средства производства произведут проќдукцию, которую получит потребитель. То, как потребитель расќплатится за эту продукцию, какие будут на неё цены, при расќсмотрении вопроса о рентабельности народного хозяйства как цеќлостности значения не имеет. Значимо другое:
  Если народное хозяйство в целом рентабельно на каком-то опќределённом интервале времени, то стоимость спектра произќводства, полученного в результате введения в действие новых средств производства во всех отраслях, в неизменных ценах (себестоимостях) начала периода, должна быть выше стоиќмости этих средств производства.
  Естественно, что, чем короче срок, в течение которого вновь вводимые в действие средства производства окупаются произвоќдимой на них продукцией, тем они эффективнее и тем выше рентаќбельность народного хозяйства как целостной системы. И при этом производство средств производства, превосходящих по своей эффективности ранее произведённые, должно носить преимущеќственный характер по отношению к производству продукции коќнечного потребления. В этом залог устойчивости описываемого режима функционирования народного хозяйства в преемственной
  426
  последовательности рассматриваемых плановых производственќных циклов - интервалов контроля общесистемной рентабельноќсти.
  Рентабельность народного хозяйства при таком подходе оцеќнивается по деятельности исключительно производственного секќтора (с включением в него и системы доведения продукции до коќнечного потребителя). Из оценки рентабельности народного хоќзяйства как целостной системы исключено всё, что не имеет непоќсредственного отношения к производству и распределению проќдукции, поскольку сама возможность деятельности прочих сектоќров экономики обусловлена способностью производственно-распределительного сектора прокормить и обустроить быт тех, кто занят в иных секторах. Научно-технический и организационно-технологический прогресс при таком подходе идут в запас устойќчивости оценки рентабельности народного хозяйства; а спекуляќтивный сектор экономики, занятый извлечением доходов из "ценќных" бумаг и перепродаж продукции, произведённой другими, - исключается из рассмотрения как паразитический .
  Таков общий подход. На практике он должен реализовываться на основе определённой классифицированной номенклатуры проќдукции (включая и услуги), лежащей в основе планирования, учёќта производства и распределения продукции, её реального потребќления, что должно обеспечить сопоставимость показателей на наќчало и конец контрольного периода. В противном случае, неопреќделённость классифицированной номенклатуры, её существенные изменения на рассматриваемом интервале времени исключают сопоставимость показателей.
  Разбиение народного хозяйства на отрасли и классификация отраслей носят вторичный по отношению к классифицированной номенклатуре продукции характер, вследствие того, что состав отраслей и характер их взаимосвязей на длительных интервалах времени неизбежно меняется под воздействием научно-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  технического и организационно-технологического прогресса. Иными словами, система долгосрочного стратегического планиќрования производства, распределения, потребления и утилизации продукции может и должна быть производной от устойчивой ноќменклатуры демографически обусловленного спектра потребноќстей, а не следствием неустойчивой номенклатуры отраслей.
  Продолжительность периода оценки рентабельности народного хозяйства в целом И.В.Сталин определил в 10 - 15 лет. Это озќначает, что в течение 10 - 15 лет практически все инвестиции нормально должны окупаться в смысле только что описанного подхода, обеспечивая тем самым рентабельность народного хоќзяйства в целом, исчисляемую в неизменных ценах.
  Кроме того по существу своей формулировкой принципа высќшей рентабельности народного хозяйства И. В. Сталин в неявной форме заложил в требования к планированию - обеспечивать раз в 10 - 15 лет качественное обновление всей технико-технолоќгической и (соответственно) организационной базы народного хозяйства как единой производственно-потребительской системы. Это не значит, что в народном хозяйстве не может быть более долгоживущего оборудования и инфраструктур и проектов с более продолжительными сроками самоокупаемости или планово убыќточных, но общественно необходимых проектов, а это означает, что более эффективные, чем уже существующие, оборудование и технологии должны внедряться массово во всех отраслях. И так должно быть в преемственной последовательности планируемых производственных циклов.
  Сказанное показывает, что никаких долгостроев, в течение коќторых проект успевает устареть морально и утратить смысл своего осуществления, а возводимые сооружения и оборудование начиќнают разрушаться, И. В. Сталин не предполагал: такого рода долќгострои, ставшие впоследствии нормой, - это извращения байќбаковцев в Госпланах СССР и республик хрущёвско-брежневской эпохи.
  Но всё сказанное И.В.Сталиным о порядке подчинённости "заќкона стоимости" принципу "высшей рентабельности народного хозяйства" на интервалах времени 10 - 15 лет, при подчинённоќсти многоотраслевой производственно-потребительской системы "основному экономическому закону социализма" и "закону плаќномерного (пропорционального) развития народного хозяйства" это постановка двух взаимовложенных задач: • поддержание налогово-дотационного баланса в народном хоќзяйстве, т. е. обеспечение финансовой устойчивости планово-убыточных и малорентабельных предприятий за счёт переќраспределения в пользу планово-убыточных и малорентаќбельных сверхприбылей высокорентабельных предприятий и отраслей;
  • использование сверхплановых производственных мощностей,
  > во-первых, неизбежно присутствующих в системе вследќствие ошибок учёта и необходимости обеспечить запас усќтойчивости плана по вовлекаемым в производство ресурсам и мощностям и,
  > во-вторых, вновь возникающих вследствие научно-техниќческого и организационно-технологического прогресса в процессе выполнения государственных плановых заданий,
  - так, чтобы продукция, которую на них возможно произвеќсти, находила бы потребителя и была бы полезна обществу. Но обе эти задачи неразрешимы в условиях бюрократическоќго правления. Это - одна из причин, почему И.В.Сталин соверќшенно правильно писал: "при наших нынешних социалистичеќских условиях производства (выделено нами при цитировании) закон стоимости не может быть "регулятором пропорций" в деле распределения труда между различными отраслями производстќва".
  Дело в том, что бюрократ, в обязанности которого входит управлять налогово-дотационным балансом, не может отличить убыточность или низкую рентабельность предприятия, возникќшую в результате дурного бюрократического управления им и разворовывания социалистической собственности, от убыточноќсти или низкой рентабельности, являющейся следствием государќственной политики ценообразования, которая преследуют по своќему существу внеэкономические цели, опираясь в их достижении на высказанный И. В. Сталиным принцип высшей устойчивой ренќтабельности народного хозяйства как целостной системы. Вследќствие этого налогово-дотационный баланс бюрократ в принципе поддерживать может, распределяя дотации в пользу дураков и воров за счёт тружеников, действуя так "вполне благонамеренно" вопреки принципу наивысшей рентабельности народного хозяйќства: - чтобы "не ошибиться" и чтобы не подорвать своей ошибќкой государственную политику ценообразования, преследующую действительно непонятные ему цели. Но поддерживать налогово-дотационный баланс не вообще, а в русле принципа высшей ренќтабельности народного хозяйства - это выше способностей выќсокопоставленного бюрократа.
  Не лучше и бюрократ рангом пониже, в обязанности которого входит управлять предприятием. Он не только не понимает принќципа высшей рентабельности народного хозяйства, но этот принќцип ему противен до самых что ни на есть глубин его души, поќскольку его личные и клановые цели подменяют в его поведении общественные, на которые призван работать принцип высшей рентабельности народного хозяйства как целостной системы. Этот принцип хотя и гарантирует ему в будущем улучшение благососќтояния наравне со всеми, но подчинение деятельности предприќятия ему, т. е. использование в соответствии с ним ресурсов и проќизводственных мощностей, мешает бюрократу злоупотреблять служебным положением и обогащаться в ущерб всем остальным и "прямо сейчас", и в будущем.
  Также и задача использования сверхплановых мощностей неќразрешима при бюрократическом правлении. По своему существу использование сверхплановых мощностей требует расширения в социалистической экономике области действия товарно-денежноќго обмена и включения в эту область предприятий государственќного сектора народного хозяйства. Это позволило бы организоќвать саморегуляцию использования сверхплановых производстќвенных мощностей в народном хозяйстве в темпе их выявления
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  или высвобождения из плановых работ по инициативе тех, кто ими непосредственно управляет, исключив потери времени на процедуру выдвижения плановых предложений предприятиями "на верх", согласования дополнительных плановых заданий, внеќсения изменений в уже выполняемый государственный план, либо позволило бы исключить простой мощностей до загрузки их выќпуском плановой продукции в следующем плановом периоде.
  Однако бюрократическое правление исключало такую возможќность, поскольку легализация механизма рыночной саморегуляќции в использовании сверхплановых производственных мощноќстей, находящихся фактически в безраздельном распоряжении бюрократов - руководителей предприятий, автоматически вела к саботажу ими плановых заданий (прежде всего мало рентабельќных и планово убыточных); саботажу как умышленному, целенаќправленному на дискредитацию социализма и реставрацию капиќтализма, так и саботажу по невежеству, толкающему на погоню за прибылью, дабы улучшить благосостояние собственного коллекќтива (югославская модель социализма) в ущерб решению произќводственных задач общественной в целом значимости.
  Господство же политэкономии марксизма, исключало возможќность изобличить злоумышленный саботаж и исключить саботаж по невежеству. Это утверждение необходимо пояснить.
  Г.Форд, будучи частным собственником юридически, де-факто рассматривал свои предприятия как общественное достояние. И поэтому, совершая сделки купли-продажи и политику планомерќного снижения цен на выпускаемую продукцию, исходя из идеи служения людям, он объективно работал на принцип высшей ренќтабельности народного хозяйства США. До понимания того, как соотносится с куплей-продажей на основе права частной собстќвенности признаваемый им же статус общественной собственноќсти руководимых им предприятий ему не было никакого дела. К политэкономии, как средству организации осмысленной общестќвенной деятельности на основе единого способа миропонимания, от относился безразлично, поскольку не видел и не осознавал таќковой её роли, а в современных ему политэкономах по существу правильно видел болтунов-дармоедов, которых всем добросовестќно трудящимся приходится кормить.
  В СССР было иначе. Предприятия юридически общественной собственности бюрократы рассматривали как свою частную собќственность в пределах, до которых простирались их должностные полномочия. А политэкономия марксизма не давала внятного отќвета на вопрос:
  Что происходит, если одно предприятие, принадлежащее Соќветскому государству, перечисляет со своего счёта на счёт друќгого предприятия, принадлежащего тому же Советскому госуќдарству, какие-то денежные суммы в порядке оплаты (или какоќго-то иного действия?) поставленных ему вторым предприятием продукции или услуг?
  В отличие от Г.Форда, И.В.Сталин, будучи вождём правящей партии и главой государства, об этой проблематике и последствиќях её неразрешённости задумывался, поскольку понимал роль соќциологических и, в частности, политэкономических теорий в каќчестве средства организации осмысленной деятельности множестќва людей на основе единого для них миропонимания. О проблеќматике невнятности политэкономии марксизма в освещении таќкого рода вопросов И. В. Сталин пишет так:
  "Выходит таким образом, что в области внешнеторќгового оборота средства производства, производимые нашими предприятиями, сохраняют свойства товаров как по существу, так и формально, тогда как в области экономического оборота внутри страны средства проќизводства теряют свойства товаров, перестают быть товарами и выходят за пределы сферы действия закоќна стоимости <потому, что вне зависимости от того, на каком предприятии они находятся, они принадлежат советскому государству>, сохраняя лишь внешнюю оболочку товаров (калькуляция и пр.).
  Чем объяснить это своеобразие?
  (...)
  Если подойти к делу с точки зрения формальной, с точки зрения процессов, происходящих на поверхности явлений, можно прийти к неправильному выводу о том, что категории капитализма сохраняют будто бы силу в пашей экономике. Если же подойти к делу с марксиќстским анализом, делающим строгое различие ме-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески жду содержанием экономического процесса и его формой, между глубинными процессами развития и поверхностными явлениями, - то можно прийти к единственно правильному выводу о том, что от старых категорий капитализма сохранилась у нас главным образом форма, внешний облик, по сущеќству же они изменились у нас коренным образом применительно к потребностям развития социалиќстического народного хозяйства (выделено нами при цитировании)" ("Экономические проблемы социаќлизма в СССР", "Ответ т-щу НОТКИНУ, Александру Ильичу", раздел "По пункту третьему").
  Если же подойти к делу, не стесняя себя нормами марксизма, то можно сделать единственно правильный вывод о том, что:
  Политэкономия марксизма называет многие вещи и явления не свойственными им именами, вследствие чего в марксистќском описании и возникает рассогласованность между формой явления и его содержанием.
  Согласование формы и содержания в такого рода ситуациќях - дело субъективное:
  • у Г.Форда и И.В.Сталина - в пользу общественной собстќвенности де-факто, планового начала государственного масќштаба, принципа высшей рентабельности народного хозяйстќва в целом на основе эффективного управления предприятияќми и ценами в соответствии с реальными текущими и перќспективными потребностями добросовестно трудящихся люќдей и государства в продукции и услугах;
  • у советского бюрократа, марксиста-начётчика - в свою польќзу и в ущерб обществу, в ущерб идеалам и делу коммунизма - и не придерешься: всё оправданно коммунистической цеќлесообразностью, выраженной в формах марксизма, право на то либо иное толкование которого определяется положеќнием в иерархии взаимного подчинения должностей.
  
  Для установления единства формы и содержания в такого роќда их несовпадении (проистекающем не только из марксизма, а из любой модификации Я-центричного мировоззрения и миќропонимания) и была необходима альтернативно-объемлющая социологическая теория, в которой вещи и явления называќлись бы свойственными им именами, обеспечивая тем самым однозначность понимания жизни разными людьми.
  Будь развита теория, обладающая такого рода качествами, блаќгонамеренные невежественные бюрократы, осваивая её, изменяли бы организацию своей психики и обретали бы сообразность реаль-
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  ной жизни своих субъективных представлений о ней, вследствие чего перестали бы быть бюрократами и стали бы управленчески состоятельными деловыми людьми, большевиками-предпринимателями; а подавляющему большинству людей она позволила бы изобличить (со всеми проистекающими из это факта репрессивными последствиями) злонамеренных "умниќков", преследующих цели уничтожения достижений социалистиќческого строительства и реставрации узаконенного толпо-"элитаризма" в какой-нибудь из его форм. Вследствие совокупноќсти этих и других не разрешённых проблем в тех общественно-исторических условиях И.В.Сталин был прав, ограничив сферу товарно-денежного обмена (торговли в сфере производства) взаиќмодействием государственного сектора экономики и кооперативќно-колхозного на основе цен, устанавливаемых государством.
  Но и в этих условиях повышать рентабельность предприятий кооперативно-колхозного сектора по отношению к уровню, досќтижимому на основе планово-закупочных цен государства, ничто, - кроме бюрократизма в управлении делом, - не мешало. То же касается и повышения рентабельности предприятий государстќвенного сектора по отношению к уровню, заданному в планах.
  С этим же связан и вопрос, почему И. В. Сталин пишет, что рост благосостояния народа должен обеспечиваться двумя путями:
  • как путем прямого повышения денежной зарплаты,
  • так и особенно путем дальнейшего систематического снижеќния цен на предметы массового потребления.
  Ответ на этот вопрос как раз и выражает то обстоятельство, что в социалистической экономике должны сочетаться принцип наиќвысшей рентабельности народного хозяйства в целом, который выражается в систематическом планомерном снижении цен по мере роста производительности общественного труда и спектра производства и удовлетворения потребностей людей в разнородќной продукции (включая и услугу); и принцип достижения наиќвысшей степени самоокупаемости предприятий, вследствие чего экономия при производстве единицы учёта продукции и сверхќплановое производство должны выражаться не только в снижении
  
  расценок и увеличении норм выработки1, но в росте номинальных денежных доходов предприятий, что позволяет увеличить коллекќтивам их фонды общественного потребления и премировать своих работников, тем самым непосредственно стимулируя добросовеќстный труд, не дожидаясь очередного общегосударственного сниќжения цен.
  То что в послесталинские времена эта стратегия была извраќщена, - вовсе не говорит о том, что И.В.Сталин ошибался в своќих представлениях о взаимоотношениях планового начала общеќгосударственного масштаба и принципов самоокупаемости (ренќтабельности) как отдельных предприятий, так и народного хозяйќства в целом.
  Вопрос о товарном производстве при социализме, и соответстќвенно вопрос о функционировании рынка, И.В.Сталин поясняет
  так:
  "Нельзя рассматривать товарное производство как нечто самодовлеющее, независимое от окружающих экономических условий. Товарное производство старќше капиталистического производства. Оно существоќвало при рабовладельческом строе и обслуживало его, однако не привело к капитализму. Оно существовало при феодализме и обслуживало его, однако, несмотря на то, что оно подготовило некоторые условия для каќпиталистического производства, не привело к капитаќлизму. Спрашивается, почему не может товарное проќизводство обслуживать также на известный период наше социалистическое общество, не приводя к капиќтализму, если иметь в виду, что товарное производстќво не имеет у нас такого неограниченного и всеобъемќлющего распространения, как при капиталистических условиях, что оно у нас поставлено в строгие рамки благодаря таким решающим экономическим условиям, как общественная собственность на средства произќводства, ликвидация системы наемного труда, ликвиќдация системы эксплуатации?
  (.)
  
  Это лежит в основе возможности планомерного снижения государќством уровня цен.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Конечно, когда вместо двух основных производстќвенных секторов, государственного и колхозного, пояќвится один всеобъемлющий производственный сектор с правом распоряжения всей потребительской продукќцией страны, товарное обращение с его "денежным хозяйством" исчезнет, как ненужный элемент народноќго хозяйства. Но пока этого нет, пока остаются два осќновных производственных сектора, товарное произќводство и товарное обращение должны остаться в сиќле, как необходимый и весьма полезный элемент в системе нашего народного хозяйства. Каким образом произойдет создание единого объединенного сектора, путем ли простого поглощения колхозного сектора гоќсударственным сектором, что мало вероятно (ибо это было бы воспринято как экспроприация колхозов), или путем организации единого общенародного хозяйстќвенного органа (с представительством от госпромышќленности и колхозов) с правом сначала учета всей поќтребительской продукции страны, а с течением времеќни - также распределения продукции в порядке, скаќжем, продуктообмена, - это вопрос особый, требуюќщий отдельного обсуждения.
  Следовательно, наше товарное производство предќставляет собой не обычное товарное производство, а товарное производство особого рода, товарное произќводство без капиталистов, которое имеет дело в осќновном с товарами объединенных социалистических производителей (государство, колхозы, кооперация), сфера действия которого ограничена предметами личќного потребления, которое, очевидно, никак не может развиться в капиталистическое производство и котоќрому суждено обслуживать совместно с его "денежќным хозяйством" дело развития и укрепления социаќлистического производства" ("Экономические проблеќмы социализма в СССР", "Замечания по экономичеќским вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 2. "Вопрос о товарном производстве при социализме").
  "Там, где есть товары и товарное производство, не может не быть и закона стоимости.
  
  Сфера действия закона стоимости распространяетќся у нас прежде всего на товарное обращение, на обќмен товаров через куплю-продажу, на обмен главным образом товаров личного потребления. Здесь, в этой области, закон стоимости сохраняет за собой, конечно, в известных пределах роль регулятора.
  Но действия закона стоимости не ограничиваются сферой товарного обращения. Они распространяются также на производство. Правда, закон стоимости не имеет регулирующего значения в нашем социалистиќческом производстве, но он все же воздействует на производство, и этого нельзя не учитывать при рукоќводстве производством. Дело в том, что потребительќские продукты, необходимые для покрытия затрат раќбочей силы в процессе производства, производятся у нас и реализуются как товары, подлежащие действию закона стоимости. Здесь именно и открывается возќдействие закона стоимости на производство. В связи с этим на наших предприятиях имеют актуальное значеќние такие вопросы, как вопрос о хозяйственном расчеќте и рентабельности, вопрос о себестоимости, вопрос о ценах и т. п. Поэтому наши предприятия не могут обойтись и не должны обходиться без учета закона стоимости.
  Хорошо ли это? Не плохо. При нынешних наших усќловиях это действительно не плохо, так как это обќстоятельство воспитывает наших хозяйственников в духе рационального ведения производства и дисципќлинирует их. Не плохо, так как оно учит наших хозяйстќвенников считать производственные величины, счиќтать их точно так же точно учитывать реальные вещи в производстве, а не заниматься болтовней об "ориенќтировочных данных", взятых с потолка. Не плохо, так как оно учит наших хозяйственников искать, находить и использовать скрытые резервы, таящиеся в недрах производства, а не топтать их ногами. Не плохо, так как оно учит наших хозяйственников систематически улучшать методы производства, снижать себестоиќмость производства, осуществлять хозяйственный расчет и добиваться рентабельности предприятий. Это
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  - хорошая практическая школа, которая ускоряет рост наших хозяйственных кадров и превращение их в наќстоящих руководителей социалистического производќства на нынешнем этапе развития.
  Беда не в том, что закон стоимости воздействует у нас на производство. Беда в том, что наши хозяйстќвенники и плановики, за немногими исключениями, плохо знакомы с действиями закона стоимости, не изучают их и не умеют учитывать их в своих расќчетах. Этим, собственно, и объясняется та неразќбериха, которая всё еще царит у нас в вопросе о политике цен (выделено нами при цитировании: - интегральная оценка экономической грамотности поќколения руководителей предприятий и экономистов, выращенных на политэкономии марксизма). Вот один из многочисленных примеров. Некоторое время тому назад было решено упорядочить в интересах хлопкоќводства соотношение цен на хлопок и на зерно, уточќнить цены на зерно, продаваемое хлопкоробам, и подќнять цены на хлопок, сдаваемый государству. В связи с этим наши хозяйственники и плановики внесли предќложение, которое не могло не изумить членов ЦК, так как по этому предложению цена на тонну зерна предќлагалась почти такая же, как цена на тонну хлопка, при этом цена на тонну зерна была приравнена к цене на тонну печеного хлеба. На замечания членов ЦК о том, что цена на тонну печеного хлеба должна быть выше цены на тонну зерна ввиду добавочных расходов на помол и выпечку, что хлопок вообще стоит намного доќроже, чем зерно, о чем свидетельствуют также мироќвые цены на хлопок и на зерно, авторы предложения не могли сказать ничего вразумительного. Ввиду этого ЦК пришлось взять это дело в свои руки, снизить цены на зерно и поднять цены на хлопок. Что было бы, если бы предложение этих товарищей получило законную силу? Мы разорили бы хлопкоробов и остались бы без хлопка" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Замечания по экономическим вопросам, свяќзанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 3. "Вопрос о законе стоимости при социализме").
  
  Эти фрагменты показывают: И.В.Сталин понимал, что от дейќствия в экономике в ходе строительства социализма и коммунизќма объективного закона стоимости никуда не уйти. Однако невеќжество директорского корпуса и экономистов, образчик которого приведён выше, препятствует достижению наивысшей эффективќности плановой социалистической экономикой СССР, в том числе и за счёт включения рыночных механизмов саморегуляции исќпользования объективно имеющихся сверхплановых мощностей. Без преодоления этого невежества (что невозможно в ограничениќях выражающих Я-центризм экономических теорий - как марќксизма, так и частно-собственнических) задача сочетания общестќвенно полезного демографически обусловленного плана и рыночќного механизма в одной многоотраслевой производственно-потребительской системе неразрешима.
  Но и это ещё не всё. Если бы удалось осуществить дебюрокраќтизацию, изобличив бюрократов-злоумышленников и просветив бюрократов-невеж на основе альтернативной марксизму теории, рыночный механизм мог бы быть подчинён средствами налогово-дотационного механизма плановому началу и основному эконоќмическому закону социализма и включён в экономику социализќма. Однако рыночный механизм как регулятор не устраивал И. В. Сталина, поскольку не гарантировал превосходства в качестќве управления экономикой перед капитализмом, уже пытавшимся сочетать в своей экономике плановое начало общегосударственноќго масштаба с рыночной саморегуляцией. Поэтому И.В.Сталин, поясняя вопрос о законе стоимости при социализме, ставит ещё одну задачу, - более значимую, нежели сочетание плана и рыќночного механизма саморегуляции использования сверхплановых мощностей в народном хозяйстве СССР:
  "На второй фазе коммунистического общества коќличество труда, затраченного на производство продукќтов, будет измеряться не окольным путем, не через посредство стоимости и её форм, как это бывает при товарном производстве, а прямо и непосредственно - количеством времени, количеством часов, израсходоќванным на производство продуктов <если здесь уточќнить: технически и организационно обусловленным
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  технологическим временем, и помнить, что научно-технический прогресс и организационно-технологиќческий прогресс идут в запас устойчивости планов, - то всё правильно: никаких метрологически несостояќтельных человеко-часов работы, необходимых для соќвершения научного открытия не возникает>. Что же каќсается распределения труда, то распределение труда между отраслями производства будет регулироваться не законом стоимости, который потеряет силу к этому времени, а ростом потребностей общества в продукќтах. Это будет общество, где производство будет регулироваться потребностями общества, а учет потребностей общества приобретет перќвостепенное значение для планирующих органов <выделено при цитировании нами: поясним далее>" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Заќмечания по экономическим вопросам, связанным с ноќябрьской дискуссией 1951 года", раздел 3. "Вопрос о законе стоимости при социализме").
  Если вдаваться в существо непосредственного учёта потребноќстей людей и ориентации производства непосредственно на выявќленные потребности, то это предполагает создание системы проќизводства и создание системы управления производством и расќпределением продукции, которые обеспечивают производство почти всего если не в темпе выдачи заказа, то в темпе, при котоќром потребитель не испытывает неприемлемых для него неќудобств в течение времени, пока его заказ выполняется.
  Естественно, что видя в этой системе альтернативу рынку, споќсобную превзойти его по эффективности, И.В.Сталин не стал доќжидаться построения коммунизма для перехода на неё, а положил начало её действию:
  "У нас нет ещё развитой системы продуктообмена, но есть зачатки продуктообмена в виде "отовариваќния" сельскохозяйственных продуктов. Как известно, продукция хлопководческих, льноводческих, свеклоќвичных и других колхозов уже давно "отоваривается",правда, "отоваривается" неполностью, частично, но всё же "отоваривается". Заметим мимоходом, что слово "отоваривание" неудачное слово, его следоваќло бы заменить продуктообменом. Задача состоит в том, чтобы эти зачатки продуктообмена организовать во всех отраслях сельского хозяйства и развить их в широкую систему продуктообмена с тем, чтобы колхоќзы получали за свою продукцию не только деньги, а главным образом необходимые изделия. Такая систеќма потребует громадного увеличения продукции, отќпускаемой городом деревне, поэтому её придётся ввоќдить без особой торопливости, по мере накопления гоќродских изделии. Но вводить её нужно неуклонно, без колебаний, шаг за шагом сокращая сферу действия товарного обращения и расширяя сферу действия проќдуктообмена.
  Такая система, сокращая сферу действия товарного обращения, облегчит переход от социализма к коммуќнизму. Кроме того, она даст возможность включить осќновную собственность колхозов, продукцию колхозного производства в общую систему общенародного планиќрования" ("Экономические проблемы социализма в СССР", "Замечания по экономическим вопросам, свяќзанным с ноябрьской дискуссией 1951 года", раздел 3. "Вопрос о законе стоимости при социализме").
  При осмысленном отношении государства к этому начинанию оно в процессе общественно-исторического развития вовлекало бы в эту систему саморегуляции производства и потребления на осќнове виртуальных структур управления производственным и поќтребительским продуктообменом всё большее количество пред-
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  приятий всех секторов экономики. Но развитие по этому пути быќло пресечено после убийства И. В. Сталина. Реформаторы-экономисты как хрущёвско-брежневской эпохи, так и после краха СССР проявили своё кто капитулянтство перед капитализмом, кто скудоумие, сосредоточившись на проблематике введения в России функционирования рыночного механизма, сначала в качестве средства улучшить функционирование планового начала, а потом и в качестве якобы альтернативы ему .
  При чтении приведённых фрагментов о замене товарного проќизводства (и соответственно - торговли) прямым продуктообмеќном не надо думать, что И. В. Сталин был идиотом, подобным реќформаторам начала 1990-х, которые по дурости и рвачеству не смогли совладать с настройкой кредитно-финансовой системы на сопровождение продуктообмена и довели страну до бартера - меновой торговли первобытных времён. Те, кто воспринимает им сказанное о прямом продуктообмене в этом смысле, - сами идиоќты, бесчувственные к течению жизни и не способные думать. У И. В. Сталина были образные представления о том, как должна функционировать плановая экономика социализма в процессе пеќрехода к коммунизму, но в культуре общества не было понятийноќ
  
  го (терминологического) аппарата, который бы позволил ему ясно выразить свою мысль. И.В.Сталин не создал этот аппарат сам: осуществлять повседневное управление государством и попутно сызнова создать философию и социологию, соответствующие идеалам коммунизма и практике его строительства, к тому же атќмосфере культа марксизма - по сути враждебного коммунизму - это оказалось выше его сил.
  * * *
  
  Сосредотачивая и удерживая в своих руках высшую публичќную власть в СССР в качестве вождя партии и главы государќства на протяжении тридцати лет, И. В. Сталин в целом успешќно привёл общество к очередному рубежу переосмысления прошлого и выработки намерений на будущее и с помощью тех средств выражения мысли, которыми в то время обладала культура общества, он выявил и определил ту проблематику, неразрешённость которой препятствует дальнейшему развиќтию общества в СССР и глобальной цивилизации.
  И за это надо быть ему благодарным точно так же, как и за то, что он вопреки свойственным толпо-"элитаризму" тенденциям смог организовать победу в Великой Отечественной войне. Въеќхать же на чужом горбу в рай - не удастся: эти и другие проблеќмы обязана была решить наука. То обстоятельство, что эти проќблемы не только не решены наукой, прежде всего на территории СССР, но забыты - выражение паразитизма, интеллектуальной и профессиональной несостоятельности всех носителей учёных зваќний от кандидата наук и выше в области философии и экономики, а также и всех других отраслей социологии. "Экономические проќблемы социализма в СССР" - обвинительное заключение против них.
  * * *
  Всё приведённое нами показывает, что в "Экономических проќблемах социализма в СССР" содержится и ответ на вопросы, поќчему не оправдала себя экономическая реформа эпохи Н.С.Хру-
  445
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  щёва с её системой "совнархозов", на которые возлагалась задача управления региональными производственными системами; и поќчему "косыгинская реформа" первой половины 1960-х гг. пошла "не туда" и не дала никаких полезных результатов как для социаќлизма и коммунизма, так и для поколения пробуржуазных диссиќдентов "шестидесятников", которым тогда не удалось урвать "от жизни всё" "прямо сейчас".
  Но без решения проблем, прямо поставленных или опосредоќванно затронутых И. В. Сталиным, нет перспектив и у нынешнего поколения российских реформаторов. И общий глобальный криќзис капитализма вследствие этого будет обостряться обретая всё новые лики: экология, терроризм, эпидемии сумасшествий и т. п.
  Кроме рассмотренного нами "Экономические проблемы социаќлизма в СССР" включают в себя и менее значимые (на наш взгляд) проблемы, которые мы не будем затрагивать в настоящей работе, поскольку их освещение не соответствует её тематике. Также наряду с освещением проблем, которые необходимо реќшить, И. В. Сталин высказал и ряд мнений о допустимых и недоќпустимых управленческих решениях при дальнейшем продвижеќнии СССР к коммунизму. Большей частью эти мнения обусловлеќны общественно-экономической реальностью, сложившейся в СССР в те годы, и неразрывно связаны с нею. Вследствие того, что хрущёвский психтроцкистский режим повёл страну политичеќским курсом к самоликвидации достижений сталинского большеќвизма, в результате чего возникли другие общественно-экономиќческие обстоятельства, то эти мнения И. В. Сталина утратили актуќальность и представляют собой только исторический интерес. Поќэтому, если кого-то интересуют эти вопросы, то ему следует обраќтиться к самому напутствию И. В. Сталина большевикам на будуќщее.
  Однако, судя по всему, И.В.Сталин не ограничился публикациќей только "Экономических проблем социализма в СССР" - рабоќты, ориентированной преимущественно на специфические услоќвия самого СССР. В 1952 г. в Мадриде издательством "NOS" быќла выпущена в свет книга "Красная Симфония" ("Sinfonia en Rojo Mayor") некоего Иосифа Ландовского в переводе Маурисио Кар-лавийя. В послесловии переводчика указано, что её рукопись была
  
  найдена в годы Отечественной войны в избе под Ленинградом на трупе с документами на имя Иосифа Ландовского неким испанќцем, названным A. I. (надо думать, что из "Голубой дивизии" Франко, воевавшей на стороне гитлеровцев на Ленинградском фронте), и доставлена им впоследствии в Испанию.
  Глава из этой книги под названием "Рентгенография революќции" публиковалась в России журнале "Молодая гвардия" Љ 3 - 4 1992 г. со ссылкой на 9-е испанское издание, вышедшее в Барсе-лоне1 (в первом мадридском издании эта глава находится на страќницах с 421-й по 461-ю - всего в книге 488 страниц). Эта глава повествует о допросе троцкиста Г. Х. Раковского, якобы произвеќденном на спецдаче НКВД в 1938 г. Допрос был организован в форме беседы за ужином. Сообщается, что во время проведения допроса Г. Х. Раковский находился под воздействием психотропќных веществ, которые лишили его способности сдерживаться, вследствие чего он отвечал на задаваемые ему вопросы искренне, то есть говорил то, что в действительности думал.
  Опубликованное в "Молодой гвардии" производит впечатлеќние, что для введения в публичный оборот определённой инќформации, касающейся марксизма и "мировой закулисы", раќботавшая на И. В. Сталина лично спецслужба произвела на свет роман-мистификацию и внедрила его в культуру Запада. При этом, всё что говорит о марксизме и мировой революции в хоќде допроса на спецдаче персонаж, названный именем реальноќго троцкиста, осужденного в 1938 г. на двадцать лет, - Г. Х. Раковского, - истинно.
  Но вот история того, как врач Иосиф Ландовский, которого за выдающиеся достижения в области наркологии и токсикологии НКВД привлекло к работе и который присутствовал на допросе; как он произвёл на пишущей машинке стуча по клавиатуре двумя пальцами не учтённый экземпляр стенограммы допроса; как он оставил работу в НКВД, и что НКВД забыло про своего секрето-носителя и выпустило его из поля зрения; что вследствие этого в
  
  Текст помещён в раздел "Других авторов" в составе Информационќной базы ВП СССР, распространяемой на компакт-дисках.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  годы Великой Отечественной войны секретоноситель оказался один на Ленинградском фронте вместе с личным архивом, котоќрый он тайком от НКВД вынес со спецдачи, где жил во время раќботы в НКВД; и что благодаря всей этой последовательности груќбейших нарушений функционирования действовавшей в СССР системы охраны государственных секретов личный архив, полќный секретов, оказался найден на трупе - это всё мистификация, призванная правдоподобно объяснить, как эта информация, дейќствительно не подлежащая публичному обсуждению ни в СССР, ни на Западе в марксистских - психтроцкистских - кругах, стаќла достоянием гласности .
  второй мировой войны Великобритания способствовала тому, чтобы А.Гитлер отдал приказ готовиться к отражению в 1943 г. высадки войск союзников по антигитлеровской коалиции в Греции, в то время как реќальная подготовка велась к высадке в Италии, что и было осуществлено.
  А. Гитлер консультировался с личным астрологом. Другой астролог, знавший личного астролога А. Гитлера по совместной работе до войны, знавший его систему, в годы войны был привлечён к работе в качестве консультанта в Великобритании с целью дублирования на основе общей системы рекомендаций, которые А. Гитлер получал от своего личного астролога. Консультант-дублёр пришёл к мнению, что А. Гитлеру будет дана рекомендация о том, что надо готовиться к отражению высадки войск союзников в Греции. Когда об этом доложили У.Черчиллю, то он отдал приказ готовить высадку в Италии, хотя штабы в это время дейстќвительно разрабатывали операцию по открытию второго фронта в Греќции.
  После этого в Атлантическом океане был выловлен труп в форме британского офицера с портфелем, полным секретных документов, из которых следовало, что готовится высадка и открытие второго фронта в Греции. Эти документы были переданы руководству нацистской Гермаќнии. Всему этому сопутствовали "поиски" - естественно "безуспешные" - англичанами "секретоносителя", что тоже стало достоянием германќской разведки. В итоге руководство Германии убедилось в том, что оно правильно готовит отражение вторжения союзников на континент в Греќции и надо продолжать наращивать военный потенциал именно здесь. Но высадка союзников состоялась в 1943 г. в Италии, а личный астролог А.Гитлера кончил жизнь в концлагере...
  В общем, трюк с трупом "секретоносителя", - стандартный в арсеќнале сценариев спецслужб. 448
  Мы не настаиваем на том, что Иосиф Джугашвили писал не только под псевдонимом Иосиф Сталин, но как-то раз издал в Исќпании книгу под псевдонимом Иосиф Ландовский. Но то обстояќ
  
  тельство, что "Красная симфония" появилась практически одноќвременно с "Экономическим проблемами социализма в СССР", и что они взаимно дополняют друг друга тематически, - это не просто игра слепого и бессмысленного случая... "Случай - мощќное мгновенное орудие Провидения" .
  
  7. Перспективы большевизма
  О судьбах большинства из тех, кто сожалеет о крахе СССР, можно сказать словами Г.Форда:
  "Гораздо больше людей сдавшихся, чем побежденќных. Не то, чтобы им не хватало знаний, денег, ума, желания, а попросту не хватает мозга и костей. Грубая, простая, примитивная сила настойчивости есть некоќронованная королева мира воли. Люди чудовищно ошибаются вследствие своей ложной оценки вещей. Они видят успехи, достигнутые другими, и считают их поэтому легко достижимыми. Роковое заблуждение! Наоборот, неудачи всегда очень часты, а успехи достиќгаются с трудом. Неудачи получаются в результате поќкоя и беспечности; за удачу же приходится платить всем, что у тебя есть, и всем, что ты есть" (Г.Форд. "Моя жизнь, мои достижения", гл. 15. "К чему благотвоќрительствовать?")
  Но слова Г. Форда, продолжающие этот текст, относятся к "де-мократизаторам" и "новым русским" жидам всех национальќностей и племён, которые думают, что одержали победу над большевизмом в России, а стало быть - и во всём мире:
  "Поэтому-то удачи так жалки и презренны, если они не совпадают с общей пользой и прогрессом".
  Осенью 1991 г. "в Москве, в Академии труда и социальных отќношений состоялся советско-американский симпозиум, на котоќром были и японцы. Вот что сказал там японский миллиардер Хе-
  
  7. Перспективы большевизма
  роси Теравама в ответ на разглагольствования советских эконоќмистов и социологов о "японском чуде":
  "Вы не говорите об основном. О вашей первенстќвующей роли в мире. В 1939 г. вы, русские, были умќными, а мы, японцы, дураками. В 1949 г. вы стали еще умнее, а мы были пока дураками. В 1955 г. мы поумнеќли, а вы превратились в пятилетних детей. Вся наша экономическая система практически полностью скопиќрована с вашей <т.е. сталинской эпохи>, с той лишь разницей, что у нас капитализм, частные производитеќли, и мы более 15 % роста никогда не достигали, а вы же - при общественной собственности на средства производства - достигали 30 % и более. Во всех наќших фирмах висят ваши лозунги сталинской поры" (А.Шабалов, "Одиннадцать ударов товарища Сталиќна", Ростов-на-Дону, 1995 г.).
  Если японский миллиардер по существу высказывает упреки одуревшим российским социологам и экономистам - псевдонаќучным консультантам правящего режима - в отступничестве от передового сталинского наследия, то это - показатель того, что на основе принципов большевизма можно привлечь к сотрудничеќству в коммунистическом строительстве всех думающих людей во всех странах мира, вне зависимости от их классовой принадлежќности.
  Иными словами, глобализация на принципах сталинского большевизма уже идёт. И теперь, после того, как в России больќшевистская общественная инициатива выработала социологичеќскую теорию и на её основе обрела концептуальную власть, делая концептуальную властность доступной каждому желающему, глоќбализация на принципах толпо-"элитаризма" обречена зачахнуть.
  Наше дело - правое. Победа будет за нами, ибо мы - с Боќгом.
  
  3 января - 15 июля 2002 г. Уточнения: 22 марта 2003 г.
  
  Приложения 1. Библейская доктрина осуществления рабовладения в глобальных масштабах
  
  "Не давай в рост брату твоему (по контексту единоплеменќнику-иудею) ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что возможно отдавать в рост; иноземцу (т.е. не иудею) отдавай в рост, чтобы господь бог твой (т.е. дьявол, если по совести смотќреть на существо ростовщического паразитизма) благословил теќбя во всем, что делается руками твоими на земле, в которую ты идешь, чтобы владеть ею" (последнее касается не только древности и не только обетованной древним евреям Палестины, поскольку взято не из отчета о расшифровке единственного свитќка, найденного на раскопках, а из современной, массово изданной книги, пропагандируемой всеми Церквями и частью "интеллигенќции" в качестве вечной истины, данной якобы Свыше), - Второќзаконие, 23:19, 20. "И будешь господствовать над многими наќродами, а они над тобой господствовать не будут", - Второќзаконие, 28:12. "Тогда сыновья иноземцев (т.е. последующие поќколения не-иудеев, чьи предки влезли в заведомо неоплатные долќги к племени ростовщиков-единоверцев) будут строить стены твои (так ныне многие семьи арабов-палестинцев в их жизни заќвисят от возможности поездок на работу в Израиль) и цари их буќдут служить тебе ("Я - еврей королей", - возражение одного из Ротшильдов на неудачный комплимент в его адрес: "Вы король евреев"); ибо во гневе моем я поражал тебя, но в благоволении моем буду милостив к тебе. И будут отверзты врата твои, не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы было приносимо к тебе достояние народов и приводимы были цари их. Ибо наќроды и царства, которые не захотят служить тебе, погибќнут, и такие народы совершенно истребятся", - Исаия, 60:10
  - 12.
  Иерархии всех якобы-Христианских Церквей, включая и иеќрархию Русского Православия, настаивают на священности этой мерзости, а канон Нового Завета, прошедший цензуру и редакти-
  Приложение 1. Библейская доктрина осуществлеќния рабовладения...
  рование еще до Никейского собора (325 г. н.э.), провозглашает её от имени Христа, безо всяких к тому оснований, до скончания веќков в качестве благого Божьего Промысла:
  "Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков. Не нарушить пришёл Я, но исполнить. Истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черќта не прейдет из закона, пока не исполниться всё", - Матќфей, 5:17, 18.
  Это конкретный смысл Библии, которым и управляется вся библейская цивилизация. Всё остальное в ней - мелочи и сопутќствующие этому обстоятельства.
  * * *
  Как видно из приведённого, это всё - в пределах четвёртого приоритета обобщённых средств управления-оружия. Но в ХХ веке заправилы библейского проекта, исчерпав возможности агќрессии средствами не выше четвёртого приоритета, решили подќняться на третий приоритет.
  В жизни общества есть два взаимно обуславливающих друг друга вопроса, ответы на которые либо открывают возможности личностного и, как следствие, общественного развития, либо заќкрывают их:
  • обеспечение доступности достижений культуры (произведеќний искусств, науки, проектно-конструкторской мысли и т. п.) всем и каждому, что необходимо для личностного развития людей в процессе освоения ими достижений культуры проќшлого и её преемственного развития;
  • обеспечение обществом жизни тех, кто отдаёт свои силы хуќдожественному, научному, техническому и другими видами поисково-творческой деятельности.
  Вследствие того, что поисково-творческие виды деятельности далеко не всегда могут сочетаться с доходным участием в общестќвенном объединении труда, то вся история нынешней глобальной цивилизации полна биографиями тех, кого современники считали чудаками и дармоедами, кого они если не затравили, то позволили умереть в нищете; а их потомки - заслуженно - считали тех же
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  людей выдающимися творцами, кто на десятилетия, а то и на века был впереди миропонимания, господствовавшего в обществе в период их жизни.
  То что наряду с не признаваемыми толпо-"элитарным" общеќством творцами в то же самое время в нём всегда существуют заќслуженно отвергаемые графоманы, которым по существу нечего сказать ни современникам, ни потомкам, но которые пытаются представить себя истинными творцами, - не является оправдаќнием для того, чтобы общество и государственная власть уходили от ответа делами жизни на эти два взаимосвязанных вопроса.
  Подчеркнём ещё раз: это - два разных, хотя и взаимосвязанќных вопроса, их недопустимо смешивать, а тем более - недоќпустимо якобы давая ответ на вопрос об обеспечении жизни занятых поисково-творческой деятельностью узурпировать и делать недоступными людям их достижения в области исќкусств, науки проектно-конструкторской деятельности.
  Но именно это и происходит под концептуальной властью заќправил библейского проекта при господстве в обществе Я-центричного миропонимания.
  В мире создаётся глобальная система управления распреќделением информации - т.е. ещё одна система мафиозной власти над обществом - на основе законодательства об "авторских и смежных правах". Монопольно высокая платежеспособность одних и нищета других, обеспечиваеќмая организованным корпоративным ростовщичеством и биржевыми спекуляциями, позволяет:
  • сначала узаконить институт "авторских и смежных прав" под предлогом якобы защиты интересов авторов и финансового обеспечения возможности получения ими доходов от эксплуаќтации своих произведений;
  • потом это законодательство и практика его применения поќзволяет скупать авторские права на художественные произвеќдения, изобретения, научно-техническую и иную информаќцию;
  Приложение 1. Библейская доктрина осуществлеќния рабовладения...
  • и на третьем этапе складывается система, которая позволяет управлять доступом к корпоративно-мафиозно присвоенным таким путём достижениям культуры и соответственно - управлять направленностью развития культуры, на основе распространения одной информации и преследования, расќпространителей другой под предлогом якобы нарушения ими "авторских" и смежных прав. Это вовсе не наш вымысел. С действием этой системы столкќнулся ещё Г. Форд, когда доказывал в суде своё право выпускать автомобили вопреки патенту, выданному на имя некоего Г.Зельдена. Об этом Г.Форд пишет следующее:
  "На нашем пути всё же встречались тернии. Ведеќние дела затормозилось грандиозным судебным проќцессом, поднятым против нашего Общества1 с целью принудить его присоединиться к синдикату автомоќбильных фабрикантов. Последние исходили из ложноќго предположения, что рынок автомобилей ограничен, и что поэтому необходимо монополизировать дело. Это был знаменитый процесс Зельдена. Расходы на судебные издержки достигали иногда для нас весьма крупных сумм. Сам, недавно скончавшийся Зельден, имел мало общего с упомянутым процессом, который был затеян трестом, желавшим при помощи патента добиться монополии. Положение сводилось к следуюќщему:
  Георг Зельден заявил ещё в 1879 году патент на изобретение, охарактеризованное следующими слоќвами: "постройка простого, прочного и дешёвого уличќного локомотива, имеющего небольшой вес, легко управляемого и достаточно мощного, чтобы преодолеќвать средние подъемы".
  Эта заявка была законно зарегистрирована в депарќтаменте привилегий под входящим номером, пока в 1895 году по ней не был выдан патент.
  В 1879 году при первоначальной заявке никто ещё не имел понятия об автомобиле, в момент же выдачи
  
  
  "Форд моторс".
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  патента самодвижущиеся экипажи давно уже были в ходу.
  Многие техники, в том числе и я, занимавшиеся мноќго лет проектированием автомобилей, с изумлением узнали в один прекрасный день, что разработка самоќдвижущегося экипажа защищена патентом много лет тому назад, хотя заявитель патента указал только идею и ничего не сделал в смысле её практического осуществления" (Г.Форд, "Моя жизнь, мои достижеќния", гл. 3. "Начинается настоящее дело").
  Г.Форд выиграл процесс, и потому в истории есть автомобильќная фирма "Форд моторс". С той поры дело "защиты" "авторских и смежных прав" продвинулось гораздо дальше. Обратимся к инќтервью, которое дал сайту Правда.ру 27.06.2002 контент-редактор журнала "Мир Интернет" и один из учредителей общественной инициативы iFREE Александр Сергеев:
  "А.Сергеев: Под предлогом защиты интересов автоќра распространение информации во всех её проявлеќниях искусственно ограничивается почти непреодолиќмыми финансовыми или правовыми барьерами, - гоќворится в Манифесте iFREE. - В результате само творчество вне корпоративных рамок, дающих юридиќческую и финансовую поддержку, обречено быть либо незаконным, либо маргинальным.
  Теперь об угрозе культуре. Авторское право закрепќляет принципиальное разделение всех людей на автоќров и потребителей культуры. Но такое разделение противоречит современным тенденциям развития исќкусства и науки . Конечно, традиционные формы сугуќбо авторского творчества сохранятся, но на их фоне все большее значение приобретает совершенно иная, неавторская культура. Это фанклубы, хэппенинги, соќвместное музицирование, публичные дискуссии, теле-
  Приложение 1. Библейская доктрина осуществлеќния рабовладения.
  конференции, сетевые проекты с неопределенным и переменным составом участников .
  Неавторская культура существовала всегда, наприќмер, в форме фольклора. Ее главное отличие от авќторской культуры - отсутствие строгого деления на потребителя и автора. Здесь скорее есть участники и лидеры. С появлением книгопечатания, звукозаписи, радио, телевидения неавторская культура была отоќдвинута на задний план, поскольку только профессиоќнальные авторы и редакторы могли надлежащим обќразом организовать дорогостоящую печатную площадь и не менее дорогое эфирное время.
  Интернет открывает совершенно новые возможноќсти для развития неавторской культуры. Но за 500 лет, прошедшие после Гуттенберга и особенно в XX веке, мы почти забыли о ее существовании. Современное копирайтное законодательство дает авторской культуќре огромное преимущество перед неавторской. Оно даёт эффективный метод присваивания культурных ценностей и ограничивает доступ к ним широкой обќщественности.
  Но будущее именно за неавторской культурой. И не надо думать, что неавторская культура обязательно будет маргинальной. Профессиональное авторство сформировалось лишь в ответ на вызов книгоиздатеќлей. Доминирующая форма взаимодействия с культуќрой меняется. После эпохи вещания она вновь возќвращается к общению. И это обязательно должно отќразиться на юридических нормах, регламентирующих деятельность в сфере культуры. В первую очередь на авторском праве - главном препятствии, стоящем на пути неавторской культуры.
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Вопрос: На постсоветских просторах копирайту еще не было случая разгуляться. Но вот в России готов, кажется, аналог Digital Millennium Copyright Act 1998 (DMCA) - поправки к Закону РФ "Об авторском праве и смежных правах". В законопроекте о поправках - и ответственность за обход технических средств защиты авторских и смежных прав, и запрет на изготовление и распространение устройств, используемых для обхода или облегчения обхода средств защиты... Да и еще много чего. А если поправки примут ?
  А.Сергеев: Если поправки примут, то законодаќтельство у нас будет еще хуже, чем в Америке, где по части свободы распространения информации уже приближается к уровню, характерному для тоќталитарных государств (выделено нами при цитироќвании). Кстати, в США уже обсуждается следующий заќконопроект - о запрете производства и продажи аппаќратуры и программного обеспечения, не оснащенных встроенными средствами контроля авторско-правовой информации .
  Многообразие видов информационной деятельности и информационных отношений безгранично. Любой из них кому-то может оказаться кому-то невыгодным. Есќли у соответствующего лобби достаточно сил, эту деяќтельность запрещают. А вот лобби свободы часто окаќзывается слабее. Свобода теряется понемногу, почти незаметными порциями. Каждая из них в отдельности выглядит несущественной. Но ведь капля камень тоќчит.
  Вот недавно пришло сообщение - некоторые комќпании пытаются через суд запретить ставить ссылки не на первые страницы своих сайтов, поскольку это моќжет создавать у посетителя несколько иное впечатлеќние от ресурса, чем планировал автор, создавая веб-
  Приложение 1. Библейская доктрина осуществлеќния рабовладения...
  сайт. Даже в советское время никому не приходило в голову запретить ссылаться на определенные страниќцы книг. Но вот кому-то эта практика не выгодна.
  Вообще чем больше запретов, тем больше на них можно сделать денег. Схема очень простая и известна со времен инквизиции - вводим новый публичный заќпрет - моральный, юридический, политический, - а потом начинаем продавать индульгенции..."
  И хотя проблема общественностью выявлена, однако А. Сергеев ведёт речь только о продаже "индульгенций" с целью наживы. Главное же осталось вне понимания и ясного выражения, т. е. в умолчаниях, наличие которых необходимо заправилам библейќского проекта порабощения всех:
  Формируется и набирает силу один из видов мафиозной влаќсти над обществом, осуществляемой не грубым диктатом, а опосредованно - на основе управления распространением угодной заправилам библейского проекта информации и преќследования тех, кто распространяет неугодную информацию, под предлогом якобы нарушения ими авторских прав. В проќмежуточном итоге - под узаконенной властью международќной мафии ростовщиков, - ставших скупщиками љ copyright'ов, - в значительной степени оказывается направќленность развития культуры в целом и науки и техники, в чаќстности.
  Так подменяя вопросом о защите якобы интересов творцов нового от паразитизма на их творчестве вопрос о доступности людям всех достижений культуры, библейская "мировая заку-лиса" пытается осуществить свои рабовладельческие притязания новыми средствами.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  Русские представления об авторских правах сводятся к тому, что авторское право это - право человека, одарённого Боќгом, в свою очередь одарить остальных людей плодами своего творчества в русле искреннего понимания им Бо-жиего Промысла. Они несовместимы с мерзостью западной концепции "авторских" и смежных прав и выражающим их законодательством.
  
  Игнорируйте законодательство об "авторских" и смежных правах ради общественной пользы, и Бог в Вам в помощь.
  Только в кошмарном сне-наваждении Иисус может предстать в качестве сутяги, отстаивающего в суде свой љ copyright на Евангелие. Но само появление института љ copyright'а на Заќпаде представляет собой выражение того, что Запад живёт под властью Нового Завета, мафиозно приватизированного и изќвращённого также, как ранее был мафиозно приватизирован и извращён Завет, данный Свыше через Моисея.
  
  2. Интервью с Иосифом Е. Штиглицем
  
  Интервью с Иосифом Е. Штиглицем, бывшим вице-президентом Всемирного Банка, экономическим советником преќзидента США Клинтона, лауреатом Нобелевской премии по экоќномике за 2001 год. Опубликовано в воскресном приложении к газете "El Pais" за 23 июня 2002 г. Недавно им была написана книга о МВФ под названием "El malestar en la Globalizati^^' ("Боќлезнь глобализации" - перевод приблизительный). Вот выдержќки из интервью:
  - Вы пишите, что работая в администрации Клинтона, Вы были удивлены тем обстоятельстќвом, что многие решения, как в Белом Доме, так и МВФ, принимались зачастую, исходя из идеологичеќских и политических соображений, а не диктовались экономической необходимостью?
  - В некотором смысле, меня не слишком удивило происходившее в Белом доме. Насторожило меня то, что идеология и политика играли столь существенную роль в международных экономических организациях, в которых, как предполагалось, должны были задавать тон экономисты-профессионалы. Например, исследоќвания показывали, что либерализация финансовых рынков вела не к экономическому росту, а к дестабиќлизации экономики. Нам это было известно, экономиќческая наука не советовала этого делать, и, однако, МВФ продолжал добиваться именно такой либералиќзации. Его мотивы при этом были чисто идеологичеќскими и политическими.
  - Когда читатель подходит к финалу вашей книќги, у него невольно может возникнуть следующий вопрос: кто принимает решения, влияющие на соќбытия в мире, которые отражаются затем на блаќгосостоянии миллионов людей?
  - Мой опыт работы в американском правительстве и Всемирном Банке говорит мне, что нет какого-то одќного человека, принимающего подобного рода решеќния. Это сложный процесс, в котором задействованы
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  многие силы. Даже Президент США не способен влиќять на многие вопросы. У него отсутствует даже необќходимая для этого информация. Слишком много надо принимать решений и следует учитывать характер поќступающей к нему информации... Поскольку различќные группы пытаются контролировать поступающую к нему информацию, доводя до его сведения лишь то, что способно склонить его к занятию той или иной поќзиции, которая им нужна. Многие не могут понять, что нет такого человека, кто бы контролировал ситуацию единолично.
  - Хорошо, это не один человек, не Президент Соќединенных Штатов, но кто-то, какие-то люди ведь принимают решения. Кто это делает?
  - В книге я попытался прояснить ту фундаментальќную роль, которую играют в данном процессе крупные финансовые интересы и транснациональные корпораќции. Но хочу, вместе с тем, подчеркнуть, что в игре имеются и совершенно иные силы. Например, движеќние "Юбилей-2000" сыграло существенную роль в обќлегчении задолженности. МВФ сопротивлялся, но граќжданское движение оказалось столь сильным, что поќбедило в данном случае. Внутри самого Всемирного Банка есть много экономистов, искренне озабоченных проблемами бедности и окружающей среды.
  - В своей книге Вы не оставляете сомнений в том, что реальная власть принадлежит Госказна-чейству США и МВФ. Они и определяют политику?
  - Да, МВФ определяет макроэкономическую и фиќнансовую политику. К сожалению, обычно для получеќния страной помощи Европейского Сообщества или Всемирного Банка, необходимо вначале получить на это согласие МВФ. В этом смысле, власть Фонда неќобычайно велика.
  - Государственное Казначейство США и МВФ во многих кризисных ситуациях в развивающихся страќнах намеренно давали рекомендации, лишь усугубќлявшие проблемы, - Вы настаиваете на этом в своќей книге - но которые, тем не менее, соответстќвовали экономическим или идеологическим интере-
  Приложение 2. Интервью с Иосифом Е. Штишлицом
  сам развитых стран. Что это означает с точки зреќния морали?
  В интервью, данном "Эль Паис", этого нет, но в других интервью, которые можно разыскать в интернете, Штиглиц утверждает, что предќставители МВФ имеют стандартные условия для всех стран, состоящие из 111 пунктов. Штиглиц также утверждает, что всем предлагают крупќные взятки, а тех, кто, несмотря на это отказывается подписывать, проќсто ликвидируют.
  - Это означает, что они использовали кризисные ситуации в этих странах в своих собственных интереќсах...
  - Вы рассказываете, как некоторые главы госуќдарств Вам с грустью признавались в том, что были вынуждены идти на поводу у МВФ, несмотря на то, что его рекомендации явно были плохи для их стран; как будто МВФ играл роль международного жандарќма, заставлявшего их принимать деструктивные решения.
  - Да. Они боялись попасть в черные списки МВФ. В этом случае им было бы не получить кредитов ни в Фонде, ни во ВБ, ни в ЕС. А ввиду плохих оценок МВФ им было бы трудно рассчитывать и на привлечение частного капитала. Хуже того, они боялись даже откроќвенно говорить о своих проблемах, опасаясь, что уже такая открытость сама по себе приведёт к тем же реќзультатам; что МВФ сочтёт её за дерзость и попытку конфронтации, а потому накажет их и отомстит им за это. То есть, они полагали совершенно невозможным какой-либо откровенный диалог.
  - Вы считаете ошибкой со стороны МВФ то обќстоятельство, что он не принимает во внимание мнения правительств тех стран, где осуществляет свою политику. Дело обстоит именно так, как вы рассказываете в книге: представители Фонда приќбывают на место, через три-четыре дня предлагаќют руководству страны подписать определенные условия1, одинаковые для всех, а затем обвиняют это же руководство в коррупции?
  - Они выставляют целый ряд условий.
  
  Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески
  - Не могли бы Вы рассказать, как функционирует МВФ? Как определяется его экономическая политиќка?
  - В МВФ есть только одна страна с правом вето - это Казначейство Соединенных Штатов.
  
  *
  И далее в том же смысле.
  18 июля 2002 г.
  
  
  Генри Форд
  Международное еврейство
  
  Генри_Форд_ford_genri_mezhdunarodnoe_evreystvo.rtf
  http://webreading.ru/nonf_/nonf_publicism/genri-ford-meghdunarodnoe-evreystvo.html
  Генри Форд
  Международное еврейство
  
  Предисловие автора
  
  http://webreading.ru/conv/do_rtf.php?name=/books/nonf_/nonf_publicism/ford_genri_mezhdunarodnoe_evreystvo
  http://www.samomudr.ru/?p=924 http://www.samomudr.ru/d/FORD%20%20GENRI%20%20%20_%20MEZhDUNARODNOE%20EVREJSTVO.pdf
  
  Почему надо исследовать еврейский вопрос?
  Потому, что этот вопрос существует и появление его в Америке должно повести к его разрешению, а не способствовать продолжению тех сопровождающих его отрицательных побочных явлений, которые окружают этот вопрос в других странах.
  Еврейский вопрос существует в Соединенных Штатах уже давно. Сами евреи это знали, несмотря на то что аборигенам это оставалось неизвестным. По временам он так сильно обострялся, что можно было опасаться тяжелых последствий. Имеется много признаков того, что он теперь близится к острому кризису.
  Еврейский вопрос затрагивает не одни только всем известные стороны жизни, как господство в финансах и торговле, захват политической власти, монополизацию всех предметов необходимых для жизни и произвольное влияние на американскую прессу. Он затрагивает всю область культурной жизни и делается, таким образом, вопросом жизни для самого американского духа. Он захватывает и Южную Америку и, таким образом, разрастается в грозный придаток всеамериканских отношений. Он находится в самой тесной связи с теми грозными явлениями, которые, являясь результатом организованных и умышленных беспорядков, держат народы в постоянной тревоге. Он не является новостью. Напротив, корни его лежат в далеком прошлом; продолжительность его существования уже породила в свое время ряд программ для его разрешения, которые, в свою очередь, должны помочь его решению в будущем.
  Эта книга является как бы предварительным опытом исследования еврейского вопроса. Она имеет целью дать возможность интересующимся вопросом читателям познакомиться с данными, опубликованными в "Dearborn Independent" до октября 1920 года. Требование на этот журнал было столь велико, что запас его, равно как и сборник, содержавший первые 9 статей, скоро оказался исчерпанным. Исследование будет продолжаться, пока вся работа не будет закончена. Побудительный мотив этого труда есть - ознакомить народ с фактами. Само собой понятно, что настоящему труду приписывают и другие мотивы. Но предрассудки и вражда являются недостаточными, чтобы объяснить происхождение труда, подобного настоящему, и его исполнение. Если бы в нем были какие-либо задние мысли, они, несомненно, выплыли бы наружу в самом изложении. Читатель, мы надеемся, должен будет признать, что весь тон этого исследования основан на фактах и соответствует его предмету. Международные евреи и их пособники, являющиеся сознательными врагами всего того, что мы понимаем под англо-саксонской культурой, на самом деле многочисленнее, чем это кажется легкомысленной массе людей, которая защищает все то, что делает еврей, так как ей внушили, что все, что делают еврейские вожаки, прекрасно. С другой стороны, эти статьи свободны от туманных настроений любви ко всякому ближнему и прекраснодушия, которые не без умысла поощряются с еврейской стороны. Мы приводим факты, как они есть, и это обстоятельство должно явиться для нас достаточной защитой от упрека в предубеждении и ненависти.
  Этот труд не исчерпывает всей проблемы. Но он заставит читателя сделать шаг вперед. В позднейших исследованиях, которые мы обнародуем, имена и данные, приводимые в этом исследовании; выступят еще более ярко.
  
  Генри Форд.
  Октябрь 1920 года.
  
  
  I. Личный и профессиональный характер еврейства
  
  Духовными и бытовыми особенностями Еврейства являются:
  отвращение от тяжелой, требующей напряжения сил
  физической работы, сильно развитая семейственность и
  любовь к единоплеменникам; сильно развитый религиозный
  инстинкт; мужество скорей пророка и мученика, чем
  культурного передового бойца и солдата; выдающаяся
  способность, при наступлении тяжелых жизненных условий,
  держаться вместе, не выходя за пределы расовой
  гражданственности, способность к эксплуатации личности
  и к использованию социальных условий; хитрость и лукавство
  в спекулятивной наживе, в особенности в денежных делах;
  восточная любовь к пышности; преклонение перед могуществом
  и радостями высокого общественного положения;
  высокий уровень умственных способностей.
  Новая международная энциклопедия.
  
  
  Еврейство вновь привлекает внимание всего мира. Занятое им во время войны выдающееся положение в финансовых, политических и вообще высших общественных сферах было столь велико и так явно бросалось в глаза, что явилась потребность вновь подвергнуть критическому изучению положение, могущество и цели еврейства, при чем мнение большинства исследователей склонялось не в его пользу. Преследования, сами по себе, не новость для евреев; новым явилось для них желание проникнуть глубоко в их сущность и сверхнациональный дух. В течение 2.000 лет они чувствовали на себе гнет антисемитизма других рас; но это к ним отвращение никогда ясно не сознавалось, не получало разумного определения и не выливалось в определенную формулу. Ныне еврейство взято под микроскоп экономического наблюдения, которое и дает возможность познать и понять основы его могущества и причины его отчужденности и его страданий.
  В России еврейство обвиняют в том, что оно создало господство большевизма. Это обвинение, смотря по тому, из каких слоев общества оно исходит, одни считают обоснованным, другие нет. Мы, американцы, бывшие очевидцами проповеди юных еврейских апостолов социального и экономического переворота, слышавшие их жгучее красноречие вдохновенных пророков, могли составить себе определенное мнение, в чем тут суть. В Германии им ставят в вину крушение Империи, и, действительно, обширная литература с массой фактических документов заставляет читателя призадуматься. В Англии существует мнение, что еврей - истинный повелитель мира, что еврейство представляет собою сверх-нацию, стоящую над народами, и что оно господствует силою золота и, оставаясь в тени, играет народами, как пешками. В Америке обращает на себя внимание преобладающее участие евреев в организациях, работавших на войну, причем более пожилые работали в них ради наживы, а более молодые ради честолюбия. Участие их больше всего проявлялось в тех отраслях, которые были заняты промышленными и торговыми делами, имеющими связь с войной. Равным образом приковывает внимание и тот факт, в какой сильной степени они использовали свои знания и опыт, на местах государственных чиновников, в свою пользу.
  Словом, еврейский вопрос выдвинулся на первый план. Однако и здесь, как во всех вопросах, связанных с выгодой, стараются вопрос этот замолчать под тем предлогом, что он не подходит для гласного обсуждения. Все же, на основании опыта доказано, что проблемы, которые хотят таким способом замять, рано или поздно все равно всплывают на поверхность и при том в нежелательных и вредных формах.
  Еврейство является мировой загадкой. Будучи в большинстве бедным, оно все же господствует над деньгами и капиталами всего мира. Лишенное земли и правительства, рассеянное по всему миру, оно проявляет редкое единство и крепость, не достигнутые ни одним другим народом. Подвергнутое почти во всех странах известным законным ограничениям, оно, в сущности, в тени многих престолов, сделалось истинным властителем. Древние предсказания гласят, что евреи возвратятся в собственную страну и из этого центра будут править миром, но случится это лишь тогда, когда они сперва выдержат на себе натиск всех племен человечества.
  Способом добывания средств к жизни, в котором наивысший процент участия, сравнительно с другими расами, принадлежит евреям, является торговля. Будь то даже купля и продажа тряпок, - это всегда торговля. От продажи старого платья до господства в международной торговле и финансах, еврей в этой именно области проявляет наивысшие способности. Больше, чем любая другая раса, еврей проявляет определенное отвращение к физической работе, но взамен этого решительную склонность к торговле. Юноша нееврей ищет занятий в ремесленной или технической области; молодой еврей предпочитает начинать свою карьеру рассыльным, продавцом или приказчиком. По данным одной старой прусской переписи из 16.000 евреев 12.000 были торговцы и 4.000 ремесленники, тогда как коренное население занималось торговлей лишь в размере 6 человек на сто.
  Новейшая перепись, наряду с торговцами, показала бы значительный прирост в научной и литературной области, без изменения числа торговцев, и лишь незначительный, может быть, прирост в отношении числа ремесленников.
  В одной Америке почти вся оптовая торговля, тресты и банки, природные богатства и, главным образом, сельскохозяйственные продукты, в особенности табак, хлопок и сахар, находятся под господствующим влиянием еврейских финансистов или их агентов. Еврейские журналисты представляют собою в Америке также большую и могущественную группу.
  "Большая часть торговых домов находится во владении еврейских фирм", читаем мы в еврейской энциклопедии. Многие из них, если не большинство, скрываются под нееврейскими именами. Евреи являются самыми многочисленными и крупнейшими собственниками городских земель. Они играют выдающуюся роль в театральном деле. Безусловно они держат в руках информационное дело во всей стране. Хотя численно они значительно меньше, чем все остальные живущие среди американцев расы, к их услугам, однако, готова ежедневная, обширная и благожелательная публицистика; это было бы немыслимо, если бы они не имели ее в своих руках и сами не направляли бы ее в желательном для них смысле. Вернер Сомбарт в своей книге "Еврейство и экономическая жизнь " пишет: "Если обстановка будет дальше развиваться так же, как в последнее время, и цифры прироста населения от эмигрантов и поселенцев останутся без изменения, то мы ясно можем себе представить, что Соединенные Штаты через 50 или 100 лет будут страной, населенной одними славянами, неграми и евреями, при чем, конечно, евреи захватят в свои руки хозяйственную гегемонию".
  Сомбарт является ученым, настроенным к евреям благожелательно. И вот возникает вопрос: - Если еврей владеет властью, то как же он достиг этого? Америка страна свободная. Евреи составляют лишь 3% всей массы населения, и против 3 миллионов евреев стоит 97 миллионов неевреев в Соединенных Штатах. Спрашивается, является ли могущество евреев следствием их выдающихся способностей или беспечности и малоценности неевреев? На это может последовать простой ответ: евреи пришли в Америку, работали здесь так же, как и другие, и в конкуренции оказались более удачливыми. Но такой ответ не обнимает собой всей полноты фактов.
  
  Прежде, чем дать более совершенный ответ, надо отметить два обстоятельства.
  Во-первых, не все евреи обладают богатствами. Существует большое число бедных евреев, хотя, правда, большинство из них при всей своей бедности все же сами себе господа. Верно, что евреи являются главными финансовыми властителями страны, но из этого не следует, что в каждом еврее сидит финансовый король, и когда мы подвергнем исследованию способы, посредством которых бедные и богатые евреи достигают власти, то станет ясно, что между этими двумя классами должна быть проведена строгая грань.
  Во-вторых, еврейская солидарность значительно затрудняет применение одного и того же мерила к успехам евреев и не евреев. Надо иметь в виду, что значительная концентрация имуществ в Америке сделалась возможной благодаря поддержке капиталистов, живущих по ту сторону океана, то есть что еврейские переселенцы прибыли в Соединенные Штаты, уже имея за собою поддержку европейских евреев. Ясно, что успех переселенцев такого рода нельзя измерять той же мерою, как успех, скажем, немцев или русских, которые прибыли в Соединенные Штаты, не имея за собой ничего, кроме собственной предприимчивости и силы. Несомненно, что значительное количество евреев приезжает, рассчитывая только на свои силы и не имея никакой другой поддержки. Но все же было бы неправильно приписывать господство еврейских богатств во всех областях одной личной самодеятельности. Это господство на самом деле является ничем иным, как переброской еврейского денежного могущества через океан. Объяснение еврейского влияния всегда должно исходить из этого положения. Мы имеем перед собою расу, которая во времена своей подлинной национальной истории состояла из крестьян, расу, чья основная психика была направлена скорее к духовному, чем к материальному, народ пастушеский, а не торговый. И все же эта раса с тех пор, как она лишилась отечества и правительства и подвергалась везде преследованиям, должна почитаться настоящим, хотя и скрытым владыкой мира.
  
  Каким же образом могло возникнуть столь странное обвинение и почему оно, по-видимому, находит себе подтверждение в столь многочисленных фактах?
  Начнем издалека. В первые времена развития их национального характера, евреи находились под властью закона, который делал невозможным наличность чрезмерных богатств, равно как и нищеты. Новейшие реформаторы, которые на бумаге измышляют образцовые социальные системы, хорошо бы сделали, если бы бросили взгляд на социально-общественную систему, по которой жили первые евреи. Закон Моисея, путем воспрещения взимания процентов, делал невозможным возникновение денежной аристократии, подобной современным еврейским финансистам; равным образом закон этот делал невозможным извлечение денежной прибыли, источником которой является чужая нужда. Всему этому, как равно и чистой спекуляции, еврейское законодательство не благоприятствовало совершенно. Земельное ростовщичество отсутствовало. Земля была поделена; и хотя этим не исключалась возможность лишиться ее вследствие нужды и задолженности, все же через 50 лет она возвращалась в род первоначального владельца. Таким образом, с так называемым "юбилейным годом" всякий раз начинался новый социальный период. Эта система делала невозможным возникновение крупных земельных собственников и появление денежных магнатов, не препятствуя, однако, отдельным лицам пробиваться вперед путем честной конкуренции, ибо срок в 50 лет являлся достаточно длинным периодом для личной предприимчивости.
  Если бы евреи остались в Палестине под властью Моисеева закона, сохраняя свой государственный суверенитет, то едва ли они получили бы тот финансовый отпечаток, который они приняли впоследствии. Еврей никогда не обогащался за счет другого еврея. И в новейшие времена обогащение их всегда происходило не за счет их самих, а за счет народов, среди которых они жили. Еврейский закон позволял евреям вести дела с неевреями по другим правилам, чем те, которыми они должны были руководствоваться, вступая в деловые отношения с еврейским "ближним". Так называемый закон для иностранцев гласит:
  
  "Чужеземцу ты можешь давать в займы ради роста, но ближнему своему ты не должен давать ради роста".
  
  Рассеянные среди других народов, не ассимилируясь с ними и никогда не теряя своей яркой расовой обособленности, евреи в течение многих столетий получили возможность применять этот закон на деле. Пришельцы среди чужих, подчас жестоких, они этим законом осуществляли своего рода справедливое возмездие. Однако, и этим нельзя объяснить финансовое превосходство евреев, - скорее надо искать его в самих евреях, в их силе, находчивости и в их особых способностях.
  Уже на заре еврейской истории видно, что стремление Израиля было направлено к тому, чтобы сделаться народом-владыкой над всеми народами. По-видимому, все пророчества имели своей целью лишь нравственное просвещение мира при посредстве Израиля; однако, его воля к господству извращала это. По крайней мере, весь строй Старого Завета позволяет придти к такому заключению.
  По древним преданиям евреи не исполнили божественного приказания изгнать Ханаанитов, дабы Израиль не осквернялся скверной последних. Евреи учли, какая масса силы будет без пользы растрачена, если они прогонят Ханаанитов, и предпочли оставить их на родине. "И бысть, когда Израиль усилился, то обложил Ханаанитов податью и не изгнал их". Это непослушание, это предпочтение материального господства духовному водительству положили начало никогда не прекращавшемуся наказанию Израиля и его бедам. Рассеяние евреев среди народов, длящееся вот уже 2.500 лет, изменило спасительное назначение их, которое, по их писаниям, указывалось им Божественным промыслом.
  Духовные вожди современного еврейства продолжают утверждать, что задачи Иудеев среди народов духовные, но это утверждение мало убедительно, так как доказывающие это факты отсутствуют. Израиль, в продолжение всей новой истории, смотрит на нееврейский мир только с одной стороны: каким способом можно обратить его жизненные силы к себе на службу. Но обетование продолжает существовать: вдали от собственной земли, подвергаясь преследованиям везде, куда он направляет стопы свои, Израиль увидит конец своего изгнания и безотечественности в новой Палестине, где, согласно пророчествам древних пророков, Иерусалим вновь сделается духовным центром земли.
  Если бы еврей мог сделаться продуктивным работником и соработником, то, по всей вероятности, рассеяние еврейства не приняло бы всемирного характера. Но так как он сделался торговцем, его инстинкт гнал его во все концы обитаемого мира. Евреи уже в ранние времена появились в Китае. В Англии они появились в эпоху Саксонского владычества. Еврейские торговцы были в южной Америке за сто лет до прибытия туда миссионеров. Уже в 1492 году они устроили сахарные заводы на острове Св. Фомы. В Бразилии они твердо осели в то время, когда на побережье нынешних Соединенных Штатов существовали лишь немногие поселки. Как далеко они проникали, можно видеть из того, что первый белый ребенок родившийся в Георгии, был еврей - Исаак Минис. Присутствие евреев на всем земном шаре и их племенная сплоченность сделали то, что они сохранились, как народ, среди других народов, представляя как бы корпорацию, агентов которой можно было найти везде.
  Возвышению евреев в финансовом господстве способствовало однако, главным образом, их особое дарование: ловкость в изобретении все новых и новых деловых методов. До появления евреев на мировой сцене оборот протекал в самых простых формах. Если начать доискиваться корня происхождения многих деловых методов, которые ныне разнообразят и облегчают торговлю, то в конце концов есть большая вероятность, что мы встретим еврейское имя. Многие необходимые приемы в области кредита и вексельного права были изобретены еврейскими купцами не только затем, чтобы пользоваться ими между собой, но и для того, чтобы запутать в них неевреев, с которыми они вели торговлю. Древнейший сохранившийся вексель был выдан евреем Симоном Рубенс. Торговый вексель есть еврейское изобретение, так же как и платежное свидетельство на предъявителя.
  Интересна история этого платежного свидетельства на предъявителя. В давние времена враги евреев обирали их до последней копейки и тем не менее они удивительно быстро поправляли свои дела и скоро вновь становились богатыми. Чем объяснить столь быстрый путь от бедности к богатству? Тем, что их актив скрывался под анонимом "предъявитель", и этим путем значительная часть их состояния оставалась нетронутой. Во времена, когда даже морские разбойники имели право конфисковать товары, отправляемые для евреев, евреи стали оберегать себя тем, что они посылали свои товары по безыменным накладным (полисам). Вообще все старания евреев были направлены к тому, чтобы добиться возможности оперировать с товарами, а не с лицами. Прежде все правовые требования были личные, но еврей скоро пришел к тому убеждению, что товары надежнее лиц, с которыми он вел дела, и потому применил все старания добиться того, чтобы претензии предъявлялись не к лицам, а к ценностям. Этот способ имел еще и то преимущество, что сам еврей по возможности оставался в тени. Такая система придала всему деловому обороту сухость, так как стали предпочитать иметь дело с товарами, а не с живыми людьми, и сухость эта сохранилась и поныне. Дальнейшее изменение в этой области, преемственно сохранившееся до наших дней и позволяющее евреем скрывать то могущество, которого они достигли, по природе своей тождественно с "документом на представителя": оно дает возможность предприятию, находящемуся под властью еврейского капитала, действовать под именем, которое не содержит в себе ни малейшего намека на участие в нем еврейского влияния. (Анонимные общества, Акционерные компании).
  Еврей есть единственный и первый "международный" капиталист, причем в своей деятельности он не обращается к помощи неба, но предпочитает в качестве своих агентов пользоваться нееврейскими банками и трестами. Слухи, производящие иногда большое впечатление, о едином нееврейском капиталистическом фронте часто обязаны своим происхождением этой еврейской привычке.
  Изобретением фондовой биржи мир равным образом обязан еврейскому финансовому таланту. В Берлине, Париже, Лондоне, Франкфурте, Гамбурге евреи оказывали преобладающее влияние на первые фондовые биржи, а Венеция и Генуя в древних донесениях прямо называются "еврейскими городами", с которыми можно вести большие торговые и банковые дела. Английский банк был основан по совету и при помощи еврейских переселенцев из Голландии; Амстердамский и Гамбургский банки возникли под еврейским влиянием.
  Уместно будет остановиться здесь на одном своеобразном явлении, неразрывно связанным с преследованием и переселением евреев из страны в страну в Европе. Где бы они ни появлялись, туда как будто переносился за ними и узловой пункт делового оборота. Пока евреи пользовались свободой в Испании, там находился и денежный мировой центр; с изгнанием евреев Испания потеряла свое финансовое значение и уже не вернула его более никогда.
  Историки европейской экономической жизни постоянно останавливаются над вопросом, почему узел торгового оборота передвинулся из Испании, Португалии и Италии на север, - в Голландию, Англию и Германию. Ни одно из даваемых этому явлению объяснений не находит себе фактического обоснования. Однако, если принять во внимание, что это перемещение совпадает с изгнанием евреев с юга и бегством их на север и что с их прибытием в северные страны начинается торговый расцвет последних, продолжающийся и доныне, то объяснение, казалось бы, найти не трудно. Мы постоянно встречаемся с тем фактом, что в момент, когда евреи вынуждены бывали переселяться, за ними в след перемещался и центр торговли благородными металлами. Распространение евреев по Европе и по всему земному шару, причем еврейская община не теряла связи со всеми остальными общинами, связи крови, веры и страданий, давало им возможность сделаться "международными" в такой мере, в какой это было немыслимо для другой расы или любой группы купцов того времени. Они не только были везде (везде были также Американцы и Русские), но продолжали находиться в постоянном контакте друг с другом. Они были организованы задолго до наступления момента возникновения осознанных международных торговых организаций, будучи взаимно связаны невидимыми нитями общности жизненных условий. Многие средневековые писатели даже удивляются тому, что евреи были лучше осведомлены о положении дел в Европе, чем многие правительства. Евреи также хорошо разбирались и в том, что будет; равным образом они лучше были осведомлены о политических конъюнктурах и условиях, чем государственные люди по профессии. Эти сведения они письменно пересылали от одной группы к другой, из страны в страну и этим путем они бессознательно положили начало финансовой осведомительной службе. Несомненно, что эта служба была бесконечно драгоценна для их спекулятивной деятельности. Своевременная осведомленность в те времена, когда всякого рода известия были скудны, ненадежны и получались крайне медленно, была необычайно важна. Обстоятельство это дало возможность евреям стать посредниками при заключении государственных займов, которые всячески ими поощрялись. Евреи издавна стремились сделать государства своими клиентами. Заключение государственных займов облегчалось тем, что в различных странах проживали члены одного и того же семейства финансистов: они представляли собой ту международную директорию, которая разыгрывала между собой королей и правительства, обостряя национальную вражду, к немалой выгоде самих этих финансовых агентов.
  Один из самых распространенных упреков, делаемых современным еврейским финансистам, заключается в их особенной способности к такого рода финансовым операциям. Все критики евреев, как деловых людей, меньше всего при этом имеют в виду тех деловых людей из среды евреев, что работают с частной клиентурой. Тысячи мелких еврейских дельцов пользуются полным уважением, точно так же, как и десятки тысяч еврейских семейств уживаются с нами, как добрые соседи. Критика, поскольку она направлена против выдающихся финансовых воротил вообще, чужда расового оттенка. К сожалению, к рассматриваемой нами проблеме часто примешивается расовый предрассудок, легко ведущий к недоразумениям, благодаря тому простому факту, что в длинной цепи международных финансов, сковывающей весь мир, на каждом кольце ее мы встречаемся с еврейским капиталистом, с еврейским семейством финансистов или с определенной еврейской банковой системой. Многие видят в этом планомерную организацию еврейской силы, в целях господства над неевреями. Другие объясняют это расовой симпатией, - продолжением семейного дела потомками и разветвлением первоначального дела. По древним писаниям Израиль произрастает, яко лоза виноградная, дающая все новые и новые отпрыски, углубляясь корнями в землю, но все эти отпрыски составляют лишь часть того же ствола. Способность евреев завязывать деловые сношения с правительствами надо поставить в связь с периодами преследования евреев: они поняли тогда могущество золота в сношениях со своими продажными врагами.
  Куда бы еврей ни шел, за ним следовало проклятие отвращения других народов. Евреев, как расу, никогда не любили, этого не станет отрицать и самый правоверный еврей, хотя он объясняет это по-своему. Отдельные евреи могут пользоваться уважением, а многие черты их характера при ближайшем рассмотрении представляются драгоценными. Тем не менее одна из казней, которую носят на себе евреи, как народ, это нерасположение к ним, как к особой расе.
  Даже в новейшее время, в цивилизованных странах, при условиях, исключающих возможность преследования, эта нелюбовь продолжает существовать. Несмотря на это, по-видимому, евреи вообще не заботятся о приобретении дружбы нееврейских масс, может быть, по той причине, что они помнят прежние неудачи в этом направлении, вернее же потому, что они сами убеждены в превосходстве своей расы. Какова бы ни была истинная причина этого, несомненно, однако, что главное их стремление было всегда направлено к тому, чтобы заручиться расположением королей и дворянства. Какое дело евреям до того, что народ скрежещет на них зубами, когда властители и дворцы их друзья? Благодаря этому даже в самые жестокие для евреев времена всегда находился "придворный еврей", который при посредстве займов и долговой петли добивался доступа в королевские передние. Еврейская тактика была всегда одна и та же: "путь в Главную Квартиру врага". Никогда, например, евреи не пытались расположить в свою пользу русский народ, но зато всемерно добивались приобрести благосклонность русского двора. Так же точно их мало заботил немецкий народ, но проникнуть к германскому двору им удавалось. В Англии еврей только пожимает плечами, когда ему говорят о противоеврейских настроениях народа: какое ему до этого дело? Разве за ним не стоит все сословие лордов, разве не в его руках веревка, которой связана британская биржа?
  Эта тактика всегда обращаться к "Главной Квартире" объясняет то огромное влияние, которое еврейство приобрело на многие правительства и народы. Тактика эта приобрела еще большую силу благодаря еврейскому уменью всегда предлагать то, в чем правительство нуждается. Если правительство нуждалось в займе, то "придворный еврей" устраивал его при посредстве евреев, живших в других больших центрах или столицах. Если правительство хотело заплатить долг другому правительству, не прибегая для этого к перевозке благородных металлов при помощи каравана мулов через неспокойные местности, еврей устраивал и это: он пересылал кусок бумаги, и долг уплачивался банкирским домом в чужой столице. Первые попытки продовольствовать и снабжать армии при посредстве военных поставщиков были тоже взяты на себя евреем: он имел капитал и знал нужную для этого систему; помимо того он был доволен тем, что должником его являлась целая нация. Нет признаков того, чтобы эта тактика, так превосходно помогавшая еврейской расе в тяжелые для нее столетия, изменилась и теперь. Понятно поэтому, что, мысленно представляя себе ту силу влияния, которой в наши дни пользуется столь малочисленная раса его соплеменников, и сравнивая несоответствие числа с могуществом своего народа, еврей видит в этом свое расовое превосходство.
  Нужно иметь в виду, что еврейская изобретательность создавать все новые и новые формы делового оборота не иссякла и поныне, равно как и способность приспособляться к новым условиям. Евреи прежде всего в чужих странах устраивают филиальные отделения в целях доставить этим скорый барыш главной фирме. Во время войны много говорили о "мирных завоеваниях" Германского правительства, выражавшихся в том, что оно устраивало в Соединенных Штатах филиальные отделения и представительства немецких фирм. Что многие немецкие филиальные отделения работали здесь, - это бесспорно, но в действительности это были не немецкие, а еврейские предприятия. Старые немецкие торговые дома были слишком консервативны, чтобы самим бегать в Соединенные Штаты за клиентами. Напротив, еврейские фирмы такими не были, они прямо кинулись в Америку и делали здесь дела. В конце концов, правда, конкуренция принудила и большие немецкие фирмы последовать этому примеру. Но первоначальная идея была еврейской, а не немецкой.
  Другой современный деловой способ, чье происхождение надо приписать еврейским финансистам состоит в соединении промышленности, родственной по производству, Если, например, приобретается кем-нибудь электрическая станция, то одновременно покупают и городской трамвай, потребляющий энергию. Возможно, что некоторым поводом для этого служит желание использовать выгоду полностью, по всей линии от производства энергии вплоть до потребления ее городским трамваем. Но главная причина кроется в следующем: при посредстве электрической станции увеличить цену за доставляемый трамвайному обществу ток и таким путем иметь возможность увеличить проездную плату; этим путем финансисты, в чьих руках находится дело, получают прирост прибыли по всей линии. При этом Общество, которое стоит ближе к потребителю, объявляет, что расходы его увеличились, но умалчивает, что цены повышены самим собственником, а вовсе не лицами, стоящими вне предприятия, вынужденными к этому условиями денежного рынка.
  Ясно, что в настоящее время существует финансовая сила, которая ведет мировую, строго организованную игру: вселенная - игорный стол, ставка, - мировое могущество. Культурные народы потеряли всякое доверие к учению, что во всех совершающихся переменах виноваты так называемые "экономические условия". Под маскою "экономических законов" скрываются самые разнообразные явления, в которых так называемые "законы" вовсе не повинны. Повинны в них законы самолюбия небольшой кучки людей, которая обладает волей и силой обращать народы, насколько возможно, в своих подданных. Возможно, что многое может быть национальным, но, чтобы могло быть таковым денежное хозяйство, в это в наши дни никто уже не верит и все убеждены в том, что в международном денежном хозяйстве на деле устранена всякая конкуренция. Существуют, правда, несколько независимых банкирских домов, но лишь немногие из них имеют какой-либо вес.
  Большие заправилы, те немногие лица, пред глазами которых ясно открыт весь план действий, имеют в своем распоряжении многочисленные банкирские дома и тресты; один имеет одну, другой иную задачу. Но между ними нет разногласия, и никто из них не вмешивается в сферу деятельности другого. Таким образом, конкуренция в различных областях мирового делового оборота не существует. Между главными банками любой страны господствует такое же единство действия, какое есть, скажем, в различных отраслях почтовой службы Соединенных Штатов, - все они получают директивы из одного и того же места и их цель - достижение одних и тех же заданий.
  Непосредственно перед войной Германия закупила огромное количество американского хлопка; хлопок этот был готов к отправке. С объявлением войны право собственности на этот хлопок в течение одной ночи перешло от еврейских имен в Гамбурге на еврейские имена в Лондоне. В тот момент хлопок в Англии стал продаваться дешевле, чем в Соединенных Штатах, благодаря чему понижались и американские цены. Когда цены оказались достаточно понижены, хлопок был скуплен людьми, об этом осведомленными. С этого момента цены вновь повышаются. Между тем те же силы, который вызвали непонятное на первый взгляд колебание цен на хлопчатобумажном рынке, наложили свою лапу на разбитую Германию в целях обратить ее во всемирного должника. Известные группы крепко держат в своих руках хлопок, ссужают им Германию для переработки, оставляют там небольшое количество для оплаты работы и в заключение стараются убедить весь мир в той лжи, что хлопка, де, на рынке почти нет.
  И вот если проследить эту человеконенавистническую и в высшей степени безнравственную систему до ее первоисточника, окажется, что все лица в ней виновные запечатлены одной и той же печатью. Нужно ли после этого удивляться тому, что клич из-за моря: "подождем, пока Америка обратит внимание на еврейский вопрос" - получает особое значение?
  Несомненно, что положение, в котором в настоящее время находится мир, больше нельзя объяснять экономическими причинами, равно как и "бессердечием капитала". Капитал, правда, никогда не прилагал стараний к тому, чтобы удовлетворить справедливые требования рабочих, а рабочие в свою очередь иногда доходили до крайних пределов в целях понудить капитал к новым уступкам. Но какую пользу из всего этого получили обе стороны? Рабочие до сих пор убеждены в том, что капитал висит над ними черной тучей и что они заставят эту тучу рассеяться. И что же? Поверх этой тучи выплыла новая, которую ни капитал, ни рабочий не заметили в своей взаимной борьбе. И эта туча не исчезла и поныне.
  Под именем "капитал" в Америке обыкновенно понимают деньги, употребляемые для производительных целей. Но ошибочно называть капиталистом фабриканта, организатора, поставщика орудий производства и рабочей силы. Нет, все это не капиталисты в настоящем смысле. Они сами должны идти к капиталисту для того, чтобы его деньгами финансировать свои замыслы. Выше их стоит сила, которая обращается с ними более жестоко и немилосердно, чем они сами когда-либо помышляли обращаться с рабочими. Современная трагедия заключается именно в том, что "капитал" и "труд" находятся во взаимной борьбе, тогда как ни тот, ни другой не в состоянии изменить условий, против которых они протестуют и под гнетом которых страдают. Для этого им нужно сперва найти средство вырвать власть из рук той группы международных финансистов, которые не только создают данную обстановку, но и эксплуатируют ее.
  Существует "сверх-капитализм", обязанный своим бытием ложной мечте, что в золоте счастье. Есть "сверх-правительство", которое не находится в союзе ни с одним из существующих правительств и от всех их независимо, но чья рука тяготеет над ними всеми. Существует раса, часть человечества, кому при появлении ее никто никогда не сказал "добро пожаловать", но кому несмотря на это удалось возвыситься до такого могущества, о котором не мечтала ни одна из самых гордых рас, - даже Рим во времена наивысшего расцвета своей власти.
  Человечество все более и более приходит к тому убеждению, что вопросы рабочий, земельный и наемной платы могут получить свое разрешение только тогда, когда будет урегулирован вопрос этого международного сверх-капиталистического господства.
  Старая поговорка гласит: "добыча - победителю". Если немногие члены давно презираемой расы достигли такого превосходства, то нужно признать одно из двух: либо это - "сверхчеловеки", против которых борьба бесполезна, либо это обыкновенные люди, которым остальное человечество не сумело во время помешать добиться несправедливого и нездорового могущества. Если евреи не сверхчеловеки, то неевреи должны сами винить себя за все, что случилось: они сами должны подвергнуть пересмотру существующее положение и тщательно исследовать опыт других стран.
  
  
  
  
  II. Как Германия защищалась от евреев
  
  Прогрессивное человечество открыто говорит о болезнях, которые прежде считали нужным скрывать и замалчивать из чувства стыдливости. Политическое врачевание до этого еще не дошло. Однако, болезнь немецкой государственности уже начинают приписывать еврейскому влиянию и в нем видеть главную ее причину.
  Если светлые головы ясно видели это десятки лет тому назад, то теперь это должно сделаться ясным даже и самым простым людям. Вся политическая жизнь потрясена этим, и факта этого нельзя уже больше скрывать. Все классы немецкого народа держатся того мнения, что наступившее после перемирия и революции крушение, от которого страна все еще не может оправиться, есть дело рук еврейской хитрости и еврейского замысла. Это мнение высказывают с уверенностью и приводят кучу доказательств; думают, что история ясно докажет это впоследствии. На еврея в Германии всегда смотрели только, как на гостя, но против этого сам он согрешил тем, что захотел сделаться хозяином. Нет большей противоположности на свете, чем чисто-германская и чисто-семитическая раса, поэтому, между ними не может быть единодушия. Немец всегда видел в еврее пришельца. Еврей негодовал на то, что ему не предоставлены все права коренных граждан, и был враждебно настроен против гостеприимно принявшего его народа. В других странах евреям было легче смешиваться с основным населением и невозбранно увеличивать свою силу: в Германии было не то.
  По этой причине еврей ненавидит немецкий народ, и по той же причине страны, где евреи имеют сильное влияние, высказывали наибольшую ненависть к немецкому народу во время злополучной мировой войны. Евреи в этих странах держали исключительно в своих руках прессу, посредством которой обрабатывали "общественное мнение" против немецкого народа. Единственно кто выиграл от войны - это были евреи.
  Но мало делать предположения, надо доказать: обратимся же к фактам. Что произошло непосредственно после перехода от старого к новому режиму? В шестичленном кабинете, который заступил на место Имперского правительства, наибольшим влиянием пользовались евреи Гаазе и Ландсберг. Гаазе управлял внешними делами; к нему присоединили Каутского, чеха, который в 1918 году еще не приобрел прав немецкого гражданства. Там же были евреи Коон и Герцфельд. Еврей Шеффер сделался министром финансов, еврей Бернштейн его помощником. Статс-Секретарем по внутренним делам сделался еврей Прейс и помощником его еврей Фрейнд. Еврей Фриц Макс Коген, корреспондент "Франкфуртер Цейтунг" в Копенгагене, был сделан начальником осведомительной службы.
  Это положение вещей вышло вторым изданием в Пруссии. Управляли кабинетом евреи Гирш и Розенфельд, первый в качестве министра внутренних дел, а второй министра юстиции. Еврей Симон получил место помощника Статс-Секретаря финансов; в свою очередь Прусское министерство финансов было сплошь заполнено евреями и ими управлялось. Директором учреждений просвещения быль русский еврей Футран, которому помогал еврей Арндт. Директором департамента колоний сделался еврей Мейер-Гергард. Еврей Кастенберг управлял отделом искусств. Интендантство попало в руки еврея Вурма, а в министерстве продовольствия сидели евреи Д-р Гирш и тайный советник Д-р Штадтгаген. Советом рабочих и солдатских депутатов управлял еврей Каган, причем евреи Штерн, Герц, Левенберг, Френкель, Израилович, Лаубенгейм, Зелигзон, Каценштейн, Лауфенберг, Гейман, Шлезингер, Мерц и Вейль занимали в нем различные посты. Еврей Зрнст получил место президента полиции в Берлине, во Франкфурте-на-Майне то же место занял еврей Зинцгеймер, а в Эссене еврей Леви. Еврей Эйснер сел на место президента в Баварии, его министром финансов сделался еврей Яффе. Баварская торговля, транспорт и промышленность были подчинены полуеврею Брентано. Евреи Тальгеймер и Геймант орудовали в министерстве по делам Виртемберга, еврей Фульд в Гессене. Двое из делегатов Мирной Конференции были евреи, третий являлся всем хорошо известным орудием еврейских интересов. Помимо сего немецкая делегация кишмя кишела экспертами и советниками из евреев: Макс Варбург, д-р фон Штраус, Мертон, Оскар Оппенгеймер, д-р Яффе, Дейтш, Брентано, Бернштейн, Ратенау, Вассерман и Мендельсон-Бартольди. По свидетельству немцев, всякий честный наблюдатель, читавший сообщения беспартийных, не еврейских корреспондентов, мог убедиться, что евреи других стран равным образом принимают участие в Мирной Конференции. По всей вероятности это обстоятельство бросалось тогда в глаза только не еврейским корреспондентам на конференции; все же еврейские корреспонденты считали более благоразумным обходить этот факт молчанием.
  Еврейское влияние особенно сильно обнаружилось во время войны. Оно разразилось подобно взрыву ручной гранаты, брошенной опытной рукой, словно все было подготовлено заранее. Немецкие евреи во время войны не были немецкими патриотами. Хотя с точки зрения - враждебных немцам наций это обстоятельство не может служить упреком, все же по нем можно судить о том, чего стоит еврейская верность народу, среди которого евреи живут. По данным, который подлежат, однако, тщательной проверке, серьезные немецкие мыслители считают, что еврей вообще не может быть патриотом.
  По общему мнению все вышеназванные лица не могли бы занять всех этих постов, если бы не было революции, а революция наверное не наступила бы, если бы они ее не создали. Положение в Германии, правда, было неудовлетворительно, но народ был в силах сам его преодолеть и несомненно это бы сделал. В свою очередь вся обстановка, способствующая понижению уровня общественной морали и делавшая невозможным всякое улучшение, находилась под еврейским влиянием. Это влияние, которому приписывают крушение немецкой государственности, в главнейших чертах сводится ке следующим трем положениям:
  
  a) большевизм, скрывающийся под маской немецкой социал-демократии;
  b) господствующее влияние евреев в прессе, собственниками которой они являются;
  c) еврейский контроль над продовольствием и над промышленностью.
  
  Есть еще и четвертая причина, которая указываете на "нечто выше стоящее", но первые три влияли непосредственно на народ.
  Возможно, что эти выводы, к которым пришли немцы, будут встречены с недоверием лицами, мнения которых находятся под еврейским влиянием. Поэтому, мы приведем мнение по этому вопросу корреспондента лондонского "Глоб " Георга Питер-Вильсона. Вот что он писал еще в апреле 1919 года:
  
  "Большевизм означает экспроприацию всех христианских народов, вследствие чего в христианских руках капитала вовсе не будете, все же евреи вкупе будут господствовать над миром по своему усмотрению".
  
  Уже во второй год войны немецкие евреи объявляли во всеуслышание, что поражение Германии необходимо для укрепления сил пролетариата. Штребель говорил:
  
  "Откровенно признаюсь, что полная победа страны не в интересах социал-демократов".
  
  Я не имею в виду приведенными цитатами, взятыми наудачу из массы им подобных, возобновлять споре о причинах войны. Я привожу их лишь в доказательство того, что так называемые "немецкие евреи" забыли верность по отношению к стране, в которой они жили, и соединились с остальными евреями для ниспровержения Германии, при этом не для того, чтобы освободить страну от милитаризма, чего желал всякий мыслящий немец, но для того, чтобы путем приведения ее в полное расстройство получить возможность легче достигнуть над ней господства.
  Немецкая пресса сначала украдкою, а потом и открыто присоединилась к этим намерениям еврейских ораторов. "Берлинер Тагеблатт " и мюнхенские "Последние Известия " во время войны были правительственными или полуправительственными органами. Евреи были либо собственниками газете, либо имели на них влияние. Тоже было и с "Франкфуртер Цейтун г" и с целой кучей мелких газет, которые находились в духовной от них зависимости. Существуете мнение, что все эти газеты были ничем иным, как немецкими изданиями союзной еврейской прессы и преследовали одну и ту же цель. Следовало бы подвергнуть серьезному исследованию это дружное влияние еврейской прессы на весь мир для того, чтобы показать человечеству, как и в чьих тайных целях изготовляется для него ежедневно материал для чтения.
  С началом войны продовольствие и снабжение войске перешло в еврейские руки, и здесь обнаружилась везде такая недобросовестность, что доверие храбрых на фронте поколебалось. Подобно всем патриотично настроенным народам, немецкий народ сознавал, что война несете с собой горький удел. Но вдруг народ увидел, что его эксплуатирует определенный классе евреев, которые приняли все меры к тому, чтобы иметь возможность извлекать выгоду из всеобщей нужды.
  Во всех областях, в которых была возможность спекуляции за счет народных потребностей или получения побочной выгоды - в банках, военных и благотворительных учреждениях, в министерствах, от которых зависели подряды и поставки, - везде выплывали наружу евреи. Необходимые для жизни предметы, бывшие в изобилии, внезапно исчезали и вновь появлялись, но уже значительно вздорожавшими. Общества, работавшие на войну, превратились в чисто еврейские вотчины. Те, у кого были деньги, могли все иметь без карточек, вопреки неусыпным стремлениям правительства распределять продовольствие равномерно между всем населением. Евреи взвинчивали цены на товары, которые они получали окольными путями, втрое, и потоки золота лились в их денежные хранилища. Благодаря скрытым запасам, из которых снабжали себя такого рода спекулянты, все официальные данные, касавшиеся продовольствия, оказывались неверными.
  Общественная совесть пришла в волнение, начались жа-лобы, за ними следовало возбуждение уголовных преследований. Но когда дело доходило до суда, неизменно оказы-валось, что и судьи, и обвиняемый были оба евреями и дело обыкновенно кончалось ничем. Напротив, если случайно попадался немецкий купец, то поднимался шум и он под-вергался столь строгому наказанию, что его хватило бы на всех остальных. Достаточно проехаться по Германии вдоль и поперек, послушать разговоры, прислушаться к народным настроениям, чтобы убедиться, что память обе этих еврейских злоупотреблениях властью запечатлелась в народном сознании, словно выжженная раскаленным железом.
  В то время, как такие события волновали толщу народа, еврейские течения высшего порядка влияли на правительство. Советниками правительства Бетман-Гольвега были: еврей Баллин, Теодор Вольф, сотрудник "Берлинер Тагеблатт " и член всееврейской прессы, фон Гвиннер, директор Дейтше-банк, родственник еврейского крупного банкира Шпейера, и Ратенау, вождь еврейских промышленных и финансовых предпринимателей. Эти люди стояли близко к источнику власти и влияли на правительство так же, как другие евреи на народ.
  Богатый немецкий еврей при помощи своего денежного могущества над всеми отраслями хозяйственной жизни, которые непосредственно затрагивали интересы правящего класса в Германии, мог купить то положение, которое он стремился занять в обществе. Но ухитрялся даже еврей неимущий получить то значение, которого он домогался. Ибо все евреи воодушевлены одинаковым стремлением; оно у них в крови. Жажда власти неудержимо владеет ими.
  Завоевание правящих классов евреями объясняется их денежным могуществом. Остается открытым вопрос, каким образом произошло завоевание народных масс евреями, не имевшими денег, кроме тех, которые они приобрели уже впоследствии, благодаря учиненному ими же замешательству. Еврей по природе своей не анархист, не разрушитель; с этим мы готовы согласиться. Несмотря на это, он все же всемирный большевик и в высшей степени причастен к происшедшей в Германии революции.
  Еврейский анархизм не есть анархизм чистой воды; еврей пользуется им единственно, как средством для достижения определенных целей. Богатый еврей не анархист потому, что он может достигнуть желаемой цели при помощи имеющихся в его распоряжении средств, неимущий еврей, напротив, другими средствами не располагает. Однако и бедные и богатые идут одним и тем же путем и связь взаимной симпатии между ними не прекращается никогда: ибо если анархия будет иметь успех, то бедный еврей займет подобающее ему место рядом с богатым; если, напротив, она потерпит крушение, то все же последствием ее будет появление новых социальных конъюнктур, орудовать среди которых будет в состоянии только богатый еврей. Бедный еврей в Германии мог прорвать плотину германизма, которою он был сдержан, только одним способом: разрушив ее. То же было и в России. Прежний социальный строй инстинктивно создал вокруг еврея такую обстановку, при наличности которой можно было ожидать, что еврей окажется наименее вредным. Нации, подобно силам природы, обволакивающей проникшее в организм постороннее тело пленкою, поступали с евреями точно так же. В новейшие времена евреи все же нашли средство разрушить эти преграды и привести в беспорядок национальное строительство. Под покровом наступающих таким образом тьмы и брожения евреи занимали то место, которого они издавна добивались.
  Кто первым вышел на первый план после крушения России? Еврей или полуеврей Керенский. Но намерения его были недостаточно радикальны, и потому его сменил Троцкий, тоже еврей. Троцкий понял, что социальный строй в Америке слишком прочен, чтобы его сломить. Поэтому для своих целей он выбрал самый слабый пункт - Россию, чтобы оттуда взять приступом весь мир.
  Каждый видный комиссар в России - еврей. Бытописатели российских дел обыкновенно уверяли, что Россия находится в процессе разложения. Может быть, это и так. Но к еврейско-российскому правительству это относиться не может. Евреи в России двинулись из своих окопов в боевом порядке и подобно ручной гранате ворвались в сумятицу искусственно созданных беспорядков. Можно было подумать, что место каждого бойца было ему указано заранее.
  То же произошло и в Германии. Немецкую стену нужно было разрушить, чтобы потом неимущие евреи могли удовлетворить свое честолюбие. Когда брешь была пробита, они проникли в нее и укрепились на всех господствующих высотах над народом.
  Отсюда ясно, почему евреи на всем свете поощряют развитие разрушительных тенденций. Всем известно, например, что молодые евреи в Соединенных Штатах проповедуют идеалы, осуществление которых было бы равносильно уничтожению этого государства. Само собой понятно, что их нападки направлены против "капитала", другими словами, против современного мирового уклада, установленного неевреями. Но, ведь, истинными мировыми капиталистами, капиталистами ради капитала, являются сами евреи. Едва ли можно допустить, чтобы они стремились к уничтожению капитала. Напротив, они стремятся к единовластию над ним и издавна стоят на верной дороге к достижению этой своей заветной мечты.
  По всем этим основаниям, как в Германии, так и в России, надо строго различать приемы богатых и неимущих евреев: одни рассчитаны для воздействия на правительства, другие имеют в виду настроения народных масс, но все они направлены к одной и той же цели. Низшие еврейские классы стремятся не только к тому, чтобы прекратить притеснения над собой, но еще и к достижению господства. Воля к власти, - вот что руководит их существом.
  Господствующее по этому предмету в Германии мнение можно выразить следующим образом: революция является воплощением еврейской воли к власти; политические партии социалистов, демократов и свободомыслящих есть лишь орудия этой воли. Так называемая "диктатура пролетариата" есть диктатура евреев по преимуществу.
  Немцы прозрели столь неожиданно, противодействие и возмущение проявились столь бурно, что немецкому еврейству был дан лозунг отступить на вторую линию: как бы по уговору все посты, соприкасавшиеся непосредственно с народонаселением, были покинуты евреями. Но это вовсе не означало отказа от власти. Как развернутся события в Германии, предсказать еще трудно. Надо думать, что немцы окажутся на высоте положения и найдут нужные и честные средства в борьбе за власть. В том же, что наступит в России, едва ли можно сомневаться: с наступлением нового там переворота, трепет ужаса прокатится по всему миру.
  
  Мнение по еврейскому вопросу коренных немцев и русских можно кратко резюмировать следующим образом:
  Еврейство является силой наиболее крепко организованной, крепче, чем Британская мировая держава. Оно является государством, граждане которого, где бы они ни жили, богатые и бедные, бесповоротно ему преданы. Государство это в Германии носит название "Всееврейство".
  Орудием этого государства является капитализм и пресса или, другими словами, деньги и пропаганда.
  Среди государств одно "Всееврейство" стремится к мировому господству, тогда как остальные добиваются лишь местного, национального могущества.
  Доминирующей деятельностью "Всееврейства" является журналистика. Творчество современного еврейства в области техники, науки и литературы носит на себе отпечаток той же журналистики. Творчество это есть изумительный продукт еврейской способности впитывать в себя чужие идеи. Капитал и журналистика сливаются в прессе, которая таким путем становится орудием еврейского господства.
  Организация управления этим всееврейским государством достойна удивления. Первым местом пребывания этого управления был Париж; ныне центр управления перенесен в другое место. Перед войной столицей его был Лондон, второй столицей Нью-Йорк. Можно думать, что ныне Нью-Йорк встанет над Лондоном, - течение идет в Америку.
  Так как "Всееврейство" не в состоянии содержать постоянную сухопутную и морскую силу, то заботиться об этом должны другие государства. Британский флот является его флотом; он охраняет еврейское мировое хозяйство, поскольку последнее зависит от мореплавания, от всякого на него посягательства. Взамен того "Всееврейство" предоставляет Британии спокойно пользоваться политическим и территориальным господством. "Всееврейство" подчинило даже Палестину Британскому скипетру. Где бы ни находилась всееврейская сухопутная сила, какую бы маску она ни носила, работа ее идет рука в руку с британскими морскими силами.
  "Всееврейство" охотно предоставляет управление отдельными странами мира местным правительствам; само оно требует себе лишь контроля над ними. Сами евреи никогда не сольются с другой нацией. Они народ замкнутый в себе, всегда таковым были и всегда таковым останутся. Только тогда "Всееврейство" вступает в борьбу с другим народом, когда последний создает условия, делающие невозможным для евреев подчинить своему влиянию продукты работы и финансы данной страны. Оно в состоянии вызвать войну и даровать мир. В случае упорства оно вызывает анархию, но в его же силах восстановить порядок. Оно управляет нервами и мускулами человечества в сторону наиболее благоприятную осуществлению всееврейских целей.
  Мировая осведомительная служба подчинена "Всееврейству". Поэтому оно в состоянии в любой момент подготовить мнение людей к восприятию того, что им задумано в ближайшую очередь. Величайшая опасность лежит в способах осведомления и в том, как обрабатывается общественное мнение целых народов с известной целью. Но если удается напасть на след могущественного еврейства и изобличить его игру, то тотчас же поднимается вопль о "травле" и прокатывается по всей мировой прессе. Однако, истинная причина всех преследований евреев, то есть угнетение народов при посредстве еврейских денежных махинаций, никогда не становится предметом гласного обсуждения.
  Вице-правительство "Всееврейства" находится в Лондоне и Нью-Йорке. Отомстив Германии, оно готовится поработить и другие нации. Британию оно уже поработило. В России из-за этого идет борьба с народом, по-видимому, все еще не законченная. Соединенные Штаты, при их добродушной терпимости по отношению ко всем расам, являются, в этом отношении, многообещающим полем. Сцена действия меняется, но еврей в течение столетий остается верен себе.
  
  
  
  
  III. История евреев в Соединенных штатах
  
  На первый взгляд может показаться, что Американская
  хозяйственная система независима от евреев, Тем не менее
  я продолжаю утверждать, что Соединенные Штаты
  (может быть, более, чем какая-либо другая страна)
  пропитаны в высшей степени еврейским духом. Это
  признается многими и прежде всего теми, которые в
  состоянии лучше, чем кто-либо иной, судить об этом предмете.
  В виду этого не является ли справедливым мнение,
  что Соединенные Штаты обязаны своим существованием
  евреям? И если это так, то не имеется ли достаточных
  оснований утверждать, что еврейское влияние сделало
  Соединенные Штаты тем, что они есть, т. е. американскими?
  Ибо то, что мы называем американизмом, ничто иное, как
  очищенный еврейский дух.
  Вернер Сомбарт. "Евреи и хозяйственная жизнь", стр. 38, 43.
  
  
  История евреев в Америке начинается с Христофора Колумба. 2-го августа 1492 года более 300.000 евреев были изгнаны из Испании; с этого момента господствующее положение Испании начало падать. На следующий день Колумб вышел в открытое море; его сопровождало значительное число евреев. Они не были беженцами, так как замыслы отважного мореплавателя уже за долго перед тем обратили на себя внимание евреев. Колумб рассказывает сам, что он много вращался среди евреев. Первое письмо, в котором он описывал свои открытия, было адресовано еврею. И, действительно, чреватое событиями путешествие, которое обогатило человечество знакомством с благами второй половины земного шара, сделалось возможным только благодаря евреям. Красивая история что путешествие это финансировалось путем заклада драгоценностей королевы Изабеллы, поблекла при свете трезвого исследования. При испанском дворе пользовались влиянием трое "маранов" или тайных евреев: Луис де Сантагель, выдающийся купец из Валенции и арендатор королевских налогов, королевский казначей Габриэль Санхец и друг обоих, королевский камергер Жуан Кабреро. Они расписывали королеве Изабелле плачевное состояние королевского казначейства и неустанно занимали ее воображение блестящей картиной возможного открытия Колумбом баснословных богатств Индии. Под влиянием их рассказов королева, наконец, предложила отдать свои драгоценности в заклад для получения средств на снаряжение экспедиции. Но Сантагель просил дозволить ему самому дать на это деньги: 170.00 дукатов, приблизительно 20.000 долларов, что составит на нынешние деньги 160.000 долларов. Вероятно, ссуда по тем временам даже превышала расходы по экспедиции.
  Вместе с Колумбом отправились в путь по меньшей мере пять евреев: Луис де Торрес в качестве переводчика, Марко в качестве фельдшера, Берналь в качестве врача, Алонзо де ла Калле и Габриэль Санхец. Астрономические инструменты и морские карты были даны тоже евреями. Луис де Торрес первым высадился на берег и первым открыл употребление табака; он поселился на Кубе и его можно назвать отцом господствующего еврейского влияния в современной табачной торговле.
  Покровители Колумба, Луис де Сантагель и Габриэль Санхец получили за свое участие в деле большие преимущества; сам же Колумб сделался жертвой козней корабельного врача Берналя и был заключен в тюрьму, претерпев много несправедливостей.
  С самого начала евреи смотрели на Америку, как на область многообещающую, и их переселение в Южную Америку, в особенности в Бразилию, очень скоро приняло большие размеры. Вследствие вооруженного участия, которое они приняли в споре между бразильцами и голландцами, бразильские евреи сочли более благоразумным выехать из Бразилии и направились в голландскую колонию, расположенную на месте нынешнего Нью-Йорка. Питеру Штувесант, голландскому губернатору, не очень улыбалось поселение евреев среди подчиненных ему колонистов, почему он потребовал их отплытия. По-видимому, евреи заранее приняли меры к тому, чтобы их приезд, хотя бы и не очень охотно, все же был разрешен. Когда высадку пытались не допустить, директора Голландской Торговой Компании мотивом к допущению евреев в колонию приводили то обстоятельство, что евреи принимают участие в Торговой Компании большими денежными вкладами. Тем не менее евреям было воспрещено занимать общественные должности и заниматься розничной торговлей. Последствием этой меры явилось то, что евреи занялись чисто экспортной торговлей, в которой в непродолжительном времени стали монополистами, благодаря своим связям с Европой.
  Пример этот может служить образцом еврейской находчивости: запрет в одной области доставляет им блестящий успех в другой. Запретят им торговать новым платьем, они будут торговать старым, - так в действительности и было положено начало правильной торговли подержанным платьем. Когда была воспрещена розничная торговля, евреи тотчас обратились к оптовой и стали основателями мировой оптовой торговли. Они создали морское страхование. Свое благосостояние еврей сумел извлечь из отбросов цивилизации. Он научил человечество извлекать пользу из старых тряпок, очищать старые перья, с пользой употреблять чернильный орешек и шкуры кроликов. Особой его любовью пользовалась всегда меховая торговля, в которой в настоящее время он и царит. Большое количество самых обыкновенных шкур, который под заманчивыми названиями обращаются на рынке под видом драгоценных мехов, обязаны своим появлением только еврейской изобретательности. Идея "обновления старых вещей под новые" получила широкое применение тоже благодаря евреям.
  Тряпичники, которые в наших городах дают знать о своем присутствии звуком дудки и собирают старое железо, бутылки, старую бумагу и тряпки, являются далекими продолжателями тех евреев, которые умели из всякой дряни создавать ценности. Бессознательно для себя добрый Штувесант принудил евреев сделать из Нью-Йорка главную гавань Америки. Хотя во время американской революции большинство нью-йоркских евреев бежало в Филадельфию, все же крупное число бежавших при первой возможности возвратилось обратно. Они, кажется, инстинктивно предчувствовали, что этот город сделается их коммерческим раем. Так оно и случилось: Нью-Йорк на самом деле сделался центральным пунктом еврейства. Он является местом, где весь американский ввоз и вывоз облагается пошлиной, местом, где продуктивная работа всей Америки платит дань хозяевам денег. Городская территория целиком находится в еврейских руках и в списке домовладельцев лишь изредка можно встретить не еврейское имя.
  Неудивительно поэтому, что еврейские писатели, при виде этого беспримерного возвышения и непрерывного роста богатства и силы, вдохновенно провозглашают, что Соединенные Штаты являются обетованной землей, возвещенной Пророками, а Нью-Йорк новым Иерусалимом. Некоторые идут еще дальше и называют вершины наших американских Скалистых Гор горою Сиона, и, пожалуй, не без основания, если принять во внимание принадлежащие там евреям рудники и угольные копи.
  В настоящее время идет горячий спор по поводу проекта системы новых каналов, благодаря которой каждый значительный город, лежащий на берегу больших озер, может стать морской гаванью. Тогда Нью-Йорк потеряет свое значение конечного пункта, в который вливаются все главные железнодорожные артерии. Главный мотив возражений против этого в высшей степени остроумного экономического улучшения заключается в том, что большое количество богатств Нью-Йорка не является реальными ценностями, а представляет собой мнимые ценности, для поддержания которых в цене необходимо, чтобы Нью-Йорк оставался тем, что он есть, - то есть нынешним Нью-Йорком. Если бы Нью-Йорк обратился в обыкновенный портовый город и перестал быть городом, где сидят и собирают дань все крупные денежные стригуны, то много еврейских богатств исчезло бы. А богатства эти до войны были баснословными. Статистики едва ли отважатся оказать, как велики они в целом в настоящее время.
  В течении 50 лет еврейское население Соединенных Штатов с 50.000 возросло приблизительно до 3.000.000. Между тем, во всей Британской Империи 300.000 евреев, а в Палестине их 100.000. Что число евреев в Великобритании не велико, является счастьем для самих евреев, ибо при той большой, всем бросающейся в глаза власти, которой они там пользуются, неимущие евреи, будь число их больше, могли бы испытать большие неприятности. Один очень хорошо осведомленный англичанин свидетельствует, что в Англии, в любой момент, при наличии достаточно уважительной причины, может вспыхнуть антисемитизм. Теперь же против немногочисленных и недосягаемо богатых евреев, которые господствуют там в политике и международных финансах, он проявиться не может. Истинные причины, вызывающие антисемитизм, кроются, по всей вероятности, в деятельности международных евреев, которую часто народные массы ясно не сознают, но безошибочно чувствуют; однако, печальными жертвами его всегда являются неимущие евреи. Впрочем, антисемитизм мы рассмотрим в следующей главе.
  Численное отношение еврейского народонаселения в Великобритании и Соединенных Штатах показывает, что громадная сила, которой пользуются международные еврейские финансисты, не является последствием их числа.
  Бесспорным фактом является безграничное могущество евреев при их относительной малочисленности. Евреев во всем мире приблизительно 14 миллионов, примерно столько же, сколько корейцев. Это числовое сравнение делает наличие их силы более поразительным.
  Во времена Георга Вашингтона в стране было всего 4.000 евреев, которые по большей части были добросовестными торговцами. Большинство их стояло на американской стороне во время войны за независимость и некий Хаим Соломон в критический момент даже помог колониям, дав им в ссуду все свое состояние. И все-таки евреи всегда сохраняли свои особенности, не занимались обычными промыслами или сельским хозяйством и никогда не придавали значения производству предметов потребления, но всегда торговали только готовыми фабрикатами.
  Только в новейшее время евреи то тут, то там начали заниматься производством, но и тут вся их деятельность пропитана торгашеством, почему при производстве товаров они всегда получают высокий барыш. Однако, для потребителя последствием этого является не удешевление, а вздорожание товаров. Показательным еврейским деловым методом является то, что хозяйственные улучшения и сбережения у них всегда приносят выгоду не потребителю, а предпринимателю. Товары, цены на которые непростительно взвинчивались, равно как и предприятия, которые испытывали ничем не объяснимое падение цен, всегда относятся к тем, за или против которых преимущественно работают евреи.
  Дело по еврейским понятиям значит - деньги. Какое употребление сделает из них наживший, - вопрос другой. Но идеалистический мираж никогда не должен мешать процессу делания денег. Количество нажитых долларов ни в коем случае не должно сокращаться; всякие, сделанные по собственному почину реформы, которыми другие люди стараются улучшить положение рабочих, не должны иметь места.
  Эти явления не следует приписывать жестокосердию евреев; они зависят лишь от жестокости понимания ими деловой структуры. По еврейским понятиям "дело" орудует товарами и деньгами, а не людьми. Человек, впавший в нужду, может вызвать сострадание еврея, но, если речь идет о торговой фирме такого-то лица, то он сам и его фирма для еврея две вещи совершенно различного порядка. Еврей-делец не понимает, как можно человечно отнестись к фирме и почему его образ действия другие люди называют жестоким. Еврею такой упрек покажется несправедливым; он возразит, что здесь вопрос идет только о деле, а не о человеке.
  Этим, может быть, мыслимо объяснить существующие в Нью-Йорке еврейские предприятия, "выжимающие пот" (Sweating system). Когда чувствительные люди оплакивают участь бедных евреев, занятых в нью-йоркских мастерских, эксплуатирующих труд, то по большей части они вовсе не знают, что изобретателями, получающими пользу от этих "выжимающих пот" предприятий, являются сами евреи. Америка может гордиться тем, что в ней никто не подвергается вероисповедным и расовым преследованиям и что всякий имеет право на свободу. С другой стороны всякий внимательный наблюдатель должен придти к тому заключению, что бессердечное обращение, которое испытывают евреи в Соединенных Штатах, исходит единственно от людей их собственного племени, от их хозяев и надсмотрщиков. Удивительно то, что при этом, как стригущие, так и те, которых стригут, не ощущают сами этой бесчеловечности или жестокосердия, - это "гешефт". Эксплуатируемый живет надеждой, что наступит день, когда он сам сделается собственником такой, же мастерской, полной людьми, которые будут на него шить. Их бесконечный интерес в жизни и никогда не покидающее их честолюбие подняться по социальной лестнице и самому сделаться собственником мастерской позволяют им нести свой труд, не чувствуя эксплуатации или несправедливости, - чувство, которое, в сущности, и придает наибольшую горечь бедности. Еврей никогда не смотрит на работу, как на несчастие, но вместе с тем он не примиряется с мыслью, что подчиненное положение дано ему в удел надолго. Поэтому, он предпочитает прилагать все свои силы, чтобы пробиться выше, и вместо того, чтобы жаловаться на тяжесть своего настоящего положения, он стремится улучшить его.
  Все это с точки зрения личности, может быть, и драгоценно, но с точки зрения общественной наводит на размышления. Последствие этого порядка есть то, что до последнего времени все годы низшего труда оставались без всякого попечения, в то время как высший класс не чувствовал ни малейшей потребности заняться социальными реформами и улучшением рабочего быта. Участие еврейских магнатов в благотворительности достойно уважения, но работа их в социальных реформах равняется нулю. Из чувства сострадания, достойного подражания, они уделяют часть своих барышей рабочим в целях уменьшить людскую нужду, происходящую от их способа извлечения прибыли. Однако, среди большого числа богатых евреев благотворителей нельзя найти ни одного, который энергично выступил бы с требованием очеловечения промышленной работы, методов ее и проистекающих отсюда последствий.
  Все это пагубно, но понятно; более того, - оно объясняет многое, за что люди, не понимающие сущности евреев, их порицают. Еврей готов отдать значительную часть достигнутых плодов своих успехов; но, напротив, он не сделает ни шагу, чтобы уступить хоть часть своего нарастающего богатства в процессе его приобретения, разве только под влиянием принуждения. Последствия такого образа действий совершенно те же, как если бы мотивом его явились отсутствие сострадания и жестокость. Надо, однако, сказать, что евреев побуждают к такому поведению не эти чувства, а прирожденное им чувство смотреть на "дело", как на азартную игру. Многие проекты реформ в пользу рабочих кажутся им сплошным безумием; по мнению их это такое же безумство, как если бы по мотивам человеколюбия стали требовать, чтобы игрок в футбол дал своему противнику удар вперед.
  Американский еврей не ассимилируется, устанавливаю это как факт, а не в виде упрека. Еврей мог бы раствориться в американизме, но он этого не желает. Если в Америке и существует известное предубеждение против евреев в связи с беспокойством, вызванным приобретением ими огромных богатств, то причина того кроется в еврейской отчужденности, а вовсе не в их личности, вере или расе. Ведь, формальные идеалы евреев те же, что и всего мира. Несмотря на это, евреи не ассимилируются и своей отчужденностью укрепляют мнение, что для них это невозможно. В этом заключается их преимущество, и в этом можно усмотреть с их стороны известную остроту суждения. Но, в таком случае, свою отчужденность евреи не должны включать в общий список своих жалоб на неевреев, что они, в действительности, так охотно делают. Было бы многим лучше, если бы все евреи раз навсегда открыто стали на точку зрения своих единоплеменников, честно относящихся к рассматриваемому вопросу, чем повторять слова одного молодого еврея, который сказал: "Весь спор сводится к разнице между американским евреем и еврейским американцем: еврейский американец разыгрывает роль коренного туземца, который обречен вечно быть паразитом".
  Дать список дел, в которых евреи являются хозяевами, значило бы перечислить все важнейшие для жизни отрасли работы в стране. Сюда вошли бы не только производства, действительно для жизни необходимые, но и те, которые сделались таковыми вследствие утончения привычек и вкуса. Всем известно, что театральное дело исключительно еврейское: все, что имеет отношение к театру, актеры, торговля билетами, - словом все, находится в руках евреев. Весьма вероятно, что в этом надо искать причину того, что в настоящее время почти во всех театральных пьесах преследуются цели пропаганды и что в них нередко встречаются восхваления духа торгашества, исходящие не от актеров, а от авторов.
  Равным образом в еврейских руках находится кинематографическое дело, сахарное и табачное производство, более 50 процентов оптовой торговли мясом и 60 процентов сапожной промышленности. В таком же положении находятся: торговля готовым платьем мужским и дамским, снабжение музыкальными инструментами, драгоценные камни, торговля зерном, горное и доменное дело штата Колорадо, экспедиционное дело, осведомительная служба, спиртные напитки и кассы ссуд.
  Во всех этих промыслах, имеющих национальное и международное значение, царят евреи Соединенных Штатов, либо единолично, либо в компании с заокеанскими евреями.
  Американский народ был бы в высшей степени удивлен, если бы ему показали галерею американских дельцов, которые за границей являются блюстителями достоинства нашей торговли: по большей части это все евреи. Они полны сознания полноценности американского имени. Если в иностранном портовом городе вы войдете в контору, на чьей вывеске изображено: "Американское общество для ввоза" или "Американская торговая компания" или какое-либо другое столь же невинное название, то в большинстве случаев вы встретите там еврея, пребывание которого в Америке было, по всей вероятности, непродолжительным. Из этого попутно можно составить себе представление о том значении, каким пользуется "американский деловой метод" во многих странах. Если 30 или 40 различных рас правомерно ведут, таким образом, дела под именем Американских, то не мудрено, что настоящие американцы не признают деловые методы, называемые иностранной прессой американскими, за таковые. В свою очередь и немцы часто жалуются на то, что о них составляют суждение на основании знакомства с говорящими по немецки еврейскими коммивояжерами.
  Примеры еврейского благополучия в Соединенных Штатах сами по себе не представляли бы ничего удивительного, но благосостояние, как справедливую награду за предприимчивость и трудолюбие, нельзя смешивать с господством. Благословение, которым пользуются евреи, может достигнуть каждый, кто заплатит за него цену, платимую евреями, цену, кстати сказать, в общем очень высокую. Но ни одной нееврейской общине, при одинаковых условиях, не удается достигнуть той степени господства, какого достигают евреи. У нееврея нет такой способности работать рука об руку, такой своего рода конспиративности ради достижения определенных целей и того единства высоко развитого расового чувства, - словом, всех тех качеств, которыми отличаются евреи. Нееврею безразлично, а принадлежит ли другой к его роду или нет; для еврея же самый важный вопрос состоит в том, чтобы лицо, стоящее около него, было тоже евреем. Примером еврейского благополучия может служить синагога "Эммануэль" в Нью-Йорке: в 1846 году она для своего содержания едва могла собрать 1.520 долларов, в 1868 году, после Междоусобной войны, она могла уже взимать плату за отдачу в наем 231 мест - 108.755 долларов. Таким же примером благосостояния в соединении с национальным и международным господством может служить монопольная еврейская торговля платьем, явившаяся результатом той же Междоусобной войны.
  Можно сказать, что все, за что бы ни брался еврей в Соединенных Штатах, ему удавалось, кроме земледелия. Обычно евреи объясняют это тем, что, де, обыкновенная обработка земли слишком проста, чтобы дать пищу еврейскому уму, и потому они не питают особого интереса к успешному ведению земледельческого хозяйства, но в скотоводстве и молочном хозяйстве, требующих больше мозгов, они достигают успеха. В различных местах Соединенных Штатов часто делались попытки устроить еврейские земледельческие поселки; все они представляют собой сплошную неудачу. Одни видят причину этих неудач в незнакомстве евреев с рациональным земледелием, другие в том, что в сельском хозяйстве отсутствует спекулятивный элемент. Несомненно одно, что продуктивное земледелие удается евреям меньше, чем всякая другая непродуктивная деятельность. Исследователи в этой области говорят, что еврей никогда не был крестьянином, но всегда торговцем. Выбор евреями отечества в виде Палестины, страны, образующей мост между востоком и западом, через который шла в то время внешняя торговля культурных народов, приводится именно, как доказательство этого положения.
  
  
  
  
  IV. Еврейский вопрос - факт или плод воображения?
  
  "Еврейский вопрос все еще существует. Отрицать это бесцельно...
  Еврейский вопрос существует во всех местах, где евреи проживают в
  значительном числе. Туда, где он существует, его приносят с
  собой евреи во время своих странствований. Само собой понятно,
  что мы переселяемся туда, где нас не преследуют, но там наше присутствие
  вызывает преследование ... Злосчастные евреи внесли теперь антисемитизм в Англию;
  в Америку они занесли его еще раньше".
  "Еврейское Государство", ("A Jewish State"), стр. 4.
  Теодор Герцль
  
  
  Главная трудность писать о еврейском вопросе лежит в преувеличенной чувствительности, которую по отношению к нему проявляют и евреи, и неевреи. Вообще существует какое-то неопределенное чувство неловкости публично произносить или печатно применять слово "жид". Трусливо пробуют пользоваться для этого описательными выражениями, как-то "Иудеи" или "Семиты", хотя оба эти выражения далеко не точны. Вообще с этим вопросом обращаются так жеманно, как будто существует какой-то запрет касаться его, пока, наконец, какой-нибудь неустрашимый еврейский мыслитель без обиняков не выступит с добрым старым словом "жид". Тогда заклятие исчезает и атмосфера проясняется. Слово "жид" не содержит в себе ничего тенденциозного, это старое, доброе имя, содержащее в себе строго определенное понятие, которое можно встретить в любом отделе всемирной истории, в прошедшем, в настоящем и в будущем.
  Но евреи до крайности боятся гласного обсуждения еврейского вопроса. Охотнее всего они хотели бы похоронить его в глубинах своего сознания, скрыв под покровом молчания. Такое отношение можно объяснить наследственно приобретенным терпением, но вернее, что оно обусловливается бессознательным чувством сопряженных с этим вопросом трудностей. Если публично говорят о еврейском вопросе, то не иначе, как в духе гибкой политики или в форме милой болтовни. Большие еврейские имена в области философии, медицины, литературы, музыки и финансов проходят пред слушателем длинной вереницей; подчеркивают работоспособность, ловкость, бережливость еврейской расы и каждый уходит домой с чувством, что он услышал нечто очень приятное о столь трудном вопросе. Но от этого ничего не меняется: как евреи, так и неевреи остаются теми же; еврей по прежнему остается мировой загадкой.
  Чувства неевреев в этом вопросе лучше всего выражаются в желании замолчать его. Постоянно слышишь фразу: "К чему вообще говорить об этом?" Но такое отношение к вопросу служит лучшим доказательством того, что проблема существует; проблема, которую, по возможности, лучше всего обойти. "К чему вообще об этом говорить?" Но, ведь, всякий логично мыслящий уже на основании этих слов должен придти к заключению, что проблема существует в действительности и что обойти ее молчанием или обсудить не зависит от доброй воли хладнокровных людей. Существует ли в России еврейский вопрос? Бесспорно и при том в острой форме. Должен ли он быть разрешен? Бесспорно и при том всеми возможными мерами, лишь бы они несли с собой свет и исцеление.
  Числовое отношение евреев к туземному народонаселению в России всего лишь на один процент больше, чем в Соединенных Штатах. Большинство евреев там так же безобидно, как и здесь; они даже жили под известными ограничениями, которых здесь не было. И все же в России дух еврейства приобрел такую великую силу, что совершенно поработил русскую духовность. Будь то в Румынии, в России, в Австрии, Германии или в любом месте, где еврейский вопрос стал на очередь, как жизненная проблема, везде главную причину этого нужно искать в стремлении еврейского духа к господству
  И у нас в Соединенных Штатах причиною возникновения еврейского вопроса явился тот бросающийся всем в глаза факт, что в стране с 110 миллионами жителей ничтожное по численности, всего в 3 процента, меньшинство, в 30-летний период времени достигло такой степени могущества, какого не в состоянии было бы достигнуть в десять раз большее по численности население любой другой расы. Три процента любой другой расы не обратили бы на себя никакого внимания, так как почти ни одного представителя из их среды вы не могли бы найти на высших местах, ни в секретнейших "Совещаниях четырех" в Версале, ни в высшем суде, ни на конференциях в Белом Доме, ни в необозримой области мировых финансов, - словом, во всех тех местах, где стремятся к власти и где проявляют власть. Напротив, евреев мы встречаем буквально везде в высших сферах, обладающих властью. Еврей обладает рассудком, работоспособностью, инстинктивной остротой ума, - качествами, которые почти автоматически возносят его на верхи. Поэтому само собой понятно, почему еврейская раса, более чем другая, привлекает на себя всеобщее внимание.
  Тут-то и лежит начало еврейского вопроса, и при том в формулировке вполне ясной: почему еврей, обычно не встречая противодействия, стремится на высшие места? Как и почему он попадает на них? Что он там делает? Каковы результаты его там пребывания для человечества? Вот вопросы, являющиеся первоисточником еврейской проблемы. Из них вытекают все остальные. Получат ли они разрешение в юдофильском или антиеврейском направлении, будет зависеть от степени предубежденности, под углом зрения которой их будут изучать; разрешение же их в духе человечности будет зависеть от степени прозорливости и знания лиц, их разрешающих.
  Употребление слова "человечность" в соединении со словом "еврей" обычно приобретает, хотя и не умышленно, специфическое значение. Существует мнение, что к евреям относятся не вполне человечно. Но, ведь, долг проявлять человечность по отношению ко всему остальному человечеству лежит также и на евреях. Еврей в течение долгого времени привык требовать гуманного отношения исключительно только к самому себе. Но остальное человечество тоже имеет полное право требовать и от него отказа от такого одностороннего взгляда, требовать, чтобы он прекратил эксплуатацию мира, чтобы он перестал чисто еврейские достижения ставить началом и концом своей деятельности. На еврейском народе лежит обязанность исполнить старые пророчества, гласившие, что через него все народы земли будут благословенны, и для этого он должен начать новую работу, приступить к которой до сих пор мешала ему отчужденность.
  Еврей должен перестать разыгрывать роль единого объекта человечности и на нем лежит долг проявить тоже чувство по отношению к обществу, которое с тревогой взирает на то, как высокие и сильные слои еврейства опустошают его столь немилосердно, что планомерное обнищание, отсюда вытекающее, можно назвать экономическим погромом беззащитного человеческого общества. Ибо на самом деле: против хорошо продуманных мучительских приемов еврейских финансовых групп общество находится в таком же беспомощном положении, в каком порою находились согнанные искусственно в одно место толпы русских евреев против антиеврейски настроенных масс.
  С момента появления в печати этих моих писаний они находились под организованным запрещением. Почта, телеграф и словесная проповедь действовали все в одном и том же направлении: о каждой из этих статей кричали, что это травля. На первый взгляд могло показаться, что, действительно, в них есть бессердечное и грубое нападение на беспомощный и достойный жалости народ, пока, наконец, не стало ясно, что крик о помощи отмечен печатью власть имущих. Денежные средства тех, кто протестовал, и число членов союзов, председатели которых возбужденно требовали моего отречения от всего, что появилось в печати, ясно на это указывают. В глубине всей этой шумихи скрыта угроза бойкота; эта угроза и была причиной того, что все попытки предать гласности разоблачения самого невинного содержания по еврейскому вопросу до сих пор кончались в Америке неудачей.
  Однако замолчать еврейский вопрос в Америке путем угроз не всегда удается; и столь же неудачными надо признать попытки писать и говорить обо всем еврейском исключительно в хвалебном тоне. Вопрос этот существует и превратить его путем ловкой пропаганды во что-то другое нельзя; равным образом нельзя задушить его угрозами. Евреи Соединенных Штатов оказали бы величайшую услугу своим единоплеменникам во всем мире, если бы они перестали громко кричать об "антисемитизме", а приняли бы другой, более подходящий тон, вместо того, который был бы уместен, если бы дело шло о беззащитной жертве. Вообще им следовало бы подходить к этому вопросу с открытыми глазами и подвергнуть здравому обсуждению вопрос о том, каким образом каждый еврей, любящий свой народ, может послужить делу справедливого разрешения еврейского вопроса.
  Выражение "международный еврей", которым мы все время пользовались, имеет двоякое значение: одно, что еврей везде остается евреем, другое - что еврей обладает международным господством. Последнее и есть то, над чем задумывается весь мир.
  Тип международного еврея, который стремится к мировому господству или им уже обладает, является большим несчастьем для его народа. Для рядового еврея самое тяжелое в международном еврее есть то, что он тоже еврей. Поразительнее всего то, что подобного рода типы подставляются исключительно еврейским племенем. Нельзя сказать, что среди международных финансовых мировых владык находятся два-три еврея. Напротив, владыки мира состоят исключительно из одних евреев. Это поразительное явление создает для тех евреев, которые не принадлежат к этой категории и никогда владыками мира не станут, а представляют собой просто низы еврейской расы, во истину тяжелое положение. Если бы в мировом господстве участвовали люди различных рас, как, скажем, например, в сахарном деле, то присутствие двух-трех евреев среди этих финансовых величин не могло бы вообще создать проблемы; все сводилось бы к участию в мировом господстве кучки людей безотносительно к их расе и роду. Но так как мировое господство является целью, достигнуть которой удалось только одним евреям, и при том способами, ничего общего с обычными приемами так называемых мировых завоевателей не имеющими, то проблема эта должна быть всецело отнесена за счет этой загадочной расы. Здесь мы наталкиваемся на следующее затруднение: присваивая этой группе мировых владык имя "евреев" - ибо они в действительности и являются таковыми - не всегда имеется возможность эту особую группу точно выделить. Вдумчивому читателю это возможно, но еврей, склонный вообще считать себя обиженным, воспринимает этот упрек, имеющий в виду группу "выше стоящую", весьма болезненно, как направленный против него лично. Начинает спрашивать: "почему, рассуждая об этом высшем слое, говорят о евреях, а не вообще о финансистах?" - Да потому, что это на самом деле евреи. Дело не в том, что в любом списке богатых людей имеется больше неевреев, чем евреев. Речь идет вовсе не о богатых людях вообще, из которых многие приобрели богатство благодаря определенной системе, а единственно только о тех, которые господствуют. А ведь ясно, что две вещи разные, - быть просто богатым или господствовать. Царящий над миром еврей обладает богатством, но помимо его он обладает еще чем-то таким, что гораздо сильнее богатства.
  Международный еврей господствует, как я сказал выше, не потому, что он богат, а потому что он в высшей степени, одарен торгашеским и властным духом, свойственным его расе, и сверх того опирается на такую расовую верность и солидарность, какой нельзя встретить ни в какой другой человеческой расе. Передайте сегодня мировое господство интернационального еврейства любой коммерчески высокоразвитой расе, и весь механизм мирового господства, по всей вероятности, распадется на части, потому что нееврею не достает определенных качеств, будь они божеские или человеческие, врожденные или приобретенные, которыми обладают евреи.
  Само собою разумеется, что современный еврей это отрицает. Он оспаривает мнение, будто еврей отличается чем-либо от других людей, кроме своей веры. "Еврей, - говорит он, - это не есть расовый признак, а вероисповедный, как член епископальной церкви, католик или просвитерианин". Такой взгляд можно часто встретить в печати, где евреи возмущаются, когда их единоплеменников, виновных в каком-либо преступлении, называют евреями. "Ведь, когда говорят о других обвиняемых, не указывают их исповедания, почему же это делают, когда речь идет о евреях?" Призыв к религиозной терпимости всегда производит известное впечатление; кроме того часто бывает полезно отвлечь внимание от некоторых вещей.
  Что евреи отличаются от остального человечества только своей религией и моральным ее содержанием, опровергается тем, что еврейское исповедание на самом деле является моральным фундаментом двух других больших вероисповеданий. Далее подтверждением этого может служить тот факт, что из всего числа евреев, живущих среди народов, говорящих по английски, два миллиона признают только свою расу, а не свое вероисповедание, и лишь один миллион признает последнее. Можно ли отсюда заключить, что первые менее евреи, чем последние? Во всяком случае весь мир, равно как и антропологи, такого различия не делают. Ирландец, покинувший лоно своей церкви, останется, несмотря на это, Ирландцем; то еже надо сказать и о еврее, покинувшем синагогу: он также не перестает быть евреем. На этом сходятся как евреи, так и неевреи.
  Если бы вышеизложенное, не так давно изобретенное евреями объяснение было действительно правильно, то вопрос сделался бы еще более трудным; ибо тогда корень еврейского стремления к мировому господству пришлось бы искать в их религии. Мы должны были бы в таком случае сказать: "евреи обязаны своими успехами своей религии" и начать изучать вероисповедание, которое дает своим последователям столь большую материальную силу и богатство. Но, кроме сказанного, этому мнению противоречит еще и следующий факт: евреи, господствующие над миром, на самом деле вовсе не так религиозны. Наконец, всем известно, что самыми набожными и самыми послушными приверженцами Иудейской религии являются как раз беднейшие евреи. Если видеть в еврейской правоверности устои ветхозаветной морали, то бесполезно искать ее среди еврейских владык, которые свое вероисповедание пропитали учением унитаристов в той же мере, как христианские унитаристы объевреили свое, а надо искать ее между бедными, живущими в темных переулках, которые свои субботние гешефты приносят в жертву святости субботы, сохраняя тем свое вероисповедание чистым от всякой примеси модернизма.
  Если бы евреи отличались от всего человечества только чистотой своей веры, то все вопросы разрешались бы очень просто: всякая критика еврейства стала бы тогда ничем иным, как лицемерным и ревнивым пустосвятством.
  Это, понятно, было бы невыносимо, и после некоторого размышлений все скоро согласились бы на том, что еврей в смысле веры меньше отличается от других людей, чем во всем остальном. Между двумя большими ветвями христианства существует более глубокая разница, чем между еврейством и каждой из них в отдельности.
  Мир, несмотря на все новейшие попытки доказать противное, должен смотреть на еврейство, как на известную расу. Стойкость ее сделала тщетными все попытки ее искоренения. Жизненная сила и мощность ее сохранились благодаря тому, что она развивалась в строгом согласии с теми законами природы, нарушение которых обратило другие роды в ублюдков. Две высокие ценности, единобожие и единобрачие, спасали ее в прошедшем и сохраняют поныне, и теперь она стоит перед нами, как знамение древности, из которой истекло все наше духовное содержание.
  Еврей никогда не перестает сознавать себя частью народа, нации, расы, Проникновение его в мир наших мыслей, верований и чуждых ему привычек ничего в этом отношении изменить не может. Еврей есть еврей, и таковым останется до тех пор, пока пребудет в верности своим неприкосновенным преданиям. С его точки зрения за ним всегда останется право думать, что быть евреем равносильно принадлежности к высшей расе.
  Царящие над миром евреи стоят на вершине своего могущества, помимо всего прочего, главным образом, благодаря некоторым качествам, коренящимся в еврейской сущности. Каждый еврей обладает этими качествами, хотя и не в полной мере, подобно тому как не всякий англичанин, говорящий на языке Шекспира, может достигнуть Шекспировской выразительности. Поэтому бесцельно и даже невозможно постигнуть международного еврея, не изучив еврейского характера и психологии вообще.
  Самое распространенное обвинение, будто большой успех евреев основан на их нечестности, можно оставить без внимания. Вообще нет достаточного основания обвинять еврейский или любой другой народ на основании общих мест. Евреи лучше, чем кто-либо, сами знают широко распространенное мнение, что все еврейские деловые приемы бессовестны. Несомненно, что простая неразборчивость в приемах в действительности встречается у них часто, когда нечестность в смысле нарушения закона даже отсутствует; поэтому возможно, что репутация, которой издавна пользуется в этом отношении еврейство, зависит не от свойственной им от рождения нечестности, в собственном смысле, а от других причин.
  Приведем одну из таких возможных причин. Еврей, как торговец, по природе своей проворнее, чем большинство остальных людей. Говорят, что существуют другие расы, выказывающие в торговле такое же проворство, но среди таких народов евреи не уживаются. Человеку же более медлительному естественно может прийти мысль, что проворный уже слишком проворен, почему он начинает относиться к нему с недоверием. Ведь каждый не доверяет хитрецу, даже если эта хитрость невинного свойства. С другой же стороны любой тяжкодум легко может додуматься до заключения, что деловой человек, который знает множество законных ходов и выходов и пользуется ими, может, если захочет, пойти и по незаконному пути. Кроме того, в сложных делах обыкновенно так легко рождается подозрение, что тот, кто дело устраивает, делает это при посредстве не вполне честных приемов. Медлительные, почтенные, честно мыслящие и действующие люди всегда будут относиться подозрительно к людям, которые умеют быстро извлекать выгоду из любой вещи.
  Древние вековые свидетельства указывают, что евреи были народом, так безумно любившим торговлю, что многие считали их бесноватыми. Из этого видно, что нелюбовь к евреям возникла на деловой почве по основаниям, которые не могут быть приписаны всецело мнению отдельных личностей или выдумкам их врагов. Возьмем, например, преследования, которым подвергались в Англии еврейские купцы. В Старой Англии среди сословия купцов господствовало много почтенных обычаев. Так купец, пользующийся уважением, никогда не должен был начинать дело по собственному почину, а лишь тогда, да оно ему было предложено. Точно так же украшение витрин свечами или красками, равно как и выставка товаров, рассчитанная на приманку публики, считались позорным и нечистым приемом, имеющим целью отбить клиентов у соседа. Наконец, считалось совершенно неприличным и противным купеческим обычаям торговать более, чем одним товаром. Если, например, кто-нибудь торговал чаем, то, казалось, он мог бы продавать и чайные ложки? Однако, если бы кто-либо сделал такого рода объявление, то он рисковал бы погубить свое дело, - до того такой прием казался общественному мнению чудовищным. Приличие требовало, чтобы купец делал вид, что он не охотно расстается со своим товаром.
  Можно себе представить, что произошло, когда в эту чащу спокойных обычаев ворвался еврейский торговец. Он просто разбил их в дребезги. В те времена обычай имел силу Богом установленного этического закона; поэтому еврей, благодаря своему поведению, казался великим грешником. Кто мог нарушить эти почтенные купеческие обычаи, тот не остановится ни перед чем.
  Еврея неудержимо влекло продавать. Если он не мог продать покупателю определенный предмет, то под рукой у него был другой, который он и предлагал. Еврейские лавки сделались базарами, предшественниками современных универсальных магазинов, и старый английский обычай, - каждая лавка только для определенного рода товаров, был уничтожен. Еврей гонялся за делом, преследовал его, выговаривал его себе. Он первый ввел "быстроту оборота при малой прибыли", - он же ввел продажу в рассрочку. Единственное, чего он не выносил, были покой и постоянство: все мысли его были направлены к тому, чтобы все вокруг него находилось в движении. Он был отцом рекламы в те времена, когда даже простое объявление о том, какой товар имеется в лавке, наводило публику на мысль, что собственник переживает денежный затруднения и что ему грозит банкротство, почему он и прибег к последнему отчаянному средству, к которому ни один уважающий себя купец прибегнуть не решится.
  Принять столь большую энергию за бесчестность при тогдашней обстановке было нетрудно. Еврей ведет нечистую игру, - так по крайней мере думал коренной английский купец. А между тем еврей вел эту игру только для того, чтобы стать хозяином ее и взять все в свои руки, чего он и добился.
  С тех пор еврей выказывал туже ловкость всегда. Его способность отводить потоки золота в свой карман давалась ему инстинктом. Когда он оседал в известной стране, он тем создавал поле деятельности для своих единоплеменников. Безразлично, было ли то врожденным свойством или планомерным выражением расовых единства и верности, но несомненно одно, что все еврейские торговые общины были связаны между собою. По мере того как отдельные общины богатели, приобретали силу и занимали известное положение по отношению к правительствам и жизненным интересам страны, где они работали, возрастала и сила центральных общин безразлично от мест их нахождения в Испании, Голландии или Англии. Умышленно или нет, но между общинами и центром существовала более прочная связь, чем между различными ветвями любого частного предприятия, так как цемент расового единства, связь расового братства между неевреями никогда не могут быть столь же крепкими, как между евреями. Неевреи никогда не могут представить себя "неевреями", как неким целым, почему и не могут чувствовать себя обязанными нееврею, как таковому. Благодаря этому, они делались самыми добросовестными агентами еврейских планов в тех местах и тогда, когда еврейским властителям почему-либо было неудобным выступать открыто. Однако, удачными конкурентами евреев в области мирового господства неевреи никогда не были.
  Центральные общины, где имели пребывание главные хозяева - банкиры и воротилы предприятий, черпали свое могущество из отдельных местных общин; из центра в свою очередь шли драгоценные указания и помощь во все места, где она была нужна. Нетрудно понять, что при таком положении дела народ, который относился к евреям недружелюбно, страдал, и наоборот для народа, который исполнял все еврейские желания, евреи создавали благоприятную обстановку. Достоверно установлено, что многим народам пришлось испытать на себе силу их немилости.
  Эта система, существующая издавна, сохранилась и поныне. Но теперь ей грозит опасность, как никогда. Пятьдесят лет назад международное банковое дело, в котором, главным образом, царят, в качестве всесветных маклеров, евреи, находилось в полном расцвете. Банки везде имели высший надзор за правительствами и финансами. Но тут появилось нечто новое, - промышленность, которая приняла такой размер, какой не снился мудрейшим пророкам и наблюдателям. По мере возрастания силы и мощи промышленности, она сделалась могучим денежным магнитом, который привлек к себе богатства всего мира, и при том не с целью овладеть деньгами, но для работы. Производство и прибыль от производства вместо займов и процентов от займов - такова была новая главная метода уже в течение продолжительного времени. Но пришла мировая война, в которой прежние всесветные маклера несомненно принимали большое участие, и теперь обе силы, промышленность и финансы, борются между собою; бой должен решить, за кем останется господство, - за властью денег или за производящей промышленностью. Это решение и является одной из причин, почему еврейский вопрос вновь отдан на суд общественного мнения.
  Для того, чтобы решить и понять эту проблему, нужно признать превосходство еврейского уменья. Только сказать, что евреи имеют удивительный успех, почему их и надо прибрать к рукам, не выдерживает критики. Точно также не согласно с истиной было бы утверждать, что равноправная совместная работа с евреями в целом принесла человечеству вред. Можно, пожалуй, даже сказать, что до настоящего времени она была полезной. За успех нельзя ни осуждать, ни обвинять. Если в данном случае можно говорить о нравственности, то только в отношении использования успешных достижений.
  В этом и заключается центр тяжести всего вопроса: в праве ли евреи поступать так, как они поступали до настоящего времени, или, напротив, их долг перед человечеством сделать иное употребление из достигнутого положения?
  
  
  
  
  V. Может ли антисемитизм упрочиться в Соединенных штатах?
  
  "Ради того мы должны начать организационную работу, чтобы
  прежде всего доказать всему свету широту и силу нашего желания
  свободы. Во-вторых мы должны организоваться для того, чтобы источники
  нашей силы были нами осознаны и могли быть использованы... Организоваться,
  организоваться, организоваться до тех пор, пока каждый еврей не встанет в строй
  и не будет на счету либо на нашей стороне, либо, сознательно или бессознательно,
  на стороне тех немногих, которые встали против своего народа".
  "Сионизм", стр. 113,114.
  Судья высшего суда Соединенных Штатов.
  Людвиг Д. Брандейс
  
  
  Каждый, кто в Соединенных Штатах, либо в другой любой стране попробует заняться еврейским вопросом, должен быть готов выслушать упрек в антисемитизме или получить презрительную кличку "погромщика". Ему нечего ожидать поддержки ни со стороны населения, ни со стороны печати. Люди, обратившие внимание на этот вопрос, предпочитают выждать, к чему он приведет. По всей вероятности, ни одна американская газета и уж, наверно, ни один из рекламных журнальчиков, известных под названием "magazine", не посмеют даже серьезно намекнуть, что такой вопрос, действительно, существует. Обычная пресса в общем, в настоящее время открыта только для высокопарной хвалы всего еврейского (примеры этого можно найти везде), в то время как чисто еврейские газеты, число которых в Соединенных Штатах весьма значительно, заняты поношением и проповедью брани. Всякий писатель, издатель или человек, проявляющий интерес к еврейскому вопросу, почитается жидоненавистником; это считается единственно допустимым объяснением гласного обсуждения еврейского вопроса. По-видимому, это сделалось всеобщей idee fixe; у евреев эта идея наследственна. Непрекращающаяся пропаганда стремится внушить всем неевреям ту мысль, что всякое сочинение, в котором отсутствует слащавое отношение ко всему еврейскому, основано на предрассудке и ненависти; поэтому, де, оно всегда полно лжи, оскорблений, ругательств и науськивает на погромы. Эти выражения можно найти в любой еврейской статье, взятой наугад.
  Казалось бы, нашим еврейским согражданам следовало в числе неевреев заметить и тот слой людей, которые признают существование еврейского вопроса и несмотря на это не являются антисемитами.
  Само еврейство распадается на четыре партии, установить которые можно вполне точно. Во-первых, евреи, которые страстно желают сохранить без изменения еврейскую веру и еврейский жизненный уклад и готовы для этого принести любую жертву и поступиться своим успехом и расположением неевреев. Во-вторых, евреи, готовые принести необходимые жертвы для сохранения еврейской религии, но не придающие особого значения сохранению унаследованных жизненных еврейских привычек. В-третьих, евреи, не имеющие вообще никаких убеждений, евреи оппортунисты, стоящие всегда на стороне того, за кем успех. В-четвертых, евреи, которые верят и проповедуют, что единственный способ уничтожить противоречие между евреями и прочим человечеством заключается в полнейшей ассимиляции евреев с другими расами. Четвертая партия самая малочисленная, менее всего любимая и пользующаяся наименьшим уважением. Среди неевреев по отношению к еврейскому вопросу существует только две категории. Одни терпеть не могут евреев, не будучи в состоянии объяснить своего отвращения. Другие желают внести ясность в создавшееся положение и признают еврейский вопрос, как проблему. Обе категории, поскольку они выступают публично, подвергаются упреку в антисемитизме.
  Выражение "антисемитизм" употребляют вообще слишком легкомысленно. Его следует применять только для обозначения активного антиеврейского настроения, основанного на чувстве и на предрассудках. Применение его без разбора ко всем тем, что желают выяснить еврейские особенности и причины их мирового господства может сделать лишь то, что эта кличка со временем обратится в выражение особо почетное и уважительное.
  Антисемитизм неминуемо появится в Америке почти во всех видах; можно даже сказать, что он уже существует, и притом давно. Если он и значится под другим названием, то все же Соединенные Штаты не будут в состоянии изменить его сущности и его не постигнет участь многих других идей, которые, после кругосветного путешествия, достигли здешних берегов.
  
  A
  
  Большим шагом вперед для достижения ясности в этом вопросе было бы точно определить, что же подходит под понятие "антисемитизма".
  1. Признание, что еврейский вопрос действительно существует, не есть еще признак антисемитизма. Если бы это было не так, то можно бы предполагать, что большинство американского народа несомненно сделается антисемитами, так как сознание, что еврейский вопрос существует, все более и более крепнет и число людей, пришедших к такому убеждению, несомненно будет увеличиваться по той простой причине, что практика обыденной жизни все более и более выдвигает этот вопрос. Факт, что еврейский вопрос существует. Возможно, конечно, закрывать перед этим фактом глаза или трусливо его замалчивать, возможно даже по недобросовестным мотивам вообще его отрицать. Но вопрос все-таки существует. Признать это со временем должны будут все. В конце концов все окрики сентиментальных и пугливых слоев населения "стой" не будут иметь достаточной силы, чтобы заглушить его. Однако, признавать, что вопрос существует, вовсе не значит, что этим объявляется поход вражды и ненависти против евреев. Это доказывает только одно: что в нашу цивилизацию проникло своеобразное течение, которое приобрело такую силу и объем, что обратило на себя общее внимание; оно требует соответствующего решения и диктует такой образ действия по отношению к себе, который, не повторяя ошибок прошлого, все же устранял бы возможность в будущем всякой угрозы современному обществу.
  2. Равным образом нельзя считать антисемитизмом гласное обсуждение еврейского вопроса. Гласность целительна. Гласное обсуждение еврейского вопроса или отдельных явлений, с ним связанных, в том виде, как оно стояло до сих пор в Америке, могло лишь вводить в заблуждение. Больше всего вопрос этот обсуждался в еврейский прессе, но без надлежащей откровенности и широты взгляда. Лейтмотив, регулярно и однообразно звучавший в еврейской прессе, всегда один: низкий уровень образа мыслей неевреев и христианские предрассудки. По всей вероятности, эти два представления навязчиво преследуют еврейских писателей, когда они мысленно обозревают ряды своих единоплеменников.
  Говоря откровенно, большое счастье для евреев, что еврейская пресса мало распространена среди неевреев. Иначе одного знакомства с этой прессой было бы достаточно, чтобы породить антиеврейское настроение среди неевреев и укрепить существующую в этом направлении в Соединенных Штатах пропаганду, без малейшего усилия со стороны пропагандистов. Еврейские авторы, пишущие для евреев, дают богатейший материал для изучения расового самоопределения евреев в связи с их презрительным отношением к чужим расам. Хотя в таких писаниях всегда содержатся хвалебные гимны Америке, но хвала эта относится не к Америке, как земле американцев, а как к стране еврейского процветания. В ежедневной прессе серьезные исследования до сих пор отсутствуют. Такое отношение к делу нельзя ни хвалить, ни порицать: ведь, газеты занимаются лишь "животрепещущими" вопросами дня. Если газетам случается упомянуть о евреях, то для этого у них имеется запас трафаретов: обыкновенно начинают со списка евреев, прославившихся в истории, и кончают похвалой теперешним евреям, объявления которых не редко можно найти в другом отделе газеты. Короче говоря, гласное обсуждение еврейского вопроса у нас в Америке сводится с одной стороны к неверной ругани неевреев в еврейской прессе и к такому же вводящему в заблуждение расхваливанию евреев в нееврейских газетах. Поэтому, попытку гласного, беспартийного обсуждения этого вопроса, основанную на фактическом материале, нельзя рассматривать, как проявление антисемита, даже и тогда, когда некоторые выводы вызывают удовольствие еврейских читателей.
  3. Наконец, не может почитаться антисемитизмом, когда утверждают, что в каждом большом культурном центре существует подозрение, а среди известного числа видных деятелей господствует даже и определенное убеждение, что у евреев существует определенный план господства над миром не при посредстве завоеваний, военных действий, силы правительств или экономических средств в научном смысле слова, а при посредстве владычества над торговым и биржевым механизмом. Точно также не может почитаться антисемитизмом - высказывать такой взгляд и приводить подкрепляющие его справедливость примеры и разнообразные доказательства. Международные евреи могли бы лучше всего сами попробовать опровергнуть этот взгляд. Однако, они этого не делают. Точно также не опровергают его и те евреи, идеалы которых сделались духовным достоянием всего человечества, а не одной только расы.
  Быть может, наступит день и некий новый пророк, явясь, возвестит, что обещания, данные древнему Израилю, не могут осуществиться способами Ротшильдов и что обетование о благословении всех народов через Израиль еще не значит, что все народы должны сделаться хозяйственными данниками избранного племени. Если такое время действительно наступит, то надо надеяться, что жизненная сила еврейства пойдет по таким путям, которые заставят иссякнуть теперешние источники, которые питают "еврейский вопрос". А пока что пролитие света на планы, которые строят высшие круги еврейства, еще не следует почитать антисемитизмом; напротив, этим может быть оказана неизмеримая услуга самому еврейству.
  
  B
  
  Не подлежит сомнению, что антисемитизм в различие периоды нарушал покой многих народов, затемнял ясность суждений, портил характеры и осквернял руки своих последователей. Однако, достойно удивления, что он никогда не принес ни малейшей пользы своим последователям и ничему не научил евреев, против которых он шел.
  Антисемитизм может быть различного рода, и разновидности эти довольно многочисленны. Некоторые из них мы приведем здесь.
  1. Антисемитизм иногда проявляется под видом простого отвращения к еврею, как личности, независимо от того, кто он и что он. Такой антисемитизм встречается часто у людей всех сословий и положений, но преимущественно среди тех, кто сам никогда не приходил в соприкосновение с евреем. Часто он проявляется у людей еще в ранней юности и выражается чувством отвращения к слову "жид". Это чувство обостряется тем, что слово это употребляют, как ругательное или как обозначение вредных махинаций. Им, однако, пользуются, как ругательством одинаково и против неевреев, которые сделали что-нибудь предосудительное. Разница в применении его к евреям заключается лишь в том, что тут, пользуясь им, подразумевают всю собирательную личность еврейской расы совокупно, а не определенных лиц, к которым применение этого эпитета было бы обосновано. Симпатия не зависит от нашей воли. Напротив, чувство отвращения допускает проверку. Всякий человек, рассуждающий беспристрастно, должен время от времени проверять свои чувства и, в частности, поразмыслить о том, что лицо, внушающее ему отвращение, может быть на самом деле столь же хорошим, как он сам, а может быть, и лучше. Наше чувство отвращения есть ничто иное, как сила притяжения или отталкивания, существующая между отдельными личностями, и вовсе не является верным доказательством, что другой достоин презрения. Там, где к этому чувству примешивается основанное на опыте или инстинктивное нежелание входить в деловые сношения с лицами еврейской расы, конечно, нельзя говорить о предрассудке, за исключением случая, когда люди считают, что среди евреев вообще не может быть никого, достойного уважения. Такое крайне отрицательное отношение к евреям, помимо прирожденного отвращения, зависит еще и от других причин. Многие не любят евреев, даже не будучи антисемитами. В этом нет ничего удивительного; мы часто видим, что умственно развитые евреи сами не находят особого удовольствия в общении со своими единоплеменниками и общаются только с высоко образованными евреями. Попутно с этим явлением следовало бы подвергнуть исследованию особенности и привычки рядового еврея, подробно рассмотреть отталкивающие черты его характера, которые подвергаются жестокому порицанию со стороны самих евреев, но эту характеристику мы сделаем в другом месте.
  2. Другой вид антисемитского настроения можно рассматривать, как вражду и ненависть. Надо твердо помнить, что рассмотренное выше чувство отвращения еще не есть ненависть и не всегда бывает враждой. Многие не любят сладкого чая, но это еще не значит, что они ненавидят сахар. Однако, существуют люди, у которых это чувство отвращения превратилось в ясно выраженное предубеждение, - такие люди стоят на пути к тому, чтобы сделаться антисемитами. Причину этого надо искать в неприятных переживаниях, испытанных этими людьми в их сношениях с евреями. Я полагаю, что за последнюю зиму около миллиона американцев после своего знакомства с еврейскими купцами и хозяевами гостиниц, сделались жидоненавистниками. Такие чувства есть чистое несчастье для людей, ими обуреваемых, так как это мешает им составить себе ясное представление о еврейском вопросе и придти к справедливым и полезным выводам. Пагубно, если страсти затемняют рассудок, и допускать это, несмотря на силу искушения, не следует; путеводная нить рассудка никогда не должна уклоняться в эту сторону. Ненависть у руля делает плавание опасным. Еврейская раса порождает вражду больше, чем любая другая народность; Почему это так, - является загадкой всех времен.
  Виновен в этом, по-видимому, еврейский характер, о чем ясно свидетельствует древняя и новая история. Везде, где еврейство входило в соприкосновение с арийскими расами, свободно проявлявшими присущие им культурные и этические стремления, оно или приносило с собой вражду или вызывало ее. Такая судьба евреев во все времена служила предметом размышления ученых; иные даже ищут объяснения этого в Библии: проклятие Иеговы на избранный народ за нарушение закона, при помощи которого Бог хотел сделать из евреев народ пророков в человечестве. Если такой соблазн действительно является частью еврейского наследства, то в данном случае получают особое значение известные библейские слова: "соблазн придет, но горе принесшим его в мир".
  3. В некоторых странах света в разное время это чувство ненависти породило преступные насилия и убийства, которые, как все массовые страдания, внушали ужас и отвращение человечеству. Несомненно, что эти вспышки представляют собой недопустимые крайности проявления антисемитизма. Но вся беда в том, что всякое гласное обсуждение еврейского вопроса влечет за собой упрек в подготовке чего-то вроде погрома. Вспышки эти, само собой разумеется, не заслуживают извинения, но они вполне понятны. Евреи обыкновенно смотрят на них, как на проявление религиозной ненависти; неевреи же видят в них восстание против экономического порабощения, в котором евреи держат народ. Достойно удивления, однако, что, например в России, местности, в которых чаще всего вспыхивали антиеврейские насилия, в хозяйственном отношении являлись наиболее цветущими, при чем их процветание бесспорно являлось следствием еврейской предприимчивости. Факт этот настолько бесспорен, что сами евреи открыто заявляли, что в их власти вызвать торговый и хозяйственный паралич этих местностей: для этого им надо лишь уйти. Отрицать этот факт было бы не умно. Даже лица, которые в свое время ехали в Россию, полные негодования на русских за их обращение с евреями, подтверждают это, при чем обычно учиненные насилия, по их возвращении, получали для них новое освещение, хотя и не оправдывались ими. Такой взгляд часто можно было встретить в англосаксонской прессе.
  Беспристрастные наблюдатели часто констатировали тот факт, что некоторые из таких преследований вызваны были самими евреями. Один корреспондент, всемирно известный, как ревностный заступник преследуемых русских евреев, подвергался со стороны последних яростным нападкам всякий раз, когда он ссылался на это обстоятельство, несмотря на его возражения, что, если он будет замалчивать вину евреев, то ему перестанут верить в тех случаях, когда он будет доказывать их невинность. Евреи и поныне во всех странах с трудом соглашаются признать за собой что-либо, заслуживающее порицания. Кого бы из них и в чем бы ни обвиняли, они всегда найдут себе оправдание.
  Эта черта еврейского характера должна исчезнуть прежде всего, если они сами хотят способствовать искоренению тех своих качеств, которые возбуждают неприязнь к ним других народов. Остается, конечно, открытым, в силах ли они сами этого достигнуть. Иногда источник вражды к евреям надо искать в экономических взаимоотношениях. Отсюда возникает вопрос, необходимо ли евреям для приобретения расположения народов изгладить в себе все специфически еврейское и отказаться от особых способов добиваться успеха. Вопрос этот мы рассмотрим впоследствии.
  И что касается вероисповедных предрассудков, на которые евреи охотнее всего ссылаются, то в Соединенных Штатах они отсутствуют. Несмотря на это, еврейские писатели открыто обвиняют в них американцев наравне с русскими. Каждый нееврейский читатель может проверить на себе справедливость этого упрека, задав себе вопрос, испытывал ли он в течение всей своей жизни чувство ненависти к евреям за их религию.
  В одной речи, произнесенной в одном из еврейских собраний и напечатанной в еврейской прессе, еврейский оратор утверждал, что, если на удачу остановить на улице сто неевреев и спросить их, что такое еврей, большинство ответит: "еврей - убийца Христа!" Один из известнейших и видных раввинов Соединенных Штатов недавно говорил в своей проповеди, будто в воскресных школах учат детей смотреть на евреев, как на убийц Христа. Тоже самое он повторил несколько недель спустя на одном собеседовании. По всей вероятности христиане сплошь возразили бы на это, что они слышат это выражение впервые из еврейских уст и что сами они никогда не употребили бы его. Утверждение это просто бессмысленно. Пусть спросят все двадцать миллионов детей в христианских воскресных школах Соединенных Штатов и Канады, учат ли их чему-нибудь подобному! Без всякого колебания можно утверждать, что в христианских церквах нет предвзятости против евреев за их вероисповедание. Напротив, в них царит не только сознание благодарности, но и сродство с еврейской религией. В воскресных школах христианских церквей за один последний год в течение шести месяцев общедоступные чтения были посвящены изучению книги Руфь, первой и второй книги пророка Самуила и книги Царств: каждый год изучают там известную часть Ветхого Завета.
  Еврейские религиозные вожди должны бы подумать о том, что со стороны их самих идет больше явной остроты и предубежденности против христианства, чем то было когда-либо возможно в американских христианских церквях. Сравнение еврейской прессы с американской церковной прессой не оставляет в том никаких сомнений. Ни один христианский писатель не счел бы правильным и разумным нападать на еврейскую религию. Зато напротив, если подвергнуть в течение шести месяцев наблюдению еврейскую прессу, то легко будет обнаружить массу нападок и предубежденности против нашей. Помимо того, никакой церковный гнев не может сравниться с тем гневом, который обрушивают евреи на еврея, перешедшего в христианство. Это нечто в роде священной вендетты. Напротив, если христианин переходит в еврейство, то принимают во внимание мотивы, побудившие его к тому; это никогда не имеет места, если еврей принимает христианство. Сказанное относится, как к правоверному, так и к свободомыслящему крылу еврейства. Из этого ясно, что на евреев нападают не ради веры, а по другим мотивам. Тем не менее, когда евреи узнают о чувстве нерасположения к себе, то с неукоснительным однообразием высказывают одно и то же предположение, что чувство неприязни к ним объясняется причинами, из коих первая и наиважнейшая причина - это их вера. Может быть, они ищут утешения в сознании того, что они страдают за веру, но это неправда. Каждый рассудительный еврей должен это знать. Он должен был бы равным образом знать, что во всех христианских церквях, которые признают и изучают древние пророчества, царит живой интерес к судьбам народа Израильского. Ведь там помнят, что это ему были даны известные пророчества о будущем его положении в мире, и верят, что они исполнятся. Будущность евреев, предсказанная пророками, находится в тесной связи с будущностью нашей планеты, и христианская церковь, по крайней мере евангелическая, которую евреи больше всего проклинают, верит в возрождение избранного народа. Если бы большинство евреев знало, с каким вниманием и сочувствием наша церковь изучает пророчества, как верить в их исполнение, а равно в то, что человечеству через евреев суждено еще приобщиться к великому благу, то, наверно, они стали бы смотреть на церковь другими глазами. Они по меньшей мере узнали бы, что церковь не считает себя орудием их обращения, - обстоятельство, всего более вызывающее горечь еврейских вождей, которые в этом отношении глубоко ошибаются, - но что обращение их последует при иной обстановке и совершенно иными средствами, а именно, при посредстве еврейского "Мессии", а не при посредстве "дикого масличного древа язычников".
  Существует удивительный оттенок антисемитизма, который занимается религией, но не в форме рассмотренной нами. Есть группа атеистов, которая убеждена, что всякая религия есть еврейский обман в целях порабощения ума и души человека посредством обессиливающего суеверия. Такое мнение в виду его крайности не может иметь значения для нашего вопроса.
  
  C
  
  В каких формах проявится антисемитизм в Америке? Если же теперешнее положение будет продолжаться, чего можно с уверенностью ожидать, то какую форму примут антиеврейские чувства? Несомненно только то, что не форму массовых преследований. Единственное массовое действие, которое теперь замечается, исходит от самих евреев, которые нападают на всякое лицо или учреждение, которое имеет мужество обратить общественное внимание на еврейский вопрос.
  1. Антисемитизм придет в Америку по тому правилу, в силу которого все духовные достижения и идеи совершают свой путь вокруг земного шара в западном направлении. На север от Палестины, где евреи дольше всего жили и где еще и теперь живут в большом числе, антисемитизм ясно осознан и обострился. Западнее, в Германии, он тоже принял ясную форму, но до революции ему недоставало силы и прочности. Еще далее на запад, в Великобритании, его можно распознать, но, при сравнительно небольшом числе евреев на британских островах и при их тесной связи с господствующими классами, он является там скорее чувством, чем движением. В Соединенных Штатах он не столь ясно проявился, но уже обнаруживается в форме известного беспокойства, в постановке острых вопросов и в трении между преемственной американской терпимостью и невозможностью не считаться с голым фактом.
  Так как еврейский вопрос принимает у нас в Америке все более и более острый характер, то каждый прозорливый человек не должен обращать никакого внимания на недовольство и протесты по этому поводу евреев и должен прилагать все старания к тому, чтобы предотвратить возможность обострения его у других народов. Гражданской обязанностью каждого является, прежде всего, составить себе верное представление об этом вопросе и в известной мере заняться "тренировкой", т. е. подготовиться к образцовому разрешению его в форме, приемлемой для всех стран, и при том так, чтобы они могли пользоваться нашей работой, как материалом для окончательного разрешения всего вопроса. Добиться этого можно лишь строгим анализом всех тех явлений, над которыми, до сих пор беспомощно мучились народы, так как им не хватало ни воли, ни средств добраться до корней проблемы; мы должны ее разобрать, точно изучить и подвергнуть режиму гласного обсуждения.
  2. Вторая причина, почему еврейский вопрос приобретает все больше и больше значения в Америке, заключается в начавшемся большом притоке туда евреев. Уже в этом году (1920), по всей вероятности, нужно ждать прибытия сюда миллиона евреев, таким образом, численность еврейского населения дойдет до 4.500.000. Эмиграция людей влечет за собой эмиграцию идей. До сих пор ни один еврейский писатель не изложил нам наглядно и исчерпывающе, что думают евреи о неевреях, каковы их сокровенные мысли о "гоях". Известные указания по этому предмету существуют, но пытаться составить себе на основании этого материала ясное представление о том, что думают евреи о неевреях, бесполезно: лучше пускай это за нас сделает еврей, хотя он наверно подвергся бы отлучению из среды своего народа, если бы сделал это, строго придерживаясь фактического материала.
  Все эти эмигранты смотрят, пожалуй, не без основания на всех неевреев, как на своих наследственных врагов, и думают, что сообразно этому им надлежит и поступать. На самом же деле они вовсе не так беспомощны, как это кажется. В тяжко пострадавшей Польше, где в течение войны у евреев, как говорили, было отнято все до копейки, ежедневно тысячи евреев приходят в американские консульства, чтобы получить право въезда. Это обстоятельство заслуживает внимания. Несмотря на свои якобы страдания и бедность, они, оказывается могут предпринять столь длинное путешествие. Между тем путешествовать, в таком большом числе, лица, принадлежавшие к другим народностям, не в состоянии, это возможно только евреям. Мы видим, что они вовсе не так уж заслуживают сострадания. Их жизненный корабль выдержал бурю в то время, когда у других народов остались одни обломки. Это евреи знают и радуются тому. Они несут с собой по отношению к здешнему большинству те же чувства, которые они питали в своем прежнем месте жительства. Пускай они радостно приветствуют Америку, как страну, но по отношению к большинству американского народа они все же будут себе на уме. Пускай они значатся в списках эмигрантов румынами, поляками или еще кем угодно: на самом деле они только евреи в полном смысле слова и такими себя покажут. Все это, вместе взятое, не может не вызвать известных последствий. Нельзя считать расовым предрассудком, если мы к этому готовимся и предлагаем американскому еврею поразмыслить над этим фактом и помочь разрешению этой проблемы.
  Каждая идея, господствовавшая в Европе, при ее переносе в Америку подвергалась изменениям. Так было с идеями свободы, правления, войны. Тоже будет и с антисемитизмом. Весь этот процесс в целом найдет свое сосредоточение и получит надлежащее разрешение, если только мы сами будем действовать рассудительно и не испугаемся его. Один еврейский писатель недавно сказал: "Еврейство в наши дни, главным образом, значит американское еврейство... Все прежние центры еврейства разрушены войной и переведены в Америку". Таким образом, помимо нашей воли еврейская проблема превратилась в американскую. Какое же направление она примет? Многое зависит от того, что удастся сделать прежде, чем она примет слишком шероховатые формы. Первым проявлением будет, конечно, выражение неудовольствия против достигнутых евреями экономических успехов, в особенности против того единодушия, с которым они этого добились. Наш народ увидит зрелище народа, обособленного среди другого народа в такой степени, как никогда не были мормоны, и он этого не потерпит. Мормоны удалились, а Израиль едет в новый Египет, чтобы его поработить.
  Вторым выражением антисемитизма будет, несомненно, чувство отчужденности и его усиление. Большинство всегда хочет быть правым, но, собственно, оно не всегда поступает разумно. Эта предвзятость, которую открыто признают и евреи и неевреи, на беду обеих заинтересованных сторон может принять крайне острые формы, ибо ни сам предубежденный, ни предмет его предубеждения не могут обладать необходимой духовной свободой, основанной на душевном равновесии.
  Однако, в дальнейшем можно рассчитывать с уверенностью на влияние чувства справедливости. Тут весь вопрос станет в зависимость от американского духовного строя. Прирожденное ему чувство справедливости всегда до сих пор приходило на помощь в случае наступления событий, возбуждавших сначала гнев американца. Действие чувства у нас всегда кратковременно; реакция разума и морального решения быстро его сменяет. Американская духовность никогда не остановится на том, чтобы питать вражду против единиц. Она глубже запускает свой зонд. Такое явление можно уже наблюдать в Америке и Великобритании. Наше особое свойство - не останавливаться на лицах, когда дело касается общего.
  Далее последует изучение фактической обстановки; в течение известного времени на него, может быть, не будет обращено должного внимания, но потом именно при его помощи будет найден ключ от лабиринта. Корни всех замешательств будут извлечены на свет Божий для того, чтобы умереть, как все корни, которые вытаскивают из недр земных. Тогда от самих евреев будет зависеть считаться с новым положением вещей. Им не нужно отказываться от своих особенностей, уменьшать свою энергию и давать померкнуть своему блеску, но они должны направить все эти свои силы в более чистое русло: только таким путем они могут оправдать свое притязание на первенство. Раса, которая в материальной области может достигнуть того, чего достигли евреи, причем в добавок считает себя и духовно более высокой, - может добиться тех же результатов менее грязными и менее противообщественными способами.
  Евреев не истребят, но им не позволят продолжать гнуть человечество под ярмо, которое они так ловко на него надели, и пользоваться плодами такой системы, которая подлежит коренному изменению.
  Таким образом, для оправдания своеобразного положения, которое они занимают в мире, евреи должны изменить себя и обратиться к более высоким целям.
  
  
  
  
  VI. Еврейский вопрос уже проникает в периодическую печать
  
  "Мы должны принудить христианские правительства принять такие меры,
  которые благоприятствовали бы осуществлению нашего обширного плана, близящегося
  уже к победному завершению. Меры эти должны дать возможность выдержать
  натиск возбужденного общественного мнения, что мы уже фактически организовали
  при помощи так называемой великой державы" - прессы. За немногими исключениями
  она уже в наших руках".
  Седьмая книга "Сионских Протоколов"
  
  
  Профессор одного американского университета однажды несколько лет тому назад, поехал по делам в Россию Он был сведущим человеком в одной из отраслей прикладной науки и тонким наблюдателем. Приехал он в Россию с ходячим в Америке готовым мнением о положении евреев в России и об отношении к ним русского правительства. Прожил он там три года, вернулся назад в Америку и вновь уехал в Россию примерно на тот же срок. По вторичном своем возвращении он признал своевременным основательно ознакомить американскую нацию с положением еврейского народа в России. Для этого он написал тщательно обработанную статью и послал ее издателю одного из первоклассных журналов Соединенных Штатов. Издатель пригласил автора к себе и беседовал с ними в течение почти двух дней; беседа эта произвела на издателя большое впечатление, но в заключение он объявил, что статью принять не может. Тоже повторилось со многими другими издателями влиятельных журналов. Случилось это не потому, что профессор не умел писать: издатели всегда охотно принимали все, что он напишет. И все-таки профессор не мог добиться, чтобы его статья об евреях была принята или напечатана в Нью-Йорке.
  Все же в один прекрасный день еврейский вопрос был поднят статьей одного Нью-Йоркского журнала; статью эту можно сравнить с гранатой, брошенной из еврейского лагеря с целью, если возможно, взорвать весь вопрос в воздух и убедить всех, что такого вопроса вовсе не существует.
  Достойно внимания, что большой журнал принял именно только эту одну статью о еврейском вопросе; было бы интересно вывести на свет Божий лиц, стоящих за кулисами этого журнала. Тем не менее, большая публика уже из этой статьи, задачей которой было доказать, что еврейский вопрос не существует, может многому научиться.
  Мистер Виллиам Хард в июньском номере "Метрополитен ", насколько было в его силах, очень искусно использовал эту статью, и несомненно, что все телеграфные и корреспондентские бюро, которые зорко следят за всякой похвалой по адресу евреев, уже послали бравым издателям "Метрополитена " приветствие по этому поводу за содействие дальнейшему убаюкиванию публики.
  Надо надеяться, что статья Харда, в виду ее содержания, получила широкую огласку, так как из нее можно научиться многому, даже большему, чем хотел сам автор.
  Прежде всего тому, что еврейский вопрос существует. Господин Хард говорит, что об этом вопросе говорят в парижских и лондонских салонах. Не вполне ясно, что должно доказать это упоминание о салонах; то ли, что сам предмет неважен и ничтожен, или широкую осведомленность Харда в этом вопросе. Далее он рассказывает, что какой-то доклад по еврейскому вопросу получил довольно широкое распространение в некоторых правительственных кругах Вашингтона. Затем он упоминает о каблограмме по этому вопросу, опубликованной нью-йоркским "Уорльд ". По всей вероятности, его статья появилась слишком рано, почему он и не привел сообщение лондонского "Таймс " об вышеуказанном докладе.
  Во всяком случае, читателю, интересующемуся фактическим материалом, Хард выдал секрет, что еврейский вопрос в действительности существует и при том занимает собой не подонки общества, а те круги, в которых чаще всего можно найти доказательства еврейского господства и работы. Он обнаружил не только это, но еще и то, что вопрос этот там обсуждается. Хард это категорически подтверждает. Если он не идет дальше и не признается в том, что вопрос очень серьезно обсуждается и изучается высокими сферами и притом людьми, имеющими международное значение и вес в собственной стране, то это зависит, вероятно, от двух причин: или ему это неизвестно, или упоминание об этом он считает ненужным для целей, преследуемых его статьей. Во всяком случае, Хард констатирует факт, что еврейский вопрос существует, что его изучают и при том изучают люди, которые способны судить о вопросе, о котором говорят.
  Читатель получает впечатление, что еврейский вопрос носит на себе какой-то характер конспирации. Автор, однако, говорит, что сам он не верит в массовый заговор. Такое признание вызывает вздох облегчения, ибо для нееврейского мышления нет ничего более смешного, как массовый заговор, потому что нееврейский ум ничего более невозможного себе представить не может. Хард не еврейского происхождения и потому он должен знать, в какой мере заговор даже с благороднейшими намерениями не может существовать более или менее продолжительное время при участии в нем сколько-нибудь значительного числа заговорщиков неевреев. Неевреи для таких дел не созданы. Их заговор рассыпался бы как пирог из песка. В крови и в природе неевреев, в противоположность евреям, нет надлежащей способности дружно держаться вместе. Нееврей по самой природе своей не может составить себе ясного представления о заговоре; ему нужны неопровержимые доказательства, чтобы поверить в возможность заговора.
  Поэтому легко понять затруднительное положение Харда с его россказнями о заговоре. Чтобы выйти из этого положения, он вынужден повернуть дело так, как будто всегда, когда речь идет о еврейском вопросе, все другие, кроме самих евреев, видят в нем нечто, заключающее в себе заговор. Это положение является у него лейтмотивом, что видно уже из заглавия статьи: "Великий еврейский заговор".
  В поисках за фактами в статье Харда мы узнаем далее, что имеется ряд документов, в которых якобы содержатся детали заговора или еврейский план достижения полного мирового господства. Вот, приблизительно все, что читатель может узнать о документах, если не считать того, что г. Хард называет их "необычайными и ужасными". Здесь, к сожалению, у него большой пробел в изложении: цель его статьи пролить свет на известный документ, а между тем мы не узнаем о нем почти ничего. Постыдные и бесчестные вымыслы обыкновенно выплывают сами. Про документ, о котором идет речь, этого сказать нельзя: читатель вынужден верить г. Харду на слово. Между тем, будь эти документы опубликованы, они дали бы возможность вдумчивому читателю или критику составить о них собственное мнение. Но оставим это: г. Хард во всяком случае, публично заявляет, что такие заговорщические документы существуют. Затем он переходит к другой своей задаче, - доказать, путем перечисления имен евреев, уже являющихся хозяевами в важных областях, как мало вообще занимает евреев мысль о господстве. Ответственность за эти имена лежит всецело на Харде; нам же важно лишь отметить, что есть у него поучительного.
  Автор особенно подробно занимается русскими делами. Порой даже может показаться, что еврейский вопрос то же самое, что и советский, хотя, как то хорошо известно Харду, - на самом деле это не верно. Правда оба вопроса находятся между собой в тесной связи, но все же искусственное доказывание их тождества для того, чтобы потом на благо еврейскому вопросу это опровергать, нужно признать лишь хорошо задуманной уверткой. Во всяком случае, факты, приведенные Хардом - если оставить в стороне делаемые им из них выводы - довольно интересны.
  Начнем с русского вопроса. Хард говорит, что в кабинете министров Советской России только один еврей, именно Троцкий. Конечно, в правительстве есть и другие евреи, но Хард говорит только о кабинете. Он умалчивает о коммунистах, которые являются истинными властителями России, и ничего не говорит о красной армии, которая является подлинной силой Троцко-Ленинского господства. С таким же правом можно утверждать, что и в Венгрии был только один еврей в правительстве: но еврей этот был Бела Кун. Остается, таким образом, открытым вопрос, почему вся Европа, несмотря на двух только евреев, Троцкого и Бела Куна, убеждена в сильной еврейской примеси к большевизму. Столь простодушная игра воображения представлялась бы еще более невероятной, чем мысль о еврейском заговоре представляется Харду. Если всех неевреев считать слабоумными, то на каком основании нельзя с тем же правом видеть в евреях хитроумных? Как бы то ни было, но сказать, что Троцкий стоит во главе большевицкой власти и делит ее только с Лениным, еще не значит сказать слишком много: что Троцкий - еврей, - до сих пор этого никто не отрицал, не отрицал и сам Бронштейн (настоящее имя Троцкаго), когда он еще жил в Сен-Луи в Соединенных Штатах.
  Но, как говорит Хард, и руководители меньшевиков - евреи. Факт достойный внимания! Троцкий - во главе большевиков; а во главе меньшевиков, когда они были в оппозиции первыми, на первом месте стояли Либер, Мартов и Дан - "все евреи", говорит Хард.
  Кроме этих двух крайних партий есть еще третья, более умеренная, "кадеты", которые, по мнению Харда, являются или являлись "самой сильной буржуазной партией в России", - "их главная квартира теперь в Париже. Их глава - Винавер, еврей".
  Таковы факты, устанавливаемые Хардом: евреи, имена которых он приводит, руководят тремя большими политическими партиями в России. "Вот, смотрите, как евреи раскололись! - восклицает он. - Какой может существовать заговор у людей, которые так сильно борются между собой"? Другого при виде этих явлений скорей поразила бы мысль, что каждое течение русской политической мысли находится под влиянием евреев. Разве это не дает в известной мере права сделать вывод, что евреи везде стремились к господству? Этим, однако, не исчерпывается все поучительное, что читатель, ищущий фактов, может найти в статье Харда. Он переходит затем к Соединенным Штатам и устанавливает для них несколько интересных положений. "Там, - говорит он, - есть Отто Каан". Это верно. Иногда Отто Каан находится в Америке, иногда по важным международным делам в Париже, иногда, наконец, он завязывает сношения между британским и американским капиталом в Лондоне, проводя все такие дела, которые, в значительной мере, зависят от еврейской политической обстановки. Каан считается консерватором и это в известном отношении, пожалуй, верно. Человек может быть консерватором или нет, смотря по тому, под каким углом зрения его рассматривают. Консервативные люди в Америке самые большие радикалы; их побуждения и методы идут в корень вещей и в своем собственном поле действия они всегда радикальны. Те лица, чей кругозор ограничивается определенными экономическими интересами, называли консерваторами людей, которые господствовали в последнем французском конвенте. Между тем, на самом деле они были радикальнейшими из радикалов; они были красными в эпоху красных и белыми в эпоху белых. Если бы знать, к чему стремится в конце концов Каан, и если бы он составил описок своих планов и целей, то кличка консерватора, которой его так метко характеризует Хард, звучала бы совсем по другому. Но, во всяком случае, мы узнаем от Харда: "Господин Каан на стороне консерваторов". "На другой стороне, - говорит Хард, - находится Роза Пастор Стокес". После этого он называет еще Мориса Хиллкита. По его определению, это уже радикалы. К ним он прибавляет двух неевреев, Евгения Дебс и Билля Хайвуд и дает такое освещение, будто они оба - много более влиятельные люди, чем двое первых. Те, кто занимался новейшими политическими комбинациями, - а Хард, кажется, в течение долгого времени находился в их числе, - думают об этом иначе. Ни Дебс, ни Хайвуд за всю свою жизнь не могли бы создать фракции, обладающей таким громадным влиянием, как госпожа Стокес и Хиллкит: уже от них Дебс и Хайвуд получили свое влияние. Если внимательно изучать социальные течения в Соединенных Штатах, то каждый сведущий человек, подобно самому Харду в его статье, наткнется на еврейские имела. Как, в самом деле, поучительно, что там, где он называет вождей так называемого консерватизма и радикализма, он вынужден приводить еврейские имена. На основании его данных читатель в праве сказать, что обе политические группы Соединенных Штатов на поводу у евреев.
  Но это еще не все.
  "Человек, который работает более, чем кто-либо другой, чтобы охранить американских рабочих от радикализма, есть еврей - Самуил Гомперс". Этот факт читатель должен себе заметить: американские рабочие руководятся евреем. И далее "профессиональный союз рабочих по изготовлению готового платья, союз очень сильный и очень большой, самый сильный противник Гомперса, действует под руководством еврея Сиднея Хилльманна".
  Совсем как в России. Оба крыла американской политической жизни и двигательный нерв внутри ее находятся под руководством евреев. Этот факт должен признать и сам Хард, вопреки своим истинным намерениям, как вытекающий из его статьи.
  Средняя же партия, "либеральный центр", как ее именует Хард, которая объединяет все промежуточные течения, еще ждет со своими Брандесами, Макками и Феликсами Франкфуртерами описания этих господ, деятельность которых со времени перемирия могла бы дать материал для очень интересной главы.
  Хард с похвалою называет еще два имени: барона Гинцбурга - он, де, еврей, "верный человек" русского посольства - и посланника Бахметьева, представителя недолгого русского Временного Правительства. Другой еврей, по словам г. Харда, управляет русским осведомительным бюро, сообщения которого помещаются многими нашими газетами; имя его хорошо известно читателям газет. Это - А. И. Закк. Список этот далеко не полон, но все же он многое говорит, и документы, чью смехотворность так хочется доказать Харду, получают благодаря ему особое значение. Невольно приходит в голову, что документы эти привлекли к себе такое внимание потому, что лица, знакомые с ними, видят в них не только то, что угодно видеть Харду, но и нечто другое, более удивительное, и приходят к убеждению, что документы эти создали еврейский вопрос. Ведь, если бы кроме них ничего не существовало, то и Хард не написал бы своей статьи да и "Метрополитен" ее бы не напечатал. Заслуга Харда заключается в том, что как раз там, где этого нельзя было ожидать, он подтвердил, что вопрос еврейский существует и должен быть выяснен. Тот неведомый, по чьему заказу была написана статья "Великий еврейский заговор", очевидно, сам почувствовал необходимость это сделать.
  
  
  
  
  VII. Артур Брисбейн приходит на помощь еврейству
  
  О чем вы говорите? Пока мы не будем держать в своих руках прессу всего
  мира, все что вы делаете, будет напрасно. Мы должны быть господами газет
  всего мира или иметь на них влияние, чтобы иметь возможность ослеплять
  и затуманивать народы.
  Барон Монтефиоре
  
  
  Нам приходится еще раз прервать наше исследование современного еврейского вопроса, чтобы познакомиться с появлением этого вопроса в другом виде, а именно, в газете "Hearts ", в виде передовой статьи, более чем в два столбца, от 20 июня 1920 года, принадлежащей перу Артура Брисбейн. Назвать его самым влиятельным журналистом Америки было бы слишком много, но, во всяком случае, он принадлежит к той дюжине, чьи произведения больше всех читают. Поэтому, если журналист-писатель такой величины, как Брисбейн, начинает откровенно писать об этом вопросе, то это доказывает, что вопрос - приобретает здесь все большее и большее значение.
  Брисбейн еврейского вопроса не изучал. По всей вероятности, в частной беседе он бы даже признался, что он, на самом деле, его вовсе не интересует, хотя такое признание трудно было бы согласовать с тем тоном уверенности, в котором он его обсуждает гласно. Однако, он способный журналист и знает, как нужно подойти к вопросу, когда требование момента заставляет газету высасывать из пальца определенное решение. Каждая раса имеет дурных и хороших, или из нее вышло известное количество выдающихся людей, или, наконец, она сыграла интересную роль в истории, - вот мысли, которые достаточны, чтобы написать удобочитаемую статью о любом народе, который когда-либо играл роль в человеческом общежитии. Изучать вопрос в его сущности для этого совсем лишнее. Надобно поговорить в одной-другой газетной статье о какой-нибудь народности, когда-либо выступавшей на арене человеческого общежития, - и достаточно, больше вопрос затронут не будет. Всякий газетный работник это знает. Но, все же, казалось бы, Брисбейн долгое время жил в Нью-Йорке, имел большие финансовые связи с большими группами нашей страны, несомненно успел познакомиться с ходом дел в недрах трестов и банковых групп и постоянно был окружен сотрудниками и советниками еврейской расы. Поэтому, он должен бы составить себе свое собственное мнение о предмете. Правда, высказывать мнение о расовых группах своей страны не входит в круг деятельности газетного работника: ведь, не дело экспонента на выставке высказывать мнение о владельцах других выставленных вещей. Право газеты допускать такой соблазн, равно как и случаи, когда она считает возможным это сделать, весьма немногочисленны.
  Поэтому, раз Брисбейну представился случай писать о еврейском вопросе, то можно было заранее предсказать, что он напишет. Если чему можно удивляться, так это тому, что он вообще почувствовал потребность об этом писать. Неужели он мог счесть за гонение на евреев попытку положить начало выяснению причин их влияния в Соединенных Штатах и в других местах? Или со свойственной дельному газетчику проницательностью он понял, что представляется удобный случай обратить на себя благосклонное внимание самых влиятельных групп Нью-Йорка и всей страны? Или, наконец, - и это похоже на правду, - он хотел бы вообще обойти этот вопрос молчанием, но ему намекнули на необходимость соответственного выступления в виде воскресной передовой статьи и некоторые из акционеров газеты высказали по этому предмету свое мнение? Этим предположением мы вовсе не хотим порочить мотивы, побудившие Брисбейна к выступлению, а лишь желаем показать, от каких тонкостей зависят порой такого рода передовицы.
  Более важно следующее: думал ли Брисбейн, что, написав воскресную передовую статью, он всерьез покончил с еврейским вопросом или что самый вопрос получил необходимое разрешение? Самая плохая сторона повседневной прессы в том и заключается: раз передовая прошла благополучно, не вызвав скандала, значит, дело, с точки зрения сочинителя, можно считать поконченным. Таково, по крайней мере, общее правило.
  Будем надеяться, что г. Брисбейн не считает вопрос поконченным. Ему не следовало бы подымать столь тяжеловесный вопрос, не сделав ничего для его разрешения: в своей бойкой передовой статье он этого не сделал. У него встречаются даже ошибки, которые он должен бы исправить, изучив вопрос. "Как обстоит дело с финикийцами?" - спрашивает он. Ему следовало бы заняться этим вопросом, когда он изучал предмет. Тогда он не сделал бы грубой ошибки - ставить финикийцев в столь тесную связь с евреями; еврей этого бы не сделал. Но делать такую ошибку в статье в защиту еврейства, имеющей целью пропаганду среди нееврейских читателей, по-видимому, позволительно. Финикийцы сами, наверно, никогда не могли думать, что они находятся в какой-либо связи с евреями, а последние, уж конечно, этого и не подозревали. Уже не говоря о всем другом, финикийцы, прежде всего, отличались от евреев своим отношением к морю. Они не только строили корабли, но и плавали на них сами. Еврей же предпочитал доверять кораблю свой капитал, но не свою персону. Равным образом, и во всех других отношениях, различия между двумя народами были резкие и глубокие. Брисбейн сделал бы лучше, если б руководствовался в этом вопросе еврейской энциклопедией. Будем надеяться, что он еще пополнит свои занятия и доставит миру удовольствие воспроизведением того, что он найдет в еврейских рукописях, еще не печатанных, ведь, дело идет здесь не о предмете общеизвестном, вроде шарообразности земли: еврейский вопрос еще не разрешен и еще должен быть разработан.
  Брисбейн имеет полную возможность исследовать этот вопрос самостоятельно. Он располагает большим штатом сотрудников и хочется думать, что в числе их есть и неевреи, которых нельзя купить. К его услугам готовая, охватывающая весь свет, организация. После его приключений в мире "делателей денег", в его мнениях все же произошла перемена; пережитое дало ему возможность пристальнее присмотреться к определенной группе людей и к их жажде власти. Почему же он не считает эти вопросы мировой проблемой и не ищет фактов и разрешения? Задача эта достойна каждого газетного дела. Такое отношение к предмету дало бы возможность Америке внести и свою долю работы в дело разрешения этого вопроса. Мы должны это сделать хотя бы для того, чтобы еврейский вопрос перестал быть пугалом, каким он был в течение столетий. Все общие слова о "любви к ближнему" не могут заменить собой основательного исследования, ибо от нас требуют любви по отношению к тем людям, которые с невероятной быстротой и хитростью стремятся захватить над нами господство. "В чем ошибка еврейства?" - Это первый вопрос. "В чем ошибка нееврейства, позволяющая существовать той первой ошибке?" - Это второй вопрос.
  Как всякий нееврейский писатель, выступающий в качестве благожелательного защитника евреев, Брисбейн вынужден признать наличность известных фактов, представляющих собой часть того вопроса, существование которого он отрицает.
  "В любом большом городе каждое второе имя, пользующееся успехом, еврейское", - пишет Брисбейн. - В его родном городе это процентное отношение еще больше.
  "Евреи, составляющие меньше одного процента всего населения земного шара, владеют 50 процентами торговой прибыли всего света; этого они достигли своей работоспособностью, предприимчивостью, умом и трудолюбием", - пишет Брисбейн.
  Говорят ли что-нибудь для самого Брисбейна эти данные? Думал ли он хоть раз, к чему все это ведет? Может ли он утверждать, что этому успеху не содействовали вещи, которые человечество справедливо находит достойными порицания? Удовлетворяет ли его манера использования этого делового успеха там, где это бьет в глаза? Может ли он доказать, что успех достигнут только благодаря наличности указанных им похвальных качеств и что в нем не участвовали качества совсем непохвальные? Слышал ли он, например, чтобы еврейские деньги были вложены в неспекулятивные железнодорожные предприятия? Мы могли бы дать Брисбейну целый ряд тем для статей, которые для него и для его читателей были бы крайне поучительны, если бы он только согласился поручить собирание фактического материала беспартийным людям.
  Одну из таких статей можно было бы озаглавить: "Евреи на Версальской Конференции". Люди, которым будет поручено собирать материалы, должны установить: какие лица там более всего выделялись? Кто чаще всего туда приезжал и уезжал и больше всего суетился по деловой части? Кому легче всего был открыть доступ к самым важным лицам и комиссиям? Представители какой расы занимали места частных секретарей у выдающихся лиц? Какая раса занимала большинство мест, от которых зависел прием у видных участников Конференции? Какая раса больше всего старалась превратить Конференцию в ряд празднеств, балов и пышных банкетов? Кто были частные лица, которые чаще всего приглашали участников Конференции на интимные обеды?
  Если бы Брисбейн при своих общепризнанных выдающихся способностях дал своим сотрудникам такое поручение и потом напечатал их донесения, то получилась бы такая страница истории, которая составила бы эпоху даже в его выдающейся карьере писателя. Он мог бы написать и вторую главу о той же Версальской Мирной Конференции, хотя бы под таким заглавием: "Какая программа одержала победу на Мирной Конференции?" Его сотрудники должны были бы для этого установить намерения и цели, с которыми влиятельные евреи в столь большом количестве слетелись в Париж, а также какими путями они проводили свои программы. В особенности нужно бы постараться выяснить, была ли изменена или отменена хотя бы самая малость в этих программах. Далее надо установить, не потребовали ли евреи, достигнув того, к чему стремились, еще большего и не достигли ли этого, несмотря на то, что сравнительно с остальным миром это уже являлось привилегией. Брисбейн тогда к великому своему удивлению узнал бы, что из всех программ, представленных Конференции, не исключая и главной программы, на которую люди возлагали столь преувеличенные надежды, единственная, которая прошла вполне гладко, была программа еврейская. Все это он мог бы узнать, если бы он занялся исследованием. Только вопрос о том, какое употребление он сделал бы из полученного материала, остается открытым.
  Вообще, в каком бы направлении Брисбейн ни повел свои исследования, он значительно расширил бы свои знания о нашей стране и о зависимости ее от еврейского вопроса. Знает ли он, например, кому принадлежит Аляска? Может быть, он думает, - как многие другие, кроме тех, которые, увы, знают наверно, - что эта область принадлежит Соединенным Штатам? Нет, эта область принадлежит тому же народу, которому принадлежат фактически и сами Соединенные Штаты.
  Знает ли Брисбейн, несмотря на то, что место, которое он занимает в международной журналистике, дает ему к тому полную возможность, что в нашей экономической жизни действуют элементы, которые не укладываются ни в понятие "Капитала", ни в понятие "Труда"? Знает ли он хоть что-нибудь о той силе, которая не является ни капиталом, ни трудом в продуктивном смысле, но чьи интересы и стремления в том, чтобы возможно больше расколоть и разобщить капитал и труд путем раздражения, попеременно, то капитала, то труда? Во время своих работ по изучению экономического положения и царящей над ним тайны, которая противится всякому разоблачению, должен же был Брисбейн заметить хоть что-нибудь, хотя бы единый луч света за кулисами. Найти это является благородной задачей для каждого журналиста.
  Предал ли Брисбейн гласности имена тех людей, в чьих руках находится снабжение Соединенных Штатов сахаром? Знает ли он их? Есть ли у него желание узнать их? Имеет ли он понятие о положении хлопчатобумажного дела в нашей стране, о частой перемене владельцев земельных участков, производящих хлопок, и о затруднениях в этой отрасли производства, зависящих с одной стороны от угроз банков, а с другой от постоянного колебания цен на платья и материи, вызываемого умышленно? Если это ему известно, то обратил ли он внимания на имена людей, в чьих руках находится вся эта игра? Желает ли он узнать, как и кто ведет эту игру? Все это он мог бы узнать и рассказать народу, если бы дал соответствующее задание своему прекрасному штабу информаторов и журналистов. Он лучше других должен знать, чувствует ли он себя настолько независимым, чтобы предпринять такую работу. Быть может, у него есть причины частного характера, которые мешают ему это сделать.
  Как бы то ни было, мы с своей стороны не видим причин, которые мешали бы ему основательно изучить вопрос и при том не из любопытства к новизне предмета, а для составления обоснованного о нем мнения. В этом, конечно, никто не мог бы усмотреть нетерпимости. При теперешнем же положении дела Брисбейн не обладает достаточными данными, чтобы стать за или против вопроса. Он может только устранить его, как неприятный, как это некогда делали прежние рабовладельцы, которые просто хотели устранить противников рабства.
  По этой причине его недавняя защита евреев не может вообще почитаться таковой: она скорее похожа на заискивание у них расположения. По-видимому, больше всего возбуждает его внимание то, что он называет расовым предубеждением и расовой ненавистью. В самом деле, человеку, который при изучении экономической проблемы рискует впасть в такую душевную неуравновешенность, лучше за эту проблему не браться. Впрочем, проявления предубеждения и ненависти в таком деле зависят от самых методов исследования и от самого исследователя, и достойно сожаления, если прибегают к таким наговорам на других в оправдание себя люди, находившиеся в течение стольких лет сами под определенным духовным влиянием. На самом деле мы в праве ждать обратного: научное исследование еврейского вопроса должно устранить ненависть и предубеждение и воспрепятствовать им. Мы бываем предубеждены против того, чего мы не знаем, и ненавидим то, чего не понимаем, Изучение еврейского вопроса должно создать его знание и правильный взгляд на него, при том не только среди неевреев, но и между евреями; последние нуждаются в этом не меньше, если не больше, чем неевреи. Если еврей придет к тому, чтобы увидеть известные вещи, их понять и сообразно понятому поступать, то большая часть вопроса будет устранена путем улучшения взаимного понимания. Обратить внимание неевреев на известные стороны еврейства есть только часть работы, - не менее настоятельной задачей является заставить самих евреев открыть глаза на известные факты.
  Первый успех будет состоять в том, чтобы неевреев из простых защитников - и при том защитников партийных - сделать судьями фактической обстановки. Исследование обнаружит, где евреи и неевреи заблуждаются, и расчистит путь знанию и мудрости, хотя и тогда для решения вопроса потребуется большой запас последней.
  Надо помнить, что в постоянных призывах к терпимости кроется большая ловушка. Терпимость есть прежде всего терпение правды. Теперь же к ней взывают ради угнетения правды. Терпимость только тогда может иметь значение, когда все придут к общему признанию того, что должно быть терпимо. Незнание, сокрытие, замалчивание, игра в прятки не есть терпимость. К еврею все равно никогда не относились терпимо в высшем смысле этого слова, потому что его никогда не понимали. Брисбейн не может способствовать пониманию того, что за народ евреи, своей написанной "попросту" статьей и тем, что она бросит несколько еврейских имен в пучину печатных букв. Он обязан перед самим собой ближе подойти к вопросу независимо от того, пожелает ли он сделать из полученных им данных предмет гласности или нет.
  Для газеты вообще невозможно не натыкаться на каждом шагу на влияние евреев, если она держит мир в курсе того, что происходит, хотя бы поверхностно. Между тем пресса обходит этот факт, говоря об евреях, как о русских, латышах, немцах или англичанах. Эта маскировка имен больше всего запутывает всю проблему. Для лучшего осведомления человечества требуются название вещей своими именами и фактические данные. Брисбейну следовало бы изучить этот вопрос еще и потому, что этим путем он получил бы надлежащее освещение и других предметов, которыми он занимается. Было бы полезно, чтобы время от времени он предавал гласности полученные им таким образом результаты, так как такие статьи давали бы ему возможность познакомиться и с той частью еврейства, которой не может знать писатель, постоянно "готовый к услугам". Конечно, теперь его засыпали благодарностями за его статью; если бы он получил пару-другую откликов противоположного характера, это было бы большой услугой для уяснения обстановки.
  То что случилось бы, предай он гласности хоть один факт, добытый независимым исследованием, не могло бы сравниться с его теперешними переживаниями. После того, как Брисбейн написал статью о евреях, он, надо надеяться, будет внимательно следить и за тем, что будут говорить и писать другие. Он найдет тогда больше материала о евреях в том, что он читает, чем раньше, и многое он нашел бы в виде фактических заметок в своей собственной газете. Каждый серьезный исследователь и честный писатель рано или поздно всегда нападет на след, который ведет к еврейскому могуществу в мире. "Диерборн Индепендент" систематически и подробно делает то, что другие издания делали урывками.
  На всей гласности Соединенных Штатов тяготеет настоящий страх перед евреями, - страх, который ясно чувствуется и причину которого надо выяснить. Если мы не ошибаемся, такой же страх, хотя и не ясно осознанный, ощущал и Брисбейн. Это не страх причинить известной расе зло - это почтенное чувство должны испытывать все, - но страх сказать о ней гласно что-нибудь такое, что не было бы только неумеренным славословием. Независимое размышление убедило бы его, что задачей подлинного американского журналиста является умерить славословие и усилить тщательно продуманную критику.
  
  
  
  
  VIII. Существует ли еврейская мировая программа?
  
  Все открытые защитники еврейства в объяснение антиеврейских выступлений приводят три причины, - три и не более: религиозное предубеждение, экономическую зависть и социальное оттолкновение. Не знаю, известно ли это евреям, но всякий нееврей знает, что у него нет религиозного предубеждения против евреев. Скорее можно допустить существование экономической зависти, поскольку всесторонний успех евреев привлекает к ним общее внимание. Некоторые еврейские защитники пытаются ослабить это внимание утверждением, что вообще в финансовых делах еврейского перевеса вовсе не существует, но такая лояльность по отношению к своему народу заходит уже слишком далеко.
  Мировые финансы неоспоримо находятся под еврейским господством: их решения и планы являются для нас законом. Но финансовое преобладание какого-нибудь народа еще не есть достаточное основание для предубежденности против него. Если этот народ умнее и тоньше, прилежнее и выдержаннее нас, если он, наконец, обладает такими особыми способностями, каких мы, как раса низшая и более неподвижная, лишены, то ни у кого нет права требовать от него отчета в его поведении. Но экономическая зависть дает лишь некоторое объяснение антиеврейских настроений. Сама по себе она недостаточна для объяснения еврейского вопроса хотя бы потому, что финансовое превосходство евреев является лишь частью всей проблемы. Что же касается социального оттолкновения, то на это можно сказать, что на свете существует гораздо больше неприятных неевреев, чем неприятных евреев, по той простой причине, что неевреев больше, чем евреев.
  Ни один из еврейских заступников не упоминает о политической стороне вопроса; если же они ее вскользь касаются, то всегда ограничивают ее и придают ей местный характер. Дело идет не о патриотизме евреев, хотя во всех странах он находится под большим сомнением. Об этом можно узнать в Англии, Франции, Польше, России, Румынии и даже у нас, в Соединенных Штатах. Пишутся книги, публикуются и распространяются доклады, издаются умелые статистические данные, чтобы доказать, что евреи исполняют свой долг по отношению к той стране, где они живут. Все же несомненен тот факт, что, несмотря на все эти старания, противоположное мнение преобладает и держится упорно. Евреи, которые, сражаясь в войсках за свободу, исполняли свой долг и при том ради истинной любви и преданности, не могли в сердцах офицеров, солдат и гражданского населения изгладить впечатление, полученное от тех евреев, которые своего долга не исполняли.
  Но дело заключается не в этом, когда мы говорим о политической стороне еврейского вопроса. Не трудно понять, почему евреи худшего мнения о других народах, населяющих мир, чем сами эти народы думают о самих себе. Ведь еврейская история это история странствований по всем народам мира. Если мы взглянем на современное еврейство, то увидим, что нет расы на нашей планете, которая проживала бы в стольких местах и среди стольких народов, как евреи. Они обладают более ясным мировым пониманием, чем любой другой народ, так как весь мир является ареной их деятельности. Мышление их всегда протекает в мировом масштабе, что для других народов, живущих в определенных границах, невозможно.
  Нельзя обвинять евреев за то, что национальная верность и самосознание проявляются в них слабее, чем у коренных граждан любой страны: в течение столетий они были всесветными гражданами. Под любым национальным флагом еврей может проявлять требуемую от него, как гражданина и сожителя, корректность; однако его понимание значения этого флага будет всегда другое, чем у того, кто знает лишь одно знамя. Политический элемент рассматриваемого вопроса заключается в том, что евреи представляют собою особую нацию среди других наций. Некоторые заступники евреев, в особенности в Америке, это положение отвергают, но сам еврейский дух постоянно изобличает лживость их чрезмерных стараний. Причину, по которой наличность такой национальной особенности столь упорно отвергается, не всегда можно понять. Если бы Израиль пришел к сознанию, что его мировая миссия не может исполниться при посредстве золотого тельца, то, может быть, его мировая гражданственность по отношению к человечеству и его несокрушимая национальная замкнутость по отношению к самому себе оказались бы сильным и плодотворным фактором в деле создания человеческого единства, которому теперь поведение еврейства, как целого, так сильно мешает. Мир останавливается не на том факте, что евреи представляют собой нацию, а на том, какое употребление они делают из этого, никак и никем неустранимого факта. Народы пытались слить с собой евреев в одно целое, и такие же попытки к слиянию были сделаны и со стороны евреев. Но судьба, по-видимому, предуказала им вечную национальную обособленность, и как сами евреи, так и остальное человечество должны считаться с этим фактом; в нем нужно видеть вещее пророчество и стремиться найти пути к его осуществлению.
  Теодор Герцль, один из величайших среди евреев, являлся одним из гласно выступавших представителей нового времени, обладавшим, быть может, самым глубоким взглядом на философское обоснование еврейской сущности. Сомневаться в том, что еврейская нация существует, для него было невозможным. Напротив, он при каждом удобном случае повторял: "мы представляем собою народ, мы нация". Равным образом он отдавал себе отчет, что все то, что называется еврейским вопросом, имеет политический характер.
  Во введении к своему сочинению "Еврейское государство " он говорит:
  
  "Я думаю, что я понимаю антисемитизм, представляющий собой весьма сложное явление. Однако с еврейской точки зрения я смотрю на него без страха и ненависти. Полагаю, что я в состоянии разобраться в том, какие элементы его должны быть приписаны плебейской моде, какие обыкновенной торговой зависти, какие наследственным предрассудкам или религиозной нетерпимости и какие так называемой самозащите. Я думаю, что еврейский вопрос так же мало является социальным вопросом, как и религиозным, хотя иногда он и принимает одну из этих форм. Это национальный вопрос, который может быть разрешен только тогда, когда он превратится в вопрос мировой политики, будет разъяснен общими усилиями всех цивилизованных народов земного шара и поставлен под их контроль".
  
  Герцль утверждает не только то, что евреи представляют собой нацию. На вопрос майора Гордона, члена королевской Британской эмиграционной комиссии, в августе 1902 года он прямо ответил:
  
  "Я скажу вам то, что я понимаю под именем нации, а вы можете к этому прибавить прилагательное "еврейская". По моим понятиям нация представляет собой в истории человеческую группу, достаточно крепко сплоченную, которую общий враг заставляет держаться вместе. Вот что по моему значит нация. Если вы прибавите к этому слово "еврейская", то получите то, что я понимаю под еврейской нацией".
  
  Описывая действие этой еврейской нации на остальное человечество, доктор Герцль писал:
  
  "Если мы падаем, мы превращаемся в революционный пролетариат, в унтер-офицеров революционных партий; если наоборот идем в гору, то с этим вместе растет и страшное могущество наших капиталов".
  
  Этот взгляд, который, видимо, соответствует истине, так как он дольше всех других держался в еврейском мышлении, разделяется и Лордом Ефстафием Перси и повторяется в силу видимой общности взглядов Канадской "Еврейской Хроникой " ("Jewish Chronicle ").
  Стоит внимательно прочесть то, что она по этому поводу пишет. "Либерализм и национализм под гром труб и литавров открыл ворота "Гетто" и даровал евреям гражданское равноправие. Евреи вышли из Гетто и вступили в западный мир, увидели его блеск и могущество, использовали и насладились им, наложили свою руку на нервные центры этой цивилизации, повели ее вперед, дали ей надлежащее направление, сделали ее своей служанкой и затем отказались от нее... Кроме того - и это достойно внимания - Европа национализма и либерализма, Европа государственного управления по методам науки и демократического равенства оказалась более терпимой по отношению к еврейству, чем старый деспотизм с его преследованиями и притеснениями... Но при все более и более усиливающейся консолидации западных национальностей невозможно рассчитывать на существование в течение долгого времени безграничной терпимости... Среди хорошо организованных и территориально обособленных государственных единиц еврейству остается только две дороги: либо оно должно уничтожить устои всей национальной государственной системы, либо оно само должно организовать свою территориальную государственность. В этой наличности возможного выбора коренится объяснение, как еврейского большевизма, так и еврейского сионизма; восточное еврейство ныне, по-видимому, неуверенно колеблется между этими двумя возможностями". "В восточной Европе большевизм и сионизм живут бок-о-бок подобно тому, как в течение всего 19 столетия, вплоть до младотурецкой революции, еврейское влияние сливало воедино республиканские и социалистические течения мысли: это объясняется не тем, что еврейство интересовала положительная сторона радикального мировоззрения или что оно желало сделаться участником нееврейского национализма или демократизма, а тем, что все существующие нееврейские системы управления одинаково ему ненавистны".
  Все это правда и как мы видим, даже еврейские мыслители нетрусливого характера признают это за истину. Еврей - противник всякого нееврейского уклада. Если он даст волю своим наклонностям, то в монархии он будет республиканцем, в республике социалистом, в социализме большевиком.
  В чем же причина этой разлагающей деятельности? Прежде всего в полном отсутствии демократического образа мыслей. По природе еврей деспотичен. Демократия хороша для остального человечества, но еврей, где бы он ни находился, представляет собой известного рода аристократию. Демократия только словесное орудие, применяемое еврейскими агитаторами, чтобы подняться до общего уровня там, где они вынуждены были занять низшее место. Раз этот уровень ими достигнут, тотчас же евреи стремятся приобрести себе особые преимущества, словно это составляет их неотъемлемое право, - это есть факт, которого самым разительным примером может служить последняя Мирная Конференция. Евреи ныне единственный народ, чьи особые и чрезвычайные преимущества нашли себе выражение в мировом мирном договоре. Но об этом будет сказано ниже.
  За исключением немногих еврейских защитников, которые не имеют влияния на еврейский образ мыслей, а выдвигаются на сцену с единственной целью влиять на образ мыслей неевреев, ни один не отважится ныне отрицать тот факт, что во всем свете социально и экономически разлагающие элементы, не только получают директивы от представителей еврейских интересов, но и оплачиваются ими. Этот факт долгое время оставался неизвестным, благодаря упорному отрицанию его со стороны евреев, равно как и потоку, что отсутствовали точные разъяснения со стороны тех общественных организаций, от которых публика привыкла ждать осведомления. Только теперь факт этот выплывает на свет Божий. Слова Герцля оправдываются: "Когда мы падаем, мы обращаемся в революционный пролетариат, в унтер-офицеров революционных партий". Эти слова в первые были преданы гласности на английском языке в 1896 году т. е. 24 года тому назад.
  В настоящее время эти течения работают в двух направлениях: во-первых в целях ниспровержения всех нееврейских государств во всем мире, во-вторых в целях создания еврейского государства в Палестине. Весь мир шлет лучшие пожелания плану создания еврейского государства в Палестине, но нельзя сказать того же самого об еврействе в его целом или о его большей части. Сионистская партия много шумит о себе, но в действительности является незначительным меньшинством. Все, что можно сказать об этом движении, это то, что оно представляет собой выросшее из честолюбия стремление к переселению. Вместе с тем сионистское движение представляет собой очень удобную внешнюю кулису, чтобы за ней легче укрывать иные тайные планы. Интернациональные евреи, владыки правительств и золота, получают, таким образом, возможность в любом месте и во всякое время, во время войны и мира, собираться, выставляя предлогом своих собраний необходимость обсудить способы, которые должны открыть евреям доступ в Палестину, и таким путем им легко удастся устранить подозрение, что они собираются для другого дела. Союзники и враги нееврейских народов, ведших войну, собирались этим путем незаметно, на одном сионистском съезде - шестом по счету - в 1903 году; на нем последняя война была точно предсказана, указан ее ход и исход и предуказано отношение евреев к мирному договору.
  Все это доказывает, что, хотя еврейский национализм и существует, но он не ограничивается планом создания своего государства в Палестине, и этот план не занимает собой в настоящее время всего еврейства. Как раз теперь евреи вовсе не желают идти в Палестину даже ради сионистского движения. Если исходу евреев из среды нееврейских народов и суждено когда-нибудь осуществиться, то произойдет это по другим побуждениям.
  Дональд А. Камерон, занимавший в последнее время место британского генерального консула в Александретте, человек, расположенный к сионизму, имя которого часто упоминается в еврейской прессе, говорит: "Еврейским переселенцам (в Палестину) скоро надоест рвать друг у друга 3 процента, и их сыновья по железной дороге или на пароходе поспешат уехать в Египет, чтобы там зарабатывать 10 процентов... Евреи, предоставленные сами себе в Палестине, вырвут волосы друг у друга и разнесут на куски свое собственное государство". Несомненно, время подлинного исхода еще не наступило; по крайней мере, оснований для него еще не видно.
  Политическая сторона еврейского вопроса, в которой в настоящее время больше всего заинтересованы по меньшей мере три великие нации, Франция, Великобритания и Соединенные Штаты, заключается в выяснении существующей организации еврейской нации. Представляет ли она собой уже в настоящее время организованное государство или для этого ей нужно ждать своего переселения в Палестину? Как смотрит на это само еврейство? Ведет ли оно по отношению к нееврейству "внешнюю политику?" Имеет ли она для ведения этой внешней политики особое управление? Если такое еврейское государство существует, то имеет ли оно явного или тайного главу? Существует ли в таком случай государственный совет? И, наконец, если что-либо подобное существует, то кто об этом знает?
  Первый подсказанный чувством ответ неевреев на этот вопрос будет "нет", - ведь неевреи обычно дают ответы, подсказанные чувством. Неевреи не воспитываются среди тайн или тайных обществ, почему и приходят так легко к заключению, что ничего подобного вообще не может и быть, хотя бы уже по одной той причине, что никому ни с чем подобным не приходится встречаться или об этом слышать. Несмотря на такой ответ, вопрос все же подлежит ближайшему исследованию по причинам, которые каждый легко может понять.
  Если допустить, что сознательной дружной деятельности евреев во всем мире вообще не существует, то нужно признать, что господство, которого они достигли, равно как и политика, которую они преследуют, не являются следствием их заранее обдуманных решений, а представляют собой просто результат определенных еврейских свойств, присущих им всем в одинаковой мере. Поясним это примером: Британец, благодаря врожденной страсти к приключениям, влекшей его к морю, сделался великим колонизатором. Он вовсе не размышлял об этом и не принимал определенного решения сделаться непременно колонизатором, но сами природные наклонности его духа привели его к этому. Но разве сказанного достаточно, чтобы объяснить Британское мировое государство?
  Не подлежит сомнению, что и внутренние свойства, присущие евреям, побуждают их, где бы они ни находились, делать то, чем они отличаются в наших глазах. Но разве только этим можно объяснить тесную связь между евреями всех стран, их всемирные конференции, их поразительное предвидение чрезвычайных событий, которые с всесокрушающей силою обрушиваются на остальное человечество, и появление их в нужный момент в Париже со специально разработанной мировой программой, с которой соглашаются все государства?
  Сначала отдельные немногие мыслители, затем секретные отделы правительств, позднее отдельные проницательные люди и, наконец, теперь даже большие массы населения заподозрили, что евреи не только представляют собой ярко отличающуюся от других народов национальность, не поддающуюся странным образом никакой, даже при их полном желании, ассимиляции с другими народностями, но и образуют собой государство, причем не только обладают национальным самознанием, но и сознательно связаны между собой в целях взаимной самозащиты и достижения общих целей. Вспомним определение Теодора Герцля, как народы сплачиваются под давлением общего врага, и спросим себя, не является ли этим общим врагом в глазах евреев все нееврейское человечество. Разве такая нация, чувствуя себя нацией, могла бы остаться неорганизованной пред лицом такого факта? Это мало походило бы на обычную еврейскую хитрость. Если взглянуть, как связаны евреи между собой в Соединенных Штатах при помощи самых разнообразных организаций, так тонко устроенных, что деятельность их внушает всем доверие, то можно легко допустить, что все то, что можно было создать внутри определенной страны, может быть создано, а возможно, уже и создано, между всеми странами, где живут евреи.
  Вот что, между прочим, писал Герман Бернштейн в "American Hebrew " от 25 июня 1920 года: "Приблизительно год тому назад один чиновник Министерства Юстиции показал мне копию рукописи некоего Нилуса "Еврейская опасность " и просил меня высказать мое о ней мнение. Он мне сказал, что эта рукопись представляет собой перевод русской книги, вышедшей в 1905 году, которая впоследствии была изъята из обращения. По-видимому, рукопись представляла собой "Протоколы Сионских мудрецов " и была прочитана, как предполагают, Доктором Герцлем на тайной конференции Сионистов в Базеле. Чиновник сказал мне, что по его мнению рукопись является сочинением Доктора Герцля... Далее он упомянул, что многие американские сенаторы, которые ознакомились с рукописью, были поражены, увидав, что евреями за столько лет вперед был выработан план, ныне осуществившийся, и что большевизм уже за много лет вперед замышлялся евреями с целью разрушения мира".
  Этой выпиской я хочу установить только тот факт, что какой-то чиновник Министерства Юстиции Соединенных Штатов показал эту рукопись Бернштейну и высказал определенное мнение, что она, по всей вероятности, есть произведение Доктора Теодора Герцля. И далее, что многие американские сенаторы были поражены фактом совпадения того, что было предложено еще давно к исполнению, с тем, что произошло к 1920 году.
  Этот случай тем более заслуживает внимания, что в нем принимал участие чиновник правительства, которое ныне в высокой степени находится в руках евреев или под влиянием еврейских воздействий. Очень возможно, что дальнейшие шаги, предпринятые по этому поводу чиновником, как только они стали известны, были запрещены. С другой стороны весьма вероятно, что следствие по этому поводу все же, несмотря на приказы, не было прекращено окончательно.
  Во всяком случае правительство Соединенных Штатов занялось этим делом достаточно поздно. По крайней мере четыре других великих державы опередили его в этом, при чем одна даже на целый год. Один список этих протоколов был передан Британскому музею и имеет на себе печать этого учреждения от 10 апреля 1906 года. Само сочинение, по всей вероятности, появилось в 1896 году, или в год, когда были сказаны вышеприведенные слова Д-ра Герцля, причем первый конгресс Сионистов имел место в 1893 году. Документ этот был недавно опубликован в Англии, при обстоятельствах, обративших на него общее внимание, несмотря на неудачное заглавие, под которым он был напечатан. Eyre and Spottiswood, государственные печатники английского правительства, издали это сочинение. Это обстоятельство дало делу такой вид, как будто издание выпущено Государственной типографией. В ответ на обычные крики всей еврейской прессы по этому поводу английский "Таймс ", в своем обозрении, признал все еврейские возражения "неудовлетворительными".
  Как бы там ни было, но "Таймс " стал на ту точку зрения, что защитники евреев совершенно не касаются содержания протоколов и только усиленно настаивают на их анонимности. Если иногда и случается, что они коснутся содержания, то всегда в одной и той же форме: "это сочинение преступника или сумасшедшего".
  Между тем эти протоколы без имени автора, выплывающие на свет Божий то тут, то там, переписываемые с великими стараниями то одним, то другим, не имея за собой никакого авторитетного имени, тщательно изучаются секретными отделами различных правительств и, циркулируя среди высших должностных лиц, приобретают все большее и большее влияние, благодаря ясности и убедительности своего содержания. Результат удивительный для творения преступника или помешанного! Единственное доказательство подлинности документов содержится в них самих, и эта внутренняя убедительность их, как справедливо замечает "Таймс ", и требует самого внимательного к ним отношения со стороны всех. Все же еврейские старания направлены к тому, чтобы воспрепятствовать этому.
  Эти протоколы прямо наталкивают нас на ряд вопросов. Есть ли у евреев всемирная организация? Какова политика этой организации? Каким способом она действует? Этим вопросам протоколы уделяют полное внимание. Кто бы ни был их автор, одно несомненно: он обладал таким ясным и всесторонним знанием человеческой природы, истории и статистики, которое вызывает удивление и вместе с тем внушает ужас за тех, против которых направлена мощь этого знания. Ни сумасшедший, ни преступник не могли быть авторами их. Если вообще допустить, что автором могло быть одно лицо, то, по всей вероятности, это был человек выдающийся, глубоко любивший свой народ и свою веру. Рукопись эта - слишком страшная действительность, чтобы быть выдумкой, слишком обоснована, чтобы быть простым продуктом фантазии, и обнаруживает слишком глубокое знание тайных пружин жизни, чтобы быть простым обманом.
  Еврейская защита больше всего настаивает на том, что документы эти исходят из России. Это не верно. Они только совершили свой путь через Россию. Помещены они были в русской книге, изданной в 1905 году ученым Нилусом, который сделал попытку пояснить эти протоколы примерами из русской жизни, имевшими место в то время. Издание и объяснения придали книге русский отпечаток, что было на руку еврейским заправилам в Америке и в Англии, так как еврейской пропаганде удалось внедрить в чувства и мышление Англосаксов совсем особое представление о России и русских. Это представление о характере и духе русского народа, которое еврейским агентам удалось внушить всем и в особенности американскому народу, является величайшим обманом, которым когда-либо было одурачено человечество. Таким образом, ссылка, что протоколы есть русское изделие, таит в себе единственную цель внушить к ним недоверие. Внутреннее содержание протоколов ясно доказывает, что они написаны не русским и первоначально не на русском языке и не под влиянием русской обстановки. Они только попали в Россию и были здесь в первый раз опубликованы. Дипломатические чиновники находили их в форме рукописи во всех частях света. Однако, там, где еврейской силе это было возможно, документы эти потом исчезали, иногда при помощи уголовно наказуемых средств.
  Их стойкая живучесть наводит на размышления. Еврейские защитники объясняют это тем, что протоколы благоприятствуют антисемитским настроениям, почему они и сохраняются. Между тем в Соединенных Штатах не было широко распространенного антисемитского настроения, которое можно было бы раздувать этим способом или вообще поддерживать ложью. Распространение "Протоколов " в Соединенных Штатах можно объяснить только тем, что они проливают большой свет и придают особое значение известным фактам, наблюдавшимся и раньше. Это обстоятельство так важно, что оно-то и придает особый вес документам, подлинность которых не удостоверена. Простая ложь долго не живет, и сила ее быстро слабеет. "Протоколы ", напротив того, выказывают свою живучесть больше, чем когда-либо: они проникли в более высокие сферы, чем раньше, и к ним относятся более серьезно, чем прежде. "Протоколы " не стали бы более ценными и интересными, если бы они даже носили имя Теодора Герцля. Их анонимность так же мало уменьшает их ценность, как отсутствие подписи художника художественную ценность картины. Даже лучше, что происхождение протоколов неизвестно. Если бы в точности было установлено, что группа интернациональных евреев в 1896 году, во Франции или Швейцарии, на конференции выработали программу завоевания мира, то пришлось бы еще доказывать, что эта программа выдумана ими не в шутку и что в основе ее лежало действительное желание провести ее в жизнь. "Протоколы" представляют собой мировую программу; в этом не сомневается никто. Чья это программа, - указано в самих протоколах. Спрашивается, что было бы ценнее для доказательства ее подлинности, - одна, шесть или двадцать подписей или двадцатипятилетняя цепь попыток, направленных к ее осуществлению.
  Для нас, американцев, интересно не то, составлял ли эту программу преступник или сумасшедший, а то, что, когда она была составлена, то появились средства и пути для проведения в жизнь отдельных важнейших частей ее. Документ сам по себе не важен. Важна вся обстановка и факты, на которые он заставляет нас обратить внимание.
  
  
  
  
  IX. Исторические основы еврейского мирового господства
  
  "Мы являемся народом - нацией. Когда мы падаем, мы обращаемся в
  революционный пролетариат, в унтер-офицеров революционных партий.
  Когда мы идем в гору, вместе с нами растет страшная сила наших капиталов".
  Теодор Герцль
  
  
  С появлением этих статей заклятие, лежавшее до тех пор на еврейском вопросе и на еврейской программе мирового господства в нашей стране, прекратилось. Стало возможным пользоваться словом "еврей" при обсуждении серьезных вопросов без страха и запугиваний. До сего времени право пользоваться этим словом составляло особую привилегию еврейских публицистов, которые применяли его исключительно в целях хорошо обдуманной и благожелательной пропаганды. Они получили даже возможность требовать изъятия из программы школьного преподавания некоторых мест из Шекспира, ссылаясь на неудовольствие вызываемое ими среди евреев, или удаления из Бостонской библиотеки картины Саргента, потому, что она изображала синагогу в упадке. Но если с нееврейской стороны делался какой-либо намек на то, что нееврей раскусил еврея, то с невероятной быстротой начинался вопль о предубежденности.
  Следствием этого явилось такое стеснение в речах, примеры которого редко можно было встретить в нашей истории. - Например, на одном парадном обеде один из ораторов употребил в своей речи слово "еврей", желая обозначить им деятельность одного еврейского банкира. Один из гостей, еврей, вскочил и обратился к оратору с вопросов считает ли он приличным для американца употреблять это слово для обозначения целой нации. Оратор ответил с уверенностью "да", что было встречено общим одобрением слушателей. В той местности, где этот случай имел место, языки деловых людей долгое время были связаны тем неписанным законом, который гласил, что евреев ни в коем случае нельзя называть евреями.
  Еще год тому назад никто не мот бы подумать, что такая газета, как "Chicago Tribune ", признает за правильный политический шаг для ежедневной газеты поместить редакционную статью о еврейской программе мирового господства, притом на первой странице и в первом столбце, а в заглавии напечатать жирным шрифтом слово "еврей" и оставить в тексте статьи это слово везде без изменения. Обычно поступали так, как делала одна газета восточных штатов: везде, где в статье встречалось выражение "международный еврей", его заменяли словом - международный "финансист".
  Итак 19 июня 1920 года "Chicago Tribune " поместила на первой странице, в первом столбце каблограмму своего специального корреспондента Джона Клайтона под заглавием: "Троцкий ведет еврейских радикалов к мировому господству. Большевизм только орудие для достижения определенного плана". Начало ее гласит:
  
  "В течение последних двух лет, офицеры разведки и сотрудники различных секретных служб Антанты доносят о всемирном революционном движении вне большевизма. Вначале эти два течения в донесениях смешивались в одно, но в настоящее время нити, на которые удалось напасть, все более и более распутываются".
  
  Мы уже имели случай заметить, что и наша разведка располагала такими же сведениями, хотя, надо думать, в силу еврейского влияния на правительство, разведывание не велось с должной выдержкой. Во всяком случае мы знаем из еврейских источников, чтобы не называть других, что Министерство Юстиции Соединенных Штатов в течение последнего времени заинтересовалось вопросом настолько, что приступило к расследованию. Так или иначе достойно внимания, что правительственные чины Антанты выказывали интерес к этому вопросу в течение двух лет. Это - факт, который должны себе заметить те лица, которые утверждают, что весь этот вопрос выдуман немцами.
  В самом деле, возникновение еврейского вопроса мыслящих людей Америки вызывает неизменно возражение с еврейской стороны, что это является немецким продуктом ввоза и что антисемитская волна, затопившая Германию и очистившая новое германское правительство от еврейского революционного влияния, является лишь уловкой для того, чтобы свалить поражение Германии на евреев. Как раз теперь все американские раввины проповедуют, что, как учит всемирная история, всякая большая война всегда вела за собой новые "нападки" на евреев. Между тем на деле бесспорно только то, что всякая новая война открывала народам глаза на влияние, которое проявляли на ход ее международные еврейские денежные властители. Казалось бы, этот факт заслуживает более обоснованного объяснения, чем простая ссылка на "предубежденность". Далее статья, помещенная в "Трибуне ", равно как и все прочие данные, подтверждают, что интерес к еврейскому вопросу далеко не ограничивается одной Германией; нельзя даже сказать, что там он проявляется всего сильнее. Напротив, самую большую деятельность в этом отношении проявили отделы секретной службы Антанты.
  Во второй части указанной статьи проводится различие между большевизмом и еврейским стремлением к мировому господству:
  
  "Работа большевизма направлена на разрушение существующего общества и на международное братство рабочих, как властителей мира. Что же касается второго движения, то оно работает в целях создания расового мирового господства. Насколько разведка британского, французского и нашего правительства могла добраться до его источников, оказывается, что духовными вождями этого плана являются еврейские радикалы".
  
  Далее в статье говорится:
  
  "В рядах коммунистов есть группа, принадлежащая к этой партии, которая на коммунизме не останавливается. Для вождей коммунизм имеет лишь второстепенное значение (это заставляет вспомнить слова Лорда Ефстафия Перси, воспроизведенные канадской "Еврейской Хроникой": "не потому еврей придает значение радикальному образу мыслей, что он желает принять участие в нееврейском патриотизме или демократизме, но потому, что всякая существующая нееврейская система управления ему ненавистна") . Они готовы использовать для своих целей безразлично все, что угодно, будь то восстание Ислама, ненависть центральных держав к Англии, японские вожделения на Индию или торговое соперничество между Америкой и Англией. Как подобает всякой мировой революции, так и данная прежде всего направлена против Англосаксов. Организация еврейско-радикального всемирного движения уже почти в каждой стране завершена. Стремления этой еврейско-радикальной партии не основаны на альтруизме, но направлены единственно на получение свободы для собственной расы".
  
  Нельзя не признать, что приведенные факты могут возбудить справедливое беспокойство. Если бы они были помещены в грошовом листке без ответственного редактора, то рядовой читатель не обратил бы на них внимания, как на глупости: так мало знает рядовой читатель те тайные влияния, которые входят в его жизнь и определяют его судьбу. Но в большой газете они подвергаются другой оценке. Поэтому "Трибуна " и не ограничивается одной этой статьей. 21 июня 1920 года появилась новая передовая статья: "Мировая беда". По-видимому задачей этой статьи было предотвратить недоразумения, могущие возникнуть в понимании целей предыдущей статьи: "Вмешательство евреев в это движение, говорится в ней, имеет целью установить новое расовое мировое господство". "Трибуна " к этому прибавляет, что в то время, когда евреи других стран, по всей вероятности, содействуют этой мировой беде по понятным причинам, напротив, евреи Англии и Соединенных Штатов "вполне лояльны и представляют собой консервативных носителей национальных традиций". Было бы очень хорошо, если бы это было так. Может быть, это даже и верно по отношению к десятку отдельных евреев на тысячу. Но это, несомненно, неверно по отношению к тем международным элементам, в чьих руках все нити всех правительств и которые в течение последних шести трагических лет вели себя так, что их поведение должно быть, наконец, выведено на свежую воду. Очень жаль, если американские и английские евреи принуждены будут в течение некоторого времени испытывать известную тревогу, от которой всякий был бы рад их освободить: но она неизбежна до тех пор, пока не будет сказано последнее слово правды и пока сама еврейская масса не стряхнет с себя тех, которые еще и по сие время пользуются глубочайшим уважением с ее стороны.
  Полезно заняться выяснением различия и сходства, с каким неевреи и евреи относятся к вышеуказанному движению, стремящемуся установить еврейское мировое господство. Еврейские писатели его безусловно отрицают: "все неверно, все ложь, все выдумано врагами евреев с целью пропаганды ненависти и убийств". Но по мере того, как накопляются доказательства, тон их меняется: "хорошо, допустим, что все это верно; но чему же здесь удивляться, если бедные притесняемые евреи, доведенные своими страданиями почти до безумия, мечтают о том, чтобы поразить своих врагов и самим стать во главе государственной власти?" Нееврей в данном случае добавил бы: "хорошо, но все это русские евреи. Это нас не касается. Американские евреи безупречны. Они никогда не могли бы решиться на что-нибудь подобное".
  Если бы нееврейское мышление глубже проникло в фактическую обстановку, то оно принуждено было бы допустить существование своего рода разрушительного движения, сила которого потрясла даже нашу страну, и отметить, что духовными вождями в нем революционеры-евреи. Если допустить, что это положение верно, то надо либо согласиться с той теорией, что движение это по своему происхождению, пропаганде, исполнению и целям действительно является еврейским, либо, наоборот, придти к выходу, что, хотя это движение и мировое, но еврейским оно сделалось лишь случайно. Окончательный выход у евреев и неевреев должен быть один и тот же: признать, что нечто подобное вышеуказанному движению действительно существует. Так например, "Christian Science Monitor ", значение которого, как газеты, никто отрицать не станет, в недавней передовой статье говорит об этом предмете следующее: "Несмотря на все, было бы роковым заблуждением сделать вывод о том, что еврейской опасности больше не будет существовать, если ей дать другое название и другую окраску". Еврейскую опасность можно было бы назвать, согласно одной из самых возвышенных книг Ветхого Завета, "ужасом в нощи", и сознательно или бессознательно Нилус понимает под ней то же самое, что и псалмопевец под "властителями зла духовнаго". Другими словами, для того, кто понимает знамение времени, представляется бесспорным, что существует тайная международная политическая организация, которая неустанно работает при посредстве своего психологического аппарата, в то время как все человечество, которое должно было бы бодрствовать, находится в глубоком сне". "Монитор " предостерегает от опасности предрассудков и от пренебрежения логикой доказательств; это вполне уместно и составляет желание каждого, кто взял на себя задачу заняться этим предметом. В действительности, трудности возникают чаще от пренебрежения к фактам, чем к доказательствам. Можно с уверенностью утверждать, что предрассудки по большей части существуют вопреки фактам и несмотря на факты, а вовсе не основываются на них. Нужно остерегаться двух предрассудков, если хочешь ближе подойти к этому вопросу.
  Первый предрассудок - в том, что еврейская программа мирового господства, если таковая действительно существует, будто бы недавнего происхождения. При простом упоминании о такой программе неевреи, по всей вероятности, думают, что она составлена на прошлой неделе или в прошлом году, или во всяком случае в новейшее время. Это вовсе ниоткуда не вытекает, а в еврейских делах в особенности. Легко понять, что, если бы программа была составлена недавно, то она была бы совсем другой, чем та, которая лежит перед нами. Современная программа тоже существует, но по своему объему и основательности ее нельзя сравнить с той, которая существует уже в течение очень долгого времени. Совершенные статуты невидимых правительств не являются творениями тайных заседаний, но скорей представляют собой накопленную работу мысли и опыта многих столетий. Помимо того, если бы современное еврейское поколение даже имело желание не одобрять такого рода планов, то один факт, что они в течение столетий являлись тайным идеалом целой массы, уже является важным основанием для живущих ее представителей, чтобы с почтением преклоняться пред ним и сделать все для его осуществления. Ни одна идея не коренится в евреях так глубоко, как идея о том, что они являются избранным народом и что их будущее должно быть более блестящим, чем их прошлое. Большая часть христианского мира знает про это притязание. Может быть, оно даже и правильно, но нравственный правопорядок мира не может допустить осуществления этого притязания теми способами, которые применялись и применяются до сих пор. Я упомянул про древность идеи об избранном народе только ради одного. Я хочу показать, что нет ничего невероятного в том, что между разными программами, которые занимались идеей всемирного господства в целях ее исторического осуществления, могла находиться и очень древняя идея того же рода, обязанная своим происхождением работе мудрейших людей Израиля, которые приложили все свои силы и мысли, чтобы обеспечить ей успех. Многие мыслители, глубоко проникавшие в тайники мироздания, верили в существование такого плана; точно также многие лица, чьи научные знания ни в каком случае не могут быть опорочены, верили, что план этот, подобно театральным репетициям маленьких театров, неоднократно разыгрывается, в виде пробы, перед окончательным представлением на мировой арене.
  Таким образом можно допустить, что мы имеем дело с предметом, за который современные евреи и даже видные интернационалисты не могут быть ответственны, как инициаторы. Вернее, они получили этот план готовым, как часть своего древнего еврейского наследия. Если бы он был продуктом современного творчества и по-современному был составлен наспех, то можно было бы ожидать, что он и исчез бы с той же быстротой, с какою возник.
  Второй предрассудок, которого нужно остерегаться, состоит в том, что в каждом встречном еврее видят человека, знакомого с этой программой. Конечно, каждый еврей, не утративший живой связи со своим народом, прекрасно знаком с идеей - матерью о конечном торжестве Израиля. Но об особых планах, которые в ясно выраженной форме существуют в течение столетий ради достижения этого торжества, рядовой еврей так же мало знает, как и любой человек другой расы; он знает о них так же мало, как, скажем, рядовой немец знал о тайных планах старонемецкой партии, которая вызвала и вела последнюю войну. Рядовой еврей в планы тайного общества не посвящен, за исключением особо выдающихся евреев. Но само собой понятно, что достижение еврейского торжества будет приветствоваться каждым евреем. И если даже средства, примененные для этого окончательного достижения, явятся насильственными, то каждый еврей, несомненно, усмотрит в них далеко не слишком большое возмездие всему нееврейскому человечеству за все те страдания, которые, якобы, в течение столетий причинялись сынам Иакова.
  Устранив таким образом возможные предрассудки, нужно все же придти к несомненному выводу, что если такая еврейская программа мирового господства, действительно, существует, то должно существовать и известное число лиц, которые о ней знают и ее деятельно поддерживают, и эта группа лиц должна где-то иметь своего официального главу. Для многих исследователей явится камнем преткновения самая мысль о возможности последнего, более чем даже все остальное. Мысль о еврейском мировом владыке представляется слишком дикою для разума, который не находится в постоянном живом контакте с основным вопросом. Между тем ни одна раса не подчиняется по инстинкту столь охотно единодержавию, как еврейская, ни одна не стремится так к власти и не оказывает ей такого уважения.
  Только поняв, как евреи высоко ценят вообще власть, можно найти объяснение своеобразности всех их поступков. Еврей, прежде всего, "делает деньги" потому, что до сего времени деньги - единственный известный ему способ приобрести власть. Евреи, которые достигли выдающегося положения другими способами, сравнительно немногочисленны. Все это вовсе не является антисемитскими россказнями. Знаменитый англоеврейский врач д-р Бернард фон Овен говорит то же самое: "Все другие способы общественных отличий еврею воспрещены. И если он знает, что богатство обеспечивает власть, почет и уважение, то можно ли его порицать за то, что он стремится приобрести богатство, чтобы после купить на него себе общественное положение или подкупить само общество, которое так охотно склоняется перед алтарем Мамона?" Евреи - не противники королей, они противники такого государственного склада, который не допускает еврейского короля. Грядущий мировой самодержец будет еврейским монархом и воссядет на престол Давида, - в этом все пророчества совпадают с документами, содержащими программу мирового господства. Есть ли на свете, в настоящий момент, такой монарх? Если его даже нет, то люди, которые могут избрать такого монарха, существуют. Еврейские монархи прекратились уже в дохристианские времена, но приблизительно до XI века были так называемые "князья изгнания", главы евреев, рассеянных среди народов. Они носили и носят еще имя "Экзилархов", - властителей изгнания. Их свиту составляли Сионские мудрецы; они имели придворный штат и издавали законы для своего народа. Они пребывали в тех местах, где это было нужно, смотря по времени и общей обстановке в христианских и мусульманских странах. Открытым остается вопрос, уничтожена ли эта должность с последним, официально известным Экзилархом или только исчезла с видимой поверхности истории? Прекратился ли этот уклад совсем или существует в другом виде? Всем известно, что существуют официальные места, где издаются еврейские всемирные правовые постановления. Также известно, что существуют мировые организации евреев, т. е. особые организации между самими весьма сплоченными общинами еврейского народа, равно как и то, что в определенных еврейских оборонительных и наступательных действиях существует единство во всем мире. Словом, в положении и в воззрениях евреев нет ничего такого, что противоречило бы возможности существования Экзиларха в настоящее время; напротив, мысль об этом должна быть для евреев большим утешением.
  "Еврейская энциклопедия " по этому поводу замечает: "странным образом Экзилархи еще поминаются на субботних собраниях по ошкеназийскому обряду".
  "Евреи сефардийского обряда не сохранили этот пережиток, точно также его нельзя встретить и в большинстве реформированных синагог 19 века".
  Теперь посмотрим, существует ли еврейский Синедрион, то есть управляющая или совещательная еврейская корпорация, которая имеет верховный надзор за делами всего этого народа во всем мире?
  Еврейский Синедрион представляет собой очень интересное учреждение. Происхождение его и способ его устройства темны и неясны. Он состоял из 71 члена, включая в эти число и председателя, и выполнял задачу как бы политического сената. Источник, от которого Синедрион черпал свою правительственную власть, нам не известен.
  Он не являлся выборной корпорацией. Он не был демократичен и не имел характера представительства. Он не был ответствен перед народом. По всем этим особенностям он и являлся чисто еврейским учреждением. Синедрион призывался царем или первосвященником не для того, чтобы блюсти интересы народа, а для того, чтобы помогать верховному главе государства в делах управления. Он или собирался по особому приказу, или заседал непрерывно. По-видимому, устройство его было того же рода, как всем известный уклад, при помощи которого аристократия обычно удерживалась у власти, не обращая внимания на политическое развитие народа. "Еврейская Энциклопедия " говорит по этому поводу: "Синедрион был по своему характеру аристократичен и состоял из членов самых влиятельных семейств дворянства и священства, почему, по всей вероятности, свой правительственный авторитет черпал из самого себя".
  Эта корпорация поддерживалась второй, с ней схожей, которая управляла религиозными делами народа; члены ее, по-видимому, принадлежали к классам более близким народной массе.
  Синедрион проявлял свою власть не только над евреями, жившими в Палестине, но и над всеми остальными, которые были разбросаны по всему свету. В качестве сената с политической властью он перестал существовать с падением еврейского государства в 70 году, но есть данные, указывающие, что в качестве совещательной корпорации он продолжал существовать до IV столетия.
  В 1806 году, в виду желания Наполеона иметь ответы, касающиеся евреев, было созвано собрание еврейских нотаблей, членами которого были выдающиеся французские евреи. Это собрание, с своей стороны, чтобы узнать мнение всего еврейства об ответах на вопросы, поставленные Наполеоном, собрало Синедрион. Последний собрался в Париже 9 февраля 1807 года. Он действовал по древним узаконениям и был собран из всех частей Европы для того, чтобы придать вес всего еврейства возможному соглашению французских евреев с Наполеоном.
  По опубликовании своих решений, Синедрион 1807 года объявил, что он во всех отношениях подобен древнему Синедриону и что он - "законное собрание, облеченное властью издавать распоряжения, дабы способствовать благополучию Израиля".
  Из этого факта можно сделать следующий вывод: то, что делают современные вожди евреев в настоящее время, в целях поддержания политики и уклада Израиля, не является чем-то новым, не представляется новой позицией и даже не является доказательством существования нового плана. При еврейской замкнутости было бы весьма естественно, если бы Синедрион существовал и по настоящее время. Древний Синедрион возглавлялся, насколько известно, десятью мужами, которые по своему положению стояли выше других членов; было бы вполне естественно, если бы и в наше время вожди евреев группировались в отдельные комиссии сообразно с их целями в отдельных странах.
  Из года в год происходят мировые съезды выдающихся евреев всех стран. Они собираются, не обращая внимания ни на что. Судьи высших степеней высших судов различных стран, международные финансисты, еврейские ораторы "либеральных" направлений, которых слушают и почитают также и неевреи, политические стратеги всех партий мира собираются, где им вздумается, но содержание их совещаний делается известным лишь постольку, поскольку это им угодно. Что все участники таких съездов являются в то же время членами какого-то интимного дружеского круга, допустить трудно. В списках этих депутатов всегда можно найти дюжину-другую имен, с которыми никто, конечно, не захочет поставить рядом, скажем, Ридинга или Рихтера Брандеса. Когда собирается современный Синедрион, и в этом не было бы ничего удивительного, то, наверно, собрание это происходит в составе тесного кружка лиц, которые получили одобрение со стороны денежной, умственной и стоящей у власти еврейской аристократии. Механизм еврейского мирового управления готов и может начать действовать. Евреи убеждены, что их религия и нравственные законы самые лучшие, что они знают самые лучшие способы воспитания, обладают лучшим общественным укладом и их идеал управления самый лучший. Если им нужно что-нибудь предпринять для своего общего благополучия или провести данную программу для внешнего мира, то им даже не нужно для этого выходить за пределы того, что они уже признали за лучшее.
  Однако, мир видит только часть того древнего механизма, которым международное еврейство пользуется во всех своих начинаниях. Бывают съезды финансовых, политических и интеллектуальных руководителей еврейства. Иногда цель этих съездов даже объявляется во всеобщее сведение. Но иногда происходят съезды и без указания той цели, во имя которой они созваны. Евреи съезжаются в данном городе, совещаются и потом разъезжаются.
  Существует ли всеми признанный верховный глава еврейства, подлежит еще выяснению. Но едва ли можно сомневаться в существовании так называемой внешней еврейской политики, т. е. в существовании определенного взгляда и плана действий по отношению к нееврейскому человечеству. Еврей чувствует, что он живет среди врагов, но вместе с тем он сознает, что он член народа, - единственного народа. Поэтому, он должен вести определенную политику против внешнего мира. Он должен приспособляться к обстановке и не в состоянии этого делать иначе, как вечно размышляя о том, что будет дальше. Это размышление должно привести его к решению влиять на дальнейшее развитие событий в желательном для него смысле. Существование тайного еврейского правительства с определенным образом действий по отношению к нееврейскому человечеству и политике будущего не представляется потому чем-то невероятным, как это может показаться на первый взгляд. При своеобразной позиции еврейства это представляется даже совершенно естественным. Положение евреев в мире вовсе не таково, чтобы они могли погрузиться в спокойный сон, будучи всем довольны; скорей оно заставляет их организоваться против неприятных возможностей будущего и изыскивать способы эти возможности обратить на пользу своей расы. Вовсе не противно здравому смыслу и вполне разумно допустить возможность существования Синедриона, мировой корпорации мировых еврейских вожаков всех стран, существование даже Экзиларха, видимого и признанного главы Синедриона, в качестве тайного предтечи грядущего мирового владыки; то же самое надо сказать и о возможности существования мировой программы, подобно тому, как всякое правительство имеет программу своей внешней политики. Такого рода учреждения вполне оправдались бы существующей обстановкой. Так же понятно, что не всякий еврей все это знает. Синедрион являлся всегда аристократией и остался бы таким и в настоящее время. Если раввины говорят со своих кафедр, что они ничего об этом не знают, то, может быть, они и говорят правду. Но если на что международный еврей может рассчитывать, так это на вероятность того, что каждый еврей обладает нужными качествами для того, чтобы стремиться доставить своему народу власть и значение. Как бы мало ни знали второстепенные еврейские вожди о мировой программе, но все же они относятся с величайшим уважением и доверием как раз к тем самым лицам, которые могут осуществить эту программу, если она действительно существует.
  24 параграф "Сионских протоколов " по этому предмету гласит:
  
  "Теперь я рассмотрю, что необходимо для того, чтобы корни дома Давидова проникли глубоко в недра земли. Эта династия еще и поныне дает нашим мудрецам, управляющим всей мыслью человечества, власть господствовать над мировыми событиями".
  
  Если считать, что на сказанном не стоит останавливаться, то это место значило бы только то, как это и сказано дальше в протоколе, что, хотя мировой владыка еще не существует, но все же династия Давидова поручила сионским мудрецам предуготовить ей путь. Про этих Мудрецов говорится, что они не только подготовляют тех, которые управляют делами еврейства, но что они придают форму человеческой мысли и влияют на нее в благоприятном для их планов смысле. Пускай программа остается скрытой! Приведение ее в исполнение и последствия этого не могут остаться неизвестными. Поэтому представляется возможным найти ее нити во внешнем мире и проследить путь их до исходного пункта, где и обнаружится сама программа. Содержание ее, безразлично - хорошее или дурное, стоит того, чтобы сделаться известным человечеству, которого она касается.
  
  
  
  
  X. Введение в "Еврейские протоколы"
  
  Лица, которые охотнее занимаются теорией еврейского мирового господства, чем изучением влияния этого господства на современный мир, чаще всего ссылаются на те 24 документа, которые известны под названием: "Протоколы Сионских мудрецов ". Они обратили на себя внимание всей Европы и еще недавно вызвали бурный обмен мнений в Англии; напротив, в Соединенных Штатах ими занимались очень слабо. Это именно те документы, исследование которых было предпринято год тому назад Департаментом Юстиции и которые были изданы в Лондоне государственной типографией британского правительства Ейр и Спетиссвуд.
  Кто дал этим документам впервые название "Протоколов Сионских мудрецов ", неизвестно. Без большого искажения из них можно было бы исключить всякий намек на их еврейское происхождение, и все-таки, все главные пункты программы мирового порабощения в таком широком объеме, какого еще никогда не знал мир, остались бы во всей своей неприкосновенности. Только отсутствие указания на их еврейское происхождение внесло бы в протоколы ряд противоречий, которые ныне в них отсутствуют. Конечной целью, поставленной в протоколах, является разрушение всего уклада государственного управления современного человечества, чтобы взамен его создать новую мировую силу в форме неограниченной правящей власти. Такой план не мог возникнуть ни в одном из правящих классов, которые ныне обладают полнотой государственной власти. Скорее его могли создать анархисты. Но последние не стремятся к созданию формы правления в виде неограниченной единоличной власти. Пожалуй можно себе представить автора такого плана в виде сообщества французских революционеров, в роде тех, которые жили во времена Французской революции с хорошо известным Герцогом Орлеанским во главе. Но такие революционеры больше не существуют, а между тем изложенная в Протоколах программа находится в состоянии длящегося осуществления и не только во Франции, но и во всей Европе и, в особенности, в Соединенных Штатах.
  В том виде, в каком Протоколы стали теперь известны, - а нужно думать, что это была их первоначальная форма, - в них нельзя обнаружить противоречий. Указание на еврейское авторство является существенным для внутренней связи их, как целого. Если бы они являлись подделкой, за которую их выдают еврейские подголоски, то лица, их подделавшие, не преминули бы подчеркнуть их еврейское происхождение настолько ярко, чтобы антисемитская цель их бросалась каждому в глаза. А между тем слово "еврей" встречается в них всего два раза. Лишь при внимательном их изучении, чего средний читатель в такого рода вещах не делает, представляется возможным уяснить себе план установления будущего мирового самодержца и тогда только становится ясным, из какого лагеря это исходит.
  В то же время все эти документы не оставляют ни малейшего сомнения в том, против кого именно направлен план. В них не говорится о борьбе с аристократией, капиталом или правительством, как таковыми. Наоборот, там даются совершенно определенные указания, каким путем нужно создавать аристократию, капитал и правительство. Весь план направлен против всех народов мира, которым дается общее имя "неверных". Частое упоминание о "неверных" устраняет всякое сомнение о цели, которую имеют в виду документы. Большинство даваемых там указаний по части распространения разлагающих "свободолюбивых" мыслей имеет целью заручиться содействием народных масс, как средством, доведя их при том до такого состояния вырождения и духовной смуты, которое обратило бы их в лишенное всякой воли орудие. Рекомендуется поощрять всякого рода освободительные движения и сеять всюду разлагающие учения в области религии, экономической, политической и домашней жизни, чтобы расшатать человеческие общества. Расчет в том, чтобы, когда наступит время увенчать весь план, народ уже не мог этого заметить и подчинился ему, даже если обман вышеуказанных учений был бы обнаружен.
  В протоколах не говорится: "мы, евреи, желаем сделать то-то". Фраза всегда строится так: "неверных надо заставить думать то-то и то-то или поступать так-то и так-то". За исключением двух-трех мест в последних протоколах, для обозначения расового различия мы неизменно встречаемся лишь с выражением "неверный". Так например, в первом протоколе мы читаем: "Драгоценные качества народа - честность и чистосердечие - в политике должны почитаться пороками, так как они ведут к погибели вернее и несомненнее, чем злейший враг. Эти качества являются отличительными признаками политики неверных; мы не будем руководствоваться ими". Далее написано: "На развалинах наследственной аристократии неверных мы воздвигнем аристократию наших образованных классов и выше всего поставим аристократию денег. В основание этой новой аристократии мы положим богатство, которым мы владеем, и науку, которая будет направляема нашими мудрецами". Наконец, сказано: "Мы заставим увеличивать рабочую плату, что, впрочем, будет бесполезно для рабочих, так как в то же самое время мы увеличим цену на необходимые предметы продовольствия, под предлогом падения земледелия и скотоводства. Точно также мы искусственным путем глубоко подорвем источники производства товаров посредством внушения рабочим анархических идей и приучим их к употреблению спиртных напитков".
  Такие мысли могли бы быть подделкою, если бы они были написаны за последние десять лет. Но они были напечатаны, по крайней мере, 14 лет тому назад, что видно из копии, находящейся в Британском музее с 1906 года; в России эти протоколы были в обращении уже несколько лет перед тем.
  Далее мы читаем:
  
  "С целью скрыть истинное положение вещей от неверных, дабы это не стало им известно раньше времени, мы замаскируем наши планы, якобы стараясь улучшить положение рабочего класса, и будем проповедывать новые великие экономические принципы; этим путем на почве наших экономических теорий вырастет оживленное разногласие".
  
  Эти выдержки ясно знакомят нас со стилем Протоколов, когда они говорят о двух сторонах, которые они имеют в виду. "Мы" - это авторы, а "неверные" - те, о которых идет речь. В 14 протоколе это ясно можно видеть: "В этой разнице мышления и способа рассуждения между неверными и нами лежит печать нашего избранничества, как избранного народа, как высших человеческих существ, ясно отличающихся от неверных, которые обладают лишь инстинктивным и животным духом. Они способны наблюдать, но не способны предвидеть, они ничего не изобретают (кроме разве материальных вещей). Из этого ясно видно, что сама природа избрала нас для того, чтобы господствовать над миром и управлять им". Таков был издревле способ евреев делить человечество: в их глазах оно состояло только из евреев и неверных; каждый, кто не был евреем, был неверным.
  Как пользуются в Протоколах словом "еврей", можно видеть из следующего места отдела 8: "До наступления возможности поручить ответственные посты нашим братьям без опасности для них, мы будем замещать высокие посты такими личностями, характер которых и все их прошлое вырыли пропасть между ними и их "народом". Этот обычай выдвигать на первый план "фронт неверных" в целях сокрытия следов еврейского господства широко практикуется, в настоящее время, в финансовом мире. Размеры успеха в этой области, с тех пор, как слова эти были написаны, показывает случай на конвенте в С. - Франциско, где для кандидатуры на президентский пост было выдвинуто имя Брандеса. Легко можно ожидать, что общественное мнение все более и более будет свыкаться с мыслью занятия высших государственных постов евреями, но, собственно говоря, это уже явилось бы лишь небольшим шагом вперед, сравнительно с тем влиянием, которым, в настоящее время, пользуются евреи. Нет ни одной должностной функции американского президентского правления, в которой евреи тайно не принимали бы огромного участия и в настоящее время. Фактического занятия президентского кресла вовсе не нужно для еще большого усиления власти евреев; это могло бы принести пользу разве только в том отношении, чтобы споспешествовать исполнению известных вещей, точно совпадающих с планами, изложенными в Протоколах.
  Еще одна особенность, которая привлекает внимание читателя, заключается в том, что в этих документах вовсе отсутствует тон увещания. Они вовсе не служат целям пропаганды и не стараются возбудить честолюбие или энергию тех, к кому они обращаются. Они холодны, как статьи закона, и их содержание строго фактическое, подобно статистическим таблицам. Нет в них призыва: "вставай, подымайся, рабочий народ", нет и истерических выкриков: "долой неверных". Если эти Протоколы действительно были составлены евреями в доверительном порядке или если они действительно содержат в себе основные положения еврейской мировой программы, то, во всяком случае, предназначены они были не для агитаторов, но лишь для посвященных высших степеней и при том хорошо подготовленных и испытанных. Защитники еврейства иногда ставили вопрос: "Если бы такая еврейская мировая программа существовала, то возможно ли допустить, что евреи изложат ее письменно и опубликуют?" По-видимому, эти Протоколы в действительности излагались только устно теми, кто их докладывал. Нужно думать, судя по форме, в которой они стали известны, что это скорее лишь записи слышанного, сделанные одним из слушателей. Одни изложены подробно, другие кратко. С того времени, как они стали известны, не раз высказывалась мысль, что они представляют собой конспекты, которые были розданы, по всей вероятности, во Франции или в Швейцарии лицам, заинтересованным в еврейских делах. Попытка приписать им русское происхождение опровергается грамматическими признаками, изложенными в них взглядами и характером откликов на современные события.
  Из всего строя Протоколов можно вывести заключение, что первоначально они являлись как бы лекциями, так как из них явствует, что цель их не убедить в необходимости принять известную программу, а лишь. осведомить о ней, как о такой, которую уже начали проводить в жизнь. В ней отсутствует призыв дружно сомкнуться и собраться с силами, равно как и приглашение высказать о ней свое мнение по существу. Напротив, в Протоколах ясно сказано, что всякий обмен мнений и всякие разъяснения нежелательны. "В то время, как мы проповедуем неверным свободу, мы сами будем держать наш народ и наших уполномоченных в совершенном повиновении". "Проект будущего государственного управления должен являться плодом творчества единого ума... Поэтому мы должны быть знакомы с планом действия, но споры об нем недопустимы, если мы не хотим разрушить его единства... Таким образом, вдохновенное творение нашего вождя не должно быть известно не только народным массам, которые разрушили бы его единство, но даже небольшому числу людей".
  Если мы рассмотрим голое содержание Протоколов, то станет ясным, что очерченная в этих записях лекций программа, в то время, когда эти лекции читались, не являлась чем-то новым; ничто не указывает на недавнее происхождение ее. Тон ее - скорее тон религиозного завещания, которое передавалось особо доверенным и посвященным личностям из поколения в поколение. В ней нельзя найти отражения современного образа мыслей или живого воодушевления; только спокойная уверенность давно известных фактов и давней, проверенной опытом политики царит в ней. Впрочем, в самих Протоколах, по меньшей мере в двух местах, содержится указание на их возраст. В первом протоколе мы читаем:
  
  "Уже в давние времена мы были первыми, которые бросили в массы лозунги: "Свобода, Братство и Равенство". С тех пор избиратели, подобно попугаям, повторяли их безчисленное количество раз; люди со всех сторон стекались к этой приманке и этим уничтожили благополучие человечества и истинную свободу личности... Считавшиеся умными и рассудительными в среде неверных не поняли всей двусмысленности этих слов, не поняли их внутреннего противоречия, не увидали, что в природе нет равенства ..."
  
  Второй намек на время составления Протоколов находится в 13 Протоколе: "Решение политических вопросов не дано никому, кроме тех, которые установили нашу политику и ведут ее уже в течение многих столетий". Весьма возможно, что это место имеет в виду тайный еврейский Синедрион, который существовал внутри известной еврейской касты из поколения в поколение. Нужно здесь вновь напомнить: ни авторы Протоколов, ни упомянутые там вожди не могут принадлежать к теперешнему правящему классу, так как вся их программа прямо враждебна интересам такого класса. Равным образом, они не могут принадлежать и к какой-нибудь национально-аристократической группе, подобной немецкому юнкерству, ибо методы, предложенные в программе, лишили бы эту группу всякого влияния. Они могут принадлежать только народу, который, не имея сам государственной власти в собственном смысле, ничего потерять не может, а выиграть может все и который сохранил себя в полной неприкосновенности среди всеобщего мирового распада. Этим признакам удовлетворяет только один народ.
  Из всего духа Протоколов ясно видно, что лицо, их создавшее, само не стремилось к почестям. Документы эти отличаются отсутствием всякого личного честолюбия. Все планы, цели и ожидания сливаются в одной цели: будущность Израиля; и эта будущность, по-видимому, может быть достигнута только одним способом: тщательным искоренением известных руководящих идей, присущих неевреям. Протоколы говорят о том, что было сделано раньше, о том, что делалось во время их записи, и о том, что еще остается сделать. По полноте разработки отдельных подробностей, по планомерности действий и по глубине понимания интимнейших источников человеческой деятельности, ничего подобного до сей поры не было известно. Протоколы поистине ужасны своим мастерским пониманием тайн жизни; ужасны и полным сознанием собственного превосходства, основанного на том знании, которым они проникнуты. Они по истине были бы достойны приговора, высказанного недавно евреями, что они являются творением вдохновенного безумца, если бы то, что содержится в них на словах, не отражалось в удобочитаемой для всех форме на страницах самой нашей жизни, в стремлениях и делах современности.
  Критика по адресу неевреев, содержащаяся в Протоколах, справедлива. Ни одного положения о свойствах нееврейского духа и о легкости, с какой он поддается чужому влиянию, отрицать не приходится. Самые тонкие нееврейские мыслители дали навязать себе веру в те же причины прогресса, которые были внушены рядовым умам путем злейшей и лукавой пропаганды.
  Правда, то там, то здесь появлялись мыслители, которые утверждали, что так называемая наука не всегда является истинной наукой и что так называемые экономические законы, исповедуемые как консерваторами, так и радикалами, вовсе не законы, а искусственные измышления. Случалось, что более тонкий наблюдатель утверждал, что расточительность и распущенность вовсе не вытекают из внутренней потребности народов, а были им планомерно подсунуты и методически поощрялись. Были и такие, которые доказывали, что большая часть того, что называется "общественным мнением", является ничем иным, как только подкупной махинацией, не имеющей ничего общего с истинным общественным духовным настроением.
  Но если таким образом то тут, то там и удавалось найти путеводную нить, то массам это оставалось неизвестным, и распутать до конца весь клубок и подойти к первоисточнику все же никогда не удавалось, в виду отсутствия у прозревших выдержки в исследовании и совместной работы. Главная причина того, что в течение одного или двух десятилетий Протоколы производили впечатление на многих стоявших у кормила правления государственных людей всего мира, заключается в том, что в них содержится объяснение, где источник заблуждений и каким целям они служат. Протоколы являются путеводной нитью в современном лабиринте. Давно пора, чтобы народы были осведомлены об этом.
  Будем ли мы смотреть на Протоколы, как на акты, имеющие доказательную силу против еврейства, или нет, во всяком случае в них содержится поучительный материал о том, как массы, подобно стаду баранов, бросаются то в одну, то в другую сторону, под влиянием внушений для них непонятных, и какими средствами это достигается. Можно почти с уверенностью сказать, что, когда основный положения Протоколов станут известны широким кругам населения и будут поняты народами, критика нееврейского духа, которая в них содержится и в настоящее время должна почитаться правильной, утратит свою верность.
  В следующей главе мы рассмотрим подробно эти документы и ответим на вопросы, вытекающие из их содержания. Но перед этим невольно напрашивается вопрос: можно ли предполагать, что программа Протоколов будет доведена до успешного завершения?
  Программа уже находится на пути успешного завершения. Во многих главных своих чертах она уже претворилась в действительность. Но это не должно внушать ни беспокойства, ни страха, ибо живым орудием против нее, как в частях уже завершенных, так и в незавершенных, является широкая гласность. Народы должны знать. Методы изложенного в Протоколах плана сводятся к тому, чтобы поддерживать в народах волнения, сеять в них тревогу и будить страсти. Противоядие заключается в просвещении народов. Просвещение же изгоняет предубеждение. Достигнуть этого полезно как для евреев, так и для неевреев. Еврейские писатели часто злоупотребляют тем, что представляют дело так, как будто предрассудки имеются лишь с одной стороны. Протоколы должны теперь найти самое широкое распространение среди самого еврейского народа, дабы он сам мог принять меры против таких явлений, которые заставляют другие народы относиться к нему с подозрением.
  
  
  
  
  XI. Мнение евреев о человеческой природе неевреев
  
  Заканчивая программу нашей теперешней и будущей деятельности, я
  ознакомлю вас с основными положениями содержащихся в ней теорий - Протокол 16.
  Во всем, о чем я до сих пор с вами беседовал, я старался тщательно изобразить
  тайну прошедших и будущих событий, а равно и тех важных явлений ближайшего
  будущего, к которым мы приближаемся в потоке великих кризисов; этим я преднамечаю
  тайные принципы наших будущих отношений к неверным и наших финансовых
  операций. - Протокол 22
  
  
  Протоколы, которые представляют собой наметку еврейской мировой программы, состоят из четырех главных отделов. Отделы эти прямо не указаны в документах, но такое деление само собой напрашивается по ходу мыслей, в них изложенных. Есть еще и пятый отдел, который содержит в себе всю программу в целом, но тема эта проходит через все Протоколы: то тут, то там она лишь принимает форму определенных выражений. Четыре главных ее отдела представляют собой крепкие суки, от которых разбегаются многочисленные ветви.
  Прежде всего излагается еврейский взгляд на человеческую природу, под которой разумеется духовная сущность неевреев. План, содержащийся в протоколах, несомненно мог придти в голову только такому человеку, который вероятность его успешного достижения с самого начала строил на определенном суждении о пошлости и низости человеческой природы, - характеристика, которую протоколы неизменно дают нееврейской сущности.
  Во-вторых, говорится о том, что уже сделано для осуществления плана.
  В-третьих, даются подробные указания, какие средства должны быть пущены в ход, чтобы программа могла осуществляться и в дальнейшем. Уже из этих рекомендуемых средств можно было бы сделать вывод о низкой оценке человеческих свойств, на чем и построен весь план, если бы это не было прямо указано в дальнейшем изложении.
  В-четвертых протоколы перечисляют успехи, достигнутые в отдельности ко времени записи протоколов. Теперь, конечно, достигнуты и другие успехи, к которым в то время лишь стремились, ибо не надо забывать, что между 1905 и 1920 годами было достаточно времени для того, чтобы пустить в ход разного рода влияния и достигнуть известных целей. Из второго абзаца эпиграфа к настоящей главе видно, что докладчик знал что близятся события "в потоке великих кризисов". Что это уже было в то время известно, можно усмотреть и из других еврейских источников, помимо протоколов.
  Если бы наша книга имела целью изложить еврейский вопрос по методу формального исследования, то для того, чтобы заслужить доверие читателя, эта глава должна бы начаться прежде всего с изложения отдельных фактов, о которых мы упомянули выше под рубрикой "во вторых", говоря о четырех главных отделах. Причина, почему мы начинаем с изложения еврейского взгляда на человеческую природу, заключается в желании с места удовлетворить законный интерес читателя, в особенности если он нееврей. Еврейский взгляд на человеческую природу знаком нам по многочисленным источникам, и он вполне совпадает с тем, что по этому предмету говорится в Протоколах, тогда как всегдашним самообольщением неевреев было считать основою человеческой жизни достоинство и благородство. Если мы хорошо осветим этот вопрос со всех сторон, то едва ли будет подлежать сомнению, что еврейский взгляд окажется наиболее правильным. Равным образом глубоко справедливо, увы, и то презрение к человечеству, которым полны Протоколы, хотя сознавать это и горько для нашей гордости и тщеславия.
  Перелистывая протоколы в поисках за главными местами, где высказывается этот взгляд, мы найдем довольно полное философское обоснование мотивов человеческих поступков и свойств. Так например, в первом протоколе значится: "Нужно твердо помнить, что людей со злыми инстинктами больше, чем с хорошими. Поэтому желательных результатов в людской среде скорей можно достигнуть не посредством академических доказательств, а путем внушения страха и принуждения".
  
  "Всякий стремится к власти, каждый желает по возможности повелевать и только немногие остановятся перед тем, чтобы для достижения желанной цели пожертвовать благом других. Человеческая масса подчиняется туманным миражам страстей и мнений, привычкам, преданиям и побуждениям чувств, она склонна к распадению на множество партий, что препятствует всякой высшей форме общественности даже и тогда, когда она покоится на вполне разумных основаниях. Всякое решение масс зависит от случайного, арифметически подсчитанного большинства, которое благодаря своему незнанию глубин и тайн политической жизни приходит всегда к бессмысленным решениям. влекущим за собой анархию. При выработке целесообразного типа действий нужно всегда считаться с пошлостью, неустойчивостью и переменчивостью масс ... Никогда не следует упускать из вида, что сила, проявляемая массами, слепа, неразумна, бессмысленна и вечно склонна прислушиваться к речам то правых, то левых. Во всех случаях, когда мы вступали в неизбежные для нас сношения с массами, наше торжество над ними обеспечивалось тем, что мы всегда играли на самых чувствительных струнах человеческого духа, - на стремлении к выгоде, на алчности и на ненасытных вожделениях людей к материальным благам. Любой из перечисленных слабостей человека достаточно для того, чтобы парализовать его всякое благое начинание и отдать его волю во власть тех, кто сумеет купить его силу".
  
  В 5 протоколе это тонкое знание человеческой природы нашло себе следующее выражение:
  
  "Во все времена как народы, так и отдельные личности принимали слово за дело: они чувствовали себя удовлетворенными тем, что им говорили, и редко обращали внимания на то, следовало ли за обещанием исполнение. По этой причине мы должны устраивать чисто декоративные учреждения, которые ярко выделялись бы своей преданностью "прогрессу" и бросались бы этим в глаза".
  
  В 11 протоколе далее сказано:
  
  "Неверные подобны стаду баранов. Они на все закрывают глаза, когда мы даем им обещание возвратить им похищенную у них свободу, обусловив это поражением врагов мира и примирением всех партий между собою. Нечего говорить о том, как долго им придется ждать этого! Зачем изобретали мы всю эту программу и вколачивали изложенные в ней идеи в головы неверных, не давая им возможности заметить ее оборотную сторону, как не затем, чтобы окольными путями достигнуть того, чего невозможно было добиться для нашей рассеянной по свету расы прямыми путями?"
  
  Не менее достойно внимания и остроумное мнение о членах тайных обществ. Об них упоминается в протоколах затем, чтобы доказать, как легко тайные общества могут быть использованы в целях служения еврейскому плану: "Обыкновенно охотнее всего членами тайных обществ делаются карьеристы, искатели приключений и потом бесхарактерные люди; поэтому нам будет нетрудно управлять ими и при их посредстве приводить в действие механизм, двигающий наши планы". (Конец этой характеристики мы опускаем, ибо здесь Протоколы говорят об одном крупном тайном Ордене, упоминание о котором в данном сочетании могло бы повести к недоразумениям, почему мы и скажем о нем более подробно в другом месте. Для членов же этого Ордена пока будет не безынтересно узнать, как относятся к ним протоколы, и сравнить, высказанное в них мнение с действительным положением вещей).
  
  "Неверные вступают в ложи из любопытства или в надежде добиться этим путем более высокого положения в обществе ... Мы обеспечиваем им этот успех, и этим путем пользуемся их самообманом, под влиянием которого они, ничего не подозревая, поддаются нашим внушениям... Нельзя себе представить, до какой степени неосознанной глупости можно довести даже умнейшие головы из среды неверных под влиянием самообмана и как легко они теряют мужество даже при малейшей неудаче, например в случае отсутствия привычного одобрения, и до какой степени самоунижения они могут доходить, чтобы снова его добиться. Неверные в той же самой степени готовы жертвовать своими планами ради популярности, в какой мы презираем эту популярность, приводя наши планы в исполнение. Знание этой психологии облегчает задачу управлять ими".
  
  Вот ряд мест, в которых без обиняков высказано мнение о человеческой, точнее нееврейской природе. Но если бы даже оно и не было высказано столь категорично, то из различных примеров программы, в которых излагаются способы сломить силу и общественность неевреев, его можно было бы легко вывести.
  Способы действия заключаются в разложении. Нужно разбить любой народ на партии и секты с самыми заманчивыми и фантастическими заданиями. Этим путем получается двоякое достижение: всегда найдется группа людей, которая подхватить любую брошенную идею, и эти различный группы будут находиться в постоянной между собой вражде. Авторы Протоколов излагают до мельчайших подробностей, что нужно делать, чтобы этого достигнуть. Нужно провозгласить не одну идею, а множество идей, которые должны противоречить друг другу. Цель этого заключается в том, чтобы занять мысли людей не одним каким-нибудь предметом, но самыми различными вещами и при том под различными углами зрения, - так, чтобы достигнуть соглашения было бы совершенно невозможно. Результат такой работы выразится в массовых разногласиях и в чрезвычайной общей смуте, - а это и является заданием. Когда таким путем солидарность нееврейского общества будет сломлена, тогда настанет время незаметно водрузить, как основу господства, крепкий стержень новой единой идеи, против которой общее замешательство бессильно. (Употребленное нами выражение "нееврейское общество" вполне правильно, ибо человеческое общество в значительном большинстве нееврейское). Как всякий знает, один дисциплинированный отряд из двадцати полицейских или солдат может сделать больше, чем неорганизованная тысячеголовая толпа. Точно так же и меньшинство, которое посвящено в тайны плана, является более сильным, чем нация или любая часть мира, раздробленная на тысячу противоборствующих друг другу частей. "Разделяй и властвуй!" - вот путеводная звезда Протоколов. Достигнуть расщепления человеческого общества, на основании изложенной в протоколах оценки человеческой природы, до крайности просто: главное - это заставить принимать обещания за дела. Кто вспомнит все то количество мечтаний, пустых грез и теорий, с которыми человечество за все время своего существования носилось и которые оно вновь отвергало, тот сомневаться в этом не может. Чем фантастичнее какая-нибудь теория, чем больше она переливает всеми цветами радуги, тем больше она обращает на себя внимания и тем больше число ее приверженцев. В действительности, дело происходит именно так, как это говорится в протоколах: человеческие общества не обращают никакого внимания ни на происхождение, ни на последствия теорий, которые они принимают. Ум народов при появлении всякой новой теории склонен принимать ее видимость за ее сущность. Поэтому всякое испытание ее на опыте представляется как бы новым открытием.
  Таким путем теории одна за другой бросались в массы и каждая из них в конце концов оказывалась неисполнимой и отбрасывалась. Но все происходило согласно намеченной программе: всякий раз, когда отбрасывалась данная теория, общество оказывалось более расшатанным, чем прежде, и являлось еще беспомощнее перед своими эксплуататорами. В особенности оно чувствовало свою слабость в тех случаях, когда ему приходилось искать и находить вождей. Всякое общежитие неукоснительно делается жертвой той теории, которая обещает ему счастье, которого оно ищет; после неудачи оно в таком случае расшатывается еще сильнее. Настоящего общественного мнения более не существует. Везде недоверие и раскол. Однако среди всеобщей путаницы, хотя и не ясно, но можно различить группу лиц, среди которой раскол совершенно отсутствует и которая, наоборот, среди всеобщего хаоса достигает всего, чего она хочет. Мы увидим из протоколов, что большинство существующих в настоящее время на свете разрушительных теорий - еврейского происхождения и что единственная человеческая группа, которая стоит непоколебимо, знает, куда идет, и держит свой путь, не обращая никакого внимания на судьбу человеческих обществ, есть еврейская группа.
  Наиболее опасная теория есть та, которая объясняет развал, от нее проистекающий, как законное свое последствие. Нам говорят в таких случаях: "это признаки прогресса". Если это и есть прогресс, то лишь в сторону разложения. Нельзя же видеть фактического прогресса в том, что там, где наши предки пользовались водою и ветром, мы пользуемся моторами. Признак истинного прогресса был бы в ответе на вопрос: какое влияние оказывает на нас эта замена? Общество, которое пользовалось водяными колесами или ветряками, было ли лучше или хуже нынешнего? Было ли оно более возвышенно в обычаях и нравах? Уважало ли оно более закон, вырабатывало ли оно более высокие и сильные характеры?
  Современная теория брожения, в силу которой из всех беспорядков, перемен и переоценок всех ценностей должно выйти новое и лучшее человечество, не нашла себе подтверждения ни в одном факте действительности. Очевидная цель этой теории - облечь в одежду добра то, что бесспорно является злом. Теории, являющиеся причиной разложения, равно как и те, которые считают это разложение за нечто полезное и хорошее, все исходят из одного и того же источника. Наша политико-экономическая наука, консервативная и радикальная, капиталистическая или анархическая безразлично, вся еврейского происхождения. Это констатируется протоколами и подтверждается фактами.
  И все это достигается не делами, а словами. Мировыми маклерами слов, то есть теми, кто в своих поступках по отношению к миру, вне своего класса, выдают слова за дела, несомненно является группа евреев, международных евреев, о которых говорится в этой книге и чья мировая мудрость и способы деятельность изложены в Протоколах. Примерами могут служить следующие места. В первом протоколе мы читаем: "Политическая свобода является идеей, а не фактом. Нужно умет пользоваться этой идеей в тех случаях, когда нужно иметь под руками приманку, чтобы склонить людей поддержать свою партию в тот момент, когда она хочет победить другую партию, находящуюся у кормила правления. Эта задача облегчается в тех случаях, когда противник сам уже сильно затронут идеями "свободы" и так называемого либерализма и ради этих идей готов сам добровольно поступиться частью своей власти".
  В 6 протоколе читаем:
  
  "Чтобы господствовать над общественным мнением, прежде всего необходимо так запутать его со всех сторон трактовкой самых противоположных мнений, чтобы в конечном счете неверные заблудились в этом лабиринте и пришли к тому заключению, что лучше всего не иметь вовсе своего мнения в политических вопросах, понимание которых обществу в целом не дано, но предоставить это вожакам, которые управляют обществом. Это первая тайна. Вторая тайна состоит в том, чтобы преумножить и усилить разочарование людей в их привычках, склонностях и образе жизни до такой степени, чтобы никто уже не мог найтись в наступившем хаосе и чтобы таким образом люди потеряли всякое взаимное понимание. Таким путем мы внесем разногласие во все партии и сломим те организованные силы, которые нам противодействуют. Всякая личная энергия, которая могла бы еще стать поперек нашего пути и наших стремлений, окажется таким образом парализованной".
  
  В 13 протоколе, наконец, говорится:
  
  "Вы должны себе заметить, что мы ищем одобрения не наших поступков, а наших слов, которыми мы обставляем тот или другой вопрос. Надо только публично заявлять, что во всех наших мероприятиях мы руководствуемся убеждением и надеждой, что этим мы служим общему благу. Для того, чтобы отучить особенно горячие головы от занятия чисто политическими вопросами, мы выставим новые проблемы, которые на вид связаны с благом народа, - проблемы экономические. В них неверные могут погрязать с головой, сколько им угодно. При этом мы убедим их, что эти новые проблемы имеют и политическое значение".
  
  (Надо надеяться, что читатель, читая эти подробности программы, одновременно припоминает ход современных событий, чтобы проверить, подтверждается ли она явлениями современной духовной и повседневней жизни).
  
  "Для того, чтобы помешать неверным что-либо ясно продумать до конца, мы будем отвлекать их внимание удовольствиями, игрой, развлечениями, различными возбуждениями и публичными домами. Под влиянием интереса ко всему этому, их дух окончательно забудет те запросы, по поводу которых мы прежде должны были вести с ними борьбу. По мере того, как люди будут все более и более терять привычку самостоятельно мыслить, они станут на нашу сторону, потому что мы одни будем в состоянии обновить содержание их мышления, конечно, при помощи людей, связь которых с нами им будет неизвестна". В той же программе коротко и ясно указана цель распространения "либеральных" теорий, главными представителями которых являются еврейские писатели, поэты, раввины, общества и разные носители их влияния: "Роль либеральных фантазеров будет сыграна, как только наше правительство станет у кормила правления. До тех пор они сослужат нам хорошую службу. По этой причине мы и впредь должны продолжать направлять мысли на всевозможные фантастические измышления и якобы прогрессивные теории. Несомненно, нам удалось в высокой степени затуманить беспечные головы неверных словом "прогресс".
  
  Несомненно, мы имеем здесь дело с полной программой, каким образом можно постепенно ослабить и опошлить человеческий дух. Для непосвященного было бы невозможно это понять, если бы опыт не показывал, что на наших глазах над исполнением этой программы работают силы, что пользуются общим уважением и потому легко могут быть обнаружены. Недавно один влиятельный журнал пытался доказать невозможность существования господствующей еврейской группы, объединенной одной общей мировой программой, путем указания на то, что евреев можно найти во всех лагерях общественной жизни в качестве руководящих лиц. Евреев, де, можно найти одинаково и во главе капиталистов, и во главе рабочих союзов, и даже во главе таких организаций, которым рабочие союзы представляются недостаточно радикальными. Во главе Английской и Русской советской юстиции одинаково стоят евреи. Как же можно предполагать их единение, когда они являются выразителями самого противоположного образа мыслей?
  Однако общее единство и общая цель всего плана определяется в 9 протоколе следующим образом:
  
  "Люди всевозможного образа мысли находятся у нас на службе: монархисты, демократы, социалисты, коммунисты и другие утописты. Мы всем им указали дело. Каждый из них в отдельности подкапывается по своему под остатки авторитета и стремится всякий существующий порядок разрушить. Все правительства испытывают потрясение от этих стремлений. Но мы до тех пор не оставим их в покое, пока они не признают наше верховное правительство".
  
  О влиянии идей говорится в 10 протоколе: "После того, как мы внесли в организацию правительств яд либерализма, они приняли совсем другой политический образ".
  Основной взгляд Протоколов заключается в том, что, поскольку это касается мира неверных, всякая идея может служить сильным ядом. Авторы этих документов не верят ни в либерализм, ни в демократию, но они строят планы, каким образом следует распространять эти идеи, чтобы при помощи их разрушать человеческие общества, раскалывать их на враждебные группы и силу общих всех основных воззрений разлагать на множество отдельных мнений. Яд той или другой "идеи" является их надежнейшим орудием.
  План пользоваться идеями в этом смысле распространяется и на дело воспитания: "При помощи принципов и теорий, которые мы сами в глубине души почитаем, конечно, ложными, но которые мы пустили в оборот, нам удалось свернуть на ложный путь молодежь неверных, засорить ей мозги и понизить ее нравственный уровень". (Прот. 9). А относительно семейной жизни говорится: "После того, как нам удастся внушить каждому мираж приоритета его собственной личности, мы разрушим влияние и воспитательное значение семейной жизни неверных". (Прот. 10).
  В другом месте, которое могло бы дать вдумчивому читателю материал для долгих размышлений и наблюдений, сказано:
  
  "Пока наступит время, пусть себе утешаются... Пускай все жизненные теории, которые неверные по нашему внушению почитают за законы, основанные на науке, продолжают играть главную роль в их жизни. В этих видах мы приложим старания к тому, чтобы при посредстве нашей прессы внушить им слепое доверие к этим теориям... Обратите внимание на то значение, которое приобрели Дарвинизм, Марксизм и философия Ницше, благодаря нашим стараниям. Деморализующее влияние этих учений на духовный строй неверных является для нас вполне ясным". (Прот. 2).
  
  Что раскол и разложение нееврейского общества к тому времени, когда докладывались протоколы, шли весьма успешно, вытекает из каждой строчки протоколов. Ведь, не следует забывать, что Протоколы вовсе не задавались целью найти поддержку для предлагаемой программы, а лишь спокойно излагали ход успешного проведения в исполнение такой программы, которая проводилась в жизнь уже в течение "столетий", с "древнейших времен". Они лишь констатируют наличность ряда фактов, уже совершившихся, и намечают перспективы будущих заданий. Разрушение человеческого общества уже шло весьма успешно в 1896 году или около того времени, когда вещал этот оракул.
  Необходимо иметь в виду, что в Протоколах никогда не выставляется целью истребление неевреев; цель заключается лишь в порабощении их сначала невидимой властью, о которой говорится в Протоколах, а затем единоличною властью того, кого сделают владыкою мира эти невидимые силы путем постепенных политических переворотов. Таким путем будет создана должность Президента Мира, или Всемирного Самодержца. Неевреи должны быть порабощены в области духовной, а затем в экономической, но нигде в Протоколах не сказано, что те, кого Протоколы называют евреями, должны лишить их жизни: неверные должны лишь утратить свою независимость.
  Насколько удался раскол человеческих обществ ко времени написания Протоколов, видно из 5 протокола:
  
  "Мировая коалиция неверных еще могла бы временно помериться с нами силами, но защитой нашей в этом отношении является глубокий и неискоренимый раскол, господствующий в их среде. Путем разжигания религиозной и национальной ненависти, которой мы в течение двадцати столетий питаем их сердца, мы создали вражду между личными и национальными интересами неверных".
  
  Утверждение безусловно справедливое, поскольку оно касается взаимной борьбы между неевреями и внутри христианского мира. Мы ведь были в нашей собственной стране свидетелями того, что "вражда между личными и национальными интересами" основана на "религиозной и расовой ненависти". Но кто бы мог думать, что все это исходит из одного источника? Кому - и это еще более достойно удивления! - могло прийти в голову, чтобы отдельный человек или группа людей могли посвятить себя такой задаче? Но в Протоколах прямо сказано: "Мы создали вражду, - таким путем мы защищаемся от возможности враждебной нам коалиции неверных". Будем ли мы считать эти Протоколы продуктом еврейского творчества и отражением еврейских интересов или нет, но одно не подлежит никакому сомнению: - современное положение нееврейского человечества именно таково, каким оно изображено в Протоколах.
  Но это еще не все; продолжается работа по дальнейшему углублению раскола и имеются признаки того, что работа в этом направлении идет успешно. В России мы видим уже зрелище, как низшие классы неевреев, под предводительством евреев, выступают против других классов неевреев.
  В первом протоколе, в котором описывается, какое влияние оказывает на народ экономическая система, основанная на спекуляции, говорится, что "такое своего рода экономическое умопомешательство... дало в итоге общество, лишенное идеалов, холодное и бессердечное, и такие же общества будут возникать и в будущем. Такое общество, чуждое всякой истинной политики и религии, подпадает единственно под власть жажды золота... Тогда низшие классы неверных, не из любви к добру и даже не из жадности, а единственно из ненависти к "привилегированным классам", пойдут вместе с нами на бой против наших соперников, образованных классов неверных, в борьбе за власть... Низшие классы неверных ... последуют за нами против образованных классов неверных".
  Если бы сегодня вспыхнул этот бой, то вожаками нееврейских разрушителей в их борьбе против нееврейского общественного порядка оказались бы везде евреи. Они уже и теперь занимают места вождей не только в России, но и в Соединенных Штатах.
  
  
  
  
  XII. Еврейские протоколы уже притязают на частичное исполнение плана
  
  "При современном потрясении всех существующих авторитетов, наша
  сила явится более несокрушимой, чем какая-либо иная, ибо она останется невидимой,
  пока не окрепнет настолько, что никакая хитрость не будет в состоянии под
  нее подкопаться". Прот. 1.
  "Для наших целей безусловно необходимо, чтобы, по возможности, никакая война
  не влекла за собой увеличение территорий. Благодаря этому война получит
  экономическую окраску... При таком положении вещей оба противника будут поставлены
  под контроль наших международных агентов, вооруженных миллионами глаз,
  чей кругозор не стеснен никакими границами. Тогда наши международные права станут выше
  узких национальных прав и начнут управлять правительствами так, как последние управляют
  своими подданными". Прот. 7.
  
  
  Если бы даже так называемые "Протоколы Сионских Мудрецов " были ничем иным, как литературной достопримечательностью, все же они должны бы обладать магической притягательной силою, благодаря жуткому совершенству изложенной в них мировой программы. Однако мнение, что они являются ничем иным, как литературным произведением, опровергается самим их содержанием; в них ясно сквозит притязание на истинное знание управления государством и через все их содержание проходит нить, по которой можно определить их настоящий характер. В них, помимо планов будущего, содержится как все то, что уже сделано, так и то, что намечается к исполнению в ближайшем будущем. Нет ничего удивительного, что, обозревая по ним современное состояние мира и общий ход событий, как он изложен в протоколах, интерес к ним, как литературной достопримечательности, уступает место напряженному вниманию, которое в свою очередь переходит в изумление и даже ужас.
  Мы сделали несколько выписок из них, которые бросают свет на современное положение вещей в отношении уже достигнутых целей. Чтобы обратить внимание читателя на особо важные места, мы подчеркнем слова, являющиеся ключем повествования.
  Прочтем изложенное в 9 протоколе:
  
  "В действительности, пред нами нет более препятствий. Наше верховное правительство занимает настолько высокое, превыше всех законов положение, что оно по справедливости может быть названо могучим и сильным словом "Диктатура". Вполне сознательно я могу сказать, что в настоящее время мы являемся законодателями. Мы являемся судьями и творим суд и расправу. Мы господствуем, вооруженные сильной волей, потому что в наших руках находятся остатки некогда сильных, а теперь подвластных нам партий".
  
  Вот цитата из 8 протокола:
  
  "Мы должны окружить наше правительство множеством политико-экономов. Политическая экономия является главной наукою, которую преподают евреи. Мы окружим себя блестящей толпой банкиров, промышленников, капиталистов и в особенности миллионеров, так как все будет зависеть от могущества денег".
  
  Во всем сказанном видны большие притязания, даже, быть может, через чур большие, но, увы, им соответствуют действительные факты. Несмотря на это, указанные притязания представляют собою лишь введение к дальнейшим, которые намечаются, как долженствующие претвориться в действительность. Как видно из вышеуказанной цитаты 8-го протокола, еврейский элемент стремится стать во главе научной области, в которую входят политико-экономические науки, что им уже и достигнуто в действительности весьма успешно. Евреи, таким образом, являются авторами тех ложных учений, которые побуждают массы стремиться к недосягаемым экономическим целям, а равно и тех популярных сочинений, которые поддерживают в различных классах заблуждение, что политико-экономические теории являются реальными политико-экономическими законами. Идеями и теориями, как средством для социального распада, пользуются, как евреи научные деятели, так и евреи-большевики, одинаково. Может быть, когда это станет известно во всех подробностях, общественное мнение изменит свой взгляд на значение доктринерских и радикальных учений. Из 9-го протокола видно, что еврейская сила в настоящее время представляет собой "Сверх-правительство". Выражение это мы находим в самом протоколе, что несомненно показательно. Ни одна нация не в состоянии осуществить все те цели, к которым она стремится, но еврейская мировая сила достигает этого, хотя требования ее выходят далеко за пределы простого равноправия с неевреями. Мы - "законодатели", - говорят Протоколы, и действительно еврейские влияния участвуют в законодательной кухне сильнее, чем кто-либо мог себе это представить, кроме посвященных. В течение последних десяти лет еврейская международная сила или другими словами группа международных евреев управляла целым светом. Более того: они были настолько могущественны, что могли мешать проведению полезных законов, а в тех случаях, когда такой законопроект принимался и делался законом, при помощи их влияния он получал толкование, парализующее его благие цели. Это можно было бы доказать большим количеством фактов. Способы, которыми это достигалось, изложенные в протоколах лишь поверхностно, были уже издавна предусмотрены программой. "Мы творим суд" говорится в ней, а в другом месте говорится о "наших судьях". Еврейский суд каждую неделю заседает в одном общественном здании Нью-Йорка, а другие суды на благо и пользу этого народа, защитники которого отрицают, что он особый народ, находятся на пути осуществления. В некоторых небольших европейских государствах план сионистов - предоставить евреям, в них живущим, помимо гражданских прав еще особую еврейскую конституцию и самоуправление, уже приведен в исполнение. В тех местах, где еврейские вожделения могут проявиться беспрепятственно, речь идет не об Американизации или Обангличанивании или вообще о какой либо другой национализации, но о сохранении в неприкосновенности еврейства в чистом виде.
  При дальнейшем знакомстве с требования"и, изложенными в протоколах, мы узнаем (7 прот.):
  
  "Уже давно мы усиленно стремимся к тому, чтобы дискредитировать духовенство неверных, которое могло бы нам сильно мешать, и этим путем парализуем его деятельность. Влияние его на народ уменьшается со дня на день".
  
  
  "Повсеместно провозглашена так называемая свобода совести. Благодаря этому крушение христианской религии является лишь вопросом времени. С другими религиями нам будет еще легче справиться, но вопрос этот еще не назрел для обсуждения".
  
  Изложенное мнение, казалось бы, должно получить особое значение в глазах тех духовных лиц, которые стараются о каком-то религиозном соглашении с раввинами. Если бы такое соглашение состоялось в действительности, то личность Христа по необходимости предстала бы в виде благожелательного, но не вполне понятого еврейского пророка. Христианство в таком случае, как особая религия, перестало бы существовать. Самую сильную религиозную вражду Протоколы выказывают против католической церкви вообще и против Папы в частности.
  В этом же протоколе встречается оригинальная мысль, претендующая на особое искусство еврейской расы наносить оскорбления: "Наша пресса будет жестоко критиковать государственные и религиозные дела неверных и их малоспособность. Для этого она будет постоянно пользоваться уничижительными выражениями, граничащими с оскорблениями, - искусство, с применением которого наша раса так хорошо знакома". - Делаем выписку из 5 протокола: "Под нашим влиянием разумное применение закона доведено до минимума. Уважение к закону должно быть поколеблено при помощи "либерального" толкования, которое мы ввели в этой области. Суды решают дела по нашему желанию даже в самых важных случаях, когда дело идет о решениях, затрагивающих основные положения права или политики; правительственные учреждения неверных видят законы в том освещении, которое мы им даем при посредстве наших агентов, с которыми мы не имеем никакой видимой связи, а также при помощи прессы и других путей. Мы посеяли в общество неверных семя раздоров и жажду к спорам".
  В 17 протоколе говорится:
  
  "В так называемых прогрессивных странах мы насадили бессмысленную, сомнительную и враждебную добрым нравам литературу. По достижении нами власти мы в течение короткого времени будем ее еще поощрять, чтобы по возможности ярче выступила противоположность между нею и теми печатными произведениями, которые мы в то время будем выпускать в свет".
  
  О господстве в прессе говорится в 12 протоколе:
  
  "В этом отношении нам удалось достигнуть того, что в настоящее время пресса получает все известия только при посредстве определенных агентств, в которые они стекаются со всех стран света. Эти агентства с течением времени во всех отношениях сделаются нашей собственностью и будут опубликовывать только то, что мы позволим".
  
  Об этом же говорится в 7 протоколе:
  
  "Мы должны стремиться принудить правительства неверных к принятию таких мер, которые могут благоприятствовать нашему широко задуманному плану, приближающемуся уже к своему победоносному завершению. Правительства должны испытывать на себе давление искусственно сфабрикованного общественного мнения, которое создано нами при помощи так называемой новой "великой державы", прессы. За малыми и незначительными исключениями она уже находится в наших руках".
  
  12 протокол дает следующее заключение:
  
  "Нам удалось уже поработить духовный строй общества неверных до такой степени, что они смотрят на все мировые события сквозь цветные очки, которые мы на них надеваем. Нет больше правительства, которое могло бы поставить преграду нашему доступу к так называемым, по изумительной глупости неверных, "государственным тайнам". Что же наступит тогда, когда в лице нашего мирового владыки мы сделаемся признанными господами мира?"
  
  Только одна еврейская нация знает тайны всех других наций. Правда, ни одна нация не в состоянии в течение продолжительного времени сохранить тайну, касающуюся другой нации, но за то ни одна нация не знает всех тайн других. Однако, думать, что международные евреи обладают таким знанием вполне, было бы слишком много. Многое в этой области неважно и обладание таким знанием не может непосредственно способствовать увеличению их могущества. Важнее тот факт, что они имеют доступ ко всем государственным тайнам, что они могут осведомляться о том, о чем знать желают. Что это так об этом могли бы засвидетельствовать многие тайные документы, если бы они могли говорить, и многие хранители секретных актов, если бы они говорить захотели. Единственная тайная дипломатия в истинном смысле этого слова есть та, которая так называемые тайны доверяет лишь немногим лицам, принадлежащим к одной расе. То поверхностное дипломатическое топтание на одном месте, та игра в государственную мудрость, которая находит свое выражение в мемуарах старых и любящих пошутить господ, все эти соглашения и договоры под разными высокопарными названиями в надежде показать, что они действительно чего-то стоят, - все это детская игра сравнительно с дипломатией Иуды и с его стоящим вне конкуренции искусством извлекать на свет самую сокровенную тайну из недр любого господствующего слоя. Соединенные Штаты не являются в этом отношении исключением. Едва ли существует правительство, которое, как наше теперешнее, было бы так готово к услугам еврейства, чья сила в течение последних пяти-шести лет возросла так значительно.
  Как видно из 11 протокола, евреи не смотрят на свое рассеяние по всей земле, как на несчастие, но как на Божий Промысел, ибо благодаря ему план мирового господства может легче осуществиться:
  
  "Бог послал нам, своему избранному народу, рассеяние, как благословение; оно, являясь в глазах всех нашей слабостью, в действительности является нашей силой. Оно довело нас до порога мирового господства".
  
  Цели, которые намечаются в 9 протоколе, являются чем-то, как будто, уже слишком смелым, чтобы из слов, действительно, могли вырасти дела. Но в одном пункте слова и действительность совпадают:
  
  "Для того чтобы раньше времени не разрушать совершенно аппарат управления неверных, мы авторитетно наложили на него свою руку и нарушили лишь правильность работы его механизма. Раньше он работал точно и в полном порядке, но мы заменили его "либерально"-дезорганизованным партийным управлением. Мы приобрели влияние на судебные решения, избирательное право, прессу, свободу личности и, самое главное, на воспитание и культуру, эти краеугольные камни человеческого бытия. Теоретическими и практическими методами воспитания, которые мы сами, конечно, считаем ложными, но которые мы все-таки внушили, мы направили молодежь неверных на ложный путь, засорили ей головы и понизили ее нравственный уровень. Не изменяя существующих законов, мы посредством простого противоречивого толкования извратили их смысл и создали нечто достойное удивления по своим последствиям".
  
  Действительно, как видно всякому, несмотря на то, что воздух полон теориями "свобод" и дикими криками о "правах", личная свобода безостановочно калечится. На место подлинной свободы, народ, путем обилия социалистических фраз, поставлен под своего рода государственную опеку, дотоле неизвестную. "Общественная гигиена" служить одним предлогом для этого, различные виды "общественной безопасности" - другим. Дети почти лишены в наше время возможности даже свободно предаваться играм, иначе как под надзором назначенных руководителей играми, между которыми, по странному стечению обстоятельств, поразительно большое число евреев. Улицы не свободны, как прежде: всевозможные законы ограничивают самые невинные проявления народной свободы. Появилось неудержимое стремление создавать везде шаблоны, из которых каждый обоснован в высшей степени ученым принципом. Здесь странным является то обстоятельстве, что, когда исследователь дойдет до авторитетного источника этих желаний окружить народную жизнь определенными тесными рамками, он всегда натолкнется на евреев, занимающих места, от которых эти распоряжения зависят.
  Детей из "социального центра", семьи, сманивают в другие центры; их уводят от их честных руководителей в родительском доме, в церкви и в школе и увлекают в другие принудительные "центры", "в научно-образовательные места для игр" под руководством "специально подготовленных лиц, что приучает ребенка не доверять своему природному окружению, но ждать всего от государства. Все это касается только детей неверных; никому из неевреев не позволили бы организовать жизнь еврейских детей указанным способом. Вся эта организация предусмотрена мировым планом порабощения неевреев. Если нам скажут, что все это имеет место независимо от этого плана, то было бы весьма интересно выяснить, почему материалом для этих экспериментов служат обычно нееврейские дети, а руководителями их являются лица еврейской расы.
  Еврейские свободы в Соединенных Штатах охраняются лучше всего. Нееврей должен сам заботиться о том, как ему справиться с внешним миром, но каждая еврейская община имеет своих особых представителей, которые самыми разнообразными способами, в числе которых не последнее место занимают политические и деловые угрозы, умеют добиться особого к себе внимания. Ни один нееврей не сумел бы заслужить благодарности, если бы он по мотивам общественной пользы вздумал бы вмешаться в жизнь еврейских детей: еврейская община в каждом городе сама заботится об этом. Еврейские общинные школы окружены большой таинственностью и даже местонахождение их нередко остается неизвестным городским управлениям больших городов. Между тем еврей ревностно занят тем, чтобы иметь влияние на нееврейский духовный строй; он стремится к тому, чтобы подсказать нееврею, что он должен думать вообще, и в особенности то, что он должен думать о евреях. Евреи оказывают столь большое влияние на нееврейский образ мыслей, что в конце концов, хотя и окольными путями, получается результат, благоприятный еврейским намерениям. Ревность и упорство, в этом отношении ими проявляемые и хорошо видные каждому, кто на это обратит внимание, выражают собой убеждение евреев, что они принадлежат к высшей расе и обладают способностью управлять низшей расой, каковой является весь нееврейский мир.
  Все течения, проявляющиеся ныне в склонности нееврейской молодежи к легкомыслию и распущенности, вытекают из еврейского источника. Разве наши молодые люди сами изобрели теперешнюю спортивную одежду, которая оказала такое вредное влияние на современную молодежь, что каждый репортер считает своим долгом чуть не ежедневно напоминать об этом? Этот стиль вышел из еврейских магазинов готового платья, в которых не искусство главенствует и не моральная сторона имеет решающий голос. Кинематограф представляет собой интересное сочетание фотографии с театром, но кто несет ответственность за его вырождение, которое сделало из него моральную опасность для миллионов людей, опасность столь большую, это она возбудила общее беспокойство и осуждение? Кто во всем свете являются руководителями всех дансингов и всех разных заведений подобного рода, вечно переполненных народом, и вообще всех мест увеселений, расшатывающих нервы? Посмотрите на этих наших разодетых молодых людей и девушек, с их пошлой внешностью и с их отсутствием всякого чувства ответственности К№ всем им, снаружи и изнутри, начиная от их костюмов и фальшивых камней и кончая их болезненно возбужденными мыслями и желаниями, вы можете прилепить одну и ту же этикетку: "Созданы, развращены и эксплуатируются евреями". Вот какое жуткое освещение дают современные факты цитате, которая гласит: "Посредством, воспитания в духе принципов и теорий, которые мы сами считаем явно ложными, но которые мы внушили, мы завлекли на ложный путь юношество неверных, засорили ему головы и понизили его моральный уровень". Для усвоения принципов и теорий не требуется непременно больших или - даже средних духовных способностей. Любой молодой простолюдин, проводя свое свободное время в Синематографе, усваивает этим свои "принципы и теории", точно так же как юноша высших классов, который слушает лекции о "свободе пола" еврейского "либерала", исполняющего таким способом свои обязанности по "контролю народонаселения". Деморализующее влияние, присущее всем этим "принципам и теориям", не является продуктом нееврейской семьи, церкви или профессии, которой преимущественно заняты неевреи, но продуктом теорий, влияний и профессий, в которых преобладают евреи. Можно было бы продолжить эти обвинения, но мы предпочитаем ограничиться тем, что всякий честный человек может повсюду наблюдать своими глазами. Нужно к этому еще добавить, что главной жертвой в этих случаях не является еврейская молодежь, но нееврейская. Если известная часть еврейской молодежи и заражена этим социальным ядом, то в сравнении с тем опустошением, что этот яд производит в среде нееврейского юношества, об этом не стоит говорить. Заслуживает внимания, что евреи которые, кроме всего прочего, извлекают еще богатую выгоду из этого процесса деморализации неевреев, ни сами, ни их сыновья и дочери не делаются жертвами этого разложения. Еврейское юношество переживает этот процесс много легче и с большим достоинством, чем масса нееврейской молодежи.
  Многие отцы и матери, многие неиспорченные юноши с здоровыми чувствами, тысячи учителей и писателей боролись с роскошью. Многие знатоки финансовых наук, которые видели, как народ приобретает свое достояние и как его затем проматывает, предостерегали против этого. Точно также и экономисты давно убедились в том, что промышленность, вырабатывающая предметы роскоши, зря поглощает людскую силу и материалы, необходимые для хода промышленности, производящей предметы необходимые для жизни. Выходит, что одни производят безделушки вместо того, чтобы заняться выработкою стали, а другие фабрикуют всякую дрянь, вместо того чтобы работать на хуторах. В результате материалы тратятся зря на производство вещей, предназначенных исключительно для продажи, а не для потребления и благодаря этому промышленность, производящая предметы для жизни необходимые, терпит недостаток в материалах. Словом, всякий наблюдатель, который видел, как нарастает безумная привычка к роскоши и безделушкам, возвышал свой голос против этого увлечения. Но, если верить Протоколам, борьба эта велась не с того конца. Народ покупает эти бессмысленные безделушки, так называемые предметы роскоши, но не он их выдумал. Они ему начинают даже надоедать. Но поток бесчисленных безделушек продолжает течь непрерывно. Постоянно появляется что-либо новое, выставляется на показ народу, носится по улицам, чтобы показать, чего требует стиль. Газеты полны словесных и картинных реклам, кинематографы дают соответствующие изображения. Актеры вводят в моду эти nouveautes. Все это, вместе взятое, производит известное давление на людей, - давление, которое как раз отсутствует, когда дело идет о распространении действительно ценной и полезной вещи.
  Отчего происходят эти явления? Где та сила, обладающая такой ловкостью, что она имеет возможность сознательно стремиться к тому, чтобы опошлить народный вкус, попутно принуждая его большую часть денег тратить на эти пустяки? Где причина этой судорожной жажды роскоши и этой расточительности? Как могло произойти, что, прежде чем появляются эти предметы роскоши, как поводы для расточительности, все уже подготовлено к тому, чтобы возбудить народное внимание к этим предметам и жажду к их приобретению? Если бы американский народ, при взгляде на все дорогие и бесполезные вещи, хотя бы раз пожелал добраться до их первоисточника, узнать, какие люди извлекают из этих вещей огромные барыши, и проследить весь процесс, благодаря которому рынок наводняется бесполезными и дорогими вещами, деморализуя этим в денежном, хозяйственном и социальном отношениях весь нееврейский мир, если бы он, словом, уяснил себе, что еврейское финансовые интересы не только находятся в тесной связи с самыми низкими людскими страстями, но, кроме того, вполне сознательно еще и возбуждают и воспитывают эти страсти, то это лучше, чем все другое, повело бы к тому, чтобы был положен конец растрате материалов, труда, нееврейского золота и опустошению нееврейского духа. Больше того, - этим был бы положен конец и растрате еврейских духовных способностей и, что всего важнее, полной теперешней бесполезности Израиля для мира. Мы утверждаем, что нееврейскую публику намеренно делают жертвой этой искусственно созданной торговли бесполезными предметами роскоши. Видали вы когда-нибудь, чтобы сами евреи делались жертвой страсти к пустым безделушкам? Они любят носить бросающиеся в глаза костюмы, но их цена соответствует их качеству. Они носят очень большие бриллианты, но бриллианты эти настоящие. Еврей никогда не сделается жертвою еврея. Дурацкая роскошь и пошлые увеселения, это для народа; еврей знает, чем его прельстить, и знает, что все эти вещи не стоят ничего.
  Более всего достойны сожаления не денежные траты и не посягательства на хороший вкус, но тот факт, что неразумные нееврейские массы по своей воле и всецело попадаются в сети. Они верят, что новые моды так же неизбежны, как приход весны, а трата на их приобретение так же необходима и естественна, как налоги. Массы воображают, что они играют при этом какую-то особую роль, тогда как их роль заключается лишь в том, чтобы платить и вновь платить, когда "новейшая мода" устареет и появится новая. У нас здесь есть люди, которые за два года вперед знают, какие шальные моды будут увлекать народ и в чем будет выражаться прочие вздорные увлечения. Это и немудрено, ибо они, ведь, их сами изобретают. Все это есть форменный гешефт, во всяком случае понижающий нравственный уровень нееврейского большинства, но за то тем более выгодный для еврейского меньшинства.
  Все это косвенно вытекает из 6 протокола. Мы сделали выборку из длинного места этого протокола, которое говорит о том, что нужно делать, чтобы отвлечь интерес народа от чисто политических вопросов и сосредоточить его на экономических. Это место указывает далее способы, необходимые для того, чтобы сделать промышленность неустойчивой и, посредством внедрения в нее спекуляции, сделать ее недобросовестной. Наконец, в нем излагаются меры, необходимые для того, чтобы народ оказался беспомощным пред лицом создавшегося таким образом положения и не мот найти из него выхода. Средством для достижения этих целей как раз указывается роскошь: "Для того, чтобы в корне расстроить промышленную жизнь неевреев, мы, в качестве стимула для спекуляции, возбудим в них сильную жажду роскоши". А в 1-м протоколе сказано: "Нашему народу мы не можем позволить этого. Неверные одурели от алкоголя". Надо заметить, что сбор со спиртных напитков, надо думать, тоже случайно попадает в большинстве в еврейские карманы. История борьбы за трезвость в Соединенных Штатах это докажет. С точки зрения истории все антиалкогольное движение является ничем иным, как борьбой между нееврейским и еврейским капиталом; только благодаря тому, что неевреи в большинстве, победа пока оказалась на их стороне.
  Разные развлечения, игры, дансинги, дешевые моды, фальшивые бриллианты и все другие им подобные гешефты, которые начали процветать под влиянием тайного давления на народ и благодаря которым всякая бесполезная дрянь продается за такие высокие цены, что поглощает все прибавки к жалованию и все улучшения быта, - все это делается под руководством евреев.
  Весьма вероятно, что они сами даже не отдают себе ясного отчета в своем участии в этом глубоком понижении нравственного уровня народа: для них важно лишь одно, как легче сделать деньгу. Я думаю, они должны изумляться, сравнивая глупых неевреев со своими умеющими делать деньги евреями, умными приобретателями и мудрыми знатоками золота. Как бы однако дело ни обстояло, все же пред нами лежит программа, с полным хладнокровием намечающая план, посредством которого народы должны быть материально и духовно уничтожены. И мы видим, как эта самая программа изо дня в день претворяется в действительность и при том, если даже не в целом, то в большей своей части, под контролем одной расы.
  
  
  
  
  XIII. Еврейский план внедрения нужных идей в человеческие общества
  
  Теперь, казалось бы, читатель должен вполне уяснить себе способы, которыми Протоколы надеются добиться развала человеческих обществ. Чтобы понять значение различных противоречивых течений, которые обращают современную нам действительность в безнадежную кашу, необходимо уяснить себе вполне эти способы. Все те, которые запутались в шуме современных голосов и противоположных друг другу теорий и потому утратили мужество, найдут ключ для оценки этих голосов и определения значения этих теорий, если они поймут, что в создании господствующих ныне путаницы и упадка духа и лежит та цель, осуществления которой добиваются. Неизвестность, нерешительность, утрата надежды, страх и та жадность, с которой теперь ловят всякое новое обещание и любой проект для выхода из современного положения, - все эти настроения и являются тем, что, по планам изложенным в Протоколах, должно быть достигнуто. Создавшееся общее современное положение подтверждает действительность этой программы.
  Эта программа для своего осуществления требует времени, и, действительно, Протоколы говорят, что она потребовала много времени - даже целых столетий. Всякий, кто углубится в эту проблему, найдет, что, начиная с первого века, программа, содержащаяся в Протоколах, являлась программой еврейской расы и ею проводилась в жизнь. Она потребовала 1900 лет, чтобы в результате получилось современное порабощение Европы, выразившееся в одних странах в политическом порабощении, а во всех без исключения в порабощении экономическом. Но в Америке эта программа потребовала всего лишь 50 лет для того, чтобы добиться того же результата. Ложно понятые идеи либерализма совместно с беспорядочными идеями терпимости к еврейскому происхождению, которые к тому же были совершенно затуманены тактикой протоколов, были привезены в Америку. Здесь, под покровом слепого, наивного и ложного либерализма с одной стороны и такой же терпимости с другой, при помощи современного способа фабрикации общественного мнения, удалось создать такое порабощение всего нашего уклада общественной жизни, которое приводит в удивление европейских наблюдателей. Некоторые выдающиеся исследователи еврейского вопроса, которых еврейские публицисты охотно клеймят кличкой "антисемиты", почерпнули понимание этого вопроса не из наблюдений, которые они собрали в Европе, а из быстрого и очевидного развития американского положения дел.
  Центр еврейской силы и главные осуществители еврейской программы находятся в Америке. Могущество Соединенных Штатов, которое было использовано для поддержки сильного еврейского давления, явилось рычагом, посредством которого Версальскую Конференцию побудили усилит еврейское могущество в Европе. Это совместное действие с окончанием Мирной Конференции однако не прекратилось.
  Весь метод протоколов может быть выражен одним словом: "разложение". Уничтожение ранее созданного, создание длинного и безнадежного переходного безвременья, а течение которого все стремления к обновлению терпят крушение, постепенная усталость общественного мнения и ослабление уверенности в себе до тех пор, пока те, которые находятся вне этого хаоса, не протянут свою сильную руку, чтобы захватить господство, - вот в чем состоит весь метод. Если сравнить мнение о человеческой природе; изложенное в протоколах, с утверждением евреев о том, что выполнение мировой программы в значительной мере уже осуществилось, то некоторые пункты этой пропаганды разложения становятся довольно ясными, однако далеко не все. Одни пункты этого метода рассмотрены в этой главе, другие, широко захватывающие план будущего, будут рассмотрены нами позднее.
  Первый натиск еврейства направлен против коллективных мнений, т. е. против группы идей, которые в силу присущего им внутреннего совпадения сплачивают большие союзы людей в политическое, расовое, религиозное или социальное единство. Иногда эти идеи обозначают словом "принципы", иногда словом "идеалы". Но как бы их ни называли, несомненно одно: они являются невидимою связью единства, общей верою и связующей силою союзов, основанных на единении и верности. Протоколы высказывают мысль, что против этих духовных сил должен быть направлен первый удар. Соответственно с этим еврейская пропаганда во воем мире направлена к тому, чтобы поколебать этого рода коллективных устои, Ведь "колебать" в общепринятом смысле вовсе не значит делать дурное или бесчестное. Большое влияние всякой ереси, всякого протеста против отжившего основывается на том, что новые мысли влекут к себе также и людей честных и склонных к добру. Объяснение, почему явление, по природе своей ложное, нашло для себя такую твердую почву в современной жизни, заключается в том, что все мнимые истины убеждают, воодушевляют и с виду представляются доброкачественными и справедливыми. Только после долгой работы во имя ложных идеалов, которые выражаются однако в убедительной, воодушевляющей и с виду моральной форме, становятся ясными дурные плоды этой работы, которые проявляются в неразумных, разлагающих и в корне дурных поступках и создают около себя такую же обстановку. Всякий, кто возьмет на себя труд проследить идею свободы в ее постепенном развитии в Русской Истории, начиная от философски обоснованного исходного пункта ее до конечного этапа, выразившегося в современной действительности, может составить себе ясное мнение о ходе такого процесса.
  Протоколы утверждают, что неевреи неспособны здраво судить, что заманчивые идеи насаждены среди них планомерно и прочно и что сила мышления в них совершенно подорвана. Всякий нееврей, к счастью, в состоянии проверить на себе, насколько такое мнение правильно. Если такой человек хорошо продумает те взгляды, которыми он руководится в жизни, в особенности те, которые вертятся около центрального средоточия их - "демократии", то он придет к тому заключению, что его духовный мир находится под властью целой группы идей, о происхождении и внутренней ценности которых он еще никогда не давал себе отчета. Если он мысленно продолжит проверку этих идей и, допустим, придет к заключению, что они неисполнимы, то у него явится ответ: "мы еще недостаточно для этого ушли вперед". Когда же он потом увидит, как люди, "достаточно ушедшие вперед", претворяют эти идеи в жизнь, то на него нападают страх и ужас; ибо то, что обычно принято называть "прогресс", есть ничто иное, как улучшение посредством ухудшения, что представляет собой особую форму разложения. Между тем каждая такая идея в отдельности была "хороша, разумна, великолепна и гуманна". Проникая мысленно еще глубже, нееврей увидит, что такого рода идеи упорнее всего проповедуются миру, а в конце концов ему станет ясно и то, кто является их проповедниками.
  В Протоколах определенно говорится, что первая их победа над здоровым общественным мнением была достигнута при помощи идей, которые группируются вокруг понятия "демократии". Для того, чтобы стать подобным орудием, такая идея должна противоречить естественному ходу жизни: в ней должна заключаться теория, несовместимая с фактами жизни. Далее, такого рола жизнепротивная теория имеет шансы пустить корни и сделаться решающей лишь постольку, поскольку она представляется человеческому духу разумной, воодушевляющей и доброкачественной. Между тем истина очень часто на первый взгляд представляется противной разуму, угнетающей и даже иногда недоброкачественной; но в ней кроется одно вечное преимущество, что она - истина и то, что на ней основано, никогда не может привести к замешательству.
  Однако этот первый шаг еще не дает господства над общественным мнением, но он уже ведет к нему. Достойно внимания, что посев "яда либерализма", по выражению Протоколов, занимает первое место в этих документах. Затем следует то, что описано в протоколах: "Для того чтобы достигнуть господства, нужно прежде всего создать замешательство". Правда всегда одна и та же и поэтому она не поддается замешательству. Но ложный, навязчивый либерализм, который посеян широким взмахом и под еврейским попечением быстрее зреет в Америке, чем где-либо в Европе, легко поддается замешательству и плодит замешательство, потому что он не есть правда, но заблуждение, а заблуждение выражается в тысяче форм. Возьмите народ, партию, город, союз, куда посеян "яд либерализма", и вы будете иметь возможность эти единицы расколоть на столько частей, сколько в них будет членов; для этого нужно только бросить в их среду известные отклонения от первоначальной идеи. Теодор Герцль, архиеврей, человек, чей кругозор был шире всех государственных людей, взятых вместе, и чья программа совпадала с программой Протоколов, понимал это много лет тому назад, когда он говорил, что государство сионистов (условное название для еврейского государства) осуществится раньше, чем сможет воистину осуществиться социалистическое государство: он знал, что "либерализм", который он и его предшественники посеяли, будет скован и искалечен, распавшись на безчисленное количество разновидностей.
  Ход развития событий, жертвой которого сделались все неевреи, (но сами евреи никогда, никогда!), был следующий: прежде всего провозглашается "широчайшего размаха идеал", (как в наши дни говорят, - "планетарный". - Переводчик). Подобный термин всегда встречается во всяком возражении на то, что говорится вслух о евреях и о их мировой программе: "Мы считали вас за человека со слишком широким кругозором, чтобы допустить, что вы можете высказывать такие мысли". "Мы считали господина имярек за человека с широким образом мыслей и не могли поэтому предполагать, чтобы он мог допустить мысль, что евреи способны на что-либо подобное". "Мы думали, что такая-то ежедневная или еженедельная газета или журнал ведутся людьми слишком широкого кругозора чтобы они могли пользоваться таким материалом". Эта "широта во всех смыслах" является своего рода ключом того духовного состояния, в котором неевреи обязаны находиться. Это - состояние беспорядочной, головокружительной терпимости, полной бессмысленных фраз о "свободе", которая действует на ум и душу усыпляюще и одуряюще и под покровом которой может скрываться все, что угодно, и возможное, и неисполнимое. Вообще фраза, боевое слово есть одно из самих надежных орудий еврейства ("во все времена люди принимали слова за дела". Прот. 5). Протоколы откровенно признаются в том, что во фразах может и не быть реального содержания.
  Ничто так не способствовало появлению этой "широты размаха", самая пошлость которой доказывает отсутствие глубины, как "освободительные" идеи, которые евреи постоянно подсовывают неевреям, но которыми сами никогда не руководствуются. Здесь нам необходимо как бы погрузиться в водоворот действительной жизни, в факты, какими они являются в действительности. Тогда только для нас откроется возможность дать отпор всем фразам о широте размаха и проявить честную нетерпимость против всего, кроме правды. Выражения "широко" и "узко" в обыденной жизни ничто иное, как ложь. Либерал должен верить и вера его должна быть глубока и обширна, чтобы заслужить звание либерала. Но обыкновенно он ни во что не верит, и он на деле вовсе не либерал, т. е. не свободомыслящий. Если ищешь веру, крепко обоснованную веру, то надо искать ее среди тех людей, которых евреи ругают, называя их "узколобыми". Еврейская пропаганда, следуя Протоколам, борется с людьми, которые построили свой жизненный строй на твердом основании; ей нужны люди "широкого образа мыслей", которые легковесно плавают на поверхности, и, таким образом, действуют в желательном для тайного плана смысле. Такого рода люди однако сами считают свою широту взглядов за признак превосходства и независимости...
  Посмотрим, что из этого выходит. Человек по своей природе не может жить без веры. В течение известного времени он может верить в "широту взглядов", и под давлением общественного мнения в пользу такого настроения, вернее отсутствия всякого настоящего настроения, он может всецело отдаться этой вере. Но она слишком поверхностна, чтобы в ней могла найти удовлетворение все более и более углубляющаяся жизнь. По этой причине человек должен во что-нибудь верить. Доказательством может служить несомненная религиозная сила всех отрицательных мировоззрений, в которые веруют как раз те люди, которые воображают сами, что ни во что не верят. Только немногие внутренне свободные и независимые люди проникают в эту запретную область, которая имеет известное отношение к еврейским важным замыслам, но это и есть как раз "узколобые". Обычно находят более удобным заниматься в тех областях, через которые проложена торная дорога, где нет противоречий в понимании жизни и где нечего заботиться о том, что будешь обвинен в "нетерпимости". Словом, люди отдают все свои духовные силы внешней жизни, как то изображено в протоколах: "Для того, чтобы занять мысль и внимание неверных, их интересы нужно направить на промышленность и торговлю".
  Делается страшно, когда смотришь кругом и видишь то большое количество людей, которые посвящают всю свою жизнь этим второстепенным и третьестепенным вопросам, робко и отрицательно относясь к жизненным вопросам, действительно определяющим человечество, от разрешения которых зависит его судьба. Как раз это отклонение в материалистическую сторону открывает Протоколам, а равно и еврейским наймитам фланг для нападения. Люди с "широкими взглядами" и являются в нашей современности именно теми, которые проходят мимо жизненных вопросов: такого рода духовный строй очень быстро вырождается в чисто материалистическую точку зрения. В создавшемся таким путем упрощенном темпе жизни и гнездятся раздоры, которые так глубоко терзают мир.
  В первую очередь неминуемо наступит крушение верхних слоев промышленности и торговли: "Для окончательного разложения и разрушения общества неверных необходимо поставить промышленность на спекулятивную основу". Едва ли нужно пояснять, что под этим подразумевается превращение всякого честного предприятия в предприятие, гоняющееся исключительно за наживою, и создание такой обстановки, при которой всякая честная прибыль попадает в карманы спекулянтов. Это значит далее, что благородное искусство ведения правильного хозяйства обречено выродиться в хищническое, что повлечет за собой нравственное замешательство в среде предпринимателей и опасные беспорядки в среде рабочих. Но тут кроется и еще более важное, а именно распад нееврейского общества: не только раскол между капиталом и трудом, но и раскол неевреев во всех областях производства. Нееврейские предприниматели и фабриканты в Соединенных Штатах уже в сущности почти не являются "капиталистами". Большинство таковых принуждены занимать капиталы, на которые они работают, у настоящих капиталистов: настоящими же капиталистами являются евреи, международные евреи.
  Нееврейский процесс производства, имея с одной стороны еврейский капитал, как пресс, давящий на фабрикантов, а с другой еврейских агитаторов, демагогов и разрушителей, как подхлестывающую плеть для рабочих, находится в таком положении, которое должно доставлять искреннюю радость устроителям мира по программе Протоколов. "Соединенные силы интеллигенции неверных вместе со слепой силой народных масс могли бы представить для нас известную опасность; но против этой возможности мы приняли все необходимые меры, воздвигнув между общими этими силами преграду взаимной вражды. Благодаря этому, главная сила народных масс является нашей опорой. Мы и только единственно мы остаемся их вождями". (Прот. 9).
  Доказательство того, что евреи вполне довольны, заключается в том, что они не только не делают ничего для облегчения создавшегося общего положения, но по всей видимости желают еще ухудшить его. Им знакомы все способы создания искусственного голода и высоких цен; эти способы применялись и во время французской революции, и теперь в России. Все признаки того, что и у нас наступит нечто подобное, налицо.
  Искусственные социальные проблемы в качестве духовной пищи и легкомысленные развлечения в часы отдыха - вот еврейские методы, применяемые к неевреям. Под их покровом должно завершиться дело, которое лучше всего выражено в девизе: "разделяй и властвуй".
  Читайте сами: "В целях удержать чересчур беспокойные умы от публичного обсуждения чисто политических вопросов мы будем выдвигать новые проблемы, которые будут казаться имеющими связь с первыми: проблемы социальные". (Прот. 13).
  Разве не должен нас изумлять раскол между образом мыслей народных масс, направленным исключительно на экономические проблемы, и образом мыслей партий, которые стараются исключительно заниматься политикой? И разве не есть факт, что евреи занимают сильную позицию в обоих лагерях: в политике, чтобы давать ей реакционное направление, и в рабочих кругах, чтобы настраивать их в радикальном, создавая этим между ними пропасть? И не существует ли этот раскол только между неевреями? Во всяком случае среди евреев он отсутствует: ибо общество состоит из неевреев, а разрушающий элемент состоит из евреев.
  Посмотрим дальше:
  
  "Мы включили в конституции обманчивые, неосуществимые права народа, Все эти так называемые "права народа" существуют только в теории и никогда не могут осуществиться... Пролетарий - не больше, чем нищий, и получает от конституций лишь крупицы, падающие с нашего стола в качестве мзды за то, что он выбирает наших агентов и помотает проводить в жизнь наши мероприятия. Все республиканские права для бедных есть лишь горькая насмешка, ибо гнет повседневной работы мешает им пользоваться ими, и одновременно пролетарий не имеет возможности рассчитывать на определенный и верный доход, потому что доход стоит в зависимости от прекращения работ и стачек, которые в свою очередь зависят либо от предпринимателей, либо от товарищей по работе". (Прот. 3).
  
  Для того, кто изучил различные формы стачек в нашей стране, это замечание о них не представляет ничего загадочного. Далее говорится:
  
  "Мы принудим увеличить рабочую плату, но рабочему это не принесет пользы, ибо одновременно мы вызовем увеличение цен на все необходимые для жизни предметы, под предлогом падения земледелия и скотоводства; искусственным путем мы глубоко подорвем источники производства товаров тем, что мы внушим рабочим анархические идеи". (Прот. 6).
  
  Наконец:
  
  "Мы выступим в качестве освободителей рабочего класса, пришедших для освобождения его от притеснения, и убедим его присоединиться к нашей армии социалистов, анархистов и коммунистов, которым мы в свою очередь окажем помощь под личиной принципа общего мирового братства". (Прот. 3).
  
  Сопоставляя эти места, следует вспомнить приведенные много раньше слова Сэра Евстафия Перси (Eustace Percy), которые также известны евреям:
  
  
  "Не в том дело, что еврейство интересует положительная сторана радикальных принципов, и не в том, что оно желает принять участие в нееврейском национализме или в демократии, но в том, что ни одно нееврейское правительство не может не быть евреям ненавистно".
  
  
  Автор "Еврея-Победителя" говорит:
  
  "Еврей демократ по чувству, но не по природе. Когда он проповедует общее братство, то этим он желает добиться лишь того, чтобы социальные ворота, закрытые для него во многих областях, наконец, распахнулись перед ним, - не потому, что он желает равенства, а потому, что он желает стать господином и в социальной области, подобно тому, как он уже сделался им в других. Многие почтенные евреи без сомнения будут отрицать правильность сказанного, но если такое отрицание и будет иметь место, то это объясняется лишь тем, что, живя долгое время в атмосфере Запада, они утратили способность понимания того, что подготовлялось в недрах их восточных единоплеменников".
  
  После всего изложенного не трудно проследить историю развития еврейской идеи либерализма, начиная от ее источников и кончая последними ее проявлениями в жизни неевреев. Желанный хаос наступил. Этот хаос уже характеризует ныне все жизненные проявления людей. Они уже больше не знают, чему верит и чего держаться. То им указывают ряд одних фактов, то ряд противоположных; то дают одно объяснение, то совсем другое. Масса объяснений, противоречащих друг другу, не объясняют равно ничего и лишь увеличивают весь хаос. Сами правительства как бы скованы цепями и, когда они делают распоряжение о производстве расследования в известном направлении, это расследование таинственно приостанавливается. Такое положение правительств точным образом предусмотрено в Протоколах. Ко всему этому следует добавить нападки на человеческую потребность в религии. И эта последняя преграда должна пасть для того, чтобы насилие и разбой могли действовать без всякого страха.
  Чтобы добиться этого желанного положения, 4-й Протокол учит: "По этой причине мы должны подкопаться под веру и истребить в душе неверных самое понятие о Боге и душе, заменив эти идеи математическими исчислениями и материальными потребностями. Когда нам удавалось лишать народные массы их веры в Бога, всякий авторитет повергался в грязь и делался общественным достоянием, а мы делались господами масс".
  "Мы уже давно озаботились тем, чтобы духовенство неверных получило дурную славу" - (Прот. 17).
  "Когда мы станем властителями, мы признаем нежелательной всякую религию, кроме нашей, которая исповедует единого Бога, с которым связана наша судьба в качестве избранного народа и через которого наша судьба отождествилась с судьбой мира. По этой причине мы должны разрушить все остальные религии. Если благодаря этому временно всплывет атеизм, то это, как явление преходящее, не помешает нашим целям" - (Прот. 14).
  Не дает ли эта выписка материал для размышления даже людям самых "широких взглядов"?
  Весьма примечательно, как эта религиозная программа была осуществлена в России, где Троцкий, как о том громогласно оповещает американская еврейская пресса, не принадлежит ни к какому вероисповеданию и где еврейские комиссары, на просьбу умирающих русских пригласить священника, отвечают: "Мы упразднили Всемогущаго". Как утверждают, Комитету Помощи восточным евреям приходили сведения, что русские христианские церкви подвергались самому злостному осквернению со стороны большевиков, но синагоги почти всегда оставались не тронутыми и им не причиняли никакого вреда.
  Все эти различные формы нападения с целью разрушения естественных центров духовной жизни неевреев и замены их другими нездоровыми и разрушительными центрами. находят себе поддержку в пропаганде роскоши. Роскошь есть одно из самых расслабляющих влияний. Начинаясь комфортом, она через изнеженность и расслабленность ведет к телесному, духовному и моральному вырождению. Она сначала соблазнительна, но кончается бесчестными страстями, порождающими полное разрушение всех крепких и здоровых жизненных сил. Изучить связь роскоши и падения нравственности было бы весьма благодарной задачей: исследование доказало бы, что причина их одна и та же. Если ближайшей целью является "неразбериха", которую стараются породить, то все это является лишь подготовкой к еще более безнадежному состоянию, а именно, к состоянию усталости. Что это значит, само собою ясно. Усталость есть опасный для жизни народа признак. Новейшие политические события и их последствия ясно доказывают это, хотя никто не обращает на это внимания. Пусть партии дают объяснения, а кандидаты на выборах дают обещания, никому до этого уже нет никакого дела.
  Усталость началась с войной и с вызванной ею перегрузкой народных сил; мир с порожденным им всеобщим замешательством довел ее до крайнего предела. Народ ни во что не верит и еще менее чего-либо ожидает. Всякая уверенность исчезла, а с ней почти исчезла всякая отвага и предприимчивость. Неудача всех стремлений, которые ложно называли народными достижениями, была так основательна, что большинство потеряло всякую надежду и на успех вообще всех будущих народных движений.
  Об этом Протоколы говорят следующее: "Всеобщая усталость, порожденная раздорами, враждой, спорами, голодом, эпидемиями, обеднением, нужна до тех пор, пока неверные не будут видеть другого пути к счастью, как только наше золото, и пока не призовут на помощь нашу силу" (Прот. 10). "Этими способами мы доведем неверных до такого состояния усталости и истощения, что они принуждены будут признать нас в качестве международного авторитета. Тогда мы беспрепятственно впитаем в себя еще уцелевшие правящие силы мира и таким образом создадим Сверх-Правительство. Мы должны воспитать общество неверных в том духе, чтобы в результате у них от слабости и отсутствия мужества опустились руки пред всяким начинанием, которое требует отваги" (Прот. 5).
  Евреи никогда еще не бывали усталыми и истощенными. Они никогда не знали, что значит слово "невозможно". Это является отличительным признаком тех, кому известна точная путеводная нить в лабиринте жизни. Неверное и постоянное блуждание под влиянием мотивов и влияний, источник которых неизвестен и цели непонятны, истощает дух. Хождение ощупью во мраке порождает упадок сил. Неевреи в течение столетий это делают. Между тем евреи, имеющие ясное представление о всем, что происходит, не знали этой усталости. Можно вынести даже преследования, если знаешь, за что, а евреи всего мира всегда знали, когда и почему по создавшейся обстановке таковые могли наступить. Неевреи больше страдали, когда преследовали евреев, чем сами преследуемые, ибо, когда преследования прекращались, неевреи продолжали по прежнему ощупью бродить во мраке, тогда как еврейство вновь пускалось в свой путь, по которому оно шло в течете столетий, к той же определенной цели, в которую оно упорно верит и которую, если верить тем, которые глубже проникли в еврейскую сущность, еврейство некогда достигнет. Впрочем, и понимающие это тоже захвачены всеобщей усталостью.
  Как бы там ни было, одно несомненно: революция, которая нужна, чтобы разорвать убийственную мертвую хватку, которой международная еврейская система душит мир, по всей вероятности будет так же радикальна, как были и есть еврейские способы, посредством которых так крепко связали человечество. Многие сомневаются в том, будут ли вообще неевреи в состоянии сделать подобную революцию. Может быть, они и правы. Пускай же по крайней мере люди узнают, кто их угнетает.
  
  
  
  
  XIV. Предвидели ли евреи войну?
  
  Прежде чем приступить к подробному изучению связи между программой, изложенной в "Протоколах Сионских Мудрецов ", и ее осуществлением, насколько это можно проследить в жизни народов, мы рассмотрим те планы, осуществление которых в момент составления Протоколов еще являлось задачей будущего. Нужно отдать себе ясный отчет в том, что все то, что в 1896-1905 году было будущим, теперь может быть уже прошедшим, и то, что тогда было планом, теперь уже может быть действительностью. Вспомним только сказанное в Прот. 22: "Я старался тщательно раскрыть тайны прошедшего и будущего, равно как тех важных событий ближайшего будущего, к которым мы идем в потоке великих кризисов". Некоторые из этих "важных событий" уже совершились и они бросают яркий свет на вопрос, которым мы здесь занимаемся.
  Доказательный пример, который еще свеж в памяти всех, дала мировая война. Еврейская критика против настоящих статей подняла, было, большой крик по поводу того, что одна из них была посвящена еврейскому вопросу в Германии, где он такой острый. Эта критика пыталась внушить всем ложное мнение, будто бы эти статьи ничто иное, как хитрая немецкая послевоенная пропаганда. В действительности дело обстоит так, что ряд статей, которые должны были быть посвящены изучению положения еврейского вопроса в разных странах, нужно было отложить для того, чтобы без замедления ознакомить американцев с еврейским вопросом в его самом остром применении. Германия же в настоящее время занимает едва ли не первое место, за исключением Соединенных Штатов, среди других стран, где еврейское влияние внутри и во вне является преобладающим. Показать это можно было бы на большом количестве примеров, гораздо большем, чем это имело место в главе второй. (Приведенные там примеры, между прочим, сперва оспаривались еврейскими защитниками, но позднее были признаны правильными). С тех пор общее настроение, создавшееся в Германии, сделало то, что большинство евреев смылось с официальных должностей. Воля германского народа приложила все свои силы для того, чтобы политическое управление вновь перешло в немецкие руки. Освободилась ли однако благодаря этому Германия от евреев? Этого никак нельзя сказать. Еврейские окопы шли дальше и глубже и не ограничивались только всем непосредственно видимой публичной властью. Их влияние на главные отрасли промышленности, на финансы и на будущность Германии вовсе не стало слабее, - оно все еще существует непоколебимо.
  Здесь мы говорим о Германии в связи с еврейским вопросом по особым мотивам. Как всем известно, клич об "аннексиях" впервые раздался из Германии как раз в то время, когда вся германская военная деятельность в целом и настроение народа находились под еврейским влиянием. "Аннексии" был клич, который раздавался во всем мире. И вот из Соединенных Штатов, страны, которая в то время никакого участия в войне не принимала, в ответ раздался контр-клич: "никаких аннексий". Таким путем из этого создался мировой вопрос. Под влиянием этого, народы очень скоро совершенно забыли о потоках крови сражений, о спекулянтах на этой крови и о всех других ужасах и занялись лишь одним вопросом, вопросом об "аннексиях", который, собственно говоря, мог возникнуть только в конце войны, а никак не при ее начале. Вопрос о брошенном лозунге "аннексий" становится в особенности интересным, при всей его неясности, для всего мира, если знать, кто были те лица в Германии, от которых зависела формулировка целей войны, и кто в то же самое время были главными советчиками внешней политики в Соединенных Штатах. Вполне ясным становится этот вопрос только тогда, когда прочтешь Протоколы, время происхождения которых, по всей вероятности, относится к 1896 году, хотя они и сделались известны всему свету только теперь. Что они были написаны не позднее 1905 года, не подлежит никакому сомнению.
  Второй Протокол имеет своим предметом войну. Вот как он начинается: "Для наших целей необходимо, чтобы войны, по возможности, не влекли за собой увеличения территорий. Этим путем войны получают экономическую окраску, и народы почуют силу нашего превосходства по той помощи, которую мы в этом вопросе окажем".
  Кому между 1896 и 1905 годами могла придти в голову мысль, что новый лозунг "без аннексий" найдет себе применение в войнах? Кому-нибудь из нас? Какому-нибудь государственному деятелю? Но нам известно, что генеральные штабы занимались планами и операциями возможной будущей войны. Нам также известно, что государственные люди, которые сознавали лежащую на них ответственность, работали над созданием мыслимого равновесия между различными интересами, благодаря чему возможность войны делалась мало вероятной. Кто же вывел из строя при помощи простого лозунга "без аннексий" все эти планомерные и предусмотрительные начинания?
  К счастью, ответ на этот вопрос дают сами бесспорные еврейские источники. В газете "American Jewish News " ("Американские Еврейские Известия "), 19 сентября 1919 года на первой странице была напечатана статья под заглавием: "Много лет тому назад Нордау предсказал декларацию Бальфура. Воспоминания его друга, Липпмана Розенталя".
  В этой статье г. Розенталь повествует о том, как на шестом конгрессе сионистов в Базеле (в августе 1903 г.) возникло среди евреев острое разногласие из-за сделанного еврейству предложения Великобритании принять Уганду в восточной Африке, как колонию для еврейского заселения. Большинство сионистов негодовало на своих вождей Герцля и Нордау за их согласие на британский план. И вот, по рассказу Розенталя, на трибуну конгресса взошел Макс Нордау и в громовой речи разбил доводы противников Уганды и доказал, что надо вступить в соглашение с Британией. Привожу весьма характерное место из этой речи еврейского мудреца, Нордау:
  
  
  "Я хочу рассказать вам о временах почти забытых, о временах, когда европейские державы решили послать флот против крепости Севастополь. В то время Италия существовала, но Соединенного Королевства Италии еще не было. В действительности, Италия была тогда маленьким Сардинским герцогством, а великая свободная и единая Италия была лишь мечтою, жгучим желанием, отдаленным идеалом итальянских патриотов. Вождями Сардинии, которые замышляли свободную и единую Италию и за это боролись, были три великих народных героя: Гарибальди, Мадзини и Кавур.
  Европейские державы потребовали от Сардинии принять участия в демонстрации против Севастополя и в посылке флота для осады крепости. Это предложение вызвало разногласие среди вождей, Гарибальди и Мадзини не хотели посылать флота на помощь Франции и Англии. Они говорили: наша программа, которой одной мы обязаны служить - свободная и единая Италия. Какое нам дело до Севастополя? Севастополь не для нас и мы должны обратить все наши силы на нашу первоначальную программу, чтобы иметь возможность как можно скорее осуществить наш идеал.
  Но Кавур, самый выдающийся, способный и самый широкий по кругозору государственный человек Сардинии, настаивал на необходимости послать флот для осады Севастополя совместно с другими державами и в конце концов настоял на своем. Может быть вам интересно будет узнать, что правой рукой Кавура, его другом и советником был его секретарь Хартум, еврей по происхождению, и что в кругах стоявших в оппозиции к правительству, говорили о еврейской измене. И вот на одном собрании итальянских патриотов раздались негодующие крики по адресу советника Кавура Хартума и от него потребовали, чтобы он, если может защитил перед собранием свою опасную и изменническую политику. И он сказал: наша мечта, наша борьба, наш идеал, за который в крови и слезах, в заботах и отчаянии мы заплатили жизнью наших сыновей и смертным страхом наших матерей, наше единственное желание и цель - это свободная и единая Италия. Все средства, которые ведут к этой великой и главной цели, священны. Кавур прекрасно знает, что после боев у Севастополя рано или поздно соберется мирная конференция и что в ней будут участвовать те из держав, которые принимали участие в войне. Хотя у Сардинии и нет непосредственных интересов в Севастополе, но если мы теперь окажем помощь нашим флотом, то мы будет заседать в будущей мирной конференции на одинаковых правах с другими державами, а на этой мирной конференции Кавур провозгласит свободную, независимую и единую Италию.
  Так осуществится наша мечта, за которую мы страдали и умирали, она претворится в великолепную и счастливую действительность. И если вы теперь спросите меня, какое дело Сардинии до Севастополя, то я вам отвечу следующими словами, которые являются как бы ступенями одной лестницы: Кавур, Сардиния, осада Севастополя, будущая мирная конференция, провозглашение свободной и единой Италии".
  
  
  Все собрание находилось под обаянием красивой, истинно поэтической и вдохновенной речи Нордау, и его изящный и музыкальный французский язык доставлял слушателям дочти чувственное наслаждение. Оратор на несколько секунд прервал свое слово, и публика, окончательно зачарованная его блестящей речью, разразилась бурными рукоплесканиями. Но Нордау просил успокоиться и продолжал:
  
  
  "В настоящее время прогрессивная мировая держава Англия, после Кишиневского погрома, в знак своей симпатии к нашему несчастному народу, предложила еврейской нации через посредство Сионистского конгресса независимую колонию Уганду. Но Уганда лежит в Африке, а Африка не Сион и, как выразился Герцль, никогда Сионом не будет. Но Герцль хорошо знает, что для дела Сионизма нет ничего более ценного, как дружеское политическое расположение такой державы, как Англия, тем более, что главные интересы Англии сосредоточиваются на Востоке. Нигде прецедент не играет такой важной роли, как в Англии и, потому в высшей степени важно получить из рук Англии колонию и создать, таким образом, прецедент в нашу пользу. Рано или поздно Восточный вопрос должен быть решен, а он включает в себя и вопрос Палестинский. Англия, которая обратилась с официальной нотой к Сионистскому конгрессу, связанному с Базельской программой, будет иметь решающий голос в окончательном решении Восточного вопроса, почему Герцль и счел своим долгом поддержать ценные для нас сношения с этой великой и прогрессивной державой. Герцль знает, что мы стоим перед страшным мировым столкновением, очень может быть, что некогда будет создано нечто подобное всемирному конгрессу, и великая, свободная и могущественная Англия продолжает тогда дело, которое она начала своим великодушным предложением шестому конгрессу. А если вы меня спросите, что делать в Африке, то я вам повторю слова государственного деятеля Сардинии, применив его к нашему случаю и к нашим воззрениям. Я скажу вам следующие слова, как бы ступени одной лестницы, которые ведут все выше и выше: Герцль, Сионистский конгресс, английское предложение, Уганда, будущая мировая война, мирная конференция, на которой, при помощи Англии, будет создана свободная Палестина".
  
  
  Как громом поразили нас всех эти слова, мы все содрогнулись от удивления и благоговения, как бы перед пророческим видением. И в ушах моих вновь прозвучали слова нашего великого брата Ахад Хаама, который выразился о речи Нордау на первом конгрессе следующим образом: "Я чувствовал, что к нам держал речь один из наших древних пророков, голос этот спустился с свободных гор Иудеи, и наши сердца пылали, когда мы слышали его речь, полную чудес, мудрости и видений".
  Восторги пылких сионистов вполне понятны, но разделить их я не могу, ибо, если одни еврейские вожди, вроде Макса Нордау, за десять лет вперед предвидели мировую войну и передел Европы, то другие еврейские вожди эту нужную им мировую войну тщательно подготовляли, а третьи еврейские вожди в удобный момент искусно ее вызвали. Не пылкое пророчество еврейских мудрецов, а дьявольское искусство еврейских реальных политиков достойно нашего изумления, соединенного, конечно, с величайшим негодованием".
  Нужно удивляться, как могла быть вообще напечатана эта статья Липпмана Розенталя. Объясняется это тем, что она была написана лишь после того, как последовала декларация Бальфура о Палестине, и несомненно, что она никогда не увидала бы света, если бы евреи не думали, что эта часть их программы уже исполнилась. Еврей никогда не проговорится, пока он не убедится, что игра его уже выиграна. Тогда только он заговорит. Эта программа лестница: - будущая мировая война - мирная конференция - еврейская Палестина, в 1903 году была сообщена только евреям. Когда решили, что дошли до верхней ступени лестницы, можно было заговорить об этом открыто.
  Падение Русского Царя, при ближайшем рассмотрении, получает такое же освещение. Когда это событие стало известным, оно возбудило в Нью-Йорке необыкновенную радость. Один нееврей с мировым именем произнес речь, в которой восхвалял одного известного американского гражданина (Банкира-миллиардера Шиффа. - Прим. переводчика.) за то, что он подготовил падение Царя деньгами, на которые производилась пропаганда среди русских военнопленных во время русско-японской войны. Мы видим, что факт этот стал известен только после того, когда удалось задуманное. Не следует упускать из вида, что последний акт красного заговора, убийство Николая Романова, его супруги, его юных дочерей и больного сына, был совершен советскими комиссарами, которые почти все были евреи. То, что было начато при помощи американского финансиста, было закончено советскими комиссарами. Предвидели ли международные евреи войну в 1903 году? Признание Розенталя представляется мне сильным доказательством в пользу такого предположения. Но ограничились ли они только одним предвидением? Было бы хорошо, если бы они при нем и остались и если бы факты не говорили за то, что они сами войну спровоцировали. Мы просим читателя вспомнить на минуту два пункта из статьи Розенталя: "Может быть, вам будет интересно узнать, что правой рукой Кавура, его другом и советником был его секретарь Хартум, еврей". Так говорит сама еврейская пресса. Если бы "Dearborn Independent ", или любая газета Нью-Йорка или Чикаго напечатала список секретарей у лиц, имеющих власть во всем мире, и фамилии таковых снабдила примечанием: "его секретарь - еврей", то еврейское общество, наверно, начало бы это опровергать печатно, как клевету. По еврейскому пониманию, если что годится знать еврею, то это не значит, что то же годится знать и нееврею. Если бы о Хартуме писали открыто, то его называли бы непременно "итальянцем".
  Разве еврейские секретари, число которых до войны, в продолжение ее и во время Мирной Конференции было весьма значительно, обладали меньшими способностями, чем Хартум? Разве в Англии, Франции, Германии, даже в России не было своих Хартумов (в Соединенных Штатах их было много), которые знали "программу-лестницу"? Мог ли Макс Нордау, который ясно ее видел в 1903 году, позабыть ее в 1914 и 1918 годах? Мы знаем твердо: Евреи на своем Базельском конгрессе в 1913 году предвидели грядущую мировую войну. Откуда могли они знать, что мировая война будет? Далее мы знаем также: Протоколы уже в 1896 году и, наверно, не позднее, как в 1905, предсказали политику - "без аннексий".
  Мировая война наступила. С ней вместе пришел и лозунг: "без аннексий". То, что в свое время в еврейской мировой программе было будущим, ныне стало прошедшим.
  Протоколы обычно выражаются двумя способами: "мы сделали" и "мы сделаем". Если в текущем году тайный докладчик мировой программы в каком-нибудь месте будет обращаться с речью к своим посвященным соплеменникам, то во многих местах, где докладчик 1896 года говорил "мы сделаем", он должен будет сказать "мы сделали".
  Многое уже свершилось.
  "Мы выступим освободителями рабочего класса" - это уже совершилось и совершается.
  "Мы сосредоточим мысли неверных на промышленности и торговле". И это совершилось.
  "Мы создадим сильную централизацию в делах управления для того, чтобы крепко держать в руках всю государственную силу". И это уже почти везде стало фактом.
  "Мы станем на сторону всех освободительных партий и будем поставлять им ораторов". И это совершилось.
  "Мы принудим увеличить заработную плату". Совершилось.
  "В то же время мы вызовем повсеместное увеличение цен на все предметы первой необходимости". Совершилось.
  "Мы поколеблем основы производства тем, что привьем рабочим анархические идеи" - и это уже стало фактом.
  "В доказательство того, что европейские правительства неверных находятся в состоянии порабощения, мы проявим наше могущество в преступлениях и насилиях, т. е. правительством террора". (Проток. 7). Кто взглянет на Россию, посмотрит, как ведут себя руководящие министры Англии, Франции и Италии по отношению к Советам, и представит себе все "порабощение" этих деятелей, именуемое деликатно "политической обстановкой", (делающейся все запутаннее и запутаннее, по мере того как стараются достигнуть обратного), кто увидит страдание Европы от раны, излечению которой сознательно препятствуют, тот должен сказать: воистину и это совершилось! "Наши планы не должны сразу разрушать все существующие учреждения. Лишь способ их функционирования подлежит изменению и вся их деятельность должна быть направлена согласно с нашими планами". И это совершилось.
  "Мы оседлаем прессу и будем крепко держать удила" Совершилось. "Удила" в настоящее время сильно подтянуты в Соединенных Штатах: издатели могли бы много рассказать по этому поводу.
  "Если бы кто и захотел писать против нас, то никто его статей печатать не станет". Во многих случаях это стало уже фактом, а для прессы, которая является простым гешефтом, это совершилось окончательно.
  "Для поощрения спекуляции мы будем поощрять жажду неверных к роскошному и соблазнительному образу жизни". Совершилось.
  "Всякую попытку сопротивляться мы должны уничтожить тем, чтобы страна, которая посмеет нам сопротивляться, была вовлечена в войну с соседним государством. Если бы все соседние страны соединились для того, чтобы встать против нас, мы должны вызвать мировую войну". (Проток. 1). Выражение "мировая война" то же самое, которым пользовались Нордау и Розенталь. "Герцль знает, - сказал Нордау в 1903 году, - что мы стоим перед страшным потрясением всего света". "Во всей Европе, пользуясь ее же сношениями, и в других частях земного шара, мы должны посеять беспорядки, раздоры и взаимную вражду". Это совершилось. "В этом для нас кроется очевидная выгода, ибо этим способом мы получим уважение всех стран, так как они будут думать, что мы обладаем силой по нашему усмотрению вызывать беспорядки и вновь устанавливать порядок". Это то же совершилось. Докладчик 1896 года сказал правду, когда он говорил "о важных событиях, к которым мы идем в потоке великих кризисов". Лозунг "без аннексий" не только, поскольку того хотели Протоколы, почти осуществился в действительности, но благодаря ему одновременно назрел целый ряд дальнейших планов. "Без аннексий", как выражение политической морали, дело особое; совершенно иным является требование "без аннексий", когда его выставляют для того, "чтобы войны сделались чисто экономическим делом и чтобы народы поняли превосходство нашего могущества благодаря той помощи, которую мы оказываем". Мир видел в программе "без аннексий" выражение политической морали; другая программа, которая пользовалась этим моральным выражением лишь как средством, оставалась скрытой.
  Эту главу следовало бы еще продолжить. Прежде всего возникает вопрос, не будет ли мудрецами преподана их ученикам новая программа, удлинение "лестницы", после того, как программа Протоколов уже достигнута во многих подробностях, и не должен ли мир ждать новых разоблачений. Возможно, что знакомство с еврейскими планами, которое в настоящее время наступило, заставит народы проснуться, благодаря чему существующая программа будет уничтожена и надежда создать какие-либо новые программы навсегда исчезнет. Но Иуду ведет яркая звезда!
  
  
  
  
  XV. Являются ли нынешние "Советы" еврейским "кагалом"?
  
  Совет не русское, но еврейское учреждение. Но он не есть современное изобретение евреев, не есть новая политическая идея, принадлежащая разным Троцким. Его происхождение древнееврейское, это - форма управления, которую евреи ввели у себя после завоевания Палестины Римлянами, с целью сохранить свою обособленность и расовую и национальную жизнь.
  Современный большевизм, который ныне является простой оболочкой издавна задуманного удара, при помощи которого должно быть установлено господство одной расы, тотчас же установил советы, как форму государственного управления потому, что евреи всех стран, принимавшие участие в русском большевизме, издревле были обучены устройству советов и управлению при их помощи.
  Совет упоминается в "Протоколах" под древним именем "Кагал". В 17 протоколе говорится: "Уже и в настоящее время наши братья обязаны доносить на отщепенцев из собственного своего семейства и на всякого, кто не подчиняется кагалу. Когда наступит наше царство, все подданные государства должны будут нести такую же службу".
  Каждый, кто знаком с современной жизнью евреев, знает, что значит донос на отщепенцев. Преследования которым подвергаются евреи, принявшие христианство, или сыновья и дочери строго правоверной еврейской семьи, которые женятся или выходят замуж за неевреев, по жестокости своей не имеют ничего себе подобного у остального человечества.
  Недавно, в одном из Западных Штатов Америки, молодая образованная еврейка вышла замуж за нееврея, издателя газеты. С того момента, как она открыла свое намерение, с ней начали обращаться, как с отпавшей. Если бы она умерла каким-либо постыдным образом или предалась самому бесчестному ремеслу, презрение к ее судьбе не могло бы быть сильнее того, что проявили к ней с этого момента. Мрачный похоронный обряд был выполнен с упоминанием ее имени, и в день ее свадьбы она была объявлена умершей для своего народа.
  Описанный случай не является чем-то особенным. Захватывающий рассказ можно найти в жизнеописании Спинозы, великого философа, которого ныне евреи охотно выставляют, как красу своего народа. Ход его мышления привел его к сомнению в истинности раввинских догматов, - тех "правил человеческих", о которых говорит Новый Завет. Так как Спиноза в то время был еще незаметной личностью, то прежде всего прибегли к влюбленному евреями способу, - подкупу. Мне следовало бы подумать прежде, чем применить выражение "излюбленный евреями способ подкупа", если бы, увы, это не было правдой. В нас нет склонности по низким мотивам говорить клевету, но история еврейского народа, написанная евреями, дает целые горы доказательств тому, что подкуп является надежным и излюбленным оружием евреев. То, что мы знаем об этом в настоящее время, подтверждает, что в этом отношении ничего не переменилось Еврейский писатель Иаков Израэль де Хаан (Haan), голландский адвокат в Иерусалиме, недавно констатировал тот факт, что подкупность арабской печати подает большие надежды к тому, что арабская агитация против евреев в Палестине в итоге прекратится. Он пишет: "Между арабами идет оживленная агитация против того, что они называют сионистской опасностью. Но арабы и в особенности арабские газеты легко поддаются подкупу. Благодаря этой слабости они проигрывают при пробеге на дальнее расстояние".
  Итак Спинозе предложили 1.000 гульденов в год с тем, чтобы он молчал о своих убеждениях и время от времени появлялся в синагоге. С презрением он отклонил это предложение, решив добывать средства к жизни шлифовкой линз для оптических инструментов. Вследствие этого его извергли из общины. Вот как это описывается:
  
  "Наконец наступил день извержения и огромная толпа собралась, чтобы присутствовать при этом мрачном обряде. Началось с того, что молча и торжественно зажгли установленное количество черных свечей и открыли Скинию Завета, в которой лежали книги Моисеева закона. Этим путем воображение верующих было подготовлено к восприятию ужаса в дальнейшем. Верховный раввин, друг и учитель, а теперь злейший враг осужденного, должен был привести в исполнение приговор. Он стоял, полный скорби, но непреклонный, а народ напряженно смотрел на него. Вверху, на хорах находился кантор, который пел громким и жалобным голосом слова проклятия. Время от времени в слова проклятия врывались пронзительные звуки трубы. Вдруг черные свечи перевернули и тающий воск их капля за каплей начал падать в большой сосуд, наполненный кровью".
  (Льюис (Lewes), "История философии в биографиях").
  
  После этого была прочитана окончательная формула проклятия:
  
  "Именем Ангелов и Святых извергаем мы тебя, Борух Спиноза, проклинаем и изгоняем с согласия старейших и всей святой общины, пред лицом сих священных книг. Силою 613 заповедей, кои в них содержатся, проклинаем мы тебя проклятием Иисуса Навина, проклявшего Иерихон, проклятием, каковым Елисей проклинал детей своих, и всеми проклятиями, что написаны в законе. Да будешь ты проклят во дни и в нощи, во сне и во бдении, при входе и при выходе. Господь да не простит тебе! Да возгорятся против сего человека гнев и месть Господни и да ниспадут на него все проклятия, кои написаны в книге закона. Господь да истребит его имя под солнцем и да изгонит его изо всех колен Израилевых за его дерзость, всеми проклятиями неба, написанными в законе... Мы же приказываем, да никто не говорит с ним словами уст своих, ни словами писанными, да не будет ему никакой помощи, да не живет никто с ним под одною кровлею, да не приблизится к нему ближе, нежели четыре шага, и да никто не читает что-либо им написанное".
  (Поллок, "Жизнь Спинозы").
  
  
  "Когда замолкли эти громовые слова, все свечи сразу окунули в кровь, раздался возглас благоговейного ужаса, и проклятие прокричали все присутствующие. В наступившем мраке все изрекли аминь, аминь, подтверждая торжественное проклятие".
  (Профессор I. K. Hosmer, "Евреи").
  
  Этот рассказ показывает, что содержится в этом слове "донос". Он ярко освещает тот гнет, который лежит на евреях, которые желали бы публично выступать против антиобщественных идей своего народа, но не смеют этого сделать из страха тягчайших наказаний.
  Донос, как то предписывает протокол 17, должен быть сделан на каждого, кто противится "кагалу" или другими словами древнееврейской системе советов.
  После разрушения еврейского государства Римлянами, евреи сохранили в лице Первосвященника духовный и политический центр; этот национальный центр, после рассеяния евреев и ухода из Палестины, сохранился в лице "Князя Изгнания" или Экзиларха, должность которого, по всей вероятности, существует и поныне и которую, как думают некоторые, занимает один американский еврей. Евреи, несмотря на все уверения в противном, никогда не переставали быть народом, т. е. сознательно замкнутой расовой группою, отличающейся от всех других, с целями и идеалами строго еврейскими "все через еврея и все для еврея", в отличие от всего остального человечества. Что они образуют собой нацию среди других наций, этого не только не отрицали выдающиеся еврейские мыслители, но усиленно это подчеркивали: в этом отношении их мнение совпадает со всеми наблюдаемыми фактами, - Еврей не только хочет жить обособленно от остальных народов, но он живет в своем народе против других народов и стремится жить, насколько возможно, под властью собственных законов. В Нью-Йорке евреи в настоящее время добились того, что у них существует своя собственная юрисдикция для разрешения их собственных дел на основании их собственных законов. Это и есть принцип Совета-Кагала.
  Начиная с первого столетия, говорит "Еврейская Энциклопедия ", "община", "собрание" или "кагал" были центром еврейской жизни. Это было уже во времена Вавилонского пленения. В последнее время Кагал всплыл на поверхность официально на Мирной Конференции, на которой евреи, согласно мировой программе, - единственной, которая с полным успехом и без изменения была принята мирной конференцией - выговорили себе право Кагала для своих культурных нужд и потребностей управления; это право увеличило число их преимуществ в тех странах, где до сих пор сохранилось их особое положение. Польский вопрос есть вопрос чисто еврейский, и Падеревский обязан своими неудачами в качестве государственного человека единственно тому, что он находился под еврейским влиянием. Румынский вопрос точно также есть еврейский вопрос, и все Румыны говорят о Соединенных Штатах, как о "еврейской стране", потому что от своих политических деятелей они узнали о том сильном давлении, которое испытало их отечество со стороны американских евреев. Это давление, которое затрагивало коренные румынские жизненные интересы, было настолько сильно, что принудило Румынию подписать соглашения, которые были для нее столь же унизительны, как те условия, которые Австрия предъявила когда-то Сербии и которые повлекли за собой мировую войну. Еврейский вопрос, как можно убедиться, стоит выше всех сил, вызвавших войну, и выше всех помех к миру, которые когда либо видел свет.
  Евреи издавна вели свой собственный образ жизни и самоуправлялись под властью Кагала, сносясь с местным государственным управлением только через своих уполномоченных. Это был самый ярко выраженный коммунизм, который когда-либо видел мир, за исключением России. Воспитание, санитария, сборы, семейные дела, - все это стояло под непосредственной властью немногих, которые составляли собой правительственное судебное место. Лица, составляющие это присутствие, не избирались на время, но должность их чаще переходила без перерыва из поколения в поколение в течение долгого времени; то же нужно сказать и о современной власти раввинов. Вся собственность кагалов считалась общей, что не мешало, однако, вожакам делаться богатыми. Такие кагалы или советы существовали в Риме, Франции, Голландии, Германии, Австрии, России, Дании, Италии, Румынии, Турции и Англии. В Соединенных Штатах эта идея получила свое развитие в связи с синагогами и национальными и интернациональными еврейскими тайными обществами.
  Кагал является преемственным еврейским политическим укладом во время рассеяния этой расы среди народов. В правительственных судебных местах высшего порядка интернациональный характер Кагала ярко выступает наружу; число таких высших мест возрастало по мере распространения евреев по земному шару. Еврейская Энциклопедия говорит о "совете трех стран" и о "совете пяти стран", которые в прежние времена представляли собой международную связь. В настоящее время стало трудным получить ясное представление об этих учреждениях, как и вообще обо всем, что касается этих вещей. Последний конгресс Сионистов в Лондоне, на котором несомненно, хотя наверное и не в порядке публичного обсуждено, получили разрешение многие вопросы, касавшиеся евреев всех стран, можно было бы назвать "советом тридцати пяти стран", ибо члены его прибыли из отдаленнейших стран: из Лапландии и Южной Африки, из Персии и Новой Зеландии. Целью этих мировых правительственных инстанций являлось сплочение Евреев, и протоколы их заседаний имеются со времен отдаленных столетий. Таким образом в том, что произошло в России, нового ничего нет. Это есть лишь та фора господства, навязанная еврейскими революционерами нееврейской России, в которой еврейство воспитано с древнейших времен своего соприкосновения с остальным человечеством. Вообще Советская Россия сделалась возможной только потому, что 90 комиссаров из ста являются евреями. То же надо сказать и о Советской Венгрии; если бы там не было Бэла Куна - "Сверх-Красного", - и если бы, из 24 его комиссаров 18 не были евреями, Советской Венгрии не могло бы быть. Евреи есть единственная народная группа, знающая устройство кагалов и умеющая посредством их управлять.
  Телеграмма от 12 августа 1920 года агентства "United Press " бросает свет на внутреннее родство советской системы с еврейским духовным строем. Телеграмма говорит о положении в польских городах и деревнях, которые были заняты большевистскими войсками во время их наступления: "Местные еврейские общины тотчас образовывают советы и коммунистическое управление". Совершенно натурально. Можно только заметить, это находится в полном противоречии с постоянно встречающимися в печати рассказами о страданиях евреев под властью советов и об их отвращении к красным. Впрочем все то, что мы об этом знаем из большой прессы, есть ни что иное, как чисто еврейская стряпня, и свидетельства очевидцев этому противоречат. Так члены "Американской Помощи" сообщали, что работа их в Польше значительно затрудняется, тем, что еврейские домовладельцы требуют невероятно высокой платы за помещения. Другие рассказывают о том, что, хотя железнодорожный тариф в так называемых голодающих местностях увеличен в десять раз, самые лучшие и дорогие поезда наполнены исключительно евреями. О своем путешествии в Венгрию один говорит: "Венгерцы денег не имеют, но у евреев они есть".
  Часто приходится слышать фразу: "Но ведь американские евреи ненавидят Троцкого и советы". Неужели? А вот на стр. 9 Американского журнала "Еврейский мир " от 30 июля 1920 года мы находим письмо за подписью мистрисс Самуэль Руш (Rush). Заглавие его гласит: "Действительно ли мы стыдимся Троцкого? "
  Вот выдержки из этого письма:
  
  "Недавно я слышала от издателей еврейских газет многочисленные жалобы на то, что евреев упрекают в радикализме. Это верно: есть много евреев-радикалов. Правда и то, что некоторые вожди радикалов - евреи. Но прежде чем проливать слезы о таком направлении нашей расы, подумаем немного. О Троцком нельзя заключить иначе, как об образованном человеке, изучившем мировую экономику, как о сильном и энергичном вожде и мыслителе, который несомненно будет отмечен в истории, как один из числа великих людей, которыми наша раса облагодетельствовала мир... В настоящее время весьма мало кто из нас сомневается в том, что за всеми нелепостями, которые пишут о России, стоит одна великая правда, а именно, что Россия находится в том переходном состоянии, которое всегда является следствием нового строительства. За видимым беспорядком кроется план, из крушения вырастает порядок. Она не будет страной утопии, но там будет создано правительство настолько совершенное, насколько таковое будут в силах создать из такого несовершенного людского материала те несомненно высоко одаренные духовно идеалисты-практики, которые теперь там строительствуют. А ведь один из этих вождей - Лев Троцкий! Что же, - или мы действительно должны стыдиться Троцкого?"
  
  Во всяком случае в настоящее время эта дама Троцкого не стыдится.
  Возьмем далее судью Фишера из Чикаго. Не забывая получать жалованье по своей судейской должности, судья Фишер разъезжал по белу свету на службе организации "Еврейская Помощь". Вскоре после своего отъезда из Америки он изменил свои планы и двинулся в Россию. По его рассказу, ему позволили въехать в Россию под тем условием, что он не будет вмешиваться в политические дела. По-видимому, при его возвращении в Соединенные Штаты такое же условие ему поставлено не было, ибо он начал там открыто выступать в качестве защитника мнения о необходимости завести полный товарообмен с русским советским правительством. Вот резюме того, что им сказано на страницах Чикагской "Трибуны ": "Мы должны предоставить Россию самой себе. Нам следует возобновить торговые сношения с советами. Большевистское правительство прочно. В то время как в коммунистической партии всего 500.000 членов, за режим Ленина стоят почти 100 миллионов крепко сплоченных крестьян". В числе советских планов, за которые стоят якобы 100 миллионов сплоченных крестьян, между прочим существует и следующий. Здесь я предоставляю слово тому же судье Фишеру, чей рассказ представляет особенный интерес еще и потому, что сам Фишер состоит судьей в суде по преступлениям против нравственности в Чикаго: "Недавно распространился слух что русские женщины национализированы. Это не правда, но легкость, с которой там заключаются браки и происходят разводы, благоприятствует частой перемене супругов. Всякий, кто хочет жениться, идет в ратушу, как мы бы сказали, и регистрируется в брачных списках. Тяготение к бракам большое. Если двое нуждаются в платье или в пище, то они сговариваются вступить в брак на один день. На следующий день они вновь идут в ратушу и опять регистрируются... Но на этот раз их имена заносятся совместно в книгу разводов. Вот все, что нужно для того, чтобы получить развод, а в придачу, смотришь, еще получен хороший обед". Рассказывающий об этом судья Фишер из Чикаго, возвратившийся домой из поездки с еврейским обществом помощи, очевидно принадлежит к числу тех, которые Троцкого не стыдятся. Равным образом и Макс Пайн, который много лет занимал место секретаря "Соединенной Еврейской Торговли" в Нью-Йорке, посетил советскую Россию в качестве представителя рабочих. Он также сумел рассказать много хорошего о Советах и между прочим тот удивительный факт, как бы противоречащий другим, что евреям в России живется очень хорошо даже тогда, когда они не стоят за большевиков.
  Мы познакомились с показаниями этих лиц, принадлежащих к совершенно различным кругам общества, и все они одинаково выказывают естественное предпочтение кагалу и советам, полны удивления к их методам и ярко выраженного благоволения к советским властителям. Это объясняется тем, что советизм - самая совершенная форма господства произвола, а брачные законы советской России находятся в полной гармонии с программой Протоколов: "Мы уничтожим влияние семейного начала между неверными". Удается ли Российским Советам-Кагалам вполне подточить основы семейной жизни, представляется однако весьма сомнительным. Слабая сторона Советов та же, что и в Протоколах: нравственное одичание подобно раку все разъедает вокруг себя до тех пор, пока само себя не разрушит вместе с теми установлениями, на которые оно нападает. С точки зрения Протоколов современная Россия еще не представляет собой еврейского государства, но является нееврейским государством, завоеванным еврейскими боевыми силами. Протоколы различают при стадии процесса. Первая заключается в тайном разрушении государственной спайки при посредстве посева соблазнительных и разлагающих идей. Когда эти идеи достаточно сильно подействовали для того, чтобы разрушить общество и довести его до кризиса, внезапно на поверхности появляются силы, которые до того работали тайно, берут в руки поводья и руководят переворотом. В Германии это случилось тотчас же после крушения, которое последовало непосредственно за перемирием. Но немцы очень быстро поняли влияние евреев на все правительственные места Империи, почему весьма скоро те принуждены были вновь исчезнуть с видных политических позиций. Точно также и в России евреи тотчас же захватили в свои руки государственную власть и им удалось на ней закрепиться. Началось это с момента принуждения Царя революционными силами отречься от престола и это продолжается под властью Троцкого, войска которого составляют угрозу Европы. Но такое покорение страны, какое пытались создать в Германии и которое удалось в России, еще не является конечной целью программы. Оно лишь начало ее открытого выполнения. Кагал-совет имеет целью полное крушение общества, полное раздробление всякого дружного гражданского сотрудничества и всякого единения, и, наконец, создание абсолютного господства по заранее предписанным правилам в каждой малой ячейке, доводя этим страну до полного бессилия и превращая ее в развалины. Само собой разумеется, что сюда входит и разложение промышленной жизни, набор неевреев в войска и вообще разрушение всякого порядка и нравственности. Такова последняя задача разрушительной программы протоколов, прежде чем начнется воссоздание, которое должно превратить покоренную страну в еврейское государство. Этого последнего этапа мир еще не переживал, он еще не наступил даже в России. Если русский народ очнется от того обморочного состояния, в котором он находится в настоящее время, то этот этап и не наступит. Еврейские голоса громко говорят о том, что советская Россия стоит крепко. Но решающий голос принадлежит России. Она пока молчит, но уже ныне человечество содрогается при мысли о том., что настоящая Россия проснется, и при мысли о страшном возмездии ее над советскими деятелями.
  Программа Протоколов во время французской революции была близка к победе, но она уничтожила сама себя благодаря своему нравственному одичанию. В России она подошла на один шаг ближе к конечному своему успеху, но и там она разобьется о полное свое пренебрежете ко всем нравственным законам. В настоящее время еврейский вопрос получает свое боевое решение в России и Польше, а мощь еврейских боевых сил в высшей степени поддерживается Соединенными Штатами Америки. Поэтому нет ничего удивительного в том, что небольшие восточные европейские государства, которые борются за свою жизнь с еврейским засильем, называют нашу страну "страной евреев". - "Мы особо докажем наше могущество на одном из существующих государств", говорят Протоколы. "С целью доказать порабощение нами еврейских правительств неверных, мы докажем особо на одном из них наше могущество при посредстве насилия, т. е. господством террора" - Прот. 7. И действительно нееврейские европейские народы один за другим должны были отозвать свои войска из России. Министры, стоящие у власти, один за другим видели, что в русском вопросе их руки связаны. В настоящее же время мир принужден присутствовать при том, как постепенно готовится жесточайшая месть маленькой Польше, стране, которая, по всей вероятности, намечена второй в списке жертв Советов за то, что она осмелилась отстаивать свою самостоятельность против еврейского могущества. России пришлось горько искупить "белую" попытку освободиться от еврейского засилия; теперь очередь за Польшей. Пожар должен охватить весь мир: такова мечта европейских восточных евреев, а вместе с ними и многих американских евреев.
  Если бы те евреи, которые господствуют над миром, пожелали освободить русский народ и погасить разъедающее пламя большевизма, положив конец участию евреев во всех революционных движениях, то они могли бы это сделать в недельный срок. То, что в настоящее время происходит, делается с ведома и согласия еврейских мировых сил. Очевидно, желание вызвать обратное движение у них отсутствует. Точка зрения эта в значительной мере пустила корни среди американского еврейства и заключает в своей программе план "доказать наше могущество на одном из существующих государств". Этой программой и руководствуются неукоснительно. Но не надо забывать, что программа эта имеет и обратную сторону: правда, она доказывает могущество, но в тоже время она и обрисовывает народ, который им пользуется. И. может быть, в конце концов настанет время, когда этот народ будет горько сожалеть о том, что он домогался этого могущества и пользовался им.
  Тот, кто хочет проверить остроту и тонкость суждений о человеческих свойствах, как они изложены в Протоколах, пусть проверит влияние большевизма на собственной личности. Несомненно, что во всех слоях американских неевреев существует своего рода почтительное удивление перед переворотом, который произвели Ленин и Троцкий с столь широким размахом. Их отвага и способность держаться вопреки множеству противодействующих сил невольно признаются всеми.
  Нелишним будет в связи с этим привести то, что говорится в 10 протоколе:
  
  "Массы проявляют особую любовь и уважение к политическому гению, раз он добился могущества, и о всех его поступках ради достижения власти они говорят: "подло, но ловко! Обман, но зато как разыгран! Бессовестно, но великолепно!" Мы рассчитываем на возможность привлечь все народы к работе по закладке фундамента для задуманного нами дела. Прежде всего мы должны обеспечить себе содействие отважных и бесстрашных агентов, которые должны убрать с нашего пути все препятствия. Совершив государственный переворот, мы скажем народу: "Все это очень дурно, все пострадали. Мы устраним причины ваших страданий, которыми являются национализм, существование границ и различие денежных систем. Конечно, вы в праве произнести над нами приговор, но было бы несправедливо, если бы вы его произнесли прежде, чем дадите нам возможность показать, чего мы хотим и что мы в состоянии сделать".
  
  Мудро придумано, и так до сих пор и поступали. Но, несомненно, реакция должна, наконец, наступить. Истинные виновники и все тайные пружины движения, прячущиеся за спиной большевизма, должны выйти на свет Божий. Тогда человечество сокрушит эту мировую программу в тот момент, когда, по-видимому, она станет уже на пороге победы.
  Русская система кагал-советов, наконец, выставит эту мировую программу в истинном свете, чего не могли выполнить попытки, сделанные в этом направлении раньше. Пять поколений видело французскую революцию в том ложном освещении, которое сумели ей придать. Теперь, однако, все уже знают, что она не была делом французского народа, но преступным деянием меньшинства, которое хотело навязать французскому народу тот самый план, который мы здесь изучаем, Сам французский народ в конце концов ниспроверг так называемую французскую революцию, хотя с тех пор Франция, в результате этого переворота, созданного хорошо организованным меньшинством, не может все еще освободиться от еврейского господства. Так и Русская революция не перейдет во всемирную историю с таким романтическим ореолом. Мир уже начинает понимать, в чем она заключается. Он скоро узнает, на какие деньги и кем была она куплена, взлелеяна и совершена и из какой части света последовал главный толчек к ней. Русская революция является расовой, а не политической или экономической. Под покровом извращения социализма и его пустых фраз о международном братстве кроется ясно обрисованный план расового стремления к мировому могуществу, в котором нет ничего русского и который стремится попрать здравый смысл и общие интересы цивилизованного человечества.
  О происхождении Сионских Протоколов Парижский журнал "La Vielle France " пишет:
  
  "Сочинение, известное под именем "Тайна Сионских мудрецов ", выпущенное в свет в 1905 году, принадлежит перу некого Рабби Ашера Гинсберга известного под именем Ахад Хаама. В девяностых годах прошлого столетия он написал его на еврейском языке в Одессе для основанного им тайного общества "B"ne Mosne". В 1897 году оно было переведено на французский язык и доложено на конгрессе Сионистов в Базеле. Копия французского перевода в том же 1897 году через посредство начальника русской тайной полиции заграницей Рачковского попала в руки русского министерства Внутренних дел. Ученый Нилус перевел ее на русский язык и в 1905 году напечатал во втором издании своей книги "Великое в малом " и "При дверях " (скорое пришествие Антихриста). Один экземпляр этой книги находится в Британском музее со штемпелем поступления 10 августа 1906 года".
  
  
  
  
  
  XVI. Отношение еврейского вопроса к сельскому хозяйству
  
  Еврейское земельное ростовщичество знакомо всем, но "земельная программа" евреев этим не ограничивается. Вследствие еврейской спекуляции с недвижимостями, характер американских городов за последние 15 лет совершенно изменился. Теперь установлено, что имевшее недавно место в восточных городах Америки неслыханное и ростовщическое повышение наемной платы за помещения по большей части является делом рук еврейских домовладельцев. Губернатор одного из важнейших наших штатов колебался издать распоряжение, регулирующее наемную плату за помещения. Его колебания объяснялись сильным давлением со стороны могущественных еврейских интересов того штата, которым он управлял, а также соседних. В конце концов, он все же решился под давлением своих чиновников и личного расследования подписать такое распоряжение и дать ему силу закона. Оказалось, что в большинстве случаев среди еврейских домовладельцев процветает обычай один и тот же земельный участок фиктивно передавать по порядку всем членам данной семьи, при чем всякая перемена владельца влекла за собой увеличение наемной платы. Люди начинают прозревать в еврейском вопросе, благодаря самым различным причинам. Только что рассказанный случай заставил прозреть губернатора. Однако описанный прием еще не является чисто еврейской особенностью: и нееврейские домовладельцы, случается, прибегают к той же увертке. Но домовладение в целом является еврейской вотчиной. Еврей - главный домовладелец в Америке. Все арендаторы и квартиронаниматели в Америке, кроме живущих на Западе, могут это подтвердить.
  Домовладение само по себе, конечно, не представляет собой ничего достойного порицания, при том условии, что оно не принимает антиобщественного или антинационального характера. Но тут-то и загвоздка: многие старейшие и достойные восточные штаты, представлявшие собой центры подлинного американизма, совершенно утратили свое настоящее лицо, благодаря наводнению их не иностранцами, а именно евреями.
  Чем больше узнаешь про это наводнение, тем больше перестаешь доверят цифрам о количестве еврейского народонаселения в Соединенных Штатах, которые публикуются самыми евреями.
  Знает ли кто-нибудь, что единственная национальность, от которой правительство Соединенных Штатов не в состоянии получить статистических данных о количестве эмигрантов и об их доходах, есть еврейская? И знает ли кто-нибудь, что правительство Соединенных Штатов, в тех случаях, когда оно желает иметь какие-либо данные о евреях, должно обращаться за ними к статистическим учреждениям, обслуживающим только самих евреев?
  Если какая-либо нация утверждает, - как это делают евреи, - что она не является особой нацией и не имеет собственной национальной статистики, которую по требованию правительства могла бы предъявлять в должностном порядке, то почему же тогда она одновременно с этим держит себя, как особая нация и ведет свою собственную регистрацию? На самом деле евреи Соединенных Штатов, как и евреи всех европейских государств, представляют собой особую нацию, с собственным правительством, политикой и должностным аппаратом, и нет сомнения в том, что Правительство Соединенных Штатов сносится с еврейским правительством в Америке через особо выбранных евреев. Беглый взгляд на быструю утрату многими американскими городами во всех частях страны своей физиономии приводит к убеждению, что еврейская статистика, издаваемая евреями для ознакомления неевреев, содержит совершенно ложные данные. Это убеждение подтверждается еще и тем, что еврейская статистика, которая предназначается для еврейских целей, сильно отличается от той, которая предназначается для нееврейского мира. Предпочтение, оказываемое евреями домовладению, объясняется склонностью их к спекуляции, а всем известно, что владение недвижимостью превратилось в главнейший предмет спекуляции несмотря на то, что такого рода спекуляция сама по себе достойна порицания и постыдна. Трудно, конечно, осуждать евреев за то, что они делаются домовладельцами. Равным образом трудно относиться к ним с большей строгостью за те злоупотребления, которые они делали в это области, чем к их нееврейским подражателям. И все-таки, чисто американским горем надо признать тот факт, что города, на которые наша молодежь, по учебникам, привыкла смотреть, как на священные очаги свободы и как на твердые оплоты американизма, в финансовом отношении превращаются в семитские города и в места рекрутирования слуг для мирового большевизма.
  До последнего времени еврей в Америке не интересовался негородской землей, что является весьма показательным: еврей не земледелец. Большие суммы пошли на то, чтобы сделать его таковым, но продуктивное сельское хозяйство его никогда не прельщало и не прельщает, и а настоящее время он ценит владение землей лишь поскольку она является золотоносной или может давать большую ренту. Земля сама по себе, как производительница картофеля или пшеницы, его никогда не интересовала. Правда, в таких странах, как Польша и Румыния, земельный вопрос был по преимуществу вопросом еврейским. Но все законы, запрещавшие евреям владение землей в этих странах, не могли прекратить эксплуатацию ими целых провинций. И это не потому, что евреи желали арендовать землю: они предпочитали взять в аренду самих арендаторов. Путем различных обходов и при посредстве подставных лиц из неевреев, они сумели получить возможность распоряжаться землей и этим путем господствовать над крестьянином, создавая, таким образом, нужную для себя обстановку. Вот каков в этих странах еврейский план: приобретение земли не для сельскохозяйственных целей, а для того, чтобы в земледельческих странах наложить руку на главный источник их благосостояния и разлучить массы с их местными природными вождями.
  В странах, где существует умственная и землевладельческая аристократия, в которой народ видит своих вождей, программа еврейства всегда преследовала двоякую цель: устранить вождей путем захвата земли. Это прежде всего выгодно. Однако, при внимательном изучении этого плана можно всегда обнаружить нечто большее, чем простая выгода. Тонкость еврейского плана господства над миром заключается в том, что приведение его в исполнение не всегда требует жертв, подобно обычным человеческим планам, а, напротив, с каждой ступенью исполнения получается громадная выгода. Чем больше, таким образом, реальный успех плана, тем больше усиливается жажда достигнуть цели.
  В Америке, при завоевании евреями страны, аристократии, которую нужно было бы устранить, не существовало вовсе. Поэтому еврейская деятельность в Соединенных Штатах до самого последнего времени ограничивалась контролем над произведениями почвы после жатвы: говоря другими словами, еврейские интересы направлены не на охоту по живому зверю, а на торговлю его мехом.
  Раз мы заговорили о мехах, то нельзя не вспомнить, как иногда причудливо складываются обстоятельства: во время войны придавалось большое значение тому, что немцы являются хозяевами американской пушной торговли. Действительно, торговлей мехами немцы распоряжались из Германии, но распоряжались ею не немцы, а евреи. И вот были приложены огромные старания к тому, чтобы захватить это "немецкое" предприятие, отчуждить его и передать американцам. И что же! Американцы, которые купили эти предприятия, оказались тоже евреями! Истинные основы собственности остались без перемены и доходы по прежнему нашли все ту же дорогу в карман "международных".
  Но меха представляют собой лишь пример. Возьмем другой. Еврейский интерес не направлен на то, чтобы самому собирать жатву, но на то, чтобы вести торговлю зерном. В чем действительно очень нуждаются Соединенные Штаты, так это в указателе "еврейских финансистов", в котором народ мог бы справиться и прочесть: такой-то имярек устроил массовую скупку зерна, а такой-то вызвал хлебные "хвосты". Такого рода финансисты, которые присвоили себе благосостояние, созданное американцами, и требуют теперь от потребителя только одного: "плати, плати и вновь плати!", при полной неосведомленности американского читателя газет получили возможность свободно и открыто добиться своего. Ибо, если американские газеты добросовестно сообщают, что один - итальянец, другой - поляк, а третий - британец, то они никогда не напечатают, что четвертый - еврей.
  В каждом большом или малом городе существует еврейская организация, которая препятствует свободному обороту сельских продуктов, при чем делается это путем насилия, которое роет могилу американскому идеалу свободы.
  До недавнего времени в Соединенных Штатах существовал для этого очень простой способ, а именно перехватывать товары как раз на пути, в момент перехода их от производителя к потребителю, т. е. тогда, когда из них можно выжать наибольшую прибыль и этим путем сделаться их хозяином. Народ платил не за полезную и необходимую услугу, а за совершенно ненужный захват товаров посредниками. Теперь появился новый способ наживы в Соединенных Штатах. Еврейские миллионы идут на приобретение огромных американских земельных пространств. Прежде довольствовались "контролем" хлопка, подобно тому, как контролировали хлеб насущный; теперь же появилось стремление приобретать самые земли, производящие хлопок. Эти сделки они тщательно облекают большой таинственностью и выставляют на вид почти исключительно подставных лиц из неевреев. Но тот, кто будет иметь терпение проследить сделку по всем ее путаным и сложным следам до конца, тот непременно в конце концов дойдет до интернационального еврея, престол которого находится в Лондоне.
  Многие евреи обращались с письмами в "Dearborn Independent ", в которых говорили, что им ровно ничего неизвестно о всех этих планах мирового господства еврейской расы. В этом можно им вполне поверить. Цель настоящей книги, между прочим, в том, чтобы самих евреев ознакомить с ними. Но все же не подлежит сомнению, что каждый еврей испытывает известное удовлетворение, узнавая об успехах своего народа на пути к могуществу. Международный еврей твердо уверен в этом и так как это чувство удовлетворения существует везде, то международной программе обеспечена в большей степени удача, опасность же неудачи сводится к минимуму. Государственная форта управления еврейства не есть народоправство, но господство произвола. Конечно, средний еврей ничего об этом не знает. Но почему он, в таком случае, ругает нееврея, который хочет его с этим познакомить? Если еврей умышленно не будет отворачиваться от положений, изложенных в этой книге, то он в самом себе найдет достаточно материала, подтверждающего в главнейшем их правильность, а это, несомненно, даст ему возможность принять участие в общей работе разрешения еврейского вопроса.
  Не без удивления редакция "Dearborn Independent " читала перепечатку некоторых своих статей в других изданиях, недоумевая, как некоторые люди понимают свои редакторские обязанности. Под видом переводов, главным образом, на еврейский язык, статьи эти в большом количестве распространялись среди евреев, неговорящих по-английски, причем переводы эти не только не совпадали с оригиналом, но фактически содержали целые фразы, которых в оригинале вовсе и не было. Неужели боятся, что еврейский обыватель прочтет эти статьи?
  Лица, желающие создать почву для решения еврейского вопроса в Америке, ничего большего не желают, как чтобы каждый еврей в Соединенных Штатах хорошо ознакомился с настоящими статьями, ибо евреи достаточно долго обманывались своими вождями.
  Итак существует ясное и уже в сильной мере удавшееся еврейское стремление забрать в свои руки земли Соединенных Штатов, производящие хлопок. Первый шаг в этом направлении заключался в том, чтобы насколько возможно понизить рыночную цену таких угодий. Давление для достижения этой цели производилось некоторыми банками, сократившими кредиты хлопководам. Им говорили, что в случае, если они будут расширять культуру хлопка, кредит будет им совершенно закрыт. Требовалось понизить производство хлопка для того, чтобы цена на него поднялась; пользу от такой комбинации получали не фермеры, а те лица, которые имели в своих руках хлопок от момента появления его на рынке до поступления его к потребителю. Доходность хлопководства таким путем была понижена, тогда как спекуляция с хлопком сделалась в той же пропорции более выгодной. Публика должна была нести свои деньги еврейским хозяевам рынка для того, чтобы они могли купить на них земли. Словом, в результате получилось, что продавать хлопководные земли стало более выгодным, чем самый хлопок.
  Мы намеренно ограничиваемся констатированием фактов, касающихся торговли хлопководными землями. Еврейские финансисты в Нью-Йорке и в Лондоне очень хорошо это понимают, даже если бы еврейские издатели газет и раввины на самом деле об этом ничего не знали. Об этом процессе известные слои деловых людей знали уже давно, а некоторые из них должны были даже оказать ему известное содействие, под давлением, как принято говорить, создавшейся обстановки. Но они не могли еще понять его значения. Лишь недавно более значительные нееврейские коммерсанты Соединенных Штатов уяснили себе значение этих фактов. Война сильно способствовала тому, чтобы они прозрели.
  Странные документы, известные под именем "Протоколов", со своим учением о зажатии в крепкие тиски всех жизненных элементов государства не забыли о земле и почве. Земельная программа изложена в 6 Протоколе, одном из самых кратких, который мы приводим ниже целиком, для того, чтобы показать его отношение к сказанному нами выше.
  
  Протокол 6:
  
  "Мы скоро начнем созидать могущественные монополии, гигантские резервуары богатств, от которых в известной степени будут находиться в зависимости даже самые большие состояния неверных, так что все они, на следующий день после наступления политической катастрофы, потерпят такое же крушение, как и государственный кредит. Присутствующие здесь экономисты должны тщательно взвесить важность этого плана. Мы должны всеми силами стараться дать правильное освещение значения нашего верховного правительства и представить его, как защитника и благодетеля всех тех, которые добровольно нам подчинятся.
  Аристократия неверных, как политическая сила, не существует больше. В этом отношении считаться с ней нам не нужно. Но за то она нам мешает в ее роли землевладельцев, потому что благодаря владению землей она является независимой в средствах к жизни; по этой причине мы должны во что бы то ни стало лишить ее владения землей. Лучшим средством для этого является увеличение налогов и ипотечная задолженность. Этими мерами землевладение будет поставлено в зависимое положение. Будучи не в состоянии вести подобающий образ жизни на слишком незначительные наследства, аристократы неверных исчезнут в непродолжительном времени.
  Одновременно нужно всячески поощрять развитие торговли и промышленности, а рядом с этом, в особенности, спекуляции, как фактора, могущего служить противовесом самостоятельной промышленности. При отсутствии спекуляции промышленность могла бы благоприятствовать росту частного капитала и улучшению положения сельского хозяйства тем, что она освободила бы земельные недвижимости от задолженности земельным банкам. Наша же промышленность, напротив, должна оголить страну как в отношении рабочих, так и в отношении капиталов, И для того, чтобы совместно со спекуляцией сосредоточить деньги всего мира в наших руках и тем превратить неверных в пролетариат. В целях разрушения здоровых способов добывания средств к жизни неверных и в целях развития у них спекуляции, мы должны, в качестве приманки, развить в них любовь ко всякого рода роскоши. Мы принудим увеличить заработную плату; но эта плата не принесет пользы рабочим, ибо одновременно мы вызовем вздорожание всех необходимых для жизни предметов потребления под предлогом, что это является последствием упадка земледелия и скотоводства. Далее мы глубоко и искусственно подорвем источники производительного труда тем, что мы внушим рабочим анархические идеи и будем поощрять среди них алкоголизм. Вместе с тем, мы будем стараться изгнать из страны все духовные силы неверных.
  Для того, чтобы истинное положение вещей не было понято неверными преждевременно, мы замаскируем его притворным старанием на пользу улучшения быта рабочих классов и разовьем борьбу на почве великих экономических принципов, во имя которой наши теоретики экономисты будут вести оживленную пропаганду".
  
  
  Но программа на этом не останавливается, она идет дальше. Еврейство оставит неприкосновенными и монархов, пока они ему будут нужны. Так, по всей вероятности, британский престол будет последним в порядке упразднения монархий. Ибо, если с одной стороны самосознание англичан чувствует себя польщенным быть защитником еврейства и благодаря этому быть участником благодати, которая отсюда проистекает, то, с другой стороны, по еврейским понятиям это обстоятельство создает весьма благоприятную обстановку для того, чтобы использовать эту мировую державу для еврейских целей. Рука руку моет и это товарищество будет продолжаться до тех пор, пока Иуда не будет готов опрокинуть Британию, что он может сделать почти в любой момент. Существуют признаки того, что он даже готовится к исполнению этой последней задачи.
  Основными и постоянными элементами в Протоколах являются земля и недвижимая собственность, евреи и неевреи.
  Наше утверждение, что неевреи составляют неустранимый элемент еврейского плана, требует некоторого пояснения. Протоколы не имеют в виду истребить неевреев или обратить мир в место, населенное исключительно одними евреями; они только стремятся к тому, чтобы существовал мир неевреев, управляемый евреями. Евреи в качестве господ, а неевреи в качестве дровосеков и водоносов, - это политика, знакомая каждому читателю Ветхого Завета, как типично еврейская, которая в свою очередь постоянно была причиной Божьего суда над Израилем. Она осталась таковой и поныне.
  Займемся теперь чисто земельной программой. "Землевладельцы нам в тягость постольку, поскольку они, как таковые, обладают независимыми средствами к жизни". Вот основное положение Протоколов. Безразлично, будут ли земельными собственниками нееврейская аристократия, польский мужик или североамериканский фермер, - землевладение само по себе делает человека независимым, а всякое проявление независимости в неевреях является препятствием для победы мировой еврейской программы, которая в мире фактов обстоятельно подвигается к своему осуществлению.
  Не сельскими хозяевами и поселянами, не арендаторами и землевладельцами, как таковыми, заняты Протоколы: все внимание их. обращено на земельных собственников, как на класс, независимый в добывании средств к жизни. В Соединенных Штатах еще не было такого момента, как настоящий, когда по всем данным фермер, казалось бы, легче, чем когда-либо, мог владеть землей вполне самостоятельно. Ипотечный кредит растет до легендарных размеров, и в наше время везде можно слышать разговоры о том, что фермеры "сделались богатыми".
  И что же? Никогда еще не было стольких покинутых своими хозяевами ферм, как в настоящее время. "Этим путем мы должны, во всяком случае, лишить их земельной собственности". Но каким же путем? "Лучшим средством для этого служат налоги и ипотечная задолженность". Высокие налоги при заключении земельных сделок и необходимость занимать деньги для обработки земли. "Эти мероприятия непременно поставят землевладение в зависимое положение". Хотелось бы узнать от фермеров Соединенных Штатов, подвигается ли этот процесс вперед или нет. Затем следует установить тот факт, что при всяких попытках предоставить фермерам деньги за умеренный процент или облегчить ипотечную задолженность в это вмешивается еврейское финансовое влияние с целью этому воспрепятствовать, а когда это не удается, то, по возможности, хотя бы затруднить эти начинания.
  Благодаря увеличению финансовых затруднений для фермеров с одной стороны и притягательной силы промышленности с другой, большая часть замысла уже исполнена. В Протоколе это выражено следующим образом: "Промышленность должна оголить сельские земли от рабочих и капитала". Случилось ли это, вот вопрос? В Соединенных Штатах не подлежит сомнению, что да. Фермеру достать деньги труднее, чем кому бы то ни было, и рабочих он получить вообще не может. Какой же результат получается от этих фактов, из которых один бьет по сельскому хозяйству, а другой по народу? Как раз тот, к которому стремились Протоколы: увеличенная заработная плата, при более низкой покупной способности: "Одновременно мы вызовем рост цен на все необходимые для жизни предметы под тем предлогом, что этот рост вызван упадком земледелия и скотоводства".
  Еврей, который составил эти Протоколы, был первоклассный финансист, экономист и философ. Он знал свой предмет. Еврейская деятельность в промышленной жизни доказывает, что хотеть значит мочь. Как целесообразно действовал этот 6 Протокол на глазах у всех, кто не был слеп, и как продолжает он действовать во всех отраслях человеческих начинаний и деятельности!
  Фермеры Соединенных Штатов начали самым успешным образом делаться вполне независимыми от финансовых сил. Большое преимущество фермера заключается в том, что он независим в своих жизненных потребностях. Земля его питает и ему безразлично, нравится ли он еврейским международным финансистам или нет. Его положение непоколебимо, пока солнце светит и времена года чередуются. Поэтому его врагам было необходимо вызвать что-то, что поколебало бы эту цветущую независимость. Фермеру начали делать затруднения в кредите больше, чем кому-либо другому. Рабочих переманили из сельских местностей в города. Занятие земледелием было объявлено "отсталым" и "скаредным", так что сыновья начали стыдиться работы своих отцов. При этом, хлебные синдикаты, которые работали против фермеров, находятся под еврейским руководством. Если сравнить то, что в настоящее время происходит в сельском хозяйстве, с тем, что написано об этом в Протоколах, то нужно признать, что для фермеров Соединенных Штатов настало время проявить интерес к этому вопросу.
  Всякий, кто серьезно стремится просветить неевреев в отношении еврейского вопроса, очень часто сталкивается с фактом, что объем заговора, описанного в Протоколах, так велик, что самая обширность задуманного туманит способность понимания неевреев. В нееврее нет материала заговорщика. Он не способен следить долгое время за путеводной нитью по темным и сбивчивым дорогам. Строго разработанное совершенство еврейской программы и тяжесть подробностей утомляет его дух.
  В этом обстоятельстве кроется больше опасности, что программа исполнится, чем в смелости самой программы.
  Духовная тяжеловесность неевреев есть самый сильный союзник еврейской мировой программы.
  Нееврей обыкновенно поступает так или иначе по одной причине. Еврей делает очень часто то же самое по трем или четырем различным причинам. Нееврей еще может понять, почему еврейские финансисты стремятся захватить в свои руки землю с целью помешать самостоятельности сельского хозяйства, которая им может быть в тягость. Эта причина вполне ясна. Но есть еще и вторая причина. Ее можно найти в 12 Протоколе. Он имеет в виду в том большом действе, которое ныне происходит, поставить на карту друг против друга город и деревню. Полнейшее господство над городом при посредстве промышленного рычага, а над деревней при посредстве рычага задолженности. Это дает невидимому игроку возможность то нашептывать деревне, что город ставит самые невозможные требования, то волновать городских жителей слухами о непомерных мужицких вожделениях. Таким путем разрушается естественная связь между деревней и городом и один натравливается на другого.
  Обратите только внимание на ясность и смелость и вместе на ту уверенность, с какой план задуман:
  
  "Наши расчеты идут далеко, в особенности в сельских округах. Там мы должны вызвать и усилить такие интересы и стремления, которые идут против городов, а вызвав, выставить их перед горожанами, как честолюбивые стремления, имеющие целью сепаратизм провинции. Естественно, что источник всего этого будет один и тот же: он исходит от нас. До тех пор, пока мы не достигнем полного господства, мы должны так вести дела, чтобы город от времени до времени чувствовал угрозу от якобы властолюбивых вожделений деревни. Эти властолюбивые вожделения опять-таки явятся делом рук наших агентов".
  
  Пролог, таким образом, здесь описан. Путем лжи натравить друг на друга город и деревню, с целью дать возможность заговорщикам выяснить, кто из двух окажется более пригодным помочь осуществлению еврейского плана. В России было испробовано и то и другое. Старый режим, который еще господствовал в городах, склонили сложить свою власть под предлогом, что этого желает крестьянская масса. Когда же большевики захватили города в свои руки, они подчинили себе крестьян, утверждая, что такова воля городов. Города послушались деревни, а теперь деревня повинуется городам.
  Тот, кому придется натолкнуться на попытку разделить город и деревню на два враждебные лагеря, пусть вспомнит приведенное место из 12 Протокола. Яд уже действует. Разве мы у себя не слышим рассказы о том, что запрещение спиртных напитков было навязано сельско-хозяйственным округам? Разве не слышим мы постоянно, что вздорожание жизни зависит от чрезмерных барышей фермеров, которых, между прочим, они никогда не имели?
  Большую брешь можно было бы пробить в этой программе мирового господства, если бы горожане и сельские жители сделали попытку сблизиться между собою не при посредстве самозванных третьих лиц, а прямым путем. Город и деревня, благодаря искусственно создаваемым недоразумениям, разошлись, и из этой трещины, делающейся все более и более глубокой, выглядывает призрак еврейской мировой программы.
  Хорошо было бы, если бы фермер, через головы подставных, людей из неевреев и поверх крупных торговых пунктов, направил бы свои взоры на главных виновников, находящихся на заднем плане.
  
  
  
  
  XVII. Является ли еврейство господином мировой печати?
  
  Цель настоящей главы двоякая: с одной стороны установить, что говорят Протоколы о связи между прессой и мировой программой, с другой - познакомить читателя с еврейским влиянием в прессе.
  Еврейская раса всегда отдавала себе ясный отчет в той пользе, которая проистекает от быстрого получения сведений о событиях. С ранних времен такое получение являлось одним из главных факторов еврейской силы в европейской торговле. Быть осведомленным заранее, знать, что наступило, прежде чем узнают об этом окружающие неевреи, являлось одним из преимуществ евреев, благодаря тесному контакту, в котором находились рассыпанные на огромном пространстве еврейские группы и общины. С самого начала они были самыми искусными передатчиками новостей. они были даже изобретателями особых осведомительных циркуляров. Из этого, однако, вовсе не следует, что евреи были предшественниками или "крестными отцами" современной прессы. В их намерения вовсе не входило осведомлять всех о новостях; для них было гораздо важнее тайно пользоваться ими для своей выгоды. Политические, хозяйственные и торговые новости, которые передавались по всей Европе от одной еврейской общины к другой с быстротой, не соответствующей существовавшей в то время обстановке, являлись как бы общим еврейским достоянием, из которого каждая община черпала и передавала другой все сведения о том, что происходит: о войне, о торговле, о новых событиях и вообще о чем угодно. В течение столетий евреи являлись народом лучше всего осведомленным. Из своих тайных источников при дворах и государственных канцеляриях, от привилегированных евреев, которые внедрялись во все правительственные места, вся раса получала сведения о мировых событиях. Повсеместно содержались еврейские разведчики. Далеко в глубине Южной Америки, в то время, когда британские и голландские поселения в Северной Америке только что начинали появляться, уже жили евреи в качестве форпостов еврейских торговых интересов. Вся земля была покрыта соглядатаями, работающими в интересах еврейской расы, подобно тому, как и теперь весь земной шар находится под зорким наблюдением еврейских агентов - по большей части неевреев - по части осведомления об открытии новых источников золота.
  Интересный исторический пример того, как ценят евреи получение новостей, находим мы в биографии Натана Ротшильда. Ротшильд построил все свои планы на том, что находящийся в то время в изгнании на острове Эльбе император Наполеон окончательно и бесповоротно выбыл, как активный фактор, из европейской политики. Наполеон неожиданно вернулся и в течение ста дней его власти в 1815 году казалось, что все финансовые планы Ротшильда обречены на гибель. Этот финансист лихорадочно поддерживал Англию и Пруссию и, когда началась битва при Ватерлоо, никто не был так заинтересован в ее исходе, как он. Ротшильд не переносил вида крови, лично был трусом и при малейшем признаке насилия терялся. Однако, интерес к битве, от исхода которой зависели его судьба и состояние, был настолько, силен, что он поспешил в Бельгию, следовал там за английскими войсками и, когда началось сражение, спрятался близ Гюгемона в убежище, безопасном от пуль, откуда он целый день следил за ходом сражения. Когда Наполеон отдал приказ о последней, отчаянной атаке, он пришел к ясному выводу. Позднее он сам рассказывал, что в эту минуту он воскликнул: "Дом Ротшильда выиграл сражение". Он стремительно удалился с поля сражения и быстро прискакал в Брюссель, не говоря ни слова любопытным, которые ему по дороге встречались. Здесь он нанял лошадь за очень дорогую цену и галопом поскакал в Остенде. В это время на море бушевала страшная буря и ни одно судно не решалось выйти в море. Ротшильд обычно боявшийся самой малой опасности, совершенно забыл всякий страх, в виду перспектив фондовой биржи. Он предлагал 500, 800 и, наконец, 1000 франков морякам, которые согласились бы переправить его в Англию. Охотников не находилось. Наконец, один моряк согласился пуститься в море, если Ротшильд выдаст вперед 2.000 франков его жене. Полумертвыми достигли они берега Англии, но Ротшильд без промедления заказал себе курьерских лошадей и поспешил в Лондон. ехали сломя голову, не жалея кнута. В то время не было телеграфа и быстрых способов сообщения. Утром 20 июня 1815 года, когда Ротшильд появился на бирже на своем обычном месте, никто в Англии еще не знал того, что было ему известно. Он был бледен и утомлен. Его вид навел других посетителей биржи на мысли, что он получил дурные известия с фронта, тем более, что он совершенно спокойно продавал свои ценные бумаги. "Как! - Ротшильд продает!" - пошел разговор. Курс быстро стал падать, настоящая паника овладела биржевыми маклерами и рынок был наводнен бумагами государственного займа, а в это время все, что предлагалось, скупалось агентами того же Ротшильда! Так шло дело 20 и 21 июня. При конце второго делового дня все шкатулки Ротшильда были переполнены ценными бумагами. Вечером прибыл курьер в Лондон с известием, что Веллингтон победил, а Наполеон бежал. Но Натан Ротшильд успел уже набрать на 40 миллионов франков, а люди, у которых он покупал, сделались на такую же сумму беднее. Все это было последствием вовремя узнанной новости. Люди, находящиеся в курсе того, что происходит на Уолл-стрит в Вашингтоне, часто намекают на то, будто и в период времени от 1914 до 1918 года были люди Ротшильдовской складки, которые знали цену новостям и пользовались ими с таким же успехом. И не только люди Ротшильдовской складки, но и их подставные лица нееврейского происхождения.
  Помимо внутреннего значения, которое содержится в Ротшильдовской истории, она доказывает еще и то, что евреи, будучи рьяными собирателями происшествий, не были публицистами: они пользовались известиями для своих целей, но их не распространяли. Если бы это зависело от них, то публичной прессы не существовало бы вовсе. Французская революция сделалась возможной благодаря тому, что во Франции, кроме Парижа, прессы не было, и народ вне столицы находился в неведении о событиях, так как не было достоверного обмена известий. В самом Париже взятие Бастилии стало известным лишь на следующий день. Там, где нет официальной осведомительной службы, меньшинство легко становится у власти - что доказывает еврейская большевистская революция в России.
  Одним из опаснейших явлений современности является недоверие публики к прессе. Когда наступит день, в который появится нужда в быстром, надежном и авторитетном осведомлении народа в интересах общественной безопасности и дружной, согласной деятельности, народ будет пребывать в положении беспомощного паралича, если доверие к ежедневной прессе не будет восстановлено. Оставляя в стороне все остальные доводы уже по той только причине, что свободная пресса является орудием защиты от господства меньшинства, следовало бы безусловно отменить все ограничения свободного обращения известий между различными частями страны.
  Но так как пресса существует и по большей части является англосаксонским созданием, то она представляет собой силу, с которой не так-то легко справиться. Эта сторона ее и занимает собой мировую программу и еврейское стремление к господству. Протоколы, которые ничего не упускают из вида, дают в отношении прессы твердый план. Обширный материал, содержащийся в этих документах, можно разделить на два отдела: "Что мы сделали" и "Что мы будем делать".
  О прессе упоминается уже во 2 протоколе. Характерно, что упоминается о ней в той же программе, где дается лозунг "без аннексий" еще за 20 лет до наступления мировой войны, где говорится, что нееврейские правители могут еще некоторое время продолжать играть свою роль перед народом, пока под сенью их престолов идет организация еврейской силы, и где дарвинизм, марксизм и философия Ницше упоминаются в качестве наиболее деморализующих учений, среди учений, обязанных своим происхождением еврейскому влиянию. Странные утверждения, но еще страннее то, что из них претворилось в действительность! Во 2 протоколе говорится:
  
  "Современные правительства держат в своих руках силу, которая создает в народе определенные настроения - прессу. Задача ее должна быть сообщать желания и требования, кажущиеся неотложными, оглашать народные жалобы и создавать недовольство. Триумф свободы слова (свободы болтовни) подобает прессе. Но правительства неспособны правильно пользоваться этою силою и она попала в наши руки. Посредством нее, сами оставаясь в тени, мы создали наше влияние. При ее помощи мы собрали горы золота, хотя это и стоило нам потоков слез и крови".
  
  В том же протоколе "Наша пресса" называется "помощницей, посредством которой те мировоззрения, которые мы их (неевреев) приучили воспринимать, как требования науки, получили распространение: для этого мы должны продолжать внушать массам, при помощи нашей прессы, слепое доверие к этим теориям". Далее высказывается мысль, что дарвинизм, марксизм и ницшеанство оказались на практике тремя теориями самыми разрушительными в области естествознания, народного хозяйства и нравственности.
  В 3 протоколе высказывается мнение, что силою прессы надо пользоваться для того, чтобы подорвать уважение ко всякому внешнему порядку:
  
  "Дерзкие журналисты и смелые пасквилянты ежедневно нападают на высших должностных лиц правительства. Это унижение всякого авторитета подготовляет окончательное крушение всего государственного уклада, который должен погибнуть под ударами разнузданных масс".
  
  Участие прессы в осуществлении мировой программы в протоколе описывается следующим образом: "Мы должны принудить правительства неверных соглашаться на такие мероприятия, которые помогали бы приблизить наш обширный план к победоносному концу. Они для этого должны испытывать на себе давление возбужденного общественного мнения, которое на самом деле создается нами при помощи так называемой "великой державы" - прессы. За малыми незначительными исключениями она вся уже в наших руках". Из этих выписок видно, что притязание на господство в прессе упоминается дважды: во втором протоколе сказано: "Она попала в наши руки", а в седьмом: "Она уже в наших руках". Во втором протоколе пресса представлена, как пособница распространению разрушительных естественно-научных, экономических и философских теорий, тогда как в седьмом протоколе о ней говорится, как о средстве принудить правительства под давлением возбужденного общественного мнения соглашаться на такие мероприятия, которые "приближают наш обширный план к его победоносному концу".
  Утверждение 2 протокола о том, что "При ее (прессы) помощи мы собрали горы золота, хотя это стоило нам потоков крови и слез", требует некоторого разъяснения. Это утверждение допускает различное толкование. "Хотя это нам стоило потоков крови и слез" - может быть принято за признание, открыто сделанное в Протоколах. Это признание в свою очередь дает оригинальное освещение тому мнению, которое утверждает, что еврейская мировая финансовая денежная сила будто бы уже потому не могла желать мировой войны, что она знала, какие невероятные страдания придется перенести при этом восточным евреям. Протоколы открыто допускают возможность того, что и сами евреи порою могут пострадать в процессе создания еврейского мирового господства, но Протоколы утешают себя тем, что они гибнут, как воины, на благо Израиля. Смерть одного еврея, говорят нам, ценнее перед Господом, чем смерть тысячи "скотского семени", - одно из любезных наименований, которые даются неевреям.
  Соображение о накоплении золота вполне ясно. Здесь идет речь не только о захвате информации при помощи осведомительных учреждений и о связанных с этим выгодах, но и о той пользе, которую извлекают еврейские международные финансисты для своих планов из обнародования или замалчивания тех или других новостей. Ротшильды покупали газетных издателей так же, как они покупали и крупных политических деятелей. Для проведения всякого нового предприятия, которое они пускали в ход, они прежде всего заручались либо молчанием, либо громкой похвалой газет. В вопросах войны и мира, и при устранении правительств, враждебно настроенных к еврейским финансовым и политическим планам, для обличения и устранения ставших ненужными подставных лиц из неевреев, от которых желали отделаться их еврейские господа, или, наконец, при постепенном создании репутации знаменитости для тех "людей будущего", которые намечались для какого-нибудь задуманного дела, - во всех этих и им подобных случаях пресса старательно участвовала в пособничестве успеху международного заговора.
  Все подробности настоящей главы могут быть иллюстрированы примерами того, что имело место в Соединенных Штатах за последние 15 лет.
  В 12 протоколе изложен подробный план захвата господства над прессой от настоящего времени до появления еврейского мирового правительства. Мы просим читателя тщательно и вдумчиво проследить этот широко и глубоко задуманный план. Следует также обратить внимание на гордую радость Протоколов по поводу того, что издавна о еврейском вопросе не допускалось к опубликованию ничего такого, что было бы неприятно еврейской силе.
  "Какую роль, собственно говоря, играет пресса? Она служит к тому, чтобы разжигать в духе наших интересов страсти самолюбивых людей духовной складки "куда ветер дует". Она поверхностна, лжива и неприлична; большинство в ней вовсе не понимает, каким целях оно служит".
  Здесь сказывается та же степень еврейского презрения, как и в прежде сделанной оценке человеческой природы.
  
  Рассмотрим теперь самый план захвата господства над прессой:
  1) "Мы взнуздаем прессу и подтянем удила. Также мы поступим и с прочей литературой: нет смысла добиваться того, чтобы никакие нападки на нас не могли появляться в газетах, если с другой стороны наше поведение будет подвергаться критике в брошюрах и в книгах".
  2) "Никакие известия не будут делаться известными народу, если они не прошли через нашу цензуру. В известной степени уже и в настоящее время мы достигли этого тем что все известия доставляются только несколькими агентствами, в которые они стекаются со всех частей света".
  Первое положение получает оригинальное освещение, если его сравнить с собственными сведениями евреев о Британской программе касательно Палестины. Декларацию с этой программой министерство иностранных дел послало лорду Вальтеру Ротшильду... Для большинства еврейского народа она была неожиданностью, но для тех, кто вращается в Сионистских кругах, она таковой не представлялась. Основное содержание ее принадлежит министерству Иностранных дел, но текст ее подвергся собственной переработки в бюро Сионистов Америки и Англии. Британская декларация составлена в той форме, какой пожелали Сионисты.
  3) "Литература и журналистика являются двумя весьма важными воспитательными силами. Поэтому наше правительство сделает большинство газет и журналов своею собственностью. Если мы оставим в частных руках десять периодических изданий, то взамен мы создадим тридцать своих собственных и т. д. Публика ничего об этом не должна знать; для этого все газеты и журналы, находящиеся под нашим влиянием, будут для виду высказывать противоположные взгляды и стремления. Таким образом они приобретут общее доверие и привлекут к себе наших ничего не подозревающих противников, которые, раз попав в нашу западню, будут скоро обезврежены".
  
  Этот план приобретает особенный интерес, если обратить внимание на ту оборонительную войну, которую в настоящее время ведут многие еврейские газеты. Часто приходится слышать следующее мнение: "Стоит только обратить внимание на газеты, принадлежащие евреям или находящиеся под их влиянием, чтобы видеть, как различны их политические убеждения и как далеко они расходятся во взглядах". Это верно, но это только "для виду", как говорит протокол 12, при чем лежащее в глубине единение весьма нетрудно обнаружить.
  Замысел скрыть свои тайные цели под ложной личиной можно встретить повсюду в Протоколах не только по отношению к прессе, но и по отношению к другим предметам. В 12 протоколе эта мысль проводится только в отношении прессы, как видно из следующих мест:
  а) Для того, чтобы принудить писателей сочинять такие толстые книги, чтобы их никто не читал, мы "введем на сочинения налог, который для книг меньше тридцати страниц будет вдвое повышен". Больше всего нужно опасаться небольших статей. Чем длиннее статья, тем меньше у ней читателей, - таково мнение Протоколов. Но "то, что мы сами будем выпускать в свет, чтобы создать общественное мнение, будет стоить дешево и получить широкое распространение. Налог будет умерять литературное самолюбие в чистом виде; с другой стороны страх перед наказанием сделает писателей послушными. Даже если и найдется лицо, которое пожелало бы писать против нас, то никто его сочинения не напечатает". (Многие американские писатели могли бы многое рассказать по этому поводу).
  "Перед принятием сочинения в печать издатель или типографщик должны будут получить на это официальное разрешение. Таким образом мы заранее будем знать, какое нападение на нас готовится, и сделаем его тщетным тем путем, что заранее выпустим в свет соответствующее опровержение".
  Так было раньше, таково и современное положение. Евреи вперед знают, что должно появиться, и стараются предупредить нападение, лишив нападающего оружия.
  б) Протоколы приводят при рода еврейской журналистики: их можно найти не только в Протоколах, но каждый день, где угодно.
  "Первое место займут еврейские органы чисто официального характера. Они всегда будут стоять на страже наших интересов, почему их влияние будет сравнительно незначительным".
  "На втором месте будут стоять полуофициальные органы, задача которых будет состоять в том, чтобы обслуживать людей безразличных и охладевших".
  "На третьем месте будут находиться органы с видимой оппозиционной против нас программой. Из них по крайней мере один должен занять явно выраженное, нам враждебное положение. Наши истинные противники примут эту кажущуюся оппозицию за родственную им по духу и этим путем раскроют нам свои карты".
  "Заметим себе: между органами печати, которые будут нападать на нас, будут такие, которые были нами основаны. Но они будут нападать только на то, что мы сами найдем нужным изменить или устранить".
  "Наши газеты будут проводить самые разнообразные убеждения: аристократические, республиканские и даже анархические, конечно, лишь до того момента, пока будет существовать данный порядок управления. Глупцы, которые думают, что они исповедуют мнения своих партийных газет, на самом деле будут высказывать наши мнения или повторять такие мысли, которые нам желательны. Пресса будет касаться наших явных изданий или нападать на них лишь поверхностно, не касаясь существа их, и таким образом будет давать лишь видимость борьбы с нашими официальными газетами; благодаря этому мы получим возможность в возражениях высказываться более подробно, чем в первых выступлениях. Все это будет иметь место постольку, поскольку мы признаем это за нужное. Нападки такого рода укрепят в народе веру в свободу прессы и дадут нашим агентам возможность выставить с виду "враждебную" нам печать, как пустомелей, не умеющих привести серьезных возражений против "наших действий".
  Вот что было бы, если бы вся печать находилась под еврейским влиянием. Но со статьями, вошедшими в эту книгу, случилось нечто обратное и роли как бы переменились. По крайней мере, еврейская пресса на этот раз отказалась опровергнуть нас фактами или привести противоположные основания. В Протоколах мы находим причину: "По мере надобности мы будем распространять идеи, в виде пробных шаров, в третьем разряде нашей прессы для того, чтобы в полуофициальной прессе их затем основательно опровергать. С серьезными же противниками мы справимся тем, что они не будут совсем иметь в своем распоряжении органов печати. Предлогом же для недопущения известного издания мы будем выставлять то, что оно без серьезных оснований только волнует общественное мнение". Предлогом этим на самом деле евреи давно при случае пользовались, хотя, конечно, им не доставало государственной власти, для того чтобы такое запрещение сполна провести в жизнь. Надо однако заметить, что в Соединенных Штатах еврейскому влиянию уже и теперь удается по большей части не допускать того, что ему не нравится.
  
  * * *
  
  Как велико еврейское влияние на газеты в Соединенных Штатах? Поскольку дело идет об употреблении в печати слова "жид", это влияние безусловно. Издатель, который употребляет это слово, скоро почувствует последствия. К нему придут и скажут в противность тому, чему учат самих евреев, что слово "жид" означает последователя известной религии, а не члена определенной расы, и применять это слово публично в печатных произведениях по чьему-либо адресу столь же недопустимо, как употреблять в аналогичных случаях с подчеркиванием названия - "баптист", "католик" или "последователь епископальной церкви".
  Евреям же, наоборот, их вожди постоянно твердят о том, что они являются евреями независимо от религии и месторождения, ибо входят в состав своей расы в силу своей крови. Такими цитатами в высшей степени авторитетных евреев можно было бы заполнить целые страницы. Но между тем, что говорят евреям их вожди, и тем, что говорят издателям-неевреям представители евреев при своих посещениях, существует большая разница и противоречие. Еврейский листок имеет право громко оповестить весь мир, что профессор Р. или судья О. или сенатор П. - евреи; но если то же самое напечатает нееврейская газета, то ее посетят еврейские представители, возмущенные и полные угроз.
  Одна американская газета напечатала просто, как новость, выдержку из одной статьи, вошедшей потом в состав этой книги. В результате на следующий день оказалось, что, за неподтверждением заказов, ряд обычных коммерческих объявлений в этой газете не мог быть напечатан. Из сделанной по этому оправки выяснилось, что все клиенты, объявившие газете бойкот; были еврейские фирмы, а причиной бойкота была эта невинная выдержка. В дальнейшем выяснилось, что тот, кто в газете ведал сбором объявлений, был тоже еврей, принадлежавший к тайному обществу, которое ему поручило иметь наблюдние за газетою в смысле статей, говорящих о еврействе. Это лицо и вело затем переговоры с издателем. В результате в газете появилось витиеватое опровержение, которое было полно похвалами евреям. Газета вновь получила на свои страницы объявления, и открытым остался лишь вопрос, правильно ли было поступлено с издателем или нет. Он, правда, восчувствовал на себе самом еврейскую силу, но примененная тактика была плоха: благодаря ей ему дано было твердое мерило для определения объема еврейской силы. Я вовсе не хочу этим дать совет каждому издателю открыть обличительный поход против тайных сил: это дело личного усмотрения. Но каждый издатель имеет возможность видеть известные вещи. Пусть он тогда их, по крайней вере, действительно увидит, заметит, как следует, и переработает внутри себя.
  Еврейские возражения на статьи, подобные статьям этой книги, принимает почти каждая газета, при чем некоторые из них к сожалению основаны на лживых предположениях. Другие газеты открыли свои столбцы идущей со стороны евреев контрпропаганде. С этим, пожалуй, еще можно примириться. Но не хорошо то, что во всем этом совершенно не обращают внимания на нееврейские интересы в этом вопросе, даже и в тех случаях, когда издатель хорошо усвоил себе весь вопрос. Рядовой издатель все же мог бы воспользоваться этим случаем для уяснения себе того, что происходит у нас в стране.
  Если бы был опубликован список еврейских собственников, акционеров и других лиц, заинтересованных в нашем газетном деле, то впечатление было бы грандиозное. Но этим еще не были бы объяснены до конца размеры того еврейского господства над прессой, которое можно наблюдать у нас. При этом было бы некорректно не сказать, что некоторые газеты Соединенных Штатов, являющиеся собственностью евреев, являются в тоже время почтенными слугами общего благополучия.
  Дело в том, что право собственности на газету часто не имеет большого значения. В газетном деле право собственности не всегда равнозначаще господству над газетой.
  Если желать узнать, кто именно имеет решающее влияние на газету, надо знать синдикат, от которого она зависит, и интересы, которые он преследует; затем общественные связи ее главных сотрудников; далее агентов по сбору объявлений, которые доставляют всю массу еврейских объявлений, и, наконец, их партийное направление и степень их политической независимости. Господство евреев над прессой не сводится исключительно к деньгам; оно заключается скорее в том, чтобы одни вещи замалчивать, о других же осведомлять читателей.
  Разверните в "Еврейской Энциклопедии" список некоторых газет, которые осмеливались затронуть еврейский вопрос, а потом затихли. Когда старый барон Монтефиоре произносил на съезде в Кракове следующие слова:
  "О чем Вы толкуете? Пока мы не будем держать в наших руках прессу всего света, все, что мы предпринимаем, будет тщетно. И мы должны иметь господство или влияние на все газеты света, для того чтобы туманить народы и ослеплять их", он тогда знал, что говорил. Под "ослеплением народов" он подразумевал, что они не должны замечать работу евреев, а под "затуманиванием" он понимал создание такого положения, при котором народы должны в мировых событиях видеть одно, хотя бы в действительности они означали совсем другое. Народу показывают известные внешние очертания, а не то, что происходит за кулисами. Народ не знает, почему известные события, поразившие его жизненный нерв, вообще имели место, но это "почему" в точности известно определенным кругам, осведомительная служба которых нигде не печатается и даже никогда не излагается письменно. Определение в числах того газетного размаха, которым располагают евреи для оглашения тех вещей, которые они желают видеть в печати, открыло бы многим глаза. И все это делает небольшая нация, которая притязает на большее общественное внимание, чем добрый десяток государств, и при том на такое внимание, какое ей желательно!
  Размер еврейского господства, над прессой можно было бы наглядно изобразить на карте Соединенных Штатов при помощи цветных булавок, которые обозначали бы число газет, прямо принадлежащих евреям, число находящихся под несомненным еврейским влиянием и число еврейских газетных сотрудников, которые в различных частях страны определяют направление мыслей американцев.
  Еврейский журналист, чьи статьи порождают беспокойство, чье литературное самолюбие поддерживает в своих читателях состояние брожения и возбуждения, чье остроумие грязно, а мировоззрение отрицательно, равно как и еврейские писатели и беллетристы, которые возносят свой народ до небес и одновременно сеют тайные семена разложения в социальную и экономическую жизнь неевреев, - все они должны почитаться агентами одной еврейской мировой программы, чья задача довести человеческое общество посредством разных "измов" до окончательнаго развала. Удивительно, как велико их число и как они ловко умеют скрывать свои истинные намерения в своих творениях!
  Однако, то тут, то там в Соединенных Штатах за последнее время стало возможным в заглавиях статей пользоваться словом "жид" и на следующий день, на протесты еврейских представителей, возражать, что наша страна до сих пор является свободной. Некоторое количество газет выдержало силу таких натисков совершенно спокойно и дало им надлежащий отпор.
  Редактор, в распоряжении которого имеются факты, может быть совершенно спокойным. Тот же, кто хоть раз уступит, будет все сильнее и сильнее чувствовать давление. Человек, который честно и мужественно будет стоять на своей точке зрения, скоро узнает то, что не всем известно, а именно, что за шумными выступлениями и угрозами кроется в известной части блеф и что цепь, надломленная в одном месте, наносит удар всей системе.
  
  Международный еврей ничего не боится так, как правды или даже намека на правду о себе самом и о своих планах. Да будет же твердыней убежища и защиты, как для честных евреев, так и для неевреев, единая правда!
  
  
  
  
  XVIII. Чем объясняется еврейская политическая сила?
  
  До сих пор при изучении Протоколов мы мало говорили о содержащейся в них политической программе. Победы своей мировой программы евреи добиваются следующими способами:
  а) финансовым господством над миром. Таковое уже достигнуто, благодаря, во-первых, огромной задолженности государств и, во-вторых, безлично-капиталистическому, а не индивидуально-предпринимательскому и директорскому господству над промышленностью,
  б) политическим господством, которое легко можно доказать современным положением всех цивилизованных государств,
  в) еврейским влиянием на воспитание, которое постепенно достигнуто на глазах у ослепленных народов,
  г) опошлением всей духовной жизни при посредстве продуманной системы развлечений и удовольствий, которые можно выразить, пожалуй, одним словом "балаган",
  д) посевом идей, но не идей истинного прогресса, а посевом призрачных и разлагающих экономических теорий и разрушительных тенденций.
  Вот главный средства, определяющие пути наступления; ни одно из них не пропущено в Протоколах. Прежде чем выслушать то, что говорят Протоколы о выборе государственных правителей и о контроле над ними, мы для ясности приведем мнение этих документов о других сторонах политической жизни. Может быть, для тех еврейских защитников, которые во всех своих выступлениях никогда не касаются самого содержания Протоколов, будет интересно узнать, что Протоколы эти весьма далеки от того, чтобы требовать монархического образа правления, но всегда являются сторонниками самого неограниченного и безответственного "либерализма". Силы, стоящие за спиной Протоколов, твердо, по-видимому, уверены в том, что они могут делать с народом все, что им угодно, лишь бы только народу удалось внушить, что у него есть на лицо "народоправство".
  Протоколы любят частые политические перемены: они любят выборы, изменение конституций, частую смену народных представителей. Так в Протоколах говорится: "Неясное понятие о том что такое свобода, дает нам возможность убедить народные массы в том, что правительства должны быть ничем иным, как приказчиками настоящего господина - народа, и что этих приказчиков можно менять, как перчатки. Частая смена народных представителей отдала их в наше распоряжение и сделала из них орудие для наших целей". Удобство пользоваться частыми переменами повторяется и в протоколе 4, который описывает ход развития республик: "Каждая республика переживает несколько этапов развития: первый этап - безмысленное бешенство, подобное горячке, которое растет справа налево; второй этап - обман народа (демагогия), который порождает анархию и неукоснительно приводит к деспотизму, притом не к справедливому, открытому и личному ответственному деспотизму, но к скрытому и безответственному деспотизму, более тяжелому потому, что он исходит от тайной организации. Такое царство произвола может действовать, не стесняясь, потому что оно прячется под маской своих агентов, частая смена которых не вредит нашей силе, но напротив является даже полезной, ибо столь частая смена освобождает указанную организацию от обязанности тратить свои средства на вознаграждение за долголетнюю службу".
  Эта "смена" участников большой политики хорошо знакома Соединенным Штатам. Есть один бывший сенатор, который мог бы на своем опыте подтвердить это, если бы он знал, кто был причиной его смены. Было время, когда он был орудием любого еврея, посещавшего его в кулуарах сената. Его бойкий язык превращал в интересное и убедительное всякие данные, с которыми евреи желали выступить против правительства. С заднего крыльца этот сенатор со всех сторон получал благодарности от очень крупных лиц, при чем благодарности эти были с сильным привкусом металла. Но настал момент, когда стало нужным отделаться от этого сенатора. Тогда письменные доказательства "благодарностей" тотчас вышли наружу из потайного места, где они хранились. Одна газета, которая была известна, как послушный орган еврейства, раскрыла это дело, и возмущение публики довершило остальное. Чтобы положить виновного на обе лопатки, конечно, нужно было его изобличить, для чего и должна была выступить газета. Всего этого, понятно, не случилось бы, если бы сами "наниматели" сенатора этого не пожелали.
  В 14 протоколе описывается, как нееврейские народы в конце концов неминуемо потеряют всякую надежду на улучшение своего положения путем постоянной смены правительств и тогда с восторгом примут обещание создать прочное правительство, которое будет дано исполнителями Протоколов: "Народным массам так надоест беспрестанная смена правительств, которая нами намечена на период расшатывания нами государственного уклада неверных, что они готовы будут принять от нас все, что нам угодно". - Чиновник, который вздумает критически относиться к стремлениям, идущим со стороны евреев, весьма скоро будет у нас смещен со своего поста, и этих смещенных в настоящее время должно быть уже довольно много. Одни из них не могут понять, как это случилось. Другие все еще размышляют до сих пор, как могло случиться, что в то время, когда они действовали в точности согласно предписаниям и писали патриотические донесения, их встречали холодным молчанием, и почему они принуждены были лишиться своих мест.
  Протокол 9 делает странные предположения. Вот некоторые из них на выдержку: "Если какое-нибудь правительство протестует против нас в настоящее время, то это делается лишь для вида: они ведь все находятся под нашим контролем и делают это по нашим же указаниям, ибо их антисемитизм нужен нам затем, чтобы держать в повиновении наших низших братьев, я не хочу останавливаться на этом более подробно потому, что это уже составляло предмет частых обсуждений между нами".
  Это учение о пользе антисемитизма и о желательности его развития там, где его не существует, можно найти в словах прежних и новых еврейских вождей.
  
  "На самом деле препятствий пред нами больше нет. Наше сверхправительство стоит столь высоко над законом, что мы имеем полное основание назвать его сильным и могучим именем "Диктатуры". По чистой совести я могу сказать, что мы являемся в настоящее время истинными законодателями".
  
  Далее высказывается предложение:
  
  
  "De facto мы уже устранили все правительства, кроме нашего, хотя de jure мы еще некоторым и позволяем существовать".
  
  
  Фактические выводы из изложенного ясны: Правительства еще продолжают существовать под своими старыми названиями и проявляют над своими народами государственную власть, но еврейское сверхправительство проявляет свое бесспорное влияние над всеми ними во всех делах, которые входят в круг намерений международных евреев.
  Протокол 8 показывает, как это достигается:
  
  "В настоящее тремя и до тех пор, пока не наступит время, когда мы сможем поручить ответственные правительственные места нашим братьям евреям, мы будем их поручать таким людям, чье прошлое и характер таковы, что между ними и их народом образовалась пропасть, людям, которым в случае неповиновения нашим приказам будет грозить суд или изгнание и которые потому будут вынуждены защищать наши интересы до последнего вздоха".
  
  О денежных средствах политических партий 9 протокол говорит:
  
  "Раскол партий сделал их всех нам послушными: для проведения партийной борьбы необходимы деньги, а деньги у нас".
  
  Часто ставили вопрос о происхождении партийных фондов. Но никто до сих пор не добрался до их международного источника.
  В Соединенных Штатах мы за последние пять лет имели почти сплошь еврейский состав управления всей областью военного дела американского народа. Деятельность законного правительства ограничивалась в это время почти одним ассигнованием денежных сумм, но самое управление деловой стороной войны находилось в руках правительства, гнездившегося внутри самого правительства, и это внутреннее сверхправительство было еврейским.
  Часто задают вопрос, чем все это можно объяснить. Главный ответ, обычно, формулируется следующим образом: евреи, которым непосредственно поручались ответственные должностные посты военного управления, были, де, специалисты, самые что ни на есть лучшие специалисты, каких только можно найти. На другой вопрос, почему значительная часть иностранной политики Соединенных Штатов зависит от внушений определенной группы евреев, получался равным образом ответ: эти люди одни только знали, что нужно, и не было никого, кто обладал бы большими знаниями, - поэтому выбранные народом носители правительственной власти имели полное право слушаться самых практических и удачных советов, какие могли только найти.
  Пусть будет так. Допустим, что в Соединенных Штатах только одни евреи оказались пригодными для разрешения назревающих проблем с наивысшим мастерством. Так как мы здесь не хотим говорить о войне, то констатируем лишь тот факт, что военное управление было сплошь еврейское. Может быть, это станет понятней из 2 протокола:
  
  "Должностные лица, которых мы выбираем из массы народа за их податливость, не подготовлены для дел управления и поэтому легко обратятся в пешки в той игре, которую ведут наши ученые и талантливые эксперты, - специалисты, воспитанные с малолетства в знании мировых дел. Мы знаем, что только наши специалисты обладают необходимыми для управления сведениями".
  
  Конечно, раз нееврейское должностное лицо не подготовлено, то по необходимости ему должна быть оказана помощь. А кто больше для этого пригоден, как не те, которые предлагают себя сами для оказания этой помощи? Народным массам внушено не доверять именно тем правительственным должностным лицам, которые имеют настоящую опытность в политике и в делах управления. Естественно, что последнее обстоятельство вдвойне облегчает положение еврейских "специалистов" по оказанию помощи. А благодаря этому, как раз те, кому это выгодно и чьим интересам в первую голову служат эти податели помощи, в свою очередь выступают на первый план.
  Из всего, что Протоколы рассказывают о политике мировой программы, наибольший интерес представляет выбор главы государства и контроль над ним. Весь план, сюда относящийся, изложен в 10 протоколе. Что автор имел при этом в виду, как пример, выборы президента Французской Республики, дает, правда, этому плану некоторую местную окраску, но в сущности он может найти применение везде и даже нашел свое полное осуществление в другом месте.
  10 Протокол вводит нас в главную суть дела: он обрисовывает эволюцию правителей государств от самодержцев к президентам и эволюцию государств от монархии к республике. Язык, которым изложено все, сюда относящееся, отличается особенно гордым тоном, хотя все же далеко отстает от тона современной еврейской литературы, которая утопает в наслаждении чувством своей силы. Как ни отвратительно все это поведение, все же весьма ценно узнать, в каком свете вся программа Протоколов видит неевреев и их сановников. При этом не нужно упускать из вида, что собственный еврейский идеал - не президент, а властитель, царь. Русские евреи-студенты в 1918 году кричали на улицах: "Мы дали вам Бога, а теперь дадим вам Царя". Новый флаг Палестины, как впрочем и каждой синагоги, который теперь развевается беспрепятственно, имеет на себе изображение знаков достоинства еврейского царя. Евреи надеются, что трон Давидов будет восстановлен, что весьма вероятно и осуществится. К этому стремлению, как таковому, мы не относимся отрицательно и смотрим на него скорее с симпатией и уважением. Но мы приводим его единственно для сопоставления с ясно выраженным еврейским презрением ко всем нееврейским президентам и соответственному государственному устройству.
  О президентах Протокол 10 говорит:
  
  "Тогда наступило время республиканской эры и на место властителя мы выдвинули карикатуру - президента, выбранного из народной массы... Таким путем была заложена мина под народ или вернее под государства неверных".
  
  С изумлением и неприятным чувством читаешь в Протоколах, что люди "с прошлым" в особенности предпочтительны для президентского поста. Что люди такого рода в различных странах, включая и Соединенные Штаты, занимали посты президентов, не подлежит сомнению. В некоторых случаях противный чести поступок, который являлся пятном в прошлой жизни, был общеизвестен; в других случаях это прошлое затемнялось молчанием или неверными слухами. По крайней мере в одном случае партийная клика знала о таком прошлом, но скрывала перед общественным мнением подозрительную репутацию своего кандидата и за такую добрую услугу, получила от него большую мзду. Люди с несовсем чистым прошлым не редкость, и очень часто их беспокоит не столько самое прошлое, сколько огласка его. Благодаря отсутствию прямодушия, из страха огласки и общественного приговора, такого рода люди обыкновенно попадают в другого рода рабство, в рабство политическим и финансовым интриганам. "Мы будем способствовать выбору в президенты таких людей, в чьем прошлом имеется какая-нибудь темная афера, какая-нибудь "Панама"; подобные личности из страха разоблачений и из естественного желания подольше пользоваться преимуществами, доходами и почестями, сопряженными с званием президента, будут послушными исполнителями наших приказов".
  Слово "Панама" возникло от тех грязных дел, которые имели место во французских политических кругах при финансировании в середине прошлого столетия плана постройки Панамского канала. Если бы Протоколы., которые лежат пред нами, были составлены ближе к нам, то они могли бы упомянуть и дело Маркони в Англии, хотя, может быть, они перед этим задумались бы, ибо в этом случае среди участников были и евреи. Герцль, великий еврейский сионистский вождь, пользуется выражением "Панама" и в своем "Еврейском государстве". Упоминая о финансировании Палестины, он говорит, что еврейское общество позаботится о том, чтобы предприятие это не обратилось в "Панаму", но в "победу". Что одно и то же выражение встречается и в Протоколах, и у Герцля, - достойно внимания, потому что человек, который пишет в настоящее время для большой публики, пожалуй, не употребил бы выражения "Панама" для характеристики чьего-либо прошлого, потому что его не поняли бы. Именно эта обычная связанность людей с их прошлым создает для честного писателя безусловный долг говорить всю правду о лицах, которые добиваются общественных должностей. Недостаточно писать о кандидатах на такие места: "Он начал свой путь бедным юношей и закончил его крупным человеком". Но каким путем? Как шел рост его состояния? Иногда путеводная нить ведет к семейному очагу кандидата. И вот, например, узнаешь, что один господин вывел другого из затруднения тем, что женился на его даме, потерявшей репутацию, но за это получил кругленькую сумму. Другой попал в тяжелое положение, благодаря слишком интимным отношениям к жене третьего, причем из этого неприятного положения его вывело лишь быстрое вмешательство влиятельных друзей, которым он, конечно, в итоге оказался навсегда обязанным. По странной случайности, по крайней мере в американских "сферах", господствует женское влияние: на наших высоких постах эта нота слышится чаще, чем какая-либо другая, чем даже денежная нота.
  В европейских странах, где предосудительным отношениям к женщинам не придают столь важного значения, у людей, считающихся в числе кандидатов, наталкиваешься при исследовании то и дело на темные пятна.
  Эта тема в высшей степени противна, но истина часто имеет хирургические задачи, а мы имеем дело именно с задачей такого рода. Если мы, например, станем исследовать собрание столь громадного мирового значения, как Версальская Конференция, причем обратим особое внимание на людей, сильно подверженных еврейским влияниям, и точно проследим их прошлое, то мы очень легко установим тот момент, когда они попали в такое положение, которое, хотя и принесло им кратковременную выгоду, но за то сделало их навсегда рабами тайной силы. Неприятное зрелище стоящих у власти государственных людей англосаксонской расы, тесно окруженных князьями семитской расы и постоянно получающих от них наставления, может получить объяснение лишь при условии знания темных сторон этих людей в связи с слотами Протоколов: "мы будем способствовать выбору на президентские посты таких людей, чье прошлое заключает в себе скрытую темную аферу".
  Там, где такое еврейское господство над государственными людьми явно выступает наружу, можно сказать с уверенностью, что эта раса является единственной хранительницей такого рода тайн. Потому, в случае необходимости, патриотическим долгом каждого, кто об этом узнает, будет раскрыть такую тайну, - и притом не ради того, чтобы ударить по чьей-либо репутации, но ради того, чтобы раз навсегда заклеймить такого рода недостойное явление клеймом позора.
  Еврейские публицисты обычно говорят нам, что евреи не объединены в политическом отношении, поэтому, де, они и не пользуются политическим влиянием. Далее мы слышим рассказы о том, что между ними господствует столь большое разногласие, что нет даже возможности руководить ими в определенном направлении.
  Да, так может случиться, но лишь тогда когда в еврейской общине ставится вопрос в пользу чего-нибудь. Тогда образуется большинство мнений и, вероятно, по большей части мнение даже незначительного меньшинства дает себя чувствовать. Но когда речь идет о вопросе против чего-нибудь, то еврейская община представляет собой полное единство. Этот факт может засвидетельствовать каждый наблюдательный политический деятель.
  Каждый может в политической жизни проделать этот опыт над собой. Ему стоит только публично заявить, что он не допустит влияния над собой евреев и вообще не будет подчиняться никакому влиянию. Если он, кстати, при этом позволит себе употребить слово "жид", то ему не нужно будет читать никаких книг в доказательство еврейской солидарности: он почувствует ее очень скоро на своей шкуре. Эта еврейская солидарность в делах, зависящих чисто от голосования, не может, само собой разумеется, достигнуть всего, чего она бы желала; политическая сила евреев заключается не в количестве голосов, но в их влиянии на верхи правительств. Евреи, если взять последние пять лет, все время являлись политическим меньшинством в отношении подсчета голосов, но в отношении влияния они были политическим большинством. Они господствовали и сами этим хвастались. Признаки их господства можно наблюдать везде.
  Главный признак этого господства виден в отношении к евреям в политической жизни, Этот признак страх, то есть то же самое, что и в прессе. Этот страх так велик, что никто не смеет говорить о евреях так же, как говорят об армянах, немцах, русских или индусах. Что представляет этот страх, как не доказательство того, что всем известно еврейское могущество и та беспощадность, с какою они им "пользуются? Очень возможно, что даже самый антисемитизм, как то утверждают иные еврейские публицисты, есть ничто иное, как выражение высшей степени страха. Страх перед чем-то неведомым. Беспримерное зрелище бедного с виду в массе народа, который, на самом деле, богаче всех других, незначительного меньшинства, которое могущественнее большинства всех остальных, может и в самом деле подействовать на раздраженное воображение и породить призраки. Знаменательно то, что все те, которые обычно выдают себя за признанных представителей еврейства. решительно ничего не имеют против этого страха: они даже считают его желательным; они даже обладают особым искусством поддерживать постоянно этот страх, - только в определенном, тщательно взвешенном размере, так, чтобы он не слишком бил в глаза. Но стоит равновесию нарушиться, тотчас обнаруживается их слабая сторона. Тогда, прежде всего, пускаются в ход угрозы в надежде восстановить страх; если же угрозы оказываются бессильными, то начинаются вопли и хныканье по поводу "антисемитизма".
  Было бы странно, если бы евреи не видели, что самые низкие проявления антисемитизма как раз порождаются тем страхом, который они сознательно развивают в окружающей их обстановке. Из него проистекает к евреям ненависть самого худшего качества. Между тем, человек с нормальным нравственным чувством будет больше всего остального избегать внушать страх другим; находить в этом удовольствие и извлекать из этого пользу могут только люди низшей расы.
  Было бы уже большим шагом вперед, если бы люди сумели освободиться от этого страха иудейского. Но еврейские защитники, и словом, и пером, как раз борются с проявлением этого освобождения. Они называют его тоже "антисемитизмом", тогда как, в действительности, этот процесс вовсе не является таковым, а в нем скорее кроется единственная возможность предотвратить антисемитизм. Процесс этот должен пройти несколько ступеней. Прежде всего нужно показать еврейское могущество во всем его объеме, против чего, конечно, со стороны евреев идет сильный отпор, хотя отрицать факт этого могущества нельзя. Затем нужно объяснить существующее могущество. Его можно объяснить только еврейским желанием господства, или хорошо продуманной программой, которой придерживаются на пути к господству. Раз метод раскрыт, то половина зла уже устранена. Еврей не сверхчеловек.
  Он хитер, он обладает выдержкой, его мировоззрение позволяет ему многие поступки, которые другим претят. Но при равных условиях он все-таки не сверхчеловек. Янки во всех отношениях может с ним помериться, но только янки, по свойствам своим, склонен уважать правила приличия в игре. Когда люди узнают, какими средствами достигнуто это могущество, когда они, хотя бы скажем, узнают, каким путем захвачено было это политическое могущество в Соединенных Штатах то вся картина пущенных для этого в ход способов должна сорвать ореол с этого могущества и представить его как весьма грязный гешефт.
  Вопрос о том, заслуживает ли внимания метод, изложенный в Протоколах или нет, зависит от того, находит ли он себе фактическое подтверждение в современных событиях. Между тем такое подтверждение на лицо, ибо события и программа совпадают. Конечно, для евреев было бы выгоднее, если бы нельзя было обнаружить следов их участия ни в писаниной, ни в осуществившейся программе; но следы на лицо и евреи поступают нелогично, когда обвиняют за это других, а не себя самих. Нельзя же, в самом деле, считать опровержением фактов брань, направленную против тех, кто их устанавливает. Мы допускаем, что еврей хитер. Но этого недостаточно для того, чтобы он мог совсем скрыть следы своей, деятельности. У него тоже есть свои слабые стороны, благодаря которым, в конце концов, удается обнаружить всю полноту его работы. Разве он боялся бы этого открытия, если бы все то, что открыто, оказалось хорошим и справедливым? Слабая сторона еврейской программы в том и заключается, что вся она с начала и до конца есть одна несправедливость. Как бы ни были велики успехи еврейства, они не столь велики, чтобы человечество не могло ему повелительно сказать: "стой!" В человечестве уже замечается сильное движение, направленное к отражению нападения, и, если бы среди еврейского народа нашлись пророки, они должны бы указать своему народу иные пути.
  Вот почему доказательства существования программы и страх ее раскрытия будут иметь своим последствием устранение того беспокойства, которое порождают евреи среди народов-хозяев, у которых они живут в гостях.
  
  
  
  
  XIX. Еврейское пятно на красной России
  
  "Среди мира вполне организованных государственных единиц для
  евреев имеются только две возможности успеха: либо они должны ниспровергнуть
  устои чужой национально-государственной системы, либо они должны
  основать собственное независимое государство... В восточной Европе,
  по-видимому, большевизм и сионизм процветают бок о бок... не потому, что
  евреи придают значение положительной стороне радикальных теорий, и не
  потому, что они желают быть участниками нееврейского национализма и
  нееврейской демократии, но потому, что всякий нееврейский государственный
  уклад им ненавистен".
  Ефстафий Перси (Eustace Percy)
  
  
  Чтобы узнать, что думают и чего желают вожди еврейства в Соединенных Штатах или других странах, вовсе не следует прислушиваться к их речам, обращенным к неевреям, но лишь к тому, что они говорят своему народу. Так, если вы хотите знать: - считают ли себя евреи за людей, предназначенных для господства над миром и за представителей того народа или расы, которая остро отличается от других народов и рас? смотрят ли они на все нееврейское человечество, как на законно им принадлежащее рабочее поле, которое они могут эксплуатировать, руководствуясь менее строгими нравственными правилами, чем те, которые они применяют к собственному народу? знакомы ли им основные положения Протоколов и осуществляют ли они их в жизни, - на все эти вопросы основательные ответы можно найти только в том, что еврейские вожди говорят евреям, а не в том, с чем они обращаются к посторонним.
  Всем видные еврейские имена, которые чаще всего встречаются в прессе, еще не составляют собой всех глашатаев еврейства, но лишь избранную группу, представителей отдела пропаганды, чья задача выполняется либо в форме пожертвований для христианских благотворительных учреждений, либо в форме "либеральных" мнений в вопросах религиозных, социальных и политических. Однако, в какой бы форме эта лицевая сторона ни проявлялась, несомненно одно, что деятельность еврейских вожаков в собственном смысле постоянно прикрыта видимой личиной таких действий, к которым желают привлечь признательные взоры неевреев.
  Высказываемые в настоящей книге мнения и констатированные в ней факты все до единого основаны на недвусмысленных доказательствах и на том, что мы слышим из уст самих еврейских вождей. Поэтому, если евреи оспаривают высказанные положения, то они оспаривают то, что сами защищают. Такое отношение к делу можно объяснить только тем, что, по их мнению, наши исследования не достигли еще до той точки, которую они стараются тщательно скрыть от мира.
  С наибольшим ожесточением оспаривается мнение о том, что большевизм, будь то в России, или в Соединенных Штатах, есть вещь еврейского происхождения. Такое отрицание представляет собою один из ярких примеров дерзкого двуязычия. Перед неевреями еврейский характер большевизма отрицается. Напротив, в молчаливых недрах еврейских общин, под прикрытием еврейского жаргона и в тайниках еврейской национальной прессы мы находили горделивые признания, правда, перед лицом лишь собственного народа, что большевизм - дело еврейское.
  Чтобы избежать обвинения в убийствах, моральном одичании, разбоях и в голодной смертности, которые под шум цинично звучащих гуманитарных фраз в настоящее время господствуют в России, и во всем том невероятном ужасе, который, в его целом, нельзя ни описать, ни понять, еврейская пропаганда хватается за две соломинки. Прежде всего говорят, что Керенский, который открыл дорогу большевистскому вторжению, не еврей. Если вдуматься, то едва ли можно найти более сильное доказательство в пользу еврейского характера большевизма, как это вечное, громогласное, еврейское утверждение, что, по крайней мере, двое главных виновников большевизма не были евреями. (Керенский и Ленин. - Примечание переводчика). Оспаривать, среди сотен имен, еврейское происхождение только для двоих, конечно, прием неудачный, а помимо сего, отсутствие еврейской крови в Керенском является еще делом далеко не доказанным.
  "Но вот Ленин, - говорят еврейские защитники, - Ленин, глава и мозг всего - Ленин не еврей!" Может быть, но зачем выпускал он не раз свои прокламации на еврейском языке? Зачем окружил себя евреями? Почему он отменил христианское воскресенье и ввел еврейскую субботу? Объяснение этого, может быть, в том, что он женат на еврейке.
  До сих пор зато никто не сомневался в национальности Троцкого: он еврей и зовут его Лейба Бронштейн. С некоторого времени евреи любят кричать, что Троцкий, де, сам заявил, что он вообще не принадлежит ни к какому вероисповеданию. Может быть, это и правда. Но к какой-нибудь вере он все же должен принадлежать. Чем иначе объяснить, что христианские церкви превращали в конюшни, бойни и танцульки, тогда как еврейские синагоги оставались нетронутыми? И почему христианское духовенство должно было производить уличные работы, тогда как раввинов оставляли при их должностях неприкосновенными? Может быть, Троцкий и не принадлежит более ни к какому вероисповеданию, но все-таки он еврей, и это, несомненно, чисто еврейское упрямство утверждать, что Троцкий не еврей, когда все еврейские авторитеты считают его таковым.
  Нас могут упрекнуть в том, что мы слишком часто повторяем то, что всем известно. Однако, и по сие время есть большое число лиц, который не знают, что такое большевизм, а поэтому мы должны, даже под страхом упрека в повторении, много раз подчеркнуть важнейшие пункты. Кроме того, наша цель не только в том, чтобы разъяснить происходящее в России, но и в том, чтобы предостеречь людей от того, что происходит в Соединенных Штатах.
  Большевистское правительство, в том виде, как оно было поздним летом 1920 года и по донесениям, полученным нашими властями из России контрабандным путем, представляло собой полное господство еврейства. Это положение с тех пор весьма мало изменилось. Чтобы показать соотношение, мы дадим несколько примеров. Не следует при этом думать, что члены правительства, не являющиеся евреями, есть русские. Только самое незначительное число русских, в настоящее время, имеют голос в делах своей страны. Так называемая "диктатура пролетариата", в которой пролетариат не имеет никакого голоса, является русской лишь постольку, поскольку она образована в России. Она не может считаться русской в собственном смысле, потому что вышла не из русского народа и не для него существует. Большевизм есть международная программа Протоколов, которая должна быть осуществлена в каждой стране меньшинством; русское действо является лишь генеральной репетицией.
  
  Еврейское господство в России (1920)
  
  
  
  
  Цифры эти поучительны. Еврейское участие нигде не ниже 76%. (По странной случайности, наименьший процент евреев приходится на военный комиссариат). Что же касается различных комиссий, которые не имеют дела непосредственно с народом, то в разных комиссиях по обороне и пропаганде евреи буквально занимают чуть не все места. Вспомните, что говорится в Протоколах о господстве над прессой, вспомните слова барона Монтефиоре об этом, и посмотрите на правительственных журналистов. Эта компания состоит из 41 члена и все евреи. Только еврейским перьям доверена большевистская пропаганда. Далее идут уполномоченные советского Красного Креста, которые являются ничем иным, как красными агентами во всех вышеуказанных городах, - все они сплошь евреи.
  Комиссариат социального обеспечения, место социальной помощи, от которого зависит жизнь и смерть сотен тысяч, состоит из 6 членов - все евреи.
  Из 53 членов комиссариата просвещения 11 показаны неевреями. Чего стоят эти неевреи, можно догадаться.
  Какова же участь русских детей? "Их, - говорят благородные еврейские воспитатели, - мы будем обучать всему. Мы выбросим из их головы сор. Они будут учить правду обо всем". Что под этим понимается, перо отказывается писать. Когда Венгрия освободилась от красного большевизма Бела Куна (тоже еврея), были среди жертв народного гнева и невинные евреи, так что евреи, пожалуй, правы, когда они называют время, наступившее после крушения их попытки ввести русскую трагедию и в Венгрию, "белым террором". Однако, имеются неопровержимые доказательства того, что ничто так не способствовало взрыву белого террора, как отчаяние и бешенство родителей, чьим детям, за время короткого господства евреев-большевиков, насильственно прививали всякую грязь и мерзость.
  Такого рода рассказы американские евреи слушают очень неохотно. Это их отвращение могло бы им быть поставлено в похвалу, если бы они одновременно не становились на защиту тех, кто совершали эти преступления. Впрочем, давно известно всем, что целомудрие христианской женской молодежи в глазах еврейских юношей и мужчин не ценится так высоко, как целомудрие еврейских девушек. Но, по крайней мере, было бы приятно узнать, что все евреи безусловно осуждают то распутство, что имело место в России и Венгрии под именем "воспитания". Но так как главное влияние, которое теперь нравственно разлагает нееврейское юношество в Америке, исходит от самих же евреев и, сверх того, Протоколы одной из боевых целей ставят "понижение нравственного уровня юношества неверных", то нет ничего удивительного в том, что евреи на этот факт ничем другим не умеют возразить, как только ругательствами и голыми отрицаниями. Между тем, главное обвинение наше против евреев заключается не в экономических методах коммунизма и не в обмане и безудержном введении в заблуждение народа. Нет! Оно заключается в привитии чисто животной морали, которая всюду пробивается наружу: именно здесь проходит строгая разделяющая линия между нееврейским и еврейским пониманием нравственности. Мы не будем говорить здесь об идущей с этой животной моралью рука в руку страшной жестокости: мы ограничимся единственно тем, что повторим объяснение, которое дает этому еврейская пресса: "Возможно, что евреи в России бессознательно мстят за свои вековые страдания!"
  Нас спрашивают: "Чем можно доказать, что все это правда?" Доказательства получены сенатом Соединенных Штатов и напечатаны в докладе Отделения Судопроизводства. Мы на нем долго останавливаться не будем, потому что мы охотнее приводим еврейские свидетельства, чем нееврейские. Все же некоторые факты из него мы приведем, так как они являются официальным доказательством.
  Вот один из свидетелей доктор А. Саймонс (Simons), духовное лицо, пребывавшее в Петербурге то поручению одной американской церковной общины в то время, когда разразился большевистский террор. Приводим выдержки из его показаний: "Сотни агитаторов, прибывшие сюда из низов восточного квартала Нью-Йорка, находились в свите Троцкого-Бронштейна... Многие из нас были поражены бросающимся в глаза преобладанием евреев во всем движении и очень скоро выяснилось, что более половины агитаторов в так называемом большевистском движении были евреи"...
  Сенатор Нельсон, ведший допрос, спрашивает: "Евреи"?
  Доктор Саймонс: "Да, это были евреи, отпавшие евреи. Я ничего не хочу сказать против самого еврейства. Я никогда не чувствовал симпатии к антисемитическому движению, никогда им не занимался и заниматься не буду... но я твердо убежден, что все это дело еврейское и что одно из оснований его надо искать в восточном квартале Нью-Йорка".
  Сенатор Нельсон: "Разве Троцкий в то лето приехал из Нью-Йорка?"
  Доктор Саймонс: "Да".
  Далее доктор Саймонс показал: "В декабре 1918 года... под председательством лица, известного под именем Зиновьева-Апфельбаума ... из 388 членов было только 16 настоящих русских, за исключением, может быть, одного негра из Америки, который выдавал себя за профессора Гордона... 265 человек из этого северного коммунистического правительства, которое заседает в старинном Смольном Институте, вышли из низов восточного квартала Нью-Йорка... Я хочу еще отметить, что, когда большевики захватили власть, тотчас весь Петербург был наводнен тучей прокламаций и плакатов на еврейском языке. Ясно было видно, что этот язык должен сделаться одним из главных языков в России; коренные русские, конечно, не очень благосклонно относились к этому".
  Вильям Гунтингтон (Huntington), коммерческий агент при посольстве Соединенных Штатов в Петербурге, свидетельствует: "Вожди движения, по моему, на две трети состоят из евреев ... большевики-интернационалисты и евреи совершенно равнодушно относятся к настоящим русским национальным интересам".
  Вильям В. Уэлч (Welch), чиновник национального городского банка, бывший в России, показал: "В России всем известно, что при четверти большевистских вождей евреи... Были между ними некоторые, не много, коренных русских: под коренными русскими я разумею настоящих русских, а не евреев".
  Роджерс Е. Симмонс (Simmons), торговый эксперт торгового департамента Соединенных Штатов, показал то же самое. То же показал и высокопоставленный анонимный свидетель, имя которого, с разрешения комиссии Сената, не было занесено в протокол.
  Британская Белая Книга "Россия ", Љ 1, по вопросу об еврейском характере большевизма гласит: "Собрание донесений о русском большевизме, переданное Парламенту Его Величества в апреле 1919 года, содержит в себе множество подобных доказательств из разных источников, все от очевидцев".
  В весьма почтенном журнале "Азия ", февраль-март 1920 года, имеется статья, в которой, среди других важных сообщений, мы читаем: "Во всех большевистских учреждениях начальством являются евреи. Помощник комиссара по начальному образованию Грюнберг едва говорит по-русски. Евреи везде действуют успешно и достигают своей цели. Они умеют добиться полного себе подчинения и держать в нем людей. Но они высокомерны и презрительны, и это возбуждает народ против них... В настоящее время среди евреев наблюдается большое религиозное воодушевление, они верят, что приближается время господства избранного народа на земле. Они тесно сплели в одно целое иудаизм и мировую революцию. Они видят в распространении революции исполнение слов писания: "Если я и положу конец всем народам, между которыми я тебя рассеял, Израиль, то тебе конца не положу".
  Само еврейское мнение о большевизме сильно поколебалось. Сначала евреи его приветствовали восторженно. В первоначальное время нового режима ничего не скрывалось в смысле участия в нем еврейства. Устраивались публичные собрания, собеседования, печатались отдельные статьи, в которых можно было найти множество согласных с правдой ценных сведений. В то время еще не пытались скрывать имен.
  Затем наступило время, когда ужас охватил все человечество перед тем, что делалось в России, и на одно мгновение молчание воцарилось в иудейском стане. Потом время от времени стали появляться опровержения, сменяемые потоком прославлений. Последнее направление продолжает еще держаться внутри самого еврейства, но со стораны, обращенной к неевреям, дело представляется в печальном для евреев виде и идут разговоры о "преследованиях евреев". Мы лично готовы к тому, что в один прекрасный день большевизму дадут название - "гонение на евреев".
  В "Американском Еврее ", от 10 сентября 1920 года, появилась статья, в которой в современном беспокойстве и волнении мира не только признается и объясняется участие евреев, но оно и оправдывается, причем это оправдание, странным образом, ставится в связь с Нагорной проповедью. Автор статьи говорит, что "евреи создали организованный капитализм, вместе с его действенным орудием, банковской системой". Среди многочисленных еврейских попыток отрицать этот экономический факт такое признание производит благоприятное впечатление.
  "Одним из явлений, - говорится в этой статье, - производящих сильное впечатление даже в наше, полное впечатлений время, является восстание евреев против капиталистического строя, который изобрел еврейский же ум и создали еврейские же руки". Но если это так, то почему "еврейский организованный капитализм" вместе со своим "действенным орудием - банковой системой" поддерживает это восстание?
  Далее статья говорит: "Это действо (русский переворот), предназначенное к тому, чтобы быть отмеченным в Истории, как выдающееся событие мировой войны, было в значительной степени делом еврейской мысли, еврейского недовольства и еврейской воли к созданию нового строя. Быстрый выход русской революции из разрушительного периода и вступление ее в созидательный является ясным выражением творческого характера духа еврейской неудовлетворенности". (Прежде всего нужно еще доказать, что созидательный период действительно наступил).
  Но с особым вниманием мы читаем дальше следующие строки: "То, что такими мощными средствами создано в России еврейским идеализмом и еврейским недовольством, те же исторические свойства, присущие еврейскому уму и сердцу, стремятся создать теперь и в других странах". Спрашивается: что создал в России "еврейский идеализм?" Какими "мощными средствами?" Почему "еврейский идеализм" и "еврейское недовольство", существующее всегда, работают вместе? Когда прочтешь Протоколы, то все это становится ясным. Еврейский идеализм - ничто иное, как разрушение нееврейских государств и обществ и создание единого еврейского государства и общества. Разве не так было в России? Воистину, выполненные "мощными средствами" деяния развернулись в России: убийства, разбой, воровство и позволение народу умирать с голода! Автор статьи в "American Hebrew" очевидно выболтал больше того, что он хотел: он называет эту внутреннюю связь между идеализмом и недовольством "историческими свойствами еврейского духа". - Но это еще не все: в силу расовых наследственных свойств, которые создали в России красный террор и которые действуют там и поныне, по мнению автора, та же участь должна постигнуть и другие страны. Это, впрочем, нам было известно уже раньше. Вся разница только в том, что, когда это говорят неевреи, то их засыпают самыми дикими ругательствами. Теперь же то же самое говорит еврейский автор в еврейском руководящем журнале. Одновременно в оправдание он прибавляет: "вполне естественно ... что недовольство равным образом и в других странах выражается в крайности стремлений и в чрезмерном числе намеченных целей". Какое недовольство? Конечно, еврейское. Чем вызывалось это недовольство? Всякой формой правления, которая не была еврейской. В чем заключается для Америки предел стремлений и намеченных целей? Вызвать большевистскую революцию тоже и в Соединенных Штатах. Но разве тут действительно "чрезмерное число" поставленных целей? Нет, цели были немногочисленны, но они были ясны и определенны; ошибка вышла в одном, они выбрали для этого неподходящую страну.
  В настоящее время у нас на улицах Нью-Йорка можно видеть, как русские большевики ведут позорную торговлю золотыми портсигарами, которые они украли у русских семей, фамильными драгоценностями, обручальными и дареными кольцами, которые они награбили у русских женщин. Большевизм до сих пор еще нигде не пошел дальше того, чтобы сделаться идеалом всех ростовщиков, закладчиков и грабителей. Но, мы надеемся, ему придется долго ждать, пока Америка начнет принимать приказы, написанные по-еврейски, или пока американские женщины должны будут уступить свои драгоценные украшения "избранному племени".
  Несмотря на связь между американским еврейством, русским большевизмом и Протоколами, еврейские журналисты все же столь меднолобы, что позволяют себе писать, что только сумасшедшие могут находить эту связь. Нет, только слепые могут ее не видеть!
  
  
  
  
  XX. Еврейские свидетельства в пользу большевизма
  
  "Из экономического хаоса еврейский дух недовольства создал
  организованный капитализм с его действенным орудием, банковой системой...
  Следует ли Америке, подобно царской России, осыпать евреев необоснованными и
  горькими упреками в том, что они являются ничем иным, как разрушителями, и
  тем заставить их занять позицию непримиримого врага? Или, наоборот, Америка
  сумеет использовать еврейский творческий дух так же, как она сумела это
  сделать по отношению к силам всех других рас?... Ответ на эти вопросы должен
  дать Американский народ".
  Из одной статьи "Американского Еврея" от 10 сентября 1920 г.
  
  
  Американский народ некогда несомненно ответит, и этот ответ будет не в пользу духа разрушения вечно ненасытных евреев. Всем хорошо известно, что все то, что "еврейский идеализм" и "еврейское недовольство" учинили в России, предназначалось к исполнению и в Соединенных Штатах. Является вопрос, почему автор статьи в "Американском Еврее" вместо того, чтобы говорить о других странах, коротко и ясно назвал Соединенные Штаты?
  "Еврейский идеализм и недовольство" не идут против капитализма, так как они скорей сами находятся в услужении у этой именно системы. Единственный государственный образ правления, против которого направлены еврейские стремления, это всякий нееврейский государственный уклад; единственный капитал, на который нападение направлено, это капитал, принадлежащий неевреям.
  Лорд Ефстафий Перси (Percy), который, если судить по частому цитированию его слов в еврейской прессе, пользуется одобрением еврейской интеллигенции, дает решение первому вопросу. Он говорит следующее о еврейской склонности к переворотам: "По-видимому, в Восточной Европе очень часто сионизм и большевизм процветают бок о бок, точно так же как и республиканские и социалистические идеи в течении всего 19 столетия, вплоть до младотурецкой революции в Константинополе, обязаны своим происхождением еврейскому влиянию... Но это не потому, что евреи интересовались политической стороной радикальных теорий, и не потому что они чувствуют потребность принять участие в нееврейском национализме или в нееврейском демократизме, а единственно потому, что всякая существующая нееврейская государственная форма правления им ненавистна".
  Это объяснение попадает в самую точку. В России предлогом для революции был выставлен царизм, в Германии Императорская власть, в Англии Ирландский вопрос, в многочисленных Южноамериканских революциях, где евреи всегда играли известную роль, не было и вовсе необходимости приводить какое-нибудь особое основание, в Соединенных Штатах таким предлогом выставляется "класс капиталистов". Но всегда и везде истинной движущей силой является ненависть к нееврейскому государственному строю, в чем признаются и сами еврейские идеологи. Еврей верит, что мир принадлежит ему одному по праву и что он не делает, в сущности, ничего иного, как только собирает свою собственность. Самый короткий путь для этого есть разрушение существующего строя путем переворота, разрушение, которое делается возможным лишь благодаря длинному и хитро задуманному походу при помощи разлагающих и разрушительных идей.
  Что касается собственно Американского вопроса, то каждый американец может найти подтверждение всех этих фактов в собственном опыте. Стоит лишь вспомнить имена "класса капиталистов", которые обычно треплют в враждебном духе в прессе Соединенных Штатов, находящейся под еврейским влиянием, и карикатуры на них в "Hearts Press ".
  Упоминались ли там имена Зелигмана, Кана, Варбурга, Шиффа, Куна, Леба и другие, им подобные? Нет, ибо это еврейские банкиры и на них никогда не нападают. Имена, которые не оставляются в покое газетами, есть имена нееврейских промышленников и банкиров, и на первом месте имена Моргана и Рокфеллера.
  Всем известно, что во время Парижской коммуны (1871 г.), еврей Ротшильд не потерпел ни одной копейки убытка, тогда как другие состоятельные люди понесли огромные имущественные потери. Точно также и отношения между еврейскими финансистами и самыми опасными еврейскими революционерами в Соединенных Штатах таковы, что для первых возможность имущественных потерь в случае каких либо революционных выступлений совершенно исключается. Под прикрытием русских беспорядков еврейские финансисты использовали народную нужду для того, чтобы завладеть всеми природными богатствами, принадлежавшими городским обществам, а большевистское правительство дает на это свое благословение. Это называют "смягченным коммунизмом!" Большевизм, так же как и мировая война, находит удовлетворительное объяснение только в ответе на простой вопрос: кому это всего более выгодно? Очевидно, что использование обоих событий в настоящее время в полном ходу. Мишень же всех разрушительных сил одна - нееврейское имущество. "Богатства всего света принадлежат нам", - вот скрытый лозунг еврейского разрушительного дела на земле.
  Одно время старались отвлечь внимание от России рассказами об ужасном положении евреев в Польше. Существуют многочисленные признаки того, что вся эта антипольская пропаганда была ничем иным, как маской, под прикрытием которой происходило громадное выселение евреев в Соединенные Штаты. Может быть, многим читателям известно, что изо дня в день бесконечный поток в высшей степени нежелательных переселенцев заливает Соединенные Штаты. Туда едут десятки тысяч того самого народа, чье бытие представляет собой угрозу правительствам Европы. Итак, антипольская пропаганда и переселение незаметно идут рядом, а Правительство Соединенных Штатов получает от еврейской центральной Общины (Ring) в Вашингтоне уверение, что на Потомаке (река на которой лежит Вашингтон.) все спокойно (само собой разумеется, что там все спокойны и беззаботны, как только этого может желать еврейский Ring). Но все же русская проблема требует объяснения. Еврейское объяснение таково: евреи - отцы капитализма, последний на деле оказался ненадежным, и вот теперь еврейские творцы его приступают к разрушению своего собственного создания.
  Этого они достигли в России. И вот теперь от Американского народа ожидают, что он с любезной улыбкой позволит своим еврейским благодетелям сделать то же самое в Америке.
  Таково самое последнее объяснение, типично еврейское. Соединенным Штатам делают предложение, соединенное с угрозами! Если Америка откажется от этого благодеяния еврейства, то тем самым она "заставит его занять позицию непримиримого врага".
  Между тем, на самом деле, евреи вовсе не разрушили капитализма в России. Когда придет время для Троцких и иных расшаркнуться на прощание и укрыться под защиту мировых капиталистов, то окажется, что разрушен ими не еврейский, а только русский капитал, взамен же его на престол воссел капитализм еврейский. Посмотрим ближе, как обстоит дело! В официальных печатных изданиях правительства Соединенных Штатов находится следующее письмо, в котором бросается в глаза время его написания, еврейский банкир и еврейские имена.
  
  
  Стокгольм 21 сентября 1917 г.
  Господину Рафаилу Шолан (или Шауманн).
  Дорогой товарищ! Банкирский дом М. Варбург, согласно телеграмме председателя "Рейнско-Вестфальского синдиката", открывает счет для предприятия товарища Троцкого. Доверенный, по всей вероятности, господин Кестров, получил снаряжение и организовал транспорт такового вместе с деньгами... ему же вручена потребованная товарищем Троцким сумма.
  С братским приветом Фюрстенберг.
  
  
  Банкирский дом М. М. Варбург, конечно, оспаривает подлинность этого письма.
  Еще за много лет пред тем один американский еврейский финансист, Яков Шифф, дал деньги, с помощью которых была организована пропаганда между тысячами русских военнопленных в Японских лагерях. Большевистское движение обычно стараются объяснить тем, что его финансировали из Германии; этим предположением в частности пользовались для пропаганды войны в Соединенных Штатах. Действительно, часть денег была дана в Германии, но также несомненно, что другая часть денег была дана в Соединенных Штатах. Настоящая правда заключается в том, что еврейские финансисты во всех странах были заинтересованы в большевизме, как в общееврейском предприятии.
  Во время войны еврейская мировая программа скрывалась под тем или иным национальном щитом: союзники взваливали вину на немцев, немцы на союзников, но все народы находились в полном неведении того, кто истинные виновники, стоявшие за кулисами.
  Между прочим, один французский чиновник установил, что некий еврейский банкир во Франции один дал на красное дело два миллиона.
  Когда Троцкий уже выехал из пределов Соединенных Штатов, он по просьбе Соединенных Штатов был выпущен из английской тюрьмы в Галифаксе; а каждый знает, из кого состояло военное управление Соединенных Штатов. Если взвесить всю совокупность имеющихся фактов, то приходишь к неопровержимому выводу, что большевистская революция является тщательно подготовленным предприятием международных еврейских финансистов. Из этого можно легко понять, почему та же самая сила желает насадить большевизм и в Соединенных Штатах. Истинная борьба идет здесь не между капиталом и трудом, а между еврейским и нееврейским капиталом; при этом вожди социалистов, коммунистов и рабочих почти единодушно стоят на стороне еврейских капиталистов. Посмотрите, на каких капиталистов рабочие вожди нападают больше всего? Вы никогда не найдете среди них еврейского имени.
  Перейдем теперь к чисто еврейским свидетельствам о еврейском характере большевизма.
  В "Еврейской Хронике " в Лондоне в 1919 году мы читаем: "Гораздо большее значение, чем сам большевизм, имеет тот факт, что среди большевиков столь много евреев и что идеалы большевизма во многих пунктах совпадают с высшими идеалами иудаизма". В том же журнале 1920 г. напечатан отчет о речи Израиля Зангвилля, известного еврейского писателя, в которой он воспевает хвалу расе, из чьей среды могли выйти такие люди как Биконсфильд, Ридинг, Монтэгю, Клотц, Курт Эйснер и Троцкий. Господин Зангвилль в одном порыве энтузиазма смешивает в кучу имена евреев, которые были и есть члены британского правительства, с евреями баварского революционного и русского большевистского правительства. Где, мол, тут разница? Все они евреи и все послужили во славу и на пользу "расы".
  Согласно газетным сведениям раввин Магнес в речи, произнесенной в Нью-Йорке, оказал: "Когда еврей посвящает свой ум и свою преданность делу рабочих, неимущих и обездоленных, то его радикальная мысль проникает до самого корня вещей. В Германии он делается Лассалем и Марксом, Гаазе и Эдуардом Бернштейном; в Австрии Виктором Адлером и Фридрихом Адлером, в России Троцким. Представим себе на минуту положение в России и в Германии. Революция освободила творческие силы, - и вот взгляните, какая огромная масса евреев тотчас готова встать на помощь. Будь то социал-революционеры или меньшевики, социалисты большинства или меньшинства, евреи, как бы они ни назывались, одинаково во всех этих революционных партиях являются выдающимися вождями и наиболее опытной действующей силою".
  В Соединенных Штатах среди членов революционных союзов евреи являются столь же многочисленными, как и в России: и там и здесь они тотчас готовы "встать на помощь".
  Бернгардт Лагарэ, писатель, издавший сочинение об антисемитизме, пишет: "Еврей принимает участие в революциях в силу того, что он еврей, и участвует в них постольку, поскольку он является евреем и таковым остается". Другими словами: еврейский дух по своей сущности есть революционный дух, и всякий еврей сознательно или бессознательно является революционером. Нет ни одной страны в мире, где было бы так важно обратить серьезное внимание на постоянное отрицание этих очевидных фактов, как Соединенные Штаты. Мы здесь жили под таким вечным страхом пользоваться словом "еврей" и касаться всего того, что с этим словом связано, что мы даже не замечали хорошо известных фактов, фактов, с которыми мы могли бы познакомиться даже из того, что пишут евреи. Было странно видеть, как американские слушатели шли на доклады о России и покидали зал смущенные и озадаченные тем, что в России все идет не по русски, ибо ни один лектор в Соединенных Штатах не считал политичным упоминать слово "еврей"; евреи добились того, что и на кафедрах они господствуют.
  Предпочтение, оказываемое евреями революциям вообще, и ответственность их за положение, создавшееся в России в особенности, признаются не только крупными литературными именами Еврейства, но даже и мелкая газетная сошка имеет ясное об этом представление. Еврей, который участвует в революционном движении, в душе своей отдает себе отчет в том, что он этим как-то служит интересам еврейства. Быть может, с точки зрения синагоги он является и плохим евреем, но он достаточно еврей для того, чтобы охотно делать все, что может увеличить славу Израиля. Раса в еврействе сильнее религии. Русская южная газета "В Москву", в октябре 1919 года, писала: "Не следует забывать, что настоящим пролетариатом, настоящим интернационалом, не имеющим отечества, является еврейский народ, который в течение столетий угнетался королями и дворянством". Господин Коган и апреле 1919 г. писал в газете "Коммунист": "Можно сказать без преувеличения, что великий русский социальный переворот в действительности является делом рук евреев. Разве темные, угнетенные массы русских рабочих и крестьян были бы в состоянии собственными силами сбросить иго буржуазии? Безусловно нет; евреи были теми, кто дали русскому пролетариату зарю Интернационала, и не только дали, но и теперь ведут дело Советов, крепко находящееся в их руках. Мы можем быть спокойны, пока верховное командование красной армии находится в руках товарища Троцкого. Хотя среди рядовых красной армии евреев нет, но, находясь в комитетах, в советских организациях и в командном составе, евреи ведут храбрые массы русского пролетариата к победе. Недаром при выборах во все советские учреждения евреи получают подавляющее большинство голосов... Символ еврейства, вековая борьба (?) с капитализмом, сделался символом русского пролетариата, что видно из принятия красной пятиконечной звезды, которая, как известно, в старые времена являлась символом сионизма и еврейства. Под этим знаком придет наша победа и смерть тунеядцам - буржуазии... За те слезы, которые пролило еврейство, она заплатит кровавым потом".
  Это признание, полное, быть может, гордостью воистину убежденного человека, в особенности достойно внимания, благодаря своей полноте. Евреи, как говорит Коган, ведут русские массы, которые, предоставленные самим себе, никогда бы не восстали; массы эти знают лишь то, что меньшинство в настоящее время составляет правительство, как и прежде при царе. Евреи, то словам Когана, не находятся в рядах красной армии, во всяком случае не в тех рядах, которые идут в огонь. Все это вполне согласно с указанием Протоколов. Искусство полководца, изложенное в мировой программе, состоит в том, чтобы заставить убивать неевреев нееврейскими же руками.
  Во время мировой войны погибло столько неевреев от руки таких же неевреев, сколько вряд ли найдется евреев на всем свете. Это было большой победой для Израиля: за ее слезы народы заплатили своей кровью. Ведь по меткому замечанию господина Когана, евреи руководят сражениями с безопасных пунктов. В этом смысле удивительна лишь его откровенность.
  Что касается советских выборов, на которых евреи единогласно проходят, то этому имеется простое доказанное объяснение: те, кто пробовали голосовать против еврейского кандидата, объявлялись "врагами революции" и казнились. Этого было достаточно для того, чтобы выборы стали протекать "единогласно".
  В особенности поучительным является сообщение Когана о значении красной заезды, пятиконечного знака большевизма: "символ еврейства сделался одновременно и символом русского пролетариата". Звезда Давида - еврейский национальный знак, есть, собственно, шестиконечная звезда, составленная из двух треугольников, из которых один покоится на своем основании, а другой на своей вершине. Эту звезду Давида один недавний еврейский путешественник в Палестине видел лишь изредка на могилах британских солдат, покоривших Палестину; по большей части он видел на таких могилах деревянные христианские кресты. По новейшим сведениям эти кресты шокируют новых владык Палестины, потому что они как раз бросаются в глаза по дороге к еврейскому университету. Так же, как и в Советской России, в Палестине количество евреев, положивших живот свой за свое дело, немногочисленно: для этого с избытком хватило и неевреев.
  В виду того, что евреи выдающиеся мастера в искусстве тайных знаков, надо думать, что большевистская звезда не без основания имеет одним концом меньше, чем звезда Давида. Это значит, что остается исполнить еще один пункт мировой программы, а именно вступление на престол "нашего вождя". С пришествием этого мирового самодержца, к чему направлено все стремление еврейской программы, конечно, прибавлен будет и шестой конец. Пять концов звезды, т. е. пять целей, за которые, по-видимому, спокойны, означают биржу, прессу, парламент, Палестину и пролетариат; шестой конец будет Князь в Израиле.
  Язык не поворачивается сказать то, что утверждает Коган и что подтверждают все революции, начиная с Французской, - что "под этим знаком наступит смерть тунеядной буржуазии" и что за "еврейские слезы она заплатит кровавым потом". Ведь, буржуазией, как это сказано в Протоколах, являются всегда неевреи.
  Обычное возражение против того бесспорного факта, что русская революция имеет еврейский характер, заключается в том, что евреи, де, тоже обречены на страдания в России. "Как могли бы мы способствовать движению, от которого страдает и наш собственный народ?" Так обычно евреи возражают неевреям.
  Но во-первых теперь неопровержимо установлено, что евреи этому движению помогают. В то время, когда писались эти строки, большевистское правительство получало деньги от еврейских финансистов в Европе, а следовательно, само собой разумеется, и от международных банкиров в Америке. Это неоспоримый факт.
  Во-вторых страдания русских евреев даже и приблизительно не похожи на то, что нам рассказывают еврейские заступники. Согласно промелькнувшим еврейским признаниям, при первом наступлении большевиков в Польшу польские евреи тотчас же вошли в дружбу с завоевателями и их поддерживали. Американские евреи дают этому следующее объяснение: от начала большевистского господства положение евреев в России значительно улучшилось и потому, де, польские евреи заняли дружественную позицию к большевикам. На самом деле, положение русских евреев неплохо. Первая причина этого в том, что евреи владеют Россией. Все там на деле принадлежит им. Вторая причина та, что единственными людьми, которые получают в России помощь и поддержку, являются евреи. - Это факт, который обычно упускают из вида. Одним евреям в Россию ото всюду регулярно посылают деньги и продовольствие. Этим путем мировое Еврейство одновременно поддерживает и большевизм. Если все-таки допустить, что страдания евреев так велики, как утверждают их защитники, то как же велики должны быть страдания Русских! Ведь всему русскому народу никто не посылает продовольствия и денег. Эти еврейские посылки в Россию подобны налогу, которые большевизм обложил весь мир. Во всяком случае все говорит о том, что положение евреев в России хорошо. Все там принадлежит им.
  Второе, основанное на лжи обычное еврейское возражение гласит: "Как могут еврейские капиталисты поддерживать большевизм, когда он является противником капитализма?" Но, как мы уже писали, большевизм антикапиталистичен только в отношении к нееврейскому достоянию, еврейские же финансисты, оставшиеся в России, оказались весьма полезными для большевиков. Вот, например, картинка, принадлежащая перу очевидца: "Вот банковый комиссар, очень элегантный, с галстуком новейшего фасона и в модном платье. А вот уездный комиссар, - еврей, бывший биржевой маклер с двойным буржуазным подбородком. А вот третий - тоже еврей и податной инспектор: он прекрасно умеет выжимать соки из буржуазии". Эти агенты еврейства и посейчас в России. Другие агенты действуют среди русских эмигрантов и отнимают у них их имения, давая им мелкие займы под залоги таковых. Когда поднимут занавес, окажется что большинство ценных имений на самом законном основании перешло в руки евреев.
  Во всем этом ответ на вопрос, почему еврейские капиталисты поддерживают большевиков. Красная революция есть на деле величайшая спекуляция во всей истории человечества. Но в то же время она является возвышением Израиля и величайшей его местью законному порядку, который евреи, где только могут, принимают за действительную или кажущуюся несправедливость.
  Итак еврейский капитализм прекрасно знает, что он делает. В чем же заключается его выигрыш?
  Он завоевал для себя огромное богатое государство без всяких издержек.
  Он вновь доказал миру необходимость золота. Еврейское могущество покоится на обмане, что золото равно натуральному богатству. Существованием умышленно ненормальной большевистской денежной системы легкомысленный мир позволил себя еще сильнее убедить в том, что наличность золота необходима, и это заблуждение дает еврейскому капитализму преимущественную силу над нееврейским миром. Если бы большевизм был добросовестно антикапиталистическим, он мог бы, действительно, нанести смертельный удар европейскому капитализму. Напротив, золото все еще восседает на престоле. Разрушьте заблуждение, что золото необходимо, и еврейские международные денежные магнаты очутятся садящими на груде бесполезного металла, всеми покинутые и одинокие.
  Капитализм доказал миру свою мощь. В 7 протоколе оказано: "Чтобы доказать миру порабощение нами европейских правительств, мы покажем на одном из них наше могущество при посредстве насилий и господства террора". Европа это пережила и Европа трясется. В этом уже для еврейских капиталистов заключается большой выигрыш.
  Немаловажным выигрышем является и приобретенная на российской спине боевая практика в искусстве делать революции. Ученики этой красной школы возвращаются теперь в Соединенные Штаты. Управление революцией, согласно указаниям Протоколов, сделалось теперь наукой.
  Мы кончаем словами Равви Магнес: "И вот взгляните, какая огромная масса евреев тотчас готова встать на помощь".
  Эта "готовая встать на помощь масса" становится все более многочисленной.
  
  
  
  
  
  
  
  Генри Форд
  ВВЕДЕНИЕ
  МОЯ РУКОВОДЯЩАЯ ИДЕЯ
  
  Страна наша только что начала развиватьќся; что бы ни толковали о наших поразительќных успехах - мы едва-едва взбороздили верхний покров. Невзирая на это, успехи наќши были в достаточной мере изумительны. Но если сравнить сделанное с тем, что остаќлось еще сделать, все наши успехи обращаќются в ничто. Стоит только вспомнить, что для запашки земли расходуется больше сиќлы, чем во всех промышленных предприятиќях страны, вместе взятых, - и сразу получаетќся представление о лежащих перед нами возќможностях. И именно теперь, когда столько государств переживают процесс брожения, теперь, при царящем всюду беспокойстве, наступил, по-видимому, момент, когда умеќстно напомнить кое-что из области предстоќящих задач, в свете задач, уже разрешенных.
  Когда кто-либо заводит разговор об усилиќвающейся мощи машины и промышленноќсти, перед нами легко возникает образ холодќного, металлического мира, в котором дереќвья, цветы, птицы, луга вытеснены грандиозќными заводами мира, состоящего из железќных машин и машин-людей. Такого предстаќвления я не разделяю. Более того, я полаќгаю, что, если мы не научимся лучше пользоќваться машинами, у нас не станет времени для того, чтобы наслаждаться деревьями и птицами, цветами и лугами.
  По-моему, мы слишком много сделали для того, чтобы спугнуть радость жизни мысќлью о противоположности понятий "сущестќвование" и "добывание средств к существоќванию". Мы расточаем столько времени и энергии, что нам мало остается на жизненќные утехи. Сила и машина, деньги и имущеќство полезны лишь постольку, поскольку они способствуют жизненной свободе. Они только средство для некоторой цели. Я, наќпример, смотрю на автомобили, носящие мое имя, не только как на автомобили.
  Если бы они были только таковыми, я бы предпринял что-нибудь другое. Для меня они - наглядное доказательство некоей деќловой теории, которая, как я надеюсь, предќставляет собою нечто большее, чем деловую теорию, а именно: теорию, цель которой - создать из мира источник радостей. Факт неќобычайного успеха Общества Автомобилей Форда важен в том отношении, что он неопќровержимо свидетельствует, как верна была до сих пор моя теория. Только с этой предпоќсылкой могу я судить существующие метоќды производства, финансы и общество с точќки зрения человека, ими не порабощенного.
  Если бы я преследовал только своекорыстќные цели, мне не было бы нужды стремиться к изменению установившихся методов. Есќли бы я думал только о стяжании, нынешняя система оказалась бы для меня превосходќной; она в преизбытке снабжает меня деньгаќми. Но я помню о долге служения. Нынешќняя система не дает высшей меры произвоќдительности, ибо способствует расточению во всех его видах; у множества людей она отќнимает продукт их труда. Она лишена плана. Все зависит от степени планомерности и цеќлесообразности.
  Я ничего не имею против всеобщей тенќденции к осмеянию новых идей. Лучше отноќситься скептически ко всем новым идеям и требовать доказательств их правильности, чем гоняться за всякой новой идеей в состояќнии непрерывного круговорота мыслей. Скеќптицизм, совпадающий с осторожностью, есть компас цивилизации. Нет такой идеи, которая была бы хороша только потому, что она стара, или плоха потому, что она новая; но, если старая идея оправдала себя, то это веское свидетельство в ее пользу. Сами по сеќбе идеи ценны, но всякая идея в конце конќцов только идея. Задача в том, чтобы реалиќзовать ее практически.
  Мне прежде всего хочется доказать, что применяемые нами идеи могут быть проведеќны всюду, что они касаются не только обласќти автомобилей или тракторов, но как бы входят в состав некоего общего кодекса. Я твердо убежден, что этот кодекс вполне естеќственный, и мне хотелось бы доказать это с такой непреложностью, которая привела бы в результате к признанию наших идей не в качестве новых, а в качестве естественного кодекса.
  Вполне естественно работать в сознании, что счастье и благосостояние добываются только честной работой. Человеческие неќсчастья являются в значительной мере следќствием попытки свернуть с этого естественќного пути. Я не собираюсь предлагать ничеќго, что бы выходило за пределы безусловноќго признания этого естественного принциќпа. Я исхожу из предположения, что мы долќжны работать. Достигнутые нами до сих пор успехи представляют из себя, в сущности, реќзультат некоего логического постижения: раз уж нам приходится работать, то лучше раќботать умно и предусмотрительно; чем лучќше мы будем работать, тем лучше нам будет. Вот что предписывает нам, по моему мнеќнию, элементарный, здравый человеческий смысл.
  Одно из первых правил осторожности учит нас быть настороже и не смешивать реќакционных действий с разумными мерами. Мы только что пережили период фейервероќчный во всех отношениях и были завалены программами и планами идеалистического прогресса. Но от этого мы дальше не ушли. Все вместе походило на митинг, но не на поќступательное движение. Пришлось услыќшать массу прекрасных вещей, но, придя доќмой, мы открыли, что огонь в очаге погас. Реќакционеры обычно пользуются подавленноќстью, наступающей вслед за такими периодаќми, и начинают ссылаться на "доброе старое время" - большей частью заполненное злейќшими старинными злоупотреблениями - и так как у них нет ни дальновидности, ни фанќтазии, то при случае они сходят за "людей практических". Их возвращение к власти неќредко приветствуется как возврат к здравоќму смыслу.
  Основные функции - земледелие, проќмышленность и транспорт Без них невозмоќжна общественная жизнь. Они скрепляют мир. Обработка земли, изготовление и расќпределение предметов потребления столь же примитивны, как и человеческие потребќности, и все же более животрепещущи, чем что-либо. В них квинтэссенция физической жизни. Если погибнут они, то прекратится и общественная жизнь.
  Работы сколько угодно. Дела - это ни что иное как работа. Наоборот, спекуляция с гоќтовыми продуктами не имеет ничего общего с делами - она означает не больше и не меньќше, как более пристойный вид воровства, не поддающийся искоренению путем законодаќтельства. Вообще, путем законодательства можно мало чего добиться: оно никогда не бывает конструктивным. Оно неспособно выйти за пределы полицейской власти, и поќэтому ждать от наших правительственных инстанций в Вашингтоне или в главных гоќродах штатов того, что они сделать не в сиќлах, значит попусту тратить время. До тех пор, пока мы ждем от законодательства, что оно уврачует бедность и устранит из мира привилегии, нам суждено созерцать, как расќтет бедность и умножаются привилегии. Мы слишком долго полагались на Вашингтон и у нас слишком много законодателей - хотя все же им не столь привольно у нас, как в друќгих странах - но они приписывают законам силу, им не присущую.
  Если внушить стране, например нашей, что Вашингтон является небесами, где поќверх облаков восседают на тронах всемогуќщество и всеведение, то страна начинает подпадать зависимости, не обещающей ниќчего хорошего в будущем. Помощь придет не из Вашингтона, а от нас самих; более тоќго, мы сами, может быть, в состоянии поќмочь Вашингтону, как некоему центру, где сосредоточиваются плоды наших трудов для дальнейшего их распределения, на общую пользу. Мы можем помочь правительству, а не правительство нам.
  Девиз: "поменьше административного дуќха в деловой жизни и побольше делового дуќха в администрации" очень хорош, не тольќко потому, что он полезен и в делах и в управќлении государством, но и потому, что он поќлезен народу. Соединенные Штаты созданы не в силу деловых соображений. Объявлеќние независимости не есть коммерческий доќкумент, а конституция Соединенных Штаќтов - не каталог товаров. Соединенные Штаќты - страна, правительство и хозяйственная жизнь - только средства, чтобы дать ценќность жизни народа. Правительство - тольќко слуга его, и всегда должно таковым остаќваться. Как только народ становится придатќком к правительству, вступает в силу закон возмездия, ибо такое соотношение неестестќвенно, безнравственно и противочеловечно. Без деловой жизни и без правительства обойќтись нельзя. То и другое, играя служебную роль, столь же необходимы, как вода и хлеб; но, начиная властвовать, они идут вразрез с природным укладом. Заботиться о благопоќлучии страны - долг каждого из нас. Только при этом условии дело будет поставлено праќвильно и надежно. Обещания ничего не стоќят правительству, но реализовать их оно не в состоянии. Правда, правительства могут жонглировать валютой, как они это делали в Европе (и как и посейчас делают это и будут делать во всем мире финансисты до тех пор, пока чистый доход попадает в их карман); при этом болтается много торжественного вздора. А между тем работа и только работа в состоянии созидать ценности. В глубине дуќши это знает каждый.
  В высшей степени невероятно, чтобы таќкой интеллигентный народ, как наш, был способен заглушить основные процессы хоќзяйственной жизни. Большинство людей чувствуют инстинктивно - даже не сознавая этого - что деньги не богатство. Вульгарные теории, обещающие все что угодно каждому и ничего не требующие, тотчас же отвергаютќся инстинктом рядового человека, даже в том случае, когда он не в состоянии логичесќки осмыслить такого к ним отношения. Он знает, что они лживы, и этого достаточно. Ныќнешний порядок, невзирая на его неуклюќжесть, частые промахи и различного рода неќдочеты, обладает тем преимуществом по сравќнению со всяким другим, что он функциониќрует. Несомненно, и нынешний порядок поќстепенно перейдет в другой, и другой поряќдок тоже будет функционировать - но не столько сам по себе, как в зависимости от влоќженного в него людьми содержания. Праќвильна ли наша система? Конечно, непраќвильна, в тысяче отношений. Тяжеловесна? Да! С точки зрения права и разума она давно должна бы рухнуть. Но она держится.
  Хозяйственный принцип - это труд. Труд - это человеческая стихия, которая обращаќет себе на пользу плодоносные времена гоќда. Человеческий труд создал из сезона жатќвы то, чем он стал ныне. Экономический принцип гласит: Каждый из нас работает над материалом, который не нами создан и которого создать мы не можем, над материаќлом, который нам дан природой.
  Нравственный принцип - это право челоќвека на свой труд. Это право находит различќные формы выражения. Человек, заработавќший свой хлеб, заработал и право на него. Есќли другой человек крадет у него этот хлеб, он крадет у него больше чем хлеб, крадет свяќщенное человеческое право.
  Если мы не в состоянии производить, мы не в состоянии и обладать. Капиталисты, ставшие таковыми благодаря торговле деньќгами, являются временным, неизбежным злом. Они могут даже оказаться не злом, есќли их деньги вновь вливаются в производстќво. Но если ихденьги обращаются на то, чтоќбы затруднять распределение, воздвигать барьеры между потребителем и производитеќлем - тогда они в самом деле вредители, чье существование прекратится, как только деньги окажутся лучше приспособленными к трудовым отношениям. А это произойдет тогда, когда все придут к сознанию, что тольќко работа, одна работа выводит на верную доќрогу к здоровью, богатству и счастью.
  Нет оснований к тому, чтобы человек, жеќлающий работать, оказался не в состоянии работать и получать в полной мере возмещеќние за свой труд. Равным образом, нет осноќваний к тому, чтобы человек, могущий рабоќтать, но не желающий, не получал бы тоже в полной мере возмещения за содеянное им.
  При всех обстоятельствах ему должна быть дана возможность получить от общества то, что он сам дал обществу. Если он ничего не дал обществу, то и ему требовать от общества нечего. Пусть ему будет предоставлена своќбода - умереть с голоду. Утверждая, что кажќдый должен иметь больше, чем он, собственќно, заслужил, - только потому, что некотоќрые получают больше, чем им причитается по праву - мы далеко не уйдем.
  Не может быть утверждения, более нелеќпого и более вредного для человечества, как то, что все люди равны.
  В природе нет двух предметов абсолютно равных. Мы строим свои машины не иначе, как со сменными частями. Все эти части схоќжи друг с другом так, как только могут быть схожи при применении химического аналиќза, точнейших приборов и точнейшей выраќботки. Нет, поэтому, никакой нужды в испыќтаниях. При виде двух Фордов, столь похоќжих внешне друг на друга, что никто не моќжет их различить, и с частями столь сходныќми, что их можно поставить одну на место другой, невольно приходит в голову, что они в самом деле одинаковы. Но это отнюдь не так. Они различны в работе. У нас есть люќди, ездившие на сотнях, иногда на тысячах фордовских автомобилей, и они утверждаќют, что нет и двух абсолютно одинаковых маќшин; что если они проехали на новой машиќне час или меньше и эта машина поставлена затем в ряду других машин, тоже испытанќных ими в течение часа при одинаковых усќловиях, они, хотя и не в состоянии будут разќличить по внешнему виду отдельные машиќны, все же различат их в езде.
  До сих пор я говорил о различных предмеќтах в общем; перейдем теперь к конкретным примерам. Каждого следовало бы поставить так, чтобы масштаб его жизни находился в должном соотношении с услугами, которые он оказывает обществу. Своевременно скаќзать несколько слов на эту тему, ибо мы тольќко что пережили период, когда в отношении большинства людей вопрос о сумме их услуг стоял на последнем плане. Мы были на пути к достижению такого состояния, когда ниќкто уже не спрашивает об этих услугах. Чеки поступали автоматически. Прежде клиент оказывал честь продавцу своими заказами; в дальнейшем отношения изменились и проќдавец стал оказывать честь клиенту, исполќняя его заказы. В деловой жизни это зло. Всяќкая монополия и всякая погоня за наживой - зло. Для предприятия неизменно вредно, если отпадает необходимость напрягаться. Никогда не бывает так здорово предприќятие, как тогда, когда оно, подобно курице, должно часть своего питания разыскивать само. Все слишком легко доставалось в делоќвой жизни. Пошатнулся принцип опредеќленного, реального соответствия между ценќностью и ее эквивалентом. Отпала необходиќмость думать об удовлетворении клиентуры. В определенных кругах возобладал даже род тенденции гнать публику к черту. Некотоќрые обозначали это состояние, как "расцвет деловой жизни". Но это ни в коем случае не означало расцвета. Это была попросту ненуќжная погоня за деньгами, не имевшая ничеќго общего с деловой жизнью.
  Если не иметь постоянно перед глазами цели, очень легко перегрузить себя деньгаќми и потом, в непрестанных усилиях зарабоќтать еще больше денег, совершенно забыть о необходимости снабжать публику тем, чего она на самом деле хочет. Делать дела на осноќве чистой наживы - предприятие в высшей степени рискованное. Это род азартной игќры, протекающей неравномерно и редко выќдерживаемой дольше, чем несколько лет. Заќдача предприятия - производить для потребќления, а не для наживы или спекуляции. А условие такого производства - чтобы его продукты были доброкачественны и дешеќвы, чтобы продукты эти служили на пользу народу, а не только одному производителю. Если вопрос о деньгах рассматриваются в лоќжной перспективе, то фальсифицируется в угоду производителю и продукция.
  Благополучие производителя зависит, в конечном счете, также и от пользы, которую он приносит народу Правда, некоторое вреќмя он может вести свои дела недурно, обслуќживая исключительно себя. Но это ненадолќго. Стоит народу сообразить, что производиќтель ему не служит, и конец его недалек. Во время военного подъема производители заќботились, главным образом, о том, чтобы обќслуживать себя. Но как только народ увидел это, многим из них пришел конец. Эти люди утверждали, что они попали в полосу "депќрессии". Но дело было не так. Они попросту пытались, вооружившись невежеством, встуќпить в борьбу со здравым смыслом, а такая политика никогда не удается. Алчность к деньгам - вернейшее средство не добиться
  денег. Но если служишь ради самого служеќния, ради удовлетворения, которое дается сознанием правоты дела, то деньги сами соќбой появляются в избытке.
  Деньги, вполне естественно, получаются в итоге полезной деятельности. Иметь деньќги абсолютно необходимо. Но нельзя забыќвать при этом, что цель денег - не праздќность, а умножение средств для полезного служения. Для меня лично нет ничего отвраќтительнее праздной жизни. Никто из нас не имеет на нее права. В цивилизации нет месќта тунеядцам. Всевозможные проекты уничќтожения денег приводят только к усложнеќнию вопроса, так как нельзя обойтись без меќновых знаков. Конечно, остается под больќшим сомнением, дает ли наша нынешняя деќнежная система прочное основание для обќмена. Это вопрос, которого я коснусь ближе в одной из следующих глав. Мое главное возќражение против нынешней денежной систеќмы то, что она трактуется часто как самоќцель. А при этом условии она во многих отноќшениях тормозит производство вместо того, чтобы способствовать ему.
  Моя цель - простота. В общем, люди потоќму имеют так мало, и удовлетворение основќных жизненных потребностей (не говоря уже о роскоши, на которую каждый, по моеќму мнению, имеет известное право) обходитќся так дорого, что почти все, производимое нами, много сложнее, чем нужно. Наша одеќжда, жилища, квартирная обстановка - все могло бы быть гораздо проще и вместе с тем красивее. Это происходит потому, что все предметы в прошлом изготовлялись опредеќленным образом, и нынешние фабриканты идут проторенной дорогой.
  Этим я не хочу сказать, что мы должны удариться в другую крайность. В этом нет абќсолютно никакой необходимости. Вовсе не нужно, чтобы наше платье состояло из мешќка с дырой для просовывания головы. Правќда, в этом случае его легко было бы изготоќвить, но оно было бы чрезвычайно непрактиќчно. Одеяло не шедевр портновского искусќства, но никто из нас не наработал бы мноќго, если бы мы разгуливали, по образцу инќдейцев, в одеялах. Подлинная простота свяќзана с пониманием практичного и целесообќразного. Недостаток всех радикальных реќформ в том, что они хотят изменить человеќка и приспособить его к определенным предќметам. Я полагаю, что попытки ввести для женщин платье "реформ" исходят неизменќно от безобразных особ, желающих, чтобы и другие женщины были безобразны. Иначе говоря, все происходит шиворот-навывоќрот. Следует взять что-либо, доказавшее свою пригодность, и устранить в нем все лишнее. Это прежде всего относится к обуќви, одежде, домам, машинам, железным доќрогам, пароходам, летательным аппаратам. Устраняя излишние части и упрощая необхоќдимые, мы одновременно устраняем и изќлишние расходы по производству. Логика простая. Но, как ни странно, процесс начиќнается чаще всего с удешевления производќства, а не с упрощения фабриката. Мы должќны исходить из самого фабриката. Важно, прежде всего, исследовать, действительно ли он так хорош, как должен быть - выполќняет ли он в максимальной степени свое наќзначение? Затем - применен ли материал лучший из возможных или только самый доќрогой? И наконец - допускает ли онупроще-ния в конструкции и уменьшении веса? И так далее.
  Лишний вес столь же бессмыслен в люќбом предмете, как значок на кучерской шляќпе, - пожалуй, еще бессмысленнее. Значок может, в конце концов, служить для опознаќния, в то время как лишний вес означает только лишнюю трату силы. Для меня загадќка - на чем основано смешение тяжести и силы. Все очень хорошо в бабе для забивки свай, но к чему приводить в движение лишќний вес, когда этим ничего не достигается? К чему обременять специальным весом маќшину, предназначенную для транспорта? Поќчему бы не перенести излишний вес на груз, который транспортируется машиной? Полќные люди не в состоянии бегать так быстро, как худощавые, а мы придаем большей часќти наших транспортных машин такую грузќность, словно мертвый вес и объем увеличиќвают скорость! Бедность в значительной стеќпени происходит от перетаскивания мертќвых грузов.
  В деле устранения лишней тяжести мы еще сильно продвинемся вперед, например, в отношении древесных материалов. Дерево великолепный материал для некоторых часќтей, хотя и очень неэкономичный. Дерево, входящее в состав фордовской машины, соќдержит около 30 фунтов воды. Несомненно, тут возможны улучшения. Должно найти средство, при помощи которого достигнута будет одинаковая мощность и эластичность, без излишнего веса. Точно так же и в тысяче других предметов.
  Земледелец слишком отяжеляет свой дневќной труд. По-моему, рядовой фермер тратит не больше пяти процентов своей энергии на действительно полезную работу. Если бы устќроить завод по образцу обыкновенной ферќмы, его нужно было бы переполнить рабочиќми. Самая скверная фабрика в Европе едва ли организована так скверно, как рядовое крестьянское хозяйство. Механическая энергия и электричество почти не применяќются. Не только все делается руками, но в большинстве случаев не обращено даже вниќмания на целесообразную организацию. В продолжение рабочего дня фермер раз двенаќдцать, вероятно, взбирается по шаткой лестќнице и спускается вниз. Он будет годы подќряд надрываться, таская воду, вместо того, чтобы проложить метр-другой водопроводќной трубы. Если встречается надобность в добавочной работе, то первая его мысль - наќнять рабочих добавочно. Он считает излишќней роскошью тратить деньги на улучшеќния. Поэтому-то продукты сельского хозяйќства даже при самых низких ценах все же слишком дороги и доход фермера, при саќмых благоприятных условиях, ничтожен. В хищнической трате времени и сил кроется причина высоких цен и малого заработка.
  На моей собственной ферме в Дирборне все делается при помощи машин. Но хотя во многих отношениях расточению сил поставќлены пределы, все же мы далеки еще от подќлинно экономического хозяйства. До сих пор мы не имели еще возможности посвяќтить этому вопросу непрерывное, в течение 5...10 лет внимание, чтобы установить, что еще требует осуществления. Остается сдеќлать больше, чем сделано. И все же мы постоќянно получали, вне зависимости от рыночќных цен, прекрасный доход. Мы у себя на ферме не фермеры, а промышленники. Как только земледелец научится смотреть на сеќбя, как на промышленника, со всем свойстќвенным этому последнему отвращением к расточительности в отношении материала и рабочей силы, цены на продукты сельского хозяйства так упадут и доходы так повысятќся, что каждому хватит на пропитание, и сельское хозяйство приобретет репутацию наименее рискованной и наиболее выгодќной профессии.
  В недостаточном знакомстве с процессаќми и подлинной сущностью профессии, а также и с лучшими формами ее организации кроется причина малой доходности занятия сельским хозяйством. Но и все, что будет орќганизовано по образцу сельского хозяйства, обречено на бездоходность. Фермер надеетќся на счастье и на своих предков. Он не имеќет понятия об экономии производства и о сбыте. Фабрикант, ничего не смыслящий в экономии производства и в сбыте, продерќжался бы недолго. Что фермер держится - это доказывает только, как изумительно приќбыльно само по себе сельское хозяйство. В высшей степени просто средство к достижеќнию дешевой и значительной продукции как в промышленной, так и в сельскохозяйќственной областях, - а продукция такого роќда означает, что всем всего хватит. Но хуже всего то, что повсюду существует тенденция осложнять даже самые простые вещи. Вот, например, так называемые "улучшения".
  Когда заходит речь об улучшениях, проекќтируется обычно изменение в фабрикате. "Улучшенный" фабрикат - это тот, который подвергся изменению. Мое понимание поќнятия "улучшение" совершенно иное. Я счиќтаю вообще неправильным начинать произќводство, пока не усовершенствован сам фабќрикат. Это, конечно, не значит, что никогда не следует вносить в фабрикат изменения. Я только считаю более хозяйственным лишь тогда браться за опыт производства, когда получилась полная уверенность в доброкачеќственности и пригодности расчетов и матеќриала. Если такой уверенности при ближайќшем рассмотрении не получилось, то следуќет спокойно продолжать изыскания, пока уверенность не явится. Производство должќно исходить из самого продукта. Фабрика, организация, сбыт и финансовые соображеќния сами приспособляются к фабрикату. Этим путем заостряется резец предприятия, и в конце концов окажется, что выиграно время. Форсирование продукции без предваќрительной уверенности в самом продукте было скрытой причиной многих и многих каќтастроф. Сколько людей, по-видимому, увеќрено, что важнее всего устройство фабрики, сбыт, финансовые средства, деловое руковоќдство. Важнее всего самый продукт, и всякое форсирование продукции до того, как проќдукт усовершенствован, означает трату сил. Прошло двенадцать лет, прежде чем я законќчил "Модель T", удовлетворяющую меня во всех отношениях, ту самую, которая теперь пользуется известностью в качестве фордов-ской машины. Мы даже не делали вначале поќпыток приступить к производству в собственќном смысле, пока не получили настоящего фабриката. Этот последний с тех пор не подќвергался существенным изменениям.
  Мы непрестанно производим опыты приќменения новых идей. Проезжая поблизости от Дирборна, можно встретиться со всевозќможными моделями фордовских машин. Это испытываемые машины, а не новые моќдели. Я не игнорирую ни одной хорошей идеи, но уклоняюсь от того, чтобы решать немедленно, хороша ли она на самом деле. Если идея оказывается действительно хороќшей, или хотя бы только открывает новые возможности, то я за то, чтобы испытать ее всячески. Но от этих испытаний еще бескоќнечно далеко до изменений. В то время, как большинство фабрикантов охотнее решаютќся на изменение в фабрикате, чем в методах их производства, мы пользуемся как раз обќратным приемом.
  В методах нашего производства мы предќприняли ряд значительных изменений. Тут ниќкогда не бывает застоя. Мне кажется, что с тех пор, как мы построили наш первый автомоќбиль по нынешней модели, ни одно из прежќних устройств не оставалось без изменений. Вот причина дешевизны нашего производстќва. Те небольшие изменения, которые введеќны в наших машинах, имеют целью повысить удобства во время езды или усилить мощќность. Применяемые в производстве материаќлы меняются, конечно, тоже, по мере того, как мы научаемся разбираться в материалах.
  Точно так же мы хотим обезопасить себя от заминок в производстве или от необходиќмости повышать цены в связи с возможным недостатком каких-либо отдельных материаќлов. В этих видах мы для всех почти частей имеем материал заменяющий. Например, из всех сортов стали в самом большом ходу у нас ванадий. Величайшая прочность соедиќняется в нем с минимальным весом; но мы были бы всего-навсего плохими коммерсанќтами, если бы поставили всю нашу будущќность в зависимость от возможности достать ванадиевую сталь. Поэтому мы нашли меќталл, ее заменяющий. Все сорта нашей стаќли совершенно своеобразны, но для каждоќго отдельного сорта у нас есть по крайней меќре одна замена, а то и несколько, причем все испробованы и все оказались годными. То же можно сказать о всех разновидностях наќших материалов, а также о всех отдельных чаќстях. Сначала мы сами изготовляли только немногие части, а моторов и вовсе не изготоќвляли. В настоящее время мы сами изготовќляем моторы, а также почти все части, потоќму что это обходится дешевле. Мы делаем это также для того, чтобы на нас не влияли рыночные кризисы и чтобы заграничные фаќбриканты не парализовали нас своей неспоќсобностью доставлять нужное. За время войќны цены на стекло поднялись на головокруќжительную высоту. Мы числились в первых рядах потребителей. В настоящее время мы приступили к сооружению собственной стеќкольной фабрики. Если бы мы всю нашу энергию затратили на изменение в фабрикаќте, мы недалеко бы ушли, но так как мы ниќкаких изменений в фабрикате не производиќли, мы имели возможность сосредоточить все силы на усовершенствовании приемов изготовления.
  Самая важная часть в зубиле - острие. На эту мысль прежде всего опирается наше предприятие. В зубиле не столь много завиќсит от тонкости выработки или качества стаќли и добротности отковки, если в нем нет острия, то это не зубило, а всего только куќсок металла. Другими словами, важна дейстќвительная, а не мнимая польза. Какой смысл ударять тупым зубилом с огромным напряжением сил, если легкий удар отточенќным зубилом выполняет ту же работу? Зубиќло существует, чтобы им срубать, а не колоќтить. Удары - это только попутное явление. Значит, если мы хотим работать, почему бы не сосредоточить свою волю на работе и не выполнить ее кратчайшим способом? Остриќем в промышленной жизни является та лиќния, по которой происходит соприкосновеќние продукта производства с потребителем. Недоброкачественный продукт - это проќдукт с тупым острием. Чтобы протолкнуть его, нужно затратить много лишней силы. Остриями в фабричном предприятии являќются человек и машина, вместе выполняюќщие работу. Если человек не подходящий, то и машина не в состоянии выполнять работу правильно, и наоборот. Требовать, чтобы на ту или иную работу тратилось больше силы, чем это абсолютно необходимо, значит быть расточительным.
  
  Итак, квинтэссенция моей идеи в том, что расточительность и алчность тормозят истинную продуктивность. Но расточительќность и алчность вовсе не неизбежное зло. Расточительность вытекаетбольшей частью из недостаточно сознательного отношения к нашим действиям или из небрежного их выполнения. Алчность есть род близорукоќсти. Цель моя состояла в том, чтобы произвоќдить с минимальной затратой материала и человеческой силы и продавать с минимальќной прибылью, причем в отношении сумќмарной прибыли, я полагался на размеры сбыта. Равным образом, цель моя в процессе такого производства - уделять максимум заќработной платы, иначе говоря, сообщать маќксимальную покупательную способность. А так как и этот прием ведет к минимальным издержкам, и так как мы продаем с минимуќмом прибыли, то мы в состоянии привести наш продукт в соответствие с покупательной способностью. Основанное нами предприќятие действительно приносит пользу. И потоќму мне хочется поговорить о нем. Основные принципы нашего производства гласят:
  1. Не бойся будущего и не относись почтиќтельно к прошлому. Кто боится будущеќго, т.е. неудач, тот сам ограничивает круг своей деятельности. Неудачи дают тольќко повод начать снова и более умно. Чеќстная неудача не позорна; позорен страх перед неудачей. Прошлое полезно тольќко в том отношении, что указывает нам пути и средства к развитию.
  2. Не обращай внимания на конкуренцию. Пусть работает тот, кто лучше справляетќся с делом. Попытка расстроить чьи-лиќбо дела - преступление, ибо она означаќет попытку расстроить в погоне за нажиќвой жизнь другого человека и установить взамен здравого разума господство силы.
  3. Работу на общую пользу ставь выше выќгоды. Без прибыли не может держаться ни одно дело. Но существу в прибыли нет ничего дурного. Хорошо поставленное предприятие, принося большую пользу, должно приносить большой доход и буќдет приносить таковой. Но доходность должна получиться в итоге полезной раќботы, а не лежать в ее основании.
  4. Производить не значит дешево покупать и дорого продавать. Это, скорее, значит покупать сырые материалы по сходным ценам и обращать их с возможно незнаќчительными дополнительными издержќками в доброкачественный продукт, расќпределяемый затем среди потребителей. Вести азартную игру, спекулировать и поступать нечестно - это значит затрудќнять только указанный процесс.
  Последующие главы покажут, как все это осуществилось, к каким привело результаќтам и какое значение имело для общества в целом.
  
  ГЛАВА 1
  НАЧАТКИ ДЕЛА
  
  31 мая 1921 года Общество Автомобилей Форда выпустило автомобиль Љ5000000. Теќперь он стоит в моем музее, рядом с маленьќкой газолиновой тележкой, с которой я наќчал свои опыты и которая в первый раз поќшла весной 1893 года к моему великому удоќвольствию. Я поехал на ней как раз тогда, коќгда овсянки прилетели в Дирборн, а они всеќгда возвращаются 2-го апреля. Оба экипажа совершенно различны по своему внешнему виду и почти столь же непохожи по строеќнию и материалу. Только схема, странным образом, почти не изменилась за исключениќем некоторых завитушек, которые мы выброќсили в нашем современном автомобиле. Та маленькая старая тележка, несмотря на свои два цилиндра, пробегала двадцать миль в час и выдерживала, при своем резервуаре всего в 12 литров, полных шестьдесят миль. И теќперь она такова же, как в первый день. Схеќма развивалась гораздо менее быстро, чем конструкционная техника и применение маќтериалов. Разумеется, и она усовершенствоќвалась; современный Форд - "Модель Т" - имеет четыре цилиндра, автоматическое пусќковое устройство и, вообще, является во всех отношениях более удобным и практичќным экипажем. Он проще своего предшестќвенника, но почти каждая его часть уже заќключалась в первоначальной модели. Измеќнения вытекали из наших опытов в констќрукции, а вовсе не из нового принципа, а отќсюда я извлекаю важный урок, что лучше приложить все силы для усовершенствоваќния хорошей идеи вместо того, чтобы гнатьќся за другими, новыми идеями. Хорошая идея дает ровно столько, сколько можно осиќлить сразу.
  Жизнь фермера заставляла меня изобреќтать новые и лучшие транспортные средстќва. Я родился 30 июля 1863 года, на ферме неќдалеко от Дирборна в Мичигане, и мое перќвое впечатление, о котором я могу вспомќнить, свидетельствует, что в хозяйстве было слишком много труда сравнительно с резульќтатами. И теперь я питаю еще подобные чувќства к фермерской жизни.
  Существует легенда, что мои родители быќли очень бедны и им приходилось туго. Они были, правда, небогаты, но о настоящей бедќности не могло быть и речи. Для мичиганќских фермеров они были даже зажиточны. Мой родной дом и теперь еще цел и вместе с фермой входит в состав моих владений.
  На нашей, как и на других фермах, прихоќдилось тогда нести слишком много тяжелоќго ручного труда. Уже с ранней юности я дуќмал, что многое можно делать иначе, каким-нибудь лучшим способом. Поэтому я обраќтился к технике, - да и мать моя всегда утверќждала, что я прирожденный техник. У меня была мастерская со всевозможными металќлическими частями вместо инструментов прежде, чем я мог назвать что-нибудь своей собственностью. В то время не было еще ниќкаких новомодных игрушек; все, что мы имеќли, было собственного изготовления. Моиќми игрушками были инструменты, как и теќперь. Каждый обломок машины был для меќня сокровищем.
  Важнейшим событием моих детских лет была моя встреча с локомобилем, милях в восьми от Детройта, когда мы однажды ехаќли в город. Мне было тогда двенадцать лет. Вторым по важности событием, которое приќходится на тот же самый год, были подаренќные мне часы.
  Я представляю себе ту машину, как будто это было вчера; это была первая телега без лошади, которую я видел в жизни. Она быќла, главным образом, предназначена привоќдить в движение молотилки и лесопилки и состояла из примитивной передвигающейся машины с котлом; сзади прилажены были чан с водой и ящик с углем. Правда, я видел уже много локомобилей, перевозимых на лоќшадях, но этот имел соединительную цепь, ведущую к задним колесам телегообразной подставки, на которой помещался котел. Маќшина была поставлена над котлом, и один-единственный человек на платформе сзади котла мог нагребать лопатой угли и управќлять клапаном и рычагом. Построена была эта машина у Никольс-Шепарда и К№ в Бэтль-Крике. Об этом я тотчас разузнал. Маќшину застопорили, чтобы пропустить нас с лошадьми, и я, сидя сзади телеги, вступил в разговор с машинистом, прежде чем мой отец, который правил, увидел в чем дело. Маќшинист был очень рад, что мог все объясќнить мне, так как гордился своей машиной. Он показал мне, как снимается цепь с движуќщего колеса и как надевается небольшой приводной ремень, чтобы приводить в двиќжение другие машины. Он рассказал мне, что машина делает двести оборотов в минуту и что соединительную цепь можно отцеќпить, чтобы остановить локомобиль, неоста-навливая действия машины. Последнее приќспособление, хотя и в измененной форме, встречается в нашем современном автомобиќле. Оно не имеет значения при паровых маќшинах, которые легко останавливать и снова пускать в ход, но тем более важно в моторах.
  Этот локомобиль был виной тому, что я поќгрузился в автомобильную технику. Я пробоќвал строить модели, и несколько лет спустя мне удалось составить одну, вполне пригодќную. С той поры, как я, двенадцатилетним мальчиком, встретился с локомобилем до сеќгодняшнего дня вся сила моего интереса быќла направлена на проблему создания автомаќтически движущейся машины.
  Когда я ездил в город, карманы у меня всеќгда были набиты всяким хламом: гайками и обломками железа. Нередко мне удавалось заполучить сломанные часы, и я пробовал их чинить. Тринадцати лет мне удалось в перќвый раз починить часы так, что они ходили правильно. С пятнадцати лет я мог чинить почти всякие часы, хотя мои инструменты были весьма примитивны. Такая возня страшно ценна. Из книг нельзя научиться ничему практическому - машина для техниќка то же, что книги для писателя, и настояќщий техник должен был бы, собственно, знать, как изготовляется все. Отсюда он поќчерпнет идеи и раз у него голова на плечах, он постарается применить их.
  Я никогда не мог особенно заинтересоќваться фермерской работой. Я хотел иметь дело с машинами. Мой отец не очень сочувќствовал моему увлечению механикой. Он жеќлал, чтобы я стал фермером. Когда я семнадќцати лет окончил школу и поступил учениќком в механическую мастерскую Драйдока, меня считали почти погибшим. Ученье мне далось легко и без труда - все необходимые для машиниста познания я усвоил уже задолќго до истечения срока моего трехлетнего учеќничества, а так как, кроме того, у меня была еще любовь к тонкой механике и особенное пристрастие к часам, то по ночам я работал в починочной мастерской одного ювелира. Одно время, в те молодые годы, у меня быќло, если не ошибаюсь, более 300 часов. Я поќлагал, что уже могу приблизительно за 30 центов изготовлять порядочные часы, и хоќтел заняться этим делом. Однако я оставил его, доказав себе, что часы, в общем, не приќнадлежат к безусловно необходимым предќметам в жизни и что потому не все люди буќдут покупать их. Как я пришел к этому изуќмительному выводу, я уже хорошенько не поќмню. Я терпеть не мог обыкновенной рабоќты ювелира и часовщика за исключением тех случаев, когда она представляла особенќно трудные задачи. Уже тогда я хотел изготоќвлять какой-нибудь продукт для массового потребления. Приблизительно в ту пору в Америке было введено общее время для жеќлезнодорожного движения. До тех пор ориќентировались по солнцу, и долго железнодоќрожное время было отлично от местного, как и теперь, после введения летнего времеќни. Я много ломал себе голову, и мне удалось изготовить часы, которые показывали оба времени. Они имели двойной циферблат и считались по всей округе своего рода достоќпримечательностью.
  В 1879 году - почти четыре года после моќей первой встречи с локомобилем Никольс-Шепарда - я добился возможности ездить на локомобиле, и когда мое ученичество окончилось, я стал работать вместе с местќным представителем компании Вестингауз в качестве эксперта по сборке и починке их локомобилей. Их машина была очень похоќжа на Шепардовскую, за исключением того, что здесь машина помещалась спереди, а коќтел сзади, причем энергия передавалась задќним колесам с помощью приводного ремня. Машины делали в час до двенадцати миль, хотя скорость передвижения играла в констќрукции второстепенную роль. Иногда они употреблялись также для тяжелых грузов, а если владелец случайно работал в то же вреќмя и с молотилками, то он просто привязыќвал свою молотилку и другие приборы к лоќкомобилю и ездил с фермы на ферму. Я задуќмался над весом и стоимостью локомобиќлей. Они весили много тонн и были так дороќги, что только крупный землевладелец мог приобрести их. Часто владельцами их были люди, которые занимались молотьбой, как профессией, или собственники лесопилок и другие фабриканты, которые нуждались в пеќревозных двигателях.
  Еще ранее мне пришла в голову идея поќстроить легкую паровую тележку, которая могла бы заменить конную тягу главным обќразом в качестве трактора при чрезвычайно тяжелой пахотной работе. В то же время мне пришла мысль, как я теперь смутно вспомиќнаю, что совершенно тот же принцип мог быть применен и к экипажам и к другим средствам передвижения. Идея экипажа без лошадей была чрезвычайно популярна. Уже много лет, в сущности со времени изобретеќния паровой машины, шли разговоры об экипаже без лошадей, однако сначала идея экипажа казалась мне не столь практичной,
  как идея машины для трудной сельской раќботы, а из всех сельских работ самой трудќной была пахота. Наши дороги были плохи, и мы не привыкли много разъезжать. Одно из величайших завоеваний автомобиля заќключается в благодетельном влиянии, котоќрое он оказывает на кругозор фермера - он значительно расширил его. Само собой разуќмеется, что мы не ездили в город, если там не было никаких важных дел, да и в этом слуќчае мы ездили не чаще одного раза в неделю. При дурной погоде иногда даже еще реже.
  Как опытному машинисту, в распоряжеќнии которого на ферме была сносная мастерќская, мне было нетрудно построить паровую тележку или трактор. При этом мне пришла мысль использовать его и как средство переќдвижения. Я был твердо убежден, что дерќжать лошадей невыгодно, принимая во вниќмание труд и издержки по их содержанию. Следовательно, нужно было изобрести и поќстроить паровую машину, достаточно легќкую, чтобы тащить обыкновенную телегу или плуг. Трактор казался мне всего важнее. Переложить трудную, суровую работу ферќмера с человеческих плеч на сталь и железо - всегда было главным предметом моего чесќтолюбия. Обстоятельства виноваты в том, что я впервые обратился к производству собќственно экипажей. Я нашел, в конце конќцов, что люди проявляли больший интерес к машине, на которой они могли бы ездить по сельским дорогам, чем к орудию полевой раќботы. Я сомневаюсь даже, что легкий полеќвой трактор мог вообще укорениться, если бы автомобиль не открыл фермеру постепенќно, но верно глаза. Но я забегаю вперед. Тогќда я думал, что фермер будет больше интереќсоваться трактором.
  Я построил тележку с паровым двигатеќлем. Она функционировала. Котел отаплиќвался нефтью; сила двигателя была велика, а контроль при помощи прикрывающего клаќпана прост, упорядочен и надежен. Но котел заключал в себе опасность. Для того, чтобы добиться требуемой силы, без чрезмерного увеличения веса и объема двигателя, машиќна должна была находиться под высоким давќлением. А между тем не особенно приятно сидеть на котле, находящемся под высоким давлением. Чтобы хоть сколько-нибудь обезќопасить его, приходилось настолько увелиќчивать вес, что этим снова уничтожался выќигрыш, приобретенный высоким давлениќем. Два года продолжал я мои опыты с разлиќчными системами котлов - сила и контроль не представляли затруднений-ивконце концов отказался от идеи дорожной повозќки, движимой паром. Я знал, что англичане употребляют на своих сельских дорогах паќровые экипажи, которые представляли соќбой настоящие локомотивы и должны были тащить целые обозы. Не представляло заќтруднений построить тяжелый паровой тракќтор, годный для большой фермы. Но у нас нет английских дорог. Наши дороги погубиќли бы какой угодно большой и сильный пароќвой трактор. И мне казалось, что не стоит строить тяжелый трактор, его могли бы куќпить лишь немногие зажиточные фермеры.
  Но от идеи безлошадного экипажа я не отќказался. Моя работа с представителем комќпании Вестингауз укрепила мое убеждение, что паровой двигатель непригоден для легкоќго экипажа. Поэтому я оставался у них на службе только один год. Тяжелые паровые машины и тракторы не могли меня уже ничеќму научить, и мне не хотелось тратить время на работу, которая ни к чему не ведет Неќсколькими годами ранее, в пору моего учениќчества, я прочел в одном английском журнаќле о "бесшумном газовом двигателе", котоќрый как раз в то время появился в Англии. Я думаю, что то был мотор Отто. Он действоќвал светильным газом и имел один большой цилиндр, передача была поэтому неравноќмерной и требовала необычайно тяжелого махового колеса. Что касается веса, то на фунт металла он давал гораздо меньше рабоќты, чем паровая машина, и это, казалось, деќлало применение светильного газа для экиќпажей вообще невозможным. Я заинтересоќвался двигателем лишь как машиной вообќще. Я следил за развитием его по английќским и американским журналам, которые попадали в нашу мастерскую, в особенности за каждым указанием на возможность замеќнить светильный газ газом, получаемым из паров газолина. Идея газового мотора была отнюдь не нова, но здесь была первая серьезќная попытка вынести его на рынок. Она быќла встречена скорее с любопытством, чем с восторгом, и мне не вспомнить ни одного чеќловека, который полагал бы, что двигатель внутреннего сгорания может иметь дальнейќшее распространение. Все умные люди неопќровержимо доказывали, что подобный моќтор не может конкурировать с паровой маќшиной. Они не имели ни малейшего предќставления о том, что когда-нибудь он завоюќет себе поле действия. Таковы все умные люќди, они так умны и опытны, что в точности знают, почему нельзя сделать того-то и того-то, они видят пределы и препятствия. Поэтоќму я никогда не беру на службу чистокровноќго специалиста. Если бы я хотел убить конкуќрентов нечестными средствами, я предостаќвил бы им полчища специалистов. Получив массу хороших советов, мои конкуренты не могли бы приступить к работе.
  Меня интересовал газовый двигатель, и я следил за его развитием. Но я делал это искќлючительно из любопытства приблизительќно до 1885 или 1886 года, когда отказался от паровой машины в качестве двигателя для теќлежки, которую я хотел построить в один прекрасный день, и должен был искать ноќвой движущей силы. В 1885 году я чинил моќтор Отто в ремонтных мастерских Игль в Деќтройте. Во всем городе не было никого, кто знал бы в этом толк. Говорили, что я могу это сделать, и, хотя я до сих пор никогда не имел дела с моторами Отто, я взялся за работу и счастливо выполнил ее. Так я получил возмоќжность изучить новый мотор из первых рук и в 1887 году сконструировал себе модель по имевшейся у меня четырехтактной модели лишь для того, чтобы убедиться, правильно ли я понял принцип. "Четырехтактный" моќтор, это такой, где поршень должен четыре раза пройти через цилиндр, чтобы развить силовой эффект. Первый ход вбирает газ, второй сжимает его, третий доводит до взрыќва, а четвертый выталкивает излишний газ. Маленькая модель работала очень хорошо; она имела однодюймовый диаметр и трехќдюймовый ход поршня, работала газолином и, хотя отдавала немного энергии, но была относительно легче всех машин, имевшихся на рынке. Я подарил ее впоследствии одноќму молодому человеку, который хотел полуќчить ее для каких-то целей, и имя которого я забыл. Мотор был разобран, он явился исќходным пунктом для моих дальнейших раќбот с двигателями внутреннего сгорания.
  В то время я жил снова на ферме, куда верќнулся не столько затем, чтобы сделаться ферќмером, сколько для того, чтобы продолжать свои опыты. Как ученый механик, я устроил теперь первоклассную мастерскую вместо кукольной мастерской детских лет. Отец предложил мне 40 акров леса в том случае, если я брошу машины. Я временно согласилќся, так как работа дала мне возможность жеќниться. Яустроилсебелесопилку, запассяпе-ревозным двигателем и начал рубить и пиќлить деревья в лесу. Часть первых досок и баќлок пошла на домик на нашей новой ферме. Это было в самом начале нашей супружеќской жизни. Дом был не велик, всего тридќцать один квадратный фут, в полтора этажа, но в нем было уютно. Я построил рядом масќтерскую и, когда не был занят рубкой деревьќев, работал над газовыми машинами, изучая их свойства и функции. Я читал все, что поќпадалось мне в руки, но больше всего учился на собственной работе. Газовая машина - таќинственная вещь, она не всегда действует как надо. Представьте только, как вели себя эти первые модели.
  В 1890 годуя впервые начал работать с двуќмя цилиндрами. Одноцилиндровый двигаќтель был совершенно не пригоден для трансќпортных целей - маховое колесо было слишќком тяжело. По окончании работы над перќвым четырехтактным мотором по типу Отто, и еще раньше, чем я отважился взяться за двухцилиндровый мотор, я изготовил целый ряд машин из железных трубок для экспериќментальных целей. Я имел, следовательно, порядочный опыт. Я держался того взгляда, что мотор с двумя цилиндрами можно исќпользовать в целях передвижения, и возыќмел первоначально мысль применить его к велосипеду в непосредственном соединеќнии с шатуном, причем заднее колесо велоќсипеда должно было служить маховиком. Скорость должна была регулироваться искќлючительно клапаном. Однако я никогда не осуществил этого плана, так как очень скоќро выяснилось, что мотор с резервуаром и прочими приспособлениями был слишком тяжел для велосипеда. Два взаимно дополняќющих друг друга цилиндра имели то преимуќщество, что в момент взрыва в одном цилинќдре - в другом выталкивались сгоревшие гаќзы. Этим уменьшалась тяжесть махового коќлеса, необходимая для регулирования. Рабоќта началась в моей мастерской на ферме. Вскоре затем мне предложили место инженеќра и механика в Детройтской Электричесќкой Компании с ежемесячным жалованьем в сорок пять долларов. Я принял его, так как оно давало мне больше, чем ферма, да и без того я решил бросить сельское хозяйство. Деќревья были все вырублены. Мы наняли себе
  дом в Детройте на Бэгли-авеню. Мастерская переехала со мной и развернулась в кирпичќном сарае позади дома. Много месяцев я раќботал в Электрической Компании в ночной смене - мне оставалось очень мало времени для своей работы; после я перешел в дневќную смену и работал каждый вечер и целую ночь под воскресенье над новым мотором. Я не могу даже утверждать, чтобы работа была тяжела. Ничто, действительно нас интересуќющее, не тяжело для нас. Я был уверен в усќпехе. Успех непременно придет, если рабоќтать как следует. Тем не менее, было страшќно ценно, что моя жена верила в него еще крепче, чем я. Такой она была всегда.
  Я должен был начать с азов. Хотя я знал, что целый ряд людей работает над экипажем без лошади, я не мог выведать об этом никаќких подробностей. Величайшие трудности были связаны для меня с получением искры и проблемой веса. В трансмиссии, управлеќнии и общем плане мне помог мой опыт с паќровыми тракторами. В 1892 г. я изготовил первый автомобиль, но пришлось подожќдать до следующей весны, пока он не пошел, к моему великому удовлетворению. Мой перќвый экипаж по своему внешнему виду неќсколько походил на крестьянскую тележку. В нем было два цилиндра с диаметрами в 21/2 дюйма и с шестидюймовым ходом поршня, помещенных рядом над задней осью. Я изгоќтовил их из выпускной трубы одной приобќретенной мною паровой машины. Они разќвивали около четырех лошадиных сил. Сила передавалась от мотора посредством ремня на приводной вал и с последнего, с помоќщью цепи, на заднее колесо. В тележке помеќщалось двое, причем сиденье было укреплеќно на двух стойках, а кузов покоился на эллиќптических рессорах. У машины было два хоќда - один в десять, другой в двадцать миль в час, которые достигались передвижением ремня. Для этой цели служил помещенный перед сиденьем вожатого рычаг с ручкой. Толкнув его вперед, достигали быстрого хоќда, назад - тихого; при вертикальном полоќжении ход был холостой. Чтобы пустить маќшину в ход, нужно было рукой повернуть руќкоятку, поставив мотор на холостой ход. Для остановки нужно было только отпустить рыќчаг и нажать ножной тормоз. Заднего хода не существовало, а другие скорости, кроме двух указанных, достигались регулированиќем притока газа. Железные части для остова
  
  тележки так же, как сиденье и рессоры, я куќпил. Колеса были велосипедные в двадцать восемь дюймов ширины, с резиновыми шиќнами. Рулевой рычаг я отлил по приготовќленной мной самим форме, а также сам сконќструировал все более тонкие части механизќма. Но очень скоро оказалось, что не достает еще регулирующего механизма, чтобы равќномерно распределять наличную силу при криволинейном движении между обоими задними колесами. Весь экипаж весил окоќло пятисот фунтов. Под сиденьем находился резервуар, вмещавший 12 литров газолина, питавший мотор посредством маленькой трубки и клапана. Зажигание достигалось электрической искрой. Мотор имел первонаќчально воздушное охлаждение или, точнее говоря, не имел никакого охлаждения.
  Я нашел, что он нагревается после часоќвой или двухчасовой езды, и очень скоро поќместил сосуд с водой вокруг цилиндра, соќединив его трубкой с резервуаром, находивќшимся сзади экипажа.
  Все эти детали я придумал заранее за неќмногими исключениями. Так я всегда постуќпал при своей работе. Я черчу сперва план, в котором каждая деталь разработана до конца, прежде чем начинаю строить. Иначе теряется во время работы много материала на разные добавочные приспособления, а в конце концов отдельные части оказываютќся не подходящими друг к другу. Многие изобретатели терпят неудачи, потому что не умеют проводить различия между планоќмерной работой и экспериментированием. Главные трудности при постройке заключаќлись в добывании соответствующего матеќриала. Затем встал вопрос об инструментах. В деталях необходимо было произвести еще разные изменения и поправки, но, что меќня всего больше задерживало, это недостаќток денег и времени для приобретения лучќших материалов для каждой отдельной часќти. Однако весной 1893 года машина подвиќнулась настолько вперед, что могла уже быть пущена в ход, к моему великому удоќвольствию, при этом я получил возможќность испытать конструкцию и материал на наших деревенских дорогах.
  
  ГЛАВА 2
  ЧЕМУ Я НАУЧИЛСЯ В ПРОИЗВОДСТВЕ
  
  Моя "газолиновая тележка" была первым и долгое время единственным автомобилем в Детройте. К ней относились почти, как к общественному бедствию, так как она произќводила много шума и пугала лошадей. Кроќме того, она стесняла уличное движение. Я не мог остановиться нигде в городе без того, чтобы тотчас вокруг моей тележки не собраќлась толпа народа. Если я оставлял ее одну, хотя бы на одну минуту, сейчас же находился любопытный, который пробовал на ней езќдить. В конце концов, я стал носить при себе цепь и должен был привязывать тележку к фонарному столбу, если оставлял ее где-ниќбудь. Затем происходили неприятности с поќлицией. Почему я,- собственно, не знаю. Насколько мне известно, тогда еще не сущеќствовало никаких предписаний относительќно темпа езды. Как бы то ни было, я должен был получить от администрации особое разќрешение и таким образом некоторое время пользовался привилегией быть единственќным, официально утвержденным шофером Америки. В 1895...1896 гг. я проделал с удоќвольствием несколько тысяч миль на этой маленькой машине, которую потом продал за 200 долларов Чарльзу Эйнсли из Детройќта. Это была моя первая продажа. Экипаж мои был, собственно говоря, не продажный - я построил его исключительно для экспеќриментальных целей. Но я хотел начать строќить новый, а Эйнсли пожелал иметь его. Деньги могли мне понадобиться, и мы скоро сошлись в цене.
  У меня решительно не было намерения строить автомобили в таком огромном масќштабе. Мой план был - крупное производстќво, но сперва мне нужно было иметь кое-что для производства. Не было никакого смысќла торопиться. В 1896 году я начал постройќку второго автомобиля, который был очень похож на первый, лишь несколько легче его. Я сохранил ремень для передачи и упраздќнил его лишь много позже. Ремни очень хоќроши, но не в жару. Единственно по этой причине я устроил впоследствии вместо них настоящий привод. Из этого автомобиля я извлек для себя много поучительного.
  Тем временем и другие в Америке и Евроќпе занялись постройкой автомобилей. Уже в 1895 годуя узнал, что в Нью-Йорке у Мэси был выставлен немецкий автомобиль Бен-ца. Я сам поехал, чтобы посмотреть его, но не нашел в нем ничего, что особенно привлеќкло бы мое внимание. И бенцовский автомоќбиль имел приводной ремень, но был горазќдо тяжелее моего. Я придавал особенное знаќчение сокращению веса - преимуществу, коќторого иностранные фабриканты, по-видиќмому, никогда не умели достаточно ценить. Всего-навсего, в моей частной мастерской я использовал три различных экипажа, из коќторых каждый в течение несколько лет бегал в Детройте. У меня и теперь еще находится первый экипаж, который я через несколько лет выкупил за сто долларов у одного лица, купившего у м-ра Эйнсли.
  В течение всего этого времени я оставался на службе у Электрической Компании и поќстепенно поднялся до первого инженера с месячным окладом в 125 долларов. Но мои опыты с газовыми двигателями встречали со стороны директора не больше сочувствия, чем прежде мое влечение к механике со стоќроны отца. Не то, что мой шеф имел что-ниќбудь против экспериментирования, он был только против опытов с газовыми двигателяќми. У меня в ушах еще звучат его слова: "Электричество, да, ему принадлежит будуќщее. Но газ... нет!"
  Он имел все основания для скептицизма. Действительно, никто не имел тогда даже отдаленного представления от великой буќдущности двигателей внутреннего сгораќния, и, с другой стороны, мы стояли еще в самом начале огромного подъема, который ожидал электричество. Как это бывает со всякой сравнительно новой идеей, от электќричества ждали большего, чем оно обещает нам даже теперь. Я не видел пользы от экспеќриментирования с ним для моих целей. Экиќпаж для деревенских дорог нельзя было поќстроить по системе электрических трамваев, даже если бы электрические провода были не так дороги. Никакую батарею нельзя быќло признать, хотя бы приблизительно, удовќлетворяющей условиям нормального веса. Электрический экипаж по необходимости имеет ограниченную сферу применения и требует аппарата, который находится в невыќгодном отношении к производимому току Этим я вовсе не хочу сказать, что я мало цеќню электричество; мы еще даже не начали правильно пользоваться им. Но электричестќво имеет свою область применения, а двигаќтель внутреннего сгорания - свою. Одно не может вытеснить другого - это большое счаќстье.
  У меня сейчас находится динамо, котоќрую я должен был обслуживать с самого наќчала в мастерских Детройтской Эдиссонов-ской Компании. Когда я оборудовал нашу Канадскую фабрику, я нашел эту динамо в одной конторе, купившей ее у Электричесќкой Компании. Я приобрел ее, пустил в ход, и она в течение долгих лет честно служила на нашей Канадской фабрике. Когда мы вследствие возраставшего сбыта вынуждеќны были построить новую силовую станќцию, я велел перевезти старый мотор в свой музей - комнату в Дирборне, хранящую мноќго технических драгоценностей.
  Эдиссоновская компания предложила мне высшее управление делами - при услоќвии, что я брошу свой газовый двигатель и займусь, действительно, полезным делом. Нужно было выбирать между службой и авќтомобилем. Я выбрал автомобиль, т.е. откаќзался от своего места, собственно говоря, о выборе не могло быть и речи, так как в то вреќмя я уже знал, что успех моей машине обесќпечен. 15 августа 1899 года я отказался от службы, чтобы посвятить себя автомобильќному делу.
  Тем не менее, это был ответственный шаг, так как у меня не было никаких сбережений. Все, что я мог сэкономить, было потрачено на опыты. Но жена была согласна со мной в том, что я не мог отказаться от автомобиля: теперь предстояла победа или поражение. На автомобили не было никакого "спроса" - его не бывает ни на один новый товар.
  Они распространялись тогда, как теперь аэќропланы. Сначала экипажи без лошадей счиќтались причудой дикой фантазии; были умќники, которые могли доказать вам до мельќчайших подробностей, почему эти экипажи всегда должны были оставаться игрушками. Ни один богатый человек не представлял сеќбе возможности коммерчески эксплуатироќвать новую идею. Для меня непонятно, почеќму всякое новое изобретение в транспорте наталкивается на такое сопротивление. Даќже теперь еще есть люди, которые, качая гоќловой, говорят о роскоши авто и лишь неќохотно признают пользу грузовика. Вначале же едва ли кто угадывал, что автомобиль буќдет играть когда-нибудь большую роль в проќмышленности. Оптимисты, самое большее, допускали, что он будет развиваться паралќлельно велосипеду. Когда оказалось, что на автомобилях, действительно, можно ездить, и различные фабриканты начали изготовќлять их, сейчас же возник вопрос: какой экиќпаж самый быстрый? Странное и все же весьќма естественное явление - эта гоночная идея. Я никогда не придавал ей большого значения, но публика упорно отказывалась видеть в автомобиле что-нибудь иное, кроќме дорогой игрушки для гонок. Поэтому и нам пришлось, в конце концов, принимать участие в гонках. Для промышленности, одќнако, это рано сказавшееся пристрастие к гонкам было вредно, так как соблазняло фабќрикантов относиться с большим вниманием к скорости, чем к существенным достоинстќвам автомобиля. Это широко открывало двеќри для спекуляции. После моего выхода из Электрической Компании группа предприќимчивых людей организовала, на основе моќего изобретения, "Детройтскую Автомобильќную Компанию". Я был ответственным ин-женероми - в ограниченных размерах - пайќщиком. Три года мы продолжали строить авќтомобили - все, более или менее, по моей первой модели. Однако мы имели лишь неќбольшой сбыт; я был совершенно одинок в своих стремлениях усовершенствовать автоќмобили и этим путем приобрести более шиќрокий круг покупателей. У всех была одна мысль: набирать заказы и продавать как моќжно дороже. Главное было - нажить деньги. Так как я на своем посту инженера за предеќлами своего круга деятельности не имел ниќкакого влияния, то скоро понял, что новая компания была не подходящим средством
  для осуществления моих идей, а исключиќтельно лишь денежным предприятием, котоќрое приносило, однако же, мало денег. В марќте 1902 года я покинул поэтому свой пост, твердо решив никогда больше не занимать зависимого положения. Детройтская Автоќмобильная Компания, в конце концов, переќшла во владение Леландов, позже вступивќших в нее.
  Я снял себе мастерскую - одноэтажный кирпичный сарай, Љ81 по Парковой площаќди, чтобы продолжать свои опыты и по-наќстоящему изучить дело. Я верил, что оно долќжно пойти совершенно иначе, чем в моем первом предприятии.
  Год до основания Общества Автомобилей Форда был почти исключительно посвящен исследованиям. В моей маленькой мастерќской, в одну комнату, я работал над усоверќшенствованием четырехцилиндрового мотоќра, а между тем в окружающем мире я старалќся разузнать, какова была, в действительноќсти, коммерческая жизнь, и в самом ли деле нужно участвовать в алчной, эгоистической охоте за деньгами, которую я повсюду наќблюдал во время моего первого краткого учаќстия в деле. Начиная с моего первого опыта, до основания теперешнего Общества я поќстроил всего-навсего приблизительно двадќцать пять автомобилей, из них девятнадцать для Детройтской Автомобильной Компаќнии. Автомобильное дело тем временем выќшло из начальной стадии своего развития, когда довольствовались фактом, что машиќна, вообще, могла двигаться, и перешло в ту фазу, когда стали предъявлять требования к скорости. Александр Уинтон из Кливленда, строитель уинтоновского автомобиля, был гоночный чемпион Америки и готов был по-меряться с каждым. Я сконструировал двухќцилиндровый мотор несколько более комќпактного типа, чем все ранее мною построќенные, вставил его в шасси, нашел, что он развивает большую скорость и сговорился с Уинтоном о состязании. Мы встретились на ипподроме Грит-Пойнт в Детройте. Я побеќдил. Это было моей первой гонкой, и создаќло для меня единственный род рекламы, коќторый публика несколько ценит.
  Публика презирала экипаж, если он не шел быстро, не обгонял других. Мое честолюбие, поставившее себе цель построить самый быќстрый автомобиль на свете, привело меня к 4-хцилиндровомумотору. Но об этом позже.
  Самым поразительным во всей автомоќбильной промышленности для того времени было внимание, уделявшееся чистой прибыќли за счет качества. Мне казалось, что это пеќреворачивает наизнанку естественный проќцесс, требующий, чтобы деньги являлись плодом труда. Второе, что меня удивляло, это равнодушие всех к усовершенствованию методов производства; достаточно было выќнести на продажу готовые продукты и полуќчить за них деньги. Одним словом, продукт, по-видимому, изготовлялся не ради тех усќлуг, которые он оказывал публике, но лишь для того, чтобы заработать побольше денег. Удовлетворял ли он покупателя, это было уже второстепенным делом. Достаточно быќло сбыть его с рук. На недовольного покупаќтеля смотрели не как на человека, доверием которого злоупотребляли, а как на весьма наќдоедливую особу, или как на объект эксплуаќтации, из которого можно снова выжать деньги, приводя в порядок работу, которую с самого начала нужно было бы сделать как следует. Так, например, весьма мало интереќсовались дальнейшей судьбой автомобиля после продажи: сколько бензина он расходоќвал на одну милю, какова была его настояќщая мощность. Если он не годился, и нужно было переменить отдельные части, тем хуже было для владельца. Считали себя вправе продавать отдельные части как можно дороќже, исходя из теории, что данное лицо, куќпив целый автомобиль, должно иметь части во что бы то ни стало, а потому готово хороќшо заплатить за них.
  На мой взгляд, автомобильная промышќленность работала не на добропорядочном основании, не говоря уже о том, что можно было бы назвать научным базисом, однако в ней дело обстояло не хуже, чем в других отќраслях индустрии. То было, как известно, время большого грюндерства. Финансисты, которые до сих пор спекулировали только на железных дорогах, овладели теперь и всей промышленностью. Тогда, как и теќперь, я исходил из принципа, что цена, приќбыль и вообще все финансовые вопросы саќми собой урегулируются, если фабрикант, действительно, хорошо работает, и что проќизводство нужно начинать сначала в малых размерах и лишь постепенно расширять с поќмощью собственной прибыли. Если прибыќли не получается, то для собственника это знак, что он теряет попусту время и не годитќся для данного дела. До сих пор я не видел сеќбя вынужденным менять свой взгляд, но очень скоро я открыл, что весьма простая формула, "делай прилично работу, и она даст доход", в современной деловой жизни считается устаревшей. План, по которому всего чаще работали, состоял в том, чтобы начать с возможно большим капиталом, а заќтем продать как можно больше акций и облиќгаций. Что оставалось после продажи акций и за вычетом издержек на посредничество, почти скрепя сердце помещали в дело на его расширение. Хорошим делом считалось таќкое, которое давало возможность распроќстранить по высокому курсу большое колиќчество паев и облигаций. Акции и облигаќции - вот, что было важно, а не работа. Я, одќнако, не мог понять, каким образом новое или хотя бы старое предприятие может накиќдывать на свои товары высокий процент и, несмотря на это, продавать их на рынке по сходной цене. Этого я никогда не понимал, не мог также постигнуть, по какой теории нуќжно исчислять процент на первоначальный капитал, вложенный в дело. Среди деловых людей так называемые финансисты утверќждали, что деньги стоят 6% или 5%, или 4% и что предприниматель, который вкладываќет в дело 150 тысяч долларов, вправе требоќвать за них столько-то процентов, так как, если бы он вложил соответствующую сумму вместо предприятия в банк или обратил в деќнежные бумаги, то получал бы отсюда опреќделенный доход. Поэтому известная прибавќка к производственным расходам в деле наќзывается процентом на вложенный капитал. Эта идея является причиной многих банќкротств и большинства неудач. Деньги, вообќще, ничего не стоят, так как сами по себе не могут создавать ценности. Их единственная польза в том, что их можно употреблять для покупки (или для изготовления орудий). Поќэтому деньги стоят ровно столько, сколько можно на них купить (или выработать), ниќчуть не больше. Если кто-нибудь думает, что деньги принесут 5% или 6%, он должен помеќстить их туда, где может получить эту приќбыль, но капитал, помещенный в деле, не явќляется бременем для дела или, по крайней мере, не должен им быть. Он перестает быть деньгами и становится средством производќства (или, по крайней мере, должен стать им). Поэтому он стоит столько, сколько проќизводит, а не определенную сумму, которая
  вычисляется по масштабу, не имеющему ниќчего общего с данным делом. Прибыль всеќгда должна идти за производством, а не предќшествовать ему.
  Деловые люди думали тогда, что можно сделать с предприятием все, если его "фиќнансировать". Если с первого раза это не удаќлось, рецепт гласил: "финансировать сноќва". Так называемое "новое финансироваќние" состояло в том, что бросали верные деньги вслед за сомнительными. В большинќстве случаев новое финансирование вызываќется дурным ведением дела; следствием его является то, что оплачивают дурных руковоќдителей для того, чтобы они еще некоторое время продолжали свое дурное хозяйничаќнье. Судный день этим только откладываетќся: новое финансирование есть уловка, выдуќманная спекулянтами. Все их деньги ни к чеќму, если они не могут поместить их там, где действительно работают, а удается им помесќтить лишь там, где организация дела страдаќет какими-нибудь недостатками. Спекулянќты воображают, что они с пользой помещаќют свои деньги. Это заблуждение - они расќточают их.
  Фабрикант вовсе не покончил со своим покупателем после заключения сделки. Наќпротив, их отношения только начались. Проќдажа автомобиля означает к тому же своего рода рекомендацию. Если экипаж плохо слуќжит покупателю, то для фабриканта было бы лучше, если бы он никогда не имел такой рекомендации, так как в этом случае он приќобрел самую невыгодную из всех рекламу - недовольного покупателя. В детские годы авќтомобиля замечалась склонность смотреть на продажу, как на настоящее дело, а покупаќтеля предоставлять самому себе - это близоќрукая точка зрения комиссионеров. Комисќсионер получает за свои продажи одни проќценты, и от него нельзя требовать, чтобы он особенно хлопотал о покупателе, с которого он ничего уже не может получить. Однако именно в этом пункте мы сделали нововведеќние, которое больше всего говорило в польќзу автомобиля Форда. Цена и качество одни могли обеспечить ему определенный и даже широкий сбыт. Но мы пошли еще дальше. Кто приобрел наш автомобиль, имел в моих глазах право на постоянное пользование им. Поэтому, если случалась поломка, нашей обязанностью было позаботиться о том, чтоќбы экипаж, как можно скорее, был опять
  пригоден к употреблению. Этот принцип усќлуги был решающим для успеха Форда. Для большинства более дорогих автомобилей тоќго времени не было никаких ремонтных станций. Если случалась поломка, приходиќлось обращаться в местную починочную масќтерскую, между тем как, по справедливости, следовало бы обратиться к фабриканту. Счаќстье для собственника, если владелец масќтерской имел приличный выбор запасных частей на своем складе (хотя многие экипаќжи вовсе не имели заменимых частей). Однаќко, если хозяин мастерской был запаслив, но зато обладал недостаточными сведенияќми в автомобильном деле и чрезмерным деќловым чутьем, то даже небольшая поломка могла привести к простою автомобиля по цеќлым неделям и к огромным счетам, которые непременно нужно было оплатить, чтобы поќлучить обратно экипаж. Починка автомобиќля была одно время величайшей опасностью для автомобильной промышленности. Даже в 1910 и 1911 годах каждый владелец автомоќбиля считался богатым человеком, которого стоило поприжать. Мы встретились с самоќго начала с подобным положением. Мы не могли позволить, чтобы наш сбыт стеснялся глупыми головорезами.
  Но я снова забежал в своем изложении на целые годы вперед. Я хотел сказать только, что перевес финансовых интересов губил принцип служения, так как весь интерес наќправлен к прибыли сегодняшнего дня. Если главная цель состоит в том, чтобы зарабоќтать определенную сумму денег, то должны наступить особенно счастливые обстоятельќства или же иметься некоторый избыток средств для полезной работы, который позќволил бы и трудовому производителю игќрать свою роль, чтобы дело завтрашнего дня не было принесено в жертву сегодняшнему доллару. Кроме того, во многих деловых люќдях я замечал склонность ощущать свою проќфессию, как бремя. Они работают для того дня, когда могли бы бросить ее и, удаливќшись, жить на свои ренты - как можно скоќрее выйти из борьбы. Жизнь представляется им битвой, которой нужно как можно скоќрее положить конец. Это опять-таки был пункт, которого я никак не мог понять; я дуќмал, напротив, что жизнь заключается не в борьбе, а если в борьбе, то против тяжести, против попятного движения, против "успоќкоения". Если наша цель - покрыться ржавќчиной, то нам остается только одно: отдаться нашей внутренней лени; если же наша цель - рост, то нужно каждое утро пробуждаться сноќва и бодрствовать целый день. Я видел, как большие предприятия падали, делаясь тенью своего имени, только потому, что кто-то счиќтал возможным, чтобы они и дальше управляќлись так, как управлялись до сих пор. Жизнь, как я ее понимаю, не остановка, а путешестќвие. Даже тот, кто думает, что он "остановилќся отдохнуть", не пребывает в покое, а, по всей вероятности, катится вниз. Все находитќся в движении и с самого начала было преднаќзначено к этому. Жизнь течет. Мы живем, быть может, постоянно на одной и той же улиќце и в том же доме, но человек, который жиќвет там, с каждым днем другой.
  Из подобного же самообмана, считающеќго жизнь сражением, которое может быть проиграно каждую минусу, благодаря ложноќму ходу, проистекает сильная любовь к регуќлярности. Люди привыкают быть лишь напоќловину живыми. Сапожник редко усвоит "новомодный способ" подшивать подошву, ремесленник лишь весьма неохотно перейќмет новый метод труда. Привычка соблазняќет к известной тупости, всякое препятствие отпугивает подобно горю или несчастью. Вспомните, что когда в свое время произвоќдились исследования методов фабричного труда, чтобы научить рабочих экономить при производстве энергию и силу, как раз они более всех противились этому. Они подоќзревали, конечно, и то, что все это исключиќтельно заговор, чтобы выжать из них еще больше, но сильнее всего они были возбужќдены нарушением их привычной колеи. Купќцы гибнут вместе со своим делом потому, что они привязываются к старому методу торговли и не могут решиться на нововведеќния. Их встречаешь везде - этих людей, коќторые не знают, что вчера - это вчера, и котоќрые просыпаются утром с прошлогодними мыслями. Можно было бы почти установить правило: кто думает, что нашел свой метод, пусть углубится в себя и основательно исслеќдует, не находится ли часть его мозга в усыпќлении. Опасность таится и подкрадывается к нам вместе с убеждением, что мы "обеспеќчили себя в жизни". Это убеждение угрожаќет тем, что, при ближайшем повороте колеќса, мы будем сброшены.
  Кроме того, господствует широко распроќстраненный страх смешного. Столько люќдей боятся, что их сочтут за дураков. Я приќзнаю, что общественное мнение - большая полицейскаясиладлятехлюдей, которыхну-жно держать в порядке. Быть может даже справедливо, что большинство людей не моќгут обойтись без принуждения со стороны общественного мнения. Общественное мнеќние может, пожалуй, сделать человека лучќшим, чем он был бы без него, хотя и не в моќральном отношении, но, может быть, как членачеловеческого общества. Несмотряна это, вовсе не так плохо быть дураком во имя справедливости. Утешительнее всего, что таќкие дураки живут достаточно долго, чтобы доказать, что они вовсе не дураки, или же наќчатая ими работа продолжает жить и доказыќвать это.
  Денежный фактор - стремление извлеќкать прибыль из "помещенного капитала" и проистекающее отсюда пренебрежение и ущерб для работы, а следовательно, и для поќлезной службы - выяснился для меня в мноќгообразных формах. Этот фактор оказался виной большинства затруднений. Он был причиной низкой заработной платы - без хоќрошей работы нельзя платить высокого возќнаграждения. И если все стремления не наќправлены на работу, она не может быть сделаќна хорошо. Большинство людей желают быть свободными в своей работе. При сущеќствующей системе это невозможно. В перќвое время моей деятельностииянебылсво-боден-янемогпредоставить своим идеям свободной арены. Все должно было быть наќправлено к тому, чтобы заработать как можќно больше денег. Работа была на последнем месте. Но самое странное во всем этом утверќждение, что важны деньги, а не труд. Никоќму не казалось нелогичным, что деньги здесь поставлены впереди труда, хотя все должны признать, что прибыль проистекает только из труда. Кажется, все искали кратќчайшей дороги к деньгам и при этом обходиќли самую прямую - ту, которая ведет через труд.
  Вот, например, вопросы конкуренции. Я слышал, что конкуренция будто бы является опасностью и что ловкий делец устраняет своего конкурента, создавая себе искусстќвенным образом монополию. При этом исхоќдят из мысли, что число покупателей ограниќчено, и что поэтому нужно предупредить конкуренцию. Многие помнят еще, что неќсколько позже целый ряд автомобильных фаќбрикантов вступил в объединение на основе патента Зельдена, и это, в строго законных рамках, обеспечило им возможность контроќлировать цены и размеры производства автоќмобилей. Они вдохновлялись при этом абќсурдной идеей, что доход можно повысить уменьшением, а не увеличением работы. Эта идея, насколько я знаю, стара как мир. Ни тогда, ни теперь я не мог понять, что для того, кто честно работает, не найдется достаќточно дела. Время, которое тратится на борьќбу с конкурентами, расточается зря; было бы лучше употребить его на работу. Всегда найдутся люди, готовые охотно, даже усердќно покупать при условии, что их снабжают по сходным ценам и тем, в чем они действиќтельно нуждаются. Это относится как к личќным услугам, так и к товарам.
  В этот период раздумий я далеко не остаќвался праздным. Мы работали над нашим большим четырехцилиндровым мотором и над двумя большими гоночными автомобиќлями. У меня было для этого много времени, так как я постоянно был при деле. На мой взгляд, человек иначе и не может, как быть постоянно на работе. Днем он должен дуќмать о ней, а ночью - она ему сниться. Идея выполнять свою работу в канцелярские чаќсы, приниматься за нее утром и бросать ее веќчером - идо следующего утра не возвращатьќся к ней ни одной мыслью - как будто очень хороша. Ее можно даже осуществить довольќно просто, если только мы согласны иметь над собой кого-нибудь целую жизнь, быть служащими, быть может, даже и самостояќтельными служащими, всем чем угодно, но только не директорами или ответственными руководителями. Для человека физического труда является даже необходимостью ограќничивать свои рабочие часы - иначе он скоќро истощит свои силы. Если он намерен всю жизнь оставаться при физическом труде, то должен забывать о своей работе в то мгновеќние, когда прозвучит фабричный гудок. Но если он хочет идти вперед и чего-нибудь досќтигнуть, то гудок для него только сигнал поќразмыслить над своим трудовым днем и найќти, как бы ему делать лучше прежнего.
  Кто обладает высшей мыслительной сиќлой и работоспособностью, неминуемо буќдет иметь успех. Я не берусь утверждать и не в состоянии проверить, счастливее ли наќстойчивый работник, неразлучный со своим делом и думающий беспрестанно об успехе
  
  ипотомууспевающий, чемтотчеловек, котоќрый мыслями и делом держитсятолько поло-женныхприсутственныхчасов. Этотвопрос инетребуетразрешения. Моторв 10 лошадиќных сил дает меньшие результаты, чем двадќцатисильный. Тот, кто свою умственную деяќтельность вкладывает в рамки присутственќных часов, ограничивает этим самым свои лошадиные силы. Если он согласен влачить только бремя, на него возложенное, то все в порядке. Это его личное дело, никого не каќсающееся, но он не должен быть в претенќзии, если другой, умноживший свои лошадиќные силы, везет больше и преуспевает. Праздность и труд дают различные результаќты. Кто стремится к покою и создает себе доќсуг, не имеет основания жаловаться. Он не может одновременно и предаваться праздноќсти и пожинать плоды работы.
  В общем, мои важнейшие выводы из опыќта того года, дополненные наблюдениями последующих лет, можно свести к следуюќщему:
  1) вместо работы на первый план ставятся финансы, что грозит тормозом работе и умаляет значение настойчивого труда;
  2) преобладающая забота о деньгах, а не о работе, влечет за собою боязнь неудачи; эта боязнь тормозит правильный подход к делу, вызывает страх перед конкуренќцией, заставляет опасаться изменения методов производства, опасаться каждоќго шага, вносящего изменение в положеќние дел;
  3) всякому, думающему прежде всего об упорном труде, о наилучшем исполнеќнии своей работы, открыт путь к успеху.
  
  
  
  ГЛАВА 3
  НАЧИНАЕТСЯ НАСТОЯЩЕЕ ДЕЛО
  
  В маленьком кирпичном сарае, в доме Љ81 на Парковой площади, мне представиќлась широкая возможность разработать план и метод производства нового автомобиќля. Но даже когда мне удалось создать оргаќнизацию вполне в моем вкусе - создать предќприятие, которое ставило основным принќципом своей деятельности хорошее качестќво изделий и удовлетворение запросов пубќлики, то и тогда я ясно видел, что пока остаќнутся в силе головоломные методы произќводства, немыслимо создать первоклассный и оправдывающий свою стоимость автомоќбиль.
  Каждый знает, что одна и та же вещь во второй раз удается лучше, чем в первый. Не знаю, почему промышленность того времеќни не считалась с этим основным принциќпом. Фабриканты словно торопились выпусќтить на рынок товар и не имели времени долќжным образом подготовиться. Работать "на заказ" вместо того, чтобы выпускать издеќлия сериями, очевидно, привычка, традиќция, унаследованная нами от периода кусќтарно-ремесленного производства. Спросиќте сто человек, в каком виде желательно им выполнение такого-то предмета. Восемьдеќсят из них не сумеют ответить и предоставят разрешение вопроса на усмотрение фабриќканта. Пятнадцать человек будут чувствоќвать себя обязанными кое-что сказать, и лишь пять человек выскажут обоснование и толковое пожелание и требование. Первые девяносто пять человек, которые слагаются из ничего не понимающих и сознающихся в этом и из тех, которые точно так же ничего не понимают, но не желают в этом сознаться - это и есть настоящий контингент покупаќтелей вашего товара. Пять человек, предъявќляющих особые требования, или в состояќнии оплатить специальный заказ, или нет. В первом случае они явятся покупателями, но число их крайне ограничено. Из девяносто пяти человек найдутся только десять или
  пятнадцать таких, которые согласны плаќтить больше за лучшее качество, остальные же обращают внимание только на цену, не считаясь с достоинством. Правда, число их постепенно уменьшается. Покупатели начиќнают усваивать умение покупать. Большая часть начинает обращать внимание на достоќинство и стремится получить за каждый лишќний доллар возможно лучшее качество. Таќким образом, если мы изучим, какой товар лучше всего удовлетворяет потребностям и вкусу этих 95%, и выработаем методы произќводства, которые позволят выпускать на рыќнок доброкачественный товар по наинизќшей цене, спрос будет настолько велик, что его можно будет считать универсальным.
  Я не имею в виду нормализацию (стандарќтизацию). Термин "нормализация" может вызвать недоразумение, так как подним подќразумевается известная негибкость произќводства и конструкции, и фабрикант в конќце концов останавливается на таком типе тоќвара, который легче всего и выгоднее всего продается. На интересы потребителей как при выработке конструкции, так и при кальќкуляции цены не обращается должного вниќмания. С понятием нормализации связано всегда представление о выколачивании возќможно большего количества денег. Благодаќря массовому изготовлению одного и того же предмета получается неизбежная эконоќмия в производстве и увеличивается приќбыль фабриканта, который использует эту прибыль для все большего расширения проќизводства. Когда он опомнится, рынок окаќзывается наводненным товаром, не имеюќщим сбыта. Между тем товар получил бы сбыт, если бы фабрикант удовольствовался более низкой ценой.
  Покупательная сила всегда имеется в наќличности, но не всегда эта покупательная сиќла сразу реагирует на понижение цены. Если дорогой товар внезапно понижается в цене вследствие заминки в торговле, то заметноќ
  
  го влияния на спрос не наблюдается. Причиќна ясна. Покупатель стал осторожен. Во внеќзапном понижении он подозревает какую-то махинацию и начинает выжидать, когда установится устойчивая дешевизна. Нечто подобное мы пережили в предыдущем году. Если экономия производства сразу же выраќжается в понижении цены и если фабрикант известен в этом отношении, то покупатели относятся к нему с доверием и тотчас же реаќгируют. Они верят, что он дает соответствуюќщее хорошее качество изделия. Таким обраќзом, нормализация является невыгодным деќлом, если рука об руку с ней не идет удешевќление продукта. Нужно помнить и принять за правило, что цена изделия должна уменьќшаться в связи с уменьшением издержек проќизводства, а не из-за того, что публика переќстала покупать, находя цену дорогой. С друќгой стороны, нужно добиваться, чтобы покуќпатель постоянно удивлялся, как можно за такую низкую цену давать столь высокое каќчество.
  Нормализация в том виде, как я ее пониќмаю, отнюдь не обозначает выбора наибоќлее легко продающегося предмета и органиќзацию его изготовления. Под ней надо пониќмать ежедневное, в течение ряда лет, изучеќние, во-первых, того типа товара, который наиболее удовлетворяет потребностям и жеќланиям потребителя, и, во-вторых, методов его изготовления. Детали процесса произќводства выяснятся при этом сами собой. Есќли после этого мы поставим в основу произќводства не прибыльность, а производительќность и качество, то тогда только мы органиќзуем настоящее дело, в выгодности которого не придется сомневаться.
  Все это кажется мне вполне очевидным. Это логическая основа для каждого деловоќго предприятия, которое поставило себе цеќлью обслуживать 95% рынка. Я не понимаю, почему на подобном базисе не построена вся вообще деловая жизнь. Нужно отказатьќся от привычки гнаться за каждым встречќным долларом, как будто бы этот доллар единственный на свете. Отчасти мы уже преќодолели эту привычку, так как все крупные и жизнеспособные американские предприќятия уже перешли к твердой системе цен. Единственный дальнейший шаг, который осќтается сделать, это отказаться от системы усќтанавливать цену по конъюнктуре рынка, а класть в основу цен исключительно издержќки производства, которые, в свою очередь, стараться неукоснительно уменьшать. Если конструкция изделия разработана и изучена основательно, то изменения в самой констќрукции потребуются очень редко и через большие промежутки времени; между тем изќменения в способах производства, наоборот, будут происходить очень часто и выяснятся
  
  
  
  
  
  сами собой. По крайней мере таков мой опыт во всех делах, какие я предпринимал.
  Позже я покажу, каким образом все измеќнения сами собой возникали, здесь же я хоќчу указать лишь на то обстоятельство, что неќвозможно концентрировать производство на одном определенном предмете, не потраќтив неограниченного количества времени на его предварительное изучение. Нельзя в один день разрешить все вопросы и разрабоќтать все планы.
  В течение года моего экспериментироваќния указанные мысли стали приобретать все более определенный характер. Большинстќво опытов было посвящено постройкегоноч-ного автомобиля. В то время преобладала тоќчка зрения, что первоклассная машина долќжна развивать высшую скорость. Лично я не разделял этой точки зрения, но фабриканты основывались на примере гоночных велосиќпедов и считали, что победа на бегах обратит внимание публики на достоинство автомоќбиля, хотя я считаю, что более ненадежную пробу трудно себе представить. Но раз друќгие делали, приходилось и мне делать то же самое. В 1903-м году я вместе с Тимом Коп-пером построил две машины, рассчитанные исключительно на скорость. Обе были соверќшенно одинаковы. Одну мы назвали "999", другую - "Стрела". Раз требовалось прослаќвить автомобиль скоростью, я поставил себе целью заставить заговорить о моих автомоќбилях и добился цели. Я поставил четыре гиќгантских цилиндра мощностью в 80 л.с., что в те времена представляло нечто неслыханќное. Производимого ими шума уже было досќтаточно, чтобы наполовину убить человека. Сиденье было одно. Достаточно было ассигќновать одну человеческую жизнь на каждую машину. Я испробовал обе машины, Коппер тоже. Мы дали им полную скорость. Трудно описать испытанное нами ощущение. Спуск с Ниагарского водопада в сравнении с этим должен показаться приятной прогулкой. Я не захотел взять на себя ответственности - управлять на бегах машиной "999", которая была выпущена первой; не захотел этого и Коппер. Но Коппер сказал, что он знает одќного человека, который помешан на быстќрой езде. Любая скорость кажется ему недосќтаточной. Он телеграфировал в СолтЛэк Сиќти, и немедленно явился человек по имени Ольдфильд, велосипедный гонщик по приќзванию. Ольдфильд ни разу не ездил на автоќмобиле, но имел сильное желание испробоќвать это удовольствие. По его словам, он долќжен был испробовать все.
  Понадобилась всего неделя, чтобы науќчить его ездить. Этот человек не знал, что таќкое страх. Он желал только одного - науќчиться управлять чудовищем. Управление наиболее быстрым современным гоночным автомобилем ничто в сравнении с нашей маќшиной "999". Рулевое колесо не было еще изобретено. Все изготовленные мною до тоќго времени автомобили были снабжены всеќго одной рукояткой. На автомобиле же "999" была сделана двойная рукоятка, так как для удержания машины в нужном направлении требовалось приложить полную силу одного человека. Гонка проходила на протяжении трех миль. Наша машина была неизвестна гонщикам, и мы на всякий случай держали в тайне детали, предоставляя другим пророчеќствовать по своему усмотрению. Надо скаќзать, что в то время гоночные шоссе еще не строились по строго научным принципам, так как никому не приходило в голову, до каќкой скорости можно довести автомобиль. Ольдфильд прекрасно понимал, с каким двиќгателем ему приходится иметь дело. Садясь в автомобиль, он весело сказал, пока я верќтел рукоятку: "Я знаю, что в этой тележке меќня может быть ждет смерть, но, по крайней мере, они должны будут сказать, что я мчалќся как дьявол".
  И он действительно мчался как дьявол! Он не смел обернуться. Он даже не замедлил движения на кривых. Он просто пустил автоќмобиль, и тот сорвался с места. В результате он пришел к финишу на полмили раньше других.
  Машина Љ999 достигла поставленной цеќли, она показала всем, что я могу построить быстроходный автомобиль, и спустя неделю после гонки было основано "Общество Автоќмобилей Форда", в котором я был товариќщем председателя, чертежником, главным инженером, надсмотрщиком и директором. Капитал равнялся 100 000 долларов, причем моя доля составляла 25,5%. Наличными деньгами было реализовано около 28 000 долќларов. Это был единственный капитал, котоќрым располагала компания, кроме тех денег, которые мы выручали от продажи изделий.
  Вначале я мирился с работой в Обществе, в которой мое участие не было преобладаюќщим, но скоро почувствовал необходимость
  располагать большинством голосов. Вследќствие этого и приобрел в 1916 году из своих заработков достаточное число акций и окаќзался участником в 51%, каковой процент в скором времени возрос до 59%. Все новое оборудование, с постройками предприятия, сделано на мой капитал.
  Ввиду того, что часть акционеров не была согласна с моей хозяйственной политикой, мой сын Эдзель приобрел в 1919 г. остальќные 41% акций. Ему пришлось заплатить по курсу 12 500 долларов за номинальные 100 долларов, что составило в общем сумму окоќло 75 миллионов.
  Первоначальное оборудование Общества отличалось крайней примитивностью. Мы арендовали столярную мастерскую Стрело-ва на Мак Авеню. Разрабатывая свои проекќты конструкции машин, я одновременно выќрабатывал план производства, но, к сожалеќнию, за недостатком денег, машины строиќлись хотя и по моим чертежам, но на неќскольких посторонних заводах по частям, причем почти вся наша сборка состояла в том, что мы снабжали их колесами, шинами и кузовами.
  Собственно говоря, подобный способ фа-брикаций явился бы самым дешевым, если бы при изготовлении отдельных частей соќблюдались те принципы производства, котоќрые я более подробно описал выше. Самый экономный метод производства в будущем будет состоять в том, что все части изделия будут изготовляться не под одной и той же крышей. Я подразумеваю сложное изделие. Каждая отдельная часть будет производитьќся там, где она может быть сделана наиболее совершенно, собираться же все части будут в центрах потребления. Такому методу мы
  стараемся следовать и теперь и надеемся разќвить его шире. При этом совершенно безразќлично, будут ли фабрики, изготовляющие отќдельные части, принадлежать одному и тому же обществу или владельцу, или разным лиќцам, лишь бы все отдельные фабрики приќдерживались в своих методах принципа проќизводительности. Если представляется возќможность купить готовые части такой же доќброты, как мы сами производим, и если цеќна умеренная, то мы предпочитаем не произќводить таковых, за исключением тех случаќев, когда хотим иметь готовый запас под руќкой. Отчасти полезно, если фабрики, изготоќвляющие отдельные части, принадлежат разќным владельцам.
  Мои опыты клонились главным образом к уменьшению веса. Относительно роли веќса существуют самые нелепые представлеќния. Неизвестно, по каким причинам мы привыкли смешивать понятия веса и силы. Я думаю, что в этом виноваты примитивные способы конструкции старого времени. Стаќринный фургон, перевозимый волами, веќсил до 100 центнеров. Его вес был так велик, что сила тяги оказывалась слишком мала. Чтобы перебросить несколько сот пудов веќса пассажиров из Нью-Йорка в Чикаго, жеќлезные дороги строят поезд, весящий десятќки тысяч пудов. В результате бесполезная трата силы и невероятное расточение энерќгии на миллионные суммы. Малый коэффиќциент полезного действия зависит от непраќвильного соотношения между весом и сиќлой. Тяжесть полезна разве только в пароќвом катке и больше нигде.
  Спроектированный мною автомобиль был легче всех предшествовавших. Я бы сделал его еще легче, если бы сумел, но в то время не
  
  было подходящего материала. Позже мне удалось построить более легкую машину.
  В первый год мы построили машину - "Модель А", выпустив в продажу шасси по 850 долларов и кузова по 100 долларов. Эта машина была снабжена двухцилиндровым двигателем в 8 л.с. и цепной передачей. Емќкость резервуара была 20 литров. В течение первого года было продано 1 708 автомобиќлей, что свидетельствует об общем признаќнии, заслуженном ими.
  Каждый из выпущенных тогда экземпляќров "Модели А" имеет свою историю. Так, например, построенный в 1904 году Љ420 был куплен полковником Коллье из Калиќфорнии. Поездив на нем несколько лет, он его продал и купил новый Форд. Љ420 переќходил из рук в руки, пока не стал собственноќстью некоего Эдмунда Джекобса, живущего в Рамоне среди высоких гор Джекобс, исќпользовав его в течение нескольких лет для самой тяжелой работы, купил новый Форд, а старый продал. В 1915 г. автомобиль попал во владение некоего Кантелло, который выќнул двигатель и приспособил его к водяному насосу, а к шасси приделал оглобли, так что в настоящее время двигатель добросовестно качает воду, а шасси, в которое впрягается мулл, заменяет крестьянскую телегу. Моќраль всей истории ясна: автомобиль Форда можно разобрать на части, но уничтожить невозможно. Приведу выдержки из нашей первой рекламы: "Цель нашей работы - выќпустить на рынок автомобиль, специально приспособленный для повседневного употќребления и повседневных нужд, пригодный для деловых поездок, для поездок с целью отќдыха и для семейного пользования, автомоќбиль достаточно быстрый, чтобы удовлетвоќрить потребность среднего клиента, но не развивающий бешеную скорость, которая в последнее время вызывает столько нарекаќний; мы желаем создать автомобиль, котоќрый по своей прочности, простоте, надежноќсти, практичности, удобству и, наконец, по своей крайне низкой цене заслужил бы приќзнание лиц обоего пола и всех возрастов. Низќкая стоимость должна создать ему многотысяќчный контингент покупателей из числа тех, которые не могут или не желают платить беќзумные деньги за автомобили других фирм. Особенно подчеркиваются следующие пункќты: Доброкачественность материала.
  Простота конструкции. (Большинство авќтомобилей того времени требовали от шофеќра очень большого искусства и ловкости.) Доброкачественность двигателя. Надежность зажигания, которая обеспеќчивалась двойной батареей по 6 сухих элеќментов каждая. Автоматическая смазка.
  Простота и легкая управляемость планеќтарного зацепления. Хорошее выполнение".
  Мы никогда не рассчитывали на увеселиќтельные цели, имея в виду прежде всего поќлезность автомобиля. В своей первой реклаќме мы писали:
  "Как часто слышим мы поговорку "вреќмя-деньги", а между тем, как редко встречаќются деловые люди, действительно придерќживающиеся этой поговорки".
  "Люди, постоянно жалующиеся на недосќтаток времени, уверяющие, что им не хватаќет дней в неделе, люди, для которых потеря пяти минут равносильна потере одного долќлара, люди, для которых опоздание на пять минут влечет потерю многих долларов, - пользуются ненадежными, неудобными и неудовлетворительными способами сообщеќния, как, например, конка, трамвай и т.п. и не решаются вложить незначительную сумќму на покупку безупречного надежного автоќмобиля, который избавит их от всех забот и от опаздывания, сбережет время и даст в их распоряжение роскошное средство сообщеќния, ожидающее только кивка". "Автомоќбиль всегда готов, всегда обеспечен". "Он поќстроен специально, чтобы сберечь вам вреќмя и деньги", "Он построен, чтобы достаќвить вас всюду, куда вам понадобится, и воќвремя доставить вас обратно".
  "Он построен, чтобы приучить вас к точќности и поддержать в вас хорошее настроеќние и деловую энергию".
  "Вы можете пользоваться им как для делоќвых, так и для увеселительных поездок - по вашему усмотрению".
  "Он сохраняет ваше здоровье, мягко проќкатывая вас по плохой дороге и позволяя вам в течение долгого времени дышать свеќжим неиспорченным воздухом".
  "Вы являетесь также господином над скоќростью. Если желаете - вы поедете шагом по тенистой аллее, нажмите ножной рычаг, и вы помчитесь с головокружительной быстќротой, считая верстовые столбы".
  Я привел только выдержки из рекламы, желая показать, что мы с самого начала стаќрались создать нечто полезное, никогда не имея в виду спортивных целей.
  Дело стало развиваться быстрым темпом, точно по волшебству. Наши автомобили приќобрели громкую славу, пользуясь репутациќей надежных машин. Они были прочны, проќсты и хорошей работы. Я разрабатывал проќект новой простой и основательной модели, но он не был еще готов, и кроме того нам не хватайте денег да я постройки подходящего здания завода и его оборудования. Мы все еще принуждены были применять такой маќтериал, который имелся на рынке. Правда, мы покупали всегда самое лучшее, но не имеќли в своем распоряжении средств для научќного изучения материала и для производстќва собственных испытаний.
  Мои компаньоны не представляли себе, что можно ограничиться одной-единствен-ной моделью. Автомобильная промышленќность шла по стопам велосипедной, где кажќдый фабрикант считал своим долгом обязаќтельно выпустить в новом году такую моќдель, которая как можно меньше походила бы на все предыдущие, так что владелец стаќрого велосипеда испытывал большой соќблазн обменять свою машину на новую. Это считалось уменьем "делать дело". Такой же тактики держатся создатели дамских мод. В этом случае фабриканты руководятся не жеќланием создать что-либо лучшее, а лишь стремлением дать что-то новое. Изумительќно, как глубоко вкоренилось убеждение, что бойкое дело, постоянный сбыт товара завиќсят не от того, чтобы раз навсегда.
  Завоевать доверие покупателя, а от того, чтобы сперва заставить его израсходовать деньги на покупку предмета, а потом убеќдить, что он должен вместо этого предмета купить новый.
  Мною был разработан план, который в то время мы не могли еще осуществить. Кажќдая отдельная часть должна быть сменной, чтобы в будущем, если понадобится, ее можќно было заменить более усовершенствованќной частью, автомобиль же в целом должен служить неограниченное время. Вопросом моего честолюбия является, чтобы каждая отдельная часть машины, каждая мелкая деќталь были сделаны настолько прочно и добќросовестно, что никому не приходило бы в голову их заменять. Доброкачественная маќшина должна быть также долговечна, как хоќрошие часы.
  На втором году нашей производственной деятельности мы направили свою энергию на выработку двух различных моделей. Мы выпустили в продажу четырехцилиндровый автомобиль для туризма "Модель В" за две тысячи долларов; "Модель С" - немного усоќвершенствованное изменение "Модели А" - на 50 долларов дороже первоначальной "Модели А" и, наконец, "Модель F" - автоќмобиль для туризма за одну тысячу доллаќров. Таким образом, мы раздробили свою энергию и удорожили товар. В результате мы продали меньше машин, чем в предыдуќщем году, всего 1 695 штук.
  "Модель В" - четырехцилиндровую маќшину для туризма - нужно было рекламироќвать. Лучшей рекламой служила в то время победа на гонках или побитие рекорда. Поэќтому я переоборудовал старую машину "Стрела", т.е. в сущности построил новую машину и за восемь дней до открытия Нью-Йоркской автомобильной выставки испроќбовал ее под своим личным управлением на отмеренном участке длиной в одну английќскую милю, сплошь по льду.
  Этой поездки я никогда не забуду! Лед каќзался совершенно гладким, настолько гладќким, что не испробуй я лично пути, мы бы соќставили рекламу, совершенно не отвечаюќщую действительности. На самом деле вся поверхность льда была покрыта незаметныќми трещинами и неровностями. Я сразу увиќдел, что эти трещины доставят мне много огорчений, как только я перейду на полную скорость. Тем не менее отказываться от поќездки было поздно, и я пришпорил свою стаќрую "Стрелу". На каждой трещине автомоќбиль делал прыжок вверх. Я не знал, чем конќчится путешествие. Если я не летел в воздуќхе, то меня швыряло влево и вправо, но в конце концов мне удалось каким-то чудом удержаться на треке и остаться в неперевер-нутом положении. Рекорд был побит и полуќчил всемирную известность.
  Успех "Модели В" был обеспечен, но не настолько, чтобы оправдать ее повышенную цену. Случайный рекорд и реклама недостаќточны для прочного завоевания рынка. Наќстоящее дело не то же самое, что спорт. Нужќна деловая этика.
  При все возрастающем масштабе произќводства наша маленькая столярная мастерќская далеко не удовлетворяла потребноќстям, и в 1906 г., позаимствовав из оборотно-
  
  го капитала необходимую сумму, мы построќили трехэтажное фабричное здание, чем быќло положено начало солидной организации производства. Целый ряд деталей мы стали производить у себя и затем собирать, но по существу мы и дальше продолжали быть сбоќрочным предприятием.
  В 1906...1907 годах мы выпустили только две новых модели: четырехцилиндровый авќтомобиль за две тысячи долларов и автомоќбиль для туризма за одну тысячу долларов, проекты которых были составлены в предыќдущем году. Несмотря на это наш сбыт упал до 1 599 штук.
  По мнению многих, причина уменьшавќшегося сбыта заключалась в том, что мы не придумывали новых моделей. Я лично счиќтал, что причину нужно искать в дороговизќне машин для 95% покупателей. Поэтому, в следующем году, приобретя большинство акќций, я изменил постановку дела. В 1906...1907 годах мы совершенно отказались от производства роскошных автомобилей, выпустив вместо этого три небольших модеќли городского типа и предназначенных для легкого туризма.
  Как по способу производства, так и по хаќрактеру отдельных частей, машины эти маќло разнились от предыдущих моделей, отлиќчаясь от них только наружным видом. Главќное же отличие состояло в том, что самый деќшевый автомобиль стоил всего шестьсот долќларов, а самый дорогой - не больше семисот пятидесяти. Результат был поражающий и доказал, какую роль играет цена: мы продаќли 8 423 машины, т.е. почти в пять раз больќше, чем в самый прибыльный из предыдуќщих годов. Мы достигли рекорда около 15 мая 1908 г., когда в течение одной недели, то есть за шесть рабочих дней, собрали 311 автоќмобилей. Это был предел наших сил. Главќный мастер отмечал на черной доске мелом каждый новый автомобиль, готовый для проќбы. На доске не хватало места. В следующем месяце (июне) мы в течение одного дня собиќрали до 100 автомобилей.
  В следующем году мы несколько отступиќли от давшей столь блестящие результаты программы. Я построил большой шестициќлиндровый автомобиль в 50 л.с., предназнаќченный для загородных путешествий. Мы продолжали в то же время изготовление и своих малых машин, но благодаря последстќвиям паники 1907 г. и благодаря нашему отќклонению в сторону дорогой модели, сбыт уменьшился и составил всего 6398 шт.
  За нами был уже пятилетний опыт. Наши автомобили стали распространяться в Евроќпе. Наш завод приобрел репутацию солидноќго и надежного предприятия. Денег было доќстаточно. Собственно говоря, если не счиќтать самого первого года, мы ни разу не исќпытывали заминки. Продавая только за наќличный расчет, не отдавая денег в кредит, мы при этом старались обходиться без поќсредников. Все время мы держались во вполќне определенных границах, не входя в обреќменительные долги, и ни разу не зарвались. Я ни разу не был поставлен в необходимость напрягать денежные средства, так как, когда все усилия направлены на производительќную работу, то вспомогательные средства наќкопляются так быстро, что не успеваешь приќдумывать способы их использования.
  В выборе продавцов мы поступали осмотќрительно. Вначале привлечение хороших продавцов происходило с трудом, так как авќтомобильное дело считалось вообще не соќлидным. Оно рассматривалось как торговля предметами роскоши. В конце концов мы поручили продажу целому ряду агентов, выќбирая наилучших из них и уплачивая им жаќлованье, значительно превышавшее тот зараќботок, который они сами могли бы извлечь из продажи. В первое время наши оклады быќли не особенно высоки, так как мы сами только что начали становиться на твердую почву. Но по мере того, как дело росло, мы приняли за принцип оплачивать каждую усќлугу как можно выше, но зато и пользоватьќся только первоклассными силами.
  К нашим агентам мы предъявляли следуюќщие основные требования:
  1) стремление к успеху и все качества, хараќктеризующие современного энергичноќго и развитого делового человека;
  2) наличность достаточного склада запасќных частей, дающего возможность быстќро произвести любой ремонт и поддерќживать все автомобили Форда данного района в состоянии непрерывной исќправности;
  3) солидное, чистое, обширное торговое помещение, не роняющее достоинства нашей фирмы;
  4) хорошая ремонтная мастерская, снабќженная всеми необходимыми для ремонќта машинами, инструментами и приспоќсоблениями;
  5) механики, основательно знающие уход за автомобилями форда и починку их;
  6) правильная бухгалтерия и подробная реќгистрация, из которых в каждый момент можно было бы видеть баланс разных отќделений агентуры, состояние склада, имена всех владельцев автомобилей Форда и предположения на будущее вреќмя;
  7) абсолютная чистота во всех отделениях. Не могут быть терпимы непротертые окќна, пыльная мебель, грязные полы и т.п.;
  8) хорошая вывеска;
  9) безусловно честные приемы ведения деќла и полное соблюдение коммерческой этики.
  В наших инструкциях агентам говорилось между прочим следующее:
  "Торговый агент должен знать имена всех жителей своего района, могущих быть покуќпателями автомобиля, включая и тех, котоќрым идея покупки еще не приходила в голоќву. Каждого из них он должен по возможноќсти посетить лично, в крайнем же случае сдеќлать письменное предложение, все результаќты переговоров должен записывать, чтобы можно было знать мнение каждого отдельноќго жителя относительно покупки автомобиќля. Если вы затрудняетесь проделать такую работу в своем районе, то это означает, что ваш район слишком велик для одного агенќта".
  На нашем пути встречались все же терќнии. Ведение дела затормозилось грандиозќным судебным процессом, поднятым проќтив нашего Общества с целью принудить его присоединиться к синдикату автомобильќных фабрикантов. Последние исходили из ложного предположения, что рынок длясбы-та автомобилей ограничен, и что поэтому неќобходимо монополизировать дело. Это был знаменитый процесс Зельдена. Расходы на судебные издержки достигали иногда для нас весьма крупных сумм. Сам, недавно скончавшийся Зельден, имел мало общего с упомянутым процессом, который был затеќян трестом, желавшим при помощи патента добиться монополии. Положение сводилось к следующему:
  Георг Зельден заявил еще в 1879 году паќтент на изобретение, охарактеризованное следующими словами: "постройка простоќго, прочного и дешевого уличного локомотиќва, имеющего небольшой вес, легко управляќемого и достаточно мощного, чтобы преодоќлевать средние подъемы".
  Эта заявка была законно зарегистрироваќна в департаменте привилегий под входяќщим номером, пока в 1895 году по ней не был выдан патент.
  В 1879 году при первоначальной заявке неќкто еще не имел понятия об автомобиле, в момент же выдачи патента самодвижущиеся экипажи давно уже были в ходу.
  Многие техники, в том числе и я, занимавќшиеся много лет проектированием автомоќбилей, с изумлением узнали в один прекрасќный день, что разработка самодвижущегося экипажа защищена патентом много лет тоќму назад, хотя заявитель патента указал тольќко идею и ничего не сделал в смысле ее пракќтического осуществления.
  Предмет привилегии был охарактеризоќван в заявке шестью параграфами, из котоќрых ни один, по моему мнению, не мог преќтендовать на оригинальность даже в 1879 гоќду. Департамент привилегий признал заслуќживающей выдачи патента одну из комбинаќций и выдал на нее так называемый "комбиќнационный патент", определяющий следуюќщим образом предмет привилегии:
  Соединение:
  а) вагона, снабженного рулевым механиз-
  мом и рулевым колесом;
  б) рычажного механизма и передачи, слу-
  жащей для поступательного движения;
  в) двигателя.
  Такое описание не подходило к нашим экипажам. Я был убежден, что мой автомоќбиль не имеет ничего общего с идеей Зельде-на. Но могущественная группа промышленќников, выступавшая под именем "законных фабрикантов", так как они работали в соглаќсии с владельцем патента, возбудила против нас процесс, как только наша фирма стала играть видную роль в автомобильной проќмышленности. Процесс затянулся. При поќмощи его нас хотели запугать и заставить отќказаться от своего дела.
  Мы собрали целые тома доказательств, и, наконец, 15 сентября 1909 г. последовало геќнеральное сражение. Суд вынес приговор не в нашу пользу. Немедленно после этого наќши противники развили пропаганду, имеюќщую целью предостеречь наших будущих по-
  
  купателей от покупки. Такую же кампанию они проделали еще раньше, в начале процесќса в 1903 г., надеясь заставить нас сложить оружие.
  Я ни на минуту не терял уверенности, что процесс будет выигран нами, так как знал, что мы правы. Тем не менее, проигрыш проќцесса в первой инстанции явился для нас тяќжелым ударом, так как мы имели основание опасаться потерять многочисленный конќтингент покупателей, запуганных угрозами, что покупающие Форда будут привлекаться к судебной ответственности, хотя наше проќизводство и не было объявлено под запреќтом. Были распространены слухи, что кажќдый владелец автомобиля Форда будет отвеќчать перед законом. Наиболее энергичные противники распространяли частным обраќзом слух, что покупка Форда является угоќловным деянием и каждый покупатель подќвергается риску быть арестованным.
  Мы реагировали на эти слухи объявлениќем, занявшим четыре страницы, в наиболее влиятельных из местных газет. Мы изложиќли обстоятельства дела, высказали уверенќность в окончательной победе и в конце объќявления писали:
  "В заключение доводим до сведения тех покупателей, у которых под влиянием предќпринятой нашими противниками агитации возникают какие-либо сомнения, что мы гоќтовы выдать каждому отдельному покупатеќлю облигацию, гарантированную особым фондом в 12 миллионов долларов, так что каќждый покупатель обеспечен от каких-либо случайностей, подготовляемых теми, кто стремится завладеть нашим производством и монополизировать его".
  "Указанную облигацию вы можете полуќчить по первому требованию. Поэтому не соќглашайтесь покупать изделия более низкого качества по безумно высоким ценам, на осќновании тех слухов, которые распространяќет почтенная компания наших врагов".
  NB. В предпринятом процессе Общество Форда опирается на юридическую помощь со стороны самых видных американских спеќциалистов по патентному праву".
  Мы думали, что облигации будут главным средством привлечь сомневающихся покупаќтелей. На деле вышло несколько иначе. Мы продали более восемнадцати тысяч автомоќбилей, т.е. почти вдвое больше предыдущего года, причем не более пятидесяти покупатеќлей потребовали облигации.
  В конце концов, ничто в такой степени не способствовало известности Общества Форќда, как этот судебный процесс. Мы явились объектом несправедливого отношения, и симпатии публики были на нашей стороне. Объединенные фабриканты располагали каќпиталом в 70 миллионов долларов, наш же капитал в начале процесса не достигал и триќдцати тысяч.
  Я ни минуты не сомневался в благоприятќном исходе, тем не менее процесс висел над нашей головой как Дамоклов меч, и мы бы могли прекрасно обойтись и без него. Я счиќтаю этот процесс одним из самых близоруќких поступков со стороны группы крупных американских промышленников. Он покаќзал, к каким неожиданным последствиям может привести необдуманное объединенќное выступление, имеющее целью уничтоќжить одну из промышленных организаций. Я считаю большим счастьем для американќской автомобильной промышленности, что мы остались победителями и что синдикат перестал после этого играть видную роль в промышленной жизни. В 1908 г. наши дела, несмотря на процесс, шли так хорошо, что мы могли начать рекламировать и осуществќлять постройку нового задуманного мной авќтомобиля.
  
  
  
  ГЛАВА 4
  ТАЙНЫ ПРОИЗВОДСТВА И СЛУЖЕНИЯ
  
  Я хочу подчеркнуть то обстоятельство, что история развития Общества Автомобиќлей Форда обнародуется мной отнюдь не из личных целей. Я вовсе не хочу проповедоќвать: идите и делайте так же, какя. Моя цель - показать, что современные способы создаќния капитала не вполне верны.
  После описанного в предыдущей главе пеќриода мои дела были настолько хороши, что позволили мне отбросить старые методы, и с этого времени начинается период бесприќмерного успеха Общества Форда.
  Мы следовали в общем тем методам, котоќрые были приняты в автомобильной проќмышленности. Наши машины были только менее сложны, чем машины других фирм. В нашем предприятии не было чужих капитаќлов. Но в общем мы мало чем отличались от других фирм, если не считать, во-первых, блестящего успеха нашего Общества, и, во-вторых, твердо проводимого принципа: поќкупать только за наличные, всю прибыль вкладывать опять в предприятие и, имея блаќгоприятное сальдо, всегда располагать обоќротными средствами. Мы поставляли автоќмобили на все гонки. Мы пускали в ход рекќламу и энергично организовывали производќство. Главное отличие наших автомобилей помимо простоты заключалось в том, что мы избегали роскошной отделки. Наши маќшины были ничем не хуже других машин, предназначаемых для туризма, но роскошќная внешняя отделка отсутствовала. По закаќзу мы могли выполнить что угодно, и, вероятќно, за особо высокую плату согласились бы выпустить особо роскошный автомобиль.
  Наше предприятие процветало. Мы могќли бы просто сложить руки и сказать: "Мы создали дело. Теперь остается удержать созќданное за собой". "
  И действительно, известная тенденция к этому была налицо. Среди акционеров мноќгие серьезно встревожились, когда наша проќизводительность достигла ста автомобилей в день. Они хотели предпринять что-либо, чтобы воспрепятствовать разорению Общеќства и были несказанно возмущены, когда я ответил: "Сто автомобилей в день - это ничќто, я надеюсь, что скоро цифра достигнет тыќсячи". Как я узнал, они совещались соверќшенно серьезно о том, чтобы подать на меня в суд. Если бы я подчинился взглядам моих товарищей, я оставил бы производство в преќжнем объеме, вложил наши деньги в элегантќное здание для Правления, старался достичь соглашения со слишком беспокойными конќкурентами, изобретал время от времени ноќвые типы, чтобы привлечь публику, и мало-помалу обратился бы в спокойного, благовоќспитанного буржуа со спокойным, благоќнравным делом.
  Такой образ действия не входил в мои плаќны. Наши успехи побуждали меня к новым успехам. Они служили только указанием, что мы стоим теперь на пути, когда можем оказать человечеству действительные услуќги. Изо дня в день носился я в минувшие гоќды с планом универсальной модели. Публиќка показала, как она реагирует на различные модели. Бывшие до сих пор в обращении авќтомобили, гонки и пробные поездки давали блестящие указания на оказавшиеся необхоќдимыми изменения, и уже в 1905 г. мне стало ясно до мельчайших подробностей, как буќдет выглядеть задуманный мной автомоќбиль. Но мне не доставало необходимого маќтериала, чтобы достигнуть задуманной силы при наименьшем весе. Соответствующий маќтериал я открыл почти случайно.
  В 1905 году я был на гонках в Палм-Биче. Произошло грандиозное столкновение, и французский автомобиль был разбит вдреќбезги. Мы были представлены машиной "Модель К" - большая шестицилиндровая машина. Мне казалось, что чужой автомоќбиль был красивее и лучше построен, чем все нам известные. После несчастья я подобќрал осколок шпинделя вентиля. Он был
  очень легок и очень тверд. Я спросил, из чеќго он сделан. Никто этого не знал. Я передал его своему помощнику. "Постарайтесь узќнать возможно больше", - сказал я, - "это тот сорт материала, который нам нужен для наших автомобилей".
  В конце концов он открыл, что осколок был из стали, содержащей ванадий и фабриќкуемой во Франции. Мы запросили все стаќлелитейные заводы Америки - ни один не мог доставить нам ванадиевой стали. Я выпиќсал из Англии одного человека, который умел добывать ванадий заводским спосоќбом. Но надо еще было найти завод, котоќрый мог бы этим заняться. Здесь возникло новое затруднение. Для добывания ванадия нужна температура в 3000№ по Фаренгейту. Для обыкновенных плавильных печей макќсимальный предел - 2700№. Наконец, я наќшел небольшой сталелитейный завод в Канќтоне, в штате Огайо, который согласился на это. Я предложил Правлению завода возмесќтить могущие произойти убытки, если они получат необходимую температуру. Они согќласились. Первый опыт не удался. В стали осталось только минимальное количество ванадия. Я просил повторить опыт, и на этот раз он увенчался успехом. До сей поры мы должны были довольствоваться сталью с соќпротивлением на разрыв от 60 до 70 000 фунќтов, а с ванадием это сопротивление повысиќлось до 170 000 фунтов.
  Обеспечив себя ванадием, я занялся разќборкой всех наших моделей, чтобы испыќтать самым точным образом отдельные их чаќсти и выяснить, какая сталь наиболее приќгодна для каждой из них - твердая, хрупкая или эластичная. Насколько мне известно, мы были первым крупным предприятием, которое, для своих собственных производиќтельных целей, определяло с научной точноќстью требуемые сорта стали. В результате мы выбрали для различных частей двадцать два различных сорта стали. В состав десяти из них входил ванадий. Ванадий употреблялќся везде, где требовались крепость и легќкость. Конечно, имеются всевозможные сорќта ванадиевой стали. Остальные, входящие в состав, элементы варьируются в зависимоќсти от того, должна ли известная часть подќвергаться сильному изнашиванию, или быть эластичной - короче говоря, смотря по предъявляемым к ней требованиям. До этих опытов, насколько я знаю, в автомобильной
  промышленности было в ходу не более четыќрех различных сортов стали. Дальнейшими опытами нагревания нам удалось еще более повысить крепость стали и соответственно уменьшить вес машины. В 1910 г. французќский Департамент Торговли и Промышленќности выбрал соединительные стойки нашеќго рулевого устройства, как объект для сравќнения, и подверг их, наряду с соответствуюќщей частью лучшего в то время французскоќго автомобиля, различным пробам. В резульќтате выяснилось, что наша сталь оказалась крепче в каждом отдельном случае.
  Ванадиева сталь создала возможность знаќчительной экономии в весе. Остальные приќнадлежности для моей универсальной машиќны были мной уже проработаны. Теперь наќдо было рассмотреть отдельные части в их отќношениях друг к другу. Отказ от работы одќной отдельной части может иметь последстќвием потерю человеческой жизни. Самые большие катастрофы могут произойти из-за недостаточной силы сопротивления некотоќрых частей. Трудности, которые приходиќлось разрешать при проекте универсального автомобиля, вытекали, поэтому, из стремлеќния придать всем частям возможно одинакоќвое сопротивление, принимая во внимание их настоящее назначение. Кроме того, двигаќтель должен был быть "идиотски прочен". Это само по себе было нелегко, потому что бензиновый двигатель, по природе своей, очень чувствительный аппарат и может быть, при желании, без всякого труда привеќден в основательное расстройство. Поэтому я избрал следующий лозунг:
  "Если кто-нибудь откажется от моего авќтомобиля, я знаю, что в этом виноватя сам".
  С того дня, как на улице показался перќвый автомобиль, я был уверен в его необхоќдимости. Эта уверенность привела меня пряќмым путем к одной цели - построить автомоќбиль для широкого пользования. Все мои усилия были направлены тогда, да и теперь еще, на то, чтобы выработать один-единстќвенный автомобиль - универсальную моќдель. Из года в год старался я при постоянќном понижении цены исправить, улучшить и усовершенствовать этот автомобиль. Униќверсальная машина должна была отличаться следующими качествами: 1. Первоклассный материал для наиболее длительного и частого употребления. Ва-надиева сталь самая крепкая, не хрупкая
  и наиболее сопротивляющаяся. Из нее сделаны шасси и кузов автомобиля. Она является для этого самой пригодной из всех сортов стали, и цена ее не должна играть роли.
  2. Простота - так как публика не состоит из механиков.
  3. Достаточная сила мотора.
  4. Полная благонадежность - так как автоќмобиль должен служить самым разнообќразным потребностям при хороших и скверных дорогах.
  5. Легкость. В автомобиле Форда на один кубический дюйм поверхности поршня приходится только 7,95 фунтов веса; это - причина, почему Форд никогда не отќказывается служить, безразлично, едет ли он по песку или по грязи, по льду и по снегу, водой или в гору, по полям или по бездорожным равнинам.
  6. Безопасность в езде. Следует быть всегда хозяином скорости езды, чтобы предупќредить всякий сомнительный случай, будь это среди большого города или на опасных дорогах. С передачей планетарќной системы на Форде можетсправиться всякий. Это послужило основанием к следующему выражению: "Каждый реќбенок может управлять Фордом". С ним можно поворачиваться почти везде.
  7. Чем тяжелее двигатель, тем больше треќбуется бензина, масла и жиров. Чем легќче вес, тем меньше расходы по движеќнию. Незначительный вес автомобиля Форда считался вначале недостатком, теперь это мнение изменилось.
  Модель, на которую я, наконец, решился, была "Модель Т". Характерной особенноќстью этой новой модели, которую я намереќвался сделать единственной моделью произќводства, если мне удастся провести ее, на что я определенно рассчитывал, являлась ее простота. Автомобиль состоял только из чеќтырех конструктивных единиц: силовое устќройство, автомобильный остов, передняя и задняя оси. Все эти части можно было везде легко достать, и они были так построены, что не требовалось особой ловкости для исќправления их или замены новыми. Уже тогќда я полагал, хотя ввиду новизны идеи мало о ней распространялся, что было бы возможќно изготовлять все части такими простыми и дешевыми, что все дорогие починки в масќтерских явились бы совершенно излишниќми. Различные части должны стоить так деќшево, чтобы было дешевле купить новые, чем чинить старые. Они должны иметься в любой железной торговле, подобно гвоздям и замкам. Моя задача, как строителя, состояќла в том, чтобы упростить автомобиль до посќледнего предела - каждый должен был его понимать.
  Чем менее сложен предмет, тем легче его восстановление, тем ниже его цена и тем больше шансов на его продажу.
  Остается только изложить технические деќтали и, может быть, здесь как нельзя более уместно произвести смотр различным модеќлям, так как "Модель Т" замыкает их ряд и поќложенный в основу ее деловой принцип наќправил мое дело на совершенно новый путь.
  В общем, "Модели Т" предшествовали воќсемь различных моделей: "Модель А", "Моќдель В", "Модель С", "Модель F", "Модель N", "Модель R", "Модель S" и "Модель К". Из них "Модель А", "Модель В" и "Модель F" имели расположенные друг против друга горизонтальные двухцилиндровые моторы. В "Модели А" мотор помещался за сиденьем для шофера, а во всех других моделях - спереќди под кожухом. "Модель В", "Модель N, "Модель R" и "Модель S" имели четырехциќлиндровые вертикальные моторы. "Модель К" была шестицилиндровая; "Модель А" разќвивала восемь лошадиных сил, "Модель В" - двадцать четыре, при цилиндре в 41/2 дюйма и ходе поршня в 5 дюймов. Наибольшую сиќлу развивала шестицилиндровая "Модель К" в сорок л.с.. Наибольшие цилиндры были у "Модели В", наименьшие у "Модели N", "Модели R" и "Модели S". Их диаметр равќнялся 33/4 дюйма и ход поршня 33/8 дюйма.
  Запал происходил у всех посредством сухих батарей, за исключением "Модели В", имевќшей аккумуляторные батареи, и "Модели К", имевшей и батареи и электромагнитный заќпал. В современной модели магнето вделано и составляет часть силового устройства.
  Первые четыре модели имели конические зубчатые приводы, а последние четыре, равќно как и настоящая модель, работали с неќсколькими планшайбными передачами. Все автомобили имели передачи посредством планетарной системы шестерен. "Модель А" имела цепной привод; "Модель В" - приќвод посредством вала; две следующие модеќли - опять цепной привод, а позднейшие все - опять привод посредством вала. Расќстояние между осями равнялось в "Модели А" семидесяти двум дюймам, в весьма прочќной "Модели В" - девяносто двум, в "Модеќли С" - семидесяти восьми, в "Модели К" - ста двадцати и в остальных моделях - восьќмидесяти четырем дюймам. Современная модель имеет расстояние в сто дюймов от одќной оси до другой. В пяти первых моделях все шины и принадлежности оплачивались отдельно. Следующие три модели продаваќлись, лишь частично снабженные этими приќнадлежностями. В настоящее время шины и принадлежности входят в цену автомобиля. "Модель А" весила 1250 фунтов. Самыми легкими были "Модель N" и "Модель R", они весили по 1050 фунтов, но предназначаќлись, главным образом, для езды по городу. Самый тяжелый был шестицилиндровый авќтомобиль, весивший 2000 фунтов, между тем как современный автомобиль весит тольќко 1200 фунт;
  "Модель Т" не имела ни одного качества, которое не содержалось бы уже в зародыше в той или другой из более старых моделей. Все детали были испытаны самым добросоќвестным образом. Поэтому успех ее не осноќвывался на случайности, он был просто неизќбежен. Он был обеспечен, потому что машиќна была ведь построена не в один день. Она заключала в себе все, что я хотел вложить в автомобиль в смысле идеи, сноровки и опыќта, плюс верный материал, который мне удаќлось получить здесь впервые. Мы выпустиќли "Модель Т" к сезону 1908...09 г.
  Общество насчитывало тогда пять лет суќществования. Первоначально фабрика заниќмала площадь в 0,28 акра. В первом году у нас было занято 311 человек, выпущено
  1780 автомобилей, и мы имели только одно филиальное отделение. В 1908 году плоќщадь, занятая нашей фабрикой, увеличи-ласьдо 2,65 акра, ивсепостройкиперешлив наше владение. Число служащих равнялось в среднем 1908 человек. Наша производиќтельность доходила до 6181 автомобилей, и мы содержали 14 филиальных отделений. Деќло процветало.
  В сезоне 1908...09 г. мы продолжали выпусќкать "Модель R" и "Модель S", четырехциќлиндровые городские и развозочные автомоќбили, т.е. ходовые до сих пор модели, котоќрые мы продавали по 700...750 долларов, поќка "Модель Т" совершенно их не вытеснила. Наш оборот дошел до 10 607 автомобилей - больше, чем продавало когда-нибудь какое-либо общество. Цена на автомобиль для туќризма была 850 долларов. На таком же шасќси мы собирали городской автомобиль за 1000 долларов, автомобиль для грунтовых доќрог за 825 долларов, купе за 950 долларов и ландо за 950 долларов.
  Данный операционный год доказал мне беќзусловно, что наступило время ввести новую деловую практику. Наши агенты до того, как я оповестил о новой тактике, сделали из наќшего крупного оборота такой вывод, что сбыт мог бы еще увеличиться, если бы у нас было больше моделей. Странно, что как тольќко какой-нибудь предмет войдет в широкое употребление, сразу выплывает откуда-то мнение, что он продавался бы еще лучше, есќли бы сделать несколько иначе. Преобладает известная наклонность производить экспериќменты с разными стилями и типами и порќтить хорошую вещь переделками. Агенты наќстаивали на своем мнении - увеличить выќбор. Они прислушивались к 5% случайных
  
  покупателей, высказывавших свои особен-ныепожелания, и необращали вниманияна 95%, которые покупали без всяких затей. Ни одно дело не может совершенствоваться без того, чтобы не обращать педантичного вниќмания на трудности и указания. Если замечаќется упущение со стороны служащих, следуќет произвести немедленно самое строгое расќследование; но если речь идето чем-то внешќнем, о стиле или типе, то следует сначала убеќдиться, не есть ли это результат личного расќположения духа. Продавцы же предпочитаќют уступать настроению своих клиентов вмеќсто того, чтобы приобрести достаточно знаќний и разъяснить капризным покупателям, что вы охотно удовлетворите во всех отношеќниях их пожелания, в предположении, разуќмеется, что ваш предмет продажи действиќтельно отвечает этим пожеланиям.
  И вот, в одно прекрасное утро 1909 г., я объявил, без всякого предварительного извеќщения, что в будущем мы будем выпускать лишь одну еще модель, именно "Модель Т", и что все машины будут иметь одинаковое шасси. Я заявил: "Каждый покупатель моќжет окрашивать свой автомобиль по желаќнию, если автомобиль черный".
  Я не могу утверждать, чтобы я встретил одобрение с какой-нибудь стороны. Продавќцы, конечно, не могли учитывать всех преиќмуществ, представляемых для производства одной-единственной модели. Они полагаќли, что наша производительность была до сих пор достаточно хороша, и среди них цаќрило твердое убеждение, что понижение цен также уменьшит оборот, так как покупатели, ищущие хороших качеств работы, будут этим испуганы. В то время царило еще очень смутное представление об автомобильќной промышленности. Автомобиль считалќся, как и раньше, предметом роскоши. Проќизводители сами много способствовали расќпространению этого убеждения. Какой-то шутник изобрел название "увеселительный экипаж". Поэтому вся реклама подчеркиваќла, прежде всего, увеселительную сторону дела. Возражения продавцов были не лишеќны основания, особенно, когда я выступил со следующим объявлением:
  "Я намерен построить автомобиль для шиќрокого употребления. Он будет достаточно велик, чтобы в нем поместилась целая сеќмья, но и достаточно мал, чтобы один челоќвек мог управлять им. Он будет сделан из наилучшего материала, построен первоќклассными рабочими силами и сконструироќван по самым простым методам, какие тольќко возможны в современной технике. Несмоќтря на это, цена будет такая низкая, что всяќкий человек, получающий приличное содерќжание, сможет приобрести себе автомобиль, чтобы наслаждаться со своей семьей отдыќхом на вольном, чистом воздухе".
  Это объявление было прочитано многими не без удовлетворения. Но, в общем, оно быќло истолковано так: "Если Форд сделает это, через шесть месяцев ему крышка". Думали, что хороший автомобиль нельзя изготовить за низкую цену - да и вообще было бы нецеќлесообразно строить дешевые автомобили, так как последние покупались только богаќтыми людьми. Оборот 1910 года в 10 000 автоќмобилей убедил меня в том, что нам нужна новая фабрика. Мы уже владели большим соќвременным помещением - фабрикой на угќлу Пикет-Стрит. Она была так же хороша, как и любая автомобильная фабрика в Амеќрике, а, может быть, даже и немного лучше. Но я видел, что ей не справиться с оборотом и производительностью, которую по необхоќ
  димости приходилось ввести. Поэтому я куќпил участок в шестьдесят акров в Хайлэнд-Парке, который в те времена являлся еще заќгородной местностью. Размеры приобретенќного мной участка и мои планы новой фабќрики, большей, чем какую когда-либо видел свет, породили сильное смущение в умах. Вставал уже вопрос:
  - Когда Форд обанкротится?
  Никто не подозревает, сколько тысяч раз поднимался с тех пор этот вопрос; никто не хотел понять, что здесь работал принцип, а не человек, принцип настолько простой, что казался почти таинственным.
  В 1909...10 г. я должен был немного повыќсить цены, чтобы покрыть расходы по новоќму участку и постройкам. Это надо было неќпременно сделать, и, в конце концов, это поќслужило покупателю на пользу, а не во вред. То же самое проделал я и несколько лет тому назад для того, чтобы построить фабрику на Руж-Ривере - лучше сказать, я не понизил цены, как это ежегодно делал по своей приќвычке. Необходимый чрезвычайный капиќтал пришлось бы, в обоих случаях, добывать посредством займов, а это легло бы на предќприятие продолжительным бременем, котоќрое пришлось бы разложить и на все поздќнейшие автомобили. На все типы была сдеќлана надбавка в 100 долларов; исключение составляли развозочные автомобили, котоќрые были повышены только на 75 долларов, и ландо и городские автомобили, которые повысились в цене на 150 и 200 долларов. Мы продали в общей сложности 18 664 автоќмобиля и в 1910...11 г., когда у меня были в распоряжении новые средства производстќва, я сбавил цену на автомобили для туризма с 950 долларов до 780 долларов и достиг обоќрота в 34 528 машин. Это было началом для планомерного, непрерывного понижения цен, несмотря на повышение расходов на маќтериалы и увеличение заработной платы.
  Сравним годы 1908 и 1911. Фабричный участок увеличился с 2,65 до 32 акров; число служащих в среднем возросло с 1908 до 4110, а число изготовленных машин с 6000 почти до 45 000. Кроме того, следует отметить, что число служащих не возрастало в прямой проќпорции к сумме производства.
  Казалось, в одну ночь мы сделались больќшим предприятием. Но как все это проќизошло?
  Единственно и исключительно благодаря соблюдению непреложного принципа, плаќномерно применяемой силе и механизации.
  Точное следование одинаковым методам производства с самого начала понизило цеќну автомобилей Форда и улучшило их качестќва. Мы преследовали исключительно одну идею. Одна идея стала жизненным ядром предприятия. Вот она: изобретатель или исќкусный рабочий вырабатывает новую и боќлее совершенную идею для удовлетворения какого-нибудь обоснованного человеческоќго требования. Идея получает свое подтверќждение, и люди хотят воспользоваться ею. Таким образом, оказывается, что один челоќвек становится душой, жизненным ядром всего предприятия. Но для созидания тела, остова этого предприятия каждый, кто вхоќдит с ним в соприкосновение, вносит свою долю. Никакой производитель не имеет праќва утверждать: "Я создал это дело", если при возведении его работали тысячи людей. Проќизводство тогда общее. Каждый служащий помогал ему. Благодаря своей продуктивной работе он открывает возможность целому кругу покупателей обратиться в предприќятие и, таким образом, с помощью всех сора-ботников, основывается деловая отрасль, вырабатывается привычка, которая питает
  
  их. Так возникло и наше предприятие. Как это случились в частности, я расскажу в слеќдующей главе.
  Между тем Общество завоевало себе всеќмирную известность. У нас были филиальќные отделения в Лондоне и в Австралии. Наќши автомобили отправлялись во все части света: в особенности в Англии нас начинали так же хорошо знать, как и в Америке. Ввоз автомобилей в Англию встретил затруднеќния вследствие неудачи американского велоќсипеда. Основываясь на том, что американќский велосипед не был пригоден для английќского употребления, продавцы приходили к предположению, что и все американские авќтомобили не найдут себе сочувствия на ангќлийском рынке - утверждение, которое они постоянно повторяли. Две "Модели А" попаќли в Англию в 1903 году. Газеты упорно откаќзывались отметить этот факт. Автомобильќные предприятия - тоже. Говорили, что они состоят главным образом из бечевок и провоќлоки и что владельцы их должны почитать сеќбя счастливыми, если они просуществуют две недели! В первый год вошло в употреблеќние около дюжины автомобилей, во второй год уже немного больше. Что же касается прочности той "Модели А", то смело могу утќверждать, что большинство машин еще и сеќгодня, через двадцать почти лет, несут в Ангќлии какую-нибудь службу.
  В 1905 году наш агент доставил в Шотланќдию нашу "Модель С" для испытания на выќносливость. В то время в Англии испытания на выносливость были наиболее излюбленќным видом гонок. Может быть, действительќно еще не подозревали, что автомобиль не простая игрушка. Шотландские пробные поќездки происходили на пространстве 800 ангќлийских миль гористого, твердого грунта. Форд пришел только с одной, и то невольќной, остановкой. Это было начало Фордов-ского дела в Англии. В том же году были ввеќдены в Лондоне автомобили для легкого изќвозного промысла (таксомоторы). За послеќдующие годы обороты увеличились. Автомоќбили Форда стартовали на всех пробных поќездках на выносливость и всегда приходили победителями. Брайтонский агент устроил с десятью автомобилями Форда, в течение двух дней подряд, нечто вроде гонки с преќпятствиями через Южный Доунс, и все маќшины вернулись невредимыми. Результаќтом было то, что в том же году было продано 600 штук. В 1911 году Генри Александер въеќхал на "Модели Т" на вершину Бен-Невис, 4 600 фут. высоты. В том же году в Англию быќло переправлено для продажи 14 060 автомоќбилей, и с тех пор не нужно было больше деќлать никаких объявлений об автомобиле Форда. В конце концов мы основали в Манќчестере нашу собственную фабрику.
  
  
  
  ГЛАВА 5
  НАЧИНАЕТСЯ НАСТОЯЩЕЕ ПРОИЗВОДСТВО
  
  Если бы имелось средство сэкономить время на 10% или повысить результаты на 10%, то неприменение этого средства ознаќчайте бы десятипроцентный налог на все производство. Если, скажем, время одного человека стоит 50 центов в час, то десятипроќцентная экономия составит лишний зарабоќток в пять центов. Если бы владелец небоќскреба мог увеличить свой доход на десять процентов, он отдал бы охотно половину этого добавочного дохода только для того, чтобы узнать это средство. Почему он поќстроил себе небоскреб? Потому что научно доказано, что известные строительные матеќриалы, примененные известным образом, дают известную экономию пространства и увеличивают наемную плату. Тридцатиэтажќное здание не требует больше фундамента и земли, чем пятиэтажное. Следование староќмодному способу постройки стоит владельќцу пятиэтажного здания годового дохода с двадцати пяти этажей.
  Если двенадцать тысяч служащих сбереќгут каждый ежедневно по десять шагов, то получится экономия пространства и силы в пятьдесят миль.
  Таковы были методы, на которых было осќновано производство моего предприятия. Все делалось почти само собой. Вначале мы пробовали брать машинистов. Но когда поќнадобилось поднять производительность, то выяснилось, что мы не могли набрать досќтаточно машинистов; также оказалось вскоќре, что нам для этого вовсе не надо было кваќлифицированных рабочих, и отсюда родилќся принцип, который я дальше подробно объясню.
  Мы должны признать наперед, что не все люди одинаково одарены. Если бы каждое действие нашего производства требовало умения, то наше производство не существоќвало бы. Обученных рабочих, в тех количестќвах, в каких они нам были тогда нужны, не удалось бы собрать в течение ста лет. Два миллиона обученных рабочих не могли бы выполнить руками, даже приблизительно, нашей ежедневной работы. Не нашлось бы, кроме того, человека, желающего управлять миллионами людей. Еще важнее тот факт, что продукты этих миллионов изолированќных рук никогда не могли бы доставляться по цене, соответствующей покупательной силе. Но даже если бы было возможно предќставить себе подобное собрание людей, надќлежаще управляемых, и достигнуть согласоќванности в работе, то представьте себе помеќщение, необходимое для них! Как велико быќло бы число лиц, занятых непродуктивной работой, т.е. исключительно передачей проќдуктов с одного местав другое? При такихоб-стоятельствах не было бы возможности плаќтить больше 10...20 центов дневного заработќка, так как в действительности ведь не работоќдатель платит жалованье. Он только управляќет деньгами. Жалованье платит нам продукт, а управление организует производство так чтобы продукт был в состоянии это делать.
  Действительно, экономические методы производства явились далеко не все сразу. Они приходили постепенно так же, как и мы постепенно, с течением времени, начали производить сами наши автомобильные часќти. "Модель T" была первым автомобилем, который мы сами построили. Главная эконоќмия началась со сборки частей и перешла поќтом и на другие отделы производства, так что теперь, хотя мы и имеем большой штат ученых механиков, они не строят автомобиќли - они здесь только для того, чтобы облегќчать другим производство. Наши обученные рабочие и служащие - это люди, занятые опытами, машинисты и изготовители инстќрументов и образцов. Они могут поспорить с любым рабочим на свете - да, они слишќком хороши, чтобы терять свое время на предметы, которые могут быть лучше сделаќны при помощи изготовленных ими машин. Большая часть занятых у нас рабочих не поќсещала школ; они изучают свою работу в теќчение нескольких часов или дней. Если в теќчение этого времени они не поймут дела, то мы не можем пользоваться ими, Многие из них - иностранцы; все, что мы от них требуќем, прежде чем определить их на место - это, чтобы они потенциально были в состояќнии дать столько работы, чтобы оплатить то пространство, которое они занимают на фабќрике. Им не нужно быть особенно сильныќми. Мы имеем, правда, рабочих с большой физической силой, хотя их число быстро соќкращается, но у нас. есть и рабочие, не облаќдающие никакой силой, такие, которых в этом смысле мог бы заменить трехлетний реќбенок.
  Невозможно проследить шаг за шагом все наше производство и показать, как все проќизошло, без того, чтобы не остановиться подробно на различных технических процесќсах. Я даже не знаю, возможно ли это вообќще, так как ежедневно происходит что-ниќбудь новое, и никто не может уследить за всем. Я беру наугад несколько нововведеќний. По ним можно будет приблизительно судить о том, что произойдет, когда мир поќставит производство на правильный фундаќмент, и насколько дороже мы платим за веќщи, чем это в сущности должно быть, наќсколько ниже заработная плата против той, которая была бы допустима, и как необъятќно поле, подлежащее еще расследованию. Общество Форда завоевало пока только миќнимальный участок.
  Автомобиль Форда состоит приблизительќно из 5000 частей, включая сюда винты, гайќки и т.п. Некоторые части довольно объемиќсты, другие же, наоборот, не больше части чаќсового механизма. При постройке нами перќвых автомобилей мы собирали автомобиль, начиная с любой части, на земле, и рабочие приносили требующиеся для этого части, по порядку, на место сборки - совершенно так же, как строят дом. Когда мы стали сами изќготовлять части, получилось само собой, что были устроены для каждой части определенќные отделы и, в большинстве случаев, один и тот же рабочий делал все, что необходимо для производства небольшой части. Быстќрый рост и темп нашей производительности потребовал, однако, весьма скоро изобретеќния новых производственных патанов для того, чтобы различные рабочие не мешали друг другу. Необученный рабочий употребляќет больше времени на разыскание и доставќку материала и инструментов, чем на работу, и получает потому меньшую плату, так как и по сие время прогулки еще не особенно выќсоко оплачиваются!
  Первый успех в сборке состоял в том, что мы стали доставлять работу к рабочим, а не наоборот. Ныне мы следуем двум серьезным общим принципам при всех работах - застаќвлять рабочего, по возможности, не делать никогда больше одного шага и никогда не доќпускать, чтобы ему приходилось при работе наклоняться вперед или в стороны. Правиќла, соблюдаемые при сборке, гласят:
  1. Располагай инструменты, как и рабочих, в порядке предстоящей работы, чтобы каждая часть во время процесса сборки проходила возможно меньший путь.
  2. Пользуйся салазками или другими транќспортными средствами, чтобы рабочий мог, по окончании работы над предмеќтом, положить его всегда на одно и то же место, которое, конечно, должно нахоќдиться как можно ближе. Если возможќно, используй силу тяжести, чтобы подќвезти соответственную часть следующеќму рабочему.
  3. Пользуйся сборочными путями, чтобы привозить и увозить составные части в удобные промежутки времени.
  Конечным результатом следования этим основным правилам является сокращение требований, предъявляемых к мыслительќной способности рабочего, и сокращение его движений до минимального предела. По
  возможности, ему приходится выполнять одќно и то же дело, одним и тем же движением.
  Сборка шасси, с точки зрения неопытного человека, является самой интересной и наиќболее знакомой процедурой. Было время, коќгда она представляла собой самый важный процесс. Теперь мы собираем отдельные часќти именно на местах их распределения.
  Приблизительно 1 апреля 1913 года мы произвели наш первый опыт со сборочным путем. Это было при сборке магнето.
  Опыты производятся у нас сначала в неќбольшом масштабе. Если мы открываем лучќший рабочий метод, мы, не рассуждая, приќступаем даже к основательным изменениям, но мы должны только безусловно убедиться в том, что новый метод действительно наиќлучший, прежде чем мы приступим к коренќным изменениям.
  Мне кажется, что это был первый подвижќной сборочный путь, какой когда-либо был устроен. В принципе, он был похож на переќдвижные пути, которыми пользуются чикагќские укладчики мяса при дроблении туш. Прежде, когда весь сборочный процесс нахоќдился еще в руках одного рабочего, последќний был в состоянии собрать от 35 до 45 магќнето в течение девятичасового рабочего дня, т.е. ему требовалось около двадцати минут на штуку. Позднее его работа была разложеќна на двадцать девять различных единичных действий, и, благодаря этому, время сборки сократилось до тринадцати минут и десяти секунд. В 1914 году мы приподняли путь на восемь дюймов и время сократилось до семи минут. Дальнейшие опыты над темпом рабоќты довели время сборки до 5 минут. Короче говоря, результат следующий: с помощью наќучных методов рабочий в состоянии дать вчетверо больше того, что он давал сравниќтельно еще немного лет тому назад. Сборка двигателя, которая раньше также производиќлась одним рабочим, распадается сейчас на сорок восемь отдельных движений, и трудоќспособность занятых этим рабочих втрое увеќличилась. Вскоре мы испробовали то же саќмое и для шасси.
  Наивысшая производительность, достигќнутая нами при стационарной сборке шасќси, равнялась в среднем двенадцати часам и восьми минутам для одного шасси. Мы поќпробовали тянуть шасси посредством вороќта и каната на протяжении 250 футов.
  Шесть монтеров двигались вместе с ним и собирали во время пути приготовленные вблизи части. Этот несовершенный опыт соќкратил уже время до пяти часов и пятидесяќти минут для одного шасси. В начале 1914 гоќда мы проложили сборочный путь выше. В этот промежуток времени мы ввели принќцип вертикального положения при работе. Один путь находился на высоте 263/4 дюйма, а другой на 241/2 дюйма над землей, чтобы поќдогнать их к различному росту рабочих бриќгад. Поднятие рабочей плоскости на высоту руки и дальнейшее дробление рабочих двиќжений, причем каждый человек делал все меньше движений руками, - привели к дальќнейшему сокращению рабочего времени до одного часа 33 минут для шасси. Прежде только шасси собиралось посредством цеќлой серии единичных работ. Монтаж кузова происходил в "Джон Р. Стрите" - знамениќтой улице, которая пересекает наши фабриќки в Хайлэнд-Парке. А теперь весь автомоќбиль собирается по такому же принципу.
  Не следует думать, что все это произошло так скоро и просто, как рассказывается. Темп работы был сначала тщательно испытан.
  Для магнето мы сначала взяли скорость скольжения в шестьдесят дюймов в минуту. Это было слишком скоро. Потом мы попроќбовали восемнадцать дюймов в минуту. Это было слишком медленно. Наконец мы устаќновили темп в 44 дюйма в минуту. Первым усќловием является, чтобы ни один рабочий не спешил - ему предоставлены необходимые секунды, но ни одной больше. После того, как ошеломляющий успех сборки шасси поќбудил нас реорганизовать весь наш способ производства и ввести во всем монтировочќном отделе рабочие пути, приводимые в дейќствие механическим способом, мы установиќли для каждой отдельной монтировочной раќботы соответствующий темп работы. Наприќмер, сборочный путь для шасси движется со скоростью 6 футов в минуту; путь для сборќки передних осей - 148 дюймов в минуту При сборке шасси производятся сорок пять различных движений, и устроено соответстќвующее число остановок. Первая рабочая группа укрепляет четыре предохранительќных кожуха к остову шасси; двигатель появќляется на десятой остановке и т.д. Некотоќрые рабочие делают только одно или два неќбольшие движения рукой, другие - гораздо больше. Рабочий, на чьей обязанности леќжит постановка какой-нибудь части, не заќкрепляет ее - эта часть иногда закрепляется только после многих операций. Человек, коќторый вгоняет болт, не завинчивает одновреќменно гайку; кто ставит гайку, не завинчиваќет ее накрепко. При движении Љ34 новый двигатель получает бензин, предварительно будучи смазан маслом; при движении Љ44 радиатор наполняется водой, а при движеќнии Љ45 - готовый автомобиль выезжаетна Джон Р. Стрит.
  Точно такие же методы применялись, раќзумеется, и при сборке двигателя. В октябре 1913 года сборка мотора требовала 99/10рабо-чих часов; шесть месяцев спустя, благодаря системе скользящей сборочной дороги, вреќмя сократилось до 514/15 рабочих часов. На наќшей фабрике каждая отдельная рабочая часть находится в движении; или она скольќзит на больших цепях, прикрепленных выќше человеческого роста, в последовательќном порядке, для монтажа, или движется по катящимся путям, или посредством силы тяќжести. Решающим является тот факт, что, кроме сырых материалов, ничто не подымаќется и не таскается. Сырые материалы достаќвляются, куда следует, на грузовиках посредќством частично собранных фордовских шасќси, которые настолько подвижны и проворќны, что без труда скользят в проходах туда и сюда. Ни одному рабочему не приходится ниќчего таскать или поднимать. Для этого у нас существует особый отдел - транспортный.
  Мы начали с того, что собрали весь автоќмобиль на одной фабрике. Затем мы стали сами фабриковать отдельные части и сейчас же устроили отделы, в каждом из которых выделывалась только одна какая-нибудь часть. В том виде, в каком наше производстќво существует сейчас, каждый отдел фабриќкует только одну известную часть или собиќрает ее. Каждый отдел сам по себе - небольќшая фабрика. Часть доставляется туда в виде сырого материала или отлитой формы, проќходит там через целый ряд машин или нагреќвательных процессов или еще через какой-либо специальный отдел и покидает свой отќдел уже в виде готового фабриката. В начале нашего производства различные отделы быќли расположены довольно близко один от другого, и это было сделано для облегчения транспорта. Я не предполагал, что возможќно провести такое строгое разностороннее деление; но, по мере роста производства и
  увеличения числа отделов, мы приостановиќли производств?) целых автомобилей и сдеќлались фабрикой для выделки автомобильќных частей. Затем мы сделали еще открыќтие: именно, что нет надобности изготовќлять все части на одной и той же фабрике. По правде говоря, это не было открытием - в сущности, я только вернулся по кругу к моќей исходной точке, когда я покупал двигатеќли и добрых 90% различных частей. Когда мы начали изготовлять части сами, то нам показалось естественным, чтобы все они быќли изготовлены на одной фабрике - как будќто получалось какое-то преимущество, если весь автомобиль создавался под одной и той же крышей. Ныне мы пришли к совершенно другому выводу. Если в будущем понадобитќся строить еще другие большие фабрики, то это случится только потому, что отдельные части должны быть изготовлены в таких огќромных количествах, что для этого потребуќется весьма широкий масштаб. Я надеюсь, что со временем большая фабрика в Хай-лэнд-Парке ограничится только двумя разќличными видами деятельности. Отливка часќтей производится теперь уже на фабрике в Руж-Ривере. Таким образом, мы на пути возќвращения туда, откуда мы начали-стой только разницей, что теперь, вместо того, чтобы выписывать части извне, как мы делаќли это раньше, мы сами поставляем их.
  Подобное развитие дела дает нам право деќлать самые широкие выводы. Оно означает, как я еще укажу в следующей главе что проќмышленность, в высшей степени нормализоќванная и дифференцированная, никоим обќразом не должна концентрироваться в од-ном-единственном фабричном здании, а должна принимать в расчет связанные с проќизводством расходы по перевозке и затруднеќния из-за дальности расстояния. 1000...5000 рабочих должны составлять законный макќсимум, потребный для одной фабрики. Этим самым разрешилась бы трудная задача - доставлять рабочих на место работы и обќратно. Не было бы перенаселенных рабочих жилищ и всевозможных неестественных обиталищ, которые являются ныне неизбежќным следствием колоссального производстќва, требующего поселения вблизи него огќромного количества рабочих.
  В Хайлэнд-Парке имеется теперь 500 отдеќлов. Фабрика Пикет имеет только 18 отдеќлов; раньше в Хайлэнд-Парке было только
  
  180. Отсюда совершенно ясно, насколько даќлеко мы шагнули в производстве отдельных частей.
  Не проходит недели, чтобы не появилось какого-нибудь улучшения в машинах или в процессе производства, иногда даже соверќшенно противоречащего принятым в стране "лучшим производственным методам". Я, например, помню, как мы вызвали одного владельца машиностроительного завода, чтобы обсудить с ним постройку одной спеќциальной машины. Машина должна была выпускать 200 штук в час.
  - Это, должно быть, ошибка, - объявил фабрикант машин. - Вы полагаете 200 штук в день: - не существует машин, которые могќли бы давать 200 шт. в час.
  Служащий нашего Общества послал за инќженером, построившим машину, и изложил ему свои пожелания.
  - Хорошо, а что еще?
  - Совершенно невозможно, - сказал энергично фабрикант машин: нет машины с такой производительностью. Совершенно невозможно!
  - Невозможно? - вскричал инженер, - есќли хотите пройти со мной в первый этаж, я покажу вам ее в полном ходу; мы сами поќстроили одну такую машину, чтобы посмотќреть, возможно ли это, а теперь нам нужно несколько штук такого типа.
  В нашем производстве нет особой записи опытов. Заготовщики и надсмотрщики помќнят сделанное. Если какой-либо метод был уже однажды безрезультатно испробован, то кто-нибудь будет об этом помнить, мне все равно, что люди будут ссылаться на то, что опыт производил другой человек. Иначе у нас скоро накопилась бы масса невыполниќмых вещей. В этом заключается вред слишќком добросовестной регистрации, совершенќно нелогично предполагать, что опыт долќжен каждый раз не удаваться только потому, что произведенный известным лицом и извеќстным способом он потерпел неудачу.
  Говорилось что серый чугун не будет вылиќваться по нашему ценному методу, налицо имелся даже целый ряд неудачных опытов. Несмотря на это, мы делаем это сейчас. Тот человек, которому это, наконец, удалось или ничего не знал о прежних опытах, или не обратил на них внимания. Равным обраќзом, нам доказывали, что совершенно невозќможно выливать горячий металл из плавильќных печей прямо в формы. Обыкновенно меќталл течет сначала по лоткам, отстаивается там немного и, перед выливанием в форму, растапливается еще раз. Но на фабрике в Ри-вер-Руже мы выливаем металл прямо из круглых печей, которые наполняются из доќменных печей.
  У нас нет так называемых "экспертов". Мы даже были вынуждены отпустить всех лиц, которые воображали себя экспертами, потому что никто, хорошо знающий свою раќботу, не будет убеждать себя, что знает ее досќконально. Кто хорошо знает работу, тот наќстолько ясно видит ошибки и возможности исправлений, что неустанно стремится впеќред и не имеет времени рассуждать о своих потребностях. Это постоянное стремление вперед создает веру и самоуверенность, так что со временем ничто не кажется невозможќным. Но если довериться "эксперту", то быќвают вещи, кажущиеся неисполнимыми.
  Я наотрез отказываюсь считать что-ниќбудь невозможным. Я не нахожу, чтобы на зеќмле был хотя бы один человек, который был бы настолько сведущ в известной области, чтобы мог с уверенностью утверждать возмоќжность или невозможность чего-нибудь. Правильный путь опыта, правильный путь технического образования должны бы по праву расширять кругозор и ограничивать число невозможностей. К сожалению, это не всегда так. В большинстве случаев техниќческое образование и так называемый опыт служат лишь к тому, чтобы показать последќствия неудавшихся опытов. Вместо того, чтоќбы оценивать подобные неудачи по их сущеќству, они становятся оковами успеха. Пусть придет кто-нибудь, объявит себя авторитеќтом и скажет, что то или это неисполнимо, и целый ряд бессмысленных последователей будет повторять:
  - Это неисполнимо!
  Например, литье! При литейных работах всегда пропадало много материала; кроме тоќго, это дело настолько старо, что его опутыќвает целая сеть традиций. В, результате - улучшения вводятся только с большим труќдом. Один авторитет заявил, прежде, чем мы начали наши опыты, - что тот, кто утверждаќет, что сможет в течение года понизить расхоќды по литью, - обманщик.
  Наша литейная была почти такая же, как и все остальные. Когда в 1910 году мы отлиќвали наши первые цилиндры "Модели Т",
  все работы происходили вручную. Лопаты и тачки были в полном ходу. Требовались обуќченные и необученные рабочие, мы имели своих формовщиков и своих рабочих. Теќперь мы располагаем не свыше 5% основаќтельно обученных формовщиков и литейщиќков; остальные 95% - необученные или, праќвильнее говоря, они должны научиться тольќко одному движению, которое может поќстичь самый глупый человек в два дня. Лиќтье производится исключительно машинаќми. Каждая часть, которая должна быть отлиќта, имеет свое единство или группу единств, смотря по предусмотренному производстќвенным планом числу. Требующиеся для этоќго машины приспособляются для данной отќливки, а относящиеся к единству рабочие должны производить только одно, постоянќно повторяемое, движение рукой. Единство состоит из свободно подвешенного к балкам пути, на котором устроены, через известные промежутки, маленькие платформы для лиќтейных форм. Не вдаваясь в технические подробности, я хочу еще указать, что изготоќвление форм шишек происходит в то время, когда работа на платформах продолжается.
  Металл выливается в форму в другом месќте в то время, как работа скользит дальше, и пока форма с налитым в ней металлом дойќдет до конечной станции, она уже достаточќно остынет, чтобы подвергнуться автоматиќчески очистке, машинной обработке и сборќке в то время, как платформа скользит дальќше, за новой нагрузкой.
  Другой пример - сборка поршня.
  Даже по старой системе процедура эта треќбовала только трех минут - казалось, она не заслуживает особого внимания. Для этого быќли поставлены два стола и, в общем, было заќнято двадцать восемь человек: в течение девяќтичасового рабочего дня они собирали, всеќго-навсего, 175 поршней - то есть им требоваќлось ровно три минуты и пять секунд на штуќку. Никто не наблюдают за этим, и многие поршни оказывались негодными при сборке мотора. Весь процесс был в общем прост.
  Рабочий вытаскивал валик из поршня, смазывал его, вставлял на место шатун, и ваќлик через шатун и поршень притягивал один винти подтягивал другой, и дело было законќчено. Заготовщик подверг весь процесс точќной проверке, но не был в состоянии скаќзать, почему на это требовалось целых три минуты. Он проанализировал тогда различќные движения по хронометру и нашел, что при девятичасовом рабочем дне - четыре чаќса уходило на хождение взад и вперед. Рабоќчие не уходили совсем, но они должны были двигаться то туда, то сюда, чтобы принести материал и отложить в сторону готовую часть. Во время всего процесса каждый рабоќчий делал восемь различных движений руќкой. Заготовщик предложил новый план, причем он разложил весь процесс на три дейќствия, подогнал к станку салазки, поставил трех человек с каждой стороны и одного надќсмотрщика на конце. Вместо того, чтобы производить все движения, каждый человек проделывал только треть таковых - столько, сколько можно было сделать, не двигаясь в стороны. Группа рабочих была сокращена с двадцати восьми до четырнадцати человек. Рекордная производительность двадцати восьми человек была - 175 штук в день. Ате-перь семь человек, в течение восьмичасовоќго рабочего дня, выпускают 2600 штук. Дейќствительно, стоит вычислить экономию.
  Покрытие лаком задней оси было раньше сопряжено с большой потерей времени. Ось погружалась от руки в бадью с эмалевым лаќком, для чего требовались различные движеќния двух человек. Теперь всю эту работу проќизводит один человек с помощью особенќной, нами изобретенной и построенной маќшины. Ему нужно только подвесить ось на подвижную цепь, на которой она скользит до бадьи. Два рычага подталкивают захваты к цапфам, прикрепленным к бадье, последќняя поднимается вверх на шесть футов, ось погружается в лак, потом бадья опять опусќкается, а ось следует дальше в печь для проќсушки. Вся процедура занимает в точности 13 секунд.
  
  Радиатор - более сложное дело, а запайка требовала некоторой сноровки. Он состоит из девяносто пяти трубок, которые надо быќло приладить и запаять вручную; эта работа требовала терпения и ловкости. Теперь же все производится одной машиной, которая за восемь часов выпускает1200 радиаторов - пустыхтел; последние проводятсямеханичес-ким путем через печь и там запаиваются. Кузќнецы и обученные рабочие стали не нужны.
  Раньше мы прикрепляли части кожуха к самому кожуху посредством пневматичесќких молотов, которые считались тогда новейќшим изобретением. Нужно было шесть челоќвек, чтобы держать молоты, шесть человек около кожуха, и шум был невообразимый. Теперь же автоматический пресс, обслуживаќемый одним человеком, выполняет в пять раз больше того, что делали эти двенадцать человек в течение одного дня.
  На фабрике Пикет цилиндр во время лиќтья должен был прежде пройти расстояние около 4000 футов; теперь мы сократили этот путь до 300 с небольшим футов.
  Ни один материал не обрабатывается у нас от руки, ни один процесс не производитќся вручную. Если можно достигнуть того, чтобы машина функционировала автоматиќчески, то это проводится. Ни об одном ручќном движении мы не думаем, что оно являетќся наилучшим и наиболее дешевым. При этом, только 10% наших машин - специальќные машины; остальные - все обыкновенќные машины, но приспособленные для извеќстных действий. И все эти машины стоят близко одна к другой! Мы установили на плоќщади в один квадратный фут больше маќшин, чем какая-либо фабрика на свете - каќждая лишняя пядь означает ненужное повыќшение расходов по производству. А мы не жеќлаем ненужного вздорожания. Несмотря на это, недостатка в месте нет - каждый заниќмает столько места, сколько ему нужно, но и не больше. Наряду с этим не следует забыќвать, что все части сконструированы так, чтобы по возможности упростить их выполќнение. А экономия? Хотя сравнение неќсколько хромает - но эффект все же поразиќтелен: если бы при нашей настоящей произќводительности приходилось такое же число служащих на автомобиль, как в 1913 году, при основании нашего производства, приќчем эта рабочая сила применялась только к работе по монтажу, мы должны были бы иметь около 200 000 рабочих. На самом деле, число наших рабочих теперь, когда наша производительность достигла предела в 4000 машин в день, не дошло еще до 50 000.
  
  
  
  ГЛАВА 6
  МАШИНЫ И ЛЮДИ
  
  Величайшее затруднение и зло, с которым приходится бороться при совместной работе большего числа людей, заключается в чрезќмерной организации и проистекающей отсю-даволоките. Намой взгляд, нетболееопасно-го призвания, чем так называемый "организаќционный гений". Он любит создавать чудоќвищные схемы, которые, подобно генеалогиќческому древу, представляют разветвления властидо еепоследнихэлементов. Весьствол дерева обвешан красивыми круглыми ягодаќми, которые носят имена лиц или должноќстей. Каждый имеет свой титул и известные функции, строго ограниченные объемом и сферой деятельности своей ягоды.
  Если начальник бригады рабочих желает обратиться к своему директору, то его путь идет через младшего начальника мастерќской, старшего начальника мастерской, заќведующего отделением и через всех помощќников директора. Пока он передаст, кому следуетто, что онхотелсказать, по всейверо-ятности, уже отошло в историю. Проходят шесть недель, пока бумага служащего из ниќжней левой ягодки в углу великого админиќстративного древа доходит до председателя или президента наблюдательного совета. Ко-гдажеонасчастливо протолкнуласьдо этого всесильного лица, ее объем увеличился, как лавина, целой горой критических отзывов, предложений и комментариев. Редко случаќется, что дело доходит до официального "утќверждения" прежде, чем не истек уже моќмент для его выполнения. Бумаги странствуќют из рук в руки, и всякий старается свалить ответственность на другого, руководствуясь удобным принципом, что "ум хорошо, а два лучше".
  Но, по моемумнению, предприятиевовсе не машина. Оно представляет собой рабочее общениелюдей, задачакоторых, какужеска-зано, - работать, а не обмениваться письмаќми. Одному отделению вовсе незачем знать, что происходит в другом. Тот, кто серьезно
  занят своей работой, не имеет времени выќполнять другую. Дело руководящих лиц, коќторые составляют весь план работы, - слеќдить за тем, чтобы все отделения работали согласованно в направлении общей цели. Собраниядляустановленияконтактамежду отдельными лицами или отделениями соверќшенно излишни. Чтобы работать рука об руќку, нет надобности любить друг друга. Слишќком близкое товарищество можетбыть даже злом, если оно приводитктому, что одинста-рается покрывать ошибки другого. Это вредќно для обеих сторон.
  Когда мы работаем, мы должны относить-сякделусерьезно; когда веселимся, то ужво-всю. Бессмысленно смешивать одно с друќгим. Каждый должен поставить себе целью - хорошо выполнить работу и получить за нее хорошее вознаграждение. Когда работа кончена, можно повеселиться. Оттого-то Фордовские фабрики и предприятия не знаќют никакой организации, никаких постов с особыми обязанностями, никакой разрабоќтанной административной системы, очень мало титулов и никаких конференций. У нас в бюро ровно столько служащих, сколько беќзусловно необходимо, каких бы то ни было "документов" нет вовсе, а, следовательно, нет и волокиты.
  Мы возлагаем на каждого целиком всю отќветственность. У всякого работника своя раќбота. Начальник бригады отвечает за подчиќненных ему рабочих, начальник мастерской за свою мастерскую, заведующий отделениќем за свое отделение, директор за свою фабќрику. Каждый обязан знать, что происходит вокруг него. Название "директор" неофициќальный титул. Фабрика подчинена уже мноќго лет одному-единственному руководитеќлю. Рядом с ним стоят два лица, которые ниќкогда не получали какого-нибудь определенќного круга деятельности, но взяли самостояќтельно на себя заведование некоторыми отќделениями. В их распоряжении находится штаб, человек шесть сотрудников, из котоќрых никто не имеет никаких особых обязанќностей. Они выбрали себе работу - круг их обязанностей не ограничен раз навсегда. Они входят туда, где их вмешательство необќходимо. Один занят инвентарем - другой заќхватил себе инспекцию.
  На первый взгляд, это сомнительно и отќзывается случайностью, но это не так. Для группы людей, которые знают только одну цель - работать и творить, путь открывается сам собой. Они объединяются друг с другом не полномочиями, так как титулам не приќдают никакой цены. Будь в их распоряжении канцелярии с их "посему" и "потому", они скоро начали бы заполнять свое время канцеќлярской работой и ломать себе голову над тем, почему их бюро не лучше, чем у соседей.
  Так как у нас нет ни титулов, ни служебќных полномочий, то нет никакой волокиты и никаких превышений власти. Каждый раќботник имеет доступ ко всем; эта система до такой степени вошла в привычку, что начальќник мастерской даже не чувствует себя осќкорбленным, если кто-либо из его рабочих обращается через его голову непосредственќно к руководителю фабрики. Правда, у рабоќчего редко имеется повод для жалоб, так как начальники мастерских знают прекрасно, как свое собственное имя, что всякая неспраќведливость весьма скоро обнаружится, и тогќда они перестанут быть начальниками масќтерских. Несправедливость принадлежит у нас к числу тех вещей, которые не могут быть терпимы. Если у человека закружилась голова от высокого поста, то это обнаруживаќется и затем его или выгоняют или возвращаќют к станку.
  Работа, исключительно одна работа, являќется нашей учительницей и руководительниќцей. Это тоже одно из оснований нашей неќлюбви к титулам. Большинство людей могут осилить работу, но легко дают титулу сваќлить себя. Титулы оказывают удивительное действие. Слишком часто они служат вывесќкой для освобождения от работы. Нередко титул равняется знаку отличия с девизом:
  "Обладатель сего не обязан заниматься ниќчем иным, кроме оценки своего высокого значения и ничтожества остальных людей"
  К сожалению, титул часто имеет невыгодќные последствия не только для своего носиќтеля, но и для окружающих. По большей часќти, личное неудовольствие в этом мире проќисходит от того, что носители титулов и саќновники не всегда являются, в действиќтельности, истинными вождями. Всякий гоќтов признать прирожденного вождя - человеќка, который может мыслить и приказывать. Когда встречается истинный вождь, являюќщийся в то же время обладателем титула, то приходится справляться о его титуле у кого-нибудь другого. Он сам не выставляет его на показ.
  В деловой жизни придавали слишком много цены титулам, и само дело страдало от этого. Одно из вредных последствий этоќго заключается в разделении ответственноќсти между различными титулованными лиќцами; это заходит нередко так далеко, что уничтожается, вообще, всякая ответственќность. Там, где ответственность раздроблена на мелкие доли между множеством веќдомств, причем каждое ведомство подчинеќно шефу, который, в свою очередь, окружен венком подчиненных чиновников с красиќвыми, звучными титулами, трудно найти тоќго, кто бы чувствовал себя, действительно, ответственным. Всякий знает, что значит пеќресылать бумагу из стола в стол. Эта игра изоќбретена, вероятно, в тех производствах, где различные отделы просто сваливают ответстќвенность друг на друга. Польза и вред произќводства зависят оттого, сознает ли каждый отдельный член его, невзирая на его положеќние, что все, могущее содействовать процвеќтанию предприятия, раз только случайно поќпалось ему на глаза, является в высшей стеќпени его личным делом. Целые железнодоќрожные общества на глазах департаментов разваливались к черту лишь по одной этой причине: "Ну, это не относится к нашему деќпартаменту. Департамент X, который нахоќдится на расстоянии сотни миль, несет за это ответственность".
  Чиновникам так часто давали добрый соќвет не прятаться за титул. Но необходимость давать такие советы указывает на положеќние дела, при котором простыми советами не поможешь. Выход только в одном: отмеќнить титулы. Одни, быть может, неизбежны по требованию закона, другие служат указаќтелем для публики, по отношению к остальќным остается применить простое правило: "долой их!".
  Фактически настоящая деловая конъюнкќтура весьма благоприятна, чтобы покончить с нашими старыми титулами. Никто не буќдет хвастаться тем, что он директор обанкроќтившегося банка. Курс, который приняла деќловая жизнь, не был столь блестящим, чтоќбы принести много славы людям, стоящим у руля. Современные носители титулов, котоќрые чего-нибудь стоят, готовы забыть свои титулы, вернуться к первичным условиям раќботы и исследовать, в чем заключается при-чинаобщихошибок. Онивернулиськсвоим постам, с которых поднялись вверх, чтобы попытаться строить с фундамента. Кто, дейќствительно, работает, тот не нуждается в тиќтулах. Его работаявляетсядлянего достаточќной честью.
  Весьнашперсоналкакдляфабрики, таки для бюро, приглашается различными отделаќми. Как уже упомянуто, мы никогда не приќглашаем компетентных лиц. Каждый долќжен начинать с нижней ступени рабочей леќстницы - старый опыт у нас ни во что не стаќвится. Так как мы не придаем никакой цены прошлому наших работников, то оно никогќда и не компрометирует их. Я лично еще ни разу не встречал совершенно плохого человеќка. Кое-что доброе скрывается во всяком чеќловеке, ему нужно только дать случай расќкрываться. По этой причине мы никогда не спрашиваем о прошлом человека, ищущего у нас работы - мы начинаем ведь не проќшлое, а человека. Если он сидел в тюрьме, то нет оснований предполагать, что он снова попадет в нее. Я думаю, напротив, что, если только ему дать возможность, он будет осоќбенно стараться не попасть в нее снова. Наќше бюро служащих никому поэтому не откаќзывает на основании его прежнего образа жизни - выходит ли он из Гарварда или из Синг-Синга, нам все равно; мы даже не спраќшиваем об этом. Он должен иметь только одќно: желание работать. Если этого нет, то, по всей вероятности, он не будет добиваться меќста у нас, ибо, вообще, довольно хорошо изќвестно, что у Форда занимаются делом.
  Повторяю: мы не спрашиваем о том, чем был человек. Если он посещает университет, то, в общем, он подвигается вверх быстрее других, но тем не менее он должен начать сниќзу и сперва показать, что он может. Каждый сам держит свое будущее в руках. Слишком много болтают о непризнанных людях. У нас каждый получает приблизительно точно ту степень признания, которой заслуживает.
  Честному человеку у нас чрезвычайно легќко пробиться в люди. Однако многие, умея раќботать, не умеют думать, особенно думать над чем-нибудь. Такие люди поднимаются вверх постольку, поскольку этого заслуживают. Чеќловек заслуживает быть может повышения за свое прилежание, однако это невозможно, поќтому что ему не хватает нужных свойств для роќли начальника. Мы живем не. в мире снов. Я полагаю, в грандиозном процессе отбора на нашей фабрике каждый в конце концов попаќдает туда, куда заслуживает.
  Мы никогда недовольны методами, по коќторым выполняются различные функции в различных отделах нашей организации. Мы всегда думаем, что все можно сделать лучше, и что в конце концов мы будем это делать лучше. Волна вынесет под конец способноќго человека на место, принадлежащее емупо праву. Может быть, он не получил бы его, есќли бы организация - выражение, которым я очень неохотно пользуюсь, - была бы строќгой, если бы существовала известная предпиќсанная рутина, автоматически подвигаюќщая вперед. Но у нас так мало титулов, что всякий, кто по праву мог бы найти себе приќменение к чему-нибудь лучшему, очень скоќро и получает это лучшее. То, что для него нет "свободных" постов, не является препятќствием, так как у нас, собственно говоря, нет никаких "постов". У нас нет готовых поќстоянных мест - наши лучшие работники саќми создают себе место. Это нетрудно для них, так как работы всегда много и, если нужќно, вместо того, чтобы изобретать титулы, дать работу кому-нибудь, кто желал бы подќвинуться вперед, - к его повышению не встретится никаких препятствий. Назначеќние не связано ни с какими формальностяќми; данное лицо сразу оказывается при ноќвом деле и получает новое вознаграждение.
  Таким путем сделал свою карьеру весь наш персонал. Руководитель фабрики начал с машиниста. Директор крупного предприќятия в Ривер-Руже первоначально был "изгоќтовителем образцов". Руководитель одного из наших самых важных отделов поступил к нам в качестве уборщика мусора. Во всем наќшем производстве нет никого, кто не приќшел бы к нам просто с улицы. Все, что мы сделали доныне, создано людьми, которые своим уменьем дали свидетельство своих способностей. К счастью, мы не обременеќны никакими традициями и не намерены соќздавать их. Если у нас, вообще, есть традиќция, то только одна: "Все можно сделать лучќше, чем делалось до сих пор". Стремление все делать лучше и скорее, чем прежде, заќключает в себе решение почти всех фабричќных проблем. Отделы создают себе репутаќцию количеством продукции. Количество и издержки производства - два фактора, котоќрые необходимо строго различать. Началь-никимастерскихи наблюдатели зряпотрати-ли бы свое время, если бы пожелали одновреќменно контролировать расходы всех своих отделений. Есть постоянные текущие расхоќды, например, заработная плата, проценты за землю и постройки, стоимость материаќлов и т.д., которые они могли бы контролироќвать. Поэтому о них и не заботятся. Что подќчинено их контролю, так это количество проќизводства в отделениях. Оценка происходит путем деления готовых частей на число заняќтых рабочих. Каждый день начальник масќтерской контролирует свое отделение - цифќра всегда у него под рукой. Наблюдатель веќдет опись всех результатов. Если в одном отќделении что-нибудь не в порядке, справка о производительности тотчас сообщает об этом, наблюдатель производит расследоваќние, и начальник мастерской начинает гонќку. Стимул к усовершенствованию методов труда основан в значительной мере на этой, чрезвычайно примитивной системе контќроля над производством. Начальник мастерќской совсем не должен быть счетоводом - это ни на йоту не увеличит его ценности как начальника мастерской. На его обязанности лежат машины и люди его отделения. Он долќжен считаться только с количеством выработќки. Нет никаких оснований раздроблять его силы, отвлекая его в другую область.
  Подобная система контроля заставляет наќчальника мастерской просто забыть личный элемент - все, кроме заданной работы. Если бы он вздумал выбирать людей по своему вкусу, а не по их работоспособности, ведоќмость его отделения очень скоро разоблачиќла бы его.
  Отбор не труден. Он происходит сам соќбой вопреки всякой болтовне о недостатке случаев выдвинуться вперед. Средний работќник больше дорожит приличной работой, чем повышением.
  Едва ли более 5% всех тех, кто получит заќработную плату, согласится взять на себя соќпряженные с повышением платы ответственќность и увеличение труда. Даже число тех, которые хотели бы подняться в начальники бригад, составляет только 25%, и большинстќво из них изъявляют готовность на это лишь потому, что оплата здесь лучше, чем у машиќны. Люди с влечением к механике, но боящиќеся собственной ответственности, по больќшей части, переходят к изготовлению инстќрументов, где оплата значительно выше, чем в обыкновенном производстве. Подавляќющее большинство, однако, желает остаќваться там, где оно поставлено. Они желают быть руководимыми, желают, чтобы во всех случаях другие решали за них и сняли с них ответственность. Поэтому главная трудќность, несмотря на большое предложение, состоит не в том, чтобы найти заслуживаюќщих повышения, а желающих получить его.
  Как уже сказано, каждый у нас может своќбодно ознакомиться со способами и приемаќми всех наших работ. Если у нас и существуќет твердая теория и твердые правила, котоќрыми мы руководствуемся, так это - уверенќность, что все еще делается далеко недостаќточно хорошо. Все руководители фабрики охотно принимают делаемые им предложеќния; мы даже организовали нестеснительќную систему, благодаря которой каждый раќботник может передать любую идею и воплоќтить ее в жизнь.
  Экономия в один цент на одной штуке иногда может оказаться чрезвычайно приќбыльной. При наших теперешних размерах производства, это составляло бы 12 000 долќларов в год. Сбережение в один цент в кажќдой отдельной отрасли дало бы даже много миллионов в год. Наши сравнительные кальќкуляции проведены поэтому до тысячной доќли цента. Раз новый метод приносит с собой какую-нибудь экономию, которая в соответќствующий срок - скажем, в пределах трех меќсяцев - покроет издержки нововведения, саќмо собой разумеется, что оно и проводится в жизнь. Эти нововведения, однако же, отќнюдь не ограничиваются приемами для поќвышения продукции или понижения издерќжек. Многие, быть может большинство их, служатдля облегчения работы. Мы не хотим тяжелого труда, истощающего людей, поэтоќму вряд ли его и можно у нас встретить. Обыќкновенно, оказывается, что облегчение труќда для работника приносит с собой в то же время и уменьшение издержек производстќва. Приличные условия труда и доходность фактически тесно связаны между собой. Точќно так же вычисляется до последней дроби,
  дешевле ли покупать известную часть, или изготовлять ее самим.
  Идеи летят к нам со всех сторон. Из иноќстранных рабочих поляки кажутся мне наиќболее изобретательными. Один из них, не умевший даже говорить по-английски, дал понять, что изнашивание уменьшилось бы, если бы одно приспособление у его машины поставить под другим углом. До сих пор эта часть выдерживала только от четырех до пяќти нарезов. Он был прав. Таким образом быќло сбережено много денег на отточку. Друќгой поляк, занятый на сверлильном станке, придумал маленькое приспособление, чтоќбы сделать излишней окончательную обраќботку после сверления. Это приспособление было введено всюду и дало большие сбережеќния. Люди часто пробуют маленькие изобреќтения на наших машинах, так как обыкноќвенно, если они сосредоточиваются на опреќделенном деле и обладают талантом, то в конце концов придумывают какое-нибудь улучшение. Чистота машины, хотя и содерќжание ее в порядке, не входит в обязанности наших рабочих, в общем, также служит покаќзателем интеллигентности занятого при ней рабочего.
  В заключение, два слова о некоторых идеќях: предложение автоматическим путем, по подвесной дороге, передавая отлитые части из литейной мастерской на фабрику - ознаќчало экономию в семьдесят человек в трансќпортном отделе. В то время, когда наше проќизводство было меньше теперешнего, семнаќдцать человек было занято полировкой часќтей - трудная, неприятная работа. Теперь чеќтыре человека выполняют вчетверо больше того, что прежде делали семнадцать - и сверх того, работа стала для них легка. Идея сваривать прут в шасси вместо того, чтобы изготовлять его из одного куска, означала (при значительно меньшем производстве, чем теперь) немедленную экономию, в средќнем, в полмиллиона долларов ежегодно. Изќготовление некоторых трубок из плоской жеќсти вместо тянутого железа также дало огќромную экономию.
  Прежний способ изготовления одного прибора требовал четырех различных проќцессов, причем 12% употребляемой стали пропадало в виде отбросов. Правда, мы утиќлизируем большую часть наших отбросов и, в конце концов, научимся утилизировать их все, но это не основание отказываться от уменьшения отбросов: сам по себе тот факт, что не все отбросы являются чистой потеќрей, не может служить достаточным извинеќнием в небрежности. Один из наших рабоќчих изобрел новый, весьма простой способ изготовления, при котором оставался тольќко 1% отбросов. Другой пример: коленчаќтый вал должен подвергнуться нагреву, чтоќбы поверхность отвердела, но все изделия выходили из печи согнутыми. Даже в 1918 гоќду нам было необходимо иметь тридцать семь человек, чтобы молотами выправлять стержни. Ряд лиц производили эксперименќты около года, пока они не изобрели печи, в которой стержни не сгибались. В 1921 году производство сильно возросло; несмотря на это, для всего процесса было достаточно восьми человек.
  Кроме того, мы стремимся по возможноќсти понижать наши требования, обращенќные к искусству рабочих. Наш старый рукоќводитель закалки в инструментальном отдеќлении был, в полном смысле слова, мастер своего дела. Он должен был устанавливать градусы накаливания. Ему случалось угадыќвать, случалось и не угадывать. Это было исќтинным чудом, что ему так часто везло. Проќцесс накаливания при закалке стали - весьќма важная вещь: все зависит от того, достигќнута ли настоящая температура. Примитивќные методы здесь не годятся. Необходим точќный расчет. Мы ввели систему, при которой человек у доменной печи не имеет дела с темќпературой. Он вовсе не видит пирометра - прибора, измеряющего жар. Цветные огни служат ему сигналом.
  Ни одна машина не строится у нас на авось. Ее принцип всегда тщательно исследуќется, прежде чем делается первый шаг к ее изќготовлению. Иногда строятся деревянные моќдели, или отдельные части вычерчиваются в натуральную величину. Мы не придерживаќемся никакой традиции, но ничего не предосќтавляем и случаю, поэтому мы не построили ни одной машины, которая бы не функциоќнировала. В среднем, девяносто процентов всех наших экспериментов были удачны.
  Всем, чему мы научились с течением вреќмени, всем нашим уменьем и искусством мы обязаны нашим сотрудникам. Я убежден, что если дать людям свободу развития и созќнание служебного долга, они всегда прилоќжат все свои силы и все свое уменье даже к самой незначительной задаче.
  
  
  
  ГЛАВА 7
  ТЕРРОР МАШИНЫ
  
  Однообразная работа - постоянное повтоќрение одного и того же, одними тем же споќсобом - является для некоторых чем-то отќталкивающим. Для меня мысль об этом полќна ужаса; для других, даже для большинства людей, наказанием является необходимость мыслить. Идеальной представляется им раќбота, не предъявляющая никаких требоваќний к творческому инстинкту. Работы, требуќющие мышления в соединении с физичесќкой силой, редко находят охотников - мы постоянно должны искать людей, которые любили бы дело ради его трудности. Средќний работник ищет, к сожалению, работы, при которой он не должен напрягаться ни физически, ни особенно духовно. Люди, мы бы сказали, творчески одаренные, для котоќрых, благодаря этому, всякая монотонность представляется ужасной, легко склоняются к мысли, что и их ближние так же беспокойќны, как они, и совершенно напрасно питаќют сострадание к рабочему, который изо дня в день выполняет почти одну и ту же работу.
  Если смотреть в корень, то почти всякая работа является однообразной. Каждый деќловой человек должен пунктуально соверќшать определенный круг; ежедневный труд директора банка основан почти исключиќтельно на рутине; работа младших чиновниќков и банковских служащих чистейшая рутиќна. Для большинства людей установление определенного круга занятий и однообразќная организация большей части работы являќются даже жизненной необходимостью - ибо иначе они не могли бы заработать достаќточно на свое существование. Напротив, нет ни малейшей надобности привязывать творќчески одаренного человека к монотонной раќботе, так как спрос на творчески одаренных людей всюду очень велик. Никогда не будет недостатка в работе для того, кто, действиќтельно, что-нибудь умеет; но мы должны все же признать, что воля к творчеству чаще всеќго отсутствует. Даже там, где она имеется наќлицо, часто не хватает решимости и настойќчивости в изучении. Одного желания созќдать что-нибудь далеко недостаточно.
  Существует слишком много гипотез о том, какова должна быть истинная природа человека, и слишком мало думают о том, каќкова она в действительности. Так, наприќмер, утверждают, что творческая работа возќможна лишь в духовной области. Мы говоќрим о творческой одаренности в духовной сфере: в музыке, живописи и других искусстќвах. Положительно, стараются ограничить творческие функции вещами, которые можќно повесить на стену, слушать в концертном зале или выставить как-нибудь напоказ - там, где праздные и разборчивые люди имеќют обыкновение собираться и взаимно восќхищаться своей культурностью. Но тот, кто поистине стремится к творческой активноќсти, должен отважиться вступить в ту обќласть, где царствуют более высокие законы, чем законы звука, линии и краски, - он долќжен обратиться туда, где господствует закон личности. Нам нужны художники, которые владели бы искусством индустриальных отќношений. Нам нужны мастера индустриальќного метода с точки зрения как производитеќля, так и продуктов. Нам нужны люди, котоќрые способны преобразовать бесформенќную массу в здоровое, хорошо организованќное целое в политическом, социальном, инќдустриальном и этическом отношениях. Мы слишком сузили творческое дарование и злоќупотребляли им для тривиальных целей. Нам нужны люди, которые могут составить план работы для всего, в чем мы видим праќво, добро и предмет наших желаний. Добрая воля и тщательно выработанный план рабоќты могут воплотиться в дело и привести к прекрасным результатам. Вполне возможно улучшить условия жизни рабочего не тем, чтобы давать ему меньше работы, а тем, чтоќбы помогать ему увеличить ее. Если мир реќшится сосредоточить свое внимание, интеќрес и энергию на создание планов для истинќного блага и пользы человечества, то эти плаќны могут превратиться в дело. Они окажутся солидными и чрезвычайно полезными как в общечеловеческом, так и в финансовом отќношениях. Чего не хватает нашему поколеќнию, так это глубокой веры, внутреннего убеждения в живой и действительной силе честности, справедливости и человечности в сфере индустрии. Если нам не удастся приќвить эти качества к индустрии, то было бы лучше, если бы ее вовсе не существовало. Боќлее того, дни индустрии сочтены, если мы не поможем этим идеям стать действительќной силой. Но этого можно достигнуть, мы стоим уже на верном пути.
  Если человек не в состоянии, без помощи машины, заработать свой хлеб, то справедлиќво ли тогда отнимать у него машину лишь поќтому, что обслуживание ее монотонно? Или мы должны оставить его умирать с голоду? Не лучше ли помочь ему добиться приличќных условий жизни? Может ли голод сдеќлать человека счастливее? Если же машина, не будучи еще использована до пределов своќей работоспособности, содействует, несмотќря на это, благополучию рабочего, не увелиќчится ли значительно его благосостояние, есќли он станет производить еще больше, а слеќдовательно, получать в обмен большую сумќму благ?
  Я не мог до сих пор установить, чтобы одќнообразная работа вредила человеку. Салонќные эксперты, правда, неоднократно уверяќли меня, что однообразная работа действует разрушительно на тело и душу, однако наши исследования противоречат этому. У нас был рабочий, который изо дня в день долќжен был выполнять только одно-единственќное движение ногой. Он уверял, что это двиќжение делает его односторонним, хотя враќчебное исследование дало отрицательный ответ, он, разумеется, получил новую работу, при которой была занята другая группа мусќкулов. Несколько недель спустя он просил вернуть ему его старую работу. Несмотря на это, вполне естественно предположить, что выполнение одного и того же движения в теќчение восьми часов в день должно оказать уродливое влияние на тело, однако ни в одќном случае мы не могли констатировать этоќго. Наши люди обыкновенно перемещаются по их желанию; было бы пустейшим делом провести это всюду, если бы только наши люќди были согласны. Однако они не любят ниќкаких изменений, которые не предложены ими самими. Некоторые из наших приемов, несомненно, весьма монотонны - настольќко монотонны, что едва ли можно поверить, чтобы рабочий желал выполнять их продолќжительное время. Одна из самых тупых функций на нашей фабрике состоит в том, что человек берет стальным крючком приќбор, болтает им в бочке с маслом и кладет его в корзину рядом с собой. Движение всеќгда одинаково. Он находит прибор всегда на том же месте, делает всегда то же число взбалтываний и бросает его снова на старое место. Ему не нужно для этого ни мускульќной силы, ни интеллигентности. Он занят только тем, что тихонько двигает руками взад и вперед, так как стальной крючок очень легок. Несмотря на это, человек воќсемь долгих лет остается на том же посту. Он так хорошо поместил свои сбережения, что теперь обладает состоянием около 40 000 долларов, и упорно противится всякой поќпытке дать ему другую работу.
  Даже самые тщательные исследования ни разу не обнаружили деформирующего или изнуряющего действия на тело или дух. Кто не любит однообразной работы, тот не обяќзан оставаться при ней. В каждом отделении работа, в зависимости от ее ценности и ловќкости, требующейся для ее выполнения, разќделяется на классы А,ВиС,изкоторых кажќдый, в свою очередь, обнимает десять разлиќчных функций. Рабочие из бюро личного соќстава направляются прямо в класс С; научивќшись чему-нибудь, - в класс В и так далее до класса А, откуда они могут продвинуться или в инструментальную мастерскую или на пост наблюдателя. От них зависит создать сеќбе положение. Если они остаются при машиќнах, то лишь потому, что им там нравится.
  В одной из предыдущих глав я уже замеќтил, что телесные недостатки не являются основанием для отказа кандидатам на рабоќту. Этот принцип вступил в силу 12 января 1914 г., одновременно с установлением миќнимальной оплаты в 5 долларов в день и восьмичасового рабочего времени. В связи с этим было установлено, что никто не может быть рассчитан на основании телесных недоќстатков, разумеется, за исключением заразиќтельных болезней. Я того мнения, что в проќмышленном предприятии, которое строго выполняет свою задачу, служащие в среднем
  должны обладать такими же качествами, как в любом среднем слое человеческого общестќва. Больные и калеки встречаются всюду Среди большинства господствует довольно великодушный взгляд, что все, не способќные к труду, должны ложиться бременем на общество и содержаться на счет общественќной благотворительности. Правда, есть слуќчаи, например, с идиотами, когда, наскольќко я знаю, нельзя обойтись без общественќной благотворительности, однако это исклюќчение, и при разнообразии функций, сущестќвующих в нашем предприятии, нам удаваќлось почти всякому обеспечивать существоќвание участием в полезной деятельности. Слепой или калека, если его поставить на подходящее место, может сделать совершенќно то же и получить ту же плату, что и вполне здоровый человек. Мы не делаем для калек предпочтения, Но мы показали, что они моќгут заработать себе полное вознаграждение.
  Это шло бы вразрез со всеми нашими наќчинаниями, если бы мы приглашали людей ради их недостатков, давали им меньшую плату и довольствовались меньшей произвоќдительностью. Это тоже был бы способ поќмогать людям, но далеко не лучший. Лучќший способ всегда состоит в том, чтобы стаќвить данных лиц на совершенно равную стуќпень со здоровыми, продуктивными работќниками. Я думаю, на свете остается весьма мало места для благотворительности, по крайней мере, для благотворительности в форме раздачи милостыни. Во всяком слуќчае, дело и благотворительность несовместиќмы; цель фабрики - производство.
  Она дурно служит обществу, если произвоќдит не до крайнего предела своей нагрузки. Слишком часто склонны думать, что полноќта сил является основным условием для макќсимальной производительности во всякого рода работе. Чтобы точно определить дейстќвительные условия, я велел детально классиќфицировать различные функции в нашем производстве, с точки зрения требуемой раќботоспособности, является ли физическая работа легкой, средней или трудной, влажќная она или сухая, а если влажная, с какою жидкостью связана; чистая она или грязная, вблизи печи - простой или доменной, на чиќстом или дурном воздухе; для двух рук или для одной, в стоячем или сидячем положеќнии; шумная она или тихая, при естественќном или искусственном свете; требует ли
  она точности; число часов для обработки отќдельных частей, вес употребляемого материќала, необходимое при этом напряжение со стороны рабочего. Оказалось, что в данное время на фабрике было 7К82 разного рода функций. Из них 949 были обозначены, как трудная работа, требующая абсолютно здоќровых, сильных людей; 3338 требовала люќдей с нормально развитой физической сиќлой. Остальные 3595 функций не требовали никакого телесного напряжения; они могли бы выполняться самыми хилыми, слабыми мужчинами и даже с одинаковым успехом женщинами или подростками. Эти легкие работы, в свою очередь, были классифициќрованы, чтобы установить, какие из них треќбуют нормального функционирования члеќнов и органов чувств, и мы констатировали, что 670 работ могут выполняться безногиќми, 2637 людьми с одной ногой, 2 - безрукиќми, 715 - однорукими, 10 - слепыми. Из 7882 различных видов деятельности 4034 треќбовали известной, хотя бы не полной физиќческой силы. Следовательно, вполне развиќтая промышленность в состоянии дать макќсимально оплачиваемую работу для большоќго числа пригодных рабочих, чем, в средќнем, можно найти в человеческом обществе. Может быть, анализ работы в другой отрасќли индустрии или в другом производстве даст совершенно иную пропорцию; тем не менее я убежден, что если только проведено достаточное разделение труда, - а именно, до высших пределов хозяйственности, никоќгда не будет недостатка в работе для физичесќки обездоленных людей, которая дала бы им за полную меру труда и полную заработную плату. С точки зрения народного хозяйства, в высшей степени расточительно возлагать на общество бремя содержания физически малоценных людей, обучать их побочным раќботам, вроде плетения корзин или другим малодоходным рукоделиям, не для того, чтоќбы дать им средства к жизни, но исключиќтельно, чтобы спасти их от тоски.
  Когда наше бюро личного состава приниќмает человека на определенное место, оно всегда ставит себе задачу указать ему работу, соответствующую его физическим способноќстям. Если он уже имеет работу, и кажется, что он не в состоянии ее выполнить, или она противоречит его склонностям, то он полуќчает переводное свидетельство для перехода в другое отделение и после врачебного исслеќдования становится для пробы на работу, коќторая более отвечает его телесному состояќнию и склонностям. Люди, стоящие в физиќческом отношении ниже среднего уровня, будучи поставлены на надлежащее место, могут выработать ровно столько же, как и те, которые стоят выше этого уровня. Так, наќпример, один слепой был приставлен к склаќду, чтобы подсчитывать винты и гайки, предќназначенные для отправки в филиальные отќделения. Двое других здоровых людей были заняты той же работой. Через два дня начальќник мастерской послал в отдел перемещеќний и просил назначить обоим здоровым другую работу, так как слепой был в состояќнии вместе со своей работой выполнить обяќзанности и двух других.
  Эта экономическая система помощи и сбережений может быть расширена и дальќше. В общем, само собою разумеется, что, в случае увечий, рабочий должен быть приќзнан неработоспособным и ему должна быть определена рента. Но почти всегда имеется период выздоровления, особенно при переќломах, когда он вполне способен работать, а обычно и стремится к работе, так как даже самая высшая рента за увечье не может все-таки равняться нормальному еженедельноќму заработку. Иначе это означало бы дальќнейшее перегружение издержек производстќва, которое, несомненно, должно было бы сказаться на рыночной цене продукта. Проќдукт имел бы меньший сбыт, и это повело бы к уменьшению спроса на труд. Таковы неизќбежные последствия, которые всегда надо иметь в виду.
  Мы делали опыты с лежащими в постели, с пациентами, которые могли прямо сидеть. Мы расстилали на постели черные клеенчаќтые покрывала и заставляли людей прикрепќлять винты к маленьким болтам, работа, коќторая должна выполняться руками, и котоќрой обыкновенно заняты от 15 до 20 человек в отделении магнето. Лежащие в больнице оказались пригодны для этого ничуть не хуќже служащих на фабрике и вырабатывали таќким образом свою обычную заработную плаќту. Их производительность была даже, наќсколько мне известно, на 20% выше обычќной фабричной производительности. Никоќго, разумеется, не принуждали к работе, но все к ней стремились. Работа помогала короќтать время, сон и аппетит улучшались, и выќздоровление шло быстрыми шагами.
  Глухонемые не требуют от нас особого внимания. Их работоспособность равна 100%. Чахоточные - в среднем, около тысяќчи человек - обыкновенно работают в отдеќле хранения материалов. При особенно зараќзительных случаях их переводят всех вместе в специально построенные для этого дереќвянные бараки. Все они, по возможности, работают на свежем воздухе.
  Во время последнего статистического подќсчета у нас работало 9563 человека, стоящих в физическом отношении ниже среднего уровня. Из них 123 были с изувеченной или ампутированной кистью или рукою. Один потерял обе руки, 4 были совершенно слеќпых, 207 почти слепых на один глаз, 37 глухоќнемых, 60 эпилептиков, 4 лишенных ступни или ноги. Остальные имели менее значительќные повреждения.
  Для обучения различного рода работам требуется следующая затрата времени: для 43% общего числа работ достаточно одного дня, для 36% от одного до восьми, 6% от одќной до двух недель, 14% от месяца до года, 1% от одного до шести лет. Последнего рода работа, как, например, изготовление инструќментов и паяние требует и совершенно осоќбого искусства.
  Дисциплина везде строгая. Мелочных предписаний мы не знаем. К существуюќщим предписаниям, по справедливости, нельзя придраться. Произвольные или неќсправедливые расчеты предупреждаются тем, что право расчета принадлежит одному начальнику отделения личного состава, коќторый пользуется им редко. Последняя стаќтистика имеется от 1919 года. Тогда было заќрегистрировано 30155 случаев перемен в личќном составе. В 10 334 случаях люди отсутстќвовали более 10 дней, не давая о себе знать, и вследствие этого были вычеркнуты из спиќсков. За отказ выполнять указанную работу или за немотивированные просьбы о перемеќщении рассчитаны еще 3702 человека. Отќказ учиться в школе английскому языку поќслужил в 38 случаях поводом для расчета; 108 человек вступили в армию; около 3000 перешли на другие фабрики. Приблизительќно то же число уехало на родину, на фермы или на другие работы, 82 женщины были расќсчитаны потому, что работали их мужья, а мы принципиально не принимаем замужќних женщин, мужья которых имеют работу. Из всего этого большого числа только 80 чеќловек рассчитаны безусловно; мотивы были следующие: мошенничество в 56 случаях, требование школьного отдела в 20 случаях, нежелательность в 4 случаях.
  Безусловно, необходимо быть строгим при неизвинительных прогулах. Наши рабоќчие не могут приходить и уходить, как им вздумается; им всегда предоставлено проќсить начальника мастерской об отпуске; есќли же кто отсутствует, не заявив предвариќтельно об этом, то, по возвращении, его моќтивы строго проверяются и, в случае необхоќдимости, направляются в медицинское отдеќление. Если они уважительны, то он может снова приняться за работу. В противном слуќчае он может быть рассчитан. При приеме на работу спрашивается только имя, адрес и возраст; женат или нет; число лиц, находяќщихся у него на содержании, и служил ли он раньше в Автомобильном Обществе Форда. Вопросов относительно его прошлого не предлагается. Но мы имеем так называемый "формуляр отличий", где квалифицированќный рабочий может указать отделению личќного состава характер своего прежнего ремеќсла. Таким образом, в случае нужды мы всеќгда в состоянии извлечь специалистов непоќсредственно в нашем собственном производќстве. В то же время инструментальным масќтерам и формовщикам открывается, между прочим, и такой путь для быстрого продвиќжения вверх. Мне понадобился раз швейцарќский часовщик. Прислали картотеку - он оказался занятым у сверлильного станка. Теќпловое отделение искало опытного обжига-теля кирпичей. Он тоже оказался занятым у сверлильного станка - и теперь служит старќшим инспектором.
  Личного общения у нас почти нет; люди выполняют свою работу и уходят домой, в конце концов фабрика не салон. Но мы стаќраемся быть справедливыми, и если у нас не в большом ходу рукопожатия - мы не наниќмаем специально джентльменов - то мы стаќраемся, по возможности, устранять враждебќные отношения. У нас столько отделов, что мы представляем почти целый замкнутый мир; всякого сорта люди принимаются здесь, например, драчуны. Драчливость в природе человека, и обыкновенно она считаќется поводом к немедленному расчету. Но мы убедились, что этим нельзя помочь драчуќнам, они только уходят из нашего поля зреќния. Начальники мастерских поэтому сделаќлись изобретательными в придумывании наќказаний, которые не причиняют ущерба сеќмье провинившегося и не отнимают сами по себе много времени.
  Непременным условием высокой работоќспособности и гуманной обстановки произќводства являются чистые, светлые и хорошо проветриваемые фабричные помещения. Наши машины стоят тесно друг подле друга
  - каждый лишний квадратный фут проќстранства означает, естественно, некоторое повышение издержек производства и, вмеќсте с добавочными издержками транспорта, которые возникают даже в том случае, если машины отодвинуты на 6 дюймов далее неќобходимого - они ложатся бременем на поќтребителя. При каждой операции точно изќмеряется пространство, которое нужно рабоќчему; конечно, его нельзя стеснять - это быќло бы расточительностью. Но если он и его машина требуют больше места, чем следует, то это тоже расточительность. Оттого-то наќши машины расставлены теснее, чем на люќбой другой фабрике в мире. Неопытному чеќловеку может показаться, что они просто громоздятся друг на друга; они расставлены, однако же, по научным методам не только в чередовании различных операций, но и согќласно системе, которая каждому рабочему дает необходимый ему простор, но, по возќможности, ни одного квадратного дюйма - и уж, конечно, ни одного квадратного фута
  - сверх нормы. Наши фабричные здания распланированы не в виде парков. Эта тесќная расстановка, во всяком случае, вызываќет максимум предохранительных приспособќлений и вентиляции.
  Предохранительные приспособления при машинах это целая особая глава. Ни одна маќшина у нас, как бы велика ни была ее работоќспособность, не считается пригодной, если она не абсолютно безопасна. Мы не примеќняем ни одной машины, которую считаем не безопасной; несмотря на это, несчастные случаи иногда встречаются. Специально наќзначенный для этого, научно образованный человек исследует причины каждого несчаќстья, и машины подвергаются новому изучеќнию, чтобы совершенно исключить в будуќщем возможность таких случаев.
  Когда строились наши старые здания, венќтиляция не была так усовершенствована, как в наше время. Во всех новых постройках поддерживающие колонны внутри пустые,
  
  через них выкачивается испорченный возќдух и притекает свежий. Круглый год мы заќботимся о поддержании возможно равномерќной температуры, и днем нигде нет надобноќсти в искусственном освещении. Около 700 человек занято исключительно чисткой фабќричных помещений, мытьем стекол и окраќской. Темные углы, которые соблазняют к нечистоплотности, окрашиваются белой краской. Без чистоты нет и морали. Неряшеќство в поддержании чистоты у нас так же неќтерпимо, как небрежность в производстве.
  Фабричный труд не обязательно должен быть опасным. Если рабочий вынужден слишком напрягаться и слишком долго рабоќтать, он приходит в состояние духовного расќслабления, которое прямо-таки провоцируќет несчастные случаи. Одна часть задачи в предупреждении несчастных случаев заклюќчается в том, чтобы избегать этого душевноќго состояния; другая часть в том, чтобы преќдупредить легкомыслие и защитить машиќны от дурацких рук. По сводке экспертов, неќсчастные случаи, главным образом, объясняќются следующими причинами:
  1) недостатки конструкции;
  2) испорченные машины;
  3) недостаток места;
  4) отсутствие предохранительных приспоќсоблений;
  5) нечистоплотность;
  6) дурное освещение;
  7) дурной воздух;
  8) неподходящая одежда;
  9) легкомыслие;
  10) невежество;
  11) психическое расслабление;
  12) недостаток спайки в работе.
  С дефектами конструкции и машин, с неќдостатком места, с нечистоплотностью, с дурным воздухом и освещением, с дурным состоянием духа и с недостатком спайки - со всем этим мы легко покончили. Никто из наших людей не переутомляется на работе. Решение вопроса о заработной плате устраќняет девять десятых психических вопросов, а конструкционная техника разрешает осќтальные. Остается еще защититься от неќудобной одежды, легкомыслия, невежества и дурацких рук. Это всего труднее там, где применяются приводные ремни. При всех новых конструкциях каждая машина имеет свой собственный электромотор, но при стаќрых мы не можем обойтись без ремней. Все ремни поставлены, однако, под прикрытия, автоматические транспортные дороги поќвсюду перекрыты досками, так что ни одноќму рабочему не надо переходить их в опасќном месте. Везде, где угрожает опасность от летающих металлических частиц, рабочих заставляют надевать предохранительные очќки, а риск уменьшается кроме того еще тем, что машины окружены сетками. Горячие пеќчи отделены решеткой от остального помеќщения. Нигде в машинах нет открытых часќтей, за которые могла бы зацепиться одежда. Все проходы оставляются свободными. Выќключатели у прессов снабжены большими красными заградительными приспособлениќями, которые нужно снять, прежде чем поќвертывается выключатель, поэтому невозмоќжно пустить в ход машину по рассеянности. Рабочие ни за что не хотят бросить неуместќный костюм, например галстуки, широкие рукава, которые запутываются в тали. Наќблюдатели должны смотреть за этим и больќшей частью ловят грешников. Новые машиќны испробываются со всех точек зрения, прежде чем вводятся в производство. Вследќствие этого тяжелых несчастных случаев у нас почти никогда не встречается. Промышќленность не требует человеческих жертв.
  
  ГЛАВА 8
  ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА
  
  Среди деловых людей постоянно можно слышать выражение: "Я тоже плачу обычќные ставки". Тот же самый делец вряд ли стал бы заявлять о себе: "Мои товары не лучќше и не дешевле, чем у других". Ни один фабќрикант в здравом уме не стал бы утверждать, что самый дешевый сырой материал дает и лучшие товары. Откуда же эти толки об "удеќшевлении" рабочей силы, о выгоде, котоќрую приносит понижение платы, - разве оно не означает понижение покупательной силы и сужения внутреннего рынка? Что пользы в промышленности, если она органиќзована так неискусно, что не может создать для всех, участвующих в ней, достойного чеќловека существования? Нет вопроса важнее вопроса о ставках - большая часть населеќния живет заработной платой. Уровень ее жизни и ее вознаграждения определяет блаќгосостояние страны.
  Во всехфордовскихпроизводствахмывве-ли минимальное вознаграждение в шесть долларов ежедневно. Ранее оно составляло пять долларов, а вначале мы платили то, что от нас требовали. Но было бы скверной моќралью и самой скверной деловой системой, если бы мы пожелали вернуться к старому принципу "обычной платы".
  Не принято называть служащего компаньќоном, а все же он не кто иной, как компаньќон. Всякий деловой человек, если ему одноќму не справиться с организацией своего деќла, берет себе товарища, с которым разделяќет управление делами. Почему же произвоќдитель, которыйтоженеможетсправитьсяс производством с помощью своих двух рук, отказывает тем, кого он приглашает для поќмощи в производстве в титуле компаньона? Каждое дело, которое требует для ведения его более одного человека, является своего рода товариществом. С того момента, когда предприниматель привлекает людей в поќмощь своему делу - даже если бы это был мальчик для посылок, - он выбирает себе
  компаньона. Он сам может быть, правда, единственным владельцем орудий труда и единственным хозяином дела; но лишь в том случае, если он остается единственным руководителем и производителем, он может претендовать на полную независимость. Ниќкто не может быть независимым, если завиќсит от помощи другого. Это отношение всеќгда взаимно - шеф является компаньоном своего рабочего, а рабочий товарищем своќего шефа; поэтому как о том, так и о другом, бессмысленно утверждать, что он является единственно необходимым. Оба необходиќмы. Если один проталкивается вперед, друќгой - а, в конце концов, и обе стороны - страдаютотэтого.
  Честолюбие каждого работодателя должќно было бы заключаться в том, чтобы плаќтить более высокие ставки, чем все его конќкуренты, а стремление рабочих - в том, чтоќбы практически облегчить осуществление этого честолюбия. Разумеется, в каждом проќизводстве можно найти рабочих, которые, по-видимому, исходят из предположения, что всякая сверхпродукция приносит выгоќду только предпринимателю. Жаль, что таќкое убеждение, вообще, может иметь место. Но оно, действительно, существует и даже, может быть, не лишено основания. Если предприниматель заставляет своих людей раќботать изо всех сил, а они через некоторое время убеждаются, что не получают за это оплаты, то вполне естественно, что они сноќва начинают работать с прохладцей. Если же они видят плоды своей работы в своей расќчетной книжке, видят там доказательство тоќго, что повышенная производительность озќначает и повышенную плату, они научаются понимать, что и они входят в состав предприќятия, что успех дела зависит от них, а их блаќгополучие от дела. - Что должен платить раќботодатель? - Сколько должны получать раќбочие? Все это второстепенные вопросы. Главный вопрос вот в чем: Сколько может платить предприятие? Одно ясно: ни одно предприятие не может вынести расходов, превышающих его поступления. Если колоќдец выкачивается быстрее, чем к нему притеќкает вода, то он скоро высохнет, а, раз колоќдец иссякнет, то те, кто черпал из него,, долќжны страдать от жажды. Если же они думаќют, что могут вычерпать один колодец, чтоќбы потом пить из соседнего, то это ведь тольќко вопрос времени, когда все колодцы иссякќнут. Требование справедливой заработной платы в настоящее время сделалось всеобќщим, но нельзя забывать, что и заработная плата имеет свои границы. В предприятии, которое дает только 100 000 долларов, нельќзя выбрасывать 150 000 долларов. Дело само определяет границы платы. Но разве само деќло должно иметь границы? Оно само ставит себе границы, следуя ложным принципам. Если бы рабочие вместо всегдашнего припеќва: "предприниматель должен платить стольќко-то", заявляли бы лучше: "предприятие должно быть так-то организовано и расшиќрено, чтобы могло давать столько-то дохоќда", - они достигли бы большего. Ибо тольќко само предприятие может выплачивать ставки. Во всяком случае, предприниматель не в силах сделать это, если предприятие не дает гарантии. Однако, если предпринимаќтель отказывается платить высшие ставки, хотя предприятие дает возможность для этоќго, что тогда делать? Обыкновенно предприќятие кормит столько людей, что с ним нельќзя обращаться легкомысленно. Просто преќступно наносить вред предприятию, котороќму служит большое число людей и на котоќрое они смотрят, как на источник своей рабоќты и своего существования. Работодатель ниќкогда ничего не выиграет, если произведет смотр своим служащим и поставит себе вопќрос: "насколько я могу понизить их плату?" Столь же мало пользы рабочему, когда он грозит предпринимателю кулаком и спрашиќвает: "Сколько я могу выжать у него?" В посќледнем счете, обе стороны должны держатьќся предприятия и задавать себе вопрос: "как можно помочь данной индустрии достигќнуть плодотворного и обеспеченного сущеќствования, чтобы она дала нам всем обеспеќченное и комфортабельное существоваќние?" Но работодатели и рабочие далеко не всегда мыслят последовательно; привычку поступать близоруко трудно переломить. Что можно сделать здесь? Ничего. Законы и
  предписания не помогут, только просвещеќние и понимание собственных интересов моќгут привести к цели. Правда, просвещение распространяется медленно, но в конце конќцов оно должно же оказать свое действие, так как предприятие, в котором работают оба они - работодатель, как и рабочий, с одќной целью службы ему, в конце концов повеќлительно настаивает на своем праве. Что, воќобще, мы понимаем под высокими ставкаќми? Мы понимаем под этим ставки, высшие тех, которые платились десять месяцев или десять лет тому назад, а вовсе не то высшее вознаграждение, которое должно выплачиќваться по праву. Высокие ставки сегодняшќнего дня могут через десять лет оказаться ниќзкими.
  Прежде всего необходимо ясно сознать, что условия для высоких ставок создаются внутри самой фабрики. Если их нет, то высоќкой платы не будет и в расчетных книжках. Нельзя изобрести систему, которая обходиќла бы труд. Об этом позаботилась природа. Она не наделила нас праздными руками и ноќгами. Труд является в нашей жизни основќным условием здоровья, самоуважения и счаќстья. Он не проклятие, а величайшее благоќсловение. Строгая социальная справедлиќвость проистекает только из честного труда. Кто много создает, тот много принесет в свой дом. Благотворительности нет места в тарифном вопросе. Рабочий, который отдаќет предприятию все свои силы, является саќмым ценным для предприятия. Но нельзя требовать от него постоянно хорошей рабоќты, без соответствующей ее оценки. Рабоќчий, который подходит к своему повседневќному делу с таким чувством, что, несмотря на все его напряжение, оно никогда не в соќстоянии дать ему достаточно дохода, чтобы избавить его от нужды, этот рабочий не в таќком настроении, чтобы хорошо выполнить свое дело. Он полон страха и заботы, котоќрые вредят его работе.
  Обратно, когда рабочий чувствует, что его дело не только удовлетворяет его насущные потребности, но сверх того дает ему возможќность чему-нибудь научить своих ребят и доќставлять удовольствие своей жене, тогда труд будет его добрым другом, и он отдаст ему все свои силы. И это хорошо для него и для предприятия. У рабочего, который не имеет известного удовлетворения от своего дела, пропадает добрая часть его платы.
  Великое дело наш повседневный труд. Раќбота- тоткраеугольныйкамень, накотором покоится мир. В ней коренится наше самоќуважение. И работодатель обязан выполќнять еще больший труд в свой рабочий день, чем его подчиненные. Предприниматель, коќторый серьезно относится к своемудолгупе-ред миром, должен быть и хорошим работниќком. Он не смеет говорить: "я заставляю на себя работать столько-то тысяч человек". В действительности, дело обстоит так, что он работает для тысяч людей, - и чем лучше раќботают, в свою очередь, эти тысячи, тем энергичнее он должен стараться поставлять на рынок их продукты. Заработная плата и жалованье фиксируются в виде определенќной суммы, и это необходимо, чтобы созќдать твердый базис для калькуляции. Плата и жалованье, собственно говоря, не что иное, как определенная, наперед выплачиваќемая доля прибыли; часто, однако же, в конќце года оказывается, что может быть выплаќчена большая сумма прибыли. В таком слуќчае она должна быть выплачена. Кто сотрудќничает в предприятии, тот имеет и право на долю прибыли, в форме ли приличной плаќты или жалованья, или особого вознаграждеќния. Этот принцип уже начинает встречать общее признание.
  Теперь мы уже предъявляем определенќное требование, чтобы человеческой стороќне в промышленной жизни придавалось таќкое же значение, как и материальной. И мы стоим на верном пути к осуществлению этоќго требования. Вопрос лишь в том, пойдем ли мы по верному пути - пути, который соќхранит нам материальную сторону, нашу ныќнешнюю опору, - или по ложному, который вырвет у нас все плоды труда минувших лет. Наша деловая жизнь представляет наше наќциональное бытие, она является зеркалом экономического прогресса и создает нам наќше положение среди народов. Мы не смеем легкомысленно рисковать ею. Чего нам не хватает - это внимания к человеческому элеќменту в нашей деловой жизни. И решение всей проблемы заключается в признании тоќварищеского отношения людей между соќбой. Пока каждый человек не является чем-то самодовлеющим и не может обойтись без всякой помощи, мы не можем отказаться от этого товарищеского отношения.
  Это основные истины тарифного вопроќса. Весь вопрос лишь в распределении приќбыли между сотрудниками.
  Плата должна покрыть все расходы по обяќзательствам рабочего за пределами фабриќки; внутри фабрики она оплачивает весь трудимысль, которые дает рабочий. Продукќтивный рабочий день является самой неисќчерпаемой золотой жилой, которая когда-либо была открыта. Поэтому плата должна была бы, по меньшей мере, покрывать расхоќды по всем внешним обязательствам рабочеќго. Но она должна также избавить его от забоќты о старости, когда он будет не в состоянии работать да и, по праву, не должен больше раќботать. Но для достижения даже этой скромќной цели, промышленность должна быть реќорганизована по новой схеме производства, распределения и вознаграждения, чтобы заќштопать и дыры в карманах тех лиц, котоќрые не занимаются никаким производительќным трудом. Нужно создать систему, котоќрая не зависела бы ни от доброй воли благоќмыслящих, ни от злостности эгоистических работодателей. Но для этого нужно найти первое условие, реальный фундамент.
  Один день труда требует такого же самого количества силы, стоит ли шефель пшениќцы доллар или 21/ доллара, а дюжина яиц - 12 или 90 центов. Какое действие они оказыќвают на единицы силы, необходимые человеќку для одного дня продуктивной работы?
  Если бы при этом дело шло исключительќно о самом работнике, об издержках его собќственного содержания и по праву принадлеќжащем ему доходе, то все это было бы весьќма простой задачей. Но он не является обоќсобленным индивидуумом. Он в то же время гражданин, который вносит свою долю в блаќгосостояние нации. Он глава семьи, быть моќжет, отец детей, и должен из своего заработќка обучить их чему-нибудь полезному. Мы должны принять во внимание все эти обстояќтельства. Как оценить и вычислить все те обязанности по отношению к дому и семье, которые лежат на его ежедневном труде? Мы платим человеку за его работу: сколько должна дать эта работа дому, семье? Сколько ему самому в качестве гражданина государстќва? Или в качестве отца? Мужчина выполняќет свою работу на фабрике, женщина - доќма. Фабрика должна оплатить обоих. По каќкому принципу должны мы расценивать эти обязательства, связанные с домом и семьей,
  на страницах нашей расходной книги? Быть может, издержки работника на его собственќное содержание должны быть внесены, в каќчестве "расходов", а работа по содержанию дома и семьи - в качестве "излишков" или "дохода"? Или же доход должен быть строго вычислен на основании результатов его раќбочего дня, на основании тех наличных деќнег, которые остаются после удовлетвореќния потребностей его и его семьи? Или же все эти частные обязательства должны быть отнесены к расходам, а приход должен вычиќсляться совершенно независимо от них? Друќгими словами, после того, как трудящийся человек выполнил свои обязательства по отќношению к самому себе и семье, после того, как он одел, прокормил, воспитал и обеспеќчил им преимущества, соответствующие его жизненному уровню, имеет ли он еще право на излишки в форме сбережений? И все это должно ложиться бременем на расчеты наќшего рабочего дня? Я полагаю, что да! Ибо в противном случае мы будем иметь перед глаќзами ужасающий образ детей и матерей, обќреченных на рабский труд вне дома.
  Все эти вопросы требуют точного исследоќвания и вычисления. Быть может, ни один фактор нашей экономической жизни не таќит в себе столько неожиданностей, как точќное вычисление расходов, которые падают на наш рабочий день.
  Быть может, и возможно точно вычисќлить, хотя и не без серьезных затруднений, энергию, затрачиваемую человеком при выќполнении его ежедневного труда. Но было бы немыслимо вычислить затраты, необхоќдимые для того, что закалить его для работы следующего дня, и столь же невозможно опќределить естественное и непоправимое изнаќшивание сил. Наука политической эконоќмии до сих пор еще не создала фонда для возќнаграждения за потерю сил трудящегося чеќловека, истощенного за свой рабочий день. Правда, можно создать своего рода фонд в форме ренты под старость. Но ренты и пенќсии совершенно не принимают во внимание излишков, которые должны были бы остаќваться в результате рабочего дня, чтобы поќкрывать особые потребности, телесный ущерб и неминуемую убыль сил человека фиќзического труда.
  Самое высокое до сих пор уплачиваемое вознаграждение все еще далеко недостаточќно. Наше народное хозяйство все еще плохо
  организовано, и его цели еще слишком неясќны; оно может платить поэтому лишь малую часть тех ставок, которые, собственно, должќны уплачиваться. Здесь еще предстоит больќшая работа. Разговоры об отмене заработќной платы не приближают нас к решению воќпроса. Система заработной платы до сих пор дает единственную возможность вознагражќдать за вклад в производство по его ценноќсти. Уничтожьте тариф, и воцарится неспраќведливость. Усовершенствуйте систему оплаќты, и мы проложим дорогу справедливости.
  В течение долгих лет я довольно многому научился в тарифном вопросе. Прежде всеќго, я полагаю, что, помимо всего прочего, наш собственный сбыт до известной степеќни зависит от ставок, которые мы платим. Если мы в состоянии давать высокую плату, то этим выбрасывается много денег, котоќрые содействуют обогащению лавочников, торговых посредников, фабрикантов и рабоќчих других отраслей, а их благосостояние окажет влияние и на наш сбыт. Повсеместќное высокое вознаграждение равносильно всеобщему благосостоянию - разумеется, предполагая, что высокие ставки являются следствием повышенной производительноќсти. Повышение платы и понижение продукќции было бы началом упадка хозяйственной жизни.
  Нам нужно некоторое время, чтобы ориќентироваться в тарифном вопросе. Лишь тогќда, когда началось настоящее производство на основании нашей "Модели Т", мы имели случай вычислить, как высоки должны быть, собственно, тарифные ставки. Но еще ранее мы ввели уже определенное "участие в прибыли". По истечении каждого года мы разделяли между рабочими известный проќцент нашей чистой прибыли. Так, наприќмер, в 1900 году было распределено 80 000 долларов на основании срока службы рабоќчих. Кто служил у нас один год, получил 5% своего годового дохода, при двухлетней рабоќте добавлялось 7,5%, а при трехлетней 10% к годовому доходу. Единственное возражение против этого плана распределения заключаќлось в том, что он не стоял ни в какой связи с ежедневной выработкой каждого. Рабочие получили свою долю много времени спустя после того, как их рабочий день истек, и приќтом, как бы в виде подарка. Но всегда нежеќлательно смешивать благотворительность с вопросами платы.
  При этом плата не стояла ни в каком соотќношении с работой. Рабочий, выполнявший функцию "А", мог получить более низкую плату, чем его товарищ с функцией "В", межќду тем, как на самом деле "А" требовала, моќжет быть, гораздо большей ловкости и силы, чем "В". Неравенство очень легко вкрадываќется в ставки, если работодатель, как и рабоќчий, не убеждены оба, что плата основана на чем-то более определенном, чем простая оценка на глаз. Поэтому с 1913 г. мы начали производить хронометрические измерения многих тысяч функций в наших производстќвах. Благодаря хронометражу, теоретически было возможно определить, как велика долќжна быть выработка каждого. На основании этих хронометрических таблиц были нормаќлизированы все функции нашего предприќятия, и установлена плата. Поштучная рабоќта у нас не существует. Частью люди оплачиќваются по часам, частью по дням, но почти во всех случаях требуются твердые нормы выработки, которую, как мы ожидаем, рабоќчий в состоянии выполнить. В противном случае, ни рабочий, ни мы не знали бы, дейќствительно ли заслужена его плата. Опредеќленная сумма работы должна даваться ежеќдневно прежде, чем может быть выплачена правильная плата. Сторожа оплачиваются за свое присутствие, рабочие - за свой труд.
  На основании этих твердо установленных фактов, в январе 1914 г. мы оповестили о плаќне участия в прибылях и провели его в жизнь. Минимальная плата за всякий род раќботы, при известных условиях, была финанќсирована в 5 долларов ежедневно. Одновреќменно мы сократили рабочий день с десяти до восьми часов, а рабочую неделю до 48 раќбочих часов. Все это было проведено соверќшенно свободно. Все наши ставки были ввеќдены нами добровольно. По нашему мнеќнию, это соответствовало справедливости, а, в конечном счете, этого требовала и наша собственная выгода. Сознание, что делаешь других счастливыми - до известной степени можешь облегчить бремя своих ближних, соќздать излишек, откуда проистекают радость и сбережение, - это сознание всегда дает счаќстье. Добрая воля принадлежит к числу неќмногих, действительно, важных вещей в жизќни. Человек, сознавший свою цель, может достигнуть почти всего, что он себе намеќтил: но если он не умеет создать в себе добќрой воли, то его приобретение не велико.
  При всем том, здесь не было ни капли блаќготворительности. Это было не для всех ясќно. Многие предприниматели думали, что мы опубликовали наш план потому, что наќши дела шли хорошо, и нам нужна была дальќнейшая реклама; они жестоко осуждали нас за то, что мы опрокинули старый обычай, скверный обычай платить рабочему ровно столько, сколько он согласен был взять. Таќкие обычаи и порядки никуда не годятся; они должны быть и будут когда-нибудь преќодолены. Иначе мы никогда не устраним ниќщеты в мире. Мы ввели реформу не потому, что хотели платить высшие ставки и были убеждены, что можем платить их, - мы хотеќли платить высокие ставки, чтобы поставить наше предприятие на прочный фундамент. Все это вовсе не было раздачей - мы строили лишь с мыслью о будущем. Предприятие, коќторое скверно платит, всегда неустойчиво.
  Не многие индустриальные объявления вызывали столько комментариев во всех часќтях света, как наше, однако почти никто не понял его правильно. Рабочие почти все дуќмали, что получат поденную плату в пять долларов совершенно безотносительно к тоќму, какую работу они дадут.
  Факты не соответствовали общему ожидаќнию. Наша идея была разделить прибыль. Но вместо того, чтобы ждать, пока эта приќбыль поступит, мы заранее вычислили ее, наќсколько это было возможно, чтобы при извеќстных условиях присчитать ее к заработной плате тех, которые находились на службе у общества не менее полугода. Участвовавшие в прибыли разделены на три категории, и доќля каждого была различна. Эти категории соќстояли из:
  1) женатых людей, которые жили со своей семьей и хорошо содержали ее;
  2) холостых, старше 22 лет, с явно выраженќными хозяйственными привычками;
  3) молодых мужчин, ниже 22 лет, и женќщин, которые служили единственной опорой для каких-нибудь родственниќков.
  Прежде всего рабочий получил свою спраќведливую плату, которая в то время была на 15% выше, чем обычная поденная плата. Кроме того, он имел право на известную доќлю в прибыли. Плата плюс доля в прибыли были вычислены так, что он получал, в качеќстве минимального вознаграждения, 5 долќларов в день. Доля прибыли исчислялась на основании часового расчета и была согласоќвана с почасовой платой таким образом, что тот, кто получал самую низкую почасовую плату, получил высшую долю в прибыли, коќторая ему выплачивалась каждые две недели вместе с его обычными ставками. Так наприќмер, рабочий, который зарабатывал 34 ценќта в час, получил, как долю в прибыли, 281/2 цента в час, т.е. дневной заработок в 5 доллаќров. Кто зарабатывал 54 цента в час, полуќчил почасовую прибыль в 21 цент - его дневќной заработок составлял 6 долларов.
  Все это представляло своего рода план, преследующий общее благосостояние, с коќторым были связаны определенные услоќвия. Рабочий и его дом должны были удовлеќтворять известному уровню, предъявляемоќму чистотой и правами гражданина. Патриќархальные цели были нам чужды! Несмотря на это, начали развиваться своего рода патќриархальные отношения, поэтому весь план и наш отдел социального обеспечения были впоследствии реорганизованы. Первонаќчальная идея, однако же, заключалась в том, чтобы создать непосредственный стимул к лучшему образу жизни, а лучший стимул, по нашему мнению, состоял в денежной преќмии. Кто хорошо живет, тот хорошо и работаќет. Кроме того, мы хотели не допустить того, чтобы снизился уровень продуктивности благодаря повышению ставок. Война дала доказательства того, что слишком быстрое повышение ставок подчас лишь будит жадќность в людях, но уменьшает их работоспоќсобность. Поэтому, если бы мы вначале просќто передали бы им в конверте прибавку к заќработку, уровень выработки, по всей вероятќности, упал бы. Приблизительно у половиќны рабочих, на основании нового плана, плаќта удваивалась; существовала опасность, что на это добавочное получение будут смотќреть, как на "легко заработанные деньги". Но подобная мысль неминуемо подрывает работоспособность. Опасно слишком быстќро повышать плату - безразлично зарабатыќвало ли данное лицо один или сто долларов в день. Наоборот, если жалованье лица со ста долларами в одно прекрасное утро подќнимется до трехсот долларов, то можно проќзакладывать десять процентов против одноќго, что это лицо наделает больше глупостей, чем рабочий, заработок которого повысился с одного до трех долларов в час.
  Предписанные нормы труда не были мелоќчны, хотя порой они, может быть, применяќлись мелочным образом. В отделении социќального обеспечения было занято около 50 инспекторов, в среднем, одаренных необыкќновенно сильным, здоровым рассудком. Правда, и они делали подчас промахи - всеќгда ведь о промахах только и слышишь. Предписано было, что женатые люди, котоќрые получают премию, должны жить со своќими семьями и заботиться о них. Нужно быќло объявить поход против распространенноќго среди иностранцев обычая брать в дом жильцов и нахлебников. Они смотрели на свой дом, как на своего рода заведение, с коќторого можно получать доход, а не как на меќсто, чтобы жить в нем. Молодые люди ниже 18 лет, которые содержали родственников, также получали премии, равным образом хоќлостяки, ведущие здоровый образ жизни. Лучшее доказательство благотворного влияќния нашей системы дает статистика. Когда вошел в силу наш план, тотчас право на приќбыль было признано за 60% мужчин; этот процент повысился через шесть месяцев до 78%, а через год до 87%; через полтора года не получал премии всего-навсего один процент.
  Повышением платы были достигнуты и другие результаты. В 1914 году, когда встуќпил в действие первый план, у нас было 14000 служащих, и было необходимо пропусќкать ежегодно 53 000 человек, чтобы континќгент рабочих поддерживался на уровне 14 000. В 1915 году мы должны были нанять только 6508 человек, и большинство из них было приглашено потому, что наше предприќятие расширилось. При старом движении раќбочего состава и наших новых потребностях мы были бы теперь вынуждены ежегодно наќнимать около 200 000, что было бы почти-неќвозможно. Даже при исключительно кратќком учебном времени, которое необходимо для изучения почти всех наших операций, все-таки было бы невозможно ежедневно, еженедельно или ежемесячно нанимать ноќвый персонал, ибо, хотя наши рабочие, по большей части, через два, три дня в состояќнии уже выполнять удовлетворительную раќботу в удовлетворительном темпе - они все-таки после годичного опыта работают лучќше, чем вначале. С тех пор нам не приходиќлось ломать голову над вопросом о движеќнии рабочего состава; точные справки здесь затруднительны, так как мы заставляем
  
  часть наших рабочих менять свои места, чтоќбы распределять работу между возможно большим числом. Поэтому нелегко провеќсти различие между добровольным и недоброќвольным уходом. Теперь мы вообще не ведем уже никакой статистики в этой области, так как вопрос о смене персонала нас мало интеќресует. Насколько нам известно, смена персоќнала составляет ежемесячно от 3 до 6%.
  Хотя мы внесли некоторые изменения в систему, но принцип остался тот же самый:
  "Если вы требуете от кого-нибудь, чтобы он отдал свое время и энергию для дела, то позаботьтесь о том, чтобы он не испытывал финансовых затруднений. Это окупается. Наши прибыли доказывают, что, несмотря на приличные тарифы и премиальное вознаќграждение, которое до реформы нашей сисќтемы составляло ежегодно около десяти милќлионов долларов, высокие ставки являются самым выгодным деловым принципом".
  
  
  
  ГЛАВА 9
  ПОЧЕМУ БЫ НЕ ДЕЛАТЬ ВСЕГДА ХОРОШИХ ДЕЛ?
  
  Работодатель должен рассчитывать на це-лыйгод. Рабочийтожедолженрассчитывать на целый год. Но оба работают обыкновенќно по неделям. Они берут заказы и работу, где им предлагают, по той цене, которую им дают. В хорошие времена заказы и работа имеются в изобилии: в "тихое", в деловом отќношении время, они редки. В деловой жизќни всегда господствует смена - "твердо" и "слабо"; дела идут "хорошо" или "дурно". Никогда еще на земле не было избытка проќдуктов - иначе должен был бы быть избыток счастья и благосостояния, несмотря на это, мы видим по временам странное зрелище, что мир испытывает товарный голод, а индуќстриальная машина - трудовой голод. Меж-дудвумямоментами- междуспросомисред-ствами его удовлетворения - вторгаются неќпреодолимые денежные затруднения. Проќизводство, как и рабочий рынок, - колеблюќщиеся, неустойчивые факторы. Вместо тоќго, чтобы постоянно идти вперед, мы подвиќгаемся толчками, то слишком быстро, то стоќим на месте. Если имеется много покупатеќлей, мы говорим о недостатке товаров, если никто не хочет покупать, - о перепроизводќстве. Я лично знаю, что мы всегда имели неќдостаток товаров и никогда - перепроизводќство. Возможно, что по временам наблюдал-сяизбыток в каком-либо неподходящем сорќте товара, но это не перепроизводство - это производство, лишенное плана. Быть моќжет, на рынке лежат иногда большие количеќства слишком дорогих товаров. Но и это точќно так же не перепроизводство - а или ошиќбочное производство, или ошибочная капиќтализация. Дела идут хорошо или худо, смот-ряпо тому, хорошо или худо мы ихведем. Поќчему мы сеем хлеб, разрабатываем рудники или производим товары? Потому, что люди должны есть, отопляться, одеваться и иметь необходимые предметы обихода. Нет никаќких других оснований, однако это основаќние постоянно прикрывается, люди извораќчиваются не для того, чтобы служить общестќву, а чтобы зарабатывать деньги. А все лишь от того, что мы изобрели финансовую систеќму, которая, вместо того, чтобы быть удобќным средством обмена, иногда является пряќмым препятствием для обмена. Но об этом после.
  Лишь потому, что мы плохо хозяйничаем, нам приходится часто страдать в полосы так называемых "неудач". Если бы у нас был страшный неурожай, то я могу себе предстаќвить, что стране пришлось бы голодать. Но нельзя представить, что мы обречены на гоќлод и нищету лишь благодаря дурному хозяйќству, которое проистекает из нашей бессмысќленной финансовой системы. Разумеется, война привела в расстройство хозяйство наќшей страны. Она вывела весь свет из колеи. Но не одна война виновата. Она обнажила многочисленные ошибки нашей финансоќвой системы и прежде всего неопровержимо доказала, как необеспеченно всякое дело, покоящееся на одном финансовом основаќнии. Я не знаю, являются ли худые дела следќствием худых финансовых методов, или же худые финансовые методы созданы ошибкаќми в нашей деловой жизни. Я знаю только одно: было бы невозможно просто выброќсить всю нашу финансовую систему, но, коќнечно, было бы желательно по-новому оргаќнизовать нашу деловую жизнь на принципе полезной службы. Следствием этого явится и лучшая финансовая система. Современќная система исчезает потому, что у нее нет права на существование, но весь процесс моќжет совершиться лишь постепенно.
  Стабилизация, в частности, может начатьќся по индивидуальному почину. Правда, полќных результатов нельзя добиться без сотрудќничества других, но если хороший пример с течением времени станет известен, другие последуют ему, и мало-помалу удастся отнеќсти инфляцию рынка вместе с ее двойниќком, с депрессией рынка к разряду устраниќмых болезней. При безусловно необходиќмой реорганизации промышленности, торќговли и финансов будет вполне возможно усќтранить из индустрии, если не самую периоќдичность, то ее дурные последствия и вместе с тем периодические депрессии. Сельское хозяйство уже находится в таком процессе преобразования. Когда сельское хозяйство и промышленность закончат свою реорганиќзация, они будут дополнять друг друга: они являются дополнительными, а не обособленќными комплексами. В качестве примера, я хотел бы привести нашу фабрику клапанов. Мы построили ее в деревне, на расстоянии 18 английских миль от города, чтобы рабоќчие могли в то же время заниматься земледеќлием. В будущем, по введении соответственќных машин, в земледелии будет затрачиватьќся лишь часть того времени, которое необхоќдимо теперь. Время, которое нужно природе для производства, гораздо значительнее, чем рабочее время человека при сеянии, возќделывании почвы и жатве. Во многих отрасќлях промышленности, продукты которых неќвелики по объему, довольно безразлично, где ведется производство. С помощью силы воды в деревне многое можно хорошо устроќить. Мы будем иметь поэтомув гораздо более широких размерах, чем теперь, индустриальќный класс, который явится в то же время креќстьянским и будет работать при максимальќно хозяйственных и здоровых условиях. Сеќзонная индустрия уже добывает себе рабочие руки таким путем. Несколько иным спосоќбом можно будет позаботиться о правильном чередовании продуктов, в зависимости от времени года и условий снабжения; другими средствами мы сумеем, при тщательной оргаќнизации, выровнять хорошие и плохие периоќды. Внимательное изучение любого вопроса могло бы указать здесь правильные пути.
  Периодические депрессии являются худќшим из двух зол, так как их сфера так велиќка, что они кажутся не поддающимися контќролю. Пока не закончится вся реорганизаќция, с ними нельзя будет вполне справитьќся, но всякий деловой человек до известной степени может сам помочь себе и, помогая весьма существенно своему предприятию, принести пользу и другим. Фордовское проќизводство никогда не стояло под знаком хоќроших или плохих дел. Невзирая ни на каќкие условия оно шло своим прямым путем, исключая 1917...1919 гг., когда оно было приќспособлено для военных целей. 1912...1913 год считался плохим годом в деловом отноќшении, хотя теперь он многими называется "нормальным". Мы почти удвоили тогда наш сбыт; 1913...1914 год был решительно тихим: мы увеличили наш сбыт на одну треть. 1920...1921 год считается одним из саќмых тяжелых, какие помнит история: наш сбыт равнялся 11/4 миллионов автомобилей, т.е. почти впятеро более 1912...1913-го, так называемого "нормального" года. За этим не скрывается никакого особенного секреќта. Как и во всех других обстоятельствах наќшего дела, и это было логическим следствиќем принципа, который может быть примеќнен к каждому предприятию.
  Теперь мы платим без всякого ограничеќния минимальное вознаграждение в шесть долларов ежедневно. Люди так привыкли поќлучать высокие ставки, что надзор сделался излишним. Всякий рабочий получает миниќмальное вознаграждение, как только достиг минимума в своей выработке, а это зависит исключительно от его желания работать. Мы прибавляем к ставкам платы нашу предќполагаемую прибыль и выплачиваем теперь большие ставки, чем при высокой военной конъюнктуре. Но, как всегда, мы выплачиваќем их в качестве вознаграждения за фактичеќскую работу. Что люди, действительно, рабоќтают, видно из того, что, приблизительно, 60% рабочих получают плату выше миниќмальной. Шесть долларов в день - это именќно не средняя, а минимальная плата.
  В наших рассуждениях мы совершенно не придерживаемся статистики и теорий поли-тико-экономов о периодических циклах блаќгосостояния и депрессии. Периоды, когда цены высоки, у них считаются "благополучќными", но. действительно, благополучное время определяется на основании цен, полуќчаемых производителями за их продукты. Нас занимают здесь не благозвучные фразы. Если цены на товары выше, чем доходы наќрода, то нужно приспособить цены к дохоќдам. Обычно, цикл деловой жизни начинаетќся процессом производства, чтобы оконќчиться потреблением. Но когда потребитель не хочет покупать того, что продает произвоќдитель, или у него не хватает денег, произвоќдитель взваливает вину на потребителя и утќверждает, что дела идут плохо, не сознавая, что он, со своими жалобами, запрягаетлоша-дей позади телеги.
  Производитель ли существует для потреќбителя или наоборот? Если потребитель не хочет или не может покупать того, что предќлагает ему производитель, вина ли это произќводителя или потребителя? Виноват ли в этом вообще кто-нибудь? Если же никто не виноват, то производитель должен приќкрыть лавочку.
  Но какое дело начиналось когда-либо с производителя и оканчивалось потребитеќлем? Откуда идут деньги, которые заставля-ютвертетьсяколеса? Разумеется, отпотреби-теля. Успех в производстве зависит исключиќтельно от искусства производителя служить потребителю, предлагая то, что ему нраќвится. Ему можно угодить качеством или цеќной. Больше всего ему можно угодить высќшим качеством и низкими ценами; и тот, кто сможет дать потребителю лучшее качество по низшим ценам, непременно станет во глаќве индустрии - безразлично, какие бы товаќры он ни производил. Это непреложный заќкон.
  К чему же сидеть и дожидаться хороших дел? Уменьшите издержки более умелым веќдением дела, уменьшите цены соответственќно покупательной силе. Понижение заработќной платы самый легкийивтожевремя саќмый отвратительный способ справиться с трудным положением, не говоря уже о его бесчеловечности. В действительности, это значит свалить неспособность администраќции на рабочих. Присмотревшись внимаќтельно, мы должны признать, что всякая депќрессия на хозяйственном рынке является стимулом для производителя - внести поќбольше мозга в свое дело, достигнуть рассуќдительностью и организацией того, чего друќгие добиваются понижением заработной платы. Экспериментировать с платой, прежќде чем не проведена общая реформа, значит уклоняться от настоящей трудности. Если же с самого начала взяться вплотную за дейќствительные затруднения, то понижение платы вообще излишне. Таков, по крайней мере, мой опыт. Практически, суть дела в том, что нужно быть готовым в этом процесќсе приспособления нести известный убыќток. Но этот убыток может ведь нести тольќко тот, кому есть что терять. Здесь выражеќние "убыток", собственно говоря, вводит в заблуждение. На самом деле, здесь нет никаќкого убытка. Здесь есть только отказ от извеќстной части настоящего барыша ради более
  крупной будущей прибыли. Недавно я бесеќдовал с торговцем железными изделиями из одного маленького городка. Он сказал мне:
  - Теперь я готов к тому, что придется потеќрять около 10 000 долларов из моей наличноќсти. Но на самом деле я вовсе не теряю гак много. Мы, продавцы железных товаров, сделали весьма выходные дела. Мой товар я в значительной части покупал дорого, но уже несколько раз я возобновлял его с хороќшей прибылью. Кроме того, 10 000 доллаќров, которые, какясказал, мнепредстоитпо-терять, совсем иного рода доллары, чем преќжние. Это некоторым образом спекулятивќные деньги. Это не те добротные доллары, которые я покупал по 100 центов за штуку. Потому мои убытки, хотя они и кажутся выќсокими, в действительности, вовсе не так веќлики. В то же время я даю возможность моќим согражданам продолжать постройку доќмов, не пугаясь больших расходов на железќные части.
  Этот человек был умным купцом. Он предќпочитал довольствоваться меньшей прибыќлью и сохранить нормальное течение делоќвой жизни, чем держать у себя дорогой товар и тормозить прогресс всего общества. Такой купец находка для каждого города. Это светќлая голова; он считает более правильным выќровнять свой баланс с помощью инвентаря, чем понижать плату своих служащих и тем самым их покупательную силу.
  Он не сидел праздно со своим прейскуранќтом и не ждал, пока что-нибудь случится. Он понимал то, о чем все, по-видимому, заќбыли, что предприниматель, по своей прироќде, должен иногда терять деньги. И нам слуќчалось терпеть убытки.
  И наш сбыт суживаются понемногу, как и везде. У нас был большой склад. Считаясь со стоимостью сырых материалов и готовых чаќстей, мы не могли поставлять дешевле, чем по установленной цене. Но эта цена была выќше, чем публика согласна была платить, при тогдашней заминке в делах. Мы сбавили цеќну, чтобы приобрести себе свободу дейстќвий. Мы стояли перед выбором: или скоќстить 17 миллионов долларов с цены нашего инвентаря, или потерпеть еще большие убытки при полной остановке дела. В сущноќсти, у нас вовсе не было выбора.
  Перед такой ситуацией иногда стоит всяќкий деловой человек. Он может или доброќвольно занести в книги свои убытки и рабоќ
  
  тать дальше, или прекратить все дела и неќсти убытки от бездеятельности. Но убыток от полной бездеятельности, по большей часќти, гораздо значительнее, чем фактическая потеря денег, ибо периоды застоя лишают его сверх того силы инициативы, и если за-стойдлитсядолго, онужененайдетв себедо-статочной энергии, чтобы начать сызнова.
  Совершенно бесцельно ждать, пока дела сами собой поправятся. Если производиќтель, действительно, хочет выполнить свою задачу, он должен понижать цены, пока пуб-ликанесможетинезахочетплатить. Некотоќрую цену, хотя бы низкую, можно выручить всегда, ибо покупатели, как бы скверно ни было положение дел, всегда могут и желают платить за действительно нужные предмеќты; если есть желание, то можно поддержать эту цену на известном уровне. Но для этого нельзя ни ухудшать качества. ни прибегать к близорукой экономии - это возбуждает лишь недовольство рабочих. Даже усердие и хлопотливостьнемогутпомочьделу. Единстќвенно, что важно, - это повышение работоќспособности, увеличение выработки. С этой точки зрения, можно смотреть на всякую так называемую деловую депрессию, как на
  прямой призыв, обращенный к уму и мозгу делового мира данного общества, приглашаќющий его лучше работать. Одностороннее ориентирование на цены вместо работы безоќшибочно определяет тот тип людей, которые не имеют никакого права вести дела, быть собственниками средств производства.
  Это лишь иное выражение для требоваќния, чтобы продажа товаров совершалась на естественной основе реальной ценности, равнозначной с издержками по превращеќнию человеческой энергии в продукты торќговли и индустрии. Но эта простая формула не считается "деловой". Для этого она недосќтаточно сложна. "Делячество" захватило с саќмого начала область честнейшей из всех чеќловеческих деятельностей и заставило ее слуќжить спекулятивной хитрости тех, кто искусќственно вызывает недостаток продуктов пиќтания и других предметов первой необходиќмости, с целью вызвать искусственно повыќшенный спрос. Так искусственная заминка сменяется искусственным вздутием цен.
  Принцип трудового служения должен излеќчить и излечит болезнь так называемых "плоќхих дел". Тем самым мы пришли к практичесќкому осуществлению принципа служения.
  
  ГЛАВА 10
  КАК ДЕШЕВО МОЖНО ПРОИЗВОДИТЬ ТОВАРЫ?
  
  Никто не станет отрицать, что покупатель всегда найдется, при каком угодно плохом положении дел, только бы цены были достаќточно низки. Это один из основных фактов деловой жизни. Иногда сырые материалы, несмотря на самые низкие цены, не находят сбыта. Нечто подобное мы пережили за посќледний год. Причина заключалась в том, что фабриканты, как и торговые посредники, старались сначала спустить свои дорого купќленные товары, прежде чем заключать ноќвые обязательства. Рынок переживал заќстой, не будучи "насыщен" продуктами. "Наќсыщенным" рынок бывает тогда, когда цеќны стоят выше уровня покупательной силы.
  Непомерно высокие цены всегда являютќся признаком нездорового дела, неизбежно возникают из ненормальных отношений. Здоровый пациент имеет нормальную темпеќратуру, здоровый рынок - нормальные цеќны. Скачки цен обыкновенно вызываются спекуляцией, следующей за мнимым товарќным голодом. Хотя общего товарного голода никогда не бывает, однако некоторой недохќватки в немногих или хотя бы в одном-един-ственном важном предмете потребления уже достаточно, чтобы открыть дорогу спекуќляции. Или вообще нет никакой недохватќки, но инфляция курсов или кредитов быстќро создает видимость увеличения покупаќтельной силы и тем самым дает желанный повод для спекуляции. Весьма редко настуќпает действительный товарный голод, свяќзанный с денежной инфляцией, например, во время войны. Но каковы бы ни были исќтинные причины, народ всегда платит высоќкие цены, потому что верит в предстоящий недостаток товаров и хочет запастись хлеќбом для собственного потребления. а нередќко и для того, чтобы перепродать с выгодой данный товар. Когда заговорили о недостатќке сахара, хозяйки, которые, вероятно, за всю свою жизнь никогда не покупали больќше десяти фунтов сахара за раз, старались заќкупать его центнерами; одновременно сахар скупали спекулянты, чтобы сложить его на складах. Почти все товарные кризисы, котоќрые мы проделали за войну, происходили от спекуляции или от массовой скупки.
  При этом совершенно безразлично, каќких размеров достигает недостаток в товарах и насколько строги правительственные меќры конфискации и контроля; кто готов плаќтить любую цену, может получить любой тоќвар в таком количестве, в каком пожелает. Никто не знает в точности запасов данного товара, имеющихся в стране. Даже самая строгая статистика представляет не что иное, как искусственное и приближенное вычисление; расчеты, касающиеся мировой наличности, еще более произвольны. Мы, может быть, воображаем, что нам известно, сколько данного товара производится в таќкой-то день, в такой-то месяц. Но и тогда нам все еще неизвестно, сколько его будет производиться на следующий день или на следующий месяц. Столь же мало знаем мы и о потреблении: с большой затратой денег, пожалуй возможно со временем установить с некоторой точностью, чему равнялось поќтребление данного товара в данный проќмежуток времени, но когда эта статистика буќдет готова, она, помимо исторических целей, потеряет всякую ценность, так как в следуюќщий промежуток времени потребление моќжет удвоиться или же уменьшиться. Люди не останавливаются на определенной точке.
  Потребление варьирует по ценам и качестќву, и никто не может наперед угадать и расќсчитать его уровень, так как при всякой ноќвой скидке приобретается новый слой покуќпателей. Это всем известно, но многие нежеќлают признавать этих фактов. Если лавочќник закупил свои товары слишком дорого и не может спустить их, то постепенно пониќжает цены, пока они не распродадутся. Если он умен, то вместо того, чтобы мало-помалу сбавлять цены и вызывать этим в своих покуќпателях надежду на дальнейшее понижение, он сразу сбавит изрядную долю и в одно мгновение очистит свой склад. В деловой жизни всякий должен считаться с известќным процентом убытков. Обыкновенно наќдеются после того вознаградить себя еще большей прибылью. Эта надежда, большей частью, обманчива. Прибыль, которой можќно покрыть убытки, должны быть взята из массовой наличности, предшествующей поќнижению цен. Кто так глуп, что верит в поќстоянство гигантских прибылей в период подъема, тому при большом отливе придетќся плохо. Широко распространено убеждеќние, что деловая жизнь состоит попеременќно из прибылей и убытков. Хорошее дело - это то, в котором прибыль превышает убыќток. Отсюда многие деловые люди заключаќют, что наивысшая возможная цена являетќся и лучшей продажной ценой. Это считаетќся правильным ведением дела. Верно ли это? Мы убедились в противном.
  Наш опыт при закупке материалов покаќзал, что не стоит делать закупок сверх текуќщей потребности. Поэтому мы покупаем ровно столько, сколько нам надо для нашего производственного плана, принимая во вниќмание настоящие условия транспорта. Если бы транспорт был совершенно реорганизоќван, так что можно было бы рассчитывать на равномерный подвоз материалов, было бы вообще излишне обременять себя складом. Вагоны с сырыми материалами поступали бы планомерно в порядке заказа, и их груз прямо со станции отправился бы в производќство. Это сберегло бы много денег, так как чрезвычайно ускорило бы сбыт и уменьшиќло капитал, помещенный в инвентарь. Тольќко благодаря скверной поставке транспорта мы вынуждены устраивать себе крупные склады. Когда в 1921 году обновлялся наш инвентарь, оказалось, что он был необычайќно велик вследствие плохого транспорта. Но уже гораздо раньше мы научились никогда не закупать вперед в спекулятивных целях.
  Когда цены идут в гору, то считается раќзумным делать закупки вперед и после повыќшения цен покупать возможно меньше. Не нужно никаких особых аргументов, чтобы показать, что если мы закупили материал по 10 центов за фунт, а затем он поднялся до 20 центов, то мы приобрели решительное преиќмущество перед конкурентом, который выќнужден покупать по 20 центов. Несмотря на
  это, мы нашли, что предварительные закупќки не оправдываются. Это уже не дело, а бирќжевая игра в загадки. Если кто-нибудь запасќся большими количествами сырого материаќла по 10 центов, то, конечно, он в барышах, пока другие должны платить 20 центов. Заќтем ему представляется случай купить еще большее количество материала по 20 ценќтов; он радуется, что сделал хорошее дело, так как все указывает на то, что цена подниќмается до 30. Так как он весьма много вообраќжает о своей оправдавшейся на деле прониќцательности, которая принесла ему столько денег, то он, конечно, делает новую покупку. Тогда цена падает, и он стоит на той же точќке, с которой начал. В течение долгих лет мы рассчитали, что при закупках ничего не выќигрывается, что прибыль, возникающая из одной закупки, снова теряется при следуюќщей, и что мы, в конце концов, при больќшой возне не имеем от нее никакой выгоды. Поэтому теперь мы стараемся при закупках просто покрыть нашу текущую потребќность, по возможно более сходной цене. Есќли цены высоки, то мы покупаем не меньќше; если низки - не больше, чем нужно. Мы тщательно уклоняемся от всяких, даже, по-видимому, дешевых закупок, выходящих за пределы наших потребностей. Нелегко быќло нам принять это решение, но, в конце концов, от спекуляции каждый производиќтель должен разориться. Ему стоит только сделать несколько хороших закупок, на котоќрых он много заработает, и скоро он будет больше думать о том, чтобы заработать на поќкупках, чем на своем собственном деле, а кончится дело крахом. Единственная возмоќжность устранить подобные неприятности - это покупать то, что нужно, не более и не менее. Такая политика, по крайней мере, устќраняет один существенный фактор рынка.
  Мы несколько подробнее остановились здесь на нашем опыте с закупками, потому что он дает объяснение нашей торговой такќтике. Вместо того, чтобы уделить главное внимание конкуренции или спросу, наши цеќны основываются на простом расчете того, что может и хочет платить за наши продукты возможно большее число покупателей. Реќзультаты этой политики всего яснее вытекаќют из сопоставления продажной цены нашеќго автомобиля и выработки.
  Высокие цены 1921 года были, в действиќтельности, не велики, принимая во внимаќ
  ние денежную инфляцию. В настоящее вреќмя цена равняется 497 долларам. Эта цена, в действительности, еще ниже, чем кажется, так как качество автомобилей постоянно улучшалось. Мы изучаем каждый чужой авќтомобиль, который появляется на свет, чтоќбы открыть детали, которые могут быть разќработаны дальше или приспособлены к наќшим автомобилям. Если кто-нибудь работаќет лучше нас, мы, по крайней мере, хотим это знать и для этого покупаем по экземпляќру каждого, вновь выходящего автомобиля. Обыкновенно на автомобиле некоторое вреќмя ездят и пробуют его, затем разбирают на части и точно исследуют, чтобы установить, как и из чего сконструирована каждая часть. Где-нибудь по соседству от Дирборна можно встретить образец каждого автомобиля, коќторый фабриковался когда-либо на свете. Время от времени, когда мы опять покупаем новый автомобиль, об этом печатают в газеќтах и говорят, что Форд не ездит на Форде. В прошлом году мы выписали большой Ланче-стер, который считается лучшим английќским автомобилем. В течение месяца он стоќял на нашей фабрике в Лонг-Айлэнде, пока я не решился поехать на нем в Детройт. Нас было целое общество, настоящий караван авто - Ланчестер, Пакар и один или два Форќда. Случайно я сидел в Ланчестере, когда мы проезжали через один город в штате Нью-Иорк. Как только репортеры изловили нас, они, разумеется, тотчас пожелали знать, поќчему я не еду на Форде.
  - Да видите ли, сказал я, - это оттого, что совершаю поездку для отдыха. Я не спешу вернуться домой, потому и не еду на Форде.
  У нас было много историй с этими Фордаќми! Наша тактика преследует понижение цен, увеличение производства и усовершенќствование товара. Заметьте, что на первом месте стоит понижение цен. Никогда мы не рассматривали наших издержек, как тверќдую величину. Поэтому мы прежде всего сбаќвляем цены настолько, что можем надеяться приобрести возможно больший сбыт. Затем мы принимаемся за дело и стараемся изготоќвить товар за эту цену. О расходах при этом не спрашиваем. Новая цена сама собой поќнижает расходы. Обыкновенно поступают иначе. Сначала вычисляют издержки, а по ним цену. Может быть, с узкой точки зрения этот метод корректнее, но, смотря на вещи под более широким углом, его все-таки приќходится считать ошибочным; что пользы тоќчно знать расходы, если из них вытекает лишь то, что нельзя производить за ту цену, по которой продается товар? Гораздо важнее тот факт, что, хотя расходы поддаются точноќму вычислению, разумеется, и мы вычисляќем их совершенно точно, но никто на свете не знает, каковы они могут быть в действиќтельности. Установить последнее возможно, назначая такую низкую цену, чтобы всякий был вынужден дать максимум в своей рабоќте. Низкая цена заставляет каждого работать для прибыли. Этот принудительный метод привел к большим открытиям в области проќизводства и сбыта, чем это было возможно прежде с помощью любого спокойного метоќда исследования.
  Высокая заработная плата, к счастью, поќмогает уменьшать расходы, так как люди, не имея никаких денежных забот, становятся все исправнее в своей работе. Введение миќнимальной платы в 5 долларов за восьмичаќсовой рабочий день было одним из самых умќных шагов в политике снижения цен, какие мы когда-либо делали. Как далеко мы моќжем еще пойти в этом направлении, пока неќвозможно определить. До сих пор мы всегда получали прибыль с назначенных нами цен, и так же, как мы не можем предсказать, наќсколько повысятся ставки оплаты, мы не моќжем заранее и вычислить, насколько удастќся еще понизить цены; не имеет смысла лоќмать себе голову над этим. Трактор, наприќмер, вначале продавался за 750 долларов, заќтем за 850 и 625, и лишь недавно мы понизиќли цены на 37, т.е. до 395 долларов.
  Трактор не изготовляется вместе с автомоќбилем. Ни одна фабрика не может быть так велика, чтобы одновременно производить два товара. Производство должно быть расќсчитано на один определенный продукт, есќли мы желаем хозяйничать, действительно, экономно.
  Мы стараемся бороться со всяким растоќчением человеческой силы и материала. Мы не терпим расточительности в наших произќводствах. Нам не приходит в голову возвоќдить пышные постройки, как символ наших успехов. Строительные и ремонтные расхоќды означали бы только ненужное отягощеќние наших продуктов, подобные памятники успехов часто превращаются, в конце конќцов, в надгробные монументы. Большое здаќние для управления, может быть, иногда и необходимо, но во мне при виде его всегда просыпается подозрение, что здесь имеется избыток администрации. Мы всегда считаќли ненужным сложный административный аппарат и предпочитали приобрести известќность нашими продуктами, а не зданиями, в которых они изготовляются.
  Нормализация, связанная с большой экоќномией для потребителя, дает производитеќлю такие огромные прибыли, что он едва в силах поместить свои капиталы. Но его стреќмления должны быть искренни, добросовеќстны и бесстрашны. Отпроектировать полќдюжины моделей - еще не значит провести нормализацию. Это может, напротив, повесќти к ущербу для предприятия, как нередко и случается, ибо, если при продаже руководятќся обычной политикой прибыли, т.е. стараќются взять с потребителя как можно больше денег, то он, по крайней мере, желает иметь право на больший выбор.
  Нормализация представляет, следовательќно, конечную фазу в процессе развития. Этот процесс начинается с потребителя и веќдет через план к производству в собственќном смысле. Производство становится таќким образом средством общественного слуќжения.
  Важно сохранить в памяти эту последоваќтельность. До сих пор на нее не обращали доќстаточного внимания. И к зависимости цен относились невнимательно, не понимая ее. Слишком прочно укоренилась гонка цен. Но успех в делах, хороший сбыт - все завиќсит от понижения цен.
  Здесь мы подходим к новому вопросу. Наќша работа должна быть возможно лучшего качества. Считается искусной деловой полиќтикой, даже вполне приличной политикой, по временам менять чертежи, чтобы сделать прежние модели устарелыми и заставить поќкупать новые, потому ли, что уже нет запасќных частей для старых, или потому, что ноќвые модели соблазняют публику выбрасыќвать старый товар и приобретать новый. Это называется искусной, разумной политикой. Задачу предпринимателя видят в том, чтобы подстрекать публику к постоянно новым поќкупкам: считается даже дурной политикой в делах изготовлять что-нибудь прочное, так как покупатель, запасшись раз навсегда, уже более покупать не будет.
  У нас совершенно обратная деловая тактиќка. Мы хотим удовлетворить нашего покупаќтеля, предлагая ему, поскольку это в наших силах, то, чего хватит ему на всю жизнь. Мы охотно построили бы машину, которая дерќжалась бы вечно. Нам вовсе не доставляет удовольствия, когда автомобиль нашего поќкупателя изнашивается или становится устаќрелым. Мы хотим, чтобы покупатель, котоќрый приобрел один из наших продуктов, ниќкогда уже не имел надобности покупать себе второй. Мы принципиально никогда не ввоќдим усовершенствований, которые сделали бы устарелыми прежние модели. Части кажќдого автомобиля могут быть заменены не только частями других экипажей тою ж тиќпа, но и всяких вообще автомобилей старых и новых систем. Автомобиль, купленный деќсять лет тому назад, можно во всякое время, купив фабрикуемые теперь части с весьма малыми издержками, превратить в соверќшенно новый современный экипаж. Такова наша цель, и рядом с ней идет понижение цен под высоким давлением. С тех пор, как мы вступили на путь этой твердой политики дешевизны, давление всегда существует по временам сильнее, по временам слабее!
  Приведу еще несколько примеров того, как можно экономить. Наши отбросы состаќвляли круглым числом 600 000 долларов в год. При этом непрерывно продолжаются опыты с утилизацией отбросов. При одной из пуансонных операций оставались кругќлые куски жести, шести дюймов в диаметре, которые прежде попадали в отбросы. Потеќря материала огорчала наших людей. Они раќботали поэтому не переставая, чтобы найти
  применение для этих кружков. Они нашли, что жесть имела как раз подходящую величиќну и форму, чтобы делать из нее крышки для холодильников. Она была только недостатоќчно толста. Попытались складывать ее вдвойне. В результате получилась крышка, которая оказалась прочнее, чем изготовленќная из простого металлического кружка. Теќперь мы производим 150 000 таких простых кружков в день. Приблизительно для 20 000 мы находим применение и надеемся найти подходящее употребление и для других.
  Около 10 долларов на штуке удалось сэкоќномить собственной фабрикацией трансмисќсий вместо покупки их. Мы предприняли всевозможные опыты с болтами и изобрели особого рода болт, который крепче всякого другого, продающегося на рынке, хотя для изготовления его нами употреблялась лишь треть того материала, который расходовался другими фабрикантами. Экономия при изгоќтовлении одного только болта составляла полмиллиона долларов в год. Прежде мы обыкновенно собирали наши автомобили в Детройте. Хотя, благодаря особой системе упаковки, мы могли погрузить от пяти до шеќсти экипажей в один товарный вагон, мы нуќждались ежедневно в сотнях вагонов. Это было непрерывное движение поездов. Реќкордом была погрузка тысячи вагонов в день. Случайные задержки в транспорте быќли неизбежны. Кроме того, очень дорого стоќит частичная разборка машин и такая упаќковка их, при которой они не пострадали бы от перевозки, не говоря уже о транспортных расходах. Теперь в Детройте собираются ежеќдневно лишь 300...400 автомобилей, ровно столько, чтобы покрыть местную потребќность. Но, главным образом, мы отправляем отдельные части на наши монтажные станќции, рассеянные во всех местностях Соедиќненных Штатов - можно сказать, по всему миру - и автомобили собираются только на местах. Всюду, где какая-нибудь часть в наќшем филиальном отделении обходится деќшевле, чем в Детройте, с добавлением расхоќдов на перевозку, она изготовляется там же на месте.
  Наша фабрика в Манчестере, в Англии, фабрикует автомобиль почти целиком. Тракќторная фабрика в Корке, в Ирландии - почќти целый трактор. Это означает огромное сбережение расходовивтожевремя дает указание для промышленности, чего можно добиться в будущем, если каждая часть сложќного продукта будет изготовляться именно там, где ее можно фабриковать всего дешевќле.
  Постоянно делаются опыты со всеми сорќтами материалов, необходимых для постройќки наших автомобилей. Дерево рубится, по большей части, в наших собственных лесах. В настоящее время мы ведем опыты по фабќрикации искусственной кожи, так как нам необходимо ежедневно почти 35 000 метров искусственной кожи. Несколько центов сбеќрежения то там, то здесь к концу года вырасќтают в огромную сумму.
  Величайший наш успех был достигнут с постройкой фабрики в Ривер-Руже. Когда она будет целиком пущена в ход, она будет иметь глубокое и во многих отношениях раќдикальное влияние на цены всех наших фабќрикантов. Все производство тракторов переќнесено туда. Тамошняя фабрика расположеќна у реки, на границе городского округа Детќройта, участок занимает 665 акров, т.е. проќстранство, достаточное для будущею строиќтельства. Там имеетсяпристань, удобнаядля всяких речных пароходов. С постройкой неќбольшого канала и с углублением фарватера можно установить прямое сообщение с озеќрами по реке Детройт.
  Наше потребление угля огромно. Уголь доќставляется непосредственно из наших коќпей по железной дороге Детройт-Толедо-Ай-ронтон, которая находится в наших руках, на фабрики в Хайлзнд-Парке и Ривер-Руже. Часть угля идет на паровые котлы, другая - на коксовые печи для побочных продуктов, которые мы перенесли целиком на фабрику в Ривер-Руже. Кокс доставляется автоматиќческим путем из простых печей в доменные. Легкие, летучие газы накачиваются из доќменных печей в котлы силовой станции, где они направляются на опилки и стружки из нашей каретной фабрики - все наше каретќное производство было перенесено туда же; сверх того еще "коксовый хрящ" (образуюќщаяся при производстве кокса пыль) утилиќзируется в целях отопления. Паровая станќция таким образом приводится в движение почти исключительно прежними отбросаќми. Гигантские паровые турбины, непосредќственно связанные с динамо, превращают эту силу в электричество, и все машины на тракторных и каретных фабриках приводятќся в движение отдельными моторами, котоќрые питаются электричеством. С течением времени мы надеемся производить достаточќно электричества, чтобы, кроме того, снабќжать им все заведения в Хайлэнд-Парке и значительно сократить наши расходы угля.
  К побочным продуктам коксовальных пеќчей принадлежит один определенный газ. Он проводится на фабрики как в Ривер-Ру-же, так и в Хайлэнд-Парке, где употребляетќся для целей нагревания, для эмально-пла-вильных печей и т.д. Прежде мы были вынуќждены покупать газ. Сернокислый аммоний используется для удобрения, а бензол для моторов. Мелкий кокс, непригодный для доќменных печей, продается нашим служащим, как горючий материал, и доставляется пряќмо на дом дешевле рыночной цены. Крупќный кокс идет непосредственно в доменные печи. Ручной работы при этом не требуется. Расплавленный чугун бежит прямо из доменќных печей в большие литейные ковши. Эти ковши автоматически доставляются в масќтерские, где чугун без нового нагревания выќливается в формы. Таким образом, мы не только получаем железо, всегда одинаковоќго качества и изготовляемое по нашим требоќваниям и под нашим наблюдением, но избавќляемся еще от плавки чугуна и при утилизаќции всех наших отбросов упрощаем целый производственный процесс.
  Какую экономию это должно составить, мы не знаем, т.е. мы не знаем, как велики буќдут сбережения, потому что новые фабрики пущены в ход еще недавно и могут показыќвать лишь приблизительно, на что мы можем рассчитывать. Мы экономим на стольких веќщах - в издержках транспорта, в производстќве энергии и газов, в литье и приобретаем, сверх того, еще доходы от продажи побочных продуктов и мелкого кокса. Чтобы достигќнуть этой цели, было необходимо вложить неќсколько более 40 миллионов долларов.
  В какой мере нам удастся питаться исклюќчительно из наших собственных источниќков, зависит от обстоятельств. Все мы моќжем угадывать лишь будущие издержки проќизводства. Лучше довольствоваться признаќнием, что будущее еще богаче возможностяќми, чем прошлое, что каждый новый день неќсет с собой усовершенствование вчерашних методов.
  Как обстоит дело с производством? Предќположив, что все жизненные потребности будут удовлетворяться очень дешево и больќшими количествами продуктов, не будет ли свет очень быстро переполнен товарами? Не придем ли мы скоро к тому, что люди, несмоќтря на самые дешевые цены, не будут больќше покупать товаров? С другой стороны, есќли производство нуждается все в меньшем количестве человеческой силы, что будет с рабочими, где найдут они работу и возможќность заработка?
  Мы ввели многочисленные машины и меќтоды производства, которые в значительной мере сделали излишней человеческую силу. Не возникает ли само собой возражение:
  - Да, это все звучит очень хорошо, с точки зрения капиталиста, но что делать беднякам, у которых отнимается возможность работать?
  Этот вопрос кажется вполне разумным, и, однако, нужно удивляться, как можно его ставить. Когда это мы видели, чтобы безраќботица увеличивалась от усовершенствоваќния промышленных методов? Кучера почтоќвых карет лишились мест, когда появились железные дороги. Должны ли мы поэтому заќпретить железные дороги и сохранить почтоќвые кареты? Было ли легче найти работу преќжде, при почтовых каретах, или теперь, при железных дорогах? Должны ли мы запреќщать наемные авто потому, что они лишают хлеба извозчиков? Как относится число наќемных авто в настоящее время к наибольшеќму числу извозчиков такого-то года? Введеќние машин в производстве обуви заставило большинство сапожников закрыть свои лаќвочки. Когда обувь шилась руками, только богатые были в состоянии приобретать себе более одной пары башмаков или сапог, а большая часть рабочих ходила летом босиќком. Теперь большинство людей обладают более, чем одной парой башмаков, и произќводство обуви сделалось крупной отраслью индустрии. Нет, всякий раз, как появляется изобретение, которое дает возможность одќному человеку делать работу двоих, благососќтояние страны поднимается, и для вытесненќного работника открываются новые и лучќшие условия труда. Если бы в одно прекрасќное утро внезапно целые виды промышленќности полетели к черту, тогда было бы, пожаќлуй, трудно разместить излишние рабочие силы, но подобные перевороты совершаютќся не так быстро. Они происходят постепенќно. Наш собственный опыт учит нас, что для человека, который лишился своей старой раќботы, благодаря усовершенствованию произќ
  водственных приемов, всегда открываются новые возможности труда. Но то, что происќходит в моих предприятиях, повторяется и во всех прочих отраслях индустрии. В настоќящее время в стальной промышленности употребляется во много раз больше рабочей силы, чем тогда, когда все делалось руками. Это логически неизбежно. Так было всегда, так всегда и останется. Кто этого не понимаќет, тот не видит дальше своего носа.
  Теперь о насыщении рынка. Мы постоянќно слышим вопрос:
  - Когда вы достигнете момента перепроќизводства? Когда на свете будет больше автоќмобилей, чем людей, которые могут в них езќдить?
  Разумеется, возможно, что когда-нибудь все товары будут производиться так дешево и в таком изобилии, что перепроизводство станет фактом. Однако мы смотрим на этот приближающийся момент без всяких опасеќний, с величайшей радостью. Не может быть ничего великолепнее мира, где каждый имеќет все, что ему нужно. Мы озабочены скорее тем, что этот момент еще слишком далек. Наќше собственное производство еще слишком далеко от этой цели. Мы не знаем, каким коќличеством автомобилей специально фабриќкуемого нами типа будет пользоваться в буќдущем каждая семья. Мы знаем только, что при прогрессирующем падении цен, ферќмер, который сначала имел, самое большее, один автомобиль (нельзя при этом забыќвать, что автомобиль не особенно давно был совершенно неизвестен на сельскохозяйстќвенном рынке, и все мудрые статистики счиќтали, что только миллионеры в состоянии покупать его) теперь часто держит два, а иноќгда даже еще и грузовой автомобиль. Может быть, когда-нибудь, вместо того, чтобы отќправлять рабочих партиями в больших авто по разбросанным участкам работы, будет деќшевле посылать их на место в их собственќных авто. Покупатели сами с безошибочной уверенностью устанавливают границы своќего потребления. С тех пор, как мы перестаќли фабриковать автомобили или тракторы, и изготовляем только отдельные части, из которых составляются тракторы и автомобиќли, наличных средств производства едва хваќтает на то, чтобы производить запасные часќти для 10 миллионов уже распроданных автоќмобилей.
  Совершенно то же самое будет наблюдатьќся и во всякой другой отрасли промышленќности. Перепроизводства нам нечего боятьќся еще в течение многих лет, предполагая, что цены назначаются правильно. Отказ поќкупателя переплачивать на ценах является настоящим стимулом для дела. Поэтому, есќли мы хотим вести дела удачно, нужно пониќжать цены, не ухудшая качества. Так, снижеќние цен принуждает нас вводить лучшие и более хозяйственные методы производства. Определение того, что является "нормальќным" в индустрии, в значительной мере заќвисит от таланта руководителей улучшать меќтоды производства. Если фабрикант так сильно понижает цены на свои изделия, что не только лишается прибыли, но работает даќже в убыток, он прямо вынужден изобретать лучший способ производства данных продуќктов и извлекать прибыль из этого нового меќтода вместо близорукой погони за ней путем понижения заработной платы или повышеќния продажных цен.
  Это свидетельствует о дурном ведении деќла - когда прибыль выжимается из рабочих или покупателей. Ее должно дать более исќкусное руководство делом. Берегитесь ухудќшать продукт, берегитесь понижать заработќную плату и обирать публику. Побольше мозга в вашем рабочем методе - мозга и еще раз мозга! Работайте лучше, чем прежќде, только таким путем можно оказать поќмощь и услугу для всех стран. Этого можно достигнуть всегда.
  
  
  
  ГЛАВА 11
  ДЕНЬГИ И ТОВАР
  
  Главнейшей целью промышленности явќляется производство. Если неуклонно иметь в виду эту цель, то вопрос капитализации становится обстоятельством совершенно второстепенного значения, касающимся главным образом счетоводства. Мои собстќвенные финансовые операции бывали всеќгда в высшей степени простыми. Я с самого начала исходил из того принципа, чтобы поќкупать и продавать только за наличные. Я поќстоянно имел на руках большие наличные средства, пользовался всеми преимуществаќми учета и получал проценты по своим банќковским счетам. Я смотрю на банк, как на учќреждение, безопасно и удобно сберегающее деньги. Минуту которые мы уделяем конкуќрирующим предприятиям, убыточны для собственного дела. Настоящим источником финансирования промышленного предприќятия является фабрика, а не банк. Этим я не хочу сказать, что делец не должен ничего поќнимать в финансах. Но все-таки лучше, чтоќбы он понимал в них слишком мало, чем слишком много, потому что, если он слишќком много понимает в финансовых вопроќсах, он может легко поддаться соблазнительќной мысли, будто занимать деньги лучше, чем наживать их, и не успеет он оглянуться, как ему придется занимать еще большую сумму денег, чтобы выплатить прежние, и вместо того, чтобы быть солидным дельцом, он сделается банкнотным жонглером, котоќрый постоянно орудует в воздухе целым роќем банкнот и векселей.
  Если он опытный жонглер, то он может выќдержать этот образ жизни некоторое время, но когда-нибудь он неминуемо промахнется и тогда весь великолепный рой обрушится на неќго. Производство не должно быть смешиваеќмо со спекуляцией. Но слишком много предќпринимателей тяготеют к тому, чтобы пуститьќся в банковские операции, и слишком много банкиров вмешиваются в предприятия. Исќтинное значение предпринимательского и банковского дел слишком часто стушевываетќся ко вреду обоих. Капитал должен течь из фаќбрики, а не из банка.
  Я нашел, что фабрика имеет полную возќможность удовлетворять всем требованиям такого рода; в одном случае даже, когда у Обќщества оказался серьезный недостаток налиќчных средств, фабрика, по требованию, представила большую сумму, чем мог бы нам кредитовать любой банк страны.
  В сущности, мы входили в соприкосновеќние с банками только отрицательным обраќзом. Несколько лет тому назад мы были выќнуждены опровергнуть утверждение, будто Общество Автомобилей Форда принадлеќжит Обществу Стандарт Ойл. Ради удобства мы опубликовали одновременно, что не свяќзаны ни с каким другим концерном, а также не думали закладывать наших автомобилей. В прошлом году циркулировал слух, что мы отправились на охоту за деньгами на УоллќСтрит. Я нашел, что не стоит труда опроверќгать это. Опровергать все слухи отнимает слишком много времени. Мы предпочли поќказать, что не нуждаемся в деньгах. С тех пор я не слыхивал больше, что нас финансируют.
  Мы не против того, чтобы занимать деньќги, мы также и не против банкиров. Мы тольќко против попытки поставить кредит на месќто работы. Мы против всякого банкира, смоќтрящего на предпринимателя, как на предќмет эксплуатации. Важно только деньги, зайќмы и капитализацию держать во внутренне определенных границах, а для того, чтобы достичь этого, нужно точно обдумать, на что нужны деньги и каким образом их удастся выплатить. Деньги не что иное, как орудие производства. Они только часть фабрики. Все равно, занять ли в затруднительном поќложении 100 000 станков или 100 000 доллаќров. Плюс в виде станков столь же мало споќсобен поправить дело, как плюс в виде денег. Только плюс мозга, рассудительности и осќмотрительного мужества способен на это.
  Предприятие, которое дурно пользуется своими собственными средствами, пользуетќся дурно и займами. Исправьте злоупотребќления - это главное. Если это сделано - предприятие будет снова приносить деньги, совершенно так же, как вылеченное человеќческое тело вырабатывает достаточное колиќчество здоровой крови.
  Заем денег легко превращается в уловку для того, чтоб не глядеть в глаза убытку. Чуќжие деньги зачастую поддерживают лень. Многие предприниматели слишком ленивы для того, чтоб подвязать себе рабочий передќник и пересмотреть до основания, где кроетќся убыток, или же слишком горды, чтоб приќзнаться, что что-то из предпринятого ими не удалось. Однако законы работы подобно законам силы тяжести, кто им противится - принужден испытать их могущество.
  Занять деньги для основания дела совсем иное, чем занимать для того, чтобы испраќвить дурное ведение дела и расточительќность. Деньги для этого не годятся - по той простой причине, что деньги ничему поќмочь не могут. Расточительность исправляетќся только бережливостью, дурное ведение дел - благоразумием. Деньги для этого не нуќжны. Деньги при таких обстоятельствах даќже помеха. Ни один делец благодарил свою судьбу за тиски, показавшие ему, что лучќший его капитал его голова, а не кредит у банков. Занимающий при подобных условиќях деньги похож на пьяницу, делающего втоќрой глоток, чтобы усилить действие первоќго. Он отнюдь не достигает этим цели, атоль-ко еще больше умножает опасность. Заштоќпывать клочья и прорехи в деле в сто раз выќгоднее, чем какой угодно занятый капитал по7%.
  Именно внутренние болезни предприќятия заслуживают самого заботливого вниќмания. "Дело" в смысле товарообмена с наќродом заключается большей частью в удовќлетворении потребностей народа. Если проќизводить то, что требуется большинствулю-дей, и продавать по дешевой цене, то буќдешь делать дела до тех пор, пока дела вообќще возможно делать. Люди покупают то, что им полезно - так же верно, как то, что они пьют воду.
  Но изготовление упомянутых предметов требует непрестанной бдительности. Машиќны изнашиваются и должны обновляться. Рабочие заносятся, становятся ленивыми и
  небрежными. Хорошо поставленное предќприятие является единением машин и рабоќчих. Для производства предметов потреблеќния люди, как и машины, должны быть при случае подновляемы и заменяемы новыми. Вместе с тем именно люди, стоящие на высоќте, требуют освежения, если даже они сами замечают это в последнюю очередь. Попало ли предприятие в затруднительное положеќние из-за дурного ведения дел, заболело ли оно из-за недостатка надзора, развалилось ли правление с удобством на лакированном кресле, словно намеченные планы некотоќрое время должны проводиться сами собой - одним словом, если производство стало прост доходной статьей, на которую живут, вместо того, чтобы быть крупным живым орќганизмом, для которого нужно работать - значит гроза неминуемо готова разразиться. В один прекрасный день наступает пробужќдение и приходится развернуть более интенќсивную, чем когда-либо, деятельность - и довольствоваться ничтожнейшими доходаќми. Денег становится в обрез. Но ведь можќно же занять кой-что. Нет ничего легче. Люќди буквально принуждают к этому. Это саќмое утонченное искушение, которому тольќко можно подвергнуть молодого дельца. Но займом только увеличивают убыток. Он подќдерживает болезнь. Но повышают ли заняќтые деньги сообразительность данного лиќца? Обычно нет. Занимать при таких условиќях значит обременять закладными теряюќщую ценность собственность.
  Единственный момент, когда деловой чеќловек может занять деньги с некоторой увеќренностью - это когда он в них не нуждаетќся. Т.е., когда он в них не нуждается, как в заќмене средств, которые он по праву мог выраќботать сам собой. Если же предприятие нахоќдится в превосходном состоянии, если оно нуждается только в расширении, то заем соќответственно безопасен. Но если, наоборот, предприятие нуждается в деньгах вследстќвие дурного руководства, тогда единственќное средство - добраться до самой сущноќсти дела, излечить недуг изнутри, а не наклеќивать пластыри снаружи.
  Моя финансовая политика только следстќвие моей торговой политики: я утверждаю, что лучше продать большое количество предќметов производства с маленькой прибылью, чем малое количество с большой. Такой приќем дает бесчисленным покупателям возможќность покупать и доставлять многим хорошо оплачиваемую работу. Он сообщает устойчиќвость производственному плану, ограничиќвает время, когда на товар не бывает спроса, и предотвращает непроизводительные затраќты и убытки вследствие остановки производќства. Следствием является соразмерное и урегулированное производство, и по здраќвом обсуждении станет ясно, что несвоевреќменное финансирование, в сущности, обуќсловливается недостатком правильно обдуќманного, планомерного производства. Поќнижение цен близорукие люди считают равќнозначащим понижению доходов. Иметь деќло с головами, устроенными таким образом, необычайно трудно, т. к. у них отсутствует малейшее предрасположение к пониманию даже самых примитивных законов деловой жизни. Так, например, однажды, когда я поќнизил цену автомобиля на 80 долларов, меќня спросили, не сократит ли это, при выпусќке 500 000 автомобилей в год, доходу Общестќва на 40 миллионов долларов. Конечно, это было бы правильно, если бы мы остановиќлись на сбыте в 500 000 автомобилей. Все это не что иное, как интересный математичесќкий расчет, который не имеет ничего общего с делом, ибо без понижения цены предмета производства нельзя постоянно повышать оборот. Предприятие благодаря этому теряќет устойчивость.
  Если предприятие не растет, оно падает, а падающее предприятие непрестанно требуќет нового капитала. Устаревшая деловая поќлитика требовала, чтобы цены держались, по возможности, на такой высоте, как тольќко публика соглашалась платить. Подлинно новая политика требует как раз обратного.
  Банкиры и юристы способны только в редќких случаях оценить этот факт. Они смешиќвают застой и устойчивость. Их пониманию совершенно недоступно, что цены могут быть понижены добровольно. Поэтому являќется несчастьем, когда к ведению дела приќвлекается банкир или юрист обычного типа. Понижение цен увеличивает оборот с одноќвременным помещением капитала в предпоќложении, что предстоящая прибыль рассматќривается как деньги, предназначенные для улучшения дела.
  Наша прибыль, благодаря быстроте и объќему сбыта, была постоянно велика, незавиќсимо от продажных цен в тот или другой моќмент. Мы получали на штуке только незначиќтельную прибыль, зато общая цифра прибыќли была велика. Прибыль непостоянна. Посќле каждого нового понижения цен прибыль временно понижается, однако неизбежные сбережения становятся очень скоро заметќными и прибыль повышается вновь. Но она ни в каком случае на распыляется в дивиденќдах. Я с давних пор настаивал на выделении только мелких дивидендов, и Общество в наќстоящее время не имеет ни одного акционеќра, который не был бы согласен с этим. Я считаю всякую превосходящую известный процент прибыль принадлежащей более Обќществу, чем акционерам.
  На мой взгляд, акционерами имеют права быть только люди, занятые сами в деле, счиќтающие предприятие орудием служения, а не машиной, делающей деньги. Если достигќнута большая прибыль - а работа, соответстќвующая принципу служения, неминуемо к этому приводит - она должна быть, по крайќней мере, частично вновь влита в дело для тоќго, чтоб оно усилило свою службу и частичќно возвратило прибыль покупателям. В один год наша прибыль настолько превысиќла наши ожидания, что мы добровольно верќнули каждому купившему автомобиль по 50 долларов. Мы чувствовали, что невольно взяли с нашего покупателя дороже на эту сумму. Моя расценочная, а одновременно и моя финансовая политика нашла себе неќсколько лет тому назад выражение на проќцессе, при посредстве которого Общество хотели принудить выплачивать более высоќкие дивиденды. Сидя на свидетельской скаќмье, я разбил политику, которой следовали тогда, да следуют и сейчас, следующими слоќвами:
  - Прежде всего, я считаю за лучшее продаќвать большее количество автомобилей с меньшей прибылью, чем малое количество с большей.
  Мне кажется это более правильным потоќму, что таким путем дается возможность большему числу людей купить автомобиль и радоваться ему, причем одновременно мноќго рабочих получают хорошо оплачиваемую работу. Я поставил себе целью жизни достигќнуть этого. Но мое дело могло бы, вместо усќпеха, привести к полной неудаче, еслибяне действовал, исходя из умеренной прибыли для себя и для участников предприятия.
  Нельзя забывать, что всякий раз, когда цеќна автомобиля понижается без ущерба для качества, число случайных покупателей возќрастает. Многие, которых отпугивает цена в 440 долларов, готовы заплатить 360 долларов за автомобиль. При цене в 440 долларов мы считали на круг 500 000 покупателей, при 360 долларов мы можем, по моим расчетам, подќнять сбыт круглым числом до 800 000 - правќда, единичная прибыль на каждом автомобиќле меньше, но число автомобилей и число заќнятых рабочих больше и мы в конце концов достигнем общей цифры прибыли, выше коќторой вообще достичь нельзя.
  Мне хотелось бы здесь же заметить, что я считаю неправильным извлекать из наших автомобилей чрезмерные прибыли. Умеренќная прибыль справедлива, слишком высоќкая - нет. Поэтому с давних пор моим принќципом было понижать цены так быстро, как только позволяет производство, ипредостав-лять выгоду от этого потребителям и рабоќчим - правда, с прямо поразительно огромќными выгодами для нас самих.
  Такая политика, конечно, не гармонирует с общим мнением, будто дело необходимо вести так, чтобы акционеры могли извлеќкать из него по возможности больше наличќных денег. Я не могу поэтому пользоваться акционерами в общепринятом смысле слоќва, они не способствуют увеличению возмоќжностей производства.
  Если бы я был принужден выбирать межќду сокращением заработной платы и уничтоќжением дивидендов, я, не колеблясь, уничќтожил бы дивиденды. Правда, это выбор неќправдоподобен, потому что, как сейчас быќло доказано, низкой заработной платой нельзя достичь сбережений. Понижение плаќты дурная финансовая политика, ибо одноќвременно с этим понижается и покупательќная способность. Если предположить, что руководящее положение заключает в себе и ответственность, то к обязанностям его облаќдателя относится также забота о том, чтобы подчиненный ему персонал имел возможќность создать себе порядочное существоваќние. К руководству финансами относится не только учет прибылей и состоятельности предприятия, но также забота о том, чтобы Общество в виде заработной платы удержиќвало то, что ему по праву принадлежит. Речь идет не о благотворительности. Приличная заработная плата не имеет с ней ничего обќщего. Дурная плата попросту признак ненаќдежности предприятия, потому что всякое,
  хорошо руководимое предприятие в состояќнии в избытке доставить каждому сотрудниќку возможность трудиться и этим самым в изќбытке оплатить его.
  Прибыль принадлежит трем группам: во-первых - предприятию, чтобы поддержиќвать его в состоянии устойчивости, развития и здоровья; во-вторых, рабочим, при помоќщи которых создается прибыль; в-третьих, до известной степени также и обществу. Цвеќтущее предприятие доставляет прибыль всем трем участникам - организатору, произќводителям и покупателю.
  Тот, кто получает чрезмерные прибыли, должен был бы понизить цены. К сожалеќнию, этого на деле не бывает. Такие люди, наќоборот, откладывают свои экстренные расхоќды до тех пор, пока вся тяжесть на падет на потребителей; сверх того они начисляют на потребителя еще надбавку за повышенную плату. Вся их деловая философия заключаетќся в поговорке: "Бери что можешь взять". Это спекулянты, грабители, негодные элеќменты, подлинная язва настоящей промышќленности. От этих людей нечего ждать. Им не хватает дальновидности. Их кругозор огќраничен пределами их собственных кассоќвых книг. Эти люди скорей поднимут вопрос о 10...20%-ом понижении заработной плаќты, чем о сокращении своей прибыли. Однаќко деловой человек, имеющий в виду интереќсы общества и желающий этому обществу служить, должен всякую минуту быть в соќстоянии сделать свой взнос для сообщения устойчивости предприятия.
  С давних пор нашим обычаем было иметь в своем распоряжении крупную наличность - чистая наличная прибыль за последние гоќды превышала обычно 50 миллионов доллаќров. Она размещена по всей стране, в банќках; мы, правда, не занимаем, но мы создали кредитную зону, так что по желанию, при поќсредстве банкового кредита, всегда можем иметь очень большие суммы. Однако, благоќдаря наличным сбережениям, займы станоќвятся лишними - мы желаем быть только во всеоружии на случай опасности. Я не имею ничего против правильного способа займов. Я только не хочу, чтобы руководство делом и вместе с тем особая идея общественного слуќжения, которой я посвятил свою жизнь, быќли вырваны у меня из рук.
  Умная финансовая политика в значительќной мере заключается в регулировании периќодических операций. Приток денег должен быть почти равномерным. Для того, чтобы работать успешно, нужно иметь возможќность работать регулярно. Периодический застой обусловливает большие убытки. Он обусловливает убыток от бездействия рабоќчих и машин и от ограничения сбыта в будуќщем, проистекающего от повышения цен, как следствия прерванного производства. Это была трудность, которую нам сперва пришлось учиться преодолеть. Мы не могли изготовлять автомобили так, чтобы зимой, когда сбыт меньше чем весной или летом, держать их на складе. Как и где можно постаќвить полмиллиона автомобилей?
  И даже если бы это было возможно, как могќли бы мы их в разгаре сезона транспортироќвать? И кто бы мог добыть деньги, чтобы дерќжать в запасе такое множество автомобилей?
  Сезонная работа означает чрезвычайное обременение рабочего персонала. Хорошие механики не соглашаются на сезонную рабоќту. Работать двенадцать месяцев в году, при полной нагрузке - это гарантирует дельный рабочий персонал - краеугольный камень жизнеспособного предприятия и первое усќловие непрерывного повышения качества продукции; только при непрерывной работе персонал устраивает основательно навыки производства.
  Фабрика должна производить, торговое отќделение - продавать и торговец - весь годпо-купать автомобили, если каждый хочет изќвлечь из предприятия максимум дохода. Есќли розничный покупатель хочет покупать только "на сезон", то нужно организовать просветительную пропаганду, чтобы внуќшить ему преимущество автомобиля на кругќлый год в противоположность "сезонному изќделию", и, пока длится "пропаганда", фабриќка должна производить, а продавец, приниќмая во внимание будущие выгоды, покупать.
  Мы первые встретились с этой проблемой в автомобильной промышленности. В дни, когда еще каждый автомобиль изготовлялся на заказ и 50 автомобилей в год считались хоќрошим оборотом, было благоразумно перед постройкой выждать ордера. Фабрикант, преќжде чем начинать строить, дожидался заказа.
  Мы очень скоро открыли, что не можем работать на заказ. Производство развиваќлось недостаточно быстро - даже если бы это оказалось желательным - для того, чтоќбы строить автомобили, которые заказываќлись с марта по август. Поэтому создалась просветительная кампания для того, чтоб объявить, что Форд не роскошное изделие на лето, а предмет первой необходимости на круглый год. Рука об руку с этим мы стараќлись разъяснить торговцам, что им выгодно уже зимой обеспечить себя к лету, даже если они не в состоянии зимой продать столько автомобилей, сколько летом, чтобы летом иметь возможность быстро предоставить их. То и другое было систематически организоќвано; в большей части Америки автомобили были @к же необходимы зимой, как и летом. Выяснилось, что наши автомобили при снеќге, льде и грязи даже при самых скверных доќрогах, были пригодны. Так достигнуто было, что обороты зимой постоянно росли и трудќность сезонного спроса для торговцев сокраќтилась. Они находили выгодным запастись заранее. Поэтому на фабрике мы почти не заќмечали времени года; в последние два года производство было непрерывно равномерќным, исключая времени годовых товарных подсчетов. Мы имели перерыв только в периќод глубочайшей депрессии, но он был необќходим, чтобы приспособиться к положению рынка.
  Для того, чтоб достичь успешного произќводства и вместе с тем постоянного денежноќго оборота, мы должны были предприниќмать наши операции с величайшей осторожќностью. Производственный план устанавлиќвался с большой точностью каждый месяц торговым и промышленным отделами. Главќное то, чтобы производить столько, чтобы непрекращающееся производство покрываќло твердые заказы. Прежде, когда мы еще саќми собирали и упаковывали автомобили, это было чрезвычайно важно, потому что у нас не было места для хранения их. В настояќщее время мы отправляем, в сущности, тольќко части, а монтируем исключительно автоќмобили, предназначаемые для Детройтскоќго округа. Это делает производственный план не менее важным, потому что, если бы этот план приблизительно не совпадал бы с течением заказов, мы либо не могли бы спаќстись от непроданных частей, либо должны были отстать в заказах. Когда приходится выќрабатывать достаточное количество частей для 4000 автомобилей в день, довольно маќлейшей ошибки в оценке заказов, чтобы в мгновение ока готовый инвентарь миллионќной стоимости остался лежать на складе.
  
  Чтобы иметь выгоду при таких тончайќших расчетах, мы нуждаемся в быстром обоќроте. Мы строим автомобили, чтобы их проќдавать, а не для того, чтоб их держать на склаќде. Если бы, нам пришлось хоть месяц проќдержать наши изделия на складе, это состаќвило бы сумму, одни проценты с которой быќли бы огромны. Производство рассчитываетќся на год вперед, и число ежемесячно выраќбатываемых автомобилей заранее определеќно, так как, естественно, заготовка и расценќка сырого материала и тех немногих частей, которые мы еще получаем извне, является нелегким делом для производства. Мы столь же мало можем себе позволить держать на складе большое количество сырья, как и гоќтовых изделий. Все должно непрерывно двиќгаться к нам и от нас.
  Тем не менее, нам уже не раз приходилось туго. Несколько лет тому назад сгорела фабќрика "Даэмонд Компани", поставлявшая нам необходимые для нас части холодильниќков так же, как и латунные части. Теперь нуќжно было действовать быстро или потерпеть
  огромные убытки. Мы пробили сбор нашим заведующим отделениями так же, как и изгоќтовляющим модели и чертежникам. Они раќботали 24...48 часов подряд, чтобы изготоќвить новые модели. Даэмонд Компани сняќла фабричное здание и доставила большой скоростью некоторые машины.
  Мы сами создали прочее оборудование и через 20 дней снова могли отправлять. Правќда, у нас было достаточно запасов на складе, чтобы просуществовать 7...8 дней, тем не меќнее пожар прервал на 10...14 дней нашу отќправку. Если бы не было кое-каких запасов на складе, наше производство остановилось бы на 20 дней, а наши расходы шли бы споќкойно своим чередом. Повторяю еще раз: исќточник, из которого должно было быть фиќнансируемо предприятие, это фабрика. Фабќрика нам еще никогда не изменила, а однажќды, когда нам показалось, что мы в затруднеќнии, она доставила нам бесспорное свидеќтельство того, насколько лучше добываются средства изнутри, чем извне.
  
  ГЛАВА 12
  ДЕНЬГИ - ХОЗЯИН ИЛИ СЛУГА?
  
  В декабре 1920 г. во всей стране был заќстой в делах. Большая часть автомобильных фабрик была закрыта, и целый рядихдостал-ся, со всеми потрохами, банкам. Ходили слуќхи почти о каждом промышленном тресте, что он терпит денежные затруднения, и мой интерес пробудился, когда я услышал, что у О-ва Автомобилей Форда не только нет деќнег, но ему и неоткуда их получить. Я давно привык ко всяким слухам о нашем Общестќве настолько, что я их почти не опровергаю. Но на этот раз они были особого рода. Они были определенны и обстоятельны. Я услыќшал, что я поборол мое предубеждение проќтив займов и почти ежедневно со шляпой в руке клянчу деньги на Уолл-Стрите. Слух шел еще дальше: он утверждал, что никто не в состоянии дать мне в долг денег, и я, вероќятно, ликвидирую дела и буду вынужден осќтавить деловую жизнь.
  Правда, мы действительно боролись с одќним затруднением. В 1919 г. мы взяли под веќксель 70 миллионов долларов, чтобы скуќпить акции Общества Автомобилей Форда. Из этой суммы было еще неуплачено 33 милќлиона. 18 миллионов требовалось на оплату подоходного налога, и, сверх того, мы имеќли намерение, как обычно, выплатить рабоќчим 7 миллионов премии. Всего вместе нам предстояло выплатить между 1 января и 18 апреля круглым счетом 58 миллионов доллаќров. В банке лежало всего 20 миллионов долќларов. Мы, по-видимому, не могли уплатить оставшиеся 38 миллионов без совершения займа, потому что в конце концов сумма быќла не маленькая. Без помощи от Уолл-Стриќта такая сумма обычно добывается нелегко. В отношении денег мы были надежны. Два года тому назад мы заняли 70 миллионов. Так как наше имущество было свободно от долгов, и мы и раньше никогда их не имели, одолжить нам большую сумму во всякое друќгое время вообще не составило бы никакой трудности. Наоборот, всякий банк счел бы это выгодным делом.
  Теперь, однако, мне пришлось узнать, что наше временное денежное затруднение исќтолковывается в промышленных кругах, как симптом нашего предстоящего банкротства. Легко было догадаться, что эти слухи, хотя они и ходили повсюду, питались тем не меќнее из одного источника. Это мнение подќтверждалось еще тем, что один, весьма извеќстный финансист, редактор газеты в Бэтль-Крике снабжал мир сведениями о нашем неќнадежном финансовом положении. Несмотќря на это, я старательно уклонялся от всячесќких опровержений. У нас были определенќные планы, но о займе мы не думали.
  Я должен подчеркнуть, что нет более неќблагоприятного момента для займа, чем тот, когда банки думают, что заем необходим. В предыдущей главе я развил мои основные финансовые положения. Теперь мы заняќлись ничем иным, как проведением их в жизнь.
  Мы составили план основательной чистќки дома. Вернемся несколько назад и расќсмотрим тогдашние обстоятельства.
  К началу 1920 г. стали заметны первые признаки того, что порожденная войной спеќкулятивная лихорадка недолговечна. Некоќторые из вызванных к жизни войной концерќнов, не имевших никакого права на сущестќвование, рухнули. Покупательная способќность публики ослабела. Наш собственный сбыт, правда, остался совершенно без измеќнения, но мы знали, что и он рано или поздќно упадет. Я серьезно думал о понижении цен, но по всей стране производственные цеќны ускользали от всякого расчета. Рабочие, несмотря на повышенную плату, производиќли все меньше и меньше. Поставщики сыќрья упорно не желали снизиться до земли со своими ценами. Эти явные признаки приќближающейся грозы оставались, по-видимоќму, совершенно незамеченными.
  В июне наша торговля начала ослабевать. С июля по сентябрь она падала все больше. Должно было совершиться что-то, чтобы наш фабрикат опять мог соответствовать поќкупательной способности публики. Но этоќго недостаточно. Должно было произойти нечто совершенно поразительное, что покаќзало бы публике, что мы не разыгрываем коќмедию, но что для нас это совершенно серьќезно. Поэтому мы сбавили в сентябре цену автомобиля ля прогулок с 575 долларов до 440. Мы сбавили цену значительно ниже производственной цены потому, что мы все еще пользовались материалами, закупленќными в период подъема. Это изменение цен резко критиковалось. Нас упрекали, что мы тревожим рынок. Это соответствовало наќшим намерениям. Мы хотели внести свою долю в дело снижения цены с искусственќной высоты до единственного уровня. Я твердо уверен, что мы избавили бы себя от длительного периода депрессии, если бы фаќбриканты и посредники тогда, а может быть даже и раньше, повсюду предприняли решиќтельное сокращение цен и основательную чистку дома. Бездеятельное выжидание в наќдежде на дальнейшее повышение цен тольќко замедлило процесс выздоровления. Ниќкто не достиг высоких цен, на которые расќсчитывал, и, если бы все одновременно поќнесли убытки, не только производительная сила сравнялась бы с покупательной способќностью, но мы избегли бы долгого периода полнейшего застоя. Цепляние за цены тольќко увеличило убытки. Эти люди должны быќли еще платить сверх того проценты за дороќго купленные товары, совершенно независиќмо от того, что они лишились прибыли, досќтигнутой благоразумными ценами. Безрабоќтица ограничила приток заработной платы и, таким образом, между продавцом и покуќпателем возникала все более и более высоќкая преграда. Много велось горячих разговоќров на тему об огромных кредитах, которые надлежало дать Европе - с задней мыслью сбыть, благодаря этому, вздорожавший тоќвар. Облекать предложения в столь грубую форму, естественно, остерегались. Я даже дуќмаю, что многие люди по-настоящему были уверены в том, что общественной жизни Америки будет каким-то образом оказана помощь, если загранице будут предоставлеќны кредиты хотя бы и без всякой надежды на уплату. Правда, владельцы дорого стояќщих, залежавшихся на складах товаров могќли бы выгодно сбыть их, если бы американќскими банками предоставлены были кредиќты, но зато банки имели бы такой излишек застывших кредитов, что стали бы больше походить на холодильники, чем на денежќныеучреждения. Конечно, весьма естественќно цепляться до последнего мгновения за возможность высокой прибыли, но это, тем не менее, дурная деловая политика.
  Что касается нашего сбыта, то после пониќжения цен он очень скоро ослабел вновь. Мы все еще не вполне соответствовали покуќпательной способности страны для того, чтоќбы сбывать наш товар без затруднений. Розќничные цены все еще не достигли своего уровня. Публика относилась недоверчиво ко всякой цене. Мы приняли план осущестќвить дальнейшее понижение цен и поэтому остановились на производстве примерно 100 000 автомобилей в месяц. Подобное коќличество изделий, правда, никоим образом не оправдывалось нашим сбытом, но мы хоќтели, прежде чем закроемся, превратить как можно больше сырого материала в готовые изделия. Мы знали, что перерыв необходим для того, чтобы доставить инвентарь и проќизвести основательную чистку дома. Мы хоќтели вновь открыться с существенно пониќженными ценами, имея на складе достаточќное количество автомобилей для повысивќшегося спроса. Новые автомобили могли бы тогда изготовляться из закупленного по боќлее низким ценам материала. Мы поставили себе целью добиться понижения цен.
  В декабре мы закрылись с намерением воќзобновить производство через 14 дней. В дейќствительности, у нас оказалось столько рабоќты, что мы могли открыться не раньше, как через шесть недель. Едва мы закрылись, как слухи о нашем финансовом положении умќножились. Сколько мне известно, многие надеялись, что нам придется идти на поиски денег - если мы нуждались в деньгах, мы должны были уступить в наших требованиќях. Но мы искали денег. Нам их совсем и не надо было. Мы даже получили одно предлоќжение. Один чиновник одного нью-йоркскоќго банка отыскал меня, чтобы изложить мне финансовый план относительно большого займа, предусматривавшего даже то, что представитель банка должен управлять наќшими финансами в качестве казначея. Люќди, разумеется, желали нам добра. Мы, правќда, не нуждались в деньгах, но в данное вреќмя у нас, действительно, не было казначея. В этом отношении банковские деятели верќно учли наше положение. Поэтому я предлоќжил моему сыну Эдзелю взять на себя предќседательство в Обществе так же, как и его фиќнансы. Таким образом мы нашли казначея и, следовательно, больше не нуждались в банковских дельцах.
  Потом мы взялись за чистку дома. Во вреќмя войны мы были обязаны выполнять всеќвозможные военные заказы и поэтому понеќволе отступили от принципа поставлять только определенный продукт. Благодаря этому возникло много новых отделений. Увеќличился персонал бюро; вместе с тем возникќли бесчисленные бесполезные учреждения, как следствие неединообразного производќства. Итак, мы начали ограничивать все, что не имело отношения к автомобильному проќизводству.
  Единственная в данный момент подлежаќщая выплате сумма была 7 миллионов доллаќров - добровольный платеж нашим рабоќчим. Здесь, правда, не было обязательства, но мы хотели уплатить Деньги к 1-му янваќря. Мы взяли их поэтому из наших наличќных средств.
  Во всей Америке мы содержим 35 филиќальных отделений - все монтажные фабриќки; но 22 из них производят также отдельќные части. В то время они прекратили дейстќвительное производство и только собирали автомобили.
  Когда мы закрыли свою фабрику, у нас в Детройте не оказалось, можно сказать, ни одного автомобиля. Все части были отправќлены, так что детройтские торговцы принужќдены были посылать вплоть до Чикаго и Коќлумбии, чтобы удовлетворить местную поќтребность. Наши филиальные учреждения снабжали различных торговцев, согласно их годовому потреблению, примерно на один месяц. Торговцы старались поэтому вовсю.
  К концу мая мы созвали нашу основную организацию в составе около 10 000 человек, в большинстве начальников мастерских, их помощников и руководителей групп и отќкрыли Хайлэнд-Парковское производство. Потом мы обратили в деньги заграничное имущество и продали наши побочные издеќлия. Тут только могли мы начать производстќво полностью. Чистка дома освободила нас от лишнего скарба, взвинчивавшего цены и
  поглощавшего прибыль. Все, что нам было не нужно, мы продали. До сих пор приходиќлось в день на один автомобиль 15 человек. Отныне мы пользовались 9 человеками на автомобиль. Это не значило, конечно, что из 15 человек шесть потеряли место. Они только перестали быть в тягость производстќву. Понижение цен мы провели в жизнь.
  Наш конторский персонал был сокращен наполовину, и лишившимся мест была предќложена лучшая работа на фабриках. Больќшинство согласилось. Мы упразднили все журналы нарядов и все виды статистики, не относящиеся непосредственно к производќству. Мы собирали горы статистических свеќдений единственно потому, что они были инќтересны. Но статистикой не построишь автоќмобиля - и она была упразднена.
  Мы сократили нашу телефонную сеть на 60%. В предприятии нуждаются в телефоне только немногие сравнительно отделы. Преќжде почти на 5 рабочих приходился один старший рабочий, теперь едва на 20. Остальќные старшие рабочие работали у станков.
  Благодаря этому производственные расхоќды сократились с 146 долларов до 93. Если учесть, какое значение это имело при ежеќдневном производстве свыше 4000 автомобиќлей, станет ясно, каким образом возможно, отнюдь не экономией и не понижением зараќботной платы, а исключительно устранениќем излишнего достигнуть так называемого "невозможного" понижения цен.
  Самым важным, однако, было то, что мы открыли новый способ тратить меньше деќнег в предприятии - путем ускорения обороќта. Для этого нам понадобилась Детройт-То-ледо-Айронтонская железная дорога и мы купили ее. Железная дорога играла большую роль в нашей системе экономии. Остальным средствам сообщения мной посвящена осоќбая глава. После нескольких экспериментов мы выяснили, что товарооборот может быть настолько повышен, что позволит сокраќтить цикл производства с 22 до 14 дней. Т.е. сырой материал мог (круглым счетом) в 2/3 затрачиваемого до сего времени быть закупќлен, переработан и доставлен в виде готовоќго изделия в руки розничных продавцов. До сих пор у нас имелось запасов на складе на сумму около 60 млн. долларов для того, чтоќбы обеспечить непрерывность производстќва. Так как мы сократили время на одну треть, то у нас освободилось 20 млн. доллаќров, что обусловило сбережение процентов в 1,2 млн. ежегодно. Включая инвентарь, нам удалось извлечь сбережений примерно на8 млн. долларов, т.е. мымоглиосвободить капитал в 28 млн. долларов, и проценты с этой суммы числить, как сбережения.
  1 января имели в своем распоряжении 20 млн. долларов наличными, 1 апреля - 87 млн. долл., следовательно, на 27 млн. долл. больше, чем было необходимо для погашеќния всего долга. Таков результат, который даќла повышенная деятельность предприятия. Сумму я разделяю следующим образом:
  
  Имевшиеся в распоряжении наличные средства к 1 января 20000000
  Имевшееся в распоряжении имущество, превращенное в наличные деньги с1январяпо1апреля 24 700000
  Деньги, полученные благодаря ускоренной перевозке готовых изделий 28000000
  Заграничное имущество 3000000
  Продажа побочных продуктов 3 700000
  Продажа военных займов 7900000
  Итого 87300000
  Я рассказал все это дело не ради него самоќго, а для того, чтобы показать, каким обраќзом предприятие может помочь себе вместо того, чтобы занимать чужие деньги. Унас быќло бы на 40 млн. долларов больше. Но что произошло бы в этом случае? Разве это дало бы нам возможность вести дело лучше, чем мы вели его до сих пор? Нет, наоборот. Если бы мы приняли заем, наше стремление к удеќшевлению методов производства не осущеќствилось бы. Если бы мы получили деньги по 6%, а, включая комиссионные деньги и т.д. пришлось бы платить больше, то одни проценты при ежегодном производстве в 500 000 автомобилей составили бы надбавку в 4 доллара на автомобиль. Одним словом, мы вместо лучшего метода производства приобрели бы только тяжелый долг. Наши автомобили стоили бы приблизительно на 100 долларов дороже, чем сейчас, наше проќизводство вместе с тем сократилось бы, потоќму что ведь и круг покупателей сократился бы тоже. Мы могли бы выставить меньше раќбочих и, следовательно, меньше служить обќществу. Было упомянуто, что финансисты хотели поправить ущерб денежным займом вместо поднятия производственного обороќта. Они хотели дать не инженера, а казначея.
  Связь с банкирами и является бедой для проќмышленности. Банкиры думают только о деќнежных формулах. Фабрика является для них учреждением для производства не товаќров, а денег. Они не могут постичь, что предќприятие никогда не стоит на месте, что оно либо движется вперед, либо идет назад. Они рассматривают понижение цен скорее как выброшенную прибыль, чем как основание для улучшения дела.
  Банкиры играют в промышленности слишком большую роль. Тайно это признаќло большинство деловых людей. Открыто это признается редко из страха перед банкиќрами. Легче заработать состояние денежныќми комбинациями, чем производственной работой. Удачливый банкир, в среднем, меќнее умен и дальнозорок, чем удачливый предприниматель, и все-таки банкир пракќтически господствует в обществе над предќпринимателем посредством господства над кредитом.
  Могущество банков за последние 15...20 лет, в особенности со времени войны, очень возросло, и федеральная резервная система предоставляла им по временам почти неограќниченный кредит. Банкир, в силу своей подќготовки, и, прежде всего, по своему положеќнию совершенно не способен играть руковоќдящую роль в промышленности. Поэтому не является ли тот факт, что владыки кредиќта достигли за последнее время огромной власти, симптомом, что в нашей финансоќвой системе что-то гнило. Банкиры попали в руководители промышленности вовсе не благодаря своей индустриальной проницаќтельности. Скорее они сами почти невольно вовлечены туда системой. Поэтому, что каса-етсяменя, мнехочетсясказать, что финансоќвая система, по которой мы работаем, вовсе не самая лучшая.
  Я должен предупредить, что мои возражеќния вовсе не личной характера. Я ничего не имею против банкиров, как таковых. Напроќтив, мы не можем отказатьсяотумных, опытќных в финансовой технике людей. Мы нужќдаемся в деньгах, и мы нуждаемся в кредите. Не то не мог бы осуществиться обмен продуќктов производства. Но поставили ли мы наќше банковское и кредитное дело на должќные основы, это другой вопрос.
  Я не имею намерения нападать на нашу финансовую систему. Я не нахожусь в полоќжении человека, который побежден систеќмой и теперь жаждет мести. Лично мне моќжет быть безразлично, что сделают банковќские воротилы, ибо мы достигли возможноќсти вести наше дело без помощи банков. Поќэтому в своем исследовании я не буду рукоќводствоваться никакими личными побуждеќниями. Я хочу только выяснить, дает ли суќществующая система максимум пользы большинству народа.
  Никакая финансовая система не может быть признана хорошей, раз она особенно покровительствует одному особому классу производителей. Поэтому исследуем, нельќзя ли сломить власть, которая покоится не на производстве ценностей. Я того мнения, что способы производства нашей страны наќстолько изменились, что золото уже не являќется лучшим мерилом их ценности и что зоќлотая валюта, как средство контролироваќния кредита, покровительствует определенќным классам. Границы кредита, в конце конќцов, растягиваются на основании имеющегоќся в стране золота, безотносительно к имеюќщемуся в стране богатству.
  Народ занят денежным вопросом; и если бы владыки денег обладали какими-нибудь сведениями, которые, по их мнению, могли бы спасти народ от ошибок, то им надлежаќло бы поделиться с народом. Тот, кто полагаќет, что народ легко провести, и он согласитќся и примет, словно молочные карточки, люќбое количество банкнот, не понял народа. Только благодаря природному здоровью наќрода, наши деньги, несмотря на фантастичеќские, уснащенные техническими терминаќми эксперименты финансистов, не обесцеќнились.
  Народ на стороне твердых денег. Он столь неуклонно на их стороне, что является весьќма серьезным вопросом, какими глазами взглянул бы он на господствующую систему, если бы знал во что они могут превратиться в руках посвященных.
  Нужно помочь народу правильно ценить деньги. Нужно сказать ему, что такое деньги и что создает деньги и в чем заключается уловка, посредством которой государства и народы подпадают под власть нескольких отќдельных индивидуумов.
  В действительности, деньги очень проќстая вещь. Они являются частью нашей обќщественной организации. Они обозначают самый непосредственный и простой способ передавать ценности от одного человека к
  другому. Деньги, как таковые, - превосходќная, даже необходимая вещь. По природе в них нет ничего дурного; это одно из полезќнейших изобретений человечества, и когда они исполняют свое назначение, они не приќносят никакого ущерба, а только помощь. Но деньги должны были бы всегда оставатьќся деньгами. Метр имеет сто сантиметров, но когда же доллар бывает долларом? Если бы угольный торговец стал менять вес центќнера или молочник вместимость литра, а метр был бы сегодня 110, а завтра 80 сантиќметров длиной (оккультическое явление, коќторое объясняется многими, как "биржевая необходимость"), то народ мгновенно позаќботился бы об устранении этого. Какой же смысл вопить о "дешевых деньгах" или об "обесцененных деньгах", если 100-центоќвый доллар сегодня превращается в 65-ценќтовый, завтра в 50-центовый, а послезавтра в 47-центовый, как это случилось с добрыми старыми американскими золотыми и серебќряными долларами. Нужно, чтобы доллар всегда оставался 100-центовым; это столь же необходимо, как то, чтобы кило имел поќстоянно тысячу граммов, а метр - 100 сантиќметров.
  Банковские деятели, которые предприниќмают только чисто банковские операции, должны были бы считать себя естественно призванными проверить и изучить нашу деќнежную систему вместо того, чтобы довольќствоваться местным мастерством в банковќском деле. Если бы они отняли у азартных игќроков в "деньги" звание "банкиров" и раз наќвсегда лишили бы их влиятельного положеќния, которое дается их званием, то банковќское дело было бы реабилитировано и месќто, принадлежащее им на службе обществу, снова возвращено.
  И здесь, как всегда, возникает "если бы", но оно не непреодолимо. События и так идут навстречу некоему кризису, и если те, кто имеет техническую сноровку, не сплотятќся для того, чтобы помочь, то, может быть, сделают попытку помочь люди технически неподготовленные. Всякий прогресс побужќдает заинтересованных лиц ссудить свой опыт благу общества. Только близорукие буќдут пытаться оспаривать прогресс, и сами паќдут жертвой этого. Мы все образуем одно цеќлое, мы должны все вместе идти вперед. Есќли банковские дельцы воспринимают всяќкий прогресс исключительно как противоќ
  
  действие глупцов, а всякий план улучшеќния, как непосредственный удар, направленќный против них, то они стоят на точке зреќния, которая яснее ясного доказывает, что они недостойны своей руководящей роли.
  Мировое богатство не идентично деньгам и недостаточно ими представлено. Золото, как таковое, не является ценным товаром. Золото так же не богатство, как ордер на шляпу не шляпа. Но как выражение богатстќва оно может быть употребляемо своими влаќдельцами или господами так, что дает им госќподство над кредитом, необходимым для производителей подлинных данностей. Торќговля предметом обмена - деньгами весьма выгодное дело. Но попутно с тем, как деньги обращаются в предмет торговли, который можно покупать и продавать, прежде чем подлинные ценности могут быть проданы или обменены, ростовщикам и спекулянтам дается право взимать налоги с производства.
  Власть, которая дается обладателям денег над промышленными силами, тем очевидќнее выступает наружу, чем яснее факт, что, хотя деньги должны представлять действиќтельное богатство мира, тем не менее богатќство всегда больше денег и действительное богатство зачастую поступает в рабство к деньгам. Это ведет к нелепому парадоксу, что мир благословен богатством и все же терќпит нужду.
  Все это отнюдь не ничтожные факты, коќторые можно выразить цифрами и потом отќкинуть в сторону; здесь дело идет о судьбе чеќловечества. Бедность на свете порождается в редчайших случаях отсутствием ценностей, но главным образом недостатком денег. Миќровая борьба наций на почве торговли, ведуќщая к международному соперничеству и войќнам, только один из таких фактов в их отноќшении к человечеству. Попытаемся полоќжить основание лучшему методу.
  
  ГЛАВА 13
  К ЧЕМУ БЫТЬ БЕДНЫМ?
  
  Бедность проистекает из целого ряда истоќчников, из которых главнейшие поддаются учету. Я решительно считаю возможным уничтожить бедность и особые привилегии. О том, что то и другое желательно - вопроса быть не может, так как и бедность и привилеќгии неестественны, однако помощи мы моќжем ожидать исключительно от работы, а не от законодательства.
  Я подразумеваю под бедностью недостаќток пищи, жилья и одежды как для индивиќдуума, так и для семьи. Разница в образе жизќни будет существовать всегда. Бедность моќжет быть устранена только избытком. В наќстоящее время мы достаточно глубоко проќникли в науку производства, чтобы предвиќдеть день, когда производство, как и распреќделение, будут совершаться по таким точќным методам, что каждый будет вознагражќден по своим способностям и усердию.
  Первопричина бедности, по моему мнеќнию, заключается прежде всего в недостаточќном соответствии между производством и распределением в промышленности, как и в сельском хозяйстве, в отсутствии соразмерќности между источниками энергии и ее эксќплуатацией. Убытки, происходящие от этого несоответствия, огромны. Все эти убытки должно уничтожить разумное, служащее деќлу руководительство. До тех пор, пока рукоќводитель будет ставить деньги выше служеќния, убытки будут продолжаться. Убытки моќгут быть устранены только дальновидными, а не близорукими умами. Близорукие в перќвую голову думают о деньгах и вообще не виќдят убытков. Они считают подлинное служеќние альтруистическим, а не доходнейшим деќлом в мире. Они неспособны отойти от меќнее важных предметов настолько, чтобы увиќдеть более важные и прежде всего наиважќнейшие, - а именно, что чисто оппортуниќстическое производство, рассматриваемое даже с исключительно денежной точки зреќния, является самым бездоходным.
  Служение может опираться и на альтруиќстическое основание, но обычно в таких слуќчаях дешево стоит. Сентиментальность подаќвляет практичность.
  Промышленные предприятия, конечно, были бы в состоянии вновь рассеять некотоќрую пропорциональную часть созданных ими богатств, но непроизводительные издерќжки обычно столь велики, что не хватает для всех участников предприятия, несмотря на то, что товар продается по чрезмерно высоќкой цене; в результате, промышленность саќма ограничивает свое распространение.
  Вот несколько примеров непроизводиќтельных трат: долина Миссисипи не произќводит угля. Посреди нее струятся неисчислиќмые потенциальные лошадиные силы - Миссисипи. Если же живущее по ее берегам население хочет получить энергию или тепќло, то оно покупает уголь, который вырабаќтывается за тысячу миль от него и, следоваќтельно, должен быть оплачиваем много выќше своей нагревательной или двигательной ценности. Если же население не может позќволить себе покупать этот дорогой уголь, оно отправляется рубить деревья и тем лишаќет себя одного из самых действительных средств для поддержания силы воды. До саќмого последнего времени ему не приходило в голову воспользоваться находящимся в неќпосредственной близости и почти не требуюќщим эксплуатационных затрат источником энергии, которого было бы вполне достаточќно на то, чтобы огромное население, питаеќмое этой долиной, было обеспечено теплом, светом и двигательной силой.
  Лекарство против бедности заключается не в мелочной бережливости, а в лучшем расќпределении предметов производства. Поняќтия "бережливость" и "экономия" преувелиќчены. Слово "бережливость" есть выражеќние болезни. Факт непроизводительной траќты открывается во всей своей трагической величине по большей части случайно - и сейчас же обнаруживается яростная реакќция против непроизводительной траты - чеќловек хватается за идею бережливости. К соќжалению, он только заменяет меньшее зло большим вместо того, чтобы пройти обратќно весь путь, ведущий от заблуждения к исќтине.
  Бережливость - излюбленное правило всех полуживых людей. Без сомнения, беќрежливость лучше расточительности, но такќже неоспоримо, что она хуже полезной затраќты. Люди, которые от своих сбережений ниќчего не требуют, проповедуют их, как доброќдетель. Но есть ли более жалкое зрелище, чем несчастный озабоченный человек, котоќрый в лучшие и прекраснейшие дни своей жизни цепляется за пару кусков твердого меќталла? Да стоит ли даже похвалы сокращеќние до минимума жизненных потребноќстей? Мы все знаем этих, так называемых "бережливых людей", которые как будто скуќпятся даже на то малое количество воздуха, которое они потребляют, и частичку уважеќния, в котором они заботливо себя ограничиќвают. Они скорчились как духовно, так и теќлесно. Бережливость в этом смысле - растоќчение жизненных соков и чувств. Ибо сущеќствуют два вида расточительности: расточиќтельность легкомысленных, которые, проќжигая жизнь, швыряют свою жизненную сиќлу за окно, и расточительность обладателей рыбьей крови, которые гноят ее из-за полноќго неупотребления. Строгий скопидом подќвергается опасности быть приравненным к обладателю рыбьей крови. Расточительќность является обычно реакцией против гнеќта разумной траты в то время, как бережлиќвость нередко бывает реакцией против расќточительности.
  Все дано нам на потребу. Нет такого зла, которое возникло бы иначе, как от злоупотќребления. Самый большой грех, который мы можем совершить против обыденных веќщей, - злоупотребление ими, разумеется, в более глубоком смысле слова. Мы любим выќражение "расточительность", но расточиќтельность есть только фаза злоупотреблеќния. Всякая расточительность есть злоупотќребление, всякое злоупотребление - растоќчительность.
  Привычка копить может легко стать чрезќмерной. Справедливо и даже желательно, чтобы каждый имел запасный фонд; не иметь его в случае, если это вообще возможќно - подлинная расточительность. Однако и в этом можно зайти слишком далеко. Мы учим детей копить деньги. Как средство проќтив необдуманного и эгоистичного бросаќния денег это имеет цену. Но положительќной цены это не имеет; оно не ведет ребенка по правильному, здравому пути полезного и здравого проявления и применения своего "я". Лучше учить ребенка пользоваться деньќгами и тратить их, чем копить. Большинство людей, которые заботливо копят пару доллаќров, сделали бы лучше, употребив их сперва на самого себя, потом на какую-нибудь рабоќту. В конце концов они имели бы больше сбеќрежений, чем раньше. Молодые люди должќны бы преимущественно вкладывать деньги в свои собственные предприятия, чтобы умќножить полезные ценности. Когда они впосќледствии достигнут вершины полезного творчества, всегда будет время отложить, соќгласно определенным твердым основаниям, большую часть доходов. В действительно
  Личная нужда не может бысти, когда преќпятствуют самому себе быть продуктивным, ничего не скапливают. Этим ограничивают только свое непреложное достояние и пониќжают цену своего природного капитала. Принцип правильной траты есть единственќный необманный принцип. Трата положиќтельна, активна, животворна. Трата жива. Траќта умножает сумму всего хорошего.
  ть устранена без общих переустройств. Поќвышение заработной платы, повышение прибылей, всякое повышение для того, чтоќбы добыть больше денег, являются всего лишь отдельными попытками отдельных классов вырваться из огня самим, не обраќщая внимания на судьбу ближних.
  Господствует нелепое мнение, что можно каким-то образом устоять против грозы, есќли добыть себе достаточное количество деќнег. Рабочие думают, что могут противоборќствовать ей, если добьются более высокой заќработной платы. Капиталисты полагают, что смогут бороться с ней, если будут извлеќкать больше прибыли. Вера во всемогущестќво денег прямо трогательна. Деньги в норќмальное время весьма полезный предмет, но деньги сами по себе имеют меньше ценноќсти, чем люди, которые с их помощью вовлеќкаются в производство - да и в этом случае они могут быть употреблены во зло.
  Невозможно вытравить мнение, будто меќжду промышленностью и сельским хозяйстќвом существует естественный антагонизм. Это совершенно нетак. Точно такженелепо мнение, будто людям надлежит вернуться к земле, потому что города перенаселены. Есќли бы люди поступали согласно этому, сельќское хозяйство быстро перестало бы быть доќходным занятием. Конечно, точно так же неќблагоразумно переселяться толпами в проќмышленные центры. Если деревня опустеет, то какую же пользу будет иметь тогда проќмышленность? Между сельским хозяйством и промышленностью должен быть и может быть некий род спайки. Промышленник моќжет дать фермеру то, в чем тот нуждается для того, чтобы быть дельным фермером, а ферќмер, подобно всем остальным производитеќлям сырья, обеспечивает промышленника всем, что только делает его работоспособќным. Транспорт, их связывающий, должен иметь форму трудоспособной организации, только тогда можно будет создать стойкую и здоровую систему полевого служения. Если мы, затем, расселимся более мелкими общиќнами, где жизнь не так взвинчена и продукќты полей и садов не удорожаются бесчисленќными посредниками, то бедности и недоќвольства будет гораздо меньше"
  Тут возникает вопрос о сезонной работе. Строительное ремесло, например, зависитот времени года. Какая расточительность силы позволять строительным рабочим предаватьќся зимней спячке, покуда не настанут весна и лето! Не менее расточительно, когда обученќные строительные рабочие, поступившие зиќмой на фабрику ради того, чтобы избежать поќтери заработка в течение мертвого сезона, принуждены оставаться на подначальной фаќбричной работе из боязни не найти ее на слеќдующую зиму. Сколько мотовства, вообще гоќворя, в нашей теперешней неподвижной сисќтеме! Если бы фермер мог освободиться с фаќбрики на время посева, посадки и жатвы (коќторые, в конце концов, занимают только часть года), а строительный рабочий после зимней работы мог освобождаться для своего полезного ремесла, насколько было бы нам лучше от этого и насколько беспрепятственќнее вертелся бы мир!
  Что было бы, если бы мы все отправились весной и летом в деревню, чтобы вести 3... 4 месяца здоровую жизнь земледельца! Нам не приходилось бы говорить о "застое".
  Деревня тоже имеет свой мертвый сезон, сезон, когда фермеру надлежало бы отпраќвиться на фабрику для того, чтобы помогать в производстве необходимых в его хозяйстве вещей.
  И у фабрики бывает свой мертвый сезон, и тогда рабочий должен был бы отправиться в деревню и помогать возделывать хлеба. Таќким образом, для всех явилась бы возможќность избежать времени застоя, уравнять исќкусственную и естественную жизнь.
  Одной из самых больших выгод, достигнуќтых нами при этом, было бы гармоническое мировоззрение. Слияние различных ремеќсел является не только материально выгодќным, но одновременно приводит нас к более широким горизонтам и более верному суждеќнию о наших ближних. Будь наша работа разќнообразнее, изучай мы также и другие стороќны жизни, понимай мы, насколько мы необќходимы друг другу, - мы были бы терпимее. Для каждого временная работа под открыќтым небом означает выигрыш.
  Все это отнюдь не недостижимо. Истинќное и желанное никогда не бывает недостиќжимым. Для этого требуется только немного совместной работы, немного меньше жадноќсти и тщеславия и немного больше уважеќния к жизни.
  Богачи хотят путешествовать по 3...4 месяќца и праздно проводить время на каком-ниќбудь элегантном летнем или зимнем курорќте. Большая часть американского народа хоќтела бы вовсе не так тратить свое время, даќже если бы имела к тому возможность. Но она сейчас же согласилась бы на совместиќтельство, обеспечивающее сезонную работу на открытом воздухе.
  Почти не приходится сомневаться в том, что большая часть беспокойства и недовольќства проистекает всюду от ненормального образа жизни. Людям, которые из года в год делают одно и то же, лишены солнечного света и выключены из широкой свободной жизни, почти не приходится делать упрека в том, что они видят жизнь в искаженном виќде. Это применимо столь же к капиталиќстам, сколько и к рабочим.
  Что мешает нам вести нормальную и здоќровую жизнь? Разве несовместимо с проќмышленностью, чтобы люди особенно споќсобные последовательно занимались различќными ремеслами и промыслами? На это моќжно возразить, что производство пострадаќло бы, если бы толпы промышленных рабоќчих ежегодно летом отъезжали из фабричќных городов. Нам следует все же трактовать случай с общественной точки зрения. Мы не должны забывать, какая повышенная энерќгия одушевила бы эти толпы после 3...4-ме-сячной работы на свежем воздухе. Нельзя также оставлять без внимания влияния, коќторое произведет на стоимость существоваќния всеобщее возвращение в деревню.
  Мы сами, как было показано в предыдуќщей главе, частично осуществили с удовлеќтворительным результатом такое слияние сельскохозяйственных и фабричных работ. В Нортвилле близ Детройта у нас есть маќленькая фабрика вентиляторов. Фабрика маќленькая, правда, но она вырабатывает больќшое количество вентиляторов. Руководство, как и организация производства, сравниќтельно простые, так как изготовление ограќничивается однородным фабрикатом. Мы не нуждаемся в обученных рабочих, так как все "уменье" заменено машинами. Окрестќные сельские жители работают одну часть гоќда на фабрике, другую на фермах, потому что эксплуатируемое механическим спосоќбом хозяйство требует немного заботы. Двиќжущая сила дается водой.
  Довольно большая фабрика строится сейќчас в Флэт-Роке, приблизительно в 15 ангќлийских милях от Детройта. Реку мы запруќдили. Плотина служит одновременно мосќтом для Детройт-Толедо-Айронтонской жеќлезной дороги, которая нуждалась в новом мосте, и общественной проезжей дорогой. Мы намереваемся изготовлять здесь наше стекло. Дамба дает нам достаточное количеќство воды, чтобы мы могли доставлять водќным путем главную массу нашего сырья. Она снабжает нас, кроме того, посредством гидроэлектрического оборудования током. Так как предприятие, кроме того, располоќжено в центре сельскохозяйственного окруќга, то исключив" возможность перенаселеќния, а равно и все остальное, вытекающее из этого. Рабочие, одновременно с фабричной деятельностью, будут обрабатывать свои саќды или поля, расположенные на 15...20 ангќлийских миль в окрестности, потому что в настоящее время рабочий, разумеется, в соќстоянии ехать на фабрику в автомобиле. Там мы создали слияние сельского хозяйства и промышленности.
  Мнение, что промышленное государство должно концентрировать свою промышленќность, на мой взгляд, неосновательно. Это
  необходимо только в промежуточной стаќдии развития. Чем больше мы будем прогресќсировать в промышленности и выучиваться вырабатывать изделия, части которых могут быть заменены, тем более будут улучшаться условия производства. А лучшие условия для рабочих являются и с промышленной тоќчки зрения лучшими. Гигантская фабрика не может быть учреждена на маленькой реќке. Но на маленькой реке можно построить маленькую фабрику, а совокупность маленьќких фабрик, из которых каждая вырабатываќет только одну часть, сделает все производстќво дешевле, чем если бы оно целиком сосреќдоточивалось в одном огромном предприќятии. Правда, существуют некоторые исклюќчения, как например литейные заводы. В случаях, как в Ривер-Руже, мы стараемся соќединить месторождение металла с литейќным заводом, точно так же, как использоќвать без остатка все остальные производиќтельные силы. Подобные комбинации, однаќко, скорей исключение, чем правило. Они не в состоянии помешать процессу разрежеќния централизованной промышленности.
  Промышленность будет децентрализоваќна. Ни один город, если бы он провалился, не был бы отстроен в точности по тому же плану. Это одно уже определяет наше суждеќние в отношении наших городов. Большой город выполнил свою определенную задачу. Конечно, деревня не была бы такой уютной, если бы не было больших городов. Благодаќря концентрации населения мы выучились многому, чему никогда не могли бы выучитьќся в деревне. Жилищная гигиена, техника осќвещения, социальное устройство осуществиќлись только благодаря опытам больших гороќдов. Зато все социальные недостатки, от коќторых мы теперь страдаем, коренятся также в больших городах. Маленькие местечки, наќпример, еще не утратили соприкосновения с временами года, они не знают ни чрезмерќной нужды, ни чрезмерного богатства. Милќлионный город есть нечто грозное, необузќданное. И всего в тридцати милях от его шуќма счастливые и довольные деревни. Больќшой город - несчастное беспомощное чудоќвище. Все, что оно потребляет, должно быть емудоставлено. Сразрывом сообщения рветќся и жизненный нерв. Город полагается на саќраи и амбары. Но сарай и амбар не могут проќизводить. Город не может не только прокорќмить, но и одеть, согреть и дать кров.
  
  Наконец, общие расходы в частной, как и в общественной жизни, настолько возросќли, что их едва возможно выдержать. Расход налагает такой высокий налог на жизнь, что ничего не остается в излишке. Политики столь легко занимали деньги, что в высочайќшей степени напрягли кредит городов. В теќчение последних десяти лет административќные расходы каждого нашего города чудоќвищно возросли. Большая часть этих расхоќдов состоит из процентов по ссудам, котоќрые пошли либо на непроизводительные камни, кирпичи и известь, либо на необхоќдимые для городской жизни, но построенќные по слишком дорогой цене общеполезќные приспособления, как то: водопровод и канализацию.
  Расходы по эксплуатации этихприспособ-лений, по поддержанию порядка и сообще-нияв перенаселенныхокругах, гораздо больќше выгод, сопряженных с такими большими поселениями. Современный город расточиќтелен; сегодня он банкрот, а завтра перестаќнет существовать.
  Подготовка к сооружению большого колиќчества более дешевых и легко доступных проќизводственных установок, которые могут соќздаваться не все за раз, а по мере надобности - будет больше, чем что-либо другое способќствовать повсеместному утверждению жизќни на благоразумных основаниях, и изгнаќнию из мира расточительности, порождаюќщей бедность. Есть много способов для доќбычи энергии. Для одной области будет наиќболее дешевым оборудованием лежащий в непосредственной близости к угольной коќпи, приводимый в действие паром - электќрический двигатель; для другой - электричеќский водяной двигатель. Но в каждой местќности должен быть центральный двигатель для того, чтоб снабжать всех дешевым тоќком. Это должно бы быть столь же очевидќным, как железнодорожное сообщение или водопровод. И все эти грандиозные источниќки могли бы без всяких затруднений слуќжить обществу, если б на пути не стояли выќсокие, связанные с добычей капитала, расхоќды. Я думаю, нм следует подвергнуть детальќной ревизии наши взгляды на капитал!
  Капитал, проистекающий сам собой из предприятия, употребляемый на то, чтоб поќмогать рабочему идти вперед и поднять свое благосостояние, капитал, умножающий возќможности работы и одновременно помножаќющий издержки по общественному служеќнию, будучи даже в руках одного лица, не явќляется опасностью для общества. Он ведь представляет собой исключительно ежедневќный запасный рабочий фонд, доверенный обществом данному лицу и идущий на польќзу общества. Тот, чьей власти он подчинен, отнюдь не может рассматривать его как неќчто личное. Никто не имеет права считать подобный излишек личной собственноќстью, ибо не он один его создал. Излишек есть общий продукт всей организации. Правќда, идея одного освободила общую энергию и направила ее к одной цели, но каждый раќбочий явился участником в работе. Никогда не следует рассматривать предприятие, счиќтаясь только с настоящим временем и причаќстными к нему лицами. Предприятие должќно иметь возможность развиваться. Всегда следует платить высшие ставки. Каждому участнику должно быть дано приличное соќдержание, безразлично какую бы роль он ни играл.
  Капитал, который не создает постоянно новой и лучшей работы, бесполезнее, чем пеќсок. Капитал, который постоянно не улучќшает повседневных жизненных условий труќдящихся и не устанавливает справедливой платы за работу, не выполняет своей важной задачи. Главная цель капитала - не добыть как можно больше денег, а добиться того, чтобы деньги вели к улучшению жизни.
  
  
  
  ГЛАВА 14
  ТРАКТОР И ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ СЕЛЬСКОГО
  ХОЗЯЙСТВА
  
  Мало известно, что наш трактор, названќный нами "Фордсон", во время войны, вследствиенедостаткажизненныхприпасов у союзников, стал вырабатываться на год раньше, чем предполагалось, и что всянаша продукция, за исключением, разумеется, неќмногих машин, которые мы оставили в цеќлях пробы и испытания, первоначально отќправлялась непосредственно в Англию. В критические 1917...18 г., когда деятельность U-лодок достигла своего предела, мы в обќщем переправили через океан около 5000 тракторов. Собранные машины дошли в поќрядке, и британское правительство любезно объявило, что без них Англия едва ли справиќлась бы с продовольственным кризисом.
  Эти, по большей части обслуживаемые женщинами, тракторы вспахивали старые английские латифундии и привели к тому, что вся Англия была обработана и возделана без ослабления военной силы на фронте или рабочего контингента на фабриках.
  Это произошло следующим образом. Приќмерно к тому времени, когда мы вступили в войну, английское продовольственное упраќвление выяснило, что деятельность немецќких U-лодок, почти каждый день топивших грузовые суда, так ослабила и без того недосќтаточный торговый флот, что будет соверќшенно невозможно переправлять американќские войска вместе с необходимым для них снаряжением и продовольствием, а также снабжать продовольствием собственные войска равно, как и гражданское население. Оно начало поэтому отправлять из колоний обратно в Англию жен и родственник бойќцов и строить планы для добывания в стране продовольствия. Положение было серьезно. Во всей Англии не было достаточного колиќчества рабочего скота для осуществления обќработки земли в таком размере, чтобы ощуќтительно сократить импорт продовольстќвия. Технические методы в сельском хозяйстќве были почти совершенно неизвестны потоќму, что крестьянские хозяйства до войны быќли едва ли достаточны для того, чтобы оправќдать покупку тяжелых дорогих сельскохозяйќственных машин; самое главное то, что всеќгда можно было дешево иметь большое колиќчество сельскохозяйственных рабочих. Правда, в Англии были различные фабрики, производившие тракторы, но это были тяжеќлые неуклюжие машины, большей частью приводимые в действие пром. К тому же их далеко не хватало. Производить же больше было нельзя, т. к. все фабрики изготовляли снаряды; если бы это и оказалось возможќным, то имевшиеся модели были все-таки слишком тяжелы и неуклюжи, чтобы произќводить сплошную обработку полей и рабоќтать без руководства инженеров.
  Мы тотчас же изготовили на нашей Манќчестерской фабрике целый ряд тракторов в целях демонстрации. Они были выработаны в Соединенных Штатах и в Англии только монтированы.
  Отправка 5000 тракторов была осилена в течение трех месяцев; так случилось, что траќкторы были введены в Англии задолго до тоќго, как их узнали в Соединенных Штатах.
  Идея постройки трактора ведь предшестќвовала идее постройки автомобиля. Мои первые опыты на ферме касались как раз траќкторов, и, вероятно, читатели еще помнят, что я некоторое время работал на фабрике, изготовлявшей паровые тракторы, тяжелые локомобили и молотилки. Я счел, однако, тяќжелые тракторы не имеющими будущности. Для маленьких хозяйств они были слишком дороги, они требовали слишком много исќкусства в управлении и были слишком тяжеќлы сравнительно со своей двигательной сиќлой. Кроме того, публика была гораздо боќлее расположена, чтобы ее катали, чем возиќли; экипаж без лошади занимал воображеќние гораздо сильнее.
  Таким образом произошло, что я совсем забросил изготовление тракторов до тех пор, пока не наладилось автомобильное проќизводство. Когда же автомобиль получил в деревне права гражданства, трактор стал неќобходимостью, потому что фермеры освоиќлись с мыслью о механически движущейся повозке.
  Фермер не столько нуждается в новом оруќдии, сколько в движущей силе для использоќвания орудий. Я сам исходил немало миль за плугом и знаю, какая это работа. Какая траќта времени и рабочей силы для рабочего, цеќлыми часами и днями шагающего за медленќно ползущей упряжкой, тогда как трактор мог бы произвести за то же время в шесть раз большую работу! Нет ничего удивительного, что средний крестьянин, который должен с трудом делать все своими собственными руќками, может едва заработать на хлеб, и сельќскохозяйственные продукты никогда не поќпадают на рынок в том изобилии и по той цеќне, как в сущности могло бы быть.
  Как и в автомобиле, мы стремились к сиќле, а не к весу. Идея веса крепко укоренилась у фабрикантов. Полагали, что большая тяќжесть была равнозначаща большой двигаќтельной силе, - машина не может хорошо цеќпляться, если не будет одновременно тяжеќлой. И все это - несмотря на факт, что кошќка весит не так уж много, а тем не менее отлиќчно лазает. Мое мнение о тяжести я изложил в другом месте. Единственный тип трактоќра, который, на мой взгляд, стоит произвоќдить, должен быть настолько легок, прочен и прост, чтобы всякий умел им пользоватьќся. Сверх того, он должен быть так дешев, чтобы всякий мог себе позволить его иметь.
  Стремясь к этой цели, мы работали почти 15 лет над созданием трактора и потратили немало миллионов долларов на опыты. При этом мы шли как раз по тому же пути, как и при создании автомобиля. Каждая часть долќжна была быть такой прочной и способной к сопротивлению, как только возможно, чисќло частей - по возможности меньше, а цеќлое - изготовляться в большом количестве. Временно мы думали, что может пригодитьќся для этого автомобильный двигатель, и поќэтому сделали с ним несколько опытов. Но, наконец, мы пришли к убеждению, что тип трактора, который мне хотелось создать, не
  имеет ничего общего с автомобилем. Мы с самого начала постановили сделать фабрику тракторов отдельным, не зависимым отавто-мобильной фабрики, предприятием. Ни одќна фабрика недостаточно велика для того, чтобы производить изделия двух сортов.
  Автомобиль предназначен для езды, тракќтор - для тяги. Эта разница назначения обуќсловливает разницу конструкции. Наиболее трудным было найти рулевой механизм, при посредстве которого, несмотря на большую силу тяги, можно было достичь точности наќправления. Мы нашли один тип конструкќции, который, кажется, гарантирует при всех условиях величайшую общую работоќспособность. Мы остановились на четырехќцилиндровом моторе, который пускается в ход газолином и может действовать на кероќсине. Самый малый вес, который может быть соединен с достаточной силой, 2425 анќглийских фунтов.
  Чтобы иметь возможность приспособить трактор, помимо его собственных функций тяги, еще для других работ, мы построили его так, что он одновременно может употребќляться и как неподвижный двигатель. Если он не на дороге и не в поле, он может быть соќединен с другими машинами посредством простого приводного ремня. Одним словом, мы хотели сделать его солидным, многостоќронним источником силы и нам это удалось. Он может быть употреблен не только для вспахивания, бороньбы, сеяния и жатвы, но также для молотьбы, для приведения в дейстќвие мукомольных, лесопильных и других мельниц, для выкорчевывания пней, расќпашки снега, решительно для всего, что треќбует двигатель средней силы, начиная от ноќжниц для стрижки овец и кончая печатаниќем газет. Его снабдили тяжелыми катками, чтобы возить грузы по дорогам, полозьями для льда и колесами, чтобы двигаться по рельсам. Когда в Детройте все предприятия принуждены были закрыться из-за недостатќка угля, мы еще издавали "Дирборн-Инде-пендент", послав один из наших тракторов к действующей электричеством типографии, установив его во дворе и соединив приводќными ремнями с печатными машинами на четвертом этаже. Наше внимание уже обраќщали на 95 функций, которые выполнял до сих пор трактор, и, вероятно, они являются лишь незначительной частью.
  Механизм трактора еще проще автомоќбильного, он изготовляется совершенно таќким же способом. До этого года производстќво было ограничено недостатком подходяќщего фабричного оборудования. Первыетра-кторы были изготовлены на Дирборнской фабрике, которая служит нам теперь опытќной станцией. Она была недостаточно велиќка для того, чтобы давать экономию, возможќную при большом производстве, а также не могла быть удобно расширена, поэтому возќник план изготовления тракторов на Ривер-Ружской фабрике, а она до этого года еще не была развернута для полного производства.
  Ныне фабрика, предназначенная для проќизводства тракторов, закончена. Работа идет совершенно так же, как на автомобильќных фабриках. Изготовление каждой отдельќной части представляет собой миниатюрное предприятие, и каждая готовая вещь подвоќзится по автоматическим путям сначала для частичной и, наконец, для окончательной сборки. Все движется само собой, и выучка является излишней. Производительность сеќгодняшней фабрики достигает одного милќлиона тракторов в год. Это то количество, на которое мы рассчитали производство, потоќму что мир больше, чем когда-либо нуждаетќся в дешевых, общеполезных двигателях и, кроме того, он слишком хорошо знает цену машин для того, чтобы не желать их.
  Первые тракторы были направлены, как сказано, в Англию. В Соединенных Штатах они впервые появились нарынке в 1918 году по цене 750 долларов. В следующем году мы были вынуждены, вследствие больших проќизводственных расходов, повысить цену до 885 долларов. В середине года мы снова могќли поставлять их по первоначальной цене 750 долларов. В 1920 году мы еще раз подняќли цену до 790 долларов; в наступившем за ним году мы достаточно наладили производќство, чтобы начать настоящее понижение цен. Цена спустилась до 625 долларов и когќда, наконец, приступила к деятельности Ри-вер-Ружская фабрика, мы снизили цену до 395 долларов. Это ясно показывает, какое влияние имеет точная производственная сиќстема на цену.
  Важно, чтобы цена оставалась низкой, иначе механическая сила не дойдет до всех ферм, а они в ней нуждаются. Через нескольќко лет ферма, работающая только человечесќкой и лошадиной силой, будет такой же редќкостью, как фабрика, приводимая в дейстќвие посредством топчана. Фермер должен либо приспособиться к употреблению двигаќтелей, либо отказаться от своего ремесла. Сравнительное сопоставление производстќвенных цен, несомненно, доказывает это. Во время войны правительство предприняќло опыт с одним Фордсон-трактором, чтобы выяснить эксплуатационные расходы сравќнительно с хозяйством, действующим лошаќдиной силой. Расчет был сделан на основе высоких цен на тракторы и высокую стоиќмость транспорта. Кроме того, цифры на амортизацию и ремонт взяты слишком высоќкие. Но даже, если бы этого и не было, в наќстоящее время цена понизилась наполовиќну, так как ведь и производственные издержќки уменьшились наполовину. Расчет гласит:
  
  Цена Фордсона - 880долларов; продолжительность службы 4800 часов; по 4/5 акра в час - 3840 акров
  Износ на 1 акр 0,221 долл.
  Расходы по ремонту: на 3840 акров - 100 долларов1 акр 0,026 долл.
  Топливо, керосинпо 19центов;2галлона на акр 0,38 долл.
  3/4 галлона масла на 8 акров 1 акр 0,07долл.
  рабочий-2доллара вдень = 8акрам1 акр 0,25 долл.
  Стоимость распашки Фордсоном за акр 0,95 долл.
  
  8лошадей, цена 1200долл.; Время службы 5000 час.;
  по 4/5 акра в час - 4000 акров. 4000 акров - 1200долл.
  износ лошадей на акр 0,30 долл.
  Корм одной лошади - 40 центов (100 рабочихдней) 1 акр. 0,40 долл.
  Корм одной лошади 10 центов в день (265 нерабочих дней) 1 акр 0,265
  2плугаря, 2плуга, по2доллара в день1 акр 0,50
  Стоимость распашки лошадьми 1 акра 1,46 долл.
  При современном соотношении цен стоиќмость на 1 акр достигала бы примерно 40 центов, причем только 2 цента считаются на износ и ремонт. Кроме того, совершенно не принят во внимание фактор времени. Расќпашка будет совершена почти в 4 раза скоќрее, а физическая сила нужна только для упќравления трактором. Пахота, таким обраќзом, превратилась в поездку на автомобиле по полю.
  Старинный способ обработки земли гоќтов стать романтическим воспоминанием. Это не значит, что отныненафермебудетне-чего делать. Работа не может быть выключеќна из всякой действительно продуктивной жизни. Но механически приводимое в дейстќвие хозяйство порождает то следствие, что убийственная, переутомляющаяработаисче-зает из фермерской жизни. Механически оборудованное хозяйство снимает ношу с
  
  людей, чтобы взвалить ее на сталь и железо. Мы находимся еще только в начале этого развития. Автомобиль революционировал современную фермерскую жизнь не в качестќве средства передвижения, а как источник движущейся силы. Сельское хозяйство должќно стать чем-то большим, чем сельское ремеќсло. Оно должно превратиться в предприќятие для производства продовольствия. Когќда же оно, действительно, превратится в деќловое предприятие, фактическая работа на средней ферме будет исполняться в 24 дня в году. Остальные дни можно будет посвящать другой деятельности. Земледелие слишком сезонная работа для того, чтобы вполне заќнять одного человека.
  В качестве предприятия для выработки продовольствия сельское хозяйство будет в таком количестве вырабатывать и распредеќлять его, что каждая семья получит достаточќно для того, чтобы покрыть свою потребќность. Ведь продовольственные тресты не могли бы даже существовать, если бы мы выќрабатывали все роды пищевых припасов в таќком подавляющем количестве, чтобы их заќпрет и грабеж сделались невозможными. Фермер, ограничивающий свое производстќво, играет прямо на руку спекулянтам.
  Тогда, быть может, мы увидим, как воскреќснут маленькие мельничные двигатели. День, когда перестали существовать деревенќские мельницы, был дурным днем. Коопераќтивное сельское хозяйство сделает такие усќпехи, что мы увидим фермерские общества с собственными бойнями, в которых домороќщенные свиньи будут превращаться в ветчиќну и сало, с собственными мельницами, на которых возделанное ими зерно будет преќвращаться в рыночный товар.
  Почему бык, выращенный в Техасе, переќвозится на бойню в Чикаго и подается на стол в Бостоне - останется вопросом, никем не разрешенным до тех пор, пока еще сущеќствует возможность всех потребных для Босќтона быков разводить вблизи Бостона. Центќрализация продовольственной промышленќности связана с огромными транспортными и организационными издержками и слишќком убыточна для того, чтобы продолжаться в высоко развитой общественной жизни.
  В ближайшие 20 лет предстоит такое же развитие сельского хозяйства, какое мы пеќрежили за последние двадцать лет в промышќленности.
  
  ГЛАВА 15
  К ЧЕМУ БЛАГОТВОРИТЕЛЬСТВОВАТЬ?
  
  Почему в цивилизованном обществе необќходимо подавать милостыню? Я не имею ниќчего против благотворительности. Боже из-бави, чтобы мы стали равнодушны к нуждам наших ближних. В человеческом сочувствии слишком много прекрасного, чтобы я хотел заменить его холодным расчетливым рассужќдением.
  Можно назвать очень немного крупных достижений, за которыми не стояло бы соќчувствие в качестве двигателя. Каждое досќтойное быть совершенным дело предприниќмают ради помощи людям.
  Плохо только, что мы этот высокий, благоќродный побудитель применяем слишком меќлочным образом. Если сочувствие побуждаќет нас накормить голодного, почему же оно не порождает в нас желания сделать этот гоќлод невозможным? Раз мы питаем к людям достаточную симпатию для того, чтобы выќзволять их из нужды, то чувство, конечно, должно быть настолько сильным, чтобы нуќжду совершенно уничтожить.
  Подавать легко; гораздо труднее сделать подачку излишней. Чтобы достигнуть этого, нужно, не останавливаясь на индивидууме, уничтожить корень зла; разумеется, наряду с этим должна осуществляться помощь отќдельным лицам; дело, однако, не должно огќраничиваться этой временной помощью. Трудность добраться до подлинной причиќны только кажущаяся. Много людей предќпочтут помочь бедной семье, чем серьезно задуматься над проблемой устранения бедќности вообще.
  Я вовсе не за профессиональную благотвоќрительность и деловую гуманность какого бы то ни было сорта. Как только человечесќкая готовность помогать систематизируетќся, организуется, делается коммерческой и профессиональной, ее сердце умирает и она становится холодным бесплодным делом.
  Подлинная человеческая готовность поќмочь никогда не поддается систематизации или пропагандированию. Гораздо большее число сирот воспитывается в семьях, где их любят, чем в сиротских домах. Гораздо больќше стариков поддерживается и охраняется дружеской рукой, чем призревается в богаќдельнях. Ссуды, даваемые одной семье друќгою, больше приносят помощи, чем общестќвенные ссудные кассы. Как далеко мы должќны заходить, способствуя коммерциализаќции естественного человеческого инстинкќта помощи - вопрос серьезный.
  Профессиональная благотворительность не только бесчувственна; от нее больше вреќда, чем помощи. Она унижает принимающеќго и притупляет самоуважение. В тесном родќстве с ней сентиментальный идеализм. Всеќго несколько лет назад внезапно распростраќнилась мысль, что "помощь есть нечто таќкое, чего мы по праву смеем ожидать от друќгих". Бесчисленные люди стали получать "доброжелательную общественную поќмощь". Целые слои населения выдерживаќлись в состоянии ребяческой беспомощноќсти. Делать что-либо для других стало проќфессией. Это породило в народе все, что угодно, только не самоуверенность и далеко не устраняло обстоятельств, из которых проќистекала мнимая нужда в помощи.
  Но еще хуже, чем культивирование этой детской доверчивости взамен уверенного саќмосознания и твердой самопомощи, была та определенная ненависть, которая в больќшинстве случаев овладевала облагодетельстќвованными. Люди нередко жалуются на неќблагодарность тех, кому они помогли. Нет ничего естественнее. Во-первых, в том, что носит название "благотворительность", очень мало подлинного, идущего от сердца сочувствия и заинтересованности. Во-втоќрых, никому не нравится быть вынужденќным получать милостыню.
  Такая "общественная помощь" создает наќпряженное положение, берущий излишки чувствует себя униженным подачкой, и еще
  очень большой вопрос, не должен ли чувстќвовать себя униженным и дающий. Благотвоќрительность никогда еще не разрешала задаќчи на сколько-нибудь длительный срок. Блаќготворительная организация, не поставивќшая себе целью сделаться в будущем излишќней, не исполняет подлинного своего назнаќчения. Она всего-навсего добывает содержаќние для самой себя и еще более усиливает "непродуктивность".
  Благотворительность станет ненужной в тот миг, когда неспособные к содержанию саќмих себя будут извлечены из класса "непроќизводящих" и включены в класс производяќщих. Опыты на нашей фабрике доказали, что в хорошо организованной промышленќности всегда найдутся места для калек, хроќмых и слепых.
  Научно продуманная промышленность не должна быть Молохом, пожирающим всех, кто к ней приближается. Если же это так, то она не соответствует своей задаче. В промышќленности, как и вне ее, всегда найдутся заняќтия, требующие всей силы здорового человеќка, но есть и бесчисленное количество других устройств, предъявляющих требования больќшего проворства, чем когда-либо приходиќлось проявлять ремесленникам средних веќков. Тончайшая дифференциация производќства всегда даст возможность человеку, облаќдающему особенной силой или проворстќвом, применить то или другое. В прежние вреќмена квалифицированный ремесленник-раќбочий тратил большую часть своего времени на неквалифицированную работу. Это была расточительность. Но так как в то время кажќдое изделие требовало как квалифицированќной, так и. неквалифицированной работы, то было очень мало возможности изучить свое ремесло тому, кто был либо слишком глуп для того, чтобы когда-нибудь стать искусќным работником, либо не мог.
  Ни один ремесленник, который в настояќщее время работает вручную, не может зараќботать больше, чем на пропитание. Излишќки для него недостижимы. Считается само собой понятным, что он в старости будет на содержании у своих детей или, если у него нет детей, станет обузой для общества. Все это совершенно не нужно. Дифференциаќция производства предоставляет работу, коќторую может исполнять всякий. В диффеќренцированном производстве больше должќностей, могущих исполняться слепыми, чем
  существует слепых. Точно так же имеется больше мест для калек, чем существует каќлек на свете. На всех этих должностях челоќвек, который близоруко почитается объекќтом благотворительности, заработает точно такое же хорошее содержание, как умнейќший и сильный рабочий. Расточительность - ставить сильного человека на работу, котоќрую также хорошо может выполнить калека. Поручать слепым плетение корзин - растоќчительность, от которой волосы встают дыќбом. Расточительность - пользоваться ареќстантами в каменоломнях или посылать их на трепание конопли, или на другие ничтожќные бесполезные работы.
  Хорошо поставленная тюрьма не только должна была бы содержать себя, но арестант должен бы быть в состоянии прокармливать свою семью или, если у него таковой нет, отќкладывать сбережения, которые дадут ему возможность снова встать на ноги после осќвобождения. Я не проповедую принудительќных работ, точно так же как эксплуатацию арестантов наподобие рабов. Такой план слишком отвратителен, чтобы тратить на неќго слова. Мы вообще слишком переборщиќли с тюрьмами и взялись за дело не с того конца. Но до тех пор, пока вообще существуќют тюрьмы, они могут быть с такой точноќстью приспособлены к общей системе произќводства, что тюрьма явится продуктивной рабочей общиной на пользу общества и на благо самих заключенных.
  Я знаю. правда, что существуют законы - дурацкие, исходящие из пустой головы, заќконы, которые ограничивают промышленќное использование арестантов и которые изќдаются якобы во имя "рабочего класса". Раќбочим эти законы вовсе не нужны. Повышеќние общественных налогов не идет никому из членов общества на пользу. Если непреќстанно иметь в виду мысль о служении, то в каждой местности найдется больше работы, чем наличных рабочих рук.
  Основанная на служении промышленќность делает излишней всякую благотвориќтельность. Филантропия, несмотря на благоќроднейшие мотивы, не воспитывает самоќуверенности, а без самоуверенности ничего не выходит. Обществу лучше, если оно недоќвольно настоящим положением вещей, чем если оно им довольно. Под этим я подразуќмеваю не мелкое, ежедневное, придирчиќвое, сверлящее недовольство, но широкое, мужественное недовольство, исходящее из той мысли, что все происходящее может быть исправлено, и в конце концов, будетис-правлено. Тот вид филантропии, который тратит время и деньги на то, чтобы помочь миру содержать самого себя, гораздо лучше, чем тот, который только дает и тем увеличиќвает праздность. Филантропия, как все осќтальное, должна бы быть продуктивной и она, по моему мнению, в состоянии сделать это. Я лично делал опыты, и не без успеха, с промышленной школой и больницей, котоќрые считаются общеполезными учрежденияќми, с целью испытать, могут ли они содерќжать себя сами.
  Я не очень высоко ставлю обычного типа промышленные школы - мальчики приобќретают там лишь поверхностные знания, да и не выучиваются толково применять их. Промышленная школа отнюдь не должна быть смесью высшей технической школы и школы вообще, но скорее средством науќчить молодежь продуктивности. Если мальќчиков без всякой пользы занимают выработќкой предметов, которые впоследствии будут выброшены, то им невозможно извлечь из этого интерес и знание, на которое они имеќют право.
  В течение всего учебного времени мальќчик ничего не производит. Школы не забоќтятся о средствах к жизни мальчика, разве только посредством благотворительности. Но многие подрастающие юноши нуждаютќся в поддержке; они принуждены принять первую, попавшуюся под руку, работу и не имеют возможности избрать себе подходяќщую профессию.
  Если такой молодой человек вступит заќтем неподготовленным в жизнь, то только увеличит царящий сейчас недостаток дельќных рабочих сил. Современная промышленќность требует такой степени знаний и искусќства, которые не даются ни кратковременќным, ни длительным посещением школы. Правда, наиболее прогрессивные школы, чтобы возбудить интерес мальчиков и приќучить их к ремеслу, учредили курсы ручного труда, но и они при данных условиях только паллиатив, так как не удовлетворяют творчеќского инстинкта нормального юноши.
  Чтобы пойти навстречу этим условиям - дать возможность мужской молодежи полуќчить образование и одновременно промышќленную выучку на творческом основании -
  в 1916 году была основана Промышленная Школа Генри Форда. Слово "филантропия" не имело ничего общего с этой попыткой. Попытка истекала из желания помочь мальќчикам, которые под давлением обстояќтельств принуждены преждевременно остаќвить школу. Это желание шло, как нельзя больше, навстречу необходимости найти ученых мастеров. Мы с самого начала держаќлись трех принципов: дать мальчику возможќность остаться мальчиком, вместо того чтоќбы воспитать из него скороспелого рабочеќго; вести научное образование рука об руку с ремесленными уроками; воспитывать в мальчике чувство гордости и ответственноќсти за свою работу, заставляя его исполнять настоящие предметы потребления. Он рабоќтает над предметом определенной промышќленной ценности. Школа числится частной и открыта для мальчиков от 12 до 18 лет. Она организована по системе стипендий. Кажќдый мальчик получает при поступлении гоќдовую стипендию в 400 долларов. Постепенќно при удовлетворительных успехах она поќвышается до 600 долларов.
  Об успехах в классах, как и в мастерской, а также о прилежании ведутся ведомости. Отќметки о прилежании принимаются во внимаќние при определении размера стипендии. Одновременно с этой стипендией каждый мальчик получает маленькое месячное жалоќванье, которое, однако, должно откладыќваться на его имя в сберегательную кассу. Этот запасный фонд должен оставаться в банке до тех пор, пока мальчик находится в школе; только в несчастных случаях школьќное начальство получает разрешение взять из банка деньги.
  В процессе постепенной работы удается все полнее и полнее разрешать проблему, связанную с надлежащим ведением школы, и усовершенствовать методы для достижеќния намеченной цели. Первоначально был обычай занимать мальчиков треть дня в класќсе и две трети в мастерской. Однако этот план оказался неблагоприятным для успешќности; в настоящее время образование мальќчиков ведется по неделям - одну неделю в школе и две в мастерской. Классы всегда одќни и те же и меняются только по неделям.
  Мы содержим первоклассный учебный персонал, а учебником служит фабрика Форќда. Она дает более широкую возможность для практических занятий, чем большинстќво университетов. Уроки арифметики даютќся с применением конкретных задач фабриќки. Мальчикам больше не приходится муќчиться над таинственным А, который прохоќдит по четыре мили в час, тогда как Б прохоќдит всего две. Им даются действительные примеры и действительные условия. Они учатся наблюдать. Города для них больше не черные точки на карте, а части света - не только известное количество страниц учебќника. Им показывают фабричный груз, идуќщий в Сингапур, фабричное сырье из Африќки и южной Америки, и мир в их глазах стаќновится населенной планетой вместо пестќрого глобуса на кафедре. Для физики и хиќмии промышленное производство является лабораторией, где каждый учебный час преќвращается в опыт. Например, нужно объясќнить действие насоса. Учитель сперва объясќняет отдельные части и их функции, отвечаќет на вопросы и потом ведет всех вместе в маќшинное отделение, чтобы показать большой насос в действии. При школе настоящая масќтерская с первоклассным оборудованием. Мальчики последовательно переходят от раќботы на одной машине к работе на другой. Они работают исключительно над частями или предметами, необходимыми обществу, но наше потребление так велико, что список вмещает все. Производство после испытаќния покупается Автомобильным Общестќвом Форда. То, что при этом отбрасывается, как негодное, естественно зачисляется в счет расходов школы.
  Наиболее успешные классы исполняют тонкую микрометрическую работу и делают каждое движение с ясным сознанием преслеќдуемых при этом целей и принципов.
  Они сами чинят свои машины, учатся обќращению с машинами; так, в чистых светќлых помещениях, в обществе своих учитеќлей закладывают они фундамент для успешќной карьеры.
  По окончании школы им повсюду открыќты хорошо оплачиваемые места на фабриќках. О социальном и моральном здоровье мальчиков неуклонно заботятся. Надзор веќдется не принудительно, но в тоне дружескоќго внимания. Домашние обстоятельства кажќдого мальчика хорошо известны и его склонќности принимаются во внимание. Не делаетќся ни малейшей попытки изнежить их. Когќда однажды два мальчика вздумали вздуть друг друга, им не стали читать лекции о греќховности потасовки. Им только посоветоваќли удалить свои разногласия более благораќзумным образом; когда же они по мальчишеќскому обычаю предпочли более примитивќный метод, им дали перчатки для бокса и поќзволили разрешить вопрос в углу мастерќской. Единственное требование состояло в том, чтобы они покончили дело тут же и не возобновляли драки вне школы.
  Результатом была короткая схватка и приќмирение. С ними со всеми обращаются, как с мальчиками; хорошие мальчишеские инќстинкты поощряются; и когда их встречаќешь в школе или фабричных помещениях, мерцание пробуждающегося мастерства в их глазах почти несомненно. В них есть чувстќво "соучастия". Они чувствуют, что делают нечто такое, что стоит труда. Они учатся быќстро и усердно, потому что изучают вещи, коќторые хотел бы изучать всякий здоровый мальчик, постоянно задающий вопросы, на которые, однако, дома не получает ответа.
  Школа открылась при 6 учениках, а теќперь она насчитывает 200, следуя такой пракќтической системе, что может дойти до 700. Вначале она несла убытки, но согласно моеќму глубочайшему убеждению в том, что всяќкое хорошее само по себе дело окупит себя, если только правильно его поставить, она так усовершенствовала свои методы, что теќперь содержит себя сама.
  Нам посчастливилось сберечь мальчикам их детский возраст. Они вырабатывают из сеќбя рабочих, но не забывают быть мальчикаќми. Это обстоятельство самой существенной важности. Они зарабатывают 16...35 центов в час - больше, чем могли бы зарабатывать на доступных в их возрасте должностях. Оставаќясь в школе, они могут совершенно так же поќмогать своим семьям, как если бы ходили на работу. Окончив школу, они владеют солидќным общим образованием; они достаточно знают для того, чтобы зарабатывать где угодќно в качестве рабочего столько, чтобы по жеќланию иметь возможность попутно продолќжать свое образование. Если они не имеют к этому склонности, то, по крайней мере, поќвсюду могут требовать высшую ставку.
  Они не обязаны поступать на нашу фабриќку, но, правда, большинство делает это и без обязательств, т. к. знает, что нигде нет лучќших условий работы. Мальчики сами пролоќжили себе дорогу и ничем нам не обязаны.
  Благотворительности нет. Учреждение саќмо себя окупает.
  Больница Форда создана по тому же осќновному плану. Вследствие перерыва, выќзванного войной - во время войны она отоќшла к государству и была преобразована в воќенный лазарет Љ36, на 1500 кроватей кругќлым числом - дело недостаточно наладиќлось, чтобы дать исчерпывающие определенќные результаты. Она возникла в 1914 году, как Детройтская общественная больница, и деньги на нее должны были быть добыты по общественной подписке. Я подписал тоже, и постройка началась. Задолго до того, как было закончено первое строение, средства были исчерпаны и меня просили о вторичќном взносе. Я отклонил это, придерживаясь того мнения, что строительные расходы долќжны были быть заранее известны руководиќтелям, и подобное начало не внушало мне особого доверия к будущему руководству. Заќто я предложил принять всю больницу на сеќбя и выплатить общественные взносы по подписке. Это состоялось, и работа стала подвигаться успешно, пока 1 августа 1918 г все учреждение не было передано правительќству. В октябре 1919 г. больница была вновь возвращена нам и 10 ноября того же года принят первый частный пациент.
  Больница расположена на Большом Заќпадном бульваре в Детройте. Участок равняќется 20 акрам, следовательно, места для дальќнейших построек имеется в избытке. Сущеќствует намерение расширить здание в слуќчае, если оно оправдает себя.
  Первоначальный план был совершенно оставлен, и мы пробовали создать учреждеќние вполне нового типа как по оборудоваќнию, так и по ведению дела. Больниц для боќгатых имеется в избытке, для бедных точно так же. Но нет для тех, которые могли бы кое-что платить и даже хотели бы платить, чтобы не чувствовать, что они принимают милостыню. Считается вполне естественќным, что больница не может быть таковой и одновременно содержать себя, что она должќна содержаться либо на частные взносы, лиќбо должна быть зачислена в разряд частных, с выгодой содержимых санаторий. Наша больница должна стать учреждением, котоќрое само себя содержит - она должна давать максимум услуг за минимальную оплату, но без тени благотворительности.
  В нашем, вновь возведенном здании нет больничных палат. Все комнаты отдельные и имеют ванну. Они соединены в группы по 24 комнаты и по величине, обстановке и обоќрудованию совершенно одинаковы. Во всей больнице нет ни одного исключения, да это ни в каком случае и не должно быть. Все паќциенты поставлены совершенно одинаково.
  Из того, как управляются в настоящее вреќмя больницы, совершенно неясно, существуќют они для больных или для врачей. Я хороќшо знаю, как много времени отдает дельный врач или хирург делам благотворительноќсти, но я вовсе не убежден в том, что гонорар за его деятельность должен соответствовать денежному состоянию его пациентов; зато я твердо убежден в том, что так называемая "профессиональная этика" является прокляќтием для человечества и для развития медиќцинской науки. Диагностика ушла еще не очень далеко вперед. Мне бы не хотелось принадлежать к числу владельцев таких больниц, где не заботятся во всех отношениќях о том, чтобы пациенты лечились от тех боќлезней, которыми они страдают действиќтельно, вместо того чтоб лечиться от болезќни, которую наметил себе первый попавќшийся врач. Профессиональная этика преќпятствует исправлению ошибочного диагноќза. Консультирующий врач, если он не облаќдает очень большим тактом, никогда не изќменит диагноза или режима, если только коллега, пригласивший его, не вполне с ним согласен, и даже в этом случае все происхоќдит без ведома пациента. Кажется, господќствует мнение, что больной, в особенности, если он обращается в больницу, становится собственностью своего врача. Знающий врач не будет эксплуатировать своих больќных, немного менее знающий, наоборот - да. Многие врачи, кажется, придают неизќменности своего диагноза такое же значеќние, как выздоровлению своих пациентов.
  Цель нашей больницы порвать со всеми этими обычаями и поставить на первом плаќне интерес пациента. Поэтому, это так назыќваемая "закрытая больница". Все врачи и сиќделки получают годовое жалованье и не имеќют права практиковать вне больницы. В больнице заняты 21 врач и хирург, которые выбраны весьма тщательно и минимум ихсо-держания равняется тому, что они могли бы зарабатывать при самой успешной и широќкой частной практике. Ни один из них ниќчуть не заинтересован в пациенте с финансоќвой точки зрения, и ни один пациент не имеќет права пользоваться лечением постороннеќго врача. Мы охотно признаем роль и деяќтельность домашнего врача и отнюдь не жеќлаем его вытеснять. Мы принимаем от него больных в том случае, когда он прекращает свою деятельность, и стараемся возможно скорей вернуть пациента обратно. Наша сисќтема делает для нас нежелательным держать пациента дольше, чем это строго необходиќмо - мы не предназначены к делам такого роќда. И мы готовы в вышеуказанном случае поќделиться нашими знаниями с домашним враќчом, но пока пациент лежит в больнице, мы принимаем на себя полную ответственќность. Для посторонних врачей больница "закрыта", что, однако, не исключает нашеќго сотрудничества с теми врачами, которые этого пожелают.
  Интересно, как принимают пациента. Доќставленный пациент сначала осматривается главным врачом и затем передается для осмоќтра 3...4 или даже больше, если нужно, враќчам. Это делается независимо от болезни, из-за которой он попал в больницу, потому что согласно постепенно накапливающемуќся опыту, дело большей частью в общем соќстоянии пациента, а не в данной болезни. Каждый врач предпринимает полное обслеќдование и посылает свое заключение главноќму врачу, не имея возможности предвариќтельно консультировать с другими врачами. Таким образом, заведующему больницей доќставляется, по меньшей мере, 3, а иной раз 6 или 7 основательных и совершенно не завиќсимых друг от друга диагнозов. Все вместе они составляют историю болезни без всяких пробелов. Эти меры предосторожности ввеќдены для того, чтобы хоть в пределах наших современных знаний обеспечить по возможќности правильный диагноз.
  В настоящее время в нашем распоряжеќнии имеется приблизительно 600 кроватей. Каждый пациент оплачивает по твердо устаќновленной расценке комнату, продовольстќвие, врачебные и хирургические услуги до ухода включительно. Специальных издерќжек не существует, отдельных сиделок равќным образом. Если больной требует большеќго ухода, чем можно требовать от имеющихќся в данном флигеле сиделок, то без всяких доплат добавляется лишняя сиделка. Но это случается редко, потому что пациенты сгрупќпированы сообразно с необходимым для них уходом. Одна сиделка в зависимости от трудности болезни ухаживает за 2, 5 или больше больными. Однако ни у одной нет боќлее 7 пациентов. Вследствие наших приспоќсоблений, сиделка в состоянии без постоќронней помощи ухаживать за 7-ю легко больќными. В обыкновенной больнице сиделки принуждены делать множество лишних двиќжений. Они больше тратят времени на беготќню, чем на уход за больными. Эта больница приспособлена для сбережения шагов. Кажќдая комната представляет нечто целое, и поќдобно тому, как мы стремились устранить лишнее движение на нашем заводе, мы поќступили и здесь. Пациенты платят за комнаќту, уход и врачебные услуги 4,50 долл. в день. Эта цена будет понижена при расширении больницы. Плата за большую операцию равќняется 125 долларам, за меньшую - по тверќдо определенному тарифу. Все эти цены наќзначены в виде опыта. Больница точно так же, как и фабрика, имеет свою систему и план, рассчитанный на то, чтобы покрываќлись все расходы.
  По видимости нет никакого основания к тому, чтобы опыт не удался. Его удача - искќлючительно вопрос организации и расчета. Та же самая организация, которая позволяет фабрике достичь высшей степени полезной службы, поднимет до высшей степени и службу больницы и одновременно сбавит цеќны настолько, чтобы сделать ее доступной всем. Единственная разница между расчеќтом средств для фабрики и больницы в том, что больница, на мой взгляд, не должна рабоќтать с прибылью, хотя эксплуатация и погаќшение должны быть приняты в расчет. До сих пор в эту больницу вложено около 9 милќлионов долларов.
  Если б нам только удалось упразднить блаќготворительность, то деньги, которые ныне вложены в благотворительные учреждения, могли бы быть влиты в расширенную проќмышленность и способствовать производстќву более дешевых товаров и большего колиќчества их. Это не только сняло бы с общестќва тяжесть налогов, но также подняло бы обќщее благосостояние.
  Если мы желаем упразднить в мире поќтребности благотворительности, мы должќны иметь в виду не только экономические усќловия существования, но и недостаточное знание этих условий, порождающее страх.
  
  Прогоните страх и воцарится самоуверенќность. Благотворительность не имеет места там, где пребывает самоуверенность.
  Страх - детище уверенности, которая опирается на что-либо постороннее: м. б. на снисходительность старшего рабочего, на удачливость фабрики, на постоянство рынка.
  Привычка к неудаче является матерью страха. Она глубоко укоренилась в людях. Люди хотели бы достичь вещи, которая расќпространяется от А до Т. С А она им еще не поддается, на В они испытывают затруднеќние, а на С натыкаются на по-видимому неќпреодолимое препятствие. Они кричат "проќпало" и бросают все дело. Они даже не предќставили себе шансов настоящей неудачи; их взгляд не отличит ни правильного, ни непраќвильного. Они позволили победить себя есќтественным препятствиям, возникающим на пути всякого намерения.
  Гораздо больше людей сдавшихся, чем поќбежденных. Не то, чтобы им не хватало знаќний, денег, ума, желания, а попросту не хваќтает мозга и костей. Грубая, простая, примиќтивная сила настойчивости есть некороноќванная королева мира воли. Люди чудовищќно ошибаются вследствие своей ложной оценки вещей. Они видят успехи, достигнуќтые другими, и считают их поэтому легко доќстижимыми. Роковое заблуждение! Наобоќрот, неудачи всегда очень часты, а успехи досќтигаются с трудом. неудачи получаются в реќзультате покоя и беспечности; за удачу же приходится платить всем, что у тебя есть, и всем, что ты есть. Поэтому-то удачи так жалќки и презренны, если они не совпадают с обќщей пользой и прогрессом.
  Человек все еще высшее существо прироќды. Что бы ни случилось, он человек и остаќнется человеком. Он проходит сквозь смену обстоятельств, как сквозь смену темпераќтур, и остается человеком. Если ему удастся возродить свой дух, ему откроются новые исќточники сокровищ его бытия. Вне его самоќго нет безопасности, вне его самого нет боќгатств. Устранение страха создает уверенќность и изобилие.
  Пусть каждый американец вооружится против изнеженности. Каждый американец должен восстать против нее, т. к. это наркоќтическое средство. Встаньте и вооружитесь, пусть слабые получают милостыню!
  
  
  
  ГЛАВА 16
  ЖЕЛЕЗНЫЕ ДОРОГИ
  
  Худшим примером того, как далеко моќжет отойти предприятие от принципа полезќного служения, являются железные дороги. У нас неизменно в ходу железнодорожный вопрос, разрешению которого посвящено немало размышлений и речей. Железной доќрогой недовольны все. Недовольна публика, потому что тарифы как пассажирские, так и товарные, слишком велики. Недовольны жеќлезнодорожные служащие, т. к. их ставки слишком малы, а рабочее время слишком продолжительно. Недовольны владельцы железных дорог, т. к. они утверждают, что вложенныев ихпредприятияденьгинедают процентов. Однако при правильно налаженќном деле все должны были бы быть довольќны. Если, неговоряо публике, ислужащиеи владельцы не имеют выгоды от предприќятия, то значит, в его управлении в самом деќле что-то неладно.
  Я вовсе не желаю корчить из себя знатока в железнодорожном деле. Правда, существуќют посвященные в его суть, однако же, если служба, которую несут американские железќные дороги, является результатом такого роќда накопленных знаний, то должен сказать, что мое уважение к ним не так уже велико. Я ничуть не сомневаюсь, что, собственно, диќректора железных дорог, люди, которые неќсут настоящую работу, способны управлять железной дорогой к общему удовольствию. К сожалению, нет также никакого сомнеќния, что эти подлинные директора, благодаќря цепи обстоятельств, не имеютровно никаќкой власти. И в этом-то и есть больное месќто. Потому что людям, которые, действиќтельно, кое-что понимают в железных дороќгах, не дано быть руководителями.
  В главе о финансах мы указывали на опасќность, связанную с займами. Ясно, что всяќкий, кто может занимать а(1 1й)1шт, предќпочтет воспользоваться этим правом, для тоќго чтобы покрыть ошибки своего ведения дел вместо того, чтобы исправить самые ошибки. Наши директора железных дорог принуждены, так сказать, занимать, потому что они, со дня возникновения железных доќрог, были несвободны. Руководителем в жеќлезнодорожном деле был не директор, а фиќнансист. До тех пор, пока железные дороги пользовались высоким кредитом, было больќше заработано денег выпуском акций и спеќкуляцией на процентных бумагах, чем служќбой публике. Только самая незначительная часть вырученныхпосредством железныхдо-рог денег была обращена на упрочение ихпо-чинного назначения. Если благодаря искусќному ведению дела чистые прибыли подниќмались так высоко, что являлась возможќность выплатить акционерам значительные дивиденды, то избалованные спекулянты и починные господа железных дорог употребќляли дивиденды на то, чтобы сначала подќнять свои акции, потом понизить и, накоќнец, на основании поднявшегося благодаря прибыли кредита, выпустить новые акции. Если же прибыли естественным или искусстќвенным способом падали, то спекулянты скупали акции обратно, чтоб со временем инсценировать новое повышение и новую продажу. Во всех Соединенных Штатах найќдется едва ли одна железная дорога, которая не переменила бы один или несколько раз своих владельцев, в то время как заинтересоќванные финансисты нагромождали друг на друга горы акций до тех пор, пока вся поќстройка не теряла равновесие и не обрушиваќлась. Тогда аналогичные им финансовые круќги становились обладателями железных доќрог, наживали на счет легковерных акционеќров большие деньги и снова принимались за прежнюю постройку пирамиды.
  Естественный союзник банкира - юрисќконсульт. Трюки, производившиеся с железќными дорогами, невозможны без советов юриста. Юрист, как и банкир, в деле, как таќковом, ничего не понимает. Они полагают, что дело ведется правильно в том случае, есќли оно не выходит из предписанных закоќном пределов или если законы могут быть так изменены или истолкованы, чтобы подќходить к данной цели. Юристы живут по гоќтовым нормам. Банкиры вырвали из рук у железнодорожных директоров финансовую политику. Они поставили поверенных слеќдить за тем, чтобы железные дороги нарушаќли законы только законным образом. Для этой цели они вызвали к жизни огромные юридические учреждения. Вместо того, чтоќбы действовать согласно здравому человечеќскому смыслу и обстоятельствам, все железќные дороги должны были действовать соглаќсно советам своих адвокатов. Циркуляры обќременили все части организации. К этому прибавились еще законы Штатов и Союза Штатов, и ныне мы видим, как железные доќроги запутались в сетях параграфов. Юриќсты и финансисты, с одной стороны, и адмиќнистрация штатов, с другой, совершенно связали руки железнодорожным директоќрам. Делами нельзя руководить свыше.
  Благодаря нашему опыту с Детройт-Толе-до-Айронтонской железные дорогой мы имели случай испытать, что значит независиќмость от мертвечины финансового и юридиќческого руководства. Мы приобрели железќные дорогу потому, что ее права стояли на пуќти некоторых наших улучшений в Ривер-Ру-же. Мы купили ее не для помещения капитаќла, не как вспомогательное средство для наќшей промышленности и даже не ради ее стратегического положения. На редкость благоприятное положение этой железные доќроги обнаружилось уже после нашей покупќки. Но это не относится к делу. Итак, мы куќпили железную дорогу потому, что она мешаќла нашим планам. Теперь нужно было что-либо из нее сделать. Единственно правильќным было преобразовать ее в продуктивное предприятие, применить к ней те же самые принципы, как и во всех областях нашего производства. До сей поры мы не предприняќли никаких особенных мер, и указанная лиќния ни в коем случае не может считаться обќразцом того, как надлежит вести управление железной дорогой. Правда, применение наќшего правила - достигнуть максимальной службы при максимальной деятельности - сейчас же привело к тому, что доходы железќной дороги стали превышать ее расходы, неќчто новое для этой линии. Это пытались представить таким образом, будто введенќные нами преобразования, которые, кстати сказать, были введены только между проќчим, как вполне естественные, чрезвычайно революционны и противоречат традициям железнодорожной администрации. Между тем, мне лично кажется, что наша маленьќкая линия не отличается существенно от больших железнодорожных линий. В нашей собственной сфере деятельности мы обнаруќжили, что совершенно все равно, велик или ограничен круг действия, если только при этом методы, которым следуют, правильны. Основные положения, которым мы следоваќли в большом Хайлэнд-Паркском предприќятии, были применимы и для всех других. Для нас никогда не составляло разницы, множим ли мы нашу деятельность на 5 или 5000. Вопрос величины повсюду только вопќрос умножения.
  Детройт-Толедо-Айронтонская железная дорога была основана лет 20 тому назад и с тех пор реорганизовывалась каждые два года. Последняя реорганизация имела место в 1914 году. Война и контроль Союза Штатов прервали этот реорганизационный цикл. Жеќлезная дорога имеет 343 английских мили рельсового пути, 52 мили веток и 45 англ. миль полосы отчуждения в чужих владениях.
  Она идет почти по прямой линии к югу от Детройта, вдоль реки Огайо до Айронтона и соприкасается таким образом с угольными копями Западной Виргинии. Она пересекаќет большинство крупных железнодорожных линий и, с общеделовой точки зрения, должќна была быть весьма доходной. Она и была доходной для финансистов. В 1913 г. ее капиќтал достигал 105 000 долларов на милю. При следующей перемене владельцев эта сумма упала до 47 000 долларов на милю. Я не знаю, сколько в общем уже было взято денег под эту дорогу. Я знаю только, что акционеќры при реорганизации 1914 года по оценке были принуждены внести в фонд почти 5 млн. долларов, следовательно, сумму, котоќрую мы заплатили за всю дорогу. Мы заплаќтили по 60 центов за доллар по закладным обязательствам, хотя цена незадолго до дейќствительной продажи равнялась только 30...40 центам за доллар. Сверх того, мы опќлатили обычные акции по одному, а специќальные акции по 5 долларов за штуку, следоќвательно, весьма приличную сумму, приниќмая во внимание факт, что обязательства ниќкогда не приносили процентов и дивиденд
  на акции был почти исключен. Подвижной состав Общества доходил до 70 локомотиќвов, 27 классных вагонов и 2800 товарных. Все было в чрезвычайно скверном состояќнии и, большей частью, вообще непригодно к употреблению. Все постройки были загрязќнены, некрашены и вообще запущены. Жеќлезнодорожное полотно представляло из сеќбя нечто, немногим лучшее, чем полосу ржавчины. и немногим худшее, чем дорогу вообще. Ремонтные мастерские имели слишќком много людей и слишком мало машин. Все производство было, так сказать, рассчиќтано на максимум бесхозяйственности. Зато имелось необычайно обширное исполниќтельное и административное управление и, разумеется, также и юридический отдел. Это одно стоило свыше 18 000 долларов в меќсяц. В марте 1921 года мы взяли железную доќрогу и сейчас же начали проводить наши принципы. До сих пор в Детройте существоќвало Исполнительное Бюро. Мы закрыли его и передали все управление одному-един-ственному человеку, занимавшему половиќну письменного стола в конторе. Юридичесќкое отделение отправилось вслед за Исполќнительным. Железная дорога не нуждается в множестве сутяг. Наши служащие сейчас же ликвидировали многие дела, тянувшиеся в течение ряда лет. Всякие новые претензии сейчас же разрешаются, согласно обстояќтельствам, так, что расходы по ним редко превышают 200 долларов в месяц. Вся уйма излишнего счетоводства и бюрократичесќкой волокиты была выброшена за борт и перќсонал железной дороги сокращен с 2700 чеќловек до 1650.
  Согласно нашей деловой политике все звания и должности, исключая предписанќных законом, упразднены.
  В общем, организация железной дороги очень строгая, каждое приказание должно пройти через ряд инстанций и никто не смеќет действовать без определенного приказаќния своего начальника. Однажды, рано утќром, попал на железную дорогу и нашел готоќвый к отходу поезд, под парами и с бригаќдой. Он ждал полчаса "приказа". Мы отпраќвились на место и управились со всеми рабоќтами раньше, чем пришел приказ; это было еще до того, как мысль о личной ответственќности проложила себе путь. Вначале было не так-то легко сломить эту привычку к "приќказу", люди боялись ответственности. Но с
  течением времени план становился им все яснее и теперь никто не прячется за ограду своих обязанностей. Люди оплачиваются за восьмичасовой рабочий день, но с них требуќют, чтобы они отрабатывали все время полќностью. Если данное лицо состоит машиниќстом и исполняет свою службу в 4 часа, то осќтальное время оно работает там, где это в данный момент необходимо. Если кто-ниќбудь проработал дольше восьми часов, то он не получает сверхурочных, а попросту вычиќтает проработанное время из следующего раќбочего дня или копит излишнее время, покуќда не наберется целый свободный день, котоќрый ему полностью оплачивается. Наш 8-мичасовой рабочий день-действительно 8-мичасовой рабочий день, а не база для переќрасчета заработной платы.
  Самая маленькая ставка равняется 6 долќларам в день. Чрезвычайного персонала не имеется. Мы сократили число служащих в бюро, мастерских и на линии. В одной масќтерской теперь 20 человек исполняют больќше работы, чем прежде 59. Несколько времеќни тому назад одна из наших путевых артеќлей, состоящая из одного надсмотрщика и 15 человек рабочих, работала поблизости от другой, идущей параллельно железнодорожќной ветке, на которой артель в 40 человек исќполняла точно такую же работу по ремонту рельс и прокладке шпал. В течение дня наша артель опередила на два телеграфных столба артель соперников.
  Линия постепенно стала подниматься; почти все полотно заново отремонтировано и на много миль проложены новые рельсы. Локомотивы и подвижной состав ремонтиќруются в наших собственных мастерских и лишь с небольшими затратами. Мы нашли, что закупленные предшественниками запаќсы непригодны для употребления; теперь мы сберегаем на наших заготовках, приобреќтая лучшие материалы и следя, чтобы ничеќго не пропало даром. Персонал всегда готов помогать в деле сбережений. Что пригодно, то им пускается в ход. Мы задали вопрос жеќлезнодорожнику: "Что можно извлечь из лоќкомотива?" и он ответил рекордом бережлиќвости. При этом мы не вкладываем в предќприятие больших сумм. Все, согласно наќшей деловой политике, покрывается из наќших доходов.
  Поезда должны двигаться прямым сообќщением и пунктуально. Товарное сообщеќние удалось ускорить на одну треть первонаќчального времени. Вагон, отведенный на заќпасный путь, нечто гораздо большее, чем каќжется на первый взгляд; он является очень большим вопросительным знаком. Кто-ниќбудь должен знать, почему он там стоит. Преќжде нужно было 8...9 дней, чтобы доставить товар из Филадельфии в Нью-Йорк, теперь - 31/2 дня. Организация несет настоящую службу.
  Все будут объяснять происшедшее тем, что появилась, вместо дефицита, прибыль. Все происходит будто бы оттого, что теперь фабрикаты Форда перевозятся по этой дороќге. Но если бы мы даже все наши грузы отќправляли по этой линии, то это все не объясќняло бы наших, весьма малых издержек. Правда, мы пересылаем по указанной лиќнии насколько возможно больше товаров, но исключительно потому, что она нас лучќше всего обслуживает. Несколько лет тому назад мы пробовали пересылать наши товаќры по этой линии, ввиду ее чрезвычайно удобного для нас расположения, но ввиду заќпозданий мы никогда не могли ею пользоќваться в широких размерах. Ранее 5...6 неќдель нечего было рассчитывать на доставку. Вследствие этого затрачивались слишком большие суммы и, кроме того, эти задержки нарушали наш производственный план. Нет никакого основания, почему бы дороге не следовать определенному плану. Задержки вели к служебным разбирательствам, котоќрые регулярно возмещались железной дороќгой. Но так вести дело не годится. Мы восќпринимали всякую задержку, как критику нашей работы, и заботились, чтобы она быќла исследована. Это я называю делом.
  Почти все железные дороги от этого откаќзались, и если прежнее управление Детройт-Толедо-Айронтонской железной дорогой явќляется показательным, то они все должны рухнуть. Слишком многие железные дороги управляются не практиками-железнодорожќниками, а банковскими учреждениями; все деловые методы, способ понимания - все орќганизовано по финансовой, а не по трансќпортной технике.
  Крушение произошло оттого, что главное внимание устремлено не на пользу, которую приносят железные дороги народу, а на их ценность на фондовом рынке. Отжившие идеи держатся, прогресс почти придушен и людям, способным к железнодорожному деќлу, преграждена возможность развития.
  Может ли биллион долларов устранить убыток? Нет, биллион долларов только усиќлит трудности на биллион долларов. Биллиќон долларов имеет целью только увековеќчить господствующие ранее методы в рукоќводстве железными дорогами, тогда как убыќток как раз из этих методов и вытекает.
  Все ошибки и нелепости, допущенные много лет назад, мстят нам теперь. Когда в Соединенных Штатах были организованы железные дороги, население должно было сначала ознакомиться с их полезностью так же. как было с телефонами. Кроме того, ноќвые железные дороги должны были делать дела так, чтобы остаться состоятельными. И так как финансирование железных дорог поќследовало в одну из самых разорительных эпох нашего прошлого, то укоренилось больќшое количество "злоупотреблений", котоќрые с тех пор служили образцом всему железќнодорожному делу. Первое, что сделали жеќлезные дороги,- это задушили все прочие способы транспорта. Речь идет о начинаниќях для устройства блистательной сети канаќлов, которая должна была распространиться на всю страну, и течение в пользу прокладки таких каналов достигло в то время зенита. Железнодорожные общества скупили канаќлизационные общества и допустили, чтобы каналы были засыпаны песком и заглушены сорной травой и обвалами. Повсюду в Востоќчных штатах и в центральных штатах. Запаќда еще заметны следы этой сети каналов. Ныќне их постепенно восстанавливают и соедиќняют друг с другом. Различным частным и общественным комиссиям видится уже карќтина непрерывной системы водных путей во всей стране, и благодаря их трудам, их наќстойчивости и преданности достигнуты большие успехи.
  Потом был еще один дурной фактор! Я раќзумею пренебрежение расширением, поќскольку возможно, товарных дорог! Кто сколько-нибудь знаком с результатами раќбот торгово-исследовательской комиссии, знает, что под этим подразумевается. Было время, когда железные дороги не считались предназначенными к услугам путешественќников, торговцев и промышленников, а вся общественная жизнь являлась для них объекќтом эксплуатации. В это нелепое время у жеќлезных дорог считалось хорошей деловой поќлитикой не переправлять товары наиболее прямым сообщением от места отправки к меќсту назначения, но, наоборот, держать их возможно дольше в пути. Их везли самыми кружными путями для того, чтобы возможќно больше соединительных линий могло изќвлечь доход. Публика, разумеется, должна была нести убытки деньгами и временем. Это считалось хорошей деловой политикой, и с этим еще и теперь не совсем покончено.
  Одним из величайших переворотов наќшей хозяйственной жизни, возникновению которого помогла эта железнодорожная поќлитика, оказалась централизация определенќных товаров, которая отнюдь не имела в виќду необходимости или благополучия нароќда, но удвоение доходов железных дорог. Я приведу два примера: мясо и зерно. Если взглянуть на издаваемые мясными фирмами карты, то сразу видно, откуда идет скот. Есќли подумать, что этот самый скот, когда он превращается в мясо, опять перевозится обќратно по тем же железным дорогам в те же саќмые местности, из которых он происходит, то проливается любопытный свет на железќнодорожный вопрос и цены на мясо. То же самое с зерном. Кто читает объявления, знаќет, где находятся наши большие мукомольќни. Вероятно, он знает также, что эти мукоќмольни расположены вовсе не там, где возде-лывается зерно Соединенных Штатов. Пряќмо чудовищные массы зерна, тысячи тысяч железнодорожных грузов проходят длинќные, совершенно ненужные расстояния для того, чтобы, превратившись в муку, снова пеќревозиться в область и округ, где они произќросли - перегрузка железных дорог, которая не только для населения, возделывающего хлеб, но и для всех вообще, исключая моноќполистов-мукомолен и железных дорог, весьќма убыточна. Железные дороги всегда могут делать большие дела, не оказывая деловой жизни страны ни малейшей помощи. Они при желании всегда могут заниматься такиќми бесполезными перевозками. Транспортќные расходы на мясо, зерно и, может быть, на шерсть сократились бы наполовину, если бы продукт перед отправкой был перерабоќтан. Если бы население угольного округа доќбывало уголь в Пенсильвании, отправляло его по железным дорогам в Мичиган или Виќсконсин и для употребления вновь перевозиќло его в Пенсильванию обратно, едва ли это было бы глупее, чем отправка живого мяса
  из Техаса на бойню в Чикаго и обратная отќправка его в Техас. И столь же нелепа отправќка Канзасского зерна в Миннесоту для того, чтобы перемолоть его на тамошних мельниќцах и в виде муки отправить обратно в Канќзас. Это выгодное дело для железных дорог, но не выгодное для общественной жизни. Бесполезная перевозка туда и обратно сыќрья служит одним из пунктов железнодорожќного вопроса, на который слишком мало обќращают внимания. Если бы подошли к вопќросу с намерением освободить железные доќроги от излишних грузовых перевозок, мы, может быть, открыли бы, что много легче, чем это теперь кажется, разрешить необходиќмые задачи транспорта.
  Такие предметы потребления, как уголь, действительно, необходимо отправлять из места добычи к месту потребления. То же саќмое с промышленным сырьем: оно должно быть перевезено из своего естественного меќсторождения туда, где имеются люди для его переработки. И так как. сырые материалы по большей части не добываются все в одќном месте, то, конечно, необходимы бесчисќленные перевозки их к центру обработки. Уголь рождается в одной, медь - в другой, железо - в третьей и дерево - в четвертой меќстности - и все должны быть предварительќно свезены вместе.
  Но там, где возможно, должна была бы применяться децентрализация. Вместо ма-монтоподобной мукомольни нам нужно множество мелких мельниц, которые должќны быть рассеяны во всех округах, где роќдится зерно. Там, где только это возможно, местность, производящая сырой продукт, должна производить и готовые изделия. Зерно должно перемалываться там, где оно произрастает. Область, где распространено свиноводство, не должна иметь право эксќпортировать свиней, а исключительно свиќнину, ветчину и шпик. Шерстопрядильные фабрики Должны находиться в областях, заќнимающихся овцеводством. Эта идея отќнюдь не революционная, но в известном смысле даже реакционная. Она не желает ничего нового, а весьма обычного. Она взыќвает к старой системе - вести дела, как они велись до тех пор, пока мы не приобрели привычки возить сначала целые тысячи миль по стране товары и навьючивать расќход по перевозке на шею потребителям. Наќши области должны бы стать замкнутыми и
  
  не ставить себя в ненужную зависимость от железнодорожного сообщения. Из своего производства они должны покрыть сперва собственное потребление и лишь тогда эксќпортировать излишки. Но как же они могут это осуществить, не имея возможности пере-работатьпредварительно своесырье, какзер-но и скот и готовое изделие? Если частный предпринимательский дух тут ничего не сдеќлает, то сделать это в состоянии, по крайней мере, фермерские союзы.
  Главная несправедливость, от которой теќперь страдает фермер, заключается в том, что он, правда, главный производитель, но не главный продавец и принужден продаќвать свои продукты тому, кто им придает форму, годную для продажи. Если бы он мог превращать свое зерно в муку, свой скот в гоќвядину, своих свиней в ветчину и шпик, он не только извлекал бы неограниченный доќход из своих изделий, но, сверх того, помог бы соседним поселениям быть не зависимыќми от средств сообщения и поднять трансќпортное дело путем освобождения его от бреќмени необработанных продуктов. План не только благоразумен и осуществим, но стаќновится все более неизбежным. Даже больќше, он может быть сейчас же осуществлен во многих местностях. Но его влияние на полоќжение железнодорожного сообщения и на цены съестных припасов обнаружится полќностью только тогда, когда он будет провеќден широко и в различных областях.
  В этом заслуга всеуравнивающей справедќливости, что предприятие, которое не исполќняет действительной службы, недолговечно.
  Мы обнаружили, что благодаря нашей обычной деловой политике оказалось возмоќжным удешевить наш тариф на Детройт-То-ледо-Айронтонской железной дороге и, кроќме того, делать лучшие дела. Поэтому мы много раз понижали цены, но Всесоюзная Коммерческая Комиссия отказывала нам в утверждении. Можно ли при таких условиях считать железные дороги деловым предприќятием или средством служения обществу?
  
  ГЛАВА 17
  НА ВСЕВОЗМОЖНЫЕ ТЕМЫ
  
  Никто не превосходит Томаса Эдиссона в дальновидности и сообразительности. Я позќнакомился с ним много лет тому назад, когќда состоял в Детройтском Электрическом Обществе - это было, должно быть, около 1887 г. В Атлантик-Сити состоялся конгресс электротехников, на котором Эдиссон, как стоявший во главе этой науки, делал доклад. В то время я как раз работал над моим газоќвым мотором и большинство людей, вклюќчая и моих коллег по Электрическому Общеќству, пытались объяснить мне, что трудиться над газовым мотором значит терять время - что будущность принадлежит электричестќву. Эта критика, однако, не имела на меня влияния. Я усиленно работал над своей идеќей. Но когда я оказался в одном помещении с Эдиссоном, мне пришло в голову, что было бы все-таки очень хорошо узнать, придержиќвается ли великий знаток электричества тоќже того мнения, что будущность принадлеќжит электричеству. По окончании доклада мне удалось на минуту поймать мистера Эдиссона одного и я рассказал ему, над чем я работаю.
  Он сейчас же преисполнился интереса, как и вообще интересовался всякой научной работой. Потом я спросил у него, имеют ли, по его мнению, будущность двигатели внутќреннего сгорания. Он ответил, примерно, следующее:
  - Да, всякий легковесный двигатель, котоќрый способен развивать большее число лоќшадиных сил и не нуждается ни в каком осоќбенном источнике силы, имеет будущность. Мы не знаем, чего можно достигнуть при поќмощи электричества, но я полагаю, что оно не всемогуще. Продолжайте работу над ваќшей машиной. Если вы достигнете цели, коќторую себе поставили, то я вам предсказыќваю большую будущность.
  В этих словах сказался весь Эдиссон. Он сам являлся средоточием электрической промышленности, в то время молодой и поќлной воодушевления. Огромное большинќство электротехников ничего не видело, кроме своего электричества, но их вождь поќнял с кристальной ясностью, что одна-един-ственная сила не в состоянии выполнить своей работы. Потому-то он и являлся ихво-ждем.
  Такова моя первая встреча с Эдиссоном. Я вновь увидел его лишь много лет спустя, когда наш мотор был усовершенствован и уже поступил в производство. Он хорошо еще помнил нашу первую встречу. С тех пор я часто бывал в его обществе. Он принадлеќжит к числу моих ближайших друзей, и неќредко мы обменивались с ним мыслями.
  Его знания почти универсальны. Нет предмета, которым бы он не интересовался, и он не признает в этом отношении никаких ограничений. Он верит, что все возможно, но при этом не теряет почвы под ногами. Он продвигается шаг за шагом. "Невозможное" является для него названием вещей, для выќполнения которых у нас пока не достает знаќний. Он убежден, что по мере прогресса знаќний, нам удастся создать силу, способную преодолеть "невозможное". Это рациональќный путь для совершения "невозможного". Иррациональный путь состоит в попытках,
  предпринимаемых без предварительного, тщательного накопления знаний.
  Эдиссон лишь на пути к вершине своего могущества. Это человек, который покажет нам, чего в состоянии достигнуть химия. Ибо он подлинный исследователь, видящий в знании, к которому он без устали стремитќся, исключительно средство для достижеќния мирового прогресса. Он не принадлеќжит к числу тех цеховых ученых, которые только и делают, что накопляютзнания, пре-вращаясвой мозг в какой-то музей. Эдиссон несомненно величайший исследователь миќра и может быть самый непригодный в делоќвом отношении человек. В деловых вопроќсах он почти ровно ничего не понимает.
  ДжонБерроузтакжепринадлежалкчислу лиц, почтивших меня своей дружбой. Я тоќже люблю птиц и жизнь на сельском привоќлье. Я люблю бродить по дорогам и лазить чеќрез заборы. На нашей ферме имеется около 500 домиков для птиц. Мы называем их наќшими птичьими гостиницами, и в одной из них, в "Отеле Пончартрэн" - домике для ласќточек - устроено целых 76 квартир.
  Птицы - лучшие товарищи. Мы не моќжем обходиться без них, благодаря красоте и оживлению, которое вносит их общество. Мы даже нуждаемся в них по чисто хозяйстќвенным мотивам, как в истребителях вредќных насекомых. Единственный раз, когда я воспользовался Фордовской организацией для воздействия на законодательство, дело касалось птиц - и цель в данном случае, как мне кажется, освятила средства. Билль Уик-са и Маклина, требовавший защиты перелетќных птиц, все откладывался в конгрессе, ожидая своей естественной смерчи. Истинќным сторонникам билля не удалось возбуќдить среди членов конгресса достаточно сильного интереса к нему. Мы стали негласќно на защиту законопроекта и попросили каќждого из Ваших 6000 торговых посредников телеграфировать своему представителю в конгрессе. Наконец, птицы все же как будто получили право голоса, и закон был принят Кроме этого случая мы никогда не пользоваќлись нашей организацией в политических целях и никогда этого не сделаем. Мы стоим на той точке зрения, что наши служащие имеют право на самостоятельное мнение.
  Но вернемся к Джону Берроузу. Я, конечќно, знал, кто он такой, и читал почти все, им написанное, но никогда не думал с ним
  встретиться - до последних лет, когда он наќчал обнаруживать ненависть к современноќму прогрессу. Он презирал деньги, особенно власть, которую они дают низменным люќдям для извращения человеческой природы. И вот он стал проникаться чувством отвраќщения к промышленности, приносящей деньги. Он ненавидел шум фабрик и железќных дорог. Он критиковал промышленный прогресс и утверждал, что автомобиль убиваќет способность понимать природу. Я держалќся совершенно иного мнения. Мне казаќлось, что чувства отвлекли его на неправильќный путь, и я послал ему автомобиль с просьќбой самому испробовать, не послужит ли он ему средством для лучшего понимания приќроды. Этот автомобиль, когда он научился им управлять, коренным образом изменил его точку зрения. Он нашел, что автомоќбиль, вопреки его прежнему взгляду, дал ему возможность больше видеть и, с того моменќта как машина оказалась в его распоряжеќнии, почти все свои экскурсии для ловли птиц, стал предпринимать, сидя за рулем. Оннемогне заметить, что во времясвоихпо-ездок он уже не вынужден больше ограничиќваться несколькими милями в окружности, но что ему стали доступны громадные проќстранства.
  Автомобиль этот положил начало нашей дружбе - чудесной дружбе. Каждый, кто знаќком с Джоном Берроузом, неизбежно станоќвится лучше. По роду занятий он был проќфессиональным естествоиспытателем, но не принадлежал и к числу тех, кто чувствами заменяет суровый научный труд. Так легко стать сентиментальным среди природы, но добиться истинного понимания птицы - так же трудно, как и истинного понимания механического принципа.
  Впоследствии он занялся философией. Философия его была не столько натурфилоќсофией, как естественной философией - то были широкие, тихие мысли, то была филоќсофия человека, проведшего свою жизнь в тишине среди деревьев. Он не был ни язычќником, ни пантеистом; но он не ощущал большой разницы между окружающей нас природой и природой человека или между человеческой и божественной природой.
  Когда он перешагнул через седьмой десяќток, он изменил свою точку зрения на проќмышленность. Возможно, что это произошќло не без моего участия. Он понял, что не все
  ведь могут жить ловлей птиц. Одно время он питал ненависть к современному прогрессу, во всех его видах, особенно если он оказыќвался связанным с углем и шумным движеќнием. Это почти граничило с литературной аффектацией. Со временем он научился люќбить строй современной жизни и, хотя это интересно, еще интереснее, что это проќизошло на 70 году его жизни. Джон Берроуз никогда не чувствовал себя слишком стаќрым для того, чтобы чему-нибудь научиться. Он рос духовно до конца. Кто так окоченел, что не в состоянии больше меняться, тот уже умер. Похоронный обряд в таком случае является лишь простой формальностью.
  Если кто был ему ближе всех, так это Эмерќсон. Он не только знал Эмерсона наизусть, но был весь проникнут его духом. Он научил меня любить Эмерсона. Он настолько впитал в себя Эмерсона, что временами мыслил, как Эмерсон, и даже говорил его языком. Позже он нашел, однако, свою собственную дорогу - и это было лучше для него.
  В смерти Джона Берроуза не было ничего печального. Когда в дни урожая золотится спелая рожь, ложится под лучами солнца и жнецы связывают ее в снопы, в этом нет ниќчего печального. Она созрела, иеесрокиспо-лнился - такова же была смерть Джона Бер-роуза. Дни его были днями полной зрелости и урожая, но не днями упадка. Он работал почти до самого конца. Его идеи торжествоќвали за порогом смерти. Похоронили его в любимой им местности на 84 году жизни. И место это сохранится таким, каким он его любил.
  Джон Берроуз, Эдиссон и я вместе с Гарве-ем Файрстоуном совершили ряд путешестќвий по стране. Мы ездили караваном автомоќбилей и спали в палатках. Однажды мы проќехались по Адирондакским горам, другой раз с севера на юг по Аллеганским. Наши поќездки были чудесны - но понемногу они стаќли привлекать к себе слишком большое вниќмание.
  Я сейчас более, чем когда-либо, настроен против войны и думаю, что повсюду народ в общем знает - несмотря на то, что политики этого не знают - что войны никогда еще ниќчего не решали. Именно война превратила организованную, плодотворную жизнь всеќго мира в беспорядочный и бесформенный хаос. Конечно, существуют люди, которые обогащаются во время войны, но многих она же превращает в нищих. Разбогатевшие, к тому же, не принадлежат к тем, кто был на фронте или честно участвовал в общей рабоќте в тылу. Истинный патриот никогда не стаќнет наживать деньги на войне. Ни один исќтинно честный человек не мог бы извлекать деньги из приносимых в жертву чужих жизќней. Пока солдаты, отдающие свою жизнь, и матери, приносящие в жертву своих сыноќвей, не стараются извлечь прибыль из своей жертвы, пока это время не наступило, ни один гражданин не должен стремиться к наќживе, доставляя своей стране средства для защиты ее существования.
  Если, действительно, в будущем войны не прекратятся, то честному предпринимателю будет все труднее и труднее считать своим неќотъемлемым правом извлекать из войны легќкую и высокую прибыль. Нажившийся на войне с каждым днем теряет право на уважеќние. Сама алчность когда-нибудь будет приќнуждена уступить перед непопулярностью и оппозицией, которые встречает военный спекулянт. Каждому предпринимателю слеќдует быть сторонником мира, ибо мир являќется его сильнейшей опорой. И, кстати, разќве творческий дух когда-либо проявлял больќшее бесплодие, чем в военное время?
  Беспристрастное исследование последќней войны, предшествовавших ей событий и ее последствий неопровержимо свидетельќствует о наличности в мире могущественной группы властителей, предпочитающих остаќваться в тени, не стремящихся к видным долќжностям и внешним знакам власти, не приќнадлежащих притом к определенной нации, а являющихся интернациональными - влаќстителей, которые пользуются правительстќвами, широко раскинутыми промышленныќми организациями, газетными агентствами и всеми средствами народной психологии - для того, чтобы наводить панику на мир. Это старая уловка игроков - кричать "полиќция!", когда много денег на столе, хватать во время паники деньги и улетучиваться. В миќре также есть сила, которая кричит "война!", и убегает с добычей во время замешательстќва народов.
  Нам не следует забывать, что несмотря на одержанную нами военную победу, миру до сих пор не удалось разбить наголову подстреќкателей, натравивших народы друг на друга. Не следует забывать, что война ведь искусстќвенное зло, которое, следовательно, может создаваться применением определенных техќнических приемов. Кампания военной травќли ведется почти по тем же правилам, как и всякая иная кампания. При помощи всевозќможных хитрых выдумок внушают народу неприязнь к нации, с которой хотят вести войну. Сначала вызывают подозрение у одќного, затем у другого народа. Для этого треќбуется всего лишь несколько агентов, со смеќкалкой и без совести, и пресса, интересы коќторой связаны с теми, кому война принесет желанную прибыль. Очень скоро окажется налицо повод к выступлению. Не представќляет ни малейшего труда найти повод, когда взаимная ненависть двух наций достигла доќстаточной силы.
  Во всех странах находились люди, котоќрые радовались, когда разразилась мировая война, и сожалели, когда она пришла к конќцу. Сотни американских состояний возникќли во время гражданской войны так же, как тысячи новых состояний выросли на почве мировой войны. Нельзя отрицать, что войќны являются прибыльным делом для тех, кто не брезгует подобными деньгами. Войќны являются оргиями денег не менее, чем орќгиями крови.
  Нас не так легко было бы втянуть в войну, если бы мы сознали, в чем истинное величие народа. От накопления частных состояний страна не становится великой. Превращеќние земледельческого населения в промышќленное также не способствует величию страќны. Страна становится великой, если достояќние ее распределяется среди возможно боќлее широких кругов населения и наиболее справедливым образом, при осторожном и разумном развитии ее доходных источников и работоспособности народа.
  Внешняя торговля приводит ко многим заќблуждениям. Следует пожелать, чтобы кажќдая нация научилась, насколько возможно, сама удовлетворять свои потребности. Вмеќсто того, чтобы стремиться установить завиќсимость других наций от продуктов нашей промышленности, нам следовало бы желать, чтобы каждая нация создала свою собственќную промышленность и собственную культуќру, покоящуюся на твердом основании. Когќда каждая нация научится производить те веќщи, производство которых ей под силу, тогда мы постепенно дойдем до того, что станем служить друг другу в тех специальных обласќтях, где отсутствует конкуренция. Северный умеренный пояс никогда не сможет конкуриќровать с тропиками в продуктах тропических стран. Наша страна никогда не вступит в соќревнование с Востоком в производстве чая или с Югом в производстве резины.
  Наша внешняя торговля в значительной степени основана на отсталости наших заќграничных покупателей. Мотивом, питаюќщим эту отсталость, является эгоизм. Челоќвечность - мотив, который может помочь отќсталым нациям достигнуть прочного оазиса для независимого существования. Хороший пример - Мексика! Мы много слышим о каќком-то "развитии" Мексики. Эксплуатация - вот то слово, которое было бы здесь более уместно. Если происходит эксплуатация есќтественных богатств лишь ради умножения частных состояний иностранных капиталиќстов, то это не развитие, а грабеж. Близоруќкие люди пугаются и возражают:
  - Что же станет тогда с нашей внешней торговлей? Если туземцы Африки начнут разќвозить свой собственный хлопок, население России само займется производством сельќскохозяйственных машин, а Китай будет в соќстоянии сам удовлетворять свои потребноќсти, то это, конечно, будет большой перемеќной; но разве есть хоть один умный человек, который бы серьезно верил, что мир в состояќнии еще долго устоять на современных начаќлах, когда немногие нации снабжают весь мир? Мы должны освоиться с мыслью о том времени, когда все народы будут уметь обхоќдиться собственными силами.
  Если какая-либо страна безумно гордится своей внешней торговлей, то она, обыкноќвенно, находится в зависимости от ввоза чуќжого сырья. Она превращает свое население в фабричный материал, создает класс богаќчей, пренебрегая своими ближайшими, кровными интересами. В Соединенных Штатах мы так заняты развитием нашей собќственной страны, что долго еще сможем обойтись без внешней торговли. Наше сельќское хозяйство достаточно развито, чтобы пока прокормить нас, а денег для выполнеќния нашей работы у нас тоже достаточно.
  Разве возможно что-либо более бессмысќленное, чем картина безработицы в Соедиќненных Штатах, возникающей лишь потому, что Япония или Франция нам не шлют ордеќров, в то время, как нам понадобится еще сто лет работы для развития нашей страны?
  Торговля началась с оказывания взаимќных услуг. Люди несли свой избыток тем, то его не имел. Страна, в которой росла рожь, посылала свои богатства в страну, где рожь не произрастала. Лесная страна отправляла свой лес в безлесную равнину; страна, богаќтая виноградом - свои плоды в страну Севеќра. Страна степная - давала свое мясо местќностям, лишенным пастбищ.
  Все это были лишь взаимные услуги. Если все народы на земном шаре дойдут до возмоќжности содержать самих себя, то торговля вернется к этому положению. Деловое предќприятие превратится опять в услугу. Конкуќренции не будет, ибо конкуренция окажется лишенной почвы. Народы будут совершенстќвоваться в производствах, ведущих, по своќей природе, скорее к монополии, чем к конќкуренции. Каждой расе присущи свои осоќбенные природные дарования; одной - споќсобность властвовать, другой - уменье быть колонизатором, этой - призвание к мореќплаванию, той - к музыке; одной - уменье заниматься сельским хозяйством, другой - одаренность в деловой сфере и т.д. Линќкольн как-то сказал, что наш народ не моќжет дольше существовать, состоя из свободќных и рабов. Также и человеческая раса не буќдет вечно состоять из эксплуататоров и эксќплуатируемых. Это ненадежное положение вещей будет сохраняться до тех пор, пока мы не станем одновременно продавцами и покуќпателями, производителями и потребителяќми, поддерживающими это равновесие не ради прибыли, а ради взаимных услуг.
  Франция в состоянии дать миру нечто таќкое, что никакая конструкция убить не моќжет, точно так же Италия, Россия, ЮжноќАмериканские Штаты, Япония, Великобриќтания, Соединенные Штаты. Чем скорее мы вернемся к системе, основанной на естестќвенных способностях, и совершенно откаќжемся от системы "тащи что можно", тем скорее мы обеспечим самоуважение наций и международный мир. Попытка завладеть мировой торговлей может вызвать войну, но никогда не приведет к экономическому проќцветанию. Настанет день, когда даже междуќнародные финансовые круги поймут это.
  Мне не удалось открыть ни одной честќной и серьезной причины мировой войны.
  Мне кажется, что она выросла из запутанќного положения, созданного главным обраќзом теми, кто надеялся выиграть от войны. На основании полученных мною в 1916 году информаций, я полагал, что некоторые наќции стремятся к миру и что они отнеслись бы сочувственно к демонстрации в пользу мира. В надежде, что это соответствует истиќне, я финансировал экспедицию в Стокќгольм на судне, называемом с тех пор "Коќраблем мира". Я не сожалею, что предприќнял эту попытку. Факт ее неудачи сам по сеќбе для меня не является неопровержимым доказательством того, что этой попытки не стоило делать. Наши неудачи поучительнее наших удач. То, чему я во время этого путеќшествия научился, вполне окупало потраќченное время и расходы. Я не знаю, были ли мои информации правильны или ложны, да это и безразлично для меня. Но я полагаю, всякий согласится со мной, что мир находилќся бы сейчас в лучшем положении, если бы представилась возможность уже в 1916 году окончить войну.
  Ибо победители истощены своими побеќдами, а побежденные - своим сопротивлениќем. Никто не извлек выгоды из войны, ни поќчетной, ни позорной. Когда, наконец, Соќединенные Штаты вступили в войну, я некоќторое время надеялся, что эта война полоќжит конец всем войнам; теперь же я знаю, что войны не в состоянии покончить с войќной, совершенно так же, как необыкновенќно сильный пожар с пожарной опасностью. Я считаю долгом каждого противника войќны противодействовать войне до тех пор, поќка, действительно, не последовало объявлеќние войны.
  Мое отрицательное отношение к войне не основано ни на пацифизме, ни на принќципе непротивленчества. Возможно, что наќша культура фактически еще стоит на уровќне, не допускающем мирного обсуждения
  
  международных вопросов; возможно, что они фактически должны решаться с оружиќем в руках. Но вооруженные столкновения никогда не приводили еще к разрешению каќкого-либо вопроса.
  Вооруженные столкновения могут лишь в крайнем случае вызвать в воюющих душевќное состояние, в котором они готовы обсуќдить, из-за чего они, собственно, воюют.
  Как только мы вступили в войну, все фор-довские предприятия были предоставлены в распоряжение правительства. До объявлеќния войны мы определенно отказывались от выполнения военных заказов для какой-лиќбо из воюющих сторон. Прерывать нормальќный ход производства противоречит всем наќшим деловым принципам. Нашим принциќпам человечности также противоречит приќсоединиться к какой-либо партии в войне, к которой не причастна наша страна. Эти принципы, однако, потеряли свое значение в тот момент, когда Соединенные Штаты вступили в войну. С апреля 1917 г. по ноябрь 1918 г. наши фабрики работали исключительќно для правительства. Конечно, мы продолќжали, как и прежде, производить автомобиќли и автомобильные части, грузовики и саниќтарные автомобили в составе нашего общеќго производства, но наряду с этим изготовляќли еще много других, более или менее новых для нас, предметов.
  В момент заключения перемирия мы остаќвили военную работу и вернулись к нашей работе мирного времени.
  
  
  
  
  
  
  СПОР О СИОНЕ
  ДУГЛАС РИД
  Лев Давидович Троцкий - И будет во всём мире единая советская республика всех народов! - 1919 год
  
  (2500 ЛЕТ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА)
  Перевод с английского
  
   СПОР О СИОНЕ
  ДУГЛАС РИД
   (2500 ЛЕТ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА)
  Перевод с английского
  http://www.russia-talk.org/cd-history/reed/reed.htm
  При перепечатке, ссылка на http://www.russia-talk.com/ ОБЯЗАТЕЛЬНА
  ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
  ПРЕДИСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЕЙ И ПЕРЕВОДЧИКОВ
  Глава 1. ИСТОКИ И НАЧАЛА
  Глава 2. КОНЕЦ ИЗРАИЛЯ
  Глава 3. ЛЕВИТЫ И ЗАКОН
  Глава 4. ЦЕПИ КУЮТСЯ
  Глава 5. ПАДЕНИЕ ВАВИЛОНА
  Глава 6. НАРОД ПЛАКАЛ...
  Глава 7. ПЕРЕВОД КНИГ ЗАКОНА
  Глава 8. ЗАКОН И ИДУМЕИ
  Глава 9. ПРИХОД ФАРИСЕЕВ К ВЛАСТИ
  Глава 10. ГАЛИЛЕЯНИН
  Глава 11. ФАРИСЕЙСКИЙ ФЕНИКС
  Глава 12. СВЕТ И ТЕНИ
  Глава 13. ОГРАДА ВОКРУГ ЗАКОНА
  Глава 14. КОЧУЮЩЕЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
  Глава 15. ТАЛМУД И ГЕТТО
  
  Глава 16. ОЖИДАНИЕ МЕССИИ
  Глава 17. МИССИЯ РАЗРУШЕНИЯ
  Глава 18. РАССЛЕДОВАНИЕ НАПОЛЕОНА
  Глава 19. МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
  Глава 20. ПЛАН ЗАГОВОРА
  Глава 21. ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ ДИЗРАЭЛИ
  Глава 22. ЕВРЕЙСКОЕ РУКОВОДСТВО
  Глава 23. "ПРОРОК"
  Глава 24. РОЖДЕНИЕ СИОНИЗМА
  Глава 25. ВСЕМИРНАЯ СИОНИСТСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
  
  Глава 26. ЕРЕСЬ ДОКТОРА ГЕРЦЛЯ
  Глава 27. ПРОТОКОЛЫ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ
  Глава 28. УМОПОМРАЧЕНИЕ БАЛЬФУРА
  Глава 29. ЭДВАРД МАНДЕЛЬ ХАУЗ И ЕГО РОЛЬ
  Глава 30. РЕШАЮЩЕЕ СРАЖЕНИЕ ПЕРВОЙ ВОЙНЫ
  Глава 31. ПАУТИНА ИНТРИГИ
  Глава 32. МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ШАГАЕТ ДАЛЬШЕ...
  Глава 33. "ЛИГА ПРИНУЖДЕНИЯ К МИРУ"
  Глава 34. КОНЕЦ ЛОРДА НОРТКЛИФФА
  Глава 35. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ОЧАГ
  
  Глава 36. СТРАННАЯ РОЛЬ МИРОВОЙ ПЕЧАТИ
  Глава 37. ЗАПРАВИЛЫ, ПРОРОКИ И НАРОДНЫЕ МАССЫ
  Глава 38. ДАЛЕКИЕ МАЛЕНЬКИЕ СТРАНЫ...
  Глава 39. СИОН ВООРУЖАЕТСЯ
  Глава 40. ЗАХВАТ АМЕРИКИ
  Глава 41. РЕВОЛЮЦИЯ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ
  Глава 42. МЕСТЬ ТАЛМУДИСТОВ
  Глава 43. СИОНИСТСКОЕ ГОСУДАРСТВО
  
  Глава 44. ОРУДИЕ МИРОВОГО ВЛАДЫЧЕСТВА
  Глава 45. ЕВРЕЙСКАЯ ДУША
  Глава 46. АПОГЕЙ И КРИЗИС
  ЭПИЛОГ
  БИБЛИОГРАФИЯ
  
  В оглавление книги
   "Ибо день мщения Господа, год воздаяний за спор о Сионе"
   Исайя 34, 8
  (англ. Текст Ветхого завета, отличный от русского)
   "Свершилось нечто, о чем трудно говорить и невозможно молчать"
   Эдмунд Берк, 1789
  ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
  
  
  Об авторе: Имя Дугласа Рида было широко известно во всей Европе непосредственно перед Второй мировой войной и в первые годы после нее. Его книги расходились во многих тысячах экземпляров, и во всех странах, говоривших по-английски, он был широко известен целой армии читателей и почитателей. В качестве бывшего корреспондента лондонского "Таймса" в странах центральной Европы перед войной, он приобрел всеобщую известность своими книгами "Ярмарка безумия", "Великий позор", "Чтобы нам не пришлось пожалеть...", "Где-то к югу от Суэцкого канала", "Далеко и широко" и многими другими. Каждая из которых свидетельствовала о громадном поле деятельности автора, как одного из ведущих корреспондентов мировой печати (заглавия английских оригиналов книг Д. Рида см. в библиографии в конце книги).
   Неожиданно, как сам Дуглас Рид, так и его книги стали жертвой полного забвения, и этому способствовало далеко не одно только время; наоборот, можно только сказать, что судьба, постигшая его в годы наибольшей славы, лишь свидетельствует о безошибочности его анализа современной истории.
   Сразу же после 1951 г., в котором появилась его книга "Далеко и широко", с блестящим анализом истории США в контексте всего происходившего в Европе в области мировой политики, труды Дугласа Рида исчезли из книготорговли, двери издательств перед ним закрылись, а уже опубликованные им книги стали изыматься из библиотек или же оказывались "потерянными", не получив замены.
   Карьера писателя пришла, таким образом, к концу, однако это же позволило Дугласу Раду взяться, наконец, за разрешение большой, поставленной им себе задачи, в свете которой вся его предыдущая деятельность представлялась лишь подготовкой и учебой, равных которым не способен предоставить ни один университет и воспользоваться которыми могут лишь немногие, особо удачливые и одаренные люди: долгие годы в качестве иностранного корреспондента, путешествия в Европе и Америке, связи и беседы с ведущими политиками нашего времени, а также обогащение познаний чтением и наблюдением всего наилучшего в европейской культуре.
   То, что другим показалось бы неудачей и поражением, послужило Дугласу Риду стимулом, чтобы сконцентрировать все его силы для достижения важнейшей в его глазах задачи: продумать, проанализировать и наглядно представить последние более чем 2000 лет истории человечества так, чтобы сделать понятным многое в современной политической жизни, что для широких масс покрыто мраком и скрывается от них жестокой системой невидимой цензуры.
  О книге: Начиная с 1931 г.. Дуглас Рид провел более трех лет в отдалении от молодой жены и детей, работая в Нью-йоркской центральной библиотеке или сидя за пишущей машинкой в спартанских условиях в Нью-Йорке и Монреале. За то время неутомимым тружеником были написаны все 300.000 слов его книги, эпилог же смог быть закончен лишь в 1956 г.
   Необычные условия написания этой книги, а также история того, как ее готовый манускрипт лежал спрятанным в течение 20 лет, прежде чем появиться в печати, представляют собой часть истории нашего века, бросая свет на ту непрестанную и неутомимую борьбу в области человеческого духа, о которой большинство современников не имеет представления. Потребовались необычная сила духа и упорное стремление, чтобы закончить книгу, требующую столь обширных исследований и тщательнейшей проверки всех источников, к тому же книгу, имевшую очень мало шансов на то, чтобы выть изданной при жизни автора. Сохранившаяся корреспонденция показывает, что ее заглавие обсуждалось одно время с одним из издателей, однако сам манускрипт ее не был никому передан для печати и хранился в течение 23 лет на одном из шкафов Дугласа Рида в Дурбане, в Южной Африке. Испытывая глубокое удовлетворение в сознании того, что ему удалось продвинуть создание своего труда до пределов возможного в наше время, Дуглас Рид стоически примирился со своей вынужденной отставкой, как журналиста и писателя, сжег корабли своего прошлого и с легким сердцем приспособился к совершенно иному полю деятельности, в котором большинство его новых друзей и знакомых, столь ценивших его живой ум и чувство юмора, долгие годы даже не подозревали, что имеют дело с писателем мировой известности.
   В течение всего этого времени его не покидало чувство уверенности, что - будь то при его жизни или лишь после смерти - настанет время, когда обстоятельства позволят и смогут быть найдены средства, чтобы довести до сведения читающей публики новую версию человеческой истории, осмысленную заново в свете христианского самосознания.
  О содержании: О самой книге много говорить не приходится, "Спор о Сионе" достаточно говорит сам за себя. Этот труд представляет собой коренной пересмотр современной истории в свете главной религиозно-политической проблемы наших дней, о чем свидетельствует каждая его страница, полная понимания и сочувствия народам, но обрушивающая жестокую критику на опасные амбиции их политических руководителей.
   В заключительной главе, озаглавленной "Апогей и кризис", Дуглас Рид пишет, что если бы он, приступая к работе над своей книгой в 1949 г., мог заранее предвидеть все, что произойдет в дальнейшем, то он не смог бы избрать более подходящего времени, чем 1956 год, для анализа долгой истории талмудического сионизма и раскрытия его влияния на все, что происходит в нише время в области мировой политики.
   Этот 1956 год был годом новых президентских выборов в Америке, в котором сионисты вновь показали свои возможности влиять решающим образом но политику Запада; в этом году западные нации были беспомощными наблюдателями того, как советская военная машина подавила народное восстание в Венгрии, восстановив в этой стране еврейско-коммунистический режим; и в том же году Англия и Франция оказались под давлением сионистов втянутыми в катастрофическое поражение при попытке захватить Суэцкий канал - авантюру, которая, как всегда, пошла на пользу одному только Израилю.
   Все, что произошло в мировой политике с тех пор, как Рид написал в 1956 г. эти заключительные фразы, продолжает подтверждать правильность его анализа более чем двухтысячелетнего периода потрясений человеческой истории.
   Ближний Восток продолжает оставаться ареной бурной политической активности, максимальной фальсификации всей политической информации и подавления всех возможностей сколько-нибудь объективного обсуждения происходящих событий. Лишь немногие, кто имеет представление о роли талмудического сионизма и коммунизма, могли распознать подоплеку сменявших друг друга важных политических событий, как-то "шестидневной войны" /967 г. и массивного израильского вторжения в Ливане в 1982 году.
   Кто прочтет "Споро Сионе", не удивится явным доказательствам сговора между СССР и Израилем, предшествовавшего нападению Израиля на Египет в 1967 г.; советское руководство "предупредило" Нассера о якобы готовящемся нападении Израиля на его сирийского союзника, что привело к концентрации вооруженных сил Египта на его северной границе, где они стали легкой добычей во много раз превосходивших их сил Израиля.
   Ничто не изменилось, по-видимому, и к 1982 году, в котором Израиль начал массивное и необычное по жестокости наступление на южный Ливан, якобы с целью ликвидации палестинских партизан, но в действительности продолжая преследовать политику территориальной экспансии, которую израильское руководство никогда не давало себе труда скрывать.
   Похоже, однако, что про-сионистская мифология западных политиков и печати, всегда изображавших Израиль слабой страной, полной самых добрых намерений и нуждающейся в помощи и защите, начинает терять доверие. Никого не удивило, когда Британский институт изучения стратегии сообщил, что Израиль в настоящее время - четвертая по мощи вооруженная сила в мире, после США, СССР и коммунистического Китая, впереди Англии и Франции.
   Еще более характерной была реакция еврейской общественности, как в Израиле, так и за его пределами, на то, что выглядело, как сионистская победа в Ливане. В отличие от привычного молчания западных политиков и печати даже после того, как были зверски перебиты полторы тысячи мужчин, женщин и детей в двух беженских лагерях в Бейруте, 350.000 жителей Тель-Авива устроили демонстраций против своего правительства, а еврейская печать сообщала, что ливанские события привели к серьезным волнениям в израильской армии.
   Дуглас Рид явно предвидел и это, написав в одной из последних фраз своей книги: "Мне кажется, что евреи во всем мире также начинают понимать вред революционного сионизма - двойника другого разрушительного движения нашего времени - и не исключено, что к концу нашего века и они придут к решению о необходимости следовать путями, общими со всем человечеством".
   Айвор Бенсон
   Южная Африка
  ПРЕДИСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЕЙ И ПЕРЕВОДЧИКОВ
  Коллектив издателей и переводчиков книги Дугласа Рида "Спор о Сионе" счел необходимым дополнить этот выдающийся труд, не имеющий себе равных в современной литературе по истории революций и еврейского вопроса, примечаниями, показывающими русским читателям, что анализ нашей эпохи, столь блестяще произведенный автором, не только не потерял своей актуальности за 30 лет, истекшие со времени его написания, но наоборот находит свое полное подтверждение в событиях имевших место за последнее время.
  Помимо этого, целый ряд вопросов по указанным темам получил дополнительное освещение в многочисленных произведения документального, мемуарного и историко-аналитического характера, появившихся на всех языках за те же последние три десятилетия.
  Чтобы не создавать путаницы между примечаниями автора и таковыми переводчиков и издателей, все авторские примечания английского оригинала книги были при переводе внесены в текст книги, в то время как примечания переводчиков вынесены в конец каждой главы. За эти примечания несет ответственность, разумеется, не покойный автор настоящего труда, но его переводчики.
  Библиография книги существенно расширена за счет литературы, появившейся за последние десятилетия, и дополнена для русских читателей указаниями на многочисленные труды не только на английском, но и на русском, французском, немецком и испанском языках.
  Глава 1. ИСТОКИ И НАЧАЛА
  Начало этой истории восходит к 458 году до Р.Х., о чем более подробно будет рассказано в главе 6-ой.
  В этом году маленькое палестинское племя иудеев (незадолго до того отвергнутое израильтянами) провозгласило расовую доктрину, влияние которой на последующие судьбы человечества оказалось губительнее взрывчатых средств и эпидемий. Теория господствующей расы была объявлена иудейским "Законом". Иудеи были в то время незначительным племенем среди народов, подвластных персидскому царю, а то, что сегодня известно под именем "Запада", не существовало еще даже в воображении. После двух тысячелетий христианской эры, западной культуре, выросшей из нее, грозят сейчас разложение и гибель. Главной причиной этого автор считает упомянутую доктрину, рожденную в Иудее 2500 лет тому назад. Весь исторический процесс, начиная от этой первопричины и ее действия, вплоть до настоящего времени, может быть ясно прослежен, поскольку он происходил в период, доступный научной проверке.
  Секта фанатиков создала учение, сумевшее подчинить себе умы целого народа на протяжении двадцати пяти столетий; отсюда его разрушительные последствия. Никто не в состоянии объяснить, почему именно в то время или как вообще появилась эта доктрина. Это - одна из тайн нашего мира. Можно пытаться как-то постигнуть ее, допустив, что тезис "каждое действие вызывает равное ему противодействие" столь же действителен и в сфере религиозного мышления, и что в то время, когда человечество искало единого, общего для всех, любящего Бога, родилась и эта жестокая и противоречивая догма о племенном мстительном божестве.
  Иудаизм был отсталым явлением даже в 458 году до Р.Х., ибо уже тогда люди начали отворачиваться от идолов и племенных богов, а поисках единого общего Бога, Бога справедливости и любви. Конфуций и Будда в свое время указали путь в этом направлении, и идея единого Бога была знакома также и соседним с Иудеей народам. В наше время часто утверждается, что христиане, магометане и все прочие верующие должны быть благодарны иудаизму, независимо от его ошибок, на том основании, что он якобы был первой универсальной религией, а все прочие универсальные религии как бы произошли от него. Этому учат каждого еврейского ребенка. (1) На самом же деле, идея единого Бога была известна задолго до появления на земле иудейского племени, а иудаизм явился в действительности не творцом, а отрицателем этой идеи. В египетской Книге Мертвых, списки которой были найдены в гробницах фараонов, живших 2600 лет до Р.Х., т.е. за две тысячи лет до иудейского "Закона", мы находим следующие строки: "Ты един еси, Господи, от начала времен. Наследник бессмертия. Несотворенный, Саморожденный; Ты создал Землю и сотворил людей". Писания же левитов в Иудее, наоборот, спрашивают: "Кто равен Тебе, среди богов?" (Исход).
  Секта, подчинившая себе иудейское племя, внешне приняла концепцию единого и всеобщего Бога, внеся ее в Писание только для того, чтобы уничтожить ее, провозгласив новую веру, основанную на ее отрицании. Хотя это делается осторожно, но это отрицание полно презрения. Для учения о господствующей расе такое отрицание было необходимо и неизбежно: раз существует господствующая раса, то она сама - Бог.
  Эта вера, провозглашенная в Иудее в 458 году до Р.Х. повседневным законом, была и остается по наши дни совершенно исключительной и единичной во всем мире. По этому учению, племенной бог Иегова сделал израильтян (фактически же одних только иудеев) своим "избранным народом", обещав, что если они будут выполнять его предписания и заповеди, они станут выше всех других народов и получат во владение "землю обетованную". Из этой теории, по предвидению или по необходимости, выросли затем теории "пленения" и "разрушения". Иегова якобы требовал, чтобы ему поклонялись в определенном месте, в определенной стране; следовательно, все его почитатели должны были жить, только там.
  Поскольку, однако, невозможно было, чтобы все они жили вместе, то во всех тех случаях, когда они проживали в других местах - добровольно или по принуждению - иудеи автоматически объявлялись "пленными" чужого народа с обязательством его "разрушить", "вырвать с корнем" или "уничтожить". Был ли этот народ их завоевателем или же дружественным хозяином, не имело значения: его судьба была предопределена, как уничтожение или рабство.
  Однако, прежде чем быть уничтоженными или обращенными в рабство, чужие народы объявлялись "угнетателями" иудеев, хотя и не по своей воле, но как орудие наказания для иудеев за недостаточное почитание Иеговы. Только так он проявлял себя как единый Бог всех народов: хотя он признавал один только "избранный народ", но он пользовался чужими языческими народами для наказания иудеев за нарушение Закона до тех пор, пока, согласно его предопределению, эти язычники не должны были быть уничтожены. Такова была вера, навязанная иудеям, хотя, согласно Писанию, "договор" был заключен между Иеговой и "детьми Израиля", эти же последние отмежевались от иудеев уже задолго до 458 года до Р.Х., слившись с другими народами и приняв веру в единого, всеобщего, любящего Бога. Насколько известно, у израильтян никогда не существовало расовой доктрины, пережившей впоследствии столетия, как еврейская религия или Иудаизм. Она была творением иудейских левитов.
  Все события ранее 458 года до Р.Х. - в значительной степени сказания, легенды и мифы, тогда как главные события более поздних времен хорошо известны. До 458 года существовали, главным образом, устные предания, документация же началась примерно за два столетия до того, в период, когда иудеи уже были отвергнуты израильтянами. Именно в это время устные предания превратились в Священное Писание, но истина в нем подверглась извращению. Дошедшие до нас слова ранних израильтян ясно говорят об их стремлении к единому Богу и к дружбе с соседними народами. Все это было изменено и превращено в свою противоположность кочующими жрецами, обособившими иудеев и утвердившими культ Иеговы, как бога расизма, ненависти и мести.
  Согласно древним преданиям, Моисей был вождем своего племени. Он услышал голос единого Бога из горящего тернового куста и, сойдя с горы, принес своему народу божественные нравственные заповеди. В те времена религиозные идеи рождались в мыслях людей, и наряды обогащали друг друга своими преданиями и новыми мыслями. Мы уже говорили о том, откуда пришла идея единого Бога, хотя вполне возможно, что и ранние египтяне переняли ее от других народов. Как облик Моисея, так и его Закон были заимствованы из уже наличного материала. История о Моисее, найденном в тростниках, - явный пересказ значительно более древней легенды о вавилонском царе Саргоне Старшем, жившем за тысячу или две тысячи лет до Моисея. Моисеевы же заповеди очень похожи на древние своды законов египтян, вавилонян и ассириян. Древние израильтяне жили идеями своего времени и явно были близки к принятию универсальной религии, когда их поглотила история.
  К этому времени левиты обратили этот процесс вспять, подобно показу фильма в обратном направлении, с конца к началу. Господствуя в Иудее и создавая свой закон, левиты тоже использовали предания других народов, но они придали им подходящую для их целей форму. Начав с единого справедливого Бога для всех людей, голос которого, как гласило устное предание, был услышан из горящего куста, они превратили Его, в процессе создания пяти книг писанного закона, в расово-племенного, торгующегося Иегову, сулившего земли, богатства, кровь и власть над другими людьми в обмен на жертвенный ритуал, который должен был совершаться в якобы указанном им месте, в определенной стране. Так левиты породили постоянную противоположность всем универсальным религиям, отождествив иудейство с доктриной самоотделения, расовой ненависти, кровопролития под религиозным флагом, и мести.
  Изучая Ветхий Завет, можно проследить, когда именно произошло это извращение его содержания. Вначале Моисей является, как носитель моральных заповедей и добрососедских отношений, но кончает как массовый убийца и расист. Нравственные заповеди превращаются в свою противоположность между Книгой Исхода и Книгой Чисел. Меняется и характер самого Бога, который сначала завещает "не убий" и "не пожелай жены ближнего твоего", ни его добра, а заканчивает приказом истреблять соседний народ, оставляя в живых только дев, не познавших мужа.
  Так кочующие жрецы, правившие столь давно иудейским племенем, смогли отвратить маленький плененный народ от зарождавшейся веры в единого Бога, восстановив культ кровожадного племенного божества и расовой исключительности, чтобы послать принявших эту веру в грядущие столетия, возложив на них миссию разрушения.
  Эта вера соответственно оформила и само Божественное Откровение, поскольку все исторические события должны были быть согласованы с ней и тем самым ее подтверждать. Новая версия истории восходила к сотворению мира, однако левиты воображали, что им известно и будущее. Так создалась законченная теория и история вселенной, концом которой должен был стать триумф Иерусалима и его господство над другими народами на обломках их царств.
  Тема массового пленения, заканчивающаяся отмщением Иеговы ("все перворожденные Египта"), приноравливается, согласно новой версии человеческой истории, к египетской эпохе, приводя к массовому исходу и завоеванию "земли обетованной". Эта выдумка нужна была, чтобы превратить иудеев в постоянный элемент разрушения других народов: все историки иудаизма сходятся на том, что ничего похожего на историю в "Исходе" никогда не было.
  Спорно даже и само существование Моисея. Ученый раввин Эмиль Гирш писал в свое время: "Вам говорят, что Моисея никогда не было. Согласен. И если мне говорят, что египетские события - миф, то я тоже не стану спорить: это действительно мифология. Мне говорят далее, что книга Исайи в ее нынешнем виде составлена из писаний трех, а может быть и четырех различных периодов времени; я знал это задолго до того, как мне это сказали; я был убежден в этом еще до того, как они это узнали".
  Жил Моисей или нет, но возглавить массовый исход из Египта в Ханаан (Палестина) он не мог. По свидетельству другого ученого раввина, Эльмера Бергера, в те времена, когда некто по имени Моисей мог вывести маленькую группу соплеменников из египетского рабства, никаких определенных израильских племен еще не существовало. Так называемые "Хабиру" ("евреи") давно уже проживали в Ханаане, придя сюда много ранее из далекого Вавилона. Их имя "Хабиру" означает "кочевники", не обозначая ни расы, ни племени, и они наводнили просторы Ханаана задолго до того, как Моисей мог появиться там с небольшой группой переселенцев. Иерусалимский губернатор доносил египетскому фараону: "Никакой земли у царя здесь больше нет, Хабиру всю ее опустошили".
  Наиболее рьяный из сионистских историков, Др. Иосиф Кастейн, также говорит об этом вполне определенно, и в дальнейшем мы будем часто ссылаться на его труд, поскольку он также охватывает весь период истории Сиона, кроме последних десятилетий (опубликован в 1933 году). Он пишет: "Бесчисленные семитские и еврейские племена уже давно населяли обетованную землю, которая, как говорил Моисей своим последователям, принадлежала им по древнему праву наследства, что из того, что фактические условия в Ханаане давно стерли эти права и сделали их иллюзорными".
  Ярый сионист Кастейн считает, что Закон, изложенный в Ветхом Завете, должен быть выполнен до последней буквы. Однако, он вовсе не утверждает, будто он верит в правильность исторической версии, на которой этот Закон основан. Этим он отличается от тех христианских апологетов Писания, для которых "каждое слово - истина". По его мнению, Ветхий Завет фактически был политической программой, созданной по требованиям времени и часто менявшейся при изменении этих требований. Следовательно, с исторической точки зрения, египетское пленение, убиение "всех перворожденных Египта", исход из Египта и завоевание "земли обетованной" - всего лишь мифы. История оказывается на поверку выдумкой, но задача отмщения язычникам была прочно внедрена в сознание и продолжает действовать по наши дни.
  Не подлежит сомнению, что все эти мифы были выдуманы с целью отвратить иудеев от заветов их прежнего Бога, который, говоря из горящего куста, учил их простым законам морали и мирной жизни с соседями. Введение в Писание выдуманного, аллегорического эпизода (египетское пленение и Исход), выданного за исторический факт, превратило прежние заветы в их противоположность, утвердив закон исключительности, ненависти и мщения. С наследством этой религии и якобы подтверждающих ее данных, маленькая группа людей была послана завоевывать будущее.
  Эпоху Моисея отделяют от 458 года до Р.Х. (года провозглашения нового "Закона") многие столетия, за которые также много изменилось. Кочевники Хабиру вытеснили коренное население Ханаана путем вторжения, поселения и смешанных браков, выделив из своей среды племя Бен Израиль ("Дети Израиля"), которое в свою очередь распалось на ряд новых племен, слабо связанных одно с другим и часто воевавших между собой.
  Главное из этих племен, израильтяне, заселило северную часть Ханаана. На юге образовалось племя иудеев, изолированное и окруженное коренным населением. Здесь в ходе столетий, выросла расовая доктрина и появились слова "иудаизм" и "еврей".
  Странные черты отличали иудейское племя с первого дня его появления. Оно всегда было изолировано и никогда не уживалось со своими соседями. Его происхождение окутано тайной, а в его зловещем имени слышится некое предзнаменование, как будто с самого начала это племя было скорее отделено, нежели "избрано". Писания левитов причисляют его к израильским племенам, однако, поскольку эти последние смешались позже с другими народами, то это, казалось бы, оставляет иудеев последними претендентами на дары, обещанные Иеговой "избранному народу". Ложность, однако, и этой претензии обличает беспристрастное свидетельство "Еврейской Энциклопедии" об иудеях: "По всей видимости это было не-израильское племя".
  Таков был этот странный народ, пронесший в будущее выдуманную левитами доктрину об "избранном племени", которому Иегова якобы обещал наследование "земли обетованной" и власть над другими народами при условии точного выполнения его "предписаний и заповедей". В окончательной редакции этих предписаний левиты включили в их число повторные требования "начисто уничтожить", "разрушить", "вырвать с корнем". Так иудейскому племени было предопределено родить нацию, единственной миссией которой должно было стать разрушение.
  Примечания:
  1. В последние десятилетия во многих государственных, и даже в некоторых церковных школах тому же учат и христианских детей.
  Глава 2. КОНЕЦ ИЗРАИЛЯ
  Около 500 лет до описанных событий 458 г. до Р.Х., то есть почти 3000 лет тому назад, настал конец краткой и непрочной связи между Иудеей и Израилем (детьми Израиля). Израиль отвергнул иудейскую доктрину избранного народа и пошел своим собственным путем.(Название "Израиль", данное сионистскому государству, основанному в Палестине в 1948 году, - ложная претензия на чужое имя).
  История неудачного объединения этих двух племен относится к предыдущим столетиям. За мифологической и легендарной эрой Моисея последовал Ханаанский период, когда "Израиль" был сильной и сплоченной страной с ясными границами: северной конфедерацией десяти племен. Иудея, к которой присоединилось и малочисленное племя Вениамина, была лишь небольшим поселением на юге. Эта Иудея, породившая нынешний сионизм, всегда пользовалась дурной славой. Иуда продал Израильтянам своего брата Иосифа, любимого сына Иакова, за двадцать сребреников (как много позже другой Иуда, единственный иудей среди учеников, продал Иисуса Христа за тридцать). Путем кровосмешения он положил потом начало иудейскому племени (Бытие, 37-38). Через много веков после описанных событий левитские книжники стали господами Иудеи и, записывая устные предания, они не стеснялись искажать их в нужном им смысле. Встает вопрос, для чего они так бережно сохранили, а может быть даже и вставили эпизод зачатия племени путем кровосмешения и почему они так подробно описывают вероломный характер народа, по их словам избранного Богом? Это, как и многое другое в писаниях левитов, окутано тайной, ключи которой хранит правящая секта. Во всяком случае, современные ученые согласны с древними писаниями в том, что "Израиль" и "Иудея" были совершенно отдельными племенными образованиями. В Ветхом Завете Израиль часто называют "домом Иосифа", а Иудею - "домом Иуды", подчеркивая этим их взаимную обособленность. "Еврейская Энциклопедия" пишет: "Иосиф и Иуда принадлежат к разным потомственным линиям", добавляя, как уже было упомянуто, что иудеи "по всей вероятности не были израильским племенем". В Британской Энциклопедии стоит, что иудаизм образовался много позже того, как израильтяне слились с другими народностями, и что о взаимоотношении этих двух народов можно только сказать: "Израильтяне не были евреями". История Израиля была весьма краткой, после чего он сошел с мировой сцены. Иудея просуществовала несколько дольше, породив иудаизм, из которого впоследствии возник сионизм. При этом, маленькое южное племя иудеев стало отожествляться с безземельным племенем потомственных жрецов-левитов, утверждавших, будто священство было поручено им и их потомкам самим Иеговой на горе Синай. Это они были отцами иудаизма: кочуя среди племен они проповедовали войну во имя Иеговы. Стремясь к власти, они видели ее в форме теократии, где Бог - царь, а религия - закон.
  В период Книги Судей левиты почти достигли своей цели, и поскольку судьями были они сами. Больше всего им и изолированному иудейскому племени нужно было слияние с Израилем. Однако израильтяне не желали быть под началом сектантского священства, соглашаясь на объединение только под властью царя; все народы вокруг них управлялись царями.
  Левиты ухватились за эту возможность, так как было ясно, что царь выйдет из среды правящего класса, правящим же классом стали они сами. Монархию основал их старший жрец Самуил, посадив марионеточного царя, за спиной которого властвовало священство. Царю разрешалось править только пожизненно. Чтобы он не мог основать династии. В цари Самуил выбрал Саула, молодого крестьянина из племени Вениамина, отличившегося в военных походах, от которого ожидали послушания в будущем. То, что Саул был избран из племени Вениамина, показывает, что израильтяне не желали иметь царя-иудея. Объединенное царство Израиль просуществовало только во время правления Саула, его первого и последнего царя.
  В судьбе Саула (по крайней мере, по рассказу Священного Писания) уже проглядывает истинный характер будущего иудаизма. Саулу было приказано начать священную войну с амаликитянами: "Теперь иди и порази Амалика и истреби все, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла". Так и были истреблены все, "от мужа до жены, от отрока до грудного младенца", но "Саул и народ пощадили царя Агага и лучших из овец и волов и откормленных ягнят...". (Первая Книга Царств, 15, 9). За это Саул был отлучен Самуилом, тайно избравшим ему в преемники Давида из Иудеи. Саул пытался вернуть себе благосклонность левитов, усердствуя в "полном истреблении", затем пробовал убить Давида и этим спасти свой трон, но тоже безуспешно. В конце концов он покончил с собой. Вполне возможно, что ничего этого в действительности не было, и что это только рассказ из книги Самуила, написанной левитами сотни лет спустя. Неважно, правда это или аллегория, важны выводы из этой истории: Иегова требует "полного истребления" иноплеменных и ожидает, что его приказ будет выполнен буквально; жалость и снисхождение - тяжкие преступления, и прощены быть не могут. Этот урок повторяется много раз в будущем, причем не важно будут ли описанные события фактами или вымыслом.
  Со смертью Саула 3000 лет тому назад перестало существовать и объединенное государство; Израиль не хотел иметь царем иудея Давида. Как пишет Кастейн, "остальной Израиль игнорировал его" и провозгласил царем сына Саула, Иевосфея, в результате чего произошло окончательное разделение на Израиль и Иудею. Согласно Книге Самуила, Иевосфей был убит и его голова послана Давиду, который восстановил номинальное единство страны и сделал ее столицей Иерусалим. В действительности, однако, Давиду не удалось объединить ни царство, ни племена: он лишь основал династию, продержавшуюся еще одно правление.
  Правоверный иудаизм учит по сей день, что мессианское завершение истории произойдет в правление земного царя "из дома Давида", расовая же исключительность - первое правило этого учения (и закон в сионистском государстве). Происхождение Давидовой династии приобретает, поэтому, для нас немаловажное значение. В эпоху сожительства израильтян и иудеев никакой расовой дискриминации люди не знали. Ветхий Завет описывает, как иудей Давид, увидев с крыши своего дома купавшуюся "очень красивую женщину", велел привести ее к себе, и она родила от него. Ее мужа, хеттеянина, Давид во время войны приказал убить на фронте, после чего он взял эту женщину, по имени Вирсавия, в число своих многих жен. Ее второй сын от Давида, Соломон, наследовал трон своего отца. Таково было, по книжникам и левитам, происхождение Соломона, последнего царя развалившегося объединения двух стран. Соломон начал свое правление с трех убийств, в том числе с убийства родного брата. В дальнейшем он безуспешно пытался спасти свою династию по методу Габсбургов, бракосочетаниями, но в значительно большем масштабе. Он женился на княжеских дочерях Египта и многих соседних племен, и держал сотни других "младших" жен. Расовая сегрегация была в его время явно неизвестна. Далее, как известно, Соломон построил храм и учредил при нем потомственное первосвященство.
  Краткая совместная история Израиля и Иудеи пришла к концу в 937 г. до Р.Х. После смерти Соломона эта непрочная ассоциация распалась окончательно, и на севере Израиль вернулся к независимой жизни. Кастейн так описывает этот период: "У этих двух стран было, в хорошем и в плохом, не больше общего, чем у любых двух других стран с общей границей. Время от времени Они воевали друг с другом, потом мирились и заключали договоры, но всегда оставались совершенно обособленными. Израильтяне утратили веру в какое-либо особое предназначение, и при царе Иеровоаме Израиль как политически, так и религиозно, полностью порвал с Иудеей".
  Переходя к описанию иудеев, Кастейн пишет: "Они решили, что им предопределено стать особой расой... что их образ жизни должен быть совершенно иным, чем у окружающих их народов. Требуемое различие не допускало даже мысли о слиянии их с соседями. Они хотели быть обособленными, абсолютно отличными от всех".
  Причины разрыва ясны, понятно и то, почему дальнейшая история этих двух народов пошла разными путями: Израиль верил в свою общую с остальным человечеством судьбу и отверг Иудаизм по тем же самым причинам, по которым его неоднократно отвергали, в последующие три тысячелетия, и другие народы. "Иудейство требовало обособления, абсолютного отличия" - пишет Кастейн. Однако говоря "иудеи", он явно имеет в виду левитов: как могли простые люди из иудейского племени требовать тогда "обособления, абсолютного отличия", когда у самого Соломона было более тысячи жен самого различного происхождения.
  Израиль отверг не иудеев, а левитов с их расовой доктриной. Последующие двести лет, в которые Израиль и Иудея жили рядом, но раздельно, часто враждуя друг с другом, исполнены голосов многих еврейских пророков, порицавших левитов за творимую ими новую веру. Эти голоса и сейчас еще из глубокой древности взывают к человечеству из племенного мрака, окутавшего значительную часть Ветхого Завета, клеймя внедрявшуюся тогда левитами новую веру, как восемь столетий спустя, когда она уже крепко утвердилась, ее заклеймил во храме и Иисус Христос.
  Почти все пророки были израильтяне, в большинстве своем из дома Иосифа. Они были на пути к познанию Единого Бога для всех людей и хотели делить судьбы всего человечества. И они не были одиноки. Вскоре и Будда в Индии отвергнет своей бенаресской проповедью с ее Пятью Заповедями Праведности кастовую доктрину Брамы и идолопоклонство. Пророки были истинными израильтянами, протестовавшими против учения левитов, которое в последствии стало отожествляться с иудаизмом. Следует отметить, что "пророки" - неподходящее название, ибо они не претендовали на знание будущего и гневались, когда их так называли ("Я не пророк и не сын пророка" - Амос). Это были протестанты своего времени, они видели, к чему ведет расовая доктрина и предостерегали людей от ее неизбежных последствий. Их предостережения не потеряли своей силы и сейчас.
  Их протест был вызван притязаниями левитских жрецов, которые, ссылаясь на так называемый "Закон Моисея", предъявляли права на перворожденных ("То, что раскрывает ложесна, принадлежит мне" - Исход) и требовали кровавых жертвоприношений Иегове. По свидетельству Монтефиоре (см. библиографию в конце книги), однако, этот "Моисеев закон" был израильским критикам неизвестен и они не видели ничего хорошего в залитых кровью алтарях, бесконечной бойне приносимых в жертву животных и запахе жертвенных сожжений, который, по уверениям левитов, был столь приятен Иегове. Они отвергали также левитскую доктрину истребления и порабощения "язычников". Бог, взывали они, требует от людей поведения по законам морали, любви к ближним, заботы о бедных, сиротах, вдовах и угнетенных, а не кровавых жертвоприношений и ненависти к иноплеменным.
  Эти протесты были первыми проблесками зари, воссиявшей восемь столетий спустя. Они странно звучат на фоне свирепых призывов к резне и убийствам, которыми изобилует Ветхий Завет. Странно, что они сохранились даже после того, как Израиль исчез, а левиты, став полными хозяевами Иудеи, заново переписали Священные Книги. Современному историку трудно, например, объяснить почему царь Давид терпел публичные упреки Натана за то, что он взял жену Урии, приказав умертвить последнего. Не исключено, что уже после того, как Израиль и израильские критики давно ушли в прошлое, один из позднейших переписчиков был одного с ними мнения и сумел сохранить для потомства их слова. И, наоборот, в Писаниях нередко одно и тоже лицо начинает просвещенными и благожелательными словами, а кончает фанатичными утверждениями прямо противоположного. Налицо явно более поздние вставки, задачей которых было заставить еретиков подчиниться левитской догме.
  Как ни объяснять все это, важно что эта израильская критика иудейской ереси переживает века и оставляет светлую память по исчезнувшем Израиле. Она - как свежая зеленая поросль, пробивающаяся между мрачными камнями племенной саги, указатель широкой дороги совместного развития человечества, прочь от бездны племенной ограниченности.
  Пророки Илья и Елисей оба трудились в Израиле, а Амос обращался только к потомкам Иосифа, особенно страстно осуждая кровавые жертвоприношения и левитские ритуалы: "Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших. Если вознесете мне всесожжение и хлебное приношение, я не приму их и не призрю на благодарственную жертву из тучных тельцов ваших. Удали от меня шум песней твоих (во время богослужения левиты пели), ибо звук гуслей твоих я не буду слушать. Пусть, как вода, течет суд и правда - как сильный поток!" А вот его бессмертный упрек доктрине "избранного народа": "Не таковы ли, как сыны Ефиоплян, и вы для Меня, сыны Израилевы? - говорит Господь". Другой израильтянин, Осия, говорит: "Ибо я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более нежели всесожжения". Осия призывает к правде и милосердию: "...и обручу тебя не в правде и суде, в благости и милосердии...и обручу тебя мне в верности". При жизни Милея левиты, видимо, все еще требовали принесения в жертву Иегове всех перворожденных. "С чем предстать мне перед Господом, преклониться перед Богом Небесным? Предстать ли перед Ним со всесожжениями, с тельцами однолетними? Но можно ли угодить Господу тысячами овнов или несчетными потоками елея? Разве дам Ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего - за грех души моей? О человек! сказано тебе что - добро, и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренно-мудренно холить перед Богом твоим".
  В продолжении двух столетий, когда Израиль и Иудея жили рядом, нередко на ножах друг с другом, Михей, Осия и им подобные боролись за души своих простых соплеменников. В то же время левиты, когда-то рассеянные среди всех двенадцати колен, все больше и больше тяготели к Иудее и Иерусалиму, концентрируя все свои усилия на обращении иудеев в новую веру.
  В 731 г. до Р.Х. Израиль был завоеван Ассирией и его жители уведены в плен. Иудея была на время пощажена и просуществовала еще столетие, как мелкий вассал сначала Ассирии, затем Египта, все время оставаясь оплотом левитской секты.
  "Дети Израиля" исчезают на этом этапе из истории, и если обещаниям Иеговы суждено осуществиться, то спасение должно иметь место в среде тех народов, в которых они растворились. А поскольку за последние 27 столетий главный поток людских масс шел с востока на запад, то весьма вероятно, что значительная часть израильской крови перешла к народам Европы и Америки.
  Иудаисты, однако, утверждают, что Израиль был "потерян", заслужив свою судьбу за то, что он отверг учение левитов и пошел на "сближение с соседними народами". Это слова Кастейна, который 2700 лет спустя, по-видимому радуется случившемуся: "Десять серных колен пошли своим путем. Они отошли так далеко от своих южных собратьев, что хроники упоминают о них всего несколькими словами без сожаления или огорчения. Нет ни эпических стихов, ни надгробной эпитафии, никакой симпатии, просто краткое сообщение о голом факте".
  Как же все-таки понимать это "исчезновение" Израиля?
  Чтобы разобраться в этом вопросе, современному историку нужно понять, что Сион всегда говорит двумя языками - одним для "язычников" и другим для посвященных. Что бы ни писал доктор Кастейн, ни древние левиты, ни современные сионисты не верят, что израильтяне "исчезли без следа". Их только объявили "мертвыми", как объявляют мертвым еврея, заключающего брак вне правоверной общины. Их отлучили, и только в том смысле они "исчезли".
  Народы не исчезают. Это доказывают судьбы североамериканских индейцев, австралийских аборигенов, новозеландских Маори, южноафриканских Банту и многих других, да и как можно было "увести израильтян в плен", если бы они были истреблены? Их кровь и идеи живут в какой-то части современного человечества.
  Израиль не слился с Иудеей по собственному решению и по тем же причинам, по которым Иудаизм всегда вызывал недоверие и осуждение и у других народов. Не забудем, что израильтяне "не были евреями", иудеи же "по всей вероятности не были израильтянами".
  Для чего Израиль должен был "исчезнуть", сказано в позднейшем Талмуде: "Десять, колен не будут иметь своей доли в будущем мире". "Дети Израиля" не будут допущены правящей сектой на небо за то, что они отказались исключить себя из остального человечества.
  Главный раввин Британской Империи Герц (J. N. Hertz) в 1918 г. осветил этот вопрос достаточно ясно: "Нынешний еврейский народ представляет собой потомков племен Иуды и Вениамина с небольшим числом потомков племени Левия". Это еще раз показывает, что древний Израиль не имеет ничего общего с тем, что позже стало иудейством. (Ни один источник, иудейский или любой иной,. не в состоянии поддержать претензию нынешних евреев на происхождение по крови от иудеев, но это в данном случае несущественно).
  В нашем столетии в Палестине было основано сионистское государство. Данное ему название - "Израиль" - прямой подлог, и должны были быть веские причины, чтобы дать еврейскому государству имя нееврейского народа, к тому же не принявшего ни одного из догматов иудейской веры. Объяснение напрашивается само собой: сионистское государство было основано при попустительстве великих держав Запада - сферы распространения христианства. Вероятно хотели успокоить совесть христианских народов, внушив им, что нужно помочь выполнению библейского пророчества и Божьего Завета Израилю, во что бы это ни обошлось другим, ни в чем не виноватым и осужденным на "истребление" народам.
  Если хотели именно этого, то злоупотребление названием "Израиль" достигло своей цели, по крайней мере на время. "Убедить" массы вообще не трудно, хотя со временем правда выходит наружу, как мы это видим из дошедших до нашего времени обличений израильских пророков. Если бы сионистское государство 1948 года могло вообще претендовать на какое-либо имя из далекой древности, то как показала эта глава, таким именем могло бы быть только "Иудея".
  Глава 3. ЛЕВИТЫ И ЗАКОН
  На протяжении ста лет после завоевания Израиля Ассирией левиты составляли свой писанный закон. В 621 г. до Р.Х. они закончили Второзаконие и прочли его народу в Иерусалимском храме. Это и был тот "Моисеев Закон", о котором сам Моисей, если он и жил когда-либо, ничего не знал. Он приписывается Моисею, но историки считают, что весь "закон" - создание левитов, которые и тогда, и впоследствии заставляли Моисея (другими словами Иегову) говорить то, что им было нужно. Настоящее название этого сборника должно быть "Закон Левитов" или "Иудейский закон".
  Для формального иудаизма и сионизма Второзаконие то же, что Коммунистический Манифест для разрушительных революций нашего века. Оно положено в основу Торы ("Закона"), составляющей Пятикнижие, как сырой материал для Талмуда, сам же Талмуд породил множество комментариев и разъяснений к комментариям, что все вместе составляет иудейский "закон".
  Второзаконие является поэтому одновременно и политической программой мирового господства над ограбленными и порабощенными народами, в значительной мере осуществленной в ходе двадцатого столетия. Второзаконие стоит, в непосредственной связи с событиями наших дней, и многое, что в них непонятно, становится ясным а свете этого учения. В 621 г. до Р.Х. оно было объявлено кучке людей в маленьком селении: тем поразительнее его последствия для всего мира в ходе дальнейших столетий вплоть до наших дней.
  До составления Второзакония существовала только "устная традиция" о словах Бога, обращенных к Моисею. Левиты объявили себя священными хранителями этой традиции, а простые люди их племени должны были верить им на слово (именно эти претензии левитов вызывали гнев израильских "пророков"). Если и существовали какие-либо записи "устных преданий" до 621 г. до Р. Х., когда Второзаконие было объявлено народу, то они были в руках священства и столь же мало знакомы простым соплеменникам, как греческие классики жителям нынешнего Кентукки. То, что Второзаконие было чем-то совершенно иным, чем все до него, явствует из его названия "Второй Закон". Фактически оно было первым обнародованием левитского иудаизма, в то время, как израилиты, как было указано выше. вообще "не были евреями" и никогда этого "Закона" не знали. Заслуживает внимания, что Второзаконие подается как пятая книга Библии, якобы вытекающая из четырех предыдущих; в действительности же это была первая, полностью законченная книга. Бытие и Исход, хотя они и создают исторический фон и как бы подготавливают Второзаконие, были написаны левитами после него, а остальные книги Торы - Левит и Числа появились еще позднее.
  Устные предания давали определенные правила морального поведения; Второзаконие ставит эти предписания буквально вверх ногами. Однако левиты считали себя в праве вносить любые поправки в устные законы, данные Богом Моисею, чтобы соответствовать "постоянно меняющимся условиям в духе традиционного учения" (Кастейн).
  Помимо этого левиты утверждали, что Моисей якобы получил на горе Синай еще и тайную устную Тору, известную им одним, но никогда не подлежащую ни записи, ни обнародованию. Впоследствии Ветхий Завет публиковался вместе с христианским Новым Заветом, и все вместе представлялось не-евреям, как полнота Божественного Закона. В Талмуде же, как пишет Функ (см. библиографию), говорится: "Бог предвидел, что настанет день, когда и язычники овладеют Торой и скажут Израилю: "Мы тоже дети Божии". И тогда Бог ответит: "Мои дети - только те, кто знает Мои секреты". А в чем Божьи секреты? В устной традиции".
  В 621 г. до Р. X. кучка людей внимала чтению Второзакония, впервые услышав, каким будет так называемый "Моисеев Закон", и им было сказано, что рукописи этого закона были "найдены" левитами. Однако в наше время иудейские ученые отрицают это, считая Второзаконие самостоятельным трудом левитов в изолированной Иудее, после отвержения ее израилитами и завоевания Израиля чужеземцами.
  Кастейн так описывает происхождение Второзакония: "В 621 г. до Р. X. были найдены в архивах покрытые вековой пылью рукописи. Это были любопытные версии законов, как бы свод законов того времени со множеством повторении и вариантов, в большинстве своем предписания об обязанностях человека по отношению к Богу и своим ближним. Они были изложены в виде речей, предположительно произнесенных Моисеем незадолго до его смерти на дальнем берегу Иордана. Кто был их автором, сказать невозможно".
  Другими словами, сам доктор Кастейн, еврейский фанатик, ожидающий полного осуществления "Моисеева Закона" во всех его деталях, не верит сказкам об авторстве Иеговы или Моисея. Ему достаточно, что их писало священство, олицетворяющее в его глазах божественный авторитет.
  Никто не знает, насколько теперешнее Второзаконие сходится с тем, которое было обнародовано в 621 г. до Р. X. Книги Ветхого Завета подвергались повторным переделкам, до самого перевода их на другие языки, когда ряд текстов был снова изменен, вероятно, чтобы не раздражать чрезмерно не-евреев. Несомненно, что многое там было исключено, первоначальное же Второзаконие явно было еще более свирепо, чем известное нам.
  Основа "Второго Закона" - религиозная нетерпимость (за ним последовал "Новый Закон" с его расовой нетерпимостью), а убийство во имя религии - его главное отличие. Это конечно требовало отказа от нравственных заповедей, которые в Ветхом Завете перечисляются лишь для того, чтобы быть отвергнутыми. Сохранены только заповеди исключительного служения "ревнивому" Иегове, остальные же похоронены под массой исключающих предписаний и толкований, основанных на действовавших в те времена законах.
  Так обличение убийства, кражи, прелюбодеяния, алчности, вражды с соседями и им подобные были объявлены недействительными с помощью массы наставлений, прямо предписывающих вырезать другие народы, убивать отступников в одиночку или целыми общинами, брать наложниц из пленных женщин, практиковать "полное уничтожение", не оставляя "ничего живого", не облегчать "чужим" выплату долгов и так далее.
  Второзаконие полностью аннулирует все нравственные заповеди, заменяя их, под маской религии, грандиозной политической идеей избранного народа, посланного в мир, чтобы уничтожить другое народы, "владеть" ими и править землей. Разрушение - основная идея Второзакония, без нее ни от Второзакония, ни от "Моисеева Закона" не остается буквально ничего.
  Эта концепция разрушения в качестве догмата веры единственна в своем роде и там, где она переходит в политику (например в философии коммунизма), она, по-видимому, тоже взята из Второзакония, поскольку других ее первоисточников не найдено. Второзаконие, прежде всего, - полная политическая программа: это концепция планеты, созданной Иеговой для его "избранного народа", которая завершается триумфом последнего над всеми остальными народами и их разорением. Правоверным обещаны исключительно материальные награды: избиение чужестранцев, рабы, женщины, добыча, земли, империя. Для получения всего этого требуется только одно: соблюдение "законов и предписаний", которые в основном требуют уничтожения других людей. Единственная возможная провинность правоверного состоит в несоблюдении этих законов. Нетерпимость равнозначна соблюдению законов, терпимость же есть несоблюдение их, и следовательно - провинность. Все наказания за нее относятся к земной жизни, к плоти, а не к духу. Если и упоминается иногда желательность морального поведения, то только по отношению к собратьям по вере, но не к "чужим",
  Эта исключительная по характеру форма национализма была впервые преподана иудеям во Второзаконии под видом "закона" Иеговы, якобы его собственных слов, сказанных Моисею. С самого начала, во второй главе Второзакония, указание пути к мировому господству через разрушение дается в "речах, предположительно произнесенных" умирающим Моисеем: "И сказал мне Господь, говоря... с сего дня Я начну распространять страх и ужас перед тобою на народы под всем небом; те, которые услышат о тебе, вострепещут и ужаснутся тебе". Для подтверждения сказанного, как пример, приводится судьба царей Сигона и Васана с их народами: "...выступил против нас на войну Ог, царь Васанский, со всем народом своим... и мы поразили его и сынов его, и весь народ его, и взяли в то время все города его, и предали заклятию все города, мужчин, женщин и детей, не оставили никого в живых... только взяли мы себе в добычу скот их и захваченное во взятых нами городах". Подобные эпизоды описываются один за другим, и всегда главным в них является требование полного истребления.
  За первыми примерами уничтожения язычников могучим Иеговой следуют и первые из многочисленных предостережений: при несоблюдении его "законов и предписаний" Иегова рассеет избранный народ среди язычников. Перечисление "законов и предписании" следует за заповедями, уничтожая их моральную ценность обещанием истребить другие племена. "...Семь народов, которые многочисленнее и сильнее тебя, и предаст их тебе Господь Бог твой, и поразишь их... жертвенники их разрушьте... ибо ты народ святый у Господа, Бога твоего; тебя избрал Господь, Бог твой, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые были на земле. ...Благословен ты будешь больше всех народов... и истребишь все народы, которые Господь, Бог твой, даст тебе; да не пощадит их глаз твой... и шершней нашлет Господь, Бог твой, на них, доколе не погибнут оставшиеся и скрывшиеся от лица твоего... И будет Господь, Бог твой, изгонять перед тобою народы сии мало по малу; ...но предаст их тебе Господь, Бог твой, и приведет их в великое смятение, так что они погибнут. И предаст царей их в руки твои, и ты истребишь имя их из поднебесной; (подчеркнуто нами - прим. перев.) не устоит никто против тебя, доколе не искоренишь их".
  В XX веке по Р.Х. Запад, в общем, перестал придавать этим кровожадным призывам к истреблению сколько-нибудь серьезное значение, однако народы, которых это касалось непосредственно, были иного мнения. После резни в Дейр-Ясине в 1948 г. (1) арабское население Палестины массами бежало с родной земли, ибо эта расправа показала им (что и входило в планы убийц), что оставшиеся будут "полностью уничтожены". Не секретом было также, что сионистские лидеры, в сговоре с британскими и американскими политиками, неоднократно заявляли, что "наш мандат - Библия" (Хаим Вейцман) и что это относилось к тем местам Ветхого Завета, которые требовали "полного уничтожения" иноплеменных, т.е. арабских народов. Они знали также, что западные политики всегда поддерживали и будут поддерживать захватчиков, и что поэтому сохранить жизнь можно только бегством. Избиение невооруженных и не сопротивлявшихся арабов в 1948 г. нашей эры - прямое следствие "законов и предписаний" седьмой главы "Закона", обнародованного левитами в 621 г. до Р.Х.
  Подстрекательства Второзакония заманчивы: "...ты идешь, чтобы овладеть народами, которые больше и сильнее тебя... Господь, Бог твой, идет перед тобою, как огонь поядаюший; Он будет истреблять их и низлагать их перед тобою, и ты изгонишь их и погубишь их скоро, как говорил тебе Господь... Ибо, если вы будете соблюдать все заповеди сии, которые заповедую вам исполнять... то изгонит Господь все народы сии от лица вашего; и вы овладеете народами, которые больше и сильнее вас... даже до моря западного будут пределы ваши. Никто не устоит против вас: Господь, Бог ваш, наведет страх и трепет перед вами на всякую землю, на которую вы вступите".
  Сразу же после этого "Моисей" снова перечисляет "законы и предписания", которые нужно соблюдать для получения упомянутых наград, и, как и прежде, основное его требование - разрушать. "Вот постановления и законы, которые вы должны стараться исполнять в земле, которую Господь, Бог отцов твоих, дает тебе во владение... истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим... когда Господь, Бог твой. истребит от лица твоего народы, к которым ты идешь, чтобы взять их во владение, и ты, взявши их, поселишься в земле их: тогда берегись, чтобы ты не попал в сеть, последуя им... и не искал богов их".
  Этот догмат Закона велит правоверным иудеям уничтожать чужие религии. И если это требование сначала носило общий характер, то впоследствии, когда распространилось христианство и массы евреев переселились в христианские страны Европы, оно приобрело соответственную направленность. "Истребите все места" теперь относятся к христианству, требуя разрушения христианских святынь. Придя к власти в России, большевики взрывали храмы, открывали в них антирелигиозные музеи и канонизировали Иуду, а поскольку первые большевистские правительства на девять десятых состояли из восточных евреев, то перечисленные дела их нужно считать соблюдением предписаний Второзакония.
  В мрачные периоды истории Запада процветали доносы и инквизиция, хотя в более просвещенные эпохи он их отвергал. Они также находят свой источник во Второзаконии, поскольку более ранние источники пока никем не обнаружены. Эта психология истребления защищена особыми статьями от критики возможных "еретиков": "...если восстанет среди тебя пророк или сновидец... то пророка того или сновидца должно предать смерти". Распятие Иисуса Христа и уничтожение многих критиков правоверного иудаизма подпадает под эти статьи.
  Есть здесь и требование родственникам доносить на подозреваемых в ереси. И этот террористический метод также применяется большевиками в России, начиная с 1917-го года. Западный мир в свое время возмущался этими варварскими нововведениями, Однако они вовсе не были столь новыми. Они ясно предписаны Второзаконием, которое требует, чтобы каждый, кто скажет "пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им", был побит камнями до-смерти, а донести на него должны его братья, сестры, сыновья, дочери, жены, и т.д. Характерно требование Второзакония, чтобы первые удары жертве доноса нанесла именно рука кровного родственника, мужа или жены, и только после этого должны и другие принять участие в убийстве.
  Это т.н. "предписание Закона" действительно по сей день, в соответствии с местными условиями и другими обстоятельствами. В странах расселения "чужие законы" могут посчитать подобное соблюдение "предписания" простым убийством: в таких случаях отступник символически объявляется мертвым, а приведение приговора в исполнение заменяется церемонией похорон. Джон Гольдштейн ("All the Doors were Opened", 1955) описал как эти символические церемонии, так и недавние попытки осуществить сам приговор, который в течение ряда столетий приводился в исполнение в закрытых еврейских общинах, куда не достигал "чужой закон".
  "Моисеев" закон требует также истребления целых общин, обвиненных в отступничестве: "...порази жителей того города острием меча, предай заклятию его (2) все что в нем".
  Согласно Второзаконию, степени разрушения городов ближних (т.е. палестинских) и городов дальних должны быть различны. О дальнем городе говорится: "Когда Господь, Бог твой, предаст его в руки твои, порази в нем весь мужской пол острием меча. Только жен и детей, и скот и все что в городе, всю добычу его возьми себе..."
  Второзаконие не раз возвращается и к вопросу о пленных женщинах: "...если увидишь между ними женщину, красивую видом, то можешь взять ее себе в жены. Если же она после не понравится тебе, то отпусти ее".
  Судьба ближних городов должна быть иная; Закон (не соблюденный Саулом, за что он был наказан), требует: "а в городах сих народов, которых Господь, Бог твой, дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию... как повелел тебе Господь, Бог твой".
  Этот стих (Втор. 20,16) объясняет массовое бегство палестинских арабов после Дейр-Ясина, где не было оставлено ничего живого. Арабы поняли, что закон 621 г. до Р.Х. будет выполняться дословно еще и в 1948 г. после Р.Х., и что вся мощь 3апада придет на помощь исполнению левитских предписаний о "полном уничтожении".
  Второй Закон продолжает: "...ты народ святый у Господа, Бога твоего; тебя избрал Господь, Бог твой, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле". Дальнейшие "законы и постановления" учат: "не ешьте никакой мертвечины... нечисто это для вас, не ешьте...; иноземцу, который случится в жилищах твоих, отдай ее, он пусть ест ее, или продай ему; ибо ты народ святый у Господа, Бога твоего".
  По закону, каждые семь лет заимодавец должен прощать долг ближнему своему, но не "чужому": "С иноземца взыскивай, а что будет твое у брата твоего, прости". Странным образом, глава десятая говорит: "Любите пришельца, ибо и вы сами были пришельцами в земле египетской", но уже в главе 23-ей встречается хорошо знакомое нам опровержение: "Не отдавай в рост брату твоему, ...иноземцу отдавай в рост". Как будет показано в дальнейшем, в последующих книгах есть еще много гораздо более серьезных юридических различий между "ближними" и "чужими".
  Второзаконие заканчивается пространной и громоподобной темой "благословений и проклятий". Умирающий Моисей еще раз увещевает свой "народ" сделать правильный выбор и затем перечисляет, что именно благословенно, и что проклято. Все благословенное носит исключительно материальный характер: преуспевание, благодаря умножению родни и скота, и хорошим урожаям, победа над врагами и господство над всем миром. "Господь, Бог твой, поставит тебя выше всех народов земли, ...поставит тебя Господь народом святым Своим... и увидят все народы земли, что имя Господа нарицается на тебе, и убоятся тебя... и будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы. Сделает тебя господь главою, а не хвостом, и будешь только на высоте, а не будешь внизу..." Тридцать стихов Второзакония посвящены благословениям, проклятиям же - от пятидесяти до шестидесяти, и все это преподносится от имени божества, явно способного творить злые дела (то же качество приписывается ему и в позднейших писаниях, например в книге Иезекииля).
  Правоверный иудаизм построен на терроре и страхе, и держится ими. Глава 28-ая Второзакония дает длинный перечень проклятий, свидетельствуя, какое огромное значение придавало им иудейское священство (даже в наше время правоверные иудеи верят в силу этих проклятий). Не забудем, что людей здесь проклинали не за моральные проступки, а только за несоблюдение предписаний Второзакония: "Если же не будешь слушать гласа Господа, Бога твоего, и не будешь стараться исполнять все заповеди Его и постановления Его. ...то придут на тебя все проклятие сии и постигнут тебя". Города и селения, дети, поля и скот - все будут прокляты: "...все проклятия сии постигнут тебя, доколе не будешь истреблен". Обещаются ни более, ни менее, как моровая язва, чахлость, воспаление, ржавчина, "несчастье во всяком деле рук твоих", почечуй, короста, чесотка, сумасшествие, слепота, голод, людоедство и засуха; "С женою обручишься и другой будет спать с нею"; "Сыновья твои и дочери будут отданы другому народу", но и тех, кто останется дома, ожидает не лучшее: "Будешь есть плоть сыновей твоих и дочерей твоих ...и жена твоя тайно будет есть их" и так далее, в том же духе (Втор., 28, 20-57).
  До самого недавнего времени все эти проклятия провозглашались при публичном отлучении "отступников", в закрытых же цитаделях талмудизма они вероятно употребляются и сейчас.
  Вышеприведенные болезни и бедствия должны были поражать народ "если не будешь исполнять все слова Закона сего, написанные в книге сей, и не будешь бояться сего славного и страшного имени Господа, Бога твоего... во свидетели с вами призываю сегодня небо и землю; жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое...". Таковы были жизнь и блага, обещанные иудеям, собравшимся в храме в 621-ом году до Р.Х., их племенным вождем Осией, когда он, говоря якобы от имени Иеговы и Моисея, провозглашал законы левитов. По "Моисееву Закону" цель и смысл существования иудеев состояли в разорении и порабощении других народов, ради наживы и власти.
  Израилю повезло быть к тому времени объявленным мертвым, и он избежал необходимости жить в подобного рода мире, создаваемом левитами. Израилиты слились с живым потоком остального человечества, иудеи же остались во власти фанатического священства, требовавшего от них разрушать под страхом перечисленных выше страшных проклятий.
  Угрожая проклятиями, левиты одновременно обещали награды раскаявшимся: "если обратишься к Господу, Богу твоему и послушаешь гласа Его, как Я заповедаю тебе... тогда Господь, Бог твой, все проклятия сии обратит на врагов твоих" (не потому, что те в чем-то согрешили, а просто, чтобы умножить блага, даруемые прощенным иудеям).
  В этом догмате Второзакония ясно видна та роль, которую оно уделяет "язычникам". В конечном счете, они при этом Законе не имеют права на легальное существование и не могут его иметь, поскольку Иегова "знает" только свой "святой народ". Если их фактическое существование допускается, то только для целей, высказанных в стихе 65-ом главы 28-ой и стихе 7-ом главы 30-ой. Сначала они должны принять в себя иудеев, наказанных за свои проступки рассеянием, а затем, когда их гости раскаются и получат прошение, на них перейдут все проклятия с иудеев, вновь обретших милость Иеговы. Стих 7-ой главы 30-ой, объясняет, что "все эти проклятия" переносятся на язычников потому, что они якобы "ненавидели" и "преследовали" иудеев, но как можно считать язычников виновными, если само присутствие в их среде иудеев явилось предписанным свыше наказанием, "проклятием" Иеговы за проступки последних. Ведь согласно стиху 24-му главы 28-ой, никто другой, как сам Иегова предал иудеев проклятию изгнания: "И рассеет тебя Господь по всем народам от края земли до края земли... но и между этими народами не успокоишься и не будет места покоя для ноги твоей".
  Двуличие Второзакония бросается в глаза: за несоблюдение закона Господь рассеивает свой народ среди язычников; язычники же, неповинные ни в этом рассеянии, ни в проступках иудеев, объявляются "угнетателями" и должны быть уничтожены. Чтобы осмыслить это странное отношение иудейства к остальному человечеству, к Божьему творению и ко всей вселенной нужно призадуматься над этими и другими отрывками из всей еврейской литературы, в особенности над непрерывно повторяемой жалобой на постоянное и повсеместное преследование евреев. Для тех, кто признает правомочность Второзакония, само существование других народов равнозначно оскорблению и преследованию евреев. Как фанатики-националисты, так и наиболее просвещенные евреи согласны в одном: они видят мир и все, что в нем происходит, исключительно с еврейской точки зрения, с которой все, касающееся "иноземцев", фактически не имеет никакого значения. Это - наследие двадцати пяти столетий специфически еврейского образа мышления; этот кошмар столь крепко запечатлен в их душах и умах, что даже видя ложность этой ереси, они не в состоянии от нее освободиться.
  Из цитированного выше отрывка Второзакония видно, что правящая секта трактует бездомность еврейства одновременно как акт Иеговы, бога "избранного народа", и как результат преследования евреев их врагами, которые поэтому заслуживают "все эти проклятия". При столь крайнем самовозвеличении, любое политическое насилие, приводящее к потере жизни или имущества пятью евреями и девяносто пятью неевреями, оценивается еврейством исключительно, как еврейское несчастье, причем они делают это даже без тени притворства. В нашем двадцатом веке подобные нравственные нормы открыто прилагаются ими ко всем другим народам и событиям мировой истории. Другими словами, мы живем в век левитской ереси.
  Взвалив "все эти проклятия" на невинных, при условии, что иудеи вернутся к соблюдению "законов и постановлений", воскрешенный левитами во Второзаконии Моисей добавил еще одну награду: "Господь, Бог твой. Сам пойдет перед тобою; Он истребит народы сии от лица твоего, и ты овладеешь ими...", после чего ему разрешено было умереть в земле Моавитской.
  "Моисеев Закон" оформил разрушительную идею, которой суждено было поставить под угрозу неизвестные тогда еще христианство и европейскую культуру. На заре христианской эры собор богословов постановил объединить Ветхий Завет с Новым в одной книге без всякого различия между ними, как если бы дело шло о корне и цветке одного растения. В действительности, они столь же несовместимы, как неподвижная масса и непреодолимая движущая сила.
  В лежащей перед автором этих строк энциклопедии лаконически сообщается, что для христианских церквей Ветхий и Новый Завет одинаково священны и в равной степени дополнены Божественного откровения. Столь безоговорочное принятие Ветхого Завета целиком, со всеми его главами без исключения, вероятно и было причиной многих споров, на протяжении веков смущавших христианские церкви и их народы, поскольку от них требовали верить одновременно в совершенно несовместимые вещи. Как можно верить Моисею, что один и тот же Бог призывал людей любить своих соседей и одновременно их же "полностью истреблять"? Что общего между всеобщим любящим Богом христианского откровения и проклинающим божеством Второзакония?
  В прошлом колонизаторы во многих частях света далеко не всегда вели себя по христиански и дела их часто были противны положениям христианской веры: вывоз британскими колонистами африканских рабов в Америку, бесчеловечное обращение американских и канадских поселенцев с североамериканскими индейцами, угнетение белыми Южноафриканцами негров Банту. Однако, если принять, что все указания Ветхого Завета, включая и требование "полного" истребления, столь же священны, как и Новый Завет, то эти жестокости могут быть "оправданы", причем ответственность ляжет на тех священников, которые учат, что Ветхий Завет с его неоднократными предписаниями убивать, порабощать и обирать, столь же божествен, как и Новый. Ни один священник, учащий этому, не может считать себя свободным от упрека. Богословское же решение, принявшее левитскую догму, набросило на века христианства ту же тень, что пала на иудеев в 621 г. до Р.Х.
  Во всей истории человечества только одни документ смог оказать на умы людей и на будущие поколения влияние, равное Второзаконию. Допуская некоторое упрощение, можно рассматривать всю историю Европы, и в особенности историю двадцатого столетия, как борьбу Моисеева закона с Новым Заветом, борьбу проповеди любви с доктриной ненависти, борьбу между людьми, стоящими за тем или другим из этих мировоззрений.
  Второзаконие породило иудаизм. Он был бы мертворожденным, а Второзаконие осталось бы никому неизвестным, если бы дело шло только о левитах и подчиненных им иудеях. Их было немного, и даже в сто раз более многочисленный народ не смог бы навязать миру собственными силами эту варварскую доктрину. Для Моисеева закона существовала только одна возможность развиться, выжить и стать мощным фактором, нарушающим жизнь народов всех последующих столетий. Нужен был могущественный "иноземец" (из числа подлежащих в будущем "заклятию"), великий царь из язычников, что потом будут уничтожены, который помог бы оружием и деньгами. Именно это и произошло после того, как Осия объявил народу Второй Закон в 621 г. До Р.Х., и то же мы наблюдаем на протяжении многих столетий, вплоть до наших дней: что казалось абсолютно невероятным, превращается в неоспоримый факт! Правители "других народов", заведомо подлежащих ограблению и уничтожению, неоднократно в истории поддерживали губительную для них веру, и, за счет собственных народов, способствовали разрушительным поползновениям левитской секты.
  Примерно через двадцать лет после обнародования в Иерусалиме Второзакония, Иудея была в 596 году до Р.Х. завоевана вавилонским царем. Похоже было, что пришел конец, а на фоне крупных событий той эпохи завоевание Иудеи было лишь незначительным эпизодом. С тех пор Иудея никогда больше не была независимым государством и, если бы не левиты с их Второзаконием, и не помощь иноземцев. Иудея, подобно Израилю, пошла бы по общему для всего человечества историческому пути.
  Вместо этого, вавилонская победа стала отправной точкой в деле, оказавшем огромное влияние на жизнь человечества. В Вавилоне, впервые в истории, иноземный царь взял левитский "Закон" под свое покровительство и, вместо того, чтобы умереть, этот "закон" стал укрепляться и расти. Появились государство в государстве, нация внутри нации, - новые явления в жизни народов; был приобретен первый успешный опыт узурпации власти, и в будущем это принесло другим народам много горя и бедствий.
  Что касается иудеев и порожденных ими евреев, то их доля оказалась, пожалуй, самой незавидной. Как бы там ни было, не очень счастлив должен был быть еврейский писатель Морис Самуель, живший в наше время, через 2500 лет после описанных событий, когда он писал: "Мы евреи-разрушители, и навсегда останемся разрушителями... Чтобы ни делали другие народы для нашего блага, мы никогда не будем довольны" (см. библиографию в конце книги).
  В этих словах можно при желании усмотреть насмешку, злорадство или бесстыдство. Но внимательно изучающий вековой "спор о Сионе" увидит в них вопль отчаяния человека, не могущего своими силами спастись от безжалостной доктрины разрушения, наложенной в сочиненном иудейскими жрецами "Моисеевом Законе"
  Примечания:
  1. Дейр-Ясин - арабское поселение в Палестине, подвергшееся 9 апреля 1948 г. полному уничтожению. Отряд еврейских террористов из организации "Иргун" (начальник - будущий премьер Израиля Менахем Бегин) вырезал все население (253 убитых), дома были взорваны динамитом, трупы брошены в колодцы. Жестокость убийц не отставала от ветхозаветных примеров: беременным женщинам вспарывались животы, дети всех возрастов, начиная от грудных младенцев, убивались поголовно.
  2. "Предай заклятию" на языке Ветхого Завета означает полное уничтожение: "не оставляй ничего живого".
  Глава 4. ЦЕПИ КУЮТСЯ
  Вавилонский эпизод имел решающие последствия не только для (ничтожного в ту эпоху) племени иудеев, но впоследствии и для всего современного нам мира.
  За период "вавилонского пленения" левиты сумели создать систему, которая с тех пор оказывает непрерывное воздействие на жизнь всех народов. Второзаконие было уже написано, но левиты добавили к нему еще четыре книги, установив закон расово-религиозной нетерпимости, который будучи осуществлен, навсегда должен был оторвать иудеев от всего остального человечества. В Вавилоне левиты приобрели опыт подчинения иудеев этому закону и отделили их тем самым от коренного населения страны. Значение левитов росло и они стали все более влиять на своих завоевателей, а в конце концов снесли и "полностью разрушили" дом их хозяев. Даже если все это в действительности происходило вовсе не так, то именно такая версия была введена в историю, а последующие поколения, приняв ее, привыкли видеть в иудеях непреодолимую разрушительную силу.
  Описание первого "пленения" (египетского) выглядит совершенно легендарным и опровергается достоверными фактами истории. Книга Исход была написана после вавилонского периода и, по-видимому, левитские книжники создали эту легенду первого пленения и наказания египтян Иеговой для подтверждения своей версии вавилонского плена, которая тогда уже составлялась. То, что там действительно происходило, имело мало общего с картиной массового пленения, а затем массового возвращения целого народа. Никакого массового увода пленных из Иерусалима в Вавилон быть не могло, поскольку 6ольшинство иудейского народа, от которого позже произошла еврейская нация, еще до завоевания Иерусалима расселилось в Средиземноморье, на западе и на востоке от Иудеи, в поисках наиболее благоприятных торговых возможностей.
  В этом отношении тогдашние условия были очень схожи с нынешними. В Иерусалиме оставалось только ядро наиболее фанатичных приверженцев храмового культа и людей, привязанных к земле характером своего труда. Историки считают, что лишь немногие десятки тысяч были уведены в Вавилон и что это была только небольшая часть населения Иудеи. Увод населения в плен вовсе не был исключением в те времен, сколько бы ни жаловалась литература с тех пор на горькую судьбу еврейского народа в рассеянии. История Парсов в Индии очень похожа на историю евреев и относится к тому же периоду. Они тоже потеряли свою государственность и страну, пережив их в рассеянии, как религиозная община. В последующие века было много других примеров того, как расовые или религиозные группы жили вдали от своей первоначальной родины. На протяжении многих поколений они обычно сохраняли теплые чувства к родине своих предков, а особо религиозные люди почитали святые места (Рим или Мекку) издали, живя на чужой стороне.
  Разница заключалась в том, что для иудеев земля их предков и святой город были одно и то же, а Иегова требовал триумфального возвращения по трупам уничтоженных язычников и восстановления храмовых богослужений на святом месте. К тому же и повседневная жизнь иудеев подчинялась догмам той же религии, так что национально-политические претензии становились одновременно и символом веры. Многие другие, аналогичные верования первобытных времен окаменели и умерли, но лишь одно дожило до нашего времени, достигнув апогея своей разрушительность.
  Первопричиной всего этого был опыт, накопленный левитами во время вавилонского плена, тогда они впервые проверили действие своей доктрины в обстановке чужой страны. Доброе отношение вавилонских победителей к своим иудейским пленникам было прямой противоположностью Второзакония, навязанного иудеям накануне их поражения. Если бы победителями были иудеи, они должны были бы "не оставить в живых ничего, что дышит". Как пишет Кастейн, однако, пленные иудеи "пользовались полной свободой" в выборе местожительства, религии, занятий и самоуправления. Это позволило левитам закабалить фактически свободных людей. Подчиняясь настойчивым требованиям священства, иудеи селились тесными, сплоченными группами: так возникло гетто и власть левитов в нем. Из этого первого опыта самообособления в Вавилоне возник впоследствии, уже в христианскую эру, закон Талмуда, требовавший отлучения еврея, продавшего без разрешения землю своего "ближнего" так называемому "иноземцу".
  Загнать изгнанников в ограды гетто было без помощи иноземного владыки трудным делом, и эта помощь была оказана, как тогда, так и еще много раз в будущем. Взяв соплеменников крепко в свои руки, левиты занялись завершением своего "Закона". Как уже было сказано, они добавили к Второзаконию еще четыре книги, закончив то, что теперь называется Торой. Первоначально это слово означало "доктрина", теперь же оно понимается как "Закон". Нужно сказать, что выражение "закончив" в данном случае меньше всего соответствует действительности. Закончена была только Тора, в смысле окончательно написанных пяти книг. Что же касается "Закона", то он не был закончен тогда, и никогда не может быть закончен вообще, так как согласно Талмуду (позднейшее продолжение Торы) существует еще секретная Тора, вместе с якобы "божественным" правом священства одному ее истолковывать. Фактически "Закон" претерпевает постоянные изменения и в него вносятся все новые поправки, чтобы, например не дать возможности какому-либо "иноземцу" воспользоваться привилегиями доступными одному только "ближнему". Выше уже приводились примеры таких поправок, другие будут даны в этой главе ниже. Цель их всегда одна и та же: ненависть и презрение к иноземцу становились органической частью "Закона", путем введения все новых дискриминирующих ограничений или взысканий.
  С окончанием Торы была воздвигнута стена, отделявшая приверженцев Торы от всего остального человечества, хотя еще и неполная, но единственная в своем роде. Она не допускала различий между законом Иеговы и законами людей, иначе говоря - между религиозной догмой и гражданским правом. Законы "чужестранцев" не признавались ни в богословском, ни в юридическом смысле, а всякая попытка внедрить их толковалась, как "преследование", ибо истинным законом был один лишь закон Иеговы.
  Согласно священству, буквально вся повседневная жизнь, вплоть до мельчайших ее отправлений, регламентировалась предписаниями Торы. Возражения, что Иегова не мог дать Моисею на горе Синай подробных указаний насчет всех человеческих действий, какие только можно было придумать, отвергалось ссылкой на "устное предание", тайна которого якобы была раскрыта Иеговой Моисею, а право его бесконечного и ничем не ограниченного толкования передавалась левитами, как эстафета на бегах, от поколения к поколению. Заметим, что возражения были не частыми, поскольку Закон требовал для сомневавшихся смертной казни.
  Монтефиоре справедливо отмечает, что Ветхий Завет есть лишь "раскрытие Закона", а вовсе не "откровение истины", и что израильские пророки знать о Торе ничего не могли, так как она была закончена левитами только в Вавилоне. Слова Иеремии: "тщетно перо книжников" - очевидно относится к левитским переделкам священных книг и к бесконечным приписываниям Иегове и Моисею все новых "законов и предписаний".
  Когда Тора создавалась, понятия "греха" в ней не существовало. Это вполне логично, ибо Закон знает не грехи, а только преступления и проступки. Тора знала лишь несоблюдение, которое включало и преступления, и проступки. Нарушение тех правил морали, которые обычно понимаются под словом "грех". Торой не наказывались, а, наоборот, иной раз прямо рекомендовались или же искупались жертвоприношением.
  Идея "возвращения", и связанные с ней понятия разрушения и властвования над иноплеменными, были основой догмы, без них от нее ничего не оставалось. Однако, особого желания возвращаться из Вавилона в Иерусалим у иудейского народа вовсе не было (как и сейчас у подавляющего большинства евреев нет никакого желания "возвращаться" в Израиль, так что сионистскому государству легче находить за границей деньги, чем иммигрантов). Буквальное исполнение "Закона" было основным пунктом догмы, для чего необходимо было владеть Палестиной, как центром будущей властной империи (это требуется и до сих пор). Это требование носило политический, а вовсе не территориальный характер.
  Как было сказано выше, левиты добавили к Второзаконию четыре книги: Исход, Бытие, Левит и Числа. Бытие и Исход подают историю так, как она была нужна левитам, тем временем закончившим составление своих законов, сформулированных во Второзаконии. История начинается здесь с сотворения мира, точная дата которого была якобы известна книжникам, хотя в первых двух главах Бытия сотворение мира описывается немного по разному, а рука левитов, по мнению историков, более заметна во второй главе, чем в первой.
  Древняя израильская традиция сохранилась в лучшем случае в книгах Бытия и Исхода, а также в отрывках из просветленных речей израильских пророков, за благожелательными словами которых следуют фанатические высказывания, полностью уничтожающие их первоначальный смысл: явно - позднейшие вставки левитов.
  Остается загадкой, почему левиты сохранили эти проблески видений всеобщего любящего Бога, столь противоречащие Второму Закону левитов, хотя им легко было устранить и их. Можно предположить, что древние предания были слишком хорошо знакомы всему племени, чтобы быть просто исключенными. Их сохранили, вытравив их смысл добавлениями и аллегорическими вставками.
  Хотя Бытие и Исход писались уже после Второзакония, но в них мало заметна тема племенного фанатизма. Зато она со всей силой бьет из Второзакония, из Левит и Чисел; здесь видна рука левитов в изолированной Иудее и в Вавилоне. Другими словами в Бытии содержатся лишь предвестники будущих громов и молний, и их немного, как например, глава 12-ая, стихи 2-ой и 3-ий: "И Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое; и будешь ты в благословение. Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну; и благословятся в тебе все племена земные". Немногим иначе сказано и в Исходе: "Если ты будешь... исполнять все, что Я скажу, то врагом буду врагов твоих... и истреблю их"; но вполне возможно, что и этот стих является позднейшей вставкой.
  В Исходе однако появляется нечто первостепенно важное: договор с Иеговой скрепляется кровью и, начиная с этого, кровь течет рекой в "книгах Закона". В стихе 8-ом, главы 24-ой стоит: "...и взял Моисей крови и окропил народ, говоря, вот кровь завета, который Господь заключил с вами о всех словах сиих". Потомкам рода Аарона теперь дается постоянная и наследственная должность священнослужителей при храме, и этот завет также скрепляется кровью. Иегова говорит Моисею: "...и возьми к себе Аарона, брата своего, и сынов его с ним, ...чтобы он был священником Мне". Далее следуют подробные указания Иеговы Моисею о ритуале посвящения. Согласно левитским книжникам, Моисей должен взять тельца и двух овнов "без порока", заколоть их "перед лицом Господним" и сжечь на алтаре одного овна и внутренности тельца. Кровь второго овна "возложи на край правого уха Аарона, и на край правого уха сынов его, и на большой палец правой руки их, и на большой палеи правой ноги их и покропи кровью на жертвенник со всех сторон ...и покропи на Аарона и на одежды его и на сынов его, и на одежды сынов его с ним".
  Картина забрызганных кровью жрецов наводит на размышления, даже и в наши дни, по прошествии многих веков. Почему сочиненные левитами книги Закона так упорно выпячивают требования Иеговой кровавых жертв? Видимо секта умело пользовалась террором для внушения страха, а одно лишь упоминание крови заставляло правоверного или суеверного иудея дрожать за судьбу собственного сына, поскольку в Исходе ясно формулируется претензия фанатичных жрецов на всех перворожденных их племени: "И сказал Господь Моисею, говоря, освяти мне каждого первенца, разверзающего всякие ложесна между сынами Израилевыми, от человека до скота. Мои они".
  В ранее приведенной цитате из Михея уже говорилось о том, что заклание перворожденных продолжалось долгое время. Вид залитых кровью левитов должен был вселять ужас в сердца простых людей. Согласно левитам Бог требовал Себе перворожденных, а сочетание слов "человека и скота" делало требование поистине страшным. Эти многозначительные слова сохранили свое значение и после того, как священство прекратило человеческие жертвоприношения, сохранив однако за собой прерогативу их требовать (сделано это было при помощи ловкого приема, описанного ниже). И после этого, на забрызганных скотской кровью облачениях жреца община видела кровь своих детей.
  Заметим, что все это не только дела далекой древности: в твердынях талмудистского еврейства его священство до сего времени обагряется кровью. В 1885 г. (то есть через 24 столетия после написания Исхода), организация Реформированных Раввинов Америки заявила в Питсбурге: "Мы не ожидаем ни возращения в Палестину, ни богослужений с жертвоприношениями; производимыми сынами Аарона, ни восстановления каких-либо Законов еврейского государства". Важно, что в 1885 году понадобилось сделать такое заявление публично; это показывает, что противоположные школы еврейства и тогда еще точно соблюдали Закон, включая "богослужения с жертвоприношениями". (К 1950-му году влияние Реформированных Раввинов Америки сильно упало, уступив место силам сионистского шовинизма).
  Левитское авторство Торы явствует и из того, что более половины пяти книг занято детальными указаниями, приписанными непосредственно Господу, о конструкции и убранстве алтарей и скиний, о материале и рисунках облачений, митр, поясов, о виде и типе золотых цепей и драгоценных камней, украшавших вымазанных кровью жрецов, о количестве и характере животных, приносимых в жертву во искупление проступков. Указывалось, что нужно делать с кровью убитых животных, перечислялись денежные и прочие обложения в пользу храмов, привилегии и права левитов и тому подобное. В частности, десятки глав посвящены описаниям кровавых жертвоприношений.
  Можно предположить, что Господу вряд ли очень нужны кровь животных и драгоценные одеяния священства: именно против всего этого и возвышали свой голос израильские "пророки", выступая против увековечения первобытной племенной религии. Как бы то ни было, однако, именно описанные обряды составляют сущность "Закона" правящей иудеями секты, сохраняя всю свою силу и по сегодня.
  При составлении книг Закона левитские писцы внесли в них множество аллегорических или "наглядных" примеров того, как "несоблюдение" Закона неизменно приводило к страшным последствиям. Это - притчи Ветхого Завета, и их мораль всегда одна - смерть "отступнику". Наибольшей известностью пользуется притча о золотом тельце, приводимая в Исходе: пока Моисей был на горе, Аарон соорудил золотого тельца; вернувшись и увидев это, Моисей собрал сынов Левия и сказал: "пройдите по стану от ворот до воротки обратно и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего". Что они и сделали, так что "пало в тот день из народа около трех тысяч человек".
  Унаследовав Ветхий Завет, христианство приняло и притчу о золотом тельце, видя в ней предостережение против идолопоклонства. Однако истинные причины изобретения левитами "золотого тельца" были вероятно совсем иными. Многие иудеи, а возможно и некоторые жрецы стали склоняться к мысли, что символическое заклание золотого тельца будет Богу приятнее, чем вечное блеяние убиваемых животных, окропления кровью и "сладкий запах" сжигаемых туш. Левиты однако никогда и ни в коем случае не допускали смягчений своих жестоких обрядов; в приводимых ими притчах, кто пытался хоть в чем-либо изменить ритуал, подвергался наказанию.
  Подобный же случай - описанное в книге Чисел "восстание Корея", когда "...двести пятьдесят мужей, начальники общества, призываемые на собрания, люди именитые... собрались против Моисея и Аарона и сказали им: полно вам: все общество, все святы и среди нас Господь! Почему вы ставите себя выше народа Господня?" Это было повторением слов израильских "пророков", жаловавшихся, что левиты слишком много берут на себя, и здесь притча явно стремится отбить охоту к подобным протестам. "...и разверзла земля уста свои и поглотила их, Корея и всех людей Кореевых, и домы их, и все имущество". (Однако собравшиеся продолжали роптать, после чего "вышел гнев от Господа и началось поражение", так что, к моменту заступничества Аарона, "четырнадцать тысяч и семьсот человек погибло". В заключение, сразу же после этого рассказа, собравшихся учат почитать священство, и сам Иегова перечисляет добавочные доходы, которыми община должна обеспечить левитов: "Все лучшее из елея, и все лучшее из винограда и хлеба, начатки их. которые они дают Господу, Я отдал тебе".
  Вероятно, в силу того, что древние предания еще жили в памяти многих людей, левиты не могли слишком вольно обращаться с историей; книги Бытия и Исхода, поэтому, сравнительно сдержанны. Фанатизм впервые звучит во Второзаконии, слышен громче в Левите и Числах и, все время усиливаясь, доходит до того, что в описанной последней притче расово-религиозная резня подается, как акт величайшего благочестия и "соблюдения", заслуживающий особую награду от Бога. Эти две последние книги, как и Второзаконие, якобы завещаны Моисеем и должны говорить о его общении с Иеговой. В этом случае уже нет речи о том, что "были найдены рукописи, седые от пыли веков"; эти книги жрецы, просто-напросто, сочинили. Из них явствует, как рос фанатизм жреческой секты в этот период и как со все большим жаром она призывала к расовой и религиозной ненависти. Второзаконие, сперва учившее: "поэтому любите иноземцев", затем отменяет это "предписание" (вероятно дошедшее из более ранних израильских преданий), исключая "иноземцев" из запрета ростовщичества.
  Книга Левит идет еще гораздо дальше. Эта книга тоже начинает было с призыва любить чужестранцев; "пришелец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его как себя" (глава 19-ая). Однако позже, в главе 25-ой, все это отвергается. Чтобы иметь рабов и рабынь "...покупайте себе раба и рабыню у народов, которые вокруг вас. Также, и из детей поселенцев, поселившихся у вас, можете покупать, и из племени их, которое у вас, которое у них родилось в земле вашей, и они могут быть вашей собственностью. Можете передавать их в наследство и сынам вашим по себе, как имение; вечно владейте ими, как рабами. А над братьями вашими, сынами Израилевыми, друг над другом, не господствуйте с жестокостью".
  Обращая "чужеземцев", как рабов в движимое имущество, эта догма породила наследственное крепостничество; в иудейском "Законе" она действительна до сих пор. А если бы Ветхий Завет действительно был столь же божественного происхождения, как и Новый, то пионеры и плантаторы Америки и Южной Африки, эксплуатировавшие рабский труд, имели бы полное право считать себя добрыми христианами.
  Самая серьезная дискриминация между "своими" и "чужими" встречается в Книге Левит и касается изнасилования. Во Второзаконии сначала говорится (глава 22-ая): "если кто в поле встретится с отроковицею обрученною и, схватив ее, ляжет с нею, то должно предать смерти только мужчину, лежавшего с ней. А отроковице ничего не делать. На отроковице нет преступления смертного; ибо это то же, как если бы кто восстал на ближнего своего и убил его...". Такое отношение к изнасилованию вполне нормально и, вероятно, было таким же во всех сводах законов того времени. Оно подошло бы почти к любому уголовному кодексу нашего времени, за исключением разве лишь слишком суровой меры наказания. Приведенный выше отрывок вероятно характерен для древнего израильского отношения к этому проступку. Оно было нелицеприятным и не делало различий в личности жертвы. В главе 19-ой, однако. Книга Левит предусматривает, что, если мужчина "преспит с женщиной, а она раба, обрученная мужу, но еще не выкупленная", то он может быть прощен, если принесет священнику овна, как "жертву повинности"... и "прощен будет ему грех, которым он согрешил"; женщина же должна быть наказана плетьми. При таком законе, показание женщины-рабыни явно не имело бы веса по сравнению с показанием ее владельца, если дело шло о насилии; эта "поправка" вносит дискриминацию в статьи Второзакония. Как мы увидим в дальнейшем, в Талмуде содержатся места аналогичного характера.
  В Книге Левит также содержится притча о "несоблюдении" и его ужасных последствиях, показывающая, до каких крайностей могли дойти левиты. Две аллегорических личности, два левита, Надив и Авиуд "...принесли в своих кадильницах огонь чуждый". Проступок, казалось бы, не особенно серьезный, но не так смотрели на это левиты. Для них это было "нарушением Закона", и тотчас же "огонь от Господа сжег их".
  Последняя из пяти сочиненных левитами книг Закона - Числа - отличается наибольшей крайностью. В этой книге левиты умудрились отказаться от претензий на перворожденных, в то же время сохранив в целости основную догму Закона: гениальный политический трюк. Видимо, требование перворожденных стало для них источником больших затруднений; однако, невозможно было вычеркнуть главный пункт из собственного Закона, не допускавшего никаких послаблений. Подобное "несоблюдение" само явилось бы тяжким преступлением. Выход был найден с помощью очередного перетолкования Закона, причем перворожденными левиты объявили самих себя. Тем самым, не подвергая себя никакому риску, они получили право претендовать на вечную благодарность облагодетельствованного ими племени. "И сказал Господь Моисею, говоря: Вот, Я взял левитов из сынов израилевых вместо всех первенцев, разверзающих ложесна из сынов Израилевых. Левиты должны быть Мои. Ибо все первенцы - Мои". (А поскольку выкупленных таким образом "перворожденных" оказалось на 273 больше, чем их левитских спасителей, то за каждого из этих 273-х пришлось заплатить "Аарону и сынам его" по 5 сиклей).
  Прослыв после этого избавителями, левиты внесли в книгу Чисел много новых "законов и предписаний". Их власть держалась на устрашении, в методах которого они проявили большую изобретательность: примером может служить их "испытание ревности", Если на человека находил "дух ревности", то Закон повелевал ему (так как, разумеется, "Господь сказал Моисею, говоря... и т.д.") привести свою жену к священнику, который у алтаря давал ей выпить приготовленное им варево, "горькую воду", произнося: "Если никто не переспал с тобою и ты не осквернилась, и не изменила мужу своему, то невредима будешь от сей горькой воды, наводящей проклятие. Но если ты изменила мужу своему и осквернилась, и если кто переспал с тобой, кроме мужа твоего...да предаст тебя Господь проклятию и клятве в народе твоем и соделает Господь лоно твое опавшим и живот твой опухшим". Если после того, как женщина выпивала варево, ее живот опухал, священники "исполняли Закон", предавая ее смерти. Ясно, что такие ритуалы давали им громадную власть над простыми людьми; приписываемые прямым приказам Бога, они мало чем отличались от магической практики африканских шаманов.
  Заключительные штрихи были даны "закону" в последней главе Книги Чисел, этой последней из сочиненных левитами книг Закона, и они приведены в притче о Моисее и Мадианитах. Как вероятно заметил читатель, жизнь и дела Моисея, описанные в Исходе, явно подводят его в разряд тягчайших преступников, ибо он неоднократно нарушал как Второзаконие, так и многочисленные поправки к нему в Левите и Числах. Он и нашел убежище у Мадианитов, и взял в жены мадианитянку, дочь первосвященника, который к тому же учил его своим богослужебным обрядам. Иначе говоря, Моисей "брал в жены дочерей других народов", "шел в поисках богов других", и совершал многое другое. А поскольку все здание Закона держалось на Моисее, от чьего имени в позднейших книгах были даны предписания избегать всего, содеянного им же самим, то срочно нужно было с ним что-то придумать, прежде чем книги Закона могли быть закончены; иначе все левитское сооружение рушилось.
  В конце книги Чисел описывается как иудейские книжники справились с этой задачей. Моисея сделали послушным исполнителем всех "законов и предписаний", заставив его поголовно истребить Мадианитское племя, кроме девственниц, чем он и искупил свои проступки. Неестественность натяжки бросается в глаза: благожелательный и мудрый патриарх вдруг становится проповедником закона ненависти и убийств; посмертно обновленный Моисей порочит своих спасителей, свою жену и двух сыновей, своего тестя и уничтожает их всех. Такое превращение Моисея нужно было левитам для оправдания сочиненной ими расово-религиозной догмы.
  В главе 25-ой Чисел Моисею влагаются в уста слова "воспламенился гнев Господень на Израиля", потому что народ стал обращаться к другим богам. Далее следует: "И сказал Господь Моисею: возьми всех начальников народа и повесь их Господу перед солнцем... и сказал Моисей судьям Израилевым: убейте каждый людей своих, прилепившихся к Ваал-Фегору" (Культ Ваала был широко распространен в Ханаане и его соперничество с культом Иеговы особенно тревожило левитов).
  Так в повествование была внесена тема религиозной ненависти. Вслед за ней, вносится и тема расовой ненависти: "Некто из сынов Израилевых пришел и привел Мадианитянку к братьям своим, в глазах Моисея...". Финеес (внук брата Моисеева, Аарона) пошел вслед за ними "и пронзил обоих их. Израильтянина и женщину в чрево ее". Благодаря столь славному поступку, "прекратилось поражение сынов Израилевых (чумой)... и сказал Господь Моисею, говоря: Финеес отвратил ярость Мою от сынов Израилевых, возревновав по Мне среди их. Посему скажи: вот, Я даю ему мой завет мира". Так левитские книжники вновь скрепили кровью договор между Иеговой и наследственным священством из рода Аарона, кровью расово-религиозных убийств; пролитая кровь была якобы "принята Богом" как "искупление за детей Израиля". Моисею же, свидетелю убийств, последовал приказ от Бога: "Враждуйте с Мадианитянами и поражайте их". Символизм всего этого очевиден. Левитский Моисей должен поражать одновременно как других богов (бога первосвященника Иофора, его же бывшего наставника), так и чужеземцев вообще (племя его собственной жены и тестя). Последующее поголовное избиение Мадианитян подается левитами как последнее деяние Моисея на земле, благодаря которому, на пороге смерти, Моисей полностью реабилитируется. "И сказал Господь Моисею, говоря: "Отмсти Мадианитянам за сынов Израилевых и после отойдешь к народу твоему". С таким приказом люди Моисеевы "пошли войной на Мадиана, как повелел Господь Моисею, и убили всех мужеского пола... , а жен Мадианских и детей их, сыны Израилевы взяли в плен, и весь скот их, и все стада их, и все имение их взяли в добычу, и все города их сожгли огнем".
  Но и этого было еще мало. Моисей, супруг любящей его жены, Мадианитянки, и отец двух ее сыновей, прогневался на военачальников за то, что "...вы оставили в живых всех женщин. Вот оне... были для сынов Израилевых поводом к отступлению от Господа в угождение Фегору; за что и поражение было в обществе Господнем. Итак убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте. А всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя". Затем описывается добыча. Сперва идет перечисление взятого крупного и мелкого скота н ослов, а после этого: "Людей, женщин, которые не знали мужеского ложа, всех душ тридцать и две тысячи", которых поделили между собой левиты, солдаты и правоверная паства; золото же, разумеется, было отдано левитам, "для Господа".
  После этого Моисею было разрешено умереть, и книги Закона были закончены. Читатель может сам сравнить главы 25-ую и 31-ую книги Чисел с главами 2-ой, 3-ей и 18-ой Исхода: поистине демоническая сила видна в том, как левиты изображают Иегову и Моисея. "Избранному племени" здесь втолковывается, как оно должно служить иудаизму. Для остального человечества это продолжает оставаться предупреждением посей день.
  На этой мрачной ноте Закон оканчивается. Его сочинители были маленькой сектой в Вавилоне, с немногими тысячами последователей. Однако, сила их противоестественной идеи оказалась весьма большой. Поставив материальные ценности превыше всего на земле, они навеки связали себя с низшей из двух сил, извечно борющихся за обладание человеческой душой: с тянущей ее вниз силой низменных, плотских инстинктов, противостоящих влекущей ее вверх силе духа.
  Христианские богословы приписывают описанному выше Закону большее, нежели видит в нем еврейство. В недавно изданной христианской Библии в пояснительной заметке говорится что все пять книг Торы "считаются истиной", что явно относится и к историческим, пророческим и поэтическим книгам. Это вытекает логически из упомянутой ранее догмы о том, что Ветхий Завет представляет собой столь же божественное Откровение, как и Новый. Еврейские ученые смотрят на это иначе. Кастейн, например пишет, что автором Торы был "Неизвестный составитель", создавший "прагматический, исторический труд". Следует согласиться, что это - весьма точное определение. Составитель или составители создали версию истории, написанную субъективно, с целью поддержать свод законов, на ней построенный. При этом, как данная версия истории, так и сами законы, служат вполне определенной политической цели. "В основе всего этого лежит одна объединяющая идея", - пишет Кастейн, идея племенного национализма в его крайней степени, фанатизм которой превосходит все, когда либо известное в мире. Монтефиоре же отмечает, что Тора была вовсе не религиозным откровением, а лишь "провозглашенным законом", преследующим определенную цель.
  Когда Закон еще составлялся (он был завершен лишь после окончания Вавилонского плена), два пророка возвысили голос протеста: Исайя и Иеремия. В написанных ими книгах также видна рука левитов, внесшая дополнения и исправления, нужные для согласования их с "Законом" и поддерживающей этот закон исторической фальшивкой. Подделку легче всего обнаружить и доказать в книге Исаии. Пятнадцать глав этой книги написаны кем-то, явно знакомым с Вавилонским пленением, в то время, как Исаия жил на 200 лет раньше. Христианские богословы обходят эту трудность, называя неизвестного автора "Дейтеро-Исаия" или Вторым Исаией.
  Он оставил нам знаменитые слова (часто цитирующиеся вне контекста): "...но Я сделаю Тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до краев земли". В глазах Закона, который в то время составляли левиты, это была явная ересь, и книжники, вне всякого сомнения, добавили то, чего не мог написать "неизвестный": "И будут цари их (других народов) и царицы их... до земли будут кланяться и лизать прах ног твоих... притеснителей твоих накормлю собственною плотью, и они будут упоены кровью своею, как молодым вином; и всякая плоть узнает, что Я Господь. Спаситель твой и Искупитель твой" (Более всего это похоже на стиль Иезекииля, который, как будет показано ниже, был отцом левитского Закона).
  По всей видимости, книга Иеремии подверглась левитской обработке с самого начала. Хорошо известные вводные фразы: "Смотри, Я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать..." противоречат всему тому, что позже говорит Иеремия в следующей главе: "И было слово Господне ко мне: иди и возгласи в уши дщерей Иерусалима: так говорит Господь: Я вспоминаю о дружестве юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестою, когда последовала за Мною в пустыню, в землю незасеянную....какую неправду нашли во Мне отцы ваши, что удалились от Меня... Народ Мой. Меня, источник воды живой, оставили".
  Затем Иеремия называет виноватого - Иудею (весьма вероятно, что именно это стало причиной его смерти). "И сказал мне Господь: Отступница, дочь Израилева, оказалась правее, нежели вероломная Иудея". Израиль впал в немилость, но Иудея изменила и обманула - явное указание на левитов и их Новый Закон. За этими словами следует протест, столь же искренний и страстный, как и у всех других пророков, против левитских обрядов и жертвоприношений: "Не надейтесь на обманчивые слова: здесь Храм Господень, Храм Господень, Храм Господень" (формальное повторное заклинание)... "но совсем исправьте пути ваши и деяния ваши, ...не притесняйте иноземца, сироты и вдовы, и не проливайте невинной крови на месте сем" (речь идет о ритуале кровавых жертвоприношений и предписанном Законом убийстве отступников)... "Как! Вы крадете, убиваете и прелюбодействуете, и клянетесь во лжи, ...и потом приходите и становитесь пред лицем Моим в доме сем, над которым наречено имя Мое, и говорите: "мы спасены", чтобы впредь снова делать все эти мерзости" (имеется ввиду введенный левитами ритуал отпущения грехов после принесения в жертву животного). "Не соделался ли вертепом разбойников в глазах ваших дом сей, над которым наречено имя Мое?... Отцам вашим я не говорил и не давал им заповеди в тот день, в который Я вывел их из земли Египетской, о всесожжении и жертве..."
  Так Иеремия, как позже Иисус Христос, протестовал против уничтожения Закона под предлогом его исполнения. Представляется возможным, что еще при жизни Иеремии левиты приносили в жертву перворожденных детей, поскольку он добавляет: "И устроили высоты... чтобы сожигать сыновей своих и дочерей своих в огне, чего Я не повелевал, и что Мне на сердце не приходило". За эти мерзости, продолжает Иеремия, Господь накажет: "И прекращу в городах Иудеи и на улицах Иерусалима голос торжества и голос веселия, голос жениха и голос невесты; потому что земля эта будет пустынею".
  Это хорошо известное политическое пророчество исполнилось. Левиты пытались, как они это всегда делали, вывернуть на изнанку смысл и этого предсказания, разъясняя, что Иудея будто бы пала из-за несоблюдения ею Закона, в то время, как предостережение Иеремия имело совершенно иной смысл; он говорил, что законы левитов разрушат "вероломную Иудею". Восстав из гроба, Иеремия мог бы сегодня повторить тоже самое по адресу сионизма: положение в обоих случаях сходное, и последствия политики сионистов предвидеть также не трудно.
  После падения Иудеи, Иеремия обратился к иудеям с самым важным из всех его призывов: "Так говорит Господь Саваоф... всем пленникам, которых Я переселил из Иерусалима в Вавилон... И заботьтесь о благосостоянии города, в который Я поселил вас, и молитесь за него Господу, ибо при благосостоянии его и вам будет мир". Эти слова и сейчас находят естественный отклик в сердцах евреев, живущих в рассеянии, но правящая секта не допускает, чтобы такие мысли приходили им в голову.
  Левиты дали на это свой гневный ответ в псалме 136-ом: "При реках Вавилона, там сидели мы и плакали... Там пленившие нас требовали от нас слов песней и притеснители наши - веселья: "пропойте нам из песней Сионских". Как нам петь песнь Господню на земле чужой? Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя. Прилипни язык мой к гортани моей... Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!
  Упреки Иеремии и ответ левитов показывают всю суть пресловутого "спора О Сионе" и его последствия в судьбе других народов вплоть до нашего времени. Иеремию, явно убитого по приказу левитов, сегодня клеймили бы как помешанного или болтуна, сумасброда или антисемита; в то время обычным обвинением было: "пророк и сновидец". Иеремия описывает методы наговора и клеветы, которыми его старались опорочить; они полностью применимы и к нашему времени, к тем многим общественным деятелям, чья репутация была ими разрушена (примеры этого мы приведем позднее, при описании нашего времени): "Ибо я услышал толки многих; угрозы вокруг; заявите, говорили они, и мы сделаем донос. Все, жившие со мной в мире, сторожат за мной, не споткнусь ли я; может быть, говорят, он попадется, и мы одолеем его и отмстим ему".
  Иеремия жил изгнанником в Египте, второй же Исаия жил в Вавилоне и оттуда обратил к людям свой призыв, этот последний луч света в надвигавшейся тьме левитского варварства: "Так говорит Господь: сохраняйте суд и делайте правду; ...Да не говорит сын иноплеменника, присоединившийся к Господу: "Господь совсем отделил меня от своего народа" ...И сыновей иноплеменников, присоединившихся к Господу, чтобы служить Ему и любить имя Господа, быть рабами Его... даже их Я приведу на святую гору Мою, и обрадую их в Моем доме молитвы... ибо дом Мой назовется домом молитвы для всех народов". Этим проблеском видения Бога, любящего все человечество, протесты пророков заканчиваются. Левиты и их "закон" остались победителями, и с ними началось истинное пленение евреев: порабощение их законом расово-религиозной ненависти, единственное настоящее пленение в еврейской истории.
  Иеремия и Второй Исаия, как и ранние израильские пророки, говорили от имени всего человечества, постепенно находившего путь к свету, в то время как левиты повернули обратно в первобытную тьму. Принц Сидхатта Гаутама, он же Будда, жил и умер до сочинения левитского "закона", но уже он основал религиозное учение для всего человечества на главном законе жизни: "Из добра должно произойти добро, а от зла одно зло".
  Это было исконным ответом на Второй Закон левитов, даже если он и остался им неизвестным. Это был также ответ времени и человеческого духа браманизму - индусскому расизму и культу наследственной господствующей касты, весьма сходному с доктринарным иудаизмом.
  Через 500 лет после этого в мир пришла другая универсальная религия, а еще пятьсот лет спустя - третья. Цепи "Закона" крепко держали маленькую иудейскую нацию, не пустив ее выйти на путь остального человечества. Она застыла в состоянии духовной окаменелости, хотя ее примитивное племенное верование смогло сохранить жизнь и силу. Закон левитов, все еще действующий и в XX веке, по своей природе ничто иное как окостеневший пережиток давно минувшего.
  Среди народов, с которыми жили иудеи, или у их соседей, когда они жили одни, подобный закон неизбежно должен был вызывать вначале удивление, а затем и тревогу. Влиять на жизнь других народов он начал около 538 г. до Р.Х., после возвращения иудеев из Вавилона в Иерусалим. Это влияние вначале распространилось лишь на маленькие кланы и племена их ближайших соседей, однако впоследствии оно расширялось, как круги по воде, захватывая в свою орбиту все большее число народов. В нашем веке его губительное действие достигло своего апогея, став причиной небывалых потрясений.
  Глава 5. ПАДЕНИЕ ВАВИЛОНА
  Вавилон пал в 536 г. до Р.Х. еще до того. как другие народы смогли почувствовать на себе действие "Моисеева закона". Но его падение послужило образцом для развития событий много столетий спустя, в нашем двадцатом веке.
  Падение Вавилона и события наших дней после двух мировых войн столь разительно схожи между собой, что это сходство невозможно объяснить простой случайностью и, наоборот, нетрудно показать, что эти события были сознательно направлены. В двадцатом веке народы Запада, сознательно или бессознательно, подчинялись не своему закону, а иудейскому, управляясь силой, которая руководила их правительствами.
  Расстановка действующих лиц и окончательные результаты во всех трех случаях совершенно одни и те же. На одной стороне - иноземный владыка, якобы оскорбитель и угнетатель иудеев (или, в наше время, евреев): в Вавилоне это был царь Валтасар, во время первой мировой войны - русский царь, вовремя второй - Гитлер. Противник этого "преследователя" - другой иноземный владыка, "освободитель". В Вавилоне это был персидский царь Кир, во втором случае - лорд Бальфур и Ко., в третьем - президент Труман, или любой другой, номинальный правитель США.
  Между обоими противниками стоит всепобеждающий пророк Иеговы, великий муж и мудрый советник царя, предсказывающий бедствие, которое постигнет "преследователя" и его страну, в то время как сам он благополучно избежит неприятных последствий. В Вавилоне это был Даниил, во время первой и второй мировых войн - Хаим Вейцман, сионистский пророк при чужеземных правительствах. Таковы действующие лица. Развязка наступает в форме мести Иеговы "язычникам" и еврейского триумфа в виде символического "восстановления". Царь Валтасар узнал от Даниила о грозившей ему судьбе и был убит "в ту же ночь", а его царство досталось врагам. В конце первой мировой войны еврейские чекисты убили русского царя и всю его семью, запечатлев свое деяние строками, "начертанными на стене" подвала, где произошло убийство. После второй мировой войны вожди нацизма были повешены 16 октября 1946 г. в еврейский "день искупления". Другими словами исход двух мировых войн нашего столетия точно следовал левитскому описанию Вавилоно-Персидской войны в Ветхом Завете.
  Не подлежит сомнению, что воевавшие в древности народы сражались за нечто большее, чем судьба маленького иудейского племени, и что у них были свои интересы и цели. Однако, в повествовании, дошедшем до нашего времени, все это было выброшено. Только одно имело значение - месть Иеговы и триумф иудеев, и только это было закреплено в памяти народов, а две мировые войны в нашем веке послушно следовали этому образцу.
  В истории царь Валтасар сохранился только, как символический "преследователь" иудеев: несмотря на то, что сам Иегова отдал иудеев в плен в наказание за их проступки, царь изображается их "преследователем" и подлежит зверскому уничтожению. Точно также и персидский царь Кир - лишь орудие в руках Иеговы, обещавшего иудеям, что "все эти проклятия" будут переложены "на врагов твоих", как только их роль "угнетателей" будет сыграна. Следовательно, сам по себе, он ни угнетатель, ни освободитель; по сути он не лучше Валтасара, и его династия в свою очередь также подвергнется истреблению.
  Подлинная история, в отличие от легенд, представляет нам Кира как просвещенного правителя и основателя империи, охватившей всю Западную Азию. Как указывается в энциклопедиях, "он оставил покоренным народам свободу религии и право самоуправления", что и позволило иудеям воспользоваться благами политики, беспристрастно распространенной Киром на все подвластные ему народы. Вернись царь Кир в наше время на землю, он немало удивился бы, прочтя, что его единственной заслугой было возвращение нескольких тысяч иудеев в Иерусалим. Если бы он, однако, придал этому событию то значение, которое явно придают ему политики двадцатого века, ему лестно было бы убедиться, что тем самым он оказал большее влияние на последующие 2500 лет человеческой истории, чем любой другой из властителей всех времен и народов. Ни одно иное событие древности не возымело в наше время столь серьезных и, к тому же, столь легко установимых последствий. Уже два поколения западных политиков 20-го века, выслуживаясь у евреев, идут по стопам персидского царя Кира. В результате две миримые войны имели только два существенных и сохранивших свое значение последствия: месть Иеговы символическим "преследователям" и новое "восстановление", как триумф еврейства. Так легенда о вавилонских событиях стала в двадцатом веке высшим "законом", подчиняющим себе все остальное, превратившись в историческую реальность.
  Сама по себе, эта легенда на две трети - ложь и сегодня ее назвали бы пропагандой. Даже Валтасара, по всем данным, придумали левиты. Книга, повествующая о падении Вавилона, была составлена несколькими столетиями позже самого события и приписана некоему "Даниилу". Он якобы был иудейским пленником в Вавилоне, достигшим высокого положения при дворе Навуходоносора, благодаря своему умению толковать сны; он же разъяснил царю Валтасару "надпись на стене". "Валтасар, сын Навуходоносора" описывается, как оскорбитель иудеев, употреблявший на пиршестве со своими князьями, женами и наложницами "золотые и серебряные сосуды", взятые его отцом из Иерусалимского храма. На стене появляется человеческая рука, пишущая слова; "мене, мене, текел, упарсин". Даниил, призванный для разъяснения, говорит: "Вот и значение слов: исчислил Бог царство твое и положил конец ему; ты взвешен на весах и найден очень легким; разделено царство твое и дано Мидянам и Персам". Царя Валтасара убивают "в ту же ночь", и на сиену выходит персидский завоеватель, которому суждено "восстановить" иудеев. Так гибель царя и целого царства прямо производится из оскорбления Иудеи и подается, как возмездие Иеговы и еврейская месть. Неважно, что ни Даниил, ни Валтасар никогда в действительности не существовали; их включение в левитские писания придает легенде характер юридического прецедента. Когда в 1918 году убили русского царя, его жену, четырех дочерей и сына, то слова, нацарапанные на забрызганной кровью стене, прямо связывали это убийство с вавилонской легендой, причем сделавшие эту надпись открыто признали, кто были убийцы, и заявили о своем "законном" праве на убийство.
  Если древняя легенда способна творить такие дела двадцать пять столетий спустя, то неважно, что она выдумка, а не истина, и нет смысла это доказывать: как политики так, и управляемые ими массы живут больше легендами чем правдой. Из трех главных персонажей описанной версии падения Вавилона бесспорно существовал один только царь Кир. И Валтасар и Даниил - продукты левитской фантазии. "Еврейская Энциклопедия" пишет, что у царя Навуходоносора вовсе не было сына по имени Валтасар, и что во время завоевания Киром Вавилона никакого царя Валтасара там тоже не было. констатируя, что "у автора книги Даниила не было под рукой точных данных", другими словами, не веря, что Даниила действительно написал Даниил. И в самом деле, если бы влиятельный иудейский фаворит при дворе, по имени Даниил, действительно написал эту книгу, то он по крайне мере знал бы имя царя, гибель которого он предсказал, а следовательно имел бы и "точные данные".
  Не подлежит поэтому сомнению, что книга Даниила, как и приписываемые Моисею книги "Закона", сочинены левитскими книжниками, усердно трудившимися над историей, подгоняя ее под уже сочиненный ими "Закон". Если для иллюстрации с целью создания прецедента можно было изобрести царя Валтасара, то очевидно можно было придумать и пророка Даниила. Для сегодняшних сионистских фанатиков этот явно мифический Даниил - самый популярный из всех пророков, и они восторженно цитируют рассказ о надписи на стене, предсказавший месть иудеев и их победу, видя в нем подтверждение своего "законного" права действовать так же и во все будущие времена. История текущего столетия, больше, чем история любого другого века, укрепляет их веру, и для них Даниил с его "толкованием", осуществившимся "в ту же ночь" - убедительный и неопровержимый ответ древним Израильским пророкам с их видением любящего Бога всего человечества. Падение Вавилона (в левитской версии) служит для них практическим подтверждением истины и силы "Моисеева" Закона..
  Вся эта история, однако кончилась бы ничем, если бы не царь Кир, единственный действительно реальный из трех главных персонажей легенды, разрешивший нескольким тысячам иудеев вернуться в Иерусалим (или заставивший их это сделать). В этот момент левитская политическая теория, направленная на захват власти путем влияния на чужеземных правителей, подверглась проверке на практике показалась успешной. Персидский царь был первым в длинном ряду нееврейских марионеток, направляемых правящей еврейской сектой; на нем они показали, как можно сначала пролезть в иноземные правительства, а затем подчинить их себе. К двадцатому веку этот контроль над правительствами приобрел такую силу что все они, в значительной степени стоят под одной, высшей властью, а их действия, в конечном итоге, всегда служат ее интересам. В конце книги мы покажем, как управляют этими нееврейскими марионетками, как разжигается вражда между народами и как создаются конфликты, нужные для достижения определенной "сверх-национальной" цели.
  Читателю придется однако заглянуть в самого себя, чтобы понять, если он сможет, почему эти марионетки, т.е. его собственные политические вожди, столь покорно подчиняются чужой воле. Первым из них был царь Кир. Без его помощи правившая евреями секта никогда не смогла бы вновь обосноваться в Иерусалиме, убедив рассеянные по просторам тогдашнего мира недоверчивые иудейские массы, что расовый закон силен и будет выполнен до последней буквы. Прямая и ясная линия причин и следствий тянется от падения Вавилона к событиям нашего века; после ряда последовательных катастроф, пришедший в упадок Запад может винить во всем этом первую не-еврейскую марионетку, Кира, лаже больше, чем направлявших его хитрых и изобретательных жрецов-левитов. Эдуард Мейер (см. библиографию) пишет: "Иудаизм возник по воле персидского царя и с помощью его империи, в результате чего империя Ахеменидов простирает свое влияние с большей силой, чем любая другая, непосредственно до нашего времени". Правильность вывода этого неоспоримого авторитета трудно отрицать
  За 500 лет до того, как появилось само понятие Европы, левиты установили свой "Закон", а царь Кир создал прецедент, показав, как пойдет разрушение и гибель этого, тогда еще неведомого континента. Ко времени завоевания Киром Вавилона, пять книг Закона еще не были закончены. Секта левитов все еще усердно трудилась в Вавилоне, сочиняя историю, которая на таких примерах, как эпизод с "царем Валтасаром", должна была придать правдоподобность невероятному и установить прецедент варварских действий двадцать пять веков спустя. Массы иудеев хотя и были уже приучены к религиозной нетерпимости, но не знали еще ничего о законе расовой нетерпимости, который готовился для них. Левитской секте предстояло завершить "Закон" и применить его к собственному народу. Это произошло в 458 году до Р.Х. во время правления другого персидского царя, и с тех пор "спор о Сионе" неумолимо противопоставляет иудейский народ остальному человечеству. Пуповина, связывавшая его с окружающим миром, была окончательно порвана. Этот обособленный от всех народ, перед которым его жрецы, как знамя, несли легенду о падении Вавилона, был послан в будущее, как компактная сила среди чужих народов, уничтожение которых диктовалось его Законом.
  Глава 6. НАРОД ПЛАКАЛ...
  Первым народом, столкнувшимся с действием сочинявшегося левитами в Вавилоне "Моисеева Закона", были Самаряне. В 538 г. до Р.Х. они тепло встретили иудеев, возвращавшихся в Иерусалим, и, в знак дружбы, предложили свою помощь в постройке храма, разрушенного Вавилонянами в 596 г. до Р.Х. По приказу левитов предложение самарян было грубо отвергнуто, что вызвало их враждебность, в результате чего восстановление храма задержалось до 520 г. до Р.Х. (вражда с самарянами продолжалась десятки столетий до нашего времени, и теперь от всего племени осталось в живых лишь несколько десятков человек).
  Предложение дружбы показывает, что новый "Закон" иудеев был еще незнаком соседям, а грубый отказ удивил их. Видимо и сами иудеи в то время тоже еще не вполне усвоили этот Закон. В Вавилоне продолжалось его составление и, что бы ни говорили левиты своему племени, оно, видно, не могло взять в толк, что иудеи и по расе, и по религии непременно должны были обособиться от остального человечества. Отвержение самарян было первым указанием на то, что должно было происходить в будущем. Самаряне были Израилиты, вероятно с примесью и чужой крови. Они поклонялись Иегове, но не признавали первенства Иерусалима, что одно уже вызывало ненависть левитов, видевших в них опасность возрождения всего прежнего Израиля и растворения в нем Иудеи. В результате самаряне были преданы "великому отлучению"; даже принимая кусок хлеба от самарянина, иудей отныне нарушал левитские законы и предписания, мерзостно оскверняя самого себя.
  После этого первого столкновения с соседями иудеи, осмотревшись, увидели перед собой развалины опустевшего Иерусалима. Никто из пришельцев, кроме немногих глубоких старцев, никогда здесь раньше не бывал. Их было немного; "вернулись" якобы около сорока тысяч, вероятно не более одной десятой или двадцатой общего числа иудеев, по собственной воле расселившихся в других странах и столетиями живших там. Возвращение не было для них ни счастливым, ни победным событием, но оно было большим политическим успехом для священства. Левиты встретились с теми же трудностями, что и сионисты в 1903, 1929 и 1953 годах: избранный народ не торопился переселяться в землю обетованную. Мало того, и сами старейшины вовсе не стремились возглавить это "возвращение", предпочитая оставаться в Вавилоне (как сегодняшние вожди сионизма охотнее живут в Нью-Йорке). С этим затруднением в 538 г. до Р.Х. справились теми же методами, как и в 1946 г. нашей эры. Энтузиастов было немного, но нашлись люди обездоленные и слишком бедные, чтобы выбирать: их собрали и повезли с собой. Тех, кто не пожелал расстаться с удобной жизнью в Вавилоне (под управлением своего владыки - экзиларха, с его собственной столицей), обложили налогами и штрафами (как и в наше время из богатых евреев Америки выжимают пожертвования для сионистского государства).
  Еврейская нация была к тому времени окончательно рассеяна, собрать ее снова в Ханаане стало навсегда невозможным, и этого факта никто больше изменить не мог. Как пишет проф. Вельхаузен (см. библиографию): "Из изгнания вернулся не народ, а одна только религиозная секта". Однако для священства символическое значение этого "возвращения" было огромно, ибо оно позволило левитам установить свою мистическую власть над рассеянными массами. Оно могло быть представлено, как доказательство правоты и силы "Закона", и того, что миссией "избранного народа" было разрушать и господствовать.
  Для немногих вернувшихся и для многих, кто предпочел наблюдать издали, "возвращение" представлялось в довольно различном свете. Немногим оно дало возможность служить Иегове по тем обычаям и в том месте, что были предусмотрены Законом. Для многих других оно было победой иудейского национализма и предзнаменованием окончательного триумфа, предвиденного Законом. Наблюдавшие издали видели, какими методами был достигнут успех: завоеватель был свергнут и уничтожен, а "плен" превращен в "возвращение". Обособление оправдало себя, а главными методами принуждения к нему были гетто и синагога. Гетто, это чисто левитское изобретение, было впервые испробовано в Вавилоне, где иудеи жили сплоченными группами в закрытых общинах.
  Коллективное чтение законов оказалось эффективной заменой ритуальных богослужений, которые по Закону, могли иметь место только в Иерусалимском храме (так возникла синагога). Общины в рассеянии также стали уединяться в гетто и практиковать службы в синагогах, что давало диаспоре чувство единства как с рассеянными, так и с "возвратившимися" иудеями. Так религиозная секта, "вернувшаяся" в незнакомый ей Иерусалим, стала ядром нации в нациях и государства в государствах. Священство умудрилось сохранить теократический строй, даже не имея собственной территории и под властью чужеземного царя. Они правили своими последователями по собственным законам, распространив их и на иудеев, живших в рассеянии, о чем Кастейн пишет следующее: "Взамен конституции умершего государства была создана общинная автономия, а власть государства была заменена другой, более надежной и стойкой: твердым и безжалостным режимом но основе беспрекословного выполнения всех ритуальных предписаний". Эти слова еврейского историка заслуживают пристального внимания: многие из "ритуальных предписаний" описаны в этой книге. Левиты сумели в "плену" и на чужой земле установить свой "твердый и безжалостный режим". Это было исключительным и удивительно стойким достижением: установленное древности, оно продолжается до наших дней.
  "Чужестранцы" обычно не в состоянии понять, какими методами правящая секта смогла так крепко держать в своих руках нацию, рассеянную по всему свету. В конечном счете, эта власть держится на терроре и страхе; ее тайны ревниво охраняются от "чужих", но старательный исследователь может порой добраться до истины. В руках левитов есть страшное оружие - отлучение, а страх перед ним в значительной степени объясняется тем, что правоверный иудей действительно верит в физическую реальность и эффективность перечисленных во Второзаконии и других книгах проклятий; "Еврейская Энциклопедия" подтверждает, что эта вера держится до сих пор. В этом отношении евреи сходны с африканскими дикарями, верящими в то, что заклинания могут привести к смерти, и с американскими неграми, дрожащими перед шаманами Ву-Ду. Изгнание из племени - страшное наказание (в прошлом нередко смертельное), примеров которого можно много найти в литературе нашего времени.
  Для благочестивых (вернее, суеверных) иудеев Тора-Талмуд является единственным законом, так что если они и подчиняются законам страны их поселения, то лишь формально и с внутренними оговорками. Этот "единственный" Закон дает священству полную судебную и административную власть, что нередко даже формально подтверждалось нееврейскими правительствами стран рассеяния. По букве этого "Закона" за многие проступки полагалась смертная казнь, и на практике, в закрытых иудейских общинах, раввины нередко приводили смертные приговоры в исполнение,
  Иерусалим, куда вернулись только немногие, был для той эпохи далек от Вавилона, и левиты, своим первым шагом оттолкнувшие самарян, не смогли, на расстоянии, полностью подавить нормальные человеческие инстинкты у людей своего племени. Иудеи стали селиться на обедневшей земле и вступать в смешанные браки с соседями. Они не нарушали при этом никаких известных им законов, ибо книги "Закона" все еще находились в процессе составления в Вавилоне. Вернувшиеся знали о сотнях Соломоновых жен и о Мадианигском тесте Моисея, но до них еще не дошло, что Моисей, оказывается, восстал из мертвых, чтобы уничтожить всех Мадианитов, кроме дев, не познавших мужа. Они брали в мужья и жены сыновей и дочерей своих соседей, и это естественное смешение продолжалось около 80-ти лет после возвращения в Иерусалим.
  За это время левиты в Вавилоне закончили оформление "Закона", действие которого с тех пор почувствовали на себе далеко не одни только иудеи. Главным его создателем был Иезекииль из рода первосвященников, и, по-видимому, все пять книг Закона в той форме, в какой они дошли до нас, несут на себе его печать. Он был отцом-основателем нетерпимости, расизма, мести во имя религии и убийств во имя Божие.
  Книга Иезекииля - самая знаменательная из всех книг Ветхого Завета, важнее даже, чем Второзаконие, Левит и Числа, являясь источником мрачных идей, легших в основу Закона. Читая проклятия, перечисленные во Второзаконии, невольно приходится подозревать, что природа грозящего ими божества была чисто дьявольской, а отнюдь не божественной; невозможно сочетать данное этому кумиру имя "Бога" с произносимыми им проклятиями. Эти подозрения находят полное подтверждение именно в книге Иезекииля, где "Бог" собственными устами говорит, что он создал порочные законы, дабы принести людям несчастье и внушить страх. Так записано в главе 20-ой (Иезекииля), и это раскрывает всю тайну "Моисеева Закона".
  В этой главе явно содержится ответ Иезекииля пророку Иеремии, порицавшему левитов за жертвоприношения перворожденных: "И устроили высоты ... чтобы сожигать сыновей своих и дочерей своих в огне, чего Я не повелевал и что Мне на сердце не приходило...". Иезекииля не слишком беспокоит судьба сыновей и дочерей, но он возмущен утверждением, будто Бог не требовал принесения в жертву перворожденных, после того, как книжники неоднократно Ему такой приказ приписывали. Ему важно только одно: показать, что Бог дал такой приказ, и этим обелить священство; приказание, что такой приказ был порочен, делается им мимоходом, как будто бы это не имело большого значения. "Я, Господь, Бог ваш; по Моим заповедям поступайте и Мои уставы соблюдайте и исполняйте их ...но и сыновья возмутились против Меня; по заповедям Моим не поступали и уставав Моих не соблюдали ...Я сказал: изолью на них гнев Мой, истощу над ними ярость Мою в пустыне ...И попустил им учреждения недобрые и постановления, от которых они не могли быть живы, и попустил им оскверниться жертвоприношениями их, когда они стали проводить через огонь всякий первый плод утробы, чтобы разорить их, дабы знали, что Я, Господь". Христианские богословы, своим решением, что Ветхий Завет столь же полон божественного авторитета, как и Новый, очевидно включают и вышеприведенный отрывок. Сам Иезекииль в свое время запретил всякие протесты, добавив: "...и хотите вопросить Меня, дом Израилев? живу Я, говорит Господь Бог, не дам вам ответа".
  Иезекииль пережил падение Иудеи и высылку секты в Вавилон, будучи очевидцем тех событий, которые он описал в своей книге. Другие "пророческие" части книги показывают этого отца-основателя правоверного иудаизма, как человека, явно находившегося во власти мрачных, истинно дьявольских, навязчивых идей. Многие части книги Иезекииля невозможно было бы в те времена опубликовать, кроме как в виде Священного Писания.
  В начале книги он описывает осаду Иерусалима словами, приписываемыми им самому Господу Богу. Иезекиилю приказывается искупить "беззакония" народа, поедая хлеб, испеченный "при глазах их на человеческом кале". На его заверения, что он всегда точно соблюдал диетические законы Иеговы, не беря в рот ничего мерзостного, человеческий кал заменяется коровьим навозом. Затем Господь грозит нарушителям Закона людоедством - проклятие, видимо особо излюбленное левитами: "зато отцы будут есть сыновей среди себя, и сыновья будут есть отцов своих ... третья часть падет от меча ... а третью часть Я рассею по всем ветрам ... И пошлю на вас голод и лютых зверей ... и язва и кровь пройдет по тебе".
  Все это - наказание всего лишь за "несоблюдение", а вовсе не за какие либо особо злые дела. Следуют целые страницы проклятий, включая обещание Иеговы использовать неевреев как орудие наказания иудеев: "Я приведу злейших из народов, и завладеют домами их". Описывая наказание тех, кто служит "другим богам", Иезекииль сообщает свое весьма характерное видение: "...пусть приблизятся каратели города" (Иерусалима), "каждый со своим губительным оружием в руке своей..." Далее говорится: "...один, у которого есть при поясе прибор писца... пойди посреди города, посреди Иерусалима, и на челах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак" (это - правоверные, соблюдавшие Закон). Поставив на лбах печать, Иезекииль продолжает: "Господь говорит в слух мой", приказывая людям: "... идите за ним по городу и поражайте; пусть не жалеет око ваше и не щадите старика, юношу и девицу, и младенца и жен бейте до смерти, но не троньте ни одного человека, на котором знак... и вышли и стали убивать в городе".
  С тех пор жители Иерусалима видно считали полезным вздыхать и плакать на виду у других: так, может быть, и появилась Стена Плача. Следуют одна за другой главы, полные угроз, с неизменным успокоением, что если нарушители "Закона" вернутся к его соблюдению, то еще большие несчастья падут на язычников, хотя и не совсем понятно, за что: "И выведу вас из стран, по которым вы были рассеяны, и приведу вас в землю, которую Я клялся дать отцам вашим ... и будут Моим народом и Я буду их Богом". О судьбе же других народов "...скажи всякого рода птицам и зверям полевым: собирайтесь и идите; со всех сторон сходитесь к жертве Моей, которую Я заколю для вас, к великой жертве на горах Израилевых, - и будете есть мясо и пить кровь. Мясо мужей сильных будете есть и будете пить кровь князей земли... будете есть жир до сытости И пить кровь до опьянения ... и явлю силу Мою между народами, и все народы увидят суд Мой, который Я произведу, и руку Мою, которую наложу на них". Пока о6ученные Иезекиилем книжники в течение 80-ти лет продолжали составлять свой Закон, вернувшиеся в Иерусалим иудеи постепенно устанавливали нормальные отношения с соседями, не зная еще о режиме ханжества и обособленности,. готовившемся для них в Вавилоне. Многие молились другим богам, прося дождя, урожая, солнца и скота, а Иегове молились при племенных распрях.
  Наконец, в году 458-ом до Р.Х. левиты нанесли свой первый удар: "Закон" был готов. Само по себе, это не имело бы большого значения, но, что было гораздо важнее, персидский царь был готов силой принудить население принять этот Закон. Впервые правящей секте удалось совершить то чудо, которое повторялось много раз впоследствии: неизвестными нам средствами она сумела заставить иноземного монарха, по всей видимости ее могущественного и независимого повелителя, предоставить своих солдат и деньги в ее распоряжение. В этот день 458 г. до Р.Х., иудеи в Иерусалиме были окончательно оторваны от остального человечества и попали в рабство, подобного которому они не знали в Вавилоне. Это было действительным началом описываемой нами в этой книге истории. Все это записано в книгах Ездры и Неемии, левитских эмиссаров, посланных из Вавилона в Иерусалим насаждать человеконенавистнические законы Иезекииля.
  Ездра (из клана первосвященников) приехал из Вавилона в Иерусалим во главе 1500 своих последователей. Он прибыл от имени персидского царя Артаксеркса Долгорукого, с персидскими солдатами и царским золотом. Не иначе явился в 1917 г. в Палестину и современный нам доктор Хаим Вейцман; его поддерживали английские войска и английское золото, а в 1947 г. это были американские власти и деньги,. Юридически Ездра был персидским уполномоченным, как и доктор Вейцман, русский еврей, был в 1917 г. эмиссаром Великобритании. Остается тайной, какими способами секта сумела навязать царю Артаксерксу свою волю. После Кира это был второй монарх в роли марионетки, в наше же время готовность играть эту роль стала необходимой предпосылкой для успешной карьеры общественного деятеля в любой стране просвещенного Запада.
  Ездра привез с собой новый расовый закон. Он начал с подбора своих спутников, взяв одних левитов или тех, кто мог доказать свое чисто иудейское происхождение. Прибыв в Иерусалим и увидев множество смешанных браков, он согласно Кастейну "преисполнился ужасом и отвращением". Иудеи в Иерусалиме чувствовали себя при этом совсем неплохо: "Терпя расовое смешение с соседними племенами, они установили мирные отношения на почве семейных связей".
  Кастейну такое мирное сожительство представляется столь же отвратительным, даже много веков спустя, но он вынужден признать, что, смешиваясь с другими племенами, иерусалимские иудеи "соблюдали традиции своего времени" и не нарушали ни одного из известных им законов. Ездра привез новый закон Иезекииля, заменивший собою древние традиции. В качестве эмиссара персидского царя, он собрал жителей Иерусалима и объявил, что все смешанные браки подлежат расторжению, после чего все "чужестранцы" и все чужое подвергалось строжайшему исключению. Была создана специальная комиссия старейшин, с задачей разорвать брачные союзы, а тем самым, следовательно, разрушить "мирные отношения на почве семейных связей".
  Даже Кастейн признает, что "мероприятия Ездры были явно реакционными, они возвели в достоинство закона указы, которых в то время в Торе еще не содержалось" (это было внесено в Тору в 444 г. - см. далее). Заслуживает внимания употребление Кастейном слова "достоинство": его книга была опубликована в Берлине двадцать четыре века спустя, в тот самый год, когда Гитлер пришел к власти в Германии, издав вскоре похожий закон о чистоте расы. Сионисты немедленно заклеймили его, как "позорный", и немного лет спустя армии западных союзников, перевернувши в ее противоположность роль персидских солдат 458 года до Р.Х., были мобилизованы для его уничтожения.
  Как в 458 г. до Р.Х. (в Иерусалиме), так и в 1917-ом по Р.Х. (в Палестине) насилие привело к совершенно естественным результатам: соседние народы были оскорблены и обеспокоены этим неслыханным нововведением. В стенах Иерусалима они увидели претензию на иудейское превосходство над ними и, почувствовав опасность, напали на город, разрушив его крепости. Ездра, подобно сионистским вождям двадцатого века, к тому времени, по-видимому, вернулся в свою заграничную резиденцию, поскольку его искусственное сооружение в Иерусалиме стало быстро разваливаться, уступив место естественным порядкам: снова появились смешанные браки и восстановились "мирные отношения на почве семейных связей". Помешать таким процессам может только грубая сила.
  Тринадцать лет спустя, в 445 г. до Р.Х., старейшины в Вавилоне начали новое наступление на этот раз с помощью Неемии, фигуры столь же типичной для тогдашнего Вавилона, как и для наших дней. Иудей по происхождению, он был в большой милости у персидского царя, занимая высокий придворный пост виночерпия при Артаксерксе (как в наш век сионистские "советники" являются правой рукой британских премьер-министров и американских президентов). Он прибыл из Вавилона в Иерусалим с диктаторскими полномочиями и достаточным количеством солдат и денег, чтобы за персидский счет (и здесь - полная аналогия с нашим временем) восстановить крепостные стены, создав первое настоящее гетто. Оно разумеется пустовало, но по окончании постройки Неемия заставил каждого десятого иудея по жребию переселиться туда.
  Расовые догмы стали хотя еще и неписаным, но действующим законом. Почитатели Иеговы, не бывшие в состоянии доказать персидским чиновникам и левитским старейшинам свое происхождение из племен Иуды, Вениамина или Левия, отвергались "с отвращением" (Кастейн). Каждый должен был доказать "бесспорную чистоту расового происхождения" по метрическим записям (гитлеровский закон об арийских бабушках в двадцатом веке таких крайностей от немцев не требовал). Затем, в 444 г. до Р.Х. Неемия надоумил Ездру внести в Тору запрещение смешанных браков, т.е. новая практика отныне стала "законом" (а Давид с Соломоном, надо думать, были посмертно исключены из числа правоверных). Были собраны главы всех кланов и семейств, и их заставили подписать обязательство, что впредь и они сами, и их люди будут соблюдать все установления и предписания Торы, в особенности же упомянутые новые. В книгу Левит внесли необходимую поправку: "Я отделил вас от всех народов, чтобы вы были Мои". Теперь ни один иудей, под страхом смерти не смел вступать в брак вне своего клана; мужчина, бравший в жены чужеземку, совершал грех перед Богом (Неемия 13:27. Это же - закон и в нынешнем сионистском государстве), "чужим" был запрещен вход в город, "чтобы очистить иудеев от всего иноземного".
  Неемия и Ездра были оба очевидцами происходившего. Неемия - неутомимый, идеальный рассказчик: он был там, он был диктатором, и происшедшее было делом его рук. Он пишет, что, когда Ездра впервые объявил Новый Закон жителям Иерусалима, "весь народ плакал, когда он услыхал слова Закона". Эти восемь слов древнего повествователя восстанавливают описанную сцену перед глазами современного читателя, как будто она произошла не 24 века, а всего лишь 24 часа тому назад. Мы видим плачущую, загнанную в гетто толпу глазами того, кто с помощью персидских солдат надел ей первое настоящее ярмо духовного рабства, которое в будущем суждено было влачить каждому, называвшему себя "евреем".
  Неемия прожил в Иерусалиме двенадцать лет, а затем вернулся к вавилонскому двору. И опять, после его отъезда, возведенное им искусственное сооружение стало разваливаться, т.е. когда через несколько лет Неемия снова почтил Иерусалим своим присутствием, он опять нашел множество смешанных браков. Он вновь "энергично расторгает" их, предписывая "строжайшие наказания" за подобные проступки в. будущем. Далее, "с целью строжайшего соблюдения расового отбора, он вновь внимательно просматривает метрические записи", исключая всех, даже потомков Аарона, в происхождении которых имеется малейший изъян. Он "без жалостно очищает" иудейскую общину от всех, кто не желает "не колеблясь, безоговорочно и преданно подчиниться Закону и установленному порядку", и заставляет всех жителей Иерусалима возобновить клятвенные обещания. Это вошло в историю, как "Новый Договор", подобно тому, как и Второзаконие было новым законом: термины, отмечающие этапы насаждаемой новой ереси. Левиты приказали, а персидские власти принудили каждого жителя Иерусалима лично подписать Новый Договор", как подписывают торговый контракт. "Выполнив задачу изолирования" иудейского населения, Неемия вернулся домой в Вавилон, "оставив после" себя общину, члены которой, теперь уже согласные между собой по всем основным вопросам, могли смотреть за собой сами. Он регламентировал для них их повседневную жизнь и создал ее духовные основы". Так пишет Кастейн, и из его слов читателю ясно, какими методами среди жителей Иерусалима было достигнуто "согласие по всем основным вопросам".
  К этому времени прошло уже около 400 лет после отвержения Иудеи Израилем, и 300 лет после завоевания ее Ассирией. Левиты использовали этот период, чтобы завершить полное извращение древней традиции, зафиксировать письменно свои расово-религиозные законы и наконец заковать в них, как в кандалы, жителей маленькой персидской провинции - Иудеи. Им удалось силой насадить свое фантастическое племенное суеверием построить свою маленькую, по тем временам, теократию. Так катализатор разрушения был направлен на дорогу в будущее.
  Более ста поколений с того дня, когда "Новый Договор" был навязан силой персидского оружия, а плакавшие от ужаса люди были вынуждены его подписать, цепи этого договора влачит группа людей, разных по крови, но более или менее тесно связанных его узами, передавая их по наследству, в духовной изоляции от остального человечества. Кажущийся парадокс продолжает жить: хотя закабаление было изобретено левитами, но нужные для него цепи были персидскими. Как тогда, так и сейчас, фанатичная секта диктует состояние рабства, но осуществляется оно иностранным оружием и чужими деньгами. Возникает вопрос, кто больше отвечает за какое-либо действие: тот, кто замышляет и подстрекает, или же тот, кто выполняет? Если большая и окончательная ответственность лежит на исполнителях, то приговор истории ясен, хотя и парадоксален: ответственность за ересь иудаизма несут главным образом те вожди нееврейских народов, которые, начиная с персидских царей и по сей день, подчиняются воле секты, ее выдумавшей.
  Нет сомнений в том, что это действительно ересь. Когда солдаты Артаксеркса заставили иерусалимских евреев подписать Иезекиилев "Новый Договор", произошло окончательное извращение древних израильских традиций, а признание Бога превратилось в Его отрицание. Не осталось никакого сходства между Богом десяти заповедей и злорадным Иезекиилевым божеством, похвалявшимся тем, что оно приказывало людям убивать своих первенцев, дабы держать их в почтении к самому себе! Это был не Бог, открывшийся людям, а рукотворное воплощение примитивного племенного варварства. То, что вынужден был подписать в "Новом Договоре", под давлением, древний народ, было либо прямое отрицание Бога, либо формальное объявление того, что Бог - это Иудея. Фактически это и есть то, что современные сионисты заявляют совершенно открыто, тем самым признавая чудовищную ересь: "Бог содержится в национализме Израиля. Он - наше национальное содержание ... Он создает мир по-еврейски. Он - наш национальный Бог" (подлинные слова раввина Соломона Гольдмана; см. Rabbi Solomon Goldman, "God and Israel"). "Мы выросли вместе с Богом... У нас есть наш национальный Бог... Мы верим, что Бог - еврей, и, что нет ни английского, ни американского Бога" (Maurice Samuel, "You Gentiles", 1924). "Не Бог создал этих людей и их мировоззрение, а эти люди сами создали такого Бога и такое мировоззрение" (Josef Kastein, "History and Destiny of the Jews", 1933).
  Эти заявления ясны и недвусмысленны, и их нетрудно выразить на бумаге в наш век, в Нью-Йорке или Чикаго, в Лондоне или Берлине. Но в начале этой истории, как писал Неемия: "Все люди плакали, когда слушали слова Закона", а с тех пор он заставлял плакать очень многих.
  Глава 7. ПЕРЕВОД КНИГ ЗАКОНА
  Важнейшим событием последующих 400 лет был, как показала история, перевод иудейских писании на греческий язык, что впоследствии получило название "Ветхого Завета". Перевод позволил, и позволяет до сих пор, "язычникам" частично ознакомиться с Законом, сулящим им уничтожение, порабощение и господство над ними иудеев. Без него, истинную природу иудаизма можно было бы только подозревать; перевод доставил документальное свидетельство правильности подозрений.
  На первый взгляд представляется странным, что этот перевод вообще был сделан - по приданию семьюдесятью двумя еврейскими учеными в Александрии, между 275 и 150 г.г. до Р.Х. Кастейн пишет, что "его определенной целью было сделать книги закона постижимыми для греков; это привело к извращению и искажению слов, изменению смысла и частой замене общими понятиями и идеями того, что было чисто местным и национальным".
  Если Кастейн хотел завуалировать происшедшее, то в данном случае он проявил небрежность в выборе слов. Нельзя сделать что-либо "постижимым" для других путем извращений, искажений, изменений смысла и заменой ясных фраз двусмысленными формулировками. Кроме того, ученому гебраисту Кастейну должно было быть известным, что, как это стоит в Еврейской Энциклопедии, позднейший Талмуд даже "запрещал обучать Торе неевреев, а всякий, кто учил их, заслуживал смерти". Талмуд настолько опасался, что "язычники" смогут ознакомиться с "Законом", что была даже придумана устная Тора, как последнее убежище, в котором секреты Иеговы могли быть спрятаны от нееврейских глаз.
  Если иудейские писания были переведены евреями на греческий язык, то, разумеется, вовсе не с благой целью оказать грекам услугу (сам Кастейн писал преимущественно для нееврейских читателей, что делает понятными многие его формулировки). В переводе нуждались, в первую очередь, сами евреи, давно забывшие в Вавилоне свой древнееврейский язык и пользовавшиеся арамейским. Впоследствии древнееврейский язык стал левитским секретом, "одной из тайных духовных связей между иудаистами диаспоры", как пишет Кастейн. Самая большая община тогдашних евреев проживала в Александрии, где их обиходным языком стал греческий. Многие из них древнееврейского вообще не понимали, и греческий перевод Закона нужен был, как основа для толкований его раввинами. Но, прежде всего, еврейские старейшины не могли предвидеть того, что несколько столетий спустя в мире появится новая религия, которая сделает их писания частью своей Библии, а "Моисеев Закон" достоянием всего человечества. Если бы это могло быть ими предвидено, греческий перевод, вероятно, никогда не был бы сделан. Как бы то ни было, левиты дали понять переводчикам, что их труд впервые позволит неевреям познакомиться с "Законом"; отсюда и все извращения, искажения, изменения и подтасовки, о которых пишет Кастейн. Примером может служит перевод 21-ого стиха 32-ой главы Второзакония, в котором язычники характеризуются, как "глупый, бессмысленный народ", в то время, как в древнееврейском тексте, приводимом "Еврейской Энциклопедией", стоит - "злобные и подлые неевреи".
  Что именно было переведено? Прежде всего - пять книг Закона, т.е. Тора. После того, как Ездра и Неемия принудили иерусалимских иудеев принять "Новый Договор", вавилонское священство еще раз пересмотрело Тору: "анонимные редакторы снова пересматривают исторические события, традиции, законы и обычаи прошлого, придавая им смысл и значение, подходившие к требованиям теократической системы управления.... После этого Тора получила свою окончательную форму, в которой теперь нельзя менять ни одной запятой: ни одна мысль, слово или буква не должны в будущем быть изменены" (Кастейн).
  Если простые смертные повторно "придают иное значение" чему-то, что было объявлено непреложным, втискивая духовные традиции в рамки своих земных политических амбиций, то такой труд не может быть назван божественным откровением. Древние израильские традиции были выброшены или "исправлены", и их место занял иудейский расовый закон в его "окончательной и решающей форме". При составлении прочих книг, исторических, пророческих и поэтических, применялся тот же метод. Книга Даниила была закончена примерно в то же время, другими словами, около 400 лет после описанных в ней событий; неудивительно, что ее неизвестный автор перепутал буквально все исторические факты. Кастейн не скрывает того, как составлялись эти тексты: "Редакторы, придавшие окончательную форму книгам Иисуса Навина, Судей Израилевых, обеих книг Самуила и Книги Царств собрали все отрывки" (древних поучений и преданий) "и творчески истолковали их... Не всегда возможно было приписать определенные слова определенному лицу, так как они часто говорили анонимно. Однако, редакторы больше заботились о тематическом содержании, чем о филологической точности", они связывали воедино слова пророков по силе своего разумения" (вероятно именно такому методу следует приписать совершенно идентичные "мессианские" предсказания у двух различных пророков, например Исаии 2:2-4 и Михея 4:1-4, а также и другие многочисленные повторения такого же характера),
  Итак, существенным было тематическое содержание, а не историческая правда, не "филологическая точность", и не слова Господа Бога. "Тематическим содержанием" был политический шовинизм в самой крайней форме, какая когда либо была известна человечеству, а соответствие левитской догме было единственным, что должны были соблюдать переводчики. Каждому, кто изучает источники, совершенно ясно, какими методами составлялись эти книги после отвержения Иудеи Израилем, и каковы были причины их составления. Окончательный результат пятисот- или шестисотлетнего труда многих поколений политиканствующих жрецов был около 150 г. до Р.Х. переведен на греческий язык. После эпохи Иисуса Христа как эти книги, так и Новый Завет были переведены Св. Иеронимом на латинский язык и "стали рассматриваться церковью как исходящие из одного божественного авторитета и как две части одного и того же труда". Так пишут современные энциклопедии, а со времени Трентского Собора в 16-ом веке нашей эры это стало богословским определением Библии: протестантские церкви также приняли его без спора, хотя, казалось бы, в этом вопросе они имели все основания протестовать.
  В связи с изменениями, внесенными в перевод (см. выше, свидетельство Кастейна), никто в настоящее время, кроме еврейских иудаистов, не может сказать, насколько схожи или несхожи между собой древнееврейско-арамейский оригинал и греческий перевод того, что составляет первую часть христианской Библии. Ясно, однако, что сделанные изменения были весьма существенными, а кроме того существует еще и "устная Тора", и талмудское продолжение Торы, так что христианский мир не знает и никогда не знал всей правды об иудейском Законе. Сущность его однако ясно видна и в дошедшей до нас редакции Ветхого Завета, и одно это уже достаточно удивительно. Что бы там ни было выброшено или изменено, перед каждым ясно встает облик мстительного племенного божества с его варварскими заповедями уничтожения и порабощения, давая повод для размышления. После того как перевод был сделан, никакие увертки, извращения, изменения смысла слов и иные хитрости не в силах были скрыть характера иудейского "Закона", несмотря на все сделанные примечания, смысл написанного остается ясным. В этом лучшее доказательство того, что, давая разрешение на опубликование перевода, левиты еще не могли предвидеть, сколь широкой аудитории этот труд станет впоследствии известным.
  В этом переводе то, что мы сейчас называем Ветхим Заветом, дошло до западного мира, а его доктрина расовой ненависти и разрушения лишь незначительно смягчена сделанными исправлениями. Все это произошло задолго до начала истории самой Европы, как западной, так и восточной. Сейчас, когда христианская Европа просуществовала уже около двадцати столетий, ее политические вожди, проникшись страхом перед иудейской сектой, говорят с боязливым почтением о Ветхом Завете, как о лучшей части Священного Писания, по которому они, якобы, живут. Тем не менее, он всегда был лишь предвестником уничтожения и порабощения их собственных народов, а все их дела под принятым на себя добровольным ярмом давно уже ведут к одной лишь этой цели.
  Глава 8. ЗАКОН И ИДУМЕИ
  Пока иудейские писания, по их завершении и переводе александрийскими евреями, становились достоянием сначала греков, а затем и других "язычников", в маленькой Иудее сменилось владычество над ней персов, греков и, наконец, римлян.
  За время этих хаотических столетий произошло еще одно важное событие: насильственное обращение Идумеев в иудаизм (термин "Иудаизм" был впервые введен в употребление еврейским историком Иосифом Флавием для обозначения культуры и жизненного уклада Иудеи, как "эллинизм" обозначал культуру и обычаи древней Греции. Первоначально, слово иудаизм не носило религиозного оттенка, но за отсутствием лучшего термина мы будем в дальнейшем пользоваться им для характеристики расовой религии, созданной левитами путем извращения ими "Моисеева Закона").
  В истории известно еще одно только массовое обращение в иудаизм, имевшее место 8-9 столетий спустя, и оказавшее, как будет показано ниже, непосредственное влияние на судьбы также и нашего поколения. Однако, в те древние времена отдельные переходы в другую веру происходили довольно часто, а переход в иудейство часто даже поощрялся раввинами. В Евангелии от Матфея упоминается, что сам Иисус Христос упрекал фарисеев: "вы обходите море и сушу, дабы обратить хоть одного". Другими словами, расовый запрет, предписывавшийся Вторым Законом и Новым Договором, по неизвестным нам причинам в те времена не всегда соблюдался. Объяснение, по-видимому, можно найти чисто численное: иудейское племя было столь малочисленным, что при строгом соблюдении расового закона оно просто бы вымерло, а левиты с их доктриной остались в положении генералов с планом сражения, но без армии.
  Также по самым различным причинам, расовое смешение было в ту эпоху обычным явлением. Как пишет "Еврейская Энциклопедия": "И до того, и впоследствии Иудея росла и усиливалась за счет обращения в свою веру чужестранцев". Другие авторитетные источники вполне с этим согласны, так что чистокровное иудейское племя явно перестало существовать, самое позднее за несколько столетий до Р.Х. Тем не менее расовый Закон полностью сохранил всю свою силу, не пострадав от этих исключений, так что в христианскую эру всякие попытки прозелитизма прекратились, и иудаисты во всем мире, хотя они давно уже перестали быть по крови потомками иудеев, вновь стали общиной, огражденной жесткими расовыми запретами от всего остального человечества. Расовая исключительность сохранилась, вернее, снова стала основным догматом формального сионизма, а в позднейшем Талмуде стояло, что "новообращенные столь же вредят иудаизму, как язвы здоровому телу".
  Особо ярые сионисты до сего времени бьются головами о стену плача, говоря об обращении Идумеев и видя в нем подтверждение цитированного выше человеколюбивого положения Талмуда. Вопрос, что делать с Идумеями, возник очевидно из весьма вольного обращения левитского священства, как с историей, так и с их собственным "Законом". В первой книге Бытия идумеи описаны, как племя происшедшее от Исава ("Исав - отец Идумеев"), а Исав был родным братом Иакова, называемого Израилем. Древние предания признавали близкое родство между Иудеей и Идумеей (Едом), а во Второзаконии, написанном в 621 г. до Р.Х. констатируется особый статус идумеев: "Господь сказал Моисею говоря: И народу дай повеление и скажи: вы будете проходить пределы братьев ваших, сынов Исавовых ... Но остерегайтесь начинать с ними войну, ибо я не дам вам земли их ни на стопу ноги... и шли мы мимо братьев наших, сынов Исавовых". Когда же писалась Книга Чисел, т.е. примерно 200 лет спустя, ситуация изменилась; Ездра и Неемия, с помощью персидских солдат, вынудили иудеев подчиниться расовым законам, что привело к вражде с Идумеями и другими соседними народами (как в наше время, по совершенно тем же причинам, стали их врагами и арабы).
  Соседние народы поняли из книги Чисел, что вместо слов "остерегайтесь начинать с ними войну", другими указаниями они намечены к "полному уничтожению". А именно, в Книге Чисел Моисей и его последователи уже вовсе не собираются "идти мимо братьев наших, детей Исава", а намерены идти "через" землю Идумеев. Царь Идумеев не дает на это разрешения, и Моисей избирает другую дорогу. Господь же обещает ему, что он будет владеть Едомом. Из других строк того же Закона Идумеям должна была стать ясной и судьба городов, взятых в такое владение: ничто дышащее не оставлялось там в живых (то же самое левитские книжники натворили и с Моавитянами: во Второзаконии Господь еще наставляет Моисея: "не вступай во вражду с Моавом, и не начинай с ним войны; ибо Я не дам тебе ничего от земли их во владение"; в книге же Чисел тот же Господь требует, чтобы Моав был уничтожен).
  Неудивительно что, начиная примерно с 400-го года до Р.Х., соседние племена, включая Идумеев, не верили Иудеям и опасались их. Опасения не были напрасными, ибо когда, на короткое время. Иудея под управлением Хасмонеев была восстановлена, то Хирканус, царь и первосвященник Иудеи, напал на Идумеев и силой оружия принудил их подчиниться Моисееву Закону и подвергнуться обрезанию. Из двух версий Закона (с одной стороны "не вступай во вражду", а с другой "завладей") он выбрал вторую, и если бы дело на этом закончилось, то он нашел бы и оправдание, поскольку любой раввин объяснил бы ему, что как одно, так и другое предписание, оба вместе или же ни одно из них всегда оправданы (ученый гебраист В. Рубенс пишет с завидной ясностью: "если равнин называет правое левым или левое правым - ты должен верить ему").
  Но, к сожалению, дело на этом не закончилось веденный на такой основе "Закон", разрешая одну проблему, немедленно создавал другие. Что должен был делать Хирканус после того, как он "завладел" соседним племенем? Должен ли он был его "полностью уничтожить" и "не оставить в живых ничего, что дышит", и это из числа "наших братьев - детей Исава"? Этому закону он не подчинился, ограничившись насильственным обращением Идумеев в свою веру. Но тем самым он совершил непростительное преступление, уподобившись Саулу, первому царю объединенного Израильско-Иудейского царства. Как мы помним, за много лет до этого Саул истребил покоренное население, но пощадил царя Агага и сохранил в живых лучших животных. За это несоблюдение Закона, требовавшего полного уничтожения, Саул был отвергнут, лишен трона и уничтожен (так, по крайней мере, гласит левитская версия истории).
  Правитель Хирканус должен был считаться с двумя политическими партиями. Более умеренные из них - саддукеи - поддерживали монархию и, судя по всему, вероятно, советовали силой превратить Идумеев в евреев, оставив их в живых. Второй партией были фарисеи, представлявшие собой древнее деспотическое священство левитов и стремившиеся к полному восстановлению его неограниченной власти. По-видимому, эти фанатичные фарисеи, левитские наследники, добивались, чтобы он применил Закон во всей его строгости, и требовали "поголовного истребления" Идумеев. Они продолжали всеми силами бороться с Хирканусом (как Самуил, в свое время, боролся с Саулом), стремясь к свержению монархии. Особенно поучительно для нас то, что фарисеи впоследствии приписали все дальнейшие бедствия Иудеи именно этому милосердию по отношению к Идумеям. Во вторичном разрушении храма и уничтожении Иудеи римлянами в 70 г. по Р.Х. они видели наказание, предписанное за отступление; как и Саул, Хирканус "преступил" Закон.
  Фарисеям пришлось ждать ни много, ни мало, как 150 лет для подтверждения их доводов, если вообще кто либо верил во все это, кроме них самих. Из среды обращенных идумеев вышел некий Антипатр, вошедший в почет при маленьком Иерусалимском дворе (подобно легендарному Даниилу, достигшему высокого положения при гораздо больших дворах Вавилона и Персии). Фарисеи обратились к римскому триумвиру Помпею с просьбой вмешаться в дела Иудеи и передать власть священству, устранив монархию. Их план не удался; последовали хаотические десятилетия войн и восстаний и, хотя династия Хасмонеев и была истреблена, к власти пришел идумей Антипатр, которого Цезарь назначил прокуратором Иудеи. Сын его, Ирод, был в правление Антония поставлен Иудейским царем.
  В конечном итоге, в этой маленькой римской провинции воцарился такой хаос, что исчезла даже тень независимости, а римлянам, за неимением другого выхода, пришлось взять управление в свои руки.
  Виновники этого были, разумеется, фарисеи, сами вызвавшие римскую интервенцию. Они, однако, обвинили "полукровного" Ирода, "идумейского раба", внушая народу, что если бы Хирканус, за 150 лет до того, выполнял предписания Закона, то ничего этого не произошло бы. Любопытнее всего то, с какой злобой современный историк-иудаист Кастейн, через два тысячелетия после описанных событий, повторяет фарисейские инсинуации, как если бы дело шло о событиях вчерашнего дня. Сионист XX-го века, писавший в годы прихода в Германии к власти Гитлера, все еще убежден, что вторичное несчастье Иудеи постигло ее именно за отступление от расового закона.
  Однако, как мы увидим далее, беда Иудеи обернулась в то же время победой фарисеев, и в этом снова заключался один из тех типичных парадоксов, которыми с самого начала полна история Сиона.
  Глава 9. ПРИХОД ФАРИСЕЕВ К ВЛАСТИ
  В маленькой римский провинции Иудее фарисеи были самой большой политической партией, ядром которой была правящая внутренняя секта, в свое время представленная левитским священством. Они были носителями левитской доктрины в ее крайней, наиболее фанатичной форме, нашедшей свое выражение у Иезекииля, Ездры и Неемии, и были клятвенно обязаны, как пишет "Еврейская Энциклопедия", "строго соблюдать чистоту левитского учения".
  Как, в свое время, левиты восторжествовали над своими израильскими критиками и изолировали Иудею от ее соседей, точно так же их последователи - фарисеи стояли на страже против всех попыток восстановить какие-либо связи иудеев с остальным человечеством. Они были хранителями идеи разрушения, и их победа составила следующую главу истории Сиона; как и в случае с левитами, эта победа произошла на фоне очередного разрушения Иерусалима.
  В среде самого священства, в целом ряде поколений, рождались протесты против постоянных изменении Закона, начатых книжниками из школы Иезекииля и Ездры. Протестовавшие стояли на точке зрения, что Закон неизменяем и что никакие новые "толкования" недопустимы. Эта критика грозила разрушить самые основы иудейского национализма. Ответ фарисеев, в их непримиримой враждебности, был что они, фарисеи, и никто другой, являются хранителями "традиций", и что только им известны тайны устного закона, непосредственно данного Моисею Богом; закон этот никогда не должен быть записан, но определяет все остальное содержание "Законов". Претензия обладать всеми тайнами Бога (другими словами, самими быть Богом) объясняет мистический страх бесчисленных поколений еврейства перед их "старейшинами". Эта сила устрашения сохраняет свое действие даже на вполне просвещенных евреев на окраинах диаспоры.
  Однако, инстинктивное желание освободиться от этого ярма приводило к появлению в среде иудейства умеренных партий, и в те времена это были саддукеи, к которым принадлежало большинство священнослужителей; они стремились "сохранить мир в городе" и не допустить открытых столкновений с римскими властями. Между фарисеями и саддукеями царила жестокая вражда, и этот внутренний разлад среди еврейства длится уже двадцать пять столетий, вплоть до наших дней. Его следует отметить, даже если для остального человечества он имеет только академический интерес, ибо история показала, что всегда, когда в прошлом шел спор за или против "сохранения мира в городе", побеждала радикальна партия обособления и разрушения, а сплоченные ряды иудеев всегда ее поддерживали. Последний пример этому дает наше столетие. Еврейские общины Германии, Англии и Америки (их можно сравнить с саддукеями) были абсолютно враждебны сионистам из России (фарисеям), однако, прошло 50 лет и победила крайняя партия, которая теперь одна говорит от имени "всех евреев" с правительствами Запада, подавив оппозицию в еврейских общинах всего мира.
  Фарисеи стоят на втором месте в родословной секты, вызвавшей столь значительные события нашего времени. Линия этой родословной ведет от левитов Вавилона к фарисеям Иерусалима, через талмудистов Испании к раввинам России и Польши, и наконец к сионистам нашего времени. Как объясняют авторитеты иудаизма, слово "фарисей" обозначает того, "кто обособляется", или держится в стороне от нечистых людей и вещей, чтобы достичь праведности и святости, необходимых для общения с Богом. Фарисеи образовали с самого начала братство, наподобие позднейшего масонства, во внутренние советы которого допускались одни только избранные, обязанные, в присутствии трех членов, дать клятвенное обещание строго соблюдать чистоту левитских законов. Они были первыми в мире специалистами в науке тайной политической конспирации. Знания и опыт фарисеев могут быть ясно прослежены в методах и практике конспирационных партий Европы, возникших за последние 200 лет, в особенности в партиях, работавших в Европе на революцию, в которой организующая и ведущая роль неизменно принадлежала евреям.
  В частности, фарисеи были изобретателями метода, которым в наше время держатся в повиновении все заговорщики и достигаются успехи тайных обществ, и который основан на страхе и взаимном подозрении. По этой системе шпионов среди шпионов и осведомителей строятся все коммунистические партии. Так же была с самого начала построена и красная, теперь советская, армия: в ее организации "политический комиссар" и "осведомитель" являются обязательной частью военной структуры, от взвода до верховного командования. Фарисеи были первыми, применившими эти систему, заимствованную из книги Левит (которую "Еврейская Энциклопедия" цитирует с древнееврейского оригинала, в ходу среди еврейства): "поставь наблюдателей за наблюдателями".
  Нужно знать Талмуд и его методы тренировки людей, чтобы понять, какими путями созданный в Европе в 19-ом веке революционный механизм заставляет людей служить целям его организаторов и руководителей, унаследовавших эту систему от первых талмудистов - фарисеев. Они требовали, чтобы каждое решение их книжников, даже в случае явной ошибки, считалось исходящим непосредственно от Бога. Это - до сих пор основная концепция Талмуда.
  Под тем же господством фарисеев впервые возникла и мессианская идея, возымевшая важные последствия в ходе столетий. Древним израильским пророкам она была совершенно неизвестна. Они не признавали существования особой господствующей расы, а поэтому не могли представить себе пришельца, который вдруг лично явится в мир, чтобы установить и утвердить верховную власть этой исключительной господствующей расы. Характер будущих мессианских событий, в изложении иудаистских авторитетов, вполне ясен. Как пишет "Еврейская Энциклопедия", согласно фарисейской концепции "в будущем весь мир признает Божественного Правителя ...власть Бога исключает все другие власти..." А поскольку Иегова, по древнему варианту Торы, "знал" одних только евреев, это значило, что мир будет принадлежать им. Чтобы не оставалось сомнений на этот счет, позднейший Талмуд определял, что "неевреи, как таковые, не будут допущены в будущий мир" (по формулировку бывшего раввина Лайбле, см. библиографию).
  Иудейские массы ожидали, что "помазанник", по своем пришествии, восстановит их национальное величие; он будет не только духовным вождем идеального теократического государства, но одновременно и земным правителем, который соберет разбросанный народ в единое господствующее царство на всей земле. В понимании фарисеев, мессианская идея отнюдь не была ожиданием небесного царства, не связанного с земным успехом, и уж во всяком случае она не так воспринималась массой еврейства.
  Ожидание Мессии в известной степени было естественным и логическим выводом из учения секты. Левиты и их последователи фарисеи утверждали, что им известно все, начиная от дня сотворения мира и до цели этого сотворения, вплоть до того, как будет достигнут триумф избранного народа. Они всегда молчали только об одном: о времени этого славного завершения истории. Бремя "Закона", наложенного фарисеями на народ, было необычайно тяжелым, и естественно что, как заключенный, отбывающий в тюрьме положенный срок, народ хотел знать когда он наконец получит свободу.
  По-видимому, отсюда и произошла идея мессианства. Народ, некогда "плакавший", слушая жестокие слова Нового Закона, переносил его строгости уже 400 лет. Естественно, что со всей силой прорывался вопрос, когда? Когда, наконец, сбудется это славное завершение, придет этот чудесный конец? Они послушно выполняли все "законы и предписания", хотя это было тяжелым бременем в их повседневной жизни. Они выполняли свою часть "договора", обещавшего им определенные награды. Когда же они, наконец, их получат? Их правители были в непосредственном общении с Богом и знали Его секреты; естественно, что от них ожидался ответ на вопрос, когда ? Но это был как раз тот вопрос, на который всезнающие фарисеи ответить не могли. Они дали самый хитрый ответ, какой только могли придумать: не говоря, когда, они обещали, что в один прекрасный день явится "Мессия, великий князь" (Даниил) и что тогда ему будут даны "власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили ему". Так подавленный в тесноте гетто иудейский дух одурманивался обещанием "прихода". С возникновением мессианизма появились и регулярные вспышки страстного нетерпения и ожидания; последний пример этого мы видим в двадцатом столетии.
  Таково было положение, когда почти две тысячи лет назад явился Галилеянин. К тому времени иудеи, еще оставшиеся в Иудее, провели там уже 600 лет после отвержения их от Израиля, - период, который Джон Гольдштейн (см. библиографию) называет "темным временем истории еврейства"; в конце его они могли только ждать и надеяться на приход Мессии-Освободителя.
  Однако, Тот, Кто пришел, указал им путь в "Царство Небесное". Это было вовсе не то, чего они ожидали, совсем не путь, ведущий через развалины уничтоженных народов к храму, полному золота, что сулили им фарисеи за "соблюдение закона". Фарисеи были сильны, а чужеземный правитель побаивался их и часто уступал их угрозам (почти, как в наше время). Кто видел в Пришельце долгожданного Мессию, несмотря на все Его презрение к земным благам, подвергал свою жизнь опасности. Они "преступали" закон, а римский правитель, как и персидский царь за 500 лет до этого, был готов заставить их его соблюдать. Многие из этих людей явно были готовы слушать, если бы им только позволили, любого, кто показал бы им выход из окружавшей их тьмы в светлое будущее, в соединении с остальным человечеством. Однако победителями остались фарисеи, как в древности - левиты, и опять очень многим пришлось плакать, а катализатор силы разрушения и ненависти остался неприкосновенным.
  Глава 10. ГАЛИЛЕЯНИН
  В эпоху рождения Иисуса Христа повсюду среди иудеев было распространено страстное ожидание пришествия чудесного Посланца. Они жаждали доказательства, что Иегова действительно готов выполнить свой договор с избранным им народом, и книжники, отвечая всенародному ожиданию, постепенно вводили в Писание идею Помазанника, Мессии, который явится с целью выполнения этого договора.
  "Таргамы", т.е. раввиновы комментарии к Священному Писанию, говорили: "Как прекрасен Он, Царь-Мессия, что восстанет из дома Иуды. Он перепояшет чресла свои, и вступит в битву с врагами своими, и многие цари будут убиты". Эти слова показывают, чего иудеи ожидали, чего их приучили ожидать: воинствующего, мстящего Мессию (по традиции избиения "всех первенцев Египта" и разрушения Вавилона), который сокрушит "железным жезлом" врагов племени Иуды и "разобьет их в черепки, как сосуд горшечника", даст им царство мира сего и дословно исполнит Закон их племени. Так учили долгие поколения левитов и фарисеев, и все этого ожидали. Идея смиренного Мессии, учащего "любите врагов своих", Мессии-страдальца, презренного и не принятого людьми, не существовала вовсе, она была бы отвергнута, как абсурд, даже если кто-нибудь и привлек бы внимание к этим словам Исаии, которые стали понятными и приобрели значение только после жизни и смерти Иисуса Христа.
  Однако, Тот, Кто пришел, смиренный проповедник любви, тем не менее, назвал себя этим Мессией, а многие слушали Его и верили Ему. Немногими словами Он снес всю гору расизма, которую правящая секта нагромоздила на древний нравственный Закон, вновь открыв глубоко скрытое и закопанное. Фарисеи сразу же узнали в Нем своего опаснейшего противника, "пророка и мечтателя". То, что Он нашел среди иудеев так много последователей, показывает, что, хотя в народе и ожидали Мессию - воинствующего националиста и освободителя от власти Рима, но многие чувствовали, может быть подсознательно, что их настоящее рабство было рабством духа, что они были рабами фарисеев больше, чем рабами Рима. Тем не менее, когда фарисейские политиканы клеймили Галилеянина как ложного Миссию и хулителя Бога, массы народа в силу привычки соглашались. Это привело к мучительным сомнениям во всех последующих поколениях евреев, которыми даже нельзя было ни с кем поделиться (поскольку даже имя Иисуса Христа не должно упоминаться в благочестивом иудейском доме): если Мессия пришел, но был отвергнут евреями, то что сулит им будущее, согласно их собственному Закону?
  Кем был Он? Пред нами еще один парадокс в истории Сиона: христианские богословы неустанно подчеркивают, что "Иисус был евреем", в то время как раввины это начисто отрицают. Если некоторые из сионистских раввинов говорят на политических и "межконфессиональных" собраниях, что Иисус был еврей, то они лишь стремятся к достижению определенного политического эффекта среди своих нееврейских слушателей, и никогда бы не повторили этого среди евреев. (1)
  Утверждение, что "Иисус был евреем" постоянно употребляется в наш век с политическими целями. Им часто пользуются для заглушения возражений против влияния сионистов в международной политике и захвата Палестины, ибо раз Иисус был евреем, то нельзя христианам протестовать против того, что делается во имя еврейства. Никакой логики в этом, разумеется, нет, но такие фразы действуют на толпу, и налицо еще один парадокс: заявление, глубоко оскорбительное для правоверного еврея, делается нееврейскими политиками и церковниками, чтобы заслужить благосклонность еврейства.
  Европейские термины Jew, Jude, Juif т.д. - новые слова, не соответствующие арамейским, греческим или римским терминам "иудаист" или "иудеянин" той эпохи, в которую жил Христос. Термин "еврей" не имеет научного значения, а словари, обычно очень точно определяющие смысл всех других слов, в этом случае опускаются до такого абсурда, как "лицо еврейской расы". Даже сионистское государство не имеет юридического определения этого понятия, что вполне естественно, поскольку согласно Торе, то есть единственному их Закону, от "евреев" требуется чисто иудейское происхождение, а таких людей вряд ли можно найти во всем современном мире.
  Если бы утверждение, что "Иисус Христос был евреем", имело смысл, то очевидно только в применении к условиям Его времени. В этом случае это могло бы означать одну из трех возможностей, или же все три: Христос происходил из племени Иуды (будучи, следовательно, иудеем); Он проживал в Иудее (т.е. был иудеянин); и, наконец, Он был "еврей" по религии, если только такая религия в Его время существовала. Это - признаки расы, местожительства и религии.
  Мы не намерены в этой книге заниматься вопросом расового происхождения Иисуса Христа; можно лишь удивляться тому, что некоторые христианские богословы позволяют себе делать заявления на эту тему. Если читатель непременно желает составить себе по этому поводу определенное мнение, то пусть он сделает это сам.
  Новый Завет не сообщает нам генеалогии Пресвятой Девы Марии, содержит однако три указания на Ее происхождение из рода Давида. Евангелисты Матфей и Лука прослеживают происхождение Иосифа также от Давида и Иуды, однако Иосиф не был кровным отцом Иисуса Христа. Ученые-иудаисты дисквалифицируют все эти генеалогические соображения, считая, что они были включены для согласования происшедших событий с древними пророчествами.
  В отношении местожительства, в Евангелии от Иоанна указывается, что Иисус Христос родился в Вифлееме Иудейском, однако лишь в силу того, что Матерь Божия прибыла туда из Галилеи для переписи; иудаисты оспаривают и это, считая это вставкой с целью подтверждения пророчества Михея о том, что Владыка Израиля произойдет из Вифлеема. И, наконец, "Еврейская Энциклопедия" подчеркивает, что Назарет был родиной Иисуса Христа и, следовательно, все источники согласны с тем, что Он был галилеянин, независимо от случайного места Его рождения. Галилея, где Он провел почти всю свою жизнь, была политически совершенно отделена от Иудеи, имея своего собственного римского тетрарха. Для Иудеи она была "заграницей" (Graetz). Смешанные браки между жителями этих двух стран были запрещены, и еще до рождения Христа Симон Тарсис, один из Маккавейских князей, насильно переселил всех проживавших в Галилее иудеев обратно в Иудею. Другими словами, и по расе, и политически галилеяне и иудеи были различными народами.
  Можно ли сказать, что Христос был "евреем" по религии? Иудаистские авторитеты, разумеется, это категорически отрицают. То, что на эту тему часто слышится с церковной кафедры и на собраниях, вызвало бы бурю возмущения в любой синагоге. Непонятно, как такие утверждения могут высказываться ответственными общественными деятелями. В эпоху Иисуса Христа не существовало ни "еврейской", ни даже иудейской религии. Был культ Иеговы с его различными сектами фарисеев, саддукеев, ессеев и др., яростно спорившими друг с другом и боровшимися за власть над народом через синагогу. Это были не только секты, но и политические партии, а самой сильной из них были фарисеи с их "устным преданием" того, что Бог якобы заповедал Моисею.
  Если считать нынешних сионистов "евреями" (претензия, по-видимому признаваемая всеми народами Запада), то партией, соответствовавшей им в эпоху Иисуса Христа, следует считать фарисеев. Христос всю силу своей критики направлял именно против фарисеев. Он также порицал и саддукеев, и книжников, но из Св. Писания непреложно явствует, что именно их Он считал врагами Бога и человека, а Его бичующий гнев со всей силой был направлен главным образом против них. Он нападал на них за то в них самих и в их вере, что сегодняшними сионистами объявляется главными характерными особенностями евреев, еврейства и иудаизма. По своей религии, Иисус Христос, вне всяких сомнений, был полной противоположностью, и врагом всего того, что создает ортодоксального еврея сегодня и чем были правоверные фарисеи Его времени.
  Никто не знает в точности, кем был Христос, а все надуманные предположения нынешних нееврейских политиков звучат так же фальшиво, как в свое время примитивно издевательские пасквили о "незаконнорожденном", распространявшиеся по еврейским гетто. Все слова и дела Иисуса Христа полны столь высокого трансцендентального значения, что все остальное представляется мелкими неважным. Здесь, хотя и на гораздо более низком уровне, уместно вспомнить о Шекспире. Вдохновенность его творений так велика, что совершенно неважно, написал ли их действительно он, или кто-то другой; и, тем не менее, суетным спорам на эту тему нет конца.
  Сын галилейского плотника, видимо, никогда не проходил формальной школы: "евреи удивлялись, говоря: этот человек никогда не учился, откуда у него такое знание священных книг?". Еще существеннее, что он никогда не учился в синагогальных школах и не имел учителей-раввинов. Его враги, фарисеи подтверждают это; если бы Он был из их рода и племени, они не спрашивали бы, "откуда у Него такая премудрость и сила" (Матф. 13:54).
  Ослепляющий свет откровения, исходивший из учения этого молодого, необразованного пришельца, проявляется особенно ярко на мрачном фоне левитского Закона и фарисейских традиций, против которых Он выступил, придя в Иудею. Даже в наши дни, полнота и неожиданная просветленность -Нагорной Проповеди поражает всякого критически изучавшего Ветхий Завет; как полуденное солнце среди глубокой ночи.
  Закон, для "исполнения" которого Иисус Христос пришел в этот мир, разросся к тому времени и в гигантскую массу законообразований, удушавших все живое своей сложностью и буквоедством. Тора была только началом; на нее было нагромождено множество интерпретаций и разъяснений раввинов, а старейшины, как усердные шелковичные черви, все шире плели свои нити, с целью уловить в них малейшие из всех возможных человеческих поступков. Целые поколения законников трудились над решениями вроде того, что нельзя есть в субботу яйцо, большая часть которого была снесена курицей еще до появления на небе второй звезды. Закон и комментарии к нему составляли целую библиотеку, а комитету международных юристов, призванному дать о нем свое мнение, потребовались бы годы, чтобы лишь просмотреть горы накопленных рассуждений.
  Но вдруг пришел простой юноша из Галилеи, простер руку и выбросил всю массу этого хлама, показав где истина, и где ересь. Он свел "весь закон и пророков" к двум заветам: "Люби Бога твоего всем сердцем твоим" и "возлюби ближнего твоего, как самого себя". Тем самым была разоблачена и осуждена главная ересь, которую левиты и фарисеи столетиями вплетали в Закон. "Люби ближнего твоего, как самого себя", - это предписание содержится и в книге Левит, однако главным было ограничение, что "ближними" признаются одни только собратья-иудеи.
  Христос восстановил первичное, забытое предписание о любви к ближним, независимо от их расы и веры; именно это было смыслом Его слов "Я пришел не нарушать Закон, но исполнить его", а чтобы не было сомнений в сказанном. Он добавил: "Вы слышали, что говорилось ... ненавидь врага своего, а Я говорю Вам: Любите врагов своих". Формальное возражение этому гласит, что специфической заповеди "ненавидь врага своего" в Ветхом Завете не содержится. Однако, значение слов Христа совершенно ясно: в Ветхом Завете содержится столько предписаний убивать и истреблять соседей, не признаваемых "ближними", что без чувств враждебности и ненависти они были бы невозможны.
  Учение Иисуса Христа было прямым вызовом Закону в его фарисейской интерпретации; к тому же Он еще более усилил этот вызов, отказавшись играть роль националистического освободителя и завоевателя, о котором говорили пророчества и что ожидалось всеми от Миссии. Приняв подобную роль. Он вероятно нашел бы больше последователей, а возможно даже и поддержку фарисеев. Однако в Его ответе слышен не только отказ, но и упрек: "Мое царство не от мира сего .. Царство Божие внутри вас есть... не собирайте себе сокровищ на земле ... но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют, и где воры не подкапывают и не крадут". Все, что Он выразил столь простыми словами, было спокойным, но прямым вызовом по адресу самых могущественных людей того места и времени, ударом по основам веры, которую их секта возводила в течение столетий.
  Нагорная Проповедь немногими словами опровергла то, чему учили сотни страниц Ветхого Завета. Она противопоставила любовь ненависти, прощение отмщению, милосердие злобе, доброе соседство отчужденности, правосудие дискриминации, утверждение или новое подтверждение отказу, жизнь смерти. Как и главы "благословений - проклятий" Второзакония, Нагорная Проповедь начиналась благословениями, но на этом сходство кончалось. Второзаконие сулило материальные блага в виде новых земель, добычи и истребления врагов в награду за строгое соблюдение тысяч, порой глупейших, "законов и предписаний", многие из которых прямо предписывали убийство. Нагорная Проповедь не обещала никаких материальных наград, а просто учила, что нравственное поведение, смирение, старание жить по правде, милосердие, чистота, миролюбие и праведность благословенны сами по себе и будут вознаграждены духовно. Во Второзаконии за благословениями следовали проклятия; в Нагорной Проповеди никаких угроз нет, она не требовала, чтобы нарушитель был "побит камнями до смерти", "повешен на дереве" или, наконец, "искупил свое прегрешение ценой омовения рук в крови телицы". Худшее, что могло постигнуть грешника, это "быть наименьшим в Царствии небесном", а самая большая награда праведнику была "назваться наибольшим в Царствии Небесном".
  Молодой Галилеянин никогда не учил раболепству, но лишь внутреннему смирению, и лишь в одном неизменно и постоянно сказывался Его гнев: в нападках на фарисеев. Слово фарисеи означало "не соприкасающихся с нечистыми людьми и вещами". По словам Еврейской Энциклопедии, "Иисус отличался от фарисеев только в своем отношении к множеству нечистых и немытых". Хорошо сказано - "только"! Именно это "только" включало в себе пропасть между понятиями племенного божества и Единого Всеобщего Бога, между доктриной ненависти и учением любви. Вызов был очевиден, и фарисеи его немедленно приняли, начав расставлять Христу ловушки по их старой системе, описанной много лет назад Иеремией: "Все, жившие со мною в мире, сторожат за мною, не споткнусь ли я: может быть, говорят, он попадется, и мы одолеем его и отмстим ему".
  Фарисеи следили за ним, спрашивая: "Для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками?" (это было наказуемым нарушением Закона). Но Христос и в спорах побеждал их, избегая ловушек и отвечая быстро, но спокойно: "...не здоровые имеют нужду во враче, но больные... ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию".
  Следя за ним далее, фарисеи увидели, что ученики Его срывали колосья и ели их в субботу (что было новым нарушением их "Закона"): "Вот ученики Твои делают, чего не должно делать в субботу". Их вопросы всегда относились только к обрядам, но никогда не к вере или поведению: "Зачем ученики Твои преступают предание старцев? Ибо не умывают рук своих, когда едят хлеб" "Лицемеры!" - отвечал Он - "Хорошо пророчествовал о вас Исаия, говоря: приближаются ко Мне люди сии устами своими и чтут меня языком; сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим". Это было не в бровь, а в глаз: "Закон" был законом не Божьим, но законом левитов и фарисеев, другими словами, "заповедями человеческими".
  После этого ни о каком компромиссе не могло быть речи, Иисус Христос отвратился от фарисеев, "и призвав народ сказал им: слушайте и разумейте. Не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из уст, оскверняет человека". Этим Он обличил ничтожность одной из наиболее ревниво охраняемых прерогатив священства связанной с приготовлением и употреблением пищи и облеченной целым ритуалом убоя скота, выцеживания крови, с негодностью "того, что помирает само по себе" и т.д. Все это были, несомненно, "заповеди человеческие", хотя и приписываемые Моисею; строгому соблюдению этого диетического ритуала, под контролем фарисеев, придавалось ими первостепенное значение. Вспомним, что для "искупления беззаконий, творимых народом", Иезекиилю было приказано есть хлеб, испеченный на человеческом кале; он же, в свое оправдание, сослался на безоговорочное выполнение им всех диетических предписаний, и тогда это приказание было несколько смягчено. Даже ученики Христа были настолько приучены к этим столовым традициям, что не могли понять как вдруг "то, что выходит из уст", может осквернить человека, но не то, что входит; они попросили разъяснения, добавив: "Знаешь ли, что фарисеи, услышав слово сие, соблазнились".
  Иисус ответил ученикам простой истиной, которая, однако, для фарисеев была неслыханном ересью: "Еще ли не понимаете, что все входящее в уста проходит в чрево и извергается вон? А исходящее из уст - из сердца исходит; сие оскверняет человека. Ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяние, любодеяние, кражи, лжесвидетельства, хуления; это оскверняет человека; а есть неумытыми руками - не оскверняет человека".
  Эти слова опять были наказуемым нарушением "Закона", и фарисеи стали готовить смертельный удар. Они подготовили хитроумные вопросы: "тогда фарисеи пошли и совещались, как бы уловить Его в словах". Было поставлено два главных вопроса: "Позволительно ли давать подать кесарю, или нет?", и второй: "а кто мой ближний?" За отрицательный ответ на первый вопрос Он мог бы быть наказан по законам чужеземных правителей страны, т.е. Рима. Неверный ответ на второй позволил бы фарисеям обвинить Его перед римскими властями в нарушении их собственного закона, потребовав за это наказания.
  Подобный же метод был описан уже Иеремией, но он в ходу и сейчас, в 20-ом веке после Р.Х. Все, кто принимает участие в публичных дискуссиях, хорошо знают, как можно заранее подготовить хитрый вопрос, на который трудно ответить сразу. Есть много способов избежать ловушки: опытный оратор может, например, либо вообще отказаться отвечать, либо ответить встречным вопросом. Гораздо труднее, однако, вместо того, чтобы увертываться, дать прямой и полный ответ, не отступая от своих принципов, и в то же время избегая ловушки и не подставляя себя под удар. Это требует высших качеств быстроты соображения, присутствия духа и ясности мысли. Ответы Христа на оба вопроса фарисеев, представляют собой для всех времен образцы такого совершенства, сравниться с которым простой смертный может только мечтать.
  "Итак скажи нам: как Тебе кажется? позволительно ли давать подать кесарю, или нет?" (Вопрос звучит в поддельно честном и дружелюбном тоне). "Но Иисус, видя лукавство их, сказал: что искушаете меня, лицемеры?, ..отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу. Услышавши это, они удивились и, оставивши Его, ушли". (Матф. 22:22).
  Во втором случае "один законник встал и. искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?" Отвечая, Христос опять отбросил весь груз левитского закона, восстановив две истины: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим ...и ближнего твоего, как самого себя". И тут последовала коварная ловушка: "а кто мой ближний?".
  Кто из смертных сумел бы ответить, как Иисус? Конечно, нашлись бы люди, которые, как и Он, открыто высказали бы свои взгляды, зная, что рискуют жизнью: людей, готовых идти на мученичество не так уж мало. Но Он сделал больше: как опытный фехтовальщик. он обезоружил противника, выбив шпагу из его рук. Его провоцировали заявить открыто, что "язычники" тоже "ближние", и этим осудить самого себя в нарушении закона.
  По сути Христос так и ответил, но Его слова совершенно посрамили спрашивавшего; редко случалось законникам терпеть такое унижение. Левитско-фарисейское учение признавало "ближними" только иудеев, а из всех отверженных язычников самаряне считались самыми отвратительными (об этом говорилось выше). Даже прикосновение к самарянину оскверняло и считалось злейшим "нарушением" (так это считается и до сего дня, но кому из не-евреев об этом известно?). Целью вопроса было спровоцировать Христа на такой ответ, который поставил бы Его под самое суровое наказание; однако, избрав для ответа притчу о самарянине, Христос проявил поистине сверхчеловеческие смелость и гениальность, рассказав, как некоторый человек "...попался разбойникам... которые изранили его и оставили едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою... а также один левит (обычный укор Христа тем, кто искал предать Его смерти)...и прошли мимо. Самарянин же некто, проезжая... увидев его, сжалился и подошел перевязал ему раны... и привез его в гостиницу", заплатив за уход за ним. "Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?" (Лука, 10).
  Прижатый в угол законник, не посмел произнести грязное имя "самарянин", но ответил: "тот, кто проявил милосердие", и, видимо, только потом сообразил, что тем самым он присоединился к осуждению тех, от чьего имени он действовал: священника и левита. "Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же". Этими немногими словами Христос, не делая прямого намека, заставил спрашивавшего самого осудить всю расовую ересь, на которой был построен фарисейский закон.
  Один из сравнительно умеренных критиков-иудаистов, Монтефиоре, жалуется, что, говоря "любите врагов своих", Христос сделал исключение, не сказав ни одного доброго слова о самих фарисеях. Об этом можно спорить. Христос знал, что и Он, и любой другой, разоблачающий фарисеев, будут убиты. Верно и то, что Он выделял фарисеев и книжников, как главных виновников секты, извратившей Закон, заклеймив их не имеющими равных в мировой литературе словами:
  "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете ... вы обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного; и когда это случится, делаете его сыном гиены, вдвое худшим вас ...вы даете десятину с мяса, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру... вы очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды... Горе вам книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты... Строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников и говорите, "если бы мы были во дни отцов наших, ото не были бы сообщниками их в пролитой крови пророков"; таким образом вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков; дополняйте же веру отцов ваших. Змии, порождение ехиднины!"
  Если некоторые критики находят эти три последних слова чересчур жесткими, то пусть они прочтут их в связи с предшествующими тремя фразами, в которых видно предчувствие Христом своего близкого конца. Готовый умереть обращается здесь к тем, кто собирается предать его смерти, и здесь никакие слова не могут быть слишком суровыми. Но, ведь, даже и смертельный упрек: "дополняйте меру отцов ваших", позже дополняется словами: "Отче, прости им, ибо не знают, что делают".
  Мы видим, как близится конец. "Первосвященники, книжники и старейшины" (Синедрион) собираются под главенством Каиафы, чтобы согласовать меры против того, кто оспаривает их авторитет и Закон. Иуда Искариот, единственный иудей среди Его учеников-галилеян, "и с ним множество народа с мечами и кольями от первосвященников, и книжников, и старейшин народных", идет в Гефсиманский сад и предает Иисуса поцелуем смерти.
  Этот Иуда заслуживает нашего внимания. Он был дважды канонизирован в двадцатом столетии: первый раз в большевистской России (т.н. "живой церковью" - прим. перев.), а потом в Германии, после поражения Гитлера. Смысл этих двух эпизодов ясен: та секта, что была в начале нашей эры в Иерусалиме сильнее Рима, стоит сегодня и на Западе у вершины власти. Согласно Евангелию от Матфея, Иуда впоследствии повесился; предательство не принесло ему счастья, и он избрал вид смерти, "проклятый Богом". Сионистские историки школы Кастейна питают к Иуде явную симпатию. По мнению самого Кастейна, Иуда был добрым малым, который разочаровался в Христе и "тайно порвал" с Ним: формулировка, которую мы находим только в сионистской литературе.
  Правившие Синедрионом фарисеи предали Христа тому, что мы сегодня назвали бы "еврейским судом", хотя более подходящим современным термином было бы "народный суд": Христос был предан доносчиком, захвачен и арестован толпой, обвинен трибуналом, не имевшим законной власти, и осужден на смерть после того, как лжесвидетели подтвердили возведенную на него нарочитую ложь. "Старейшины", направлявшие тогда ход событий, как в наше время это делают различные "советники", сумели обвинить Христа в таких преступлениях, которые карались смертью не только по их Закону, но и по законам римского правителя. По "закону Моисея" Христос был повинен в богохульстве, объявив себя Мессией, а по законам Рима Он совершал измену, называя Себя царем иудеев.
  Римский правитель Пилат всячески пробовал, то одним, то другим путем, уклониться от выполнения настойчивых требований "старейшин", чтобы Христос был предан смерти. Он был, однако, прототипом нынешних британских и американских политиков, и боялся могущества еврейской секты больше всего другого. Жена уговаривала его не иметь с ними дела. Он пытался, как это часто делают политики, переложить ответственность на другого, на своего коллегу, Ирода Антипу, тетрарха Галилеи, но Ирод послал дело обратно. После этого Пилат пытался ограничить наказание бичеванием, но фарисеи требовали смерти Христа, грозя доносом в Рим: "Если отпустишь Его, то ты не друг кесарю".
  Эта угроза заставила Пилата уступить, как и в двадцатом веке британские губернаторы и представители Объединенных Наций, один за другим, уступали перед угрозой доноса в Лондон или Нью-Йорк. Как и политики девятнадцать столетий спустя, Пилат понимал, что, не выполнив требований секты, он впадет в немилость у своего правительства и будет смещен. Есть большое сходство между Пилатом и британскими губернаторами в Палестине периода между первой и второй мировыми войнами. Один из них явно знал это, и как-то телефонируя в Нью-Йорк влиятельному раввину-сионисту, по собственному признанию, иронически попросил информировать Первосвященника Каиафу, что у телефона Понтий Пилат.
  Римский Пилат попытался в последний раз передать дело в другие руки: "Возьмите Его вы и по закону вашему судите его". Однако, опытные в судопроизводстве фарисеи легко нашли ответ: "Нам не позволено (римскими законами) никого предавать смерти".
  И еще раз Пилат пытался спасти Его, предложив "народу" простить одного из двух: либо Иисуса Христа, либо разбойника и убийцу Варавву. Больших надежд на удачу у Пилата видимо не было, поскольку между "народом" и толпой, или чернью, разница не велика, и от них трудно ожидать справедливости или милосердия; толпа всегда лишь выполняет волю могущественного меньшинства. Неудивительно поэтому, что "первосвященники и старейшины возбудили народ простить Варавву, а Христа погубить". И сегодня еще та же секта превосходно умеет "убеждать" массы во всем, что ей угодно.
  Чем дальше уходит время, тем ярче блистают краски этой последней трагической сцены. Багряница, трость как скипетр, терновый венец и насмешливое величание: только фарисейские умы могли придумать все эти издевательства, которые и в наше время призваны подчеркивать величие победы и унижение побежденных. Скорбный путь на Голгофу, позорное распятие между двух воров: в этот день Рим подчинился требованиям фарисеев, как Персия подчинилась требованиям левитов за пятьсот лет до того.
  Фарисеи приучили иудейский народ ожидать прихода Мессии, теперь же они распяли первого, себя им назвавшего. Другими словами. Мессия еще должен придти; согласно фарисеям, царь из племени Давида, претендент на мировое царство, еще должен явиться: его ждут и сегодня.
  У Кастейна, в его "Истории Иудаизма" есть глава о жизни Иисуса. Объяснив, что Христос был неудачником, автор пишет пренебрежительно; но весьма характерно: "Его жизнь и смерть - наше дело".
  Примечание:
  1. Раввин Стефен Уайз (Stephen Wise), руководящий сионист в США в период 1910-1950 гг., пользовался этой фразой по явно политическим мотивам, желая одурачить не-еврейскую аудиторию. Выступая на одном из таких "межконфессиональных" собраний в Карнеги Холл в сочельник 1925 г., он заявил, что "Христос был еврей, но не христианин", другими словами, что христианство якобы возникло лишь после смерти Иисуса Христа. За это он был "отлучен" Обществом правоверных раввинов США, но зато Ассоциация христианских священнослужителей, по его словам, "приветствовала меня, как брата". Рабби Уайз добавил к этому весьма характерный комментарий: "Не знаю, что было больнее: принятие меня братом в лоно христианской церкви, или же гневный разгром раввинов". (Прим. автора).
  Глава 11. ФАРИСЕЙСКИЙ ФЕНИКС
  Через несколько десятилетий по смерти Иисуса Христа повторился хорошо знакомый нам по истории парадокс: катастрофа Иудеи обернулась триумфом фарисеев, сделав их господами над всем еврейством. Настояв на распятии Христа, они избавились от "пророка и мечтателя", грозившего уничтожить их "закон". Сама Иудея просуществовала после этого недолго, но за это время фарисеи избавились и от всех соперников в борьбе за власть в рамках этого Закона.
  Согласно "Еврейской Энциклопедии", после смерти Иисуса Христа фарисеи нашли "друга и покровителя" в лице Агриппы Первого, последнего царя Иудеи из династии Ирода. Он помог им отделаться от саддукеев, которые вскоре исчезли с иудейской сцены, оставив все управление страной в руках фарисеев, чьи жалобы на Идумейскую линию, тем самым, лишены оснований. Фарисеи добились полноты власти в Иерусалиме, как до них того же добились левиты после отделения Иудеи от Израиля, и в обоих случаях немедленным следствием была катастрофа. Восстав из этой катастрофы, как феникс из пепла, фарисеи повторили историю левитов.
  За короткое оставшееся время, пока их маленькая провинция жила в постоянной смуте, фарисеи предприняли новый пересмотр "закона", тех самых "заповедей человеческих", которые Иисус Христос подверг столь уничтожающей критике. Как пишет Кастейн: "Учение фарисеев регулировало всю жизнь еврейства; вся история иудаизма была переделана с фарисейской точки зрения ...Фарисейство определило характер иудаизма, а также всю жизнь и образ мыслей евреев на все будущие времена... сделав сепаратизм главной чертой "их характера".
  Так, непосредственно за явлением Иисуса Христа и Его осуждением "заповедей человеческих", фарисеи еще более усилили расовый и племенной характер, а также и жестокость своего "закона", как до них то же сделали и левиты; накануне окончательного рассеяния иудейского народа, доктрина разрушения, порабощения и подчинения других народов была доведена до крайнего обострения. В этой связи заслуживает внимания комментарий Кастейна, который раньше, как уже было отмечено, писал, что после того, как Неемия навязал еврейству "Новый Договор", Тора получила свою "окончательную редакцию", после которой "ни одно слово" в ней не должно было быть изменено. Более того, ко времени новой фарисейской переделки Ветхий Завет был уже переведен на греческий язык, так что фарисеи могли вносить дальнейшие изменения только в древнееврейский оригинал. Более вероятно, однако, что слова Кастейна относятся к Талмуду, позднейшему продолжению Торы, начатому во время последних лет существования Иудеи, но изложенному письменно лишь много позже. Как бы то ни было, "жизнь и образ мыслей" евреев были им снова предписаны "на все будущие времена", а "сепаратизм" подтвержден, как основной догмат иудейского Закона. В 70 г. н. э., через 35 лет после смерти Христа, все развалилось. Смута и беспорядки в Иудее дошли до того, что Риму пришлось вмешаться. Фарисеи, в свое время признавшие римлян и правившие Иудеей под их покровительством, остались пассивными.
  Другие народы Палестины, особенно галилеяне, не пожелали подчиниться Риму, и после целого ряда восстаний и походов, римляне заняли Иерусалим, стерев его с лица земли. Иудея стала завоеванной территорией и имя ее исчезло из географических карт. В последующие 19 столетий ни одного еврея в Иерусалиме долгое время не было. Только самаряне, вернее немногие из них, пережившие иудейские преследования, были народом, постоянно жившим в Палестине со времен Ветхого Завета.
  Кастенн называет 70-летний период, закончившийся разрушением Иерусалима, "героическим веком", вероятно потому, что фарисеи за это время восторжествовали над всеми другими в борьбе за душу Иудаизма. Вряд ли он имеет при этом ввиду борьбу против римлян, поскольку она велась главным образом галилеянами, к которым Кастейн не питает особых симпатий.
  Глава 12. СВЕТ И ТЕНИ
  Перед падением Иерусалима в 70 г. по Р. Х. две группы людей покинули его: ученики Иисуса Христа и фарисеи. Первые несли человечеству новую весть народившегося христианства; вторые, предвидя, что грозит Иерусалиму по их же собственной вине, искали себе новый центр, чтобы оттуда (как левиты из Вавилона) управлять "евреями", куда бы судьба ни забросила этот народ.
  Эти две маленькие группы странников оказались провозвестниками света и тьмы которым, как человеку его тени, суждено было пройти через все столетия истории, двигаясь все время с Востока на Запад. Корни кризиса сегодняшнего "Запада" ведут именно к этому исходу из обреченного Иерусалима 19 веков тому назад, поскольку эти две группы людей принесли нашему миру идеи, примирить которые .между собой невозможно. Раньше или позже, одна из них должна восторжествовать над другой, и сейчас, на глазах нашего поколения, разрушающая идея со всей силой стремится к победе.
  Борьба этих двух идей, по сути дела и независимо от их носителей, была главным содержанием истории прошедших столетий. Когда верх брал "закон" левитов и фарисеев, люди превращали людей в рабов, преследовали еретиков инквизицией, осуждали на смерть "отступников" или "врагов народа", и провозглашали примитивные лозунги господствующей расы; 20-й век стал периодом худшего упадка человечества. Наоборот, в периоды истории, когда люди и народы получали свободу, когда насаждалась справедливость, утверждались права человека на открытый и правый суд, отвергалось расовое превосходство и Бог признавался отцом всех людей, человечество следовало учению Того, Кто пришел исполнить Закон.
  После взятия Иерусалима римляне отчеканили медаль "Judaea devicta - Judaea capta". Однако, торжество их было преждевременным, ибо Иерусалим можно было разрушить, а евреев выселить, но правящая секта осталась свободной и победоносной. Все ее конкуренты вокруг храма были сметены завоевателями, а ей самой удалось обосноваться в новом "центре" и переселиться туда еще до падения города. Фарисеи были столь же полновластны в своей новой крепости, как когда-то левиты в Вавилоне, но во внешнем мире они выследили своего нового смертельного врага. Это были люди, верившие в Мессию-Христа и называвшие себя христианами, хотя они и не отвечали на враждебность фарисеев, ибо их основной догмат был "любите врагов ваших". Поскольку, однако, догматом фарисейского Закона было "ненавидь врагов твоих", то уже одно это противоречие было нестерпимым оскорблением и вызовом для старейшин в их убежище.
  Старейшинам с самого начала было ясно, что для торжества их Закона эту новую религию нужно уничтожить. Их не остановили протесты в их собственной среде (которые слышались много раз и раньше, и позже); когда первосвященник и совет хотели подвергнуть апостолов Петра и Иоанна истязанию плетьми за проповедь и Храме, Гамалиил сказал: "Обсудите хорошо, что вы собираетесь делать. Если это дело рук человеческих, оно скоро пройдет само по себе, но если это дело Бога, вы не можете его уничтожить". Большинство фарисеев явно считало, однако, что их собственный Закон предписывает им "уничтожить", и что для этого они достаточно сильны, даже если понадобится вести борьбу сотни лет.
  Не заботясь о судьбе уцелевших иудеев, фарисеи переселились в новый центр в Ямнии, также в Палестине, принеся свои темные секреты властвования над людьми, однако, в совершенно новый мир, непохожий на все прежние. Раньше их племенная вера была лишь одной из многих. Кровная месть была правилом среди всех людей и племен. Соседние "язычники", хотя и были обеспокоены необычной свирепостью и мстительностью иудейской веры, но и сами были немного, лучше. С этого времени, однако, правящая секта столкнулась с верой, основы которой были, как белое черному противоположны основам их "Закона", оспаривая их во всем. Мало того, эта новая идея в мире, по самому характеру и месту рождения новой религии, была для них упреком на вечные времена.
  Засев в своей крепости, фарисеи готовились к борьбе с новой силой, пришедшей в мир. Их задача была обширнее задачи левитов в Вавилоне. Храм был разрушен, Иерусалим опустел. Иудейское племя давно уже было раздроблено, а сейчас растворялась и вся иудейская раса. Оставалась "еврейская нация" из людей самой различной крови и рассеянная по всему известному тогда миру. Нужно было объединить этих людей под властью племенной идеи и обещанием "возвращения" в "обетованную" землю "избранного народа". И нужно было, чтобы эта нация в рассеянии сохраняла веру в свою миссию разрушения среди всех народов, где она селилась.
  "Закон", в той его форме, которая уже становилась известной внешнему миру, нельзя было теперь ни снова изменить, ни внести в него новые главы. Иисус Христос особо указывал в свое время именно на фальсификацию книжниками "заповедей человеческих". Его убили, но не опровергли и, тем более, как показал дальнейший рост христианства, нельзя было убить Его учение. Осуждение Им их "закона" оставалось в силе и было настолько убедительным, что даже фарисеи не могли надеяться убедить кого-либо в противном, просто объявив Его "нарушителем".
  Далее, нужно было все время перетолковывать "Закон", приспособляя его к происходящим событиям, дабы показать "избранному народу", будто все происходящее, как бы неестественно это ни казалось на первый взгляд, было выполнением обещаний Иеговы. Фарисеи в Ямнии вновь сослались на известные, якобы, им одним устные тайны Бога, опять начав перекраивать "законы и предписания", чтобы сделать их. приложимыми и к новому врагу - христианству. Таково было происхождение Талмуда, представляющего собой по существу антихристианское добавление к Торе. С течением столетий Талмуд превратился в "ограду вокруг Закона", во внешнюю племенную стену вокруг внутренней. Его значение - во времени его появления: Иудеи больше не было, "народ" оказался рассеянным среди многих других, а новая религия росла и учила, что Бог - отец всех людей, а не только божок и покровитель одного единственного племени.
  Сейчас, оглядываясь в прошлое, задача, взятая на себя фарисеями, кажется нам непосильной, поскольку желание влиться в общечеловеческий поток духовной жизни несомненно должно было быть особенно сильным у народа в рассеянии. Однако, события показали, что фарисеям удалось достичь представленной ими гигантской цели: Талмуд надежно изолировал евреев от освобожденных христианством сил объединения. Два примера из нашего времени показывают, как силен Талмуд еще и сейчас, через много веков после его составления. Внимательно читая книги братьев Торо (Thoreau), можно иногда увидеть, что скрыто за стенами Талмуда: в одной из книг, например, они пишут о маленьком еврейском мальчике в Польше, которого обучили, проходя мимо придворного распятия, плевать и говорить: "будь ты проклят, создатель другой веры", причем, мальчик делал это совершенно автоматически. А в 1953 г. в Нью-Йорке миссионеры Моравской Иерусалимской церкви описали захват сионистами Моравского дома для прокаженных, носившего название "Миссия Иисуса". Первое, что они сделали, было замазать слово "Иисус", стоявшее над дверью более ста лет. Подобные эпизоды (равно как и запрет в еврейской среде упоминать имя Христа) являются прямым следствием талмудизма, представляющего собой по сути еще один "новый закон" со специально антихристианским направлением. Поэтому последующий период истории Сиона правильнее назвать периодом талмудистов, в отличие от периодов левитов и фарисеев.
  Пока фарисейские талмудисты в своей академии в Ямнии трудились над новым "Законом", весть о жизни Христа и Его учении распространялась по территории Римской империи. Этому распространению сильно помог один из самих фарисеев: Савл из Тарса, направлявшийся из Иерусалима (еще до его падения) в Дамаск для искоренения еретиков, обратился в пути к Христу и проповедовал затем среди евреев и не-евреев, пока ему не помешали. Евреям он говорил: "было нужно, чтобы Слово Господа было сперва преподано нам; но как вы не слушаете Его, а считаете себя достойными жизни вечной, то мы обращаемся к другим народам". Кастейн пишет о Савле, превращенном в Павла, что "всех, поверивших в его пророчества, евреев и не-евреев, он сделал отступниками в самом широком смысле этого слова". Однако то, что говорил Павел и другие апостолы, было по тем временам неизбежным, поскольку стремление к познанию Единого Бога захватывало все человечество; и люди стремились к учению Иисуса Христа, как растения тянутся к свету. Возможно, что именно поэтому Христу суждено было появиться среди иудеев: иудейская вера была племенным фанатизмом в его самой крайней форме, и поскольку всякое действие вызывает равное противодействие, противоположная идея должна была появиться там, где давление было особенно сильно.
  В этот момент решилась судьба того, что мы теперь называем "Западом". В те времена это были малоизвестные и скудно населенные пространства, и если бы ученики Христа не обратили своих лиц на Запад, то вероятно ни самого слова, ни того, что под ним теперь понимают, никогда бы не появилось. Понятие "западной культуры" неразрывно связано с христианством. За 1900 лет, прошедших со смерти Христа, расцвет Запада затмил собою все происходившее в других краях. В материальной сфере прогресс был таков, что сейчас, к моменту издания этой книги, мы начинаем завоевывать вселенную. И все же это далеко не самое главное. Гораздо важнее был прогресс в области духа, в перемене отношения человека к человеку. Запад добился того, что человек может обвиняться только публично, и имеет право требовать либо открытого суда, либо освобождения (это право в двадцатом столетии снова стоит под угрозой). Это было самим большим достижением в истории человечества, и наше будущее зависит от того, удастся ли сохранить это право, или же оно снова будет подавлено. Ученики Христа вышли из Иерусалима еще до вступления римлян, но и тень последовала за ними: секта талмудистов шла по следам христианства в течение всех этих столетий. Двадцатый век стал ареной борьбы между народами, вскормленными христианством, и сектой, посвятившей себя его разрушению.
  В эту борьбу вовлечен не один только Запад. Человечество повсюду инстинктивно искало Единого Бога, и расисты талмуда встретились с новым врагом, когда через 500 лет после Иисуса Христа возник Ислам: арабы, другой семитский народ, также постигли идею Единого Бога для всех людей. Магомет (по Кастейну: "полуобразованный бедуин"), как и Савл на пути в Дамаск, обрел видение Бога. Его учение во многом напоминало учение Христа, которого он считал, как Авраама и Моисея, пророком Бога, ноне Мессией. Себя он считал преемником Моисея и Христа, и пророком Бога, единого Бога, Аллаха, творца всего мира и Бога всех людей, а не одних только арабов. Эта новая религия, как и христианство, не проповедовала ненависти к другим религиям. Магомет почитал Иисуса Христа и Его мать в то время, как талмудистская литература полна нечестивых насмешек над Ними.
  Магомет считал евреев разрушающей силой, преследующей только свои собственные цели. Коран пишете них: "Когда они будут разжигать факел войны, Бог будет тушить его. Их цель - вызвать раздоры на земле, но Бог не любит сеятелей развора". Так в течение многих столетий мудрые люди оценивали эту секту и ее доктрину, пока в двадцатом веке нашей эры ей не удалось фактически подавить всякое публичное обсуждение еврейского вопроса. Ислам вскоре распространился в южной части известного тогда мира, в то время как христианство распространилось на Западе, а буддизм еще раньше на Востоке. Движение этих трех больших потоков шло как бы к слиянию их в отдаленном будущем, ибо ни у одной из трех универсальных религий не было непримиримых противоречий с другими, и все три едины в отвержении доктрины разрушения и расового превосходства.
  Христианство и ислам широко разрослись, охватив громадные массы человечества и показав, к чему оно инстинктивно стремилось. Иудаизм остался далеко позади, ревниво охраняемый правящей сектой в своей расовой ограниченности. В двадцатом веке этой секте удалось довести дело до угрозы прямого столкновения между странами христианства и ислама. Если ей удастся вызвать открытый конфликт, то наше поколение станет свидетелем борьбы двух великих универсальных религий между собой во имя окончательного торжества племенного суеверия "господствующей расы". Такой может стать развязка той странной истории, которая началась девятнадцать веков тому назад, когда две группы столь различных между собой людей вышли из ворот Иерусалима.
  Глава 13. ОГРАДА ВОКРУГ ЗАКОНА
  История Сиона может быть подразделена на пять периодов: на эпохи левитов, фарисеев, талмудистов, промежуточный эпизод "Эмансипации" и эпоху сионистов.
  Наша повесть достигла теперь третьего периода. Первая эпоха левитов включала в себя историю изолированной Иудеи, вавилонского "плена" и "возвращения", а также создания "Моисеева Закона", навязанного иудеям силой. Второй фарисейский период более или менее совпал с римским управлением завоеванной Иудеей, закончившись вторым разрушением Иерусалима и рассеянием последних иудеев, причем фарисеи достигли полноты власти, а их "правительство" переселилось в новый центр в Ямнии.
  Третий, талмудистский период, был самым долгим и продолжался семнадцать столетий, от 70 г. по Р.Х. до, примерно, 1800 г. по Р.Х. В эту эпоху большое число евреев переселилось на Запад, в то время как их "правительство", несколько раз меняя свое местопребывания, цепко держало рассеянных по разным странам единоверцев под своим контролем, в подчинении у "Закона" и в строгом отделении от других народов. Поскольку это также была эпоха развития западной культуры и торжества христианства, то неизбежно, что именно они стали главной мишенью для нападок со стороны разрушительных предписаний иудейского "закона", в отличие от прежних "язычников", "чужих" или "других богов".
  Для людей Запада это был продолжительный и важнейший период их истории; для правящей иудейской секты и ее последователей он был столь же маловажным как и время вавилонского плена. То, что один период длился семнадцать столетий, а другой - всего лишь пятьдесят лет, не имело в их глазах значения: в оба эти периода избранный народ находился в "изгнании", а согласно представлениям их "закона", это изгнание будь оно долгим или кратким, должно было закончиться катастрофой для тех, кто держал евреев в "плену", еврейским триумфом и их новым "возвращением".
  Для правоверного сиониста, как Кастейн, семнадцать веков расцвета христианской культуры и цивилизации - пустая страничка истории; одно только "преследование евреев" заслуживает в эту эпоху внимания, все остальное - ничего не значащие пустяки: Иегова использовал в этот период язычников для наказания евреев, одновременно готовя торжество избранного народа: "а за то, что язычники сделали, они еще заплатят", - пишет Кастейн. Для него единственным достижением семнадцати веков человеческой истории было то, что евреи, благодаря своим мудрым талмудистским правителям, смогли в эту эпоху сохранить свою полную обособленность от других народов.
  Бесспорно это было немалым достижением; ничто в истории не может сравниться с тем вредом, который принес человечеству этот успех сионских мудрецов. Их Талмуд оказался надежной "оградой вокруг закона" и смог семнадцать столетий успешно противостоять действию центробежных сил, вовлекавших евреев в общечеловеческий поток жизни.
  Пока талмудисты укрепляли свои ограды, принявшие христианство европейцы непрерывно трудились, обогащая свою жизнь его моральными ценностями, уничтожив рабство и крепостничество, устранив неравенство и привилегии, и возвысив достоинство человека. Это был процесс "эмансипации" человечества, который к началу 19-го века восторжествовал над кастовой системой абсолютизма.
  Евреи, под руководством своих талмудистских вождей, играли в борьбе за эту эмансипацию ведущую роль. Само по себе, это казалось естественным, поскольку для всех христиан, с самого начала, смысл эмансипации был в обретении свободы всеми людьми, вне зависимости от расы, класса или веры. В этом была сама суть борьбы: иное или меньшее лишило бы борьбу всякого смысла.
  Тем не менее налицо был явный парадокс, часто смущавший и тревоживший народы, среди которых жили евреи. Их "закон" провозглашал теорию господствующей расы в самой непримиримой и враждебной форме, какую только могло представить себе человеческое воображение. Как же могли евреи нападать на национальное самосознание других народов? Как могли евреи добиваться уничтожения всех барьеров между людьми, в то время как они сами воздвигли еще более высокие барьеры между собой и всеми остальными? И, с другой стороны, если по их истории Бог создал мир специально для их господства, запретив им смешиваться с "низменными" созданиями, то как могли они жаловаться на дискриминацию?
  События последних ста пятидесяти лет дали ясные ответы на эти вопросы. Евреи хотя и боролись за эмансипацию, но их целью в этой борьбе вовсе не была великая идея человеческой свободы, поскольку иудейский "закон" принципиально эту идею отвергал.
  Правители еврейства стремились не к свободе, а к власти над другими народами, и они ясно видели, что для достижения этой власти нужно уничтожить их законные правительства, а самым верным путем к этому был лозунг эмансипации.
  Таким образом т.н. эмансипация открыла двери для непрерывного вмешательства революционных сил в жизнь народов, разрушив законное правительство, революционеры должны были придти к власти, являясь, в свою очередь, ставленниками талмудистов и действуя по их указаниям и под их контролем. Тем самым должен был быть осуществлен Моисеев Закон, а Западу уготован конец Вавилона.
  События 20-го века ясно показывают, что именно над этим планом работали талмудистские старейшины в продолжении всего третьего периода истории Сиона, т.е. с 70 по 1800 г.г. по Р.Х. Слово "эмансипация" означало совершенно различные вещи для христианских народов Европы, среди которых жили евреи, и для талмудистских вождей еврейства. Для народных масс эмансипация была концом неравенства и закрепощения; для могущественной секты она была только началом, средством для достижения совершенно противоположной цели: наложения на людей оков нового, еще более жестокого рабства.
  В этом предприятии таилась серьезная опасность. С уничтожением барьеров между людьми мог быть уничтожен барьер между евреями и другими народами; это свело бы на нет все планы талмудистов, уничтожив силу, которую нужно было сохранить для разрушения других народов с помощью "эмансипации".
  Это почти и произошло в четвертом периоде истории Сиона: столетие эмансипации (1800-1900 по Р.Х.) принесло с собой угрозу "ассимиляции". В столетие "свободы" многие евреи и в Западной Европе, и в Новом Свете за океаном пытались сбросить цепи иудейского "закона" и влиться в жизнь других народов. Именно поэтому сионистский историк Кастейн считает девятнадцатое столетие темнейшим периодом еврейской истории; грозила смертельная опасность, что евреи смогут принять участие в общечеловеческой истории, но к счастью - для Кастейна - эту опасность удалось предотвратить. С нескрываемым ужасом он рассуждает о том, как ассимиляция могла бы разрушить защитные барьеры иудейской расы и веры. Эмансипационное движение среди евреев 19-го века для него глубоко ретроградно, и он благодарит Бога за то, что "сионистская идеология" спасла евреев от ассимиляции.
  Следующий, пятый период истории еврейства начался на переломе 20-века, и в нем мы живем в настоящий момент. Ограды талмудистского закона смогли устоять, и к концу четвертого периода своей истории евреи, полностью "эмансипированные" в понятии "3апада", в действительности продолжали оставаться обособленными от всех остальных под охраной собственного закона. Кто пытался освободиться в сторону "ассимиляции", загонялись обратно в племенную ограниченность мистическими силами еврейского национализма.
  С помощью эмансипации правящей еврейской секте удалось достичь власти над нееврейскими правительствами и добиться второго "возвращения" в обетованную землю. Этим был восстановлен Закон 458 г. до Р.Х., с его миссией разрушения других народов и господства над ними. В вены мирового еврейства был влит яд шовинизма и действие этого яда будет с течением времени усиливаться. Власть секты над правительствами Запада была умело использована для достижения намеченной цели. И весь мучительный процесс современного разрушения Запада - результат честолюбивых замыслов Сиона, возрожденных из древности и ставших в 20-ом веке мерилом западной политики.
  К моменту написания этой книги пятый период еврейской истории длится всего полвека (рукопись была закончена в 1956 г. - прим. перев.), но достигнутые результаты оказались весьма внушительными. "Моисеев Закон" навязан западным народам и они фактически живут под его контролем; правит он, а не их собственные законы. Политическим и военным операциям двух мировых войн было придано направление, служившее сионистским амбициям, а миллионы погибших и все богатства Запада пошли им на пользу.
  Сорок лет непрерывного кровопролития в Палестине - только начало. Третья мировая война в любой момент может начаться там и распространиться на весь мир, но даже если она началась бы в другой части земного шара, она неизбежно служила бы честолюбию Сиона, которое не будет окончательно удовлетворено до тех пор, пока евреями не будет завоевана гораздо более обширная территория на Ближнем Востоке, не будут низвержены "другие боги" и порабощены "все народы".
  Кастейн видит в этом пятом периоде еврейства его золотой век, в котором "будет восстановлен ход истории", по прошествии и ликвидации маловажного и не имеющего исторического смысла промежутка, известного как христианская эра, а сионизм, преступно лишенный, по его мнению, в 70 г. по Р.Х. предназначенного ему мирового господства, преодолеет этот "перерыв" в истории и вступит в законные права наследства.
  Пока что, однако, наша повесть достигла третьего и самого продолжительного из всех пяти периодов истории еврейства: в этом периоде талмудистские Книжники в Ямнии с беспримерным старанием расширяли паутину "закона" с его бесконечными разветвлениями, из которых ни один еврей не мог больше вырваться без весьма печальных для себя последствий. Таким путем было достигнуто нечто почти невозможное: в течение 17-ти веков рассеянный по всему миру народ был воспитан в изоляции от остального человечества и подготовлен для своей разрушительной миссии в 20-ом веке христианской эры.
  Мы переходим теперь к более близкому рассмотрению этого любопытного периода подготовки и организации, в ходе которого была построена "ограда" вокруг иудейского закона, чтобы никакая "свобода" не могла совратить избранный народ или притупить его разрушительную силу.
  Глава 14. КОЧУЮЩЕЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
  Фарисейские старейшины, переселившиеся в Ямнию еще до разрушения Иерусалима в 70 г. по Р.Х., ставили себе целью, как в свое время левиты в Вавилоне, установить новый центр власти и контроля, чтобы держать в повиновении рассеянную теперь по всему миру организацию. Они привезли с собой богатый опыт из Иерусалима и Вавилона, вместе с накопленными вековыми тайнами управления, и образовали своего рода кочующее правительство, которое с тех пор и до сегодняшнего дня осуществляет власть над евреями.
  Еще накануне последних сражений с римлянами, пишет Кастейн, "...группа учителей, ученых и воспитателей переправилась в Ямнию, возложив на свои плечи судьбу целого народа и приняв ответственность за нее в последующие века... в Ямнии были созданы центральные органы управления еврейского народа... Как правило нация, разгромленная так жестоко как еврейская, должна была погибнуть. Но еврейский народ не погиб... он уже раньше, во времена вавилонского плена, научился приспособляться к обстоятельствам... и он пошел этим путем и на сей раз".
  Древний Синедрион, источник законодательной, административной и юридической власти, был восстановлен в Ямнии под другим названием. Сверх того была создана Академия для дальнейшей разработки Закона. Книжники и здесь продолжали далее распознавать мысли Иеговы, трудясь над толкованием закона, уже столько раз якобы облеченного в окончательную форму. Поскольку, согласно иудейским догматам. Закон должен был регулировать все без исключения отправления человеческой жизни в постоянно изменяющихся условиях, он, естественно, никогда не мог, и не может до сих пор, быть закончен и должен постоянно дополняться.
  Кроме этой постоянной необходимости пересмотра Закона, возник еще новый фактор, христианство, и нужно было определить отношение к нему Закона. Так прежни закон, т.е. Тора, получил обширное дополнение в виде Талмуда, вскоре приобретшего равный и даже еще больший авторитет.
  Закон, исходивший из Ямнии, "воздвиг непреодолимый барьер против внешнего мира", принудил к подчинению "смертельно строгой" дисциплине и держал новообращенных в должном почтении. Целью всего этого было сделать жизнь евреев совершенно отличной от жизни других народов. Любой закон, решенный в Синедрионе большинством голосов, становился обязательным для иудейских общин в рассеянии; "неподчинение наказывалось отлучением, что полностью исключало провинившегося из общины". Так был "окончательно установлен центр этого круга, и сам круг в виде закона, обнесенного стеной вокруг управляемого им народа".
  Во время этого же периода (до того, как христианство стало официальной религией Рима) "центр" в Ямнии издал секретный указ, разрешавший евреям приспосабливаться к обстоятельствам и, в случае нужды, переходить в "языческие религии", для вида отказываясь от своей веры.
  Управление из Ямнии длилось около столетия, после чего центр переехал в Ушу в Галилее, где снова был восстановлен Синедрион. "Иудаизм обосабливался, все сильнее оттачивая свои особые черты". В это же время была выработана специальная формула проклятия для еврейских христиан. В 320 г. по Р.Х. римский император Константин принял христианство, издав законы, воспрещавшие браки между христианами и евреями и запрещавшие евреям держать рабов - христиан. Эта естественная реакция на расовую дискриминацию и "рабовладение инородцами", предписывавшиеся талмудистским правительством в Уше, была, разумеется, тут же объявлена новым "преследованием", и, чтобы избежать его, центр вновь переселился назад в Вавилон, где еще жила иудейская колония, которая 800 лет назад предпочла остаться там, не пожелав переселяться в Иерусалим.
  Талмудистское правительство обосновалось в Суре, а Академия переселилась в Пумбедиту. Талмуд, начатый В Ямнии и Уше, был закончен в Суре и Пумбедите. Евреи, где бы они ни жили, "были окружены кольцом громадных размеров и колоссальной эластичности"; мистический круг страха и предрассудков стягивался все туже и туже.
  В Суре правил т.н. Экзиларх, князь плена из дома Давида, однако со временем он превратился всего лишь в символическую личность. После этого, т.н. президент Академии, фактически первосвященник и премьер-министр, "устанавливал правила и предписания не для одних только вавилонских евреев, но и для всего еврейства...Евреи всего мира признавали вавилонские академии своим верховным центром и считали обязательными для себя все издаваемые ими законы". Так были закабалены и подчинены власти талмудистов в Вавилоне эти нации внутри наций и государства в государствах.
  Суть догмы оставалась той же, как ее создали и навязали своему народу еще Иезекииль, Ездра и Неемия, но теперь Талмуд сменил Тору, как Тора в свое время сменила "устное предание". Руководители академий в Суре и Пумбедите назывались "гаонами" и начали осуществлять полную власть над рассеянными по всему миру евреями. Призрачные экзилархи, впоследствии именовавшиеся "назимами" или князьями, назначались или утверждались ими, а синедрион вынужден был передать им свои полномочия, или же был их лишен. Если где либо среди мирового еврейства возникали сомнения насчет толкования или применения Закона в любом вопросе повседневной жизни, дело передавалось на рассмотрение Гаоната. В далеком Вавилоне от имени Иеговы выносились суждения и решения, так называемые "Ответы Гаоната", обязательные для всего мирового еврейства, и неподчинение им каралось отлучением.
  Талмудистское рабство нависло над рассеянным еврейством "как тесно сплетенная сеть.., над их праздниками и буднями, над их делами и молитвами, над всей их жизнью и каждым их шагом... в жизни еврея ничто не должно было происходить случайно или по его собственному решению". Это был абсолютный деспотизм, отличавшийся от других только расстоянием между деспотами и их подчиненными. В условиях благих намерений, сообщество, управляемое такими методами, может оказать благотворное влияние на жизнь окружающих его народов; при злых, разрушительных намерениях такая система внутри других народов действует как заряд динамита в скале, взрываемой с далекого расстояния..
  В продолжении шестисот лет талмудистское правительство в Ямнии, Уше и Суре оставалось в родных, восточных землях, где его характер был близок и понятен окружающему населению. Оно знало его и умело либо мириться с жестокой племенной доктриной, либо ей противостоять, если им не слишком мешали чужие власти: можно было найти компромисс для повседневного мирного существования.
  Затем произошло событие, результатом которого стали грозные потрясения нашего времени: талмудистское правительство переселилось в христианскую Европу, обосновавшись среди народов, для которых их догма и методы были не только чужды, но вообще непостижимы. Это привело, в ходе столетий, к постоянным столкновениям чуждой веры и амбиций с интересами местного населения, что продолжается и в наше время.
  Характеры обеих сторон были совершенно различны; люди Запада, (особенно в северных широтах) по своей природе прямодушны, они не скрывают своих целей и открыто говорят о своих планах, а христианство укрепило эти врожденные черты характера. Чуждая сила, пришедшая к ним, обладала прямо противоположными качествами: восточной утонченностью и заговорщической скрытностью; употребляя слова только для маскировки действительных целей. По сравнению с людьми Запада, это давало ей большие преимущества.
  Уход евреев в Европу был результатом завоеваний Ислама. Арабы под знаменем пророка изгнали римлян из Палестины, а власть в стране перешла в руки ее природных обитателей, живших там около 2000 лет до того, как в ней появились первые иудейские поселенцы. Владычество арабов продолжалось около 900 лет, до 1517 г., когда Палестину завоевали турки.
  Немалый интерес представляет сравнение того, как относились к пленным магометане и иудеи. Приказ калифа арабским завоевателям в 637 г. по Р.Х. гласил: "Вы не должны быть вероломными, нечестными или невоздержанными, не должны увечить пленных, убивать детей и стариков, рубить или сжигать пальмы или фруктовые деревья, убивать овец, коров иди верблюдов. Не трогайте тех, кто посвящает себя молитве в своей келье". Приказ "Иеговы", согласно Второзаконию 20, 16 говорит об ином: "А в городах сих народов, которых Господь Бог твои дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души".
  Из Палестины ислам распространил свои владения на всю Северную Африку, и многочисленные евреи оказались под его властью. Затем арабы повернули против Европы и вторглись в Испанию, а с ними тень талмудистского сионизма нависла и над Западом. Как известно из истории, евреи "деньгами и людьми поддерживали" завоевания мавров. Они шли вслед за завоевателями, относившимися к ним чрезвычайно благосклонно, и город за городом передавался под контроль евреев. О евреях было сказано даже в Коране: "...их целью будет сеять на земле разлад", и армии ислама сильно помогли в достижении этой цели.
  Христианство в Испании ушло в подполье. Это создало благоприятные условия для талмудистов, и они перенесли свой центр из Вавилона в Испанию. Начался тот процесс, результаты которого мы переживаем в наше время, и Кастейн пишет: "Еврейство, будучи разбросано по лицу земли, все-таки стремилось создать фиктивное государство, взамен потерянного, и общий центр управления... Теперь было сочтено выгодным расположить этот центра Испании, и сюда было перенесено с Востока национальное управление. Как в свое время, волей Провидения, Вавилон сменил Палестину, так сейчас Испания заняла место Вавилона, который не мог больше функционировать как центр иудаизма. Все, чему мог послужить Восток, уже было достигнуто. Там были выкованы цепи, которыми каждый мог привязать себя к Талмуду, чтобы не быть проглоченным окружающей средой".
  Заметим только, что люди редко по собственной воле связывают себя цепями, выкованными для них. Как бы то ни было, еврейский плен был столь же тесен, как и раньше, может быть даже еще теснее, но это было, разумеется, делом самих евреев.
  То, что еврейское правительство переселилось в Европу, стало для Запада фактом первостепенного значения. Разрушительная идея и управляющий ею центр вторглись теперь на континент. Талмудистское правительство еврейской нации внутри наций продолжало свою деятельность с испанской территории. Гаонат издавал свои декреты, талмудистская Академия обосновалась в Кордове; время от времени существовал даже Номинальный Экзиларх, правивший евреями.
  Все это делалось под защитой ислама. Мавры, как до них Вавилон и Персия, были весьма благосклонны к этой силе, жившей в их среде. Для испанцев облик завоевателя все больше и больше напоминал еврея, и все меньше и меньше мавра. Завоевателями были мавры, но власть перешла в еврейские руки. На глазах всего мира происходило одно и то же, сначала в Вавилоне, затем в Испании, а в последние столетия то же повторяется и в больших странах Запада.
  Господство мавров в Испании длилось почти 800 лет. Затем последовали освободительные войны, и когда в 1492 году Испания окончательно сбросила это долгое иго, то не только мавры, но и евреи были изгнаны. Их отождествляли с правлением чужеземцев, с которыми они прибыли в страну, и когда кончилось чужое господство, выгнали и евреев.
  "Центр" талмудистского правительства был после этого переведен в Польшу. Это произошло около четырехсот лет тому назад, и с этого момента история Сиона окутывается тайной: Почему местом для правительства была избрана Польша? До этого времени в анналах истории не было никаких следов более или менее значительной миграции евреев в Польшу. Наводнившие завоеванную маврами Испанию евреи пришли из Северной Африки и, покидая ее, они в массе своей вернулись туда же или переехали в Египет, Палестину, Италию, Турцию и на Греческие острова. Другие их колонии существовали уже ранее во Франции, Германии, Голландии и Англии, теперь они росли за счет переселенцев из Испании. Но нет никаких данных о сколько-нибудь значительном переселении испанских евреев в Польшу, ни о массовой иммиграции евреев в Польшу когда-либо раньше.
  Однако, когда в начале 16-го века "центр" иудаизма был перенесен в Польшу, "там начало существовать еврейское население числом в несколько миллионов", как пишет Кастейн. Однако миллионные населения не начинают неожиданно "существовать". Кастейну это также ясно, но, вместо того, чтобы дать объяснение, он затемняет эту историю, отмечая, как бы мимоходом, что размер этой общины, о которой до тех пор ничего не было известно, "зависел более от эмиграции, по-видимому из Франции, Германии и Богемии, чем от какой-либо иной причины". Он не объясняет, какие иные причины он мог бы иметь в виду, и для обстоятельного историка довольно странно в данном случае ограничиваться произвольными догадками.
  Заметим, однако, что если сионистские историки обходят какую-либо проблему стороной, то достаточно присмотреться внимательнее, и дело выплывает наружу. Так и в данном случае, неловкая увертка Кастейна пытается скрыть важнейший факт в истории Сиона, а именно то, что мировой "центр" еврейского правления был в это время перенесен в район наибольшего скопления народа, неизвестного до тех пор, как еврейского, и фактически никогда им в буквальном смысле слова и не бывшего. В нем не было никакой иудейской крови (а надо сказать, что к этому времени иудейская кровь почти полностью иссякла даже среди западноевропейских евреев), а их предки никогда не знали Иудеи, будучи взращенными на татарской земле. Это были хазары - народ тюрко-монгольской расы, обращенные в иудаизм в 7 веке нашей эры - единственный в истории случай, когда большая масса людей чуждой крови приняла иудейство (поскольку Идумеи все же были "братьями" по крови).
  Можно только догадываться, почему талмудистские старейшины разрешили и поощряли переход хазар в иудейство; без этого прилива новой крови "еврейский вопрос", по-видимому, давно уже был бы разрешен, перестав попросту существовать.
  Это событие (о котором в одной из следующих глав будет сказано подробнее) имело для Запада жизненное, а может быть даже и смертельное значение. Естественный инстинкт подсказывал Европе, что главная опасность для ее существования всегда грозила из Азии. С момента переноса еврейского "центра" в Польшу азиаты начали двигаться на запад под маской "евреев", приведя Европу в ее нынешнее критическое состояние. Их обращение в иудейство произошло настолько давно и они проживали так далеко от Европы, что западный мир никогда ничего бы о них не узнал, если бы талмудистский центр не был основан среди них, сгруппировав их вокруг себя.
  Когда они стали известны в Европе, как "восточные евреи", то им помогла переделка слов "иудаист" или "иудей" в "еврея", поскольку разумеется никто никогда не поверил бы, что они были иудеями или выходцами из Иудеи. С той поры, как они стали руководителями еврейства, догма "возвращения" в Палестину стала проповедоваться от имени народа, не имевшего ни капли семитской крови, ни даже намека на палестинское происхождение их предков. Талмудистское правительство управляло с тех пор армиями совершенно чуждого ему народа азиатского происхождения.
  Опять, на этот раз в Польше, было основано по сути независимое государство в государстве, снова воспользовавшееся благосклонностью коренного населения к пришельцам. И снова, как и раньше, и как много раз позже, талмудистские евреи оказались непреклонно враждебными по отношению к приютившему их народу.
  Кастейн дает нам описание этого независимого еврейского правительства в польской фазе его существования. Талмудистам было разрешено выработать собственную "конституцию", и в 16-17 веках евреи жили в Польше под управлением совершенно автономного правительства. Как пишет Кастейн, это правительство создало "железную систему полной автономии и железную религиозную дисциплину, неизбежно отдавшую власть в руки правящей олигархии и приведшую к появлению мистицизма в его крайней степени" (мы видим здесь аналогию с тем, как в наше время вырастали под железной дисциплиной и в строгой изоляции коммунистические и сионистские революционеры).
  Автономное талмудистское правительство получило название Кагала. На собственной территории Кагал был полновластным правительством под польским протекторатом. Он облагал налогами гетто и общины, выплачивая польскому правительству определенную сумму. Он издавал законы, регулировавшие все без исключения отношения и сделки между евреями, и имел право привлекать к ответственности, судить, осуждать или освобождать. Номинально эта власть не имела права осуждать на смерть, однако, как пишет известный еврейский историк нашего времени, Сало Барон: "В Польше, где еврейский суд не имел права смертной казни, процветала внесудебная практика линчевания и она открыто поощрялась раввинами, например Соломоном Лурия". (Эта цитата показывает, что скрывается за частыми, хотя и весьма осторожными ссылками Кастейна на "железную дисциплину", "безжалостную дисциплину", "смертельно суровую дисциплину" и т.п.)
  Фактически в Польше было воссоздано еврейское государство, управляемое талмудистами. Кастейн пишет: "Такова была конституция еврейского государства, насажденного на чужой земле, окруженного стеной чужестранных законов со структурой, частью собственной, частью навязанной. У него был свой собственный еврейский закон, свое священство, свои школы и свои социальные учреждения, а также свои представители в польском правительстве... фактически, налицо были все элементы, создающие государство... Это было достигнуто в немалой степени, благодаря сотрудничеству польского правительства".
  В 1772 г. произошел раздел Польши и эта громадная община "восточных евреев", сплоченная как государство в государстве, оказалась разъединенной новыми государственными границами, причем большая ее часть оказалась в пределах России. В этот момент, впервые за два с половиной тысячелетия и меньше, чем за двести лет до наших дней "центр" еврейского правительства вдруг исчезает из поля зрения. До 1772 года он существовал непрерывно: в Иудее, Вавилоне, снова в Иудее, в Галилее, опять в Вавилоне и, наконец в Испании и в Польше.
  По Кастейну, "центр прекратил свое существование"; читателям внушается, будто с этого момента централизованного контроля над мировым еврейством больше не существовало. В действительности, однако, как вся прошлая история долгого и мощного существования этого центра, так и важнейшие события последующего столетия, опровергают это утверждение. Сам Кастейн выдает истину, с торжеством сообщая далее, что в 19-ом столетии "оформился еврейский интернационал". Не подлежит ни малейшему сомнению, что "центр" продолжал существовать и после 1772 года, но работал тайно. Последовавшие события ясно показывают, почему ему выгодно было уйти в подполье.
  Наступившее за этим столетие было эпохой революционных заговоров, коммунистических и сионистских - этих двух доминирующих политических движений нашего века. Талмудистский "центр" был одновременно и центром этого заговора. Оставаясь открытым, он сделал бы видимым и источник этой конспирации, а заодно и отождествил бы восточных, талмудистских евреев с этим заговором.
  Положение стало ясным, когда в результате революции 1917 года Россия оказалась под властью правительства, состоявшего почти из одних только евреев. Однако, к этому времени власть евреев над европейскими правительствами была уже столь велика, что вокруг характера этого нового "русского" правительства был организован заговор молчания. Если бы международный центр оставался видимым, то европейские народы вовремя распознали бы, что правительство талмудистского еврейства, борясь на словах за "эмансипацию", в действительности подготовляло революции для уничтожения всего того. что народы могли бы в результате этой эмансипации выиграть.
  Только русские, среди которых к тому времени жила самая многочисленная из еврейских общин в мире, хорошо знали, что произошло. Цитируем Кастейна: "Русским всегда казалось странным, что евреи не желали смешиваться с окружающим населением, и они пришли к выводу, что тайный еврейский Кагал преследовал свои особые цели, и что существовал также и Всемирный Кагал". Говоря далее о "еврейском интернационале" 19-го столетия, Кастейн сам подтвердил правильность этого русского вывода.
  Другими словами, "правительство" продолжало действовать, хотя и тайно, а возможно и в видоизмененной форме, на которую намекает Кастейн словом "интернационал". Есть основания считать, что в настоящее время "центр" не расположен в какой-либо одной стране, и что, хотя его власть сконцентрирована главным образом в Соединенных Штатах Америки, она осуществляется в форме директората, размещенного внутри многих государств и работающего согласованно, поверх голов правительств и народов этих стран. В период таинственного исчезновения "центра" с поверхности, русские, оказывается, были осведомлены лучше других и их предположения оказались совершенно правильными.
  Сейчас уже нет особого секрета в том, как этот международный директорат получает и осуществляет свою власть над нееврейскими правительствами; за последние полвека собрано достаточно достоверной и открыто опубликованной информации по данному вопросу, и в нашей книге ниже мы осветим его подробнее. Гораздо труднее понять многовековое закабаление еврейства, рассеянного по всему миру: как удается маленькой секте держать этот народ в тисках примитивного племенного закона в течение двадцати пяти столетий?
  В следующей главе мы постараемся показать методы, применявшиеся в течение самого долгого периода истории Сиона - талмудистского периода, длившегося с 70 по 1800 г.г. по Р.Х. В этих методах так много чисто восточного и азиатского, что западному уму они часто непостижимы; они гораздо понятнее тем, кто познал эти методы на собственном опыте жизни среди "восточных евреев" перед второй мировой войной, или в странах, где власть находится в руках тайной полиции и держится на страхе и терроре.
  Глава 15. ТАЛМУД И ГЕТТО
  Можно о многом спорить, но одно не подлежит сомнению: закон, который в течение 19-ти столетий мог заставить повиноваться себе народ, рассеянный по всей земле, хотя, при желании, он мог бы сбросить это иго, должен обладать большой внутренней силой. Этим единственным в своем роде законом был и остается по сей день Талмуд.
  "Еврейская Энциклопедия" пишет: "Для большинства евреев Талмуд был чем-то вроде наивысшего авторитета... Даже Библия была отодвинута на второе место". "Израильский Архив", цитируемый католическим прелатом монсиньором Ландрие (Landrieux), утверждает, что "все должны признавать абсолютное превосходство Талмуда черед Моисеевой Библией". "Слова старейшин важнее, чем слова пророков" учит сам Талмуд (Трактат Берахот).
  Составление Талмуда было начато в Ямнии. В Вавилоне закон пересматривался Иезекиилем и Ездрой, а в Ямнии это еще раз проделал раввин, известный под именем Иуды Наси ("князь"). Фактически это были объемистые добавления к "законам и предписаниям" Второзакония, Левита и Чисел. Все постановления "центра" объявлялись законом и добавлялись к Торе, как "устная Тора", которой приписывалось столь же божественное происхождение. Впоследствии все это вошло в состав "Мишны", а еще позже (под ставшим обычным предлогом, что работа должна быть закончена) огромные записи раввинских дискуссий и постановлений вошли в так называемую "Гемару". Гемара была результатом трудов двух еврейских общин - Иерусалимской в пятом и Вавилонской в седьмом веках по Р.Х.; поэтому существует два Талмуда, известных как палестинский и вавилонский.
  Талмуд, составленный в христианскую эпоху, является по своему содержанию глубоко антихристианским. Ему приписывается такое же происхождение, как и Торе. Его составители, священнослужители-книжники, по-прежнему претендовали на право пересматривать и расширять иудейский закон, якобы данное им "устно" на горе Синай.
  В христианских Библиях записано, что "церкви всех вероисповеданий принимают и признают" Ветхий Завет, "как данный божественным вдохновением, видя в нем указания Бога к вере и праведной жизни", как было указано в решениях Трентского Собора. Здесь уместно задать вопрос, чем содержание Талмуда отличается от Торы, а если различия между ними нет, то не следует ли включить в состав христианской Библии и весь антихристианский Талмуд? В этом случае книжные полки библиотек оказались бы заполненными множеством томов этого произведения, а Новый Завет остался бы маленькой брошюрой, затерявшейся в массе талмудизма к тому же совершенно отвергнутой и отринутой его содержанием, которое ученый-талмудист Драх (Drach) характеризует следующим образом: "Понятия справедливости, равенства и милосердия по отношению к ближним неприменимы к христианам; нарушение этого правила является преступлением... Талмуд категорически запрещает спасать нееврея от смерти... возвращать ему потерянное имущество.., сочувствовать ему и т.д."
  Богословские решения о "равном божественном авторитете" Торы внесли такую путаницу в христианскую доктрину, что христианству трудно будет избавиться от нее в будущем.
  Цитированные нами положения Талмуда почти ничем не отличаются от включенных во Второзаконие, обнародованное в качестве "Второго Закона" за тысячу лет до завершения палестинского Талмуда; этот последний лишь придал им их специфический антихристианский характер.
  Зачем вообще понадобился Талмуд? Ответ на этот вопрос представляется очевидным. Иудеи были окончательно рассеяны по всему миру, по крайней мере до той поры, пока этих "изгнанников" не удастся снова собрать воедино вокруг их храма. В странах рассеяния им противостоял новый "враг", та религия, рождение которой обличало учение фарисеев как ересь: "Горе вам книжники и фарисеи, лицемеры!" Мало того, благодаря переводу. иудейский закон стал известен "языческому миру", который к тому же нашел в нем кое-что полезное для себя самого. Чтобы сохранить избранный народ в изоляции, нужен был, следовательно, новый закон, свой собственный, скрытый от нееврейских глаз. Тора нуждалась в защитной "ограде" вокруг нее, достаточно сильной, чтобы охранить "изгнанников" от ассимиляции другими народами и не допустить их "поклонения иным богам".
  Талмуд по сути был враждебным ответом на христианство, новым, пересмотренным планом кампании перед лицом нового "врага". Современные энциклопедии, которым нельзя доверять, когда они пишут о иудаизме, скрывают это от нееврейских читателей. В одной из них. например, стоит: "Христиане нередко - совершенно несправедливо - обвиняли Талмуд в антихристианстве". Эти два слова, вставленные пристрастной рукой, извращают истину, превращая изложение фактов в пропаганду. Нападки на христианство сообщают Талмуду его характерную особенность, кроме этого в нем нет ничего нового. Все его прочие наставления повторяют слова Иезекииля и фарисеев.
  "Еврейская Энциклопедия" пишет: "В еврейских легендах, в Талмуде, в Мидраш (проповеди в синагогах) и в "Жизни Иисуса Христа" (Толедот Иешу) имеется тенденция, берущая начало в средних веках, умалять личность Иисуса, приписывая ему незаконное рождение, магию и позорную смерть". Его называют "этот, не имеющий имени", "лжец", "самозванец" и "незаконнорожденный". Обвинение в незаконном рождении делается, чтобы подвести Его под главу Второзакония (XXIII, 2): "Сын блудницы не может войти в общество Господне". В еврейских семьях запрещается упоминать имя Иисуса Христа.
  Памфлет "Жизнь Иисуса Христа", согласно Еврейской Энциклопедии "берущий начало в средних веках", далек от того, чтобы просто быть пережитком исторического прошлого: это раввинское произведение талмудистской эпохи употребляется в еврейских школах до сегодня. В несколько видоизмененной форме оно повторяет все насмешки и издевательства, которыми осыпали Христа во время Его крестных страданий. Иисус Христос называется незаконным сыном жены парикмахера Марии и римского солдата по имени Пантера. Его обозначают странным именем, которое можно перевести, как "взбалмошный девственник". Дальше говорится, что Иисус, отвезенный своим отчимом в Египет, обучался там колдовству. Этот памфлет представляет собой единственную информацию об Иисусе Христе, которая допускается к сведению евреев. Самым характерным во всей этой грязной выдумке является утверждение, будто Иисус Христос вовсе не был распят римлянами. После Его появления в Иерусалиме и ареста за агитацию и "колдовство". Он якобы был передан во власть Синедриона, провел сорок дней у позорного столба, а затем был побит камнями и повешен в день праздника Еврейской Пасхи. Этот вид смерти соответствует предписаниям Второзакония (ХХ1.22 и ХХ11.5), тогда как распятие не совпадает с требованиями иудейского Закона. В памфлете далее говорится, что в аду Христа пытают погружением в кипящую грязь. Талмуд, в свою очередь, именует Христа не иначе, как "безумцем", "колдуном", "нечестивым богохульником", "идолопоклонником", "собакой", "порождением похоти" и аналогичными эпитетами; обучение подобного рода порнографии продолжается столетиями, в результате чего появляются книги, подобные написанной испанским евреем Моисеем де Леоном и переизданной в 1880 г., где об Иисусе Христе говорится, как о "мертвой собаке, зарытой в куче навоза". Подлинные древнееврейские тексты этих талмудистских изощрений приведены в книге Лайбле "Иисус Христос в Талмуде" (см. библиографию в конце книги). Этот ученый пишет, что в талмудистский период ненависть к Христу "стала наиболее резко выраженной национальной чертой иудейства", что "с приходом христианства бешеная ненависть, похожая на безумие, все более овладевала евреями", что "ненависть и презрение всегда и в первую очередь направлялись против личности Иисуса Христа" и что "ненависть евреев к Христу - твердо установленный факт, хотя они и стараются как можно меньше ее показывать".
  Желание скрыть от внешнего мира то, чему учили, спрятавшись за оградой Талмуда, привело в 17-ом столетии к показному исключению приведенных мест из Талмуда. К этому времени содержание Талмуда стало довольно широко известным, в особенности благодаря обличениям евреев-протестантов, приводя к общему возмущению и вынудив талмудистских старейшин издать следующий указ (приведенный в древнееврейском оригинале и в переводе в книге П. Л. Б. Драха, воспитанника талмудистской школы, позднее перешедшего в христианство):
  "Поэтому мы приказываем вам, под угрозой великого отлучения, не печатать во всех будущих изданиях как Мишны, так и Гемары, ничего хорошего или плохого о делах Иисуса Назарянина, вместо этого ставя круг, в виде буквы "О", для предупреждения раввинов и учителей школ, что эти тексты должны преподаваться молодым ученикам только голосом. Эта предосторожность лишит ученых-назареян всякой возможности нападать на нас по этому вопросу" (Декрет Иудейского Синода в Польше от 1631 г. В наше время, когда публичные дискуссии и протесты, касающиеся этих вопросов, фактически запрещены нееврейскими правительствами, указанные тексты, по нашим сведениям, полностью восстановлены в изданиях Талмуда на древнееврейском языке). Стремление опорочить создателя чужой религии резко отличает иудаизм от всех других верований, а Талмуд от прочих религиозных книг. Ни мусульмане, ни буддисты или последователи Конфуция, ни христиане не испытывают ненависти к другим религиям и их основателям, как таковым. Они готовы отличаться от других по вере, надеясь, что разные пути когда-либо, по воле Господней, сольются воедино.
  Так например, в Коране пишется, что Христос был "укреплен Духом Святым", а евреи упрекаются за то, что они отвергли "Божьего Апостола", которому было дано "Евангелие со светом его учения". О его Матери в Коране говорится: "О, Мария! Воистину Господь избрал Тебя и очистил Тебя и поставил Тебя выше всех жен мира", и далее: "Иисус, сын Марии, прославленный в этом мире, как и в будущем, один из тех, кто близок к Господу".
  Центральная мысль Талмуда, этого новейшего из всех "новых законов" иудейства совершенно ясна: закон был расширен специально для того, чтобы охватить и христианство, не оставляя сомнений в том, как должны относиться к нему евреи". "Перед правящей сектой стояла и другая проблема, также Требовавшая внесения изменений в книги закона: неевреи нашли в переводах Торы (т.е. в Ветхом Завете) много полезного для себя, несмотря на то, что ее смертельное острие было направлено именно против них самих. Древние левитские книжники не могли этого предвидеть, как не могли они предвидеть и самого перевода Торы на другие языки. Правящая секта нуждалась в новом, своем собственном Законе, недоступном для "чужих" глаз. Нужно было показать евреям, что хотя их расово-религиозные законы были почему то включены в христианскую Библию, сам "закон", тем не менее, оставался исключительно еврейским, требуя своего полного соблюдения.
  Талмуд, таким образом, еще больше расширил пропасть и воздвиг еще более непреодолимую стену между евреями и другими народами. Мы уже раньше указывали на то, что Тора говорила с евреями и неевреями на разных языках. В частности, в стихе ХХХII, 21 Второзакония в переводе неевреи характеризуются сравнительно безобидно, как "народ бессмысленный". Однако, согласно статье "Еврейской Энциклопедии" о "Дискриминации против неевреев", в древнееврейском оригинале неевреи называются народом "мерзким и порочным". Иначе говоря, в оригинале и в переводе одно и то же место получает различное освещение для евреев и неевреев. В Талмуде, доступном для одних только евреев, для них не оставлялось никаких сомнений относительно возможности более мягкого перевода: вышеприведенное место во Второзаконии выводится из главы ХХII, 20 книги Иезекииля, где неевреи определяются как люди, у которых "плоть ослиная и похоть, как у жеребцов". В таком именно духе талмудисты продолжали толковать свой "закон".
  Все предписания Талмуда преследовали одни и те же цели. Закон, согласно Талмуду, требует возвратить потерянную собственность, если ее владелец "брат или сосед", но нельзя возвращать ее нееврею. Нееврейские книги предлагалось просто сжигать, книгосожжение изобретено Талмудом, как в свое время и "охота на ведьм" предписывалась Торой. Ежедневно от еврея требовалось произносить благодарение Иегове: "Благословен Ты... что не создал меня гоем". Затмение солнца грозило, согласно Талмуду, бедствием одним только неевреям. Один из столпов Талмуда раввин Леви, установил, что запрещение мести (Левит, XIX, 18) не относится к неевреям и, произвольно толкуя книгу Экклезиаста (VIII, 4), нашел в ней подтверждение своим словам, придав дискриминирующий характер месту, где неевреи не могли предполагать ничего подобного.
  Еврей, продавший нееврею землю, граничащую с землей другого еврея, подлежит, согласно Талмуду, отлучению. Нееврей не может допускаться свидетелем в уголовном или гражданском деле, так как его показание не заслуживает такого доверия, как показание еврея. Еврей, показывающий в нееврейском суде как единственный свидетель против другого еврея, должен быть отлучен. Прелюбодеяние, совершенное с нееврейкой, не является таковым, "так как у язычников нет законно обрученных им жен, эти женщины не являются их женами". Неевреи, как таковые, заведомо исключаются из загробной жизни.
  Талмудистская интерпретация основного нравственного закона Библии "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим", излагается в Талмуде ни много, ни мало, как приказание человеку "заниматься изучением Священного Писания и Мишны, общаясь с учеными и мудрыми людьми". Другими словами, лучше всех доказывает свою любовь к Богу тот, кто изучает Талмуд, чураясь общества людей другой веры. Небольшой пример из нашего времени показывает, как многовековое подчинение Талмуду уродует человеческое мышление. В 1952 г. некий Франк Ходоров описал следующий случай: "Однажды, в морозную ночь, к нам постучался раввин, вид которого вызывал жалость; он немного оттаял, лишь выпив полдюжины стаканов горячего чая, и рассказал, как сердобольный гой хотел дать ему пару перчаток, но он отказался их принять. Раввин объяснил нам, что еврей не должен помогать неверующему снискать благословение свыше. Я впервые столкнулся здесь с доктриной избранного народа и она показалось мне невероятно глупой и подлой".
  Это показывает, к чему привела ограда, воздвигнутая Талмудом между евреями и остальным человечеством. Он внушил евреям чувство презрения и ненависти ко всем "чуждым" народам. Каково было, однако, значение Талмуда для самих евреев? "Еврейская Энциклопедия" пишет, что "талмудисты превратили Тору в уголовный кодекс". Несмотря на обычную точность "Еврейской Энциклопедии" смысл этой фразы не вполне ясен; Тора всегда была уголовным кодексом, достаточно и сегодня внимательно прочесть ее, чтобы увидеть это. Наказания, предписанные Торой, приводились в исполнение, например Ездрой и Неемией против евреев, или же римлянами по приговору Синедриона, осудившего "мечтателя и сновидца" Иисуса Христа. Видимо "Еврейская Энциклопедия" хочет сказать, что под режимом талмудистов этот уголовный кодекс применялся регулярно и еще более строго.
  Это не вызывает сомнений; как уже раньше отмечалось, раввины "поощряли линчевание, как внесудебную предупредительную меру воздействия", поскольку законы стран рассеяния не разрешали им выносить смертные приговоры. Одно это показывает насколько реальным было пользование Талмудом, как "уголовным кодексом". Немногочисленные и простые заповеди древности далеко отстоят от громадной массы законов и постановлений Талмуда, часто воспрещавших жить по законам морали, но налагавших суровые наказания за "нарушения". Соблюдение законов Талмуда, а отнюдь не моральное поведение, было главным.
  Все, что где бы то ни было могло произойти или случиться в жизни еврея, регулировалось законами Талмуда: браки, разводы, имущественные сделки, коммерческие операции, вся жизнь, вплоть до мельчайших деталей одежды и туалета. Поскольку в каждодневной жизни постоянно происходят непредвиденные заранее события, вопрос о том, что законно и что незаконно (а не что правильно, или неправильно) в каждом данном случае приводил к бесконечным дискуссиям, результатом которых были наводняющие Талмуд объемистые протоколы раввинских решений.
  Что было большим преступлением: убить верблюда или раздавить блоху в праздничный день? Один из высокоученых раввинов разрешил давить блоху осторожно, другой же полагал, что можно даже отрезать ей ноги. Сколько белых шерстинок может иметь жертвенная рыжая корова, все еще оставаясь рыжей? Какого вида накожные струпья требуют проведения животного через ритуал очищения? С какого конца животного следует начинать забой? Что сперва следует надевать первосвященнику - рубашку или штаны?
  Обсуждались и методы предания отступников смерти; по мнению старейшин, отступника следовало душить до тех пор, пока он откроет рот, в который тогда нужно было влить расплавленный свинец. Однако, некий особо благочестивый раввин дополнял, что рот казнимого при этом нужно было все время держать открытым с помощью щипцов, чтобы он не задохнулся раньше, чем расплавленный свинец вольется глубоко и сожжет душу отступника в его теле. Слово "благочестивый" употреблялось здесь без всякого сарказма, упомянутый ученый раввин пытался лишь распознать истинные намерения "закона".
  Интересной темой для дискуссии в литературном обществе мог бы быть вопрос: был ли известный английский поэт и критик 17-го века, доктор Самуил Джонсон, хорошим знатоком Талмуда, или же он совсем его не знал? Джонсон как-то разрешил одну дискуссию, заявив: "Нет смысла спорить о старшинстве между вошью и блохой". Для талмудистов, однако, именно этот спорный вопрос заслуживал обсуждения: допустимо ли убить в субботу вошь или блоху? Было решено, что убить вошь разрешается, в то время, как убийство блохи представляет собой смертный грех.
  "Талмуд превратился в непроницаемую скорлупу вокруг решившего выжить ядра; она окутала сердце еврея мировоззрением холодным, как лед, но зато твердым, как сталь... Талмуд, который евреи всюду несли с собой, стал их домом". Таким видит Талмуд Кастейн: дом, построенный из льда и стали, за оградой с высокими стенами вокруг него, наглухо закрытыми окнами и запертыми дверями. В этом своем жилище евреи, "приняв идею избранного народа и будущего спасения.., могли понимать все происходящее, только поставив самих себя в центр всего". Вся наша планета совершает среди бесчисленных звезд свой путь в пространстве только для того, чтобы посадить евреев на золотом троне в храме, окруженном грудами трупов перебитых язычников; "закон отделил их непроницаемым барьером от внешнего мира".
  Ни один еврей, кроме ученых талмудистов, не мог разобраться во всем этом законодательном нагромождении. Вероятно только версии, прошедшие раввинскую цензуру, были доступны неевреям Если бы оригиналы и были доступны, то для сопоставления их с переводами понадобились бы целые коллегии специалистов, согласных работать над этим всю свою жизнь.
  До последнего времени, многие исследователи придавали большое значение отсутствию надежных переводов Талмуда, однако нет необходимости присоединяться к этому мнению. То, что о нем известно (главным образом, от самих евреев или от евреев, перешедших в христианство), вполне достаточно для понимания его истинного характера, и нагромождение новых доказательств не принесет ничего нового. Авторитетными источниками являются: "Еврейская Энциклопедия", немецкие переводы Иерусалимского и вавилонского Талмудов (Цюрих 1880 г. и Лейпциг 1889 г.), как и следующие труды: William Rubin, "Der alte und der neue Glaube im Judentum"; Strack, "Einleitung in den Talmud"; Laible, "Jesus Christis im Talmud"; Drach, "De l"Harmonie enter l"Eglise et la Synagogue"; Graetz, "Geschichte der Juden".
  Никем не оспаривается, что Талмуд написан людьми, в то время, как Тора приписывалась голосу Иеговы, записанному Моисеем. Это имеет большое значение. Происхождение этого различия также вполне очевидно: невозможно было находить все новые. "покрытые пылью веков" рукописи Моисея. Книжникам пришлось принять ответственность на себя, якобы на том основании, что абсолютное право истолкования гласа Божия было "устно" дано первому в их роде. Тем самым они раскрыли истину: они считали самих себя Богом. Кастейн вполне прав, говоря: "не Бог создал этих людей и их планы, а наоборот, эти люди сами создали себе этого Бога и свои планы"; точнее было бы сказать "эти книжники", вместо "эти люди".
  Древние поколения книжников сочинили откровения Второзакония, более позднее поколение сочинило талмудистского Бога, потребовав чтобы "эти люди" признали Талмуд продолжением ранее ими сочиненного откровения.
  Когда составление Талмуда было закончено, встал вопрос, сможет ли правящая секта навязать этот очередной Новый закон евреям, рассеянным по всей земле, подобно тому, как в свое время Ездра и Неемия в 444 г. до Р.Х. с персидской помощью заставили иудеев в Иерусалиме подчиниться тогдашнему Новому Договору. Секта успешно справилась и с этой задачей. На Втором Всемирном Сионистском Конгрессе в Базеле в 1898 году сионист из Киева доктор Мандельштам заявил: "Евреи категорически отвергают всякую идею слияния с другими народами и остаются верными своей исторической надежде, то есть созданию мировой еврейской империи".
  Двадцатое столетие является свидетелем усилий, которые делаются для осуществления этой надежды. Создание системы еврейского гетто во многом способствовало успехам талмудистов. Непрерывной пропагандой удалось добиться того, что в двадцатом веке многие считают "гетто" чем то вроде концентрационных лагерей, в которых евреев держали их нееврейские "преследователи". Такому же извращению фактов подверглась и вся история несправедливости и угнетения самых различных групп населения на Западе: в двадцатом веке из нее было выброшено все, пока не осталось одно только пресловутое "преследование евреев".
  В продолжение последних 1900 лет большое число людей нередко подвергалось преследованиям. В соответствии с их численностью страдали и евреи, так что в конечном счете их доля среди преследуемых была небольшой. Во время самых жестоких преследований нашего века - в Советской России - угнетали не евреев, угнетали они сами. Автор этих строк познал это на собственном опыте, без которого ему вряд ли удалось бы осветить этот факт. Гетто вовсе не были созданы неевреями для евреев. Они были логической необходимостью, вытекавшей из талмудистского закона, и ведут свое начало от иудейского опыта в Вавилоне. Кастейн характеризует Талмуд, как "дом", который евреи всегда переносили вместе с собой. Однако для своего физического существования им также нужны были стены и крыша. Талмуд установил, что неевреи не могли быть для евреев "соседями" и что еврею не разрешалось продавать "чужому" земельную собственность, граничившую с участком другого еврея. Эти положения не могли иметь иной цели, как обособление Евреев от других народов и изоляции их в гетто.
  Первое гетто было создано левитами в Вавилоне по разрешению местных властей. Следующим в истории гетто был Иерусалим, где Неемия, при поддержке солдат персидского царя, обнес город стенами и изгнал из него всех, кроме иудеев. Позднейшие гетто, возникавшие в Европе, создавались по этим образцам. Для современного еврея система гетто вероятно является самой обременительной из всего его духовного наследства; как писал еврейский поэт, "Гетто, мой друг, гетто, где все надежды гибнут при рождении".
  Современные евреи, не знавшие гетто, испытывают, думая о нем, подсознательный страх, хотя оно и было исключительным изобретением талмудистов, которому подчинялись их предки. Оно было идеальным средством, чтобы запереть, как в загоне, рассеянные по всему свету общины, взять под контроль умы людей и получить над ними полную власть.
  Требования организовать гетто исходили от самих талмудистов (разумеется, за пределами Польши, где вся еврейская жизнь протекала внутри гетто). Современные представления, будто гетто означало дискриминацию, - часть той же легенды о "преследовании", главной целью которой является запугать евреев и заставить их бояться самостоятельной жизни вне общины. (1) Той же цели служит и сегодняшний миф об "антисемитизме".
  В древней Александрии, которую можно было охарактеризовать, как Нью-Йорк древности, и в средневековых Каире и Кордове евреи были собраны в отдельные кварталы по требованию раввинов, желавших держать свою паству в изоляции. В 1084 г. евреи германского города Шпейера направили правящему монарху петицию, прося устроить гетто; в 1412 г., по ходатайству евреев, гетто были утверждены законом во всей Португалии. Возведение стен гетто в Вероне и Мантуе столетиями праздновалось во время ежегодных еврейских праздников Пурим. Гетто в России и Польше были существенной составной частью талмудистской организации, и любая попытка отменять их немедленно была бы объявлена "преследованием".
  Когда по распоряжению Муссолини в начале 30-х годов было уничтожено римское гетто, еврейская печать оплакивала это событие в следующих словах: "Исчез один из самых замечательных памятников еврейской жизни. Там, где лишь несколько месяцев назад бился пульс активной еврейской жизни, остались только немногие полуразрушенные здания, как последняя память об исчезнувшем гетто. Оно пало жертвой фашистской любви к красоте, и по приказу Муссолини гетто было стерто с лица земли". Так уничтожение гетто объявляется актом "фашизма", а первоначальное создание гетто (по требованию самих евреев) трактуется теперь сионистскими историками, как "преследование еврейства".
  В эпоху эмансипации гетто исчезли, поскольку их сохранение показало бы слишком наглядно, что вожди еврейства видели смысл эмансипации вовсе не в достижении всеобщего равенства. В "Еврейской Энциклопедии" издания 1903 г. говорится: "В настоящее время во всем цивилизованном мире нет ни одного гетто в первичном смысле этого слова". Эта оговорка весьма существенна, потому что во многих местах евреи, в той или иной форме, продолжают жить тесно спаянными общинами. Конечно стен, окружающих гетто, больше нет, но например закон, запрещающий без разрешения продавать "чужим" землю, граничащую с еврейской, остается в силе. Для примера можно сослаться на Монреаль в Канаде, где, благодаря таким методам, весь район города к востоку от центральной горы сплошь населен евреями, не хуже, чем если бы это было настоящим гетто.
  Упадок гетто в эпоху эмансипации был чувствительным ударом по главным устоям талмудистской власти. Нужно было найти ему замену, иначе с физическим уничтожением гетто могло погибнуть и то, что можно назвать духом гетто. Такая замена была найдена в сионизме - новом методе для достижения старой цели: собрать в загоне и обособить от остального мира рассеянные еврейские общины; вот некоторые комментарии к этому вопросу: "Многие желают более строгого контроля евреев над евреями и сожалеют, что в России, где раньше система гетто допускала полный и легко осуществимый контроль, его больше не существует" (раввин Эльмер Бергер).
  "Только интеллектуально слепые не видят, что поощрение групповой жизни на основе древних религиозных традиций и культурных навыков есть возврат к гетто... Невелики заслуги тех, кто старается увековечить систему гетто... Даже поверхностное знание истории показывает, что евреи сами создавали свои гетто". (Бернард Дж. Браун).
  Вышеприведенные слова двух знатоков вопроса показывают, что сионизм есть истинное возрождение талмудистского геттоизма, цель которого разрушить то, что дала эмансипация, снова обособить евреев и отделить их от всего "чужого". Шовинистические призывы к завоеваниям и построению еврейской империи на Ближнем Востоке служат маскировке истинных целей этого процесса.
  О том, какими путями могли бы следовать евреи, если бы сионизм не загнал их снова в общую ограду, можно прочесть в статье "Позиция современного иудаизма", напечатанной в "Еврейской Энциклопедии" издания 1916 года, где говорится: "Современный иудаизм включен в катехизис и разъяснен в декларациях раввинских конференций. Согласно проповедям раввинов, основой его является признание общности всех человеческих рас; законы справедливости и правды признаются высшими законами для всех людей, без различия расы и веры, и соблюдение их возможно для всех. Праведность не сообщается в момент рождения. Неевреи могут достигнуть столь же совершенной праведности, как и евреи... В современных синагогах слова "Возлюби ближнего своего, как самого себя" относятся ко всем людям",
  С 1916 года явно многое изменилось, и в 1955 году эти слова говорят только о том, что могло бы быть. Отдельные раввины возможно будут и впредь проповедовать то же самое, но долго продолжать в этом духе они не смогут, ибо нужно быть героями, готовыми к мученичеству, чтобы упорно противостоять собственной пастве, отброшенной сионизмом на несколько веков назад.
  Сионисты добились политического контроля не только над нееврейскими правительствами, но и над еврейскими массами, так что протесты отдельных лиц ничего не изменят. Сионисты восстановили закон левитов, в его фарисейском и талмудистском толковании, во всей его древней силе. Их прошлые действия по отношению к другим народам были, а будущие будут продиктованы этим Законом, а отнюдь не "позицией современного иудаизма" 1916 года.
  Всего лишь через год после опубликования упомянутой статьи, в 1917 году, в мире произошли большие перемены. Традиции Талмуда и гетто столь полно владели умами еврейских масс, что никакие "позиции современного иудаизма" не смогли устоять перед натиском открыто вышедших на мировую политическую сцену фанатичных сионских мудрецов.
  Примечание:
  1. Однотомная "Новая Еврейская Энциклопедия" (The New Jewish Encyclopedia) Нью-Йорк, 1962, с редкой даже в еврейской литературе бесцеремонностью в обращении с исторической правдой сообщает под словом "гетто" (стр. 167): "...подверженный ограничениям квартал города, где обязывали жить евреев... Принудительные гетто существовали в Европе с 16-го по 18-ое столетия... Гетто были насильно учреждены, как средство преследования евреев и с целью воспрепятствовать контактам между еврейским и нееврейским населением".
  Лев Давидович Троцкий - И будет во всём мире единая советская республика всех народов! - 1919 год
  В оглавление книги
  Глава 16. ОЖИДАНИЕ МЕССИИ
  Еврейские общины жили в гетто под контролем талмудистского режима, действовавшего методами прямого террора: была выработана система наблюдения и доносчиков, проклятий, отлучения и смертной казни. Система тайной полиции и концлагерей, созданная впоследствии коммунистами, явно строилась по этой модели, хорошо знакомой ее талмудистским организаторам.
  В течение долгих столетий правления терроризм и догматизм этой системы влекли за собой два серьезных последствия. С одной стороны, это были повторные вспышки мессианизма - выражение желания освободиться от духовного террора; с другой, имели место повторные протесты против догматизма в среде самих евреев. В этом можно усмотреть те самые чувства, которые заставляли в древности "народ плакать" во время первого оглашения закона. Талмуд фактически запрещал евреям любую деятельность, кроме наживания денег (по словам Кастейна "они разрешали людям лишь ту свободу, что была нужна для экономической деятельности") и изучения Талмуда ("когда закон не давал ясных указаний на применение в практической жизни, они старались найти его подходящую интерпретацию").
  Энергия целого народа направлялась на все более тугое стягивание сети, которой он был опутан. "Они не только построили ограду вокруг Закона, но отделив себя от внешнего мира полнее, чем когда-либо раньше, и втиснув себя в рамки особых законов, возвели стены вокруг самих себя". При каждом вздохе и любом движении они должны были думать о том, "разрешает ли это Талмуд или запрещает", а решала этот вопрос правящая секта.
  Даже у самых покорных со временем возникали сомнения в полномочности такого Закона : "может ли быть, чтобы каждое новое правило или запрещение действительно было дано Богом на горе Синай?" Правители безоговорочно настаивали на этом: "согласно еврейской догме, Бог дал Моисею на горе Сикай одновременно устный и писаный Закон, со всеми толкованиями и методами его применения", как пишет Альфред Эдерсгейм (см. библиографию). Народ внешне подчинялся, но внутренне часто не в состоянии был согласиться с таким чисто политическим требованием, что порой приводило к любопытным последствиям.
  Так например португальский марран Уриель да Коста (марраны были принявшие христианство евреи, часто только по видимости) вернулся к иудаизму, но был затем поражен содержанием Талмуда. В 1616 г. он опубликовал в Гамбурге "Тезис против Традиции", в котором он обличал "фарисеев", утверждая, что законы Талмуда были делом их рук, а вовсе не исходили от Бога. Этот трактат был адресован евреям Венеции, и их раввин, некий Лео Молена, по приказанию сверху заклеймил да Коста грозным заклятием, отлучив его от иудейства. Однако, по смерти раввина Молены были найдены его записи, показавшие, что он полностью разделял взгляды да Коста, но не посмел этого высказать, и проклял да Коста за то, во что верил сам.
  Лео Молена мог бы быть типичным коммунистом нашего времени, приговорив к гражданской смерти человека за взгляды, которые сам разделял, предпочитая однако скрывать их от других.
  Да Коста не сдался. В 1624 г. он опубликовал "Исследование Фарисейского Учения Путем Сравнения Его с Писаным Законом". Талмудисты Амстердама, где проживал да Коста. подали жалобу в голландский суд, обвинив его в том, что его трактат якобы подрывает христианскую веру. Труд да Косты был сожжен по постановлению нееврейских властей, ставших, таким образом, послушным орудием Талмуда. Подобные примеры подчинения нееврейских правителей желаниям правящей иудейской секты повторяются в истории из века в век, от падения Вавилона до наших дней. Да Коста был буквально затравлен до смерти, и в 1640 году застрелился.
  История еврейства знает много подобных эпизодов, и историки с ужасом переворачивают мрачные страницы иудейской истории. Так называемое "великое отлучение" было равнозначно смертному приговору и фактически эту цель и преследовало, призывая на голову жертвы проклятия, перечисленные во Второзаконии. Эти проклятия принимались буквально и всерьез, а для приверженцев секты это продолжается вплоть до настоящего времени.
  В статье о проклятиях "Еврейская Энциклопедия" пишет: "Талмудистская литература обнаруживает веру в действенную силу слов, доходящую до явного суеверия ...проклятие, произнесенное ученым раввином неотвратимо, даже если оно незаслуженно... Иногда проклинали не произнося ни слова, а лишь фиксируя на жертве свой пристальный взгляд. Неизбежным последствием этого взгляда были-либо скоропостижная смерть,-либо обнищание".
  Еще в наши дни эта практика известна, как "дурной взгляд", о чем в энциклопедии сказано: "Это древнее суеверие знали почти все расы, а среди неграмотных и дикарей оно живет и сейчас". Согласно "Еврейской Энциклопедии" такое проклятие равносильно, по иудейскому закону, судебному наказанию, поскольку "даже Библия" является подчиненной Талмуду. Переводчик Талмуда на английский язык, М.Л. Родкинсон, пишет, что "ни одна строчка в Талмуде" никогда не подвергалась изменению, а следовательно он лишь продолжает традицию и практику левитов, изложенную в свое время во Второзаконии.
  Приведенные примеры показывают, что проклятие словами или "дурным глазом" до сих пор являются частью "Закона". Пример действия такого "враждебного пристального взгляда" приводит Уиттакер Чамберс (Whittaker Chambers), описывая встречу с еврейскими адвокатами обличенного им советского шпиона Альджера Хиcса. После одной из таких встреч, Чамберс был намерен покончить жизнь самоубийством, и только счастливая случайность спасла его, причем читателю предоставляется решить самому, были ли эти два события связаны между собой.
  Отлучение было смертоносным оружием, о чем красноречиво свидетельствует М. Л. Родкинсон: "Легко понять, как ужасна была месть талмудистского раввината обыкновенному смертному или же ученому, посмевшему высказать мнение, хоть в чем то отличное от их собственного, или например нарушавшее закон Субботы применением носового платка или глотком нееврейского вина, что являлось, по их мнению, нарушением закона. Кто посмел бы воспротивиться их страшному оружию отлучения, превращавшему человека в загнанного волка, от которого, как от зачумленного сторонились все остальные? Многих пивших из этой горькой чаши, поглотила могила, другие же потеряли рассудок".
  Такова была судьба ряда выдающихся ученых. Моисей Маймонид, родившийся в центре талмудизма, Кордове, в 1135 г., составитель знаменитого кодекса принципов Иудаизма, имел смелость написать: "При сделках запрещается обольщать и обманывать любого человека. К неиудею нужно относиться точно так же, как и к иудею... некоторые воображают, что неиудея разрешается обманывать; это - ошибка, основанная на невежестве... всякий обман, двуличие, хитрость и плутовство по отношению к неиудею - презренны в глазах Всемогущего, и все, поступающие неправедно, отвратительны Господу Богу".
  Талмудисты донесли на Маймонида инквизиции. В их обвинении говорилось: "Среди нас есть еретики и неверные, совращенные Моше бен Маймоном... Вы очищаете ваши общины от еретиков, очистите нашу тоже". По этому требованию его книги были сожжет в Париже и Монпелье, чем был выполнен указ талмудистского закона о книгосожжении. На его могильном камне были высечены слова: "Здесь лежит отлученный еврей".
  Инквизиция и нееврейские монархи прежних веков часто выполняли желания закоренелой секты, как это до сих пор делают политики наших дней. Однако, с помощью фальсификации истории, неевреям было внушено убеждение, будто главной целью инквизиции всегда было "преследование евреев".
  Типичным в этой области представляется метод многократно цитированного нами Кастейна, который вначале пишет, что инквизиция преследовала "еретиков и людей чуждых верований", добавляя, "то есть преимущественно евреев", а после этого рисует картину, так, будто одни только евреи подвергались преследованию. (Подобно этому, и в наше время гитлеровские преследования прошли через четыре стадии пропагандного извращения: сначала речь шла о преследовании "политических противников", затем "политических противников и евреев", далее "евреев и политических противников" и, наконец, одних "евреев").
  Случалось, что инквизиция подвергала Талмуд сожжению, хотя разумнее, по нашему мнению, было бы сделать переводы и опубликовать наиболее показательные места в нем, что несомненно было бы полезно сделать и сейчас. Однако ею сжигались и книги, критиковавшие учение Талмуда, и делалось это по требованию правящей иудейской секты. Если в 1240 г. донесение на Талмуд принявшего христианство еврея, доминиканца Николая Донина, в Париже было оставлено инквизицией без последствий, то в 1232 году, по жалобе талмудистов, ею были публично сожжены анти-талмудистские труды Маймонида.
  Другим, опасным критиком Талмуда был родившийся в Амстердаме в 1632 г. философ Барух Спиноза. Амстердамский раввинат отлучил его, произнеся над ним формулу проклятия, взятую непосредственно из Второзакония:
  "По приговору ангелов, по приказанию святых мы предаем анафеме, отвергаем и проклинаем Баруха Спинозу перед лицом этих священных книг со всеми внесенными в них 613 предписаний, анафемой, которой Иисус Навин предал Иерихон; проклинаем его, как Елисей проклял детей; и всеми проклятиями вписанными в Тору: будь он проклят днем и ночью, проклят, когда он выходит и когда он возвращается; да не простит ему Господь вовек и да возгорится на этом человеке гнев и ярость Господня; и да постигнут его все проклятия, вписанные в Тору. Да вычеркнет Господь имя его из числа поднебесных. Да выделит его Господь для гибели из числа всех племен Израилевых, со всеми проклятиями свода небесного, вписанными в Тору. Пусть никто не говорит с ним, никто не напишет ему, никто не окажет ему милости, никто не пребудет с ним под одной кровлей, никто не подойдет к нему близко".
  Спиноза был изгнан из Амстердама и, по словам энциклопедии, "подвергся преследованиям, грозившим ему смертью". Эти преследования действительно стоили ему жизни, по методу, описанному М. Л. Родкинсоном (см. выше). В глубокой нужде, оставленный всеми, он умер в возрасте 44 лет, живя в христианском городе, вдали от талмудистского центра, но недостаточно далеко, чтобы избежать уготовленной ему гибели.
  Двести лет спустя, в эпоху эмансипации, немецкий еврей Моисей Мендельсон впал в ересь, заявив, что евреи должны, сохраняя свою веру, слиться с остальным человечеством, разделяя его судьбы. Это означало бы освобождение от оков Талмуда и возврат к древней религиозной идее, свет которой чувствовали уже древние израильские пророки. Главная его мысль была: "Братья мои, отныне следуйте примерам любви, как до сих пор Вы следовали примерам ненависти". Мендельсон вырос, изучая Талмуд; для своих детей он перевел Библию на немецкий язык, а позднее опубликовал этот перевод для употребления среди евреев. Талмудистский раввинат объявил, что "перевод Мендельсона может научить еврейскую молодежь немецкому языку, но не пониманию Торы", произнеся анафему: "Всем правоверным иудеям, под угрозой отлучения, запрещается пользоваться этим переводом"; после чего перевод был публично сожжен в Берлине. Попытки реформировать иудаизм всегда волновали еврейство, но никогда не достигали успеха: всегда превозмогала правящая секта. Этому было две причины; с одной стороны, нееврейские власти неизменно поддерживали секту с ее догмой, а другой, еврейские массы были приучены к слепому повиновению. В этом отношении еврейская масса, или попросту толпа, чернь, ничем не отличается от любой иной, во все периоды истории. Толпа пассивно подчинялась революционерам во Франции, коммунистам в России, национал-социалистам в Германии, ее привычная инерция всегда была сильнее воли и сопротивлению или страха перед надвигающейся опасностью. Так было всегда и с евреями и талмудистским террором.
  В нашу эпоху еврейские реформаторы порой ошибались, думая, что этот террор утратил силу. Так например, в 1933 г. Бернард Браун (Bernard J. Brown) писал: "Угроза отлучения потеряла свое жало... раввины и священство потеряли свою власть над человеческими умами, и люди теперь могут беспрепятственно и свободно верить, во что хотят". В 1946 г. раввин Эльмер Бергер также полагал, что "рядовому еврею больше не грозит наказание отлучением". Оба эти заявления были весьма преждевременны. В последующие годы стало ясно, что верховная секта по-прежнему способна подчинять евреев своей воле в любой части земного шара.
  В течение веков все же происходили кое-какие изменения, а строгость талмудистского режима в гетто порождала плач, стоны и звон цепей. Это. естественно, тревожило талмудистов, побуждая их к кажущимся послаблениям. Около 900 гола по Р.Х., как пишет Кастейн, "обсуждение Талмуда и религиозных догм стали допускаться". Внешне это выглядело, как нечто противоположное самой догме, которая, как известно, не разрешала изменять в писаниях раввинов ни одной запятой, а равно и не допускала ни малейших сомнений в ее божественном источнике на горе Синай.
  Открытая дискуссия очистила бы гетто как свежий ветер, но если бы подобное намерение действительно существовало, то ни Маймонид, ни Спиноза не подверглись бы преследованию. Все ограничилось тем, что в синагогах и школах был разрешен особый вид диалектических прений, имевших целью еще больше укрепить здание Закона. Участникам диспута разрешалось доказывать, что в пределах Талмуда все было законно и разрешено. Один из спорщиков выдвигал один тезис, другой отстаивал прямо противоположный, оба доказывая правильность Закона в обоих случаях.
  Такая система получила название пильпулизма. Она объясняет ту непонятную для нееврейских умов ловкость, с которой сионисты умеют, оправдывать у себя то, что они порицают у других. Спорщик, натасканный в пильпулизме. легко докажет справедливость иудейского закона, требующего превращения нееврейских слуг в рабов, в то время, как римские законы, запрещавшие порабощение христиан их еврейскими хозяевами, будут представлены, как "преследование" евреев. Таким же методом иудейское запрещение смешанных браков будет охарактеризовано, как "добровольное разобщение", а аналогичные запреты со стороны христиан превратятся в "дискриминацию, основанную на предубеждении" (по терминологии Кастейна): избиение арабов с точки зрения иудейского закона, разумеется, допустимо, а избиение евреев - преступление по любому закону.
  Чистый пример пильпулизма представляет собой, например, сама характеристика этого понятия со стороны Кастейна: "образец умственной гимнастики, к которому нередко прибегают, когда давление внешнего мира грозит задушить человеческий интеллект, не давая ему творческого выхода в реальном мире". Слова, набранные курсивом, чисто пильпулистский подлог: на еврейский "интеллект" давил не внешний мир, а условия внутри собственной общины, абсолютно исключенной "законом" от всякого общения с внешним миром.
  "Талмудистские дискуссии" пильпулистов преследовали еще и другую цель. Они создавали внутри замкнутых общин иллюзорное ощущение некоторого участия в правившем ими деспотизме, - как в наши дни ту же цель преследует голосование за единственного кандидата правящей партии в тоталитарных государствах. Стремление вырваться из талмудистского плена искало выход во вспышках мессианских мечтаний; для утоления этой жажды свободы и были разрешены "дискуссии о Талмуде".
  Неоднократно в еврейских общинах, запертых наглухо за племенной оградой, слышались недоуменные жалобы: "Мы выполняем все законы и предписания, дайте же обещанное вами славное завершение". Так появились целые серии псевдо-мессий, каждый раз доводивших общины еврейства до безумия в предвкушении обещанного. Раввинат обличал их как "ложных мессий", что было, разумеется, необходимым, поскольку не в силах правителей секты было выполнить обещанное "законом" триумфальное воцарение евреев в Иерусалиме: пленникам гетто оставалось лишь ждать и надеяться.
  Ранние мессии были: Абу-Иза из Исфагана в седьмом веке, Зонария-сириец в восьмом, и Саади бен Иосиф в десятом веках. Наибольшую известность приобрел Саббатай Цеви из Смирны, который в 1648 г. произнес запретное в синагоге грозное имя Бога, провозгласив этим что "Тысячелетие" стоит на пороге. Его отлучили, а "чтобы избежать последствий", он бежал и в течение ряда лет жил в неизвестности. Однако, его влияние на еврейские общины, не могшие дождаться обещанного славного "завершения", было громадным. Его признали мессией и он вернулся в Смирну в 1665 г., вопреки талмудистам, увидевшим в нем наибольшую за много веков угрозу их власти.
  После этого Саббатай Цеви официально объявил себя Мессией. Желание сменить оковы Талмуда на победу в Иерусалиме было столь велико, что Смирнская община, за которой последовали массы евреев во всем мире, признала его, вопреки талмудистскому отлучению. Саббатай объявил, что 1666 г. будет годом Мессии, раздал своим друзьям короны всего мира и выступил в Константинополь, чтобы сместить турецкого султана, во владения которого входила Палестина. Евреи во всем мире распродавали дома, дела и все свое достояние, готовясь к "возвращению" и началу своего господства над миром. В Лондоне (согласно записи в дневнике Самуила Пеписа в феврале 1666 г.) среди евреев заключались пари, будет ли Саббатай Цеви провозглашен "Царем мира и истинным Мессией"?
  Как и следовало ожидать, по прибытии в Иерусалим он был арестован и посажен в тюрьму, что только увеличило как число его последователей, так и его славу. Бушевавшие толпы осаждали тюрьму, и турецкие власти перевели его в крепость в Галлиполи, которая с помощью щедрых подарков от евреев превратилась в царский дворец. Массовая истерия овладела рассеянным по миру целым народом, для которого Саббатай Цеви был действительно Царем Мира, пришедшим освободить их и поставить выше остальных народов.
  Саббатай Цеви сделал именно то, что всегда делали сионские мудрецы: он дал невыполнимые обещания, - основной порок доктрины, который в будущем ее неизбежно погубит. Однако, в отличие от осторожных старейшин, он сделал ошибку, указав срок: последний день 1666 гола. Когда год подходил к концу (к этому времени талмудистскому центру в Польше уже было ясно, чем кончится эта эпопея, и его эмиссары уведомили султана о "ложном Мессии") он нашел выход из опасного положения: в пышной церемонии в его тюремном дворце Саббатай перешел в Ислам и провел остаток жизни при дворе Султана. Талмудистское правительство было немало потрясено этой аферой, но вскоре оправилось, наложив "великое отлучение" на Саббатаевых последователей, остатки которых живут до сих пор; они верят, что Саббатай вновь вернется, и что надо будет во всем подражать ему, включая и обращение в Ислам.
  Сионизм нашего времени - несомненно новая форма мессианства, осужденная на столь же неизбежное разочарование. После исчезновения Саббатая Цеви и всех связанных с ним надежд, еврейские массы снова погрузились во тьму рабства внутри своих гетто. Лишенные надежды на освобождение и под строгим надзором своих господ, они вернулись к долбежке "Закона" и его разрушительных предписаний. Их стали теперь готовить к выполнению предстоящих им задач.
  Глава 17. МИССИЯ РАЗРУШЕНИЯ
  Изучение многих сотен томов истории Сиона приводит к пониманию его основной миссии, ясно выраженной в немногих словах цитированного нами выше еврейского писателя, Мориса Самуэля: "Мы евреи - разрушители, и навсегда останемся разрушителями: ...что бы ни делали другие народы, никогда не будет отвечать ни нашим нуждам, ни нашим требованиям".
  На первый взгляд кажется, что это сказано хвастуном или неврастеником, однако углубленное изучение вопроса показывает, что это честные и продуманные слова. Они означают ни более, ни менее, что человек, родившийся и остающийся евреем, получает разрушительное задание, отказаться от выполнения которого он не в состоянии.
  Уклоняясь от "закона", он перестает быть в глазах руководства хорошим евреем. Если он хочет или вынужден им быть, он должен этому "закону" повиноваться.
  В этом объяснение того, что роль еврейского руководства на всем протяжении истории всегда была, и не могла быть иной, как разрушительной. В жизни нашего поколения 20-го века его разрушительная миссия достигла своей наибольшей силы, приводя к результатам, которые полностью еще трудно предвидеть. Это мнение не одного только автора этой книги. Как сами сионистские книжники, так и изменившие иудейству раввины, не говоря уже о нееврейских историках, всегда были согласны между собой относительно еврейской миссии разрушения. В ней не существует сомнений у серьезных исследователей, в этом, пожалуй, одном вопросе царит полное единодушие.
  Вся история человечества преподносится евреями в таком изложении, что разрушение является необходимой предпосылкой для выполнения иудейского "закона" и для окончательного торжества еврейства.
  "История человечества" означает для евреев совсем не то, что для христиан. Для этих последних история означает, примерно, летопись христианства, и то, что было раньше, пока не начинается область легенд и мифов. Для еврея история записана в Торе-Талмуде и в проповедях раввинов, ее начало восходит к 3760 году до Р.Х., якобы точной дате сотворения мира. Между "законом" и "историей" нет разницы, и не существует иной истории, кроме еврейской; все повествование развертывается перед глазами еврея, как последовательный ряд разрушительных действий и еврейской мести, будь то в наше время или 3000 лет тому назад.
  В подобном изложении жизнь всех других народов теряет всякий интерес и значение. Весьма поучительно и неевреям взглянуть на прошлое и настоящее мира еврейскими глазами: они увидят, что все, что казалось им существенным, чем они гордились или чего стыдились, окажется просто не существующим или же будет лишь серым фоном для красочной истории Сиона. Как будто смотришь одним глазом на себя с обратного конца подзорной трубы, а другим через увеличительное стекло на Иудею. Для правоверного еврея мир все еще плоский, как для нас в средние века, а Иудея, будущий его хозяин, находится в центре вселенной. Правящей иудейской секте в значительной степени удалось навязать и народам Запада свои теории, как раньше она сумела заставить иудеев принять ее "закон". Приказ "разрушать" составляет основу созданного левитами "закона". Если его выбросить, то не останется и самого "Моисеева Закона", а вся религия превратится в нечто совсем иное, повелительное: "разрушай" - ее основная характеристика, и именно это слово было выбрано не спроста. Можно было поставить и другие слова: завоюй, победи, подчини, и так далее, но избрано было - "разрушай". Слово это выдумали книжники, но они вложили его в уста Бога. Именно это извращение Ветхого Завета разоблачил Иисус Христос, сказав фарисеям: "вы ...учите законам человеческим".
  Извращение левитами истории начинается с самого начала, когда Господу Богу приписываются слова, якобы сказанные Им при обещании земли обетованной: "...истребишь все народы, которые Господь Бог твой дает тебе". И еще до того, первый акт мести язычникам также приписывается Богу: "И простру руку Мою и поражу Египет.., и поражу всякого первенца в земле египетской..."
  Начиная с этого, требование "истребляй" проходит через весь "закон". Оно стоит на первом месте, и только после него идет описание исторических событий. Иногда акт истребления представляется как сделка между Богом и избранным народом: либо Бог сам предлагает истребить, либо избранный народ просит Его это сделать. В обоих случаях истребление изображается, как столь похвальное действие, что ответная услуга подразумевается сама собой: "Если ты будешь... исполнять все, что Я скажу, то врагом буду врагов твоих... и истребишь все народы, которые Господь Бог твой дает тебе" (Исход). Здесь Господь Бог обещает истребление в обмен на "соблюдение": главным же из всех "законов и предписаний" является: "истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим" (Второзаконие).
  Предлагается и обратное: "И дал Израиль обет Господу и сказал: если предашь народ сей в руки мои, то положу заклятие (т.е. полное уничтожение -прим. перев.) на города их. Господь услышал голос Израиля и предал Хананеев в руки ему; и он положил заклятие на них и на города их" (Числа). Как мы увидим в дальнейшем, обещание "истребить" изображается условным и зависящим от встречной услуги, выполняемой народом или Богом.
  Приказание "истреби полностью"" - одна из основных догм "закона", а всякое проявление милосердия или снисхождение расценивается не как ошибка, а как тяжкое нарушение закона. Именно за это преступление (согласно "закону" это был не проступок, а именно преступление) был наказан Саул, первый и единственный царь объединенного иудейско-израильского царства. Левиты лишили Саула трона, поставив на его место иудея Давида, причем знаменательна и причина возвышения Давида: будущий "царь всего мира" должен происходить из его рода. То же требование полной безжалостности по отношению к побежденным неоднократно повторяется в книгах "закона", в частности в аллегорическом рассказе об избиении Мадианитян, заключающем повесть о Моисее (Числа). Такова была основа, на которой строился весь Закон и по которой преподавалась история древности и всех последующих эпох. С того момента, когда Израиль отверг их, оставив иудеев одних с левитами, они подпали под полную власть своих священнослужителей, которые учили, что главным требованием Иеговы якобы было истребление всего "чужого" и что они, иудеи, божественно избраны для этой цели. Так иудеи превратились в единственный в истории народ, миссией которого является разрушение, как таковое. Разрушение, как привходящий фактор войны - хорошо знакомая черта мировой истории. Но разрушение, как открыто объявленная цель, было до тех пор неизвестно; единственным известным нам источником этой идеи является Тора-Талмуд. Намерение организовать постоянно действующие силы разрушения было столь очевидным, что мы можем быть благодарны Морису Самуэлю за цитированное выше откровенное признание.
  В течение всего времени, в котором большая масса людей, рассеянных среди других народов, подчинялась таким законам, их энергия неизбежно должна была направляться на разрушение. В 458-444 годах до Р.Х., когда левитам удалось с персидской помощью заковать в цепи своего Закона плачущие массы своего народа, родилась нация, которая с тех пор играет роль катализатора: не меняясь сама, она систематически изменяет жизненные условия и характер окружающих ее народов.
  Евреи стали этим всемирным катализатором, а изменения, вызываемые ими, всегда были губительны. Этот процесс принес много горя и несчастий нееврейским народам (которые своей услужливостью правящей секте сами навлекли на себя эти бедствия), не дав однако ничего хорошего и самим евреям, унаследовавшим эту печальную миссию.
  Нееврейские народы выжили и будут жить дальше, несмотря на всех Даниилов и Мордехаев древности и нашего времени. Последний час этих народов, которые якобы "Господь Бог дает тебе", сейчас дальше, чем когда-либо.
  Закон предписывал избранному народу особенно рьяно уничтожать те народы, среди которых их "рассеял" Иегова в наказание за их собственные "нарушения". Трудно, например, рассматривать весь библейский Исход иначе, как легенду, сочиненную левитами в Иерусалиме и Вавилоне через много столетий после того, как происходило что-либо похожее на описанные в нем события. Поэтому левитским книжникам вовсе незачем было бы приписывать египтянам опасения, что пришельцы, живущие среди них. могут иметь коварные намерения. Если об этом говорится в первой главе Исхода ("...вот, давайте перехитрим его, чтобы он не размножался; иначе, когда случится война, соединится и он с нашими неприятелями, и вооружатся противу нас..."), то это явно писалось для наставления своего собственного народа и его подготовки к миссии разрушения. Здесь впервые был провозглашен принцип, согласно которому "народ" должен помогать врагам приютившей его страны, чтобы уничтожить ее хозяев. Когда повествование достигало более или менее исторических эпох (напр., падение Вавилона), оно излагалось так, чтобы подчеркнуть именно эту сторону. Иудеи изображались, как помощники врагов Вавилона, с ликованием встречавшие персидских завоевателей. Разрушение Вавилона подавалось как месть Иеговы исключительно ради иудеев, она же видна была и в гибели вавилонского царя и в самом характере его смерти (исторически, и то и другое - несомненная выдумка, но она важна для нас, как нарочито сочиненный прецедент).
  События, как они изображены в Ветхом Завете, заканчиваются еще одним актом мести, на этот раз падающей на головы персидских освободителей. В нашем двадцатом веке политические деятели Запада часто чувствуют себя польщенными, когда сионистские эмиссары сравнивают их с добрым персидским царем Киром, освободителем иудеев. Вряд ли они внимательно читали Закон, или же не обратили внимание на то, что потом случилось с персами, которым также пришлись поплатиться за то, что иудеи жили в их среде.
  Чтобы создать нужную им аллегорию, левиты сочинили новый персонаж - язычника и преследователя иудеев Амана, якобы подавшего совет царю Артаксерксу: "Есть один народ, разбросанный и рассеянный между народами по всем областям царства твоего. И законы их отличаются от законов всех народов, и законов царя они не выполняют; и царю не следует так оставлять их". (Книга Эсфирь, III ,8). То же говорили и думали многие государственные деятели об избранном народе и его странных законах в течение многих столетии, вплоть до наших дней. Но за этими словами Амана, согласно книге Эсфирь, следуют другие: "Если царю благоугодно, то пусть будет предписано истребить их...", на что Артаксеркс соглашается и издает соответствующий приказ (как совет Амана, так и приказ Артаксеркса нужны разумеется лишь для того, чтобы за ними последовала еврейская месть). Губернаторам посылаются письма: все иудеи должны быть убиты в один и тот же день, "в первый месяц, в тринадцатый день его".
  Сочинявшим книгу Эсфирь книжникам явно нужна была старая история о влиятельных иудейских советниках при дворах иностранных владык, и они создали фигуру скрывающей свое происхождение еврейки Эсфири, любимой наложницы персидского царя, ставшей его супругой. По вмешательству Эсфири, царь отменяет свой приказ и повелевает повесить Амана и десять его сыновей на виселицах, приготовленных Аманом для казни Мардохея (приемного отца и опекуна Эсфири). Сверх того царь дает Мардохею полную свободу действовать по своему произволу, после чего Мардохей шлет письма губернаторам "ста и двадцати семи областей", от Индии до Эфиопии, приказывая иудеям "...собраться и стать на защиту жизни своей, истребить и погубить всех сильных в народе... и детей и жен..."
  Когда они узнали об этом, противоположном первому, приказе, "была радость у иудеев и веселие, пиршества и праздничный день и (любопытная деталь) многие из народов страны сделались иудеями, потому, что напал на них страх перед иудеями". А в назначенный день "...избивали иудеи всех врагов своих, побивая мечем, умерщвляя и истребляя... по воле своей... и умертвили из неприятелей своих семьдесят пять тысяч". Мардохей затем установил, чтобы четырнадцатый и пятнадцатый дни месяца Адар праздновались как "дни пиршества и веселия", что соблюдается по наши дни.
  Аман, Мардохей и Эсфирь - плод явной выдумки. История не знает царя Агасфера английского перевода Библии (который в русском переводе именуется Артаксерксом - прим. перев.). В одной из энциклопедий, правда, пишется (вероятно с целью вдохнуть жизнь в нравоучительный рассказ), что Агасфера история смогла опознать как Ксеркса. Если это так, то он был отцом Артаксеркса, пославшего персидских солдат с пророком Неемией в Иерусалим для насаждения силой расистского "Нового Закона". По этой версии получается, что Артаксеркс, бывший свидетелем избиения евреями семидесяти пяти тысяч своих персидских подданных, протежирует евреев в Иерусалиме!
  Весь этот рассказ не находит ни малейшего подтверждения в истории, являясь типичной выдумкой шовинистической пропаганды.
  Любопытно, что даже если все это одна лишь выдумка, то она вполне может стать действительностью в наше время, когда Запад явно подчиняется "закону", основанному на подобных анекдотах. В наши дни люди не могут "сделаться евреями", но слова: "многие из народов страны сделались иудеями, потому, что нашел на них страх перед иудеями..." рисует знакомую картину наших дней - в нашем поколении многие симпатизируют сионистам по той же самой причине. Мы видим перед собой точный портрет политиков 20-го века в Лондоне и Вашингтоне, читая фразу: "...и все князья в областях, и сатрапы и областей начальники, и исполнители дел царских поддерживали иудеев, потому что напал на них страх перед Мардохеем". И хотя ни библейского Мардохея, ни царя Агасфера никогда не существовало, Мардохеи нашего века весьма реальны и могущественны, а политика двух поколений государственных мужей Запада ведется больше из страха перед ними, чем из соображений блага собственных народов. Именно наши дни делают все эти мало правдоподобные древние истории весьма актуальными. Пусть Валтасар и Даниил, Артаксеркс и "Мардохей, сидевший у ворот царских", - символические фигуры, созданные для целей политической программы левитов, а вовсе не живые люди. Однако убийство русского царя и его семьи, преступление недавнего прошлого, было выполнено, как описано в стихе 30 главы 5 книги Даниила, а казнь вождей нацизма следовала ритуалу, предписанному книгой Эсфирь, VII-6, 10 и IX-13, 14. Другими словами, эти анекдоты - независимо от того, были ли они правдой или выдумкой - стали "законом" нашего века. Самые большие ежегодные еврейские праздники посвящены древним легендам о еврейской мести и разрушении, на которых основан этот закон: умерщвление "всех перворожденных Египта" и избиение, устроенное Мардохеем. И, кто знает, может быть даже и правда, что через 50 лет после завоевания евреев Вавилоном они помогли персам разрушить это царство; и что, в свою очередь, в течение последующих 50-ти лет освободители попали в такое подчинение к освобожденным ими иудеям, что царские сатрапы от Индии до Эфиопии, "страха ради иудейска", допустили погром и убийство 75.000 человек, и что указанные евреями "враги" были казнены смертью "проклятых Богом", т.е. повешены. В таком случае, персидские освободители евреев явно пострадали еще больше от рук освобожденных, чем их вавилонские завоеватели.
  По мере развития нашей истории т.н. "евреев" важно не забывать, что в иудаизме всегда было два направления мыслей, которые можно иллюстрировать цитатами из нашего времени.
  Бернард Д. Браун цитирует чикагского раввина Соломона Б. Фригофа, по мнению которого история Амана, Мардохея и Эсфири "есть сущность всей истории еврейского народа". Сам же Бернард Браун считает, что в настоящее время празднования Пурима следует прекратить и забыть о них, поскольку они давно уже превратились в пародию даже на те "празднества, которые были столь отвратительны" древним израильским пророкам (Пурим был придуман много позже того времени, когда Исаия и Осия страстно протестовали против "ритуальных сезонов и торжеств").
  Браун писал свой труд в 1933 году, но вожди нацизма были повешены в 1946, в еврейский День Искупления, что показывает тщетность протестов Брауна, столь же безуспешных, как и протесты древних пророков. Как в 1946 году, так и 2700 лет тому назад взгляды раввина Фригофа и его древних единомышленников оказывались сильнее. Празднование Пурима подтверждает основные черты истории Сиона, повторяющиеся непрерывно от древности до наших дней: использование нееврейских владык для уничтожения нееврейских народов и осуществления иудейской мести. После Мардохея Ветхий Завет не содержит больше исторических данных, и приходится обращаться к авторитетам иудаизма для проверки того, представлялись ли евреям события последующей истории в том же самом свете, другими словами, как серия еврейских бедствий по вине "язычников", каждое из которых неизбежно кончалось разрушением языческого государства и торжеством иудейской мести. Такая проверка приводит к выводу, что вся история, вплоть до настоящего времени, именно так и преподносится еврейским массам старейшинами руководящей секты. Как Египет, Вавилон, Персия и все другие государства упоминаются в Ветхом Завете лишь в их отношении к евреям, как их завоеватели, угнетатели и т.д., чтобы затем неизбежно подвергнуться мести Иеговы, так и в описании последующих событий еврейскими историками опускается все, не имеющее отношения к этой основной теме. В их описаниях Рим, Греция и более поздние империи существовали лишь в контексте их отношения к евреям или евреев к ним.
  Следующим после Вавилона и Персии государством, испытавшим на себе действие разрушительной силы еврейства, был Египет. Еврейская община в Александрии, весьма многочисленная еще и до пополнения ее беглецами от вавилонского вторжения была самым крупным скоплением евреев в известном тогда мире; в этом отношении Египет было похож на Россию перед войной 1914-1918 гг. и на современные Соединенные Штаты Америки. Отношение евреев или по крайней мере их старейшин, к египтянам было таким же, как прежде к персам или вавилонянам.
  Как пишет Кастейн, Египет был "историческим убежищем" евреев, что по началу может показаться выражением благодарности, пока из последующих слов не становится ясным, что судьбой и этого "убежища" должно было быть его полное уничтожение. Кастейн описывает отношение евреев к египтянам почти теми же словами как и книга Исход, приводящая высказывания египтян о евреях. По Кастейну евреи в Египте "жили закрытыми общинами, уединенно и строили свои собственные храмы... Египтяне ясно чувствовали, что в своей религиозной обособленности евреи презирали их веру и отвергали ее". Он добавляет, что евреи "естественно" были на стороне персов, поскольку Персия в свое время помогла им восстановить Иудею.
  Другими словами, приняв у себя евреев и давая им их "историческое убежище", Египет не заслуживал с еврейской точки зрения, ни благодарности, ни лояльности. Враждебность к народу, в среде которого они жили, выразилась в поддержке евреями врагов Египта, что, в свою очередь, породило у египтян недоверие к евреям: "Другой причиной враждебности было стремление евреев всячески избежать ассимиляции и сохранить свою обособленность, не разделяя судеб приютившей их страны... Острая духовная необходимость поддерживать связь с каждой ветвью своей нации, лояльность по отношению ко всем без исключения группам своего народа, неизбежно отражались на лояльности их, как граждан любой страны поселения". "Как и в древнем Вавилоне", заключает Кастейн, египетские евреи встретили персидских завоевателей "с открытыми объятиями", несмотря на то, что со стороны Египта они пользовались одним лишь гостеприимством.
  Вавилон, Персия, Египет, на очереди теперь была Греция. В 332 до Р.Х. Греция завоевала Персию, и Египет также оказался под властью греков. Александрия стала греческой столицей. Несомненно многие александрийские евреи охотно последовали бы совету Иеремии, "стремиться к миру в городе", однако правящая секта с ее доктриной разрушения и здесь была сильнее.
  Для верного последователя своей секты, Кастейна, греческая культура была, хотя и "интеллектуально блестящей", но являлась одновременная "прототипом лживости, жестокости, клеветы, лукавства, лени, самодовольной испорченности, жадности и несправедливости". Несущественный для него греческий эпизод истории человечества он заканчивает гордыми словами: Александрийские евреи были причиной разложения культуры эллинизма".
  Вавилон, Персия, Египет, Греция... Так вся история от сотворения мира и до начала христианской эры, преподносилась евреям священными книгами и сионскими мудрецами как исключительно еврейское дело, "язычники" упоминались только там, где они сталкивались с евреями, и при описаниях неизбежного их истребления евреями, как в мирные, так и в военные времена.
  Можно ли считать подобное изображение событий дохристианской эры правильным? Продолжается ли тоже самое и в наши дни?
  Если судить по нашему поколению, для которого это несомненно так, то надо думать, что так было и в прошлом. В наш век столкновения народов, похожие на вавилоно-персидскую войну древности, вначале, казалось бы, и не имели никакого отношения к евреям, но в конце концов все кончалось иудейским триумфом и иудейской местью, а разрушения и гибель, принесенные войной, представлялись осуществлением иудейского "закона", подобно избиению перворожденных в Египте, разрушению Вавилона и Мардохееву погрому.
  За Грецией последовал Рим. Живший в период расцвета Рима Цицерон, видимо понимал роль евреев в гибели греческой цивилизации, подчеркнутую Кастейном двадцать столетий спустя: выступая на процессе Флакка, Цицерон, упоминая евреев, боязливо оглядывался: ему известно, сказал он, что все они держатся друг за друга и способны погубить его за выступление против них; Цицерон советовал быть осторожными, имея с ними дело.
  Фусций, Овидий и Персий высказывали аналогичные предостережения, а живший в эпоху Иисуса Христа Сенека писал: "Обычаи этого преступного народа распространяются столь быстро, что у них уже есть сторонники во всех странах, и что таким образом побежденные навязывают свой закон победителям". В это же время римский географ Страбон, изучая распределение и численность евреев (а она и в наше время много выше, чем разрешается показывать в статистике), писал, что нет места на земле, где бы их не было.
  Для всех христианских народов Греция и Рим - создатели вечных ценностей, на которых построена европейская культура. Из Греции пришла в мир красота, и греки заложили основы всей поэзии и искусства; из Рима пришла законность, и на его законах основаны Великая Хартия Вольностей, Habeas Corpus и право человека на беспристрастный открытый суд - величайшее из достижений Запада.
  Для сионистского историка Греция и Рим - только преходящие явления язычества, равно отвратительные по своему содержанию. Кастейн пишет с презрением, что "с самого начала Иудея с полным основанием видела в Риме одно лишь олицетворение грубой силы, неразумной и глупой".
  После Иисуса Христа Рим триста лет подряд преследовал христиан, не без помощи евреев, натравливавших на них римские власти. После своего крещения в 320 г. император Константин запретил евреям насильно подвергать своих рабов обрезанию, держать рабов-христиан и заключать смешанные браки. Хотя все это ничто иное, как ответное применение иудейского "закона", на этот раз по отношению, к самим евреям, Кастейн видит здесь одно только "преследование иудеев".
  После раздела Римской империи в 395 г. Палестина стала частью Византийской империи. Иерусалим перестал быть для евреев запретным городом только после того, как в Риме восторжествовало христианство, без которого в Иерусалим еще долго не пускали бы ни одного еврея. Однако, когда в 614 г. персы, воюя с Византией, заняли Палестину, евреи "со всех сторон бросились в ряды персидской армии", а затем, как пишет Кастейн, "со всей яростью людей, мстящих за трехсотлетнее угнетение", организовали "поголовное избиение христиан". Запрещение превращать христиан в еврейских рабов - с точки зрения еврейского историка, несомненно "угнетение". Признательность по адресу новых хозяев-персов быстро заглохла после разгула еврейской мести против христиан, и 14 лет спустя евреи "вошли в переговоры с византийским императором Гераклитом", предложив ему помочь отвоевать Иерусалим у персов.
  Затем пришла эра Магомета с исламом. Магомет оценивал евреев не иначе, чем Цицерон и другие, более ранние авторитеты. В Коране, в добавление к тому, что цитировалось раньше, стояло: "Ты конечно найдешь, что самыми жестокими врагами всех истинно верующих всегда были евреи и идолопоклонники".
  Тем не менее, как и христианство, ислам не проявлял враждебности к евреям, и Кастейн к нему сравнительно благосклонен: "Ислам оставил неверным полную экономическую свободу и автономное самоуправление... Ислам был вполне терпим к приверженцам иной веры... Никогда со стороны христианства не давалось иудаизму возможности процветать так свободно, как под исламом". (1)
  Эти "возможности процветания" были предоставлены евреям магометанами на европейской почве, в Испании; магометанство открыло Запад для вторжения его "самых жестоких врагов". В обозе арабских завоевателей (после занятия Иерусалима в 637 г. калифом Омаром, повернувшим затем свои армии против Европы) талмудистское правительство прибыло в Испанию.
  Правившие до того Испанией вестготские короли относились к уже жившим среди них евреям не иначе, чем Цицерон, Магомет и многие другие. На XII церковном соборе в Толедо один из последних королей, Эйрих, умолял епископов "вырвать с корнем, наконец, эту еврейскую чуму" (около 680 г.). Вестготская эра вскоре после этого пришла к концу, а в 712 г. магометанские завоеватели обосновались в южной и центральной Испании.
  Кастейн пишет: "Евреи поставляли охрану и гарнизоны в Андалузии"; известнейший еврейский историк наших дней Гретц (Graetz) описывает эту первую встречу евреев с Европой более подробно: "Евреи, пришедшие из Африки, и их единоверцы на Пиренейском полуострове действовали заодно с арабским завоевателем Тариком. После битвы под Хересом в июне 711 г., где пал последний король вестготов Родерик, победоносные арабы, продвигаясь далее, повсюду активно поддерживались евреями. В завоеванных ими городах арабские военачальники, дорожа каждым бойцом для дальнейшего завоевания страны, могли оставлять лишь малые гарнизоны, вверяя их охрану евреям. Так евреи, недавно бывшие закрепощенными, стали хозяевами Кордовы, Гренады, Малаги и многих других городов. Когда Тарик подошел к столице Толедо, он нашел там только небольшой отряд защитников... Пока христиане молились в храме о спасении страны и веры, евреи открыли ворота города, радостно приветствуя арабских победителей. Так они отомстим за все перенесенные ими лишения... Столица также была передана Тариком под надзор евреев. Когда затем правитель Африки, Муса ибн Нассир, пришел в Испанию во главе второй армии и завоевал новые испанские города, он также передал евреям надзор за ними и управление".
  Это повторяет картину всех прежних действительных или легендарных событий, в которых принимали участие евреи: конфликт между двумя "чуждыми" народами кончался триумфом еврейства и еврейской местью. Как в Вавилоне и Египте, евреи обратились против народа, с которым они жили, "открыв ворота" иностранному завоевателю. Этот завоеватель, в свою очередь, выдал евреям захваченные им города.
  В войне плодами победы являются столицы и другие большие города, власть и контроль над ними, они достались в Испании не победителям, а евреям. Генералы калифа видимо обращали столь же мало внимания на предостережение Корана, как современные нам политики Запала на учение Нового Завета.
  Что же касается т.н. "лишений", за которые с лихвой отомстили евреи, то по словам Гретца, самым жестоким из них было запрещение иметь рабов-христиан: "самыми угнетающими из них были ограничения, касавшиеся владения рабами; евреи не имели права ни покупать рабов-христиан, ни принимать их в подарок".
  Однако, если арабы рассчитывали на благодарность со стороны тех, кому они "доверили столицу" и другие большие города, то они просчитались. После арабского завоевания еврейский поэт Иуда Халеви из Кордовы писал в одной из своих песен:
  "...как могу я выполнить мой священный обет
  и заслужить благословение.
  пока Сион остается в римском рабстве,
  а я всего лишь любимец арабов?
  Как мусор для меня все испанские сокровища,
  богатство и испанское добро.
  Для меня чистое золото - пыль той земли,
  на которой когда то стоял наш храм".
  Такое отношение со стороны их агентов не без оснований беспокоило советников калифа, как раньше были обеспокоены вестготские короли, пророк Магомет и римские вельможи. Один из этих советников, Абу-Ишак из Эльвиры, обратился к кордовскому калифу с предостережением, мало отличавшимся от слов Цицерона: "Евреи... стали большими вельможами, и их гордость и наглость не знает меры... Не ставь этих людей твоими министрами..., так как вся земля вопиет против них ; еще немного, я она сотрясется, и все мы погибнем... Я был в Гренаде и видел, как они правят. Они разделили между собой все области страны и ее столицу; всюду сидит и управляет один из этого проклятого племени. Они собирают налоги и богатеют, они роскошно одеваются, тогда, как твои одежды, о мусульманин, стары и изношены. Все тайны государства им известны, однако это безумие - доверять изменникам!".
  Калиф продолжал однако выбирать своих министров из ставленников талмудистского правительства в Кордове. Испанский период показывает яснее всех других, что еврейская версия событий возможно была ближе к истине, чем неевреейские их описания; завоевание Испании во всяком случае было гораздо более еврейским, чем арабским. Номинальное господство мавров длилось 800 лет, но в конце его, следуя своей старой привычке, евреи помогали испанцам изгнать мавров.
  Всеобщее народное озлобление по отношению к евреям было, однако, так сильно, что смягчить его оказалось невозможным. Народное недоверие в особенности было направлено против обращенных евреев, т.н. марранов. Искренности их обращения в христианство никто не верил, и в этом испанцы были вполне правы, поскольку сам Кастейн пишет, что между евреями и "новообращенными" существовал "тайный сговор"; как известно, Талмуд разрешает мнимое обращение в случае его выгодности, и это разрешение явно широко использовалось.
  Несмотря на неприязнь населения к евреям и марранам, испанские короли в течение длительного периода войн за освобождение Испании обычно ставили их своими министрами финансов. Некий Исаак Аррабанель был поставлен государственным казначеем и ему было поручено обеспечить фонды для отвоевания Гренады. Иудейские старшины в этот период послушно следовали своему закону: "давать в долг всем и не занимать ни у кого", и Кастейн свидетельствует, что евреи оказывали "финансовую помощь" христианскому северу в его борьбе с магометанским югом.
  После освобождения Испании прорвались наружу антиеврейские чувства, накопившиеся за 800-летнее господство мавров, при участии в нем евреев, и в 1492 году евреи были изгнаны из Испании, а в 1496 году и из Португалии. Сионистские историки не прощают этого, соревнуясь в своей ненависти к Испании и все еще веря, что она не избежит мести Иеговы. Свержение испанской монархии почти через 500 лет после изгнания евреев и гражданская война 30-х годов расцениваются евреями как первые взносы в уплату по этому счету. Ведущий сионист и член Верховного Суда Соединенных Штатов, Брандейс (Brandeis), не постеснялся заявить американскому главному раввину Стефену Уайзу (Stephen Wise) в 1933 году: "Пусть Германия разделит судьбу Испании". Третирование Испании в последующие десятилетия со стороны "международных демократий", и в частности ее долгое недопущение в Организацию Объединенных Наций, следует рассматривать именно в этом свете.
  Ко времени изгнания евреев из Испании христианская эра длилась уже полтори тысячи лет, и события этого периода следовали путями, предначертанными в дохристианскую эпоху, согласно исторической части Ветхого Завета, и согласно требованиям иудейского "закона". Руководимые талмудистами, евреи продолжали оказывать разрушительное действие на жизнь других народов. Они видели себя "плененными" или "угнетенными", куда бы они ни шли (согласно их собственному Закону, а вовсе не по вине народов, в среде которых они жили), и их роль неизменно сводилась к выполнению этого "закона": истреблять и уничтожать. Их правители пользовались ими как "сеятелями разбора", по словам Корана; и пользуясь посеянным шли раздором, талмудисты достигали высот гражданской власти, мстили "угнетателям", поддерживали вторгавшихся врагов и давали затем деньги на их изгнание. Таково было непреклонное требование господствующей секты в продолжении долгих столетий и, хотя с еврейской стороны не умолкали голоса протеста, в конце концов преодолевала власть "закона". Выполнение этой злосчастной миссия не приносило евреям ни счастья, ни удовлетворения, но уклониться от него они не могли. Так их первая встреча с Европой закончилась через 800 лет тем, что их "выплюнули из страны".
  Как уже было отмечено в предыдущей главе, это событие имело решающее значение для нашего поколения. Каталитическая сила разрушения могла бы найти здесь свой конец, если бы не тайна, скрытая в недрах России и Польши.
  Изгнание из Испании было жестоким уроком для пострадавших евреев. Было много признаков того, что они и их потомки поняли смысл этого урока, и что с течением времени они смогли бы найти пути к тому, чтобы оставаясь евреями, слиться с остальным человечеством. Это было бы концом идеи разрушения, как и создавшей ее секты.
  Однако этого не произошло, идея разрушения выжила. Ее подхватила и понесла в мир новая группа людей, не имевших ничего общего по своему происхождению с какими бы то не было евреями, "детьми Израиля" или иудейским племенем. Они называли себя "евреями" только в знак приверженности их к определенной политической программе. Чтобы описать подробнее этот народ (упомянутый в главе "Кочующее правительство") и дальнейшие пути идеи разрушения, мы должны на время отклониться от нашей прямой темы.
  Даже в начале своего восьмисотлетнего периода в Испании (711-1492), жившие там евреи, члены самой многочисленной в мире их общины, фактически не были иудеями; даже они не могли претендовать на чистую потомственную линию из Иудеи или от палестинских предков. Гретц пишет: "Первые поселения евреев в прекрасной Гесперии окутаны мраком неизвестности", и добавляет, что тамошние евреи, "претендуя на древнее происхождение", считали, что "они были переселены туда после разрушения храма Навуходоносором".
  В течении долгих столетий, естественные процессы в природе и в жизни людей неизбежно вели к смешению. Представление о совершенно особом народе, избранном править миром на трупах поверженных язычников, привлекало примитивных людей многих племен. Обрезанный араб легко мог стать евреем, едва заметив это; раввины в североафриканской пустыне, и городах были далеки от "центра" и охотно увеличивали свою паству. Римские императоры, преследуя "языческие религии", никогда не подвергали иудаизм общему запрету, в результате чего многие почитатели Изиды, Ваала и Адониса, если они не переходили в христианство, вступали в синагогу. Вдалеке от Вавилона беспощадные законы племенной обособленности не могли применяться со всей строгостью.
  Другими словами евреи, пришедшие в Испанию вслед за маврами, уже были людьми смешанной крови. В течение восьмисот лет в самой Испании, под надзором переселившегося туда "правительства", расовые законы соблюдались более строго: появился сефардский еврей, как определенный национальный тип.
  По изгнании евреев из Испании, как уже упоминалось, "правительство" неожиданно переехало в Польшу. Что случилось теперь с этими сефардскими евреями, которые одни только и могли претендовать на какие то следы иудейского происхождения?
  "Еврейская Энциклопедия" пишет вполне определенно: "Сефардим - потомки евреев, которые были изгнаны из Испании и Португалии, и поселились в Южной Франции, Италии, Северной Африке, Малой Азии, Голландии, Англии, Северной и Южной Америке, Германии, Дании, Австрии и Венгрии". Польша не упоминается; туда переехало талмудистское правительство, но массы сефардских евреев рассеялись по Западной Европе, двигаясь не на восток, а на запад. "Правительство" отделилось от своего народа, и еврейские массы начали рассеиваться.
  О сефардах в рассеянии "Еврейская Энциклопедия" пишет следующее: "Многие новые поселенцы происходили из богатых семей, занимавших, как марраны, влиятельные позиции в покинутых ими странах... Они считали себя высшим классом, еврейской знатью, и долгое время смотрели на своих единоверцев сверху вниз, а эти последние признавали их таковой. Сефарды никогда не занимались торгашеством или ростовщичеством, и не смешивались с низшими классами. Хотя они и жили в мире с остальными евреями, сефарды очень редко заключали с ними смешанные браки ... В настоящее время сефарды утратили власть, которой они пользовались над другими евреями в продолжении нескольких столетий".
  Другими словами, сефарды, покинув Пиренейский полуостров, не переселились в Польшу и не смешались с прочими евреями, расселившись по Западной Европе. На лиц иного происхождения, называвших себя евреями, они смотрели свысока, держась от них в стороне, и вскоре утратили свое былое влияние. Странным образом, еврейские источники сообщают мало правдоподобные данные о сокращении их числа от значительного меньшинства к незначительному, что противоречит законам биологии, ставя эти данные под большое сомнение.
  После эвакуации "центра", правившего от имени своего народа в течение двух тысячелетий, этот самый народ, как по волшебству, резко изменил свой характер. Известные миру до тех пор евреи, только что пережившие столкновение своего "закона" с Европой и наведенные происшедшим на серьезные размышления, вдруг начали терять свое былое положение в еврействе и даже резко сокращаться в числе!
  Талмудистское правительство стало готовиться к очередной встрече с Европой, обосновавшись в новой ставке посреди азиатского народа - хазар, обращенных в иудейство за много веков до того. Правящая секта шла к своей прежней цели, но используя совершенно иную народность - дикую азиатчину, не познавшую предостерегающего опыта в Испании.
  Небезынтересно, что когда в 1951 голу один нью-йоркский издатель собирался печатать одно из произведений автора этих строк, то глава одной еврейской политической организации энергично "посоветовал" ему не делать этого, заявив в частности, что "Рид выдумал хазар". Однако, иудейские авторитеты полностью согласны, как с существованием хазар, так и с обращением их в иудейскую веру; исторические атласы наглядно показывают развитие хазарского царства, которое в период своего расцвета, около 600 г. по Р.Х. простиралось от Черного до Каспийского моря. Хазары были народом татарской или тюркско-монгольской расы, и "Еврейская Энциклопедия" пишет, что их каган или вождь, "вместе со своими вельможами и большей частью до тех пор языческого народа перешли в иудейскую веру, вероятно около 679 г. нашей эры".
  Об этом свидетельствует переписка между Хасдаи ибн-Шапнетом, министром иностранных дел кордовского султана Абдэль-Рахмана, и хазарским царем (каганом) Иосифом, датируемая около 960 года по Р.Х. Согласно "Еврейской Энциклопедии", еврейские историки не сомневаются в подлинности этой переписки, где впервые встречается слово "ашкенази" в применении к ясно обозначенной, до того неизвестной группе "восточных евреев", и их славянским связям.
  Эти тюркско-монгольские "ашкенази" не имели таким образом, кроме веры, абсолютно ничего общего с евреями, известными до тех пор западному миру - сефардами.
  Власть талмудистского правительства над разбросанными по Европе еврейскими общинами в последующие столетия все более слабела, однако тесно спаянной общиной евреев Востока оно правило поистине железной рукой. Евреи семитского вида становились в Европе все большей редкостью, а в наше время среди евреев все сильнее преобладает тюркский тип, в чем нет ничего удивительного.
  Никто, кроме евреев, никогда не узнает почему 13 столетий тому назад правящей сектой было разрешено это единственное в истории массовое обращение многочисленных "язычников" в талмудистский иудаизм. Была ли это случайность, или же уже тогда сионские мудрецы способны были предвидеть все возможные последствия? Как бы то ни было. к тому времени, когда сефарды оказались рассеянными по всему свету, а их разрушительная миссия в Испании потерпела уничтожающее поражение, новая резервная армия стояла готовая к бой, представляя собой к тому же наилучший человеческий материал для целей уничтожения и разрушения.
  Задолго до обращения в иудаизм, хазары враждовали с наступающей с севера Русью, впоследствии их покорившей, основавшей Киевское княжество и принявшей христианскую веру. Ко времени обращения хазар составление Талмуда было уже закончено. После крушения их царства около 1000 г. по Р.Х., хазары остались в политическом подчинении у талмудистского правительства, а их борьба с Россией шла под знаком талмудистского, антихристианского "закона". В дальнейшем они мигрировали в Россию, в частности в Киев, в Малороссию, но, по-видимому, главным образом в Польшу и Литву.
  Несмотря на полное отсутствие в них еврейской крови, под талмудистским руководством они превратились в Польше, а затем в России в типичное "государство в государстве". Там, где они скопились, образовались впоследствии под тем же талмудистским руководством, центры анти-русской революции, со временем превратившейся в "мировую революцию". В этих областях и с помощью именно этих людей готовились новые орудия разрушения для уничтожения христианской Европы.
  Эти дикари из отдаленных глубин Азии жили под властью Талмуда, как в свое время евреи Вавилона или Кордовы, столетиями "соблюдая закон", дабы когда-то в будущем "возвратиться в землю обетованную", о которой их предки никогда и не слыхали, чтобы оттуда управлять всем миром. В XX столетии, в котором столько политиков Запада с энтузиазмом планировали это "возвращение", ни один из них не имел представления о хазарах. Знали о них только арабы, о земле и жизни которых шло дело, и которые пытались информировать как мирную конференцию в 1919 году, так и Организацию Объединенных Наций в 1947-ом, но тщетно.
  Таким образом, после 1500 г., в мире жили отличные друг от друга группы евреев: сефардские по происхождению, рассеянные общины Запада и тесно сплоченная масса талмудистских "евреев" Востока. Время должно было показать, сможет ли талмудистский центр выковать из этих "ашкенази" столь же мощную силу разрушения, как прежняя, и сможет ли он сохранить власть над еврейскими общинами Европы с их совершенно иными традициями и опытом изгнания из Испании.
  Около 1500 г. талмудистское правительство эвакуировалось из Испании в Польшу, обосновавшись посреди скопления новых "евреев", до тех пор никому на Западе неизвестных, и ослабив свою власть над сефардами, которые быстро стали сокращаться в числе, перестав представлять собой сплоченную силу - по крайней мере, по мнению иудейского руководства. Этот период отделяют от нашего времени всего 450 лет, но за это время история ответила на оба поставленных вопроса, а результаты перехода талмудистского центра в Польшу стали сейчас совершенно очевидны. За эти полтысячелетия видимый талмудистский "центр" якобы перестал существовать - по крайней мере, по утверждению Кастейна, - а разрушающая сила одновременно разлилась по Европе в новой форме, имя которой "революция". (2)
  За 450 лет мир видел три таких "революции" (считая только главные из них), и каждая из них была разрушительнее предыдущей. В каждой из них можно было распознать наследие предыдущей, поскольку их характеризовали одни и те же главные черты, являясь в то же время главными чертами иудейского закона, изложенного в Торе-Талмуде. Во всех случаях главный удар был направлен на законное правительство, душу народа и христианство. Иудейский "закон" признает только одну законную власть - власть Иеговы, и только одну полноправную нацию - его избранный народ. Талмудистские комментарии этого "закона" особо выделяют христианство, как главного врага среди "чуждых богов", которым избранному народу категорически воспрещается служить; разрушение же и уничтожение, как уже неоднократно отмечалось, - основная догма этого закона. В начале каждой революции всегда говорилось, что она направлена против "царей и попов" - символов порабощения и эксплуатации. Теперь, когда власть царей и попов кончилась, а революция продолжается бесконечно, стало ясно, что эти лозунги имели целью лишь обмануть народные массы. Удар был направлен на все, что составляет нацию (убитый царь в каждом случае был ее символом), и на религию (разрушение церквей было символическим актом). Все это выдавало виновников с поличным. Естественный источник всех этих идей - Тора-Талмуд, их невозможно найти нигде в другом месте: "И предаст царей их в руки твои, и ты истребишь имя их из под небес... и ты истребишь все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим". Именно в тот момент, когда талмудистское правительство вдруг скрылось с поверхности, перед тем прочно обосновавшись посреди варварской азиатской народности, доктрина разрушения вступила в Европу, начав свой победный марш.
  Эти три революции, как и все исторические события дохристианской эры, описанные в Ветхом Завете, и события христианской эпохи, вплоть до изгнания евреев из Испании, подтверждают и исполняют иудейский закон. Конечным результатом каждой из них был иудейский триумф. Были ли талмудисты непосредственными подстрекателями, организаторами и руководителями этих революций?
  В этом отношении первые две революции сильно отличаются от последней. Современная историография не в состоянии пока доказать, что талмудисты вызвали как английскую, так и французскую революции, и что они руководили ими. Во всяком случае автор этих строк не мог найти этому прямых доказательств. Конечным результатом обеих революций был, однако, триумф иудаизма: "возвращение" евреев в Англию (откуда их изгнали в XIII веке), и эмансипация евреев во Франции, хотя в начале обеих революций никто даже не мог подумать, что еврейский вопрос имеет к ним какое-либо отношение. Насколько можно судить сейчас, по прошествии долгого времени, "еврейский вопрос" вышел на сцену, а потом превратился в один из главных, уже в ходе самих революций, а достигнувшие этого результата иудейские заправилы, сами по себе, инициаторами этих революций не были.
  История третьей, русской революции - совершенно иная. Она закончилась величайшим иудейским триумфом и совершенно небывалым разгулом еврейской мести. Ни в Ветхом Завете, ни в позднейшие времена не было ничего ей подобного, и она была подготовлена, организована и направлена евреями, выросшими в областях талмудистского гетто. Это - исторический факт, достоверный и неопровержимый, наиболее значительный во всей многовековой истории Сиона, делающий понятными события прошлого и дающий ключ к пониманию будущего.
  Эти события в нашем столетии придали слову "революция" новое значение, вернее, его истинное значение: разрушение без конца, до окончательного выполнения иудейского "закона". Раньше это слово имело в Европе лишь ограниченный смысл: имелось в виду вооруженное восстание, вызванное специфическими условиями в определенном месте и в определенное время. В результате якобы невыносимого угнетения происходил взрыв, подобно тому, как пар в кипящем котле взрывает его крышку; так, по крайней мере, внушалось народному большинству со стороны руководящих мудрецов, прекрасно знавших, как обстояло дело в действительности. Русская революция показала, что теперь революция организовывалась, как нечто постоянное, как непрерывная разрушающая сила, непрерывно организуемая постоянным главным штабом, с его персоналом и целями мирового масштаба.
  Цели революции не имеют никакого отношения к местным условиям, революция не стремится исправить какие-либо местные несправедливости. Ей нужно разрушение само по себе, чтобы уничтожить в мире все законные правительства и поставить на их место новую власть и новых владык. То, что этими новыми владыками должны стать талмудисты, ясно каждому из чисто талмудистской сути русской революции и явно талмудистских целей, "мировой революции". Целью является буквальное выполнение "закона": "Ты будешь властвовать над всеми народами, но они не будут управлять тобой... Господь Бог твой поставит тебя выше всех народов земли".
  Без этой скрытой цели все три революции никогда не пошли бы известными нам путями, которые предвосхищают картину заранее запланированного будущего. Они являются лишь стадиями и ступенями по пути к осуществлению "закона", и снова те, кто в свое время казались могущественными владыками, как царь Кир или таинственный царь Агасфер, представляются нам теперь лишь марионетками в великой драме иудейских режиссеров на пути к ее чудесному завершению в Иерусалиме.
  Оливер Кромвель был одной из таких марионеток. Английским Школьникам он известен только, как человек, который обезглавил короля и вернул в Англию изгнанных из нее в свое время евреев. Добавим к этому еще избиение священников в Дрогхеде, чем особо хвалился Кромвель - единственный случай подобного рода во всей британской истории, - и что от него остается, кроме типичной сионистской марионетки, созданной единственно с целью помочь осуществлению "закона"?
  Кромвель был первый из многих после него, которые называли себя "ветхозаветными христианами", и уже одно это показывает антихристианскую сущность этих устремлений, ибо, как мы хорошо знаем, нельзя одновременно служить Богу и Маммоне. Кромвель запретил праздновать Рождество Христово, он сжигал церкви и убивал игуменов, и одно время евреи хотели даже провозгласить его своим Мессией.
  Он пришел к власти в то время, когда Саббатай Цеви, обещая близкий триумф Сиона, доводил до исступления еврейские массы и потрясал основы талмудистского правительства. Может быть именно поэтому талмудистские мудрецы задумали использовать Кромвеля, чтобы он обезвредил Саббатая. Еврейские эмиссары были срочно отправлены из Амстердама в Англию, чтобы выяснить происхождение Кромвеля: не еврей ли он? В этом случае Он мог бы быть объявлен Мессией, так как сионским мудрецам чрезвычайно импонировала одна из черт его характера: его усердие в "полном уничтожении" (можно предполагать, что если Мессия когда-нибудь действительно появится, то его выбор окажется довольно неожиданным: в 1939 г. автор этих строк был в Праге, где один из пражских раввинов проповедовал, что Гитлер - это еврейский Мессия: обеспокоенные еврейские знакомые автора спрашивали, что он об этом думает.).
  В родословной Кромвеля не нашлось указаний на происхождение от Давида, иначе он вероятно охотно согласился бы играть роль Мессии. Его приверженцы с их лозунгом "меч и Библия", считали, что своими кровавыми делами они выполняли библейские пророчества, и что возвращение евреев в Англию было первым шагом на пути к обещанному "тысячелетию". Кромвелю даже рекомендовали устроить его Государственный Совет по образцу Синедриона из 70 членов! Сам Кромвель относился к своим "тысячелетникам" довольно презрительно, но будучи "реальным политиком" того же сорта, который процветает в наше время, он охотно разглагольствовал о "религиозной свободе" и выполнении пророчеств, одновременно травя священников и духовных лиц.
  Главной задачей Кромвеля было, разумеется, обеспечить себе финансовую поддержку богатого амстердамского еврейства (вся история Запада в значительной степени развивается в согласии с основным правилом иудейского закона: давать в долг всем и не занимать ни у кого). Джон Букан (John Buchan, см. библиографию) пишет об амстердамских евреях: "В их руках была торговля с Испанией, Португалией и Левантом... они управляли потоком золота в Европе и готовы были помочь Кромвелю в его финансовых затруднениях". Раввин Манассия бен Израиль из Амстердама (тот самый, кто предсказывал приход Мессии и возвращение евреев в Иерусалим) поехал в Лондон, и сделка была заключена.
  Петиция Манассии бен Израиля на имя Кромвеля очень напоминает то, что в наши дни Хаим Вейцман писал британским премьер-министрам и американским президентам: прося о "возвращении" евреев в Англию, он туманно напоминал о неприятностях со стороны Иеговы тем, кто захочет этому воспротивиться, одновременно расписывая щедрые награды за сговорчивость. Все это весьма похоже на то, как нью-йоркские сионисты нашего времени дают понять американскому кандидату в президенты, что он может рассчитывать на голоса штата Нью-Йорк только если он обещает поддержать сионистское государство деньгами н оружием, будь то в войне или в мирное время.
  Фактически от Кромвеля требовали открытого подчинения иудейскому "закону", вовсе не "возвращения" евреев, поскольку фактически они Англию никогда не покидали. Их изгнание в свое время имело место только на бумаге и они продолжали жить там же, где жили н раньше, требовалась только легализация существующего положения. Кромвель не смог выполнить этого требования ввиду общественной оппозиции; по еврейским данным (Margoliouth, см. библиографию) ему было предложено 500.000 фунтов за продажу евреям собора Святого Павла с Бодлейской библиотекой Оксфорда в придачу.
  Кромвельское междуцарствие вскоре закончилось, но в народной памяти он остается, как человек, разрешивший евреям вернуться в Англию. Первая атака талмудистов на Европу большого успеха не имела. Англия сумела преодолеть последствия революции, и продолжала жить по-прежнему, как будто ничего особенного не произошло. Законное правительство было восстановлено, а религия пострадала не столько от этого чужеземного покушения на нее, как от безразличия, которое начало в это время развиваться в народе.
  Тем не менее, новый фактор "революции" появился в европейской политике, и через 150 лет после изгнания евреев из Испании "еврейский вопрос" занял в ней главное место.
  Последствия кромвельского междуцарствия заслуживают внимания постольку, поскольку восстановленный на троне король был также использован евреями. После смерти Кромвеля евреи сказали финансовую помощь Карлу Второму, который вскоре после своего воцарения в законодательном порядке легализовал положение евреев в Англии. Это однако не пошло на пользу его династии, так как амстердамские евреи одновременно финансировали и экспедицию Вильгельма Оранского против брата и преемника Карла Второго, короля Якова Второго, который также потерял корону и бежал во Францию, что стало концом католической династии Стюартов. Другими словами, ответ на вопрос, кто победил в борьбе Кромвеля со Стюартами, гласит: евреи.
  Через 150 лет разразилась новая революция, на этот раз во Франции. Тогда современникам казалось, что это была совершенно другая, особая революция, но была ли она таковой в действительности? Ее главные черты были теми же, что и раньше в английской революции, и позже в русской. Главный удар был направлен на национальность и религию, под предлогом борьбы с тиранией "царей и попов", а когда эта "тирания" была уничтожена, установился новый, во много раз более жестокий деспотизм.
  К этому времени, после раздела Польши, талмудистское правительство, по крайней мере по утверждению Кастейна, только что "перестало существовать", хотя явно продолжало действовать из подполья; трудно представить себе, чтобы после 2500-летней активности оно вдруг само по себе исчезло, без всяких к тому внешних причин. Оно спряталось, ушло от людских взоров, и поэтому сейчас очень трудно установить роль, которую оно играло во Франции в провоцировании и организации революции руками своих агентов.
  Однако русская революция, 120 лет спустя, дала неопровержимые доказательства прямого талмудо-иудейского руководства, и притом в масштабах, которых никто не ожидал; можно, поэтому предположить, что и в подготовке французской революции руководящая еврейская секта сыграла большую роль, чем она явствует из данных истории. Французская революция развертывалась под флагом борьбы за права человека, причем явно подразумевались все люди без исключения, но с началом революции "еврейский вопрос", как по волшебству, вышел на первый план. Одним из первых актов революции была полная эмансипация евреев в 1791 году (как законы против "антисемитизма" были одними из первых актов революции в России). Задним числом, поэтому, французская революция выглядит совершенно такой же, как ее английская предшественница, и как многие другие насильственные события истории, всегда кончавшиеся еврейским триумфом, а если в действительности особого триумфа и не было, то он непременно появлялся в позднейших "исторических описаниях". Народные массы Франции ожидали от революции, разумеется, совсем иных результатов, и в этом отношении они очень напоминают массы людей, вынесших тяготы двух мировых войн двадцатого столетия.
  Эмансипация евреев оказалась единственным постоянным результатом революции, все остальные достижения которой были нестойки, оставив Францию в состоянии духовного безразличия, от которого она не смогла избавиться до настоящего времени. Послереволюционная история Франции представляет собой долгое междуцарствие, за время которого Франция испробовала почти все известные человечеству формы правления, но так и не нашла ни удовлетворения, ни порядка.
  За все время, от падения Вавилона до французской революции, правящие евреи-талмудисты всегда действовали, как сила разрушения среди народов "куда Я послал тебя". Учитывая догму, которой они придерживались, это было неизбежно, ибо она была, одновременно, и законом, управлявшим каждым поступком их повседневной жизни. Под ярмом иудейского закона они не могли действовать иначе и были осуждены оставаться "вечными разрушителями": "смотри Я поставил тебя в сей день над народами и царствами чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать".
  Под таким контролем история евреев была повсюду одинаковой, в Вавилоне, в Персии, Египте, Греции, Риме и Испании; она не могла быть иной. пока ими правил этот единственный в своем роде "закон".
  Не все евреи, однако, создавали эту историю и она, в свою очередь, распространялась далеко не на всех евреев; не отметить этого было бы равносильно огульному осуждению всех "немцев" за национал-социализм, или же "русских" за принципиально чуждый им коммунизм.
  Мы уже говорили о том, что далеко не все евреи признавали навязанный им закон систематического разрушения и подчинялись ему. Во все времена со стороны евреев раздавались гораздо более энергичные протесты против этой миссии разрушения, чем они были слышны среди тех народов, которым эта миссия непосредственно грозила гибелью. Где бы в этой книге ни упоминалось слово "еврей", его нужно понимать с указанной оговоркой.
  В течение трех столетий, прошедших после изгнания евреев из Испании "еврейский вопрос" дважды оказался первоочередным на повестке дня насильственных общественных потрясений, в начале которых всем казалось, будто они были вызваны противоречиями местных национальных интересов: так было в холе как английской, так и французской революции, в дальнейшем мы подробнее коснемся вопроса о самом важном событии мировой истории - русской революции, и роли еврейства в ней.
  Реакция на французскую революцию привела к власти Наполеона, который также попробовал разрешить "еврейский вопрос", как и во всей человеческой истории неоднократно предпринимались попытки его разрешения всеми возможными методами, от насилия и подавления до умиротворения, уступок и капитуляции. Ничто не помогало, и вопрос этот по сей день остается, как язва на теле нееврейских народов. Не легче, однако и самим евреям, похожим на людей, посланных в мир как бы с шипами под кожей.
  Наполеон, пытавшийся раз и навсегда покончить с "еврейским вопросом", избрал самый простой из всех возможных методов и, вероятно именно поэтому приверженцы Сиона до сих пор вспоминают о нем со смешанными чувствами: этот выскочка без малого оказался умнее их самих. Однако, и его попытка кончилась неудачей; похоже на то, что решение этого вопроса для людей непосильно. Его разрешит Бог, когда найдет это нужным.
  Мы посвятим следующую главу описанию этой попытки Наполеона, а затем вернемся к анализу выдвинувшей его революции.
  Примечания:
  1. Происхождение и содержание Ислама спорны. Французские исламисты считают, что Коран на 90% - иудейское духовное наследие. Официальная магометанская версия о его происхождении от архангела Гавриила, продиктовавшего его Магомету, не выдерживает критики. Магомет был неграмотным и ничего записать не мог; "запомнить" содержание этого объемистого учения невозможно. Нет также оснований верить в то, что Господь Бог, уже однажды пославший на землю своего Сына, найдет нужным шестьсот лет спустя сообщить свою волю через посредство "неграмотного бедуина" (Кастейн), к тому же в форме, несовместимой с откровением Христова учения. Французские исламисты читают, что автором Корана был раввин тогдашней Мекки, совративший Магомета в иудаизм и написавший для него новое учение на основе иудаизма, но приспособленное для полудикого арабского населения (подвергшееся впоследствии дополнениям, в том числе и анти-еврейским). Главной целью было при этом уничтожение христианской веры, которая к VII веку распространилась среди значительной части арабов. Следующим шагом после полного искоренения христианства на Ближнем Востоке было завоевание магометанами половины христианской Европы, сумевшей лишь с напряжением всех своих сил отвратить смертельную опасность. Нееврейские народы при этом столетиями взаимно уничтожали друг друга, что - согласно анализу Д. Ридом основного содержания иудаизма - полностью соответствовало планам "сионских мудрецов", в особенности в том, что касалось искоренения ненавидимого ими христианства - к тому же чужими руками, т.е. без малейшей опасности для самих евреев. Лит-ра см. Joseph Bertuel, "L"Islam, ses veritables", Nouvelles Editions Latines, Paris, 1981, 2 tomes; Hanna Zakarias (псевдоним ученого-доминиканца, Pere Gabriel Thery), "De Moise a Mohammed", Cahors (Lot), 1955, 2 tomes.
  2. Хазарское происхождение восточных евреев - гипотеза, еще не нашедшая полного подтверждения. Главное возражение против нее гласит, что столь значительная миграция целого народа через территорию России не могла пройти незамеченной. Однако, налицо бесспорный факт другой миграции, примерно в ту же эпоху, т.е. Х - XI вв., а именно венгров: теснимые с востока монголами венгры, покинув свою урало-алтайскую родину, прошли двумя потоками через Россию, одним в направлении Финского залива, где они расселились в современных Финляндии и Эстонии, и другим через юг России в б. римскую провинцию Паннонию, где они основали свое нынешнее государство. От этой миграции также следов в русской истории не сохранилось. Ничего не говорят также польские и немецкие имена почти всех восточных евреев: фамильные имена - явление гораздо более позднее (не ранее XIV - XV вв.), и их хазары могли получить после завершившегося расселения в Польше; часть их могла мигрировать дальше в Германию и затем вернуться в Польшу уже с немецкими фамилиями. В России евреев до раздела Польши почти не было, небольшие их группы (возможно также хазарского происхождения) периодически из русских областей изгонялись, явно по неспособности ужиться с коренным населением, как и в западной Европе трудно найти страну или провинцию, где они не подвергались бы периодическим изгнаниям (или погромам). Как всякая гипотеза (при отсутствии доказуемых данных), хазарская гипотеза может считаться вполне законной, пока она не опровергнута новыми данными исследований, или пока нет иной гипотезы, лучше объясняющей спорные явления; ни того, ни другого в этом вопросе пока не имело места, возражения же с еврейской стороны не могут приниматься во внимание, как продиктованные соображениями, не имеющими отношения к исторической правде. Многие видные еврейские авторитеты (лит-ра см. Benjamin H. Freedman) считают хазарскую гипотезу доказанной, однако всякая дискуссия по этому вопросу подавляется сионистским руководством.
  Глава 18. РАССЛЕДОВАНИЕ НАПОЛЕОНА
  Достигнув головокружительных вершин власти. Наполеон собирался совершить большие дела для величия Франции и французов, с немалой также пользой себе самому и своей семье.
  Вскоре после того, как он стал императором, а может быть даже и раньше, он увидел, что одной из его самых трудных задач будет вовсе не французский, а совершенно, казалось бы, чуждый, - "еврейский вопрос". Этот вопрос не переставал мучить людей в течение столетий, и не успел Наполеон уговорить римского папу возложить на его голову императорскую корону, как он, как тревожащая тень, вырос позади его трона. Действуя, как всегда, прямо и решительно. Наполеон взял быка за рога, потребовав ответа на извечный вопрос: действительно ли евреи желают стать частью другой нации, в данном случае французской, и жить по ее законам, или же они тайно подчиняются иному закону, который предписывает им разлагать и поработить народы, среди которых они живут? Заметим, что это знаменитое расследование Наполеона было его второй попыткой разрешить еврейскую загадку. О первой известно лишь немного, и нужно вкратце рассказать и о ней.
  В самом начале его карьеры. Наполеону одному из первых пришла в голову мысль завоевать для евреев Иерусалим и, таким образом, употребляя модное выражение, "исполнить пророчество". Его примеру следовали с тех пор весьма многие, в том числе британские и американские политики, которым вряд ли понравилось бы, если бы их сравнили с Наполеоном: Бальфур, Ллойд-Джордж, Вудро Вильсон, Франклин Рузвельт, Гарри Труман и Уинстон Черчилль.
  Наполеоновская авантюра закончилась так быстро, что история почти ничего не говорит о ней и ее мотивах. В то время Наполеон командовал армией, но еще не был главой государства, и, начиная кампанию на Ближнем Востоке, он видимо надеялся на военную поддержку со стороны еврейского населения этих стран. Если он уже видел себя в роли первого консула или императора, он возможно собирался, для осуществления своих амбиций, искать, как Кромвель, финансовой поддержки у еврейства Европы.
  Как бы то ни было, он оказался первым европейским властелином (будучи главнокомандующим французской армии, он фактически обладал и полнотой исполнительной власти), искавшим благосклонность еврейских магнатов. Обещая им Иерусалим. Тем самым он признавал, что евреи обладают собственной, особой национальностью, хотя впоследствии он от этой теории отказался.
  Этот эпизод был краток, но он достоверен. В парижской газете "Moniteur" в 1799 г., когда Наполеон командовал французской экспедицией, посланной, чтобы выбить англичан из Египта, были опубликованы два сообщения, не оставлявшие сомнений в характере его предприятия.
  Первая депеша из Константинополя от 17 апреля 1799 г. была напечатана 22 мая и гласила: "Бонапарт опубликовал прокламацию, в которой он приглашает всех евреев Азии и Африки стать под его знамена, чтобы восстановить древний Иерусалим. Он вооружил уже большое число евреев, и их батальоны наступают на Алеппо". Из этого ясно, что Наполеон взял на себя миссию "выполнения пророчества" о возвращении евреев в Иерусалим.
  Второе сообщение появилось в той же "Moniteur" несколькими неделями позже: "Бонапарт завоевал Сирию не только для того, чтобы отдать Иерусалим евреям; его планы гораздо обширнее..."
  Вероятно Наполеона известили, что его первое сообщение произвело во Франции отрицательное впечатление, показав, что война против Англии (как и революция против "царей и попов") пойдет главным образом на пользу евреям. Возможно, однако, и другое, а именно то, что оно привлекло на сторону Англии больше арабов, чем евреев на сторону Наполеона.
  Наполеоновская затея оказалась мыльным пузырем, т.к. ему не удалось дойти до Иерусалима. К тому времени, когда первое сообщение достигло парижской газеты "Монитор", Наполеон уже был отброшен англичанами у Акра и его войска отступали к Египту. Если бы сионистские планы Наполеона имели успех, то не исключено, что сионские мудрецы стали бы искать в его родословной следы происхождения от Давида (как, в свое время, у Кромвеля), дабы объявить его Мессией. Еврейский политик, Филип Гедалла, комментировал в 1925 г. наполеоновское предприятие следующими словами, заслуживающими нашего внимания: "Этот человек полагал тогда, что судьба ему не улыбнулась. Но наша терпеливая раса спокойно выжидала, а сто лет спустя, когда иные завоеватели топтали те же пыльные дороги, оказалось, что она улыбнулась именно нам". Перед нами типично сионистское изложение событий 1917 года: британские войска - только орудие для выполнения иудейской миссии, упущенной Наполеоном. Гедалла выступал в присутствии Ллойд-Джорджа, того самого премьер-министра, который в 1917 году послал британских солдат на эти "пыльные дороги". Как пишет Кастейн, Ллойд-Джордж "расцветал" на этом собрании под одобрительными взглядами еврейской аудитории, видевшей в нем "орудие в руках еврейского Бога".
  В 1804 году Наполеон короновался императором, а к 1806 году еврейский вопрос во Франции приобрел такое значение, что он предпринял вторую попытку к его разрешению, на этот раз совершенно иным методом. После неудачи восстановления "древнего Иерусалима", иными словами, еврейской нации, он потребовал теперь, чтобы евреи сделали выбор между существованием, как отдельная нация, и слиянием с народом, в среде которого они жили.
  Престиж Наполеона сильно страдал в это время в глазах французов из-за особых симпатий, которые он, по их мнению, выказывал по отношению к евреям. Он получал столько жалоб и просьб из народа о защите от евреев, что, обращаясь к Государственному Совету, он однажды сказал: "Евреи, как саранча и гусеницы, пожирают мою Францию... это - нация внутри нации". В то время даже ортодоксальный иудаизм энергично отрицал подобное определение.
  В самом Государственном Совете мнения по еврейскому вопросу разделились, после чего Наполеон вызвал и Париж 112 ведущих представителей иудаизма из Франции, Германии и Италии, предложив им дать ответ на ряд вопросов. Неевреям обычно плохо понятен тот странный мир, с которым теперь столкнулся Наполеон, и некоторую ясность могут внести в него две цитаты хорошо известных нам авторов: "Благодаря тому, что евреи считают себя избранным народом, которому обещано спасение, еврейский мир всегда был иудеоцентричен, и евреи способны рассматривать все исторические события, только поставив себя в их центр" (Кастейн). "Евреи создали собственную мировую историю, поставив себя в центр - с того момента, когда Иегова заключил договор с Авраамом, судьба Израиля превращается в историю мира, мало того - в историю всей вселенной, в то единственное, о чем заботится Создатель. Круги как бы становятся все теснее и теснее, пока не остается одна только центральная точка: сам Израиль" (Houston Stewart Chamberlain).
  Первый из цитированных нами авторов - еврей-сионист, который вероятно назвал бы второго антисемитом; как видит читатель, их взгляды на сущность иудейского мировоззрения совершенно одинаковы. Всем знатокам вопроса ясно, что по сути никакого расхождения по данному вопросу между талмудистами и их противниками не существует; единственное, чего не переносят еврейские экстремисты - это, что критика исходит от людей, стоящих "вне Закона"; в их глазах это недопустимо.
  Вопросы, поставленные Наполеоном, показывают, что, в отличие от современных британских и американских политиков, приявших сионизм, он прекрасно разбирался в характере иудаизма и созданных им нормах человеческих отношений. Для него не было секретом, что по учению иудейского "закона", мир был сотворен в точно определенное время исключительно для евреев, и что все в нем происходящее (включая и эпизод его собственного возвышения и славы) рассчитано заранее и совершается лишь для того, чтобы закончиться еврейским триумфом.
  Французский император расценивал еврейские теории не иначе, чем это делает еврей Кастейн в наше время, говоря о персидском царе Кире и завоевании им Вавилона в 538 году до Р.Х.: "Если величайший властитель своего времени был просто орудием в руках еврейского Бога, то это означает, что этот еврейский Бог вершит судьбами Не только еврейского, но и всех других народов, судьбами всего мира". Вначале Наполеон готов был сделать и себя самого "орудием в руках еврейского Бога", пытаясь захватить Иерусалим, но был отражен англичанами под Акром. Став императором, он больше не собирался быть орудием в чьих бы то ни было руках. Теперь он решил заставить евреев открыто высказаться по вопросу, чьи законы они считают для себя обязательными. Его вопросник был составлен настолько хитро, что отвечавшим приходилось либо отрекаться от своей главкой идеи, либо открыто признавать ее; попытки уклониться от прямого ответа могли привести к последующему обвинению в обмане. Кастейн, разумеется, называет эти вопросы "возмутительными", но как уже было отмечено выше, "возмутительна" всегда любая критика со стороны стоящих "вне Закона", т.е. не-евреев.
  В другом месте своей книги Кастейн, однако, с невольным восхищением вынужден признать, что Наполеон в своих вопросах "правильно понял сущность проблемы"; этой похвалы еврейского историка не удостаивается ни один другой из нееврейских правителей. Другими словами, если бы простые смертные вообще способны были найти разрешение "еврейского вопроса", то Наполеон ближе всех подошел к этому, поскольку его расследование затронуло самую суть вопроса, предоставив честным людям лишь выбор между обязательством лояльности и открытым сознанием в закоренелой нелояльности.
  Делегаты, избранные еврейскими общинами, прибыли в Париж, и оказались там в затруднительном положении. С одной стороны, все они были воспитаны в древней вере, требовавшей от них всегда оставаться "отдельным" народом, избранным Богом, чтобы "унижать и уничтожать" другие нации и в конце концов "вернуться" в землю обетованную; с другой стороны, они только что смогли получить наибольшие выгоды от революции, а задававший им вопросы один из главных ее героев еще не так давно собирался восстановить еврейский Иерусалим. И теперь он вдруг спрашивал их, считают ли они себя частью той нации, которой он правил, или нет?
  Вопросы Наполеона, как стрелы по цели, били по самому существу Торы-Талмуда, построивших стены между евреями и остальным человечеством. Главными вопросами были: разрешает ли еврейский закон смешанные браки; считают ли евреи французов "чужими" (чужеземцами) или братьями; считают ли они Францию своей родиной, законы которой обязательны для них; делает ли иудейский закон различие между еврейскими и христианскими должниками? Все эти вопросы неизбежно обращались против дискриминирующих расовых и религиозных законов, которые (как было показано в предыдущих главах) левиты нагромоздили на древние нравственные заповеди, фактически уничтожив их. В полном свете гласности и по всей форме. Наполеон поставил перед еврейскими представителями именно те вопросы, которые в течение многих столетий все человечество всегда задавало евреям.
  В ослепляющем свете этого расследования у еврейских депутатов оставались только две возможности: либо честно отвергнуть навсегда собственный расовый закон, либо же, отказываясь от него только притворно, в действительности сохранить ему верность (маневр, официально разрешенный, как известно, Талмудом).
  Как пишет Кастейн, "еврейские ученые, призванные опровергнуть выдвинутые против них обвинения, оказались в крайне трудном положении, поскольку для них каждое слово Талмуда было священно, даже его легенды и сказки" .Этим еврейский историк сам признает, что евреи могли уклониться от вопросов только ложью, так как их собрали вовсе не для "опровержения обвинений"; от них всего лишь ожидали правдивых ответов.
  Еврейские делегаты, как и следовало ожидать, авторитетно заявили, что еврейской нации больше не существует, что они не желают больше жить в закрытых, самоуправляемых общинах, и что они во всех отношениях считают себя французами и никем иным. Их единственная оговорка относилась к смешанным бракам; таковые, по их словам, были возможны только по "гражданским законам".
  Следующий шаг Наполеона даже Кастейн вынужден признать гениальным. С его помощью, хотя и без предварительного намерения императора, был установлен непреложный факт, что поставленные перед необходимостью отвечать на жизненно важные вопросы (жизненно важные для народов, среди которых жили евреи), официальные представители еврейства дадут либо заведомо лживые ответы, либо же обещания, которые они не станут выполнять. Прошедшие после наполеоновского расследования десятилетия ясно показали, что вожди еврейства никогда не имели намерения отказаться от своего фактического положения "нации внутри наций". Неудача Наполеона разрешить "еврейский вопрос" обернулась исторической победой правды, сохранившей свое значение по наши дни.
  Наполеон хотел придать полученным им ответам на его вопросник наиболее официальную форму, которая обязала бы евреев повсюду и навсегда к выполнению обещаний, данных их старейшинами, для чего он потребовал созыва верховного органа еврейства - Великого Синедриона. Со всех концов Европы в Париж прибыли 71 его постоянных членов: 46 раввинов и 25 мирян, заседания которых открылись в феврале 1807 года в самой торжественной и пышной обстановке. Хотя Синедрион, как таковой, не собирался в течение многих столетий, но талмудистский центр в Польше официально лишь недавно прекратил свое существование, и идея общееврейского правительственного центра была еще вполне актуальной.
  Синедрион пошел дальше собрания еврейских представителей в полноте и усердии своих официальных заявлений (кстати, это собрание начало с выражения благодарности христианским церквям за защиту, оказанную евреям в прошлом, что не мешает отметить в противовес обычным сионистским инсинуациям в описаниях христианской эры, как сплошного угнетения страдающих евреев). Он официально признал, что прекращение существования отдельной еврейской нации является непреложным фактом. Так была разрешена главная дилемма обязательного для всех евреев закона, не признававшего разницы между гражданством и религией. Если "нация" больше не существовала, то законы Талмуда, руководившие повседневной жизнью евреев, были недействительные; однако Тора, как закон веры, оставалась неизменной. Таково было решение Синедриона. В случаях споров или разногласий религиозный закон подчинялся закону страны, в которой проживал данный еврей. С этого времени Израиль существовал только как религия и евреи больше не могли ожидать национального восстановления.
  Это достижение Наполеона выглядело, как небывалая до тех пор победа (кто знает, не была ли она одной из причин его скорого падения?). Евреи были освобождены от цепей Талмуда; открылась дорога к их слиянию с остальным человечеством, к участию в его развитии и его судьбах. Вновь открылась широкая дорога, которую левиты закрыли более 2000 лет тому назад; дух дискриминации и ненависти был официально исключен и отвержен.
  Заявления Синедриона легли в основу гражданских свобод, которыми с тех пор воспользовались евреи во всех западных странах. Все группы еврейства, известные тогдашнему Западу, выступили в их защиту. Повернувшись для видимости лицом к Западу, правоверный иудаизм с тех пор категорически отвергал даже намеки на то, что евреи могут быть "нацией внутри наций". Иудейские реформаторы со временем "устранили все молитвы, выражавшие хотя бы тень надежды или пожеланий еврейского национального возрождения" (раввин Моисей П. Якобсон).
  Это разумеется выбило почву из под ног у тех противников еврейской эмансипации в английском парламенте, которые утверждали, что "евреи ждут прихода Великого Избавителя, своего возвращения в Палестину, отстройки Соломонова Храма и возрождения старой веры, а потому всегда будут смотреть на Англию, не как на свою страну, а только как на место их изгнания" (цитата Бернарда Дж. Брауна), Правыми оказались, однако, именно эти предостерегающие голоса. Менее, чем 90 лет спустя, все декларации наполеоновского Синедриона оказались фактически аннулированными, т.ч. тот же Браун вынужден был написать в последствии: "Теперь, несмотря на то, что гражданские свободы (для евреев) утверждены законами почти во всех странах мира, еврейский национализм стал официальной философией Израиля. Не приходится удивляться, если другие народы обвиняют нас в том, что мы добились равноправия с помощью ложных заявлений, что мы по-прежнему нация внутри наций, и что, поэтому, дарованные нам права должны быть взяты обратно".
  Наполеон невольно оказал потомству большую услугу, показав, что полученные им от евреев ответы на его вопросы фактически ни имели ни малейшей ценности. К концу 19-го столетия суровый и единственный Закон, подчиняющий себе все дела и мысли, был снова наложен на евреев их талмудистскими правителями, и снова им в этом помогли нееврейские политики, как в свое время царь Артаксеркс помог пророку Неемии.
  Были ли данные евреями Наполеону ответы искренними или же заведомо лживыми? Мнения по этому вопросу вероятно разделятся, как и сам иудаизм всегда был и остается двойственным. Без сомнения, еврейские делегаты, давая свои ответы, учитывали тот эффект, который они окажут на дарование евреям полного равноправия во всех странах С другой стороны, многие из них вероятно всерьез надеялись, что евреи наконец-то смогут слиться с человечеством без своих обычных тайных отказов и задних мыслей; желание прорваться сквозь преграды племенных запретов всегда было живо среди евреев хотя правящая секта неизменно оказывалась в состоянии его подавлять. Вероятнее всего что одни делегаты высказывались совершенно искренно, в то время как другие "тайно нарушали" (говоря словами Кастейна) обещанную лояльность.
  Главным недостатком наполеоновского Синедриона было то, что он представлял европейских евреев, в большинстве своем сефардов, уже терявших свое былое влияние среди еврейства. Талмудистский центр и главная масса восточных евреев (ашкенази) жили в России или русской Польше, чего даже Наполеон либо не знал, либо не принял достаточным образом во внимание. Эти талмудисты не были представлены в Синедрионе, а его ответы были для них ересью, поскольку именно они были теперь хранителями фарисейских и левитских традиций.
  Публичными заявлениями Синедриона закончился третий период сионистской истории - талмудистский. Он начался с падения Иудеи в 70 году по Р.Х., когда фарисеи передали свои традиции талмудистам; к концу семнадцати веков "вечный" еврейский вопрос, после ответов Синедриона, казался разрешенным. Евреи показали готовность присоединиться к остальному человечеству, последовав совету французского еврея Исаака Беера отделаться "от узкого корпорационного духа во всех политических и гражданских делах, не касающихся непосредственно нашего религиозного закона. В этих вещах мы непременно должны быть просто индивидуумами, настоящими французами, которыми руководит один только истинный патриотизм и закон общего блага всех народов". Эти слова были концом Талмуда, как "ограды вокруг Закона".
  Но все это оказалось иллюзией. С точки зрения нееврейских современников, здесь была упущена величайшая возможность. В глазах правоверного еврея, удалось отвратить величайшую опасность: слияние со всем остальным, нееврейским человечеством.
  Так начался четвертый период истории Сиона - столетие "эмансипации", 19-ое столетие. В ходе этого периода, восточные талмудисты прежде всего аннулировали все решения наполеоновского Синедриона, а затем сумели использовать дарованные им свободы для того, чтобы поставить евреев на одну ступень со всеми остальными, но лишь с целью снова загнать их в ограду "закона", подтвердить их "отдельность" и закрепить их претензии на особое национальное существование, фактически означающее не только "нацию внутри наций", но нацию, поставленную над всеми остальными. Это талмудистам удалось полностью, а результаты их победы видим мы, живущие в пятом периоде спорной истории Сиона. Историю этой талмудистской победы невозможно отделить от истории мировой революции, к которой мы теперь вернемся.
  Глава 19. МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
  Наше исследование, описывая события в хронологическом порядке, довело нас до наполеоновского Синедриона. Ответы Синедриона на вопросник императора французов завершили третий и открыли четвертый период истории Сиона, который начался официальным отказом от претензий быть отдельной нацией и закончился через 90 лет открытым утверждением того же еврейства, как отдельной нации в самой крайней шовинистической форме. Прежде чем продолжать рассмотрение четвертого периода, мы, должны вернуться на 20 лет ранее, к началу мировой революции во Франции, и рассмотреть роль евреев в ней, если они действительно принимали в ней участие.
  Девятнадцатый век христианской эры отличается от предыдущих восемнадцати появлением двух мировых движений, ведущих, постепенно сближаясь, к одной общей цели, ставшей к концу этого столетия доминирующим фактором мировой политики.
  Одно из них - сионизм - стремилось вновь собрать рассеянный по всей земле народ, как единой нации на территории, обещанной ему его "еврейским богом". Целью второго движения, коммунизма, было уничтожение самого понятия нации, как таковой, среди всех не-евреев.
  На первый взгляд, цели этих двух движений противоположны: одно из них сделало национализм своей религией, даже своим богом; другое объявило национализму войну не на жизнь, а на смерть. В действительности же этот антагонизм был только кажущимся, и оба движения развивались на параллельных путях, а вовсе не шли навстречу друг другу, к столкновению в будущем. Ибо Бог, обещавший землю избранному народу, обещал ему также поставить его "превыше всех народов земли" и поразить другие народы "до их полного уничтожения".
  Мировая революция, выполняя второе обещание еврейского бога, одновременно подготовляет условия, нужные для первого. Будь то случайно, или же в согласии с предварительным планом, но она служит воле Иеговы. Задачей историка является следовательно выяснить, существует ли связь между организаторами сионизме и организаторами мировой революции. Если такой связи не было, а параллелизм целей был простой случайностью, тогда все события нашей эпохи - лишь насмешка истории. Если же, однако, связь может быть установлена, то события последних 200 лет предсказывают нам и наше будущее; в таком случае мировая революция оказалась служанкой Сиона.
  Последние два столетия были, по всей видимости, самыми безрассудными и наименее достойными во всей истории Европы. К началу 19-го столетия за ней стояли семнадцать веков христианского прогресса. Никогда раньше людям не удавалось так улучшить самих себя и свои взаимоотношения. Даже война была подчинена законам цивилизованного кодекса, и казалось, что продолжение этого прогресса в будущем обеспечено. Однако, к середине 20-го века многие из этих достижений оказались потерянными, а пол-Европы было отдано под власть азиатского варварства. Стало сомнительным, сможет ли остаток Запада выжить вообще, сохранив свои идеалы; ответ на этот вопрос дадут, возможно, последние десятилетия нашего века.
  Европейский упадок совпадает с периодом роста иудейского влияния на жизнь Запада, которое достигло таких вершин, каких никогда не достигали ни один европейский монарх или князь церкви. Картина этой нарастающей силы, надвигающейся на Европу как грозовая туча с востока, может быть иллюстрирована двумя цитатами, одной - от начала, другой - от конца 19-го века. Выдающийся историк Иоганн-Готтфрид фон Гердер, писал в 1791 году, оглядываясь на прошедшее столетие: "Простые народы Европы стали добровольными рабами еврейских ростовщиков... Еврейский народ был и остается в Европе азиатским народом, чуждым нашему континенту, подчиненным древнему закону, полученному им в чуждом нам климате, закону, от которого он, по собственному признанию, не может освободиться... им правит закон, чуждый и враждебный всем другим народам".
  Прочтя в газетах 1807 года пылкие заверения Синедриона об отказе от понятия еврейской нации, современник вероятно посчитал бы Гердера ханжой и фанатиком (если не прямо "антисемитом"), однако последующие годы и события показали, что, как и многие до него, Гердер знал, что говорил.
  Столетие спустя, в 1899 году, другой ученый, Хустон Стюарт Чемберлен, вернулся к тому, о чем писал Гердер, констатируя все усиливающуюся узурпацию власти евреями: "Произошли очень серьезные перемены: евреи играют сейчас в Европе и там, куда распространяется ее влияние, совсем не ту роль, какую они играли сто лет тому назад; как сказал Виктор Хон (Hohn) "мы живем сегодня в еврейском веке"; мы можем думать все, что угодно о прошлой истории евреев, но в настоящее время они занимают так много места в нашей собственной истории, что мы не можем больше закрывать на это глаза... "Чуждый" элемент, подмеченный Гердером, становится все более и более влиятельным... Прямое влияние иудаизма в 19-ом веке впервые начинает пронизывать историю культуры, становясь жгучим вопросом современности. Этот чуждый нам народ стал именно в ходе 19-го века непропорционально значительным, а во многих сферах и доминирующим фактором нашей жизни... Гердер говорил, что простые народы Европы стали добровольными рабами еврейских ростовщиков; сегодня он мог бы сказать то же самое о значительной части всего цивилизованного мира... наше правительство и наши законы, наша наука и наша торговля, наша литература и искусство, практически все отрасли нашей жизни, стали более или менее добровольными рабами евреев и влачат кандалы, если еще не на двух, то по крайней мере на одной ноге... прямое влияние иудаизма на наш 19 век стало жгучей проблемой нашей жизни. Мы имеем здесь дело с вопросом не только настоящего, но и будущего всего мира... Если еврейское влияние одержит в Европе победу в сферах интеллекта и культуры, мы будем вновь противостоять отрицательной, разрушительной силе".
  Так развивались события в течение ста лет от Гердера до Чемберлена. Последние три фразы являются блестящими прогнозом, поскольку Чемберлен еще не мог видеть доказательств того, что он предвидел: фантастической победы международных заговорщиков в гигантском масштабе октября 1917 года, когда одновременно восторжествовали и коммунизм, как разрушитель наций, и сионизм, как создатель господствующей нации.
  В последовавшие 60 лет после событий, описанных Чемберленом и Гердером, тот же процесс продолжается с нарастающей силой. Сейчас речь идет уже не об одном только "влиянии на будущее всего мира"; этот процесс сопровождает нас повсюду, и вся наша действительность носит навязанную ей им форму. Он уже резко изменил весь характер нашего мира и всю судьбу человечества. "Наши правительства" за истекшие полвека стали настолько "добровольными рабами" иудейской правящей секты, что они сейчас фактически агенты и управляющие нового, международного правящего класса, не имея никакой собственной власти.
  Европа дошла до этого состояния, будучи раздавленной действием двух жерновов: коммунизма и сионизма, мировой революции, губящей все нации, и правящей еврейской секты, создающей свою нацию. Первая подстрекала толпы черни, вторая добилась власти над правительствами. Были ли руководители в обоих случаях одни и те же? Мы постараемся ответить на этот вопрос в следующих главах. Ясно, однако, уже сейчас, что в течение последних 200 лет каждая стадия в систематическом разрушении Европы сопровождалась соответствующими стадиями подготовки к "возвращению" в землю обетованную. Этот явный признак общего руководства событиями слишком бросается в глаза, чтобы его можно было не заметить, разве что он мог бы быть убедительно опровергнут. Для народных масс христианских "язычников" (говоря словами Талмуда) этот исторический процесс, начавшийся революцией 1789 года, представлялся бурей и ураганом, не имеющими более глубокого значения. Однако, историк слышит в нем торжественный ритм "закона", выполняющего предсказания иудейских пророков.
  Девятнадцатое столетие было веком заговоров, а в двадцатом мы видим их результаты. Заговор породил как коммунизм, так и сионизм, и оба они зажали, как в клещи, будущее Европы. Где было их начало? Почему они зародились во тьме, прорвавшись наружу в девятнадцатом столетии, оба одновременно? Есть ли у них общие корни? Чтобы ответить на эти вопросы, нужно исследовать корни каждого из этих движений отдельно и посмотреть, сходятся ли они вместе. В этой и в последующей главе мы проследим идейные корни мировой революции.
  Французская революция была проявлением в действии мировой революции, а вовсе не просто революцией во Франции. В этом не оставались сомнений с первого же момента этих событий во Франции. До того можно было болтать о страдающих крестьянах, доведенных до отчаяния произволом дворянства и вдруг восставших против угнетения, или же о чем-либо в том же роде; обстоятельное знакомство с существовавшим положением быстро рассеивает эти иллюзии. Революция была результатом задуманного плана деятельности тайной организации, ставшей хорошо известной еще до начала революции; это вовсе не было французским взрывом насилия, вызванным французскими же условиями. План революции был планом сегодняшнего коммунизма, а сегодняшний коммунизм является носителем перманентной мировой революции, исходящей из той организации, которая задумала этот план.
  Французская революция 1789 года дает нам ключ к раскрытию тайны. Она - связующее звено между английской революцией 1640 года и русской семнадцатого гола. Она показывает, что все эти три революции - лишь стадии в выполнении единого плана, который, проходя через эти три ступени, ясно стремится к своему заключительному торжеству в очень недалеком будущем, вероятно еще до окончания нашего столетия. Это окончательное торжество рисуется, как полная победа революции во всем мире и установление мирового правительства под контролем той организации, которая управляла революционным процессом с самого начала. Это и завершит подчинение обезличенных народов власти нового правящего класса (говоря словами Кастейна: "Это решит судьбы всего мира").
  Контуры этого процесса постепенно вырисовывались на протяжении трех столетий, и сегодня его исторические перспективы совершенно ясны, если рассмотреть каждую революцию в свете последующей.
  1. Современникам английской революции она представлялась неожиданным эпизодом английской истории, направленным против претензий королевского дома Стюартов и католической религии, так называемого "папизма". Ни одному из современников не приходило тогда а голову, что это могло быть началом мировой революции против всех религий и всех законных правительств. (Сегодня нам известно, что правящая еврейская секта снабдила революционного диктатора Англии денежными средствами, и что этим традиционным путем подстрекательства еврейское руководство больше всех выгадало от результатов революции; возможно, что оно было и в числе ее зачинщиков, но прямых доказательств этого не имеется, как не сохранилось и следов заранее подготовленного, революционного плана).
  2. Характер и развитие французской революции, однако, показывают нам английскую в ином свете. Уже тогда современникам было ясно, что она отнюдь, не была чисто французским историческим эпизодом, вызванным местными французскими условиями. Наоборот, французская революция шла по заранее подготовленному плану всеобщей революции, который был раскрыт и стал известен за несколько лет до ее начала; обнаруженная тогда же тайная революционная организация имела своих членов во многих странах и во всех классах общества. Поэтому и наиболее характерные черты революции (убийство монарха и святотатство), хотя они и повторяли те же действия английской революции, уже тогда не представлялись стихийной местью в порыве восстания, неявно были преднамеренными символическими актами, преследовавшими один план и одну цель: повсеместное уничтожение всех религий и всех законных правительств. Раскрытие этого факта неизбежно заставляет предполагать, что и английская революция была подготовлена той же тайной организацией с целью уничтожения всех наций мира. (И от французской революции, как и от английской, больше всех выиграла иудейская секта; добившись, путем революции, общего равноправия евреев, она использовала его как покров для своей подпольной деятельности в последующие десятилетия. И здесь, доказать прямое участие евреев в числе зачинщиков революции трудно; доступные нам данные на это не указывают).
  3.
  Итак, в отличие от английской, французская революция прямо указывала на наличие обширного всемирного заговора, имевшего глубокие корни. С этого момента характер революционного плана стал ясно виден, чего нельзя было сказать о заговорщиках, которые, когда их удавалось обнаружить, представлялись шайкой субъектов, не связанных друг с другом ничем, кроме поджигательной страсти к разрушению. Цель была совершенно очевидна, однако организаторы оставались загадочными. Классический авторитет по данному вопросу, английский историк и политик, лорд Актон (1834-1902) охарактеризовал эту полуосвещенную историческую сцену следующими, ставшими знаменитыми, словами: "Самое ужасное в революции не буйство и бесчинство, а ее организация. Сквозь весь огонь и дым мы прослеживаем наличие расчетливой организации. Руководители остаются тщательно скрытыми под различными масками, но с самого начала нет ни малейшего сомнения в их присутствии".
  Другими словами, французская революция разоблачила существование организационного плана позади революционных событий, и это был план во всемирном масштабе. То, что в английской революции могло раньше показаться стихийным, теперь представилось, как результат расчетливо задуманного плана, а весь заговор оказался настолько мощным и зрелым, что нужно предположить его наличие и в предыдущей революции. Однако, снять полностью маски с руководителей не удалось и в этой второй революции, и ее тайна была раскрыта лишь наполовину.
  4. Революция в России позволила по новому оценить революции как в Англии, так и во Франции. Ее акты цареубийства и святотатства столь же несомненно являют ее истинное лицо, как приветствие мусульманина свидетельствует о его вере. Они показали всем, кто хочет видеть, что всемирное разрушение все еще происходит по плану, впервые ясно доказанному событиями французской революции. Мало того, что сто лет подряд объявлялось "клеветой" и "вымыслом", теперь перестало быть тайной и более никем не отрицалось: начиная с 1917 года, мировая революция была признана перманентной, а целью ее - победа во всем мире: что раньше было тайным заговором, стало политической партией, руководимой из Москвы и открыто действующей во всех странах.
  5.
  Так русская революция, в свою очередь, яснее показала контуры и источники революции французской. Что же касается тщательно скрытых и замаскированных руководителей двух прежних революций, то в свете русской они предстали в совершенно новом свете, или же, по крайней мере, стали возможными предположения об их происхождении, которые до тех пор никому не приходили в голову. Почти все руководители русской революции были восточными евреями. Символические акты цареубийства и святотатства совершались ими же, и немедленно был объявлен закон, фактически запрещавший всякое обсуждение роли евреев в революции и всякое упоминание в этой связи о "еврейском вопросе".
  Так были даны ответы на жизненно важные вопросы, и то, что еще было тайной в 1789 году, стало очевидным в 1917-ом. Для всех, изучающих этот вопрос, французская революция особенно важна тем, что она доказала наличие плана мировой революции и организации, которая его осуществляет. Деятельность этой организации превратила девятнадцатое столетие в век великого заговора. Даже не понимая полностью происходящего, обеспокоенные отдельные люди и целые народы чувствовали присутствие в темноте чего-то враждебного, как заключенный в глубоком подземелье опасается неясных ночных звуков. Даже воздух вокруг нас оказался зачумлен дыханием заговора. С момента французской революции человечество интуитивно чувствует, что в его среде живет что-то враждебное, а в наши дни, испытавшие действие заговора на себе, мы ясно видим, с кем имеем дело распознавая отчетливо представшие перед нами черты дьявола.
  Наихудшую услугу, которую вероятно оказали человечеству войны и блестящие успехи Наполеона, было то, что они отвлекли внимание народов от гораздо более серьезной опасности, угрожавшей им: мировой революции и ее тайных руководителей. Если бы не Наполеон, мир обратил бы на этот заговор большее внимание, так как доказательства его существования были налицо.
  Глава 20. ПЛАН ЗАГОВОРА
  В 1786 г. баварское правительство захватило бумаги тайной организации некоего Адама Вейсхаупта (Орден Иллюминатов) и опубликовало их в 1787 г. Был обнаружен план мировой революции и раскрыта мощная организация, члены которой занимали высокие посты в государственном аппарате. С того момента не оставалось сомнений в том, что во всех странах, во всех классах общества действовали люди, объединенные целью разрушения всех законных правительств и всех религий. После разоблачения заговорщики ушли в подполье, однако организация выжила, продолжая свою деятельность и выйдя снова на поверхность через полтора столетия в 1917 году. С тех пор она действует открыто, как мировая организация коммунизма, не скрывая своих целей, раскрытых баварским правительством в 1786 году.
  Документы Вейсхаупта стали достоянием гласности, благодаря случайности, столь же странной, как и та, которая сохранила документы Уиттакера Чамберса и 1928 году, о чем также необходимо рассказать читателям.
  Уиттакер Чамберс (Whittaker Chambers), впечатлительный молодой американец, был завербован студентом в Колумбийском университете в 1925 году, став агентом и курьером коммунистов под вымышленным именем и передавая выкраденные государственные документы своим коммунистическим руководителям. В 1938 г. эта работа ему опротивела и он вышел из партии. Союз коммунизма с гитлеризмом в 1939 г. так ужаснул его, что он пытался поставить президента Рузвельта в известность о проникновении коммунистических агентов в государственный аппарат США и их шпионаже, но встретил грубый отпор: сотрудник президента посоветовал ему "утопиться в озере". Из предосторожности, Уиттакер Чамберс спрятал имевшиеся у него доказательства (фотокопии сотен секретных государственных документов) в шахте не работавшего лифта и позже забыл о них, так как до 1948 года эта история никого больше не интересовала. Однако, в 1948 году его имя было упомянуто при расследовании разоблачений, сделанных другим бывшим коммунистическим агентом, и Чамберса вызвали в суд, как свидетеля.
  Чамберс показал, что по поручению высокого правительственного чиновника Альджера Хисса (Alger Hiss) он передавал коммунистам строго секретные правительственные документы. Хисс немедленно подал на Чамберса в суд за клевету. Чамберс попросил своего родственника в Нью-Йорке проверить, сохранился ли пакет, спрятанный им в шахте лифта за десять лет до того. Покрытый пылью пакет был найден и важность содержавшихся в нем документов поразила даже самого Чамберса. Он спрятал пакет в пустой тыкве на своей ферме, а затем, в ходе своей защиты на процессе, предъявил его суду. Это привело к осуждению его обвинителя, Хисса, и к частичному раскрытию проникновения коммунистической агентуры в правительственный аппарат Америки. Глубина и масштабы этого проникновения доказали, что в течение всей второй мировой войны политика США в значительной мере находилась под прямым влиянием вождей мировой революции, сидевших в Москве. Обо всем этом будет рассказано более подробно в позднейших главах, сейчас же мы покажем, что это было не просто случайностью в истории США после Второй мировой войны, но результатом действия плана, задуманного более, чем за полтора столетия до Чамберса, Альджера Хисса и президента Рузвельта.
  В отличие от содержания тыквы в огороде Чамберса в наши дни, документы ордена Иллюминатов смогли в свое время быть опубликованы лишь частично. Большинство их было уничтожено после того, как о деятельности и планах иллюминатов стало известно еще до 1786 года, частично благодаря бахвальству некоторых членов общества, отчасти же по разоблачениям тех его членов, которые, подобно Чамберсу 160 лет спустя, взбунтовались против этой компании, распознав ее истинный характер. Еще в 1783 году бывшие иллюминаты, покинувшие общество, уведомили вдовствующую герцогиню Марию-Анну Баварскую, что, согласно учению этого "ордена", религия являлась бессмыслицей (вспомним ленинский "опиум для народа"!), патриотизм - ребячеством, что самоубийство оправдано, что в жизни должно руководствоваться страстями, а не разумом, что вполне допустимо отравлять своих врагов, и т.д. В результате этих и иных аналогичных сообщений герцог Баварский издал в 1785 г. декрет против иллюминатов; орден был объявлен ветвью Международного масонства, и правительственным чиновникам, военнослужащим, профессорам, учителям и студентам было запрещено вступать в него. Подверглись запрету все тайные общества, каковыми считались объединения, не зарегистрированные официально.
  Этот запрет (оставшийся, разумеется, неэффективным, поскольку тайные общества невозможно подавить указами) насторожил заговорщиков, и они (по свидетельству двух историков иллюминизма, С. Ф. Форестье и Леопольда Энгеля) "тщательно спрятали или сожгли большое количество наиболее ценных документов ордена", причем сохранились "лишь немногие документы, так как большинство из них подверглось уничтожению, а все внешние сношений были прерваны, чтобы устранить подозрения".
  Другими словами, орден ушел в глубокое подполье, а то, что было обнаружено в 1786 году, была лишь малая часть его деятельности. Форестье пишет, что в 1784 году, когда иллюминаты еще хвалились своей силой, а не скрывали ее, орден из своей базы в Баварии распространился "по всей Центральной Европе от Рейна до Вислы и от Альп до Балтийского моря; в числе его членов было много молодых людей, действовавших впоследствии в согласии с внушенными им идеями, государственные служащие, употреблявшие свое влияние на пользу ордена, духовные лица, приученные быть "терпимыми", и князья, чьим покровительством пользовался орден и которых он надеялся взять под свой контроль". Читатель видит, что это картина сегодняшнего коммунизма во всем, за исключением пожалуй "князей", сильно уменьшившихся в числе после 1784 гола.
  И все же даже немногие найденные и опубликованные бумаги, хотя они и не показали всего размаха деятельности ордена Иллюминатов, количество его членов и его связей, в особенности во Франции, Англии и Америке, тем не менее вскрыли характер этого тайного сообщества и его разрушительные намерения. Один из иллюминатских курьеров был поражен ударом молнии в Силезии в 1785 году. Найденные при нем бумаги привели к обыску в домах двух ведущих иллюминатов. Переписка между "Спартаком" (Адам Вейсхаупт) и "Ареопагитом" (круг его ближайших сотрудников), найденная при обыске в числе прочих документов, обнаружила полный план мировой революции, с которой мы в двадцатом столетии хорошо знакомы под именем "коммунизма".
  Трудно поверить в настоящее время, что этот грандиозный план разрушения зародился в голове одного лишь малоизвестного баварского профессора. Каждому ясно, как пишет Неста Вебстер (Nesta Webster, "World Revolution"), что Вейсхаупт и его союзники не создали, а лишь способствовали приведению в действие грозной силы, дремавшей столетиями в ожидании своего часа.
  Вейсхаупт основал Орден Иллюминатов первого мая 1776 года, будучи деканом юридического факультета Ингольштадтского университета (и в наше время профессора, тайные коммунисты, часто гнездятся на юридических факультетах). Воспитанник иезуитов, он возненавидел своих учителей, но усвоил тайны их организации, извратив их и направив на достижение совершенно противоположной цели. По словам его соучастника, будущего французского революционера, графа Мирабо, его метод заключался в том, что "под единым руководством множество людей, разбросанных по всему миру, стремятся к единой цели". Эта идея объединения самых различных людей с помощью конспиративной организации для достижения целей, остающихся им незнакомыми, пронизывает всю корреспонденцию и прочие документы иллюминатов, захваченные баварским правительством.
  Указанная идея преподносится с завидным рвением, а многие способы для достижения успеха весьма изобретательны. Здесь несомненно используется веками накопленный опыт конспиративной деятельности; английский историк Неста Вебстер, в поисках первоисточников этой глубоко патологической и извращенной доктрины, вынуждена была обращаться все дальше в прошлое, к началу христианской эры и еще более ранним эпохам. Знаменитый французский ориенталист, барон Сильвестр де Саси (1758-1838), пишет, что измаилиты (подрывная секта внутри ислама в 8-ом столетии) также "старались найти сторонников повсеместно и во всех классах общества, пытаясь разрушить якобы исповедуемую ими религию и свое правительство; лидер измаилитов Абдулла ибн Маймун ставил себе целью "создать огромное тайное общество со многими степенями посвящения, объединив в нем т.н. свободомыслящих, видевших в религии только узду для простонародья, и всякого сорта изуверов и фанатиков". По свидетельству другого исследователя этого вопроса, Рейнгарта Дози (Reinhart Dozy), "используя такие методы, ему (Абдулле Маймуну) удалось заставить множество людей разных взглядов совместно действовать для достижения целей, известных лишь немногим из них". Это - точное описание целей, метолов и успехов, как Адама Вейсхаупта, так и современных коммунистов. Оно подтверждается множеством примеров из литературы каббалистов, гностиков и манихеев.
  Подлинность документов Вейсхаупта не вызывала сомнений. Баварское правительство уже тогда предупредило возможный вопль о "фальсификации" (ставший особенно модным в нашем веке), пригласив всех желающих ознакомиться с документами Вейсхаупта в мюнхенском государственном архиве. Захваченная документация обнаружила, во-первых, цели ордена, во-вторых методы его работы и в-третьих его многочисленных членов, по крайней мере в сравнительно небольшом районе (главным образом в южно-германских государствах). Мы обсудим поочередно эти три вопроса.
  Основная идея была с предельной ясностью сформулирована в переписке "Спартака" с его товарищами-заговорщиками, также скрытыми под различными псевдонимами: разрушение всей законной власти, национальности и религии, чем открывалась дорога к захвату власти новым правящим классом иллюминатов. Французский историк Анри Мартен (Henri Martin, 1810-1883) характеризует цели общества следующим образом: упразднение собственности, всех общественных установок, национальности и религии, с возвратом человечества к счастливому состоянию, когда оно было одной единой семьей без искусственных потребностей и бесполезных наук, когда каждый отец семейства был священником и судьей. Неизвестно, о какой религии идет речь, ибо, несмотря на частые обращения к Богу Природы, все свидетельствует о том, что у Вейсхаупта не было иного Бога кроме самой природы".
  Это подтверждают и слова самого Вейсхаупта: "Монархии и нации исчезнут... единственным законом для человека будет разум". Всякая идея божественной власти вне человека во всех писаниях Вейсхаупта полностью исключается.
  Нападки на "князей и монархов" были лишь маскировкой войны против всего национального (что полностью подтвердилось впоследствии: в наше время, когда от царей и князей ничего не осталось, коммунисты, не делая никакого различия, уничтожают политиков и премьер-министров самого пролетарского происхождения). Целью же атаки на "попов" было, разумеется, уничтожение всякой религии вообще. Истинные цели явствуют из личной переписки Вейсхаупта с его ближайшими сотрудниками; ложные - внушались более мелким сообщникам и общественности в тех случаях, когда она узнавала что-то о действиях иллюминатов. Вейсхаупт прекрасно умел привлекать в свою организацию влиятельных людей, старавшихся показать свою "прогрессивность" или "либеральность", о чем свидетельствует немалое число принцев и духовных лиц в его тайных членских списках.
  Лучшим примером успехов Вейсхаупта и его умения быстро приспосабливаться к условиям, являются его действия против религии. В те времена нападение на религию было предприятием гораздо более дерзким и необычным, чем в наш просвещенный век, в котором мы уже долго сожительствуем с коммунизмом; мы не видим уже ничего необычного в предложении, которое в эпоху Вейсхаупта должно было показаться невероятным: чтобы люди, дойдя до принятия идеи о Боге, могли сами, по собственно воле, повернуть вспять.
  Первоначальной идеей Вейсхаупта было сделать огнепоклонство религией иллюминизма. Это однако вряд ли привлекло бы к нему сторонников из среды духовенства, и он нашел лучшую приманку, на которую попались очень многие из них. Он стал утверждать, что у Иисуса Христа была "тайная доктрина", никогда не объявленная открыто, ко видимая при внимательном чтении Евангелия "между строк". Суть ее якобы заключалась в том, чтобы отменить религию, поставив на ее место разум: "когда наконец Разум станет религией всех людей, проблема будет решена". Перспектива войти в тайное общество, истинным основателем которого был сам Иисус Христос и следовать Его примеру, употребляя слова для сокрытия их смысла, показалась многий духовным лицам столь заманчивой, что они охотно бросились в раскрытые перед ними двери. В те времена они выглядели довольно странно; в наше время священнослужитель-коммунист стал привычной фигурой.
  Втайне вожди иллюминизма потешались над ними. Главный сотрудник "Спартака", некий "Филон" (это был ганноверский барон Книгге) писал: "Итак мы скажем, что Иисус вовсе не собирался основывать новую религию, а лишь хотел восстановить естественную религию и разум в их древних правах. Для пояснения можно будет привести множество текстов из Библии, и таким образом все споры между сектами прекратятся, как только будет найдено разумное объяснение Христова учения, будь оно правильно или нет... Тогда эта публика увидит, что только мы - истинные и настоящие христиане, а после этого мы сможем сказать еще больше против попов и князей; я устроил так, что после начальных испытаний можно было посвящать в эту степень прелатов и королей. В дальнейших, более высоких таинствах мы должны будем: (а) раскрыть благочестивый обман и (б) разоблачить во всех писаниях ложь всех религий и их связь между собой..."
  "Спартак" был весьма доволен, отвечая: "Вы не можете себе представить, какую сенсацию вызывает наша священническая степень. Самое замечательное - то, что известные протестанты и богословы-реформаторы, примкнувшие к иллюминизму, все еще верят, что в его религиозных догмах живет истинный дух христианства. О, человек, в чем только нельзя тебя убедить! Я никогда не думал, что стану основателем новой религии".
  Убедив служителей церкви, что ересь - это вера, а антихрист - истинное христианство, Вейсхаупт добился больших успехов в Баварии. Его корреспонденция отмечает, что профессоров не-иллюминатов уволили из Ингольштадтского университета, что орден обеспечил священников-иллюминатов "хорошими доходами, приходами и должностями при дворе", что школы уже в руках иллюминатов и что скоро будет захвачена и духовная семинария для молодых священников, после чего "мы сможем обеспечить подходящими священниками всю Баварию".
  Нападки Вейсхаупта на религию были отличительной чертой его доктрины. Его теория о "боге Разума" и "боге Природы" очень близки к иудаизму, в его отношениях к неевреям, что не лишено значения, поскольку иллюминизм позже стал коммунизмом, а коммунизм попал под еврейское руководство. В иудейском "законе" тоже говорится, что неевреям (которые, как таковые, исключены из будущего мирового еврейского царства) должна быть доступна только религия природы и разума, именно то, что учил Вейсхаупт. В воспоминаниях Моисея Мендельсона (Moses Mendelsohn, еврейский философ, 1729-1786), говорится: "Все наши раввины согласны в том, что писаные и устные законы, составляющие нашу религию, обязательны только для нашей нации: Моисей дал нам Закон, наследие сынов Иакова. Мы верим, что Бог велел всем другим народам земли следовать законам природы... Кто следует в своей жизни указаниям этой религии природы и разума, считаются у других народов праведными людьми".
  Моисей Мендельсон написал это почти двести лет тому назад, и он правильно определяет отношение иудаизма к тем, кого Киплинг как-то назвал "меньшими расами вне Закона". В наше время (1955) в еврействе уже обсуждаются возможности номинально приблизить "меньшие расы" к иудейству, в действительности исключая их навеки, как неполноценных. Мы помним, что в дохристианские времена прозелитов искали и принимали, но что с началом христианской эры евреи с враждебным упорством никакого обращения неевреев в иудаизм не допускали (с единственным исключением массового обращения в иудаизм монгольских хазар, от которых произошли современные нам ашкенази, т.е. восточные евреи). В Талмуде ясно говорится, что "прозелиты столь же отвратительны Израилю, как короста".
  В 1955 году молодой раввин-реформист Яков Петуховский, родившийся в Германии, но живший в Америке, высказал мнение, что настало, время для иудеев начать миссионерскую работу среди неевреев. Его предложения строились на тех же принципах, которые были в свое время изложены Моисеем Мендельсоном; Петуховский лишь обошел трудность, которая Мендельсону казалась непреодолимой ("Следуя принципам моей религии, мне нельзя обращать в нее никого, кто не был рожден в нашем законе... Еврейская религия категорически этого не допускает").
  Фактически, по планам Петуховского, новообращенные неевреи оказались бы по отношению к природным евреям в том же положении, в каком были американские негры по отношению к своим белым владельцам на плантациях в эпоху рабовладения. От обращенных требовалось бы (вернее, им разрешалось бы) лишь подчиняться "Семи Ноевым Законам" (видимо, ссылка на девятую главу Бытия), а не сотням указаний и запрещений, которые Моисеев закон объявляет, как данные Богом. Таким путем "меньшие расы" получили бы из рук иудеев "религию природы и разума", которую еще раньше считали подходящей для них как Адам Вейсхаупт, так и Моисей Мендельсон. Новообращенный мог бы называть себя "евреем" с тем же правом, с каким негр на плантации брал себе фамилию своего владельца.
  Столь остроумные предложения можно объяснить тем, что в наше время власть евреев во всем мире настолько велика, что нужно как-то решить и проблему "меньших рас", дабы "Закон" мог получить свое буквальное "соблюдение". Как писал сам Петуховский: "Религиозные евреи верят, что планы Божьего Царства на земле переданы в их руки... Тех неевреев, которые помышляют об этом будущем великом спасении, следует познакомить с тем, что им может дать иудаизм, и нужно пригласить их доверить свои судьбы дому Израиля".
  То, что здесь предлагается неевреям, фактически ничто иное, как "религия природы и разума", без понятия истинного Бога, существующего и доступного только для избранных. Из приведенного выше, сугубо авторитетного для евреев высказывания, в котором Мендельсон не отличается от Вейсхаупта. следует, что сам Бог исключил неевреев из числа призванных к Нему и лишь приказал им жить, следуя законам природы и разума. Другими словами, Вейсхаупт предписывал им ничто иное, как то, что было предназначено для них еврейским Богом. Если раввины-талмудисты и не были вдохновителями иллюминизма (прямых указаний на это мы обнаружить не можем), то тем не менее, легко объяснимо почему в будущем они стали играть в коммунистическом движении ведущую роль.
  О целях ордена иллюминатов достаточно сказать, что они, без всяких изменений, являются целями сегодняшнего коммунизма. Что же касается методов, то для вербовки членов умело использовались самые низкие стороны человеческой натуры. Среди захваченных бумаг были обнаружены два пакета, особенно ужаснувшие общественное мнение того времени. В них содержались документы, утверждавшие право ордена на жизнь и смерть его членов, восхвалялся атеизм, описывалась машина для автоматического уничтожения секретных бумаг, давались указания, как производить аборты, подделывать печати, приготавливать ядовитые духи, тайные чернила и т.п. Опять таки, в наши дни оборудование коммунистических лабораторий знакомо всем, кто интересуется такими вопросами, но в 1787 году эти разоблачения произвели в католической Баварии впечатление взгляда, брошенного в преддверие ада.
  В документах Вейсхаупта имелась схема, показывавшая, каким образом он осуществлял контроль над своей организацией. Она похожа на медовые соты, а в наше время таким же образом организована система "ячеек" коммунистической партии. Система явно создана весьма интеллигентным умом, и предполагает практический опыт многих столетий, ибо методы подобного рода познаются исключительно путем долгого процесса опытов, ошибок и новых опытов. При этой системе любая неудача или провал могут иметь только локальный характер, основная же структура не страдает и повреждения легко исправимы. В случае, если немногие ячейки или связи окажутся разрушенными, их можно будет восстановить впоследствии, а тем временем вся организация продолжает свою работу, фактически не пострадав.
  Вейсхаупт сидел в центре этой сети, держа все нити в своих руках. Над схемой было написано: "Нужно показать, как легко одной умной голове управлять сотнями и тысячами людей", а внизу он добавил: "непосредственно подо мной стоят двое, полностью вдохновленных мной самим, а под каждым из них еще двое, и так далее. Так я могу воспламенить и привести в движение тысячу людей, именно так нужно командовать и действовать в политике".
  Только после опубликования иллюминатских материалов большинство членов общества впервые узнало, что Вейсхаупт стоял во главе его, поскольку он лично был известен только своим ближайшим сотрудникам. До того они знали только, что где то высоко над ними был "любимый вождь" или "большой брат", всезнающий и мудрый, добрый, но строгий, который при их помощи перестроит мир. Вейсхаупт действительно добился необычных успехов, в прошлом приписывавшихся Абдулле ибн Маймуну в Исламе: "ему удалось заставить множество людей разных взглядов совместно действовать для достижении целей, известных лишь немногим из них".
  Тот факт, что каждый из обманутых знал только двух ближайших к нему простаков, сам по себе еще не мог бы привести к таким результатам. Как могли иллюминаты держать всех этих людей в подчинении? Вейсхаупт либо сам открыл секрет этого, либо он получил его от более высокой инстанции: мировая революции до сегодняшнего дня спаивает своих сторонников в единую силу с помощью террора.
  Все иллюминаты присваивали себе вымышленные имена, под которыми они сотрудничали или переписывались друг с другом. Эта практика "партийных кличек" продолжается по сей день, а члены коммунистического правительства, захватившего власть в России в 1917 году, впервые в истории стали известны миру под вымышленными именами, под которыми их знает потомство и до сих пор. Разоблачения 1945-55 гг. в Америке, Англии, Канаде и Австралии показали, что коммунистические агенты, проникшие в правительства этих стран, пользовались кличками совершенно так, как это в свое время делали Вейсхаупт и его сторонники.
  Его организация состояла из нескольких степеней или кругов, во внешние из которых входили вновь принятые члены и мелкая сошка. Продвижение по степеням сопровождалось постепенным посвящением в тайны ордена. Вейсхаупт предпочитал вербовать членов среди молодежи наиболее восприимчивого возраста, от 15 до 30 лет (то же практикуется и в наши дни: Альджер Хисс, Гарри Декстер Уайт, Уиттакер Чамберс, Дональд Маклин, Гай Бургесс и многие другие были пойманы в сети в студенческие годы в американских и английских университетах). По мере роста вербовки или проникновения в особые группы общества, прибавлялись новые степени или ранги. Выше было описано, как происходила вербовка духовенства, а если коммунисты и сегодня еще оперируют лозунгом, что самым первым коммунистом был Иисус Христос, то они всего лишь копируют Вейсхаупта, поставив "коммунист" вместо "иллюминат". Приглашение потенциальному новому члену давалось в различной форме, в зависимости от обстоятельств.
  Молодые люди, вербовавшиеся в заговорщики, должны были приносить клятву по нарочито устрашающей церемонии, включавшей издевательство над христианским таинством причастия. От них требовалось завести дело на своих родителей, с перечислением их "главных страстей", им же вменялось в обязанность шпионить друг за другом. Оба правила присущи современным компартиям и, видимо, берут начало еще в "Моисеевом Законе", в котором также требовалось доносить на родственников, подозреваемых в ереси, а необходимость держать "шпионов над шпионами" была включена в список "законов и предписаний".
  Молодому иллюминату внушалось, что он никогда не будет знать сколько незнакомых ему начальников следят за ним, ему были известны одни только непосредственные руководители; его учили доносить на всех окружавших его, и он считал, что они в свою очередь, доносят на него. Таков основной принцип управления путем террора, для полного успеха которого недостаточно одних только убийств, пыток и тюрем; только сознание, что нельзя доверять никому даже отцу, сыну или другу, приводит жертву к полному подчинению. Со времен Вейсхаупта этот тайный террор водворился в политической практике Европы. Кто не испытал его на собственном опыте, может почувствовать его власть даже за тысячи километров от центра, прочтя описание Уиттакером Чамберсом, как ему приходилось скрываться после того, как он порвал со своими коммунистическими начальниками.
  Что же касается состава Ордена Иллюминатов, то найденные бумаги показали, что после десятилетнего существования он насчитывал несколько тысяч членов, многие из которых занимали важные посты в правительственном аппарате и могли влиять на решения правителей и их правительств. Мало того, в их числе были даже сами правители. Современник и исследователь иллюминизма, маркиз де Люше, пишет, что около тридцати правивших и не правивших князей и принцев, не раздумывая, вступили в орден, вожди которого дали клятву уничтожить их. В их числе были: герцоги Брауншвейгский, Готский и Саксен-Веймарский, принцы Гессенский и Саксен-Готский, курфюрст Майнцкий, далее Меттерних, известный воспитатель Песталоцци, послы, политики, профессора.
  В орден вошел также и будущий великий писатель, создавший 20 лет спустя повесть о юноше, продавшем душу дьяволу: читая "Фауста", трудно отказаться от мысли, что это повесть о самом Гете и иллюминизме; тема, по сути, аналогична с книгой "Свидетель" и многими другими, написанными уже в наше время людьми, порвавшими с коммунизмом.
  Как уже было упомянуто, списки членов были далеко неполными, поскольку иллюминаты приняли меры предосторожности еще до того, как баварские власти в 1786 г. нагрянули с обыском в дома главных сотрудников Вейсхаупта. По той же причине захваченные документы обнаружили только часть территории, на которую распространился иллюминизм; схема самого Вейсхаупта показывала такую структуру организации, что ни один провал не мог раскрыть и разрушить более, чем незначительную ее часть. Вполне возможно, что и сам Вейсхаупт был всего лишь руководителем одной только группы или района, в то время, как высший директорат этого явно всемирного революционного заговора остался необнаруженным.
  Не подлежит сомнению, что, хотя в документах иллюминатов не было найдено имен или иных указаний на их работу во Франции, революция, начавшаяся там три гола спустя, превратилась в открытое нападение на государство и религию совершенно в согласии с планами Вейсхаупта и его сотрудников. С того времени и до сих пор бесчисленные писатели на службе мировой революции, имя которым легион, не перестают отрицать какую бы то ни было связь между иллюминизмом и французской революцией; не находя лучших аргументов, они оперируют наивным доводом, что поскольку тайное общество было запрещено в 1786 году, то никакой роли в 1789 году оно играть не могло.
  Как в наше время коммунизм далеко не исчезает от принятия нового закона, объявляющего его нелегальным, так и в 1786 году "запрещенный" иллюминизм не перестал существовать. Его агенты придали французской революции типичные черты, обличающие ее, как творение мировой революции, а вовсе не протест недовольного своим положением французского народа. Действия эпохи террора невозможно было представить себе до того, как они были совершены, но они задолго до того существовали в представлениях иллюминатов. Кто еще мог задумать и организовать публичную процессию, во главе которой осел нес по улицам Парижа священные сосуды, употребляемые при причастии? Они сами были вскормлены древней традицией издевательств над христианством, и принимали своих членов в церемонии, пародировавшей христианские таинства. В чьей голове, кроме Вейсхаупта и ему подобных, могла родиться мысль короновать в Соборе Парижской Богоматери артистку в качестве богини разума?
  "Чтобы вызвать духов ада,.. необходимо... осквернить таинства религии, растоптав ее самые священные символы": этими словами А. Е. Уэйт характеризует формулу черной магии, а черная магия и сатанизм были составными частями иллюминатского варева.
  Вейсхаупт и его доверенные, а вероятно и его высшие начальники, намеревались проникнуть во Францию через посредство своих агентов, тайных иллюминатов, занимавших высокие посты. В наше время мы видим, каких успехов можно достигнуть этим методом: исход Второй мировой войны и состояние вооруженного перемирия, в котором она оставила весь мир, были результатом деятельности людей вроде Хисса и Уайта, и тех высокопоставленных лиц, которые их покрывали. Вейсхаупт избрал наилучший путь, чтобы забрать в свои руки управление французскими событиями: он сумел использовать другую мощную тайную организацию, проникнув в нее и захватив ее методами, описанными в его документах. Этой организацией было масонство т.н. Великого Востока.
  Как план захвата контроля над масонством с помощью иллюминатских агентов, так и достигнутые этим путем успехи ясно описаны в документах Вейсхаупта. Сначала он писал: "Мне удалось глубоко проникнуть в секреты масонства; я знаю их цели и включу их, когда будет нужно, в статуты одной из наших высших степеней". На следующем этапе он дал общий приказ своим "Ареопагитам" становиться членами масонских лож. "Тогда у нас будут собственные масонские ложи,.. и мы будем смотреть на них, как на питомник,.. а когда потребуется, будем скрываться за ними" (т.е. за масонами).
  Этот метод действовать под прикрытием другой организации широко применяется в наше время коммунистами. Вейсхаупт продолжает: "Если только цель достигнута, то не играет роли, под каким прикрытием она достигается; прикрытие всегда необходимо. Значительная часть нашей силы - именно в скрытности. Поэтому мы должны всегда прятаться под вывеской какой-либо другой организации. В настоящее время для наших высоких целей удобнее всего окутать себя плащом масонских лож... укрывшееся таким образом общество неуязвимо... в случае измены или преследования его главари не могут быть обнаружены непроницаемая тьма укроет нас от шпионов и эмиссаров всех других обществ".
  И здесь методы современного нам коммунизма нетрудно узнать в этих словах; они применяются для "захвата" партий, ассоциаций и обществ наших дней без того, чтобы на вывеске было изменено хотя бы одно слово. Масштабы успехов, достигнутых Вейсхауптом, лучше всего видны из жалобы герцога Брауншвейгского, гроссмейстера германского масонства, бывшего также членом Ордена Иллюминатов, через пять лет после начала французской революции. Распуская в 1794 году масонскую ложу он писал, со смешанным чувством горечи и удивления: "...Мы видим как наша постройка (то есть масонство) рассыпается, покрывая землю своими осколками; мы видим разрушение, и наши руки бессильны остановить его... Восстала мощная секта, которая, под лозунгами добра и человеческого счастья, творит темные дела и превращает счастье людей в свою добычу. Эта секта известна всем; известны как ее братья, так и ее имя. Это они подкопали основание нашего Ордена до полного разрушения; это они отравили все человечество и на несколько поколений направили его судьбы на ложный путь... они начали с опорочивания религии... и план подрыва всех общественных связей и разрушения всякого порядка виден в их словах и действиях... они вербуют сторонников во всех слоях общества; они обманули самых проницательных людей, скрывая ложью свои истинные намерения... их вожди хотят ни много, ни мало, как воссесть на тронах земли, после чего правительства народов будут действовать по указке их ночных собраний. Вот что было сделано и что продолжается сейчас. Но мы видим, что князья и народ не сознают, как и какими средствами творятся такие дела. Поэтому мы должны сказать им со всей откровенностью: злоупотребление нашим Орденом (масонством)... привело к тем политическим и моральным бедствиям, которыми полон сегодняшний мир. Вы, посвященные, должны присоединиться к нам и, возвысив свои голоса, показать народам и монархам, что заговорщики, отступники от нашего Ордена, они одни были и будут авторами этой и будущих революций... чтобы вырвать корни злоупотребления и ошибок, мы должны немедленно распустит весь наш Орден"
  Приводя эту цитату, мы забежали на 5 лет вперед от описываемых событий, чтобы показать, как один из ведущих масонов того поколения, раскаявшись в своих заблуждениях, указал на иллюминатов, как на творцов французской и всех будущих революций. Кто мог авторитетнее, чем гроссмейстер германского масонства, засвидетельствовать успех признанных самим Вейсхауптом намерений захватить масонство изнутри и использовать агентов иллюминизма в масонстве для руководства революцией?
  Под этим вошедшим в него влиянием масонство, обладавшее во Франции большой силой, пошло самым крайним курсом, создав якобинские клубы; эти же, опять-таки под влиянием иллюминизма, осуществляли власть террора в эпоху, когда замаскированные вожди революции показали свою истинную натуру. Как и русская революция 130 лет спустя, французская революция особенно ясно показала, что бедных и беззащитных она ненавидит еще больше, чем богатых, крестьян Вандеи больше, чем их мнимых угнетателей, всю красоту, все церкви и религию, все возвышающее душу человека над уровнем животных потребностей.
  Сам Адам Вейсхаупт стал масоном в 1777 году, через год после основания Ордена Иллюминатов, и был принят в Мюнхенскую ложу. Граф Мирабо, один из будущих вождей французской революции, был посвящен как в желание Вейсхаупта стать масоном, так и в тайные причины его, как это видно из той части его "Мемуаров", датированной 1776 годом, где излагается программа, идентичная с иллюминатской; в своей "Истории прусской монархии" Мирабо пишет, упоминая Вейсхаупта и иллюминатов: "В ложе Теодора Доброго Совета в Мюнхене было несколько братьев с умом и сердцем, уставший от бесконечных колебаний, ложных обещаний и споров масонства. Руководство решило привить к своей ветви другую тайную ассоциацию, дав ей имя Ордена Иллюминатов. Они создали ее по образцу Ордена Иезуитов, хотя их намерения были диаметрально противоположны".
  Это - совершенно те же намерения и методы, которые Вейсхаупт излагает в своей собственной корреспонденции, из чего явствует, что будущий революционный вождь Мирабо уже в то время, то есть в 1776 году, был осведомлен о них. Более того, записи Мирабо доказывают, что тайное общество, иллюминатов было создано специально, чтобы захватить контроль над масонством и затем организовать революцию и руководить ей. На то, что Мирабо принимал участие в этом предприятии с самого начала, указывает факт, что записях от 1776 года. (год основания Ордена Иллюминатов) он обозначается иллюминатским псевдонимом Архесиласа; из этого можно заключить, что он был основателем общества вместе с Адамом Вейсхауптом и оставался впоследствии одним из его руководителей. Роль Мирабо, как связующего звена между Вейсхауптом и французской революцией, невозможно игнорировать. Издатель его "Мемуаров", М. Барту (Barthou), отмечает, что обнаруженный в бумагах Мирабо "план реформ" 1776 года "в некоторых своих частях очень близко напоминает то, что было позже принято Законодательным Собранием" (революционный парижский парламент 1789 года). Другими словами, деятельность Законодательного Собрания близко сходится с планами Вейсхаупта 1776 года, когда он вместе с Мирабо организовывал иллюминатов, намереваясь захватить контроль над масонством. Последующие стадии тайного захвата масонства Вейсхауптом также известны. На всемирном масонском конгрессе 1782 года, за 7 лет до революции, в Вильгельмсбаде (где одним из русских делегатов был граф Строганов - прим. перев.) иллюминаты завербовали столько новых сторонников, что Орден Строгого Соблюдения, до того один из сильнейших в масонстве, перестал существовать. Путь к полной победе над масонством был обеспечен переходом в лагерь иллюминатов двух наиболее влиятельных германских масонов: герцога Фердинанда Брауншвейгского (позже раскаявшегося, см. выше) и принца Карла Гессенского.
  В 1785 году иллюминатские делегаты принимали участие в другом масонском конгрессе в Париже, и с этого момента детальное планирование революции стало, по всем данным, делом Ложи Объединенных Друзей, служившей "ширмой" для иллюминатов. Здесь следы теряются в результате разоблачения деятельности иллюминатов в Баварии, запрещения их ордена в последующем 1786 году и уничтожения компрометирующих документов. Как бы то ни было, но в 1787 году те же иллюминатские делегаты посетили Париж по приглашению тайного комитета ложи.
  Тот факт, что революция была спровоцирована иллюминатами и руководилась ими, был известен и стал достоянием гласности даже еще до полного развития революционных событии. Уже в обвинениях и предупреждениях маркиза де Люше (Luchet) мы видим сегодня поразительно точное предсказание не только того, как будет развиваться революция во Франции, но и будущего пути мировой революции, вплоть до наших дней. В 1789 году он писал: "Знайте, что существует заговор деспотии против свободы, бездарности против таланта, порока против добродетели, невежества против просвещения... цель этого тайного общества - власть над всем миром... его цель - мировое господство... никогда еще подобное бедствие не поражало наш мир".
  Де Люше точно описал роль, которую заставят играть монарха во время жирондистской фазы революции ("вы увидите, что он будет слугой страстей всех окружающих его, что он будет наделять властью недостойных, вопреки собственному суждению, позоря этим самого себя") и то плачевное состояние, в которое революция приведет Францию ("Мы не говорим, что страна, которой правят иллюминаты, перестанет существовать, но она достигнет такой степени унижения, что в политике с ней не будут больше считаться, и что ее население сократится"). Если его предостережения останутся без внимания, писал де Люше, то наступит "целая серия бедствий, конец которых теряется во мгле времен... Будет вечно тлеть подземный огонь, периодически вырываясь наружу в гибельных и разрушительных взрывах".
  Трудно точнее описать события последующих 165 лет, чем это сделал предвидевший их де Люше. Он предвидел также и "либеральных", и "прогрессивных" покровителей революции, по вине которых будут происходить "гибельные и разрушительные взрывы" этих полутора столетий: "Слишком много страстей заинтересовано в поддержке системы иллюминатов, слишком много заблуждающихся правителей воображают себя просвещенными, на деле ведя свои народы в бездну". Он предвидел рост силы и хватки заговора: "Вожди ордена никогда не откажутся ни от достигнутой ими власти, ни от богатств в их распоряжении". Де Люше призывал масонов очистить свой дом, пока еще есть время: "Неужели невозможно направить самих масонов против иллюминатов, показав им, что в то время, как они трудятся над сохранением гармонии и порядка в обществе, другие повсюду сеют семена раздора и готовят окончательное разрушение их ордена". 165 лет спустя в Англии и Америке многие, в тех же словах и столь же безуспешно, призывали свои правительства очистить государственные учреждения от иллюминатов, которые к тому времени стали называться коммунистами.
  Насколько ясно де Люше предвидел будущее, видно из того, что он писал свои слова в 1789 году, когда французская революция еще не была настоящей революцией; все думали, что дело закончится умеренными, оздоровительными реформами, которые оставят монарху разумную меру власти, устранят явные злоупотребления и навеки обеспечат счастливой и возрожденной Франции справедливость и свободу! Этому все еще верили и в 1790 году, когда другой провидец, на этот раз по другую сторону Ла-Манша, понял истинный характер и сущность революции и, по словам его биографа, Джона Морлея, писавшего более, чем 100 лет спустя, "со сверхъестественной точностью предсказал "развитие событий". Это был Эдмунд Берк (Edmund Burke, 1729-1797), английский политик и философ ирландского происхождения, один из величайших ораторов, когда-либо выступавших в британском парламенте. Время - лучший судья достоинств такого человека, и с течением времени его критические слова по адресу французской революции звучат все более благородно. Замечательно, что, как и Люше, он писал в 1790 году, когда имена Робеспьера и Дантона были едва известны, когда никто еще не слыхал слова "республика", король готовился к долгим годам конституционного правления, а вся Франция радостно приветствовала достигнутые мирным путем улучшения. Над этой счастливой сценой вдруг мрачной тенью нависла рука Берка, пророчески предсказывавшего близкую гибель. Его биограф пишет: "Неудивительно, что, когда разразилась буря и осуществились грозные предсказания, люди обратились к Берку, как в древности они обращались к Агитофету, испрашивая совета у оракула Бога". К сожалению, это не вполне соответствовало действительности, и когда его предсказания начали сбываться, то очень многие обратились не к нему, но против него, именно потому, что он говорил правду, насколько уже в то время и пресса, и общественное мнение были под контролем заговорщиков, видно яснее всего из того, как похвалы по его адресу вдруг превратились в клеветнические нападки, не успел Берк опубликовать свои "Размышления" о французской революции (Edmund Burke, "Reflection on the Revolution in France", 1790). Как иллюминаты, так и все направляемые ими "либерально-прогрессивные" органы и деятели, рассчитывали на Берка, как на своего союзника, после того как десятилетием раньше он выступил в защиту американских колонистов. Теперь они яростно вопрошали, как он мог поддерживать одну революцию и нападать на другую, и против Берка ополчились все, подобно тому, как в наши дни объединенная одним руководством печать ополчается на каждого, кто требует расследования коммунистических махинаций в правительстве.
  Если бы Берк следовал "прогрессивной" линии и писал бы, что французская революция поможет "простым людям", восхваления его продолжались бы, но ни одно из его слов не пережило бы своего автора и он давно был бы забыт всеми. Теперь же, его вдохновенные обличительные слова по адресу революции продолжают блистать чистым золотом: "Все исчезло: и чувство принципиальности, и целомудрие чести, для которой малейшее пятно было глубокой раной... Век рыцарства миновал, сменившись веком болтунов, экономистов и бухгалтеров; слава Европы потухла навеки".
  Эти слова были вдохновенным пророчеством (а в наши годы они еще более верны, чем в 1790 г.), и христианская Европа нашла а Эдмунде Берке красноречивого и благородного плакальщика. Он прекрасно понимал истинный смысл событий во Франции, и ясно видел разницу между "революциями". Он не был обманут тем, что кто-то привесил ярлык "революции" колониальной войне местных плантаторов за независимость. Как истинный друг свободы, он поддерживал претензии колонистов на самоуправление и их желание быть хозяевами в собственном доме. Но он не видел ни малейшего сходства между их мотивами и целями тех людей, которые, оставаясь в тени, руководили революцией во Франции. Протянув свою руку обвинителя, Эдмунд Берк столь же мало обращал внимания на упреки "либералов" и "прогрессивных", как ранее на их лесть и похвалы (он знал, что менее всего они были вызваны действительными симпатиями по адресу купцов из Новой Англии и плантаторов американского Юга).
  В Америке в это время общественное мнение обманывалось событиями во Франции, став жертвой смешения понятий, на что указывал Берк. Господствовало мнение, что во Франции происходит еще одна благодетельная революция, в общем похожая на "американскую революцию". Некоторое время царило истерическое увлечение всем французским, когда американцы носили кокарды и якобинские колпаки, танцевали, веселились и маршировали под скрещенными французскими и американскими флагами, вопя "свобода, равенство и братство". С началом террора в Париже на смену этой иллюзий пришли отвращение и ужас.
  Якобинские вожди, руководившие режимом террора, носили, подобно "Спартаку"-Вейсхаупту античные псевдонимы: Шомет был Анаксагором, Клотц (его считали прусским бароном) был Анархарсисом, Дантон - Горацием, Лакруа - Публиколой и Ронсен - Сцеволой. Эти террористы, придя на смену французской "керенщине", добросовестно следовали планам иллюминатов, а убийством короля и осквернением церквей они дали выражение двум их главным целям: уничтожению законной власти и религии. Но и они были явно орудием в чужих руках. Их современник Ломбар де Лангр Lombar de Langres) писал о совершенно тайной группе, которая руководила всеми событиями после 31-го мая, темной и жуткой силе, рабом которой был Конвент и которая состояла из посвященных иллюминизма. Эта сила стояла выше Робеспьера и правительственных комитетов... Она присвоила себе все богатства нации и распределяла их между своими собратьями и друзьями, помогавшими в ее работе". Такова картина людей на вершине власти, выполнявших волю скрытой, но явно всем верховодившей секты, сообщающая всей революции характер дьявольской кукольной комедии, разыгранной на фоне красных языков пламени и запаха серы. Это была революция как таковая, а вовсе не французская революция; можно еще было спорить о характере английской революции, но после 1789 года мы имеем дело лишь с единой, непрерывной революцией. События 1848, 1905 и всех прочих лет были не разрозненными эпизодами, а повторными вспышками того "вечно тлеющего подземного огня", который де Люше и Берк предвидели еще до самих событий. Историческая ценность анналов французской революции заключается в том, что они показали, как можно использовать людей для целей, о которых им самим ничего не известно.
  Именно это определяет, в прошлом и в настоящем, типично сатанинский характер революции, то что Ломбар де Лангр называл ее "адским шифром".
  Когда революция уже шла на убыль, во Франции, Англии и Америке выдвинулись три человека, которым были ясны три вещи: что весь ход революции следовал плану, обнаруженному в материалах иллюминатов в 1787 году; что тайное общество оказалось способным, используя масонство, вызвать революцию и управлять ею; и что это тайное общество заговорщиков, с его планом непрерывной мировой революции, выжило и готовит дальнейшие "насильственные и губительные взрывы", предсказанные де Люше. Этими людьми были: аббат Баррюэль, иезуит и очевидец революции; профессор Джон Робисон, шотландский ученый, в течение двадцати лет бывший генеральным секретарем Эдинбургского Королевского Общества; и Джедедия Морс, американский священник и географ. Все трое были выдающимися людьми: книги аббата Баррюэля и профессора Робисона, как и опубликованные проповеди Морса (1791-98 г.г.) выдержали много изданий и до сих пор служат необходимы пособием для всех, изучающих этот период. Их труды привлекли широкое внимании; получив также поддержку со стороны филадельфийской "Поркупиновой Газеты" Вильяма Коббетта (William Cobbett, 176З-1835, писал под псевдонимом Peter Porcupine), талантливого журналиста, анти-якобинца и анти-демократа, вынужденного к эмиграции теми же темными силами, которые яростно ополчились против Баррюэля, Робисона и Морса.
  Суждения аббата Баррюэля о современных ему событиях полностью совпадают с более ранним пророчеством де Люше и значительно более поздним анализом лорда Актона; Баррюэль писал: "Мы покажет читателю, что, не исключая и самых ужасных преступлений, совершенных во время французской революции, все было заранее обдумано, предвидено и предрешено. Что они были результатом глубоко злодейских планов, подготовленных и осуществленных людьми, державшими в руках ключи к интригам и заговорам, замышляя их в потаенных убежищах... Хотя и мог показаться, что ежедневные события не были связаны друг с другом, но тем не менее за каждым из них действовала единая тайная сила, направлявшая их к давно задуманной цели... истинная причина революции, ее характерные черты, ее жестокие преступления - все это непрерывная цепь глубоко задуманного, преднамеренного злодейства".
  Все три пришли к одинаковым выводам: "Это - заговор против христианства... заговор не только против королей, а против любой власти, против всего общества и даже против всякой собственности" (аббат Баррюэль); "Было создано общество, поставившее своей исключительной целью искоренить все религиозные установления и свергнуто все существующие правительства в Европе" (Робисон); "Исключительной целью является искоренение и уничтожение христианства и свержение всех гражданских властей" (Морс). Все трое современных революции наблюдателей были согласны в том, что происшедшее не было ограниченным французским, эпизодом, вызванным местными французскими условиями, а делом организации с постоянным, всеобщим планом, всемирным планом. Они также не сомневались в том, что этой организацией было тайное общество иллюминатов, что именно оно вдохновляло террористическую фазу революции и руководило ей, и что это общество сохранилось, став мощной силой также в Англии и в Соединенных Штатах, что особенно подчеркивалось Баррюэлем.
  Выводы трудов этих трех людей были поддержаны ведущими общественными деятелями того времени, а дальнейший ход событий настолько подтвердил их, особенно в наш век, что исторически неоспорим факт распознания всемирной революции и ее будущего развития в момент ее второго проявления в Европе. Их попытки отвратить наступившие впоследствии в результате заговора катастрофы оказались тщетными, и именно это придает их судьбе особенный интерес.
  Она подтвердила яснее, чем все ими написанное, действительное существование и силу тайного общества, ведущего непрерывную разрушительную деятельность во всех странах. На Баррюэля, Робисона и Морса полились потоки клеветы, в конце концов задушившие их. В те времена печать была еще в начальной стадии своего развития, а газеты, как правило, принадлежали одному человеку, одновременно бывшему их издателем и редактором. Захватить контроль над значительной частью прессы в то время было, поэтому, много труднее, чем теперь. Организованное наступление, предпринятое со всех сторон на этих трех людей, как только они обличили иллюминатов, как зачинщиков французской революции, продолжавших действовать и далее, показывает, что уже в 1797 г. иллюминизм контролировал газетное дело в Америке и Англии.
  Это было пожалуй самым неожиданным открытием, сделанным нами при собирании материалов для этой книги. Автор этих строк также очень скоро почувствовал, что вся печать стоит под контролем, и что любой автор, пишущий о мировой революции в духе Эдмунда Берка, найдет все пути к публикации своих трудов закрытыми. О том же свидетельствует и английская писательница-историк Неста Вебстер (Nesta Webster). Когда в начале 20-х годов она приступила к описанию революции, известный лондонский издатель предупредил ее: "Помните, что как только Вы займете анти-революционную позицию, весь литературный мир окажется против Вас". Она пишет, что сначала это удивило ее, но что очень скоро она на личном опыте убедилась в правоте издателя, и совершенно таким же было и убеждение автора этой книги. Правда, по началу он думал, что таково было положение, создавшееся в 30-х годах нашего века, но лишь до тех пор, пока не начал знакомиться с историей Баррюэля, Робисона и Морса; тут он увидел, что "весь литературный мир" дружно, как один человек, обрушился на них уже в 1798 году, когда якобинский террор только что закончился. Ничто не могло показать яснее, что от иллюминизма 1789 года к сегодняшнему коммунизму ведет одна прямая "линия; та же организация преследует те же цели, теми же методами и даже под теми же лозунгами.
  Последнее также было характерной чертой наступления на упомянутых трех писателей, занявших "анти-революционную позицию". Не успели их труды привлечь всеобщее внимание, как началась газетная кампания, почти во всех случаях анонимная, и в тех же выражениях, которыми в аналогичных случаях пользуются и сегодня. Всех трех обвинили в "охоте на ведьм", в том что они "фанатики и паникеры", что они преследуют "свободу мнений" и "свободу науки", искажают "либеральную" и "прогрессивную" мысль, и так далее. После этого нападки перешли к клевете и непристойным инсинуациям, и в них можно было найти формулировки, целиком повторявшиеся в наши дни в газетной кампании 1947-49 годов против Джеймса Форрестола, военного министра Соединенных Штатов; их обвиняли в безнравственности в частной жизни, в сомнительных финансовых предприятиях, а под конец появились также хорошо известные в наше время предположения, что они просто "сумасшедшие". Последнее явно считается особо сильным средством в клевете, и неизменно применяется в кульминационной стадии кампании против любого анти-коммуниста. Трудно не заметить, что первоисточником именно этого метода является Талмуд, первым применивший его против Иисуса Христа: в статье о Христе в "Еврейской Энциклопедии" читателя отсылают к труду еврейского писателя, который "не сомневается в том, что в основе поведения и высказываний Иисуса Христа явно лежали ненормальные психические процессы".
  Короче говоря, уже в кампании против Баррюэля, Робисона и Морса применялся тот же, довольно ограниченный политический словарь, который в наше время легко опознать, как язык революции и ее агентов, и затасканная неизменность которого служит лишним доказательством его происхождения из одного организационного центра. Эта кампания была настолько успешной, что все их предостережения, как и предостережения Берка, оказались широкой публикой забытыми. Секретная шайка однако продолжала Дрожать перед ними, а поскольку она боится правды, как черт ладана, клевета и поношения продолжались и после того, как все трое давно уже приказали долго жить. Не далее, как 1918 году. Колумбийский университет в штате Нью-Йорк выделил значительные фонды на поиски исторических доказательств того, что Орден Иллюминатов, будучи запрещен в 1786 году, прекратил свое существование и потому не мог играть никакой роли во французской революции, как не мог и действовать после нее. В опубликованных материалах этих исследований все упомянутые выше эпитеты и инсинуации против трех авторов применялись, как если бы покойные по сей день занимались своей "охотой на ведьм".
  В упомянутом 1918 году русская революция еще только начиналась, и по-видимому важно было показать, что французская революция была ограниченным местным эпизодом, не оставившим никаких корней, тем более таких, из которых могла бы выроста резолюция в России. Если бы Баррюэль, Робисон и Морс могли откуда-либо наблюдать за происходящим, они без сомнения заметили бы, что в 1918 году, как и в последующие годы Колумбийский университет оказался для коммунистов очень подходящим полем для вербовки новых членов. Среди молодых неудачников, попавших в их сети, был упомянутый нами Уиттакер Чамберс; его позднее раскаяние и предостережения, будь они услышаны президентом Рузвельтом в 1939 году, могли бы изменить к лучшему ход второй мировой войны и всего нашего столетия.
  Два первых президента Американской республики, хотя и не предпринимали активных мер против тайного общества, были тем не менее глубоко обеспокоены его деятельностью, хорошо понимая, что Баррюэль, Робисон и Морс говорили правду. Одним из последних дел Джорджа Вашингтона было письмо к Морсу с выражением надежды, что его труд получит "...более широкое распространение... так как он содержит важные сведения, очень мало известные за пределами узкого круга людей, в то время как широкое ознакомление общества с изложенным было бы очень полезно". (Надо думать, что генерал Вашингтон не предложил бы Уиттакеру Чамберсу "утопиться в озере"). Незадолго до того Вашингтон писал другому корреспонденту, что он абсолютно убежден в "широком распространении доктрины иллюминизма и якобинских принципов в Соединенных Штатах".
  В этом действительно не могло быть сомнений. Тайные общества появились в Соединенных Штатах в 1793 году, т.е. уже через десять лет после рождения заокеанской республики, скрываясь под названием "демократических клубов"" Чем они были в действительности, было ясно из отношения к ним французского посланника Жене (Genet); он проявлял к ним столь же открытую симпатию, какую в наше время советские послы демонстрируют по отношению к коммунистическим организациям, точнее, к тем организациям, которые служат ширмой коммунизма (связи между советскими посольствами и революционными партиями стран, где они были аккредитованы, получили полное документальное подтверждение во время расследований в Канаде в 1945-46 гг. и в Австралии в 1954-55 годах). В 1794 году президент Вашингтон обвинил эти якобы "сами собой возникшие" общества в подстрекательстве к восстанию в Пенсильвании в связи с обложением спиртного дополнительным налогом. Авторитет Вашингтона был слишком высок, чтобы его можно было обвинить в "охоте за ведьмами", и клубам пришлось скрыться в своих норах, но с этого момента существование в Америке всемирной революционной организации стало ясно каждому, кто не поддавался "промыванию мозгов" на страницах печати.
  Роль масонского Великого Востока, проникнутого иллюминизмом, во французской революции привела к подозрениям и в отношении американского масонства, однако свободному обсуждению вопроса мешало то, что сам Вашингтон был главой американского масонского братства. Защитники масонства не уставали всячески подчеркивать этот факт и устроили на похоронах Вашингтона в 1799 г. большой масонский парад, чтобы продемонстрировать свое "братство" с умершим героем. Из уважения к ею памяти, но отнюдь не из-за отсутствия общественного интереса к вопросу, всякие прения прекратились, но, по крайней мере, два видных масона того времени, Амос Стоддард и о. Сет Пайсон, подобно герцогу Брауншвейгскому в Европе, открыто заявили, что иллюминаты проникли в американское масонство и действуют под его вывеской. Преемник Вашингтона, президент Джон Адамс, обратился в 1798 г. к масонству с серьезным предупреждением: "...масонское общество постигло науку управления, искусство господства над обществом, известные только им и никому другому из законодателей и философов в мире; я имею в виду не только, что они умеют опознавать друг друга по условным знакам к жестам, непонятным для посторонних, но и их удивительную систему, заставляющую всех мужчин, а вероятно и женщин, строго хранить тайны общества. Если это искусство найдет применение для отказа от общепринятых норм общественного поведения и введения в них политики и неподчинения правительству, при дальнейшем сохранении тайны, то совершенно ясно, что эти знания и такие общества могут быть использованы для всех злых целей, которые уже давно подозревались".
  После этого открытого упрека, только смерть Вашингтона в последующем году смогла задержать общественные требования полного расследования деятельности тайных обществ, и его противники, как это часто бывает, воспользовались этим предлогом, чтобы отвести внимание в сторону. Подозрения, однако, не затухали в течение последующих трех десятилетий, приведя к возникновению в 1827 г. т.н. "антимасонской партии", которая на своем съезде в штате Массачусетс в 1829 г. заявила: "Налицо доказательства тесной связи между высшими ложами масонства и французским иллюминизмом". Это однако была последняя общественная попытка добиться публичного расследования, а уже следующий съезд той же партии в Вермонте в 1830 году сформулировал свою позицию в словах, ставших обычными в нашем столетии: "...по непонятным причинам требования расследования скоро угасли; печать оказалась столь же немой, как голос задушенного часового, а народная масса в полном неведении того, что прозвучали сигналы тревоги по вопросам, касавшимся масонства".
  Другими словами, требования расследования оказались подавленными, как они заглушаются и в наше время воплями об "охоте на ведьм" и т.п. С той поры и до наших дней американскому народу не удалось заставить ни одно правительство США провести полное расследование масонства; а проникновение его агентов во все правительственные учреждения продолжалось с полной силой, результаты чего частично были разоблачены в 1948 г. и позже. Положение в Англии было совершенно аналогичным.
  Мы несколько забежали вперед, описывая беспокойство в общественном мнении Америки по поводу масонства, вплоть до подавления этих настроений (анти-масонская партия фактически прекратила свое существование в 1840 году). Теперь мы вернемся к непосредственным последствиям французской революции и к ее влиянию на судьбы всего остального мира. Как показывает "Собрание трудов" президента Адамса, он был полностью осведомлен о существовании всемирного, непрестанно действующего заговора против законной власти и религии. Его ошибкой, объяснимой в то время, было считать все это чисто французским заговором, как и в наше время, но уже без всякого оправдания, говорится о русском коммунизме, хотя международный характер русской революции давно уже очевиден и по этому вопросу нет никаких сомнений.
  Закон президента Адамса о подрывной деятельности, изданный в 1798 г., имел целью оградить американскую республику от потрясений в будущем, но время показало, что никакие законы против тайных обществ и заговоров (хотя их необходимость очевидна, для установления противозаконности подобной деятельности) не в состоянии эффективно их обезвредить, главным образом потому, что тайная организация обладает, опытом многих столетий в деле обхода и нарушения таких законов. Единственным действительным средством против тайного заговорщичества является судебное расследование, открытое обличение и обвинение; однако, именно этого еще никогда не удавалось полностью провести.
  Доверенный президента Вашингтона, Александр Гамильтон, был тем американским общественным деятелем, который яснее всего предвидел, в какие формы выльется будущее. Среди его бумаг сохранилась памятная записка, примерно 1797-1800 годов, а которой он писал:
  "...наша эра - одна из самых необычайных в истории человечества. В течение долгого времени постепенно распространялись взгляды, подрывавшие основы религии, морали и общества. Первые удары были направлены на откровение христианства, взамен которого людям преподносилась "религия природы". Само существование Божества ставилось под сомнение, а иногда и просто отрицалось. Долг благочестия высмеивался, преходящая природа человека возвеличивалась, а все его надежды привязывались к короткому периоду его земной жизни. Смерть была объявлена вечным сном, догмат бессмертия души - обманом, придуманным чтобы мучить живых на благо мертвым... В конечном итоге, было основано общество апостолов анти-религии и их учеников. Религия и правительство были заклеймены, как злоупотребления... Практическое применение этой порочной системы мы видели во Франции. Она была механизмом для подрыва всех древних учреждений Франции, как гражданских, так и религиозных, со всем тем, что ограничивало и смягчало суровость власти. Франция была брошена в водоворот целой серии страшных потрясений, уничтожавших собственность и искусства, разрушавших города, опустошавших и обезлюдивавших целые провинции; они окрашивали землю Франции кровью и затопляли страну преступлениями, нищетой и несчастьями... Одно время казалось, что эта чудовищная система угрожает существованию всего цивилизованного общества и ведет человечество к полному хаосу. И хотя явное зло, бывшее первым и единственным ее плодом, несколько замедлило ее развитие, приходится опасаться, что яд распространился слишком широко и проник слишком глубоко, чтобы его можно было вырвать с корнем. Действие этой системы смогло быть приостановлено, но все ее элементы сохранились, готовя новые взрывы в подходящий момент. Нужно больше всего опасаться, что человечество еще далеко от конца своих несчастий, которые продолжают систематически подготовляться, предвещая потрясения, революции, резню, опустошение и нищету. Симптомы грандиозного преобладания этих сил в Соединенных Штатах очевидны и вызывают тревогу. Под их влиянием нашу страну пытались заставить выступить на стороне Франции в начальном периоде настоящей войны; спровоцировать наше правительство чтобы оно способствовало успеху ее гнусных принципов ценой жизни и достояния наших граждан. Под их влиянием каждая последующая революция одобрялась или оправдывалась; совершенные зверства прощались или преуменьшались; и даже последняя узурпация власти, столь противоречащая официальным принципам революции, была принята с удовлетворением, а сфабрикованная ей деспотическая конституция лицемерно выставлена, как образец, достойный нашего подражания. С распространением этой системы бесчестие и неверие продвигались гигантскими шагами. Чудовищные преступления, дотоле неизвестные, появились среди нас..."
  Нам, людям XX века, так хорошо знакомы предвиденные здесь результаты, что мы едва можем себе представить, какой ум требовался в 1790 г., чтобы предугадать их столь ясно! Де Люше, писавший до эпохи террора ("Серия бедствий, конец которых теряется во мгле времен... вечно тлеющий подземный огонь, периодически вырываясь наружу в бурных и разрушительных взрывах") и Александр Гамильтон, писавший после него ("их элементы сохранились, готовя новые взрывы в подходящий момент... Человечество еще далеко от конца своих несчастий... потрясения, революции, резня, опустошение и нищета..."), оба они абсолютно точно и ясно предсказали облик нашего столетия. Однако практические результаты всего этого предвидения, в смысле предостережения, были равны нулю. "Все последующее, хотя в этом не было ни малейшей нужды, обрушилось на нас точно так
  , как они предсказывали, а с ними и Берк, Баррюэль, Робисон и Морс; подобно лунатику, Европа ступала на все заложенные против нее мины, одну за другой. Анти-революционных пророков зашикали и замолчали; революционные горлодеры и писаки овладели сценой и были встречены аплодисментами.
  Наполеоновские войны помогли отвлечь общественное внимание от заговора и его организации. Через десять лет после французской революции все забыли и о материалах иллюминатов и о самой революции; народы либо поверили, что тайные общества действительно приказали долго жить или не играли в революции никакой роли, -либо же потеряли всякий интерес к этому вопросу. Через двадцать лет после революции иллюминаты были активнее, чем когда-либо. Ничто не изменилось кроме того, что сторонники революционной секты в Англии и Америке, используя свою власть над печатным словом, сумели обманом успокоить общественное мнение и оклеветать всех, кто предупреждал об опасности.
  Последние данные об иллюминатах сравнительно недавнего происхождения; они стали известны благодаря трудам английской писательницы-историка Несты Вебстер. Она нашла их в архивах наполеоновской полиции, ставших теперь доступными для историков. Из них явствует, что через два десятилетия после революции, накануне падения самого Наполеона, Орден Иллюминатов был жив и действовал весьма активно, преследуя свои неизменные цели.
  Франсуа Шарль де Беркхейм был начальником полиции в занятом французами Майнце, будучи в то же время масоном. В 1810 году он сообщал, что иллюминаты имели своих посвященных во всех странах Европы и усердно старались внедрить свои принципы в масонские ложи: "Иллюминизм становится грандиозной силой. От него жестоко пострадают и короли, и народы, если предвидение и благоразумие не сломают эту страшную машину". Более позднее донесение 1814 года полностью подтверждает утверждения Баррюэля, Робисона и Морса в 1797-99 г.г. о продолжении деятельности тайных обществ:
  "Старейшей и наиболее опасной ассоциацией является та, которая обычно известна под именем иллюминатов и была основана в середине прошлого столетия... Доктрина иллюминизма стремится ниспровергнуть все виды монархии; основная догма секты - неограниченная свобода и абсолютное уравнение всех и всего; цель всех ее усилий - разорвать все связи монарха с народом его страны". Через двадцать лет после публичного раскаяния герцога Брауншвейгского, Беркхейм писал, что "среди главных руководителей есть люди. выдающиеся по своему богатству, благородству рождения и почетному положению в обществе". По его мнению, некоторые из них "не были простыми марионетками демагогических мечтаний", но "надеялись, что разжигая народные страсти, они смогут захватить в свои руки бразды правления, или во всяком случае приумножить свои богатства; однако большинство сторонников секты с религиозным рвением слепо верят всему".
  Картина, изображенная этими словами (очень похожая на то, что писал де Люше за двадцать пять лет до того) хорошо знакома, вернее, должна быть знакома нашему поколению, когда мы вновь так часто видим, что жажда власти толкает богатых или известных людей на сотрудничество с политическими движениями, казалось бы столь враждебными их богатству или положению; эти люди уверены, что с их помощью они станут еще богаче и влиятельнее.
  Беркхейм далее описывает организацию и методы иллюминатов, что точно воспроизводит картину, обнаруженную в переписке Вейсхаупта 1786 года, и что в то же время могло бы быть точной копией коммунистических методов нашего столетия.
  Приводимый ниже отрывок из донесения французского начальника полиции описывает столь типичных политиков нашего столетия, что любой внимательный исследователь наших дней мог бы легко распознать их и назвать по именам; и, однако, все это было написано в 1813 году: "Поскольку главная сила иллюминатов заключается в обработке общественного мнения, они с самого начала стремились привлечь в свою организацию людей, которые в силу своей профессии призваны оказывать прямое влияние на умы, как например литераторов, ученых и, прежде всего, профессоров университетов. Профессора со своих кафедр, а писатели в своих произведениях, проповедуют принципы этой секты, маскируя яд, который они распространяют в тысячах самых разнообразных форм. Эти микробы, часто не распознаваемые для глаза простых людей, затем развиваются далее, адептами секты в их обществах, в которые они вхожи, и самая туманная болтовня таким путем вдалбливается в наименее толковые головы. Именно в университетах иллюминаты всегда находили и всегда будут находить самых многочисленных последователей. Профессора, принадлежащие к тайному обществу, прежде всего изучают характер своих учеников. Студент со смелым умом и пылким воображением немедленно делается объектом их внимания и обработки; они не перестают трубить ему о "тирании", "деспотизме", "правах человека" и т.п. Прежде, чем он успеет освоить смысл этих слов, по мере его подрастания его снабжают подобранными для него книгами, организуют интересные собеседования, всячески развивая зародыш, заложенный в молодом мозгу. Вскоре его воображение охватывается брожением... Наконец, когда он уже полностью захвачен, а несколько лет испытаний гарантируют его полную преданность Обществу и умение хранить его тайны, ему внушают, что миллионы людей во всех странах Европы разделяют его чувства и надежды, что тайные нити связывают всех рассеянных членов в одну огромную семью, и что реформы, которых он жаждет, рано или поздно должны быть осуществлены. Успех этой пропаганды облегчается наличием студенческих объединений, где молодежь встречается для литературных занятий, фехтования, игр или даже просто для попоек. Иллюминаты пролезают вовсе эти круги, используя их, как рассадник своих идей. Таким путем это Общество смогло непрерывно расти, с самого своего зарождения и до нашего времени; микробы яда с юности вносятся в высшие классы общества, студентам внушаются идеи, диаметрально противоположные тому порядку вещей, с которым они столкнутся в жизни, разрываются все связи с монархией, и этими методами иллюминаты вербуют наибольшее число новых сторонников".
  Так иллюминизм выжил и расцвел в темноте после того, как его "адепты", засевшие в издательствах, университетских кафедрах и на амвонах сумели задушить все общественные попытки к его уничтожению. С тех времен, в продолжение пяти поколений, продолжалось одно и то же: известное число людей с положением и известное число молодых людей в университетах в каждом поколении продолжали заманиваться в эту сеть. Единственной контрмерой, которая смогла бы приструнить старших и открыть глаза неопытным младший, могла быть широкая общественная информация о мировой революции и ее методах; однако из поколения в поколение именно это не допускалось, так что правящая секта смогла сохранить свое влияние и власть. Может быть только одно объяснение упорному отказу правительств, от поколения к поколению, от судебного расследования и разоблачения деятельности секты, а именно то, что в наши дни, как и в век Вейсхаупта, ее "адепты" сами сидят в правительствах; наше столетие являет тому достаточно примеров.
  Какова была судьба самого Вейсхаупта через 20 с лишним лет после разоблачения и запрета Ордена? В 1808 году он наводил справки об одном из масонских обрядов, что дошло до сведения маркиза де Шефдебьена, влиятельного члена ложи Великого Востока, писавшего затем своему другу о происхождении из иллюминизма людей "разжигавших восстания, разрушение и убийства". Ко времени смерти Вейсхаупта в 1830 году, его Орден был вероятно сильнее, чем когда-либо раньше, однако вскоре он сменил свое название; та же организация, с теми же целями, стала называться в 1840-х годах коммунистической. Эта история будет изложена в последующих главах, а сейчас наша повесть расстанется с Адамом Вейсхауптом, имя которого останется навеки связанным с появлением мировой революции, как непрерывной идеи и цели, распространяемой постоянно действующей организацией тайных заговорщиков во всех странах мира, и не имеющей ничего общего с борьбой против угнетения или несправедливости, которые она в действительности собирается лишь еще более усилить и увековечить. Кто бы ни были вдохновители Вейсхаупта и источник его глубокого знания человеческих слабостей, но, как пишет Неста Вебстер, "он сосредоточил в своих руках нити всех заговоров, сумев сплести из них грандиозный план разрушения Франции и всего мира". В его армии люди всех классов и самых различных мнений спаивались воедино узами бесчестия, по-видимому не уступавшими а своей прочности узам верности и чести: "Превосходная система водонепроницаемых ячеек не позволяла подчиненным Вейсхаупта видеть эти различия, и все они - сознательно или нет - маршировали к одной цели".
  Если раньше существовало много разных ручейков недовольства, то Вейсхаупт соединил их всех в один поток. С ним и иллюминизмом "смутные тенденции разрушения стали действенной революцией"; был создан генеральный штаб, разработан план военных действий и поставлены ясные цели. Сейчас, почти двести лет спустя, вывод из всего этого ясен: либо всеразрушающая мировая революция победит христианство и Европу, обратив их в руины, либо она должна быть разбита и уничтожена. В настоящее время не может быть ни третьего решения, ни компромиссного пути, ни иного окончания того конфликта, который был разоблачен в 1786 году. Как ведущие государственные деятели, так и сами приверженцы секты, видели это с самого начала. Кардинал Диллон немногими словами описал в 1875 г. неопровержимый факт: "Если бы не было Вейсхаупта, масонство вероятно утратило боевою силу в результате естественной реакции на французскую революцию. Вейсхаупт придал масонству форму и свойства, позволившие ему пережить эту реакцию, зарядившие его новой энергией до сегодняшнего дня, и которые будут толкать его вперед, пока последнее сражение с христианством не решит вопроса, кто будет в конечном итоге править землей: Христос или Сатана".
  Настоящий труд посвящен "еврейскому вопросу", как важнейшему мировому вопросу нашего времени; однако эта глава (хотя и самая длинная) о мировой революции не упоминает ни еврейского вопроса, ни даже евреев: Причина этому то, что хотя через 50 лет после французской революции иудейство явно руководило мировой революцией, но подстрекательство евреев в ее французской фазе не могло быть доказано. Остается открытой возможность, что мировая революция не была еврейским мероприятием с самого начала, но что руководящая секта лишь впоследствии забрала фирму в свои руки. Ни то, ни другое не может в настоящий момент быть бесспорно доказано; заметание же всех следов является, как известно, первым правилом революционной тактики. По-видимому евреи не играли либо никакой, либо не играли руководящей роли в главном заговоре (Вейсхаупта и иллюминатов), во французской же революции их доля была пропорциональна их численности, как и доля других ее участников. В первом случае, как пишет Неста Вебстер, ведущий авторитет в этих вопросах, "похоже, что евреи только в редких случаях допускались в Орден". Леопольд Энгель, довольно таинственный субъект, реорганизовавший Орден в 1880 году идет дальше, утверждая будто бы прием евреев был вообще запрещен. С другой стороны, Мирабо - сам ведущий иллюминат и революционер - всегда поддерживал полностью все еврейские претензии и требования; ограничение открытого появления евреев в Ордене могло быть поэтому маскировкой, соблюдать которую Вейсхаупт считал чрезвычайно важным.
  Лучшие знатоки вопроса того времени были согласны между собой в том, что иллюминаты являлись зачинщиками революции и что они происходили из всех стран Европы. Шевалье де Мале писал: "Зачинщики революции не в большей степени французы, чем немцы, итальянцы, англичане и т.д. Они составляют особую нацию, родившуюся и выросшую в темноте, посреди культурных народов, целью которой является подавление этих народов и господство над ними". Такое же впечатление создается и у любого современного исследователя из всей литературы о французской революции; ничего похожего, однако, нельзя сказать о русской революции 1917 года, являющей совершенно иную картину.
  В сомой французской революции (в отличие от имевшего место ранее заговора) евреи, по всей видимости, были "сеятелями раздора", как их называл уже Коран, не будучи непосредственными руководителями. Часто бывает трудно различить евреев, как таковых, в материалах того времени, поскольку составители их не отделяли их от прочих. Мало того, революция в ее французской фазе выглядела, как направленная против всех религий и всего национального (к ее русской фазе это опять-таки не относится). Когда парижские храмы предавались "Культу Разума" и чернь несла в революционную ассамблею кресты и священные чаши, евреи принимали в этом участие наравне с другими, принося из синагог свои святыни и выставляя их на посмешище. Некий гражданин, "воспитанный в предрассудках еврейской веры", доказывал в "Храме Свободы", что "все виды богослужений - обман, равно унизительный для человека". Еврей Александр Ламберт счел нужным публично выступить против талмудского рабства: "Вероломство, граждане, в котором французы обвиняют еврейский народ, исходит не от нас, а от наших священнослужителей. Их религия разрешает им брать со своих единоверцев за занятые деньги только пять процентов, но велит требовать с католиков, как можно больше; в нашей утренней молитве почитается обычаем просить Бога помочь нам нажиться за счет христианина. И это еще не все, граждане, самое отвратительное вот что: если в коммерческой сделке между евреями была допущена ошибка, то еврей обязан возместить убыток своему единоверцу, но если чужой переплатил луидоров на сто, то еврей не должен их ему возвращать. Какая мерзость! Какой ужас! И от кого исходит все это, как не от раввинов? Из-за кого нас подвергли ограничениям? Из-за наших попов! О, граждане, больше всего в мире мы должны отвергать религию, которая... заставляя нас вести скучную рабскую жизнь, мешает нам стать хорошими гражданами".
  Подчеркнутая нами часть этой цитаты напомнит читателю, что когда Ламберт говорил это, только начался раввинский период еврейской истории. До раздела Польши в 1772 году всегда существовал видимый центр, управлявший еврейством. Вначале это были левиты в Иерусалиме и Вавилоне; в римский период фарисеи были главенствующей политической партией и фактическим правительством: после падения Иерусалима и рассеяния таковым стало талмудистское "кочующее правительство" в Палестине, Вавилоне, Испании и Польше. Когда в 1772 году оно скрылось от взоров, начался "раввинский" период, в котором еврейскими общинами управляли раввины. Среди них были, разумеется, люди разных характеров и разной степени приверженности к своей вере, от самых крайних до наиболее терпимых; однако, как показало наше столетие, большинство из них, как и во все более ранние периоды еврейской истории, следовали букве иудейского "Закона", который, с точки зрения не-евреев, представляет собой экстремизм в самой крайней его степени.
  Если иногда, в описаниях самых порочных действий революции, евреи обозначаются, как таковые, а не просто как участники событий, то этой информацией мы обязаны отнюдь не обвинителям с христианской стороны, а чаще всего бахвальству самих евреев. Например такой писатель, как Леон Кан (Leon Kahn) всеми силами старается показать активное еврейское участие в борьбе против короля и Церкви, - и это через сто лет после изображаемых им событий. Это - типичный пример, часто встречающийся в иудейской литературе, стараний доказать, что все подобные события могут происходить в мире только по воле Иеговы, другими словами, по воле евреев. Леон Кан был явно не состоянии представить себе французскую революцию иначе, как в терминах Даниила и Валтасара. Если бы не русская революция, то о нем можно было бы и забыть; но именно в наши дни эти описания исторических событий принимают особо правдоподобный вид.
  После французской революции еврейское руководство сумело обернуть создавшуюся ситуацию в свою пользу, что, разумеется, было его правом. Однако в свете дальнейших событий представляется существенным, что выгадали от всего этого, главным образом, "восточные евреи", т.е. не-семиты, обращенные в иудаизм, сумевшие именно в этот период пробить первую брешь в стенах Европы.
  Большинство евреев во Франции были сефарды, потомки испанских и португальских евреев, имевших некоторые, хотя и весьма слабые, традиции, связывавшие их с Палестиной. Все ограничения, которым еще были подвержены эти еврейские поселенцы, были устранены декретом 1790 года. давшим им все права французских граждан. Тем временем, в Эльзасе образовалась община евреев-ашкенази, восточно-европейского происхождения. Местное население не терпело этих выходцев из России, и предложение уравнять их в правах с французами вызвало бурные прения в революционной Ассамблея и крестьянское восстание в Эльзасе. Вновь прозвучали предостерегающие голоса, много раз слышанные на Западе, и аббат Мори (Maury) обращался к депутатам о словами: "Евреи просуществовали семнадцать столетий, не смешиваясь с другими народами, ...их не должно преследовать, их нужно защищать как отдельных лиц, но не как французов, так как они не могут быть нашими гражданами, ...Что бы мы ни делали, они всегда останутся чужестранцами в нашей среде". Епископ из Нанси добавил, выступая "Им нужно обеспечить защиту, безопасность и свободу; но как можно принять в свою семью племя, которое ей чуждо, которое непрестанно думает о собственной земле и стремится покинуть страну, в которой оно живет? Эти возражения делаются в интересах самих евреев".
  Протестовали также и евреи-сефарды: "Мы полагаем, что наше положение во Франции не стало бы предметом дискуссии, если бы евреи Эльзаса и Лотарингии не начали предъявлять собственных требований, что приводит к путанице понятий и отражается на нас... Судя по официальным данным, это весьма необычный народ, претендующий на то, чтобы жить во Франции на особом положении, иметь собственные законы и составлять класс граждан, обособленный от всех остальных".
  Этот еврейский протест (постоянно повторявшийся в течение многих веков, вплоть до наших дней, но всегда игнорировавшийся нееврейскими правителями) оказался столь же тщетным, как и протест парижских купцов за 30 лет до того против допущения евреев в их корпорации: "Каждый французский коммерсант ведет свои дела в одиночку, каждая фирма до известной степени изолирована, в то время, как евреи, подобно капелькам ртути, при малейшей возможности сливаются в единую массу".
  Несмотря на всю оппозицию, в 1791 году был проведен закон об эмансипации евреев в Эльзасе. К моменту прихода к власти Наполеона еврейский вопрос стал проблемой первостепенного значения, а после его неудачной попытки ее разрешить, она превратилась в мировую проблему.
  С этого времени правящая секта всеми силами стремилась умалить авторитет евреев-сефардов и возвысить значение компактной массы восточных евреев-ашкенази, которые начали массами переселяться в западную Европу, а затем и в Америку; руководство мировой революцией перешло в их руки, началось наступление на законные правительства, религию и национальности.
  Французская революция была первой фазой мировой революции, и она как бы открыла дверь или прорвала плотину, проложив дорогу этому наступлению. По началу, об отношении евреев к революции можно было только сказать, что они участвовали в ней наравне с другими, но выгадали от нее значительно больше. Последующие события показали все это в ином свете, обнаружив не просто участие евреев в революции, но их управление ею.
  В течение полувека после обнаружения иллюминатских планов мировой революции и ее взрыва во Франции, исторические судьбы еврейства и мировой революции перестают быть самостоятельными явлениями; они сливаются друг с другом в единый процесс. Продолжающийся заговор и "евреи" (в смысле правящей ими секты) превращаются в единое целое, и их нельзя больше рассматривать в отдельности. С середины девятнадцатого столетия мировой революцией руководят евреи: каково бы ни было положение раньше, теперь революция перешла целиком в их руки.
  Следующим авторитетным свидетелем по этому вопросу (как до него де Люше, Александр Гамильтон и Эдмунд Берк), чьи слова оказались полностью подтвержденными последующими событиями, был глава британского правительства, премьер-министр Вениамин Дизраэли (1804-1881).
  Глава 21. ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ ДИЗРАЭЛИ
  Вениамин Дизраэли, будущий лорд Биконсфилд, неоднократно предостерегал христианский мир против мировой революции. Как и де Люше, Александр Гамильтон и Эдмунд Берк за полвека до него, он видел, что существует "план" революции. Лорд Актон говорил, полвека спустя, только о ее анонимных "руководителях"; в отличие от него, Дизраэли недвусмысленно определил евреев, как ее организаторов. Столетие, прошедшее со времени наиболее ясного из его предостережений, доказало его правоту; каковы бы ни были ее истоки, организованная мировая революция руководилась в середине 19-го столетия евреями и продолжала руководиться ими по крайней мере до 1920-х годов. По мнению автора этих строк, это продолжается и по сей день, в своем наиболее полном выражении.
  Каким образом секта талмудистов захватила руководство революционной организацией, созданной Вейсхауптом, и стояла ли она во главе революционного предприятия с самого начала, - ответить на эти два вопроса в настоящее время невозможно.
  Идея еврейского господства над миром стечение долгих столетий внушалась Талмудом и еще больше Каббалой. (1) Если когда-нибудь "святой народ" действительно закабалит "язычников", то это станет возможным исключительно при помощи подрывной организации, подобной созданной Вейсхауптом; то, что Вейсхаупт основал "иллюминатов" именно в тот момент, когда еврейский центр в Польше, непрерывно действовавший более двух тысяч лет подряд, скрылся из глаз, трудно посчитать простым совпадением. Однако возможно также, что господствующая еврейская секта, во исполнение велений Талмуда, захватила руководство подрывной организацией, созданной неевреями для иных целей.
  Дизраэли высказал два своих наиболее значительных предостережения до и после революционных взрывов, потрясших в 1848 году страны Европы. Они были организованы по опыту французской революции, за полвека до того, будучи вторым по счету из тех "взрывов, организованных в соответствии с подходящими условиями", предсказанных де Люше и Александром Гамильтоном, над которыми трудилась организация мировой революции. Попытки переворотов закончились повсюду неудачей, вероятно потому, что воспоминание о французской революции были еще слишком свежи в памяти правительств и народов, побудив их к решительным действиям. Однако, несмотря на подавление революции, Дизраэли не питал иллюзий относительно будущего. Происшедшее было описано им задолго до того, как оно произошло; после самих событий он предсказал продолжение заговора и их повторение.
  Дизраэли был автором нескольких романов (кстати, гораздо более успешным, чем два его позднейших имитатора, "полковник" Хауз из Техаса, негласный советник президента Вильсона, и молодой Уинстон Черчилль), в которых он изображал самого себя, как холодного, обходительного, всезнающего и слегка насмешливого импресарио человеческих судеб. В романе "Конингсби" он - главное действующее лицо под именем Сидонии, испанско-мусульманского еврея, финансового заправилы, стоящего за кулисами политики, бесстрастного дельца-манипулятора, которому "помогала его полная свобода от всяких предрассудков, это особое преимущество всех безродных людей". В 1846 году (год опубликования "Конингсби") автор заявил устами Сидонии: "Эта мощная революция, подготовляемая в настоящий момент в Германии и... о которой в Англии пока так мало известно, развивается полностью под руководством евреев".
  После потрясений 1848 года Дизраэли вернулся к этому вопросу, выступая в 1852 году в Палате Общин, где он заявил: "Влияние евреев может быть установлено в последнем взрыве принципа разрушения в Европе. Здесь имеет место мятеж против традиции и аристократии, против религии и собственности. Равенство всех и отмена собственности провозглашаются тайными обществами, создающими временные правительства, а во главе всех их стоят люди еврейской росы". (Трудно не видеть, что то же повторилось и в России в 1917 году, т.е. через 70 лет послереволюционных взрывов 1848 года).
  Дизраэли добавил: "В союз с коммунистами вступают самые умелые дельцы и манипуляторы собственности; самые необычные и выдающиеся люди действуют рука об руку с подонками низших слоев Европы". По словам Дизраэли, целью всех этих людей было уничтожение христианства. Изучение вопросов, затронутых в этой книге, весьма нелегко и не сулит больших наград, но знакомство с Дизраэли служит немалым утешением. В ходе нашего путешествия в прошедших веках, читатель уже смог встретить нескольких настоящих пророков, среди множества ложных, однако он не увидит равного Вениамину Дизраэли, который, освободившись от цепей Талмуда, приобрел упомянутую им "полную свободу от всяких предрассудков". Замечательно и само его имя; он как бы принадлежал к тем израильским пророкам, которые в свое время обличали Иудею. Он гордился своим происхождением, но несмотря на это, любил Англию сильнее, чем многие из природных англичан. Чтение его иронических описаний общественных событий и человеческих дел особенно освежает в наши дни, когда политики чураются правды больше, чем черт ладана.
  Для Дизраэли не представляло сомнений, что, "миром управляют совсем не те, кого считают правителями люди, не знающие, что творится за кулисами", и это было открытым указанием на то, что настоящее управление осуществляется скрытыми от взоров руками. Всем осведомленным людям хорошо известно, что дело обстоит именно так, однако любой американский президент или британский премьер-министр немедленно назовут подобную констатацию факта "охотой на ведьм". Устами своего героя Сидонии он заявил: "Мне кажется, что нет более глупой ошибки, чем представление, будто революции вызываются экономическими причинами". Так думал Дизраэли, но в наше время Ллойд-Джорджи, Вильсоны, Рузвельты и Труманы делают вид, будто революции во Франции, России и в других странах были стихийными восстаниями возмущенного "народа" против "тиранов",
  Дизраэли несомненно руководствовался велениями христианского учения, а не только был крещеным евреем. Он никогда не допустил бы, чтобы его имя или имя его страны оказались связанными с ветхозаветной местью Нюрнберга; в 1857 году, после мятежа в Индии, когда в стране разгоралась жажда мести, он заявил следующее: "Без малейшего колебания я покорнейше выражаю мое неодобрение тем высокопоставленным лицам, которые считают, что Англия должна ответить на мятеж местью, а не правосудием... Я протестую против того, чтобы на жестокости отвечать жестокостями. В последнее время мне довелось слышать и читать вещи, заставляющие подозревать, что религиозные воззрения английского народа испытали весьма неожиданную перемену и что, вместо поклонения Христу, мы намерены восстановить поклонение Молоху. Я не могу согласиться с потворствованием подобным настроениям".
  Намеки в этих словах касаются евреев и неевреев. Талмудистский иудаизм действительно ничто иное, как "поклонение Молоху", и Дизраэли знал это, выбирая свои слова. Причиной разногласий между древним Израилем и левитской Иудеей был именно культ этого ложного бога, и Израиль отвергнул Иудею именно из-за этого; в этом корни извечного спора о Сионе, как 3000 лет тому назад, так и сейчас. Они видны в двух важнейших выдержках из Ветхого Завета: пророк Иеремия говорит, что Господь никогда не повелевал детям Израиля "предавать сыновей своих и дочерей огню в честь Молоха... чего Я не повелевал им, и Мне на ум не приходило, чтобы они делали эту мерзость, вводя в грех Иуду"; Иезекииль же отвечает, будто Бог дал Израилю эти "нехорошие установления", требуя приносить в жертву перворожденных. Бог любви и милосердия или бог ненависти, мести и человеческих жертвоприношений? В этом суть спора с самого начала и до настоящего времени, и жил бы Дизраэли на сто лет позже, христианский мир, возможно, был бы избавлен этим отпрыском еврейства от участия в позоре Нюрнберга с его талмудистской местью. Столь же трудно представить себе, чтобы Дизраэли мог предоставить себя, свои пост и силу своей страны для поддержки мировой революции, как это делали правители Англии и Америки в первую и вторую мировую войну; всю свою жизнь он предостерегал свой народ именно от того разрушительного заговора, которому так охотно служили эти последние.
  Некий лорд Самуэль (по началу просто Герберт Самуэль, пролезший через министерские посты в дворянство в расцвет либерализма) с гордостью заявил в 1955 году, что он первый еврей на посту английского министра. Это был намек на переход Дизраэли в христианство; можно, однако, сказать, что наш XX век был бы многим лучше, если бы в нем было больше таких Дизраэли. До сего времени, при чтении его выступлений по прошествии столетия поражают правдивость его слов, точность его предсказаний, его громадные прирожденные и приобретенные знания, его глубокая, хотя и беспристрастная любовь к Англии, и его чисто христианское милосердие. Где дело касалось фактов, он неизменно оказывался прав. Он глубоко презирал "либералов", но выражал свое мнение изысканно вежливыми словами ("детоубийство практикуется в Англии столь же широко и легально, как и на берегах Ганга, что до сих пор явно ускользнуло от внимания Общества Распространения Евангелия"). По мнению автора этих строк, Дизраэли ошибался только в одном, считая, что учение Христа было завершением иудаизма, а не его отвержением. Несомненным представляется обратное, а именно, что иудаизм был той ересью ("почитание Молоха"), которую Дизраэли считал отвратительной и которую Христос пришел уничтожить.
  Дизраэли был одновременно продуктом как сефардского еврейства, так и Англии тех дней; только благодаря влиянию обоих факторов он смог достигнуть своей "полной свободы от всех предрассудков". Его отец, Исаак д"Израэли писал: "Нельзя терпеть религию, допускающую нетерпимость, если налицо опасность ее влияния в политике". Британская Энциклопедия объясняет его уход из синагоги убеждением, что жестокие законы талмудистского иудаизма "...отрезают евреев от великой семьи всего человечества". Биограф его сына, Хескет Пирсон (Hesketh Pearson), пишет, что Исаак д'Израэли был оштрафован старейшинами еврейской общины на 40 фунтов стерлингов за отказ быть избранным ее председателем и заявление, что он не будет участвовать в еврейских богослужениях, "т.к. они происходят сейчас в форме, которая нарушает религиозные чувства вместо того, чтобы возвышать их". Дизраэли-отец вряд ли осмелился бы бросить старейшинам подобный вызов, если бы он жил в талмудистской общине России или Польши; там он был бы объявлен вне закона и поплатился бы жизнью.
  Так и отец, и сын (перешедший в англиканство в возрасте 12-ти лет) восприняли свободный дух Англии того времени. Вениамин Дизраэли добился полной эмансипации евреев в Англии с отменой последних, еще существовавших ограничений их прав, что не помешало ему констатировать впоследствии, что (в результате именно этой эмансипации) евреи повсюду берут в свои руки руководство мировой революцией. Для человека, "полностью свободного от предрассудков", борьба против ограничения евреев в правах и честное признание результатов этой борьбы, были в равной степени долгом, несмотря на то. что эти результаты оправдывали предостережения противников эмансипации, за которую он боролся.
  Прежде, чем закончить рассказ о предостережениях Дизраэли, нужно описать как развивались события мировой революции в его время, в течение столетия, последовавшего за революцией во Франции. Когда в 1830 году умер Вейсхаупт, оставив после себя план и организацию революции, впервые разоблаченные в 1786 году по документам иллюминатов, Дизраэли было 26 лег. Последующие 50 лет истории были заполнены борьбой за наследство Вейсхаупта между его преемниками; в этот период времени Дизраэли неоднократно предупреждал мир о нарастающей опасности. К концу этого пятидесятилетия руководство мировой революцией оказалось полностью в еврейских руках, и она приобрела характерные черты восточных евреев, монгольских хазар и их талмудистских раввинов.
  Исход борьбы мог бы быть и иным, поскольку не было недостатка в других претендентах на наследство Вейсхаупта, из которых многие не были евреями. Единой революционной организации еще (по-видимому) не существовало. В различных странах действовали тайные общества, не объединенные между собой. Главным из них. ведущим свое происхождение непосредственно от иллюминатов Вейсхаупта, была масонская ложа Alta Vendita в Италии; ее документы, захваченные и опубликованные папскими властями в Ватикане, раскрыли единство ее целей и методов с целями и методами иллюминатов за полвека до того. Все это убедительно показала английский историк Неста Вебстер (Nesta Webster, см. библиографию) на основании трудов французского исследователя Кретино-Жоли (Cretineau-Jouly).
  Во Франции, как и прежде, силы революции также скрывались в масонских ложах, а в Германии действовал масонский "Союз Добродетели" (Tugendbund) под руководством помощников Вейсхаупта.
  Вожди революции старались слить эти национальные движения воедино и возглавить их, в качестве наследников Адама Вейсхаупта. Среди них были француз Луи Блан (Louis Blanc, читатель должен запомнить это имя, важное для будущего; одно время казалось, что Луи Блан сыграет роль Ленина еще до рождения последнего), русский Михаил Бакунин и немецкий еврей Карл Маркс.
  Борьба разгорелась между двумя последними, т.к. Луи Блан вскоре сошел со сцены. Бакунин и Маркс были полными противоположностями. Бакунин, "отец анархии", был, как утверждает французский социалист-революционер Бенуа Малон, учеником Вейсгаупта. Он был одним из тех ранних революционеров-идеалистов, убежденных, что в революции они нашли орудие для уничтожения тирании. Бакунин предвидел возможность того, что государство, созданное на обломках конфискованной частной собственности, лишь восстановит тиранические свойства частного капитала в гигантских размерах; он искал, поэтому, путей к сочетанию общинной собственности на землю и капитал с наибольшим ослаблением власти государства, в конечном итоге вплоть до его полной отмены. Другими словами, он был полной противоположностью Карлу Марксу, который хотя и проповедовал общественную собственность на землю и капитал, но мыслил это лишь как средство для установления одной мощной сверхтирании вместо многих мелких тиранов.
  Побудительным мотивом Бакунина была ненависть к деспотизму; Маркс же хотел уничтожить старый правящий класс только для установления нового деспотизма, какого мир еще не видел. Глубокое различие между взглядами этих двух людей вызывает вопрос, ответить на который невозможно: как выглядел бы мир, если бы руководство мировой революцией оказалось в руках анархистов Бакунина, вместо коммунистов Маркса? Анархизм - враг любого насилия и прежде всего - государства, как воплощения власти над обществом; коммунизм, наоборот, представляет собой обожествление всесильной государственной власти.
  В Бакунине все искренно: его борьба, его страдания и смерть. В жизни Маркса все фальшиво: 30 лет подстрекательства из читальни Британского Музея, удобная жизнь за счет Энгельса, расчетливая женитьба на немецкой аристократке, богатые похороны с надгробными речами; типичный мещанин, завистливо воюющий против "буржуазии". Наибольшая фальшивка - его "Коммунистический Манифест", в котором он ставит диагноз болезни ("у пролетариев нет собственности"), и в качестве лечения предлагает самоубийство ("теория коммунизма может быть выражена в одной фразе: отмена частной. собственности"). Тем самым пролетариям было ясно сказано, что от коммунизма они не могли получить ничего, кроме цепей, и если, вскоре после опубликования Манифеста в январе 1848 года, по Европе прокатилась волна революционных вспышек, то трудно представить себе, чтобы причиной восстаний могла быть логика этого документа. Буквально через несколько недель после опубликования Манифеста вспыхнули мятежи во всей Германии, в Австрии, Венгрии, Италии, Франции и Дании. В этом доказательство того, что отдельные "тайные общества" в разных странах начали объединяться, что были найдены средства координировать и синхронизировать революционные потрясения и, таким образом, впервые была показана мировая революция в действии, в виде одновременных восстаний во многих странах.
  В те годы существовала только одна организация с международной сетью, которая делала возможным подобную синхронизацию и координацию: талмудистский раввинат с центром в Восточной Европе. Теоретически, обширная организация католической церкви также могла бы быть использована для аналогичной цели, однако для историков не существует сомнений, что церковь видела в революции своего смертельного врага и, поэтому, не была к ней причастна. Историческим фактом было то, что Дизраэли знал и о чем он предупреждал за два года до разразившихся событий: "...что мощная революция, подготовляемая в настоящее время в Германии... развивается полностью под руководством евреев". Карл Маркс и его Коммунистический Манифест был внешними и видимыми признаками исторического факта первостепенной важности: мировая революция стала орудием в руках талмудистского иудаизма.
  Из трех деятелей революции, которые в те дни боролись за первенство в ней, Луи Блан вскоре вышел из строя. После революции 1848 года он был членом временного правительства в Париже и, в качестве министра, имел, казалось бы, возможность применить свои теории на практике. Он считал индивидуализм и соревнование чем то, вроде рака на теле общества, и, как и Маркс, преследовал цель создания всесильной деспотической государственной власти (хотя и по типу "welfare state" британских социалистов столетием позже). Он был глашатаем знаменитого "права на труд", которое в наше время превратилось в России в право государства на эксплуатацию принудительного труда. За краткое время своего нахождения у власти он предпринял попытку "гарантировать трудящимся работу для обеспечения их благосостояния", и ему было поручено созвать съезд рабочих депутатов для выработки планов "полной занятости". По своей форме эта затея была предшественницей советов рабочих депутатов в коммунистической России, и она явно была главной целью Луи Блана, что читателю следует запомнить. После подавления восстания он бежал в Англию и вернулся только через 23 года, потеряв всякое значение в революционном движении.
  Двое других претендентов на руководство были Маркс и Бакунин. После 1848 года Маркса выгнали из Пруссии и Франции, но как обычно, он комфортабельно устроился в Лондоне, прожив там 34 года до самой смерти. На баррикады революции пошел только Бакунин, аристократ по рождению, офицер царской армии, оставивший службу после подавления польского восстания 1830 года. То, что он видел в Польше, породило в сердце молодого русского офицера ненависть к деспотизму, борьбе с которым он отдал всю свою жизнь. С Марксом он впервые встретился в 1848 году и писал после этой встречи: "Маркс считал меня сентиментальным идеалистом, и был вполне прав. Я считал его тщеславным и вероломным ловкачом, и тоже был прав".
  Бакунин участвовал в парижских баррикадных боях 1848 года, был в мае 1849 года членом революционного временного правительства в Саксонии и руководил обороной Дрездена; после победы прусских войск он пытался бежать (вместе с Рихардом Вагнером), был схвачен и приговорен к смерти, но позже помилован сперва саксонским, а затем австрийским правительствами. Год его держали в кандалах, прикованного к стене, а потом выдали русскому правительству. После шестилетнего заключения, потерявшему зубы, цинготному и преждевременно состарившемуся, ему была разрешена сравнительно свободная жизнь в Сибири. В 1861 году, после 12-ти лет неволи, он бежал из Сибири в Японию, затем в Америку и наконец в Англию. Не сломленный своими испытаниями, он немедленно возобновил пропаганду анархии и организовал в 1864 г. в Швейцарии собственный Интернационал (Alliance International Sociale Democratique). Примерно в то же время Карл Маркс организовал свой Интернационал (Международное Товарищество Рабочих) в Лондоне, и последующие годы были отмечены упорной борьбой между Бакуниным и Марксом за руководство в революции. За время длительного заключения Бакунина в саксонских, австрийских и русских тюрьмах, Маркс забрал в Лондоне революционную организацию в свои руки (посадив в нескольких странах, по наполеоновскому примеру, своих зятьев в качестве помощников). Однако авторитет Бакунина стоял весьма высоко, и Марксу удалось добиться победы только благодаря целой серии хитрых уловок и интриг в контролируемом им Генеральном Совете Интернационала. В 1872 году Совет созвал съезд Интернационала в Гааге, куда Бакунин не был допущен голландским правительством. На съезде против Бакунина был выдвинут ряд обвинений (60 лет спустя, Сталин совершенно такими же методами отделывался от неугодных ему коммунистических вождей), и он был исключен из Интернационала ставленниками Маркса в Генеральном Совете.
  Здоровье Бакунина было подорвано, и через несколько лет он умер, по-видимому вызвав свою смерть отказом принимать пишу. С ним умерла последняя надежда (если таковая когда-либо существовала), что организованная мировая революция будет использована для свержения тиранов и освобождения угнетенных; с момента, когда она, по словам Дизраэли, перешла "полностью под руководство евреев", ее целью стало порабощение под властью еще невиданной в мире тирании. Идеалом Бакунина было организовать борьбу против угнетения, а главным угнетателем, в его глазах, было государство, о котором он писал: "Государство не есть общество, оно только его историческая форма, столь же жестокая, как и ненужная. Во всех странах оно рождалось исторически из смеси насилия, грабежей и лжи, другими словами, из войны и завоеваний... оно всегда было и останется божественным оправданием грубой силы, торжествующего неравенства. Государство - это авторитет; это - власть; это - упоительное наслаждение силой власти". Именно такое государство намерен был построить Маркс, используя интернациональное революционное движение, и притом мировое государство.
  Как и Дизраэли в 1846 и 1852 гг., Бакунин указал на евреев, как на руководителей мировой революции уже в 1869 г., когда решался исход его борьбы с Карлом Марксом, считая, что именно в этом причина извращения идеи мировой революции, как он ее понимал. Его "Полемика против евреев" (Polemique contre les Juifs), - статья, написанная в 1869 году, была направлена главным образом против евреев внутри Интернационала, и, судя по всему, что нам с тех пор стало известно, можно быть уверенным, что исключение Бакунина марксистским Генеральным Советом в 1872 году было закулисно решено сразу же по опубликовании его статьи в 1869 году.
  Дизраэли умер в 1881 году после того, как в течение добрых 30-40 лет он предупреждал своих сограждан и весь мир против "тайных обществ": "Луи-Филипп был свергнут с престола не парламентами, не народами, не естественными процессами, не нормальным ходом событий... Трон был атакован врасплох тайными обществами, всегда готовыми опустошить Европу... Действуя совместно с народными движениями, они способны уничтожить все наше общество..." (1852). "В Италии существует политическая сила, редко упоминаемая в этой Палате... я имею в виду тайные общества. Невозможно скрыть, а потому и бесполезно отрицать, что значительная часть Европы покрыта сетью этих тайных Обществ, подобно тому, как поверхность земного шара покрыта сейчас сетью железных дорог... Им вовсе не нужны конституционные правительства, им не нужно улучшение наших установлений... они хотят изменить законы о земле, изгнав нынешних ее владельцев, и стремятся к уничтожению всех церковных установлении..." (1856).
  Дизраэли ясно видел, что такое "либерализм", и был, видимо, первым, распознавшим его фальшивую природу и лживость его названия: "Почтенные граждане Англии, столь бережливые и религиозные, аплодируют маневрам тех, кто нападает ни собственность и Иисуса Христа, видя в этом прогресс либерализма".
  Если бы разумные предостережения были когда-либо в состоянии предотвратить исторические катастрофы, то повторные предупреждения Дизраэли, с его исключительным авторитетом, могли бы избавить мир от ужасов революции, обрушившихся на миллионы людей в последующем столетии. Однако, к сожалению, "врожденный инстинкт мешает людям видеть грозящую опасность". Пренебрежение предостережениями Дизраэли лишний раз доказало то, о чем говорил опыт прошлых столетии: что никакие добрые советы не способны ни удержать людей от опасных затей, ни пробудить их от гибельной спячки. Только горький опыт может заставить их действовать, и этого опыта человечества набралось лишь в 20-ом столетии.
  Слова Дизраэли в середине прошлого столетия пропали даром. Его трудно было оклеветать, как "охотника за ведьмами", но можно было посмеиваться над ним с видом снисходительного презрения. По словам его биографа, Хескета Пирсона, "все считали, что он был немножко не в себе, когда дело касалось тайных обществ, существование которых отрицалось, однако, сейчас мы видим в них семена того движения, которое, найдя подходящие лозунги, соединилось в гнойный нарыв коммунизма". Этот вывод, сделанный в 1951 году, неоспорим и вполне совпадает с мнением Бенуа Малона, современника и очевидца революции 1848 г.: "Коммунизм был скрытно насажден тайными обществами 19-го столетия"
  Ко времени смерти Дизраэли завершилось то, чего он старался не допустить всю свою жизнь: "тайные общества" были спаяны в единую всемирную революционную организацию, руководимую евреями, которая готовилась нанести решительный удар основам нашего общества в двадцатом столетии. Дизраэли идеально охарактеризовал эту организацию: "Сеть, покрывающая Европу, как железные дороги покрывают поверхность земного шара". С тех пор исследователи все чаще употребляют такие выражения, как "сеть", и говорят о "невидимой руке", управляющей правительствами. За несколько лет до революции 1848 года бывший раввин Драх, подобно Дизраэли предвидевший будущие события, обвинил в печати Талмуд, как причину этого разрушительного процесса (см. библиографию в конце книги). Описывая его преследование, еврейский писатель Морель пишет, в числе прочего: "Самые мудрые мероприятия власти во всех странах бессильны против огромного и непрерывно действующего заговора, который как громадная и мощная сеть опутал весь мир и способен в любой момент направить свою силу на достижение любой цели, нужной Израилю". Трудно не видеть последовательности в цепи рассматриваемых нами событий. В 1772 году происходит раздел Польши, и мировой еврейский центр, непрерывно действовавший в течение 2500 лет, вдруг (согласно Кастейну) "перестает существовать", а по мнению осведомленных русских властей, просто уходит в подполье. В 1776 году организуется революционный Орден Иллюминатов, подготовляющий революцию во Франции и руководящий ею. В 1846 году Дизраэли констатирует, что готовящаяся новая "революция развивается полностью под еврейским руководством". В 1869 голу ученик Вейсхаупта, Михаил Бакунин, разоблачает роль евреев в революционном движении, за что его в 1872 году исключают из Интернационала, а коммунистическое движение переходит под руководство еврея Карла Маркса. В 1917 году оно устанавливает в России власть почти сплошь еврейского большевистского правительства.
  Это было отмеченным Дизраэли результатом отмены закона, ограничивавших права евреев, и лишь немногих десятилетий еврейской эмансипации. Устранение ограничений вовсе не привело к слиянию евреев с семьей других народов; "самая грозная секта" (по словам Бакунина) получила полную свободу губить эти народы с помощью революции. Данные в начале века ответы Синедриона на вопросы Наполеона оказались к его середине лишенными всякого значения. Евреям не было их руководством разрешено жить наравне с другими народами по законам стран поселения; наоборот, отождествление с мировой революцией отделило их теперь от всех народов больше, чем когда-либо раньше. "Столетие эмансипации" стало обманом еще до своего окончания.
  По словам того же Кастейна, термин "антисемитизма" родился именно 19-ом столетии. Поскольку ни о каком "преследовании" евреев говорить больше было невозможно, надо было придумать новое слово, способное припугнуть христиан и запугать евреев; при этом последнее было важнее первого, отсюда и новый жупел "антисемитизма". "Абракадабра" было бы более правильным, поскольку слово "антисемитизм" представляет собой полный абсурд в применении к племени, никогда к семитам не принадлежавшему, чей "закон" предписывает истребление настоящих семитов, т.е. арабское население Палестины, изгнанное из родной земли сионистскими захватчиками в 1948 году; симпатии по отношению к арабам клеймятся с тех пор, как "антисемитизм".
  Изобретателям этого термина нужно было вывести из употребления а общественной полемике такие слова, как еврей, еврейский и анти-еврейский, и они рассчитывали запугать массы невразумительным лозунгом. Правящей секте хотелось, чтобы "антисемитизм" воспринимался, как сочетание "оскорбления величества" (т.е. преступления против достоинства суверенной власти) с ересью (оспариванием верховной религиозной доктрины); к середине нашего 20-го столетия массы, уже полностью под властью этих новых политических "правил движения": кто раньше снимал шапку, завидя господского управляющего, и крестился, как только на него падал строгий взгляд священника, тот теперь держит язык за зубами и принимает почтительную позу при одном упоминании евреев.
  "Антисемитизм" был пущен в обращение в то время, когда "люди еврейской расы", как писали Дизраэли и Бакунин, стали руководителями мировой революции, и главной целью изобретения было заглушение всякого открытого обсуждения этого явления путем запугивания; в этой книге будет показано, что события нашего века дают этому достаточно доказательств. Недавно вышла в свет книга известного еврейского писателя Бернара Лазара (Bernard Lazare) под заглавием "Антисемитизм", в которой автор дает новое определение этого слова. Он не имеет никакого отношения ни к пророку Симу и его племени, ни к семитской крови или языку, ни вообще к чему-либо семитскому. Бернар Лазар определяет "антисемитизм" исключительно, как любое мнение, критикующее роль евреев в революции, и пишет следующее:
  "Нужно различать между беспристрастным изложением истории и антисемитизмом. Антисемит говорит: "Еврей - подготовитель, манипулятор и главный инженер всех революций"; беспристрастный историк ограничивает себя изучением роли, которую евреи играют в революционных процессах и движениях, учитывая при этом их дух, характер, особенности их философии и их религию".
  Другими словами, по мнению Лазара недопустимо приписывать евреям более, чем "участие" в революционных процессах, а всякий кто заявляет, что евреи являются "подготовителями, манипуляторами и главными инженерами революций", виновен одновременно в оскорблении величества и ереси".
  Однако именно это утверждал Дизраэли в котором все-таки было несколько капель семитской крови, в отличие от восточных евреев, к которым относилось сказанное им: "эта мощная революция развивается полностью под еврейским руководством"; "можно установить влияние евреев в последних вспышках принципа разрушения"; "во главе всех их (т.е. тайных обществ) стоят люди еврейской расы".
  Будучи сам евреем, Дизраэли не находил нужным особенно распространяться о том, что многие евреи, подобно ему, были решительно против "мощной революции" и "разрушительного принципа". В его время это было совершенно очевидным, и ему незачем было защищаться от демагогов, которые сегодня ополчились бы на него с криком, что он дискриминирует всех евреев, когда говорит о "руководстве евреями" и "влиянии евреев". По определению Лазара он был бы, разумеется, "антисемитом".
  Начиная с французской революции, жившие во Франции евреи постоянно предостерегали против пришельцев с востока, провоцировавших вечные беспорядки и столкновения с коренным населением в Эльзасе; евреи-сефарды противились этому злому поветрию, дувшему с востока. Уравнение в правах сняло с них многочисленные ограничения, и они рисковали потерять все полученное, если бы "разрушительный принцип", принесенный с Востока талмудистской сектой евреев-ашкенази, остался победителем в своей войне против христианской Европы.
  Предостережения Дизраэли были обращены именно к ним, возможно в еще большей степени, чем к христианам. Евреи-сефарды и обратили на них большее внимание, чем окружавшие их нееврейские массы. В наказание их подвергли "отлучению"; путем самой удивительной операции, когда-либо проделанной статистиками над целым народом, сефарды в течение одного столетия были объявлены фактически исчезнувшими (подобно "исчезнувшим" таким же образом много раньше "потерянным десяти коленам Израиля"). Об этом будет сказано подробнее в следующей главе.
  
  Примечание:
  1. Согласно Еврейской Энциклопедии, Каббала (устное предание, в отличие от писаного закона Торы) разрослась после 13-го века в обширную литературу, параллельно к Талмуду и в оппозиции к нему. Знание Каббалы доверялось лишь немногим посвященным. Однако, английский историк Неста Вебстер цитирует другое место из Еврейской Энциклопедии, где говорится, что "в действительности, Каббала не стоит в оппозиции к Талмуду" (прим. автора).
  Глава 22. ЕВРЕЙСКОЕ РУКОВОДСТВО
  Еврейское руководство мировой революцией стало очевидным в середине прошлого столетия, ее руководителями были восточные евреи - ашкенази. Западные испанские евреи - сефарды в массе своей были против революции. Она была направлена не только против христиан, но и против них самих, поскольку, в результате эмансипации в Европе, сефарды в значительной степени ассимилировались и вышли из-под влияния старейшин иудаизма, терявших свою власть в результате слияния множества евреев с остальным человечеством. Сегрегация была жизненно необходима талмудистскому иудаизму; интеграция означала его смерть.
  В этот момент на сцену вышли "восточные евреи", появление которых в качестве особой группы еврейства совпало с началом мировой революции. До того Запад знал только один вид "евреев", и это были сефарды. По словам Кастейна, относящимся к тому времени, когда Дизраэли впервые указал на еврейское руководство революцией, "с этого момента можно говорить о восточных и западных евреях". Фактически эти столь различные группы существовали независимо друг от друга около тысячи лет; Кастейна следует понимать так, что с этого момента восточные евреи были мобилизованы раввинским руководством, как отдельная группа для борьбы с эмансипированными евреями Европы, сефардами, и против самой Европы.
  До того западные евреи знали о восточных очень мало, а христианскому Западу эти последние были вообще едва известны. Многовековая, ничем не ограниченная власть раввинов в местечковых гетто спаяла восточных евреев в единую массу, накопившую колоссальные запасы энергии; по своем появлении на Западе они превратились в самую мощную из всех сил, формировавших историю двадцатого столетия. Для достижения талмудистских целей они были идеальным материалом, представляя собой варваров азиатского происхождения, прошедших вековую талмудистскую тренировку в условиях строжайшего восточного деспотизма.
  В стратегических планах секты в 19-ом столетии их использовали для столь противоположных целей, что одновременное их достижение должно было представиться нормальному наблюдателю невозможным. В самой России еврейская масса была двинута единым фронтом против всякой эмансипации; если бы она распространилась еще и на восточно-европейское "еврейство", то вернуть в лоно Талмуда эмансипированное и в значительной степени ассимилированное западное оказалось бы совершенно невозможным. Для внешнего мира, главным образом в глазах западной Европы, однако, их нужно было представить жертвами жестокого, "антисемитского" преследования, якобы не допускавшего еврейской эмансипации на Востоке, хотя никто не стоял там на ее пути, кроме самих же восточных евреев.
  В условиях контроля средств пропаганды вполне возможно не только навязать громадному большинству совершенно ложную картину того, что происходит в других странах, но даже спровоцировать войну. Западных политиков приучили на протяжении прошлого столетия распространяться об ограничении прав евреев в России, в то время как именно эти русские и польские евреи, под нажимом своего руководства, делали все, чтобы сделать собственную эмансипацию невозможной.
  Чтобы развеять возможные сомнения у наших читателей, приведем свидетельства еврейских источников. В числе многих других, Кастейн пишет: "Подавляющее большинство еврейства оказывало жестокое пассивное сопротивление всем попыткам улучшить его положение". Это сопротивление, однако, далеко не всегда было только пассивным, принимая иногда убийственные формы. Лучшим авторитетом для характеристики этого периода следует считать первого президента Израиля, Хаима Вейцмана, и мы намерены его часто цитировать. Запертых в местечковых гетто восточных евреев-ашкенази (как в революционных, так и в сионистских организациях) заставляли сопротивляться эмансипации всеми возможными средствами, не останавливаясь, если нужно было, и перед убийствами; в то же время, истории об их преследовании вдалбливались, с целью запугивания, в головы западных евреев, и, как призывы о помощи преследуемым, в головы христианского Запада.
  Нееврейские политики Запада преподносили эти выдумки своим народам, как чистую правду, убедившись, что евреи во всех странах могли помочь им и их партиям деньгами, печатной пропагандой и голосами избирателей; в обмен на эту помощь евреи требовали поддержать "преследуемых" евреев в России и способствовать "возвращению" в Палестину. Фактически, это означало, что политики, принимавшие еврейскую помощь, должны были подчинять свои национальные интересы двум целям, в конечном итоге разрушительным для их народов и государств: революция и захват чужой территории для расы, стремившейся к мировому господству. Именно об этом процессе Дизраэли писал в одном из своих первых романов ("Lohtair", 1870): "Демократия снизила государственных деятелей до уровня простых политиканов". Так вырабатывалось массовое "общественное мнение", не принимавшее никаких опровержении, сколь очевидными они ни были, о мифическом постоянном преследовании евреев, как своего рода неизлечимой болезни нееврейского мира, в России принявшей характер эпидемии, под названием "антисемитизма". В прежние эпохи, когда считалось опасным верить, что земля - шар, массы дружно признавали ее плоской; иудейские талмудисты добились своей пропагандой такого же состояния умов в 19-ом столетии; результаты этого видны в нашем веке.
  Западные евреи меньше поддавались этим восточным влияниям, чем политики Запада. Эти подлинные евреи, сохраняя сефардские традиции и свою народность, шли навстречу интеграции или, по крайней мере, к участию в жизни всего человечества и смягчению существовавших трений. Они инстинктивно опасались растущего давления из России, вспоминая неудачный конец своего многовекового процветания в Испании и предчувствуя возможные последствия. Автор этих строк долго жил в Европе и хорошо помнит, с каким недоверием и даже страхом западные евреи смотрели на восточных, видя в них угрозу насильственного возвращения в гетто к раввинскому абсолютизму. Немецкие евреи не говорили о восточных евреях иначе, как с отвращением: "diese Ostjuden"; восточные же евреи, переселившиеся после первой мировой войны из России и Польши в Германию, в свою очередь с презрением называли живших в Германии единоверцев "diese Berliner"!
  Раввинский директорат еврейства, с его чисто азиатским упрямством, мобилизовал этих иудаизированных хазар из России против эмансипированных западных евреев и против всего Запада. В силу скрытности всей жизни еврейства получить точные данные о еврейском населении никогда не было возможно. Отсутствие достоверных цифр позволило правящей секте начать сто лет тому назад и закончить в наши дни любопытную биологически-статистическую операцию: почти все евреи на земле превратились в ашкенази!
  В конце 18-го столетия известные Западу евреи были исключительно сефарды сохранявшие, по крайней мере, слабую традицию, которая через Испанию и Африку вела в легенды о ханаанском происхождении. К середине настоящего, 20-го века сионские мудрецы объявили их вымершими. В Нью-Йорке в 1954 г. состоялась мировая конференция евреев-сефардов, опубликовавшая данные, что из проживавших во всем мире 11.763.491 евреев только 1.744.883 (или 15%) были сефарды, из которых веко лишь 52.000 жили в Европе (где прежде иных евреев, кроме сефардов, не знали) и во всем западном полушарии. Это волшебство не может быть объяснено естественными процессами демографии. Сефарды, как в свое время десять колен израилевых 3.000 лет тому назад, были объявлены "исчезнувшими" за то, что они "перестали верить в свое особое предназначение, отличающее их от соседей".
  Евреям-ашкенази было пожаловано наследство Иуды, "существование совершенно иное, чем у соседних народов... никакой ассимиляции с другими... абсолютная различность"; и почти все евреи в мире были объявлены принадлежащими к группе ашкенази. Старейшины иудаизма вторично ликвидировали целый народ простым росчерком пера. Сефарды были отлучены по той же причине, как в древности израилиты, хотя в действительности они продолжают существовать, одни - слившись с другими народами, другие же - в обособленности иудаизма. (1)
  Тот факт, что мировая революция сто лет тому назад стала делом восточных евреев, не мог быть случайностью или зависеть от склонностей отдельных лиц, поскольку все эти евреи управлялись деспотической властью. Режим, установленный раввинами на востоке Европы, был азиатским деспотизмом в его чистом виде, и спаянные в гетто общины подчинялись им беспрекословно, как облеченным божественной властью законодателям и судьям, во всех мелочах повседневной жизни. В 1930-ые годы автору этих строк случилось познакомиться с жизнью восточно-еврейских общин в Польше и Закарпатской Руси. Они все еще жили совершенно обособленной жизнью в средневековой ограниченности, которую не способен представить себе европеец, не увидев ее воочию. Массовый переход восточных евреев в лагерь революции (или в любой другой лагерь) ни при каких обстоятельствах не мог произойти без прямого приказа со стороны раввинского руководства, поскольку все общественное поведение диктовалось сверху, а непослушание каралось в талмудистском царстве самыми строгими наказаниями (выше мы цитировали еврейских авторов, свидетельствовавших, что раввины прибегали к самосуду, если местные условия не разрешали им открыто выносить смертные приговоры).
  Это отнюдь не было одной лишь характерной особенностью Востока. Раввинское управление по законам иудаизма продолжается по сей день в еврейских общинах Америки, Англии и других западных стран. В 1955 г. на одного еврейского коммерсанта из Лидса (Leeds в Англии) пало подозрение, будто из проданных им 223 старых английских танков некоторые попали, с его помощью, в соседний с Израилем Египет. Никаких жалоб на него за продажу танков в другие страны не поступало, и поставка танков кому бы то ни было не нарушала британских законов. Одна только предполагаемая продажа танков Египту разбиралась еврейским судом, председатель которого сообщил в печати, что, если обвиняемый будет оправдан, то "еврейская общественность примет приговор суда без всяких оговорок", но если он будет признан виновным, то "мы, как община, располагаем своими возможностями для наказания нарушителя".
  Слово "нарушитель" (по-английски: transgressor) - термин иудейского раввинского закона; другими словами, было публично установлено, что человек, признанный нарушителем этого "закона", будет наказан, независимо от его вины или невиновности по законам страны, гражданином которой он являлся.
  В данном случае вмешательство еврейского суда нарушало государственные прерогативы на самом высшем уровне: в вопросах внешней политики и национальной обороны, поскольку ни та, ни другая не могут служить интересам страны, если отдельным группам населения будет дано право решать, какому из иностранных государств можно продавать оружие, и соответственно наказывать "нарушителей". Описанный случай необычен только тем, что он получил огласку в печати. Насколько известно, он не вызвал ни протестов, ни даже особого интереса, а если таковой и возник, то ему не было разрешено найти свое выражение в газетах. Это - один из многих примеров того, как уже в 1955 году (год написания этой книги) власть еврейства заглушила всякую критику или обсуждение ее действий.
  Возвращаясь к нашей главной теме, мы должны установить, следовательно, что массовый переход восточного еврейства в лагерь революции не мог быть ничем иным как политическим актом еврейского правительства, переведенного после изгнания из Испании в Польшу и ушедшего в подполье после раздела Польши в 1772 году. При рассмотрении событий в этой исторической перспективе, становятся ясными три цели грандиозного заговора, а все происшедшее их полностью подтверждает. Прежде всего, нужно было при помощи революции остановить процесс эмансипации, который на Западе способствовал ассимиляции евреев, и, тем самым, восстановить власть правящей секты над еврейством. Во-вторых, с помощью революции можно было отомстить христианству за изгнание из Испании, а, вернее, и за само его существование, как явного вызова еврейству, для борьбы с которым был создан Талмуд. В-третьих, революция с ее неизбежными кровавыми жертвами призвана была способствовать исполнению Закона, предписывавшего разорение и физическое уничтожение "язычников" для триумфа "избранного народа", или по крайней мере, для триумфа правящей секты, пользовавшейся этим обманным термином.
  Возможно, что 500 лет до Р.Х. эти амбиции не выглядели чрезмерно фантастическими в среде примитивных ближневосточных племен и на ограниченной территории известного тогда мира; однако, перенесенные в наш глобальный век, они представляются патологической манией величия, силящейся навязать всему миру древние племенные вожделения, порожденные в условиях стычек мелких племен далекой древности. Неевреи иногда полагают, что "закон", лежащий в основе этих планов, может быть найден в Ветхом Завете, общем для христиан и евреев; это, однако, вовсе не верно: Ветхий Завет содержит возвышенные законы праведности и добрососедских отношений, вдохновенно говоря о всеобщем "доме молитвы для всех народов". Эти законы были отброшены Иудой, а в тексты Торы внесены добавления, полностью их аннулирующие; как бы то ни было, в Торе содержится и то, и другое, по сути это не одна книга, а две, и каждому предоставляется решать самому, что он считает действительным словом Бога. Именно такой выбор и сделало христианство; оно взяло из Ветхого Завета те части Торы, которые приложимы ко всему человечеству, игнорируя левитские вставки, отменяющие заповеди человеческой морали.
  Иудейский Закон, однако, властью которого восточный раввинат послал своих евреев в лагерь революции, - это закон не Торы, а Талмуда, "продуктом которого является современный еврей" (мы уже цитировали эти слова Родкинсона). В Талмуде нет закона праведности, применимого ко всем людям, он утверждает культ Молоха, лишенный какого бы то ни было всеобщего приложения; Талмуд - одна книга, а не две, и он непримиримо враждебен христианству: "принципы справедливости, беспристрастия, милосердия, по отношению к соседу, не только не применимы по отношению к христианам, но их применение представляет собой состав преступления. Талмуд категорически запрещает спасать нееврея от смерти, возвращать ему потерянное имущество или проявлять к нему жалость" (цитированные нами выше слова бывшего раввина Драха). Таков был закон хазарских ашкенази в их местечковых гетто: руководство сделало из них машинистов мировой революции; согласно же нынешним иудейским авторитетам, в настоящее время 85% всех евреев в мире - ашкенази.
  Так властная тайная секта, действовавшая в мало известных миру областях России, мобилизовала сплоченную массу для уничтожения христианства и Европы, а в 19-ом веке эта армия начала наступление. В продолжение полутора столетий до настоящего времени эта революционная сила распространялась все далее, разлагая и разрушая Европу, следуя плану, впервые обнаруженному в документах Вейсхаупта, а во главе этой армии разрушителей неизменно стояли "люди еврейской расы" (Дизраэли, в 1852 г.). В результате Европа, некогда цветущая и населенная полными жизненных сил народами, теперь разорена, обессилена и населена людьми, силящимися найти выход к свету из окружившего их мрака. Эти результаты видны далеко за пределами Европы; "принцип разрушения", о котором говорил Дизраэли, стучится в двери всего мира. Возможно, что пройдет еще целое столетие прежде, чем натравленная на христианский мир темная сила истощит свою энергию, и евреи-ашкенази, как ранее сефарды, убедятся в том, что противодействовать притяжению человечества им не по силам, а мечты каббалистов о мировом владычеств испарятся сами собой.
  Согласно закону Талмуда, разрушение - не самоцель, а лишь средство к достижению поставленной им цели. Исчезновение национальных государств должно стать необходимой прелюдией к установлению победоносной империи "избранного народа" в земле обетованной. Для этой конечной цели в середине прошлого века в тех же областях восточной Европы, где правил Талмуд и где мировая революция получила свое оформление и первый толчок, была мобилизована вторая армия - армия сионизма.
  Сионизму; была поставлена задача добиться "возвращения" евреев в Палестину и заложить там основы мировой еврейской империи. Идея господства над другими народами шла на протяжении последних ста лет в ногу с идеей революции, и ни один успех одной из них не мог быть достигнут без помощи другой. Их успехи налицо: "возвращение" стало свершившимся фактом, как и национальное государство избранного племени; одновременно национальные государства других народов, этих низменных пород вне еврейского Закона, либо совершенно уничтожены, либо ослаблены и обессилены: европейских великих держав прошлого и начала нашего века больше нет. Силы еврейского господства действовали сверху, развращая правительства этих стран, силы революции подрывали снизу основы их существования.
  Кастейн признает, что хотя еврейское правительство, т.е. "центр" с его непрерывной, более чем двухтысячелетней историей, "перестало существовать" после раздела Польши в 1792 году, но сто лет спустя появился "еврейский Интернационал". Это не означает иного, как то, что еврейское правительство над евреями уступило место еврейской власти над правительствами, и трудно не видеть именно в этом смысл происходящего в наше время.
  Дизраэли писал о "сети" революционных организаций, покрывшей землю, как сеть железный дорог это - блестящая характеристика созданной машины разрушения. Для достижения более грандиозных целей мирового господства нужна еще одна сеть на самом верху, и хотя Дизраэли не употребил это слово, в таком смысле, но имел ее в виду, написав: "Миром управляют совсем не те лица, которых считают правителями люди, не знающие того, что творится за кулисами". По всей вероятности, это и есть тот "еврейский Интернационал", о котором пишет Кастейн: верхушка могущественных и несметно богатых людей, под власть которых подпали сначала князья и цари, а за ними президенты и демократические политиканы.
  Обе системы работают синхронно, и каждая из них способствует достижению целей другой. Нееврейские правители, под напором масс и угрозы революции снизу, вынуждены были сдавать одну за другой свои позиции, пока они не лишились всей власти и смогли быть устранены вообще; в их отношениях с другими государствами их контролировала власть денег, а навязанные им войны способствовали разорению и ослаблению их стран, также подготовляя символическое "возвращение".
  Неевреи часто недоумевают, почему столько богатых люден поддерживают революцию. Этот же вопрос поставил Дизраэли, дав на него ответ: "их главная цель - уничтожить христианство. Он знал, о чем говорил, и полностью отдавал себе отчета своих словах; нееврею будет понятнее, если сказать, что они выполняют закон Талмуда, требующий гибели других народов, как прелюдии к триумфальному "возвращению".
  В следующей главе будут описаны появление сионизма из местечковых гетто в России и ловкое взаимодействие двух сил, одной - обвивающей правителей Запада, и второй, подрывающей основы нееврейских национальных государств.
  
  Примечание:
  1. В последние годы внимательные читатели западных газет могли заметить тенденцию, явно направляемую из одного центра, ставить общепринятую терминологию в отношении евреев западного (испанского) и афро-азиатского происхождения на голову. Потомки прежних сефардов, расселившихся после изгнания из Испании в западной Европе, объявляются "Ашкенази"; примитивные в культурном отношении афро-азиатские иммигранты в Израиле (составляющие сейчас, согласно еврейским источникам, 65% населения страны) становятся "Сефардами", а для составлявших когда-то еврейскую знать испанских евреев, т.е. настоящих сефардов, к которым принадлежали Спиноза, Дизраэли и многие другие евреи, оставившие след в европейской истории, не остается места вообще. Подмеченное Дугласом Ридом явление этого любопытного "статистического геноцида", в его бремя еще мало заметное, получает, таким образом, подтверждение в сионистской практике наших дней.
  Само собой разумеется, что подобная этно- и демографическая манипуляция представляет собой прямой подлог, для которого трудно найти иные основания, кроме указанных Д. Ридом чисто политических. "Сефарад" было обозначением азиатского района, в котором расселилась часть евреев после первого разрушения Соломонова храма в 586 г. до Р.Х. С чисто раввинским пренебрежением к географии (не-еврейская наука, не заслуживающая внимания), то же название было впоследствии перенесено на территорию на другом конце тогдашнего мира. Пиренейский полуостров, где поселилось большое число евреев после второго разрушения храма римлянами в 70 г. по Р.Х. Чтобы отвести от себя упрек в богоубийстве, испанскими евреями была, после христианизации страны, пущена легенда, будто их предки расселились здесь еще до рождения Христа, после первого разрушения храма; даже еврейские источники, (см. русскую "Еврейскую Энциклопедию" изд. СПБ. 1913 г., т. 8, стр. 367, "Испания") видят в этом лишь "вынужденный" маневр. Мало чем отличающийся от современных сионистских манипуляций.
  Ведущая немецкая энциклопедия "Der Grosse Herder", т. 8, издания 1956 г., сообщает кратко, но с предельной точностью: "Сефардим (множ. число), также спаньолы - обозначение евреев, изгнанных в 1492 г. из Испании и Португалии...".
  Не менее точно стоит и в Американской Энциклопедии (Encyclopedia Americana), т. 24, издания 1968 г.: "Сефарды - имя, прилагаемое к евреям, изгнанным из Испании... и их потомкам, в отличие от "ашкенази", селившихся в северной Европе.... Они нашли убежище вначале в Португалии, затем в Марокко и районах восточного Средиземноморья, в Италии и на Балканах; ... Одним из их культурных центров была Голландия. Они распространились также по всей западной Европе, а ранние еврейские иммигранты в американских колониях также были преимущественно сефардского происхождения". Однако, в самом конце той же заметки уже говорится, как бы вскользь: "В применении этого термина наблюдается некоторая неясность (some confusion), поскольку он иногда прилагается ко всем не-ашкеназким элементам, составляющим примерно 15% всего еврейского населения в мире".
  В наши дни, в статье о "Новом большинстве в Израиле" ("Israel"s New Majority") в ведущем еврейском ежемесячнике в США "Commentary" (издающемся Американским еврейским конгрессом) от марта 1983 г., мы читаем: "Термин "сефарди"... применяется сегодня в Израиле к евреям из северной Африки и Среднего Востока, в отличие от "ашкенази", т.е. евреев из северной Европы и стран Запада.... Обычно Ашкенази называют "западными" (евреями), а Сефардов "восточными"...
  Восстань Дизраэли в наше время из гроба, он увидел бы себя причисленным к "ашкенази".
  Глава 23. "ПРОРОК"
  События 19-го столетия неуклонно вели к отказу от обязательств, данных Наполеону Синедрионом, к новой сегрегации евреев и возрождению еврейского теократического государства посреди нееврейских народов, об опасности чего предупреждал еще до начала христианской эры римский император Тиберий. Речь шла вовсе не о борьбе между "евреями" и "неевреями"; как в древние времена, когда солдаты персидского царя силой помогали Ездре и Неемии навязывать иудаистам "Новый Закон", так и теперь часть евреев и неевреев боролась против других евреев и неевреев. Странным образом, в таких случаях нееврейские владыки действовали в союзе с правящей сектой иудаизма против масс еврейства и против своих же собственных народов, среди которых они поощряли рост разрушительных сил. Этот парадокс древности повторился в 19-ом столетии, достигнув своей критической фазы в наше время, когда в нее вовлечены все народы Земли.
  Западные политики, как швейцарская гвардия Ватикана, пошли на службу к сионизму, предав интересы эмансипированных евреев Запада, как и интересы всего человечества. В связи с этим, мы должны остановиться на деятельности так называемых "либералов" 19-го столетия, чья поддержка сионизма помогла последнему расстроить жизнь народов и направить их политику по ложному пути.
  Мы начнем со знакомства с основателем этого течения, самозванным "пророком" Генри Вентвортом Монком, присвоившим себе звание, которое в свое время с гневом отвергнул Амос. Сегодня о нем знают лишь немногие. Он был прототипом американских президентов и британских премьер-министров 20-го века, настоящей моделью современных западных политиков.
  Чтобы понять этого человека, нужно вспомнить мысли и идеи прошлого, 19-го века, что не очень трудно, поскольку с тех пор прошло не так уж много времени. Одним из последствий общеевропейской эмансипации и триумфа демократических идей было то, что любой фантазер мог почувствовать себя вождем событий. Распространение печатного слова позволило демагогам пропагандировать опасные мысли, а растущая сеть и быстрота сообщений дала им возможность расширить круг деятельности далеко за пределы родных мест. Безответственность легко могла рядиться в тогу христианской благотворительности, обвиняя соседей в безразличии к судьбе сирот в Эфиопии, о действительной судьбе которых никому не было известно ничего достоверного. Диккенс создал тип Стиггинса с его обществом для обеспечения негритянских детей нравоучительными носовыми платками; Дизраэли отмечал, что жуткие условия жизни шахтеров на севере Англии "ускользнули от внимания Общества Освобождения Негров от Рабства".
  Новый путь к приобретению веса в обществе был слишком заманчив, чтобы подобные упреки могли остановить тех, кто гнался за лестным прозвищем "либерала", а воздух наполнялся непрестанной болтовней о "реформах". Нужно было защищать "права человека", а недостатки всегда легче всего обнаружить у отдаленных народов; для показного рвения - чем отдаленнее, тем лучше. Это было время расцвета самодовольства и ханжества, рай для тех, кто кричал о благе других, не очень беспокоясь о том, сколько зла они могли наделать сами. Целое поколение этих благодетелей создало новую отрасль деятельности, приносившую, наряду с аплодисментами, немалые выгоды. В наши дни эта публика, во имя свободы, аплодировала и помогала тем, кто поработил пол-Европы.
  Генри В. Монк родился в 1827 г. в фермерском поселении на далекой в те дни реке Оттаве в Канаде. Семилетним мальчиком он был вырван из родного круга и отдан в "Школу Синих Мундиров" в Лондоне, - не очень приятное заведение для одинокого ребенка. Школа была основана королем Эдуардом VI, и мальчики должны были носить одежды его времени: длинный синий мундир, пасторский галстук, желтые чулки и туфли с большими пряжками. Ученики жили, как в монастыре, питались просто и скудно, для них не жалели одних только розог, и они главным образом зубрили Священное Писание.
  Это не могло удовлетворить духовных нужд мальчика, искавшего как применить к современности Ветхий Завет, к которому учителя направляли его детский ум. Он решил, что "быстрые звери" пророка Исаии - это железные дороги, а "быстрые посланцы" - пароходы. Затем мальчик решил, что ему даны ключи к "пророчествам", и что он в состоянии понимать и разъяснять мысли Бога в свете современности. Он пренебрег предостережениями израильских пророков и Нового Завета против именно этого соблазна; в Писании он не нашел иного, как поучения левитов о том, что в один прекрасный день "язычники" будут уничтожены, а избранное племя соберется в своем всемогущем царстве в земле обетованной.
  В те дни не мало людей с положением и влиянием носились с мыслью, что пришло время им взять на себя выполнение Божьей воли. Когда Монку было еще только 11 лет, лорд Шефтсбери (Shaftsbury) выступил с предложением великим державам купить Палестину у турецкого султана и "возвратить ее евреям". В Англии тогда у власти стоял лорд Пальмерстон, не собиравшийся отвлекаться подобными проектами от своих государственных обязанностей, и дело осталось без последствий. В молодом Монке, однако, оно зародило идею, породившую нового "пророка": вся его жизнь, которая продолжалась еще 60 лет, была отныне посвящена этим планам.
  В четырнадцать лет он добился отпуска, чтобы послушать проповеди "первого английского епископа в Иерусалиме" (имя которого, кстати, было Соломон Александер). Мальчик вернулся в школу с горящими глазами, решив посвятить свою жизнь делу передачи Палестины народу, о котором он не имел ни малейшего понятия, и с полным пренебрежением к тому народу, который уже давно ее населял. Захваченный этой мыслью, он не захотел, вернувшись в Канаду, обосноваться на отцовской ферме; когда он стал кандидатом в пасторы, та же идея встала между ним и его долгом христианского священника. Толкуя и перетолковывая Ветхий Завет, он увидел в нем шифр, раскрывающийся перед его глазами.
  Так он впал в прямую ересь, что часто случается с теми, кто считают себя христианами и зубрят левитские писания, игнорируя Новый Завет. Уверовав в буквальное исполнение библейских предсказаний, они подпадают под влияние иудейского Закона, видя в нем политический договор, в котором нет места для Бога, кроме как для решения о сроке его выполнения. На этом пути они скоро начинают воображать, что им эти сроки известны, поскольку Господь Бог, видимо, о них забыл, а на этой стадии эти люди начинают считать самих себя Господом Богом. Конец, к которому приводит их этот процесс, ясен: отрицание христианства и всего истинно божественного. Это - ничто иное, как богохульство, и в него легко впадают ведущие западные политики нашего века. Монк был только первым из очень многих.
  Даже в его далекой канадской обители нашлись еще и другие пророки. Американский еврей, майор Мардохей Ной, собирался строить на одном из островов реки Ниагары еврейский "город убежища", как подготовку к "возвращению". От кого, собственно, должны были искать убежища евреи Северной Америки перед "возвращением", знал видимо только он один. Другим энтузиастом "возвращения" стал некий Уордер Крессон (Warder Cresson), первый консул США в Иерусалиме; он перешел в иудейскую веру, опубликовав книгу: "Иерусалим - Центр и Радость Всего Мира". Вернувшись в Америку, он бросил жену-нееврейку, переменил свое имя на Михаил Боас Израиль, уехал обратно в Палестину и пытался жениться там на еврейской девушке, с которой мог объясняться только знаками.
  Все это еще больше разожгло усердие Монка. Следуя ветхозаветным традициям, он перестал стричь волосы и следить за своей наружностью, пока не будет "восстановлен Сион". Волосы росли обильно, придавая ему несколько необычный вид, а продав свою маленькую собственность и больше никогда не работая, он до конца своих дней жил за счет других. В возрасте 26 лет он отправился в Иерусалим, доехав туда после больших лишений. Не имея других доказательств своей правоты, кроме оборванного вида, волосатый пророк находил лишь немногих слушателей.
  На этом, вероятно, эпопея Монка и закончилась бы, если бы случайная встреча не принесла ему неожиданной известности. В наш бурный век мировых войн, межконтинентальных и трансокеанских ракет и иных средств массового уничтожения 19-ое столетие представляется спокойным и мирным периодом, не омраченным страхом за завтрашний день. Однако, в особенности при изучении нашего спора о Сионе, представляется удивительным, сколько вполне образованных людей жили в те времена в постоянном страхе собственной гибели, видя спасение в одном лишь переселении в Аравию небольшой группы жителей нашей планеты. Путь одного из таких взволнованных созданий пересек путь нашего "пророка".
  В Иерусалиме появился молодой английский художник, Холман Хант (Holman Hunt). Он тоже готов был посвятить себя какой-либо великой идее, испытав разочарования в борьбе с не признававшими его академистами, что, как известно, способствует воспламенению ума. Его здоровье было в плохом состоянии и часто наводило его на мысль о скорой смерти, не помешав, однако, дожить до 83 лет. Тогда он только что закончил картину "Свет Мира", изображавшую Иисуса Христа с фонарем в руке у двери грешника, и неожиданное появление бородатого Монка поразило его воображение. Он жадно ухватился за идею "пророка" пригрозить человечеству (включая академистов) гибелью, если оно не пойдет за его пророчествами.
  Пророк и прерафаэлит выработали совместный план, чтобы встряхнуть безразличный мир. Монк подал Ханту идею "козла отпущения", как символа преследования евреев человечеством. Было решено, что Холман Хант изобразит "козла отпущения" на картине, а Монк одновременно напишет книгу, объясняющую, что пришло время "восстановить" преследуемых во исполнение пророчеств. (Козел отпущения был, разумеется, выдумкой левитов, дававшей им право, за приличную мзду отпускать общине ее грехи, для чего одного козленка убивали как жертву за грех, а второго выгоняли в пустыню, чтобы он своими страданиями искупил "все их проступки и все их грехи... возложенные теперь на его голову". Наш пророк и Холман Хант придали этому обряду пря противоположный смысл. Козел отпущения за грехи евреев превратился в символ самих евреев, а его мучители-левиты в чужеземных угнетателей).
  Холман Хант принялся за работу, видя в ней как отместку Королевской Академии ("проблемная картина"), так и средство послужить великой идее. Его полотно должно было сказать больше, чем любые слова, а кроме того за ним должно было последовать и словесное разъяснение Монка. Картина и книга, символ и разъяснение, вестник и пророк: как только мир увидит его козла, откровение Монка найдет слушателей, которые поймут свои прегрешения и готовы будут возместить убытки.
  Удивленные бедуины наблюдали, как Хант, в арабском бурнусе, с ружьем и мольбертом, гнал белого козла к Мертвому морю. Козел был написан прекрасно вернее два козла, так как первый сдох от чрезмерного усердия и его пришлось заменить другим. Для большего эффекта привезли из Содома верблюжий скелет и раздобыли козлиный череп, украсившие задний план картины. Полотно несомненно создавало впечатление, что левиты были люди жестокие (страдания животного были изображены очень наглядно) и нечестивые, воображавшие, что козлиные страдания могут искупить беззакония, творимые их народом. Холман Хант отвез картину в Англию, дав вместе с Монком обет посвятить себя "восстановлению Храма, прекращению войн и установлению Царства Божия на земле". Вряд ли жил когда-либо другой художник, ставивший себе столь грандиозные цели, начиная писать картину.
  Монк, со своей стороны, написал "Простое объяснение Апокалипсиса" ("Simple Interpretation of the Revelation", London, 1857) и совместное предприятие было, таким образом, успешно завершено; грешному миру оставалось только раскаяться.
  В этой своей первой книге Монк еще пытался сочетать левитские басни с христианским учением. Исторически он стоял на твердой почве, правильно отметив, что "десять колен израилевых" не могли исчезнуть бесследно и что они все еще живут в общей массе человечества. Отсюда он пришел к выводу, что "истинные израилиты" - евреи и христиане - должны переселиться в Палестину и основать там образцовое государство (в этом, пункте он, разумеется, резко расходился с сионизмом и рисковал прослыть "антисемитом"). Дальнейшие его выводы были сплошной демагогией. Он писал, что если будет создано такое государство, то все войны на земле прекратятся. Главное же было (и кто знает, откуда ему это было внушено?), что в Иерусалиме должно быть создано мировое правительство; это уже было как раз то, что нужно сионистам.
  Монк смог опубликовать свою книгу только благодаря знакомству, которым он был обязан Ханту: знаменитый критик-искусствовед Джон Раскин (Ruskin, 1819-1900) уговорил известного издателя Констэбля напечатать ее. Ни книга, ни картина успеха не имели, но Раскин помог "пророку" деньгами и другими средствами, и тем спас его от забвения.
  Сам Раскин тоже пережил в молодости много лишений и разочарований, слывя авторитетом в области искусства, но не пожав лавров в области социальной критики. Он напоминал своего соотечественника Уилки Коллинса (Wilkie Collins, 1824-1889), писавшего хорошие детективные романы, но тщетно пытавшегося в области социальной критики превзойти Диккенса. Как и Коллинс, Раскин не был удовлетворен своими успехами в той области, в которой он пользовался заслуженной славой, но всегда был готов выступить в защиту нравственных ценностей, не давая себе большого труда проверить их содержание. В детстве его, как и Монка, усиленно обучали Ветхому Завету; мать - строгая пуританка - подавляла его своим авторитетом он был несчастлив в любви и ему пришлось пережить унижения. Он вечно искал выхода своим нерастраченным чувствам, боялся жизни и боялся будущего; слова нового пророка о грядущем возмездии пугали его, немало способствуя его щедрости, его публичные выступления пользовались успехом, и, подобно Монку и Ханту, он впал в грех нечестивого воображения: по словам его биографа, Хаскета Пирсона, "как и все мессии, он впал в заблуждение, принимая свои слова за слова самого Господа Бога". Под конец Раскин потерял ясность мышления, но к тому времени "пророк" уже приобрел с его помощью возможность путешествовать и проповедовать.
  После неудачи с книгой Монка, Холман Хант сделал еще одну попытку. Он принялся за новую картину, изображавшую Иисуса Христа в синагоге с книгой в руках, читающего о мессианских пророчествах, находящих свое исполнение в нем самом. Чтобы не было никаких сомнений, он взял Монка моделью для Христа, так что негодование иудейских старейшин символизировало неприятие миром пророка. Первоначальный эскиз картины хранится в Национальной Галерее в Оттаве и изображает Монка с Библией в одной руке, раскрытой на Книге Откровения, и номером лондонского "Таймса" в другой. (Автор этих строк, - сам бывший корреспондент "Таймса", - работал над своей книгой в Монреале, и его громкий смех по обнаружении этого шедевра нарушил благоговейную тишину зала, вызвав немалое удивление присутствующих).
  В дальнейшем человеческая природа взяла верх над всем остальным. Холман Хант продал картину "Христос в Храме" за громадную по тому времени сумму в 5.500 фунтов, и его неприязнь к жизни и академистам несколько смягчилась. Ему стало неловко приводить оборванного пророка в столь изысканные дома, как например к пользовавшемуся всемирной славой поэту Теннисону. Раскин же был в то время занят очередной неудачной любовью, что также уменьшило его интерес к пророчествам. Тем не менее, оба они, хотя и ставшие теперь более оседлыми, не забыли предостережений пророка о грозящей гибели, если им не удастся скорейшим образом переселить евреев в Палестину. Пророк неутомимо возвещал, что "день близок", ссылаясь для большей убедительности на очередные военные осложнения в Африке, Малой Азии, на Балканах или в Европе, как на предвестники близкого конца, благо недостатка в подобных эпизодах никогда не было. В конце концов Хант и Раскин нашли способ облегчить страхи, успокоить угрызения совести и одновременно отделаться от надоевшего им пророка; они посоветовали ему уехать в Иерусалим и (как в свое время Саббатай Цеви) объявить там о близком приходе "Тысячелетия". Пророк был уже готов к отъезду, когда разразилась новая война, приведшая его в немалое смущение, поскольку возникла она вовсе не там, где, по его толкованию пророчеств, должен был начаться конец мира. Наоборот, она началась в стране, откуда, согласно его собственным писаниям должно было прийти спасение: в Америке.
  Справившись снова в соответственных источниках, пророк объявил, что в его вычисления вкралась ошибка: гражданская война в Америке была, в действительности, лишь великим предваряющим событием. Поэтому именно теперь, без дальнейших отсрочек, нужно было что-то сделать для Палестины. Джон Раскин немедленно отозвался, сказав, что если пророк был в самом деле пророком, то ему нужно еще до поездки в Иерусалим, поспешить в Америку и вызвать там подходящее небесное знамение, которое могло бы остановить гражданскую войну. Раскин обещал финансировать предприятие, и пророк собрался в путь.
  В тогдашней Америке обычай требовал, чтобы любой гражданин имел доступ к президенту, в результате чего Авраам Линкольн осаждался посетителями три дня в неделю. В один из таких дней наш пророк втиснулся в президентскую приемную вместе с толпой просителей и зевак. Его необычный вид обеспечил ему несколько минут разговора с президентом после того, как утомленные глаза Линкольна обнаружили чей-то пристальный взгляд, скрытый за буйной растительностью. Он спросил, кто был посетитель, и узнал, что это канадец, приехавший чтобы прекратить войну. На вопрос о его предложениях пророк ответил, что Юг должен освободить рабов за денежную компенсацию, а Север должен согласиться на отделение Юга, что (согласно заметкам самого Монка) "показалось президенту довольно забавным". Линкольн спросил: "не кажется ли вам, канадцам, что моя прокламация об эмансипации - большой шаг вперед в социальном и нравственном прогрессе?"
  Монк сказал, что этого недостаточно: "Почему, вслед за эмансипацией негров, не предпринять еще более необходимый шаг - эмансипацию евреев"? Линкольн удивился, поскольку в Америке евреи всегда были эмансипированы, и спросил: "Евреи, почему евреи? Разве они еще не свободны"?
  Монк ответил: "Конечно, господин президент, американский еврей свободен, он свободен и в Англии, но не в Европе. Мы в Америке живем далеко от всего и не видим, что творится в России, Пруссии и Турции. Не может быть прочного мира на земле, пока культурные нации, во главе, как я надеюсь, с Великобританией и Соединенными Штатами, не искупят того что они причинили евреям, не искупят двухтысячелетнего преследования, вернув их в их родной очаг - Палестину и сделав Иерусалим столицей объединенного христианства".
  Излишне упоминать, что Монк никогда не был ни в России, ни в Пруссии, ни в Турции, представляя собой "либерала" именно того сорта, который был описан нами выше. В России талмудистский раввинат всеми силами противился эмансипации, а через немного лет после визита Монка к Линкольну царь-освободитель Александр Второй был убит накануне объявления им парламентской конституции; в Пруссии евреи давно уже были эмансипированы, подвергаясь именно за это нападкам русских евреев; турецкое правительство в равной степени угнетало все подчиненные ему народы без всякого разбора, а турецкие евреи жили и без того в Палестине, и "возвращать" их туда было незачем. Во времена Линкольна еще никому не приходило в голову, что любая война, где бы и из-за чего бы она ни начиналась, должна была способствовать созданию еврейского государства в Палестине (в наш век, как показал опыт двух мировых войн, это стало законом), и президенту все это, вероятно, тоже показалось "забавным".
  Внимание Линкольна было, разумеется, приковано к войне в Америке, наиболее жестокой из известных до того в истории Запада. Он был находчивым человеком, привыкшим иметь дело с назойливыми посетителями, и отделался от пророка добродушной шуткой: "Мой педикюрист - еврей, и он так часто ставит меня на ноги, что я со своей стороны охотно поставлю на ноги его соотечественников". Затем, напомнив Монку, что идет война, он попросил пророка подождать ее конца: "после этого мы сможем снова предаваться мечтам и сновидениям". Этот ответ Линкольна мог бы составить интересную тему для клуба спорщиков: была ли последняя фраза случайной или преднамеренной? Президенту, без сомнения, было хорошо известно, как Ветхий Завет предписывал поступать с "ложными пророками и сновидцами".
  Монк возвратился в Лондон, и Раскин затем оплатил его расходы на поездку в Палестину, откуда он был немедленно по прибытии в 1864 г. выслан за нарушение общественного спокойствия. В крайней нужде он записался матросом на быстроходный корабль, шедший в Бостон, а после крушения клипера ему пришлось завершить остаток похода через Атлантический океан вплавь. Его вынесло на берег окровавленного и почти голого, а местный фермер в сумерках принял его за медведя и подстрелил, потеряв память и рассудок, он кое-как добрался домой, но, оправившись через несколько лет, вновь вернулся к своей навязчивой идее. Давно предсказанный им конец мира к тому времени еще не наступил, и наша планета по-прежнему оставалась на привычном месте. Вновь пересмотрев пророчества, он увидел, что ошибка заключалась в рекомендованном им объединении евреев с христианами во всемирном государстве, созданном в Иерусалиме. Теперь ему стало ясно, что, согласно пророчеству, Бог должен прежде всего отдать Палестину во власть евреев, а после этого создать всемирную организацию, обладающую властью подчинить своему закону все народы земли.
  Другими словами, к концу жизни Монк добрался до сути левитского плана мирового господства, содержащегося в Ветхом Завете, по-прежнему полагая, что помогает исполнению божественных пророчеств. В нашем распоряжении нет указаний на то, чтобы он когда-либо вошел в связь с инициаторами этого грандиозного плана. Известен только один случай, когда ему были предложены еврейские деньги: благотворительные 5 фунтов "на собственные нужды". Он всегда вращался в обществе несколько тронувшихся нееврейских либералов, живя за их счет.
  В 1870 году в Оттавской долине в Канаде произошел громадный лесной пожар. Имя нашего пророка было к тому времени основательно забыто, но он принял грозное событие за небесное предзнаменование близкого конца мира. Добравшись в 1872 году до Лондона, он явился к своим друзьям, Ханту и Раскину, давно уже считавшим его умершим. Раскин в это время ухаживал за очередной дамой, оставшись глухим грозным предостережениям и ответив Пророку письмом: "Я признаю многое замечательное из сказанного Вами, но я просто не верю, что, так плохо зная людей, Вы можете так много знать о Боге... мне кажется, что Вы просто ненормальны, но, как знать, может быть ненормален и я сам" (эти последние слова, по несчастью, оказались пророческими).
  Подобные упреки не были новыми для пророка. Его родственники и друзья постоянно уговаривали его, если уж он призван исправлять род человеческий, посмотреть ближе, вокруг себя: судьбы канадских индейцев и даже самих канадцев несомненно нуждались в улучшении. Однако для человека, державшего в своих руках ключи к божественному откровению, такого рода советы представлялись святотатством и в конце концов, Монк, опубликовав ряд брошюр, приступил к созданию "фонда Восстановления Палестины". Для этого он заимствовал идею Раскина, собиравшегося помочь собственной стране, а именно, употребить десятую часть доходов состоятельных сограждан для использования пустующих, земель в Англии. Монк решил, что это обложение может послужить лучшей цели: "возвращению".
  К этому времени (в 1875 г.) Раскин снова потерял душевное равновесие, прежде всего из-за смерти своей дамы сердца. Розы ла Туш, а, во-вторых, в связи с надвигающейся угрозой еще одной войны, на этот раз между Англией и Россией. Не подлежало сомнению, что Пророк в конце концов оказывался прав; конец мира стоял ни пороге. Раскин подписал манифест Монка и пожертвовал десятую часть своих доходов фонду Пророка на откуп Палестины у турецкого султана: пустующие земли Англии могли подождать. По завершении этой купчей операции должен был собраться всемирный конгресс, чтобы основать в Иерусалиме международную федерацию.
  Почувствовавший снова почву под ногами пророк получил дальнейшую помощь от тогдашнего льва викторианских салонов, Лоуренса Олифанта, с которым он случайно познакомился во время своего бродяжничества по Америке. Олифант был человеком совершенно иной складки, смелым, циничным авантюристом, любителем рискованных затей. Ему понравилась идея покупки Палестины, хотя он и не создавал себе насчет этого предприятия больших иллюзий. Он написал Монку: "Можно собрать для этого любое количество денег, так как люди верят, что, жертвуя, они исполняют пророчества и приближают конец мира. Не знаю. почему им так хочется этого последнего, но коммерческая сторона дела этим сильно облегчается". Как мы увидим далее, Олифант не скрывал своего презрения к откровениям Пророка.
  Кстати, он затронул здесь довольно интересный вопрос. Одно из толкований многочисленных пророчеств гласит, что конец мира наступит после "возвращения" евреев в Палестину; другими словами, помогающие этому переселению сами определяют срок, когда Иегова покончит с нашей планетой. Много лет спустя, та же мистификация смутила одного французского политика на Версальской мирной конференции в 1919 году, и он задал вопрос лорду Бальфуру, почему он так торопится "вернуть" евреев в Палестину: если этим действительно должно было быть исполнено пророчество, то, согласно тому же пророчеству, за "возвращением" должен был последовать конец мира. Бальфур вяло ответил: "Вот именно это и делает все это столь интересным".
  В 1880 г. Холман Хант, снова страдая от пошатнувшегося здоровья, был настолько обеспокоен небольшими военными осложнениями в Египте и Южной Африке, что конец мира показался ему не за горами, и он, вместе с Монком, выпустил манифест предварявший сегодняшние планы мирового правительства под управлением сионистов. Он был озаглавлен "Упразднение Национальных Войн", призывал всех людей доброй воли пожертвовать десятую часть своих доходов для построения "Царства Божия на земле" в форме мирового правительства в Палестине под названием "Объединенных Наций" (United Nations!), а деньги для Покупки Палестины отдать ему, Монку.
  Дело на этом закончилось. Раскин был недалек от смерти и наотрез отказался принимать дальнейшее участие во всех этих фантазиях. Отпал и Олифант, а из "Израильского Банка" тоже ничего не вышло. Известный романист и критик викторианской эпохи, Самуил Батлер (Samuel Butler, 1835-1902), попросту указал "пророку" на дверь. Даже Холман Хант в конце концов потерял терпение и посоветовал ему признать, "что есть Бог на небе, который будет судить каждого человека", перестав воображать, что Бог - это он, Монк. Не лучшее он услышал и от евреев, один из которых написал ему: "Страна наших предков умерла, а Палестина ее могила... попытка построить нацию из разноязычных народов иудаизма закончится полной неудачей"
  Убеждать Монка было, однако, безнадежным делом. В 1884 году бывший воспитанник школы синих мундиров в последний раз вернулся в Оттаву, где он до конца дней своих проповедовал, писал брошюры и надоедал членам канадской палаты общин, отдыхавшим между сессиями парламента в саду на берегу реки. Они выслушивали его со снисходительным терпением; 60 лет спустя канадским министрам пришлось в Оттаве и Нью-Йорке повторять все сказанное Монком, на этот раз в качестве незыблемых принципов государственной политики, и уже ни один из членов парламента не рисковал им возражать.
  Монк загубил свою жизнь, и не может быть оправдан ни истинной верой, ни настоящим призванием. О нем было рассказано так подробно только, чтобы показать, на фоне прошедшего века, глупость его грандиозных проектов, наряду с сумасбродством тех, кто пытался провести их в жизнь. Лживость и порочность сионистской идеи деспотического мирового правительства становятся ясными каждому при виде декламирующих на сцене Монка и его друзей. Все это представляется ничем иным, как плутовской комедией, дешевым фарсом, и вовсе не потому только, что она провалилась, а потому, что в ней никогда не было ничего серьезного. Все, что они предлагали, невозможно было принимать всерьез, и никому из них не пришло в голову обдумать возможные последствия, которые даже самый поверхностный расчет не мог признать иначе, как катастрофическими. В те дни, когда всякая дискуссия была еще действительно свободной, а мнения основывались на объективной информации и могли касаться подлинной сути вещей, эти люди выглядели клоунами, оставившими по себе лишь слабое эхо смехотворной шумихи в коридорах истории.
  Как бы то ни было, в наш век вся эта тщеславная схема, без малейшего изменения, оказалась навязанной народам, как серьезное предприятие, превосходящее по срочности все их остальные нужды. Любая его критика объявлена святотатством, вокруг него возведен забор не писанного закона о ереси, фактически отстраняющий все здоровые силы общественной дискуссии, и под его защитой западные политики разыгрывают трескучую болтовню давно забытого "пророка", как пьесу высокой нравственности. Джон Раскин, Холман Хант и все прочие викторианские защитники угнетенных, взглянув сейчас на землю, увидели бы могилы многих тысяч погибших и почти миллион беженцев, заживо погребенных в лагерях, как первые результаты их грандиозного плана, приводимого ныне в исполнение.
  Если бы Монк жил в нашем веке, он несомненно занимал бы очень высокий пост, так как поддержка подобных планов является сейчас первым и необходимым условием для успешной политической карьеры. Он растратил свою жизнь в погоне за тщеславным призраком величия, а в год его смерти (1896), владевшая им фантазия превратилась в политическую и практическую реальность, господствующую над нашей эпохой. Пока Монк бродяжничал между Оттавой, Вашингтоном, Лондоном и Иерусалимом, люди совершенно иного пошиб создали в России реальную силу сионизма. Именно в этом, 1896 году, сионизм был навязан жизни народов, а вызванные им взрывы и потрясения становятся все громче и разрушительнее, так что в наши дни даже газетные писаки не скрывают, что он может оказаться искрой, которая развяжет третью мировую войну.
  Глава 24. РОЖДЕНИЕ СИОНИЗМА
  Когда коммунизм и еврейство начали совместное наступление на Европу во второй половине 19-го века, государства Европы были еще сильны и полны доверия к своему будущему, им не страшны были ни внутренние беспорядки, ни внешние войны. Они без больших затруднений справились с революционными вспышками 1848 года. Прусские победы над Австро-Венгрией в 1866 и Францией в 1871 годах не ослабили национального существования побежденных; по заключении мира они продолжали жить бок-о-бок с победителем, как это всегда бывало на протяжении многих столетий. Балканские народы, сбросив пятисотлетнее турецкое иго, шли навстречу лучшему будущему в условиях национальной свободы. На востоке Европы, христианская Россия включилась в процесс национального и индивидуального прогресса.
  Эта привлекательная картина была столь же обманчивой, как красивое яблоко, внутри которого поселились двое червей, и сегодня мы видим окончательные результаты. За восемнадцать столетий христианства, несмотря на все спады и подъемы, общий ход исторических событий в конечном итоге обнаруживал прогресс человечества, подобного которому никогда не было в прошлом; теперь этот период подходил либо к своему концу, либо же к остановке, к некоему междуцарствию. Каков будет исход, мы все еще не знаем, хотя люди верующие не сомневаются, что добро восторжествует; вопрос только, когда. Однако и среди верующих того времени нашелся человек, от которого можно было бы ожидать веры в победу добра, но который видел, во что выльются события в двадцатом веке, и полагал, что наступит конец, а не только преходящий мрачный период человеческой истории.
  Это был Генри Эдвард Маннинг, английский священник, позже перешедший в католичество и ставший кардиналом и архиепископом Вестминстерским; если бы он разрешил в свое время своим коллегам-кардиналам выставить его кандидатуру, он вероятно был бы избран Папой Римским. Задолго до него Эдмунд Берк, Джон Адаме и Александр Гамильтон распознали мировые цели революции и предсказали распространение ее потрясений. Полустолетием позже Дизраэли, Бакунин и другие засвидетельствовали захват руководства революцией евреями, предупреждая об опасных последствиях. Маннинг присоединил свой голос к этим предостережениям, но предвидел кроме того появление сионизма и его роль в двусторонней атаке на христианский мир. - О революции он писал в 1861 году: тайные общества во всем мире, существование которых высмеивали и отрицали самоуверенные люди, теперь навязывают реальность своих действий сознанию тех, кто еще вчера не верил в их наличие". Он ожидал полного успеха планов Вейсхаупта, считая, что живет в "преддверии антихристианского периода, во время которого христианство будет окончательно низложено и во всем мире установится безбожное общество". Сегодня антихристианская революция победила и утвердилась в половине Европы, не говоря уже об Азии, крест, как символ христианства, исчез с флагов многих малых и великих держав Европы, а безбожное общество установилось в форме мирового правительства, т.ч. в этих словах, сказанных более ста лет тому назад, трудно не видеть грозного пророчества, которое в значительной мере осуществилось. После этого (и здесь он поднялся много выше других провидцев) Маннинг описал роль, которую в этом процессе будет играть сионизм: "Всех, кто потерял веру в воплощение Иисуса Христа, всех этих гуманистов, рационалистов и пантеистов легко сможет обмануть любой влиятельный и успешный политик, который пожелает восстановить евреев на их собственной земле... и в политической ситуации нашего мира нет ничего, что не допустило бы подобной комбинации".
  Маннинг закончил тем, что он ожидает прихода антихриста во плоти и что это будет еврей. Этим он перешел из области политического анализа, в котором он, как показали события, был знатоком, в область толкования пророчеств; его слова относятся ко второму посланию апостола Павла к фессалоникийцам, II, 3-11, о будущих временах, и Маннинг добавляет: "Если Священное Писание предсказывает пришествие кого-либо, то он и приходит - это закон".
  Таким образом, пока Европа, казалось бы, шла к лучшему будущему по пути, правильность которого доказали восемнадцать столетий, в талмудистских местечках России сионизм присоединился к коммунизму, как вторая сила из тех двух, которым предназначено было прервать этот процесс. Задачей коммунизма было совратить людские массы; это было то самое "великое народное движение", предвиденное Дизраэли, с помощью которого "тайные общества" работали над разрушением Европы. Сионизм занялся совращением правителей на верхах. Ни одна из этих двух сил не могла бы иметь успеха без помощи другой, поскольку неиспорченные и сохранившие авторитет государственные мужи справились бы с революцией, как они справились с ней в 1848 году.
  Сионизм был ответом талмудистского центра в России на эмансипацию западных евреев, предписав этим последним не сливаться с другими народами, но оставаться обособленными. Никогда еще с вавилонских времен правящая секта не осмеливалась разыгрывать карту возвращения в землю обетованную и она не сможет быть разыграна в будущем, если их теперешняя попытка в конечном итоге потерпит фиаско. Этим и объясняется осторожность талмудистов; они прибегли к этому последнему средству лишь когда прогресс еврейской эмансипации стал угрожать их жизненным интересам - власти над еврейством. До тех пор они обзывали ложными мессиями всех, кто утверждал, что пришел "день исполнения". Если бы Саббатай Цеви, Кромвель или Наполеон были в состоянии отдать им Палестину, они могли бы объявить того или другого Мессией: теперь они объявили Мессией самих себя, а столь рискованный шаг вряд ли может быть повторен когда-либо в будущем. Исторически, поэтому, мы вероятно подходим к концу разрушительного плана сионистов, поскольку он явно неосуществим; однако, и мы, и будущие поколения еще дорого заплатим за то, что поддержали это предприятие.
  Наиболее полную информацию о родственных корнях двойников - коммунизма и сионизма - как и об их общей конечной цели дает книга доктора Хаима Вейцмана (см. библиографию). Он присутствовал при рождении сионизма и был его полномочным коммивояжером во многих странах; в продолжении сорока лет он был любимцем монархов, президентов и министров, став затем первым президентом сионистского государства, и он же описал все это с удивительной откровенностью. Он показывает, как почти сто лет тому назад, в отдаленных местечках еврейской черты оседлости была выработана стратегия, результаты которой закружили, словно в водовороте, народы Европы и всего Запада. Захваченными этими событиями оказались американцы и англичане, немцы и французы, итальянцы, поляки и русские, скандинавские, балтийские, балканские и все другие народы. Человеческая кровь и богатства всего мира лились как вода из открытого крана, только чтобы помочь коммунистам и сионистам достигнуть своих целей. Миллионы людей, еще живых и уже умерших, участвуя в двух войнах, помогали этим двум дополняющим друг друга силам. Родившиеся сейчас также унаследуют свою часть в неизбежных взрывах, к которым эти обе силы приведут человечество. От их действий страдают и евреи, в пропорционально меньшей степени, чем широкие массы других народов. Книга Вейцмана показывает нынешним историкам начала и истоки всего этого; теперь это предприятие достигло нашей действительности, день ото дня придавая ей форму, задуманную много раньше.
  Вейцман пишет, что в России было три группы евреев. К первой из них относились евреи, искавшие "мира в городе" и хотевшие стать лояльными гражданами России, как большинство евреев на Западе стали лояльными немцами, французами и т.д. Эта группа стремилась к эмансипации и состояла, главным образом, из способных и работящих людей, которые боялись власти талмудистов и рады были освободиться от местечкового гнета. Для Вейцмана эта группа - лишь малочисленные и вовсе нетипичные "ренегаты", и как он пренебрегает ими, так должны и мы выбросить их из нашей истории, поскольку ей овладевают обе другие группы. По указу талмудистов эта группа тоже "исчезает с лица земли", вернее - их отлучают.
  Остальные евреи в России (т.е. местечковая масса, жившая под властью Талмуда) делились на две группы по линии, проходившей по вертикали внутри домов и семей, включая дом и семью самого Вейцмана. Обе группы были революционными, то есть они дружно работали по разрушению России. Они расходились только в своем отношении к сионизму. Группа "революционеров-коммунистов" считала, что полная "эмансипация" евреев будет достигнута когда мировая революция уничтожит все национальные государства, заменив их собой. Группа "революционеров-сионистов", полностью признавая необходимость мировой революции для их дела, считала, что эта "эмансипация" наступит только после того, как еврейская нация будет восстановлена в своем государстве.
  Ясно, что сионистская группа стояла ближе к ортодоксальному талмудизму, поскольку, согласно Закону, разрушение было только средством для достижения господства, а господствующей нации предписано было обосноваться в Иерусалиме. В общинах и семьях шли жестокие споры. Коммунисты обвиняли сионизм в подрыве дела революции, которая отрицала "расу и веру"; сионисты отвечали, что революция должна привести к восстановлению избранной нации, для которой раса одновременно являлась и верой. Тот или иной член семьи возможно искренне придерживался одной или другой точки зрения, однако в действительности все это не имело никакого значения. Ни одна, ни другая группа не могли бы возникнуть в крепко зажатых в тиски еврейских общинах без согласия раввинов. Если бы они объявили коммунизм "проступком", а сионизм - "соблюдением" талмудистских "законов и предписаний" - в местечках остались бы одни сионисты. Глядя в будущее поверх голов местечкового еврейства, правящая секта считала обе группы полезными для достижения ее конечной цели, а цитированный нами выше Дизраэли указал и ее мотивы. Начиная с середины прошлого столетия, история революции - это коммунизм и сионизм, направляемый из одного центра по разным путям к единой цели.
  Вейцман описывает характерный пример разногласий между членами заговорщической семьи, не видевшими конечных целей высшей стратегии и ожесточенно спорившими между собой о "революционном коммунизме". Его мать, тип еврейского матриарха, спокойно отмечала, что если окажется правым ее сын, революционер-коммунист, то ей будет хорошо в России, а если прав будет другой сын, революционер-сионист, то ей будет также хорошо и в Палестине. В конце концов, "правы" оказались оба, и их родительница, не худо проведя несколько лет в большевистской Москве, поехала оканчивать свои дни в сионистской Палестине. Это было после того, как оба заговора, втайне выросшие бок-о-бок, восторжествовали в одну и ту же неделю в 1917 году.
  Коммунизм давно уже был вполне организованной, хотя все еще тайной, заговорщической партией, когда сионизм впервые принял организованную (разумеется, тоже тайную) форму в еврейском движении "Чибат Сион" (Любовь к Сиону). Оно возникло в Пинске, где Вейцман учился в русской школе, т.ч. уже мальчиком его путь привел его к революционно-сионистскому крылу заговора против России. В детские годы он оказался свидетелем событий, грозивших разрушить легенду о "преследовании евреев в России", на которой строилась талмудистская пропаганда во внешнем мире, не знавшем русской действительности. В 1861 году император Александр Второй освободил 23 миллиона крепостных крестьян. С этого момента открылся путь к свободе и прогрессу, по примеру западной Европы, для российских граждан всех национальностей, которых в России было около ста шестидесяти, причем евреи составляли 4% ее населения. В течение полных 20 лет после освобождения крестьян евреи, по указанию талмудистов, оказывали ожесточенное сопротивление "всем попыткам улучшения их положения" (Кастейн). В марте 1881 года Александр Второй намеревался завершить дело всей своей жизни дарованием парламентской конституции. Комментарий Кастейна говорит сам за себя: "Неудивительно, что в заговоре, закончившемся убийством Александра Второго, принимала участие еврейка". (Прим. перев.: В заговоре принимали участие несколько евреев, а бросить бомбу в царя вызвался Гольденберг; только, чтобы отвести неизбежный взрыв народного гнева от евреев, убийстве было поручено русскому. После цареубийства по России прокатилась первая волна еврейских погромов, известных ранее лишь, как единичные случаи).
  Это убийство было большим успехом в стараниях революционеров не допустить эмансипации, и за ним последовали другие, того же рода. Оно восстановило идеальную картину, нарисованную Моисеем Гессом (Moses Hess), одним из ранних пропагандистов сионизма, сразу же после освобождения русских крестьян: "Мы евреи всегда останемся чужими среди других народов. Правда, из соображений гуманности и справедливости, они дадут нам все гражданские права, но они никогда не будут уважать нас, пока мы отставим на задний план наше великое прошлое, по принципу - моя родина там, где мне хорошо живется".
  В это же время другой глашатай сионизма. Лев Пинскер, опубликовал книгу "Автоэмансипация" (русский перевод, под этим заглавием, Ю. Гессена, СПБ. 1898 - прим. перев.). Само заглавие было угрозой, понятной для посвященных; оно означало: "мы никогда не примем никакой эмансипации от других; мы эмансипируем себя сами и дадим "эмансипации" наше собственное содержание". Пинскер писал далее: "Существует неумолимый и неизбежный конфликт между людьми, известными под именем евреев, и другими людьми". А затем он изложил свой план "само-эмансипации" и "восстановления еврейской нации": для достижения этой цели, писал он, нужно вступить в борьбу, имея твердое намерение оказать непреодолимое давление на международную политику настоящего времени". Читателю надо хорошо запомнить эти слова, написанные в 1882 году и одни из самых знаменательных во всей нашей истории. Они указывают на знание будущего с почти сверхъестественной точностью.
  Это легко себе представить путем сравнения, скажем, с каким-нибудь польским патриотом-эмигрантом, тоже рассуждающим время от времени об "оказании непреодолимого давления на международную политику". Политические беженцы обычно ожидают исполнения своих надежд, проводя время в эмигрантских кафе, и они счастливы если второй секретарь помощника министра уделит им полчаса времени. Когда Пинскер писал эти слова, он был безвестным еврейским эмигрантом в Берлине, почти неизвестным за пределами революционных кружков, и они могли легко показаться нелепейшей претензией, если бы события последующих семидесяти лет не доказали, что он очень хорошо знал, о чем писал. Он явно знал, почему и как победит сионизм. Другими словами, заговор, задолго того, как о нем стали догадываться во внешнем мире, уже располагал могущественной поддержкой далеко за пределами России, и какому-то, никому неизвестному Пинскеру были хорошо известны методы, с помощью которых должны были перекраиваться судьбы всего мира.
  Пока этот двухголовый заговор разрастался в России, Вейцман подрос и начал играть в нем заметную роль. Заметим, кстати, что слово "заговор" - не изобретение автора этой книги, Вейцман открыто его употребляет. Он ненавидел Россию и перебрался в Германию, - разумеется, без малейших затруднений. Один вид немецких "эмансипированных" евреев настолько его возмутил, что Вейцман затосковал по милым русским местечкам, посещая их во время отпусков и праздников, и возобновив, как он сам пишет, свое участие в заговоре. Позже, в университетах эмансипированного Запада, он вел уже открытую борьбу за де-эмансипанию европейских евреев, быстро почуявших опасность и с презрением отвернувшихся от "diese Ostjuden".
  Немецкий еврей Габриэль Ризер отчитал местечковых революционеров следующими словами: "Мы не приехали сюда эмигрантами, мы здесь родились, и именно потому, что мы здесь родились, мы не претендуем на родину в другом месте; мы либо немцы, либо же вообще бездомные люди". Точно так же думали и раввины реформированного иудаизма: "Мысль о Мессии заслуживает полного внимания в наших молитвах, но надо исключить из них все просьбы о возвращении в землю наших предков и о восстановлении еврейского государства".
  Эти евреи оставались верны обязательствам, принятым наполеоновским Синедрионом. Они примирились с остальным человечеством, и невозможно было предположить, чтобы талмудисты снова могли сделать их своими рабами, как в древности Неемия закрепостил их предков. Кастейн пишет с отвращение что к концу 19-го столетия "каждый пятый еврей был женат на не-еврейке", а еще более его возмущало, что во время мировой войны "на всех фронтах евреи сражались друг против друга; это трагедия... которая будет повторяться... до тех пор, пока евреев будут принуждать исполнять обязанности граждан страны их поселения" (подчеркнуто нами).
  Тень нового талмудистского плена нависла над евреями Запада, и его угроза была гораздо ближе, чем они могли подозревать. Сионские мудрецы в России вели подготовительную работу в течение десятилетий и к концу прошлого века все было готово для "оказания непреодолимого давления на международную политику настоящего времени". Непревзойденным мастером этого давления стал кочующий сионистский премьер, молодой Хаим Вейцман. Он посетил многие города и университеты Европы, путешествуя из Дармштадта в Берлин и из Берлина в Женеву, закладывая повсюду бомбы замедленного действия на будущее и готовясь к новым задачам в 20-ом веке.
  К самому концу столетия события получили неожиданное ускорение, как будто некая долго строившаяся машина была теперь закончена и пущена на полный ход. Все еврейство сразу почувствовало ее пульсирующее действие, однако, менее чувствительные к таким вибрациям нееврейские массы не заметили ровно ничего. Преемником Моисея Гесса вышел на сцену еще один еврей из России - Ашер Гинсбург, он же Ахад-Гаам, объявивший, что евреи не только уже создали свою нацию, но должны получить теперь в Палестине собственное еврейское государство. Для евреев западной Европы это был всего лишь еще один голос из далекой России: их главной слабостью была недооценка силы организованной слитной массы местечкового еврейства на востоке. Во всяком случае, они не в состоянии были представить себе, что эта сила сможет оказать влияние на судьбы Европы.
  Явным предостережением для них явилась опубликованная в 1896 .году, в год смерти "пророка" Монка, книга Теодора Герцля "Еврейское Государство". С выходом этой книги кот влез в голубятню, а вскоре и голуби были в коте. Единство западных евреев было поколеблено, поскольку Герцль не был ни восточным евреем, ни выходцем из России. Он был одним из них, по крайней мере они считали его своим. Он казался образцом эмансипированного еврея, но был на стороне сионистов. Дрожь беспокойного предчувствия пронизала все еврейство, однако христианский мир, имевший гораздо больше причин для беспокойства, продолжал оставаться в блаженном неведении дальнейшие 60 лет.
  Глава 25. ВСЕМИРНАЯ СИОНИСТСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
  Если появление таких людей, как Карл Маркс и Теодор Герцль, самих по себе незначительных, но способных в нужный момент вызвать великие потрясения, было простой случайностью, то остается лишь предположить, что случай тоже был успешно завербован тайным анти-христианским заговором в прошедшем столетии. Более правдоподобным представляется объяснение, что события развивались под контролем руководящего центра, который выбрал, а если не выбрал, то использовал Герцля для предназначенной ему роли. В пользу этого объяснения говорит и краткость его карьеры, подобно комете на небосклоне, и презрительная манера, с которой он был выброшен, когда дело было сделано, и даже его быстрый и довольно странный конец.
  Чтобы понять Герцля и его успех, нужно знать Вену и венскую атмосферу в начале двадцатого столетия. Дряхлеющая монархия и шаткая аристократия, класс евреев, быстро и неожиданно подымавшийся по ступеням общественной лестницы, все это производило большое впечатление на еврейские массы. Не столько еврейская газета "Neue Freie Presse", сколько писавший в ней д-р Герцль разъяснял им, куда движется мир, и указывал, что они должны делать, а в политиканствующих венских кафе "оберы" спешили обслужить "Herrn Doktor". Все это было ново и интересно, а тщеславные Герцли и де Бловицы тех дней выглядели важными персонами. Когда Герцль объявил себя глашатаем Сиона, неуверенность западных евреев стала сменяться благоговейным страхом. Если доктор Герцль мог так разговаривать с великими державами, то может быть и в самом деле прав был он, а не наполеоновский Синедрион? Неужели правда, что политика делалась в кабинете доктора Герцля, а не в министерстве иностранных дел на Ballhausplatz? Если бы какой-то русский еврей написал "Еврейское государство" или собрался организовывать сионистский кагал, западные евреи игнорировали бы его, резонно опасаясь заговора со стороны пришельцев с Востока и предвидя его последствия. Однако, если уж даже доктор Герцль, полностью эмансипированный западный евреи, считал, что евреям нужно снова обособляться в отдельную нацию, дело становилось серьезным.
  По словам Герцля, в реальности "антисемитизма" его убедило знаменитое дело Дрейфуса. Сам термин был изобретен сравнительно недавно, хотя Кастейн и пытается доказать, что "антисемитизм" существовал с незапамятных времен, "с тех пор, как иудаизм вступил в контакт с соседними народами не только на основах враждебности". (По этому определению оборонительная война - антисемитизм, хотя "соседи", т.е. племена, воевавшие с иудеями в древности, были сами семитами. Как бы то ни было слова: "не только на основах враждебности" - прекрасный образец упомянутого уже ранее сионистского пильпулизма, т.е. способности прятать и изменять смысл сказанного умелым подбором слов).
  Если Герцль утверждает, что к сионизму его привел процесс Дрейфуса, то это утверждение лишено всякого логического смысла. Дело Дрейфуса доказало евреям, что, благодаря эмансипации, им обеспечена полная беспристрастность судопроизводства. Никогда защита не была столь публичной и реабилитация столь полной, как в деле Дрейфуса. В наше время целые народы на востоке от Берлина лишены всех прав и не защищены никакими законами, и Запад, поставивший свою подпись под их порабощением, совершенно безразличен к их страданиям там сажают в тюрьмы и убивают людей без обвинения и суда. На Западе, однако, еще и сегодня дело Дрейфуса - классический образен правосудия - цитируется еврейскими пропагандистами, как пример несправедливости. Если бы вопрос "за" или "против" сионизма зависел от исхода дела Дрейфуса, то само слово "сионизм" давно уже должно было бы исчезнуть из обращения.
  Как бы то ни было, Герцль требовал, чтобы "нам были даны суверенные права над достаточно большой частью земного шара, чтобы удовлетворить законные нужды нации" (он не упоминал определенной территории и не требовал именно Палестины). Впервые идея воссоздания еврейского государства была. таким образом, поставлена на оживленное обсуждение западных евреев. (Для не-еврейского мира этой проблемы вообще еще не существовало. Когда в 1841 г. на конференции стран Европы обсуждался вопрос Сирии, английский консул в Смирне, некий полковник Черчилль, предложил создать еврейское государство в Палестине; его предложение, по-видимому, даже не подверглось обсуждению). Лондонская еврейская газета "Jewish Chronicle" охарактеризовала книгу Герцля, как "одно из самых удивительных предложений, вторые когда-либо были сделаны". Это, видимо, ободрило Герцля, и он поехал в Лондон, тогдашний центр мировой политики, проводить свою идею в жизнь. После успешных собраний в еврейском Ист-Энде он решил созвать обще-еврейский съезд.
  В марте 1897 года евреям "всего мира" было предложено прислать делегатов на "Сионистский Конгресс" в августе того же года в Мюнхене. Западноевропейские евреи были решительно против этой затеи. Протесты посыпались сначала со стороны раввинов Германии, а затем и от мюнхенских евреев, так что пришлось перенести конгресс в швейцарский город Базель. Реформированное еврейство Америки еще за два года до конгресса объявило, что оно "не ожидает ни возвращения в Палестину... ни восстановления каких-либо законов, касающихся еврейского государства". Когда раввин Стефен Уайз (Stephen Wise, в будущем один из влиятельнейших "советников" президента Франклина Рузвельта) хотел в 1899 году опубликовать труд о сионизме, то Еврейское Издательское Общество Америки ответило ему через своего секретаря, что оно не может взять на себя риск издания такой книги.
  На конгресс Герцля прибыло 197 делегатов, в большинстве своем из восточной Европы. Эта группа лиц объявила о создании "Всемирной Сионистской Организации", которая провозгласила евреев отдельной нацией, поставив своей целью добиться для нее "общественно признанного и юридически гарантированного дома", а Герцль заявил, что "еврейское государство уже существует". Что произошло в действительности, было собранием в Базеле небольшой группы евреев, претендовавшей на представительство всего еврейства, но категорически отвергнутой многочисленными организациями западных евреев.
  Тем не менее их предложения, как бы они ни выглядели в то время, были поставлены на повестку дня международной политики. Фактически, Базельский конгресс был новым Синедрионом, созванным для отмены обязательств, принятых наполеоновским за 90 лет до того. Первый Синедрион отверг признание евреев отдельной нацией и все поползновения создать еврейское государство. Новый Синедрион объявил евреев самостоятельной нацией с требованием собственной государственности. Наш современник, раввин Эльмер Бергер, оценил события за полвека до наших дней следующим образом: "Здесь клин еврейского национализма был вбит между евреями и другими людьми. Здесь были отлиты формы геттоизма, в которые втиснули жизнь не эмансипированных евреев, чтобы не допустить естественного процесса эмансипации и интеграции"
  У наполеоновского Синедриона был один серьезный недостаток, вероятно не замеченный Наполеоном, но ставший очевидным в наше время. Он представлял одних только западных евреев, и трудно ожидать, чтобы императору была известна сила слитной массы талмудистских евреев в России, если она ускользнула даже от внимания Герцля, который, казалось бы, должен был быть больше в курсе дела. Он сделал это неожиданное для него открытие только во время Базельского конгресса, созванного им в полной уверенности относительно полной поддержки его со стороны всех делегатов: "и тогда... перед нами вдруг поднялось русское еврейство, силу которого мы даже не подозревали. Семьдесят делегатов прибыли из России, и всем нам было ясно, что они представляют мысли и чувства пяти миллионов евреев этой страны. Какое унижение для нас, не сомневавшихся с своем превосходстве".
  Так Герцль неожиданно оказался лицом к лицу со своими хозяевами и с тем заговором, который с его помощью должен был распространиться на весь Запад. Как и многие из его преемников, он объявил войну эмансипации, не зная характера той силы, которой он помогал. Вскоре он остался один, будучи только застрельщиком, сделавшим свое дело, после чего на сцену вышли настоящие хозяева. Он выковал для них орудие, которое они применили для наступления на Европу. Сменившему его настоящему вождю, Хаиму Вейцману, это было вполне ясно: "Заслуга Герцля заключалась в том, что он создал центральную парламентскую власть сионизма... впервые за всю историю еврейства в рассеянии правительство великой державы официально вело переговоры с выборными представителями еврейского народа. Этим было восстановлено юридическое лицо еврейского народа и признано его существование, как такового".
  Надо думать, что Вейцман втихомолку посмеивался, употребляя термины "парламентский" и "выборный". Однако, вторая из приведенных выше фраз отмечает весьма знаменательный факт. Базельским конспираторам, от которых сторонилось с недоверием большинство западных евреев, и их декларациям могло придать авторитет и значение только то, что в те времена никому не представлялось возможным - их признание одной из великих держав. Эта немыслимая вещь произошла через несколько лет после конгресса, когда британское правительство предложило в качестве поселения для евреев Уганду, и именно на это намекает Вейцман. С этого момента западные великие державы фактически признали местечковых талмудистов в России представителями всего еврейства, и именно с этого момента сионистская революция вошла в историю Запада.
  Так закончилось столетие эмансипации, начавшееся столь светлыми перспективами слияния евреев с остальным человечеством, и теперь пророческие слова Хустона Стюарта Чемберлена, написанные незадолго до Базельского конгресса, стали правдой и живой реальностью. Комментируя слова, написанные Гердером (Johann Gottfried von Herder, 1744-1803) за 100 лет до него: "неразвитые народы Европы стали добровольными рабами еврейских ростовщиков", Чемберлен (Houston Stewart Chamberlain, 1855-1927, немецкий писатель и философ английского происхождения - прим. перев.) констатировал, что в течение девятнадцатого столетия "произошли большие перемены... сегодня Гердер мог бы сказать то же самое о подавляющей части всего цивилизованного мира... Прямое влияние иудаизма на весь 19-ый век стало одной из жгучих проблем современности. Мы имеем здесь дело с вопросом, касающимся не только наших дней, но и будущего всего мира".
  С образованием всемирной сионистской организации, которую западные державы вскоре признали, как власть, стоящую выше их самих, эта "жгучая проблема" стала управлять ходом исторических событий. То, что от нее зависит и "будущее всего мира", стало ясно в 1956 г., когда заканчивалась эта книга; в начале этого года политические руководители Америки и Англии вынуждены были с досадой и горечью констатировать, что следующая мировая война может начаться в любой момент именно в том месте, где они устроили еврейское государство, и они мечутся с тех пор взад и вперед по земному шару, пытаясь предупредить это "завершение".
  [ главы 26-35 ]
  Глава 26. ЕРЕСЬ ДОКТОРА ГЕРЦЛЯ
  В течение шести лет, с 1897 по 1903 гг., доктор Теодор Герцль, рядовой сотрудник венской еврейской газеты "Neue Freie Presse", был мировой фигурой совершенно необычного характера. Он создал сионизм, как организованную политическую силу, и это стало роковым, как для него самого, так и для многих других евреев, пошедших по его стопам. Он ввел сионизм в жизнь Запада, хотя сам он был при этом всего лишь маловажной тенью, продуктом венских кафе с их "Sacher Torte" и "Kaffee mit Schlagober". Он оказался в роли человека, которого ловкий антрепренер использовал ради его связей, выбросив за борт, как только дело хорошо стало на ноги. Он никогда не был настоящим вождем сионизма, начав понимать это уже на первом конгрессе 1897 года, когда он со страхом и тревогой заметил, что "перед нами вдруг поднялось русское еврейство, силу которого мы даже не подозревали"; к 1904 году его жалкая роль пленника в чужих руках стала ему совершенно ясна, и это убило его.
  Он написал как-то, что в Базеле в 1897 году "я основал еврейское государство... навязав нашим людям чувство гражданственности и заставив их чувствовать себя Национальным Собранием". Последующие шесть лет подтвердили на конкретных событиях то, что имел в виду в 1882 г. Лев Пинскер, говоря об "оказании непреодолимого давления на международную политику настоящего времени". Венский журналист Герцль, родом из Будапешта, начал свое триумфальное турне по столицам, летая, как цирковой артист в ослепительном свете с трапеции на трапецию, по высшему свету Европы. Императоры, власть имущие и государственные мужи принимали его, видя в нем представителя всех евреев, однако разница между тем, чем он казался, и чем он был в действительности, была немалой; его ближайший помощник Макс Нордау сказал после его смерти: "У нашего народа был Герцль, но у Герцля никогда не было своего народа"; талмудистский раввинат на востоке презирал его как очередного ложного мессию, стоя между ним и сколько-нибудь существенной массой последователей.
  Мир, в котором вращался Герцль, казался крепко стоящим на непоколебимых основах. Коронованная вдова в Виндзорском замке и стареющий барин в Шенбруннском дворце были любимцами своих народов; кайзер в Берлине тоже не молодел, становясь мягче и обходительнее; русский царь все еще был "царем батюшкой" для своего народа; повсюду царили законность и право людей на справедливый суд; фабричное закрепощение уступало место человечным условиям труда. Однако повсюду правители и политики знали, что для полного успеха нужно время, и боялись, что мировая революция остановит этот процесс, уничтожив достигнутое, ибо к этому времени тайный заговор Вейсхаупта, разрастаясь в описанную Дизраэли "сеть тайных обществ", превратился в социалистическую партию коммунизма, организованную во всех странах.
  Метод Герцля заключался в эксплуатации этого всеобщего страха для достижения его цели - создания еврейского государства. Он обещал внутренний мир там, где эта цель будет поддержана, и революцию в противном случае, утверждая, что говорит от имени всех евреев. Это, разумеется, равнялось признанию, что руководство мировой революцией было в еврейских руках, лишний раз подтверждая то, что давно уже было сказано Дизраэли и Бакуниным. Свою веру в действенность этого метода он выразил знаменитой фразой: "Когда мы тонем, мы становимся революционным пролетариатом; когда мы идем в гору, растет всемогущая власть наших денег".
  Великому герцогу Баденскому Герцль обещал ослабить революционную пропаганду в Европе в соответствии с удовлетворением властями его территориальных амбиций. После этого, у ворот Иерусалима с ним беседовал германский кайзер, в каске и верхом на белом коне, обещав передать султану предложение Герцля о создании в Палестине договорной компании под германским протекторатом. Когда из этого ничего не вышло, Герцль пригрозил революцией и кайзеру: "Если наше дело провалится, то сотни тысяч наших сторонников, как один человек, вступят в революционные партии".
  В России Герцль был принят царем и говорил с ним в том же духе (Прим. перев. - Русский царь Герцля не принимал, он был принят министром вн. дел Плеве). Примерно в то же время происходил третий Всемирный Сионистский Конгресс, на котором было постановлено, что каждый евреи, ставший членом сионистской организации, признает суверенную власть тогда еще мифического еврейского государства. Раввин Эльмер Бергер отмечает, что тем самым "сплоченное, геттоизированное существование еврейства снова стало реальностью в еще более широком масштабе, чем когда-либо раньше".
  Следующим владыкой, с которым разговаривал Герцль, был турецкий султан. Все эти путешествия не привели ни к чему существенному, но когда он перенес свою деятельность в Англию, ему удалось добиться крупного успеха. Подготовляя там одно из решающих событий в мировой истории, он явно имел доступ к самым высшим сферам, и его нигде не записанные переговоры определяли судьбы не только тех англичан, которые тогда еще лежали в колыбелях, но и их детей и внуков.
  Кто устраивал какому-то доктору Герцлю из Вены приемы у великих мира сего во всех странах Европы и по чьим советам они терпеливо выслушивали его наглые и в то же время угрожающие требования? Ясно, что "царские врата" (его собственное выражение) раскрывались перед ним не только потому, что он собрал в Базеле 197 столь же малоизвестных лиц, принявших какую-то резолюцию. Другие, гораздо более влиятельные чем он должны были приложить руку к делу, устранив с его пути швейцаров, лакеев, секретарей, камергеров и всех прочих, призванных не допускать назойливых посетителей к своим хозяевам.
  Здесь наша повесть переходит в область, секреты которой охраняются особенно ревниво. Источники мировой революции, ее цели и захват ее руководства евреями доказаны множеством собранных за это время документов; существование описанной Дизраэли, "сети", покрывающей земной шар, известно всем; характер "революционного пролетариата" тоже вполне ясен. Однако, кроме всего этого существовала и вторая "сеть" влиятельных людей в высших сферах, где власть денежного мешка могла быть использована для оказания "непреодолимого давления на международную политику". Именно эта сеть людей, работающих во всех странах на достижение одной, общей цели, и позволила Герцлю с его домогательствами проникнуть на самые высшие ступени.
  Опытные наблюдатели мировой политики знают об этой силе, по сей день действующей на высшем уровне международных отношений. Сионистские пропагандисты делают вид, будто еврейская оппозиция сионизму исходила из одних только кругов "солидных евреев", "еврейских магнатов" и "богачей" (все эти определения постоянно встречаются, например, в книге Хаима Вейцмана). В действительности же раскол в иудаизме шел по вертикали, равно затрагивая и богатых, и бедных, и хотя большинство западных евреев было решительно враждебно сионизму, но в числе про-сионистского меньшинства были именно наиболее влиятельные и богатые евреи. Они одни в состоянии были обеспечить сионистскому призраку в лице Герцля успех его балетных прыжков в стиле Нижинского во дворцы и министерские кабинеты, куда он вдруг стал вхож, как если бы родился знатной персоной. Его покровители явно были в союзе с организованной силой сионизма - местечковыми общинами русского талмудизма. Кастейн пишет, что "исполнительный комитет", созданный в Базеле 197-ю делегатами, "был первым воплощением настоящего еврейского интернационала". Другими словами, что существовало и раньше, получило теперь свое видимое выражение. "Еврейский интернационал" давно был налицо и притом достаточно силен, чтобы обеспечить Герцлю аудиенции у королей и министров.
  Об этой международной "сети" законспирированных единомышленников в дни доктора Герцля на самом высшем уровне европейского общества историк может составить себе представление только путем тщательного сопоставления мозаики отдельных эпизодов и наблюдений (в наши дни их существование и согласованные действия наглядно доказуемы, как будет показано в дальнейших главах, на основании растущей массы литературы и документальных свидетельств). Например, Вейцман пишет, что когда он в разговоре с Герцлем назвал влиятельного английского еврея, сэра Френсиса Монтефиоре, дураком, то Герцль ему возразил: "Зато он открывает мне царские врата". Далее, некий барон Гирш, венский еврей и банкир, был главным покровителем Герцля, снабжавшим его деньгами; о нем австрийский историк, граф Карл Лоньяй (см. библиографию) сообщает, что он отвалил немалый куш (100.000 гульденов) кронпринцу Рудольфу Австрийскому, когда тот, перед самоубийством в Майерлинге, пожелал обеспечить одну из свою "приятельниц". Сделано это было "в благодарность за услугу, оказанную кронпринцем банкиру в декабре (очевидно 1888 г. - прим. перев.), когда тот устроил ему встречу с принцем Уэльским", будущим королем Англии, Эдуардом VII. В результате этой встречи, барон Гирш стал доверенным лицом принца Уэльского, частным банкиром и финансовым советником будущего английского короля. Он же был шурином английского банкира Бишофсгейма, совладельца лондонской еврейской финансовой фирмы Бишофсгейм и Гольдсмит; другим совладельцем той же компании был родившийся в Германии, богатейший еврей сэр Эрнест Кассель. Как пишет в своем биографическом исследовании английский историк Брайан Коннель (см. библиографию), сэр Эрнест унаследовал от барона Гирша дружбу с будущим английским королем: "Если Гирш был доверенным лицом, то Кассель стал ближайшим личным другом Эдуарда VII". Он был последним, кто видел короля перед его смертью; король в день смерти настаивал на обещанном сэру Эрнесту разговоре и должен был встать с постели, чтобы одеться. Заканчивая эту историю, Коннель пишет: "Существовало маленькое интернациональное братство, в котором он (Кассель) был вероятно ведущим членом среди людей с аналогичным положением, с которыми он сблизился во время своих многочисленных путешествий. В их числе были: Макс Варбург, глава большого банкирского дома в Гамбурге; Эдуард Нетцлин, президент Парижского и Нидерландского банках Париже; Франц Филипсон - банкир в Брюсселе; Вертхейм и Гомперц в Амстердаме, также банкиры, и прежде всего Яков Шифф из фирмы Кун, Леб и Ко в Нью-Йорке. Этих людей связывали воедино общность расы и интересов. Тонкая паутина их связей реагировала на малейшее прикосновение. Они поддерживали между собой невероятно точную сеть экономической, политической и финансовой разведки на самом высшем уровне. Они могли прекратить поддержку в одном месте и предоставить фонды в другом; они могли с быстротой молнии и в полной тайне перебрасывать громадные суммы денег из одного конца своей финансовой империи в другой, влияя на политические решения в десятках различных стран".
  "Общность расы и интересов... паутина... сеть... разведка на высшем уровне... перебрасывание громадных денежных сумм... влияние на политические решения..."; трудно сомневаться в том, что это и был тот "еврейский интернационал", о котором писал Кастейн, и тот аппарат, который действовал поверх всех государственных границ, поддерживая и продвигая Герцля. Ничем иным нельзя объяснить последующие действия британского правительства, и если ранее еще могли существовать какие-то сомнения относительно согласованных действий этих сил, за спиной всех народов и без всякого их участия, то события середины нашего века их окончательно развеяли. С такой силой за спиной, доктор Герцль мог предъявлять требования и угрожать. Среди могущественных людей, входивших в состав этого международного директората (это обозначение отнюдь не представляется нам преувеличенным), в то время может быть еще и не все уверовали в сионизм, а некоторые возможно в душе его вовсе и не одобряли. Тем не менее, по глубокому убеждению автора этих строк, даже они были недостаточно сильны, чтобы противодействовать или хотя бы только отказать в поддержке политике, которую преследовали старейшины секты сионских мудрецов.
  Разъезды Герцля начинали втайне приносить плоды, и он продолжал свои путешествия. Маленький венгерский еврей немало гордился своим неожиданным возвышением, наслаждаясь элегантным обществом во фраках и белых перчатках, с приемами при свете канделябров. Талмудистские мудрецы из грязных местечек черты оседлости, выросшие в кафтанах и пейсах, презирали этого выхоленного представителя "западной эмансипации", но использовали его, готовясь а то же время от него отделаться.
  В 1903 году в жизни Герцля произошло событие, напоминавшее то, что случилось с Саббатай Цеви в 1666 году. Он поехал в Россию, становясь во время посещений еврейских местечек объектом восторженных оваций со стороны наивных единоверцев, приветствовавших его почти как мессию. Он попробовал убедить русское правительство оказать давление на султана в предложенном им деле организации договорной компания в Палестине. Герцль произвел некоторое впечатление на русского министра внутренних дел Плеве, которому он заявил, что действует "от имени всех российских евреев".
  Если он сам верил этому, то очень скоро его постигло разочарование. Он сделал неожиданный шаг, свидетельствовавший либо о его безграничной смелости, либо же о полном непонимании того, что происходило вокруг него (с такими людьми, как он, это часто случается). Беседуя с Плеве, он выдвинул свой обычный аргумент - "либо сионизм, либо революция", а чтобы придать больший вес своим словам, Герцль призвал русских евреев воздержаться от революционной деятельности, обсуждая в русских правительственных кругах их "эмансипацию". Этим он подписал смертный приговор своей политической карьере, а вскоре приказал долго жить и сам. В глазах сионских мудрецов Герцль впал в ересь, сунувшись в запретную для него комнату. Они всеми силами старались предотвратить еврейскую эмансипацию в России, видя в ней потерю своей власти над еврейством. Кроме того, если бы его переговоры с русским правительством закончились успешно, то в стране наступило бы успокоение, а это означало бы конец пропагандным россказням о "преследовании евреев" в России.
  Когда он вернулся, чтобы выступить на шестом конгрессе Всемирной Сионистской Организации, грозный рок встал перед ним в виде слитной массы русских евреев, и теперь это было уже не только "унизительным", как он писал ранее, но и прямой угрозой. В этот критический момент Герцль еще воображал, ото у него в кармане козырной туз, и выложил его на стол, сообщив, что в результате переговоров в Лондоне, при поддержке "непреодолимого давления", британское правительство предложило ему, Герцлю из редакции "Neue Freie Presse" целую страну в Африке - Уганду! Если в истории когда-либо произошло нечто, еще более странное, то это явно ускользнуло от нашего внимания. Козырная карта Герцля оказалась двойкой. 295 делегатов проголосовали за принятие английского предложения, но 175 голосовали против; стало ясно, что Герцль говорил далеко не от имени всех евреев. Значительное большинство этих 175 несогласных были русскими евреями. Толпы простых евреев приветствовали в свое время Герцля, как мессию, но эти 175 эмиссаров местечкового раввината наложили на него проклятие, поскольку Уганда была бы концом их планов. Они демонстративно распростерлись на полу, как это делается при оплакивании умерших или разрушения храма. Одна из женщин назвала великого доктора Герцля предателем, а после его ухода карта Уганды была разорвана в клочья.
  Если верить тому, что говорил и писал Герцль, то ему навсегда осталось непонятным, почему еврейские эмиссары из России отказались даже и думать о каком-либо ином месте для евреев, кроме Палестины, и если он искренен, то он должен был отличаться поразительным простодушием. Вся его деятельность строилась на том, что необходимо предоставить "убежище" для "преследуемых евреев", а таковыми были разумеется евреи в России, поскольку во всех других странах они давно уже пользовались полным равноправием. Если так, то нужно было бы радоваться любому убежищу, и он сумел им его обеспечить; а если кто-нибудь из евреев предпочел бы остаться в России, и переговоры Герцля с русским правительством об эмансипации, т.е. о полном уравнении в правах, также закончились бы успешно, то и эти оставшиеся получили бы в России все, чего они только могли желать.
  С точки зрения талмудистского раввината в России, дело обстояло, разумеется, совершенно по иному. Они тоже распространяли сказки о "преследовании евреев в России", не допуская никакой эмансипации на деле, но все это нужно было исключительно для выполнения древнего "закона", требовавшего, прежде всего, захвата Палестины со всеми последствиями, также заранее предписанными "законом". Принятие Уганды стало бы судным днем талмудистского иудаизма. Вейцман описывает последнее унижение Герцля. После голосования он хотел встретиться с отвернувшимися от него евреями из России и пошел в их комнату заседаний. "Он вошел, усталый и осунувшийся. Его встретило гробовое молчание. Никто не поднялся, чтобы приветствовать его, никто не аплодировал когда он кончил говорить. Это был первый случай, когда собрание сионистов так встретило доктора Герцля: его, кумира всех сионистов".
  Первый случай оказался и последним. Меньше, чем через год после этого, Герцль умер в возрасте всего лишь 44 лет и о его смерти трудно делать какие-либо заключения. Еврейские писатели сообщают о ней лишь весьма туманно. Еврейская Энциклопедия пишет, что в жизни ему пришлось претерпеть многое, и что этой было причиной его смерти, другие авторитетные источники отделываются столь же неясными, хотя и многозначительными намеками. Кто на протяжении многих столетий подвергался анафеме или отлучению со стороны правящей секты, часто умирали весьма скоро и при плачевных обстоятельствах. Историк быстро убеждается, что в этих вопросах он стоит перед загадками, недоступными для обычного исследования.
  Любопытно, что близкий друг Герцля, его правая рука и известный сионистский публицист, Макс Нордау, прекрасно понимал все происходящее и ясно предвидел будущее. Он продемонстрировал столь же поразительную способность, как до него Пинскер, заранее знать, как будут развиваться события, указав на последствия еврейского "непреодолимого давления на международную политику", в свое время отмеченного Пинскером. В ходе того же сионистского конгресса, на котором Герцль испытал свое фиаско и унижение, Макс Нордау (это, разумеется, псевдоним - его настоящее имя Зюдфельд) дал абсолютно точный прогноз событий: "Позвольте мне сказать несколько слов и показать вам ступеньки лестницы, которые поведут наше дело все выше и выше: Герцль, сионистский конгресс, английское предложение Уганды, будущая мировая война и мирная конференция, на которой с помощью Англии будет создана независимая еврейская Палестина". Это было сказано в 1903 году, и здесь явно говорил посвященный, иллюминат, говорил человек, знавший цели и силу "еврейского интернационала". Макс Нордау сам помогал успеху предсказанного им хода событий, опубликовав в девяностых годах прошлого века несколько книг, получивших немалую известность, в том числе "Вырождение" ("Degeneration", см. библиографию), в которой он описал христианский Запад, как непоправимо испорченный. Однако и Макс Нордау не довел своих выводов до логического конца. Это сделал за него другой делегат конгресса, доктор Наум Соколов, заявивший, что "настанет день, когда Иерусалим будет столицей мира во всем мире". Сейчас, в 1956 году, стремление сделать Иерусалим столицей мира уже настолько ясно, что западные правительства день-ото-дня опасаются, что сионистское государство захватит его силой; будет ли он столицей мира во всем мире, - весьма сомнительно. (1)
  После смерти Герцля атаку на предложение Уганды повел Хаим Вейцман, и на седьмом сионистском конгрессе в 1905 году он добился того, что согласие на принятие английского предложения было взято обратно. С этого момента сионизм окончательно стал орудием в руках талмудистского раввината в России. Предложение Уганды и презрительный отказ от него со стороны еврейской правящей секты показывают полное безразличие последней к нуждам и желаниям еврейских масс, от имени которых она якобы выступала. При внимательном рассмотрении еврейского вопроса более правильным представляется даже говорить о прямой враждебности руководства к нуждам этих масс. Это становится ясным при анализе отношения к предложению Уганды трех главных групп еврейства: западных евреев, русских евреев и тех евреев, о которых во всей описанной нами громкой полемике никогда даже не упоминалось, - евреев, уже проживавших в Палестине:
  Евреи Запада были в то время настроены решительно против сионизма, как такового, что бы он им ни обещал: Уганду, Палестину или любое иное место; они хотели оставаться там, где они были. Русских евреев изображали как "преследуемых" и нуждающихся в "убежище", и, если бы это было правдой, то Уганда могла бы быть для них подходящим решением; бурные овации, которыми евреи в России повсюду приветствовали Герцля, говорили об их готовности следовать за ним куда угодно, если бы на то было позволение раввината. Остается подумать о евреях в Палестине.
  Как показывает анализ фактов, общины этих настоящих евреев в Палестине страстно желали переселиться в Уганду и именно поэтому ожидовленные хазары в России, захватившие руководство сионизмом, объявили их "изменниками". Процитируем отзыв о них в 1945 году (!) со стороны сионистской организации в Тель-Авиве. "Позорно и горько было видеть всех этих людей... в свое время первых строителей еврейской Палестины, теперь публично отказывающимися от своего собственного прошлого... Стремление Уганду соединялось у них со смертельной ненавистью к Палестине... В общинных центрах первых еврейских колоний молодые люди, воспитанники школ "Израильского Союза" (Alliance Israelite), порочили Палестину, как страну трупов и могил, страну малярии и глазных болезней, страну губящую своих жителей. И это не было мнением немногих... Нaoбopот, лишь немногие кое-где... оставались лояльными... Вся Палестина была в состоянии брожения... Оппозиция Уганде пришли в Палестину извне, а в самом Сионе все были против Сиона".
  Все, чего желали народные массы - еврейские или нееврейские - не имело после 1903 г. никакого значения. Отказ или принятие тех или иных предложений ничего не меняли; само предложение Уганды евреям означало, что отныне Европа вовлекалась в предприятие, которое в будущем неминуемо должно было привести к катастрофе. Как признал Вейцман, этим своим актом британское правительство признало русских талмудистов правительством над всеми евреями; этим признанием оно связало все будущие поколения англичан, а через десяток лет, когда были подготовлены соответственные условия, им же оказался связанным и американский народ. Этим актом 1903-го года начались бедствия нашего столетия. История Сиона стала с тех пор историей западных политиков, которые "под непреодолимым давлением" подчинялись требованиям могущественной секты. 1903 год был годом триумфа международного заговора, а для Европы он оказался столь же роковым, как и 1914 и 1939 годы, оба стоявшие под тенью того же заговора.
  Примечание:
  1. Сейчас, через 30 лет по написании этой книги и через 20 лет после захвата Иерусалима Израилем, комментарии к этим замечаниям автора представляются излишними. Читатель может и на этом примере убедиться, насколько правильными оказывались выводы Дугласа Рида из огромной массы собранной им информации.
  Глава 27. ПРОТОКОЛЫ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ
  Пока сионизм созревал в течение прошлого столетия в местечковых гетто восточной Европы, превратившись в новую силу на международной арене, когда английское правительство предложило ему Уганду, в тех же самых областях талмудистского господства подготовлялся третий взрыв мировой революции. Эти две силы совместно шли вперед, поддерживая друг друга, и мы уже указывали, что сионизм действовал угрозой коммунизма, дабы заставить европейские правительства удовлетворить его внеевропейские территориальные претензии. Как бы одновременно работали две турбины, накапливая то, что в действительности было одной силой, которая должна была вызвать гальванические потрясения в наступающем 20-ом столетии.
  Как свидетельствовали Дизраэли и Бакунин, руководство мировой революцией перешло в еврейские руки уже в середине 19-го столетия, и с тех пор изменились и ее цели. Последователи Бакунина, стремившиеся к упразднению государства вообще, предвидя, что революционное государство станет еще более деспотическим, чем все прежние, были устранены со сцены и о них забыли. Мировая революция обрела после этого формы "Коммунистического Манифеста" Карла Маркса, поставившего своей целью создание тоталитарного сверхгосударства, основанного на рабском труде и "конфискации человеческой свободы" (слова Токвиля, написанные еще в 1848 году). Смена руководства и новые цели предопределили ход событий в 20-м столетии.
  Однако, методы, с помощью которых должен был быть разрушен существующий строй, не изменились: это по-прежнему были метолы Вейсхаупта, раскрытые в его документах, опубликованных в 1787 году. Многочисленные источники в 19-ом веке показали, что первоначальный план Иллюминатов продолжал оставаться в течение всех последующих поколений методическим учебником революционеров всех направлений.
  Эти источники пропагандировали или раскрывали планы разрушения различным образом, но первоначальный план всегда был ясно виден при сравнении с документами Вейсхаупта. В 1859 году Кретино-Жоли (Cretineau-Joly), бросил тяжкое обвинение еврейскому руководству "тайных обществ". Его книга воспроизводила материалы итальянского тайного общества "Haute Vente Romaine", переданные ему Папой Григорием XVI; подлинность их не подлежала сомнению. Руководителем этого тайного общества был итальянский князь, посвященный в иллюминатство одним из ближайших доверенных Вейсхаупта (бароном Книгге) и являвшийся истинным воплощением иллюминизма. Внешний круг завербованных простаков был убежден, что "цели ассоциации - нечто высокое и благородное, что это орден тех, кто стремится к чистоте морали, глубокому благочестию, независимости и единству Италии". По мере посвящения в более высокие степени, члены ордена постепенно узнавали его настоящие цели и давали клятву разрушить все религии и законные правительства; после этого их обучали тайнам убийств, отравлении, лжесвидетельствования, всему, что впервые было обнаружено в захваченных документах Вейсхаупта.
  В 1862 году Карл Маркс основал свой Первый Интернационал, программа которого, т.н. "Коммунистический Манифест", с первого же взгляда выдает иллюминизм, как его источник. В тех же годах Бакунин организовал "Международный альянс социалистической демократии": как показала в своем труде Неста Вебстер (см. библиографию), приведя выдержки из его программы, эта последняя представляла собой иллюминизм чистой воды. В 1864 г. французский оппозиционный журналист, Морис Жоли (Maurice Joly), опубликовал памфлет против Наполеона III, масона и карбонария, обвинив его в применении подобных же методов для развращения и подрыва общественного строя Франции (памфлет был написан в форме аллегории). В 1868 г. немецкий писатель Гедше (Goedsche) выступил на ту же тему, резко нападая в своих книгах на еврейское революционное руководство, а в 1869 г. этой темой занялся и французский роялист Гужено де Муссо (Gougenot Des Mousseaux). В этом же году Бакунин опубликовал свою "Полемику против евреев". Во всех этих произведениях в той или иной форме обнаруживается или обличается преемственность основной идеи, впервые раскрытой в материалах Вейсхаупта: уничтожение законных правительств, религий и наций и установление всемирного деспотизма для управления порабощенными народами с помощью террора и насилия. В некоторых из этих публикаций евреи открыто обвинялись в захвате руководства революцией.
  Затем в течение долгого времени никаких новых материалов о впервые раскрытом в 1787 г. мировом заговоре не появлялось, и только в 1905 году вышла в свет книга русского профессора Сергея Нилуса, сотрудника департамента инославных религий в Св. Синоде, один экземпляр которой имеется в Британском Музее в Лондоне, с датой поступления 10 августа 1906 г. Сведения об авторе и его книге несомненно представляли бы большой интерес, однако труд Нилуса не 6ыл переведен на другие языки, а тайна, окружающая книгу и автора делает всякое исследование чрезвычайно затруднительным. Одна глава этого труда была переведена на английский язык в 1920 году, что заслуживает быть особо отмеченным, поскольку, хотя книга появилась в России в 1905 г., шум и полемика вокруг нее начались лишь после появления английского перевода. Эта глава была опубликована в Англии и Америке под английским заглавием "Протоколы Ученых Старейшин Сиона" (The Protocols of the Learned Elders of Zion); автор этих строк не смог выяснить, было ли это название оригиналом или же оно появилось только в переводе. (1) Точно также нет формальных доказательств того, что книга Нилуса действительно представляет собой протокол секретных заседаний еврейских "старейшин", и, с этой точки зрения, она документальной ценности не имеет.
  С любой другой, однако, она имеет необычайное значение, ибо неопровержимый опыт (последующего времени) показывает, что книга эта - подлинный документ мирового заговора впервые обнаруженного в материалах Вейсхаупта. Много других документальных доказательств того же характера последовали за этим первым откровением, как было показано в данном труде, но она превосходит их. Другие свидетельства были отрывочными, сообщая отдельные эпизоды и наблюдения; эта - рисует полную картину заговора, его мотивы, методы и цели. Она добавляет мало нового к тому, что было уже известно частично (кроме недоказуемого авторства еврейских старейшин), но она ставит все части на нужное место и показывает все целое. Книга точно описывает, что произошло в течение полувека после ее публикации и все что произойдет в следующие 50 лет (которые теперь уже подходят к концу, и в которые была осуществлена значительная часть того, о чем говорится в "Протоколах" - прим. перев.), если только заговор не вызовет соответствующего его силе противодействия..
  В книге содержится богатейшее знание (в особенности, слабостей человеческой природы), источником которого может быть только опыт и изучение, накопленные в продолжение столетий и даже целых эпох. Она написана в тоне надменного превосходства, как бы существами, восседающими на олимпийских вершинах древней мудрости и полными неисчерпаемого презрения к копошащейся далеко внизу человеческой массе ("чернь"... "перепившиеся скоты"... "животные"... "кровожадное зверье"), тщетно пытающейся вырваться из зажавших ее клешней. Эти клешни - "власть золота", грубая сила разъяренной толпы, натравленной на своих единственных защитников, высшие классы христианской Европы, уничтожая которых она губит и себя самое. Разрушительная идея преподнесена в виде научной теории, почти точной науки, смакуемой с немалым красноречием. Перечитывая "Протоколы" автор этих строк постоянно вспоминал то, что особенно поразило его в словах Дизраэли, уже цитированного выше.
  Дизраэли, тщательно выбирая выражения, говорил о "принципе разрушения" (не об идее, схеме, понятии, плане, заговоре и т.п.), и "Протоколы" именно и возводят теорию разрушения в степень "фундаментальной истины, первичного или основного закона, основных правил поведения" (как в словарях определяется понятие "принципа"). Во многих местах "Протоколы", как это кажется на первый взгляд, преподносят разрушение как нечто положительное само по себе, оправдывая, таким образом, и все служащие ему методы (подкуп, шантаж, развращение, диверсию, раздор, подстрекательство толпы, террор и насилие), как бы приобретающие также положительный характер. Однако, внимательное ознакомление с текстом показывает, что это не так. В действительности, аргументация начинается с конечной цели - мирового господства, а затем возвращается назад к тем методам, которые рекомендуются как наилучшие для ее достижения. Эта цель идентична с той, которая была впервые раскрыта в материалах Вейсхаупта, и не подлежит сомнению, что и то, и другое восходит к гораздо более древнему источнику, хотя сами "Протоколы" относятся к материалам Вейсхаупта, как внук к деду. Конечной целью и тех, и других является уничтожение всех религий и всех наций, и установление сверхгосударства, управляющего миром с помощью безжалостного террора.
  Не успели "Протоколы" появиться в английском переводе, как началась яростная атака с еврейской стороны против этого документа, причем совершенно маловажный вопрос с том, кто именно мог быть его автором, был представлен как самое важное. Свидетельство о еврейском возглавлении революционного заговора было, вообще говоря, совершенно не новым; как уже видел читатель, оно было давно высказано Дизраэли, Бакуниным и многими другими. В данном конкретном случае указание на заседание еврейских руководителей заговора не было подтверждено доказательствами и вполне могло бы остаться без внимания. Например, в 1913 году было опубликовано аналогичное обвинение иезуитов в замышлении мирового заговора, напоминавшее одновременно и "Протоколы", и материалы Вейсхаупта (явно с целью дезинформации и отвлечения внимания); со стороны ордена иезуитов последовало спокойное разъяснение, что обвинение ни на чем не основано, и дело немедленно заглохло.
  Реакция официального еврейства в 1920 г. и во все последующие годы была совершенно иной. Последовали яростные отрицания всего содержания "Протоколов": отрицание не только еврейского заговора, но всякого заговора вообще, что было явной неправдой. Существование заговора против христианско-европейского порядка и общества было давно установлено и подтверждено многочисленными и неоспоримыми авторитетами, от Эдмунда Берка, Джорджа Вашингтона и Александра Гамильтона до Дизраэли, Бакунина и многих других. Более того, к тому времени, когда появился английский перевод "Протоколов", события в России неопровержимо доказали наличие этого заговора. Еврейство пересолило в своих протестах и тем самым лишь укрепило подозрения общественности.
  Эти протесты были повторением тех, которые в свое время заглушили голоса Робисона, Баррюэля и Морса, требовавших публичного расследования деятельности тайных обществ, но теперь они последовали с еврейской стороны. Эти трое авторов вообще не упоминали о еврейском руководстве заговором, и их оклеветали и опорочили только потому, что они обратили внимание общественности на его непрерывный характер и на то, что французская революция была несомненно лишь первым его "взрывом". Нападки на "Протоколы" в 20-х годах доказали прежде всего справедливость их утверждений, показав, что существующий аппарат подавления всякой общественной дискуссии на тему о заговоре подвергся за истекшие 120 лет значительному усовершенствованию. Никогда еще в истории не было потрачено столько денег и энергии на подавление одного единственного документа.
  Английскую общественность познакомил с "Протоколами" один из двух ведущих британских корреспондентов в России, Виктор Марсден из газеты "Морнинг Пост" (история второго также весьма поучительна и будет рассказана в последующих главах). Марсден пользовался известностью, как знаток России; большевистский террор произвел на него потрясающее впечатление. Вне всякого сомнения, он также стал жертвой заговора, скончавшись очень скоро после завершения того, что он считал своим долгом сделать - перевода на английский язык "Протоколов" из Британского Музея.
  Их английское издание вызвало живейший интерес во всем мире. Именно в эти годы (1920 и последующие) настал конец эпохе, когда еврейский вопрос мог еще беспристрастно и открыто обсуждаться. Вначале споры были страстными, но свободными, однако вскоре еврейской стороне удалось навязать этому опросу характер "оскорбления величества", т.ч. в наши дни ни один общественный деятель или печатный орган не рискнет даже упоминать о "Протоколах", разве только как о "позорной фальшивке" (что и было в равной степени предсказано в самих "Протоколах").
  Первоначальная реакция общественности была вполне естественной. "Протоколы" были восприняты как важнейшее доказательство существования международного заговора против религии, наций, законных правительств и собственности. Все были согласны в том, что приписывание их авторства евреям не доказано, но что содержание их столь серьезно и настолько убедительно подтверждено историческими событиями после появления их первого (русского) издания, что полное и обстоятельное расследование вопроса представлялось совершенно необходимым. Как уже говорилось, требование такого "расследования" выдвигалось многими именитыми общественными деятелями еще за 120 лет до того. Теперь главным объектом нападения стало именно требование расследования, а отнюдь не одно только указание на деятельность "сионских мудрецов".
  В большой статье лондонской газеты "Таймс" от 8 мая 1920 года говорилось: "Беспристрастное расследование этих т.н. документов и их происхождения в высшей степени желательно... можем ли мы оставить эту историю без тщательного расследования, не заботясь о влиянии, которое оказывает эта книга?" "Морнинг Пост" (самая старая и, в то время, наиболее трезвая из английских газет) опубликовала 23 статьи по этому вопросу, также требуя его расследования. Лорд Сайденхэм (Sydenham), крупный политический авторитет своего времени, в статье, появившейся 27 августа 1921 года в газете "Спектейтор" также настаивал на расследовании. "Самым важным было бы, разумеется, узнать источник, из которого Нилус получил "Протоколы". Большевики не могли истребить всех, кто знал Нилуса и его труды. Его книга... не была переведена целиком, хотя это могло бы сообщить о нем кое-какие данные... Что сильнее всего поражает читателя в "Протоколах"? Ответ гласит - редкое знание особого рода, охватывающее самые широкие области. Для разгадки этой тайны, если она действительно является таковой, нужно выяснить, откуда пришло это таинственное знание, лежащее в основе пророчеств, которые исполняются теперь буквально". Генри Форд, не только знаменитый американский автоконструктор и предприниматель, но и влиятельный публицист, писал: "Эти "Протоколы" полностью совпадают с тем, что происходило в мире до настоящего времени; они совпадают и с тем, что происходит сейчас". В своей газете "Dearborn Independent" он опубликовал серию статей, отдельное издание которых разошлось в количестве полутора миллионов экземпляров.
  В последовавшие за этим два года произошли любопытные вещи. Владелец "Таймса" был признан умалишенным и насильно отстранен от заведования изданием своей газеты; медицинское заключение о его болезни было вынесено заграницей, а имя иностранного врача осталось неизвестным (этот эпизод мы опишем в дальнейшем). После этого в "Таймсе" появилась статья, объявившая "Протоколы" плагиатом упомянутого выше памфлета Мориса Жоли, не заслуживающим внимания читателей. Владелец "Морнинг Пост" стал объектом систематической травли и клеветы, и вынужден был продать свою газету, после чего ее выход прекратился. Генри Форд опубликовал в 1927 г. извинение, адресованное одному из хорошо известных в Америке евреев; автор этих строк получил в последующие годы в США достоверную информацию, что ему пришлось сделать это в тот момент, когда ставшая впоследствии знаменитой новая модель его автомобиля должна была поступить на рынок, а со стороны банков и торговых фирм, от которых зависели судьбы его концерна, посыпались угрозы бойкота и разорения.
  Кампания против "Протоколов" не утихает до наших дней. В советской России, сразу же после революции, все экземпляры книги, которые могли быть найдены, были уничтожены, обладание ею превратилось в государственное преступление, согласно закону против "антисемитизма". Примеру большевиков, хотя и 25 лет спустя, последовали американские и британские власти в оккупированной Германии, заставив после Второй мировой войны западногерманское правительство принять ряд законов против "антисемитизма"; в 1955 году В Мюнхене было конфисковано предприятие издателя, переиздавшего "Протоколы". В Англии, в результате описанного давления, распространение этой книги было временно запрещено властями, а кампания против нее продолжалась с такой силой, что все издатели оказались запуганными и только несколько мелких фирм изредка отваживались ее печатать. В Швейцарии, в междувоенный период, евреи начали судебное дело против этой книги, объявив ее "непристойной литературой"; они выиграли дело, однако решение суда было впоследствии отменено высшей инстанцией.
  Другими словами, положение, создавшееся после 1920 г. и продолжающееся по сей день, было предсказано самими "Протоколами" уже в 1905 году (в 1902 г. - прим. перев.): "Через печать мы можем оказывать влияние, оставаясь сами в тени... главным условием успеха в политической области является секретность; слова дипломата не должны соответствовать его делам... мы должны заставить правительства действовать в согласии с нашим широко задуманным планом, уже близким к желаемому завершению, с помощью того, что мы представим, как общественное мнение, втайне подстроенное нами при помощи новой "великой державы" - печати, которая за немногими исключениями, не стоящими внимания, уже находится полностью в наших руках...С прессой мы должны действовать следующим образом... мы ее оседлаем и туго затянем повод, то же мы сделаем о со всей остальной печатной продукцией, ибо какой смысл нам избавляться от нападок прессы, если мы останемся мишенью для брошюр и книг?... Никто не должен безнаказанно касаться ореола нашей правительственной непогрешимости. Предлогом для запрета любого издания будет, что оно возбуждает умы без повода или основания... мы всегда будем одерживать победу над нашими противниками, так как в их распоряжении не будет органов печати, где они могли бы полностью выразить свои мысли". (В этих выдержках речь идет, главным образом, о будущем "сверх-государстве" под еврейским главенством, но они же относятся и к методам действий в "переходный период" - прим. перев.)
  Такова история "Протоколов" до настоящего времени. Авторство еврейских "старейшин" не доказано и может быть оспорено, что, разумеется, не обесценивает всех прочих свидетельств еврейского руководства мировой революцией. Целью еврейской кампании против "Протоколов" было отнюдь не оправдание еврейства, а запрет их публикации под предлогом, что эта книга "возбуждает умы без повода и основания". Представленные доводы были явно лживыми; они сводились к тому, что "Протоколы" близко напоминают некоторые, более ранние публикации, а поэтому являются "плагиатами" или "фальшивками", в то время как, в действительности, это лишь доказывает, что они представляют собой часть и продолжение обширной литературы и документации о заговоре. В равной степени они могли бы быть произведением нееврейских или даже антиеврейских революционеров, и это также имело бы лишь второстепенное значение. "Протоколами" доказано, что организация, впервые раскрытая документами Вейсхаупта, продолжала существовать и 120 лет спустя, и что она по-прежнему применяет те же методы и преследует те же цели, как и в момент ее первого разоблачения; и что, когда "Протоколы" появились в английском переводе, то большевистская революция в России уже целиком подтвердила их содержание.
  Автор этих строк считает "Протоколы" важнейшим пособием для каждого, изучающего наше время и предмет данного труда. Если лорд Сайденхэм уже в 1921 г. был поражен "таинственным знанием", содержавшимся а них, "на котором основывались пророчества, ныне исполняющиеся буквально", то насколько сильнее он был бы поражен в наше время, когда еще больше этих пророчеств исполнились столь же буквально. Читая "Протоколы", каждый может видеть, чем вызывались потрясения последних 150 лет; ему заранее станет ясно, как "дела" его демократически выбранных представителей будут отличаться от их "слов". В одной области автор смог проверить на собственном опыте слова лорда Сайденхэма об исполнившихся пророчествах. Говоря о контроле печатной информации, "Протоколы" пишут: "Ни одно сообщение не достигнет читающей публики без нашего контроля. Уже сейчас мы достигаем этого тем, что все новости получаются немногими агентствами, в которых они собираются со всех концов света. Эти агентства станут затем всецело нашими и они будут оглашать только, то, что мы им предпишем". Заметим, что печать далеко еще не была в состоянии такого подчинения ни в год первого опубликования "Протоколов", ни в дни лорда Сайденхэма, ни даже в 1926 г., когда автор этой книги начал свою карьеру журналиста, но этот процесс развивался все далее и в настоящее время стал законченным фактом. Потоки "новостей", накачиваемых в сознание людей, приходят действительно из немногих агентств, подобно воде из полдюжины кранов. Рука, контролирующая эти краны, контролирует и "новости", и читатель легко может и сам заметить профильтрованную форму, в которой они доходят до него. Что же касается редакционных комментариев, основанных на полученной информации, то происшедшие с тех пор перемены ясно видны при сравнении с беспристрастными статьями, печатавшимися в свое время в "Times", "Morning Post", "Spectator", "Dearborn Independent" и в тысячах других газет четверть века тому назад. В наше время это уже невозможно. Закабаление печати произошло точно так, как оно предсказано в "Протоколах", и автор сам мог убедиться в этом, благодаря принадлежности к своему поколению и своей профессии.
  Сравнительное изучение "Протоколов" и материалов Вейсхаупта приводит к заключению, что и те, и другие восходят к общему, гораздо более древнему источнику. Их автором не могло быть лицо или группа лиц того времени, когда они стали известны; заключенное в них "таинственное знание" основывается на опыте, накопленном в течение целых эпох. В особенности это относится (как в документах Вейсхаупта, так и в "Протоколах") к знанию человеческих слабостей, описываемых с аналитической точностью, причем методы эксплуатации каждой из них преподносятся с откровенным презрением и злорадством. Орудием, посредством которого должны быть разрушены христианские государства и их религия, послужит "чернь". Это слово употребляется на каждом шагу с едким презрением для обозначения масс, толпы (в то время, как открыто им льстят, называя их "народом"). "Люди с дурными инстинктами многочисленнее добрых, а поэтому наилучшие результаты в управлении ими достигаются насилием и устрашением ...сила черни слепа и неразумна, и всегда готова поддаться влияниям. любой стороны". Из этого делается вывод, что для управления "чернью", как "дикарями", нужен абсолютный деспотизм, и что "наше государство" будет применять "террор, результатом которого явится слепое подчинение". Трудно не видеть, что в коммунистической России эти предписания нашли свое буквальное исполнение. Этот абсолютный деспотизм будет характеризовать интернациональное сверх-государство, являющееся конечной целью программы. В переходной период перед достижением этой цели важным орудием для разрушения государственного порядка и законных ограждений явятся местные марионетки - диктаторы: "От современных правителей-диктаторов народы покорно выносят и терпят такие злоупотребления, за малейшее из которых они обезглавили бы двадцать царей. Чем это объяснить..? Тем, что эти диктаторы нашептывают народу через своих агентов, что государству наносится ущерб лишь для достижения высших целей - обеспечения благосостояния народа, всеобщего международного братства, солидарности и равноправия. Разумеется, им не говорят, что это объединение будет достигнуто исключительно под нашим суверенным управлением".
  На этот абзац следует обратить особое внимание. В 1905 году термин "правитель-диктатор" был для большинства непонятен, поскольку в то время западные народы еще верили, что избранные ими представители действительно зависят от их воли и выполняют данные им наказы. Однако, это выражение стало понятным в ходе первой и второй мировой войн, когда американские президенты и английские премьер-министры сделали себя именно "правителями-диктаторами", присвоив себе "чрезвычайные полномочия" во имя "блага народов"... "международного братства"... "всеобщего равноправия" и т.д. Более того, во время обеих войн эти самозванные диктаторы открыто заявляли своим народам, что конечной целью явится всеобщее "объединение" под эгидой некоего мирового правительства. На вопрос, кто будет руководить этим мировым правительством, никогда не давалось прямого ответа; и уже столь многое из "Протоколов" нашло свое полное подтверждение и исполнение, что и их указание на мировое правительство, как орудие заговора для управления миром с помощью "насилия и террора", заслуживает быть принятым всерьез.
  Особой, весьма любопытной характеристикой обеих мировых войн 20-го столетия была их безрезультатность для тех наций, которые, казалось бы, вышли из них победителями. По всем данным, опять то же "таинственное знание" вдохновило сделанное 1905 году или даже еще раньше заявление в "Протоколах": "Начиная с этого времени" (французской революции) "мы вели народы от одного разочарования к другому", и далее: "Этими нашими действиями истощены и замучены все государства; они взывают к покою и готовы ради мира пожертвовать всем; но мы не дадим им мира, пока они не признают открыто и с покорностью нашего интернационального сверхправительства". Эти слова, написанные заведомо до 1905 года, точно передают последующий ход событий двадцатого века. Тот же документ продолжает: "Нам необходимо для наших целей, чтобы войны, по возможности, не приносили никаких территориальных приобретений". Эта фраза, совершенно непонятная в 1905 году и ранее, стала главным лозунгом или показным нравственным принципом политических руководителей Америки и Англии во время обеих мировых войн (прим. перев.: не одних только Англии и Америки; вспомним лозунг европейских социалистов о "мире без аннексий и контрибуций" во время первой войны) и разница между "словами" и "делами" политиков стала очевидной по результатам этих войн. Главным результатом первой мировой войны был выход на арену международных событий двух новых сил - революционного сионизма и революционного коммунизма; первая - с обещанной ей "родиной" на чужой территории, а вторая - с большим государством, как базой ее деятельности. Главным результатом второй мировой войны были дальнейшие "территориальные приобретения" как сионизма, так и коммунизма, и только их обоих; сионизм получил теперь государство, как базу для дальнейшей деятельности, коммунизму же отдали пол-Европы. Говоря словами лорда Сайденхэма "убийственная точность" предсказаний "Протоколов" бросается в данном случае в глаза: трескучая фраза, употребленная в "Протоколах" в 1905 г., стала обиходным выражением американских президентов и британских премьер-министров в 1914-1918 и 1939-1945 годах.
  Причина, почему авторы "Протоколов" считали этот лозунг столь важным, также объясняется в их тексте. Если народы, втянутые в военные столкновения не получат никаких территориальных приобретений, то единственным победителем окажется тогда "наша международная агентура... установленное нами интернациональное право сотрет тогда национальные права, в собственном смысле слова, и будет управлять народами, как гражданское право внутри государств управляет отношениями их подданных между собой". Чтобы достигнуть этого, нужны послушные политики, о которых в "Протоколах" говорится: "Администраторы, которых мы выберем в строгом соответствии с их способностью к раболепному подчинению, вовсе не будут лицами, обученными искусству управления, и легко превратятся, поэтому, в пешки в нашей игре, в руках знающих и способных мужей, которые будут их советниками, являясь специалистами, воспитанными и тренированными с раннего детства для управления делами всего мира".
  Предоставляем читателю судить самому, насколько эта характеристика приложима к демократическим "администраторам" западного мира нашей эпохи; мерилом служит их отношение к сионизму, мировой революции и мировому правительству, а последующие главы дадут необходимую информацию по этим трем пунктам. Но "убийственная точность" предсказаний, как нам кажется, выступает особенно ясно в указании на роль "советников". Здесь мы снова сталкиваемся с тем "таинственным знанием", обнаруженным более 50-ти лет тому назад. В 1905 г. фигура никем не выбранного, но влиятельного "советника" не была известна общественности. Немногие, хорошо осведомленные люди, вроде Дизраэли, знали уже давно, что "миром управляют совсем не те, которых считают правителями люди, не знающие, что творится за кулисами", но для широкой публики эта фраза в "Протоколах" осталась бы непонятной. Однако, во время первой и второй мировых войн, никем не выбранные, неофициальные, но весьма влиятельные "советники" стали знакомой политической фигурой. Они выступили совершенно открыто на основе данных им чрезвычайных полномочий, став известными общественности, пассивно и безропотно принявшей их появление; презрение "Протоколов" к "черни" оказалось, по-видимому, оправданным этим ее подчинением управлению из-за кулис, даже когда оно появилось на открытой сцене. В Соединенных Штатах, например, "советники по еврейским вопросам" стали постоянными резидентами при Белом Доме и главных штабах американских оккупационных властей. Один известный финансист (открыто рекомендовавший драконовские меры для "управления мировой политикой") был советником у стольких президентов подряд, что пресса услужливо титуловала его "старейшим государственным деятелем" (Elder Statesman), а британские премьер-министры, приезжая в Америку, являлись к нему, как к носителю верховной власти, на аудиенцию. (2) Отметим еще раз, что "Протоколы" предсказали режим этих "советников" в то время, когда никто еще не понимал, что это могло значить, и не поверил бы, что они смогут появиться в правительственных сферах на самом "высшем уровне".
  "Протоколы" повторно подчеркивают, что первейшей целью является уничтожение правящего класса ("аристократии", термин, вполне еще подходивший к условиям 1905 года) и захват собственности путем натравливания бесчувственной и грубой "черни". Последовавшие события вновь показали "убийственную точность" этих предсказаний, главным образом на примере коммунистического террора в России. "В политике надо уметь без колебаний забирать чужую собственность, если тем самым мы обеспечим покорность и нашу суверенную власть... Слова "Свобода, Равенство и Братство" привели в наши ряды, при посредстве наших слепых агентов, целые легионы, с восторгом несшие наши знамена. В течение всего прошедшего времени эти слова были червями, подтачивавшими благосостояние народа, уничтожавшими повсюду мир, спокойствие и солидарность, разрушавшими основы государств... Это послужило нашему величайшему торжеству, дав нам возможность, в числе прочего, забрать в руки главный козырь, уничтожение привилегий, иначе говоря, самой сущности аристократии... того класса, который был единственной защитой народов и государств против нас. На развалинах природной и родовой аристократии... мы посадили аристократию нашего образованного класса под управлением нашей денежной аристократии. Выборным цензом этой новой аристократии мы установили богатство, зависимое от нас, и знание... Именно эта возможность сменить истинных представителей народа отдала его в наше полное распоряжение и фактически, наделила нас властью назначать этих представителей... Мы выступаем на сцене в роли якобы спасителей рабочего от гнета, предлагая ему вступить в ряды наших войск - социалистов, анархистов, коммунистов... С помощью нужды и зависти, и порожденной ими ненависти мы двинем толпы черни и сотрем их руками всех, кто стоит на нашем пути... Народ, слепо верящий печатному слову, питает... слепую ненависть ко всему, что он считает выше себя, не понимая необходимости существования классов и социальных различий... Толпы черни с наслаждением бросятся проливать кровь тех, кому они, в простоте своего неведения, завидовали с колыбели и чье имущество они смогут тогда грабить. "Наших" они не тронут, ибо момент нападения будет нам известен и мы примем меры к ограждению своих... Слово "свобода" ведет людские общества на борьбу против всякой власти, всякого авторитета, даже против Бога и законов природы. Именно поэтому мы, когда мы установим наше царство, должны будем исключить это слово из жизненного словаря, как принцип животной силы, превращающей толпы черни в кровожадных зверей... Однако, даже свобода могла бы быть безвредной и найти место в государственном обиходе без ущерба для благоденствия народов, если бы она держалась на основах веры в Бога... Вот почему нам совершенно необходимо подорвать всякую веру, вырвать из народных умов самый принцип Божества и духа, заменив его арифметическим расчетом и материальными потребностями... Мы противопоставили друг другу личные и национальные интересы народов, религиозную и племенную ненависть, которые мы вырастили на протяжении двадцати веков до гигантских размеров. Благодаря этому ни одно государство не найдет ни откуда поддержки, подняв руку против нас, ибо каждое из них должно помнить, что всякая стачка против нас невыгодна ему самому. Мы слишком сильны, нашей властью невозможно пренебрегать. Никакие государства не в состоянии придти ни к какому, даже самому незначительному частному соглашению без нашего тайного участия... Чтобы забрать в руки общественное мнение, мы должны привести его в состояние полного разброда, дав возможность высказывать со всех сторон столько самых противоречивых мнений в течение столь долгого времени, чтобы народы окончательно потеряли голову в этом лабиринте, придя к заключению, что лучше всего не иметь вообще никакого мнения в политических вопросах, понять которые не дано обществу, ибо их понимают лишь те, кто им управляет. Это - первая тайна. (3)
  Вторая, нужная для успеха нашего правления, заключается в следующем: нужно настолько умножить народные слабости пороки и страсти, настолько распылить все установившиеся формы гражданского общежития, чтобы никто не мог в наступившем хаосе найти своего места, и люди, в конечном итоге, перестали бы понимать друг друга... Всем этим мы так истерзаем народы, что они вынуждены будут передать нам международную власть такого характера, что держа ее в руках, мы сможем без всякого насилия постепенно всосать в себя все государственные силы всего мира и создать наше сверх-правительство. На место нынешних правителей мы поставим дьявольское страшилище, которое будет называться сверх-правительственной администрацией. Его руки протянутся во все стороны, как клещи, и его аппарат будет столь колоссальных размеров, что он покорит все нации мира".
  "Протоколы" раскрывают один общий источник как сионизма, так и коммунизма, что доказывается полным сходством методов действия, описанных в тексте самих "Протоколов" и применявшихся как лидером сионизма Герцлем, так и лидером коммунизма Марксом. "Протоколы" неоднократно указывают на натравливание "черни" против правящих классов, как на наиболее эффективное средство для разрушения государств и наций и достижения мирового господства. В предыдущей главе было показано, что Герцль пользовался именно этой угрозой, чтобы влиять на европейские правительства.
  Переходя к Марксу, отметим, что "Протоколы" пишут: "Аристократия народов, как политическая сила, уже мертва... но как землевладельцы они нам вредны в силу того, что они экономически независимы, располагая собственными источниками существования. Для нас, поэтому, является существенным отобрать у них это землевладение... Одновременно, мы должны интенсивно поощрять торговлю и промышленность... Нам нужно, чтобы промышленность высосала из земли рабочие руки и капиталы и, путем спекуляции, передала в наши руки все деньги на земле..." Карл Маркс точно следует этой формуле в "Коммунистическом Манифесте". Хотя он и заявляет, что коммунизм может быть сформулирован в одной фразе - "отмена частной собственности", но далее он уточняет, что конфискация касается только землевладения, из чего можно заключить, что прочая собственность остается нетронутой. (В последовавшем затем марксистском перевороте в России, разумеется, была конфискована вся частная собственность, но мы хотим здесь только подчеркнуть направленность в стратегии, намеченной кик "Протоколами", так и Марксом еще до этих событий).
  Особый интерес для настоящего времени представляет одно место в "Протоколах", написанных, подчеркиваем это, задолго до 1905 г.: "Если какие-либо государства заявляют в наше время протест против нас, то это делается только pro forma, по нашему усмотрению и распоряжению, ибо их антисемитизм необходим нам для управления нашими меньшими братьями". Характерной чертой нашей теперешней эпохи является постоянное обвинение в "антисемитизме" то одной страны, то другой, причем обвиненное государство автоматически делается противником в следующей войне. Это место в "Протоколах" должно заставить призадуматься внимательного наблюдателя о цели периодического появления сообщений о неожиданном "антисемитизме" в советской России или в других местах.
  Сходство "Протоколов" с материалами Вейсхаупта особенно наглядно в местах, касающихся проникновения заговорщиков в государственный аппарат, во все профессии и партии: "От нас исходит всеохватывающий террор. На нашей службе состоят люди всех мнений, всех доктрин, реставраторы монархии, демагоги, социалисты, коммунисты и утопические фантазеры всех мастей. Мы всех впрягли в работу на нас: каждый из них со своей стороны подтачивает последние остатки власти, работает на свержение установленных порядков. Этими действиями истощены и измучены все государства; они взывают к покою и готовы ради мира пожертвовать всем, но мы не дадим им мира, пока они не признают открыто и с покорностью нашего интернационального сверхправительства".
  Указания на проникновение агентов заговора в область народного образования и, в частности, в университеты, также исходят из Вейсхаупта или же еще более ранних источников, из которых он их получил: "Мы выхолостим все университетское образование... их начальство и профессора будут натасканы для своей работы подробными тайными программами, от которых они безнаказанно не смогут, отступить ни на йоту. Они будут назначаться с особой осторожностью и будут поставлены в полную зависимость от правительства". Это скрытое проникновение в университеты (весьма успешное в дни Вейсхаупта, как показывают его документы) стало еще более всеобъемлющим в нашем поколении. Типичными продуктами этих методов были два видных британских правительственных чиновника, которых, после их бегства в Москву, с торжеством представили там международным корреспондентам печати в 1956 г., причем они показали, что стали коммунистами именно в университете; трудно не видеть в этом успех методов, описанных в "Протоколах" в начале нашего века, а Вейсхауптом уже в 1787 году.
  Документы Вейсхаупта говорят о масонстве, как о наилучшей ширме, которой пользуются заговорщики, "Протоколы" также рекомендуют пользоваться для прикрытия их планов "либерализмом": "После того, как мы ввели в государственный организм яд либерализма, весь его политический облик изменился; государства заболели смертельным недугом - заражением крови. Остается только ожидать конца их агонии". "Протоколы" часто называют либералов "утопическими мечтателями", этот термин вероятно имеет своим начальным источником указание Ветхого Завета на "мечтателей и сновидцев", которые, как и "ложные пророки" должны быть преданы смерти. Конец либерализма должен, поэтому, быть ясен каждому, даже если бы "Протоколы" и не указали совершенно недвусмысленно: "Мы искореним либерализм из руководящих сфер нашего правительства, от которых зависит подбор и воспитание всех, служащих нашему общественному строю".
  Появление орвелловских режимов "Большого Брата" нашего столетия также точно предсказано в следующем тексте "Протоколов": "Мы придадим нашему правлению вид патриархальной отеческой опеки со стороны нашего правителя". Республиканизм также должен играть роль ширмы для заговора. "Протоколы" глубоко презирают всякий республиканизм, видя в нем (как и в либерализме) орудие самоуничтожения, выкованное ими из "черни": "...так стало возможным возникновение эпохи республик; и тогда мы поставили на место правителей карикатуру правительства - президентов, взятых из толпы, из среды наших креатур, марионеток и рабов. Это было миной, заложенной нами под все народы".
  И тут неизвестные нам книжники, писавшие еще до 1905 года, точно охарактеризировали положение, на которое низведены американские президенты в ходе нашего столетия: это место начинается словами: "В недалеком будущем мы учредим ответственность президентов". В дальнейшем мы покажем, что это означало личную ответственность, в отличие от ответственности, ограниченной конституционным контролем. Президенты должны были стать одними из предвиденных "Протоколами" ранее "премьеров-диктаторов", задачей которых являлось разрушить конституционные гарантии и тем самым подготовить "объединение всех под нашим суверенным господством". Во время первой и второй мировых войн, американские президенты действительно стали в этом смысле премьерами-диктаторами, под предлогом, что "чрезвычайное положение" и задачи "победы" диктуют установление крепкой власти под личной ответственностью; эта власть, разумеется, должна была быть возвращена "народу", когда "чрезвычайное положение" окончится. Читатели старшего поколения помнят, сколь немыслимым это казалось ранее, и насколько пассивно общественность восприняла все это впоследствии. Далее в этом месте "Протоколов" говорится: "Палата депутатов будет прикрывать, защищать и избирать президентов, но мы отнимем у нее право предложения новых законов или изменения существующих, ибо это право будет предоставлено нами лично ответственному президенту, кукле в наших руках... Независимо от этого, мы предоставим президенту право объявления войны. Это право будет мотивировано тем, что президент, как глава вооруженных сил страны, должен иметь их в случае надобности в своем распоряжении... Легко понять, что при таком положении ключ от святилища будет в наших руках и никто, кроме нас, не сможет больше управлять законодательством... Президент будет по нашему усмотрению истолковывать те из существующих законов, которые поддаются толкованию: он будет их аннулировать. когда мы укажем ему на ту необходимость, наряду с этим он будет обладать правом предлагать временные законы, а также изменения в конституционной структуре правительства, мотивируя то и другое требованиями высшего благо государства. Такими методами мы получим возможность постепенно, шаг за шагом, разрушить все, что no-началу, при нашем вступлении в права, мы вынуждены будем внести в государственные конституции для подготовки перехода к незаметной отмене всяких конституций, и тогда придет время для замены всех правительств нашим открытым деспотизмом".
  Это предсказание 1905 года (или еще более ранней даты) в особенности оправдывает указание лорда Сайденхэма на "убийственную точность" предсказаний "Протоколов". Американские президенты в двух последних войнах нашего столетия действовали именно по указанному здесь рецепту. Они присвоили себе право объявлять и вести войны, и по крайней мере один раз, после окончания второй мировой войны, это право использовали (в Корее); все попытки в Конгрессе или вне его лишить их этой власти или хотя бы ее ограничить, встречают яростный отпор.
  Как пишут далее "Протоколы", народы мира, идя "от одного разочарования к другому", не получат "передышки". Любому государству, "которое посмеет противостоять нам", будет объявлена война, а любая коллективная оппозиция еврейству приведет к "всеобщей войне". Народам не позволят "бороться с мятежом" (отсюда ожесточенные нападки на все "требования расследования", будь то в 1790-е годы, в 1920 году или в наши дни, обвинения в "охоте на ведьм", "Маккартизме" и т.п.). В будущем еврейском "сверхгосударстве" каждый член семьи должен будет доносить на другого, подозреваемого в неподобающем образе мыслей (это ветхозаветное предписание было уже упомянуто выше). Не заставит себя ждать, разумеется, "окончательное уничтожение христианской религии". Банальными развлечениями ("дворцы культуры") народ будет отвлечен от опасных сомнений и неудобных вопросов. Чтобы окончательно его обмануть, история будет переписана заново (еще одно предписание, дословно претворенное в жизнь в советской России) и "мы вычеркнем из памяти людей все нежелательные нам факты прежней истории, оставив лишь те, которые будут расписывать ошибки их прежних правителей". Таково фактическое положение в "странах социализма", что же касается современного Запада, еще находящегося в стадии обработки, то, как пишут авторы "Протоколов", "все колеса государственных механизмов во всех странах приводятся в движение одним мотором, находящимся в наших руках, и этот мотор - золото".
  Конец заранее известен: "Нам нужно достигнуть того, чтобы во всех странах мира, кроме нас, были только массы пролетариата, несколько преданных нам миллионеров, полицейские и солдаты... Призвание нашего самодержца... осуществится, когда измученные неурядицами и неспособностью своих правителей народы... взовут: "Долой их, дайте нам одного царя над всей землей, который объединит нас и уничтожит раздоры, границы, национальности, религии и государственные долги, дав нам мир и покой, которых мы не можем найти под нашими правителями и представителями".
  В двух или трех цитатах автор этих строк нашел нужным заменить употребленное в них (в переводе) слово "гой" словами "народ" или "массы", поскольку слово "гой" недвусмысленно указывало бы на содержащееся в полном заглавии "Протоколов" происхождение их авторов, доказательств чего, однако, не имеется. Автор не хочет смешивать два различных вопроса: доказательства о происхождении авторов "Протоколов" нужно искать в другом месте, не довольствуясь недоказанным утверждением. Авторы могли быть евреями, не-евреями, или даже анти-евреями, - это не играет существенной роли. В момент публикации эта книга была сценарием еще не поставленного спектакля: теперь эта драма разыгрывается уже в течение 50 лет (написано в 1955 г. - прим. перев.) и ее название "Двадцатое столетие". Описанные персонажи действуют на современной сцене, играют приготовленные для них роли и осуществляют предвиденные в сценарии события.
  Остается ждать развязки: провала или полного торжества авторов. План их поистине грандиозен, и, по мнению автора этих строк, осуществление его невозможно. Однако, этот план существует уже на протяжении 200 лет, а возможно и гораздо дольше, "Протоколы" же являются еще одним звеном в длинной цепи доказательств, которые с тех пор еще значительно умножились. Заговор для достижения мирового господства путем coздания государства рабов существует и достиг той стадии, когда его уже нельзя внезапно приостановить или совсем ликвидировать; он приобрел собственную инерцию и должен идти далее, к полному завершению или же к провалу. Как одно, так и другое возымеет на этом этапе разрушительные последствия, в момент развязки дорого обойдется современникам, какой бы она ни была.
  
  Примечания:
  1. Русское издание 1905 г. имело заглавием "Великое в Малом и Близ Грядущий Антихрист". В январе 1917 г. вышло 4-ое издание под заглавием "Близ есть, при дверех" (Матф. XXIV, 33) с подзаголовком "О том, чему не желают верить и что так близко"; от этого издания с его пророческим подзаголовком остались немногие экземпляры, т.к. весь тираж был при Временном правительстве уничтожен "неизвестными лицами". Все прочие издания также немедленно скупались теми же "неизвестными" и представляют с тех пор величайшую библиографическую редкость. Однако, Дуглас Рид (как и многие другие западные комментаторы и переводчики "Протоколов") ошибается, считая 1905 г. годом первого издания книги С. Нилуса. Упомянутый выше экземпляр Британского Музея содержит на титульном листе добавление: "Заметки Православного, 2-ое издание, исправленное и дополненное. Царское Село, 1905 г." Первое издание появилось в 1902 году и проф. Нилус сообщает, что оригинальный манускрипт "Протоколов" на французском языке был получен им в 1901 году. Это представляется немаловажным, поскольку год издания 1905 мог бы навести на мысль, что книга (или, как утверждают заинтересованные круги, - "фальшивка") появилась под влиянием революционных событий этого года. В 1901-2 гг., однако, никому в России не могла придти в голову мысль о возможности "генеральной репетиции" русской революции в 1905 году.
  2. Автор имеет в виду Бернарда Баруха (1870-1965); сын познанского врача, принимавшего участие в гражданской войне в США на стороне южных штатов, Бернард Барух, как пишет "Американская Энциклопедия", начал свою карьеру на Уолл-Стрит "рассыльным с жалованием в 3 доллара в неделю", однако "заработал свой первый миллион долларов к 30-ти годам, а между тридцатью и сорока годами у него было столько миллионов, сколько ему было лет". Во время первой мировой войны президент Вильсон сделал его фактическим главой американской военной промышленности и администратором союзных закупок вооружения в США - должность, на которой Барух заработал миллиардное состояние. Он "сопровождал" Вильсона в Европу в 1919 г., став "экономическим советником" Версальской мирной конференции и членом союзного Высшего Экономического Совета, ведая, в частности, вопросами германских репараций. Неоднократно отклоняя в период между обеими мировыми войнами предлагавшиеся ему высшие дипломатические посты и должность министра финансов, Барух продолжал быть "советником" у Рузвельта, Трумана и Эйзенхауэра; Уинстон Черчилль, с которым он познакомился на Версальской конференции в 1919 г., останавливался во время своих приездов в США в качестве британского премьера в доме Баруха.
  Барух известен, как ревностный сторонник Советского Союза и всех западных уступок Советам, политику которых он неизменно поддерживал. Труман назначил его американским делегатом при Комиссии Атомной Энергии ООН, т.е. фактическим руководителем западной атомной политики, и "план Баруха" оставался официальной программой правительства США в этой области, пока СССР не получил собственного атомного оружия, главным образом при помощи окружавших Рузвельта и Трумана прочих "советников" и, как утверждают осведомленные западные круги, не без участия самого Б. Баруха, что, в свете фактов, сообщаемых Дугласом Ридом, не представляется удивительным.
  3. За 30 лет, истекших со времени написания этой книги, духовное развитие Запада достигло стадии, "убийственное" сходство которой с планами "Протоколов", кто бы ни был их авторами, бросается в глаза. Характерные признаки этой стадии изложены в статье Солженицына "Наши плюралисты", появившейся в сентябре 1983 г. и ставшей с тех пор очередной мишенью для нападок, главным образом, "русскоязычной" печати "третьей волны" эмиграции из советской России:
  "Плюрализм они считают как бы высшим достижением истории, высшим благом мысли и высшим качеством нынешней западной жизни. Принцип этот они нередко формулируют так: как можно больше разных мнений - главное, чтобы никто серьезно не настаивал на истинности своего... Плюрализм, как принцип, деградирует к равнодушию, к потере всякой глубины, растекается... в бессмыслицу, в плюрализм заблуждений и лжей... Так люди и запутаются, как в лесу. Чем и парализован беззащитно нынешний западный мир: потерею различий между положениями истинными и ложными, между несомненным Добром и несомненным Злом, центробежным разбродом, энтропией мысли: - побольше разных, лишь бы разных!" (Подчеркнуто нами).
  Глава 28. УМОПОМРАЧЕНИЕ БАЛЬФУРА
  В первое же десятилетие 20-го века стали расти признаки близящихся грозных событий. В 1903 году британское правительство предложило сионистам Уганду, но Макс Нордау предсказал "будущую мировую войну", в результате которой Англия передаст сионистам Палестину. В 1905 году (в 1902 г. - прим. перев.) "Протоколы" предсказали разрушительную оргию коммунизма в России. И, наконец, в 1906 году некий Артур Джеймс Бальфур, по должности британский премьер-министр, встретился в гостинице с Хаимом Вейцманом и воодушевился предложением отдать евреям Палестину, которая ему в то время вовсе не принадлежала и которую трудно было, без войны, отобрать у ее законных владельцев. Эта встреча предопределила характер "будущей мировой войны". Бальфур стоял у колыбели нового века, направив его по заданному направлению. Другой на его месте, возможно, избавил бы нас от всего последовавшего; вероятно, однако, он поступил бы так же, ибо в 1906 году скрытый механизм "непреодолимого давления на международные события" (Лев Пинскер в 1882 году) был уже значительно усовершенствован. Упоминавшийся нами выше раввин Эльмер Бергер писал, что в это время "группа евреев восприняла идеи сионизма... и стала практиковать своего рода разъездную дипломатию в кабинетах и парламентах, пользуясь запутанными и весьма кривыми путями международной политики в той части мира, где процветали политические интриги и закулисные сделки. Другими словами, евреи стали заниматься практической политикой" . Начиналась эра податливых администраторов и услужливых "премьеров-диктаторов", каждый из которых помогал в осуществлении задуманного грандиозного плана. Любой иной политик, поставленный в то время на место Бальфура, несомненно действовал бы совершенно так же. Тем не менее, его имя неразрывно связано с первым грехопадением на этом пути.
  Трудно понять мотивы, руководившие человеком его происхождения, образования и характера. Историк не может обнаружить иных, кроме "либерального" увлечения вскружившим ему голову предприятием, которое он даже не дал себе труда проверить в свете своих обязанностей и простого здравого смысла. Трудно предположить, чтобы им руководили соображения "реальной политики", другими словами, расчет на то, что поддержка сионизма принесет ему деньги или же голоса избирателей. Как он, так и все его коллеги в правительстве были родом из старейших семей английской аристократии, с многовековой традицией государственной службы. Государственное мышление было у них в крови, понимание правительственной деятельности и иностранной политики давалось инстинктивно: они представляли собой наиболее успешный правящий класс в мировой истории, будучи, к тому же, независимыми, благодаря фамильному богатству. Спрашивается, почему вдруг врожденный инстинкт, традиции и опыт покинули их в одном этом вопросе как раз в то время, когда консервативная партия, еще не изменившая своей прежней формы, в последний раз управляла Англией, а их семьи все еще руководили судьбами страны из особняков в Пикадилли и Мэйфейре и из провинциальных аббатств? Испугались ли они угрозы, что "чернь" будет натравлена на них в случае непослушания? Им несомненно было ясно, что происхождение и привилегии сами по себе уже не были достаточны, чтобы продолжать, оставаться у власти. Мир сильно изменился за прошедшее столетие, и они знали, что этот процесс будет продолжаться далее. Верные британским традициям, они старались обеспечить постепенность перемен, без применения насилия в политике и с помощью соглашения между заинтересованными сторонами. Они были достаточно опытны, чтобы не противиться переменам, но стремились сохранить руководство ими. Может быть они только слишком поторопились пожать руку т.н. "прогрессу", когда он постучался в дверь, не дав себе труда проверить полномочия тех, кто говорил с ними от его имени.
  Их лидер Бальфур был несколько надменный, весьма образованный холостяк, высокого роста, холодный и бесстрастный пессимист по натуре, с ледяным выражением лица, но, как утверждали его друзья, человек с добрым сердцем. Его увлечение сионизмом могло бы, согласно теориям модной психологии, родиться в результате безбрачия. В молодости он так долго откладывал предложение своей даме сердца, что она обручилась с другим; свадьба не состоялась по причине ранней смерти жениха, а когда Бальфур собрался поправить свою прежнюю медлительность, умерла и она. После этого он решил не жениться вообще. Вряд ли женщины могут быть хорошими судьями в оценке высокопоставленного холостяка с разбитым сердцем, но многие из заключений о нем были даны именно дамами современного ему общества, и мы процитируем двух из королев красоты того времени; Консуэла Вандербильт (американка, будущая герцогиня Марльборо) писала: "Высказываемые им мнения и доктрины казались образцами чистой логики,.. он был одарен способностью широкого понимания вещей, равной которой я не встречала ни у кого другого"; леди Синтия Асквит говорила о нем: "Что же касается приписывавшейся ему неспособности к моральному возмущению, то я часто видела его бледным от гнева при виде причиняемой несправедливости".
  Подчеркнутые нами слова рисуют, однако, совершенно ложный портрет Бальфура, если судить о нем по его делам. Логика меньше всего способна была руководить им, когда он поставил свою страну на службу сионизма, ибо именно логически это не могло послужить на пользу ни одной из заинтересованных сторон: ни его собственной стране, ни коренным обитателям Палестины, ни (по нашему мнению) массе евреев, вовсе не желавших туда переселяться. Что же касается несправедливости (если только леди Синтия не делала различия между несправедливостью личной и массовой), то миллионы ни в чем неповинных людей, изгнанных в наши дни из родных мест в Аравийскую пустыню (подобно упомянутому в первых главах левитскому "козлу отпущения"), дают на это ясный ответ.
  Как бы то ни было, но на нужном для этого посту стоял именно он, Бальфур, став преемником "дорогого дяди Роберта" (лорда Солсбери, из знаменитой фамилии Сесилей). Довольно ясно, что ни с того, ни с сего ему вряд ли могла придти в голову мысль отдать Уганду сионистам, а следовательно известное нам уже "непреодолимое давление" должно было действовать задолго до того, как он стал премьер-министром. Все, что происходило до этого, покрыто мраком неизвестности, как это всегда бывает при всяком заговоре. Когда он пришел к власти, подрывная мина была уже заложена, и похоже, что Бальфур так до конца своих дней и не заметил ее существования, о котором в наши дни не может быть сомнений.
  Отчаявшись как в русском царе, так и в германском кайзере и турецком султане (все трое были с ним весьма любезны, но достаточно умны, чтобы отпустить его не солоно хлебавшим: в отличие от Бальфура, они прекрасно понимали, что сионизм представляет собой заряд динамита для судеб не одной только Европы), доктор Герцль заявил: "Англия, великая Англия, свободная Англия, Англия - владычица морей, поймет наши стремления" (читателю, разумеется, ясно, для чего Англия, по мнению Герцля, стала великой, свободной и владычицей морей). Когда предложение Уганды показало талмудистскому кагалу в России, насколько ошибался Герцль, думая, что Англия "поймет наши стремления", в Лондон был послан Хаим Вейцман. Его задачей было убрать с пути сионистов доктора Герцля, и с этого момента он становится для нас главным свидетелем закулисных событий того времени. Любому молодому англичанину со скромным прошением о чем либо еще и сегодня трудно прорвать кордон привратников и секретарей, чтобы попасть в частный кабинет британского министра. Молодого доктора Вейцмана из России, желавшего ни много, ни мало, как получить Палестину, быстро провели в кабинет лорда Перси (заведующего африканским отделом).
  Лорд Перси был также отпрыском одной из правящих английских семей со старыми традициями государственной службы и мудрого правления. Тем не менее, как пишет Вейцман, он "выразил безграничное удивление, что евреи вообще могли обсуждать предложение Уганды, считая его, во-первых, непрактичным, а, с другой стороны, прямым отрицанием еврейской религии. Как человек глубоко религиозный, он был потрясен, мыслью, что евреи могли бы даже только подумать о другой стране, кроме Палестины, как о центре их возрождения; и он с большой радостью услышал от меня, что столь многие евреи тоже категорически отвергли предложение Уганды, добавив от себя: если бы я был евреем, я не дал бы и полпенса за такое предложение".
  Надо думать, что Вейцман не сообщил лорду Перси о единогласном желании палестинских евреев переселиться в Уганду. Если верить его записям, ему фактически предложили избавиться от Герцля и обещали поддержать его требование Палестины. Вейцман уехал, чтобы подготовить поражение Герцля, и он уехал не с пустыми руками. Возможно, что за истекшие 50 лет британские министры научились держать официальные министерские бланки в месте, доступном только тем, кому это положено. Выходя из кабинета лорда Перси, доктор Вейцман захватил с собой бланк министерства иностранных дел и, написав на нем отчет о состоявшемся разговоре, отослал его в Россию (где, будь то при Романовых или при красных царях, правительственные канцелярские принадлежности не валяются где попало). Впечатление, произведенное в местечковой России этим документом на бланке лондонского Форин Оффиса было, вероятно, таким же, какое производит икона на простого мужика. Совершенно ясно было, что британское правительство не желало более иметь дела с доктором Герцлем и позаботится о том, чтобы обеспечить сионистам Палестину. Лорд Перси действительно, как теперь сказали бы, запустил новую птицу.
  Все дальнейшее шло как в античной драме по велению богов: победа сионистов из России над доктором Герцлем, его крушение и смерть, и отказ от Уганды. После этого Вейцман перенес свою деятельность в Англию, "единственную страну, которая проявляет искреннюю симпатию к такому движению, как наше" и где он мог "жить и работать беспрепятственно, но крайней мере в теории" (любой сборник классических недоговорок мог бы поместить эти слова на первой странице). Вейцман избрал своей резиденцией Манчестер, а если он пишет, что это было "чистой случайностью", то поверить этому трудно. Манчестер был избирательным округом Бальфура, там же обосновалась главная квартира сионистов в Англии, а лидером партии Бальфура в Манчестере был известный сионист (британская консервативная партия и сегодня еще опутана той же сетью).
  Античная драма разыгрывалась далее. Премьерство Бальфура потерпело фиаско, когда на выборах 1906 года его партия потеряла в Манчестере 8 мест из девяти, и ему пришлось временно сойти с политической сцены. На ней появился в этот момент новый персонаж, один из победивших на выборах либералов; подававший надежды молодой человек по имени Уинстон Черчилль, явно умевший держать, нос по ветру. Он также выставил свою кандидатуру в Манчестере и сумел заручиться благосклонностью сионистской главной квартиры, выступив сначала против законопроекта об иностранцах, внесенного в парламент правительством Бальфура (и ограничивавшего массовую иммиграцию из таких стран, как Россия, откуда, как известно, никто кроме евреев никогда не эмигрировал), а затем в пользу сионизма вообще. Как пишет его биограф Р.С. Тейлор (см. библиографию), "манчестерские евреи быстро сплотились вокруг него, как если бы он был новым Моисеем; один из их лидеров объявил на еврейском митинге, что любой еврей, голосующий против Черчилля, будет предателем нашего дела". По своем избрании Черчилль стал помощником министра колоний. Его публичная поддержка сионизма была в то время лишь знаменательным эпизодом; через 30 лет, когда Бальфур уже умер, она повела к столь же роковым последствиям, как и умопомрачение самого Бальфура.
  Вернемся теперь к этому последнему, столь увлеченному сионизмом. Насколько можно судить по сохранившимся документам, ему никогда не пришло в голову задуматься над судьбой коренных жителей Палестины, которые обязаны ему своим изгнанием в пустыню. По случайному совпадению, предвыборная борьба в 1906 г. велась главным образом по вопросу о якобы жестоком обращении с какими-то людьми из "малых сих" на другом конце земного шара (пример того, как по рецепту Герцля и "Протоколов" следует возбуждать страсти "черни"). О сионизме избиратели никогда и не услыхали, а когда они с ним познакомились впоследствии, то судьба стоявших под его угрозой арабов их не беспокоила по той простой причине, что об этой стороне дела печать, ставшая к тому времени уже вполне "покорной", им ничего не сообщила. В 1906 г. их чувства воспламенились вокруг вопроса о "китайском рабстве", приводя их в священное негодование(off all places, как говорят англичане, в Манчестере, где положение рабочих было еще более бедственно, чем во всей остальной английской промышленности). В это время китайские кули вербовались по контракту на трехлетнюю работу на золотых приисках в Южной Африке. Принятые на работу считали себя счастливцами, но для избирательной демагогии в Манчестере это было "рабством", вокруг которого разгорелась и была выиграна выборная кампания. Победившие либералы забыли о китайских рабах сразу же после подсчета голосов, а придя к власти, переплюнули в своем энтузиазме по адресу сионизма даже консерваторов.
  Пока на улице за окном раздавались крики о "китайском рабстве", Бальфур, запершись с сионистским эмиссаром из России, готовил палестинским арабам нечто гораздо более скверное, чем рабство. Он был совершенно околдован этой проблемой (как пишет его племянница и ближайшее к нему доверенное лицо до конца его дней, г-жа Дагдейл, задолго до этой встречи: "Его интерес к вопросу был возбужден... отказом сионистов от Уганды... их оппозиция возбудила в нем любопытство, для удовлетворения которого он не мог найти средств... Он попросил (сионистского) руководителя своей партии в Манчестере выяснить причины такой позиции сионистов... Интерес Бальфура к евреям и их истории... имел своими корнями материнские наставления в Ветхом Завете и его воспитание в шотландских традициях. Когда он стал взрослым, его интеллектуальное восхищение некоторым аспектами еврейства в современном мире и симпатия к нему приобрели для него громадное значение. Помню, как еще в детстве он внушил мне мысль, что христианская религия и культура в громадном долгу у иудейства, и что долг этот очень плохо оплачен".
  В таком умонастроении Бальфур встретился с Вейцманом в 1906 г. в номере "Королевской гостиницы" в сыром и туманном Манчестере. Предложение, которое ему тут было сделано, автоматически ставило Турцию, притом уже в 1906 г., в ряд врагов Англии в любой "будущей мировой войне" (Макс Нордау, см. выше), а в случае победы над ней, ставило Англию в состояние постоянной войны со всем арабским миром. Судя, однако, по вышеприведенной цитате, соображениям национального интереса, нравственных принципов и государственного мышления в голове Бальфура места не нашлось. Он был, как мы видим, захвачен раздраженным в нем интересом и неудовлетворенным любопытством, что более походило на любовные мечтания молодой девушки, чем на образ мыслей политика. В парламент его избрали не для того, чтобы он решал, в чем состоит "долг" христианства иудаизму, или, если бы такой долг действительно имелся, то не для его оплаты из чужого кармана самозванным сборщикам. Если бы действительно имелся какой-то реальный долг, с которым можно было бы, не выходя из рамок исторической логики, связать его государство и страну, и если он смог бы свою страну в этом убедить, он, возможно, нашел бы оправдание. Вместо этого, он самолично решил, что такой долг есть и что ему принадлежало право выбрать среди возможных кредиторов пришельца из России, в то время, как еврейские массы в Англии не желали о таком долге и слышать. Трудно найти в политической истории человечества что-либо более странное и необычное.
  Сорок лет спустя Вейцман писал, что у Бальфура были "только самые наивные и рудиментарные представления о (нашем) движении"; он не знал даже имени Герцля и, стараясь припомнить, называл его "доктор Герц". Другими словами, Бальфура давно уже унес в облака его энтузиазм в совершенно незнакомом ему вопросе. Он сделал несколько чисто формальных возражений, но явно с целью испытать удовольствие от их опровержения, как иной раз девушки для вида противятся втайне желанным соблазнителям. Громадное впечатление произвел на него (по словам Вейцмана) вопрос посетителя: "Мистер Бальфур, взяли бы Вы Париж вместо Лондона, если бы я предложил его Вам?" "Но, доктор Вейцман, Лондон ведь давно уже у нас", - возразил Бальфур, на что Вейцман ответил: "А у нас Иерусалим давно уже был, когда на месте Лондона было болото".
  Бальфуру этот довод показался достаточно убедительным для переселения еврейских ашкенази из России в Палестину. Однако, единственная группа евреев, об интересах которых он имел законное право заботиться, а именно английские евреи, делали все, чтобы убедить его не связываться с сионизмом, а поэтому Бальфур сделал последнюю слабую попытку возражения: "Странно, доктор Вейцман, что евреи, с которыми я встречаюсь, - совсем другие". На что последовал не менее остроумный ответ: "Мистер Бальфур, Вы встречаетесь не с теми евреями, с которыми надо". После этого Бальфур никогда больше не сомневался в том, что настоящими евреями являются только сионисты из России. "Из этого разговора с Вейцманом я понял, что еврейская форма патриотизма единственная в своем роде. Наибольшее впечатление произвел на меня категорический отказ Вейцмана даже думать об этом (предложении Уганды)". К этому г-жа Дагдейл присовокупляет: "Чем больше Бальфур размышлял о сионизме, тем сильнее становились его уважение к нему и вера в его значимость. Его убеждения окончательно оформились накануне поражения Турции в Великую Войну, изменив будущее сионизма". Он изменил также и все будущее Запала, как и судьбу двух его поколений. В беседе в номере гостиницы в 1906 году исполнилось предсказание Макса Нордау 1903-го года о формах "будущей мировой войны".
  По мере приближения этой войны все большее число ведущих политиков спешило втайне поддержать сионизм. Фактически они сами превращались в заговорщиков, поскольку они держали общественность в неведении о своих намерениях в отношении Палестины. Вне узкого внутреннего круга этой политической интриги никто не знал о ее существовании и о том, как она будет проведена в сумятице большой войны, когда фактически прекратится контроль государственной политики со стороны парламента и общественности. Именно его секретность наложила на этот процесс печать заговора, задуманного в местечковой России, и его плоды созрели к 1917 году.
  Следующая встреча Вейцмана с Бальфуром состоялась 14 декабря 1914 года. (Здесь перед нами снова характерный пример того как трудно точное установление фактов в этих вопросах: г-жа Дагдейл цитирует Вейцмана, - "я не встречался с ним больше до 1916 года", - но пишет далее сама, что "14 декабря 1914 г. состоялась встреча д-ра Вейцмана с Бальфуром". Эта, очевидно, вторая встреча подтверждается и Вейцманом, который пишет, что после своего разговора с Ллойд-Джорджем 3 декабря 1914 г., он "немедленно последовал совету Ллойд-Джорджа встретиться с м-ром Бальфуром"). Мировая война только еще начиналась. Британская армия была почти уничтожена во Франции, которая сама стояла на грани катастрофы, в то время как один лишь британский флот ограждал Англию от опасности вторжения. Впереди предстояла война, обошедшаяся Англии и Франции в 3 миллиона жизней, и цвет британской молодежи рвался в бой. Пропаганда кричала об уничтожении "прусского милитаризма", освобождении "малых народов" и восстановлении "свободы и демократии". Бальфур вскоре снова вошел в правительство. Когда он опять встретился с Вейцманом, его мысли явно были далеки от грандиозной битвы на полях Франции, и он менее всего думал о своей стране и своем народе. Его главной заботой были сионизм и Палестина. Беседу с Вейцманом он начал словами: "Я часто вспоминал наш разговор" (в 1906 году), "и я думаю, что когда замолкнут пушки. Вы сможете получить Ваш Иерусалим".
  Те, кто жил в то время, могут вспомнить обстановку тех лет и понять, сколь далеки были мысли Бальфура от тех событий, которые они считали тогда главными и решающими. В лице Бальфура возродился "пророк" Монк, но на этот раз во всеоружии власти, позволявшей ему распоряжаться судьбами нации. "Непреодолимое давление" за куликами превратилось в решающую силу, достигшую своего апогея уже в 1914 году.
  К этому времени американский народ также опутывался сетью той же политической интриги мирового масштаба, скрытой от взоров общественности, т.ч. американцы даже и не подозревали о ее существовании. Они лишь опасались быть вовлеченными в "чужеземные осложнения" и не желали ввязываться в чужие войны, а их президент обещал им, что эти войны никогда их не затронут. В действительности, они уже в эту войну ввязались, ибо "непреодолимое давление" к этому времени действовало столь же успешно в Вашингтоне, как и в Лондоне.
  Глава 29. ЭДВАРД МАНДЕЛЬ ХАУЗ И ЕГО РОЛЬ
  Пока Бальфур со своими сообщниками в тайном заговоре продвигался во время первой мировой войны к власти в Англии, похожая группа людей столь же тайно обосновалась у власти и в Соединенных Штатах, создав политический механизм, действие которого показало окончательные результаты почти 50 лет спустя, когда президент Труман создал сионистское государство в Палестине.....
  К началу века американцы все еще пребывали в состоянии своих "американских идеалов", сущностью которых было не ввязываться ни в какие "чужеземные осложнения". Их нападение на Испанию на Кубе в 1898 году, разумеется, уже сорвало их с этой надежной позиции, а поэтому загадочное происхождение этой небольшой войны все еще представляет немалый интерес. Американская общественность была тогда спровоцирована на взрыв военной истерии сообщением, что американское военное судно "Мэйн" взорвано испанской миной - довольно обычный пример провокации. Когда много лет спустя это судно было поднято со дна моря, то обнаружилось, что его броня была взорвана зарядом изнутри (но к тому времени общественность давно уже потеряла всякий интерес к этому инциденту).
  Последствия испано-американской войны (в смысле американского вмешательства в чужие дела) придали первостепенную важность вопросу, кому будет принадлежать истинная власть в Америке, поскольку от этого зависел характер всякого рода будущих "осложнений". На этот вопрос, в свою очередь, решающим образом повлияли последствия другой войны - американской гражданской войны 1861-1865 годов, главным результатом которой (о котором даже не подозревали враждующие стороны, северные и южные штаты) было весьма существенное изменение в характере населения, а затем и правительства республики.
  До гражданской войны американское население было по преимуществу ирландским, шотландско-ирландским, шотландским, британским, германским и скандинавским, и из этого смешения создался совершенно особый тип "американца". Как прямое следствие гражданской войны, началась неограниченная иммиграция, которая за несколько десятилетии привела в Америку многие миллионы новых граждан из восточной и южной Европы. В их числе было множество евреев из черты оседлости в России и русской Польше. Политика раввината в России препятствовала их ассимиляции, то же продолжалось и после переселения их в Америку. В самом начале XX века встал вопрос, какую роль намерены играть лидеры еврейства в политической жизни республики и в ее иностранной политике. Последующие события показали, что массовая иммиграция принесла в Америку восточно-европейский заговор в его обеих формах: сионистской и социалистической. За кулисами начался - около 1900 г. - процесс постепенного захвата евреями политической власти, ставший в последовавшие полвека доминирующей проблемой в национальной жизни страны.
  Первым, вовлекшим Америку в этот процесс, был некий Эдвард Мандель Хауз (известный под именем "полковника Хауза", хотя он никогда не был военным" (1)), американец-южанин голландско-британского происхождения, выросший в Техасе в трудный период по окончании гражданской войны - один из любопытных персонажей нашего повествования. Как иные втихомолку наслаждаются редкими сортами коньяка, так Хауз был тайно пристрастен к пользованию властью чужими руками, о чем откровенно писал в своих дневниках. Как отмечал его издатель, Чарльз Сеймур, он избегал гласности, "обладая чувством циничного юмора, подогреваемого сознанием того, что он - невидимый и не подозреваемый никем - не будучи богат и не занимая высокого поста, одним только личным влиянием мог фактически отклонять течение исторических событий". Мало кто обладал такой властью при полной личной безответственности: как писал сам Хауз, "очень нетрудно, не неся никакой ответственности, сидеть с сигарой за стаканом вина и решать, что должно быть сделано".
  Его издатель избрал эти формулировки очень удачно: Хауз в самом деле не руководил американским государством, он лишь отклонил его политику в сторону сионизма, поддержки мировой революции и создания мирового сверхправительства. Тот факт, что он обладал тайной властью, полностью доказан. Выяснить мотивы, почему он направлял ее именно в эту сторону, очень трудно, поскольку его идеи (выраженные в дневниках и написанном им романе) представляются столь сумбурными и противоречивыми, что составить по ним ясную картину совершенно невозможно. Объемистые дневники ("Частные заметки"), в которых он описывает свое тайное правление, наглядно показывают, как он действовал. Они не дают, однако, ответа на вопрос, чего он в конце концов хотел, ни даже знал ли он сам, чего хотел; в этом же смысле, его роман обнаруживает лишь ум, полный незрелых демагогических идей, даже не высказанных с достаточной ясностью. Типично его напыщенное обращение к читателю, помещенное на обложке: "Эта книга посвящается тем многим несчастным людям, которые жили и умерли, не добившись нужного им, поскольку с самого начала социальное устройство мира было плохо задумано"; очевидно, это должно было означать, поскольку Хауз считал себя человеком религиозным, плохую работу некоего высшего и более раннего авторитета, выраженную словами: "Вначале сотворил Бог небо и землю".
  В поисках источников политических идей м-ра Хауза (по началу весьма родственных коммунизму; впоследствии, когда зло уже совершилось, он стал более умеренным) мы наталкиваемся на небезынтересные детали. Его издатель обнаружил одну из ранних записей Хауза, "напоминающую Луи Блана и революционеров 1848 года". Мы уже раньше обращали внимание читателя на Луи Блана, французского революционера, который в 1848 году собирался сыграть роль Ленина, созвав съезд рабочих депутатов, нечто вроде будущих советов 1917 года. Подобные взгляды у техасца конца 19-го века столь же неожиданны, как буддизм у эскимоса. Как бы то ни было, но в молодости Хауз под чьим-то влиянием усвоил эти идеи. Второе имя Хауза - Мандель - было, как пишет его биограф, Артур Д. Хоуден (Howden), именем "еврейского коммерсанта в Хустоне, одного из ближайших друзей его отца; тот факт, что Хауз-старший дал еврейское имя своему сыну, указывает на приверженность его семьи к еврейской расе". В романе, написанном Хаузом, герой отказывается от всех удобств, живя в бедной комнате нью-йоркского Ист-Сайда вместе с польским евреем, эмигрировавшим в Америку после антиеврейских беспорядков в Варшаве, причиной которых было убийство сына правительственного сановника неким "нестерпимо затравленным молодым евреем". В последующие годы шурином и советником Хауза был также еврей, некий доктор Сидней Мезес, один из инициаторов ранних планов создания мирового сверхправительства (т.н. "Лига принуждения к миру"). Это примерно все, что можно узнать об интеллектуальной атмосфере, в которой формировалось мировоззрение Хауза. В одной из своих наиболее откровенных записей Хауз пишет о том, как внушаются идеи другим людям, и показывает, сам того не замечая, что, считая себя всемогущим, он был по сути беспомощен. "Желая повлиять на президента, как и на всех других, я всегда старался внушить им, что заимствованные у меня мысли были их собственными... Обычно, если говорить правду, они вовсе не принадлежали мне самому... самое трудное в мире, это проследить источники любой идеи... Мы часто считаем собственными идеи, которые мы в действительности подсознательно восприняли от других".
  Он начал знакомиться с политикой в Техасе уже в возрасте 18 лет, во время президентских выборов (1876 г.), быстро распознав, что фактически "лишь двое-трое в Сенате, и двое или трое в Палате представителей, вместе с президентом, действительно правят страной. Все остальные - только подставные фигуры... поэтому я не стремился к официальным постам, и не старался ораторствовать" (то же самое говорит и политик, описанный в его романе в 1912 году: "В Вашингтоне... я увидел, что у власти стоят всего несколько человек; все, находящиеся за пределами этого узкого круга, имеют очень мало значения. Я стремился проникнуть внутрь этого круга, а теперь я уже стараюсь не только быть в чем, но быть им самим... Президент попросил меня руководить его избирательной кампанией... он был выставлен кандидатом и переизбран подавляющим большинством голосов... а я оказался внутри волшебного круга и недалеко от дальнейшей цели - не иметь больше соперников... я затянул почти невидимую петлю вокруг людей, которая крепко их держала").
  С такими амбициями Хауз вышел на политическую арену в Техасе: "Я начал сверху, а не снизу... обычно я делал номинальным главой кого-либо другого, чтобы мне не мешали работать те требования, которые предъявляются к председателю... Каждый председатель руководимой мной кампании наслаждался рекламой и аплодисментами в публике и в печати... после чего о них забывали в ходе нескольких месяцев... а когда начиналась новая избирательная кампания, публика и печать столь же охотно принимали новую подставную фигуру". Хауз использовал Техас, как начинающий артист использует провинцию. Он был столь успешным партийным организатором, что к концу столетия стал полновластным правителем штата, сидя ежедневно в кабинете губернатора (назначенного им и давно забытого) в правительственной резиденции; здесь он подбирал сенаторов и членов местного конгресса и выносил решения по докладам многочисленных чиновников, обычно осаждающих губернатора. Закончив свое провинциальное турне, он стал готовиться к завоеванию столицы. К 1900 году ему "надоело положение, занимавшееся мной в Техасе" и он "был готов заняться государственными делами". После нужной подготовки он начал в 1910 году, накануне Первой мировой войны, подыскивать подходящего для демократической партии кандидата в президенты". Так, в возрасте 50-ти лет, Хауз стал "president-maker". До того как автор этих строк прочел его "Частные заметки", он поражался необъяснимой осведомленности ведущего американского сиониста, раввина Стефена Уайза, который в 1910 г. заявил на собрании в штате Нью-Джерси буквально следующее: "Во вторник мистер Вудро Вильсон будет избран губернатором вашего штата; он не закончит срока губернаторской службы, т.к. в ноябре 1912 года он будет избран президентом Соединенных Штатов; после этого его переизберут президентом второй раз". Это было знанием хода будущих событий, какое мы находит в "Протоколах", у Льва Пинскера и Макса Нордау; дальнейшее расследование этой истории показывает, что раввин Уайз получил эти сведения от Хауза.
  Вильсон в это время явно был объектом внимательного изучения со стороны сговорившейся между собой группы неизвестных ни ему, ни другим лиц, поскольку ни раввин Уайз, ни Хауз никогда еще с ним не встречались. Тем не менее, как пишет биограф Хауза (Howden), этот последний "не сомневался в том, что нашел нужного человека, хотя он с ним еще никогда не встречался... (Хоуден цитирует далее самого Хауза:) Я остановился на Вудро Вильсоне... как на единственном... который во всех отношениях был пригоден для этого поста". Последующие слова самого, Хауза показывают, какие критерии при этом прилагались: "Беда с кандидатами в президенты заключается в том, что самою подходящего для этой должности невозможно провести в кандидаты, а если это и удастся, то его не выберут. Народ редко выбирает наилучших на этот пост, а поэтому приходится продвигать того, у кого более всего шансов быть избранным, в настоящее же время самым подходящим для этого представляется Вильсон" (это описание техники "выборов" находит подтверждение в романе Хауза, где также рисуются методы всесильной политической группы при подборе "своих креатур" в президенты).
  В лице раввина Стефена Уайза, родом как Герцль и Нордау из Будапешта (Stephen Wise, род. в 1874 г., сын раввина, наст. фамилия Weiss - прим. перев.), в группе лиц, тайно намечавших Вудро Вильсона в президенты, сионизм сочетался с мировой революцией. Он был главным организатором сионизма в Америке, что делало его довольно необычной фигурой среди американских евреев, не желавших в то время никакого сионизма и относившихся с подозрением и недоверием к "восточным евреям". Как писал сам Уайз, до 1900 г. сионизм в Америке был популярен только среди евреев-иммигрантов из России, привезших его из местечковых гетто; основная масса американских евреев была немецкого происхождения и не желала о сионизме и слышать. В 1900-1910 гг. прибыл миллион новых еврейских эмигрантов из России, ставших под сионистским руководством важной группой избирателей; отсюда и идет связь между Хаузом (его избирательная стратегия будет описана ниже) и раввином Уайзом. Хотя этот последний в то время вовсе не был представительной фигурой еврейства, будучи известен, главным образом, как агитатор по рабочему вопросу, однако именно он имел тайный доступ к власть имущим, которые внимали его советам, как Хаим Вейцман в Лондоне. (2)
  Насколько прочно эта закулисная группа держала в своих руках весь партийный избирательный аппарат, видно из того, что достаточно было Хаузу "частным порядком" решить, что следующим президентом будет Вудро Вильсон, как раввин Уайз объявил об этом открыто, добавив, что его изберут дважды. Раввину пришлось для этого перестроиться, поскольку до того он всегда поддерживал республиканскую партию; после того, как Хауз остановился на кандидатуре Вильсона, раввин переметнулся к демократической. Так сумбурные "революционные" идеи Хауза и вполне ясные сионистские появились в трогательном единении на пороге Белого Дома. Между обеими царило полное сердечное согласие: как пишет Уайз, после выборов "мы получили горячую поддержку со стороны ближайшего друга президента, полковника Хауза... (который), не только принял нашу цель близко к сердцу, но и был связующим звеном (liaison officer) между правительством Вильсона и сионистским движением". В тесной параллельности хода этих скрытых процессов в обеих странах, Америке и Англии, вряд ли могут быть сомнения. Секрет того, как Хауз мог управлять демократической партией, заключался в разработанной им стратегии, обеспечивавшей победы на выборах. Демократическая партия не была у власти уже почти 50-лет подряд, и он изобрел метод, позволявший выигрывать выборы почти с математической точностью. Применению планов Хауза демократическая партия была обязана своими победами в 1912 и 1916 годах, а также выборными победами Рузвельта и Трумана в 1932, 1936, 1940, 1944, и 1948 гг. Именно в этом избирательном плане, который в своем роде может быть назван гениальным, и заключался секрет не прекращавшегося влияния Хауза на политическую жизнь Америки; хотя ere собственные политические идеи никогда не были ясно сформулированы и, к тому же, часто менялись, он создал великолепное орудие для проведения чужих идей.
  В основном, это был метод получения голосов новых иммигрантов из числа "иностранцев" в пользу демократической партии путем воздействия на их национальные и расовые чувства и особые эмоциональные реакции. Метод был разработан весьма детально и в нем чувствовалась рука мастера в этой особой области политических наук. Совершенно невероятным выглядит то, что Хауз не скрывая, опубликовал секрет этого метода, хотя и под псевдонимом, именно в том 1912 году, в котором избранный им Вудро Вильсон был официально проведен в кандидаты и действительно "избран". Даже его занятость в этом году не помешала Хаузу за один месяц написать роман под заглавием "Администратор Филипп Дрю" (это необычное слово напоминает нам те строки "Протоколов", где в английском переводе говорится об "администраторах, которых мы изберем..."). Глава "Как делают президентов", вне всяких сомнений не являющаяся вымыслом, превращает эту в остальном совершенно неудобочитаемую книгу в исторический документ первостепенного значения.
  В этой главе романа (напечатанного по настоянию неутомимого еврейского ментора Хауза, д-ра Сиднея Мезеса) обрисован американский сенатор по имени Сельвин, собирающийся "управлять страной твердой рукой, оставаясь невидимой направляющей силой". Сельвин, разумеется, - сам Хауз, который не мог удержаться от искушения дать ключ к распознанию самого себя и поэтому заставил "Сельвина" пригласить избранного им президента-марионетку (глава "Сельвин ищет кандидата") "поужинать со мной в моей квартире в Мандель Хаузе".
  Еще до этого приглашения Сельвин, при участии некоего "финансового жреца", Джона Тора, разработал "гнусный план", с помощью которого "сплоченная организация" могла, применяя "подлейшие методы обмана в том, что касалось ее истинных намерений, провести свою креатуру в президенты". Финансирование этой мафии было очень простым: "Влияние Тора в коммерческих кругах Америки было абсолютным... Тор и Сельвин наметили добрую тысячу (миллионеров), каждый из которых должен был дать по десять тысяч долларов... Тор говорил каждому из них, что дело идет о процветании делового сообщества и что для этого нужны двадцать тысяч долларов; он, Тор, даст десять тысяч, а от другого требуются столько же... лишь немногие дельцы... не считали для себя счастьем быть вызванным Тором в Нью-Йорк и присоединиться к нему с завязанными глазами в деле охраны капитала". Деньги этого "фонда великой коррупции" были размещены Тором в различных банках, переведены Сельвином в другие банки, а оттуда в частный банк его зятя; "в результате общественность не могла ничего узнать ни о самом фонде, ни о его использовании".
  С помощью этой финансовой базы Сельвин выбирает свою "креатуру", некоего Рокланда (под этим именем скрывается, разумеется Вудро Вильсон), которому он говорит на ужине в Мандель Хаузе, что его обязанности как президента будут несколько расплывчатыми: "хотя конституция и дает президенту право управлять самостоятельно, но он не имеет морального права действовать против политической линии и традиций своей партии или же против советов партийного руководства, ибо страна и народ принимают кандидата, партию и партийных советников как одно целое, а не раздельно" (бросается в глаза сходство этих строк книги с соответственными указаниями "Протоколов" на "президентскую ответственность" и решающий авторитет их "советников").
  Рокланд покорно принимает эти условия. После выборов, "опьяненный властью и угодничеством своих приспешников, Рокланд раз или два пытался проявить независимость, принимая важные решения без консультации с Сельвином; однако после резких нападок со стороны газет Сельвина... он не предпринимал дальнейших попыток проявить независимость. Он чувствовал себя совершенно беспомощным в сильных руках этого человека, и он действительно и был таковым". Любопытно сравнить эти строки в романе Хауза, написанном в 1912 г. до вступления Вильсона в должность президента, с тем, что Хауз писал в своих "Частных заметках" в 1926 г. о его отношениях с президентским кандидатом во время избирательной кампании. Хауз редактировал все речи кандидата, дав ему указание не слушаться ничьих иных советов, в ответ на что Вильсон признался ему в нарушении этих обязательств, обещав "не действовать самостоятельно в будущем". В романе Сельвин рассказывает Тору о попытке Рокланда вырваться из этой зависимости: "когда он рассказал, как Рокланд пытался освободиться и как он, будучи поставлен на, свое место, корчился от унижения, оба они весело смеялись" (эта глава носит название "Ликующие заговорщики").
  В другой главе говорится о том, каким образом было достигнуто избрание "креатуры". Метод, описанный в этой главе, превращает избирательную кампанию почти что в точную науку, и господствует с тех пор в организации выборов в Америке. Он основан на расчете, что 80 процентов избирателей при любых обстоятельствах отдадут свои голоса одной из соперничающих партий, разделившись примерно поровну, и что поэтому все усилия и денежные средства должны быть сконцентрированы на обработку остающихся "текучих двадцати процентов". Эти 20% подвергаются детальному анализу, пока не выделяется небольшой остаток, на обработку которого сосредоточиваются максимальные усилия. Устраняются ненужные затраты, вплоть до последнего цента и вся энергия освобождается в направлении небольшой группы избирателем, которые действительно могут повлиять на исход выборов. Этот метод столь способствовал "отклонению" хода событий в Америке и во всем мире в нужную кому-то сторону, что не мешает рассмотреть его более внимательно.
  Сельвин начинает кампанию по выдвижению кандидата в президенты с того, что сбрасывает со счета все штаты, в которых победа его или противной партии предрешена заранее. Это позволяет ему уделить все внимание двенадцати сомнительным штатам, от голосов которых будет зависеть исход выборов. Он делит эти штаты на группы по пять тысяч избирателей, прикрепляя к каждой из них по одному местному члену партии и одному представителю при центральной штаб-квартире. Далее он исходит из расчета, что из каждых пяти тысяч четыре, разделившись поровну, не изменят ни его, ни другой партии, что сужает его анализ до одной тысячи сомнительных избирателей в каждой пятитысячной группе в 12 штатах, на которых и нужно сосредоточиться. Задачей местного члена партии является сбор достоверных сведений об их "расе, религии, занятиях и прежних партийных связях", которые он должен сообщить прикрепленному к данной группе представителю центра для воздействия на каждого из этой тысячи посредством "литературы, убеждения или каким-либо более тонким способом". Эти два агента - один местный, второй из центра - обязаны были "обеспечить большинство в порученной им тысяче голосов".
  Избирательные воротилы другой партии рассылали вместо этого "тонны печатной бумаги в партийные центры штатов, откуда они распределялись по провинциальным организациям; там все это сваливалось в угол и давалось посетителям, если они об этом просили. Комитет Сельвина использовал только одну четверть этой массы материалов, но они отправлялись в запечатанном конверте и в сопровождении сердечного письма, непосредственно адресованного избирателю, еще не решившему, кому отдать свой голос. Оппозиция, тратя большие деньги, рассылала ораторов из одного конца страны в другой... Сельвин посылал людей в избирательные группы, чтобы лично убедить каждого из колеблющейся тысячи поддержать список Рокланда".
  Благодаря этому умелому методу анализа, исключения и концентрации, Рокланд в романе и Вильсон в действительности победили на выборах в 1912 г. Этот концентрированный призыв к "тысяче колеблющихся избирателей" был обращен в каждой такой группе к эмоциям "расы, веры и цвета кожи", и каждый объект внимания был намечен с учетом этих факторов. "Так победил Сельвин, а Рокланд стал краеугольным камнем строившегося им здания".
  Остальная часть романа не представляет интереса, но и она содержит несколько любопытных мест. Подзаголовок гласит: "История будущего: 1920-1935". Герой романа - Филипп Дрю, молодой воспитанник военного училища в Вест-Пойнте, увлекшийся идеями и избранный вождем негодующей толпой на митинге протеста после того, как заговор Сельвина с Тором стал достоянием гласности. Интересном то каким образом эго произошло: в кабинете Тора имелся скрытый микрофон (вещь, мало известная в 1912 году, но столь же обычая в политике наших дней, как настольный календарь). Тор позабыл его выключить, и его "ликующий" разговор с Сельвином после избрания Рокланда стал известным его секретарше, которая сообщила эти сведения в печать; самым неправдоподобным во всей эти истории является то, что печать их опубликовала. Дрю собирает армию (вооруженную, как по волшебству, винтовками и артиллерией), разбивает правительственные войска в одном единственном сражении, занимает Вашингтон и объявляет себя "Администратором Республики". Его первым важным правительственным актом (как и президента Вильсона) является введение "прогрессивного подоходного налога, не исключающего ни одного дохода, каким бы он ни был" (Коммунистический Манифест Карла Маркса требовал введения "высокого прогрессивного налога", а Протоколы - "прогрессивного налога на собственность").
  Вслед за тем Дрю вторгается в Мексику и в республики Центральной Америки, побеждает и их в одной битве, объединяя их затем под американским флагом, который в следующей главе становится "неоспоримой эмблемой авторитета" также и для Канады, британских, французских и всех иных владений в Вест-Индии. Сельвин и Филипп Дрю, оба, разумеется, олицетворяют "полковника" Хауза. Сельвин - непревзойденный партийный организатор и тайный носитель высшей власти; Дрю - сумбурный "утопист-мечтатель" (Протоколы), который, достигнув власти, не знает, что с ней делать. Как и следовало ожидать, под конец Хауз сам не знал, что ему делать с двумя созданными им фигурами, представлявшими, по сути дела, одно и то же лицо, и он должен был соединить их, сделав Сельвина - первоначального злодея повествования - доверенным лицом и приятелем бедняги Дрю. После этого неудивительно, что он снова не знал, что ему делать с Дрю, разве что отдать его на съедение медведям. Он посадил его на корабль, плывущий в неизвестном направлении, вместе с девицей Глорией, жаждавшей любви и на протяжении пятидесяти глав выслушивавшей бессвязные речи Дрю о его планах переустройства мира, заканчивая роман восклицаниями: "Счастливая Глория! Счастливый Филипп!... Куда их несет? Вернутся ли они? Об этом спрашивали все, но никто не мог дать ответа".
  Вероятно и в самом деле никто не стал бы дочитывать этот роман до конца, и никого не интересовало, куда поплыли Филипп и Глория, с одним только исключением. Был на земле один единственный человек, для которого эта история должна была иметь столь же жуткое значение, как портрет Дориана Грея для самого Дориана: Вудро Вильсон. В этом отношении роман "Администратор Филипп Дрю" - единственный в своем роде. Два вопроса преследуют историка: читал ли Вильсон этот роман, и что (или кто) побудило Хауза опубликовать точную картину того, что происходило в то самое время, когда "креатура" была сделана сначала кандидатом в президенты, а затем и президентом республики? В свете этого книга приобретает характер садистского издевательства, и читателю становится ясно, что люди, собравшиеся вокруг полковника Хауза, должны были быть теми самыми злодеями, потоке описаны в главе "Ликующие заговорщики".
  Можно ли допустить, что Вудро Вильсон не читал этой книги? Из его врагов или друзей во время избирательной кампании кто-то должен же был дать ему ее а руки. Историк должен задать себе вопрос, не было ли знакомство с этим произведением причиной болезненного душевного и физического состояния, вскоре поразившего президента. Несколько описаний его со стороны современников могут послужить иллюстрацией к этому вопросу, хотя они и забегают несколько вперед в хронологии нашего повествования. Хауз писал впоследствии о том, кого он "выбрал" и провел в президенты ("единственный из всех, кто во всех отношениях подходил к этой должности"): "В это время (1914 г.) и несколько раз впоследствии мне казалось, что президент ищет смерти; его поведение и его душевное состояние с уверенностью показывали, что он не находил более радости в жизни". Вскоре после того, как Вильсон стал президентом, британский посол сэр Гораций Планкетт (Plunkett) писал Хаузу: "Я посетил президента и был потрясен, насколько он выглядел измученным; перемена в нем, по сравнению с январем (месяц вступления президентов в должность - прим. перев.), - ужасна". Шесть лет спустя сэр Вильям Уайзмен, правительственный эмиссар Великобритании, говорил Хаузу: "Я был потрясен видом президента... у него было серое, истощенное, лицо, часто подергивавшееся в жалких попытках сдерживать нервы, явно находившиеся в полном расстройстве" (1919 г).
  Заметим сходство этих описаний Вильсона с позднейшими описаниями президента Рузвельта, которого Хауз также считал своим подставным лицом. Как писал Роберт Э. Шервуд (влиятельный американский журналист и плодовитый драматург, ярый друг Советов в 30-х годах, во время войны автор официальных речей президента - прим. перев.), Рузвельта постоянно преследовал "призрак Вильсона". Через 2 года после первого избрания Рузвельта в президенты, менеджер демократической партии Джемс Фарлей писал о нем: "Президент выглядит плохо... изможденное лицо и замедленные реакции" (1935), а еще 2 года спустя он был потрясен видом президента" (1937). Точно также была "потрясена видом президента" и мадам Чан Кай-ши в 1943 году; Мерриман Смит писал в 1944 г., что Рузвельт "выглядел старее, чем когда-либо, и произнес совершенно бессодержательную речь", в то время как по словам Джона Т. Флинна фотографии президента потрясли страну и народ". Член кабинета Рузвельта, мисс Френсис Перкинс, сказала однажды, выйдя от него в 1945 г., "я не могу больше этого выдержать, президент выглядит ужасно".
  Видимо самый верный путь стать несчастным, это получить власть в качестве орудия других лиц, остающихся незримыми. Вильсон неизбежно выглядит ничтожеством при чтении этих свидетельств, ставших теперь доступными историкам. Полковник Хауз, раввин Уайз и другие из его окружения смотрели на него, как коллекционеры смотрят на приколотого булавкой жука. Когда он в двадцатилетнем возрасте решил в один прекрасный день стать президентом страны, то вероятно он менее руководился божественным откровением, чем гаданием на кофейной гуще. Это стало впоследствии известно, и ребе Уайз как-то задал ему вопрос: "Когда Вы впервые начали думать или мечтать о президентстве?" Поскольку раввину было известно гораздо больше, чем Вильсону, о том, как его мечты оказались осуществленными, он вероятно задал вопрос не без задней мысли, и несомненно был поражен ответом Вильсона: "После окончания Давидсонова колледжа в Южной Каролине не было дня, когда бы я не ожидал стать президентом", после чего последовал язвительный вопрос: "Даже когда Вы были учителем в женской гимназии?". Вильсон, явно забывший истинное положение вещей, повторил: "Я всегда был уверен, что буду президентом, и готовился к этому".
  Между тайным "выбором" Вильсона Хаузом в 1910 году и его официальным выдвижением на президентскую кандидатуру в 1912 г. ему пришлось публично расписаться в преданности сионизму; этим американский народ был вовлечен в еврейское предприятие, как и английский народ оказался связанным с ним предложением Уганды в 1903 г. Разъезжая по стране с предвыборными речами, Вильсон выступил и по вопросу "о правах евреев", заявив следующее: "Я говорю здесь не для того, чтобы выразить симпатии нашими еврейским согражданам, а чтобы ясно выразить наше полное единство с ними; это не только их цель, это цель Америки".
  Эти слова могли иметь только одно значение: как декларация внешней политики в том случае, если Вильсона выберут президентом. Не было никакой необходимости говорить о единстве между одними американцами и другими, а евреи в Америке были всегда и во всех отношениях равноправны и свободны; это положение могло измениться только в результате отказа самих евреев сознавать свое единство с Америкой, и Вильсон фактически этот отказ провозгласил публично. Он официально подчеркнул, что у евреев есть своя "индивидуальность", не тождественная с Америкой, и что под его руководством Америка будет всячески поддерживать их стремление обособиться от своих сограждан. Для посвященных было ясно, что эти слова выражали полное согласие с сионизмом. Они были также косвенным намеком и угрозой по адресу России, поскольку тем самым Вильсон признавал эмигрировавших русских евреев (бывших тогда единственными организованными сионистами) представителями всего еврейства. Так Вильсон взял на себя роль Бальфура в американской постановке этой драмы.
  К этому времени вся сионистская пропаганда была направлена против России. Прошло 30 лет после убийства императора Александра Второго, которого революционеры ненавидели за его попытки ввести в России парламентарные порядки (как пишет Кастейн, участие евреев в цареубийстве было совершенно "естественным"). Наследовавший престол Александр III вынужден был бороться с революционерами более энергично. В дни Вильсона император Николай II возобновил попытку царя-освободителя умиротворить и объединить страну, дав народу избирательные права, что снова встретило яростное сопротивление со стороны объединенных в революционную партию сионистов.
  В то самое время; когда Вильсон нашел нужным ополчиться на Россию за ее "нетерпимость", политические убийства стали там ежедневным средством разрушения трудов Николая II. В разгар революции царь издал в 1905 г. указ, сделавший Россию конституционной монархией, и ввел всеобщее избирательное право. Революционеры боялись этих освободительных мероприятий больше, чем казаков, и использовали государственную Думу для бунтарского бесчинства, так что ее пришлось распустить. Царь назначил премьер-министром просвещенного государственного деятеля П. А. Столыпина, проведшего закон о земельной реформе, за которой последовали новые выборы. В результате, в русском парламенте Второго созыва Столыпин был встречен бурной овацией, а революционеры остались с носом (около трех миллионов безземельных крестьян, получили землю в полную собственность). (3) Будущее России казалось в этот момент светлее, чем когда-либо. Признанный национальный герой, Столыпин писал: "Наша главная цель - укрепить наше крестьянство. Вся сила страны в нем....Дайте стране 10 лет покоя.. внешнего и внутреннего, и вы не узнаете нынешней России".
  Эти десять спокойных лет изменили бы к лучшему историю всего мира; однако, заговор во время вмешался, принеся "десять дней, которые потрясли мир". В 1911 г. Столыпин поехал в Киев, где царь открывал памятник убитому революционерами царю-освободителю Александру II, и во время спектакля в оперном театре был застрелен еврейским революционером Богровым (в 1917 году еврейский комиссар, обнаружив в группе беженцев девушку - дочь Столыпина, застрелил ее на месте).
  Это случилось в сентябре 1911 года; в декабре 1911 года Вильсон, уже кандидат в президенты, выразил в своей речи "полное единство" с еврейским предприятием. В ноябре 1911 гола Вильсон впервые в жизни встретился с Хаузом, тем человеком, который "избрал" его в 1910 г. (и который к тому времени уже "подобрал всех моих политических друзей и сотрудников"). Позже Хауз сообщал своему шурину: "...еще никогда до того я не находил одновременно и нужного человека и нужные возможности". Перед выборами Хауз составил список министров будущего правительства (см. его роман "Филипп Дрю") совместно с Бернардом Барухом, который теперь впервые появляется на сцене нашей повести. Вероятно он окажется самой важной из всех фигур на ней в течение последующих 50-ти лет, став известным, как "советник" нескольких президентов подряд, и давая в 1950-х годах советы президенту Эйзенхауэру и Уинстону Черчиллю. В 1912 году он был известен лишь как успешный финансист, и его биограф сообщает, что он пожертвовал 50 тысяч долларов на избирательную кампанию Вильсона.
  Уже во время этой кампании Вильсону дали почувствовать узду. После некоторых своих вольностей ему пришлось обещать полковнику Хаузу (сходство с Филиппом Дрю в романе уже упоминалось), что "в будущем он больше не будет действовать самостоятельно". Немедленно после выборов он принял раввина Стефена Уайза для, "длительного разговора", во время которого (как пишет Уайз) они обсуждали "русские дела, главным образом в смысле положения евреев в России". Хауз в это же время обедал с неким Луисом Брандейсом, влиятельнейшим евреем-юристом, сообщив впоследствии, что "мы оба были в полном согласии в отношении большинства важных проблем нашего времени". Таким образом, трое из четырех ближайших советников Вильсона были евреи, и все трое в то или иное время играли ведущую роль в новом обособлении евреев с помощью сионизма и его палестинских требований. Брандейс и рабби Уайз были ведущими сионистами Америки, и в частности Брандейс заслуживает, чтобы мы посвятили ему несколько строк.
  По внешности и уму он отличался большой солидностью, но ни он сам, ни любой другой aдвoкaт не могли бы сказать, что именно делало его "евреем". Он не соблюдал требований иудейской религии ни в ее ортодоксальном, ни в реформированном виде, и однажды писал, что "в течение большей части моей жизни я был лишь мало связан с евреями и иудаизмом, а их проблемы меня мало интересовали". Его "обращение" было весьма иррационально и романтично (напоминая Бальфура): как-то в 1897 году, прочтя за завтраком отчет о речи Герцля на первом сионистском конгрессе, он сказал жене: "Вот дело, которому я мог бы посвятить всю мою жизнь". Так в мгновение ока полностью ассимилированный американский еврей превратился в сиониста и со всем рвением новообращенного стал поносить "ассимиляцию": "Ассимиляцию нельзя предотвратить иначе, как вновь восстановив на нашей родине центр, из которого будет распространяться наш еврейский дух".
  Русские сионисты никогда не доверяли этому типичному продукту ассимиляции, который теперь всячески пытался "раз-ассимилироваться". Они презирали его вечную болтовню об "американизме", и высказывания вроде: "я пришел к сионизму через американизм", что для талмудистов было равнозначно утверждению, что к сионизму можно прийти через "русскость", которую они собирались уничтожить. И действительно, совершенно нелогичным было проповедовать худшую форму расовой сегрегации, в то же время восхищаясь американским ассимиляционизмом, и похоже, что хитрый юрист Брандейс так никогда и не разобрался в истинном характере сионизма. Для американских сионистов он стал их Герцлем (раввин Стефен Уайз был их Вейцманом) и был столь же безжалостно выброшен за борт, когда он сыграл решающую роль.
  Таково было окружение, диктовавшее свою волю президенту в годы, когда Соединенные Штаты готовились ввязаться в Первую мировую войну, и такова была цель, которая должна была быть достигнута через него и с помощью участия его страны в этой войне. После выборов Хауз стал заведовать всей корреспонденцией президента; он решал, кого президент должен был принять или, наоборот, не принять; он же указывал министрам его кабинета, что они должны были или не должны были говорить. К тому времени он уже написал и опубликовал свой удивительный роман. Он желал власти и достиг ее, но он никогда не был в состоянии решить, что же ему еще нужно. Его амбиции, таким образом, были довольно бесцельны, и задним числом он похож на героя романа другого политика, Уинстона Черчилля, о котором его автор писал: "Мотивом его действий была громадная амбиция, и Саврола (герой романа Черчилля) был бессилен ей противиться". К концу своей жизни, одинокий и всеми забытый, Хауз остро возненавидел своего "Филиппа Дрю".
  Однако между 1911 и 1919 гг. жизнь представлялась Хаузу великолепной. Он обожал власть ради нее самой, и к тому же не хотел ничем огорчать своего "Рокланда" в Белом Доме: "Моим неизменным стремлением было, чтобы президент, как и все другие, на которых я хотел оказать влияние, воображали, что идеи, внушенные мною, были их собственными. По сути дела, я мог обдумать многие вещи гораздо детальнее, чем президент, и у меня было больше возможностей обсудить их, чем у него. Но никто не может быть довольным, зная что кто-то другой направляет его решения. В этом отношении все мы слишком тщеславны. У большинства людей их личное тщеславие руководит их поступками. У меня этого нет. Мне совершенно безразлично, кого будут хвалить за осуществление моей идеи. Главное - чтобы моя идея была проведена в жизнь. Обычно, если говорить правду, первичная идея исходила даже не от меня самого...".
  Другими словами, кто-то "направлял" Хауза, который, в свою очередь, "направлял" Вильсона, в результате чего тайная клика в талмудистских местечках России должна была получить в свою собственность Палестину, что опять-таки не могло иметь другой цели, как создание там постоянно источника мировых конфликтов; кроме того, евреи всего мира снова должны были быть обособлены от остального человечества. Как легко было предвидеть, разрушение России и распространение мировой революции также входило в этот план.
  В этот период (1913) произошло еще кое-что, чему никто тогда не придал значения, но что заслуживает быть отмеченным в связи с позднейшими важными последствиями. В США существовала организация по названию "Бнай Брит" ("B`nai B`rith", по-древнееврейски "Дети Завета"), основанная как масонская ложа исключительно для евреев и претендовавшая на то, чтобы быть "чисто американской организацией", однако она открыла свои отделения во многих странах, а в наши дни она претендует на то, чтобы "представлять всех евреев во всем мире", являясь частью того, что Кастейн называет "еврейским интернационалом". В упомянутом 1913 году одна из ветвей "Бнай Брита" получила специальные задания и стала называться "Лига против оклеветания" (Anti-Defamation League). Впоследствии она достигла необычайных размеров и власти, став чем-то вроде тайной полиции в руках еврейского "государства в государстве". Мы еще встретимся с ней в нашем дальнейшем повествовании.
  С приходом к власти Вильсона и его закулисного окружения была завершена подготовка сцены, на которой должен был разыграться первый в истории мировой вооруженный конфликт. В гигантском сверхнациональном плане, который должен был быть осуществлен с помощью мировой войны, Америке отводилась лишь вспомогательная роль. Главную роль в первом акте постановки должна была сыграть Англия, но к началу войны цель захвата контроля над британским правительством еще не была полностью достигнута. Так наша повесть переходит теперь на другую сторону Атлантического океана, в Англию, где Бальфур снова был на пути к власти. Руководящие политики Англии все еще сопротивлялись скрытым целям и закулисным планам, стремясь после 1914 г. вести войну и выиграть ее как можно скорее там, где она началась - в Европе. Их нужно было призвать порядку, чтобы успешно мог закончиться процесс, предсказанный Максом Нордау в 1903 году. Упрямых следовало либо заставить слушаться, либо устранить. С 1914 по 1916 годы в Англии шла борьба за вытеснение этих людей и замену их другими, которые подобно Вильсону стали бы послушными исполнителями чужой воли.
  
  Примечания:
  1. Американские президенты производили в полковники сугубо гражданских лиц "за заслуги", обычно мало известные общественности. При Рузвельте за аналогичные заслуги стали производить в генералы. Таким генералом стал, например, "король американского телевидения" Давид Сарнов (1891-1971), родом из местечка Узляны под Минском, который во всех биографических справочниках и энциклопедиях неизменно именуется "пионером в области телевидения". Настоящий изобретатель телевидения, проф. Владимир Кузьмич Зворыкин, создатель иконоскопа (главная часть телевизора), электронного микроскопа и множества других важнейших для нашего времени изобретений, член научных обществ и академий во всем мире, отмеченный бесчисленными международными наградами и орденами (кавалер Почетного Легиона), служивший директором отдела исследований сарновской компании RCA, такой чести не удостоился.
  2. Уайз (или Вейс) был одним из основателей Американской сионистской Организации в 1898 г. (в возрасте 24-х лет!) и ее президентом в 1936-38 гг. Как пишет "Американская Энциклопедия", "он оказывал влияние на многих ведущих общественных и политических деятелей, в том числе на президента Вудро Вильсона, в смысле их дружественного отношения (sympathetic understanding) к сионизму". В 1917 г. он основал Американский Еврейский Конгресс (American Jewish Congress) и представлял его на Версальской конференции в 1919 г., став его президентом в 1925-29 и 1935-49 гг. B 1936 г. Уайз основал Всемирный Еврейский Конгресс (World Jewish Congress), президентом которого он был до своей смерти в 1949 г., "и в качестве такового был мировым вождем борьбы против Гитлера" (Американская Энциклопедия, Нью-Йорк 1968, т. 29. стр. 79-80). 5-го сентября 1939 г. Всемирный Еврейский Конгресс официально объявил войну Германии, что превращало всех евреев в Германии и оккупированных ей странах в "представителей вражеского народа", которых Женевская конвенция о ведении войны разрешает во время войны интернировать в концентрационных лагерях.
  3. Даже столь всесторонне осведомленные западные авторы, как Дуглас Рид, часто "плавают", как только речь заходит о России, что несомненно является следствием систематического искажения русской истории "заинтересованной стороной", создавшей себе, в особенности после 1917 года и, главным образом, в Англии и Америке, монополию в этой области.
  "Безземельных крестьян" в России, в отличие от западной Европы, вообще не было, за исключением тех, кто, формально принадлежа к крестьянскому сословию, занимался вместо земледелия торговлей, ремеслом, промыслами и т.д., но и они наделялись общинной землей, сдавая ее обычно в аренду односельчанам. Столыпинская реформа освободила крестьян от общинной зависимости, закрепив 16 милл. десятин в частную собственность 2,5 млн. крестьянских дворов. Одновременно гигантскими темпами проводилось землеустройство (ликвидация чересполосицы и т.д.), фактически сводившееся к установлению постоянной собственности и на общинную землю; т.ч. к 1916 году почти 60% надельной, т.е. бывшей общинною земли (общая площадь надельной земли, отведенной крестьянам после реформы 1861 г. составляла около 117 млн. десятин или более 127 млн. гектаров) перешли в личную собственность крестьянства. Помимо этого, русское крестьянство владело 30 млн. десятин земли, купленной на личные средства, и арендовало дополнительно не менее, чем 60 млн. десятин земли, главным образом у помещиков.
  Что касается думской истории, то распущена была также и Вторая Государственная Дума, отказавшаяся лишить депутатской неприкосновенности 55 соц.-дем. депутатов, замешанных в подготовке убийства императора, великого князя Николая Николаевича и П. А Столыпина, после чего последний провел в порядке чрезвычайного законодательства новый избирательный закон, обеспечивший Третьей Государственной Думе способное к продуктивной работе большинство. Земельная реформа вместе с землеустройством показала результаты лишь по прошествии нескольких лет, и прямого влияния на исход выборов в Думе не имела. Далее, Дуглас Рид ошибочно производит Столыпина в графы, что мы в переводе опустили.
  Небезынтересно, что "Американская Энциклопедия" посвящает Столыпину всего 14 строк (Нью-Йорк, 1968, т.25, стр.671), в которых его реформа даже не упоминается, сообщается лишь, что "он подчинил большую часть империи военно-полевому управлению для подавления растущей революции, и был убит в 1911 году". Думскому противнику Столыпина, сомнительному историку и политическому ничтожеству Милюкову, та же "Американская Энциклопедия" посвящает 74 строки, полные славословий.
  К той же области "объективной информации" относится и то, что автор известного в США труда о советском сельском хозяйстве, Наум Ясный ("The Socialized Agriculture of the USSR. Plans and Performance", Stanford 1949), на 17-ти страницах главы 9-й, посвященной дореволюционному русскому сельскому хозяйству перед Первой мировой войной, не говорит ни единого слова о реформе Столыпина и даже не называет его имени. Русское сельское хозяйство и положение крестьянства в России, подаются Наумом Ясным в совершенно ложном свете.
  Глава 30. РЕШАЮЩЕЕ СРАЖЕНИЕ ПЕРВОЙ ВОЙНЫ
  Война 1914- 918 г.г. была первой войной наций, а не одних только армий; ее влияние и последствия проникали почти в каждый дом в большинстве европейских стран и во многих неевропейских. Это было совершенно новое явление в мире, и оно было давно предсказано заговорщиками коммунизма и сионизма. В "Протоколах" 1905 г. (1902 г. - прим. перев.) стояло, что сопротивление их планам будет встречено "всеобщей мировой войной"; Макс Нордау знал уже в 1903 г., что палестинские амбиции сионистов будут осуществлены при помощи "грядущей мировой войны".
  Чтобы эти предсказания исполнились, показав таинственное знание событий задолго до их совершения, заговорщикам нужно было захватить контроль над правительствами, чтобы направлять государственную политику, а следовательно и военные операции, на службу целям заговора, а не национальных интересов. Как было показано выше, американский президент уже начиная с 1912 года был пленником своих тайных "советников"; если его описание Хаузом, как в анонимном романе, так и в открыто опубликованных "Частных заметках" верно, то оно полностью соответствует тому, о чем уже много раньше писали "Протоколы": "...мы заменим правителя карикатурой президента, взятого из толпы, из числа наших марионеток, наших рабов".
  В начальной стадии мировой войны от Вильсона не требовалось особо активного участия в осуществлении задуманного грандиозного "плана": свою роль он должен был сыграть позднее. Вначале главной задачей было взять под контроль британское правительство. Борьба за осуществление этой цели продолжалась два года, закончившись победой заговорщиков, чья деятельность оставалась совершенно неизвестной широким массам общественности. Это сражение, разыгранное в лабиринте международной политики, было поистине решающей битвой первой мировой войны. Именно она привела к величайшим и наиболее продолжительным последствиям, определившим весь дальнейший ход 20-го столетия; эти последствия продолжали определять события между первой и второй мировой войнами, как и во время второй войны, а в наше время они же являются самой вероятной причиной любой будущей третьей "всеобщей войны". Ни одно сражение 1914-1918 гг. не имело такого значения для будущего всего мира, как захват британского правительства заговорщиками в 1916 г. Весь этот процесс остался совершенно скрытым от втянутых в военные события народов. От начала войны и до самого ее конца англичане верили, что они воюют против прусского милитаризма, а американцы видели причину всех бед в неисправимой склонности европейских народов к взаимным ссорам.
  В 1914 году в Англии еще не было того положения, какое создалось в Америке после того, как президент Вильсон оказался послушным орудием в чужих руках. Руководящие политические и военные должности были заняты людьми, которые оценивали любое предложение относительно политического и военного ведения войны только с одной точки зрения: поможет ли оно выиграть войну и будет ли оно в согласии с интересами государства. С такой точки зрения предложения сионистов были, разумеется, неприемлемы. История первых двух лет четырехлетней войны состояла в закулисной борьбе за то, чтобы убрать этих упрямцев и заменить их послушными пешками. До 1914 года заговор смог проникнуть не далее преддверий министерств, если не считать судьбоносного шага Бальфура в 1903 году. После 1914 года все более широкие круги ведущих политиков начали "отвлекаться" в сторону сионистского предприятия. Сегодня хорошо известно, что политические деятели руководятся практическими соображениями (общественной популярности, вербовки голосов избирателей, финансовой поддержки и пр.); все это давно раскрыто множеством авторитетных свидетельств, и уже давно известно, где для всего этого имеются наибольшие средства. Но в то время нужно было быть особенно дальновидным, чтобы видеть в сионизме ключ к политической карьере. Поэтому не исключено, что побудительным мотивом многих из них было нечто вроде бальфурского романтизма; исторические источники этого периода довольно туманны, и неспособны объяснить необъяснимое. Мало того, англичане всегда имели слабость маскировать свои действия высокими моральными соображениями, и даже уверять в этом самих себя; именно это продиктовало английскому историку Маколею (Macauley, 1800-1859) его знаменитые слова: "Нет более смешного зрелища, чем английская общественность во время одного из ее очередных припадков моральности". Возможно, поэтому, что некоторые из участников интриги (а это безусловно была интрига) думали, что они поступают правильно. Этот процесс самообмана виден в одном из заявлений, которое автору удалось обнаружить, и которое ясно указывает на про-сионистскую группу в высоких британских сферах того времени, а также на ее мотивы того характера, который был высмеян Маколеем.
  Источник этих сведении - Оливер Локер-Лампсон, консервативный член парламента в начале нашего столетия. Сам он никогда не играл особой роли и позже стал известен лишь своей фанатичной поддержкой сионизма в парламенте и вне его, но он был близким другом многих ведущих политиков, отдавших британский народ под надзор сионистов. В 1952 г. он писал в одном из лондонских еженедельников: "Уинстон, Ллойд Джордж, Бальфур и я - мы все были воспитаны как ярые протестанты, верившие, что приход нового Спасителя совершится после возвращения Палестины евреям". Это - ничто иное, как мессианская идея кромвелевских тысячелетников, пересаженная на почву 20-го столетия. Справедливость этого заявления могли бы подтвердить только названные им люди, но все они, кроме одного, сейчас уже умерли. Насколько же все это могло быть действительной основой протестантизма, "ярого" или не ярого, мы предоставляем судить нашим английским читателям. Никто однако не рискнет, утверждать, что на подобной идее можно строить государственную политику или вести операции во время войны. Кроме того, она выражает ту же нечестивую мысль, которая направляла и "пророка" Монка, и всех людей этого сорта: что Господь Бог забыл свои обязанности и что, раз Он их не исполняет, то их нужно выполнить за Него. Так или иначе, была организована группа людей, которых мы можем называть тем именем, которое они сами себе избрали: "ярые протестанты".
  Когда началась первая мировая война, эти "ярые протестанты" поставили себе целью до6иться власти и переключить военные операции в Европе на передачу Палестины сионистам. Хаим Вейцман также не сидел, сложа руки, с тех пор, как мы в последний раз видели его в 1906 году запершимся в Манчестере с Бальфуром, и немедленно начал действовать: "Сейчас настало время... политическая ситуация будет благоприятной", - писал он в октябре 1914 года. Он связался с неким С. П. Скоттом, издателем левой газеты "Манчестер Гардиан", которая никогда не уставала (как тогда, так и теперь) заниматься делами, не касавшимися собственной страны. Скотт был в восторге, узнав, что его собеседник "еврей, ненавидящий Россию", - ту самую Россию, союзницу Англии, которая, наступая с Востока, спасала в этот момент от гибели английскую и французскую армии; он тут же повел Вейцмана с собой завтракать у Ллойд Джорджа, занимавшего в то время пост министра финансов. Вейцман нашел, что Ллойд Джордж оценивал войну в Европе "чрезвычайно легкомысленно", однако к сионизму он относился с "теплым сочувствием" и предложил встретиться с Бальфуром, что и состоялось 14-го декабря 1914 года. Вспоминая прежний разговор в 1906 году, Бальфур "весьма небрежно" спросил, чем он практически может помочь Вейцману, получив ответ: "не сейчас, когда грохочут пушки; я приду снова, когда военное положение прояснится". Дагдейл, с чьим описанием событий Вейцман вполне согласен, пишет от его имени: "Я не продолжал начатого разговора, так как время и место не были благоприятны". Это был тот самый разговор, во время которого Бальфур непринужденно пообещал, что "когда пушки перестанут стрелять, Вы получите Ваш Иерусалим".
  Хаим Вейцман не ухватился за "небрежное" предложение Бальфура по очень веским причинам. Главная квартира сионистов находилась в то время в Берлине, и коллеги Вейцмана ожидали победы Германии. Они хотели получить полную уверенность в исходе войны, прежде чем выложить карты на стол. Когда впоследствии было окончательно решено поставить на карту союзников, "пушки все" еще "грохотали", но бойня в Европе отнюдь не помешала д-ру Вейцману "продолжить начатый разговор". Он не притворялся больше перед Бальфуром (наверняка не сообразившим, что было на уме у его посетителя), что "время... неблагоприятно", и что он подождет "когда прояснится военное положение". Весьма знаменательно, что некоторые из лиц, бывших участниками этих собеседований, оставшихся неизвестными широкой публике, всячески старались скрыть их вообще или спутать даты; в то время предполагалось, что единственной заботой политиков должна была быть судьба Англии. Мы уже приводили один из явных примеров этого: путаница с датой второй встречи Бальфура с Вейцманом, о которой только что было рассказано. Точно так же и Ллойд Джордж писал впоследствии, что он впервые встретил Вейцмана в 1917 году, будучи уже премьер-министром, и что якобы эта встреча была "случайной". В своих записках Вейцман его исправляет: "Фактически, активность Ллойд Джорджа в пользу создания еврейского государства началась задолго до того как oн стал премьер-министром и в течение этого времени мы несколько раз встречались с ним".
  Последовала третья встреча с Бальфуром, "замечательный разговор, продолжавшийся несколько часов" и прошедший "исключительно удачно". Вейцман еще раз подчеркнул свою ненависть к России, верному союзнику Англии, несшему тяжелые потери в общей борьбе. Бальфур мягко удивился: "как можете Вы, будучи другом Англии, быть против России, когда она так много делает, чтобы помочь Англии выиграть войну". Однако, как и при прежних встречах; когда речь шла об антисионистских убеждениях британских евреев, он не собирался всерьез противоречить, закончив разговор словами: "Вы служите великому делу; мы должны еще много раз встретиться с Вами".
  Ллойд Джордж предупредил Вейцмана, что "несомненно будет серьезная оппозиция в известных еврейских кругах", на что у Вейцмана было заготовлено стандартное возражение, что одни только "богатые и влиятельные евреи в большинстве своем против нас". Как ни странно, этот скользкий ответ представился "ярым протестантам" вполне убедительным, хотя почти все они были людьми богатыми и влиятельными, и вскоре они стали относиться к своим соотечественниками - британским евреям, с той же враждебностью, как и требовательный пришелец из России, Хаим Вейцман. Сионизм встретился с оппозицией еще с одной стороны. У вершин власти все еще стояли люди, думавшие в первую очередь о своем служебном долге и о победе над врагом. Они не допускали вражды к союзнику и не позволили бы ненужной траты сил в палестинской авантюре. Это были: премьер-министр Герберт Асквит, военный министр лорд Китченер, сэр Дуглас Хэйг, ставший вскоре главнокомандующим во Франции, и сэр Вильям Робертсон, начальник штаба британских войск во Франции, впоследствии начальник имперского генерального штаба.
  Асквит был последним лидером либеральной партии, пытавшимся совместить идею либерализм с национальными интересами и религиозными верованиями, в отличие от того как этот термин понимается в течение последних сорока лет (написано в 1955 г. - прим. перев.), согласно с его толкованием в "Протоколах": "Когда мы ввели в государственный организм яд либерализма, вся его политическая структура изменилась; государства оказались пораженными смертельной болезнью - заражением крови...". С устранением Асквита либерализм в его первоначальном значении в Англии умер, а либеральная партия сошла на нет, потеряв всякое значение, оставив после себя одно имя, которое стало затем, главным образом, служить ширмой для коммунизма с его легионами "утопических мечтателей". Асквит впервые узнал о назревавшей интриге, получив предложение о создании в Палестине еврейского государства от своего еврейского министра Герберта Самуэля, который в свое время присутствовал на завтраке с Вейцманом и Ллойд Джорджем в декабре 1914 г. и теперь уведомил обоих, разумеется, о своем предложении заранее. Асквит записал об этом следующее: "Самуэль советует использовать британские войска для захвата Палестины, страны пустынных гор, по размеру равной Уэльсу, в значительной своей части совершенно безводной. Он полагает, что на этой мало заманчивой территории можно будет поселить от трех до четырех миллионов европейских еврее"... меня мало увлекает это предложение, которое только наложит на нас новые обязательства... единственный другой сторонник этого предложения - Ллойд Джордж, и незачем добавлять, что ему совершенно наплевать как на евреев, так и на их роль в будущем".
  Асквит, вполне правильно оценивший взгляды Ллойд Джорджа, остался при своем мнении до конца. Десять лет спустя, давно уже в отставке, он посетил Палестину, записав затем: "Болтовня о превращении Палестины в еврейское национальное государство представляется мне сейчас такой же фантазией, какой она была и раньше". Отрицательным ответом в 1915 году он подставил себя и свой пост главы правительства под удар. Пока он мог, он не позволял вовлечь свою страну в палестинскую авантюру, разделяя мнение военного руководства, что война может быть выиграна - если это вообще возможно - только на главных полях сражений, в Европе.
  Военный министр лорд Китченер, также разделявший эти взгляды, пользовался в Англии громадным авторитетом и популярностью. Он считал, что главной военной задачей в настоящий момент было обеспечить дальнейшее участие России в войне (в то время, как сионисты стремились к ее разгрому, поставив об этом в известность "ярых протестантов"). Китченер был послан: в июне 1916 года в Россию. Крейсер "Хемпшайр", на котором он ехал, погиб (не узнали ли сионисты в Берлине "случайно" о его поездке и маршруте?). Знатоки утверждают, что он был единственным, кто мог в этот момент поддержать Россию. С его смертью исчезло главное препятствие, сдерживавшее как революцию в России, так и планы сионистов. Вполне возможно, что навязать Западу сионизм не удалось бы, если бы Китченер остался жив. Автор этих строк помнит, что солдаты западного фронта, узнав о его гибели, восприняли это, как серьезное военное поражение. Их интуиция была ближе к истине, чем они сами могли догадаться.
  После этого на пути сионистов к их целям остались только Асквит, Робертсон, Хэйг и английские евреи. Сеть интриги расширялась. Газеты "Таймс" и "Сандей Таймс" присоединились к "Манчестер Гардиан" и его увлечению сионизмом, а внутри и вокруг правительственного кабинета к Бальфуру и Ллойд Джорджу примкнули новые его сторонники. Лорд Мильнер (Milner, влиятельный масон, в свое время зачинщик англо-бурской войны - прим. перев.) открыто заявил: "Если арабы думают, что Палестина будет арабской - они глубоко ошибаются"; в этот момент полковник Лоуренс подымал арабов на восстание против Турции, обещая им независимость. Филип Керр (будущий лорд Лотиан, в то время личный секретарь Ллойд Джорджа) выразил уверенность, что после "обуздания бешеной собаки в Берлине", как английская пропаганда представляла германского кайзера (внука королевы Виктории и двоюродного брата короля Георга V - прим. перев.), должна возникнуть "еврейская Палестина". Сэр Марк Сайкс, главный секретарь военного кабинета в Лондоне и "одна из наших самых ценных находок" (Хаим Вейцман), усердно развивал идею "освобождения евреев, арабов и армян".
  Подобной подтасовкой исторических фактов всем известное "большинство" любого народа всегда можно "убедить" в чем угодно. Арабы и армяне были там, где они жили все время, и не собирались переселяться куда бы то ни было. Европейские евреи были столь же свободны или несвободны, как и все остальные европейцы: палестинские евреи ясно продемонстрировали желание переселиться в Уганду, евреи Европы и Америки хотели оставаться там, где они были, и только ожидовленные русские хазары, понукаемые талмудистами, рвались в Палестину. Формула, придуманная Сайксом, была еще одним несчастьем для будущих поколений, поскольку она изображала палестинскую авантюру, как одну из нескольких, связанных между собой проблем. В отличие однако от прочих "ярых протестантов", он был экспертом в делах Ближнего Востока, и должен был знать лучше других; чем все это пахло.
  Другой рекрут сионизма, лорд Роберт Сесиль, также пользовался лживой формулой "Аравия - арабам. Иудея - евреям, Армения - армянам" (об освобождении армян впоследствии все совершенно забыли), и это тем более странно, что в роде Сесилей был большой опыт государственной деятельности; похоже, что сионизм обладает какими-то средствами оглуплять вполне нормальных и образованных людей. Например, то г-же Бальфур (наполовину происходивший из рода Сесилей) в других вещах обладал вполне сесильской мудростью, составив записку о реорганизации Европы после войны, до сего времени слывущую образцом государственного ума; в вопросе сионизма он действовал, однако, как одурманенный наркотиками.
  Не менее странным представляется и пример лорда Сесиля. Автор этих строк присутствовал на его докладе о Лиге Наций в 1930 г. в Берлине. Высокий, сутуловатый, с лицом коршуна и блестящими врожденными данными, он предупреждал об опасностях будущего, как бы прорицая с горной вершины знания, с гробовой мрачностью цитируя "иудейских пророков". На молодого тогда журналиста, плохо понимавшего, что именно Сесиль имеет в виду, его выступление произвело большое впечатление. Сегодня, хотя он уже научился кое-чему, автору это все еще представляется загадочным; пророк Иеремия, например, наверняка был ярым анти-сионистом. Хаим Вейцман пишет о том же лорде Роберте следующее: "Для него восстановление еврейской родины в Палестине и организация мира в виде большой федерации были дополняющими друг друга чертами последовательных шагов в деле управления человечеством... будучи одним из основателей Лиги Наций, он придавал еврейской родине столь же большое значение, как и самой Лиге".
  Здесь выбалтывается большой секрет; но понимал ли это сам лорд Роберт? Завоевание Палестины для поселения в ней русских сионистов было "последовательным шагом", в "деле управления человечеством". (Как не вспомнить здесь слова лорда Актона о "плане" и его "директорах"?) "Мировая федерация" - составная часть одного и того же плана. Основная концепция подобного объединения, в любых его формах, требовала, чтобы нации отказались от своей суверенности, чтобы исчезли все национальные независимые государства (то же самое, разумеется, является и лейтмотивом "Протоколов"). Но если нации должны исчезнуть, то почему вдруг процесс их ликвидации начинается с создания еще одной нации, если только именно ей не отводится роль верховной власти в "деле управления человечеством"? Не забудем, что эта доктрина высшей нации проходит красной нитью в равной степени через (фальсифицированный) Ветхий Завет, Талмуд, "Протоколы" и весь традиционный сионизм. Поддержка сионизма лордом Робертом представляется непостижимой, поскольку унаследованная мудрость не оставляла у него сомнений в угрозе мирового деспотизма, о чем он в то же самое время писал "полковнику" Хаузу в Америке: "Не может быть сомнений в том, что по окончании этой войны нам нужно серьезно постараться создать инструментарий для обеспечения постоянного мира... Опасным в этом было бы только зайти слишком далеко... Более всего повредил делу мира провал попыток в этом направление после Ватерлоо. Теперь уже забыли, что Священный Союз был вначале задуман, как Лига принуждения народов к миру. К сожалению, она позволила отвлечь свои силы в сторону и фактически стала лигой поддержания тирании, в результате чего она потеряла всякое доверие, принеся к тому же громадный вред в других отношениях... Этот пример показывает, как легко самые лучшие намерения могут привести к печальным последствиям". Приведенная цитата показывает, что лорд Сесиль должен был бы ясно видеть угрозу "отвлечения сил в сторону", а заодно и то, что он, если верить тому, что пишет о нем Хаим Вейцман - заблуждался в истинном характере сионизма. Когда он писал эти слова, в Америке уже организовывалась д-ром Мезесом, шурином г. Хауза, новая "Лига принуждения к миру"; она была предшественницей многих последовавших затем поползновений в направлении мирового правительства, в которых нетрудно было увидеть намерение влиятельных группировок создать новую "лигу поддержания тирании".
  Таким образом к концу второго года первой мировой войны, собратье "ярых протестантов", заинтересованных не в Европе, а в Палестине, стало уже значительной группой, прятавшей внутри себя местечково-сионистское ядро. Господа Леопольд Эмери, Ормсби-Гор и Рональд Грэхем присоединились к поименованным выше "друзьям". Сионизм с их помощью проник во все правительственные департаменты, кроме военного, министерства. Каковы бы ни были первоначальные причины их увлечения сионизмом, теперь уже речь несомненно шла о вполне конкретном материальном вознаграждении: интрига имела целью убрать из правительства неугодных лиц и сесть самим на их места. Упорствующий премьер-министр Асквит был смещен в конце 1916 года. Опубликованные с тех пор источники показывают, как это было сделано, а по прошествии времени можно оценить и результаты. Общественности начали постепенно внушать, что Асквит неумело руководит страной в военное время. Насколько это обвинение было искренне, можно судить из того, что первым актом преемников Асквита была отправка английских войск из Европы в Палестину, в результате чего Ллойд Джордж без малого проиграл всю войну. 25 ноября 1916 года Ллойд Джордж внес предложение, чтобы его шеф (Асквит) отказался от председательства в военном совете, передав этот пост ему, Ллойд Джорджу.
  В нормальных условиях подобное требование было бы равносильно политическому самоубийству, но в то время правительство было коалиционным и либерала Ллойд Джорджа поддержали лидеры консерваторов Бонар Лоу и Эдвард Карсон, что имело действие ультиматума. Есть основания полагать, что оба упомянутых джентльмена искренне верили в блестящие способности Ллойд Джорджа; их трудно заподозрить в консервативном коварстве, предвидевшем что Ллойд Джордж в конечном итоге погубит всю либеральную партию.
  Ллойд Джордж потребовал также, чтобы - по его мнению - некомпетентный консерватор Бальфур был снят с поста Первого Лорда Адмиралтейства (морского министра в Англии). Либеральный премьер-министр Асквит с негодованием отказался как сдать свой пост в Военном Совете, так и уволить Бальфура (4 декабря 1916г.). Тогда он получил заявление Бальфура об отставке, на что он послал последнему копню своего письма с отказом уволить его. Бальфур, хотя он и был прикован к постели тяжелой простудой, нашел достаточно сил, чтобы послать второе письмо, настаивая на своей отставке, как этого требовал Ллойд Джордж, после чего последний также подал в отставку. Асквит остался в одиночестве, 6 декабря Бальфур (вышедший из правительства по требованию Ллойд Джорджа) уже настолько поправился, что смог принять Ллойд Джорджа. Пополудни собравшиеся партийные лидеры объявили, что они готовы служить стране под руководством Бальфура. Бальфур отказался, но заявил, что будет рад служить под руководством Ллойд Джорджа. Ллойд Джордж стал премьер-министром и назначил "некомпетентного" Бальфура министром иностранных дел. Так эти двое, втайне обязавшиеся поддержать сионизм, заняли высшие правительственные посты и с этого момента главные усилия британского правительства направлялись, в ущерб всему остальному, на захват Палестины, чтобы отдать ее сионистам. В 1952 г. автор этих строк прочел в нью-йоркском еврейском журнале "Коментари" письмо читателя, указывавшего, что евреи Северного Уэльса своими голосами сыграли в свое время решающую роль при избрании Ллойд Джорджа депутатом Палаты общин. Из заслуживающих доверия источников автору стало также известно, что адвокатская практика Ллойд Джорджа процветала благодаря многочисленной еврейской клиентуре; однако, поручиться за это сам автор не в состоянии. Денежную заинтересованность в данном случае исключить, по нашему мнению, нельзя; а неточность заявлений Ллойд Джорджа относительно его связей с сионистами, дважды опровергнутых Вейцманом, также говорит о многом..
  Так произошла перегруппировка центральных фигур на британской политической сцене. Ллойд Джордж, маленький ловкий адвокат в визитке, выглядел среди своих рослых коллег в старомодных фраках, как воробей среди ворон. Рядом с ним Бальфур, высокий, вялый, всегда готовый со скучающим видом парировать честный вопрос циничным ответом, и любитель развлечься теннисом, автор помнит его, медленно идущим в парламент Через Сент-Джемский парк. Вокруг этой пары - греческий хор министров, помощников министров и высоких чиновников, открывших в себе "ярый протестантизм". Возможно, что некоторые из этих попутчиков сионизма честно заблуждались, не разобрав, в чью телегу они сели. Ллойд Джордж был первым крупным политиком в ряду многих, хорошо знавших, откуда дует ветер; благодаря им казалось бы невинные слова "политик двадцатого века" приобрели зловещий смысл, и этот век обязан этим людям очень многими из своих бедствий.
  Что же касается отвлечения британских военных сил в сторону совершенно чуждой им цели, то после гибели лорда Китченера и отставки Асквита остался только один мужественный противник на этом пути; суровая фигура сэра Вильяма Робертсона, начальника британского штаба во Франции, противостояла одна клике вокруг Ллойд Джорджа. Присоединись он к ней, он получил бы титулы, блестящие приемы, золотые табакерки, звезды и ленты до самого пояса; он заработал бы состояние на одних авторских правах на все, когда-либо написанное им или за него; его именем были бы названы парижские бульвары. и он совершал бы триумфальные поездки по ликующим городам Европы и Америки; члены американского Конгресса и британской Палаты общин вставали бы при его появлении, к он въехал бы в Иерусалим верхом на белом коне. По окончании войны он даже не получил звания лорда, что не часто случается с британскими фельдмаршалами. Робертсон был единственным военным, выслужившимся до этого высшего чина из простых солдат, что в Англии, с ее маленькой профессиональной армией, было невероятным достижением. Он был прост, честен, крепко сложен, с резким выражением морщинистого лица. и выглядел, как бравый фельдфебель. Его единственной поддержкой в этой борьбе был главнокомандующий британских войск во Франции, сэр Дуглас Хэйг, из касты кавалерийских офицеров красавец-служака, идеал командира в глазах солдат. Грубоватый старый солдат Робертсон весьма неохотно посещал благотворительные спектакли, которыми заполняли свое время дамы общества во время войны и на одном из них ему случилось увидеть леди Констанцию Стюарт-Ричардсон, танцевавшую в костюме и на манер Айседоры Дункан. Один из присутствующих генералов, увидя нетерпение Робертсона, заметил: "Вы должны все-таки признать, что у нее очень красивые ноги". "Ноги, как ноги - недовольно проворчал Робертсон.
  Этому последнему из могикан выпала задача помешать переброске британских войск в Палестину. Все предложения он всегда рассматривал исключительно с точки зрения их значимости для войны и победы; если они помогали выиграть войну, их мотивы были ему безразличны; если нет - он отвергал их, независимо от любых иных соображений. Следуя этому правилу, он увидел в сионистском проекте опасное распыление сил, способное лишь отсрочить победу и даже поставить ее под угрозу. Он не собирался обсуждать возможные политические соображения и, вероятно, даже о них не подозревал; для него они не имели никакого значения. В августе 1915 года он заявил Асквиту, что "самым эффективным методом (для победы над центральными державами) является, разумеется, нанести решительное поражение их главным силам, все еще находящихся на западном фронте". Поэтому он энергично высказался против "вспомогательных кампаний на второстепенных фронтах и распыления сил во Франции... единственным критерием всех планов и проектов должно быть их влияние на ход войны".Для народов, ведущих войну, полезно иметь руководителей подобного образа мыслей, и очень вредно, если последние от него отходят. С помощью этой неопровержимой логики, палестинское предприятие (чисто политическое) оказалось по началу похороненным. Как только Ллойд Джордж стал премьер-министром, он немедленно приложил все усилия, чтобы перебросить силы для крупной кампании в Палестине: "Сформировав мое правительство, я немедленно поставил перед военным министерством вопрос о кампании в Палестине. Сэр Вильям Робертсон, который всячески старался отвратить опасность переброски войск из Франции... энергично этому воспротивился и в тот момент ему удалось настоять на своем".
  Робертсон подтверждает сказанное: "До декабря 1916 года (когда Ллойд Джордж стал премьер-министром) операции за Суэцким каналом носили в основном оборонительный характер, и как правительство, так и генеральный штаб... признавали первостепенное значение войны в Европе и необходимость оказать максимальную помощь армиям этого фронта. Это единодушие между министрами и военными не сохранилось после смены правительства... коренное расхождение во взглядах стало особенно заметным в вопросе Палестины... Всего через несколько дней после своего образования, новый военный кабинет приказал генеральному штабу обсудить возможность распространения военных операций на Палестину... Генеральный штаб оценил потребность в войсках в три добавочных дивизии, которые могли быть получены только за счет армии западного фронта... Генеральный штаб указал, что этот проект поведет к большим осложнениям и ослабит наши шансы на успех во Франции... Эти выводы весьма разочаровали министров, желавших немедленного занятия Палестины, однако они, не смогли быть опровергнуты... В феврале (1917 г.) военное министерство снова обратилось к начальнику генерального штаба, запросив, как шла подготовка осенней кампании в Палестине".
  Из этих выдержек становится ясным, как закулисное политическое давление может "отклонять" в сторону государственную политику и операции во время войны. В данном особом вопросе исход борьбы между политиками и военными в первую войну продолжает оказывать непосредственное влияние на жизнь народов вплоть до настоящего времени. Ллойд Джордж укрепил свою позицию шагом, еще раз показывающим, как давно уже была задумана подготовка палестинского предприятия, включавшая предварительный тщательный подбор "администраторов" для его поддержки. Он внес предложение, чтобы военный кабинет "привлек британские доминионы в гораздо большей степени, чем до сих пор, к обсуждению вопросов ведения войны". Сделанное в такой форме, это предложение встретило полное сочувствие английской общественности. Солдаты из Канады. Австралии, Новой Зеландии и Южной Африки дрались на фронтах бок-о-бок с собственными сыновьями. Дружный отклик заокеанских территорий на опасность, грозившую метрополии, тронул британское сердце, и англичане приветствовали более близкое сотрудничество "в вопросах ведения войны между лидерами Англии и ее доминионов.
  Однако, как уже говорилось, выше, "слова дипломата" и его "намерения" сильно разнятся от его действий. Предложение Ллойд Джорджа было лишь ловким маневром, чтобы заполучить в Лондон генерала Сматса (Smuts) из Южной Африки, которого сионисты считали своим самым ценным "другом" за пределами Европы и Америки, и он был вызван, чтобы потребовать завоевания Палестины. Население с правом голоса в Южной Африке разделено между бурами голландского происхождения и выходцам и из Англии столь поровну, что уже упомянутые ранее "текучие двадцать процентов" играют здесь еще более решающую роль, чем в Америке. Сионисты считали - а генерал Сматс им видно поверил, - что они смогут "обеспечить" ему нужные голоса на выборах. Один из его коллег, Б. К. Лонг (член парламента от партии Сматса, в прошлом сотрудник лондонского "Таймса") писал, что "важные (для выборов) еврейские голоса, крепко стоявшие за Сматсом и его партией", сильно помогли ему одерживать победы на выборах. В его биографии упоминается крупное наследство, полученное от, "богатого и влиятельного еврея" (пример ложности обвинений Вейцмана против богатых и влиятельных евреев; кстати тот же самый сэр Генри Стракош завещал соответственный подарок и Уинстону Черчиллю), а также и подаренные ему некими не названными по имени лицами дом и автомобиль. Другими словами, партийно-политические соображения Сматса не сильно отличались от таких же соображений Ллойд Джорджа, Хауза, а впоследствии и многих других, влияние же материальных факторов достаточно очевидно.
  Однако, в его биографиях часто упоминаются и религиозные (или псевдорелигиозные) мотивы, часто встречающиеся и у Ллойд Джорджа. Например, Сматс "предпочитал" Ветхий Завет Новому, и приводятся его слова: "Чем больше я старею, тем больше я интересуюсь иудаизмом". Автор встретился со Сматсом много лет спустя, уже зная, какую роль он сыграл в тогдашней истории. Теперь, в 1948 году, он был сильно озабочен ухудшением международного положения и взрывчатой роли в нем, которую играла Палестина. Ему было почти 80 лет, но он прекрасно выглядел, был бодр и держался прямо, с живыми, острыми глазами и маленькой бородкой. У него был жесткий характер, и при желании газеты могли бы нарисовать его весьма неприглядный портрет, будь они против, а не неизменно за него, своей же политической ловкостью он не уступал Ллойд Джорджу. Газетная пропаганда изображала его, как великого мастера англо-бурского примирения, однако когда он умер на своей одинокой трансваальской ферме, оба народа были более на ножах, чем когда либо, а действительное примирение стало делом следующих поколений. В Южной Африке он был не примирявшей, а разделявшей фигурой, и всем было известно, что настоящей силой позади его партии была не Англия, а концерн золотых и бриллиантовых приисков в Иоганнесбурге (еврейское предприятие, владелец - Гарри Ф. Оппенгеймер. - Прим. перев.) В 1948 г., когда пришлось открыть карты, Сматс первым выступил с поддержкой сионизма против стоявшего под сильным нажимом британского правительства.
  17 марта 1917 года генерал Сматс прибыл в Лондон, встреченный там беспрецедентными овациями, и отставка Робертсона казалась близкой. Эта триумфальная встреча - ранний образец привычной в наше время техники рекламирования нужных лиц печатью, послушно реагирующей на простое нажатие нужной кнопки. Тот же метод в несколько упрощенной форме известен и примитивным племенам Африки, где М`Бонго, великий глашатай, гордо выступает впереди черномазого царька с ревом "Великий Слон, Потрясатель Земли, Пронзатель Неба" и все такое прочее.
  Ллойд Джордж, как он сам пишет, представил Сматса имперскому военному кабинету как "одного из самых блестящих генералов". Военный опыт генерала ограничивался незначительной колониальной кампанией в Юго-Западной Африке, а в момент вызова в Лондон он все еще воевал с маленькой, но хорошо обученной армией из 20 тысяч туземных солдат-аскари под командой германского генерала фон Леттов-Форбек и двух тысяч немецких офицеров и унтер-офицеров (на голову разбивших англичан, но вынужденных затем капитулировать после общего поражения Германии в 1918 г. - прим. перев.). Похвала представлялась тем более великодушной, что вообще о профессиональных военных Ллойд Джордж был невысокого мнения: "Ни в какой другой профессии опыт и обучение не играют меньшей роли, наряду с чутьем и суждением".
  К этому времени, чтобы лучше изолироваться от "генералов" (кроме, разумеется Сматса), Ллойд Джордж поселился со своим маленьким воинственным комитетом в небольшом домике, "где они заседают дважды в день, все время обсуждая военные планы, хотя это вовсе не их, а мое дело; маленькая группа политиков, совершенно несведущих в войне и ее нуждах, пробует вести войну самостоятельно" (Робертсон). В апреле 1917 года генералу Сматсу было предложено представить этой группе отшельников свои соображения о том, как выиграть войну. Эти соображения сводились к следующему: "Палестинская кампания богата весьма интересными военными и даже политическими возможностями... остается обсудить более важный и сложный вопрос западного фронта. Я всегда считал обузой... что британские военные силы были целиком связаны этим фронтом" (когда давался этот совет, Россия гибла, переброска германских армий на западный фронт предстояла в ближайшем будущем, и угроза этому фронту неожиданно выросла до размеров смертельной опасности). Этот совет обеспечил Ллойд Джорджа не достававшей ему высокой военной поддержкой (из Южной Африки), и он немедленно послал от имени военного кабинета приказ командующему английскими войсками в Египте начать наступление на иерусалимском направлении. Генерал Муррей возразил, что его силы для этого недостаточны, после чего он был смещен. Командование было предложено генералу Сматсу, которого Ллойд Джордж считал "способным с большой решительностью провести кампанию на этом участке".
  Сэр Вильям Робертсон одержал затем самую крупную победу в ходе всей войны. Он лично побеседовал с генералом Сматсом, о военных способностях которого судить было довольно трудно, поскольку он никогда не имел возможности испытать их в тех мелких кампаниях, в которых он до тех пор принимал участите. Зато его политические способности не подлежали сомнению; он был осторожнейшим из людей, и не испытывал ни малейшего желания обменять лондонские триумфы на риск поражения на поле брани, что разрушило бы его политическую будущность в Южной Африке. Поэтому после разговора с Робертсоном он ответил на предложение Ллойд Джорджа отказом. Дальнейший ход событий показал, что фиаско на Ближнем Востоке ему удалось бы избежать, но предвидеть это заранее было невозможно, и таким образом еще один завоеватель прозевал возможность въехать в Иерусалим на белом коне. Как известно, политики обычно очень ценят подобные возможности, сколь бы комичными они иной раз ни представлялись, и впоследствии генерал Сматс весьма сожалел о потерянных шансах: "Вступить в Иерусалим! Какие это были бы воспоминания!". В то время, однако, он заявил Ллойд Джорджу: "Я совершенно убежден, что в настоящее время наше военное положение никак не допускает наступательных операций для захвата Иерусалима и занятия Палестины".
  Ни этот неожиданный поворот генерала Сматса, ни развал в России и возникшая угроза западному фронту не в состоянии были повлиять на Ллойд Джорджа. В сентябре 1917 года он принял решение, что "войска, необходимые для крупной кампании в Палестине, могут быть сняты с западного фронта зимой 1917-I8 гг. и выполнить свою задачу в Палестине вовремя, чтобы вернуться во Францию для начала активных действий весной".
  Одному только Господу Богу удалось спасти соотечественников Ллойд Джорджа от наказания за подобное решение. Выиграть мировую войну в Палестине было невозможно, однако вполне возможно было проиграть ее во Франции, и эта опасность в то время была весьма велика. Однако Ллойд Джордж, оставленный даже Сматсом, все же сумел наконец получить военную поддержку со стороны новой фигуры, спустившейся, как на крыльях, на сцену, провозгласив лозунг о "зимней распутице", о чем будет речь ниже.
  Это был некий генерал сэр Генри Вильсон, наилучшим образом охарактеризовавший себя сам во время поездки в Россию в составе военной миссии в январе 1917 года: "Роскошный обед в министерстве иностранных дел... на мне офицерский крест Почетного Легиона, звезда и цепь ордена Бани, русские эполеты и серая каракулевая шапка, и в общем я был красавец-мужчина. На обеде и на последующем приеме я произвел фурор. Я был много выше ростом, чем великий князь Сергей, и, как мне сказали, я произвел во всех отношениях отличное впечатление. Великолепно!" Этому субъекту, самодовольно позировавшему на фоне русской трагедии, Ллойд Джордж и сионисты были обязаны долгожданными возможностями, Англия же без малого громадной катастрофой. Сэр Генри был очень высокого роста, худощав, гладок и улыбчив; один из тех нарядных, лощеных, красно-лампасных и окантованных золотом генштабистов, увешанных орденами и приводивших в бешенство усталых и покрытых окопной грязью солдат во Франции. Французская гувернантка обучила его в детстве говорить без акцента по-французски, за что нашего "Анри" обожали французские генералы, находившие его приятно свободным от английской чопорности; он был ирландского происхождения, но по ирландскому вопросу резко расходился с другими ирландцами, пока двое из них не застрелили его на пороге его лондонского дома в 1922 году, за что были повешены.
  Прежде сэр Генри был вполне согласен с мнением остальных военных о первостепенном значении главного фронта и безумии распылять силы на "побочных театрах", превзойдя всех в решительности, с которой он выразил основной принцип: "Чтобы закончить войну, надо бить немцев, а не турок... место, где можно убить больше всего немцев, находится здесь (во Франции), а поэтому каждый фунт наших боеприпасов должен со всех концов мира прибыть сюда. Вся история учит нас, что операции на второстепенных и маловажных театрах войны не оказывают влияния на главном фронте, лишь ослабляя занятые на нем силы" (1915).
  Никто, от фронтового солдата до выпускников военных академий, не станет с этим спорить. Ясно, что и в 1917 году сэр Генри не мог обнаружить никаких военных доводов, чтобы отказаться от этого основного принципа войны в пользу совершенно противоположного. Для объяснения его сальто-мортале, в этом вопросе не приходится, поэтому, ломать голову. От него не ускользнули ни успехи сионизма, ни подоплека спора между Ллойд Джорджем и его прямым начальником, сэром Вильямом Робертсоном. Сэр Генри учуял возможность выжить сэра Вильяма и сесть самому на его место. Неудивительно, поэтому, что, рассказывая о "поисках новых друзей" в этот период, Хаим Вейцман упоминает о "симпатии" со стороны генерала Вильсона, "большого друга Ллойд Джорджа", 23 августа 1917 г. сэр Генри доложил Ллойд Джорджу, что он "твердо верит, что если будет основательно разработан хороший план, то мы сможем очистить Палестину от турок и с большой вероятностью полностью разгромить Турцию за время зимней распутицы, не нарушая операции генерала Хэйга весной и зимой (во Франции)".
  Это и был тот рапорт, который дал Ллойд Джорджу необходимую поддержку для отдачи упомянутого выше приказа в сентябре 1917 г. Он ухватился за соблазнительную формулировку о "зимней распутице", снабдившей его военным доводом! Генерал Вильсон разъяснил ему, что "зимняя распутица" во Франции, во время которой армии якобы тонут в грязи и большое германское наступление невозможно, включает в себе "пять месяцев грязи и снега от середины ноября до середины апреля (1918 г.)". На этом доводе Ллойд Джордж основал свое решение перебросить из Франции "необходимые войска для большого наступления в Палестине", чтобы вернуть их к тому времени, когда они снова понадобятся во Франции Что же касается этой последней надобности, то генерал Вильсон, единственный из всех военных руководителей, авторитетно заявил Ллойд Джорджу, что никакого крупного германского наступления на западном фронте вероятно вообще не будет (как известно, оно началось в середине марта 1918 г.).
  Сэр Вильям Робертсон тщетно указывал на то, что весь этот календарный план совершенно иллюзорен; переброска войск встречалась с громадными трудностями морского транспорта, и к тому времени, когда последние дивизии Станут высаживаться в Палестине, первым уже надо будет переправляться обратно во Францию. В октябре 1917 г. он еще раз предупредил, что войска, взятые из Франции, не успеют вернуться туда к началу летних боев: "Правильным военным решением является продолжать оборонительные операции в Палестине... и искать решения на западе... все резервы должны быть брошены на западный фронт". В этот решающий момент, главный заговорщик во всей этой истории - случай - также пришел на помощь сионистам. Правительство в Лондоне, по-видимому почти забывшее о западном фронте, пристало Робертсону с требованиями дать им Иерусалим, "в виде рождественского подарка" (одна эта фраза заставляет вспомнить замечание Вейцмана в 1914 г. о "легкомыслии", с которым Ллойд Джордж смотрел на войну). Такой же нажим заставил генерала Алленби в Палестине предпринять пробное наступление; к его удивлению, турки оказали лишь слабое сопротивление, и он без особых трудностей занял Иерусалим.
  В общем балансе военных действий этот успех не имел ни малейшего значения, но после него удержать Ллойд Джорджа уже было невозможно. Войска перебрасывались из Франции без всякого учета того, что там ожидалось. 6 января 1918 г. генерал сэр Дуглас Хэйг жаловался, что накануне решающих боев его армии во Франции были существенно ослаблены; в пехоте ему недоставало 114 тысяч солдат. 10 января 1918 г. военное министерство вынуждено было издать приказ о снижении числа батальонов в каждой дивизии с 12 до девяти. Свободная печать могла бы в такое время дать Робертсону необходимую ему поддержку общественного мнения. Он ее не получил, поскольку к тому времени уже было создано положение, предсказанное "Протоколами" в самом начале века: "Мы должны заставить правительства... действовать в направлении, нужном для нашего широко задуманного плана... с помощью того, что мы представим, как общественное мнение, и что будет тайно подстроено нами при помощи новой т.н. великой державы - печати, которая, за немногими исключениями, которые можно игнорировать, уже полностью в наших руках". Видные авторы и журналисты готовы были предупредить общественность о надвигавшейся опасности, но им не дали возможности высказаться.
  Наиболее известным военным обозревателем "Таймса" был в то время полковник Репингтон, пользовавшийся наивысшим во всем союзном мире авторитетом в этой области. В своем дневнике того времени он записал: "Все это ужасно, и это будет означать снижение на одну четверть нашей пехоты во Франции и к неизбежному смятению во всех наших войсках в момент приближающегося кризиса. Еще никогда я не чувствовал себя столь несчастным с самого начала войны... Мне удается сказать лишь немногое, поскольку издатель "Таймса" часто переделывает мою критику, либо же ее вообще не опубликовывает... если "Таймс" не вернется к своей независимой линии и не станет на страже интересов общественности, мне придется умыть руки и уйти".
  Когда предупреждения Робертсона о близкой опасности начали сбываться, он был уволен. Желая получить одобрение палестинской авантюры, Ллойд Джордж представит свой план Высшему Военному Совету союзников в Версале. В январе 1918 года союзные специалисты утвердили план, "при условии, что Западный фронт будет полностью обеспечен". По требованию Клемансо, сэр Вильям Робертсон повторил свое предупреждение ( том, что этот план представляет для Западного фронта смертельную опасность. По окончании совещания Ллойд Джордж сделал ему сердитый выговор и тут же назначил на его место сэра Генри Вильсона. Прежде чем уйти со своего поста, сэр Вильям сделал последнюю попытку предотвратить близящуюся катастрофу. Он поехал (в том же январе) в Париж просить командующего американскими войсками, генерала Першинга, пополнить ослабленный фронт (к тому времени еще только четыре с половиной дивизии американских войск высадились во Франции). Верный солдатскому долгу, генерал Першинг дал ответ, какого ожидал сэр Вильям и как он и сам ответил бы на его месте: "Он иронически заметил, что мою просьбу о помощи на западном фронте трудно примирить с желанием мистера Джорджа действовать наступательно в Палестине. К сожалению ответить на это было нечем, разве что тем, что если бы дело зависло от меня лично, то ни один солдат и ни одно орудие в Палестину посланы бы не были".
  После этого от сэра Вильяма Робертсона не "зависело" уже больше ничего. Его воспоминания отличаются от мемуаров Ллойд Джорджа и других политиков тем, что в них нет никакой горечи; он думал только о долге. Об обращении с ним самим он пишет только, что "в течение 1917 года моей неприятной обязанностью часто было возражать против военных предприятий, которые премьер-министр хотел поручить армии; несомненно, что моя оппозиция повела к его решению испробовать другого начальника Имперского Генерального Штаба... По поводу моего увольнения, следовательно, говорить было не о чем и я ни о чем и не говорил". Так этот замечательный человек уходит из нашей повести, уступая место многим, гораздо менее достойным. Однако его труды не пропали, поскольку до самого своего увольнения ему удалось сохранить разреженному английскому фронту ровно столько солдат и орудий, что в дни величайшего напряжения, в марте 1918 г., он смог удержаться, как рвущийся канат иной раз держится на последней нити.
  После того, как "его ушли", два человека, стоявшие вне правительства и вне армии, продолжали борьбу, и их усилия заслуживают быть отмеченными, как последние попытки сохранить принципы свободного, независимого и бдительного газетного репортажа. Полковник Репингтон был в прошлом кавалерийский офицер, почитатель красивых женщин, остроумный собеседник и бравый рубака. Его дневники рисуют незабываемую картину пустой салонной жизни в то время, когда во Франции армии сражались одна против другой, а в Лондоне плелись сети политических интриг. Он не пренебрегал этой жизнью и, хотя видел ее неуместность, считал, что одним унынием делу тоже не помочь. Он был столь же честен и такой же патриот, как и Робертсон, и абсолютно неподкупен; многочисленные заманчивые предложения (явно делавшиеся с намерением заставить его молчать) не оказывали на него действия. Он писал: "Мы перебрасываем миллионы людей на второстепенные театры войны, ослабляя наши армии во Франции в момент, когда немчура готова бросить на нас все свои силы, освободившиеся в России... мне не удается получить поддержку издателя "Таймса", нужную чтобы пробудить страну, и я думаю, что мне скоро придется с ним расстаться (автор обнаружил дневник полковника Репингтона, работая над этой книгой, и увидел, что его собственный опыт работы с тем же издателем "Таймса" 20 лет спустя был совершенно аналогичен). Месяцем позже он записал: "Во время бурного разговора я прямо сказал Джеффри Доусону, что его раболепство перед военным кабинетом в текущем году было в значительной степени причиной опасного положения нашей армии... я не желаю больше иметь ничего общего с "Таймсом".
  После этого в Англии остался только один человек который хотел и мог писать правду. Редактор "Морнинг Пост" Г. А. Гвинн, не показывая цензору, опубликовал статью полковника Репингтона, разоблачавшую ослабление нашего фронта во Франции накануне немецкого наступления. И он, и полковник Репингтон подверглись судебному преследованию и были оштрафованы (судя по всему, общественное мнение было слишком на их стороне, чтобы можно было подвергнуть их более суровому наказанию). Робертсон писал полковнику Репингтону: "Как и Вы, я делал все, что было в интересах страны, и результат был точно таким, какого я ожидал... Однако самое главное - это держаться прямого пути и тогда можно быть уверенным, что то, что сейчас представляется злом, в конце концов послужит делу добра". В результате всего этого сэр Эдвард Карсон, в свое время по неведению помогший Ллойд Джорджу стать премьер-министром вышел из состава правительства, заявив издателю "Таймса", что его газета только рупор Ллойд Джорджа, а единственной независимой газетой остается "Морнинг Пост". Гвинн сообщил полковнику Репингтону, что правительство хочет уничтожить "Морнинг Пост", т.к. "это одна из немногих оставшихся независимыми газет". Перед началом Второй мировой войны газета действительно была "уничтожена", как об этом уже упоминалось выше. После этого в Англии остался всего один еженедельник "Truth", который в течение долгих лет старался держаться принципа беспристрастного и независимого репортажа, но в 1953 г. он перешел в другие руки и также был приструнен.
  Два года войны, в течение которых в Англии главенствовал Ллойд Джордж, были чреваты последствиями, продолжающими оказывать влияние и на наше время; думается, что нам удалось показать, как он пришел к власти и какой высшей цели он служил. За полтора года он преодолел всю оппозицию и, переправив, громадную массу войск из Франции в Палестину, подготовил наконец завершение своего рискованного предприятия. 7 марта 1918 г. он приказал начать "решительное наступление" для завоевания всей Палестины, и отправил генерала Сматса к генералу Алленби с соответствующими инструкциями. 21 .марта 1918 г. началось давно ожидавшееся немецкое наступление во Франции с участием всей пехоты, артиллерии и авиации, освободившихся на русском фронте. "Решительное наступление в Палестине пришлось остановить и каждого солдата, которого только можно было выжать из Палестины, спешным порядком повезли обратно во Францию. Вплоть до октября 1918 г. общее число войск в Палестине, по данным генерала Робертсона, составляло 1.192.511 солдат и офицеров. 27 марта 1918 г. полковник Репингтон писал: "Это самое страшное поражение в истории нашей армии". Немцы сообщили, что к 6 июня они захватили 175.000 пленных и свыше 2000 орудий. Подтвердилась правота последних слов в письме сэра Вильяма Робертсона полковнику Репингтону, которые продолжают быть обнадеживающим предсказанием для людей доброй воли и в наши дни. Именно, держась прямого пути, Робертсон сумел сохранить достаточно сил, чтобы ценой невероятных усилий удержать фронт до прибытия американских подкреплений, после чего война фактически была выиграна. Само собой разумеется, что если бы Россия была во время поддержана, а вместо палестинской экскурсии все силы были сконцентрированы во Франции, то война закончилась бы раньше и, вероятно, без вмешательства Америки. Однако все это вовсе не послужило бы целям грандиозного плана "управления человечеством".
  Здесь автор пишет как непосредственный участник событий, и вполне возможно, что это придает известную окраску тому, что говорится о происшедшем, результаты которого, испытанные его поколением, трудно назвать положительными. Я хорошо помню грозную атаку немцев 21 марта 1918 года; я видел ее на земле и с воздуха, участвуя весь первый месяц в боях, пока меня не эвакуировали в тыл на носилках. Я помню приказ генерала Хэйга, что каждый солдат должен сражаться до последнего там, где он стоит; этот приказ висел в столовой моего авиаотряда. Я не сожалею о пережитом, и не хотел бы вычеркнуть его из моей жизни, даже если бы я мог это сделать. Но теперь, когда я вижу скрытые мотивы и средства, которыми все это было вызвано, мне хотелось бы, чтобы будущие поколения упорнее придерживались "прямых путей" сэра Вильяма Робертсона, зная немного больше о том, что происходило тогда и продолжается сейчас, и способствуя тому, чтобы в конечном итоге обратилось к добру то, что сейчас представляется злом. Именное этой целью автор и пишет эту книгу.
  Благодаря победе в Европе, желаема территория в Палестине была в конце концов получена. Однако одно дело захватить территорию, а другое - создать на ней что-либо. На этой земле сначала должна была быть воздвигнута "родина" сионизма, а затем его "государство" (а, в конечном итоге, вероятно еще и "империя"). Одна Англия не была, разумеется , в состоянии достигнуть всего этого. Не было прецедента в истории чтобы арабская территория, завоеванная европейцами, была подарена азиатскому народу. В такую сделку нужно было втянуть несколько наций, много наций, надо было основать "фирму", чтобы придать всему этому вид приличного гешефта. Необходима была "лига наций" и, прежде всего, требовалось американское "вмешательство". Эта вторая часть общего плана действий также уже подготовлялась заранее; пока английские войска захватывали нужную полосу земли, ловкие адвокаты искали путей, чтобы подделать законные акты на землевладение, основать "торговую компанию" и пустить в ход нужное предприятие.
  Ллойд Джордж сделал свое дело, и его роль заканчивалась. Читатель должен теперь бросить взгляд на другой берег Атлантики и посмотреть что там затевали господа Хауз, Брандейс и раввин Стефен Уайз. Некий г-н Вудро Вильсон играл во всем этом лишь призрачную роль.
  Глава 31. ПАУТИНА ИНТРИГИ
  Слова "заговор" и "интрига", часто употребляющиеся в этой повести, принадлежат не автору этих строк, а исходят из осведомленных источников. Артур Д. Хоуден (Howden), писавший биографию "полковника" Хауза в тесном контакте с этим последним, сам дал заглавие настоящей главе. Описывая события, в центре которых в Америке во время войны 1914-1918 гг. стоял Хауз, он писал: "Паутина интриги плелась вокруг обоих берегов Атлантического океана". Правительство Ллойд Джорджа в Англии и президент Вильсон в Америке вначале завязли в этой паутине независимо друг от друга. В годы 1914-1917 обе "сети", в Лондоне и Вашингтоне, были объединены связями через океан и Хоуден описывает, как это происходило. После этого оба правительства оказались опутанными одной сетью, и никогда более с тех пор не могли из нее вырваться.
  В годы президентства Вильсона настоящим президентом Соединенных Штатов был Хауз, которого раввин Уайз характеризует в своих записках, как "связного между правительством Вильсона и сионистским движением". Член Верховного суда США Брандейс, решивший, как упоминалось выше, "посвятить свою жизнь" сионизму, был "советником президента по еврейским вопросам" (Вейцман); здесь впервые в ближайшем окружении американских президентов появляется влиятельная фигура "советника" неизвестная до тех пор, не предусмотренная никакими конституциями и становящаяся теперь постоянным атрибутом правительственного аппарата. Главным сионистским активистом был раввин Уайз, находившийся в постоянной связи с Хаузом и Брандейсом. Хауз (вместе с выплывшими в ту же эпоху на поверхность Бернардом Барухом) фактически назначал министров, т.ч. один из выбранных ими представился Вудро Вильсону со словами: "Мое имя Лэйн, господин президент, и мне кажется, что я - министр внутренних дел". Президент проживал в Белом Доме в Вашингтоне, но его часто видели посещавшим маленькую квартиру на Восточной 35-ой улице Нью-Йорка, где жил Хауз. Со временем это повело к недоуменным вопросам, и президент объявил как-то одному из своих партийных коллег: "Хауз - мое второе я, мое независимое я. Наши мысли совершенно одинаковы". Хауз постоянно бывал в Вашингтоне, где он руководил президентскими интервью и ведал корреспонденцией президента; поджидая министров вне зала совещаний кабинета, он давал им указания, что они должны были говорить внутри. Из своей нью-йоркской квартиры он управлял Америкой, пользуясь частными телефонными линиями, соединявшими его с Вашингтоном: "мне достаточно было снять трубку, чтобы немедленно говорить с государственным секретарем". Для государственных решений не нужно было спрашивать согласия президента. Хауз "не нуждался в подтверждении своих распоряжений... достаточно было, чтобы президент не возражал, и я знал, что дело идет дальше". Другими словами Вильсону нужно было возражать, чтобы задержать или изменить любое принятое без его участия решение, но, как мы помним, непосредственно после выборов ему пришлось обещать, что "в будущем он не будет действовать самостоятельно". Если в 1900 году Хауз принял решение перейти от вопросов техасской политики к государственной, то в 1914 г. он уже готовился заняться международными делами: "Ему хотелось применить свою энергию в более широких масштабах,.. с начала 1914 г. он стал все более и более посвящать себя тому, что в его глазах было вершиной политической деятельности и в чем он проявлял свои наибольшие способности - международной политике". Надо сказать, что техасский опыт менее всего мог подготовить Хауза к такого рода карьере. В Техасе одно лишь слово "международная политика" было в глазах общественности синонимом нечистоплотных занятий и именно здесь, более чем где либо в другом штате, "общественное мнение жило традициями 19-го века, требовавшими в качестве первостепенного принципа американской политики абсолютного невмешательства в политические дела Европы" (Сеймур). Хауз, сумевший где-то в Техасе впитать в себя "идеи революционеров 1848 года" (см. выше), намерен был порвать с этими традициями, однако это еще далеко не наделяло его "наибольшими способностями" для вмешательства в международную политику.
  Хауз был человеком совершенно иного склада, нежели инертный и скучающий Бальфур, уроженец шотландских холмов и туманов, или ловкий уэльский прислужник сионизма Ллойд Джордж, однако он действовал как если бы все трое закончили курс некой тайной академии политических махинаций. В 1914 г. он стал, по его собственному признанию. назначать американских послов и заводить первые связи с европейскими правительствами в качестве "личного друга президента". Его издатель Сеймур писал впоследствии: "Трудно найти в истории другой пример дипломатии, которая была бы столь чуждой ее общепринятым путям и одновременно такой успешной. Полковник Хауз, частное лицо, кладет карты на стол и согласовывает с послом иностранной державы, какие инструкции следует послать американскому послу и министру иностранных дел этой страны". Хоуден, его доверенный, выражается еще яснее: "Во всем, что происходило, инициатива принадлежала Хаузу... Государственный департамент США сошел на положение промежуточной инстанции для воплощения его идей и архива для хранения официальной корреспонденции. Более секретная дипломатическая переписка проходила непосредственно через маленькую квартиру на Восточной 35-ой улице. Послы воюющих стран обращались к нему, когда хотели повлиять на решения правительства или найти поддержку в паутине трансатлантической интриги".
  Сам Хауз скромно писал: "Жизнь которую я веду, интереснее и ярче любого романа... информация со всех концов земного шара поступает в мой маленький, незаметный кабинет". Сеймур дополняет: "Члены правительства в поисках нужных лиц, нужные лица в поисках подходящих мест превратили этот кабинет в некое подобие контрольного бюро. Издатели и журналисты спрашивали его совета, а сообщения для иностранной печати писались почти что под его диктовку. Чины министерства финансов США, британские дипломаты... и столичные финансисты приходили в его кабинет для обсуждения своих планов".
  Человек, шедший к власти на другом берегу океана, тоже был заинтересован в "финансистах". Известная английская социалистка Беатриса Вебб пишет, что Уинстон Черчилль как-то признался ей в своих симпатиях к "влиятельным денежным кругам, стоящим на страже мира, он был против независимой от других (британской) империи, так как по его мнению, она разрушила бы этот международный капитализм, в то время как финансист-космополит, которого он считал высшим достижением европейской культуры, в силу своей профессии представляет собой миротворца в современной жизни". В свете последующих событий трудно утверждать, что ведущие финансисты, будь они "столичными" или "космополитами", были профессиональными миротворцами.
  Так обстояло дело за кулисами американской политики в 1915-1916 гг. Настоящие цели правящей клики, охватившей теперь своей "паутиной" оба берега Атлантики, стали ясны из того, что затем последовало. Асквита убрали под предлогом его некомпетентности, якобы стоявшей на пути к победе; Ллойд Джордж пошел после этого на риск катастрофического поражения, перебросив английские войска из Европы в Палестину. Вудро Вильсон был переизбран президентом, дав обещание, что согласно старым традициям он "не позволит Америке ввязаться в войну": после выборов он ввязался в нее без промедления. "Слова дипломатов", как видно, по-прежнему сильно расходились с их делами. Как сообщает его биограф, Хауз частным порядком "пришел к заключению, что война с Германией неизбежна" (30 мая 1915 г.) однако в июне 1916 г. выдвинутым им лозунгом для второй президентской кампании Вильсона было: "он уберег нас от войны", что принесло ожидаемый успех. Стефен Уайз перед выборами также всячески помогал Хаузу, выражая в письмах к президенту "сожаление, что он стоит за программу готовности к войне", и выступая на митингах против войны. Все шло по плану: "стратегия Хауза действовала превосходно" (Хоуден) и Вильсон одержал на выборах блестящую победу.
  Похоже, что Вильсон в этот момент сам поверил тому, что говорил по чужой шпаргалке, и начал сразу же после выборов действовать в роли миротворца, составив для воюющих государств ноту, в которой говорилось, что "причины и цели войны неясны". Это было недопустимым проявлением независимости со стороны президента, приведшим Хауза в бешенство. Перепуганный президент переделал фразу: "цели, преследуемые военными политиками на обеих сторонах, фактически одни и те же", что привело Хауза в еще большее бешенство. На этом поползновения Вильсона разоблачить характер опутавшей его "паутины" закончились, и некоторое время он видимо не знал, в чем будет заключаться его роль дальше, сообщив Хаузу 4 января 1917 г., что "войны не будет. Наш народ не хочет участвовать в войне... Вступление в войну было бы преступлением против культуры".
  Правящая клика постаралась рассеять эти иллюзии, не успел Вильсон во второй раз благополучно вступить в должность президента, 20 января 1917 г. раввин Стефен Уайз известил президента, что ситуация изменилась: он был теперь "убежден, что настало время, когда американскому народу придется понять, что судьба велит нам принять участие в этой борьбе". Хауз, который во время избирательной кампании под лозунгом "долой войну" записал в свой дневник, что "мы теперь на пороге войны", доверил тому же дневнику 12 февраля 1917 г.: "мы втягиваемся теперь в войну с быстротой, которой я ожидал", придав слову "втягиваться" несколько необычный для него смысл. 27 марта 1917 года президент Вильсон спросил у г-на Хауза, нужно ли, по его мнению, "просить Конгресс объявить войну или же лучше сказать, что состояние войны уже существует?" Хауз "посоветовал последнее", и 2 апреля 1917 года американскому народу сообщили, что состояние войны, в которую он никак не собирался ввязываться, уже имеет место.
  Здесь уместно несколько отвлечься в сторону. Когда лорд Сайденхэм писал впоследствии об "убийственной точности" "Протоколов", датируемых самым началом 20-го века, он несомненно имел также в виду следующий их отрывок: "мы предоставим президенту право объявления военного положения. Это будет мотивировано тем, что президент, как главнокомандующий вооруженными силами, должен иметь их в случае необходимости в своем распоряжении". Это стало твердо установившейся практикой в нашем столетии. В 1950 году президент Труман отправил американские войска в Корею "для отпора коммунистической агрессии", не спрашивая согласия у Конгресса. Позже было объявлено, что война ведется "Объединенными Нациями", и к ним присоединились войска 17 других стран под общим командованием американского генерала МакАртура. Это было первой репетицией ведения войны "мировым правительством", но велась она так, что сенатор Тафт поставил в 1952 г. вопрос: "Принимаем ли мы нашу анти-коммунистическую политику всерьез"? Генерал МакАртур был отстранен от командования после его протеста против запрещения преследовать коммунистическую авиацию в ее китайском убежище, а в 1953 году, уже при президенте Эйзенхауэре, война была объявлена законченной, оставив половину Кореи в руках "агрессора". Генерал МакАртур и другие американские командующие выдвинули впоследствии обвинение, что приказ, запрещавший преследование, был сообщен врагу "шпионской организацией, выкрадывавшей секретные документы в Вашингтоне" (журнал "Life" от 7 февраля 1956 г.), а китайский главнокомандующий подтвердил это в New York Daily News" от 13 февраля 1956 г. В июне 1951 года из Лондона исчезли два ответственных сотрудника британского министерства иностранных дел (Бургесс и МакЛин); английское правительство 4 года подряд отказывалось давать о них какие-либо сведения, но в сентябре 1955 года подтвердило давно высказывавшиеся догадки, что они оба в Москве и что они "в течение долгого времени шпионили в пользу Советского Союза". В цитированном выше журнале "Life" генерал МакАртур заявил, что именно эти два шпиона выдали "агрессору" приказ о непреследовании.
  4 апреля 1956 года один из корреспондентов спросил президента Эйзенхауэра на пресс-конференции даст ли он, "не спрашивая Конгресса", боевой приказ недавно посланному в Средиземное море батальону морской пехоты (в то время возможность войны на Среднем Востоке была весьма реальной)? Президент рассерженно ответил: "Я говорил уже много раз и повторяю. Что я никогда не предприму ничего, что могло бы быть понято, как война, без согласия Конгресса, имеющего на то конституционные права". С января 1957 года, однако первым его действием по вторичном избрании было послать Конгрессу законопроект о присвоении президенту постоянного и неограниченного права открыть военные действия на Ближнем Востоке "для предотвращения коммунистической агрессии".
  Возвращаясь к нашему повествованию, остается отметить, что между ноябрем 1916 и апрелем 1917 г. "паутина интриги", опутавшая океан, достигла своих главных целей: устранения Асквита и замены его Ллойд-Джорджем, посылки британских армий для диверсии в Палестине, переизбрания президента, обязавшегося поддерживать это предприятие, и вмешательства в войну Америки. Сообщение Конгрессу об имеющей место войне говорило, что целям ее, которые еще за несколько недель до того были столь "неясными" президенту Вильсону, было "установление нового международного порядка". Другими словами, открыто, хотя и туманно, была объявлена новая цель мировой войны. Для широких масс эти слова могли означать все, что угодно, или вообще ничего. Для посвященных в них скрывалось обязательство поддерживать план, орудиями которого были одновременно сионизм и коммунизм: создание принудительной "всемирной федерации" при обезличении всех наций, кроме одной, которую еще нужно было воссоздать. С этого момента правящие клики в Америке и Англии действуют при полной синхронизации своих мероприятий, т.ч. две цепи событий сливаются в одну и ту же "паутину". Внешне облеченные властью политики координировали в Лондоне и Вашингтоне свои действия под диктовку работавших сообща сионистов по обе стороны океана. Хаим Вейцман в свое время также обнаружил предвидение будущих событий, написав уже в марте 1915 г. своему союзнику Скотту из "Манчестер Гардиан", что на будущей мирной конференции британское правительство, насколько ему известно, поддержит сионистские требования (упоминавшийся выше Макс Нордау знал это уже в 1903 году). Именно этого Асквит делать не собирался, другими словами Вейцман уже марте 1915 года видел во главе "британского правительства" людей, сменивших Асквита только в декабре 1916 года. Это "британское правительство", по словам Вейцмана, должно было передать организацию еврейского "содружества наций" в Палестине целиком в руки евреев. Однако сионистам вряд ли удалось бы установить подобное "содружество" даже в завоеванной для них другими Палестине против желания коренного населения. Это могло быть осуществлено только за спиной великой державы и при поддержке ее вооруженных сил. Вейцман считал, точно предвидя в 1915 году, что произойдет в 1919-ом и в течение последующих двадцати лет, что в Палестине должен быть установлен британский "протекторат" (для защиты сионистских захватчиков). Это означало, как он писал, что "заняв Палестину, евреи возьмут на себя бремя организации страны, но будут в течение следующих 10-15 лет действовать под временным протекторатом Англии". Вейцман добавляет, что это было "предвосхищением мандатной системы", т.ч. сегодняшнему историку ясно, где и как родилась идея "мандатов". Система управления завоеванными территориями по праву "мандата", полученного от самозванной "лиги наций", была выдумана, исключительно имея в виду Палестину. Последующие события не оставляют в этом сомнений: все остальные "мандаты", распределенные после войны 1914-18 гг., чтобы придать этой процедуре видимость общего характера, очень скоро сошли на нет, либо передав управляемые территории коренному населению, либо предоставив их во владение завоевателя. "Мандаты" существовали только пока это нужно было сионистам, чтобы собрать достаточно сил и оружия для полного захвата Палестины в свое владение.
  Таким образом, после продвижения Ллойд Джорджа на пост премьера и переизбрания Вильсона в президенты очертания будущего на долгое время после окончания войны были совершенно ясны Вейцману, сидевшему в центре "паутины", и он начал энергично действовать. В меморандуме британскому правительству он потребовал, чтобы "еврейское население Палестины было официально признано, как еврейская нация". После этого собралось то, что Вейцман характеризует, как "первая полноценная конференция, приведшая к Декларации Бальфура". Компания, собравшаяся для составления официального документа британского правительства, заседала в частном еврейском доме и состояла из девяти ведущих сионистов и одного представителя затронутого этим делом правительства, сэра Марка Сайкса, и то всего лишь на правах "частного лица". Результатом была поездка Бальфура в Америку для окончательного согласования вопроса.
  Вейцману и его сотрудникам нужно было в этот момент умело лавировать между двумя препятствиями, и их легко могла постигнуть неудача, если бы вышеописанная "паутина" не дала им возможности продиктовать то, что Бальфур должен был услышать в Америке от тех, с которыми он собирался там встретиться. Британское правительство, при всем своем про-еврейском усердии, было весьма встревожено перспективой оказаться в положении единственного покровителя сионистов и желало, чтобы и Америка участвовала в оккупации Палестины. Сионистам было прекрасно известно, что такое предложение вызовет в Америке резко отрицательную реакцию (будь оно осуществлено, Америку, наученную горьким опытом в Палестине, было бы труднее заставить принять участие в позорном деле 1948 года) и они вовсе не желали, чтобы вопрос об участии Америки в оккупации был вообще поставлен. Опасения Вейцмана еще более усилились, когда он в "долгом разговоре" с Бальфуром перед отъездом последнего услышал, что он непременно стоит за "англо-американский протекторат".
  Вейцман срочно отправил письмо судье Брандейсу, предупреждая его о необходимости противодействовать всем подобным планам и заверить Бальфура в американской поддержке чисто английского протектората (письмо от 8 апреля 1917 г.); это письмо Брандейс "получил ко времени прибытия Бальфура". Будучи назначен в Верховный Суд США, Брандейс официально должен был отстраниться от руководства сионизмом в Америке, поскольку, согласно конституции и традиции, как член Верховного Суда он должен был стоять выше политики; тем не менее, однако, в качестве "советника по еврейским вопросам", он поставил президента в известность, что он "за британский протекторат и категорически против всякого кондоминиума" (т.е. совместного англо-американского контроля).
  Приехав в Америку, где состояние "имеющей место войны" не продолжалось еще и трех недель, Бальфур, по всем данным, вообще ни разу не обсуждал вопроса о Палестине с президентом. На этой стадии роль Вильсона ограничилась послушным обещанием, данным им раввину Уайзу: "В любое время, когда Вы и судья Брандейс решите, что мне пора говорить и действовать, я буду готов". Раввин в свою очередь, сообщил Хаузу: "Он полностью завербован для нашей цели, в этом нет больше никаких сомнений. Полагаю, что в Вашингтоне дело пройдет без зaмeдлeний" (датировано 8 апреля 1917 г. через 6 дней после объявления "имеющей место войны"). Бальфур встретился с Брандейсом, хотя он с тем же успехом мог остаться дома с Хаимом Вейцманом, поскольку Брандейс лишь повторил, что писал последний; Бальфур всего лишь переполз с одного конца "паутины интриги" на другой. Как пишет г-жа Дагдейл, Брандейс "с растущей настойчивостьш подчеркивал желание сионистов видеть в Палестине чисто британскую администрацию". Бальфур же, по выражению его биографа, "обязался оказывать сионизму свою личную поддержку: он уже раньше обещал то же д-ру Вейцману, но теперь он был британским министром иностранных дел".
  Здесь заслуживает нашего внимания более поздний американский комментарий о роли Брандейса в этой истории. Профессор Джон О. Бити (Beaty) из Южного Методистского Университета в Америке пишет, что день утверждения назначения Брандейса в Верховный Суд США был "одним из самых примечательных в американской истории, т.к. впервые со времени первого десятилетия 19-го века у нас, на одном из высших постов, оказалось лицо, главные заботы которого не имели отношения к Соединенны.и Штатам". Брандейс, как пишет Вейцман, "сделал больше, чем просто продвинуть идею еврейской Палестины под британским протекторатом". Он и Хауз сочинили скрепленную подписью президента знаменитую декларацию об отказе от тайной дипломатии. Широким массам эта декларация очень понравилась и они услышали в ней голос смелого нового мира, бросившего упрек старому и порочному. Пропаганда рисовала публике картину закутанных в плащи дипломатов, крадущихся потайными ходами в секретные кабинеты; теперь, когда Америка вступила в войну, этим феодальным махинациям придет конец и все будет делаться открыто, на глазах "народа". Все это было лишь иллюзией, а высокопарные словеса должны были прикрыть новое подчинение требованиям сионистов. Турцию (владевшую Палестиной) еще предстояло победить, для чего французскому и английскому правительствам, чьи солдаты были этим заняты (прим. перев.: главные поражения Турция понесла на Кавказском фронте, где русские войска в 1916 г. заняли всю территорию бывшей "Великой Армении"; после февральского переворота Кавказский фронт развалился), надо было привлечь на свою сторону арабов; с ними было заключено "соглашение Сайкса-Пико", которое предусматривало независимую конфедерацию арабских государств и, среди них, Палестину "под международным управлением". Вовремя информированному об этом Вейцману было совершенно ясно, что о сионистском государстве в Палестине при международном контроле не сможет быть и речи; для этого нужен был чисто британский протекторат. В результате немедленно оказанного закулисного давления вильсоновы громкие обличения "тайной дипломатии" и "секретных договоров" оказались ударом по одним только палестинским арабам и их надеждам на свободное будущее. Америка требовала поручить дело Англии, нарушив обещания арабам, как результат "тайной дипломатии". Этот скрытый успех позволил биографу Бальфура с торжеством констатировать, что "национальная еврейская дипломатия стала теперь действительностыо"; эту цитату можно было бы при желании поставить заглавием настоящей главы. Лондонское министерство иностранных дел с некоторым смущением, но слишком поздно, поняло, что британское правительство фактически связало себе руки, Америка, хотя и вступив в войну, против Турции не воевала, но, тем не менее, стараниями Брандейса секретно обязалась способствовать передаче турецкой территории в третьи руки. Участие Соединенных Штатов в этой интриге следовало, разумеется, в тот момент держать втайне от публики, что не помешало дать Бальфуру распоряжения в весьма повелительном тоне.
  Лето 1917 года было занято подготовкой знаменитой "декларации Бальфура", которой Америка была тайно вовлечена в сионистскую авантюру. Единственная оппозиция, кроме как со стороны генералов и немногих высоких чинов Форин Оффиса, исходила со стороны коренных евреев Англии и Америки. Она не могла оказать влияния на события, поскольку руководящие политики обеих стран были настроены по отношению к своим еврейским согражданам еще более враждебно, чем сами сионисты. Как мы видим, т.н. "христиане" играли во всей этой истории столь крупную роль, хотя и исключительно в качестве марионеток, что поневоле приходится быть осторожным, приписывая авторство "Протоколов" одним только евреям. Объединенный Комитет т.н. Англо-Еврейской Ассоциации в Лондоне официально заявил в 1915 году, что "в глазах сионистов гражданская и политическая эмансипация евреев недостаточна для ликвидации их преследования и угнетения, и они считают, что окончательная победа может быть достигнута только путем создания гарантированного законами убежища для еврейского народа. Объединенный Комитет считает национальные лозунги сионистов, как и особые привилегии для евреев в Палестине опасными и провоцирующими антисемитизм. Комитет не намерен обсуждать вопросы британского протектората с международной организацией, которая состояла бы из самых различных злементов, включая даже наших военных противников". В любое нормальное время британское и американское правительства могли бы подписаться под этим, обеспечив себе поддержку своих еврейских сограждан. Однако еще в 1914 году Хаим Вейцман писал, что этих евреев "надо заставить понять, что хозяевами положения являемся мы, а не они". Объединенный Комитет представлял евреев, давно уже обосновавшихся в Англии, однако британское правительство сочло нужным признать претензии заговорщиков из России на господство над всем еврейством.
  В 1917 году, с приближением непоправимого решения, Объединенный Комитет снова заявил, что евреи - всего лишь религиозная община и ничто более, что они не могут претендовать ни на какую "национальную территорию" и что палестинские евреи нуждаются только "в обеспечении религиозной и гражданской свободы, приемлемых возможностей для иммиграции и т.д.". К этому времени подобные заявления приводили в совершенную ярость многочисленных гоев, готовых идти в бой за Хаима Вейцмана. Небезизвестный Викхэм Стид из "Таймса" выразил свое "глубокое возмущение" такой позицией британского еврейства после того, как "в течение доброго часа" обсуждал (с Вейцманом), "кто бы из ведущих политиков смог наилучшим образом подействовать на английскую публику", блестяще изложив (по словам Вейцмана) "суть и задачи сионизма". В Америке на страже против своих евреев столь же бдительно стояли Брандейс и раввин Уайз. Рабби, выходец из Венгрии, задал президенту Вильсону вопрос: "Что Вы сделаете, если к Вам поступят их протесты?" Помолчав немного, президент указал на корзину возле его стола: "Вы думаете, ее не хватит для всех их протестов?"
  В Англии Хаим Вейцман был в бешенстве от "постороннего вмешательства исключительно со стороны евреев". В этот момент он явно чувствовал себя членом правительства, может быть даже его важнейшим членом, и, в смысле фактической власти, он таковым несомненно являлся. Он не только отбрасывал возражения британских евреев, как "постороннее вмешательство", но и диктовал кабинету, что именно нужно обсудить. требуя места на заседаниях кабинета, когда ожидались возражения со стороны министра-еврея! Далее он потребовал, чтобы Ллойд Джордж поставил вопрос чисто англиского протектората над Палестиной на повестку дня заседания Военного кабинета, назначенного на 4 октября 1917 года, но уже 3-го октября заранее послал в министерство иностранных дел протест против возражений, которые по его мнению должен был сделать на этом заседании "влиятельный англичанин еврейской веры": имелся в виду министр Эдвин Монтегю. Вейцман потребовал, ни много, ни мало, чтобы коллеги Монтегю не спрашивали мнения последнего, а если он все-таки его выразит, то чтобы позвали Вейцмана для ответа ему! В день заседания Вейцман явился в кабинет секретаря премьер-министра, Филиппа Керра (также одного из его "друзей"), изъявив желание присутствовать при совещания на случай, если министры "захотят, прежде чем принять решение, задать мне вопрос". Керр ответил ему, что "с тех пор, как существует британское правительство, ни одно частное лицо никогда еще не допускалось на его совещания", и Вейцману пришлось убраться восвояси. Тем не менее, британский премьер-министр счел нужным создать прецедент, и не успел Вейцман уйти, как, после выступления Монтегю, Ллойд Джордж и Бальфур немедленно за ним послали. Монтегю удалось, будучи зажатым в тиски со стороны "христианских" коллег, добиться некоторых поправок к законопроекту, за что Вейцман впоследствии упрекал Керра: "И Вы, и Ваш кабинет придаете совершенно преувеличенное значение мнению так называемого британского еврейства". Двумя днями позже (9 октября 1917 г.) Вейцман с торжеством телеграфировал судье Брандейсу, что британское правительство официально обязалось создать в Палестине "национальное убежище для еврейской расы".
  Между 9 октября и 2 ноября, когда законопроект был опубликован, с ним произошли любопытные приключения. Его послали в Америку, где он подвергся редактированию со стороны Брандейса, некоего Якова де Хазе и раввина Уайза, прежде чем был показанным президенту Вильсону для "окончательного утверждения". Вильсон, без долгих проволочек, просто отослал проект обратно Брандейсу (получившему его от Вейцмана), а тот послал его раввину Уайзу, "чтобы он передал его полковнику Хаузу, для пересылки британскому кабинету". Так было подготовлено одно из важнейших и чреватых громадными последствиями решений британского правительства... Проект, включенный в письмо, адресованное Бальфуром лорду Ротшильду, вошел в историю как декларация Бальфура". В семье Ротшильда, как и во многих других влиятельных еврейских семьях, были резкие расхождения в мнениях относительно сионизма. Письмо было послано на имя одного из Ротшильдов, симпатизировавшего сионизму, очевидно, чтобы произвести впечатление на западное еврейство и отвлечь внимание от восточно-еврейских корней авантюры. Настоящим адресатом был, разумеется, Хаим Вейцман. Поскольку он безвыходно торчал в приемной военного кабинета, документ был передан ему лично, и сэр Марк Сайкс, вручая ему письмо, сказал: "Д-р Вейцман, это - мальчик", как говорят в больнице отцу, поздравляя его с рождением наследника. Мальчик тем временем подрос, и характер получившегося из него взрослого субъекта не представляет в наши дни сомнений.
  Для объяснения того, почему ведущие западные политики решили поддержать эту совершенно чуждую им затею, никогда не было приведено ни одного разумного довода, а поскольку, вплоть до опубликования "декларации Бальфура", все это предприятие было тайным и строго законспирированным, исчерпывающего объяснения и не может быть дано; добрые дела не нуждаются в конспирации, и одно ее наличие указывает на мотивы, не подлежащие раскрытию. Когда кто-либо из замешанных в этом деле лиц давал какие-либо официальные объяснения, они обычно сводились к туманным ссылкам на Ветхий Завет, и этот ханжеский довод считался достаточным, чтобы запугать сомневающихся. Как с иронией сообщает раввин Уайз, Ллойд Джордж любил заявлять своим сионистским посетителям: "Вы получите Палестину от Дана до Биршебы", мня себя, видимо, исполнителем Божьей воли. Как-то он созвал на завтрак озабоченных развитием событий еврейских членов парламента, "чтобы убедить их в правильности моего понимания сионизма". В столовой британского премьер-министра собрался соответствующий "миньян" (еврейский религиозный кворум из десяти верующих) и Ллойд Джордж прочитал гостям несколько отрывков из Ветхого Завета, которые по его мнению предписывали переселение в 1917 году евреев в Палестину. По окончании он сказал: "Теперь вы знаете, господа, что говорит ваша Библия; на этом вопрос можно считать исчерпанным". В других случаях он давал иные объяснения, к тому же противоречившие одно другому. Королевской палестинской комиссии он заявил в 1937 году, что за 20 лет до того он стремился получить "поддержку американского еврейства", заручившись "определенным обещанием" со стороны лидеров сионизма, "что если союзники обеспечат условия для создания в Палестине национального убежища для евреев, то они со своей стороны сделают все для поддержки дела союзников евреями всего мира".
  Перед лицом истории это было наглой ложью. Когда Бальфур поехал в Америку согласовывать свою "декларацию", Америка уже была "в состоянии войны", а биограф Бальфура категорически отрицает наличие какой бы то ни было сделки. Еврейский комментатор, раввин Эльмер Бергер, пишет, что якобы данное сионистскими лидерами обещание помощи "...вызывает непреодолимое возмущение во мне, моей семье и в моих еврейских друзьях - обыкновенных евреях... это самая бесстыдная клевета в истории. Лишь бесчувственные циники могут сомневаться в том, что евреи в союзных странах делали все, что могли, дабы помочь ведению войны". Лучше всего известно третье утверждение Ллойд Джорджа: "ацетон сделал из меня сиониста". По этой версии Ллойд Джордж спросил Вейцмана, чем можно вознаградить его за полезное химическое открытие, сделанное им во время войны (в свободное от сионистских занятий время Вейцман работал в лаборатории), на что тот ответил: "Мне ничего не надо для себя, но мне нужно все для моего народа", после чего Ллойд Джордж решил отдать ему Палестину! Вейцман сам высмеивает эту сказку: "История не делается чудесами Аладиновых ламп. Ллойд Джордж поддерживал идею еврейского государства задолго до того, как стал премьером". Заметим, кстати, что британское правительство довольно щедро вознаграждает подобного рода заслуги, и химик по профессии, д-р Вейцман, хотя он якобы и пожелал ничего для себя, получил громадную по тому времени сумму в 10.000 фунтов стерлингов. Он же получил колоссальное вознаграждение за патент, проданный в свое время германскому химическому концерну, и также не брезговал пользоваться этими доходами в течение многих лет; патент представлял собой ценность не в одно только мирное время, но также и в военное.
  Трудно и придти к выводу, что если бы действиям Ллойд Джорджа можно было найти пристойное объяснение, то он нашел бы его сам. Начиная с этого периода 1916-1917 гг. можно ясно проследить полный упадок парламентарных и представительных правительств, как в Англии, так и в Америке. Если неизвестные общественности лица могли диктовать важнейшие мероприятия американской государственной политике и крупнейшие операции британским армиям, то понятия "выборов" и "ответственного министерства" естественно теряли всякое значение. Партийные различия сглаживались в обеих странах по мере того, как скрытая от взоров высшая власть стала руководить западными политиками, а американские и британские избиратели потеряли всякую возможность сделать настоящий выбор. Сегодня это положение стало всеобщим и общеизвестным. Лидеры всех партий раскланиваются перед сионизмом еще до выборов, а избрание того или иного президента или премьер-министра, победа на выборах той или иной партии не имеют реального значения.
  В ноябре 1917 года американская республика, как и Великобритания, были втянуты в сионизм, показавший свою разрушительную силу. Он был лишь одним из орудий общего "принципа разрушения". Читатель вспомнит, что в дни молодости Хаима Вейцмана руководимые талмудистами евреи в России были объединены революционными целями, разделяясь лишь на революционеров-сионистов и революционеров-коммунистов. В ту самую неделю в ноябре 1917 г., когда появилась декларация Бальфура, другая группа русских евреев также достигла своей цели - разрушения русского национального государства. Так западные политики вырастили двухголовое чудовище, одна голова которого была власть сионизма в западных столицах, а другая - власть коммунизма, наступавшая из захваченной им России. Покорность сионизму подрывала способность Запада сопротивляться мировой революции, поскольку сионизм держал западные правительства в подчинении и отвлекал их политику от национальных интересов; именно в этот момент впервые поднялся крик, что оппозиция мировой революции - ничто иное, как тот же "антисемитизм". Правительства, подорванные тайными капитуляциями в одном направлении, уже неспособны твердо действовать в любом другом; слабость Лондона и Вашингтона по отношению к мировой революции в последующие четыре десятилетия (написано в 1955 г.- прим. перев.) явно проистекает из их начального опутывания "паутиной интриги", охватившей Атлантику, т.е. Америку с Европой, в период между 1914 и 1917 гг.
  Другими словами, после 1917 года перед всем 20-м веком встал вопрос: сможет ли еще Запад собственными силами вырваться на свободу и освободить своих политических вождей от этого двойного рабства? Для оценки конца периода нашего повествования читатель должен познакомиться с действиями, к которым принуждены были политики Англии и Америки в ходе первой мировой войны.
  Глава 32. МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ШАГАЕТ ДАЛЬШЕ...
  Одновременные победы большевизма в России и сионизма в Англии в ходе одной и той же недели осенью 1917 года были лишь внешне независимыми одно от другого событиями. Их единый первоначальный источник был показан в предыдущих главах, и те, кто продвигал сионизм в западных правительствах, поддерживали и силы мировой революции. Обе силы действовали, следуя догмату древнего .закона: "Разрушай и уничтожай... господствуй над всеми народами земли", одна из них разрушала на Востоке, другая тайно правила на Западе. 1917 год подтвердил правильность оценки мировой революции в ее фазе 1848 года со стороны Дизраэли, указавшего, что евреи стояли во главе "всех без исключения" тайных обществ и стремились к уничтожению христианства. В правящей группе, появившейся на сцене в России в 1917 году, преобладание евреев было настолько велико, что ее можно безоговорочно назвать еврейским правительством. Характер движущих сил превратился в этот момент из спорной темы политической полемики в ясный исторический факт. Свое дальнейшее подтверждение он нашел в их действиях: в характере их первейших мероприятий, в издевательстве над христианской верой и в специфической печати авторства руководителей и исполнителей цареубийства. Все эти действия носили неоспоримый характер талмудистской мести.
  В течение последовавших десятилетий заинтересованная сторона систематически старалась скрыть от общественности этот несомненно установленный факт, подвергая яростной, но ничем не подтвержденной критике все попытки анализировать исторический ход событий. Еще в-1950 г. вполне заслуженный в Америке еврейский писатель Джордж Сокольский, критикуя одну из цитированных нами выше книг, писал: "читая ее, трудно не придти к выводу, что профессор Бити (John Beaty, "The Iron Curtain Over America") стремится доказать, что коммунизм это еврейское движение". Что касается руководства коммунизмом, то что так и было уже задолго до 1917 года (как обстояло дело впоследствии, вплоть до нашего времени, будет показано в дальнейших главах этой книги). Мы не хотим этим скатать, что это был заговор всех евреев, но в такой же степени и французская революция, и фашизм, и национал-социализм не были заговорами всех французов, итальянцев или немцев. Организующая сила и руководство пришли из стоявших под талмудистским правлением местечковой еврейской России, и в этом смысле коммунизм был бесспорно восточно-еврейским порождением.
  Цели революции 1917 года ясно показали, что она была не случайным эпизодом, а третьим "извержением" тех подземных сил, организация которых была обнаружена в свое время еще в деле Вейсхаупта и его "иллюминатов". Вновь обнаружили себя обе главные характерные черты этих периодических "извержений". Уничтожение всех законных правительств, какими бы они ни были, и религии, как таковой. После 1917 года трудно стало поддерживать сказку, будто бы все революции направлены только против "королей" и политической власти духовенства, "против царей и попов". Это было достаточно ясно одному из влиятельных государственных людей нашего времени, Уинстону Черчиллю, который, еще следуя в то время традициям Эдмунда Берка и Джона Робисона, Джорджа Вашингтона, Александра Гамильтона и Дизраэли, писал в 1920 г.: "Похоже, что Евангелию Христа и проповеди антихриста предначертано было родиться в недрах одного и того же народа, и что эта мистическая и таинственная раса была избрана для высших проявлений как божественного, так и дьявольского... Начиная от "Спартака" - Вейсхаупта до Карла Маркса, вплоть до Троцкого в России, Бела Куна в Венгрии, Розы Люксембург в Германии и Эммы Гольдман в Соединенных Штатах, этот всемирный заговор для ниспровержения культуры и переделки общества на началах остановки прогресса, завистливой злобы и немыслимого равенства продолжал непрерывно расти. Как столь убедительно показала известная писательница - историк нашего времени, Неста Уэбстер, он играл ясно видимую роль в трагедии французской революции. Он был главной пружиной всех подрывных движений 19-го столетия: и наконец сейчас та шайка необычных .личностей, подонков больших городов Европы и Америки схватила за волосы и держит в своих руках русский народ, фактически став безраздельным хозяином громадной империи. Нет нужды преувеличивать роль этих интернациональных и большей частью безбожных евреев в создании большевизма и в проведении русской революции. Их роль несомненно очень велика, вероятно, она значительно перевешивает роль всех остальных.
  Это заявление (в статье в "Illustrated Sunday Herald" от 8 февраля 1920 г.) ведущего политика наших дней было последним его открытым заявлением по данному вопросу, которое смог обнаружить автор этой книги. После этого на всякое публичное обсуждение этой темы был явно наложен запрет, и наступило великое молчание, продолжающееся до наших дней. В 1953 году Черчилль не дал своего разрешения (требуемого по английским законам) автору сделать фотокопию этой статьи, не объяснив причин отказа.
  Факт еврейского руководства русской революцией имел первостепенное значение, и его последующее замалчивание сыграло громадную роль в ослаблении Запада, в то время, как открытое обсуждение могло бы способствовать оздоровлению политической атмосферы. Никакая разумная государственная политика невозможна, если столь важные факторы политической жизни заведомо исключаются из публичной дискуссии: это то же, что играть в биллиард кривыми киями и овальными шарами. Сила и влияние заговора видны из его успеха в этом замалчивании (как в свое время на примере подавления Робисона, Баррюэля, Морса и других) больше, чем в чем либо ином. Факты, в те годы, были всем доступны. "Белая Книга" британского правительства, издания 1919 года (раздел "Россия", Љ 1, сборник донесений о большевизме) цитирует донесение голландского посла в Петербурге, Удендайка, направленное Бальфуру в Лондон в 1918 г.: "Большевизм организован и осуществляется евреями, не имеющими национальности, единственной целью которых является разрушение существующего порядка для собственной выгоды". Тоже писал и посол Соединенных Штатов в России Дэвид Р.Фрэнсис: "Большевистских вождей - большинство которых евреи, а 90% из них возвратившиеся ссыльные - совершенно не интересует ни Россия, ни любая другая страна, они интернационалисты, организующие всемирную социальную революцию". Доклад Уденлайка был изъят из последующих официальных британских публикаций, и подлинные документы этого рода с тех пор очень трудно найти. К счастью для историков, одному свидетелю событий удалось сохранить и официальный документ...
  Этот свидетель - Роберт Вильтон (Wilton), корреспондент "Таймса", лично переживший большевистскую революцию, во французском издании его книги воспроизведен официальный список руководителей большевистских учреждений (в английском издании книги этот список опущен). Из этих документов видно, что ЦК большевистской партии, т.е. высшая власть в стране, состоял из трех русских (включая Ленина) и девяти евреев (1). Следующий по значению правительственный орган - Центральный Исполнительный Комитет состоял из 42 евреев и 19 русских, латышей, грузин и прочих. Совет Народных Комиссаров насчитывал 17 евреев и 5 лиц других национальностей. Московская Чрезвычайная Комиссия руководилась 23 евреями и 13 "прочими" (2). Среди 556 высших большевистских руководителей, имена которых были официально опубликованы в 1918-19 гг. было 448 евреев. ЦК маленьких "оппозиционных" партий, социалистических и прочих (в самый первый период своего господства большевики допускали видимость "оппозиции" с целью обмана народа, привыкшего видеть при царе оппозиционные партии), насчитывали 55 евреев и 6 прочих. Имена названных лиц приводятся в подлинных документах, опубликованных в упомянутой книге Вильтона (заметим, что аналогичным был состав и двух кратковременных большевистских правительств вне России - в Венгрии и Баварии).
  Вильтон приложил много усилий, к сожалению не оцененных по достоинству, чтобы информировать читателей английских газет о происходящем в России; сломленный поднявшейся против него травлей, он умер немногим позже в возрасте около 50-ти лет (одна из многих "преждевременных" смертей). Он вовсе не гнался за известностью, описывая события величайшей важности, когда-либо встретившиеся на профессиональном пути журналиста; эти события буквально обрушились на него. Воспитанный и получивший образование в России, он превосходно знал страну и владел ее языком, пользуясь заслуженным уважением как в русских кругах, так и в британском посольстве (3). Он наблюдал за петроградскими беспорядками из окна бюро Таймса, по соседству с департаментом полиции, где нашли убежище министры рушившегося режима. Между появлением Временного правительства весной 1917 года и захватом власти большевиками в октябре, ему пришлось сообщать о совершенно новом явлении в мировой политике: захвате еврейской властью деспотического господства в России и открытого руководства силами мировой революции. Здесь ему быстро пришлось убедиться, что сообщать правду о происходящем ему не будет позволено.
  Эта до тех пор неизвестная история описана с неожиданной откровенностью в "Официальной Истории Газеты Таймс", вышедшей в 1952 году. В ней обнаруживается скрытый механизм, действовавший уже в 1917 году с целью предотвращения проникновения на Запад правды о русской революции. В книге высоко оцениваются репортажи Вильтона и его положение, как корреспондента в России, до 1917 года. После этого тон сообщений о нем вдруг резко меняется. Резкие предостережения Вильтона о том, что ожидает Россию в 1917 году, как пишется в истории Таймса, "не повлияли на политическую линию газеты, отчасти потому, что их автор не пользовался полным доверием".
  Почему это вдруг он перестал "пользоваться полным доверием", если его прежние труды и репутация были столь отличными? Причины этого вскоре выясняются. Как пишется далее, Вильтон стал жаловаться, что его сообщения заминают и не печатают. После этого в "Таймсе" начали печататься статьи о России, написанные авторами, имевшими об этой стране весьма слабое представление. В результате и передовицы "Таймса" стали писаться в тоне, возмущавшим Вильтона и ставшем хорошо знакомым в течение последующих десятилетий, например: "кто верит в будущее России, как свободной и действенной демократии, должен следить за укреплением нового режима с терпеливым доверием и искренним оправданием". (Заметим, что все, происходившее с Вильтоном, как и все, что пришлось испытать в Лондоне полковнику Репингтону, упоминавшемуся выше, повторилось на опыте автора этих строк и других журналистов в Берлине в 1933-38 гг.).
  В России началось восьмимесячное междуцарствие, подготовившее переход власти от масона Керенского к чисто еврейскому режиму Ленина и Ко. Именно в это время Вильтон вдруг потерял "доверие" своей газеты, и о причинах этого в "Официальной истории Таймса" говорится: "Вильтону весьма повредило, что одно из его сообщений... произвело в сионистских кругах и даже в министерстве иностранных дел впечатление, что он антисемит". В "сионистских кругах", как заметит читатель, даже не в коммунистических, сотрудничество тех и других становится здесь очевидным. С чего бы это вдруг "сионистам" (желавшим получить от британского правительства еврейский "очаг" в Палестине) надо было обижаться на то, что английский корреспондент в России сообщал о подготовке русских евреев к захвату там власти? Вильтон сообщал о характере этого процесса, и это было его обязанностью, как корреспондента. Однако, по мнению "сионистов", одно это уже было "антисемитизмом", а одного этого предположения было достаточно, чтобы издатели газеты потеряли к нему "доверие". Спрашивается, что он должен был делать, чтобы сохранить это "доверие"? Очевидно сообщать о событиях в России в ложном свете. От него ожидалось, ни много, ни мало, чтобы о самом главном из того, что происходило в России, он не писал ни слова!
  Читая эту весьма вразумительную "Историю Таймса", автор задавал себе вопрос, какими путями "сионистские круги" смогли распространить в министерстве иностранных дел, а это министерство, в свою очередь, в редакции газеты мнение, что Вильтон - антисемит? Историки привыкли к тому, что, подобно одинокому золотоискателю, они затратят много труда, получив взамен очень мало, однако, в данном случае, автор был поражен, натолкнувшись на крупный самородок правды в "Официальной истории Таймса" через 35 лет после описываемых событий. В нем значилось, что начальник отдела пропаганды Форин Оффиса послал издателю Таймса сообщение одного из своих сотрудников, приводившее упомянутое выше обвинение (первоначально напечатанное, по всей видимости, в одном из сионистских листков). "Официальная История" даже называет фамилию этого усердного "одного из сотрудников". Им оказался некий молодой человек Реджинальд Липер, который 30 лет спустя (уже как сэр Реджинальд) стал британским послом в Аргентине. Автор этих строк поинтересовался с помощью "Who is Who" карьерой Липера, и нашел, что его первая служба началась (в возрасте 29 лет) как раз в 1917 году: "поступил на службу в международный отдел Департамента информации (мин-ва иностр. дел) в 1917 году". Меморандум Липера о Вильтоне был послан в "Таймс" в начале мая 1917 года. Другими словами, если он начал служить в министерстве первого января, то когда он послал в "Таймс" донос на одного из его лучших сотрудников, проработавшего в газете 17 лет, его стаж государственной службы составлял ровно четыре месяца, чего оказалось, однако, достаточным для немедленного эффекта: "Официальная История" пишет, что с этого момента все сообщения Вильтона о решающем периоде в истории России либо не доходили по адресу, либо же игнорировались. Заметим снова, что издателем "Таймса" было то же лицо, на которое жаловался полк. Репингтон в 1917-18 гг. и кому автор этой книги послал в 1938 г. заявление об уходе по той же причине невозможности работать далее в согласии с правилами честного журнализма.
  Некоторое время Вильтон продолжал бороться, протестуя против замалчивания и извращения его статей, а затем, в качестве последней услуги честному журнализму, он написал обо всем, что он к тому времени узнал, в своей книге. Он распознал и описал действия режима, показывавшие его особую сущность: закон против "антисемитизма", преследования христиан и христианства, канонизацию Иуды Искариота и талмудистский отпечаток пальцев на стене полвала, где были убиты Романовы.
  Таким "отпечатком пальца" был уже один только "закон" против антисемитизма, не поддающегося, как известно, юридическому определению. Этим "законом" незаконное само по себе и открыто еврейское правительство предупреждало русский народ, чтобы под угрозой смерти он не смел бы интересоваться авторами и источниками революции, как и теми, кто им управлял. Фактически это означало, что Талмуд стал законом для России, а за последовавшие 40 лет он стал во все более широких масштабах превращаться в закон для жизни всего Запада (написано в 1955 г. - прим. перев.).
  Краткосрочная антихристианская фаза французской революции возродилась теперь в открытой форме. Взрывание соборов динамитом и устройство антирелигиозного музея в храме Василия Блаженного были только наиболее демонстративными проявлениями характера режима, о котором Вильтон писал: "В общей численности населения евреи представляют одну десятую (4), в числе комиссаров, правящих Россией, их девять из десяти, а скорее всего еще больше". Это был репортаж, простое изложение факта, и никому не пришло бы в голову возражать, если бы то же самое было сказано, предположим, об "украинцах", вместо "евреев"; сообщение о факте стало поводом для тайного доноса только потому, что факт этот имел отношение к еврейству. Возвеличение Иуды Искариота, о чем писал Вильтон, было еще одним умышленным предостережением христианству. Если бы целью еврейских правителей было всего лишь построить в 1917 году общество на началах всеобщего равенства, то незачем было бы создавать ореол героизма вокруг факта, имевшего место в 29 г. по Р. Х.; русской революции не понять вообще, не уяснив себе символического значения этого акта.
  На массовых убийствах этого периода лежит неизгладимая печать талмудической мести "язычникам". В августе 1918 года еврей-студент Канегиссер застрелил чекиста, еврея Урицкого, после чего еврей Якоб Петерс - председатель петроградской Чека - приказал начать "массовый террор" против русских, а другой еврей - Зиновьев - потребовал, чтобы были уничтожены десять миллионов русских людей; Белая Книга британского правительства о большевизме (1919) свидетельствует о последовавших за этим массовых убийствах русских крестьян. Наиболее знаменательном представляется форма, приданная убийству семьи Романовых. Без Вильтона правда об этом никогда бы не стала известной внешнему миру, который вероятно до сегодняшнего дня еще верил бы, что царская семья закончила свои дни естественным путем, где-либо под "домашним арестом" (5).
  Все действия царя были конституционными, включая его отречение по совету его министров 5 марта 1917 г. (н. ст.) (6). После этого, в период правительства Керенского и некоторое время после него, с царской семьей обращались сравнительно прилично в Тобольске, под охраной русского коменданта и русских солдат. В апреле 1918 г., по окончательном укреплении еврейского режима, императора и его семью по приказу из Москвы перевезли в Екатеринбург. Русские солдаты были внутри дома заключения царя заменены другими, личности которых никогда не были точно установлены. Местные русские считали их латышами, не зная других красных солдат, говоривших не по-русски, но похоже, что (по крайней мере часть из них) были бывшие австро-венгерские военнопленные, перешедшие на службу к большевикам. Русского коменданта в доме Ипатьева сменил еврей Янкелъ Юровский (7 июля 1918 г.), последнее звено в цепи еврейских тюремщиков, начиная от Москвы, через областной Уральский совет и до Екатеринбургской тюрьмы. Правителем России был правая рука Ленина, еврей-террорист Янкель Свердлов. Екатеринбургской ЧК управляли семь евреев, одним из которых был Янкель Юровский. 20 июля Уральский совет объявил, что по его постановлению царь расстрелян, а его жена и дети переведены "в безопасное место". ВЦИК в Москве выпустил аналогичное извещение за подписью Свердлова, "одобрявшее действия областного Уральского совета". К этому времени вся семья давно уже была убита.
  Правда стала известна после освобождения Екатеринбурга белыми армиями 25 июля 1918 г. Генерал Дитерихс (нач. штаба белых армий), известный криминалист-следователь Н.Соколов и Вильтон раскопали зарытые улики. По отступлении белых Вильтон вывез из России эти доказательства совершенного преступления, которые воспроизведены в его книге снабженной многочисленными фотографиями. Убийство было совершенно по приказу из Москвы при постоянной связи со Свердловым: были обнаружены записи его телефонных переговоров с чекистами в Екатеринбурге. Среди них было донесение ему из Екатеринбурга, гласившее: "Вчера выехал к Вам курьер с интересующими Вас документами". Курьером был главный убийца Юровский, а "документами", по мнению следствия, были головы убитых Романовых, т.к. ни черепов, ни черепных костей найдено не было.
  Убийство было описано очевидцами, не успевшими скрыться, из которых по крайней мере один был его участником. В полночь 16 июля Юровский разбудил царя и его семью, отведя их в подвал на расстрел. Непосредственными убийцами были сам Юровский, семь помогавших ему неизвестных иностранцев, некий Никулин из местной Чека и двое русских, по-видимому палачей, служивших в ней. Жертвами были царь, его жена, больной сын (отец держал сына на руках, т.к. он не мог ходить), четыре дочери царя, русский врач, камердинер царя, повар и горничная императрицы. Когда Соколов и Вильтон прибыли на место преступления, подвальная комната все еще представляла собой кровавую бойню со следами выстрелов и штыковых ударов, и в книге Вильтона приведены ее фотографии. Выяснив обстоятельства преступления, следственная комиссия безуспешно пыталась разыскать тела или хотя бы останки убитых; стало известно, что перед бегством красных из города Юровский хвастал, что "мир никогда не узнает, что мы сделали с трупами". Однако, в конце концов земля выдала свои тайны. Тела были отвезены на грузовиках к заброшенному руднику в лесу, разрублены на куски и сожжены, на что потребовалось около 600 литров бензина. Некий Войков из Уральской ЧК, в свое время ехавший в одном поезде с Лениным из Германии, доставил в качестве комиссара по снабжению 400 фунтов серной кислоты для растворения костей. Пепел и останки были сброшены в шахту, после того, как лед на ее дне был пробит с тем, чтобы все ушло под воду: затем в шахту спустили деревянный настил, укрепив его над останками. Когда настил был поднят, поиски пришли к концу. Сверху лежал труп собачки, принадлежавшей одной из великих княжон; под ней были найдены остатки костей и кожи, отрубленный палец и много личных вещей убитых, избежавших уничтожения. Одной из находок была странная коллекция гвоздей, монет, кусочков фольги и пр. Она выглядела, как содержимое карманов школьника, и она им и была. Английский учитель наследника, Сидней Гиббс, смог опознать эту находку. Меры предосторожности с целью уничтожения трупов и сокрытия следов преступления указывали на многолетний опыт профессиональных преступников: они весьма напоминали методы войны между отдельными бандитскими шайками в США в эпоху "сухого закона". (Это - версия Соколова-Вильтона; см. примечание 5 к настоящей главе).
  Эти находки показали всему миру лживость официального сообщения советского "президента" Свердлова, что якобы один только царь был "казнен", а его семья переведена в "безопасное место". Позже убийцы инсценировали показной процесс "по обвинению 28 лиц в убийстве царя и его семьи". Сообщены были только 8 имен, ни об одном из которых ничего в связи с убийством известно не было: пятеро из них якобы были расстреляны, но если они действительно вообще существовали, то принимать участия в цареубийстве они не могли. Главный убийца, Свердлов, был позже сам убит во время каких-то партийных беспорядков, и тысячи невинных стали жертвами последовавших за этим массовых репрессий. Дабы увековечить его участие в символическом акте цареубийства, Екатеринбург был переименован в Свердловск.
  Главной причиной нашего столь подробного описания погрома над семьей Романовых было показать "отпечаток пальцев", оставленный в застенке, где он произошел. Один из убийц, вероятно их главарь, задержался в подвале, наслаждаясь видом сделанного, и оставил многозначительную надпись на стене, покрытой похабными и издевательскими надписями на еврейском, венгерском и немецком языках. Это было двустишие, намеренно связывавшее сделанное с "законом" Торы-Талмуда, и представлявшее его потомству как выполнение этого закона и образец еврейской мести, как она требовалась со времен левитов. Оно было написано по-немецки и пародировало строки еврейско-немецкого поэта Генриха Гейне о смерти Валтасара, не существовавшего в действительности владыки, убийство которого изображается в Книге Даниила, как Божье наказание за оскорбление Иуды:
  "Belzasar ward aber in selbiger Nacht
  Von seinen Knechten umgebracht".
  Писавший, глумливо оглядывая картину бойни, приспособил эти строки к тому, что он только что сделал:
  "Belsatzar ward in selbiger Nacht
  Von seinen Knechten umgebracht".
  Никогда еще ключ к мотиву преступления и к личностям преступников не был оставлен на месте с такой откровенностью.
  Революция не была "русской", она была взрывом мировой революции, произведенным в России, но ее агенты занимали руководящие посты повсюду. В период 1917-18 гг. впервые обнаруживается, что ведущие политики, до тех пор поддерживавшие сионизм, теперь начинают помогать и его кровному брату - коммунизму. Это происходило по обе стороны фронтов первой войны: как только начали проявляться тайные, но явно доминирующие цели войны, все различия между "друзьями" и "врагами" стерлись. Сионисты, продолжая оказывать "непреодолимое давление" на политиков Лондона и Вашингтона, в то же время сохраняли свою штабс-квартиру в Берлине; коммунисты получали решающую поддержку как из Германии, так и от ее врагов.
  Так например, когда началась война 1914-18 гг., Германия стала "посылать обратно в Россию русских революционеров, бывших пленных, снабжая их паспортами и деньгами, чтобы они вызывали беспорядки у себя на родине" (донесения американского посла в Берлине Герарда "полковнику" Xayзy). Роберт Вильтон пишет, что "решение вызвать революцию в России было официально принято на заседании германо-австрийского Генерального штаба в Вене в конце 1915 года. Впоследствии начальник германского генерального штаба генерал Людендорф сожалел о принятом решении: послав Ленина в Россию, наше правительство приняло на себя... большую ответственность. С военной точки зрения его отправка была оправдана, так как нужно было ослабить Россию: нашему правительству нужно было принять меры, чтобы мы сами не оказались втянутыми в ее крушение". Как отдельный случай, это могло бы быть простой человеческой ошибкой: что казалось разумным с военной точки зрения, повело к катастрофическим политическим последствиям, которые не могли быть предвидены. Но какое объяснение может быть найдено действиям американских и британских политиков, чьим главным военным и политическим правилом должна была быть поддержка России, вместо чего они однако поддерживали чуждых ей революционеров, разрушивших страну?
  Мы уже упоминали, как в передовицах "Таймса" изображалась русская революция ("...свободная и действенная демократия... оправдание нового режима... и т.д.), в то время, как сообщения его опытного корреспондента игнорировались, а к нему самому вдруг было "потеряно доверие" после того, как газета получила намек, что он был "антисемитом". На другой стороне Атлантического океана истинный правитель Америки, Хауз, доверял своему дневнику совершенно аналогичные чувства. Иностранные революционеры, контрабандой заброшенные в Россию с Запада во время войны ("...шайка необычных личностей, подонков больших городов Европы и Америки" - Черчилль) были в его глазах честными аграрными реформаторами: "Большевики были в глазах русских, желавших мира и земли, первыми политическими руководителями, которые искренне старались удовлетворить их "нужды".
  Сегодня все знают, что случилось под властью большевиков с русскими, "желавшими земли". Царь и его министры в течение полувека до 1917 года трудились над тем, чтобы удовлетворить эти желания, несмотря на все попытки революционеров помешать этому путем покушений и убийств. Г-ну Хаузу все это было неизвестно. Когда совершилась революция, он указал своему послушному президенту, что "больше абсолютно ничего не нужно делать, кроме как заверить Россию в нашей симпатии к ее попыткам установить прочную демократию, и оказать ей всеми возможными способами финансовую, промышленную и моральную поддержку". (Для настроений, господствовавших в окружении американских президентов на протяжении последующих двух поколений, характерно, что в 1955 г. президент Эйзенхауэр, лежа в больнице в Денвере, послал советскому премьеру Булганину личное поздравление с годовщиной большевистской революции 7-го ноября, хотя "демократическая" и "парламентарная" революция, узаконенная отречением царя от престола, произошла в марте 1917 года; 7-ое ноября было днем свержения большевиками демократического режима. К 1955 г., однако, американские президенты давно уже предупреждали свой народ об угрозе советской или коммунистической, т.е. большевистской агрессии).
  Сходство между началом фразы Хауза и упомянутыми выше формулировками в передовицах "Таймса" бросается в глаза; влиятельные закулисные группы в обеих столицах сговорились рисовать широким массам картину зарождавшейся "прочной" и действенной" демократии. Вторая часть той же фразы отменяла первую ее часть, рекомендовавшую "не делать абсолютно ничего" кроме выражения "симпатии", предлагая теперь фактически делать буквально все возможное для поддержки нового режима: спрашивается, что можно было сделать больше, чем "оказать всеми возможными способами финансовую, промышленную и моральную поддержку"? Такова была американская политика в отношении революционной России с момента, когда Хауз дал свои указания президенту, и она точно соответствует политике Рузвельта во время второй мировой войны, как это будет показано в дальнейшем.
  Так Запад, вернее его власть имущие, стали союзниками мировой революции - против русского народа, другими словами против всех, для кого революция была неприемлемой. Не все, стоявшие тогда или ставшие впоследствии у власти, принимали участие в этом тайном сговоре. В то время Уинстон Черчилль еще характеризовал революцию следующими словами: "Разумеется я не признаю права большевиков представлять собой Россию... Они презирают столь банальные вещи, как национальность. Их идеал мировая пролетарская революция. Большевики одним ударом украли у России ее два наиболее ценных сокровища: мир и победу, ту победу, что уже была в ее руках, и тот мир, которого она более всего желала. Немцы послали Ленина в Россию с обдуманным намерением работать на поражение России... Не успел он прибыть в Россию, как он стал приманивать к себе то оттуда, то отсюда подозрительных субъектов из их потайных убежищ в Нью-Йорке, Глазго, Берне и в других странах" (читатель заметит, откуда были привезены в Россию "русские" революционеры), "и он собрал воедино руководящие умы могущественной секты, самой могущественной секты во всем мире... Окруженный этими силами, он начал действовать с демоническим умением, разрывая на "куски все, чем держались русское государство и русский народ. Россия была повержена. Россию нужно было повергнуть... Ее страдания несравненно ужаснее, чем о них пишется, и у нее украли место, принадлежавшее ей среди великих народов мира" (речь в Палате общин 5 ноября 1919г.). Слова Черчилля сохраняют свое значение по настоящее время, в особенности его фраза о "самой могущественной секте в мире", напоминающая то, что за 50 лет до него сказал Бакунин, обвиняя евреев в узурпации революции. Мы уже цитировали в этой главе статью Черчилля, также показывавшую, что ему было ясно, из кого состояла эта секта.
  Так в то самое время, когда Хаим Вейцман праздновал свой триумф в Лондоне и Вашингтоне, его товарищи-конспираторы из талмудистских местечек России одержали победу в этой стране. Из слов самого Вейцмана ясно, что с самого начала между ним и ими была одна только разница: он был "революционер-сионист", а они - "революционеры-коммунисты". В свои студенческие годы в Берлине, Фрейбурге и Женеве он участвовал в многочисленных жарких спорах на тему об этом различии, которое для тех, кто отвергает революцию, как таковую, не имеет вообще значения. Биограф Бальфура, г-жа Дагдейл, описывает споры этих двух кровных братьев революции в те годы, когда подготовлялся их одновременный триумф: "Ленин и Троцкий, пришли к власти в ту же неделю в ноябре 1917 года, когда добился своего признания и еврейский национализм. За много лет до того Троцкий и Вейцман провозглашали свои противоположные политические взгляды в соперничающих кафе университетского квартала Женевы. Оба рожденные в России ...они тащили толпы еврейских студентов с одной стороны улицы на другую: Лев Троцкий - апостол красной революции, Хаим Вейцман - апостол нерушимой двухтысячелетней традиции. По одному из самых странных совпадений, в течение одной и той же недели и тот, и другой завершили осуществление своей мечты". В действительности же, речь шла о клешах, в которые должна была быть захвачена Европа, и ручки этих клешей держались каждая одной из двух групп "русских" революционеров, менее всего бывших русскими.
  В одном только отношении события в России причинили временные затруднения Вейцману и его сообщникам в Лондоне и Вашингтоне. Они требовали Палестину, "как убежище" Для евреев, которых якобы "преследовали в России" (явная выдумка, но достаточно удобная для обмана "черни"), а теперь вдруг оказывалось, что никакого "преследования в России" больше нет. Наоборот, в Москве правил еврейский режим, а "антисемитизм" был объявлен тяжким преступлением. Где же тогда были евреи, нуждавшиеся в убежище? (Это явно и было причиной того, почему надо было помешать Вильтону уведомить мир о характере нового режима в России). По свидетельству раввина Эльмера Бергера, советское правительство поставило евреев как таковых в привилегированное положение.... одним ударом революция эмансипировала тех самых евреев, которым раньше по утверждениям их сионистских представителей, не могло помочь ничто, креме сионизма. Советские евреи не нуждались больше ни в Палестине, ни в каком либо ином убежище. Рычаг страдающего русского еврейства, которым так часто пользовался Герцль для поддержки требования Палестины у тех или иных держав, вдруг перестал существовать." Но и это не стеснило Вейцмана. Немедленно же он уведомил своих евреев, что никакой передышки не будет: "Некоторые из наших друзей... торопятся с выводами по вопросу, что будет с сионистским движением после русской революции. Сейчас, дескать, исчез главный стимул сионистского движения, российское еврейство свободно... Нет ничего более поверхностного и ошибочного. Мы никогда не строили наше сионистское движение на страданиях нашего народа в России или в других местах. Эти страдания никогда не были причиной сионизма. Основная причина сионизма была и есть неискоренимое стремление еврейства иметь свой собственный дом". Это было ложью, но в ней содержалась и правда. Совершенно верно, что организаторы сионизма в глубине души никогда не основывали своего движения на "страданиях нашего народа в России или в других местах"; всякие страдания, вызываемые самим сионизмом - еврейские или не-еврейские - были им также безразличны. Но не подлежит никакому сомнению, что осаждая западных политиков, они использовали аргумент "страданий нашего народа в России", поскольку эти политики, начиная с Вудро Вильсона в 1912 г., неоднократно этот аргумент выдвигали.
  В ходе этой критической недели мировой истории фальшивость сионистских требований хотя и стала очевидной, но не могла больше иметь никакого значения, т.к. по свидетельству г-жи Дагдейл, британское правительство давно уже добровольно связало себя обязательствами в этом вопросе. Даже как предлог, невозможно было больше утверждать, будто бы какие-то евреи нуждались еще в "убежище", однако Ллойд Джордж предпринял завоевание Палестины для евреев". Основная гнилость всего сионистского предприятия обнаружилась в тот самый момент, когда оно было, как жернов, повешено на шею Запада. Хотя этот неизлечимый порок в его фундаменте должен неизбежно привести в конце концов к провалу, подобно мессианству Саббатая Цеви в 1666 г., сионистскую трагикомедию пришлось с тех пор разыгрывать до самого ее разрушительного конца.
  Тем не менее, это гнилое предприятие вероятно умерло бы естественной смертью через несколько лет, оставшись в анналах истории лишь как "Бальфурова глупость", если бы ему на помощь не пришло совершенно новое явление. Этим явлением был приход Гитлера к власти, заполнивший на некоторое время брешь в сионистской крепости после провала легенды о "еврейских страданиях в России" и породивший у некоторых евреев желание ехать даже в Палестину. Не будь Гитлера, сионистам пришлось бы его выдумать; с его помощью дышавшая на ладан затея на время оживилась. Гитлеровский эпизод будет описан в одной из позднейших глав этой книги.
  
  Примечания:
  1. Согласно западным еврейским источникам и неопубликованным советским, Ленин - также еврей, который был бы сегодня полноправным гражданином Израиля, т.к. его мать, Мария (рожд. Мириам) Александровна Бланк, была дочерью одесского еврея Александра Давидовича (впоследствии Дмитриевича) Бланка, перешедшего с семьей в православие. Бланк сделал карьеру полицейским врачом, дослужившись до чина надворного советника (соотв. подполковнику на военной службе), дававшего права потомственного дворянства.
  Отец Ленина был чисто русского происхождения (вероятно с примесью татарской или калмыцкой крови, что ясно заметно в чертах "вождя мирового пролетариата"), глубоко верующий православный, верный слуга России и своего государя, выдающийся деятель на поприще народного просвещения. Происходя из народных низов (его отец был крепостным крестьянином), он дослужился до чина действительного статского советника (соотв. генерал-майору) и был награжден высокими орденами, получив также ("по чину") потомственное дворянство.
  2. Киевская ЧК, неописуемые зверства которой стали известны всему городу в 1919 г. после всего лишь полугодового господства большевиков, руководилась 25 главными чекистами, из которых 23 были евреи. Общее число сотрудников Киевской ЧК доходило в разное время до 300. По освобождении города белыми войсками в 1919 г. список жертв, убитых и замученных самыми варварскими способами, и включавший женщин и гимназистов, был опубликован газетой В.В.Шульгина "Киевлянин", (см. В.В.Шульгин, "Что нам в них не нравится?", Париж 1930 г., недавно переиздано заново).
  3. В годы войны Роберт Вильтон был корреспондентом при русской армии и, по собственному желанию, принимал участие в военных действиях. В одном из сражений под Барановичами в 1916 году он выказал такое мужества и хладнокровие, что, будучи штатским и в нарушение статутов ордена (по приказанию государя), был награжден солдатским георгиевским крестом.
  4. Доля еврейского населения в России была гораздо меньшей: перед первой мировой войной в стране, включая польские губернии, проживали около 4,5 млн. евреев, что составляло менее 3% от почти 180-миллионного населения Империи. Антирелигиозные музеи существуют до сего дня в Исаакиевском и Казанском соборах в Ленинграде, они же организованы и в бесчисленных бывших православных храмах в провинции.
  5. Книга Роберта Вильтона была, разумеется, не единственным свидетельством о конце императорской семьи. В середине 20-х годов появилась книга следователя по особо важным делам Н.А.Соколова "Убийство царской семьи", представляющая собой документальный отчет о следствии по делу о цареубийстве, произведенном после занятия Екатеринбурга белыми войсками в 1918 г. Этот труд до сего времени считается главным историческим источником по данному вопросу. Не успев даже закончить работы по изданию своей книги, Соколов, в возрасте всего лишь 42 лет, "внезапно скончался от разрыва сердца" в маленьком местечке во Франции; два месяца спустя, также во Франции и столь же неожиданно, умер и Роберт Вильтон. Известный русский историк С. П. Мельгунов использовал материалы Соколова в своем чрезвычайно обстоятельном труде "Судьба императора Николая II после отречения". Однако, Дуглас Рид прав с той точки зрения, что оба эти труда остались почтя неизвестными западному читателю.
  В 1976 г. в Лондоне Вышла книга двух английских журналистов, Антоки Саммерса и Тома Мангольда, "Дело о царе" (Anthony Summers & Тот Mangold, "The Fileon the Tsar"). Она представляет собой попытку пересмотра материалов Соколова, хранящихся в архиве Гарвардского университета в США; результаты этого пересмотра, следовательно, могут быть проверены, что должно бы стать задачей А.И. Солженицына, работающего над изданием исторических Материалов о русской революции.
  Книга Саммерса и Мангольда, несомненно являющаяся результатом работы большой группы квалифицированных лиц, приходит к выводу, что Соколов использовал только те части противоречивого следственного материала, которые свидетельствовали об убийстве всей императорской семьи в подвале Ипатьевского дома, отбросив веские указания на то, что дело обстояло совершенно по-иному: 16 июля 1918 г. из Ипатьевского дома были увезены государь и наследник; русский царь был расстрелян чекистами за городом, в то время как о судьбе наследника нет ни малейших следов. Императрица и великие княжны были увезены в Пермь, где их видели несколько свидетелей, и вероятно были убиты, неизвестно где и как, лишь после революции в Германии (ноябрь 1918 г.), когда отпал вопрос о возможной их выдаче по требованию немцев. По увозе всех членов царской семьи, в подвале Ипатьевского дома были, по-видимому, убиты сопровождавшие их в заключении лица.
  Из книги "Дело о царе" явствует также, что вытащенная 17 февраля 1920 г. из Ландверного канала в Берлине молодая женщина, пытавшаяся покончить самоубийством, действительно - вел. княжна Анастасия Николаевна, которой удалось бежать из под стражи, вероятно еще в Перми в 1918 г. Судебные процессы в Германии с целью установления ее личности, по данным книги Саммерса и Мангольда, производят впечатление, что их задачей было не допустить ее идентификации, что наводит на мысль о "непреодолимом давлении" и в этом вопросе с заинтересованной стороны. Как известно, загадочная "Анна Андерсон" скончалась в марте 1984 г. в Шарлоттвилле, штат Вирджиния, США, будучи последние годы женой американского историка, профессора Манагана, давшего ей свое имя и возможность дожить последние годы в покое. Трудно сомневаться в том, что на основании показаний своей жены, проф. Манаган мог бы обогатить историческую литературу заключительной главой о судьбе царской семьи. Если этого сделано не будет, то останется предположить, что "непреодолимое давление" сделало и здесь свое дело.
  6. Это утверждение весьма неточно. Отречение императора Основными законами Российской империи не предусматривалось, отречение же за сына прямо воспрещалось. Император Николай II отрекся не "по совету его министров", а по настоянию высших военных (прав на то не имевших и никем не уполномоченных) в результате шантажа со стороны Думы, председатель которой (Родзянко) представил беспорядки в Петрограде, как "революцию". Отказ вел. кн. Михаила Александровича, в пользу которого состоялось отречение, от престола (3/16 марта 1917 года в доме князя Путятина на Милионной улице Љ12 в Петрограде) "до решения Учредительного Собрания", русскими законами вообще не предусмотренного, явился результатом нажима со стороны, главным образом, Керенского и Родзянко; первый был одним из влиятельных масонов, давно подготовлявших заговор против монархии, второй же, по меньшей мере, участвовал в заговоре (совместно с начальником штаба Государя, генералом Алексеевым), дезинформируя Ставку о положении в столице.
  Глава 33. "ЛИГА ПРИНУЖДЕНИЯ К МИРУ"
  В то самое время в 1917 г., когда две родственные силы из России - революционный коммунизм и революционный сионизм - вышли на открытую арену, выявилась и третья тайная цель войны, орудиями которой были обе эти силы. Это был план создания "всемирной федерации" с целью "управления делами человечества", и притом управления путем насилия. Широким массам внушалось тогда (как и во время второй мировой войны, 25 лет спустя), что нужно уничтожить "берлинского сумасшедшего" по той самой причине, что он будто бы намеревался управлять миром посредством насилия. Некий Иден Фильпотс в Англии, один из множества подобных оракулов тогда и в голь; второй войны, произносил громовые речи по адресу кайзера: "Вы собирались завладеть миром, но вы получите только его проклятия, которые падут на вашу голову..." и то же слышалось во всех концах мира. Но задуманный на Западе тайный план точно так же собирался "завладеть миром", только посадив ему на шею совершенно иных властителей.
  Все это облекалось лишь в иную словесную форму. Что в Германии было реакционным прусским милитаризмом, то в Вашингтоне называлось "передовыми идеями" полковника Хауза; что у кайзера было манией величия, то в Лондоне превращалось в просвещенную концепцию "нового мирового порядка". Политики Запада стали профессиональными лицемерами. Даже Дизраэли, который в 1832 г. писал, что "политическую практику на Востоке можно определить одним словом - лицемерие", не мог предвидеть, что то же самое в 20-м веке станет характеристикой политической практики и на Западе, однако, именно это произошло, когда политические деятели Запада, поддерживая сионизм и мировую революцию, уступили нажиму еврейских азиатов; их действия потеряли присущую Европе прямоту, заменив ее азиатским двуличием.
  Даже самый податливый из них, Вудро Вильсон, по началу раздраженно протестовал против этого тайного принуждения. Он попробовал было, как уже упоминалось, заявить, что "причины и цели войны неясны", а когда Хауз ему это запретил, он все еще пробовал настаивать, что обе воюющие стороны, дескать, преследуют "одни и те же" цели. В самом начале своей президентской карьеры он даже пошел еще дальше, заявив: "Совершенно нетерпимо, что правительство республики вышло так далеко из подчинения своему народу, что оно вынуждено служить частным интересам, а не общим. Нам известно, что кто-то втискивается между народом Соединенных Штатов и управлением его делами в Вашингтоне". Похоже, что характер этих "частных интересов" и этого "управления делами" народа не остался от него скрытым, и это горькое знание в конце концов ускорило его смерть (как и смерть президента Рузвельта в последующем поколении). Как бы то ни было, его использовали для привидения в жизнь планов "всемирной федерации", основанной на насилии. Эту идею ему "влили в голову", как выражается его биограф, характеризуя методы внушения, которыми пользовался Хауз для руководства действиями других людей, и которые руководили и его собственными. В ноябре 1915 года, когда американский народ все еще стоял за президента, обещавшего не ввязываться в войну, Хауз поучал его: "Нам нужно употребить все влияние нашего народа в мире для поддержки плана, обеспечивающего выполнение международных обязательств, и также плана, который мог бы обеспечить мир во всем мире".
  Так опытные продавцы навязывают покупателям свой товар: "план", который "обеспечит мир во всем мире". Хауз давно уже обсуждал этот план с сэром Эдвардом Грэем (министр иностранных дел в правительстве Асквита; в 1914 году он ослеп, но в один из моментов духовного ясновидения в том году он произнес слова, справедливость которых становится чем дальше, тем яснее: "В Европе погасли огни"). План Хауза воодушевил Грэя и он написал ему: "Международное право до сих пор не знало санкций, уроком этой войны будет, что великие державы обяжутся снабдить его санкциями". Пользуясь невинным словом "санкции", политические лицемеры избегали тревожить общественность угрозой слов "война" или "насилие". В словарях "санкции" определяются, как "принудительные меры", а единственным средством принуждения между государствами, в конечном итоге, является война: никакая "санкция" не может быть эффективной, если ее не поддерживает угроза применить военную силу. Другими словами сэр Эдвард Грэй считал, что покончить с войной можно лишь путем войны. Он сам несомненно был человеком неподкупным, но его явно ввели в заблуждение: авторы этой грандиозной "идеи" хорошо знали, чего они хотят (в наши дни это выявилось с полной ясностью).
  К 1916 году Вильсону стало с помощью Хауза ясно, в чем заключались его обязанности, и в мае президент публично заявил о своей поддержке нового "плана" на митинге вновь созданной организации с откровенным названием "Лига принуждения к миру". О том, что это за организация, он по словам того же Хауза, явно не имел ни малейшего понятия: "Не похоже, чтобы Вудро Вильсон всерьез ознакомился с программой Лиги принуждения к миру" ("Частные записки" Хауза). Новая лига была перевоплощением прежней "Лиги" под тем же названием, которая, как в свое время говорил Хаузу лорд Роберт Сесиль, "фактически стала лигой утверждения тирании". В 1916 году название "лиги" выдало ее истинные намерения и американское общественное мнение разгадало столь очевидную ловушку. Сенатор Джордж Пеппер писал впоследствии: "Эта щедро финансируемая организация под весьма подходившим названием "Лиги принуждения к миру" облегчала нашу задачу, поскольку само название выдавало намерение обеспечить выполнение устава (Лиги Наций) с помощью силы... мы же постоянно повторяли, что призыв к силе в лучшем случае бесполезен, а в худшем - опасен... Я противопоставлял явную бесполезность призывов к международной силе возможным успехам международных переговоров, сказав, что буду поддерживать любые объединения последнего характера, но буду неизменно против всякой лиги, основанной на первом принципе". Политическим лицемерам вскоре пришлось отказаться от "Лиги принуждения к миру", но "план", приведший к созданию "Лиги Наций", явно остался без изменений, он предусматривал передачу национальных вооруженных сил под команду некоего сверх-национального комитета, который мог бы использовать их для "управления делами человечества" в своих собственных целях и интересах, что и остается мотивом этого плана до наших дней. Как и в свое время в вопросе сионизма, Вильсон связал себя обязательством (своей публичной декларацией в мае 1916 г.) задолго до решающего момента; как только Америка вступила в войну (апрель 1917 г.), он объявил, что его страна примет участие в создании "нового международного порядка". Это было заявлено в тот момент, когда в России совершалась первая революция, а в Англии подготовлялась "декларация Бальфура".
  Так три "плана" вторглись совместно в жизнь Запада, и последний должен был увенчать труды обоих других. Его основным принципом было разрушение национальных государств и национальностей вообще, чем в современных формах выражался извечный конфликт между Ветхим и Новым Заветами, между "законом" левитов и христианством. Кроме Торы-Талмуда невозможно обнаружить иного, первоначального источника идеи "уничтожения наций"; хотя по мнению "полковника" Хауза проследить источники той или иной "идеи" якобы не представляется возможным, но в данном случае эти следы могут быть обнаружены, идя назад столетиями до 500 г. до Р.Х., и они нигде не прерываются на протяжении 25 веков. Если до того кто-либо в известном нам мире сделал этот "принцип разрушения" своим кодексом и верой, то и авторы и их творение с тех пор бесследно исчезли. Идея, содержащаяся в Торе-Талмуде, однако, прошла неизменной через все поколения. Новый Завет отвергает ее, говоря об обмане и "обольщении народов", но он не предсказывает их уничтожения. Христианское Откровение предсказывает день, когда этот процесс обольщения народов придет к концу. Желающие толковать пророчества вольны видеть в "Лиге принуждения к миру" под ее последовательными псевдонимами орудие этого "обольщения", в конце концов осужденного на провал.
  После того, как Хауз решил, а Вильсон объявил, что должен быть установлен "новый международный порядок", Хауз (согласно его биографу Хоудену) назначил "следственную комиссию" для выработки проекта этого "порядка". Председателем стал еврей - шурин Хауза, д-р Сидней Мезес (в то время директор Нью-йоркского колледжа), а секретарем небезызвестный впоследствии Уолтер Липман, сотрудник "либерального журнала "The New Republic". Третьим в этой еврейской компании (хотя на этот раз и не "русских" евреев) был директор Американского Географического Общества д-р Исайя Боумен, дававший "личные советы и помощь". Здесь мы снова видим в действии тот "еврейский интернационал", о котором пишет Кастейн, что дает понятие о характере созданного руководящего учреждения и выдает еврейское вдохновение в выработанном им "плане". Как пишет Хоуден, это был проект "конвенции Лиги Наций", под которым Хауз поставил свою подпись в июне 1918 г., "Президент Вильсон не был автором конвенции, и никогда не претендовал им быть". Таково было происхождение Лиги Наций. Мирная конференция была не за горами, когда Хауз стал подготовлять спуск на воду своего "нового мирового порядка", первые же проявления которого показали, кто стоял за спиной западных правительств. Сионизм и Палестина, о которых общественность не имела даже понятия, когда началась мировая война, неожиданно для нее стали важными, если не главными вопросами на повестке дня конференции, окончательно оформившей новый "порядок".
  Президенту Вильсону, как обычно находившемуся в состоянии постоянного уныния, все это подарило на время некоторый подъем духа. Равви Стефен Уайз не отходил от него и рисовал палестинское предприятие такими красками, что восхищенный президент говорил сам с собой: "Подумать только что я, сын простого пастора, смогу помочь возвратить Святую Землю ее народу". Пока он любовался собой в зеркале будущего, неразлучный раввин сравнивал его с "персидским царем Киром, который позволил изгнанным евреям вернуться в Иерусалим". Вспомним, что царь Кир разрешил прирожденным иудаитам, если они хотят, вернуться в Иудею после пятидесятилетнего изгнания; от президента Вильсона требовалось ни много, ни мало, как переселение ожидовленных хазар из России в землю, которую настоящие евреи покинули 18 веков тому назад.
  На другом берегу Атлантического океана Хаим Вейцман готовился тем временем к Версальской мирной конференции. Он уже явно был одним из могущественнейших людей в мире, суверенный владыка (или полномочный эмиссар таковых), перед которым делали реверансы "премьеры-диктаторы" Запада. Однажды в 1918 году, когда судьба Англии решалась на пошатнувшемся западном фронте, его аудиенцию у английского короля решили было отложить. Однако д-р Вейцман столь настоятельно пожаловался Бальфуру, что она немедленно состоялась; за исключением того, что встреча происходила в Бэкингемском дворце, все указывало на то, что аудиенцию давал не король Вейцману, а Вейцман королю. Как известно, во время Второй мировой войны советский диктатор Сталин, в ответ на просьбы политиков учесть влияние Папы Римского, задал бесцеремонный вопрос: "Сколько дивизий у Папы?" Так, по крайней мере, гласил анекдот, часто пересказывавшийся в клубах и пивных, и, по мнению простого народа, в этих немногих словах заключалась истинная правда. Пример Вейцмана показывает, насколько это было неправдой. У него не было ни одного солдата, однако он и представляемый им интернационал в состоянии были одерживать победы, которые до тех пор давались одним лишь армиям завоевателей.
  Он в равной степени презирал как тех, кто перед ним капитулировал, так и сцену собственных побед, и писал как-то леди Крю: "Мы равно ненавидим и антисемитов, и филосемитов". Бальфур, Ллойд Джордж и прочие "друзья" были в понимании доктора Вейцмана филосемитами высшей марки, стремясь перещеголять друг друга в услужливости тому, кто их презирал. Что же касается самой Англии, то 20 лет спустя, любуясь дикими зверями в Крюгеровском Национальном Парке, Вейцман философствовал: "Как хорошо быть зверем в южно-африканском заповеднике; куда лучше, чем евреем в Варшаве или даже в Лондоне".
  В 1918 году Хаим Вейцман решил осмотреть свои будущие впадения. К тому времени, когда он прибыл в Палестину, началось весеннее германское наступление во Франции, ослабленные британские армии отступали, "большая часть европейских войск в Палестине перебрасывалась для полкрепления армий во Франции". В такой момент Вейцман потребовал, чтобы закладка Еврейского университета состоялась со всей пышностью публичной церемонии. Лорд Алленби протестовал, указывая, что "немцы почти у ворот Парижа". Но д-р Вейцман ответил, что это "всего лишь незначительный эпизод". Лорд Алленби упорствовал; доктор Вейцман настаивал; Алленби пришлось обратиться к Бальфуру, который немедленно послал телеграфное указание подчиниться. С большой помпой Хаим Вейцман отпраздновал свою церемонию на горе Скопус перед свитой из штабных офицеров и при солдатах, взявших на караул, чему мешал разве лишь отдаленный гром сражения между английскими и турецкими армиями. Автор хорошо помнит эти дни во Франции. Даже полмиллиона лишних британских солдат изменили бы ход сражения; множество жизней было бы сохранено, и война вероятно окончилась бы раньше. Тяжелые потери французов и англичан во Франции оплатили сионистский праздник в Палестине.
  Когда война кончилась, 11 ноября 1918 г., единственным гостем, приглашенным по этому торжественному случаю на завтрак к Ллойд Джорджу, был никто иной, как тот же д-р Вейцман, заставший своего хозяина "читающим Псалмы почти со слезами в глазах". После этого сионистский главарь наблюдал из окна исторического дома Љ 10 по Даунинг Стрит, как беснующаяся толпа несла премьера на плечах на благодарственный молебен в Вестминстерском аббатстве. Тут перед нами народные массы и их "менеджеры". Заметил ли кто-либо из толпы большую, круглую голову с бородатым лицом и тяжелыми веками вокруг глаз, наблюдавшую за ними из окна дома номер десять, по Даунинг Стрит?
  После этого Вейцман возглавил сионистскую делегацию на Версальской-мирной конференции 1919 года, где должен был быть установлен "новый мировой порядок". Он уведомил всемогущий "Совет Десяти", что "евреи пострадали от войны больше, чем какая-либо иная группа", ни одному из политиков 1919 года не пришло в голову возразить против этого оскорбления миллионов погибших из числа их соотечественников. В последний момент, однако, со стороны оппозиционного еврея, некоего Сильвера Леви из Франции, была сделана попытка их образумить. Он указал, что во-первых, Палестина - маленькая и бедная страна, где живут 600.000 арабов, и что евреи, с их более высоким жизненным уровнем, будут стараться их обобрать, что во-вторых, переселяться туда будут преимущественно русские евреи, известные своими революционными традициями, и что в-третьих, создание еврейского национального очага в Палестине создаст опасный прецедент двойной еврейской лояльности.
  Все три предостережения оказались буквально пророческими, но на мирной конференции 1919 года не-еврейские политики встретили их в штыки. Американский государственный секретарь Лансинг тут же поставил месье Леви на место, спросив д-ра Вейцмана: "Что Вы подразумеваете под еврейским национальным очагом?" Доктор Вейцман подразумевал, что полностью обеспечивая интересы неевреев, Палестина в конечном итоге станет столь же еврейской, кок Англия - английская". Дансингу этот на редкость двусмысленный ответ представился "абсолютно ясным"; Совет Десяти одобрительно закивал головами, и месье Леви, как и все протестовавшие евреи в течение 25 веков до него, потерпели поражение. Само собой разумеется, что ему разрешили выступить только для сохранения декорума беспристрастного обсуждения. Раввин Уайз, обеспокоенный "трудностями, которые мы встретили в Париже", заранее обеспечил сговорчивость президента Вильсона, сказав ему сугубо частным порядком: "Госполин президент, мировое еврейство в этот час нужды и надежды рассчитывает на Вас", чем месье Леви и все евреи, разделявшие его мнение, оказались на положении отлученных от церкви. Положив руку на плечо равви, Вильсон "спокойно и твердо сказал: "Не бойтесь, Палестина будет вашей".
  Был еще один человек, старавшийся предупредить то, что так легкомысленно подготовляли эти люди. Полковник Лоуренс любил семитов, он долго жил с арабами и поднимал их теперь на борьбу с их турецкими властителями. Он был также и другом евреев (Вейцман писал, что "его ошибочно считали антисемитом") и полагал, что "еврейский очаг", в первоначальном его смысле, как культурными центр, легко мог бы быть включен в состав объединенного Арабского государства, за которое он боролся.
  В Париже Лоуренс увидел, что там подготовлялось насаждение сионистского национализма, как бомбы замедленного действия среди сумятицы мелких арабских государств; это сломило его. Дэвид Гарнетт, издатель его известных "Писем" говорит: "Лоуренс одержал свои победы, подвергая опасности лишь малую горсточку англичан, и он одерживал их не для того, что бы прибавить новые провинции к нашей империи, но чтобы арабы, с которыми он жил и которых он любил, смогли стать свободными людьми, и для возрождения арабской культуры". Лоуренс жил этими надеждами во время своего "восстания в пустыне" и то же говорили ему те, кто послали его в Аравию. В начале Версальской конференции он "полностью владел своими нервами и был столь же нормален, как и любой из нас" (Дж. М. Кейнс). Он прибыл туда, поверив обещаниям президента Вильсона (в его "14-ти пунктах" от 8 января 1918 г.): "Народам под турецким владычеством должны быть обеспечены безусловная безопасность их существования и абсолютно независимые возможности автономного развития". Он не мог знать, что в этом заявлении не было ни одного слова правды, и что под влиянием своего окружения Вильсон давно уже втайне продался сионизму.
  После приведенного выше ответа Вейцмана Лансингу, одобренного Советом Десяти, предательство стало для Лоуренса очевидным и им овладели "горькое разочарование и чувство поражения в результате мирной конференции; направляясь туда, он вполне доверял намерениям Вильсона обеспечить арабским народам самоопределение; но он вернулся с конференции в полном отчаянии" (Гарнетт). Позже сам Лоуренс писал: "В этих бурных кампаниях (в пустыне) каждый из нас прожил много жизней, и мы не жалели себя, встречая хорошее и плохое; но, когда мы подошли к цели и занималась заря нового мира, старики снова вышли на сцену, отобрав у нос победу и переделав ее на знакомый им старый манер... Я хотел создать новую нацию, вернув миру потерянную культуру и дать двадцати миллионам семитов основы, на которых они могли бы строить сказочный дворец своих национальных мечтаний". Лоуренс был совершенно сломлен всем пережитым, но стал впоследствии одним из известнейших людей в мире. Присоединись он к лицемерам, - не было бы почестей, в вторых ему было бы отказано. Однако он отказался от своего военного чина, выбросил свои ордена и от стыда пытался даже отказаться от себя самого, записавшись под чужим именем, как простой солдат, в британскую авиацию. где его потом обнаружил один из усердных газетных корреспондентов. Этот последний период его жизни и закончивший его несчастный случай с мотоциклом выглядят, как самоубийство, напоминая нам похожий период в жизни и смерти министра обороны США Джеймса Форрестола после Второй мировой войны (1); Лоуренса также нужно отнести к числу мучеников истории.
  Ведущие политики тех дней дружно поддерживали сионистскую авантюру с помощью "нового международного порядка", который они намерены были установить любыми средствами, не взирая на человеческие страдания и унижение. Они расходились во взглядах почти по всем другим вопросам, т.ч. не успела окончиться война, как в Париже репутации известнейших людей стали лопаться как мыльные пузыри, а узы дружбы рвались, как гнилые веревки. Разрыв произошел и между президентом Вильсоном и его "второй личностью, моим независимым я" (столь же таинственное отчуждение разлучило и президента Рузвельта с его "вторым я", Гарри Гопкинсом, в конце следующей мировой войны).
  "Полковник" Хауз был на вершине славы. Премьер-министры, министры, послы и делегаты осаждали его в парижском отеле Крильон; в течение одного дня он дал 49 аудиенций этой высокопоставленной публике. Как-то французский премьер Клемансо зашел, когда Хауз сидел с Вильсоном; президента попросили на время удалиться, чтобы не мешать совещанию двух великих людей. Не исключено, что именно эти унижения в конце концов сломили Вудро Вильсона, пораженного в Париже смертельной болезнью (как и Франклин Рузвельт в Ялте, хотя Вильсон прожил после этого несколько дольше). С тех пор оба никогда больше не встречались и не имели никакой связи друг с другом. Хауз кратко записал в своем дневнике: "Разрыв с Вудро Вильсоном был и остается для меня трагической загадкой, тайной, которую теперь никто больше объяснить не может, т.к. он унес ее с собой в могилу".
  Иллюзии власти постепенно растворялись. В действительности эти люди никогда не обладали настоящей властью, будучи только орудием в чужих руках. В анналах истории остались их тени и, хотя парки и бульвары, названные в их честь, все еще носят их имена, лишь немногие помнят кем они были. Вильсон вернулся в Америку и скоро умер. Хауз был скоро также забыт, живя в одиночестве в своей Квартире на 35-ой улице в Нью-Йорке. Ллойд Джордж оказался в политической пустыне и смог лишь довести до окончательного упадка свою некогда славную либеральную партию: на протяжении одного десятилетия он стоял во главе четырех сменивших ее партий. Столь же забытый всеми Бальфур еще несколько лет одиноко бродил по аллеям Сент-Джемского парка. Они явно не смогли удовлетворить все пожелания своих наставников. Энергичные протесты в Америке вынудили Вильсона "категорически отвергнуть французские требования создания международных вооруженных сил под командованием Лиги Наций". Президенту пришлось вспомнить, что американская конституция не разрешает передачи суверенных прав страны в чужие руки. Самого худшего на этот раз удалось избежать, по крайней мере в том поколении. Тайным властителям, сохранившим свою власть в то время, как все эти "премьеры-диктаторы" и гибкие "администраторы" лишились даже ее подобия, пришлось ждать второй мировой войны, чтобы забрать в свои руки вооруженные силы народов. Лишь тогда им почти (но все же не совсем) удалось создать свою "лигу принуждения к миру" во всей полноте деспотической власти, к которой они стремились. В 1919 году им пришлось довольствоваться скромным успеем первого опыта - Лигой Наций.
  Соединенные Штаты не желали даже стать ее членом; американская общественность, обеспокоенная результатом войны и инстинктивно стремившаяся остаться в надежной гавани отказа от вмешательства в чужие дела, не хотела о ней даже слышать. Англия вошла в Лигу, но другие премьеры после Ллойд Джорджа отказались передать ей контроль над британскими вооруженными силами. Путь к "новому мировому порядку" того сорта, которого добивались Хауз и его суфлеры, оказался на время закрытым. Тем не менее, им все же удалось, используя Лигу Наций, пробить брешь в британском суверенитете, что повело к роковым последствиям, которые, возможно, еще окажутся непоправимыми. Под прикрытием Лиги Наций, сколь сомнителен ни был ее авторитет, британские войска были использованы, как телохранители сионистов, нацелившихся на Палестину. Для придания этой авантюре подобия законности, была изобретена система "мандатов", и выше было уже упомянуто, откуда она появилась. С ее помощью Лига Наций смогла поселить русских сионистов в Аравии, где они очень скоро проявили "революционные тенденции", предсказанные Сильвером Леви в 1919 году и ясно видимые всем в наше время. В 1919 году это было единственным достижением "нового мирового порядка", и по древнему правилу криминалистики "cui bono", т.е. кому это преступление пошло на пользу, нетрудно угадать авторов этой "идеи".
  Последующая глава нашей книги займется историей этих "мандатов", а также и того человека, который пытался им помешать.
  
  
  Примечание:
  1. Со времени написания этой книги выяснилось, что Форрестол стал жертвой заговора: убийцы проникли в палату морского госпиталя в Бетесда, где он лечился (при несомненном пособничестве "врачей"), оглушили его ударом по голове и выбросили из окна 16-го этажа на улицу. Печать немедленно подхватила версию о самоубийстве, вместе с легендой о "душевной депрессии", якобы его вызвавшей. См. Cornell Simpson, "The Death of James Forrestal, First Secretary of Defense", Belmont Mass., 1966.
  Глава 34. КОНЕЦ ЛОРДА НОРТКЛИФФА
  В течение трех лет после мировой конференции 1919 года приходилось находить поводы, чтобы продолжать держать британскую армию в Палестине, якобы для выполнения почетной миссии, фактически же для прикрытия дела, носившего характер геноцида. Эта весьма нелегкая проблема была успешно разрешена. Официальные документы раскрывают внушительную картину тайных манипуляций правительств великих держав с весьма гнусными целями: метод оказания "непреодолимого давления на международную политику" непрестанно совершенствовался на практике. После того, как Версальская конференция утвердила сионистские претензии на Палестину (списав тем самым со счета эмансипированных западных евреев, от имени которых пытался возражать Сильвен Леви), следующим шагом было расчленение Турецкой империи странами-победительницами на конференции в Сан Ремо в 1920 году. Эта конференция использовала хитроумный трюк, придуманный Вейцманом еще в 1915 году, предоставив Великобритании "мандат" на управление Палестиной. Протесты против этого предприятия заявлялись с самого начала и становились все громче, поскольку его истинный характер становился все более явным, но Бальфур заверил Вейцмана, что эти протесты "считаются не имеющими значения и разумеется не повлияют на уже окончательно принятые политические решения".
  Здесь перед нами снова одно из тех загадочных заявлений, столь часто повторявшихся впоследствии, что в одном только данном вопросе политика не должна быть, не может быть и никогда не будет изменена, причем национальные интересы, честь страны и все прочие соображения объявлялись не имеющими значения. Нам неизвестен ни один другой случай в истории, когда бы возможно было установить незыблемый принцип высшей государственной политики без учета собственных национальных интересов и консультации общественного мнения в какой-либо стадии данного вопроса. Ллойд Джордж был в Сан Ремо главным образом обеспокоен, как бы "мороз" мирного времени не хватил раньше срока, поставив под угрозу достижение поставленных тайных целей, сказав Вейцману: "Вам нельзя терять времени. Сегодня весь мир - как Балтийское море накануне замерзания. Пока еще оно в движении, но как только оно замерзнет, Вам придется биться головой об лед в ожидании второй оттепели". Правильнее было бы сказать "второй войны", и вероятно именно это Ллойд Джордж и имел в виду, говоря об "оттепели". Неудивительно, что конференция в Сан Ремо "подтвердила декларацию Бальфура и решение предоставить мандат Великобритании". После этого сионистам оставался только один шаг к достижению своей цели: Лиге Наций нужно было изобрести систему упомянутых "мандатов", наделить себя правом давать их другим, и затем "ратифицировать" британский мандат.
  Это и произошло, как будет показано, в 1922 г., но в течение трех лет протесты против этой сделки заявлялись всеми без исключения ответственными инстанциями или национальными группами, непосредственно ей затронутыми. Три силы всячески ее поддерживали: руководящие русские сионисты, "филосемиты" на высших постах, которых так "ненавидели", используя их, Хаим Вейцман, и те самые сентиментальные либералы, которые были столь язвительно охарактеризованы в "Протоколах". Против сделки ополчились авторитет и опыт в столь превосходящей силе, что будь этот вопрос иного характера, чем тот, которому тайно обязались служить наши "администраторы", он потерпел бы неизбежное поражение. Протесты были столь многочисленными, что мы перечислим их, прежде чем последовательно изложить их содержание. Протестовали: 1) палестинские арабы; 2) палестинские евреи; 3) главный сионистский лидер Америки, а также евреи-антисионисты Америки и Англии; 4) британские граждане и военные власти в Палестине; 5) британские и американские комиссии обследования; 6) значительная часть прессы, тогда еще свободная от закулисного контроля.
  1) Арабам было с самого начала ясно, что их ожидает, поскольку содержание Торы не было для них секретом. Хаим Вейцман заявил на мирной конференции: "Наш мандат - Библия", арабы же хорошо помнили "еврейского Бога" и его обещания погрома и вознаграждения: "Когда введет тебя Господь, Бог твой в землю, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы..., семь народов, которые многочисленнее и сильнее тебя; и предаст их тебе Господь, Бог твой, и поразишь их: тогда предай их заклятию и не вступай с ними в союз и не щади их" (Второзаконие VII, 1-2). Другими словами, сионизм и его поддержка Западом означали для арабов их уничтожение согласно предписанию "закона" двухтысячепятисотлетней давности, а последующие события 1948 года доказали реальность этой угрозы. В 1945 году король Ибн Сауд сказал президенту Рузвельту, что "вам пришлось с помощью двух мировых войн научиться тому, что мы знаем уже две тысячи лет", а в 1948 г. намерение дословно исполнить цитированное выше "предписание" было доказано действиями. Любопытно, что до этих событий даже евреи-антисионисты не могли представить себе, что действительно имелось в виду его дословное исполнение. В 1933 году известный еврейский деятель, Бернард Дж. Браун, справедливо указав на цитированный выше отрывок из Второзакония, как на причину арабских опасений, добавил однако, что "конечно, некультурные арабы не понимают, что современный еврей не принимает Библию буквально и не может быть столь жестоким по отношению к другим людям, но они подозревают, что если евреи основывают свои претензии на Палестину на исторических правах на эту землю, то они могут делать это только на основании Библии, арабы же толкуют ее буквально". Мистеру Брауну в Чикаго явно не было ничего известно о хазарах.
  В 1920 году арабов не обмануло публичное обязательство Бальфура (в его декларации), что их "гражданские и религиозные права" будут обеспечены. Не поверили они и публичному обязательству президента Вильсона (в его знаменитых 14 пунктах), что им будет обеспечена "несомненная безопасность" и "абсолютно независимая возможность автономного развития". Если они и не знали точно, то они во всяком случае подозревали, что Бальфур, Ллойд Джордж и Вильсон втайне обещали сионистам всю Палестину. Зная Тору, они столь же мало поверили публичному выступлению Уинстона Черчилля в 1922 году, который, будучи тогда министром колоний, заявил: "Были сделаны безответственные заявления о намерении создать чисто еврейскую Палестину. Было даже сказано, что Палестина станет столь же еврейской, как Англия - английская (прямой упрек Вейцману). Правительство Его Величества считает все такие намерения немыслимыми и не ставит себе подобных целей. Оно никогда не имело в виду, чтобы арабские население, язык и культура в Палестине исчезли или перешли под чужое господство" (во время Второй мировой войны, сначала как премьер-министр, а затем как лидер оппозиции, Черчилль, тем не менее, поддерживал то, против чего он выступал раньше).
  2) Местные еврейские общины в Палестине (чьим мнением никто не интересовался в продолжение всех этих событий) всегда были ярыми противниками сионизма. Вейцман был почти единственным среди сионистов и связанных с ними западных политиков, кто имел некоторое представление об этих настоящих палестинских евреях, раз или два коротко посетив Палестину: по его словам, большинство его сионистских коллег из России не имели о них ни малейшего представления". В эти годы (1916-1922) сионистские лидеры с удивлением впервые узнали, что палестинские евреи считают их "язычниками, нечестивыми, бессердечными и злонамеренными невеждами". Разумеется, Вейцман заботился исключительно об их благе (не спрашивая, однако, их мнения): "мы всего лишь хотели сделать их жизнь немного более современной и удобной"; однако, он "пришел в ужас обнаружив, сколь чуждыми мы для них остались". Он дисквалифицирует их, как отсталых чудаков, засыпавших еврейские организации в Америке назойливыми жалобами на сионистов, причем "добрых 90 процентов" их писем были резко враждебными. Любопытно также, что о содержании этих писем Вейцман узнал от британского цензора, который, нарушив свой долг, показал их ему. Политиками в Париже и Сан Ремо эти протесты населения Палестины, как еврейского, так и арабского, попросту игнорировались.
  3) В 1919 году уже упоминавшийся нами Луис Брандейс посетил ту территорию, которая в течение 20 лет была объектом его "возродившегося" интереса к иудаизму. Непосредственное знакомство с дотоле неизвестной страной жестоко его разочаровало, и он пришел к заключению, что "поощрять иммиграцию было бы ошибкой". По его мнению, Всемирную сионистскую организацию нужно было, если не распустить вообще, то сильно сократить, а ее будущую деятельность ограничить более скромной целью создания "еврейского очага" с помощью сионистских организаций в разных странах. Фактически это привело бы к созданию еврейского культурного центра в Палестине, состоящего разве что из университета, академий и несколько более многочисленных сельскохозяйственных поселений с возможностями для иммиграции небольшого количества евреев, которые действительно пожелали бы переселиться в "страну предков".
  Это означало отказ от концепции отдельной еврейской национальности, символизируемой еврейским государством, и было, следовательно, изменой сионизму. По словам Вейцмана, это было возрождением старой пропасти между "востоком" и "западом", между "Ostjuden" и эмансипированными западными евреями, между "Вашингтоном" и "Пинском" (намек на Пинскера, автора Неоднократно цитированной нами фразы о "непреодолимом давлении на международную политику", здесь далеко не случаен). Местечковые сионисты справились с Брандейсом так же легко, как и с Герцлем в 1903-4 гг. Брандейс выступил с вышеупомянутым предложением на Кливлендском съезде американских сионистов в 1921 г. Вейцман, выступил против этого предложения, настаивая на создании "национального фонда" (другими словами, самозванное правительство еврейской нации собиралось облагать обязательным десятинным налогом всех членов сионистской организации), а также национального бюджета". Слабость позиции Брандейса заключалась в том же, в чем состояла и слабость Герцля в 1903 г.: правительства западных держав были уже связаны обязательствами по отношению к сионистам из России. Съезд, если он вообще был кем-то избран, представлял не более, чем одну десятую американских евреев; как и следовало ожидать, он поддержал доктора Вейцмана, а доктор Брандейс потерпел поражение.
  4) В Палестине британские военные и гражданские власти стояли перед навязанной им непосильной и заведомо безнадежной задачей. Их опыт в управлении колониальными территориями был несравним с опытом администраторов других стран, и как этот опыт, так и их собственный инстинкт предупреждали их об опасности палестинского предприятия. Они знали, как нужно управлять страной на благо ее населения, и обладали в этой области практическим опытом. Для них было ясно, что ни одной территорией невозможно хорошо управлять, ни даже просто поддерживать в ней порядок и спокойствие, если ее наводнят чуждые ей иммигранты, а местное население будет принуждено это терпеть. Их протесты также посыпались в Лондон, но они игнорировались до самого конца, тридцать лет спустя. Что касается арабов, то им горькая истина была ясна с самого начала, и они уже с 1920 г. стали оказывать ожесточенное сопротивление в форме бунтов, восстаний и т.п.; это сопротивление никогда не прекращалось и явно не прекратится, пока причиненная им несправедливость не будет исправлена, или пока все они не окажутся в положении постоянных пленников за колючей проволокой и под вооруженной охраной.
  5) Поскольку "ведущие политики" (каких любил характеризовать Вейцман) в Лондоне и Вашингтоне любой ценой решили водворить сионистов в Палестине, несмотря ни на какие протесты, мнения и советы, историку до сих пор остается непонятным, с какой целью президент Вильсон и премьер Ллойд Джордж посылали комиссии для обследования проданной ими по дешевке страны. Если они ожидали от них ободряющих сообщений (вроде совета сэра Генри Вильсона о "распутице" в 1918 году на западном фронте), то им пришлось разочароваться, поскольку все обследователи лишь подтверждали то, что говорили о положении на местах арабы, местные евреи и служившие там англичане. Посланная президентом Вильсоном в 1919 году "комиссия Кинг-Крейна" констатировала, что практически сионисты намерены лишить собственности и права владения ею всех нееврейских жителей Палестины", добавив разъяснение: "путем всех форм скупки"; более опытные в деле британские офицеры указали этой комиссии, что "проведение сионистской программы может быть осуществлено только силой оружия". Посланная Ллойд Джорджем в 1921 г. "комиссия Хэйкрафта" доложила, что настоящая причина начавшихся тогда в Палестине беспорядков кроется в обоснованном опасении арабов, что сионисты намерены господствовать в стране.
  6) Однако больше всего сионистским амбициям мешали сообщения печати о том, что происходило в Палестине, и критические по отношению к сионизму редакционные комментарии. До войны 1914-1918 гг. американскому и британскому правительствам, прежде чем пойти на рискованные предприятия, всегда приходилось считаться с общественным мнением, черпавшим информацию из объективных сообщений печати. Разложение печати (предсказанное, как мы помним, "Протоколами") началось с введения цензуры во время Первой мировой войны; усиление закулисных влияний было нами показано на примерах полковника Репингтона, Гвинна и Роберта Вильтона в 1917-1918 гг.; опытным корреспондентам приходилось уходить в отставку или начинать писать книги, потому что их репортажи игнорировались, пропадали или просто не печатались; редактор, печатавший правдивое сообщение без предварительного разрешения цензуры, рисковал судебным преследованием.
  В 1919-1922 гг. военная цензура, естественно, кончилась, и газеты в своем большинстве стали возвращаться к прежней практике правдивого репортажа и объективного комментирования сообщаемых фактов. Этим был восстановлен прежний контроль за правительственной политикой, который, если бы он мог продержаться, несомненно расстроил бы сионистские планы, осуществление которых в условиях общественного контроля было невозможно. В этот решающий момент, когда т.н. "мандат" еще не был "ратифицирован", все будущее сионизма зависело от подавления им критической информации газет и их комментариев. Именно в этот период произошло событие, обеспечившее нужный результат. В силу его громадного влияния на будущее и его совершенно исключительного характера, это событие (на которое указывает название данной главы) заслуживает подробного описания.
  На этой стадии развития событий, положение дел в Англии имело для заговорщиков (напомним, что как Вейцман, так и Хауз сами употребляли это слово) первостепенное значение, и именно в Англии на их пути стоял энергичный Нортклифф, пользовавшийся исключительным влиянием. До получения титула он был известен, как Альфред Хармсворт, солидный мужчина, с наполеоновской челкой на лбу, владелец двух весьма популярных ежедневных газет, многих журналов и других периодических изданий, а кроме того главный совладелец самой влиятельной газеты в мире, лондонского "Таймса". Благодаря этому он обладал возможностью ежедневно непосредственно обращаться к миллионам людей и, хотя он был также и незаурядным коммерсантом, но прежде всего он был по своему характеру идеалом редактора, отважным и настойчивым патриотом. В том, что он начинал или защищал, он мог быть прав или неправ, но он был независим и неподкупен. До некоторой степени он напоминал американцев Рандольфа Херста и полковника Роберта Мак Кормика, другими словами он готов был сделать многое для роста тиража своих газет, но только в пределах приличия и национальных интересов, никогда не опускаясь до богохульства, порнографии, клеветы или подстрекательства. Его нельзя было запугать, и он был большой силой в стране.
  Лорд Нортклифф дважды показал себя противником сионистского заговора. В 1920 г. по его почину "Таймс" напечатал уже упоминавшуюся нами статью о "Протоколах". Она была озаглавлена "Тревожная брошюра о еврейской опасности, требующая детального расследования", и кончалась словами: "Весьма желательно беспристрастное расследование этих т.н. документов и истории их появления... Мы не можем пройти мимо этого дела без расследования и оставить влияние такого документа без контроля". В 1922 году лорд Нортклифф посетил Палестину в сопровождении журналиста Джеффриса (позже написавшего книгу "Палестина и ее действительность", до сих пор являющуюся классическим источником информации о том времени). Это было совместным предприятием совершенно иного рода, чем прежние труды редакторов "Таймса" и "Манчестер Гардиан", писавших статьи о Палестине, не выезжая из Лондона советуясь с сионистским главарем Вейцманом. Лорд Нортклифф пришел на месте к тем же выводам, что и все другие беспристрастные наблюдатели: "Мне кажется, что мы недостаточно продумали вопрос, обещав Палестину как очаг для евреев, несмотря на то, что 700.000 мусульманских арабов живут там и владеют этой страной... Среди здешних евреев, по-видимому, господствовало мнение, что вся Англия предана делу сионизма и полна энтузиазма в желании помочь им; я сказал им, что это вовсе не так, и что им надо остерегаться истощать терпение нашего народа тайным ввозом оружия для борьбы с 700.000 арабов... Палестине грозят серьезные беспорядки... евреям здесь не говорят правду, но они услышали ее от меня".
  Сказав правду, лорд Нортклифф совершил второй смертный грех: уже ранее он заглянул в запретную комнату, потребовав расследовать происхождение "Протоколов". Более того, он смог опубликовать эту разоблачительную документацию в своих массовых органах с громадным тиражом, став опасным для заговорщиков человеком. Немедленно перед ним встало препятствие в лице Викхэма Стида, главного редактора "Таймса", преданность которого делу сионизма была особо отмечена Вейцманом. Ахиллесовой пятой лорда Нортклиффа в этой борьбе было то, что ему хотелось напечатать правду о Палестине в "Таймсе", хотя он не был единственным владельцем газеты, будучи лишь главным ее совладельцем. В результате, принадлежавшие ему газеты опубликовали его серию статей о Палестине, но "Таймс" напечатать их отказался. Викхэм Стид, хотя он неоднократно распространялся в прошлом о судьбах Палестины, отказался туда поехать, как и предоставить страницы газеты антисионистской аргументации. Эти факты и все последующее описано (опять таки с неожиданной откровенностью) в "Официальной истории Таймса", изданной в 1952 году. В ней сообщается, что Викхэм Стид "уклонился от поездки в Палестину, когда лорд Нортклифф предложил ему туда поехать; в ней также отмечено "бездействие" Викхэма Стида в ответ на телеграфную просьбу лорда Нортклиффа поместить "передовую статью с критикой позиции Бальфура по отношению к сионизму". В последующем изложении читателю следует обратить особое внимание на даты.
  Статья о "Протоколах" была напечатана в "Таймсе" в мае 1920 года. В начале 1922 года лорд Нортклифф посетил Палестину, написав ряд упомянутых статей. После того, как его требование опубликовать их было игнорировано редактором "Таймса", он выехал 26 февраля 1922 года обратно в Европу. Возмущенный самовольным поведением редактора, Нортклифф выступил с резкой критикой его действий на редакционной конференции 2 марта 1922 года. Нортклифф потребовал, чтобы Стид ушел в отставку, и был немало удивлен, что несмотря на такую критику, Стид остался на своем посту. Мало того, вместо того, чтобы уйти в отставку, Стид решил "заручиться советом юристов по вопросу, какая провокация достаточна с его стороны, чтобы быть незаконно уволенным". Для этого он обратился к личному юрисконсульту самого лорда Нортклиффа (7 марта 1922 г.), который информировал его, что Нортклифф "помешан", "неспособен к ведению дел" и, судя по его виду, "проживет недолго", посоветовав редактору не покидать своего поста. Стид поехал в По, во Францию, где он встретился с Нортклиффом, и со своей стороны уведомил директора "Таймса" (31 марта 1922 г.), что лорд Нортклифф "сходит с ума".
  Диагноз "помешательства" исходил от редактора, которого Нортклифф хотел уволить, и поэтому важно знать мнение незаинтересованных лиц. 3 мая 1922 года Нортклифф присутствовал в Лондоне на прощальном обеде в честь уходившего на пенсию редактора одной из больших газет и "был в превосходном состоянии". 11 мая 1922 г. он произнес, "превосходную и убедительную речь" на собрании Имперского союза печати, и большинство тех, кто считал его ненормальным (!) убедились в своей ошибке. Несколько дней спустя Нортклифф телеграфно потребовал от управляющего "Таймсом" оформить увольнение редактора. Управляющий не увидел в этом требовании ничего "ненормального" и "не обнаружил никаких сомнений относительно здоровья Нортклиффа". Другой директор, в то же время имевший с ним дело, также "считал, что он проживет по меньшей мере столь же долго, как и он сам" и "не заметил ничего необычного ни в поведении Нортклиффа, ни в его виде" (24мая 1922 г.). 8 июня 1922 г. лорд Нортклифф попросил из Булони Викхэма Стида встретиться с ним в Париже; встреча состоялась 11 июня и Нортклифф сообщил Стиду, что он намерен взять руководство газеты в свои руки. 12 июня они выехали в Эвиан-ле-Вен, причем Стид скрытно посадил в поезд оставшегося неизвестным "врача", сопровождавшего их до швейцарской границы. По прибытии в Швейцарию был приглашен также не названный по имени "блестящий французский невропатолог", который в тот же вечер "засвидетельствовал помешательство" лорда Нортклиффа. На этом основании Викхэм Стид послал телеграфное распоряжение в "Таймс" не печатать ничего посылаемого Нортклиффом и не придавать значения ничему, что бы от него ни поступало; 13 июня 1922 года Стид уехал и никогда больше с тех пор с Нортклиффом не встречался.
  18 июня 1922 г. Нортклифф вернулся в Лондон и был немедленно отстранен от всякого контроля над своими предприятиями и даже от связи с ними (в особенности с "Таймсом", причем его телефон был отключен). Управляющий установил полицейский пост у входа в редакцию, чтобы не дать Нортклиффу войти в помещение. Согласно "Официальной Истории", все это делалось на основании освидетельствования в чужой стране (Швейцарии) неизвестным по имени (французским) врачем. 14 августа 1922 г. лорд Нортклифф скончался в возрасте 57 лет, причем причиной смерти был установлен язвенный эндокардит. После панихиды в Вестминстерском аббатстве он был похоронен в присутствии большой траурной толпы журналистов и издателей. Такова история, почерпнутая нами из официальной публикации. В то время она была известна только очень узкому кругу лиц; в "Официальной истории Таймса" все это было напечатано лишь 30 лет спустя, но будь оно опубликовано в 1922 году, наверняка появилось бы много недоуменных вопросов. Вряд ли можно привести другой пример, когда влиятельный и богатый человек был бы устранен подобным образом, в особенности при столь загадочных обстоятельствах.
  Автор этих строк теперь впервые приступает к повествованию в качестве непосредственного свидетеля происходивших событий. В 1914-18 гг. он был одним из миллионов ни о чем не подозревавших участников войны, начав понимать ее истинный смысл лишь иного позже. В 1922 году он на время оказался внутри узкого круга описанных здесь событий, хотя и не принадлежал к нему; автор видит себя с глазу на глаз с (якобы умиравшим) лордом Нортклиффом, не имея понятия ни о сионизме, ни о Палестине, ни о "Протоколах", ни о любом другом из того, против чего предостерегал Нортклифф. Свидетельство автора может представить некоторый интерес, хотя ему трудно судить самому о его ценности. В том самом 1922 г. автор был молодым человеком, вернувшимся с фронта, искавшим себе места под солнцем и поступившим для этого на службу в редакцию "Таймса". Ему поручили сопровождать лорда Нортклиффа в Булонь в качестве секретаря в ту первую неделю июня 1922 г., когда Нортклифф собирался взять на себя редакторство газеты, уволив Викхэма Стида. Было сказано, что это весьма необычный человек, чьи указания должны немедленно выполняться. Вероятно поэтому все, что делал Нортклифф, казалось автору выражением этой необычной натуры, но у него не возникло ни малейших иных подозрений, хотя он имел с ним дело за неделю до того, как он был "освидетельствован" и фактически посажен под замок.
  О всякого рода психических "ненормальностях" автор не имел тогда ни малейшего представления, а поэтому специалисты вероятно не придадут его свидетельству большого значения. Как бы то ни было, поведение Нортклиффа было именно таким, как его характеризовали люди, работавшие с ним в течение многих лет, за одним только исключением: лорд Нортклифф был убежден, что его жизнь в опасности и несколько раз говорил об этом автору, а именно о том, что его отравляют. Если это само по себе - сумасшествие, то тогда он был сумасшедшим; но в таком случае многие жертвы отравления также умерли от сумасшествия, а не от того, чем их напоили или накормили. Если же это было правдой, то тогда о ненормальности не могло быть речи. Было ясно, что у такого человека могли быть опасные враги, но о враждебности с какой-либо определенной стороны автор в то время не догадывался. Опасения за свою жизнь несомненно вселяли Нортклиффу подозрения в отношении окружающих, но и в этом случае, если у него для этого имелись основания, никаким сумасшествием это быть не могло. Все это легко могло бы быть проверено и установлено с полной достоверностью, если бы только такая проверка могла быть произведена при свете дня.
  Автор - не судья происшедшему, и он может только засвидетельствовать, что он видел и думал в то время, будучи молодым человеком, знавшим об окружавшем его немногим больше, чем младенец знает о форме земного шара. По возвращении в Лондон его допрашивал о состоянии здоровья лорда Нортклиффа брат последнего, лорд Ротермир, и один из ближайших сотрудников Нортклиффа, сэр Джордж Саттон. Мысль о возможной ненормальности видимо уже была к тому времени им внушена ("освидетельствование" последовало вскоре за этим) и сказывалась в их вопросах, но и тогда у автора не возникло ни малейших подозрений в этом смысле, хотя он был одним из последних, видевших Нортклиффа до "обследования" и последовавшего за ним устранения его от дел. Это также осталось автору совершенно неизвестным, он не знал об этом ни в то время, ни еще много лет спустя, столь тайно все это было сделано. Хотя он прослужил в "Таймсе" 16 лет, он узнал о "сумасшествии" Нортклиффа и его "освидетельствовании" только 30 лет спустя, прочитав "Официальную Историю". К этому времени, однако, автор уже сам увидел к каким последствиям повела история, непосвященным зрителем которой он был в свои тогдашние 27 лет. (1)
  Так Нортклифф оказался за бортом, устраненный от руководства своими газетами в решающий период времени, предшествовавший ратификации в Лиге Наций "мандата", который закрепил палестинскую сделку, предоставив нашему поколению расхлебывать ее последствия. Критическое обсуждение этой проблемы на страницах массовой печати с большим тиражом могло бы изменить весь ход событий. После смерти лорда Нортклиффа появление в "Таймсе" передовицы с критикой "позиции Бальфура по отношению к сионизму" стало уже невозможным. Начиная с этого времени, подчинение печати методами, описанными в "Протоколах", становится все более явным, достигнув в настоящее время положения, при котором правдивый репортаж и беспристрастное комментирование всего связанного с еврейским вопросом давно уже канули в прошлое.
  Лорд Нортклифф был отстранен от дел и фактически посажен под домашний арест 18 июня 1922 года. 24 июня в Лондоне собрался Совет Лиги Наций; не опасаясь более общественной критики на страницах газет, он снабдил Англию "мандатом", разрешавшим ей оставаться в Палестине и водворять там сионистов с помощью оружия (мы описываем события, какими они оказались в конечном итоге; публике все это преподносилось в то время, разумеется, в совершенно ином виде). В этих условиях "ратификация мандата" была простой формальностью. Вся предварительная работа по составлению документа и обеспечению его утверждения, была проделана заранее министерскими чиновниками по указаниям Хаима Вейамана и им самим в министерских прихожих многих столиц мира. Члены "комиссии" полковника Хауза составили в свое время устав Лиги Наций; Вейцман, Брандейс, раввин Стефен Уайз и их сотрудники составили декларацию Бальфура; теперь предстояло составить третий документ первостепенной важности, к тому же такой, какого до тех пор не знала история. Вейцман не забывает почтить комплиментом тогдашнего британского министра иностранных дел, лорда Керзона, но особо отмечает, что "на нашей стороне нам была обеспечена ценная помощь г-на Вена Когана... одного из способнейших составителей законопроектов в Америке". Другими словами, американский еврей (Коган сыграл важную роль в значительно более поздних стадиях этого процесса) составил документ, на основании которого "новый мировой порядок" стал диктовать британскую политику и решать использование британских войск и судьбы Палестины.
  Роль лорда Керзона ограничивалась его стараниями смягчить условия "мандата", и ему удалось добиться незначительных изменений, хотя в конечном счете они не сыграли существенной роли. Талантливый государственный деятель (но не политик) с внешностью, напоминавшей римских императоров, Керзон был "полностью лоялен к политике, принятой на основе декларации Бальфура" (Вейцман), хотя и было известно, что лично он вовсе не одобрял проекта, который ему по долгу службы приходилось проводить в жизнь (возможно, что это и было причиной того, что он не стал премьер-министром, для чего у него были все данные). Ему удалось вычеркнуть из проекта только одно слово. Господа Вейцман и Коган хотели начать проект словами: "Признавая исторические права евреев на Палестину...", на что Керзон возразил: "С такой формулировкой я вижу Вейцмана приходящим ко мне каждый день с заявлением, что он имеет право делать в Палестине то одно, то другое, то третье! Я этого не могу допустить". Так "исторические права" превратились в "исторические связи" - тоже обман, но меньшего калибра; лорд Керзон был человеком образованным и разумеется не верил, что хазары из России имели какие-либо исторические связи с Аравийским полуостровом.
  Пока вырабатывался проект резолюции, доктор Вейцман отравился в очередное международное турне для обеспечения "нового международного порядка", для чего ему нужно было, чтобы все члены Совета Лиги Наций проголосовали за "мандат". Его первый визит был к итальянскому министру иностранных дел, некоему синьору Шанцеру, который сказал ему, что Ватикан очень обеспокоен судьбой зала Тайной Вечери в Иерусалиме под властью сионистов. В тоне, обычном для его единоверцев, когда они говорят о чужих святынях, Вейцман небрежно ответил: "Мои познания в церковной истории видимо недостаточны; я не ожидал, чтобы итальянцам была так важна зала Тайной Вечери". В 1950 году сионисты открыли в нижнем этаже того же здания "Подвал Катастрофы" для еврейских паломников. Надпись у входа гласила: "Лицам со слабыми нервами вход воспрещен". Главный раввин Южной Африки писал после осмотра подвала: "Здесь делается все, чтобы поощрять и развивать этот новый культ Сионской горы, создать суррогат Стены Плача и дать новый эмоциональный выход народным религиозным чувствам. Во всем этом есть что-то не-еврейское, относящееся скорее к суеверию, чем религиозному верованию... Я содрогаюсь при мысли о том, какое впечатление произведут эти совершенно недостоверные легенды (о чудесных исцелениях) на простых, благочестивых и суеверных евреев Йемена. Уж не собираются ли создать здесь еврейский Лурд? Надеюсь, что нет, но все это внушает опасения".
  Доктор Вейцман сумел успокоить синьора Шанцера и уехал с уверенностью в итальянской поддержке. Впоследствии это превратилось в рутину, и все "голосования" в Лиге Наций (а затем и в ООН) по важным вопросам подготовлялись заранее тем же методом предварительной обработки, закулисных встреч и уже знакомого нам "непреодолимого давления". Продолжая свое турне, Вейцман прибыл в Берлине, где он встретился с известным министром Веймарской республики, евреем д-ром Вальтером Ратенау, настроенным непримиримо враждебно по адресу сионизма. Он "критиковал все попытки превратить германских евреев в инородное тело на песках Бранденбурга: это было все, что он мог увидеть в сионизме" (Вейцман). Впрочем, вскоре после этого Ратенау был убит, т.ч. дело эмансипированных евреев Запада лишилось еще одного влиятельного защитника.
  Своими поездками и визитами, Вейцман сумел заранее обеспечить себе для голосования на заседании Совета все голоса, кроме двух: Испании и Бразилии. Он явился в Лондоне к представлявшему Испанию знатному сановнику и заявил ему, что "теперь Испания имеет возможность частично выплатить евреям свой старый долг. Зло, в котором Ваши предки повинны по отношению к нам, может быть теперь частично искуплено". (2)
  Вейцман весьма дипломатично дважды употребил слово "частично". Его собеседник обязан был, разумеется, служить современной Испании, а не искупать грехи прошлого, но впал в тот же соблазн, что в свое время Бальфур, поверив в некий неопределимый "долг" Испании по отношению к евреям (причем его гость без всяких к тому полномочий изображал себя представителем всего еврейства), а также в то, что пренебрегая интересами и надеждами арабов в Палестине, он сможет (частично) этот "долг" покрыть. В свете нормальной человеческой логики, этот разговор походил на беседы тронувшихся персонажей из "Алисы в Стране Чудес". Как бы то ни было, испанский представитель обещал Вейцману испанский голос за его проект, а заодно, для полноты уплаты "долга", еще и голос Бразилии, т.ч. ряды поддакивавших сионистам были успешно заполнены. Даже Вейцману (в его воспоминаниях) не было вполне ясно, был ли он обязан таким успехом своего визита собственному красноречию, или же скорее соответственному давлению на испанского представителя из Мадрида.
  В Англии была в этот решающий момент сделана еще одна, последняя, попытка помешать британскому участию в сионистском предприятии. Лорды Сайденхэм, Ислингтон и Раглан выступили в верхней Палате против "мандата", проведя значительным большинством голосов резолюцию за аннулирование декларации Бальфура. Однако, Палата лордов давно уже была лишена прежней власти и имела право только заявлять протест; Бальфур, вскоре также ставший лордом, тут же успокоил Вейцмана: "Какое значение может иметь резолюция нескольких глуповатых лордов?"
  После описанной закулисной подготовки смогла быть разыграна сцена заседания в Лондоне, 24 июля 1922 года. Совета Лиги Наций, и "все прошло совершенно гладко, когда Бальфур поставил на повестку дня вопрос о ратификации палестинского мандата". Без единого голоса против, Англии было выдано разрешение оставаться в Палестине и обеспечить вооруженную охрану прибывающим туда сионистам. Выданные одновременно "мандаты" Англии на Ирак и Трансиорданию, и Франции на Сирию вскоре прекратили свое действие после того, как эти территории стали независимыми государствами. Некоторые другие страны получили "мандаты" на территорию колоний и океанских островов, которые со временем фактически стали их собственностью. Эти прочие "мандаты" с самого начала были фикцией, имевшей целью обеспечить приличную компанию для иных, менее почтенных "мандатов". Во всем этом спектакле один только палестинский "мандат" продолжал действовать, пока достаточное число сионистов не было в изобилии снабжено оружием, после чего мандат был отменен, а страна передана вторгнувшимся в нее захватчикам, имевшим возможность держать ее силой оружия. Впоследствии ООН, по понятным причинам, не воскресила понятия "мандата", заменив его для тех же целей словом "опека", служащим ширмой для передачи территорий из одних рук в другие при сохранении подобия законности в рамках "международного права".
  Так в 1922 году Англии было навязано предприятие, никогда не ставшее предметом общественной дискуссии и взвалившее на нее в продолжении последовавших трех десятилетий растущие государственные расходы. Вскоре и Америка оказалась вовлеченной в ту же историю, хотя и ее общественность также не замечала этого в течение 30 лет, как не имела о том понятия и раньше.
  После смерти президента Вильсона демократическая партия больше не была у власти. В Белом Ломе сидел новый президент, Гардинг, и страной правили республиканцы, пришедшие к власти в результате глубокого разочарования общественности результатами войны и всеобщего желания отделаться от каких бы то ни было обязательств и "вмешательств" за океаном. Страна не желала иметь ничего общего ни с Лигой Наций, ни с ее загадочной активностью во всем мире. Республиканцы впутали однако свою республику в ту же историю, которыми она была в свое время обязана демократам. Судя по всему, партийные заправилы, эти архитекторы народных бедствий, сочли нужным соревноваться с демократами за благоволение тех самых влиятельных закулисных групп и управляемых ими "колеблющихся избирателей", которые описал "полковник" Хауз в своих дневниках и романе. В июне 1922 года накануне того, как в Лондоне Совет Лиги Наций наградил Великобританию палестинским "мандатом", объединенное заседание обеих палат американского Конгресса приняло резолюцию, почти дословно повторявшую декларацию Бальфура 1917 года. После этого сионистская петля снова оказалась туго затянутой на шее американской государственной политики, и хотя избиратели этого еще долго не замечали, стало фактически безразличным, какая из обеих партий выходила победительницей на выборах.
  
  Примечания:
  1. Эти подробности о смерти одного из наиболее выдающихся общественных деятелей своего времени, которого они единодушно характеризуют как "самого успешного газетного издателя в истории британской печати" и "основателя современного журнализма", англо-американские справочники и энциклопедии обходят молчанием или сообщают по этому вопросу весьма невразумительные данные. "Новая Британская Энциклопедия" заканчивает статью о Нортклиффе (изд. 1983 г., T.VII, стр.401): "В последние годы его жизни он стал жертвой мании величия, повредившей его способностям суждения и приведшей в конечном итоге к коллапсу незадолго до смерти (ultimately led to the breakdown that preseded his death). В "Британской .Энциклопедии" (изд. 1962 г., т.16. стр.527-528) стоит: "Он был уничтожен природой собственного успеха (?)... став жертвой мании величия, нарушившей уравновешенность его суждений... Умер в Лондоне от язвенного эндокардита".
  Как известно, "мания величия" не принадлежит к числу органических заболеваний, могущих вызвать скорую смерть; иначе, напр. Сталину пришлось бы избавить Россию и человечество от своего существования самое позднее в конце 30-х годов. Установить подобное заболевание на основании одного единственного освидетельствования совершенно невозможно, если дело не идет о долговременном пациенте сумасшедшего дома. Язвенный эндокардит - тяжелое сердечное заболевание, не поддававшееся лечению до появления антибиотиков - ни в какой связи с "манией величия" стоять не может. Кроме того, без вскрытия трупа, которого произведено не было (если верить Д. Риду, по весьма понятным причинам), установить это заболевание, как причину смерти, еще и в наши дни невозможно. "Американская Энциклопедия" (изд., 1968 г., т.20. стр. 454) заканчивает столбец, посвященный Нортклиффу, следующими словами: "Несмотря на ухудшение здоровья (growing ill health) после войны, лорд Нортклифф продолжал активно интересоваться мировой политикой почти до самой смерти (up to a short time before his death)", обходя подробности молчанием.
  2. Вейцман имел в виду изгнание евреев из Испании в 1492 г. Причиной тщания было, прежде всего, что в период 800-летнего господства мавров (арабов) в Испании управление страной было ими передано евреям, в свое время способствовавшим вторжению путем шпионажа и прямой измены. Арабское господство над христианским населением было, таким образом, в глазах последнего, фактически еврейским (см. главу 17); после окончательной победы над маврами в 1492 году неудивительно, что изгнанию подверглись не только иноверческие завоеватели, но и их верные пособники.
  Второй причиной было то, что даже в той части Испании, из которой мавров удалось вытеснить ранее или куда они не дошли, евреи столь жестоко эксплуатировали население (пользуясь своим привилегированным положением, главным образом как сборщики податей, и одновременно задабривая королевский двор и дворянство займами и подарками), что король Фердинанд и королева Изабелла Католические стояли перед угрозой народного восстания и жестокого еврейского погрома во всей стране. Третьей причиной изгнания была подрывная деятельность т.н. марранов, т.е. евреев, для вида принявших христианство (что не только разрешается, но поощряется Талмудом, если это идет на пользу еврейству) и заполнивших руководящие должности в стране, включая церковную иерархию. Еврейские историки в наше время (Сесиль Рот, см. библиографию) открыто признают, что "крещения" были лишь показными и что марраны в своем громадном большинстве продолжали исповедывать иудаизм с его поношением христианства. Главной задачей инквизиции была борьба с этими злоупотреблениями, которые в Испании и Португалии приобрели размеры и характер национального бедствия. Все это было давно известно и в 1922 г., но особо убедительно показано в на редкость обстоятельном и объективном, трехтомном труде современного испанского историка Julio Саго Baroja, "Los Judios en la Espana Modema у Contemporanea", 2-ое изд. Мадрид, 1978 г., до сего времени не переведенного ни на один из иностранных языков по причинам, становящимся ясными при чтении книги Дугласа Рида.
  Глава 35. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ОЧАГ
  В течение десяти лет после того, как английскому народу был навязан палестинский "мандат", международной пропагандой поддерживался тезис, будто бы т.н. "еврейский национальный очаг" в Палестине будет, под зашитой Англии, всего лишь "культурным центром" иудаизма, не представляющим для арабов никакой угрозы: своего рода иудейской Меккой, с университетом, библиотекой и земледельческими поселениями. (Прим. пеpeв.: Для обозначения Палестины, как территории будущего сосредоточения евреев, в декларации Бальфура был не без умысла употреблен не поддающийся точному определению термин "national home", под которым можно понимать "национальный центр", "очаг поселения", "родимую землю" и все, что угодно, вплоть до "национального государства", о котором, однако, по понятным причинам конкретно не говорилось. В переводах на другие языки этот термин имеет столь же расплывчатое и поддающееся любому толкованию значение: "fоуег national" (франц.), "Heimstatte" (нем.) и т.д. В нашем переводе мы приняли французский термин "национального очага", т.к. английское название настоящей главы, "National Home", трудно поддается переводу на русский). Это не обмануло арабов, прекрасно понимавших, что они стали объектом попытки силой восстановить в 20 веке по Р. Х. "закон" грабежа и обезземеливания, установленный левитами в 5 веке до Р. Х. Они ответили на это непрекращающимися бунтами и восстаниями, в результате чего война, которая должна была "покончить со всеми войнами", положила начало новым войнам, конца которым до сих пор не видно.
  Немедленно же стало ясно, что навязанный народам сионизм действовал в их среде как заряд динамита, и что "в маленькой стране размеров Уэльса или Вермонта" (только что "освобожденной" от турок) оказалась заложенной бомба замедленного действия, которая в будущем неизбежно должна была привести к конфликтам мирового масштаба. Тем не менее, новый британский министр колоний, Леопольд Эмери, приехав в Палестину в 1925 году, "прямо заявил арабам, что нет никакой возможности изменить британскую политику" (Еврейское Телеграфное Агентство со слов самого Эмери). Это заявление (как и прежние высказывания Бальфура, что британская политика в этом вопросе решена окончательно") скрывает главный секрет всего происходящего и содержит несомненный вызов человечеству. Когда еще в истории изменение какой бы то ни было политики заранее объявлялось невозможным ни при каких обстоятельствах? Политика оказалась в данном случае невыполнимой и явно катастрофической. Какая сила в состоянии была продиктовать, что эта политика должна проводиться во что бы то ни стало и при всех обстоятельствах? Ни один из британских или американских политиков никогда еще не объяснил своим избирателям, парламенту или Конгрессу причины этой тайной капитуляции (мы увидим далее, что в 1950-х годах в Америке неоднократно публиковались заявления, повторявшие слова Бальфура и Эмери).
  В течение упомянутого десятилетия, когда проект "национального очага" терпел полный провал, западные политики не уставали поздравлять друг друга с успехом своей идеи. Ллойд Джордж заявил в Лондоне перед собранием аплодировавших ему сионистов: "Я воспитывался в школе, где больше говорилось об истории евреев, чем об истории моей собственной страны. Дни его политической карьеры были сочтены, но кандидаты на его пост также торопились расписаться в верности сионистам. Его преемник на посту премьера, Рамзай Макдолальд, на этом собрании присутствовать не смог, но послал приветствие с обещанием полной поддержки сионизму; Стэнли Болдуин, также один из будущих премьер-министров, поспешил присоединиться к кругу "друзей" (Вейцман). В Южной Африке генерал Сматс видел в "трудах для евреев оправдание всей моей жизни".
  Лорд Бальфур считал свою декларацию величайшим достижением всей своей жизни, и в 1925 году впервые поехал посмотреть на страну, которой он тайно торговал в течение двадцати лет. Будучи плохим моряком, он выглядел бледным, сходя на берег в Александрии, в Тель-Авиве же. желая, польстить, он заметил, что ученики колледжа Герцля "могли бы быть школьниками в Харроу" (прим. перев.: Итон и Харроу - привилегированные аристократические школы в Англии, хотя они и носят спокон века название "public schools", но для детей широкой "публики" они недоступны и в наши дни), а мэр Тель-Авива "легко мог бы быть мэром в Ливерпуле или Манчестере", после чего он "открыл" все еще не построенный Еврейский университет. В Палестине он ездил под сильной охраной, рассказав потом, что сердечная встреча напоминала ему выборы, где "все избиратели были за него". Несмотря на отговоры Вейцмана, он поехал после этого в Сирию, где толпа арабов осаждала гостиницу "Виктория", требуя его смерти. Под конвоем французской кавалерии его срочно отвезли на берег и, все еще страдавшего от морской болезни, благополучно сплавили в Англию.
  В книге, упоминавшегося нами Джеффриса (сопровождавшего в 1922 г. лорда Нортклиффа в Палестину) мы можем прочесть, что там происходило в течение этого десятилетия. Сионисты начали усиленно скупать арабские земли (которые по закону Талмуда уже никогда не могли быть вновь перепроданы арабам). Арабы ничего не имели против отдельных сделок, но, зная Тору, не собирались отдавать евреям столько, чтобы потерять Палестину в ходе простых коммерческих операций (как это в свое время наивно полагала вильсоновская "комиссия Кинга-Крейна"). Кроме того, рождаемость среди арабов настолько превышала еврейскую, что в нормальных условиях никакая сионистская иммиграция не могла бы даже отдаленно сравняться с местным населением. С самого начала было ясно, как это подтверждали все опытные наблюдатели, что обезземелить арабов можно было только с помощью новой войны. Намерение обобрать арабов в те годы еще открыто не признавалось. "Белая Книга" Черчилля предлагала даже, еще а 1922 г., чтобы арабам было разрешено провести выборы в собственной стране! Доктор Вейцман, разумеется, это категорически запретил, оказавшись, таким обратом, "в странном положении человека якобы запрещавшего арабам пользоваться их демократическими правами"; из этого запрета выборов арабы сделали. разумеется, соответственные выводы, хотя Вейцман н жаловался, что они стали жертвами "сознательного извращения сионистских намерений".
  Беспорядки в Палестине вынудили британское правительство послать туда новых "обследователей" (спрашивается, для каких целей, если заведомо было ясно, что изменить британскую политику "не было никакой возможности"?). За комиссиями Кинга-Крэйна и Хэйкрафта последовали комиссии Шоу и Симпсона, которые ознакомившись с положением на месте, сообщали в основном одно и то же. По этому поводу д-р Вейцман уныло недоумевал, почему это "каждый раз, когда какая-либо комиссия отправлялась обследовать положение в Палестине, почти как правило ее члены, вначале настроенные благожелательно, через несколько месяцев уже выступали против нас". Провал "национального очага" в Палестине был настолько очевиден, что даже политикам пришлось быть более осторожными. В 1925 году Ллойд Джордж публично предупредил сионистов, что "политика экспроприации или все, что будет ее напоминать, лишь создаст трудности на пути сионизма": на что Вейцман тут же дал ответ: "Мистер Ллойд Джордж может поверить мне, если я скажу, что евреи меньше, чем кто-либо способны строить свой дом на чужой спине. Евреи так настрадались от несправедливости, что они достаточно на этом научились, и я могу заверить Вас, что арабы не пострадают от наших рук". Читателю предлагается провести и здесь сравнение между "словами" и последующими "делами", как об этом было сказано уже в "Протоколах".
  Однако, все происходившее в Палестине в течение этого десятилетия, имело лишь второстепенное значение по сравнению с более важной целью удержать контроль над политиками в Лондоне и Вашингтоне, дабы "политику" здесь и далее было бы "невозможно изменить". Именно это, а вовсе не "национальный очаг" в Палестине, было решающим, и в конечном итоге Вейцман опять добился своего. В этот период времени он встретился с гораздо большим препятствием, чем любая оппозиция со стороны каких бы то ни было западных политиков: с тревогой и враждебностью того самого "мирового еврейства", от имени которого выступали Хаим Вейцман и его соратники из России. Эмансипированные евреи Запада могли бы успешно сопротивляться сионистам, создав антисионистскую организацию. Боязнь сделать это погубила их. Они были против сионистского шовинизма и еврейского государства, но они хотели создать иудейскую Мекку, свой культурный и религиозный центр, и они боялись, что "антисионизм" будет понят как враждебное отношение и к такому центру. Вейцман умело использовал эту щель в их броне.
  Все его палестинское предприятие стояло в то время накануне полного провала. "Мандат" предусматривал, что британское правительство признает сионистскую организацию как "необходимое еврейское агентство для консультации и сотрудничества с властями в Палестине" по вопросам "устройства еврейского национального очага". Однако, в мандате была и оговорка: это агентство должно было "предпринять необходимые шаги в согласии с правительством Его Британского Величества, для обеспечения сотрудничества всех евреев, желающих помочь в организации еврейского национального очага". Поскольку еврейские массы в западном мире были открыто враждебны вейцманскому сионизму, даже он сам не мог претендовать, что говорит от их имени. Ему пришлось поэтому перенести свои махинации из прихожих нееврейских политиков на евреев, и в течение восьми лет он колесил по всему миру в поисках решения этой проблемы. Широкие массы эмансипированных евреев Запада были решительно против всяких проектов, целью которых могло стать восстановление "еврейской нации".
  Вейцману удалось найти решение этой задачи: он изобрел понятие "евреев-несионистов". Британских евреев обмануть не удалось, но американские попались на эту удочку. Быть "несионистом" показалось им очень удобным, давая возможность пользоваться тем и другим: отвергать сионистский шовинизм, одновременно поддерживая идею иудейской Мекки. В 1928 году группа евреев объявила, что она представляет "несионистов" и готова сотрудничать с д-ром Вейцманом для "отстройки Палестины". На этой базе Вейцман организовал в 1929 году свое расширенное Еврейское агентство", после чего он смог объявить, что, включив "несионистов", это агентство выполнило требования "мандата", а он снова представляет "всех евреев". По его собственным словам, ему удалось тем самым выйти из затруднительной дилеммы, поскольку он сам считал положение сионизма безнадежным и беспомощным, если на выручку не придут несионисты".
  Арабам тотчас же стало ясно, что это "расширенное еврейское агентство будет фактически правительством в Палестине, и они усилили сопротивление. В результате британскому правительству пришлось наконец признать окончательный провал предприятия и в 1930 г. оно опубликовало т.н. "Белую Книгу" Пассфильда, в которой требовалось прекращение сионистской иммиграции в Палестине и ограничение власти Еврейского агентства. Таким образом "не подлежавшая изменению политика" была наконец "изменена"! Но Вейцман был теперь усилен поддержкой завербованных им "несионистов" и немедленно нанес ответный удар. Он дал аудиенцию тогдашнему британскому премьер-министру Рамзаю Макдональду, который поднял руки вверх и согласился на все предъявленные ему требования. Он не только отменил требования "Белой Книги", но еще и почтительно запросил д-ра Вейцмана, кого ему следует назначить на должность очередного Комиссара в Палестине.
  Сионисты могли теперь с успехом продолжать наступление. Никто достоверно не знает, перед чем именно так дрожали все западные политики того времени: их воспоминания дружно замалчивают этот главный секрет нашей эпохи, а их капитуляции не имеют примеров в истории. Сдача Макдональда восстановила принцип, согласно которому "политика" в этом вопросе была раз и навсегда "решена" и неизменна, и в течение последующих двадцати лет он стал определяющим моментом всей британской и американской государственной деятельности. Политики обеих стран явно видели в Хаиме Вейцмане эмиссара такой власти, ослушаться которой они не смели; их поведение ничем не отличалось от африканских дикарей, в ужасе таращащих глаза на колдуна.
  Капитуляция Макдональда перед Вейцманом восстановила прежнее положение в Лондоне, однако в Палестине "национальный очаг" - искусственное растение на неподходящей почве - продолжал чахнуть. За десять лет в Палестину переселилось менее 100.000 еврейских иммигрантов. В 1927 году оттуда уехало на 3000 человек больше, чем приехало. Цифры 1928 года были несколько благоприятнее, однако до 1932 года в среднем число выезжавших из Палестины составляло почти одну треть от числа новоприбывших. Как это с самого начала предсказывали все, кто был знаком с вопросом, сионистская авантюра терпела провал. При нормальном положении вещей и без давления на них, евреи во всем мире никогда недодумали бы переселяться в Палестину в сколько-нибудь существенном количестве, а численный перевес арабского населения со временем продолжал бы увеличиваться.
  Но нормальному положению не суждено было удержаться. Как раз в этот момент некий Адольф Гитлер пришел к власти в Германии (одновременное с неким Рузвельтом в Америке), и на горизонте вырос призрак Второй мировой войны.
  [ главы 36-43 ]
  
  Глава 36. СТРАННАЯ РОЛЬ МИРОВОЙ ПЕЧАТИ (1)
  Годы 1933-1939 были периодом назревания Второй мировой войны. "Прусский милитаризм", который считался поверженным в 1918 году, возродился еще более грозным, чем когда-либо; эта сцена так захватила внимание всего человечества, что оно потеряло интерес к Палестине, с виду не имевшей никакого отношения к событиям в Европе. В действительности она продолжала занимать важное место в "причинах и целях" Второй мировой войны, которые президент Вильсон считал "неясными" в первой. После 1917 года повторять выдумки о "преследовании евреев в России" стало невозможным, но образовавшееся пустое место было успешно заполнено "преследованием евреев в Германии", и как раз в тот момент, когда сионизм представлялся Вейцману "беспомощным и безнадежным", сионисты смогли новым гвалтом запугать евреев и начать новую осаду западных политиков. Последствия стали ясно видны в результате новой войны, от которой выиграли одни только революционный сионизм и революционный коммунизм. Будучи свидетелем событий, приведших к написанию этой книги, автор переходит к повествованию от первого лица.
  В начале этого периода, в 1933 году, я смог взойти по ступеням служебной карьеры, превратившись из простого служащего в редакции в корреспондента "Таймса" в Берлине. что доставило мне немалое удовлетворение. К концу периода, в 1939 г., я был полностью в этой работе разочарован и вынужден отказаться от заработка, подав в отставку. События промежуточных лет покажут причины этого решения.
  Начиная с 1927 года я постоянно сообщал о растущих успехах Гитлера, а в 1933 году, по чистой случайности, я проходил мимо горевшего Рейхстага. Это событие, использованное для создания Гестапо и концлагерей по испытанному большевистскому образцу, необычайно упрочило власть Гитлера, но какое-то предчувствие сказало мне в тот вечер, что пожар Рейхстага предвещает гораздо более важные события. Непрекращающиеся с тех пор бедствия Европы фактически начались именно в этот день, а отнюдь не лишь с первым днем войны. В конечном счете он означал распространение сферы мировой революции вплоть до центральной Европы, причем передача ее в коммунистическую собственность в 1945 г. лишь подтвердила совершившийся факт (до тех пор скрытый от мировой общественности умелой пропагандой о мнимом антагонизме между национал-социализмом и коммунизмом). Единственный вопрос, на который еще должна ответить история, заключается в том, будет ли мировая революция отброшена назад или же пойдет еще дальше на Запад с той позиции, которую она заняла в тот памятный вечер 27 февраля 1933 года.
  Начиная с фактического установления этим вечером гитлеровского режима, все профессиональные наблюдатели в Берлине, как дипломаты, так и журналисты, поняли что он означает новую войну, если только не удастся этому помешать. Помешать войне в то время было сравнительно легко; Уинстон Черчилль справедливо назвал вторую мировую войну "ненужной войной". Ее можно было предупредить, оказав Гитлеру решительное сопротивление в его первых воинственных авантюрах в Рейнской области, Австрии и Чехословакии в любое время вплоть до 1938 года, когда (как это подтверждает и Черчилль) готовившиеся свергнуть Гитлера немецкие генералы оказались парализованными капитуляцией Запада а Мюнхене. В Берлине опытные английские наблюдатели событий единодушно считали, что если Гитлера не остановят, он начнет войну, и сообщали об этом своему правительству и издателям в Лондоне. Главный корреспондент Таймса в Берлине Норман Эббатт (я был вторым корреспондентом) сообщал в начале 1933 года, что войну следует ожидать примерно через пять лет, если не примут мер к ее предупреждению, и это его сообщение было опубликовано. И он, и я, и многие другие журналисты с удивлением и тревогой наблюдали в последующие годы систематическое игнорирование и искажение наших сообщений, причем в газетах и в парламенте Гитлер изображался, как по своей природе вполне приличный человек, который не нарушит мир, если его справедливые претензии будут удовлетворены, - разумеется за чужой счет.
  Эти годы обычно называют периодом "политики умиротворения", но правильнее было бы сказать поощрения, поскольку эта политика превратила возможную войну в неизбежную. Разочарования и напряжение этих лет фактически сломили Эббатта, т.ч., начиная с 1935 года, я стал главным корреспондентом в Вене, которая тогда была вторым удобным пунктом наблюдения за событиями на германской сцене. В конце 1937 года я сообщил из Вены в "Таймс", что по словам Гитлера и Геринга война начнется "к осени 1939 года"; эту информацию я получил от австрийского канцлера. Я был в Вене и во время вторжения Гитлера в Австрию, а затем, после кратковременного ареста штурмовиками СА при моем выезде оттуда, был переведен в Будапешт, где в сентябре 1938 года меня застала грандиозная капитуляция в Мюнхене. Мне стало ясно, что добросовестный корреспондент бессилен против "политики умиротворения", и что его задача потеряла всякий смысл; я написал моему издателю увещевательное письмо с заявлением об отставке, на что получил находящийся у меня по сей день уклончивый ответ с подтверждением.
  14 лет спустя, в своей на редкость откровенной Официальной Истории, изданной в 1952 году, Таймс публично признал свою ошибку в отношении "политики умиротворения". Неохотно эта "История" пишет и обо мне: "несколько младших сотрудников подали тогда в отставку" (в 1938 году мне было 43 года, я был главным корреспондентом в центральной Европе и на Балканах, работал для "Таймса" уже 17 лет и, насколько мне известно, был единственным сотрудником, подавшим в отставку). В том же сборнике "Таймс" опрометчиво обязался не делать таких ошибок в дальнейшем: "не будет неосторожным заверить, что редакция на площади Принтинг-Хауз никогда больше не будет реагировать на любую агрессию на манер Мюнхена". Передовые статьи и репортажи "Таймса" о позднейших событиях, как например о разделе Европы в 1945 году, о выдаче Китая коммунистам, а Палестины сионистам, или же о ходе Корейской войны явно показали, что никакого изменения в политике газеты не произошло. Моя отставка в "Таймсе" в 1938 году была, таким образом, вызвана теми же мотивами, что и отставка полковника Репингтона (в то время я о нем еще ничего не знал) в 1918 году. Над Англией нависла грозная военная опасность, но журналистам не разрешалось извещать об этом публику; вторая мировая война была, по моему мнению. результатом именно этого. Журналисту не следует переоценивать собственного влияния, однако если в такое решающее время на его сообщения не обращают внимания, то его работа становится сплошной фальшью и, ему лучше всего прекратить ее, чего бы то ни стоило. Именно это я и сделал, а много лет спустя меня утешили прочтенные мной впервые слова сэра Вильяма Робертсона полковнику Репингтону: "Главное - держаться прямого курса, тогда можно быть уверенным, что в конце концов из того, что сейчас кажется злом, получится добро".
  При подаче в отставку в 1938 г. у меня была еще одна причина удивляться тому, как действует печать, и чего я еще не знал в 1933 г. Мне поначалу казалось, что извращение правдивой картины событий происходит в силу слепого увлечения, простых симпатии или антипатий. Однако, исход последовавшей войны показал, что именно за этим искажением правды стояли гораздо более существенные мотивы. Речь идет о "преследовании евреев" в Германии, и на этом примере я увидел, что описание фактов постепенно уступало место столь пристрастному их изображению, что от правды не оставалось и следа. Это было проведено в трех последовательных стадиях. Вначале сообщалось о преследовании "политических противников и евреев"; затем это незаметно превратилось в "евреев и политических противников"; в конце же концов печать стала писать только о "преследовании евреев". Таким методом общественности преподносилась совершенно ложная картина, страдания подавляющего большинства жертв режима стушевывались при резком освещении происходившего только с одной, ограниченной группой лиц. Последствия ясно сказались в 1945 году, когда, с одной стороны, преследования евреев стали единственной причиной приговоров в Нюрнбергском процессе, в то время как народы пол-Европы были преданы, став жертвой тех же преследований, пришедшихся на долю евреев в гораздо меньшем масштабе, в соответствии с их незначительным меньшинством в народонаселении всех стран в мире.
  Я был типичным англичанином моего поколения, и в то время не видел различий между самим собой и евреями, считая, что и евреи не видят в себе ничего отличного от меня. Если впоследствии эти различия стали бросаться мне а глаза, как и то, что влиятельные группы стараются их создавать, то это произошло в результате не политики Гитлера, а того, что я стал замечать новые препятствия в деле правдивого освещения событий. Когда в Германии началось общее преследование противников режима, я писал о том, что видел. Ecли я узнавал о концентрационном лагере с тысячью заключенных, то я так об этом и писал: если мне становилось известно, что среди этой тысячи находились 30 или 50 евреев, я сообщал и об этом. Я видел первые волны террора, говорил со многими из его жертв, осматривал их повреждения и был предупрежден, что все это привлекло ко мне внимание Гестапо. Подавляющее большинство жертв, наверняка гораздо более 90% были немцы, и лишь немногие были евреями. Это отражало их процентуальное отношение ко всему населению в Германии, как впоследствии и в других странах, оккупированных Гитлером. Мировая печать однако, в своих сообщениях того времени писала только о евреях, как будто бы главной массы пострадавших не существовало вообще.
  Приведу примеры из сообщений прессы и моих собственных наблюдений. Раввин Стефен Уайз писал в 1949 году о событиях, о которых я сам сообщал в 1933 г., и не может быть сомнений в том, что ту же версию событий он распространял и в ближайшем окружении президента Рузвельта, где он в те годы был постоянным гостем: "Мероприятия против евреев продолжали превышать в их систематической жестокости и планомерном уничтожении террор против других групп. 29 января 1933 года Гитлер был назначен канцлером... и тотчас же режим террора начался с избиений и арестов евреев... мы собирались организовать демонстрацию протеста в Нью-Йорке 10 мая, в день, когда было проведено сожжение еврейских книг в Германии... Главный удар приняли на себя евреи... концентрационные лагеря были переполнены евреями". От начала и до конца это - сплошная ложь. Мероприятия против евреев не превышали террора против других противников режима, евреи разделяли судьбу гораздо большего числа других пострадавших. Режим террора начался не 29 января 1933 года, а в ночь пожара Рейхстага, 27-го февраля. Не было никакого приказа "сжигать еврейские книги"; я присутствовал при таком сожжении и написал о нем, а теперь еще раз просмотрел собственные репортажи, чтобы проверить мои воспоминания. Сжигалась масса "марксистских" книг, в том числе труды многих немецких, английских и других нееврейских писателей (были бы мои книги тогда уже опубликованы, они несомненно также подверглись бы сожжению); в костер были брошены разумеется и некоторые еврейские книги, но "главный удар" террора вовсе не был направлен против евреев, а концлагеря не были ими "переполнены". Число еврейских жертв соответствовало их процентной доле в населении.
  Бесконечное повторение этого вранья несомненно довлело над сознанием широких масс населения в странах союзников в продолжение Второй мировой войны. В дни моей отставки, вызванной исключительно "политикой умиротворения" и близкой неизбежностью "ненужной войны", это второе препятствие на пути правдивого репортажа было лишь второстепенной неприятностью. Позже я понял, что стоявшие за ним мотивы играли громадную роль в руководстве ходом войны и ее исходом. Познакомившись с эпопеей Роберта Вильтона после первой войны, я увидел, что мы оба столкнулись с очень похожими друг на друга явлениями. Он пытался найти объяснение происходившему в России и неизбежно натолкнулся на "еврейский вопрос". Двадцать лет спустя мне пришлось убедиться, что обратить внимание публики на лживость газетного изображения преследований в Германии было фактически невозможно, как и невозможно было объяснить, что евреи были только малой частью в общем количестве жертв.
  Эта история сама по себе не стояла ни в какой связи с моим уходом из "Таймса", но примерно в то же время она стала становиться мне ясной, и постепенное уяснение мной происходившего тогда отразилось в двух книгах, написанных после того, как я перестал заниматься журнализмом. Первая из них, "Ярмарка безумия", была целиком посвящена угрозе войны. Я наивно полагал, что одинокий голос в состоянии ее предотвратить, и читатель может и сегодня еще проверить наличие этого мотива. Для оправдания моего рвения терпеливый читатель сможет также, если он достаточно для этого стар, вспомнить ужас при одной только мысли о второй войне среди тех, кто пережил первую. Это трудно понять более молодым, привыкшим к целой серии войн, но в те годы это чувство довлело над всеми остальными.
  Вторая книга. "Великий позор", вышла накануне войны и продолжала предупреждения первой, но в ней я впервые уделил некоторое внимание "еврейскому вопросу". Мой опыт расширялся, и я начал распознавать решающую роль, которую этому вопросу суждено было сыграть в характере и исходе второй войны, тогда уже явно стоявшей у порога. Этот же вопрос в значительной степени занимал автора и впоследствии, став со временем поводом для написания данной книги, и в этом свете написаны и последующие главы о подготовке, ходе и последствиях Второй войны.
  
  Примечание:
  1. В этой главе Дуглас Рид впадает в ошибку многих англичан, всерьез считавших национал-социалистов зачинщиками Второй мировой войны. Историография последних 30 лет показала, что Гитлер, как и все остальные политики послевоенной Германии, о возможности новой мировой войны и не помышлял. Германскому руководству чужда была даже мысль о возможной европейской войне, что достаточно явствует из того, что при начале военных действий против Польши Германия располагала всего лишь 62 дивизиями; ближайшие противники в европейской войне, к тому же на двух фронтах - Польша и Франция - располагали совместно 130 дивизиями (30 польских и 100 французских), что заведомо исключает возможность провоцирования европейской войны с немецкой стороны.
  Однако, "мировой кагал", существование которого Дуглас Рид считает доказанным, учел, что Гитлер и его окружение пойдут очень далеко, чтобы восстановить положение Германии, как великой державы, и вернуть по крайней мере часть отторгнутых у нее территорий; при умелой закулисной режиссуре в условиях господства над мировой печатью и прочими средствами пропаганды создавшееся положение, корни которого скрывались в Версальском "мирном" договоре, навязанного Европе теми же закулисными силами, нетрудно было использовать для провоцирования мировой войны. Потеряв надежду договориться мирным путем с поляками по вопросу о Данциге и "польском коридоре", чего безуспешно добивались все правительства послевоенной Германии, Гитлер пошел на вооруженный конфликт и, по словам свидетелей, "стоял как окаменевший", когда через 3 дня после начала военных действий послы Англии и Франции от имени своих правительств объявили ему войну.
  Все последующие события, включая вступление в войну Соединенных Штатов, представляются, как показывает Д. Рид, логическим развитием плана, умело задуманного мировым центром, которому ужасы войны и ее разрушения, жертвы и страдания "гоев" были глубоко безразличны (если не прямо желательны, см. Талмуд) и который преследовал свои собственные цели:
  1) создание еврейского государства,
  2) окончательное уничтожение Германии (см. план Моргентау и пр.) и
  3) выдачу пол-Европы на разгром большевизму, как продолжение плана последовательного уничтожения христианской культуры и общественного порядка Европы, включая физическое уничтожение ее ведущих классов в невиданных до тех пор масштабах.
  Другими словами, Дуглас Рид, не допуская сомнений относительно роли "кагала" в провоцировании и ведении Второй мировой войны, переоценивает роль Гитлера и германского руководства, ставших (не без собственной близорукости) его орудием и жертвой.
  По вопросу об истинных причинах и зачинщиках Второй мировой войны за истекшие 30 лет после написания книги Дугласа Рида появилась обширная литература, приведенная в значительно дополненной нами библиографии в разделе 6) Междувоенный период. Вторая мировая война, подготовка и последствия. Обращаем внимание русских читателей в особенности на труды следующих авторов (приведенных в упомянутом разделе 6): Bavendamm, Dall, Diwald, Fish, Grenfell, Hanel? Hesse, Hoggan, Irving, Kluge, de Launay, Maser, Rassinier, J. v. Ribbentrop, A. v. Ribbentrop, Tansill? Untermayer, "Zwei Deutsche Friedensvorschlage 1936/1939".
  Глава 37. ЗАПРАВИЛЫ, ПРОРОКИ И НАРОДНЫЕ МАССЫ
  Посреди ликующих толл в Вашингтоне и Берлине одновременно (4 и 5 марта 1933 г.) начались два 12-тилетних периода правления, закончившиеся также почти одновременно в 1945 году. Сегодня беспристрастному историку трудно решить, которое из этих двух правлений принесло человечеству больше несчастий. Вначале, обоих главных актеров, вышедших на мировую арену, приветствовали как пророков. В Америке раввин Розенблюм славословил президента Рузвельта как "богоподобного посланца, любимца Провидения, мессию завтрашней Америки", целью поэтического льстеца было "убедить большинство". В 1937 году в Праге, уже стоявшей поя угрозой гитлеризма, один из еврейских знакомых автора этих строк рассказывал ему, что раввин в его синагоге всерьез охарактеризовал Гитлера как "еврейского Мессию", явно пытаясь истолковать происходившие события в духе левитских пророчеств. Народные массы, как в Америке, так и в Германии, не иначе, чем в России, все эти годы жили под эгидой своих "премьеров-диктаторов": орвелловских "Больших Братьев" или советских "любимых вождей", царивших в Москве. По виду противники, мистер Рузвельт и гepp Гитлер, каждый по-своему содействовали "разрушительному принципу" в его трех распознаваемых формах: революционного коммунизма, революционного сионизма и грядущего "мирового правительства для принуждения к миру".
  Правление Рузвельта началось с бесстыдного обмана: он был парализован и пользовался креслом на колесах, но его никогда не показывали публике ни в натуре, ни на фото, до тех пор, пока ему не помогали подняться на ноги. Его инвалидность не была секретом, но некие заправилы приняли решение, что ложная картина здорового и крепкого мужчины должна была преподноситься публике до его последнего вздоха (и даже после его смерти, так как на памятнике, воздвигнутом в его честь в Лондоне, скульптор представил его в гордой и уверенной позе).
  Рузвельт создал необычный до тех пор прецедент, заставив свой кабинет принести присягу некрещеному еврею, верховному судье Кардозо, убежденному сионисту, который еще в 1918 г. выразил полную покорность Брандейсу и раввину Стефену Уайзу словами: "Вы можете пользоваться моим именем как вам угодно"; после этого он получил назначение на пост верховного судьи, причем раввин Уайз потребовал этого сначала от губернатора штата Нью-Йорка, Смита, а затем от президента Герберта Гувера. Другими словами, тень ставшей впоследствии столь хорошо известной "двойной лояльности", с самого начала пала на правительство Рузвельта, как в свое время и на правительство Вильсона, благодаря фигуре Брандейса.
  После республиканского междуцарствия в 1921-33 гг. Рузвельт вернулся к политике Вильсона, разрешив в его духе главный вопрос, определявший в те годы будущее Америки: должны или не должны управлять Америкой силы, представленные массовой еврейской иммиграцией из восточной Европы, наводнившей США в течение 60 лет со времени окончания гражданской войны в Америке. Все компетентные лица с тревогой наблюдали за быстрым ростом этой новой проблемы в жизни страны, правильно оценивая предвидимые результаты пересадки на американскую почву крупной людской массы, религиозное руководство которой наотрез отвергало как ересь всякую мысль о слиянии другими народами и ассимиляции. Джеймс Т. Адамс (1878-1949) писал об этом в своем "Американском эпосе" (1931), а Редиард Киплинг (1865-1936) живший в Новой Англии в 1890 году, охарактеризовал положение следующими словами:
  "Земля опустошалась, теряя своих коренных жителей, место которых еще не было занято беглецами из Восточной Европы... Иммигранты прибывали в Соединенные Штаты по миллиону в год... Где-то на задворках, сами еще этого не сознавая, истинные американцы, чьи предки в течение трех или четырех поколении строили Америку, но от которых ничего не зависело и которые могли сделать еще меньше, пробовали протестовать, не веря, что... чужеродные элементы вскоре будут ассимилированы и превратятся в хороших американцев. Никто их, разумеется, не слышал... Больше всего поражало меня, что все труды и достижения прежних поколений оказывались излишними и ненужными перед лицом этого наплыва иностранцев. Я начал тогда думать, не истребил ли Авраам Линкольн слишком много коренных американцев во время гражданской войны, и не пошло ли это на пользу одним только спешно импортированным массам их европейских сторонников. Вероятно, это звучит ересью, но я встречал многих, кто думал именно так. Самый никчемный из старых иммигрантов был просеян и просолен за время длительных морских переходов того времени. В 60-ые годы появились пароходы, и теперь стало возможным доставлять человеческий груз со всеми его недостатками зa две недели. А около миллиона уже более или менее обжившихся американцев было к тому времени убито".
  Эта проблема была новой только для Америки; в истории человечества она уже. давно была его старейшей проблемой, а в нашей книге мы показали, как она вставала на протяжении многих веков в одной стране за другой, как только еврейская иммиграция принимала массовые размеры. То же подтверждает и Хаим Вейцман в своем описании того, как он осаждал высокопоставленного британского чиновника, сэра Вильяма Гордона, столкнувшегося с этой проблемой в Англии за 20 лет до того, как она стала тревожить Конгресс Соединенных Штатов. Сэр Вильям пытался разрешить ее в 1906 г. при помощи законопроекта о чужеземцах (подобно тому, как 67-ой и 68-ой конгрессы США пытались разрешить ее законами о квотах). Вейцман пишет, что выполняя свой служебный долг, сэр Вильям (как впоследствии сенатор МакКарран и депутат Уолтер в Америке в 50-ых гг.) "стал считаться виновником всех трудностей на пути еврейской иммиграции в Англию". Вейцман пишет однако далее: "Когда в любой стране количество евреев достигает степени насыщения, в стране возникает реакция против них... Англия достигла состояния, при котором она могла переварить лишь определенное число евреев, но не больше... Реакцию против них нельзя расценивать как антисемитизм в обычном, вульгарном смысле этого слова; это общий социальный и экономический феномен, сопровождающий всякую еврейскую иммиграцию, и мы не можем его игнорировать. У сэра Вильяма не было никакого особого предубеждения против евреев. Он действовал... совершенно гуманно, в интересах своей страны... Он считал, что Англия физически не была в состоянии возместить то зло, которое Россия причинила своему населению... Я уверен, что он был бы точно так же настроен против массового наплыва любого чужеземного элемента: однако других иностранцев, требовавших допуска в страну в таком же количестве, не существовало". Сорок лет спустя Вейцман говорил то же самое евреям в Америке: "Определенные страны могут переварить только определенное количество евреев; как только это количество превышается, наступает радикальная реакция: евреям нужно убираться".
  Вейцман позволил себе высказать вполне трезвые доводы против неограниченной еврейской иммиграции только потому, что он обращался главным образом к евреям, вколачивая в их умы талмудистский догмат, что евреи не могут быть ассимилированы; этот догмат сионизму необходим, хотя он и не обязательно верен. Приведенные цитаты показывают, что в 1906 г. высокий правительственный чиновник еще мог констатировать, что его страна не обязана возмещать "зло", якобы причиненное евреям в другой стране, и имел право действовать согласно "интересам своей страны". В последующие десятилетья западные "премьеры-диктаторы" возвели в степень государственной политики возмещение всех, якобы причиненных евреям третьей страной "зол" за счет ни в чем неповинного населения четвертой страны. Абсурдность этой политики достаточно явствует из вышеприведенных слов Хаима Вейцмана, что когда определенное, переваримое число евреев в любой стране превышается, "возникает радикальная реакция: евреям нужно убираться". Пол-столетия он сам и его коллеги делали все, что было в их власти, заставляя Америку открыть евреям неограниченный доступ, т. е., говоря его собственными словами, намеренно вели американских евреев к катастрофе; если он прав, то скоро правительствам других стран придется принимать у себя большое число евреев из Америки из-за того "зла", которое им там якобы причинено.
  Такова была жгучая проблема американской жизни, когда Рузвельт пришел к власти. Между 1881 и 1920 гг. свыше трех миллионов легально зарегистрированных иммигрантов переселилось в Соединенные Штаты из России, почти все из них - евреи. По данным Статистического бюро США, в 1877 г. в стране было 230.000 евреев, в 1926 г. их было четыре с половиной миллиона. О полном количестве еврейского населения в стране имеются лишь приблизительные данные, так как еврейское руководство не допускает поголовного подсчета еврейского населения "чужими"; приведенные цифры считаются сильно сниженными. В последовавшее за этим десятилетие проверка этих цифр стала невозможной, главным образом благодаря изменениям в классификации иммигрантов, внесенным по распоряжению Рузвельта с целью сокрытия еврейского проникновения в страну, а учесть незарегистрированную и нелегальную иммиграцию не пытаются даже и правительственные органы: осведомленные источники оценивают общее число евреев в Соединенных Шпион в десять миллионов. Как бы то ни было, в Соединенных Штатах проживает в настоящее время самая многочисленная еврейская колония в мире, пересаженная туда в течение двух последних поколений.
  В отношении к общему населению Америки даже самая высокая оценка не подошла бы и к одной десятой. Сама по себе эта группа населения была бы сравнительно малой; однако ее спаянная политическая организация дает ей возможность нарушить равновесие власти, и это придает ей решающее значение. Эта проблема была распознана в 1921 году, когда Иммиграционный комитет конгресса постановил: "Ассимиляция и слияние групп населения - процессы медленные и трудные. В нашу страну течет все возрастающий поток населения из разрушенных областей Европы. Мы предлагаем радикально ограничить этот поток временной мерой, начав одновременно новый и единственный в своем роде эксперимент внесения законов об иммиграции в нашу конституцию".
  Это привело к принятию закона о квотах, ограничившего иммиграцию всех национальностей до трех процентов каждой из них, проживавшей в Соединенных Штатах в 1910 году. Конгресс следующего созыва пошел много дальше вышеприведенной общей рекомендации: специально подчеркивая опасность проблемы, тот же комитет указал: "Для обеспечения постоянной действенности принципа личной свободы, охраняемого конституционным правительством и установленного на этом континенте почти полтора столетия тому назад, необходимо сохранить основной характер и экономический строи нашею населения... Американский народ не даст никаким иноземным группам права... диктовать характер нашего законодательство". Последовавшие годы показали, что в результате правления Рузвельта указанный выше принцип был нарушен, "основной характер" американского населения подвергся существенным изменениям, а одна "иноземная группа" получила возможность диктовать политику государства.
  Не подлежит никакому сомнению, что прежде чем быть избранным, Рузвельт (как до него Вильсон, Ллойд Джордж и генерал Сматс) был кем-то выбран, как подходящее на данном посту лицо. Биограф Хауден пишет, что в свое время Хауз уже "наметил Рузвельта как кандидата в президенты задолго до того, как кто-то его назначил" в 1913 году помощником морского министра, и затем в течение многих лет тренировал его для поста президента, чтобы в будущем управлять от его имени, как в свое время от имени Вильсона. Но неожиданно дело вдруг сорвалось. Хауз был уверен, что Рузвельт по своем избрании в 1932 г. немедленно пошлет за ним, но оказалось, что "кое-кто не желал, чтобы президент обращался ко мне за советами". Эти "кое-кто" были явно сильнее его, поскольку Хауза отставили даже без соблюдения обычных правил вежливости, и с этого момента (1933) он исчезает из нашей повести.
  О причинах можно строить только более или менее правдоподобные догадки. Семидесятипятилетний Хауз порицал своего Филиппа Дрю 1912 года, который, посчитав американскую конституцию "устаревшей и нелепой", силой захватил власть и затем правил с помощью чрезвычайных законов. Для Рузвельта у него были заготовлены более трезвые и ответственные рецепты и из своей опалы он "с опаской наблюдал" концентрацию безответственной власти в руках президента. В свое время Хауз заставил Вильсона, не успел тот придти к власти, внести в американскую конституцию, в качестве 16-ой "поправки" (16lh arnendment), самое разрушительное с социальной точки зрения мероприятие, предложенное еще Карлом Марксом в его Коммунистическом Манифесте в 1848 году, а именно прогрессивный подоходный налог, но в 1930-е годы Хауз был немало встревожен тем совершенно необузданным контролем над общественным кошельком, который получил его очередной "Рокланд", поставленный президентом. По-видимому Хауз и был отстранен от дел только потому, что он изменил своим первоначальным идеям, поскольку именно эти идеи направляли политику Рузвельта в течение его шестнадцатилетнего правления. Он поддерживал всемирную революцию, и его первым крупным государственным актом было признание коммунистического правительства в России, в наступившей же войне он продолжал политику неограниченной поддержки последнего, начатую еще Хаузом и Вильсоном; Рузвельт далее целиком поддерживал революционный сионизм, и наконец он же вернулся к старой идее "Лиги Принуждения к Миру" навязав ее Западу под новым именем "Объединенных Наций". Так Рузвельт пpoдoлжил осуществлять идеи "Филиппа Дрю" на практике. В прошедшем поколении министр внутренних дел в кабинете Вильсона, Франклин К. Лэйн, как-то обмолвился, что "все замышленное Филиппом Дрю осуществляется на деле, а президент скоро станет им и сам". 20 лет спустя биограф Хауза (Хоуден) не без оснований писал, что "сравнивая вымышленное законотворчество Дрю с тем, что делает Рузвельт, невозможно не видеть поразительного сходства". Здесь перед нами наглядный пример того, как одни и те же идеи передаются внутри правящей клики от одного поколения к другому. Идеи Хауза были им заимствованы у революционеров 1848 года, в свою очередь перенявших их от Вейсхаупта и революционеров 1789 года, этим же последним они были внушены еще более древним источником. Когда Хауз от них отошел, они без малейшей задержки были навязаны правящей группе вокруг нового президента, а тот, кто рискнул им изменить, оказался за бортом.
  Хауз был единственным пострадавшим во "внутреннем круге". Ко времени его отставки Бернард Барух давно уже был советником Рузвельта, даже еще до занятия им поста президента. Жена президента, Элеанора Рузвельт, писала в своих мемуарах, что "Барух был доверенным советником моего мужа как в Олбани, так и в Вашингтоне", другими словами еще в годы губернаторства Рузвельта в штате Нью-Йорк. Морис Розенблюм, один из биографов Баруха, в свою очередь сообщает, что еще до того как стать президентом, Рузвельт составил план создания новой организации под на названием "Объединенных Наций", несмотря на то, что Америка наотрез отказалась в свое время иметь что-либо общее с Лигой Наций после первой мировой войны. Как раввин Стефен Уайз, так и судья Брандейс, ранее окружавшие Вильсона, теперь перегруппировались в советники Рузвельта, и, судя по всему, антиеврейские мероприятия Гитлера в Германии подкрепили теперь желание м-ра Брандейса изгнать арабов из Палестины.
  Похоже, что в самом начале двенадцатилетней эры Рузвельта у "советников" возникли было кое-какие сомнения в послушании президента, и были приняты соответственные меры (читатель вспомнит неудачные попытки "Рокланда" обрести независимость в 1912 г. и "ликование заговорщиков" после его капитуляции). Этим объясняется тот на первый взгляд странный факт, что раввин Стефен Уайз, активно помогавший Рузвельту при избрании в сенаторы в 1914 г. и в губернаторы штата Нью-Йорк в 1928 г., вдруг не поддержал его на президентских выборах 1932 года. Однако, что-то произошло, развеявшее сомнения раввина, ибо сразу же после избрания Рузвельта он провозгласил, что новый президент "смог снова заслужить мое неограниченное восхищение", а к 1935 году он был, как и прежде, своим человеком в Белом Доме. В свете прежнего опыта, характер лиц, окружавших Рузвельта, не оставлял сомнений в политике, которую он должен был преследовать. Рузвельт сделал это еще более очевидным, значительно расширив круг своих еврейских советников, что в 1933 году приобрело особое, совершенно новое значение. В 1913 году общественность видела в еврейских советниках Вильсона таких же американцев, как и все прочие, отличавшихся только по вере. К 1933 г. сионистская авантюра и Палестине поставила вопрос об их истинной лояльности. К тому же, вставшие после 1913 года вопросы мировой революции и мирового правительства также столкнулись с национальными интересами Америки, а поэтому отношение к этим проблемам ближайшего окружения президента приобрело первостепенное значение.
  В этом свете решения Конгресса от 1924 г. o нeдопуcтимocти того, чтобы "группы иноземцев... диктовали характер нашего законодательства" также приобретают особую важность. Среди "советников" президента многие были чужеземцами по рождению или стали несомненно чуждым для Америки элементом в силу их приверженности к сионизму или их отношению к мировой революции и созданию мирового правительства. В этом смысле "иноземная группа", воплощавшая в себе массовую иммиграцию предшествовавшего столетия, окружила американского президента и фактически направляла ход событий. Последовавшие 12 лет показали, что все "советы" которым следовал президент, шли исключительно на пользу разрушающему принципу в его трех взаимосвязанных формах: коммунизма, сионизма и мирового правительства.
  Виднейшее место среди советников Рузвельта (кроме трех вышеупомянутых лиц) занимал уроженец Вены Феликс Франкфуртер. Биограф Хауза, Хоуден, выражая мнение самого Xayзa, считал Франкфуртера самым могущественным из всего президентского окружения: "Профессор Франкфуртер был двойником Рузвельта в большей степени, чем кто-либо другой... он играл роль Хауза при президенте Вильсоне". Истинную роль таких неофициальных советников обычно трудно определить, и не исключено, что эта оценка ставит Франкфуртера слишком высоко в иерархии Белого Лома; однако, вне всякого сомнения, его влияние было очень велико (как и многие другие, он впервые вошел в круг "советников" еще при президенте Вильсоне). Подобно Брандейсу и Кардозо он стал членом Верховного Суда США и никогда не выступал на политической сцене открыто, однако, результаты его влияния легче проследить, чем у других, где их можно обнаружить лишь с большим трудом. В 30-ых годах он руководил юридическим факультетом в Гарварде, что позволило ему вырастить целое поколение молодых людей, которые впоследствии придали определенную форму событиям 40-х и 50-х годов, пользуясь явными преимуществами при назначениях на ответственные посты. В их числе был некий Альджер Хисс, впоследствии разоблаченный и осужденный как коммунистический агент, действовавший на посту одного из влиятельнейших "советников" Рузвельта: не лишено интереса, что верховный судья Франкфуртер по собственной инициативе выступил на процессе Хисса с положительной характеристикой разоблаченного советского агента. Второй воспитанник Гарварда, Дин Эчисон, в должности министра иностранных дел США, также нашел нужным публично заявить, что он "не повернется спиной" к Хиссу, а также и к другим обвиняемым на том же процессе. Хисс играл решающую роль на американской стороне в Ялте, где пол-Европы было отдано Западом на поток и разграбление мировой коммунистической революции; Китай был отдан во власть той же революции в период деятельности Эчисона на посту государственного секретаря США.
  Помимо этой группы молодых людей, явно натаскивавшихся в первые годы эры Рузвельта для овладения впоследствии американским госдепартаментом, президент был окружен группой еврейских советников и на самом верху правительственной иерархии. Генри Моргентау (ведущий сионист, чей "план Моргентау" 1944 года послужил основой для раздела Европы в 1945 г.) был у Рузвельта министром финансов в течение одиннадцати из двенадцати лет его правления. Другими ближайшими сотрудниками президента были сенатор Герберт Лейман (Herbert Lehman, также видный сионист, игравший руководящую роль в осуществлении "второго исхода" евреев из Европы в 1945-46 гг., поведшего к войне в Палестине), судья Самуил Розенман (постоянно проживавший в Белом Доме и "помогавший" Рузвельту писать его речи), Давид Найлс (сын русских евреев, в течение долгих лет "советник по еврейским вопросам" как Рузвельта, так и его преемника Трумана). Веньямин Коган (также видный сионист и составитель "декларации Бальфура" в 19171.) и еще три других русских еврея: Сидней Хилман, Исидор Любин и Лев Пазвольский.
  Эти ведущие имена из личного окружения президента представляли лишь верхушку сооружения, возведенного вокруг политической жизни Америки. Совершенно очевидно, что этот неожиданный рост еврейского влияния за кулисами власти не мог быть результатом естественного процесса. Имел место тщательный отбор; евреи антисионисты, противники революции и мирового правительства в это окружение не допускались. Создание подобного рода "дворцовой гвардии" не могло пройти незамеченным и было мало популярно в правительственных кругах; однако, атаковать негласных советников, ни за что конкретно не отвечавших, хотя фактически всем руководивших, было очень трудно, а Рузвельт игнорировал все протесты и начал в таком окружении свою, трижды возобновлявшуюся президентскую деятельность. К тому же времени вышел на сцену и Гитлер, как символ периодически повторявшегося с математической точностью преследования евреев, заняв в планах советников Рузвельта то место, которое за 20 лет до того занимал в расчетах советников Вильсона русский царь.
  Рузвельт смог оставаться президентом в течение столь длительного времени главным образом благодаря разработанному Хаузом безошибочному плану избирательных кампаний. По этому методу, рассчитанному на привлечение "текучих" голосов, главный упор был сделан на "неравноправие", с целью обработки негров, выдвинутых на первый план в качестве ширмы, но в действительности лишь отвлекавших внимание от влияния "иноземных групп" в составе "дворцовой гвардии" и парализовавших протесты против него. Заметим для европейских читателей, что агитация о горестных судьбах американских негров, столь хорошо известная за пределами Америки, продолжает и в наше время исходить из Нью-Йорка, распространяясь почти исключительно двумя еврейскими организациями, Американским Еврейским комитетом и т.н. Лигой против диффамации, располагающими громадными средствами, а также Национальной Ассоциацией для Прогресса Цветных Народов, организованной и руководимой с самого начала евреями, причем негры до сего времени играют в ней лишь пассивную роль. Весьма характерно, что сами негры не желают ничего иного, как улучшения своих условий жизни наряду с белым населением, но вовсе не смешения с ним, что они полностью отвергают. Вся же энергия еврейского руководства организациями, выступающими якобы от имени негров, направлена исключительно на принудительное смещение рас, чего не желают ни белые, ни черные, но что явно входит в расчеты "сионских мудрецов". Под давлением этих псевдонегритянских организаций дело дошло до разбора вопроса в Верховном Суде США, который в 1955 году объявил нелегальной систему раздельного о6учения детей в школах, и потребовал ввести принудительное совместное обучение белых и черных. В южных штатах выполнение этого решения вряд ли возможно без гражданской войны, и оно уже привело к многочисленным столкновениям с участием Национальной гвардии и танковых частей; целью является заставить белых родителей отправлять детей в смешанные школы, что опять-таки не имеет иной цели. как способствовать смешению белой и черной рас.
  Автору этих строк удалось познакомиться с бюджетом Американскою Еврейского комитета за 1953 год, составлявшим тогда 1.753.000 долларов. О негритянском вопросе в этом документе говорилось следующее: "Положение евреев в отношении гражданских и политических прав лучше обеспечено, нежели у некоторых иных групп, в особенности у негров. Однако, до тех пор, пока возможно нарушение этих прав у негров, права евреев также не могут считаться достаточно обеспеченными. Поэтому значительная часть наших усилий направлена на уравнение возможностей для этих других групп, а не для нас самих... Примером служат наши отношения с Национальной Ассоциацией для Прогресса Цветных Народов, которая обращается к нашей помощи в определенных областях, в которых мы особо компетентны... Полезным оружием являются судебные процессы... Мы непосредственно участвуем в судебных исках... направляем в суды жалобы прошв сегрегации... и подготовляем процессы против дискриминации негров". Необходимо в связи с этим заметить, что Верховный Суд США состоит не из профессиональных юристов, а из лиц, назначенных президентом по политическим соображениям; нетрудно видеть, что это способно привести страну к совершенно непредвиденным, опасным последствиям.
  Параллельно с эксплуатацией негритянского вопроса, партия Рузвельта расширила беспрецедентную до тех пор кампанию с целью привлечения "бедноты" обещаниями выжать дополнительными налогами все соки из "богатых". Эта демагогия оказалась столь успешной, что республиканцы в цинике стали соперничать с демократами в поисках благосклонности "иноземцев", видя в них ключ к победе на выборах. В результате закулисная власть оказалась обеспеченной с обеих сторон и американский избиратель фактически лишен всякой возможности сделать настоящий выбор между партиями, поскольку победа любой из них идет на пользу одной и той же силы. Рузвельт укрепил свою позицию при помощи "дефицитных бюджетов", другими словами неограниченного расходования государственных средств согласно теории, что размеры государственной задолженности не играют роли, поскольку государство якобы влезает в долги только у самого себя. С тех пор американский народ потерял всякую возможность контроля над государственными финансами, а хозяин Белого Дома получил возможность простым росчерком пера декретировать такие расходы, которые в прежние времена покрыли бы годовые бюджеты у полдюжины экономных государств. Рузвельт добился этих прав под предлогом необходимости бороться с экономическим кризисом тех лет, однако созданное им перманентное "чрезвычайное положение" продолжается по сей день.
  Президентская деятельность Рузвельта явно развивались по заранее разработанному плану, и ход событий во всем мире был бы совершенно иным, если бы его правление не было столь долгим. Скрытый механизм работал так успешно, и хватка его наставников была так крепка, что Рузвельт трижды переизбирался на пост президента. Только один раз за этот период его правление было поставлено под непредвиденную угрозу, которая могла серьезно нарушить их планы. В одном из южных штатов, Луизиане, появился политикан того же рода, что и президент Рузвельт. Хью Лонг, молодой демагог с мясистым лицом и курчавыми волосами, родом из бедной крестьянской семьи, приобрел популярность тем, что, подобно Вильсону и Рузвельту, он ополчился на "денежные интересы" (в его штате на нефтяные "интересы" вообще и на Standard Oil в частности). Став кумиром белой бедноты, он был в 1928 году избран губернатором штата и для постройки школ сразу же обложил налогами нефтяные компании, за что при открытии законодательного собрания Луизианы некий раввин Уолтер Пейзер отказался дать ему свое благословение, назвав ею "недостойным губернатором". Популярность Лонга возросла после этого еще больше, и в марте 1935 г. он был избран в Сенат, где он посвятил большую часть одной из своих речей нападкам на небезызвестного Бернарда Баруха, которого он видимо считал главным представителем упомянутых "интересов". Заметим, что Лонга, у которого были многочисленные еврейские сотрудники, его противники обвиняли во всех смертных грехах, кроме антисемитизма. Лонг становился крупной силой в стране и написал книгу "Моя первая неделя в Белом Доме" с многочисленными иллюстрациями, изображавшими Рузвельта примерно таким, каким он позже был в Ялте, покорно слушавшим мудрые речи крепкого и энергичного Хью Лонга.
  Лонг собирался побить Рузвельта его собственным оружием, превзойдя его расточительными государственными расходами и щедрыми обещаниями. Он делал это умелой оригинально, превосходя в ловкости даже самого "Ф. Д. Р". С помощью своей программы "раздела богатств" и "каждый сам себе король" он сумел забрать в руки весь политический аппарат Луизианы. Когда государственные субсидии начали поступать в штаты (для финансирования всякого рода "кризисных проектов", а заодно и для покупки голосов) Лонг спокойно переключил их на собственные цели. Он провел в законодательном собрании штата закон, запрещавший местным органам принимать какие-либо субсидии из Вашингтона без согласия местного правительства. Поскольку Лонг стоял во главе этого правительства в штате, он перехватил обильный денежный поток и использовал его для укрепления своих собственных избирательных шансов, а вовсе не шансов Рузвельта. Короче говоря, он пользовался общественными средствами совершенно так же, как и сам Рузвельт, только для своих целей.
  В 1935 году предстояла вторая избирательная кампания Рузвельта, советники которого вдруг сообразили, что популярность Лонга вышла далеко за пределы Луизианы, и что я превратился в политическую фигуру общеамериканского масштаба. Как впоследствии писал Джон Флинн в своем "Мифе Рузвельта" (см. библиографию), национальный комитет демократической партии "был поражен, когда тайный подсчет голосов показал, что Лонг, выступая кандидатом от третьей партии, смог собрать от трех до четырех миллионов голосов и что его план "раздела богатств" сильно подорвал позиции демократической партии как в промышленных, так и в сельскохозяйственных штатах". Другими словами, хотя Лонг в то время и не прошел бы в президенты, но он наверняка мог бы помещать переизбранию Рузвельта, и правящая клика неожиданно встретилась с серьезной угрозой своему правлению. Но, как далее писал Флинн, "судьба стала демократкой и осталась ею": 8 сентября 1935 года молодой еврей, некий д-р Карл Вейс, застрелил Лонга в здании луизианского парламента. Мотивы преступления, по газетным сообщениям, "остались неизвестными", поскольку доктор Вейс, который мог бы пролить на них свет, был в свою очередь на месте застрелен неосторожным телохранителем Лонга. Небезынтересно, что сам Лонг предсказал свою смерть еще в июле того же года, открыто заявив в Сенате, что враги готовят его убийство с помощью "одного человека, одного револьвера и одной пули". Он сообщил, что разговор на эту тему был записан диктографом, скрытым в номере отеля в Нью-Орлеане, где собирались его враги. Писатель-современник, Холдинг Картер (Carter, см. библиографию), якобы присутствовавший при этом "разговоре", утверждает однако, что "весь заговор состоял лишь в невинных пожеланиях типа "Я надеюсь, что кто-нибудь его угробит"... и т.д.".
  Как бы то ни было, политический результат убийства не оставлял сомнений: переизбрание Рузвельта было обеспечено. Общественность была успокоена обычными в таких случая, ссылками на помешательство убийцы, а также на различные иные мотивы, помимо сумасшествия. Никакого судебного расследования произведено не было, как и во многих других случаях политических убийств последних ста лет, когда расследование также либо не производилось вообще, либо же было умышленно неполным. В тех случаях, когда такое расследование производилось добросовестно, как например после убийств президента Линкольна, эрцгерцога Франца-Фердинанда или короля Югославии Александра, оно ни в одном случае не подтвердило теории "одинокого помешанного" (которая, разумеется, также немедленно преподносилась общественности), а неизменно обнаруживало стоявшую за убийством организацию с мощной поддержкой "заинтересованной стороны". Устранение Лонга с политической сцены существенно повлияло на ход событий последующего десятилетия, и с этой точки зрения оно представляется столь же важным событием, как и убийства более высокопоставленных лиц.
  Рузвельт был переизбран в 1936 году. Ему явно было предписано осуществить, планы Хауза и Вильсона, заставив Америку ввязаться в "международные осложнения", и, подобно Вильсону, он от выборов к выборам обещал страну от них избавить. Тем временем во всем мире рос гвалт по поводу Гитлера и, как уже было показано ранее, преследование им политических противников было незаметно превращено в "преследование евреев". За два года до начала второй войны Рузвельт открыто обязался заявлением, смысл которого был хорошо понятен посвященным, вовлечь Америку в войну для достижения прежде всего того, чего требовала его "дворцовая гвардия". Вильсон выступал публично с угрозами по адресу России в декабре 1911 года, т. е. примерно за три года до первой войны; заявление Рузвельта с открытой угрозой Германии было сделано в октябре 1937 г., т. е. за два года до второй. Оба заявления идентичны в своем определении политических целей Америки, как целей еврейства в том ложном понимании, которое придавали им сионисты. 5 октября 1937 г. Рузвельт заявил: "Пусть никто не воображает, что Америка избежит угрозы... что западное полушарие не подвергнется нападению... Когда начинает распространяться эпидемия физического заболевания, общество по одобряет и общими усилиями организует карантин для больных, чтобы защитить здоровье общества от распространения несчастья". Сочинители президентских речей оказались на этот раз недостаточно осторожными. Намек на совместную организацию "карантина для больных" был правильно понят общественностью, как угроза начать войну. Это вызвало такое волнение в публике, что до того момента, когда Америка 4 года спустя фактически вступила в войну, Рузвельту пришлось безостановочно обещать избирателям, что "ваших сыновей никогда не пошлют в чужую войну". (В октябре 1937 года Рузвельт однако уже должен был знать, что война начнется осенью 1939 г.; автор этих строк. именно в это время послал в "Таймс" из Вены сообщение о соответствующем высказывании на этот счет со стороны Гитлера и Геринга, а президент, надо думать, также получил об этом не менее точную информацию).
  Как было упомянуто в предыдущей главе, фальсификация сообщений из Германии производилась к тому времени уже на протяжении четырех лет. Мы приводили несколько примеров этого, и сейчас даем еще один. Раввин Стефен Уайз упоминает в своей книге (см. Библиографию, Wise), что Американский Еврейский Конгресс организовал сразу же после прихода Гитлера к власти всеобщий бойкот германской торговли на основании "телеграфных сообщений" из Германии о том, что там "подготовляется всегерманский погром". Тот же автор сообщает далее, как бы мимоходом, что "сообщенного погрома", собственно, вовсе и не было, однако это не помешало продолжению бойкота до самой войны. Национал-социалистические источники всегда утверждали, что однодневный бойкот еврейских торговцев в Германии 1 апреля 1933 г. был ответом на исходившую из Нью-Йорка провокацию, и вышедшая в 1949 г. книга Уайза подтверждает это.
  Слово "погром" взято во всех языках с русского (оно означает "избиение") и играет особую роль в еврейской пропаганде. Его употребляют при любых беспорядках, в которых замешаны евреи и ему нарочито придается этот специфический, хотя и ложный смысл, т. ч. нерусский читатель вероятно примет за опечатку, если он прочтет о "погроме русских" (или, скажем, арабов). Хаим Вейцман пишет, что в его родных местах, в России "никогда не было погромов", но неизменно употребляет это слово, поясняя, что "вовсе необязательно самому жить в условиях погромов, чтобы знать, что весь нееврейский мир отравлен антисемитизмом". Подстрекая британского верховного комиссара в Палестине принять суровые меры против арабов, Вейцман оперировал доводом: "я по собственному опыту знаю атмосферу, предшествующую погромам", - хотя по собственному признанию у него такого опыта никогда не было. Он называет "погромом" беспорядки в Палестине. при которых пострадали пять или шесть евреев, и характеризует как "apa6cкий терроризм" события-1938 года там же, во время которых было убито 69 англичан, 92 еврея и 1500 арабов. Совершенно аналогично этому, известный английский военный, сэр Адриан Картон де Вайарт, кавалер креста Виктории, живший в Польше в период между обеими войнами, писал, что разрешить там еврейский вопрос, "по-видимому, нет возможности... распространяются слухи о якобы происшедших погромах (в Польше), но я считаю эти слухи грубо преувеличенными, поскольку никаких свидетельств очевидцев о якобы имевшем место избиении многих тысяч евреев не существует". (1)
  Начиная с упомянутого воображаемого погрома в Берлине, антигерманская пропаганда в США подготовила ту атмосферу, в которой Рузвельт смог произнести свою речь о "карантине". Сионистов в его окружении действительные или воображаемые испытания евреев вообще не беспокоили, они были им необходимы, как для их политики внутри Америки, так и для их прочих обширных планов, и единственное, чего они действительно боялись, было облегчение жизни евреев. Они продолжали политику талмудистских революционеров в царской России, где они дошли до убийства Царя-Освободителя, лишь бы не допустить эмансипации евреев. Сам раввин Уайз сообщает, что протесты и мольбы евреев из Германии прекратить бойкот ни его, ни его друзей - сионистов не остановили. Всякая возможность какого-либо примирения между Гитлером и германскими евреями приводила сионистов в ужас, и раввин Уайз известил своих сторонников, что он боится только двух вещей: "что наших еврейских братьев в Германии могут уговорить или заставить заключить какое-нибудь соглашение, которое сможет принести с собой некоторое улучшение или смягчение их судьбы... что нацисты, дабы избежать опасных последствий слишком сурового режима, могут принять паллиативные меры и тем разоружить еврейский протест" (Он характеризует эту вторую возможность, как главную опасность).
  Другими словами, сионисты боялись, что "преследование" может прекращаться; это ясно видно из высказываний их руководства. Раввин Уайз в Нью-Йорке предпочитал этому любые страдания евреев: "Умереть от рук нацистов - жестоко, но выжить по их милости в тысячу раз хуже. Мы переживем нацизм, если только мы не впадем в непростительный грех, торгуясь и договариваясь с ним, чтобы спасти несколько еврейских жертв" (из выступления Уайза на всемирной еврейской конференции в 1934 г.). "Мы безоговорочно отбрасываем с гневом и презрением любое предложение, обеспечивающее . безопасность немногим евреям зa счет позора всего еврейства" (1936). В Вашингтоне верховный судья Брандейс столь же решительно приветствовал "еврейское мученичество" в Германии: "Любые меры, способствующие расширению заграничного рынка для германских товаров, усилят Гитлера... Облегчить экономические трудности Гитлера только чтобы спасти путем эмиграции несколько германских евреев, было бы... весьма плачевной политикой".
  В действительности же сионисты были готовы "договариваться с нацистами" и заключать с ними финансовые сделки всегда, когда это служило их целям. Семь лет спустя, в разгаре второй мировой войны "группа высоких нацистских чиновников" сообщила раввину Стефену Уайзу. что за известную сумму евреям может быть разрешено выехать из Польши в Венгрию. Трудно понять, что именно выигрывали на этом евреи, поскольку обе страны были под властью Германии; у раввина должны были быть какие-то скрытые мотивы (возможно связанные с будущим "исходом" в Палестину) добиваться переезда евреев из оккупированной Польши в Венгрию в военное время, после того. как он столь упорно сопротивлялся спасению их из Германии в мирное время. Он обратился к Рузвельту с просьбой о переводе нужных для этой взятки долларов на немецкий банковский счет в Швейцарии, на что последовал "немедленный" ответ: "Почему Вы медлите с этим сами, Стефен?" Тут же были даны соответственные распоряжении другому видному сионисту, министру финансов США Генри Моргентау, и, несмотря на все протесты Государственного департамента США и британского министерства иностранных дел, не считавших возможным финансировать военного противника, деньги были переведены на счет Всемирного Еврейского Конгресса в Женеве для передачи национал-социалистическому руководству.
  Для американских сионистов призрак примирения между Гитлером и евреями представился особенно грозным в 1938 году, когда глава правительства Южной Африки, генерал Сматс, послал своего министра обороны, Освальда Пироу в Германию, чтобы он постарался, если это окажется возможным, смягчить остроту еврейского вопроса. Премьер-министр Англии, Невиль Чемберлен, приветствовал эту попытку, сказав Пироу, что давление со стороны международного еврейства было главной помехой на пути к англо-германскому взаимопониманию, и объяснив, что ему было бы гораздо легче противостоять этому давлению (вспомним "непреодолимое давление" Льва Пинскера!), если бы удалось уговорить Гитлера умерить свое упрямство. Пироу поехал в Германию, сообщил затем, что он сделал конкретные предложения, что Гитлер ответил положительно, и что таким образом соглашение уже намечалось.
  В этот самый момент снова вмешалась некая странная "судьба", как это было и с Хью Лонгом, Столыпиным, императором Александром Вторым и многими другими, выходившая на сцену каждый раз когда появлялась надежда на умиротворение в еврейском вопросе. Молодой еврей застрелил в Париже германского дипломата фон Рата. В Германии вспыхнули погромы, было сожжено несколько синагог и миссия Пироу была сорвана. Расследование причин преступления в Париже не состоялось, как не было и попыток установить действие каких-либо организаций, стоявших зa убийцей, а если таковые и были, то никаких результатов расследования сообщено не было; раввин Уайз снова преподносит в своих записках давно знакомую версию (которую можно найти и в романе Хауза) о "полусумасшедшем юноше", якобы доведенном его "испытаниями" до безумия. (2)
  Рузвельт реагировал немедленно: "Последние новости из Германии глубоко взволновали общественное мнение Соединенных Штатов... Я сам едва мог представить себе, что подобные вещи могут происходить в культурной стране в двадцатом столетии... я немедленно отозвал нашего посла в Берлине для доклада и консультации". Возмущение Рузвельта относилось разумеется только к сожжению синагог; об убийстве он даже не упоминал. Подчеркнутая же фраза в приведенной цитате была заведомой ложью, поскольку и Рузвельт и все его современники уже давно были свидетелями варварского уничтожения религиозных святынь в несравненно большем масштабе. Единственная разница заключалась в том, что это не были синагоги, но Рузвельт, знавший о том, как взрывали христианские церкви в советской России, став президентом, поспешил признать большевистское правительство. К тому же, Рузвельт сделал свое заявление после того, как послал телеграмму, приветствовавшую Мюнхенское соглашение, т. е. капитуляцию Чехословакии перед Гитлером, по-видимому также не находя в ней ничего несовместимого с культурными понятиями двадцатого столетия. Именно в это время автор этих строк оставил свой пост, считая для себя невозможным продолжать работать журналистом в условиях, когда ложь и дезинформация стали хозяевами положения в печати.
  Фактически Соединенные Штаты оказались втянутыми во вторую мировую войну уже когда президент Рузвельт сделал эти заявления в 1937 и 1938 r.r., а отнюдь не в день Перл Харбора. Прямая дорога ведет от этих его выступлений к заявлению 17 июля 1942 года, когда он возвестил готовящуюся месть Германии исключительно за преследование евреев; те же, кто вложил в его уста эту угрозу, с самого начала делали все от них зависящее, чтобы не допустить смягчения участи евреев в Германии.
  История показала, что убийство фон Рата в Париже было тем новым выстрелом в Сараеве, который развязал вторую войну. В отличие от Вильсона, Рузвельт однако никогда не собирался сохранять американский нейтралитет; уже в 1938 году его ментор Бернард Барух заявили: "Мы проучим этого Гитлера; это ему даром не пройдет" (свидетельство генерала Джорджа Маршалла). Если существующее в наше время положение не изменится (признаков чего пока что не видно), то в третьей войне американский президент окажется скованным теми же цепями, что и его предшественники в 1914-1918 и 1939-1945 г. г.
  В продолжение шести лет, когда назревало то, что современные историки называют "ненужной войной", автор этих строк наблюдал как приближалась гроза и темнел горизонт в Берлине, Вене и других столицах, на которые вскоре должна была опуститься долгая ночь: Прага и Будапешт, Белград и Бухарест, София и Варшава. Как и многие другие, он видел как подбрасывали горючее в костер готовящейся войны; может быть даже он видел больше других, не принадлежа к какой-либо одной стране или одной партии, а наблюдая за всеми ими. Автор слышал песни и крики штурмовиков в их Stammkneipen, горькие жалобы их противников в частных домах и нервный шепот опасливо оглядывавшихся через плечо беглецов. Автор видел лицо толпы, этого динозавра, лишенного мозга, в ее обоих состояниях возбужденное надеждами и иллюзиями (в Берлине), и угнетенное, с впалыми щеками и пустым взглядом безнадежного отчаяния (в Москве). Он встречался со страхом на всех уровнях жизни, от подметальщиков улиц до глав правительств, и видел царство террора в обеих столицах, где он безраздельно господствовал.
  Автор этой книги лично знал или встречал многих людей, выглядевших влиятельными и принадлежавших к противоположным лагерям; все они, общими усилиями делали "ненужную войну" все более и более неизбежной. Он разговаривал с Гитлером, Герингом и Геббельсом; на берегу Женевского озера он обедал с круглолицым Литвиновым, выглядевшим как типичный завсегдатай эмигрантских кафе, удивляясь что мог знать о России этот человек, который так мало ее знал, хотя и был министром иностранных дел завладевшей ей шайки. Автор встречался с Муссолини и с Рамзаем Макдональдом, одним из британских премьер-министров, промелькнувших как тени на экране тех лет. Он беседовал часами с Эдуардом Бенешем в пражском Граджине, с австрийскими канцлерами и венгерскими премьер-министрами, с балканскими королями и политиками. Полный надежд и будучи еще неоперившимся птенцом, автор ездил знакомиться с Лигой Наций, с отвращением наблюдая ее заседания, лишенные всякого подобия достоинства, с их непрерывными закулисными сговорами, толпами прихлебателей и интриганов, вызывавшими омерзение; вряд ли многие из тех, кто в свое время знал Лигу Наций, стали бы поддерживать нынешнюю ООН. Автор выехал в Москву в составе журналистской гвардии вокруг новой восходящей звезды, молодого министра Антони Идена, и увидел там режим, отличавшийся от нацистского разве что тем, что преследуемые в Германии евреи занимали в советском государстве господствующее положение на всех ключевых постах.
  Повсюду царила сплошная сумятица, из которой выступал один предвидимый факт: Гитлер начнет войну, если ему не помешают, и эта война придет, так как ему не помешают. Был даже один британский премьер-министр, Спили Болдуин (источник постоянных огорчений для газетных корреспондентов в Германии), который скрыл от своей страны правду о воинственных планах Гитлера потому что, как он признался впоследствии, он "боялся проиграть на выборах". Если его преемник, Невиль Чемберлен, надеялся, потворствуя Гитлеру, натравить его на Советский Союз (автор не располагает доказательствами, но это могло входить в расчеты Чемберлена), то это по крайней мере можно было бы назвать политической линией, в то время как до него таковой не существовало вообще. Однако, она была ошибочной, поскольку все внимательные наблюдатели в Германии предвидели, что, когда Гитлер решится нанести удар, он объединится со Сталиным, но не начнет войны против него (автор писал это в своих книгах, опубликованных до войны).
  Став свидетелем двух первых захватов Гитлера - Австрии и Чехословакии - автор понял, что последняя надежда предотвратить ненужную войну была потеряна. Он чувствовал, что живет в мире, потерявшем рассудок, и озаглавил написанную им в это время книгу "Ярмарка безумия". Он тогда объяснял происходящее лишь безрассудным отсутствием ясной политической линии. 18 лет спустя, в свете того, что произошло или стало известным, для него не подлежит сомнению, что в некоторых кругах эта "ненужная война" вовсе не представлялась такой уж ненужной.
  
  Примечания:
  1. То, что, по мнению Дугласа Рида, русское слово "погром" означает "избиение" (англ. massacre, т.е. избиение или резня) - лишнее доказательство того, как еврейской пропаганде удалось исказить в представлении Запада русскую дореволюционную действительность. Если бы погромы евреев в Польше и России действительно характеризовались избиением или резней, то заграницей употреблялись бы именно эти, достаточно ясные и резкие обозначения, и не было бы нужды вводить в западные языки незнакомый им термин "погромов"; напомним, что бесчисленные "погромы" евреев во всей западной Европе на протяжении средних веков выливались в большинстве случаев именно в резню и избиение; под этими обозначениями они и вошли в историю. и для них незачем было выдумывать слово "погром". Характерной чертой погромив в России было, однако, то, что обозленные на евреев низшие слои русского и польскою населения. больше всех страдавшие от еврейского засилья в торговле, ремеслах и пр., принимались "громить" еврейские лома, лавки и шинки, причем человеческие жертвы имели при этом место лишь в виде исключения, что не мешает еврейской пропаганде, в особенности после революции, когда уже нет больше опасности быть уличенными в клевете, преувеличивать число жертв до фантастических размеров.
  2. "Испытания" 17-летнего Гершеля Грыншпана, никогда не жившего в Германии, состояли в том, что его родителям, бежавшим от польского антисемитизма через польско-германскую границу, немецкими властями не было разрешено остаться в Германии и они были отравлены обратно в Польшу. Не представляется удивительным, что германские власти, стремившиеся отделаться от собственных евреев и всячески поощрявшие их легальную эмиграцию из Германии (вплоть до конца 1941 г., т. е. более, чем 2 года после начала войны), не были заинтересованы в нелегальном наплыве в их страну евреев, бежавших от погромов в Польше. Из создавшегося в те годы положения трудно не сделать вывода, что положение евреев в Германии в 1938 г. было (до убийства фон Рата и вызванного им действительного погрома в Германии) во всяком случае лучше, чем в Польше, и "безумие" Грыншпана, если бы речь могла идти о таковом, должно было бы быть направлено не столько против немецких дипломатов, сколько против польских. Наличие иных мотивов убийства - не у Грыншпана, но у тех, кто им руководил - не вызывает, таким образом сомнений. Раввин Уайз не стесняется преподносить в своих послевоенных мемуарах явную бессмыслицу, рассчитывая на то, что никто из его американских читателей не поинтересуется биографией Грыншпана.
  Глава 38. ДАЛЕКИЕ МАЛЕНЬКИЕ СТРАНЫ...
  В предвоенном десятилетии 1930-40 гг., когда в Вашингтоне и Берлине правили "шеф" Рузвельт и "фюрер" Гитлер, в забытой Палестине дела шли все хуже и хуже. Английское правительство поняло безнадежность авантюры, навязанной ему Бальфуром (скончавшимся в 1930 г., распрощавшись на смертном одре с д-ром Вейцманом) и уже всерьез собиралось от нее отделаться, когда накануне новой войны Уинстон Черчилль сумел снова взвалить на свою страну груз палестинских обязательств. В результате этого британский народ, полагавший, что он имеет дело с одним лишь Гитлером, был вовлечен в войну ради неизвестных ему целей, тех же, что в свое время едва не привели к поражению Англии в 1918 году. Сменявшие друг друга английские правительства этой эпохи напоминали циркового клоуна, которому не удается отделаться от липучки для мух: не успевал он стряхнуть ее в одном месте, как доктор Вейцман клеил ее на новое. В самой Палестине английские администраторы и военные выполнить навязанный им "мандат" не были в состоянии. Арабы беспрерывно бунтовали; сионисты в Лондоне давили на правительство, чтобы оно усмиряло их силой; когда власти на местах пытались действовать беспристрастно, в интересах обеих сторон, приказы сверху мешали им в этом.
  Можно было бы сказать, что британская колониальная политика преуспела во всем мире, кроме Палестины. Ей удалось создать на пустовавших ранее землях свободные заокеанские народы, а на покоренных ей территориях она выполнила данное ей обещание (никем вначале не принимавшееся всерьез) уйти, как только возмужавшее с ее помощью местное население окажется способным обрести независимость. Индия - лишь один пример этого. В Палестине же все принципы британской колониальной политики были поставлены наголову, а накопленный опыт объявлен несостоятельным под хорошо известным "непреодолимым давлением" из Лондона или же из других столиц, если Лондон вдруг оказывался несговорчивым.
  На долю британских администраторов и военных в Палестине выпала самая злосчастная роль во всей британской истории: вероятно не случайно что единственный из них, удостоившийся официального признания своих заслуг после эвакуации британских властей, оказался изменником. Англичане прекрасно знали, как надо управлять "протекторатами", и это слово не всегда имело то сомнительное значение, которое было ему придано Гитлером в Чехословакии. Оккупация страны с согласия и даже по приглашению местного населения может быть весьма благотворной. Автор этих строк лично познакомился с одним из таких настоящих протекторатов - Басутоленд. Англичане пришли туда по приглашению народа басуто, который в результате этого выжил, став свободной нацией, в то время как иначе он был бы порабощен более сильными соседями. Его положение сейчас много лучше, а его будущее светлее, чем при любых других обстоятельствах, и весь народ это хорошо сознает, так что буквально несколько десятков белых управляют 660.000 басуто на началах полного взаимного уважения (прим перев. - С 1966 г. Басутоленд - самостоятельное государство Лесото).
  Слово "протекторат" происходит от английского "протект", что означает защищать. В Палестине, впервые в их истории, англичанам пришлось подавлять тех, кого они пришли "защищать", и, в свою очередь, защищать совсем других - захватчиков, прибывших из России. Сказались результаты полного извращения, со времен Бальфура, принципов гражданского управления в Англии. Согласно западным конституционным традициям, гражданские власти должны стоять над военными, дабы предотвратить возможное образование милитаристских режимов. Однако, когда гражданские власти становятся орудием в руках тайной третьей силы, преследующей захватные цели, они фактически уступают место военному руководству, хотя и вовсе не в лице собственных генералов. Высший принцип управления страной становится, таким образом, наголову, а вооруженные силы страны могут быть поставлены на службу чуждым ей разрушительным интересам. Именно это и произошло в Палестине.
  Подавление местного арабского населения, как "бунтовщиков", в Палестине пользы сионистам не принесло. Их лобби в Лондоне и Вашингтоне усилило свои позиции в начале 30-х годов в связи с приходом к власти Гитлера, но и эти успехи были парализованы дальнейшим ухудшением дел в Палестине в ходе этого десятилетия. К этому времени Хаим Вейцман, который раньше, с 1904 по 1919 годы, сосредоточивал все свои усилия на английском правительстве, распространил свою активность еще на два центра: в его орбиту входили теперь, по его собственному признанию, "Иерусалим, Лондон и Вашингтон", а с британскими премьерами он обходился уже без особых церемоний.
  Его очередной жертвой стал снова Рамзай Макдональд, который, после отставки всех его социалистических коллег, остался премьером коалиционного правительства из других партий. Джимми Макдональд из Лоссимауса, когда-то бедный шотландский мальчик, сделал к тому времени блестящую карьеру, став всеми уважаемым мистером Рамзаем Макдональдом, носителем пышной седой шевелюры. Своего сына Малькольма Макдональда он сделал помощником министра колоний, после чего оба Макдональда сменили восторги социалистической риторики на холодный и трезвый мир "непреодолимого давления". Макдональд попытался было прекратить бесконечные беспорядки и восстания в Палестине, в которых англичане несли все большие человеческие потери, объявив, что его правительство прекратит сионистскую иммиграцию, "урегулирует скупку земель сионистами и будет сурово карать подстрекателей к мятежам, "из каких бы кругов они ни исходили". В результате Макдональд немедленно же стал мишенью яростных нападок, быстро обретя то смущенное и усталое выражение лица, которое было так хорошо знакомо современникам (таким автор видел его в 1935 году). Посетившие его Хаим Вейцман и его трое сионистских коллег обвинили Макдональда в "легкомысленном обращении", как пишет Вейцман, "с моральными обязательствами, вытекавшими из обещаний, данных им евреям". Ведущие политики его собственной страны, Америки и Южной Африки открыли против него злостную кампанию. Запуганный премьер назначил специальный министерский комитет для нового пересмотра столь часто уже пересматривавшейся "палестинской политики". Председателем комиссии был назначен министр-социалист Артур Гендерсон, а секретарем Малькольм Макдональд: членами комитета были Хаим Вейцман и еще шесть ведущих сионистов; арабы, как обычно, в нем представлены не были.
  Вейцмана особо возмутило намерение правительства карать подстрекателей к мятежам, из каких бы кругов они не исходили; по его мнению, организаторами беспорядков, насилия и убийств могли быть только местные арабы. Макдональд снова сдался, послав Вейцману письмо с согласием на его условия, после чего сионистская иммиграция в Палестину в 1934-35 г.г. превысила все предыдущие размеры. Покончив с Макдональдом, доктор Вейцман отправился в большое путешествие: накануне мировой войны он побывал в Южной Африке, Турции, Франции, Италии, Бельгии и ряде других стран. Во Франции он повстречался "со всеми премьерами межвоенного периода", из которых наиболее симпатичным ему показался его единоверец Леон Блюм. Французский министр иностранных дел Аристид Бриан также был настроен весьма благосклонно, "хотя и не совсем ясно понимал, о чем шла речь" (Вейцман неоднократно поминает столь добрым словом в своих записках тех политиков, которые послушно выполняли его требования). С Муссолини он встречался трижды. Перед собранием весьма влиятельных людей Вейцман распространялся о беззакониях Гитлера, поучая, что "на ответственности культурного мира" в связи с этим лежит изгнать арабов из Палестины (разумеется, это было высказано в несколько более мягкой форме).
  Несмотря на все эти усилия, к концу 30-х годов сионизм в Палестине стоял перед окончательным провалом, и только весьма своевременно развязанная Вторая мировая война спасла эту безответственно начатую авантюру от бесславного конца и полного забвения. В 1936 году арабские волнения достигли своей высшей точки. В течение 14-ти лет сменявшие друг друга английские правительства, по указке сионистов, отказывали арабам в разрешении провести в их стране выборы. Доктор Вейцман аргументировал, что такой отказ был вполне в духе "демократии", но с течением времени этот довод начал терять убедительность, и британское правительство оказалось лицом к лицу со все более трудной задачей. Преемник Макдональда на посту премьера, Стенли Болдуин, прибегнул к испытанному средству "долгого ящика", послав в Палестину еще одну (пятую?) расследовательную комиссию, после чего все это превратилось в сущий фарс.
  Вейцман и его окружение добились от запуганного ими Макдональда отказа от уже официально объявленной новой "палестинской политики", выработанной в согласии с ответственными правительственными советниками по данному вопросу. Посланная Болдуином в Палестину для поисков альтернативных решений еще одна комиссия была встречена там никем иным, как тем же доктором Вейцманом, который теперь проворно летал из Лондона в Иерусалим и обратно, указывая правительству в Лондоне, что ему нужно делать, а членам комиссии в Палестине, о чем им нужно сообщать правительству, после чего правительству в Лондоне указывалось, как нужно реагировать на полученные им сообщения. Тот же Вейцман находил еще время для визитов в Нью-Йорке, чтобы организовать и оттуда нужное давление.
  Упомянутая комиссия (под председательством некоего Пиля) откуда-то получила совет, что извечная палестинская дилемма может быть успешно разрешена путем раздела страны. И, разумеется, немедленно обратилась за консультацией к Вейцману. До этого времени претензии сионистов на создание особого еврейского государства тщательно скрывались от общественности, которой говорилось только о "национальном очаге", в котором непременно нуждаются евреи. Для Вейцмана было ясно, что как только британское правительство согласится на раздел Палестины, оно тем самым обяжет себя создать и самостоятельное еврейское государство. Чисто азиатское мастерство в искусстве переговоров, проявленное Вейцманом, достойно немалого уважения. Ссылаясь на Ветхий Завет, он вколачивал в умы идею раздела Палестины, не связывая себя никакими будущими границами. Относительно территории, которую надо было отдать сионистам, он готов был сделать уступку, поскольку даже сам Иегова не указывал в своих откровениях левитам точных границ. Тем самым принималось предложение территории, но оставлялся совершенно открытым вопрос о ее границах, в результате чего даже "раздел" не мог считаться окончательным решением. Доводы Вейцмана в пользу раздела представляют немалый интерес в свете последующих событий: "Арабы бояться, что мы завладеем всей Палестиной. Что бы мы ни говорили об обеспечении их прав, они нам все равно не поверят, поскольку они находятся во власти страха и не способны слушать доводов рассудка. Еврейское государство с четкими, международно гарантированными границами явилось бы чем-то окончательным. Нарушение этих границ означало бы войну, на что евреи никогда не пойдут, не только по моральным соображениям, но еще и потому, что это восстановило бы против них весь мир".
  Комиссия Пиля пришла к решению, что "мандат" неосуществим и рекомендовала раздел Палестины. Если бы британское правительство приняло решение этой комиссии и оставило страну, человечество смогло бы избежать многих неприятностей; однако, два года спустя началась Вторая мировая война, сделавшая палестинскую проблему неразрешимой.
  В годы, когда эта война приближалась, Вейцман продолжал осаждать западных политиков, убеждая их, что "еврейский национальный очаг будет играть весьма важную роль в этой части света в качестве единственного надежного союзника демократий". Это означало, что сионистские требования оружия для насильственного захвата Палестины должны были под этим лозунгом пропагандироваться политиками и печатью среди народов Запада. В 1938 г. Вейцман предложил английскому министру колоний Ормсби-Гору разрешить сионистам создать в Палестине сорокатысячную армию. Предполагалось, что "ненужная война" вскоре начнется (в чем все ведущие закулисные политики Запада были явно между собой согласны), и Вейцман в свою очередь делал все от него зависящее, чтобы эту войну приблизить, выдвигая на первый план интересы евреев. После убийства фон Рата и последовавшего за ним еврейского погрома в Германии он заявил в разговоре с Антони Иденом: "Если какому-то правительству разрешают уничтожить целую национальную общину, не совершившую никакого преступления.., то это означает начало анархии и разрушение основ культуры. Те державы, которые видят это, не делая ничего, чтобы предотвратить преступление, в один прекрасный день сами подвергнутся суровому наказанию".
  В этих частных, но судьбоносных разговорах в министерских приемных преследование Гитлером его многочисленных политических противников даже не упоминалось; судьба одной национальной группы выдвигалась, как достаточное требование для развязывания войны. Дальнейшие события показали, что сионисты сами намеревались "уничтожить целую национальную общину, не совершившую никакого преступления" (палестинских арабов, которые о Гитлере даже еще и не слышали), и оружие, которого они требовали, было впоследствии использовано именно для этой цели. Любопытно, что Вейцман аргументировал в духе христианской веры, согласно которой уничтожение неповинного в преступлениях народа само по себе является преступлением и должно быть "сурово наказано". Однако, согласно левитскому закону, на котором Вейцман основывал свои претензии на Палестину, то же самое являлось главным требованием всех "законов и предписаний" и должно было быть не наказано, а вознаграждено властью и богатством.
  В течение всего последнего года перед началом войны тайные носители власти удвоили свои усилия, чтобы завладеть полным контролем над людьми и событиями. Рузвельт был подчинен им полностью, однако его можно было использовать только на более поздней стадии. В Англии уездный помещик и предприниматель Болдуин был заменен на посту премьера бирмингамским дельцом, Невилем Чемберленом, однако в лице этого последнего "непреодолимое давление" за кулисами власти неожиданно встретилось с серьезным препятствием. С именем Чемберлена связана последняя уступка Гитлеру: выдача Чехословакии и ее вынужденная капитуляция. В продолжении нескольких недель в 1938 г. общественность ликовала, веря, что Чемберлен смог с помощью мюнхенского соглашения спасти дело мира: автор этих строк, в те дни в Будапеште и Праге, впервые понял, что в свое время хотел сказать Томас Джефферсон своими словами: "Мне жалко смотреть на толпу моих сограждан, которые, читая газеты, живут и умирают с верой, будто им стало что-то известно о том, что происходит на их глазах".
  Как бы то ни было, Чемберлен мог считать себя вынужденным пойти на эту сделку, поскольку, по вине его предшественника Болдуина, Англия была совершенно неподготовлена к войне. Автор считает, что его расчет был ошибочным и что даже в этот поздний час твердость отвратила бы опасность, поскольку германские генералы уже готовы были свергнуть Гитлера; однако, вполне возможно, что Чемберлен был искренне убежден в том, что другого пути не было. Его непростительной ошибкой было изображать Мюнхен, как нечто морально оправданное и подкреплять свои доводы соображениями о "далекой маленькой стране, до которой нам нет никакого дела", и другой, подобной же фразеологией. (1)
  В этом последнем вопросе Чемберлен был, по крайней мере, последователен, желая освободить Англию от обязательств, данных Бальфуром и запутывавших ее в дела другой "далекой маленькой страны", где она столкнулась с одними лишь неприятностями. Его политика встретила ожесточенное сопротивление закулисных сил, и, по мнению автора этих строк, настоящие причины его падения были те же, что и при отстранении от власти Асквита в 1916 г.
  1938 год, когда был провозглашен "раздел", был в Палестине самым кровавым годом: в беспорядках было убито 1500 арабов. Комиссия Пиля рекомендовала раздел, не найдя однако способа его осуществить. Была послана еще одна комиссия, на этот раз для изучения вопроса, как можно разрезать младенца пополам, не убивая его. Эта комиссия Вулхеда в свою очередь доложила в октябре 1938 г., что и она практических путей к разрешению вопроса предложить не может. Boвремя начавшийся еврейский погром в Германии, после убийства советника фон Рата в Париже, был в ноябре 1938 г. использован сионистами для активизации анти-арабской агитации и арабских погромов в Палестине. Тут Чемберлен сделал нечто противоречившее всем установленным за кулисами политическим нормам. Он созвал в Лондоне Палестинскую конференцию, на которой, впервые после мирной конференции 1919 г., были представлены также и арабы. Результатом конференции явилась "Белая Книга" от марта 1939 г., в которой британское правительство обязалось "создать в течение десятилетнего срока независимое палестинское государство и закончить управление Палестиной по мандату". В этом государстве власть должна была быть поделена между местными арабами и сионистскими иммигрантами так, чтобы были обеспечены насущные нужды обеих национальных групп. Еврейская иммиграция на ближайшие пять лет должна была быть ограничена 75.000 в год, скупка земель сиониcтами также должна была быть ограничена.
  Будучи осуществлен, этот план дал бы Палестине мир, по он не создавал самостоятельною еврейского государства. В нужный момент теперь на первое место в британской политике вышел Уинстон Черчилль. Десять лет подряд он стоял в политической тени, и будущим историкам не мешает знать то, о чем современники Черчилля уже успели забыть, а именно, что в течение всего этого периода Черчилль был в Англии крайне непопулярен. Причиной тому были не столько его личные качества или действия, сколько "плохая пресса" - сильнейшее оружие в руках тех, кто контролирует политические карьеры. Эта умело организованная враждебность выявилась особенно ясно во время кризиса монархии (отречение короля Эдуарда VIII в 1937 г.), когда предложение Черчилля отсрочить принятие решений встретило резкий отпор, а он сам был освистан в Пaлате общин и вынужден покинуть трибуну. Его биографы рисуют его пораженным в эти годы жестокой депрессией, а сам он считал себя политически "конченным", что отразилось в одном из его частных писем Бернарду Баруху, написанном в начале 1939 года: "Война начнется очень скоро. Она захватит нас, она захватит и вас. Вы будете у себя командовать парадом, я же останусь здесь в стороне.
  Вскоре после этого письма в политической судьбе Уинстона Черчилля произошел неожиданный поворот к лучшему, и на основании опубликованных материалов можно считать, что (совершенно так же, как это было и с Ллойд-Джорджем в 1916 г.) немалую роль в этом сыграло его отношение к сионизму. Все, что нам с тех пор известно о Черчилле, дает повод считать, что в первую очередь к нему самому, этой любопытной помеси Бленхейма с Бруклином (2), относится данная им в 1939 г. характеристика коммунистическою государства, как "загадки внутри секрета, окутанного тайной". Мы уже упоминали, что в 1916 году oн был в числе самых первых политиков, активно поддержавших сионизм в своих предвыборных выступлениях, так что, по словам одного из сионистских opаторов, любой еврей, голосующий против Черчилля, должен был считаться изменником еврейскому делу. Однако, во время первой войны, будучи у власти, Черчилль себя в этой области ничем не проявил, так что Вейцман упоминает его в своих записках того времени только один раз, и притом вовсе не в качестве "друга". Став министром колоний в 1922 году, он даже немало раздражил сионистов своей Белой Книгой, которая, по словам Вейцмана, "сводила на нет декларацию Бальфура". Черчилль предлагал в ней, ни много, ни мало, как то, чтобы Законодательный Совет а Палестине в большинстве своем состоял из демократически избранных членов". Для этого не только нужно было бы провести - выборы, чего до самого конца ни при каких обстоятельствах не допускал Вейцман, но надо было еще и позволить арабам управлять собственной страной!
  Десять лет, которые Черчилль провел в политической пустыне (1929-39), были, следовательно, годами, когда он был в опале у сионистов, и в записках д-ра Вейцмана он не упоминается ни разу, вплоть до самого кануна Второй мировой войны, когда его неожиданно "открыли" (как это случается с артистами в кино) в качестве одного из самых ревностныx приверженцев сионизма. Это было тем более странным, чтo еще не далее, как 20 oктябpя 1938 г. Черчилль повторил в одном из своих выступлений то, что говорилось в Белой Книге 1922 года: "Мы должны.., дать арабам торжественное обязательство..., что годичная квота еврейской иммиграции не будет превышать определенной цифры по крайней мере в течение десяти лет". Лишь немного времени спустя тот же Черчилль упоминается в записках Вейцмана как политик, который в частном разговоре недвусмысленно дал ему понять, что он будет поддерживать переселение в Палестину многих миллионов сионистских иммигрантов. Столь же неожиданно Вейцман сообщает, что когда в 1939 г. он "встретился с м-ром Уинстоном Черчиллем (которого он игнорировал в течение 17 лет), он сказал мне, что примет участие в дебатах в Палате общин, выступая разумеется против предложений Белой Книги". Читателю предоставляется самому догадываться, почему это Черчилль стал вдруг "разумеется" выступать против документа, который, требуя справедливого отношения к арабам, был в полном согласии с его собственной Белой Книгой 1922 г. и со всеми его выступлениями на протяжении 17-ти лет.
  В день упомянутых парламентских дебатов Хаим Вейцман был приглашен Черчиллем на завтрак, во время которого этот последний "прочел нам свою речь", спросив, не находит ли Вейцман нужным внести в нее какие-либо изменения? Читатель вспомнит, что и издатели "Таймса" и "Манчестер Гардиан" писали свои передовицы о сионизме лишь после консультации с главарями заинтересованной стороны; теперь и Черчилль таким же образом готовился к выступлению в парламентских прениях по важному вопросу государственной политики. Черчилль пользовался известностью, как блестящий оратор, в Америке же его известность основывалась на том странном (по мнению американцев) факте, что он писал свои речи сам. Однако, при обстоятельствах, описанных выше Вейцманом, вопрос писательского мастерства представляется весьма второстепенным. Черчилль выступил в роли "чемпиона" сионистов (как пишет Вейцман), однако на этот раз безуспешно; длительные прения закончились победой Невиля Чемберлена, Белая Книга которого была одобрена большинством 268 голосов против 179. Несмотря на столь значительный перевес, многие политики уже тогда почувствовали, откуда начинает дуть новый ветер, и стали соответственным образом переставлять свои паруса, на что указывало большое число воздержавшихся от голосования - 110. Это было первым предупреждением Чемберлену, каким путем он в недалеком будущем окажется свергнутым перебежчиками из его собственной партии. В парламентских прениях обнаружился еще одни любопытный факт: для оппозиции сионизм стал к тому времени основным догматом ее политики, фактическим мерилом качеств настоящего "социалиста"! Шедшая к власти социалистическая партия давно уже забыла о нуждах рабочего класса, о жалобах угнетенных и о печальной судьбе "малых сих"; она впуталась в международные интриги и заботилась лишь о том, чтобы вовремя оказаться на стороне сильных. Так лидер социалистов Герберг Моррисон в обвинительной речи против Малькольма Макдональла (чье министерство отождествлялось с Белой Книгой) сожалел о ереси человека, "который когда-то был социалистом". К этому времени изгнание арабов из Палестины стало социализмом, а профсоюзная знать, щеголяя подаренными ей золотыми часами, не интересовалась судьбами бедных и угнетенных людей далекой страны.
  Вторая мировая война началась очень скоро после этих прений в британской Палате общин и принятия "Белой Книги". На время войны все планы "создания независимой Палестины" и "ликвидации мандата" были, разумеется, отложены, а к концу войны взорам наблюдателей открылась совершенно иная картина. Рузвельт в Америке, как пишет своих воспоминаниях Гарри Гопкинс, дал "как частные, так и официальные заверения" своей активной поддержки сионизма. В Англии Чемберлен считался помехой сионизму, но его дни уже были сочтены, а Черчилль готовился стать его преемником. Он пользовался популярностью, как "человек, доказавший свою правоту" относительно Гитлера и войны: о его беседах с Хаимом Вейцманом и о том, к чему они впоследствии должны были привести, народ не знал, разумеется, ровно ничего.
  
  Примечания:
  1. Этот довольно распространенный в англосаксонском мире взгляд на "Мюнхен" представляется в свете исследований последнего времени спорным. В Мюнхене (в сентябре 1938 г.) была лишь исправлена одна из вопиющих несправедливостей навязанного Европе Версальского "мира": было освобождено от чешского господства трехмиллионное население судетских немцев, третировавшихся как граждане второго сорта в неимевшей исторических прецедентов "Чехословакии". В свете Вильсоновых принципов "самоопределения народов" мюнхенское соглашение трудно не признать вполне разумным и законным.
  То, что "Чехословакия" получила в результате отделения Судетской области смертельный удар, и что словаки в свою очередь поспешили выйти из подчинения Праге, а поляки заняли польские районы в Тешене (в которых им было отказано в свое время в Версале, в результате интриг ведущих масонов Масарика и Бенеша), трудно записать на счет одного только Гитлера. Перед лицом анархии и полного развала в стране, Бенешу пришлось уйти в эмиграцию, а остаткам чешского правительства не оставалось иного как просить Гитлера принять их под свой "протекторат". Это произошло через полгода после "Мюнхена", в марте 1939 г., и к мюнхенскому соглашению не имело отношения, хотя и было его последствием.
  Сам того не замечая, автор становится в этом вопросе на точку зрения критикуемых им политиков группы Черчилля, активно поддерживавшихся сионистами в Англии и за океаном, вне всякого сомнения подготавливавших новую мировую войну и успешно изобразивших в мировом пропаганде "захват Чехословакии" как доказательство стремлений Гитлера к "мировому господству", для чего у Германии не было ни технических, ни военных возможностей, и о чем в политике "третьего Рейха" - вопреки решениям Нюрнбертского процесса, основанным на явных фальшивках, не было даже и намека.
  2. Уинстон Черчилль происходил из семьи герцогов Марльборо, владельцев замка-дворца Бленхейм, названного в честь победы под Бленхеймом (Бавария) английских войск под командованием Джона Черчилля, первого герцога Марльборо, над французско-баварским войском в 1704 г., в войне за испанское наследство. Отец Уинстона Черчилля, лорд Рандольф Черчилль, был третьим сыном седьмого герцога Марльборо, что давало ему право называться лордом только "из вежливости" (lотds by courtesy) без права на место в палате лордов, принадлежавших лишь главе семьи. Он умер в 1894 г. от прогрессивного паралича, как последствия сифилиса.
  Мать Уинстона Черчилля, урожд. Дженни Джером, была дочерью американского миллионера, родившаяся в Бруклине (Нью-Йорк), в лондонском свете она была известна, до и после свадьбы с лордом Рандольфом, своими бесчисленными связями со всеми, кто в этой области не ленился, начиная с принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII. В высшем свете и при дворе "передовой" и "демократической" Англии господствовали перед первой мировой войной нравы, немыслимые в "отсталой" России.
  Глава 39. СИОН ВООРУЖАЕТСЯ
  В продолжении шести лет Второй мировой войны многомиллионные массы сражались на полях тpex континентов, но в конце войны те, кто считали себя победителями, оказались дальше от своих целей, чем в ее начале. Над конференциями политиков-победителей петух прокричал во второй раз. За 30 лет до того президент Вильсон пытался доказать миру, что "причины и цели войны неясны.., политики обеих воюющих сторон преследуют одни и те же цели"; будущее доказало его правоту. Во время первой войны германское руководство решило финансировать революцию в России с помощью своих еврейских агентов (Парвус-Гельфанд), а "полковник" Хауз и Ко, всеми силами ее поддерживали. Штаб-квартира сионистов оставалась в Берлине, пока они рассчитывали, что победившая Германия создаст в Палестине их "еврейский очаг", переезд совершился, как только в победе союзников не осталось сомнений.
  Результаты Второй мировой войны еще раз доказали правоту Вильсоновых прорицаний. Война вообще не могла бы начаться без сообщничества агентов мировой революции в нападении на нового "умалишенного в Берлине", что же касается втянутых в нее народов, то им предлагалось лишь выбирать между нацистами и коммунистами. Когда те и другие пошли войной друг на друга, то "советник" Гопкинс, занявший место Хауза, начал в свою очередь поддерживать мировую революцию, после чего ни о каком "освобождении" уже не могло быть речи. Гитлер хотел отделаться от евреев в своей стране; с ним был вполне согласен и судья Брандейс в Америке, объявивший, что "ни один еврей не должен остаться в Германии". Черчилль хотел переселить в Палестину три-четыре миллиона евреев, а коммунистическая держава, исповедовавшая в своей официальной программе антисионизм, обеспечила первый контингент переселенцев.
  Когда рассеялся дым сражений, стало видно, что достигнутыми оказались три цели, из которых ни одна не упоминалась в начале войны. Мировая революция при помощи Запада распространилась на всю восточную и среднюю Европу; сионизм был вооружен, чтобы силой утвердиться в Палестине; "мировое правительство" - детище обеих согласованно действовавших сил, было воссоздано в новой форме, на этот раз в Нью-Йорке. Настоящей была только та война, которая шла за кулисами Второй мировой; она заставила оружие, людей и богатство Запада служить перечисленным выше целям. Сквозь редеющий туман войны стало возможным различить грандиозный "план", впервые обнаруженный в документах Вейсхаупта и нашедший затем свое подтверждение и "Протоколах".
  В начале войны официальная британская политика предусматривала отказ от невыполнимого "мандата" и эвакуацию Палестины по обеспечении в ней равноправного представительства всех заинтересованных сторон. Сионистам было ясно, что ни одно британское правительство не пойдет на преднамеренное убийство, другими словами на изгнание арабов из их собственной страны силой оружия; они решили, под покровом войны, раздобыть это оружие для себя.
  Едва началась война, как Хаим Вейцман явился к Черчиллю. Неизвестная общественности, эта незаурядная личность сумела в течение 33-х лет (со времени его первой беседы с Бальфуром в 1906 г.) управлять политиками Англии и Америки. Трудно представить себе, чтобы одни его личные качества смогли внушить такое почтение: очевидно они видели в нем представителя какой-то силы, которой они имели основания опасаться. Историк Кастейн называл эту силу "еврейским интернационалом", а политик Невиль Чемберлен - "интернациональным еврейством". Черчилль вернулся к власти, после десятилетнего перерыва, в качестве первого лорда адмиралтейства (морской министр) и, казалось бы, должен был заниматься вопросами войны на море, но доктора Вейцмана интересовало совершенное иное: "После войны мы хотим иметь в Палестине государство с тремя или четырьмя миллионами евреев" заявил он, а Черчилль, по его словам, ответил: "Да, конечно, я вполне с этим согласен". Всего лишь годом раньше Черчилль требовал дать арабам "торжественное обязательство", что сионистская иммиграция будет ограничена. Даже сейчас, в 1956 году, хотя евреев в Палестине всего один миллион шестьсот тысяч, их присутствие служит причиной непрестанной воины; трудно сомневаться в том, что станет со страной, если это число удвоится или утроится, и Черчиллю это должно было быть ясно и в 1939 г. Вообще говоря, в то время Палестина вовсе не входила в круг его обязанностей, но д-ру Вейцману, видимо, откуда-то было известно, что в недалеком будущем Черчилль станет премьер-министром. Следующим шагом Вейцмана была поездка в Америку, где он изложил свой план президенту Рузвельту, который "проявил интерес", хотя и с осторожностью (дело было накануне его третьей избирательной кампании), а когда Вейцман вернулся в Англию, то Черчилль уже сменил Чемберлена на посту главы правительства. Так была воссоздана ситуация 1916 года, с небольшой лишь разницей. От Ллойд-Джорджа требовалось тогда направить в Палестинy британские войска для завоевания требуемой страны, что он и сделал. От Черчилля теперь требовалось передать оружие наводнившим ее сионистам, чтобы они смогли окончательно в ней утвердиться, что он также послушно исполнил. Как он сам подтверждает в примечаниях к своим военным мемуарам, соответственные распоряжении отдавались им в течение всех пяти месяцев между его первой и второй встречей с Вейцманом. Черчилль стал премьер-министром 10 мая 1940 года, когда Франция была накануне разгрома, а британский остров остался без союзников, под зашитой одного лишь флота и остатков своей авиации: английская армия была уничтожена во Франции. 23 мая Черчилль дал распоряжение министру колоний лорду Ллойду, чтобы английские войска были отозваны из Палестины, а "евреи как можно скорее вооружены и организованы для зашиты самих себя". Это распоряжение было повторено им 29 мая (в дни эвакуации английских войск из Дюнкерка) и 2-го июня. Шестого июня он жаловался на оппозицию со стороны военных, а в конце июня на "трудности" с двумя министрами, в особенности с лордом Ллойдом, который был убежденным антисионистом и стоял за арабов; я же хотел вооружить еврейских колонистов"). Таким образом уже тогда обсуждение этих вопросов не имело ничего общего с национальными интересами Англии, а велось в митинговом стиле "за" или "против". Черчилль продолжал в том же духе, убеждая лорда Ллойда, что сильная английская армия в Палестине "была платой за нашу анти-еврейскую политику, которой мы придерживались в течение нескольких лет" (напомним, что это была политика его собственной Белой Книги 1922 года). Если хорошо вооружить евреев, аргументировал Черчилль, британские войска могли бы быть освобождены для службы на других фронтах, "а опасаться нападений евреев на арабов не приходится". Он не нашел нужным информировать парламент о точке зрения ответственного за палестинские дела министра, гласившей: "я никоим образом не могу согласиться с тем, что Вы написали мне в ответ".
  В это время любое оружие ценилось в Англии на вес золота. Войска, спасенные из Франции, были дезорганизованы и обезоружены; сам Черчилль пишет, что в то время на всем британском острове были едва 500 полевых орудий и две сотни танков самых разнообразных возрастов и образцов. Еще много месяцев спустя он взывал к президенту Рузвельту прислать ему 250.000 винтовок для "обученных и обмундированных, но невооруженных людей". В те дни автор этих строк рыскал по всей стране, пока нашел револьвер сорокалетней давности, делавший только одиночные выстрелы. Подбадривавшие население лозунги Черчилля о борьбе до последнего на побережье и на улицах английских городов не производили большого впечатления на автора, знавшего, что если врагу только удастся высадиться, то ни на берегах, ни на улицах никого не останется: нельзя бороться с танками голыми руками. Над безоружной страной нависла грозная опасность.. Автор был бы немало удивлен, если бы он знал в тo время, что главной заботой Черчилля было вооружение сионистов в Палестине.
  Когда Вейцман снова встретился с Черчиллем в августе 1940 г., опасность германского вторжения уже прошла. Он предложил создать в Палестине сионистскую армию в 50.000 бойцов, а в сентябре он представил Черчиллю "программу из пяти пунктов", главным из которых был "призыв на военную службу в Палестине возможно большего числа евреев". Как пишет Вейцман, Черчилль "согласился с этой программой". Лорд Ллойд (как в свое время сэр Вильям Робертсон, Эдвин Монтегю и многие другие в годы первой войны) всеми силами противился этим планам. Как и всех, кто, сталкиваясь с этой проблемой, оставался верным своему долгу, его постигла враждебная судьба: он умер в 1941 году, в возрасте 62-х лет. Однако ответственные администраторы и военные продолжали сопротивляться "ведущим политикам", стараясь не допустить нового отвлечения английских сил для чуждых им задач. Вейцман жалуется, что, несмотря на поддержку Черчилля, "прошло ровно четыре года, прежде чем в сентябре 1944 г. была официально сформирована еврейская бригада", приписывая эту задержку упорному сопротивлению "экспертов" (по его собственному выражению). Жаловался и Черчилль: "Я хотел вооружить евреев в Тель-Авиве, но здесь я встретил сопротивление со всех сторон" (дело было в июле 1940 г., как раз перед началом германских воздушных налетов на Англию).
  По всем данным Вейцман считал, что пришло время преодолеть это неожиданное сопротивление путем "давления" извне, так как весной 1941 года он снова поехал в Америку. Как и во время первой войны, он официально был занят научной работой на пользу английских вооружений, на этот раз в области производства изопрена. По его словам, он был "полностью занят этой работой"; тем не менее он сумел от нее освободиться, и он не был бы доктором Вейцманом, если бы его прогулка через Атлантический океан в военное время вдруг встретилась бы с какими-то затруднениями. В Америке почва для его приема была подготовлена раввином Стефеном Уайзом, давшим указания президенту Рузвельту (как в свое время он давал их президенту Вильсону) по поводу его обязанностей в отношении сионизма: "13 мая 1941 года я (Уайз) счел необходимым послать президенту отчеты свидетелей событий в Палестине (вспомним его "отчеты" о якобы состоявшемся в Германии погроме в 1933 году, приведшие к антигерманскому бойкоту в Нью-Йорке), указав, в какой опасности находятся там невооруженные евреи... Нужно заставить британское правительство понять, как пострадает дело демократии и как будет возмущено общественное мнение, если произойдет массовое избиение евреев, потому что они не были своевременно вооружены, а оборона Палестины не была усилена артиллерией, танками и авиацией".
  Президент ответил: "Я могу только обратить внимание англичан на нашу глубокую заинтересованность в обороне Палестины и нашу заботу о защите ее еврейского населения, а также сделать все возможное для снабжения британских сил средствами для наилучшей зашиты Палестины". Вооруженный этим письмом (как в свое время Вейцман вооружился отчетом об интервью, написанном им же на официальных бланках британского министерства иностранных дел), Стефен Уайз "на следующий же день отправился в Вашингтон, где высокие правительственные чиновники заверили меня, что британцам дадут понять, что наш народ в Палестине должен быть хорошо вооружен (артиллерией, танками и авиацией)... и, вероятно благодаря вмешательству Рузвельта разговоры о паритете в значительной степени прекратились" (это был намек на требование ответственных британских администраторов, чтобы отправленное в Палестину вооружение было поровну распределено между арабами и сионистами: даже Черчилль не мог оспаривать законность такого требования). Сионистские заправилы во всех странах умело согласовывали между собой "непреодолимое давление на международную политику". Если Лондон медлил с выполнением распоряжений, ему "давали понять" из Вашингтона: если медлил Вашингтон, давление шло из Лондона. К моменту приезда Вейцмана в Вашингтон политическая машина была должным образом смазана, и он быстро уверился в том, что "ведущие политики" проявляют глубокую симпатию к нашим сионистских стремлениям".
  Плохо обстояло дело только с непосредственно ответственными за политику данной страны лицами, как в Вашингтоне, так и в Лондоне: "как только сталкиваешься с экспертами Госдепартамента, начинаются затруднения" (Вейцман). Ниже уровня "ведущих политиков" в Вашингтоне рядовые министры и ответственные администраторы, а в Палестине американские профессора, миссионеры и коммерсанты, всеми силами пытались избавить американскую политику от этого кошмара. Главного ответственного чиновника в Вашингтоне Вейцман характеризовал не иначе, как в свое время Черчилль лорда Ллойда: "Глава восточного отдела Госдепартамента был откровенный антисионист и сторонник арабов" , мы видим теперь, откуда исходил политический жаргон, проникший в англо-американские высшие сферы.
  В этот его приезд в США Вейцману стало ясно, что оказывать давление на Лондон лучше всего из Вашингтона, и 8 начале 1942 года он переехал в Америку. От научной работы, "поглощавшей" все его время в Англии, он освободился очень легко: президент Рузвельт обнаружил, что доктор Вейцман срочно необходим Америке для работы над проблемами синтетического каучука. Американский поcoл в Лондоне Джон Д. Уайнант учуял грозящие неприятности и "серьезно посоветовал" Вейцману по прибытии в Америку "полностью посвятить себя химии". Сионистские махинации и их неизбежные последствия немало тревожили посла и, по-видимому, его сломили, ибо и он вскоре после этого разговора с Вейцманом трагически погиб. Вспоминая полученный от Уайнанта совет, Вейцман писал: "Фактически я разделял мое время поровну между наукой и сионизмом"; если это было правдой, то химия получила от нашего доктора много больше, чем этого могли ожидать все, кто был с ним знаком.
  Перед отъездом Вейцман зашел в знаменитый дом Љ10 на Даунинг Стрит, как он пишет, чтобы попрощаться с секретарем Черчилля. Нас не удивляет, что он встретился при этом с самим премьером, который, по его словам, сказал ему следующее: "По окончании войны мне хотелось бы видеть Ибн-Сауда хозяином на Ближнем Востоке, владыкой над владыками, при условии, что он договорится с Вами... Конечно мы Вам в этом поможем. Держите это в секрете, но Вы можете поговорить об этом с Рузвельтом, когда будете в Америке. Если только он и я твердо решим сделать что-либо, ничто нам не сможет помешает". Запись своего доверительного разговора с Черчиллем Вейцман передал сионистскому политическому секретарю с указанием известить сионистский исполнительный комитет в случае если бы с ним, Вейнманом, что-либо случилось; впоследствии он опубликовал это в своей книге, из которой мы его и цитируем.
  Если Черчилль всерьез ожидал, что Хаим Вейцман поможет ему посадить на трон арабского "владыку Ближнего Востока", то он жестоко ошибался, поскольку такое владычество предназначалось сионизму. Встретившись с Рузвельтом, Вейцман не нашел нужным уведомить его о мнении Черчилля и якобы говорил с президентом только о своей научной работе. Однако от других ведущих лиц он требовал, чтобы Америка послала максимальное число самолетов и танков на этот фронт" (то есть в Африку, где они впоследствии стали бы доступны палестинским сионистам). В то же время он наладил тесное сотрудничество с Генри Моргентау из ближайшего окружения президента, который позднее, в решающий момент, как он пишет, оказал ему "исключительно ценную помощь".
  И здесь Вейцману пришлось встретиться с досадными помехами: Ведущие политики никогда не доставляли нам никаких трудностей. Подавляющее большинство из них всегда понимали наши стремления, и их заявления о поддержке создания еврейского национального очага могут заполнить целые тома. Однако за кулисами, на более низких уровнях власти, мы встречали упрямую, увертливую и скрытную оппозицию, вся информация, шедшая с Ближнего Востока в Вашингтон, действовала против нас". К этому времени сам доктор Вейцман уже почти 40 лет также работал "за кулисами", и столь же увертливо и скрыто: история не знает другого примера такой деятельности. При очередной закулисной встрече с президентом Рузвельтом, он хотя и передал ему послание Черчилля, но - как он сам пишет - в несколько измененной форме: Черчилль заверил его, якобы, что "по окончании войны статус еврейского национального очага будет изменен, а Белая Книга 1939 года будет аннулирована". Он представляет это, как "план Черчилля", но это совершенно не то, о чем Черчилль говорил выше, хотя вполне возможно, что это и было у него на уме. Наиболее любопытно, что Вейцман опустил главную мысль Черчилля - сделать короля Ибн-Саула "владыкой Ближнего Востока.., при условии, что он договорится с вами".
  Вейцман пишет, что ответ Рузвельта на "план Черчилля" (представленный ему в совершенно извращенном виде) был "вполне положительным", что на языке сионистов означало, что Рузвельт соглашался на создание еврейского государства ("cтaтyc еврейского национального очага будет изменен"). Далее Вейцман пишет, что президент сам упомянул Ибн-Сауда, отметив, что он "сознает важность арабского вопроса". Коли Вейцман точен в передаче этого разговора, то он во всяком случае не сказал, что Черчилль рекомендовал ему соглашение с Ибн-Саудом. Наоборот, согласно своим же мемуарам, он придерживался в разговоре с Рузвельтом взгляда, что мы не можем ставить наше дело в зависимость от согласия арабов". Это было полной противоположностью тому, что Черчилль понимал под соглашением с арабами, и недвусмысленно означало войну против арабов при американской поддержке. После этого Рузвельт, пишет Вейцман, "еще раз уверил меня в своей симпатии и послании урегулировать этот вопрос".
  Есть какая-то тайна в сдержанности Рузвельта по отношению к "арабскому вопросу", и она могла бы возыметь серьезные последствия, не умри он через два года, вскоре после своей встречи с Ибн-Саудом. Однако ни сдержанность Рузвельта, ни его личные мысли и намерения не имели в 1943 г. особого значения, поскольку решение давно уже было принято. Под прикрытием войны в Европе вооружение было на пути к сионистам, и эти закулисные действия определили события будущего. Начиная с этого момента, ни ведущие политики, если бы они только вздумали протестовать, ни стоявшие под постоянным нажимом ответственные администраторы не могли больше помешать сионистам заложить в Палестине заряд замедленного действия, который в наше время в состоянии взорвать всю вторую половину двадцатого столетия.
  В июне 1943 года доктор Вейцман вернулся в Лондон, не сомневаясь в том, что "давление" из Вашингтона теперь полностью обеспечено.
  Глава 40. ЗАХВАТ АМЕРИКИ
  На протяжении шести лет Второй мировой войны, пока целые страны переходили из рук в руки, а все силы воюющих народов были заняты войной, за их спиной разыгрывалось другое, незаметное вторжение, последствия которого оказались более серьезными, чем все перемены, вызванные военными действиями. Речь идет о политическом вторжении в США новых сил, победа которых стала ясной в конце войны, когда вся американская политика оказалась направленной на обеспечение окончательной победы только двух факторов - революции в Европе и сионизма на Ближнем Востоке. В историческом аспекте Рузвельт добился успехов только в трех областях, причем все они стали гибельными для его собственной страны: он помог вооружить сионизм, вооружил мировую революцию в ее московской крепости, и широко открыл ворота американской для вторжения в нее московских агентов.
  Рузвельт вступил на этот путь дипломатическим признанием Советов сразу же по своем избрании президентом. Посол революции, Максим Литвинов, обещал ему ни словах, что революционное государство не будет вмешиваться во внутренние дела Америки, и никто из его менторов и "советиков" не нашел нужным напомнить ему, что лисице достаточно всунуть свой нос, чтобы вскоре оказаться и в самом курятнике. О поддержке революционного государства деньгами и оружием будет нами рассказано в последующих главах; в этой главе мы опишем его вторжение в Америку в течение долгих лет правления Рузвельта.
  Рузвельт начал с разрушения барьеров против бесконтрольной иммиграции, возведенных до него американскими конгрессами, сознававшими опасность захвата правительственного аппарата "чужеземными группами". Рядом президентских указов контроль над иммиграцией был существенно ослаблен. Чиновникам департамента иммиграции было запрещено задавать иммигрантам вопросы об их коммунистических связях, равно как была отменена и регистрация еврейского происхождения. Американская пресса раздувала кампанию против всякой проверки политической благонадежности иммигрантов, клеймя "дискриминацию рожденных заграницей". Число иммигрантов, обосновавшихся за этот период в Соединенных Штатах, никому точно неизвестно. Сенатop Пат МакКарран, председатель юридического комитета сената США, подсчитал, что до 1952 г., помимо легальной иммиграции в США, в страну нелегально переселились пять МИЛЛИОHOB иностранцев, включая большое число "активных коммунистов", сицилианских бандитов и других преступных лиц". Начальник контрольного отдела департамента иммиграции не в состоянии был назвать даже приблизительную цифру нелегальных переселенцев, отмечая, что когда удалось наладить хотя бы приблизительный контроль, "ежегодно задерживалось и отправлялось обратно более полмиллиона" перешедших одну только мексиканскую границу. Службе социального обеспечения, выдававшей карточки для получения работы, было запрещено давать департаменту иммиграции или полиции какие бы то ни было сведения об иммигрантах. За счет новой иммиграционной волны разбухала масса "колеблюшихся избирателей", на которой концентрировала свои усилия демократическая партия Рузвельта, следуя старому рецепту Хауза и не забывая демагогического лозунга об "отмене дискриминации". Ограничение проверки политической благонадежности открыло доступ в гражданское управление и в вооруженные силы активным коммунистам, не только рожденным в Америке, но и иностранцам, недавно получившим право жительства. Результаты этой политики стали известны благодаря множеству разоблачений послевоенного периода, описание которых заполнило бы многотомную энциклопедию. Этим процессом оказался захвачен весь англо-американский Запад, как показали соответственные разоблачения в Англии, Канаде и Австралии: не менее знаменательным представляется, что за исключением Канады, все эти частичные разоблачения были обязаны инициативе отдельных лиц, а не государственных инстанций; никаких серьезных попыток исправить создавшееся положение сделано не было, так что оно остается фактически неизменным с 30-х и 40-х годов, предопределяя тем самым роковую слабость Запада в любой будущей войне.
  Возобновление массовой иммиграции легло в основу вторжения чуждого элемента в политическую жизнь Америки. Процесс шел в трех направлениях и имел целью захват трех важнейших позиций в государственной деятельности: государственную политику на ее высшем уровне, гражданское управление на среднем уровне и "общественное мнение", т.е. обработку масс, как основу всего предприятия. Мы уже показали в предыдущих главах, как, с помощью системы т.н. "советников", прочно установившейся в американской политической жизни начиная с 1913 года, был захвачен контроль над правительственной политикой США; эта фаза в процессе захвата власти предшествовала всем остальным. Методы проникновения тех же элементов в аппарат гражданского управления будут рассмотрены в конце этой главы; сейчас мы опишем как, с помощью контроля над печатной информацией, эти элементы подчинили себе общественное мнение Америки, без чего успех обеих других фаз захвата власти был бы невозможен.
  Хаим Вейцман, усердно готовившийся в свое время в России к своей будущей миссии на Западе, называл эту форму борьбы за власть "техникой пропаганды и подхода к массам". Теперь мы покажем оперативную механику, скрытую под этим названием. В одной из прежних глав этой книги мы отметили, что еврейская масонская организация "B"nai B"rith" своевременно пустила ростки в определенном направлении. До того ее можно было сравнивать с такими группами других религиозных обществ, как Христианская Ассоциация Молодых Людей (YMCA) или т.н. Рыцари Колумба; ее официальными целями были помощь бедным, больным и сиротам, и благотворительная деятельность вообще. Маленькое ее ответвление 1913 года под названием "Анти-Диффамационная Лига" (ADL) к 1947 году превратилась а мощную тайную полицию, став большой силой в жизни Америки, если не по форме, то фактически. В тех странах, где тайная полиция существует, как государственное учреждение (НКВД в СССР или Гестапо в Германии перед Второй мировой войной), все силы и ресурсы страны находятся в ее распоряжении, и такое государство характеризуется, как полицейское. Сионисты сумели создать в США ядро собственного полицейского аппарата, почти столь же эффективного, как и упомянутые прототипы тайной полиции. Единственное чего ему еще недостает, это - право ареста и заключения в тюрьму неугодных ему элементов, и, по мнению автора, именно это является конечной целью этой сионистской институции.
  На жаргоне мировой революции понятие "анти-диффамации" (т.е. противодействие клевете) фактически означает пользование клеветой, как оружием против политических пpотивников: ADL живет тем, что оклеветывает противников сионизма, как антисемитов, фашистов, жидоедов, охотников за "красными", параноиков, лунатиков, сумасшедших, реакционеров, твердолобых, фанатиков, крайне правых экстремистов и т.п. (прим. перев.: совершенно подобно тому, как в России до революции национально-патриотические элементы огульно клеймились "черносотенцами"; в русской эмиграции этот же термин применяется и до сих пор). Этот клеветнический словарь установлен раз и навсегда, и его употребление можно проследить назад во времени вплоть до нападок на Баррюэля, Робисона и Морса сразу же после французской революции. Политическую линию любого писателя, журналиста, или любой газеты легко установить, подсчитав как часто в их текстах употребляются перечисленные выше словесные штампы для характеристики противников. Несомненным достижением "анти-диффамационной лиги" (ADL) можно считать, что постоянное повторение этих порочных эпитетов превратило их в клеймо, которого всеми силами стараются избегать партийные политики всех мастей. Употребление этих диффамирующих ярлыков фактически сделало невозможной серьезную и спокойную дискуссию по любому вопросу, и можно лишь поражаться тому, как легко два поколения западной общественности смогли подчиниться шаманским заклинаниям сравнительно немногочисленной группы азиатских заговорщиков.
  В году своей организации (1913) АДЛ помещалась в маленькой комнате в конторе еврейской ложи "Бнай Брит" и располагала минимальными средствами. Но уже в 1933 г. Бернард Браун (Bernard J. Brown, "From Pharao to Hitler", 1933) мог написать: "с помощью АДЛ мы смогли заткнуть рот не-еврейской печати вплоть до того, что ни одна газета в Америке не рискнет упомянуть еврейского происхождения любой неблаговидной личности". Еврейский орган "Menотah Journal" в Нью-Йорке писал в 1948 г.: "Если в переиздании любого литературного классика встретится хотя бы одна фраза, неблагоприятная для евреев, то АДЛ будет обрабатывать ни в чем неповинного издателя до тех пор, пока он не устранит нежелательного текста. Пусть какой-либо ничего не подозревающий режиссер покажет в своем фильме типичного еврея, - АДЛ немедленно подымет такой шум, что он постарается забыть о существовании евреев вообще. (1) Однако, когда умелая пропаганда начинает прививать евреям коммунистические идеи, ... АДЛ не говорит ни слова. Не будет ни предостережений, ни призывов быть осторожными, ни, тем более, разоблачений или порицаний, и это несмотря на то, что где-то высоко, в центре организации, сидят люди, которые на собственном опыте знают, как умело коммунисты проникают в другие организации". ("Menотah Journal" в данном случае выражал мнение многих евреев, возмущенных тем, что АДЛ нападает на антикоммунизм, приравнивая его к антисемитизму). Эти цитаты показывают, как сильно выросло влияние АДЛ за 35 лет. Общественная дискуссия подпала под действие средневековых законов о ереси. Малейшая критика сионизма или планов создания мирового правительства немедленно встречает яростный разнос в прессе. Критика коммунизма допускается только в том случае, если одновременно подчеркивается, что результатом войны будет лишь создание всемирного коммунистического государства, другими словами, что "коммунизм лучше не трогать"; что же касается Иерусалима, то "это не только столица Израиля, но и столица всего мира" (сионистский бургомистр Иерусалима в 1952 г.). Во всей Америке сегодня лишь немногие писатели защищают свободу и независимость дискуссии. Они готовы спорить по любому вопросу, представляющему общественный интерес, в свете традиционных национальных интересов Америки, но не по вопросу о сионизме, о котором вряд ли хоть один из них даже заикнется. Автор беседовал об этом с четырьмя писателями из числа ведущих, получив от всех один и тот же ответ: этого делать нельзя. Если писатель находится на службе, то, затронув сионизм, он будет быстро уволен. Независимые писатели не найдут издателей для своих книг, поскольку они не найдут рецензентов, разве лишь в стиле упомянутого выше диффамиpyющего словаря.
  Бюджет АДЛ, начавшей столь скромное существование в 1913 г., достиг в 1948 г. трех миллионов долларов, причем она - лишь одна из многих еврейских организаций, обслуживающих цели сионистов в Америке и располагающих такими же средствами. Обсуждая "антидиффамационную истерию", упомянутый нами еврейский "Menотah Journal" писал: "Борьба с антисемитизмом разрослась в большое коммерческое предприятие с многомиллионным годовым бюджетом". По словам журнала, целью является "непрерывно бить в антисемитский барабан", чтобы припугнуть пожертвователей. Обычным методом является "открытый шантаж еврейских предпринимателей: если Вы не в состоянии дать на наше дело 10.000 долларов, то лучше переведите свою фирму в другое место". Журнал пишет, что "самозванные защитники американских евреев загнали их в состояние массовой истерии". Эта весьма критическая цитата отнюдь не противоречит тому, что было сказано выше о подавлении всякой критики: в данном случае речь идет о еврейском органе, а в еврейской печати дискуссия и обсуждение сравнительно свободны, поскольку она распространяется только "среди своих". Если бы не-евреи выписывали и читали еврейские газеты и журналы, они знали бы много больше о том, что происходит в мире. Цензура распространяется лишь на не-еврейскую печать.
  "Menотah Journal" демонстрирует также, как газетные новости фальсифицируются еврейскими агентствами печати: пустяшная драка между подростками в Манхеттене "подается под устрашающими заголовками на первой странице в таком виде, что неопытный читатель подумает о возобновлении царистских погромов" (как в свое время "царистские погромы" преподносились Мировой печати или как раввин Стефен Уайз цитировал ложные "донесения о погроме в Берлине" в 1933 году). С помощью той же тактики "запугивания на первой странице" организуются и массовые митинги в Мэдисонском парке в Нью-Йорке, на одном из которых тогдашний претендент на президентскую должность (Вендель Уильки) не постеснялся заявить: "я потрясен растущей волной антисемитизма в нашей стране... ".
  Описанные методы вызывают массовую истерию не только среди еврейства и подлизывающихся к нему политиков; другой вид массовой истерии культивируется в среде честных, но мало осведомленных "либералов", страсть которых пылать благородным негодованием легко доводит их до самообвинения: примером тому - покойный Джордж Оруелл. Он был честным человеком, потому что не только призывал других идти на помощь угнетенным и мстить за несправедливость, но сам пошел воевать, когда началась гражданская война в Испании (разумеется, на стороне "красных"). Там он своими глазами увидел, что коммунизм много хуже того, с чем он боролся. Оруелл умер прежде, чем он смог поехать в Палестину, где он увидел бы истинную суть вещей, а поэтому все, что он писал об "антисемитизме", было просто отголоском всеобщей "анти-диффамационной истерии". Eго пример, настолько характерен, что заслуживает подробного комментария: здесь честный человек повторяет чужие слова, искренне веря, что он выдумал их сам. Оруелл занялся расследованием "антисемитизма в Англии (в 1945 г.) и нашел "заметные антисемитские черты у Чосера" (2). Современные нам писатели Беллок и Дж. К. Честертон были, оказывается, "литературными жидоедами". Он обнаружил также места у Шекспира, Смолетта, Теккерея, Бернарда Шоу, Т. С. Эллиота, Олдоса Хаксли и дpyгиx, "которые, будучи написаны теперь, были бы заклеймены как антисемитизм" (сам того не подозревая, он высказал сущую правду: будь они написаны теперь, их бы наверняка "заклеймили"). Но затем ему не повезло со следующим ляпсусом: "вообще я могу назвать только двух английских писателей, которые до прихода Гитлера защищали евреев - это Диккенс и Чарльз Рид". Так Оруелл возвел в защитники евреейства одного из тех, кого АДЛ ославила как жидоеда: из-за малопочтенною образа еврейскою жулика Фейгина фильм "Оливер Твист" был в США запрещен, что было делом рук АДЛ, представитель которой, Арнольд Форстер, писал: "Американские кино-прокатные фирмы отказались передать фильм кинотеатрам после того, как АДЛ выразил опасение, что он может принести вред: фирма Rank Оrganisation изъяла фильм из обращения и Cоединенных Штатax". Впоследствии, после "семидесяти двух вырезок" со стороны цензуры АДЛ, фильм был допущен к демонстрации со специальным введением для зрителей, что речь идет о "постановке по Диккенсу без его антисемитских тенденций" (в оккупированном Берлине запрет фильма был окончательным: английские власти распорядились не показывать Диккенса немцам).
  Автор был в это время в Америке и мог наблюдать, как осуществилось его предсказание, сделанное в 1943 году, когда он писал в одной из своих книг, что в результате тайной цензуры Чосер, Шекспир и Диккенс будут в один прекрасный день заклеймены как "антисемиты". Автор в свое время нарочито преувеличивал, желая подчеркнуть наличие неофициальной цензуры; однако факты оправдали его предсказания во всех трех случаях: постановщику Шекспира в Нью-Йорке было предложено не ставить "Венецианского купца", Диккенс подвергся запрету, а Чосер был занесен в черный список.
  Частная организация, способная достигать таких результатов, явно всесильна: ничего подобного этому в мире никогда еще не существовало. Писатель Винсент Шиан (Vincent Sheean, см. библиографию) писал в 1949 году: "В Америке не слышно голосов, которые посмели бы сказать что-либо в защиту прав арабов, любых их прав: малейшая критика сионистского руководства немедленно клеймится, как антисемитизм". Известная журналистка Дороти Томпсон, чьи статьи и портреты в те годы ежедневно печатались в сотнях газет, также вздумала было заявить аналогичный протест в пользу арабов. В результате, популярность Шиана среди рецензентов резко упала, a портреты и статьи Дороти Томпсон редко кто увидит сейчас в газетах.
  Как мы дошли до жизни такой? Какими средствами довели Америку (и весь Запад) до такого состояния, когда ни один политик не займет важного места и ни один издатель не будет чувствовать себя спокойным за своим столом, пока они не постелят коврика и распластаются на полу, выразив покорность Сиону? Как довели президентов и премьер-министров до соперничанья друг перед другом за благосклонность незначительной группы лиц, как шаферы соперничают между собой за букет невесты? Почему руководящие политики терпят, чтобы ими козыряли, как свадебными генералами, на банкетах по сто долларов за прибор в пользу Сиона, или собирали их на сцене для вручения медалей за услуги сионистам?
  Власть денег несомненно велика, а погоня за голосами избирателей явно играет немалую роль, однако сильнейшим оружием в руках сионистов является, по мнению автора, их контроль над всеми средствами информации. Они могут выпятить и распропагандировать все, что им выгодно, и исключить, замолчав, все, чего они не желают, создав таким путем для любою, избранного ими лица "хорошую" или "плохую" прессу. Фактически, это является полным контролем общества, а на жаргоне сегодняшнего дня это называется "техникой пропаганды и подхода к массам". Это выражение принадлежит доктору Вейцману, но за ним скрыто древнее азиатское уменье, о котором, по известному нам поводу, писали евангелисты св. Марк и св. Матфей: "Первосвященники и старейшины убедили толпу... Первосвященники побудили народ... ".
  За 40 лет своего существования (написано в 1955 г. - прим. перев.) АДЛ довела технику "убеждения" масс до абсолютного совершенства. Это - метод промывания мозгов, которого масса не сознает, и он дает громадные возможности задушить всякий голос оппозиции. Одним из первых пострадавших был председатель комитета Конгресса США по надзору за подрывной деятельностью против государства (т.н. Комитет по paccледованию антиамериканской деятельности). Уже в "Протоколах" говорилось (в 1902 г.), что национальным государствам не позволено будет преследовать антигосударственную подрывную деятельность как уголовное преступление, и это "предсказание" неизвестных нам "мудрецов" также оказалось сбывшимся. Первый председатель этого Комитета, Мартин Дайс, уведомил своих сотрудников, что тайная инквизиция требовала от него ограничить определение подрывной деятельности одним только "фашизмом", приравняв этот последний к "антисемитизму". Другими словами, по замыслу "мудрецов", любое противодействие разрушительному принципу было бы объявлено подрывной деятельностью, в то время как сам подрыв государственных основ оставался бы вне подозрений и не подлежал преследованию. Дайс отказался подчиниться приказу, и вскоре организованная кампания клеветы прикончила его политическую карьеру.
  К концу войны АДЛ совместно с Американским Еврейским Комитетом "решили осведомить американскую публику об опасности антисемитизма". Они сообщили американским евреям, что из каждых ста американцев 25 заражены антисемитизмом, и что 50 других могут также захватить эту "болезнь". К 1945 году была организована "энергичная воспитательная кампания, охватившая всех мужчин, женщин и детей" в Америке при "помощи прессы, радио, рекламы, детских книг - комиксов, школьных учебников, лекций, фильмов, с поддержкой "церквей" и профсоюзов. Ее программа включала "219 ежедневных радио-передач", рекламные объявления на целую страницу в 397 газетах, пропаганду плакатами в 130 городах и "внушения", незаметно вкрапленные в печатные тексты на промокательной бумаге, спичечных коробках и конвертах. Вся американская пресса ("1900 ежедневных газет с тиражом в 43.000.000"), а также провинциальные, негритянские и рабочие газеты, включая газеты на иностранных языках, систематически снабжались материалом в форме "новостей, статей, карикатур и комиксов". Сверх того АДЛ разослала в 1945 г. "по библиотекам и другим учреждениям более 330.000 книг, пропагандировавших наши взгляды", снабдила множество авторов "материалом и полным сюжетом для их книг", и разослала девять миллионов брошюр "тщательно подготовленных с учетом нужд и уровня понимания адресатов". Самозванные воспитатели Америки нашли, что "странички юмора" особенно эффективны для промывания мозгов у молодежи, солдат, матросов и летчиков, разослав "миллионы экземпляров" пропаганды в этой форме. Организация, проводившая эту работу, состояла из главной квартиры на всю Америку, общественных комитетов в 150 городах, одиннадцати областных отделов, и насчитывала "2000 руководящих сотрудников в тысяче городов". Общественности осталось фактически неизвестным даже название организации, распространявшей такое обилие пропагандного материала. Начиная с 1940-х г., система т.н. "объединенных корреспондентов" (syndicated columnists), сидевших в Нью-Йорке и Вашингтоне, охватила всю американскую печать. Статья, написанная одним автором, ежедневно печаталась на столбцах тысяч газет; эта система привлекала издателей своей дешевизной, ибо им не нужно "было оплачивать собственных авторов". С помощью нескольких десятков тщательно подобранных журналистов (зарабатывавших, в свою очередь, при этой системе громадные деньги) можно было окрасить из одного центра весь поток информации в желаемый цвет (метод, также давно предсказанный в "Протоколах"). Так в Америке (как и в Англии) было выращено целое поколение, лишенное правдивой информации и независимой оценки о характере сионизма, его изначальной связи с коммунизмом, о проникновении чуждого элемента во все гражданское управление, с полным подчинением ему руководящих "администраторов", и о прямой связи всего этого с тайным планом создания мирового сверх-правительства.
  Сперва этот скрытый контроль встретил сильную оппозицию, однако в течение двух десятилетий она была постепенно уничтожена. Автор уже приводил примеры того, как это делалось в Англии. Применялись разные методы, включая скупку газет, но главную роль играло непрерывное организованное давление, при котором убеждение подкреплялось угрозами. В Америке любая газета, напечатавшая статью или комментарий, неугодные АДЛ, неизбежно должна ожидать посещения представителей Лиги. Самой обычной угрозой является отказ помещать в данной газете объявления, что равносильно ее разорению; объявления же даются не самими заказчиками, а через специальные агентства, находящиеся почти без исключения в еврейских руках. Армия "объединенных корреспондентов" по указанию центра немедленно набрасывается на любого автора, журналиста или радио-комментатора, ставшего неугодным. Многие из них поплатились карьерой, потеряв издателей или свое место в радио-компании; за примерами ходить не далеко. В 1950 году газета "Chicago Tribune" опубликовала статью видного сотрудника государственного департамента (м-во иностранных дел США), по мнению которою Соединенными Штатами управляло "тайное правительство", состоявшее из трех членов узкого круга покойного президента Рузвельта, названных по имени: Генри Моргентау (б. министр финансов), верховный судья Феликс Франкфуртер и сенатор Герберт Лейман. Слово "еврей" сказано не было; статья выражала мнение высокого государственного чиновника по вопросу, который он считал имеющим первостепенное государственное значение. Она вызвала большое беспокойство в сионистской и еврейской печати во всем мире (по понятным причинам, лишь немногие из нееврейских газет обратили на нее должное внимание). Автор этих строк был тогда в Южной Африке, но предвидел, что должно было произойти, и смог, по своем очередном приезде в Америку, убедиться в правильности своих предположений; газета "Chicago Tribune" , осаждалась со стороны АДЛ настойчивыми требованиями опровержения статьи и принесения официальных извинений. Ни того, ни другого в данном случае не последовало: газета была последним из могикан тех времен, когда печать еще была относительно свободной. В качестве любопытной детали можно отметить, что автор "антисемитской" статьи, незадолго до ее появления, пытался освободить из заключения, взяв на поруки, еврея, присужденного к пожизненному наказанию за убийство, считая, что его вина была уже достаточно искуплена. Ярлык "антисемита" оказался, тем не менее, прочно приклеенным.
  Даже приведенные выше данные о бюджете, штатах и деятельности Лиги неспособны показать, насколько велика власть этой вездесущей организации. Автор сам не поверил бы, пока не убедился воочию, что столь мощная группа способна почти невидимо действовать в государстве, номинально управляемом президентом и Конгрессом. Ее многочисленные отделы и подотделы - лишь центры обширной сети сотрудников и агентов, ее аппарат столь же эффективен и всевидящ, как НКВД в порабощенной России или Гестапо в нацистской Германии, в чем автору пришлось убедиться на собственном опыте.
  Будучи довольно малозаметной личностью, автор был в 1949 г., когда он приехал в Америку, почти незнаком американской общественности, поскольку публикация большей части его книг была предотвращена в США методами, описанными выше. С момента его приезда, АДЛ однако следила за ним, подобно коршуну, и на этом ему впервые пришлось убедиться в ее активности и бдительности, хотя до того он не в состоянии был себе представить, что она действительно способна следить за каждым воробьем на каждой крыше. Знакомый американец, читавший некоторые из книг автора, познакомил его со своим коллегой, а этот последний, в свою очередь, пригласил его к обеду, на котором присутствовало третье лицо, представленное хозяином, как "мой кузен". Кузен оказался весьма занятной личностью; только годом спустя автор узнал, что это был руководитель ньюйоркского отдела АДЛ, и что встреча и обед были устроены по его инициативе. Таким путем часто добываются материалы для "личного дела" и будущей клеветы. В 1956 г. АДЛ опубликовала целый сборник под заглавием "Против течения", представив его как "книгу об использовании антисемитизма в качестве политического оружия". Книга была полна нападок на "антисемитов" и содержала многочисленные выдержки из частных писем и разговоров поименованных лиц. Рецензент этого произведения в "Нью-Йорк Тайме", хотя и явно ему симпатизируя (какой сотрудник этой газеты мог бы быть против?), все же вынужден был отметить, что "авторы не раскрывают секрета, как они получили все эти любопытные сведения..., умолчание об источниках информации - главная слабость сборника, и она особо существенна там, где цитируются, частные разговоры". Кто были эти расспрашивавшие, задавал вопрос рецензент, и как они подходили к своему делу? Автор этих строк мог бы без труда дать ему ответ, и читателю, посланной книги он также известен. Разговор автора с "кузеном", выдававшим себя за ярого антисемита (чем не чекистский приём? - прим. перев.), материала для сборника не доставил, и причина этого небезынтересна. Пол конец оживленного вечера "кузен" вдруг спросил автора, насколько сильно, по его мнению, распространен антисемитизм в Соединенных Штатах? Автор ответил, что объехав в свои предыдущие приезды более тридцати из 48 штатов Америки и встретив тысячи людей, он ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь произнес слово "еврей". Если бы он знал, кем "кузен" был в действительности, он дал бы тот же самый ответ, потому что это было правдой.
  Встреча с "кузеном" состоялась через несколько дней по приезде автора в США и с того момента АДЛ знала о каждом его шаге. Она знала о книге, которую он писал в то время, а когда она была готова к печати, "кузен" встретился с издателем одной из прежних книг автора и в упор спросил его, не собирается ли он издавать и эту. Издатель был человеком осторожным и ответил отрицательно. Три года спустя, когда в 1952 году упомянутая книга вышла в Англии, голливудский журнал Американского Легиона (известная патриотическая организация в США. - прим. перев.) опубликовал отрывки из нее, общим числом в 500 слов (две страницы). АДЛ немедленно потребовала, чтобы командор Легиона в Голливуде публично отмежевался от напечатанного. Командор направил АДЛ к редактору журнала. Ничего неточного или неправильного в цитировавшейся книге приведено не было, "представители" просто объявили, ее "антисемитской". Редактор отказался опровергать что-либо, пока не будут доказаны фактические неправильности в тексте или приведены серьезные доводы, и подал в отставку после того как командор, игнорируя его мнение, опубликовал знакомые в подобных случаях "извинения" перед лицом угрозы, что "все евреи" будут бойкотировать голливудский стадион, содержавшийся и построенный Легионом. Уходя, редактор заявил, что все это только подтверждает правду написанного в книге. Извинение командору не помогло, ибо Американская Широковещательная Компания (American Broadcasting Company, AUC), охватывающая всю страну и передававшая по телевидению соревнования и митинги на стадионе, немедленно заявила о расторжении контракта с Легионом и о том, что она отныне будет передавать программы его конкурентов. Потрясенный командор смог лишь заявить, что "все это было для меня ужасным ударом".
  Когда в 1951 году автор снова посетил Америку, другой его знакомый, охотно читавший его книги, посоветовал писать для американских газет, не поверив тому, что он услышал в ответ. Он возразил, что один хорошо знакомый ему орган рад будет напечатать статью на одну из злободневных в то время тем (не о сионизме), и написал письмо издателю. Он был немало удивлен, получив ответ, что печатать что бы то ни было из-под пера автора этих строк было "verbolen" (в английском оригинале стоит это хорошо знакомое в англо-саксонском мире немецкое слово - прим. перев.), а когда он предложил печатать без упоминания имени автора, то ему сказали, что и это не поможет: "В нашей редакции наверняка сидит сотрудник АДЛ" (письмо хранится у автора этих строк). Другой знакомый, владелец большого книготоргового концерна, дал распоряжение своей конторе выписать из Канады одну из книг автора, и вскоре получил ответ, что оптовый книготорговец в Торонто в настоящее время этой книги не может достать. Автор навел справки сам, причем выяснилось, что никакого заказа на книгу в Торонто вообще не было получено. Знакомый автора взялся лично за расследование этой истории, но так и не мог докопаться, кто в его собственной фирме перехватывает заказы, сказав под конец, что теперь ему ясно, что "мои книги и на индексе".
  Читателю достаточно умножить эти несколько примеров из личного опыта одного лица, чтобы распознать действие подобной системы на общий поток информации, достигающий широких масс. Народы западных стран полностью лишены правдивой информации о жизненно важных вопросах их настоящего и будущего, и делает это (как их в этом ежедневно заверяют) "самая свободная пресса в мире". Другим методом АДЛ, чтобы держать евреев в состоянии массовой истерии, а не-евреев в неведении, является paбoта агентов-провокаторов, ложных "антисемитов" (подобно упомянутому выше "кузену"). Частью этого метода служит распространение заведомо ложных "документов", разоблачающих "мировой заговор" и обычно приписываемых какому-либо мифическому собранию раввинов. Любой серьезный исследователь талмудистскою предприятия, легко доказуемого на основании подлинных текстов Талмуда, легко может распознать эти фальшивки, - однако, много ли таких знатоков среди широкой публики? Один из "почитателей" недавно прислал автору "документ", обнаруженный, по его словам, в потайном ящике старого семейного комода, не открывавшегося в течение ста лет. Автор отдал бумагу на исследование, запросив после этого своего корреспондента, каким образом его давно покойному дедушке удалось получить бумагу производствa 1940 года. Переписка на этом закончилась.
  Известен случай, когда сама "Анти-Диффамационная Лига" вынуждена была признать использование ей фиктивного "антисемита". В США после войны подвизался плодовитый писатель книг против антисемитизма, армянин по рождению, некий Аветис Богос Деруньян, хорошо известный под одним из своих псевдонимов, как Джон Рой Карлсон. По поводу одной из его книг, опубликованной во время войны, в которой он нападал на более, чем 700 лиц, он несколько раз привлекался к суду за клевету, и судья, присуждая денежную компенсацию, заявил следующее: "Эта книга написана совершенно безответственной личностью, готовой ради денег утверждать все, что угодно: я не поверил бы ни одному его слову ни под присягой, ни без нее; эта книга напечатана издателем, который также за деньги готов печатать все, что угодно". В ноябре 1952 года хорошо известный американский заграничный корреспондент Рэй Брок уличил Карлсона в радиоинтервью с ним в том, что он в прошлом издавал "злобный антисемитский листок под заголовком "Защитник христианства". Отрицать было невозможно, поскольку этот факт был общеизвестен, и Карлсону не оставалось иного, как заявить, что он делал это из одобрения Анти-Диффамационной Лиги". Модератор интервью в свою очередь сообщил, что в ответ на его запрос Лига подтвердила этот факт (отрицать его Лига также не могла, ибо она еще в 1947 году признала в газете "Chicago Tribune", что Карлсон был у нее на службе с 1939 по 1941 годи что она "была вполне довольна его работой").
  То, что подобный субъект смог в 1951 г. опубликовать еще одну книгу с нападками на "антисемитов", и что она была расхвалена ведущими нью-йоркскими газетами (несмотря на приведенный выше комментарий суда), говорит о громадной перемене в жизни Америки, которой сумела добиться АДЛ со времени первой мировой войны. Паутина, в центре которой сидит АДЛ, распространилась на другие англо-саксонские страны, так что в настоящее время ни один писатель не может отделаться от этих пут. Приведем еще несколько примеров из личного опыта:
  В марте 1952 года газета "Truth" (в то время бывшая еще независимой) сообщила, что Канадский Еврейский Конгресс (Canadian Jewish Congress) потребовал от одного канадского книготорговца убрать книгу автора этих строк со своих полок. Посетив Канаду позже в том же году, автор убедился, что такому же давлению подверглись все канадские книготорговцы, многим из которых пришлось подчиниться. В то же время в одном сионистском журнале в Южной Африке стояло черным по белому: "До тех пор, пока расовые группы не будут защищены законом, ни один книжный магазин не имеет права объявлять, что он продает книги... вроде некоторых книг Дугласа Рида"; проведя впоследствии некоторое время в Южной Африке, автор нашел, что и там ситуация ничем не отличалась от канадской. "Расовая зашита", о которой идет речь в приведенной цитате, заключается в продиктованной сионистами т.н. "Конвенции о геноциде" Объединенных Наций, одна из статей которой предписывает уголовное преследование за любое высказывание, могущее нанести "душевный вред" кому бы то ни было: если эта статья будет навязана миру в ходе следующей войны, то политическая цензура АДЛ станет постоянным и всемирным становлением. (3) Автору еще не случалось бывать в Австралии, но он не сомневается, что и там в книжных магазинах действует та же тайная цензура, что и в Канаде и Южной Африке. Во всяком случае, в то же самое время один австралийский сенатор, которого автор не знал даже по имени, нападая на "антисемитскую" организацию, о которой он тоже никогда еще не слыхал, утверждал, что эта организация была в тесной связи с автором; австралийские газеты опубликовали это клеветническое сообщение, но печатать опровержение отказались. В эти же годы автор получил многочисленные сообщения от своих читателей, что главный библиотекарь большой Торонтской читальни наклеил на обложку его книг соответственное "предупреждение" читателям; никакие протесты не помогли.
  Так всеми этими методами между читающей публикой и важной для нее информацией был спущен непроницаемый занавес. Рядовые граждане оказались в том же идейном плену, что и ведущие политики. Незавоеванной оставалась лишь одна позиция, расположенная между закабаленными политиками и слепой и обманутой толпой. Это был тот класс, на который больше всего жаловался в свое время доктор Вейцман: штатные государственные служащие, профессионалы и специалисты своего дела. С самого начала именно отсюда шло наиболее упорное сопротивление наступавшему сионизму (помимо "внешних влияний, исключительно с еврейской стороны", на что особенно жаловался Вейцман). Почти невозможно подкупить независящих ни от каких выборов государственных служащих, профессиональных чиновников или военных, специалистов по иностранным делам. Эти несменяемые служащие чувствуют себя независимой и нераздельной частью народа, которому они служат. Профессиональный военный инстинктивно чувствует, что нация и его долг - одно и то же, и отшатывается при мысли, что военные операции могли бы служить каким-то иным, скрытым целям. Специалист в какой-либо области не в состоянии приноравливать свой опыт и знания ко вкусам партийных политиков, - столь же мало, как хорошего мастера не уговорить изготовить часы, идущие в обратном направлении. Фактически, лишь полный и окончательный захват всей государственной власти, включающий право увольнения со службы, профессиональной дисквалификации и, наконец, ареста и уголовного преследования в состоянии полностью преодолеть сопротивление чиновников, профессионалов и специалистов тому, что они находят противоречащим их служебному долгу. По мнению автора этих строк, АДЛ систематически подготавливает такое положение, и уже сделала однажды решительные шаги к его достижению, а именно в 1943 году.
  Руководство этой организации, судя по всему, сознает, что наиболее подходящим моментом для достижения ее целей является последняя стадия большой войны и самое первое время по ее окончании. В начале войны втянутые в нее массы борются за внушенные им ее светлые идеалы; после периода некоторого смущения вслед за окончанием войны, положение несколько проясняется, и они начинают задавать вопросы, за что они, собственно, воевали и что в действительности оказалось достигнутым под прикрытием военных действий. Если скрытые цели закулисных махинаций к этому времени еще не будут достигнуты, момент окажется упущенным. В первую войну ее скрытые цели были достигнуты в период 1916-1922 гг. (отнюдь не в 1914-18 гг.), а во второй войне - между 1942 и 1948 гг. (опять таки, не в период 1939-45 гг.). Если нам суждено будет дождаться начала третьей мировой войны, скажем в 1965 г., и она будет продолжаться до 1970 г., причем целью ее будет, разумеется, "борьба с коммунизмом" и его уничтожение, то последний рывок к достижению окончательных целей мирового сионизма и созданию коммунизированного всемирного сверх-государства будет сделан в период наибольшего политического смущения всех мозгов, скажем в 1968 -74 гг.
  Попытка окончательно подчинить себе все гражданское управление США была сделана в 1943 г., на четвертом году войны, и частично разоблачена лишь благодаря случайности в 1947 г., когда военный и послевоенный туман начал рассеиваться. Целью было поставить между американским народом и его правительственным аппаратом преграду в виде клеветнического черного списка, который закрыл бы доступ в этот аппарат людям патриотического долга, широко открыв его проверенным агентам антиамериканского заговора. Составленные в тот период черные списки росли столь быстро, что вскоре охватили бы буквально всех граждан Соединенных Штатов, чья служба в аппарате управления страной была нежелательна ее тайным правителям. Клеветнические списки АДЛ с собранными в них диффамирующими данными находились в процессе включения их в официальные данные личных столов и отделов кадров всей гражданской службы США. Эти списки легко могли в будущем стать основой для массовых арестов при удобном случае, как подобные же списки тайной полиции Геринга стали основой для устранения политических противников режима в Германии после поджога Рейхстага. Никто в Америке, ни тогда, ни до сего времени, не знал и все еще не знает, как далеко зашла подготовка фактическою государственного переворота в стране.
  Уже упоминавшийся нами Мартин Дайс охарактеризовал и свое время лигу у АДЛ, составившую эти списки, как "террористическую организацию, использующую все свои средства не для защиты доброго имени евреев, а для насильственного принуждения и подчинения (неевреев) своим целям с помощью террористических методов; это - лига диффамации и клеветы". (В 1956 г. однако, президент Эйзенхауэр направил ежегодному съезду АДЛ хвалебное послание, отмечая заслуги этой организации в деле "напоминания нашему народу, что высокие религиозные принципы должны прилагаться во всех отраслях общественной жизни"). Характеристика Дайса полностью подтвердилась разоблачениями т.н. "Подкомитета по расследованию гражданского управления", специально назначенного Бюджетным комитетом палаты представителей США и заседавшего три дня, 3-го, 6-го и 7-го октября 1947 г. под председательством депутата Конгресса от штата Мичиган Клера Э. Гофмана. И на этот раз расследование было обязано инициативе и усилиям отдельных лиц; правительственные инстанции всеми силами старались его сорвать. Неизвестный нам государственный служащий как-то заметил тайные махинации, поставив нескольких депутатов Конгресса в известность о том, что черные списки "нежелательных" лиц постепенно вводятся в дела и картотеки гражданской службы. Вероятно даже и это не возымело бы никаких последствий, не узнай депутаты, что их собственные имена стоят в списках! Все возможности контроля и проверки были за долгие годы правления Рузвельта настолько урезаны, что даже и в этом случае расследование могло быть проведено исключительно на основании "употребления не по назначению отпущенных Конгрессом средств" (отсюда и формальное вмешательство Бюджетного комитета Конгресса США).
  В результате расследования, предшествовавшего трехдневному заседанию Подкомитета, около сотни американских депутатов Конгресса и сенаторов узнали, что они (а во многих случаях даже и их жены) значатся как "нацисты" в списках департамента Гражданского управления (соответствует русскому, дореволюционному Министерству внутренних дел, ведавшему назначениями чиновников, вплоть до губернаторов, в государственном аппарате. - прим. перев.) Им удалось получить фото-копии карточек с записями о них из картотек Гражданского управления с пометкой, что порочившие их сведения были "взяты из списков подрывных личностей", составленных названной по имени еврейской адвокатской (частной) фирмой. В примечаниях значилось далее, что эти списки составлены в сотрудничестве с Американским еврейским комитетом и с Анти-Диффамационной Лигой: источники сообщаемых данных не подлежат рассмотрению ни при каких обстоятельствах, однако дальнейшие данные могут быть получены..." (следовало название еврейской адвокатской фирмы).
  Судебной повесткой в Подкомитет был вызван старший чиновник департамента Гражданской службы США, в обязанности которого входила проверка кандидатов на замещение должностей в гражданских ведомствах. Он показал, что списки, о которых шла речь, были так засекречены, что он сам ранее не имел понятия об их существовании (очевидно, до получения повестки с вызовом). До тех пор ему были известны лишь обычные списки департамента, в которых были занесены лица, по том или иным официально установленным причинам не подлежавшие приему на службу в случае подачи ими об этом заявления. Проведенной им проверкой было затем установлено, что в засекреченных списках содержались "750.000 карточек", заготовленных в нью-йоркском отделении департамента (в то время, как Главное управление департамента находилось в Вашингтоне) и что копии этих карточек были разосланы и включены в дела всех местных отделений департамента Гражданской службы на всей территории США. Он заявил Подкомитету, что он не имеет права представить самих засекреченных списков; это могут сделать лишь трое главных уполномоченных Гражданской службы (фактические руководители всей Гражданской службы, подчиненные непосредственно президенту Соединенных Штатов).
  Тогда Подкомитет вызвал, также судебной повесткой, всех трех главных уполномоченных - это были г-да Митчелл и Флеминг, и некая мисс Пекине. Они отказались представить списки, заявив, что на это существует запрещение президента (засекреченные списки были составлены при Рузвельте, но запрет их показывать был сделан президентом Труманом). На что председатель Подкомитета Гофман ответил: Я впервые слышу признание того, что в чашей стране существует Гестапо". Главные уполномоченные не нашли нужным протестовать против такого заявления, после чего Гофман задал им вопрос, были ли занесены в черный список также и лица, не собравшиеся еще подавать заявление о приеме на гражданскую службу". Митчелл подтвердил, что и это также имело место, признав тем самым, что поле действия черных списков было неограниченным. Гофман уточнил: другими словами, это не имеет отношения к конкретным делам лиц, подающих заявления о приеме их на государственную службу?" Митчелл подтвердил и это. "Таким образом" - продолжал Гофман - "вы претендуете на право заносить в ваши списки всех и каждого в нашей стране?" с чем все трое главных уполномоченных молчаливо согласились.
  Расследованием было установлено, что в одном лишь июне-июле 1943 г. (т.е. в период наибольшего смущения и политической неразберихи во время большой войны) к засекреченным спискам было добавлено 487.033 карточки, над чем работали десятки служащих. Один из присутствовавших депутатов Конгресса напомнил главным уполномоченным, что именно в 1943 г., когда заполнялись эти карточки, департамент Гражданской службы категорически запретил служащим отделов кадров задавать подателям заявлений вопросы об их принадлежности к коммунистическим организациям (таково было общее правило, введенное Рутвельтом). Главные уполномоченные всеми силами старались избежать обсуждения в Подкомитете роли АДЛ в этом деле, повторно уклоняясь от ответа на вопросы по этому поводу.
  Официальный отчет о расследованиях и заседаниях Подкомитета по расследованию гражданского управления, столь сенсационный с точки зрения существовавших до тех пор официальных моральных правил, ясно показал, что АДЛ имела полную возможность скрытно заполнить картотеки государственных учреждений порочащими данными о сотнях тысяч лиц, которые в подходящий момент легко могли быть превращены и полицейские досье, охватывающие все население страны. Не могло подлежать сомнению, что налицо была попытка захватить полный контроль над государственным аппаратом Гражданского управления и превратить добросовестное исполнение долга и лояльность по отношению к государству в дисквалифицирующий признак, влекущий за собой увольнение или недопускающий приема на службу. Никаких обязательств и гарантий устранить обнаруженные злоупотребления от ответственных лиц получено не было, в силу чего все это публичное расследование можно сравнить с хирургическим вскрытием, при котором врачи, обнаружив злокачественную опухоль в непосредственной близости от жизненно важного органа, объявили бы, что им запрещено ее удалять, и снова зашили бы тело больного. В результате установленное скандальное положение продолжает существовать до сего дня.
  Какое употребление могло быть сделано из наличия подобных засекреченных черных списков, охватывающих всю страну, иллюстрируется несколькими странными происшествиями в 1951 и 1952 г.г., когда воинские части неожиданно занимали небольшие города в штатах Калифорния, Нью-Йорк и Техас, "оккупируя" их от имени то "Организации Объединенных Наций", то "военного командования". Солдаты занимали городские управы, полицейские участки и телефонные станции: бургомистры, городские служащие и просто частные лица арестовывались; группы "врагов", переодетых кем-то в "фашистские" военные формы, водились под конвоем по улицам: военно-полевые суды выносили приговоры и "осужденных" немедленно сажали в устроенные с неожиданной быстротой концлагеря; плакаты на стенах домов угрожали "сопротивляющимся" и "заговорщикам" суровыми наказаниями, и т.д. Весь этот спектакль был очень похож на репетицию того, чему мир может стать свидетелем в период политической сумятицы в будущей третьей войне, если "Лига принуждения к миру" в третий раз протянет руку к мировому владычеству. И в описанном случае возмущенные граждане не в состоянии были установить, кем все это было приказано. Официальный представитель военного министерства, полковник из Пентагона, будучи прижатым к стенке одним из напористых частных расследователей, не получил разрешения сказать больше, чем это дело "имело местное и политическое значение, не подчиненное контролю военных". Это указывало на президента, правительство и Госдепартамент, как инициаторов происшедшего, однако все эти инстанции хранили такое же молчание, как и скупые на разъяснения главные уполномоченные департамента Гражданской службы в 1947 г.
  Под конец Второй мировой войны это тайное вторжение во всех ею формах в государственный аппарат США, настолько нарушило его внутреннюю структуру, что в случае третьей мировой войны внешний облик американской республики, знакомый миру в течение последних двухсот лет, неизбежно должен будет претерпеть существенные изменения. Инстинктивная борьба коренного населения страны за сохранение самих себя и своих традиций от узурпации власти чуждым элементом, истинный характер которого ему не позволено распознать, терпела одно поражение за другим. Его сопротивление усилилось по окончании истерии военного времени, и некоторые бреши в стенах американской демократии удалось заделать, однако остались опасные слабые места, которые неизбежно скажутся в трудный период новой войны, приближение которой ежедневно вдалбливается в умы народной массы политиками и контролируемой чуждыми силами печатью.
  Начиная с 1943 года, главная опасность для Американской республики заключается не столько во вражеских авиации и флотах, сколько в расшатанных основах ее национальной жизни.
  
  Примечания:
  1. За примерами ходить недалеко, не в одной только Америке: классическая драма Шекспира "Венецианский купец" с ее главным действующим лицом Шейлоком исчезла с театральных сцен сразу же после первой мировой войны; роман Диккенса "Оливер Твист" вычеркнут из списков детской литературы, ибо в нем жулик Фейган, посылающий мальчиков воровать, оказывается евреем. Когда в Англии после второй войны по этому роману был поставлен фильм, толпа еврейских хулиганов разгромила кинотеатр в Западном Берлине, где его собирались показывать, и с тех пор об этом фильме ни кто больше не слышал. Роман Марка Твена "Приключения Гекльберри Финна", на котором выросли многие поколения детей во всей Европе и Америке, изъят из американских библиотек: АДЛ находи его "расистским".
  "Анти-Диффамационная Лига" уделяет свое внимание далеко не одной лишь, литературе, театру и кино: она содержит вооруженный аппарат террористов, выполняющий задания более серьезного характера, особенно активизировавшийся после Второй войны. Известный германский киноактер Фердинанд Мариан, игравший главное действующее лицо в фильме "Еврей Зюсс" по роману Лиона Фейхтвангера, стал жертой "автомобильной катастрофы" в 1945 г., когда ни одному немцу в Германии пользование автомобилем не разрешалось. Другой жертвой "автомобильной катастрофы" в том же году стал граф Антон Арко-Валлей, застреливший в Мюнхене в феврале 1919 г. (!) самозванного главу кратковременного советского правительства в Баварии, еврея Курта Эйспера: тело графа было выдано его семье для погребения лишь через месяц после убийства.
  В антисионистских кругах США не существует сомнений, что делом АДЛ была также смерть генерала Паттона, командующего американскими оккупационными войсками в Баварии в 1945 г.: его автомобиль был раздавлен вылетевшим из-за угла на полном ходу пятитонным грузовиком, однако, согласно официальной версии, подробности катастрофы до сих пор "не выяснены". Генерал Паттон был против антинацистского террора в Германии после капитуляции, считая, что месть побежденным не может входить задачи цивилизованного государства и его военного командования.
  Не далее, как а июле 1984 г. в г. Торрансе (Калифорния) ночью были взорваны зажигательными бомбами помещения "Института исторического обозрения" (Institute for Historical Review); полицейское расследование до сих пор не смогло обнаружить даже следов виновных. Институт опубликовал ряд материалов, из которых явствует, что б миллионов убитых в Германии во время войны евреев являются мифом, поскольку, согласно его изысканиям, ни в одном концлагере газовых камер не было: в лагере Дахау они были построены пленными солдатами СС по американскому приказу после капитуляции, в Саксеихаузене и Освенциме они строились по советскому приказу. Институт объявил уже несколько лет тому назад премию в 50.000 долларов любому, кто сможет доказать перед судом газовые убийства хотя бы в одном германском концлагере; странным образом, желающих до сих пор не нашлось. В национальных кругах Америки АДЛ именуется не иначе, как "еврейским Гестапо".
  2. Джеффри Чосер (Geoffrey Chaucer, 1343-1400) - величайший поэт средневековой Англии - писал в своих "Кантерберийских рассказах" о еврейских ритуальных убийствах христианских детей, как об общеизвестном в ту эпоху, неоднократно установленном факте, в частности об убийстве евреями с ритуальной целью восьмилетнего мальчика Гуго (Hugh) в г. Линкольне в 1255 г., причисленного впоследствии церковью, после тщательного расследования всех подробностей дела, к лику святых.
  3. "Конвенция о геноциде" была принята Генеральной Ассамблеей ООН 1948 г. Ее инициатор и автор - американский адвокат, польский еврей Рафаил Лемкин. Конвенция не распространяется на массовые убийства по политическим мотивам (!), однако предусматривает уголовное преследование за действия или высказывания, "могущие причинить физический или душевный вред" членам национальных или иных групп. В течение 37 лет Конгресс США отказывался ратифицировать эту конвенцию. Ее противники аргументировали тем, что конвенция, не преследуя ни коммунистического уничтожения целых социальных, религиозных или национальных групп, ни фактического арабского геноцида в Израиле, легализует политическую цензуру со стороны любого организованного меньшинства, заинтересованного в подавлении неугодных ему взглядов. В Швеции, где конвенция уже принята, историк Д. Фельдерер был приговорен к тюремному заключению и помещен в психиатрическую лечебницу (!) за развенчание "мифа о шести миллионах" евреев, якобы уничтоженных в газовых камерах во время войны, и "дневника Анны Франк", большая часть которого написана шариковым пером, впервые появившимся в продаже в 1952 г., т.е. через 10 лет после того, как он якобы был написан еврейской девочкой в Амстердаме. Суд не выразил сомнений в содержании книг Фельдерера, но установил, что оно способно причинить "душевный вред" евреям.
  АДЛ отнюдь не намерена дожидаться "третьей войны", чтобы добиться ратификации конвенции в США: ее принятие в сенате США в октябре 1984 г. смогло быть предотвращено только угрозой группы сенаторов начать обструкцию ее обсуждения с помощью т.н. "флибустеринг", т.е. нескончаемых выступлений одного лица или группы лиц (американский рекорд: 22 часа подряд одним оратором, в 1953 г.). Ратификация была еще раз отложена, но в американских политических кругах не сомневаются, что еврейским лобби обеспечено достаточное количество голосов для ее принятия.
  4. Внимание русских читателей книги Дугласа Рида следует обратить на прозрение автором вероятных целей возможной третьей войны. Вспомним его указание (в 27-ой главе настоящей книги о "Протоколах"), что в нашем веке крик об "антисемитизме" по адресу того или иного государства указывает будущего противника в очередной войне, целью которой должно быть его уничтожение. Всемирная антигерманская кампания, начиная с 1933 г., т.е. задолго до Нюрнбертских законов и "кристальной ночи", еще свежа в памяти современников: не иначе, разумеется, следует рассматривать и крик о "погромах" в России задолго до начала первой мировой войны.
  Роли в первой мировой войне были распределены заранее: лидер польских социалистов Пилсудский, принадлежавший к небольшому кругу посвященных, в январе 1914 г. предсказал, делая доклад перед группой международных революционеров в зале Географического общества в Париже, "скорую австро-русскую войну из-за Балкан": за Австрией встанет Германия, а за Россией - Франция и Англия; Россия будет разбита немцами, а центральные державы будут затем побеждены коалицией Франции, Англии и Америки. Радостное восклицание Ллойд Джорджа при известии о февральском перевороте в Петрограде - "главная цель войны достигнута!" - получает в связи с вышеизложенным любопытное освещение.
  Дуглас Рид предвидел в 1950-х годах вещи, о которых тогда еще трудно было догадываться. В наши дни в США время от времени раздаются голоса специалистов о том, что "угроза со стороны советского атомного потенциала нарочито преувеличивается, и что Америка обладает в этой области неизмеримым превосходством. Усовершенствование оружия, действующего в мировом пространстве, в ближайшем будущем должно сделать США неуязвимыми как против (маловероятного) "первого удара", так и против любого "ответного удара", в силу чего американские ядерные ракеты смогут безнаказанно физически уничтожить все 280-миллионное население России. На вопрос рядового современника, зачем это могло бы быть нужным Америке, Дуглас Рил, если бы он дожил до наших дней, вероятно ответил бы, что американцам это, разумеется, ни к чему, но в свете учений Талмуда и плана "Протоколов" такое "окончательное решение вопроса" представляется не только желательным, но даже и богоугодным: все же научное исследование и производство атомного оружия находится в США, со времен Баруха, в еврейских руках (см, примечание к главе 46). Комментарии мировой печати на тему о "советском антисемитизме" приобретают в связи с этим также новое освещение, хотя этот антисемитизм выражается, главным образом, в том, что одним только евреям разрешается беспрепятственный выезд из СССР.
  Размышления покойного Дугласа Рида о возможной третьей мировой войне уже в 1965-70 г.г. читатель может разумеется, приложить к любой иной дате нашего времени, точно неизвестной никому, кроме тех, кто уже в январе 1914 г. знал о "скорой австро-русской войне из-за Балкан", или кто, как Макс Нордау, предсказал эту войну уже в 1903 г. (см. главу 26 о "Ереси доктора Герцля").
  Глава 41. РЕВОЛЮЦИЯ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ
  Вторая мировая война следовала гораздо ближе, чем первая, плану, намеченному "Протоколами" уже в 1902 г. Вовлеченные в войну массы людей несли разрушение, гибель и месть друг другу не ради собственного спасения, а для дальнейших успехов тайного плана порабощения человечества под властью деспотического "мирового правительства". Цели войны, провозглашенные при ее начале ("свобода", уничтожение "милитаризма", "нацизма", "фашизма", "тоталитарных диктатур" и т.д.) достигнуты не были; наоборот, территории, где господствовало тоталитарное рабство, значительно расширились.
  Ленин писал в свое время: "Мировая война (1914-1918 г.г.) приведет к установлению коммунизма в России; вторая война распространит его контроль на всю Европу, третья мировая война будет нужна для победы коммунизма во всем мире". Центральная фраза этого предсказания была подтверждена результатом Второй войны: революция продвинула свои границы до середины Европы, к этим получила возможность взять под свой военный контроль всю Европу, по кранней мере к началу любой третьей воины. Во время последней войны "премьеры-диктаторы", никому об этом официально не объявляя, создали постоянную должность "Верховного союзного главнокомандующего"; в 1956 году американский генерал Грюнтер, занимавший этот пост, заявил в интервью западно-германской газете: "Если дело вообще дойдет до сухопутной войны, то мы конечно недостаточно сильны, чтобы удержать настоящую линию фронта в Европе".
  К 1956 году западные народы были приучены почти ежедневными напоминаниями своих руководителей к мысли, что война с "Россией" неизбежна. К этому вела непрерывная цепь предыдущих событий: третья война становилась неизбежной из-за тех результатов, к которым привела вторая. Последние, в свою очередь, были достигнуты тем, что государственная политика и военные операции западных держав были переключены на разрушение национальных государств и всеобщее порабощение, а осуществление этих тайных целей стало возможным благодаря тому, что в прошлой главе было описано, как "захват Америки", сила и богатство США решили исход Второй мировой войны, но они были использованы так, что угроза третьей войны стала постоянной. Так история американского участия во Второй войне показала силу "чужеземной группы", захватившей власть в Вашингтоне, и придала современную реальность прощальной речи Джорджа Вашингтона, который, в свое время, сказал следующее: "Против коварных чужеземных влияний заклинаю вас верить мне, мои сограждане, что свободные люди должны ревниво сохранять свою бдительность, ибо история и опыт показывают, что чужеземное влияние - смертельный враг республиканского правления". Это было сказано в 1796 г., когда режим террора во Франции показал истинный характер революции, и когда впервые агенты этого заговора были обнаружены в Америке.
  Опубликованные исторические материалы о Второй войне показывают, что мировой заговор захватил власть над американской государственной политикой, направлял ход военных операций, мог использовать вооружение, экономику и финансы по своему усмотрению. Сознательные агенты заговора были многочисленны и занимали руководящие посты в государственном аппарате; однако, можно допустить, что среди ведущих политиков, подчинявшихся заговорщикам или поддерживавших их, многие могли и не знать, к чему неизбежно должны были в конечном результате привести их действия. Эта глава в истории американской республики охватывает три с половиной года, от Перл-Харбора до Ялты. Есть многозначительное сходство между вступлением Америки в войну в 1898 и 1941 годах. В обоих случаях была применена провокация с целью вызвать негодование толпы, облегчив тем самым "переубеждение" Конгресса к "общественного мнения". В 1898 году американский линейный корабль "Мэйн" был "затоплен испанской миной" в порту Гаванны, после чего Испании была объявлена война. Много лет спустя, когда "Мэйн" был поднят со дна моря, было установлено, что броня линкора была вывернута наружу силой взрыва, происшедшего внутри корабля. В 1941 году японский налет на Перл-Харбор, в т.н. "день вечного позора", позволил президенту Рузвельту объявить всей стране, что неожиданное нападение поставило ее "в состояние войны". Позднейшие разоблачения показали, что правительство в Вашингтоне было задолго предупреждено о нападении, но не сообщило об этом защитникам Перл-Харбора. В обоих случаях позднейшие разоблачения были приняты "общественным мнением" с полной апатией, что не потеряло значения и в 1956 году, когда другой американский президент публично поклялся, что он никогда не начнет войну "без санкции Конгресса", добавив однако, что американским войскам возможно придется вести "местные действия военного характера в порядке самозащиты" без парламентской санкции.
  Во время первой войны президент Вильсон был переизбран после данного им предвыборного обещания ни в коем случае не ввязываться в европейскую войну, объявив немедленно же после вторичного вступления в должность, что "состояние войны фактически существует". Во время второй войны Рузвельт был переизбран в 1940 г. также после неоднократных официальных заверений, что "ваши сыновья не будут воевать ни в какой чужой войне". В его предвыборной программе была однако сделана оговорка: "Мы не пошлем наши армии, флот или воздушные силы воевать в чужие страны за пределами Америки, кроме как "если на нас нападут". Эти шесть последних слов были добавлены (по свидетельству одного из биографов Бернарда Баруха, некоего Розенблюма) "сенатором Джеймсом Ф. Бернсом, столь тесно связанным с Барухом, что часто было невозможно сказать, кому из них лично принадлежала какая-либо, поддерживаемая ими обоими идея".
  Значение этой оговорки стало ясным 7 декабря 1941 года, в день японского нападения на Перл-Харбор. За 12 дней до того, военный министр Генри Л. Стимсон, после правительственного совещания 25 ноября 1941 года, записал в своем дневнике: "Речь шла о том, как нам маневрировать, чтобы заставить японцев сделать первый выстрел, в то же время не подвергая себя слишком большой опасности; это будет трудной задачей". К предыстории этой записи относится, что уже 27 января 1941 года посол Соединенных Штатов в Токио известил свое правительство, что "в случае возникновения конфликта между Со-единенными Штатами и Японией, японцы намерены неожиданно напасть на Перл-Харбор". Далее советский шпион в Токио, Рихард Зорге сообщил советскому правительству в октябре 1941 г., что "японцы намерены атаковать Перл-Харбор в течение ближайших 60-ти дней", получив ответ, что его информация передана президенту Рузвельту (признание Зорге, напечатано в газете "New York Daily News" от 17 мая 1951 г.); 26 ноября 1941 г. правительство Рузвельта послало Японии фактический ультиматум; начиная с сентября 1941 года и до момента атаки, все японские сообщения, перехваченные и расшифрованные американской разведкой, неизменно указывали на предстоящее нападение на Перл-Харбор, но не были сообщены местному командованию; 1-го декабря 1941 г. начальник дальневосточного отдела военно-морской разведки США составил донесение командующему Тихоокеанским флотом, что "начало войны между Японией и Соединенными Штатами предстоит в самое ближайшее время", однако оно было задержано высшим командованием; 5 декабря 1941 г. полк. Садтлер из военной службы связи США на основе полученной им информации, составил телеграммы командующим: "Война с Японией предстоит немедленно; исключите все возможности второго Порт-Артура" (ссылка на неожиданное нападение японцев, начавшее русско-японскую войну), однако и эти телеграммы были задержаны. Японский ответ на ультиматум Рузвельта, равнозначный объявлению войны, был получен в Вашингтоне 6 декабря 1941 г., о чем командованию в Перл-Харбор не было сообщено ни слова; 7 декабря 1941 г. полдень в Перл-Харбор было наконец послано сообщение, гласившее: "Японцы послали нам сегодня, ноту, равнозначную ультиматуму... объявите состояние боевой тревоги", которое местные командующие в Перл-Харбор получили через 6-8 часов после японского нападения. Опубликованная после войны документация показывает, что одна только американская база на Гавайских островах была оставлена без всяких сведений о неизбежном нападении, в результате которого погибли два линейных корабля, два эскадренных миноносца (не считая многих судов, выведенных из строя), 177 самолетов и 4575 убитых, раненых или пропавших без вести. Прямыми немедленным результатом Перл-Харбора была катастрофа, постигшая британский флот у малайских берегов, где были потоплены линкоры "Prince of Wales" и "Renown" с большими потерями в личном составе.
  Руководство, готовое вовлечь свою страну в войну путем облегчения вражеского нападения на нее, не может считаться ведущим эту войну в национальных интересах своего народа. Большинство американцев до сих пор еще не знают правды о Перл-Харборе - роковом начале, от которого непрерывная линия ведет к роковому концу. По вопросу о Перл-Харборе было восемь расследований; семь военных во время войны и одно в Конгрессе после ее окончания. Все они происходили в обстановке необходимости соблюдения военной тайны, а поэтому ни одно из них не было ни гласным, ни полным; более того, все они проводились под контролем той же политической партии, к которой принадлежал президент США в дни Перл-Харбора. Все важнейшие факты (то, что президент знал из перехваченных японских донесений по крайней мере за 2 месяца до того, что готовилось неожиданное нападение, и что это не было доведено до сведения командующих в Перл-Харборе) были замолчаны. Дневник военного министра (с упомянутой многозначительной записью) не был допущен, как доказательство, а сам Стимсон не получил вызова "по случаю нездоровья". Благодаря контролю над прессой, шестимесячное разбирательство было представлено общественности в нарочито запутанном виде.
  Однако трое военноморских командующих, имевших непосредственное отношение к происшедшему, опубликовали книги с полным отчетом о событиях. Контр-адмирал Киммель, командующий Тихоокеанским флотом США в дни катастрофы, ссылается на слова одного из своих коллег-адмиралов, что "в план президента Рузвельта входило, чтобы никакого предупреждения на Гавайские о-ва послано не было" и что "руководящие деятели в Вашингтоне, преднамеренно не уведомившие наши силы в Перл-Харбор об угрозе нападения, ни в коем случае не могут быть оправданы. Командующим в Перл-Харборе вообще не было сообщено об... американской ноте, врученной японскому послу 26 ноября 1941 г., которая фактически исключала возможность дальнейших переговоров и сделала войну в Тихом океане неизбежной... Командующим флота и армии в районе Гавайских о-вов не было сделано даже намека о важнейших японских телеграммах, перехваченных, расшифрованных и сообщенных ответственным лицам в Вашингтоне 6 и7декабря 1941 года".
  Адмирал флота Халси (Halsey), бывший в описываемое время одним из трех старших начальников под командой адмирала Киммеля, пишет: "Данные нашей разведки говорили о вероятном нападении Японии на Филиппины, южные районы или Голландскую Ост-Индию. Хотя Перл-Харбор не исключался из обсуждения, однако все, о чем нам сообщали, указывало на другие возможные объекты атаки. Если бы мы знали, что японцы непрерывно собирают детальные сведения о точном расположении и передвижениях наших военных судов в Перл-Харбор (что явствовало из перехваченных донесений) мы, разумеется, сосредоточили бы наши усилия на подготовке отражения готовившегося нападения на Перл-Харбор".
  Контр-адмирал Теобальд, командир эскадры миноносцев в Перл-Харборе, писал в 1945 году: "Ссылки на секретность, которая якобы необходима при обсуждении государственной политики, если речь идет о том, чтобы происшедшее не повторилоть в будущем, к данному случаю относиться не могут, поскольку в наш атомный век облегчение неожиданного вражеского нападения с целью спровоцировать начало войны немыслимо (адмирал, видимо, надеется на "немыслимость" подобного повторения). "Непреложным фактом в истинной истории Перл-Харбора" - добавляет он - "является неоднократное сокрытие от адмирала Киммеля и генерала Шорта" (морской и армейский командующие в Перл-Харборе, которых затем сделали козлами отпущения за катастрофу) важнейшей военной информации... В истории еще не было случая, чтобы командующему не сообщали, что через несколько часов его страна вступит в войну, и что по всем данным его силы станут первым объектом неожиданного нападения вскоре после восхода солнца". Адмирал Теобальд цитирует показание адмирала Старка (начальник военно-морского генштаба в Вашингтоне, скрывший от адм. Киммеля японское фактическое объявление войны), что все его действия совершались по приказу высшего руководства, "что могло указывать только на президента Рузвельта. Самое невероятное из всего сделанного им в это время было утаивание военной информации от адмирала Киммеля".
  Адмирал флота Халси, в своей книге воспоминаний, вышедшей в 1953 г., назвал адмирала Киммеля и генерала Шорта "нашими военными мучениками". Обоих заставили подать в отставку, чтобы скрыть от общественности, посреди военной суматохи и секретности, настоящих виновников катастрофы в Перл-Харборе: однако в том смысле, как это писал адм. Халси, они были лишь первыми военными мучениками, открыв собою длинный ряд американских морских и армейских начальников, на которых обрушилось нечто совершенно новое, как в их собственной службе, так и в истории их страны. Им пришлось испытать опалу или увольнение, когда они стремились достигнуть победы наилучшими военными средствами или же возражали против стратегических планов сверху, явно уменьшавших шансы на скорую победу. Им приходилось подчинять военные операции какому-то высшему плану, характер которого был им неизвестен, но который явно имел мало общего с победой в интересах страны, служить которой они считали с юных лет долгом своей военной карьеры.
  В чем заключался этот высший план, которому должны были служить военные усилия Америки от Перл-Харбора до Ялты и после нее? Ни в чем ином, как в осуществлении ленинского тезиса о "распространении" революции. Только в свете этого плана становятся объяснимыми события после вступления США в войну. Вступление Америки в первую мировую войну совпало с революцией в России, и "советник" Хауз немедленно предложил президенту Вильсону "всеми средствами оказать финансовую, промышленную и моральную поддержку" новой русской "демократии". Во время второй войны Гитлер напал на своего московского сотоварища по разделу Польши вскоре после переизбрания Рузвельта, и еще до Перл-Харбора Америка оказалась полностью в состоянии войны, поскольку "финансовая, промышленная и моральная" поддержка "новой демократии" в Москве, путем ленд-лиза, была оказана в невиданных до того масштабах, поставив ресурсы Запада на службу революционному коммунистическому государству.
  В число трех форм поддержки революции в России, перечисленных Хаузом в 1917 г., входила "финансовая поддержка". Труднее всего ответить на вопрос, как велика была тогда эта финансовая поддержка. Множество книг упоминают о крупной помощи, оказанной русской революции "банкирскими домами Уолл-Стрита" и т.п., однако мы не находим возможным их цитировать из-за невозможности проверки; подобные трансакции и не поддаются проверке, т.к. они совершаются в обстановке полной секретности (1). Многозначительное указание содержится, однако, в письме самого Ленина Ангелике Балабановой (его представительнице в Стоктольме в то время, когда коммунизм еще только устанавливался в Москве): "Тратьте миллионы, десятки миллионов если нужно. В нашем распоряжении денег достаточно". Нет сомнений, во всяком случае, в оказании большевицким заговорщикам германской финансовой поддержки. В числе документов германского министерства иностранных дел, захваченных союзниками в 1945 году, было донесение статс-секретаря фон Кюльмана императору Вильгельму, в котором говорилось: "Только после того, как большевики начали регулярно получать от нас денежные средства, по разным каналам и под разными этикетками, они смогли поставить на широкую ногу их главный орган "Правду", развить энергичную пропаганду и значительно расширить первоначально узкую базу их партии". Разделяя иллюзии многих западных политиков последующего поколения, статс-секретарь добавлял: "Несомненно в наших интересах использовать то время, пока они (большевики) находятся у власти, которое вероятно будет недолгим". На полях этого донесения неизвестной рукой была сделана пометка: "Не может быть речи о поддержке большевиков в будущем"; писавший явно не учел возможности привода в будущем к власти Гитлера. В тех же германских документах имеется сообщение германского посла в Копенгагене, графа Брокдорф-Ранцау, от августа 1915 г. по поводу деятельности "эксперта по русским делам", некоего д-ра Израиля (он же Александр) Лазаревича Гельфанда, помогавшего организовывать большевицкий заговор. В сообщении говорится: "Доктор Парвус (псевдоним Гельфанда) снабдил (большевицкую) организацию деньгами для покрытия расходов... даже люди, работающие в организации, не имеют понятия, что за этим стоит наше правительство". По оценке Гельфанда-Парвуса для "полной" организации революции требовалось около 20 миллионов рублей. Брокдорф-Ранцау получил указание из Берлина на выплату аванса, и к документам приложена расписка Гельфанда: "Получено от германского посольства в Копенгагене 29 декабря 1915 г. один миллион рублей в русских банкнотах для поддержки революционного движения в России. Подпись: А. Гельфанд" (Журнал Королевского Общества Международных Дел, Лондон, апрель 1956 г.).
  Во время Второй мировой войны в подобной секретности в деле поддержки революции уже нужды не было. В июне 1942 г. ближайшее доверенное лицо президента Рузвельта, очередной "советник" Гарри Гопкинс, выступал на большом собрании в Мэдисон Сквере в Нью-Йорке и, обращая свои слова к советскому правительству, официально заявил: "Мы твердо решили, что ничто не остановит нас разделить с вами все, что мы имеем". Это полностью соотвечетвовало распоряжению президента всем военным учреждениям США от 7 марта 1942 г. (ставшему известным лишь много времени спустя) о том, что все военное снабжение должно в первую очередь передаваться Советскому Союзу, прежде всех других союзников и вооруженных сил Соединенных Штатов. Глава американской военной миссии и Москве, генерал-майор Джон Р. Дин, описывает в опубликованной им в 1947 г. книге свои тщетные попытки задержать этот поток снабжения, отмечая, что этот приказ Рузвельта "был началом политики уступок России, принесшей нам много вреда, от которого мы не оправились до сих пор". Употребленное генералом Дином слово "уступки представляется несоответствующим истинному положению вещей, поскольку речь шла о гораздо большем, а именно о целеустремленном способствований увеличению военной и промышленной мощи революционного коммунистического государства после войны. Все данные свидетельствуют о том, что Рузвельт собирался оказывать революционному государству большую поддержку, чем всем остальным союзникам, свободным или находившимся тогда еще пол властью врага: ясно также намерение Рузвельта поддерживать советского захватчика польской территории и его полное безразличие к "освобождению" Польши и других побежденных Германией стран. Высокие идеалы, которыми приманивались западные народы, пока они не оказались полностью втянутыми в войну, были фактически оставлены и их место заняли сверх-национальные планы распространения революции, уничтожения национальных государств и создания мирового правительства (автор этих строк начал писать об этом в 1942 г., после чего немедленно последовало его вытеснение из области журнализма, хотя до того он был одним из наиболее известных и высоко оплачиваемых корреспондентов мировой печати).
  Политика поддержки революционного коммунистического государства в 1941 году должна была повлечь за собой гораздо более серьезные последствия, чем в 1917 г., когда американская помощь могла способствовать установлению коммунизма в одной только России. В 1941 г. положение было совершенно иным, коммунизм давно уже был прочно установлен. Поддержка в безграничном объеме, обещанная Гопкинсом, неизбежно должна была повести к его дальнейшему "распространению", в соответствии с тезисами Ленина. Так и случилось: поддержка была столь щедрой, что она позволила коммунизму распространиться на громадную территорию и в то же время подготовиться к следующей войне; перспектива же этой третьей войны, возникшая сразу после окончания второй, была затем изображена западной общественности, как результат "вероломства" Советов.
  Ценности, переданные Америкой революционному коммунистическому государству, превышают человеческое воображение. Избранный в 1932 году под лозунгом "борьбы с дефицитом", президент Рузвельт растратил в течение 12 лет больше государственных средств, чем все американские президенты вместе взятые до него, с безответственностью неограниченного диктатора. Сегодня, через 11 лет после его смерти (написано в 1956 г. - прим. перев.) государственные расходы Америки все еще стоят выше понимания любой экономической академии, представляя собой пирамиды нулей с затерявшимися среди них единицами. На этом усеянном нулями, как звездами, небосклоне даже цифры Рузвельтова ленд-лиза, "одолженного" революционному государству, могут показаться незначительными: 9 миллиардов 500 миллионов долларов. Однако, целые армады судов перевозили в СССР не бумажные деньги, а вооружения и товары на эгу потрясающую сумму, теоретически в счет позднейшей уплаты; фактически имел место перевоз народного богатства в гигантских масштабах; немногими десятилетиями раньше несколько вновь созданных государств могли бы построить на этом свой бюджет, без малейших опасений за будущее. Этот поток народных средств направлялся одним единственным лицом, о котором его официальный биограф (Роберт Шервуд) пишет, что "он был вторым по значению человеком в Соединенных Штатах". Другими словами, до тех пор почти никому неизвестный Гарри Гопкинс сыграл роль неограниченного монарха в распределении военных материалов, ту самую роль, которая в 1917 году принадлежцла Бернарду Баруху. Этому же последнему принадлежала во время первой войны и сама идея назначения "одного лица" - разумеется, его самого - в качестве полновласгиого "админисгритора" всемогущею Ведомства военной промышленности (War Industries Board), чего Барух настойчиво требоал уже в 1916 г., т.е. задолго до вступления США в войну. Это ведомство было создано после вступления Америки в войну на базе прежней "Совещательной комиссии" при "Оборонном совете" в правительстве.
  История назначения Гопкинса на аналогичный пост во второй войне весьма интересна в том смысле, что она показывает могущество и методы непосредственного окружения американских президентов во время обеих мировых войн. Назначенный в 1919 г. т.н. Следственный комитет Конгресса США пол председательством Вильяма Дж. Граама пришел к заключению, что "совещательная комиссия", породившая в 1918 г. Ведомство военной промышленности, "действова, как скрытое правительство Соединенных Штатов... Комиссия из семи лиц, назначенных президентом, выработала целую систему военных закупок, организовала цензуру печати, установила контроль за снабжением населения пищевыми продуктами... одним словом, вырабатывала практически все без исключения военные мероприятия, которые впоследствии проводились Конгрессом, как законы, и все это делалось за закрытыми дверьми за недели и даже за месяцы до того, как Конгресс Соединенных Штатов объявил войну Германии... Не было ни одного проведенного впоследствии закона военного времени, который не был бы еще до фактического объявления войны обсужден и утвержден этой Совещательной Комиссией".
  Сам Барух, отвечая на вопросы следственного комитета Конгресса на тему о "единоличном администрировании" военного времени, установленном им же самим, показал: "Мне прниаллсжало окончательное решение, кому что давать... пойдетл ли снабжение армии или флоту... железным дорогам, или союзникам, получит ли паровозы генерал Алленби, или же они будут отправлены в Россию или Францию... Я имел больше власти, чем кто-либо другой...". По-видимому под впечатлением первой войны были написаны слова Черчилля, обращенные к Баруху в 1939 г.: "Приближается война... Вы будете там командовать парадом... ". Полноту власти Баруха во время первой войны показывают события 1919 года (по окончании войны), когда президета Вильсона привезли из Европы обратно в Америку в состоянии полной неработоспособности. Барух "стал одним из членов группы, которая выносила решения во время болезни президента" (Розенблюм, см. библиографию). Эту группу называли не иначе, как "регентский совет", и когда главный член кабинета заболевшего президента, госуд. секретарь (министр иностранных дел) Роберт Лансин по собственной инициативе созвал заседание совета министров, больной президент уволил его. В дальнейшем президент порвал отношения и со многими другими своими сотрудниками, включая полк. Хауза, однако "за Баруха Вильсон держался до последнего".
  Во время Второй мировой войны, президент Рузвельт, идя по стопам Вильсона, создал "Совет Обороны" с такой же "Совещательной Комиссией" (1940), а в 1942 году реорганизовал ее в Ведомство военного производства, соответствовавшего аналогичной организации 1918 года. Тот же Бернард Барух снова посоветонал поставить эту всемогущую организацию под власть одного лица, но случилось так, что ним лицом оказался не он сам. Его биограф Розенблюм пишет, что Барух был этим весьма разочарован, но этому необязательно верить. Редкие ссылки на Баруха в этой книге не показывают всей полноты его влияния. Все наиболее осведомленные люди, известные автору этих строк, всегда считали, что он обладал большей властью, чем любое другое лицо в окружении американских президентов на протяжении более, чем 40 лет и что он пользуется ей и до настоящего времени (родившись в 1870 г., Бернард Барух умер в 1965 г. - прим. перев.). Его биограф сообщает, что он был непрерывным советником всех американских президентов (включая трех от республиканской партии, избранных в 1920, 1924 и 1928 г.г.) начиная от президента Вильсона; в биографии издания 1952 г. Розенблюм предсказал, что Барух будет "советником" и у президента Эйзенхауэра и даже указал, каковы будут его "советы". Истинное место Баруха в этой истории будет показано позднее при описании его весьма знаменательного, первого открытого выступления.
  Хотя Барух и правильно охарактеризовал самого себя, как наиболее влиятельного человека в мире в 1917-18 г.г., однако его возможности руководить событиями и перекраивать карты мира были тогда значительно меньше, чем у людей, занимавших аналогичное положение во время второй войны, по той причине, что в "решения, кому что давать" теперь было включено и революционное коммунистическое государство, ставшее мощной военной силой с явными и обширными территориальными целями. Даже Ведомство военного производства отошло на второй план, как только было создано "Управление ленд-лизом", а Гарри Гопкинс назначен его "администратором", а заодно и председателем "советского протокольного комитета" с правом определять квоты снабжения для отправки в Россию. С этого момента судьба и будущее Запада оказались в руках человека, которого в политических кругах называли "попрыгунчиком Гарри" ("Harry the Hop" - английская игра слов от фамилии Hopkins: "Hop" означает "прыгать" - прим. перев.). Гопкинс мог занимать столь высокое положение только в нашем столетии; в нормальные времена правильно информированное общественное мнение никогда бы этого не допустило, поскольку никаких способностей к ведению сколько-нибудь важных дел у него не было, и меньше всего в области международных отношений. Даже его биограф, весьма симпатизирующий своему соседу по Белому Дому (в аристократических покоях которого Гопкинс, по собственному признанию, как-то с успехом сыграл роль сводника для прибывшего с официальным визитом Молотова, поставив ему соответственное "знакомство"), удивляется, как этот субъект, "столь темного происхождения и так мало подготовленный к большой ответственности", мог стать "особым советником президента".
  Что касается именно этого вопроса, то сегодняшнему историку уже невозможно выяснить, кто именно "избрал" мистера Гопкинса для этой роли. Известно, однако, что в дни своей молодости Гопкинс был увлечен теми же идеями ("Луи Блана и революционеров 1848 года") как и мистер Хауз в свои юные дни в Техасе. Его профессорами были социалист-фабианец в Лондоне (учивший, что национальные государства должны раствориться в "Соединенных Штатах Мира") и еврей русско-австрийского происхождения, ученик и поклонник Толстого. Перед нами снова любопытный пример передачи "идей" из поколения в поколение закулисных "советников". Судя по всему, это были единственные качества, позволяющие его биографу Шервуду назвать его "неизбежным фаворитом Рузвельта". Раньше он был известен как политический попрошайка и холуй у богатых, умевший "устраивать" нужных лиц. Оксфордский университет присудил ему докторскую степень, вероятно наименее заслуженную во всей истории этого почтенного заведения, а неприличные отзывы о нем в военных мемуарах Черчилля мало приятны для чтения.
  Заняв место председателя "советского протокольного комитета" при Рузвельте, Гопкинс столкнулся там с некоторыми его членами, весьма скептически оценивавшими политику безоговорочного откармливания коммунистического государства. Скептикам им было в 1942 г. дано следующее повелительное распоряжение: "Соединенные Штаты делают (в данном случае) то, чего они не стали бы делать для других союзных наций, не получив от них необходимых данных. Решение действовать, не имея полных данных, было принято... после должного обсуждения... В настоящее время эта политика проводится безоговорочно, хотя многие постоянно требуют ее пересмотра. Предлагается в будущем оставлять эти требовании без внимания".
  Так мы видим, что, с помощью м-ра Гопкинса, революционное коммунистическое государство также стало "неизбежным фаворитом Рузвельта". В его цитированном выше распоряжений видна тайна, на которую мы уже обращали внимание в вопросе британских министров и сионизма: "политика" была "решена" заранее и не подлежала изменению. Кто именно "решал" ее, и кто постановил, что она не может быть пересмотрена ни при каких обстоятельствах, остается секретом г-на Гопкинса, и все это снова делалось "за закрытыми дверьми", в тайне от проливавшего свою кровь народа. Напрасно лидер республиканцев сенатор Роберт Тафт пытался протестовать против того, что он ясно видел: "Как может кто-либо поверить в то, что Россия борется за демократические принципы... чтобы распространить наши свободы на весь мир, мы собираемся посылать самолеты и танки коммунистической России, но ведь ни одна страна не несет большей ответственности за настоящую войну и германскую агрессию". Против сенатора Тафта немедленно была поднята яростная кампания в печати, продолжавшаяся до самой его смерти. Сегодняшняя карта мира и международное положение полностью подтверждают правоту его предостережений. Из вышеприведенного распоряжения Гопкинса ясно видно, что исход войны был решен этими закулисным действиями в 1942 г. и даже еще ранее.
  Из числа упомянутых Тафтом самолетов и танков, Советам были подарены 15.000 одних и 7.000 других. Далее, им был поставлен целый военный флот из 581 корабля; через много лет 127 судов были возвращены, а в 1956 году советское правительство предложило уплатить еще за 31 судно; остальные суда, общим числом свыше 300, были объявлены потерянными, потопленными или несудоходными. Советам был также поставлен целый торговый флот. Все это составляло только малую часть переданного Советам американского народного достояния. Правительство США никогда не сообщало подробностей этих поставок. Тем что они вообще стали известны, как и то, что большая часть поставок заведомо предназначалась для усиления военно-промышленного потенциала революционного коммунистического государства по окончании войны, мы обязаны одной из тех случайностей, которые помогают историку, хотя зависимое положение печати не допускает того, чтобы они стали известны широким массам, а потому они и не в состоянии способствовать исправлению создавшегося положения.
  В мае 1942 г. некий капитан Джордж Р. Джордан начал свою службу в большом Нью-Аркском аэропорту в штате Нью-Джерси. Он был призванным из запаса Офицером первой мировой войны и не забыл доброго совета, данного ему сержантом в Техасе в 1917 году при начале службы: "Держи глаза и уши открытыми, пасть закрытой, и записывай все, что видишь". Последние слова, по мнению автора этих строк подарили потомству самую удивительную книгу из всех написанных о Второй мировой войне.
  Капитан Джордан должен был явиться на службу в "Депо Объединенных Наций Љ 8", как в приказе ему был назван Нью-Аркский аэропорт. Организация, известная под названием "Объединенных Наций" была создана только 3 года спустя, другими словами, уже имело место предвосхищение событий, разоблачавшее намерения людей, стоявших у власти. Начиная службу в роли офицера связи, капитан Джордан не имел ни малейшего представления о той власти, которую Советы уже приобрели в Америке, но три события скоро открыли ему глаза. В мае 1942 г. пассажирский самолет американской воздушной линии зацепил при взлете крышку мотора среднего бомбардировщика, предназначенного по ленд-лизу для советского правительства; принимавшим поставки советский офицер раздраженно потребовал, чтобы американские воздушные линии не допускались на аэропорт вообще. Услышав отказ, советский офицер сказал, что он "позвонит мистеру Гопкинсу", и через несколько дней из Ведомства гражданской авиации США пришел приказ, запрещавший всем американским гражданским авиалиниям пользование этим аэропортом. После этого капитан Джордан начал вести обстоятельный дневник, благодаря чему он смог позже (когда он и весь мир узнали о существовании "атомных бомб") доказать, что в 1942 г. с Нью-Аркского аэропорта были посланы в СССР графит, алюминиевые трубы, металл кадмий и торий (материалы, необходимые для атомного реактора) на общую сумму в 15 миллионов долларов. В то время "Проект Манхеттен" (производство первой атомной бомбы) считался настолько засекреченным, что его начальник, генерал-майор Лесли Гровс, позже засвидетельствовал, что без его личного разрешення его учреждение не выдало бы ни одного документа даже самому президенту Рузвельту. Когда капитан Джордан делал записи в своем дневнике в 1942 г., он, разумеется, не имел понятия, для чего могут понадобиться все эти материалы, поскольку ни о "проекте Манхеттен", ни об "атомной бомбе" он еще не слыхал.
  В следующий раз роль советских офицеров бросилась ему в глаза, когда один из них возмутился, увидя красную звезду на самолете Техасской нефтяной компании и пригрозил "позвонить в Вашингтон", чтобы и это не оскорбляло его взора. С большим трудом Джордану удалось объяснить советчику, что Техасская компания пользовалась этой эмблемой своего штата ("Штат Одинокой Звезды") за много лет до революции 1917 года. К этому времени капитану Джордану стало ясно, что отправка материалов в Советский Союз выходила далеко за пределы того, что покрывалось официальными условиями ленд-лиза ("Правительство Соединенных Штатов будет продолжать снабжать СССР таким оборонным материалом, оборонным оборудованием и оборонной информацией, которые будут допущены... президентом для снабжения и передачи"), и что поставлялись колоссальные количества материалов, не имевших никакого отношения к "обороне", но предназначенных усилить мощь Советского Союза после войны. Он отметил отправку "тракторов и сельскохозяйственных машин, целого алюминиевого завода, вагоноремонтных мастерских, сталелитейного оборудования" и множества другого. Эти поставки (о которых один из советских переводчиков с восторгом сказал ему, что "они помогут нам модернизировать нашу страну") были оценены только в круглых цифрах, я это была единственная информация по данному вопросу, сообщенная американским правительством. "Двадцать первый отчет Конгрессу об операциях ленд-лиза", представленный президентом Труманом, приводил под рубрикой "невоенных поставок" гигантскую сумму в 1 миллиард 674 миллиона 586 тысяч долларов сельскохозяйственных продуктов и 3 миллиарда 40 миллионов 423 тысячи долларов промышленных материалов и товаров.
  В 1943 году, когда океанские конвои стали нести большие потери в результате подводной войны, значительная часть отправок ленд-лиза стала пересылаться воздушным путем, для чего у "Больших Водопадов" в штате Монтана был оборудован особый аэропорт, и капитан Джордан был назначен туда в качестве "отправщика ленд-лиза". Приказы из Управления американской авиации США снова именовали его "представителем Объединенных Наций", хотя такой организации все еще не существовало. Прибыв на место службы, он получил президентскую инструкцию о "пересылке русских самолетов", в которой значилось: "...в первую очередь обеспечивать обслуживание, оборудование и переброску русских самолетов, давая им предпочтение даже перед самолетами для воздушных сил США . Здесь он в третий раз познакомился с тем, как велика была на месте "власть Советов": советский офицер, сотрудничавший с ним, нашел, что его чин капитана слишком мал, и ходатайствовал о производстве в майоры; производство немедленно состоялось, и полковник Котиков самолично нацепил новые звездочки на погоны майора Джордана, - эпизод, вероятно единственный в американской военной истории.
  Вскоре майор Джордан заметил, что через его "трубопровод в Москву" постоянно проходит большое количество крепко перевязанных и запечатанных советскими печатями чемоданов с неизвестным ему содержанием. К этому времени его подозрения достигли крайней степени, и он использовал подходящий случай (и единственную возможность в его власти: отправлять или задерживать пилотирцемые американцами самолеты ленд-лиза на последнем перегоне в Фербенкс на Аляске), чтобы пробиться через кордон вооруженных советских чекистов а один из самолетов и проверить содержание примерно 18-ти из общего числа 50-ти чемоданов, о чем им была сделана соответствующая запись. Среди множества бумаг, планов, писем и чертежей он сделал две интересные находки, которые несколько лет спустя оказались полностью соответствующими разоблаченной в 1948-56 г.г. картине советского шпионажа и заговора в Америке. Одной была связка папок Государственного Департамента США с наклейкой на каждой папке. На одной из них стояло "от Хисса", на другой "от Сэйра". Майор Джордан никогда еще этих имен не встречал, но впоследствии они стали известны всему миру: один был ведущим сотрудником Госдепартамента США, осужденным за шпионаж в пользу СССР (Альджер Хисс), а другой был видным чиновником того же Госдепартамента, и оказался замешанным в том же деле. В папках были копии секретных донесений американских дипломатов в Москве, отправленных дипломатической почтой в Вашингтон; теперь они пересылались обратной почтой тем, от кого они в первую голову должны были держаться в секрете.
  Вторая находка была еще более важной, и она продолжает затрагивать судьбу всех живущих на Западе, как если бы она была сделана только сейчас. Это было письмо, адресованное советскому наркому внешней торговли Микояну, и майор Джордан сделал из него выписку: "...было чертовски трудно получить все это от Гровса" (глава проекта атомной бомбы). Письмо было подписано "Г.Г.", и к нему были приложены планы атомной установки в Ок-Ридже в штате Теннесси и машинописная копия донесения с резиновым штампом "Гарри Гопкинс". Донесение изобиловало словами столь непонятными майору Джордану, что он также выписал их с целью выяснить позже их значение; среди этих слов были "циклотрон", "протон", "дейтрон", и фразы вроде "энергии, освобожденной при расщеплении", или же "стены в пять футов толщины из свинца и воды для задержки летящих электронов". Как мы уже отмечали, мистер Гопкинс был "неизбежным фаворитом Рузвельта", "особым советником президента" и вторым по значению лицом в Соединенных Штатах".
  На протяжении ряда лет после второй войны общественности Америки и Англии внушалось руководством, что лучшей защитой против новой войны является атомная бомба в руках Запада. 23 сентября 1949 г. Советский Союз взорвал свою собственную атомную бомбу, что не удивило никого из тех, кто внимательно следил за ходом событий. Майор Джордан не счел возможным хранить далее молчание и обратился к одному из сенаторов, который в свою очередь был настолько озабочен слышанным, что побудил известного радиокомментатара, Фультона Льюиса, сделать эту историю достоянием гласности. Таким путем, а позже и благодаря книге майора Джордана, все это стало известным и послужило темой двух обсуждений в Конгрессе, в декабре 1949 и марте 1950 г.г. Пресса дружно извращала важность и содержание разоблачений, т.к., как во всех других подобных случаях, никаких серьезных мер не последовало; не было сделано ничего, чтобы предупредить повторение того же самого в будущей воине.
  В 1944 г. майор Джордан, еще более обеспокоенный тем, что ему пришлось видеть, попытался встретиться с главным офицером связи по ленд-лизу при Государственном Департаменте, но был перехвачен одним из младших чиновников, который сказал ему: "Слишком старательные офицеры легко могут оказаться где-нибудь на острове в Тихом океане". Вскоре после этого майора Джордана убрали с аэродрома у Больших Водопадов. В своей книге Джордан привел полные списки поставок по ленд-лизу, с которых он мог сделать копии за время своей службы в качестве офицера связи. В них перечислены все химикалии, металлы и минералы, необходимые для атомного реактора, а некоторые из них пригодные также и для производства водородной бомбы. Списки материалов, отправленных в Советский Союз, включали бериллий, кадмий, кобальтовую руду и ее концентрат (33.600 фунтов), кобальт-металл и кобальтовый лом (806.941 фунт), уран-металл (2.2 ф.), алюминиевые трубы (12.776.472 ф.), графит (384.482 ф.), торий, нитрат урана, окись урана, урановый оксид, алюминий и сплавы (366.738.204 ф.) алюминий в брусках (13.744.709 ф.), то же в листах (124.052.618 ф.), бронзовые и латунные слитки и бруски (76.545.000 ф.), бронзовая и латунная проволока (16.139. 702 ф.), бронза и латунь в листах (536.632.390 ф.), изолированная медная проволока (399.556.720 ф.) и т.д.
  Списки включают также и "чисто послевоенное снабжение для России" (по характеристике генерала Гровса), как то: нефтеочистигельный завод, кузнечное оборудование и запасные части (на сумму в 53.856.071 долларов), токарные станки, точно-механические сверлильные станки, оборудование для консервных заводов, оборудование молочных фабрик, лесопильное, текстильное и силовое оборудование (60.813.833 долл.), литейный завод, полная электростанция, телефонные инструменты и оборудование (32.000.000 долл.), электрогенераторы (222.020.760 долл.), кинооборудование, радиоаппараты и оборудование (52.072.805 долл.), 9594 товарных железнодорожных вагона, 1168 паровозов (101.075.116 долл.), торговые суда (123.803.879 долл.), грузовые автомобили (508.367.622 долл.) и так далее, без конца.
  Среди наиболее крупных подарков, предназначенных для послевоенного развития советской промышленности, списки майора Джордана включали: ремонтный завод для точного оборудования (550.000 долл.), две фабрики для пищевой промышленности (6.924.000 долл.), три газогенераторных установки (21.390.000 долл.), нефтеочистительный завод с машинами и оборудованием (29. 0.000 долл.), 17 стационарных паровых и 3 гидро-электрические установки (273.279.000 долл.). Воспроизведенные Джорданом списки наводят на мысль, что г-ном Гопкинсом и его помощниками овладела настоящая истерия в желании услужить Советам, поскольку логически оправдать посылаемое часто было довольно трудно, как например: очки на 169.806 долларов, зубные протезы на 956 долларов, 9126 ручных часов на камнях (143.922 доллара), 6222 фунта туалетного мыла, губная помада на 400 долларов, 373 галлона спиртного, рыболовная леска на 57.444 доллара, проекционные фонари (161.046 долларов), ярмарочные игрушки (4.352 доллара), копировальная бумага (1.256 фунтов), 2 "новых рояля", разные музыкальные инструменты на 60.000 долларов и нечто, видимо предназначавшееся непосредственно для "любимого вождя народов", доброго и милого "дядюшки Джо", столь обожаемого Рузвельтом и Черчиллем, а именно трубка стоимостью в 10 долларов.
  Прошлые незаурядные способности Гопкинса в области выклянчивания фондов для всякого рода благотворительных дел проявились и теперь в виде пожертвованных Советскому Союзу в течение 4-х лет 88.701.103 долларов для "помощи нуждающимся; кому случалось бывать в Советской России, ни минуты не усомнятся в том, что комиссары немедленно раздали эти деньги бедным! Передача Советам наличных денег по ленд-лизу на этом не закончилась. В 1944 г. министр финансов Рузвельта, небезызвестный г-н Моргентау, и его заместитель Гарри Декстер Уайт (из семьи русских евреев, эмигрировавших в США; впоследствии разоблачен, как советский агент) распорядились передать советскому правительству дупликаты печатных досок (эстампов) министерства финансов США для печатания оккупационных банкнот в Германии после войны. Другими словами, банкноты советского производства для оплаты своих войск должны были оплачиваться американским правительством, т. к. Советам была поставлена даже специальная бумага для печатания этих денег. Протесты из осведомленных кругов американской общественности заставили правительство США в конце 1946 г. прекратить опла-чивать свои войска этими банкнотами, после чего советское правительство также уже не могло больше ими пользоваться. Военная администрация американской зоны оккупации в Германии установила затем, что ими было оплачено на 230.000.000 долларов больше той суммы, на которую эти банкноты были выпущены в США, скромное предложение с американской стороны уплатить хотя бы 18.000 долл, за печатные доски, краски и бумагу (на чем Советы "заработали" 250 милл. долларов!) было советским правительством, разумеется, игнорировано.
  Так в течение 4-5 лет подряд происходило перекачивание из Америки в революционное коммунистическое государство всего нужного для ведения войны, материалов и товаров для обеспечения его же послевоенного ускоренного развития, и американского народного богатства в самых различных его формах, причем какая бы то ни было "дискуссия" по этому вопросу была высшим руководством США категорически запрещена. Мало того, обслуживанию коммунистов тем же руководством был обеспечен приоритет перед всеми нуждами как самой Америки, так и всех других ее союзников в войне.
  Было еще два пути, по которым могла идти поддержка коммунистическому государству и обеспечение его дальнейшего "распространения": 1) характер ведения военных операций и 2) направление государственной политики на международных конференциях на высшем уровне по мере развития этих операций" После того, как передача вооружений и народного богатства революционному государству проводились такими темпами и с таким фанатизмом, можно было ожидать, что также политическая линия найдет свое выражение и в ведении военных операций, и в принятии вытекающих из них решений. Именно это и имело место; сведущие наблюдатели предсказывали это уже в то время, сейчас же рассеивающийся военный туман делает картину ясной для всех. Она является неизбежным результатом закулисного захвата власти в Америке, описанного в предыдущей главе.
  Стремление повернуть все военные операции на пользу революционному советскому государству, спровоцировавшему в союзе с Гитлером начало войны путем совместного нападения на Польшу, началось вскоре после Перл-Харбора. Оно не удалось тогда, однако увенчалось полным успехом в последних стадиях войны, как это показал ее исход. Ведущую роль в этом сыграла наиболее загадочная личность во всей Второй мировой войне, генерал Джордж К. Маршалл, начальник главного штаба вооруженных сил США. Именно ему сенатор Джозеф МакКарти, в своем выступлении в Сенате 14 июня 1951 г. (это тщательно документированное обвинение представляет собой важнейший исторический источник по данному вопросу) приписал заранее запланированный систематический саботаж победы, начавшийся задолго до окончания Второй мировой войны", как и то, что Америка, с ее полным возможностями повлиять на все военно-политические решения, лавировала между планами Черчилля и Сталина "почти неизменно в пользу советской линии".
  В связи с далеко идущими последствиями действий генерала Маршалла, небезытересно бросить взгляд на начало его карьеры. Президент Рузвельт назначил его начальником Главного штаба в 1939 г. вне очереди и через голову 20-ти генерал-майоров и 14-ти старших по производству бригадных генералов, несмотря на то, что шестью годами ранее его производство в генералы, после отрицательной характеристики со стороны генерального инспектора вооруженных сил США, не было санкционировано тогдашним начальником Главного штаба, генералом МакАртуром. Одним из первых мероприятий Маршалла на новом посту было его обращение в 1940 г. к сенатору Джеймсу Ф. Бернсу, доверенному лицу Баруха, с просьбой внести в Конгресс проект поправки к армейским законам о производстве, которая позволила бы начальнику Главного Штаба игнорировать права служебного старшинства в пользу более молодых офицеров, если он считал их обладающими "необычными способностями". Принятая Конгрессом поправка Бернса предусматривала, что "в период войны или острой государственной необходимости... любой офицер регулярной армии может быть временно произведен в более высокие чины", и с помощью этого закона Маршалл провел в 1940 г. 4.088 внеочередных производств, в их числе 50-летнего подполковника Эйзенхауэра, до тех пор не имевшего ни полевого, ни командного опыта, но ставшего три года спустя Верховным Главнокомандующим Союзных вооруженных сил. Сотрудничество генералов Маршалла и Эйзенхауэра сыграло решающую роль в исходе войны в 1945 году (2).
  Сразу же после Перл-Харбора и вступления США в войну в декабре 1941 г. советские пропагандисты в Москве и на Западе стали громко требовать немедленной высадки англо-американских войск в Европе. Встретившись с Рузвельтом вскоре после Перл-Харбора, Черчилль добился совместного решения, считавшего вторжение на европейский континент ранее 1943 г. с военной точки зрения невозможным. Однако, в апреле 1942 г. Эйзенхауэр (за полгода до того произведенный в бригадные генералы - прим. перев.), по распоряжению ген. Маршалла, разработал план вторжения уже в 1942г., и Рузвельта уговорили протелеграфировать в этом смысле Черчиллю. Генерал Маршалл, вместе с г-ном Гопкинсом, полетели в Лондон, где они услышали от Черчилля, что катастрофа на французском побережьи в результате поспешной и необдуманной высадки была бы, по всем данным, "единственным путем для нас наверняка проиграть войну" (Шервуд, см. библиографию).
  Учитывая назначение Маршалла на высший военный пост еще до начала войны, его следовало бы считать лучшим военным специалистом Соединенных Штатов. Что он, однако, предлагал в 1942 г., было равносильно приглашению единственному серьезному союзнику Америки на Западе совершить самоубийство, после чего война наверняка была бы проиграна, по крайней мере для Англии. Черчилль заявил, что осуществление предлагаемой высадки превратит Ламанш в "реку союзной крови", хотя в действительности кровь была бы на три четверти английской: когда командующего американскими силами на Британских островах запросили, какие силы он мог бы выделить для этой операции, "он ответил, что у него нет ничего, кроме 34-ой пехотной дивизии, стоявшей в Ирландии". Генерал Кларк добавил, что даже и эта одна дивизия не располагала ни танками, ни противовоздушной защитой, и что она не могла считаться обученной (первые американские части, высадившиеся в конце 1942 г. в Северной Африке, оказались совершенно небоеспособными). Ведущий американский военный комментатор, Хансон Болдвин, писал впоследствии: "Задним числом теперь совершенно ясно, что наши планы высадки в западной Европе в 1942 г. были чистой фантазией".
  Несмотря на все это, генерал Маршалл, вернувшись в Вашингтон, предложил Рузвельту, чтобы США прекратили свое участие в войне в Европе, если Англия не согласится с его планом (об этом свидетельствует б. военный министр США Стимсон, см. библиографию). Маршалла снова послали в Англию уговаривать Черчилля (генерал демонстративно отказался поселиться в имении британских премьер-министров Чекерсе). Его план провалился окончательно после того, как от ген. Кларка было получено из Ирландии донесение, что он может предоставить для предполагаемой операции лишь одну необученную и недостаточно вооруженную дивизию. Тем не менее, и план высадки - явно с единственной целью "спасать" СССР - был выработан, и угроза англичанам была сделана и в свете этих действий высшего военного начальника США следует рассматривать все происшедшее впоследствии в ходе войны.
  Весной 1942 г. во Франции и Голландии все еще стояли 1.300.000 солдат германской армии в то время, как у западных союзников не было ничего отдаленно равноценного для нападения на эту силу, даже если бы они располагали к тому времени превосходством в воздухе, судами для высадки, амфибийными средствами транспорта и войсками, обученными для вторжения - о чем тогда не могло быть и речи. Рузвельту пришлось отказаться от опасной авантюры Маршалла, и Англия в третий раз во время войны оказалась спасенной от смертельной опасности (3). В 1942 и 1943 г.г. английские, а затем и американские армии смогли одержать победы над немцами в северной Африке, после чего наступил переломный пункт в ходе всей войны (главным образом, разумеется, после немецкой катастрофы под Сталинградом - прим. перев.). Западные союзники были теперь подготовлены к решительному удару в Европе. Вопрос был, как и где он должен был быть нанесене Вторичное вмешательство генерала Маршалла определило в этот момент характер всей войны.
  Личные воспоминания Черчилля, как и свидетельства всех остальных источников, показывают, что английский премьер был последователен в отстаивании своей точки зрения в данном вопросе от начала до самого конца. Он был единственным среди лидеров западной коалиции, кто обладал большим военным и политическим опытом, и он ясно видел, что война не принесет ни настоящей победы, ни мира, если революционному коммунистическому государству, агрессору развязавшему войну, будет разрешено проникнуть глубоко в Европу. По его планам, военные операции должны были проводиться так, чтобы советские войска не могли продвинуться много дальше естественных границ СССР.
  В споре по этому вопросу главным противником Черчилля оказался генерал Маршалл, больше даже, чем Рузвельт, который в последнем году войны, в результате своей болезни, явно потерял способность ясно мыслить, если только не стал просто беспомощным пленником своего окружения. Черчилль настаивал, чтобы союзники ударили как на севере, так и на юге с тем, чтобы занять западными войсками Балканы и центральную Европу прежде, чем они, избавившись от гитлеровского, попадут в советский плен. Этот план обеспечил бы настоящую победу, дав всему миру шанс пользоваться миром до конца 20-го века, и в значительной степени осуществил бы первоначальные "цели войны", среди которых на первом месте, как известно, стояло "освобождение". Генерал Маршалл, наоборог, требовал сосредоточения всех сил на вторжении во Францию, что отдавало восточную и центральную Европу, как и Балканы, советским армиям; Рузвельт же, то ли сознательно, то ли потеряв способность мыслить, поддерживал ту же линию до горького финала в Ялте, где "поражение было вырвано из зубов победы".
  Война продолжалась еще полтора года, однако жребий был брошен, как показали последующие события, на первой конференции в Квебеке в августе 1943 г., когда англо-американские войска, завершив завоевание Северной Африки, повернули в Европу и уже вытесняли германские армии из Италии. По настоянию Маршалла, в Квебеке было принято решение оттянуть войска из Италии для второстепенной высадки на юге Франции, что должно было помочь намеченному главному вторжению в Нормандии. Это означало раздробление союзных войск под командованием фельдмаршала Александера в Италии (превратившихся, по словам генерала Кларка, после занятия Рима, в "колоссальную военную машину... с неограниченными возможностями"), остановку их наступления и, прежде всего, отказ от удара из Италии через Адриатическое море с выходом союзных армий на Вену, Будапешт и Прагу. Это изменило бы всю послевоенную ситуацию в пользу Запада и в пользу мира; простой взгляд на карту Европы сделает это ясным каждому читателю. В этот момент победа была уже в руках, но ей пренебрегли ради высадки в южной Франции, что было еще худшим распылением военных сил с еще худшими последствиями, чем посылка английских войск в Палестину в первую войну.
  Второстепенная высадка на юге Франции не приносила военных преимуществ, могущих оправдать принятие этого решения, явно носившего политический характер; это полностью подтверждается документом, на котором генерал Маршалл основывал свои доводы в пользу указанного решения в Квебеке. Документ этот был озаглавлен "Положение России" и приписывался (согласно Шервуду) "военной оценке США на очень высоком уровне", что указывает на того же генерала Маршалла. В нем говорилось: "После войны Россия будет занимать в Европе господствующее положение... Поскольку Россия является решающим фактором в настоящей войне, ей должна быть оказана любая помощь, а также должно быть сделано все, чтобы заручиться ее дружбой. Точно также, поскольку она несомненно будет господствовать над Европой после поражения держав оси (имеется в виду ходячее обозначение "оси Рим-Берлин" - прим. перев.), то тем более необходимо развивать и поддерживать с Россией самые дружественные отношения".
  Здесь перед нами не терпящая возражений и "дискуссий" политика в области поставок ленд-лиза повторяется и в сфере военных операции, это безоговорочная капитуляция перед приоритетом советских целей и интересов. Сталин был против союзного удара на Балканы, утверждая, что "единственная прямая дорога для удара в сердце Германии ведет через сердце Франции"; американская "военная оценка на очень высоком уровне" фактически предлагала следовать планам Сталина. Как видит читатель, этот документ дважды преподносит политическое предположение, как совершившийся факт, а именно, что после войны "Россия будет занимать в Европе господствующее положение" и что она "несомненно будет господствовать над Европой". Именно это было в 1943 году еще вопросом, решить который призваны были два года дальнейших военных операций, а политика Черчилля была направлена на предотвращение как-раз того, что здесь преподносилось в качестве решенного вопроса. Черчилль хотел видеть Совегы победителями в войне, но отнюдь не "господами" Европы. Он оказался в проигрыше, и в этот день в 1943 году, с помощью закулисных политических махинаций, Вторая мировая война была в политическом смысле проиграна Западом.
  Это было наиболее важное по своим последствиям вмешательство генерала Маршалла в ведение операций. Черчилль не позволяет себе критиковать Маршалла открыто, но оценивает его роль в своих военных воспоминаниях довольно загадочно, сожалея в их разделе "Триумф и трагедия" об упущенных возможностях. Генерал Марк Кларк, однако, командовавший в 1943 г. американскими войсками в Италии, писал в 1950 г.:
  "Мы перебросили наши силы из Италии во Францию явно в угоду Сталину... чтобы не допустить нас в центральную Европу. Операция "Наковальня" (высадка в южной Франции) кончилась в тупике. Совершенно ясно было, почему Сталин был за "Наковальню"... После падения Рима армия Кессельринга могла бы быть уничтожена, если бы мы могли предпринять окончательное наступление. За Адриатическим морем лежала Югославия... а за Югославией были Вена, Будапешт и Прага... после падения Рима мы погнались за ложными целями, как с Политической, так и со стратегической точки зрения... Если бы не промах на высшем уровне, помешавший нам занять Балканы и отдавший их Красной Армий, средиземноморская кампания могла бы стать наиболее решающей для всей послевоенной истории... Было отменено наступление, которое изменило бы всю историю отношений между западным миром и советской Россией... Ослабление похода в Италии... было одной из грубейших политических ошибок этой войны".
  Генерал Марк Кларк - блестящий офицер, переведенный впоследствии на второстепенные должности и подавший в отставку - говорит об "ошибках" или "промахах" (blunders), однако цитированный нами документ, как и многие другие источники, ставшие теперь доступными, показывают, что принятое тогда решение не было ошибкой в обычном значении этого слова, т.е. промахом в результате неправильного учета возможных последствий. Последствия не только ясно предвиделись, но входили в расчеты принимавших решение; в этом в настоящее время не может быть ни малейших сомнений. Это решение было не военным, но политическим, и оно было сделано группой лиц, окружавших президента. В области военных операций оно было точной паралелью решениям в сфере ленд-лиза: подчинение всех остальных соображений интересам революционного коммунистического государства.
  В результате всего этого война, которая могла закончиться (вероятно уже в 1944 г.) освобождением стран, покоренных Гитлером, и оставила бы советское государство в пределах естественных русских границ, или недалеко за ними, а Европу в состоянии равновесия, тянулась далее в течение 1944 и 1945 г. г" в то время как германским войскам в Италии была дана передышка, а дорогостоящая высадка на юге Франции ничем не помогла главному фронту вторжения в Нормандии. Характер, который война приобрела в ее последние 10 месяцев, был навязан ей советским правительством с помощью его прямого агента в правительстве США, известного под именем Гарри Декстера Уайта, которого все известные авторитеты считают с тех пор автором плана полного разрушения Германии и отдачи всей Европы под советское "господство", ставшего известным, как "план Моргентау". Тень этого плана нависла (как будет показано далее) над западными армиями, постепенно пробивавшими себе путь к границам Германии. До последнего момента Черчилль (несмотря на поражение его плана ударить "под мягкий живот противника" на Балканах) пытался спасти все, что еще было возможно, начав энергичное наступление левым флангом союзных армий на Берлин и дальнейший обход его на восток. История этого описана в мемуарах как самого Черчилля, так и Эйзенхауэра. Эйзенхауэр описывает, как он отклонил предложение фельдмаршала Монтгомери в конце 1944 г. бросить все наличные силы в энергичное наступление на Берлин. По его мнению, план был слишком смелым и рискованным, хотя ранее в своих воспоминаниях он мягко упрекает Монтгомери в чрезмерной осторожности. В течение последующий месяцев он продолжал неторопливое наступление на всем западном фронте, дав возможность Красной Армии пробиться глубоко в Европу, а в марте 1945 г. (после конференции в Ялте, когда стало ясным намерение Советов не освободить, но захватить Румынию и Польшу, и Рузвельт начал посылать официальные протесты Сталину) генерал Эйзенхауэр уведомил советского диктатора о своих военных планах прямой телеграммой "лично маршалу Сталину". Сообщение этих планов Сталину еще до согласования их с Союзным Генеральным Штабом вызвало раздраженный протест Черчилля, до последнего момента старавшегося предупредить готовившееся фиаско требованием, чтобы по крайней мере Вена, Прага и Берлин были заняты войсками западных союзников.
  Все это было напрасным. Генерал Маршалл уведомил Лондон из Вашингтона, что он полностью одобряет как "стратегическую концепцию" генерала Эйзенхауэра, так и "процедуру ея сообщения русским". После этого союзное продвижение на Западе фастически совершалось по получении согласия Советов, советы же Англии во внимание не принимались. Генерал Эйзенхауэр 28 марта 1945 г. сообщил непосредственно Сталину, что он "остановит свои войска не доходя до Вены. 14 апреля он же уведомил Союзный Генеральный Штаб, что он остановится в 70 милях (112 км), не доходя до Берлина, на линии Эльбы, присовокупив: "с вашего согласия, я предлагаю известить об этом маршала Сталина"; поскольку британские возражения уже были отклонены, первые три слова этой фразы были простой формальностью. Оставалась еще Прага, столица оккупированной Чехословакии. Эйзенхауэр сообщил Сталину, что, "если положение этого потребует", он будет наступать на Прагу, поскольку у него крупные силы бездействовали на чешской границе. Сталин ответил (9 мая 1945 г.), предлагая ген. Эйзенхауэру "воздержаться от продвижения союзными войсками в Чехословакию... за линию Карлсбада, Пильзена и Будвейса". Эйзенхауэр немедленно отдал приказ генералу Паттону остановиться на этой линии.
  Так произошло то, что Черчилль в своих воспоминаниях называет "отвратительным разделом Европы", добавляя пустые слова о том, что "он не может долго продолжаться". Пять лет спустя генерал Эйзенхауэр заявил, что ответственность за все три роковых решения нес он один. "Я должен внести здесь полную ясность. Вашим вопросом Вы подразумеваете, что решение не наступать на Берлин было политическим решением. Наоборот, ответственность за это решение лежит только на одном лице во всем мире. Это был я. Никто не вмешивался в это ни в малейшей степени". Это было ответом на вопрос, заданный па обеде Общества юристовторода Нью-Йорка, 3 марта 1949 г., который гласил: "Общее мнение таково, что если бы наши армии заняли Берлин... и Прагу, картина послевоенного периода могла бы-быть иной... Если бы наши политические лидеры... не вмешивались в Ваши военные действия, направленные на занятие возможно большей территории, ...не думаете ли Вы, что тогда послевоенная картина была бы совершенно иной?"
  Слова Эйзенхауэра не могут быть правдой, даже если он сам думал, что это так и было. Приказ задержать союзное наступление, пока Красная армия не захвати
  т Германию и центральную Европу с их тремя столицами, явно следовал политике, которая, как уже было показано, направляла "ленд-лиз": предпочтение требованиям советского государства перед всеми остальными союзниками, и даже перед нуждами самой Америки. Биограф Эйзенхауэра, его бывший морской адъютант, капитан первого ранга Гарри Батчер, особо отмечает, что к тому времени, когда генерал Эйзенхауэр (вопреки протестам Черчилля) вступила прямые переговоры с Москвой по вопросу о границах союзного наступления, вопрос "границ и зон оккупации уже выходил за пределы компетенции ставки верховного командования". Действия генерала Эйзенхауэра ясно следовали политическим планам, предрешенным на самом высшем уровне; к тому времени, когда он стал президентом США, последствия этой политики были для всех ясны, и вполне возможно, что Эйзенхауэра "преследовал" пример Рузвельта (как этого последнего всегда "преследовал" пример Вильсона). Черчилль дал (11 мая 1953 г.) точную оценку военных операций, задержавших Вторую мировую войну, ставшую вторым разочарованием для войск, считавших себя победителями: "Если бы Соединенные Штаты послушались нашего совета после установления перемирия в Германии, западные союзники не отвели бы своих войск от достигнутых ими рубежей на условленные границы оккупационных зон, до тех пор пока не бым бы достигнуто соглашение с Советской Россией по многим спорным вопросам относительно оккупации вражеской территории, в которой германская зона была, разумеется, одной только частью. Однако, наша точки зрения не была принята, и большая область Германии была передана для оккупации Советам без того, чтобы бым достигнуто общее соглашение между всеми тремя странами-победительницами" Вся политика передачи вооружения, товаров и народного богатства, а также ведения операции во время Второй мировой войны служила, таким образом, дальнейшему распространению революции. Другим путем, способствовавшим этому же распространению, была систематическая капитуляция западной государственной политики на самом высшем уровне во всех переговорах и на всех конференциях, состоявшихся по мере развития военных действий. Описывать все эти встречи (в Атлантическом Океане, в Каире, Казабланке, Тегеране и Ялте) означало бы излишне утруждать читателя. Чтобы продемонстрировать контраст между первоначальными декларациями высоких целей войны и "конечной капитуляцией перед тем, что в ее начале столь усердно обличалось, достаточно кратко описать первую (в Атлантике) и последнюю (в Ялте).
  "Атлантической хартии" предшествовало третье послевыборное выступление Рузвельта 6 января 1941 г., в котором он уведомил еще не вступившую в войну Америку, что он "ожидает увидеть в будущем мир, покоящийся на принципе четырех основных свобод... свободе слова, свободе религии, свободе от нужды и свободе от страха". Вскоре после этого, 14 августа того же 1941 г., Атлантическая хартия - совместное произведение Рузвельта и Черчилля - воспроизвела фразеологию, с которой давно уже были знакомы все, кто дал себе труд прочесть "Протоколы" 1902 г. (интересно, ознакомились ли с ними наши "премьеры-диктаторы"?). В ней перечислялись "определенные основные принципы", которые должны были управлять политикой Америки и Англии и на которых оба подписавшие хартию "основывали свои надежды на лучшее будущее для всего мира". Первым был "откзз от всякого территориального или иного расширения", а вторым "отказ от территориальных изменений, не соответствующих свободно выраженным пожеланиям самих заинтересованных народов". Третьим принципом было "право всех народов избирать для себя желаемую форму правления; и далее, желание видеть восстановленными суверенные права и самоуправление всех тех, кто был их насильно лишен".
  Отсгупление с этих высокопарных высот началось в Казабланке и Тегеране в 1943 г. (на конференции в Тегеране присутствовал и Сталин, включенный в "декларацию", как "стремящийся... к уничтожению тирании и рабства, угнетения и нетерпимости"), и закончилось в Ялте, в феврале 1945 г., ровно через три с половиной года после "Атлантической хартии".
  К моменту ялтинской конференции наступление англо-американских армий в Европе было задержано с тем, чтобы Красная армия могла прочно окопаться в сердце континента. На этой конференции стало очевидным глубокое падение западной дипломатии (если только это выражение не слишком мягко) с ее прежних высот, и чтение ее протоколов заставляет европейцев с тоской вспоминать о прежних эпохах, когда послы и государственные деятели в парадных формах и сознании своей ответственности с достоинством упорядочивали отношения между народами после очередной войны: по сравнению с Венским и Берлинским конгрессами ялтинская конференция выглядит, как дешевый концерт в кабаке.
  После отказа советского диктатора выехать ча пределы своих владений, западные лидеры поехали на поклон к нему в Крым, в переговорах с азиатами это с самого начала было равносильно капитуляции. Как американский президент, так и его правая рука, Гопкинс, были оба на пороге смерти, у Рузвельта это было ясно веем, кто видел его тогда в кино-журналах: автор этих строк не забудет возгласов удивления и ужаса среди публики, в которой он тогда сидел. Некоторых из руководящих сановников сопровождали их родственники, т.ч. конференция носила характер семейного пикника, приятного отдыха от докучных обязанностей военного времени. Хуже всего было то, что гости стали объектами (а многие из них и жертвой), одного из старейших трюков, применяемого азиатами при переговорах, а именно обработки алкоголем. Генерал-майор Лоурснс Кьютер, представлявший американские военно-воздушные силы, вспоминает:
  "В качестве первого блюда за утренним завтраком подавался средних размеров бокал крымского коньяка. За коньяком и вступительными тостами следовали повторные угощения икрой с водкой... После них подавались холодные закуски с белым вином... под конец сервировались крымские яблоки с многочисленными бокалами довольно сладкого крымского шампанского... последним блюдом был стакан горячего чая, к которому подавался коньяк. И это был лишь, завтрак! Как мог кто-либо, с желудком полным всего этого, принимать разумные или логические решения в вопросах жизненных интересов Соединенных Штатов?... Эллиот Рузвельт, приехавший на конференцию вместе с отцом, говорил, что практически все без исключения были в стельку пьяны". Об одном из ужинов Чарльз Боулен, помощник государственного секретаря (министра иностранных дел США) и переводчик при Рузвельте, вспоминает, что "хозяином за столом был сам маршал Сталин. Атмосферу за столом была весьма сердечной и, в обшей сложности, было выпито сорок пять тостов".
  В довершение всего, смертельно больной Рузвельт прибыл в Ялту с подписанным им т.н. "планом Моргентау", составленным советским агентом, работавшим в его собственном министерстве финансов (Гарри Декстер Уайт), и в сопровождении другого советского агента, впоследствии разоблаченного и осужденного Альджера Хисса, который в этот решающий момент был особым советником президента по политическим делам и ведущим сотрудником Госдепартамента. В результате, из трех сторон стола конференции советское правительство было представлено на двух, и исход совещаний был логическим результатом такой расстановки сил. Вплоть до самого начала конференции Черчилль не прекращал своих попыток спасти хотя бы часть центральной Европы и Балканы от судьбы, уготованной им в Ялте. Встретившись с Рузвельтом на Мальте, по дороге в Ялту, он вновь предложил открыть операции в бассейне Средиземного моря; но генерал Маршалл тут же заявил, в прежнем тоне своих угроз в 1942 г., что если английский план будет принят... он укажет Эйзенхауэру, что тому не остается ничего, как сложить с себя командование" (Шервуд). За месяц до встречи в Ялте Черчилль телеграфировал президенту Рузвельту: "В настоящее время мне кажется, что исход этой войны будет еще более неудачным, чем исход прошлой". Это было довольно далеко от сознания того "лучшего часа" его жизни в 1940 г., когда, заняв пост премьер-министра, он мог написать: "Благословением Божьим является власть в дни национального испытания, если знаешь, где и какие приказы должны быть отданы". Теперь он знал, как ничтожна была истинная власть "премьеров-диктаторов", и мог лишь в лучшем случае надеяться спасти хоть немногое из обломков победы, выброшенной в окно в тот момент, когда она была близка.
  Все, что знал теперь Черчилль и что он говорил Рузвельту, было совершенно неизвестно воюющим народам. Полный контроль над печатью, которым так нагло хвалились уже "Протоколы", не давал правде достигнуть широких масс, которых день ото дня захлестывали волной энтузиазма по поводу великой победы; якобы уже бывшей в их руках. Вся "власть" г-на Черчилля была бессильна что-либо в этом изменить. За несколько месяцев до того (23 августа 1944 г.) он с удивлением запрашивал своего министра информации: "Разве есть какое-либо запрещение опубликовывать факты об агонии Варшавы, которые, судя по газетам, практически замалчиваются" ("Триумф и трагедия"). Вопрос звучит вполне искренне, и в таком случае Черчиллю было неизвестно то, о чем ему мог рассказать любой честный журналист, а именно то, что такие факты были "практически замолчаны". Он не сообщает, каков был ответ, если он его вообще получил. "Агония", о которой говорит Черчилль, относится к героическому восстанию подпольной польской армии генерала Бора-Коморовского против немцев в тот момент, когда Красная армия подходила к Варшаве. Советское наступление было, по приказу из Москвы, немедленно приостановлено, и Сталин не разрешил английской и американской авиации пользоваться советскими аэродромами, чтобы помочь полякам. Черчилль пишет: "Я едва мог поверить моим глазам, прочтя его жестокий ответ", и сообщает, что он настаивил на приказе Рузвельта американским самолетам пользоваться этими аэродромами, поскольку "Сталин не посмеет стрелять по ним". Рузвельт отказался, и поляков выдали на поток и разграбление войскам СС, сравнявшим Варшаву с лицом земли. 1 октября 1944 г. после, двухмесячного сопротивления польское подпольное радио Варшава передало свое последнее сообщение: "Такова горькая правда: с нами поступили хуже, чем с гитлеровскими сателлитами, хуже, чем с Италией, хуже, чем с Румынией, хуже, чем с Финляндией... Бог справедлив, и в своем всемогуществе Он накажет всех, кто отвечает эа это страшное оскорбление польской нации" - слова, вызывавшие в памяти передачу чешского радио в 1939 г., после выдачи Чехословакии Гитлеру: "Мы завещаем нашу скорбь Западу".
  Власть, захваченная мировой революцией на зараженном Западе, была достаточна для того, чтобы предотвратить опубликование фактов, подобных этим во время Второй войны, и запрос Черчилля министру информации повис в воздухе. "Агония Варшавы имела место ровно через 3 года после того, как Рузвельт подписал свою "декларацию принципов", в которой он желал "видеть восстановленными права и самоуправление тех, кто был силой их лишен".
  Таков был закулисный фон ялтинской конференции, на которой при первой же встрече со Сталиным президент Рузвельт, уже одной ногой в гробу, обрадовал советского диктатора признанием, что он теперь "более кровожаден в отношении немцев, чем год назад, и что он надеется на повторение Сталиным его тоста за расстрел 50.000 офицеров германской армии". Слово "повторение" намекало на тегеранскую конференцию в декабре 1943 г., на которой Сталин предложил такой тост, а Черчилль запротестовал и сердито вышел из комнаты. После чего Рузвельт предложил, чтобы расстреляны были только 49.500, а его сын Эллиот, в веселом застольном настроении, выразил надежду, что "сотни тысяч" из них будут убиты в боях; сияющий "дядюшка Джо" встал со своего места и обнял президентского сынка.
  Вторя Сталину, Рузвельт явно хотел позлить Черчилля, которого он в 1945 г., по-видимому, считал своим соперником; своему сыну Эллиоту он говорил уже в Тегеране, что "к сожалению, премьер-министр слишком много думает о том, что будет после войны и в каком положении будет Англия; он боится, что русским позволят стать слишком сильными". Он не скрывал этого и от Сталина, сказав, что "теперь он скажет ему кое-что по секрету, чего он не хотел бы говорить в присутствии премьер-министра Черчилля". В числе того, чего не должен был слышать Черчилль, было следующее: "Президент сказал, что наши армии теперь так близки друг к другу, что они могут установить непосредственный контакт, и он надеется, что генерал Эйзенхауэр сможет теперь прямо сноситься с советским штабом, минуя Союзный Генеральный Штаб в Лондоне и Вашингтон (4 февраля 1945 г.). Это объясняет судьбу, постигшую Вену, Берлин и Прагу; в марте, апреле и мае 1945 г. генерал Эйзенхауэр, связавшись непосредственно с Москвой, сообщил Советам свои планы наступления и согласился остановить свои армии, не доходя до этих столиц.
  Сталин не предлагал снова расстрелять 50.000 германских офицеров. Ялтинские протоколы показывают, что он довольно сдержанно относился к сделанным ему частным предложениям Рузвельта (например, чтобы англичане оставили Гонконг), рисуя его человеком, державшим себя с большим достоинством, и гораздо более сдержанным в выражениях, чем президент США. Причиной этому, с одной стороны, могло быть то, что болтовня Рузвельта производит, по своему бездушию и цинизму, отталкивающее впечатление на читателя; с другой же, даже Сталин вероятно сомневался в том, что президент зайдет так далеко, поддерживая усиление Советов, и, опасаясь ловушки, был более сдержан, чем обычно. Как бы то ни было, на страницах ялтинских протоколов этот массовый убийца и палач миллионов выглядит менее отвратительным, чем его гость.
  Главным испытанием для чести Запада был в Ялте вопрос, что будет с Польшей. Вторжение в Польшу Советов и немцев, как партнеров по ее разделу, развязало Вторую мировую войну; не подлежало сомнению, что декларация Рузвельта и Черчилля в атлантической хартии 1941 г. о "восстановлении суверенных прав и самоуправления" для тех, "кто был насильно их лишен", в первую очередь относилась именно к Польше. Ко времени ялтинской конференции, за два с половиной месяца до окончания войны в Европе, Польша фактически была отдана как добыча мировой революции: об этом наглядно свидетельствовал отказ помогать варшавским повстанцам, и это же не могло быть убедительнее доказано, чем приказом Рузвельта генералу Эйзенхауэру подчинить его планы наступления советским пожеланиям. Это означало, что Польша, а с ней и все европейские государства к востоку и юго-востоку от Берлина буду фактически либо присоединены к СССР, либо, же войдут в зону господства революции.
  Хотя Черчилль все еще не оставлял надежды на предоврашение этого, непосредственно предстоящий захват этих территорий был в Ялте ясен для каждого, и окончательное моральное падение Запада заключалось в принятии этого факта, в конечном итоге и самим Черчиллем. Это было полной капитуляцией: отговорка, что только половина Польши отойдет к Советам, что Польша получит "компенсацию" в виде территории, отрезанной от Германии, и что в этом перекроенном государстве будут проведены "свободные выборы", звучала насмешкой для каждого, кто знал, что вся Польша и половина Германии, которой Польша должна была быть "компенсирована", перейдут из под нацистского господства в советское рабство, и что армии западных союзников должны были быть остановлены, чтобы не помешать этому.
  Поэтому, когда в Ялте президент Рузвельт попросил разрешения "поставить вопрос о Польше", от благородных "принципов" Атлантической хартии уже не оставалось и следа. Он начал со ссылки на то, что "в Соединенных Штатах проживают 6 или 7 миллионов поляков", показывая этим, что для него вопрос заключался не в Польше, а лишь в голосах на выборах, после чего он предложил ампутацию восточной Польши по линии Керзона, добавив странное замечание, что "большинство поляков, как и китайцы, хотят лишь сохранить лицо"; многие наблюдатели того времени отмечали частую бессвязность в его речи, и в этом случае он также не объяснил, как потеря польской территории могла помочь полякам "сохранить лицо". Рузвельт был подготовлен, для такого предложения хорошо знавшим свое дело советником. Эдвард Стеттиниус, который хотя и был в то время номинально государственным секретарем США, но по-видимому не принимал большого участия в направлении иностранной политики, сделал тогда запись, что "президент попросил меня прислать ему юриста для консультации о формулировке заявления о польских границах; я послал к нему Альджера Хисса". Черчилль остался в одиночестве, заявив свой последний протест на тему о первоначальных "принципах" и о тех целях, с которыми якобы была начата Вторая мировая война: "Мы пошли войной на Германию за свободу и суверенность Польши. Каждый здесь знает, чего нам это стоило при нашей неподготовленности, мы рисковали нашей жизнью, как нации. У Великобритании нет территориальных интересов в Польше. На карте стояла только наша честь, и мы обнажили меч за Польшу в ответ на зверское нападение Гитлера. Я никогда не соглашусь ни с каким решением, которое не даст Польше свободы и независимости...". Позже, когда ему пришлось уступить давлению Рузвельта и Сталина, он заявил с горечью: "Нас обвинят в том, что британское правительство уступило во всем в вопросе о (польских) границах, и не только согласилось с советской точкой зрения, но и активно ее поддержало... Великобританию обвинят в том, что она бросила Польшу на произвол судьбы...". В конечном итоге видно и ему не оставалось ничего иного, как подписать соглашение, а когда впоследствии в Лондоне состоялся "парад победы", польские соддаты в английских мундирах, первыми поднявшие оружие против Гитлера, сидели в трауре в своих казармах (4).
  Черное дело было сделано и, вместо свободы слова и религии свободы от страха и нужды, народы восточной Европы были отданы во власть режима тайной полиции и концентрационных лагерей. Казалось, что ничего худшего сделано быть не могло, однако было сделано нечто еще хулшее: согласно "протоколу о германских репарациях", было разрешено и распространено на побежденных наихудшее изобретение советского терроризма, рабский труд, поскольку этот документ узаконивал получение "тремя правительствами" репараций от Германии в форме "использования германской рабочей силы".
  Было еще и дополнительное соглашение, согласно которому западные союзники рассматривали всех русских воениопленных в Германии как "дезертиров", подлежащих возвращению в Советский Союз. На бумаге все это выглядит меней страшно. Но каковы были результаты этой политики для живых людей, видно из свидетельства преп. Джеймса Чутера, английского военного священника и одного из четырех тысяч пленных из распущенного германского лагеря для военнопленных, пробравшихся навстречу наступавшим западным союзникам в 1945 г.: "Вдоль восточного берега реки Мульде скопилось множество людей... десятков тысяч беженцев, прибывших раньше нас. Река Мульде была демаркационной линией, на которой остановились американцы и до которой должны были продвигаться русские. Американцы не пускали никого через реку, кроме германских солдат и союзных военнопленных. Время от времени, отдельные беглецы в отчаянии бросались в воду, чтобы избежать ожидаемого зверства Советов. Чтобы избежать подобных инцидентов и отпугнуть беглецов, с западною берега время ом времени, слышались очереди американских пулеметов... грозное предупреждение всем, кто хотел бы спастись, переплыв реку". Таков был финал Второй мировой войны, и соглашение, освящавшее все эти ужасы (в котором сталинская подпись присоединилась к обоим подписавшим Атлантическую хартию в 1941 г.), торжественно объявляло: "Настоящей декларацией мы подтверждаем нашу веру в принципы Атлантической Хартии" (5).
  Под конец ялтинской конференции произошел еще один любопытный эпизод. Во время последнего разговора "с глазу на глаз" между Рузвельтом и Сталиным накануне отъезда президента, собиравшегося встретиться с королем Ибн-Саудом, Сталин заметил, что "еврейский вопрос был очень трудным; они (русские) также хотели создать "еврейский национальный очаг" в Биробиджане, но из этого ничего не вышло: евреи оставались там два-три года, а затем разбегались по большим городам". Тогда президент Рузвельт, в манере члена аристократического клуба, уверенного, что его хозяин также состоит в нем, "сказал, что он - сионист, спросив, является ли им маршал Сталин?" На читателя этих записей это производит впечатление, что тут два деловых человека подошли, наконец, к сути дела. Сталин ответил, "в принципе - да", но тут же добавил, что "от него не укрывается трудность вопроса". И здесь грузинский налетчик, грабивший банки, производит лучшее впечатление, как государственный деятель, и говорит в более деловом тоне, чем любой из западных лидеров за последние 40 лет, ни один из которых не видел в этом вопросе никаких "трудностей" (Черчилль заранее клеймил все разговоры о "трудностях", как антисемитизм). Нет сомнения, что этим кратким обменом мнений разговор на эту тему не закончился, но в официальном отчете дальнейших подробностей не содержится. В тот же последний день официальных совещаний конференции Сталин спросил Рузвельта, какие уступки он собирается сделать королю Ибн-Сауду, на что президент ответил, что "он мог бы предложить ему только одну уступку, а именно отправить к нему (Ибн-Сауду) шесть миллионов американских евреев" (эта цитата засвидетельствована источниками, но вычеркнута из официального текста). Приведенные цитаты, за исключением последней, взяты нами из официального издания "Конференции на Мальте и в Ялте в 1945 г.", опубликованного Госдепартаментом США 16 марта 1955 г. Газеты вышли на следующее утро, 17 марта, с заголовками на всю первую страницу, типичным для которых был заголовок в канадской "Монтреаль Стар": "Столицы мира в ужасе после раскрытия секретов Ялты". Все это, разумеется, ерунда: в 1955 году общественность воспринимала подобные сообщения с полным безразличием, будучи доведенной с помощью контроля печати до состояния бессильного одурения, предсказанного в "Протоколах" 1902 г.
  Как исторический документ, разоблачения ялтинских протоколов достаточно красноречивы, однако они далеко не полны. Очень многое из них было вычеркнуто (мы привели только один пример), в том числе наверняка самое худшее. В мае 1953 г., под давлением со стороны американского Сената, Госдепартамент приступил к печатанию неподчищенных текстов, причем до июня 1956 г. должны были выйти из печати протоколы всех двенадцати совещаний на высшем уровне военного времени. Однако, до мая 1956 г. были опубликованы только ялтинские протоколы, и те подчищенные цензурой. Два сотрудника Госдепартамента, которым была поручена подготовка документов к печати и которые настаивали на ее полноте и спешности, д-р Дональд Дозер и г. Брайтон Баррон, были уволены в отставку в начале 1956 г., хотя еще в апреле 1955 г. со стороны президента Эйзенхауэра последовало заявление: "Я думаю, что глупо было бы... скрывать какие-либо документы военного времени, включая мои собственные ошибки. Надо опубликовать все, на чем общественность США могла бы научиться из прежних ошибок для принятия правильных решений в настоящее время".
  Перед увольнением на пенсию Баррона "подвергли усиленному промыванию мозгов, чтобы добиться от него согласия на изъятие ряда важных документов". Он был вынужден заявить своему начальству, что готовящаяся ими к изданию компиляция "извращена, неполна и плохо подчищена с целью обелить прежние правительства и ввести американский народ в заблуждение". История с ялтинскими документами показывает, что через 10 лет после войн государственная власть все еще была в руках "чужеземной группы", сумевшей во время войны подчинить экономику, военные операции и государственную политику целям "распространения" революции. И теперь еще та группа была в состоянии игнорировать заявления президентов и действовать вопреки воле Конгресса США; возжи были полностью в их руках. Это означает, что проникновениев американское правительство и его аппарат агентов мировой революции, начавшееся со дней первого президентства Рузвельта в 1933 г., не было устранено и к 1955 году, несмотря на многочисленные разоблачения: а поскольку это так, то и в любой третьей мировой войне все силы Америки смогут снова быть направлены на скрытый, но по-прежнему первоочередной план создания мирового коммунизированного общества (третья фаза ленинского плана). Втянутые в такую войну народные массы снова будут воевать за цели, прямо противоположные тем, которые будут предподнесены им в ходе какого-либо нового "Перл-Харбора".
  Подрыв жизненных основ Запада не ограничивался одними Соединенными Штатами, но распространился на весь западный мир; если мы в этой главе описываем, главным образом, Америку, то это делается лишь потому, что после войны мошь и богатство Америки так выросли, что злоупотребление ими сможет решить судьбу всего мира. Как уже было нами показано, такое же положение наблюдалось и в Англии - стране, из которой произошли заокеанские нации, в том числе самые многочисленные из них, Канала и Австралия.
  Первое разоблачение планов подрыва Запада и распространения мировой революции имело место в Канаде сразу же по окончании войны, и оно было единственным из четырех, в котором последовало полное правительственное расследование и полное опубликование всех его результатов; оно же было толчком к другим аналогичным разоблачениям в США, Австралии и Англии. Разоблачения были сделаны, с риском для собственной жизни, русским, сообщившим канадскому правительству о наличии сети шпионажа и агентурного проникновения в государственный аппарат, центром которого было советское посольство в Оттаве (несмотря на то, что разоблачение и предупреждения Запада о грозящей ему опасности были сделаны русскими, политики и печать продолжали натравливать свою общественность против "русских", а отнюдь не против революционного коммунистического заговора, первой жертвой которого в свое время стала именно Россия). То, что в данном случае последовало полное и открытое расследование - весьма необычное в подобных случаях - обязано, по-видимому, тому обстоятельству, что тогдашний канадский премьер-министр, Макензи Кинг, был, хотя и дошлым политиком, но простаком, интересовавшимся, главным образом, спиритизмом. Документально убедившись в справедливости разоблачений Игоря Гузенко, он понял, что они свидетельствуют о "такой серьезности положения, в котором Канада еще никогда не находилась до сего времени", и немедленно полетел известить президента США (преемника Рузвельта) и тогдашнего премьер-министра Англии (Клемента Эттли), что "положение было даже еще более серьезным в Соединенных Штатах и в Англии".
  К этому времени документальные доказательства, представленные бывшим советским агентом Унтгакером Чамберсом, о том, что Альджер Хисс был центральной фигурой советского шпионажа в Госдепартаменте США, были уже известны, но игнорировались двумя американскими президентами в течение шести лет, а тремя годами позже и м-р Труман нашел нужным публично высмеять их, как "красную селедку" (английское выражение, означающее обман - прим. перев.). Разоблачение Хисса и его соучастников было исключительно результатом личных усилий отдельных патриотов (в том числе будущего вице-президента и президента Никсона), сумевших выжать правду из скрывавшего ее правительства и настоять на расследовании. Дело Хисса повлекло за собой множество других разоблачений, показавших, что американский правительственный аппарат на всех уровнях кишел советскими агентами. Литература того времени по данному вопросу настолько обширна, что ее невозможно привести здесь даже суммарно, но приводимые данные неопровержимы, а многие из них были сообщены официально, хотя и с большой неохотой.
  В Англии, в Продолжение шести лет после предупреждений со стороны премьер-министра Канады и расследования высшими инстанциями, не было сделано ничего для исправления установленного этим расследованием положения. В 1951 г. два сотрудника Форин Оффиса (мин-во иностр. дел), один из которых занимал высокую должность и делал быструю карьеру, в то время как оба в личном отношении слыли довольно сомнительными типами, но явно протежировались чьей-то невидимой рукой, неожиданно исчезли из Лондона. Вскоре выяснилось, что они бежали в Москву, опасаясь разоблачений в духе Альджера Хисса. В течение добрых четырех лет после этого английские правительства (как социалистическое, так и консервативное) отказывались назначить открытое расследование или представить какую либо информацию, кроме ничего не говорящих заверений, что "делается все необходимое для выяснения". В 1955 г. английский Форин Оффис неожиданно сообщил, что оба подозревались в передаче секретной информации советским органам, уже начиная с 1949 года (они исчезли в 1951 г.). Западное признание было далеко не добровольным, а вынужденным в силу того, что еще один русский, Владимир Петров, из советского посольства в Канберре (Австралия) также бежал на Запад, сообщив, что оба скрывшихся агента, Бургесс и Маклин, были завербованы как советские шпионы еще в их студенческие годы в Кембриджском университете за 12 лет до того, т.е. еще в 1930-35 г.г. - это обычный метод ловли агентов в дни их неосторожной юности, в равной степени отмечающийся как в документах Вейсхаупта, так и в "Протоколах"; карьера Альджера Хисса представляет собой полную параллель тому же в Америке. Немедленно после запоздалого признания Форин Оффиса, Бургесс и Маклин были торжественно представлены Советами представителям международной печати в Москве в качестве сотрудников министерства иностранных дел СССР; британское правительство не нашло ничего лучшего, как тут же пригласить тогдашних советских вожаков, Хрущева и Булганина, прибыть с официальным визитом в Лондон (6).
  Разоблачения Петрова привели в Австралии, четвертой стране, зараженной чумой советского шпионажа, к официальному расследованию Королевской комиссией, состоявшей из трех высокопоставленных судебных чиновников. Из всей серии расследований на Западе, только австралийское может быть поставлено в один ряд с канадским, за 9 лет до того. Оно было довольно обстоятельным и в его официальном отчете (от 14 сентября 1955 г.) было установлено, что, начиная с 1943 г., советское посольство в Канберре "руководило организацией шпионажа в Австралии", наряду с предостережением, что советские шпионы продолжали действовать в Австралии с помощью агентов, прибывавших в страну, как иммигранты. Министр иностранных дел Австралии Кейзи одновременно констатировал, что среди государственных служащих Австралии действовало "гнездо изменников". Это подтверждало то, что говорил Макензи Кинг за 10 лет до того, а также и то, что в течение целого десятилетия ни в одном из четырех затронутых или зараженных этим недугом государств не было сделано ничего для отвращения смертельной опасности, в которой они находились.
  Главной причиной этого было то, что все правительственные, парламентские и судебные расследования этого десятилетия (за исключением одного) служили не столько информации, сколько дезинформации общественного мнения, сосредоточивая все внимание на "шпионаже", хотя фактически этот вопрос являлся второстепенным. То, что большие государства стремятся разузнать с помощью шпионов и агентов секреты других стран, давно уже было всем известным фактом, так что даже небывалый до тех пор масштаб советского шпионажа не слишком волновал общественность; считалось, что на то и существует контрразведка, чтобы следить за такими вещами. Расследования, таким образом, отвлекли внимание общественности от самого главного, что было ими обнаружено. Дело было не в простой краже документов, а в контроле и направлении чужой рукой государственной политики на самом высшем уровне, к которым привело заражение государственного аппарата западных стран. Именно это позволило направлять во время войны весь поток вооружений, товаров, финансовых средств, а также и военные операции и доведение западных политиков на конференциях глав правительств в сторону обеспечения максимальных успехов революционного коммунистического государства, как в смысле территориального расширения, так и в смысле усиления его военной мощи. Эта сторона вопроса была освещена только в ходе судебного процесса над Альджером Хиссом и сопутствовавших ему предварительных и дополнительных расследований и разоблачений. Они показали, что мировая революция располагала активными агентами на вершинах политической власти Запада, где они направляли в ее пользу государственную политику и всю энергию народного существования. Оба разоблаченных агента поставляли своим хозяевам также секретные материалы, но это была лишь небольшая часть их деятельности, в ходе которой им удалось перекроить карту Европы и создать положение, перед которым весь мир стоит в настоящее время.
  Имена Альджера Хисса и Гарри Декстера Уайта неотделимы от этого исхода событий. Начиная со своих студенческих лет в 30-х годах, Хисс продвигался с чьей-то невидимой помощью столь же быстро по ступеням государственной службы, как и Маклин в Англии. Уже в 1939 г. на него указал, как на советского агента, его сотоварищ-коммунист, осознавший свой долг перед страной в тот момент, когда революционное коммунистическое государство сговорилось с Гитлером о нападении на Польшу, однако на это указание никто не обращал внимания в течение многих лет, когда два американских президента, один за другим, продолжали протежировать Хисса. Он неразлучно находился при президенте Рузвельте в Ялте (часто при беседах с глазу на глаз Рузвельта со Сталиным), и выдача восточной Европы на поток и разграбление коммунистам неразрывно связана с его именем; невозможно придти к иному выводу перед лицом разоблачений, сделанных на его судебном процессе. После Ялты, явно как знак особого доверия, которым он пользовался у международной мафии, направлявшей события в этот период всеобщего смятения, его сделали первым генеральным секретарем рожденной в Сан-Франциско в апреле 1945 г. Организации объединенных наций, которая, таким образом, увидела свет, направляясь агентом мировой революции.
  Руководящая роль, которую Хисс играл в Ялте, видна на немногих примерах. Номинальный государственный секретарь США, Эдвард Стеттиниус, накануне ялтинской) конференции отдал распоряжение сотрудникам Госдепартамента, чтобы "все материалы для президента по вопросам, которые должны будут обсуждаться на совещаниях Больших Трех, должны быть в руках м-ра Хисса не позднее, чем в понедельник 15-го января (1945 г.)". Этим самым в распоряжение Хисса были отданы все материалы Госдепартамента на предмет осведомления президента о вопросах, обсуждение которых ожидалось в Ялте. Джеймс Бернс, бывший ранее государственным секретарем США, и принимавший участие в ялтинской конференции в качестве директора Военного ведомства по мобилизации и демобилизации, писал впоследствии: "Насколько я мог судить, президент почти не был подготовлен к ялтинской конференции... Лишь накануне нашей остановки на Мальте я узнал, что у нас на борту было целое собрание весьма обстоятельных анализов и рекомендаций, подготовленным Госдепартаментом... Когда я впоследствии познакомился с некоторыми из этих великолепных материалов, я очень сожалел, то мы не изучили их за время поездки. Я уверен, что этого не было сделано ввиду болезни президента".
  Материалы, подготовленные специалистами-профессионалами Госдепартамента касались будущих отношений с Советами, однако заявления Рузвельта в Ялте ни в какой степени не отражали их содержание, поскольку он не дал себе труда с ними ознакомиться. Америанскую политику в Ялте фактически делал Хисс. Стеттиниус отмечает неизменное присутствие Хисса "за спиной президента" на всех формальных совещаниях, упоминая, что и он сам всегда "совещался" с Хиссом перед этими заседаниями и после них. Офнипальный, сильно подчищенный американский отчет о ялтинской конференции явно подвергся редактированию со специальной целью затушевать роль Хисса; он содержит лишь сделанные им замечания и реплики, не говорящие ничего, будучи вырванными из контекста главного содержания: его роли в заговоре. Упомянутый нами ранее Брайтон Баррон - одни из двух официальных историков Госдепартамента, уволенных за отказ "извращать историю" и "замалчивать официальные данные" - заявил в феврале 1956 г. на публичном собрании в Чикаго, что, если бы ему было разрешено, ей мог бы "на примерах показать, какой властью пользовался Альджер Хисс", и как он действовал на самом высшем уровне государственной власти", добавив, что официальный отчет "обходит молчанием его важнейшие действия на этой роковой конференции". Имя Альджера Хисса стало хорошо известно, благодаря его судебному процессу и осуждению. Однако, наиболее осведомленное лицо в этой истории, Уиттакер Чамберс, считает, что субъект, известный под именем "Гарри Декстер Уайт", которого он называет "одной из самых влиятельных личностей во всем мире", сыграл еще большую роль в подчинении американской политики советским интересам.
  Как писали американские газеты, все их попытки обнаружить свидетельство о рождении гражданина по имени "Гарри Декстер Уайт" были напрасными: кем он был в действительности, никому не было известно! Небезизвестный Генри Моргентау младший (в отличие от его отца, бывшего послом США в Константинополе во время первой войны - прим. перев.), единственный несменявшийся министр в кабинетах Рузвельта за все 12 лет правления последнего, вскоре же после своего назначения министром финансов принял "Гарри Декстера Уайта" на службу, в своем министерстве (в 1934 г.). Его быстрое продвижение по службе (как и Хисса в Госдепартаменте) указывает на влиятельную и постоянную поддержку. Сразу после Перл-Харбора его назначили руководителем "всех действий министерства финансов, связанных с международными отношениями", после чего он стал заместителем самого министра.
  В течение всех этих лет этот правительственный чиновник, чья истинная личность, по-видимому, навсегда останется тайной, действовал в качестве советского агента, и доказательства этого были представлены президенту Рузвельту, не нашедшему нужным обратить на них внимание. Уиттакер Чамберс показал, что он впервые получил от Уайта секретные документы (для передачи их советским органам) в 1933 г.; в 1939 г. он предложил представить доказательства деятельности Уайта и Хисса; документальные доказательства хранились им в течение дальнейших лет, пока он не представил их для опровержения клеветнических заявлений Хисса по его собственному адресу. С самого начала и до конца ни одна правительственная инстанция не вырашла желания ознакомиться с ними. Федеральное Ведомство по расследованиям (ФБР) допросила Чамберса в 1941 г., причем он назвал имя Уайта, однако ничего предпринято не было; ФБР не нашло также нужным включить в расследование этого дела какую-либо государственную инстанцию, т.ч. окончательное разоблачение было сделано частным агентством и то только 1948 году.
  Первое решающее вмешательство м-ра Уайта в американскую государственную политику состоялись в 1941 г. Согласно двум не вызывающим ни малейших сомнений источникам (проф. Вилчьям Лангер и проф. С. Эверетт Глизон из Гарвардского университета, в их книге "Необъявленная война"), именно Уайт составил текст американского ультиматума от 26 ноября 1941 г., с помощью которого Японию "заманили сделать первый выстрел" в Перл-Харборе (по выражению военного министра США Стимсона). Рука Уайта, следовательно, ясно видна в первом акте вхождения Америки в войну, как и рука заинтересованного в нем советского руководства. Обеспечив начало войны, он смог обеспечить и ее окончание исключительно в интересах той же стороны, его хозяев. Ему же приписывается и авторство знаменитого "плана Моргентау", направленного на разорение и фактическое уничтожение Германии. В обоих случаях, следовательно, американская политика диктовалась министерством финансов, а не Госдепартаментом или военным министерством, которые, согласно конституции, ответственны - под общим руководством президента - за ведение международной политики в военное время; в министерстве же финансов, как уже было указано, м-р Уайт нес "полную ответственность" за все имевшее отношение к международным делам, очевидно не в рамках одного только этого министерства. По окончании Второй войны в Америке наблюдалась тенденция приписывать инициативу обоих роковых решений одному Уайту. Здесь явно налицо попытка снять ответственность с самого министра, Генри Моргентау. Однако, Моргентау назначил Уайта на его ответственный пост, и он же подписал как проект ультиматума Японии в ноябре 1941 г., так и проект расчленения Германии в сентябре 1944 г., а президент Рузвельт в обоих случаях действовал согласно представленному ему плану. Невозможно поэтому разграничить ответственность Моргентау и Уайта, в крайнем случае можно было бы сказать, что загадочный "Гарри Декстер Уайт" был душой этой достойной пары.
  О том, как зародился "план Моргентау" по расчленению Германии на мелкие провинции, полному разрушению ее промышленности с затоплением угольных шахт и рудников, и сведением ее на уровень "козьего пастбища", было описано в 1947 г. другим заместителем министра финансов США, Фредом Смитом. Он сообщает, что вопрос впервые обсуждался на совещании (в его присутствии) между Эйзенхауэром, министром Моргентау и Уайтом в обеденной палатке генерала на юге Англии, 7-го августа 1944 г. По словам Смита, вопрос о будущем Германии был поднят Уайтом. Эйзенхауэр сказал, что ему хотелось бы "на некоторое время крепко приструнить немцев... все население Германии - синтетические параноики" (эта комбинация двух слов не имеет даже подобия конкретного или переносного значения, свидетельствуя разве что о склонности генерала к употреблению "умных" слов, смысла которых он сам не понимал - прим. перев.), на что м-р Уайт заметил: "Мы можем тогда сослаться на Вас в вопросе обращения с немцами", а генерал Эйзенхауэр дал ему на это свое разрешение. На основе этого разговора Моргентау составил свой план, согласовав его в Лондоне с Черчиллем и Иденом, после чего он вылетел обратно в США, где он представил этот план Рузвельту. Вплоть до этого момента, пишет Смит, Госдепартамент не был извещен об активности Моргентау в этом вопросе. У Рузвельта вероятно были какие то сомнения по поводу плана, и он назначил комиссию для разработки плана послевоенной организации Германии, в которой государственный секретарь и военный министр сошлись наконец с м-ром Моргентау из министерства финансов. Оглашение в комиссии плана Моргентау "привело к такому бурному взрыву, какой еще никогда не нарушал торжественной тишины покоев Белого Дома"; министры Хэлл (госуд. секретарь) и Стимсон (военный) оба заявили свой категорический протест. Тем не менее, когда затем Рузвельт полетел в Квебек для встречи с Черчиллем, то "случилось так", что сопровождал его м-р Моргентау, а г-да Хэлл и Стимсон остались дома. Черчилль пишет, что он был этим удивлен, но затем и он, и Рузвельт оба подписали план, который правильно было бы назвать "планом Уайта-Моргентау".
  Так президент Рузвельт (вопреки энергичным протестам членов его кабинета, государственного секретаря Хэлла и военного министра Стимсона) и премьер-министр Черчилль (вопреки его собственным многочисленным заявлениям) санкционировали "мир" возмездия и наказания для побежденных, причем впоследствии оба делали вид, что не ведали, что творят. По словам Черчилля, он весьма "сожалел", что поставил под ним документом свою подпись, из чего, однако, не совсем ясно, почему он это сделал (уклончивый комментарий Джеймса Ф. Бернса также гласил, что "это трудно понять"). Рузвельт изображал дело так, будто речь шла о его инициалах, по ошибке поставленных им на маловажном междуведомственном меморандуме, который он не дал себе труда прочесть. По его словам, он уступил приставаниям "верного, старого друга", что опять-таки указывает на м-ра Моргентау: далее, он, оказывается, был "совершенно потрясен" тем, что получилось, и, не мог понять, как он вообще мог поставить под этим свои инициалы; видимо он сделал это, не подумав" (Стимсон).
  Общественному мнению дело потом изобразили так, будто ошибка была вовремя замечена и "план Моргентау" не был осуществлен: фабрики не были взорваны и шахты те были затоплены. Это было неправдой, а лишь мазней медом по губам, дух возмездия, пропитавший план Уайта-Моргентау, господствовал в послевоенной действительности. Моргентау не удалось добиться, чтобы (как Рузвельт это "в шутку" предлагал Сталину в Ялте) немецких "архи-преступников" расстреливали без всякого следствия, о те судебные процессы, которые были затем разыграны в Германии, навеки остаются позорным пятном на западном правосудии. Раздел Германии (который фактически разрезал надвое всю Европу, друзей и врагов без разбора) был чреват большими опасностями для будущего, чем любое расчленение Германии на отдельные провинции. И наконец, санкционирование Западом рабского труда повернуло вспять культурное развитие Европы на протяжении девятнадцати столетий: характерно, что через 11 лет по окончании войны правительство США отказалось поддержать проект международной конвенции, внесенный Международной Организацией Труда и запрещающий принудительный труд: подпись под Ялтинскими соглашениями явно исключала возможность присоединиться к подобной конвенции.
  Так призрак "Гарри Декстера Уайта" продолжает висеть над сценой современности, поскольку направление, приданное им и его сообщниками американской правительственной политике, сделало будущее всего Запада еще более сомнительным и внушающим опасения, чем когда-либо. С окончанием войны его авторитет у американских президентов продолжал расти, и он был назначен председателем второй из двух международных конференций, на которых ковались планы подчинения национальных государств международному директорату. Первой была организационная конференция Организации объединенных наций, председательское место которой было занято Альджером Хиссом. Второй была финансовая конференция в Брестон Вудс, в результате которой были созданы Международный банк и Международный валютный фонд. Уайт был организатором этой последней конференции и был затем назначен американским директором Международного валютного фонда. Другими словами, главными представителями правительства Соединенных Штатов на каждом из этих подготовительных совещаний по созданию нового сверхнационального директората были советские агенты.
  Накануне того, как Уайт получил это свое последнее назначение (официально объявленное президентом Труманом 23-го января 1946 г.), ФБР неоднократно предупреждало Белый Дом о тайной деятельности м-ра Уайта, в последний раз в особом докладе на имя личного военного адъютанта президента от 8 ноября 1945 г., в котором Уайт был открыто назван советским агентом и шпионом. По объявлении президентом нового назначения Уайта, руководигель ФБР Эдгар Гувер 1 февраля 1946 г. снова направил правительству энергичное предостережение, указывая, что если назначение Уайта будет утверждено, то "он будет в состоянии в значительной степени влиять на решение всех международных финансовых вопросов". Несмотря на все это, назначение Уайта было утверждено 1 мая 1946 г.: это отметил в своем показании 17 ноября 1953 г. государственный прокурор Герберт Браунелль. В своем ответе на сообщения ФБР президент Труман признал, что подтверждение назначения Уайта было им сделано после получения предупреждения от февраля 1946 г., о предупреждении от ноября 1945 г. он не нашел нужным упомянуть. В апреле 1947 г., когда расследование о деятельности Хисса уже приближалось к концу, м-р Уайт ушел в отставку "по состоянию здоровья". В августе 1948 г., когда его вина была доказана и должна была быть сообщена обшественности, он был вызван на допрос Комитетом по расследованию антиамериканской дсятельности, показав там, что ни в каких заговорах он никогда не участвовал. В частном порядке ему были тогда предъявлены наиболесе уличавшие его доказательства (все они сохранены в официальных архивах), и через три дня его нашли мертвым. Он был похоронен по еврейскому обряду, но вскрытия тела произведено не было, и обстоятельства его смерти остаются столь же загадочными, как и его личность.
  Семь лет спустя (в сообщении от 3 января 1955 г.) Внутренний комитет по вопросам безопасности Конгресса США установил, что:
  1. Альджер Хисс, Гарри Декстер Уайт и их сообщники из коммунистического подполья в правительстве обладали властью оказывать решающее влияние на американскую государственную политику и политику международных организаций во время Второй мировой войны и в годы непосредственно по ее окончании; (это как раз тот решающий и особо опасный "период всеобщего смятения", о котором мы уже говорили ранее: последние годы большой войны и первые годы по ее окончании);
  2. Они обладали властью оказывать решающее влияние на создание и деятельность Организации объединенных наций и ее подчиненных учреждений;
  3. Их власть не была ограничена их официальными должностями. Она заключалась прежде всего в доступе к руководящим правительственным деятелям и влиянии не этих последних, а также в их возможностях предоставлять или скрывать информационные материалы, на которых должны были основываться политические решения их начальников;
  4. Хисс, Уайт и значительное число их коллег, помогавшие в решающий период времени делать международную политику Америки и политику международных организаций, были разоблачены, как тайные коммунистические агенты.
  Это заключение комитета Конгресса могло бы выглядеть, как хороший конец довольно печальной истории, поскольку в прежние времена подобные разоблачения и их опубликование парламентскими инстанциями имели бы последствием, прежде всего, отстранение виновных в создавшемся положении, а затем ряд мероприятий, направленных на устранение обнаруженных недостатков. В данном случае, однако, автор этих строк может засвидетельствовать (поскольку он сам находился в течение многих лет этого периода в Америке), что если и были какие то попытки исправить положенне, то лишь совершенно недостаточные. Главной причиной этого было то, что весь процесс расследований и разоблачений сопровождался яростной кампанией в печати, но отнюдь не против заговора и его виновников, а, наоборот, против тех, кто все это расследовал и разоблачал.
  Здесь мы наблюдаем повторение того периода после французской революции, когда грязная клевета изливалась на Морса, Баррюэля и Робисона. Если будущий историк станет перелистывать пожелтевшие страницы газет этого периода, то он увидит, что на каждое слово, направленное против разоблаченного или осужденного заговорщика, приходятся десятки тысяч оскорблений против тех, кто требовал расследования и исправления создавшегося положения; он увидит целые столбцы похвал по адресу г-на Хисса рядом со статьями, полными клеветы по адресу раскаявшегося заговорщика, Уиттакера Чамберса, самозащита которого против возведенной на него со стороны участников заговора клеветы привела к осуждению Хисса. Со временем вся эта 6уря обрушилась на голову возглавлявшего расследованне сенатора Джозефа МакКарти (как в свое время она бушевала вокруг Мартина Дайса, пока его не удалось вытеснить из политической жизни), а для обмана широких масс было изобретено новое слово: "маккартизм" (т.е. требование расследования и исправления злоупотреблений) путем бесконечного повторения стал в глазах широкой публики чем-то гораздо более худшим, чем государственная имена.
  Поэтому важнейшим событием истории США после Второе войны следует считать осуждение американским сенатом деятельности сенатора МакКарти в 1954 г. За два года перед тем, в 1952 г., впервые после 20 лет, президентом был избран кандидат от республиканской партии, генерал Эйзенхауэр. Возвращение к власти, посли перерыва в два десятилетия, воодушевило республиканцев, а победа генерала Эйзенхауэра в значительной степени обусловливалась его обещанием покончить с проникновением коммунистической агентуры в правительство, имевшим место, как показали проведенные расследования за долгий период правительства Рузвельта и унаследованным его преемником Труманом. В 1954 году, однако, новый президент нашел нужным высказаться, что он "не одобряет методов" сенатора МакКарти, дав тем самым понять, что он "одобрит" его осуждение (того же настойчиво требовал и т.н. Американский Еврейский Комитет, влиятельное еврейское лобби в Соединенных Штатах по сей день, удивляться чему особенно не приходится, поскольку громадное большинство разоблаченных советских агентов были евреи).
  Это осуждение состоялось, после чего сенатор МакКарти, как и многие до него, сошел с политической сцены, а правило, согласно которому всякое "расследование" не иначе, как злонамеренно, вновь было возведено в степень политического принципа. Американским избирателям пришлось, таким образом, убедиться, что кажущийся "выбор" между двумя кандидатами во время президентских выборов фактически таковым не является, по крайней мере в вопросе борьбы с подрывной деятельностью и изменой. После одобренного тогдашним президентом осуждения, всякие расследования и разоблачения прекратились. Отныне агенты мирового заговора снова могли беспрепятственно продолжать свою подземную подрывную работу, как во время Второй войны ее вели, главным образом, г-да Альджер Хисс и Гарри Декстер Уайт. Это делает американскую политику в любой следующей войне совершенно непредвидимой и чреватой катастрофически опасными последствиями.
  В вопросе подрывной деятельности современные "премьеры-диктаторы" выполняют функции, предназначенные им еще в "Протоколах" 1902 года, представляющих собой убедительнейший документ мирового заговора, агентами которого были субъекты типа Гарри Декстера Уайта. В протоколе 19 говорится, что когда их цели будут достигнуты, а мировое сверх-правительство окончательно установлено, всякая попытка подорвать его будет поставлена в один ряд с "воровством, убийством и любым иным видом грязного и отвратительного преступления", и добавляется, что "мы сделали все возможное, чтобы не дать в руки национальных государств такого средства борьбы с изменой. Именно с этой целью мы рекламировали в печати, в официальных выступлениях и косвенными методами... мученичество, якобы принимаемое на себя подстрекателями и изменниками во имя идеи общего блага" (7).
  Хисс долгие годы преподносился мировой печатью, независимо от ее партийной принадлежности, как мученик; сенатор МакКарти, употребивший упомянутые "средства борьбы с изменой", изображался, как грубое животное. Эта власть над печатью, установившаяся за последние 20 лет (писалось в начале 50-х годов - прим. перев.), парализует все попытки национальных государств бороться с предательством: печать стоит между ними и предателями. "Протоколы" 1902 г. предсказывали: "Нам будет обеспечена верная победа над нашими противниками, ибо в их распоряжении не будет органов печати, в которых они могли бы полностью и окончательно выразить свою точку зрения".
  В Америке, являющейся в настоящее время ключом к будущему всего Запада, дело еще более осложняется наличием органа, обладающего правом решительного вмешательства в этой области. Верховный Суд США, решающий споры по конституционным вопросам между центральным правительством и сорока восемью правительствами отдельных штатов, часто решает вопросы, которые в прочих парламентарных государствах подлежали бы компетенции законодательных учреждений (т.е. парламента). Далее, члены Верховного Суда являются политическими, т.е. партийными назначенцами, а вовсе не обязательно профессиональными юристами или хотя бы лицами, обладающими юридическим образованием. Опасность, заключающаяся в политическом контроле со стороны подобного органа, очевидна, и она стала особенно ясной в решении Верховного Суда от 2 апреля 1956 г., когда он большинством голосов отменил осуждение коммуниста по законам штата Пенсильвания против измены. В своем решении Верховный Суд указал, что "вопросы измены" подлежат компетенции одного только Конгресса США и что в этой области "не остается места" для законодательства отдельных штатов или же их мероприятий против измены. К этому времени 42 из общего числа сорока восьми штатов имели собственные законы против измены, и если это решение Верховного Суда не будет отменено особым актом Конгресса, то в 42-х штатах одним ударом окажутся сметенными все препятствия на пути к предательству, и единственной защитой страны от него останется центральное правительство, которое, как убедительно показали события 40-х и 50-х годов, сверху донизу пронизано изменниками. Решение Верховного Суда полезно, поэтому, сравнить с цитированным выше местом из "Протоколов".
  И, наконец, Вторая мировая война привела к возрождению Лиги Наций, которая в свое время возникла из т.н. "Лиги принуждения к миру". Эта организация никогда не была настоящим союзом народов, будучи лишь инструментом для контроля над ними в руках тех, кто держал власть в руках. Цитированные выше заключения Сенатского Комитета США показали роль, которую играли г-да Альджер Хисс, Гарри Декстер Уайт и их сообщники в создании и организации ООН. Не подлежит сомнению, что в их намерения входило "распространение революции" на весь мир, согласно ленинскому плану, и превращение этой организации в "сверх-правительство", предвиденное "Протоколами". Тень международного режима концлагерей уже витает над ее проектом "конвенции о геноциде", квалифицирующей причинение "душевного вреда" не указанным точно "группам", как уголовное преступление.
  Как будет выглядеть наше будущее, зависит от того, смогут ли национальные государства одержать победу в "борьбе с изменой". Во время Второй мировой войны, как и во время первой, все ведущие политики и "премьеры-диктаторы" стран западных союзников с самого начала втайне согласились создать мировую организацию и подчинить ей их собственные национальные государства. Это был их план, а не воля их народов, чье мнение никто никогда не спрашивал. Ни один народ никогда не выражал желания раствориться в некоем "мировом государстве", управляемом неизвестно кем. Наоборот, национальное чувство, не ослабевающее несмотря ни на какие испытания и поражения, было сильнейшим проявлением человеческого духа в 20-м столетии, оно несомненно будет расти, пока не прекратится обман народов и не потерпят окончательное фиаско все попытки обезличить их. Тем не менее, лидеры военного времени, свободные от всякого общественного контроля над их совещаниями, обменом телеграммами и телефонными переговорами, в течение всей войны продвигали осуществление проекта нового мирового порядка, руководство которым по окончании войны оказалось в руках господ Хисса и Уайта. В биографии Бернарда Баруха можно прочесть, что Рузвельт вынашивал эту идею задолго до того, как стать президентом, и даже уже нашел для нее название "Объединенных Наций". У самого же Баруха, бессменного советника президентов, амбиции были пристине космические; его биограф цитирует его неоднократное высказывание: "Конечно, мы можем переделать весь мир". Полное отсутствие чувства человеческого смирения - наиболее характерное качество этих переоценивающих свои способности смертных. Черчилль в этом отношении производит столь же отрицательное впечатление, насколько исследователям этой эпохи импонируют его попытки отвратить печальный конец войны. В деле перестройки мирового порядка он был столь же неисправим, как и все другие, а его временами самоуверенная фразеология ("Я не для того стал премьер-министром Его Величества, чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи") плохо согласуются с его энергичной поддержкой плана именно такой "ликвидации" всех национальных государств.
  Так в те годы, когда готовился катастрофический конец бушевавшей войны, все эти лидеры военного времени были заняты проектами переделки мира и мирового правительства. Они не в состоянии были довести войну до истинно победного конца, но были готовы перестроить весь мир: По словам Черчилля (октябрь 1944 г.), "вопросы всемирной организации навязывались теперь нам всем". Из далекой от событий Южной Африки снова раздался призыв генерала Сматса не забыть включить в эту мировую организацию и советскую Россию; а в Вашингтоне президент Рузвельт не оставлял сомнений в том, что революционное коммунистическое государство, помогавшее Гитлеру развязать войну, должно стать "полноправным и признанным членом любого объединения великих держав в целью предотвращения международных войн". Рузвельт предвидел период "разногласий" и "компромисов", пока "ребенок" не научится ходить. Для Черчилля же этот "ребенок" представлялся "всемирным инструментом", и с тех пор это лишенное всякого смысла выражение стало ходячим среди лидеров военного времени. Так с помощью еще одной мировой войны вновь возродилась "Лига принуждения к миру", а многочисленные агенты мирового эвговора прочие окозались на руководящих постах ее центрального органа и вспомегатеаьных учреждений, чего и следовало ожидать в свете того, что стало теперь известным: г-да Хисс и Уайт были главарями этого могущественного клана.
  Ленинский завет о "распространении" революции путем Второй мировой войны осуществился. Это произошло вовсе не в результате успешной пропаганды и "убеждения" народов (там, где национальным государствам было позволено решать свою судьбу самим - как в Венгрии в 1919 г. и в Испании в 1936-39 г.г. - коммунизм оказался выброшенным за борт), а потому что заговорщикам удалось пролезть в руководство Западом, фактически упразднить все законы по борьбе с предательством и изменой, и завладеть направлением политики, экономики и военных действий.
  
  Примечания:
  1. Финансирование русской революции "мировым капиталом" можно считать вполне доказанным. Во время первой мировой войны оно проводилось одновременно по трем основным линиям:
  В Америке ведущую роль в подрывней работе против России уже задолго до войны глава еврейского банкирского дома Кун, Леб и Ко, Яков Шифф, вместе со своим компаньоном и зятем Феликсом Варбургом. Этот банк финансировал Японию во время русско-японской войны (1904-06), оплачивал подрывную пропаганду среди русских военнопленных в Японии и одновременно финансировал революцию 1905 г., главным образом через Троцкего и Израиля Гельфанда (он же Александр Парвус). Под давлением Шиффа в 1912 г. был расторгнут действовавший с 1832 г. русско-американский торговый договор на том основании, что русское правительство "дискриминировало" евреев, эмигрировавших в США и затем возвращавшихся для подрывной работы в Россию под защитой американских паспортов. Шифф истратил на подготовку русской революции, по собственному признанию, 20 млн. долларов, из них 12 млн. до первой войны.
  В Германии упомянутый выше Гельфанд-Парвус связался в 1915 г. через германского посла в Дании, влиятельного массона графа Брокдорф-Ранцау, с Берлином, получив миллионные субсидии "для поддержки революции в России", финансирование проводил банкирский дом Макса Варбурга (брат нью-йоркского Варбурга) в Гамбурге. Всего большевикам было передано 40 млн. золотых марок, т.е. 10 млн. Долларов.
  В Англии подготовкой революции в России руководил член военного кабинета Ллойд Джорджа во время первой войны, крупный банкир и влиятельный масон лорд Мильнер (Milner) через английского посла в России сэра Джорджа Бьюкенена. После того, как в сентябре 1916 г. Англия вынуждена была признать права России (после окончания войны и победы над Германией и Турцией) на Босфор и проливы, в Лондоне было решено форсировать революцию, которая избавила бы Англию от выполнения союзных обязательств. В феврале 1917 г. английские агенты раздавали деньги солдатам петроградского гарнизона, подстрекая их к мятежу, они же, вместе с еврейскими агентами Парвуса-Гельфанда, использовали временные затруднения с подвозом муки в столицу и сеяли панику, распространяя слухи об отсутствии хлеба. Общая сумма, истраченная Мильнером на русскую революцию, оценивается в более чем 21 млн. золотых рублей, т.е. более 10 млн. Долларов.
  Русская революция, таким образом, организовывалась и финансировалась во время первой мировой войны одновременно врагами (Германия), "союзниками" (Англия) и нейтральной страной (США). Координация действий столь разнородных факторов трудно представить себе без участия сил, стоявших над правительствами и достаточно ясно обрисованных Дугласом Рядом.
  
  2. Карьеры обоих высших военных США, вплоть до их неожиданного продвижения на вершины военной иерархии во время Второй мировой войны, отличаются редкой бесцветностью, стояшей в противоречии к стараниям "Американской Энциклопедии" создать им ореол "полководцев".
  Маршалл (род. 1880, производство в офицеры в 1901 г.) закончил первую войну 38-летним капитаном, что после 17 лет службы, в том числе одного года на европейском театре, геворит о весьма ограниченных способностях. Дослужившись в 1936 г. в возрасте 56 лет до бригадного генерала (после отказа в производстве в 1933 г.), он был произведен Рузвельтом в генерал-майоры в год его назначения нач-ком Главного штаба вооруженных сил США - беспрецедентный случай в военной истории цивилизованных стран.
  Эйзенхауэр (род. 1890) был произведен в офицеры в 1915 г. в возрасте 25 лет, закончив офицерское училище 61-м по счету: в числе его способностей "Ам. Энц." отмечает лишь таковые в футбольной команде училиша. Закончив первую войну подполковником в должности нач-ка учебного лагеря в американской провинции, он не получал дальнейших производств в течение 23-х лет. В 1940 г. он служил в штабе пехотного полка в безвестном калифорнийском форту, пока не был произведен Маршаллом по новому закону о внеочередных производствах в полковники в марте 1941 г. и в бригадные генералы в сентябре того же года.
  
  3. Автор имеет в виду: 1) Эвакуацию 340.000 англо-французских солдат из Дюнкирхена в Англию после разгрома Франции, в конце мая 1940 г.; Гитлер питал иллюзии относительно возможности заключения мира и не желал окончательно "добивать" Англию, для чего имелась полная возможность. Спасенный британский экспедиционный корпус стал ядром развертывания армий, выигравших затем кампании в северной Африке в 1942-43 г.г. и в Нормандии в 1944 г. 2) Спасение в воздушной "битве за Англию" и от германского вторжения в том же 1940 г. Ни для того, ни для другого у германского командования не было достаточных военно-воздушных сил, прежде всего бомбардировочной авиации дальнего действия; в числе прочего, в этом доказательство того, что Гиглер не подготавливал не только "мировой", но даже и общеевропейской войны. Утверждения противного на Нюрнбергском процессе были основаны на фальшивке, т.н. "протоколе Хосбаха" от ноября 1937 г., от которого не существовало ни оригинала, ни копии, и чей никем не подписанный "микрофильм с копии", предъявленный обвинением в Нюрнберге, с тех пор также исчез.
  
  4. Немаловажная деталь в предвоенных событиях бросает свет на подоплеку подготовки Второй мировой войны в соответствии с выводами Дугласа Рида, но рисует роль Англии в менее "рыцарском" виде.
  В ноябре 1938 г. польское правительство лишило гражданства несколько десятков тысяч польских евреев, проживавших в Германии, что вызвало осложнения в отношениях с последней, уже отправившей обратно в Польшу 10.000 лиц того же сорта: лишение их польского гражданства затрудняло их высылку из Германии, как "нежелательных иностранцев". Другими словамя, положение евреев в Польше мало чем отличалось от их положения в Германии, причем обе страны всеми средствами стремились отделаться от нежелательного для них элемента.
  Напрашивается вывод, что "обнажить меч за Польшу" Англии (а под ее давлением и Франции, причем за обеими странами стояло "непреодолимое давление" из США) пришлось для того, чтобы превратить локальный германо-польский конфликт, не затрагивавший ничьих иных интересов, в мировую войну, цели которой имели мало общего с "восстановлением суверенитета и свободы Польши":
  1. Английская "гарантия" от 31 марта 1939 г. имела целью настроить Польшу непримиримо в вопросе Данцига и "польского коридора", сделав соглашение с Германией невозможным;
  2. Войну спровоцировали Советы, заключившие с Гитлером тайное соглашение о разделе Польши: об этом знали в Вашингтоне и Лондоне, но не сообщили полякам, посулив им военную помощь, заведомо считавшуюся невозможной. После начала военных действий война была немедленно объявлена Германии, но не Советам, напавшим на Польшу на 3 недели позже.
  3. Польша была разгромлена немецкими руками. Германия - "западом" в союзе с Советами, обе страны за антиеврейские законы и "антисемитизм".
  
  5. Со времени написания книги Дугласа Рида стали известны гораздо большие "ужасы", главным образом о выдаче русских военнопленных, "остарбейтеров", власовцев, казаков и др. на расправу Советам. Внук повешенного в Москве ген. П. Н. Краснова, Н. Краснов, освобожденный при Хрущеве, смог выехать из СССР и написать свои воспоминания ("Незабываемое", Сан-Франциско, 1957), вышедшие в США на русском и английском языках. Н. Краснов лишь ненадолго пережил издание своей книги: его отравили в Аргентине.
  Западной общественности история "великого предательства" (ген. Науменко) стала известной, главным образом, из книг лорда Николая Бетедля ("Последняя тайна", 1974) и Николая Толстого ("Жертвы Ялты", 1977) - см. библиографию. В обоих трудах детально описывается выдача гл. обр. 50 000 казаков с женами и детьми в Австрии, с точным перечислением участвовавших в этой "операции" шотландских и ирландских частей и имен их офицеров. Авторов трудно заподозреть в намеренном умолчании того, о чем сообщает Н. Краснов: окружившие казаков "англичане" были черноволосые, курчавые типы, говорившие по-польски и немедленно занявшиеся "обменом" на папиросы часов, колец и др. вещей их пленников, с пояснением на русско-польском жаргоне, что жить им осталось недолго и что папиросы пригодятся им больше всего другого. Очевидно участие еврейской Палестинской бригады (на английской службе) в этой "операции" было столь тщательно замаскировано, что упомянутым английским авторам (лорд Бетелль и Н. Толстой) не удалось найти следов "талмудистской мести" также и в этой трагедии Второй мировой войны.
  В разгар "холодной войны" смерть Н. Краснова была в кругах русской эмиграции в Аргентине приписана советским агентам. Однако, в эпоху Хрущева у Советов не было особого интереса в сокрытии тайн сталинского режима; если бы существовало опасение разоблачений, то Н. Краснова не выпустили бы из СССР. Есть, поэтому, основания сомневаться в советском авторстве этого убийства; с другой стороны, убийство последнего члена семьи "черносотенца" и "антисемита" генерала Краснова, к тому же раскрывшего последний секрет в "последней тайне" (Бетелль), могло кое-где считаться весьма "богоугодным" делом. Для израильского Моссада (служба разведки и диверсии), оперировавшего в Аргентине в те годы, как у себя дома (похищение Эйхмана в 1960 г.), отравление беззащитного русского эмигранта не представляло большого труда.
  
  6. Хрущев и Булганин были приняты королевой Елизаветой в Бэкингемском дворце, как в 1953 г. ей пришлось, под тем же "непреодолимым давлением" принимать бывшего слесаря, австрийского унтера первой войны, советского агента и массового убийцу, "маршала" Тито: на лондонской набережной против Вестминстера к приему Тито выстроились Черчилль в визитке и цилиндре, и его королевское высочество герцог Эдинбургский при всех орденах и в парадном мундире адмирала флота, в чин которого он только что был произведен. Пожав руку принцу Филиппу, Тито соблагоизволил заметить, что "он рад его встретить".
  
  7. "Протоколы", составление которых датируется 1897 г. (Первый сионистский конгресс в Базеле: 1902 г. был годом первого их опубликования в России), имели в виду нашумевшее в те голы "дело Дрейфуса" во Франции: еврей-офицер французского генерального штаба был признан двумя военно-судебными разбирагельствами виновным в государственной измене и присужден к пожизненной каторге. В результате беспрецедентной еврейской пропагандной кампании он был помилован президентом (не получив судебного оправдания), реабилитирован, повышен в чине, награжден крестом Почетного легиона и превращен в "национального героя". Дело Дрейфуса разожгло во Франции атмосферу гражданской войны, привело к смене нескольких правительств и всего военного командования, подорвало авторитет армии и чрезвычайно ослабило военную организацию страны - результат, полностью отвечающий намерениям "Протоколов", и своего рода генеральная репетиция всех последующих аналогичных событий, включая аферы Хисса, Уайта и пр.
  Глава 42. МЕСТЬ ТАЛМУДИСТОВ
  Вопреки возражения гос. секретаря США Хэлла и военного министра Стимсона, как и со стороны министерства иностранных дел Англии, политика англо-американского руководства привела к тому, что Вторая мировая война закончилась "миром возмездия" или вернее, поскольку месть противоположна миру и никогда не может к нему привести, местью победителей, посеявшей, как в свое время и Версальский "мир", семена новой войны. Ответственность за это ложится на обоих "премьеров-диктаторов" Запада, Рузвельта и Черчилля, подписавших ялтинскую "хартию мести", сколько бы они ни критиковали этот документ впоследствии. В нем "христианский" Запад совместно с варварским "Востоком" порешили варварскую месть над Европой. Целью настоящей главы будет выяснить, на ком лежит главная и первоначальная ответственность, поскольку оба эти политика впоследствии утверждали, что они действовали по настоянию иных или же под давлением не названных лиц, либо же вообще не отдавали себе отчета в том, что подписывали: трудно найти лучшее доказательство фактического бессилия этих якобы всесильных руководителей военного времени.
  В январе 1943 г. на совещании в Казабланке Рузвельт впервые задал тон "слепого возмездия" (Хэлл), "неожиданно потребовав безоговорочной капитуляции" противника. В их ветхозаветном звучании эти слова означали, что никакого "мира" с врагом не будет заключено вообще, что ставило на голову все "принципы", провозглашенные ранее западными лидерами. Государственный секретарь Хэлл отмечает, что ни он, ни его департамент не были поставлены в известность об этом неожиданном сальто-мортале в американской политике, и что равным образом был "ошеломлен" и сам Черчилль: британский же Форин Оффис настоятельно просил от употребления этого термина воздержаться. Тем не менее, тот же Черчилль (согласно его собственному заявлению в Палате общин после войны) был за его употребление, "но лишь после того, как его употребил президент, не посоветовавшись со мной". Черчилль добавил, что "если бы британский кабинет был об этом спрошен, он высказался бы против"; тем не менее; в течение долгих лет он настаивал на необходимости совещаний в том же духе "на высшем уровне" между московским диктатором и обоими западными лидерами, не взирая на этот печальный опыт.
  Так в 1943 г. в Казабланке впервые было решено отпраздновать возмездие. На основе этого в сентябре 1944 г. был выдвинут "план Моргентау", явно задуманный в Москве, представленный Гарри Декстером Уайтом его министру, и затем подсунутый м-ром Моргентау Рузвельту, который, вместе с Черчиллем, скрепил его своими инициалами: дух этого "плана" пронизывал решения Ялтинской конференции и протоколы ее совещаний. Сколько бы ни поражался ему впослеаствии Рузвельт ("он не мог понять, как он вообще мог поставить под этим свои инициалы") и ни сожалел о нем Черчилль ("у меня не было времени детально познакомиться с планом Моргентау... я сожалею, что поставил свои инициалы под ним"), им трудно верить, поскольку оба подписали ялтинское соглашение, законное детище плана Моргентау, хартию мести побежденным. Подписывая ее, оба западных политика причинили Западу больший вред чем все, что могла наделать война; разрушенное бомбами можно отстроить вновь, но разрушенные духовные ценности, плод усилий христианских народов за 19 веков их развития, восстановить труднее, "Восток" не потерял на этом ничего, ибо месть всегда была его варварской традицией, нарушенной правлением царей, но восстановленной в 1917 году. На христианском Западе дело обстояло иначе. В течение долгих столетий Европа постепенно смогла облагородить ведение войны, дикие обычаи древности сменились рыцарским кодексом к концу царствования Людовика XIV, запрещавшим бессмысленные убийства или жестокое обращение с невоюющим населением, как и грабеж его собственности, и предписывавшим неприкосновенность белого флага сдачи и обращение с убитыми, ранеными и пленными противника, как со своими собственными солдатами. Из всего этого со временем выросла международная организация, взявшая на себя, под знаком креста, миссию заботы о каждом солдате, независимо от его национальности или чина. Этот кодекс гуманного ведения войны был вероятно наилучшим первым шагом к окончательному прекращению всех войн, на что обращало свои надежды человечество. Описание войн, которые велись согласно этому кодексу, облагораживает: описание тех, которые им пренебрегали, наполняет отвращением.
  Войны 19-го столетия в Европе велись во все большей мере под знаком этого кодекса чести, и их аннаналы свидетельствуют о стремлении человечества к возвышенным идеалам, даже в кровавом деле войны. Так было во время Крымской войны, такими же были и три войны Пруссии против Дании, Австрии и Франции. Их честно вели, и их честно закончили. Темным пятном в военной истории Запада остается гражданская война в Америке, где победители также праздновали возмездие над побежденными. Возможно, что и здесь этого не произошло бы, если бы не убийство президента Линкольна, миротворца и объединителя, на другой день после победы: в тени этого до сих пор нераскрытого преступления вероятно скрываются те же самые революционные заговорщики, которые давно уже управляют событиями в этой стране. За одним этим исключением, войны велись в гуманном духе в Европе и повсюду, куда ступала нога европейца. На пороге нашего столетия разыгралась англо-бурская войта в Южной Африке, и немногие выдержки из дневника бурского полковника Дениса Рейтца, непосредственно после военных действий, показывают, как согласно этому кодексу обращались друг с другом воюющие стороны, всего лишь полвека назад.
  Сцена в лагере для английских военнопленных: "Один из пленных попросил поговорить с моим отцом, его звали Уинстон Черчилль ... он сказал, что он не солдат, а военный корреспондент, и попросил, чтобы его на этем основании освободили. Мой отец возразил, что, когда его взяли плен, при нем был пистолет Маузера, и что поэтому он должен оставаться здесь. Уинстои Черчилль ответил, что в Судане все военные корреспонденты носили оружие для самозащиты, и это сравнение рассердило моего отца, сказавшего ему, что буры не имеют привычки убивать невоюющих...".
  После бурской победы под Спион-Копом: "Мы провели следующий час или два, помогая английским врачам Красного Креста и партиям носилыциков хоронить их убитых и подбирать их раненых...". После занятия бурами Данди: "Я видел смертельно раненого командующего английскими войсками, генерала Пен на Саймсона, и мне сестры сказали, "что он не доживет до утра. На утро ... я увидел носильщиков с его телом, эавернутым в одеяло, и я сопровождал их до маленькой английской часовни, за которой его похоронили". Во время осады бурами Дедисмита: "Одному из наших прострелило обе ноги, а другой храбро тащил его на плечах к укрытию, под английским огнем, пока англичане не увидели, что он несет раненого товарища; после этого они оставили еге в покое и дали ему возможность вернуться к нашим линиям, не сделав ни единого выстрела"; ... "Громадный солдат вдруг вырос передо мной в темноте... нацелившись на меня штыком, но споткнулся и упал. Он был теперь в моей власти, а мой карабин нацелен ему в бок, но тут мне стало противно убивать его, как собаку, и я велел ему поднять руки вверх...". "Я увидел убитого мной солдата и пришел в ужас, т.к. моя пуля снесла ему полголовы; причиной было то, что как-то в дозоре я нашел в заброшенной лавке несколько разрывных патронов Маузера и взял их для охоты. Я хранил их в отдельном кармане, но в спешке видимо зарядил им винтовку, не заметив этого. Эта ошибка меня очень огорчила... я никогда не стал бы пользоваться подобным оружием. Я выбросил все оставшиеся патроны в ручей...". После боя: "Наших тяжело раненых мы оставили, чтобы их забрали английские санитарные повозки... Англичане, как офицеры, так и солдаты, отличались неизменной гуманностью. Мы это так хорошо знали, что никогда не боялись оставлять им наших раненых, будучи совершенно уверенными в том, что их подберут и о них внимательно позаботятся"... "Мы увидели издали огни поезда, но генерал Сматс не разрешил ни завалить рельсы, ни открыть огонь по приближавшемуся паровозу, из боязни убить гражданских лиц, так что мы стояли и смотрели, как перед нашими глазами проезжали офицеры и прочие лица в вагон-ресторане... не подозревая, что на них смотрят из темноты"... По дороге к подписанию бурами капитуляции: "Мы провели целую неделю со всеми удобствами на борту английского линейного корабля "Монарх", и английские офицеры и солдаты соревновались друг с другом в гостеприимстве. При всех их недостатках, англичане все-таки великодушная нация... В продолжение всей поездки мы не слышали ни одного слова, которое могло бы задеть нас или оскорбить нашу честь, хотя они и знали, что мы едем подписывать поражение".
  Так ведут себя на войне культурные люди. Сегодня все твердят, как попугаи, что "следующая война уничтожит культуру", но это лишено всякого смысла, поскольку культура есть состояние духа, которое не может быть уничтожено бомбами, однако она может быть уничтожена такими действиями, как акты мести побежденным в 1945 году. Война, как ее описывал полковник Рейтц, происходила, когда автор этих строк был еще мальчиком, а Кодекс, которому подчинялись он и ему подобные на всех сторонах, как на войне, так и в мирное время, был тем, в котором воспитывалирь англичане того поколения (1). Этот кодекс соблюдался еще и в Первую мировую войну. Автор помнит, как англичане обращались с немецкими пленными, и он же помнит освобождение английских пленных из немецких лагерей во время последнего наступления: обращение было одинаковым на обеих сторонах. Раненые не имели национальности: если они попадали в плен, о них заботились так же тщательно, как если бы они были на своей стороне. Невоенные и гражданское население щадились обеими сторонами, грабеж и насилия стояли вне закона.
  Что тогда привело к неожиданному отказу от этого гуманного кодекса по окончании военных действий в последней войне? Народы не изменились за 27 лет, истекших со времени перемирия в 1918 году, они не стали ни более жестокими, ни менее сострадательными, чем раньше. Их ослепили пропагандой, скрывавшей от них истинный характер действий их руководства: а это самое руководство, по его же собственному признанию, действовало по настоянию других лиц или же не знало, что оно подписывает. Так начался разгул мести победителей 1945 года, а культурным людям не оставалось иного, как повторить слова Эдмунда Берка: "Все исчезло: и чувство принципиальности, и целомудрие чести, для которой малейшее пятно было глубокой раной".
  Прелюдией к этому была, задолго до окончания военных действий, бомбежка без разбора гражданского населения уже фактически побежденной страны, которой не было дано возможности честно капитулировать. Английские и американские политики больше всех кричали об убийствах невоенных Германией в обеих войнах, 10-го февраля 1944 г. закончилась Ялтинская конференция, на которой Рузвельт, болтая с глазу на глаз то Сталиным, сказал, что он "становится все более кровожадным" в отношении немцев. 13 и 14 февраля англо-американские бомбардировщики часами сбрасывали бомбы на незащищенный Дрезден, переполненный беженцами, главным образом женщинами и детьми, спасавшимися от наступавшей Красной армии. Точное число убитых, сгоревших и засыпанных в развалинах в течение этого дня и ночи никогда не сможет быть установлено: оценки колеблются между 50 000 и 250 000, возможно даже еще много больше, и, следовательно, больше, чем в Хиросиме и Нагасаки, где были сброшены первые в истории атомные бомбы также на совершенно беззащитное гражданское население; это было сделано вопреки возражениям как американского, так и британского главнокомандующих, генерала Мак Артура и лорда Луиса Маунтбаттена, указывавших, что Япония и без того на пороге окончательного поражения. Изданные до сих пор документы военного времени так и не указывают, кто отдал приказ об уничтожении Дрездена, и все было сделано для того, чтобы не допустить общественного обсуждения этой позорной истории.
  Затем последовал приказ генерала Эйзенхауэра остановить англо-американское наступление на линии Эльбы и отдать тем самым Берлин, Вену, Прагу и всю восточную Европу советской солдатне. Это было местью в равной степени врагам и друзьям, означая отдачу половины континента азиатскому порабощению, еще более усиленной варварским приказом (результаты которого были ясны из приведейных ранее показаний свидетелей) союзным армиям силой воспрепятствовать бегству из обреченных территорий на Запад. В этот момент англо-американские пушки были повернуты против многих жертв Гитлера, как и против немецких женщин и детей. Наивысшего пункта это варварство достигло, когда, из лагерей, где были собраны сотни тысяч бежавших разными путями на Запад, множество было выдано обратно их преследователям. Рабство было отменено в британских колониях за более, чем сто лет до того; в Америке оно было отменено президентом Линкольном в гражданской войне 1861-65 г.г.; англо-американские вожди военного времени восстановили рабство в Европе в 1945 году!
  Вершиной мести побежденным были т.н. "процессы военных преступников", самым позорным был Нюрнбергский процесс над главными руководителями национал-социалистической Германии. "Злой дух", на уничтожение которого народные массы Запада натравливались в течение шести лет войны, не был упомянут ни в обвинении, ни в приговоре, даже в отсутствии, несмотря на то, что его заместитель Мартин Борман (смерть которого была доказана не более, чем смерть Гитлера) был в числе обвиняемых. Это любопытное белое пятно в самом конце карьеры Гитлера столь же загадочно, как и многие другие в его известной до сих пор биографии. В наши дни, когда проникновение агентов мировой революции во все партии, классы и правительства стало общеизвестным фактом, небезинтересно отметить, что в громадной литературе о нем не упоминаются его ранние политические связи, в том числе коммунистические. Венское полицейское дело о нем, по-видимому, исчезло. Будущий командующий его коричневой армии, капитан Рем, рассказывал одному офицеру СА (от которого автор этой книги слышал это впоследствии лично), что когда баварские воинские части выгнали в 1919 г. большевицкое правительство из Мюнхена, то некий Адольф Гитлер был взят в плен в составе личной охраны московского эмиссара Левине и спас свою шкуру тем, что стал осведомителем (что, возможно, и объясняет то, что Рем, хранивший этот компроментирующий секрет, был убит по приказу Гитлера вскоре по приходе последнего к власти (2). Название, которое сам Гитлер вначале предлагал для своей партии, было "партия социалистов-революционеров"; самого себя он считал "исполнителем марксизма", но вовсе не его могильщиком, и он сам говорил Герману Раушнингу, что построил свою организацию по образцу коммунистической. Автор лично встречался с Гитлером раз или два, и изучал эту личность с близкого расстояния в течение многих лет, до и после его прихода к власти; по его мнению, труда, который полностью освещал бы эту личность и ее роль, до сих пор еще не написано.
  Послевоенный период характеризовался целым рядом действий, специально разыгранных с целью особого унижения "христианского" Запада, как если бы заключенных заставляли паясничать на потеху своим тюремщикам. Так было в Нюрнберге, где советскому члену трибунала было поручено зачитать ту часть обвинительного акта, в которой говорилось об арестах мужчин и женщин в их домах и их увозе в лагеря принудительного труда. Английские, американские и французские члены суда присутствовали, таким образом, при открытом издевательстве над воспитавшим их европейским судопроизводством: за спиной советского "судьи" вставали тени чекистских подвалов, где людей расстреливали без суда и следствия, и гигантских просторов сибирской тюремной империи, где к тому времени уже в течение 30 лет эксплуатировались миллионы заключенных рабов, отправленных туда без всякой вины и даже подобия какого-либо суда.
  Таковы были вершины мести побежденным: в низинах совершались бесчисленные действия более мелочного возмездия, составляющие самые темные страницы недавней истории Запада. Налицо был явный возврат к варварским эпохам: кто вдохновлял его? Чья рука заставляла лидеров Запада поддерживать революционную азиатчину в разгуле ее дикой мести в стиле примитивных, первобытных племене Это отмшение не было "Божьим" в христианском понятии слова; чьим оно было тогда?
  Некоторые действия носили явно символический характер, свидетельствуя об авторстве или природе этой мести. Они повторяли, 30 лет спустя, такие же действия, совершенные в период революции в России: талмудистскую похвальбу, запечагленную на стене подвала в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, и причисление к "лику святых" Иуды Искариота. После Второй мировой войны члены германского руководства были повешены в еврейский День Искупления, 16 октября 1946 г., т.ч. их казнь была представлена еврейству как мардохеева месть Аману и его сыновьям. В баварской деревне Обераммергау, где на протяжении трех столетий разыгрывались мистерии страстей Господних, актеры-крестьяне из местных жителей должны были отвечать перед коммунистическим судом за "нацистскую деятельность". Игравшие Иисуса Христа и апостолов были осуждены; оправдан был один лишь игравший Иуду.
  Такие вещи не происходят случайно, и на мести Германии, как и раньше на мести России, лежит явная печать талмудистского возмездия, другими словами мести христианству, поскольку Талмуд является специально антихристианским продолжением дохристианской Торы. Разгул антихристианской мести происходил по обе стороны того, что с тех пор носило название "железною занавеса", якобы оделявшего "свободный мир" от порабощенного азиатского: в деле отместки побежденным железного занавеса не было, ибо и Нюрнберг, и Обераммергау находились в американской зоне оккупации. Выбором еврейского Судного Дня для повешения нацистских руководителей и германских генералов политическое руководство Запада придало окончанию войны специфический аспект "еврейской мести". Форма, приданная нюрнбергскому суду, показала назначение проводившейся во время войны гигантской кампании пропагандных фальсификаций, о которой уже было упомянуто ранее. "Преступления против евреев" были выделены в особый пункт обвинения, как если бы евреи чем то отличались от других, а в дни, когда это обвинение зачитывалось, сто миллионов человеческих существ в восточной Европе были выданы преследованиям, часть которых испытали евреи, в соответственной пропорции к их общему числу, в Германии. Из этого особого обвинения был сделан главный его пункт против обвиняемых, основанный на голословном утверждении, будто были убиты "шесть миллионов евреев", причем со временем слово "убиты" было заменено выражением "погибли". Любой независимый и беспристрастный суд с самого начала отверг бы иск, предъявленный на основании этого ничем не доказуемого утверждения. В Нюрнберге, однако, ученые юристы, которые в любом частном иске потребовали бы оправдания на основании неточности в десятой доле процента в обвинении, оперировали этой совершенно фантастической цифрой для обоснования осуждения.
  Ранее уже было описано, с примерами из еврейских источников, какими методами на протяжении ряда лет евреи были "выделены" из общей массы жертв Гитлера и число их произвольно раздувалось изо дня в день: сожжения нежелательной литературы в Германии превратились в "сожжение еврейской литературы"; концлагеря, в которых 90% заключенных были немцы, превратились в "концлагеря для евреев"; в сообщении военного времени об убийстве "150.000 белоруссов, украинцев и евреев" в оккупированных немцами областях, эта фраза была изменена на "150.000 евреев" и т.д., без конца. "Шесть миллионов евреев", без тени сомнения принятые судом в Нюрнберге, были заключительным продуктом этого процесса. За шесть лет войны немцы, японцы и итальянцы, с применением самых смертоносных средств современной техники, отправили на тот свет в общей спожности 824,928 британских, англо-имперских и американских солдат и офицеров, торговых моряков и гражданских лиц. Если мы примем, что половина этого числа была убита немцами в Европе, то - если верить приведенному выше утверждению - они убили здесь же в пятнадцать раз большее число евреев. Для этого им было бы необходимо пустить в дело такое количество людей, оружия, транспортных средств, охраны и материалов, с которым они легко могли бы выиграть войну не один раз, а многократно. Эта фантастическая цифра не заслуживала бы даже упоминания, если бы с ее помощью на всю Вторую мировую войну не была наложена печать "иудейской войны", и если бы это, в свою очередь, не предвещало будущих форм любой третьей войны. Только поэтому она заслуживает рассмотрения.
  На протяжении всей истории, с древних времен по наши дни, истинное число живших в то или иное время "иудаистов", иудеев или евреев не поддавалось сколько-нибудь точному определению: поэтому не может быть точно определено и число их жертв при любых катастрофах, а количество еврейских жертв за Вторую мировую войну не может быть определено еще по многим иным причинам. "Процесс всеобщей мистификации начинается уже в Книге Бытия, продолжаясь на протяжении всей Торы: например, 70 человек, взятых Иаковом с собой в Египет, расплодились за 150 лет до двух или трех миллионов. Во все эпохи соответствующие "оценки" обнаруживают большие, иной раз громадные колебания, и только об "оценках" может вообще идти речь, поскольку само современное понятие "еврей" не поддается ни юридическому определению, ни статистическому учету. Выдающийся еврейский авторитет в данном вопросе, д-р Ганс Кон, пишет в своей статье в "Ежегоднике" Британской Энциклопедии за 1942 год:
  "В связи с тем, что во многих государствах, где в 1941 году проживало наибольшее число евреев, в переписях населения не отмечался вопрос о вероисповевании,... точное число евреев во всем мире в 1941 г. не могло быть установлено. По вопросу о том, какие лица подпадают под определение "еврейской расы" вообще не существует единого мнения... В тех странах, где переписи включали вопросы о религиозном происхождении, даже этот религиозный критерий еврейской веры с трудом поддается точному определению. Поэтому предположение, обычно вращавшееся вокруг цифры в 16 миллионов (во всем мире), не может считаться основанным на точных данных. К этой неопределенности относительно общего числа евреев в мире в последние годы прибавилась еще растущая неопределенность их количественного распределения в различных странах и на отдельных континентах. Вероятно более 6 миллионов евреев проживали в Польше и в СССР".
  Трудно представить себе более сомнительные основания, чем это авторитетное мнение, для каких бы то ни было "оценок" (не говоря уже о "статистике"), однако и последующий период времени, когда на этот шаткий фундамент нагромоздились дополнительные неясности в связи с войной и оккупацией, тысячи усердных пропагандистов изобретали все новые "точные" цифры еврейских жертв, под конец сговорившись на шести миллионах! По словам д-ра Кона, "вероятно" более, 6 млн. евреев проживали в 1941 г. в Польше и СССР. В отношении последнего, эти данные не противоречат другому еврейскому специалисту вопроса, проф. Леве (H.M.T.Loewe), писавшему в Британской Энциклопедии за 1937 г., что в СССР проживало 2.700.000 евреев. Четырьмя годами ранее (1933) еврейский журнал "Opinion" определял еврейское население СССР цифрой около 3-х миллионов, официальная же "Большая советская энциклопедия" писала (1953 г.), что "еврейское население Советского Союза составляло в 1930 г. 3.020.000 чел.".
  Сравнительное согласие в данных четырех источников относительно периода 1933-1941 г.г. могло бы навести читателя на мысль, что по крайней мере для одной страны (СССР) число евреев в ней на определенном отрезке времени поддавалось достаточно точному определению. Можно, однако, только констатировать, что в этих статистических джунглях буквально ничего точно определить невозможно. В 1943 г. Советский представитель, еврей Михоэльс, заявил в Лондоне (согласно последнему сообщению еврейской газеты "Jewish Times" в Иоганесбурге, Южная Африка, в 1952 г.), что "сегодня в СССР проживают 5 миллионов евреев". Эта цифра на два миллиона выше той, что указывалась за 2 года до того, и если она верна, то это очевидно означало, что большинство польских евреев после начала советско-германской войны оказались на советской территории. Однако, в том же номере "Jewish Times" ведущий еврейский журналист, Джозеф Лефтвич, определил еврейское население СССР в 1952 г. в два с половиной миллиона, что означало "потерю в 2.500.000 с 1943 г.", задав вопрос: "Куда они делись, и как?" По мнению автора этой книги, ответ гласит, что они растворились в одной лишь статистике. Это еще далеко не конец полного конфуза в одной только этой части данного вопроса. Британская Энциклопедия издания 1937 г., сообщая вышеназванную цифру евреев в СССР в 2,7 млн. со слов еврейского знатока вопроса, указывает, что они составляли 6% от всего населения. Народонаселение СССР определялось, однако, в другом томе той же энциклопедии цифрой в 145 млн. а 6% от этого числа было бы 8.700.000 чел.!
  Бросается в глаза, что энциклопедии, статистические ежегодники и альманахи только в одном этом вопросе противоречат один другому и не заслуживают доверия. Число примеров могло бы быть автором умножено (например, Всемирный еврейский конгресс определил в 1953 г. еврейское население СССР в полтора миллиона), однако путаться дальше в этом безвыходном лабиринте бесполезно. Все опубликованные цифры представляют собой лишь совершенно произвольные "оценки" и, как таковые, не имеют практической ценности. Профессиональный статистик мог бы написать целую книгу об усердных попытках наших "энциклопедистов" согласовать послевоенные цифры еврейского населения во всем мире с предвоенными, за вычетом "газированных" шести миллионов. Цифры - хитрая штука; вот несколько примеров:
  Ведущий американский статистический ежегодник, "World Almanac", определял в 1947 г. еврейское население во всем мире в 1939 г. в 15.688.259. В позднейших изданиях вплоть до 1952 г. он повысил (не дав объяснения) довоенную цифру на один миллион, доведя ее до 16.643.120 чел. Население 1950 г. он обозначил в 11.940.000 чел., что, если вычесть ее из первой цифры, указывает сокращение почти на 4 млн. (но не на 6 млн.). Однако, даже и эту оценку ежегодник основывает на другой, а именно на том, что в 1950 г. еврейское население СССР составляло 2 миллиона. Это все еще оставляет без ответа вопрос г-на Лефтвича в связи с заявлением Михоэльса, что в 1943 г. в СССР проживали 5 млн. евреев.
  Столь же авторитетный британский "Whittaker"s Almanac" долгие годы воевал с той же проблемой. Издания 1949 и 1950 г.г. давали "оценку" мирового еврейского населения в 1939 г. в 16.838.000 чел., в 1949 г. - 11.385.200 чел., т.е. сокращение почти на 5,5 млн. Однако, сложение цифр еврейского населения по отдельным странам приводило к сумме в 13.120.000 (а не 11.385.200). Еврейское же население СССР Whittaker"s за 1950 г. определял в 5.300.000 чел., против цифры в 2.000.000 за тот же год в американском World Almanac.
  Оба этих справочника пользуются наилучшей репутацией в смысле проверки и аккуратности сообщаемых ими данных. Ошибки, поэтому, - не их вина: в этой области, и только в ней одной, можно получить одни лишь еврейские "оценки", а им, по понятным причинам, верить трудно. Мы упомянули о разногласиях в издании 1951 г., указав, что, начиная с 1952 г., Whittaker"s не печатал дальнейших "оценок еврейского населения", по-видимому отчаявшись получить сколько-нибудь надежные данные. Другие энциклопедии похерили этот вопрос уже в 1950 году, и, наконец, газета "Нью-Йорк Таймс", ведущая еврейская газета в мире (поскольку она принадлежит издающей ее еврейской семье, а Нью-Йорк в наше время, главным образом, еврейская столица); опубликовала в 1948 году статью, явно претендовавшую на статистическую авторитетность, в которой еврейское население всего мира (через 3 года по окончании войны) исчислялось цифрами между 15,7 и 18,6 миллионами; если любая из этих двух цифр более или менее близка к истине, то это означает, что еврейское население за годы войны осталось на одном уровне или даже увеличилось.
  Газетные статьи скоро забываются (если дотошный исследователь не сохраняет их в своем архиве), в то время как пропагандные фабрикации перелаются все время дальше. Так и современные историки, весьма точные во всех остальных вопросах, передают будущим поколениям легенду о "массовом уничтожении" евреев. После войны проф. Арнольд Тойнби закончил свое монументальное "Изучение истории" (Study of History), в восьмом томе которого (1954) стояло: "Нацисты... сократили еврейское население континентальной Европы, к западу от Советского Союза, с примерно шести с половиной до всего лишь полутора миллионов, в результате массового его уничтожения". Назвав эту фразу "чисто статистическим утверждением", он тут же в сноске добавил, что она не была таковым: "нет возможности сообщить точные цифры, оснаванные на заслуживающей доверия статистике, и в 1952 г. представлялось маловероятным, чтобы нужная информация когда-либо могла быть получена". Тойнби объясняет, что его цифры основывались на еврейских подсчетах, содержавших несколько источников возможных ошибок". В заключение он пишет, что "можно оценивать" число убитых нацистами евреев в пять миллионов.
  И эта оценка также лишена всякой исторической ценности. Отправным пунктом для рассмотрения этого вопроса является непреложный факт, что ни 6 млн. евреев, ни любое их количество, близкое к этой цифре, не могло быть "убито" и не могло "погибнуть", по причинам, приведенным в начале нашего обсуждения; утверждение, сделанное в этом смысле перед Нюрнбергским трибуналом, равносильно оскорблению памяти 825.000 солдат, моряков и гражданских лиц, павших на всех театрах войны; никто, кроме западных политнканов нашего века к подобному утверждению не был бы способен. Число убитых или погибщих евреев никогда не сможет быть установлено, по причинам уже упомянутым или частично отмеченным проф. Тойнби в его цитированном выше примечании. Само понятие "еврей" не поддается точному определению; в статистике евреи большей частью не выделяются вообще; ни в какой период времени число живущих в мире евреев не может быть установлено хотя бы с относительной точностью. Более того, всякие попытки статистического уточнения с помощью данных переписи или иммиграции немедленно объявляются "дискриминацией" или "антисемитизмом". Даем примеры:
  "Иммигранты, прибывающие в Австралию, должны теперь отвечать в анкетах на вопрос, являются ли они евреями; об этом сообщает в Сиднее исполнительный комитет австралийского еврейства, заявивший перед иммиграционными инстанциями протест против этой практики" ("Джуиш Таймс", Иоганнесбург). В Англии, "за отсутствием официальной статистики невозможно сделать более, чем приблизительную оценку... точное количество евреев в Англии остается тайной" ("Зионист Рекорд", Иоганнесбург). В Соединенных Штатах президент Рузвельт, под непрестанным давлением, вынужден был отменить требование проставлять в иммиграционных анкетах обозначение "еврей", а в 1952 г. "Антидиффамационная Лига" совместно с Американским Еврейским Комитетом развернули яростную кампанию против т.н. Акта Мак Каррана-Уолтера в Конгрессе, восстановившего это требование. В конечном итоге, этот "Акт" был принят, несмотря на вето со стороны президента Трумана, но даже и после этого строгое соблюдение восстановленного требования не могло прояснить положения, поскольку никому из иммигрантов не возбранялось обозначать свое происхождение "британским" или любым иным, вместо "еврейского".
  Это положение в области статистики наблюдается в настоящее время почти без исключений во всем мире, т.ч. весь вопрос продолжает оставаться секретом, и это явно делается умышленно. Никто не в состоянии даже ориентировочно определить, какое количество евреев умерло во время войны не по естественным причинам, в результате военных действий или бомбежки, а насильственной смертью от руки нацистов, или от любой другой. Автор этих строк склоняется к мнению, что каково бы ни было число евреев в занятых Гитлером странах, количество жертв на их стороне должно было быть более или менее пропорциональным их доле в общем населении, польском. Чешском или любом ином. Автор мог убедиться в том, что такого же мнения придерживались и лично известные ему лица, пережившие немецкие концлагеря и оккупацию. Испытав достаточно сами, они сожалели о еврейских жертвах, как и обо всех других, но отказывались понять, почему вдруг евреи должны быть выделенными из всех остальных, а число их жертв столь чудовищно преувеличено. Непонятная им причина этого стала ясной с повешением нюрнбергских жертв в еврейский Судный День: этот символический акт определил весь характер оккупации в первые ее годы по обе стороны разделившей Европу границы, и даже всю будущую внешнюю политику Запада далеко за пределами Европы. Талмудистское возмездие знаменовало собой начало новой эры западной истории, в ходе которой все национальные интересы должны будут подчиняться интересам одного только еврейства, представляемого местечковыми талмудистами из России. Автор этих строк сохраняет описание, данное ему свидетелем, того как нюрнбергский приговор был объявлен 30 сентября и 1 октября 1946 г. (между еврейским Новым годом 26 сентября и еврейским Судным днем 5 октября), и был приведен в исполнение после полуночи, утром 16 октября, в день Хошана Рабба, когда еврейский бог, по истечении того срока, в который он проверяет свой приговор на каждом живом существе и может еще простить грешников, произносит свое окончательное суждение. В описании говорится: "...все думали, что приговор будет объявлен раньше, чем это произошло в действительности, но ряд незначительных обстоятельств задержал его, пока не было установлена дата его объявления около 15-го сентября... Тогда X, один из членов суда, высказал возражения по поводу литературной формулировки одной из частей приговора... было приблизительно подсчитано, сколько времени займет переделка и ее размножение, после чего была установлена окончательная дата". Мы не сообщаем имени "члена суда" (по английским законам на это нужно его разрешение). В результате этой задержки для литературных поправок, объявление приговора пришлось на священные дни еврейского года, а исполнение его состоялось в день возмездия Иеговы. Нечто вроде этого уже было предсказано автором в книге, написанной во время войны после того, как Антони Иден сделал 17 декабря 1942 г. заявление по вопросу о евреях в Палате общин, ограничив ими одними свою угрозу, что "ответственные за эти преступления не избегнут возмездия". В Америке Рузвельт также сделал заявление в аналогичном духе.
  Нюрнбергский процесс послужил образцом для многочисленных других процессов "военных преступников" более мелкого масштаба; их описание, с юридической и моральной точек зрения, может быть найдено в книгах г.г. Монтгомери Бельджиона, Ф. Дж. П. Виля и покойного капитана Расселя Гренфелля. Часть правды о них просочилась наружу в ходе последних лет. Американское ведомство по пересмотру судопроизводства, созданное в результате многочисленных требований и протестов, опубликовало в 1949 г. отчеты о некоторых из американских военно-полевых судов в Дахау, где было вынесено 297 смертных приговоров. В этих материалах описываются инсценированные "процессы", куда обвиняемых приводили с мешком на голове и с петлей на шее и где их "судили" перед бутафорскими "алтарями" с Распятиями и свечами; их подвергали пыткам, чтобы вынудить "сознания", которые затем предъявлялись на действительных процессах, в то время как обвиняемые продолжали считать инсценированные судилища настоящими.
  Самым большим был "процесс Мальмеди" в 1945-16 г.г., на котором были приговорены к смерти 43 обвиняемых. Здесь речь шла об убийстве солдатами частей СС американских пленных под Мальмеди в 1944 г., и со стороны американского обвинения можно было ожидать злых чувств против всех, кто оказался бы действительно виновным. Кто помнит, однако, безукоризненное поведение американских войск в Германии после первой мировой войны, не удивится тому, что мучителями взятых в плен германских солдат в Мальмеди были вовсе не американцы. Это были австрийские евреи, приехавшие в США перед началом Второй войны, которых в эру Рузвельта быстро приняли в американскую армию и нарядили в американские мундиры. Присутствовавший на этих процессах настоящий американец (опытный судебный репортер) демонстративно покинул службу в Ведомстве военных преступлений, став свидетелем садистского зверства одного из таких инквизиторов во время инсценированных судилищ. Главный американский обвинитель на процессе в Мальмеди, полковник по чину, признался в Сенатском подкомитете что об инсценировке "процессов" ему было известно; он считал это допустимым, если настоящий суд был поставлен в известность о методах, с помощью которых были добыты признания обвиняемых, которые, по его мнению, должны были также знать, что эти псевдоюрилнческие "черные мессы" были комедией, "поскольку им не было дано защитников". Назначенная для расследования американская комиссия юристов установила в 1949 г., что признания были добыты "при помощи инсценировок, во время которых одно или несколько лиц, одетых в американскую форму, изображали из себя судей, в то время как другие, также одетые в американскую форму, играли роли обвинителя и защитника обвиняемых". В результате, некоторые из смертных приговоров были смягчены. Председатель комиссии юристов, судья Гордон Симпсон из штата Техас, доложил Сенатскому подкомитету, что методы судопроизводства "не были американскими" (они наверняка не были также и британскими), будучи выработанными "на лондонской конференции четырех держав, предписавшей как вести процессы военных преступников": ответственность, таким образом, снова ложилась на лондонских и вашингтонских политиков, вернее на те группы, которые оказывали на них соответствующее давление. Судья Симпсон подтвердил также, что в американской армии "не нашлось достаточно квалифицированных американцев" для ведения этих процессов, запятнавши доброе имя западного правосудия, "и что поэтому пришлось привлечь к ним эмигрантов из Германии" (3).
  Эта сторона вопроса получила дополнительное освещение в январе 1953 г., когда двое личностей были арестованы американскими властями в оккупированной Вене по обвинению в передаче секретных американских военных материалов советским органам, в сговоре с секретарем советского посольства в Вашингтоне. Оба были венскими евреями, прибывшими в Америку в 1938 и 1940 г.г. будучи соответственно в возрасте 16 и 26 лет. В любой иной войне они находились бы под наблюдением, как "иностранцы из враждебной страны", однако в эру Рузвельта они получили назначения в американской армии, как "дружественные иностранцы". В 1945 г. их назначили "сотрудниками американских обвинительных органов на процессах военных преступников". После их ареста, как советских агентов и шпионов, один из руководителей Американской военной администрации в Вене отметил, что "это сходится с имеющимися данными о том, что слишком многие из американцев, действовавших в Нюрнберге, было либо коммунистами, либо использовались последними". По его словам, "когда процессы закончились, то сотни сотрудников американского обвинения в Нюрнберге разъехались в разных направлениях, многие из них поступили на службу в Госдепартамент США или же в учреждения Объединенных Наций". К тому же времени стало известно, что в 1949 г. в кратких докладах американскому верховному комиссару в Германии Мак Клою о происходившем судопроизводстве "были обнаружены серьезные ошибки в переводах с немецкого и других языков на английский в документах судопротводства, во многих случаях эти ошибки были нарочито сделаны лицами, уличенными с тех пор в коммунистических связях". Этот факт никогда не был опубликован, его разоблачение беспристрастным расследованием доставило бы западному политическому руководству много неприятностей. Как будет показано в конце настоящей главы, по окончании войны нацистские концлагеря продолжали действовать под контролем коммунистов; описанными выше методами они превратились в обвинителей и судей по делам преступлений, в массовом порядке совершавшихся ими самими. .
  Месть побежденным практиковалась в одном духе и теми же методами по обе стороны демаркационной линии. Советские солдаты-азиаты, наводнившие Германию, особо подстрекались Ильей Эренбургом из Москвы расправляться с беременными женщинами: что иное мог означать призыв этого животного "не щадить даже еще нерожденных фашистов"? Жившая затем в Берлине американка, г-жа Френсис Февьелл, описывает свой ужас, когда она прочла дневник ее экономки Лотты с описанием "изнасилования Лотты и тысяч других женщин, даже 65-летних старух, вшивыми монгольскими солдатами, не раз, но множество раз, женщин с детьми, цеплявшимися за их платья..." В дневнике были записаны "все даты и подробности, записанные при свете фонарика, убийства тех, кто пытался защитить старых женщин, извинения русского офицера, увидевшего трупы... его объяснения Лотте, что солдатам были даны двое суток свободы грабежа... Мне в жизни не приходилось читать чего-либо более ужасного, я вся похолодела, закончив это чтение". Свобода грабежа! - таковы были человеческие результаты политических соглашений, сопровождавшихся сорока пятью восторженными тостами в Ялте.
  На западной стороне практиковалась та же месть побежденным. В августе 1947 г. член английского парламента Найгель Берч обнаружил в одном из концлагерей около 4000 немцев, все еще содержавшихся там бессрочно, без суда и какого бы то ни было обвинения. Первым вопросом, когда кого-либо из них вызывали к допросу, было: "знали ли Вы о преследованиях евреев?" В том же духе продолжался весь допрос, иные преследования интереса не представляли; в то же время легионы человеческих существ гнали обратно под советский террор, от которого они пытались спастись. Английское и американское правительства не оставляли у немцев сомнений о характере практиковавшегося ими возмездия... Одним из первых мероприятий союзных верховных комиссаров был "закон против антисемитизма". Так было распространено на Запад то, что лучше всего определяло природу большевицкой власти в России - "закон против антисемитизма", введенный 27 июля 1918 г. По этому англо-американскому указу немцев сажали в тюрьму и конфисковали их собственность еще 10 лет спустя; в 1956 году австрийский еврей, к тому времени давно проживавший в Англии и получивший британское гражданство, подал в суд на немца по западно-германскому закону, унаследованному от оккупационных властей и каравшему "антисемитские высказывания или предубеждение против евреев".
  Подобные законы способны подавить любое открытое обсуждение, но не могут запретить думать. Их назначением явно было исключить всякое общественное расследование о характере режима, установленного как к востоку, так и к западу от "железного занавеса". Результатом явилась "свобода грабежа" также и в англо-американской зоне оккупации, причем согласно упомянутому англо-американскому "закону против антисемитизма" уголовным преступлением было бы также и всякое открытое обсуждение нижеследующей истории, которую автор цитирует из еврейской газеты "Jewish Herald" в Иоганнесбурге:
  "Филипп Ауэрбах был человеком необычайно сильного характера и крайней смелости, сгоравший еврейской гордостью и чувством ненависти к германскому нацизму...Он был жесток и безжалостен в те дни, когда американцы еще ненавидели Германию и готовы были выполнять его требования, помогая ему освобождать немцев от награбленного ими, предоставив ему право подписи любых документов, неограниченное право обыскивать, арестовывать и наводить ужас... В те дни, когда Филипп Ауэрбах возглавлял мощные еврейские демонстрации в Германии после войны, его всегда сопровождали высокопоставленные американские офицеры, подчеркивая этим его авторитет. С еврейским флагам во главе этих демонстраций Ауэрбах принимал парады под звуки исполнявшегося оркестром еврейского гимна Хатиква, с десятками тысяч ди-пи в непрестанном политическом наступлении за открытие для евреев ворот Палестины, перед восстановлением еврейского государства... Никто никогда не сможет даже приблизительно оценить в денежном выражении все ценности, которые Ауэрбах вывез из Германии - оборудование, одежду, мебель, автомобили и все иные виды товаров... Он пользовался в Германии властью, уступавшей разве лишь военной администрации."
  Описанный здесь субъект (которого хорошо помнят и все русские, проживавшие по окончании войны в Баварии - прим. перев.) был частным лицом, которое, тем не менее, могло использовать для своего грабежа американские вооруженные силы. Его преступления были настолько явными, что со временем даже еврейским организациям пришлось от него отмежеваться (говорят, кстати, что он грабил евреев не хуже, чем христиан), хотя скорее по необходимости, а отнюдь не из моральных соображений. На восьмом году по окончании воины (1952), когда "свободному миру" потребовалась поддержка западной Германии, Ауэрбах был арестован по обвинению "включавшему вывоз из Германии бесконечного количества товаров по поддельным документам, в чем по-видимому были замешаны также еврейские офицеры американской армии и еврейские благотворительные организации".
  В 1952 г. западную Германию заставили платить "репарации" новому сионистскому государству, т.ч. открытое разоблачение грабительской деятельности Ауэрбаха, при поддержке американской армии было невыгодным. Цитированное выше обвинение было поэтому опущено, как пишет "Джуиш Геральд", "несомненно ввиду возможных осложнении политического характера". Без этого, любые фальсификации вряд ли смогли бы оправдать платеж немцами дани русским местечковым сионистам в Палестине. Ауэрбаха судили (вместе с попавшимся на том же деле раввином) по сравнительно маловажным обвинениям в растрате общественных фондов на сумму в 700.000 долл., шантаже, взяточничестве и подделке расписок. Он получил два с половиной года тюрьмы и впоследствии покончил с собой. Американская и английская печать поместили об этой истории краткие и маловразумительные сообщения. Не упустив отметить, что она указывает на возрождение "антисемитизма" в Германии. Разумеется это было эхом на сообщения еврейской печати, которая, после самоубийства Ауэрбаха, в тоне обвинения вопрошала: "На ком его кровь?" и т.п. Другими словами, общим правилом к тому времени стало, что осуждение любого еврея по любому обвинению, будь он виновен или невиновен, само по себе являлось "антисемитизмом". "Джуиш Геральд", например, считал обвинения Ауэрбаха морально позорными и неоправданными, поскольку они относились к периоду времени, когда "обычные правила поведения никем не соблюдались, меньше всего евреями, которые совершенно справедливо игнорировали немецкие представления о том, что хорошо и что плохо". Игнорировавшиеся евреями принципы были однако не только немецкими, но общепринятыми во всем христианском мире, или, по крайней мер они были таковыми до тех пор. Единственным протестом против этих фальсификаций, который удалось найти автору, был со стороны еврейского корреспондента газеты "Нью-Йорк Дейли Ньюс", случайно оказавшегося жертвой ауэрбаховских махинаций; поступи он со стороны одной из его немецких жертв, или же американских, или английских свидетелей, ни одна западная газета его не напечатала бы.
  Народы Запада не знали в то время, разумеется, ничего об этих событиях в оккупированной англичанами и американцами Германии; если бы они даже и знали о них, они вряд ли особенно протестовали бы, ибо в этот период они были еще полностью под влиянием пропаганды военного времени, в особенности в вопросе нацистских концентрационных лагерей. Видимо, они совершенно забыли, что концлагеря были коммунистическнм изобретением (см. прим. Љ1 к настоящей главе), скопированным Гитлером, и что, чем дальше красным армиям разрешали проникать вглубь Европы, тем более было обеспечено дальнейшее процветание этой системы. Их чувства были воспламенены ужасающими картинами кинохроник, показывавшихся им на миллионах экранов по мере того, как союзные армии продвигались в Германию, со штабелями истощенных трупов, сложенных как дрова, в этих лагерях. Автор был в числе этих зрителей, и с большими сомнениями слушал комментарии вокруг себя. Пропаганда военного времени - один из самых коварных ядов, и автор полагает, что эти кинозрители 1945 г., которыми течение долгих лет не показывалось правдивой информации, потеряли всякую способность, а возможно даже и желание объективно оценивать то, что они видели. Большинство из них принимало показанные им трупы за трупы евреев, ибо это вдалбливалось им печатью день изо дня. Они постоянно читали о "нацистских газовых камерах для евреев"... о "нацистских крематориях для евреев", и лишь немногие из них дали себе труд прочесть впоследствии воспоминания заключенных, чтобы разобраться в том, кем эти жертвы были в действительности. Дадим лишь один пример: немецкая коммунистка-еврейка, проведшая 5 лет в концлагере Равенсбрук (г-жа Маргарита Бубер-Нейман, жена убитого в московском НКВД немецкого коммуниста Гейнца Неймана) свидетельствует, что первыми жертвами были больные, инвалиды и неработоспособные, называя в числе следующих жертв на первом месте поляков, затем чехов, балтийцев, венгров и прочих. Другими словами, горы трупов были жертвами того же бессердечия, как и живые, которых западные союзники гнали обратно в район советских концлагерей; что же касается "нацистских" концлагерей, то историческая правда, которую стремится установить настоящая книга, требует констатировать, что к тому времени, когда союзные армии вступили на территорию Германии, они фактически находились под внутренним коммунистическим контролем, евреи были в числе мучителей, и антикоммунизм мог привести заключенного скорее в камеру смерти, чем антигитлеризм. Еще десять лет тому назад (т.е. в начале 40-х годов - прим. перев.) подобное высказывание потонуло бы в гомерическом смехе, если бы оно смогло вообще быть опубликовано. В наши дни, однако, уже достаточно стало известным об иллюминатско-коммунистических методах проникновения во все классы, партии, церкви, организации и учреждения, чтобы у многих появилось желание - так, по крайней мере, кажется автору - подождать, без предвзятого мнения, конкретных доказательств; автор постарается ниже их представить.
  Ленинским лозунгом было превращение всех войн в гражданскую войну, что означало, что заговорщики должны были воевать не за победу их страны, но исключительно за успех революции. Захват концентрационных лагерей изнутри обеспечивал наилучшую помощь этой стратегии, ибо концлагеря были полны людей, которые, пережив их, стали бы насмерть бороться с коммунизмом, как они ранее боролись против гитлеризма. Наш мир никогда не был в состоянии правильно понять этого аспекта сопротивления Гитлеру, как он никогда не мог правильно понять и самого Гитлера. Кто внимательно прочтет настоящую книгу, сможет понять глубокое значение слов, сказанных им Герману Раушнингу: "Я обязан масонству собственным просвещением и идеями, которых я никогда не смог бы получить из других источников" (почти точные слова Адама Вейсхаупта)... "Я очень многому научился у марксизма... весь национал-социализм основан на нем" (4).
  В своем захвате изнутри концентрационных лагерей, коммунисты обрели помощь в политике безоговорочной поддержки революции, проводившейся лидерами западного мира; она давала им власть и авторитет среди заключенных, которые они использовали в своих целях. Автор с удивлением услышал однажды рассказ одного молодого британского офицера, сброшенного с парашютом в Югославию, о том, как для Тито сбрасывались целые контейнеры с золотыми соверенами (иметь которые английским гражданам не разрешалось). Нет сомнений, что попытки Черчилля ограничить проникновение Советов в Европу путем вторжения союзников с юга парализовались его упорным насаждением коммунизма в Югославии. Своему эмиссару к Тито Черчилль дал следующую инструкцию: "Чем меньше Вы и я заботитесь о том, какой режим они у себя установят, тем лучше". Результатом политики Черчилля было установление там коммунистического режима; англичане предали в Югославии своего антикоммунистического союзника, генерала Михайловича, который был впоследствии расстрелян Тито. Совершенно то же имело место и в Греции. Майор Стенли Мосс, сброшенный в греческой Македонии как офицер связи и начальник саботажных отрядов, был свидетелем того, как коммунисты захватывали контроль над партизанами с помощью настоящего золотого дождя, поливавшего их; он пишет, что "когда пришел день победы в Европе, весь мир поразился тому количеству золота, которое было в распоряжении (греческих) коммунистов. Ни копейки они не получили из России, все было дано им западными союзниками. Много лет подряд сюда направлялся золотой поток для содержания партизанских войск и общих нужд ведения войны, однако коммунисты использовали лишь малую часть его для борьбы с немцами. Нам было известно задолго до того, как будет выглядеть будущее... и тем не менее мы не в состоянии были его предотвратить" (майор Мосс ошибается только в одном: "весь мир" и не думал "поражаться количеству золота", которое коммунисты получили от союзников, п.ч. ему никогда об этом не было сообщено ни слова). Такая же картина наблюдалась во всех занятых немцами странах Европы. Подполковник британской авиации Ио-Томас, посланный во Францию с секретным заданием изучить методы и организацию французского движения сопротивления, безрезультатно предупреждал Лондон: "Целью коммунистической партии является массовое восстание французов в день вторжения союзников на континент... чтобы захватить господство после освобождения. Тем временем в передачах радио Би-Би-Си высмеивались французы, боявшиеся коммунистического призрака" . Последствия были описаны в книге Сислея Хэддлстона в 1952 г.: в период "освобождения" Франции коммунистами были убиты более ста тысяч антикоммунистов.
  Неудивительно, что в подобных условиях внутренняя власть в "нацистских" концлагерях также была захвачена коммунистами, т.ч. когда западные кинозрители смотрели картины "освобождения" этих лагерей, они в действительности имели перед глазами то, что их армии помогли превратить в постоянную институцию в Европе к востоку от Эльбы. Правда вышла наружу в 1948 году, однако трудно предположить, чти хотя бы один из миллиона упомянутых кинозрителей что-либо об этом узнал. В этом году революционный главарь Югославии, известный под псевдонимом "маршала Тито", разругался с главарями в Москве. Для коммуниста это было опасным делом, и он решил защититься средством лучшим, чем армия телохранителей, а именно опубликовав кое-что из известного ему в расчете на то, что Москва оставит его в покое, не желая дальнейших разоблачений. Он инсценировал судебный процесс, о котором широко сообщалось в Югославии, но не говорилось ни слова на Западе. Были расстреляны 13 его ближайших сотрудников-коммунистов из правительственного и партийного руководства за участие в массовых убийствах заключенных в знаменитом нацистском лагере в Дахау.
  Правда просачивается наружу самыми странными путями, хотя в нашу эпоху тотального контроля печати она не просачивается очень далеко. В этом случае ее орудием оказался пожилой австрийский генерал Вильгельм Шпильфрид, переживший заключение в Дахау. Он хотел сообщить всему миру о том, что там происходило, и сумел прихватить в общей суматохе при роспуске лагеря (по прибытии союзных войск) картотеку Гестапо из конторы начальника лагеря со списком убитых и того, как они были убиты, с подписями работников Гестапо, ответственных за каждый такой случай. Среди обнаруженных таким образом агентов лагерного Гестапо были несколько руководящих сотрудников "маршала Тито". Со временем генералу Шпильфриду удалось опубликовать небольшую часть этого материала; остаршаяся часть все еще ждет издателя, который отважился бы ее напечатать.
  "Тито" (некий Иосиф Броз) был сам кремлевским агентом, начиная с 1933 г. Отдав своих ближайших сотрудников под суд, открывшийся в Любляне 20 апреля 1948 г., он занес меч возможных дальнейших разоблачений над кремлевскими владыками; В числе обвиняемых были:
  Оскар Юранич - генеральный секретарь титовского мин-ва иностр. дел; Бранко Диль - генеральный секретарь министерства народного хозяйства; Стане Освальд - руководящий сотрудник министерства промышленности; Янко Пуфлер - управляющий государственным химическим трестом; Милан Степишник - начальник госуд. металлургического инсгитута; Карл Барле - руководящий работник в звании министра; Борис Крейни и Миро Кошир - профессора Люблянского университета, и несколько других коммунистических заправил. Все они были в прошлом членами итернациональных бригад в Испании и агентами НКВД. Все, как полагается, признали свою вину, но то, как они пытались защищать свои поступки, заслуживает интереса. Они оправдывались, утверждая, что они не убили и не причинили вреда ни одному коммунисту. "Я никогда не ставил под угрозу ни одного из наших, я никогда не сделал ничего худого партийному товарищу". Они подтвердили, что они неизменно выбирали кандидатов на смерть из числа людей консервативных или либералов, католиков, протестантов или православных, евреев или цыган при условии, что жертва не принадлежала к коммунистам. Это деловое сотрудничество в концлагерях между гитлеровскими Гестапо и его прототипом, советским НКВД выразилось прежде всего в следующем: в лагерях были созданы "антифашистские комитеты", и если бы Гитлер и его Гестапо были искренни в своих заявлениях, то первыми кандидатами в газовые камеры были бы, разумеется, члены именно этих комитетов; вместо этого их признали представителями лагерных заключенных и создали им привилегированное положение, после чего они охотно принимали участие в убийствах товарищей по лагерю. Это было наилучшим путем для сокращения числа антикоммунистов в послевоенной Германии.
  Следует заметить, что и в этом вопросе западная общественность была безнадежно заведена в тупик многолетней пропагандой, представлявшей "нацистов" как злейших врагов "наших советских союзников", в то время как между теми и другими наблюдалось разительное сходство. Некий Карл Штерн, немецкий еврей, эмигрировавший в Америку и перешедший в католичество, пишет (см. библиографию) о своих собственных заблуждениях в этом отношении в те годы, когда он служил в психиатрическом институте в Германии до войны: "Два врача-нациста открыто исповедывали т.н. теорию перманенгной революции Троцкого. Эта теория была мне неизвестна... но то, что ее проповедывали именно эти люди, было совершенно новым и весьма удивительным... Я сказал им как-то: господа, насколько я понимаю, в Вашей теории политической стратегии Вы в значительной степени следуете Троцкому. Не кажется ли Вам странным, что Вы, национал-социалисты, цитируете большевика и еврея Троцкого, как если бы он был Вашим апостолом? - Они расхохотались, глядя на меня как на политического простака, каковым я несомненно и был... Оба принадлежали к весьма сильному в то время крылу в нацистской партии, стоявшему за союз коммунистической России с нацистской Германией против того, что они называли западным капитализмом... Подчас трудно было различить, говорили ли они на нацистском или на большевицком жаргоне, и в конечном итоге разница была невелика". В результате нацистско-коммунистического сотрудничества росли горы трупов в лагерях, которые впоследствии показывались на экранах внешнему миру. Этот кино-журналигм дословно выполнял сказанное много раньше Дж. К. Честертоном: "Журнализм - это ложная картина действительности, проектируемая на освещенном экране в затемненной комнате, из которой настоящего мира не видно".
  Главный обвиняемый в Любляне, коммунист Юранич, признал: "Да, я убил сотни и даже тысячи людей, и принимал участие в медицинских экспериментах, что было моей работой в Дахау". Диль показал, что его задачей было принимать участие в опытах с кровеостанавливающими средствами, для чего он стрелял отобранным для опытов заключенным в упор в грудь. Пуфлер описал впрыскивание жертвам малярийных бацилл с целью наблюдения за реакцией, отметив, что "они мерли, как мухи, и мы докладывали врачу или офицеру СС о результатах". Эти признания не были ложными. Они подтверждались фактами и не могли быть оспорены, поскольку те же "доклады" начальству отмечались и в захваченных генералом Шпильфридом документах из канцелярии начальника лагеря. Пуфлер объяснил, как коммунистическим подручным Гестапо удавалось скрыть свою работу от других заключенных: когда они сами возвращались из лабораторий или крематориев в лагерь, они выдумывали сказки, как им удалось чудом или с помощью хитрости спастись; поскольку ни одна из настоящих жертв никогда обратно не возвращалась, уличить их было невозможно. Всех этих субъектов поставили к стенке, однако вовсе не за их преступления. Их хозяин сбросил их, как пешки, в своей игре с Кремлем. Они точно исполняли главный закон революции ("все войны должны быть революционными войнами"), пользуясь представлявшимися им возможностями уничтожать политических противников, а вовсе не "врагов". В иной форме, они лишь повторяли то, что делали их хозяева в Москве, убивая пулями в затылок 15.000 польских офицеров в Катынском лесу и других, до сих пор не обнаруженных местах: они подрывали человеческую основу национальных государств, пролагая дорогу всеуничтожающей революции.
  Разоблачения люблянского процесса подтверждались во множестве пунктов многочисленными воспоминаниями бывших заключенных, переживших концентрационные лагеря. Одо Нансен, сын знаменитого норвежского полярного исследователя, описывал свои наблюдения в лагере Саксенхаузен за полтора года до окончания войны:
  "Просто удивительно, как коммунистам удавалось верховодить здесь: после эсэсовцев, они пользовались полной властью в лагере, привлекая коммунистов всех национальностей и ставя их на руководящие места... Многие из норвежских заключенных стали здесь коммунистами. Помимо непосредственных выгод, связанных с этим, они наверняка считали, что советская Россия будет после воины командовать парадом и что поэтому полезно вовремя окраситься в нужный цвет. Прошлой ночью я разговаривал с нашим старшим из блока, коммунистом. Если он и его товарищи придут к власти, будет не только расплата, но воцарятся еще гораздо большие жестокости, чем мы их испытали со стороны СС. Со всем моим гуманизмом я не в состоянии был пробиться сквозь эту ледяную глыбу ненависти и жажды мести, это упорное стремление, до времени скрытое, к новой диктатуре".
  Подполковника авиации Ио-Томаса, сброшенного с парашютом во Франции, чтобы помочь французскому "резистансу", немцы поймали и посадили в лагерь Бухенвальд. Один английский офицер, уже сидевший там, сказал ему по прибытии: "Никому не говорите, что вы - офицеры, а если кто-либо из вас занимал до войны руководящую должность, то помалкивайте об этом. Все внутреннее управление в лагере в руках коммунистов... Бухенвальд - наихудший лагерь во всей Германии: шансы выжить здесь практически равны нулю". Подполковник Ио-Томас пишет: "Все трое главных внутренних управляющих лагеря, т.н. лагерные старосты, были коммунисты". Под их наблюдением "заключенным прививали тифозные и другие бациллы, причем наблюдалась их реакция на различные впрыскивания, почти всегда, оканчивавшаяся смертью. Из группы в 37 офицеров выжили только трое, остальных повесили на крюках у стены крематория и медленно задушили. Троим выжившим "приходилось бояться своих солагерников почти так же, как они раньше боялись немцев: если бы коммунисты узнали, что офицерам удалось избежать виселицы, они наверняка донесли бы на них".
  Коммунисты управляли лагерями, пытали и убивали свои жертвы. Если и была какая-либо разница между ними и гестаповскими тюремщиками, то лишь в том, что они были много хуже, ибо они предавали и убивали тех, кто считался их товарищами в борьбе против общего врага. Поскольку восточные евреи повсюду играли решающую роль в коммунизме, естественно, что евреи были в числе замешанных в этих действиях. Само по себе, это вовсе неудивительно, ибо евреи могут быть, как и все остальные, хорошие и плохие, жестокие или гуманные; но это тщательно скрывалось от общественности, которой рисовалась картина лагерей смерти, заполненных почти исключительно евреями, которых терзали потерявшие человеческий облик "нацисты". В действительности, евреи составляли лишь малую часть лагерного населения; главными мучителями и палачами были в последние три года войны коммунисты, мотивы которых были показаны выше; а среди этих мучителей были и евреи.
  В архиве автора сохранились сообщения еврейской печати о "процессах" евреев, разоблаченных прежними заключенными-евреями из лагерей Освенцима, Вланова, Мюльдорфа и других. Есть достаточно причин ставить при этом слово "процессы" в кавычки. За одним только исключением, все эти "Процессы" проводились раввинскими судами в западных странах или же в суде в Тель-Авиве. Они считались чисго еврейским делом, не касающимися прочего человечества, и если вообще выносились какие либо приговоры, то об этом не сообщалось ни в одной газете, хотя действия обвиняемых мало чем отличались от того, что разбиралось на процессе в Любляне. Было ясно, что если такие действия вообще совершались, то судить их можно было только по еврейскому закону - если они вообще подлежали суду - а христианским законам во всех этих историях не было места. С тех пор, как сионистам удалось восстановить "еврейскую нацию", это является господствующим представлением, нашедшим в частности отражение в сообщении газеты "Zionist Record" в 1950 г., в котором говорилось, что функцией "главного бюро общественной информации при Исполнительном комитете австралийского еврейста" было скрывать от нееврейской общественности неблаговидное пове
  дение отдельных евреев, совершивших малые или большие проступки". Эта "функция" соответственных еврейских учреждений выполняется постоянно и во всех без исключения западных странах.
  В Тель-Авиве еврейские свидетели обвинили врача-еврея и двух евреек в смертельных впрыскиваниях заключенным в Освенциме, повреждении половых органов, проведении медицинских экспериментов и отправке жертв в камеры смерти. В другом случае, врач-еврей (служивший в городской больнице) был обвинен в Тель-Авиве в 1951 г. несколькими евреями-свидетелями в жестокостях, совершенных им в лагере Вланов, где он был "помощником немецкого начальника лагеря". Свидетельница-еврейка показала, что он избил ее до потери сознания, а когда она пришла в себя, то она нашла застреленными своих трех сыновей в возрасте 12, 15 и 18 лет. Она показала далее, что за две недели до того обвиняемый приказал украинским лагерным полицейским забрать 30 заключенных, в том числе ее мужа, которые все были застрелены. Газеты сообщали в нескольких строчках об этих обоих случаях, однако никаких результатов судебного разбиразельства автору этих строк обнаружить не удалось.
  Еврейский суд из трех членов (состав, предписанный левитским законом) выслушал в Нью-Йорке обвинения об стороны одного еврея против служителя синагоги, убившего заключенного в лагере в Мюльдорфе, где истец был старшиной барака. В газетном сообщении говорилось, что суд пошлет свои заключения "еврейской общине" в городе, где проживал обвиняемый, "не делая никаких предложений и не предлагая никаких санкций"; "это означало, что если бы он и оказался "военным преступником", то его общине предлагалось действовать по собственному усмотрению. Во всех этих случаях было само собой разумеющимся, что рассмотрению подлежали только жестокости по отношению к другим евреям" что если обвиняемые совершали то же по отношению к нееврейским заключенным, то это им в преступление не вменялось.
  Несколько иным, но в основном того же характера, было и дело, слушавшееся в одном из израильских судов в 1954-55 г.г. Одним венгерским евреем была распространена в Израиле брошюра, обвинявшая некоего д-ра Израиля Кастнера, высокопоставленного чиновника и ведущего кандидата (на выборах 1955 года) израильской правительственной партии большинства, в сотрудничестве с нацистами в Венгрии во время войны, в подготовке убийства евреев, спасении нацистского военного преступника от наказания и т.п. Кастнер немедленно подал на своего обвинителя в суд за клевету, и после девятимесячного разбирательства израильский судья вынес решение, что все обвинения подтвердились. В этом решении говорилось, что д-р Кастнер был нацистским коллаборантом "в полном смысле этого слова" и что он "продал душу дьяволу"; комментарий израильского премьера того времени, Моше Шаретта, гласил, что "любое действие оправдано, в том числе и продажа души дьяволу, если это нужно для спасения евреев" (заметим, что Кастнер обвинялся в предательстве евреев нацистам). Израильское правительство объявило, что оно подаст через государственного прокурора апедляцию против этого решеция, и автор этих строк не в состоянии был обнаружить никаких дальнейших последствий этого дела, если таковые вообще имели место.
  Итак, в то время, как всему миру трубилось о "военных преступниках" и их процессах, еврейские "военные преступники" представали только перед еврейскими судами и, если их постигало какое-либо наказание, то общественности об этом не становилось известным. А в тору известен лишь один случай (возможно, что другие ускользнули от его внимания), когда такие евреи были в числе обвиняемых на "процессе военных преступников. Еврейское Телеграфное Агентство (Jewish Telegraph Agency) сообщало 8 мая 1946 г. что "вчера были объявлены приговоры по делу 23-х охранников концлагеря Брендаук под Антверпеном, одного из менее известных нацистских узилищ; в числе охранников были 3 еврея: Вальтер Облер, Лео Шмандт и Салли Левин. Облер и Левин приговорены к смертной казни, Шмандт - к 15 годам заключения". Уже упоминавшийся нами г. Джозеф Лефтвич в дискуссии с А. К. Честертоном об "антисемитизме", задал по поводу этого процесса вопрос: "Что он доказывает? Что зверя в человеке можно найти повсюду, и что евреи не более застрахованы от этого, чем любая иная группа людей". Это, разумеется, вполне правильно, но не имеет отношения к установленному нами факту, что во время последней войны мировой общественности была преподнесена совершенно ложная картина преследования одних только евреев неевреями, и что, к нашему общему вреду, мировые события нашего века систематически извраивются пропагандой.
  Глава о еврейских пособниках Гитлера оказывается довольно длинной. Английский посол в Испании во время войны, лорд Темпльвуд, писал: "Месяц за месяцем, генерал Франко" (по слухам, сам из семьи еврейского происхождения) "превращал испанскую печать в самый громкий рупор немецкой пропаганды. Ни одной из наиболее известных газет не разрешалось действовать самостоятельно, каждая должна была вторить голосу своего хозяина. Этим хозяином в данном случае оказался восточный еврей весьма темного происхождения, по имени Лазар... В Вене он в свое время верно служил Гитлеру, как фанатический пропагандист "аншлюса". С тех пор он стал в нацистском мире большим человеком... В германском посольстве в Мадриде он обладает большим авторитетом, чем сам посол, и ежедневно не только направляет общую линию испанской печати, но и лично редактирует тексты новостей и статей. Его сотрудники сидят в редакциях испанских газет, и ни одно слово не достигает испанских читателей без его разрешения. Умело мешая грубый приказ с открытым подкупом, он сумел сделать испанские газеты еще более ядовитыми, чем газеты, издающиеся в Германии".
  Автор лично хорошо знал этого Лазара - заговорщика весьма обходительного, улыбчивого и светского типа, и через него впервые познакомился с еврейским элементом в числе гитлеровских посвященных высших степеней. Знакомство с ним состоялось впервые в 1937 г., когда он был "секретарем по делам печати" при австрийской миссии в Бухаресте. Австрия в те голы была штаб-квартирой автора и жила в ежедневной боязни нацистского вторжения, которое и состоялось в 1938 году, а ее заграничные представители считались австрийскими патриотами и ярыми анти-нацистами; если речь шла о евреях, то это представлялось вдвойне верным. Прежде всего автора поразило, что обедневшая маленькая Австрия могла позволить себе роскошь держать "пресс-секретаря" в балканской столице, второй неожиданностью был шикарный образ жизни Лазара и его развлечений. Автор полагал, что, как и многие другие, примостившиеся на краю дипломатии ("пресс-секретарство" на Балканах всегда слыло сомнительным делом), он хорошо подрабатывал на стороне, что в Бухаресте не считалось необычным.
  Лазар сам, однако, был типом весьма необычным, хотя и отнюдь не в области гешефта с мехами или коврами, как это поначалу смутно подозревал автор. Его благосостояние имело, как вскоре показали события, политический источник, а именно нацистский. Когда Гитлер захватил Австрию, журналистов собрали на пресс-конференцию в знаменитом "Бальном Доме" на площади того же имени в Вене, чтобы познакомить их с нацистской версией события. Когда открылась дверь, вошел официальный представитель нового режима, гитлеровский "порт-пароль" и хозяин печати в захваченной стране, ярый сторонник и пропагандист "аншлюса"; это был никто иной, как месье Лазар, недавний "австриец" (родившийся турецким подданным). Он сразу увидел автора, и на его наглом лице промелькнула смесь улыбки со смущением; помахав рукой, он сказал: "Халло, мистер Рид, как приятно снова с вами встретиться!" Затем он объяснил нам благие мотивы фюрера, продиктовавшие вторжение и его замечательные последствия для Австрии, Германии и всего мира. Читатель может увидеть здесь, насколько действительность отличается от ложной картины, показываемой общественности, особенно во время войны, когда люди, подобные этому субъекту, контролируют поток информации.
  На фоне всех этих событий, еврейская месть побежденной Европе достигла по окончании войны талмудистских вершин в форме двух весьма символических массовых перемещений, одного на восток и другого на запад. Из "свободного мира" союзные армии гнали беженцев от коммунизма опять в большевицкое рабство; из коммунистических стран (в которых, как правило, никто не может выехать из своего города без полицейского разрешения) свободно двинулись орды восточных евреев, перевозимых под союзной зашитой через всю Европу по направлению к Палестине. Этот двухколейный процесс наложил на послевоенное возмездие свою легко опознаваемую печать, что можно проследить в следующих цитатах:
  "Saturday Evening Post" от 11 апреля 1953 г. писал: "Предъявляя это позорное (ялтинское) соглашение, как основание, агенты советского МВД ездили после войны по лагерям ди-пи, вылавливая там тысячи людей, бежавших от советской тирании. Эти несчастные жертвы загонялись в товарные вагоны и увозились обратно на смерть, пытки или медленную смерть в сибирских лесах и шахтах. Многие кончали в дороге самоубийством. Согласно тому же ялтинскому соглашению, Советам было позволено эксплуатировать немецких военнопленных на принудительном труде в счет репараций. Этой бесчеловечности не может быть оправдания". Мисс Катрин Хэльм из Калифорнии была заместителем директора (1945 - 51) лагеря для беженцев в Вильдфлекене в Баварии, управлявшегося организацией, известной под названием УНРРА (Администрация Объединенных Наций по помощи и размещению). В своей книге воспоминаний она пишет, как одна из ее коллег "была временно переведена в управление лагеря на юге Германии, откуда русские беженцы, в большинстве военнопленные, отправлялись по Ялтинскому соглашению обратно в СССР. Она рассказала нам, как русские пленные перезывали себе вены на руках и вешались. Даже после того, как у них были отобраны все опасные предметы, они находили пути к самоубийству. Ей было непонятно, как Сталину удалось втолковать Рузвельту и Черчиллю, что у немцев были вовсе не русские военнопленные, а одни только дезертиры".
  А теперь другая сторона картины: каково было обращение с одной единственной группой, выделенной из общей массы жертв Гитлера и заключенных Сталина? Мисс Хэльм рассказывает: "... а потом приехали евреи. В нашем северном районе у нас еще никогда не было еврейских лагерей... Евреи составляли менее одной пятой всего населения ди-пи в нашей зоне, но это было столь нахальное меньшинство, что если бы мы судили об оккупации только по газетам, у вас создалось бы впечатление, что в них одних заключалась вся проблема перемещенных лиц... С ними приходилось обращаться, как с сырыми яйцами, это в особенности предписывалось при переводах их из одних лагерей в другие. И горе тому из работников УНРРА, который оставил бы на виду хоть один виток колючей проволоки в тех лагерях, куда их переводили. Для них была создана особая категория снабжения, как "преследовавшихся", они были единственными ди-пи, кроме больных, которые получали, не работая, особый паек... Вдоль дороги, делившей лагерь на две части, было маленькое немецкое поселение. Еврейские представители... подняли крик, что это было самой большой опасностью для них; УНРРА должна дать им оружие для вооружения еврейской полиции с целью защиты от этих немцев, живших посреди них. Мне и в голову не приходило, что через две недели все эти немцы рады будут работать на евреев, и я уступила, пообещав ходатайствовать о вооружении лагерной полиции... Еврейская полиция щеголяла в зеленых шерстянных формах, со звездой Давида на шапках... Все было заранее предвидено и организовано... На стенах их канцелярии красовались воинственные плакаты, изображавшие молодых евреек в окопах, бросавших гранаты в арабов. Еврейская полиция практиковалась в стрельбе из винтовок, которые мы достали для них для "защиты" от немцев, которые теперь выполняли в лагере тяжелую физическую работу. Еврейские мастерские работали на полный ход, изготовляя военные шинели из прекрасного шерстяного материала и прочные кожаные ботинки с подошвами на гвоздях, приспособленные для плохих дорог. Мы могли лишь догадываться, что все это предназначалось для Израиля, и в конечном итоге, какими-то таинственными путями, вся эта продукция туда и отправлялась; ни одного из наших ди-пи в этом обмундировании мы не видели... Над всей этой кипучей деятельностью развевался невиданный нами ранее флаг с голубыми полосами и Давидовой звездой на белом фоне".
  Мисс Хэльм описывает, как они показывали этот лагерь делегации раввинов из Америки: "Мы демонстрировали большой лагерь, подготовленный как маклеры готовят к показу свои объекты, и это несомненно был наилучший лагерь для ди-пи во всей Европе... Но раввины только неодобрительно качали головами, им все это было недостаточно хорошо". Она пишет, что специальный американский закон по вопросу о "перемещенных лицах" был полон оговорками и западнями, делавшими его неприменимым по отношению к обычным ди-пи; "только евреи, утверждавшие, что они подвергались преследованиям в одной из восточно-европейских стран, могли проскочить через эти западни". Мисс Хэльм сообщает, что американские полу-официальные и пользовавшиеся правительственной поддержкой организации поставляли мастерские, оборудование, материалы и "особые дополнительные пайки", предназначавшиеся для одних только евреев.
  Некий подполковник Иуда Надич описал в южноафриканской газете "Jewish Times" от 4 февраля 1949 г., какими методами водворялось в завоеванной Европе это нахлынувшее в нее новое привилегированное сословие; раввин Надич был "советником по еврейским делам у генерала Эйзенхауэра при американских вооруженных силах в Европе, и тесно сотрудничал с ним во всех вопросах, касавшихся ди-пи и других еврейских проблем". Он пишет: "К чести Эйзенхауэра нужно отметить, что когда ему было доложено об ужасных условиях в лагерях ди-пи" (в 1945 году), он немедленно принял меры к улучшению этих условий. Были изданы указания об увеличении продовольственных пайков для преследовавшихся, в отличие от всех остальных ди-пи для евреев были организованы специальные лагеря; для еврейских ди-пи, проживавших вне лагерей, были созданы преимущественные условия, был назначен специальный советник по еврейским делам и оказана полная поддержка Совместному Распределительному Комитсту (т.н. "Джойнт"), а затем и Еврейскому Агентству. В британской зоне генерал Мантгомери не допускал всего этого, в результате чего в американскую зону изливался непрестанный поток еврейских ди-пи. Лично Эйзенхауэр часто посещал лагеря с целью инспекции, его приезды подымали дух у ди-пи, напоминал офицерам на низших ступенях о желаниях их главнокомандующего. Недостаточно усердные офицеры подвергались взысканиям, включая одного из высших генералов".
  "Желанием" генерала Эйзенхауэра было, согласно этому авторитетному свидетелю, чтобы с евреями обращались, как с привилегированным классом. Если он следовал советам своего еврейского "советника", то этому не приходилось удивляться, поскольку для раввина Надича несколько евреев в числе каждой сотни ди-пи были единственными "преследовавшимися", и притом "в отличие от всех остальных ди-пи". Это свидетельство раскрывает функции особенно характерной для нашей эпохи должности "еврейского советника".
  Так к 1945 году из всего обширного гитлеровского "преследования политических противников", начатого в 1933 году, осталось одно лишь "преследование евреев". Пропагандой было вычеркнуто все, кроме этой малой части; цитированное нами свидетельство объясняет, почему мисс Хэльм могла из своего лагеря ди-пи писать: "если бы вы судили только по газетам... у вас создалось бы впечатление, что в одних евреях заключалась вся проблема перемещенных лиц". В то время как миллионные массы пострадавших были забыты или отправлены обратно на преследования, которых некоторым из них удалось на время избежать, эта одна группа была под защитой и с помощью Запада снабжена, одета, вооружена и отравлена для вторжения в маленькую страну в Аравии.
  Азиатский восток поставлял этих захватчиков: христианский Запад направлял их. В этом предприятии не было никакой разницы между "свободным" миром и порабощенным за "железным занавесом", наоборот, цели были одними и теми же, а их достижение тщательно координировано. Явно действовал единый направляющий центр, которому были совершенно безразличны границы и национальные государства, друзья или "враги" военного времени, а также любые "принципы", столь громко провозглашавшиеся премьерами-диктаторами. Запад практиковал ветхозаветное возмездие также, как и "Восток", но образцом служил восток, тем самым образом, который проявился в России в 1917 г., был предсказан в "Протоколах" в 1902 г., и был виден уже в революции 1848 г. в Европе. Зачинщиков возмездия, разлившегося по Европе в 1945 г., следует поэтому искать в революционном подпольи; мы должны проанализировать эту новую революцию 1945 года, чтобы выяснить, была ли она и ее руководство теми же, что и в 1917 г. (когда они были 90% еврейскими) и в 1848 г. (когда Дизразли утверждал, что революцией руководили одни евреи).
  Исторический анализ событий трех десятилетий с 1917 по 1945 г. приводит к выводу, что к 1945 году европейская революция уже в течение целого столетя стояла под еврейским руководстввм, - столетия, в начале которого Дизраэли впервые точно обозначил характер этого руководства. Автор употребляет выражение "еврейское руководство революцией" для характеристики движения, направляемого восточно-талмудистским раввинатом, а отнюдь не движения, пользующегося общей поддержкой еврейства. Как уже неоднократно отмечалось, самая упорная оппозиция этому движении исходила от западных евреев, наиболее удаленных географически от талмудистского директората. Это то же различие, которое добросовестный исследователь должен делать между "национал-социализмом" и "немцами", между "коммунизмом" и "русскими".
  В этом смысле, революция, продолжавшаяся три десятилетия после 1917 г., была, по убеждению автора этой книги, чисто еврейской. Еврейский характер первого большевицкого правительства и его кошмарных дел был показан выше. Теми же особенностями отличались и два его кратковременных отпрыска, насажденных большевиками в 1919 году в Баварии и Венгрии. В обоих случаях большинство террористов были завезены в эти страны под маской "возвращающихся военнопленных", обученных как коммунистические агитаторы в советской России. Коммунистическое движение в Германии возглавлялось в те годы "Союзом Спартака" (вспомним, что "Спартак" был партийным псевдонимом Адама Вейсхаупта), руководителями которого были почти исключительно евреи: Роза Люксембург, Лео Иогихес (оба из Польши), Пауль Леви и Евгений Левине (из советской России), и Карл Либкнехт. Неудивительно, что и большевицкое правительство в Баварии оказалось под главенством евреев: Курта Эйснера, Эрнста Толлера и того же Евгения Левине.
  В Венгрии главными заправилами террористического режима были сплошь обученные в советской России евреи: Бела Кун, Матиас Ракоши (он же Розенкранц), Эрно Гере и Тибор Самуэль. Открытые антихристианские эксцессы этого режима показывали его скрытые пружины. Немецкий историк Коммунистического Интернационала, Ф. Боркенау, пишет: "Большинство большевицких и лево-социалистических вождей, как и значительная часть их сотрудников и исполнителей были евреями... антисемитизм стал поэтому естественной формой реакции против большевизма". В этой весьма типичной выдержке читатель видит, что "реакция против большевизма" приравнивается к "антисемитизму": очевидно, чтобы не быть причисленным к "антисемитам", не следовало "реагировать против большевизма".
  Следующей на очереди была Испания, где революция разразилась в 1931 г. Она также руководилась эмиссарами из Москвы, многие из которых были евреями, что немало способствовало разочарованию многих ярых республиканцев. Многие католики и даже представители духовенства голосовали за республику, слишком поздно убедившись в том, что обещанные "реформы" вылились в наступление на христианскую веру, как таковую. Церкви и монастыри разрушались, за этим следовали убийств священников и монахинь, революция вновь обнаружила перед всем миром свой специфический харакгер, как это было в Баварии, Венгрии, России, и задолго до того во Франции и Англии. Официальный орган Коминтерна открыто свидетельствовал, кто был вдохновителем антихристианских эксцессов в Испании: "Пламя горящих церквей и монастырей в Испании показало истинный характер испанской революции"; отцовство революции можно было, таким образом, проследить на протяжении еще одного поколения. Церковная собственность подверглась конфискации, однако испанский народ от этого не стал богаче; золотой запас Испанского Банка (около 700 мнллионоа долларов) был последним республиканским премьером Хуаном Негрином переведен в Москву (об этом сообщил перешедший на Запад советский чекистский генерал Вальтер Кривицкий). Убийство в 1936 г. лидера монархистов Кальво Сотело восстановило против революции даже тех испанцев, которые желали конституционного образа правления, они увидели, что в действительности ими правит чужеземная, антихристианская тирания, и в результате революция была "выплюнута из страны", как это случалось везде, куда не смогла добраться для ее поддержки Красная армия со своими "политкомиссарами".
  В Америке как сионисты, так и евреи-антисионисты, открыто или косвенно, признавали еврейское авторство в испанской революции. В годы, когда делались попытки договориться с Гитлером по еврейскому вопросу, судья Брандейс, бывший их ярым противником, заявил раввину Стефену Уайзу: "Германия разделит судьбу Испании. Бернард Браун (см. библиографию) писал: "...евреи несли полную ответственность как за установление республики в Исцании, так и за уничтожение авторитета церкви в этой стране, как и во всех других странах, где еще господствует свобода".
  На протяжении двух десятилетий, т.е. между первой и второй мировыми войнами, еврейские физиономии непрестанно уменьшались в числе в ряду любимых вождей, выстраивающихся на ленинском мавзолее во время больших торжеств - единственные случаи, когда закабаленный русский народ мог лицезреть своих правителей, причем даже громоподобные овации передавались с пластинок через громкоговорители на Красной площади. Мало того, евреи даже оказывались на скамьях подсудимых во время показательных процессов, или просто исчезали без всяких объяснений с политической сцены. В еврейском руководстве мировой революцией, однако, не произошло, судя по нижеприводимым цифрам и фактам, больших изменений.
  В 1920 году, судя по официальным большевицким публикациям, из 545 членов руководяших партийных и правительственных инстанций 447 были евреями. Американский еврейский журнал "Опинион", уже цитированный нами, сообщал в 1933 году, что евреи занимали почти все должности советских послов, и что в Белоруссии 61% всех официальных лиц были евреями; в том же журнале отмечалось, что еврейская доля в населении (тогда 158.400.000) была "менее двух процентов". Если эта цифра верна, то число евреев в советской России составляло тогда менее 3 миллионов. В том же 1933 году, еврейская газета "Jewish Chronicle" сообщала, что одна треть всех евреев в России занимала официальные должности в государственном и партийном аппарате; если и это верно, то тогда действительно не может быть никаких сомнений, что они составили новый правящий класс страны после уничтожения прежнего.
  В коммунистическом учении за это время не произошло вообще никаких изменений. Нарком просвещения Луначарский, один из немногих русских в руководстве, выступал в стиле, ничем не отличавшемся от талмудистского: "Мы ненавидим христианство и христиан, даже лучших из них следует считать наихудшими ближними. Они проповедуют любовь к ближним и милосердие, что идет в разрез с нашими принципами. Долой любовь к ближнему: нам нужна ненависть. Мы должны научиться ненавидеть и только тогда мы сможем завоевать весь мир". Это - лишь один образчики целой литературы того времени, и единственным известный автору первоначальным источником столь человеколюбивой доктрины является Талмуд, сам по себе представляющий лишь продолжение древней, варварской, дохристианской религии и содержащий такие перлы, как: "Вы (евреи) - человеческие существа, но другие народы на земле - не люди, но животные". Столь возвышенным высказываниям Луначарский был, по-видимому, обязан своим назначением послом в Испанию в период революционных потрясений в этой стране.
  В 1935 г. автор этиих строк поехал в Москву по поручению лондонского "Таймса", сопровождая лорда-хранителя печати Антони Идена, - первого английского министра, посетившего столицу революции. До того "Таймс" упорно отказывался держать корреспондентов в Москве, поэтому автор был первым представителем английской печати после Роберта Вильтона, история которого была рассказана ранее. Пятнадцатилетний вакуум заполнялся обосновавшимся в Риге корреспондентом Р. О. Дж. Эрчем, против которого за кулисами велась непрестанная клеветническая кампания; автор знал о ней, на будучи новичком, не отдавал себе отчета в ее значении. В Москве автора поразило нечто, не случавшееся с ним еще ни в одной другой столице. В его первом сообщении говорилось, что Иден проезжал по улицам, окаймленным "серой и молчаливой толпой", и еврейский цензор потребовал, чтобы это было вычеркнуто. Вначале автор посчитал это просю вздорной придиркой, спросив цензора, не хочет ли он, чтобы в сообщении говорилось о буржуях в цилиндрах на московских улицах; однако, в последующие дни ему пришлось увидеть больше, и в своей книге, написанной в 1938 году, он писал:
  "Отдел цензуры, другими словами весь механизм контроля и обуздывания иностранною печати, состоял из одних евреев, и это удивило меня более всего другого в Москве. Во всем учреждении не было по-видимому, ни одного нееврейского сотрудника... Мне всегда говорили, что процент евреев в советском правительстве был мал, но в этом одном важном отделе, с которым мне довелось познакомиться близко, у них была полная монополия, и я задавал себе вопрос, где же были русские? Видимо, они были в числе той серой и молчаливой толпы, которую я видел, но о которой нельзя было писать".
  Вскоре автор узнал от старожилов, что "процент евреев в советском правительстве" вовсе не был так уж мал, что в их руках был сосредоточен если и не весь контроль, то во всяком случае значительная его часть. Автор не смог познакомиться в Москве ни с одним русским, - это была другая сторона этого единственного в своем роде опыта. Никогда в жизни ему не приходилось видеть правящего класса, столь герметически изолированного от порабощенной им массы. Во время этого приезда в Москву автору вовсе не приходило в голову искать доказательств еврейского господства; то, что он видел, навязывалось ему само. В 1935 году он пожалуй даже еще не начинал размышлять по поводу "еврейского вопроса". Описанное выше впечатление было первым, которое получил сравнительно опытный наблюдатель, никогда ранее не бывавший ни в Москве, ни вообще в России. Он нашел его подтвержденным со стороны другого опытного журналиста, который провел в России 12 лет, с 1922 по 1934 г.; книга Вильяма Генри Чемберлена (см. библиографию) является до сих пор ценным источником по истории этого периода. Он пишет: "Значительное число евреев сделали карьеру в советской бюрократии. Из примерно дюжины сотрудников отдела печати при Наркоминделе, которых я знал лично, я помню только одного нееврея. Преобладание евреев в этом комиссариате в годы моего пребывания в России было почти смехотворным; русские были представлены седым швейцаром и пожилыми, опустившегося вида женщинами, разносившими чай. (5) Много евреев было также в ГПУ, Коминтерне и в комиссариатах, связанных с торговлей и финансами".
  По вопросу о причинах такого положения Чемберлен приходит, однако, к выводам, отличным от выводов автора этих строк. Он пишет: "После того, как я покинул Россию, мне случалось получать письма с вопросами, "как ведут себя евреи при советском строе", причем подразумевалось, что евреи действуют, как сплоченная масса, и что вся русская революция была еврейским заговором. Это предположение не имеет ни малейшего исторического обоснования... Теория, согласно которой евреи единым расовым блоком работали на победу большевизма, не выдерживает серьезного исторического анализа". В этом дышащем авторитетом утверждении смешиваются две весьма различные вещи: направляющая сила еврейства и вся масса народа, называемого "евреями". Ни немцы, ни русские не работали "единым расовым блоком" на победу национал-социализма или большевизма, но и тем, и другим их навязали. Массы и толпа никогда не "работают" сознательно на победу чего бы то ни было; их толкает в нужном направлении любая хорошо организованная группа, которой удается захватить над ними власть. "Сплоченная масса" рабочих и не думает "работать" на всеобщую забастовку, но всеобщие забастовки объявляются от ее имени. В настоящей книге было достаточно ясно показано, что, например самая упорная оппозиция сионизму исходила именно от евреев, но сегодня всему "расовому блоку" надели сионизм, как смирительную рубашку. По убеждению автора этих строк, доказуемой направляющей силой революции, начиная, по крайней мере, с 1848 г., был восточно-европейский талмудистский раввинат, и в этом смысле "революция" действительно была "еврейским заговором".
  В 1935 году в Москве автору случилось лично познакомиться с некоторыми из еврейских олигархов. Одним из них был тучный Максим Литвинов, типичный завсегдатай венских или парижских эмигрантских кафе, превратившийся в революционного вельможу. Другим был начальник отдела печати Уманский - ловкий, улыбчивый, но весьма опасный молодой человек, родом, как говорят, из Румынии, и столь же похожий на русского, как африканский негр. У автора было постоянное чувство, что он путешествует по России в запломбированном вагоне, не хуже того, а котором Ленин в нее приехал. Насколько известно, к 1937 году это положение не изменилось. Русский эмигрант и публицист, А. П. Столыпин (отец которого, один из последних настоящих освободителей русского народа, был убит еврейским террористом в 1911 г.), писал в этом году (см. библиографию), что замена евреев русскими или иными "на высших ступенях советской официальной лестницы" была несомненно тактическим ходом, и что евреи "по-прежнему держат главные рычаги управления, в тот день, когда им придется выпустить их из рук, все марксистское сооружение развалится, как карточные домик". Столыпин перечислял высокие посты, по-прежнему занятые евреями, особо отмечая, что ключевые позиции реального контроля, держащегося на терроре, полностью оставались в еврейских руках. Это были концентрационные лагеря рабского труда, которыми управлял еврейский триумвират и в которых содержалось не менее 7 миллионов русских; тюрьмы, управляемые еврейскими комиссарами; весь механизм печати и ее распределения, включая цензуру; и, наконец, чисто талмудистская по своему существу система "политкомиссаров", обеспечивающая террористскую дисциплину в армии.
  В 1938 г. некий Бутенко, скромный работник советской дипломатической службы, не желая возвращаться в Москву, бежал из Бухареста в Италию. В статье в "Джорнале д"Италия" он писал, что правящий класс в России почти исключительно состоит из евреев; в особенности на Украине все управление и вся промышленность были в их руках, и это положение было установлено правительством в Москве. Другими словами, кадры революционных руководителей не претерпели между 1917 и 1939 г.г. существенного изменения; они исчезли из первых рядов, но сохранили за собой "рычаги управления". После этого картина покрылась туманом войны, и следующим периодом времени, в котором можно проверить положение вещей, являются ее последние годы и первый поселевоенный период, начиная с 1945 года.
  Даже еще до того, как началась Вторая мировая война, "военные цели" революции были сформулированы Сталиным на III Конгрессе Коминтерна в Москве, в мае 1938 г.: "Возрождение революционной деятельности в сколько-нибудь широком масштабе не будет возможным, пока нам не удастся использовать существующие противоречия между капиталистическими странами с тем, чтобы вовлечь их в вооруженный конфликт между собой... Любая война должна автоматически закончиться революцией. Основная работа наших партийных товарищей в иностранных государствах заключается, поэтому, в способствовании возникновению такого конфликта". Как заметит читатель, это было единственными провозглашенными "целями войны", неуклонно преследовавшимися в ходе последовавшего конфликта, "возникшего" с помощью пакта Сталина с Гитлером. Западные руководители, изменив своим собственным, ранее сделанным заявлениям о "целях войны" и отдав пол-Европы революции, обеспечили тем самым достижение в этом районе вышеуказанных "военных целей".
  Каких "вождей" подарила революция выданным ей, как добыча, восточно-европейским государствам в 1945 году? Здесь вновь представляется возможность проверить личность стоявшей за революцией направляющей силы. Ее выбор был свободным: не было никакой необходимости для революции навязывать дюжине отданных ей стран еврейские правительства, если это не было сознательной политикой. В советизированной Польше американский посол Артур Блисс Лейн отметил преобладание евреев, многих из них даже не из Польши, на ключевых должностях аппарата террора. Посетивший Польшу депутат английского парламента майор Тафтон Бимиш писал: "Многие из наиболее влиятельных, коммунистов в восточной Европе - евреи... Я был удивлен, убедившись, какой большой процент евреев служит в тайной полиции".
  В советизированной Венгрии террорист 1919 года Магиас Ракоши (он же по одним данным Розенкранц, по другим - Рот, родом из Югославии) вернулся в 1945 году в качестве премьера, разумеется под зашитой красной армии. Восемь лет спустя (1953) агентство печати Ассошиэйтед Пресс сообщало, что "90 процентов высших руководителей венгерского коммунистического режима - евреи, включая премьера Матиаса Ракоши"; лондонский "Таймс" писал в том же году, что кабинет Ракоши был "преобладающе еврейским"; журнал "Тайм" в Нью-Йорке писал о "главным образом еврейском (90% на высших ступенях) правительстве коммунистического премьера Матиаса Ракоши, который сам тоже еврей". Как и во всех других коммунистических странах, наступление на христианство началось в Венгрии с заключения в тюрьму высших священнослужителей. Наибольшее внимание внешнего мира привлек процесс венгерского кардинала Миндсенти, обвиненного в государственной измене. О вдохновителях процесса нетрудно было догадаться, прочтя в 1949 году обращение к мировому еврейству "Центрального бюро евреев в Венгрии, Венгерской сионистской организации и венгерской секции Всемирного Еврейского Конгресса", в котором говорилось: "Венгерские евреи с большим удовлетворением узнали об аресте кардинала Миндсенти. Этим актом венгерское правительство отправило главу банды погромщиков... в заслуженное им место".
  О советизированной Чехословакии лондонский журнал "Нью Стейтсмен" (источник, заслуживающий доверия в данном вопросе) писал через 7 лет по окончании войны (1952): "В Чехословакии, как и повсюду в центральной и юго-восточной Европе, как партийные интеллигенты, так и руководящие работники тайной полиции в значительной степени еврейского происхождения". О Румынии, "Нью-Йорк Геральд Трибюн" сообщал в 1953 г., через 8 лет после войны, что "Румыния, как и Венгрия, имеет вероятно наибольшее количество евреев в правительстве". Главной террористкой в Румынии была еврейка Анна Паукер, отец которой (раввин) и брат находились в Израиле. Это был один из интересных случаев описанных Хаимом Вейцманом разногласий в еврейских семьях в годы его детства между "революционным коммунизмом" и "революционным сионизмом" и только в одном этом вопросе. Мадам Паукер использовала свое положение, чтобы дать возможность отцу выехать в Израиль, несмотря на то, что (по словам брата) "партийная линия предписывает удерживать евреев в Румынии". От социологов, интересующихся сравнением методов революции с обычаями африканских дикарей, не ускользнет роль женщин в революциях; явно дававшаяся им сознательно, начиная с тех представительниц слабого пола, которые сидели за вязанием чулок вокруг гильотины, приветствуя восторженным ревом каждую катившуюся благородную голову. В советизированной восточной Германии режимом террора управляла некая фрау Хильда Беньямин, которую поставили сначала вице-президентом Верховного Суда, а затем министром юстиции. О "красной Хильде" даже западная печать не скрывает, что она была еврейка, как не было сомнений в варварском характере царившего при ней режима, причем даже лондонский "Таймс" не убоялся зайти далеко, охарактеризовав ее, как "наводящую ужас фрау Беньямин". В течение всего лишь двух лет почти 200.000 восточных немцев были осуждены по ее указаниям за "политические преступления", а сама она председательствовала на нескольких "показательных процессах" по советскому образцу против людей, обвинявшихся в таких преступлениях, как принадлежность к секте "свидетелей Иеговы". Население советизированной Германии насчитывало, согласно переписи 1946 года, 17.313.700 граждан, из них, если верить еврейским "оценкам", от 2-х до 4-х тысяч евреев. Этому ничтожному меньшинству, как писала иоганнесбургская газета "Зионист Рекорд" в 1950 г., "жизнь в восточной зоне принесла значительные улучшения. Немало из них занимают сегодня в правительстве и государственном аппарате высокие посты, которых ни один еврей не мог занимать когда-либо раньше в Германии, и которых они, несмотря на все разглагольствования о демократии, не могут даже сегодня достигнуть в Западной Германии. Несколько евреев занимают руководяшие должности в министерствах информации, промышленности и юстиции. Верховный судья в советском секторе Берлина - еврей, они же главные судьи в нескольких провинциях вне Берлина. В печати, как и в театре, значительное число евреев получили ответственные должности. Даже четырем тысячам евреев вероятно не удалось бы занять всех перечисленных руководяших должностей, а поэтому та же газета писала в другом номере, что "когда русские (!) оккупационные власти были организованы после войны, в советской администрация много евреев занимали кючевые посты и имели высокие звания. В их числе были евреи из России... прибывшие в Германию и Австрию в рядах Красной армии, а также евреи из стран, присоединенных к России за последние 10 лет, из балтийских стран Латвии и Литвы".
  Тем самым мы доходим в этом повествовании до наших дней, а что еще остается, будет описано в заключительной главе. Когда революция распространялась в 1945 году на выданные ей Западом страны, в них повторялась история 1917-18 г.г. в России. Разразились талмудистская месть, и повсюду были установлены еврейские правительства, цели которых не вызывали сомнений. В последуюшие 8 лет не произошло существенных перемен, ни реальных, ни внешних. Все сделанное лишний раз подтвердило как природу революции и ее направляющей силы, так и талмудистские цели обеих.
  
  Примечания:
  1. Англо-бурская война известна и своими темными пятнами, на английской стороне. Чтобы взять врага измором, англичане выжигали поля и массами убивали скот в бурских селениях, а чтобы принудить буров к сдаче, сажали их жен и детей в лагеря, где они умирали с голоду. Таким образом, концлагеря для заключения людей, за которыми не было никакой вины, - изобретение не только не немецкое, но даже и не советское, а английское. Английские солдаты и, в особенности, их офицеры, вероятно, вели себя в соответствии со спортивным духом, присущим английской нации, но приказы сажать женщин и детей в концлагеря приходили из Лондона, а об их источнике наверное и у Дугласа Рида было бы свое, особое мнение.
   2. Это сообщение, которое Дуглас Рид, разумеется, не имел возможности проверить, представляется совершенно неправдоподобным. В наиболее обстоятельном м исторически безупречном труде о Гитлере, книге Вернера Мазера "Адольф Гитлер. Легенда, миф, действительность" (532 стр., см. библиографию, раздел 6), в которой воспроизведен каждый шаг в биографии этой довольно необычной личности, не только не говорится об этом ни слова, но нет даже намека на возможность подобной ситуации. Кратковременный период анархии и "советской власти" в Баварии (7 ноября 1918 г. - 4 мая 1919 г.) Гитлер провел в казарме запасной части в Мюнхене, куда он был отправлен в конце ноября 1918 г. после тяжелого отравления газом на фронте в октябре того же года. "Революция" в Баварии произошла в условиях, весьма схожих с русскими в феврале и октябре 1917 г.: деморализованное отречением императора Вильгельма и баварского короля Людвига III население Мюнхена, включая многочисленный гарнизон из запасных, не пошевелилось, когда 7 ноября 1918 г. берлинский еврей-журналист Курт Эйснер (наст. фамилия Космановский) во главе, по собственному признанию, одиннадцати (!) гл. обр. еврейских анархистов поднял уличный сброд на демонстрацию, провозгласив в Баварии республику, а себя главой ея "правительства". После того как Эйснер был в феврале 1919 г. застрелен на улице лейтенантом графом Арко, в Мюнхене была объявлена "советская власть". Три русских еврея-коммуниста (Евг. Левине, Макс Левин и Тувия Аксельрод) в компанин трех немецких евреев (Эрнст Толлер, Эрих Мюсам и Густав Ландауэр) руководили местными подонками вроде выпущенного из сумасшедшего дома (и впоследствии в нем же умершего) "комиссара по иностранным делам", еврея д-ра Франца Липпа или 21-летнего матроса Эльхофера, назначенного "командующим Красной армии" и специализировавшегося на убийстве заложников. Как и его товарищи по запасному полку, Гитлер не мог похвастаться активной деятельностью против баварских подражателей Ленина и Троцкого, и его политическая деятельность начались, по рекомендации его офицеров, лишь по освобождении Мюнхена баварскими, прусскими и вюртембергскими "белыми" добровольцами 1-4 мая 1919 г., что не дает, однако, ни малейших оснований подозревать его в каком либо сотрудничестве с "красными". К тому же, о наличии у русско-еврейских комиссаров "личной охраны" историкам ничего не известно: при приближении "белых" Левину и Аксельроду удалось бежать в Австрию, Евг. Левине спрятался в квартире знакомого еврея, но был выдан своими и расстрелян по приговору военного суда в июне 1919 г.
   3. "Процесс Мальмеди" - позорнейшая страница в истории американскою послевоенного "правосудия" в побежденной Германии. Ни о каком убийстве пленных полком 1-ой танковой дивизии СС (ком-р полка - штандартенфюрер, т.е. полковник войск Пейпер) не могло быть речи. На второй день последнего германского наступления на западном фронте ("Арденнская операция"), 17 декабря 1944 г., передовой отряд из 5 танков полка Пейпера столкнулся южнее бельгийского города Мальмеди с американской броне-артеллерийской батареей с 200 солдат и офицеров, уничтожив ее с большими потерями для американцев. В районе боя, продолжавшегося 10-15 мин., остались 71 убитых американцев, и когда после неудачи германского прорыва в Арденнах этот район вновь был занят союзниками, британская радиостанция BBC распространила ложное сообщение, что это были американцы, убитые немцами после сдачи в плен.
  По окончании войны в оккупированной Германии началась охота за военнослужащими 1-ой танковой дивизии СС. Более 1100 чел. были заключены в тюрьму в гор. Швебиш-Халль, где от них добывали "признания" с помощью средневековых пыток (забивание спичек под ногти с последующим зажиганием) и не поддающихся описанию издевательства и унижений. Команда "следователей" состояла из немецких евреев-эмигрантов в американских формах во главе с полковником Розенфельдом и ст. лейт. Перль. "Признания" удалось выпытать лишь у немногих 18-летних солдат, но пытки привели к нескольким случаям самоубийства и помешательства. Достаточно отметить, что назначенная впоследствии для пересмотра всех дел американская сенатская комиссия установила 139 случаев одних только неизлечимых повреждений половых органов.
  "Процесс Мальмеди" начался в мае 1946 г. в лагере Лахау под руководством "юридического советника армии США", того же полк. Розенфельда, хотя в составе суда было несколько американских генералов. Суд отклонил показания взятого в плен в описанном выше бою под Мальмеди американского подполковника МакГауна, бывшего непосредственным свидетелем боевых действий полк. Пейпера и его подчиненных, но принял на веру заявление (под присягой, как свидетеля!) главного садиста Перля, что он пальцем не тронул ни одното из заключенных. 16 июля 1946 г. были вынесены приговоры 73 обвиняемым, в том числе 43 смертных.
  В результате энергичного вмешательства американского защитника обвиняемых на процессе, юриста подполковника Эверетта, который с помощью сенатора МакКарти дошел до федерального суда США, ни один смертный приговор в исполнение приведен не был и в конечном итоге все приговоренные были по прошествии нескольких лет освобождены.
  Главный обвиняемый, полковник войск СС Пейпер - один из храбрейших германских офицеров второй войны, кавалер Рыцарского Креста, командир полка в 30 лет, благороднейшая личность, которую не могли сломить ни пытки, ни унижения: на процессе он предложил взять на себя одного кесушествующую вину при условии сохранения жизни его бывшим подчиненным; суду, однако, одного повешенного было мало. Главный обвинитель на процессе, американский подполковник Эллис (нееврей), требовавший в 1946 г. смертной казни для Пейпера, написал ему 20 лет спустя (1966) письмо, равнозначное извинению, в котором он засвидетельствовал, что всегда считал полковника "достойным джентельменом" (a fine gentleman).
  "Заинтересованная сторона", однако, не упускала Пейпера из виду, ожидая удобного случая для отправления собственного "правосудия": в 1976 году (через 30 лет после "процесса Мальмеди"!) Пейпер был зверски убит и сожжен в доме на юге Франции, где он проживал последние годы. Убийцы и мотивы преступления остались, разумеется, "невыясненными".
   4. В годы написания настоящей книги среди историков уже высказывались многочисленные сомнения в достоверности книги Германа Раушнинга "Беседы с Гитлером (заглавие немецкого издания после войны), которые однако в то время подавлялись "заинтересованной стороной"), поскольку его "разоблачения" приводились на Нюрнбергском процессе как доказательства виновности нац.-соц. руководства в подготовке мировой войны. За истекшие 30 лет неопровержимо доказано, что книга Раушнинга от начала и до конца - фальсификация. Ее окончательное разоблачение было сделано в 1983 г. швейцарским историком Вольфгангом Хэнель (Hаnel, см. библиографию, раздел 6). Утверждение Раушнинга, что он "более ста раз" лично беседовал с Гитлером, было легко опровергнуто многочисленными воспоминаниями и документацией германских архивов, из которых явствовало, что Раушнинг - видный национал-социалист в Данциге перед войной - виделся с Гитлером всего 4 (четыре!) раза исключительно по данцигским вопросам, постоянно в присутствии третьих лиц и ни разу с ним лично не беседовал.
  Раушнинг был после первой мировой войны одним из лидеров национальных кругов в Данциге, ставшем по Версальскому договору "свободным городом" вне новых границ Германии. Став впоследствии активным нац.-социалистом, он претендовал на возглавление этой партии в городе, пока не вошел в конфликт с ее местным главой Форстером. Не получив поддержки у нац.-соц. руководства в Германии, он был исключен Форстером из партии и ушел в 1938 г. в эмиграцию, где связался с кругами коммунистов-эмигрантов и немецкой литературной (гл. обр. еврейской) эмиграции. Постоянно нуждаясь в деньгах (большая семья и лечение по причине слабого здоровья), он стал летом 1939 г. добычей известного антинацистского активиста в Париже еврея Имре Ревеса (Imre Revesz, в эмиграции Emery Reves), эмигрировавшего из Германии после того как его бюро службы печати в Берлине было разгромлено 1 апреля 1933 г. штурмовиками СА в ответ на объявленный еврейством всемирный бойкот Германии. В Париже Ревес располагал неограниченными средствами, возглавляя антигерманскую кампанию в мировой печати, в тесном контакте с Черчиллем и "военной партией" в Лондоне. Ревес предоставил Раушнингу "помощь" со стороны своих сотрудников в написании в рекордный срок книги, которая вышла в свет в Париже в конце 1939 г. под заглавием "Гитлер сказал мне..." ("Hitler ma dit...") и с подзаголовком "Доверительные сообщения Фюрера о его планах завоевания всего мира" ("Confidences du Fuehrer sur son plan de conquмte du monde"). За это совместное творчество Раушнинг, по свидетельству Ревеса, получил наличными 125.000 франков, "больше чем какой-либо автор когда-либо во Франции"; книга была немедленно переведена на все языки и издана в 20 странах Европы и Америки, сопровождаясь необычно громкой рекламой, организованной Ревесом.
  Сама книга представляет собой смесь собственных идей автора в нац.-соц. духе, искаженных цитат из "Мейн Кампф", приписанных Гитлеру чужих слов и выдумок противников "фюрера", а также самого Раушнинга, не имея ни малейшей исторической ценности. Приписываемые Гитлеру масонские и коммунистические влияния и связи - плод фантазии автора и его "помощников", не стеснявшихся в переводах искажать в "нужную" сторону даже немецкий текст рукописи самого Раушнинга.
  При всем внешнем сходстве многих сторон обоих тоталитарных режимов (тайная полиция, концлагеря, преследование церкви и религии и т.д.), тезис Д. Рида о скрытом сотрудничестве коммунистов и нацистов в мировом плане совместной работы на торжество всемирной революции (не высказанный автором прямо, но напрашивающийся из приводимых им примеров с комментариями) представляется мало убедительным. Разумеечея, это нисколько не умаляет справедливости приводимых Д. Ридом ниже описаний засилья коммунистов в нацистских лагерях (подтверждаемого также Маргаритой Бубер-Нейман, см. библиографию, раздел 6), как и многочисленных фактов сотрудничества заключенных евреев с лагерной администрацией с целью спасти собственную шкуру ценой предательства своих сотоварищей.
  5. Другой автор пишет буквально то же самое: Юджин Лайонс, американский еврей и коммунист, был в 20-ые годы американским корреспонлентом в Москве, где он был вхож в высшие советские "сферы", участвуя даже в кремлевских попойках. То, что он увидел, превратило его в убежденного антикоммуниста, и после войны он написал блестяще документированную книгу ("Наши тайные союзники: русский народ") с уничтожающей характеристикой советского строя и, что еще более редко на Западе, с объективной и глубоко положительной оценкой дореволюционной России. О Наркоминделе 30-х годов Лайонс пишет, что "в партийных Кругах его называли синагогой": от швейцара до Литвинова там не было ни одного нееврея. См. Eugene Lyons, "Our Secret Allies: The Russian Peoples", Duell, Sloan & Pearce, New York 1953.
  Глава 43. СИОНИСТСКОЕ ГОСУДАРСТВО
  Революция распространилась на пол-Европы, услужливо открытой для нее западными союзниками; подобно змее, готовящейся к нападению, она высунула ядовитое жало дальше, к южным берегам Европы, через Средиземное море, в маленькую страну, именовавшуюся Палестиной. Деньги, снаряжение, транспорт и конвой были даны Западом; но революция поставила главное, что было необходимо для создания сионистского государства: народ для вторжения в него и оружие, обеспечившее верную победу.
  Запад дал свое согласие, но в конечном итоге сионистское государство было детищем революции, осуществившей тем самым левитскую доктрину "возвращения". Ее вторжение в Европу и Аравию явились единственными "территориальными приобретениями" победителей во Второй мировой войне, в начале которой западные "премьеры-диктаторы" вторично в наши дни публично отказались от всяких завоеваний. Результатом этих двух вторжений стали два постоянных взрывчатых заряда новой войны - в разделенной Европе и разделенной надвое Палестине - которую в любой момент могут спровоцировать те, кто ожидает от третьей мировой войны своих собственных выгод.
  Как помнит читатель, накануне Второй мировой войны сионизм в Палестине находился при последнем издыхании: английский же парламент пришел в 1933 году, убедившись на основании двадцатилетнего опыта, что реализация "еврейского национального очага" невозможна, к решению отказаться от невыполнимого "мандата" и убраться из Палестины после того, как будет обеспечено парламентарно-демократическое представительство всех партий в стране - арабов, евреев и всех прочих. Мы помним также, что радикальное изменение этой политики наступило, когда Черчилль после своего прихода к власти в 1940 году частным порядком известил Хаима Вейцмана, что он "полностью согласен" с сионистскими амбициями "создать после войны... в Палестине государстоо с тремя или четырьмя миллионами евреев"; об этом сообщает в своих записках сам Вейцман, и это его свидетельство до сих пор еще никем не было оспорено. Черчилль извесген тем, что он никогда не уставал выражать свое глубокое уважение парламентарной системе правления, однако в данном случае, будучи одним из ведущих политиков военного времени, он скрыто и совершенно произвольно игнорировал решения, принятые британской Палатой общин после детального обсуждения и дебатов. После этого читатель сопровождал д-ра Вейцмана в его поездках по Америке и помнит, как старания Черчилля "вооружить евреев", против чего энергично выступали все британские власти на местах, получили оттуда поддержку, благодаря "давлению" со стороны Вейцмана и его подручных.
  Таково было состояние вынашивавшегося западными политиками сионистского государства, до которого мы дошли в нашем описании событий. В течение всего 1944 года, как сам Черчилль свидетельствует в своих мемуарах военного времени, он неизменно продолжал способствовать сионистским амбициям. "Хорошо известно мое твердое решение не нарушать обещаний сионистам, данных декларацией Бальфура и уточненных моим собственным последующим заявлением, как министра колонии в 1921 году. Никакие изменения в этой политике не могут иметь места без полного ее обсуждения в кабинете" (запись от 29 июня 1944 г.). Однако, изменение этой политики после полного ее обсуждения в британском кабинете и в парламенте имело место в 1933 году. Черчилль попросту игнорировал важнейшие политические решения парламента и правительства, восстановив прежние, отмененные ими, и повторив странные слова другого министра колоний, уже цитированного нами Леопольда Эмери, также заявлявшего, что изменения в политике данного вопроса не могут иметь места.
  Далее в записях Черчилля следует: "Нет сомнений в том, что это преступление" - преследования евреев в Венгрии после ее оккупации немцами в конце последней войны - "представляет собой наибольшее и страшнейшее из когда-либо совершенных преступлений во всей истории человечества... все замешанные в этом преступлении, включая тех, кто лишь выполнял приказы, участвуя в резне, будут преданы смертной казни, как только они попадут к нам в руки и будет доказано их участие в убийствах... Необходимо опубликовать официальное заявление, что все связанные с этим преступлением будут нами пойманы и казнены" (11 июля 1944 г.). Здесь Черчилль, вслед за Рузвельтом и Иденом, прямо связывает казнь виновных только с преступлением против евреев, предавая полному забвению всех остальных пострадавших, как это фактически и произошло впоследствии. В предыдущей главе нами было, однако, показано, что евреи были не только в числе жертв, но и в числе их мучителей.
  Далее: "Я намерен как можно скорее удовлетворить просьбу д-ра Вейцмана о создании еврейских вооруженных сил, о чем он писал в своем письме от 4 июля" (12 июля 1944 г.). "Мне нравится, что евреи намерены сами расправиться с убийцами их соотечествгнинков в центральной Европе, и я думаю, что это вызовет также большое удовлетворение и Соединенных Штатах. Желанием евреев как будто является воевать против немцев повсюду. У них счеты с одними только немцами" (26 июля 1944 г.). Если Черчилль, как свидетельствует Вейцман, согласился создать "государство с тремя или четырьмя миллионами евреев в Палестине", то ему должно было быть ясно, что у сионистов будут гораздо большие счеты с населением Аравии, и что "еврейские вооруженные силы наверняка будут более предназначаться для нападения на этих ни в чем неповинных людей, чем на немцев.
  Последнее известное нам замечание Черчилля по этому вопросу было сделано после окончания войны в Европе: "Весь палестинский вопрос должен быть разрешен на мирной конференции... Я не согласен с тем, чтобы мы одни взяли на себя ответственность за разрешение этой весьма сложной истории, в то время как американцы будут сидеть сзади и критиковать. Не кажется ли Вам, что нам следует попросить их заняться этим делом?... Я не вижу ни малейших преимуществ, которые Англия могла бы когда-либо получить в этой болезненной и неблагодарной задаче. Теперь очередь других заняться этим делом (6 июля 1945 г.).
  Эти замечания (в сочетании с шутливым предложением Рузвельта в разговоре со Сталиным отправить "шесть миллионов американских евреев" королю Ибн-Сауду) показывают скрытые мысли наших премьеров-диктаторов, столь послушно выполнявших сионистские требования. Черчиллю хотелось свалить эту неразрешимую проблему на американцев: Рузвельт был бы рад свалить ее еще на кого-нибудь другого. Как показывают оба их высказывания, великие вожди оказались в этом деле в роли клоуна, тщетно пытающегося отделаться от липучки для мух. В своем служебном меморандуме Черчилль писал, что он не видит "ни малейших преимуществ" для Англии "в этой болезненной и неблагодарной задаче". Однако в своих публичных выступлениях перед внимательными ушами сионистов он продолжал (и продолжает до настоящего момента, когда пишется эта книга) столь безудержно восхищаться сионистской авантюрой, что это - как будет показано ниже - вызывало удивление даже еврейских критиков.
  В тот день, когда Черчилль диктовал вышеприведенный меморандум, его пожелания насчет "разрешения палестинского вопроса на мирной конфереции" были настолько лишены всякого значения, что можно предполагать с его стороны одну лишь иронию. Вопрос давно уже был разрешен, поскольку у сионистов было оружие, а людей, чтобы им пользоваться, им поставлял Запад контрабандой из восточно-европейских районов революции (об этом говорилось в предыдущей главе) под аплодисменты обеих главных политических партий, как в Англии, так и в Америке, готовых приветствовать любой акт агрессии, вторжения или преследования, совершенный этими переселенцами с помощью полученного ими оружия. Особенно наглядно это было видно на примере социалистической партии в Англии - стране, которая к тому времени несла главную ответственность за судьбу Палестины. Рабочая партия - как она называла себя - делала в Англии вид защитницы бедных, беззащитных и угнетенных; она родилась под лозунгом пенсий по старости, пособий по безработице, бесплатной медицинской помощи и общей заботы о всех нищих, несчастных и обездоленных. Под конец войны эта партия видела перед собой шанс возглавить правительство с помощью солидного большинства в парламенте. Подобно консервативной партии (как и обеим партиям в США) она по-видимому считала даже в этот момент свою победу недостаточно верной и сочла полезным заручиться поддержкой Сиона. Так она сделала главной целью своей внешней политики изгнание из далекой, маленькой страны народа, который всегда был беднее, несчастнее и угнетеннее, чем даже английские рабочие в худшие годы промышленной революции. Глава рабочей партии Клемент Эттли провозгласил в 1944 году новый ведущий лозунг британского социализма: "Давайте способствовать выезду арабов из Палестины и въезду в нее евреев. Мы хорошо вознаградим их за потерянную землю и позаботимся, чтобы их поселение где-нибудь в ином месте было тщательно организовано и щедро финансируемо". 12 лет спустя почти миллион этих изгнаннков, чьему "выезду" из Палестины "способствовали" бомбы и снаряды, все еще томились в лагерях соседних с Палестиной арабских стран (положение не изменилось и сейчас, через 40 лет после заявления Эттли - прим. перев.), а британские социалисты, с каждой новой переменой событий все громче требовали продолжения их несчастий.
  Делая упомянутое заявление, британские социалисты прекрасно знали, что под предлогом войны против Германии сионисты накапливали вооружение для захвата Палестины силой. Британский командующий на Ближнем Востоке, генерал Уэвелл (Wavell) задолго до того уведомил Черчилля, что "предоставленные самим себе, евреи разобьют арабов", лишенных всяких источников вооружения. Точку зрения генерала Уэвелла относительно сионистских планов разделяли все ответственные британские администраторы на местах, почему его особо не взлюбил доктор Вейцман. Как было показано ранее, уже в первую мировую войну неблагосклонность Хаима Вейцмана могла стать опасной даже для весьма высокопоставленных лиц, и не исключено, что она же сыграла роль в последующем отозвании Уэвелла с Ближнего Востока и его назначении в Индию. Официальная британская "История войны на Ближнем Востоке" характеризует генерала Уэвелла как "одного из величайших полководцев в военной истории", отмечая однако его усталость от взваленного на него бремени тяжелой ответственности, усугубленной отсутствием доверия со стороны Черчилля, бомбардировавшего ближевосточного командующего "придирчивыми и излишними" телеграммами по поводу "мельчайших деталей". Отозвание Уэвелла было очередной жертвой сионизму, что не могло не отозваться на успехах Англии во время войны; это трудно доказатъ, но представляется весьма логическим предположением.
  В 1944 году политическое убийство вновь выходит на сцену. Британский министр колоний, лорд Мойн, нес в правительстве ответственность за развитие событий в Палестине; до него эту должность занимал лорд Ллойд, испытавший грубые нападки со стороны Черчилля за медлительность в "вооружении евреев" и скончавшийся в 1941 году. Лорд Мойн был известен своим человеколюбием и, хотя он симпатизировал иудаизму, он считал подобно всем своим предшественникам, что сионистская авантюра в Палестине закончится катастрофой. Желая помочь всем нуждающимся, он был склонен поэтому возродить идею наделения землей в Уганде всех евреев, действительно нуждающихся в новом пристанище. Это человеколюбивое намерение вызвало смертельную ненависть против него сионистов, не желавших и слышать о каком либо отклонении от их заветных амбиций и цели этих амбиций - Палестины. По свидетельству Черчилля, лорд Мойн в 1943 году якобы изменил свои взгляды в этом вопросе, после чего Черчилль предложил Вейцману поехать в Каир, чтобы встретиться там с Мойном и убедиться в улучшении положения. Свидание не состоялось, т.к. в ноябре 1944 года лорд Мойн был убит двумя сионистами из Палестины; так еще один миротворец был убран с тернистого пути, усеянного костями многих других, пытавшихся установить мир в этой части света. На некоторое время это событие нарушило поток черчиллевских меморандумов к его правительственным коллегам по вопросу о "вооружении евреев", и британские администраторы, ответственные за Палестину, вновь энергично выступили за ограничение еврейской иммиграции в страну. Ответом Черчилля (от 17 ноября 1944 г.) было, что это "будет лишь на руку экстремистам", после чего дальнейшим планам экстремистов перестало оказываться сопротивление, а численность их соплеменников в стране соответственно увеличилась.
  По мере приближения войны в Европе к концу, надежды Черчилля на успех какой-либо спектакулярной акции по благополучному размещению восточно-европейских хазар в Аравии стали развеиваться. Он выступил было с предложением сделать короля Ибн-Сауда "властителем всего Ближнего Востока, при условии, что он сможет найти с Вами (т.е. с Хаимом Вейцманом) общий язык": не исключено, что сообщение Вейцмана об этом президенту Рузвельту стало причиной еще одного любопытного эпизода в 1944 году. Некий американский полковник Хоскинс (по словам Вейцмана, "личный представитель президента Рузвельта на Ближнем Востоке") прибыл с визитом к арабскому монарху. Как и все, кто разбирался в ближневосточных делах, полковник Хоскннс не питал никакого доверия к планам создания сионистского государства, но был за то, чтобы помочь устройству евреев (тем из них, кто этого желал) в Палестине при условии соглашения с арабами. Прибыв к Ибн-Сауду, он узнал, что король считал себя грубо оскорбленным Вейцманом, о котором он говорил лишь "в самом разгневанном и презрительном тоне, утверждая, что я" (Вейцман) "пытался подкупить его взяткой в 20 миллионов фунтов, чтобы он продал Палестину евреям", от каковой сделки король, разумеется, с возмущением отказался". (1) Ни о каком "общем языке" после этого конечно не могло быть речи, и полковник Хоскинс также исчезает с нашей сцены - еще один из многих благонамеренных людей, тщетно пытавшихся справиться с неразрешимой проблемой, порожденной м-ром Бальфуром.
  В последние месяцы войны оставались, таким образом, лишь два возможных решения ближневосточного вопроса. Либо британское правительство, отказавшись от решений 1939 года, должно было продолжать бесплодную борьбу, стараясь сохранить беспристрастное равновесие между коренным населением Палестгины и осаждавшими его местечковыми захватчиками: либо же оно должно было плюнуть на "мандат" и убраться из страны, после чего сионисты изгнали бы ее коренное население силой оружия, полученного ими на европейском и африканском театрах войны. Не было сомнений в том, что приближался именно этот второй потрясающий момент палестинской драмы. Вейцман заявил Рузвельту, что сионисты "не могут ставить решение вопроса в зависимость от согласия арабов", но президент отказался вынести окончательное решение. Черчилль, согласно Вейцману, уже принял решение, хотя и сообщил об этом лишь в частном порядке, и в 1944 году Вейцман нетерпеливо требовал от него официального решения в форме "именной декларации Бальфура, в которой (вместо ничего не говорившей фразы о "еврейском национальном очаге") сионистам гарантировалась бы определенная территория; еще в 1949 году Вейцман писал с возмущением, что "под предлогом" того, что сначала должна быть закончена война, Черчилль отказался от объявления этой официальной и окончательной капитуляции.
  Подобно Макбету, великие мира сего старались стушеваться по мере приближения рокового момента этого преступного действия. Ни Черчилль, ни Рузвельт не в состоянии были послать своих солдат на это преступление, и сионисты исступленно вопили об их неспособности к принятию твердых решений. Рузвельт поплыл в Ялту с выражением обреченного отчаяния на лице, запечатленного в кинохрониках, договорился там о разделе Европы и, под конец, кратко информировал Черчилля (который, как пишет Гарри Гопкинс, был "поражен" и "весьма озабочен" этой новостью), что он намерен встретиться с королем Ибн-Саудом на борту американского крейсера "Квинси". Все последующее представляется сплошной загадкой. Ни Рузвельт, ни Черчилль не обладали ни малейшим правом наделять арабской землей ловчил, осаждавших их в Вашингтоне и Лондоне; однако, то что от них теперь требовалось, представлялось, по сравнению с тем, что они только что натворили в Ялте, столь маловажным, что никто не удивился бы, если бы Рузвельт наконец сдался и предъявил королю Ибн-Сауду жесткий ультиматум в палестинском вопросе. Вместо этого, он неожиданно вышел из роли, которую играл в течение многих лет, и заговорил, как настоящий государственный деятель; после этого он быстро скончался.
  Рузвельт покинул Ялту 11 февраля 1945 г., проведя следующие три дня, 12, 13 и 14 февраля на борту "Квинси" в обществе короля Ибн-Сауда. Он обратился к королю с просьбой "допустить еще некоторое количество евреев в Палестину", услышав в ответ категорическое "нет". Ибн-Сауд сказал ему, что "там уже имеется вооруженная до зубов палестинская армия из евреев... не собирающаяся воевать с немцами, но явно нацеленная на арабов". 28 февраля Рузвельт прибыл в Вашингтон. 28 марта король подтвердил письмом свои устные предостережения (с тех пор полностью подтвержденные фактами) о последствиях, которые возымеет американская поддержка сионистов. 5 апреля Рузвельт ответил, также письмом, подтвердив данное устно Ибн-Сауду обещание, что "в качестве главы американского правительства, я не предприму никаких действий, которые могли бы оказаться враждебными по отношению к арабскому народу", 12-го апреля он приказал долго жить (2).
  Это его обязательство никогда не стало бы достоянием гласности, если бы другой американский государственный деятель, государственный секретарь (министр иностранных дел) Джеймс Бернс не опубликовал его полгода спустя (18 октября 1945 г.), тщетно пытаясь удержать преемника Рузвельта, нового президента Трумана, от "враждебных арабскому народу действий", которых президент Рузвельт поклялся не совершать. Это обязательство было дано Рузвельтом фактически на смертном одре, и еще одной из больших загадок истории является вопрос, дал ли он его всерьез? Если да, то остается предположить, что смерть снова вмешалась в пользу сионизма. Близкий к нему Гарри Гопкинс (присутствовавший при беседах с Ибн-Саудом и изложивший их содержание в служебной записке) презрительно отрицает серьезность этого обязательства, указывая, что президент Рузвельт "полностью обязался - официально, частным порядком и по собственному убеждению - содействовать сионизму"; однако в его меморандуме зафиксировано заявление Рузвельта, что от Ибн-Сауда он узнал о Палестине за пять минут больше, чем раньше за всю свою жизнь; по-видимому из этого заявления впоследствии родился анекдот, будто бы Ибн-Сауд сказал: "Уже дветысячи лет, как нам давно известно все то, чему Вам пришлось научиться с помощью двух мировых войн". Вряд ли, однако, Гарри Гопкинса именно в этом вопросе можно считать заслуживающим доверия: немедленно после бесед с Ибн-Саудом он, бывший до тех пор тенью Рузвельта, но непонятым причинам порвал с президентом, не встретившись с ним больше до самой его смерти. Гопкинс заперся в своей каюте на крейсере и сошел через три дня в Алжире на берег, "послав сообщение" президенту через третье лицо, что вернется в Америку другим путем. Этот разрыв представляется столь же неожиданным, как в свое время разрыв между г-дами Вильсоном и Хаузом (3).
  Единственное, чтс не подлежит сомнению, это то, что над последними неделями и днями жизни Рузвельта нависла тень спора о Сионе, а отнюдь не американских или европейских вопросов. Останься он жить и стань его обязательство Ибн-Сауду известным, сионизм, столь мощно помогший его избранию президентом и нахождению на этом посту в течение 12 лет, превратился бы в его злейшего врага; вместо этого он умер. В категоричности его обязательства Ибн-Сауду не может быть сомнений, он писал: "в отношении основного положения в Палестине не будет принято ни одного решения без полнейшей консультации как с арабами, так и с евреями"; это было прямым отпором Вейцману, заявившему ему, что "мы не можем ставить решение вопроса в зависимость от согласия арабов".
  Так сходит с нашей сцены и м-р Рузвельт, в последний момент окутанный непроницаемой тайной. Прощальный взгляд на хевру, окружавшую его в продолжение двенадцатилетнего правления, бросает главный корреспондент при Белом Доме, Мерриман Смит; его описание отвратной тризны показывает, что описанные выше ялтинские попойки сопровождали президента до самой могилы: "Большинство пассажиров (похоронного) поезда были ближайшими сотрудниками Рузвельта. Не успел скрыться из глаз увешанный траурными флагами вокзал Гайд-Парка, как началось нечто вроде похоронной тризны. Алкоголь лился рекой в каждом купе и каждом салоне. Занавески на окнах были спущены, и снаружи поезд выглядел как любой другой, везущий траурных гостей домой. Но за этими занавесками Рузвельтовские подручные развлекались полным ходом, полагая, по-видимому, что их бывший хозяин не имел бы ничего против... Один из главных застрельщиков нового курса (New Deal - лозунг эры Рузвельта, начиная с 1932 г. - прим. перев.) на моих глазах с грохотом спустил в уборную целый поднос пустых стаканов с насмешливым ревом: вниз в трубу, обойдемся без вас! Офицанты носились по корридорам с подносами расплескивающихся бокалов. Не будучи знакомым с публикой в салонах, можно было бы принять ее за возвращающихся домой болельщиков с футбольного поля. Некоторые явно принимали виски в качестве лекарства от забот по поводу их будущей службы... Слышен был пьяный хор шотландского гимна о добром старом времени, Auld Lang Syne...".
  Так выглядела праздничная запряжка столпов государственного служения в те последние дни, когда "наши мальчики" воевали за очередную "победу", когда коммунистические орды захватывали половину Европы, а местечковые отправлялись Западом для вторжения в Палестину. Рузвельта от палестинской дилеммы освободила смерть, лицом к лицу с ней остался Черчилль. Сионистскую милость он выслуживал уже начиная с выборов 1906 года. Он же был министром в том британском правительстве, другой член которого (Леопольд Эмери, согласно цитате в одной из сионистских газет в 1952 году) заявил: "Опубликовывая Декларацию Бальфура, мы имели в виду, что если евреи смогут стать большинством населения в Палестине, то они смогут образовать еврейское государство... Мы не имели в виду разделения одной только палестинской территории к западу от реки Иордан". Черчилль также никогда публично не заявлял о подобном намерении (наоборот, он даже отрицал его), и это означает, что даже созданное после Второй мировой войны сионистское государство отнюдь не удовлетворяло авторов декларации Бальфура, и что следует ожидать дальнейших захватов арабских земель военными методами (комментарии излишни - прим. перев.). Слово "если" определяет смысл процитированного выше заявления Эмери: "... Если евреи смогут стать большинством..." К 1945 году три десятилетия арабских восстаний показали, что сионисты никогда не смогут стать большинством, пока арабы не будут изгнаны с родной земли силой оружия. Оставался вопрос, кто должен был их изгнать? Рузвельт поклялся не делать этого. Доктор Вейцман, всегда готовый, как Шейлок, требовать свой фунт мяса, настаивал на том, что Черчилль обязался помогать ему до последнего. Но даже Черчилль не смог завершить этого грязного дела. От этой дилеммы его избавила не смерть, но поражение на выборах. Уязвленное самолюбие говорит из его мемуаров: "Не успели все наши враги безоговорочно сдаться или собраться это сделать, как британские избиратели уволили меня от руководства их делами".
  Дело обстояло разумеется далеко не так просто. Будущим историкам приходится пользоваться мемуарами, но современникам событий картина была яснее, и автор этих строк находился в Англии и мог наблюдать выборы, "уволившие" Черчилля. Трудно было ожидать от британских избирателей особой благодарности за исход войны (подвергнутый самой жестокой критике со стороны того же Черчилля), но были и другие причины для его поражения, кроме разочарования в его способностях. Как и на американских выборах, выборы в Англии в 1945 году показали власть тех, кто имел возможность их манипулировать в свою пользу. Черчилль зашел очень далеко, "вооружая евреев" и обязавшись частным порядком поддерживать сионизм, но Вейцману и этого было недостаточно. К середине нашего века контроль над британской печатью в этом вопросе был полным, и сионистская пропаганда отвернулась от Черчилля, повернувшись единым фронтом в сторону социалистов, давших требуемое обязательство "враждебных действий" против арабов (мы помним, как Эттли собирался "способствовать выезду арабов из Палестины и въезду евреев в нее..."). Фракция еврейских членов Палаты общин как один человек переметнулась на поддержку социалистической партии (став решающей силой ее левого крыла, где скрывались неподдельные коммунисты). Поражение и разочарование их бывшего "чемпиона" на выборах 1906, 1917 и 1938 г.г. было восторженно принято сионистами. Как пишет Вейцман, победа социалистов (и "увольнение" Черчилля) "привела в восторг все либеральные круги". Такова была награда за сорокалетнюю поддержку Черчиллем сионистов: не отдав британским войскам приказа очистить Палестину от арабов, он превратился в их врага.
  Так Черчилль оказался по крайней мере избавленным от задачи решать вопрос, что делать дальше с Палестиной, и одно это должно было бы умерить разочарование его отставкой вслед за "победой". Социалисты, получившие наконец солидное большинство в парламенте, немедленно увидели, что от них требуются насильственные меры для "способствования выезду арабов" из Палестины. Когда и они со страхом отшатнулись от этого злодейского предприятия, крики об "измене" обрушились на них, как град камней. Доктор Вейцман кипит в своих записках от возмущения на этом этапе: "через три месяца по приходе к власти социалистическое правительство отказалось от обязательств, столь часто и ясно, даже горячо повторявшихся по адресу еврейского народа". На протяжении 40 лет лорд Керзон представляется единственным руководящим политиком, замешанным в этих вопросах, который распознал, что даже самое поверхностное выражение симпатии по адресу доктора Вейцмана превращается впоследствии в "обязательство", торжественно ему данное и затем, очевидно, нарушенное самым подлым образом.
  В преемники лорда Ллойда, лорда Мойна и других, покойных или опороченных, на пост министра колоний победившими социалистами был назначен заслуженный партиец; некий м-р Холл; не успел он вступить в должность, как к нему явилась делегация Всемирного сионистского конгресса, каковой визит описывается им следующим образом: "Я должен сказать, что поведение членов этой депутации сильно отличалось от всего, когда-либо мной виденного. Это отнюдь не было просьбой к правительству Его Величества рассмотреть решения сионистского конгресса, но требование, чтобы правительство Его Величества выполняло то, что сионистская организация ему предписывает". Десятилетием позже бывший президент США Труман вспоминал аналогичные визиты к нему в период его президентства, описывая их в тех же тонах наивного удивления; к 1945 году все это продолжалось уже начиная с 1906 года без того, чтобы г. Холл смог пробудиться от своей Политической спячки. Вскоре после этого его убрали из министерства колоний, неожиданно найдя его достойным звания пэра и поместив на отдых в Палату лордов.
  Социалистическое правительство 1945 года оказалось в области внутренней политики пожалуй самым худшим, что могло достаться истощенной войной стране, остро нуждавшейся в приливе свежих сил; однако, в области внешней политики оно смогло сослужить своей стране по крайней мере одну службу: спасти из ее чести то, что еще можно было спасти. Несмотря на "непреодолимое давление" со всех концов света, оно отказалось играть роль убийцы в Палестине; если оно и не защитило арабов, чего оно к тому времени уже и не в состоянии было бы сделать, то по крайней мере оно отказалось их прикончить в угоду сионистским хозяевам. Эта заслуга принадлежит исключительно Эрнесту Бевину, британскому министру иностранных дел в социалистическом кабинете и, по мнению автора настоящей книги, наиболее выдающемуся политику, которого Англия смогла выдвинуть на протяжении 20-го столетия. Говорят, что король Георг VI, самый нетребовательный из всех британских монархов, настоятельно посоветовал новому социалистическому премьер-министру, Клементу Эттли, назначить министром иностранных дел самого лучшего и наиболее энергичного из его сотрудников, поскольку состояние мировой политики этого явно требовало. После этого Эттли пересмотрел уже составленный им список кандидатов, вычеркнув из него кое-кого из достойных "либералов", которые незамедлительно вовлекли бы страну в предстоящий погром арабов, и остановившись на Бевине. К 1945 году палестинский вопрос явно стал слишком важным, чтобы им могли заниматься министры колоний; он превратился - и он еще надолго останется таковым - в главное занятие премьер-министров и министров иностранных дел, президентов и государственных секретарей Англии и Соединенных Штатов, став наиболее легко воспламеняющимся источником новых войн. Сразу же по достижении "победы" в 1945 году, он стал доминировать над политикой всех национальных государств, извращая ее и направляя на ложные пути. Отбросив благоговейный страх перед Сионом, Эрнест Бевин, когда-то деревенский парнишка из Сомерсета и кумир английских докеров, взял эту бомбу в руки, пытаясь вырвать ее взрыватель. Если бы хоть один из руководящих политиков в каком-либо западном государстве поддержал его, он мог бы спасти положение. Вместо этого все они набросились на него, как стая волков; в их самозабвенном подчинении сионизму было нечто от истерического фанатизма сектантских сборищ.
  Бевин был крепкой натурой, в его жилах текла кровь обитателей британского запада с их бесстрашной традицией, но даже его сломили физически немногие годы непрекращавшейся кампании злостной клеветы. Они не смогли сломить или запугать его духовно. Но он ясно понял, что имеет дело с предприятием по сути дела заговорщическим, с заговором, в котором революция и сионизм неразрывно связаны между собой, и он был вероятно единственным из политиков нашего века, который употребил именно это слово "заговор", исчерпывающе характеризующее, согласно любому словарю, создавшееся положение вещей. Вейцману он заявил в лицо, что никому не удастся ни заставить его, ни уговорить на действия, противные британским интересам. Вейцману никто еще не отваживался давать такого урока и притом на столь высоком уровне, начиная с 1904 года, и его бешенство вылилось при посредстве сионистских организаций всего мира в последовавшую затем кампанию непрерывной клеветы против Бевина.
  Останься Черчилль английским премьером, он наверняка бросил бы английские войска на раздел Палестины. Трудно сделать иной вывод из его меморандума союзному Комитету начальников штабов от 25 января 1944 г., в котором он писал: "Предоставленные самим себе, евреи разобьют арабов; нет поэтому никакой опасности в том, чтобы нам объединиться с евреями для насильственного проведения предлагаемого раздела...". Читатель заметит, что одно и тоже далеко не всегда является одним и тем же: раздел Европы был в глазах Черчилля "позорным разделом, который не может долго продержаться"; раздел Палестины насильственным путем заслуживал в глазах Черчилля того, чтобы "объединиться с евреями". Бевин не желал иметь ничего общего с подобными планами. По его инициативе социалистическое правительство объявило, что оно "не намерено согласиться с тем, что евреев нужно убрать из Европы или что им не должно быть разрешено снова проживать в этих (европейских) странах без всякой дискриминации, приобщая свои способности к восстановлению европейского процветания". Эти слова показывают, что Бевин вполне понимал природу сионистского шовинизма, вызванные им проблемы и единственное возможное их разрешение. Они рисуют нам то, что неизбежно должно в один прекрасный день осуществиться, но теперь этот день отодвинут от нас до поздних времен, после нового разрушительного периода в Палестине, в осложнения которого возможно окажется впутанным весь мир. Он был либо первым британским политиком, полностью понявшим положение, или же первым, имевшим смелость действовать согласно этому пониманию.
  Социалистическое правительство 1945 года вынуждено было, в силу своей ответственности, сделать то, что до него также были вынуждены делать все ответственные правительства: послать еще одну комиссию (которая могла лишь повторить то, что уже докладывалось всеми прежними) для расследования положения, регулируя тем временем сионистскую иммиграцию и обеспечивая интересы коренного арабского населения, в согласии с обязательством первоначальной декларации Бальфура. Для Вейцмана это было "возвращением к старой, изворотливой и двойственной политике обязательств по отношению к палестинским арабам", и сионистская машина была пущена в ход на уничтожение Бевина, на чью голову в последующие два года обрушилась развернутая во всем мире кампания, действовавшая целеустремленно, синхронизировано и с невероятной силой. Вначале была двинута в поход консервативная партия, которую социалисты победили в свое время с помощью капитуляции перед сионизмом, что поставило на их сторону всю контролируемую печать. Вытесненные из правления консерваторы разыграли теперь этот козырь против социалистов, капитулировав в свою очередь перед сионистами. Цель была ясной: объявив в свое время, что она будет бороться против внутренней политики социалистов и поддерживать их внешнюю политику, консервативная партия немедленно сделала одно только исключение в этой второй части, сразу же после социалистической декларации о Палестине; она повела атаку против палестинской политики социалистического правительства, что означало атаку против Бевина. С безопасных высот в оппозиции, Черчилль унизил себя, обвинив Бевина в "антиеврейских настроениях", выпустив снаряд из арсенала Анти-Диффамационной Лиги и добавив к ее каталогу клеветнических ярлыков еще один: "бевинизм". Выдающийся коллега Черчилля в течение долгих военных лет, Бевин никогда не унижал себя подобного рода клеветой на своего политического соперника. На своем полном опасностей посту Бевин, таким образом, мог рассчитывать на поддержку своей внешней политики со стороны оппозиции во всем, кроме палестинского вопроса. Возможно, что ему и тут еще удалось бы спасти положение, если бы не вмешательство нового американского президента, Гарри Трумана, чье автоматическое выдвижение на эту должность, после смерти Рузвельта, придало истории 20-го столетия характер античной трагедии, если не просто комедии ошибок. Труман утопил свою страну по уши в палестинской трясине в тот самый момент, когда в Англии нашелся наконец достаточно твердый политик, способный ликвидировать эту катастрофическую авантюру. Как маленький городишка на американском среднем Западе, так и Канзас Сити трудно считать подходящим местом для изучения вопросов мировой политики, если только речь не идет о гении, не нуждающемся в образовании, дополняющем его врожденные качества. К тому времени, когда на него неожиданно свалилось президентское бремя, у Трумана было два главных недостатка, делавших его мало подходящим для этой должности. Одним было воспитание в медвежьем углу вдали от всякой мировой политики; другим - слишком близкое знакомство с политиканством на провинциальных задворках. В Канзас Сити он видел эту машину в действии и был хорошо знаком с кумовством и политическим "блатом", как и с манипуляцией избирательных голосов. В его представлении политика была гешефтом с весьма простыми правилами, не оставлявшими места для высокопарных идей. Поставить свою подпись под актами еще невиданного в западной истории разрушения выпало на долю вечно-улыбающегося здоровяка среднего роста, бодро выскочившего на арену великих событий. В Потсдаме он нашел, что "дядя Джо" был "хорошим парнем", и закончил начатое Рузвельтом перекраивание политической карты Европы и Азии. Он же распорядился обрушить атомное разрушение на беззащитные Хиросиму и Нагасаки. Никогда еще участие в серии подобного рода дел не выпадало на долю разорившегося торговца галантереей, волею судеб оказавшегося на посту "премьера-диктатора". После этого он устремил взгляд на внутреннюю политику и занялся предстоящими выборами в Конгресс и президентскими выборами. Он хорошо знал (и открыто заявил), что для того и другого важно было заручиться выборной поддержкой американского еврейства.
  В то время, как Бевин силился распутать палестинский клубок, Труман сводил все его усилия на-нет. Прежде всего он потребовал немедленного допущения новых ста тысяч евреев в Палестину, а затем организовал посылку в Палестину первой односторонней комиссии расследования, что было разумеется единственно возможным путем добиться результатов, благоприятствовавших целям сионистов. Из четырех американских членов этой комиссии двое были заядлыми сионистами; единственными ее английским членом был известный сионистский пропагандист, ярый враг Бевина из левого крыла партии. Эта "англо-американская" комиссия выехала в Палестину, где источником ее информации стал главным образом доктор Вейцман, околачивавшийся в этой стране уже, по крайней мере, в десятый раз на протяжении 30 последних лет. Комиссия рекомендовала (хотя и с добавлением "с осторожностью") допустить в Палестину 100.000 "перемещенных лиц", так называемых "ди-пи", что разумеется служило лишь целям дезинформации общественности, в то время весьма озабоченной судьбами миллионов "ди-пи", ни один из которых, однако, не желал ехать в Палестину.
  Так были заготовлены дрова для костра следующей войны, а президент Соединенных Штатов открыто выступил в поддержку "враждебных действий" против арабов, поскольку ничем иным принятые решения быть не могли. Очередной сионистский конгресс в Женеве в 1946 г. с удовлетворением отметил новые "обязательства" Запада, к которым были причислены "предложение" Трумана и "осторожные рекомендации" пристрастной и односторонней Палестинской комиссии. Сам сионистский конгресс также представлял собой весьма любопытное сборище главным образом палестинских евреев (уже там проживавших) и евреев американских (туда вовсе не собиравшихся); согнанные со всей Европы для перевоза в Палестину еврейские массы представлены на конгрессе не были. Большое значение имели принятые этим конгрессом решения, которые описывает Вейцман. По его словам, этот конгресс был "особого характера", показав "тенденцию использования методов... обозначавшихся различными терминами, как-то сопротивление, оборона или активизм". Несмотря однако на эти "оттенки", пишет Вейцман, "одно было общим для всех: убеждение в необходимости активной борьбы с британскими властями, как в Палестине, так и в любом другом месте в данном вопросе". Завуалированную терминологию Хаима Вейцмана следует рассматривать в общем контексте настоящей книги и всей истории сионизма. Его слова означают, что Всемирным сионистским конгрессом в Женеве в 1945 году было решено возродить методы террора и политических убийств, применявшихся в России в эпоху расцветания двухголового заговора революции и сионизма. Конгрессу было хорошо известно, какие методы имелись в виду, "обозначаясь различными терминами" в его дебатах, ибо они уже были возрождены убийством лорда Мойна и многими другими актами террора в Палестине. Побудительным мотивом к фактическому принятию подобного решения явилась инициатива американского президента силой водворить сто тысяч иммигрантов в Палестине. Сионисты приняли это как очередное "обязательство" Америки санкционировать все, что бы они ни творили дальше в Палестине, и в этом они были совершенно правы.
  Похоже, что д-ру Вейцману стало ясно, что стояло на карте и что на склоне своих лет он отшатнулся от раскрывшихся перед ним перспектив: от возврата к культу кровожадного божества Молоха. В своей жизни он видел достаточно крови, пролитой во имя революционного коммунизма и революционного сионизма, обеих сил, довлевших над жизнью в отцовском доме и его родном местечке в черте оседлости. В дни юности он принимал активное участие в беспорядках и революциях, считая политическое убийство их естественным атрибутом; в зрелые годы он с ликованием принял разрушение России, несмотря на вызванные им десятилетия кровавого террора. В течение 55 лет подряд он звал к разрушению и спускал с цепи псов войны. Почти неизвестный ввергнутой с его помощью в две мировых войны общественности, он превратился в одну из влиятельнейших личностей в мире. Начиная с 1906 года, когда он впервые одурачил Бальфура, он неизменно подымался вверх по лестнице успеха, пока его слово не стало законом в приемных, вынуждая аудиенции у монархов и подчинение президентов и премьер-министров. Теперь, когда столь давно задуманное им предприятие было накануне завершения, он отшатнулся от перспектив дальнейшего кровопролития безгранично раскрывшегося перед его глазами. Кровь, снова кровь, а в конце... что же в конце? Д-р Вейцман вспомнил судьбу Саббатая Цеви.
  Он выступил против "подчинения деморализующим силам в нашем движении"; этой туманной фразой он прикрывал то, что Черчилль называл "экстремизмом", а британские администраторы на местах просто "терроризмом". Видно он сильно изменился под конец своих дней, ибо ему должно было быть ясно, что без террора сионизму никогда не удалось бы стать на ноги, и что в 1946 году, если сионистское государство должно было быть создано, то это могло быть достигнуто только с помощью насилия. По всем данным, доктору Вейцману стала наконец ясна вся тщетность полувекового "давления за кулисами" и он увидел неизбежное в будущем фиаско, грозившее рожденному террором сионистскому государству. Психологически это был один из самых интересных моментов нашей истории. Возможно, что со старостью приходит также и мудрость; люди устают от жестоких слов и дел, которые, как им казалось в дни их заговорщической юности, способны разрешить все проблемы, и отвращение к ним вероятно овладело Хаимом Вейцманом. Если это действительно произошло, то было уже слишком поздно, чтобы что-либо изменить. Построенная им машина должна была продолжать работать по инерции до своего собственного разрушения, как и уничтожения всего, что стояло на ее пути. Остаток сионистского будущего был теперь в руках "деморализующих сил движения", и он сам им его передал.
  Вейцман не получил вотума доверия и не был переизбран президентом Всемирной сионистской организации. Через 40 лет после Герцля его отставили в стороне, как в свое время он сам отставил в сторону Герцля, и по той же самой причине. Со своими" хазарами из России он свергнул Герцля, согласного принять Уганду, что означало отказ от Палестины. Его свергли за то, что он испугался возобновления террора, что также фактически означало отказ от Палестины. Нота отчаяния прозвучала в его записках уже раньше в связи с убийством лорда Мойна: "Палестинские евреи... должны вырвать с корнем это зло из их среды... это совершенно не-еврейское явление". Эти слова предназначались для западных ушей и были обманными; политическое убийство вовсе не было "совершенно не-еврейским явлением" в талмудистских районах России, в которых Хаим Вейцман провел свою революционную и заговорщическую юность; это было ему хорошо известно и ряд подобных же актов запятнал сионизм уже в прошлом. Выступая перед чисто сионистской аудиторией он и не характеризовал политический терроризм как "нееврейское явление", а наоборот открыто заявил: "Чем является террор в Палестине, как не древним злом под новой, отвратительной личиной?" Это "древнее зло", выпущенное как джинн из талмудистской бутыли и вставшее перед Вейцманом в Женеве в 1946 году, навело его на предчувствия, которыми полны последние страницы его книги, изданной в 1949 году, когда сионистское государство уже было создано при помощи открытого террора. Как он пишет, убийство Мойна осветило пропасть, в которую приводит терроризм". Так под конец своих дней Вейцман увидел единственную цель своей неутомимой поездки: пропасть. Он дожил до того, когда она приняла первый миллион своих жертв. С момента его отставки фактический контроль над сионизмом перешел в руки террористов (как он их называл) и его запоздалые крики "стой!" не достигали ничьих ушей. "Активисты" (как они сами себя называли) оказались наделенными властью разжечь третий мировой конфликт в любой момент, когда они сочтут это нужным. Вейцман еще дожил до того, чтобы сыграть решающую роль в следующей стадии этой авантюры, но никогда с тех пор не пользовался в сионизме действительной властью.
  Завладев в 1946 г. властью, террористы принялись прежде всего выживать из Палестины англичан, зная что при созданном во время Второй мировой войны положении им обеспечен успех. Если бы англичане стали защищаться сами или защищать семитских арабов, - крик об "антисемитизме" не умолк бы до тех пор, пока политики в Вашингтоне не выступили против англичан; когда убрались бы англичане, пришел бы черед изгнанию арабов. Террор фактически продолжался уже долгие годы, и убийство Мойна было лишь одним из многочисленных эпизодов. Один из допекаемых сионистами британских министров колоний, Оливер Стенли заявил уже в 1944 г. в Палате общин, что этот террор существенно нарушил "ведение английских военных операций", другими словами способствовал отдалению конца войны; Стенли заслуживает, как источник, доверия, ибо после его смерти сионисты восхваляли его, как нашего верного друга". В 1946 и 1947 гг., после женевского конгресса сионистов, террор резко усилился и сотни британских солдат были перебиты в засадах или во сне, взорваны бомбами и т.д. "Древнее зло" этого террора было намеренно продемонстрировано, когда двух английских сержантов медленно замучили до смерти и оставили повешенными в роще. Выбор этой левитской формы убийства указывал, что здесь действовал иудейский закон: "повесить на дереве" было смертью, уготованной "проклятым Богом". Дрожа под яростными нападками американской и английской печати, британское правительство боялось обеспечить защиту своим чиновникам и военным, и один британский военный писал в "Таймс": "Какая армии польза от симпатий правительства? Оно не наказывает за убитых и не предотвращает дальнейших убийств. Неужели у нас нет больше достаточной смелости для обеспечения закона и порядка там, где они лежат на нашей ответственности?"
  Именно в этом и была зарыта собака. В результате "непреодолимого давления" правительства западных великих держав превратились в безвольных рабов, а Великобритания и Америка перестали быть суверенными нациями. Доведенное до отчаяния английское правительство передало в конце концов палестинский вопрос новой организации в Нью-Йорке, называвшей себя "Объединенными Нациями" и имевшей так же мало прав распоряжаться Палестиной, как и Лига Наций до нее. Делегаты с острова Гаити, из Либерии, Гондураса и других медвежьих углов "свободного мира" толпами перли к "Лейк Саксес" (Озеро Успеха), забытому пруду в предместье Нью-Йорка. Из лона ООН с шипением выползали все новые отпрыски с именами вроде КОБСРА (Совет британских благотворительных обществ помощи заграницей), УНРРА (Администрация объединенных наций по вопросам помощи и размещения), ЮНЕСКО (Организация ОН по вопросам просвещения, науки и культуры) и пр. В один прекрасный день нечто под названием ЮНСКОП (Специальный комитет ООН по вопросам Палестины) представило ООН доклад, рекомендуя "раздел Палестины".
  Наш доктор Вейцман, хотя давно уже уволенный за свои предостережения против терроризма, был опять главным источником информации для прибывших в Иерусалим деятелей ЮНСКОПа; теперь он срочно вернулся в Нью-Йорк, где он в октябре-ноябре 1947 г. руководил закулисными махинациями еврейского лобби, "Непреодолимое давление" действовало с неослабевающей силой. Делегаты, показывавшиеся публике в киножурналах, были пустыми куклами; вся большая игра велась за кулисами, и в этом, по словам Честертона, "реальном мире", о существовании которого общественность даже и не подозревала, организовывались две операции, с помощью которых судьба Палестины должна была решиться вдали от болтовни в залах ООН. Прежде всего, сотни тысяч евреев из России и восточной Европы перебрасывались контрабандой через всю западную Европу для вторжения в Палестину; далее, приближающиеся президентские выборы в США были использованы сионистами, чтобы заставить обе соперничающие партии драться за поддержку сионистов, обеспечив тем самым подачу решающего американского голоса в ООН в пользу этого вторжения.
  В том и другом случае, как и неоднократно в ходе предыдущих трех десятилетий нашлись люди, пытавшиеся избавить свои народы от опасных последствий такого вторжения. Контрабанда восточных евреев через западную Европу была разоблачена английским генералом, сэром Фредериком Морганом (чья роль в планировании союзной высадки в Нормандии с признательностью отмечается в воспоминаниях Эйзенхауэра). По окончании военных действий британское военное министерство "одолжило" генерала Моргана организации УНРРА, отпрыску ООН, роль которого предположительно должна была заключаться в "помощи и размещении" пострадавших от войны. Генералу Моргану доверили попечение о самых несчастных из них (т.н. "перемещенных лицах", ди-пи), и он скоро смог убедиться в том, что УНРРА, стоившая американским и британским налогоплательщикам кучу денег, использовалась в качестве ширмы для контрабандной переброски целых орд евреев с Востока в Палестину. Эта публика не имена ни малейшего отношения к "перемещенным лицам", их родные места были "освобождены" от немцев Красной армией и они имели полную возможность продолжать там жить, будучи защищенными особыми законами против "антисемитизма", навязанными всем этим советизированным странам их новыми московскими хозяевами. Их никто не "изгонял из Германии", которой они никогда в жизни не видели. Это снова были те же восточные евреи, "ост-юден", хазары, которых их талмудистские властители гнали в новые страны с заговорщическими целями.
  Тем самым на потухающих углях прошедшей войны готовилось варево новой, и генерал Морган дважды (в январе и августе 1946 г.) публично заявил о наличии "тайной организации с целью массовой переброски евреев из Европы, второго исхода". Американский сенатор Герберт Лейман, ведущий сионист и генеральный директор УНРРА, квалифицировал это заявление, как "антисемитское", потребовав отставки генерала. Он смилостивился после уверения генерала Моргана о полном отсутствии у него "антисемитских" намерений, но когда восемь месяцев спустя генерал повторил свое предостережение, он был немедленно уволен новым генеральным директором, известным сионистским прислужником и бывшим мэром Нью-Йорка, г. Фиорелло Ла Гуардия, прозванным ньюйоркцами (за его итальянское имя) "маленьким цветочком". На место генерала Моргана Ла Гуардия назначил некоего Мейера Когана, а британское правительство поторопилось наказать генерала, уволив организатора нормандской высадки в отставку, якобы по его собственной просьбе, что было неправдой. Разоблачения генерала Моргана были подтверждены, независимо один от другого, двумя высокопоставленными премиями, однако, в силу зависимого положения западной печати, едва дошли до сведения общественности. Особый бюджетный комитет британской Палаты общин доложил парламенту в ноябре 1946 г., что "очень большое число евреев, почти равняющееся второму исходу, мигрировало из восточной Европы в американские зоны оккупации в Германии и Австрии с намерением в большинстве случаев в конечном итоге прибыть в Палестину. Совершенно ясно, что речь идет о вполне организованном движении с необходимыми денежными средствами и влиятельными силами позади, однако комитету не удалось получить конкретных доказательств того, кто были действительные организаторы". Американский сенат, в свою очередь, послал в Европу т.н. Военно-расследовательную комиссию, которая доложила, что "массовая миграция евреев из восточной Европы в американскую зону Германии является частью тщательно организованного плана, финансируемого особыми группами в Соединенных Штатах.
  Перед нами, таким образом, снова картина заговора, поддерживаемого западными правительствами, в данном особом случае правительством США. "Организаторы" в Америке щедро разбазаривали общественные средства, осуществляя массовую переброску целого населения под ширмой помощи жертвам войны. Руководители этой организации обладали властью немедленно увольнять находившихся на правительственной службе и государственном жалованье высоких должностных лиц, позволивших себе разоблачить их махинации, а британское правительство оказывало подобным действиям полную поддержку. Несмотря на то, кто к этому времени (1946-47 гг.) опасность политики революционного коммунистического государства якобы уже стала ясной западным политикам (и была начата "холодная война" против этой опасности), все три правительства в Вашингтоне, Лондоне и Москве действовали в одной только данной области в полном согласии. "Исход" пришел из России и той части Европы, которую запад выдал как военную добычу революции. Всем было известно, что ни один человек не мог покинуть советского государства, как и всех прочих советизированных стран восточной Европы, без специального разрешения, дававшегося лишь в самых редких случаях; однако, в одном лишь этом случае "железный занавес" вдруг поднялся, выпустив громадное количество людей, вполне достаточное для обеспечения немедленной войны и постоянного очага беспорядков на Ближнем Востоке. За 30 лет до того столь же бесшумно раскрылись порты и границы враждебной Германии, союзной Англии и нейтральной Америки, чтобы спустить революционную орду на Россию. В обоих данных случаях, на этом высшем уровне международной политики, другими словами на сверх-национальном, не существовало ни союзников, ни врагов, ни нейтралов: все правительства подчинялись велениям высшей силы.
  В свое время один из британских министров колоний, ранее других замешанный в дела сионизма и декларацию Бальфура 1917 года, Леопольд Эмери, констатировал, что "опубликовывая декларацию Бальфура, мы полагали, что евреи образуют еврейское государство, если они смогут стать большинством в Палестине". В годы 1946-48 эта идея начала наконец реализовываться единственным возможным путем: массовой пересадкой восточных евреев в Палестину. Оставалось только одно: получить от "объединенных наций" нечто вроде липовой легализации готовившегося вторжения. Для этого нужно было обеспечить полную покорность американского президента, а ее можно было добиться, пригрозив его партийным советникам проигрышем на президентских выборах, предстоявших через год. В рассеивающемся тумане прошедшей войны эта подпольная переброска целого населения фактически раздувала пламя нового конфликта, и в Америке (после увольнения генерала Моргана в Европе) нашлись два человека, пытавшихся по долгу службы подавить эту опасность в зародыше. Одним из них был генерал Маршалл, чье вмешательство в вопросе высадки в Европе, а впоследствии и в китайском вопросе, оказалось чреватым самыми роковыми последствиями. В палестинском вопросе, однако, он оказался на высоте. В 1947 г. он был государственным секретарем США и нес, таким образом, главную ответственность перед президентом за внешнюю политику. Он стремился уберечь страну от вовлечения ее в палестинскую аферу и, как это всегда бывало во всех подобных случаях, результатом была лишь его скорая отставка.
  Другим лицом был министр обороны Джеймс Форрестол. Успешный банкир, он был привлечен в правительство во время войны за свои административные способности; он был состоятельным человеком, и одно лишь желание послужить своей стране побудило его принять официальную должность. Он также предвидел катастрофические последствия вовлечения Америки в палестинскую историю и умер увидев, что потерпел поражение, стараясь отвести опасность. Из всех, кто на протяжении двух поколений оказывался причастным к упомянутому вопросу, он был единственным, оставившим дневник, полностью разоблачающий методы, с помощью которых Сион контролирует правительства и правителей, и манипулирует ими. Труман зашел даже дальше Рузвельта в деле изъятия внешней политики и государственной безопасности из ведения ответственных за них по конституции министров и в принятии решений вопреки их совету под давлением со стороны советников по делам выборов. Картина происходившего получила полное освещение в "Дневнике" Форрестола, в мемуарах самого Трумана, и в книге Хаима Вейцмана. Закулисная борьба за влияние над американским президентом, а следовательно и над всей республикой, продолжалась с осени 1947 г. до весны 1948 г., другими словами начиная с дебатов в ООН по вопросу о разделе Палестины и до провозглашения сионистского государства Израиль после насильственного захвата страны. Немаловажное значение имеют точные даты событий. В ноябре 1947 г. сионисты потребовали голосования о "разделе", а в мае 1948 г. они желали признания их вторжения в Палестину. Президентские выборы в США должны были состояться в ноябре 1948 г., а существенно важный предварительный выбор кандидатов в президенты был назначен на июнь-июль 1948 г. Партийные организаторы внушили Труману, что его переизбрание находится в руках сионистов; оппозиционный кандидат получил такой же совет от своих партийных организаторов. Предвыборная кампания превратилась в своего рода аукцион, на котором организаторы выборов непрестанно понуждали обоих президентских кандидатов набивать цену, соревнуясь друг с другом в поддержке сионистского вторжения в Палестину. Одержавший победу неизбежно должен был проникнуться уверенностью, что его выбор был наградой за "поддержку раздела" в ноябре 1947 г. и за "признание Израиля" в мае 1948 г.; ничто не могло нагляднее продемонстрировать громадные изменения в политической жизни американской республики, происшедшие в результате массовой иммиграции восточных евреев в США после окончания гражданской войны в прошлом столетии. Форрестол оставил нам исчерпывающее описание главных ходов в этой скрытой, роковой борьбе. Бомба замедленного действия, заложенная Бальфуром за 30 лет до того, созрела к взрыву в этот момент, когда британское правительство объявило в 1947 г., что оно отзовет свои власти и войска из Палестины, если прочие страны будут продолжать саботировать беспристрастное управление страной. Это было ответом на проект Трумана немедленно допустить дальнейшие 100.000 "перемещенных лиц" в Палестину. Ответственные сотрудники госдепартамента не замедлили указать американскому правительству на неизбежные последствия британской эвакуации Палестины. Генерал Маршалл информировал кабинет, что за этой эвакуацией последует кровавая война между арабами и евреями" (8 августа 1947 г.), а заместитель государственного секретаря США Роберт Ловетт указал (15 августа 1947 г.) на опасность "усиления неприязни всего арабского и магометанского мира" против США. На это предостережение последовали возражения со стороны партийных политиков. На одном из правительственных обедов министр почт и телеграфа Роберт Ханнеган, бывший председатель демократической партии (партия президента Трумана), наседал на президента с требованием, чтобы тот "сделал официальное заявление по вопросу палестинской политики", в котором разрешалось бы "допущение 150.000 сионистов" в страну. Другими словами, ответом на английское предостережение должно было стать повышение цены на сионистском предвыборном аукционе со ста до ста пятидесяти тысяч евреев, направляемых в Палестину. Ханнеган подчеркнул, что удовлетворение этого нового требования "окажет очень большое влияние и вызовет громадный эффект при сборе денежных средств для Демократического Национального Комитета", добавив в качестве доказательства, что удовлетворение прежнего требования (100.000 еврейских иммигрантов в Палестину) имело результатом "получение очень больших сумм от еврейских жертвователей, которые будут в дальнейшем давать или не давать деньги в зависимости от того, что президент сделает для Палестины". Так в одном из важнейших внешнеполитических вопросов президент без обиняков был поставлен перед необходимостью сделать выбор между национальными интересами с одной стороны, и чисто партийными интересами получения денежных средств, голосов избирателей и выборного успеха с другой. Споры по этому вопросу продолжались в течение многих месяцев и были разрешены исключительно в этом плане без всяких прикрас. Создавшееся положение все более тревожило министра обороны Форрестола. Он считал, что если национальная политика и государственная безопасность, за которую он нес ответственность, будут подчинены вопросам купли голосов, то страна попадет под окончательный контроль сионистов; уже в 1946 г. он просил президента изъять Палестину из политики". В то время Труман был "в принципе согласен", но выразил мнение, что из этого вряд ли что-либо выйдет, поскольку без маневрирования в политике не обойтись, а изменить политику и наш образ правления невозможно". Подстегиваемый опасениями, Форрестол неутомимо старался в сентябре 1947 г. "изъять Палестину из политики". Он считал, что в обеих конкурирующих партиях большинство обязано было понимать необходимость исключения, в высших интересах государства, важнейших вопросов внешней политики из партийной полемики, так чтобы палестинский вопрос не становился предметом торговли на выборах. У сторонников "практической политики" его мысли не вызвали ничего, кроме презрения. Встревоженный приведенными выше соображениями Ханнегана от 4-го сентября 1947 г., Форрестол задал президенту Труману на правительственном обеде 29-го сентября прямой вопрос, "нельзя ли изъять еврейско-палестинский вопрос из политики? "Труман ответил, что "попробовать стоит, но он смотрит на это дело скептически". На следующем обеде 16-го октября) партийный босс Ханнеган соответственным образом отчитал министра: "Г-н Ханнеган поставил вопрос о Палестине. Он заявил, что многочисленные жертвователи на избирательную кампанию демократов энергично настаивают на заверениях в полной поддержке правительством еврейской позиции в Палестине". Предвидя капитуляцию Трумана, Форрестол встревожился еще более. 6-го ноября 1947 г. он явился к менеджеру Демократической партии Ховарду Мак Грату, но не смог ничего добиться и на этот раз, услышав от него: "В двух или трех ведущих штатах мы не получим большинства без поддержки лиц, глубоко заинтересованных в палестинском вопросе. Форрестол возразил: "Я согласен лучше потерять эти штаты на выборах, чем рисковать последствиями нашей позиции в палестинском вопросе"; как и следовало ожидать, это возражение не произвело большого впечатления.
  На следующий день Форрестол снова был поддержан генералом Маршаллом, заявившим на заседании кабинета министров, что Ближний Восток представляет собой "очередную бочку с порохом", после чего министр обороны "повторив предложение... всерьез попытаться изъять палестинский вопрос из американской партийной политики... Внутренняя политика кончается на берегу Атлантического Океана, и ни один вопрос не таит в себе большой угрозы для нашей безопасности, чем именно этот" (7 ноября 1947 г.).
  Приближался срок голосования о "разделе Палестины" в ООН, и Форрестол вновь обратился к менеджеру Демократической партии Мак Грату, показав ему секретный доклад американской разведки о положении в Палестине. Мак Грат отмахнулся и от этого, указав, что значительная часть денежных средств Демократического Национального Комитета поступает из еврейских источников и что эти пожертвования делаются "явно с целью, чтобы жертвователи получили возможность выразить свои взгляды и чтобы их взглядам было уделено серьезное внимание в таких вопросах, как в настоящее время вопрос Палестины. Среди евреев растет недовольство тем, что Соединенными Штатами не делается то, что нужно для обеспечения голосов в Генеральной Ассамблее ООН в пользу раздела Палестины, и "что сверх того евреи ожидают, что США сделают все от них зависящее для проведения этого раздела в жизнь, после того как ООН проголосует за него, в случае необходимости даже силой оружия"". Из этой цитаты видно, как росла цена за сионистские голоса и избирательные фонды в результате закулисных махинаций. Вначале от Соединенных Штатов ожидалась только поддержка в ООН предложения о разделе Палестины. На протяжении немногих недель это "ожидание" превратилось в требование обеспечить голоса других стран в поддержку раздела и послать американские войска для его насильственного проведения; партийный организатор явно не видел в этом ничего необычного, а поэтому, если американским солдатам когда-либо придется сражаться на Ближнем Востоке, то, по прочтении "Дневников" Форрестола, им по крайней мере станет ясно, как они там очутились. Из чувства долга Форрестол продолжал уговаривать Мак Грата "серьезно призадуматься над этим вопросом, поскольку он касается не одних только арабов на Ближнем Востоке, но всего мусульманского мира с его четырьмястами миллионов населения в Египте, северной Африке, Индии и Афганистане".
  Пока за занавешенными окнами Белого Дома и партийных бюро разыгрывалось это заведомо проигранное Форрестолом сражение, Хаим Вейцман неутомимо организовывал в Вашингтоне, Нью-Йорке и Лейк Саксесе "голосование" за раздел Палестины. Ему вначале пришлось встретиться с некоторыми трудностями, но в этот кульминационный момент он был избавлен от них, благодаря "поразительной и желанной перемене" в настроениях некоторых из тех "еврейских богачей", которые были раньше против сионизма. В этих последних главах своей книги он впервые называет Бернарда Баруха, отмечая, что раньше Барух был "оппозиционным евреем", одним из "богатых и могущественных евреев, которые были против идеи еврейского национального очага, не будучи о ней достаточно осведомленными". Можно лишь догадываться о точном составе и характере того "еврейского интернационала", который, согласно еврейскому историку Кастейну, образовался на рубеже нашего столетия.
  Вполне допустимо, в свете всего, что произошло в мире с тех пор, предполагать его в форме постоянного верховного директората, размещенного вне зависимости от каких бы то ни было национальных границ, изменения в составе которого происходят исключительно в связи со смертью отдельных его членов и замещением вакантных мест другими лицами. Если это так, то следующим законным выводом было бы, что д-р Хаим Вейцман был его весьма высокопоставленным, возможно даже самым высоким сотрудником, подчиненным однако этой инстанции, стоявшей над ним. В этом случае автор настоящей книги полагает, что четырьмя наиболее влиятельными членами еврейского директората в Соединенных Штатах были прежде всего Бернард Барух и, далее, сенатор Герберт Лейман, Генри Моргентау младший, и член Верховного Суда США Феликс Франкфуртер. Если возможны были сомнения, то они относились бы ранее к Баруху, который до того никогда открыто не солидаризовался ни с "левыми" начинаниями, ни с сионизмом. Его старый приятель Уинстон Черчилль уведомил Вейцмана об "отрицательном отношении" Баруха к сионизму, и Вейцман, по собственным словам, "остерегался затрагивать еврейский вопрос", встречаясь с Барухом в Америке.
  Как бы то ни было, в этот критический момент Барух неожиданно "сильно изменился" (как пишет тот же Вейцман), и его поддержка, присоединившаяся к "давлению" сионистов на американскую политику, оказалась решающей. Как быстро выяснил бегавший по кулуарам ООН в Лейк Саксес доктор Вейцман, американская делегация в ООН была против раздела Палестины. Тогда он заручился "чрезвычайно полезной" поддержкой м-ра Баруха (которого до тех пор, на протяжении более чем 40 лет, даже столь близкие друзья, как Черчилль, неизменно считали противником сионизма!), а также и младшего Генри Моргентау (сына "старшего" Генри Моргентау, американского посла в Турции во время первой войны), чье имя навсегда осталось связанным с планом талмудистского отмщения Германии, принятым Рузвельтом и Черчиллем на конференции в Оттаве в 1944 году. Бернард Барух наверняка не был проникнут тем чувством почтения к Вейцману, которое овладевало западными политиками как только сионистский вожак появлялся на горизонте. Его неожиданную помощь сионизму следует поэтому приписать либо его внезапному обращению в сионистскую веру, либо же запоздалому проявлению скрывающихся ранее чувств (возможно также указание, или же новое решение, "на высшем уровне" - прим. перев.). Как бы то ни было, далее будет показано, что его помощь оказалась решающим фактором.
  Вейцман пользовался прочной поддержкой других влиятельных евреев в Демократической партии. Сенатор Лейман возглавлял УНРРА, переправлявшую восточных евреев в Палестину, потребовав отставки генерала Моргана за публичное разоблачение этой массовой человеческой контрабанды; его роль в разыгрывавшемся сценарии вполне ясна. Не отставал от него и верховный судья Франкфуртер: заведующий ближневосточным отделом госдепартамента Лой Гендерсон сообщил Форрестолу, что "на него и на Ловетта оказывается сильнейшее давление в смысле активного обеспечения Америкой голосов в ООН за раздел Палестины; по его словам, Феликс Франкфуртер и судья Мэрфи написали филиппинскому делегату письмо, настоятельно добиваясь его голоса". Это был тот самый м-р Франкфуртер, который пришел на мирной конференции в Париже в 1919 г. к полковнику Хаузу "для разговора о евреях в Палестине"; он же был впоследствии заботливым наставником советского шпиона Альджера Хисса на юридическом факультете Гарвардского университета.
  С такой поддержкой Вейцман был в положении осаждающего крепость генерала с превосходящими силами, когда он прибыл к коменданту крепости, президенту Труману (19 ноября 1947), с требованием, чтобы США поддержали раздел Палестины, а также чтобы район Негева (чему Вейцман придавал "большое значение") был включен в сионистскую территорию. Послушание Трумана не оставляло желать лучшего; "он обещал мне, что он немедленно свяжется с американской делегацией" (Вейцман). В ООН, на Лейк Саксес, глава американской делегации Гершель Джонсон только что собрался уведомить сионистского представителя, что Америка решила голосовать против включения Негева, как его вызвали к телефону и он получил переданный Труманом приказ д-ра Вейцмана. Этим дело было завершено, и 29 ноября 1947 г. Генеральная Ассамблея ООН рекомендовала (сионистская пропаганда неизменно пишет "решила"), чтобы, по истечении срока британского "мандата" над Палестиной 1-го августа 1948 г., были созданы "независимые арабское и еврейское государства с особым международным режимом для города Иерусалима".
  Результаты голосования были 31 голос "за" против 13-ти, при десяти задержавшихся. Как был обеспечен американский голос, было показано выше. Что касается некоторых прочих голосов, то заместитель государственного секретаря США Роберт Ловетт сообщил на следующем правительственном обеде 11-го декабря 1947 г., что "ему никогда в жизни не приходилось наблюдать такого давления, как в последние три дня". По его словам, резиновая компания "Файрстон", имевшая концессию в Либерии, получила по телефону распоряжение указать своему представителю в Либерии "чтобы он оказал давление на либерийское правительство в смысле голосования за раздел" (мы уже цитировали сообщение Лоя Гендерсона о "сильном давлении" с американской стороны для "обеспечения" голосов малых стран). Так было обеспечено "решение" ООН по одному из самых опасных вопросов мировой политики текущего столетия.
  На министерском обеде сразу же после "решения" ООН Форрестол возобновил наступление: "Я указал, что многие рассудительные люди еврейской веры полны сомнений относительно мудрости сионистского давления за создание еврейского государства в Палестине... Это решение чревато опасными последствиями для безопасности нашей страны в будущем". После этого он обсудил этот вопрос (3 декабря 1947 г.) с Джеймсом Бернсом, смещенным с поста государственного секретаря в том же 1947 г. (его отставку легко было предвидеть: он сделал достоянием гласности обязательство, данное Рузвельтом королю Ибн-Сауду). Бернс сообщил Форрестолу, что действия президента Трумана поставили британское правительство "в самое затруднительное положение", добавив, что "главную ответственность" за них несут Давид Найлс и судья Самуил Розенман - два члена той "дворцовой гвардии", которой в свое время окружил себя президент Рузвельт; русский еврей Найлс (разумеется псевдоним!) был президентским "советником по еврейским делам", а судья Розенман был редактором (т.е. автором) президентских речей. Оба они, по словам Бернса, напугали Трумана сообщением, что "Дьюи (оппозиционный кандидат в президенты) собирался выступить с заявлением в пользу сионистской позиции по вопросу о Палестине, утверждая, что если Труман его не опередит, то штат Нью-Йорк будет демократами потерян.
  Бернс позволяет нам здесь бросить еще один взгляд на закулисный аукцион. Два кандидата на высшую должность в Соединенных Штатах (Томас Дьюи кандидировал от Республиканской партии) выглядят, как дети, натравленные один на другого обещанием кулька с конфетами. Разыгрывая сионистскую карту в вопросе раздела Палестины, Труман далеко еще не обеспечивал демократам победы, ибо до выборов оставался целый год, в течение которого сионисты подвешивали кулек со сластями все выше, требуя все больше и больше, а республиканцы, в свою очередь, набивали цену. В отчаянии, Форрестол попытался убедить республиканского кандидата Дьюи: "Я сказал ему, что палестинский вопрос глубочайшим образом беспокоит меня с точки зрения безопасности страны, и снова попросил, не могли ли бы обе партии с обоюдного согласия изъять этот вопрос из предвыборной кампании". Ответ губернатора (штата Нью-Йорк) Дьюи не отличался от ответа Трумана: "Добиться результатов будет очень трудно из-за возбужденного поведения еврейства, для которого Палестина стала эмоциональным символом, а также потому, что Демократическая партия не захочет отказаться от еврейских голосов". Дьюи и дальше, после этого разговора, старался переплюнуть демократов в погоне за "еврейскими голосами", будучи вероятно немало удивлен тем, что, несмотря ни на что, оказался побежденным.
  После этого Форрестол попытался поддержать оппозицию со стороны госдепартамента своим меморандумом от 21 января 1948 г., в котором он проанализировал угрозу национальной безопасности, проистекающую из вовлечения Америки в палестинскую авантюру: "Весьма сомнительно, чтобы существовал какой-либо иной сектор наших внешних сношений, обладающий большим значением или таящий в себе большие опасности... для безопасности Соединенных Штатов, чем наши отношения с Ближним Востоком". Он предостерегал, что "мы можем навсегда испортить наши отношения с мусульманским миром" и, сделав ложный шаг, "ввязаться в войну". Он отметил, что среди отдельных республиканцев он смог найти "некоторое одобрение" его предложений изъять палестинский вопрос из партийной политики", но что среди демократов господствует мнение, "что значительная часть партийных фондов финансируется из сионистских источников, которые требуют взамен права распоряжаться этой частью нашей государственной политики". Последние семь слов дословно отражают положение и не оставляют в нем сомнений. Сионисты требовали подчинения им американской государственной политики, обещая взамен четырехлетнее президентство тому, кто даст больше. Были ли они действительно в состоянии дать обещанное, никогда не смогло быть проверено; партийные организаторы верили им на слово, а кандидаты обеих партий напяливали на себя власяницу покорного смирения даже еще до своего выдвижения, зная (или опасаясь), что без нее их даже не выдвинут.
  Форрестол настаивал, чтобы государственный секретарь (генерал Маршалл) заявил президенту официальный протест, указав, что большое число евреев "считают нынешнее рвение сионистов чреватым самыми опасными последствиями не только в смысле раскола, вносимого ими в жизнь Америки, но в конечном итоге и для положения евреев во всем мире". Заместитель государственного секретаря Ловетт, прочтя меморандум Форрестола, показал ему другой, уже заготовленный плановым отделом Госдепартамента. Президенту сообщалось в нем, что план раздела Палестины "практически неосуществим" (совершенно так, как британскому правительству его колониальные чиновники указывали на "практическую неосуществимость" английского "мандата" в Палестине); далее, что против интересов Америки поставлять оружие сионистам, не давая его арабам; и что Соединенные Штаты не должны браться за насильственное проведение "рекомендации" о разделе, но должны наоборот стараться, чтобы она была взята обратно. Ловетт добавлял, что "использование другими Организации объединенных наций в качестве пропагандной платформы усложняет ведение нашей внешней политики", отметив, что Госдепартамент считает "серьезной помехой и препятствием для своей работы деятельность в Белом Доме м-ра Найлса обращающегося непосредственно к президенту по всем вопросам, касающимся Палестины". Заместитель государственного секретаря сообщил Форрестолу, что как-раз в тот самый день он снова оказался под "давлением" с той же стороны: Найлс позвонил по телефону из Белого Дома, "выразив надежду, что эмбарго на продажу вооружения сионистам будет снято".
  Джеймс Форрестол явно уже стал к этому времени досадной помехой для сил позади Белого Дома, и было решено его убрать. Для начала к нему явился с визитом Франклин Д. Рузвельт младший. Сколь бы ни обещал его батюшка на смертном одре не предпринимать "враждебных действий против арабов", сынок (нью-йоркский политикан с надеждами на президентство) был рьяным приверженцем сионистов. Форрестол заявил ему в лицо, "что методы, применявшиеся людьми, не принадлежавшими к правительству, для оказания давления и принуждения на делегатов других наций в Генеральной Ассамблее граничили со скандалом". С некоторым удивлением он отмечает в своих записях, что в ответ на это его посетитель "воздержался от угроз", и тогда он объяснил ему свой план "изъятия палестинского вопроса из партийной политики" путем соглашения между обеими партиями. Достойный отпрыск своего родителя, м-р Рузвельт мл., ответил, что "это невозможно, что страна уже слишком втянута в это дело, и что кроме того подобного рода соглашение неизбежно послужит к поражению демократов и победе республиканцев". На что Форрестол ответил, что "отказ следовать за сионистами возможно приведет к потере штатов Нью-Йорк, Пенсильвания и Калифорния" (те самые "ключевые штаты", о которых говорил парторганизатор Мак Грат), "однако мне кажется, что настало время кому-нибудь подумать и о том, не потеряем ли мы Соединенных Штатов".
  Комментарий к этому со стороны м-ра Рузвельта мл. остался неизвестным, но во всяком случае он оказался предвестником многих бед для Форрестола, поскольку в тот же день (3 февраля 1948 г.) в дело вмешался сам Бернард Барух. Ранее оппонент сионизма, Барух стал теперь таким ревностным его защитником, что его совет Форрестолу гласил "перестать заниматься этим вопросом... поскольку во мне уже видят, притом в такой степени, что это угрожает моим собственным интересам, противника палестинской политики Объединенных Наций". Этими зловещими для Форрестола словами впервые в анналах нашей истории отмечается непосредственное вмешательство Баруха в высокую политику, и в характере этого вмешательства не остается сомнений. Его "советом" было, ни много ни мало, чтобы Форрестол, член кабинета и ответственный министр, больше заботился бы о собственных интересах, которые теперь были под угрозой; до тех пор министр Форрестол считал своим долгом заботиться исключительно об интересах своей страны. Форрестол не пишет, увидел ли он в этом совете угрозу; однако, его записи о визите молодого Рузвельта в тот же день показывают, что мысль об "угрозе" не была ему чужда.
  Похоже, что полученный "совет" навел на Форрестола страх, до и после него сковывавший в конечном итоге почти всех, кто пытался отделаться от крепостной зависимости Сиону. Четырьмя днями позже (7-го февраля 1948 г.) он набросал последний свой документ по данному вопросу, никогда не представленный им президенту, но содержащий кое-что имеющее историческое значение. В нем значится, что 6-го февраля "Эйзенхауэр уведомил меня, что для эффективного участия США в палестинской полицейской акции потребуются примерно одна дивизия с соответствующими вспомогательными подразделениями". Другими словами, к этому времени генерал Эйзенхауэр (в то время начальник штаба американских вооруженных сил) разрабатывал планы отправки американских войск в Палестину. Форрестол отложил свой меморандум в сторону, и сделал 12 и 18 февраля две последние попытки повлиять на генерала Маршалла дать отпор планам президента и партийных менеджеров; на этом его вмешательство в данном вопросе пришло к концу.
  Отказ от дальнейшего сопротивления ему не помог, и в течение последующих двенадцати месяцев он был буквально затравлен до смерти. Его конец должен быть здесь описан до того, как мы перейдем к вооруженному захвату Палестины; он был классическим примером преследования при помощи клеветы, приводящего жертву к смерти. Автор этих строк прибыл впервые в Америку в начале 1949 года и был поражен ядовитой подлостью нападок печати и радио на некоего Джеймса Форрестола, министра обороны по должности. Кроме имени ему об этом человеке не было известно ровно ничего, а его роль в описанной выше истории была совершенно неизвестна широкой публике. Тем не менее, она ежедневно читала в слышала, что он был ненормальным, был трусом, не вступившимся за свою жену при нападении грабителей, что он подавал ложные сведения при уплате налогов и т.п. Случайно, автор познакомился с одним из друзей Форрестола, который сообщил ему, что министр доведен этим преследованием до такого состояния, что его близкие были в сильнейшей тревоге за него. Несколько недель спустя он выбросился из окна небоскреба, оставив на столе списанные из греческой трагедии стихи, заканчивавшиеся словами: "Горе, горе! таков будет плач..." (О смерти Форрестола см. примечание к главе 33).
  Американские законы о клевете весьма либеральны и различны в разных штатах, а судебные процессы тянутся очень долго. Даже выигрыш такого процесса, как правило, не приносит никакой реабилитации или возмещения. Практически, почти нет границ тому, что можно говорить о том, кого решили оклеветать; поношения печатаются в стиле, разжигающем страсти толпы, а когда они передаются по радио, то это делается в бешеных тонах, напоминавших автору вой африканских дикарей в моменты исступления. В наследии Форрестола была найдена тетрадь, полная записей и вырезок этих поношений, и под конец жизни он не в состоянии был слушать радио. На его голову были вылиты целые ушаты помоев и грязи, а под конец два радио-диктора объединились для нанесения последнего удара. Один из них объявил (9 января 1949 г.), что "на этой неделе президент Труман примет отставку Форрестола", присовокупив к этому вранье насчет каких-то акций германского химического концерна "И.Г.-Фарбен". 11 января другой диктор сообщил миллионам слушателей, что отставка Форрестола давно бы уже состоялась, если бы первый диктор не сообщил о ней преждевременно; к этому была добавлена история с грабежом каких-то драгоценностей. За несколько недель до этого президент Труман сообщил представителям печати, что он просил Форрестола не подавать в отставку; 1-го марта он вызвал Форрестола к себе, потребовав его немедленной отставки сроком к 1-му мая, без указания причин. Форрестол покончил самоубийством 21 мая, на похоронной церемонии Труман назвал его "жертвой войны".
  Кстати, примерно в то же время еще одного из современников подобным же образом загнали на порог смерти; если он выжил, то только из-за того, что его попытка самоубийства оказалась неудачной. Его преследование исходило из тех же клеветнических источников, хотя он провинился в другой области: Уиттакер Чамберс осмелился раскрыть проникновение коммунистической агентуры в аппарат американского правительства. Автор этой книги был в то время в Америке, став свидетелем преследования Чамберса, описанного впоследствии им самим; в его книге приводится любопытный пример того, о чем шла речь раньше (см. главу 16), а именно о талмудистской практике "проклятия с помощью пристального злого взгляда" (согласно "Еврейской Энциклопедии"). Правоверные талмудисты не преминут усмотреть в попытке самоубийства Чамберса и в последовавшем ухудшении его здоровья подтверждение дословной правильности и эффективности "закона" в этом вопросе.
  После того, как предупреждение со стороны Баруха заставило Форрестола отступить, ответственные сотрудники госдепартамента, во главе с генералом Маршаллом, продолжали борьбу; в течение всего этого времени, в Англии, Бевин также сражался в одиночку с консервативной оппозицией, как и с собственной партией. Был один момент, когда в обеих странах, впервые после 1917 года, министры и их сотрудники, казалось бы, могли одержать победу. Это случилось в марте 1948 года, когда, в результате "рекомендации", кровавые беспорядки в Палестине усилились настолько, что Совет Безопасности ООН вынужден был забить отбой. Даже Труман был в панике, и его представитель в Совете Безопасности объявил о перемене американской политики, предложив (19 марта 1948 г.) отложить раздел Палестины, установить перемирие между враждующими сторонами и, по окончании срока английского "мандата", установить "опеку" над страной. Фактически таково было предложение меморандума Госдепартамента, сделанное уже в январе того же года. Все указывало на то, что в самый последний момент безумная идея "еврейского государства" наконец терпит крах. После военного угара начался постепенный возврат к разумному мышлению - процесс, который Ллойд Джордж 30 лет тому назад предостерегающе называл "оттепелью"; если сионистская авантюра теперь провалилась бы, то возродить ее стало бы возможным только в результате третьей мировой войны. "Опека" стала бы, разумеется, тем же "мандатом", только в иной форме и с Соединенными Штатами в качестве ее главного исполнителя; легко было предвидеть, что через десять или двадцать лет, в результате продолжающегося сионистского давления, американцы убедились в невозможности "мандата". Другими словами, вопрос стоял: теперь или никогда, и сионисты не теряли времени для нанесения решительного удара. Они поставили "Объединенные нации" перед свершившимся фактом, разделив страну сами. Террористический акт, с помощью которого это было достигнуто, был прямым следствием политики, принятой Всемирным сионистским конгрессом в 1946 г., на котором "деморализующие силы в нашем движении" (слова Вейцмана) договорились о методах "сопротивления... обороны... активизма" (см. выше), отставив в сторону протестовавшего против них Вейцмана, хорошо знавшего, во что все это выльется.
  Вейцман тогда назвал режим террора в Палестине "древним злом под новой отвратительной личиной"; 9-ое апреля 1948 г. показало что именно он имел в виду и почему он назвал это зло древним". В этот знаменательный день "активисты" из террористической организации сионистских убийц "полностью уничтожили" арабскую деревню, точно и дословно выполняя "закон", установленный Второзаконием; читатель не забыл, что оно является основным иудаистским законом, представляя собой расширенное толкование первоначального Моисеева закона израилитов. Эта дата стала особо знаменательной во всей истории сионизма. Для арабов, хорошо знавших Тору ("нам уже две тысячи лет известно то, чему вам пришлось научиться с помощью двух мировых войн"), она означала, что сфабрикованный левитами между 700 и 400 гг. до Р.Х. варварский иудейский закон восстанавливается в XX веке по Р.Х. с помощью как "христианского" Запада, так и коммунистического "Востока". Они знали, что резня должна была показать им, чего они должны были ожидать, оставаясь в Палестине. После этого почти все арабское население Палестины бежало в соседние арабские страны. Резня в Дейр-Ясине удостоилась в западной печати лишь краткого сообщения; в нью-йоркском журнале "Тайм" стояло: "Еврейские террористы из организации "Банда Звезды" и "Иргун Цвай Леуми" ворвались в деревню Дейр-Ясин, перебив все население. 250 арабских трупов, главным образом женщин и малых детей, были затем обнаружены брошенными в колодцы".
  В свое время, еще на Версальской конференции в 1919 г., доктор Хаим Вейцман заявил: "Наш мандат - Библия", и эти слова звучали неплохо для западных ушей. Дейр-Ясин показал, что эти слова означали в действительности, будучи повторенными сионистскими вожаками в Палестине 30 лет спустя. Резня в Дейр-Ясине была актом исполнения древних "законов и предписаний", включая соответственный текст во Второзаконии (VII, 2): "Когда введет тебя Господь Бог твой в землю, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею, и изгонит от лица твоего... семь народов, которые многочисленнее и сильнее тебя... и поразишь их; тогда передай их заклятию, не вступай в союз и не щади их"; и далее: "Не оставляй в живых ничего что дышит, но предай их заклятию". Семь арабских государств в наши дни награждены каждое своей долей палестинских беженцев 1948 года, являющихся живым напоминанием того, какой общей судьбой грозит им сионизм, осуществляя свой древний "закон".
  Пассивная реакция всего еврейства, как такового, на этот варварский акт яснее всего другого показала, как за немного лет сионизму удалось изменить его психологию. Когда в 1933 г. (всего лишь за 15 лет до Дейр-Ясина) еврейский публицист Бернард Браун цитировал вышеприведенный отрывок из Второзакония, как основание для недоверия на стороне арабов, он добавил свой комментарий: "Некультурные арабы не понимают, разумеется, что современные евреи не принимают Библию дословно, что они добры и милосердны, не будучи в состоянии быть столь жестокими по отношению к другим людям, но арабы подозревают, что если евреи претендуют на Палестину на основе исторических прав, то они выводят эти права исключительно из Библии, арабы же понимают все ее части буквально". Правы были арабы, а не Браун; этот просвещенный западный еврей не в состоянии был понять в 1933 г., что сионизм означал возврат к древнему суеверию в его самой варварской форме.
  Дейр-Ясин остался единичным фактом только потому, что арабам стало ясно его значение, и они бежали из своей страны. Другой еврейский писатель Артур Кестлер не сомневается в отношении причины и следствий. Он был в те дни в Палестине и пишет, что после Дейр-Ясина арабское гражданское население поголовно бежало из Хайфы, Тиберии, Яффы, всех остальных городов, а затем и из всей страны, так что "к 14 мая бежали все, осталось лишь несколько тысяч". Все беспристрастные источники согласны между собой относительно целей и последствий Дейр-Ясина, и после 9 апреля 1948 г. не оставалось сомнения в том, что все будущие действия и амбиции Сиона будут стоять под знаком исполнения древнего иудейского Закона. Дейр-Ясин объясняет нынешние опасения оставшихся арабских государств столь же исчерпывающе, как и бегство палестинских арабов.
  На некоторое время Дейр-Ясин разрешил сионистскую проблему. Раздел Палестины оказался осуществленным, путем голого насилия. Это событие раскрыло также (по крайней мере арабам, если еще и не Западу) характер той "пропасти, в которую приводит терроризм", по словам Вейцмана. Начиная с 9 апреля 1948 г., весь западный мир сам стоит на краю этой пропасти, вырытой усилиями двух поколений его политических деятелей. После того, как 9 апреля 1948 г. терроризм осуществил раздел страны, положение, существовавшее 19 марта 1948 г., когда правительство США признало раздел неосуществимым" и решило изменить свою политику в этом вопросе, коренным образом изменилось. Д-ра Вейцмана по-видимому продолжали преследовать его страхи, но теперь после очищения территории для еврейского государства он не хотел, а может быть и не мог отступить от "пропасти". Задачей теперь было достигнуть нового изменения американской политики, добиться признания того, что было добыто террором, и на эту цель 8ейцман направил все свои усилия. В дни грозившего изменения политики США Вейцмана срочно вызвали из Лондона в Лейк Саксес письмами, телеграммами и телефонными звонками, а за день до объявления упомянутой перемены он заперся с глазу на глаз с Труманом. Когда по прошествии немногих дней в редакции газет стали поступать скудные сообщения о Дейр-Ясине, он продолжал неутомимо трудиться над своей главной задачей, которой теперь стало получение "признания" для созданного дейр-ясинскими террористами еврейского государства.
  Энергия Хаима Вейцмана была поистине неистощимой. Он единолично осаждал все "объединенные нации", будучи, разумеется, везде принимаем, как репрезентант мировой державы нового типа. "Тесный контакт" он установил, например, с делегатами Уругвая и Гватемалы, которых он характеризует в своей книге, как "неизменных отважных защитников" сионизма, а также и с тогдашним генеральным секретарем ООН, неким г-ном Тригве Ли из Норвегии. В середине апреля, когда новости из Дейр-Ясина стали бить в нос даже делегатам в Лейк Саксес, было решено созвать Генеральную Ассамблею. Было ясно, что американский голос окажется решающим, и тут д-р Вейцман начал, как он пишет, "заниматься вопросом американского признания еврейского государства". Другими словами, государственная политика США, выработанная конституционным путем консультаций между главой государства и его ответственными министрами, должна была снова подвергнуться изменениям по требованию Хаима Вейцмана.
  Здесь снова приобретают значение точные даты событий. 13 мая 1948 г. д-р Вейцман встретился с президентом Труманом; дело было накануне выдвижения президентских кандидатов, а еще несколько месяцев спустя предстояли выборы президента, так что время для оказания "непреодолимого давления" было самым подходящим. Вейцман сообщил президенту, что британский мандат на Палестину истекает 15 мая, после чего управление "еврейским государством" возьмет на себя временное правительство. Он настаивал на "немедленном" признании его Соединенными Штатами, и президент реагировал с самым услужливым рвением. 14 мая сионисты в Тель-Авиве провозгласили свое новое государство. Буквально через несколько минут в Лейк Саксес стало "неофициально" известно, что президент Труман уже его официально признал. Американским делегатам в ООН никто об этом ничего не сказал, и они приняли новость "с недоверием", но связавшись "после большой неразберихи" с Белым Домом, они получили оттуда указания Вейцмана из уст президента. Сам Вейцман немедленно помчался в Вашингтон уже в качестве президента Израиля, а принявший его там президент Труман заявил впоследствии, что момент признания нового государства "был самым счастливым в моей жизни". В своих воспоминаниях, опубликованных восемь лет спустя, Труман упоминает обстоятельства, сопровождавшие этот счастливый момент, и некоторые из них заслуживают быть сообщенными читателю. Описывая шестимесячный период от "голосования по вопросу раздела" в ноябре 1947 г. до "признания" Израиля в апреле 1948 г., он пишет: "Доктор Хаим Вейцман... зашел ко мне 19 ноября, а через несколько дней я получил от него письмо". Труман затем цитирует это письмо, датированное 27 ноября; в нем Вейцман ссылается на "слухи" согласно которым "наши люди оказывали неподобающее, весьма сильное давление на некоторые делегации (Объединенных наций)", добавляя от себя, что "это обвинение не на чем не основано". Комментарий Трумана гласит, однако: "Неоспоримым фактом было не только, что это давление в ООН превосходило все, что и Белый Дом также был под непрерывной осадой. Мне еще никогда не приходилось испытывать такого давления и столько пропаганды, нацеленных на Белый Дом, как в этот момент. Настойчивость нескольких сионистских экстремистов, руководимых политическими мотивами и не останавливающихся перед политическими угрозами, раздражали меня и возмущали. Некоторые из них требовали даже, чтобы мы заставили суверенные нации голосовать в благоприятном для них смысле на Генеральной Ассамблее". Упомянутые Труманом "политические угрозы" явно относились к предстоящей кампании переизбрания президента Трумана; невозможно дать его словам иное разумное объяснение. Согласно Вейцману, однако, Труман обещал ему в упомянутом выше разговоре 19 ноября 1947 г. "немедленно связаться с американской делегацией", и ее голос был 29 ноября подан за "рекомендацию" ООН в пользу раздела Палестины. Возмущение президента Трумана сионистскими методами (выраженное в его воспоминаниях 1956 года) никак не отражает его капитуляции перед ними в 1947 году; это не мешает отметить, поскольку иначе у читателей его "мемуаров" создалось бы иное впечатление об американском президенте. Тот же Труман, в том же 1956 году так описывает результаты "решения вопроса", т.е. раздела Палестины, поддержанного им в ноябре 1947 г.: "каждый день поступали сообщения о новых актах насилия на Святой Земле". Ему пришлось также убедиться в том, что его ноябрьская капитуляция, как и отрицание д-ром Вейцманом "неподобающего давления" ничего не изменили в последующие месяцы: "Еврейское давление на Белый Дом не уменьшилось после голосования ООН за раздел. Отдельные личности и целые группы и организации требовали от меня, обычно в весьма задиристом и возбужденном тоне, обуздать арабов, запретить англичанам поддерживать их, послать американских солдат, сделать то, и другое, и третье" (Здесь перед нами опять восстает описанная Дизраэли картина того, как "миром управляют совсем не те, кого считают правителями люди, не знающие, что творится за кулисами"). Осажденному президенту пришлось искать спасения в отступлении: "Давление росло, и мне пришлось отдать распоряжение, что я не желаю больше принимать никого из сионистских экстремистов. Я был даже настолько расстроен, что отложил свидание с д-ром Вейцманом, который уже вернулся в США и желал со мной встретиться". В 1956 г. м-р Труман видимо все еще считал небольшую отсрочку свиданий с Вейцманом драконовской мерой, заслуживающей быть запечатленной для потомства. За этим последовал визит к нему его старого еврейского компаньона по торговым делам (в дни молодости Труман был довольно неудачливым галантерейным торговцем), который в тот день 13 марта 1948 г., "был глубоко обеспокоен страданиями еврейского народа заграницей" - дело было за три недели до Дейр-Ясина - и умолял его принять доктора Вейцмана, что президент Труман тотчас и сделал (18-го числа того же марта). Это было за день до того, как правительство США приняло решение (19 марта) отказаться от рекомендации раздела Палестины, и Труман пишет, что по уходе Вейцмана (18 марта) "у меня создалось впечатление, что он вполне понимает нашу политику, а я в свою очередь знал, чего он хочет". Последовавшие за этим кровавые недели в Палестине Труман обходит молчанием, даже не упоминая названия Дейр-Ясин и лишь мимоходом замечая, что "ближневосточные специалисты Госдепартамента почти все без исключения враждебно относились к идее еврейского государства... и я должен с огорчением отметить, что некоторые из них склонялись к антисемитизму". Он продолжает описание событий двумя месяцами позже (с 14 мая, т.е. после Дейр Ясина и сопутствовавшего ему кровавого погрома) в следующем тоне: "Раздел состоялся не совсем так мирно, как я надеялся, но неоспоримым фактом теперь было, что евреи полностью контролировать территорию своего народа... Раз евреи были готовы теперь провозгласить государство Израиль, я решил действовать немедленно, дав новой нации американское признание. Полчаса спустя, точно через 11 минут после провозглашения государства Израиль, мой секретарь по делам печати Чарли Росс передал в прессу сообщение о де-факто признания Соединенными Штатами временного правительства Израиля. Как мне передавали, для некоторых профессиональных специалистов в Госдепартаменте это было неожиданностью".
  Труман не находил нужным в своих "Мемуарах" ни упомянуть своего заявления в мае 1948 года о "самом счастливом моменте" его жизни, ни объяснить, в чем могло заключаться это счастье после долгих месяцев такого "давления" и "политических угроз" в осажденном Белом Доме, что в один прекрасный день ему пришлось спрятаться, хотя и ненадолго, даже от д-ра Вейцмана. Для целей нашего повествования он сыграл свою роль и больше не нужен. Через полгода после самого счастливого момента его переизбрали президентом, а в момент, когда пишется эта книга, у него есть все данные прожить еще двадцать лет (Труман умер в 1972 г. в возрасте 88 лет - прим. перев) симпатичным бодрячком, на которого печальные последствия дел, связанных с его именем, явно производят столь же малое впечатление, как тихоокеанский циклон на прыгающую по волнам пробку. В 1956 году он удостоился чести войти в компанию тех, кому старинный Оксфордский университет присудил полезную степень, и лишь одна женщина-профессор возвысила одинокий и не встретивший поддержки голос против ее присуждения главе правительства, чье имя ассоциируется главным образом с атомным убийством Хиросимы и Нагасаки. После счастливого признания Труманом того, что произошло в Палестине между ноябрем 1947 и маем 1948 гг., дебаты в кругу "объединенных наций" потеряли значение, и доктор Вейцман (в письме к президенту Труману начисто отрицавший применение "неподобающего давления") стал энергично добиваться последующих признаний, чтобы поставить свое дело вне всяких сомнений. До него дошло, что в Лондоне Бевин "оказывал давление на британские доминионы... чтобы они отказали в признании", и он быстро показал, кто был большим специалистом по части оказания такого "давления". С исторической точки зрения, этот момент имел громадное значение, поскольку впервые выяснилось, что сионизм, внесший такой глубокий раскол в еврейство, сумел расколоть также и британскую империю, или содружество наций; чего ни одна угроза или опасность войны еще никогда не могли сделать, было достигнуто с помощью "непреодолимого давления на международную политику". Неожиданно оказалось, что Сион был господином положения в столь далеко отстоявших от центральной сцены столицах, как Оттава, Канберра, Кейп Таун и Веллингтон. Это доказывало наличие блестящей организации и синхронизации действий; в течение немногих десятилетий должны были быть осуществлены чудеса подпольной организации, чтобы можно было в решающий момент обеспечить полное подчинение ведущих политиков в Канаде, Австралии, Южной Африке и Новой Зеландии. Эти страны находились далеко от Палестины, у них не могло быть ни малейшего интереса в заложении мин новой мировой войны на Ближнем Востоке, а еврейское население в них было минимально. Тем не менее, покорность была проявлена без промедления; здесь действовала мировая сила.
  Не-английскому читателю нужно дать понять глубокое значение того, что произошло. Тесная связь межу британским островом и происшедшими из него заокеанскими странами, сколь бы она ни была неосязаемой и не основанной на принуждении, в часы опасности всегда являла собой силу непонятную и таинственную для внешнего наблюдателя. Приведем в качестве иллюстрации маленький пример: новозеландский бригадный генерал Джордж Клифтон рассказывает, что когда он попал в плен к немцам в Африке в 1941 году, его привели к фельдмаршалу Роммелю, который задал ему вопрос: За что вы, новозеландцы воюете? Это не ваша, а европейская война. Почему вы здесь, ради спорта? - Бригадир Клифтон был поражен необходимостью объяснять нечто столь же естественное для него, как сама жизнь: "Я понял, что фельдмаршал задал этот вопрос вполне серьезно; мне никогда раньше не приходилось выражать словами тот совершенно очевидный факт, что если Британия воюет, то мы воюем вместе с ней; я поднял руку с крепко сжатыми пальцами и сказал: Мы все держимся друг за друга. Если вы нападаете на Англию, вы нападаете также и на Новую Зеландию, и на Австралию, и на Канаду. Британское Содружество наций воюет совместно" (4).
  Это было совершенной правдой в том, что касалось народов, однако это уже перестало быть правдой в отношении ведущих политиков. Заговор, пришедший из местечковой России, нашел с их помощью слабые места в наших доспехах, а "давление" в Веллингтоне и прочих столицах было столь же сильным и эффективным, как и вокруг Белого Дома. В данном конкретном случае (Новой Зеландии) типичной для того времени фигурой среди группы еврейских илотов был премьер-министр Новой Зеландии, некий г-н Питер Фрезер. Редко у кого могло быть меньше оснований ненавидеть арабов, или хотя бы интересоваться ими, но он был их непримиримым врагом, став каким-то образом еще одним верным слугой сионизма. Происходя из нищей шотландской семьи, он отправился на другой конец света, найдя там славу и богатство, заразу сионизма он по-видимому подцепил в свои восприимчивые молодые годы в Лондоне, где она распространялась среди тщеславных молодых политиканов, и привез ее с собой в новое государство, так что еще десятилетиями спустя он прилагал всю свою энергию и власть на достигнутом им посту для уничтожения маленького безобидного народа в далекой Палестине. По его смерти в 1950 г. одна из сионистских газет писала: "Он был убежденным сионистом... Несмотря на свою большую занятость в качестве главы делегации своей страны на парижской ассамблее ООН, он уделял много времени и внимания палестинскому вопросу... сидя день за днем в Политическом комитете, когда обсуждался этот вопрос. Он ни на минуту не покидал комнаты заседаний; ни одна деталь не ускользнула от его внимания. ... Он был единственным премьер-министром в составе комитета и покинул его, как только палестинский вопрос получил свое разрешение. ... Неоднократно Питеру Фрезеру приходилось голосовать против Объединенного Королевства (Англии), но это его не смущало... Он был нашим верным другом до последнего дня своей жизни".
  Человек с подобного рода чуждыми амбициями в сердце наверняка не разделял взглядов бригадира Клифтона и его товарищей, а если бы генералу был известен образ мыслей его премьер-министра, то ему вероятно было бы трудно найти подходящий ответ на вопросы фельдмаршала Роммеля. Обнаружив столько интереса к сионизму, м-р Фрезер вряд ли был особо озабочен интересами собственной страны, и Новая Зеландия ввязалась в войну настолько мало подготовленной, что когда бригадир смог увидеть в 1941 году в Порт Саиде новозеландцев, уцелевших после боев в Греции и на Крите, то они были "исхудавшими, небритыми, измученными сражениями, многие из них были подавлены, и все были подавлены физически и морально, тяжело переживая потерю столь многих "добрых парней": мистер Фрезер нес немалую часть вины за это" (Клифтон). С таким главой правительства быстрое признание Новой Зеландией того, что было сделано в Палестине, было обеспечено, как бы мало все это ни касалось новозеландцев.
  Вернемся теперь к нашему доктору Вейцману. В Южной Африке, чтобы насолить Бевину, он обратился к давно известному читателям генералу Сматсу. По чистой случайности, автор настоящей книги в то время сам был в Южной Африке и, прочтя в газетах о прилете туда хорошо известного сионистского эмиссара, не сомневался в том, что должно было последовать. Выступая перед еврейской аудиторией, этот господин заявил, что "евреи не считают себя связанными какими-либо границами, которые установит для них ООН"; автор не помнит возражений против этого заявления, кроме как со стороны одного еврея, указавшего, что эти слова не сулят ничего хорошего для мира. Приняв этого воздушного посланца, генерал Сматс немедленно объявил о "признании"; быстрота, с которой он это сделал уступала темпам одних лишь Трумана и советского диктатора Сталина, действовавших в этом вопросе в полном согласии. Насколько помнится, это было последним политическим актом генерала, ибо через два дня он провалился на выборах. Известно, что его сын старался отговорить его от признания Израиля, указывая, что он потеряет на этом голоса избирателей, но Сматс этим советом пренебрег. С точки зрения избирательной тактики это, возможно, было правильным решением, поскольку его конкуренты несомненно были тоже готовы услужить сионистам, а арабских избирателей в Южной Африке не было.
  Авторитет генерала Сматса в британском Содружестве наций (как и его непопулярность среди большинства его бурских соотечественников) основывался исключительно на распространенном мнении, что он был создателем "англо-бурского примирения" после войны и патриотом "большой семьи" Британского Содружества. В одном только палестинском вопросе он предал остро нуждавшееся в поддержке и осаждаемое со всех сторон правительство в Лондоне, исполнив долг воинской дисциплины по отношению к другим хозяевам. Автор давно уже хотел встретиться с ним, что ему на этот раз удалось. Дни генерала подходили к концу, и вскоре он также исчезнет из нашего повествования, однако перед смертью он, как и д-р Вейцман, вдруг увидел пропасть, вырыть которую усердно помогал он сам: "В палестинской проблеме" - сказал он своему сыну в том же 1948 году - "у нашего порога стоит трагедия. ...Неудивительно, что Англии все это надоело до отказа. Провал в Палестине будет не одним только британским провалом. Другие страны тоже приложили к этому руку, в том числе Америка, и тоже испытали неудачу. Палестина... одна из величайших проблем в мире, которая может сыграть громадную роль в будущем нашего мира... Мы хотели, чтобы арабы и евреи сами справились с ней, но это нам не удастся. Большая сила идет в наступление, и Палестина лежит на ее пути". Это говорилось частным порядком, но отнюдь не публично: судя по всему, политики находят нужным носить маску, как клоуны в цирке. Подобно Труману, он без промедления сделал то, что от него требовал д-р Вейцман и даже еще в 1949 г., выступая также перед сионистской аудиторией, заявил что "счастлив соединить мое имя, по крайней мере с одним успешным делом в моей жизни". Одна за другой, страны британского Содружества повертывались к Лондону спиной. Д-р Вейцман записывает, что новозеландский представитель, сэр Карл Берендсен, "добился поддержки Австралии", а вслед за тем не преминули последовать и ведущие политики в Канаде. Когда британские доминионы выстроились вслед за Труманом и генералиссимусом Сталиным, то не посмели отстать и маленькие страны со своими "признаниями"; трудно было ожидать от них, что они станут нерешительно топтаться перед дверью, в которую устремились великие мира, и так "еврейское государство" оформилось "де-факто", причем единственным фактом была резня в Дейр-Ясине. Вейцман стал президентом нового государства, но для нас теперь настало время распрощаться с ним. Со сцены уходит и он, после бурной пятидесятилетней деятельности, в основном заговорщической, в которой он принудил к капитуляции всех политических лидеров Запада, оставив упомянутую Сматсом "трагедию", как подкидыша на пороге чужого дома. Трудно отыскать более захватывающую биографию и возможно, что другому автору удастся описать ее в героических тонах. Автору этих строк она представляется исполненной разрушительных целей, а сам доктор Вейцман, достигший триумфа лишь на закате своих дней, убедился в том, что и триумф может быть весьма горькой, часто смертельной чашей.
  Этот вывод напрашивается из его книги, последняя часть которой читается с захватывающим интересом. Она вышла в 1949 году, а следовательно могла бы довести свое повествование, по крайней мере, до того момента, который вписывается в настоящем труде. Он этого не сделал, закончив 1947 годом, - спрашивается, почему? Ответ довольно ясен: в 1946 г. он предостерегал Всемирную сионистскую организацию против "террора", указав на "пропасть", в которую должно было завести "древнее зло", после чего он был смещен. Затем он стал президентом нового государства, порожденного именно этим террором. По-видимому он хотел оставить еврейству письменное доказательство своих предостережений, но не мог заставить себя осудить акты террора и убийств, в которых родилось новое государство, а поэтому сделал вид, будто он закончил рукопись ранее этих событий. Датой окончания своего труда Вейцман поставил 30 ноября 1947 г. - день, последовавший за его триумфом в Лейк Саксес, когда президент Труман по его требованию позвонил американской делегации, чтобы она голосовала за раздел Палестины. Видимо, ему хотелось, чтобы книга на этой ноте и закончилась. Вскоре последовала попытка изменения американской политики и те события, против которых он предостерегал, а поскольку его книга вышла лишь в 1949 году, у него было еще достаточно времени, чтобы выразить свое мнение о них. Однако, он ограничился одним только эпилогом, в котором не нашел нужным даже упомянуть решающее дело в Дейр-Ясине - презрительный ответ сионистских "активистов" на его предостережения. Он далее отметил, будто бы этот эпилог был закончен в августе 1948 года, что также избавило его от необходимости упомянуть следующий решающий акт сионистского терроризма, а именно убийство графа Бернадотта в сентябре 1948 г. Видно, у доктора Вейцмана душа ушла в пятки, когда он увидел, что отождествил себя с резней и с убийством, приняв и сохранив президентство в новом государстве.
  Тем большее значение приобретают сделанные им раньше предупреждения, которые он мог бы вычеркнуть перед выходом книги в свет. Например, он бросает сионистским террористам (в чьи руки он отдал будущее Палестины и даже много больше) обвинение, что они "принуждают самого Господа Бога" к выполнению их решений. Именно это и было ересью сионизма и всех, кто ему способствовал, будь то евреи или не-евреи с самого начала, и самого д-ра Вейцмана более, чем кого-либо иного. Он писал далее: "террористические группы в Палестине представляли собой серьезную опасность для всего будущего еврейского государства; фактически их повеление граничило с анархией". Оно было анархией, а не только граничило с ней, и деятельность всей жизни доктора Вейцмана была анархической. Даже и в этих обвинениях он вовсе не руководствовался нравственным отвращением; он осуждал не разрушительную природу анархии, как таковую, а лишь ее нецелесообразность, "потому что у евреев живут заложники во всем мире".
  На следующий день после своего триумфа в Лейк Саксес он вернулся к своей новой теме: "Нельзя иметь один закон для евреев и другой для арабов... Надо дать арабам уверенность в том, что решение ООН окончательно, и что евреи не посягнут на территории за теми границами, которые им отведены. Эти опасения живут в сердцах многих арабов, и этим страхам должен быть положен конец во всех отношениях... Они должны убедиться в том, что их братья внутри еврейского государства пользуются теми же правами, что и еврейские граждане... Мы не должны поклоняться иным богам. Пророки всегда наказывали еврейский народ самым строгим образом за такие поползновения, и когда бы он ни отвращался в язычество, строгий бог Израиля его наказывал... Я не сомневаюсь в том, что весь мир будет судить еврейское государство по его отношению к арабам". - Хорошо сказано! Доктор Вейцман надевает тут облачение израильского пророка, а может быть и корону датского короля Кнута, приказавшего отступить волнам моря. В дни опубликования этих возвышенных словес арабов уже изгнали с их родной земли, евреи "посягнули" на территории далеко за пределами "рекомендованных" им границ, арабы не только не пользовались "правами еврейских граждан", но превратились в нищих и бездомных беженцев. Д-р Вейцман делает вид, будто ему все это неизвестно; он не хочет видеть того, что произошло, и говорит, что лучше было бы этого не делать. Даже в политике трудно перещеголять подобный образец публичного лицемерия! Остается предположить, что он не в состоянии был набраться мужества для критики совершенного, но на пороге смерти хотел все же указать на последствия; те самые последствия, к которым с самого начала должен был привести труд всей его жизни, если он хотел иметь успех. Под конец он рявкнул было "задний ход!", но никто его даже и не слышал.
  Человек, калибром побольше Вейцмана, испустил крик ужаса при виде содеянного, связав последствия с делами, которые он не побоялся назвать по имени. Д-р Иуда Магнес был прямым продолжателем древних израильских обличителей. Родившись в Америке в 1877 г., он, как и д-р Вейцман, посвятил свою жизнь сионизму, но в совершенно ином духе. Он был религиозным сионистом, не политическим, и не намерен был "принуждать Господа Бога". С самого начала он трудился над созданием двухнационального арабско-еврейского государства, обличая сионистский шовинизм с его самых первых шагов. Он стал ректором Еврейского университета в Иерусалиме в 1925 г., после того, как в 1918 г. он резко выступил против помпезной церемонии его заложения Вейцманом. В 1935 году он стал президентом университета, и в 1948 году находился в Иерусалиме. Он был потрясен, увидев возрождение "древнего зла под новой, отвратительной личиной", и оставил предсмертное послание с резким осуждением как сионистов, так и западных политиков: "Нельзя пользоваться беженцами, как козырем в руках политиков. Плачевно, даже просто невероятно, что после всего перенесенного в Европе евреями, на Святой Земле рождается проблема арабских перемещенных лиц". Смерть постигла его немедленно же после этих слов, и автору не удалось выяснить ее обстоятельств; сообщения об этом в еврейской литературе весьма туманны и напоминают то, что писалось о коллапсе и неожиданной смерти Теодора Герцля. В предисловии к книге раввина Эльмера Бергера, например, говорится, что он "умер от разбитого сердца" - диагноз довольно сомнительный, как с медицинской, так и с криминалистической точки зрения.
  В лице д-ра Магнеса еще один еврейский миротворец присоединился к той группе чувствовавших ответственность людей, которые в течение 50 лет старались освободить Запад (и самих евреев) из тисков талмудистского заговора из России. Он вызвал к жизни существующую и в настоящее время т.н. Ассоциацию Игуд, все еще говорящую его словами, и даже из Иерусалима. В ее органе "Нер" писалось в декабре 1955 г.: "В конце концов, нам придется признать правду: мы не имеем вообще никакого принципиального права мешать возвращению арабских беженцев на их родную землю... К чему должна стремиться Игуд? К тому, чтобы превратить эту вечную бочку с порохом (т.е. государство Израиль, по словам премьер-министра Пинки Лавона) в место мирного сожительства. Каким оружием намерен пользоваться Игуд? Оружием правды... Мы не имели права занимать арабский дом, не заплатив за него; то же относится и к полям и рощам, к складам и фабрикам. Мы не имели ни малейшего права на колонизацию и на осуществление сионизма за чужой счет. Это - грабеж, это - бандитизм. ... Мы снова один из очень богатых народов, но мы не стыдимся грабить собственность нищих феллахов".
  В настоящий момент все это - лишь едва слышный голос в еврействе, и кстати то же было сказано и Альбертом Эйнштейном: "Мое понимание существа и природы иудаизма отвергает идею еврейского государства с границами, армией и светской властью, сколь бы малой она ни была; боюсь, что от этого пострадает внутренняя сущность иудаизма" (1950). Но этот слабый голос - единственная надежда на спасение еврейства от хазарского сионизма. В наши дни, однако, более вероятно, хотя и не неизбежно, что это спасение придет лишь после окончательных потрясений, в которые бессмысленная палестинская авантюра заводит западное человечество, а вместе с ним и евреев.
  Остается отметить еще одну подробность создания "де-факто" сионистского государства, а именно то, что оно явилось детищем революции. Революция позволила евреям "стать большинством в Палестине", как этого желали британские авторы декларации Бальфура 1917 года; иного пути к изменению положения в Палестине не существовало, поскольку нигде на Западе невозможно было найти достаточно евреев для переселения в нее. Это массовое переселение можно было осуществить исключительно с помощью тех восточных евреев, которые столетиями привыкли подчиняться талмудистскому режиму, и выше было показано, какими методами это переселение было достигнуто. Израильская статистика 1951 г. показала, что созданное к тому времени "большинство" (около 1, 4 млн. евреев) состояло из более чем миллиона (1.061.000) родившихся в других краях иммигрантов, а из них 577.000 прибыли из коммунистических стран за "железным занавесом", где ни один не-еврей не мог даже переехать из одного города в другой без полицейского и иных разрешений. Из прочих 484.000 чел. большинство были северо-африканские или азиатские евреи, приехавшие после создания государства Израиль и не принимавшие участия в насильственной экспроприации чужой земли.
  Ее захватчиками были, следовательно, восточные евреи татарско-монгольского происхождения, но численный перевес сам по себе еще не мог обеспечить успеха, нужно было еще иметь оружие. Как мы помним, во время войны генерал Уэвелл сообщил Черчиллю, что евреи "разобьют арабов", если им это только будет разрешено, и очевидно он основывал свою оценку положения на имевшейся в его распоряжении информации о том вооружении, которое было накоплено сионистами. К тому времени это могло быть только английским или американским вооружением, нелегально добытым со складов союзных армий, оперировавших в северной Африке и на Ближнем Востоке (на что политики в Лондоне и Вашингтоне явно смотрели сквозь пальцы, если не давали на то открытого разрешения). Хотя генерал Уэвелл в конечном итоге и оказался прав, но к тому времени он переоценивал силы сионистов, недооценивая силу арабского сопротивления, ибо свою последующую победу сионисты приписывали вовсе не приобретенному ими западному вооружению. Наоборот, они считали, что своей победой в шестимесячной борьбе (между голосованием в ООН за "раздел" и Дейр-Ясином) они были обязаны коммунистическому вооружению. Железный занавес, приподнявшийся для пропуска захватчиков в Палестину, поднялся еще раз, чтобы доставить им оружие в достаточном количестве.
  Это было первым следствием отданного генералом Эйзенхауэром по указанию Рузвельта приказал остановить союзное наступление на линии к Западу от Берлина-Вены, отдав Чехословакию в руки советчиков; вооружение для сионистов было поставлено из этой захваченной Советами страны, где военный концерн Шкода в результате политики союзников перешел из нацистских в коммунистические руки. Немногим позже признания Труманом сионистского государства в газете "Нью-Йорк Геральд Трибюн" было опубликовано следующее сообщение из Израиля: "Престиж советской России стоит во всех политических фракциях (Израиля) необычайно высоко. Благодаря своей неизменной поддержке Израиля в ООН, Советский Союз создал себе верных сторонников среди левых, умеренных и правых элементов. Еще большее значение для нового государства, борющегося за свое существование, имел тот малоизвестный факт, что Россия дала практическую помощь в тот момент, когда в ней была наибольшая нужда... Россия открыла свои склады вооружения Израилю. Самые существенные и вероятно самые большие массовые закупки вооружения евреи смогли сделать у советского сателлита - Чехословакии. Поставки чехословацкого вооружения, прибывшие в Израиль в критический период войны, сыграли решающую роль... На параде еврейских частей по улице Алленби в Тель-Авиве на прошлой неделе на плечах израильской пехоты красовались новенькие чехословацкие винтовки" (5.8.1948).
  К этому времени вся сионистская и управляемая сионистами печать на Западе как по команде перешла к приравниванию "антикомунизма" к "антисемитизму"; все знают, что любое указание на еврейское происхождение коммунизма и его руководства давно уже обличалось, как характерная черта антисемитов. Чикагская еврейская газета "Сентинель" (Часовой), например, писала уже в июне 1944 года: "Нам хорошо известно, чем в действительности является анти-советизм... Приходилось ли вам когда-либо встречать во всем мире антисемитов, которые не были бы одновременно и антикоммунистами?... Мы знаем наших врагов. Давайте наконец признаем и наших настоящих друзей, "советский народ". В день первого мая в школах нового государства развевались красные флаги революции и распевался "Интернационал": открытое признание родственной близости с революцией, если не ее прямого отцовства. В январе 1950 г. корреспондент лондонского "Таймса" в Тель-Авиве сообщал, что Чехословакия продолжала быть источником снабжения вооружения для сионистского государства.
  Таково было рождение "Израиля" и беды, причиненные им другим. На свете еще не было другого незаконнорожденного политического отпрыска, у которого было бы столько крестных отцов. "Признания" сыпались с неба, миротворцы повсюду отвергались. Бевин оставался еще недолгие годы на своем посту, подав затем в отставку; смерть не заставила долго ждать и его. От генерала Маршалла и Форрестола отделались при первой возможности, показав остальным, что выполнять свой долг и принимать свои обязанности всерьез - дело опасное. Не прошло и нескольких недель, как новое государство сделало еще один шаг в сторону "пропасти", раскрывшейся в результате активности "древнего зла". "Объединенные нации", примирившиеся с завершенным разделом Европы и рекомендовавшие такой же раздел Палестины, проявили запоздалую заботу о мире, послав шведского графа Фольке Бернадотта в качестве посредника между враждующими лагерями в Палестине. Граф Бернадотт с давних пор посвятил себя делу смягчения человеческих страданий в мире, сделав особенно много для спасения и помощи еврейским жертвам во время Второй мировой войны. Трудясь под знаком креста (Красного), он был убит на том самом месте, где крест впервые стал символом веры и надежды. Трудно представить себе что-либо более варварское, чем убийство посредника и миротворца одной из враждующих партий; в первые же четыре месяца своего существования сионистское государство вписало и этот символический акт в список своих преступлений.
  Граф Бенадотт вел при жизни дневник (как и Форрестол), опубликованный после его смерти. В нем содержится запись, что приняв на себя миссию примирения, он встретился в Лондоне с Наумом Гольдманом, в то время вице-президентом Еврейского агентства и представителем сионистского государства, который сказал ему, что "государство Израиль в состоянии теперь принять на себя полную ответственность за Банду Звезды (стерн ганг) и членов (террористической организации) Иргун". Это были как-раз те банды убийц, чье преступление в Дейр-Ясине очистило сионистам территорию Палестины, получив затем молчаливое "признание" Западом; те самые "активисты", против которых Вейцман предостерегал сионистский конгресс уже в 1946 году. Дейр-Ясин показал, что они могли с помощью обдуманных актов террора изменять ход мировых событий безотносительно к тому, что говорилось на эту тему сионистскими политиками, западными политическими деятелями, или "объединенными нациями".
  Этими возможностями они продолжают обладать и в 1956 г. (год написания настоящей книги - прим. перев.) и будут обладать и в дальнейшем. Они в любую минуту в состоянии ввергнуть весь мир в новую войну, ибо их водворили в наиболее легко воспламеняющемся месте в мире, справедливо охарактеризованном государственным секретарем США, министром иностранных дел Англии и самим сионистским премьером, как "пороховая бочка". До того дня, когда д-р Наум Гольдман сделал графу Бернадотту цитированное выше сообщение, поддерживалась иллюзия, будто они стояли за пределами контроля со стороны "ответственных" сионистских лидеров, якобы осуждавших их методы. Заверение Гольдмана по-видимому имело целью убедить графа Бернадотта в том, что его посредничество не будет нарушено актами вроде Дейр-Ясина. После этого террористы убили самого Бернадотта, а впоследствии (как мы покажем позже) израильское правительство приняло на себя ответственность и за террористов, и за их преступление.
  После успокоительных заверений Гольдмана, граф Бернадотт отправился восстанавливать мир. В Египте он встретился с премьер-министром Нокраши-пашой, сказавшим ему, что "в еврейской экономической мощи не может быть сомнений, поскольку они контролируют народное хозяйство многих стран, включая Соединенные Штаты, Англию, Францию, сам Египет и вероятно также и Швецию" (этого последнего граф Бернадотт также не нашел нужным оспорить). Нокраши-паша добавил, что и арабы не рассчитывают избежать этого господства. Однако, еврейское экономическое господство в Палестине - это одно дело; с чем арабы не намерены примириться и против чего они будут бороться, это - попытка основать с помощью насилия и терроризма, и с помощью международного сионизма, сионистское государство, основанное на принуждении. Король Фарук заявил Бернадотту в свою очередь, что если война будет продолжаться, то она превратится в третью мировую войну. Граф Бернадотт согласился и с этим, сказав, что именно поэтому он и принял на себя роль посредника в Палестине. Он указал также, что во время войны ему "удалось спасти около 20.000 человек, среди них многих евреев; я лично руководил этой задачей". Очевидно он полагал, что заслужит этим уважение с сионистской стороны, однако он жестоко ошибся. В течение немногих дней (9 июня 1948 г.) ему удалось уговорить арабов согласиться на перемирие без предварительных условий, однако немедленно же последовали яростные нападки на него сионистов за то, что он "вынудил евреев к перемирию". "Мне стало ясным, в какое опасное положение я попал... хорошее отношение ко мне не преминет превратиться в подозрительность и враждебность, если в качестве посредника я не буду прежде всего принимать во внимание интересов еврейской стороны, а буду стараться найти беспристрастное и справедливое решение вопроса".
  Вскоре еврейская военно-террористическая организация "Иргун" (за которую сионистское правительство словами Гольдмана в Лондоне приняло на себя "полную ответственность") нарушило заключенное перемирие, высадив в период 18-30 июня 1948 г. войска и оружие на арабской территории. Граф Бернадотт и сопровождающие его наблюдатели "не были в состоянии установить количество высаженных солдат Иргуна или выгруженного военного снаряжения", потому что сионистское правительство не разрешило им прибыть на место действий. В первые недели июля "еврейская печать начала яростные нападки против меня". В ход была пущена клевета (как и против Форрестола), и заслуги Бернадотта по спасению евреев во время войны были вывернуты наизнанку; печатались инсинуации, будто его переговоры под конец войны с начальником Гестапо Гиммлером об освобождении евреев из лагерей носили сомнительный характер. "Поношения по моему адресу" (намекалось, что граф Бернадотт был "нацистом") "были большой несправедливостью, поскольку благодаря моим стараниям были спасены около 10.000 евреев". Все это имело для сионистов так же мало значения, как в свое время попытки Александра II и его министров "улучшить условия жизни евреев"; беспристрастность была тем смертным грехом, который совершил Бернадотт. В период между 19 июня и 12 августа 1948 г. ему пришлось неоднократно оказывать сионистскому военному губернатору Иерусалима, д-ру Джозефу, что согласно сообщениям его наблюдателей, "наиболее агрессивной стороной в Иерусалиме были евреи". 16 сентября, на своем историческом пути миротворца "в Иерусалим" (заглавие его книги), граф Бернадотт подписал свой смертный приговор; в этот день он послал свой отчет, как посредника, с острова Родос по адресу ООН, и не прошло и суток, как он был убит.
  Причины убийства заключались в его предложениях. Он принял установление "де-факто" сионистского государства, но исходя из этого, пытался примирить и умиротворить обе стороны беспристрастными предложениями, столь справедливыми по отношению к любой стороне, насколько это позволяли обстоятельства. Его главной заботой было арабское население, изгнанное после погрома в Дейр-Ясине из родных мест и скученное в беженских лагерях за пределами границ Израиля. Никто на Западе до тех пор еще не пытался им помочь, а у Бернадотта еще свежи были воспоминания об удачном спасении многих тысяч евреев из-под Гитлера. Его предложения сводились к следующему: 1) границы Израиля должны быть установлены согласно рекомендациям" ООН от 29 ноября 1947 г., район Негев
  а должен оставаться арабской территорией, а Объединенные Нации должны обеспечить неприкосновенность этих границ; 2) Иерусалим должен быть интернационализирован (что также предусматривалось "рекомендациями") под контролем ООН; 3) Объединенные Нации должны "подтвердить и обеспечить" право арабских беженцев вернуться в родные места.
  Отправив свой отчет 16-го сентября 1948 г. по назначению, граф Бернадотт прилетел на следующий день, т.е. задолго до того, как его предложения могли быть получены в Нью-Йорке, в Иерусалим. Он ехал со своей группой, невооруженные и без всякой охраны к дому губернатора, когда их автомобиль был остановлен ставшим поперек дороги сионистским джипом. Время и пути их передвижений были явно известны столь же хорошо, как и содержание отчета графа Бернадотта; из джипа выскочили трое, подбежали к его автомобилю, и очередями из автоматов убили его и начальника группы наблюдателей, французского полковника Серо. Пережившие это покушение члены сообщили в послесловии к дневнику графа Бернадотта о подробностях убийства. Не остается никаких сомнений в его тщательной подготовке и точном исполнении, как и в том, кто был его организатором. Убийцы скрылись без малейших помех, двое с тем же джипом, третий пешком. Ни один из них не был ни найден, ни обвинен; согласно одному из заслуживающих доверия описаний убийства, трое убийц сели в ожидавший их самолет, доставивший их в Чехословакию. В последующем расследовании, которое вынуждена была провести израильская сторона, было отмечено:
  "Проведенное убийство и сопровождавшая его подготовка указывают на следующее: 1) ясное решение убить графа Бернадотта и выработку детального плана проведения убийства; 2) сложную организацию шпионажа, способную проследить передвижения графа во время его пребывания в Иерусалиме, что позволило руководителям операции назначить ему точное время и место; 3) опытных в подобного рода действиях людей, или же получивших для этого подготовку заблаговременно; 4) наличие нужного вида оружия и средств связи, как и безопасного места, чтобы спрятать убийц; 5) опытного начальника, ответственного за выполнение операции".
  За подобного рода публику новое государство, как мы видели, приняли "полную ответственность". Три дня спустя французское агентство печати получило письмо с выражением сожаления за убийство полковника Серо, по ошибке принятого за начальника штаба посредника, шведского генерала Лундстрема, названного "антисемитом" (генерал Лундстрем сидел на другом месте того же автомобиля). Письмо было подписано "Хазит Моледет": в отчете израильской полиции, проводившей расследование, значится, что это было названием тайной террористической группы внутри организации "Банда Звезды".
  Генерал Лундстрем опубликовал на следующий день (18 сентября) заявление, что "эти преднамеренные убийства двух высокопоставленных международных должностных лиц представляют собой тягчайшее нарушение перемирия, являясь черной страницей палестинской истории, за что Объединенные Нации потребуют полного отчета". Никаких подобного рода требований от ООН ожидать не приходилось, поскольку они (как это было нами показано) реагируют на одно только закулисное давление. Никаких собственных норм нравственности они не имеют (или, по крайней мере, не имели в то время; никто не может гарантировать от чудесных изменений в будущем); они представляют собой говорящую куклу со скрытым механизмом, для которой убийство ее посредника на Ближнем Востоке было столь же безразлично, как правительствам в Вашингтоне и Лондоне были безразличны клеветническая облава на Форрестола или убийство лорда Мойна. Они игнорировали предложения посредника; сионисты забрали себе ту территорию, какую желали, включая Негев, не допустили возвращения арабов, и объявили, что интернационализации Иерусалима они не допустят - они продолжают оставаться в этих вопросах столь же непреклонными сегодня, восемь лет спустя, как и тогда (теперь Иерусалим уже скоро 20 лет как захвачен Израилем и объявлен его столицей - прим. перев.) газеты во всем мире напечатали редакционные статьи по поводу убийства Бернадотта в их обычном стиле, по-видимому заранее заготовленном для подобных случаев ("неисчислимый вред, причиненный делу сионизма..."), а затем возобновили ежедневные поношения всех, кто выступал за арабов, как "антисемитов". Лондонский "Таймс" нашел даже, что в его смерти Бернадотт был повинен сам: предложение интернационализировать Иерусалим "несомненно подстрекнуло евреев убить графа Бернадотта", а в обычном понимании слово "подстрекать" включает в себя собственную вину.
  Четыре месяца спустя два агента "Банды Звезды", по имени Елин и Шмулевич, были приговорены в Израиле к 8 и 5 годам заключения в связи с убийством, причем председатель особого суда, зачитывая приговор, отметил, что "нет доказательства того, что приказ об убийстве был отдан руководством организации". Согласно сообщению Еврейского Телеграфного Агентства оба обвиняемых едва обращали внимание на судопроизводство, зная, что государственный совет должен был объявить декрет о всеобщей амнистии". Через несколько часов после осуждения их выпустили на свободу, после чего их в триумфальном порядке привезли на большой митинг. "Главнокомандующий" иргунской банды, некий г-н Менахем Бегин, несколько лет спустя в столь же "триумфальном порядке" совершил турне по западным странам, причем например в Монтреале его приветствовал "почетный караул монтреальской полиции во главе с раввинами, несшими свитки Торы" (согласно сообщению южноафриканской еврейской газеты "Джуиш Геральд"). Выступая в Тель-Авиве во время предвыборной кампании в 1950 г., Бегин приписал себе немалое участие в основании сионистского государства с помощью дела в Дейр-Ясине; он сообщил также, что "Иргун" в свое время "захватил Яффу", которую правительственная партия якобы "была готова отдать арабам". Дословно он заявил:
  "Другим вкладом Иргуна в общее дело был Дейр-Ясин, заставивший арабов покинуть страну, освободив место для новых пришельцев. Без Дейр-Ясина и последовавшего изгнания арабов нынешнее правительство не смогло бы принять в стране и десятой части иммигрантов". В последующие годы, вплоть до настоящего времени, Бегин продолжал свои кровожадные выпады против соседних арабских государств. Еврейская газета "Зионист рекорд" в Иоганнесбурге (Южная Африка) писала 20 августа 1954 г.: "БЕГИН ПРИЗЫВАЕТ К ВОЙНЕ Иерусалим. "Будем нападать на арабов, разбивать одно слабое место за другим, сокрушать один фронт за другим, пока не будет обеспечена полная победа" ... Таково было содержание выступления лидера партии Херут, Менахема Бегина, на прошлой неделе в Иерусалиме он говорил с балкона гостиницы, выходившего на площадь Сиона, где собралось несколько тысяч человек. "Наши потери в этих действиях будут немалыми, но во всяком случае они будут меньшими, чем в сражении против объединенных арабских армий" - заявил Бегин - "сегодня наша армия обороны уже сильнее, чем все армии арабов вместе... Моисею понадобилось десять ударов, чтобы вывести израилитов из Египта; мы можем одним ударом выгнать египтян из Израиля" - сказал Бегин, имея в виду полосу Газа" (5). Для арабских стран наличие у них палестинских беженцев служило постоянным напоминанием о Дейр-Ясине и зловещем значении слов Бегина. В течение пяти лет официально делалось вид, будто в Дейр-Ясине действовали "террористы", не имеющие задания от правительственных властей. Однако, в апреле 1953 г. четыре члена Иргуна, получившие в Дейр-Ясине ранения, потребовали компенсации. Израильское министерство безопасности отказало было в удовлетворении этого требования на том основании, что для нападения в свое время "не было дано задания", в ответ на что командующий Иргуном предъявил письменный приказ официальной главной квартирой сионистов в Иерусалиме, в котором содержалось предписание о нападении. Подписавший в свое время этот приказ был в момент его опубликования израильским посланником в Бразилии.
  В Нью-Йорке, где находилась главная квартира ООН, имелись веские причины для замалчивания требований о расследовании убийства Бернадотта. В момент убийства Америка стояла перед президентскими выборами, предвыборная кампания была на полном ходу, и оба кандидата (Труман и Дьюи) считали сионистские голоса решающими для своего успеха. Оба они соперничали за поддержку сионистов, а Палестина была от Нью-Йорка далеко. Труман представлялся более желательным кандидатом, поскольку он осуществил американское признание нового государства, объявив его "самым счастливым днем" своей жизни; в другой раз он даже объявил, что это признание руководствовалось "высочайшими гуманитарными целями". Через несколько недель, после иерусалимского убийства Труман был избран, а на Новый Год он подарил служащим Белого Дома закладки для книг с надписью "я предпочитаю мир посту президента".
  К 1948 году выборная стратегия, выработанная "полковником" Хаузом в 1910 году, была усовершенствована в точный инструмент в руках сионистского интернационала с главным рычагом в штате Нью-Йорк. Век механизации и делячества обогатили английский язык новым глаголом "подстраивать" (to rig). Специалисты "подстраивают" механизмы, например игральные автоматы; Ванька бросает в щелку монету, полагая, что машина работает по закону вероятности и что если ему повезет, то все ее содержание окажется у него в кармане. В действительности же машина подстроена так, что точная часть всех поступлений автоматически откладывается в пользу игорного синдиката (от 80 до 90 %), а Ваньке достается остаток, и то в маленьких порциях. "Подстраивание" американской избирательной системы - определяющий фактор в политических событиях 20-го века. Механизм, вначале созданный, чтобы дать американскому Ваньке возможность высказать свое мнение о политике и партиях, "подстроен до такой степени совершенства, почти исключающей ошибки, что никакого решающего голоса в делах страны он вообще не имеет; безразлично какую монету и в какую щелку он бросит - выигрывает всегда правящий "синдикат".
  Похоже, что с самого начала избирательная система была разработана так, чтобы облегчить работу всякого рода "чуждым влияниям", т.е. организованному подпольно меньшинству, ставящему себе целью диктовать правительственную политику Соединенных Штатов (6). Выборы висят в воздухе беспрерывно; выборы в Конгресс через каждые два года, президентские - каждые четыре. Не успеют Конгресс или президент быть избранными, как "группы влияния" начинают обрабатывать кандидата на следующие выборы. Партийные организаторы начинают подготовлять следующие сражения, а будущие сенаторы, конгрессмены и президенты начинают чувствовать соответствующее "давление" и на него реагировать. Не дается ни минуты передышки, в которую могла бы утвердиться мало-мальски здравомыслящая политика, освободившись от мертвой хватки интересов, далеко не тождественных с истинными интересами страны или ее населения. Позже будет показано, как в 1953 году даже простые выборы мэра города Нью-Йорка имели своим следствием внезапную и радикальную перемену в государственной политике Америки по вопросу о "поддержке Израиля". Усиление "давления" в эти периодически повторяющиеся моменты и непрекращающиеся "напоминания" носителям власти в Конгрессе или в Белом Доме со стороны партийных боссов приводят к акробатическим трюкам, ставящим наголову всю политику, вырабатываемую ответственными за нее министерствах.
  В этих условиях новое государство, созданное в Палестине в 1948 году, никогда не может стать нормальным "государством" в любом смысле этого слова, известном человеческой истории. Оно представляет собой форпост всемирной организации, простирающей свое влияние на все правительства, парламенты и министерства иностранных дел в западном мире (в первую очередь в Соединенных Штатах, самом мощном государстве в мире в 1950-е годы), чья главная функция - осуществлять контроль над американской республикой, а вовсе не играть роль "родины" для евреев всего мира. Последствием этого положения является все большее втягивание Америки во взрывчатую ситуацию на Ближнем Востоке, созданную искусственно и чреватую опасностью новой мировой войны.
  В 1948 году, через 31 год после первой победы двойного заговора (декларация Бальфура и большевистская революция), было основано сионистское государство. Застрельщику его "признания", Труману, все его ответственные сотрудники указывали, что террористический раздел Палестины методами Дейр-Ясина приведет к третьей мировой войне; все ведущие западные политики получили подобный же совет и информацию со стороны их ответственных советников. Ни у кого из ведущих политиков мира не могло быть сомнений в том, какие формы примет будущее в результате их поддержки сионизма, и их официальные выступления перед общественностью не могли отражать их личных взглядов или убеждений. Американские политики сороковых и пятидесятых годов явно были, как в свое время г-да Леопольд Эмери и Уинстон Черчилль, в плену навязчивой идеи, что по каким-то никогда не объясненным ими причинам политика в одном только этом вопросе не подлежит изменениям. Ни этот плен лондонского и вашингтонского правительства, ни то, у кого они сидят пленниками, не осознается в наше время (1956 год) ни американским, ни английским народом, хотя в массах растет беспокойство по поводу явной опасности новой мировой войны, могущей начаться на Ближнем Востоке и распространиться оттуда на весь мир. Во многих частях прочего мира создавшееся положение уже давно было замечено. В 20-х годах, например, кашмирский магараджа задал сэру Артуру Лотиану (как этот дипломат пишет в своих воспоминаниях) вопрос, "зачем британское правительство устанавливает в Индии то, что он назвал "иегуди на радж" (господство евреев). Я возразил против такой формулировки, но магараджа настаивал, указав, что вице-король Индии, лорд Рединг - еврей, британский статс-секретарь в Индии, Эдвин Монтегю - еврей, что евреем был и верховный комиссар, сэр Вильям Мейер, и спросив, какие доказательства мне еще нужны?" Так индийский магараджа на другом конце света ясно видел уже 30 лет тому назад истинное положение вещей, создавшееся в западном мире. Ранее мы уже цитировали заявление египетского премьер-министра графу Бернадотту о том, что "еврейская экономическая мощь контролирует хозяйственные системы... Соединенных Штатов, Англии, Франции, самого Египта...". За прошедшие с тех пор годы руководители арабских государств открыто и неоднократно указывали, что американское правительство стало простым орудием сионистских устремлений, подтверждая это в качестве доказательства собственным опытом.
  Далеко на другом конце света чувствовались другие последствия "подстройки" избирательной машины в Нью-Йорке: поддержка мировой революции. Китайский лидер Чан Кай-ши был подобными же зигзагами в американской государственной политике изгнан с азиатского континента (на котором с американской помощью водворился коммунизм) на остров Формозу (Тайвань). Известный американский радио-комментатор Текс Мак Крери посетил его там, сообщив затем миллионам радиослушателей в Америке: "Я корчился от стыда, когда мне было сказано, что Америке можно доверять только в течение 18 месяцев между выборами".
  Контроль над американской государственной политикой путем контроля над избирательной машиной привел в 1952 году к апогею талмудистской мести, на этот раз над той частью побежденной Германии, которая была после раздела Европы оставлена "свободной": эту половину Германии заставили платить дань сионистскому государству, существование которого началось лишь через три года после поражения Германии во второй мировой войне! Западные союзные победители пытались выжать такую же дань ("репарации") после первой мировой войны, но не сумели: то, что было выжато, стояло лишь на бумаге, будучи покрыто американскими и английскими займами. После второй войны мировая революция выжала дань из восточной Германии, попросту ограбив ее. Западные державы не требовали "репараций" для себя, но потребовали их для Сиона. К тому времени тревожные донесения ответственных лиц на Ближнем Востоке стали чувствоваться и в Госдепартаменте, которому неустанно напоминалось, что семь арабских государств не признали черное дело 1948 года, что они считали себя по-прежнему в состоянии войны с захватническим государством, и что оружие, применявшееся против них, они считали оплаченным Соединенными Штатами. Тогда родилась идея заставить "свободную" часть Германии платить через несколько лет по окончании войны "репарации" государству, которого во время войны даже еще и не существовало; так можно было продолжать откармливать новое государство, затемнив в то же время источники снабжения. Эта идея долго вынашивалась за кулисами, получив затем (совершенно как приговор и казни в Нюрнберге) неожиданное символическое осуществление накануне священных дней еврейского Нового Года в 1952 г. (или, как писал нью-йоркский еженедельник "Тайм", в последнюю неделю еврейского года 5711"). Это событие, разумеется, стало центральной темой последующих еврейских празднеств, и одна из еврейских газет писала: "Это был наилучший новогодний подарок, какой мы могли себе представить".
  Канцлер оккупированной западной Германии, Конрад Аденауэр, "бледный как мел", по описанию газет, сообщил Бундестагу в Бонне о "необходимости морального и материального возмещения". Его министр юстиции, д-р Делер, выступая в Кобурге, выразил то же иначе: "Соглашение с Израилем было заключено по желанию американцев, потому что Соединенные Штаты, учитывая настроения в арабских странах, не могут продолжать поддерживать государство Израиль в той же форме, как до сих пор". Предстояли очередные президентские выборы в Америке, и правительство США принудило правительство западной Германии к уплате Израилю 822 миллионов долларов в течение 12-14 лет, главным образом в товарах германской промышленности. Результаты этой трансакции разительно напоминают описание в книге Штегелина о "Каббале" окончательного еврейского торжества по пришествии Мессии: "Давайте посмотрим, как евреи будут жить в их древней стране под управлением Мессии. Прежде всего, чужие народы, которым они еще разрешат существовать, будут строить им дома и города, пахать землю и сажать виноград, и все это без всякой оплаты их трудов". Картина лишь немногим отличается от того, что навязано английским, американским и немецким налогоплательщикам под различными формами принуждения (скрытыми в первых двух случаях и открытыми в последнем) в виде уплаты дани сионизму. (7) Западной общественности, разумеется, ничего не сказали о том, какими методами была вынуждена уплата этой дани немцами: им изобразили это, как независимый акт западногерманского правительства, побуждаемого высокими моральными соображениями. Еврейской аудитории все это было столь же хорошо известно, как и слушателям д-ра Делера в Кобурге. Достаточно двух примеров: Еврейское Телеграфное Агентство "сообщило, что правительство Соединенных Штатов сыграло важную роль в том, чтобы заставить западную Германию сделать евреям приличное предложение о сепарациях; британское правительство также сыграло в этом роль, хотя и в меньшей степени"; а еврейская газета "Зионист Геральд" в Иоганнесбурге писала: "Соглашение (Израиля) с Германией не было бы возможным без активной и очень эффективной помощи правительства Соединенных Штатов в Вашингтоне и Верховного комиссара США в Германии". Не иначе оценивала происшедшее и вся арабская печать, а когда один из американских корреспондентов попытался посетить один из лагерей арабских беженцев, его выпроводили оттуда с комментарием: "Какой смысл разговаривать с Вами? Мы арабы прекрасно знаем, что ни одна газета в Америке не может писать правды о палестинском вопросе". В Англии официальная версия событий была дана парламенту лордом Редингом, заместителем министра иностранных дел и сыном того вице-короля Индии, о котором кашмирский магараджа спрашивал за 30 лет до того сэра Артура Лотиана. Заявление лорда Рединга было, как полагается в таких случаях, вызвано соответственным "запросом", на этот раз со стороны социалистического пэра, лорда Гендерсона, начавшего с того, что "шесть миллионов евреев были отправлены на тот свет". Ответ лорда Рединга представляет несомненный интерес; он сказал, что платежи западной Германии новому государству будут "до некоторой степени носить характер морального возмещения, больше даже чем материального", и что они будут "основываться на подсчетах стоимости поселения в Израиле евреев, изгнанных нацистами из Европы". Это заявление вновь устанавливает принцип, согласно которому единственным нацистским преступлением, подлежащим возмещению, было преследование евреев; никому даже в голову не приходило просить возмещения в пользу поляков, чехов и любых прочих пострадавших от войны. Наиболее любопытным является указание на "моральное возмещение": когда оно было высказано, около миллиона арабов были изгнаны сионистами из Палестины, и все просьбы о возвращении неоднократно и с презрением отвергались. Но самым характерным в заявлении Рединга являются слова о "поселении в Израиле евреев, изгнанных нацистами из Европы". Израиль является единственным местом в мире, где доступны точные сведения о еврейском населении. Согласно израильской правительственной статистике, оно составляло в 1953 году 1.4000.000 чел., из них всего лишь 63.000 евреев из Германии и Австрии (менее 5 % ). При известном напряжении фантазии эти 63.000 можно было бы считать единственными жителями Израиля, действительно изгнанными из Европы и расселенными в Израиле. Главная масса евреев прибыла из Польши, Румынии, Венгрии и Болгарии через некоторое время после окончания войны (причем вряд ли их могли оттуда "изгнать", поскольку в этих странах они были после войны под защитой особых законов и пользовались преимущественным зачислением на государственную службу) или же из северной Африки. Из западной Германии в пользу сионистского государства не существовало ни малейших моральных оснований, а если бы таковые когда-либо существовали, хотя бы в отношении упомянутых 63.000 евреев, то они давно уже были бы перевешены сионистским изгнанием почти миллиона арабов. Все это не имеет прецедентов в западной истории и лишь доказывает степень подчинения американского и английского правительства сионизму. Западную Германию заставили покрывать значительную часть стоимости вооружения и хозяйственного развития нового государства; этим была еще более приближена возможность новой большой войны, а перспективы для арабского мира еще более ухудшились. Сионистское государство было прочно поставлено на ноги, и последствия этого не замедлили сказаться. Оказание "давления" в этом вопросе на правительство западной Германии было одним из последних важных политических актов правительства Трумана, чей срок президентства на этом закончился. Как примечание к западногерманскому делу можно отметить, что в то же время западные оккупационные власти в Вене, действуя в данном случае в полном согласии с Советами, унизили маленькую Австрию (первую жертву Гитлера), наложив свое вето на австрийский закон об амнистии и возмещениях, который мог бы пойти на пользу некоторым не-евреям. Австрийское правительство (к тому времени снова считавшееся "суверенным") заявило протест американскому Верховному комиссару, обвинив его в подчинении приказам "эмигрантов из Австрии", работавших при его штабе в качестве "еврейских советников". Ни в английской, ни в американской печати ни одного вразумительного сообщения об этом эпизоде не появилось.
  
  Примечания:
  1) Это было не первой попыткой еврейства получить Палестину путем "взятки". В начале нашего столетия к турецкому султану Абдул Гамиду явилась делегация ведущих европейских евреев, предложившая ему астрономическую по тому времени сумму за отдачу Палестины евреям. Абдул Гамид, прозванный "красным султаном" за кровавую резню армян в конце прошлого века, считал однако своей задачей заботиться в первую очередь о судьбе своих мусульманских подданных, и указал еврейской делегации на дверь. Это не пошло ему на пользу: еврейские деньги были даны масонской организации "младотурок" и в 1908-09 г. в Турции произошла революция, отстранившая султана от власти. Центр "младотурок" находился в Салониках, где проживала большая колония евреев, принявших для вида мусульманство (как в средние века их "христианские" единоверцы - "марраны" в Испании), но продолжавших исповедовать Талмуд-Тору. Эти псевдо-мусульмане держали в своих руках значительную часть турецкой торговли (их единственными конкурентами были армяне) и располагали многочисленной агентурой во всех руководящих кругах турецкого государства, благодаря чему революция произошла в кратчайший срок и без малейшего сопротивления, хотя до тех пор масонская организация "младотурок" не пользовалась в стране ни малейшим влиянием.
  В захватившем в 1908-09 г. власть в Турции Комитете единения и прогресса" руководящую роль играли еврейские псевдо-мусульмане (Джавид-бей, Талаат-Паша и др.). С началом первой мировой войны Комитет разработал план физического уничтожения двухмиллионного христианского меньшинства в Турции - армян, и провел это уничтожение в массовом масштабе в 1915 г. Резня продолжалась (впоследствии также и греков) до 1922-23 г., уже при Кемале-"Ататюрке" ("отец турок"), результатом были полтора миллионов вырезанных армян-мужчин, женщин и детей всех возрастов - и полмиллиона армянских беженцев во всем мире. См. Peter Lanne, "Der erste Volkermord des 20. Jahrhunderts", Мюнхен, 1977: автор освещает масонский характер "младотурецкой" революции и потворствование преступлениям младотурок после войны со стороны западных держав и Лиги Наций, но по-видимому незнаком с еврейским руководством турецкой революцией, что разумеется всегда держалось под величайшим секретом.
   2) Обстоятельства смерти Рузвельта настолько загадочны, что одно только полное подчинение всех средств информации заговорщикам на самом "высшем уровне" могло утаить их от американской общественности. Несмотря на долголетнюю болезнь президента, смерть настигшая Рузвельта в его имении в Уорм Спрингс, в штате Джорджия, куда его сопровождал Генри Моргентау, была совершенно неожиданной. В свидетельстве о смерти, подписанном неким д-ром мед. Брюнном из военно-морского госпиталя Бетесда (из окна которого на 16-ом этаже четыре года спустя "выбросился" министр обороны Форрестол; см. примечание к главе 33), причиной смерти было указано "кровоизлияние в мозг", как следствие "артериосклероза". Американские законы, как федеральные, так и отдельных штатов, предписывают вскрытие трупов в случаях неожиданной смерти, в особенности, если дело идет о должностных лицах, не говоря уже о президентах. Кроме того, по американской традиции (обычай и для других стран) тела скончавшихся президентов выставляются в открытом гробу для прощания с ними. По смерти Рузвельта не последовало ни вскрытия, ни выставления тела. Труп президента был перевезен в запечатанном гробу в другое имение Рузвельта, Гайд Парк в штате Нью-Йорк, где он был похоронен. Гроб сопровождался вооруженными солдатами, получившими приказ стрелять во всякого, кто попытается открыть гроб. После похорон, могила в Гайд Парке охранялась день и ночь в течение нескольких месяцев вооруженной стражей, явно с целью воспрепятствовать возможной эксгумации.
  Уже в 1948 г. в книге Эммануила Джозефсона "Странная смерть Франклина Д.Рузвельта" были сообщены подробности смерти президента, наряду с поистине сенсационными, но детально подтвержденными, сведениями об окружении президента, в руках которого он находился. Диагноз об артериосклерозе и якобы вызванном им ударе опровергается показанием личного врача президента, прикомандированного к нему морским министерством, вице-адмирала д-ра Росса МакИнтайра (Ross McIntire), не сопровождавшего Рузвельта в Уорм Спрингс; регулярные осмотры президента никаких признаков склероза мозговых артерий не показали, главной заботой врача было состояние сердца, что в возрасте пациента (73 года в день смерти) являлось вполне нормальным.
  Причины недопущения президентским окружением (т.е. главным образом м-ром Генри Моргентау) вскрытия и выставления тела, согласно Джозефсону, не подлежат сомнениям: по свидетельству находившегося в Уорм Спрингс священника, президент был убит пулей в затылок, по-видимому разрывной, обезобразившей по выходе из черепа все лицо. Жена президента, Элеонора Рузвельт, объясняла невыставление тела тем, что это якобы "не было обычаем в семье Рузвельтов". Не говоря о том, что президент страны не подлежит "семейным обычаям", это не соответствует действительности: тело матери президента, Сары Делано Рузвельт, было, например, по распоряжению сына выставлено для прощания. Забыв об этом заявлении, м-р Рузвельт опровергла сама себя в журнале "Сатердей Ивнинг Пост" от 8 февраля 1958 г., написав (статья "On My Own"), что на следующий день после погребения в Гайд Парке ее сын Джимми обнаружил в сейфе личные указания президента на случай его смерти, в которых было особо оговорено, чтобы его тело было выставлено в Капитолии (здание конгресса США в Вашингтоне. Как она пишет, "странным образом" все остальные посмертные распоряжения президента, кроме одного этого, были выполнены дословно. По свидетельству, как Джозефсона, так и зятя президента, полковника Кертиса Далл (женатого на Анне Рузвельт), Элеонора Рузвельт была одной из главных пособниц окружения президента, управлявшего страной за его спиной и от его имени. См. Emanuel M.Josephson, "The Strange Death of Franklin D.Roosevelt", Chedney Press, New York, 1948; urtis B.Dall, "F.D.R. My Explited Father-In-Law", Christian rusade Publcations, Tulsa, Oklahoma, 1968.
   3) Это представляется менее неожиданным в свете того, что Гарри Гопкинс характеризуется в книге полковника Далла, как "доверенное лицо" или агент Бернарда Баруха.
   4) В вопросе Руммеля скрывалась "маленькая" деталь, ускользнувшая от внимания не только новозеландского бригадира, но и автора книги: Германия не "напала" на Англию, объявление войны исходило от Англии, а под ее "непреодолимым давлением" и от Франции (см. примечание к главе 36). Гитлер добился сотрудничества с Англией, считая главной опасностью для Европы большевизм, с которым он был готов бороться и военными методами. Англо-германское морское соглашение 1935 г., заключенное по инициативе Германии, добровольно ограничивало тоннаж германского военного флота одной третью британского, что одно уже исключало возможность "нападения" с германской стороны. Польско-германский конфликт столь же мало касался прочих держав и требовал их вмешательства, как и австро-прусская (1866), франко-германская (1870), русско-японская (1904) и ряд других европейских войн, имевших локальное значение, не говоря уже о вне-европейских войнах. Одно дело - рассчитывать на помощь близкого соседа и родственника при нападении с третьей стороны; другое - требовать той же помощи, нападая на третью сторону сам.
   5) Основатель государства Израиль, Давид Бен-Гурион, открыто называл Бегина "фашистом", запретив ему поставить свою подпись (как члена "народного совета") под декларацией о создании Израиля. По данным британской администрации в Палестине, под руководством Бегина было убито более 20.000 арабов. Когда в 1977 г. Бегин стал премьер-министром, лишь немногие органы печати в Европе и Америке (давно, разумеется, заклейменные как "крайне правые" и "антисемитские") опубликовали плакаты английского командования в Палестине от июля 1947 г. с фотографией замученных до смерти, обезображенных до неузнаваемости и повешенных на деревьях двух английских солдат. Плакат приводил также фотографии 9 руководителей террористической банды "Иргун" с обещанием награды в 50.000 фунтов за поимку любого из них; первым в числе разыскиваемых преступников стоял Менахем Бегин. В год своего вступления в должность премьер-министра Бегин приехал с официальным визитом в Лондон, где правительство Маргарет Тэтчер принимало массового убийцу и военного преступника с почетным караулом и "красным ковром". Судя по отсутствию соответственных сообщений в печати, английская королева была все же избавлена от необходимости принимать убийцу английских солдат в Бэкингемском дворце.
   6) Американская "революция" в 18-ом веке была делом рук такого "чуждого влияния", а именно масонства, о котором в книге Д.Рида говорится сравнительно мало. От аристократов Вашингтона, Гамильтона и Джефферсона до печатника Франклина и демагога Томаса Пейна, выгнанного из Англии и ставшего главным пропагандистом разрушительных идей в Америке, пока его не выгнали и оттуда, все руководство революцией состояло из масонов. Дело было задумано и организовано в масонских ложах Бостона и Филадельфии ("братская любовь" в переводе с греческого), для ее оправдания перед одураченным "народом" не нашлось других причин, как гербовый сбор в пользу Англии и смехотворно низкий налог на привозной чай. Глава бостонских масонов Самуил Адамс (не смешивать с его троюродным братом Джоном А., вторым президентом США, и сыном последнего Джоном Квинси А., шестым президентом страны), начиная с 1760-х годов организовывал беспорядки и вел сепаратистскую пропаганду. В 1770 г. он натравил толпу бостонской шпаны на английских солдат в таможне, а когда трое хулиганов были убиты, это было представлено стране как "бостонская резня" (Boston Massacre). В 1775 г. бостонская ложа распорядилась не платить таможенного сбора за привезенный английскими кораблями чай и послала сотню переодетых "под индейцев" погромщиков захватить корабли и выбросить груз чая в море, что развязало войну за независимость и вошло в историю, как "бостонское чаепитие" (Boston Tea Party). Новое государство, вошедшее в союз с революционной Францией после 1789 г., управлялось с самого начала масонской кликой, не останавливавшейся перед убийством противников. Убийство в 1826г. масона Вильяма Моргана, намеревавшегося опубликовать отчет о секретах "братства", привело к созданию Антимасонской партии в 1828 г., ставшей третьей политической партией в стране и выставившей кандидата на президентских выборах. Однако, подчинение масонству печати и публицистики, школ, бесчисленных протестантских "церквей" и всей политической деятельности привело к тому, что через 10 лет Антимасонская партия сошла на нет и исчезла.
  Участие евреев в американском масонстве тех времен мало заметно; однако, взаимная связь масонов во всем мире и их подчинение единому центру никогда не представляли сомнений, на что всегда указывали папские энциклики, начиная с 1738 г., определявшие масонство не иначе, как служение Сатане и сохранившие свою действительность до наших дней. Содержащееся в большинстве энциклопедий сообщение, что первая масонская ложа в мире была организована в Лондоне в 1717 г. - сказка с целью дезинформации, что явствует хотя бы из того, что царь Петр I был "завербован" в масоны (и создал первые масонские ложи в России) главой лондонской ложи и строителем собора св. Павла в британской столице, сэром Христофором Реном (Sir Christopher Wren) уже в 1696 г., чем объясняется примитивная антицерковность великого реформатора и позорящие его память художества, вроде "всешутейшего и всепьянейшего собора", и издевавшегося над православной верой.
  Историки сходятся на том, что масонство является наследником впавшего в ересь средневекового ордена рыцарей-храмовников (тамплиеры), разгромленного французским королем Филиппом IV Красивым и папой Климентом V за сатанизм, поношение христианства, педерастию и стяжательство. Орден, действовавший на Ближнем Востоке и имевший отделы во всей Европе, собрал несметные богатства и участвовал в денежных операциях, которые в ту эпоху осуществлялись одними евреями. В 1314 г. в Париже были сожжены на костре гроссмейстер храмовников Жак де Моле (Molay) и его главные подручные. Французский историк наших дней, Морис Дрюон (Maurice Druon), еврей и масон, указывает в своем семитомном романе "Проклятые короли" ("Les Rois maudits", Paris, первое изд. 1957 г.), что племянник казненного гроссмейстера, Жан де Лонгви (Longwy) возглавил ушедший в подполье орден, дав клятву мести королю и папе (оба умерли в следующем же 1315 г.). Согласно Дрюону, орден реорганизовался, немедленно по его запрещении, в международную тайную организацию, причем известны имена его гроссмейстеров вплоть до 18-го века, когда он, по всем данным, реорганизовался в современное масонство. Клятвы мести христианской церкви и монархиям, сопровождающиеся пронзанием кинжалом чучела с короной на голове принадлежат к ритуалу масонских посвящений в высшие степени.
  Французская революция руководилась от начала и до конца масонами. Бастилия, в которой содержались в 14-м веке арестованные тамплиеры, была разрушена, как символ "тирании" - в 1789 г. в ней содержались трое заключенных: один фальшивомонетчик, один убийца и половой психопат маркиз де Сад; охрана замка состояла из солдат-инвалидов под командой офицера, чью голову парижская чернь носила по улицам на пике. В замке Тампль в Париже, в свое время конфискованном у тамплиеров, содержалась французская королевская семья и отсюда Людовика XVI и Марию-Антуанетту повезли на казнь. Иллюминаты, розенкрейцеры, карбонарии и многочисленные прочие объединения 18 и 19-го веков - отпрыски одной и той же всемирной организации, ею же созданы и руководятся и бесчисленные "безобидные" общества, от эсперантистов (изобретатель этого "языка", уничтожающего в случае своего введения всю европейскую культуру, - варшавский врач-еврей Заменгоф), клубов "Ротари" и "Лайонс" до законспирированно действующей финансово-промышленной мафии "бильдербергеров" и "трилатералов", ставящей себе цель создания мирового правительства и руководства мировой экономикой из одного центра, в национальной принадлежности которого не существует сомнений и чья деятельность возвращает читателя к главной теме настоящей книги.
   7) Дугласу Риду видимо осталось неизвестным, как это 822 млн. долларов немедленно обнаружили тенденцию к возрастанию в астрономической прогрессии. В марте 1953 г. боннский Бундестаг утвердил уплату Израилю "возмещения" в сумме трех с половиной миллиардов марок, из них 3 млрд. неоплаченными товарами западногерманской промышленности (что соответствовало по тогдашнему курсу доллара 822 млн. долларов) и дополнительно полмиллиарда марок наличными еврейским международным организациям (еще 137 млн. долларов!). Президент Всемирного еврейского конгресса Наум Гольдман пишет в своей книге "Еврейский парадокс" (Le Paradoxe juif, Paris, стр. 149), что до того "некоторые еврейские организации", не названные им были готовы удовольствоваться "смехотворными" 20 миллионами марок - по-видимому суммой, более или менее соответствовавшей действительным убыткам европейских евреев в результате войны; однако, когда он, Гольдман, "взялся за дело", то сумма германских платежей выросла до 80 миллиардов марок, что в 20 раз превышало то, что готов был уплатить Бундестаг. В немецкой печати неоднократно указывалось, что к 1985 году уже выплаченные Израилю суммы достигли 100 миллиардов марок и что окончательный (?) общий размер платежей достигнет, по крайней мере, 140 миллиардов. Немногие органы печати, поместившие эти сведения, неизменно характеризуются прочей прессой, как "крайне-правые", однако опровержения указанных данных ниоткуда не последовало.
  В той же книге Гольдмана указывается, что с маленькой Австрии сионисты содрали 30 миллионов долларов, хотя Австрия всюду (в том числе и в книге Дугласа Рида) изображается, как "первая жертва Гитлера", и, казалось бы, к уплате "репараций" несуществовавшему до 1948 г. государству не может быть обязана.
  
  Глава 44. ОРУДИЕ МИРОВОГО ВЛАДЫЧЕСТВА
  Помимо продвижения революции в сердце Европы и насильственного создания сионистского государства, Вторая мировая война имела своим третьим последствием вторичную попытку построить здание "мирового правительства", на алтаре которого должна была быть принесена в жертву западная государственность. Это явно должно было стать конечной целью, к которой вели параллельные процессы коммунизма и сионизма. Сама идея впервые была сформулирована в документах Вейсхаупта, стала принимать определенные формы в течение 19-го столетия и была во всех деталях преподнесена в "Протоколах" в самом начале нашего 20-го века. В ходе Первой мировой войны она была главной среди тех идей, которые "полковник" Хауз и его подручные сумели "влить в мозги" президента Вильсона, стараясь внушить ему, что эти идеи были его собственными. Практическую форму она обрела вначале как "Лига принуждения к миру", а затем, в конце войны, как "Лига Наций".
  Свою первую частичную реализацию она получила таким образом, как и все связанные с ней вспомогательные начинания, в тот период наибольшего идейного разброда, о котором уже была речь, т.е. в последней фазе военных действий и в первое время по их окончании. Ни о чем подобном никогда не было и речи до войны, в которую оказались втянутыми народы Европы и Америки, и им не было дано разумных объяснений характера и цели этого предприятия. В период военного положения наши премьеры-диктаторы считали само собой разумеющимся, что их народы согласны со всем, что они затевали; когда рассеялся туман войны, то единственным выражением общественного мнения по этому вопросу был немедленный отказ Конгресса Соединенных Штатов иметь с этим делом что-либо общее.
  За двадцатилетний период между войнами стало ясно, что т.н. Лига Наций не была в состоянии ни "принудить" народы и государства к миру, ни сохранить его, и что по своей воле народы не собирались отказаться от своего суверенитета. Тем не менее, накануне Второй мировой войны готовившиеся к ней политики вновь стали носиться с планом создания чего-то, именуемого ими "всемирным правительством", причем все они сходились на том, что народы должны отказаться от своих суверенных прав. Как пишет биограф Баруха, Моррис Розенблюм, Рузвельт носился с этим планом уже в 1923 году после того, как его разбил паралич, и, все еще прикованный к постели, сочинял проекты "плана для сохранения мира", а впоследствии, уже президентом, дал этому проекту название "Объединенных Наций".
  В Англии Уинстон Черчилль, казалось бы воплощение и поборник британской государственности, возглавил в 1936 г. английскую секцию международного объединения под названием "Общество нового содружества народов", выступавшего за создание "международных полицейских сил для поддержания мира" (во всех подобных проектах и декларациях, понятия "силы" и "мира" уживаются друг с другом), и официально заявил (26 ноября 1936 г.), что оно отличается от "всех прочих объектов мира" тем, что "стоит за применение силы для защиты закона против агрессора". М-р Черчилль не пояснил, какой или чей закон он имел в виду, но он предложил силу, как путь к миру. Неудивительно, поэтому, что при встрече с президентом Рузвельтом в августе 1941 г., когда родилась лишенная всякого практического смысла "Атлантическая Хартия", Черчилль (согласно его собственным запискам) счел нужным заверить президента, что общественное мнение в Англии будет весьма разочаровано отсутствием всякого намерения создать после войны международную организацию с целью сохранения мира". Автор настоящей книги находился в то время в Англии и был "разочарован" главным образом именно той мыслью, которую так упорно преследует Черчилль; что же касается "общественного мнения в Англии", то такового вообще по этому вопросу не существовало, поскольку никакой информации для его создания предоставлено не было. Черчилль действовал исключительно по собственной инициативе, как впрочем и Рузвельт: "Рузвельт говорил и действовал с полнейшей свободой и авторитетом во всех вопросах... Я представлял Англию почти с такой же свободой. Так было достигнуто полное согласие, причем неоценимым преимуществом были экономия времени и сокращение числа посвященных в эти планы лиц; Черчилль описывает далее, как "все главные вопросы между нашими странами решались практически во время личных встреч" между ним и Рузвельтом, при "полном взаимопонимании".
  В результате, в заключительной стадии войны и без малейшего участия в этих вопросах воюющих народов, "вопросы мировой организации", как ее именовал Черчилль, стали главной темой в сугубо частных дискуссиях его с Рузвельтом, генерала Сматса из Южной Африки и премьер-министров британских доминионов. К этому времени, однако, (1944 г.) Черчилль стал употреблять для обозначения того же самого термин "мировое орудие", и тут, как и выше, при упоминании им "закона", уместен вопрос, чье это должно было быть орудие? Во всех этих дискуссиях стандартным оборотом было "предотвращение будущей агрессии"; однако, трудность определения того, кто является агрессором, была уже показана на примерах провокации в Гаване в 1898 г. и Перл Харбора в 1941 г., что же касается одного из обоих главных агрессоров в начале Второй мировой войны, советского государства, то именно оно выиграло несравненно больше всех остальных по ее окончании, т.ч. все разговоры о предотвращении "агрессии" явно не велись всерьез. Несомненно было задумано создание "мирового орудия" для пользования им теми, кто сможет получить над ним контроль. Против кого оно должно было применяться? Ответ дают все пропагандисты этой идеи: все они ополчаются совместно против "суверенитета наций". Следовательно, оно должно было служить орудием для уничтожения самостоятельной государственности (фактически, при создавшемся положении вещей, одной только западной). Кем оно будет применяться, орудием чьих рук оно будет? Исход двух мировых войн нашего века дает на это ответ.
  На этом фоне в 1945 г. была создана "Организация объединенных наций". На протяжении двух лет, пока еще продолжался послевоенный период идейного разброда, на какое-то время раскрылся истинный характер "мирового орудия" как и "мирового правительства". Впервые народам было показано, что их ожидает, если этот план будет полностью осуществлен. Широкие массы не поняли того, что им было показано, и быстро обо всем этом забыли, однако разоблачения оказались записанными черным по белому и не потеряют ценности для исследователей в течение всего того времени, пока закулисные дирижеры международной политики будут продолжать преследовать идею сверхнационального "правительства", столь ясно изложенную и предсказанную в "Протоколах" 1902 года. Именно в этот момент нашего повествования фигура Бернарда Баруха впервые выходит из тени "советников" на ярко освещенную сцену, и становится возможным сделать заключение о долголетней роли, которую он играл в событиях нашего столетия. Как было упомянуто выше, он решительным образом вмешался в пользу сионистского государства в 1947 году, обнаружив "большие перемены" в своей прежней враждебности к сионизму (как пишет Вейцман), а также "посоветовав" прекратить оппозицию против сионизма ответственному за оборону страны министру, Джеймсу Форрестолу. В этот момент мы впервые могли проследить влияние, которое Барух оказывал на государственную политику, и оно оказалось весьма знаменательным, показав сколь напрасными были надежды многих на "слияние евреев со всем человечеством"; до тех пор м-р Барух выглядел (вероятно, нарочито желая таким казаться) полностью ассимилированным американцем, образцом еврейской эмансипации, интересным и почтенным господином, высокого роста, представительным и весьма успешным в своих делах.
  Если "перемена" в м-ре Барухе действительно была столь неожиданной, как это пишет Вейцман, то другое свидетельство того же периода представляет ее весьма радикальной. В те дни одним из самых оголтелых сионистских шовинистов в Америке был некий г-н Бен Хехт, опубликовавший однажды следующее, заслуживающее нашего внимания заявление: "Одним из самых замечательных дел, когда-либо совершенных толпой, было распятие Иисуса Христа. С интеллектуальной точки зрения, это было великолепно. Однако, на то и толпа, чтобы делать глупости. Если бы казнь Христа была поручена мне, я действовал бы иначе. Поверьте, я привез бы его в Рим и скормил львам на арене. Из рубленого мяса им никогда бы не удалось сделать Спасителя". В период арабских погромов в Палестине, завершившихся резней в Дейр-Ясине, этот симпатичный господин опубликовал в ряде ведущих газет по всей Америке объявление на всю страницу, адресованное "К террористам в Палестине" и гласившее:
  "Американские евреи за вас. Вы борцы за наше дело... Каждый раз, когда вы взрываете английский склад оружия, или когда взлетает на воздух английский поезд, когда вы грабите английский банк или когда ваши патроны и бомбы рвут на части британских предателей и захватчиков вашей родины, евреи Америки празднуют это в своих сердцах". Автор этого любопытного объявления сообщает в своей автобиографии, что Барух счел нужным оказать ему честь личным визитом и заверить его в своей полной симпатии и поддержке: "В один прекрасный день дверь моей комнаты открылась, впустив высокого, седовласого джентльмена. Это был Бернард Барух, мой первый гость из еврейского общества. Он уселся, разглядывая меня в течение некоторого времени и затем заговорил. "Я на Вашей стороне" - сказал Барух - "евреи могут добиться чего бы то ни было не иначе, как вооруженной борьбой. Вы можете отныне считать меня одним из Ваших еврейских бойцов, в высоких зарослях и с длинным ружьем. Скрыто от глаз, я всегда достигал самых лучших успехов"".
  Этот показательный пассаж, в сочетании с вмешательством у Форрестола, позволяет историку заглянуть глубоко в характер и личность Бернарда Баруха. Если он именно в этом смысле ("еврейским бойцом в высоких зарослях и с длинным ружьем... скрыто от глаз") достигал своих наилучших успехов в течение 35-летней карьеры советником у шести президентов", то как американская политика, так и мировые события 20-го века получают исчерпывающее объяснение. Читатель имеет полное право принимать цитированные выше слова всерьез и рассматривать влияние Баруха на американскую и мировую политику именно в их свете. Они столь же важны для оценки единственного значительного общественного вмешательства Баруха в мировую политику, имевшего место примерно в то же время. Речь идет о "плане Баруха" создать деспотическое мировое правительство, поддержанное сокрушающей силой, а цитированные выше его собственные слова внушают абсолютное недоверие к целям, которым должно было служить подобное "мировое орудие власти". "План Баруха" имеет для нашего повествования столь важное значение, что не мешает бросить взгляд и на личность и карьеру Баруха.
  Его всегда считали принадлежащим к еврейской аристократии сефардского происхождения, восходившей к испанским и португальским евреям, с отдаленной возможностью палестинских предков. В действительности, согласно его собственному заявлению (от 7 февраля 1947 г.), его отец был "польским евреем, прибывшим сюда (в Америку) сто лет тому назад". Это означает, что Барух происходил из восточно-европейских ашкенази несемитского корня, из которых в настоящее время, по утверждению иудаистских статистиков, состоит почти все мировое еврейство. Барух родился в 1870 г. в Кемдене, в штате Южная Каролина. Похоже было, что его семья готова была делить горести и радости своей новой родины; Барух-отец служил врачом у южных "конфедератов", а сам Бернард Барух родился в мрачные годы "восстановления" и видел еще мальчиком, как толпы негров, возбужденных демагогией политических мошенников и самогоном, рыскали по улицам сонного, окруженного плантациями городка, в то время как его старшие братья стояли с дробовиками наготове на веранде их дома; отец носил в то время плащ и клобук Ку-Клукс-Клана. Другими словами, уже в детстве он был свидетелем разрушительных действий революции, захватившей инициативу в свои руки в последних стадиях гражданской войны и руководившей всем периодом "восстановления", и смог впоследствии убедиться в ценности и преимуществах свободного общественного порядка. Однако, не имея кровных связей с американским Югом, его семья вскоре поддалась притяжению Нью-Йорка, переселившись на север. Еще не достигнув 30 лет, Барух стал здесь богатым человеком, делавшим быструю карьеру, а к сорока годам он уже представлял собой силу, хотя и невидимую, действовавшую за кулисами. Вполне возможно, что именно он явился прототипом финансиста Тора в романе Эдварда Манделя Хауза, и тот же "полковник" Хауз, вопреки возражениям многих, ввел его в круг ближайших сотрудников Вильсона. Его деловая карьера уже тогда состояла из финансовых махинаций большого масштаба, наживы на "срочной распродаже", на искусственном занижении цен, на скупке по дешевке разорившихся предприятий и их выгодной перепродаже и т.п. В его руках золото, каучук, медь и сера превращались в доллары. Когда в 1917 г. было назначено расследование биржевых махинаций, вызванных в 1916 г. распространением слухов о "близком заключении мира в Европе", он дал показание комитету Конгресса, что "в один день заработал полмиллиона долларов на срочной перепродаже" (1). Его поддержка президента Вильсона (на избирательную кампанию которого он сделал щедрые пожертвования) имела, по его словам, причиной выступления профессора Вильсона в свое время против привилегированных студенческих корпораций в Принстонском университете (том самом, в котором в 1956 г. советский шпион Альджер Хисс удостоился чести выступать с приветственной речью по адресу студенческого клуба). Это должно было квалифицировать Баруха, как убежденного борца против "расовой, классовой и религиозной дискриминации", хотя трудно было бы найти в Америке человека, пострадавшего от какой бы то ни было дискриминации меньше, чем Барух.
  Его появление на Уолл-стрит было встречено с неодобрением тогдашними заправилами делового мира, считавшими его чем-то вроде карточного жулика (как его характеризовал никто иной, как Джон Пирпонт Морган). Барух не слишком страдал от подобного рода критики, характеризуя себя сам, как "спекулянта". Во время первой мировой войны президент Вильсон назначил Баруха главой Ведомства военной промышленности, очевидно вняв повторным настояниям Баруха, что этот облеченный диктаторскими полномочиями орган должен непременно находиться в руках одного лица (и что наилучшим кандидатом для этого является именно он, Барух). Впоследствии Барух, без излишней скромности, характеризовал самого себя на этом посту, как самое могущественное лицо в мире. Когда президент Вильсон вернулся с Версальской мирной конференции совершенно неработоспособным в результате своей болезни, Барух "стал одним из той группы лиц, которые принимали правительственные решения в период болезни президента, ...став известными, как "совет регентов"". Президенту Вильсону удалось подняться с постели на достаточно долгое время, чтобы уволить государственного секретаря Роберта Лансинга, позволившего себе созывать совет министров в качестве оппозиции этому "совету регентов".
  Биограф Баруха сообщает, что он продолжал свою деятельность "советником" у трех президентов США от республиканской партии в 20-х годах, а г-жа Элеонора Рузвельт свидетельствует, что он же был советником Рузвельта как до, так и во время 12-летнего господства демократов, сменивших в 1933 году республиканцев. Мы помним, как Черчилль нашел нужным в марте 1939 г. доложить Баруху, тогда отдыхавшему в своем феодальном поместье в Южной Каролине, что "война начнется очень скоро... и Вы будете там (т.е. в США) командовать парадом". Барух к тому времени давал "советы" американским президентам уже в течении почти 30 лет, но, несмотря на это, самый прилежный исследователь не в состоянии обнаружить или точно определить ни какого рода "советы" он давал, ни какие последствия они имели для американской и мировой политики, ни мотивы, которыми руководствовался м-р Барух, давая свои советы. Это вполне естественно, ибо, как мы уже видели, он всегда действовал "в высоких зарослях ... скрыто от глаз". Он никогда не был ни избран на какую-либо государственную должность, ни назначен на ответственный пост, т.ч. эта его деятельность не поддавалась проверке. Он был первым в ряду "советников", этого совершенно нового сорта власть имущих, предвиденных в самом начале нашего столетия одними только "Протоколами", дисквалифицированными, как известно, как "фальшивка царской тайной полиции".
  Во всей этой картине мы можем делать лишь выводы и заключения из отдельных, фрагментарных свидетельств, собирая их, как мозаику, для восстановления ее частей. Прежде всего бросается в глаза, что все официально зарегистрированные "советы" Баруха были направлены на установление того или иного контроля. Как во время первой, так и во время второй войны его универсальным средством от всех болезней были "контроль", "дисциплина" и т.п. Оно постоянно сводилось к требованию установления жесткой власти над людьми и к централизации этой власти в руках одного лица; много лет по окончании второй войны он выдвигал те же требования, на этот раз якобы для предотвращения третьей: "прежде, чем начали свистеть пули... Америка должна согласиться на введение у себя мер дисциплины, как например карточной системы на товары потребления, и контроля цен" (выступление Баруха в сенатской комиссии, 28 мая 1952 г.). Каждый раз, когда бы они ни делались, эти "рекомендации" должны были служить делу борьбы против того или иного "диктатора": по-очереди это были то "кайзер", то "Гитлер", то "Сталин". Как должен был выглядеть зажатый в тиски контроля и дисциплины мир, предвидимый Барухом, было показано им самим в его выступлении в комиссии Конгресса в 1935 г.: "Если бы война 1914-18 гг. продолжалась еще лишний год, то все население Америки было бы одето в дешевую, но практичную форму... число типов обуви было бы сокращено до двух или трех". В свое время это заявление вызвало резкий протест: американцы не для того помогали победить "регламентированных" немцев, чтобы, продолжалась война "еще лишний год", оказаться самим регламентированными на нищенском уровне. В то время Барух, разумеется, энергично отрицал, что он собирался заставить Америку "ходить в ногу" парадным шагом, но его биограф сообщает нам, что "во время Второй мировой войны он возобновил свое предложение о введении казенной одежды для всего населения". Вглядываясь в эту мало привлекательную картину, поневоле вспоминаешь похожее изображение нищенского существования порабощенных масс бывших национальных государств, данное в "Протоколах".
  Другие отдельные камешки той же мозаики показывают нам, что мечты м-ра Баруха вращались вокруг картины столь же контролируемого и зажатого в тиски дисциплины всего мира. Похоже, что та folie de grandeur, мания величия, которую вильсоны и ллойд джорджы, рузвельты и черчилли так усердно приписывали кайзеру и Гитлеру, прежде всего поразила самого их "советника" Баруха. Биограф нашего "советника" пишет: "Барух много раз говорил, что он берется приструнить весь мир". А во время второй мировой войны "Барух договорился с Рузвельтом и другими союзными лидерами, что всемирная организация должна быть создана в период максимального единства всех союзников во время войны". Эти слова являются ключом ко всей картине: они относятся именно к тому периоду общего идейного разброда во время большой войны, когда "советники" подсовывают свои планы, "премьеры-диктаторы" парафируют их, не глядя (а потом не могут понять, как они могли это сделать - см. выше), в результате чего мир переживает небывалые потрясения.
  Все это - фрагменты, мозаичные камешки, весьма существенные, но не дающие полной картины. Сразу же по окончании второй войны Барух впервые вышел на авансцену мировой политики, как автор плана всемирной диктатуры, основанной (по крайней мере, по мнению автора этих строк) на терроре, т.е. на страхе и принуждении. Тем самым его намерения и деятельность впервые стали доступными анализу и проверке, и именно в связи с этим его планом его слова, обращенные к упомянутому Бен Хехту, приобретают (опять-таки, по мнению автора этих строк) особое значение. Согласно его биографу, Баруху было 74 года, "когда он стал готовиться к осуществлению главной задачи своей жизни... к созданию практически осуществимого плана международного контроля атомной энергии и, в качестве американского представителя в Комиссии атомной энергии ООН, к настоянию на принятии этого плана Комиссией". Справка биографа о возрасте Баруха означает, что дело было в 1944 году, за год до того, как была сброшена первая атомная бомба и еще до основания самих "Объединенных наций". Если это так, то значит Барух знал о том, что произойдет в мире, за 2 года до самих событий: его "назначение", к которому он стал готовиться в 1944 году, было впервые предложено государственным секретарем Бернсом (после соответствующего разговора с Барухом) президенту Труману в марте 1946 года, через 7 месяцев после взрыва первой атомной бомбы над Хиросимой. Президент Труман не замедлил провести это назначение, в результате чего Барух появился наконец на глазах общественности, получив официальную должность. Он принялся за разработку "плана Баруха".
  Согласно закону, регулирующему вхождение США в Объединенные Нации, американские представители в ООН обязаны следовать политике, сформулированной президентом и переданной им через государственного секретаря. Согласно же тому, что пишет его биограф, запрос Баруха об этой политике был явно сделан про-форма, поскольку ему было предложено выработать эту политику самому. Опять-таки, если все это так (а биография была опубликована с его разрешения и по его утверждении), то "план Баруха" действительно был планом Баруха в буквальном значении слов. По тем же данным, он был составлен на скамье в Центральном Парке в Нью-Йорке, совместно с неким г-ном Фердинандом Эберштадтом, "помощником" г-на Баруха в Версале в 1919 г. и его "усердным учеником" во время второй мировой войны. Это можно было бы охарактеризовать, как методику осуществления государственной политики в XX веке, и по-видимому именно этим методам Барух обязан своим популярным прозвищем "политика садовой скамейки". Барух представил свой план Комиссии по атомной энергии ООН на ее первой сессии 14 июня 1946 г. В тоне левитского Иеговы он предлагал сделать выбор между "благословением и проклятием" атомной бомбы, называя ее "абсолютным оружием" (два года спустя с ним уже стало конкурировать еще более смертельное, ядерное), и выдвигая давно знакомый аргумент всех ложных пророков, что если его послушаются, то "мир" будет полностью обеспечен, а если нет, то все кончится "разрушением". Сделанные им предложения сводились, по мнению автора этой книги, к установлению всемирной диктатуры, поддерживаемой господством террора в мировом масштабе; читателю предлагается вынести свое суждение самому:
  "Мы должны выбирать между миром во всем мире или разрушением всего мира... Мы должны создать систему, обеспечивающую использование атомной энергии для мирных и исключающую ее применение для военных целей. Для этого мы должны обеспечить немедленное, быстрое и надежное наказание всех нарушителей соглашений между народами. Наказание - существенно необходимо, если мы хотим, чтобы мир не был только лихорадочным промежутком между войнами. Объединенные Нации должны также предписать индивидуальную ответственность и наказуемость на основах, примененных в Нюрнберге Союзом Советских Социалистических Республик, Великобританией, Францией и Соединенными Штатами - что несомненно пойдет на пользу будущему всего мира. В настоящем политическом кризисе мы представляем не только наши правительства, но больше того, мы представляем народы всего мира... Народы собравшихся здесь демократических стран не боятся интернационализма, который их защищает; они не желают быть одураченными болтовней об узком суверенитете, сегодняшнем обозначении вчерашнего изоляционизма".
  Так Барух выступал не как представитель Соединенных Штатов, но говоря от имени "народов всего мира" и предлагая осчастливить весь мир созданием постоянного Нюрнбергского трибунала (который вероятно выносил бы свои приговоры в еврейский Судный День). На такой основе он предложил "контроль или владение на правах собственности международного директората" в отношении всей деятельности в области атомной энергии, могущей угрожать международной безопасности, а также его право контролировать, подвергать инспекции и осуществлять лицензирование всей прочей атомной промышленности. В отношении "нарушителей этого порядка" он предложил "установление немедленных и надежно действующих наказаний за нелегальное владение или применение атомной бомбы или атомного материала, а также за сознательное нарушение деятельности директората". Он повторил свое требование "наказаний", подчеркнув, что "...вопрос наказания составляет основу всей современной системы безопасности... Хартия ООН допускает наказание только с согласия всех пяти великих держав... Не должно быть никакого права "вето" для защиты тех, кто нарушает принятые ими торжественные обязательства... Бомба не допускает проволочек, которые могут оказаться смертельными. Время между нарушением и превентивными действиями или наказанием должно быть предельно кратким и не допускает дискуссий в относительно принимаемых мер. Такое решение потребует жертв в отношении самолюбия и положения государств, однако лучше заплатить за мир ущербом для гордости, чем смертью за состояние войны".
  Из всего этого читатель видит, что для избежания "разрушения" Барух требовал "недопущения использования атомной энергии для войны", предлагая создать всесильный директорат с монополией на атомную энергию, не подлежащий никакому контролю или ограничению в деле использования им той же атомной энергии, как наказания любой стороны, которую он сочтет заслуживающей этого наказания. Это предложение позволило народам заглянуть в тот будущий мир, который готовило для него "всемирное правительство". Как пишет биограф Баруха, президент Труман "одобрил этот план", после чего Барух принялся за вербовку голосов в Комиссии ООН за его принятие. Полгода спустя (15 декабря 1946 г.), потеряв терпение, он вновь указал Комиссии, что "промедление смерти подобно". Период военного смятения чувств и мозгов подходил к концу, и даже комиссию ООН трудно было заставить согласиться на что-либо подобное. 31 декабря 1946 г. г-н Барух подал в отставку, и его план был отложен в долгий ящик комиссии ООН по разоружению.
  В январе 1947 г. Барух объявил, что он намерен отойти от общественной деятельности", хотя его видимое в ней участие ограничивалось одним только описанным выше атомным планом. По словам его биографа, "заинтересованные наблюдатели не были особенно обеспокоены... заключая пари, что не пройдет и месяца, как Барух вернется в Белый Дом и в Капитолий, что и произошло в действительности". Позже в том же 1947 г. он вмешался "решающим образом", хотя и не публично, в политику Форрестола, а затем состоялась также его весьма примечательная встреча с г-ном Бен Хехтом, о чем была уже речь выше. Шесть лет спустя, в 1953 г. его биограф (очевидно имея в виду избрание Эйзенхауэра президентом) подытожил "рекомендации", которые новый президент получит от несменяемого в Белом Доме "советника". Они сводились к подготовке мобилизации на случай войны, "контролю", "глобальной стратегии" и пр. К этому времени Барух уже уточнил, против какой новой "агрессии" должны были быть направлены его предложения, потребовав в Сенатской комиссии 1952 года, чтобы "для предупреждения советской агрессии" президенту "были даны все необходимые полномочия для проведения программы вооружения и мобилизации, включая производственные приоритеты и контроль ценообразования". Это было все той же программой сосредоточения власти "в руках одного лица", чего он требовал на протяжении обеих мировых войн. Однако, частным порядком он по-видимому был совершенно иного мнения о том агрессоре, о котором говорил с такой тревогой и отвращением перед Сенатской комиссией, поскольку в 1956 году он поведал одному из интервьюировавших его журналистов, как "несколько лет тому назад я встретил на одном из вечеров Вышинского и сказал ему: "Мы с вами оба - дураки. У вас есть бомба и у нас есть бомба. ...Давайте возьмем это дело под наш контроль, пока еще есть время, потому что пока мы заняты болтовней, все другие тоже рано или поздно раздобудут себе эту бомбу" ("Дейли Телеграф" от 9 января 1956 г.). Советы также явно не считали г-на Баруха своим врагом, поскольку уже в 1948 г. (как он сам подтвердил это в 1951 г.) его пригласили в Москву для совещаний с советскими диктаторами; он уже собрался было в путь, и только неожиданная болезнь в Париже" заставила его прервать это путешествие (по крайней мере, согласно его объяснениям). Раскрытие Барухом его планов, как "приструнить весь мир", показало этому миру уже в 1946 г., что его ожидает в последних стадиях и в первое время после любой третьей мировой войны; здесь перед нами раскрылась полная картина "глобального плана". В 1947 году Барух как-то упомянул, что его отец "приехал в Америку ровно сто лет тому назад". На этом примере мы видим наглядным образом, какое влияние оказала на Америку, а через Америку и на весь мир, волна "новой иммиграции" 19-го столетия. На исходе всего лишь ста лет сын упомянутого папаши был уже почти 40 лет одним из самых могущественных людей в мире, хотя он и действовал "в высоких зарослях ...скрыто от глаз", и эта его деятельность продолжалась далее (Барух умер в 1965 г. в возрасте 95 лет - прим. перев.)
  
  Примечание:
  1) Евреи слывут особо успешными биржевиками, и почти все еврейские состояния были нажиты на биржевых спекуляциях, не пользующихся в деловых кругах положительной репутацией, как и сам термин "биржевика" считается противоположностью серьезного предпринимателя, зарабатывающего деньги собственным трудом и инициативой. Успехи евреев на бирже объясняются, разумеется, не особыми способностями, которые вряд ли превосходят таковые прочих смертных, а прежде всего тем, что в их распоряжении находится обширный аппарат слежки, доставляющий вовремя нужную информацию "своим" и исключающий из нее "не-наших", оттесняющий "чужих" от выгодных сделок и подыгрывающий им невыгодные. Вспомним как еще во времена Наполеона французский деловой мир был категорически против допущения в его среду евреев, указывая, что в то время, как французские коммерсанты действуют в одиночку, каждый на свой страх и риск, евреи при первой возможности "сливаются в одно целое, как капельки ртути", действуя во вред всем не-евреям. Нелишне напомнить, что заведомый обман "чужих" Талмудом не только разрешается, но прямо предписывается (кроме как в случаях, когда это может повредить репутации всего еврейства) как "богоугодное" дело. Другими словами, что для верующего христианина является грехом, в представлении еврея является заслугой. Трудно не увидеть в подобного рода психологии и практике, прикрывающей мошенничество и уголовщину псевдорелигиозной мантией, одну из главных причин "антисемитизма", чем и объясняется то, что во всей Европе нет страны или провинции, в которой евреи за последние тысячу лет не подвергались бы изгнанию или погромам.
  Глава 45. ЕВРЕЙСКАЯ ДУША
  Первые 50 лет нашего "еврейского века" (написано в 1955 г. - прим. перев.) естественно возымели свое действие на еврейскую душу, снова приведенную в состояние бурного беспокойства. Они превратили в шовинистов множество евреев, которые 150 лет тому назад, казалось бы, готовы были слиться с остальным человечеством. Теперь они снова в плену, - и многочисленные "пленения" евреев всегда были таковыми у их же старейшин с их догмами об избранности, а вовсе не у чужеземных поработителей. В сионистском плену и под кнутом старейшин их превратили в самую разрушительную силу во всей известной нам истории. История нашего века, его войн и революций, как и будущей развязки, определяется талмудистским шовинизмом с его корнями во Второзаконии. Само слово "шовинизм" означает преувеличенно разгоревшиеся национальные страсти; Николай Шовен (Chauvin) был наполеоновским офицером, обожавшим своего императора со столь напыщенной и необузданной преданностью, что это компрометировало патриотизм даже в эпоху его наибольшего подъема и популярности. Тем не менее, даже этот термин недостаточен для описания воздействия талмудического сионизма на еврейскую душу; нет иного слова, как "талмудизм", чтобы охарактеризовать это единственное в своем роде и совершенно безграничное неистовство.
  В 1933 г. уже неоднократно цитировавшийся нами Бернард Дж. Браун писал: "Сознательно быть евреем - самый низменный вид шовинизма, ибо это - единственный шовинизм, основанный на совершенно ложных предпосылках". Эти предпосылки исходят из Талмуда-Торы; а именно, что Бог обещал определенному племени неограниченное господство над всеми остальными порабощенными им же народами мира, а также исключительное наследие загробной жизни в обмен за точное соблюдение "закона", основанного на кровавых жертвоприношениях и уничтожении или порабощении "меньших" народов, поставленных вне этого закона. Независимо от того, является ли талмудистский или сионистский шовинизм (автор полагает, что любой из этих терминов более правилен, нежели "еврейский шовинизм" г.Брауна) действительно "самым низменным видом шовинизма", последние 50 лет (и еще более последние, почти 90 лет - прим. перев.) показали, что он представляет собой наиболее неистовую и насильственную его форму, которой до того не знало человечество. Его воздействие на еврейскую психику видно в совершенно новом тоне еврейской литературы в наши дни. Прежде чем привести примеры, мы покажем его различное воздействие на два поколения в одной и той же еврейской семье: на отца и на сына.
  Генри Моргентау старший был весьма уважаемым американским евреем и послом этой страны в Турции. Его можно считать продуктом еврейской эмансипации в прошлом столетии; он был тем, чем могли бы стать евреи сегодня, если бы не было талмудистского шовинизма. Ему принадлежат слова: "Сионизм - громаднейшее заблуждение в еврейской истории. Я утверждаю, что он в принципе ложен и духовно выхолощен. Сионизм - это предательство... восточно-европейская идея, которую переняли здесь американские евреи... Если они будут иметь успех, то евреи Америки потеряют все, что они получили от свободы, равенства и братства. Я не позволяю называть меня сионистом, я - американец".
  В следующем поколении имя его сына, Генри Моргентау младшего, оказалось неразрывно связанным с основанием сионистского государства ("громаднейшее заблуждение" в глазах его отца) и с талмудистской местью в Европе. В конечном итоге сын может оказаться одним из тех, кто несет наибольшую ответственность за последствия, которых так боялся отец. Хаим Вейцман свидетельствует о решающей роли, сыгранной младшим Моргентау в закулисной драме в Нью-Йорке, завершившейся насильственным созданием сионистского государства и "признанием" его со стороны американского президента. В Европе он был инициатором раздела континента (с помощью "плана Моргентау") и способствовал распространению революции вплоть до центральной Европы. Некоторые части этого "плана" (парафированного гг. Рузвельтом и Черчиллем, которые оба отказались от него, когда дело уже совершилось) имеют особое значение, а именно те из них, которые требуют, чтобы "все промышленные предприятия и оборудование, не уничтоженные во время военных действий (в Германии), были... полностью уничтожены... а все шахты и рудники разрушены". Трудно найти иной источник этой варварской идеи "полнейшего разрушения", кроме как Талмуд и Тору, где оно подается как "Божий закон". Мы уже показали, что и само сионистское государство было основано на преступлении "полнейшего разрушения", другими словами на буквальном "исполнении" этого закона, Дейр-Ясине.
  Не будь сионистского шовинизма и западных политиканов, служивших его "администраторами", сын мог бы стать тем, кем был его отец, и этот наглядный пример иллюстрирует то, что произошло с громадным количеством евреев, и изменения, происшедшие в еврейской душе. Если столь именитые евреи пошли на такое дело и смогли обеспечить ему поддержку американских президентов и британских премьер-министров, то рядовым евреям не оставалось ничего иного, как бежать за ними. Эта общая тенденция находит свое отражение в литературе талмудистского шовинизма, распространяющейся во все большем количестве. Вплоть до середины прошлого века специально еврейская литература была малочисленна: ее писали для отделившихся от прочего мира закрытых общин, и читали там же. В обычной книготорговле еврейским авторам принадлежало место, примерно соответствовавшее их доле в общем населении, что было вполне нормальным, а в своих произведениях они как правило вовсе не выступали как "евреи" и не придерживались исключительно еврейских тем. Они писали для широкой массы читателей, избегая шовинистических призывов к еврейству, как и всего, что не-евреи могли бы посчитать богохульством, подстрекательством, непристойностью или клеветой.
  Изменения, происшедшие в нашем столетии, в равной степени отражают как распространение талмудистского шовинизма, так и вынужденное подчинение ему всей не-еврейской массы населения. Если сосчитать в наше время все книги на еврейские темы, написанные как евреями, так и не-евреями, то, если исключить романы, они составят самый многочисленный раздел в западной литературе, а изменения в тоне и уровне необычайно велики. Это совершалось постепенно, а поскольку всякая критика в наше время запрещена как "антисемитизм", широкие массы не осознали происшедших перемен. Они видны из простого сравнения: значительная часть того, что содержится сегодня в литературе талмудистского шовинизма (ниже даются несколько примеров), в начале века не могло бы быть вообще напечатано, будучи нарушением общепринятых норм приличия. Боязнь разноса со стороны критики и читателей не позволила бы ни одному издателю опубликовать многие из этих произведений, или же, во всяком случае, заставила бы их исключить из текста наиболее скандальные пассажи.
  Отправным пунктом этого процесса, который можно было бы охарактеризовать как вырождение еврейства, было появление в 1895 г. книги Макса Нордау именно под этим заглавием "Вырождение", задавшим тон для всего последующего хора. Фактически, эта книга была призвана засвидетельствовать не-евреям, что все они - дегенераты и от нее были в восторге все "либералы" конца века, в кругах которых поток последовавшей за этим литературы того же сорта неизменно продолжал пользоваться успехом. Само собой разумеется, что о еврейском вырождении в этой книге не могло быть и речи, и для автора таким вырождением могла бы быть одна лишь оппозиция сионизму; как известно, он был правой рукой Герцля и это он предсказал на сионистском конгрессе после смерти Герцля будущую мировую войну и роль, которую сыграет Англия в создании "еврейского очага". Книга "Вырождение" представляла интерес как по теме, так и по времени ее появления; она появилась в том же году, что и "Еврейское государство" Герцля, и этот же год был годом первого революционного взрыва в России (автор вероятно имеет в виду 1905 г., ошибаясь на 10 лет - прим. перев.). Не забудем, что как революция, так и сионизм являются существенной частью талмудистской концепции Второзакония, и, как это стремился доказать автор этих строк, оба движения развивались под талмудистским руководством.
  "Вырождение" положило начало наводнению Запада литературой талмудистского шовинизма. Примером нашего времени является книга некоего Теодора Кауфмана, "Германия должна погибнуть", вышедшая в Нью-Йорке в 1941 году, когда Гитлер и Сталин перестали быть друзьями, и Америка вступила в войну. Кауфман требовал уничтожения немецкого народа в буквальном смысле Талмуда и Торы. Это уничтожение должно было быть достигнуто путем стерилизации всех немцев - мужчин до 60 лет, женщин до 45 лет) в течение трех лет по окончании войны, причем границы Германии на этот срок должны были быть наглухо закрыты, а ее территория затем поделена между другими народами, т.ч. она исчезла бы с географической карты вместе со всем своим населением. Г-н Кауфман подсчитал, что, по прекращении рождении в результате стерилизации, нормальная смертность уничтожила бы германскую расу в течение 50-60 лет. Трудно сомневаться в том, что общественное отвращение к подобного рода бредовым идеям отпугнуло бы любого издателя от публикации такой книги во время первой мировой войны или в любое время с тех пор, как было изобретено книгопечатание. В 1941 году эта книга вышла с похвальными отзывами о ней в двух ведущих американских газетах (обе, разумеется, находятся в еврейских руках): "Нью-Йорк Таймс" охарактеризовал предложения Кауфмана, как "план к достижению постоянного мира межу культурными нациями"; "Вашингтон Пост" назвала их "интересно поданной, весьма стимулирующей теорией".
  Планы Кауфмана были наиболее талмудистскими из всего, что автору удалось обнаружить в этой области, но их духом напитаны многие другие книги. Ненависть была направлена отнюдь не против одних только немцев; в других случаях это были арабы, а одно время и англичане, как раньше та же ненависть направлялась против испанцев, русских, поляков и прочих. В этом не было ничего личного; будучи конечным продуктом талмудистского учения, эта ненависть равномерно распределялась против всего нееврейского, направляясь то на одного символического врага, то на другого в этом мире, в котором, согласно левитскому "закону", все были врагами. Стремительное нарастание и открытое высказывание этого неистового бреда, не сдерживаемого более соображениями общепринятых норм, объясняют критику, неоднократно выражавшуюся еврейскими писателями, как-то Брауном в 1933 году, раввином Эльмером Бергером в 40-х и Альфредом Лилиенталем в 50-х годах. Их опасения и критика были вполне оправданы отражением этой ненависти в еврейском печатном слове. В одной книге за другой копающиеся в психологии еврейские писатели анализировали "еврейскую душу", неизменно кончая выражением презрения или ненависти по отношению то одной, то другой группы не-евреев в самых шовинистических формулировках. Известный еврейский писатель Артур Кестлер, описывая этот свой анализ иудаизма, писал: "Самым поразительным открытием было, что легенда об "избранном народе" понимается правоверными евреями совершенно буквально. Протестуя против расовой дискриминации, они тут же подчеркивают свое собственное расовое превосходство, основанное на договоре Иакова с Богом". Однако, воздействие этого "поразительного открытия" именно на эту конкретную еврейскую душу оказалось довольно неожиданным: "Чем больше я знакомлюсь с иудаизмом, тем большую горечь я испытываю, и тем более ярым сионистом я становлюсь". Вероятный повод (трудно употребить термин "причины" в отношении столь нелогичной реакции) странного воздействия на г-на Кестлера им же самим признанного еврейского расизма, нетерпимости и высокомерия следует искать на двухстах страницах его жалоб на преследование евреев в Европе и их изгнание оттуда. Его искание справедливости не распространяется, однако, на арабов, которые, по его мнению, заслужили свое, ибо он описывает арабскую семью (подвергшуюся преследованиям и изгнанию со стороны сионистов в Палестине) следующими словами, явно полным презрения: "Старуха идет впереди, ведя на поводу осла, на котором сидит ее старик... погруженный в печальные мысли об упущенной возможности переспать со своим младшим внуком". Другими словами, если страдающей стороной не являются евреи, то преследование и изгнание представляются вполне допустимыми, тем более если речь идет о существах с подобного рода низменной психологией.
  Перемены в тоне и принятых нормах приличия в еврейской литературе нашего времени могут быть далее прослежены в писаниях уже цитированного нами г. Бен Хехта, сожалевшего о том, что Иисус не был превращен в мясной фарш, вместо того, чтобы быть удостоенным распятия, поскольку в этом случае христианство вряд ли смогло бы появиться на свете. Трудно представить себе, чтобы какой-либо издатель или какая-либо газета прежних времен позволили себе напечатать подобного рода мерзости, единственной целью которых является грязнейшее оскорбление религиозных чувств большей части цивилизованного человечества. Тот же самый Хехт писал также, что "в течение сорока лет я жил в этой стране (т.е. в Америке), не встречая антисемитизма и даже отдаленно не размышляя о его существовании". Логическим выводом из этого было бы, что г. Хехт не испытывал желания проживать где бы то ни было в другом месте. Тем не менее, когда готовилось создание сионистского государства, он писал, что каждый раз, когда в Палестине убивают британского солдата, "американские евреи празднуют это в своем сердце". Глубокое, хотя и мало вразумительное понимание изменений в еврейской душе в нашем столетии дают также книги некоего г-на Мейера Левина, в которых, по мнению автора, тоже содержатся вещи, в другие времена считавшиеся непечатными. Его произведение "В поисках" (In Search) показывает, что имел в виду упоминавшийся нами Сильвен Леви на Версальской конференции в 1919 г., говоря о "взрывных тенденциях" восточного еврейства. Г-н Левин родился в Америке, его родители были иммигрантами из восточной Европы, и его с детства воспитали в ненависти к русским и полякам. Похоже, что и в "новой стране", где он родился и вырос, он нашел мало хорошего для себя, занимаясь уже в ранней молодости подрывной агитацией среди рабочих в Чикаго. Он описывает, как он провел полжизни в мучительных попытках поочередно то отделаться от своего еврейства, то вновь к нему приобщиться. Если евреи в самом деле считают себя совершенно отличными от всего прочего человечества, то г-н Левин показывает читателю его книг, что это убеждение - продукт навязчивого, почти мистического извращения. По его собственным словам, он беспрестанно задавал себе вопросы, "кто я такой?" и "что я здесь делаю?", и он утверждает, что "евреи повсюду задают себе те же самые вопросы". Далее он рассказывает о некоторых открытиях, к которым его привели эти попытки самоанализа. Описывая дело убийц Леопольда и Леба в Чикаго (двое молодых евреев из богатых семей изуродовали и убили маленького мальчика, тоже еврея, по крайне патологическим мотивам), он пишет: "Я полагаю, что помимо ужаса, внушаемого этим делом, ужаса сознавать, что в человеческих существах могут быть мотивы убивать, помимо простых мотивов похоти, жадности или ненависти, помимо всего этого я испытывал некое подавленное чувство гордости за блестящие способности этих двух юношей, симпатию к ним за то, что они стали рабами своего чисто интеллектуального любопытства, гордость за то, что и этот совершенно новый уровень преступления, даже и он смог быть достигнут евреями. Помимо испытавшегося также и мной модного увлечения "страстью к новому опыту", и в состоянии некоего странного благоговения, я чувствовал, что вполне их понимаю, и что именно я, будучи также молодым, интеллигентным евреем, был с ними в духовном родстве". В другой раз он описывает свою роль (он называет себя при этом "добровольным помощником", но правильнее было бы охарактеризовать его как агитатора) в забастовке рабочих-литейщиков в Чикаго в 1937 г., вызвавшей столкновения с полицией, причем несколько рабочих были убиты. "Добровольный помощник", г-н Левин, "оказался в рядах" демонстрации забастовщиков и "удирал вместе с другими", когда началась стрельба. Он не был ни литейщиком, ни забастовщиком, а затем он и другие лица очевидно также "добровольные помощники", организовали массовый митинг, во время которого он показывал толпе диапозитивы газетных фотографий, подписи которых были им вырезаны, поскольку они не имели ни малейшего отношения к происходившим событиям. Показывая фотографии, он сопровождал их комментариями, рассчитанными на то, чтобы возбудить толпу, не имевшую представления о том, о чем в действительности шла речь на показанных снимках. Он пишет:
  "Поднялся такой рев, что мне казалось будто вся огромная аудитория превратилась в котел кипящей ярости, готовый опрокинуться на меня... Я чувствовал, что никогда не смогу обуздать разъяренную толпу, что она прорвется сквозь двери, вырвется наружу и разнесет и сожжет здание городского совета - так она была разъярена показанными мной картинками. В этот момент я испытал чувство опасности власти, сознавая, что лишь немногие дальнейшие слова могли бы развязать такое насилие, которое превзошло бы все до тех пор виденное... Если я порой и чувствовал себя непричастным ко всему этому, в качестве постороннего, художника и еврея, то тем не менее я ясно ощущал, что существует также всеобщий, мировой порыв возмущения. Я осознал, что вероятно одной из причин склонности евреев к социальному реформизму было чувство необходимости слиться с этими движениями, которые включали в себя также и еврейские проблемы". Непредвзятому читателю не остается, читая эти небезынтересные излияния, иного, как вспомнить написанное г. Морисом Самюэлем в 1924 г. то ли в качестве жалобы, то ли как угроза: "Мы евреи - разрушители, и навсегда останемся разрушителями". Похоже, что только в качестве подстрекателя других г.Левин - по его словам "посторонний" - чувствовал себя причастным ко всему этому, включавшему в себя также и его "проблемы". Подстрекательство нерассуждающей, глупой "черни" является темой, которая красной нитью проходит через все "Протоколы" 1902 года. В цитированном нами отрывке Левин признает сам, что только как подстрекатель толпы он мог чувствовать себя частью всего человечества. Его психология не изменилась и в последующие годы, а что касается сионизма, то в годы его юности он был в Америке почти неизвестен, в 1925 же году, когда ему исполнилось 20 лет, он все еще был "вопросом, едва доходившим до сознания евреев, родившихся в Америке... им занимались одни только бородачи со старой родины, а если американского еврея и случалось затащить на собрание сионистов, то он находил, что выступавшие говорили с русским акцентом или же просто переходили на "идиш". Моя собственная семья к этому движению никакого интереса не испытывала".
  Другими словами, как и на примере обоих Моргентау, отца и сына, перемена произошла на протяжении одного поколения. Родители г-на Левина, прибывшие из страны, где их якобы "преследовали", были вполне довольны той страной, в которой они процветали. Сын, однако, доволен не был. Вскоре его понесло в Палестину, где он воспылал ненавистью к арабам, о которых он в дни своей юности даже и не слышал. Как об остроумной шутке он пишет о маленьком инциденте в сионистском поселении, где работавший в поле араб почтительно обратился с просьбой дать ему глоток воды; г-н Левин и его приятели указали ему на бочку, из которой араб с благодарностью стал пить под их смех: в бочке была вода для лошадей. Десять лет спустя он был в Германии, принимая участие в разгулявшейся там талмудистской мести. Он был всего лишь американским газетным корреспондентом, и он описывает, как он с другим евреем-корреспондентом разъезжали по Германии в качестве "победителей", вооруженные (нелегально, разумеется), в джипе, грабя и громя в свое удовольствие. Он пишет затем, что одни только робость и боязнь сопротивления "победителям" со стороны немецких женщин умеряли яростное желание насиловать их, но что "время от времени ненависть была столь велика, что потребность в насилии становилась непреодолимой". В таком настроении взаимно подогревая друг друга, у него и его приятеля было только одно желание: "бросить ее на землю и разорвать на части", и они обсуждали "идеальные условия для сцены такого насилия; это должна была быть лесная дорога с редким движением и одинокая девушка пешком или на велосипеде". Оба храбреца сделали затем "пробную вылазку" в поисках "идеальных условий" и нашли наконец и одинокую девушку и полностью подходящие условия". Девушку они - по крайней мере, по его словам - оставили в живых полумертвую от ужаса, и наш автор задает себе вопрос, было ли это присутствие другого свидетеля, удержавшее каждого из обоих от совершения убийства. Г-н Левин начал писать свою книгу в 1950 г., "книгу о том, что означает быть евреем". И она, и многие ей подобные делают понятными опасения редких еврейских критиков по поводу хода развития последних полвека, ибо они не свидетельствуют ни о чем ином, как об устрашающем вырождении "еврейской души" под давлением талмудистского шовинизма. Единственное, что эта книга доказывает, это то, что к концу ее Левин знал столь же мало, как и в ее начале, "что означает быть евреем"; разве что ответом на вопрос были бы цитированные выше отрывки из нее, что он, вероятно, стал бы с жаром отрицать. Сотни других тоже писали на эту неуловимую и мало продуктивную тему, но с таким же успехом и электрический угорь мог бы глотать собственный хвост, пытаясь постигнуть источник его странных ощущений, и тоже наверное не нашел бы вразумительного объяснения. Книга еврея о том, как можно быть нормальным человеческим существом среди других людей, стала к середине нашего века редкостью (1).
  Растущее количество литературы, наполненной ненавистью и подстрекательством к насилию, из которой мы подали лишь немногие примеры, и фактическое подавление всякой ее критики как "антисемитизма", стали одной из самых характерных черт нашего 20-го столетия; это - эпоха талмудистского шовинизма и талмудистского империализма. Почти 100 лет тому назад (писалось в 1955 г. - прим. перев.) наше сегодняшнее положение вещей было предсказано немецким писателем Вильгельмом Марром (см. библиографию в конце книги), в свое время революционером и заговорщиком, помогавшим "тайным обществам" (руководимым, согласно Дизраэли, евреями) подготовить неудавшиеся восстания 1848 года. Его писания тех времен носят на себе явную талмудистскую печать, хотя он и не был евреем: они - продукт яростного антихристианства, атеизма и анархизма. Впоследствии, подобно Бакунину, с которым у него много общего, он распознал истинный характер революционного руководства, и в 1879 году писал: "Я глубоко убежден, что приход еврейского империализма - всего лишь вопрос времени... Мировая империя принадлежит евреям... Горе побежденным!... Для меня не представляет сомнений, что не успеют пройти четыре поколения, как не останется ни одной должности в государстве, включая самые высшие, которые не были бы в руках евреев... В настоящий момент, среди европейских государств одна только Россия выдерживает еврейский напор и отказывает в признании равноправия за вторгающимися чужеземцами. Россия - последний бастион Европы, и именно против нее евреи готовят свой окончательный удар. Судя по ходу дел, русская капитуляция - также лишь вопрос времени (писалось в годы разгула революционного терроризма в России и лишь за 2 года до седьмого по счету - на этот раз удачного - покушения на Царя-Освободителя, Александра Второго - прим. перев.)... В этой громадной империи... иудаизм найдет свою Архимедову точку опоры, с которой он сможет раз и навсегда сбить всю западную Европу с ее устоев. Еврейские заговорщики вызовут в России революцию, какой мир еще не видел... В настоящее время еврейство в России все еще опасается изгнания из страны. Однако, после того, как Россия будет повержена, им уже нечего будет бояться. Когда евреи захватят власть в русском государстве... они примутся за разрушение общественной организации в западной Европе. Этот последний час Европы настанет самое позднее через сто или сто пятьдесят лет".
  Настоящее состояние Европы, в каком ее оставила Вторая мировая война, показывает, что это предсказание в значительной степени исполнилось. Не хватает лишь полного, окончательного, формального завершения. Но, что касается этого последнего, то вполне возможно, что Марр считал положение слишком безнадежным. Мировая история не знала до сих пор ни необратимых решений, ни окончательных побед, ни постоянных завоеваний, ни абсолютно непобедимого оружия. Последним словом до сих пор все еще всегда оказывались слова Нового Завета: "Это еще не конец". Однако, не подлежит сомнению, что последний этап предсказания Марра, третье действие в драме 20-го столетия, уже разыгрывается на наших глазах, чем бы оно ни кончилось и каковы бы ни были его последствия, и что, готовясь к его постановке, талмудизм снова смог захватить в свой плен еврейскую душу. Уже упоминавшийся нами известный нью-йоркский еврейский писатель-хронист Джордж Сокольский заметил в январе 1956 г., что "раньше против сионизма наблюдалась значительная оппозиция среди мирового еврейства, но с годами оппозиция замерла, а там, где она еще существует, она настолько непопулярна, что должна прятаться; среди евреев в Соединенных Штатах оппозиция против Израиля совершенно незначительна". Небольшое число предостерегающих голосов, все еще подымающихся подобно древнему пророку Иеремии, почти все принадлежат евреям. Дело не в том, что не-еврейские писатели и публицисты хуже осведомлены, более близоруки или менее мужественны; давно уже стало неписанным правилом, что еврейские возражения могут, до известных пределов, выслушиваться, поскольку они исходят от "наших", в то время, как возражения и критика с не-еврейской стороны абсолютно недопустимы.
  Наглядным примером этого может служить 1956 год, год президентских выборов в Америке, когда никакая критика сионизма или "Израиля" была невозможна, в особенности в последние месяцы перед голосованием. Нападения Израиля на соседние арабские страны неизменно изображались в ведущих газетах США как происходящие "в отместку" или "в наказание". Одно израильское нападение следовало за другим, но ни президент, ни его министры, ни работники Госдепартамента не смели сказать ни слова, хотя все эти нападения кончались актами безжалостного уничтожения и разрушения по примеру Дейр-Ясина в 1948 году. Мало того, ведущие кандидаты соперничающих партий, как это уже было и в 1952 г. соревновались друг с другом, требуя вооружений для Израиля и стараясь этим привлечь к себе еврейские голоса, считавшиеся решающими. Однако, в то же самое время (11 сентября 1956 г.) более 2000 ортодоксальных евреев собрались на Юнион-Сквере в Нью-Йорке, протестуя против "преследования религии в государстве Израиль". Имя израильского премьера Бен Гуриона было встречено свистками, и несколько раввинов выступили с яростными нападками на него и его правительство. Разумеется, эти протесты не имели ничего общего с положением арабов, о которых вообще не было сказано ни слова; все нападки были исключительно с точки зрения религиозной ортодоксии, а правительству Бен Гуриона бросались обвинения в несоблюдении религиозных предписаний в вопросе празднования субботы и пр. Как бы то ни было, это выступление было открытым, в то время как любая критика с нееврейской стороны была в это время под полным запретом. В те же дни (1 сентября 1956 г.) повторные бунты правоверных евреев в самом Израиле вылились в настоящее восстание, подавленное полицией, причем один еврей был убит. Убитый принадлежал к религиозной группе, отказывавшейся признать законным израильское правительство на том основании, что по ее мнению "восстановление еврейского государства должно произойти исключительно по воле Божией"; заметим, что то же самое является главным тезисом настоящей книги, написанной, как известно, не-еврейским автором. На основании этих убеждений убитого, нью-йоркские газеты охарактеризовали его как "религиозного экстремиста".
  Другими словами, полнейшее подавление всякой критики с не-еврейской стороны в западной печати стало во второй половине 20-го века незыблемым правилом, почти не знающим исключений. Поэтому немногие цитируемые нами критические голоса неизменно принадлежат евреям. Некий Франк Ходоров довел до сведения правительства США (в журнале "Human Events" от 10 марта 1956 г.), что на Ближнем Востоке "оно в действительности имеет дело вовсе не с правительством Израиля, а с американскими евреями... Не подлежит сомнению, что очень многие хорошие и лояльные американцы еврейской веры приветствовали бы откровенный обмен мнений по этому вопросу, не только с целью засвидетельствовать свою лояльность по отношению к нашей стране (Америке) и высказаться против мирового сионизма, но и для того, чтобы освободиться от надетого на них сионистского ярма". В том же листке "Human Events" от 10 сентября 1955 г. г-н Альфред Лилиенталь повторил отчаянную мольбу давно погибшего министра обороны Джеймса Форрестола, за 8 лет до того; в тени нависших над Америкой в 1956 году президентских выборов он также призвал обе большие политические партии "изъять арабско-израильский вопрос из американской внутренней политики". Оба этих предупреждения с еврейской стороны появились в вашингтонском листке, имеющем хорошую репутацию, но малый тираж; большие газеты оказались для них закрытыми. Другие еврейские критики наших дней повторяют давнишние предостережения о грядущей катастрофе. Хорошо известный нам Бернард Дж.Браун видел ее приближение еще в 1933 году: "Никогда еще в истории человечества не было группы людей, до такой степени запутавшейся в собственных ошибках и упорствующей в своем нежелании видеть правду, как наш народ за последние 300 лет"; эти 300 лет охватывают собой именно период появления в Европе талмудистских "восточных евреев" и успешной войны талмудистов против еврейской ассимиляции. Браун еще только намекал на возможность катастрофы, но 15 лет спустя еврейские критики уже произносили это слово открыто, и раввин Эльмер Бергер писал в 1951 г.: "Если американцы еврейской веры и множество американцев иных исповеданий, введенных в заблуждение и поддерживающих сионизм, не вернутся к основам как американского духа, так и иудаизма, мы окажемся вовлеченными в катастрофу". Предисловие к книге раввина Эльмера Бергера было написано известным не-еврейским публицистом, издателем журнала "The Christian Century", д-ром Полем Хатчинсоном, высказавшимся еще более определенно: "Упорствование американских евреев в отказе от ассимиляции ведет к кризису, могущему возыметь самые плачевные последствия. Уже сейчас видно, что каждый раз, когда Израиль попадает впросак (а его политика, в особенности в области экономики и иммиграции, буквально и заведомо обречена на провалы), от американских евреев ожидается оказание небывалого давления на правительство США, чтобы оно поспешило исправить положение. Сионистские лидеры не останавливаются при этом перед крайними методами политического шантажа" (это было написано задолго до того, как президент Труман подтвердил этот факт в своих воспоминаниях). "Это может еще некоторое время так продолжаться, благодаря нашей странной избирательной системе... однако Нью-Йорк - еще далеко не Соединенные Штаты, и если подобное политическое рукоприкладство в пользу иностранного государства будет продолжаться далее, - берегитесь взрыва".
  Эти предостережения, столь ясные, казалось бы, для евреев, могут произвести на не-еврейские умы ложное впечатление, что одни только "евреи" катятся к "катастрофе" их собственного производства; что в этом случае талмудистский шовинизм падет на их собственные головы; и что, schliesslich, "так им и надо", ибо ничего иного они, мол, не заслужили. Этому заблуждению могут особенно легко поддаться люди недалекие и злобные.
  И все-таки это - глубокое заблуждение. Этот вечный феномен еврейской катастрофы", как он неизменно появляется в писаной истории, в действительности всегда составляет ничтожную часть всеобщих бедствий, в пропорции не более, скажем, одного процента от них. Чудовищная фальшивка Второй мировой войны о "шести миллионах погибших евреев" в этом твердо установленном факте ничего не изменяет. Катастрофа, назревающая за последние полвека, будет опять всеобщей катастрофой, в которой еврейская доля в бедствиях, как всегда, будет ничтожной. Она будет, однако, изображена, как "еврейская катастрофа", подобно тому, как это было сделано со второй войной, но это будет той же фальсификацией, продемонстрированной на освещенном экране сидящей в темном помещении "черни". Евреи очень часто, и по-видимому даже вполне искренне неспособны оценить любое бедствие, захватывающее евреев и не-евреев, как бы велико ни было число последних, иначе как "еврейскую катастрофу". Трудно не видеть в подобной психологии результатов учения Талмуда-Торы, согласно которому за одним только "избранным народом" признается человеческое существование, в то время как все другие - ничто иное, как тени или просто скот. Иллюстрацию этого образа мыслей дает нам, например, книга некоего Карла Штерна "Столп огня" (см. библиографию) - еврея, выросшего в Германии между двумя войнами, эмигрировавшего затем в Канаду и перешедшего там в католичество. Он пишет, что в 20-е годы в Германии, в молодежном еврейском движении наблюдалось общее настроение, указывавшее на происшедшие впоследствии события. Оно характеризовалось боязнью, вопросами и сомнениями в ожидании громадной еврейской катастрофы - или вернее большой европейской катастрофы, с которой неким таинственным образом окажется связанной и судьба евреев". В этой цитате истинное положение вещей высказывается лишь во второй ее части, как мысленная поправка, которая никогда не была бы выражена большинством еврейских авторов. Штерн является в этом отношении исключением: написав слова о "громадной еврейской катастрофе", он осознал их неправду и внес исправление; однако, даже и он все же оставил первую часть фразы на ее прежнем месте. Наследственность и воспитание все еще были достаточно сильны в нем, чтобы выразить главную мысль: катастрофа, постигшая 350 миллионов человеческих существ в Европе и превратившая половину из них в безвольных и эксплуатируемых рабов, была для него "громадной еврейской катастрофой".
  В любом другом случае Штерн первым стал бы протестовать против такого подхода к делу. Он сам, например, пишет, что его оскорбило прочитанное им в католической газете сообщение, что столько-то членов экипажа потопленной английской подводной лодки были католиками. Он был неприятно поражен тем, что из общего числа жертв была выделена какая-то одна группа: "Я не понимаю, кого может интересовать подобная статистика". И тем не менее: "громадная еврейская катастрофа..."
  Эта катастрофа, подготовляющаяся в нашем столетии для нас всех, ни в коем случае не сможет стать сугубо еврейской в смысле перевеса в ней еврейских жертв, но она будет таковой в смысле довления над ней "еврейского вопроса" (как и в последней "катастрофе"), в смысле подчинения всех развязанных ей энергий целям, которые будут представлены, как еврейские, и в смысле использования еврейских масс для способствования ее первому взрыву. Еврейские массы, "толпа" или "чернь", в одном отличны от всех остальных: они легче поддаются шовинистическому подстрекательству и гораздо более неистовы в этом состоянии. "Еврейская Энциклопедия", в маленькой статье, посвященной феномену истерии среди евреев, признает, что склонность к ней евреев сильнее, чем в среднем у других народов. Не будучи специалистом в этой области, автор все же позволяет себе высказать предположение, что это - результат многовекового заточения в тесной изоляции гетто, в условиях деспотического господства в нем талмудистского абсолютизма; это тем более так, поскольку в наши дни мы имеем дело почти исключительно с восточными евреями, до самого недавнего времени жившими в этих условиях. В настоящей главе мы привели некоторые примеры растущей волны шовинистической истерии на страницах литературы, доступной рядовому читателю. Они демонстрируют, однако, лишь результаты, но не причины. Чтобы определить последние, читателю необходимо проделать более сложную работу: внимательно следить за печатью на еврейском языке или на "идиш", в подлинниках или в переводах. Он увидит тогда картину истинно демонического истязания еврейской души с целью не дать ей ни минуты покоя, и сможет сделать вывод, что нигде вне еврейской среды невозможно найти что-либо более антиеврейское, чем эти печатные излияния, свидетельствующие о неподражаемом мастерстве в применении методов внушения и усиления страха. Прежде, чем ознакомиться еще и с этими примерами, читатель должен учесть, что главная масса взрывчатого материала в лице восточных евреев проживает в настоящее время в Америке. Это обстоятельство, чреватое возможными последствиями более любого другого, судя по всему, едва дошло до сознания западного мира или хотя бы только Америки. Приводимые ниже цитаты показывают, что говорится по-еврейски или на "идиш", другими словами вдали от ушей или глаз не-евреев, среди еврейских масс, и какое это оказало на них воздействие за короткий период всего лишь пяти лет. Один из наиболее известных еврейских хронистов Америки и нашей эпохи, Вильям Цукерман, опубликовал в мае 1950 г. в еврейской газете "South African Jewish Times" (19 мая 1950) статью под заглавием "Волосы дыбом у еврейского народа" (эта статья появилась также в многочисленных еврейских органах печати в различных странах). Она начиналась словами: "В сионистском мире разгорается жаркий спор. Он пока еще не достиг не-еврейских ушей или даже еврейской печати в Англии, но он бушует в еврейских газетах в Израиле и в печати на "идиш" в Америке и в Европе... лучше, чем все другое за последние несколько лет, он дает нам профиль еврейской мысли и чувств в период, последовавший за появлением Израиля". Спор разгорается, как он поясняет, "по вопросу т.н. "халуциот", т.е. организации и подготовки эмиграции евреев в Израиль из всех остальных стран - но в особенности из США". В 1950 году Цукерман писал еще только с небольшим оттенком некоего предчувствия, цитируя Шолема Нигера, "выдающегося еврейского литературного критика и эссеиста", осуждавшего не "кампанию за эмиграцию американских евреев в Израиль", но "манеру, с которой она преподносится американским евреям". Эта манера, по мнению Нигера, носит чисто отрицательный характер, агитируя не столько за Израиль, сколько против всего остального: "Националисты ведут кампанию отрицания, очернения и разрушения всего еврейского за пределами Израиля. Еврейская жизнь в Соединенных Штатах и во всем остальном мире описывается, как достойная одних лишь презрения и ненависти... Все еврейское за пределами Израиля объявляется рабским, недостойным, подавленным и бесчестным. Основным тезисом националистов в этом споре является, что ни один уважающий себя еврей, ни в Соединенных Штатах, ни где бы то ни было, кроме Израиля". Излюбленным методом навязывания "халуциота" американским евреям является, как пишется далее в статье, "подрыв еврейской морали, веры и надежды на их американской родине; постоянное запугивание евреев антисемитизмом; вечные напоминания о гитлеровских ужасах, и распространение сомнений, страха и недоверия к будущему евреев в Америке. Малейшее проявление антисемитизма подхватывается и раздувается с целью создать впечатление, что американские евреи, подобно немецким под властью Гитлера, стоят на краю катастрофы, и что, рано или поздно, им также придется бежать, спасая свою жизнь". В качестве примера Нигер привел выдержку из статьи "ведущего израильского сиониста, Ионы Косого, в известном еврейском литературном органе в Иерусалиме, "Изроэль":
  "На нас сионистов возложен сейчас древний долг непрестанно держать волосы дыбом у всего еврейского народа, не давать ему ни отдыха, ни срока, все время держать его на краю пропасти, показывая грозящие им опасности. Мы не можем позволить себе ждать времени "после катастрофы", ибо откуда мы возьмем тогда сотни тысяч евреев, нужные для строительства нашего государства? Евреям нужно спасать самих себя не когда-то в будущем, но сейчас, именно в настоящий момент".
  Как видит читатель, "катастрофа" является политической необходимостью или неизбежностью, а прочтя эти цитаты, ему станет ясно, почему "Еврейская Энциклопедия" отмечает у евреев склонность к массовой истерии. Цукерман пишет, что эта "крайняя форма пропаганды "халуциота" доминирует в настоящее время в Израиле". Он цитирует также "более умеренную форму этой теории", которую представляет издатель сионистского органа "Киюм" в Париже, некий Ефройкин. Как пишет Цукерман, этот г. Ефройкин, "хотя он считает непреложной истиной каждое слово националистической пропаганды о том, что ни один еврей не может жить полноценной и достойной жизнью нигде, кроме Израиля, и хотя он также утверждает, что "американские евреи живут в мире утопий", но тем не менее он признает, что при их теперешнем состоянии умов американские евреи никогда не согласятся поставить США в один ряд с Германией и Польшей и не будут рассматривать их нынешнюю родину, как пересыльный пункт по дороге в Израиль. Он считает, поэтому, что американских евреев нужно распропагандировать, чтобы они стали "поклонниками Израиля", а не обязательно израильтянами душой и телом".
  О результатах этой "пропаганды" сионистских эмиссаров из Израиля можно далее судить на основании замечаний, опубликованных полтора года спустя (в декабре 1951 г.) в еврейской газете "Интермаунтен Джуиш Ньюс" в г. Денвере, штат Колорадо. Ее издатель, некий Роберт Гамзей смотрел весьма неодобрительно на кампанию Еврейского Агентства (Jewish Agency) в Америке и Всемирного сионистского конгресса в пользу "халуциота" в Соединенных Штатах, на которую обе организации ассигновали 2.800.000 долларов. Он писал, что "по собственному опыту, ему известно о широко распространенном ошибочном мнении в Израиле, будто в Америке у евреев нет никакого будущего и что антисемитизм грозит им судьбой их немецких собратьев". По его мнению далее, "совершенно невозможным является положение, при котором израильским эмиссарам в Америке не приходит в голову других аргументов в пользу переселения американской (еврейской) молодежи в Израиль, кроме охаивания и высмеивания перспектив американского иудаизма".
  Все эти предчувствия 1950 и 1951 гг. полностью оправдались за последующие пять лет, в течение которых "эмиссарам" из Израиля удалось с помощью успешной "кампании" привить еврейским массам в Америке "националистическую теорию", образчики которой были приведены выше. И если в 1950 году г.Вильям Цукерман был лишь встревожен создавшимся положением, то в 1955 г. он уже был в полной панике. В газете "Джуиш Ньюслеттер" от ноября 1955 г. он писал следующее, что было перепечатано журналом "Тайм" (Нью-Йорк) от 28 ноября:
  "Не может быть ни малейших сомнений в том, что среди американских евреев в настоящее время преобладают те же настроения, что и в Израиле. Повсюду царит фанатическая уверенность в том, что на свете существует только одна истина и что Израиль является ее единственным хранителем. Не делается никаких различий межу евреями всего мира и Израилем, ни даже между Израилем и его правительством. Израильские правители и их политика считаются непогрешимыми и стоящими выше всякой критики. Налицо потрясающая нетерпимость к любому мнению, отличающемуся от взглядов большинства, полное пренебрежение доводами разума и подчинение страстям охваченного паникой стада животных. "Между израильскими и американскими евреями есть только одна существенная разница. В Израиле, насколько об этом можно судить из заграницы, взрыв эмоциональности имеет под собой реальное основание. Его питают скрытые источники разочарования у народа, которому обещали безопасность и мир и который вдруг оказался в военной ловушке. Американско-еврейский сорт истерии абсолютно лишен всяких корней в реальной жизни американских евреев. Это совершенно искусственный товар, сфабрикованный сионистским руководством и навязанный народу, не имеющему никаких поводов к истерии, с помощью целой армии платных пропагандистов, как средство открытого политического давления и выжимания денежных средств. Никогда еще пропагандная кампания в пользу иностранного государства не готовилась и не проводилась более нагло и цинично, в полном свете и под рев рекламы, чем нынешняя волна истерии, раздуваемой среди американских евреев".
  Эти две выдержки показывают, как прогрессировало за пять лет вырождение еврейской души под опекой талмудистского сионизма. Они подводят также наше повествование о трех войнах к кануну третьей, если только "канун" можно счесть подходящим словом. Фактически, третья война началась сразу же после того, как закончились сражения второй, непрестанно с тех пор распространяясь вширь, то тут, то там во всем мире. Надо лишь немного поддуть с какой-либо стороны, чтобы она разгорелась в новую всеобщую войну. Этот процесс мог бы еще возможно быть остановлен двумя ответственными государственными людьми по обе стороны Атлантического океана, если бы они смогли взаимно договориться между собой, поскольку по сути дела речь идет лишь о чудовищном историческом блефе. Похоже однако, что простым смертным спасти нас не удастся и автор этих строк не преувеличит, считая, что один только Господь Бог, которому удавались еще много большие дела, сможет отвратить третью мировую войну. Если этого не произойдет, то заключительные десятилетия этого века станут свидетелями либо полного фиаско, либо преходящего триумфа талмудистского шовинизма. В обоих случаях, как при его провале, так и при его успехе, сопровождающая их "катастрофа" будет прежде всего таковой для нееврейского человечества, а возможные еврейские бедствия будут, как всегда лишь ничтожной ее частью. А когда пройдет наконец и это, то, поскольку человечество явно никогда не согласится принять Талмуда, евреям придется, наконец, принять человечество таким, как оно есть.
  
  Примечание:
  1) "Победители" типа Левина и Ко. подвизались в Германии в гораздо более широких масштабах, чем это стало известно Дугласу Риду, а "еврейская душа", достаточно проявившая себя в русской революции и гражданской войне (см. описание зверств еврейской ЧК в Киеве в 1919 г. в книге В.В.Шульгина "Что нам в них не нравится") смогла разгуляться в Германии после капитуляции. В 60-х годах в Париже вышла книга некоего Михаила Бен-Зогара "Мстители", в которой участник событий описывает подвиги "палестинской бригады", прибывшей в обозе англичан через Италию в Австрию, а затем и в Германию. Еврейские герои, не рискнувшие сделать во время войны ни одного выстрела против немцев, въехали триумфаторами в побежденную страну на американских грузовиках под сионистским флагом с надписями на бортах: "Deutschland kaputt. Kein Volk, kein Reich, kein Fuhrer. Die Juden kommenп!" Их похождения занимают более 300 страниц, любимым развлечением по дороге за очередными жертвами было обгонять вплотную велосипедистов обоего пола, распахивая дверь с правой стороны, причем велосипедист сталкивался под задние колеса грузовика. Еврейская бригада творила самосуд, добывая имена жертв от органов союзной разведки, в которых служили главным образом эмигранты из Германии и Австрии. Одной из последних операций, пока союзное командование не нашло нужным отозвать "мстителей", была попытка массового отравления 36 тысяч солдат войсковых СС (Waffen-SS), содержавшихся в Нюрнберге, мышьяком подмешанным в хлеб для раздачи пленным. Преступление не удалось полностью, т.к. отравителей, принятых за воров, спугнули, но около 800 пленных солдат умерли от отравления. См. Michel Ben-Zohar, "Les Vengeurs", Librairie Fayard, Paris, 1968.
  Глава 46. АПОГЕЙ И КРИЗИС
  Настоящая книга писалась между 1949 и 1952 гг. была заново пересмотрена в годы 1953-56, а ее заключительная глава написана в октябре и ноябре 1956 г. Это было весьма подходящее время, чтобы подытожить влияние талмудистского сионизма на ход истории человечества, ибо к тому времени прошли как-раз полвека, половина нашего "еврейского столетия" с того момента, как он выплыл на поверхность политической жизни после 1800 лет более или менее подводного существования. В те же годы, а именно в 1952 году произошло аналогичное событие в биологии, когда на поверхность Индийского океана неожиданно выплыла кишечно-полостная рыба породы, которую считали вымершей много миллионов лет тому назад. Появление этого экземпляра сильно подорвало эволюционную теорию Дарвина, еще более пострадавшую, когда некоторое время спустя выяснилось также, что и знаменитый Пильтдаунский череп был подделкой. Когда в начале нашего века левитский сионизм столь же неожиданно всплыл на поверхность политической жизни 20-го столетия, это было чем-то вроде аналогичного сюрприза из глубины времен. Английское предложение Уганды в 1903 году было первым, ставшим известным общественности указанием на то, что западные политики сугубо частным порядком давно уже торговались с "еврейской силой", как единым целым. Прием Бальфуром в 1906 году в номере гостиницы, Хаима Вейцмана, после отклонения евреями Уганды, можно рассматривать как второй шаг в этой цепи событий, и как первый шаг на роковом пути полного ввязывания Запада в дело палестинского сионизма. В том же 1956 г. мировая революция, талмудистское происхождение которой автор этих строк считает неопровержимо доказанным, также праздновала свое 50-летие (если считать ее от русской "генеральной репетиции" 1905 года, разыгранной в нужный момент русского поражения в войне с Японией, натравленной на Россию теми же подводными" силами и поддержанной американскими деньгами и английским вооружением - прим. перев.) как постоянного фактора нашей политической жизни. Само собой разумеется, что "под водой корни этой революции простирались назад во времени через революционные потрясения в Европе в 1848 г. до французской революции и Вейсхаупта, и еще дальше до революции в Англии и ее Кромвеля. И наконец, тот же 1956 год был снова годом очередного балагана американских президентских выборов, которые на этот раз, еще явственнее, чем когда-либо прежде, разыгрывались в обстановке парализующего давления со стороны сионизма. Другими словами, если бы автор мог планировать появление этой книги заранее, когда он начал писать ее в 1949 г. - о чем, разумеется, не могло быть и речи - ему трудно было бы выбрать более подходящий момент, чем осень 1956 г. для подытоживания описанных процессов, как и их последствий вплоть до этой даты, а также и для указания на близящуюся развязку: апогей и кульминационный пункт описанного развития событий и конечный кризис, к которому они неизбежно стремились.
  В период написания этой книги у автора не было особенных иллюзий относительно возможностей опубликовать ее, по причинам ясным для каждого, кто ее прочтет: на данной стадии "еврейского столетия" надеяться на это было бы смешным. Однако, даже если она и не появится сейчас, то она не потеряет актуальности и через пять, десять или еще большее число лет; автор ожидает, что она сможет увидеть свет в тот момент, когда рухнет наконец система подпольной цензуры, которая на протяжении последних трех десятилетий преследовала, как ересь, всякое открытое обсуждение "еврейского вопроса". Когда-то и на эту тему снова станет возможно открыто спорить, и кое-что из написанного в настоящей книге, возможно, окажется небезинтересным (первое английское издание "Спора о Сионе" было опубликовано, после смерти автора, его друзьями в 1978 году, т.е. через 22 года по ее написании; настоящий русский перевод является первым переводом этого единственного в своем роде труда на иностранный язык. Излишне подчеркивать, что он не только не потерял своей актуальности в наши дни, но, наоборот, все написанное в книге Дугласа Рида находит свое блестящее подтверждение в современной политической действительности, полное понимание которой становится впервые возможным по прочтении "Спора о Сионе" - прим. перев.). Что бы ни ожидало нас в будущем, во всяком случае автор заканчивает эту книгу теперь, в октябре-ноябре 1956 года, и, оглядываясь вокруг, он видит, что все разыгрывается, как по нотам, совершенно так, как можно было предвидеть на основании изложенных в ней фактов. 1956 год снова был полон слухов о близкой войне, и они на этот раз были громче и настойчивее, чем когда-либо со времени окончания Второй мировой войны в 1945 г., исходя именно из тех двух направлений, из которых они неизбежно должны были появиться в результате того, что было натворено ведущими политиканами Запада в 1945 году. Крик о войне исходит из Палестины, где Запад насильно водворил местечковых сионистов из России, и из восточной Европы, где тот же Запад, при помощи если не силы, то своих денег, насадил талмудистскую революцию. Автор снова считает нелишним напомнить, что оба этих движения - революционный коммунизм и революционный сионизм - развивались, как об этом свидетельствует д-р Хаим Вейцман в одной и той же местечковой России в конце 19-го столетия, часто мирно уживаясь друг с другом в одной и той же еврейской семье.
  Дважды в течение последних лет крик о войне из уст западных политиков был громче обычного. В каждом из этих случаев непосредственные причины возникшей паники скоро забывались, уступая место новому крику о "бедных евреях", т.ч. задолго до начала самой войны, (которой на этот раз удалось избежать) массам было внушено что, если она начнется, то ее в первую очередь нужно будет вести в интересах или в защиту "евреев" (или "Израиля"). Автор уже неоднократно подчеркивал, что любая третья мировая война будет носить именно такой характер, поскольку развитие событий в период 1917-1945 гг. неизбежно проводило к такому заключению, а события 1953 и 1956 г.г еще яснее его подтвердили. Войны, на пороге которых мы стояли в 1953 и 1956 гг., явно должны были бы вестись Западом в таком плане, и в обоих данных случаях это признавалось гораздо более открыто и недвусмысленно, чем в обеих предыдущих мировых войнах. Когда бы этой книге ни было суждено увидеть свет, забывчивая "общественность" - если она к тому времени не окажется вовлеченной в новую мировую войну - давно уже забудет военные кризисы или "почти военные" кризисы 1953 и 1956 гг., а поэтому не мешает о них напомнить. В 1953 г. в списке обвиняемых предстоявшего (но на этот раз не состоявшегося) показательного процесса в Москве появились полдюжины евреев, которые (это особо важно в отличие от аналогичных процессов там же в 30-х годах) были специально отмечены как таковые в качестве коллективных виновников особо тяжелых действительных или мнимых преступлений, наказание за которые явно должно было обрушиться далеко не на них одних. В западном политическом мире немедленно поднялся истерический вопль о "евреях", намеченных в качестве козлов отпущения к предстоящему "уничтожению". Вопль достиг размеров непосредственной угрозы войной, но тут Сталин довольно неожиданно помер, процесс был отменен, после чего шумиха на Западе сразу утихла. По мнению автора, этот эпизод не оставлял сомнений в том, что если бы началась война "против коммунизма" (о чем западные политики и газеты в те годы говорили и писали, как о вполне вероятном событии), то она и на этот раз велась бы за "евреев", о чем - в отличие от прежних войн - было бы даже открыто объявлено. То, что от коммунизма нужно было спасать половину закабаленного им человечества, об этом и на сей раз говорилось бы столь же мало, как и в свое время в 1945 году.
  В июле 1956 г. снова раздались угрозы войной, когда Египет национализировал, т.е. попросту присвоил себе Суэцкий канал, отобрав его у владевшего им до тех пор международного консорциума. В продолжение нескольких первых кризисных дней британский премьер-министр оправдывал эту угрозу перед английской общественностью тем, что действия Египта ставили под удар "жизненно важный британский транспортный путь". Вскоре, однако, он переключился на (более эффективный по его мнению) аргумент, что "если Египту на этот раз уступят, то следующим его действием будет направлением на Израиль". Мировая печать единодушно завопила, что от египетского контроля над Суэцким каналом в первую очередь и хуже всех пострадает сионистское государство. Другими словами, война на Ближнем Востоке, если бы она разразилась, тоже должна была быть войной "за евреев".
  И, наконец, в-третьих, в том же 1956 г. состоялся очередной спектакль американских президентских выборов, в седьмой раз подряд под прямой, и в третий раз под открытой режиссурой сионистов в Нью-Йорке. Выборная кампания превратилась в гонку за "еврейскими голосами", причем обе конкурирующие партии старались перещеголять одна другую обещаниями оружия, денег и политических гарантий сионистскому государству. На пороге войны в этой части света обе ведущие американские политические партии публично дали обязательства поддерживать "Израиль" при каких бы то ни было обстоятельствах.
  Эти результаты процесса, который в нашей книге был описан с самого его начала, легко было ожидать. Вывод в отношении нашего будущего представляется неизбежным: миллионы жителей современного Запада прикованы, по вине их политиков и в силу собственного безразличия, к пороховой бочке с горящим фитилем, который на наших глазах становится все короче. Запад приближается к кульминационному пункту своих отношений с Сионом, начавшихся открыто на рубеже столетия и развязка будет точно такой, как ее можно было предвидеть в начале этой новой крепостной зависимости. Обеим большим войнам нашего века следовали многочисленные публикации, в которых анализировались причины войны, оказывавшиеся весьма отличными от того, что говорилось толпе или "черни" в ее начале, а ответственность за войну также часто оказывалась переадресованной. Эта литература неизменно пользовалась успехом, ибо потребность расследования и анализа всегда сменяет фатальную доверчивость военных дней. Однако и эта литература неспособна оказать воздействие на долгое время, и в начале любой следующей войны массы окажутся столь же восприимчивыми к давлению подстрекателей, как и раньше, поскольку их способность противостоять массовой пропаганде минимальна, а яд пропаганды способен оказывать опьяняющее действие. Публика склонна закрывать глаза при приближении опасности, и трудно сказать, смогла ли бы полная и публичная информация, будучи предоставлена до начала войны, побороть этот природный инстинкт; до сих пор, кажется, такого еще никто не пробовал сделать. Одной из скромных целей, которые ставит себе настоящая книга, является показать, что происхождение и характер войны, а также и ответственность за нее могут быть установлены еще до ее начала, а не только когда она уже пройдет свой гибельный путь. Нам кажется, что содержание этой книги достаточно ясно это показывает, и что ее аргументация находит подтверждение в ходе событий. Автору кажется также, что в особенности события на Западе в годы 1953-56 эту аргументацию подкрепляют сильнейшим образом, как и все ее выводы, а поэтому он намерен посвятить остаток этой заключительной главы резюмированию важнейших событий в эти годы 1) в странах, порабощенных революцией, 2) внутри и вокруг сионистского государства, и 3) в так называемом "свободном западном мире". Автору кажется, что они смогут добавить заключительное слово к его повествованию: развязка не за горами.
  
  ОТ АВТОРА: Вышеприведенная часть заключительной главы, вплоть до слов "развязка не за горами", была написана в пятницу, 26 октября 1956 г. Автор затем уехал на субботу и воскресенье отдохнуть, собираясь закончить эту главу, черновик которой уже был написан, ко вторнику, 30 октября 1956 г. В понедельник, 29 октября, однако израильские войска вторглись в Египет, и конец главы писался в свете разыгрывавшихся событий; он получился поэтому значительно более длинным, чем автор этого ожидал. (1) Революция на территории триумфирующей мировой революции, разросшейся до половины порабощенной ей Европы, за смертью Сталина в 1953 г. последовал ряд народных восстаний в 1953 и 1956 гг. Наблюдавший за ними остальной мир вновь преисполнился уже почти было забытых надежд на то, что всеразрушающая революция в один прекрасный день разрушит и самое себя, и что люди и страны снова получат свободу. Ясный смысл событий был опять затуманен насильственным вмешательством в каждое из них пресловутого "еврейского вопроса". В нашем "еврейском столетии" широким массам не разрешается ни получать, ни обсуждать информаций о каком-либо значительном событии кроме, как в аспекте его значимости "для евреев".
  Смерть Сталина поразила весь мир, поскольку жизнь и деятельность этого существа, убившего и поработившего вероятно больше людей, чем любая другая личность в истории, приобрела ореол бесконечности, как извивы змей. Его место было на краткий промежуток времени занято неким Георгием Маленковым, который скоро сдал его дуумвирату из Никиты Хрущева (руководитель партии) и Николая Булганина (глава правительства). Трудно сказать, насколько они действительно унаследовали личную власть Сталина или же были орудием в других руках. Переживший все чистки и перемены Лазарь Каганович продолжал оставаться заместителем главы правительства и в ноябре 1955 г., в годовщину революции, ему было поручено сообщить всему миру, что "революционные идеи не знают границ". Когда оба дуумвира в том же месяце поехали в Индию, газета "Нью-Йорк Таймс", задав вопрос, кто же управляет Советским Союзом в их отсутствие, сама ответила: "Лазарь Моисеевич Каганович, заслуженный коммунистический вождь". Каганович принадлежал к числу старейших и ближайших сотрудников Сталина, но ни это, ни любое другое существенное соображение не могло удержать западную печать от нападок на Сталина в последние месяцы его жизни, как на нового антисемитского Гитлера. Подробности его смерти продолжают оставаться неясными (они все еще неясны и до сих пор - прим. перев.), но календарные даты происходившего в то время представляют некоторый интерес:
  15 января 1953 г. московские газеты сообщили об аресте 9 человек по обвинению в заговоре с целью убийства 7 высокопоставленных коммунистов. Не то 6, не то семеро из них были евреи (сведения об этом расходятся); о двух или трех прочих в мировой печати сообщалось так же мало, как если бы их вообще не существовало на свете, поскольку вся шумиха, немедленно разгоревшаяся на Западе, вращалась вокруг дела "еврейских врачей". Заметим, что вообще говоря, шумиха поднялась еще почти на три месяца ранее, накануне президентских выборов в Америке, по случаю судебного процесса в Праге, по окончании которого 11 из 14 обвиняемых были повешены после обычных "признаний", как участники сионистского заговора. Трое из жертв не были евреями, но и о них западная печать сообщала так же мало, как если бы они вообще не рождались на свет и не были повешены.
  В феврале 1953 г., пока на Западе еще колыхались волны всеобщего возмущения, дипломаты в Москве, встречавшиеся со Сталиным, отмечали его здоровый вид и бодрое настроение.
  6 марта 1953 г. Сталин умер, через месяц "еврейских врачей" выпустили на свободу. Еще через шесть месяцев сталинский заплечных дел мастер, Лаврентий Берия, был расстрелян за то, что он их в свое время арестовал, а обвинения были объявлены сфабрикованными. По поводу смерти Сталина хорошо осведомленный корреспондент в Москве, Гаррисон Солсбери, писал, что после нее Россией правит группа или хунта "еще более опасная, чем Сталин", состоящая из гг. Маленкова, Молотова, Булганина и Кагановича. Вполне возможно, писал он, что для захвата власти эта хунта убила Сталина, очень многое на это указывало: "если 2 марта у Сталина действительно произошло кровоизлияние в мозг, то это следует рассматривать, как одно из самых удивительных совпадений в истории".
  Для Запада все эти подробности и возможности в связи со смертью Сталина не представляли никакого интереса. Все 9 месяцев между пражским процессом (и президентскими выборами) и ликвидацией Берии были на Западе заполнены сплошным возмущением по поводу "антисемитизма в России". В продолжении всей этой шумихи (она прекратилась когда "еврейских врачей" выпустили на свободу и реабилитировали) из официальных заявлений явствовало, что какую бы войну Запад ни начал против СССР, она велась бы, как в свое время против Германии, исключительно "за евреев" или, по крайней мере, за тех, кто их якобы представлял. В 1953 г., таким образом, советская Россия представлялась западной печатью в виде нового антисемитского чудовища, каким в 1939 г. представлялась тогдашняя Германия, а в 1914 г. царская Россия. Судя по пропагандной шумихе, в случае вооруженного конфликта тот же "еврейский вопрос" покрыл бы дымовой завесой все происходящее и снова одурачил бы все втянутые в войну народы. Бросается в глаза выбор времени для этой очередной кампании, и он не может быть объяснен случайностью, чтобы сделать машину "непреодолимого давления" в Америке наиболее эффективной, "еврейский вопрос" становится там наиболее "актуальным" именно в период любых президентских выборов. Эта "актуальность" выражается в наше время в одной из двух ее форм: либо в виде "антисемитизма" где бы то ни было, против которого надо непременно мобилизовать все силы (так было в 1912, 1932, 1936, 1940 и 1952 гг.), либо же в виде очередной "угрозы Израилю" (так обстояло дело в 1948 и в 1956 гг.). Без большого риска ошибиться можно сделать прогноз, что в одной из этих форм тот же вопрос будет доминировать и в президентских выборах 1960 г.
  В положении евреев в советской России к тому времени не изменилось ровно ничего. Согласно новейшим еврейским же "оценкам" на Западе число евреев в СССР составляло около 2 млн., т.е. 1 % от двухсотмиллионного населения страны (данные советского статистического ежегодника от июня 1956 г.). Несколько евреев оказались, в числе прочих, на скамье подсудимых на показательном процессе в Праге, как и в объявленном было, но не состоявшемся процессе в Москве. 35 лет коммунизма были к тому времени свидетелями бесчисленных показательных и прочих процессов, которые всему миру давно уже надоели и стали безразличны. Поскольку террористическое советское государство держалось на том, что людей можно было сажать в тюрьму без всякого процесса, целью "показательных процессов" явно было произведение нужного впечатления, либо на советизированные массы, либо же на внешний мир. Даже обвинение в "сионистском заговоре" не было ничем новым; оно выдвигалось уже на некоторых процессах в 1920 г., и с самого начала (по свидетельству как Ленина, так и Сталина) сионизм формально был под запретом, что отнюдь не помешало революционному государству снабдить сионистов из всей восточной Европы после 1945 г. оружием для создания ими "Израиля" в 1948 г.
  Если Сталин действительно зашел дальше, чем это было позволено в своих нападках на "сионизм", то его скорая смерть внесла необходимые поправки. Не похоже, чтобы он перед своей смертью в самом деле был бы против евреев. Лазарь Каганович до последнего момента был его правой рукой. За несколько дней до своей смерти Сталин приказал устроить одни из самых пышных похорон, которые когда-либо видела большевистская Москва, Льву Мехлису, одному из наиболее отвратительных и ненавидимых еврейских комиссаров в армии за все 35 лет советского режима. Гроб Мехлиса несли на своих плечах все выжившие до тех пор вельможи большевистской революции, стоявшие также в почетном карауле вокруг его выставленного на показ трупа, в чем трудно было видеть иное, чем напоминание порабощенным массам русского народа, что "закон против антисемитизма" попрежнему в силе. Сразу же после похорон Мехлиса 27 января 1953 г., "сталинская премия мира" была с большой помпой вручена апостолу талмудистской мести в Германии, Илье Эренбургу, чьи радиопередачи по адресу рвавшихся в Европу большевистских орд призывали их не щадить "еще не рожденных фашистов". За несколько дней до своей смерти Сталин распорядился напечатать в газете "Красная Звезда" заявление, что борьба против сионизма "не имеет ничего общего с антисемитизмом. Сионизм - враг трудящихся всего мира, евреев не менее, чем не-евреев".
  "Бедственное положение" ничтожного еврейского меньшинства в советской России, таким образом, не изменилось ни к лучшему, ни к худшему. Когда в комиссии американского Конгресса в те же годы депутат Кит Кларди задал еврейскому свидетелю вопрос, не приводит ли его в ужас то, что советская Россия "делает с евреями", то этот свидетель дал ему насмешливый ответ, что "в Советском Союзе они все еще "более равны", чем все другие". Они остались привилегированным классом, каким они были и раньше. Бушующие волны благородного негодования на Западе были, таким образом, бурей в стакане воды и не имели под собой никакой фактической основы. Тем не менее, они разбушевались до непосредственной угрозы войной, и легко могли бы перейти и эту границу, не умри Сталин во время и не будь "еврейские врачи" выпущены на свободу (автору никакими способами не удалось узнать, были ли освобождены также и не-еврейские). Всему этому могла быть только одна причина: Сталин ополчился на сионизм, а в 1952-53 гг. для всех ведущих политиков Запада оппозиция сионизму была равносильна "гитлеризму" и военной провокации. Этот эпизод показывает, что пропагандное подстрекательство может быть развязано в любой момент нажатием кнопки и направлено в любую сторону, в зависимости от требований момента (не исключая, в конечном итоге, и самой Америки). С помощью доведения этой пропаганды до белого каления легко вынуждаются все нужные "обязательства", выполнения которых можно требовать в будущем.
  Американские президенты становятся объектами этого "непреодолимого давления" в шестимесячный период между выставлением и выбором кандидата в президенты и выборами президента и его вступлением в должность. В 1952-53 г. президент Эйзенхауэр стоял под тем же давлением, что и президент Вильсон в 1912- 13 г., Рузвельт в 1938-39 и Труман в 1947-48. В течение всего периода вербовки избирателей, выставления кандидатуры, выборов и вступления в должность Эйзенхауэра над ним как Дамоклов меч висел пресловутый еврейский вопрос" в его обеих формах, "антисемитизма" то тут, то там или повсюду, или палестинской авантюры. Не успел он быть выставлен кандидатом от республиканской партии, как он поторопился заверить м-ра Максвелла Абеля, президента Объединенной Синагоги Америки, в том, что "у еврейского народа не может быть лучшего друга, чем я... Я вырос веря, что евреи - избранный народ, и что они подарили нам высокие этические и нравственные принципы нашей культуры" (стояло во всех еврейских газетах в сентябре 1952 г.). Эйзенхауэр "добавил, что его мать воспитала его и его братьев в учениях Ветхого Завета"; это было скрытым указанием на то, что семья Эйзенхауэра воспитывалась в ереси жидовствующей секты "Свидетелей Иеговы". Таковы были основные обязательства одного из ведущих политиков Запада столь хорошо знакомые в нашем веке и всегда сводившиеся в итоге к предъявлению гораздо более высокого счета, чем это предполагалось вначале дававшими их. Сразу же после этого состоялся Пражский процесс, и только что избранному президенту пришлось срочно доказывать свою лояльность; в письме к Еврейскому профсоюзному комитету в Манхеттене от 21 декабря 1952 г. Эйзенхауэр писал, что этот процесс "был задуман с целью развязывания кампании бешеного антисемитизма по всей советской Европе и в странах-сателлитах восточной Европы. Мне выпала честь стать в один ряд с американским еврейством... чтобы продемонстрировать возмущение, овладевшее всей Америкой при виде беззаконий, которыми Советы попирают священные принципы нашей культуры". "Беззакония" заключались в этот момент в том, что было повешено 11 человек, из них трое не-евреев, в числе бесчисленных миллионов, физически уничтоженных за 35 лет большевистского господства; их судьба, однако, к упомянутым "беззакониям" причислена не была. Президент не мог также заранее знать, какую "кампанию" этот процесс должен был "развязать", а бесчисленные прочие процессы в советской империи не удостоились президентского упоминания. Порабощенные коммунизмом народы косвенно красились при этом под "антисемитову", поскольку их именовали "странами-сателлитами", а это слово в англосаксонском словаре обозначает "спутника, сопровождающего князя или другую могущественную личность, раболепного иждивенца или последователя" (Словарь английского языка Уэбстера). Для бывшего главнокомандующего, чей приказ, отданный по сговору с советским диктатором, обеспечил порабощение этих народов, выбранные Эйзенхауэром выражения были несколько странными. Они отражали точку зрения тех, кто был в состоянии оказывать "непреодолимое давление" на всех американских президентов и на все правительства. Для них закабаление миллионов европейцев не играло, разумеется, никакой роли; наоборот, они использовали всю свою власть для укрепления этого закабаления. Два первых действия нового президента вновь отразили существовавшее положение вещей. Перед выборами, ловя голоса, он использовал сильнейшее отвращение американской общественности к позорным делам 1945 г., обещав аннулировать ялтинские соглашения (представлявшие собой ничто иное, как политическое закрепление результатов его собственного приказа об остановке союзного наступления западнее Берлина, другими словами выдачу всей восточной Европы на поток и разграбление коммунизму) в следующих словах. "Под республиканским руководством, правительство Соединенных Штатов, аннулируют все обязательства, содержащиеся в секретных соглашениях вроде ялтинского и способствующие коммунистическому порабощению". Однако, после своего избрания новый президент послал Конгрессу (20 февраля 1953 г.) проект резолюции, всего лишь предлагавший Конгрессу присоединиться к нему в отказе излагать или применять секретные соглашения, подвергшиеся извращению с целью закабаления свободных народов. Эти последние были к тому времени уже названы им в публичном выступлении "сателлитами". Поскольку проектом резолюции не только не "аннулировалось" ялтинское соглашение, но Ялта даже вовсе не упоминалась республиканская партия, разочаровавшись в руководстве президентом, в конечном итоге отказалась от этой резолюции вообще. Вместо нее новый президент поспешил предложить Конгрессу резолюцию, осуждающую безнравственные и бесчеловечные кампании против евреев" в советизированной Европе. Так все "порабощенные" были попросту вычеркнуты и заменены "евреями" - типичный для нашего времени трюк. В поте лица Госдепартаменту удалось все же дополнить эту резолюцию включением в нее "также иных меньшинств". Согласно современным еврейским "оценкам", в настоящую время "за железным занавесом находятся 2.500.000 евреев", в то время как порабощенные не-еврейские массы насчитывают 300-350 миллионов; эти массы, включающие в себя целые нации, как-то поляков, венгров, болгар и украинцев 1), не говоря уже о более малых народах и тем более о самих русских, удостоились небрежной характеристики в двух словах: "иных меньшинств". Эту резолюцию Сенат принял единогласно (27 февраля 1953 г.), но для демонстрации требуемой дисциплины, и этого оказалось недостаточно, и каждого американского сенатора заставили лично подать свой голос, стоя, а немногие отсутствовавшие поторопились письменно засвидетельствовать свое согласие с этой перекличкой. Если бы народы за "железным занавесом" смогли разобраться в истории этих двух резолюций, или хотя бы смогли о них узнать, они вероятно не рассчитывали бы на помощь Америки своим национальным восстаниям против большевистского террора, как это имело место в 1956 г. Президент сделал свое дело, и шумиха в печати продолжала расти. Одним из влиятельнейших сионистов этого периода был раввин Гилель Сильвер, из группы судьи Брандейса и рабби Стефена Уайза. Во время избирательной кампании он нашел нужным защитить Эйзенхауэра от обвинений в "антисемитизме" со стороны бывшего президента Трумана (что стало неизбежно сопровождать все избирательные кампании нашего времени), после чего новый президент пригласил его прочесть "молитву о Божьей благодати и наставлении" при его торжественном вступлении в должность. Рабби Сильвера, поэтому, можно причислить к лицам, не лишенным авторитета в США, что придает некоторое значение его словам, что если Россия будет уничтожена, то это будет сделано из-за евреев: он ни много, ни мало, как "высказал предупреждение России, что она будет уничтожена, если пойдет по стопам гитлеризма". Впоследствии на всех, кто намечался к "уничтожению" неизменно наклеивали этикетку "Гитлера", и одним из примеров этого был египетский президент Нассер. Смысл таких угроз всегда был одним и тем же: преследуйте кого угодно, но если вы выступите против евреев, вы будете уничтожены. Перещеголять рабби Сильвера в этом направлении смог лишь двукратный президентский кандидат Томас Дьюи, организовавший выдвижение Эйзенхауэра в 1952 г.:
  "Теперь все видят, что это ("антисемитизм" в России) - новейшая и ужаснейшая программа геноцида... Сионизм, как таковой, стал преступлением, а родиться евреем достаточно, чтобы быть повешенным. Сталин выпил гитлеровский яд до последней капли, став злейшим преследователем еврейства... Похоже, что Сталин готов признать перед всем миром, что он намерен закончить за Гитлера то, чего тот не успел сделать при жизни". Задним числом, даже опытного наблюдателя поражает безудержность этой кампании. Автор случайно прочел в "Монтреальской газете" летом 1953 г. передовицу, в которой говорилось, что "в восточной Германии убиваются тысячи евреев"; за 3 года до того еврейская газета "Зионист рекорд" в Иоганнесбурге констатировала (в номере от 7 июля 1950 г.), что все еврейское население восточной Германии насчитывает 4.200 душ, большинство которых занимают привилегированные посты в государственном аппарате.
  "Обязательства" нового президента становились все более обширными, по крайней мере в глазах тех, кому они были адресованы. В дни смерти Сталина он послал Еврейскому профсоюзному комитету цитированное выше "публичное обещание" (так по крайней мере стояло в "Нью-Йорк Таймс"; автор не имел полного текста), что Америка будет "во все времена настороже против любого возрождения антисемитизма". Когда еврейские адресаты этого послания собрались в Атлантик Сити, "еврейских врачей" уже выпустили в Москве из тюрьмы и галдеж стал затихать, т.ч. в опубликовании этого послания не было большой нужды и его вернули отправителю; Однако, президенту его опубликование представлялось достаточно важным, и он снова его отправил "с письмом, весьма решительно осуждавшим советский антисемитизм". В мире пропагандных фикций, в котором мы живем, западные народные массы ведутся своими правителями от одной глупости к другой; кто знает, куда бы их увели в данном случае, не умри Сталин, не окажись "еврейские врачи" на свободе, и не будь убран палец с кнопки, приводящей в действие машину массового возбуждения? После смерти Сталина шумиха, искусственно раздутая обеим сторонам Атлантического океана, умерла вместе с ним. Что, если бы он был жив, а "еврейские врачи" оказались бы на скамье подсудимых? К моменту его смерти пропагандный вой на Западе поднялся до уровня предвоенной истерии; "новый Гитлер" начал "программу новейшего и ужаснейшего геноцида", "убивались тысячи евреев", где их проживало лишь несколько сотен; вскоре эти тысячи превратились бы в миллионы, один миллион... два миллиона... шесть миллионов. Весь кровавый "холокауст" ленинско-сталинских 35 лет с их десятками миллионов безвестных могил колдовством этой пропаганды был превращен в еще одно "преследование евреев", фактически это уже было сделано, когда публичные обещания Эйзенхауэра "аннулировать Ялту и коммунистическое порабощение" оказались втихомолку подмененными резолюцией, осуждавшей "безнравственные и бесчеловечные преследования евреев", хотя эти последние продолжали в странах коммунизма терроризировать порабощенное население. Начнись тогда война, целое поколение западной молодежи пошло бы проливать свою кровь за евреев, думая, что оно воюет за "уничтожение коммунизма". Сталин умер. Запад на этот раз избежал войны, но его ждали, по вине его сионистских заправил, новые разочарования. Целое десятилетие по окончании Второй мировой войны ему втолковывали, что в один прекрасный день коммунизм будет уничтожен, а злое дело 1945 года будет исправлено. Годы 1953 и 1956 показали, насколько искренними были и здесь слова западных политиков. В эти годы порабощенные народы начали сами уничтожать коммунизм, встав на борьбу за свое освобождение, которое американский президент, бывший пособник их закабаления, им обещал, в то же время советуя не добиваться его силой (после венгерского восстания, государственный секретарь Даллес, - снова провозглашая лозунг освобождения восточной Европы, снял с Америки всякую ответственность за его провал и подавление; по его словам, уже начиная с 1952 г., и он и президент Эйзенхауэр высказались за "освобождение" мирными, эволюционными методами; это заявление было сделано Даллесом в г. Аугуста, в штате Джорджия, 2 декабря 1956 г.). Смерть Сталина подействовала, как оттепель на окоченение народов от страха, развязав освободительный процесс. Автор настоящей книги должен признать свою ошибку в оценке его возможностей. Собственный опыт и наблюдение убеждали его в том, что никакое народное восстание против танков и автоматов невозможно, и что методы ежедневного террора (арест, заключение, депортация или смерть без обвинения и суда) подверглись за 300 лет - т.е. с помощью революции в Англии, Франции и России - такому усовершенствованию, что, как казалось автору - одна лишь помощь извне могла сделать такое восстание успешным. Автор не учел неисчерпаемых запасов энергии в человеческом духе. Первое из этих восстаний произошло в советском секторе Берлина 17-го июня 1953 г., где безоружные рабочие и молодежь выступили против советских танков с голыми руками и камнями. Разумеется, оно было подавлено, после чего "свирепая фрау Хильда Беньямин" (как стояло в "Таймсе" от 17 июля 1953 г.), специально по этому случаю назначенная министром юстиции, начала кровавое дело расправы с повстанцами, причем в числе бесчисленных приговоренных к смертной казни, был мальчик, распространявший антикоммунистические листовки. (Хильда Беньямин была, в числе прочего, известна своей охотой за "Свидетелями Иеговы" - секты, в учении которой воспитывалась семья Эйзенхауэра. По общему мнению и по утверждениям нью-йоркской печати она была еврейкой; насколько это смог установить автор настоящей книги, она была лишь замужем за евреем, не будучи еврейкой по рождению). Косвенным и совершенно беспрецедентным результатом этого примера было восстание в советском концлагере на Воркуте, где заключенные выгнали охранников из лагеря и удерживали его в течение целой недели, пока прибывшие из Москвы чекистские войска не сломили сопротивление пулеметами. Оба эти восстания произошли при продолжавшемся на Западе шуме об "антисемитизме за железным занавесом". Никакого шума не произошло, когда, благодаря этим восстаниям, стали известны страдания легиона человеческих существ, в сотни раз более многочисленных. По адресу Советов не последовало угроз ни войны, ни их "уничтожения". Наоборот, западные политики и печать в один голос призывали взбунтовавшихся рабов сохранять спокойствие в надежде на будущее "освобождение", которое должно было - неизвестно только, какими путями - прийти к ним из Америки, той самой, которая продала их в 1945 году.
  Тем не менее, мучительная жажда освобождения не утихла в душах миллионов людей, и за порывами к свободе в восточном Берлине и на Воркуте разразились восстания в Польше и Венгрии в октябре 1956 г., когда автор начал писать настоящую, заключительную главу своей книги. Венгерское восстание произошло, как цепная реакция, в результате польского, превратившись в нечто, чего история никогда еще не видела: это была национальная война целого порабощенного народа против невероятно превосходивших его военных сил тюремщиков. Автору кажется, что со временем именно это, венгерское восстание станет исторической вехой, либо возрождения "Запада" и воскресения Европы, либо же безвозвратного конца той Европы, которую история знала на протяжении последней тысячи лет, а с ней и всего того, что когда-либо подразумевалось под словом "Запад". Однако, каковы бы ни были перспективы будущего, эти октябрьские восстания, в особенности венгерское, смогли достигнуть одного: никогда больше с тех пор мировая революция не сможет ссылаться хотя бы даже на пассивное принятие ее подчиненными народами. Они показали, что под ярмом коммунизма Карла Маркса этим народам нечего терять, кроме своих цепей и что они согласны скорее идти на смерть, чем влачить эти цепи далее.
  Причины восстаний обоих народов были одними и теми же, не оставляя ни малейших сомнений. В каждом из этих восстаний народ требовал своего освобождения путем вывода из страны Красной армии, отмены тайной полиции и наказания ее главных преступников, восстановления церкви и религии и, прежде всего, освобождения своих духовных пастырей (в обеих странах находившихся под арестом), и наконец, упразднения системы однопартийного господства и установления демократических свобод. Другими словами, не могло быть ни малейших сомнений в том, что стояло на карте: благодаря маленькому народу на своей восточной окраине, "Запад" или Европа поднялись против азиатского деспотизма. Здесь Бог восстал против безбожия, свобода против рабства, человеческое достоинство против унижения человека. Исход этого восстания зависел от того же, от чего будет зависеть и окончательная развязка нашей эпохи: от помощи, которую эти аванпосты христианской Европы смогли или смогут получить от того "Запада", который столько раз заверял их в своей дружбе и солидарности, но в час нужды в этой помощи отказывал.
  Здесь, на этом самом "Западе", предельно ясный смысл происходившего на "востоке" был, как всегда, затемнен всепоглощающим вопросом нашего века, хотя и совершенно побочным в его истории: "еврейским вопросом". В событиях в Польше и Венгрии, самих по себе ясных, как кристалл, народным массам Америки и Англии не позволено было узнать правду, ибо все их внимание было обращено на один только еврейский аспект вопроса, правдивая информация о котором систематически утаивается от них, начиная с того момента, когда революция 1917 года свергла законную власть в России. Еще за 3 месяца до событий в Польше и Венгрии в "Нью-Йорк Таймсе" из под пера г. Зульцбергера, возобновился крик об "антисемитизме за железным занавесом", начатый, как мы помним, в 1953 г. В качестве примера этого "антисемитизма" статья Зульцбергера приводила отстранение от должности некоего Якова Бермана, особо ненавидимого партийного теоретика и еврея, главного пособника московских чекистов в Польше. В этой статье проглянуло то, о чем до тех пор ни в коем случае не должно было сообщаться западной общественности. В свое время Роберт Вильтон вдруг "потерял доверие" издателей "Таймса" (лондонского) за попытку познакомить читателей своей газеты с этим строго хранимым секретом; он был лишь первым в длинном ряду корреспондентов, пытавшихся сделать то же и потерпевших неудачу на протяжении последующих 40 лет. Народные массы, сначала в России, а затем и во всех остальных коммунизированных странах, не могли подняться против коммунистического террора без того, чтобы их немедленно же обвинили в "антисемитизме", поскольку этот террор был во всех случаях чисто еврейским и талмудистским, о чем безошибочно свидетельствовали все виды его проявления, характеризовавшие его именно таковым, а вовсе не "русским", "коммунистическим" или "советским". В этом одном только руководство в Москве, кем бы оно ни было в действительности или же является сейчас, никогда не отступало от первоначального плана, и именно из этого основного факта должно исходить историческое исследование всех событий нашего столетия. Теорию случайности можно еще было с грехом пополам применять к состоявшим на 90 процентов из евреев революционным правительствам в России, Венгрии и Баварии в 1917-1919 гг. (уже тогда, как отмечалось ранее, народная ненависть к еврейско-большевистскому правительству в Венгрии характеризовалась еврейскими публицистами, как "антисемитизм", причем избежать этого обвинения можно было, очевидно, лишь путем беспрекословного подчинения этому режиму). Но с тех пор, как московское правительство насадило еврейские правительства во всех странах, выданных ему Западом в 1945 г., не могло больше оставаться сомнений в том, что это было заранее предрешенной политикой, преследовавшей вполне определенную цель.
  Приведем снова информацию из источников, не могущих быть заподозренными в пристрастности, относительно состава этих правительств в те годы 1952-53, когда Сталин вдруг стал "новым Гитлером", а "России" Нью-Йорк и Вашингтон пригрозили "уничтожением" в случае, если она допустит "возрождение антисемитизма": "В Чехословакии, как и во всей остальной центральной и юго-восточной Европе, вся партийная интеллигенция и руководители тайной полиции по своему происхождению в значительной части - евреи; рядовые граждане привыкли, поэтому, отождествлять партийное начальство с евреями и обвинять во всех своих бедах "еврейских коммунистов"" ("Нью Стейтсмен", 1952 г.); "...сплошь еврейское (90 % на верхах) правительство коммунистической Венгрии под главенством коммунистического премьера Матиаса Ракоши, также еврея... " ("Тайм", Нью-Йорк, 1953 г.); "В Румынии, как и в Венгрии, наибольшее число евреев осуществляют управление страной" ("Нью-Йорк Геральд Трибюн", 1953 г.). Эти сообщения, как и множество аналогичных им в архиве автора, взяты из статей, обличающих "антисемитизм в странах-сателлитах"; именно в эти годы, когда ни у кого не могло быть сомнений в том, что все эти страны управлялись евреями, президент Эйзенхауэр нашел нужным заявить о "волне бешеного антисемитизма... в странах-сателлитах восточной Европы". Спрашивается, что могли эти угрозы из Вашингтона означать для порабощенных народов, как не запрет роптать против тех, кто стоял над ними с кнутом в руке? И в то же самое время им на все лады обещали "освобождение", а "Голос Америки" и "Радио Свободная Европа" не уставали ежедневно и еженощно мучить их описанием их собственных бедствий.
  На фоне этой неблаговидной международной ситуации разыгрались польское и венгерское народные восстания в октябре 1956 г., первым сигналом к которым послужили беспорядки в Познани в июне 1956 г. Непосредственно вслед за ними появилась упомянутая выше статья г. Зульцбергера об "Антисемитизме за железным занавесом" с жалобами на то, что убрали тов. Якуба Бермана и что главнокомандующий польской армии, советский маршал Рокоссовский, уволил "несколько сот офицеров-евреев". В августе того же 1956 г. один из двоих польских заместителей председателя совета министров, Зенон Новак (второй из них был еврей, Гиларий Минц) заявил, что кампания "демократизации" и "либерализации" в польской печати искажалась особым вниманием, которое уделялось в ней "евреям". Он указал, что по мнению народа имелось непропорционально большое число евреев на ведущих постах в партии и правительстве", в подтверждение чего он привел длинный список руководящих евреев в различных министерствах. Ему ответил в печати некий профессор Котарбинский, также подтвердивший, что "евреи стали большинством на руководящих должностях, и что в результате этого они имеют возможность продвигать повсюду "своих"" ("Нью-Йорк Таймс" от 11 октября 1956 г.). К тому времени Польша находилась уже 11 лет под советским господством и еврейским террором. Ничего не изменилось за эти годы с того времени, когда американский посол в Варшаве, Артур Блисс Лейн, описывал положение 1945-47 гг.: "Американское посольство было свидетелем многочисленных арестов полицией госбезопасности... с применением устрашающих методов, ночных арестов, причем арестованные как правило были лишены всякой связи с внешним миром, на долгие месяцы, быть может навсегда... Даже наши еврейские информаторы подтверждали... громадную непопулярность евреев, занявших ключевые государственные должности. В их числе назывались Минц, Берман, Ольшевский, Радкевич и Спыхальский... милиция была резко настроена против евреев, поскольку полиция госбезопасности под управлением Радкевича командовала как милицией, так и армией. Более того, как полиция госбезопасности, так и внутренние войска госбезопасности насчитывали у себя многочисленных евреев русского происхождения". Лишь 11 лет спустя еврейский террор стал несколько ослабевать. В мае 1956 г. полетел Якуб Берман ("считавшийся московским ставленником номер один в польской компартии" - "Нью-Йорк Таймс" от 21 окт. 1956 г.) с поста заместителя председателя совета министров, а за ним последовал в октябре 1956 г. и Гиларий Минц ("считавшийся московским ставленником номер два"). Новака, одного из вновь назначенных заместителей премьера, в американской печати, разумеется, сразу же заклеймили "антисемитом".
  Такова была подоплека народного восстания, начавшегося 20 октября. Попав впервые под коммунистическое господство, Польша - как Россия и Венгрия в 1917-19 гг. - быстро убедилась в том, что террор, на котором это господство основывалось, был еврейским, а как только ее народ попытался этот террор сбросить, он был заклеймен в Америке и Англии, как "антисемиты" - совершенно также, как это в свое время произошло и с антикоммунистическими силами в России и Венгрии. Подобно всем остальным странам, Польша также оказалась перед дилеммой "еврейского вопроса". Что же касается евреев в Польше, не занимавших руководящих постов, то и их положение, насколько об этом можно было судить по сообщениям посетивших страну американских раввинов и журналистов, было во всяком случае лучше, чем всего остального населения; заметим, что при общем населении Польши в то время около 25 миллионов, число евреев в ней, согласно западным еврейским "оценкам", колебалось между "тридцатью тысячами" ("Нью-Йорк Таймс" от 13 июля 1956 г.) и "около пятидесяти тысяч" (та же газета, 31 августа 1956 г.). Они составляли, таким образом, малую часть одного процента, и никогда еще до нашего просвещенного века столь ничтожное меньшинство не смогло нигде стать большинством на руководящих должностях" и "продвигать повсюду "своих"".
  Еще более характерным было положение в Венгрии, попавшей в 1945 вторично под коммунистическое господство. Режим террора здесь не только снова был еврейским, но носителями его были те же самые лица. Подчеркнутое восстановление на их постах еврейских террористов, презиравшихся народом и изгнанных из страны за 26 лет до того (подробности см. ниже в этой главе), следует считать наиболее разительным доказательством того, что в Москве сидела управлявшая революцией сила, сознательно ставившая талмудистскую подпись под свои зверства, а не "советскую", "коммунистическую" или "русскую".
  На этом фоне, в котором "свободный мир" так никогда и не смог разобраться, силы национального возрождения постепенно старались сбросить террористический режим. В апреле 1956 г. в Польше был освобожден Владислав Гомулка (сидевший в тюрьме с 1951 по 1956 гг. при режиме Бермана и Минца за "уклонизм"), ставший в этот момент символом народных надежд, поскольку хотя он и был коммунистом, он прежде всего был поляком. 19 октября 1956 г. он был восстановлен, как член ЦК польской компартии, а уже на следующий день 20 октября он сделал нечто, что могло бы изменить многое в нашем столетии, не пади на эти события снова тень пресловутого "еврейского вопроса" (на этот раз из другого его центра - Палестины). Гомулка фактически провозгласил новую польскую декларацию независимости, заклеймив "безобразия последних 12 лет", обещав новые выборы и объявив, что "польский народ будет защищаться всеми средствами, чтобы нас не столкнули с пути демократизации". Это было заявлено в лицо самим московским владыкам, срочно прилетевшим в Варшаву. Хрущев, которого сопровождали советские генералы, пригрозил ввести Красную армию, но был огорошен мужественным отпором Гомулки и, в особенности, Эдварда Охаба (разумеется, также "антисемита", судя по статье Зульцбергера), заявившего, согласно сообщениям тогдашней печати, что "если вы не остановите немедленно ваших войск, мы выйдем отсюда и порвем с вами всякую связь". Польская армия стояла наготове для защиты национального дела, и Хрущев сдался. Советский маршал Рокоссовский улетел в Москву (в 1944 г. он оставил варшавских повстанцев без помощи, выдав их на расправу войскам СС; однако в 1956 г. нью-йоркские газеты заклеймили и его "антисемитом"), а символом национального возрождения стал кардинал Вышинский, также отстраненный от руководства польской католической церковью в 1953 г., во время режима Бермана и Минца.
  Польша ликовала. Коммунистическая революция потерпела свое первое поражение; вера и церковь восстали из пепла, о чем свидетельствовало возвращение кардинала; польская нация, брошенная внешним миром и предоставленная самой себе, сделала первый шаг к освобождению. Как степной пожар, огонь свободы зажег Венгрию, и даже польские события, при всей их значимости, оказались забытыми перед лицом еще более грандиозной народной революции в соседней стране. Неожиданно для всего мира, факторы человеческой природы, времени и Провидения, казалось бы, сошлись вместе для торжества доброго дела.
  22 октября 1956 г., через два дня после фактического объявления Польшей своей независимости, толпа народа на улицах Будапешта потребовала возвращения Имре Надя на пост главы правительства и вывода советских войск из страны. Ни одному из демонстрантов в тот момент не пришло в голову, что они начинают восстание, которое вскоре должно было превратиться в народно-освободительную войну. Вспышка пришла из Польши, а причины и подоплека были теми же, что и там, с той только разницей, что Венгрия уже во второй раз в недавней истории влачила свой крестный путь под игом еврейских комиссаров. Главным объектом народной ненависти и презрения был здесь некий Эрно Гере, глава венгерской компартии и третий из главных террористов 1919 года, засланных в Венгрию из Москвы для руководства большевистским террором. В венгерских событиях, таким образом, разрядилась не одна только горечь, накопленная за годы 1945-56, но еще и воспоминания о терроре 1918-19 гг. Имре Надь стал в Венгрии, как Гомулка в Польше, символом народных надежд в данный момент, будучи "национальным" коммунистом. Как Гомулка был в первую очередь поляком, так Надь был венгром, а не "чужим". Если бы ему было дозволено сыграть в историческом процессе свою роль до конца, она вероятно свелась бы к первым шагам на пути к достижению венгерской национальной независимости и личной свободы ее граждан, после чего он уступил бы свое место выборному народному представителю. Своей символической популярностью в дни народного восстания он был обязан в первую очередь тому, что он был устранен от руководства в 1953 г. и исключен из партии в 1955 г., в обоих случаях теми же ненавистными Матиасом Ракоши и Эрно Гере.
  В Венгрии, как и в Польше, народ желал одного и того же, как это ясно показали слова и дела последующих дней: восстановления церкви и религии (символом чего в Венгрии был кардинал Миндсенти, заключенный еврейскими террористами в тюрьму) освобождения народа от иностранной зависимости (т.е. вывода советских войск), упразднения террористической тайной полиции и заслуженного наказания ее руководителей. Весьма важно подчеркнуть, что все эти требования были выдвинуты в ходе мирной демонстрации, а отнюдь не путем бунта или восстания. Наилучшим подтверждением этого служит заявление по радио (15 ноября 1956 г.) коммунистического диктатора Югославии Тито, какими бы соображениями это заявление ни было вызвано: "Во время нашего визита в Москве мы прямо заявили, что как сам Ракоши, так и его режим не обладают нужными качествами, чтобы руководить венгерским государством и обеспечить его внутреннее единство... К сожалению, советские товарищи нам не поверили... Когда даже венгерские коммунисты стали требовать отставки Ракоши, советские руководители поняли, что дальше так продолжаться не может, и согласились на его отстранение. Но они допустили ошибку, не позволив убрать также и Гере и прочих ставленников Ракоши... Они согласились на отставку Ракоши при условии, что Гере останется на своем посту. Гере проводил ту же политику и был столь же виновен, как и Ракоши... Он обозвал сотни тысяч демонстрантов, которые в то время все еще были мирными демонстрантами, чернью" (участник событий свидетельствовал впоследствии, что Гере назвал их "грязными фашистскими бандитами и другими словами, не поддающимися воспроизведению в печати") "... Этого оказалось достаточно, чтобы поджечь пороховую бочку и привести ее к взрыву. Гере призвал на помощь армию. Звать на помощь советскую армию против демонстраций было роковой ошибкой... Это обозлило народ еще более и так разразилось самопроизвольное восстание... Надь призвал народ на помощь против советской армии и обратился к западным странам с призывом о вмешательстве".
  Из этого ясно, что народ взбунтовался лишь после провокационного и оскорбительного выступления партийного вождя Гере, оставшегося на своем посту после того, как венгерский ЦК назначил Имре Надя главой правительства. Гере призвал в Будапешт советские войска для наведения порядка. 24 октября 1956 г. советские танки и венгерские чекисты открыли огонь по демонстрантам на Парламентской площади, требовавшим отставки Гере, усеяв улицу мертвыми и умирающими мужчинами и женщинами. Именно это послужило началом настоящего восстания; народ восстал, как один человек, против советских войск и ненавистной чекистской полиции, и в течение немногих дней коммунистическая революция понесла в Венгрии такое поражение, что события в Польше, по сравнению с ним, показались детской игрой. Кардинал Миндсенти был освобожден из тюрьмы, Имре Надь занял пост главы правительства, ненавистный Гере исчез с горизонта (по сообщениям, его отправили на крымский курорт в компании с Ракоши), на чекистских террористов была устроена облава, а их казармы были разгромлены. Статуя Сталина была сброшена и разбита на куски; венгерские воинские части повсюду либо способствовали восстанию, либо оставались в бездействии; советские части (главным образом состоявшие из русских) часто сочувствовали народу, множество советских танков были уничтожены. Это были первые обнадеживающие дни в истории Европы после победы революционного коммунизма в 1917 году; но на другом конце континента быстро зашевелился революционный сионизм, спеша на помощь своему собрату, и в течение немногих дней, даже немногих часов, все что уже было достигнуто потерпело полное поражение.
  Мы должны здесь бросить взгляд назад, прежде чем закончить описание второй, последней стадии венгерской народно-освободительной войны, поскольку именно пример Венгрии представляется нам имеющим наибольшее значение. Мы не знаем, по каким причинам, но именно здесь руководство в Москве поставило знак равенства между еврейской властью и режимом террора, приняв твердое решение не допустить разгрома ни того, ни другого; опыт Венгрии доказывает поэтому больше, чем любой иной, продолжение еврейско-талмудистского руководства революцией в ее центре в Москве. Коммунистический режим 1919 года, который венграм удалось сбросить собственными силами, после краткого периода его безжалостного террора был чисто еврейским, несмотря на участие в нем одного или двух не-евреев, ничего не меняющих в его основном характере. Это было кровавое господство четырех главных еврейских террористов, поддержанных многочисленной еврейской мелочью, а именно Бела Куна, Матиаса Ракоши, Тибора Самуэля и Эрно Гере, из которых ни одного нельзя назвать венгром и которые все были натасканы для своих задач в большевистской Москве.
  После Второй мировой войны, по соображениям политического камуфляжа, Советы разрешили провести в Венгрии более или менее свободные выборы (ноябрь 1945 г.), естественным и неизбежным результатом которых была победа партии малых землевладельцев, т.е. крестьянского большинства, получившей громадное большинство парламентских мандатов. Из Москвы срочно был послан обратно в Венгрию Матиас Ракоши (глава венгерской Чека, Тибор Самуэль, покончил самоубийством во время бегства из Венгрии в 1919 г.); Бела Кун получил по заслугам пулю в затылок от своих московских товарищей во время чисток в 1930-х годах, но в феврале 1956 года XX советский партсъезд торжественно "реабилитировал" его память, в чем можно усмотреть предвосхищение того, что ожидало венгров в октябре того же года). С помощью советской армии и восстановленной венгерской Чека Ракоши принялся за уничтожение некоммунистических политических соперников, пятерых из которых (в их числе небезызвестный Ласло Ройк, также еврей, настоящая фамилия - Рейх) были повешены им и Гере в 1949 г. после обычных "признаний" в работе на "империалистические державы", что однако вовсе не потревожило упомянутые "державы", не в пример их неистовству по поводу обвинений в "сионистском заговоре" в 1952 г. К 1948 году Венгрия была под руководством Ракоши полностью советизирована и терроризирована. Главным чекистским террористом этих лет, под начальством Ракоши, был Эрно Гере, также вернувшийся из Москвы после двадцатилетней эмиграции; именно им был инсценирован позорный процесс против главы венгерской церкви, кардинала Миндсенти, обратившегося накануне своего ареста к верующим с просьбой не верить ни одному "признанию", которое будет вымучено из него чекистами. После венгерского восстания в газетах всего мира были опубликованы описания кардиналом того, что ему пришлось вытерпеть, причем вновь был продемонстрирован неизменно и принципиально анти-христианский характер еврейского террора: кардинала мучили в течение 29 дней и ночей, раздев его догола и избивая целыми днями резиновым шлангом, держа больного легкими старика в холодном и сыром подвале, заставляя его быть свидетелем непотребных сцен и отдавая его во власть издевавшихся над ним проституток. После этого Венгрия в течение нескольких лет задыхалась в тисках террора тех же двух подонков, которые распинали ее в 1919 году, а правительственный аппарат страны был "сплошь еврейским, 90 % на верхах"; в глазах рядового венгерского гражданина, этот террор был еврейским и талмудистским, а не коммунистическим, советским или "русским", и этот характер был придан террористическому режиму не случайно, а смысл возвращения в Венгрию Ракоши и Гере после второй войны вызывал столь же мало сомнений, как и их действия в стране.
  После смерти Сталина что-то вдруг зашевелилось и в восточной Европе; в июне 1953 г. Ракоши покинул пост главы правительства, после чего в лондонском "Таймсе" было напечатано, что "г-н Гере остался единственным евреем в венгерском кабинете, который при г-не Ракоши был по преимуществу еврейским". Поскольку Ракоши остался главой партии, а Гере был заместителем председателя совета министров, вряд ли многое изменилось в Венгрии, а когда в июле 1956 г. Ракоши сняли и с поста главы партии, его место занял Гере, последствия чего сказались, как уже было показано, в октябре того же года. Гере закрутил гайки так, что взрыв оказался неизбежным: после победы народного восстания советская армия была выведена из страны (28 октября 1956 г.), а двумя днями позже, 30 октября, советское радио передало правительственное заявление с признанием "ошибок, нарушивших принципы равноправия в отношениях между социалистическими государствами" и предложением обсудить "мероприятия... для устранения любых возможностей нарушения принципа национального суверенитета", а также "рассмотреть вопрос размещения советских войск на территории Венгрии, Румынии и Польши". Была ли это хитрость с целью усыпить народы, пока убийца собирался с силами или же действительное отступление и вынужденное признание ошибок, открывавшее перспективы примирения и надежды?
  Если бы только Израиль не напал на Египет... если бы Англия и Франция не присоединились бы к этому нападению... если бы всего этого не случилось, весь мир давно бы уже узнал ответ на этот вопрос. Теперь он его никогда не узнает, ибо сионистское вторжение в Египет и участие в нем Англии и Франции спасло коммунистическую революцию, избавив ее от необходимости выбирать межу двумя указанными решениями: как по мановению волшебной палочки (в чьих руках?) глаза всего мира повернулись от Венгрии на Ближний Восток и венгерские события вдруг потеряли всякое значение. Напрасным стало сообщение Имре Надя на следующий день по радио ко всему миру с призывом о помощи и указанием, что 200.000 советских солдат и пять тысяч танков вступают в Венгрию.
  Будапешт был превращен в развалины. 7 ноября замолкла последняя свободная венгерская радиостанция в Дунапентеле, как и в свое время замолкли голоса польских повстанцев в 1944 году и чешских патриотов в 1938-м, также взывавших о помощи к "Западу". "Это - наша последняя передача. Нас подавляют советские танки и авиация". Эти слова, как записал венский корреспондент "Нью-Йорк Таймса", "потонули в последовавшем оглушительном взрыве. После этого наступило молчание". Имре Надь нашел убежище в посольстве Югославии, а когда он покинул его, получив от Советов заверение в свободном проезде, его схватили и увезли неизвестно куда, где он, по слухам, был повешен. Кардинал Миндсенти спасся в американском посольстве. В конце ноября 1956 г. хорошо осведомленный о происшедших событиях кубинский делегат в ООН сообщил, что число убитых в Венгрии составило 65.000 человек. Более ста тысяч бежали через австрийскую границу, и маленькая Австрия одна спасала пошатнувшийся престиж "Запада", принимая безоговорочно всех беглецов и не ставя никаких вопросов. Несколько тысяч из них смогли добраться до Соединенных Штатов, где некий м-р Вильбур Брукер, по должности военный министр США, заставил их "аплодировать американскому флагу", а после этого "аплодировать президенту Эйзенхауэру".
  Эти десять дней действительно потрясли мир, и вероятно потрясут его еще более, если только вся правда о происшедшем станет когда-либо известна. Они показали, что те моральные ценности, которые когда-то символизировались в понятии христианской Европы и "Запада", воплощались теперь не в Америке или Англии, а в порабощенных нациях восточной Европы. "Западные демократии" повернулись к Венгрии спиной, их интересовали одни только события на Ближнем Востоке. Пресловутый "еврейский вопрос" во время выдвинулся на первый план, подавив своей тенью проблески надежды в Европе. Снова, как и в 1917 г., революционный коммунизм и революционный сионизм действовали рука об руку, взаимно поддерживая друг друга. У "объединенных наций" не нашлось времени обсудить венгерский призыв о помощи, пока волна террора не уничтожила просивших, посадив на их места агентов коммунистического режима.
  В самой Венгрии место исчезнувшего Гере было занято другим комиссаром 1919 года, Ференцем Мюннихом, также игравшим видную роль в эпоху Бела Куна и также вернувшимся в Венгрию в обозе советской армии после Второй мировой войны. С 1946 по 1949 гг., когда Ракоши давил Венгрию второй в ее истории волной еврейского террора, Мюнних был начальником полиции в Будапеште. Теперь он стал "заместителем председателя совета министров, министром национальной обороны и общественной безопасности" в правительстве некоего Яноша Кадара, посаженного Москвой. За этим Кадаром ходила слава некоторой независимости, когда-то и где-то проявленной, а поэтому больших прав ему дано не было. Как писал "Нью-Йорк Таймс", Мюнних был "московским тузом в колоде, приставленным к Кадару". Так ночь снова спустилась на Венгрию и разгромленным венграм оставалось в виде сомнительного утешения одно лишь заверение президента Эйзенхауэра, что он "всем сердцем с ними". Заряд замедленного действия, заложенный на Ближнем Востоке в ту же самую неделю, когда большевистская революция восторжествовала в Москве, был взорван в нужный момент, когда эта революция терпела фиаско и стояла перед поражением. Эта диверсия превратила блестящие возможности, открывшиеся впервые за много лет, в потрясающую катастрофу. Советам освободили руки для кошмарной резни в Венгрии в то время, как великие державы Запада начали между собой спор об Израиле, Египте и Суэцком канале; весь мир, как завороженный, повернулся в эту сторону, и советские палачи с руками в крови европейских наций смогли присоединиться ко всеобщей анафеме, наложенной на Англию и Францию, когда они ввязались в израильскую агрессию против Египта.
  Создание сионистского государства оказалось для судеб человечества еще более роковым, чем второе детище талмудистского кагала в России, - коммунистическая революция. Во втором разделе нашего повествования о кризисных годах западного мира мы должны поэтому обратиться к событиям в Израиле на протяжении 8 лет между его созданием с помощью террора в 1948 году и его нападением на Египет в 1956 г.
  
  2. Сионистское государство. В эти годы маленькое государство под фальшивым именем "Израиля" представляло собой совершенно невиданное в истории явление. Оно было задумано, установлено, управляемо и в значительной степени населено несемитскими евреями хазарского происхождения из России. Основанное на племенных традициях глубокой древности, с которыми у его народа не было и не могло быть ни малейших кровных или исторических связей, оно вырастило дикарский шовинизм на основе буквального приложения левитских законов древней Иудеи. По своей территориальной и экономической ничтожности оно не обладало возможностями самостоятельного существования и жило с самого начала, пользуясь деньгами и оружием, которые его влиятельные сторонники и основатели способны были выжать из больших западных держав. За эти немногие годы оно перещеголяло воинственными словами и дей
  ствиями всех когда-либо известных истории поджигателей и зачинщиков войн. Управляемое людьми того же сорта, что и террористы в Польше и Венгрии, оно ежедневно угрожало семи соседним народам разрушением и порабощением, предписанным и для них в левитском Второзаконии.
  Оно не скрывало при всем этом, что его власть в столицах западных государств была достаточной, чтобы не позволить их правительствам в чем-либо ему противоречить и чтобы при любых условиях обеспечить ему их поддержку. Оно вело себя так, как если бы в особенности Америка была его колонией, и политика США полностью соответствовала этому представлению. Внутри своих границ оно ввело законы против смешанных браков и перемены религии, ничем не отличавшиеся от пресловутых нюрнбергских законов Гитлера, за которые побежденной Германии пришлось дорого расплатиться; за пределами его границ бедствовала обезземеленная орда арабов, изгнанных им в пустыню, численность которой возросла за 8 лет путем деторождения почти до миллиона. Непрекращающимися нападениями через границу и резней как беглецам, так и вынужденным приютить их соседям беспрестанно напоминалось, что судьба Дейр-Ясина висит и над ними: "...искореняй до последнего, мужчин, женщин и детей... не оставляй в живых ничего, что дышит". Западные создатели этого чудовищного государственного образования робко шептали слова упреков, одновременно посылая ему деньги и все необходимое для войны, которой они якобы так боялись; подобно Франкенштейну, они создали орудие разрушения, над которым они больше не имели власти.
  Основанное на легенде и фантазии, это маленькое государство не имело реального существования, обладая только силой и возможностями распространять беспокойство во всем мире, который с первых же дней его создания не находил ни минуты покоя. Оно начало выполнять слова древнего пророчества: "Тогда ужас Мой пошлю пред тобой, и в смущение приведу всякий народ, к которому ты придешь". Предоставленное самому себе, это государство потерпело бы полный крах, подобно тому как потерпел крах "еврейский национальный очаг" межу обеими мировыми войнами. Стремление покинуть его снова стало преобладать над стремлением в нем поселиться, несмотря на всю силу шовинизма, на время способную торжествовать над всеми остальными побуждениями тех, кто ему поддается. Уже в 1951 г., через 3 года после основания "Израиля", число покидающих страну превысило бы число прибывающих в нее, если бы не упомянутая выше "неожиданная брешь" ("Нью-Йорк Геральд Трибюн" от апреля 1953 г.), открывшаяся в "железном занавесе", в котором, как известно, брешей не случается, разве что если они допускаются нарочно; революционно-коммунистическое государство явно было заинтересовано в поставке населения революционно-сионистскому. Несмотря на все это, в 1952 году в Израиль прибыли только 24.470 иммигрантов, в то время как 13.000 из него выехали, а в 1953 г. - последнем, за который автор настоящей книги располагает статистическими данными - эмиграция из Израиля превысила, согласно данным Еврейского Агентства иммиграцию. Некий д-р Веньямин Абель, выступая в Иерусалиме заявил в июне этого года, что за первые пять месяцев прибыли 8.500 чел., в то время как выехали 25.000.
  Таков был бы естественный ход событий, если бы "Израиль" предоставили самому себе, поскольку, кроме оголтелого шовинизма это государство не могло никому ничего предложить. Наглядную картину происходившего рисуют еврейские источники; некий Моше Шмилянский, проживший в стране 60 лет, писал в газете "Jewish Review" в феврале 1952 г.:
  "Ко времени окончания британского мандата, страна находилась в прекрасном состоянии. Государственные и частные продовольственные склады были полны, налицо был большой запас промышленного сырья. Страна располагала 30-ю миллионами фунтов стерлингов в Английском Банке, помимо английских и американских ценных бумаг на большие суммы. Денежное обращение в стране оценивалось примерно в 30 миллионов фунтов, ходивших наравне с английским фунтом стерлингов. ...Мандатное правительство оставило нам ценное наследство в виде глубоководного порта в Хайфе, двух причалов в Яффе и Тель-Авиве, железные дороги, хорошую дорожную сеть, правительственные здания, большие и полностью оборудованные военные и гражданские аэродромы, прекрасные казармы и нефтеочистительные предприятия в Хайфе. Бежавшие из страны арабы оставили нам около 5 миллионов дюнамов (мера площади - прим. перев.) возделанной земли с фруктовыми садами, апельсиновыми рощами, маслинными плантациями и виноградниками, около 75.000 жилых домов в городах, многие из них весьма комфортабельные, около 75.000 лавок и фабрик, множество движимого имущества, мебели, ковров, драгоценностей и т.д. Все это было большим богатством, и если мы теперь в Израиле погрязли в бедности, то виноваты в этом чрезмерная бюрократическая централизация, ограничение частной инициативы и установление социалистического режима".
  В апреле 1953 г. член израильской ревизионистской партии Гурвич описал перед сионистской аудиторией в Иоганнесбурге "вырождение" сионистского государства. По его словам, невозможно больше было закрывать глаза на тревожное положение Израиля: "В экономическом отношении страна стоит на пороге банкротства. Иммиграция сократилась, и за последние несколько месяцев большее количество покинуло страну, чем прибыло в нее. Помимо этого имеются 50.000 безработных и многие тысячи других работают лишь при сокращенном рабочем дне". В распоряжении автора имеется множество аналогичных свидетельств с еврейской стороны, и их полезно сравнить с картиной жизни в Израиле, которая преподносится западной общественности ее политиками. Некий м-р Клемент Дэвис, лидер Британской либеральной партии, той самой, которая в 1906 году располагала 401 мандатом в Палате общин и сошла под руководством г-на Дэвиса на 6 мандатов в 1956 г., выступая перед еврейским собранием в Тель-Авиве, "славословил успехи, достигнутые Израилем, представляющимся ему чудом прогресса по пути превращения еврейского государства в страну молочных рек с кисельными берегами" (это было напечатано в той же еврейской газете, что и несколько отличные оценки г-на Гурвича). В то же время, Франклин Д.Рузвельт младший, "предвыборствуя" в штате Нью-Йорк, где еврейские голоса считаются решающими, в свою очередь заявил: "Израиль - это очаг жизни и надежды в бурлящем море арабских народов. Он пропагандирует принципы свободы и демократии от имени свободного мира более успешно, чем вся пропаганда из Соединенных Штатов". Адлай Стивенсон, выступая в президентской избирательной кампании в 1952 г. поучал еврейскую аудиторию, что "Израиль принял в свое лоно с распростертыми объятиями и горячим сердцем весь свой народ, искавший спасения от постигших его несчастий... Америке не мешало бы перестроить свою собственную иммиграционную политику по великодушному примеру израильской нации, и мы должны к этому стремиться" (если принять эту болтовню всерьез, то трудно усмотреть в ней что-либо иное, как предложение выгнать американцев из Соединенных Штатов и возвратить всю их страну северо-американским индейцам). Другой охотник на президентское место, некий г. Стюарт Саймингтон, также не отстал в славословиях сионистскому государству: "Израиль - пример того, как твердость, мужество и конструктивная политика приносят победу демократическим идеалам, не сдавая позиций советскому империализму" - в те же дни школьникам государственных школ в Израиле было предписано петь о красных знаменах в день Первого мая, в то время как политики в Вашингтоне и Лондоне с пеной у рта кричали об "антисемитизме за железным занавесом".
  Как и во все предыдущие десятилетия, против подобного беззастенчивого искажения правды могли выступить лишь отдельные еврейские голоса (мы уже указывали, что любая критика с не-еврейской стороны давно уже полностью подавлена). Вильям Цукерман писал: "Принятая всеми теория, что создание государства Израиль послужит к объединению и спайке еврейского народа, оказалась ложной. Наоборот, этот конгресс (Сионистский конгресс в Иерусалиме в 1951 г.) устрашающим образом еврейского политического образования по прошествии двух тысяч лет приводит к новому сильнейшему расколу, которого евреи, как национальная группа, не знали на протяжении многих столетий, и что в будущем Израиль скорее будет разделять евреев, чем их объединять... Предполагается, что каким-то таинственным образом Израиль должен обладать юридическими полномочиями над десятью или двенадцатью миллионами евреев, живущих во всех странах мира за его пределами... Он якобы должен беспрестанно расти за счет переселения в него евреев со всего света, как бы хорошо им ни жилось там, где они живут сейчас... Согласно этой теории, евреи, проживавшие там в течение столетий и многих поколений, должны быть "спасены" из их "изгнания" и переселены в Израиль в процессе массовой иммиграции... Лидеры всех израильских партий, от крайних правых до крайних левых, включая самого премьера Бен Гуриона, начали уже требовать, чтобы американские евреи, в особенности сионисты среди них, выплатили свой долг по отношению к древней родине, покинули свое американское "изгнание" и поселились в Израиле, или по крайней мере послали туда своих детей... Иерусалимский (сионистский) конгресс фактически означает конец славной истории американского сионизма и открывает период усиленного ближневосточного национализма... на основе теорий покойного Владимира Жаботинского, мечтавшего о большом еврейском государстве на обоих берегах Иордана (осуществлено в 1967 г. - прим. перев.), собравшем в себе всех евреев мира и ставшем сильнейшей военной державой на Ближнем Востоке (что также является в настоящее время свершившимся фактом - прим. перев.)".
  Не иначе звучал и протест Лессинга Дж.Розенвальда: "Мы заявляем наш неизменный протест против всех планов превращения (американских) евреев в националистский блок со своими особыми интересами в иностранном государстве - Израиле. Политика, предписываемая американскому сионизму со стороны г. Бен Гуриона, подстрекает сионистов умножить усилия по превращению американских евреев в отдельный блок политического давления в Соединенных Штатах. Целью этого плана является превращение американских евреев в людей, духовно и культурно зависимых от иностранного государства... Мы считаем "еврейский" национализм извращением нашей веры, снижающим ее всечеловеческие масштабы до размеров националистического культа".
  Как и следовало ожидать, эти еврейские протесты были вызваны опасениями раздора и раскола, вносимого сионизмом среди евреев. Однако, это было лишь частичным аспектом вопроса. Истинная опасность сионизма заключается в его способности вносить раскол между нациями всего мира, натравляя одну на другую и вызывая между ними конфликты, ведущие к катастрофам, в которых на одного пострадавшего еврея придутся тысячи жертв на стороне нееврейских масс. Указания на эту очевидную роковую возможность считались в 1950-е годы ересью, и нееврейские протесты оставались неопубликованными, в то время как немногие еврейские не оказывали никакого действия. В 1953 г. Нью-йоркский еврейский журнал "Комментари" косвенно подтвердил, что сделан еще один шаг по направлению к грядущей катастрофе, опубликовав следующие строки: "Укрепление и усиление Израиля стало прочным элементом иностранной политики Соединенных Штатов и никакие результаты выборов не могут больше этого изменить".
  Здесь перед нами вновь скрытое указание на высшую власть, стоящую над всеми президентами, премьерами и партиями, на которую мы уже указывали в этой книге ранее. Как в свое время выразился Леопольд Эмери, один из английских министров, ответственных за Палестину в период между обеими мировыми войнами, эта политика установлена раз и навсегда, и не может подвергнуться изменению. В этих угрожающих заявлениях, в которых ясно слышится авторитет и высшее знание подоплеки событий, заключается внутренний секрет создавшегося положения. Они скрытны, но вполне определенны и категоричны, и они выражают уверенность в том, что "Запад" ни при каких условиях не может отказать и не откажет сионистам в полной поддержке их опасных амбиций. Эта уверенность не может основываться на одних только угрозах или даже на полной возможности переключить поддержку "еврейских голосов", печати и т.д., она должна иметь под собой более прочные основания. Тон этих заявлений, это - тон надсмотрщиков и погонщиков, знающих, что галерные рабы должны выполнять их распоряжения, поскольку они прикованы и не могут освободиться. Автор считает газету "Нью-Йорк Таймс" рупором "еврейской власти" в мире, и она неоднократно конкретно указывала на этот пакт, капитуляцию или чем бы все это ни было, например: "По сути, политическая поддержка, которой государство Израиль располагает в Соединенных Штатах, делает немыслимым для американского правительства принятие каких бы то ни было решений, противоречащих интересам Израиля" (1956 г.). Даже если это всего лишь намек на контроль над избирательным механизмом, это означает ни много, ни мало, как то, что процесс парламентарного управления страной с помощью "свободных выборов" подвергся полнейшей фальсификации. По мнению автора, это именно и произошло на Западе в ходе нашего столетия. Одно только это положение вещей дало возможность новому еврейскому государству выжить, с помощью нескончаемых финансовых впрыскиваний из Америки. Цитированный выше еврейский ежемесячник "Комментари" указывает, что до июня 1953 года общая финансовая поддержка Израилю со стороны США выражалась в сумме в 293 миллиона долларов; дальнейшие 200 млн. долларов были предоставлены в форме экспортно-импортных банковских займов. Представитель программы "технической помощи" в Иерусалиме, организованной президентом Труманом, сообщал в октябре 1952 г., что Израиль получил по этой программе наибольшие субсидии в пропорции к своему населению, и больше, чем все остальные ближневосточные государства вместе взятые. Газета "Нью-Йорк Геральд Трибюн" писала (12 марта 1953 г.), что Соединенные Штаты "обеспечили" Израилю, включая частные займы и пожертвования, "более одного миллиарда долларов за первые 5 лет его существования. Сверх того, западная Германия выплачивала под давлением американского правительства свою дань Израилю, в сумме 520 млн. израильских фунтов ежегодно. Автору не удалось найти официальных данных об общей сумме субсидий Израилю со всех сторон до 1956 года; однако, делегат Сирии в ООН сообщил, после одного из очередных нападений Израиля на его соседей в 1956 году, что "начиная с 1948 г., денежный поток в сумме 1.500.000 (полутора миллиардов) долларов направлялся из США в Израиль в форме контрибуций, репараций, финансовой помощи, займов и облигаций" (даже в эту цифру не входили репарации западной Германии и другие формы выплачиваемой Западом дани).
  Подобного этому история еще не видела. Государство, финансируемое в таких масштабах из заграницы, может легко позволить себе (в смысле финансовых возможностей) вести агрессивную, воинственную политику, и угрожающее миру поведение нового государства было возможно исключительно благодаря этому гигантскому потоку западной финансовой помощи. Уверенное в неиссякаемой денежной поддержке, а также и политической поддержке Вашингтона, которая "не могла подвергнуться изменению", новое государство принялось за осуществление своих грандиозных амбиций: восстановить в его полной силе, в 20-м веке нашей эры, "новый закон", провозглашенный левитами во Второзаконии в 621 г. до Р.Х. Все, что совершилось вслед за этим и что еще должно произойти, было и будет "исполнением" этого "закона"; монгольские хазары должны были позаботиться, чтобы Иегова выполнил свой договор в той форме, как его выдумали в свое время левиты. И все, что происходило, было фактически взносами в счет этого "исполнения"; фантастическое видение "язычников", несущих сокровища всей земли в Иерусалим, приобрело реальные формы в виде американских денег, германской дани и прочего. С туго набитым кошельком маленькое государство всерьез приступило к осуществлению своей фантазии полного и буквального "исполнения", чудесным концом которого должно стать унижение всех великих мира сего, всемогущего Сиона и "собирание всех евреев в одном месте. Оно сочинило новую хартию этого "собирания": "закон о национальности" сделал всех еврейских обитателей сионистского государства "израильтянами", а "закон о возвращении" объявлял такими же "израильтянами" всех евреев в любой стране мира, в обоих случаях независимо от того, хотели этого затронутые этими "законами" евреи или нет. В "законе о возвращении" от 1953 г. говорилось: "собрание изгнанников требует непрестанных усилий со стороны еврейской нации в рассеянии, а поэтому государство Израиль ожидает участия всех евреев, будь то частным образом или в организациях, в построении государства и в способствовании массовой иммиграции видя необходимость объединения всех еврейских общин (во всем мире) для достижения этой цели". Не представляется удивительным, что предпосылкой для реализации подобного закона должно служить постоянное наличие "антисемитизма" во всем мире, без чего загнать всех евреев в Израиль представило бы некоторые трудности; поскольку же наиболее крупное скопление евреев проживает в настоящее время в Америке, то следует ожидать, что и там рано или поздно будет объявлена "антисемитская" ситуация.
  Таковы были законы, которые, подобно привидениям из исчезнувших гетто, так встревожили гг. Цукермана и Розенвальда. Они провозглашают цели, подобных которым еще не ставило себе ни одно государство в человеческой истории, и русский еврей Бен Гурион многократно подтверждал эти цели, в частности, например, в своем послании американским сионистам от 16 июня 1951 г.: "Вашей организации дана редкая возможность проложить дорогу единому и всеобъединяющему сионистскому движению, возглавляющему американское еврейство в великую эру, открывающуюся перед еврейским народом созданием нашего государства и началом собирания всех изгнанников". Близкий сотрудник президента Эйзенхауэра, раввин Гилель Сильвер, выразил по этому поводу свое особое удовлетворение тем, что "г-н Бен Гурион признает главными задачами сионистского движения, как и до сих пор, осуществление полной и неограниченной программы сионизма". В июне 1952 г. Бен Гурион выразился в Нью-Йорке еще более ясным образом: "Еврейское государство еще не является осуществлением сионизма... Сионизм охватывает всех евреев во всем мире". Второй по счету президент Израиля, Бен Цви, заявил при своем вступлении в должность в декабре 1952 года: "Собирание изгнанников все еще остается нашей главной задачей и мы от нее не отступим... Наша историческая задача не может быть осуществлена без помощи всей еврейской нации на Западе и на Востоке". Нетрудно представить себе, какой гвалт и шабаш поднялся бы во всем мире, заяви только кайзер или Гитлер нечто хотя бы отдаленно подобное. Амбиции, сформулированные как "полная и неограниченная программа сионизма", в действительности безграничны, представляя собой политическую программу, замаскированную в Торе под видом договора с Иеговой: всемирное господство над "язычниками", исходящее из центральной империи, простирающейся от Нила до Евфрата. Поддержка со стороны западных правительств помогла стать реальностью тому, что при всех других обстоятельствах могло бы рассматриваться, как самая смехотворная и абсурдная претензия, когда-либо выдуманная в истории человечества.
  Вначале трудно было поверить, что западные политики полностью отдавали себе отчет в том, что они совершали, однако в 1953 г. последовало заявление, исключавшее всякие сомнения по этому поводу; в мае 1953 г., споря с египетским премьером по вопросу о Суэцком канале, британский премьер-министр Уинстон Черчилль пригрозил ему не британским, но еврейским возмездием. Говоря в Палате общин об израильской армии, как о лучшей на Ближнем Востоке", он заверил, что "наши поставки авиации в эту часть света ни в коем случае не пойдут во вред Израилю", а затем добавил совершенно в духе заявлений Бен Гуриона и равви Сильвера, что он "ожидает полного осуществления сионистских стремлений". Здесь, как бы невзначай, от имени ничего не подозревавшего английского народа главой его правительства было взято на себя вероятно крупнейшее из всех возможных политических обязательств. Израильский парламент, разумеется, поспешил засвидетельствовать свою благодарность "дружескому отношению м-ра Черчилля к израильскому правительству и сионистскому движению за все время их существования". Английская общественность прочла чреватые последствиями слова своего премьера, плохо или вообще не разобравшись, о чем идет речь. В их смысле разобрались, однако, многие евреи, среди них даже г. Абрагамс, известный "ревизионист", которому они, вообще говоря, могли бы доставить удовлетворение ("ревизионисты" открыто исповедуют амбиции покойного Жаботинского о создании "большого еврейского государства на обоих берегах Иордана", которое должно стать сильнейшей военной державой на Ближнем Востоке; см. Вильям Цукерман). Абрагамс с удивлением, и даже с ноткой тревоги, задал вопрос, были ли слова Черчилля сказаны всерьез, и добавил: "Премьер-министр прекрасно знает Библию; ему должно быть хорошо известно, что сионистские стремления не будут исполнены, пока Израиль не будет полностью восстановлен в его исторических границах, т.е. во всей земле десяти колен".
  Подобные "стремления" не могут, разумеется быть "исполнены" без новой мировой войны, и именно это по-видимому смутило г-на Абрагамса, или, возможно, его ужаснуло. Если Черчилль произнес свои слова с обдуманным намерением, то они означали готовность поддержать грандиознейшее предприятие во всем его буквальном значении, окончательной ценой чего может быть только уничтожение того, что до сих пор понималось под Европой и Западом. Как мы смогли установить, даже еще на месяц раньше, уже в апреле 1953 г., Черчилль засвидетельствовал свою полную готовность пойти на пути безоговорочной поддержки сионизма гораздо дальше, чем этому могли поверить все, кто знал его по прошлым выступлениям или по созданной вокруг него легенде. Он демонстративно солидаризовался с сионистской "канонизацией" открытого изменника, английского офицера по имени Орд Уингейт, дав этим пощечину всему английскому народу и, в особенности, тем английским офицерам, солдатам и администраторам, которые в течение 30 лет честно выполняли свой долг в Палестине. Уингейт, офицер британской контрразведки в Палестине в междувоенный период, так далеко отошел от беспристрастности по отношению к арабам и евреям, что было долгом и гордостью его товарищей по службе, что не только превратился в заядлого врага арабов, но и в изменника и ренегата по отношению к своей стране и офицерскому долгу. Его измена впервые стала известна, когда Бен Гурион, посвящая детский поселок на горе Кармель памяти Уингейта, который был убит во Второй мировой войне, заявил: "Он боролся на стороне евреев против своего собственного правительства"; Бен Гурион прибавил далее, что в год опубликования британской Белой книги 1939 г. "он пришел ко мне (Бен Гуриону) с планами саботажа британской политики". Одним из предложений Уингейта было взорвать английский нефтепровод в Палестине. Черчилль послал в Израиль телеграмму с приветствием, которая была зачитана во время церемонии посвящения детской колонии памяти Уингейта; в этой телеграмме британский премьер назвал эту колонию, увековечившую память изменника, "памятником дружбы, которая никогда не перестанет соединять Великобританию и Израиль", а английскому посланнику было предписано присутствовать при церемонии в знак официального одобрения со стороны британского правительства.
  Таким образом, единственный англичанин, удостоившийся почтения своей памяти в сионистском государстве, был изменником своему долгу и присяге, а британский премьер-министр нашел нужным присоединиться к празднованию этого события. Описание службы и деятельности Уингейта дано Хаимом Вейцманом в его воспоминаниях. Вейцман одобрительно пишет о стараниях Уингейта подмазаться к сионистским поселенцам, для чего он даже пробовал выучиться говорить по-еврейски. По словам Вейцмана, Уингейт был "фанатичным сионистом". Видимо, он весьма напоминал "пророка" Монка прошлого века, однако в условиях нынешнего такой тип мог натворить гораздо больше вреда. Он даже явно копировал Монка, отрастив себе библейскую бороду и, судя по всему, нашел свое истинное призвание в стране иудеев. По всем данным, он был либо не вполне нормальным, либо же явно неуравновешенным субъектом, о чем свидетельствует его служебная характеристика в британской армии: "слишком неуравновешен, чтобы командовать людьми на ответственной должности". Он обратился за помощью к Вейцману, который попросил известного лондонского врача, лорда Гордера (ярого приверженца сионистов), выправить Уингейту аттестат для британского военно-медицинского совета, засвидетельствовав его "благонадежность и чувство ответственности". В результате столь мощной поддержки, Уингейт получил назначение в капитанском чине на работу в палестинской контрразведке, результаты чего нетрудно было предвидеть. Во время Второй мировой войны этот субъект, of all people, как говорят англичане, был особо выделен Черчиллем, который вызвал его в Лондон во время Квебекской конференции для внеочередного производства в генерал-майоры. Вейцман пишет далее, что "самым горячим желанием" Уингейта было войти во главе английских частей в побежденный Берлин и, судя по тексту Вейцмана, первой должна была войти еврейская бригада под командой Уингейта, знаменуя тем самым не британскую, но талмудистскую победу во второй войне. Как с досадой пишет Хаим Вейцман, "генералы" помешали этому унижению побежденных, и их решение "было окончательным и бесповоротным".
  Этот любопытный эпизод рисует еще отчетливее переменчивую и загадочную фигуру Черчилля, больше чем кто-либо иной взывавшего к чести, долгу и верности, и призвавшего свой народ в минуту тяжелых испытаний отдать свои "кровь и пот, труды и слезы" во имя этих вечных принципов. На его глазах один из его министров был убит в Палестине, а английские солдаты, замученные и обезображенные еврейскими террористами, повешены как символ иудейской мести на дереве; несмотря на это, он покровительствовал именно такому субъекту, как Уингейт, при его жизни, и выделил его память для особого почтения после его смерти. Заметим, что тот же Черчилль, еще до этих событий, работая над биографией своего знаменитого предка, прекратил свой труд после того, как были опубликованы документы, изобличавшие Джона Черчилля, первого герцога Марльборо в измене: он якобы выдал французам планы нападения на них британского флота. "Выдача планов нашей высадки в Бресте" - писал Черчилль - "оказалась препятствием, которое я не мог преодолеть", и от стыда за измену своего предка он прекратил работу над самым выдающимся из своих литературных произведений, возобновив ее лишь после того, как выяснилось, что опубликованные документы были подделкой. Но даже и в этой книге, его понятие верности и долга вызывает сомнения, поскольку в предисловии к ней он одобряет и оправдывает настоящую и вполне доказанную измену герцога Марльборо: выйдя из Лондона во главе армии короля Якова Стюарта навстречу вторгнувшимся немецким и голландским войскам Вильгельма Оранского, он перешел на сторону врага, в результате чего вторжение в Англию не было встречено ни одним выстрелом с английской стороны. Другими словами, трудно не сделать вывода, что почтение памяти изменника 30 октября 1956 г. (хотя оно и было приказано уже преемником Черчилля, его верным приспешником Иденом) показывает, что ожидание Черчиллем буквального "исполнения сионистских стремлений" высказанное в мае 1953 г., было действительно вполне серьезным, что бы его слова ни сулили в будущем его народу и государству. Если Западу, как это очевидно известно Черчиллю и его сообщникам, тайно отведена роль способствовать "исполнению" сионистских амбиций, то это может только означать новую мировую войну еще более страшную, чем все до сих пор испытанное Европой и Западом, в которой их армии будут играть роль пешек в чужой разрушительной игре с целью натравливания христианских наций одну на другую, уничтожения мусульманских народов, установления всемирной сионистской империи и служения ей в качестве новых янычар. В этой грандиозной игре, евреи во всем мире, на какой бы стороне так называемой линии фронта они ни стояли, всегда должны будут служить интересам Сиона, как этого требует от них "закон о возращении". Как это делается, мы могли увидеть из статьи, опубликованной в еврейской газете в Иоганнесбурге (Южная Африка), "Jewish Herald" от 10 ноября 1950 г., по поводу одного любопытного, оставшегося в полной тайне, эпизода во время Второй мировой войны. В статье говорилось, что когда в США началось производство атомного оружия, "доктору Вейцману было предложено собрать несколько наиболее известных еврейских ученых и организовать из них группу, которая могла ставить союзникам условия в интересах еврейства... Я (автор статьи) лично видел этот документ, составленный и переданный доктору Вейцману ученым, приобретшим некоторую известность в области военных изобретений". Не приходится сомневаться, что такая "группа" была организована и продолжает действовать до сих пор, направляя производство смертоносного оружия в интересах "еврейства" и обеспечивая им "Израиль": в смысле этой угрозы всему человечеству не приходится сомневаться (2).
  О том, как проводится конкретная работа по "исполнению сионистских стремлений", повествует нам не менее авторитетное лицо, другой "доктор", Наум Гольдман - долголетний "президент" Всемирной сионистской организации и Всемирного еврейского конгресса; выступая перед еврейской аудиторией в Иоганнесбурге в августе 1950 г., он описал свою беседу с Эрнестом Бевином, в то время министром иностранных дел Англии:
  "Это маленькое государство (Израиль) является единственным в своем роде, занимая совершенно исключительную географическую позицию. В те годы, когда мы ставили на ноги, с помощью английского правительства, наше еврейское государство, и во время одной из моих бесед с м-ром Бевином, он мне сказал: "Знаете ли Вы, что Вы от меня требуете? Вы хотите, чтобы я отдал Вам ключ к одному из наиболее жизненно важных стратегических районов в мире"; на что я (Гольдман) ему ответил: "Ни в Новом, ни в Ветхом Завете не сказано, что этим ключом должна обладать Великобритания"". Похоже, что Черчилль, если за его словами стояли истинные намерения, готов был этот ключ выдать, а после смерти Бевина все остальные политики в Вашингтоне и Лондоне ни о чем другом уже и не думали. Результаты всего этого вполне видимы и предвидимы, и в них невозможно усмотреть простую случайность. Грандиозный план безостановочно движется здесь к своему завершению или же провалу; великие нации Запада играют при этом роль его вооруженного эскорта, и, в случае его удачи, сами осуждены на величайшее унижение; они похожи на того, кто соглашается на предлагаемую ему работу при условии, что по мере преуспевания фирмы, его зарплата будет снижаться. На всех стадиях этой злополучной авантюры, посвященные в нее всегда говорили об определенном плане, сознательно и целеустремленно проводившемся в жизнь. Мы уже раньше цитировали слова правой руки Герцля на 6-ом сионистском конгрессе в 1903 году, Макса Нордау: "Я покажу вам теперь ступени лестницы, ведущей все выше и выше... будущая мировая война и мирная конференция, на которой с помощью Англии будет создана свободная еврейская Палестина". 25 лет спустя ведущий английский сионист, еврейский лорд Мельчетт, говорил в тех же тонах тайного высшего знания перед сионистами в Нью-Йорке: "Если бы я сказал вам в 1913 г.: "Приезжайте на конференцию для обсуждения создания в Палестине еврейского национального очага" - вы сочли бы меня пустым мечтателем, тем более, если бы я сказал вам уже в том же 1913 году, что австрийский эрцгерцог будет убит и что из всего того, что за этим последует, вырастет конкретная возможность создать для евреев национальный очаг в Палестине. Не кажется ли вам странным, что из всего этого мирового кровавого хаоса выросла именно одна эта возможность? Неужели вы в самом деле думаете, что обратно в Израиль нас привела простая случайность?" ("Jewish Chroniclе" от 9 ноября 1928 г.)
  Если в наши дни грянет третья мировая война, то и это не будет "простой случайностью"; весь ход событий ясно указывает на последовательность причин и следствий, как и на силу, стоящую за ними. Через 30 лет после цитированных выше многозначительных слов лорда Мельчетта, в феврале 1956 г., автору этих строк случилось быть в Южной Каролине, и только благодаря этой случайности и с помощью местного газетного листка ему удалось услышать комментарий к будущей третьей мировой войне, высказанный в том же тоне и явно внушенный с таких же олимпийских высот высшего знания. Сын Черчилля, Рандольф Черчилль, гостил там у закадычного друга своего отца, г-на Бернарда Баруха, в феодальном поместье последнего "Литл Хобкау", в Южной Каролине. Распрощавшись с "великим мира сего", Рандольф Черчилль поведал газетным корреспондентам (согласно сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс от 8 февраля 1956 г.), что "напряженное положение на Ближнем Востоке может в любой момент перейти в вооруженный конфликт. Однако, я не думаю, чтобы человечество могло неожиданно, как бы споткнувшись, ввязаться в следующую мировую войну. ...Третья мировая война, если она начнется, будет не случайной, а трезво рассчитанной и заранее запланированной".
  На фоне исполнения сионистских амбиций (платеж дани великими народами западного мира и "собирание" всех евреев мира в Израиле), новое государство не оставило сомнений в своем намерении восстановить "исторические границы", засвидетельствовав это словами и делами. Ни один из известных истории западных "поджигателей войны" никогда еще не позволял себе подобных откровенностей. Бен Гурион заявил (согласно еврейской газете "Джуиш Геральд" в Иоганнесбурге, от 24 декабря 1952 г.), что Израиль "ни при каких условиях не позволит возвращения арабских эмигрантов" (т.е. коренных жителей страны, изгнанных из нее). Что же касается Иерусалима (который тогда еще был поделен между евреями и Иорданией, в ожидании "интернационализации" под управлением ООН), то "для нас судьба этого города решена так же окончательно, как судьба Лондона, несмотря на его смехотворные границы; этот вопрос не может быть темой для переговоров". "Изгнанники" заграницей (разумеется не арабские, а еврейские) должны быть "собраны" в Израиле в количестве "четырех миллионов иммигрантов в ближайшие 10 лет" (по словам министра иностранных дел Моше Шаретта, июнь 1952 г.), или, согласно тому же источнику, высказавшемуся в другое время, "в ближайшие десять-пятнадцать лет". На наших глазах потребовались две мировых войны, чтобы устроить "очаг" и затем "государство", и поселить в нем полтора миллиона евреев. Приведенные выше высказывания очевидно предвидят новую войну в ближайшие десятилетия, поскольку никакими иными путями не удастся "собрать" такое количество евреев из тех стран, в которых они сейчас проживают. Что же касается стоимости их переселения, то тот же Бен Гурион определил ее суммой от 7 до 8 миллиардов долларов (по существующему курсу, что равняется всему государственному долгу Италии и впятеро превышает всю британскую государственную задолженность в 1914 году), добавив, что он "ожидает, что американское еврейство даст эти деньги". Поскольку и американское еврейство явно такой суммы собрать не сможет, то платить придется налогоплательщикам западных стран.
  Таким образом, все что до сих пор заявлялось с еврейской стороны, было прямой угрозой войны всем арабским соседям, в особенности если это заявлялось такими лицами, как Менахем Бегин (что имело место неоднократно), лидер "активистской", группы сионистских убийц и террористов (недавний премьер-министр Израиля - прим. перев.), осуществивших резню в Дейр-Ясине. В то время от них формально "отмежевались", однако в новом государстве их с почетом восстановили и они образовали одну из крупнейших политических партий в израильском парламенте, партию Херут. У арабов, поэтому не могло быть сомнений в смысле угроз по их адресу, если они исходили от Бегина. Дадим типичный пример: в мае 1953 г. он пригрозил 18-летнему королю Иордании, в день коронации последнего, смертью в духе Второзакония (управлявшего и резней в Дейр-Ясине). Выступая на массовом митинге в еврейской части Иерусалима, в непосредственной близости от иорданской границы, Бегин заявил: "В этот час происходит коронация молодого араба королем Гилеада, Васана, Наблуса, Иерихона и Иерусалима. Пора сказать ему и его хозяевам: мы скоро вернемся, и город Давида будет освобожден". Западным читателям кое-что в этом заявлении останется непонятным, однако каждый еврей и каждый араб знают о чем идет речь, а именно о стихе в 3-ей главе Второзакония: "... И выступил против нас царь Васанский... и сказал мне Господь: не бойся его; ибо Я отдам в руку твою его, и весь народ его, и всю землю его... и предал Господь, Бог наш в руки наши и Ога, царя Васанского и весь народ его; и мы поразили его, так что никого не осталось у него в живых... и мы предали их заклятию (т.е. полностью истребили - прим. перев.) ...предав заклятию всякий город с мужчинами, женщинами и детьми". Эти слова грозили смертью ордам арабских беженцев, скопившимся за пределами границ Израиля. Согласно отчету Генри Р.Лабуисса, директора Агентства ООН по труду и помощи в Палестине, к апрелю 1956 г. число беженцев превысило 900.000 чел.: 499.000 в Иордании, 88.000 в Сирии, 103.000 в Ливане и 215.000 в Египте (район Газы). Угрозы Бегина держали их в постоянном страхе перед новым бегством, возможно лишь только попытке к бегству, в еще более отдаленную и негостеприимную пустыню. После этого слово было подкреплено делом: местные рейды через границу и резня повторялись систематически, чтобы показать арабам, что судьба Дейр-Ясина постигнет и их. 14 октября 1953 г. большой отряд неожиданно перешел иорданскую границу и разрушил до основания арабскую деревню Кибия, вырезав население до последнего человека: было найдено 66 трупов, в большинстве женщин и детей, выводы из чего полумиллионному населению арабских беженцев в Иордании предлагалось делать самому. Архиепископ Иоркский (Англия) заявил, что культурный мир "в ужасе" от того, что "еврейские голоса в Нью-Йорке оказывают парализующее действие на ООН в палестинском вопросе", и что, если не будут приняты решительные меры, то "на Ближнем Востоке вспыхнет пожар". Комитет еврейских депутатов в лондонской Палате общин, разумеется, тотчас же заклеймил заявление архиепископа, как "провокационное и одностороннее"; мэр Нью-Йорка, некий Роберт Вагнер, поторопился заявить, что он "шокирован" и что "архиепископ по-видимому незнаком с американской политической обстановкой". Организация "объединенных наций" ограничилась мягким упреком по адресу Израиля.
  28 февраля 1955 г. сильный израильский отряд вторгся в район Газы ("присужденный" арабам Объединенными Нациями в 1949 г. и находившийся под египетским военным управлением), где прозябали 215.000 арабских беженцев, "в крайней нищете, на узкой полосе голого побережья, две трети которого составляли песчаные дюны" (сэр Томас Рапп, в журнале "Листенер", 6 марта 1955 г.). Было убито 39 египетских солдат и неизвестное число арабских беженцев; в знак отчаянного протеста эти последние затем сожгли 5 пунктов помощи ООН, лишив таким образом самих себя своего тощего пайка. Смешанная комиссия по перемирию выразила Израилю порицание за "грубую агрессию" и "преднамеренное и запланированное нападение". Эта смешанная комиссия состояла во всех случаях из представителей Израиля и арабской соседней страны, и также представителя ООН, чей голос оказывался решающим при установлении виновной стороны. Во всех без исключения случаях решения выносились против Израиля, пока, как в свое время в отношении британских администраторов в Палестине между 1917 и 1948 гг., не начало оказываться "давление" на правительства соответственных представителей в комиссии с требованиями замены тех из них, кто обнаруживал беспристрастность. Были отозваны два американских представителя, вынесших в подобных случаях решения не в пользу Израиля. Вполне понятно, что все эти представители, независимо от их национальности, не забыли о судьбе, постигшей графа Бернадотта и многих других, что не могло не отзываться на их деятельности. Следует отметить, что, как и прежних британских администраторов, их не удалось ни запугать, ни подчинить, чем вновь обнаружился разительный контраст между поведением стоявших под угрозой работников на местах и их правительств в далеких от места событий западных столицах. Дело об израильской агрессии было в данном случае передано на рассмотрение Совета безопасности ООН, который единодушными голосами делегатов 11 стран выразил порицание Израилю. Делегат США отметил, что речь шла уже о четвертом аналогичном случае, "наиболее серьезном из всех ввиду его явной преднамеренности". Французский делегат заявил, что принятое решение должно послужить "последним предостережением" Израилю (что не помешало французскому правительству присоединиться к нападению Израиля на Египет полтора года спустя).
  8 июня 1955 г. смешанная комиссия вновь вынесла порицание Израилю за новое "вопиющее нарушение перемирия" после того, как израильские силы опять вторглись в Газу, убив несколько египтян. Единственным видимым результатом этого порицания было то, что еврейские агрессоры, прежде чем снова напасть на Газу ("Тайм", сентябрь 1955 г.), причем было убито 35 египтян, арестовали 6 военных наблюдателей ООН и троих других служащих главного наблюдателя ООН за перемирием, канадского генерал-майора Э.Л.М.Бернса. В том же сентябре 1955 г. Бен Гурион заявил в газетном интервью, что если не прекратится блокада израильского порта Эйлат в заливе Акаба, то он начнет выступление на Египет, "не позже года от этого дня (наступление было начато в октябре 1956 г.). Что-то по-видимому мешало "совету безопасности" занять твердую позицию по воплощению к новому нападению на невооруженных арабских беженцев в Газе (начиналась очередная американская президентская кампания), и он лишь предложил, чтобы израильские и египетские силы отошли на полкилометра друг от друга, создав между собой демилитаризированную зону, - предложение, уже ранее сделанное Египтом, но безрезультатно. 23 октября 1955 г. генерал Бернс опубликовал "осуждение Израиля" за "тщательно подготовленное нападение" на Сирию, при котором было похищено несколько сирийских граждан, а наблюдатели генерала Бернса были лишены возможности следить за событиями, будучи вновь арестованными. 27 октября израильский министр иностранных дел Моше Шаретт заявил корреспондентам печати в Женеве, что в случае необходимости Израиль начнет против арабов "превентивную войну". 28 ноября Американская сионистская организация выступила во всех крупных газетах с оплаченным заявлением на целую страницу, что "Англия также присоединилась к лагерю врагов Израиля"; недовольство евреев было вызвано тем, что сэру Антони Идену, который всего год спустя присоединился к израильскому нападению на Египет, в этот момент пришла в голову мысль о незначительных "исправлениях" израильской границы.
  11 декабря 1955 г. Израиль напал на Сирию крупными силами; было убито 56 сирийцев. Результатом явилось самое энергичное до тех пор "осуждение" Израиля со стороны ООН, что представляет некоторый интерес, поскольку как раз начался год президентских выборов в США, и всякие "осуждения" евреев по какому-то ни было поводу скоро стали весьма непопулярными. Сирийский делегат в ООН указал, что неоднократные осуждения "не помешали Израилю совершить преступное нападение, которое мы сейчас обсуждаем". 13 января 1956 г., Совет безопасности припомнил четыре прежних акта агрессии, осудив израильское нападение, как "вопиющее нарушение... условий соглашения о всеобщем перемирии между Израилем и Сирией, как и обязательств Израиля, принятых им на себя согласно хартии ООН", собравшись "рассмотреть дальнейшие мероприятия", если Израиль не изменит своего поведения. Ответом было повелительное требование Израиля о дальнейших поставках ему вооружения. Бен Гурион заявил 18 марта 1956 г. в Тель-Авиве, что только быстрая доставка оружия сможет предотвратить "арабское нападение", причем, как он добавил, "агрессорами будут египетский диктатор Нассер" - напомним, что за семь месяцев до того тот же Бен Гурион пригрозил Египту нападением "не позднее года" - "с его союзниками, Сирией и Саудовской Аравией". 5 апреля 1956 г., как раз когда Совет безопасности ООН собирался послать своего генерального секретаря, Дага Хаммаршельда, с "миссией мира" на Ближний Восток, израильская артиллерия открыла огонь по району Газы, убив 42 и ранив 103 гражданских арабов, половину из них женщин и детей. 19 июня 1956. Бен Гурион заменил Моше Шаретта на посту министра иностранных дел Гольдой Меир (бывшей Мейерсон, также, разумеется, из России), после чего "Нью-Йорк Таймс" многозначительно сообщил, что это могло означать поворот от "умеренности" к "активизму", из чего можно было заключить, что Шаретта, как в свое время и Вейцмана и самого Герцля, упрекнули в "умеренности". Похоже, что имело место повторение положения на сионистском конгрессе 1946 года, на котором Хаим Вейцман потерпел поражение, и вынужден был уступить место оголтелому "активизму", охарактеризованному им самим, как "древнее зло под новой, еще более отвратительной личиной". Начиная с лет революционного террора в России, "активизм" служил обозначением для голого насилия, как метода революции, в форме террора и убийства. Как только это слово появилось на страницах печати, для внимательного исследователя сионизма не могло оставаться сомнений, что ожидало весь мир еще до окончания текущего года. 24 июня 1956 г. Израиль открыл артиллерийский обстрел Иордании через границу, после чего смешанная комиссия вынесла ему порицание. После этого Израиль потребовал убрать представителя ООН из комиссии, голос которого оказался решающим; генерал Бернс подчинился, заменив американского морского офицера, капитана 2 ранга Террилля, канадским офицером. Наблюдатели ООН оказались в положении, аналогичном положению британских администраторов в Палестине в межвоенный период: они не могли рассчитывать на поддержку со стороны своего же правительства, действовавшего по указке внешних сил. Перед их глазами стояло постоянное напоминание (поселок имени Уингейта в Израиле), что чины и награды даются в Палестине не за выполнение долга, а за предательство. Совершенно также и другой американский наблюдатель, капитан 2 ранга Э.Г.Хатчисон, проголосовавший в комиссии против осуждения Иордании, был убран после того, как Израиль объявил бойкот комиссии. По возвращении в США он опубликовал книгу о положении дел на Ближнем Востоке, сохранившую свою ценность как исторический источник до настоящего времени. Подобно всем честным людям до него, он писал, что единственным выходом из создавшегося тупика могло быть только право арабов вернуться на родную землю, признание что демаркационная линия перемирия 1949 года была не окончательной границей, но лишь временной, и интернационализация Иерусалима, чтобы не допустить превращения его в объект мировой войны. 24 июля 1956 г. два военных наблюдателя ООН и иорданский офицер из смешанной комиссии подорвались иа минах на горе Скопус, по вежливому объяснению с сионистской стороны, якобы на "прежнем израильском минном поле". В Египте два полковника, по утверждениям сионистов якобы работавших в египетской разведывательной службе, были убиты взрывом зарядов в письмах, доставленных им по почте (за десятилетие до того тот же метод был применен против английского офицера, капитана Роя Фаррана в Англии, служившего ранее в британской контрразведке в Палестине и заслужившего нерасположение сионистов; его брат, имя которого также начиналось с буквы "Р", открыл пакет и был убит на месте). 29 июля 1956 г. датский офицер-наблюдатель ООН за перемирием погиб в результате взрыва мины или бомбы недалеко от полосы Газа, а двое других наблюдателей были ранены оружейным огнем. "Активизм" брал свою дань прежними методами террора и убийств.
  28 августа 1956 г. Израиль был вновь обвинен смешанной комиссией в "серьезном нарушении перемирия". За этим обвинением последовало новое израильское нападение 12 сентября, когда крупные силы вторглись в Иорданию, убили около двадцати иорданских солдат и взорвали полицейский пост в Рахоу. Генерал Бернс заявил очередной протест, указав, что подобные акты "были неоднократно осуждены Советом безопасности ООН", в ответ на что новые еврейские части произвели нападение на Иорданию, убив от 20 до 30 иорданцев в Гарандае. Британский Форин Оффис (у Англии был союзный договор с Иорданией) выразил свое "сильнейшее неодобрение", после чего комитет еврейских депутатов в Палате общин ополчился на министерство за его "пристрастное заявление". 19 сентября смешанная комиссия вновь "осудила" Израиль за "враждебные и воинственные действия" (оба нападения явно должны были иметь символическое значение, ибо были совершены в период еврейского Нового года), а 26 сентября комиссия выразила "порицание" Израилю за нападение 12 числа. Немедленным ответом на это очередное "порицание" было официальное объявление в Иерусалиме в тот же день (26 сентября) о произведенном крупными силами регулярной израильской армии самом большом нападении до того времени на иорданский пост в Гусане, где были убиты 25 иорданцев, в их числе 12-летний ребенок. Смешанная комиссия реагировала 4 октября своим сильнейшим "порицанием" за "подготовленную неспровоцированную агрессию".
  Ответом было новое, еще более сильное нападение 10 октября, поддержанное артиллерийским огнем, с применением реактивных снарядов, летающих торпед и гранатометов. Наблюдатели ООН обнаружили после нападения трупы 48 арабов, в их числе женщины и ребенка. В нападении приняли участие танковый батальон и 10 реактивных самолетов; английское правительство вынуждено было заявить, что если его союзник, Иордания, подвергнется нападению, то Англия выполнит свои союзные обязательства. Израильское правительство сообщило о получении этого предупреждения "с тревогой и удивлением". Следует отметить, что с самого начала года президентской кампании все ведущие американские газеты и большинство английских характеризовали все израильские нападения, как "ответные" или как "возмездие", т.ч. с помощью пропагандной машины жертвы каждый раз превращались сами в агрессоров. В своем отчете о последнем нападении, генерал Бернс сообщил в ООН, что Израиль "парализовал весь аппарат расследований" своим бойкотом смешанной комиссии во всех случаях, когда она голосовала против него, добавив: "В настоящее время создалось положение, при котором одна из сторон заключенного перемирия проводит свои собственные расследования, не допуская ни проверки, ни подтверждения со стороны незаинтересованных наблюдателей, опубликовывает результаты своих расследований, делает свои собственные выводы и предпринимает на основании последних военные действия". Американская и английская печать переняв израильский термин "возмездия" и "ответного нападения", в течение всего этого времени сообщала общественности обоих государств ложную картину происходившего, в полном согласии с сионистами.
  Израильское нападение 26 сентября было последним в серии агрессивных действий, заполнивших период 1953-56 гг.; следующим было открытие военных действий в полном смысле слова. Автор составил список упомянутых рейдов, нападений и резни, чтобы дать читателю истинную картину Ближнего Востока осенью 1956 г., когда Бен Гурион заявил, что Израиль "беззащитен", а политики в Вашингтоне и Лондоне соревновались друг с другом, требуя снабжения Израиля оружием для предотвращения "арабской агрессии". Если бы вся груда резолюций, накопившихся к тому времени в ООН и "осуждавших" Израиль за "неспровоцированную агрессию", "вопиющее нарушение" и т.п., имела хоть какое-нибудь значение, то это последнее нападение, официально объявленное в момент его совершения и брошенное в лицо последнему "осуждению", должно было наконец вызвать какие-то действия ООН против Израиля или же открытое признание того, что Израиль является хозяином ООН. Выхода из этой дилеммы искать не пришлось, поскольку прежде чем жалоба Иордании смогла быть рассмотрена Советом безопасности, началась война Израиля против Египта. Автор так и не смог, несмотря на все свои старания, выяснить, что сталось с этой жалобой, исчезнувшей с глаз в ходе немедленно последовавших событий; насколько мы могли установить, возможно что состоялось "осуждение" нападения на Иорданию в тот самый момент, когда развивалось израильское наступление на Египет. Кто имел уши, мог услышать объявление этого наступления еще за месяц до того, когда Менахем Бегин, выступая в Тель-Авиве "потребовал немедленного израильского наступления на Египет" ("Дейли Телеграф", 26 сентября 1956 г.). Бегин был рупором "активизма", и с того момента, как он это сказал, внимательные наблюдатели за развитием событий на Ближнем Востоке знали, что будет следующим шагом: сионистское наступление и вторжение большого масштаба в Египет.
  Рассказанная выше история показывает, что к моменту израильского наступления ни одному внимательному наблюдателю не могло прийти в голову, что Объединенные Нации смогут сделать что-либо помимо словесного осуждения. Сионисты выбрали момент для начала ближневосточной войны, когда по их расчетам непосредственно предстоявшее голосование за кандидатуру президента в США парализует любое решительное действие против них. Для автора было ясным, что Запад и на этот раз подчинится сионизму, в той или иной форме. Чего даже автор не мог предполагать, это то, что его собственное государство, Великобритания, примет участие в израильском наступлении. Эта последняя и величайшая из целой серии роковых ошибок, в которые английский народ был заведен своими руководителями, как последствие их первоначального соглашения с сионизмом в 1903 году, легла черной тенью над Англией и над всем Западом на весь остаток нашего столетия, именно в момент появления некоего просветления на горизонте; как если бы неожиданное затмение солнца опрокинуло все расчеты у астрономов. В этих последних событиях "непреодолимое давление" на "международную политику в западных столицах привело к результатам, полное значение которых станет ясным лишь по прошествии многих лет. Последняя часть настоящей главы должна, поэтому, снова быть посвящена анализу действий этого "непреодолимого давления" за кулисами западной политики, на этот раз в период нарастания кризиса и приближения к его кульминационному пункту в годы 1953-56. К концу этого периода оба чудовищных сиамских близнеца из грязных местечек за чертой оседлости в России, выпущенные талмудистами на христианскую Европу в конце прошлого столетия, исчерпали свои силы. Осенью 1956 года действия "Запада" дали обоим передышку для подготовки новых катастроф и разрушений.
  
  3. Кульминационные годы. В годы 1952-56 народы Запада шли все дальше по пути к расплате за поддержку революции и сионизма, которую их политические руководители оказывали этим двум силам на протяжении двух поколений и в ходе двух мировых войн. Их систематически втягивали в две новых войны, которые, как это видно уже сейчас, сольются в одну, служащую одной, довлеющей над всем остальным цели. С одной стороны, их политики и партии впрягли их в телегу сионистского государства, официально объявившего своей целью увеличение своего населения на "три или четыре миллиона" в течение "десяти-пятнадцати лет"; это означало войну против мусульманского мира. С другой стороны, их неустанно приучали к мысли, что их долгом и судьбой является уничтожение коммунизма, залившего пол Европы после того, как Запад открыл ему шлюзы; это также означало войну.
  Эти обе войны неизбежно должны слиться в одну, и рассчитать это не представляет труда. Территория для экспансии сионистского государства может быть получена только путем захвата ее у соседних арабских стран; население для расширения сионистского государства может прибыть только из районов, захваченных коммунистической революцией, поскольку "три или четыре миллиона" евреев получить неоткуда, кроме как разве из Соединенных Штатов, откуда они в настоящее время переселяться не собираются. Хотя "исход" евреев из США и представляется необходимым для "собирания изгнанников", но, судя по всему, ему будет предоставлена роль заключительного процесса, в зависимости от успеха его следующей стадии - "собирания" евреев из СССР и африканских арабских государств. После этого, как бы это ни показалось в настоящий момент странным для американцев и англичан, будет инсценировано "преследование евреев" в Америке, с применением тех же методов, как это всегда имело место в одном государстве за другим: в России, Польше, Германии, Франции, Испании и Англии. Глава Всемирной сионистской организации, Наум Гольдман, заявил перед еврейской аудиторией в октябре 1952 года, что для полного успеха сионизма необходимо разрешить один трудный вопрос: "Как заполучить евреев из тех стран, в которых их не преследуют, для иммиграции в Израиль?" Гольдман добавил, что эта проблема особенно сложна в Америке, поскольку в Соединенных Штатах евреев меньше преследуют и возникновение их преследования там менее возможно, чем в любой иной стране" (см. газету "Зионист Рекорд", Иоганнесбург, 24 окт. 1952 г.). Читатель заметит, что не существует стран без "преследования евреев", есть только разные степени этого "преследования" в различных странах.
  Для разрешения этого "трудного вопроса" в той фазе его решения, которая началась в 1952 году, западную общественность начнут убеждать, что "антисемитизм" уже созрел и свирепствует во всей советизированной восточной Европе, - как в последующие 4 года ее уговорили, что сионистские нападения на арабские страны были в действительности нападениями арабов на Израиль. 8 декабря 1951 года Бен Гурион официально уведомил советское правительство, что "возвращение евреев на их историческую родину является центральной задачей государства Израиль... израильское правительство призывает поэтому Советский Союз разрешить выезд тем евреям, которые желают эмигрировать". Два года спустя газета "Нью-Йорк Таймс", комментируя сокращающуюся иммиграцию в Израиль, отмечала, что достижение целей Бен Гуриона "представляется весьма отдаленным", добавляя, что "настоящий характер иммиграции" смог бы радикально измениться только в случае "нового взрыва антисемитизма" где бы то ни было; заметим, что как-раз в этот период (июнь 1953 г.) началась газетная кампания против "антисемитизма за железным занавесом". Газета "Нью-Йорк Геральд Трибюн" писала уже 12 апреля. 1953 г., что "антисемитизм" в СССР возродился и что "решающей задачей" для Израиля на шестом году его существования является спасение двух с половиной миллионов евреев, запертых в России и в странах-сателлитах". В свете двух мировых войн и результатов каждой из них представляется ясным, что любая война "Запада" против "коммунизма" фактически будет вестись с главной целью снабжения сионистского государства новыми переселенцами из России; и что любая ближневосточная война, в которую окажется втянутым "Запад", будет вестись с главной целью расширения территории сионистского государства для размещения этого выросшего населения; и что эти обе войны фактически сольются в одну, на протяжении которой обе упомянутые главные цели каждой из них будут скрыты от воюющих народных масс до тех пор, пока они не будут полностью достигнуты и не будут, по окончании военных действий, подтверждены и закреплены каким-либо новым инструментом "мирового правительства".
  Таково было положение "Запада" через полвека после того, как г-да Бальфур и Вильсон впервые попались в ловушку сионизма. Есть полное основание ставить слово "Запад" в кавычки, поскольку оно давно уже потеряло свое первоначальное значение. Когда-то под ним понималась христианская Европа от ее восточной границы на Урале, через Атлантический океан, до восточного побережья Америки, включая страны английского языка в северной Америке, Африке и Австралии. (Прим. перев.: Автор забывает о приобщенных к христианской культуре странах испанского и португальского языков центральной и южной Америки). После второй мировой войны, когда половину Европы отдали во власть талмудистской революции, этот термин получил более ограниченное значение. В представлении общественности, под "Западом" понимались Англия и Америка, противостоявшие новому большевистскому варварству, которое они призваны были в один прекрасный день оттеснить из Европы на его варварскую, азиатскую родину. Америка и Англия, в первую очередь и главным образом, символизировали "свободный мир", который должен был быть когда-то восстановлен в его прежних границах, а с ним, как и в прежние времена, надежды тех людей за его пределами, которые хотели свободы; так, по крайней мере, думали миллионы простых людей.
  С военной точки зрения, такие ожидания были вполне оправданы; материальная мощь "Запада", поддержанная чаяниями порабощенных народов на востоке Европы была более, чем достаточной для их исполнения. Фактически, однако, те самые великие державы, к которым обращали свои взоры порабощенные нации, давно уже сами были пленниками той же силы, которая принесла это порабощение; и дважды в истории ваших поколений они показали, что их вооруженная мощь, будь она приведена в действие, способствует не освобождению и восстановлению правовых принципов, но лишь продолжению бедствий 20-го столетия. В силу всего этого Америка вовсе не заслужила того, чтобы принять от Англии, во второй половине нашего века, ее ведущую роль в мировой политике и выполнить задачу освобождения, чего от нее ожидали обманутые пропагандой народные массы. В материальном отношении эта заокеанская республика, основанная 200 лет тому назад, процветала. Богатства всего мира текли в нее во время двух мировых войн; ее население быстро росло, превысив 200 миллионов; ее военный потенциал, авиация были сильнейшими в мире и, как и ее армия, подчинялись порядку и дисциплине, которые ее народ когда-то считал проклятием Европы. В промышленности и технологии ее достижения были столь велики, что сплошь и рядом превращались в кошмар; ее товарная продукция была столь необозрима, что страна не в состоянии была ее потребить, а страшные воспоминания о кризисе 1929 года толкали ее политических вождей на изобретение все новых методов распределения товаров во всем мире путем подарков и займов, оплачивая все это из государственной казны, т.ч. долгое время предприниматели и рабочие получали плату за продукцию, для которой в мирное время не существовало естественных рынков сбыта. Ее военные базы, расположенные на территории когда-то суверенных народов, были разбросаны по всему миру, т.ч. она в любую минуту могла нанести сокрушительный удар... кому и ради каких целей?
  "Коммунизму" - говорилось простым людям, и ради освобождения порабощенных народов, ради освобождения всего мира от угрозы, ради исправления злых дел 1945 года. Если бы это было правдой, то можно было бы по крайней мере надеяться на окончание в один прекрасный день бедствий нашего столетия, поскольку мысли и сердца всех людей во всем мире всегда только этого и ждали и на это надеялись. Однако все значительные политические шаги правительства в Вашингтоне в годы 1952-56 шли вразрез с этими заверениями. Похоже было, что оно находилось в еще большем рабстве "еврейской силы", чем даже английские правительства на протяжении предыдущих 50 лет. Похоже, что оно не в состоянии было подойти ни к одному важному вопросу американской внешней политики, кроме как с точки зрения "а как это для евреев?", причем то, как это было "для евреев" диктовало ему повелительное сионистское руководство. Ни одно когда-либо существовавшее в истории марионеточное правительство не было в своих действиях более вассальным и зависимым, чем это правительство, которое множеством людей считалось самым мощным правительством в мире: а именно, правительство Соединенных Штатов Америки под руководством президента Эйзенхауэра в годы 1953-56.
  Подобно тени всемогущего канцлера при рождении наследника престола, тень сионизма лежала на выборе кандидатуры, назначении кандидатом и избрании президентом генерала Эйзенхауэра. Одна лишь его стремительная военная карьера, подобно комете на небосклоне, в годы 1939-45 - из никому неизвестных подполковников без малейшего опыта в боевом командовании в верховные главнокомандующие всех союзных армий, вторгающихся на европейский континент, - заставляет предполагать, что его наметили к выдвижению задолго до того, и это вполне подтверждается нашими историческими изысканиями. В 20-е годы молодой лейтенант Эйзенхауэр проходил курс наук в Национальном Военном колледже в Вашингтоне, где в числе прочих, преподавал и некий г.Бернард Барух, сыгравший, как известно, важную роль при выборе кандидатуры, назначении кандидатом и избрании президента Вудро Вильсона в 1911-12 гг. Уже в этот ранний период г.Барух явно решил, что способности лейтенанта Эйзенхауэра заслуживают поощрения, и 30 лет спустя, по своем избрании в президенты, генерал Эйзенхауэр ("пятизвездный" генерал в США соответствует европейскому чину генерал-фельдмаршала - прим. перев.) заявил перед собранием ветеранов войны, что в течение четверти века он "имел счастье сидеть у ног Бернарда и внимать его словам". В первые же месяцы своего президентства благодарный Эйзенхауэр разрешил в пользу Баруха небольшой спор в Национальном Военном колледже, где кое-кто протестовал против установления в помещении колледжа бюста Баруха, преподнесенного его поклонниками, на том основании, что никогда еще в стенах этого офицерского училища не стояло бюстов гражданских лиц, тем более при их жизни.
  Вполне вероятно, поэтому, что поддержка "советника шести президентов" немало способ
  ствовала быстрому продвижению лейтенанта Эйзенхауэра вплоть до должности главнокомандующего величайшей армии в человеческой истории. Официально известна также поддержка г.Баруха генералу Эйзенхауэру, когда тот (до тех пор не состоявший и не бывший в связи ни с какой из американских политических партий) предложил свою кандидатуру для выборов в 1952 году от республиканской партии. Вплоть до этого момента г. Барух был, по словам его собственного биографа "преданным членом демократической партии, не просто обычным демократом, но ярым приверженцем партийного знамени и почти фанатичным ненавистником республиканского". В 1952 году Барух неожиданно превратился в ярого приверженца республиканского знамени при условии, что нести его будет Эйзенхауэр. Для столь внезапной перемены партийной принадлежности явно должны были быть серьезные причины, и стоит заняться их поисками.
  В 1952 году республиканская партия уже 20 лет подряд не находилась у власти. Согласно одной лишь теории маятника, подошло время этой партии вернуться к власти, вытеснив демократов, "ярым приверженцем" которых г.Барух был в течение добрых 50 лет. Помимо обычного поворота от прилива к отливу у партии, слишком долгое время стоявшей у власти, у американских избирателей были в 1952 г. еще особые причины голосовать против демократов; главной из них было разоблачение коммунистического шпионажа и проникновения коммунистов в правительство в эру Рузвельта и Трумана, и общественность настоятельно требовала очистки Авгиевых конюшен правительственного аппарата. В этих условиях было довольно ясно, что в 1952 г. на выборах победят республиканцы и их кандидат. Естественным кандидатом был лидер республиканской партии, сенатор Роберт Тафт, отдавший ей всю свою жизнь. Однако, как-раз в это время г. Барух, также отдавший полвека своей жизни партийной политике, только в пользу демократов, и "фанатично ненавидевший" республиканцев (его денежные пожертвования в пользу демократов также были весьма существенны, а в дневнике министра обороны Форрестола отмечалось, какую роль играли эти пожертвования при определении курса американских выборов и государственной политики), неожиданно выставил другого кандидата для республиканцев. На сцене вдруг появился генерал, которого Барух так долго протежировал, и горячая рекомендация "советника шести президентов" показывала, какие силы сгруппировались вокруг нового претендента на высший пост в стране. Для знатоков политической сцены Америки было ясно, что если республиканская партия выдвинет кандидатом Эйзенхауэра вместо Тафта, то республиканцы пойдут за ним по дорожке демократической политики "интернационализма", начатой еще президентом Вильсоном, Рузвельтом и Труманом. А это в свою очередь означало, что если лидера республиканской партии, т.е. сенатора Тафта, удастся выжить, то американские избиратели фактически будут лишены настоящего политического выбора; единственным кандидатом, который мог предложить им политическую альтернативу к "интернационализму" демократов, был именно сенатор Тафт. Для посвященных все это было достаточно ясным уже за год до выборов, когда второй за Тафтом лидер республиканцев, губернатор штата Нью-Йорк, Томас Дьюи - довольно неожиданно проигравший президентскую кампанию против Трумана в 1948 году, благодаря своей глупой политике "и я тоже", в смысле поддержки сионизма - заявил в интервью с журналом "Look" (11 сентября 1951 г.): "Я - интернационалист, поэтому я за Эйзенхауэра. Эйзенхауэр сердцем - республиканец, но что еще важнее, он - интернационалист". В кругах посвященных слово "интернационалист" (подобно "активизму" среди сионистов) является ключевым термином, обозначающим многое, о чем открыто не говорят; так например, в нашем столетии ни один "интернационалист" на ведущем посту никогда не выступал всерьез против наступления коммунизма, наступления сионизма или против проектов мирового правительства, которые также преследуются этими обеими разрушительными силами. На сенатора Тафта, наоборот, в эти годы велись ожесточенные нападки, как на изоляциониста": это - также ключевое слово и оно означает всего лишь, что объект нападок исповедует принципы национального суверенитета и национальных интересов, однако пропаганда придала этому эпитету в ушах широких масс порочащий смысл.
  Так Эйзенхауэр сам предложил себя республиканской партии в качестве кандидата в президенты в оппозиции к лидеру партии; это произошло на республиканском партийном конвенте в Чикаго в 1952 году, что автор этих строк наблюдал по телевидению и, хотя не новичок в этих делах, он был удивлен, с какой легкостью было аранжировано поражение сенатора Тафта. (Прим. перев.: Европейские газеты писали в эти дни, что покупка голосов в пользу Эйзенхауэра на Республиканском конвенте производилась "оптом и в розницу", причем не в переносном, а в буквальном, денежном смысле.) Задолго до президентских выборов, это событие показало, что механика выдвижения кандидатов к тому времени была уже настолько отработана, что ни та, ни другая партия не могли даже выставить ни одной кандидатуры, кроме получивших одобрение могущественной закулисной клики. Исход президентских выборов в этих условиях теряет в современной Америке всякое значение, и трудно представить себе, как эта заокеанская республика могла бы отделаться от этого тайного контроля, превращающего само понятие "демократии" в глупый фарс. Ни одна партия не может выдвинуть в кандидаты даже своего признанного лидера или любое иное лицо, если они заранее не будут утверждены "интернационалистами" - единственными, кто делает настоящий выбор за сценой, хотя он и имеет мало общего с интересами страны и еще менее с "демократией".
  Отстранение заслуженного лидера республиканской партии накануне ее возвращения к власти было достигнуто путем контроля над голосами "ключевых штатов". На партийных конвентах, где выдвигается кандидат в президенты, делегации отдельных штатов располагают числом голосов в зависимости от населения данного штата, и по крайней мере в два из таких важнейших штатов, а именно в Нью-Йорк и в Калифорнию, за последние 70 лет (написано в 1955 г. - прим. перев.) преимущественно направлялся поток еврейской иммиграции. Это имеет существенное значение в избирательной стратегии, в свое время предложенной "полковником" Хаузом, но вероятно не им самим выдуманной. Каким путем здесь бросаются палки в колеса с еврейской стороны, было нами уже многократно показано на основании многочисленных заявлений осведомленных источников (министр обороны Джеймс Форрестол: "Наш отказ поддержать сионистов может потерять для нас штаты Нью-Йорк, Пенсильвания и Калифорния; однако, мне кажется, что пришло время подумать о том, не потеряем ли мы Соединенные Штаты"; государственный секретарь Джеймс Бернс: "Найлс сообщил президенту (Труману), что Дьюи собирается выступить с заявлением в пользу сионистских позиций, и что если президент (Труман) не упредит его в этом, то штат Нью-Йорк окажется для демократов потерянным"; губернатор Нью-Йорка Томас Дьюи: "Демократическая партия не откажется от преимуществ, которые дают ей еврейские голоса"). В 1952 году, когда автор следил за всеми этими событиями, голоса на республиканском конвенте поначалу разделялись более или менее поровну между обоими кандидатами, пока вдруг Дьюи с приятной улыбкой не подал все голоса своего штата Нью-Йорк против лидера своей партии и в пользу г-на Эйзенхауэра. Прочие "ключевые штаты" последовали тому же примеру, и он оказался выдвинутым в кандидаты, что в тех условиях было равносильно избранию в президенты.
  Как уже отмечалось нами, все это фактически означает бесславный конец настоящей двухпартийной системы в Америке наших дней; система выборных представителей народа, известная под именем "демократии", опускается до уровня однопартийной системы тоталитарных государств, если две партии существуют только по названию, но не дают возможности действительного выбора между двумя отличными друг от друга политическими курсами. На пороге американских выборов в 1952 году израильская газета "Jerusalem Post" поучала своих еврейских читателей в Америке (в номере от 5 ноября 1952 г.), что "особенно выбирать между обоими (речь шла о "республиканце" Эйзенхауэре и "демократе" Стивенсоне) с точки зрения еврейского избирателя не приходится и что внимание этих последних должно быть сконцентрировано на "дальнейшей судьбе" тех конгрессменов и сенаторов, которые считались "враждебными еврейскому делу".
  Немедленно после вступления в должность нового президента в январе 1953 года, британский премьер сэр Уинстон Черчилль поспешил в Америку для совещания с ним, однако отнюдь не в Вашингтон, где полагается пребывать президентам США: Эйзенхауэр предложил "встретиться на квартире у Берни", т.е. в особняке г-на Бернарда Баруха на Пятой Авеню в Нью-Йорке (согласно сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс от 7 февраля 1953 г.). Барух в то время настоятельно продвигал свой "план атомной бомбы в качестве единственной надежной защиты от "советской агрессии" (в главе 44 мы цитировали его тогдашние предложения в Сенатской комиссии об установлении фактически единоличной власти президента в вопросах вооружений, мобилизации, контроля цен и продукции). Как также уже упоминалось, он не питал, однако, ни особой вражды к Советам, ни особых подозрении против них, поскольку лишь немного лет спустя он подтвердил, что и план совместной советско-американской атомной диктатуры над всем остальным миром казался ему вполне приемлемым: "Несколько лет тому назад я встретил на одном из вечеров Вышинского и сказал ему: Мы с Вами оба - дураки. У вас есть бомба, и у нас есть бомба. Давайте возьмем это дело под наш контроль, пока еще есть время, потому что, пока мы заняты болтовней, все другие тоже рано или поздно раздобудут себе эту бомбу" ("Дейли Телеграф", 9 июня 1956 г.).
  Избрание президентом генерала Эйзенхауэра, как кандидата республиканской партии, лишило Америку последней возможности избавиться путем демократических выборов от политики "интернационализма" Вильсона - Рузвельта - Трумана. Сенатор Тафт был единственным ведущим политиком в стране, который в представлении избирателей твердо стоял за отказ от этой политики, и очевидно именно по этой причине силы, фактически правившие Америкой за последние 40 лет, придавали столь важное значение отстранению его от выдвижения в президентские кандидаты. Выдержки из его книги, написанной в 1952 году, сохраняют свое историческое значение, показывая что могло бы иметь место, будь республиканским избирателям дана возможность проголосовать за лидера своей партии:
  "Результатом политики правительства (Рузвельта - Трумана) было усиление мощи советской России до таких пределов, когда она фактически стала угрозой безопасности Соединенных Штатов... Советская Россия - гораздо большая угроза безопасности Соединенных Штатов, чем ей когда-либо мог быть Гитлер в Германии... Не может быть сомнений в том, что наш военный флот - сильнейший в мире, и что в союзе с Англией мы господствуем на морях всего мира... Мы должны быть готовы оказать помощь нашими собственными флотом и авиацией всем островным народам, желающим этой помощи, среди них Японии, Формозе, Филиппинам, Индонезии, Австралии и Новой Зеландии; на атлантической стороне, разумеется, Великобритании... Я считаю, что союз с Англией и оборона британских островов гораздо более важны, чем союз с любой континентальной нацией... Вместе с англичанами мы несомненно можем господствовать на морях и в воздухе во всем мире... Если мы принимаем нашу антикоммунистическую политику всерьез... мы должны окончательно устранить из правительственного аппарата всех, кто прямо или косвенно связан с коммунистическими организациями. В основном, я считаю, что конечной целью нашей внешней политики должна быть защита свободы американского народа. Я нахожу, что наши последние два президента поставили всевозможные партийные и политические соображения выше своей заинтересованности в мире и свободе... Мне кажется, что посылка наших войск без санкции Конгресса в страну, подвергшуюся нападению, как это имело место в Корее, определенно запрещается" (американской конституцией)... "Проект европейской армии однако, заходит еще дальше... он включает в себя отправку (наших) войск в международную армию, подобно тому, что было задумано в хартии ООН. Меня никогда не удовлетворяла эта хартия... она не имеет под собой законного основания и не основана на правосудии согласно закону... Я не вижу иного выхода, кроме выработки нашей собственной военной политики и нашей собственной политики военных союзов, не обращая большого внимания на несуществующие возможности ООН по предотвращению агрессии... Другая форма международной организации, которая теперь усиленно навязывается народу Соединенных Штатов, а именно мировое государство с международным парламентом для принятия законов и с международным правительством для командования вооруженными силами такой организации... представляется мне, по крайней мере в текущем столетии, фантастическим, опасным и неосуществимым. Такое (мировое) государство, по моему мнению, развалится в течение 10 лет... Трудность объединить подобное вавилонское столпотворение, под одним, непосредственным руководством явится непреодолимой... Но прежде всего, все, кто предлагает подобные планы, задумывает конец тем свободам, которые принесли величайшее счастье нашей стране... когда-либо существовавшее в истории. Они (эти планы) подчинят американский народ правительству большинства, не знающего жизненных основ Америки и не питающего к ним симпатии. Любая международная организация, стоящая бумаги, на которой составлен ее проект, должна основываться на сохранении суверенности всех входящих в нее государств. Мир должен быть обеспечен не путем уничтожения и смешения наций, но путем создания законных норм в отношениях межу ними...".
  Эти выдержки довольно ясно показывают, что нынешний обман народов не был для него секретом; из них же становится ясным, почему он был предан анафеме силами, управлявшими "голосами ключевых штатов", и почему ему даже не позволено было стать кандидатом в президенты. Историческая правда требует однако отметить, что позволительно сомневаться в отношении того, смог ли бы Тафт, будь он избран президентом, проводить ту ясную, противоположную доминировавшим до тех пор тенденциям политику, которая явствует из его записей. В частности, в вопросе сионизма, стоявшего за всеми планами мирового правительства, которые обличал Тафт, он был ему столь же послушен, как и все остальные ведущие американские политики, и по-видимому не различал неразрывной связи между обеими вопросами. Должность секретаря и помощника при Тафте была предложена в 1945 г. никому иному, как ведущему сионисту из Филадельфии, некоему Джеку Мартину (разумеется псевдоним) и, по его словам, первым вопросом, поставленным им Тафту, было: "Сенатор, что я могу рассказать Вам о целях сионизма?" - на что Тафт ответил, совершенно в духе Бальфура или Вильсона, "что здесь объяснять? Евреев преследуют, им нужна территория и собственное правительство. Мы должны помочь им получить Палестину. Это также будет существенно способствовать делу мира". Трудно не заметить разительного контраста между этой типичной болтовней охотящегося за голосами политика и разумными концепциями, цитированными выше. Мы взяли эти сведения из статьи в еврейском журнале "Jewish Sentinel" от 10 июня 1954 г., в которой упомянутый г. Мартин характеризуется как "второе я" сенатора Тафта и даже, как его "наследник". После смерти Тафта тот же Мартин был приглашен президентом Эйзенхауэром на должность его "помощника, советника и связного с Конгрессом". Комментарий г-на Мартина гласил: "Президент Эйзенхауэр всегда готов выслушать ваше мнение и ему легко давать советы". Весь период выдвижения кандидатуры Эйзенхауэра, его избрания в президенты и первое время его президентства настолько стояли под знаком пресловутого "еврейского вопроса", что создавалось впечатление избрания его президентом сионистов, настолько его слова и дела были направлены на способствование их амбициям.
  Мы уже упоминали, что, не успел Эйзенхауэр стать президентом, как он поспешил заверить "президента" Американской Объединенной Синагоги, некоего г-на Максвелла Абеля, что "у еврейского народа не может быть лучшего друга, чем я", добавив что его и его братьев их мать воспитывала на "учениях Ветхого Завета" (мадам Эйзенхауэр состояла в жидовствующей секте т.н. "Свидетелей Иеговы") и что "я вырос, веря, что евреи - избранный народ, и что они подарили нам высокие нравственные и этические принципы нашей культуры" - все это стояло в сентябре 1952 года во всей еврейской печати всего мира. За этим последовали усердные заверения в симпатиях к "евреям" и к "Израилю" со стороны обоих кандидатов в президенты (Эйзенхауэра и Стивенсона) по случаю еврейского Нового Года (сентябрь 1952 г.) и в эти праздничные дни американское давление на "свободную" западную Германию преуспело в извлечении из немцев "репараций" в израильский карман. В октябре состоялся пражский процесс с обвинениями в "сионистском заговоре" против чешского социализма, и со стороны Эйзенхауэра последовали угрожающие обвинения в "антисемитизме в Советском Союзе и в странах-сателлитах". Крик об "антисемитизме" явно считался выгодным в деле уловления голосов избирателей, а поэтому и заканчивавший свой срок президент Труман не преминул обвинить в нем Эйзенхауэра (чтобы помочь кандидату своей Демократической партии); у генерала буквально отнялся язык перед лицом такой несправедливости и он заявил на одном из предвыборных собраний, что даже не собирается на это отвечать, представляя собранию вынести решение самому. Кливлендский раввин Гилель Сильвер, к тому времени уже успевший пригрозить СССР войной за "антисемитизм", был срочно вызван на заседание конклава с Эйзенхауэром и по выходе очистил своего кандидата от всех подозрений в антисемитском грехе; равви Сильвер в свое время произнес молитву на выдвинувшем Эйзенхауэра республиканском конвенте, а впоследствии, при его вступлении в должность еще раз обратился к Иегове, испрашивая "благословения и наставления". Среди соперничающих охотников за голосами всех перещеголял заканчивавший свой срок вице-президент США, некий г. Альбен Баркли, заявивший в числе прочего: "Я предсказываю славное будущее Израилю, как образцу, по которому должны равняться остальные страны Ближнего Востока". Даже "Тайм" не удержался от язвительного комментария, написав: "Всех затмил вице-президент Баркли, в течение многих лет получавший по тысяче долларов за каждое выступление в пользу израильских займов, будучи платным агентом этого предприятия. Многие арабы полагают... что это обстоятельство оказывало некоторое влияние на политику США на Ближнем Востоке; однако, лишь немногие арабы участвуют в американских президентских выборах".
  Вскоре по вступлении Эйзенхауэра в должность было ратифицировано соглашение об уплате западной Германией дани Израилю, причем (об этом уже упоминалось раньше) один из западногерманских министров (министр финансов д-р Делер) сообщил открыто, что боннское правительство подчинилось давлению Америки, не желавшей открыто выступать в роли банкира сионистского государства. В том же апреле месяце 1953 года еврейская печать сообщала под заголовками "Израиль показывает свою мощь" о следующем: "Весь дипломатический корпус и иностранные военные атташе, присутствовавшие на величайшем до сих пор параде израильской армии в Хайфе, с военным флотом на рейде и пролетавшей над их головами военной авиацией, получили должное впечатление, и парад полностью достиг цели показать готовность Израиля решать свою судьбу на поле сражения".
  Так начался новый президентский период в Америке в 1953 году под знаком новых "обязательств" на будущее, с мертвым Сталиным в московском мавзолее, с Израилем, готовым "решать свою судьбу на полях сражений", и со "свободной" половиной Германии, день и ночь работавшей для уплаты дани Израилю. Большой парад в Вашингтоне по случаю вступления президента в должность был отмечен любопытным инцидентом: в конце процессии ехал верхом неизвестный в костюме ковбоя, который, поравнявшись с президентской трибуной, попросил разрешения испробовать свое лассо; Эйзенхауэр послушно встал, склонив голову, и взвившаяся петля была плотно затянута на его шее. Кинохроники затем показывали лысую голову "Айка" с петлей на шее.
  Возможно, что в мыслях нового президента были лишь банальности, когда он заявил: "Государство Израиль - форпост демократии на Ближнем Востоке, и каждый американец, любящий свободу, должен включиться в усилия навеки обеспечить будущность этого новейшего члена семьи народов". По мнению тех, по адресу которых расточались эти комплименты, это было обязательством, подобным тому же, что в свое время раздавали в аналогичных формулировках Рузвельт и Вудро Вильсон. Через восемь лет после смерти Гитлера новое государство, где господствовали гитлеровские расовые законы и где коренное население было изгнано резней и террором, стало "форпостом демократии", и все "любящие свободу" должны были (отметим категорический императив!) всеми силами его защищать.
  Если новый президент воображал, что, отдав дань подобным любезностям, он сможет затем по собственной воле определять политику своей страны, то через 9 месяцев после вступления в должность ему был преподан соответствующий урок, а по данному векселю в октябре 1953 года была потребована уплата в повелительном и не допускающем сомнений тоне. Попытка действовать независимо в соответствии с американскими национальными интересами в вопросе касавшемся "новейшего члена семьи народов", была беспощадно сокрушена, а американскому президенту пришлось публично каяться, подобно "Рокданду" (т.е. Вудро Вильсону) в романе Хауза 1912 года. Это унижение главы правительства, которое неумудренным человечеством считалось самым могущественным в мире, представляется наиболее значительным инцидентом в настоящем повествовании, богатом эпизодами, аналогичными по характеру, но менее явственными для широкой публики. Серия сионистских нападений на соседние арабские государства, перечисленная в предыдущей части настоящей главы, началась 14 октября 1953 г ., когда была вырезана до последнего человека целая арабская деревня Кибия в Иордании. Это было повторением резни в Дейр-Ясине в 1948 году с той разницей, что оно произошло за пределами Палестины, дав достаточно ясно понять всем арабским народам, что и их в нужное время постигнет "полное уничтожение", и разумеется снова с благословения "Запада". Кошмарные факты еврейской резни были доложены Организации ОН датским генералом Вагном Бенике, главой Комиссии ООН по наблюдению за перемирием (немедленно получившим угрозы убийства также и его) и его непосредственным подчиненным, капитаном 2 ранга военного флота США Хатчисоном, охарактеризовавшим еврейский налет, как "хладнокровное убийство" (что быстро привело к его отозванию). Во время последовавшего обсуждения вопроса в Совете безопасности ООН французский представитель заявил, что "резня" вызвала во Франции "ужас и возмущение", обвинив Израиль, государство основанное на утверждениях о "преследовании", в "мщении ни в чем неповинным людям". Греческий представитель назвал совершившееся "жуткой резней", а английский и американский представители присоединились к единодушному "осуждению" (9 ноября 1953 г.). Архиепископ Йоркский в Англии заклеймил "жуткий акт терроризма", а консервативный депутат Палаты общин, майор Легг-Бурк назвал его "кульминационным зверством в длинной цепи налетов на не-израильскую территорию, составляющим часть продуманного плана мести".
  В дни, когда произносились эти официальные обличения, Израиль получил от американского правительства 60 млн. долларов, очевидно как награду за содеянное, президент же публично покаялся, уступив очередному сионистскому "давлению" в Нью-Йорке. Сообщаем хронику событий: через 4 дня после еврейской резни в Иордании (18 октября) правительство США "приняло решение выразить суровое порицание своему протеже" ("Таймс", 19 октября); оно сообщило, что "полученные Госдепартаментом потрясающие отчеты об уничтожении человеческих жизней и имущества убеждают нас в необходимости привлечь к ответственности виновников и принять решительные меры для предупреждения подобных инцидентов в будущем" (читателю предлагается сравнить эти слова с тем, что произошло несколькими днями позже). Лондонский "Таймс" добавил, что "за этим заявлением стоит растущее возмущение высокомерной манерой, с которой Израиль склонен обращаться с Соединенными Штатами - по-видимому, будучи уверенным в том, что он всегда может рассчитывать на соответствующее давление в стране". Сообщалось даже (как присовокупил "Таймс" как бы с затаенным дыханием), что "подарок в несколько миллионов долларов израильскому правительству может оказаться задержанным, пока не будут получены гарантии неповторения пограничных инцидентов". И действительно, два дня спустя (20 октября) Госдепартамент сообщил, что субсидия Израилю задержана. Однако, если президент Эйзенхауэр легкомысленно полагал, что через год по его избрании у его правительства будут развязаны руки на остававшиеся три года правления, чтобы самостоятельно вести американскую политику, то он жестоко ошибался. Роковая слабость Америки и сила ее истинных хозяев, располагающих как бы ключом от всего дома, состоят в том, что новые выборы вечно висят в воздухе: если не президентские, то в Конгресс, в муниципальные управления, в правительства штатов, и куда угодно еще. Как раз в этот момент на место мэра Нью-Йорка целились три кандидата (два еврея и один не-еврей), и к тому же начиналась кампания выборов депутатов в Конгрессе 1954 года, в которой должны были быть переизбраны все 435 депутатов Палаты представителей и одна треть сенаторов. На фоне этой ситуации стало снова возможным прикрутить гайки в Белом Доме потуже.
  Три соперника в Нью-Йорке принялись переплевывать один другого в погоне за "еврейскими голосами". 500 сионистов собрались 25 октября на митинг, приняв резолюцию, что они "потрясены" отменой "помощи Израилю" и требуют, чтобы правительство "пересмотрело свое поспешное и неблагородное решение". Республиканский кандидат в мэры Нью-Йорка запросил по телеграфу немедленное интервью с государственным секретарем; вернувшись, он обещал встревоженным избирателям, что "Израилю будет дана полная экономическая помощь США" ("Нью-Йорк Таймс", 26 окт.) в сумме 63 млн. долларов (избран он, тем не менее, не был). Тем временем республиканские партийные заправилы начали осаждать президента, предсказывая катастрофу на выборах в Конгресс 1954 года, если он не отменит своего решения. Осада длилась недолго, и 28 октября он капитулировал: официальное сообщение подтвердило, что Израиль получит полностью обещанную сумму (около 60 млн. долларов), из них первые 26 миллионов в первые 6 месяцев финансового года. Республиканский кандидат в нью-йоркские мэры приветствовал это, как "признание того факта, что Израиль представляет собой твердый бастион безопасности свободного мира на Ближнем Востоке", и как акт "государственной мудрости мирового масштаба", столь типичный для президента Эйзенхауэра. Картина того, что именно привело к этому "акту", была обрисована Джоном О"Доннелем в "Нью-Йорк Дейли Ньюс" от 28 октября: "Профессиональные политиканы нажимали на него со всех сторон, угрожая страшной местью. Айку все это страшно не нравилось... но давление было столь сильным, что для сохранения мира в компании ему пришлось дать задний ход. С политической и с личной стороны это его сальто-мортале было самым изящным и быстрым за многие месяцы в этой политической столице всего мира... Целую неделю давление со стороны кандидатов, гнавшихся за многочисленными еврейскими голосами в Нью-Йорке было ужасающим. За последние 10 дней политическое образование президента Эйзенхауэра продвинулось вперед с головокружительной быстротой". Как бы то ни было, республиканцы потеряли большинство в Конгрессе 1954 года, что было давно известным и неизбежным результатом подобных капитуляций, а после новых и еще более катастрофических уступок они понесли еще большее поражение в 1956 году. После этого американское правительство уже никогда более не осмеливалось выражать "порицание своему протеже" на протяжении целой серии совершенных им подобных же "жутких актов" терроризма, а в очередную годовщину основания Израиля (7 мая 1954 г.) еврейская армия смогла продемонстрировать новейшее вооружение, полученное ею от Соединенных Штатов и Великобритании. В параде участвовало громадное количество американских и английских танков, реактивных самолетов, бомбардировщиков и истребителей: Соединенные Штаты объявили Израиль "имеющим право на помощь поставками вооружения" уже 12 августа 1952 года, а Англия разрешила вывоз оружия в Израиль частными фирмами еще раньше, 17 января 1952 г.
  За этими событиями последовали два года относительного спокойствия, затишье необходимое для подготовки новых сюрпризов, приуроченных к следующим президентским выборам в Америке в 1956 году. В мае 1955 г. (как-раз когда сэр Антони Иден сменил сэра Уинстона Черчилля на посту английского премьера) государственный секретарь США Джон Фостер Даллес, как за 30 лет до него лорд Бальфур, наконец собрался посетить страну, калечившую теперь внешнюю политику Америки, как она раньше калечила политику Англии. После печального опыта с неосторожными "порицаниями" и их результатами, ему должно было теперь быть ясным, что он имеет дело с самой могущественной силой в мире, с верховной властью в его собственной стране, с силой, в руках которой "Израиль" был лишь орудием, призванным вносить раздор между теми, которыми надо было управлять. Как и Бальфур, он был встречен арабскими бунтами, как только он появлялся за пределами еврейской Палестины. В самом Израиле он виделся лишь с немногими еврейскими политиками после того, как его провезли в закрытом автомобиле за сплошным кордоном полиции с аэродрома в Тель-Авив. Полицейская операция по его приему и охране носила название "операция Китаво", что на иврите означает "откуда ты пришел" - намек на стих из 26-й главы Второзакония: "Когда ты придешь в землю, которую Господь Бог твой дает тебе в удел... и Господь обещал тебе ныне, что ты будешь собственным его народом, как Он говорил тебе, если ты будешь хранить все заповеди Его, и что он поставит тебя выше всех народов, которых Он сотворил... и что ты будешь святым народом у Господа Бога твоего". Американский государственный секретарь считался в сионистском Израиле всего лишь мелкой фигурой в грандиозной драме "исполнения" левитского "закона".
  По возвращении Даллес поведал, что арабы боятся сионизма больше, чем коммунизма - открытие, для которого незачем было ездить в Палестину, а достаточно было взглянуть на географическую карту: арабы были знакомы с содержанием Торы и видели его буквальное приложение в Дейр-Ясине и Кибии. В передаче по телевидению он заявил (согласно сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс, 1 июня 1953 г.), что "Соединенные Штаты твердо стоят за декларацией 1950 года, совместно с Англией и Францией; она обязывает эти три государства активно действовать в случае, если нынешние границы Израиля будут нарушены военными средствами". Это была знаменитая "трехсторонняя декларация", но автор этих строк не смог установить действительно ли Даллес выразился именно так или же его неправильно цитировали: декларация была составлена в объективной форме и гарантировала "границы на Ближнем Востоке и демаркационные линии перемирия", но вовсе не "нынешние границы Израиля"; однако, именно в таком виде сообщения мировой печати достигали арабского мира, и словесный ляпсус Даллеса передавал фактическое положение вещей.
  Поколения сменялись одно за другим, и удлиняющаяся тень сионизма все тяжелее ложилась на каждое последующее. Сэр Уинстон Черчилль, наконец у предела своих физических сил, передал должность тому, кого он уже давно назначил своим наследником, как если бы дело шло о правах неограниченного монарха: "Я не делаю ни одного шага в политической жизни без консультации с мистером Иденом; он будет нести дальше факел консерватизма, когда он выпадет из других, постаревших рук". В этом случае, все указывает на то, что сэр Антони перенял по наследству от сэра Уинстона его безоговорочную поддержку "исполнения стремлений сионизма", и вероятно рад был бы видеть этот факел в других руках, поскольку он не столько освещал, сколько губил и "консерватизм" и самую Англию. С того момента, как он занял должность, к которой он готовился всю свою жизнь, его правление стояло под клеймом пресловутой "ближневосточной проблемы" и его политический конец был заранее обречен на повторение печальной судьбы правлений Рузвельта и Вудро Вильсона. Летописец мог бы добавить: и Эйзенхауэра. В сентябре 1955 года его поразил удар и, хотя он и понравился, но его фотографии в печати обнаруживали те же черты, что в свое время характеризовали как Рузвельта, так и Вильсона под конец их правлений. "Давление", которому неизбежно подвергаются эти, по внешнему виду, столь могущественные лица в нашем "еврейском столетии", явно сказывается на их измученных заботами физиономиях. Их окружает толпа льстецов, но как только они пытаются следовать велениям совести и долга, их беспощадно призывают к ответу. После его первого опыта в этой области, общее мнение было, что Эйзенхауэр не выставит своей кандидатуры вторично.
  Как известно, Эйзенхауэр вовсе не принадлежал к республиканской партии, и явно чувствовал себя не в своей тарелке в качестве "республиканского" президента. Вскоре после вступления в должность, его "разногласия с могущественным правым крылом партии" (другими словами, с традиционными республиканцами, стоявшими за сенатором Тафтом) "настолько обострились, что одно время он подумывал о создании новой политической партии в Америке, в которой смогли бы объединиться люди его взглядов, независимо от их прежней партийной принадлежности... Он стал советоваться со своими самыми близкими сотрудниками, не пришло ли время подумать о новой партии, которая, по его замыслу, должна бы быть существенно его партией. Она олицетворяла бы собой те политические доктрины во внешней и внутренней политике, которые, он считал бы наилучшими как для Соединенных Штатов, так и для всего мира". Эти любопытные подробности мы почерпнули из книги корреспондента при Белом Доме, Роберта Дж.Донована "Eisenhower, The Inside Story", написанной и опубликованной в 1956 г., явно по желанию самого Эйзенхауэра, поскольку в ней используются протоколы правительственных совещаний и другие документы сугубо конфиденциального характера, относящиеся к событиям на самом высшем уровне. Ничего подобного до тех пор в Америке никогда не опубликовывалось, и автор не поясняет причин этого новшества. В ней сообщаются высказывания ближайших сотрудников Эйзенхауэра, которых они вероятно не сделали бы, учитывая возможность их опубликования: например шутливое предложение взорвать атомной бомбой сенатора Брикера и его сторонников, требовавших внесения в американскую конституцию особого дополнения, ограничивающего права президента заключать, международные договоры и, таким образом, подчиняющего его более строгому контролю со стороны Конгресса. Мысль о создании новой политической партии Эйзенхауэр оставил лишь когда смерть сенатора Тафта лишила республиканскую партию ее естественного вождя, и после того, как Сенат, по инициативе самого президента, вынес порицание сенатору Джозефу Мак-Карти из Висконсина за его разоблачения коммунистического проникновения в правительственный аппарат. Напомним, что общественное негодование, вызванное разоблачением проникновения коммунистической агентуры в правительство при Рузвельте и Трумане были одной из главных причин поворота избирателей в сторону республиканской партии и ее кандидата Эйзенхауэра в 1952 году.
  В конце 1955 года Америка снова была накануне очередного года президентских выборов в условиях, которые закулисными правителями страны считались самыми идеальными для их политических махинаций: болеющий президент, партийные политиканы в погоне за "еврейскими голосами", предвоенная ситуация на Ближнем Востоке и не меньшая в Европе. В этих условиях "внутреннее политическое давление" в столице богатейшего и наилучше вооруженного государства в мире могло практически добиться любых результатов. Заправилы республиканской партии, всеми силами старавшиеся сохранить в Белом Доме республиканца хотя бы по названию, если уж им не удалось сохранить большинство в Конгрессе, столпились вокруг больного генерала, уговаривая его выставить свою кандидатуру в президенты во второй раз.
  Подытожим вкратце события первого срока президентства Эйзенхауэра. В свете того несомненного факта, что избрание главным образом было следствием разоблачений коммунистического заражения всего правительственного аппарата и настоятельного желания общественности очистить правительство от этой заразы, важнейшим и роковым по своему значению событием при Эйзенхауэре было устранение наиболее энергичного противника коммунистов, сенатора МакКарти, что произошло по личному настоянию президента и с его согласия. Вторым, не менее значительным событием в той же области внутренней политики было решение Верховного Суда США в 1955 году, запрещающее сорока восьми штатам американской республики принимать меры против подрывной деятельности с какой бы то ни было стороны, предоставляя это право одному лишь федеральному правительству в Вашингтоне. Это решение в значительной степени парализует все возможности государства "бороться с подрывом и разложением" (как это и было предусмотрено уже в "Протоколах" 1902 г.). Третьим важнейшим событием во внутриполитической жизни страны было решение того же Верховного Суда против раздельного обучения белых и негритянских детей в школах, что было фактически направлено против южных штатов и неизбежно должно было привести к катастрофическим последствиям. Эти решения Верховного Суда привлекли внимание к этому учреждению, члены которого назначаются не из опытных и заслуженных юристов, а исключительно по политическим соображениям. В этих условиях Верховный Суд США в период правления президента Эйзенхауэра превратился в высшую политическую инстанцию в стране, способную отменять решения Конгресса; не было бы преувеличением назвать ее чем то вроде американского Политбюро. Генеральный прокурор США, некий Симон Собелов заявил в 1956 г.: "В нашей политической системе Верховный Суд отнюдь не является лишь арбитром в возникающих разногласиях, в процессе этого арбитража он во многих случаях получает возможность окончательно формулировать государственную политику" (цитируем по "Нью-Йорк Таймс" от 19 июля 1956 г.).
  Избирательная кампания началась, как всегда, за целый год до фактических выборов. В сентябре 1955 года египетское правительство президента Гамаль Абдель Нассера заключило договор с СССР о покупке советского оружия. "Трехсторонняя декларация" по ближневосточному вопросу от 1950 года предусматривала продажу западными державами оружия как Израилю, так и арабским странам. Президент Нассер заявил (16 ноября 1955 г.), объясняя причины заключения договора с СССР, что ему не удалось "получить ни одного предмета вооружений от Соединенных Штатов, несмотря на трехлетние попытки", и обвинил американское правительство в "сознательной попытке поставить арабские страны в полную зависимость от Израиля и его угроз". Египетские закупки вооружения в СССР вызвали немедленный взрыв негодования в Вашингтоне и Лондоне, подобно крику в 1952-53 гг. по поводу "процесса еврейских врачей" в Москве. Президент Эйзенхауэр обратился с призывом к советскому правительству задержать поставку оружия Египту (главная масса вооружений поставлялась заводам Шкода в Чехословакии, оказавшимися в советских руках в результате ялтинского соглашения в 1945 г. и поставлявшими вооружение "Израилю" в 1947-48 гг., когда евреи славословили СССР как своего "освободителя"). В тот же самый день (9 ноября 1955 г.) сэр Антони Иден обвинил советское правительство в разжигании войны на Ближнем Востоке, а английский министр иностранных дел Гарольд Макмиллан пожаловался на введение "нового тревожного фактора в эту деликатную ситуацию". Арабам было ясно, что на "Западе" ничего не изменилось: Израилю оружие дадут, а арабы его не получат.
  После этого пропагандная кампания нарастала со дня на день, совершенно как и в 1952-53 гг., пока за несколько недель из сознания мировой общественности не было окончательно вытравлено всякое воспоминание об израильских налетах на арабских соседей и "порицаний" их со стороны ООН. Вместо этого рядовому читателю газет становилось ясно, что по вине Запада безоружный Израиль был отдан на милость Египта, вооруженного до зубов "красным" оружием. В этот ранний период об истинном положении вещей было упомянуто только один раз, когда ведущий военный обозреватель США Хансон Болдвин написал о поставках американского оружия Израилю: "Мы якобы стараемся сохранить весьма непрочное "равновесие" между Израилем и арабами. Ни в настоящее время, ни в ближайшем будущем не может быть речи о настоящем равновесии в том смысле, что обе стороны обладают равной военной мощью. Сегодня Израиль несомненно гораздо сильнее Египта, фактически даже гораздо сильнее Египта, Иордании, Саудовской Аравии, Ливана, Сирии и Ирака вместе взятых" (Нью-Йорк Таймс, 11 ноября 1955 г.). В течение последовавшего года подобные объективные оценки положения ни разу больше не были допущены на страницы газет, по крайней мере насколько автор настоящей книги смог это проследить. 14 месяцев спустя, уже после израильского нападения на Египет, тот же Хансон Болдвин сообщал с Ближнего Востока (4 января 1957 г.): "Начиная с 1949 г., Израиль был крупнейшей военной силой во всем этом районе. Он и сегодня, по сравнению с арабскими странами, сильнее чем когда-либо". До того, однако, читателей газет ежедневно развлекали растущим криком о "красном оружии для арабов", и под эту музыку начались обе очередные избирательные кампании в США: выборы в Конгресс и выборы президента. Передавая общее настроение, иоганнесбургская еврейская газета "Джуиш Таймс" писала еще 24 декабря 1952 г.: "Поставки (Египту) оружия советизированной Чехословакией ясно указывают евреям в Израиле и во всем мире на Советы, как поставщиков". Все президентские претенденты со стороны демократической партии (Эстус Кефовер, губернатор штата Нью-Йорк Гарриман, Стюарт Саймингтон и Адлай Стивенсон) соперничали в зажигательных заявлениях на эту тему: "Если нужно будет, то государство Израиль получит извне помощь подавляющими силами" (губернатор Гарриман, "Нью-Йорк Таймс", 23 марта 1955 г.). Одно время Американский сионистский комитет собирался даже организовать "марш в Денвер", где президент Эйзенхауэр лежал в больнице, пораженный ударом, однако было решено все же от этого воздержаться; вместо этого от кандидатов всех партий потребовали подписать "политическую декларацию" против предоставления оружия какому бы то ни было арабскому государству. 120 претендентов на места Конгресса подписали ее немедленно, впоследствии число подписей выросло до 102 с демократической и 51 с республиканской стороны (согласно "Нью-Йорк Таймс" от 5 апреля 1956 г.). Явный перевес демократов под этой декларацией позволил бывшему израильскому министру Ишаку Грюнбауму заявить на Всемирном сионистском конгрессе в Иерусалиме 26 апреля того же года, что "пока Америкой правят республиканцы Израиль от США помощи не получит". Это было равносильно официальному требованию из Израиля, чтобы американские евреи голосовали за демократов; партийные заправилы в Америке смогли при виде победы демократов на выборах в Конгресс вновь убедиться в том, насколько важны "еврейские голоса" при любых выборах.
  Год президентских выборов начался на фоне "непреодолимого давления" на больного президента со стороны партийных менеджеров и новой кампании против "преследования евреев", на этот раз символизируемых Израилем. Опытным наблюдателям с самого начала было ясно, что, как и все предыдущие избирательные годы, этот год должен был стать годом нарастающего кризиса, вполне способным закончиться настоящей войной. В основе расчетов лежало внутриполитическое давление на американское правительство и его политику. В мире реальной политики тот же год начался новым единодушным "осуждением" Израиля (19 января 1956 г.) за "умышленное" и "явное" нападение на Сирию 11 декабря 1955 г. Это было уже четвертым по счету серьезным "осуждением" за два года, и на этот раз в тот самый момент, когда пропагандная кампания в пользу "беззащитного" Израиля под угрозой арабской "агрессии" полным ходом развивалась на всем Западе. В Израиле одновременно было объявлено фактическое военное положение. После этого сионистское наступление было направлено на ядро ответственных работников Госдепартамента США, пытавшихся - совершенно так же, как и их британские коллеги в министерствах колоний и иностранных дел за поколение до того - отвратить чреватые последствиями односторонние "обязательства" в пользу Израиля. В ноябре 1955 г. крупнейшая в мире религиозная организация "Мизрахи" в Америке объявила на своем собрании в Атлантик Сити, что "клика анти-израильских элементов в Госдепартаменте блокирует эффективную американскую помощь Израилю"; слово в слово, в тех же самых выражениях, доктор Хаим Вейцман жаловался на ответственных сотрудников британского правительства в течение добрых 30 лет, с 1914 по 1947 гг.
  В год президентских выборов в 1956 г. груз просионистских обязательств оказался взваленным на плечи государственного секретаря США Джона Фостера Даллеса. После "осуждения" Израиля в январе Советом безопасности ООН Даллес сообщил о своих попытках уговорить ведущих политиков (противной) демократической партии "изъять из президентской избирательной кампании" вопрос Израиля и арабов. Комментарий "Нью-Йорк Таймс" от 24 января 1956 г. гласил: "Как известно г.Даллес обвинил израильское посольство в том, что оно убеждает кандидатов в Конгресс занять позиции в пользу Израиля... Государственный секретарь добивается, чтобы ни одна партия не усложняла весьма деликатные переговоры о соглашении на Ближнем Востоке дискуссиями об Израиле с целью получения личных или партийных преимуществ в избирательной кампании... Он в особенности опасается, как бы не было сказано чего-либо во время президентской кампании, что могло бы поощрить в Израиле убеждение в том, что США будут способствовать израильскому вторжению на арабские территории или же сотрудничать с ним в этом вопросе".
  Другими словами, Даллесу пришлось отбояриваться от того же "политического давления", на которое в свое время жаловался и президент Труман в своих воспоминаниях. В то же время вышла в свет книга Чесли Мэнли "The U.N.Record", в которой описывалась любопытная реакция президента Трумана в год выборов в Конгресс в 1946 г. на доклады четырех ведущих сотрудников Госдепартамента, вызванных с Ближнего Востока в Вашингтон дня консультаций по палестинскому вопросу; все четверо американских дипломатов высказались в пользу арабов, на что они услышали от Трумана следующее: "Мне очень жаль, господа, но мне приходится считаться с сотнями тысяч избирателей, заинтересованных в успехе сионизма; я не вижу среди моих избирателей, однако, сотен тысяч арабов". Теперь, 10 лет спустя, Даллес пытался добиться того, за что министр обороны США Форрестол поплатился в 1947 г. своей отставкой, болезнью и самоубийством (прим. перев.: см. примечание к главе 33 о "самоубийстве" Форрестола). На Даллеса немедленно же ополчилась вся американская и английская печать, как в свое время тем же нападкам подверглись английский министр иностранных дел Эрнест Бевин, а в Америке Форрестол. Он тут же получил полное упреков письмо от "группы республиканских депутатов Конгресса США", на которое ему пришлось в увещевательном тоне ответить (7 февраля 1956 г.), что "в задачи внешней политики США входит сохранение государства Израиль" и что "мы вовсе не исключаем возможности продажи вооружения Израилю". Но это ему мало помогло, поскольку к тому времени он успел согрешить еще в одной области: еврейская газета "Джерузалем Пост" в Израиле, ставшая к тому времени чем-то вроде придворного вестника для западных столиц, сообщила, что Даллес совершил "небольшой недружелюбный поступок... приняв в течение 45 минут делегацию Американского Совета за Иудаизм". Это было повторением того самого, весьма нежелательного для сионистов, "вмешательства извне, исключительно с еврейской стороны", на которое горько жаловался, за поколение до того, Хаим Вейцман: Американский Совет за Иудаизм отвергал сионистский шовинизм и выступал против его поддержки Западом. Его возглавляли Лессинг Розенвальд, бывший глава крупной коммерческой фирмы, и неоднократно цитировавшийся нами раввин Эльмер Бергер. На собрании Совета в Чикаго в эти дни указывалось, что воспоминания президента Трумана "подтверждают выходящее за пределы допустимого сионистское давление, якобы от имени всех американских евреев... создающее непривлекательную картину поддержки со стороны американских граждан иностранного национализма".
  Со стороны Американского Сионистского Совета немедленно последовал энергичный протест против попытки Даллеса "изъять палестинский вопрос из президентской избирательной кампании"; председатель этого Совета, раввин Ирвинг Миллер, назвал "совершенно ложным представлением, будто какая-то область внешней политики может быть убрана с арены свободного и беспрепятственного публичного обсуждения". Относительно этой "свободы" и соответственных "препятствий" в те же дни в американской печати можно было найти, хотя и весьма редко, несколько иное мнение: цитированная нами известная журналистка Дороти Томпсон писала, что "споры Израиля со своими соседями ставятся на повестку дня любого собрания в Америке, но малейшее упоминание арабской точки зрения равносильно политической смерти любого кандидата". Джордж Сокольский писал: "Про-египетская политика не принесет республиканцам голосов в Нью-Джерси, Коннектикуте или Массачусетсе, и это вы можете услышать от всех профессиональных политиков". Джон О"Доннель: "Ведущие политики прекрасно знают, что для получения еврейских голосов в таких ключевых штатах, как Нью-Йорк, Массачусетс, Иллинойс, Нью-Джерси и Пенсильвания, нужно чтобы Америка заняла резко антиарабскую позицию".
  Следующим было сообщение в "Нью-Йорк Таймс" (21 февраля 1956 г.), что Даллесу придется давать объяснения по вопросам внешней политики" перед Сенатским комитетом по иностранным делам "для расследования неразберихи в вопросах правительственной политики поставок оружия на Ближнем Востоке". Даллес явился на заседание Комитета (24 февраля), и здесь произошел инцидент, заслуживающий внимания. Обычно широкая общественность, как в Америке, так и в Англии, не имеет никакой возможности высказать мнение, противное официальному, в столь дорого ей обходящейся палестинской авантюре; кандидаты на любых выборах не могут даже ожидать своего выдвижения, если они не подпишутся под сионистской программой, а печать, как правило, также ничего, что противоречит этой программе, не печатает. В данном случае во время выступления ответственного члена правительства присутствовало столько рядовых американцев, сколько могло включить помещение Сената на своих местах для зрителей, и они встретили Даллеса овациями, которые продолжались пока он говорил и когда он покинул зал. Причины оваций не оставляли ни у кого сомнений в том, как реагировали бы западные массы, если бы только их политические вожди когда-либо набрались мужества открыто выступить по данному вопросу. В числе многого другого Даллес сказал, что "одной из самых больших трудностей, которые Соединенные Штаты встречают при своих попытках посредничать между арабами и евреями, является убеждение арабов в том, что политика Вашингтона диктуется внутриполитическим давлением". По словам Даллеса, налицо была опасность того, что Израиль "начнет то, что называется превентивной войной". В этом случае Соединенные Штаты не выступят на стороне Израиля", поскольку они связаны обязательствами со своими союзниками противодействовать любому государству, которое начнет "агрессию" на Ближнем Востоке. Даллес "несколько раз упомянул, что применялось внутриполитическое давление с целью заставить правительство идти весьма неумным и неподобающим про-израильским политическим курсом на Ближнем Востоке".
  Не может быть сомнений при чтении этих цитат в том, чему именно так бурно аплодировали слушатели Даллеса в зале Сенатского комитета; это было первым официальным и публичным указанием на то, в чьих когтях находился Запад. Публичные овации, как и следовало ожидать, нисколько не уменьшили того "внутриполитического давления", которое упоминал государственный секретарь. Немногим позже (12 апреля 1956 г.) он был вызван для доклада лидерам Конгресса о положении на Ближнем Востоке, которым он сказал: "Боюсь, что срок для мирного решения вопроса уже прошел". Даллес указал, что в ближневосточной политике США "два ключевых фактора" противоречат друг другу, а именно "сохранение громадных нефтяных запасов этого района для военного и хозяйственного пользования ими западной Европы" (эти запасы и в настоящее время в арабских руках) и "сохранение Израиля как государства". Немедленно лидер демократов в Конгрессе Джон МакКормак задал грозный вопрос: "Что у Вас на первом месте: спасти Израиль или держаться за нефть?" Даллес ответил, что "мы пытаемся сделать и то, и другое", показав как глубоко завяз весь Запад в неразрешимой дилемме, куда его в свое время увела ставка Англии на карту сионизма.
  Своими тщетными попытками "сделать и то, и другое" Даллес вскоре еще более ухудшил положение. Он явно никогда не надеялся на то, что его предложение изъять арабско-израильский вопрос из предвыборной политики будет принято, и ответил на соответствующий вопрос, заданный ему в то же время на пресс-конференции, "взрывом сардонического смеха". В тот самый момент, когда он выступал перед Сенатским комитетом (встретили бы его овациями, если бы слушатели знали об этом?), уже разрабатывался метод, с помощью которого Америка могла бы официально заявить, что она не поставляет "вооружение на Ближний Восток", обеспечив в то же самое время, что Израиль получит это вооружение, что даст ему возможность начать "превентивную войну", которой государственный секретарь якобы так "боялся". Этот метод был тем же самым, что и в вопросе западногерманских "репараций", выжатых под американским давлением и обеспечившим финансовый поток в Израиль без того, чтобы это нашло отражение в государственном бюджете США.
  Немедленно вслед за докладом Даллеса Сенатскому комитету, как бы в ответ на него, израильские войска совершили новое "преднамеренное и подготовленное" нападение на египтян в полосе Газа, причем были убиты 38 человек (27 февраля 1956 г.), а Израиль получил очередное "осуждение" за "грубую агрессию" от Комиссии ООН по перемирию. В последующие недели колумнисты англосаксонской печати начали вентилировать в общественности вопрос о новом методе поставок оружия Израилю: "Если Соединенные Штаты продадут оружие Израилю, это откроет коммунистический трубопровод вооружений арабским странам... судя по всему предполагается, что этого не будет, если израильские заказы на вооружение будут размещены в Англии, Франции и Канаде... Здесь (в Вашингтоне) считают, что если вооружение Израилю будет продаваться (нашими) союзниками, то Соединенные Штаты смогут сохранить свою позицию нейтралитета".
  На практике это как-раз означало "делать и то, и другое". Раввин Гилель Сильвер (тот самый, который молился еврейскому богу о милости и наставлении" президенту Эйзенхауэру при его вступлении в должность) выразил мнение при своем посещении Израиля, что "правительство Эйзенхауэра еще не сказало последнего слова в вопросе вооружений для Израиля" (Нью-Йорк Таймс", 4 апреля 1956 г.). По возвращении в Вашингтон у него состоялось "весьма открытое и дружеское собеседование" с президентом. Тогда же выяснилось, что США "скрытно побуждают французское и канадское правительства продавать вооружение Израилю" ("Нью-Йорк Таймс", апрель 1956 г.), и что фактически это было американскими поставками, поскольку французское правительство официально объявило (12 мая) о согласии американского правительства задержать указы НАТО, чтобы дать Франции возможность быстрейшим образом поставить последние 12 самолетов "Мистэр IV" Израилю. Эти самолеты приняли участие 5 месяцев спустя в нападении на Египет, но в мае разумеется не было сказано, что в нем примет участие и французская авиация. Полгода спустя накануне президентских выборов и непосредственно перед израильским нападением на Египет газета "Нью-Йорк Дейли Ньюс" взывала к "еврейским избирателям", напоминая им об услугах оказанных еврейскому делу республиканским правительством: "Правительство Эйзенхауэра не видело ясных путей в снабжении Израиля тяжелым вооружением в связи с возможными международными осложнениями. Однако, в апреле и мае правительство помогло Израилю получить 24 реактивных самолета "Мистэр" от Франции, а месяц тому назад Канада сообщила о продаже Израилю 24 реактивных самолетов типа "Сабр". Руководящие лица в Израиле подтвердили, что Даллес активно использовал влияние правительства Соединенных Штатов, способствуя поставкам как французских, так и канадских самолетов".
  Здесь нужно объяснить механику этих военно-торговых комбинаций: американское правительство финансировало закупки вооружений для своих союзников по НАТО, размещая заказы иностранным производителям. Эти оплаченные американскими деньгами поставки были теперь при американском "поощрении" повернуты в Израиль. Так и НАТО, которое должно было представлять собой союз западных стран против "советской агрессии" и "коммунизма", также оказалось поставленным на службу сионизму. Подписанный в 1949 договор НАТО предусматривал исключительно, что все его члены (Америка и Канада, Англия, Франция, десять прочих европейских государств и Турция) будут считать любое нападение на одного из них, как нападение на всех, и поспешат на помощь жертве нападения. Другими словами, американское правительство нападая на СССР за поставки вооружения Египту и заявляя, что оно само не намерено поощрять "гонку вооружений" на Ближнем Востоке продажей их Израилю, в действительности способствовало вооружению последнего и сохранению его военного превосходства над всеми семью арабскими странами. Даллес действовал чисто маккиавеллистическими методами, фактически подливая масло в огонь. Факт вооружения Израиля даже не находили нужным скрывать; как показывают приведенные цитаты из тогдашней печати, его открыто рекламировали в погоне за голосами в той самой избирательной кампании, из которой Даллес якобы стремился изъять весь израильско-арабский вопрос.
  Побочным результатом этих махинаций на Западе было то, что даже заявление по данному вопросу со стороны московского руководства, не очень разборчивого в средствах своей политики, приобрели вид почтенной респектабельности. В ответ на западную шумиху по поводу "вооружений Египту", советское правительство разослало ноты правительствам Америки, Англии, Египта и Чехословакии, констатируя, что оно "считает законным правом каждого государства заботиться о своей обороне и покупать оружие для оборонных нужд у других государств на обычных коммерческих условиях, вмешиваться во что не имеет права ни одно иностранное государство". Это было абсолютно безукоризненным заявлением как с правовой, так и даже с моральной точки зрения; на эту же точку зрения встал и сам Израиль: пока на Западе разгорался печатный шум и гам, израильский министр иностранных дел Моше Шаретт заявил в Нью-Йорке (10 ноября 1955 г.): "Если нас припрут к стене и речь пойдет о нашем существовании, то мы будем искать и примем вооружение из любого источника в мире" - этим он ответил на вопрос, не получил ли Израиль предложения вооружений также и из Советского Союза. Короче говоря, суть западных протестов сводилась к тому, чтобы советское вооружение не попадало в одни только арабские страны, и для этого, разумеется, трудно было найти правовые или моральные основания. На фоне всей этой шумихи "беззащитный Израиль" (по словам Бен-Гуриона) устроил 16 апреля 1956 г. военный парад по случаю своей годовщины, показав всему миру громадное количество американских, английских и французских танков и самолетов ("Нью-Йорк Таймс", 17 апреля). Советское вооружение на параде показано не было, чтобы не нарушать общей пропагандной картины. 24 апреля Бен Гурион вновь провозгласил в Иерусалиме националистические и экспансионистские цели своего государства: "Продолжение собирания еврейских изгнанников остается высшей целью Израиля и существенной предпосылкой для реализации его мессианской удачи, сделавшей нас вечным народом".
  Несмотря на все это, трюк, с помощью которого США смогли обеспечить Израиль вооружением, в то же время официально отказываясь его ему продавать, не дал американскому президенту передышки ("Никто не приветствует наше решение не продавать оружия Израилю, поощряя делать это наших союзников и освобождая для этого уже заказанное вооружение" - "Нью-Йорк Таймс", 19 мая). Сион требовал открытого подчинения, и сионистский гнев начал обращаться против Эйзенхауэра. Накануне его вторичного коллапса (летом ему пришлось лечь на операцию печени) полетели насмешливые обвинения в том, что он "работает неполное время". Кампанию открыла крикливая сионистка Агнеса Мейер, заявив на еврейском собрании в Нью-Йорке, что в то время как "бастион демократии" (Израиль) находится в опасности, "президента не найти на его посту в Вашингтоне: он играет в гольф в Августе", и предложила ему подумать о том, "может ли наша страна позволить себе роскошь иметь президента, работающего неполное время". Непосредственно за этим Эйзенхауэра поразило его вторичное серьезное заболевание, и для приличия нападки на время прекратились; однако, как и всем его предшественникам, президенту не позволили забыть, в чем заключаются его настоящие обязанности и что если он отойдет от политической линии Рузвельта и Трумана, то все средства сионистской пропаганды немедленно обратятся против него. На другом берегу Атлантики в то же время на сионистской дыбе ломали кости другому главе правительства. В любом другом столетии сэр Антони Иден стал бы выдающимся государственным деятелем; в нашем ему пришлось вступить на пост премьер-министра с наследием "обязательств" Сиону, повисшим как жернов на его шее. Трудно было найти во всем мире политика равного ему по опыту и способностям в 1955 году, когда он принял свой пост. Он принадлежал к поколению Первой войны и воспоминания о битвах на полях Фландрии не покидали его во всей последующей жизни, посвященной исключительно политике. Он происходил из старинной дворянской семьи с наследственными традициями государственной службы, и был кроме того одаренной и представительной личностью. В молодом возрасте он стал министром, занимая затем с краткими перерывами один высокий пост за другим в течение 20 лет, познакомившись за это время лично со всеми ведущими политиками в Европе и Северной Америке, будь они диктаторами или парламентариями. Этим он приобрел совершенно исключительный опыт, необходимый для предстоящих критических лет; один только сэр Уинстон Черчилль во всем мире обладал сходным запасом личных связей и умения вести переговоры в той области, которая когда-то причислялась к искусству государственной деятельности.
  Для занятия поста главы правительства Британской империи в 1955 г. Иден был еще сравнительно молодым политиком (род. в 1897 г.), когда сэр Уинстон Черчилль отдал дань закону старости (ему шел 82-й год), передав "факел" тому, кого он еще в 1938 г. охарактеризовал, как воплощение "жизненной надежды британской нации". В том самом 1938 г. Антони Иден завоевал симпатии многих людей своего поколения тем, что подал в отставку с поста министра иностранных дел в знак протеста против политики "умиротворения" по отношению к Гитлеру, которого он считал идущим прямой дорогой к войне. Тем печальнее было современникам событий 1956 года связывать их с именем Антони Идена. Автор настоящей книги был лично знаком с Иденом, насколько это было возможным для иностранного корреспондента в годы, предшествовавшие второй мировой войне; помня общность взглядов, связавших его с Иденом в эти годы сумерек, спускавшихся над Европой, он написал ему письмо в дни, когда, судя по всему, Иден стал терять связь с послевоенным поколением, и получил от него дружественный ответ с воспоминаниями о прежнем знакомстве, а также с подтверждением знакомства с книгами автора. Этот последний помнит Идена выходящим с озабоченным лицом после встречи с Гитлером в 1935 году, когда тот в угрожающих тонах заявил, что германская авиация (официально еще вообще не существовавшая) превосходит английскую. Автор сопровождал Идена во время его поездки в Москву в 1935 г. и смог услышать от него подтверждение того, что потом стало известно об этой первой встрече Идена со Сталиным: грузинский бандит ткнул пальцем в маленькое пятнышко на карте мира, обозначавшее Англию, выразив свое удивление тем, что такая маленькая страна может держать в своих руках ключ к миру во всем мире (что в те годы вполне соответствовало действительности). Именно эти личные воспоминания сделали автору столь трудным понимание того, в какую авантюру Иден был втянут в октябре 1956 года.
  С самого начала в мае 1955 г. профессиональному политическому наблюдателю было ясно, что Антони Иден в действительности был не столько премьер-министром, сколько министром по еврейскому вопросу, к этому времени уже воплотившемуся в сионистском государстве и его безграничных амбициях. Было также ясно, что вся его деятельность на посту главы правительства стояла под тенью этого вопроса и что его политическая судьба будет определяться вовсе не успехами или неудачами в вопросах национального интереса, а одними лишь его действиями по отношению к сионизму. В этом можно было убедиться еще до
   принятия им поста главы правительства в последние недели, когда он был министром иностранных дел. Британское правительство заключило соглашение с Ираном и Турцией, обеспечивавшее защиту британских интересов на Ближнем Востоке, нефтяные запасы которого были жизненно необходимы для Англии и ее доминионов в южном полушарии. В парламентских прениях по этому вопросу этот его аспект совершенно игнорировался, и страсти разгорелись исключительно вокруг того, "как это будет для евреев", т.е. какое влияние это соглашение окажет на положение "Израиля". Из 625 депутатов Палаты общин только два имели мужество заявить протест: "В наших прениях речь идет не о Палестине, и министр иностранных дел обязан принимать во внимание мировые интересы и интересы Англии, даже если это вызовет недовольство других стран" (депутат Томас Рид); "судя по всем выступлениям достопочтенных депутатов на обеих сторонах Палаты, могло создаться впечатление, что речь шла исключительно о влиянии этого соглашения на положение Израиля, а не на улучшение нашей системы обороны во всем мире против угрозы советского империализма" (депутат Ф.Беннет). На что еврей-депутат от социалистов ответил: "А почему бы и нет?" И в самом деле, к этому времени стало уже почти невозможным обсуждать какой-либо важный вопрос, кроме как в плане его отношения к Израилю, и это предопределило заранее весь политический курс правительства сэра Антони. В остававшиеся месяцы 1955 года, уже в качестве премьер-министра, ему пришлось неустанно возиться с "ближневосточным вопросом": один раз он предложил разделить Израиль и арабские страны кордоном международных войск (США не согласились), в другой он хотел, чтобы Израиль, захвативший в 1948 г. гораздо большую территорию, чем та, что была "отведена" ему Объединенными Нациями, согласился на незначительные "поправки" своих границ (на что со стороны сионистской печати в Америке посыпались обвинения, что теперь и Англия встала в ряды врагов Израиля").
  Следующий год был годом очередных президентских выборов в США и стал кризисным годом для Идена. Сионистская машина снова заработала на полный ход, разыгрывая Вашингтон против Лондона, а Лондон против Вашингтона, с сорокалетним опытом своих закулисных махинаций. В марте 1956 г. произошло нечто, оставшееся в значительной степени неизвестным мировой общественности, но указывавшее внимательным наблюдателям событий, что нападение на Египет предстоит в самом ближайшем будущем. Накануне еврейской пасхи загадочный "Голос Америки" передал праздничное сообщение, полное провокационных намеков на "освобождение евреев из египетского плена". В сочетании с пропагандной бомбардировкой Египта, все более усиливавшейся в Вашингтоне и Лондоне, это ясно указывало на то, что еще до следующей еврейской пасхи следовало ожидать грозных событий. Как правило, американская общественность не имеет понятия о том, что передает т.н. "Голос Америки" и к кому он обращается. Даже автору настоящей книги, несмотря на все старания, так и не удалось выяснить, какие официальные инстанции руководят этим "голосом" или хотя бы контролируют его, хотя для многочисленной аудитории во всех концах света он представляется рупором американского правительства. Единственное, что смог установить автор, было что средства этой институции, финансовые и прочие, поистине безграничны, и что ее персонал состоит главным образом из восточно-европейских евреев (3); деятельность этого учреждения происходит в условиях полной безответственности и секретности. В период венгерского восстания в октябре-ноябре 1956 г. как венгерские беженцы, так и американские корреспонденты, вернувшиеся из разгромленной страны, возлагали значительную часть ответственности за венгерскую трагедию именно на "Голос Америки". В самой Венгрии американцы убедились в полной уверенности венгерского населения в американской поддержке в случае советских репрессий; венгры подтверждали, что хотя передачи "Голоса" и избегали произносить слово "восстание", но фактически они к нему призывали и его провоцировали, гарантируя американское вмешательство и защиту. Президент Эйзенхауэр заявил, однако, после восстания, что "мы никогда не советовали ни одному из порабощенных народов поднять восстание против советских вооруженных сил". Такая же критика со стороны венгров была обращена и по адресу т.н. "Радио Свободная Европа", оперировавшего из западной Германии по лицензии боннского правительства. Газета "Нью-Йорк Таймс" сообщила 23 ноября 1956 г., что по заявлению одного из первых венгерских беженцев, прибывших в Америку, "Голос Америки" и "Радио Свободная Европа" годами "подстрекали нас" к восстанию, но когда оно разразилось Америка не пошевелила и пальцем. Западногерманское правительство назначило расследование передач "Свободной Европы" в период венгерского восстания после того, как в немецкой печати были опубликованы многочисленные обвинения в провокации со стороны этой радиостанции; в одной из ее передач, а именно 5 ноября 1956 г., в разгар восстания, венгерскому народу сообщалось, что "военная помощь Запада не может быть оказана ранее 2-х часов утра" следующего дня, другими словами, что ее следовало ожидать с минуты на минуту ("Нью-Йорк Таймс", 8 декабря 1956 г.). Наиболее серьезное обвинение в провокации последовало со стороны главы венгерской социал-демократической партии, г-жи Анны Кетли, которой удалось спастись от чекистских палачей во время кратковременного освобождения страны от коммунистической власти в ходе восстания. Она показала, что еще в 1952 г., когда она сидела в тюрьме, "Радио Свободная Европа" в одной из своих венгерских передач сообщила, что я руководила из тюрьмы подпольным освободительным движением, причем были названы имена нескольких других лиц, якобы руководивших этим движением. Меня забрали из тюрьмы, где я сидела в одиночной камере с 1950 года и сделали мне очную ставку с сотнями бывших активистов венгерской социал-демократии и профсоюзов. Всех их пытками заставили признаться в участии в несуществовавшем антикоммунистическом заговоре. В передаче "Свободной Европы" не было ни слова правды: с момента моего ареста я сидела в одиночке и не видела и не встречала буквально никого. Радио Свободная Европа совершило тяжелый грех, заверяя венгерский народ в военной поддержке Запада, в то время как о такой поддержке не могло быть и речи" ("Нью-Йорк Таймс", 30. 11.56). Так Америка говорила двумя "голосами": одним своего президента, обращавшегося официально к мировой общественности, и другим "Голос Америки", подстрекавшего народы, поверх голов американцев, к опасным шагам. Официальную линию американской политики газета "Нью-Йорк Таймс" выразила в тот период в следующих словах: "Ответственные члены правительства частным образом заверяют, что правительство США стремится избежать впечатления, будто бы оно стоит исключительно на стороне Израиля, что было бы равнозначно выдаче арабских стран под влияние Советского Союза". Трудно предположить, чтобы арабские народы поверили этим "частным" заявлениям, если они вообще о них когда-либо слышали, после того, что они узнали от "Голоса Америки" о готовящемся освобождении евреев из "египетского плена".
  С этого момента ураганный огонь западной пропаганды повернулся против Египта. Последовавшие события легко понять в свете уже цитированной нами записи в дневнике военного министра США Генри Стимсона накануне Перл-Харбора, согласно которой задачей правительства Рузвельта в конце 1941 г. было спровоцировать японцев на "первый выстрел". Все указывало на то, что теперь, в 1956 г., к этому "первому выстрелу" должен был быть спровоцирован Египет. Этот последний себя спровоцировать не дал, но тогда весь мир убедился в том, что вовсе не обязательно было делать "первый выстрел", дабы попасть в агрессоры: средства массовой пропаганды в мировом масштабе были уже до того усовершенствованы, что нужное государство можно было объявить агрессором в тот самый момент, когда чужие войска переходили его границы, и даже еще раньше этого. Все предшествовавшие этим событиям "осуждения" Израиля в намеренной и неспровоцированной агрессии не играли ни малейшей роли.
  Кризисный период начался 7 марта 1956 г. (как-раз накануне передачи "Голоса Америки" об освобождении из египетского плена), когда Антони Идену вновь пришлось в Палате общин встретиться с пресловутым еврейским вопросом. К тому времени его противники из социалистической оппозиции, несмотря на все "осуждения" Израиля в ООН, с пеной у рта требовали оружия для еврейского государства и "нового международного договора с гарантиями для Израиля"; как и нью-йоркские политиканы, они не видели иной возможности вновь прийти к власти, кроме как ценой новых поблажек Сиону. На премьер-министра "обрушилась буря злобных нападок и оскорблений, каких Палата общин не видела со времен последних дней премьерства Невиля Чемберлена" ("Нью-Йорк Таймс"); "Разыгрались такие сцены, что даже те, кто их вызвал, почувствовали себя неловко; пришлось вмешаться спикеру с просьбой дать премьер-министру все же возможность высказаться" ("Дейли Телеграф"). Тщетно Иден пытался напомнить, что до тех пор парламент его вежливо выслушивал в течение "более чем 30 лет". Возможно, что он рассчитывал на поддержку из Америки, где в тот же самый день президент Эйзенхауэр высказал мнение, что "бесполезно стараться сохранить мир на Ближнем Востоке, вооружая один миллион семьсот тысяч евреев против сорока миллионов арабов" (к тому времени американские поставки оружия были уже на пути в Израиль). В Англии, однако, все ополчились против Идена. "Дейли Телеграф", считавшийся органом его партии, мог в текущей информации возмущаться тем, как с премьером обращались в парламенте, но в своих передовицах писал, что необходимость вооружения Израиля "неоспорима" - словечко, избавляющее от нужды каких-либо доказательств. Социалистическая оппозиция в своем стремлении угробить премьера на "еврейском вопросе" распоясалась до последнего. В двух последовательных номерах левого журнала "Нью Стейтсмен" говорилось, что с одной стороны Англия не имеет ни права, ни средства ввязываться в новую мировую войну при каких бы то ни было условиях и должна просто сложить оружие ("Эффективная оборона превышает в настоящее время наши возможности, и единственной альтернативой к полному уничтожению является полное разоружение", 10 марта 1956 г.), с другой же требовалось, чтобы Англия вооружила Израиль и обязалась воевать за него ("Война станет менее вероятной, если Израиль получит самое современное вооружение, и рабочая партия вполне права, требуя, чтобы он его получил"... "вопрос не столько в нежелательности гарантировать еще даже официально не установленные границы (Израиля)... сколько в военной проблеме как собрать и отправить необходимую военную силу (для его защиты)... Имеем ли мы достаточные военно-морские силы в восточном Средиземноморье? Не уверен ли г-н Гейтскелл (лидер социалистов) в том, что британская общественность поддержит войну в защиту Израиля, даже без санкции Объединенных Наций?, - 17 марта). Из этих цитат видно, к каким необозримым последствиям привели данные Сиону обязательства, по началу казавшиеся лишь маловажными. Казалось, что сэр Антони Иден, вместе с правительством США, в этот момент старался удержать волну массового психоза, тем не менее, он нашел нужным послать "предупреждение Египту", которое не было ничем оправдано и привело, как показало будущее, к роковым последствиям. Официально и для видимости английское и американское правительства в этот момент ухаживали за Египтом, надеясь на его помощь в "умиротворении" Ближнего Востока; с этой целью Англия даже собиралась "под американским давлением" убрать свои войска из зоны Суэцкого канала. В наличии этого "давления" не может быть сомнений, поскольку вся американская печать отмечала успех политики США в этом направлении; "Нью-Йорк Таймс", например, писал 21 октября 1956 г.: "Государственный секретарь Даллес не сомневается, что ему будет обеспечена дружба арабов при сохранении дружбы Израиля, если он окажет давление на Англию, чтобы она вывела свои войска из Египта".
  Политикам никогда не удастся найти ответ на вопрос, почему это вдруг Антони Иден, не получив ничего взамен, поддался этому "давлению", выпустив из рук то, что непосредственно вслед за этим было объявлено "жизненной линией" (Суэцкий канал) Британской империи. Всякое "давление" из Вашингтона в вопросах Ближнего Востока за последние 40 лет (написано в 1956 г. - прим. перев.) всегда было сионистским давлением; и в то же самое время египетский журналист, некий г.Ибрагим Иззат, был обрадован сердечным приемом у израильских премьер-министра, министра иностранных дел и министра труда, заверивших его в том, что у "Израиля и Египта общая цель противодействовать британскому влиянию на Ближнем Востоке" ("Рос эль Юсеф", май 1956 г.; "Нью-Йорк Таймс", 20 мая). Как бы то ни было, результаты этой уступки "давлению" сказались очень скоро в виде войны, в которой Англия потерпела невиданное унижение и фиаско. Выход англичан из Египта по всей видимости был британской половиной англо-американской сделки с целью "завоевания дружбы арабов"; ее американской половиной должно было стать предоставление, вместе с Англией и Международным Банком 900 миллионов долларов на постройку Ассуанской плотины на реке Нил (это предложение Египту было сделано в декабре 1955 года). Для анализа событий этого времени снова необходима их точная хронология. Британские войска эвакуировались из зоны Суэцкого канала, согласно договоренности, в июне 1956 г. 6 июля того же года представитель американского Госдепартамента сообщил печати, что предложение финансировать строительство Ассуанской плотины "сохраняет свою силу". Несколькими днями позже и египетский посол в Вашингтоне подтвердил, что Египет "окончательно решил обращаться за западной помощью в строительстве плотины". 19 июля тот же посол явился к Даллесу для официального принятия этой помощи, но ему было сказано, что американское правительство "передумало". За день до того представитель Форин Оффиса в Лондоне сообщал печати, что английская часть предложения "сохраняет силу". 19 июля тот же представитель Форин Оффиса сообщил печати (но не египетскому послу) что Англия также берет свое предложение помощи обратно. Указать причины этого он отказался, но подтвердил, что имела место "непрестанная консультация между Уайтхоллом (резиденция британского правительства) и Вашингтоном".
  Другими словами, "давление" с явной целью нанести оскорбление Египту этим презрительным афронтом исходило с той же стороны, что и "давление" задобрить его выводом англичан из зоны Суэца. Британское правительство было намеренно поставлено в затруднительное и опасное положение: если первая "уступка" (вывод войск из Суэца), заявление Эйзенхауэра о его желании "приостановить ухудшение отношений между арабскими народами и Соединенными Штатами" и восстановить доверие арабов" к Америке, то неожиданный поворот в вопросе финансирования жизненно важной для Египта Ассуанской плотины должен был насторожить Лондон, который имел возможность выиграть многое, не подчинившись "давлению" в этом втором вопросе.
  В истории не найти примера другой, столь же расчетливой и наглой провокации по отношению к стране, с которой "Запад" якобы собирался укреплять свою дружбу. Подобное поведение Вашингтона и Лондона стало возможным только после того, как оба они стали послушными слугами сионизма. Американский отказ от уже сделанного предложения в столь важном для Египта вопросе, и главное то, в какой манере этот отказ последовал (о послушной имитации в Лондоне не приходится и говорить), явились истинным началом военного кризиса в 1956 г., однако настоящий источник его, пресловутое "давление", не были американскими. Комментируя отказ от данных Египту обещаний, "Нью-Йорк Таймс" скромно замечал, что "некоторые конгрессмены опасались недовольства в сионистских кругах" этими обещаниями. Остается лишь добавить, что провокация была проведена в самый подходящий момент: в год президентских выборов, когда политиканы обеих американских партий думают лишь о том, как перещеголять друг друга в "уступках" еврейству.
  Реакцию взбешенного Египта нетрудно было предвидеть: в ту же неделю президент Нассер объявил о национализации Суэцкого канала, управлявшегося частной международной компанией, большая часть акций которой была скуплена Англией еще в эпоху Дизраэли; международная политическая атмосфера вновь заполнилась разговорами о войне, как в свое время в 1952-53 гг. в период "процесса еврейских врачей" в Москве. В мировой печати немедленно появился новый "злодей" - президент Нассер, что было верным признаком готовящейся войны. Автору пришлось за свою жизнь видеть многих таких "злодеев" на страницах газет, и каждый раз он мог наблюдать, что эту пропаганду можно открывать и закрывать, как водопроводный кран, наполняя отравой сознание масс:
  "Проклятый сок хранится в этой склянке, И в ухо мне влита смертельная отрава..." (Гамлет) В детские годы автора пугали "сумасшедшим муллой" (давно забытый всеми мусульманский вождь) и превращенным в "злодея" почтенным старым буром по имени Пауль Крюгер. Задним числом становится ясно, что все эти "злодеи" из политического кабинета страхов были не хуже, чем те, кто обливал их помоями. Даже еще до того, как пропагандная подготовка войны достигла стадии "злодея", и задолго до беспрецедентной провокации 19 июля, все еще не вызвавшей со стороны Египта ничего, что можно было бы приравнять к "воинственным действиям", президент Нассер был уже объявлен агрессором в войне, которая еще должна была начаться. В марте 1956 г. Бен Гурион заявил в Тель-Авиве, что одна только быстрейшая поставка оружия Израилю может предотвратить "нападение со стороны арабских государств в ближайшие несколько месяцев", добавив что агрессором будет египетский диктатор Нассер". 13 апреля Черчилль вновь появился на сцене после годичного пребывания на пенсии, заявив на весьма аристократическом собрании т.н. "Лиги Первоцвета", основанной его отцом, лордом Рандольфом Черчиллем, в память Веньямина Дизраэли, что "мудрость и честь" требуют английской защиты Израиля "если на него нападет Египет". Сэр Уинстон достаточно ясно заранее высказал одобрение израильскому нападению на Египет, которого в то время требовали израильские "активисты": "Если Израиль уговорят не использовать всех сил своей расы для отражения Египта сейчас, пока египтяне не научились пользоваться поставленным им русским (!) вооружением, после чего Египет начнет нападение, то не только велением мудрости, но и делом нашей чести будет обеспечить, чтобы Израиль не был наказан за свое терпение" (4). За этим завуалированным приглашением к агрессии последовало явно провокационное нападение Израиля на египетские войска в полосе Газа, во во время которого были убиты и ранены 150 человек, включая женщин и детей. Пропагандный гвалт о "злодее" и "египетской агрессии" на всем Западе продолжал тем временем нарастать. Два весьма символических события показали в те дни, как далеко зашло закрепощение Англии Сионом. В июне 1956 г. в Лондоне, в роскошном средневековом зале Гильдхолла т.н. "Англо-Еврейская Община" праздновала "трехсотлетие поселения евреев на британских островах" (5); супругу молодой королевы, герцогу Эдинбургскому, было предложено для участия в банкете надеть на голову еврейскую ермолку. В сентябре того же года "Общество Кромвеля отслужило молебен(!) у статуи цареубийцы и палача ирландских священников в Дрогхеде, чтобы отпраздновать ту же сказку о "возвращении" евреев в Англию при Кромвеле; президент почтенного общества, некий г.Исаак Фут, "рекомендовал", чтобы молодой принц Чарльз, если ему случится взойти на престол, принял имя "Оливера Второго", потому что "мы не хотим иметь Карла Третьего". От внимательных наблюдателей не ускользнет упорство, с которым закулисные режиссеры наших дней инсценируют одну за другой "мелочи, явно имеющие символическое значение; во время коронации Елизаветы II в 1953 г. важной частью торжеств был смотр в военно-морской гавани в Спитхеде, куда прислали свои суда все страны, располагавшие флотом. Среди нескончаемого ряда кораблей, мимо которых проходило судно королевы, был один, на котором не было выстроено команды для приветствия (газеты объяснили это простой "случайностью"): это был советский крейсер "Свердлов", названный в честь еврейского убийцы семьи русского императора, двоюродного брата короля Георга V, деда королевы Елизаветы.
  После захвата Суэца президентом Нассером крики на Западе о войне поднялись до угрожающей ноты. Сама по себе, "национализация" не могла в 1956 г. никого удивить. Америка примирилась с захватом иностранной собственности - нефтяных месторождений - в Мексике, правительство которой согласилось возместить их стоимость владельцам (что сделал и Нассер); у себя дома американцы давно уже вступили на проторенную дорожку к обнищанию страны путем "национализации", отдав под управление правительственной бюрократии 100 тыс. кв. километров в долине реки Тенесси в семи штатах (одно из первых мероприятий "нового курса" Рузвельта в 1933 г., т.н. Tennessee Valley Authority, TVA), в Англии социалистическое правительство национализировало железные дороги и угольные месторождения. Трудно было поэтому найти сколько-нибудь обоснованные, законные или моральные, причины для разбушевавшейся кампании обличения и осуждения, хотя и следует признать некоторую разницу в оттенках между имевшими место прецедентами и актом президента Нассера, представлявшим собой не столько акт разумной политики, сколько протест против явной провокации и реакцию на нее.
  Во всяком случае, если уж мероприятие Нассера представлялось столь нетерпимым, то единственным эффективным ответом могла бы быть лишь новая оккупация зоны Суэцкого канала, но как раз этого сделано и не было. Вместо этого, все политические и газетные оракулы, словно читая по давно заготовленной шпаргалке, принялись приклеивать Нассеру этикетку "Гитлера". Израильский премьер Бен-Гурион начал с "диктатора", скоро превратившегося в "фашистского диктатора", а французский премьер (к тому времени социалист Ги Молле) сразу же переделал это в "Гитлера". После этого кампания пошла знакомым путем, испробованным еще против Сталина в 1952-53 гг.: диктатор, фашистский диктатор, и наконец "Гитлер". Значение всего этого не представляло сомнений: Нассера нужно было изобразить, а если надо и наказать, как врага евреев. Когда сэр Антони Иден поднялся со своего места в Палате Общин (9 августа 1956 г.), чтобы снова сцепиться с кошмаром его ночей, "ближневосточным вопросом", лидер социалистов Хью Гейтскелл возвестил: "Все это давно уже знакомо... это совершенно то же, с чем мы встретились у Муссолини и Гитлера перед войной". Другой социалистический оратор, - некий Педжет, также утер нос премьеру: "Эта техника (Нассера) совершенно та же, что и у Гитлера; понятны ли Вам последствия отказа отвечать на силу силой, пока еще не стало слишком поздно?" Социалисты намеренно кололи Идена намеками на политическое прошлое, провоцируя его на применение силы (когда он ее применил, на него посыпались крики "убийца"). Однако, в прошлом, он был как раз тем министром, который ушел в отставку в знак протеста против уступок Гитлеру, и его правота была немедленно подтверждена вторжением Гитлера в Австрию. Это и было той "силой", применение которой Иден давно уже видел и в 1938 г. он был совершенно прав. В 1956 г. все выглядело совершенно по иному и никакие сравнения не были возможны. Египет не был большой военной силой, но лишь весьма малой; никто не "умиротворял" Египет после вывода английских войск из Суэца, но, наоборот, он стал жертвой провокации и намеренного унижения; Египет вовсе не был агрессором, подвергаясь провокационным нападениям в течение многих лет, а Израиль открыто заявил, что будет воевать с Египтом. Всякие сравнения с "Гитлером" были поэтому полнейшим абсурдом, если только единственной целью этой демагогии не было подтверждение того, что сионисты считают Египет своим врагом. Тем не менее, и Антони Иден опустился до этой сказки (возможно под давлением еще свежих воспоминаний о 1938 годе), назвав Нассера "фашистским грабителем, аппетит которого растет при его откармливании": словарь применявшийся им и Черчиллем за 18 лет до того против Гитлера. Автор должен добавить, что точно этих выражений ему не удалось найти в текстах выступлений Идена, но во всяком случае в этой форме они были доведены "Нью-Йорк Таймсом" до сведения "черни" (см. "Протоколы"), а только это и представляет значение, что должно быть хорошо известно премьер-министрам. В остальном нападки сэра Антони на президента Нассера основывались на доводах, что Суэцкий канал "жизненно нужен другим странам во всех частях света... вопрос жизни и смерти для всех нас... канал должен умело эксплуатироваться и оставаться открытым, как это всегда было в прошлом в качестве свободного и надежного международного морского пути для судов всех наций". Однако, Нассер вовсе не закрыл канал, а только его национализировал, т.е. изменил права собственности, получение с него доходов и управление им. Он продолжал оставаться открытым для "судов всех наций" с одним только исключением, в котором явно и заключался секрет пропагандного шабаша: единственной страной, которой не было предоставлено полной свободы прохода через канал, был Израиль с которым - по крайней мере технически - Египет все еще был в состоянии войны, поскольку в свое время в 1948 г. было заключено лишь перемирие. Египет задерживал, поэтому, суда, направлявшиеся в Израиль и проверял не везут ли они оружие. Это было единственным ограничением в эксплуатации Суэцкого канала: следовательно, сэр Антони выступал только по поводу одного этого вопроса, а вовсе не британских интересов; заключительными словами сэра Антони, однако, было: "Дорогие друзья, мы не собираемся решать этот вопрос силой". В последующие недели, пока на многочисленных конференциях в Лондоне и Вашингтоне шли поиски "решения", международная печать печатала сообщения, что "египтяне" не в состоянии эксплуатировать канал и что движение в нем скоро закроется. В действительности, канал управлялся вполне нормально и судоходство продолжалось без помех, кроме одного лишь, упомянутого выше исключения. Совершенно ясно, поэтому, что нараставшие в своей резкости протесты правительства сэра Антони могли представлять интересы одного только Израиля. Это было подтверждено и с еврейской стороны. 22 авуста 1956 г. мадам Роза Гальперина, исполнявшая дела председателя Еврейского Агентства в Палестине констатировала в газете "Нью-Йорк Таймс", что единственной юридической претензией западных держав против Египта в смысле нарушения конвенции 1888 г. (о правах пользования Суэцким каналом) является запрет Египта для судов Израиля и ограничения для судов, направляющихся в Израиль". Заявление г-жи Гальпериной, с юридической точки зрения, было вполне правильно. Если бы спор о Суэце шел в юридической плоскости, то единственными претензиями могли бы быть таковые со стороны Израиля, а рассмотрение этих претензий в правовой плоскости неизбежно привело бы к оценке законности создания государства Израиль (на чужой земле и при изгнании коренного населения в условиях неприкрытого геноцида) и продолжения состояния войны между ним и Египтом. Другими словами, любое государство, которое включилось в пропагандную кампанию против Египта, фактически действовало по поручению Израиля в одних лишь его интересах, заранее решая все правовые вопросы в пользу Израиля. В сентябре сэр Антони пошел еще далее по пути предвосхищения египетской агрессии. Автору остался недоступным текст его выступления, однако агентство печати Ассошиэйтед Пресс передало для печати в тысячах газет во всем мире следующую его версию: "Премьер-министр Иден предсказал сегодня, что если ему простят захват Суэцкого канала, то следующим шагом президента Нассера будет нападение на Израиль. Сэр Антони дал понять, что в случае необходимости Англия окажет Израилю вооруженную помощь" (13 сентября). Так британский премьер оказался на скользком пути. За какие-нибудь полтора месяца тема "жизненной линии" и "вопроса жизни и смерти" отошла на второй план, и весь мир оказался перед неожиданной угрозой войны, которую должен был начать президент Нассер, при условии если в мире произойдет еще что-то другое. С этого момента "чернь" стали усиленно пичкать сообщениями о непосредственно предстоящем нападении Египта на Израиль; от темы о "нарушении международного судоходства" пришлось отказаться за ее очевидной несостоятельностью. Со временем эта демагогия достигала такой силы, что многие рядовые читатели газет должны были полагать, что Египет уже напал на Израиль. Дадим только один из множества примеров: как писало лондонское "Weekly Review" в сентябре 1956 г. за несколько недель до нападения Израиля на Египет: "Можно быть абсолютно уверенными в том, что подстрекаемые Россией арабы нападут на Израиль. В настоящее время это не представляет ни малейших сомнений и должно лечь в основу всех наших расчетов".
  Приступая к написанию этой книги, автор хотел лишь дать понять читателям позднейших, как он надеется более разумных времен, некоторое представление о том, в каком удивительном состоянии находилось печатное слово в течение 1950-х годов. Им не удалось бы понять того, что происходило в эти годы, не отдавая себе отчета в царившем тогда режиме систематической дезинформации, не знавшей никаких пределов. Цитированное выше "сообщение" было напечатано после долголетних, непрекращавшихся нападений Израиля на своих арабских соседей и его повторных осуждений со стороны ООН именно за эти акты неприкрытой агрессии. Так за первые 9 месяцев года президентских выборов в Америке была подготовлена почва для решающих событий в октябре 1956 г. Вооружение поступало непрерывным потоком с Запада в Израиль. После национализации Нассером Суэцкого канала Иден объявил, что "все поставки вооружения Египту остановлены"; в том же июле месяце Израилю были поставлены из Англии два эсминца. В течение весны и лета Франция поставляла под американским "давлением" реактивные самолеты-истребители и другое вооружение Израилю. В сентябре, по тем же настояниям, Канада также обязалась поставить Израилю реактивную авиацию; правительство в Оттаве сообщило ("Нью-Йорк Таймс", 22 сентября), что "перед принятием этого решения оно консультировалось с США". В течение всего этого времени предвыборная кампания шла в Америке полным ходом, и демократы, стремясь снова овладеть Белым Домом, побивали все прежние рекорды в своих посулах по адресу "еврейских избирателей": мэр Нью-Йорка потребовал, например, чтобы Израиль получал свое вооружение "в качестве подарка", т.е. даром; республиканские кандидаты были несколько более сдержанными, однако, когда открылись предвыборные конвенты (республиканский в Сан-Франциско, демократический в Чикаго, оба в августе), между про-еврейскими обязательствами обеих партий трудно было найти разницу, т.ч. израильская "Jerusalem Post" спокойно могла бы повторить (а возможно и действительно повторила) свое заявление 1952 года, что "для еврейского избирателя" между обоими кандидатами в президенты "нет большой разницы". В "программах внешней политики" обеих партий единственными существенными пассажами были относившиеся к Израилю; все остальные внешне-политические заявления были набором общих слов, не заслуживавших внимания. Напротив, обязательства по отношению к Израилю были предельно ясными и конкретными.
  В программе республиканской партии, кандидатом которой был единогласно избран президент Эйзенхауэр, было сказано: "Мы считаем сохранение существования Израиля важным догматом американской внешней политики. Мы полны решимости поддержать целостность независимого еврейского государства. Независимость Израиля мы поддержим против всякой вооруженной агрессии". В демократической программе говорилось: "Демократическая партия будет активно действовать с целью исправления опасного неравновесия в вооружениях, созданного коммунистическими поставками вооружения Египту, путем снабжения Израиля оборонительным оружием, и предпримет все необходимые шаги, включая гарантию безопасности Израиля, для предотвращения агрессии и войны на Ближнем Востоке" ("опасное неравновесие в вооружениях" отражало, разумеется, пропагандную сказку о "беззащитном" Израиле, противостоящем вооруженным до зубов арабским странам; мы уже цитировали ранее высказанное американским военным зкспертом, Хансоном Болдвином, убеждение, что военная мощь Израиля превосходила все семь арабских стран, взятых вместе). Обе политических программы отражали картину пол-мира в ярме у сионистов, полностью согласуясь с соответственными заявлениями правительства Англии. К собственно американским интересам обе программы не имели никакого отношения, отражая лишь сионистский контроль над выборной механикой Америки или же, по крайней мере, слепую веру партийных, менеджеров в наличие такого контроля. События, по всем данным, подтверждают эту веру: посулившая евреям больше Демократическая партия завоевала большинство в Конгрессе, хотя президентом и был переизбран номинальный "республиканец" Эйзенхауэр.
  Единственное другое важное событие обоих конвентов имеет, казалось бы, мало отношения к теме настоящей книги, но в будущем может возыметь немалое значение: это было вторичное утверждение Ричарда Никсона "напарником" Эйзенхауэра предвыборной кампании, т.е. фактически вице-президентом. Состояние здоровья Эйзенхауэра придавало должности вице-президента значительно большую важность, чем обычно, и возможность наследования Никсоном президентского поста между 1956 и 1960 гг. явно считалась в тех кругах, что управляют нынешней Америкой, большой опасностью; были поэтому приложены все усилия, чтобы противодействовать утверждению кандидатуры Никсона. Это в нашем веке вовсе не было удивительным; чему действительно можно удивляться, это тому, что эти попытки провалились. Можно надеяться, что когда-то на западном горизонте появятся сильные люди, которым удастся сбросить ярмо, довлеющее над американской и английской политической жизнью и этот провал закулисных генгефтмахеров был возможно проблеском зари грядущего освобождения; личность Ричарда Никсона приобретает поэтому в наши дни символическое значение, даже если он сам, случись ему стать президентом, вряд ли сможет разорвать свои цепи. (Прим. перев.: Дуглас Рид вновь предвосхищает события, наступившие через много лет по написании его книги. Никсон стал президентом, одержав блестящие выборные победы в 1968 и, в особенности, в 1972 гг., но уже в 1973 г. стал жертвой беспрецедентной клеветнической газетной кампании, вошедшей в историю под именем Уотергейта. В августе 1974 г. Никсон был вынужден подать в отставку, что было неслыханным событием во всей истории США. Как и предвидел Д.Рид, сломить диктатуру лево-либерального и сионистского "эстеблишмента" не удалось и Никсону).
  Причиной столь непримиримой враждебности было прежде всего то, что Никсон не был "интернационалистом". Мало того, он сыграл ведущую роль в разоблачении и осуждении Альджера Хисса, советского шпиона в правительстве Рузвельта. Именно с этого момента ему неизменно была обеспечена "плохая пресса" не только в Америке, но и во всем "западном" мире. С таким "черным пятном" на его репутации, Никсон внушал опасения, что достигнув высшего поста он сможет взбунтоваться против кабалы, которой почти без исключения подчинялись все американские президенты и английские премьер-министры с начала нашего столетия. Само собой разумеется, что дело не обошлось и без обычного обвинения в "антисемитизме"; знакомому раввину пришлось выступить в защиту Никсона от ни на чем не основанной клеветы. Короче говоря, в кампании с целью помешать его выдвижению в президентские "напарники" были применены все средства политической интриги с необычной до тех пор энергией. Влиятельный политик из ближайшего окружения президента был специально освобожден на несколько недель от всех прочих дел, чтобы организовать во всеамериканском масштабе кампанию "Остановите Никсона!" с комитетами, массовыми собраниями и плакатами. На широкую публику, однако, это не произвело большого впечатления и Никсон явно продолжал оставаться одним из популярнейших кандидатов. С целью свалить его, демократическая партия (столь же заинтересованная в поражении Ннксона, как и известные круги в его собственной, республиканской партии) изобрела новую тактику утверждения кандидатов в вице-президенты. Вместо того, чтобы предоставить право своему президентскому кандидату (Адлай Стивенсон) самому назначить своего "напарника", как это всегда практиковалось до тех пор, на демократическом конвенте было решено сделать вице-президентский пост также объектом выборов; из числа нескольких претендентов избранным от демократов оказался сенатор Эстес Кефовер, один из самых усердных сионистов в своей партии. Целью этого маневра было заставить республиканскую партию также следовать этой "демократической процедуре", заменив, таким образом, простое назначение кандидата в вице-президенты его выборами из числа нескольких лиц. Республиканцы не замедлили последовать этому примеру, и Никсон, как и Эйзенхауэр, был избран единогласно. Это событие, как и умелое поведение Никсона во время болезни Эйзенхауэра, которого он успешно замещал, еще более повысили его шансы быть в один прекрасный день лично избранным в президенты, и его популярность возросла в такой степени, какой до того не могли себе представить его противники. Его политическая карьера до сего времени (написано в 1956 г. - прим. перев.) делает его фигурой, подающей такие же надежды, как и Иден в 1938 г., и можно ожидать, что на высшем посту в своей стране он примет меры для оздоровления американской внешней и внутренней политики (см. примечание выше).
  После утверждения кандидатов в президенты и вице-президенты Америка на время вздохнула с облегчением. Переизбрание Эйзенхауэра считалось обеспеченным, и печатная реклама стала изображать его как "того, кто избавил нас от войны". Это весьма походило на то, что писалось в свое время и о Вудро Вильсоне в 1916 г. и о Рузвельте в 1940 г., но к 1956 г. передышка хотя бы на три года считалась благом, и Эйзенхауэр пожинал преждевременные лавры "миротворца", сколь бы сомнительными они ни представлялись внимательным политическим наблюдателям. Автор был свидетелем выборов в 1956 г., как и предыдущих в 1952 г., и полностью отдавал себе отчет в том, что фактически война - локализованная или всеобщая - была на носу. По его мнению, передышка могла бы быть выиграна, если бы день выборов президента (6 ноября) прошел без взрыва на Ближнем Востоке, который вне всякого сомнения подготовлялся с сионистской стороны в течение долгого времени: из практики известно, что по окончании выборов сионистское давление на время ослабевает. Автор помнит, как он 20 октября сказал одному из своих американских друзей, что если ближайшие 17 дней пройдут без войны, то можно надеяться, что мир будет от нее избавлен на ближайшие три или четыре года. Он имел в виду то, что в американских политических кругах именуется "законом Фарлея", названного так по имени необычайно ловкого партийного воротилы, Джеймса А.Фарлея, которому приписывались ранние выборные успехи Франклина Д.Рузвельта. Суть этого "закона" сводится к тому, что к середине октября избирательного года американцы уже решают внутри себя, за кого они подадут голос, и что изменить их решение может лишь неожиданная смерть их кандидата, война или какой-либо особенно крупный скандал между серединой октября и 6 ноября. На следующий день после израильского нападения на Египет известный комментатор Джон О.Доннель писал: "Представители Госдепартамента, Пентагона (военное министерство) и главных квартир обеих политических партий не сомневаются в том, что Израиль открыл военные действия против Египта в полной уверенности, что Соединенные Штаты не рискнут в случае еврейской войны предпринимать что-либо накануне выборов своего президента... До политического руководства страны дошли сведения, что американские сионисты уведомили Тель-Авив, что для Израиля правительство демократов в Америке под Стивенсоном и Кефовером будет более выгодным, чем республиканское под Эйзенхауэром и Никсоном" ("Нью-Йорк Дейли Ньюс").
  Война разразилась 29 октября, ровно за неделю до выборов; был явно выбран заранее самый подходящий момент, с расчетом на замешательство в Вашингтоне и Лондоне. С этого момента события развивались подобно стихийной волне, свободной от всех преград, и человечеству станет лишь позднее ясно, что при этом было уничтожено и что уцелело. Для Англии и происшедшей из нее семьи заокеанских народов эта война явилась почти полным разгромом, предвидимым концом ее ввязывания в дело Сиона.
  29 октября 1956 г. израильское правительство сообщило о начале вторжения в Египет всеми своими силами на всем фронте египетской границы с Израилем, и что его войска "продвинулись на 75 миль (120 км) внутрь египетского Синайского полуострова". В момент вторжения была проведена новая резня среди арабов внутри Израиля, далеко от египетской границы, а именно на другом конце Израиля, на границе с Иорданией. В арабской деревне Кафр-Кассем были хладнокровно вырезаны 48 мужчин, женщин и детей. Для арабов внутри и вне Израиля этот новый Дейр-Ясин явился символическим предупреждением о готовящейся им судьбе "полного уничтожения... мужчин, женщин и детей... не оставляя в живых ничего, что дышит", судьбе всех арабов, поскольку убитые принадлежали к сравнительно небольшому числу арабов, оставшихся в стране после Дейр-Ясина и образования государства Израиль. Это преступление было официально признано израильским правительством после того, как оно стало широко известным и предметом очередной жалобы арабских стран в адрес Организации объединенных наций (где на нее не было обращено никакого внимания, по крайней мере до дня написания этих слов, 20 декабря 1956г.). 12-го декабря, через полтора месяца после преступления, Бен Гурион сообщил в израильском парламенте, что "убийц ожидает судебный процесс". Для арабов это было слабым утешением, ибо они хорошо помнили, что убийц из Дейр-Ясина также "ожидал судебный процесс" и что после "осуждения" их немедленно освободили и затем чествовали во всей стране. Опять -таки, до дня написания настоящих строк (20 декабря 1956 г.) среди миллионов слов, посвященных разразившимся событиями, автор не мог найти ни одного о судьбе 215.000 арабских беженцев (согласно отчету ООН от апреля 1956 г.) в полосе Газа после того, как Израиль вторгся и в Египет и в эту полосу. Израильское правительство с тех пор заявило, что оно не уйдет с этой территории; еще ранее было заявлено, столь же официально, что оно ни при каких условиях не допустит возвращения арабских беженцев в Израиль. Другими словами, судьба четверти миллиона человеческих существ, которая в любое иное время прежде вызвала бы возмущение и сочувствие во всем мире, была теперь совершенно игнорирована. Вероятно к ним относилось упоминание в коллективной жалобе 11 арабских стран на имя ООН (14 декабря), что "сотни мужчин, женщин и детей были зверски и хладнокровно вырезаны"; однако нет шансов на полное освещение и беспристрастное расследование этих событий, поскольку в самой арабской жалобе говорилось: "Все подробности этого события и все размеры этой трагедии никогда не смогут быть выяснены". Во всяком случае, в деле резни в Кафр-Кассеме все факты были официально зарегистрированы.
  Сообщения об израильском вторжении в Египет, после целой серии прежних нападений и их неоднократного "осуждения" Объединенными Нациями, вызвали волну возмущения и негодования во всем мире. В это самое время венгерский народ стоял накануне победы во всенародном восстании против коммунистической революции. Обе разрушительные силы, спущенные из России в октябре 1917 года, осудили сами себя своими равно зверскими преступлениями. Не было нужды их уничтожать, они уничтожали себя сами. Великая сила возмездия поднялась против них, с которой даже они не в состоянии были справиться. Никакое "сионистское давление" в Нью-Йорке не в состоянии было изобразить израильское вторжение как "египетскую агрессию" и заставить общественность поверить этой сказке. Это было подарком неба, освобождавшим "Запад" от его дотоле неразрешимой дилеммы. Достаточно было стоять в стороне, предоставив "мировому общественному мнению" делать свое дело; на этот раз такое общественное мнение действительно существовало, будучи вызвано действиями, которые никакая "печать" не в состоянии была ни скрыть, ни замаскировать, ни представить в ложном свете.
  В течение двадцати четырех часов эта драгоценная возможность была упущена. Английское и французское правительства объявили, что они займут зону Суэцкого канала "если израильские и египетские войска не прекратят военных действий и не оттянут свои части на 10 миль по обе стороны канала в течение двенадцати часов". Поскольку это оставило бы израильские войска на добрых ста милях внутри египетской территории, было заведомо ясно, что это требование было для Египта неприемлемым. После этого британские и французские воздушные силы начали бомбардировку египетских аэродромов и других военных целей; уничтожение египетской авиации позволило захватчикам одержать легкую победу.
  Будущему читателю этой книги трудно будет представить себе чувства, овладевшие англичанином его образа мыслей, когда автор находясь в США, узнал о случившемся. Слово "стыд" недостаточно для их характеристики, и они овладели им сильнее, чем в свое время в дни "Мюнхена", когда он ушел из "Таймса", не имея других возможностей выразить свой протест (представляющийся ему в настоящее время довольно глупым). Автор никогда не забудет благородства его друзей-американцев в те дни. Они не верили своим ушам, будучи потрясенными и смущенными услышанным, но ни один из них не злорадствовал при виде беды, в которую попала Англия, что у многих американцев является инстинктивной, хотя часто и неосознанной реакцией. Многие из них отдавали себе отчет в том, что зигзаги стоявшей под "непреодолимым давлением" американской политики были главной причиной этой катастрофической развязки, и разделяли чувство стыда, овладевшее автором. Для них было ясно, что стыдиться за свою услужливость сионизму нужно было всему "Западу", а не одним лишь Англии и Америке. Стыд стыдом, но вина за происшедшее ложилась в этот момент на Англию. Последствия ее действий простираются настолько далеко в будущее, что им трудно дать полную оценку в настоящее время, однако одно не подлежит сомнению: Запад пренебрег блестящими возможностями, представлявшимися ему одновременными событиями на Синайском полуострове и в Венгрии, совершив целую серию потрясающих просчетов, не имеющих по нашему мнению прецедентов в истории. С точки зрения политического игрока (поскольку с государственной деятельностью все это не имело ничего общего) это было все равно, что ставить на лошадь, уже отставленную от участия в скачках: невозможно было представить себе какого бы то ни было исхода этих событий, могущего пойти на пользу Англии (или Франции).
  Из трех замешанных в эту историю сторон один только Израиль не мог ничего потерять и мог, наоборот, многое выиграть. Возмущение мировой общественности неспровоцированным нападением на Египет немедленно перебросилось с Израиля на Англию и Францию, как только они поспешили надеть на себя доспехи агрессора и обеспечить ему победу. Его оставили далеко внутри египетской территории праздновать свои "завоевания". О Франции можно только сказать, что ей терять уже было нечего: революция 1789 г. подарила ей целую эпоху непрестанных поражений и политических провалов, отняв у нее способность подняться из состояния постоянной духовной подавленности. За 160 лет она испробовала все формы правления, которые только можно было придумать, не найдя ни в одной из них ни новых сил, ни нового доверия к самой себе. Ее премьер-министры менялись так часто, что публика редко знала их по именам; подобно теням, они даже внешне походили один на другого, а понятие французского политика стало синонимом продажности; американские комики смешили публику сообщением, что они едут в Лондон смотреть смену караула и в Париж - смену правительства. Государство, доведенное рядом продажных правительств до неспособности защищаться от германского вторжения на собственной территории в 1940 г., вторглось в 1956 г. на еги петскую территорию, будучи на службе у Израиля. Однако, после 1789 года это было лишь эпизодом в печальной истории Франции, неспособным сильно повлиять на ее будущее.
  С Англией дело обстояло по иному; она не только носила гордое имя, но и была примером достойных традиций в тяжелые времена не хуже, чем в хорошие. В компании подобной публики она не могла ничего выиграть, но могла потерять не только имя, но и душу. Англия доказала, что она способна была научиться из уроков истории, не пытаясь силой штыков отвратить неизбежное и держаться за отжившую империю. Она смогла принять неизбежное и успешно плыть на волнах перемен, превращая колониальную империю сначала в содружество независимых заокеанских народов, а затем, по мере того как бывшие колонии приобретали независимость, в большую семью наций, связанных друг с другом без всякого принуждения невидимыми узами и продемонстрировавших свою неослабевающую силу во время коронации молодой королевы Елизаветы в 1953 г. Отсутствие какой бы то ни было жесткой организации, основанной на применении силы, и постоянные возможности новых взаимоотношений между дружественными народами сделали проистекшую из "Британской империи" семью народов совершенно исключительным экспериментом в человеческой истории, обещавшим в 1956 г. блестящие возможности в будущем при условии сохранения прежнего курса. Заметим, что это было полной противоположностью тем методам, которыми человечество должно было управляться "мировым правительством", как оно было задумано в Нью-Йорке Бернардом Барухом и его школой "интернационалистов". Их концепция была основана на жесткой организации с применением силы и наказующих санкций, и ее трудно охарактеризовать иначе, как "сверх-национализм". Выступая на открытии памятника Вудро Вильсону в вашингтонском соборе в декабре 1956 г., Барух повторил свои прежние требования в на редкость противоречивой форме: "После двух мировых войн... мы вновь стремимся к тому, к чему стремился Вильсон, к "господству закона, основанному на взаимном согласии управляемых... этот закон может господствовать только если за ним стоит поддерживающая его сила"... именно поэтому мы должны по-прежнему настаивать на том, чтобы всякое соглашение о контроле атомной энергии и разоружении сопровождалось нерушимыми условиями инспекции, контроля и наказания нарушителей".
  В противоположность этой явно недостижимой схеме "сверх-правительства", кажущаяся слабость гибкой взаимосвязанности британской семьи народов в действительности обращалась в ее силу в момент испытаний; там где жесткая организация разрушилась бы под влиянием внешних сил, эта система способна была временно уступить давлению, вернувшись к прежней форме по миновании опасности. Другими словами, в 1956 г. любое действие, которое фактически или даже только внешне означало отказ от политики, заслужившей столь высокую репутацию и принесшей, в конечном итоге, большую материальную пользу, ставило на карту достижения всей британской истории. Именно с этой точки зрения следует рассматривать действия английского правительства 30 октября 1956 г.
  Если Суэцкий канал был для Англии "жизненно важен", то почему она вывела свои войска из его зоны? Если жизненно важными были дружественные отношения с Египтом после этого вывода, то что должен был означать нарочитый афронт в июле 1956 г.? Если английским судам был обеспечен свободный проход и пользование каналом, то что означал крик о том, что канал "закрыли" и что под угрозой стояли "свобода и безопасность международного судоходства"? Если на карте стояли какие-либо британские жизненные интересы, то почему Англия ждала, пока Израиль вторгнется в Египет, и только тогда начала и свое наступление? Как ни крутить эти вопросы и с какой стороны их ни рассматривать, ответ всегда остается одним и тем же. Все это не могло делаться ради интересов Англии или Франции, достаточной уликой является момент, выбранный для начала наступлений. Не будь Израиля, никакого наступления не было бы вообще; другими словами, унижение Англии (если угодно, и Франции) было куплено ценой успеха Израиля. Это было логическим последствием авантюры, в которую ввязался Бальфур за 50 лет до того, и своими действиями Англия обеспечила ее продолжение, упустив из рук редкую возможность от нее отделаться. Если за британским наступлением - глупейшим в ее военной истории - вообще могли стоять какие-либо соображения национального интереса, то надо надеяться, что о них когда-нибудь будет упомянуто в воспоминаниях тех, кто был замешан в этой акции; автор этих строк сомневается, чтобы ей можно было бы найти какое-либо оправдание. В настоящий момент о ней можно судить лишь по полному фиаско, наступившему за последние четыре недели.
  Судя по всему, что стало до сих пор известно, вторжение в Египет было давно уже подготовлено, по крайней мере двумя его участниками, а именно Израилем и Францией. Корреспонденты "Таймса", агентства Рейтер и других газет и агентств сообщали, что они видели французские самолеты (с французскими опознавательными знаками и французских офицеров авиации на израильских военных аэродромах во время вторжения, а также и на "празднестве победы", данном в Тель-Авиве командованием израильских военно-воздушных сил, на котором присутствовал израильский командующий, генерал Моше Даян. Сообщения этих корреспондентов сходились все в одном важном пункте: французская авиация должна была обеспечить воздушную защиту Тель-Авива ("воздушный зонт") в случае нападения египетской авиации. Агентство Рейтер сообщало, что французские летчики, по их собственному признанию, атаковали египетские танки во время боев на Синайском полуострове. Другими словами, официальное утверждение, будто удачей французских вооруженных сил было "разделить" воюющие стороны, являлось ложью: французские летчики, офицеры авиации и самолеты были обнаружены во время военных действий позади израильского фронта в самом Израиле и на Синае. Корреспондент "Таймса" сообщал, что "Франция обязалась осуществить, в случае войны между Израилем и Египтом, все необходимое для предотвращения любых враждебных действий против Израиля согласно условиям трехсторонней декларации 1950 года, предоставив Израилю все необходимое для войны вооружение". Однако, согласно упомянутой декларации 1950 года, Франция обязывалась беспристрастно "противодействовать применению вооруженной силы или угрозе такового на Ближнем Востоке. Все три правительства обязуются, в случае если какое-либо из этих (ближневосточных) государств собирается нарушать границы или линию перемирия... немедленно принять меры... для предотвращения таких нарушений".
  Что касается Англии, то ко времени окончания написания настоящей книги правительство неоднократно отказывалось удовлетворить требования о расследовании по вопросу о наличии тайного соглашения с Израилем; официальных доказательств о существовании такого соглашения поэтому, в отличие от Франции, не имеется. Не исключено, разумеется, что решение начать военные операции британскими вооруженными силами было принято внезапно, в момент считавшийся благоприятным. В этом случае имел место катастрофический просчет гигантских размеров, ибо в момент предъявления английского и французского "ультиматума" Египту уже было созвано срочное заседание Совета безопасности ООН, и внесена резолюция, осуждавшая израильское вторжение и требовавшая, чтобы Израиль вывел свои войска с египетской территории (29 октября 1956 г.). Другими словами единственным результатом англо-французских операций было отвлечение всемирного осуждения от Израиля на самих себя, т.ч. к 7 ноября, после второй резолюции ООН, требовавшей вывода израильских войск, подавляющее большинство Генеральной ассамблеи ООН, как и полагается, перенесло всю тяжесть обвинений и осуждении на "Англию и Францию", а Израиль оказался на третьем месте в числе тех сторон, которым было предложено убраться из Египта. Вслед за президентом США, первым применившим этот трюк, "осуждение" было несколькими последовательными стадиями перенесено с "Израиля" на "Израиль, Англию и Францию", затем на "Англию и Францию", и под конец на одну только "Англию"; трудно не заметить любопытной параллели к применению того же трюка перед второй мировой войной в отношении к гитлеровским преследованиям, когда сначала речь шла о "преследовании политических противников", затем о "преследовании политических противников и евреев", потом "евреев и политических противников" и наконец только "евреев". В качестве наиболее характерного комментария этого периода можно привести слова г-жи Элеоноры Рузвельт, которая считалась в США рупором тех же сил, которые представлял и ее покойный муж, Франклин Д.Рузвельт; на пресс конференции за три дня до президентских выборов (она принимала деятельное участие в кампании в пользу кандидата демократической партии) она заявила: "Я не считаю Израиль агрессором, он действовал в порядке самозащиты... по моему мнению Англия и Франция технически являются виновными в агрессии" ("Нью-Йорк Таймс", 4 ноября 1956 г.)
  К этому времени военное фиаско было столь же ясным, как и политическое. В течение пяти дней английские радиослушатели принимали сообщения об английских бомбардировках против египтян, Суэцкий канал был блокирован потопленными судами, популярность президента Нассера в арабском мире выросла до небывалых размеров, а английское правительство постепенно сдавало позиции с "вывода войск не будет" к "войска будут выведены при условии...", и наконец к "безоговорочному выводу войск" из Египта. Президенту Эйзенхауэру и его правительству авантюра принесла немалый политический доход, представив эту компанию в роли желанных миротворцев. Не представляет сомнений, что (подобно истории с Перл-Харбором) Вашингтон прекрасно знал о том, что подготовлялось на Ближнем Востоке. За несколько дней до израильского наступления американцам было предложено убраться из опасной зоны, а за два дня до него Эйзенхауэр дважды посылал Бен-Гуриону предупреждения, один раз "срочно", а в другой раз "самым серьезным образом"; единственным ответом было сообщение по радио, полученное Эйзенхауэром в самолете на пути из Флориды в Вирджинию, о начале израильского наступления. Английское правительство однако никаких сообщений о своих намерениях не посылало, по крайней мере официально, что дало возможность Эйзенхауэру выступить по телевидению с видом оскорбленной невинности: "Мы полагаем, что это (наступление) было ошибкой, поскольку мы не считаем военную силу разумным или подходящим орудием для разрешения международных споров". Против этого трудно было бы что-либо возразить, если бы вина за происшедшее не ложилась в равной степени и на Америку, под чьим давлением Израилю в течение всего лета 1956 г. поставлялось французское, английское и канадское вооружение. Если английское правительство рассчитывало на "сионистское давление" в Вашингтоне, то на этот раз оно просчиталось: в закулисных махинациях всегда возможна ошибка, а избрание Эйзенхауэра уже было обеспечено, что дало ему некоторую свободу действий. Как бы то ни было, возможность обрушиться с обвинениями по адресу Англии пользовались в Америке популярностью еще со времени "бостонского чаепития" в 1773 г., положившего начало войне за независимость; можно ли допустить, чтобы британское правительство обо всем этом забыло?
  Поскольку трудно себе представить, чтобы правительство большой страны действовало на манер лунатика, единственным объяснением английского участия в синайской авантюре может быть нарочитая сионистская провокация. Однако, если уж ввязываться в подобные действия, то надо их проводить быстро и с превосходящими силами; надежда на успех могла осуществиться только в случае быстрой оккупации оставшегося неповрежденным канала, что поставило бы весь мир перед совершившимся фактом. В данном же случае, английские операции были замедленными и обнаруживали явные колебания и неуверенность руководства. После катастрофы "Таймс" сообщал (16 ноября) из британской военно-морской базы на Кипре: "Решение британского правительства начать военные операции в Египте было принято без консультации с его ведущими дипломатическими представителями на Ближнем Востоке. Операции продолжались вопреки предостережениям почти всех из них, указывавших на вероятные последствия в отношениях Англии с арабскими странами. Когда в британских посольствах в арабских странах стали известны подробности ультиматума Каиру и решение начать наступление против Египта, реакцией почти всех дипломатических представительств было либо неверие в возможность этой акции, либо же уверенность в предстоящей катастрофе... Английские дипломаты не верили своим ушам или пришли в ужас при виде того, что это наступление сделало Англию соучастником политики Израиля и Франции", автору этих строк все это живо напомнило реакцию британских посольств во всей Европе после "Мюнхена". Это - все, что можно сказать о политической стороне английских действий. Что касается их военной стороны, то в "Таймсе" от 17 ноября сообщалось, что среди британских военных на Кипре "господствовало единодушное мнение, что если уж было решено наступать, то надо было действовать быстро. То, что им не дали по крайней мере завершить операции, вызвало как у военного руководства, так и среди его подчиненных, чувство полнейшего смущения и глубокого разочарования". Ведущий американский военный специалист и комментатор, Хансон Болдвин, разбирая впоследствии "Провалившееся вторжение", которое по его мнению было "призвано стать классическим примером в курсах военной истории в военных академиях", писал, что под неуверенным руководством из Лондона "создалась полная неразбериха в многочисленных политических, психологических военных целях; ее результатом было полное отсутствие ясных задач, во всяком случае таких задач, которые могли бы быть выполнены военной силой при тех ограничениях, которые были ей поставлены".
  Вскоре после начала военных действии стало ясно, что действительно что-то сдерживало и замедляло проведение английским и французским правительствами задуманных ими операций. Для Франции, по причинам, упомянутым выше, это не играло большой роли, что же касается Англии, то здесь стояли на карте ее политическая репутация, честь и надежды на процветание и нерушимость большой семьи народов. В эти трудные дни от канадского премьер-министра поступило предупреждение, что подобные действия могут привести к развалу британского Содружества наций. В ООН Англия являла собой плачевную картину страны, поставленной к позорному столбу рядом с Израилем и Францией. Против громадного большинства голосов, за Англию встали одни лишь Австралия и Новая Зеландия, да и те больше из чувства собачьей преданности, чем из соображений здравого смысла.
  Каковы были причины, сдерживавшие это вначале столь тщеславно обнародованное предприятие, пока оно окончательно не выдохлось? В Лондоне первые колебания были вероятно вызваны "решительным и энергичным протестом" со стороны президента Эйзенхауэра и резолюции ООН. Далее события развивались с потрясающим параллелизмом. Как только англо-французская авиация начала бомбить египетские цели, Советы вернули свои войска в Венгрию и начали там резню. На форуме "объединенных наций" представители "Запада" и "Востока" тыкали пальцами друг в друга: в то время, как англичане и французы сбрасывали бомбы на Порт Саид, их делегаты в ООН обвиняли Советы в бесчеловечном зверстве; когда советские танки давили безоружных венгров, советские делегаты обвиняли Англию и Францию в неприкрытой агрессии. Вся эта перебранка разыгрывалась перед мировой общественностью в стиле профессиональных брехунов на левантинских базарах. Общая картина вскоре приобрела характер кошмара. Сэр Антони Иден, в свое время шедший в гору молодой политик, подавший в отставку в 1938 г., должен был теперь принять отставку другого шедшего в гору молодого политика 1956 года, его статс-секретаря по иностранным делам Антони Наттинга, а также других его коллег, "самым энергичным образом протестовавших против британской интервенции в Египте". Спасая положение, Иден обратился к Черчиллю, не замедлившему провозгласить: "Перед лицом серьезнейшей провокации Израиль восстал против Египта... Не сомневаюсь в том, что наши действия в ближайшее время приведут к справедливому и победному концу. Мы намерены восстановить мир и порядок на Ближнем Востоке, и я уверен, что мы достигнем нашей цели. Решительные действия нашего правительства в конечном итоге несомненно пойдут на пользу миру во всем мире, Ближнему Востоку и нашим национальным интересам".
  Будущее покажет как следует оценить это вероятно одно из самых последних публичных заявлений сэра Уинстона. "Решительные действия" явно носили черты его характера, а его преемник на посту главы правительства был всю свою жизнь связан с ним, что трудно представить его действовавшим без согласия и одобрения Черчилля. Ветеран британской политики к этому времени опубликовал второй том своей "Истории англо-саксонских народов", о котором "Нью-Йорк Таймс" писал: "Автор горд тем, что его маленький остров, "маленькое царство в северном море", насчитывавшее в эпоху, с которой начинается этот том, всего лишь три миллиона жителей, смогло цивилизовать три континента и приобщить к культуре полмира". Опять-таки, лишь время сможет показать, было ли британское нападение на Египет продолжением этой цивилизаторской и культурной традиции, или же оно останется пятном на репутации Англии. А затем произошло самое потрясающее из всего, к чему привели действия британского правительства. В нотах на имя Идена и премьер-министра Франции советский премьер Булганин пригрозил атомно-ракетной атакой в случае, если они не "п
  рекратят агрессию и пролитие крови"; в эти дни в Будапеште кровь лилась ручьем, а поток беженцев через дружественную австрийскую границу подходил к ста тысячам; бывший подручный Бела Куна в 1919 г., Ференц Мюнних, стал здесь главным агентом Москвы, сменив Ракоши и Гере, и развязал новую волну террора. Более того, в письме на имя президента Эйзенхауэра Булганин предложил начать "в течение ближайших часов" совместное советско-американское нападение на Англию и Францию; в сообщении для печати Белый Дом объявил это предложение "немыслимым".
  Существуют ли вообще "немыслимые" вещи в наше время? Стачка Гитлера со Сталиным в 1939 году (предсказанная автором этих строк и другими) представлялась общественному мнению того времени "немыслимой", пока она не стала действительностью, начав вторую мировую войну. "Нью-Йорк Таймс" цитировал в эти дни "ведущего американского дипломата с долголетним опытом службы в арабском мире", который фактически одобрял советское предложение: "Наш отказ от русского предложения, как "немыслимого", и желание рассмотреть его в руках ООН расценивается здесь" (он находился в этот момент в Иордании) "как подтверждение того, что независимо от того, что бы мы ни заявляли, мы в конечном счете всегда будем на стороне Израиля". В тот момент, советско-американское атомное нападение на Англию было действительно немыслимым, но фактически обе страны, хотя и различными методами, действовали против Англии, оказывая массивное давление с двух сторон. Сэр Антони Иден пустился на утлой лодченке в плавание через тропические водопады; в Соединенных Штатах всегда существовал скрытый матере-убийственный комплекс по отношению к Европе вообще, и к Англии в частности, который трудно объяснить, но всегда необходимо принимать во внимание; легче всего он возрождается к жизни в результате обвинений в "колониализме". Что проку в том, что сами Соединенные Штаты представляют собой крупнейшую колониальную державу в мире (поскольку автор не видит разницы между заморской и сухопутной экспансией), владея путем завоевания или покупки бывшими колониальными территориями англичан, голландцев, французов и испанцев, и бывшими территориями Мексики и России (последние в Аляске и в Калифорнии). Сегодняшнее состояние этих присоединенных территорий отличается от колоний Англии, Голландии, Франции и Испании с их миллионами "колониальных народов" только тем, что за время существования Соединенных Штатов коренное население всех этих когда-то чужих областей было фактически уничтожено. Заморские владения США, завоеванные или купленные, невелики; особым случаем является зона Панамского канала, стоявшая под постоянным господством Америки, и если она что-либо и доказывает, то лишь преимущества подходящей вывески и близости собственных вооруженных сил. Каково бы ни было, однако, фактическое положение, этот чисто иррациональный фактор в т.н. "американском общественном мнении" всегда должен приниматься во внимание.
  Не забудем, однако, что само "общественное мнение" в наше время превратилось в фабричный товар, изготовляемый в любом желаемом виде. В данном конкретном случае гораздо важнее то, что выбор кандидатуры, ее выдвижение и фактически избрание президента Эйзенхауэра той же "интернационалистской" закулисной группой, которая протежировала и руководила в свое время президентами Вильсоном, Рузвельтом и Труманом, неизменно служили целям поддержки мировой революции, и что во все кризисные периоды это скрытое руководство занимало антибританскую позицию. Конечной целью "интернационалистов" является создание мирового сверх-правительства, и эта цель достигается совместным концентрическим воздействием разрушительных сил революционного коммунизма и революционного сионизма, а для успеха этой операции необходимо постоянное разделение обеих великих англо-саксонских наций по обе стороны Атлантического океана; только разыгрывание этих наций одной против другой может обеспечить создание всемирной сионистской империи, и эта политика скрыто довлела над ходом всей второй мировой войны. Эйзенхауэр впервые выдвинулся в составе американского военного триумвирата Рузвельта-Маршалла-Эйзенхауэра. Выше уже было показано, насколько антибританскими были все военные планы генерала Маршалла; фактически он был главным соперником и противником Черчилля, и именно его влиянию следует приписать то, что (как это официально зарегистрировано в изданной в 1956 г. английской истории военных действий) несмотря на всемирную славу и внешне громадный авторитет английского премьера, ему не удалось провести ни одного важного стратегического решения на протяжении всей войны, а ее конечный исход представляет собой явный результат политики группы Рузвельта-Маршалла-Эйзенхауэра. Опубликованные после войны ялтинские протоколы, несмотря на многочисленные умышленные пропуски, показывают кроме того, что главным желанием Рузвельта в Ялте было унизить Англию: "Президент сказал, что ему хотелось бы сообщить маршалу (Сталину) кое-что по секрету, чего ему не хотелось бы говорить в присутствии премьер-министра Черчилля... Англичане - странная публика, они хотят, чтобы и волки были сыты, и овцы целы... (Президент) предложил "интернационализировать" британскую колонию Гонконг и поставить Корею под международную опеку, из которой Англия должна была быть исключена. Сталин дал понять, что он не считал бы это хорошим решением, добавив, что "Черчилль нас за это убьет". Когда речь шла о послевоенном политическом устройстве, он (Рузвельт) часто занимал явно антибританскую позицию" ("Нью-Йорк Таймс", 17 марта 1955 г.). Что же касается Эйзенхауэра в качестве главнокомандующего союзных вооруженных сил в Европе, то именно его приказ о приостановке наступления западных союзников, как уже было показано выше, привел к фактической выдаче пол-Европы на поток и разграбление мировой революции.
  На фоне этих событий военного времени рассчитывать на поддержку Суэцкой авантюры Эйзенхауэром было со стороны британского правительства безумием: уроки самой недавней истории должны были дать это ясно понять. Эйзенхауэр был орудием выполнения политических планов Рузвельта-Маршалла во время войны, и 7 лет по ее окончании был сознательно выдвинут группой закулисных дирижеров в качестве оппонента сенатору Тафту в собственной же партии, как надежная подставная фигура для дальнейшего продолжения "интернационалистской" политики. Единственным, что было неожиданным и что трудно оправдать, было как далеко он зашел в стремлении унизить Англию, вынудив ее "безоговорочный" вывод войск из Суэцкой зоны на самых унизительных условиях, подвергнув британского посла в Вашингтоне фактическому бойкоту и продемонстрировав по отношению к своим бывшим союзникам злобу, не отличавшуюся от настроений Рузвельта в Ялте.
  Никаких моральных оснований это показное отвращение, ясно продемонстрированное укоризненной миной президента в телевидении, разумеется не имело. Ни с какой иной стороны, как из Белого Дома исходило "давление" на Англию сначала вывести свои войска из зоны Суэцкого канала (до его "национализации" Нассером), а затем присоединиться к Америке в провокационном оскорблении Египта (отказ от обещанных кредитов на постройку Ассуанской плотины), что явилось непосредственной причиной военного кризиса 1956 г. Мало того, все это делалось во время резни в Венгрии после лицемерного заявления, что "сердцем" он на стороне жертв советской интервенции; ничего кроме этого заявления не последовало, и американское правительство осталось в этой, гораздо более серьезной, чем весь Суэц истории совершенно пассивным. В этом Эйзенхауэр также был вполне последовательным: после своего избрания президентом в 1952 г. он немедленно же забыл о предвыборных обещаниях "ликвидировать Ялту", что в свою очередь было лишь продолжением его приказа остановить западное наступление в Европе в 1945 г. Конечным итогом всего этого была все та же поддержка мировой революции, и именно в ней заключался догмат американской государственной политики в обеих мировых войнах.
  Кое-какие уроки все же можно было извлечь из событий октября-ноября 1956 г. Они доказали, что при условии достаточной встряски даже в мировой говорильне, известной под именем "объединенных наций" в Нью-Йорке, может проявить себя нечто вроде "мирового общественного мнения". Возмущение и отвращение были единодушными и подавляющими в обоих случаях: и при нападении на Египет, и при советской резне в Венгрии. Однако, они же показали что поддержать такое моральное осуждение сколько-нибудь эффективными действиями "Объединенные Нации" совершенно неспособны. В наиболее серьезном случае, в Венгрии, ООН не в состоянии была сделать вообще ничего, поскольку Советы были хозяевами положения в стране, а Америка оставалась совершенно пассивной. В другом случае, в Египте, немедленный результат был достигнут исключительно благодаря совместным действиям этих обеих стран против Англии: одной - методами "почти вплоть до войны" (эмбарго на поставки нефти), и другой - с помощью прямой угрозой войны. Другими словами, вывод англичан из Суэца был осуществлен путем советско-американского сотрудничества, и до тех пор пока "интернационалисты" в состоянии контролировать американскую механику выдвижения и избрания президентов, это будет оставаться большой угрозой всему миру. В нашем столетии "пакт Эйзенхауэра-Булганина" отнюдь не более "немыслим", чем в свое время пакт Гитлера-Сталина. Во всяком случае, претензии одной из сторон "покончить с коммунизмом" в обоих случаях показали, чего они в действительности стоили.
  Просчетом английской политики явились также надежды на "сионистское давление" в Вашингтоне и поддержку им англо-израильской акции в Суэце, подобно тому, как в свое время это давление вынудило Англию убраться из Палестины, обеспечив создание Израиля в 1947-48 гг. Явно не были приняты в расчет эффект израильского нападения и еще более потрясающий эффект присоединения к этому нападению Англии и Франции: проклятия всего мира посыпались главным образом на голову Англии, позволив президенту Эйзенхауэру занять позицию благородного негодования. Британское правительство оказалось, таким образом, между двух огней: с одной стороны грозило советское нападение, с другой же - враждебность Белого Дома, чего в Лондоне явно не ожидали. "Жизненно важная линия снабжения" - Суэцкий канал - оказался блокированным, а вместе с ним и снабжение Англии нефтью. Ожидая ее поставок от Америки, она услышала, что не получит ничего, пока не выйдет из Египта, и все шишки вдруг посыпались на нее. Британских дипломатов встречали в Вашингтоне холодно, и всякий серьезный разговор, включая просьбы о поставках нефти, был оставлен до "выхода" Англии из Египта. Если президент США зашел в эти дни в своем публичном унижении Англии гораздо дальше, чем это было необходимо, то и в этом он лишь продолжал антибританскую традицию своего патрона Рузвельта. История американских правительственных махинаций в вопросах Египта и Суэца, осуществленных за время президентства Эйзенхауэра, лишала его всякого подобия прав на моральное осуждение. Это, однако, не меняет ничего в том, что британское унижение было вполне заслуженным. Нападение на Египет было непростительной катастрофой во всех своих главнейших пунктах: оно явно продемонстрировало сговор с Израилем, оно началось в момент советского поражения перед лицом венгерской революции, и оно же явило позорную картину нерешительности и бесплодности после своего начала. В состоянии политического банкротства и физического потрясения сэру Антони Идену не оставалось иного, как ехать "поправляться" на Ямайку в дни, когда безоговорочное Египта, причем одних только англичан и французов, а отнюдь не главного и агрессора - Израиля. "Объединенные Нации" срочно собрали с бору по сосенке "международные войска" и послали их околачиваться в зоне Суэца, сами не зная, что им там делать. Репутация президента Нассера в арабском мире возросла до невиданных высот, канал оставался блокированным, Египет заявил, что не намерен отдать ни пяди египетской территории, а Израиль поднял очередной гвалт по поводу "антисемитизма" в Египте. Подвыпивший Хрущев высмеял британского и французского послов на приеме в польском посольстве в Москве: "Вы говорите, что мы хотим войны, а теперь сами попали в положение, которое я могу только назвать идиотским... Вы дали нам "хороший урок в Египте". Кто мог ему возразить? Неделей позже "Нью-Йорк Таймс" подвел итоги. "Англия и Франция повели рискованную игру и, по-видимому, катастрофически проигрывают... Израиль пока что вырвался из кризиса в улучшенном положении" (25 ноября 1956 г.). Еще двумя неделями позже та же газета охарактеризовала Англию как скатившуюся отныне на положение "второстепенной державы". В том де номере газеты сообщалось о выступлении в израильском парламенте некоего г-на Михаила Хазани: "По мнению г-на Хазани, неудача Англии и Франции достигнуть своих целей в Суэцком канале пошла на пользу Израилю... Израиль в настоящее время менее изолирован, чем перед наступлением на Синай 29-го октября, которое оттолкнуло его друзей и разъярило всех его врагов во всем мире... Израиль пожинает плоды новой дружбы с Францией, поставившей оружие, с помощью которой он смог одолеть египтян... Еще несколько недель тому назад израэли дрожали при мысли, что они могут спровоцировать термоядерную войну. Однако, страх скоро прошел, поскольку все эти угрозы явно были лишь средствами психологической войны. ...По мнению некоторых членов Кнессета (израильский парламент), Израиль тоже мог бы воспользоваться этими методами... почему бы ему не использовать своего нынешнего положения, как угрозы международных осложнений, для побуждения великих держав оказать давление на Египет и другие арабские страны, чтобы они заключили (окончательный) мирный договор с Израилем?"
  Эти цитаты показывают читателям, как мало надежд на передышку может существовать у всего мира, пока не будет окончательно ликвидирована сионистская авантюра. Неизбежной судьбой всех, кто связал себя с ней, будет полное фиаско, ибо такое же фиаско будет и ее неизбежным концом, однако в каждой очередной катастрофе все шишки повалятся именно на пособников, а вовсе не на первоначальных инициаторов этого сумасшедшего предприятия. Оно нарушает сегодня все нормальные взаимоотношения между народами, натравляя друг на друга тех, у кого нет ни малейших причин для споров, провоцируя других на действия, которые не могу принести им ничего хорошего, и подстрекая третьих на угрозы мировой войной.
  В том, что касается Англии, Суэцкая авантюра вновь завлекла ее в трясину, из которой, как было показано выше, Эрнест Бевин попытался было ее вытащить в 1947-48 гг., причем расплата в данном случае была столь тяжелой, что, если сравнить весь процесс ввязывания в сионизм с подъемом приговоренного по 13 ступенькам к виселице, то Англия уже вступила на двенадцатую; последней было бы окончательное разрушение всего Британского Содружества, и предостережение об этом послышалось со стороны самой влиятельной инстанции за пределами самой Англии (Канада), о чем в прошлом ни разу еще не могло даже быть и речи. Англия оказалась на скамье подсудимых рядом с Израилем и Францией, и была осуждена как пойманный с поличным злодей. Угрозы посыпались со всех сторон, ни одна из поставленных целей не была достигнута, ее войскам не только были поставлены весьма неприятные задачи, но им даже не было позволено их выполнить, и конечным результатом был один сплошной позор. На страну обрушились, в качестве дальнейших последствий, повышение налогов, лишения и трудности, что было очередной данью Сиону.
  Одно во всем этом не подлежит сомнению: ничего этого не могло бы случиться, не будь создано в 1948 году еврейское государство. Если бы разразилась мировая война, ее инициатором был бы Израиль; если она еще раз разразится - а к моменту окончания данной книги к этому имеются все возможности - и ее виновником и инициатором будет Израиль. Говоря от собственного имени, автор этих строк, как англичанин, смог бы примириться с Суэцкой авантюрой, если бы его убедили в том, что она могла бы служить каким-либо британским интересам; в этом случае он в состоянии был бы поверить, что британскому правительству было известно что-то, неизвестное автору, что могло бы как-то оправдать то, что по всей внешней видимости представлялось непростительным и заведомо обреченным на провал. Автор не в состоянии, однако, убедить себя в этом. Все это представляется ему лишь очередным ложным шагом в той трагедии ошибок, которая началась в 1903 году, когда Англия впервые связала свои судьбы с сионизмом. Автор попытался проследить развитие этой трагедии с самого начала в этой книге. Ему кажется, что ничего иного не было сказано и с мест членов правительства в Палате общин по окончании катастрофы. Пока сэр Антони Иден восстанавливал свое здоровье на Ямайке, задача оправдания происшедшего выпала на долю его коллег, и один из них, Антони Хэд, по должности министр обороны, обосновал свою апологию совершенного вовсе не какими-либо британскими интересами, а тем, что его правительство отвратило угрозу "искалеченного Израиля, разбомбленного Тель-Авива и объединенного арабского мира": автор вновь цитирует "Нью-Йорк Таймс", не имея на руках оригинального текста выступления министра; однако, ему кажется, что политики должны отвечать и за то, что о них пишется.
  Естественным заключением из сказанного Хэдом должно быть, что поставленными его правительством целями были искалеченный Египет, разбомбленный Порт Саид и разъединенный арабский мир, из которых достигнута была лишь вторая, в то время как достигнуть первой и третьей не удалось. Спрашивается, каким британским интересам могли бы служить искалеченный Египет и разъединенный арабский мир? Какой англичанин согласился бы поддержать подобные действия, будь они представлены ему в такой форме до их совершения? И когда открытое стремление их правительства всеми средствами поддержать "осуществление сионистских стремлений" было объявлено английским избирателям перед тем, как их просили подать свой голос в порядке осуществления "демократии"? В некоторых болезнях современная медицина способна обнаружить первоначальный источник заразы, очаг болезни. Первоначальным источником всех пертурбаций, завершившихся действиями 29 и 30 октября 1956 г., безусловно был сионизм, без которого они не смогли бы совершиться в такой форме. В качестве логического следствия всех его шагов с тех пор, как он оформился как политическая сила в местечковых гетто в России столетие тому назад, он привел весь мир на порог всеобщей войны, и на этом пороге никто не знал, какой вчерашний друг станет завтрашним врагом. Обман народов достиг здесь своей полной меры.
  Может ли со временем из этого получиться что-либо хорошее? Несомненно может и должно: одних только современников все эти совершенно излишние тревоги и осложнения, в которых мы живем, продолжают непрестанно раздражать. Нам кажется, что появляются первые признаки поворота к лучшему. Народы, скованные цепями революционного коммунизма, начинают их сбрасывать; народы восточной Европы могут сбросить их собственными усилиями, а остаток скованного Запада сможет последовать их примеру. Автору кажется, что и евреи во всем мире начинают убеждаться в заблуждении революционного сионизма, близнеца другого разрушительного движения, и смогут к концу этого столетия наконец пойти одним путем со всем остальным человечеством. Какой иной вывод можно сделать из сообщения (если только оно соответствует истине) "Нью-Йорк Таймса" от 30 декабря 1956 г., что "менее 900 из общего числа евреев, бежавших из Венгрии, ...решили поселиться в Израиле", в то время как "громадное большинство" из них предпочло поселиться в США или в Канаде. С другой стороны, однако, трудно не видеть опасности перенаселения этих стран массой восточных евреев, насаждение которых за последнее столетие и привело к существующему положению в мировой политике; в предыдущей главе мы цитировали еврейские источники по вопросу об исконной враждебности восточных евреев по отношению к Америке и ее образу жизни. О событиях октября-ноября 1956 г. можно лишь сказать, что они сами явились достойной заключительной главой к настоящей книге, а в качестве сноски к Суэцкой истории можно цитировать обращение Эйзенхауэра к Конгрессу США за постоянным разрешением применять американские войска против "открытой военной агрессии со стороны любого государства, находящегося под контролем интернационального коммунизма". Похоже, что президент собирается повторять то, за что он же клеймил позором правительство Антони Идена, которое также якобы действовало против угрозы со стороны Египта, "контролируемого" Советами и снабженного их вооружением. Что же касается "открытой" агрессии, то и американская военная история знает ее примеры: "открытой агрессией" было, например, потопление американского линкора "Мэйн" в Гаванском порту в 1898 году, приписанное Испании, после чего против последней была начата война, закончившаяся отобранием в пользу Америки последних испанских колоний. Как до, так и после нападения на Египет международная печать на все лады обличала одно арабское государство за другим, как "контролируемых" интернациональным коммунизмом; обращение Эйзенхауэра к конгрессу США показывает перспективы того, как разрекламированное уничтожение коммунизма легко может обернуться нападением отнюдь не на коммунизм, а на арабов. Сам термин "под контролем коммунизма" не поддается никакому точному определению и открывает любые возможности для полного извращения положения путем пропаганды. За примерами ходить недалеко: 2 декабря 1956 г. в "Нью-Йорк Таймс" были опубликованы фото "русских танков, захваченных Израилем" во время нападения последнего на Египет; письма осведомленных читателей заставили газету признать, что сфотографированные танки были не советскими, а американскими. Были ли они действительно захвачены у египтян, не поддается проверке; кто угодно может сфотографировать любой танк и снабдить снимок любым заголовком. Израильская армия первоначально была оснащена исключительно советским вооружением, однако мы не слышали о том, что на этом основании Израиль следует считать находящимся "под контролем интернационального коммунизма". Как бы то ни было, сообщения об обращении Эйзенхауэра в Конгресс США привели к немедленному подъему курсов израильских акций на нью-йоркской бирже и к хвалебным проповедям в нью-йоркских синагогах. Причину ликования легко усмотреть в том, что Эйзенхауэр собрался посылать американские войска на Ближний Восток только по просьбе "одного или нескольких государств", подвергшихся нападению со стороны, "контролируемой коммунизмом". Поскольку Египет во всем мире был представлен как агрессор в Суэцкой авантюре в октябре 1956 г., совершенно очевидно, что и это условие применения американских сил может быть истолковано как угодно по усмотрению заинтересованной стороны. Если бы слова президента можно было считать честными и принимать всерьез, то вполне естественно было бы ожидать, что по египетской просьбе американские солдаты оказали бы сопротивление израильскому вторжению в октябре 1956 г., однако - мягко выражаясь - представить себе подобное положение довольно трудно, как и невозможно представить себе американское военное вмешательство на Ближнем Востоке по просьбе какого-либо иного государства кроме Израиля; времена разумеется меняются и в нашу эпоху все становится возможным. Пока что, однако, ближневосточные события в 1956 году не только сами явились заключительной главой к настоящей книге, но и лишний раз подтверждают все в ней написанное.
  
  Примечания:
  1) Русский читатель не удивится, увидев среди перечисленных наций также и "украинцев", якобы чем то отличных от "самих русских". Даже Дугласу Риду о русской истории известно не более того, что в течение последних 70 лет вбивается в головы "Запада" о "русском империализме", одной из первых жертв которого стала несуществовавшая в истории "Украина".
  Менее известно, но вполне согласно с историческим анализом Рида, что всякого рода сепаратизмы в России, не существовавшие до революции, с первых же дней революционных потрясений организовывались и поддерживались сионистами. В этом ничего не меняет неоспоримый факт, что свою роль в этом не преминули сыграть внешние противники России в первой мировой войне, привезшие галицийских "самостийников" в своем обозе в 1918 г. Они сыграли роль орудия в чужих руках, как и при засылке в Россию еврейских революционеров во главе с Лениным. Посаженный австро-германцами "гетман" Скоропадский - русский генерал, женатый на дочери русского министра (Дурново) и не говоривший ни слова на "мове" - не скрывал, что принял этот пост лишь до восстановления в стране законного порядка.
  В противовес этому, масон Симон Петлюра, неожиданно выплывший на поверхность из полной неизвестности, был ярым врагом России. Сыграв лишь незаметную роль на краю основной борьбы межу "красными" и "белыми" и опираясь лишь на несколько тысяч галицийских "сичевиков", Петлюра с самого начала был окружен евреями, составлявшими основной элемент его "правительства" и бывшими его единственной поддержкой. Петлюра объявил "полную автономию" евреев на Украине, назначил еврейскими "министрами" Зильберфарба, Красного и Гольденмана, своим "дипломатом" на Западе известного по процессу Бейлиса провокатора Марголина, и уже в эмиграции отправил "делегацию" на сионистский конгресс в Карлсбаде в 1921 г. с предложением организовать специальную еврейскую жандармерию для защиты еврейства, если ему помогут захватить власть на "Украине". Во всем этом, разумеется, ничего не меняет его убийство евреем Шварцбартом в Париже в 1926 г., якобы за "антисемитизм" и "еврейские погромы", поскольку убийца был советским агентом.
  В настоящее время чрезвычайно активные американские и канадские галичане, не имеющие ничего общего с Украиной, существуют исключительно благодаря поддержке сионистов, содержа книгоиздательства, газеты, журналы, "университеты" и "академии" и играя важную роль в антирусской пропаганде сионистов, сводящейся к отождествлению "русского империализма" с большевизмом и подготовке раздела России. Целью сионистов, уничтоживших христианскую Россию, является не допустить ее восстановления после падения (или революции) большевизма, развязав в этом случае "войну всех против всех" под знаком "самоопределения народов".
  
  2) Ко времени написания настоящей книги Дугласу Риду еще не могли быть известны многие засекреченные данные об американской программе производства атомного оружия, однако его прогноз о соблюдении в ней "интересов еврейства" и обеспечении этим оружием в первую очередь Израиля представляется в свете данных, ставших известными с тех пор, безошибочным.
  Созданный во время второй мировой войны т.н. "проект Манхеттен", работавший над созданием атомной бомбы, находился целиком в еврейских руках. Руководящую роль в теоретических изысканиях сыграл эмигрировавший из Германии Альберт Эйнштейн. Директором атомной лаборатории в Лос Аламосе, в штате Нью Мексико, где начиная с 1942 г. велась практическая разработка проекта, был с 1943 по 1945 г. нью-йоркский еврей Роберт Оппенхеймер (род. 1904). Первая атомная бомба была взорвана под его руководством в том же районе Аламогордо в июле 1945 г., следующие были сброшены в августе 1945 г. над Хиросимой и Нагасаки (они предназначались для Берлина, но капитуляция Германии "помешала" этому). За эти заслуги Оппенхеймер получил в 1963 г. из рук президента Джонсона специально учрежденный атомный "приз Ферми" с золотой медалью и дотацией в 25.000 долларов.
  "Проект Манхеттен" был по декрету президента Тумана реорганизован в 1946 г. в Комиссию Атомной Энергии (АЕС), руководителем которой стал Бернард Барух, одновременно представлявший США в такой же комиссии ООН.
  Заместителем директора атомной лаборатории в Лос Аламосе был с 1949 по 1952 г. родившийся в Будапеште (1908) венгерский еврей Эдвард Теллер, учившийся в 1926-30 гг. в университетах в Карлсруэ, Мюнхене и Лейпциге. Выехав из Германии в 1934 г., он учился на американскую стипендию в университете в Копенгагене у знаменитого датского атомного физика Нильса Бора, иммигрировав в США в 1935 г. В "проекте Манхеттен" Теллер принимал руководящее участие с 1942 г., с 1950 г. он был директором программы водородной бомбы, "отцом" которого он считался с тех пор. Одним из руководителей АЕС под Барухом был с 1946 по 1950 г. родившийся в 1899 г. Давид Лилиенталь, не имевший никакого отношения к физике и работавший в области коммунального хозяйства в Чикаго и штате Висконсин (1926-31); в 1933 г. на него "обратил внимание" президент Рузвельт, назначивший 34-летнего юриста директором национализированной долины Тенесси (Tenessee Valey Authority, TVA). По протекции Баруха Лилиенталь, став членом АЕС, одновременно состоял в Ведомстве консультантов по международному контролю атомной энергии при Госдепартаменте США. После отставки Баруха он был назначен его преемником в качестве председателя АЕС, которая к тому времени превратилась в гигантский научно-промышленный комплекс с государственными вложениями порядка десятков миллиардов долларов.
  Другим руководящим членом АЕС был "адмирал" Льюис Штраус (род. 1896), ставший ее председателем в 1953 г. Штраус - внук еврейских иммигрантов из Баварии и сын мелкого сапожного фабриканта. Не получив не малейшего образования, он торговал до 20-летнего возраста отцовским товаром, пока не был "открыт" тем же Барухом, который в 1917 г. навязал его руководителю Продовольственного ведомства и будущему президенту США Герберту Гуверу в качестве личного секретаря. Гувер, по-видимому не найдя более подходящих сотрудников, поручил 22-летнему невежде в 1918 г. разработку плана послевоенной помощи Бельгии. В марте 1919 г. Барух взял Штрауса с собой в Париж, сделав его одним из 4-х членов союзной репарационной комиссии (сам Барух был "советником" при Версальской мирной конференции). Яков Шифф, глава еврейского банка Кун, Леб и Ко. в Нью-Йорке, игравший закулисную роль среди еврейских "советников" в Версале, взял протеже Баруха сотрудником в свою фирму, где Штраус, в качестве ее партнера (1929-47), через 10 лет "заработал свой первый миллион долларов". Штраус был "финансовым советником" семьи Рокфеллеров, будучи одновременно директором радиовещательных компаний RCA и NBC (президент обеих - Давид Сарнов, род. 1891 в Узлянах под Минском, женат на Фелиции Шифф-Варбург). Во время второй мировой войны Штраус нажился на поставках американскому военному флоту и был произведен Рузвельтом в 1945 г. в адмиралы (Сарнов им же был произведен в генералы). Президент Труман ввел его по рекомендации Баруха в руководство АЕС, при Эйзенхауэре он был "специальным советником" президента по вопросам атомной энергии, в 1953 г. его назначили председателем АЕС. В американской общественности стало известно, что вопреки протестам других директоров Комиссии Штраус настоял на развитии и производстве водородной бомбы, создателем которой был упомянутый выше Эдвард Теллер.
  Таким образом, "отцами" атомной бомбы были Альберт Эйнштейн и Роберт Оппенхеймер, а "отцом" водородной бомбы - Эдвард Теллер, в то время как общее руководство развитием и производством атомного оружия было в руках последовательно Бернарда Баруха, Давида Лилиенталя и "адмирала" Люиса Штрауса. Дальнейшее развитие программы производства смертоносного оружия мирового масштаба в последние десятилетия держится в секрете, однако не существует сомнений в том, что оно продолжает оставаться в тех же руках. В частности, "отцом" последнего достижения в этой области - нейтронной бомбы, действующей только против живой силы и не разрушающей строений и оборудования, а также не заражающей местность - является американский физик из следующего еврейского поколения Самуил Т. Коган (Samuel T.Gohen), который в интервью с голландским телевидением в 1981 г. высказал убеждение, что атомная война "само собой разумеется" разыграется на территории Европы.
  Руководителем программы атомных исследований в США в настоящее время (1985) является некий генерал-лейтенант Яков Абрамсон (James Abrahamson), ведающий также подготовкой лазерно-сателлитной защиты в мировом пространстве; дальнейших подробностей о нем пока неизвестно. В европейской и американской печати неоднократно сообщалось, что Израиль обладает в настоящее время по меньшей мере 200 атомных и водородных ракетных бомб. Опровержений этих сообщений сделано не было.
  
   3) В годы написания настоящей книги "Голос Америки" содержал в Мюнхене "русскую редакцию", поставлявшую материалы для его русских передач. Из многих сотен тысяч русских эмигрантов и послевоенных русских беженцев в США, в их числе многочисленных представителей культурнейшего слоя России, для возглавления и руководства этой редакцией в Америке не нашлось никого, кроме двух русских евреев: "Чарльза Львовича" Маламуда и "Нельсона Карловича" Чипчина, не обладавших ни малейшей квалификацией для занятия этих должностей, помимо посредственного знания русского языка.
  В те годы, если в комнатушках русских беженцев и висели какие-нибудь портреты, то либо государя-императора и вождей Белого движения, либо же генерала А.А.Власова; в кабинете Маламуда висел "портрет" (старинная русская гравюра) Пугачева, - также одна из тех символических "мелочей", старательно соблюдающихся сионистами, о чем пишет Дуглас Рид
  
  4) Позиция Черчилля в еврейском вопрос со времени его возвращения в правительство в 1940 г. и до последних дней его жизни (умер в 1965 г. в возрасте 91 года) резко расходится с его взглядами в том же вопросе во время русской революции и в последующие годы, когда он видел в сионистах воплощение дьявольского начала и писал о "шайке... подонков больших городов Европы и Америки... держащей в своих руках русский народ" (см. главу 32 "Мировая революция шагает дальше").
  Известный английский историк наших дней, Давид Ирвинг, получивший всемирную известность своими трудами о второй мировой войне ("Разрушение Дрездена", "Смерть генерала Сикорского", "Война Гитлера", "Путь к войне" и др., см. библиографию) собирал в течение 9 лет материалы для биографии Черчилля, пользуясь британскими, американскими, германскими, чешскими, польскими и советскими архивами. Рукопись была приобретена ведущими английскими, американскими и западногерманскими книгоиздательствами еще до ее окончания. По получении ее все издательства от печатания книги отказались, а американское изд-во Doubleday потребовало возврата 100.000 долл., выплаченных в качестве аванса. Главный редактор ведущего английского изд-ва Macmillan & Co. был до последнего момента самого высокого мнения о полученной рукописи, но, вынужден был сообщить автору, что на заседании правления было принято решение книгу не печатать; председатель правления лорд Стоктон (б. английский премьер-министр Гарольд Макмиллан) заявил, что "книга будет напечатана только через мой труп".
  Предложения автора дать рукопись на отзыв профессорам-историкам Оксфорда и Кембриджа были оставлены без внимания.
  На вопрос корреспондента одной ирландской газеты о закулисных причинах отказа Давид Ирвинг ответил, что в частности еврейская "Анти-Диффамационная Лига" (АДЛ) в США разослала издательствам и газетам "циркуляр" на 30 страницах с личными нападками и клеветой против него (см. главу 40 "Захват Америки"). Ирвингу удалось получить один экземпляр и он уведомил главу АДЛ, что в случае появления этого документа в Англии (где законы о клевете гораздо строже, чем в США) он подаст на эту организацию в суд.
  Если книга Давида Ирвинга все же появится в печати (на что можно надеяться), читатель познакомится с портретом знаменитого политика, сильно отличающимся от обычных славословий по адресу этой личности, о которой Дуглас Рид пишет, что в первую очередь к ней самой относится характеристика Черчиллем советской системы, как "загадки внутри секрета, окутанного тайной": обнаруженные историком материалы свидетельствуют о том, что Черчилль был прежде всего "спившимся трусом и лицемером", по крайней мере в последние 30 лет своей жизни. В области политики главная заслуга Черчилля перед сионизмом заключалась, как это явствует из труда Ирвинга, в том что он продал интересы Англии клике финансовых воротил, до сего дня руководивших политикой США, а с ней и всего мира. Речь, однако, идет далеко не об одной только Англии с ее бывшей колониальной империей, поскольку "деколонизация" во всем мире менее всего пошла на пользу "освобожденных", отданных во власть анархии и варварства, то главной ее целью следует считать ликвидацию колонизаторской миссии Европы, приобщившей к христианской культуре целые континенты. Это "достижение" представляется, в свою очередь, частью плана разрушения христианского порядка и общества, над чем работают, как это показывает Дуглас Рид, уже многие поколения "сионских мудрецов", а Уинстон Черчилль выступает, в свете настоящей книги и новейших изысканий, как их орудие.
  
  5) Евреи были изгнаны из Англии в 1290 г. королем Эдуардом I после многочисленных разоблачений убийств христианских детей евреями с ритуальной целью, зарегистрированных в 1144 г. в Норвиче, в 1160 г. в Глостере, в 1181 г. в Бэри Сент-Эдмунде, в 1192 и 1232 гг. в Винчестере, в 1235 г. снова в Норвиче, в 1244 г. в Лондоне, в 1255 г. в Линкольне, в 1257 и 1276 гг. снова в Лондоне, в 1279 г. в Нортхемптоне и в 1290 г. в Оксфорде. В добросовестности произведенных в каждом случае расследований нет оснований сомневаться, в 1144 г. следствием руководил епископ Норвичский, в 1255 г. - сам король Генрих III; в этих обоих случаях жертвы - 12-летний и 8-летний мальчики - были причислены церковью к лику святых, что, как известно, также делается после тщательнейшего расследования.
  По официальным данным, из Англии были изгнаны все 16.000 проживавших в ней в то время евреев; Дуглас Рид считает, однако, что изгнание состоялось лишь "на бумаге" и что евреи фактически страны не покинули. Вполне вероятно, что значительной их части, при отсутствии полицейского надзора и регистрации, а также с помощью взяток местным властям, действительно удалось изгнания избежать.
  Изгнания евреев в большинстве стран континентальной Европы также имели причиной ритуальные убийства, существование которых евреи начисто отрицают. Трудно, однако, считать "случайностью", что сотни зарегистрированных убийств производились аналогичным образом, всегда над одинаковыми жертвами (за немногими исключениями, дети мужского пола от младенцев до 12-13 летнего возраста) и повсюду обнаруживали одни и те же признаки мучений ребенка в подражание мукам Иисуса Христа (распятие) и полного обескровливания жертв, причем собранная в сосуды кровь детей, согласно бесчисленным признаниям обвиняемых во всех концах Европы, рассылалась еврейским общинам для употребления при изготовлении "мацы".
  Изгнание евреев из Франции впервые состоялось в 1080 т. после ритуального убийства сына парижского торговца, и повторялось в 1396 и 1591 гг. Убитый в 1179 г. в Понтуазе мальчик Ришар был причислен церковью к лику святых.
  Изгнание евреев из Испании в 1492 г. было декретировано через 2 года после неопровержимо установленного ритуального убийства мальчика Христофора в Толедо, также причисленного к лику святых, как и убитый в Сарагоссе в 1250 г. св. Доминик.
  Из более 200 зарегистрированных самыми серьезными источниками ритуальных убийств в истории всей Европы, к лику святых были причислены св. Рудольф в Берне (Швейцария, убит в 1287 г.), св. Андрей в Ринне под Инсбруком (Австрия, 1462), св. Вернер в Обервезеле на Рейне (1268) и св.св.Симон (Триент, 1475) и Лоренцино (Падуя, 1485) в Италии.
  Обычные доводы еврейских авторов, что признания добывались под пыткой не выдерживают критики: ни светские, ни церковные суды (инквизиция) христианской Европы "вымучиванием" признаний из невиновных не занимались. Еврейский историк Сесиль Рот (Оксфорд) признает в своей "Истории марранов", что инквизиция применяла пытку лишь с целью добиться сознания уже изобличенного преступника, поскольку по закону той эпохи без этого осуждение не могло состояться (см. Cecil Roth, "A History of the Marranos", Philadelphia, The Jewish Publication Society, 1932, p.116). Попытки еврейских источников изобразить осуждения за ритуальные убийства, как практику "варварского средневековья" также не выдерживают критики: в 19-ом столетии, когда о пытках не могло быть речи, зарегистрировано наибольшее число преступлений этого рода в одном столетии: 34 случая по одним источникам, 39 - по другим. Это стало возможным, благодаря установлению полицейского контроля и регистрации населения, а также усовершенствованию криминалистики, в то время как в средние века обнаруженные случаи этого преступления, несомненно, составляли лишь малую часть их действительного числа. Вспомним, что половой психопат и садист, барон Жиль де Рэ (кстати, один из самых блестящих сподвижников Жанны д"Арк, маршал Франции в 25 лет), мог безнаказанно творить свои преступления в течение 8 лет (1432-40), пока не был повешен и затем сожжен на костре 26 октября 1440 г. в Нанте; в подвалах только одного из его замков были обнаружены около 140 трупов детей и молодых людей обоего пола в возрасте от 7 до 20 лет, но историки считают число его жертв близким к 400. Этот случай не имел, разумеется, никакого отношения к еврейству и был расценен церковным судом, как сатанизм. Никаких пыток по отношению к Жилю де Рэ применено не было и его полное сознание состоялось под давлением улик, как это имело место также и во многих случаях ритуального убийства.
  Аргументация еврейских источников, в том числе еврейских энциклопедий на всех языках, против "клеветы о ритуальных убийствах" поражает своей примитивностью и беззастенчивым искажением фактов в конкретных случаях: трудно видеть в этом иное, чем обычное отрицание совершенного любым преступником, ни одним судом не считающееся достаточным доказательством невиновности.
  В России выяснение вопроса о ритуальных убийствах впервые было поручено министром вн. дел графом Л.А. Перовским в 1844 г. чиновнику особых поручений, знаменитому лингвисту и составителю "Толкового словаря великорусского языка" Влад. Ив. Далю, составившему после многолетних изысканий "Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их", напечатанное в немногих экземплярах для служебного пользования, явно чтобы не возбуждать народа против евреев. Даль приводит более 30 авторов на нескольких языках, занимавшихся расследованием этого вопроса в разные эпохи европейской истории, цитирует трактат Талмуда "Санхедрин", в котором значится, что "дети христиан суть незаконнорожденные, а писание повелевает (!) мучить и убивать незаконнорожденных", и другие тексты Талмуда, говорящие о христианах как о скотах, достойных смерти. После описания 79 случаев ритуальных убийств в Польше, Даль разбирает ритуальные убийства в г. Велиже, Витебской губ., и в районе этого города в 1805, 1817 (2 случая), 1819 и 1821 гг., в Виленской губ. ( 1827) и в Варшаве (также в 1827 г.), в Минской губ. (1833), в Волынской губ. в том же 1833 г. и в особенности хорошо известное Велижское дело 1823 г.
  Расследование В.И.Даля (на 127 стр.) впоследствии исчезло из тех немногих библиотек, где имелся его экземпляр, но было переиздано в 1913 г. в связи с нашумевшим делом Бейлиса в Киеве. На этом последнем процессе неоднократно цитировалось Саратовское дело о ритуальном убийстве 2-х мальчиков 10 и 11 лет в 1852 и 1853 гг., закончившееся осуждением 4-х изобличенных евреев к высшей мере наказания за уголовные преступления в дореволюционной России, 20 годам каторжных работ. В деле Бейлиса факт ритуального убийства был установлен с полной достоверностью, но суду видимо было предложено воздерживаться от употребления этого термина, чтобы не возбуждать народ против евреев; обвиняемый Мендель Бейлис был оправдан судом присяжных по недостатку улик после того, как в ходе двухгодичного следствия (1911-13) были подкуплены несколько следователей и отравлены трое детей, видевших как Бейлис тащил 12-летнего Андрея Ющинского на кирпичный завод еврея Зайцева, где произошло убийство.
  Православной церковью признано канонизирование двух жертв ритуальных убийств, св. св. младенца Гавриила (Белосток, 1690), произведенное католической (униатской) церковью в Польше до ее раздела, и преп. Евстратия (Киев, 1096).
  Таким образом, первое изгнание евреев из Англии (полное или частичное) состоялось в 1290 г. по обвинению в коллективно совершаемом преступлении, хорошо известном во всей христианской Европе, начиная от первого упоминания о распятии евреями христианского мальчика в Антиохии в 418 г. и кончая делом Бейлиса в Киеве в 1911 г. Даль упоминает, что вторичное изгнание евреев из Англии имело место в 1510 г., что сходится с версией Д.Рида, что либо часть евреев избежала изгнания в 1290 г., либо же они смогли, несмотря на запрет, прибыть в Англию в последующие столетия. Празднование Англо-Еврейской Общиной "300-летия поселения евреев на британских островах" относится, разумеется, к официальному разрешению возвращения их в Англию, данному Кромвелем. Описывая связи Кромвеля с голландскими евреями (раввин Манассе в Амстердаме), автор не отметил, однако, общеизвестный факт финансирования ими английской "революции" 17-го века. Вплоть до прошлого века большинство английских евреев были испанского происхождения, прибывшие в страну через Голландию.
  ЭПИЛОГ
  Если содержание этой книги производит несколько мрачное впечатление, то - это отражение тех событий, которые она описывает, а не личной точки зрения автора. Последний охотно признает, что он писал не как заинтересованный наблюдатель, а как современник, участник и свидетель описанных событий, как журналист, которому не позволено было следовать своему призванию, заключавшемуся по его мнению в служении правде без страха или пристрастия, а не в служении каким-либо особым интересам. Автору случилось наблюдать большее число событий, а также манипуляций национальными интересами, чем это выпадает на долю большинства современников, и он "мог убедиться на основании собственного опыта, что дело идет не о случайностях, а об определенном плане. Все написанное им представляет собой, поэтому, протест, но не против естественного течения жизни, а против подавления правды о ней. Настоящий труд - рассказ современника о том, как делается история. После него придут историки, которые попытаются на основании раскопанных фрагментов составить историю событий во всех ее деталях; с таким же успехом можно пытаться определить чувства, владевшие человеком при жизни, на основании его откопанного скелета. Однако, им возможно удастся проникнуть в детали, скрытые в настоящее время от автора и прежде всего они непременно найдут, что все происшедшее было совершенно необходимо для достижения того положения вещей, в котором находятся они сами - а в случае историков это обычно очень удобное положение. Где то между упомянутыми методами изложения событий расположена полная и истинная правда; роль автора ограничивается живым протестом живого участника.
  Несомненно, что все происшедшее существенно необходимо для достижения скрытой от нас конечной цели, в характере которой у автора не существует сомнений; однако, многое из происшедшего было в момент своего совершения абсолютно ненужным и излишним, и именно в этом и заключается тема авторского протеста. Автор считает, что неизбежный по его мнению хороший конец мог бы быть достигнут гораздо скорее без этих досадных и ненужных событий; однако, ему также ясно, что все это лежит за пределами понимания простых смертных и что, согласно Божьему произволению, повторяющиеся испытания могут быть нужными для конечного самоосвобождения человеческой души. Согласно тому же произволению, верующий должен восставать против них, как только они случаются.
  Как бы то ни было, автор предоставляет анализ событий будущим летописцам, чьи чувства и сердце не будут ими затронуты; они будут пользоваться микроскопом там, где автор играл свою роль на жизненной сцене, он - затронут всем этим. Как писал в свое время лорд Маколей (Macaulay, 1800-1859, английский эссеист, поэт, государственный деятель и блестящий историк): "В истории выживает, по-видимому, лишь та ее интерпретация, которая служит требуемой доктрине, все же неудобные или противоречащие ей факты забываются или игнорируются". Это может послужить оправданием появления настоящего труда живущего историка, современника описываемых им событий: он не упустил ничего из того, что стало ему известным, представив все известное ему столь правдиво, насколько он к этому был способен. Он написал картину нашего столетия такой, какой она представлялась непосредственному участнику событий, будучи скрытой от широких масс, которым она подавалась лишь в той "интерпретации", какую политики считали необходимой. По мнению автора, мы являемся свидетелями того, как порожденное в глубокой древности варварское суеверие, вскормленное в продолжение долгих веков полусекретной кастой невежественных жрецов, вернулось в наши дни, сев нам на шею в виде политического движения, поддержанного громадными деньгами и большой властью во всех больших столицах мира. Для достижения своей фантастической цели мирового господства оно пользуется двумя методами - революцией снизу и развращением правительств сверху - и оно добилось больших успехов на этом пути, применяя оба орудия для натравливания классов и народов друг на друга.
  Автор не берется решать, что есть зло; он может его лишь чувствовать, и возможно, что он ошибается. Во всяком случае, его собственные ощущения в согласии с воспринятыми им правилами жизни убеждали его во время работы над данной книгой, что он живет рядом со злом. Силы, пересаженные в 20-е столетие словно из пещеры доисторического динозавра, не основаны ни на чем, кроме самого невежественного суеверия. У автора не проходило чувство постоянного контакта с людьми типа Иезекииля, жившими в варварские времена и мыслившими по-варварски. Ему случилось непосредственно испытать чувство встречи с подобным же феноменом в наши дни, хотя и на территории, лишь недавно спасенной от варварства, когда он прочел книгу сэра Артура Гримбля "На островах" (см. библиографию). В ней автор описывает встреченное им в начале 20-го столетия, в качестве британского колониального чиновника, на отдаленной группе тихоокеанских островов Гильберта, где население жило в атмосфере первобытных суеверий до 1892 года, когда там был установлен британский протекторат. Существует любопытное сходство между проклятиями, перечисленными во Второзаконии, являющемся законом сионистского шовинизма наших дней, и словами проклятия над очагом врага, применявшимися на этих островах до прихода туда англичан. Сидя на корточках перед очагом на рассвете, голый заклинатель колол его палкой, бормоча: "Дух безумия, дух испражнений, дух людоедства, дух гниения! Я колю очаг его пищи, очаг этого человека (имя рек). Порази его с запада, порази его с востока, порази его, как я колю его, порази его смертью! Задуши его, обезумь его, опозорь его гниением! Пусть вздуется его печень, она вздувается, она перевертывается и рвется на куски. Пусть вздуются его кишки, они вздуваются, они рвутся в клочья и поражаются. Он чернеет от безумия, он мертв, он - кончен, он мертв, мертв, мертв, он уже гниет!" Сравнение этого бреда с многочисленными местами во Второзаконии и в книге Иезекииля особо поучительно в наше время, когда Тора и Талмуд прилагаются буквально для совершения дел, подобных Дейр-Ясину; не мешает также вспомнить указание "Еврейской Энциклопедии", что Талмуд учит верить в дословную действенность проклятий. Эти места невольно приходят на ум, когда слышишь политиков, цитирующих "Ветхий Завет", и каждый раз приходится спрашивать, читали ли они его когда-либо и понимают ли они связь между этими древними суевериями и современными событиями, творящимися с их помощью. Здесь мы явно имеем дело с силой, спущенной на наш мир 20-го века людьми, находящимися во власти этих варварских суеверий; о чем же может говорить запоздалое признание Хаима Вейцмана, в ужасе отшатнувшегося при виде натворенного им: "...возрождение древнего зла под новой, еще более ужасной личиной".
  Одно лишь невежественное суеверие может по мнению автора объяснить тот страх, под воздействием которого еврейские массы поддаются сионистскому шовинизму. Столетие эмансипации почти освободило их от него, и еще через каких-нибудь полвека они слились бы с течением жизни всего человечества; однако, теперь их цепкими когтями оттянули назад, под то же ярмо. Читая описание жизни населения на Гильбертовых островах до британского протектората, автору казалось, что он читает местечковую хронику еврейского гетто в русской черте оседлости:
  "Человек, в крови которого жили верования 60 поколений, воспитанные страхом... становился легкой добычей смертельного суеверия. ...На этих островах жили поколения за поколениями возвещавших зло жрецов и людей, дрожавших перед их властью. Накопленный страх этих суеверий приобрел с веками собственные вес и тени, стал реальностью, довлевшей над всем живущим. Мысли, навязанные другими, сильнее привидений преследовали жилища этих людей. Чувствовалось, что в такой атмосфере может практически совершиться все, что угодно".
  "Мысли, навязанные другими, сильнее привидений преследующие жилища этих людей" - эти слова вполне подходят для характеристики жизненных условий еврейских масс, в крови которых жили верования более, чем 60 поколений и которых в конце прошлого века вновь стали из светлого дня во мрак невежества. Чувство освобождения, так близко прошедшего мимо них, казалось бы говорило устами старухи на Гильбертовых островах, узнавшей новую жизнь и помнившей старую: "Послушайте, что говорят люди в наших хижинах. Мы работаем в мире, мы говорим в мире, ибо дни злобы прошли... Как хороша жизнь в наших селах теперь, когда нет больше убийств и нет войны"; и эти ее слова, как сильно они напоминают плач Иеремии об ушедших счастливых днях Израиля ("вспоминаю о дружестве юности твоей, о любви, когда ты была невестой") в его упреках "вероломной Иудее" за впадение в ересь.
  Прослеживая в веках историю этого древнего суеверия и его возрождения как политической силы нашего столетия, автора не покидало чувство постоянного ощущения живого, враждебного зла. По его мнению, революционное разрушение является составной частью зла, и он мог бы повторить написанное американским дипломатом, Франком Раундсом, на Рождество 1951 года: "Здесь в Москве вы чувствуете, что зло существует как вещественная реальность; это - мои мысли в этот рождественский день". Этим процессом 20-го столетия, представляющимся как сопутствующее нам постоянное зло, затронуты мы все - евреи и неевреи и большинство из нас дождется его развязки. Это предчувствовал в 1933 году неоднократно цитировавшийся в этой книге еврей, Бернард Дж.Браун, когда он с упреком писал: "Конечно нас должны бояться и даже ненавидеть, если мы будем продолжать загребать все, что нам дает Америка, одновременно отказываясь стать американцами, как мы всегда отказывались стать русскими или поляками".
  Эти слова относятся ко всем странам Запада, а не к одной только Америке, но в одном Бернард Браун был неправ. Его предчувствие относилось как-раз к тому, чего талмудисты достигнуть не в состоянии: ненависть является одной только их монополией и верой, и им никогда не удастся заставить христиан ненавидеть евреев. Страшные дела, совершенные "Западом" в нашем столетии, были совершены по указке Талмуда; месть и ненависть не присущи западному человечеству, а его вера запрещает их. Учение ненависти, как часть религии, все еще исходит от буквальных толкователей Торы-Талмуда в странах, захваченных революционным коммунизмом, в ожидовленной Палестине, и повсюду там, где они свили себе гнезда в западных столицах. Ни один европеец, ни один человек Запада не в состоянии был бы обратиться к еврейскому собранию со словами одного сионистского вожака в мае 1953 года в Иоганнесбурге: "Нельзя доверять зверю, именующемуся Германией. Немцам никогда не должно быть прощения, и ни один еврей не может иметь ни связей, ни дел с немцами".
  Человечество не может жить на подобных основах, и именно поэтому подобные планы сионистов в конце концов неизбежно осуждены на провал. Это именно та самая ересь, отвергнуть которую было прежде всего призвано учение Иисуса Христа; и это она же, которой продались вожди "Запада" с того момента, когда в начале века некий Бальфур начал подчинять ей интересы своей страны. Когда близящийся апогей и кризис минуют, минует также и это еретическое учение, привитое Западу из талмудистского центра в местечковой России.
  Как писателю, автору кажется, что оно минует тем скорее и с тем меньшими бедами для всех, затронутых им, чем больше широкие массы общественности узнают о том, что в действительности происходило на протяжении всего нашего столетия.
  
  
  "Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы" - Евангелие от Луки, 8:17.
  ДОБАВЛЕНИЕ "После жизни Иисуса Христа Ветхий Завет был вместе с Новым Заветом переведен св. Иеронимом на латинский язык, и оба стали считаться Церковью исходящими из равного божественного авторитета, как части одного Писания" (согласно одной из современных энциклопедий).
  ТОРА "И сказал мне Господь, говоря... В сей день я стану вселять ужас пред тобой и страх пред тобой во все народы под небом, что услышат о тебе, и будут дрожать, и будут в страхе пред тобой... И Господь повелел мне в то время учить вас законам и предписаниям, чтобы могли вы исполнять из в стране, куда вы пойдете, чтобы владеть ею... И потому что любил Он твоих отцов, потому избрал Он их семя после них... чтобы изгнать народы пред тобой, которые больше и сильнее тебя, чтобы вошел ты, чтобы отдать тебе их земли в наследие... И когда Господь, Бог твой предаст их тебе, ты побьешь их, и полностью их уничтожишь; и не заключишь с ними договора, ни окажешь им милости; ни заключишь браков с ними... и разрушишь их алтари, и разобьешь их кумиров... Ибо ты святой народ под Господом, Богом твоим; и Господь, Бог твой избрал тебя быть особым народом под Ним, над всеми народами, что на лице земли... И ты пожрешь все народы, которых Господь, Бог твой предаст тебе; глаз твой не будет иметь к ним жалости... Но Господь, Бог твой предаст их тебе, и истребит их мощным разрушением, пока не будут они истреблены... И предаст царей их в руки твои, и ты истребишь имя их из поднебесной; не устоит никто против тебя, доколе не искоренишь их... Всякое место, куда ступит нога твоя, будет твоим... даже до самых дальних морей будут твои берега... А из городов сих народов, которые Господь, Бог твой даст тебе в наследие, не оставь в живых ничего, что дышит... И будешь давать взаймы многим народам, но сам брать взаймы не будешь... Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим...".
  (Второзаконие) НОВЫЙ ЗАВЕТ "Благословенны миротворцы, ибо назовутся детьми Господними... Я пришел не разрушить (законы пророков) но исполнить их... Вы слышали, что было сказано, чтобы вы любили соседей ваших и ненавидели врагов ваших. Но Я говорю вам, любите ваших врагов... Он учил их как имеющий закон, а не по книжникам... Не собирайте сокровищ на земле... какая польза человеку если овладеет всем миром, но потеряет душу свою? Люби Господа, Бога твоего... это - первая и великая заповедь; а вторая такая же: люби ближнего твоего, как самого себя. На этих двух заповедях стоят все законы и пророки... Один господь ваш, Христос, и все вы - братья... Да продолжится любовь братская... Кто захочет возвыситься, да будет принижен... Горе вам, книжники и фарисеи... ибо вы дети тех, кто убивал пророков... Это учение царства небесного да будет проповедываться во всем мире, как свидетельство для всех народов... Прости им, ибо не ведают, что творят... Бог, создавший весь мир и все, что в нем... и сделал все народы из одной крови... Знайте, что спасение Господне послано неевреям, и услышат его... Ибо обещание, что он будет владеть всем миром, не было дано Аврааму, ни его семени, по закону, но лишь по праведной вере... Един Бог, отец всех, над всеми... Ибо многие ходят, о ком я вам часто говорил, и иные говорю даже плача, что враги они креста Христова; ибо конец их - разрушение..."
  (Евангелие, Деяния и Послания) "Ни один человек не остров, сам по себе; каждый - часть всего континента, часть главного; когда море смывает ком земли, вся Европа становится меньше, как если бы смыло целую гору, или дом твоего друга, или твой собственный; смерть каждого человека уменьшает и меня, ибо я - часть человечества; а поэтому никогда не спрашивай, по ком звонит колокол: он всегда звонит для тебя".
   Джон Донн (Donne),
  английский поэт, богослов и проповедник, 1537-1631.
  БИБЛИОГРАФИЯ
  1) Еврейский вопрос
  Abrahams, Israel "Jewish Life in the Middle Ages"
  Aronson, Chaim "A Jewish Life Under the Tsars: The Autobiography of Chaim Aronson, 1825-1888, Totowa N.J. 1983
  Bakounine, Michel "Polemique contre les Juifs", 1869
  Baroja, Julio Caro "Los Judios en la Espana Moderna y Contemporanea", Madrid 1978
  Baron, Salo "Social and Reigiobs History of the ews", 1937
  Bentwick, Norman "The Jews", 1934; "Judea Lives Again", 1943
  Ben-Zohar, Michel "Les Vengeurs", Paris 1968
  Бейлиса дело: "Дело Бейлиса. Стенографический отчет", 3 тома, Киев 1913 г.
  Berger, Rabbi Elmer "The Jewish Dilemma", 1946; "A Partisan History of Judaism", 1951; "Who nows Better Must Say So", 1956
  Bernadotte, Count Folke "To Jerusalem" 1951
  Bertuel, Joseph "L"Islam, ses veritables origines", Paris 1981, 2 tomes (о еврейском происхождении ислама)
  Brafmann, Jakob "Das Buch vom Kahal. Materialien zur Erforschug der judischen Sitten" (перевод с русского издания), Leipzig 1928
  Brandeis, Louis Dembitch "Miscellanous Papers", 1935; "The Brandeis Guide to the Modern World", 1941
  Brown, ernard J. "From Pharaoh to Hitler", 1933
  Burton, Sir Richard "The Jew, the Gypsy, and El slam", Hutchinson 1898 (переиздано заново)
  Butz, A.R. "The Hoax of the 20th Century", 1977
  Chamberlain, Houston Stewart "Le Christ n"est pas Juif", Fontenay-sous-bois 1978; "Die Grundlagen des 19.Jahrhunderts", 1899 (10.Auflage 1914)
  Chesterton, A.K. & Joseph Leftwich "The Tragedy of Anti-Semitism", 1948
  Даль, Влад.Ив. "Записки о ритуальных убийствах", С.Петербург, 1913
  Dardenne, Henriette "Lumieres sur l"affaire Dreyfus", Paris 1964
  Drach, D.P. "De l"Harmonie entre l"Eglise et la Synagogue", 1844
  Drumont, Edouard "La France juive", Paris 1885, 2 tomes
  Edersheim, Alfred "The Life and Times of Jesus the Messiah", 1883
  Eisenmenger, Johann Andreas Entdecktes Judenthum", Frankfurt/Main 1700, Konigsberg/Ostpr. 1711
  Encyclopedia Judaica, Jerusalem 1971
  Jewish Encyclopedia, New York 1905, 1909, 1912, 1916
  New Jewish Enciclopedia, New York 1962
  Uniwersal Jewish Enciclopedia, 10 vol., New York 1948
  Fern, Athanasius "Judische Moral und Blutmysterium", Leipzig 1937
  Ford, Henry "The Unternational Jew", 4 vol. Dearborn 1920-22; "Der internationale Jude", Leipzig 1922 (немецкий перевод)
  Форд, Генри "Международное еврейство", Берлин 1925 (русский перевод)
  Forrest, Rev.A.C. "The Unholy Land", 1971
  Franke, Arno "Staat im Staate. Das Wesen des judischen Geheimbundes, auf Grund der Brafmanschen Kahal-Akten gemeinverstandlich dargestellt", Leipzig 1930 (см. Брафман)
  Freedman, Benjamin H. "The Truth About Khazars", Los Angeles 1954
  Freehof, Rabbi Solomon B. "Revorm Jeish Practice", 1944
  Funk, S. "Die Entstehung des Talmuds" Cayre of Gayre, R. "The Syro-Mesopotamian Ethnology as Revealed in Genesis X", 1973
  Glubb, Brig.-Gen.Sir John "Peace in the Holy Land", 1971
  Gold, Norman & Pritsak, Omeljan "Khazarian Hebrew Documents of the 10th Century", Ithaca and London: Cornell University Press, 1982
  Goldman, Nahum "Le Paradoxe Juif", Paris 1976; "Das judische Paradox", Koln 1978
  Goldman, Rabbi Solomon "God and Israel"
  Goldstein, Dr.John "All the Doors Were Opened", 1955
  Graetz, Heinrich "Geschichte der Juden", 11 Bande, 1853-1876;
  "Volkstumliche Geschichte der Luden", 1888
  Грулев, М. "Записки генерала-енврея", Париж 1930
  Haertle, Hewinrich "Deutsche und Juden", Leoni 1977; "Was "Holocaust" verschweigt", 1979
  Harris, Maurice H. "Modern Jewish History", 1909
  Hecht, Ben "A Jew in Love"
  Hertzberg, Arthur "The French Enlightenment and the Jews", New York 1968
  Herzl, Theodor "Der Judenstaat", 1896
  Hess, Moses "Rom und Jerusalem, die letzte Nationalitatsfrage", 1862
  Horstmann, Lali "We Chose To Stay", 1954
  Hutchison, Cdr. E.H. "Violent Truce", 1956
  Jeffries, J.M.N. "The Palestine Deception", 1933; "alestine, The Reality", 1939
  John, Robert & Hadawi, S. "The Palestine Diaries", 1970
  Kastein, Josef "History and Destiny of the Jews", 1933
  Kaufman, Theodore N. "Germany Must Perish", 1941
  Kern, Erich "Die Tragodie der Juden", Pr. Oldendorf 1979
  Koestler, Arthur "Promise and Fulfilment, Palestine 1947-1949", 1949; "The Thirteenth Tribe", 1976
  Laible, "Jesus Christus im Talmud"
  Landrieux, Mgr. "L"Histoire et les histoires dans la Bible"
  Laurent, Achille "Relation historique des affaires de Syrie depuis 1840
  puisq en 1842; procedure complete dirigee en 1840 contre les Juifs de Damas a la suite de la disparition du Pere Thomas", s.l. (о ритуальном убийстве в Дамаске, в 1840 г. Материалы процесса)
  Lasare, Bernard "L"Antisemitisme", 1969 (переиздано заново);
  "Antisemitism", 1903 (англ. перевод)
  Leese, Arnold S. "Jewish Ritual Murder", The Thuderbolt Inc., Marietta, Georgia 1938; "The Jewish War of Survival", Sons of Liberty, Hollywood, Cal. 1945
  Lewin, Meyer "In Search", 1950
  Lemann, Abbe "Napoleon Ier et les Israelites", Paris 1894
  Lilienthal, Alfred "What Price Israel?", 1953; "There Gors the Middle
  East", 1957; "The Other Side of the Coin", 1965
  Ljutostanski, J.J. "Leben und Trieben im Judischen Kahal", 1934 (перевод книги Брафмана, см.)
  Lombares, Michel de K "Affaire Dreyfus. La clef du mystere", Paris 1972
  Margoliouth, Moses "History of the Jews of Great Britain", 1857
  Marr, Wilhelm "Der Sieg des Judenthums uber das Germanenthum", 1879
  Menuhin, Moshe "The Decadence of Judaism in Our Time"
  Meyer, Eduard "Entstehung des Judenthums", 1986
  Mocatta, David "The Jews in Spain and Portugal"
  Montefiore, C.G. "Religion of the Ancient Hebrews", 1892
  Oliver, Revilo P. "Christianity and the Survival of the West", 1973
  Pinsker, Leon "Auto-Emancipation", 1881
  Poncins, Vicomte Leon de "La Mysterieuse internationale juive", Paris 1936; "Le Probleme juif fase au Concile", 1965
  Pranaitis, Pater J.B. "Christianus in Talmude Judaeorum sive Rabbinicae doctrinae de Christianis secreta", St. Petersburg 1892; "The Talmud
  Unmasked. The Rabbinical Teachings Concerning Christians", Liberty Bell Publications, Reedy, West Virginia, n.d. (новейший англ. перев.) "Protocols des Sages de Sion" (trad. Roger Lambelin), Paris 1921
  "Protocols of the Learned Elders of Sion" (trans. Victor Marsden), n.d. "The Protocols and World Revolution", Boston 1920
  "Die zionistischen Protokolle" (Hrsg. Theodor Fritsch), Leipzig 1924
  "Die Geheimnisse der Weisen von Zion" (Hrsg. Gottfried zur Beeck), Berlin 1919
  "Die echten Protokolle der Weisen von Zion. Sachverstandigen-Gutachten im Auftrage des Richteramtes V in Bern", Erfurt 1935 (к процессу в Берне в 1935 г. против "клеветы о ритуальных убийствах")
  Robertson, Wilmor "The Dispossessed Majority", 1972
  Rodkinson, Michael Levi, "History of the Talmud", 1903
  Rohling, Prof.Dr.August "Meine Antwort an die Rabbiner. 5 Briefe uber den Talmudismus und das Blut-Ritual der Juden", Prag 1883; "der Talmudjude", Munchen 1871
  Rosenblum, Morris "Peace Through Strength. Bernard Baruch and a Blueprint for Security, 1977
  Roth, Cecil "A History of the Marranos", Philadelphia 1932
  Rubens, William "Der alte und der neue Glaube im Judentum"
  Rudolf, Erich "Ritualmord, Judentum und Freimaurerei", Berlin 1927
  Samuel, Maurice "You Gentiles", 1924
  Sanning, Walter N. "The Dissolution of Eastern European Jewry", Torrance, Cal. 1983
  Sigilla Veri Lexikon der Juden, Leipzig 1929
  Слиозбергб Г.Б. "Дела минувших дней. Записки русского еврея" 2 тома, Париж 1933
  Шульгин, В.В. "Что нам в них не нравится", Париж 1930 (переиздано заново)
  Skousen, W.Cleon "The Naked Capitalist", 1970
  Smith, W.Robertson "The Prophets of Israel and Their Place in History", 1895
  Stauf von der March, Ottokar "Der Ritualmord. Beitrage zur Untersuchung der Frage", Wien 1933
  Strack, Hermann L. "Einleitung in den Talmud", 1908; "Introduction to the Talmud and Midrash", New York 1980 (англ. перевод)
  Toynbee, Arnold J. "The Modern West and the Jews" (in vol. VII of "A Study of History", 1954)
  Utikal, Gerhard "Der judische Ritualmord. Eine nichtjudische Klarstellung", Breslau 1937
  Weizman, Chaim "Trial end Error", 1949
  Wellhausen, J. "Israelitische und judische Geschichte", 1897;
  "Composition des Hexateucht", 1901
  Williams, Robert H. "The Anti-Defamation Leaque and Its Use in the World Communist Offensive", Santa Ana, Cal. 1947
  Zakarias, Hanna (Pere Gabriel Thery) "De Moise a Mohammed", 2 tomes, 1981 (les origines juives de I"Islam)
  
  2) Подрывные организации и движения в Европе и Америке
  
  Bakounine, Michel "Polemique contre les Juifs", 1869
  Barruel, S.J., Abbe Augustin "Memoires pour servir a l"histoire du Jakobinisme", 1797; nouvelle еdition Chire-en-Montreuil 1973
  Bidegain, Jean "Le Grand Orient de France. Ses doctrines et ses actes.
  Documents inedits", Paris 1905
  Bord, Gustave "Conspiration revolutionnaire de 1789"
  Bordiot, Jacques "Le Gouvernement invisible", La Librairie Francaise, Paris 1983; "Une main cachee dirige...", La Librairie Francaise, Paris 1974-76
  Buchan, John "Oliver Cromwell", 1934
  Burke, Edmund "Reflections on the Revolution in France", (new edition)
  Regnery, Chicago 1955
  Butler, Eric "The Red Pattern of World Conquest"
  Caro y Rodriguez, Cardinal Jose Maria, Archbishop of Santiago, Chile "The Mystery of Freemasonry Unveiled. With a Reprint of Pope Leo XIIIth Encyclical Humanum Genus", Christian Book Club of America, Hawthorne Cal. 1971
  Copin-Albancelli, "La Conjuration juive contre le monde chretien", Paris-Lyon 1909
  Coston, Henry "La Conjuration des Illumines", La Librairie Francaise, Paris 1979; "Proces de Louis XVI et de Marie-Antoinette", Paris 1981; "La Republique du Grand Orient. Un Etat dans l"Etat, la Frac-Maconnerie", La Librairie Francaise, Paris 1976
  Dillon, Monsignor George F. "Grand Orient. Freemasonry Unmasked", (5th edition), Britons Publishing Company, London 1965 (first edition 1950)
  Disraeli, Benjamin "Coningsby", 1844; "Live of Lord George Bentinck", 1852
  Druon, Maurice "Les Rois maudits", Paris 1957, 7 tomes
  Fay, Bernard "la Franc-Maconnerie et la revolution intelectuelle du XVIII siecle", Editions de Cluny, Paris 1942
  Gaxotte, Pierre "La Revolution francaise" (124e edition), Paris 1928
  Herder, Johann Gottfried von "Untersuchungen des vergangenen Jahrhunderts"
  Knupffer, George "The Struggle For World Power", London 1971
  Kuehnelt-Leddihn, Erik von "Die flach gestellten Weichen. Der Rote Faden 1789-1984", Wien 1985
  Malon, Benoit "Espose des Ecoles socialistes", 1872
  Morley, John "Edmund Burke"
  Morse, Rev. Jedediah "Sermonts", 1795-1799; "Proofs of the Early Existence, Progress and Deterious Effects of French Intrigue andInfluence in the United States", 1798 (в статье о Морсе в "Амер. Энциклопедии" т.19, Нью-Йорк 1968, стр.482-483, это произведение не упоминается)
  Pearson, Hesketh "Disraeli"
  Pinay, Maurice "The Plot Against the Church", Los Angeles Cal. 1967
  Ploncard d"Assac, Jacques "Le Secret des Francs-Macons", Editions de Chire, Chire-en-Montreuil 1979
  Poncins, Vicomte Leon de "Christianisme et Franc-Maconnerie", Chire-en-Montreuil 1972; "La Franc-Maconnerie d"apres ses documents secrets", 1972; "Top Secret. Secrets d"Etats anglo-americains", Chire-en-Montreuil 1972; (et alia) "Infiltrations ennemies dans l"Eglise", Paris 1970; & Comte Emmanuel Malynski "La Guerre occulte", 1940
  Queensborough, Lady (Edith Starr Miller) "Occult Theocrasy", 1933 (new editions Los Angeles, Cal. 1968, 1976, 1980)
  Robison, John "Proofs of a Conspiracy Against All the Religions and Governments of Europe, Carried On In the Secret Meetings of Free Masons, Illuminati and Reading Societies", Dublin 1798 (new edition Boston 1967)
  Webster, Nesta "The French Revolution", 1919; "World Revolution", 1921;
  "Secret Societies and Subversive Movements", 1924 (reprinted by Christian Book Club of America)
  Weishaupt, Adam "Einige Originalschriften des Illuminaten Ordens", 1787
  (hrsg. von der bayerischen Regierung)
  
  3) Европейская политика перед Первой мировой войной
  
  Бок, М.П. "Воспоминания о моем отце П.А.Столыпине", Нью-Йорк, изд-во им. Чехова 1953
  Farrer, J.A. "Die europaische Politik unter Eduard VII", (Ubers. aus dem engl.), Munchen 1925
  Fischer, Fritz "Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914", Dusseldorf 1969
  Franzel, Emil "Kronprinzen-Mythos", Wien-Munchen 1973
  Hallmann, Hans (Hrsg.) Zur Geschichte und Problematik des deutsch-russischen Ruckversicherungsvertrages von 1887", Darmstadt 1968
  Lichnowsky, Furst "Auf dem Wege zum Abrund", 2 Bande, Dresden 1927
  Loyay, Count Carl "Rudolf", 1950
  Rohl, John "1914: Delusion or Design? The Testimony of Two German Diplomats", London 1973
  Сазонов, С.Д. "Воспоминания", Париж 1927
  Stieve, Friedrich (Hrsg.) "der diplomatische Schriftwechsel Iswolskis 1911-1914", 5 Bande, Berlin 1924
  Trautmann, Oskar P. "Die Sangerbrucke. Gedanken zur russischen Politik von 1870-1914", Stuttgart 1941
  Vogel, Barbara "Deutsche Russlandpolitik. Das Scheitern der deutschen Weltpolitik unter Bulow 1900-1906", Dusseldorf 1973
  Waller, Bruce "Bismarck at the Crossroads. The Reorientation of German Foreigh Policy After the Congress of Berlin 1878-1880", London 1974
  
  4) Первая мировая война
  
  Asquith, Lady Cynthia "Remember and Be Glad", 1952
  Asquith, Lord "Memoirs and Reflections", 1928
  Castex, Henri "Les Comites secrets, 1917. La paix refusee", Librairie Gedagle, 1972
  Churchill, Winston "The World Crisis", 5 vol., 1923-1929
  Garnett, David "Letters of T.E.Lawrence", 1938
  Головин, ген.Н.Н. "Военные усилия России в мировой войне", 2 тома, Париж 1939
  Lanne, Peter "Armenien: Der erste Volkermord des.20 Jahrhunderts", Munchen 1977
  Lloyd George, David "War Memoirs", 1936
  Macphail, Sir A. "Theree Persons", 1926
  Repington, Colonel C. "The First World War", 1921
  Robertson, Sir William "Soldiers and Statesmen, 1914-1916", 1926
  Suchomlinow, General W.A. "Erinnerungen, Berlin 1924
  Wilson, Sir Henry "Life and Diaries", 1927
  5) Революция в России и Германии. Гражданская война в России
  
  Аронсон, Григорий "Россия накануне революции", Нью-Йорк 1962 (о роли масонов)
  "Архив русской революции", Гессен И.В. (изд.) Берлин 1928
  Brasol, Boris L. "The World at the Crossroads", 1921 (reprinted 1970, Christian Book Club of America, Hawthorne Cal.)
  Деникин, генерал А.И. "Путь русскаго офицера", Нью-Йорк 1953; "Очерки русской смуты", 5 томов, Париж-Берлин 1921-1926; "Брест-Литовск", Париж 1933; "Старая армия", 2 тома, Париж 1929-1931
  Дреер, генерал В.Н. фон "На закате империи", Мадрид 1965
  Ehrt, Adolf "La Terreur rouge. Revelations sur l"organisation bolcheviste en Russe, en Allemagne et en France", Paris 1934
  Геруа, ген. штаба ген.-майор Борис Владимирович, "Воспоминания о моей жизни", Париж 1970
  Gilliard, Pierre "Le Tragique destin de Nicolas II et de sa famille", Paris 1921
  Жильяр, Пьер "Трагическая судьба русской императорской фамилии", Франкфурт/М., изд-во "Посев" 1973 (перев. с франц.); "13 лет при русском дворе", Париж б.д.
  Goulevitch, Arsene de "Czarism and Revolution", 1962
  Gourko, General Basil "War and Revolution in Russia, 1914-1917, New York, Macmillan 1919
  Grey, Marina (fille du general Denikine) & Jean Bourdier, "Les Armees blanches", Paris 1968
  Hahlweg, Werner "Lenins Ruckkehr nach Russland 1917", Leiden 1957
  Катков, Г.М. "Февральская революция", Париж 1984 (перев. с англ.)
  Курлов, генерал П.Г. "Гибель императорской России", Берлин 1923
  Levine-Meyer, Rosa "Levine the Spartacist", London- New York 1978
  Маклаков, В.А. "Первая Государственная Дума (Воспоминание современника), Париж б.д.; "Вторая государственная Дума", Париж б.д.
  Мельгунов, С.П. "На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 г.", Париж 1931; "Как большевики захватили власть.
  Октябрьский переворот 1917 г.", Париж 1953; "Судьба императора Николая II после отречения", Париж 1951
  Mitchell, Allan "Revolution in Bavaria 1918/17. The Eisner Regime and the Soviet Republic", Princeton 1965; (dtsch. Ubers.) "Revolution in Bayern 1918/19. Die Eisner-Regierung und die Raterepublik", Munchen 1967
  Nicolas Mikhailovitch, Grand-Duc "La Fin du Tsarisme", Paris 1968
  Netchvolodoff, A. "L"Empereur Nicolas II et les Juifs", Paris 1924
  "Октябрьская революция. Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев" (сост. С.А.Алексеев), Госуд. Изд-во, Москва-Ленинград 1926
  Павлов, подполк. В.Е. (сост.) "Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917-1920 годов", Париж 1962
  Raupach, Robert von "Russische Schatten", Leipzig 1939
  Robien, Comte Louis de "Journal d"un diplomate en Russie (1917-1918)", Paris 1967
  Senn, Alfred Erich, "The Russian Revolution in Switzerland, 1914-1917", 1971
  Шавельский, о. Георгий "Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота", 2 тома, изд-во им. Чехова, Нью-Йорк 1954
  Шульгин, В.В. "Что нам в них не нравится", Париж 1930 (переиздано заново)
  Соколов, Н. "Убийство Царской семьи", Буэнос Айрес 1969
  Солженицын, Александр "Красное колесо, узел I: Август четырндцатого", 2 тома, Париж 1983; "Ленин в Цюрихе", Париж 1975
  Спиридович, ген. А.И. "Партия социалистов-революционеров и ея предшественники", Петроград 1918; "Великая война и февральская революция 1914-17 гг.", Нью-Йорк 1960
  Spiridovitch, General Alexandre "Histore du terrorisme russe, 1868-1917", Paris 1930; Les Dernieres annes de la Cour de Tsarskoe
  Selo", Paris 1928; "Rasputin" (dtsch.), Bern-Stuttgart 1939
  Stolypine, Alexandra "L"Homme du dernier Tsar", 1931
  Stolypine, A. "Contre-revolution", 1937
  Summers, Anthony & Mangold, Tom "The ile on the Tsar", London 1977
  Sutton, Anthony "Wall Street and the Bolshevik Revolution", 1974
  Therry, Jean-Jacques "Anastasia. La Grande-Duchesse retrouvee", Paris 1982
  Тимошенко, С. "Воспоминания", Париж 1963 (о "самостийной Украине" в 1918 г.)
  Валентинов, В. "Малознакомый Ленин", Париж 1972
  Вильтон, Роберт "Последние дни Романовых", Берлин 1923
  Wilton, Robert ast Days of the Romanoffs", (last edition) Christian Book
  Club of America, Hawthorne Cal. 1969
  Войцеховский, С.Л. "Эпизоды", Лондон 1978 (о масонах в русской революции)
  Врангель, бар. Людмила "Воспоминания и стародавние времена, Вашингтон 1964
  Врангель, генерал бар. П.Н. "Воспоминания", (новое издание) изд-во "Посев", Франкфурт 1969
  Zeman, Z.A.B. (ed.) "Germany and the Revolution in Russia, 1915-1918.
  Documents from the Archives of the German oreign Ministry", London 1958
  6) Междувоенный период, Вторая мировая война, подготовка и последствия
  
  Ahrens, Wilfried "Verbrechen an Deutschen. Dokumente der Vertreibung", Argel 1983
  Allen, Gary "None Dare Call it Conspiracy", 1971
  Arraras, Joaquin "Francisco Franco. The Times and the Man", (nglish translation), Milwaukee 1938-39
  Bavendamm, Dirk "Roosevelts Weg zum Krig. Amerikanische Politik 1914-1939", Munchen-Berlin 1983
  Beale, F.J.P. "Advance To Barbarism", New ork 1955
  Beamish, Tufton M.R. "Must Night Fall", 1951
  Beaty, John "The Iron Curtain Over America", 1951
  Belgion, "Mongomery" en-Zohar, Michel "Les Vengeurs", aris 1968
  Benson, Ivor "Undeclared War", 1978
  Bethell, Lord Nicholas "The Last Secret. orcible Reparatriation to Russia 1944-1947", London 1974
  Buber-Neumann, Margarete "Als Gefangene bei Stalin und Hitler", 1949; "Which Was the Worst?" (Engl. transl.)
  Butcher, Harry C. "My Three Years With Eisenhower", 1946
  Butz, A.R. "The Hoax of the 20th Century", 1977
  Chesterton, A.K. "The New Unhappy Lords", 1969
  Churchill, Winston "The Second World War", 6 vol., 1948-53
  Chutter, Rev. James B. "Captivity Captive", 1954
  Clifton, Brigadier George "The Happy Hunter", 1952
  Clostermann, Pierre "Flames in the Sky", 1952
  "Conferences at Malta and Yalta", U.S.State Dept., 1955
  Dall, Colonel Curtis "F.D.R. My Exploited Father-in-Law", 1968
  Деникин, генерал А.И. "Мировыя события и русский вопрос", Париж 1939
  Dewhurst, Brig. C.H. "Close Contact", 1954
  Diwald, Hellmut "Geschichte der Deutschen", Frankfurt/Main-Berlin- Wien, 1978. (О депортациях евреев и "газовых камерах" см. стр. 164-165. По требованию еврейских кругов и издательства "Пропилеи" Акселя Шпрингера обе страницы должны были быть автором переписаны заново, с исключением указаний, что "газовых камер" в германских лагерях не существовало)
  "Documentation der Vertreibung der Deutschen aus Ost-Mitteleuropa", 2 Bande, hrsg. vom Bundesministerium fur Vertriebene, Wolfenbuttel, o.D.
  Eisenhower, Dwight D. "Crusade in Europe", 1948
  Faurisson, Robert "Memoire en defence contre ceux qui m"accusent de falsifier l"Histoire. La question des chambres a gas", Paris 1980; "Reponce a Pierre Vidal-Naquet", Paris 1982
  Fish, Hamilton "Tragic Deception. FDR and America"s Involvement in World
  War II", Old Greenwich, Conn. 1983
  Forrest, Rev. A.C. "The Unholy Land", 1971
  Glubb, Brig.-Gen. Sir John "Reace in the Holy Land", 1971
  Goldmann, Nahum "Le Paradoxe juif", Paris 1976; "Das judische Paradox", Koln 1978 (dtsch. Ubers.)
  Grenfell, Russell "Unconditional Hatred", 1955
  Griffin, Edward "The Fearfull Master"
  Haertle, Heinrich as "Holocaust" verschweigt", 1979
  Hesse, Fritz "Das Vorspiel zum Krige. Englandberichte und Erlebnisse
  eines Tatzeugen, 1935-1945", Leoni 1979
  "Hitlers Generale und ihre Schlachten", Bayreuth, 1978 (немецкий перевод блестяще документированного совместного труда группы англо-американских военных историков и военных специалистов, последняя фаза которого гласит: "В общем и целом вполне можно сказать, что во всех вместе взятых армиях боровшихся с гитлеровской Германией союзников не было стольких высоко талантливых генералов, как в одном только германском Вермахте")
  Hoggan, David "Der erzwungene Krieg. Die Ursachen und Urheber des 2.Weltkrieges", 11.Auflage, Tubengen 1971; "Frankreich Wiederstand gegen den. 2.Weltkrieg", Tubengen 1963 (Оба труда современного американского историка опубликованы впервые в Германии в немецком переводе, т.к. в США и в Англии для них "не нашлось издателя")
  Horn, General Carl von "Soldiering for Peace", 1966
  Hull, Cordell "Memoirs", 1948
  Hulme, Kathryn "The Wild Pleace", 1953
  Hunt, Frazier "The Untold Story of Douglas MacArthur", New York 1954
  Hutchison, Cdr. E.N. "Violent Truce", 1956
  Irving, David "The Destruction of Dresden", "Accident. The Death of General Sikorski"; "Hitker"s War"; "The War Path", London 1978; "Winston Churchill (in preparation)
  Jeffries, J.M.N. "The Palestine Deception", 1933
  John, Robert & Hadawi, S. "The Palestine Diaries", 1970
  Jordan, George Racey "From Major Jordan"s Diaries", 1952
  Kaufman, Theodore N. "Germany Must Perish", 1941
  Kelley, Francis CVlement "Blood-Drenched Altars. Mexican Study and Comment", Milwaukee 1935 (о кровавых преследованиях христиан и трехлетней войне 1926-29 гг. масонского правительства в Мексике против собственного народа)
  Kern, Erich "Dance of Death", 1952
  Kleist, Peter "Die europaische Tragodie", Pr. Oldendorf 1971 (о "восточной политике" Гитлера)
  Kluge, Dankwart "Das Hossbach-"Protokoll". Die Zerstorung einer Legende", Leoni (Подложный документ о "подготовке мировой войны", на основании которого были вынесены смертные приговоры в Нюрнберге в 1946 г.)
  Koestler, Arthur "Promise and Fulfilment. Palestiene 1947-49", 1949
  Komorowski, E.A. "Nigth Never Ending", New York 1974 (Katyn Murders)
  Lane, Arthur Bliss "I Saw Poland Betrayed", 1948
  Launay, Jaques de "Histore de la diplomatie secrete, 1789-1965", 5 tomes, Nyon (Suisse), 1973-74
  Lerma, Duke of "Combat Over Spain. Memoirs of a Nationalist Fighter Pilot, 1936-1939", Nev York 1966
  Liddel Hart, Sir Basil H. "History of the Second Word War", New York 1970
  Lilienthal, Alfred "There Goes the Middle East", 1957; "The Other Side of the Coin", 1965
  Mackiewicz, Joseph, The Katyn Wood Murders", London n.d.
  Manly, Chesly "The U.N. Record", 1955
  Marshall, Bruce "The White Rabbit", 1952
  Maser, Werner "Nurnberg. Tribunal der Sieger", Dusseldorf-Wien 1977;
  "Adolf Hitler. Legende, Mythos, Wirklichkeit", Munchen 1971
  Massing, Hede "This Deception", 1951
  McCullagh, Captain Francis "Red Mexico. A Reign of Terror in America", New York-London 1928
  Meyer, Jean "Apocalypse et revolution au Mexique. La Guerre des Christeros (1926-1929)", Paris 1974
  Morgenthau Jr., Henry "Germany Is Our Problem", New York-London 1945
  "Das Morgenthau-Tagebuch. Dokumente des Anti-Germanismus", Hrsg. Hermann Schild, Leoni 1970
  Mosley, Sir Oswald "My Life", London 1968
  Moss, W. Standley "a War of Shadows", 1952
  Northcliffe, Lord "My Journey Round the World", 1923
  Picker, Dr. Henry "Hitlers Tischgesprache im Fuhrerhauptquatier", Wiesbaden 1983
  Ploncard d"Assas, Jacques "Salazar", (2e edition) Paris 1983
  Quigley, Caroll "Tragedy and Hope", 1966
  Rassinier, Paul "Les Responsables de la seconde guerre mondiale", Paris 1967
  Reed, Douglas "Insanity Fair", 1938; "Disgrace Abounding", 1939; "Lest We Regret", 1943; "Sommewhere South of Suez", 1949; "Far and Wide", 1951; "The Battle for Rhodesia", 1966; "The Siege of Southern Africa", 1974; "Behind the Scene", 1975; "The Grand Desidn of the 20th Century", 1977
  Ribbentrop, Joachim "Zwischen London und Moskau. Erinnerungen und letze
  Aufzeichnungen", hrsg. von Annelies von Ribbentrop, Leoni 1961
  Ribbentrop, A. von "deutsch-englische Gecheimverbindungen. Britische
  Dokumente der Jahre 1938 und 1939 im Lichte der Kriegsschuldfrage", Wuppertal 1967
  Rzeuski O.P., Comte Alex-Ceslas "A Travers l"ivisible cristal", Paris 1976
  Saunders, Hilary St. George "The Red Beret", 1950
  Sheean, Vincent "Personal History"
  Sherwood, Robert A. "Rooseveld and Hopkins", 1948
  Smith, Fred "Morgenthau Plan, Its History", in "U.N.World", March 1947
  Smith, Merriman, "Thank You, Mr. President", 1946
  Smuts, J.C. "Life of Jan Christian Snuts", 1952
  Stimson, Henry L. "On Active Service in Peace and War", 1947
  Stormen, John A. "None Dare Call It Treason", 1964
  Szembek, Comte Jean "Journal 1933-1939", Paris 1952
  Tansill, Charles Callan "Back Door To War. Roosevelt Foreign Policy, 1933-1941", Chiсago 1952
  Thion, Serge "Verite historique ou verite politique? Le dossier de l"affaire Faurisson. La question des chambres a gaz", Paris 1980
  Thorwald, Jurgen "Die grosse Flucht", Locarno 1979
  "Times, Official History of", 1952
  Tolstoy, Nicholas "Victims of Yalta", 1977
  Untermeyer, Samuel "Text of Samuel Untermeyer"s "Sacred War" Speech August 7, 1933, Upon His Return From the World-Wide International Jewish Boycott Conference At Amsterdam, Holland" and Father Coughlin"s Comments March 16, 1942, n.h. n.d.
  Wise, Rabbi Stephen "Challenging Years", 1949
  Zawodny, J.K. "Death in the Forest", 1962; "Nothing But Honour", 1978
  "Zwei deutsche Friedensvorschlage 1936/1939", Witten 1982
  7) Англия и США, история, политика общество
  
  Adams, James Truslow "The Epic of America", 1931
  Adams, President John "Works", 1850-1856
  Allen, Gary "None Dare Call It Consriracy", 1971
  Anonymous (E.M.House) "Philip Dru, Administrator", 1912
  Benson, Ivor "The Opinion Makers", 1966; "Undeclared War", 1978
  Butler, General Sir William "Autobiography", 1911
  Carter, Hodding "The Aspirin Age", 1949
  Chambers, Whittaker "Witness", 1952
  Connel, Brian "Manifest Destiny. A Study of the Mountbatten Family", 1953
  Cowles, Virginia "Winston Churchill"
  Dall, Colonel Curtis "F.D.R. My Exploited Father-in-Law", 1968
  Davis, Forrest "Huey Long", 1953
  Dugdale, Blanche E.. "Life of a A.J.Balfour", 1948
  Flynn, John T. "The Roosevelt Myth", 1948
  Forrestal, James "The Forrestal Diaries", 1951
  Grimble, Sir Arthur "A Pattern of Islands", 1952
  Hamilton, Alexander "Works" 1886-1887
  Hobson, J.A. "The War in South Africa", 1900
  House, E.M. "Orivate Papers of Colonel House", 1926
  Howden, Arthur D. "Mr. House of Texas", 1940
  Josephson, Emanuel M. "The Strange Death of Franklin D.Roosevelt", New York 1948
  Lambert, R.S. "For the Time Is At Hand", (life of Henry Wentworth Monk), 1947
  Long, Huey "My First Week in the White House"
  Lothian, Sir Arthur "Kingdoms of Yesterday", 1951
  MacLean, Fitzroy "Eastern Approaches", 1949
  Omlor, Patrick Henry "The Hundred Years" Hoax. The Civil Rights Movement 1866-1966", Menlo Park, Cal. 1966
  Pepper, Senator George Wharton "Philadelphia Lawyer", 1944
  "Report of the Canadian Covernment Royal Commission", 1946 (дело Игоря Гузенко)
  "Report of the Subcommittee of the .S. House of Representatives", 1947 (The ADL "Black List")
  Robertson, Wilmor "The Dispossessed Majority", 1972
  Roosevelt, F.D. "Personal Letters" (Samuel Rosenman, ed.), 1947
  Sherwood, Robert A. "Roosefelt and Hopkins", 1948
  Simpson, Cornell "The Death of James Forrestal, First Secretary of Defense", 1966
  kousen, W.Cleon "The Naked Capitalist", 1970
  Smith, Merriman "Thank You, Mr. President", 1946
  Smuts, J.C. "Life of Jan Christian Smuts", 1952
  Stimson, Henry L. "On Active Service in Peace and War", 1947
  Stormen, John A. "None Dare Call It Treason", 1964
  Strachey, Lytton "Eminent Victorianc", 1918 (Cardian Manning)
  Taft, Senator Robert "A Foreigh Policy for Americans", 1952
  Taylor, R.C. "Winston Churchill", 1952
  "Times, Official History of, 1922-1948", 1952
  Washington, President George "Writings", 1837
  Williams, Robert H. "The Anti-Defamation League and Its se in the World Communist Offensive", Santa Ana, Cal. 1947
  Wise, Rabbi Stephen "Challenging Years", 1949
  
  8) Большевизм, коммунизм, советское государство
  
  Bajanov, Boris "Bajanov revele Staline", Paris 1979 (французский перевод "Воспоминаний бывшего помощника Сталина")
  Боголепов, проф. А.А. "Церковь под властью коммунизма", изд. Ин-та по изучению СССР, Мюнхен 1958
  Borkenau, F. "The Communist International", London 1938
  Buber-Neuman, Margarete "Als Gefangene bei Stalin und Hitler", 1949
  Bunyan, James "The Origin of Forced Labor in the Soviet State
  1917-1921", Baltimore 1967
  Butler, Eric "The Red Pattern of orld Conquest"
  Dallin, David J. & Nikolaevsky, Boris "Forced Labor in Soviet Russia", Yale University Press 1949 (dtsch. Ubers.) "Arbeiter oder Ausgebeutete.
  Das System der Arbeitslager in Sowjetrussland", Munchen 1948
  Gerson, Lennard D. "The Secret Police in Lenin"s Russia", Philadelphia 1976. Этот весьма обстоятельный и неплохо документированный труд обходит полным молчанием роль евреев в советском аппарате террора и даже избегает называть еврейские имена, ограничиваясь русскими, польскими и латышскими; детально описываются зверства Харьковской ЧК в 1919 г. под руководством некоего Саенко, однако ни слова не говорится о значительно худших зверствах Киевской ЧК в том же 1919 г., в которой из 25 руководящих чекистов 23 были евреи (см. В.В.Шульгин "Что нам в них не нравится"). Книга Шульгина, вышедшая в Париже в 1930 г., в библиографии Герсона не упоминается.
  Gouzenko, Igor "The Fall of a Titan", 1954
  Kravchenko, Viktor "I Chose Freedom", 1946; "Ich wahlte die Freiheit", Hamburg 1946
  Krivitsky, General Walter "In Stalin"s Secret Service", 1939
  Lyons, Eugene "Our Secret Allies: The Russian Peoples", New ork 1953
  Melgounov, S.P. "La Terreur rouge en Russie (1918-1924)", Paris 1927
  (французский перевод русск. оригинала "Красный террор"); "The Red Terror in Russia", London 1926 (англ. перев.)
  Myagkow, Alexis "Inside the K.G.B.", London 1976; "Un officier du KGB parle", Paris 1977 (франц. перев.)
  Poncinc, Vicomte Leon de "Histoire du communisme de 1917 a la deuxieme guerre mondiale", Chire-en-Montreuil 1973
  Reports, Collection of; Bolshevism in Russia. British Government"s Stationary Office, 1919
  "Report of the Canadian overnment Royal Commission", 1946
  Rounds, Frank "A Window on Red Square", 1953
  Шульгин, В.В. "Что нам в них не нравится", Париж 1930 (переиздано заново)
  Солженицын, Александр "Архипелаг ГУЛАГ" в 3-х томах, Париж 1973
  Solzhenitsyn, Alexander "The GULAG Archipelago", 1974
  Tolstoy, Nicholas "Victims of Yalta", 1977
  Voslensky, Michael "Nomenklatura. Die herschedene Klasse der
  Sowjetunion", Wien-Munchen-Zurich 1980
  Zawodny, J.K. "Death in the Forest", 1962
  КОНЕЦ
  {Address}: [go: {up one dir}, {main page}]
  
  ------------------------------------
  Include Form Remove Scripts Accept Cookies Show Images Show Referer Rotate13 Base64 Strip Meta Strip Title Session Cookies
  [{Исторический раздел}] | [{Иосиф Флавий}] | [{"Иудейская война" - Оглавление}] | [{Библиотека "Вехи"}]
  
  
  
  ИОСИФ ФЛАВИЙ
  
  ИУДЕЙСКАЯ
  ВОЙНА
  
  ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА
  
  ПЕРВАЯ ГЛАВА.
  Осада и взятие Гамалы
  
  
  
  1. Галилеяне, которые и после взятия Иотапаты продолжали борьбу с римлянами, смирились после победы над иудеями в Тарихее. Римляне заняли все крепости и города, за исключением Гисхалы и гарнизона на горе Итавирионе{[1]}. К последним примкнула также Гамала-город, леґжавший против Тарихеи, по ту сторону озера и составлявший вместе с Соганой и Селевкией (II, 20, 6) границу владений Агриппы. Гамала и Согана принадлежали к Гавлану (первая-к нижней его части, а последняя-к верхней, называемой собственным Гавланом), Селевкия же была расположена на берегу Самахонитского озера{[2]}. Это озеро имеет 30 стадий ширины и 60 длины; его топи простираются до чрезвычайно живописной местноґсти Дафны, водяные источники которой питают так называемый малый Иордан и вместе с ним, ниже храма Золотого быка, впадают в большой. Согану и Селевкию. Агриппа в начале восстания привел на свою сторону, Гамала же не сдавалась, так как она еще больше, чем Иотаґпата, могла надеяться на свое защищенное от природы местоположение. Крутой хребет отделяется от высокой горы и по самой средине образует горб. Последний своей возвышенной частью вытягивается немного в длину и спадает спереди так же круто, как и сзади, так что все в целом изображает из себя вид верблюда, от которого местґность эта и получила свое название{[3]}, хотя в произношении туземцев не слышится в точности его происхождение. С боков и спереди местґность окружена недоступными пропастями, только сзади недоступность уменьшается, так как с этой стороны Гамала соединена с горой. Жиґтели, однако, прокопав здесь поперечный ров, постарались и с этой стороны отрезать город и сделать его недоступным. Дома, построенные на отвесном боковом склоне холма, лепились и громоздились друг к другу, так что казалось, что город висит в воздухе и вследствие своей покатости готов каждую минуту обрушиться; его наклон был к югу. Такой же точно холм на юге достигает неимоверной высоты и, служа городу как бы крепостью, оканчивается крутым неогороженным никакой стеной обрывом, ниспадающим в глубокую пропасть. Внутри стен, на самой окраине города, находится водяной источник.
  
  2. Таким образом сама природа сделала город почти неприступным. Но Иосиф укрепил его еще больше подземными ходами и окопами. Жители тверже уповали на местоположение города, чем иотапатцы, и хотя они считали в своей среде гораздо меньше бойцов, они все-таки, полаґгаясь всецело на защищенность местности, никого больше к себе не приґнимали. Город, впрочем, вследствие его укреплений, был полон беглецов. Благодаря всему этому, он и прежде мог держаться семь месяцев против осадного войска Агриппы.
  
  3. Веспасиан выступил из Аммауса, где стоял лагерем на виду Тиґвериады (слово Аммаус{[4]} означает теплые купанья, по находящимся здесь теплым целебным источникам), и двинулся к Гамале. Положение города не давало возможности атаковать его со всех сторон, но на тех местах, где было возможно, Веспасиан расставил посты и приказал также заґнять гору, господствовавшую над городом. После того, как легионы обычным образом построили лагерь на этой горе, он начал возводить насыпь на задней ее стороне, точно также и на востоке, где на самом высшем пункте города находилась башня, против которой расположились лагерем пятый и десятый легионы. Пятый легион действовал отсюда на центр города, между тем как десятый сравнивал окопы и природные углубления. Царь Агриппа, приблизившись в это время к стене с намерением завязать переговоры со стоявшими на ней людьми относительно передачи города, был ранен в правый локоть камнем, брошенным в него пращником. Его свита сейчас же приняла его в свою среду. Негодование по поводу происшествия с царем, а также страх за самих себя сделали римлян еще более настойчивыми в осаде: они поґлагали, что люди, которые так ожесточены против соотечественника и доброжелательного советника, перейдут всякие пределы жестокости по отношению к чужим и врагам.
  
  4. Когда насыпи, благодаря обилию рук и опытности римлян в подобных работах, были окончены, они перевезли туда свои машины. Харес и Иосиф, самые могущественные в городе, выстроили в порядок своих вооруженных. Последние не проявляли особенной твердости духа ввиду того, что, не будучи снабжены в достаточной мере ни водой, ни другими жизненными припасами, не надеялись выдержать продолжиґтельную осаду; однако, предводители внушили им мужество и повели их к стене. И действительно, долгое время они отбивали назад солґдат, устанавливавших машины, но, обданные стрельбой катапульт и баллист (III, 7, 9), должны были все-таки отступить назад в город. Римляне в трех местах установили тараны и проломали стену. Чрез образовавшиеся бреши, под оглушительные звуки труб, бряцание оруґжия и воинские клики они вторглись в город и вступили в руґкопашный бой с находившимися внутри него. Иудеи выдержали первый натиск римлян, остановили их дальнейшее наступательной движение и храбро отбили их назад; но теснимые более многочисленным войском, нападавшим на них со всех сторон, они отступили в выше лежавґшую часть города. Так как враги напирали и туда, они обернулись, бросились на них и стеснили их всех против крутого обрыва, где римляне, приведенные в узкой неудобной местности в замешательство, были перебиты. Не будучи в состоянии сопротивляться против нападавших на них сверху и не находя выхода, так как они были теснимы еще своими собственными людьми, стремившимися все вперед, они взлезли на крыши неприятельских домов, которые были очень низки, но последние долго не могли выдержать тяжести солдат и мгновенґно рухнули. Каждый обвалившийся дом опрокидывал многих стоявґших внизу, а эти последние развалили других, стоявших еще ниґже{[5]}. Это стоило жизни множеству римлян; ибо в своей беспомощности они вскакивали на крыши даже тогда, когда видели их уже обрушиваюґщимися. Таким образом многие были похоронены под развалинами, многие изувечены в бегстве, большинство, однако, погибло в удуґшливой пыли. Гамаляне видели в этом Божью помощь и, не взирая на собственный урон, с еще большей настойчивостью напирали на римлян, искавших убежища на крышах, и с верху расстреливали тех, которые падали, сбиваясь на крутых улицах. Развалившиеся дома доставили им кучи камней, а оружие-убитые враги: у павших они срыґвали мечи и обращали их против других, боровшихся еще со смертью. Многие, которым грозила опасность упасть вместе с крышами, бросались с них и таким образом сами убивали себя. Даже бежавшим не было так легко спасаться: не зная выходов и кружась в пыльной мгле, они не узнавала своих, сталкивались между собою и резали друг друга.
  
  5. Кто только отыскивал выход, тот спешил прочь из города. Веспасиан все время оставался при своем поражаемом войске. Сердце его дрогнуло при виде как город обрушился над его солдатами; не думая о личной безопасности, сам того не замечая, он протеснился чуть ли не до самой возвышенной части города, где среди величайшей опасности очутился один лишь с очень немногими; при нем не было даже сына его, Тита, находившегося тогда в командировке у Муциана в Сирии. Считая обратное возвращение ни безопасным, ни достойным для себя, он, собрав все свое мужество и вспомнив о пережитых им от самой молодости опасностях, точно охваченный божественным вдохновением, приказал сопровождавшим его сомкнуться телом и оружием в одну массу{[6]}. Таким образом он оборонялся против устремившихся сверху масс неприятеля и, не страшась ни численности его, ни его стрел, держался до тех пор, пока враг, усмотрев в его мужестве нечто сверхъестественное, умерил нападение. Как только натиск сделался слабее, он шаг за шагом сам отступал, не показывая, однако, тыла, и так вышел за стену города. Множество римлян пало в этой битве, между ними также декурион Эбуций - человек, который не только в том сражении, где он погиб, но и прежде, при каждом случае, выказывал себя истым героем и наносил иудеям много вреда. Центурион, по имени Галл, во время свалки был оцеплен вместе с десятью солдатами; но ему удалось скрыться в какой-то дом. Ночью он услышал, как обитатели этого дома говорили за ужином о том, что жители намерены предпринять в свою защиту против римлян (он с его людьми были по происхождению сирийцы), тогда он бросился на них, убил всех и спасся вместе с солдатами к римлянам.
  
  6. Веспасиан был очень удручен понесенными армией потерями: такое несчастие ее еще нигде не постигало. Последняя же в особенности сгорала от стыда при воспоминании о том, что оставила полководца одного в опасности. Веспасиан поэтому старался утешить ее, но ни единым словом не упомянул о своей собственной особе, не проронил даже ни малейшего упрека и только сказал: "Общие несчастия нужно перенести стойко и не забывать, что по природе войны, никакая победа не дается без кровоґпролития. Изменчивая фортуна витает всегда над воюющими, переходя то на одну, то на другую сторону. Естественно поэтому, что они, истреґбившие тысячи иудеев, должны были и сами принести року маленькую жертву. Но подобно тому, как недостойно чересчур зазнаваться в счастье, точно также малодушно совершенно опускать руки в несчастии. Ибо быстра перемена судьбы, а потому здравомыслящий человек должен сохранять присутствие духа в неудачах и бодро стремиться к возвраґщению себе потерянного. То, что совершилось на наших глазах,-продолжал он,-произошло не вследствие нашей слабости и не вследствие храбрости иудеев, а только позиция была выгодна для них и убийственна для нас. В этом отношении единственно в чем вас можно упрекґнуть, так это в том, что вы увлеклись безумным порывом. Ибо после того, как враги отступили на возвышения, вы должны были остаґновиться, а не подвергать себя опасностям, угрожавшим сверху; вы должны были занять нижний город, а затем постепенно вызывать бежавших на верх на верный и правильный бой. Вы же в своем горячем стремлении к победе забыли совершенно о собственной безопасности. Но необдуманность в битвах и бешеная горячка не в обычае римлян, а присущи варварам и составляют также главную особенность иудеев; мы же выигрываем сражения своей опытностью и дисциплиной. Мы должны поэтому возвратиться к свойственной нам храбрости и постигшее нас незаслуженное поражение должно вызвать в вас скорее чувство досады, чем упадок духа. Самого верного утешения пусть все-таки каждый ищет в своей собственной руке-тогда вы отомстите за павших и наґкажете их убийц. Что касается меня, то я останусь тем же, каким был прежде: в каждом бою с недругом я вам буду предшествовать и оставлять поле сражения последним".
  
  7) Такими словами он воодушевил свое войско. Радость гамалян по случаю неожиданной победы была непродолжительна. Вскоре они сообґразили, что теперь потеряна всякая возможность мирного соглашения, а надежды на спасение не было никакой, ибо давно уже начали истощаться съестные припасы. Это отняло у них все мужество и лишило их всякой надежды. Однако, они делали еще все возможное для своґего спасения; храбрейшие заняли стенные бреши, а остальные охраняли уцелевшие еще части стены. Но когда римляне возвысили свои валы и сделали вторую попытку штурма, очень многие бежали из города частью чрез непроходимые ущелья, где не были расставлены караулы, частью по подземным ходам. Те же, которые страшась плена остались, терзались голодом, так как съестные, припасы для одних только бойцов приходилось собирать отовсюду.
  
  8) И в этом столь тяжком положении они все-таки оставались твердыми. Веспасиан меж тем, как побочное дело, предпринял поход против гарнизона на горе Итавирионе лежащей посредине между Большой равниной и Скифополем. Она подымается на высоту 30 стадий и едва досягаема с северной стороны; на ее вершине расстилается равґнина на 26 стадий, вся заключенная укреплениями. Объемистую обводную стену Иосиф построил в 40 дней, в течение которых ему все необґходимое, а также вода, доставлялось снизу, так как наверху нет иной воды, кроме дождевой. Так как здесь сосредоточилась огромная толпа иудеев, то Веспасиан послал против них Плацида с 600 всадников. Подняться на гору ему было невозможно. Ввиду этого он манил их к себе вниз обещанием мира и прощения. Они действительно пришли, но с тем, чтобы и ему подставить ловушку. Плацид только потому и завязал с ними мирные переговоры, чтобы завладеть ими в открытом поле, а они делали вид, что предаются добровольно - тоже с целью неожиданно напасть на него. Победила, однако, хитрость Пладида. Как только иудеи пустили в дело оружие, он для вида обратился в бегство и увлек за собою преследующих далеко в поле; здесь же он обратил на них всадников, большую часть уничтожил, а остальной массе отрезал путь на гору. Они покинули Итавирион и бежали в Иерусалим. Собственно же население горы, страдавшее уже от недостатка воды, предало себя вместе с горой в руки Плацида.
  
  9. Из Гамалы между тем смельчаки успели тайно бежать, а слабые были заморены голодом. Боевая же часть жителей выдерживала осаду до 22-го числа месяца Иперберетая{[7]}, когда три солдата пятнадцатого легиона перед началом рассвета подкрались в самую высшую башню, стоявшую насупротив их лагеря, и тихо подкопали ее, между тем как находивґшаяся на ней стража не заметила ни их приближения (так как это случилось ночью), ни их присутствия внутри башни. Солдаты бесшумно сдвинули с места пять громаднейших камней и быстро отскочили прочь, после чего башня с грохотом рухнула; вместе с нею свалились и стражи. Находившиеся на других постах караулы бежали в смятении. Многих, которые пытались пробиваться, уничтожили римляне; в их числе пал от выстрела Иосиф (ј 4) в ту минуту, когда он хотел проскочить чрез брешь в стене. Среди жителей города, переполошенных гулом, проґизошли смятение и паника, как будто все вражеское войско уже вторгнулось. Харес (ј 4), лежавший как раз больным, тогда же испустил дух: страх в значительной доле способствовал смертельному исходу его болезни. Римляне, впрочем, проученные своим прежним поражением, вступили в город только 23-го названного месяца.
  
  10. Возвратившийся в это время Тит, раздраженный ударом, понесенным римлянами в его отсутствии, во главе 200 отборных всадников и части пехоты, соблюдая полнейшую тишину, вступил в город. Караульщики, впрочем, заметили его приближение и с криком бросиґлись к оружию; вскоре его вторжение сделалось известным внутри гоґрода; одни тогда схватили своих детей и потащили их вместе с жеґнами с воплем и воем в крепость; другие стали против Тита, но один за другим падали пред ним. Те, которым не удалось спастись на высоту крепости, очутились, в своем безвыходном положении, лицом к лицу с римлянами. Со всех сторон раздавались стоны убиваемых; кровь лилась ручьями по спускам города. Против бежавших в крепость Веспасиан между тем повел все войско. Вершина, обрамленная кругом скалами и едва доступная, подымавшаяся на ужасную высоту и окруженная пропастями, кишела людьми. Иудеи оттуда убивали тех, которые хотели взлезать наверх, других они пораґжала стрелами и камнями, между тем как их самих, вследствие высокой позиции, занятой ими, стрелы не достигали. Но вдруг, как бы по Божественному велению, на их гибель поднялся противный им ветер, подымавший против них стрелы римлян и уклонявший от цели их собственные стрелы, давая последним косое направление. Гонимые этой бурей, они не могли устоять на лишенном всякой опоры краю обрыва и не могли также уследить за взбиравшимися вверх врагами. Таким образом римляне взлезли и окружили их прежде, чем они успели окаґзать сопротивление или просить о пощаде. Воспоминание о павших при первом штурме усилило ярость римлян против всех. Многие в отґчаянии, обняв своих жен и детей, бросались с ними в бездонную пропасть, зиявшую под крепостью. Ожесточение римлян далеко еще устуґпало изуверству пленников против самих себя: римляне уничтоґжили 4000, между тем как в лощине найдено свыше 6000, которые сами бросились туда. Никто не остался в живых, кроме двух женщин. Это были дочери сестры Филиппа, сына превосходного военачальника царя Агриппы, по имени Иакима (II, 17, 4, 20, 1). Они спаслись тем, что скрылись от ярости римлян, ибо последние не щадили даже грудных детей: многих таких младенцев они хватали и швыряли с высоты крепости вниз. Так пала Гамала в 23-й день месяца Иперберетая{[8]}; начало ее восстания совпало с 24-м днем месяца Горпиая{[9]}.
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ.
  
  Сдача Гисхалы после бегства Иоанна в Иерусалим.
  
  1. Один только городок в Галилее остался непокоренным - это была Гисхала (II, 21, 1). Население ее, хотя было мирно настроено, так как оно большею частью состояло из земледельцев, все помыслы которых сосредоточивались постоянно на урожае,-но к его несчастью, в среде жителей свила себе гнездо не незначительная шайка разбойников и эта шайка заразила своим образом мыслей также и часть граждан. Человек, который подстрекал их к отпадению и сплачивал в одну силу, был Иоанн, сын некоего Леви - обманщик, человек чрезвычайно коварного нрава, носившийся всегда с обширными планами и умевший ловко их осуществлять; ко всему этому он был склонен к войне, так как он на этом пути, как известно было, надеялся достигнуть власти. Под его командой стояли бунтовщики в Гисхале, присутствие которых было случайной причиной того, что граждане, которые готовы были вступать в переговоры относительно сдачи города, теперь в боевой готовности ожидали прибытия римлян. Веспасиан послал против них Тита с 1000 всадников. Десятый легион он перевел в Скифополь, а с остальными двумя легионами он сам возвратился в Кесарею для того, чтобы доставить им отдых после тягостей походов и, пользуясь обильными запасами этого города, подкрепить своих солдат телесно и духовно для предстоявших им еще битв. Ибо он хорошо сознавал, что еще не мало трудов ждет его под Иерусалимом-этой царской резиденцией, главным городом всей нации и сборным центром для всех бежавших из предыдущих сражений. Мощный своей природой и укрепленный еще искусственными сооружениями, Иерусалим внушал ему не мало забот. Независимо от укреплений города, он считал и его обитателей, по их непреклонной твердости и храбрости, труднопобедимыми. Ввиду этого он приготовлял своих солдат, как атлетов, к бою.
  
  2. Титу после прибытия его с конным отрядом в Гисхалу было бы легче всего взять ее внезапным нападением. Но зная, что при взятии города с боя, солдаты уничтожают всю массу народа; будучи сам насыщен уже резней и жалея население, которое все поголовно, невинные вместе с виновными, было бы истреблено, он предпочел склонить город к добровольной сдаче. Так как стена вся была покрыта людьми, принадлежавшими большей частью к отчаянной толпе мятежников, то он обратился к ним со следующими словами: "Он удивляется, что им придает духа одним поднять оружие против римлян после того, как пала вся Галилея; они же видели, что города более сильные были разґрушены одним ударом, между тем как все те города, которые отґдавали себя на милость римлян, наслаждаются теперь своим покоем и безопасностью. Это он и им предлагает теперь и да будет прощена и предана забвению их самонадеянность. Простительна еще их надежда на свободу, но не настойчивое стремление к несбыточному. Если они не примут его дружеского совета и милостивого предложения, тогда они узнают, как беспощадно римское оружие и увидят сейчас, что покоґрение таких стен для римских осадных машин составляет только детскую игру. Если же они опираются на эти стены, то доказывают этим только то, что они одни из всех галилеян при своей беспомощности наказаны еще самоуверенностью".
  
  3. Жители не только не имели возможности дать на это какой-либо ответ, но ни один из них не мог даже взойти на стену, ибо поґследняя была вся занята разбойниками, а у ворот стояли стражи для того, чтобы никто не вышел для переговоров или не привел в город всадников. Один Иоанн ответил: "Он лично согласен на это предложение и добрыми ли словами или силой заставить также и других принять его. Но этот день (это было как раз в субботу) он, по закону иудеев, должен праздновать и ведение мирных переговоров ему возбранено все равно, как ведение войны. Римлянам также хорошо известно, что в каждый седьмой день недели иудеи не имеют права заниматься никакими делами. Заставить переступить такой запрет было бы таким же тяжелым грехом, как дать себя принудить к этому. Но эта отсрочка не может Титу принести никакого вреда, ибо что можно предпринять в течение одной ночи, кроме разве бегства, а этому Тит может воспрепятствовать, установив охрану над городом. Для них чрезвычайно важно не нарушать ни одного установления из отеческих законов; ему же, дарующему им, сверх ожидания, мир, подобает также уважать законы тех, которых он хочет спасти". Так он говорил только с целью обмануть Тита; ему не так была дорога суббота, как его собственное спасение. Он боялся именно, что после взятия города его все покинут, между тем как ночью он мог надеяться спастись бегством. По Промыслу Божию, решившему сохранить Иоанна на гибель Иерусалима, Тит не только удовлетворил его коварную просьбу об отсрочке, но и отодвинул свой лагерь далеко от города, более к Кидессе. Это-укрепґленный городок на тирской границе, находившийся в постоянной вражде и неприязни с галилеянами. Он был густо населен и имел укреплеґния, на которые мог опираться в своих распрях с туземцами.
  
  4. Ночью, когда римские караулы снялись с своих постов и удалились, Иоанн, улучив удобный момент, поднялся не только с преданными ему вооруженными воинами, но и с целой толпой неспособных к бою людей и их семействами и вместе с ними бежал по направлению к Иерусалиму. Только 20 стадий мог он, треґпеща сам за свою жизнь и свободу, таскать за собою толпу женщин и детей; в дальнейшем же своем торопливом бегстве он их покинул. Ужасен был вопль брошенных на произвол судьбы: чем больше они удалялись от своих близких, и родных, тем ближе казался им враг. Они уже начали представлять себе чуть ли не за спиною тех, которые возьмут их в плен, и в паническом страхе оглядывались назад при каждом шуме, произведенном их собственным бегством, как будто неприятель их уже настиг. Многие сбились с пути и заґвязли в непроходимых местностях, а многие, спеша обогнать друг друга, были растоптаны на дороге. Женщины и дети погибли самым жалким образом. Иные имели еще настолько сил, чтобы звать к себе своих мужей и родственников и трогательно умоляли их подожґдать их. Но еще неумолимее звучал приказ Иоанна, чтоб они спаґсали самих себя и бежали бы туда, откуда они будут в состоянии мстить римлянам и за покинутых, если последние будут ими похищены. Таким образом рассеялась толпа беглецов, смотря по той прыткости и ловкости, какою каждый из них обладал.
  
  5. На следующий день под стенами Гисхалы появился Тит для окончания переговоров. Жители открыли ворота, вышли ему навстречу со своими семействами и приветствовали его как благодетеля и освобоґдителя города от его притеснителей. Тут же они доложили ему о бегґстве Иоанна и просили его их самих пощадить, а по вступлении в город наказать оставшихся еще в нем сторонников мятежа. Не соглаґшаясь сейчас на просьбы народа, Тит немедленно отрядил отделение всадников для преследования Иоанна. Его самого они не догнали, так как он уже достиг Иерусалима, но из людей, бежавших вместе с ним, они убили около 6000, а около 3000 женщин и детей они оцеґпили и погнали назад. Тит хотя был раздражен тем, что сейчас же не мог наказать Иоанна за его обман, но за эту неудавшуюся месть он нашел достаточное удовлетворение в массе пленных и убитых и с громким ликованием вступил в город. Солдатам он приказал по военному обычаю разрушить часть стены. Нарушителей покоя в гоґроде он старался обезвредить больше угрозами, чем наказаниями, ибо он опасался, что, при выделении виновных из массы населения, многие из личной ненависти и вражды могут выдавать и невинных; а потому он счел за лучшее держать виновных в постоянном страхе, чем вместе с ними погубить хотя бы одного невинного. Первые, надеялся он, из страха пред наказанием и из благодарности за помилование, быть может, сами постараются загладить свою вину, между тем как казнь невинных ничем нельзя будет поправить. Для того, однако, чтобы обеспечить за собою город, он оставил здесь гарнизон, посредством которого надеялся отрезвить беспокойные головы и ободрить приверженцев мира. Этим закончено было подчинение всей Галилеи, стоившее римлянам много пота.
  
  ТРЕТЬЯ ГЛАВА.
  
  О Иоанне из Гисхалы, зелотах, первосвященнике Анане и об их взаимных распрях.
  
  1. При вступлении Иоанна в Иерусалим весь народ устремился навстречу, и вокруг каждого сопровождавшего его беглеца собрались большие толпы, которые осведомлялись о несчастных событиях, происшедших в провинции. Уже одно их хриплое и отрывистое дыхание обнаруживало их жалкое положение. При всем этом у них еще хватало духа хвастать и утверждать, что они не бежали от римлян, а пришли только для того, чтобы бороться против них с более сильной позиции; да и было бы нераґзумно и бездельно рисковать жизнью за Гисхалу и подобные ничтожные гоґродки, вместо того, чтобы сберегать силы и оружие для столицы. Далее они рассказали о взятии Гисхалы, причем для многих стало ясно, что их разукрашенное, так называемое отступление было не что иное, как бегґство. Когда же, наконец, сделалась известной участь пленных, весь народ приуныл, ибо он видел в этом предзнаменование своей собґственной гибели. Иоанн, однако, не дал чересчур обескуражить себя судьбой брошенных им в пути; обращаясь ко всякому отдельно он стаґрался возбуждать в них надежды и ободрять их к войне, превознося их силы и средства и низводя на степень ничтожества силы римлян. Издеваясь над простотой и неведением людей, он говорил: "римляне, которые уже под деревнями Галилеи так много потерпели и разбивали свои военные машины, никогда не будут в состоянии перешагнуть чрез стены Иерусалима, если даже они вооружатся крыльями".
  
  2. Такими речами он вскружил головы значительной части молоґдежи и вдохновил ее на войну; но люди рассудительные и более солидного возраста все без исключения предвидели грядущее и оплакивали город, как будто он уже пал. Таким образом среди жителей возник раскол. Но еще раньше, чем вспыхнуло междоусобие в Иерусалиме, было уже раздвоено население провинции. Произошло это-когда после приґбытия Тита из Гисхалы в Кесарею Веспасиан выступил оттуда против Иамнии (I, 2, 2) и Азота (I, 7, 7), покорил их обоих, оставил там гарнизоны и с большой толпой сдавшихся ему жителей возвраґтился назад. Тогда в каждом городе начались волнения и междоусоґбицы. Едва только эти люди вздохнули свободно от ига римлян, как они уже подымали оружие друг против друга. Жаждавшие войны вели ожесточенную борьбу с друзьями мира. В первое время борьба возгоралась между семействами еще раньше жившими не в ладу между собою; но вскоре распадались и дружественные между собою фамилии; каждый присоединялся к своим единомышленникам и в короткое время они огромными партиями стояли друг против друга. Междоусобицы таким образом везде были в полном разгаре. Но партия, приверженная к восстанию и войне, состоя из молодых и смелых людей, одерґживала верх над старшими и рассудительными. Вначале только единичные личности из местных жителей принимались за разбойничье дело, но мало-помалу они собирались в шайки и грабили деревенских жителей, нисколько не уступая в жестокости и противозакониях врагам-римлянам, так что пострадавшим от них римское ярмо казалось уже более сносным.
  
  8. Гарнизоны, расположенные в городах, частью из злобы за перенесенные ими невзгоды, частью из ненависти к иудеям, не окаґзывали преследуемым никакой поддержки или ограничивались самой неґзначительной помощью. Таким образом начальники рассеянных поґвсюду разбойников, насытившись грабежами в провинции и сплотившись в одну разрушительную шайку, незаметно вторгались в Иерусалим, лишенный тогда верховного объединяющего руководителя и принимавший по древнему обычаю всех единоплеменников без всяких мер предоґсторожности, тем более, что всякий смотрел на этих пришельцев, как на людей приходящих с добрым намерением оказывать помощь. Но и независимо от мятежа они впоследствии еще больше усугубляли бедственное положение города; ибо, благодаря нахлынувшей бесполезной и праздной массе, съестные припасы, которых быть может хватило бы для воинов, были скоро съедены, а это прибавило к войне еще голод и междоусобие.
  
  4. Другие разбойничьи шайки, прибывшие в город, соединялись с худшими элементами, находившимися уже в нем, и сообща совершали самые гнусные насилия. Испробовав свои силы на кражах и грабежах, они скоро перешли к убийствам; убивали же они не ночью или тайно и не простых людей, а открыто среди белого дня и начали с высокопоставленных. Первого они схватили в плен и заключили в тюрьму Антипа-человека царского происхождения, одного из могущественнейших в городе, которому даже доверялась государственная казна; за ним Леви, также знатного мужа, и Софу, сына Рагуела-оба они также были царской крови; а затем - всех вообще, пользовавшихся высоким положением в стране. Страшная паника охватила весь народ, и, точно город был уже завоеван неприятелем, каждый думал только о собственной безопасности.
  
  5. Одно только пленение названных людей было для них недостаґточно. С другой стороны, они считали не безопасным долгое содержание в заключении столь важных людей, так как далеко разветвлявшиеся семейства последних были бы конечно в состоянии освободить их; вместе с тем они боялись, что исполненный негодования народ может восстать против их беззаконий. Ввиду этого они порешили извести их совсем и предназначили для этой цели самого услужливого из своей среды палача, некоего Иоанна, называвшегося на отечественном языке "сыном газели"{[10]}. Последний отправился в тюрьму с десятью вооруженными, которые помогли ему умертвить пленных. Для оправдания этого ужасного преступления они выдумали неудачный повод, будто "заключенные вели переговоры с римлянами относительно передачи города, а они, убийцы, устранили только изменников народной свободы". Итак, они еще выхваляли свое злодейство, точно они этим облагодетельствовали и спасли город.
  
  6. Приниженность и робость народа рядом с неистовством названґной партии усугублялись до того, что последняя присвоила даже себе право избрания первосвященников. Она отвергла привилегии тех фаґмилий, из которых по преемственности назначались первосвященники, и выбирала простых людей низкого звания для того, чтобы в них иметь сообщников своих насилие; ибо люди, достигшие высшего достоинства без всяких заслуг, должны были служить послушным орудием в руках тех, которым они обязаны были своим положением. Тех же, которые еще могли препятствовать им, они путем разных интриг и наушничаний восстановили друг против друга и затем воспользовались их взаимными распрями для своих целей. Так, наконец, они, преґсыщенные преступлениями против людей, обратили свою наглость и против Бога и с оскверненными ногами вторглись в Святая-Святых.
  
  7. Но тогда против них поднялся народ, подстрекаемый на то старейшим из первосвященников, Ананом (II, 20, 3)-в высшей стеґпени умным человеком, который, если бы избежал рук палачей, быть может и спас бы город{[11]}. Разбойники же превратили тогда храм Божий в укрепление против грозных волнений народа; святыня служила им исходным пунктом для тирании. К своим злодействам они присовокупили еще издевательство, действовавшее еще чувствительнее, чем первые. Они хотели именно испытать, как далеко простирается страх народа пред ними, и испробовать вместе с тем свои собственные силы-а вот они осмелились избрать первосвященников по жребию в то время, как сан этот, как мы уже заметили, переходит по наследству{[12]}. Для оправдания своего дерзкого нововведения они ссылались на какой-то древґний обычай и уверяли, что и в былые дни первосвященническое доґстоинство давалось по жребию. В сущности же это было уничтожение бесспорного закона-средство к возвышению их власти, к насильґственному захвату высшего достоинства, к чему они собственно и стреґмились.
  
  8. Таким образом они созвали одно из священнических отделений, называемое Элахимом{[13]}, и выбрали первосвященника по жребию. Случайно жребий выпал на человека, личность которого ярко осветила все безумие их затеи, на некоего Фаннию{[14]}, сына Самуила из деревни Афты. Он не только не был достоин носить звание первосвященника, но был на столько неразвит, что не имел даже представления о значении первосвященства. Против его воли они потащили его из деревни, наґрядили его, точно на сцене, в чужую маску, одели его в священное облачение и наскоро посвящали его в то, что ему надлежит делать. Для них это гнусное дело было только шуткой и насмешкой, другие же свяґщенники обливались слезами при виде того, как осмеивается закон, и стоґнали над профанацией священных должностей.
  
  9. Такую дерзость народ не мог уже снести,-все поднялось для свержения тирании. Влиятельнейшие мужи, Горион, сын Иосифа, и Симеон, сын Гамалиеля, разжигали народ в собраниях и в речах, обращенных к отдельным личностям, и побуждали их наказать, наконец, губителей свободы и очистить святилище от кровопийц. И самые уважаемые из первосвященников, Иошуа сын Гамалы и Анан сын Анана, открыто в собраниях упрекали народ в бездеятельности и подстрекали его против зелотов (ревнителей). Так именно они себя наґзвали, точно они ревностно преследовали хорошие цели, между тем как в действительности они все свое рвение прилагали к дурным делам и в этом отношении превосходили самих себя.
  
  10. Когда народ собрался толпой и все было полно негодования против занятия храма, грабежей и убийств (хотя никто еще не решался сделать шаг к мщению, так как зелоты, по справедливости, считаґлись трудно победимыми), среди собрания поднялся Анан, который, неґсколько раз возведя к храму влажные от слез глаза, сказал: "Лучше бы мне умереть, чем видеть дом Божий полным стольких преступлений, а высокочтимые святые места оскверненными ногами убийц. Но, одетый в первосвященническое облачение и неся благоговейнейшее из священных имен{[15]}, я охотно живу и не жалею о том, что меня еще не постигла славная смерть, достойная моего преклонного возраста. Т. е. я рад, что я, несмотря на свой преклонный возраст, еще жив, потому что надеюсь, что мне удастся совершить доброе дело и спасти вас и священный город. Конечно, если я останусь один, как в пустыне, тогда я готов один жертвовать Богу свою душу. Ибо на что мне жизнь среди такого народа, который не сознает своих ран, коґторый потерял способность чувствовать свое горе в то время, когда его уже можно осязать руками. Вас грабят, а вы остаетесь равнодушґными, вас бьют и вы молчите, над убитыми даже никто не смеет громко стонать. Какая жестокая тирания! Но зачем я порицаю таранов? Разве они не вскормлены вами же и вашим долготерпением? Не вы ли сами своим молчанием давали первоначальным немногочисленным сборищам разрастаться в целые орды? Не вы ли своей беспечностью позволяли им вооружаться, обратив свое оружие против самих себя, вместо того, чтобы отбить первые их нападения и дать им отпор еще тогда, когда они глумились над своими ближними? Вы сами вашим равнодушием поощряли этих злодеев на разбои. Когда они опустоґшали дома, никто из вас словом не обмолвился, и не удивительно, поэтому, что они также убивали их владельцев! Когда последних волоґчили по всему городу, никто не приходил им на помощь! Когда мучили цеґпями выданных вами людей-не хочу сказать сколько и каких-но никем необвиненных и без суда, никто не заступался за обремененных оковами. Последствием всего этого было то, что мы в конце концов увидели их казненными. Мы видели своими глазами, как точно из стада неразумных животных, каждый раз похищается лучшая жертва. Никто не подымал даже голоса, не говорю уже о том, чтобы кто-нибудь шевельнул рукой. Но теперь вы опять будете терпеть? Вы будете терпеть, когда топчут ногами святилище? Если вы сами шаг за шагом проґтоптали этим злодеям дорогу к преступлению, то неужели вы еще и теперь не тяготитесь их властью над собою? Ведь они теперь пойдут еще дальше, если только найдут для опустошения что нибудь более великое, чем храм. В их руках находятся уже самое укрепленное место города-разве иначе можно теперь назвать храм?-с которым они обращаются как с какой-нибудь крепостью или гарнизонным пунктом. Если из-за этой крепости угрожает вам такая жестокая тирания, если вы видите ваших врагов над вашими головами, то о чем вы еще думаете, чем вы можете себя успокоить? Вы ждете римлян, чтобы они пришли на помощь вашим святыням? Такое ли положение города и так ли мы уже беспомощны, чтоб враги должны были сжалиться над нами? А сами вы, несчастные, не восстанете? Не отразите направленных против вас ударов? Не сделаете даже того, что животные делают, и не будете мстить тем, которые вас бьют? Не хотите вы воскресить в памяти каждое отдельно совершенное злодеяние, чтобы под свежим впечатлением пережитых мук воодушевиться на месть? Убито таким образом в вас самое благородное и естеґственнейшее чувство-любовь к свободе. И мы, значит, превратились в рабские натуры и лакейские души, точно мы рабство получила в наследие от наших предков. Но нет, они за свою самостоятельность вели многие и великие войны, они не отступали ни пред мощью Египта, ни пред мидянами, лишь бы только не подчиняться чужой воле! Однако, зачем я вывожу наших предков? Вот настоящая война против римлян, целесообразность и полезность которой я теперь не хочу разбирать, чем она вызвана-разве не желанием свободы? Если же мы не хотим покориться владетелям мира, то должны ли мы терпеть над собою тиранов из нашей же среды? Подчиненность чужеземцам может быть еще объяснена единичным неблагоприятным случаем; но если гнут спину пред худґшими из своих сограждан, так это трусость и самоотречение. Так как я упомянул здесь о римлянах, то я не хочу скрыть от вас, какая мысль мне пришла при этом в голову: мне кажется, что если бы мы были покорены римлянами, от чего храни нас Бог, нам не пришґлось бы терпеть от них больше, чем от тех. Разве можно удерґжаться от слез при виде того, как в храме, где можно даже виґдеть приношения от самих римлян, соотечественники прячут добычу, доставшуюся им от истребленной ими столичной знати и умерщвления таких людей, которые, если бы победили сами, то пощадили бы их! Сами римляне никогда не переступали чрез порог даже неосвященных мест, не нарушали ни одного из наших священных обычаев, со священным страхом они только издали смотрели на ограду храма; а люди, выросшие в нашей стране, воспитанные на наших законах и ноґсящие имя иудеев, рыщут среди Святая-Святых в то время, когда их руки дымятся еще кровью их соотечественников! Должны ли мы бояться войны с внешними врагами, когда они в сравнении с нашими единоплеменниками более человечны? Если называть вещи их настоящими именами, тогда мы найдем, что блюстителями наших законов были именно римляне, между тем как их враги находятся среди нас. Что эти изменники свободы должны быть уничтожены и что никакая кара, какую только возможно придумать, не может служить достаточным возмездием за их гнусные дела - это убеждение, я надеюсь, вы все принесли уже с собой и еще до моей речи вы достаточно были ожеґсточены против них теми страданиями, которые вы перенесли. Только иные из вас, быть может, страшатся их многочисленности, смелости и их выгодных позиций. Но так как во всем виновато ваше бездейґствие, то дальнейшей вашей медлительностью все это еще больше ухудґшится; ибо с каждым днем их рать увеличивается новыми приливами, каждый день к ним прибывают все новые единомышленники. Их смеґлость поощряется именно тем, что они до сих пор не наталкивались ни на какое препятствие; теперь же, если вы только дадите им время, то они своим преимущественным положением против нас воспольґзуются еще для того, чтобы употребить силу оружия. Но если мы подымимся против них, то, верьте мне, нечистая совесть ввергнет их в страх, сознание вины превратит в ничто преимущество их возвышенґной позиции. Быть может также поруганное Божество обратит их выґстрелы против них самих и поразит нечестивцев их собственными стрелами. Покажемся только им-и они погибли! А если даже с этим связана опасность, так вы должны почесть за славу умереть пред свяґщенными воротами и отдать жизнь, если не за жен и детей, то за Бога и Его святилище. Я словом и делом буду предшествовать вам. Все, что вы только придумаете для вашей безопасности, будет предпринято, и вы увидите, что и я сам не буду щадить себя".
  
  11. Этими словами Анан старался возбудить народ против зелотов, хотя он сам не мог скрыть от себя, что последние по своей многочисленности, юношеской силе и твердости, а главным образом сознанием достигнутых успехов трудно победимы. От них можно было ожидать самого отчаянного сопротивления, так как они не могли наґдеяться на прощение их преступлений. Тем не менее он решился рискґнуть всем, а не оставить положение дел в таком хаотическом виде. Народ также требовал, чтоб он их повел против тех, на борьбу с которыми он вызывал их, и каждый горел желанием первым броґситься в опасность.
  
  12. Между тем как Анан избирал и выстраивал способных к бою, зелоты узнали о готовящемся на них нападении; они имели людей, которые передавали им обо всем происходившем в народе. Исполненные ожесточения, они хлынули из храма, то сомкнутыми рядами, то мелкими партиями и беспощадно уничтожали все, что встречалось им на пути. Быстро собрал Анан народ, который хотя превосходил зелотов в числе, но уступал им в вооружении и стойкости строя. Однако, жажда боя пополняла пробелы в обоих лагерях: находившиеся в городе были исполнены такого ожесточения, которое было сильнее всякого оружия; скрыґвавшиеся в храме обладали такой смелостью, которая не страшилась никаких превосходных сил. Первые считали невозможным дальше оставаться в городе, если не избавиться от разбойников; зелоты же предґвидели для себя, в случае своего поражения, жесточайшие кары. Таким образом они, полные ярости, бросились друг на друга, перекидываясь вначале камнями в городе и пред храмом и издали пуская в ход стрелы, но как только часть обратилась в бегство, победители взялись за мечи. Множество пало мертвыми с обеих сторон и многие были ранены. Раґненные из среды народа были унесены домой своими родственниками; раґненные же зелоты возвращались в храм и своей кровью смачивали свяґщенную землю; можно сказать, что уже одна их кровь была осквернением для святыни. Разбойники хотя при всяком новом столкновении все больше одерживали верх, но и число народных бойцов росло вместе с их ожесточением. Порицая малодушие отступавших, они отрезывали им путь к бегству и гнали всю массу вперед, на врагов. Последние не могли больше устоять против натиска и шаг за шагом пятились назад к храму; вслед за ними туда же вторглись и люди Анана. Ужас охватил зелотов, когда они потеряли первую обводную стену: они броґсились внутрь и поспешно заперли за собою ворота. Анан не мог реґшиться штурмовать священные ворота, тем более, что враги метали сверху стрелы; кроме того, он считал грехом, в случае даже победы, ввести в храм народ без предварительного очищения. Ввиду этого он избрал из числа всех по жребию около шести тысяч хорошо вооруженных и расставил их в виде стражи на колоннадах; их места замещали затем другие, так что по очереди все должны были исполнять эту службу; однако многие из сановных лиц освобождались руководитеґлями движения от этой обязанности, но зато они должны были вместо себя посылать наемных людей из бедного сословия.
  
  13. Виновником всеобщего несчастья был тот Иоанн, который, как мы рассказали (2, 2, 3, 1), бежал из Гисхалы-опасный интриган, томимый в душе болезненной страстью к деспотической власти и давно уже питавший тайные замыслы против государства. В то время он под маской преданного народу сопровождал повсюду Анана, когда последний совещался днем с начальниками или проверял ночью стражу. Всякие тайны он передавать зелотам, так что малейшее намерение народа, еще прежде чем оно было достаточно обдумано, чрез него уже делалось известным врагам. Чтобы не возбуждать никакого подозрения, он даже был чересчур услужлив к Анану и другим народным представиґтелям; но его заискивание имело совершенно обратное действие тому, чего он хотел достигнуть: его пошлая лесть навлекла на него еще большие подозрения, а его присутствие везде, куда его и не приглашали, служило только подтверждением того, что он выдает тайны. Замечено было, что враги посвящались всегда во все народные решения, и никому нельзя было с большей вероятностью приписать это предательство, как именно Иоанну. Устранить же его было не так легко, ибо он был способен на самые мерзкие дела, происходил вообще не из низкого рода и кроме того пользовался покровительством многих, принимавших учаґстие в общественных делах{[16]}. Ввиду этого решено было потребовать от него присягу в верности. Иоанн без колебания присягнул быть всегда верным народу, не выдавать врагам никакого решения или дейґствия народа, а словом и делом содействовать сокрушенно тех, коґторые взялись за оружие. Анан и его окружающие уверовали в его клятву и, отбросив всякое подозрение, позволяли ему отныне участвовать в их совещаниях. Мало того, они даже избрали его своим послом к зелотам для переговоров о прекращении распри. Ибо они прилагали все старания к тому, чтобы не осквернять храма и не допускать убийства в нем никого из соотечественников.
  
  14. Иоанн же, точно он присягнул в верности зелотам, а не их противникам, пришел к первым, стал среди ними и произнес: "Уже не один раз он из-за них подвергал себя опасностям, но не оставлял их в безызвестности насчет того, что задумывала против них партия Анана; ныне же он может погибнуть вместе с ними, если сам Бог не придет им на помощь. Анан не хочет выжидать больше: уговорив народ, он отправил послов к Веспасиану с просьбой придти, как можно скорее, и захватить город в свои руки. На следующий день объявлена жертва очищения для того, чтобы под предлогом богослужения или силой вторгнуться и вступить в битву с ними. А потому он не думает, чтоб они долго еще могли выдержать осаду или противостоять столь превосходным силам". К этому он прибавил еще: "Богу угодно было, чтобы он был прислан в качеґстве посредника для мирных переговоров; но эти переговоры Анан затеял только для того, чтобы напасть на них врасплох. Они должны поэтому для спасения своей жизни или просить пощады у осаждающих, или искать себе помощи извне. Те же, которые в случае поражения надеются еще на милость, те, вероятно, забыли о своих собственных грешках, или быть может они воображают, что за раскаянием виновных непременно должно последовать прощение потерпевших. Но часто преступники при всем своем раскаянии остаются презренными, и жажда мщения оскорбленных, как они только получают власть в свои руки, делается еще сильнее. Во всяком случае им всегда будут угрожать друзья и родственники убитых, точно также и масса народа, которая сильно ожесточена против нарушения законов и ниспровержения легального порядка. Если бы даже одна часть и была склонна к прощению, то она исчезла бы в массе жаждущих мщения".
  
  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
  
  Идумеяне, призываемые зелотами, быстро являются в Иерусалим, но не будучи впущены, проводят ночь вне города.-Речь первосвященника Иошуи и ответґная речь идумеянина Симона.
  
  1) Такой коварной ложью он навел панику на всю толпу. Что именно он подразумевал под помощью извне, он хотя не решался высказывать ясно, но намекал на идумеян. Для того, чтобы разжигать еще вожаков зелотов каждого в отдельности, он представил им ложное описание жестокости Анана и прибавил, что его угрозы, главным образом, наґправлены лично против них. Эти вожаки были Элеазар сын Симона (II, 20, 3), славившийся в особенности своей изобретательностью и уменьем осуществлять задуманное; далее Захария сын Фалека{[17]}-оба из рода священников. Последние, услышав об угрожающей их собственной личности опасности, и что, кроме того, партия Анана, чтобы завладеть высшей властью, хочет призвать себе на помощь римлян (и эта ложь была присовокуплена Иоанном), некоторое время находились в нереґшительности насчет того, что им предпринять в столь короткий срок, оставшийся еще в их распоряжении. Они думали, что народ готовится уже к нападению и что близость осуществления этого намерения почти уже отрезала от них всякую внешнюю помощь, ибо еще прежде чем кто-либо из их союзников узнает об их положении, оно может сделаться крайне опасным. Ввиду этого было решено призвать идумеян. Они написали им краткое письмо следующего содержания: "Анан обманывает народ и хочет предать столицу римлянам; они сами, отделившиеся от него во имя спасения свободы, осаждены в храме. Времени для спасения осталось мало. Если идумеяне не поспешат к ним на помощь, тогда они попадут в руки Анана и своих врагов, а город в руки римлян". Подробности о положении дел поручено было послам изложить на словах предводителям идумеян. Посольство соґстояло из двух лиц, опытных в подобных предприятиях, одаренных даром слова и силой убеждения и, что тут было особенно важно, отличавшихся быстротой ног. Зелоты были уверены, что идумеяне скоро склонятся на их предложение, ибо это буйный, необузданный народ, всегда падкий к волнениям и переворотам, народ, которому стоит только сказать несколько слов, чтобы поставить его на вооруґженную ногу, который идет на войну точно на торжество. Требовалось только быстрое исполнение возложенного на послов поручения, а последґние, оба носившие имя Анании, в этом отношении ничего желать не оставляли. Таким образом они вскоре прибыли к предводителям идумеян.
  
  2. Содержание письма и устные сообщения послов произвели на них потрясающее впечатление: как бешеные они бегали в толпе и проповедовали войну. Еще прежде чем люди узнали в чем дело, они уж были в полном сборе. Все подняли оружие якобы за освобождение стоґлицы и, выстроившись в числе около двадцати тысяч, они появились под стенами Иерусалима, имея во главе четырех предводителей: Иоанна и Иакова, сына Сосы, Симона, сына Кафлы, и Финеаса, сына Клусофа.
  
  3. Отбытие послов осталось скрытым, как от Анана, так и от стражи; но не то было с приходом идумеян. О нем Анан заранее узнал и запер поэтому пред ними ворота, а на стене расставил каґраульные посты. Однако, он отнюдь не намеревался сейчас же вступить с ними в битву, а хотел прежде, чем прибегнуть к силе оружия, привлечь их на свою сторону добрыми словами. Старейший из первосвященников после Анана, Иошуа{[18]}, взошел на башню, находившуюся на виду идумеян, и произнес: "Из всех бед, стрясшихся над нашим городом, ничто так необъяснимо, как то, что злым неизвестно откуда каждый раз является помощь. Ведь вы именно хотите оказать поддержку отщепенцам против нас и прилетели сюда с такой готовностью, какую не проявили бы даже в том случае, если б столица призвала вас на помощь против варваров. Если бы хоть ваше войско было похоже на тех людей, которые вас призвали, то я бы еще мог объяснить себе ваше усердие; ибо ничто так быстро не созидает дружбы, как родство характеров. Но ведь если разбирать их по одиночке, то каждый из них окажется тысячу раз заслуживающим смерти; ведь они выродки и позорище всей страны; люди промотавшие свое собственное состояние, истоґщившие свою преступную энергию в деревнях и городах окрестностей и в конце нахлынувшие, как воры, в священный город; разбойники, которые в своей разнузданности покрывают позором даже священную землю, которые без стыда напиваются теперь пьяными в святилище и награбленным у убитых наполняют свои ненасытные утробы. Ваши же ополчения и ваши доспехи имеют такой доблестный вид, точно столица по всеобщему согласию созвала вас в качестве союзников против чужеземцев. Не насмешка ли судьбы, что целая нация связывается с шайкой злодеев? Уже давно представляется мне загадкой: что именно вас так быстро подняло на ноги? Должен же быть какой-нибудь веский повод, который заставил вас поднять оружие за разбойников против родственґной вам нации. Мы слышали здесь что-то о римлянах и измене-эти именно слова были только что произнесены некоторыми из вас; заявивґшими с шумом, что они пришли для освобождения столицы. Но такой вымысел нас поражает больше, чем все другие дерзости, проявленные теми гнусными людьми. Конечно, свободолюбивых по природе своей люґдей, всегда готовых ополчиться из-за нее против внешнего врага, ничем другим нельзя было восстановить против нас, как тем, чтобы нас заклеймить именем предателей столь желанной свободы. Но вы же должны подумать-от кого исходит эта клевета и против кого она направлена; вы должны искать подтверждения в общем положении вещей, а не верить голословному вымыслу. Что могло нас побудить теґперь предаться римлянам, когда от нас всецело зависело или с самого начала не отпадать совсем, или сейчас же после отпадения вновь перейти на их сторону, когда страна кругом нас еще не была опуґстошена. Но теперь, если бы мы и желали, нам было бы трудно помиґриться с римлянами, так как завоевание Галилеи сделало их гордыми, а преклониться пред ними теперь, когда они уже так близки, было бы для нас позором, страшнее смерти. Я, правда, лично предпочел бы мир смерти. Однако, раз война объявлена и находится в полном разгаре, я также охотно предпочитаю славную смерть жизни военнопленґника. А кто же, говорят, тайно послал к римлянам? Одни ли мы, представители народа, или вместе с нами также и народ по общему решению? Если только мы,-то пусть же нам назовут друзей, которых мы послали, прислужников, способствовавших измене! Был ли кто-нибудь пойман на пути к римлянам или схвачен на возвратном пути? Быть может напали на следы письма? И каким образом мы могли это скрыть от столь многих граждан, с которыми находимся в постоянном общении? Каким образом случилось, что только тем немногим людям, которые вдобавок осаждены и даже не могут выходить из храма в город, сделалось известным то, что тайно происходило внутри страны? И узнали они об этом именно теперь, когда их ожидает кара за совершенные ими преступления; раньше же, когда они находились в безопасности, никто из нас не навлекал на себя подозрения в измене. Если же взваливают вину на народ, в таком случае должно было состояться публичґное совещание, из которого никто не мог быть исключен, тогда доґстоверный слух об этом должен был бы дойти до вас еще гораздо раньше формального донесения. Да и как тогда не избирали бы послов для заключения договора? Если же все было так, то пусть скажут, кто был назначен для этой миссии? Но нет! Все это только уловка людей, борющихся со смертью и стремящихся отвратить от себя наказание. Если только городу суждено пасть от измены, то на это способны только наши клеветники, злодеяниям которых недостает только одного-предательґства. Вы же, раз вы уже явились сюда с оружием в руках, должны были бы теперь-и это было бы самое справедливое-оказать поддержку столице и помочь истребить тиранов, уничтоживших право, топтавших закон ногами и носящих свои приговоры на острие меча. Ведь они знатных людей, на которых никто не жаловался, схватили на улице, грубо обращались с ними в темнице и, наконец, не взирая ни на воззвания, ни на моления, казнили. Вы можете, если только вы хотите вступить в наш город не как враги, убедиться собственными глаґзами в том, что я сказал: вы увидите в конец разграбленные дома, жен и детей убитых-в черной траурной одежде, вопли и слезы во всем городе. Ибо нет человека, который не испытывал бы на себе насилий этих безбожников; они в своем безумии зашли так далеко, что свою разбойничью отвагу принесли с собою из деревень в городов не только в самое сердце{[19]} всей нации-в Иерусалим, но и отсюда-в самый храм. Последний они превратили теперь в крепость, в место убежища и укрепленный пункт против нас. Место, святопочиґтаемое на всем земном шаре, даже иноземцами, обитателями окраин мира, знающими о нем только понаслышке, эти чудовища, здесь же родившиеся, топчут ногами. Но верх их наглости-это то, что они в своем теперешнем отчаянном положении вооружают племена против племен, государства против государств и вызывают нацию на борьбу против собственной же крови. Ввиду этого, как я уже сказал, вам больше всего подобало бы в союзе с нами истребить преступников, наказать их именно за этот обман, за то, что они дерзали призвать в качестве союзников вас, которых они напротив должны были бояться, как мстителей. Если же хотите оказать честь приглашению таких людей, так вам предоставляется, как нашим соплеменникам{[20]}, сложив оружие войти в город и занять место, лежащее в средине между союзниками и врагами,-место судей. Посудите при этом сами, какое это для них преимущество, если им за признанные столь великие преступления будет предоставлено чрез вас формальное судопроизводство, между тем как они невинным не давали даже слова защиты. Однако, ради вашего появґления мы готовы оказать им эту милость. Если же вы не желаете раздеґлить наше негодование и отказываетесь также от роли судей, так остается еще третий выход: оставить обе стороны, не вмешиваясь в наши неґсчастия и не оставаясь на стороне врагов столицы. Ибо, если вы сильно подозреваете, что кто-нибудь из нас вел переговоры с римляґнами, так вы можете занять проходы, и, если откроется что-либо из того, в чем нас обвиняют, прибыть, осадить город и наказать виновных, которых вы поймаете. Во всяком случае вас, живущих так близко к столице, враги не могут опередить. Если же вам ни одно из этих предложений не приходится по душе и вы ни на что не соґгласитесь, так не удивляйтесь, если мы будем держать ворота заперґтыми до тех пор, пока вы будете стоять под оружием".
  
  4. Так приблизительно говорил Иошуа. Но идумеяне не обращали на это никакого внимания; они только возмущались тем, что их не впускают в город; предводители их также отказывались от сложения оружия, полагая, что они уподобятся военнопленникам, если по требоґванию других сбросят с себя оружие. Один из предводителей, Симон, сын Кафлы, с трудом успокоив шумевшую толпу, стал на такое место, откуда он мог быть услышанным первосвященниками, и сказал: "Теперь меня больше не удивляет, что поборники свободы осаждены в храме, раз даже некоторые запирают принадлежащую всему народу столицу, и в то время, когда готовятся встречать римлян, для которых, быть может, украсят ворота венками, с идумеянами переговариваются с башен и приглашают их даже сложить оружие, которое они подняли за свободу. С одной стороны, не хотят доверить единоплеменникам охрану города, а в то же время их назначают третейскими судьями в споре; жалуются на некоторых за то, что они казнили без суда и права, а между тем весь народ пятнают позором- запирают пред соотечественниками город, стоящий открытым даже пред чужеземцами для целей богослужения. Правда, мы пришли, чтобы воевать против соотечественников; но мы потому так поспешили, чтобы в вашем несчастье все-таки сохранить вам свободу. Вы столь же были обижены теми, которых вы осаждаете, как убедительны, на мой взгляд, подозрения, собранные вами против них. Затем, держа патриотов в заключении внутри города, запирая ворота пред ближайшим родственным народом и делая нам такое бесчестное предложение, вы говорите еще, что вас тиранизируют, а имя деспотов навязываете тем, которых вы насилуете. Кто потерпит такие лицемерные речи, когда факты говорят как раз о противном? Недостает еще того, чтобы вы говоґрили, что идумеяне выгоняют вас из столицы, между тем как вы им преграждаете доступ к святыням отцов. Единственно в чем действительно можно упрекнуть осажденных в храме, так это в том, что, раз они имели мужество наказывать изменников, которых вы, их соумышленники, называете прекрасными, безупречными людьми, сразу лучше не начали с вас и тем не отрубили голову измене. Но если те были мягкосердечнее, чем должны были быть, мы, идумеяне, будем охранять дом божий, мы станем во главе войны за общую отчизну и одновременно отразим как врагов извне, так равно изменников внутри. Здесь, под этими стенами, мы с оружием в руках останемся до тех пор, пока римлянам не надоест вас ждать, или пока вы сами не отдадитесь делу свободы".
  
  5. Вся толпа идумеян встретила эти слова громкими одобрениями. Иошуа печально отступил назад: он видел, что идумеяне замышляют недоброе и что городу предстоит борьба с двух сторон. Впрочем, и идумеяне чувствовали себя не хорошо: с одной стороны они были сердиты за оскорбительное преграждение им доступа в город, а с другой стороны, считая партию зелотов очень могущественной, но увидев, что последние не оказывают им ни малейшей поддержки, они очутились в большом затруднеґнии и многие уже раскаялись что предприняли поход; однако стыд отступлеґния без всякого результата был сильнее раскаяния,-они остались на месте, под стенами, несмотря на всю затруднительность своего положения, так как ночью поднялась страшная гроза: порывистый ветер с сильнейшим ливнем, беспрерывная молния с оглушительными раскатами грома и ужас наводящий гул дрожавшей земли. Казалось, мировой порядок пришел в смятение на гибель людям, и поневоле приходилось усматривать в этом зловещий признак большого несчастия.
  
  6. Эти явления произвели как на идумеян, так и на горожан одинаковое впечатление: первые думали, что Бог гневается на них за их поход и не оставит безнаказанным их вооруженного нападения на столицу; Анан же и его люди считали уже победу выигранной без битвы, так как Бог сражается за них. Но они оказались плохими пророками: они предсказывали врагам то, что суждено было им самим. Идумеяне стояли тесной толпой, друг друга согревая, и сомкнули щиты над своими головами, чтобы меньше терпеть от ливня. В то же время зелоты, опасавшиеся теперь за судьбу идумеян больше, чем за свою собственную, собрались, чтобы обдумать, не могут ли они оказать им какую-либо помощь. Более горячие головы предлагали силой оружия овлаґдеть стражей, а тогда-вторгнуться в город и без дальнейших рассуждений открыть ворота союзникам, ибо караулы будут устрашены их непредвиденным появлением и отступят, тем более, что большинство из них не вооружены и неопытны в сражениях; что же касается гоґродского населения, то оно загнано непогодой в дома и не так скоро соберется. Если, наконец, дело будет сопряжено с опасностями, то они скорее должны идти на крайности, нежели оставить столь многих людей погибнуть недостойным образом из-за них. Но более осторожные отсоветоґвали открытое нападение, так как они видели, что не только усилена наґблюдающая за ними стража, но и городская стена заботливо охраняема из-за идумеян; к тому же они предполагали, что Анан везде на лицо и каждый час обходит караулы. Это действительно так бывало всегда по ночам, но как раз в ту ночь было упущено-не по небрежности Анана, а потому, что он тогда находился уже во власти судьбы, которая решила погубить его и многочисленную стражу. По предопределению же судьбы, когда ночь спустилась и разразилась гроза, стража, находивґшаяся в галерее, была отпущена на покой. Это внушило зелотам мысль пропилить пилами, найденными ими в святилище, засовы ворот, а вой ветра и беспрестанные раскаты грома заглушали произведенный этим шум.
  
  7. После того, как они незаметно пробрались из храма, они поґдошли к стене, где с помощью тех же пил открыли идумеянам ближайшие к ним ворота. Идумеяне подумали вначале, что люди Анана нападают на них и так перепугались, что каждый схватился за свое оружие для обороны; но вскоре они узнали появившихся и вошли в город. Если бы они напали сейчас на город, то, без сомнения, весь народ был бы истреблен ими до единой души: так велико было их остервенение; но они спешили прежде всего освободить зелотов из осады, так как и люди, впустившие их в город, настойчиво просили их не оставлять тех, из-за которых они пришли, и этим не усугублять еще больше их опасное положение; пусть они только овладеют гарнизоном, тогда им уже легко будет двинуться на город, но раз солдаты поднимут тревогу, тогда они уже не в состоянии будут одержать верх над жителями, так как последние, как только узнают в чем дело станут в боевой порядок и преградят им дорогу.
  
  ПЯТАЯ ГЛАВА.
  
  О жестокостях идумеян, вошедших в город во время бури, и зелотов.- О смерти Анана, Иошуи и Захарии и об отступлении идумеян.
  
  1. Идумеяне согласились и двинулись через город к храму, где зеґлоты с напряженным нетерпением ожидали их прибытия. Когда они взошли, те, ободрившись, выступили также изнутри храма, смешались с идумеянами и вместе напали на стражу. Нескольких передовых караульных они убили; на крик пробудившихся поднялась вся толпа и в ужасе бросилась к оружию, чтобы защищаться. До тех пор, пока они полагали, что имеют дело только с зелотами, они бодро держались, наґдеясь одолеть их численным превосходством; но увидев новые толпы, устремившиеся извне, они догадались, что вторгнулись идумеяне, тогда большинство их, потеряв мужество, бросило также и оружие и разґразилось громким воплем; только весьма немногие из молодых тесно сплотились вместе, мужественно встретили идумеян и долгое время защиґщали толпу стариков. Последние своим криком дали знать о неґсчастии жителям города. Но и эти, как только им сделалось известным вторжение идумеян, не посмели придти к ним на помощь, а только ответили им еще более отчаянным плачем, усиливавшимся громким воем женщин, между тем как все караульные находились в опасности. Зелоты же напротив соединяли свои победные клики с приґзывами идумеян, а свирепствовавшая буря сделала этот всеобщий гул еще более потрясающим. Идумеяне не щадили никого: кровожадные по своей натуре, ожесточенные еще тем, что им пришлось перенесть от грозы, они обращали свои мечи против тех, которые их не впустили в город, не делая различия между сопротивлявшимися и молившими о пощаде; многих они пронзили своими мечами в ту минуту, когда те наґпоминали им об их племенном родстве с ними и просили пощады во имя их общего святилища. Бегство было немыслимо, а на спасение не было надежды: стесненные густыми толпами, они были убиты целыми кучами; загнанные по большей части в такие места, откуда не было выхода, пораженные неприятельскими ударами, они в беспомощности своей сами бросились вниз в город и таким образом добровольно подвергли себя, как мне кажется, еще более ужасной смерти, чем та, от которой они бежали. Весь наружный храм утопал в крови и наступившее утро освеґтило восемь тысяч пятьсот трупов.
  
  2. Но ярость идумеян все еще не унималась. Они обратились теґперь против города, грабили целые дома и убивали всех, попадавшихся им на пути. Продолжать дальше травлю простого народа казалось им напрасной тратой времени; зато они старались отыскивать первосвященников и толпами предпринимали охоту на них. Последние были вскоре схвачены и тут же умерщвлены. Став над трупами убитых, они поґтешались над попечениями Анана о народе, так равно и над речью Иошуи, произнесенной им со стены. Так далеко они зашли в своем злодействе, что бросили тела первосвященников непогребенными, между тем как иудеи ведь так строго чтят погребение мертвых, что даже приговоренных к распятию они до заката солнца снимают и хоронят. Я решительно не ошибусь, если скажу, что смерть Анана была уже началом падения города, и с того дня, как иудеи увидели своего первосвяґщенника, указывавшего им путь к спасению, убитым посреди города, их стены уже были разрушены и дело проиграно. Анан был вообще не только достойный уважения и в высшей степени справедливый человек, но любил кроме того, несмотря на свое высокое положение, которое доставляли ему его происхождение, его сан и всеобщее к нему уважение, быть на равной ноге с каждым человеком, даже с людьми низшего сословия; вместе с тем он горячо любил свободу и был поклонником народного правления. Всегда он свои личные выгоды отодвигал на задний план пред общественной пользой{[21]}; к тому же он ставил выше всего мир, ибо он знал, что могущество римлян непобедимо и предвидел, что если иудеи не будут настолько разумны, чтобы помириться с римлянами, то неизбежно найдут свою гибель в войне с ними.
  
  Короче, если бы Анан остался жив, то, во всяком случае, состояґлось бы мирное соглашение. Ибо он был могущественный оратор, польґзовался огромным влиянием на народ и ему уже удалось подчинить себе тех, которые стояли ему на пути или требовали войны. Под предводительством такого вождя иудеи доставили бы еще много хлопот римлянам. Тесно связан с ним был Иошуа, который хотя и не выдерживал сравнения с ним, но других превосходил{[22]}. Но Бог, думается мне, решил уничтожить оскверненный город и очистить огнем храм,-поґэтому, Он отстранил тех, которые еще заступались за них и крепко их любили. Таким образом, людей, недавно только перед тем одетых в священное облачение, стоявших во главе распространенного по всему свету богослужения и с благоговением встречаемых всегда приґбывавшими со всех краев земли на поклонение святым местам пилигриґмами,-этих людей можно было видеть теперь брошенными нагими на съедение собакам и диким зверям. Сама добродетель, думаю я, стоґнала над этими мужами и плакала над тем, что зло так восторжеґствовало над ней самой. Таков был конец Анана и Иошуи.
  
  3. После их смерти зелоты вместе с идумейской ордой накинулись на народ и уничтожили его, как стадо нечистых животных. Исґтребляя повсюду простой народ, они знатных и молодых забирали в плен и скованными в кандалах бросали в темницу в надежде, что при отсрочке казни иные, быть может, перейдут на их сторону. Ниґкто, однако, не склонялся на их убеждения, все предпочитали умереть, нежели стать против отечества на стороне злодеев. Ужасные муки они перенесли за свой отказ: их бичевали и пытали, и когда их тело уже не было более в состоянии выносить пытки, тогда только их удостаивали казни мечом. Арестованные днем были ночью казнены; тела их выносили и бросали на открытые места, чтобы очистить место для новых пленников. Народ находился в таком оцепенении, что никто не осмеливался открыто ни оплакивать, ни хоронить убитого родственника; только в глубоком уединении, при закрытых дверях, лились слезы, и тот, кто стонал, боязливо оглядывался по сторонам, чтобы враг не услышал,-в противном случае оплакивающий сейчас же мог испыґтать на себе участь оплакиваемого. Только ночью брали горсть земли в руки и бросали ее на мертвых; безумно отважен должен был быть тот, который это делал днем. Двенадцать тысяч человек благородного происхождения постигла такая участь.
  
  4. Зелоты, которым опротивела уже резня, бесстыдно наглумились еще над судилищем и судом. Жертвой своей они избрали одного из знатнейших мужей, Захарию, сына Баруха. Его презрение к тиранам и непреклонная любовь к свободе сделали его ненавистным в их глазах; к тому же, он был еще богат, так что они имели приятґные виды на ограбление его состояния и на устранение человека, который мог воспользоваться своим влиянием для их низвержения. Таким образом, они для формы приказали созвать семьдесят находившихся в должностях простых граждан в качестве судилища, которое, конечно, лишено было авторитета, и здесь обвиняли Захарию в том, что он хотел предать город в руки римлян и с изменнической целью послал уполномоченных к Веспасиану. Обвинение не подкреплялось ни свидетельґскими показаниями, ни другими какими-либо доказательствами; но они утверждали, что вполне убеждены в этом и считали, что этого одного достаґточно для установления истины. Когда Захария убедился, что у него нет никакой надежды на спасение и что его собственно не вызывали к суду, а только заманили коварно в заключение, он, видя свою жизнь поґгибшей, решил дать полную волю своему языку. Он поднялся, сделал ироническую оценку той самоуверенности, с которой возбуждено было против него обвинение, и вкратце опроверг приведенные улики. Но затем он обратил свое слово против своих обвинителей, прочел им перечень совершенных ими преступлений и разразился жалобами на наґрушение всякого порядка в государстве. Зелоты перебили его криками. Если они настолько еще владели собою, что не обнажали мечей, так только потому, что хотели довести до конца насмешливое подражание судопроизводству и, кроме того, хотели испытать, насколько сами судьи будут руководствоваться правдой ввиду угрожавшей им опасности. Суд семидесяти оправдал однако обвиняемого, предпочитая заранее умереть вместе с ним, чем принять на себя ответственность за его смерть. Этот оправдательный приговор зелоты встретили с неистовым шумом: они все были возмущены тем, что судьи не хотели понять призрачности данной им власти. Двое же из самых дерзких набросились на Захарию, убили его среди храма и насмешливо воскликґнули над павшим: "вот тебе и наш голос - наше решительное оправдание!" Вслед за этим они выбросили его из храма в находяґщуюся под ним пропасть. Судей же они, в насмешку, били обухами мечей и вытолкали из ограды храма, даровав им жизнь только для того, чтобы они рассеялись по городу и принесли бы всем весть о поґрабощении народа.
  
  5. Идумеяне раскаивались уже в своем походе: им самим сделаґлось противно все то, что творилось. Но вот, пришел к ним частным образом один из зелотов, созвал их в собрание, изобразил весь ужас преступлений, совершенных ими сообща с теми, которые их призвали, и описал также положение дел в городе. "Они,-скаґзал он,-подняли оружие в том предположении, что первосвященники намерены предать город римлянам, а между тем они не обнаружили никаких улик измены, а сделались только покровителями тех, котоґрые ложно обвиняли первосвященников и ныне свирепствуют в гоґроде, как враги и тираны. Лучше было бы, если б они с самого наґчала этому воспрепятствовали; но раз они уже сделались соучастниками в братоубийстве, то пусть, по крайней мере, положат конец своему заблуждению и не останутся дольше здесь, чтобы не поддерживать тех, которые хотят свою собственную отчизну ввергнуть в несчастье. Если иные из них все еще раздражены тем, что нашли ворота запертыми и не были впущены в город, так ведь виновные в этом наказаны; Анан лежит мертвый и почти весь народ в течение одной ночи уничтожен. Многие из них, как он хорошо замечает, сами об этом сожалеют, с другой же стороны он видит, что неистовство призвавших их не знает ни меры, ни предела и они даже не стесняются больше перед теми, которым они обязаны своим спасением. На глазах своих товаґрищей они позволяют себе самые постыдные жестокости, вина которых будет приписываться идумеянам до тех пор, пока кто-нибудь из них не воспрепятствует им и не положит конец их беззакониям. Поэтому, ввиду того, что обвинение в измене оказалось клеветой, что появления римлян нельзя ожидать так скоро, а город защищен непобедимыми почти силами, то пусть они возвратятся к себе домой и то зло, котоґрое они, будучи обмануты злодеями, совершали вместе с последними, постараются исправить тем, что отныне прекратят всякие сношения с ними.
  
  ШЕСТАЯ ГЛАВА.
  
  Зелоты, освободившись от идумеян, производят еще большую резню в гоґроде.-Веспасиан удерживает пока римлян, желающих идти на иудеев.
  
  1. Эти внушения произвели впечатление на идумеян. Первым их делом было освобождение заключенных, около двух тысяч граждан, которые сейчас же бежали из города и отправились к Симону, о котором речь будет впереди. Вслед за этим они оставили Иерусалим и возвратились на родину. Их выступление явилось неожиданным для обеих партий. Народ, не знавший о перемене их образа мыслей, на одно мгновение вздохнул свободно, думая, что избавился от врагов. Но и зелотам также развязались руки, ибо они не чувствоґвали себя покинутыми союзниками, а напротив, освобожденными от таких людей, которые не одобряли их насилий и старались удерживать их от этого. Теперь они могли действовать решительно и без всякого промедления. С быстротой молнии они ковали свои планы и исполняли их еще быстрее, чем задумывали. Преимущественно кровожадность их направлена была против всего мужественного и знатного: знатных они убивали из зависти, храбрых-из боязни; ибо только тогда они могли чувствовать себя вне всякой опасности, когда бы не осталось в живых ни одного человека более или менее влиятельного. В массе других убит был также Горион-человек благородного происхождения и возґвышенной души, друг народного правления и самостоятельный по своему образу мыслей, как истый иудей. Его погубили главным образом смеґлость в речах, равно и другие его достоинства{[23]}. Даже Нигера Перейґского (II, 19, 2, 20, 4. III, 2, 1) их руки не пощадили-человека, высоко отличавшегося в битвах с римлянами: его волочили по городу, он же громко вопиял и показывал свои раны. Когда его вывели за ворота, он, не сомневаясь в своей казни, просил только о погребении; они же совершили над ним казнь лишь после того, как отказали ему в могиле, которой он так жаждал. Еще перед самой смертью Нигер призывал на их головы месть римлян, голод и чуму как спутники войны, да еще взаимную резню между ними самими.
  
  Все это послало грешникам Провидение, которое лучшее доказательґство своей справедливости явило в том, что вскоре они, раздвоенные между собою, дали друг другу чувствовать свое изуверство. Смерть Ниґгера окончательно освободила их от всяких опасений за собственное падение. Среди народа не осталось уже никого, которого нельзя было бы погубить по какому угодно поводу, раз только этого хотели. Та часть народа, которая восстала против зелотов, давно уже была истреблена; а против других, мирных жителей, стоявших в стороне от всех, придумывали, смотря по обстоятельствам, иные обвинения. Тот, кто вовсе не связывался с ними, считался у них высокомерным, кто открыто приближался к ним - презирающим, а кто льстил - предателем. За высшее преступление, как и за самое ничтожное упущение существовало одно наказание-смерть: ее избегал только тот, который уже очень низко стоял по своему происхождению или по крайней бедности.
  
  2. Все римские военачальники видели в раздорах врагов неожиґданное счастье для себя и хотели не медля напасть на город. В этом они убеждали также Веспасиана, для которого, как они думали, чуть ли не все уже выиграно. "Божественное Провидение, говорили они ему, облегчает им борьбу, обращая врагов друг против друга; но решиґтельная, благоприятная минута скоро будет пропущена, ибо иудеи, либо потому, что междоусобица им надоесть, либо из раскаяния, соединятся вновь". Но Веспасиан возразил, что они жестоко ошибаются относительно того, что нужно делать, если, игнорируя опасность, желают как на сцене выдвинуть вперед свою личную храбрость и силу своего оружия, но не обращают внимания на то, что полезно и безопасно. "Если, продолжал он, вы сейчас нагрянете на город, то этим самым вы вызовете примирение в среде врагов и обратите против нас их еще не надломленную силу; если же вы еще подождете, то число врагов уменьшится, так как их будет пожирать внутренняя война. Лучший полководец, чем я, это Бог, который без напряжения сил с нашей стороны хочет отдать иудеев в руки римлян и подарить нашему войску победу, несвязанную с опасностью. В то время как враги губят себя своими собственными руками и терзаются самым страшным злом-междоґусобной войной,-нам лучше всего остаться спокойными зрителями этих ужасов, а не завязывать битвы с людьми, ищущими смерти, беснующимися так неистово друг против друга. Если же кто скажет, что блеск победы без борьбы чересчур бледен, то пусть знает, что достигнуть цели в тишине полезнее, чем испытать изменчивое счастье оружия. Ибо столько же славы, сколько боевые подвиги, приносят самообладание и обдуманность, когда последними достигаются результаты первых. В то время, когда враг сам себя ослабляет, мое войско будет отдыхать от военных трудов и еще больше окрепнет. Помимо этого теперь не может быть речи о блестящей победе, ибо иудеи ведь не заняты теперь заготовлением оружия, сооружением укреплений или стягиванием вспомогательных войск, так чтобы полученная ими отсрочка могла бы счиґтаться в ущерб нам, - нет! Терзаемые междоусобной войной и внуґтренними распрями им теперь приходится каждый день переносить гораздо больше, чем мы могли бы им причинить, нападая на них и держа их в наших тисках. Итак, в видах безопасности, разумнее всего людей, пожирающих друг друга, предоставить самим себе. Но и с точки зрения славы, доставляемой победами, не следует нападать на поґтрясаемое внутренними болезнями государство, в противном случае будут иметь полное основание сказать, что мы обязаны победой не себе самим, а раздвоенности неприятеля"{[24]}.
  
  3. Военачальники согласились с мнением Веспасиана, и вскоре обнаґружилось, как верно видел глаз полководца; ибо каждый день начали прибывать массы перебежчиков, спасавшихся от зелотов. Хотя бегство было затруднительно, так как последние обложили все выходы города стражами, убивавшими всякого приближавшегося, как перебежчика к римлянам,-однако, кто давал деньги, того пропускали; только тот, кто ничего не давал, был изменник. Поэтому-то истреблялись только бедняки, между тем как состоятельные могли выкупать свое бегство. На больших дорогах громоздились повсюду кучи трупов; многие поэтому, искавшие средства к бегству, возвращались в город, предпочитая умереть там, так как надежда на погребение делала смерть в родном городе менее ужасной. Но зелоты были так бесчеловечны, что одинаково лишали погребения, как убитых на дорогах, так и замученных в городе: точно они обязались вместе с отечественными законами попирать также и законы природы и на ряду с преступлениями против людей издеваться еще над божеством,-они оставляли тела мертвых гнить на солнце. Кто похороґнил одного из своих близких, тот был наравне с перебежчиками наказан смертью; и кто только хотел совершить над другим обряд погребения, тому угрожала опасность самому быть лишенным его. Словом, ни одно из лучших чувств не было в те несчастные дни так оконґчательно убито, как чувство жалости. То, что должно было возбуждать сожаление, служило только поводом к ожесточению изуверов; от живых их гнев переходил на убитых, а от мертвых опять на живых. Такой неимоверный страх овладел всеми, что уцелевшие считали блаженґными изведенных раньше, как людей обретших покой, а томившиеся в заґточении считали даже непогребенных счастливее себя самих. Все человеческие права зелоты попирали ногами, божественные они осмеивали, а над слоґвами пророков издевались, как над пустой болтовней. Пророки много вещали о добродетели и пороках: зелоты же, презирая их учение, сами способствовали исполнению их пророчества над своим отечеством. Существовало именно древнее предсказание мудрецов, что город тогда будет завоеван и Святая Святых сделается добычей пламени, как только вспыхнут волнения и руки граждан осквернят Богом освященные места. Хотя зелоты в общем верили в это пророчество, тем не менее они сами сделались его исполнителями.
  
  СЕДЬМАЯ ГЛАВА.
  
  Стремление Иоанна к тирании.-Злодеяния зелотов в Масаде.-Взятие Веспаґсианом Гадары.-Успехи Плацида.
  
  1. Иоанн, мечтавший уже о роли тирана, считал ниже своего достоинґства ограничиться той же честью, какою пользовались его товарищи. Ввиду этого он пользовался каждым случаем, чтобы всякий раз привлекать на свою сторону по нескольку человек из самых худших, и таким образом все больше и больше делал себя независимым от своей парґтии. Так как он всегда отказывался повиноваться решениям других, а свои собственные объявлял повелительным тоном в форме приказов, то нельзя было больше сомневаться в том, что он стремится к единоґвластию. И все-таки ему подчинялись: одни из страха, другие из приґвязанности (ибо он мастерски умел путем коварства и обмана вербовать себе приверженцев), многие же потому, что они в интересах своей собґственной безопасности желали, чтоб ответственность за предыдущие насилия падала не на многих, а на одного человека. Кроме того приобретала ему много поклонников его отважная решимость во всех делах. Тем не менее осталось еще значительное число его противников, руководимых отчасти завистью и считавших гнетом для себя повиновение человеку, которого они до сих пор считали себе равным; преимущественно же отталкивали их от него опасения сосредоточия власти в одних руках. Они заранее предвидели, что раз он получит власть в руки, то уже не так легко даст себя ниспровергнуть и что тогда он воспольґзуется также противодействием, оказанным ими до сих пор, как поводом к жестокому обращению с ними самими. Наконец, каждый из них был готов испытать самую отчаянную борьбу, чем дать себя добровольно поработить и рабски погибнуть. И так одна часть отделилась от них, между тем как Иоанн в присоединившейся к нему партии господствовал как царь. Друг против друга они расставили повсюду караулы, хотя не пускали в ход оружия; если стычки происходили, то они были незначиґтельны. Тем беспощаднее была их борьба с народом, у которого каждая партия наперерыв старалась захватить как можно больше добычи. Таким образом город терзался теперь тремя самыми ужасными бичами: войной, властью тиранов и партийной борьбой. Война извне являлась уже для жителей легчайшим бедствием в сравнении с другими. А потому естеґственно было, что многие бежали от своих собственных соотечественников, бежали к чужим и у римлян искали спасения, которого они не могли ожидать от своих соплеменников.
  
  2. Еще четвертое бедствие стряслось над народом на его погибель. Невдалеке от Иерусалима существовала чрезвычайно сильная крепость, воздвигнутая прежними царями для сокрытия своих сокровищ в опасное военное время, а также для личной безопасности; она называлась Масадой (I, 12, 1) и находилась в руках так называемых сикариев (II, 13, 3), которые, обузданные страхом, не пускались в дальние набеги, а грабили только ближайшие окрестности, ограничиваясь при этом лишь захватыванием съестных припасов. Теперь же, когда они узнали, чти римское войско стоит неподвижно, а иудеи в Иерусалиме раздвоены между собою борьбою партий и деспотической властью, они отважились на более смелые предприятия. В праздник опресноков, установленный иудеями в память освобождения от египетского рабства и возвращения в свою отечественную страну, они незаметно для тех, которые могли бы воспрепятствовать им, вышли ночью из своей крепости и напали на городок по имени Энгадди{[25]}. Часть жителей, способная к бою, была рассеяна и прогнана из города еще прежде, чем она могла собраться и вооружиться, остальґные же, слишком слабые для бегства, женщины и дети, в числе свыше семисот, были все перебиты; затем они начисто ограбили дома, захваґтили созревший хлеб и возвратились со своей добычей в Масаду. Таким путем они разграбили все деревни вокруг крепости и дальние окрестноґсти; каждый день число их значительно усиливалось притоком со всех сторон таких же нравственно погибших людей. И в других частях Иудеи, пользовавшихся до сих пор покоем, настали разбойничьи беспорядки. Если важнейшая часть тела воспалена, то вместе с ней заболевают все члены-так было и здесь: распри и анархия в Иерусалиме дали возможґность злодеям в провинции безнаказанно совершать разбои. Покончивши с деревнями своих соотечественников, они собрались в уединенной местности, скрепили свой союз клятвами и образовали полчища, которые если уступали в численности военным отрядам, зато были сильнее разбойничьих шаек, и тогда начали нападать на святые места и города. Если и случалось, что они сами терпели от тех, на которых напаґдали, как это бывает с захваченными в сражении, зато в других случаях они предупреждали их месть и на разбойничий манер быстро рассеивались, унося с собою добычу. Не осталось ни одной части Иудеи, коґторой бы не грозила та же гибельная участь как ее славной столице.
  
  3. Это было сообщено Веспасиану перебежчиками. Ибо хотя мятежґники охраняли все выходы и убивали всякого, каким бы то ни было способом подходившего к ним, все ж таки попадались такие, котоґрые пробирались мимо, прибежали к римлянам и силились склонить полководца поспешить на помощь городу и спасти остаток народа, коґторый, как они рассказывали, большей частью истребляется именно за склонность его к римлянам, а находящиеся еще в живых по той же причине подвержены также опасности. Проникнутый жалостью к их страданиям, Веспасиан поднялся, как казалось, для того, чтобы осадить Иерусалим, на самом же деле он имел в виду воздержаться пока от осады, ибо перед этим он должен был покорить все, еще неґзавоеванное, чтобы не оставить в тылу ничего, могущего помешать осаде. Поэтому он прежде всего двинулся против Гадары-хорошо укрепленного главного города Переи{[26]}-и вступил в нее в 4-й день месяца Дистра{[27]}. Ибо именитейшие граждане этого города тайно от мятежников послали к нему уполномоченных с обещанием передачи города. Жеґлание мира и сохранения своего состояния побудили их на этот шаг, так как город был населен многими богатыми людьми. Об этом посольстве противная партия ничего не подозревала и узнала о нем только тогда, когда Веспасиан был уже совсем близко к городу. Отстаивать последний собственными силами они считали себя слишком слабыми, так как они уступали в числе даже своим противникам в городе, а тут еще римляне стояли невдалеке-они поэтому решились бежать. Но сделать это без кровопролития, и не отомстив как нибудь виновным, они считали бесславным. Ввиду этого они схватили в плен Долеса, признававшегося инициатором посольства и бывшего кроме того по своему сану и происхождению первым человеком в городе, умертвили его и тогда бежали из города, выместив еще свою свирепую злобу на теле убитого. Когда римское войско подступило, гадаряне встретили Веспасиана благословениями, принесли ему присягу в верности и получили от него гарнизон из конницы и пехоты для защиты от дальнейших нападений беглецов. Стену они, не выжидая требования римлян, сами разрушили для того, чтобы воочию убедить римлян в своем миролюбивом настроении и чтобы отнять у желающих войны всякую к тому возможность.
  
  4. Против бежавших из Гадары Веспасиан послал Плацида с 500 всадниками и 3000 пехотинцами, между тем как сам с остальным войском возвратился в Кесарею. Когда беглецы вдруг увиґдели преследующих их всадников, они, прежде чем вступить в бой, стеснились все в деревню, называвшуюся Бетеннабрином{[28]}. Здесь они нашли значительное число молодых людей, которых они частью по доброй воле последних, частью и насильно вооружили и затем по беґзумию своему сделали вылазку против отрядов Плацида. При первом их натиске последние несколько отступили назад, желая таким образом отвлечь их подальше от стены. Заманив их на выгодную для себя позицию, они оцепили их кругом и пустили в ход против них копья: всадники отрезали путь пытавшимся бежать, а пехота проґизводила опустошение в рядах сражавшихся. Иудеям ничего не оставалось, как погибнуть в отчаянной, непосильной борьбе; они не могли ни прорвать цепь римлян, ни сразить их своими стрелами, так как те стояли тесно сомкнутыми рядами, прикрываемые своими доспехами точно стеною; сами же они были поражаемы стрелами неприятеля и, как дикие звери, бросались на встречу смертоносному мечу. Так падали они-одни от ударов, нанесенных им спереди, другие от обгонявших их всадников.
  
  5. Главное стремление Плацида состояло в том, чтобы преградить им бегство в деревню. Он поэтому каждый раз устремлялся в ту стоґрону, поворачивал назад, беспрерывно поддерживал стрельбу, которой поражал приближавшихся, и удерживал натиск отдаленных. В конце, однако, храбрейшие силой пробились до самой стены. Стражи не знали, что им делать: с одной стороны им тяжело было не впускать гадарян из-за своих собственных людей; с другой же стороны, они боялись, что если примут их, то погибнут вместе с ними. Это действительно и случилось. Римские всадники едва не вторгнулись вместе с преследуемыми, стеснившимися у стены. Однако, осажденным удалось еще запереть пред ними ворота. Плацид был вынужден идти на приступ и, храбро сражавшись до вечера, получил в свою власть стену и обитателей деревни. Праздная масса была уничтожена; более знатные бежали; дома были ограблены солдатами, а деревня сожжена. Обратившиеся в бегство увлекли за собою и население окрестных деревень и повсюду распространяли панику, преувеличивая свое собственное поражение и распуская молву, что вся римская армия находится на ходу. Многочисленными толпами они стремиґлись к Иерихону, ибо город этот, сильный своими укреплениями и огромным населением, еще твердо надеялся на свое собственное спасение. Плацид, опираясь на своих всадников и сопровождавшее его до сих пор счастье, следовал за ними по стопам до самого Иордана и на ходу убивал всех, кого догонял. Достигши реки, он всю массу стеснил к берегу и, так как быстрое течение реки, разлившейся от дождей и сдеґлавшейся поэтому непроходимой, лишало их возможности переправы, выґстроился против них в боевой порядок. С своей стороны, иудеи, не находя исхода в бегстве, вынуждены были вступить в битву. Они растяґнулись по берегу в очень длинную линию и в этом положении выдержали стрельбу и набег всадников, которые, врубившись в неприятельские ряды, многих загнали в реку. Пятнадцать тысяч человек пало от меча, а загнанных, силой в реку было бесчисленное множество. Пленено было две тысячи двести и кроме того захвачена была очень богатая доґбыча, состоявшая из ослов, овец, верблюдов и рогатого скота.
  
  6. Это поражение не уступало, правда, предыдущим, но оно казаґлось иудеям еще более гибельным, потому что не только вся местность, чрез которую они бежали, была полна крови и не только Иордан был запружен телами, но и Асфальтовое озеро было полно трупов, массами снесенных туда течением реки. Плацид, пользуясь своим счастьем, выступил против небольших городов и деревень в окрестностях, покорил Авилу, Юлиаду, Бесимот{[29]} и все населенные пункты до Асфальтового озера. Перебежчиков, способных к бою, он оставлял в каждом покоренном пункте в качестве гарнизонов. Затем он отправил своих солдат в лодках для уничтожения остатков, 6еґжавших в озеро. Вся Перея до Махерона добровольно сдалась или была завоевана.
  
  ВОСЬМАЯ ГЛАВА.
  
  Веспасиан, узнав о волнениях в Галлии, спешит окончить войну с иудеґями.-Описание Иерихона и Большой долины, а также Асфальтового озера.
  
  1. Между тем получились известия о волнениях в Галлии и о том, что Виндекс с туземными предводителями отпал от Нерона, как об этом более точно описано другими{[30]} . Эти известия побудили Веспасиана поспешить с окончанием войны, ибо он уже прозревал будущие междоґусобицы и опасное положение всего государства и думал, что в состояґнии будет освободить Италию от ужасов, если раньше водворит мир на Востоке. В течение зимы он обеспечил за собою покоренные города и деревни тем, что расположил в них гарнизоны и поставил-первые под власть центурионов, а последние-декурионов. В то же самое время он приказал вновь обустроить многие разрушенные города и деревни. С началом же весны, он во главе большей части своего войска выступил из Кесареи в Антипатриду (I, 4, 7, 21, 9), где в продолжение двух дней приводил в порядок городские дела, а на третий поднялся, чтобы огнем и мечом опустошить окрестлежащие местности. По заґвоевании Фамнитской топархии (III, 3, 15) он пошел на Лидду и Иамґнию (I, 2, 2), покорил и ту и другую, населил их жителями раньше перешедших к нему городов, которые казались ему подходящими для этого, и прибыл в Аммаус (I, II, 2). Отрезав населению этого города бегство в столицу, он построил здесь сильно укрепленный лагерь, в котором оставил пятый легион, а с остальным войском двинулся в Бетлептефитскую{[31]} топархию. Последнюю, равно, как и примыкавшую к нему область, он опустошил огнем, приказал тогда построить креґпостцы в Идумее, на удобных местах, взял две деревни в сердце Идумеи, Бетарис и Кефартобу, где свыше десяти тысяч жителей уничтожил, больше тысячи забрал в плен, остальную массу разогнал и оставил на месте значительную часть войска, которое опустошало всю горную страну кругом. Сам Веспасиан с остатком войска возвратился в Аммаус, откуда он через Самарию и мимо так называемого Неаґполиса или, как его туземцы называют, Маборфа{[32]}, прибыл в Корею (I, 6, 5), на второй день Дайсия{[33]}, разбил здесь лагерь, а на слеґдующий день достиг Иерихона. Здесь соединился с ним один из военачальников, Траян (III, 7, 31, 10, 3), с его отрядами, приведенными им из Переи, так как весь заиорданский край был уже завоеван.
  
  2. Большая часть жителей Иерихона, не выждав нападения римлян, бежала в лежащие против Иерусалима горы. Оставшиеся, которых было также не мало, были истреблены, и город, таким образом, опустел. Сам Иерихон расположен в долине, над которой возвышаются обнаґженные от всякой растительности горные кряжи, тянущиеся на значиґтельную длину; к северу до окрестностей Скифополя, а к югу до того места, где в древности стоял Содом, и до берега Асфальтового озера. На всем своем протяжении горы эти лишены всякой культуры и вследґствие своей бесплодности необитаемы. Параллельно им вдоль Иордана тяґнется другой горный хребет, начинающийся у Юлиады и еще севернее ее и простирающийся к югу до Соморра, на границе Петры в Аравии. К нему принадлежит также так называемая Железная гора{[34]}, упиґрающаяся своей длиной в Моавитянскую страну. Земля, заключающаяся между обоими горными хребтами, называется Большой долиной и тянется от деревни Гиннабрина до Асфальтового озера; длина ее достигает двухсот тридцати стадий, а ширина ста двадцати. Посредине она прорезывается Иорданом и имеет два озера противоположной природы; Асфальтовое и Тивериадское, из которых первое соленое и бесплодное, а последнее пресное и жизнеобильное. В летнее время долина вся как будто выжжена а воздух в ней, вследствие непомерно высокой темпераґтуры, вреден для здоровья. Кроме Иордана долина не имеет никаких других водяных источников, вследствие чего пальмы особенно росґкошны и плодоносны на берегах, но менее цветущи в отдаленных от них местах.
  
  3. Возле Иерихона существует весьма обильный и чрезвычайно удобґный для целей орошения источник, берущий свое начало близ древнего города, первого из завоеванный мечом в Ханаанской земле предводителем евреев, Иошуей сыном Навина. Этот источник, как говорят, в былые времена действовал пагубно на плоды не только земли и деревьев, но и женщин и вообще был вреден и приносил смерть всему живущему; но пророк Елисей, ученик и последователь Илии, облагородил его и сделал его совершенно здоровым и животворным. В блаґгодарность за радушный прием и доброе расположение, оказанное ему жителями Иерихона, он на веки облагодетельствовал их и страну. Он подошел к источнику, бросил в пучину глиняный сосуд с солью, простер тогда свою праведную руку к небу и, принесши над источником умилостивительную жертву возлияния, молил Бога смягчить его воду, открыть для него более пресные жилы, смешать благоприятный воздух с его водами, дать жителям вместе с плодородием земли и продолґжение рода и не отнимать у них животворной воды до тех пор, пока они останутся добродетельными. Сопровождая эту молитву еще разными движениями рук, по своему обыкновению, он совершенно преобразил источник{[35]}, и вода, которая прежде была причиной бесплодия и голода, с того времени доставляла счастливое и многочисленное потомство; дейґствие этой воды, употребляемой для орошения, так велико, что от одного смачивания ею земля делается более плодородной, чем при полном насыщении ее той же водою; а потому при обильном ее употреблеґнии польза не велика, наоборот же при скудном орошении пользы больше. Источник орошает большее пространство, чем всякий другой; он прорезывает долину в семьдесят стадий длины и двадцать ширины и питает на этой долине прекраснейшие, густо насажденные друг возле друга парки. Почва производит здесь разных видов пальмы, орошаемые водою этого источника и отличающиеся друг от друга по названию и вкусу плодов. Более сочные плоды этих пальм прессуются и доставляют мед настолько вкусный, что он немногим только уступает настоящему. Впрочем, и пчелы также водятся в этой стране. Последняя, наконец, производит деревья, доставляющие бальзам-драгоценнейший из ее продуктов, равно как хенну{[36]} и миробалан{[37]}. По спраґведливости можно поэтому эту местность, дающую в таком огромном изоґбилии самые редкие и драгоценные плоды, назвать земным раем. По отношению к плодородию местности вообще можно сказать, что редкая полоса земли может выдержать сравнение с нею,-так щедро почва возвращает то, что вкладывают в нее{[38]}. Происходит это, на мой взгляд, от теплоты воздуха и плодотворной силы воды: первая располагает растение к пышному росту, между тем как влага укрепляет корни, внедряющиеся в землю, летняя же жара прибавляет им силу. В это время года почва бывает так накалена, что не легко что ниґбудь произрастает. Вода, заготовленная до восхода солнца и оставленная на открытом воздухе, делается очень прохладной и принимает темпераґтуру, противоположную окружающей атмосфере; зимою же она наоборот согревается и делается приятной для купанья. Зимою температура до того умеренна, что туземные жители носят полотняное одеяние, в то время как в других частях Иудеи падает снег. От Иерусалима Иерихон отстоит на сто пятьдесят стадий, а от Иордана на шестьдесят. Страна до Иерусалима пустынна и камениста, полоса до Иордана и Асфальтового озера хотя более низменна, но также пустынна и бесплодна. Но счастлиґвое положение Иерихона уже достаточно описано.
  
  4. Подробного описания заслуживает также Асфальтовое озеро. Вода его, как уже было замечено, горька, неплодотворна, но притом так легка{[39]}, что она удерживает на своей поверхности самые тяжелые предґметы, бросаемые в нее, а человеку при самых напряженных усилиях не так легко окунуться в нее. Веспасиан, посетивший озеро для наблюґдений над ним, приказал бросить в глубь несколько человек, не умеющих плавать, со связанными на спину руками, но все они, точно подхваченные ветром, были подняты вверх и остались плавать на поґверхности. Замечательно также изменение цвета озера: три раза в день поверхность переменяет свой цвет и отражает солнечные лучи пестрой игрой цветов. Во многих местах озеро выделяете черные асфальтовые комья, которые плавают на воде, принимая по форме и величине вид воловьих туловищ без головы. Рабочие на озере пользуются ими, как источником пропитания, и собирают сливающаяся массы в лодки; когда челны наполняются, не легко бывает отбить собранную массу, так как последняя вследствие своей вязкости прилипает к дну; снимают ее с помощью месячной крови женщин или урины: этим средствам она поддается. Этот асфальт употребляется не только при строении судов, но и для лечебных целей, так как он примешивается ко многим лекарствам. Озеро имеет пятьсот восемьдесят стадий в длину, простираясь до Цоара в Аравии, и сто пятьдесят стадий ширины{[40]}. К нему примыкает область Содома, некогда богатая своим плодородием и благосостоянием городов, ныне же всецело выжженная. Она, как говорят, вследствие греховности ее жителей была уничтожена молнией. Еще теперь существуют следы ниспосланного Богом огня и еще теперь можно видеть тени пяти городов. Каждый раз появляется вновь пепел в виде известных плодов, которые по цвету кажутся съедобными, но как только ощупывают их рукой, они превращаются в прах и пепел{[41]}. Таким образом древние сказания о Содомской стране подтверждаґются наглядно.
  
  ДЕВЯТАЯ ГЛАВА.
  
  Веспасиан после взятия Гадары готовится к осаде Иерусалима, но получив известие о смерти Нерона, переменяет, решение.-О Симоне из Геразы.
  
  1. Чтобы изолировать Иерусалим со всех сторон, Веспасиан разбил лагери в Иерихоне и Адиде и в обоих городах поместил смеґшанные гарнизоны из римлян и союзников. Одновременно с тем он послал в Геразу Луция Анния с конным эскадроном и сильным отрядом пехоты. Тот взял город штурмом, перебил около тысячи юношей, не спасшихся бегством, семейства их обратил в военноґпленников, а имущество жителей отдал в добычу солдатам. После всего он еще предал огню дома и бросился на соседние деревни. Кто мог, бежал, слабейшие погибли, а сами деревни были уничтоґжены огнем. Между тем как война охватила всю горную область и всю долину, жителям Иерусалима был отрезан всякий выход. Те, коґторые намеревались перейти к римлянам, охранялись зелотами, а те, которые еще не питали расположения к римлянам, были окружены войґском, запершим теперь город со всех сторон.
  
  2. Веспасиан только что вернулся в Кесарею и намеревался со всеми силами двинуться на Иерусалим, когда ему было сообщено о смерти Нерона, царствовавшего тринадцать лет и восемь дней. Как этот император обесчестил свой трон, оставив бразды правления в руках величайших злодеев, Нимфидия и Тигиллина, и недостойнейших вольноотпущенников; как затем последние составили заговор против него, а он, покинутый всеми телохранителями, с оставшимися верными ему только четырьмя отпущенниками бежал и в одном из предместий Рима сам лишил себя жизни; как те, которые его низвергли, были скоро после этого наказаны; какое течение и какой исход имела галльская война и как Гальба, провозглашенный императором, вернулся в Рим из Испании, но вскоре обвиненный своими солдатами в низких замыслах, публично на форуме коварно умерщвлен, а Оттон возведен в его преемники, поход последнего против полководцев Вителлия и его паґдение; далее, восстания при Вителлии и бой у Капитолия; наконец, как Антоний Прим и Муциан после поражения Вителлия и германских легионов усмирили междоусобицу-обо всем этом я могу и не говорить подробно, как о делах общеизвестных и описанных многими эллинами и римлянами. Чтобы удержать связь событий и не прерывать нить истории, я вкратце указал на главнейшие моменты.-Веспасиан тогда отсрочил поход против Иерусалима, ибо он находился в напряженном выжиґдании, кому достанется престол после Нерона. И после того, как он услышал, что Гальба сделался императором, он не хотел приступить к нападению на Иерусалим, прежде чем не получит от него письменґной инструкции насчет войны. Ввиду этого, он отправил к нему своего сына, Тита, который должен был приветствовать его и получить соответствующие приказания относительно иудеев. В тех же видах вместе с Титом поехал и царь Агриппа, пожелавший тоже посетить Гальбу. Но в то время, когда они на военных кораблях достигли беґрега Ахайи (дело было зимою), Гальба, процарствовавший семь месяцев и столько же дней, уже тоже был убит. На престол вступил Оттон, овладевший им силой. Агриппа, не взирая на перемену правления, бесповоротно решил ехать в Рим; но Тит, как по внушению свыше, поплыл из Эллады в Сирию и поспешно прибыл к своему отцу в Кесарею{[42]}. Томимые положением всего государства, ожидая потрясения римского царства, они с меньшим вниманием относились уже к войне с иудеями и, страшно озабоченные судьбой своего собственного отечества, считали нападение на чужих несвоевременным.
  
  3. Но вместо этого над Иерусалимом стряслась другая война. Виновником ее был известный Симон сын Гиоры (II, 19, 2. 22, 2), уроженец Геразы, молодой человек, который всемогущему в Иерусаґлиме Иоанну уступал хотя в хитрости, но превосходил его телесной силой и безумной отвагой. Вследствие этого именно он был изгнан первосвященником Ананом из Акрабатской топархии, над которой начальствовал, и присоединился к разбойникам, занимавшим Масаду. Вначале они хотя с недоверием относились к нему и позволили ему поселиться вместе с привезенными им женами только в нижней части крепости, между тем как они сами находились в верхней, вскоре, однако, он, обнаружив одинаковые с ними наклонности и овладев их доверием, мог уже принимать участие в их разбойничьих набегах и помогал им в опустошении окрестностей Масады. К более важным предприятиям он их все-таки не мог склонить: привыкнув к крепости, они боялись удаляться от этой своей разбойничьей берлоги. Но Симон стремился к власти и жаждал более крупных подвигов. А поґтому, как только услышал о смерти Анана, он расстался с ними, отправился в горы, чрез вестников обещал рабам свободу, а своґбодным вознаграждение, и таким образом собрал вокруг себя негодяев со всех сторон.
  
  4. Имея уже сильную шайку, он грабил деревни в горах; но когда чем дальше-все больше стекалось к нему людей, он отважился спуститься в долину. Теперь он сделался страшным и для городов. Многие из знатных, привлекаемые его могуществом и счастливыми успеґхами его предприятий, стекались к нему на свою гибель, так что в его войске, кроме рабов и разбойников, было также не мало граждан, повиновавшихся ему как царю. С этим войском он исходил всю Акрабатскую топархию и страну до Большой Идумеи, грабя на всем пути. Близ деревни Наина{[43]} он воздвигнул себе бастион, служивший ему, поґдобно крепости, гарантией безопасности; а в одной ложбине, называюґщейся Фараном, он устроил много пещер, кроме еще тех, которые нашел здесь готовыми, и превратил их в казнохранилища и магазины для помещения добычи; в них он хранил награбленный хлеб, в них также помещалась значительная часть его шайки. Ясно было, что эти пробные походы и другие приготовления ведут к экспедиции против Иерусалима.
  
  5. Опасаясь изменнического нападения, зелоты решились опередить человека, возрастающее могущество которого сделалось угрожающим для них самих, и вооруженными в большом числе выступили ему навстречу. Симон принял сражение, многих из своих противников уничтожил, а остальных загнал назад в город. Он не доверял еще своему войску настолько, чтобы отважиться на штурм и поэтому отступил, решившись прежде завоевать Идумею. Во главе двадцати тысяч тяжеловооруженных он двинулся к ее границам. Вожаки идуґмеян со всей поспешностью собрали со всей страны способных к бою, в числе около двадцати пяти тысяч, большую часть которых оставили однако внутри страны для защиты против вторжения сикариев из Масады, и встретили Симона на границе. Дело дошло до битвы и хотя весь день продолжался бой, все-таки не знали, кто победил или был побежден. Симон возвратился в Наин, а идумеяне-к себе домой. Не много времени прошло, как Симон еще с более сильным войском вновь вторгнулся в их страну. У деревни Текои он разбил лагерь и послал к гарнизону близ лежавшего Иродиона (I, 21, 10) одного из своих приближенных, Элеазара, с поручением склонить его к сдаче крепости. Гарнизон приветливо принял его, пока не знал еще о цели его прибытия; но как только тот намекнул на сдачу, они бросились на него с обнаженными мечами и преследовали его до тех пор, пока он, не имея куда скрыться, бросился со стены в пропасть. Он погиб моментально. Идумеяне же, которым могущество Симона внушало однако страх, порешили, прежде чем вступить в битву, выведать силы неприятеля.
  
  6. На эту миссию вызвался добровольно Иаков, один из военачальников; но он замышлял измену. Из деревни Алура, где тогда соґсредоточилось идумейское войско, он отправился к Симону и сговоґрился прежде всего насчет того, чтобы предать ему место своей родины, и взамен этого получил от него клятвенное обещание в том, что он навсегда останется в почете; затем он обещал ему еще свое содействие в покорении всей Идумеи, к чему Симон подстрекал его дружеским гостеприимством и подачей блестящих надежд. Когда после этого Иаков вернулся к своим, его первым делом было представить преувеличенное описание могущества войска Симона, затем в более интимных разговорах с начальниками и отдельными частями войск он старался привести все войско к решению принять Симона и без всякого вооруженного сопротивления передать ему высшую власть. Действуя таким образом, он одновременно с тем пригласил Симона чрез послов и обещал ему рассеять идумеян, что ему действительно и удаґлось. Ибо как только подступило войско Симона, он первый бросился на своего коня и, увлекая за собою своих сообщников, пустился беґжать. Тогда страх обуял весь народ, и прежде чем дошло до столкґновения, ряды расстроились и все отступили на родину.
  
  7. Против ожидания, Симон без кровопролития вступил в Идумею и внезапным нападением взял прежде всего город Хеврон, в котором нашел богатую добычу и награбил огромные запасы хлеба. По свидетельству коренных жителей, Хеврон не только старше остальных городов в том краю, но древнее даже чем Мемфис в Египте, ибо они число его лет определяют в две тысячи триста{[44]}. Рассказывают также, что он служил местопребыванием Авраама, родоначальника иудеев, после его исхода из Месопотамии; оттуда также, как гласит предание, дети Авраама переселились в Египет. Их гробницы, преґкрасно сделанные из великолепнейшего мрамора, по настоящий день поґказываются еще в том городе. На расстоянии шести стадий от города показывают также исполинское скипидарное дерево, существующее, как полагают, от сотворения мира{[45]}. Отсюда Симон исходил всю Идумею, не только опустошая деревни и города, но и разоряя всю страну. Ибо, кроме его тяжеловооруженных, следовали за ним сорок тысяч человек, так что самых необходимых съестных припасов не хватало для этой несметной толпы. К недостатку припасов присоединялась еще его жеґстокость и ожесточение против народа, что приводило еще к большему опустошению Идумеи. Подобно тому, как туча саранчи обнажает целые леса от листьев, так войско Симона оставляло позади себя полнейшую пустыню, сожигая одно, ломая другое, уничтожая все растущее на земле или растаптыванием или вытравливанием и делая своим походом возґделанную землю обнаженнее пустыни. Словом, в опустошенных местностях не осталось ни малейшего признака обитаемости.
  
  8. Эти события вывели зелотов из их бездеятельности. Преодолеть Симона в открытом сражении они хотя не надеялись, зато они устроили в узком проходе засаду и захватили в плен жену Симона с ее многочисленной свитой. Полные ликования, как если бы схватили самого Симона, они возвратились в столицу и ждали, что он сейчас положит оружие и смиренно будет просить выдачи ему жены. Но он не чувствовал жалости, а проникся только гневом против этого похищения и, явившись под стенами Иерусалима, точно раненный зверь, не могущий доґстигнуть того, который ранил его, выместил свою ярость на всех попавшихся ему на пути. Кто только выходил за городские ворота за дроґвами ли или овощами, невооруженные и старики, были схвачены и замуґчены насмерть; недоставало еще, чтобы он для утоления своей свиреґпости съедал их трупы. Многих он отослал с отрубленными руками обратно в город, с одной стороны, чтобы нагнать страх на своих врагов, а с другой, чтобы восстановить народ против виновных. Им поручено было также передать следующее: "Симон клянется Богом Всеведущим, что если ему сейчас же не выдадут жены, то он будет штурмовать стену и, не щадя никакого возраста, не различая виновных и невинных, одинаково накажет всех жителей города". Эта угроза устрашила не только народ, но и зелотов; они выдали ему жену, после чего он, немного смягченный, приостановил на время убийства.
  
  9. Не в одной Иудее, впрочем, царили мятежи и междоусобицы,- они господствовали также и в Италии. Гальба был открыто умерщвлен на римском форуме и вместо него провозглашен императором Оттон{[46]}, который в свою очередь воевал с Вителлием, избранным в императоры германскими легионами{[47]}. При Бедриаке в Галлии произошло столкновение между Оттоном, с одной стороны, и Валентом и Цецинной, полководґцами Вителлия, с другой. В первый день побеждал Оттон, а во втоґрой-войско Вителлия. Когда уже много крови было пролито, Оттон, узнавший в Брикселле о своем поражении, сам лишил себя жизни, процарствовав три месяца и два дня. Войско его перешло на сторону полководцев Вителлия, и последний со своей армией вступил в Рим. В это самое время, в пятый день месяца Дайсия{[48]}, Веспасиан также выступил из Кесареи против еще незавоеванных округов Иудеи. Он поднялся в гористую страну и покорил две топархии, Гофнитскую и Акраґбатскую, затем города Бефила и Эфраим, в которых оставил гарґнизоны, и двинулся вперед к самому Иерусалиму. Много иудеев, попавших в его руки, было уничтожено, а большое число было также плеґнено. Один из его военачальников, Цереалий, во главе отделения всадников и пехоты, опустошал так называемую Верхнюю Идумею, сжег едва заслуживавшую названия городка Кафефру, на которую напал врасплох, и после нападения осадил другой город Кафарабин, имевший очень сильґную обводную стену. В то время, когда он готовился вести здесь продолґжительную осаду, жители вдруг открыли ему ворота и сдались, прося о пощаде. Обеспечив за собою этот город, Цереалий двинулся к древнейґшему городу Хеврону, лежавшему, как выше было сказано, недалеко от Иерусалима в гористой местности. Взяв этот город с бою, он приказал всех способных носить оружие уничтожить, а город сжечь. Так как все, исключая занятых разбойниками крепостей, Иродиона, Масады и Махерона, было уже покорено, то ближайшей целью завоевания для римлян остался теперь Иерусалим.
  
  10. Симон же, спасши свою жену из рук зелотов, возвратился в пощаженную им еще часть Идумеи и так стеснил народ со всех сторон, что многие бежали в Иерусалим. Но он погнался за ними и туда, еще раз атаковал стену и всех приходивших с полей рабочих, которых только мог поймать, убивал. Из внешних врагов был Симон для народа страшнее римлян, а зелоты внутри города были ему страшнее их обоих. Между тем безнравственность и разнузданность уничтожили также дисциплину в рядах галилейского войска. Ибо после того как Иоанн был возведен последним на вершину могущества, он в свою очередь, в благодарность за полученную от войска власть, предоставил ему делать все, что заблагорассудится. Тогда разбойничья жадґность солдат сделалась ненасытной: дома богатых обыскивались; убийства мужчин и оскорбления женщин служили им утехой. Обагренные еще кровью, они пожирали награбленное и из одного пресыщения бесстыдно предавались женским страстям, завивая себе волосы, одевая женское платье, натирая себя пахучим маслом и для красоты расписывая себе глаза. Но не только в наряде и уборе подражали они женщинам, но и в своих страстях и в избытке сладострастия измышляли проґтивоестественный похоти. Они бесчинствовали в городе, как в непотребном доме, оскверняя его самыми гнусными делами. Женщины на вид,-они убивали кулаками; шагая изящной, короткой походкой, они вдруг превращались в нападающих воинов; из-под пестрого верхнего платья они вынимали кинжалы и пронизывали каждого, становившегося им на пути. Если кто бежал от Иоанна, то его ожидал еще кровожадный Симон; кто спасался от тирана внутри города, тот деґлался жертвой тирана, стоявшего вне города, так что желавшим перейти к римлянам был отрезан всякий путь.
  
  11. Тогда в войске поднялось восстание против Иоанна: находивґшиеся в нем идумеяне отделились от других, чтобы напасть на Иоанна превосходство которого возбуждало в них соревнование, а жестокость его- ненависть. В рукопашном бою идумеяне убили много зелотов, а всех остальных прогнали в построенный Граттой (родственницей адиабенского царя Изата) дворец; но проникши и туда, они загнали зелотов еще дальше-в храм и тогда принялись за разграбление сокровищ Иоанна. Ибо названный выше дворец был его жилищем, где он также хранил добычу своей тирании. Между тем оставшаяся в городе масса зелотов устремилась к храму, соединилась с бежавшими сюда, и уже Иоанн начал делать приготовления к тому, чтобы повести их на бой против народа и идумеян. Тогда последние, превосходившие первых воинственностью, начали опасаться не столько открытого нападения со стороны зелотов, сколько того, чтобы они из отчаяния не напали на них тайно в ночное время и не истребили бы города огнем. Они соґзвали поэтому собрание и совещались с первосвященниками о том, каким образом обезопасить себя от такого покушения. Но Бог направил их мысли не на добрый путь, так что они избрали средство спаґсения, оказавшееся хуже гибели. Чтобы ниспровергнуть Иоанна, они реґшили принять в город Симона и, покорно смирясь, ввести другого тирана. И это решение было приведено в исполнение. Они послали первосвященника Матфию, который от их имени должен был просить столь страшного для них прежде Симона придти в город. К их просьбам присоединились также и те, которые бежали из Иерусалима от зелотов и надеялись теперь получить обратно свои дома и имущеґство. Симон высокомерно предоставил им милость сделаться их господином и вступил в город (с виду для того, чтобы освободить их от зелотов), приветствуемый народом, как спаситель и покровитель. Но вошедши в город вместе со своим войском, он все свои усилия направил на то, чтобы упрочить за собою верховную власть и одинаково враждебно начал относиться как к тем, которые его приглашали, так и к другим, против которых он был призван.
  
  12. Итак, на третий год войны в месяце Ксантике{[49]} Симон сделался властелином Иерусалима. Иоанн же и многочисленные зелоты, для которых все выходы из храма были заперты и у которых было отнято все, чем они владели в городе (так как войско Симона уже разграбило всякую их собственность), находились в отчаянном полоґжении. Поддерживаемый народом, Симон сделал нападение на храм. Но зелоты, расположившись на галереях и брустверах храма, отразили его; множество из людей Симона пало и не мало было унесено ранеґными, ибо зелоты с своих возвышенных позиций стреляли легко и всегда попадая в цель. Кроме того, они, пользуясь благоприятной местґностью, воздвигли четыре могущественных башни, чтобы посылать свои стрелы еще с более высоких пунктов; одну на северо-восточном конце, другую над Ксистом, третью на противоположном конце, насупротив Нижнего города, а последняя была построена над верхними помещениями, на том месте, где по прежнему обычаю в вечер, предшествующий субґботе, становился один из священников и трубным звуком возвещал о наступлении последней, равно как на следующий вечер-об ее окончании, чтобы таким образом в первый раз дать знать народу о прекращении всех дел, а во второй раз-об их возобновлении{[50]}. На этих башнях они разместили катапульты и другие метательные машины, равно как стрелков и пращников. С этих пор Симон уже не был так горяч в своих нападениях, так как большая часть его людей потеряла мужество, но в силу численного своего превосходства все еще держался. Вылетавшие на более далекое расстояние стрелы метательных машин производили однако большие опустошения в рядах его бойцов.
  
  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
  
  Войска в Иудее и Египте провозглашают Веспасиана императором.-Веспаґсиан освобождает Иосифа из оков.
  
  1. В это время и над Римом стряслись страшные бедствия. Виґтеллий с своим войском и еще с многочисленной толпой народа, которую он тащил за собою, прибыл из Германии и, так как все солдаты не могли поместиться в предназначенные для них здания превратил весь Рим в лагерь и каждый дом наполнил вооруженными. Последние, глядя на богатства римлян непривычными глазами, ослепляемые со всех сторон золотом и серебром, не могли обуздать свою жадность настолько, чтобы не приняться за грабежи; каждого же который препятствовал им в этом, они убивали. Таково было полоґжение в Италии.
  
  2. Когда Веспасиан после покорения ближайших окрестностей Иерусалима вернулся в Кесарею, он узнал здесь о беспорядках в Риме и о том, что Вителлий сделался императором. Хотя он умел повиґноваться так же, как и повелевать, все-таки известие это привело его в негодование, ибо человека, так безумно распоряжавшегося точно в осиротевшем царстве, он считал недостойным престола. Будучи проникнут самыми мучительными мыслями, он чувствовал всю тягость своего положения как покорителя чужих земель в то время, как его собґственное отечество погибало. Но как ни побуждал его гнев к мщению, мысль о большой отдаленности пространства в той же степени удерживала его: он подумал, какие препятствия может поставить ему коварная судьба еще прежде, чем он высадится на италийский берег, тем более, что плавание по морю выпадало бы в зимнее время, а потому он на этот раз подавил в себе гневное нетерпение.
  
  3. Но военачальники и солдаты на своих товарищеских сходках открыто совещались о перемене правления и свое неудовольствие выраґжали в громких жалобах: "Солдаты в Риме, говорили они, утопающие в благоденствии, изнеженные уши которых не могут даже слышать слово "война", отдают царский трон по своему благоусмотрению и назнаґчают императоров из одной только корысти; они же, перенесшие столько военных трудностей и поседевшие под шлемом, должны ли они предоґставить господство другому, когда в своей же среде имеют человека, наиболее достойного власти. Когда они еще раз найдут случай воздать ему за его добрые отношения к ним, если они упустят настоящий моґмент? И Веспасиан настолько же имеет больше права на престол чем Вителлий, насколько они сами достойнее тех, которые избрали последнего. Ибо они вели отнюдь не менее значительный войны, чем те в Германии, и владеют оружием не хуже тех, которые оттуда приґвели тирана. В борьбе совсем не представится надобности, ибо ни сенат, ни римский народ не предпочтут необузданность Вителлия умеренности Веспасиана; не предпочтут они жестокого тирана доброму царю, бездетного{[51]} - тому, кто уже имеет сына. Вернейшее ручательство мирного царствования лежит в истых доблестях властелина. А поґтому, подобает ли верховная власть долголетней опытности, то они имеют Веспасиана; если она приличествует силе молодости, то они имеют Тита. Они поэтому, смотря по обстоятельствам, воспользуются возрастом того и другого. Избранника сумеют энергично отстаивать не только они в числе трех легионов, находящиеся также в союзе с царями, но ему будут содействовать еще весь Восток и часть Европы, оставшаяся вне страха пред Вителлием, точно также союзники в Италии, брат и второй сын Веспасиана{[52]}. К последнему примкнут многие знатґные юноши; а первому вверена даже охрана города{[53]}, что имеет не малое значение для получения власти. Независимо от этого, если они будут медлить, сенат может еще признать императором такого челоґвека, к которому они, солдаты, защитники государства, не будут пиґтать никакого уважения".
  
  4. Подобные разговоры вели солдаты на своих сходках. Вскоре они собрались всей массой и, ободряя друг друга, провозгласили Веспасиана императором и призвали его на спасение обуреваемого отечества. Он сам давно уже был озабочен положением государства, не думая все-таки о собственном восшествии на престол. По своим заслугам он считал себя, конечно, достойным престола, но предпочитал спокойствие частной жизни опасностям такого блестящего положения. Но чем больше он отказывался, тем настойчивее сделались военачальники; солдаты окруґжили его с обнаженными мечами и угрожали ему смертью, если он не захочет с честью жить. После того, как он представил им все основания, по которым отклоняет от себя власть, он, видя, что не может их разубедить, в конце концов уступил своим избирателям.
  
  5. Так как Муциан и другие полководцы также подбивали его приґнять императорское достоинство, а войско громко объявило себя готовым идти против всякого его противника, то он старался прежде всего обеспечить себе Александрию, ибо он хорошо знал великое значение Египта для государства, как поставщика хлеба для последнего. Владея этой страной, он надеялся низвергнуть Вителлия, если даже последґний будет отстаивать свое господство силой, так как народ, если только из-за него подвергнется голоду, наверно не захочет долго терґпеть его. Находившиеся в Александрии два легиона он надеялся приґвлечь на свою сторону. Вместе с тем он рассчитывал найти в Египте оплот против непредвиденных несчастных случайностей; ибо со стороны материка страна эта едва доступна, а со стороны моря лиґшена удобных портов; на западе тянутся безводные пустыни Ливии, на юге ее замыкает Сиена, отделяющая ее от Эфиопии, и неудобные для плаґвания водопады Нила, на востоке, до Копта, ее омывает Красное море, а на севере береговая полоса до Сирии и так называемое Египетское море, не имеющее ни единого порта, служат ей защитительной стеной. Так защищен Египет со всех сторон. Длина его от Пелузия до Сиены составляет две тысячи стадий; но морем от Плинфины{[54]} до Пелузия{[55]} ехать приходится три тысячи шестьсот стадий. Нил судоходен до города Элефанґтина; отсюда же вверх плаванию препятствуют упомянутые уже водопады. Гавань в Александрии даже в безбурную погоду с трудом доступна, ибо въезд узок и проезжая дорога извивается в кривую линию между невидиґмыми подводными скалами. Левая сторона гавани прикрыта искусственными сооружениями; на правой находится островок Фарос с очень высокой башней, освещающей мореплавателям дорогу на триста стадий{[56]}, дабы они ночью, ввиду трудности въезда, могли остановиться в некотором отдалении. Этот маленький островок обнесен кругом высокими стенами и искусственными плотинами. Волнение, образующееся здесь от того, что волны с одной стороны разбиваются о плотину, а с другой отбрасыґваются назад противолежащими прибрежными строениями, делает этот водяной путь очень бурным и беспокойным, а въезд, еще вследствие его тесноты, опасным. Внутри же гавань, наоборот, совершенно безопасна и занимает пространство в тридцать стадий. В нее ввозится все, в чем страна нуждается для своих жизненных потребностей, извне; с другой стороны, излишек ее собственных продуктов оттуда развозится по всему свету.
  
  6. Вполне понятно поэтому, почему Веспасиан для укрепления своей власти старался заручиться этой страной. Немедленно написал он наместнику Египта и Александрии, Тиверию Александру, изобразил ему преданность войска и как ему, принужденному принять на себя тяжесть правления, приятно будет воспользоваться его помощью и содействием. Сейчас по прочтении этого письма Александр приказал легионам и народу присягнуть на верность Веспасиану. Они повиновались с радостью, так как достоинство Веспасиана были им хорошо известны по его делам на близком к ним театре войны. Александр, которому достаґлась такая важная роль при возвышении Веспасиана{[57]}, начал теперь готовиться к тому, чтобы достойным, образом встретить его. С неимоґверной быстротой весть о новом императоре разнеслась на Востоке. Каждый город устраивал празднества с жертвоприношениями по слуґчаю полученной доброй вести и в честь нового императора. Легионы в Мезии{[58]} и Панонии{[59]}, которые незадолго пред тем восстали против дерзкого Вителлия{[60]}, теперь с тем большей радостью принесли присягу на верность Веспасиану, как своему императору. Сам Веспаґсиан выступил из Кесареи и отправился в Берит, где со всей Сиґрии и других провинций ожидали его многие посольства, вручившие ему от всех городов венки и приветственные адресы. И Муциан, праґвитель Сирии, также явился и доложил ему о преданности населения и покорности городов.
  
  7. Так как все шло навстречу желаниям Веспасиана и обстоятельґства почти вполне складывались в его пользу, то ему пришло на ум, что не помимо божественного предначертания он взялся за кормило праґвления и что владычество присуждено ему высшей судьбой. Среди многочисленных других знамений, предвещавших ему господство, он вспомнил тогда и слова Иосифа, который еще при жизни Нерона осмелился величать его титулом императора (III, 8, 9). Он ужаснулся, когда вспомнил также, что этот человек содержится у него еще в оковах, созвал поэтому Муциана с остальными полководцами и друзьями, охарактеризовал пред ними, во-первых, энергичный характер Иосифа и как последний воевал с ним под Иотапатой, рассказал затем о его пророчестве, которое он тогда принимал за выдумку, навеянную страхом, и которое однако, как показали время и факты, исходило от Бога. "Было бы грешно, продолжал он, если бы этот человек, предсказавший мне господство и сделавґшийся выразителем воли Бога, продолжал бы еще оставаться в положении военнопленника и по-прежнему влачил бы кандалы". После этого он приказал призвать Иосифа и освободить его от оков. Эта признательность, проявленная Веспасианом к чужому, послужила для самих полководцев указанием на лучшее будущее. Тит же, стоявший возле своего отца, в это время сказал: "Было бы справедливо, отец, если б вместе с оковами снять с Иосифа также и позор: если вместо того, чтобы развязать его от цепей, мы разрубим последние, тогда это будет равґносильно тому, как будто он их никогда не носил". Таков именно обычай по отношению к тем, которые невинно были подвергнуты оковам. Император дал на это свое согласие: подошел слуга и разрубил цепи. Таким образом восстановлена была честь Иосифа в воздаяние за его пророчество, и отныне стали относиться с доверием к его словам в вопросах о будущем.
  
  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
  
  После поражения и смерти Вителлия Веспасиан отправляется в Рим, а сын его Тит возвращается в Иерусалим.
  
  1. Распустив посольства и разделив наместничества по заслугам и достоинствам, Веспасиан отправился в Антиохию и, обдумывая здесь, куда ему прежде всего направиться, пришел к решению, что римские дела для него важнее похода в Александрию, так как в этом гоґроде он был уверен, между тем как Рим был волнуем Вителґлием. Ввиду этого, он послал Муциана в Италию во главе значительной армии из конницы и пехоты. Так как дело происходило зиґмою, то Муциан не решался ехать морем и повел свое войско сухим путем чрез Каппадокию и Фригию.
  
  2. В то же время Антоний Прим, бывший тогда правителем Мезии, поднялся оттуда с третьим легионом, чтобы также напасть на Вителґлия. Последний выслал против него с многочисленным войском Цеґцинну, о котором он, вследствие победы его над Оттоном, был высокого мнения. Скорым маршем Цецинна выступил из Рима и столкґнулся со своим противником у Кремоны, в Галлии, - пограничного города Италии. Убедившись здесь в силе и прекрасной организации неприятельского войска, он не отважился на сражение и, считая также обратное отступление опасным, решился на измену{[61]}. Он собрал подчиненных ему центурионов и трибунов и старался склонить их на переход к Антонию, умаляя в их глазах могущество Вителлия и возґвышая, напротив, силы Веспасиана. "Один, - сказал он, - имеет только титул властелина, а другой-силу. Лучше всего будет поэтому, если они из нужды сделают доброе дело, и так как с оружием в руках они неминуемо будут побеждены, то пусть добровольным решением предупредят опасность. Веспасиан в состоянии будет и без них покорить себе то, что ему еще осталось, Вителлий же и при их помощи не сумеет отстоять даже и то, что уже имеет".
  
  3. Многими подобными увещаниями он их склонил и вместе со всем своим войском перешел к Антонию. Но в ту же ночь солдаґтами овладело раскаяние, да и страх перед тем, который их послал и который мог еще оказаться победителем. С обнаженными мечами они напали на Цецинну и хотели убить его; и они бы это сделали, если бы трибуны на коленях не вымолили его спасения. Но они согласились только оставить его в живых и заключили его в кандалы, как изґменника, намеревавшись послать его к Вителлию. Как только узнал об этом Прим, он приказал трубить о выступлении и повел своих людей вооруженными против отпавших. Последние приняли сражение, но после краткого сопротивления показали тыл и бежали к Кремоне. Тогда Прим, своими всадниками, отрезал им вход, перебил большую часть тех, которых оцепил, вместе с остальными вторгся в самый город и отдал его солдатам на разграбление. Много чужих и туземных купцов погибло тогда{[62]}, точно также и все войско Вителлия, соґстоявшее из 30 200 человек. Впрочем, и Антоний потерял из своего мезийского легиона 4,500 человек. Цецинну он приказал освободить от оков и послал его к Веспасиану для сообщения ему этих событий. Последний милостиво принял его и нежданными почестями покрыл позор его измены.
  
  4. Известие о приближении Антония вселило также мужество Сабину в Риме: он привлек на свою сторону войска, сосредоточившие в своих руках ночную охрану города, и ночью же занял ими Капиґтолий. Когда утро наступило, к нему еще примкнули многие знатные граждане, в том числе также и сын его брата-Домициан, на котором главным образом строили надежду на победу. Прим не особенно беспокоил Вителлия, но участники восстания Сабина наполнили его гневом. Жестокий по природе и жадный к благородной крови, он приказал приведенному им в Рим войску сделать приступ на Капитолий. Штурмовавшие, равно как и сражавшиеся с храма, выказывали много подвигов храбрости, но германцы, в конце, концов благодаря своему численґному превосходству, овладели холмом. Только Домициан и с ним многие знатные римляне каким-то чудом спаслись, вся же остальная масса была разбита наголову; Сабин был приведен к Вителлию и казнен, а храм, после того, как солдаты разграбили находившиеся в нем священные приношения, был предан огню{[63]}.
  
  Только на один день позже прибыл в город Антоний со своим войском; отряды Вителлия стали против него и дрались в трех пунктах города, но были совершенно разбиты. Шатаясь от вина, подобно человеку, в последний раз пред гибелью своей насытившемуся за обеґденным столом, Вителлий вышел из своего дворца, но был схвачен чернью, которая поволокла его по улицам и, вдоволь наглумившись, убила его в самом Риме{[64]}. Он царствовал восемь месяцев и пять дней. Живи он больше, всей империи, кажется, не хватило бы для его обжорства{[65]}.
  
  Прочих убитых насчитано было свыше пятидесяти тысяч. Это произоґшло в третий день месяца Апеллая{[66]}. Через день вступил Муциан со своим войском и прежде всего приказал людям Антония прекратить убийства, ибо последние обыскивали дома и продолжали еще убивать солдат Вителлия и многих граждан из его приверженцев, не делая, впрочем, в своем ожесточении строгого разграничения. Затем он представил народу Домициана в качестве правителя до прибытия его отца. Граждане, освобожденные теперь от всякого страха, радостно провозглаґсили Веспасиана императором и праздновали его возвышение одновременно с падением Вителлия{[67]}.
  
  5. Прибывши только что в Александрию{[68]}, Веспасиан получил эти радостные известия из Рима. В то же время явились посольства с приветствиями со всех частей покорного ему мира; город, - второй по величине после Рима, - был тесен для нахлынувших масс людей. И вот, теперь, когда его власть была признана повсюду и Римское гоґсударство неожиданно спасено, Веспасиан опять обратился к неоконченной им еще задаче в Иудее. Сам он готовился в конце зимы ехать в Рим, вследствие чего он быстро закончил свои дела в Александрии, для завоевания же Иерусалима он послал своего сына Тита с отборным войском. Последний отправился сухопутьем до Никополиса, двадцать стадий от Александрии, пересадил здесь войско на корабли и плыл по Нилу до города Тмуиса, Мендесского округа. Высадившись в этом месте, он пошел сухопутьем вперед и устроил стоянку возле городка Таниса. Втоґрую ночную стоянку он имел в Ираклеополе, а третью-в Пелузии. Здесь он отдохнул два дня; на третий день он перешел через пеґлузийское устье Нила; весь день шел по пустыне и остановился у храма Зевса Касийского, а на следующий день-у Остракины, безводной местноґсти, жители которой привозят себе воду извне. После этого он отдохнул еще в Ринокоруре (I, 14, 2), достиг затем четвертой станции, Рафии (I, 4, 2), первого сирийского города, в пятый раз разбил лагерь под Газой, в следующий-под Аскалоном, отсюда двинулся к Иамнии, затем-в Иоппию, а из Иоппии в Кесарею, куда он намеревался стяґнуть и остальные военные силы.
  
  
  
  Конец четвертой книги.
  
  
  
  [{Исторический раздел}] | [{Иосиф Флавий}] | [{"Иудейская война" - Оглавление}] | [{Библиотека "Вехи"}]
  
  љ 2004, Библиотека "Вехи"
  
  
  ------------------------------------
  {[1]} Т. е. гора Тавор, ныне Джебал-Тур.
  {[2]} Называется в Библии Меромским, что означает по-еврейски возвышенным, ибо озеро это самое высокое в стране: на 166 ф. выше уровня Средиземного моря, на 950 ф. выше Соляного или Мертвого моря и 446 ф. выше Генисаретского озера. Ныне озеро называется Бахр ал-Хулэ. Зимою во время таяния снегов оно значительно увеличивается, а в сильные жары это мелководное озеро, глубина которого не превышает 10 футов, высыхает и превращается в болото. Вода этого озера пресна, пригодна для питья и изобилует рыбой, вследствие чего, как иные полагают, озеро называется Самахонитским, так как "саман" на арабском языке означает- "рыба". Но арабское "самака" имеет еще значение "быть высоким", а потому возґможно, что Самахонитское однозначуще с Меромским. (См. Schenkel, Bibel-Lexikon IV, 182).
  {[3]} Гамал по-еврейски значит верблюд.
  {[4]} В Талмуде
  {[5]} Такое явление могло произойти потому, что город, как выше было сказано, был расположен на склоне горы.
  {[6]} Иными словами-"сомкнуть щиты и образовать черепаху" (Значение поґследней-см. II, 7, 27).
  {[7]} Тишри- Октябрь.
  {[8]} Тишри (октябрь).
  {[9]} Элул (сентябрь).
  {[10]} По-еврейски-Иоханан-бен-Цеви.
  {[11]} Анан сын Анана, возведенный в первосвященники Агриппой II в промежуток времени между смертью прокурора Феста и прибытием Альбина, но занимавший свой пост только короткое время, принадлежал к числу тех, которым при организации восстания вверена была охрана Иерусалима. Он, однако, склонялся более на сторону миролюбивых и открыто выступал против зелотов, когда последние, стекавшись в столицу, всеми силами старались укрепить в ней свою власть и увлечь за собою весь народ. В других местах, где Иосиф Флавий говорит об Анане (И. Д. XX, 9, 1; "Жизнь", 32) он его рисует в не особенно выгодном свете, и если он здесь о нем отзывается сочувственно, то это надо приписать его озлоблению против зелотов, в которых он видел настоящих виновников постигґшей иудеев катастрофы и которых он в своем пристрастии и своей ненависти к ним везде клеймит именем разбойников.
  {[12]} Это заявление может быть отнесено ко всем предыдущим временам исторической жизни евреев, только не к последнему столетию существования второго храма; ибо еще со времен Ирода II, с первого дня восшествия его на престол, первосвященнический сан перестал быть наследственным. От Ирода до момента, описываемого в настоящей главе, прошло 105 лет, в течение которых по свидетельству Иосифа сменились 27 первосвященников-все они назначались не по наследству, а по произволу царей из дома Ирода или прокураторов. Существовали, впрочем, пять привилегирован- ных семейств, из которых преимущественно назначались первосвященґники-это были: Боэфос, Канфар или Кафар, Фаби, Камиф и Анан. Но члены этих семейств, независимо от того, что почти всегда служили слепым оружием в руках идумейского или римского правительства, своим поведением и образом жизни часто позорили тот высокий идеал нравственґности, который они были призваны осуществлять. Каждый новый первосвященник окружал себя кликой негодяев, которые во время жатвы рыскали но полям и с жгутами в руках насильно выжимали с народа десятинґный сбор в пользу своего патрона. Устраненный первосвященник нередко вступал в ожесточенную борьбу с его счастливым заместителем-тогда улицы Иерусалима оглашались пошлой руганью и бранными кликами двух враждовавших лагерей, метавших друга в друга камни и стрелы (И. Д. XX, 8, 8. 9, 4. 10, 11). Так пользовались своими привилегиями первосвященґники, злоупотребления и жестокости которых нередко вызывали крики негодоґвания в народе; в талмудической литературе часто встречаются горькие жаґлобы на хищничество, свирепость и жадность этих первосвященников, принадлежавших к партии саддукеев. (См. Талмуд, тр. Песахим 57а; Тоґсефта, Ир. Менахах 13, 18-21 и тр. Зебахим 11, 16-18.). Для зелотов же, проповедовавших царство Божие и равноправность, упразднение подобных привилегий являлось только делом, непосредственно вытекающим из основґного принципа их учения.
  {[13]} Т. е. священническое отделение Иахин; см. Паралипом. I, 24, 17.
  {[14]} По И. Д.-Финес, по Талмуду- Пинхас; одни называют его землепашцем, другие-каменщиком. Пинхас сын Самуила был последним первосвященником и 83-м по числу, начиная от Аарона. Он заместил Матфию сына Теофила, в последний раз назначенного Агриппой II.
  {[15]} Первосвященники носили на челе дощечку из чистого золота, на коґторой было вырезано имя Иеговы.
  {[16]} Всеми уважаемый и пользовавшийся большим влиянием рабби Симон-бен-Гамлиель был преданным другом Иоанна. ("Жизнь", 38).
  {[17]} Или по другому чтению-сын Амфикала, вероятно тождествен с упоминаемым в еврейских источниках Захарией сыном Абкула.
  {[18]} Бывший раньше первосвященником Иошуа бен Гамла.
  {[19]} В тексте сказано: "лоб и голова".
  {[20]} Идумеяне за 200 лет до разрушения храма, при Иоанне Гиркане, были приневолены к принятию еврейской религии, и с тех пор почти совершенно слились с иудеями, так что могли быть названы ими "соплеменниками".
  {[21]} См. примечание к IV, 7, 3.
  {[22]} Иошуа-бен-Гамала получил сан первосвященника за две меры динариев, данных Агриппе II-му его богатой женой (бывшей вдовой) Марфой- дочерью Боэфа (см. Иебамот, 61а). Он вытеснил тогда Иашуу- сына Дамная, который в свою очередь, замещал Анана-сына Анана. Таким образом Иошуа, о котором здесь идет речь, был третьим первосвященником по очереди после Анана. В И. Д. XX, 9, 4, Иосиф рассказывает, что Иошуа- сын Гамалы и его предшественник Иашуа - сын Дамная окружали себя отрядами наемников, превратившими Иерусалим в театр междоусобной войны. Талмудисты (Баба-Батра, 21а) благословляют, однако, память Иошуи-бен-Гамала за повсеместное введение им в городах школ для детей от шести или семилетнего возраста, так как до него существовали только школы для юношей от 16-летнего возраста, учрежденные рабби Симоном бен-Шетах еще в царствование Маккавеев.
  
  В "Жизни", 41, Иосиф рассказывает, что Иошуа-бен-Гамала был его другом и приятелем и он же выдал его отцу тайну синедриона об отреґшении его, Иосифа, от должности главнокомандующего в Галилее.
  {[23]} Вероятно тождественен с упомянутым выше, II, 20, 3, Иосифом сыном Гориона. См. Derenbourg Essai sur l'histoire et la gйographie de la Paґlestine, стр. 270.
  {[24]} Тацит дает более понятное объяснение отсрочке иерусалимской осады: "Военные действия, говорит он, были приостановлены до тех пор, пока не были заготовлены все нужные для взятия городов орудия, изобретенные как в древности, так и гением новейших времен" (Tacit. Hist. V, 13).
  {[25]} На западном берегу Мертвого моря, упоминается в Библии и Талмуде, ныне Айн-Джиди.
  {[26]} Гадара принадлежала к Декаполису, а поэтому трудно объяснить, каґким образом Иосиф Флавий называет ее ---------- --- -------. Гретц ("Geschichte der Juden", III т., 516 стр.) предлагает вместо Гадары читать Иазер, другое предположение см. Schьrer, Geschichte, II, 90, примеч. 188.
  {[27]} Адар-Март-апрель.
  {[28]} Следует, может быть, читать Бетенамрин, как полагает Сауси. См. Гретц, в. с.
  {[29]} Ав.-близ Иордана, напротив Иерихона. Юд.-называлась также Лиґвией, по ту сторону Иордана, недалеко от Авилы Иерихона, древний Бета-Гаґран. Бет.-библейский Бет-га-Иешимот на северо-восточном берегу Мертвого моря.
  {[30]} Пропретор Кай Юлий Виндекс, возмущенный тиранией Нерона, предложил своему войску низвергнуть его и возвести на престол правителя Исґпании, Гальбу.
  {[31]} Между Аммаусом и Идумеей.
  {[32]} Древний Сихем.
  {[33]} Сиван- Май- Июнь.
  {[34]} На востоке от Мертвого моря. Здесь существуют холмы, состоящие из тяжелого черного камня, заключающего в себе до 20 проц. железа; туґземные арабы и теперь еще расспрашивают прибывающих к ним путешественников относительно способа извлечения из него железа. Выделываемые из этого камня ворота, двери, столы и стулья имеют вид железных.
  {[35]} Во второй книге царств (II, 19-23), откуда позаимствован этот рассказ, не упоминается ни о жертве возлияния, ни о манипуляциях рук, ни даже о молитве.
  {[36]} ------ (cyprus) библейскоеЛавзоново дерево, из цветов которого делалось благовонное масло. У арабов ал-хенна.
  {[37]} ----------- (mirobalanum). Плод дерева, называемого арабами "закґкум", из которого делали бальзам, отождествляемый некоторыми, но без основания, с библейским
  {[38]} По мнению Томсона (The Land and the Book 1861 г.). Иорданская доґлина, представляющая собою ныне вид полнейшего запустения при введении рационального орошения в состоянии была бы прокормить полмиллиона жителей.
  {[39]} Следует, конечно, читать: "тяжела".
  {[40]} 141/2 геогр. мили длины и 33/4 геогр. мили ширины. По новейшим исследованиям длина Мертвого моря, от севера к югу, равняется 10 геогр. милям, а средняя его ширина 21/2 мили. Тяжесть воды зависит от содержаґщихся в ней минеральных веществ, в количестве около 25 проц.
  {[41]} Сказание о так называемых "содомских яблоках", красивых на вид, но внутри наполненных пеплом, со слов Иосифа поверялось многими позднейшими писателями. По мнению известного путешественника Робинзона повод к этому сказанию давало растущее вблизи Мертвого моря дерево Asclefias gigantea, плоды которого при малейшем давлении лопаются подобно пузырю.
  {[42]} Тацит более откровенно объясняет поспешное возвращение Тита сердечным влечением его к прекрасной Веренике (Tacitus hist. 2. 1-2). Что касается Агриппы, то он уехал в Рим для того, чтобы оттуда доставлять Веспасиану сведения о ходе дел и вербовать ему на месте приверженцев.
  {[43]} По весьма вероятному предположению Гаверкампа в примечании к нашему месту (II, 302) вместо Naпv следует читать Aпv, т. е. библейское.
  {[44]} Предание о древности Хеврона подтверждается Библией, где (книга чисел 13, 22) сообщается, что этот город был построен семью годами раньше Таниса в Египте; последний же город, как видно из найденных там памятников, существовал уже при шестой династии, т. е. в третьем тысячеґлетии до Р. X. (См. Ebers, Durch Gosen zum Sinai, 1881, стр. 518).
  {[45]} Дерево это уже в IV веке более не существовало, зато в окрестноґсти города сохранился по настоящее время дуб громаднейших размеров, который многие смешивают с упомянутым Иосифом деревом.
  {[46]} Марк Сальвий Оттон, бывший товарищ оргий Нерона, посланный правителем в Лузитанию, когда его жена Поппея сделалась любовницей Нерона. Из ненависти к Нерону он принял сторону Гальбы, надеясь, что в наґграду за то старик Гальба усыновит его, сделает своим соправителем и наследником; но когда Гальба усыновил и назначил своим наследником Пизона Лициниана, Оттон с помощью взбунтовавшихся преторианцев свергнул Гальбу и сам овладел престолом.
  {[47]} Вителлий был еще назначен Гальбой начальником легионов Нижнего Рейна.
  {[48]} Сиван. Июнь-Июль.
  {[49]} Нисан-апрель.
  {[50]} Обычай возвещения наступления субботы соблюдался еще после разруґшения храма. См. Тр. Шаббат 35в: Рыбинский. Древнееврейская Суббота 1892, стр. 195.
  {[51]} Вителлий собственно имел сына: он носил имя Германика и был умерщвлен после смерти его отца (Tacitus, Histor. II, 59; IV, 80).
  {[52]} Сабин и Домициан; о них еще будет речь впереди.
  {[53]} Сабин был назначен Вителлием римским префектом.
  {[54]} Западный пограничный город Нижнего Египта.
  {[55]} На крайнем восточном рукаве Нила.
  {[56]} Этот так называемый Фаросский маяк, или Фарос Александрийский считался в древности одним из главных чудес. Он стоял на скале и по своей высоте не уступал пирамидам.
  {[57]} Александр, как свидетельствуют Тацит и Светоний и как точнее сообщает ниже (V, 1, 6) Иосиф, еще до Муциана, еще прежде чем собґственные легионы Веспасиана в Иудее, присягнул на верность последнему. Недаром Веспасиан поставил ему еще при жизни памятник в Риме.
  
  К склонению же на сторону Веспасиана Александра-этого перешедшего в язычество александрийского еврея-содействовали Агриппа и сестра его Вереника, для которой возвышение дома Флавиев, ввиду известной ее связи с Титом, представлялось делом чрезвычайной важности.
  {[58]} Часть нынешней Сербии и Болгарии.
  {[59]} Нынешняя верхняя и нижняя Австрия и западная Венгрия.
  {[60]} Они были преданы Оттону и решились отомстить Вителлию за ниспроґвержение им последнего.
  {[61]} В Кремоне Цецинна получил известие, что флот, стоявший в Раґвенне, принял сторону Веспасиана: он упал духом и предложил своему войску последовать этому примеру.
  {[62]} Воины Веспасиана, - говорит Г. Вебер (Всеобщая История, IV т., стр. 224, перев. Андреева),-насытили свою свирепость и алчность грабежом и неистовством; взяв приступом Кремону, они с неукротимою яростью ринулись в дома, били и убивали граждан, насиловали женщин и девушек, разграбили все и зажгли богатый и прекрасный город. Немногие жиґтели, которые успели спастись бегством, собрались потом на пепелище Кремоны и построили несколько бедных хижин. Пленников не было; воины Веспасиана не брали в плен никого из жителей города, потому что это были римские граждане и нельзя было продать их в рабство; они убивали всех.
  {[63]} Рассказанные здесь Иосифом события не согласны с известиями римских источников, представляющих все дело в следующем виде. Когда Антоний Прим приблизился к Риму, Вителлий, отчаявшись в возможности сопротивления, пришел на форум и объявил, что для прекращения войны и для блага отечества он отказывается от императорской власти и со слеґзами просил народ пожалеть его жену и детей. Эта печальная сцена возбуґдила сострадание толпы. Приверженцы Вителлия и солдаты объявили, что не принимают его отречения и заставили его вернуться во дворец. Тогда префект города, Сабин, принимавший уже поздравления по случаю провозглаґшения его брата императором, испугавшись сочувствия толпы Вителлию, беґжал с младшим сыном Веспасиана, Домицианом, в Капитолий. Приверґженцы же Вителлия и германские воины напали на великолепный храм Юпиґтера и превратили его в груду обгорелых развалин. Сабин был убит, вопреки просьбам Вителлия пощадить его. Домициан успел бежать, переґодевшись жрецом Изиды. (Schiller, Geschichte der Romischen Kaiserzeit, 1, 398).
  {[64]} "Ужасное и гнусное зрелище представлял Рим, - говорит Тацит.- (Histor., III, 83). В одних местах шла битва; люди убивали, в других местах люди нежились в банях, пировали; подле крови и груд тел находились публичные женщины и люди, подобные им; весь разврат роскошного спокойствия и все свирепости взятия города приступом совершались одновременно, так что казалось, будто одна часть города охвачена безумием ярости, другая - безумием веселья... Удовольствия не прекращались ни на минуту: люди наслаґждались ими, как будто убийства принадлежат к числу веселостей происходившего тогда праздника (Сатурналий). Веселились, наслаждались, радуясь среди всеобщего бедствия".
  {[65]} Вителлий особенно выдавался своим обжорством, превзойдя в этом искусстве таких мастеров, как Калигула и Нерон. По словам Светония. (Vitellius, 13) на каждый обед Вителлия тратилось не меньше 400,000 сестерґций (свыше 20,000 рублей).
  {[66]} 20-го декабря.
  {[67]} За смертью Вителлия последовало время террора. Воины Веспасиана, раздраженные сопротивлением и алчные, свирепствовали в Риме, грабили убивали, совершали всякие неистовства. Ни Антоний, ни Муциан не имели силы или желания остановить буйства воинов, а Домициан и тогда уже выказывал все те дурные страсти, которым потом дал такой широкий простор. "Не занимаясь правительственными делами, - говорит Тацит, - он играл роль императорского сына лишь распутством". Победители не удовольґствовались убийством или казнью выдающихся людей побежденной партии, а убили и многих других, не виноватых ни в чем, кроме того, что были очень богаты и пользовались большим уважением народа. Разыскивая приверженцев Вителлия, воины под этим предлогом врывались в дома, убиґвали, грабили, предавали поруганию женщин и девушек. Порядок восстановился только по приезде Веспасиана''. ("Всеобщая История" Вебера, IV, стр. 226).
  {[68]} Где он остановил вывоз хлеба в Рим.
  
  
  anti_дюринг и логика аристотеля
  . В 1971 г. (в год смерти Лукача) Иштван Херманн сделал попытку, следуя "инструкциям" Лукача, предложить читателям антисталинистское прочтение Ленина
  
  На попытки исторической и теоретической "реконструкции" ленинской диалектики оказали влияние теоретико-философские работы Дёрдя Лукача 1920-х и 1960-х годов, особенно помещение в центр рефлексии категории тотальности
  
  Вспомним о том, что спустя полвека после Первой мировой войны под знаком возрождения ленинского метода мышления начинались "60-е годы"! В конце 60-х гг. - в противоречивой связи с маем 1968 г., вступлением советских войск в Прагу, венгерскими экономическими реформами и столетней годовщиной рождения Ленина - марксистских философов и теоретиков во всем мире начали занимать мировоззренческие и методологические вопросы "революционных изменений" в творчестве Ленина. На попытки исторической и теоретической "реконструкции" ленинской диалектики оказали влияние теоретико-философские работы Дёрдя Лукача 1920-х и 1960-х годов, особенно помещение в центр рефлексии категории тотальности. В 1971 г. (в год смерти Лукача) Иштван Херманн сделал попытку, следуя "инструкциям" Лукача, предложить читателям антисталинистское прочтение Ленина, которое не ограничивалось бы характерной для той эпохи скучной апологетикой режима (хотя сам Херманн был несогласен с позицией своего "учителя", осудившего советское вторжение в Чехословакию). Не случайно, что ныне уже хорошо известная работа Лукача "Demokratisierung Heute und Morgen" (1968) была опубликована в Венгрии только в 1988 г. Иштван Херманн аутентично интерпретировал определенную связь между мышлением Гегеля и Ленина: "Гегелевская категория "момент целокупности"[{34}], если перенести ее в область практики, - не что иное, как теоретическое выражение ленинской категории "следующего звена"...[{35}] Далее, в своем мышлении, в своей теоретической и политической деятельности Ленин, по всей видимости, под влиянием Гегеля концентрировался на ЦЕЛОМ, на ТОТАЛЬНОСТИ, соединив идею и практику изменения сознания и мира"[{36}].
  Ленин действительно полностью продумал историческую возможность преодоления капитализма, освобождения человечества в целом. Отчасти с этим было связано то, что его считали "теоретиком активности", именно он вслед за Марксом "снова поместил в центр практику", однако "при этом он не отрывал практики ни от исторического процесса в целом, ни от накопления человеческих ценностей, от автономии человека, от сферы этики... Речь идет просто о том, заинтересован ли рабочий класс в усвоении высочайшей культуры, или он черпает свое самосознание в самом себе, в опыте своего движения. Революционной практики нет и не может быть без учета историчности и человеческих ценностей и их накопления"[{37}].
  Ленин действительно полностью продумал историческую возможность преодоления капитализма, освобождения человечества в целом. Отчасти с этим было связано то, что его считали "теоретиком активности", именно он вслед за Марксом "снова поместил в центр практику", однако "при этом он не отрывал практики ни от исторического процесса в целом, ни от накопления человеческих ценностей, от автономии человека, от сферы этики... Речь идет просто о том, заинтересован ли рабочий класс в усвоении высочайшей культуры, или он черпает свое самосознание в самом себе, в опыте своего движения. Революционной практики нет и не может быть без учета историчности и человеческих ценностей и их накопления"[{37}].
  
  Иначе говоря, "ленинская практика", как бы мы ее ни истолковывали, сложилась отнюдь не в результате некоего озарения, как это утверждали многие идеологи, воспитанные советской эпохой или буржуазным миром и стоявшие на позициях абстрактного историзма или морализирующего, нормативного подхода.
  Текст представляет собой часть главы 4 "Война и национальный вопрос" новой книги Тамаша Крауса "Ленин. Социально-теоретическая реконструкция". Книга была издана на венгерском в 2008 году, в настоящее время готовятся русское и английское издания
  
  Хотя в советском марксистско-ленинистском каноне считалось очевидным, что в деятельности Ленина осуществилось "единство теории и практики", конкретное изучение этого вопроса так и не состоялось. Основной причиной этого "пробела" (наряду с большой нехваткой архивных источников) было изображение Ленина в качестве исторического героя-одиночки, который практически один "делал" и объяснял историю. Ленинский текст см.: Ленин В. И. Конспект книги Гегеля "Наука логики" (1914 г.). Первое издание конспекта было сделано в кн.: Ленинский сборник. IX. Государственное издательство. М.-Л., 1931. С. 7-289. Во время составления конспекта Ленин перечитал многие работы Аристотеля, Канта, Клаузевица и Плеханова.
  Harding N. Leninism. London, Macmillan Press Ltd, 1996. Р. 51. Как отметил один из интерпретаторов ленинского теоретического наследия, "до 1917 г. Ленин не оказывал реального влияния на общее положение европейского социализма. Его идеи считались старомодным доктринерством. Его марксизм был академическим, имел привкус книжности, и именно потому, что этот марксизм проистекал из основательного чтения классических текстов, он отсылал к таким эпохам и проблемам, которые тогда уже в целом были забыты европейскими социалистами".
  Мнение о том, что ленинская интерпретация Гегеля скрывала в себе "эпистемологический" или теоретический и политический перелом, в различных формах высказывалось такими известными авторами, как Роже Гаради (Garaudy R. Lenin. PUF, Parizs, 1968) Л. Колетти (Coletti L. Il marxismo e Hegel. Editori Laterza, 1968). Последний считает, что Ленин с 1914 г. полностью возвращается к гегельянству. Затрагивающий эту проблему венгерский автор Адам Вирт изображает Ленина философом в традиционном смысле этого понятия. И хотя он цитирует связанные с этим вопросом замечания Ленина, отвергавшие стремление видеть в нем философа, эти замечания кажутся ему лишь проявлением "чрезмерной скромности" Ленина. C другой стороны, он прав в том, что редукционистское, "узкое" истолкование деятельности Ленина открывает путь для теоретических спекуляций: Wirth A. Lenin, a fi lozofus. Kossuth, Budapest, 1971. Р. 30-31. ......См.: Harding N. Leninism. P. 234-242. По мнению Гардинга, "рождение ленинизма" "хронологически" датируется именно временем "гегельянского поворота". Там же. Р. 238.
  {26}. См.: Wirth A. Lenin, a filozofus. P. 23. Из письма Н. К. Крупской к М. А. Ульяновой от 20 июня 1899 г. выясняется, что Ленин уже в ссылке серьезно изучал философию: "Мы все живем по-старому. Володя усиленно читает всякую философию (это теперь его официальное занятие), Гольбаха, Гельвеция и т. п. Я смеюсь, что с ним скоро страшно будет говорить, так он этой философией пропитается". В воспоминаниях П. Н. Лепешинского также подчеркивается, что Ленин уже в ссылке читал "Логику" Гегеля. См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 55. С. 411; Talalkozasok Leninnel. Kossuth. Budapest, 1970. P. 30.
  
  {29}. Ленинский сборник. Т. IX. С. 177, 181. В ленинских замечаниях к книге Гегеля хорошо отражается изучение "переходов" "от общего к частному" и "от частного к общему", осмысление взаимозависимости, "содержания и формы", "метода и науки", "познания и действительности", "теории и практики". Ленин во многих аспектах обдумал важность диалектики и значение практики, как это видно, например, из следующих записей: "Нельзя вполне понять "Капитала" Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса 1/2 века спустя!!" "Гегель действительно доказал, что логические формы и законы не пустая оболочка, а отражение объективного мира. Вернее, не доказал, а гениально угадал". См. далее ленинские замечания об абстрактных и конкретных понятиях в связи с проблемой образования понятий. Там же. С. 183, 185.
  
  {34} См.: Гегель Г.-В.-Ф. Наука логики. М.: Мысль, 1998. С. 606.
  
  {35} См. последовательно: Ленин В. И. Что делать // Полн. собр. соч. М.: Политиздат, 1956. Т.5, С. 468: "Всякий вопрос "вертится в заколдованном кругу", ибо вся политическая жизнь есть бесконечная цепь из бесконечного ряда звеньев. Все искусство политика в том и состоит, чтобы найти и крепко-крепко уцепиться за такое именно звенышко, которое всего меньше может быть выбито из рук, которое всего важнее в данный момент, которое всего более гарантирует обладателю звенышка обладание всей цепью. Будь у нас отряд опытных каменщиков, настолько спевшихся, чтобы они и без нитки могли класть камни именно там, где нужно (это вовсе не невозможно, если говорить абстрактно), - тогда мы могли бы, пожалуй, взяться и за другое звенышко";
  
  Ленин В. И. Очередные задачи советской власти // Полн. собр соч. М.: Политиздат, 1967. Т. З6, С. 205: "Недостаточно быть революционером и сторонником социализма или коммунистом вообще. Надо уметь найти в каждый особый момент то особое звено цепи, за которое надо всеми силами ухватиться, чтобы удержать всю цепь и подготовить прочно переґход к следующему звену, причем порядок звеньев, их форма, их сцепление, их отличие друг от друга в исторической цепи событий не так просты, и не так глупы, как в обыкґновенной, кузнецом сделанной цепи".
  {36}. См.: Hermann I. Marxizmus es totalitas. In: Hermann I. A gondolat hatalma. Szepirodalmi Kiado. Budapest, 1978. P. 172-173, 182.
  {37}. Там же. Р. 182-183.
  
  
  12. Значение взглядов Аристотеля для истории и философии науки
  Биография Аристотеля. Учение об общности и целостности вещи, ее идее и структуре. Художественно-творческий первопринцип. Политические взгляды и логика Аристотеля. Законы запрещения противоречия и исключенного третьего. Этика в сочинениях Аристотеля.
  реферат [52.8 K], добавлена 26.01.2011
  Основы логики
  Сущность мышления в системе познания, способы взаимопонимания, логика объяснения. Предмет и семантические категории традиционной формальной логики. Этапы становления логики как науки. Простое суждение и его логический анализ. Основы теории аргументации.
  курс лекций [138.4 K], добавлена 02.03.2011
  История логики
  Возникновение и этапы развития традиционной формальной логики. Аристотель как основатель логики. Создание символической логики, виды логических исчислений, алгебра логики. Метод формализации. Становление диалектической логики, работы И. Канта, Г. Гегеля.
  реферат [26.9 K], добавлена 19.01.2009
  
  Логика Аристотеля
  
  План
  http://knowledge.allbest.ru/philosophy/d-2c0a65635b2bc68b4d53a89421306
  
  
  Введение
  1. Логика Аристотеля
  1.1 Фундамент логики
  1.2 Суждение
  1.3 Законы противоречия
  1.4 Силлогизм
  Заключение
  2. Как вы понимаете основной тезис стоицизма: "Жить согласно с природой - это тоже самое, что жить согласно с добродетелью"
  3. Структура доказательства
  Список использованной литературы
  
  
  Введение
  
  Наше мышление подчиняется логическим законам и протекает в логических формах независимо от науки логики. Многие люди мыслят логично, не зная, что их мышление подчиняется логическим закономерностям. Но следует ли из этого, что изучение логики излишне? Знание законов и форм мышления, их сознательное использование в процессе познания повышает культуру мышления, вырабатывает навык мыслить более "грамотно", развивает критическое отношение к своим и чужим мыслям.
  Аристотель - основатель логики, если точнее, так называемой, формальной логики.
  Логика - это органон (орудие), которое он использует для доказательства всех своих положений, поэтому понять Аристотеля, значит понять логику его рассуждений. Как пишет сам Аристотель, любая наука покоится на существовавших до ее появления знаниях. Основу его логики составляют предшествующие труды Евклида, Платона и более ранних философов Античности. Аристотель в своих трудах рассуждает об их выкладках не без иронии: до него не существовало науки. Философы, жившие до него, интуитивно чувствовали что-либо и брали это за основу своих суждений. Не было упорядоченности, того, что мы называем логикой. Сумев взять из более ранних трудов наиболее ценное для развития мышления Аристотель заложил, сам того не зная, фундамент новой науки - логики. Цель моей работы заключается в том, чтобы изучить и рассмотреть труды философа Аристотеля. В соответствии с указанной целью в работе были поставлены и решены следующие задачи:
  - исследовать теорию логических форм и основы, заложенные в фундамент логики.
  - проанализировать основные законы мышления.
  
  1. Логика Аристотеля
  
  1.1 Фундамент логики
  
  Логика - это наука о доказательстве, и, таким образом, необходимо разделить все умозаключения на истинные и ложные. У Аристотеля истина - это соответствие утверждения бытию, ложь - несоответствие. Истина есть факт не онтологический, а гносеологический: именно мысль должна соответствовать бытию. Аристотель пытается объективно исследовать окружающее, везде выявить закономерности, причинно-следственные связи. Поэтому онтология Аристотеля лежит в основе логики.
  Логику Аристотеля можно назвать онтологической, так как он выделяет четыре причины бытия:
  1. сущность - это причина, имеющая следствием вещь именно такую, какая она есть;
  2. материя - это, материал из которого возникает, что-либо, субстрат;
  3. движение - это то, что производит действие;
  4. цель - это то для чего что-либо делается.
  Пытаясь понять все существующее, Аристотель использует логику как орудие всякого знания вообще. Любая вещь имеет причину своего существования, например, стол.
  Сущность бытия - это идея того, что он нужен; материя, материал, из которого он сделан; кто-то объективно должен создать его, то есть движение, придать ему задуманную форму; для того, чтобы стол все-таки появился, нужна цель (для чего он нужен? предназначение).
  Каждая существующая вещь предполагает сочетание этих четырех факторов.
  Логика Аристотеля - формальная. В основе любой вещи и мысли лежит форма, она дает вещи определенность, в отличие от материи. Материя и форма независимы друг от друга, форма - это начало определяющее материю. Формы Аристотель подразделяет также на виды и роды в том случае, если они являются формой многих вещей.
  Одна из главных основ познания, противопоставление, Аристотель противопоставляет мышление и чувственное восприятие, общее и единичное. Знание общего - это ум, предполагает мышление; восприятие единичного не составляет знание.
  Мышление разделяется на:
  6. отдельные ноэмы или одна мысль;
  7. соединение ноэм, мыслей.
  "... Если же мысль будет направлена на прошлое или имеющее произойти, то человек мыслит, примышляя время и составляя соединение. Ошибки заключаются именно в соединении".
  Мышление состоящее из ноэм и есть рассуждение у Аристотеля.
  Ощущение Аристотель считает материалистическим, оно есть "отпечаток форм чувственно воспринимаемых вещей". Отличие мышления и чувственного восприятия в том, что мышление не предполагает существование объекта мышления вовне, в то время как для чувственного восприятия это необходимо. Мышление подразумевает выделение в объекте определяющего начала, общего, мыслительную деятельность. Аристотель выделяет так называемую "форму форм" или формы мысли. Формы мысли это связь отдельных мыслей друг с другом. Обособление форм мыслей и их изучение, с целью познать истину, есть то новое, что привнес в логику Аристотель (создал), соответствие суждения, логических связей бытию.
  Умозаключение - особая форма мысли, которая получается в результате сопоставления различных суждений. Следующая, более сложная форма мысли - силлогизм.
  Логика Аристотеля - первая в истории теория логических форм, предполагает осознание условий образования истины. Суждения, умозаключения, силлогизмы - основы, заложенные в фундамент логики.
  
  1.2 Суждение
  
  Суждение - это мысль, которая может быть истинной или ложной. Аристотель рассматривает суждение с двух сторон: с онтологической, с логической. Логически суждение это утверждение или отрицание чего-то по сравнению с чем-то, то есть суждение может быть истинным или ложным. Онтологически суждение - подтверждение о существовании в бытии элементов суждения. Из этого следует, что суждение должно быть истинным, соответствовать бытию. Логически суждение будет именно суждением, только когда оно будет соприкасаться с бытием, констатировать это. Суждение должно быть истинно. Ложь появляется только там, где к чувственному восприятию, которое всегда истинно, разум прибавляет что-то еще. Для того, чтобы возникла истина или ложь требуется соединение мыслимых содержаний, ноэм. Углубляясь, Аристотель приходит к выводу, что не всякая ноэма выражает истинность или ложность и говорить об истинности или ложности можно только в том случае, если происходит осознание мыслимого и действительного (предмета мысли), причем предмет мысли должен полагаться существующим или нет.
  Аристотель называет суждения высказываниями. К установлению истинности или ложности мысли он приходит через речь, анализируя смысловую сторону речи. Что вполне естественно, ведь именно речь дает нам возможность выражать свои мысли. Отделять их от действительности и, впоследствии, мыслить абстрактно или мылить над самими мыслями. Он выделяет имена и глаголы. Имена - это подлежащее. Глагол - сказуемое. Говорить о наличии высказывания можно только тогда, когда присутствуют и подлежащее и сказуемое. Сами по себе имена и глаголы обозначают либо объект, либо субъект действия, либо действие опосредованное, которое не относится к чему-то конкретно, для того, чтобы утверждать, что, что-либо высказывание должна существовать законченная мысль, в которой выражен сам предмет и то, что о нем думают. Если использовать в речи одно только имя, то мы подчеркнем какую-то связь между словом и предметом или определение предмета, что еще не есть, по сути, мысль. Подразумевая что-либо необходимо присоединение к мыслимому бытия, тогда можно говорить о высказывании.
  Итак, по Аристотелю в суждении две главных функции: соединять содержание мыслей и соотносить мылимое с бытием. Только речь, содержащая утверждение и отрицание есть высказывание, но при условии истинности, соответственности бытию. Аристотель пишет, что решающим должно быть определение истинности или ложности по определению этого в бытии. Утверждение и отрицание не есть состояния психологической убежденности, уверенности в чем-то, это есть сознание в мысли того, что что-либо есть в действительности.
  Суждение значительно отличается от риторики. Смысл риторики, диалектики в том, чтобы убедить оппонента в различных ситуациях. Смысл суждения же в самом суждении, истинности или ложности, а, в конце концов, поиске первоначала. Следовательно, суждение - это гносеологическое или логическое умозаключение, основанное на действительных фактах.
  Аристотель выделял двухчленные и трехчленные суждения. Двухчленные суждения, простые, например, машина едет. Трехчленные определяют объект мысли, например, зеленая машина едет. В высказываниях он выделял подлежащее и сказуемое. Подлежащее есть объект мысли. Сказуемое то, что утверждается или отрицается.
  В книгах "Об истолковании" и "Первая Аналитика" суждения классифицируются так:
  1. Утверждение есть высказывание чего-то о чем-то, отрицание, наоборот, высказывание отнимающее что-то от чего-то. Каждому утверждению противостоит только одно отрицание и, наоборот, поэтому если утверждение истинно, то отрицание ложно или если отрицание истинно, то суждение ложно.
  2. Деление суждений по количеству, то есть они могут быть единичные, общие, частные и неопределенные (обычно принимают за частные).
  3. Онтологическое деление суждений: действительные, реально необходимые, реально возможные, другими словами, деление по модальности на ассерторические, аподиктические, проблематические. Деление подразумевает, сказывается ли что-то как возможное, действительное, необходимое.
  В классификации отсутствуют сложные суждения, но нельзя утверждать, что Аристотель не обращался к этому вопросу. В "Топики" Аристотель рассуждает следующим образом. Например. Если кто-то, человек, то ему объективно присущи определенные характеристики: двуногий, способный к познанию, живой, а это уже не простое суждение.
  Таким образом, Аристотель рассматривал как простые, так и сложные суждения.
  
  1.3 Законы противоречия
  
  Суждение и отрицание Аристотель рассматривает, так же как и суждение в отдельности, т.е. онтологически. Поэтому каждому утверждению соответствует одно отрицание и наоборот. Важно определить точно ли соответствует какому-либо данному утверждению отрицание или нет. Если да, то можно говорить об истинности или ложности одного из высказываний в силу закона исключения третьего. Главный критерий противоположности всех суждений тот, что в отрицании должно отрицаться именно то, что утверждалось в суждении. В простых высказываниях узнать это не составляет проблемы: машина едет и машина не едет. В сложных, нужно выделять главную мысль и отрицать ее.
  Аристотель дает свою классификацию противоречий: противоречие, противность, лишение и обладание, соотнесенность. Противоречие - это прямое соотношение истины и лжи. Противность допускает не только соотношение истины и лжи, но и третье; можно допускать это в том случае, когда утверждение и отрицание не относятся прямо. Лишение и обладание либо истинно, либо ложно. Каждое из указанных суждений получено в первую очередь онтологически. Аристотель понимает разницу между логикой и онтологией, но в рассуждениях рассматривает жизнь с помощью логики с онтологических позиций. В частности, говоря о лишении и обладании. Таким образом, человек может обладать слухом, может быть лишен его, но можно рассмотреть этот вопрос и как обо всех, в том числе и вещах обладающих слухом или нет. Он замечает этот момент, разницу между логическим и онтологическим толкованием законов противоречия и исключения третьего.
  Закон противоречия с логических позиций понимается как то, что не может быть присуще и неприсущее вещи одновременно. Формулировка этого закона в трактате "Метафизика": "Не могут быть вместе истинными противоположные положения" и "невозможно истинным образом вместе утверждать и отрицать". Этот вопрос и дальше разбирается в "Метафизике": "Невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же отношении" и "Далее, если по отношению к одному и тому же предмету вместе правильны все противоречащие утверждения, то ясно, что в таком случае все будет одним". В первом высказывании Аристотель понимает истину или ложь как присущность в разных отношениях, которые могут и меняться со временем, во втором, на самом деле будет именно так. Если сказать противоречащие суждения о чем-то одном и это будет истина, то все они присущи этому одному.
  В онтологическом понимании закон противоречия признает одновременную присущность одной вещи противоположностей, которые соединяются во времени через действие.
  Для закона исключения третьего, в свою очередь, достаточно, чтобы суждение и отрицание были полностью противоположны. Если же это не так, то возможно действие или закона противоречия, или отсутствие действия законов.
  Поэтому эти законы можно классифицировать по их действию:
   в суждении должно утверждаться то же, что отрицается в отрицании, и наоборот;
   если в одном суждении отрицается то же, что утверждается в другом, то они относятся как утверждение и отрицание;
   если действительно второе, то они будут связаны и законом исключения третьего.
  Аристотель устанавливает логическую возможность или невозможность мысли соответствовать действительности и различает три значения термина "возможность": возможность, необходимость, не необходимость. Логически утверждение и отрицание возможного подчинено тем же законам, что и суждение, то есть законам противоречия и исключения третьего.
  Онтологически возможность рассматривается немного иначе, особенно, что касается предсказаний о возможном будущем или о том, что должно свершится. При предположении чего-либо в бытии не действует закон исключения третьего: мы не можем достоверно знать, что произойдет, а что нет. Если завтра возможно утверждение А или отрицание Б, то возможно, что не произойдет ни А, ни Б, в другом случае, как пишет Аристотель, оно перестало бы быть возможным.
  Если утверждается какая-либо возможность, то отрицаться должна именно возможность.
  Вся логика Аристотеля покоится на различение истины и лжи по достаточному основанию. Из "Первой Аналитики": "Все истинное должно быть повсюду согласно с самим собой". На этом основаны и покоятся законы противоречия.
  
  
  1.4 Силлогизм
  
  Силлогизм есть умозаключение, в котором из двух данных суждений получается третье. Аристотель подробно изучает и создает так называемую теорию силлогизма, этому вопросу посвящен труд "Первая Аналитика". Там же он дает такое толкование силлогизма: "Силлогизм есть речь, в которой, если нечто полагается, то вытекает с необходимостью иное, чем положенное, и именно из того, что оно есть; под выражением "из того, что оно есть" я разумею, что вследствие его вытекает, "вследствие же его вытекает" значит, что для возникновения необходимости не требуется никакого постороннего термина. Совершенным я называю силлогизм, не нуждающийся ни в чем другом, кроме принятого для обнаружения необходимости; несовершенным же - нуждающийся для этого в другом одном или многом, что хотя и необходимо следует из данных терминов, но прямо в посылках не принято".
  Теорию силлогизма, можно назвать "самой авторской". Аристотель наиболее полно раскрывает здесь все свои знания. Основные элементы, введенные им, это фигуры и модусы силлогизма. Все это формы мысли, которые позволяют придти к какому-либо недвусмысленному выводу.
  Он вводит понятие логической переменной, не в современном смысле, а, конечно, буквенное обозначение, что позволило, абстрагироваться от конкретных мыслей, создать теорию, которая и сегодня "используется" без изменений.
  
  
  Заключение
  
  В дошедших до наших дней трактатах Аристотеля встречается много спорных моментов об авторстве именно Аристотеля, высказываются предположения, что, возможно, какие-то части были дописаны уже его учениками-перипатетиками. Но нельзя отрицать того, какой вклад он внес в миропонимание.
  Знание стало рассматриваться на новом уровне как элемент познания. Его называют энциклопедическим умом Античности в силу того, что он сумел объединить разрозненные ростки знания, внести упорядоченность в ход рассуждений.
  Важно и то, что Аристотель жил именно в своем времени, то есть он создал свою школу (Академию), современники его понимали, соглашались с ним или спорили, принимали его точку зрения. Он не был практиком, а был теоретиком, что, конечно, из-за презрительного отношения к рабскому труду в античности, уменьшало практическую ценность его умозаключений для современников, но это не уменьшает их общечеловеческую ценность.
  Выводы, сделанные Аристотелем были положены в основу научного знания в семнадцатом веке. Но и тогда они не рассматривались с надлежащей полнотой, изучались только отдельные части его сочинений. Некоторые моменты в ходе его рассуждений были заново открыты совсем недавно.
  Только в последнее время, изучив его сочинения, стало возможным осознанно говорить о том, какой вклад он внес в зарождение науки
  
  
  2. Как вы понимаете основной тезис стоицизма: "Жить согласно с природой - это тоже самое, что жить согласно с добродетелью"?
  
  Философское наследие Зенона о человеке.
  Зенон, например, учил, что цель человека жить "согласно с природой". Но что же такое "природа"? Жить согласно с природой, продолжает Зенон, это то же самое, что жить согласно с добродетелью: сама природа ведет нас к добродетели. "И наоборот, жить добродетельно - это значит то же, что жить по опыту всего происходящего в природе, потому что наша природа есть лишь часть целого. Стало быть, конечная цель определяется как жизнь, в которой мы воздерживаемся от всего, что запрещено общим законом, а закон этот верный разум, всепроникающий, тождественный с Зевсом, направителем и распорядителем всего сущего. Это есть добродетель, ровно текущая жизнь счастливого человека, в которой все совершается согласно с божеством каждого и служит воле всеобщего распорядителя".
   Даже при поверхностном анализе этого отрывка нельзя не увидеть как органично и неразрывно соединены в этом рассуждении физика, натурфилософия, логика и собственно этика. И это присуще любому положению стоической философии.
  
  
  3. Структура доказательства
  
  Основу доказательства составляют следующие положения:
  Тезис - утверждение, истинность которого надо доказать.
  В идеалистической философии Гегеля тезис рассматривался как исходная ступень диалектического развития;
  В античном стихосложении как место в стихе, не несущее ритмического ударения и в сочетании с сильными слогами образующее ритм стиха.
  В музыке тезис означает ударную, тяжёлую часть такта. Противоположностью тезиса является арсис, он означает подъём, или в музыке неударную, лёгкую часть такта.
  Аргументы и факты - это те истинные суждения, которыми пользуются при доказательстве тезиса.
  Утверждения, называемого тезисом. Чтобы тезис можно было считать истинным, все аргументы должны содержать в себе истинную информацию, достаточную для доказательства тезиса с помощью верных логических умозаключений. Аргументация может быть доказательной и недоказательной.
  Доказательная аргументация - установление истинности тезиса с использованием логических формул с помощью аргументов, истинность которых установлена заранее. Форма такой аргументации - дедукция. Тезис - достоверное суждение
  Недоказательная аргументация бывает трёх видов, тезисы этого вида аргументации - правдоподобные суждения;
  1. Истинность аргументов (всех или некоторых) не доказана; форма аргументации - дедукция или полная (научная) индукция
  2. Истинность аргументов установлена заранее; форма аргументации - индукция, аналогия
  3. Аргументы правдоподобны; форма аргументов - индукция, аналогия
  Демонстрация (форма доказательства) - способ обоснованной логической связи между утверждаемым тезисом и аргументами.
  
  
  Список использованной литературы
  
  1.Алексеев П. В. , Панин А. В. Философия. - Изд. 2-е - М., 2003.- с.126-127.
  2. Ахманов А.С. "Логическое учение Аристотеля".-М.,2005.- с. 96
  3 Микеладзе З.Н. "Логическое учение Аристотеля с точки зрения современной формальной логики" //М., 2004.- с 217-219
  4. Назаров В. Н. Философия в вопросах и ответах. - М., 2004.- с 216
  5. Стрельник О. Н. Философия. - М., 2002.- с 58
  6.Философия в вопросах и ответах. - М., 2005.- с 197
  7. http://ru.wikipedia.org/wiki/Доказательство (логика)
  
  
  Гегель Фридрих - Наука логики
  http://royallib.ru/get/doc/gegel_fridrih/nauka_logiki.zip.
  
  
  www.domknig.net/book-3215.html
  • Энгельс Ф. Анти-Дюринг. | скачать | Дом книг
  www.domknig.net/book-3215.html
  Электронная библиотека | Скачать книгу бесплатно, скачать, Энгельс Ф. Анти-Дюринг..
  • Фридрих Энгельс. Анти-Дюринг. Содержание
  www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Antiduering/index.html
  Фридрих Энгельс. Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведённый господином Евгением Дюрингом. [скачать архив]. начать чтение ". " ...
  Введение - Стр. 36 - 44 - 51
  • Анти-Дюринг - Википедия
  ru.wikipedia.org/wiki/Анти-Дюринг
  Herrn Eugen Dührings Umwälzung der Wissenschaft), общеизвестный как "Анти-Дюринг" - книга, написанная немецким философом Ф. Энгельсом; ...
  • Ф.Энгельс, Анти-Дюринг, 1948 г. " Библиотека А.М.Казиханова
  sklib.ru » ПОЛИТИКА
  26 ноя 2010 - Ф.Энгельс, Анти-Дюринг, 1948 г. ... Здесь вы можете скачать уникальные, давно не переиздававшиеся книги по религии, политике, ...
  • Анти-Дюринг - Энгельс Ф. скачать книгу в электронной онлайн ...
  www.biblioclub.ru/26603_Anti-Dyuring.html
  В нашей электронной онлайн библиотеке - "Университетская библиотека" Вы можете скачать Анти-Дюринг - Энгельс Ф. бесплатно ознакомительную ...
  • "Энгельс Ф." скачать бесплатно. Электронная библиотека. Поиск ...
  bookfi.org/g/Энгельс%20Ф.
  Упоминаний: > 50 - Анти-дюринг • Маркс К., Энгельс Ф. Скачать ...
  14 Собрание сочинений, том 5 Бумажная версия 2.41 Mb
  15 Собрание сочинений, том 5 Бумажная версия 2.41 Mb
  • БИБЛИОТЕКА - Sozialismus
  www.sozialismus.ru/библиотека/
  Фридирих Энгельс "Анти-Дюринг" Анти-Дюринг.doc. Microsoft Word документ [1.8 MB] Скачать • Download. Эвальд Ильенков "Диалектика абстрактного и ...
  • Анти-дюринг энгельс скачать - национальная поисковая система ...
  d-good-download-09.ru/anti-dyuring-engels-skachat.html
  21 июл 2012 - Наш сайт знакомит с информацией о madonna feat timberlake - 4 minutes скачать, sony ericsson скачать фото, studio скачать +на ...
  • фридрих энгельс анти дюринг скачать [Архив] - GlForum
  gl-forum.ru/archive/index.php/t-91237.html
  Сообщений: 17 - Авторов: 6 - 27 авг 2011
  У меня была такая болячка под правой коленной чашечкой. Диагноз помню точно. Правда, мне как раз тогда точно до 19 было, думаю ...
  • Фридрих Энгельс "Анти-Дюринг" - Классики марксизма - Каталог ...
  marxist-ebook.ucoz.co.uk/load/klassiki.../fridrikh...anti.../5-1-0-4
  [ Скачать с сервера (1.03Mb) ], 25.04.2011, 20:17. "Анти-Дюринг" - одно из главных произведений Ф. Энгельса; в нём дано классическое изложение ...
  
  
  Тема: Заметки об изданиях "Диалектики природы" Энгельса Автор: Виктор Вашкевич Дата: 20/04/2006 15:04
   Рукописи готовившейся Энгельсом книги "Диалектика
  природы" были изданы в Москве книгой в 1925 году. В
  этой работе Энгельс обсуждает широкий круг вопросов
  естествознания, и издание этой книги вызвало большой
  интерес среди учёных.
  
  Книга Энгельса "Диалектика природы" в Москве до войны
  переиздавалась чуть ли не каждый год и, надо полагать,
  в дискуссиях физиков того времени эта работа часто
  служила аргументацией различных позиций, ибо только
  этим можно объяснить претерпеваемые ею метаморфозы.
  Так, к примеру, в главе "Мера движения. - Работа."
  есть одна интересная фраза.
  
  Во всех изданиях, начиная с 1925 года и по 1936 год,
  она утверждает одно:
  
   "И само вычисление показывает, что сумма mv
   выражает количество движения правильным образом,
   а сумма mv^2 - неправильным образом."
  
  А в последующих изданиях "Диалектики природы", начиная
  с издания 1941 года и до современных, эта фраза
  утверждает совершенно противоположное:
  
   "И само вычисление доказывает, что сумма
   произведений массы на квадрат скорости
   выражает общее количество движения правильно,
   а сумма произведений массы на скорость -
   неправильно."
  
  Как можно видеть, в одном издании утверждается, что
  сумма mv - правильно, а сумма mv^2 - неправильно. В
  другом же издании - наоборот: сумма mv^2 - правильно,
  а сумма mv - неправильно. Приведённое несоответствие
  математических выражений в различных изданиях
  "Диалектики природы" не является единственным.
  
  Так, например, та же глава "Мера движения. - Работа."
  в издании "Партиздата" 1932 года названная "Две меры
  движения", заканчивается словами:
  
   "...Но привычка к вычислениям отучила
   теоретиков мыслить. И вот в течение ряда лет
   они не замечают связи обоих этих понятий,
   измеряя одно из них через mv, другое через mv^2/2
   принимая под конец в виде меры для обоих mv^2/2
   не из понимания существа дела, а для прощения
   выкладок."
  
  Это же место в издании 1975 года выглядит так:
  
   "... А вычисления настолько отучили механиков
   от мышления, что в течение ряда лет они не
   замечают связи обеих этих вещей, измеряют одну
   из них через mv^2^, другую через mv^2/2 и
   принимают под конец в виде меры для обеих
   mv^2/2 не из понимания существа дела, а для
   упрощения выкладок."
  
  Сравнив в приведённых цитатах математические формулы,
  можно заметить, что они различны. Почему? Конечно,
  поскольку язык оригинала - немецкий, то в различных
  переводах могут быть текстовые разночтения,
  обусловленные профессиональным уровнем переводчика. Но
  математика - язык международный и при переводе на
  любой язык планеты "mv" не может трасформироваться
  в "mv^2".
  
  Указанные примеры разночтений в различных изданиях не
  являются единственными. Текстовых разночтений и
  произвольных сокращений множество, но приведённые
  математические несуразицы не позволяют отнести это на
  счёт безобидных случайных опечаток. Если взять все
  здания "Диалектики природы" и рассортировать их только
  по внешнему виду, то получатся три стопки:
  
   1925год 1932год 1941год
   ....... 1933год 1946год
   1930год 1934год 1948год
   1931год 1936год 1949год
   ....
  Но рассортированные таким образом издания "Диалектики
  природы" будут отличаться не только внешним видом, но
  и содержанием.
  
  Объяснение, как содержание первой стопки превратилось
  в содержание второй стопки, находится в предисловии к
  XIV тому Сочинений Маркса и Энгельса издания 1931 года:
  
   "Ввиду того, что большая часть материалов
   этого тома уже была набрана и отпечатана ещё
   при старом руководстве института Маркса и Энгельса,
   чтобы не оттягивать его издание на ряд месяцев
   переводы остались старые: "Анти-Дюринг" и
   "Людвиг Фейербых" - по изданию 1928г.,
   "Диалектика природы" - по изданию 1930 г.
   Проверку и исправление переводов приходится
   оставить до следующего издания.
   7 сентября 1931г."
  
  Таким образом, в институте Маркса и Энгельса было
  сменено руководство, а это повлекло ревизию переводов
  "Диалектики природы" и её выпуск "Партиздатом" в
  1932 году.
  
  Из сравнительного анализа изданий "Диалектика природы"
  можно сделать вывод, что издания "Партиздата"
  1932-1936 годов выполнены наиболее корректно.
  
  Объяснение, как содержание второй стопки превратилось
  в содержание третьей стопки, приведено в книге
  академика Кедрова "О "Диалектике природы" Энгельса"
  (Москва, "Высшая школа" 1973г. стр. 122-123):
  
   "В том же 1940г. была проведена дополнительная
   работа над русским изданием, учитывающая и то
   положительное, что было сделано в предыдущем
   (немецком) издании книги Энгельса...
  
   ...Ясного объяснения этому за все минувшие
   30 с лишком лет так и не было дано. Да и вряд ли
   можно найти какое-либо другое объяснение, кроме
   того только, что однажды в 1940 г. некая комиссия
   большинством голосов решила так сделать. Но хорошо
   известно, что в науке спорные вопросы нельзя решать
   большинством голосов."
  
  Итак, "Диалектика природы" после выпуска "Партиздатом"
  в 1936 году уже не издавалась ни в 1937, ни в 1938,
  ни в 1939, ни в 1940 годах. Вновь она была издана лишь
  в 1941г. - после новой смены руководства и работы
  некоей комиссии. Чтобы дать оценку произведённой
  комиссией работы, нужно знать политическую обстановку
  в стране: вначале, после убийства Кирова в 1934 году,
  массовые репрессии проводил Ягода; Ягоду к стенке
  поставил Ежов и продолжил дело Ягоды; Ежова убрал
  Берия и продолжал массовые репресии - пока его самого
  не расстреляли в 1953 г.
  
  В такой обстановке вопрос и решался некоей комиссией
  "большинством голосов", и вот уже целых 50 лет
  "Диалектика природы" издаётся по итогам работы той
  комиссии.
  
  Энгельс в своей работе анализировал состояние
  естествознания своего времени. В итоге последовавшего
  затем столетнего прогресса науки и техники под
  контролем масоно-сионизма, современная цивилизация
  оказалась в экологическом тупике. Для тех, кто ищет
  выход из этого тупика, "Диалектика природы" может
  оказаться очень полезной.
  
  {Ответить}
  
  
  {Создать сообщение с новой темой}
  {Просмотр всех сообщений по данной теме}
  {Полный список}
  
  Тема Автор Дата
  Заметки об изданиях "Диалектики природы" Энгельса {Виктор Вашкевич} 20/04/2006 15:04
  
  
  http://vpn.int.ru/uploads/files/public/Files-2EVi0xnM16.rar
  www.domknig.net/book-2285.html
  http://vpn.int.ru/uploads/files/public/Files-Kj7W7kVrYJ.rar
  http://vpn.int.ru/uploads/files/public/Files-2EVi0xnM16.rar
  
  
  Энгельс Ф. Диалектика природы.
  
  
   Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
  
   СОДЕРЖАНИЕ
  
  
   Диалектика и естествознаниe . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3
   Роль труда в процессе очеловечения обезьяны . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 50
   Естествознание в мире духов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 60
   Старое предисловие к "Анти-Дюрингу". - О диалектике . . . . . . . . . . . . . 68
   Примечания к "Анти-Дюрингу" 1878 г. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 75
   a) о прообразах математического "бесконечного" в
   действительном мире . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . -
   b) о механическом естествознании . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 79
   c) о неспособности Негели познать бесконечное . . . . . . . . . . . . . . . 82
   Старое введение к "Диалектике природы" 1880 г. . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8б
   Заметки 1881-1882 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100
   Общий характер диалектики как науки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 125
   Основные формы движения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 130
   Мера движения - работа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 143
   Приливное трение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 155
   Теплота . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 160
   Электричество . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 163
   Диалектика в современном естествознании . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 210
   Из "Людвига Фейербаха" 1886 г. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 215
   Карл Шорлеммер 1892 г. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 219
  
   Приложения
   I. Вариант введения к "Анти-Дюрингу" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 222
   II. Письмо П. Лаврову . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .224
  
   Примечания . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 227
   Список цитированных произведений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .283
   Предметный указатель . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .286
   Именной указатель . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .299
  
  
  
   (201-300 тысяча)
   Под наблюдением редактора Д.Розанова. Техред М.Пиотрович.
   Подписано к печати с матриц 25/V-34 г. Партиздат Љ 237. Упол-
   номоченный Главлита Љ Б-38154. Тираж 100000. Заказ Љ 8072.
   941/16. Бум. лист. 91/2. 19 п. л. 113168 тыс. зн. в 1 б.(Формат 64 л.
   ___________________________________________________
   Фабрика книги "Красный пролетарий" издательства ЦК ВКП(б)
   Партиздата, Москва, Краснопролетарская, 16.
  
  
  
   ДИАЛЕКТИКА И ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ
  
  Бюхнер. Зарождение направления. <Крушение.> Разрешение идеа-листической философии в материалистическую. Контроль над на-укой устранен. Внезапный расцвет плоско-материалистической по-пулярной литературы, материализм которой должен был заменить недостаток научности. Расцвет ее как раз в эпоху глубочайшего унижения буржуазной Германии и падения официальной немецкой науки. 1850-1860. Фохт, Молешотт, Бюхнер. Взаимное страхова-ние. <Ругань по адресу философии.> Новое оживление благодаря вхождению в моду дарвинизма, который эти господа сейчас же взяли в аренду.
  Можно было бы оставить их в покое, предоставив им заниматься своим, все же неплохим, хотя и скромным делом распространения среди немцев философии, атеизма и т. д., но 1) брань по адресу фило-софии (привести места) *, которая, несмотря ни на что, составляет славу Германии, и 2) претензия распространить эту теорию природы на общество и реформировать социализм, - все это заставляет нас обратить на них внимание.
  Во-первых, что они дают в собственной области? Цитаты.
  2) Переход, стр. 170-171[3]. Откуда внезапно это гегелевское? Переход к диалектике. Два философских направления: метафизиче-ское с неизменными категориями, диалектическое (Аристотель и в особенности Гегель) - с текучими; доказательства, что эти неиз-менные противоположности основания и следствия, причины и дей-ствия, тожества и различия, бытия и сущности не выдерживают кри-тики, что анализ показывает наличие одного полюса уже in nuce ** в другом, что в определенном пункте один полюс переходит в другой и что вся логика развивается лишь из движущихся вперед противо-положностей. Это у самого Гегеля мистично, ибо категория является у него чем-то предсуществующим, а диалектика реального мира - ее простым отблеском. В действительности происходит наоборот:
  диалектика головы-только отражение форм движения реального мира как природы, так и истории. Естествоиспытатели прошлого столетия, даже до 1830 г., довольно легко обходились еще при помощи старой метафизики, ибо действительная наука не выходила еще из рамок механики, земной и космической. Однако путаницу в умы внесла уже высшая математика, которая рассматривает вечные истины низшей математики как превзойденную точку зрения, утверждает
  
  
  
  
  
  * Блюхер знает философию только как догматик, так как сам является догматиком, самым плоским эпигоном немецкого просветительства, которому осталось чуждым умственное движение великого французского материализма (Гегель о них)[1], подобно тому как Николаи был чужд Вольтер. Лессинговское: "Дохлая собака - Спиноза) Enz. Vorr. 19 [2]
  ** in nuce - в зародыше
  
  3
  
  часто вещи, противоположные им, и выставляет теоремы, кажущиеся, с точки зрения низшей математики, простой бессмыслицей. Здесь не-изменные категории исчезли, математика вступила на такую почву, где даже столь простые понятия, как "абстрактное количество", "дур- ная бесконечность", приняли совершенно диалектический вид и заста-вили математику, против ее воли и без ее ведома, стать диалектиче-ской. Нет ничего комичнее, чем жалкие уловки, увертки и фикции, к которым прибегает математика, чтобы разрешить это противоречие, примирить между собою низшую и высшую математику, разъяснить им, что то, что является их бесспорным результатом, не представляет собой чистой бессмыслицы, и чтобы вообще рационально объяснить исходный пункт, метод и конечные результаты математики беско-нечного.
  Но теперь все обстоит иначе. Химия, абстрактная делимость фи-зического, дурная бесконечность - атомистика. Физика - клетка (процесс органического развития как отдельных индивидов, так и видов путём диференцирования является поразительнейшим образ-цом рациональной диалектики) и, наконец, тождество сил природы и их взаимное превращение друг в друга, уничтожившее всякую неиз-менность категорий. Несмотря на это, естествоиспытатели в своей массе все еще не могут отказаться от старых метафизических катего-рий и беспомощны, когда приходится рационально объяснить и систе-матизировать эти современные факты, которые показывают, так ска-зать, наглядно наличие диалектики в природе. А здесь волей-нево-лей приходится мыслить: атома и молекулы и т. д. нельзя наблюдать микроскопом, а только мышлением. Сравни химиков (за исключе-нием Шорлеммера, который знает Гегеля) и "Целлюлярную патоло-гию" Вирхова, где общие фразы должны в конце концов прикрыть беспомощность автора. Освобожденная от мистицизма диалектика становится абсолютной необходимостью для естествознания, поки-нувшего ту область, где достаточны были неизменные категории, эта своего рода низшая математика логики. Философия мстит за себя задним числом естествознанию за то, что последнее покинуло ее. Естествоиспытатели могли бы уже убедиться на примере естественно-научных успехов философии, что во всей этой философии имеется нечто такое, что превосходит их даже в их собственной области (Лейб-ниц - основатель математики бесконечного, по сравнению с которым индуктивный осел Ньютон является плагиатором и вредителем; Кант - космогоническая теория происхождения мира до Лапласа; Окен - первый, выдвинувший в Германии теорию развития; Ге-гель...* который своим синтезом и рациональной группировкой есте-ствознания сделал большее дело, чем все материалистические болваны, вместе взятые).
  Диалектика естествознания [4] предмет -- движущееся вещество.
  Различные формы и виды самого вещества можно опять-таки по-знавать через движение; только в движении обнаруживаются свой-ства тел; о теле, которое не движется, нечего сказать. Следова-тельно,
  из форм движения вытекают свойства движущихся тел.
  1. Первая, наипростейшая форма движения, это-механическая, простая перемена места
  
  
  * [чернилное пятно]
  
  4
  
  a) Движения отдельного тела не существует, есть только отно-сительное движение. - Падение.
  b) Движение разделенных тел: траектория, астрономия,-види-мое равновесие,-конец-всегда контакт.
  c) Движения соприкасающихся тел в отношении друг к другу - давление. Статика. Гидростатика и газы. Рычаг и другие формы собственно механики, которые все в своей наипростейшей форме контакта сводятся к отличающимся между собой только по степени трению и удару. Но трение и удар, в действительности представ-ляющие контакт, имеют и другие, не указывавшиеся никогда есте-ствознанием следствия: при определенных обстоятельствах они производят звук, теплоту, свет, электричество, магнетизм.
  2. Эти различные силы (за исключением звука) - физика не-бесных тел -
  a) переходят друг в друга и замещают друг друга, и
  b) на известной количественной ступени развития сил, различной для разных тел-химически сложных или простых,- наступают химические изменения. И мы попадаем в химию*.
  3. Физика должна была или могла оставить без рассмотрения живое органическое тело, химия же находит только при исследова-нии органических соединений настоящий ключ к истинной природе наиважнейших тел, с другой стороны, она составляет тела, которые встречаются только в органической природе. Здесь химия приводит к органической жизни, и она подвинулась достаточно далеко вперед, чтобы убедить нас, что она одна объяснит нам диалектический пере-ход к организму.
  4. Но действительный переход только в истории - солнечной системы, земля - реальная предпосылка органической жизни.
  Делимость. Млекопитающее неделимо, у пресмыкающегося может вырасти еще нога. Эфирные волны делимы и измеримы до беско-нечно-малого - каждое тело делимо практически в известных гра-ницах, например в химии.
  Сцепление - уже у газов отрицательное - превращение притя--
  жения в отталкивание, последнее только в газах и эфире (?) реально.
  Агрегатные состояния - узловые пункты, где количественное изменение переходит в качественное.
  Секки и папа [5].
  Ньютоновское притяжение и центробежная сила - пример мета-физического мышления, проблема не решена, а только поставлена,
  и это преподносится как решение. - То же относится к уменьше-
  нию теплоты по Клаузиусу.
  Теория Лапласа предполагает только движущуюся материю,- вращение необходимо у всех движущихся в мировом простран-стве тел.
  По поводу претензии (...?..) судить обо всем, что касается со-
  Циализма и экономии, на основании борьбы за существование: Heg, Enz, cтр. 9 [6], о сапожничестве.
  По поводу политики и социализма; рассудок, которого ожидал
  мир, стр 11 [7].
  * На полях: Химия небесных тел Кристаллография- часть химии ]
  
  5
  
  Вне друг друга-рядом друг с другом-и друг после друга. Heg., Enz., стр. 35 [8], как определение чувственного, представления.
  Heg., Enz., стр. 40 [9]. Естественные явления- но Бюхнер [10] не
  мыслит, а просто списывает, поэтому это не необходимо.
  Стр. 42 [11]. Солон вывел свой закон из своей головы,- Бюхнер
  может то же самое сделать для современного общества.
  Стр. 12 [12] Метафизика - наука о вещах, а не о движениях.
  Стр. 13 [13]. Для опыта... имеет значение.
  Стр. 14 [14]. Параллелизм между человеческим индивидом и исто-рией == параллелизму между эмбриологией и палеонтологией.
  Трение и удар порождают внутреннее движение соответствен-ных тел, молекулярное движение, диференцирующееся в зависимо-сти от обстоятельств в теплоту, электричество и т. д., однако это движение только временное: cessante causa cessat effectus*. На извест-ной ступени все они превращаются в постоянное молекулярное изме-нение, химическое.
  Causa finalis - материя и присущее ей движение. Эта материя вовсе не абстракция. Уже на солнце отдельные вещества диссоциированы и неразличимы по своему действию. Но хотя в газовом шаре туманного пятна все вещества и существуют раздельно, они рас-творяются в чистой абстрактной материи, как таковой, действуя только как материя, а не согласно своим специфическим свойствам.
  (Вообще уже у Гегеля противоположность между causa efficiens и causa finalis снята в категории взаимодействия [15].
  Формой развития естествознания, поскольку оно мыслит, является гипотеза. Открывается новый факт, делающий непригодным преж-ний способ объяснений, относящихся к той же самой группе фактов. С этого момента возникает потребность в новых способах объясне-ния, опирающегося сперва только на ограниченное количество фак-тов и наблюдений. Дальнейший опытный материал приводит к очи-щению этих гипотез, устраняет одни из них, исправляет другие, пока наконец не будет установлен в чистом виде закон. Если бы мы захотели ждать, пока очистится материал для закона, то при-шлось бы до того момента отложить теоретическое исследование, и уже по одному этому мы не получили бы никогда закона.
  Количество и смена вытесняющих друг друга гипотез при отсут-ствии у естествоиспытателей логической и диалектической подготовки вызывает у них легко представление о том, будто мы неспособны по-знать сущность вещей (Галлер и Гете)[16]. Это свойственно не одному только естествознанию, так как все человеческое познание развивается по очень запутанной кривой, и теории вытесняют друг друга также в исторических науках, включая философию, - на основании чего однако никто не станет заключать, что например формальная логика это - чепуха. Последней формой этого взгляда является "вещь в себе". Это утверждение, что мы неспособны познать вещь в себе' (Heg., Enz.,$ 44[17]), во-первых, переходит из науки в область фантазии, во-вторых, ровно ничего нс прибавляет к нашему научному
  * При уничтожении причины уничтожается и результат. Ред
  
  6
  
  познанию, ибо если мы неспособны заниматься вещами, то они не су-ществуют для нас,и, в-третьих, это-голая, никогда не применяю-щаяся фраза. Абстрактно говоря, оно звучит вполпе вразумительно. Но пусть попробует применить его. Что думать о зоологе, который сказал бы: собака имеет, кажется, четыре ноги, но мы не знаем, не имеет ли она в действительности четырех миллионов ног или вовсе не имеет ног? О математике, который сперва определяет треугольник как фигуру с тремя сторонами, а затем заявляет, что не знает, не об-ладает ли он 25 сторонами? 2х2=, кажется, 4. Но естествоиспыта-тели остерегаются применять фразу о вещи в себе в естествознании, позволяя ее себе только тогда, когда заглядывают в область филосо-фии. Это - лучшее доказательство того, как несерьезно они к ней относятся и какое ничтожное значение она имеет сама по себе. Если бы они относились к ней серьезно, то a quoi bon вообще изучать что-нибудь? С исторической точки зрения проблема эта может иметь известный смысл: мы можем познавать только при данных нашей эпохой условиях и настолько, насколько эти условия позволяют.
  Превращение притяжения в отталкивание и обратно у Гегеля[18] мистично, но по существу он предвосхитил в этом пункте позднейшие
  естественно-научные открытия. Уже в газе - отталкивание молекул,
  еще более - в свободной рассеянной материи, например в хвостах
  комет, где оно действует даже с колоссальной силой. Гегель гениален
  даже в том, что он выводит притяжение как вторичный момент из
  |отталкивания, как первичного: солнечная система образуется только благодаря тому, что притяжение берет постепенно верх над первона-чально господствующим отталкиванием. Расширение посредством теплоты === отталкиванию. Кинетическая теория газов.
  Противоречивость рассудочных определений: поляризация. По-добно тому как электричество, магнетизм и т. д. поляризируются, движутся в противоречиях, так и мысли,-подобно тому как в первом
  случае нельзя удержать односторонность, о чем не думает ни одине стествоиспытатель, так и во втором случае.
  Для того, кто отрицает причинность, всякий закон природы есть гипотеза и в том числе также и химический анализ звезд, т. е. призма-тический спектр. Что за плоское мышление у тех, кто желает огра-ничиться этим!
  Вещь в себе: Hegel, Logik, I, 2, стр. 10[19] и в дальнейшем [20] целый отдел об этом. "Скептицизм не позволяет себе говорить: это есть; новейший идеализм (id est Кант и Фихте) не позволял себе рассмат-вать познание как знание о вещи в себе... Но в то же время скептицизм допускал разнообразные определения своей видимости, или, вернее, его видимость имела содержанием все разнообразие и богат-ство мира. Точно так же и явление идеализма (I.e. what Idealism calls Erscheinung, - т. е. то, что идеализм называет явлением) содер-жит в себе всю полноту этих многообразных определений... Таким образом в основе этого содержания не должно лежать никакого бытия, никакой вещи в себе; оно для себя остается таким,
  
  7
  
  как оно есть, - оно лишь было переведено из бытия в видимость"*. Таким образом Гегель здесь гораздо более решительный материалист, чем современные естествоиспытатели**
  Истинная природа определений "сущности" дана самим Гегелем Enz. I, ј 111, Zusatz: "В сущности все относительно" (например положительное и отрицательное, которые имеют смысл только в своем взаимоотношении, а не каждое само по себе).
  Так называемые математические аксиомы, это - те немногие рассудочные определения, которые необходимы в математике в каче-стве исходного пункта. Математика - это наука о величинах, она исходит из понятия величины. Она недостаточно определяет по-следнюю и прибавляет затем внешним образом, в качестве аксиом, другие элементарные определенности величины, которью не фигури-руют в дефиниции. После этого они кажутся недоказанными и разу-меется также недоказуемыми математически. При анализе поня-тия величины все эти определения аксиом окажутся необходимыми свойствами величины. Спенсер прав в том отношении, что самооче-видность этих аксиом унаследуется нами. Они доказуемы диалекти-чески, поскольку они не чистые тавтологии.
  Например часть и целое, это-категории, которые недостаточны уже в органической природе. Выталкивание семени - зародыш - и развившееся животное нельзя рассматривать как "часть", которая отделяется от "целого"; это было бы кривое толкование. Первая часть в [..?..] Enz. I, стр. 268 [22].
  В органической природе также неприменимо абстрактное тоже-ство а == а, и отрицательное а равно и неравно а одновременно. Рас-тение, животное, каждая клетка в каждое мгновение своей жизни тожественны сами с собой и в то же время отличаются от самих себя благодаря усвоению и выделению веществ, благодаря дыханию, обра-зованию и умиранию клеток, благодаря процессу циркуляции, - словом, благодаря сумме непрерывных молекулярных изменений, ко-торые составляют жизнь и итог которых выступает наглядно в раз-ных фазах жизни - эмбриональной жизни, молодости, половой зрелости, процессе размножения, старости, смерти. Мы оставляем в стороне развитие видов. Чем больше развивается физиология, тем важнее становятся для нее эти непрерывные, бесконечно малые из-менения, тем важнее также становится для нее рассмотрение разли-чия внутри тожества, и старая, абстрактная, формальная точка зре-ния тожества, согласно которой органическое существо рассматри-вается как нечто просто тожественное с собой, постоянное, оказывает-ся устарелой. Несмотря на это, основывающийся на ней образ мышле-ния продолжает существовать вместе со своими категориями. Но уже в неорганической природе тижество, как таковое, в действительности
  * [Подчеркнуто Энгельсом]
  ** [На полях: Ср.Enz.1,252 - [21]
  
  8
  
  не существует. Каждое тело подвержено постоянно механическим, физическим воздействиям, которые производят и ним непрерывные изменения, модифицируют его тожество. Абстрактное тожестно и его антитеза, различие, уместны только в математике -абстрактной науке, занимающейся умственными построениями, хотя бы и являю-щимися отражениями реальности, - но и здесь оно постоянно сни-мается. Hegel,Enz.I, стр. 235 [23]. Факт, что тожество содержит в себе различие, выражен в каждом предложении, где сказуемое неизбежно отлично от подлежащего. Лилия есть растение, роза красна: здесь либо в подлежащем, либо в сказуемом имеется (различие) нечто та-кое, что не покрывается сказуемым или подлежащим. Hegel, Enz. I*, стр. 231 [24]. Само собой разумеется, что тожество с собою имеет уже заранее необходимым дополнением отличие от всего прочего.
  Постоянное изменение, т. е. , снимание абстрактного тожества с собой, имеется также в так называемой неорганической природе. Геология является историей этого. На поверхности механические из-менения (размывание, мороз), химические (выветривание), внутри зе-мли механические (давление), теплота (вулканическая), химические (вода, кислота, связывающие вещества), в большом масштабе - под-нятия почвы, землетрясения и т. д. Современный сланец радикально отличен от ила, из которого он образовался, мел - от несвязанных между собой микроскопических раковин, которые его составили; еще более известняк, который, по мнению некоторых ученых, совершенно органического происхождения, песчаник - от несвязанного мор-ского песка, который в свою очередь возник из размельченного гра-нита, и т. д., не говоря уже об угле**.
  Положительное и отрицательное. Можно называть и наоборот:
  в электричестве и т. д., также север и юг; можно обернуть наимено-вание, изменить соответственно всю остальную терминологию, и все останется на месте. Мы тогда станем называть запад востоком, а во-гок западом. Солнце тогда будет восходить на западе, планеты будут двигаться с востока на запад; при этом изменяются только одни име-на. В физике мы называем южным полюсом магнита тот, который притягивается северным полюсом земного магнита, и это ничему не мешает.
  Жизнь и смерть. Уже и теперь не считают научной ту физиоло- гию, которая не рассматривает смерти как существенного момента жизни (заметь: Hegel, Enz. 1, стр. 152, 153)[25], которая не понимает, что отрицание жизни по существу заложено в самой жизни так, что жизнь всегда мыслится в отношении к своему неизбежному резуль- тату, заключающемуся в ней постоянно в зародыше, - смерти. Диа-лектическое понимание жизни именно к этому и сводится. Но кто раз понял это, для того навсегда потеряли свой смысл всякие разговоры о бесмертии души. Смерть есть либо разложение органического тела, ничего не оставляющего после себя, кроме химических составных ча-
  * [Энгельс пишет ошибочно: 2]
  ** [Этот абзац стоит на следующей странице под заголовком: Тожество, Прибавление, а в конце предыдущего абзаца стоит в скобках: см.след.стр.]
  
  9
  
  стей, образовывавших его субстанцию, либо она оставляет за собой жизненный принцип, душу, который переживает все живые организ-мы, а не только человека. Таким образом здесь достаточно простого уяснения себе при помощи диалектики природы жизни и смерти, чтобы покончить с древним суевернем. Жить-значит умирать.
  Дурная бесконечность. Истинная бесконечность была уже Геге-лем правильно вложена в заполненное пространство и время, в при-роду и в историю. Теперь вся природа разложена, сведена к исто-рии, история является только процессом развития самосознательных организмов, отличным от истории природы. Это бесконечное много-образие природы и истории заключает в себе бесконечность про-странства и времени - дурную бесконечность - только как снятый, хотя и существенный, но не преобладающий момент. Крайней гра-ницей нашего познания природы является до сих пор наша вселенная, а бесчисленные вселенные, находящиеся вне ее, нам не нужны, чтобы познавать природу. Собственно только одно солнце из мил-лионов солнц и его система образуют существенную основу наших астрономических исследований. Для земной механики, физики и хи-мии нам приходится отчасти, а для органической науки-исключи-тельно, ограничиваться нашей маленькой землей. И однако это не наносит существенного ущерба практически бесконечному много-образию явлений и познанию природы, точно так же как не вре-дит истории аналогичное, но еще большее ограничение ее сравни-тельно коротким периодом и небольшой частью земли.
  Простое и составное. Категории, которые тоже теряют свой смысл уже в органической природе, и не применимы здесь. Ни механическое сложение костей, крови, хрящей, мускулов, тканей и т. д., ни хими-ческое - элементов-не составляет еще животного. Hegel, Enz. I, стр. 256 -[26]. Организм не является ни простым, ни составным, как бы он ни был сложен.
  Первоматерия. "Взгляд на литерию как на исконно существую-щую и по себе бесформенную очень древен и встречается нам уже у греков, сперва в мифическом виде хаоса, который представляют себе как бесформенную основу существующего мира". Hegel, Enz. I, стр. 258. Этот хаос мы снова встречаем у Лапласа в туманности, имеющей только начатки формы. Посла этого наступает диферен-цирование.
  Гегель - Enz. I, стр. 259 -[27] см. также "Логику" [28] -изображает в виде чистого домысла рассудка ложную теорию пористости (со-гласно которой различные лжематерии, теплороды и т. д. располо-жены в своей взаимной пористости, оставаясь непроницаемыми друг для дгуга).
  Сила. Если какое-нибудь движение (перенесено таким образом, что в результате появляется механическое движение, то можно считать, что механическое движение просто перенесено или что
  
  10
  
  другие формы движения превращены в механическую) переносится с одного тела на другое, то, поскольку это движение переносится, активно, его можно считать причиной движения, поскольку же оно перенесено, пассивно, - результатом; в таком случае эта причина, это активное движение является силой, а пассивное движение - проявлением силы. Согласно закону неуничтожаемости движения отсюда само собой следует, что сила в точности равна своему прояв-лению, так как в обоих случаях мы имеем одно и то же движение. Но переносящееся движение более или менее определимо количе-ственно, так как оно проявляется в двух телах, из которых одно может служить единицей меры для измерения движения другого. Измеримость движения и придает категории силы ее ценность. Без этого она не имела бы никакой ценности. Чем более доступно измерению движение, тем более пригодны для исследования кате-гории силы и проявления ее. Особенно это имеет место в механике, где силы разлагают еще далее, рассматривая их как составные и по-лучая иногда благодаря этому новые результаты, причем однако не следует забывать, что это просто умственная операция. Если же по аналогии с составными силами, как они получаются согласно тео-реме о параллелограме сил, начать рассматривать таким образом действительно простые силы, то от этого они не становятся еще дей-ствительно составными. [Об этом забыл Ньютон при анализе пла-нетарного движения.] То же самое в статике. Далее, то же самое при превращении других форм движения в механическую (теплота, электричество, магнетизм в притягивании железа), где первоначаль-ное движение может быть измерено произведенным им механическим действием. Но уже здесь, где рассматриваются одновременно различ-ные формы движения, обнаруживается ограниченность категории или сокращенного выражения силы. Ни один порядочный физик не станет теперь называть электричество, магнетизм, теплоту просто силами, как не станет он называть их материями, или невесомыми. Если мы знаем, в какое количество механического движения превра-щается определенная масса теплового движения, то мы еще ничего не знаем о природе теплоты, как бы ни необходимо было изучение этих превращений для исследования этой природы теплоты. Рас-сматривание ее как формы движения - это последний триумф физики, и благодаря этому в ней снята категория силы. В известных слу-чаях - в случаях перехода - они могут являться в виде сил и быть таким образом измеряемыми. Так теплота измеряется расширением какого-нибудь нагретого тела. Если бы теплота не переходила здесь от одного тела к другому, которое служит масштабом, то теп-лота тела-масштаба не изменялась бы, и нельзя было бы говорить об измерении, об изменении величины. Говорят просто: теплота рас-ширяет тела. Сказать же: теплота обладает силой расширять тела, это - простая тавтология, а сказать: теплота есть сила, расширяю-щая тела, было бы неверно, так как 1) расширение можно произве-сти, например у газов, иными способами и 2) теплота этим не выражается исчерпывающим образом.
  Некоторые химики говорят еще о химической силе, благодаря ко-
  торой происходят и удерживаются соединения. Но здесь мы не имеем собственно перехода, а имеем совпадение движения различных тел
  воедино, и понятие "сила" ( превращается в фразу, как и всюду,
  
  11
  
  где думают исследовать неисследованные формы движения...) здесь оказывается таким образом у границы своего употребления. Но она еще измерима через порождение теплоты, однако до сих пор без зна-чительных результатов для ее объяснения сочиняют так назы-ваемую силу (например, объясняют плавание дров на воде из пла-вательной силы, преломляющая сила - в случае света и т. д.), причем, таким образом, получают столько сил, сколько имеется необъясненных явлений, и по существу только переводят внешние явления на внутренний язык фразы. (Более извинителен случай притяжения и отталкивания, здесь масса непонятных для физика явлений резюмируется в одном общем названии, и этим дается намек на какую-то внутреннюю связь их.) <Если бы хотели гс-воркть о химической силе, то пришлось бы найти способ для изме-рения большего или меньшего сродства между отдельными элемен-тами и их соединениями, например кислотами и щелочами, землями, серой, окисями металлов, -задача, которая современных химиков вполне основательно занимает пока мало >. Наконец, в органической природе категория силы совершенно недостаточна, и однако она постоянно применяется. Конечно можно назвать действие мускула по его механическому результату мускульной силой и даже измерять его, можно даже рассматривать другие измеримые функции как силы, - например пищеварительную способность различных желуд-ков. Но таким образом мы вскоре приходим к абсурду (например нервная сила), и во всяком случае здесь можно говорить о силах только в очень ограниченном и фигуральном смысле (обычный оборот речи: собраться с силами). Эта неразбериха привела к тому, что стали говорить о жизненной силе, и если этим желают сказать, что форма движения в органической природе отличается от механической, фи-зической, химической, содержа их в себе в снятом виде, то способ выражения негоден, в особенности потому, что сила - предположив перенос движения - является здесь чем-то внесенным в организм извне, а не присущим ему, неотделимым от него. Поэтому-то жиз-ненная сила является последним убежищем всех супранатуралистов.
  Недостаток: 1) Сила обыкновенно рассматривается как самостоя-тельное существование. Hegel, Naturphil,. стр. 79 - [29].
  2) Скрытая, покоящаяся сила - объяснить это из отношения между движением и покоем (инерцией, равновесием), где также ра-зобрать вопрос о возбуждении силы.
  Неуничтожаемость движения уже заключается в положении Декарта, что во вселенной сохраняется всегда одно и то же количе-ство движения. Естествоиспытатели, говоря о "неуничтожаемости силы", выражают эту мысль несовершенным образом. Чисто количе-ственное выражение Декарта тоже недостаточно: движение, как та-ковое, как существенное проявление, как форма существования ма-терии, неразрушимо, как сама материя, в этом и заключается количе-ственная сторона дела. Значит и здесь естествоиспытатель через двести лет подтвердил философа.
  "Его (движения) сущность заключается в непосредственном един-стве пространства и времени.... к движению принадлежат простран-
  
  12
  
  ство и время; скорость, мера движения, это-пространство в отно-шении к определенному истекшему времени. Hegel, Naturphil.,
  стр. 65. Пространство и время заполнены материей... Подобно тому как нет движения без материи, так нет материи без движения".
  Стр. 67 -[30].
  Сила (см. выше). Перенос движения совершается разумеется лишь тогда, когда имеются налицо все различные соответствующие условия, часто очень многочисленные и сложные, в особенности в машинах (паровая машина, ружье с замком, собачкой, капсюлей и порохом). Если нехватает одного условия, то переноса движения не происходит, пока это условие не осуществится. Это можно предста-вить себе таким образом, будто силу приходится лишь возбудить при помощи этого условия, как если бы она в скрытом виде заключалась в каком-нибудь теле, так называемом носителе силы (порох, уголь);
  в действительности же налицо должно быть не только одно это тело, но и все прочие условия, чтобы мог произойти этот специальный пе-ренос движения.
  Представление о силе возникает само собою в нас благодаря тому, что в своем собственном теле мы обладаем средствами перено-сить движение. Средства эти могут в известных границах быть при-ведены в деятельность нашей волей; в особенности это относится к мускулам рук, с помощью которых мы производим механические пе-ремещения, движения других тел, носим, подымаем, кидаем, ударяем и т. д., получая благодаря этому определенный полезный эффект. Кажется, что движение здесь порождается, а не переносится, и это вызывает представление, будто сила вообще порождает движение. Только теперь физиологически доказано, что мускульная сила тоже является лишь переносом движения.
  * Движение и равновесие. Равновесие неотделимо от движения. В движении небесных тел движение находится в равновесии и равно-весие в движении, относительно [..?...] Всякое специально относитель-ное движение, т. е. здесь всякое отдельное движение отдельных <бо-лее мелких тел> на каком-нибудь движущемся небесном теле, это - стремление к установлению относительного покоя, равновесия. <Без относительного покоя нет развития.> Возможность относительного покоя тел, возможность временных состояний равновесия является существенным условием диференцирования материи, а значит и жизни. На солнце нет вовсе равновесия отдельных веществ, а только всей массы, или же только весьма ничтожное равновесие, обусловлен-ное значительными различиями плотности, на поверхности-вечное движение, отсутствие покоя, диссоциация. На луне невидимому царит полное равновесие, без всякого относительного движения-смерть (луна - отрицательность). На земле движение диференцировалось в смене движения и равновесия отдельное движение стремится к равновесию, а совокупное движение снова уничтожает отдельное рав-новесие. Скала пришла в покой, но процесс выветривания, работа
  
  * [Над этим абзацем карандашом заголовок : "Равновесие == преобладанию
  притяжения над отталкиванием.]
  
  13
  
  морского прибоя, действие рек, глетчеров непрерывно уничтожает равновесие. Испарение и дождь, ветер, теплота, электрические и магнитные явления представляют ту же самую картину. Наконец в живом организме мы наблюдаем непрерывное движение всех мель-чайших частиц его, а также более крупных органов, имеющее своим результатом во время нормального периода жизни постоянное рав-новесие всего организма и однако пребывающее всегда в движении;
  мы наблюдаем здесь живое единство движения и равновесия. Всякое равновесие лишь относительно и временно.
  Причинность. Первое, что нам бросается в глаза при рассмотре-нии движущейся материи, это - взаимная связь отдельных движе-ний, отдельных тел между собой, их обусловленность друг с другом. Но мы находим не только то, что за известным движением следует дру-гое движение, мы находим также, что мы в состоянии воспроизвести определенное движение, создав условия, при которых оно происходит в природе: мы находим даже, что мы в состоянии вызвать движения, которые вовсе не встречаются в природе (промышленность), - по крайней мере, не встречаются именно в таком виде, -и что мы можем придать этому движению определенные заранее направление и раз-меры. Благодаря этому, благодаря деятельности человека и создается представление о причинности, представление о том, что одно движе-ние есть причина другого. Правда, одно правильное чередование из-вестных естественных явлений может дать начало представлению о причинности - теплота и свет, получаемые от солнца, - но здесь нет настоящего доказательства, и в этом смысле Юм со своим скепти-цизмом был прав, когда говорил, что правильно повторяющееся post hoc никогда не может обосновать propter hoc *. Но деятельность че-ловека дает возможность доказательства причинности. Если, взяв зажигательное зеркало, мы концентрируем в фокусе солнечные лучи и вызываем ими такой эффект, какой дает обыкновенный огонь, то мы доказываем этим, что от солнца получается теплота. Если мы вло-жим в ружье порох, капсюлю и пулю и затем выстрелим, рассчиты-вая на известный заранее по опыту эффект, то мы должны быть в со-стоянии проследить во всех его деталях весь процесс зажигания, сгорания, взрыва от внезапного превращения в газы, давления газа на пулю. И в этом случае скептик не в праве уже утверждать, что из прошлого опыта не следует вовсе, будто и в следующий раз повто-рится то же самое. Действительно, иногда случается, что не повто-ряется того же самого, что капсюля или порох отказываются слу-жить, что ствол ружья разрывается и т. д. Но именно это доказывает причинность, а не опровергает ее, ибо при каждом подобном откло-нении от правила можно, производя соответствующее исследование, найти причину этого: химическое разложение капсюли, сырость и т. д. пороха, поврежденность ствола и т. д., так что здесь собственно производится двойная проверка причинности. Естествоиспытатели и философы до сих пор совершенно пренебрегали исследованием влияния деятельности человека на его мышление; они знают, с одной стороны, только природу, а с другой - только мысль. Но существен-
  * Post hoc - propter hoc после этого - по причине этого Примеч.ред
  
  14
  
  нейшей и первой основой человеческого мышления является как раз изменение природы человеком, а не одна природа, как таковая, и разум человека развивался пропорционально тому, как он научался изме-нять природу. Поэтому натуралистическое понимание истории, - как оно встречается например в той или другой мере у Дрэпера [31] и других естествоиспытателей, стоящих на той точке зрения, что только природа действует на человека и что естественные условия определяют повсюду его историческое развитие, - односторонне и забывает, что человек тоже действует на природу, изменяет ее, со-здает себе новые условия существования. От "природы" Германии, ка-кой она была в эпоху переселения в нее германцев, чертовски мало осталось. Поверхность земли, климат, растительность, животный мир, даже сам человек бесконечно изменились с тех пор, и все это благодаря человеческой деятельности, между тем как изменения, <происшедшие> за это время в природе Германии без человеческого содействия, ничтожно малы.
  Ньютоновское тяготение. Лучшее, что можно сказать о нем, это - что оно не объясняет, а наглядно представляет современное состояние движения планет. Дано движение, дана также сила притя-жения солнца; как объяснить, исходя из этих данных, движение?- Параллелограмом сил, т. е. тангенциальной силой, становящейся теперь необходимым постулатом, который мы должны принять, т. е. если мы предположим вечность существующего порядка, то мы дол-жны допустить первый толчок, бога. Но, с одной стороны, существую-щий порядок планетного мира не вечен, а с другой стороны - движе-ние первоначально вовсе не сложно, а представляет простое враще-ние. Применение параллелограма сил здесь неверно, поскольку оно не ограничивается тем, что указывает на искомую, еще не известную, величину, на х, т. е. поскольку оно претендует не просто поставить вопрос, а решить его.
  Сила. Анализировать также отрицательную сторону - сопро-тивление, которое противопоставляется перенесению движения.
  Взаимодействие - вот первое, что мы наблюдаем, когда начи-наем рассматривать движущуюся материю в целом с точки зрения современного естествознания. Мы наблюдаем ряд форм движения:
  механическое движение, свет, теплоту, электричество, магнетизм, химическое сложение и разложение, переходы агрегатных состояний, органическую жизнь, которые все - если исключить пока органи-ческую жизнь - переходят друг в друга, обусловливают взаимно друг друга, являются здесь-причиной, там-действием, причем совокупная сумма движений, при всех изменениях формы,
  остается одной и той же (спинозовское: субстанция есть causa sui, выражает прекрасно взаимодействие). Механическое движение превращается в теплоту, электричество, магнетизм, свет и т.д., и об-
  ратно. Так в естествознании подтверждается то, что говорит Гегель
  (где?), что взаимодействие является истинной causa finalis вещей.
  Мы не можем пойти дальше познания этого взаимодействия, ибо
  позади него нет ничего познаваемого. Раз мы познали формы
  движения материи
  
  15
  
  (для чего, правда, нам нехватает еще очень многого ввиду кратко-временности существования естествознания), то мы познали и самое материю, и этим исчерпывается познание., (У Грове все недоразу-мение
  
  мение насчёт причинности основывается на том, что он не привлекает к рассмотрению категорию взаимодействия. Сама эта категория фигурирует у него, но нет абстрактной мысли о ней, и отсюда пу-таница - стр. 10-14)-[32]. Только исходя из этого универсального взаимодействия, мы приходим к реальному каузальному отноше-нию. Чтобы понять отдельные явления, мы должны вырвать их из всеобщей связи и рассматривать их изолированным образом, а в та-ком случае изменяющиеся движения являются перед нами - одно как причина, другое как действие...
  Неуничтожаемость движения. Прекрасное место у Грове стр. 20 и сл. -[33]
  Механическое движение. У естествоиспытателей движение всегда понимается как==механическому движению, перемещению. Это пе-решло по наследству из дохимического XVIII столетия и сильно за-трудняет ясное понимание вещей. Движение в применении к материи, это - изменение вообще. Из этого же недоразумения вытекает ярост-ное стремление свести все к механическому движению, - уже Грове "сильно склонен думать, что прочие свойства материи являются ви-дами движения и в конце концов будут сведены к ним" (стр. 16), чем смазывается специфический характер прочих форм движения. Этим не отрицается вовсе, что каждая из высших форм движения связана всегда необходимым образом с реальным механическим (внешним или молекулярным) движением, подобно тому как высшие формы движения производят одновременно и другие виды движения, хи-мическое действие невозможно без изменения температуры и элек-тричества, органическая жизнь невозможна без механических, мо-лекулярных, химических, термических, электрических и т. д. изме-нений. Но наличие этих побочных форм не исчерпывает существа главной формы в каждом случае. Мы несомненно "сведем" когда-нибудь экспериментальным образом мышление к молекулярным и химическим движениям в мозгу, но исчерпывается ли этим сущность мышления?
  Делимость материи. Вопрос этот для науки практически безраз-личен. Мы знаем, что в химии имеется определенная граница делимо-сти, за которой тела не могут уже действовать химическим образом (атом), что механические атомы всегда находятся в соединении - молекула. Точно так же и в физике мы должны принять известные - для физического исследования мельчайшие - частицы, расположе-ние которых обусловливает форму и сцепление тел, колебания кото-рых выражаются в теплоте и т. д. Но мы и до сих пор ничего не знаем о том, тожественны ли между собой или различны физические и хи-мические молекулы. Гегель очень легко справляется с этим воп-росом о делимости, говоря, что материя - и то и другое, и делима и
  
  16
  
  непрерывна, и в то же время ни то, ни другое, что вовсе не является ответом (см. стр. 24)*, но что теперь почти доказано.
  Естественно-научное мышление. План творения Агассиса, со-гласно которому бог творит, начиная от общего, переходя к частному и затем к единичному, создавая сперва позвоночное как таковое, затем млекопитающее как таковое, хищное животное как таковое, кошку как таковую и, наконец, только льва, т. е. творит сперва аб-страктные понятия в виде конкретных вещей, а затем конкретные вещи! См. Hackel, стр. 59-[34].
  Индукция и дедукция. Hackel, стр. 75 и сл.-[35], где приводится индуктивное умозаключение Гете, что человек, обычно не имеющий межчелюстной кости, должен иметь ее, и где следовательно путем неверной индукции приходят к чему-то верному!
  У Окена (Hackel, стр. 85 и сл.)-[36] можно заметить бессмыслицу, получившуюся от дуализма между естествознанием и философией.Окен открывает умозрительным путем протоплазму и клетку, но никому не приходит в голову рассмотреть этот вопрос естественно-научным образом - мышление должно решить его! А когда протоплазма и клетка были открыты, то Окен был всеми забыт!
  
  Causae finales и efficientes превращены Геккелем, стр. 89, 90 -[37],
  в целесообразно действующие и механически действующие причины, потому что causa finalis==6oryl Точно так же для него "механическое" попросту, согласно Канту,=монистическое, а не==механическое в смысле механики. При подобной терминологической путанице неизбежна чепуха. То, что Геккель говорит здесь о кантовской критике силы суждения -[38], не согласуется с Гегелем, G.d.Phil., стр. 603 -[ 39].
  C богом никто не обращается хуже, чем верующие в него есте-ствоиспытатели. Материалисты <почти не говорят о нем> попросту обясняют положение вещей, не вдаваясь в подробные разговоры; они поступают так лишь тогда, когда назойливые верующие люди желают навязать им бога, и в этом случае они отвечают коротко в стиле Лапласа: Sire, je n'avais etc., или грубее, на манер голландских купцов, которые спроваживали немецких коммивояжеров, навязывавших им негодные фабрикаты: Ik kan die zaken niet gebruiken, и этим дело было кончено. Но чего только ни пришлось вытерпеть богу от своих защитников! В истории современного естествознания защитники бога обращаются с ним так, как обращались с Фридрихом-ВильгельмомIII в эпоху иенской кампании его генералы и чиновники. Одна армейская часть за другой сдает оружие, одна крепость за другой капитулирует перед натиском науки, пока наконец вся бесконечная область природы не оказывается завоеванной знанием и в ней не остается больше
  * [Энгельс ссылается на это место таким образом: "См. Ниже лист5,3 о Клаузиусе ]
  
  17
  
  места для творца. Ньютон еще оставил ему "первый толчок", но запре-тил всякое дальнейшее вмешательство в солнечную систему. Отец Секки, воздавая ему всяческие канонические почести, тем не менее весьма категорически выпроваживал его из солнечной системы, раз-решая ему творческий акт только в отношении к первобытной туман-ности, и так во всех остальных областях. В биологии его последний великий Дод-Кихот - Агассис приписывает ему даже положитель-ную бессмыслицу: бог должен творить не только реальных живот-ных, но и абстрактных животных, рыбу как таковую! А под конец Тиндаль запрещает ему окончательно доступ к природе и отсылает его в мир эмоций, оставляя его только потому, что должен же быть кто-нибудь, кто знает обо всех этих вещах (природы) больше, чем Дж. Тиндаль! Что за дистанция от старого бога -творца неба и земли, хранителя всех вещей, без которого не может упасть ни один во-лос с головы!
  Эмоциональная потребность Тиндаля не доказывает ровно ничего. Шевалье де-Грие имел также эмоциональную потребность любить Манон Леско и обладать ею, хотя она неоднократно продавала себя и его; он в угоду ей стал шулером и сутенером, и если бы Тиндаль захотел начать его упрекать за это, то он ответил бы своей "эмоцио-нальной потребностью"!
  Bor==nescio; но ignorantia non est argumentum (Спиноза)*.
  Зачатки в природе: государства насекомых (обыкновенные не выходят за рамки чисто естественных отношений), здесь даже социаль-ный зачаток. Тоже производящие животные, пользующиеся орудиями (пчелы и т. д., бобры), но второстепенное значение, без совокупного действия. - До того уже колонии кораллов и Hydrozoa, где инди-вид является в лучшем случае переходной ступенью, а телесная com-munity является по большей части ступенью к полному развитию. См. Никольсон -[40]. - Точно так же и инфузории являются высшей и отчасти очень диференцированной формой, до которой может дойти клетка.
  Единство природы и духа. Для греков было ясно само собой, что природа не может быть неразумной, но и теперь еще даже самые глу-пые эмпирики доказывают своими рассуждениями (как бы ни были ошибочны эти последние), что они заранее убеждены в том, что при-рода не может быть неразумной, а искусство не может быть проти-воестественным.
  Классификация наук, из которых каждая анализирует отдель-ную форму движения или ряд связанных между собой и переходя-щих друг в друга форм движения, является также классификацией, иерархией, согласно присущему им порядку, самих этих форм дви-жения, и в этом именно и заключается ее значение.
  В конце прошлого столетия, после французских материалистов, материализм которых был по преинущестау механическим, обнару-
  * [Последняя строки приписана Энгельсом позже]
  
  18
  
  жиласьпотребностьэнциклопедически резюмировать все естествозна--ние старой ньютоно-линнеевской школы, и за это дело взялись два гениальнейщих человека - Сен-Симон (не закончил) и Гегель. Те-перь, когда новый взгляд на природу в своих основных чертах сло-жился, ощущается та же самая потребность и предпринимаются по-пытки в этом направлении. Но так как теперь в природе доказана все-общая связь развития, то чисто внешнее расположение материала так же недостаточно, как гегелевские искусственные диалектические переходы. Переходы должны совершаться сами собой, должны быть естественными. Подобно тому как одна форма движения развивается из другой, так и отражения этих форм, различные науки, должны с необходимостью вытекать одна из другой.
  Протисты. I. Бесклеточные начинают свое .развитие с простого белкового комка, вытягивающего и втягивающего в той или иной форме псевдоподии, - с монеры (современные монеры наверное очень отличны от первобытных, так как они по большей части пита-ются органической материей, заглатывают инфузорий и диатомей, т. е. тела, которые стоят выше их самих и возникли лишь позже), и, как показывает таблица 1 у Геккеля, имеют историю развития, проходя через формы бесклеточных, жгутиковых инфузорий -[41]. Уже здесь обнаруживается стремление к формированию, свойственное всем белковым телам. Это стремление к формированию выступает, далее, у бесклеточных Foraminifera, которые выделяют из себя весьма худо-жественные раковины (предвосхищают колонии, кораллы и т. д.) и предвосхищают форму высших моллюсков так, как трубчатые водо-росли (Siphoneae) предвосхищают ствол, стебель, корень и форму листа высших растений, являясь однако простым, лишенным струк-туры белком. Поэтому надо отличать протамебу от амебы *.
  2. С одной стороны, образуется различие между кожей (Ecto-
  sark) и внутренним слоем (Endosark) у наливняка - Actinophrys
  sol., Nicholson, стр.49-[42]. Кожный слой дает начало псевдоподиям
  (у Protorfyxa эта ступень является уже переходной ступенью, см. Геккель, таблица 1 -[43]. На этом пути развитие белка повидимому
  не пошло далеко.
  3. С Другой стороны, в белке диференцируется ядро и ядрышко (Nucleolus) - голые амебы. Отныне начинается быстрое формообра-зование. Аналогично развитие молодой клетки в организме, ср. об этом Вундта (в начале) -[44]. У Sphaerococcus, как и у Protomyxa, образование клеточной оболочки является переходной фазой, но уже и здесь мы имеем начало циркуляции сократительной вакуоли. То, наконец, мы встречаем склеенную из песка раковину (Difflugia, Nicholson, стр.47) -[42], как у червей и у личинок насекомых, то действительно выделенную животным раковину.
  ** 4. Клетка с постоянной клеточной оболочкой. В зависимости от твердости клеточной оболочки отсюда развивается, по Геккелю,
  стр.382 -[45] либо растение, либо, при мягкой оболочке, животное
  (? В таком всеобщем виде, наверное нельзя этого утверждать). Вместе
  
  * [На полях имеется отметка: "Индивидуально незначительные, они де-
  лятся и так же соединяются"]
  ** [На полях примечание: "Зачаток высшего диференцирования"]
  
  19
  
  с клеточной оболочкой появляется определеннаяи в то же время пластическая форма.Здесь опять-таки различие между простой
  клеточной оболочкой и выделенной раковиной. Но (в отличие от
  пункта 3) вместе с этой клеточной оболочкой и этой раковиной прек-
  ращается вынускание псевдоподиев. Повторение прежней формы (жгутиковые) и прежнего разнообразия форм. Переходную ступень образуют ла-биринтовые (Labyrynthularii), Геккель, стр. 387-[46], которые отлагают наружу свои псевдоподии и ползают в этой сети, изменяя в извест-ных пределах свою нормально веретенообразную форму. - Грега-рины (Gregarinae) предвосхищают образ жизни высших паразитов- некоторые представляют уже не отдельные клетки, а цепи клеток, Геккель, 451-[47], но содержат только две-три клетки-жалкий за-чаток. Высшее развитие одноклеточных организмов в инфузориях, поскольку последние действительно одноклеточны. Здесь значитель-ное диференцирование (см. Никольсон). Снова колонии и зоофиты (Epistylis). Точно так же наблюдается значительное развитие формы у одноклеточных растений (Desmidiaceae, Геккель, стр. 410).
  5. Дальнейшим шагом вперед является соединение нескольких клеток в одно тело, а не в одну колонию. Сперва каталлакты Геккеля (Magosphaera planula, Геккель, стр. 384-[48], где соединение клеток является только фазой развития. Но и здесь уже нет больше псев-доподиев (Геккель не говорит точно, не являются ли они переход-ной ступенью). С другой стороны, радиоларии - тоже недиферен-цированные кучи клеток, но зато они сохранили псевдоподии и в необычайной степени развили геометрическую правильность рако-вины, которая уже играет некоторую роль у чисто бесклеточных корненожек, - белок как бы окружает себя своей кристаллической формой.
  6. Magosphaera planula образует переход к настоящей Planula и Gastrula и т. д., дальнейшее смотри у Геккеля, стр. 452 и cл.[49]
  Индивид. И это понятие разложилось и стало совершенно отно-сительным. Kormus, колония ленточных глистов; с другой стороны, клетка и метамера как индивид в известном смысле (Anfhropogenie и Morphologic).
  Повторение орфологических форм на всех ступенях развития:
  клеточные формы (обе главные уже в Gastrula) - образование мета-мер на известной ступени: Annulosa, Arthropoda, Vertebrata. В го-ловастиках амфибий повторяется первобытная форма личинки ас-цидии. Различная форма сумчатых, повторяющаяся у последовых (считая даже только живущих в настоящее время сумчатых).
  Ко всей истории развития организмов надо применить закон ускорения пропорционально квадрату расстояния во времени от ис-ходного пункта. Ср. у Геккеля в Schopfungsgeschichte и Anthropo-genie - органические формы, соответствующие различным геологи-ческим периодам -[50]. Чем выше, тем быстрее идет дело.
  Вся органическая природа является одним сплошным доказа-тельством тожества или неразрывности формы и содержания. Мор-фологические и физиологические явления, форма и функция обус-
  
  20
  
  ловливают взаимно друг друга. Диференцирование формы
  ( клетка) обусловливает диференцирование вещества в мускуле,
  коже, костях, эпителии и т.д., а диференцирование вещества
  обусловливает в свою очередь диференцирование формы.
  Кинетическая теория газов: "В совершенном газе... молекулы находятся уже на таком расстоянии между собой, что можно прене-бречь их взаимным воздействием друг на друга" (Клаузиус, стр. 6)-[51]. Что заполняет промежутки? Тоже эфир. Здесь значит постулат материи, которая не расчленена на молекулярные или атомные плетки *.
  Закон тожества в старометафизическом смысле есть основной закон старого мировоззрения: а==а. Каждая вещь равна самой себе. Все было постоянным - солнечная система, звезды, организмы. Естествознание опровергло этот закон в каждом отдельном случае, шаг за шагом; но теоретически он все еще продолжает существовать, и приверженцы старого все еще противопоставляют его новому. Вещь не может быть одновременно сама собой и чем-то другим. И однако естествознание в последнее время доказало в подробностях (см. выше [стр. 8-9]) тот факт, что истинное, конкретное тожество содержит в себе различие, перемену. Как и все метафизические категории, абстрактное тожество годится лишь для домашнего упо-требления, где рассматриваются незначительные отношения или ко-роткие промежутки времени; границы, в рамках которых оно при-годно, различны почти в каждом случае и обусловливаются приро-дой того объекта, к которому его применяют, - в планетной системе, где для обыкновенных астрономических выкладок можно без чув-ствительной погрешности принимать эллипсис за основную форму, эти границы значительно шире, чем в случае какого-нибудь насе-комого, проделывающего свои превращения в течение нескольких недель (привести другие примеры, например изменение видов, про-исходящее в течение многих тысячелетий). Но для синтетического естествознания абстрактное тожество совершенно недостаточно даже к любой отдельной области, и хотя в целом идея о таком тожестве практически теперь отвергнута, но теоретически она все еще вла-ствует над умами, и большинство естествоиспытателей все еще во-ображает, что тожество и различие являются непримиримыми про-тивоположностями, а не односторонними полюсами, имеющими зна-чение только в своем взаимодействии, во включении различия в тожество.
  Естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от фи-лософии, когда игнорируют или бранят ее. Но так как они без мышле-ния не могут двинуться ни на шаг, для мышления же необходимы логические определения, а эти определения они неосторожно заим- ствуют либо из ходячего теоретического достояния так называе-мых образованных людей, над которым господствуют остатки давно прошедших философских систем, либо из крох обязательных универ-
  * См. [примечание на стр. 17.]
  
  21
  
  ситетских курсов по философии (что приводит не только к отры-вочности взглядов, но и к мешанине из воззрений людей, принад-лежащих к самым различным и по большей части самым скверным школам), либо из некритического и несистематического чтения вся-кого рода философских произведений, - то в итоге они все-таки оказываются в плену у философии, но, к сожалению, по большей части - самой скверной; и вот люди, особенно усердно бранящие философию, становятся рабами самых скверных вульгаризирован-ных остатков самых скверных философских систем.
  Из области истории. Современное естествознание, - единствен-ное, о котором может итти речь (как о науке), - в противополож-ность гениальным догадкам греков и спорадическим, случайным ис-следованиям арабов, начинается с той грандиозной эпохи, когда буржуазия сломила мощь феодализма, когда на заднем плане борьбы между горожанами и феодальным дворянством показалось мятеж-ное крестьянство, а за ним революционные пионеры современного пролетариата с красным знаменем в руке и с коммунизмом на ус-тах, - начинается с той эпохи, которая создала монархии Европы, разрушила духовную диктатуру папства, воскресила греческую древ-ность и вместе с ней высочайшее развитие искусства в новое время, которое разбило границы старого мира (orbis) и впервые, собственно говоря, открыло землю <оно революционно, как и вся та эпоха>.
  Это была величайшая из революций, какие до тех пор пережила земля. И естествознание, развившееся в атмосфере этой революции, было насквозь революционным, шло рука об руку с пробуждающейся новой философией великих итальянцев, посылая своих мучеников на костры и в темницы. Характерно, что протестанты соперничали с католиками в преследовании их. Первые сожгли Сервета, вторые сожгли Джордано Бруно. Это было время, нуждавшееся в гигантах и породившее гигантов, гигантов учености, духа и характера, - это было время, которое французы правильно назвали Ренессан-сом, протестантская же Европа односторонне и ограниченно - Ре-формацией.
  И естествознание тоже провозгласило тогда свою независимость, правда, не с самого начала, подобно тому как и Лютер не был пер-вым протестантом. Чем в религиозной области было сожжение Лю-тером папской буллы, тем в естествознании было великое творение Коперника, в котором он-хотя и робко, после 36-летних колеба-ний и, так сказать, на смертном одре - бросил церковному суеве-рию вызов. С этого времени исследование природы освобождается по существу от религии, хотя окончательное выяснение всех под-робностей затянулось до настоящего времени, все еще не завершив-шись во многих головах. Но с тех пор развитие естествознания по-шло гигантскими шагами, увеличиваясь, так сказать, пропорцио-нально квадрату удаления во времени от своего исходного пункта, точно желая показать миру, что по отношению к движению высшего цвета органической материи, человеческому духу, как и по отношению к движению неорганической материи, действует обратный закон.
  Первый период нового естествознания заканчивается - в обла-с-
  ти неорганического мира- Ньютоном. Это период овладения
  
  22
  
  данным материалом; в области математики и астрономии, статики и динамики он дал великие достижения, особенно благодаря работам
  Кеплера и Галилея, из которых Ньютон извлек ряд следствий. Но в области органических явлений еще не вышли за пределы первых за-чатков знания. Еще не было исследования исторически следующих друг за другом и сменяющих друг друга форм жизни, точно так же как и исследования соответствующих им и изменчивых условий жизни, - не существовало палеонтологии и геологии. Природа во-обще не представлялась тогда чем-то исторически развивающимся, имеющим свою историю во времени. Интересовались только простран-ственной протяженностью; различные формы группировались не одна за другой, а одна подле другой, естественная история считалась чем-то неизменным, вековечным, подобно эллиптическим орбитам планет. Для более или менее основательного изучения форм органи-ческой жизни недоставало обеих основных наук - химии и науки о главной органической структурной форме, клеточке. Революцион-ное по своему началу естествознание оказалось перед насквозь кон-сервативной природой, в которой и теперь все было таким же, как и в начале мира, и в которой все останется до скончания мира таким же, каким оно было в начале его.
  Характерно, что это консервативное воззрение на природу как |в неорганическом, так и в органическом [...] *.
  Астрономия Физика Геология Физиология растений Терапевтика
  Механика Химия Палеонтология Физиология животных Диагностика
  Математика Минералогия Анатомия
  Первая брешь - Кант и Лаплас. Вторая - геология и палеон-тология (Ляйелль, медленное развитие). Третья - органическая хи-мия, изготовляющая органические тела и показывающая примени-мость химических законов к иным телам. Четвертая - 1842, меха-ническая теплота, Грове. Пятая-Дарвин, Ламарк, клетка и т. д. (борьба Кювье и Агассиса). <Подчеркнуть противоречия старого мировоззрения: первый толчок, бесчисленные акты творения органи-ческих существ, телеология.> Шестая-сравнительный элемент в анатомии. Климатология. (Изотермы.) Научные экспедиции и путе-
  шествия с середины XVIII в. География животных и растений,
  вообще физическая география (Гумбольдт), приведение в связь ма-териала. Морфология (эмбриология, К.-Э. ф.-Бер) **.
  Старая телеология пошла к черту, но теперь крепко господствует твердая уверенность, что материя в своем вечном круговороте дви-
  жется согласно законам и на известной ступени должна - то в одном месте, то в другом - производить с необходимостью в органическом существе мыслящий дух.
  Пусть дано нормальное существование животных при условиях,
  в которых они живут и к которым они приспосабливаются; условия существования человека, лишь только он обособился от животного в узком смысле слова, оказываются еще не существующими; их приходится выработать лишь будущему историческому развитию.
  * [Фраза обрывается незаконченной.]
  ** [Все это замечание до этого места перечеркнуто. Ср. ниже начало "Ста-
  рого ввсдения".
  
  23
  
  Человек -- единственное животное, которое способно выбраться из чисто животного состояния, его нормальное состояние соответст-вует его сознанию, он должен сам его создать.
  Противоречивость теоретического развития: от horror vacui * пе-реходят сейчас же к абсолютно пустому мировому пространству; и лишь за тем появляется эфир **.
  Generatio aequivoca***. Все произведенные до сих пор исследова-ния <ограничиваются тем, что происхождение...> приводят к сле-дующему: в жидкостях, содержащих разлагающиеся органические вещества и открытых доступу воздуха, возникают низшие организмы:
  протисты, грибы, инфузории. Откуда происходят они? Возникли ли они путем generatio aequivoca или же из зародышей, занесенных из воздуха? Таким образом исследование ограничивается совершенно узкой областью - вопросом о плазмогонии.
  Предположение, что новые живые организмы могут возникнуть из разложения других организмов, относится по существу к эпохе, когда признавали неизменность видов. Тогда оказывалось необхо-димым признавать возникновение всех, даже наиболее сложных ор-ганизмов путем первичного зарождения из неживых веществ, и если не хотели прибегать к творческому акту, то легко приходили к тому взгляду, что процесс этот легче объяснить при допущении формирую-щего материала, происходящего уже из органического мира; тогда уже перестали думать о том, чтобы произвести химическим путем ка-кое-нибудь млекопитающее прямо из неорганической материи.
  Но подобное допущение идет вразрез с современным состоянием естествознания. Химия своим анализом процесса разложения мерт-вых органических тел доказывает, что процесс этот дает при каждом дальнейшем шаге все более мертвые, все более близкие к неорганиче-скому миру продукты, которые все менее пригодны для использо-вания их в органическом мире, и что этому процессу можно придать другое направление и добиться использования этих продуктов разложения только в том случае, если они попадут своевременно в пригодный для этого, уже существующий организм. Самый глав-ный <продукт> носитель образования клеток - белок разлагается раньше всего, и до сих пор еще не удалось получить его синтетиче-ским путем.
  Мало того. Организмы, о первичном зарождении которых из органических жидкостей идет дело в этом исследовании, предста-вляют собой сравнительно низкие, но уже значительно диференци-рованные бактерии, дрожжевые грибки и т. д., обнаруживающие процесс жизни, состоящий из различных фаз, - отчасти же инфу-зорий, снабженных довольно развитыми органами. Все они, по мень-шей мере, одноклеточные. Но с тех пор как мы познакомились с бесструктурными монерами, было бы нелепо желать объяснить возникновение хотя бы одной-единствеппон клетки прямо из мер-
  * Horror vacul - болд!и> пустоти. Примеч. pcfl.
  ** [Этот абзац написан карандашом.]
  *** Generatio aequivoca- самопроизвольное зарождение .Прим. ред
  
  24
  
  твой материи, а не из бесструкторного живого белка, было бы нелепо желать принудить природу при помощи небольшого количества вонючей воды сделать в 24 часа то, на что ей потребовались тысяче-летия.
  Опыты Пастера -[52] в этом отношении бесполезны: тем, кто верит в возможность этого, он никогда не докажет одними этими опытами невозможность. Но они важны, ибо проливают много света на эти организмы, их жизнь, их зародыши и т. д.
  Сила. Гегель, Gesch. d. Phil., I, стр. 208-[53], говорит: "Лучше го-ворить, что магнит имеет душу (как выражается Фалес), чем что он имеет силу притягивать: сила - это особое свойство, которое, как отделимое от материи, представляют себе в виде предиката; душа же, это - движение себя, тожественное с природой материи" *.
  Геккель, Anthropogenie, стр. 707-[54]: "Согласно материалистиче-скому мировоззрению материя, или вещество, существует раньше, чем движение, или живая сила; * вещество создало силу!" Это так же неверно, как утверждать, что сила создала вещество, ибо сила и вещество неотделимы друг от друга. Где он выкопал свой материа-лизм?
  Майер, Mechanische Theorie d. Warme, стр. 328-[55]: уже Кант высказал ту мысль, что приливы и отливы производят замедляющее действие на вращение земли (вычисления Адамса -[56], согласно которым продолжительность звездного дня увеличивается теперь в 1000 лет на 1/100 секунды).
  Пример необходимости диалектического мышления и не неизмен-ных категорий и отношений в природе: закон падения, который становится неверным уже при продолжительности падения в несколь-ко минут, ибо в этом случае нельзя без чувствительной погрешности принимать, что радиус земли==&, и притяжение земли возрастает, вместо того чтобы оставаться равным самому себе, как предпола-гает закон падения Галилея. Тем не менее этот закон продолжают преподавать без соответственных оговорок.
  Moritz Wagner.- Naturwissenschaftliche Streitfragen, I (Augsbur- ger Allgemeine Zeitung, Beiiage 6. 7. 8. Okt. 1874) -[57].
  Слова Либиха Вагнеру в 1868 г., последнем году его жизни: "До-статочно лишь допустить, что жизнь так же стара, так же вечна,
  как сама материя, и весь спор о происхождении жизни теряет пови-димому свой смысл при этом простом допущении. Действительно, почему нельзя представить себе, что органическая жизнь так же из-начальна, как углерод и его соединения (!) или вообще как вся несоз-даваемая и неуничтожаемая материя и как силы, которые вечно связаны с движением вещества в мировом пространстве?"
  Далее Либих сказал (Вагнер думает, что в ноябре 1868 г.): и
  Он тоже считает "приемлемой" гипотезy, что органическая жизнь
  * [Подчеркнуто Энгельсом]
  
  25
  
  могла быть занесена на нашу планету из мирового простран-
  ства.
  Гельмгольц (предисловие к Руководству по теоретической фи-
  зике Томсона, 2-я часть)-[58]; Ecли все наши попыт-ки
  создать организмы из безжизненного вещества терпят неудачу *, то мы, кажется мне, в праве задать себе вопрос: возникла ли вообще когда-нибудь жизнь, не так же ли стара она, как материя, и не пе-реносятся ли ее зародыши с одного небесного тела на другое, разви-ваясь повсюду там, где они находят для себя благоприятную
  почву?"
  Вагнер: "Тот факт, что материя неразрушима и вечна, что она... никакой силой не может быть превращена в ничто, достаточен для химика, чтобы считать ее также несотворимой... * Но, согласно господствующему теперь воззрению (?), жизнь рассматривается как свойство, присущее известным простым элементам, из которых со-стоят самые низшие организмы, - свойство, которое разумеется должно быть столь же древним, значит столь же изначальным, как сами эти основные вещества и их соединения (!!)".
  В этом смысле можно бы говорить также о жизненной силе, как это делает Либих -[59], Chemische Briefe, 4 Aufl., "именно как о формо-образующем принципе, действующем в физических силах и посред-ством их", т. е. как о принципе, не действующем вне материи. Но эта жизненная сила, рассматриваемая "как свойство материи", обна-руживается... только при соответствующих условиях, которые су-ществуют от вечности в бесконечном пространстве в бесчисленных пунктах, меняя однако довольно часто в различные времена свое место. Таким образом на жидкой земле или на газообразном солнце невозможна никакая жизнь, но раскаленные небесные тела имеют необычайно расширенные атмосферы, которые, согласно новейшим воззрениям, состоят из тех же самых веществ, заполняющих в состоя-нии крайнего разрежения мировое пространство и притягиваемых телами. Вращающаяся туманность, из которой возникла солнечная система и которая простиралась за орбиту Нептуна, содержала "также всю воду (!), растворенную в виде пара в чрезмерно насыщен-ной углекислотой * (!) атмосфере до колоссальной высоты, и следова-тельно содержала и основные вещества, необходимые для существо-вания (?) самых низших органических зародышей"; в ней "в самых различных областях господствовала самая различная температура, и поэтому мы вполне в праве * допустить, что где-нибудь в ней имелись и необходимые для органической жизни условия. Поэтому атмосфе-ры небесных тел, а также вращающихся космических туманностей, можно рассматривать как вековечные хранилища оживленной фор-мы, как вечные плантации органических зародышей". Мельчай-шие живые протесты вместе со своими невидимыми зародышами за-полняют в необъятных количествах атмосферу под экватором в Кор-дильерах до 16 тыс. футов высоты. Перти говорит, что они "почти вездесущи". Их нет только там, где их убивает сильный жар. Поэтому для них (вибриониды и т. д.) "мыслимо существование и в атмосфере всех небесных, тел, где только имеются соответствующие условия".
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  26
  
  Согласно Кону, бектерии... так ничтожно малы, что на один
  Кубический миллиметр их приходится 633 миллиона и что 636 мил-
  Лиардов их весят только один грамм. Микрококки еще меньше", по может быть и они еще не caмые малые. По весьма разнообразную форму имеют уже "вибриониды; они то шаровидны, то яйцевидны, то палочкообразны, то винтообразны", следовательно форма в них уже заметно выражена. "До сих пор не было еще приведено серьез-ного возражения против хорошо обоснованной гипотезы, что из таких или подобных * наипростейших (!!) нейтральных первосуществ, ко-леблющихся между животным и растением... могли и должны были * за огромные периоды времени развиться на основе индивидуальной изменчивости и способности унаследования новоприобретенных признаков - при изменении физических условий на небесных телах и при пространственном обособлении возникающих индивидуальных вариаций - все многообразные высшие организмы обоих царств природы".
  Интересно указание, каким дилетантом был Либих в столь близ-кой к химии науке, как биология. Дарвина он прочел лишь в 1861 г. и лишь гораздо позже - появившиеся после Дарвина важные ра-боты по биологии и палеонтологии. Ламарка он "никогда не читал". "Точно так же ему остались совершенно неизвестными появившиеся еще до 1859 г. важные палеонтологические специальные исследова-ния Л. фон-Буха, д'0рбиньи, Мюнстера, Клипштейна, Гауера, Квен-штедта об ископаемых головоногих, проливающие столько света на генетическую связь различных творений. Все названные исследо-ватели... были вынуждены силой фактов почти против своей воли притти"-и это еще до появления книги Дарвина-"к ламарков-ской гипотезе о происхождении живых существ". "Таким образом теория развития незаметно утвердилась во взглядах тех исследова-телей, которые занимались более основательно сравнительным изу-чением ископаемых организмов... Л. фон-Бух уже в 1832 г. в работе (Ueber die Ammoniten u. ihre Sonderung in Familien" и в 1848 г. в прочитанном в берлинской академий докладе "ввел со всей реши-мостью в науку об окаменелостях (!) ламарковскую идею о типиче-ском сродстве органических форм как признаке их общего проис-хождения". А в своем исследовании об аммонитах он доказывал (в 1848 г.) тот тезис, "что исчезновение старых и появление новых форм не является вовсе следствием полного уничтожения органи-ческих творений, но что образование ношх видов из более старых форм является, весьма вероятно, только следствием изменившихся условий жизни" *.
  
  Комментарии. Вышеприведенная гипотеза о "вечной жизни" и о внесении ее извне предполагает:
  1) вечность белка,
  2) вечность первичных форм, из которых могла развиться вся органическая жизнь. И то и другое недопустимо.
  Ad 1) Утверждение Либиха, будто углеродные соединения столь вечны, как и сам углерод, неточно, если не просто оши-бочно.
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  27
  
  a) Представляет ли углерод простой элемент? Если же нет, то, как таковой, он не вечен.
  b) Соединения углерода вечны в том смысле, что при равных усло-виях смешения, температуры, давления, электрического напря-жения и т. д. они постоянно повторяются. Но до сих пор никому еще не приходило в голову утверждать, что - беря например хотя бы только простейшие углеродные соединения CО2 или СН4 - они веч-ны в том смысле, будто они существуют во все времена и более или менее повсеместно, а не возникают постоянно из элементов и не раз-лагаются постоянно снова на те же элементы. Если живой белок вечен в том смысле, в каком вечны остальные углеродные соединения, то он не только должен постоянно разлагаться на свои элементы, как это и происходит фактически, но должен также постоянно воз-никать наново из этих элементов без содействия имеющегося уже заранее белка, а это диаметрально противоположно результату, к которому приходит Либих.
  c) Белок - самое непостоянное из известных нам соединений углерода. Он распадается, лишь только он теряет способность вы-полнять свойственные ему функции, которые мы называем жизнью, и эта неспособность наступает раньше иди позже в силу его при-роды. И вот об этом-то соединении говорят, что оно должно быть веч-ным, должно уметь переносить все перемены температуры и давле-ния, недостаток пищи и воздуха в мировом пространстве и т. д., между тем как его верхняя температурная граница так низка - ниже 100№ С! Условия существования белка бесконечно сложнее, чем усло-вия существования всякого другого известного нам углеродного со-единения, ибо здесь мы имеем дело не только с физическими и хи-мическими свойствами, но и с функциями питания и дыхания, кото-рые требуют вполне определенной в физическом и химическом отно-шении среды, - и вот этот-то белок должен был сохраниться от века при всевозможных происходивших с тех пор переменах! Либих "бе-рет из двух гипотез ceteris paribus * наипростейшую". Но многое мо-жет казаться очень простым, будучи в действительности весьма за-путанным. Допущение бесчисленных непрерывных рядов от века происходящих друг от друга живых белковых тел-причем, при всех обстоятельствах, остается всегда надлежащий ассортимент их - головоломнейшее из всех возможных допущений. - Кроме того атмосфера небесных тел и в частности туманностей была первона-чально раскаленной, и следовательно здесь не было совершенно места для белковых тел. Словом, в конце концов великим резер-вуаром жизни должно быть мировое пространство, <и то, что жизнь из> где нет ни воздуха, ни пищи и царит температура, при кото-рой не может разумеется ни функционировать, ни сохраниться никакой белок.
  Ad 2) Вибрионы, микрококки и т. д., о которых идет здесь речь, уже довольно диференцированные существа, это - комочки белка, выделившие из себя оболочку, но не обладающие еще ядром. Но спо-собный к развитию ряд белковых тел образует сперва ядро, стано-вясь клеткой. (Оболочка клетки является затем дальнейшим шагом вперед - Amoeba sphaerococcus.) Таким образом рассматрииаемые
  * Ceteris paribus - при прочих равных условиях Примеч ред.
  
  28
  
  здесь организмы относятся к ряду, который, судя по всем избест-ным нам данным, упирается в тупик и не может служить родона-чальником для высших организмов.
  То, что Гельмгольц говорит о бесплодности всех попыток со-здать искусственно жизнь, ребячески наивно. Жизнь - это форма существования белковых тел, существенным моментом которой яв-ляется постоянный обмен веществ с окружающей их внешней при-родой и которая прекращается вместе с прекращением этого обмена веществ, ведя за собой разложение белка*. Если когда-нибудь удастся составить химическим образом белковые тела, то они несомненно обнаружат явления жизни и будут совершать - как бы слабы и недолговечны они ни были - обмен веществ. Но разумеется подоб-ные тела должны в лучшем случае обладать формой самых грубых монер - вероятно даже еще более низкими формами - и конечно не формой организмов, которые успели уже диференцироваться в те-чение тысячелетнего развития, обособили оболочку от внутреннего содержимого и приняли определенный, передающийся по наследству вид. Но до тех пор, пока наши знания о химическом составе белка находятся на теперешнем их уровне, до тех пор, пока мы еще не смеем думать об искусственном создании белка, - т. е. вероятно в течение ближайших ста лет,-смешно жаловаться, что все наши по-пытки и т. д. не удались!
  Против вышеприведенного утверждения, что обмен веществ яв-ляется характерной для белковых тел деятельностью, можно воз-разить указанием на рост "искусственных клеток" Траубе. Но здесь происходит только прием, благодаря эндосмосу, без всякого изме-нения, известной жидкости, между тем как обмен веществ состоит в приеме веществ, химический состав которых изменяется, которые ассимилируются организмом и остатки которых выделяются вместе с порожденными процессом жизни продуктами разложения самого организма**. Значение "клеток" Траубе заключается в том, что они показывают, что эндомос и рост встречаются также и в неоргани-ческой природе без всякого углерода.
  Первые возникшие белковые комочки должны были обладать способностью питаться кислородом, углекислотой, аммиаком и неко-торыми из растворенных в окружающей их воде солей. Органиче-ских средств питания еще не было, так как они ведь не могли пожи-рать друг друга. Это показывает, как высоко стоят над ними совре-менные, даже лишенные ядра монеры, которые питаются диатомеями к т. д., т. е. предполагают существование целого ряда диференцированных организмов.
  
  
  * И у неорганических тел может происходить подобный обмен веществ, который и происходит фактически повсюду, потому что повсюду происходят, хотя очень медленным образом, химические действия. Но разница заключается в том, что в случае неорганических тел обмен веществ разрушает их, в случае же органических тел он является необходимым условием их существования.
  ** NB. Подобно тому как мы вынуждены говорить о беспозвоночных жи-
  вотных, так и здесь неорганизованный, бесформенный, недиференцированный бел-ковый комочек называется организ|мом. Диалектически это возможно, ибо, подобно тому как в спинной струне заключается позвоночный сголб, так и в первовозник-
  шем белковом комочке заключается в зародыше, "в себе", вecь бесконечный ряд высших организмов.
  
  29
  
  Реакция. Механическая, физическая реакция (alias теплота и т.д.) исчерпывается вместе с каждым актом реакции.Химическая реакция изменяет состав входящего в реакцию тела и возобновляется лишь тогда, когда прибавляется новое количество его. Только ор-ганическое тело реагирует самостоятельным образом,- разумеется в пределах своих сил (сон) и при допущении притока пищи,-но эта притекающая пища действует лишь после того, как она ассимили-рована, а не непосредственным образом, как на низших ступенях, так что здесь органическое тело обладает самостоятельной силой реакции: новая реакция должна происходить через посредство его.
  Тожество и различие. Диалектическое отношение их имеется уже в диференциальном исчислении, где dх бесконечно мало, но в то же время действенно и производит все.
  Из области математики. Ничто, кажется, не покоится на такой непоколебимой основе, как различие между четырьмя арифмети-ческими действиями, являющимися элементами всей математики. И однако умножение является сокращенным сложением, деление - сокращенным вычитанием определенного количества одинаковых чисел, а в известном случае - если делитель есть дробь - деление заменяется умножением на обратную дробь. В алгебре идут еще дальше этого. Каждое вычитание (а-b) можно рассматривать как
  сложение (-b + а), каждое деление a/b как умножение а. 1/b. При
  действиях со степенями идут еще дальше. Все неизменные различия способов вычисления исчезают, все можно изобразить в противопо-ложном виде. Степень-в виде корня (x2=Vx4), корень- в виде степени ( х = х 1/2 ). Единицу, деленную на степень или на корень,
  в x = x -1/2 ; 1/x3 = x-3 )(виде степени знаменателя ( 1/
  Умножение или деление степеней какой-нибудь величины пре-вращается в сложение или вычитание их показателей. Каждое чи-сло можно рассматривать и представить в виде степени всякого другого числа (логарифмы, у=аx). И это превращение из одной формы в другую, противоположную, вовсе не праздная игра, - это один из самых могучих рычагов математического знания, без кото-рого в настоящее время нельзя произвести ни одного сколько-нибудь сложного вычисления. Достаточно только вычеркнуть из матема-тики отрицательные и дробные степени, чтобы убедиться, что без них далеко не уйдешь.
  (---=+,-
  ~-+,У-1 и т. д. раньше развить.)
  Поворотным пунктом в математике была декартова переменная величина. Благодаря этому в математику вошли движение и диалек-тика и благодаря этому же стало немедленно необходимым диферен-
  
  30
  
  циальное и интегральное исчисление, зачатки которого вскоре были заложены и которое было в целом завершено, а не открыто, Ньютоном и Лейбницем *.
  
  Асимптоты. Геометрия начинаете с открытия, что прямое и кривое представляют абсолютные противоположности, что прямого нельзя совершенно выразить в кривом, кривого в прямом, что они несоизмеримы между собой.И однако уже круг можно вычислить лишь в том случае, если выразить его периферию в виде прямых линий. В случае же кривых с асимптотами прямое совершенно растворяется в кривом и кривое в прямом; точно так же исчезает и представление о параллелизме: линии не параллельны, непрерывно при-ближаются друг к другу и все-таки никогда не пересекаются. Ветвь кривой становится все прямее, не делаясь никогда окончательно прямой. Точно так же в аналитической геометрии прямая линия рассматривается как кривая первого порядка с бесконечно малой кривизной. Сколь бы большим ни сделалось - х логарифмической кривой, у никогда не станет = 0.
  Нулевые степени. Их значение в логарифмическом ряду: -^.у, .-дг.
  .-, -д-- Все переменные переходят где-нибудь через значение еди-ницы, поэтому также и константа какой-нибудь переменной степени, (aх == 1, когда х == 0. a№ == 1 означает попросту, что единицу надо взять в связи с другими членами ряда степеней о. Только в этом слу-чае это имеет смысл и может дать полезные результаты l Sx№==-^ ),
  V л / н противном случае-нет. Отсюда следует, что и единица, как бы она ни казалась тожественной самой себе, заключает в себе беско-нечное многообразие, ибо она может быть нулевой степенью любого другого числа; а что это многообразие отнюдь не мнимое, обнару-живается во всех случаях, когда единица рассматривается как оп-ределенная единица, как один из переменных результатов какого-нибудь процесса (как моментальная величина или форма некоторой переменной) в связи с этим процессом.
  Прямое и кривое. В диференциальном исчислении они в конеч-ном счете приравниваются друг к другу. В диференциальном тре-угольнике, гипотенузой которого является диференциал дуги (в ме-тоде касательных), эту гипотенузу можно рассматривать "как ма-ленькую прямую линию, являющуюся одновременно элементом дуги и элементом касательной", независимо от того, рассматривают ли кривую как состоящую из бесконечно многих прямых линий или также * * "как строгую кривую, ибо так как искривление в каждой точке М бесконечно мало, то последнее отношение элемента кривой к элементу касательной есть очевидно отношение равенства". Итак, хотя здесь отношение непрерывно приближается к отношению ра-венства, но приближается по природе кривой асимптотическим обра-
  * [Этот абзац написан позже на полях.]
  ** [Цитата приводится по-французски.]
  
  31
  
  зом, как соприкасание ограничивается не имеющей длины точкой, однако в конце концов принимается, что достигнуто равенствокривой и прямой. Bossut, Calcut diff. Et int, Paris, An. VI,1,стр.149 - [60]. В случае полярных кривых дпференциально мнимая абсцисса рассматривается даже как параллельная реальной абсциссе, и на этой основе производят действие, хотя обе пересекаются в полюсе;
  отсюда даже умозаключают о подобии двух треугольников, из кото-рых один имеет угол как раз в точке пересечения обеих линий, на параллелизме которых основывается все подобие! Фиг. 17.
  Когда таким образом исчерпывается математика прямого и кри-вого, то открывается новое, почти безграничное поприще, т. е. мате-матика, которая рассматривает кривое как прямое (диференциаль-ный треугольник), и математика, которая рассматривает прямое как кривое (кривая первого порядка с бесконечно малой кривизной). О, метафизика! *
  Эфир. Если эфир вообще оказывает сопротивление, то он должен оказывать его также свету, а в таком случае на известном расстоя-нии он должен стать непроницаемым для света. Но из того, что эфир распространяет свет, является средой для него, вытекает необхо-димо, что он оказывает также сопротивление свету, ибо иначе свет не мог бы приводить его в колебание. Это является решением затро-нутых у Медлера-[61] и упоминаемых Лавровым-[62] спорных вопросов.
  Vertebrata. Их существенный признак: группировка всего тела вокруг нервной системы. Этим дана возможность для развития само-сознания и т. д. У всех прочих животных нервная система нечто побочное, здесь она основа всего организма; нервная система, раз-вившись до известной степени - благодаря удлинению назад го-ловного узла червей - завладевает всем телом и направляет его согласно своим потребностям.
  Излучение тела в мировое пространство. Все приводимые у Лав-рова-[63] гипотезы о возрождении погасших небесных тел (стр. 109) предполагают потерю движения. Раз излученная теплота, т. е. бес-конечно бОльшая часть первоначального движения, оказывается и остается потерянной. По Гельмгольцу, до сих пор -353/454. Итак в конце концов приходят к исчерпанию и к прекращению движения. Вопрос будет окончательно решен лишь в том случае, если пока-жут, как может быть снова использована излученная в мировое про-странство теплота. Учение о превращении движения ставит этот во-прос в абсолютной форме, и нельзя пройти мимо него; отсрочки век-селя здесь не годятся. Но что вместе с этим дается одновременно и условие для решения его - c'est autre chose. Превращение движения и неуничтожаемость его открыты лишь каких-нибудь 30 лет назад, и дальнейшие выводы из этого развиты лишь в самое последнее время. Вопрос о том, что делается с потерянной как будто бы теплотой - nettement pose, так сказать, лишь в 1867 г. (Клаузиус) -[64]. Неуди-
  
  * [Эгот абзац написан позже на поляx.]
  
  32
  
  вительно, что oн еще не решен; возможно, что пройдет еще немало
  времени,пока мы своими скромными средствами добьемся решения
  его. Но он будет решен; это так же достоверно, как и то, что в природе не происходит никаких чудес и что первоначальная теплота туманности не была получена ею чудесным образом из внемировых сфер.
  Так же мало помогает общее утверждение, что количество движения бесконечно, т. е. неисчерпаемо, когда мы начинаем рассматривать трудности каждого отдельного случая; таким путем мы тоже не при--дем к возрождению умерших миров, за исключением случаев, предви--денных в вышеуказанных гипотезах и всегда связанных с потерей силы, т. е. только временных случаев. Круговорот здесь не восста-навливается, и он не будет восстановлен, пока не откроют возмож-ности нового использования излученной теплоты.
  Ньютонов параллелограмм сил в солнечной системе истинен, не-сомненно, для того момента, когда кольца отделяются, потому что вращательное движение приходит здесь в противоречие с самим собой, являясь, с одной стороны, в виде притяжения, а с другой - в виде тангенциальной силы. Но лишь только произошло это отде-ление, движение опять является доказательством диалектического процесса,-доказательством того, что это обособление должно произойти.
  Bathybius. Камни в его теле являются доказательством того, что первичная форма белка, не обладающая еще никакой диферен-цированностью формы, носит в себе зародыш и способность к обра-вованию скелета.
  Рассудок и разум. Это гегелевское различение, согласно кото-рому только диалектическое мышление разумно, имеет известный смысл. Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности:
  индукция, дедукция, следовательно также абстракция (родовое поня-тие четвероногих и двуногих), анализ неизвестных предметов ([?] уже разбивание ореха есть начало анализа), синтез (в случае проде-лок животных) и в качестве соединения обоих эксперимент (в слу-чае новых препятствий и при незнакомых положениях). По типу все эти методы - т. е. все известные обычной логике средства на-учного исследования - вполне одинаковы у человека и у высших животных. Только по степени (развития соответственного метода) они различны. Основные черты метода одинаковы у человека и у животного и приводят к одинаковым результатам, поскольку оба оперируют или довольствуются только этими элементарными ме- тодами.-Наоборот, диалектическая мысль-именно потому, что она предполагает исследование природы самих понятий - свойствен-на только человеку, да и последнему лишь на сравнительно высо-кой ступени развития (буддисты и греки), и достигает своего пол-ного развития только значительно позже, в современной философии;
  несмотря на это -колоссальные результаты уже у греков, во мно- гом предвосхитивших работу научного исследования. (Химия, в ко-торой анализ является преобладающей формой исследован|ия, ни-чего не стоит без его противоположности - cинтеза.)
  
  33
  
  Всеиндуктивистам. Никакая индукция на свете не помогла бы нам уяснить себе процесс индукции. Это мог сделать только ана-лиз этого процесса. Индукция и дедукция связаны между собой столъ же необходимым образом, как синтез и анализ. Вместо того чтобы превозносить одну из них до небес за счет другой, лучше ста-раться применять каждую на своем месте, а этого можно добиться лишь в том случае, если иметь в виду их связь между собой, их взаим-ное дополнение друг другом. По мнению индуктивистов, индукция является непогрешимым методом. Это настолько неверно, что ее яко-бы надежнейшие результаты ежедневно опровергаются новыми откры-тиями. Световые тельца, теплороды были плодами индукции. Где они теперь? Индукция учила нас, что все позвоночные животные обладают диференцированной на головной и спинной мозг централь-ной нервной системой и что спинной мозг заключен в хрящевых или костных позвонках - откуда заимствовано даже название этих жи-вотных; но вот появляется амфиокс-это позвоночное животное с недиференцированным центрально-нервным канатиком и без поз-вонков. Индукция установила, что рыбы - это те позвоночные жи-вотные, которые всю свою жизнь дышат исключительно жабрами. И вот обнаруживаются животные, которых почти все признают за рыб, но которые обладают наряду с жабрами хорошо развитыми легкими, и оказывается, что каждая рыба имеет в своем воздушном пузыре потенциальное легкое. Лишь путем смелого применения уче-ния о развитии помог Геккель естествоиспытателям-индуктивистам, очень хорошо чувствовавшим себя в этих противоречиях, выбраться из них. Если бы индукция была действительно столь непогреши-мой, то откуда взялись бы эти бесконечные перевороты в классифи-кациях представителей органического мира? Они являются самым подлинным продуктом индукции, и однако они уничтожают друг друга.
  Кинетическая теория должна показать, как молекулы, стре-мящиеся вверх, могут одновременно оказывать давление вниз, и как они, - предполагая, что атмосфера более или менее постоянна по отношению к мировому пространству, - могут, несмотря на силу тяжести, удаляться от центра земли, но однако так, что на известном расстоянии - после того как сила тяжести уменьшилась согласно квадрату расстояния -они приходят благодаря ей в покой или же вынуждены бывают вернуться обратно.
  Клаузиус-if correct-доказывает, что мир создан, ergo, что материя создаваема, ergo, что она уничтожаема, ergo, что и сила, т. е. движение, создаваема и уничтожаема, ergo, что все учение о "сохранении силы" нелепица, ergo, что и все его выводы из этого уче-ния - тоже нелепица.
  Представление о действительной химически единой материи, при всей своей древности, соответствуст широко распространенному еще до Лавуазье детскому представлению, будто химическое сродство
  
  34
  
  двух тел основывается на том, что каждое из них содержит в себе общее им обоим третье тело (Корр, Entwicklung, стр. 105)-[ 65]
  Hard and fast lines несовместимы с теорией развития. Даже по-граничная линия между позвоночными и беспозвоночными уже более не неизменна. Точно так же с каждым днем все более и более исчезают границы между рыбами и амфибиями, между птицами и пресмыкающимися. Между Compsognathus и Archaeopteryx нехва-тает только немногих промежуточных членов, а зубастые птичьи клювы обнаружены в обоих полушариях. "Или - или" становится все более и более недостаточным. У низших животных невозможно строго установить понятие индивида. Не только в том смысле, яв-ляется ли это существо индивидом или колонией, но и по вопросу о том, где в истории развитая прекращается один индивид и начи-лается другой ("кормилки"). - Для той стадии развития естество-знания, где все различия сливаются в промежуточных ступенях, все противоположности переходят друг в друга через посредство промежуточных членов, уже не достаточно старого метафизического метода мышления. Диалектика, которая точно так же не знает hard and fast lines и не знает безусловного, пригодного повсюду "или - или", которая переводит друг в друга неизменные метафизические различия и умеет правильно видеть наряду с "или - или" также "как то, так и другое", примиряя между собой противоречия, диалек-тика эта - единственный пригодный на высшей ступени развития метод мышления. Разумеется для повседневного обихода, для на-учной мелочной торговли метафизическая категория сохраняет свое значение.
  Так называемая объективная диалектика царит во всей природе, а так называемая субъективная диалектика, диалектическое мышле-ние, есть только отражение господствующего во всей природе дви-жения путем противоположностей, которые и обусловливают жизнь природы своими постоянными противоречиями и своим конечным переходом друг в друга, либо в высшие формы. Притяжение и от- талкивание. В магнетизме начинается полярность; она здесь обнару-живается у одного и того же тела, в электричестве же она распре-деляется между двумя или несколькими телами, обнаруживающими взаимнoe напряжение. Все химические процессы сводятся к явле-ниям химического притяжения и отталкивания. Наконец, в органи-ческой жизни надо рассматривать образование клеточного ядра тоже как явление поляризации живого белка, а теория развития показы-вает, как, начиная с простой клетки, каждый шаг вперед до наислож-нейшего растения, с одной стороны, до человека-с другой, совер-шается в форме постоянной борьбы наследственности и приспособле-ния. При этом обнаруживается, как мало применимы к подобным фор-мам развития категории вроде "положительное" и "отрицательное". Можно рассматривать наследственность как положительную, сохра-няющую сторону;приспособление - как отрицательную; постоянно разрушающую унаследованное достояние сторону; но с таким же успехом можно рассматривать приспособление как творческую, ак-
  
  35
  
  тивную, положительную сторону, а наследственность-как оказы-вающую сопротивление, пассивную, отрицательную деятельность. Но подобно тому как в истории прогресс выступает в виде отрицания существующего порядка, так и здесь - из чисто практических со-ображений - лучше рассматривать приспособление как отрица-тельную деятельность. В истории движение путем противоположно-стей выступает особенно наглядно во все критические эпохи у всех передовых народов. В подобные моменты у народа есть выбор только между двумя полюсами дилеммы: "или - или", и вопрос всегда ста-вится совершенно иначе, чем этого желало бы политиканствующее филистерство всех времен. Даже либеральный немецкий филистер 1848 г. очутился внезапно и неожиданно в 1849 г. против своей воли перед вопросом: либо возвращение к старой реакции в еще более сви-репой форме, либо продолжение революции до республики, - может быть, даже единой и неделимой республики на социалистическом фоне. Он недолго раздумывал и приложил свою руку к созданию мантейфелевской реакции как цвета немецкого либерализма. Точно так же французский буржуа оказался в 1851 г. перед несомненно неожиданной для него дилеммой; либо карикатура на империю, преторианство и эксплоатация Франции шайкой мошенников, либо социал-демократическая республика, - и он склонился перед шай-кой мошенников, чтобы продолжать под ее защитой эксплоатиро-вать рабочих.
  Struggle for life. До Дарвина -[66] его теперешние сторонники под-черкивали как раз гармоническое сотрудничество в органической природе, указывая на то, как растения доставляют животным пищу и кислород, а животные доставляют растениям навоз, аммиак и угле-кислоту. Но лишь только было признано учение Дарвина, как эти самые люди стали повсюду видеть только борьбу. Обе эти концеп-ции правомерны в известных узких границах, но обе одинаково одно-сторонни и ограниченны. Взаимодействие мертвых тел природы включает гармонию и столкновение; взаимодействие живых существ включает сознательное и бессознательное сотрудничество, а также сознательную и бессознательную борьбу. Нельзя даже в раститель- ном и животном мире видеть только одностороннюю "борьбу". Но совершенное ребячество подводить все многообразие исторического развития и усложнения жизни под одностороннюю и тощую фор-мулу "борьбы за существование". Это значит ничего не сказать или и того меньше.
  Все дарвиново учение о борьбе за существование есть попросту пе-ренесение гоббсова учения о bellum omnium contra omnes * и буржу-азного экономического учения о конкуренции, а также мальтусов-ской теории народонаселения из сферы общества в область органи-ческой природы. Проделав этот фокус (безусловная правомерность которого - в особенности, что касается мальтусовского учения ---- еще очень спорна), очень легко потом обратно перенести это учеши из истории природы в историю общества; но наивно было бы утверждать, будто благодаря такому перенесению эти утверждения стано-вятся вечными естественными законами общественной жизни.
  
  *bellum omnium contra omnes - война всех против всех Прим.ред.
  
  36
  
  Но примем на минуту for argument's sake этот лозунг борьбы за существование! Животное, в лучшем случае, доходит до собира-ния средств существования, человек же производит их; он добывает такие средства существования (в широчайшем смысле слова), кото-рых природа без него не произвела бы. Это делает сразу недопу-стимым всякое перенесение без соответственных оговорок законов жизни животных обществ на человеческое общество. Благодаря факту производства, так называемая struggle for existence вскоре перестает ограничиваться одними лишь средствами существования, захваты-вая также средства наслаждения и развития. Здесь - при обществен-ном производстве средств развития- совершенно неприменимы уже категории из животного царства. Наконец, при капиталистическом способе производства производство поднимается на такую высоту, что общество не в состоянии уже потребить произведенных средств существования, наслаждения и развития, потому что подавляющему большинству производителей искусственно и насильственно закрыт доступ к этим средствам; что каждые десять лет промышленный кри-зис снова восстанавливает равновесие путем уничтожения не только произведенных средств существования, наслаждения и развития, но также и значительной части самих производительных сил; что следовательно так называемая борьба за существование принимает такую форму, при которой возникает необходимость защитить произведенные буржуазным капиталистическим обществом продукты и производительные силы от губительного, разрушительного дей-ствия этого капиталистического общественного порядка, для чего надо отнять руководство общественным производством и распреде-лением у ставшего неспособным к этому господствующего класса и передать его массе производителей, а это и есть социалистическая революция.
  Уже понимание истории как ряда классовых битв гораздо со-держательнее и глубже, чем простое сведение ее к слабо отличаю-щимся друг от друга фазам борьбы за существование.
  Свет и темнота являются безусловно самой резкой и решитель-ной противоположностью в природе, и, начиная с 4-го евангелия и кончая lumieres XVIII в., они всегда служили риторической фра-зой для религии и философии. Фик, стр. 9-[67]: "уже давно доказанное строго в физике положение... что форма движения, называемая лу-чистой теплотой, во всем существенном тожественна с той формой днижения, которую мы называем светом"*, Клерк-Максвелл, стр. 14-[68]: "Эти лучи (лучистой теплоты) обладают всеми физическими свойствами световых лучей; они отражаются и т. д. ... некоторые из тепловых лучей тожественны с лучами света, между тем как другие виды тепловых лучей не производят никакого впечатления на наши глаза". Таким образом существуют темные световые лучи, и знамени-тая противоположность света и темноты исчезает в качестве абсолют-ной противоположности из естествознания. Заметим между прочим, что самая глубокая темнота и самый яркий, резкий свет вызывают в наших глазах одно и то же ощущение ослепления, и в этом отноше-
  *[Подчеркнуто Энгельсом]
  
  37
  
  нии они тождественны для нас. Факт таков: в зависимости от длины
  колебаний солнечные лучи оказывают различные действия; лучи с наибольшей длиною ноли переносят теплоту, со средней - свет, с наименьшей-химическое действие (Секки, стр. 632 и ел.)-[69], причем максимумы трех этих действий близко совпадают между со бой, а внутренние минимумы внешней группы лучей покрывают друг друга по своему действию в световой группе. Что является светом, а что не светом, зависит от строения глаз; ночные животные могут видеть даже часть не теплоты, а химического излучения, так как их глаза приспособлены к меньшим длинам волны, чем наши глаза. Вся трудность отпадает, если вместо трех видов лучей принять только один вид их (и научно мы знаем только один вид - все остальное только поспешные умозаключения), оказывающих в зависимости от длины волны различное, но совместимое в узких границах дей-ствие.
  Работа. Эта категория переносится механической теорией те-плоты из политической экономии в физику (ибо в физиологическом отношении она еще далеко не определена научным образом), но при этом определяется совершенно иначе, что видно хотя бы из того, что лишь совершенно ничтожную, второстепенную часть экономической работы (поднимание тяжестей и т. д.) можно выразить в килограммо-метрах. Несмотря на это, имеется склонность перенести назад термо-динамическое понятие работы в науки, из которых эта категория заимствована с иным определением, например склонность отоже-ствить ее без всяких оговорок, brutto, с физиологической работой, как это сделано в опыте Фика и Вислицениуса с восхождением на Фа-ульгорн -[70], где поднимание человеческого тела весом disons в 60 кг на высоту disons в 2 тыс. м, т. е. 120 тыс. килограммо-метров, долж-но выразить произведенную физиологическую работу. Но при вычис-лении произведенной физиологической работы огромную роль играет то, как происходит это подымание: так ли, что совершается положительное подымание тяжести, или же так, что вскарабкиваются на вертикальные лестницы или взбираются по дороге (либо лестнице) с 45№ уклона (== непригодная в военном отношении почва), или по дороге в 1/18 уклона, т. е. длиной приблизительно в 36 км (это однако сомнительно, если принимается для всех случаев одинаковое время). Но во всяком случае во всех практических случаях даже движение вперед связано с работой, в частности при продвижении по прямому пути, довольно значительной, и эту физиологическую работу нель-зя приравнивать нулю. Кажется, некоторые ученые были бы непрочь перенести термодинамическую категорию работы обратно в политиче-скую экономию,-как это сделано в дарвиновской борьбе за существо-вание, - причем в итоге получилась бы только чепуха. Пусть по-пробуют выразить какую-нибудь skilled labour в килограммо-метрах и попытаются определить на основании этого заработную плату! С физиологической точки зрения человеческое тело содержит в себе органы, которые можно рассматривать в их совокупности - с одной стороны - как термодинамическую машину, которая получает теп-лоту и переводит ее в движение. Но - предположив неизменные условия для остальных органов тела - спрашивается, можно ли исчерпывающим образом выразить произведенную физиологическую
  
  38
  
  работу - даже работу поднимания - просто в килограммо-метрах? Ведь в теле одновременно совершается внутренняя работа, которая не проявляется во внешнем результате, ведь тело не просто паровая машина, испытывающая только трение и изнашивание. Физиоло-гическая работа возможна только при наличии постоянных хими-ческих превращений в самом теле, и она зависит также от процесса дыхания и от работы сердца. При каждом сокращении и ослаблении мускула в нервах и мускулах происходят химические превращения, которых нельзя отожествлять с превращениями угля в паровой ма-шине. Конечно можно сравнивать между собой две физиологические работы, происходящие при прочих равных условиях, но нельзя из-мерять физической работы человека по работе какой-нибудь паровой машины и т. д.: можно сравнивать их внешние результаты, но не сами процессы, если не сделать при этом серьезных оговорок. (Все это основательно пересмотреть.)
  
  
  Индукция и анализ. Замечательный пример того, насколько ос-новательны претензии индукции быть единственной или хотя бы основной формой научных открытий, дает термодинамика. Паровая машина является поразительнейшим доказательством того, что можно из теплоты получить механическое движение. 100 тыс. паровых ма-шин доказывали это не более убедительно, чем одна машина, но они все более и более заставляли физиков заняться объяснением этого. Сади Карно -[71] первый серьезно взялся за это, но не путем индукции. Он изучил паровую машину, анализировал ее, нашел, что в ней основной процесс не выступает в чистом виде, а заслонен всякого рода побочными процессами, устранил эти ненужные для главного процесса побочные обстоятельства и создал идеальную паровую ма-шину (или газовую машину), которую так же нельзя построить практически, как нельзя например провести практически геометри-ческую линию или поверхность, но которая оказывает, по-своему, такие же услуги, как эти математические абстракции: она предста-вляет рассматриваемый процесс в чистом, независимом, неприкрытом виде. И он носом наткнулся на механический эквивалент теплоты (см. значение его функции с), которого он не мог открыть и увидеть лишь потому, что верил в теплород. Это является между прочим доказательством вреда ложных теорий.
  
  Необходимо изучить последовательное развитие отдельных от-раслей естествознания. - Сперва астрономия - уже из-за времен года абсолютно необходима для пастушеских и земледельческих народов. Астрономия может развиваться только при помощи мате-матики. Следовательно пришлось заняться и последней. Далее, на известной ступени развития земледелия и в известных странах (под-нимание воды для орошения в Египте), а в особенности вместе с воз-никновением городов, крупных построек и развитием ремесла, развилась и механика. Вскоре она становится необходимой также для судоходства и военного дела. И она нуждается в помощи матема--
  тики и поэтому способствует ее развитию. Таким образом уже с
  
  39
  
  самого начала возникновение и развитие наук обусловлено про-изводством.
  В течение всей древности собственно научное преподавание ог-раничивается этими тремя науками, причем в качестве точного и систематического исследования - только в послеклассический пе-риод (александрийцы, Архимед и т. д.). До тех пор можно было в физике и химии, которых еще не отделяли друг от друга (теория стихий, отсутствие представления о химическом элементе), в бо-танике, зоологии, анатомии человека и животных ограничиваться только собиранием фактов и по возможности систематизированием их. Физиология, лишь только удалялись от наиболее осязательных вещей, как например пищеварение и выделение, сводилась просто к угадыванию; оно и не могло быть иначе, пока еще не знали даже кровообращения. В конце этого периода появляется химия в перво-начальной форме алхимии.
  Если после темной ночи средневековья наново вдруг возрожда-ются с неожиданной силой науки, начинающие развиваться с чудес-ной быстротой, то этим чудом мы опять-таки обязаны производ-ству. Во-первых, со времени крестовых походов промышленность колоссально развилась и добыла массу новых механических (ткаче-ство, часовое дело, мельничное дело), химических (красильное дело, металлургия, алкоголь) и физических фактов (очки), которые доста-вили не только огромный материал для наблюдений, но также и совершенно иные, чем раньше, средства для экспериментирования и допустили построение новых инструментов. Можно сказать, что собственно систематическая экспериментальная наука стала возмож-ной лишь с этого времени. Во-вторых, вся Западная и Центральная Европа, включая Польшу, развивается теперь во взаимной связи, хотя Италия, благодаря своей старинной цивилизации, продолжает стоять во главе. В-третьих, географические открытия, произве-денные в погоне за барышом, т. е. в конечном счете, под влиянием интересов производства, доставили бесконечный, до того недоступ-ный материал в области метеорологии, зоологии, ботаники и физио-логии (человека). В-четвертых, появился печатный станок *.
  Теперь - если отвлечься от существовавших уже самостоя-тельно математики, астрономии и механики - физика окончательно обособляется от химии (Торичелли, Галилей, - первый, в связи с промышленными гидротехническими сооружениями, изучает дви-жение жидкостей, - Клерк-Максвелл); Бойль делает из химии на-уку. Гарвей, благодаря открытию кровообращения, делает науку из физиологии (человека, а также животных); зоология и ботаника все еще остаются собирающими факты науками, пока не зарождается палеонтология (Кювье), а вскоре затем открытие клетки и развитие органической химии. Лишь благодаря этому стали возможными морфология и физиология в качестве истинных наук. В конце прош-лого столетия закладываются основы геологии, в новейшее время - так называемой (неудачно) антропологии, являющейся переходом от морфологии и физиологии человека и его рас к истории. Исследо-вать подробнее и развить это.
  * До сих пор хвастались тем, чем производство обязано науке, но наука бесконечно бОльшим обязана производству.
  
  40
  
  Как бы ни толковать второе положение Клаузиуса -[72]и т. д., но согласно ему энергия теряется, если не количественно, то каче-ственно. Энтропия не может уничтожаться естественным путем, но зато может создаваться. Мировые часы сначала должны быть заведены, затем начинается их движение, пока часы не придут в ра-вновесие, из которого вывести их может только чудо. Потраченная на завод" часов энергия исчезла, по крайней мере в качественном отношении, и может быть восстановлена только путем толчка извне. Следовательно толчок извне был необходим также и вначале, следо-вательно количество имеющегося во вселенной движения, или энер-гии, не всегда одинаково, следовательно энергию можно создать искусственно, следовательно она создаваема, следовательно она уни-чтожаема. Ad absurdumt
  "
  Различие между положением мира в конце древности, около 300 г., и в конце средневековья -1453 г.
  1) Вместо узкой культурной полосы вдоль побережья Средизем-ного моря, которая спорадически вытягивала ветви во внутренность материка до Атлантического побережья Испании, Франции и Англии и которая поэтому могла быть разорвана и смята немцами и славя-нами с севера и арабами с юго-врстока, теперь замкнутая культурная область - вся Западная Европа со Скандинавией, Польшей и Вен-грией в качестве форпостов.
  2) Вместо противоположности между греками, resp. римлянами и варварами, теперь имеется шесть культурных народов с культур-ными языками, не считая скандинавских и т. д., которые были все настолько развиты, что они могли участвовать в могучем литератур-ном подъеме XIV в. и обеспечили гораздо большую разносторон-ность и образование, чем уже подвергшиеся упадку и умиравшие в конце древности греческий и латинский языки.
  3) Несравненно высшая ступень развития промышленности и торговли, созданная средневековым бюргерством; с одной стороны, производство стало более массовым, совершенным и многообразным, а с другой - торговые сношения стали значительно более разви-тыми; судоходство со времени саксов, фризов и норманнов стало не-сравненно более предприимчиво, а с другой стороны - масса само-стоятельных изобретений и изобретений, занесенных с Востока, ко-торые не только делали возможным появление и распространение гре-ческой литературы, морские открытия, а также религиозную револю-цию, но и придали этой последней несравненно больший размах и ускоренный темп; сверх того они доставили, хотя все еще в неупо-рядоченном виде, массу научных фактов, о которых никогда даже не подозревала древность (магнитная игла, книгопечатание, литеры, льняная бумага, употреблявшаяся арабами и испанскими евреями с XII столетия, хлопчатая бумага, постепенно появляющаяся с X столетия, а в XIII и XIV столетиях уже более распространенная, в то время как папирус со времен арабов совершенно исчез в Егип-те)-порох, очки., механические часы, огромные успехи во времяисчи-слении, а также в механике.
  (Об изобретениях смотри ниже).
  К этому материал, доставленный путешествиями (М. Поло около 1272 г. и т. д.).
  
  41
  
  Гораздо большее распространение всеобщего образования - хотя еще и скверного - благодаря университетам.
  Вместе с возвышением Константинополя и падением Рима закан-
  чивается древность. С падением Константинополя неразрывно свя-зан конец средневековья. Новое время начинается с возвращения к грекам. Отрицание отрицания!
  К истории изобретений.
  До Р. X.
  Пожарная кишка, водяные часы около 200 г. до Р. X. Мостовые (Рим), пергамент около 160 г.
  После Р. X.
  Водяная мельница на Мозеле, около 340 г., в Германии, в эпоху Карла Великого. Первый след оконных стекол. Уличное освещение в Антиохии около 370 г.
  Шелковичные черви из Китая около 550 г. в Греции.
  Писчие перья в VI столетии.
  Хлопчатая бумага из Китая к арабам в VII столетии, в IX в Ита-лии.
  Водяные оргАны во Франции в VIII столетии.
  В Гарце серебряные копи обрабатываются с Х столетия.
  Ветряные мельницы около 1000 г.
  Ноты, гамма Гвидо д'Ареццо около 1000 г.
  Шелководство в Италии около 1100 г.
  Часы с колесами - тоже.
  Магнитная игла от арабов к европейцам около 1180 г.
  Мостовая в Париже 1184 г.
  Очки во Флоренции. Стеклянные зеркала.
  Соление селедок. Шлюзы.
  
  Часы с боем. Хлопчатая бумага во Франции.
  Бумага из тряпья в начале XIV столетия.
  Вексель - в середине того же столетия.
  Первая бумажная фабрика в Германии (Нюрнберг) в 1390 г.
  Уличное освещение в Лондоне в начале XV столетия.
  Почта в Венеции - тоже.
  Литографское и типографское дело - тоже.
  Гравирование - в середине.
  Конная почта во Франции в 1464 г.
  Серебряные копи в саксонских рудных горах в 1471 г.
  Клавесин с педалью изобретен в 1472 г.
  Карманные часы. Духовые ружья. Ружейный замок - конец XV столетия.
  Прядильное колесо в 1530 г.
  Водолазный колокол в 1538 г.
  
  42
  
  Естественная диалектика - referimus. Nature, Љ 294 и сл. Allman on Infusoria. Одноклеточность, важно.
  Croll on Ice Periods and geological Time. Nature, Љ 326, Тиндаль о Generatio. Гнилость и брожения. Опыты - [73]
  Madler, Fixsterne [74]
  Галлей в начали XV111 столетия впервые пришел, на основании pазницы между данными Гиппарха и Флемстида о трех звездах, к идее о собственном движении звезд, стр. 410. British Catalogue Флем-стида - первый более или менее точный и обширный каталог, стр. 420; затем около 1750 г. - Бредли, Мескелайн и Лаланд.
  Дикая теория Медлера о дальности полета световых лучей у ко- лоссальных тел и основывающиеся на этом выкладки его - столь же дикая, как и самые фантастические вещи в гегелевской натурфи-лософии, стр. 424-425.
  Самое большое собственное движение (кажущееся) у звезды== =701" в столетие==11' 41" = 1/3 солнечного диаметра; наимень-шее в среднем у 921 телескопической звезды в 8' 65", в отдельных случаях 4" -[75]. Млечный путь-это ряд колец, обладающих всеоб-щим центром тяжести, стр. 434.
  Группа Плеяд, а в ней Альциона. У Тельца - центр движения нашего мирового острова "вплоть до отдаленнейших областей Млеч-ного пути", стр. 448. Время обращения внутри группы Плеяд==в среднем около 2 млн. лет, стр. 449. Вокруг Плеяд кольцеобраз-ные, попеременно бедные звездами и богатые звездами группы. Секки оспаривает возможность установить уже теперь некоторый центр-[76].
  Сириус и Процион описывают, по Бесселю (кроме общего дви-жения), еще орбиту вокруг некоторого темного тела, стр. 450. Затме-ние Алголя каждые три дня в течение 8 часов; подтверждается спектральным анализом, Секки, стр. 786.
  В области Млечного пути, но глубоко внутри него, плотное коль-цо звезд 7-11-й величины. Далеко вне этого кольца концентрические кольца Млечного пути, из которых мы видим два. В Млечном пути, по Гершелю, 18 млн. доступных его телескопу звезд, которые лежат внутри кольца, и около 2 млн. или более вне его. Следовательно в общем больше 20 млн. К этому еще неразложимое сияние в Млеч-ном пути даже позади разложенных звезд, т. е. может быть еще бо-лее далекие, перспективно закрытые от нас кольца? Стр. 451- 452 -[77].
  Альциона удалена от солнца на 573 световых года. Диаметр колец Млечного пути, отдельных видимых звезд, по меньшей мере 8 тыс. световых лет, стр. 462-463.
  Масса небесных тел, движущихся внутри шара радиусом в рас-стояние от солнца до Альционы, т. е. в 573 световых года, опреде-ляется в 118 млн. солнечных масс, стр. 462. Но совершенно не сог-ласуется максимум с двумя миллионами движущихся здесь звезд. Темные тела? Во всяком случае something wrong - доказательство, как несовершенны еще наши средства наблюдения.
  Для длины наибольшего диаметра Млечного пути Медлер при-нимает расстояние, измеряемое в тысячах, а может быть и в сотнях тысяч световых лет, стр. 464.
  Великолепно следующее возражение против так называемого по-глощения света: "Разумеется существует такое расстояние, с кото-рого к нам совершенно не проникает свет, но причина этого совсем иная. Скорость света конечная; от начала творения до наших дней протекло конечное время, и следовательно мы можем видеть небес-
  
  43
  
  ные тела лишь до того расстояния, которое свет пробегает в это ко-
  нечное время! Стр. 466
  Само собой разумеется, что раз свет ослабевает пропорционально
  Квадрату расстояния, то должна быть точка, откуда он уже не бу-
  дет виден нашими глазами, как бы они ни были вооружены; этого до-статочно для опровержения старомодного взгляда, будто только по-глощение света способно объяснить темноту заполненного во все сто-роны на бесконечное расстояние светящимися звездами неба. Но это не значит вовсе, будто нет такого расстояния, где эфир совершенно не пропускает больше света.
  Туманные пятна. Представляют все формы: то строго круго-образные, то эллиптические или неправильно зазубренные. Все степени разложимости вплоть до перехода к полной неразложимости, где можно отличить только сгущение по направлению к центру. В не-которых из разложимых пятен можно видеть до 10 тыс. звезд. Сере-дина по большей части гуще, очень редко - центральная, более яр-кая звезда. Но гигантский телескоп Росса разложил многие туманно-сти. Гершель I насчитывает 179 звездных куч и 2 300 туманных пятен, к которым надо еще прибавить занесенные в каталог Гершелем II в южном полушарии. Неправильные туманности должны быть да-лекими мировыми островами, туманные массы которых могут нахо-диться в равновесии только в шарообразной или эллипсоидальной форме. Большинство из них едва видимы в самые сильные телескопы. Круглые могут, во всяком случае, быть туманными массами; среди вышеприведенных 2 500 их насчитывается 78. Гершель принимает 2 миллиона, Медлер - при допущении реального диаметра - 8 тыс. световых годов расстояния от нас. Так как расстояние каждой астро-номической системы от ближайшей к ней по крайней мере в сто раз больше диаметра этой системы, то расстояние нашего мирового ост-рова от ближайшего-по меньшей мере в 50 раз больше 8 тыс. свето-вых годов=400 тыс. световых годов, причем мы у тысячи туманных пятен выходим уже далеко за пределы двух миллионов Гершеля I, стр. 492.
  Секки: разложимые туманные пятна давали непрерывный и обык-новенный звездный спектр. Собственные же туманные пятна "давали отчасти непрерывный спектр, как туманность в Андромеде, по боль-шей же части спектр, состоящий из одной или только очень немно-гих светлых линий, как туманные пятна в Орионе, Стрельце, в Лире и значительное количество тех, которые носят название планетных (круглых) * туманностей"-[78]. (Туманности в Андромеде, по Медлеру, стр. 495, неразложимы, - туманность Ориона неправильна, хлопье-видна и точно вытягивает ветви, стр. 495. Лира и Крест только слабо эллиптичны, стр. 498.) Хеггинс нашел в спектре туманности (Гершель- Љ 4374) три светлых линии; "Отсюда немедленно вытекало, что это туманное пятно не представляет собою кучи отдельных звезд, а яв-ляется действительной * туманностью, раскаленным веществом в газообразном состоянии")-[79]. Линии принадлежат азоту (I) и водоро-ду (I), третья неизвестна. То же самое у туманности Ориона. Даже туманности, которые содержат светящиеся точки (Водяная змея,
  
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  44
  
  Стрелец), имеют эти светлые линии, так что следовательно собираю-
  щиеся звездные массы еще не тверды или же жидки, стр.789. Туман-
  ность Лиры дает только линию азота, стр 789. Туманность Ориона:
  наиболее плотное место - I" по отношению к протяжению в 4№.
  Секки: "Cиpиyc": "11 лет спустя (после вычислений Бесселя,
  Медлер, стр. 450) не только был найден спутник Сириуса в виде све-
  Тящейся звездочки шестой величины, но было также доказано, что
  его орбита совпадает с вычисленной Бесселем траекторией. И для
  Проциона и его спутника определена теперь Ауверсом орбита, но
  спутника нe удалось еще наблюдать", стр. 793.
  Секки: Неподвижные звезды: "Так как неподвижные звезды не обладают, за исключением двух или трех, заметным параллаксом, то они удалены от нас по крайней мере на какие-нибудь тридцать све-товых годов", стр. 799. По Секки, звезды 16-й величины (различимые еще в большой телескоп Гершеля) удалены от нас на 7 560 световых годов, а различимые в телескоп Росса по крайней мере на 20 900 световых годов, стр. 802.
  Секки сам задает вопрос (стр. 810): когда солнце и вся система оцепенеют, то "найдутся ли в природе силы, которые приведут мерт-вую систему снова в первоначальное состояние раскаленной туман-ности и смогут разбудить ее для новой жизни? Мы этого не знаем".
  
  Поляризация. Еще Я. Гримм был твердо убежден в том, что вся-кое немецкое наречие должно быть либо верхненемецким, либо нижненемецким. При этом он совершенно не нашел места для франк-ского наречия. Так как письменный франкский язык позднейшей Каролингской эпохи был верхненемецким (верхненемецкий пе-ребой согласных затронул франкский юго-восток), то франкский язык, по его взглядам, в одних местах растворился в древне-верхне-немецком, а в других - во французском. При этом оставалось со-вершенно непонятным, откуда же попал нидерландский язык в старо-салические области. Лишь после смерти Гримма был снова открыт франкский язык: салический язык в своем обновленном виде в ка-честве нидерландского, рипуарский язык - в среднем и верхне-рейнских наречиях, которые отчасти сместились в различной сте-пени в сторону верхненемецкого, а отчасти остались нижненемец-кими так что франкский язык представляет собой наречие, которое является как верхненемецким, так и нижненемецким.
  
  Полярность. Если разрезать магнит, то нейтральная середина поляризируется, но так, что остаются старые полюсы. Если же разрезать червяка, то он на положительном полюсе сохраняет прини-мающий пищу рот, образуя на другом конце новый отрицательный полюс, выделяющий задний проход; но прежний отрицательный по-люс (задний проход) становится теперь положительным, становится ртом, а на пораненном месте образуется новый задний проход, или отрицательный полюс. Voila превращение положительного в отрицательное.
  
  45
  
  Другой пример полярности у Геккеля:механизм = монизму, а n il.i витализм или телеология = дуализму. Уже у Канта и Гегеля внy-тренняя цель означает протест против дуализма. Mеханизм в приме-нении к жизни - беспомощная категория; мы можем в лучшем слу-чае говорить о химизме, если не желаем расстаться окончательно со смыслом слов-[80]. Цель: Hegel, V, стр. 205: "Механизм представляет собою стремление к целокупности благодаря тому, что он пытается рассматривать природу как целое, не нуждающееся для своего поня-тия ни в чем ином - целокупности, которая не находится в цели и в связанном с ней внемировом рассудка"*. Но штука в том, что меха-низм (а также материализм XVIII столетия) не может выбраться из абстрактной необходимости, а благодаря этому также из случайности. Для него тот факт, что материя развивает из себя мыслящий чело-веческий мозг, чистая случайность, хотя и необходимо обусловленная шаг за шагом там, где она происходит. В действительности же в при-роде материи заключено то, что она приходит к развитию мыслящих существ, и поэтому такое развитие совершается необходимым обра-зом всегда, когда имеются налицо соответствующие условия (поэтому не необходимо повсюду и всегда).
  Далее Hegel, V, стр. 206: "Поэтому принцип этот (механизм) дает в своей связи внешней необходимости сознание бесконечной сво-боды по сравнению с телеологией, выставляющей мелочность и даже ничтожность своего содержания как нечто абсолютное, в котором всеобщая мысль может чувствовать себя только бесконечно стеснен-ной и даже весьма отвратительно".
  При этом опять-таки колоссальная расточительность природы с веществом и движением. В солнечной системе имеются может быть в лучшем случае три планеты, на которых, при теперешних условиях, возможно существование жизни и мыслящих существ. И ради них весь этот чудовищный аппарат!
  Внутренняя цель в организме проявляется, по Гегелю, V, стр. 244, в инстинкте. Pas trop fort. Инстинкт должен привести более или менее в гармонию отдельное живое существо с его понятием. Отсюда следует, насколько вся эта внутренняя цель является идеоло-гическим определением. И однако в этом заключается Ламарк.
  
  
  Ценная самокритика кантовской вещи. в себе: Кант терпит кру-шение также в случае мыслящего "я", в котором он тоже находит непознаваемую вещь в себе. Heg., V, стр. 256 и сл.
  
  
  Когда Гегель -[81] переходит от жизни к познанию через посредство оплодотворения (размножения), то в этом находится уже в зародыше теория развития, учение о том, что раз дана органическая жизнь, то она должна развиться путем развития поколений до породы мысля-щих существ.
  
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  46
  
  1) Бесконечный процсесс есть, поГегелю, пустой порядок,по-
  тому что он является только вeчным повторением одного и того же: 1+1+1 и т.д.
  2) Но в действительности это вовсе не повторение, а развитие, движение вперед или назад, и благодаря этому он становится необ-ходимой формой движения. Не говоря уже о том, что он вовсе не бес-конечен; уже и теперь можно предусмотреть конец жизни земли. Правда, земля не есть весь мир. В гегелевской системе для истории природы во времени было исключено всякое развитие, ибо в против-ном случае природа не была бы вне-себя-бытием духа. Но в челове-ческой истории Гегель рассматривает бесконечный процесс как един-ственную истинную форму существования "духа", хотя фантастичес-ким образом он признает <идеальный> конец этого развития - в установлении гегелевской философии.
  3) Существует также безграничное познание: questo infinite che le cose non hanno in progresso, lo hanno in giro - то бесконечное, которого вещи не имеют в прогрессе, они его имеют в круге. Таким образом закон об изменении формы движения является бесконечным, замыкающимся в себе. Но подобные бесконечности заражены в свою
  очередь конечностью, проявляются лишь по частям. Так и 1/r2*.
  
  Количество и качество. Число есть чистейшее известное нам коли-чественное определение. Но оно полно качественных различий. Ге-гель, количество и единица, умножение, деление, возведение в сте-пень, извлечение корня. Благодаря этому получаются уже - на что не указывает Гегель - качественные различия: получаются первич-ные числа и произведения, простые корни и степени. 16 не есть просто сумма 16 единиц, оно также квадрат 4 и биквадрат 2. Мало того, пер-вичные числа сообщают числам, получившимся путем умножения их на другие числа, новые определенные качества: только четные чи-сла делятся на два, то же самое относится к 4 и 8. Для деления на три мы имеем правило о сумме цифр. То же самое в случае 9 и 6, где это сливается также со свойством четного числа. Для 7 особый закон. На этом основываются фокусы с числами, которые не знающим арифметики кажутся непонятными. Поэтому то, что говорит Гегель, III, стр. 237, о бессмысленности арифметики, неверно -[82]. Ср. однако "Мера".
  Математика, говоря о бесконечно большом и бесконечно малом, вводит количественное различие, принимающее даже вид неустра-нимой качественной противоположности. Количества, которые так колоссально отличны друг от друга, что между ними прекращается всякое рациональное отношение, всякое сравнение, становятся коли-чественно несоизмеримыми. Обычная несоизмеримость круга и пря-мой линии является также диалектическим качественным разли-чием, но здесь именно количественное различие однородных величин возвышает качественное различие до несоизмеримости.
  
  
  Число. Отдельное число получает известное качество уже в число-вой системе, поскольку это 9 не есть просто суммированная девять
  
  * [К этому абзацу Энгельс позже приписывает указание на Гегеля, II!:
  Quantum, S. 259. "Astronomie".]
  
  47
  
  раз 1, а основание для 90, 99, 900 000 и т. д. Все числовые законы за-висят от положенной в основу системы и определяются ею. В двоеч-ной и троечной системе 2х2 не==4, а =100 или=11. В каждой си-стеме с нечетным основным числом исчезает различие четных и не-четных чисел. Например в пятеричной системе 5=10, 10=2U, l5== ==30. Точно так же в этой системе число 3n, как и произведения (6==11, 9== 14) на 3 либо 9. Таким образом коренное число опреде-ляет не только качество себя самого, но и всех прочих чисел.
  В случае степеней дело идет еще дальше; каждое число можно рассматривать как степень всякого другого числа - существует столько систем логарифмов, сколько имеется целых и дробных чисел.
  Математика. Здравому человеческому смыслу кажется неле-постью разложить некоторую определенную величину, например би-ном, на бесконечный ряд, т. е. на нечто неопределенное; но далеко ли ушли бы мы без бесконечных рядов или без теоремы о биноме?
  Сохранение энергии. Количественное постоянство движения было высказано уже Декартом и почти в тех же выражениях, что и теперь [?..] (Кл[аузиусом], [..? ..?], Майером). Зато превращение формы движения открыто только в 1842 г., и это, а не закон количествен-ного постоянства, есть как раз новое.
  Вечные законы природы превращаются все более и более в истори-ческие законы. Что вода от 0 до 100№ С жидка,-это вечный закон природы, но, чтобы он мог иметь силу, должны быть: 1) вода, 2) данная температура и 3) нормальное давление. На луне нет вовсе воды, на солнце имеются только элемента ее, и к этим небесным телам наш закон неприменим. Законы метеорологии тоже вечны, но только для земли или же для тела, обладающего величиной, плотностью, на-клоном оси и температурой земли, и при предположении, что оно обла-дает атмосферой с одинаковой пропорцией кислорода и азота и с оди-наковыми массами испаряющегося и осаждающегося водяного пара. На луне нет совсем атмосферы; солнце обладает атмосферой из рас-каленных металлических паров, на луне поэтому нет совсем метеоро-логии, на солнце же она совершенно иная, чем у нас. Вся наша офи-циальная физика, химия и биология исключительно геоцентричны и рассчитаны для земли. Мы совершенно не знаем формы электриче-ских и магнитных напряжений на солнце, на неподвижных звездах и туманностях и даже на планетах, обладающих иной плотностью. Законы химических связей элементов прекращаются на солнце благо-даря высокой температуре или же имеют временное действие на гра-нице солнечной атмосферы, причем соединения эти снова разлагаются при приближении к солнцу. Но химия солнца находится в становле-нии, и она неизбежно иная, чем химия земли; она не опровергает по-следней, но находится вне ее. На туманностях, возможно, не суще-ствуют те из 65 элементов, которые может быть сами сложны. Итак, если мы желаем говорить о всеобщих законах природы, применимых ко всем телам, начиная с туманного пятна и кончая человеком, то
  
  48
  
  нам остается только тяжесть и пожалуй наиболее общая форму-лировка теории превращения энергии - vulgo механическая теория теплоты. Но сама эта теория превращается, если последовательно применить ее ко всем явлениям, в историческое изображение проис-ходящих в какой-нибудь мировой системе, от ее зарождения до ги-бели, изменений, т. е. превращается в историю, на каждой ступени которой господствуют другие законы, т. е. другие формы проявле-ния одного и того же универсального движения, - и таким образом абсолютно всеобщим значением обладает лишь одно - движение.
  Там, где рабство является господствующей формой производ-ства, там труд становится рабской деятельностью, т. е. чем-то бесче-стящим свободных людей. Благодаря этому закрывается выход из подобного способа производства, в то время как, с другой стороны, тре-буется устранение его, ибо для развития производства рабство является помехой. Всякое покоящееся на рабстве производство и всякое осно-вывающееся на нем общество гибнут от этого противоречия. Разре-шение его дается в большинстве случаев насильственным покорением гибнущего общества другими, более сильными (Греция была поко-рена Македонией, а позже Римом). До тех пор пока эти последние, в свою очередь, покоятся на рабском труде, происходит лишь пере-мещение центра, и весь процесс повторяется на высшей ступени, пока наконец (Рим) не был покорен народом, введшим вместо рабства но-вый способ производства. Либо же рабство отменяется насильственно или добровольно, -и в таком случае прежний способ производства гибнет; место крупной культуры занимает-парцеллярное хозяйство скваттеров, как в Америке. Далее и Греция погибла от рабства, в связи с чем еще Аристотель сказал, что общение с рабами демора-лизирует граждан, не говоря уже о том, что они лишают граждан ра-боты. Иное дело домашнее рабство на Востоке; здесь оно не обра-зует прямым образом основы производства, а является косвенным образом составной частью семьи, переходя в нее незаметным обра-зом. (Рабыни гарема.)
  
  
  
  
   РОЛЬ ТРУДА В ПРОЦЕССЕ ОЧЕЛОВЕЧЕНИЯ
   ОБЕЗЬЯНЫ [83]
  
  Труд-источник всякого богатства, утверждают экономисты. Труд действительно является таковым наряду с природой, доста-вляющей ему материал, который он превращает в богатство. Но он и нечто бесконечно большее, чем это, он первое основное условие человеческого существования, - и это в такой мере, что мы в из- вестном смысле должны сказать: труд создал самого человека.
  Много сотен тысячелетий назад, в еще не поддающуюся точному определению эпоху того периода в развитии земли, который геологи называют третичным, предположительно к концу этого периода, жила где-то в жарком поясе, -по всей вероятности на обширном материке, ныне находящемся на дне Индийского океана, - необы-чайно высокоразвитая порода человекоподобных обезьян. Дарвин дал нам приблизительное описание этих наших предков. Они были сплошь покрыты волосами, имели бороды и остроконечные уши и жили стадами на деревьях.
  Первым следствием обусловленного их образом жизни обычного для них способа передвижения (лазать, карабкаться), при котором руки выполняют совсем другие функции, чем ноги, было то, что эти обезьяны постепенно перестали пользоваться руками при передви-жении по поверхности земли, стали усваивать прямую походку.
  Этим был сделан решительный шаг для перехода от обезьяны к че-ловеку.
  Все еще ныне живущие человекоподобные обезьяны могут стоять прямо и двигаться при посредстве одних ног, но только кое-как и бес-помощно. Их естественное передвижение совершается в полувыпрям-ленном положении и предполагает употребление рук. Большинство из них упираются тыльными сторонами сжатых в кулак пальцев рук в землю и передвигают тело с поднятыми в воздух ногами, между длинными руками, подобно хромому, двигающемуся при помощи костылей. В общем мы и теперь еще можем наблюдать у обезьян все переходные ступени от хождения на четвереньках до хождения на двух ногах. Но ни у одной их них последнее не стало нормальной формой передвижения.
  Чтобы прямая походка могла стать у наших волосатых предков сначала правилом, а потом и необходимостью, нужно было, чтобы руки уже раньше специализировались на других функциях. Уже у обезьян существует известное разделение функций между руками и ногами, как уже раньше замечено было, при лазании пользуются руками иначе, чем ногами. Первыми пользуются преимущественно для целей собирания и удержания пищи, как это уже делают некото-рые низшие млекопитающие при помощи своих передних лап. При
  
  50
  
  и помощи рук некоторые обезъяны строят себе гнезда на деревьях или даже, как шимпанзе, навесы между ветвями для защиты от непогоды. Руками они cxватывают дубины для защиты от врагов или бомбарди-руют последних плодами и камнями. При помощи рук они выполняют и плену целый ряд простых операций, подражая соответствующим действиям людей. Но именно тут-то и обнаруживается, как велико расстояние между неразвитой рукой даже наиболее подобных чело-веку обезьян и усовершенствованной трудом сотен тысячелетий че-ловеческой рукой. Число и общее расположение костей и мускулов одинаковы у обоих, и тем не менее даже рука первобытнейщего ди-каря способна выполнить сотни работ, недоступных никакой обе-зьяне. Ни одна обезьянья рука не изготовила когда-либо хоть бы самого грубого каменного ножа.
  Поэтому операции, к которым наши предки в эпоху перехода от обезьяны к человеку, на протяжении многих тысячелетий, постепенно научились приспособлять свои руки, могли быть вначале только очень простыми. Самые низшие дикари, даже такие, у которых приходится предположить возврат к звероподобному состоянию с одновременным физическим вырождением, все же стоят выше тех промежуточных су-ществ. До того как первый булыжник при помощи человеческих рук мог превратиться в нож, должен был пожалуй пройти такой длинный период .времени, что в сравнении с ним знакомый нам исторический период является совершенно незначительным. Но решительный шаг был сделан, рука стала свободной и могла совершенствоваться в лов-кости и мастерстве, а приобретенная этим большая гибкость переда-валась по наследству и умножалась от поколения к поколению.
  Рука таким образом является не только органом труда, она так-же его продукт. Только благодаря труду, благодаря приспособлению к все новым операциям, благодаря передаче по наследству достиг-нутого таким путем особенного развития мускулов, связок и за более долгие промежутки времени также и костей, так же как бла-годаря все новому применению этих передаваемых по наследству усовершенствований к новым, все более сложным операциям, - только благодаря всему этому человеческая рука достигла той вы-сокой ступени совершенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальд-сена, музыку Паганини.
  Но рука не была чем-то самодовлеющим. Она была только одним из членов целого, необычайно сложного организма. И то, что шло на пользу руке, шло также на пользу всему телу, которому она служила, и шло на пользу в двояком отношении.
  Прежде всего в силу того закона, который Дарвин назвал зако-ном соотношения роста. Согласно этому закону известные формы от-дельных частей органического существа всегда связаны с определен-ными формами других частей, которые невидимому ни в какой связи с первыми не стоят. Так например все без исключения животные, которые обладают красными кровяными клетками без клеточного ядра и у которых затылок соединен с первым позвонком при помощи двух суставов, обладают также молочными железами для кормления детенышей. Так у млекопитающих животных разделенные копыта обыкновенно связаны с обладанием сложным желудком для произ-водства жвачки. Изменения известных форм влекут за собой измене-
  
  51
  
  ние формы других частей тела, хотя мы еще не в состоянии объяснить эту связь. Совершенно белые кошки с голубыми глазами всегда или почти всегда оказываются глухими. Постепенное усовершенствование человеческий руки и идущее рядом с этим развитие и приспособление ноги к прямой походке несомненно оказало, в силу закона соотноше-ния, влияние и на другие части организма. Однако этого рода зависи-мость еще слишком мало исследована, и мы вынуждены ограничиться здесь лишь одним констатированием этого факта.
  Значительно важнее прямое, поддающееся учету воздействие развития руки на остальной организм. Наши предки - обезьяны, как уже сказано, - были общественными животными; вполне оче-видно, что нельзя выводить происхождение человека, этого наиболее общественного из всех животных, от необщественных ближайших предков. Начинавшееся вместе с развитием руки и труда господство над природой расширяло с каждым новым шагом кругозор человека. В предметах природы он постоянно открывал новые, до того не извест-ные свойства. С другой стороны, развитие труда по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совме-стной деятельности, и стала ясней польза этой совместной деятель-ности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формировав-шиеся люди пришли к тому, что у них явилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе орган: неразвитая глотка обезьяны преобразовывалась медленно, но неуклонно, путем постепенно усиливаемых модуляций, и органы рта постепенно на-учились произносить один членораздельный звук за другим.
  Что это объяснение развития языка из процесса труда и вместе с ним является единственно верным, доказывает сравнение с живот-ными. То немногое, что эти последние, даже наиболее развитые из них, имеют сообщить друг другу, может быть сообщено и без по-мощи членораздельной речи. В естественном состоянии ни одно животное не испытывает неудобства от неумения говорить или пони-мать человеческую речь. Совсем иное, когда оно приручено человеком. Собака и лошадь развили в себе, благодаря общению с людьми, такое чуткое ухо по отношению к членораздельной речи, что в пре-делах свойственного им круга представлений они научаются пони-мать всякий язык. Они кроме того приобрели способность к таким переживаниям, как чувство привязанности к человеку, чувство благодарности, которые раньше им были чужды. Всякий, кому при-ходилось иметь дело с такими животными, едва ли будет отрицать, что теперь часто бывают случаи, когда они ощущают как недостаток свою неспособность к членораздельной речи. К сожалению, однако их голосовые органы настолько уже специализированы в опреде-ленном направлении, что этому горю их уже никак помочь нельзя. Там однако, где условия органа для этого более благоприятны, эта неспособность в известных границах может исчезнуть. Голосовые органы птиц отличаются конечно радикально от соответствующих органов человека. Тем не менее птицы являются единственными животными, которые могут научитьея говорить, и именно птица с наиболее отвратительным голосом, попугай, обладает этой способ-ностью в наибольшей мере. И пусть на это не возражают, что по-пугай не понимает того, что говорит. Правда, конечно, что из одной
  
  52
  
  любви к процессу говорения как к общению с людьми попугай будет целыми часами бессмысленно повторять весь свой запас слов. Но в пределах своего круга представлений он может научиться также понимать то, что говорит. Научите попугая бранным словам так, чтобы он усвоил себе их значение (одно из главных развлечений возвращающихся из жарких стран матросов), попробуйте его за-тем дразнить, и вы скоро откроете, что он так же верно применяет свои бранные слова, как берлинская торговка. Точно так же при выклянчивании лакомств.
  Сначала труд, а затем и рядом с ним членораздельная речь яви-лись самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезь-ян мог постепенно превратиться в человеческий мозг, который при всем сходстве в основной структуре превосходит первый величиной и совершенством. С развитием же мозга шло параллельно развитие его ближайших орудий -органов чувств. Как постепенное развитие языка неизменно сопровождается соответствующим уточнением ор-гана слуха, точно так же развитие мозга сопровождается усовершен-ствованием всех чувств вообще. Орлиный глаз видит значительно дальше человеческого глаза, но человеческий глаз замечает в вещах значительно больше, чем глаз орла. Собака обладает значительно более тонким обонянием, чем человек, но она не различает и сотой доли тех запахов, которые для человека являются известными приз-наками различных вещей. И чувство осязания, которым обезьяна обладает в грубой, неразвитой форме, развилось у человека рядом с развитием самой руки, при посредстве труда. Обратное влияние развития мозга и подчиненных ему чувств, все более и более про-ясняющегося сознания, способности к абстракции и к умозаключению на труд и язык давало обоим все новый толчок к дальнейшему раз-витию. Этот процесс развития не приостановился с момента оконча-тельного отделения человека от обезьяны, но у различных народов и в различные времена, различно по степени и направлению, ме-стами даже прерываемый попятным движением, в общем и целом могуче шествовал вперед, сильно подгоняемый, с одной стороны, а с другой - толкаемый в более определенном направлении новым элементом, возникшим с появлением готового человека, - обществом.
  Сотни тысяч лет, - в истории земли имеющие не большее значе-ние, чем секунда в жизни человека * - наверное протекли, прежде чем возникло человеческое общество из стада карабкающихся по де-ревьям обезьян. Но все же оно наконец появилось. И в чем же мы снова находим характерный признак человеческого общества, отли-чающий его от стада обезьян? В труде. Стадо обезьян довольствова-лось тем, что пожирало готовые от природы запасы пищи, размеры которых определялись географическими условиями или степенью со-противления соседних стад. Оно кочевало с места на место, добиваясь путем борьбы новой, богатой кормом области, но оно было неспо-собно извлечь из 'доставляющей ей корм области больше того, что эта область давала от природы, за исключением разве того, что стадо бессознательно удобряло почву своими экскрементами. Как только все области, богатые кормом, были заняты, рост обезьяньего населе-
  
  * Авторитет первого ранга в этой области В. Томсон вычислил, что не-многим более сотни миллионов лет вероятно прошло с тех пор, как земля на-столько остыла, что на ней могли жить растения и животные.
  
  53
  
  ния должен был приостановиться; в лучшем случае это население численно могло остаться на одном и том же уровне. Но все животные в высшей степени расточительны в отношении предметов питания и притом часто уничтожают в зародыще их естественный прирост. Волк, в противоположность охотнику, не щадит козули, которая в ближайшем году должна была бы доставить ему козлят; козы в Греции, которые пожирают все мелкие кустарники, не давая им подрасти, оголили все горы страны. Это "хищническое хозяйство" животных играет важную роль в процессе постепенного изменения видов, так как оно заставляет их приспособляться к новым, необычайным ро-дам пищи, благодаря чему кровь приобретает другой химический состав и вся физическая конституция постепенно становится иной, виды же, установившиеся раз навсегда, вымирают. Нет никакого сомнения, что это хищническое хозяйство необычайно способствовало очеловечению наших предков. У той расы обезьян, которая превос-ходила все остальные смышленностью и приспособляемостью, это хищническое хозяйство должно было привести к тому, что все боль-шее и большее количество новых растений, а из этих растений все большее количество съедобных частей стало употребляться в пищу;
  одним словом, к тому, что пища стала более разнообразной, след-ствием чего было проникновение в организм все более разнообразных элементов, создавших химические предпосылки очеловечения. Но тут еще труд в собственном смысле слова не играл никакой роли. Про-цесс труда начинается только при изготовлении орудий. А что пред-ставляют собой наиболее древние орудия, которые мы находим, - наиболее древние, судя по найденным при раскопках предметам утвари доисторических людей и по образу жизни наиболее ранних исторических народностей и наиболее примитивных современных дикарей? Эти орудия представляют собою орудия охоты и рыболов-ства; первые являются одновременно и предметами вооружения. Но охота и рыболовство предполагают переход от исключительного употребления растительной пищи к потреблению наряду с ней и мяса, а это знаменует собой новый важный шаг на пути к очело-вечению. Мясная пища содержит в почти готовом виде наиболее важные элементы, в которых нуждается организм для своего обмена веществ. Мясная пища сократила как процесс пищеварения, так и продолжительность других, соответствующих явлениям раститель-ного царства растительных процессов в организме и сберегла этим больше времени, элементов и энергии для активного выявления животной, в собственном смысле слова, жизни. И чем больше фор-мирующийся человек удалялся от растительного царства, тем более он возвышался также над животным. Как приучение диких кошек и собак к потреблению растительной пищи рядом с мясной способ-ствовало тому, что они стали слугами человека, так и приучение к мясной пище рядом с растительной чрезвычайно способствовало увеличениюфизической силы и самостоятельности формирующегося человека. Наиболее существенное влияние однако мясная пища ока-зала на мозг, получивший, благодаря ей, в большем количестве, чем раньше, вещества, в которых он нуждается для своего питания и развития, что дало ему возможность быстрей и полней совершенствоваться из поколения п поколение. Рискуя навлечь на себя гнев господ вегетарианцев, приходится признать, что мясная пища яви-
  
  54
  
  лась необходимой предпосылкой развития человека, и если потреб-ление мясной пищи у всех известных нам народов в то или иное время влекло за собой даже людоедство (предки берлинцев, вела-табы или вильцы, еще в Х столетии поедали своих родителей), то нам теперь до этого нет никакого дела.
  Введение в потребление мясной пищи привело к двум усовер-шенствованиям, имеющим огромное значение: к пользованию огнем и к приручению животных. Первое сократило еще более процесс пище-варения, так как оно доставляло рту, так сказать, уже полуперева-ренную пищу; второе обогатило запасы мясной пищи, так как наряду с охотой оно открыло новый источник, откуда ее можно было регу-лярно черпать, и доставило в виде молока и его продуктов новый, по разнообразию элементов равноценный мясу, предмет питания. 'Таким образом оба эти усовершенствования стали непосредственно средствами эмансипации для человека. Останавливаться здесь по-дробно на их косвенных последствиях, как ни важны они были для развития человека и общества, мы не можем, так как это отвлекло бы нас слишком в сторону.
  Подобно тому как человек научился потреблять все съедобнее, он научился жить также во всяком климате. Он рассеялся по всему обитаемому миру, он единственное животное, которое в состоянии бы-ло это сделать. Другие животные, сумевшие повсюду акклиматизиро-ваться, делали это не самостоятельно, а следуя за человеком, как например домашние животные и насекомые. И переход от равномерно жаркого климата первоначальной родины в более холодные страны, где год делится между зимой и летом, создал новые потребности, по-требности в жилище и платье для защиты от холода и сырости, соз-дал таким образом новые области труда, новые формы активности, которые все более отдаляли человека от животного.
  Благодаря совместной работе руки, органов речи и мозга нетолько индивидуумы в отдельности, но и в обществе люди приобрели спо-собность выполнять все более сложные операции, ставить себе все более высокие цели и достигать их. Процесс труда становился от поколения к поколению более разнообразным, более совершенным, болee многосторонним. К охоте и скотоводству прибавилось земле-делие, затем прядение, ткачество, обработка металлов, гончарное ремесло, судоходный промысел. Наряду с торговлей и промыслами появились искусство и наука. Из племен развились нации и госу-дарства, развились право и политика, а вместе с ними то фантасти-ческoeотражение человеческого бытия в человеческой голове, которое представляет собой религия. Перед всеми этими образованиями, которые представлялись сначала продуктами головы, господствую-щи над обществом, отступали на задний план более скромные произведения человеческой руки, тем более что голова, имевшая задачу составлять планы для трудовых операций, уже на очень ранней ступени развития (например уже в первобытной семье) имела возможность заставить чужие руки заняться практическим выполнением своих предначертаний. В голове, в развитии и деятельности мозга единственные двигатели быстро развивающейся цивилизации. Люди привыкли при объяснении своих действий исходить из своего мышления, а не из своих потребностей (которые конечно отражаются в голове, осознаются), и таким образом возникло с те-
  
  55
  
  чением премени то идеалистическое миросозерцание, которое с эпохи падения античного мира владело умами. Око владеет и теперь ими в такой мере, что даже материалистически мыслящие естество-испытатели из школы Дарвина не могут себе составить ясного пред-ставления о происхождении человека, так как в силу влияния этого идеалистического миросозерцания они не видят роли, которую играл при этом труд.
  Животные, как уже было вскользь упомянуто, изменяют своей деятельностью внешнюю природу так же, если и не в такой же мере, как человек, и эти совершаемые ими изменения окружающего ока-зывают, как мы видим, обратное влияние на виновников этих изме-нений. Ибо в природе ничто не совершается обособленно. Каждое явление воздействует на другое и обратно, и в забвении факта этого всестороннего движения и взаимодействия и кроется в большинстве случаев то, что мешает нашим естествоиспытателям видеть ясно самые простые вещи. Мы видели, как козы сделали невозможным новое об-лесение Греции; на острове св. Елены козы и свиньи, привезенные первыми колонистами, сумели истребить без остатка всю старую растительность острова и этим подготовили почву для распростране-ния других, привезенных позднее шкиперами и колонистами расте-ний. Но если животные оказывают прочное влияние на окружаю-щую природу, то это происходит без всякого намерения с их стороны, и является по отношению к этим самым животным чем-то случайным. Чем более однако люди отдаляются от животных, тем более их про-цесс воздействия на природу принимает характер преднамеренных, планомерных, направленных к определенным, заранее намеченным целям, действий. Животное уничтожает растительность какой-ни-будь местности, не ведая, что творит. Человек же ее уничтожает, чтобы на освободившейся почве посеять полевые плоды, насадить деревья или разбить виноградник, которые - он это знает - воз-наградят сторицей его труд. Он переносит культурные растения и домашних животных из одной страны в другую и изменяет таким образом флору и фауну целых частей света. Более того. При помощи разных искусственных приемов выращивания растения и животные так изменяются под рукой человека, что они становятся неузна-ваемыми. Те дикие растения, от которых ведут свое происхождение наши хлебные культуры, еще до сих пор не найдены. От какого дикого животного происходят наши между собой столь различные собаки или наши многочисленные лошадиные породы, - является еще и по сию пору спорным.
  Ясно впрочем само собой, что мы не думаем отрицать у живот-ных способность к планомерным, преднамеренным действиям. Напро-тив, планомерный образ действия существует в зародыше везде, где есть протоплазма, где живой белок существует и реагирует, т. е. со-вершает хотя бы самые простые движения как следствие определен-ных раздражений извне. Такая реакция имеет место уже там, где еще нет никакой клетки, не говоря уже о нервной клетке. Прием, при помощи которого насекомоядные растения захватывают свою добычу, представляется тоже в известном отношении планомерным, хотя со-вершается совершенно бессознательно. У животных способность к сознательным, планомерным действиям развивается параллельно раз-витию мозговой системы и достигает у млекопитающих высокой сту-
  
  56
  
  пени развития. При охоте на лисицу в Англии можно ежедневно наблюдать, как безощибочно лисица умеет применять свое велико-лепное знание местности, чтобы скрыться от своих преследователей, и как хорошо она знает и умеет использовать все благоприятные для нее свойства местоположения, прерывающие ее следы. У наших - благодаря общению с людьми более высоко развитых-домашних животных можно ежедневно заметить акты хитрости, стоящие наоди-наковом уровне с такими же актами у детей. Ибо, подобно тому как история развития человеческого зародыша во чреве матери предста-вляет собой только сокращенное повторение развертывавшейся на протяжении миллионов лет истории физического развития наших животных предков, точно так же и духовное развитие ребенка пред-ставляет собой только еще более сокращенное повторение умствен-ного развития тех же предков, - по крайней мере более поздних. Но все планомерные действия всех животных не сумели наложить на природу печать их воли. Это смог сделать только человек.
  Коротко говоря, животное пользуется только внешней природой и производит в ней изменения просто в силу своего присутствия;
  человек же своими изменениями заставляет ее служить своим целям, господствует над ней. И это последнее - важное отличие человека от остальных животных, и этим отличием человек опять-таки обязан труду. (Облагорожение.)
  Не будем однако слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит. Каждая из этих побед имеет, правда, в первой линии те последствия, на которые мы рассчитывали, но во второй и третьей линии совсем другие, непредви-денные последствия, которые слишком часто уничтожают значение первых. Людям, которые в Месопотамии, в Греции, в Малой Азии и в других местах выкорчевывали леса, чтобы добыть таким путем па-хотную землю, и не снилось, что они этим положили начало нынеш-нему опустошению этих стран, лишив их вместе с лесами центров собирания и хранения влаги. Когда альпийские итальянцы вырубили на южном склоне гор хвойные леса, так заботливо охраняемые на северном, они не предвидели, что этим подрезывают корни скотовод-ства в их области; еще меньше они предвидели, что этим лишают свои горные источники воды на большую часть года, с тем еще эффектом, что тем более бешеные потоки они будут изливать в долину в период дождей. Распространители картофельной культуры в Европе не знали, что они одновременно с мучнистыми клубнями распростра-няют и золотуху. Так на каждом шагу мы волей-неволей замечаем, что мы ни в коем случае не властвуем над природой так, как завое-ватель властвует над чужим народом, как кто-либо, находящийся вне природы, - что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и внутри нее находимся, что все наше господство над ней состоит в том, что мы в отличие от всех других существ умеем постигать и правильно применять ее законы.
  И мы в самом деле с каждым днем научаемся правильно понимать ее законы и постигать как наиболее близкие, так и наиболее от-даленные последствия нашего активного вмешательства в ее есте-ственный ход. В частности после мощного движения вперед есте-ственных наук в нашем столетии мы станем все более и более способ-ными предвидеть, а благодаря этому и регулировать наиболее отда-
  
  57
  
  ленные последствия по крайней мере наших наиболее обычных производительных процессов. И чем в большей мере но станет фак-том, тем в большей мере люди будут не только чувствовать, но и со-знавать свое единство с природой и тем невозможней станет то бес-смысленное и противоестественное представление о какой-то противо-положности между духом и материей, человеком и природой, душой и телом, - представление, возникшее в Европе в период упадка клас-сической древности и нашедшее свое высшее развитие в христианстве.
  Но если уже потребовались тысячелетия, для того чтобы мы на-учились учитывать заранее отдельные естественные последствия нашей, направленной на производство, деятельности, то еще труднее нам давалась эта наука в отношении общественных последствий этих действий. Мы упомянули о картофеле и о сопровождавшей его рас-пространение золотухе. Но что может значить золотуха в сравнении с теми последствиями для жизненного положения народных масс целых стран, которые повлекла за собой понижение уровня питания рабочих до сведения его к одной картофельной пище; что значит зо-лотуха в сравнении с тем голодом, который постиг в 1847 г. вслед-ствие болезни картофеля Ирландию! Следствием этой катастрофы была смерть одного миллиона и вынужденная эмиграция за океан двух миллионов питающихся лишь картофелем, или почти только кар-тофелем, ирландцев. Когда арабы научились дестиллировать алко-голь, им и в голову не приходило, что они этим создали одно из глав-ных орудий, при помощи которого будут истреблены аборигены тогда еще даже не открытой Америки. И когда Колумб потом открыл Аме-рику, то он не знал, что он этим пробудил к новой жизни давно исчез-нувший в Европе институт рабства и положил основание торговле неграми. Люди, которые в XVII и XVIII столетиях работали над созданием паровой машины, не представляли себе, что они создают орудия, которые в большей мере, чем что-либо другое, окажут рево-люционизирующее влияние на общественные отношения мира и в частности Европы, путем концентрации богатств в руках меньшин-ства, что обездоление огромного большинства сначала доставит со-циальное и политическое господство буржуазии, а затем однако вызовет классовую борьбу между буржуазией и пролетариатом, ко-торая должна закончиться низвержением буржуазии и уничтожением классовых противоречий. Но и в этой области мы постепенно научи-лись путем долгого, часто жестокого опыта, путем собирания и ана-лиза исторического материала ясно учитывать посредственные, наиболее отдаленные последствия нашей производительной деятель-ности. Таким путем нам дается возможность подчинить их себе и регулировать.
  Чтобы это регулирование однако практически осуществить, для этого требуется нечто большее, чем простое познание. Для этого требуется радикальное изменение господствующего доныне способа производства и в месте с ним всего нашего современного социаль-ного строя.
  Все существовавшие доныне способы производства стремились только к получению от процесса труда непосредственных полезных эффектов. Дальнейшие - выявляющиеся более поздно и благодаря повторению и накоплению приобретающие решающее значение - последствия совершенно игнорируются. Первоначальная общинная
  
  58
  
  собственность на землю соответствовала, с одной стороны, уровню развития людей, замыкавшему их кругозор пределами своего при-
  хода, и предполагала, с другой стороны, известный излишек земель-ных запасов, открывавших известный простор для исправления воз- можных дурных результатов этого примитивного хозяйства. С ис-чезновением этого излишка приходит в упадок и общинная собствен-ность. Все более высокие формы производства однако привели в своем дальнейшем развитии к разделению населения на различные классы и тем самым к противоречию между господствующими и угне-тенными классами. Но благодаря этому интерес господствующего класса стал единственным движущим фактором производства, по-скольку последнее не ограничивалось удовлетворением элементарней-ших потребностей угнетенных. Наиболее ярко это сказывается в гос-подствующем ныне в Европе капиталистическом способе производ-ства. Отдельные господствующие над производством и обменом ка-питалисты могут заботиться о непосредственных полезных эффектах своих действий. Даже самый этот полезный эффект - поскольку речь идет о полезности произведенного или обмениваемого товара - отступает совершенно на задний план, и единственной движущей силой является возможность барыша при продаже.
  Классическая политическая экономия - эта социальная наука буржуазии - занимается главным образом непосредственно пред-намеренными общественными результатами человеческих поступков, связанных с производством и обменом. Это вполне соответствует общественному строю, теоретическим выражением которого она является. Так как отдельные капиталисты занимаются производ-ством и обменом ради непосредственной прибыли, то во внимание могут приниматься прежде всего лишь ближайшие, непосредствен-нейшие результаты. Когда отдельный фабрикант или купец продает изготовленный или закупленный товар с обычной прибылью, то это его вполне удовлетворяет, и он совершенно не интересуется тем, что будет дальше с этим товаром и купившим его лицом. То же самое относится и к физическим результатам этих же поступков. Какое было дело испанским плантаторам на Кубе, выжигавшим леса на склонах гор и получившим в золе от пожара удобрение, хватавшее на одно поколение очень доходных кофейных деревьев, - какое им было дело до того, что тропические ливни потом смывали беззащитный верхний слой почвы, оставляя после себя обнаженные скалы! При теперешнем способе производства считаются - по отношению к природе, как и к обществу, - главным образом лишь с первым осязательным успехом. Ничего удивительного поэтому нет в том, что отдаленные последствия направленных в эту сторону поступков оказываются совершенно иного, по большей части даже противоположного харак-тера; чтo гapмoния между спросом и предложением превращается в полярную противоположность, как это показывает течение каждого десятилетнего промышленного цикла и как могла убедиться в этом и Германия, испытав маленькую пробу ее в виде известного "краха"; что основывающаяся на собственном труде частная собственность с неизбежностью превращается в отсутствие собственности у трудя-щихся, между тем как богатства все больше и больше концентри-руются в руках нетрудящихся; что... [Статья здесь обрывается].
  
  59
  
  
  
  
   ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ В МИРЕ ДУХОВ
  
  Существует старый, ставший уже народной пословицей афоризм диалектики, что крайности сходятся. Мы поэтому вряд ли ошибемся, когда станем искать самые крайние степени фантазерства, легкове-рия и суеверия не у той естественно-научной школы, которая, подобно немецкой натурфилософии, пыталась втиснуть <внешний> объек-тивный мир в рамки своего субъективного мышления, а, наоборот, у того противоположного направления, которое, чванясь одним лишь опытом, относится с суеверным презрением к мышлению и дошло действительно до геркулесовых столбов в своей теоретической без-заботности... Эта школа господствует в Англии. Уже ее родоначаль-ник, прославленный Френсис Бэкон, требует внимания к своему новому эмпирико-дедуктивному методу, чтобы достигнуть при его помощи прежде всего следующих вещей: продления жизни, омоло-жения в известной степени, изменения телосложения и черт лица, превращения одних тел в другие, создания новых видов, победы над воздухом и вызывания грозы; он жалуется на то, что э-ти исследова-ния были заброшены, и дает в своей естественной истории форменные рецепты для изготовления золота и совершения разных чудес. Точно так же и Исаак Ньютон занимался на старости лет комментариями к "Откровению" Иоанна. Поэтому нет ничего удивительного в том, что за последние годы английский эмпиризм в лице некоторых из своих, далеко не худших, представителей стал как будто бы оконча-тельно жертвой вывезенного из Америки духовидения и духовы-стукивания.
  Из естествоиспытателей сюда относится прежде всего высоко-заслуженный зоолог и ботаник Альфред Рэссель Уоллес, тот самый, который выдвинул одновременно с Дарвином теорию изменения видов путем естественного подбора. В своей книжке "On miracles and modern spiritualism)" London, Burns, 1875, он рассказывает, что впер-вые его опыты в этой отрасли естествоведения откосятся к 1844 г., когда он присутствовал на лекциях господина Спенсера Холля о месмеризме, под влиянием которых он проделал на своих учениках аналогичные эксперименты. "Я необычайно заинтересовался этой те-мой и стал заниматься ею со всей страстью (ardour)"[84]. Он не только вызывал магнетический сон с явлениями окоченения членов и мест-ной потери чувствительности, но подтвердил также правильность галлевской карты черепа, ибо, прикасаясь к любому галлевскому органу, вызывал у замагнетизированного субъекта соответственную деятельность, выражавшуюся в оживленной и надлежащей жестику-ляции. Он далее установил, что когда он прикасался к своему па-циенту, то последний переживал все ощущения оператора; он дово-дил его до состояния опьянения стаканом воды, говоря ему, что это коньяк. Одного из учеников он мог даже в состоянии бодрствования
  
  60
  
  доводить до такого одурения, что тот забывал свое собственное имя,-
  результат, которого впрочем иные учителя добиваются и без мес-
  меризма. И так далее.
  И вот оказывается, что я тоже зимою 1843/44 г. видел в Манче-
  стере этого господина Спенсера Холля. Это был самый обыкновен-ный шарлатан, объезжавший с благословения нескольких попов провинцию и проделывавший над одной молодой девицей магнети-ческо-френологические опыты, имевшие целью доказать бытие бо-жие, бессмертие души и ложность проповедывавшегося тогда оуэ-нистами во всех больших городах материализма. Эту даму он при-водил в состояние магнетического усыпления, и она, после того как оператор касался любого галлевского органа на ее черепе, начинала делать театральные жесты и принимать торжественные позы, свиде-тельствовавшие о деятельности указанного органа; так например, когда он касался органа любви к детям (philoprogenitiveness), она начинала укачивать и целовать воображаемого ребенка и т. д. Этот бравый Холль обогатил тогда галлевскую карту черепа новым остро-вом Баватарией: на самой макушке он открыл орган обожания, при прикосновении к которому его гипнотическая девица становилась на колени, разводила руками, изображая перед изумленной фили-стерской аудиторией погруженного в молитвенный экстаз ангела. Это было высшим, заключительным пунктом представления. Бытие божие было доказано.
  Я и один мой знакомый заинтересовались, подобно господину Уоллесу, этими, явлениями и попытались воспроизвести их. Субъек-том мы выбрали одного бойкого двенадцатилетнего мальчика. При неподвижно устремленном на него взгляде или поглаживании было не трудно вызвать у него гипнотическое состояние. Но так как мы были не столь легковерны, как господин Уоллес, и отнеслись к во-просу с меньшим энтузиазмом, чем он, то мы пришли к совершенно иным результатам. Если отвлечься от легко получавшегося окоче-нения мускулов и потери чувствительности, то мы могли только кон-статировать состояние полной пассивности воли в соединении со своеобразной сверхвозбудимостью ощущений. Если пациента вызы-вали каким-нибудь внешним возбуждением из состояния летаргии, то он обнаруживал гораздо большую живость, чем в состоянии бодр-ствования. Мы не нашли и следа таинственной связи с оператором. Любой другой человек мог точно так же действовать на нашего за-гипнотизированного субъекта. Для нас было сущим пустяком за-ставить действовать галлевские черепные органы; мы добились го-раздо большего: мы не только могли заменять их друг другом и распо-лагать по всему телу, но сфабриковали массу других органов, орга-нов пения, свистения, дудения, танцования, боксирования, шитья, сапожничания, курения и т. д., располагая их там, где мы этого хотели. Если пациент Уоллеса становился пьян от воды, то мы от-крыли в большом пальце ноги орган опьянения, и достаточно нам было только коснуться его, чтобы получить чудеснейшую комедию опьянения. Но само собою разумеется, что ни один орган не обнару-живал и следа какого-нибудь действия, если пациенту не давали по-нять, чего от него ожидают; благодаря практике наш мальчик вскоре усовершенствовался до того, что ему достаточно было малейшего намека. Порожденые таким образом органы сохраняли свою силу
  
  61
  
  раз навсегда и для всех позднейших усыплений, если только их не
  изменяли тем же самым путем. Словом, у нашего пациента была двойная память: одна для состояния бодрствования, а другая, совершенно обособленная, для гипнотического состояния. Что касается пассивности воли, абсолютного подчинения ее воле третьего лица, то в ней нет ничего чудесного, если только помнить, что все состояние нача-лось с подчинения воли пациента воле оператора и не могло полу-читься без этого подчинения. Самый могущественный чародей-маг-нетизер становится бессильным, лишь только его пациент начи-нает смеяться ему в лицо.
  Итак, в то время как мы при нашем легкомысленном скепти-цизме нашли в основе магнетическо-френологического шарлатан-ства ряд явлений, отличающихся от явлений в состоянии бодрство-вания только по степени, и обошлись без всяких мистических истол-кований этих фактов, страстность (ardour) довела господина Уол-леса до всякого рода самообманов, благодаря которым он подтвердил во всех подробностях галлевскую карту черепа и нашел таинствен-ную связь между оператором и пациентом *. В прямодушном до на-ивности рассказе господина Уоллеса видно повсюду, что ему важно было не столько исследовать фактическую подпочву спиритического шарлатанства, сколько во что бы то ни стало воспроизвести все явле-ния. Достаточно подобного умонастроения, чтобы исследователь в короткое время превратился путем простого и легкого самообмана в адепта этих явлений. Господин Уоллес закончил верой в магнети-ческо-френологические чудеса и очутился уже одной ногой в мире духов.
  Другой ногой он вступил в него в 1865 г. Опыты со столоверчением ввели его, когда он вернулся из двенадцатилетнего путешествия под тропиками, в общество различных "медиумов". Вышеназванная книжка свидетельствует о том, как быстры были здесь его успехи, с каким совершенством он овладел всем относящимся сюда мате-риалом. В ней не только принимаются за чистую монету все мнимые чудеса Гомов, братьев Дэвенпортов и других, выступающих более или менее за деньги и большею частью разоблачаемых как обман-щики медиумов, но приводится и длинный ряд якобы достоверных историй о духах из прошлого времени. Греческие пифии, средневе-ковые ведьмы были медиумами, а Ямвлих уже очень точно описы-вает в De divinatione "поразительнейшие явления современного спи-ритизма" [85].
  Приведем лишь один пример того, как легко господин Уоллес относится к вопросу о научном установлении и подтверждении этих чудес. Нужна несомненно значительная доза предвзятости, чтобы поверить, будто господа духи дают фотографировать себя, и мы в праве требовать самого бесспорного подтверждения подобных фото-графий духов прежде, чем мы их примем за подлинные. И вот госпо-дин Уоллес рассказывает на стр. 187, что в марте 1872 г. госпожа Гуппи, урожденная Никольс, главный медиум, снялась вместе с своим мужем и своим маленьким мальчиком у господина Гудсона
  * Как уже сказано, пациенты совершенствуются благодаря упражнению. Поэтому вполне возможно, что когда подчинение воли стало привычным, отно-шение между оператором и пациентом делается интимней, отдельные явления усиливаются, обнаруживаясь слабо даже в состоянии бодрствования.
  
  62
  
  в Нотингхилле и что на двух различных снимках за ней была видна
  в благословляющей позе высокая женския фигура с чертами лица несколько восточного типа, художестигнко (finely) задрапирован-ная в белый газ. "Здесь из двух вещей одна является абсолютно достоверной *. Либо перед нами здесь живое разумное, но невиди-мое существо, либо же господин и госпожа Гуппи, фотограф и какая-нибудь четвертая особа поверили в бесстыдный (wicked) обман и с тех пор всегда поддерживали его. Но я отлично знаю господина и госпожу Гуппи и абсолютно убежден, что они так же мало спо-собны на подобного рода обман, как какой-нибудь серьезный иска-тель истины в области естествознания".
  Итак либо обман, либо фотографии духов. Отлично. А в случае обмана либо дух был уже заранее на пластинках, либо в нем должны были участвовать четыре лица, или пусть три, если мы отведем в качестве невменяемого или обманутого человека старика Гуппи, умершего в январе 1875 г. в возрасте 84 лет (достаточно было его ото-слать за ширмы). Нам нечего доказывать, что фотографу было бы не особенно трудно раздобыть "модель" для духа. Но фотограф Гуд-сон был вскоре публично уличен в профессиональной фабрикации фотографий духов, в связи с чем господин Уоллес мягко замечает:
  "Одно во всяком случае ясно: если и происходит обман, то он тотчас же раскрывается самими спиритами" [86]. Таким образом на фото-графа не приходится особенно полагаться. Остается госпожа Гуппи, а за нее говорит "абсолютное убеждение" приятеля Уоллеса-и больше ничего. Больше ничего? Нет, не так. В пользу абсолютной правдивости госпожи Гуппи говорит ее утверждение, что однажды вечером, в начале июня 1871 г., она была перенесена в бессознатель-ном состоянии по воздуху из своей квартиры в Highbury Hill Park на Lambs Conduit Street 69 - что составляет три английских мили по прямой линии - и была положена в названном доме Љ 69 на стол во время одного спиритического сеанса. Двери комнаты были за-перты, и хотя госпожа Гуппи одна из дороднейших дам Лондона, - а это кое-что значит, - но все же ее внезапное вторжение не произ-вело ни малейшего отверстия ни в дверях, HИ в потолке (рас-сказано в лондонском "Echo" 8 июня 1871 г.). А кто после этого откажется верить в подлинность фотографий духов, тому ничем не поможешь.
  Вторым видным адептом спиритизма среди английских естество-испытателей является господин Уильям Крукс, тот самый, который открыл химический элемент таллий и радиометр (называемый в Гер-мании также Lichtmuhle). Господин Крукс начал исследовать около 1871 г. спиритические явления, применяя при этом целый ряд физи-ческих и механических аппаратов, пружинных весов, электрических батарей и т. д. Мы увидим сейчас, взял ли он с собой главный аппа-рат, скептически-критическую голову, и сохранил ли его до конца в пригодном для работы состоянии. Во всяком случае, через корот-кий срок господин Крукс оказался также в плену у спиритизма, как и господин Уоллес. "Вот уже несколько лет, - рассказывает он, -
  * Here, then, one of two things are absofuteiy certain. Мир духов стоит выше грамматики. Однажды какой-то шутник вызвал дух грамматика Линдлея Меррэ. На вопрос, присутствует ли он, он ответил; I are (по-американски - вместо I am). Медиум был из Америки.
  
  63
  
  как одна молодая дама, мадемуазель Флоренс Кук, обнаруживает замечательные медиумические качества: в последнее время она до-шла до того, что производит целую женскую фигуру, которая, ПО ЕЕ словам, происходит из мира духов и появляется босиком, в белом волнистом одеянии, между тем как медиум, одетый и темное и свя-занный, лежит в глубоком сне в занавешенном помещении (cabinet) или соседней комнате". Дух этот, называющий себя Кети и удиви-тельно похожий на мадемуазель Кук, был однажды вечером схвачен вдруг за талию господином Фолькманом, - теперешним супругом госпожи Гуппи, - который держал, его, желая убедиться, не яв-ляется ли он вторым изданием мадемуазель Кук; дух вел себя при этом, как вполне материальная девица, и мужественно защищался;
  зрители вмешались, газ был потущен, а когда после некоторой возни восстановилось спокойствие и комната была освещена, то дух исчез, а мадемуазель Кук оказалась лежащей связанной и без со-знания в своем углу. Однако говорят, будто господин Фолькман и поныне утверждает, что он схватил именно мадемуазель Кук, и ни-кого другого. Чтобы установить это научным образом, один знамени-тый электрик господин Варли провел ток электрической батареи через медиума - мадемуазель Кук, так что последняя не могла бы представлять духа, не прервав тока. Но дух все же появился. Таким образом это было отличное от Кук существо. Господин Крукс взял на себя задачу установить это. Первым шагом его при этом было снис-кать себе доверие дамы-духа. Доверие это, - повествует он сам в Spiritualist от 5 июня 1874 г., - "возросло постепенно до того, что она отказывалась от сеанса, если я не распоряжался всем устройством его. Она высказывала пожелание, чтобы я находился поблизости от нее, поблизости к кабинету; я нашел, что после того, как устано-вилось это доверие и она убедилась, что я не нарушу ни одного дан-ного ей обещания, все явления значительно усилились, и я получил добровольно доказательства, которых нельзя было бы получить иным путем. Она часто советовалась со- мной по поводу присутствую-щих на сеансах лиц и отводимых им мест, ибо за последнее время она стала очень нервной под влиянием некоторых безрассудных намеков, что наряду с прочими методами исследования более науч-ного характера следовало бы применить и насилие".
  Барышня-дух вознаградила в полной мере это столь же любезное, сколь и научное доверие. Она даже появилась - и это теперь не должно нас удивлять - в доме господина Крукса, играла с его детьми, рассказывала им "анекдоты из своих приключений в Индии", угощала господина Крукса повестями о "некоторых из горьких испытаний своей прошлой жизни", дала ему брать себя в руки, чтобы он мог убедиться в ее осязательной материальности, позволила ему определить у нее число биений пульса и дыханий в минуту и под ко-нец даже согласилась сняться на фотографии рядом с господином Круксом. Эта фигура, - говорит господин Уоллес, - которую можно было видеть, осязать, фотографировать и с которой можно было беседовать, абсолютно исчезла из одной маленькой комнаты, из ко-торой не было другого выхода, как через примыкающую, перепол-ненную зрителями комнату" [87], в чем не следует видеть особенного искусства, если допустить, что зрители были достаточно вежливы и обнаружили по отношению к Круксу, в доме которого все это про-
  
  64
  
  исходило, столько же доверия, сколько он обнаруживал по отношению к духу.
  К сожалению, эти "вполне достоверные явления" кажутся не вполне вероятными и самим господам спиритам. Мы видели выше, как настроенный весьма спиритически господин Фолькман позволил
  себе весьма материальный жест. Далее, одно духовное лицо, член комитета "Британской национальной ассоциации спиритов", тоже присутствовал на сеансе мадемуазель Кук и без труда установил,
  что комната, через дверь которой приходил и уходил дух, сообща- лась с внешним миром при посредстве второй двери. Поведение при- сутствовавшего также при этом господина Крукса "нанесло послед-ний, смертельный удар моей вере, что в этих явлениях может быть нечто серьезное". (Mystic London, by the Rev. С. Maurice Davies, London, Tinsley Brothers)
  В довершение всего в Америке выяснилось, как можно "мате-риализовать" "Кэти". Одна супружеская чета, по имени Хольмс, давала в Филадельфии представления, на которых тоже появлялась некая "Кэти", получавшая от верующих изрядное количество даров. Но один скептик не успокоился до тех пор, пока не напал на след на-званной Кэти, которая впрочем однажды уже устроила забастовку из-за недостаточной платы; он нашел ее в одном boar'dingshouse (частной гостинице) и убедился, что это - молодая дама бесспорно из плоти и крови, имевшая при себе все полученные ею в качестве духа подарки.
  Но и материк должен был быть осчастливен своим научным духовидцем. Какая-то петербургская научная корпорация, - не знаю точно, Университет ли или даже Академия,-делегировала господ статского советника Аксакова и химика Бутлерова для изуче-ния спиритических явлений, из чего впрочем не получилось, кажется, ничего путного. Но зато - если только верить громогласным заявлениям господ спиритов - и в Германии появился свой герой спиритизма в лице профессора господина Цельнера из Лейпцига, <(По поводу) господина Цельнера определенно сказано; я повторяю здесь лишь циркулирующие в лондонском спиритическом мире утверждения. Если они неверны, то господин Цельнер должен быть мне благодарен за то, что я даю ему возможность исправить их. Если же они верны...>
  Как известно, господин Цельнер работает уже много лет в обла-сти "четвертого измерения пространства", причем он открыл, что мно-гие вещи, невозможные в пространстве трех измерений, происходят сами собой в пространстве четырех измерений. Так например в этом последнем пространстве можно вывернуть, как перчатку, замк-нутый металлический шар, не проделав в нем дыры; точно так же можно завязать узел на не имеющей с обеих сторон концов или закре-пленной на обоих концах нитке; можно также переплести два раздель-ных замкнутых кольца, не раскрывая ни одного из них, и тому по-добные вещи. Теперь, если верить последним торжествующим сооб-щениям из мира духов, господин профессор Цельнер обратился к одному или нескольким медиумам, чтобы с их помощью установить местопребывание четвертого измерения. Успех при этом был порази-тельный. Спинка стула, на который он опирался верхней частью руки, в то время как кисть руки не покидала стола, оказалась после сеанса переплетенной с рукой; на припечатанной с обоих концов к
  
  65
  
  столу нити появились четыре узла и т. д. Словом, духи, играючи,
  произвели все эти чудеса четвертого измерения, Замечу: relata refero,
  я не настаиваю на верности бюллетеней духов, и если и них имеются
  какие-нибудь ошибки, то господин Цельнер должен быть благода-
  рен мне за повод исправить их. Но если они верно передают резул-
  таты опытов господина Цельнера, то они безусловно знаменуют
  начало новой эры в науке о духах и в математике. Духи доказывают существование четвертого измерения, как и четвертое измерение свидетельствует о существовании духов. А раз это установлено, то
  перед наукой открывается совершенно новое, необозримое поле дея-тельности. Вся математика и естествознание прошлого были только преддверием к математике четвертого и высших измерений и к ме--
  ханике, физике, химии, физиологии пребывающих в этих высших
  измерениях духов. Ведь установил же научным образом господин
  Крукс, как велика потеря веса столов и другой мебели при переходе
  ее-мы можем теперь утверждать-в четвертое измерение, а гос-
  -подин Уоллес считает доказанным, что огонь не вредит там человече--
  скому телу. А как интересна физиология тел этих духов! Они дышат,
  у них есть пульс, -значит они обладают легкими, сердцем и крове--
  носной системой, и следовательно они вероятно так же одарены в
  отношении других телесных органов, как и мы, обыкновенные смерт--
  ные. Ведь для дыхания необходимы углеводы, сгорающие в легких,
  а они могут доставляться только извне. Итак мы имеем уже желу--
  док, кишечник, со всем относящимся сюда, а раз это констатировано,
  то и остальное получается без всяких трудностей. Но существование
  этих органов предполагает возможность, заболевания их, а в таком
  случае господину Вирхову может быть еще придется написать цел-
  люлярную патологию мира духов. А так как большинство этих ду--
  хов удивительно прекрасные дамы, которые ничем, ну решительно
  ничем, не отличаются от земных барышень, разве только своей сверх-
  земной красотой, то долго ли придется ждать до тех пор, пока, они
  появятся "мужам, которые чувствуют любовь"? А если здесь имеются
  также констатированные господином Круксом по биению пульса
  "женские сердца", то перед естественным подбором открывается
  тоже четвертое измерение, и нечего опасаться, чтобы его смешали с
  этой гадкой социал-демократией.
  Но довольно. Мы здесь наглядно убедились, каков самый на-дежный путь от естествознания к мистицизму. Это не натурфило-софская теория со всеми ее уродливостями и чрезмерностями, а са-мый плоский, презирающий всякую теорию, относящийся недовер-чиво ко всякому мышлению эмпиризм. Существование духов дока-зывается не на основании априорной необходимости, а на основании результатов опытных наблюдений господ Уоллеса, Крукса и компа-нии. Так как мы верим спектрально-аналитическим наблюдениям Крукса, приведшим к открытию металла таллия, или же богатым зо-ологическим открытиям Уоллеса в Малайском архипелаге, то от нас требуют такого же самого доверия к спиритическим исследова-ниям и открытиям обоих этих ученых. А когда мы заявляем, что здесь есть все-таки маленькая разница, именно, что открытия первого рода мы можем проверить, второго же - нет, то духовидцы отве-чают нам, что это неверно и что они готовы дать нам возможность проверить и спиритические явления.
  
  66
  
  Презрение к диалектике не остается безнаказанным. Сколько бы
  ни выказывать пренебрежения ко всякому теоретическому мышле-
  нию, все же без последнего невозможно связать связать между собою любых двух естественных фактов или же уразуметь существующую между
  ними связь. При этом нажно только одно: мыслят ли правильно
  или нет, - и пренебрежение к теории является, само собою разу-
  меется, самым надежным способом мыслить натуралистически и
  значит неверно. Но неверное мышление, доведенное до конца, приво-
  дит неизбежно, по давно известному диалектическому закону, к про-тиворечию со своим исходным пунктом. И таким образом эмпири-
  -ческое презрение к диалектике наказывается тем, что некоторые из
  самых трезвых эмпириков становятся жертвой самого дикого из всех суеверий - современного спиритизма.
  То же самое относится и к математике. Обыкновенные математики метафизического пошиба не перестают горделиво указывать на абсо-лютную непогрешимость результатов их науки. Но к этим результа-там относятся и мнимые величины, получающие благодаря этому и местную реальность. Достаточно однако привыкнуть приписывать -1 или же четвертому измерению реальность вне нашей головы, чтобы решиться сделать еще шаг дальше и признать спиритический мир медиумов. Здесь повторяется то, что Кеттелер сказал о Деллин-гере: "Этот человек защищал в своей жизни столько бессмыслиц, что ему не трудно признать и учение о непогрешимости"!
  Действительно, чистый эмпиризм неспособен опровергнуть спи-ритов. Во-первых, "высшие" явления всегда показываются, лишь когда соответственный "исследователь" достаточно обработан, чтобы нидеть только то, что он должен или хочет видеть, как это описывает с такой неподражаемой наивностью сам Крукс. Во-вторых, спирит нисколько не смущается тем, что сотни мнимых фактов оказываются Надувательством, а десятки мнимых медиумов обычными шарлата-нами. Пока не разъяснено до конца любое отдельное мнимое чудо, у спиритов еще достаточно почвы под ногами, как это высказывает определенно Уоллес в связи с историей о поддельных фотографиях духов. Существование подделок только доказывает подлинность под-линных фотографий.
  И вот эмпиризм оказывается вынужденным противопоставить назойливости духовидцев не эмпирические эксперименты, а теорети-ческие соображения и сказать вместе с Гексли: "Единственная хо-рошая вещь, которую, по моему мнению, можно было бы вывести из доказательства истины спиритизма, это - новый аргумент против самоубийства. Действительно, лучше жить и быть чистильщиком улиц, чем в качестве покойника болтать чепуху устами какого-нибудь медиума, получающего гинею за сеанс"! [88]
  
  67
  
  
  
  СТАРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ К "АНТИ-ДЮРИНГУ". -
   О ДИАЛЕКТИКЕ
   1878 г.
  
  *<Предлагаемая работа отнюдь не возникла под влиянием какого-либо "настоятельного внутреннего побуждения". Как раз напротив, мой друг Либкнехт сможет засвидетельствовать, сколько труда ему стоило побудить меня критически рассмотреть новейшую социалисти-ческую теорию господина Дюринга. Но раз я решился на это, мне ничего не оставалось, как рассмотреть эту теорию, выдающую себя за последний практический плод новой философской системы, в сово-купной связи с этой системой, а вместе с тем подвергнуть разбору и всю эту систему. Я вынужден был поэтому последовать за господином Дюрингом в ту обширную область, где он толкует о всевозможней-ших вещах. Так возник ряд статей, печатавшихся с начала 1877 г. в лейпцигском "Vorwarts". Эти статьи и <собранными> предлагаются здесь в связном виде.
  Два соображения могут оправдать ту обстоятельность, с которой произведена критика этой, столь незначительной, несмотря на все свои притязания, системы, - обстоятельность, которая диктовалась объективным положением вещей. С одной стороны, эта критика да-вала мне возможность развить в положительном направлении мое понимание спорных вопросов в разнообразных областях, вопросов, имеющих в настоящее время общий теоретический или практический интерес. И как бы мало я ни преследовал цель противопоставить си-стеме господина Дюринга другую систему, все же, надо надеяться, от читателя не укроется внутренняя связь между выдвинутыми мною воззрениями, несмотря на все разнообразие разобранного мною ма-териала.
  С другой стороны, "системотворящий" господин Дюринг не пред-ставляет собой единичного явления в современной Германии. С некоторых пор философские системы, в особенности натурфилософ-ские системы, растут в Германии, как грибы после дождя, не гбворя уже о бесчисленных новых системах в политике, политической эко-номии и т. д. Подобно тому как в современном государстве предпола-гается, что каждый гражданин способен судить обо всех тех вопросах, о которых ему приходится подавать голос; подобно тому как в поли-тической экономии исходят из предположения, что каждый поку-патель является знатоком всех тех товаров, которые ему приходится покупать для своего жизненного обихода, точно так же повидимому дело обстоит с наукой. Каждый может писать обо всем, и "свобода науки" понимается как право человека писать обо всем, чего он не
  
  * [Первые 4 абзаца перечеркнуты.)
  
  68
  
  изучал, и выдавать это за единственный строго научный метод.
  Господин Дюринг представляет один их характернейших типов этой
  Развязной лженауки, которая в наши дни в Германии повсюду
  Лезет вперед и все заглушает громом своего пустозвонства высшего
  Сорта. Пустозвонство в поэзии, философии, экономии, исторической
  науке, пустозвонство с кафедры и трибуны, пустозвонство везде,
  пустозвонство как характернейший массовый продукт интеллекту-
  альной германской индустрии, с девизом "дешево, но скверно",-
  совсем как другие германские фабрикаты, рядом с которыми оно,
  к сожалению, не было представлено на филадельфийской выставке.
  Даже немецкий социализм-особенно после доброго примера, по-
  данного господином Дюрингом,-довольно успешно занимается
  в наши дни пустозвонством высшего сорта; то, что практическое
  социал-демократическое движение не дало одурачить себя этому пустозвонству, является новым доказательством замечательно здо-
  ровой натуры рабочего класса в нашей стране, в которой в данный
  момент, за исключением естествознания, чуть ли не все остальное
  заражено болезнью.
  Если Негели [89] в своей речи на мюнхенском съезде естествоиспы-тателей заявил, что человеческое познание никогда не будет обладать характером всеведения, то ему очевидно остались неизвестными подвиги господина Дюринга. Подвиги эти заставили меня последо-вать за ним в целый ряд областей, где в лучшем случае я могу выступать лишь в качестве дилетанта. Это относится в особенности к различным областям естествознания, где до сих пор считалось более чем нескромным, если какой-нибудь "профан" пытался высказать свое мнение. Однако меня несколько ободряет высказанное также в Мюн-хене и подробнее разобранное в другом месте замечание господина Вирхова, что каждый естествоиспытатель вне своей собственной спе-циальности является тоже только полузнайкой, vulgo профаном -[90]. Подобно тому как такой специалист может и обязан время от времени заглядывать в соседние области и подобно тому как специалисты в них прощают ему в этом случае неловкость в выражениях и маленькие неточности, так и я взял на себя смелость привести естественные про-цессы и законы природы в виде доказательства моего общего теоре-тического мировоззрения, рассчитывая на то же снисхождение>.
  Всякому, кто занимается теоретическими вопросами, результаты современного естествознания навязываются с той же принудитель-ностью, с какой современные естествоиспытатели - желают ли они того или нет - вынуждены приходить к общетеоретическим выво-дам. И здесь наблюдается известная компенсация. Если теоретики являются полузнайками в области естествознания, то такими же по-лузнайками являются современные естествоиспытатели в области теории, в области того, что называлось до сих пор философией.
  Эмпирическое естествознание накопило такую необъятную массу положительного материала, что необходимость систематизировать его в каждой отдельной области исследования и расположить с точки зрения внутренней связи стала неустранимой. Точно так же стало неизбежным привести между собою в правильную связь отдельные области познания. <Но это задача, которой нельзя разрешить простым эмпирическим путем. Эту задачу разрешает теоретическое мышление.> Но, занявшись этим, естествознание попадает в теоре-
  
  69
  
  тическую область, а здесь методы эмпиризма оказываються бессиль-ными, здесь может оказать помощь только теоретическое мышле-ние. Но теоретическое мышление является прирожденным свойстиом только в виде способности. Она должна быть развита, усовершенство-вана, а для подобной разработки не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения истории философии.
  Теоретическое мышление каждой эпохи, а значит и нашей эпохи, это - исторический продукт, принимающий в различные времени очень различные формы и получающий поэтому очень различное со-держание. Следовательно наука о мышлении, как и всякая другая наука, есть историческая наука, наука об историческом развитии человеческого мышления. И это имеет значение и для практического применения мышления к эмпирическим областям, ибо, во-первых, теория законов мышления не есть вовсе какая-то раз навсегда уста-новленная "вечная истина", как это связывает со словом "логика" филистерская мысль. Сама формальная логика являлась, начиная с Аристотеля и до наших дней, ареной ожесточенных споров. Что же касается диалектики, то до сих пор она была исследована более или менее точным образом лишь двумя мыслителями: Аристотелем и Ге-гелем. Но именно диалектика является для современного естество-знания самой правильной формой мышления, ибо она одна предста-вляет аналог и, значит, метод объяснения для происходящих в при-роде процессов развития, для всеобщих связей природы, для перехо-дов от одной области исследования к другой.
  Во-вторых, знакомство с историческим развитием человеческого мышления, с господствовавшим в разные времена пониманием всеоб-щей связи внешнего мира необходимо для теоретического естество-знания и потому, что оно дает масштаб для оценки выдвигаемых этим естествознанием теорий. Здесь часто ярко выступает недостаток зна-комства с историей философии. Положения, установленные в фило-софии уже сотни лет назад, положения, с которыми в философии давно уже покончили, часто выступают у теоретизирующих естество-испытателей в виде самоновейших истин, становясь на время даже предметами моды. Когда механическая теория теплоты привела в подтверждение учения о сохранении энергии новые доказательства и выдвинула его на первый план, то это было для нее несомненно огромным успехом; но могло ли бы это положение казаться чем-то столь абсолютно новым, если бы господа физики вспомнили, что оно было уже установлено Декартом? С тех пор как физика и химия стали опять оперировать почти исключительно молекулами и атомами, древнегреческая атомистическая философия должна была неизбежно выступить снова на первый план. Но как поверхностно трактуется она даже лучшими из естествоиспытателей! Так например Кекуле 91 рассказывает (Ziele u. Leistungen der Chemie), будто атомистическая теория имеет своим родоначальником Демокрита, а не Левкиппа, и утверждает, будто Дальтон первый признал существование каче-ственно различных элементарных атомов и первый приписал им раз-личные специфические для различных элементов веса; между тем у Диогена Лаэртского (X, 1, јј 43-44 и 61) можно прочесть, что уже Эпикур приписывал атомам не только различную величину, но и раз-личный вес, т. е. по-своему, уже знал атомный вес и атомный объем.
  
  70
  
  Революция 1848 г. оставила в Германии почти все на месте, за
  исключением философии, где произошел полный переворот. Нация,
  охваченная духом практицизма, который, с одной стороны, дал толчок кpyпной промышленности и спекуляции, а с другой - вызвал мощный подъем естествознания в Германии, отдавшись подруковод- ство странствующих проповедников материализма Фохта, Бюхнера и т.д., решительно отвернулась от затерявшейся в песках берлин- ского старогегельянства классической немецкой философии. Берлин-ское старогетельянство вполне это заслужило. Но нация, желающая стоять на высоте науки, не может обойтись без теоретического мы-шления. Вместе с гегельянством выбросили за борт и диалектику как раз в тот самый момент, когда диалектический характер процессов природы стал непреодолимо навязываться мысли, т. е. тогда, когда только диалектика могла помочьестествознанию выбраться иззатруд-нений; благодаря этому естествоиспытатели снова оказались беспо-мощными жертвами старой метафизики. Среди публики стали с тех пор иметь успех, с одной стороны, приноровленные к духовному уровню филистера плоские размышления <какого-нибудь> Шопен-гауepa, впоследствии даже Гартмана, а с другой-вульгарный, в стиле странствующих проповедников, материализм разных Фохтов и Бюхнеров. В университетах конкурировали между собой различ- нейшего сорта эклектизма, имевшие общим лишь то, что они состояли из одних лишь отбросов старых философских систем и были все оди-наково метафизичны. Остатки классической философии сохранились только в виде неокантианства, последним словом которого была вечно непознаваемая вещь в себе, т. е. та часть кантовского учения, кото-рая меньше всего заслуживала сохранения. Конечным результатом были господствующая теперь путаница и бессвязность теоретического мышления.
  Нельзя теперь взять в руки почти ни одной теоретической книги поестествознанию, чтобы не убедиться, что сами естествоиспытатели понимают, как они страдают от этой путаницы и бессвязности, из которой им не дает абсолютно никакого выхода модная, с позволения сказать, философия. И здесь нет действительно иного выхода, нет ни-какой возможности добиться ясности без возврата в той или иной форме от метафизического мышления к диалектическому.
  Этот возврат может совершиться различным образом. Он может прорваться стихийно, благодаря просто силе самих естественно-научных открытий, не умещающихся больше в старом метафизи-ческом прокрустовом ложе. Но это тяжелый и мучительный процесс, при котором приходится преодолевать колоссальную массу излиш-них трений. Процесс этот по большей части уже происходит, в осо-бенности в биологии. Но он может быть значительно сокращен, если теоретизирующие естествоиспытатели захотят познакомиться осно-вательнее с диалектической философией в ее исторически данных формах. Среди этих форм особенно плодотворными для современного естествознания могут стать две.
  Первая это - греческая философия. Здесь диалектическое мы-шление выступает еще в первобытной простоте, не нарушаемой теми милыми препятствиями, которые сочинила себе сама метафизика XVII и XVIII столетий - Бэкон и Локк в Англии, Лейбниц в Гер-мании - и которыми она заградила себе путь от понимания единич-
  
  71
  
  ного к пониманию целого, к проникновению во всеобщую связь су-
  щего. Так как греки еще не дошли до расчленения, до анализа при-
  poды, то она у них рассматривается еще как целое, в общем и целом. Всеобщая связь явлений в мире не доказывается в подробностях:>на ней инстинктивно основано греческое воззрение> для греков она является результатом непосредственного созерцания. В этом недоста- ток греческой философии, благодаря которому она должна была впо- следствии уступить место другим видам мировоззрения. Но в этом же заключается ее превосходство над всеми ее позднейшими метафизи-ческими соперниками. Если метафизика права по отношению к гре-кам в подробностях, то греки правы по отношению к метафизике и целом. Это одна из причин, в силу которой мы вынуждены будем в философии, как и во многих других областях, возвращаться посто-янно к подвигам того маленького народа, универсальная одаренность и деятельность которого обеспечили ему такое место в истории разви-тия человечества, на которое не может претендовать ни один другой народ. Другой же причиной является то, что в многообразных фор-мах греческой философии имеются в зародыше, в возникновении, почти все позднейшие типы мировоззрения. Поэтому и теоретическое естествознание, если оно хочет познакомиться с историей возникнове-ния и развития своих современных общих теорий, должно возвра-титься к грекам. Понимание этого все более и более распростра-няется. Все реже становятся те естествоиспытатели, которые, сами оперируя отбросами греческой философии - например, атомистики- как вечными истинами, смотрят по-бэконовски свысока на греков на том основании, что у последних не было эмпирического естество-знания <в современном смысле>. Было бы только желательно, чтобы это понимание углубилось и привело к действительному ознакомле-нию с греческой философией.
  Второй формой диалектики, особенно близкой немецким естество-испытателям, является классическая немецкая философия от Канта до Гегеля. Здесь лед уже как будто тронулся, ибо, даже помимо упо-мянутого уже неокантианства, становится снова модой возвращаться к Канту. С тех пор как открыли, что Кант -[92] является творцом двух гениальных гипотез, без которых не может обойтись современное теоретическое естествознание, - именно приписывавшейся прежде Лапласу теории возникновения солнечной системы и теории замедле-ния вращения земли благодаря приливам, - с тех пор Кант снова оказался в почете у естествоиспытателей. Но изучать диалектику у Канта было бы без нужды утомительной и неблагодарной работой, с тех пор как в произведениях Гегеля имеется обширная энцикло-педия диалектики, хотя и развитая из совершенно ложной исходной точки.
  После того как, с одной стороны, реакция против "натурфилосо-фии" - в значительной степени оправдывавшаяся этим ложным ис-ходным пунктом и жалким обмелением берлинского гегельянства - исчерпала себя, выродившись под конец в простую ругань, после того как, с другой стороны, естествознание в своих теоретических поисках не нашло никакого удовлетворения у ходячей эклектической мета-физики, - может быть, станет возможным заговорить перед естество-испытателями еще раз о Гегеле, не вызывая этим у господина Дю-ринга пляски святого Витта, в которой он так неподражаемо забавен,
  
  72
  
  Прежде всего следует установить, что дело здесь идет вовсе не
  о защите гегелевского исходного пункта, - о том, что дух, мысль,
  идея есть первичное, а действительный мир только отраженние| идеи. От этогo отказался уже Фейербах. Мы все согласны с тем, что в лю- бой научной области-безразлично, в естествознании или в исто-
  рии - надо исходить из данных фактов, т. е. что в естествознании надо исходить из различных объективных форм движения материи
  <мы, социалистические материалисты, идем гораздо дальше есте-естествоиспытателей...> и что следовательно в теоретическом естество-знании нельзя конструировать связей и вносить их в факты, а надо извлекать их из последних и, найдя, доказывать их, поскольку это возожно, опытным путем.
  Точно так же речь не может итти о том, чтобы сохранить догмати-ческое содержание гегелевской системы, как она проповедывалась берлинскими гегельянцами старшей и младшей линии. Вместе с идеа-листическим исходным пунктом падает и построенная на нем система, следовательно в частности и гегелевская натурфилософия. Но надо помнить, что борьба с Гегелем естествоиспытателей, поскольку они вообще правильно понимали его, направлялась только против обоих этих пунктов: против идеалистического исходного пункта и против произвольного, противоречащего фактам построения си-стемы.
  За вычетом всего этого остается еще гегелевская диалектика. За-слугой Маркса остается то, что он впервые извлек снова на свет, в противовес "брюзжащему, притязательному и посредственному эпи-гонству, задающему теперь тон в Германии", забытый диалектический метод, указал на связь его с гегелевской диалектикой, а также и на отличие его от последней и в то же время показал в "Капитале" при-менение этого метода к фактам определенной эмпирической науки, политической экономии. И сделал он это с таким успехом, что даже в Германии новейшая экономическая школа поднимается над вуль-гарным фритредерством лишь благодаря тому, что она, под предлогом критики Маркса, занимается списыванием у него (довольно часто неверным).
  У Гегеля в диалектике наблюдается то же самое извращение всех реальных отношений, как и во всех прочих частях его системы. Но, как замечает Маркс, "мистификация, которой диалектика подвер-гается в руках Гегеля, нисколько не мешает тому, что он впервые изобразил всеобъемлющим и сознательным образом ее всеобщие формы движения. Она стоит у него на голове. Нужно перевернуть ее, чтобы найти рациональное ядро в мистической оболочке!" -[ 93]
  Но и в самом естествознании мы достаточно часто встречаемся с теориями, в которых реальные отношения поставлены на голову, в которых отражение принимается за объективную реальность и ко-торые нуждаются поэтому в подобном перевертывании. Такие теории довольно часто господствуют долгое время. Подобный случай пред-ставляет нам учение о теплоте, которая почти в течение двух столетий рассматривалась как особая таинственная материя, а не как форма движения обыкновенной материи: только механическая теория теп-лоты произвела здесь необходимое перевертывание. Тем не менее физика, в которой царила теория теплорода, открыла ряд весьма важ-
  
  73
  
  ных законов теплоты. В частности Фурье и Сади Карно * положили здесь путь для правильной теории, которой оставалось только пере-
  вернуть открытые ее предшественницей законы и перевести их на свой собственный язык. Точно так же в химии теория флогистона своей вековой экспериментальной работой добыла тот именно материал, с помощью которого Лавуазье сумел открыть в полученном Пристли кислороде реальный антипод фантастического флогистона, что дало ему возможность отвергнуть всю эту флогистическую теорию. Но это не означало вовсе, что были отвергнуты опытные результаты флогистики. Наоборот, они сохранились, была только перевернута их формулировка, переведена с языка флогистона на современный химический язык.
  Гегелевская диалектика так относится к рациональной диалек-тике, как теория теплорода к механической теории теплоты, как тео-рия флогистона к теории Лавуазье.
  
  
  
  
  
  
  
  
  * Функция Карно с, буквально перевернутая, 1/c= d, абсолютная температура. Если не перевернуть таким образом, с ней нечего делать.
  
  
  
  ПРИМЕЧАНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
   1878 г.
  
   а) О прообразах математического "бесконечного" в действительном мире
  
  К стр. 17-18 *: Согласие между мышлением и бытием. - Бес-конечное в математике.
  Над всем нашим теоретическим мышлением господствует с абсо-лютной силой тот факт, что наше субъективное мышление и объектив-ный мир подчинены одним и тем же законам и что поэтому они не могут противоречить друг другу в своих конечных результатах, а должны согласоваться между собой. Факт этот является бессозна-тельной и безусловной предпосылкой нашего теоретического мышле-ния. <Только современная диалектическая философия, и именно философия Гегеля, ближе исследовала эту предпосылку и выставила закон тожества мышления и бытия.> Материализм XVIII столетия, будучи по существу метафизического характера, исследовал эту пред-посылку только с точки зрения ее содержания. Он ограничился доказательством того, что содержание всякого мышления и знания должно происходить из чувственного опыта, и восстановил старое положе-ние: nihil est in intellectu, quod non fuerit in sensu. Только совре-менная идеалистическая - но вместе с тем и диалектическая - фило-софия, в особенности Гегель, исследовали эту предпосылку также с точки зрения формы. Несмотря на бесчисленные произвольные <и фантастические> построения этой философии, несмотря на идеали-стическую, на голову поставленную форму ее конечного резуль-тата - единства мышления и бытия, нельзя отрицать того, что она доказала на множестве примеров, взятых из самых разнообразных отраслей знания, аналогию между процессами мышления и процес-сами в области природы и истории, и обратно: господство одинаковых законов для всех этих процессов. С другой стороны, современное естествознание до того расширило тезис об опытном происхождении всего содержания мышления, что от его старой метафизической огра-ниченности и формулировки ничего не осталось. Естествознание, признав наследственность приобретенных свойств, расширяет субъ-ект опыта, делая им не индивида, а род: нет вовсе необходимости, чтобы отдельный индивид имел известный опыт; его частный опыт может быть <во многих случаях> до известной степени заменен результатами опытов ряда его предков. Если например среди нас математические аксиомы кажутся каждому восьмилетнему ребенку чем-то само собой разумеющимся, не нуждающимся в опытном дока-
  * [Указания страниц относятся к первому нем. изданию "Анти-Дюринга".]
  
  75
  
  зательстве, то это является лишь результатом накопленной наслед-
  ственности. Бушмену же или австралийскому негру их трудно
  втолковать путем доказательства.
  В предлагаемом сочинении диалектика рассматривается как наука о наиболее общих законах всякого движения. Это означает, что за- коны ее должны иметь силу для движения как в области физической природы и человеческой истории, так и для движения мышления. Подобный закон можно установить в двух из этих трех областей и даже во всех трех, причем рутинер-метафизик даже не заметит, что дело здесь идет об одном и том же законе. Возьмем пример. Из всех теоретических успехов знания вряд ли какой оценивается так вы-соко, считаясь величайшим торжеством человеческого духа, как от-крытие исчисления бесконечно малых во второй половине XVII сто-летия. Здесь, кажется, скорее, чем где бы то ни было, мы имеем перед собой чистое и исключительное деяние человеческого духа. Тайна, окружающая еще и в наше время применяемые в исчислении беско-нечно малых величин диференциалы и бесконечные разных порядков, является лучшим доказательством того, что и поныне еще вообра-жают, будто здесь имеют дело с чистыми, свободными творениями и созданиями человеческого духа, для которых нет ничего соответ-ственного в объективном мире. Между тем справедливо как раз обратное. Мы встречаем для всех этих мнимых величин прообразы с природе.
  Наша геометрия исходит из пространственных отношений, а наша арифметика и алгебра из числовых величин, соответствующих нашим земным отношениям, т. е. соответствующих телесным величи-нам, которые механика называет массами, - массами, как они встре-чаются на земле и приводятся в движение людьми. По сравнению с этими массами масса земли кажется бесконечно великой и рассма-тривается земной механикой как бесконечно большая величина. Ра-диус земли , таков принцип механики при рассмотрении за-кона падения. Но не только(= земля, а и вся солнечная система и все встречающиеся в ней расстояния оказываются, с своей стороны, бес-конечно малыми, как только мы начинаем интересоваться наблюдае-мой в телескоп звездной системой, расстояния в которой приходится определять уже световыми годами. Таким образом мы имеем здесь перед собой бесконечные величины не только первого, но и второго порядка и можем предоставить фантазии наших читателей - если им это нравится - построить себе дальнейшие бесконечные вели-чины высших порядков в бесконечном пространстве.
  Но, согласно господствующим теперь в физике и химии взглядам, земные массы, тела, служащие объектами механики, состоят из моле-кул, из мельчайших частиц, которых нельзя делить дальше, не уни-чтожая физического и химического тожества рассматриваемого тела. Согласно вычислениям В. Томсона, диаметр наименьшей из этих мо-лекул не может быть меньше одной пятидесятимиллионной доли миллиметра -[94]. Допустим также, что наибольшая молекула имеет диаметр в одну двадцатипятимиллионную долю миллиметра. В таком случае это все еще ничтожно малая величина по сравнению с теми наименьшими массами, с которыми оперирует механика, физика и даже химия. Между тем она обладает всеми присущими соответ-ственной массе свойствами; она может замещать в физическом и
  
  76
  
  химическом отношении эту массу и, действительно, замещает ее во всех химических уравнениях. Короче говоря, она обладает по отношению к соответствующей массе теми же самыми свойствами, какими обла-дает математический диференциал по отношению к своей переменной с той лишь разницей, что то, что в случае диференциала, в математи--ческой абстракции, кажется нам таинственным и непонятным, здесь становится само собою разумеющимся и, так сказать, очевидным.
  Природа оперирует этими диференциалами, молекулами, точно таким же образом и по точно таким же законам, как математика опе-рирует своими абстрактными диференциалами. Так,например дифе-ренциал от х3 будет 3х2dх, причем мы, пренебрегаем Зхdх2 и dx3. Если мы сделаем соответственное геометрическое построение, то мы полу-чим куб, длина стороны которого х, причем длина эта увеличивается на бесконечно малую величину dx. Допустим, что этот куб состоит из какого-нибудь возгоночного вещества, скажем, из серы; допустим, что три прилегающие к одной вершине поверхности защищены, а другие три свободны. Поместим этот серный куб в атмосферу из сер-ного газа и понизим температуру последней надлежащим образом; в таком случае серный газ начнет осаждаться на трех свободных гра-нях нашего куба. Мы не пойдем вразрез с опытными данными физики и химии, если, желая представить себе этот процесс в его чистом виде, мы допустим, что на каждой из этих трех граней осаждается прежде всего слой толщиной в одну молекулу. Длина стороны куба х увеличилась на диаметр одной молекулы, на dx. Объем же куба х3 увеличился на разницу между х3 и
  xз + Зх2dх + Зх2dх2 + dxз, причем мы, подобно математике и с тем же правом, можем пренебречь dx3, т. с. одной молекулой, и Зх2dх2, тремя рядами линейно расположенных друг около друга молекул длиной в dx. Результат одинаков: прира-щение массы куба равно 3xdx. <Строго говоря, у серного куба dx3 и 3xdx2 не бывает, ибо две или три молекулы не могут находиться в том же пространстве, и прирост его массы точно равен поэтому 3x2 + 3xdx + dх. Это находит себе объяснение в том, что в математике dх есть линейная величина, но таких линий, не имеющих толщины и ширины, в природе самостоятельно, как известно, не существует, а следовательно математические абстракции в чистой математике имеют безусловную значимость. А так как и она пренебрегает 3xdx2-х3, то это не имеет значения. >*
  То же самое можно сказать и об испарении. Если в стакане воды происходит испарение верхнего слоя молекул, то высота слоя воды уменьшается на dx, и продолжающееся улетучивание одного слоя молекул за другим фактически есть продолжающееся диференци-рование.
  А если под влиянием давления и охлаждения пар в каком-ни-будь сосуде сгущается, превращаясь в воду, и один слой молекул отлагается на другом (причем мы отвлекаемся от усложняющих про-цесс побочных обстоятельств), пока сосуд не заполнится, то перед нами здесь буквально происходит интегрирование, отличающееся от
  * [Это, место, заключенное нами в скобки уголками < > в рукописи накрест перечеркнуто карандашом, между первой и второй строчкой карандашом при-писано A r [Arons], на полях с правой стороны вопросительный и восклицательный знаки (?!), а кроме того dE (может быть deleatur, Engels - зачеркнуть, Эн-гельс).]
  
  77
  
  математического интегрирования лишь тем, что одно совершается
  сознательно человеческой головой, а другое бессознательно природой. Но процессы, совершенно аналогичные процессам исчисления бес-конечно малых, происходят не только при переходе из жидкого со-стояния в газообразное и наоборот.
  <Если движение массы, как таковое, прекратилось от толчка и превратилось в теплоту, в молекулярное движение, то что же прои-зошло, как не диференциация движения массы? И если молекуляр-ные движения пара в цилиндре паровой машины суммируются в том направлении, что они на определенную высоту поднимают поршень, что они превращаются в движение массы, то разве <до этой опреде-ленной степени> они не интегрируются здесь?> Химия разла-гает молекулы на атомы, имеющие меньшую массу и протяженность, но представляющие величины того же порядка, что и первые, так что молекулы и атомы находятся в определенных, конечных отноше-ниях друг к другу. Следовательно все химические уравнения, выра-жающие молекулярный состав тел, представляют собой по форме диференциальные уравнения. Но в действительности они уже интегри-рованы благодаря фигурирующим в них атомным весам. Химия опери-рует диференциалами, числовое взаимоотношение которых известно.
  Но атомы не считаются чем-то простым, не считаются вообще мельчайшими известными нам частицами материи. Не говоря уже о химиках, которые все больше и больше склоняются к мнению, что атомы обладают сложным составом, большинство физиков утверж-дает, что мировой эфир, являющийся носителем световых и тепло-вых излучений, состоит тоже из дискретных частиц, столь малых однако, что они относятся к химическим атомам и физическим моле-кулам так, как эти последние к механическим массам, т. е. относятся как dx2 и dx. Здесь таким образом общераспространенное пред-ставление о строении материи тоже оперирует диференциалами вто-рого порядка, и ничто не мешает человеку, которому бы это понрави-лось, вообразить себе, что в природе имеются еще аналоги d3x2, d x и т. д.
  Но какого бы взгляда ни придерживаться относительно строения материи, факт тот, что она расчленена, представляя собою ряд боль-ших, хорошо отграниченных групп относительной массовидности, так что члены каждой подобной группы находятся со стороны массы в определенных, конечных отношениях друг к другу, а к членам ближайших групп относятся как к бесконечно большим или беско-нечно малым величинам в смысле математики. Видимая глазом си-стема звезд, солнечная система, земные массы, молекулы и атомы, наконец частицы эфира образуют каждая подобную группу. Дело не меняется оттого, что мы находим промежуточные звенья между от-дельными группами: так например между массами солнечной си-стемы и земными массами мы встречаем астероиды,-из которых некоторые не больше, скажем, княжества. Рейс младшей линии, - метеоры и т. д.; так между земными массами и молекулами мы встре-чаем в органическом мире клетку. <Эти средние- звенья показывают только, что в природе нет никаких скачков именно потому, что она состоит только из скачков>. *
  
  * [Эта фраза перечеркнута карандашом.]
  
  78
  
  Поскольку математика оперирует реальными величинами, она
  применяет спокойно эту точку зрения. Для земной механики масса
  земли является бесконечно великой; в астрономии земные массы и
  соответствующие им метеоры рассматриваются как бесконечно ма-лые; точно так же расстояния и массы планет солнечной системы являются в глазах астрономии ничтожно малыми величинами, лишь только она оставляет пределы солнечной системы и начинает изучать строение нашей звездной системы. Но лишь только математика ук-роется в свою неприступную твердыню абстракции, так называемую чистую математику, все эти аналогии забываются; бесконечность становится чем-то совершенно таинственным, и тот способ, каким ею пользуются в анализе, начинает казаться чем-то совершенно не-понятным, противоречащим всякому опыту и рассудку. Глупости и нелепости, которым математики не столько объясняли, сколько приняли этот свой метод, приводящий странным образом всегда к правильным результатам, превосходят худшие, реальные и мнимые, фантазии хотя бы гегелевской натурфилософии, о нелепостях кото-рой математики и естествоиспытатели не могут наговориться досыта. Они сами делают теперь-но в несравненно большем масштабе- то, в чем они упрекают Гегеля, именно доводят абстракции до край-ности. Они забывают, что вся так называемая чистая математика за-нимается абстракциями, что все ее величины, строго говоря, мнимые величины и что все абстракции, доведенные до крайности, превра-щаются в бессмыслицу или в свою противоположность. Математиче-ская бесконечность заимствована из действительности, хотя и бес-сознательным образом, и поэтому она может быть объяснена только из действительности, а не из самой себя, не из математической аб-стракции. Но если мы станем исследовать действительность с этой стороны, то мы найдем, как мы видели, те реальные отношения, из которых заимствованы эти математические понятия о бесконечности, и даже естественные аналоги математической трактовки этих отноше-ний. А этим и объясняется все дело. (Плохое изложение у Геккеля вопроса о тожестве мышления и бытия.) * Но и противоречия насчет непрерывной и прерывной материи. (Гегель.)-[95].
  
  
   b) О механическом естествознании
  
  
  Примечание 2 к стр. 46: различные формы движения и рассматри-вающие их науки.
  С тех пор как появилась эта статья (Vorwarts, 9 февраля 1877 г.), Кекуле (Die wissensch, Ziele u. Leistungen der Chemie) дал совер-шенно аналогичное определение механики, физики и химии: "Если положить в основу это представление о сущности материи, то химию можно будет определить как науку об атомах, а физику как науку о молекулах; в таком случае является мысль выделить ту часть совре-менной физики, которая занимается массами, в особую дисциплину, оставив для нее название механики"-[96]. Таким образом механика оказывается основой физики и химии, поскольку та и другая, при из-вестной оценке и количественном учете своих молекул или атомов, должны рассматривать их как массы. Эта концепция отличается, как
  
  * [Эта фраза добавлена дополнительно.]
  
  79
  
  мы видим, от той, которая дана в тексте и в предыдущем примечании, только своей несколько меньшей определенностью. Но если один английский журнал (Nature) придал вышеприведенной мысли Кекуле такой вид, что механика-это статика и динамика масс, фи-зика - статика и динамика молекул, химия - статика и динамика атомов, то, по моему мнению, такое безусловное сведение даже хи-мических процессов к чисто механическим сужает неподобающим образом поле химии. И однако оно стало столь модным, что напри-мер у Геккеля -[97] слова "механический" и "монистический" постоянно употребляются как равнозначащие и что, по его мнению, "современ-ная физиология... дает в своей области место только физическим, химическим или в широком смысле слова механическим силам" (Peri-genesis).
  Называя физику механикой молекул, химию - физикой ато-мов и, далее биологию - химией белков, для того чтобы выразить переводы их <я позволю себе каждую из этих трех наук обозначить таким образом, чтобы специальная область каждой из них получала название ближайшей низшей...>, я желаю этим выразить переход одной из этих наук в другую и значит связь, непрерывность, а так-же различие, разрыв между обеими областями. Итти же дальше этого, называть химию своего рода механикой, по-моему, нерацио-нально. Механика в более широком или узком смысле слова знает только количества, она оперирует скоростями и массами и в лучшем случае объемами. Там, где на пути у нее стоит качество, как например в гидростатике и аэростатике, она не может притти к удовлетворительным результатам, не вдаваясь в рассмотрение моле-кулярных состояний и молекулярного движения; она сама только простая вспомогательная наука, предпосылка физики. Но в физике, а еще более в химии, не только происходит постоянное качественное изменение в результате количественного изменения, не только на-блюдается переход количества в качество, но приходится также рас-сматривать множество изменений качества, относительно которых совершенно не доказано, что они обусловлены <сведены> количе-ственными изменениями. Можно охотно согласиться с тем, что совре-менная наука движется в этом направлении, но это вовсе не доказы-вает, что это направление единственно правильное, что, идя этим путем, мы исчерпаем до конца физику и химию. Всякое движение за-ключает в себе механическое движение и перемещение больших или мельчайших частей материи; познать* эти механические движения является первой задачей науки, однако лишь первой. Само же это механическое движение вовсе не исчерпывает движения вообще. Движение вовсе не есть простое перемещение, простое изменение ме-ста, в надмеханических областях оно является также и изменением качества. <Мышление есть тоже движение. > Открытие, что теп-лота представляет собой молекулярное движение, составило эпоху в науке. Но если я не имею ничего другого сказать о теплоте, кроме того, что она представляет собою известное перемещение молекул, то лучше мне замолчать. Химия находится на пороге того, чтобы из отношения атомных объемов к атомным весам объяснить целый ряд химических и физических свойств элементов. Но ни один химик не решится утверждать, будто все свойства какого-нибудь элемента выражаются исчерпывающим образом его положением на кривой
  
  80
  
  Лотара Мейера -[98], что этим одним определяются например специфические свойства углерода, делающие его главным носителем органической жизни, или же необходимость фосфора в мозгу. Между тем механическая концепция сводится именно к этому; она объясняет всякие изменения из изменений места, все качественные различия из количественных и не замечает, что отношение между качеством и количеством взаимно, что качество так же переходит в количество, как количество в качество, что здесь имеется взаимодействие. Если мы должны сводить все различия и изменения качества к количественным различиям и изменениям, к механическим перемещениям, то мы с необходимостью приходим к тому положению, что вся материя состоит из тожественных мельчайших частиц и что все качественные различия химических элементов материи вызываются количественными различиями в числе и пространственной группировке этих мельчайших частиц при их объединении в атомы. Но до этого нам еще далеко.
  Только незнакомство современных естествоиспытателей с иной философией, кроме той ординарнейшей вульгарной философии, ко-
  торая процветает ныне в немецких университетах, позволяет им опе-рировать таким образом выражениями вроде "механический", при-
  чем они не отдают себе отчета и даже не догадываются, какие из этого вытекают необходимые выводы. У теории абсолютной качест-
  венной тожественности материи имеются свои приверженцы; эмпи-рически ее так же нельзя опровергнуть, как и нельзя доказать.
  Но если спросить людей, желающих объяснить все "механическим
  образом", сознают ли они неизбежность этого вывода и признают ли тожественность материи, то какие при этом получаются различ- ные ответы!
  Самое комичное - это то, что приравнение "материалистиче- ского" и "механического" имеет своим родоначальником Гегеля, ко-тоый хотел унизить материализм эпитетом "механический". Но дело в том, что критикуемый Гегелем материализм-французский мате-риализм XVIII столетия-был действительно исключительно ме-ханическим и по той простой причине, что физика, химия и биология были тогда еще в зачаточном состоянии, далеко не являясь основой
  общего мировоззрения. Точно так же у Гегеля заимствует Геккель перевод causae efficientes через механически действующие причины и causae finales-через целестремительно действующие причины;
  но Гегель понимает под словом механический-слепо, бессозна- тельно действующий, а не механически действующий в смысле Гек- келя. Но для самого Гегеля все это противоположение является чем-то устарелым, отжившим настолько, что он не упоминает о нем ни в одномиз обоих своих изложений проблемы причинности в "Логике",
  упоминая о нем только в "истории философии", где оно освещено в
  исторической перспективе (следовательно полное непонимание Гек- келем благодаря поверхностному отношению!) и совершенно слу-
  чайно при разборе вопроса о телеологии (Logik, II) [99], как о той
  форме, в которой старая метафизика рассматривала противополож-ность между механизмом и телеологией. Вообще же он рассматривает ее как давно уже преодоленную точку зрения. Таким образом Геккель, в своем восторженном устремлении найти подтверждение своей "механической" концепции, просто неверно списал у Гегеля, до-
  
  81
  
  бившись этим того замечательного результата, что если естественный подбор создает у того или другого животного или растения какое-нибудь определенное изменение, то это происходит благодаря causa efficiens; если же это самое изменение вызывается искусственным подбором, то это происходит благодаря causa finalis и значит разводитель оказывается в роли causa finalis. Ясно, что диалектик калибра Гегеля не мог путаться в ограниченной противоположности между causa efficiens и causa finalis. С современной же точки зрения не трудно положить конец всей путанице и болтовне по поводу этой противоположности, указав на то, что, как мы знаем из опыта и теории, материя и способ ее существования, движение, несотворимы и следовательно являются своими конечными причинами. Если мы возьмем какую-нибудь отдельную причину, изолированную по времени и месту во взаимодействии мирового движения или изолируемую нашей мыслью, то мы не прибавим к ней никакого нового определе-ния, а внесем только усложняющий и запутывающий момент, назвав ее действующей причиной. Причина, которая не действует, не есть вовсе причина.
  NB. Материя как таковая это - чистое создание мысли и аб-стракция. Подводя вещи, рассматриваемые нами как телесно суще-ствующие, под понятие материи, мы отвлекаемся от всех качествен-ных различий в них. Поэтому материя как таковая в отличие от определенных существующих материй не является чем-то чувственно существующим. Естествознание, стремящееся отыскать единую ма-терию как таковую, стремящееся свести качественные различия к чисто количественным различиям состава тожественных мельчайших частиц, поступает так, как оно поступало бы, если бы вместо вишен, груш, яблок оно искало плод как таковой, вместо кошек, собак, овец и т. д. искало млекопитающее как таковое, газ как таковой, металл как таковой, камень как таковой, химическое соединение как тако-вое, движение как таковое. Теория Дарвина требует подобного пер-вого млекопитающего, но Геккель, должен в то же время при-знать, что если оно содержало в себе в зародыше всех будущих и современных млекопитающих, то в действительности оно стояло ниже всех современных млекопитающих и было совершенно грубым, а поэтому и было более преходящим, чем все они. Как доказал уже Гегель -[100] (Enz. I, стр. 199), это воззрение, эта "односторонняя матема-тическая точка зрения", согласно которой материя определима только количественным образом, а качественно искони одинакова, является "именно точкой зрения" французского материализма XVIII столетия. Она является даже возвратом к Пифагору, который уже рассматри-вал число, количественную определенность, как сущность вещей.
  
  
   с) 0 неспособности Негели познать бесконечное
  
  
  Негели, стр. 12-13 -[101].
  Негели сперва заявляет, что мы не в состоянии познать реальных качественных различий, а вслед за этим сейчас же говорит, что подобные "абсолютные различия" не встречаются в природе!
  Стр. 12.
  Во-первых, каждая качественная бесконечность представляет многочисленные, количественные градации, например оттенки цветов,
  
  82
  
  твердость и мягкость, долговечность и т.д., и, хотя они качественно различны, они доступны измерению и познанию.
  Во-вторых, не существует просто качеств, существуют только
  вещи, обладающие качествами, и притом бесконечно многими каче-ствами. У двух различных вещей всегда имеются известные общие качества (но крайней мере свойство телесности), другие качества отличаются между собой по степени, наконец иные качества могут совершенно отсутствовать у одной из вещей.Если мыстанем рассма-тривать такие две до крайности различные вещи, -например какой-нибудь метеорит и какого-нибудь человека,-то при этом мы до-бьемся немногого, в лучшем случае того, что обоим присуща тяжесть и другие телесные свойства. Но между обеими этими вещами можно вставить бесконечный ряд других естественных вещей и естественных процессов, позволяющих нам заполнить ряд от метеорита до чело-века и указать каждой из них место в связи природы и таким обра-зом познать их. С этим соглашается и сам Негели.
  В-третьих, наши различные органы чувств могли бы доставлять нам абсолютно различные в качественном отношении впечатления. В этом случае свойства, которые мы узнали бы при посредстве зрения, слyxa, обоняния, вкуса и осязания, были бы абсолютно различны. Нo и здесь различия исчезают по мере успехов исследования. Давно уже признано, что обоняние и вкус являются родственными, связаными между собой чувствами, воспринимающими связанные между собой, если даже не тождественные, свойства; зрение и слух воспри-нимают колебания волн. Осязание и зрение так дополняют друг друга, что мы часто можем предсказать на основании вида какой-ни-будь вещи ее тактильные свойства *. Наконец всегда одно и то же "я" воспринимает в себе все эти различные чувственные впечатления, со-бирая их в некое единство; точно так же эти различные впечатления доставляются одной и той же вещью, "являясь" общими свойствами ее и давая таким образом возможность познать ее. Следовательно задача объяснить эти различные, доступные лишь различным орга-нам чувств свойства, установить между ними связь является задачей науки, которая до сих пор не имела оснований жаловаться на то, что мы не имеем вместо пяти специальных чувств одного общего чув-ства или что мы не способны видеть, либо слышать запахов и вкусов.
  Куда мы ни посмотрим, мы нигде не встречаем в природе подоб-ных "качественно или абсолютно различных областей", о которых нам говорят, что они непонятны. Вся путаница происходит от сме-шения качества и количества. Негели, стоя на господствующей ме-ханической точке зрения, считает объясненными все качественные различия лишь тогда, когда они могут быть сведены к количествен-ным различиям (об этом речь у нас будет в другом месте); для него качество и количество являются абсолютно различными категориями. Метафизика.
  "Мы можем познавать только конечное и т. д.". Это совершенно верно лишь постольку, поскольку в сферу нашего познания попа-дают лишь конечные предметы. Но это положение нуждается в допол-нении. "По существу мы можем познавать только бесконечное". Дей-
  * [Все место, начинающееся словами "зрение и слух" и кончающееся сло-вцами "тактильные свойства", перечеркнуто в тексте карандашом и кроме того вделана отметка на полях].
  
  83
  
  ствительно, всякое реальное, исчерпывающее познание заключается
  лишьв том, что мы в мыслях извлекаем единичное из его единичности
  и переводим его в особенность, а из этой последней во всеобщность; заключается в том, что мы находим беско нечное в конечном, вечное - в преходящем. Но форма всеобщности есть форма в себе замкнутости, а следовательно бесконечности; она есть соединение многих конечных вещей в бесконечное. Мы знаем, что хлор и водород под действием света соединяются при известных условиях температуры и давления в хлористоводородный газ, давая взрыв, раз мы это знаем, то мы знаем также, что это происходит при вышеуказанных условиях повсюду и всегда, и для нас совершенно безразлично, про-изойдет ли это один раз или повторится миллионы раз и на скольких планетах. Формой всеобщности в природе является закон, и никто не говорит так много о вечности законов природы, как естествоиспыта-тели. Поэтому, если Негели говорит, что мы делаем конечное непо-нятным, если не ограничиваемся исследованием только этого конеч-ного, а примешиваем к нему вечное, то он отрицает либо познавае-мость законов природы, либо их вечность. Всякое истинное познание природы есть познание вечного, бесконечного, и поэтому оно по су-ществу абсолютно.
  Но у этого абсолютного познания есть своя серьезная заковыка. Подобно бесконечности познаваемого вещества, которое составляется из одних лишь конечностей, так и бесконечность абсолютного познаю-щего мышления слагается из бесконечного количества конечных че-ловеческих голов, которые совершают при этой бесконечной работе познания практические и теоретические промахи, исходят из неудач-ных, односторонних, неверных посылок, идут неверными, кривыми, ненадежными путями и часто даже не распознают истины, хотя и упираются в нее лбом (Пристли).
  Поэтому познание бесконечного окружено двоякого рода труд-ностями и представляет по своей природе бесконечный асимптоти-ческий процесс. И этого для нас вполне достаточно, чтобы мы имели право сказать: бесконечность столь же познаваема, сколь и непозна-ваема, а это все, что нам только нужно.
  Комичным образом Негели заявляет то же самое: мы способны познавать только конечное, но зато мы можем познать все конечное, попадающее в сферу нашего чувственного восприятия. Конечное, попадающее в сферу и т. д., дает в сумме бесконечное, ибо Негели составляет себе свое представление о бесконечном именно на основании этой суммы. Без этого конечного и т. д. он не имел бы никакого пред-ставления о бесконечном.
  (О дурной бесконечности, как таковой, поговорить в другом месте.)
  (Перед этим исследованием бесконечности указать на следующее):
  1) "Небольшая область" с точки зрения пространства и времени.
  2) "Вероятно недостаточное развитие органов чувств".
  3) Что мы способны познавать только конечное, преходящее, изменяющееся и в различных степенях относительное (и т. д. до:) "мы не знаем, что такое время, пространство, сила и материя, движе-ние и покой, причина и следствие".
  
  84
  
  Это старая история. Сперва сочиняют абстракции, отвлекая их
  от чувственных вещей, а затем желают познавать их чувственно, желают видеть время и обонять пространство. Эмпирик до того втя-гивается в привычный ему ему эмпирический опыт, что воображает себя все еще в области чувств, опыта даже тогда, когда он имеет дело с абстракциями. Мы знаем, что такое час, метр, но не знаем, что такое время и пространство! Точно время есть нечто иное, чем сплошь одни часы, а пространство нечто иное, чем сплошь одни кубические метры! <Материя и движение остаются также недоказуемыми...> Разумеется обе формы существования материи без этой материи представ-ляют ничто, только пустое представление, абстракцию, существующую только в нашей голове. Но мы неспособны познать, что такое материя и движение! Разумеется неспособны, ибо материю как таковую и движение как таковое никто еще не видел и не испытал каким-нибудь иным образом; люди имеют дело только с различными реально существующими материями и формами движения. Вещество, материя - не что иное, как совокупность веществ, из которой абстрагировано это понятие; движение как таковое есть не что иное, как совокупность всех чувственно воспринимаемых форм движения; слова, вроде материя и движение, это просто сокращения, в которых мы охватываем, согласно их общим свойствам, различные чувственно восприни-
  маемые вещи. Поэтому материю и движение можно познать лишь путем изучения отдельных форм вещества и движения; поскольку мы познаем последние, постольку мы познаем pro tanto материю и движение как таковые. Поэтому, когда Негели говорит, что мы не знаем, что такое время, пространство, движение, причина и следствие, то он этим лишь утверждает, что мы при помощи своей головы сочиняем себе сперва абстракции, отвлекая их из реального мира, а затем не в состоянии познать этих сочиненных нами абстрак- ций, ибо они умственные, а не чувственные вещи, между тем как
  всякое познание есть чувственное измерение. Это точь-в-точь как встречающаяся у Гегеля трудность, что мы в состоянии есть вишни, сливы, но не в состоянии есть плода, потому что никто еще не ел плода как такового.
  
  Утверждение Негели, что в природе существует вероятно масса форм движения, которых мы неспособны воспринять своими чув-ствами, представляет собой довольно "убогое оправдание"; оно равно-сильно - по крайней мере для нашего познания - отказу от закона о несотворимости движения. Ведь эти невоспринимаемые формы движения могут превратиться в доступное нашему восприятию движение, так что мы например легко объясняем контактное элек-тричество!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   СТАРОЕ ВВЕДЕНИЕ К "ДИАЛЕКТИКЕ ПРИРОДЫ"
   1880 г.
  
  Современное естествознание, которое одно лишь достигло все- стороннего, систематического научного развития, в противополож- ность гениальным натурфилософским догадкам древних и весьма важным, но спорадическим и оставшимся по большей части безре- зультатными открытиям арабов, - современное естествознание, как и вся новейшая история, датирует от той знаменательной эпохи, которую мы, немцы, называем по приключившемуся с нами тогда национальному несчастью* реформацией, французы - ренессансом, а итальянцы-квинквеченто, и содержание которой не исчерпы-вается ни одним из этих наименований. Это эпоха, начинающаяся со второй половины XV столетия. Королевская власть, опираясь на горожан, сломила мощь феодального дворянства и основала крупные, по существу национальные монархии, в которых получили свое развитие современные европейские нации и современное бур-жуазное общество; и в то время как буржуазия и дворянство еще ожесточенно боролись между собой, немецкая крестьянская война пророчески указала на грядущие классовые битвы, ибо в ней на арену выступили не только восставшие крестьяне, - в этом не было ничего нового, - но за ними показались начатки современного пролетариата с красным знаменем в руках и с требованием общности имущества на устах. В спасенных при гибели Византии рукописях, в вырытых из развалин Рима античных статуях перед изумленным Западом предстал новый мир - греческая древность; перед <классиче-скими... [..?..] пластическими> светлыми образами ее исчезли призраки средневековья; в Италии достигло неслыханного рас-цвета искусство, которое явилось точно отблеск классической древ-ности и которое в дальнейшем никогда уже не подымалось до -такой высоты. В Италии, Франции, Германии возникла новая, первая современная литература; Англия и Испания пережили вскоре затем свою классическую литературную эпоху. Рамки старого Orbis ter-rarum были разбиты; только теперь собственно была открыта земля и положены основы для позднейшей мировой торговли и для перехода ремесла в мануфактуру, явившуюся в свою очередь исходным пунк-том современной крупной промышленности. Духовная диктатура церкви была сломлена; германские народы в своем большинстве приняли протестантизм, между тем как у романских народов стало все более и более укореняться перешедшее от арабов и питавшееся но-вооткрытой греческой философией жизнерадостное свободомыслие, подготовившее материализм XVIII столетия.
  
  * ["Националыос несчастье" подчеркнуто неизвестным лицом.]
  
  86
  
  Это был величайший прогрессивный переворот, пережитый до того человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая
  породила титанов по силе мысли, страстности и характеру, по много-сторонности и учености. Люди, основавшие современое господство буржуазии, были чем угодно, но только не буржуазно-ограничен-ными. Наоборот, они были более или менее обвеяны авантюрным ха-рактером своего времени. Тогда не было почти ни одного крупного человека, который не совершил бы далеких путешествий, не говорил бы на четырех или пяти языках, не блистал бы в нескольких облас- тях творчества <прекрасно, и именно не только в теоретической,
  но также и в практической жизни...>; Леонардо да-Винчи был не только великим художником, но и великим математиком, механиком и инженером, которому обязаны важными открытиями самые разно-образные отрасли физики; Альбрехт Дюрер был художником, гра-вером, скульптором, архитектором и кроме того изобрел систему фортификации, содержащую в себе многие идеи, развитые значи-тельно позже Монталамбером и новейшим немецким учением о крепо-стях. Макиавелли был государственным деятелем, историком, поэтом и кроме того первым достойным упоминания военным писателем но-вого времени. Лютер вычистил не только авгиевы конюшни церкви, но и конюшни немецкого языка, создал современную немецкую прозу и сочинил текст и мелодию того пропитанного чувством победы хорала, который стал марсельезой XVI в. Люди того времени не стали еще рабами разделения труда, ограничивающее, калечащее действие которого мы так часто наблюдаем на их преемниках. Но что особенно характерно для них, так это то, что они почти все живут всеми интересами своего времени, принимают участие в практической борьбе, становятся на сторону той или иной партии и борются - кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим. Отсюда та полнота и сила характера, которая делает из них цельных людей. Кабинетные уче-ные являлись тогда исключениями; это либо люди второго и третьего ранга, либо благоразумные филистеры, не желающие обжечь себе пальцев <как Эразм>.
  И естествознание развивалось тогда в обстановке всеобщей рево-люции, будучи само насквозь революционно: ведь оно должно было еще завоевать себе право <свободного [исследования] > на суще-ствование. Вместе с великими итальянцами, от которых датирует новейшая философия, она дала своих мучеников для костров и тем-ниц инквизиции. И характерно, что протестанты предупредили ка-толиков в преследовании свободного естествознания. Кальвин сжег Сервета, который был близок к открытию кровообращения, и при этом заставил жарить его живым два часа; инквизиция удовольствова-лась по крайней мере тем, что просто сожгла Джордано Бруно.
  Революционным актом, которым естествознание заявило о своей независимости и как бы повторило лютеровское сожжение папской буллы, было издание бессмертного творения, в котором Коперник бросил-хотя и скромно и, так сказать, лишь на ложе смерти- перчатку церковному авторитету в естественных делах. Отсюда дати-рует освобождение естествознания от теологии, хотя выяснение от-дельных взаимных претензий затянулось до нашего времени, не за-вершившись еще и теперь во многих головах. Оттуда же пошло ги-гантскими шагами развитие наук, которое выигрывало в силе, если
  
  87
  
  можно так выразиться, пропорционально квадрату расстояния (во
  времени) oт своего исходного пункта. Точно нужно было доказать миру, что отныне и для высшего продукта органической материи, для человеческого духа, как и для неорганического вещества, будет иметь силу закон об обратной пропорциональности движения.
  Главная задача, которая предстояла естествознанию в начав-шемся теперь первом периоде его развития, заключалась том, чтобы
  справиться с имевшимся налицо материалом. Во всех областях приходилось начинать с самого начала. Древность имела Евклида и солнечную систему Птоломея, арабы - десятичное исчисление, начала алгебры, современную систему счисления и алхимию; хри-стианское средневековье не оставило ничего. При таком положении вещей естественно, что первое место заняла элементарнейшая отрасль естествознания -механика земных и небесных тел, а наряду с ней, на службе у нее, открытие и усовершенствование математических методов. Здесь были совершены великие дела. В конце рассматри-ваемого периода, отмеченного именами <Лейбница и> Ньютона и Линнея, эти отрасли знания получили известное завершение. Важ-нейшие математические методы были установлены в основных чер-тах; аналитическая геометрия - главным образом Декартом, ло-гарифмы - Непиром, диференциальное и интегральное исчисление - Лейбницем и может быть Ньютоном. То же самое можно сказать о механике твердых тел, главные законы которой были выяснены paз навсегда. Наконец, в астрономии солнечной системы Кеплер открыл законы движения планет, а Ньютон объяснил их общими законами движения материи. Остальные отрасли естествознания были еще да-леки от такого предварительного завершения. Механику жидких и газообразных тел удалось несколько обработать лишь к концу ука-занного периода *. Физика в собственном смысле слова была еще в самой первоначальной стадии, за исключением оптики, успехи кото-рой были вызваны практическими потребностями астрономии. Хи-мия эмансипировалась от алхимии только благодаря теории флоги-стона. Геология еще не вышла из эмбриональной стадии минерало-гии, и поэтому не могла еще существовать палеонтология **. На-конец, в области биологии занимались главным образом накопле-нием и первым отбором колоссального материала как ботанического и зоологического, так анатомического и собственно физиологиче-ского. О равнении между собой форм жизни, об изучении их геогра-фического распространения, их климатологических и т. д. условий еще не могло быть и речи. Здесь только ботаника и зоология достигли некоторого завершения благодаря Линнею.
  Но что особенно характеризует рассматриваемый период, так это образование известного цельного мировоззрения, центром ко-торого является учение об абсолютной неизменности природы <Согласно представлению Ньютона планеты неизменно движутся вокруг своей...> Согласно этому взгляду природа, каким бы путем она ни возникла, раз она уже имеется налицо, остается всегда неиз-менной, пока она существует. Планеты и спутники их, однажды
  * [На полях карандашом отмечено: Торичелли по поводу регулирования альпийских гopных потоков.]
  ** [На полях карандашом отмечет: О сравнении анатомического [,.?..], климатического распределения, о географии фауны и флоры еще нет речи.]
  
  88
  
  приведенные в движение таинственным "первым толчком", продол-жают кружиться по предначертанным им эллипсам вовеки веков или во всяком случае дo скончания всех вещей. Звезды покоятся на-всегда неподвижными на своих местах, удерживая друг друга благо-даря "всеобщему тяготению". Земля остается от века или от дня своего творения (в зависимости от точки зрения) одинаковой, неизменной. Теперешние "пять частей света" существовали всегда, имели всегда те же самые горы и долины, тот же климат, ту же флору и фауну, если не говорить об изменениях, внесенных рукой человека. Виды растений и животных были установлены раз навсегда при их возник-новении, равное порождало всегда равное, и Линней делал уже большую уступку, когда говорил, что благодаря скрещиванию мес-тами могли возникнуть новые виды. В противоположность истории человечества, развивающейся во времени, истории природы припи-сывалось только возникновение в пространстве. За природой отри-цали всякое изменение, всякое развитие. Революционное вначале естествознание оказалось вдруг перед насквозь консервативной природой, в которой все было и остается теперь таким же, каким онo было извечно и в которой все должно было оставаться до скончания мира или вовеки веков таким, каким оно было с самого начала.
  Хотя естествознание первой половины XVIII в. поднималось высоко над греческой древностью с точки зрения объема своих по-знаний и даже с точки зрения отбора материала, но оно далеко усту-пило ей в смысле идеального одоления этого материала, в смысле всеобщего мировоззрения. Для греческих философов мир был по существу чем-то возникшим из хаоса, чем-то развившимся, чем-то ставшим. Для естествоиспытателя рассматриваемого нами периода он был чем-то окостенелым, неизменным, а для большинства чем-то созданным сразу. Наука все еще глубоко сидела в теологии. Она повсюду искала и находила, в качестве последней причины, толчок извне, необъяснимый из самой природы. Если притяжение- торже-ственно названное Ньютоном всеобщим тяготением - и рассматри-вается как существенное свойство материи, то где источник непонят-ной тангенциальной силы, дающей начало планетным орбитам? Как возникли бесчисленные виды животных и растений? Как, в особен-ности, возник человек, относительно которого было твердо принято, что он существует не от века? На все подобные вопросы естество-знание слишком часто отвечало ссылкой на творца всех вещей. Ко-перник в начале рассматриваемого нами периода дает отставку тео-логии; Ньютон завершает этот период постулатом божественного первого толчка. Высшая всеобщая идея естествознания рассматривае-мого периода это -мысль о целесообразности естественных процессов, плоская вольфовская телеология, согласно которой кошки были созданы, чтобы пожирать мышей, мыши - чтобы быть пожираемыми кошками, и вся природа, чтобы доказать мудрость творца. Нужно считать огромным достоинством и честью тогдашней философии, что онa не поддалась влиянию ограниченной точки зрения тогдашнего естествознания, что она - начиная от Спинозы и кончая великими французскими материалистами - настойчиво пыталась объяснить мир из него самого, предоставив детальное оправдание этого есте-ствознанию будущего.
  
  89
  
  Я отношу к этому периоду еще и материалистов XVIII в., потому что в их распоряжении не было иного естественно-научного мате- риала, чем описанный выше. Составившее эпоху произведение Канта было им неизвестно, а Лаплас явился долго спустя послених. Не забудем, что хотя прогресс науки совершенно подкопал это yста-релое мировоззрение, но вся первая половина XIX в. все еще на-
  ходится под его влиянием и по существу его преподают еще и теперь во всех школах *.
  Первая брешь в этом окаменелом мировоззрении была пpoбита не естествоиспытателем, а философом. В 1755 г. появилась "Bcеоб- щая естественная история и теория неба" Канта. Вопрос о первом толчке был здесь устранен; земля и вся солнечная система предстали как нечто ставшее в ходе времени. Если бы подавляющее большин- ство естествоиспытателей не ощущало перед мышлением того страха, который Ньютон выразил своим предостережением: физика, берегись метафизики! -то они должны были бы извлечь из одного этого гениального открытия Канта такие следствия, которые сберегли бы им бесконечные блуждания по кривопутьям и колоссальное количество потраченного в ложном направлении времени и труда. В открытии Канта лежал зародыш всего дальнейшего прогресса. Если земля была чем-то ставшим, то чем-то ставшим должны были быть также ее теперешнее геологическое, климатическое, географическое состояние, ее растения и животные, и она должна была иметь историю не только в пространстве, но и во времени. Если бы стали немедленно и реши-тельно работать в этом направлении, то естествознание ушло бы в настоящее время значительно дальше того места, где оно находится. Но что путного могло выйти из философии? Сочинение Канта не имело непосредственного влияния, пока, долгие годы спустя, Лаплас и Гер- шель не развили и не обосновали его содержания, подготовив таким образом торжество "небулярной гипотезе". Дальнейшие открытия закрепили наконец ее победу; важнейшими из них были установле-ние собственного движения неподвижных звезд, доказательство существования оказывающей сопротивление среды в мировом про-странстве, установленное спектральным анализом химическое тоже-ство мировой материи и существование таких раскаленных туман-ных масс, какие предполагал Кант.
  Но позволительно усомниться, пришло ли бы естествоиспытате-лям в голову заменить противоречие между учениями об изменяю-щейся земле и о существующих на ней неизменных организмах, если бы зарождавшемуся пониманию того, что природа не есть, а стано-вится и погибает, не явилась помощь с другой стороны. Возникла геология, которая выявила не только наличность образовавшихся друг после друга и расположенных друг над другом геологических слоев, но и сохранившиеся в этих слоях раковины и скелеты вымер-
  * Как непоколебимо мог верить еще в 1861 г. в это мировоззрение человек, научные работы которого доставили весьма много ценного материала для прео-доления его, показывают следующие классические слова "Alle... in sich" (Madler, Pop. Astr., Berlin 1851, 5 Airi!., S. 316) "" -[102].
  [На полях карандашом отмечено: Законченность старого мировоззрения дала почву для рассмотрения всего естествознания как одного целого. На этой точке зрения стояли, еще чисто механически, один за другим французские энци-клопедисты, затем в одно и то же время Син-Снмон и немецкая натурфилософия, - завершена она Гегелем.]
  
  90
  
  ших животных, стволы, листья и плоды несуществующих более ра-стений. Пришлось признать, что историю во времени имеетне только
  земля, взятая в целом, но и ее теперешняя поверхность и живущие на ней растения и животные. Признание это произошло первона-
  чально не без труда. Теория Кювье о претерпеваемых землей револю-циях была революционна на словах и реакционна на деле. На место акта божественного творения она поставила целый ряд подобных творческих актов и сделала из чуда существенный <составную часть> рычаг природы. Лишь Ляйелль внес здравый смысл в геологию, заменив внезапные, вызванные капризом творца революции постепенными действиями медленного преобразования земли *.
  Теорию Ляйелля было еще труднее примирить с гипотезой по-. стоянства органических видов, чем все предшествовавшие ей теории. Мысль о постепенном преобразовании земной поверхности и всех условий жизни на ней приводила непосредственно к учению о посте-пенном преобразовании организмов и их приспособлении к изменяю-щейся среде, приводила к учению об изменчивости видов. Однако традиция является силой не только в католической церкви, но и в естествознании. Сам Ляйелль в течение долгих лет не замечал этого противоречия, а его ученики и того менее. Это можно объяснить только утвердившимся в это время в естествознании разделением труда, благодаря которому каждый ограничивается своей специальной областью знания и немногие лишь способны обозреть его в целом.
  Между тем в физике произошел огромный сдвиг вперед, резуль-таты которого были почти одновременно резюмированы тремя раз-личными людьми в столь знаменательном для этой-отрасли естество-знания 1842 г. Майер в Гейльбронне ** и Джоуль в Манчестере до-казали превращение теплоты в механическую силу и механической силы - в теплоту. Установление механического эквивалента теп-лоты покончило со всеми сомнениялш по этому поводу. В то же время Грове-отнюдь не профессиональный естествоиспытатель, а английский адвокат-доказал при помощи простой обработки нако-пившегося физического материала, что все так называемые физиче-ские силы-механическая сила, теплота, свет, электричество, магнетизм и даже так называемая химическая сила - переходят при известныx условиях друг в друга без какой бы то ни было потери силы, и таким образом доказал задним числом, при помощи физиче-ских методов, теорему Декарта, что количество имеющегося в мире движения неизменно. Благодаря этому различные физические силы-эти, так сказать, неизменные "виды" физики - превратились в различно диференцированные и переходящие по определенным законам друг в друга формы движения материи. <И если электричество пре-вращается в теплоту, свет, магнетизм, химическую силу, механичекое движение, то разве это большее чудо, чем происхождение чело-
  
  * Недостаток ляйеллевскои концепции - по крайней мере, в ее первона-начальной форме - заключался в том, что она считала действующие на земле силы постоянными, - постоянными как по качеству, так и по количеству. Для нее не существует охлаждения земли; земля получает вновь свои докантовский веч-ней [..?..] характер, хотя эта вечность и включает на этот раз более или менее циклическое движение не развивается в определенном направлении, она просто изменяется случайным, бессвязным образом.
  ** [Энгельс оигг.бсчно пишет: в Гейдельберге.]
  
  91
  
  века от обязьяны? * .> В науке удалось избавиться от случайности наличия такого-то и такого-то количества физических сил, ибо были доказаны их взаимная связь и переходы друг в друга. Подобно астро- номии и физика пришла к тому неизбежному результату, что послед-ним выводом является вечный круговорот движущейся материи **.
  Удивительно быстрое развитие химии после Лавуазье и особенно после Дальтона разрушало с другой стороны старое представлении о природе. Благодаря получению неорганическим путем произво-дившихся до того лишь в живых организмах соединений было дока-зано, что законы химии имеют ту же силу для органических тел, как и для неорганических, и была заполнена значительная часть остававшейся еще после Канта непроходимой пропасти между не-органической и органической природой.
  Наконец и в области <физиологического> биологического ис-следования начатые в середине прошлого столетия систематически организуемые научные путешествия, экспедиции, более точное <ботаническое и геологическое> изучение европейских колоний во всех частях света живущими там специалистами, далее успехи пале-онтологии, анатомии, физиологии вообще, в особенности со времени систематического применения микроскопа и открытия клетки, - все это накопило столько материала, что стало возможным - и в то же время необходимым - применение сравнительного метода. С одной стороны, благодаря сравнительной физической географии были установлены условия жизни различных флор и фаун, а с дру-гой - были сравнены между собою различные организмы в отно-шении их гомологичных органов, и притом не только в зрелом воз-расте, но и на всех ступенях их развития ***. Чем глубже проникало это исследование, чем точнее оно делалось, тем больше расплыва-лась под руками та застывшая система <неизменных видов, полов, классов, царств> неизменной органической природы. Не только безнадежно исчезали границы между отдельными видами растений и животных, но появились животные, как амфиокс и лепидосирена, которые точно издевались над всеми существовавшими до того клас-сификациями ****, и наконец были найдены организмы, относительно которых нельзя было даже сказать, относятся ли они к животному миру или к растительному *****. Пробелы палеонтологической лето-писи все более и более заполнялись, заставляя даже самых упорных ученых признать поразительный параллелизм, существующий между историей развития органического мира в целом и историей развития отдельных организмов, давая таким образом ариаднину нить из того лабиринта, в котором, казалось, окончательно запутались ботаника и зоология. Характерно, что почти одновременно с нападением Канта на учение о вечности солнечной системы К. Вольф произвел в 1759 г. первое нападение на теорию постоянства видов, провозгласив
  * [На полях отмечено карандашом: Силы находят свое единство в движении материи, устранена случайность наличия такого-то и такого-то количества сил. Внесено единство в физическое мировоззрение и согласие с общими результатами исследования в [..?..] вечном круговороте...]
  ** [На полях чужой рукой (вероятно Аронса) карандашом отмечено: Helm. holtz?]
  *** [На полях: Эмбриология (Erhaltung der Kraft, 1847.)]
  ***** Нa полях: Ceratodus.] ж-.**?"
  ****** [На полях: dito Archeopterix etc.]
  
  92
  
  учение об их развитии. Но то, что было у него только гениальным
  предвосхищением, то приняло более конкретные формы у Окена, Ламарка, Бера и было победоносно проведено ровно сто летспустя, в 1859г., Дарвином. Почти одновременно было констатировано, что протопласзма и клетка, признанные уже раньше последними формен-ными элементами всех организмов, живут самостоятельно в каче-
  стве низших органических форм. Благодаря этому была доведена до минимума пропасть между органической и неорганической приро-дой и имеете с тем устранено одно из серьезнейших препятствий на пути к учению о происхождении организмов путем развития. Таким образом современное мировоззрение было готово в его основных чертах: все твердое было разложено, все неизменное улетучилось, все признававшееся вечным стало считаться преходящим, вся при-рода предстала находящейся в вечном потоке и круговороте.
  <И вот мы снова вернулись к концепциям великих основателей греческой философии о том, что вся природа, начиная от мельчайших частиц ее до величайших тел, начиная от песчинки и кончая солнцем, начиная от протиста и кончая человеком находится в вечном возник-новении и уничтожении, в непрерывном течении, в неустанном дви-жении и изменении, с той только существенной разницей, что то, что было у греков гениальной догадкой, является у нас результатом строго научного, опытного исследования и поэтому имеет гораздо более определенную и ясную форму. Правда, эмпирическое доказа-тельство этого круговорота не свободно от пробелов, но последние незначительны по сравнению с тем, что уже твердо установлено;
  притом они с каждым днем все более и более заполняются. И разве может быть без пробелов такое подробное доказательство, если вспом-нить, что главнейшие отрасли науки -звездная астрономия, химия, геология - насчитывают едва одно столетие, сравнительные методы и физиологии - едва 50 лет и что основная форма почти всякого, <физиологического> развития жизни - клетка - открыта каких-нибудь сорок лет назад!>*.
  Из раскаленных вращающихся масс газа, законы движения ко-торых станут, может быть, известны нам лишь после нескольких столетий наблюдений над собственным движением звезд, развились благодаря охлаждению и сжатию бесчисленные солнца и солнечные системы нашего - ограниченного последними звездными кольцами млечного пути-мирового острова. Развитие это шло очевидно не повсюду с одинаковой скоростью. Астрономия оказывается все более и более вынужденной признать существование темных, не просто планетных тел в нашей звездной системе, т. е. признать суще-ствование потухших звезд (Медлер); с другой стороны (согласно Сек-ки), часть туманных пятен относится в качестве еще неготовых солнц к нашей звездной системе, что не исключает того, что другие туман-ности, как утверждает Медлер, являются далекими самостоятель-ными мировыми островами, степень развития которых должен уста-новить спектроскоп.
  Лаплас показал подробным и еще непревзойденным до сих пор образом, как развивается из отдельной туманной массы солнечная система; позднейшая наука только подтвердила ход его мыслей.
  * [Этот абзац перечеркнут и отделен от предыдущего и последующего чер-гой.].
  
  93
  
  На образовавшихся таким образом отдельных телах - солнцах,
  планетах, спутниках - господствует первоначально та форма дви- жения материи, которую мы называем теплотой. Не может быть и речи о химических соединениях элементов даже при той температуре, которой обладает еще в наше время солнце; дальнейшие наблюдения над солнцем покажут, насколько при этом теплота способна превращаться в электричество или в магнетизм; уже и теперь можно счи-тать почти установленным, что происходящие на солнце механиче-ские движения имеют своим исключительным источником борьбу теплоты с тяжестью.
  Отдельные тела охлаждаются тем быстрее, чем они меньше. Сперва охлаждаются спутники, астероиды, метеоры; наша луна давно уже погасла. Медленней охлаждаются планеты, медленнее всего цен-тральное светило.
  Вместе с прогрессирующим охлаждением на первый план на-чинает все более и более выступать взаимодействие превращающихся друг в друга физических форм движения, пока наконец не будет достигнут пункт, с которого начинает давать себя знать химическое сродство, когда химически индиферентные до того элементы химиче-ски дифференцируются друг за другом, приобретают химические свой-ства и вступают друг с другом в соединения. Эти соединения не-прерывно изменяются вместе с охлаждением температуры, которая влияет различным образом не только на каждый отдельный элемент, но и на каждое отдельное соединение элементов; изменяются также вместе с зависящим от этого переходом части газообразной материи сперва в жидкое, а потом и в твердое состояние и вместе с создан-ными благодаря этому новыми условиями.
  Эпоха, когда планета приобретает твердую кору и скопления
  воды * на своей поверхности, совпадает с той эпохой, когда ее соб-ственная теплота начинает играть все меньшее и меньшее значение по сравнению с теплотой, получаемой ею от центрального светила. Ее атмосфера становится ареной метеорологических явлений в совре-менном смысле этого слова, ее поверхность - ареной геологических перемен, при которых созданные атмосферными осадками отложения приобретают все больший перевес над медленно ослабевающими действиями во вне раскаленно-жидкого внутреннего ядра.
  Наконец, если температура охладилась до того, что - по край-ней мере на каком-нибудь значительном участке поверхности - она уже не переходит границы, при которой способен существовать белок, то при наличии благоприятных химических условий образуется жи-вая протоплазма. В настоящее время мы еще не знаем, в чем заклю-чаются эти благоприятные предварительные условия, что не уди-вительно, так как до сих пор еще не установлена химическая форму-ла белка, и мы даже еще не знаем, сколько существует химически различных белковых тел, и так как только приблизительно лет де-сять как стало известно, что совершенно бесструктурный белок обнаруживает все существенные функции жизни <ассимиляция>:
  пищеварение, выделение, движение, сокращение (раздражимость), реакцию на раздражение, размножение **.
  * ["Скопления воды" подчеркнуто посторонней рукой.]
  ** [Наполях: Zirkelschluss. ]
  
  94
  
  Может быть прошли тысячелетия, пока не создались условия, необходимыедля следующего шага вперед, и из этого бесформенного белка <о котором Окен пророчески...> не произошла благодаря образованию ядра и оболочки первая клетка. Но вместе с этой первой клеткой была дана и основа для формообразования всего органиче-ского мира. Сперва образовались, как мы должны это допустить, по данным палеонтологической летописи, бесчисленные виды бес- клеточных и клеточных протистов, о которых рассказывает нам единственный Eozoon Canadense -[103] и из которых некоторые диференцировались постепенно в первые растения, а другие - в первые живот-ные. А из первых животных развились-главным образом путем дальнейшего диференцирования - бесчисленные классы, порядки, семейства, роды и виды животных и наконец та порода животных, в| которой достигает своего полного развития нервная система, именно позвоночные, и, опять-таки, наконец, среди последних, то позво-ночное, в котором природа дошла до познания самой себя, - человек.
  И человек возник путем диференцирования, и не только в инди-видуальном смысле,-т. е. так, что из одной-единственной клетки развивается путем диференцирования сложнейший из существую-щих в природе организмов, - но и в историческом смысле. Когда после тысячелетних попыток произошла наконец диференциация руки от ноги и установилась прямая походка, то человек обособился от обезьяны и была заложена основа для развития членораздельной речи и для мощного развития мозга, благодаря которому образова-лась с тех пор непроходимая пропасть между человеком и обезья-ной. Развитие специфических функций руки означает появление ору-дия, и орудие означает специфически человеческую деятельность, преобразующее обратное воздействие человека на природу, производ-ство. И животные имеют орудия в узком смысле слова, но лишь в виде членов своего тела, как это можно утверждать о муравьях, пчелах, бобрах; и животные производят, но их производительное воздействие на окружающую природу равно нулю. Лишь человеку удалось наложить свою печать на природу: он не только переместил растительные и животные миры, но изменил также вид и климат своего местопребывания и изменил даже растения и животных до того, что результаты его деятельности могут исчезнуть лишь вместе с гибелью всего земного шара.
  И этого он добился прежде всего, и главным образом благодаря руке. Даже паровая машина, являющаяся до сих пор самым могуще-ственным его орудием при преобразовании природы, в последнем счете, будучи орудием, основывается на руке. Но параллельно с развитием руки развилась и голова, зарождалось сознание сперва отдельных практических, полезных действий, а впоследствии на основе этого у народов, находившихся в более благоприятных условиях, понимание обусловливающих эти полезные действия за-конов природы. А вместе с быстро растущим познанием законов при-роды росли и средства воздействия на природу; при помощи одной руки люди не создали бы паровой машины, если бы наряду с рукой и отчасти благодаря ей не развился соответственным образом и мозг.
  Вместе с человеком мы вступаем в область истории. И животные обладают историей, именно историей своего происхождения и посте-пенного развития до своего теперешнего состояния, но эта история
  
  95
  
  делается помимо них, для них, а поскольку они сами принимают в этом yчаcтие, это происходит без <сознания конечной цели>их ведома и желания. Люди же, чем больше они удаляютя от живот-
  ных в тесном смысле слова, тем более начинают делать сами созна-тельно свою историю, тем меньше становится влияние на эту историю непредвиденных факторов, неконтролируемых сил, и тем более соответствует результат исторического действия установленной заранее цели. Но если мы подойдем с этим масштабом к человеческой истории, даже к истории самых развитых народов современности, то мы найдем, что здесь все еще существует колоссальная дисгармония между поставленными себе целями и достигнутыми результатами, что по прежнему доминируют непредвиденные влияния, что неконтроли-руемые силы гораздо могущественнее, чем приводимые планомерно в движение силы. И это не может быть иначе до тех пор, пока самая важная историческая деятельность человека, та деятельность, благо-даря которой человечество вышло из животного состояния, которая образует материальную основу всех прочих видов деятельности че-ловека, пока производство, направленное на удовлетворение жиз-ненных потребностей человечества < даже в наиболее промышлен-ных странах...>, т. е. в наше время общественное производство, предоставлено слепой игре непредвиденных воздействий неконтро-лируемых сил и пока следовательно поставленная себе заранее цель осуществляется лишь в виде исключения, гораздо же чаще осущест-вляются противоположные ей результаты. В самых передовых, про-мышленных странах мы смирили силы природы, поставив их на службу человечеству; мы благодаря этому безмерно увеличили про-изводство, так что теперь ребенок производит больше, чем раньше сотня взрослых людей. Но каковы же результаты этого роста произ-водства? Растущий прибавочный труд, растущая нищета масс и каж-дые десять лет огромный крах. Дарвин не понимал, какую он напи-сал горькую сатиру на людей и в особенности на своих земляков, когда он доказал, что свободная конкуренция, борьба за существо-вание - прославляемая экономистами как величайшее историче-ское завоевание - является нормальным состоянием животного мира. Лишь сознательная организация общественного производ-ства, в которой происходит планомерное производство и потребление, может поднять людей над прочими животными в общественном отношении так, как их подняло производство вообще в специфиче-ском смысле. Благодаря общественному развитию подобная органи-зация становится с каждым днем все возможнее. От нее будет дати-ровать новая историческая эпоха, в которой люди, а вместе с ними все отрасли их деятельности, и в частности естествознание, сделают такие успехи, что все совершенное до того покажется только слабой тенью.
  Но все, что возникает, достойно гибели. Пройдут миллионы лет, народятся и сойдут в могилу сотни тысяч поколений, но неумолимо надвигается время, когда истощающаяся солнечная теплота не су-меет уже растапливать надвигающийся с полюсов лед, когда все более и более скучивающееся у экватора человечество перестанет находить и там необходимую для жизни теплоту, когда постепенно исчезнет и последний след органической жизни, и земля-застыв-ший, мертвый шар, подобно луне - будет кружить в глубоком мраке
  
  96
  
  по все более коротким орбитам вокруг тоже умершего солнца,
  на которое она наконец упадет.Другие планеты испытают ту же
  участь, иные раньше, иные позже земли; вместо гармонически расчлененной, светлой, теплой, солнечной системы останется холодный,мертвый шар, продолжающий итти своим одиноким путем в мировом пространстве. И судьба, постигшая нашу солнечную систему, должна раньше или позже постигнуть все прочие системы нашего мирового острова, должна постигнуть системы всех прочих бесчисленных мировых островов, даже тех, свет от которых никогда не достигнет земли, пока ЕЩЕ существует на ней человеческий глаз, способный воспринять его.
  Но когда подобная солнечная система завершит свой жизненный круг и подвергнется судьбе всего конечного, когда она станет жертвой смерти, то что будет дальше? Будет ли труп солнца продолжать катиться в виде трупа в бесконечном пространстве, и неужели все конечно разнообразные, прежде диференцированные силы природы превратятся навсегда в единственную форму движения, в притяжение? "Или же, - как спрашивает Секки (стр. 810), - в природе имеются силы, способные вернуть мертвую систему в первоначальное состояние раскаленной туманности, способные пробудить ее к новой жизни? Мы этого не знаем".
  Разумеется мы этого не знаем в том смысле, в каком мы знаем,
  что 2х2=4 или что притяжение материи действует обратно про-порционально квадрату расстояния. В теоретическом естествозна-нии, которое свои взгляды на природу старается объединить в одно гармоническое целое, без которого в наше время не сделает шага вперед даже самый беззаботный по части теории эмпирик, нам приходится очень часто оперировать с не вполне известными величинами, и логика, последовательность мысли, должны были всегда заполнять такие неизбежные пробелы познания. Современное естествознание вынуждено было заимствовать у философии поло-жение о неразрушимости движения <материи>, без которого оно неспособно более существовать. Но движение материи не сводится к одному только грубому механическому движению, к простому перемещению; движение материи -это также теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соединение и разложение, жизнь и, наконец, сознание. Говорить, будто материя за все время его бесконечного существования имела только один раз - и то ничтожно короткий, по сравнению с вечностью срок -- возможность диференцировать свое движение и таким образом развернуть богатство этого движения и что до этого и после этого она навеки обречена довольствоваться простым перемещением, говорить это -все
  равно, что утверждать, будто материя <сила> смертна и движние преходяще. Учение о неразрушимости движения надо понимать не только в количественном, но и в качественном смысле. Материя, -чисто механическое перемещение которой хотя и содержит в себе возможность превращения при благоприятных обстоятельствах в теплоту, электричество, химическое действие, жизнь, но которая не в состоянии породить из самой себя эти условия, - такая материя утратила <силу> и движение,-движение, которое потеряло способность превращаться в свойственные ему различные формы, хотя и обладает еще dynamis, но не обладает уже
  
  97
  
  энергией и таким образом отчасти уничтожено. Но и то и другое
  немыслимо.
  Одно во всяком случае несомненно: было время, когдаматерия нашего нашего мирового острова превратила в теплоту такое количество движения-мы до сих пор еще не знаем, какого именно рода, - что из него могли развиться по меньшей мере (по Медлеру) 20 млн. солнечных систем, которые - как мы в этом столь же твердо убе-ждены - рано или поздно погибнут. Как происходило это превра-щение? Мы это знаем так же мало, как мало знает отец Секки, превратится ли будущее caput mortuum нашей солнечной системы снова в сырой материал для новых солнечных систем. Но здесь мы вынужде-ны <допустить чудо> либо обратиться к помощи творца, либо сделать тот вывод <что случившееся однажды может снова прои-зойти>, что раскаленный сырой материал для солнечной системы нашего мирового острова возник естественным путем, путем превра-щений движения, которые присущи от природы движущейся ма-терии и условия которых должны следовательно быть снова произ-ведены материей, хотя бы после миллионов лет, более или менее случайным образом, но с необходимостью, присущей и случаю.
  Теперь начинают все более и более признавать возможность по-добного превращения. Ученые приходят к убеждению, что конечная участь звезд -это упасть друг на друга, и они вычисляют даже ко-личество теплоты, которое должно развиться при подобном столкно-вении. Внезапное появление новых звезд, столь же внезапное уве-личение яркости давно известных звезд, о котором сообщает нам астрономия, легче всего объясняются гипотезой о подобных столкно-вениях. При этом надо иметь в виду, что не только наша планет-ная группа вращается вокруг солнца, а солнце движется внутри нашего мирового острова, но что и весь наш мировой остров движется в мировом пространстве, находясь в временном относительном рав-новесии с прочими мировыми островами, ибо даже относительное равновесие свободно движущихся тел может существовать лишь при одновременно обусловленном движении, и некоторые исследователи допускают, что температура в мировом пространстве не повсюду одинакова. Наконец мы знаем, что за исключением ничтожно малой части теплота бесчисленных солнц нашего мирового соострова исчезает в пространстве, тщетно пытаясь поднять температуру его хотя бы на одну миллионную долю градуса Цельсия Что происходит со всем этим огромным количеством теплоты? Погибает ли она навсегда в попытке согреть мировое пространство, перестает ли она практи-чески существовать, сохраняясь лишь теоретически в том факте, что мировое пространство нагрелось на долю градуса, выражаемую десятью или более нулями? Это предположение означает отрица-ние учения о неразрушимости движения; оно оставляет открытой дверь для гипотезы, что путем последовательного падения друг на друга звезд все существующее механическое движение превратится в теплоту, которая будет излучена в мировое пространство, благо-даря чему, несмотря на всю "неразрушимость силы", прекратится вообще всякое движение. (Между прочим здесь обнаруживается, как неудачно выражение: неразрушимость силы, вместо выражения неразрушимость <материя> движения). Мы приходим таким образом к выводу, что излучаемая в мировое пространство теплота
  
  98
  
  должна иметь возможность каким-то путем -- путем, установить который предстоит в будущем естествознанию, -- превратиться в другую форму движения, в когорой она может снова накопиться и начать функционировать. А в таком случае отпадает и главная труд-ность, мешавшая обратному превращению умерших солнц в раскаленную туманность.
  Впрочем вечно повторяющееся последовательное появление миров в бесконечном времени является только логическим королларием к одновременному сосуществованию бесчисленных миров в бес-конечном пространстве: принудительную необходимость этого поло-жения должен был признать даже антитеоретический мозг янки Дрэпера *.
  Материя движется в вечном круговороте, завершающем свою траекторию в такие промежутки времени, для которых наш земной год не может служить достаточной единицей; в круговороте, в кото-ром время наивысшего развития, время органической жизни и еще более жизни сознательных существ столь же скудно отмерено, как пространство в жизни и в самосознании; в круговороте, в котором каждая отдельная форма существования материи - безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение-одинаково преходяща, и в котором ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся, вечно движу-щейся материи и законов ее движения и изменения. Но, как бы часто и как бы безжалостно ни совершался во времени и в пространстве этот круговорот, сколько бы бесчисленных солнц и земель ни возни-кало и ни погибало; как бы долго ни приходилось ждать, пока в ка-кой-нибудь солнечной системе, на какой-нибудь планете не появятся условия, необходимые для органической жизни, сколько бы бес-численных существ ни должно было погибнуть и возникнуть, прежде чем из их среды разовьются животные с мыслящим мозгом, находя на короткий срок пригодные для своей жизни условия, чтобы за-тем быть тоже истребленными без милосердия, - мы все же уве-рены, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов не может погибнуть и что по-этому с той же самой железной необходимостью, с какой она некогда истребит на земле свой высший цвет-мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время.
  
  
  
  
  
  
  
  
  *"Множественность миров в бесконечном пространстве приводит к пред-ставлению последовательной смены миров в бесконечном времени" (Draper [Hist. Int. Devel. II) [104].
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАМЕТКИ
   1881-1882 гг.
  
  Познание. У муравьев иные глаза, чем у нас, они видят хими-ческие (?) лучи (Nature, 8 июня 1882 г., Леббок) -[105], но мы в познании этих невидимых для нас лучей пошли значительно дальше, чем му-равьи, а тот факт, что мы можем доказать, что муравьи видят вещи, которые для нас невидимы, и что доказательство этого основывается на восприятиях нашего глаза, показывает, что специальное устрой-ство человеческого глаза не является абсолютной границей для человеческого познания.
  К нашему глазу присоединяются не только другие чувства, но и деятельность нашего мышления. Относительно последнего при-ходится сказать то же, что и относительно глаза. Чтобы узнать, чего может достигнуть наше мышление, нет вовсе нужды через сто лет после Канта определять границы мышления из критики разума, из исследования орудия познания; неправильно поступает и Гельм-гольц, когда видит в недостаточности нашего зрения (которая ведь необходима: глаз, который видел бы все лучи, именно поэтому не видел бы ничего) и в устройстве нашего глаза, ставящем нашему зрению определенные пределы, да и в этих пределах не дающем полной точности зрения, - доказательство того, что глаз дает нам ложные или неточные сведения о свойствах видимого нами. То, чего может достигнуть мышление, мы видим скорее из того, чего оно уже достигло и еще ежедневно достигает. И этого вполне достаточно как в смысле количества, так и в смысле качества. Наоборот, исследова-ние форм мышления, рассудочных определений, очень благодар-ная и необходимая задача, и ее выполнил после Аристотеля систе-матически только Гегель.
  Разумеется мы никогда не узнаем того, какими представляются муравьям химические лучи. Кого это огорчает, тому ничем не помочь.
  Диалектическая логика, в противоположность старой, чисто фор-мальной логике, не довольствуется тем, чтобы перечислить и сопо-ставить без связи формы движения мышления, т. е. различные формы суждения и умозаключения. Она, наоборот, выводит эти формы одну из другой, устанавливает между ними отношение субординации,а не координации, она развивает высшие формы из низших. Гегель, верный своему делению всей логики, группирует суждения -[106] на:
  1. Суждения наличного бытия, простейшую форму суждения, где о какой-нибудь отдельной вещи высказывается, утвердительно или отрицательно, некоторое общее свойство (положительное сужде-
  100
  ние: роза красна; отрицательное: роза не голубая; бесконечное суждение: роза не верблюд)
  2.Суждения рефлексии, где о субъекте высказывается некоторое отношение (единичное суждение: этот человек смертен; частное:
  некоторые, многие люди смертны; универсальное: все люди смертны;
  или: человек смертен).
  3. Суждения необходимости, где о субъекте высказывается его субстанциальная определенность (категорическое суждение: роза есть растение; гипотетическое суждение: когда восходит солнце, становит-ся день; разделительное: лепидосирена - либо рыба, либо амфибия).
  4. Суждения понятия, в которых о субъекте высказывается, насколько он соответствует своей всеобщей природе, или, как выра-жается Гегель, своему понятию (ассерторическое суждение: этот дом плохой; проблематическое: если этот дом сделан так-то, то он хорош; аподиктическое: дом, сделанный так-то и так-то, хорош).
  1) Единичное суждение, 2) особенное, 3) всеобщее * -[107].
  Какой сухой вид ни имеет все это и какой произвольной ни кажется на первый взгляд местами эта классификация суждений, но внутренняя истина и необходимость этой группировки станет ясной всякому, кто проштудирует гениальные рассуждения Гегеля об этом в Большой логике (Werke, V, стр. 63-115). Но насколько эта груп-пировка обоснована не только законами мышления, но и законами природы, можно показать на очень известном, взятом из другой об-ласти примере.
  Уже доисторические люди знали практически, что трение поро-
  ждает теплоту, когда они открыли - может быть, уже сто тысяч лет
  назад-способ получать огонь трением, а гораздо раньше согре-вали холодные части тела растиранием их. Но отсюда до открытия того, что трение есть вообще источник теплоты, прошло кто его знает сколько тысячелетий. Но так или иначе настало время, когда чело-веческий мозг развился настолько, что мог высказать суждение:
  трение есть источник теплоты - суждение наличного бытия и притом положительное суждение.
  Прошли новые тысячелетия, пока в 1842 г. Майер, Джоуль и Колдинг не изучили этот специальный процесс в его отношениях к открытым за это время другим аналогичным процессам, т. е. изу-чили его в его отношениях к его ближайшим общим условиям и смогли формулировать такого рода суждение: всякое механическое движение способно превратиться при помощи трения в теплоту. Итак вот сколько времени и сколько эмпирических знаний потребо-валось, чтобы продвинуться в познании вопроса от вышеприведен-ного положительного суждения и наличного бытия до этого универ-сального суждения рефлексии.
  * [В подлиннике это место, лишь впоследствии внесенное в текст, очень , неясно. В рукописи например: 2-м пунктом стоит неясное слово, состоящее только из 3 букв: Ind или Kat или Pat, а затем идет приведенное в тексте разделение суждений в пунктах 3 и 4. Но так как Гегель признает только три суждения реф-лексии, а Энгельс в конце этого отдела также говорит только о трех суждениях то мы считаем себя в праве читать это место так, как указано выше в тексте. Мы в своем толковании опираемся на то, что сомнительное 2-е суждение. (Irid или Kat или Pat) производит впечатление, что оно не зачеркнуто по недосмотру. При позднейшем поспешном исправлении Энгельс вероятно забыл правильно поставить цифры, так что в рукописи у него получилось четыре числа].
  
  101
  
  Но отныне дело пошло быстрее. Уже три года спустя Майер смог
  поднять - по крайней мере по существу - суждение рефлексии
  на ту высоту, на которой оно находится теперь.
  Любая форма движения способна и вынуждена при определен-ных для каждого случая условиях превpaтиться прямо или косвенно в любую другую форму движения: суждение понятия, и притом апо-диктическое, - высшая вообще форма суждения.
  Итак то, что у Гегеля является развитием логической формы су- ждений как таковой, выступает здесь перед нами как paзвитие наших опирающихся на эмпирическую основу теоретических сведений о природе движения вообще. Это показывает, что законы мышления и законы природы необходимо согласуются между собой, если они только правильно познаны.
  Мы можем рассматривать первое суждение как суждение единич- ности: в нем регистрируется единичный факт, что трение порождает теплоту. Второе суждение можно рассматривать как суждение осо- бенности: особенная форма движения, механическая, обнаруживает свойство переходить при особенных обстоятельствах (благодаря трению) в другую особенную форму движения, в теплоту. Tpeтье суждение это - суждение всеобщности: любая форма движения, оказывается, способна и должна превращаться в любую иную форму движения. В этой форме закон достиг своего последнего выражения. Благодаря новым открытиям мы можем найти новые доказательства его, придать ему новое, более богатое содержание. Но к самому закону, как он здесь выражен, мы не можем прибавить более ничего. В своей всеобщности, в которой одинаково всеобщи форма и содержание, он неспособен к дальнейшему расширению: он - абсолютный закон природы.
  К сожалению, дело хромает в случае формы движения белка, alias жизни, до тех пор пока мы не можем изготовить белка.
  
  
  Единичность, особенность, всеобщность - вот те три категории, в рамках которых движется все "учение о понятии". При зтом пере-ход от единичного к особенному, а от особенного ко всеобщему совер-шается не одним, а многими способами, и Гегель довольно часто иллю-стрирует его на примере перехода: индивид, вид, род. И вот прихо-дят Геккели со своей индукцией и выдвигают против Гегеля, видя в этом какой-то большой подвиг, ту мысль, что надо переходить от единичного к особенному и затем от особенного к всеобщему, от ин-дивида к виду, а затем от вида к роду, позволяя затем делать дедук-тивные умозаключения, которые должны уже повести дальше! Эти люди так уперлись в противоположность между индукцией и дедук-цией, что сводят все логические формы умозаключения к этим двум, не замечая при этом вовсе, что они:
  1) применяют под этим названием бессознательно совершенно другие формы умозаключения, 2) не поль-зуются всем богатством форм умозаключения, поскольку их нельзя втиснуть в рамки этих двух форм, и 3) превращают благодаря этому сами эти формы - индукцию и дедукцию - в чистейшую бессмы-слицу.
  
  102
  
  Однако выше доказано также, что для суждения необходима не только кантовская "способность суждения", но способность сужде-ния вообще.
  
  Гофман (Ein Jahrhundert Chemie unter den Hohenzollern)-[108] характеризует натурфилософию ссылкой на фантазера Розенкранца, которого не признает ни один настоящий гегельянец. Делать натур-философию ответственной за Розенкранца так же нелепо, как если бы Гофман захотел сделать Гогенцоллернов ответственными за открытие Маркграфом свекловичного сахара.
  
  
  Бессмыслица у Геккеля: индукция против дедукции. Точно де-дукция не == умозаключению, следовательно и индукция является дедукцией. Это происходит от поляризирования -[109].
  
  
  Путем индукции было найдено сто лет назад, что раки и пауки являются насекомыми, а все низшие животные-червями. При по-
  мощи той же индукции теперь найдено, что это нелепость и что существует х классов. В чем же преимущество так называемого ин-дуктивного умозаключения, которое может оказаться столь же лож-ным, как и так называемое дедуктивное умозаключение? Ведь основа его - классификация.
  Индукция не в состоянии доказать, что когда-нибудь не будет найдено млекопитающее животное без молочных желез. Прежде сосцы считались признаком млекопитающего, но утконос не имеет
  вовсе сосцов.
  Вся эта вакханалия с индукцией создана англичанами, начиная
  от Уэвелля и т. д. -[110], которые подходили престо математически и таким образом сочинили противоположность индукции дедукции. Старая и новая логика не знают об этом ничего. Все формы умозаклю-чения, начинающие с единичного, экспериментальны и основываются на опыте. Индуктивное умозаключение начинается даже с А-Е--В (всеобщ.).
  Для силы мысли наших естествоиспытателей характерно то, что Геккель -[111] фанатически выступает на защиту индукции как раз в тот самый момент, когда результаты индукции -классификация - посюду поставлены под вопрос (Limulus-паук; Ascidia-позво-ночное или chordatum; Dipnoi, вопреки первоначальному определе--нию амфибий, оказываются рыбами) и когда ежедневно открываются новые факты, опрокидывающие всю прежнюю индуктивную класси-исацию. Какое великолепное подтверждение слов Гегеля, что индук-тивное умозаключение по существу проблематическое! Мало того:
  благодаря успехам теории развития даже вся классификация орга-низмов отнята у индукции и сведена к "дедукции", к учению о происхождении-какой-нибудь вид буквально дедуцируется, вы-водится из другого путем происхождения, а доказать теорию раз-вития при помощи простой индукции невозможно, так как она цели-
  ком антииндуктивна. Благодаря индукции понятия сортируются: вид,
  
  103
  
  род, класс; благодаря же теории развития они стали текучими, а значит и относительными; а относительные понятия не поддаются индукции.
  Индукция и дедукция. Геккель, Schopfungegeschichte, S. 76-77) Умозаключение поляризуется на индукцию и дедукцию! *
  Hegel, Geschichte der Philosophic, Griechische Philosopllic (Natur-anschaung der Alten), Bd. I. -[112].
  <Фалес>. О первых философах Аристотель (Метафизика, 1. 3) говорит, что они утверждают: "То, из чего есть все сущее и из чего
  оно возникает как из первого, и во что оно возвращается как в последнее, и что в качестве субстанции (....) остается всегда тем же самым и изменяется только в своих качествах (....), это-стихии (.....) и принцип (....) всего сущего. Поэтому они придерживаются того взгляда, что ни одна вещь не становится (.......) и не преходит, ибо одна и та же природа сохраняется всегда (стр. 198). Таким образом уже здесь перед нами целиком первоначальный сти-хийный материализм, который естественно считает при своем возни-кновении само собою разумеющимся единство в бесконечном много-образии явлений природы и ищет его в чем-то определенно телесном, в чем-то особенном, как Фалес в воде.
  Цицерон говорит о Фалесе: "Милетец.... утверждал, что вода есть начало вещей, а бог -тот разум, который все создал из воды" (Dе Natura Deorum, 1, 10). Гегель правильно замечает, что это-при-бавка Цицерона, и добавляет к этому: "Но вопрос о том, верил ли еще Фалес кроме того в бога, нас здесь не касается; речь идет здесь не о допущениях, верованиях, народной религии... и если бы он и говорил о боге как творце всех этих вещей из вода, то мы все же не знали бы благодаря этому ничего больше об этом существе... Это пустое слово без какого бы то ни было содержания" (стр. 209, около 600-605 г.).
  Древнейшие греческие философы были одновременно естествоис- пытателями: Фалес был геометром, он определил продолжительность года в 365 дней, предсказал, говорят, одно солнечное затмение. Анаксимандр изготовил солнечные часы, особую карту (.....)
  суши и моря и различные астрономические инструменты. Пифа- гор был математиком.
  У Анаксимандра из Милета, по Плутарху (Quaest, convival. VIII, 8):
  "человек произошел от рыбы, вышел из воды на сушу", (стр. 213) **. Для него (........), причем он не определяет (....) этого (.....) ни как воздух, ни как воду или что-нибудь другое. (Diog. Laert. II, ј 1.) Гегель (стр. 215) правильно переводит это бесконечное словами: "неопределенная материя" (около 580 г.).
  Анаксимен из Милета принимает за принцип и основной элемент воздух, который у него бесконечен. (Cicero, De Natura Deorum, I, 10 и т. д.) "Из него выходит все, в него возвращается обратно все" (Плутарх, De placitis pnilos., I, 3.) При этом воздух (....==.....)
  * [Последнее предложение находится на левой стороне, на полях без ука зания, к какому месту оно относится.] .
  ** [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  104
  
  "подобно тому как наша душа есть воздух, так и некий дух (...) и воздух держат весь мир. Дух и воздух равнозначащи" (Плутарх). Душа и воздух рассматриваютя как всеобщая среда (около 555г.)
  Уже Аристотель говорит, что эти древние философы ищут перво- существо в каком-то виде материи: и воздухе и воде (и, может быть, Анаксимандр в чем-то промежуточном между ними); позже Гера- клит - в огне, но ни один из них- в з емле, из-за ее сложного со-
  става (......). (Метафизика, I, 8, стр. 217.)
  О всех них Аристотель замечает правильно, что они оставляют необъясненным происхождение движения. Стр. 218 и след.
  Пифаrop из Самоса (около 540 г.): Число - у него основной прин-цип: "что число есть сущность всех вещей, и вообще организация все-|ленной в ее свойствах есть гармоническая система чисел и их отно-шений" *. (Аристотель, Метафизика, I, 5 passim.) Гегель правильно обращает внимание на "смелость подобной идеи, которая сразу унич-тожает таким образом все, что кажется представлению сущим или сущностным (истинным), и устраняет чувственную сущность"113 и ищет сущности в логической категории, хотя бы очень ограниченной и односторонней. Подобно тому как число подчинено определенным законам, так подчинена им и вселенная: этим впервые высказывается мысль о закономерности вселенной. Пифагору приписывают сведение музыкальной гармонии к математическим отношениям. Точно так же: "В середине пифагорейцы поместили огонь, а землю рассматривали как звезду, которая движется по кругу около этого центрального тела". (Аристотель, Метафизика,!, 5.) Но этот огонь не был солнцем; во всяком случае тут первая догадка о том, что земля движе-тся.
  Гегель высказывает по поводу планетной системы следующее замечание: "...Математика не сумела еще объяснить гармонию, кото-рой определяются расстояния от солнца. Мы знаем точно эмпири-ческие числа, но все они имеют вид случайности, а не необходимости. Мы знаем, что расстояния обнаруживают приблизительно некоторую правильность, и благодаря этому удачно предположили существова-ние планет между Марсом и Юпитером там, где позже открыли Цереру, Весту, Палладу и т. д. Но астрономия еще не нашла здесь последовательного разумного ряда. Она, наоборот, относится с презре-нием к мысли о правильном изображении этого ряда; но сам по себе это крайне важный пункт, которого не следует забывать", стр. 267.
  Несмотря на наивно-материалистический характер мировоззре-ния в целом, уже у древнейших греков имеется ядро позднейших разногласий. Уже у Фалеса душа есть нечто особенное, отличное от телa (он же приписывает магниту душу), у Анаксимена она - воздух (как в книге Бытия); у пифагорейцев она уже бессмертна и пересе-ляется из тела в тело; тело носит для них чисто случайный характер. И у пифагорейцев душа есть осколок эфира (........) (Diog. Laert., VIII, 26-28), где холодный эфир есть воздух, а плот-ный-есть море и влажность.
  Аристотель правильно упрекает пифагорейцев также в следую-щим: своими числами "они не объясняют, как становится движение
  и как без движения и изменения совершается возникновение и
  * [Подчеркнуто Энгельсом,]
  
  105
  
  гибель, или же состояния и деятельности небесных вещей" ( Мета-физика, 1,8).
  Пифагор, говорят, открыл тожество yтpeнней и вечерней звезды и то, что луна получает свой свет от солнца. Наконец он открыл Пифагорову теорему. "Говорят, что, когда Пифагор открыл эту теорему, он принес гекатомбу. И замечательно, что радость его была по этому поводу так велика, что он устроил большое празднество, на которое были приглашены богачи и весь народ: это стоило того. Вот веселье радость духа (познание) - за счет быков" (стр. 279).
  Элейцы.
  * Левкипп и Демокрит. "Левкипп и его товарищ Демокрит счи тают элементами полное и пустое и при этом утверждают, что первое есть бытие, а второе - небытие. Полное и плотное (т. е. атомы) есть бытие, а пустое и разреженное-небытие. Поэтому,-утверждают они, -бытие отнюдь не больше, чем небытие... То и другое в каче-стве материала является причиной всего сущего. Подобно тем, ко торые считают, что единое есть субстанциальная сущность и выводят все остальное из ее свойств, -и они также утверждают, что paзличия их (т. е. атомов) являются причиной всего остального. Они утвер-ждают, что есть троякого рода различия: по форме, по порядку и по положению.... А отличается от N по форме, AN от NA - по порядку, Z от N - по положению. (Aristot., Metaph., I. I, с. 4.)
  (Левкипп) "впервые предположил, что атомы суть элементы... Он говорит, что из них возникают беспредельные миры и снова на них распадаются. Возникают же миры следующим образом: благо- даря отрыву от беспредельного множество тел всевозможных форм несется в великую пустоту. Собираясь вместе, они образуют один вихрь, в котором, сталкиваясь и многообразно вращаясь, сходные тела выделяются вместе. Ввиду того, что из-за своего множества oни не могут вращаться в равновесии, наиболее тонкие направляются за пределы пустоты, как при просеивании через сито. Остальные же остаются вместе и, переплетаясь, соединяются друг с другом и обра зуют первую шаровидную систему". (Diоg. Laert., I., IX, с. 6.)
  Следующее-об Эпикуре: "Атомы движутся непрерывно (ниже он говорит, что они движутся и с одинаковой скоростью), ибо пустота одинаково вмещает как самый легкий из них так и самый тяжелый. И нет у атомов никаких иных качественных отличий, кроме формы, величины и тяжести... Но и не всякая величина им свойственна... Еще никто никогда чувственно не видел атомов. (Diog. Laert., I., X, ј 43, 44.) И по необходимости атомы обладают одинаковой скоростью, когда они несутся через пустоту и не встречают на своем пути никаких препятствий, ибо тяжелые атомы движутся не быстрее, чем малые и легкие, когда им ничто не мешает, и малые - не быстрее, чем большие, так как все они имеют соответствующий проход, поскольку ничто не преграждает им путь" (loc. cit., ј 61).
  "Итак ясно, что единое есть известная природа в каждом роде вещей и что ни для одной вещи это единое не оказывается ее природой" (Aristot., Metaph., I, IX, с. 2.)
  * [Следующие цитаты, приведенные в оригинале по-гречески, написаны Марксом.]
  
  106
  
  Как бы ни упирались естествоиспытатели, но ими управляют
  философы. Вопрос лишь в том, желают ли они, чтобы ими управлял
  какой-нибудь скверный модный философ, или же они желают руко-
  водиться разновидностью теоретического мышления, основы вающейся на знакомстве с историей мышления и его завоеваний. Физика, берегись метафизики! Это совершенно верно, но в другом смысле.
  Естествознание, довольствуясь отбросами старой метафизики,
  вслед за философией тянуло еще свое мнимое существование. Лишь когда естествознание и история впитают в себя диалектику, лишь тогда весь философский хлам - за исключением чистого учения о мышлении-станет излишним, растворится в положительной науке.
  Случайность и необходимость. Другая противоположность, в плену которой находится метафизика, это-противоположность между случайностью и необходимостью. Есть ли что-нибудь более противоречащее друг другу, чем обе эти логические категории? Как возможно, что обе они тожественны, что случайное необходимо, а необходимое точно так же случайно? Обычный здравый смысл, а с ним и большинство естествоиспытателей, рассматривает необходи- мость и случайность как категории, безусловно исключающие друг друга. Какая-нибудь вещь, какое-нибудь отношение, какой-нибудь процесс либо случайны, либо необходимы, но не могут быть и тем и
  другим *. Таким образом оба существуют бок о бок в природе: в последней заключаются всякого рода предметы и процессы, из кото-
  рых одни случайны, другие необходимы, причем важно только
  одно -не смешивать их между собой. Так, например, принимают главные видовые признаки за необходимые, считая остальные раз-личия у индивидов одного и того же вида случайными; и это отно- СИТСЯ к кристаллам, как и к растениям и животным. При этом ** в свою очередь низшая группа рассматривается как случайная по отношению с высшей: так, например, считают случайным то, сколько имеется различных видов genus felis или agnus, или сколько имеется родов и порядков в каком-нибудь классе, или сколько существует индивидов в каждом из этих видов, или сколько имеется различных видов животных в определенной области, или какова вообще фауна, флора. А затем объявляют необходимое единственно достойным научного интереса, а случайное - безразличным для науки. Это озна-чает следующее: то, что можно подвести под законы, что следовательно знают, то интересно, а то, чего нельзя подвести под законы, чего следовательно не знают, то безразлично, тем можно пренебречь. Но при такой точке зрения прекращается всякая наука, ибо задача ее ведь в том, чтобы исследовать то, чего мы не знаем. Это означает следую-
  * [В рукописи здесь первоначально с красной строки начинался новый обзац:
  <Дело едва ли изменится, если мы станем на точку зрения того детерминизма, который перешел к этому воззрению на природу от французского материализма || и который устраняет случайность, отрицая ее. Согласно этому толковаг> в несколько измененной форме это предложение опять повторяется ниже.]
  ** [Дальнейшее до слов: "Чего мы не знаем", приписано Энгельсом на обратной стороне листа.]
  
  107
  
  щее: что можно подвести под всеобщие законы, то считается необхо- димым, а чего нельзя подвести, то считается случайным.Легко ви- деть, что это такого сорта наука, которая выдает за естественное то, что она может объяснить, сводя непонятное ей к сверхъестественным причинам. При этом по существу дела совершенно безразлично, на-зову ли я причину непонятных явлений случаем или богом. Oба эти названия являются лишь выражением моего незнания и поэтому не относятся к ведению науки. Наука перестает существовать там, где теряет силу необходимая связь.
  Противоположную позицию занимает детерминизм, перешедший в естествознание из французского материализма и рассчитывающий покончить со случайностью тем, что он вообще отрицает ее. Согласно этому воззрению в природе господствует лишь простая, непосредственная необходимость. Что в этом стручке пять горошин, а не четыре или шесть, что хвост этой собаки длиною в пять дюймов, а не длиннее или короче на одну линию, что этот цветок клевера был оплодотворен в этом году пчелой, а тот- нет, и притом этой определенной пчелой и в это определенное время, что это определенное, yнесенное ветром семя одуванчика взошло, а другое - нет, что в прошлую ночь меня укусила блоха в 4 часа утра, а не в 3 или в 5, и притом в правое плечо, а не в левую икру,-все это факты, вызванные неизменным сцеплением причин и следствий, связаны незыблемой необходимостью, и газовый шар, из которого возникла солнечная система, был так устроен, что эти события могли произойти только так, а не иначе. С необходимостью этого рода мы все еще не выходим из гра-ниц теологического взгляда на природу. Для науки совершенно без-различно, назовем ли мы это, вместе с Августином и Кальвином, извечным решением божиим, или, вместе с турками, кисметом, или же назовем необходимостью. Ни в одном из этих случаев не может быть речи об изучании причинной цепи, ни в одном из этих случаев мы не двигаемся с места. Так называемая необходимость остается простой фразой, а благодаря этому и случай остается тем, чем он был. До тех пор, пока мы не можем показать, от чего зависит число горошин и стручке, оно остается случайным; а оттого, что нам скажут, что этот факт предвиден уже в первичном устройстве солнечной системы, мы не подвигаемся ни на шаг дальше. Мало того: наука, которая взялась бы проследить этот случай с отдельным стручком в его каузальном сце-плении, была бы уже не наукой, а просто игрой, ибо этот самый стру-чок имеет еще бесчисленные другие индивидуальные - кажущиеся нам случайными - свойства: оттенок цвета, плотность и твердость шелухи, величину горошин, не говоря уже об индивидуальных осо-бенностях, доступных только микроскопу. Таким образом с одним этим стручком нам пришлось бы проследить уже больше каузальных связей, чем в состоянии решить их все ботаники на свете.
  Таким образом случайность не объясняется здесь из необходимо-сти; скорее, наоборот, необходимость низводится до чего-то чисто случайного. Если тот факт, что определенный стручок заключает в себе шесть горошин, а не пять или семь, - явление того же порядка, как закон движения солнечной системы или закон превращения энер-гии, то значит действительно не случайность поднимается до уровня необходимости, а необходимость деградируется до уровня случайно-сти. Мало того, можно сколько угодно утверждать, что разнообразие
  
  108
  
  находящихся на определенном участке бок о бок органическихи не-
  органических видов и индивидов покоится на нерушимой необхо-
  димости, но для отдельных видов и индивидов оно остается тем, чем было, т.е. случайным. Для отдельного животного случайно, где оно родилось, какую среду оно застает вокруг себя, какие враги и сколько именно врагов угрожают ему. Для материнского растения случайно, куда ветер занесет его семя, для дочернего растения -где это семя найдет почну, откуда оно вырастет, и уверение, что и здесь все покоится на нерушимой необходимости, является очень жалким утешением. Хаотическое соединение предметов природы в какой-нибудь определенной области или даже на всей земле остается, при всем извечном, первичном детерминировании его, таким, каким оно было, - случайным.
  В противовес обоим этим взглядам выступает Гегель с неслыхан-ными до того утверждениями, что случайное имеет основание, ибо оно случайно, но точно так же не имеет никакого основания, ибо оно случайно; что случайное необходимо, что необходимость сама опре-деляет себя как случайность и что, с другой стороны, эта случайность есть скорее абсолютная необходимость (Logib., книга II, отдел: Действительность) -[114]. Естествознание предпочло игнорировать эти положения как парадоксальную игру слов, как противоречащую себе самой бессмыслицу, закоснев теоретически в бессодержательности вольфовской метафизики, согласно которой нечто либо случайно, либо необходимо, но ни в коем случае ни то, ни другое одновременно, или в столь же бессодержательном механическом детерминизме, который на словах отрицает случайность в общем, чтобы на практике признать ее в каждом отдельном случае.
  В то время как естествознание продолжало так думать, что сде-
  лало оно в лице Дарвина?
  Дарвин в своем составившем эпоху произведении исходит из крайне широкой, покоящейся на случайности фактической основы. Именно незаметные случайные различия индивидов внутри отдельных видов, различия, которые могут усиливаться до изменения самого характера вида, ближайшие даже причины которых можно указать лишь в самых редких случаях, именно они заставляют его усомниться в прежней основе всякой закономерности в биологии, усомниться в понятии вида, в его прежней метафизической неизменности и постоянстве. Но без понятия вида вся наука теряла свой смысл. Все ее отрасли нуждались в понятии вида: чем были бы без понятия вида анатомия человека, антропология, геология, палеонтология, ботаника и т.д.? Все результаты этих наук стали не только спорными, но были просто уничтожены. Случайность уничтожает необходимость, как ее понимали до сих пор. Прежнее представление о необходимости отка-зывается служить. (Накопленный за это врегля материал, относя- щийся к случайности, устранил и уничтожил старое представление о необходимости.) * Сохранять его значит навязать природе в каче-стве закона противоречащее самому себе и действительности произ-вольное логическое построение, значит отрицать всякую внутрен- нююнеобходимостьв живой природе, значит вообще объявить хаоти-
  * [Эта фраза, вынесенная в скобки и в оригинале, стоит на полях без ясного указания, к какому месту текста она относится.]
  
  109
  
  ческое царство случая единственным законом живой природы. Неужели закон и пророки потеряли весь свой авторитет! - кричали вполне последовательно биологи всех школ -[115].
  Во-первых, Кекуле. Далее: систематизацию естествознания, кото- рая становится теперь все более и более необходимой, можно найти лишь в связях самих явлений. Так механическое движение неболь- ших масс на какой-нибудь планете кончается контактом двух тел, проявляющимся в двух, отличающихся друг от друга лишь по сте- пени, формах-трения и удара. Поэтому мы изучаем сперва механическое действие трения и удара. Но мы находим, что оно этим не исчерпывается: трение производит теплоту, свет и электричество, удар - теплоту и свет, а может быть, и электричество. Таким образом мы имеем превращение молярного движения в молекулярное. Мы вступаем и область молекулярного движения, в физику, и продолжаем свои исследования. Но и здесь мы находим, что молекулярное движение не является завершением исследования. Электричество переходит в химические явления и происходит от химических явлений, теплота и свет тоже; молекулярное движение превращается в атомное движение-область химии. Изучение химических процессов наталкивается на органический мир как область исследования, как на мир, в ко-тором химические процессы происходят согласно тем же законам, но при иных условиях, чем в неорганическом мире, для объяснения ко-торого достаточно химии. Все химические исследования органиче-ского мира приводят в последнем счете к одному телу, которое, будучи результатом обычных химических процессов, отличается от всех дру-гих тел тем, что является самостоятельным, постоянным химиче-ским процессом,-приводят к белку. Если химии удастся изготовить этот белок в том определенном виде, в котором очевидно он возник, в виде так называемой протоплазмы, - в том определенном или, вер-нее, неопределенном виде, в котором он потенциально содержит в себе все другие формы белка (причем нет нужды принимать, что су-ществует только один вид протоплазмы), то диалектический переход совершится здесь и реально, т. е. будет закончен. До тех пор дело остается в области мышления, alias гипотезы. Если химии удастся изготовить белок, то химический процесс выйдет из своих собствен-ных рамок, как мы видели это выше относительно механического процесса. Он проникнет в обширную область органической жизни. Физиология есть разумеется физика и в особенности химия живого тела, но вместе с тем она перестает быть специально химией: с одной стороны, сфера ее действия здесь ограничивается, но, с другой, она поднимается на высшую ступень.
  Фурье (Nouveau Monde Industriel et Societaire)-[116]. Элемент нера-венства -"человек, будучи по инстинкту врагом равенства" (стр. 59).
  "Этот механизм мошенничеств, который называют цивилиза-цией" (стр. 81).
  "Надо было бы перестать назначать их (женщин), как это водится у нас, для неблагодарных функций, давать им рабские роли, которые предназначает им философия, уверяющая, будто женщина создана
  
  110
  
  только для того, чтобы мыть горщки и чинить старые штаны" (стр.141)
  "Бог уделил мануфактурному труду долю привлекательности, соответствующую лишь четверти времени, которое общинный чело-
  век может посвятить труду". Поэтому остальная часть времени дол-
  жна быть посвящена земледелию, скотоводству, кухне, промышлен-
  ным беднякам (стр 152). .
  "Нежная мораль, кроткая и чистая подруга торговли" (стр. 161).
  Критика морали (стр. 162 и след.).
  "В цивилизованном механизме". В современном обществе царит "двоедушие в действии, противоречие между индивидуальным инте-
  ресом и коллективным", наблюдается "универсальная война инди-
  видов против масс. И наши политические науки осмеливаются гово-
  рить об единстве действия!" (стр. 172).
  "Современные исследователи потерпели повсюду неудачу в из-
  учении природы, потому что они не знали теории исключений или переходов, теории "помесей". (Примеры "помесей": айва, персик-нектарин, угорь, летучая мышь и т. д.) (Стр. 191).
  При абсолютном 0№ невозможен никакой газ. Все движения молекул приостановлены. Малейшее давление, следовательно их собственное притяжение, сдвигает их вместе. Поэтому постоянный газ- немыслимая вещь.
  Mv2 доказано и для газовых молекул благодаря кинетической теории газов. Таким образом одинаковый закон как для молярных, так и для молекулярных движений. Различие обоих здесь уничтожено
  -1. Отрицательные величины алгебры реальны лишь по-(
  стольку, поскольку они относятся к положительным величинам, реальны лишь в своих отношениях к последним; взятые вне этого ношения, сами по себе, они мнимы. В тригонометрии и аналитиче-кой геометрии, вместе с построенными на них отраслями высшей математики, они выражают определенное направление движения, противоложное положительному направлению. Но можно с одинаковым успехом отсчитывать синусы и тангенск как в первом, так и в четвертом квадрантах и значит можно обратить плюс в минус. Точно так же в аналитической геометрии можно отсчитывать абсциссы в круге, либо начиная с периферии, либо начиная с центра и вообще у кривых в направлении, обозначаемом обыкновенно минусом, и при этом мы получаем правильное рациональное уравнение кривой. Здесь + существует только как дополнение -, и обратно. Но алгебра в своих абстракциях рассматривает их как действительные самостоятельные величины, без отношения к какой-нибудь большей, положительной величине.
  Если Гегель рассматривает силу и проявление, причину и дей- ствие как тожественные, то это доказывается переменой форм
  
  111
  
  материи, где paвноценность их доказана математически * . В мире
  уже заранее иризнано: сила измеряется проявлением ее, причина -- действием.
  Развитие, например, какого-нибудь понятия или отношения (по- ложительное и отрицательное, причина и действие, субстанция и акциденция в истории мышления относится к развитию его в го- лове отдельного диалектика, как развитие какого-нибудь opганизма в палеонтологии-к развитию его в эмбриологии (или, cкорее, в истории и в отдельном зародыше). Что это так, было впервые открыто Гегелем для понятий. В историческом развитии случайность играет свою роль, которая в диалектическом мышлении, как и в развитии зародыша, выражается в необходимости.
  Абстрактное и конкретное. Общий закон изменения формы дви- жения гораздо конкретнее, чем каждый отдельный "конкретный" пример этого.
  Значение названий. В органической химии значение какого-ни- будь тела, а значит также название его, не зависит уже просто от его состава, а скорее от его положения в том ряду, к которому он принадлежит. Поэтому, если мы найдем, что какое-нибудь тело принадлежит к какому-нибудь подобному ряду, то его старое название становится препятствием для понимания и должно быть заменено названием, указывающим этот ряд (парафины и т. д.).
  Превращение количества в качество = "механическое мировоз -зрение", количественное изменение изменяет качество. Этого никогда и не нюхали эти господа! **
  Тожество и различие-необходимость и случайность ***- при- чина и действие -оба главных противоречия, которые, рассматри- ваемые раздельно, превращаются друг в друга. И тогда должны прийти на помощь "основания".
  Подобно тому как Фурье есть a mathematical poem и все же поле -зен, так Гегель есть a dialectical poem [диалектическая поэма] ****.
  Применение математики: в механике твердых тел абсолютное, в механике газов приближенное, в механике жидкостей уже труднее; в физике в виде попыток и относительно; в химии простые уравнения первой степени наипростейшей природы; в биологии = 0.
  
  * [Эта фраза написана карандашом.]
  ** [Эта фзаза написана карандашом.]
  *** ["Необходимость и случайность"- приписано впоследствии.]
  **** [Написано карандашом]
  
  112
  
  Лишь диференциальное исчисление дает естествознанию возможность изобразить математически процессы, а не только состояния, движение.
  Что положительное и отрицательное равнозначащи,безразлично от того, какую сторону считать положительной, какую отрицательной, и не только и аналитической геометрии, но еще более в физике...
  См. Сlаusius, стр. 87 и cл.
  Hegel, Enz. I, стр. 205-206 [117] -пророческое место насчет атомных весов, пo сравнению с тогдашними взглядами физиков, и насчет атома и молекулы как рассудочных определений, по поводу которых имеет право принимать решения мышление.
  Обыкновенно принимается, что тяжесть есть самый общий признак материальности, т. е. что притяжение, а не отталкивание, есть необходимое свойство материи. Но притяжение и отталкивание так неотделимы друг от друга, как положительное и отрицательное, и поэтому можно на основании принципов диалектики предсказать, что истинная теория материи должна отвести отталкиванию такое же важное место, как и притяжению, что основывающаяся только на притяжении теория материи ложна, недостаточна, половинчата. И действительно имеется достаточно явлений, указывающих на это. От эфира нельзя отказаться уже из-за света. Материален ли эфир? Если он вообще есть, то он должен быть материальным, должен подходить под понятие материи. Но он совершенно лишен тяжести. Кометные хвосты считаются материальными. Они обнаруживают сильное отталкивание. Теплота в газе порождает отталкивание и т. д.
  <Удар и трение. Механика рассматривает действие удара как происходящее в чистом виде, но в действительности происходит иначе. При каждом ударе часть механического движения превращается в теплоту, а трение есть не что иное, как форма удара, которая непрерывно превращает механическое движение в теплоту. (Огонь от трения известен из седой древности.)
  Декарт открыл, что приливы и отливы вызываются притяжением луны. Он же одновременно со Снеллиусом открыл основной закон преломления света, притом своим собственным способом, отличным от способа Снеллиуса.> *
  Теория и эмпирия. Ньютон теоретически установил полярное сжатие земли. Кассини же и другие французы еще долго спустя утверждали, основываясь на своих эмпирических измерениях, что земля - эллипсоидальна и что полярная ось-самая длинная.
  
  113
  
  * [Два последних абзаца перечеркнуты карандашом.]
  Аристарх Самосский уже за 270 лет до новой эры выдвигал ко-перниковскую теорию о земле и солнце.(Медлер, стр 44 -[118], Вольф, стр. 35-37.) -[119].
  Уже Демокрит высказал догадку, что Млечый путь посылает
  нам объединенный свет бесчисленных небольших звезд ( Вольф стр. 313) -[120].
  Недурный образчик диалектики природы; согласно современной теории отталкивание одноименных магнитных полюсов объясня- ется притяжением одноименных электрических токов. (Guthrie стр. 264) -[121].
  Презрение эмпириков к грекам получает своеобразное освещение когда читаешь например On Electricity Т. Томсона и видишь, что люди, подобные Деви и даже Фарадею, блуждают в потемках (элек- трические искры и т. д.) и ставят опыты, в совершенстве напоми- нающие рассказы Аристотеля и Плиния о физических и химиче-ских фактах. Именно в этой новой науке эмпирики целиком повторяют слепое нащупывание древних. А где гениальный Фарадей намечает правильный след, там филистер Томсон протестует против этого (стр. 397) -[122].
  Притяжение и тяготение. Все учение о тяготении сводится к утверждению, будто притяжение есть сущность материи. Это по не- обходимости ложно. Там, где имеется притяжение, оно должно по- рождаться отталкиванием. Поэтому уже Гегель вполне правильно заметил, что сущность материи - это притяжение и отталкивание -[123]. И действительно мы все более и более вынуждены признать, что рассеяние материи имеет границу, где притяжение переходит в отталкивание, и что, наоборот, сгущение оттолкнутой материи имеет rpаницу, где оно становится притяжением.
  Первая, наивная концепция обыкновенно правильнее, чем позд-нейшая, метафизическая. Так уже Бэкон говорил (после него Бойль, Ньютон, почти все англичане), что теплота есть движение (Бойль уже, что-молекулярное движение). Лишь в XVIII в. она начинает рассматриваться во Франции как calorique (теплород), и взгляд этот более или менее прививается на материке.
  Геоцентрическая точка зрения в астрономии ограничена и по справедливости отвергается. Но по мере того как мы подвигаемся в своем исследовании вперед, она все более и более вступает в свои права. Солнце и т. д. служат для земли (Гегель, Naturphil., стр. 157). (Все огромное солнце только ради маленьких планет.) Для нас возможна только геоцентрическая химия, физика, биология, ме-теорология, и науки эти ничего не теряют от того, что имеют силу только для земли и поэтому лишь относительны. Если мы серьезно
  
  114
  
  потребуем лишенной центра науки, то мы этим остановим движение всякой науки; с нас достаточно знать, что при равных обстоятельствах повсюду равное (...)*.
  
  Что Конт не является вовсе автором списанной им у Сен-Симона энциклопедической иерархии естествевных наук, видно уже из того, что она служит у него лишь ради расположения учебного материала и в целях преподавания, приводя благодаря этому к сумасшедшему enseignement integral (интегральному обучению), где каждая наука исчерпывается, прежде чем успели приступить к другой, где правильная в основе мысль утрирована до математического абсурда.
  Физиография. После того как совершился переход от химии к жизни, впервые имеются условия, в рамках которых возникла жизнь, и поэтому впервые появляются геология, метеорология и остальное. А затем и сами различные формы жизни, которые без этого непонятны.
  В химии новая эпоха начинается с атомистики (поэтому не Ла- вуазье, а Дальтон - отец современной химии) и соответственно с этим в физике - с молекулярной теории (представляющей в другой форме, но по существу лишь другую сторону этого процесса, - с открытия превращения одной формы движения в другую). Новая атомистика отличается от всех прежних тем, что она (если не говорить об ослах) не утверждает, будто материя просто дискретна, а что дискретные части являются различными ступенями (эфирные атомы, химические атомы, массы, небесные тела), различными узловыми точками, обусловливают различные качественные формы бытия у всеобщей материи вплоть по нисходящей линии до потери тяжести и до отталкивания.
  Гегель построил теорию света и цветов из голых мыслей и при этом впал в грубейшую эмпирию доморощенного филистерского опыта, хотя впрочем с известным основанием, так как пункт этот тогда еще не был выяснен, - например когда он выдвигает против Ньютона смешение красок художниками, стр. 314 внизу -[124].
  Оттого что нуль есть отрицание всякого определенного количе-ства он не лишен вовсе содержания. Наоборот, нуль обладает весьма определенным содержанием. Будучи границей между всеми положи-тельными и отрицательными величинами, будучи единственным действительно нейтральным числом, которое не может быть ни +
  ни --, он представляет не только очень определенное число, но сам по себе важнее всех других ограничиваемых им чисел. Действитель-но, нуль богаче содержанием, чем всякое иное число. Прибавленный к любому числу справа он в нашей системе счисления удесятеряет его. Для этого можно было взять вместо нуля любой другой знак, но лишь
  * [В рукописи следует еще одна строка, не разобранная из-за порчи бумаги.]
  
  115
  
  при том условии, чтобы этот знак, взятый сам по себе, означал
  нуль = 0. Таким образом от природы самого нуля зависит то, что он находит такое приложение и что только он один может найти такое приложение. Нуль уничтожает всякое другое число, на которое его умножают; в качестве делителя какого-нибудь числа он делает его бесконечным, в качестве делимого он делает его бесконечно малым;
  он - единственное число, находящееся в бесконечном отношении к
  любому другому числу.0/0 может выражать любое число (между -
   и представляет в каждом случае действительную величину.(и + Реальное значение какого-нибудь уравнения обнаруживается лишь тогда, когда все члены его перенесены на одну сторону и урав-нение приравнено нулю, как это встречается уже в квадратных урав-нениях и употребляется почти всегда в высшей алгебре. Можно какую-нибудь функцию f (х, у) == 0 приравнять z и потом диференцировать этот z, хотя он = 0, как обыкновенную зависимую перемен-ную и получить его частную производную.
  Ничто от любого количества само еще количественно не опреде-лено, и лишь потому можно оперировать нулем. Те самые матема-тики, которые совершенно спокойно оперируют нулем, как выше указано, т. е. как вполне определенным количественным предста-влением, и ставят его в количественные отношения к другим коли-чественным представлениям, - поднимают страшный вопль, когда находят у Гегеля такое общее положение: ничто от некоторого не-что есть определенное ничто.
  Перейдем теперь к аналитической геометрии. Здесь нуль - опре-деленная точка, начиная от которой одно направление по из-вестной прямой считается положительным, а противоположное - отрицательным. Таким образом здесь нулевая точка не только так же важна, как любая точка с определенным положительным или отри-цательным значением, но и гораздо важнее всех их: это точка, от ко-торой все они зависят, к которой все они относятся, которой они все определяются. Во многих случаях она может браться даже со-вершенно произвольным образом <в других случаях, где сама при-рода данной задачи ставит ограничения, все-таки остается выбор, по крайней мере между двумя возможностями>. Но раз она взята, она остается средоточием всей операции, часто даже определяет направление линии, на которую наносятся другие точки, конечные точки абсцисс. Если например, - переходя к уравнению круга, - мы примем любую точку периферии за нулевую точку, то линия абсцисс должна проходить через центр круга. Все это находит при-ложение также и в механике, где при вычислении движений приня-тая нулевая точка является опорным пунктом всей операции. <Про-извольно взятая> нулевая точка термометра,-это вполне опреде-ленная нижняя граница температурной области, разделяемой на произвольное число градусов и служащей благодаря этому мерой температур как внутри самой себя, так и высших или низших тем-ператур. Таким образом и здесь она является весьма существенной точкой. И даже абсолютньй нуль термометра не представляет вовсе чистого абстрактного отрицания, а очень определенное состояние материи, именно границу, у которой исчезает последний след само-стоятельного движения молекул, и материя действует только в виде
  
  116
  
  массы.Таким образом где бы мы ни встречались с нулем, он повсюду представляет собой нечто очень определенное и его практическое применение к геометрии, механике и т. д. показывает, что в каче-стве границы он важнее, чем все реальные, ограничиваемые им ве-личины.
  Единица. Ничто не кажется проще, чем количественная единица, и ничего нет многообразнее, чем последняя, лишь только мы начнем изучать ее в связи с соответственным множеством, с точки зрения различных способов происхожденияя ее из последнего. Единица - это, во-первых, основное число всей системы положительных и отри-цательных чисел, благодаря последовательному прибавлению кото-рого к самому себе возникают все другие числа. Единица есть 1(вы-ражение всех положительных, отрицательных и дробных степеней единицы: 12, , 1-2 все равны единице. Единица есть значение всех дробей, у которых числитель и знаменатель равны. Она-выра-жение всякого числа, возведенного в степень нуль, и поэтому она единственное число, логарифм которого во всех системах один и тот же, именно == 0. Таким образом единица есть граница, делящая на две части все возможные системы логарифмов: если основание больше единицы, то логарифмы всех чисел, больших единицы, положительны; всех чисел, меньших единицы, отрицательны; если основание меньше единицы, то дело происходит наоборот. Таким образом, если каждое число содержит в себе единство, поскольку оно состоит из одних лишь приданных друг к другу единиц, то единица, в свою очередь, со-держит в себе все другие числа. Не только потенциально, поскольку мы можем построить любое число из одних единиц, но и реально, по-скольку единица является определенной степенью любого другого числа. Но те же математики, которые непринужденнейшим образом вводят, где это им нужно, в свои выкладки х№==1 или же дробь, чис-литель и знаменатель которой равны и которая тоже значит пред-ставляет единицу, -математики, которые следовательно применяют математическим образом содержащееся в единстве множество, морщат нос и строят гримасы, когда им говорят общим образом, что единство и множество являются нераздельными, проникающими друг друга понятиями и что множество так же содержится в един-стве, как и единство в множестве. Насколько это верно, легко заме-тать, лишь только мы покинем область чистых чисел. Уже при из-мерении длин, площадей и объемов обнаруживается, что мы можем принять за единицу любую величину соответствующего рода, то же самое относится к измерению времени, веса <теплоты>, движения и т. д. Для измерения клеток миллиметры и миллиграммы слишком велики, для измерения солнечных расстояний или скорости света километр крайне мал. Точно так же крайне мал килограмм для измерения масс планет, а тем более солнца. Здесь-воочию видно, какое многообразие и множество содержится в столь простом на первый взгляд понятии единицы.
  Статическое и динамическое электричество. Статическое электри-чество, или электричество от трения, получается от переведения в состояние напряжения имеющегося в природе - в форме электри-
  
  117
  
  чества, но в состоянии равновесия, в нейтральном состоянии - го-
  тового электричества. Поэтому и уничтожение этого напряжения происходит-если и поскольку электричество имеет возможность распространяться-сразу, в виде искры, восстанавливающей снова нейтральное состояние.
  Наоборот, динамическое, или вольтово электричество происходит от превращения химического движения в электричество. Оно полу-чается при известных, определенных обстоятельствах из растворения цинка, меди и т. д. Здесь напряжение носит не острый характер, а хронический. В каждый момент порождается новое + и - электри-чество из какой-нибудь другой формы движения, а не разделяется на + и - электричество. Весь процесс носит текучий характер,(имеющееся уже налицо поэтому и результат его, электричество, не является мгновенным напряжением и разряжением, а постоянным током, способным снова превратиться на полюсах в химическое дви-жение, из которого он вышел, и это называют электролизом. При этом процессе, а также при получении электричества из химических соединений (причем электричество освобождается вместо теплоты, и к тому же освобождается столько электричества, сколько при других обстоятельствах - теплоты (Grove, p. 210)), можно проследить ток в жидкости. (Обмен атомов в соседних молекулах - вот что такое ток.)
  Так как это электричество по своей природе ток, то именно поэтому оно не может быть прямо превращено в электричество напряжения. Но при помощи индукции нейтральное электричество, существую-щее уже как таковое, может быть денейтрализировано. В соответ-ствии с природой вещей индуцируемое электричество должно будет следовать за индуцирующим, а значит должно будет тоже быть те-кучим. Но здесь очевидно имеется возможность конденсировать ток и превратить его в электричество напряжения или, вернее, в высшую форму, соединяющую свойства тока с напряжением. Это дано в Румкорфовой катушке. Она дает индуктивное электричество, имею-щее это свойство *.
  Когда Кулон говорит "о частицах электричества, которые оттал-кивают друг друга обратно пропорционально квадрату расстояния", то Томсон спокойно принимает это как нечто доказанное (стр. 358)-[125]. У него же (стр. 366) - гипотеза, что электричество "состоит из двух жидкостей, положительной и отрицательной, частицы которых от-талкивают друг друга", что электричество в заряженное тело воз-вращается обратно просто благодаря давлению атмосферы (стр. 360). Фарадей поместил электричество в противоположные полюсы атомов (или молекул, что представляет еще большую путаницу) и таким образом впервые выразил мысль о том что электричество вовсе не жидкость, а форма движения, "сила" (стр. 378). Это совсем не лезет в голову старому Томсону: ведь искра есть нечто материальное!
  Фарадей открыл уже в 1822 г., что мгновенный индуцированный ток - как первый, так и второй, обратный -- "имеет больше свойства тока, произведенного разрядом лейденской банки **, чем тока,
  * [К этому месту Arons замечает: "неверно. - Ar.".]
  ** [У Томсона: phiaI.]
  
  118
  
  произведенного гальванической батареей", в чем и заключалась вся
  тайна (стр. 385).
  Относительно искры - всякого рода фантастические истории которые считаются теперь частными случаями или иллюзиями: так, будто искра из положительного тела представляет собой "пучок лу-
  чей, кисточку или конус", вершиной которого является точка раз-ряда; наоборот, отрицательная искра представляет собой star (звез-
  ду) стр. 396. Короткая искра всегда белая, длинная по большей час-ти (замечательный вздор, высказанный Фарадеем об искре, стр. 400), красноватая или фиолетовая. Искра, извлеченная при помощи метал-лического шара из prime conductor, - белая, рукой - пурпуровая, водой - красная (стр. 405). Искра через воздух "не присуща электри-честву, а является просто результатом сжатия воздуха. Что воздух внезапно и бурно сжимается, когда электрическая искра проходит через него", доказывает опыт Киннерслея в Филадельфии, согласно которому искра "вызывает внезапное разрежение воздуха в трубке" и гонит воду в трубку (стр. 407). В Германии 30 лет назад Винтерль и другие думали, что искра, или электрический свет,-"той же природы, что и огонь", и возникает благодаря созданию обоих элактричеств. На это Томсон серьезно возражает, что место, где встреча-ются оба электричества, как раз наиболее бедно светом и отстоит на 2/3 от положительного конца и на 1/3 от отрицательного! (стр. 409-410). Ясно, что огонь здесь рассматривается еще как нечто совершен-но мифическое.
  Столь же серьезно приводится эксперимент Дессеня, состоящий в том, что при подъеме барометра и понижении температуры, стекло, смола, шелк и т. д. при погружении в ртуть электризуются отрица-тельным образом, а при падении барометра и повышении темпера-гуры электризуются положительным образом; что летом они стано-вятся в нечистой ртути всегда положительными, а в чистой - всегда отрицательными; что золото и другие металлы становятся летом, при согревании их, положительными, а при охлаждении - отрицатель-ными, зимою же наоборот; что при высоком давлении и северном ветре они highly electric (очень наэлектризованы): положительным образом при повышении температуры, отрицательным образом при понижении ее и т. д. (стр. 416).
  Как влияет теплота: "Чтобы произвести термоэлектрические дей-ствия, нет необходимости приложить теплоту. Все, что изменяет тем-пературу в одной части цепи, вызывает также изменение склонения магнита". Так охлаждение какого-нибудь металла при помощи льда или испарения эфира! (стр. 4!9).
  На стр. 438 электро-химическая теория принимается как "по меньшей мере очень остроумная и правдоподобная".
  Фаброни и Волластон уже давно, а Фарадей в новейшее время высказались в том смысле, что вольтово электричество-это про-стое следствие химических процессов, и Фарадей дал уже даже пра-вильное объяснение происходящего в жидкости смещения атомов и установил, что количество электричества может быть измерено коли-чеством электролитического продукта.
  С помощью Фарадея он выводит закон, "что каждый атом должен естественным образом быть окруженным одним и тем же количеством
  
  119
  
  электричества, так что в этом отношении теплота и электриче-ство похожи друг на друга! "
  Электричество. Относительно фантастических историй Томсона ср. Гегель, стр. 346-347 -[126], где точно такие же вещи. Но зато Ге- гель рассматривает уже определенно электричество, получаемое от трения как напряжение, в противоположность учению об электри -ческих жидкостях и электрической материи (стр. 347).
  Гегелевское (первоначальное) деление на механизм, химизм, организм было совершенным для своего времени. Механика-моляр- ное движение; химия - молекулярное движение (ибо и физика отне- сена сюда же, и обе ведь относятся к одному и тому же порядку) и атомное движение; организм: движение тел, в котором одно от дру- гого неотделимо, ибо организм есть разумеется высшее единство, связывающее в себе в одно целое механику, физику и химию, так что эту троицу нельзя больше разделить. В организме механическое движение вызывается прямо физическим и химическим изменением, и притом питание, дыхание, выделение и т. д. точно так же, как и чисто мускульное движение.
  Каждая группа в свою очередь двойственна: Механика: 1) не- бесная, 2)земная.
  Молекулярное движение: 1) физика, 2) химия.
  Организм: 1) растение, 2) животное *.
  Электрохимия. При изложении действия электрической искры на химическое разложение и новообразование Видеман -[127] заявляет, что это касается скорее химии. А химики в этом самом случае заяв-ляют, что это касается уже физики. Таким образом и те и другие признают свою некомпетентность в месте соприкосновения молеку-лярной и атомной наук, между тем как именно здесь приходится ожи-дать величайших результатов.
  О том, как старые, удобные, приспособленные к прежней прак-тике методы переносятся в другие отрасли знания, где они являютси тормозом: в химии процентное вычисление состава тел, которое явля-лось самым подходящим методом, чтобы замаскировать - и которое действительно довольно долго маскировало - закон постоянных пропорций и кратных отношений у соединений.
  1) Движение вообще.
  2) Притяжение и отталкивание. Перенесение движения.
  3) Применение здесь сохранения энергии. Отталкивание + при-тяжение - прибавление отталкивания == энергии.
  4) Тяжесть - небесные тела - земная механика.
  5) Физика, теплота, электричество.
  6) Химия.
  7) Резюме.
  * [Последний абзац приписан на полях без указания, к какому
  месту он относится.]
  
  120
  
  Заключение для Томсона, Клаузиуса, Лошмидта: Обращение заключается в том, что отталкивание отталкивает само себя и таким образом возвращается из среды в мертвые небесные тела. Но в этом и заключается доказательство того, что отталкивание является собственно активной стороной движения, а притяжение-пассивной * -[128].
  Молекула и диференциал. Видеман -[129], III, стр. 636, противопо-ставляет друг другу конечное расстояние и молекулярное.
  Сила и сохранение силы. Привести против Гельмгольца места из Ю.-Р. Майера в первых его двух работах -[130].
  Тригонометрия. После того как синтетическая геометрия рас-смотрела свойства треугольника в себе и до конца исчерпала их, открывается более широкий горизонт, т. е. очень простой, вполне диалектический способ. Треугольник рассматривается уже не в себе и для себя, а в связи с некоторой другой фигурой, кругом. Каждый прямоугольный треугольник можно рассматривать как принадлежность некоторого круга: если гипотенуза == г, то катеты - это sin и cos; если один катет == г, то другой катет == tg, а гипоте-нуза == sec.
  Благодаря этому стороны и угол приобретают совершенно иные определенные взаимоотношения, которых нельзя было бы открыть и использовать без этого отнесения треугольника к кругу, и разви-вается совершенно новая, далеко превосходящая старую, теория треугольника, которая применима повсюду, ибо всякий треуголь-ник можно разбить на два прямоугольных треугольника. Это разви-тие тригонометрии из синтетической геометрии является хорошим образчиком того, как диалектика рассматривает вещи в их связи, а не изолированно.
  Потребление кинетической энергии как таковой в пределах ди-намики - всегда двоякого рода и имеет двоякий результат: 1) про-изведенную кинетическую работу, производство соответственного количества потенциальной энергии, которое однако всегда больше, чем потраченное количество кинетической энергии; 2) преодоление - кроме тяжести - сопротивлений от трения и т. д., которые превра-щают остаток потребленной энергии в теплоту. - То же самое при обратном превращении: в зависимости от вида и способа этого пре-вращения часть, потерянная благодаря трению и т. д., рассеивается в виде теплоты-и все это архистаро **.
  * [На полях - вычисления химических и математических формул.]
  ** [К этому отрывку Энгельс сделал на отдельном листочке физические вычисления, от печатания которых мы отказались.]
  
  121
  
  В движении газов, в процессе испарения, молярное движение переходит прямо в молекулярное. Здесь, следовательно, совершить переход *.
  Показать, что дарвинова теория является практическим дока-зательством гегелевской концепции о внутренней связи между необ-ходимостью и случайностью.
  То, что Гегель называет взаимодействием, применимо к органи- ческому телу, которое поэтому образует также переход к сознанию, т.е. от необходимости к свободе, к понятию. См. "Логику", 11, заключение -[131].
  
  Переход количества в качество: самый простой пример - кисло-род и озон, где 2 : 3 вызывает совершенно иные свойства, вплоть до запаха. Другие аллотропические тела тоже объясняются в химии лишь благодаря тому, что в молекулах различное количество атомов.
  Если Гегель рассматривает природу как обнаружение вечной "идеи" в отчуждении и если это такое тяжелое преступление, то что сказать о морфологе Ричарде Оуэне, которьш пишет: "Идея-архетип воплощалась на этой планете такими различными способами задолго до существования тех животных видов, которые теперь осуществляют ее" (Nature of Limbs, 1849) -[132]. Если это говорит естествоиспытатель-мистик, который ничего не представляет себе при этом, то к этому относятся спокойно; если же подобную истину высказывает философ, который однако представляет себе при этом кое-что, и притом по существу правильное, хотя и в извращенной форме, то - это мистика и неслыханное преступление.
  Одно эмпирическое наблюдение никогда не может доказать доста-точным образом необходимости. Post hoc, но не propter hoc (Enz., I, стр. 84) -[133]. Это настолько верно, что из постоянного восхождения солнца утром вовсе не следует, что оно взойдет и завтра, и действи-тельно мы теперь знаем, что настанет момент, когда в одно прекрасное утро солнце не взойдет. Но доказательство необходимости заклю-чается в человеческой деятельности, в эксперименте, в труде; если я могу сделать некоторое post hoc, то оно становится тожественным с propter hoc.
  Ad vocem Негели -[134]: непостижимость бесконечности. Когда мы говорим, что материя и движение не созданы и неразрушимы, то мы говорим, что мир существует как бесконечный процесс, т. е. в форме дурной бесконечности; таким путем мы поняли в этом процессе все, что в нем можно понять. В лучшем случае возникает еще вопрос,
  * [В рукописи cледует новая страница с вычислениями поверхности и объема шара, пирамиды и конуса]
  
  122
  
  представляет ли этот процесс вечное повторение одного и того же в великом крговороте или же круговороты имеют восходящие и нисходящие ветви.
  Борьба за существование. Прежде нсего необходимо строго огра-ничить ее борьбой, происходящей от перенаселения в мире растений и животных,-борьбой, действительно происходящей на известной ступени развития растительного царства и на низшей ступени раз-вития животного царства. Но необходимо строго отличать от этого те случаи, где виды изменяются, старые из них вымирают, а их место занимают новые, более развитые, без наличия такого перенаселения:
  например при переселении растений и животных в новые места, где новые климатические, почвенные и т. д. условия вызывают измене-ние. Если здесь приспособляющиеся индивиды выживают и образуют новый вид благодаря постоянно изменяющемуся приспособлению, между тем как другие, более устойчивые индивиды погибают и под-конец вымирают, а с ними вымирают несовершенные промежуточные элементы, то это может происходить - и происходит фактически - без всякого мальтузианства, а если последнее и принимает здесь участие, то оно ничего не изменяет в процессе, в лучшем случае только ускоряет его. То же самое можно сказать о постепенном изменении географических, климатических и т. д. условий какой-нибудь дан-ной местности (высыхание Центральной Азии например); неважно, давит ли здесь друг на друга или нет животное или растительное население; вызванный изменением географических и т. д. условий про-цесс развития организмов происходит сам собой. То же самое относится к половому подбору, где мальтузианство не играет совершенно никакой роли.
  Поэтому и геккелевское "приспособление и наследственность" могут помимо всякого подбора и мальтузианства вызвать весь про--цесс развития.
  Ошибка Дарвина заключается именно в том, что он в своем "Есте-ственном подборе, или переживании наиболее приспособленных" смешивает две совершенно различные вещи:
  1. Подбор благодаря давлению перенаселения, где прежде всего переживают, может быть, наисильнейшие, но где этими переживаю-щими могут быть также и наислабейшие в известном отношении ин-дивиды.
  2. Подбор благодаря большей способности приспособления к из-менившимся обстоятельствам, где переживающие лучше приспо-соблены к этим обстоятельствам, но где это приспособление может быть в целом как прогрессом, так и регрессом (например приспосо-бление к паразитической жизни всегда регресс).
  Суть же дела в том, что каждый прогресс в органическом разви-сни является в то же время и регрессом, ибо он фиксирует односто-роннее развитие и исключает возможность развития во многих дру-гих направлениях.
  Но это основной закон *.
  * [В связке бумаг Энгельса следует здесь один лишь случайно попавшийся лист со следующим замечанием: "По моему мнению, определить стоимость какой-нибудь вещи только по потраченному на нее времени-нелепость. Так говорит Филипп Паули. 17 мая 1882".]
  
  123
  
  1. Движение небесных тел. Приближающее равновесие между притяжением и отталкиванием в движении.
  2. Движение на каком-нибудь небесном теле. Mаcca. Она также представляет равновесие, поскольку она объясняется механическими причинами. Массы покоятся на своей основе. Механическое притяжение победило механическое отталкивание. С точки зрения чистой механики нам неизвестно, что сталось с отталкиванием; чистая механика точно так же не объясняет, откуда берутся "силы", посредством которых однако например на земле приводятся в движение массы в обратном к силе тяжести направлении. Она принимает этот факт как нечто данное. Здесь мы имеем простое констатирование отталкивающего, удаляющего передвижения масс по отношению друг к другу, причем притяжение и отталкивание равны между собой.
  3. Огромная масса всех движений на земле представляет однако превращение одной формы движения в другую - механики в те- плоту, в электричество <Майер>, в химическое движение и любой в любую другую, следовательно переход притяжения в оттал- кивание, переход механического движения в теплоту, электриче- ство, химическое разложение (переход есть превращение первона- чально восходящего механического движения в теплоту, а не падающего; последнее - только кажущееся).
  4. Вся энергия, в настоящее время действующая на земле, есть превращенная солнечная теплота.
  
  
  
  
  
   ОБЩИЙ ХАРАКТЕР ДИАЛЕКТИКИ КАК НАУКИ
  
  (Развить общий характер диалектики, как науки о связях, в про-тивоположность метафизике).
  Таким образом законы диалектики были отвлечены из истории природы и человеческого общества. Но они не что иное, как наи-более общие законы обеих этих фаз исторического развития, а
  также самого мышления. По существу они сводятся к следующим трем законам:
  Закон перехода количества в качество, и обратно.
  Закон взаимного проникновения противоположностей.
  Закон отрицания отрицания.
  Все эти три закона были развиты Гегелем на его идеалистиче-
  ский манер как простые законы мышления: первый -в первой части "Логики" - в учении о бытии, второй занимает всю вторую и наиболее значительную часть его "Логики", учение о сущности, наконец, третий фигурирует в качестве основного закона при построении всей системы. Ошибка заключается в том, что законы эти не выведены из природы и истории, а навязаны последним как законы мышления. Отсюда вытекает вся вымученная и часто ужасная конструкция: мир --хочет ли он того или нет-должен согласоваться с логической системой, которая сама является лишь продуктом определенной ступени развития человеческого мышления. Если мы перевернем это отношение, то все принимает очень простой вид, и диалектические законы, кажущиеся в идеалистической философии крайне таинственными, немедленно становятся простыми и ясными.
  Впрочем тот, кто хоть немного знаком с Гегелем, знает, что Гегель приводит сотни раз из естествознания и истории поразительнейшие примеры в подтверждение диалектических законов.
  Мы не собираемся здесь писать руководство по диалектике, а желаем только показать, что диалектические законы являются ре-альными законами развития природы и значит действительны и для теоретического естествознания. Мы поэтому не будем заниматься вопросом о внутренней связи этих законов между собой.
  1. Закон перехода количества в качество, и обратно. Закон этот мы можем для своих целей выразить таким образом, что в природе
  могут происходить качественные изменения - точно определенным
  для каждого отдельного случая способом - лишь путем количественного прибавления, либо количественного убавления материи или движения (так называемой энергии).
  Все качественные различия в природе основываются либо на различном химическом составе, либо на различных количествах или формах движения (энергии), либо - что имеет место почти всегда - на том и другом. Таким образом невозможно изменить качество какого-нибудь тела без прибавления или отнимания материи, либо
  
  125
  
  движения,т.е. без количественного изменения этого тела. В этой форме таинственное гегелевское положение не только приобретает рациональный вид, но кажется вполне ясным.
  Нет никакой нужды указывать на то, что и различные аллотропические и агрегатные состояния тел, зависящие от различной группировки молекул, основываются на большем или меньшем количестве движения, сообщенного телу.
  Но что сказать об изменении формы движения или так назы-ваемой энергии? Ведь когда мы превращаем теплоту в механи-ческое движение, или наоборот, то здесь качество изменяется, а количество остается тем же самым? Это верно, но относительно изменения формы движения можно сказать то, что говорит Гейне -[135] о пороке: добродетельным может быть каждый про себя, для порока всегда необходимы два субъекта. Изменение формы движения является ВСЕГДА ПРОцессом, происходящим по меньшей мере между двумя телами, из которых одно теряет определенное количество движения такого-то качества (напри-мер теплоту), а другое приобретает соответствующее количе-ство движения такого-то другого качества (механическое движе-ние, электричество, химическое разложение). Следовательно количество и качество соответствуют здесь друг другу взаимно. До сих пор еще не удалось превратить движение внутри отдель-ного изолированного тела из одной формы в другую. Здесь речь идет пока только о неорганических телах; этот же самый закон применим и к органическим телам, но он происходит при гораз-до более запутанных обстоятельствах, и количественное изме-рение здесь еще и ныне часто невозможно.
  Если мы возьмем любое неорганическое тело и мысленно будем делить его на все меньшие частицы, то сперва мы не за-метим никакой качественной перемены. Но так процесс может итти только до известного предела: если нам удастся, как в слу-чае испарения, высвободить отдельные молекулы, то хотя мы и можем в большинстве случаев продолжать и дальше делить эти последние, но при этом этом| исходит полное изменение качества. Молекула распадается на свои отдельные атомы, у которых совершенно иные свойства, чем у нее. У молекул, которые состоят из различных химических элементов, место составной молекулы занимают атомы или молекулы этих элементов, у элементарных молекул появляются свободные атомы, обнаруживающие совершенно отличные по качеству действия: свободные атомы кислорода in statu nascendi играючи производят то, что никогда не сделают связанные в молекулы атомы атмосферного кислорода.
  Но и молекула уже отлична качественно от той массы, к ко-торой она принадлежит. Она может совершать независимо от последней движения, в то время как эта масса кажется нахо-дящейся в покое; молекула может например совершать тепло-вые колебания; она может благодаря изменению положения или связи с соседними молекулами перевести тело в другое, алло-тропическое или агрегатное, состояние и т. д.
  Таким образом мы видим, что чисто количественная операция деления имеет границу, в которой она переходит в качественное различие: масса состоит из одних молекул, но она по существу отлична от молекулы, как и последняя в свою очередь отлична от атома. На этом-то отличии и основывается обособление механики - как науки
  
  126
  
  о небесных и земных массах, от физики - как механики молекул и от химии -- как физики атомов.
  В механике мы не встречаем никаких качеств, а в лучшем случае состояния, как <покой> равновесние, движение, потен-циальная энергия, которые все основываются на измеримом пе-
  ренесении движения и могут быть выражены количественным образом. Поэтому, поскольку здесь происходит качественное изменение, оно обусловливается соответствующим количест-венным изменением.
  В физике тела рассматриваются как химически неизменные или безразличные; мы имеем здесь дело с изменениями их моле-кулярных состоячний и с переменой формы движения, при кото-рой во всех случаях вступают в действие -по крайней мере на одной из обеих сторон -- молекулы. Здесь -[136] каждое изменение есть переход ко-личества в качество-следствие коли-чественного изменения присущего телу или сообщенного ему количества движения какой-нибудь формы. "Так, например, температура воды не имеет на первых порах никакого значения по отношению к ее капельно-жидкому состоя-нию; но при увеличении или уменьшении температуры жидкой воды наступает момент, когда это состояние сцепления изменяется и вода превращается в одном случае в пар, в другом-в лед" (Hegel, Enzyklopadie, Qesamtausgabe, Band VI, S. 217)-[137]. Так необходим определенный минимум силы тока, чтобы плати-новая проволока стала давать свет; так у каждого металла имеется своя теплота плавления; так у каждой жидкости имеется своя определенная, при данном давлении, точка замер-зания и кипения, поскольку мы в состоянии при наших средствах добиться соответствующей тем-пературы; так, наконец, у каждого газа имеется критическая точка, при которой соответствующим давлением и охлаждением можно превратить его в жидкое состояние. Одним словом так называемые константы физики суть большею частью не что иное, как названия узловых точек, где количественное <изменение> прибавление или убавление движения вызывает качественное изменение в состоянии соответствующего тела, - где следовательно количество переходит в качество.
  Но открытый Гегелем закон природы празднует свои величай-шие триумфы в области химии. Химию можно назвать наукой о качественных изменениях тел, происходящих под влиянием изменения количественного состава. Это знал уже сам Гегель (Hegel, Gesamtausg., III, S. 433) -[138]. Возьмем кислород: если в молекулу здесь соединяются три атома, а не два, как обыкновенно, то мы имеем перед собой озон - тело, определенно отличающееся своим запахом и действием от обыкновенного кислорода. А что сказать о различных пропор-циях, в которых кислород соединяется с азотом или серой и из
  которых каждая дает тело, качественно отличное от всех других тел! Как отличен веселящий газ (закись азота N2O3)! от азотного ангидрида (двупятиокиси азота N2O5)! Первый - это газ, второй, при обыкновенной температуре-твердое кристал-лическое тело! А между тем все отличие между ними по составу заключается в том, что во втором теле в пять раз больше кислорода, чем в первом, и между обоими заключаются еще другие окиси азота (NO, N2Оз, N2O7), которые все отличаются качественно от них обоих и друг от друга.
  
  127
  
  Еще поразительнее обнаруживается это в гомологичных рядах
  углеродистых соединений, особенно в случае простейших углево-
  дов. Из нормальных парафинов простейший - это метан СН4 . Здесь 4 единицы сродства атома углерода насыщены 4 атомами водорода. У второго парафина-этана С2Н4-два атома углерода связаны между собой, а свободные 6 единиц связи насыщены 6 атомами водорода. Дальше мы имеем C3H8, C4H10,-словом, по алгебраической формуле, CnH2n+2, так что благодаря прибавлению каждый раз группы СН2 мы получаем тело, качественно отличитное от предыдущего тела. Три низших члена ряда - газы, высший известный нам, гексадекан, С16Н34,-это твердое тело с точкой кипения 2700С. То же самое можно сказать о выведенном (теоретически, из парафинов ряде первичных алкоголей с формулой СnH2n+2O и об одноосновных жировых кислотах(формула СnН2n О2). Какое качественное различие приносит с собой количественное прибавление C3Н6, можно узнать на основании опыта: достаточно принять в каком- нибудь пригодном для питья виде, без примеси других алкоголей, винный спирт С2Н6О, а в другой раз принять тот же самый винный спирт но с небольшой примесью амильного спирта С5Н12О, являющегося главной составной частью гнусного сивушного масла. На следующее утро наша голова почувствует, к ущербу для себя, разницу между обоими случаями, так что можно даже сказать, что охмеление и следующее за ним похмелье от сивушного масла (главная составная часть которого, как известно, амильный спирт) является тоже перешедшим в качество количеством: с одной стороны-винного спирта, а с другой, - прибавленного к нему СзН6.
  В этих рядах гегелевский закон выступает перед нами еще в дру- гой форме. Нижние члены его допускают только одно-единствен-ное взаимное расположение атомов. Но если число объединяющих-ся в молекулу атомов достигает некоторой определенной для каждого ряда величины, то группировка атомов в молекулы может происходить несколькими способами; могут появиться два или несколько изомеров, заключающих в молекуле одинаковое число атомов С, Н, О, но качественно различных между собой. Мы в состояии даже вычислить, сколько подобных изомеров возможно для каждого члена ряда. Так в ряду парафинов для С4Н10 существуют два изомера, для С5Н12-три; для высших членов число возможных изомеров возрастает очень быстро <как это также можно вычислить>. Таким образом опять-таки количество атомов в молекуле обуславливает возможность, а также - поскольку это показано на опыте -реальное существование подобных качественно различных изомеров.
  Мало того. По аналогии с знакомыми нам в каждом из этих ря- дов телами мы можем строить выводы о физических свойствах не- известных нам еще членов такого ряда и предсказывать с некоторой степенью уверенности - по крайней мере для следующих за известными нам членами тел-эти свойства, например точку кипения и т. д.
  Наконец, закон Гегеля имеет силу не только для сложных тел, но и для самих химических элементов. Мы знаем теперь, "что хими- ческие свойства элементов являются периодической функцией атом ных весов" (Roscoe-Schorlemmer, Ausfuhrliches Lehrbuch der Chе- mie, II Band, стр.823) [139], что следовательно их качество обуслов-
  
  128
  
  лено количеством их атомного веса. Это удалось блестящим образом подтвердить. Mенделеев показал, что в рядах сродных элементов,расположенных по атомным весам, имеются различные пробелы, указывающие на то, что здесь должны быть еще открыты новые элементы. Он наперед описал общиe химические свойства одного из этих неизвестных элементов,-названного им экаалюминием, потому что в соответствующем ряду он следует непосредственно за алюминием, - и предсказал приблизительным образом его удельный и атомный вес и егo атомный объем. Несколько лет спустя Лекок-де-Буабодран действительно открыл этот элемент, и оказалось, что предсказания Менделеева оправдались с незначительными отклонения- экаалюминий воплотился в галлий (там же, стр. 828). Менделеев, применяя бессознательно гегелевский закон о переходе количества в качество, совершил научный подвиг, который смело можно поставить рядом с открытием Леверрье, вычислившего орбиту еще неизвестной планеты-Нептуна.
  Этот самый закон подтверждается на каждом шагу в биологии и в истории человеческого общества, но мы предпочитаем ограни-чиваться примерами из области точных наук, ибо здесь количество можно указать и точно измерить.
  Весьма вероятно, что те самые господа, которые до сих пор славляли закон перехода количества в качество как мистицизм и непонятный трансцендентализм, теперь найдут нужным заявить, что это само собой разумеющаяся, банальная и плоская истина, что они ее применяли уже давно и что таким образом им не сообщают здесь ничего нового. Но установление впервые всеобщего закона развития природы, общества и мысли в форме общезначимого начала останется навсегда подвигом всемирно-исторического значения. И если эти господа в течение многих лет позволяли количеству переходить в качество, не зная того, что они делали, то им придется искать утешения вместе с мольеровским господином Журданом, который тоже всю свою жизнь говорил прозой, не догадываясь об этом *.
  * [В рукописи следует после этого страница с выдержками из "Логики"
  Гегеля о "ничто" и "отрицании", далее три страницы с вычислениями формул за- конов движения.]
  
  
  
  
  
   ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ ДВИЖЕНИЯ
  
  Движение, рассматриваемое в самом общем смысле слова, т. е. понимаемое как способ существования материи, как внутренне присущий материи <качество> атрибут, обнимает собой все происходящие во вселенной изменения и процессы, начиная от простого перемещения и кончая мышлением. Само собой разумеется, что изучение природы движения должно было исходить из низших, простейших форм его и объяснить их прежде, чем могло дать что-нибудь для объяснения высших и более сложных форм его. И действительно мы видим, что в историческом развитии естествознания раньше всего была создана теория простого перемещения, механика небесных тел и земных масс; за ней следует теория молекулярного движения, физика, а тотчас же вслед за последней, почти наряду с ней, а иногда и раньше ее наука о движении атомов, химия. Лишь после того как эти различные отрасли познания форм движения, господствую-щих в области неорганической природы, достигли высокой степени развития, можно было приступить к объяснению явлений движения, представляющих процесс жизни, причем успехи его шли параллельно прогрессу науки в области механики, физики и химии. Таким об-разом в то время как механика уже давно умеет сводить к господ-ствующим в неодушевленной природе законам все действия костных рычагов, приводимых в движение сокращением мускулов, физико-химическое обоснование прочих явлений жизни все еще находится в зачаточном состоянии. Поэтому, собираясь приступить здесь к изучению природы движения, мы вынуждены оставить в стороне органические формы его. Сообразно с уровнем научного знания мы вынуждены будем ограничиться формами движения в неорганиче-ской природе.
  Всякое движение связано с каким-нибудь перемещением - пере-мещением небесных тел, земных масс, молекул, атомов или частиц эфира. Чем выше форма движения, тем мельче это перемещение. Оно нисколько не исчерпывает природы соответствующего движения, но оно неотделимо от него. Поэтому его приходится исследовать раньше всего остального.
  Вся доступная нам природа образует некую систему, некую со-вокупную связь тел, причем мы понимаем здесь под словом тело все материальные реальности, начиная от звезды и кончая атомом и даже частицей эфира, поскольку признаем реальность последнего. Из того, что эти тела находятся во взаимной связи, логически следует, что они действуют друг на друга, и это их взаимодействие и есть именно движение. Уже здесь обнаруживается, что материя немыслима без движения <что вместе с данной массой материи дано также и дви-жение>. И если далее мы заметим, что материя противостоит нам как нечто данное, как нечто несотворимое и неразрушимое, то отсюда
  
  130
  
  следует, что и движение несотворимо и неразрушимо. Этот вывод стал неизбежен, лишь только начали рассматривать вселенную как систему, как связь и совокупность тел. А так как философия пришла к этому задолго до того, как эта идея укрепилась в естествознании, то понятно, почему философия сделала за целых двести лет до естествознания вывод о несотворимости и неразрушимости движения. Даже та форма, в которой она его сделала, все еще выше современ-ной естественно-научной формулировки его. Теорема Декарта о том, что сумма имеющегося во вселенной движения остается всегда неизменной, страдает лишь формальным недостатком, поскольку в ней выражение, имеющее смысл в применении к конечному, прилагается к бесконечной величине. Наоборот, в естествознании имеются теперь два выражения этого закона: формула Гельмгольца о сохранении| силы и новая, более точная формула о сохранении энергии, причем, как мы увидим в дальнейшем, каждая из этих формул резко противо-речит другой и каждая вдобавок выражает лишь одну сторону инте-ресующего нас отношения.
  Если два тела действуют друг на друга, причем в результате этого получается перемещение одного из них или обоих, то перемещение это может заключаться лишь в их взаимном приближении или уда-лении друг от друга. Они либо притягивают друг друга, либо оттал-кивают. Или же, выражаясь терминами механики, действующие ме-, жду ними силы - центрального характера, действуют по напра-влению прямой, соединяющей их центры. Для нас в настоящее время сама собою разумеющаяся истина, что это происходит всегда и без исключения во вселенной, как бы сложны ни казались нам иные движения. Мы считали бы нелепым допустить, что два действую-щих друг на друга тела, взаимодействию которых не мешает никакое препятствие или же воздействие третьих тел, обнаруживают это вза-имодействие иначе, чем по кратчайшему и наиболее прямому пути, т. е. по направлению прямой, соединяющей их центры *. Но, как известно, Гельмгольц (Erhaltung der Kraft, Berlin, 184?, Abschn. I u. II) w дал также математическое доказательство того, что цент-ральное действие и неизменность количества движения обусловли-вают друг друга и что допущение действий нецентрального характера приводит к результатам, при которых движение может быть или создано или уничтожено. Таким образом основной формой всякого движения являются приближение и удаление, сокращение и расши-рение, - короче говоря, старая полярная противоположность при-тяжения и отталкивания.
  Подчеркнем здесь: притяжение и отталкивание рассматрива-ются нами тут не как так называемые "силы", а как простые формы движения. Ведь уже Кант рассматривал материю как единство при-тяжения и отталкивания. В свое время мы увидим, какое значение имеет понятие "силы",
  Всякое движение состоит во взаимодействии притяжения и оттал-кивания. Но оно возможно лишь в том случае, если каждое отдель-ное притяжение компенсируется соответствующим ему отталки-ванием в другом месте, ибо в противном случае одна сторона полу-
  * Кант на стр. 22 [141] говорит, что благодаря существованию трех измере-ний пространства это притяжение или отталкивание совершается обратно про-порционально квадрату расстояния.
  
  131
  
  чила бы с течением времени перевес над другой, и тогда бы движение под конец прекратилось. Таким образом все притяжения и все отталкивания вo вселенной должны взаимно уравновешиваться. Бла-годаря этому закон о неразрушимости и несотворимости движения сводится к положению о том, что каждое притягательное движение во вселенной должно быть дополнено эквивалентным ему отталки-вательным движением, и наоборот, или же-как это выражала задолго до установления в естествознании закона о сохранении силы resp. энергии прежняя философия,-что сумма всех притяжений равна сумме всех отталкиваний.
  Но здесь невидимому все еще имеются две возможности для пре-кращения со временем всякого движения, а именно: либо отталки-вание и притяжение под конец когда-нибудь действительно уравно-весятся, либо все отталкивание окончательно сосредоточится в одной части материи, а все притяжение - в другой части ее. Но с диалек-тической точки зрения эти альтернативы уже a priori не реальны. Раз диалектика, основываясь на результатах нашего опытного изучения природы, доказала, что все полярные противоположности обусло-вливаются вообще взаимодействием обоих противоположных полю-сов, что разделение и противопоставление этих полюсов существует лишь в рамках их связи и объединения и что, наоборот, их объеди-нение существует лишь в их разделении, а их связь лишь в их про-тивопоставлении, то не может быть и речи ни об окончательном урав-новешивании отталкивания и притяжения, ни об окончательном рас-пределении и сосредоточении одной формы движения в одной половине материи, а другой формы его - в другой половине ее, т. е. не может быть и речи ни о взаимном проникновении, ни об абсолютном отде-лении друг от друга обоих полюсов. Утверждать это значило бы то же самое, что-прибегая к примеру-требовать, в первом случае, чтобы северный и южный полюсы какого-нибудь магнита нейтрализи-ровали друг друга и друг через друга, а во втором случае, чтобы распилка магнита посредине, между обоими его полюсами, дала в одной части северную половину без южного полюса, а в другой части южную половину без северного полюса. Но хотя недопустимость по-добных предположений следует уже из диалектической природы полярной противоположности, все же благодаря господствующему среди естествоиспытателей метафизическому образу мышления по крайней мере вторая гипотеза играет еще известную роль в физиче-ских теориях. Об этом будет еще речь в своем месте.
  Как же представляется движение во взаимодействии притяжения и отталкивания? Лучше всего мы это разберем на примере отдельных форм движения. В итоге мы получим тогда общий вывод.
  Рассмотрим движение какой-нибудь планеты вокруг ее централь-ного тела. Обычная школьная астрономия объясняет вместе с Ньюто-ном описываемый этой планетой эллипс из совместного действия двух сил - из притяжения центрального тела и из тангенциальной силы, увлекающей планету в направлении, перпендикулярном к этому при-тяжению. Таким образом школьная астрономия принимает, кроме центральной формы движения, существование еще другого направле-ния движения, перпендикулярного к прямой, существование соеди-няющей центры наших тел так называемой "силы". Но благодаря этому она становится в противоречие с вышеупомянутым основным
  
  132
  
  законом, согласно которому к нашей вселенной всякое движение может происходить только в управлении прямой, соединяющей центры действующих друг на друга тел, или же, как обычно выра-жаются, что всякое движение может вызываться лишь центрально действующими силами. Благодаря этому она вводит в теорию такой элемент движения, который, как мы это тоже видели, неизбежно приводит к идее о сотворении и уничтожении движения (и поэтому предполагает также творца) *. Поэтому нужно было свести эту таинственную тангенциальную силу к некоторой центральной форме движения: это и сделала канто-лапласовская космогоническая теория. Согласно этой гипотезе, как известно, вся солнечная система воз-никла из вращающейся, крайне разреженной газовой массы путем постепенного сжатия ее, причем на экваторе этого газового шара вращательное движение было естественно сильнее всего и отрывало от массы отдельные газовые кольца, которые сгущались в планеты, планетоиды и т. д. и стали вращаться вокруг центрального тела в направлении первоначального вращения. Само это вращение объяс-няется обыкновенно из собственного движения отдельных газовых частичек, происходившего в самых различных направлениях, причем, однако, под конец получался избыток в одном определенном направле-нии, вызывавший таким образом вращательное движение, которое вместе с ростом сжатия газового шара должно было становиться все сильнее. Но, какую бы мы ни приняли гипотезу насчет происхо-ждения вращения, при любой из них мы избавляемся от танген-циальной силы, которая превращается в особую форму проявления некоего происходящего в центральном направлении движения. Если один, центральный, элемент планетного движения представлен тяжестью, притяжением между планетой и центральным телом, то другой, тангенциальный, элемент является остатком, в перенесен-ной или превращенной форме, первоначального отталкивания от-дельных частичек газового шара. Таким образом процесс существо-вания какой-нибудь солнечной системы представляется в виде взаи-модействия притяжения и отталкивания, в котором притяжение по-лучает постепенно все более и более перевес благодаря тому, что отталкивание излучается в виде тепла в мировое пространство и таким образом все более и более теряется для системы.
  С первого же взгляда ясно, что форма движения, рассматривае-мая здесь как отталкивание, есть не что иное, как так называемая современной физикой "энергия". Система потеряла благодаря про-цессу сжатия и вытекающему отсюда выделению отдельных тел, из которых она в настоящее время состоит, "энергию", и потеря эта, по известному вычислению Гельмгольца, равняется теперь уже 453/454 всего находившегося первоначально в ней, в форме отталкивания, количества движения.
  Возьмем, далее, какую-нибудь телесную массу на самой нашей земле. Благодаря тяжести она связана с землей, подобно тому как земля, с своей стороны, связана с солнцем: но в отличие от земли эта масса неспособна на свободное планетарное движение. Она может быть приведена в движение только при помощи внешнего толчка. Но и в этом случае, по миновании толчка, ее движение вскоре пре-
  * [Последние слова прибавлены карандашом позже. ]
  
  133
  
  кращается либо благодаря действию одной лишь тяжести, либо же благодаря этому действию в соединении с сопротивлением среды, в которой движется наша масса. Однако и это сопротивление является в последнем счете действием тяжести, без которой земля не имела бы никакой сопротивляющейся среды, никакой атмосферы на своей поверхности. Таким образом в случае чисто механического движения на земной поверхности мы имеем дело с таким положением, в котором решительно преобладает тяжесть, притяжение, в котором следова-тельно для получения движения необходимо пройти две фазы: сперва действие совершается в направлении, противоположном тяжести, а затем дают действовать тяжести, - одним словом, сперва поднимают массу, а затем дают ей упасть.
  Таким образом, мы имеем снова взаимодейстеие между притяже-нием, с одной стороны, и между формой движения, действующей в противоположном ему направлении, т. е. отталкивательной формой движения - с другой, но эта отталкивательная форма движения не встречается в природе в рамках земной чистой механики (оперирую-щей массами с данным, неизменным для них агрегатным состоянием и состоянием сцепления). Физические и химические условия, при которых какая-нибудь глыба отрывается от горы или же при кото-рых становится возможным явление водопада, лежат вне сферы ком-патенции этой механики. Таким образом в земной чистой механике отталкивающее, поднимающее движение должно быть создано искус-ственным образом: при помощи человеческой силы, животной силы, силы воды, силы пара и т. д. Это обстоятельство, эта необходимость искусственно бороться с естественным притяжением, вызывает у ме-хаников убеждение, что притяжение, тяжесть или, как они выра-жаются, сила тяжести является самой существенной, основной фор-мой движения в природе.
  Согласно ходячей механической концепции, если например под-нимают какой-нибудь груз, сообщающий благодаря своему прямому или косвенному падению движение другим телам, то движение это сообщается не подниманием груза, а силой тяжести. Так на-пример у Гельмгольца "наилучше известная нам и наипростейшая сила-тяжесть действует в качестве движущей силы... например в тех стенных часах, которые приводятся в движение каким-нибудь грузом. Груз не может следовать за импульсом тяжести, не приводя в движение всего часового механизма". Но он не может привести в дви-жение часового механизма, не опускаясь сам, и он опускается до тех пор, пока, подконец не развернется вся цепь, на которой он висит. "Тогда часы останавливаются, тогда на время исчерпывается способ-ность к работе их груза. Его тяжесть не пропала и не уменьшилась;
  он попрежнему притягивается с той же силой землей, но способность этой тяжести порождать движение пропала... Но мы можем завести часы при помощи силы нашей руки, причем груз снова поднимается вверх. Раз это сделано, то груз снова приобрел свою прежнюю спо-собность к действию и может снова поддерживать часы в состоянии движения" (Helmgoltz, Populare Vortrage, В. II, стр. 144) [142].
  Таким образом, по Гельмгольцу, не <положительная работа> активное сообщение движения, не поднимание груза приводит в дви-жение часы, а пассивная тяжесть груза, хотя сама эта тяжесть выво-дится из, состояния пассивности только благодаря подниманию и
  
  134
  
  возвращаются к своей пассивности, после того как развернута цепь, удерживающая груз. Следовательно, если согласно новейшему воз-зрению, как мы только что видели, энергия является только другим выражением для отталкивания, то здесь согласно более старому, гельмгольцеву, воззрению, сила является другим выражением для противоположности отталкивания, для притяжения. Мы ограничи-ваемся пока констатированием этого факта.
  Но когда процесс земной механики достиг своего конца, когда поднятая первая тяжелая масса упала обратно, опустившись на ту же самую высоту, то что становится с движением, составлявшим этот процесс? Для чистой механики оно исчезло. Однако теперь мы знаем, что оно вовсе не уничтожилось. В меньшей своей части оно превра-тилось в звуковые волнообразные колебания воздуха, в значительно большей части-в теплоту, которая сообщилась отчасти оказываю-щей сопротивление атмосфере, отчасти самому падающему телу, от-части, наконец, участку почвы, на которой установлен часовой меха-низм. Груз также постепенно передал свое движение в виде теплоты от трения отдельным колесикам часового механизма. Но не движе-ние падения, как обыкновенно выражаются, т. е. не притяжение, пе-решло в теплоту, т. е. некоторую форму отталкивания. Напротив, притяжение, тяжесть, остается, как правильно замечает Гельмгольц, тем же, чем оно было раньше, и даже выражаясь точно, становится больше. Скорее падением механически уничтожается сообщенное поднятому телу благодаря подниманию его, отталкивание, которое затем восстаналивается в качестве теплоты. Молярное отталкива-ние превратилось в молекулярное отталкивание.
  Теплота представляет собой, как мы уже сказали, особую форму отталкивания. Она приводит молекулы тела в колебание и этим осла-бляет связь отдельных молекул, пока наконец не наступает пере-ход в жидкое состояние: если продолжается приток тепла, то оно и в этом состоянии увеличивает движение молекул до тех пор, пока они совершенно не оторвутся от массы и не начнут свободно двигаться с определенной, обусловленной для каждой молекулы ее химическим составом скоростью. При продолжающемся притоке тепла оно уве-личивает еще более эту скорость, отталкивая таким образом молекулы все дальше друг от друга.
  <Если таким образом движение массы по направлению силы тяжести превратилось в молекулярное движение в форме теплоты, то это, другими словами, значит: притяжение превратилось в оттал-кивание, в свою прямую противоположность.>
  Но теплота есть разновидность так называемой "энергии"; таким образом последняя и здесь оказывается тожественной с отталки-ванием.
  В явлениях статического электричества и магнетизма мы имеем полярное распределение притяжения и отталкивания. Какую бы гипотезу ни составить насчет modus operandi обеих этих форм дви-жения, никто, считающийся с фактами, не усомнится в том, что при-тяжение и отталкивание - поскольку они вызваны статическим электричеством или магнетизмом и поскольку они могут свободно обнаруживаться - вполне компенсируют друг друга, что впрочем следует с необходимостью из самой природы полярного распределе-ния. Два полюса, которые не компенсировали бы вполне друг друга
  
  131
  
  в своих проявлениях, не были бы вовсе полюсами; поэтому они до сих пор и не встречались в природе. Явления гальванизма мы оста-вим пока в покое, ибо здесь процесс обусловливается химическими явлениями, становясь, благодаря этому, более сложным. Обратимся поэтому лучше к изучению самих химических процессов движения.
  Если две весовых части водорода соединяются с 15,96 весовой части кислорода, образуя водяной пар, то при этом развивается ко-личество теплоты, равное 68,924 единицы теплоты. Наоборот, разло-жение 17,96 весовой части водяного пара на 2 весовых части водорода и 15,96 весовой части кислорода возможно лишь при том условии, что водяному пару сообщается количество движения, эквивалентное 68,924 единицы теплоты, - безразлично, в форме ли самой теплоты или электрического движения. То же самое относится ко всем хими-ческим процессам. В огромном большинстве случаев при химиче-ских соединениях выделяется движение, при разложениях сообща-ется движение. И здесь отталкивание представляет обыкновенно активную сторону процесса, более наделенную движением или тре-бующую притока движения, а притяжение - пассивную сторону его, делающую излишним движение и выделяющую его. Поэтому современная теория и заявляет, что вообще при соединении элемен-тов энергия высвобождается, при разложении же их - связывается. Термин "энергия" здесь опять-таки употребляется вместо "отталки-вание". И опять-таки Гельмгольц заявляет: "Эту силу (силу химичеческого сродства) мы можем представить себе как силу притяжения... Эта сила притяжения между атомами углерода и кислорода произ-водит точно так же работу, как сила, которую обнаруживает земля в виде действия тяжести на поднятый груз... Когда атомы углерода и кислорода набрасываются друг на друга и соединяются в углеки-слоту, то новообразовавшиеся частицы углекислоты должны нахо-диться в крайне бурном молекулярном движении, т. е. тепловом дви-жении... Когда в дальнейшем углекислота отдаст свою теплоту окру-жающей среде, то мы все еще имеем в углекислоте весь углерод, весь кислород, а также силу сродства обоих в тех же размерах, что и раньше. Но эта сила сродства обнаруживается теперь лишь в том, что она крепко связывает между собою атомы углерода и кислорода, не допуская разделения их" (1. с., стр. 169). Мы здесь замечаем то же, что и раньше: Гельмгольц настаивает на том, что в химии, как и в механике, сила заключается только в притяжении и следовательно является антиподом того, что у других физиков называется энергией и что тожественно с отталкиванием.
  <Тем самым исчерпаны формы движения в неорганической при-роде, поскольку нам это позволяет современная наука.>
  Таким образом мы имеем теперь не обе простые основные формы притяжения и отталкивания, а целый ряд подчиненных форм, в кото-рых совершается процесс универсального движения, развертываю-щийся в противоположности притяжения и отталкивания. Но, под-водя эти многообразные формы под одно общее название движения, мы исходим вовсе не из априорных требований нашего разума. Напротив, факты опыта показывают, что они являются формами одного и того же движения, ибо при известных обстоятельствах они переходят друг в друга. Механическое молярное движение пере- ходит в теплоту, в электричество, в магнетизмм; теплота и электри-
  
  136
  
  чество переходят в химическое разложение; с своей стороны: хими-ческое соединение порождает опять-таки теплоту и электричество, а через посредство последнего - магнетизм; и, наконец, теплота и электричество в свою очередь производят механическое молярное движение. И происходит это таким образом, что определенному коли-честву движения одной формы всегда соответствует точно определен-ное количество движения другой формы, причем опять-таки безраз-лично, из какой формы движения заимствована единица меры, кото-рой измеряется это количество движения, т. е. служит ли она для измерения молярного движения, так называемой электродвижущей силы, или же превращающегося при химических процессах движения.
  Здесь мы стоим на почве, созданной Ю. Р. Майером в 1842 г. * и разработанной с тех пор с таким блестящим успехом учеными всех стран теории "сохранения энергии", и нам остается только исследо-вать основные представления, которыми ныне оперирует эта теория. Это - представление о силе, или "энергии" и о "работе".
  Мы уже видели, что современное, теперь довольно общерас-простра-ненное воззрение понимает под энергией отталкивание, между тем как Гельмгольц употребляет слово "сила" преимущественно для обозначения притяжения. Можно было бы думать, что это какое-то формальное, несущественное различие, так как ведь притяжение и отталкивание компенсируются во вселенной и поэтому безразлично, какую сторону отношения принять за положительную и какую - за отрицательную, подобно тому как совершенно безразлично, будем ли мы отсчитывать на известной прямой от какой-нибудь точки по-ложительные абсциссы направо или налево. Но в действительности это не совсем так.
  Дело в том, что у нас речь идет здесь прежде всего не о вселенной, а о явлениях, имеющих место на земле и обусловленных вполне опре-деленным положением земли в солнечной системе и солнечной систе-мы во вселенной. Но наша солнечная система излучает в каждое мгновение колоссальные количество движения в мировое простран-ство, и притом движения вполне определенного рода, именно солнеч-ную теплоту, т. е. отталкивание. А сама наша земля живет только благодаря солнечной теплоте и, со своей стороны, излучает получен-ную солнечную теплоту в конце концсв тоже в мировое пространство
  * В "Pop. Vorles." II, стр. 113, Гельмгольц приписывает невидимому, кроме Майера, Джоуля и Кольдинга, и себе самому, известную роль в естественно-на-учном доказательстве теоремы Декарта о неизменности количества движения в мире. "Сам я, не зная ничего о Майере и Кольдинге и ознакомившись с опытами Джоуля лишь в конце своей работы, вступил на тот же самый путь: я старался в особенности определить все отношения между различными физическими про-цессами, вытекающими из указанной точки зрения, и опубликовал свои исследова-ния в 1847 г. в маленьком сочинении под названием: "О сохранении силы" [Под-черкнуто Энгельсом.] Но в этом сочинении не нагодится ровно ничего нового для уровня науки в 1847 г., за исключением упомянутого выше математического - впрочем весьма ценного - доказательства, что "сохранение силы" и центральное действие сил, действующих между различными телами какой-нибудь системы, являются лишь двумя различными выражениями одной и той же вещи и, далее, более точной формулировкой закона, что сумма живых сил и сил напряжения в некоторой данной механической системе постоянна. Во всем остальном вторая работа Майера от 1845 г. уже опередила это сочинение Гельмгольца. Уже в 1842 г.Майер утверждал "нерушимость силы", а в 1845 г. он, исходя из своей новой точки зрения, сумел сообщить гораздо более гениальные вещи об "отношениях между различными физическими процессами", чем Гельмгольц в 1847г.
  
  137
  
  после того как она превратила часть ее в другие формы движения. Таким образом в солнечной системе, а в особенности на земле, при-тяжение имеет уже значительный перевес над отталкиванием. Если бы мы не получали излучаемого Солнцем движения отталкивания, то на земле прекратилось бы всякой движение. Если бы солнце застыло завтра, то при прочих равных условиях притяжение осталось бы на земле тем же, чем оно является в настоящее время. Камень, весом в сто килограммов, продолжал бы попрежнему весить эти сто килограммов на том месте, где он лежит. Но зато движение, как масс, так и молекул и атомов, заменилось бы состоянием абсолют-ного, с нашей точки зрения покоя. Таким образом ясно, что для процессов, совершающихся на нашей нынешней земле, совершенно не безразлично, станем ли мы рассматривать притяжение или оттал-кивание как активную сторону движения, т. е. как силу, или энергию. На нынешней земле, наоборот, притяжение благодаря своему реши-тельному перевесу над отталкиванием стало уже совершенно пассив-ным: всем активным движением мы обязаны притоку отталкивания от солнца. Поэтому-то новейшая школа по существу вполне права с точки зрения земных процессов и даже с точки зрения всей солнеч-ной системы, если она рассматривает энергию как отталкивание, хотя бы она не отдавала себе вполне отчета в природе самого дви-жения.
  Термин "энергия" отнюдь не выражает правильно всего явления движения, ибо он подчеркивает только одну сторону его - действие, но не противодействие. Кроме того он способен вызвать мысль о том, будто "энергия" есть нечто внешнее для материи, нечто привитое ей, но во всяком случае он заслуживает предпочтения перед выраже-нием "сила".
  Представление о силе заимствовано, как это признается всеми (начиная от Гегеля и кончая Гельмгольцем), из проявлений деятель-ности человеческого организма по отношению к окружающей его среде. Мы говорим о мускульной силе, о поднимающей силе рук, о прыгательной силе ног, о пищеварительной силе желудка и кишеч-ного тракта, о силе ощущения нервов, о секреторной силе желез
  и т. д. Иными словами, чтобы избавиться от необходимости указать реальную причину изменения, вызванного какой-нибудь функцией нашего организма, мы сочиняем некоторую фиктивную причину, соот--ветствующую этому изменению, и называем ее силой. Мы переносим затем этот удобный метод и во внешний мир и таким образом сочи-няем столько же сил, сколько существует различных явлений.
  Естествознание (за исключением разве небесной и земной меха-ники) находилось на этой наивной ступени развития еще во вре-мена Гегеля, с полным правом выступавшего против тогдашней ма-неры придумывать повсюду силы (процитировать соответствующее место) [143]. Точно так же он замечает и в другом месте: "Лучше ска-зать, что магнит (как выражается Фалес) имеет душу, чем что он имеет силу притягивать; сила -это такое свойство, которое как отдели-мое от материи представляет себя в виде предиката, душа же - это движение себя, одно и то же вместе с природой материи" (Geschi-chte d. Philosophic, I, стр. 208).
  Теперь мы не так легко оперируем силами, как в те времена. Послушаем Гельмгольца: "Если мы вполне знаем какой-нибудь за-
  
  138
  
  кон природы, то мы должны требовать признания его без исключе-
  ния... Таким образом закон представляется нам в виде некоторой
  объективной мощи, и поэтому мы называем его силой. Так например мы объективируем закон преломления как некоторую силу пpе- ломления света прозрачных веществ, закон химического сродства как силу сродства между собою различных веществ. Точно так же MЫ говорим об электрической контактной силе металлов, о силе прилипания, капиллярной силе и т. д. В этих наименованиях объективированы законы, охватывающие сперва небольшие ряды физических процессов, условия которых еще довольно запутаны... * Сила - это только объективированный закон действия... Абстрактное понятие силы, выставляемое нами, прибавляет к этому еще лишь мысль о том, что мы не сочинили произвольно этого закона, что он предста-вляет собой принудительный закон явлений. Таким образом наше требование понять явления природы, т. е. найти их законы, прини-мает другой вид, сводится к требованию отыскивать силы, предста-вляющие собой причины явлений" (I, с., стр. 190). Доклад на инсбрукском съезде естествоиспытателей в 1869 г.) [144].
  Заметим прежде всего, что очень своеобразен способ "объективи-рования", сводящийся к тому, что вносят чисто субъективное пред-ставление о силе в некий, - установленный как независимый от нашей субъективности и следовательно уже вполне объективный, - закон природы. Подобную вещь мог бы позволить себе в лучшем слу-чае какой-нибудь правовернейший старогегельянец, а не неокан-тианец вроде Гельмгольца. К установленному раз закону и к его объ-ективности или же к объективности его действия не прибавляется ни малейшей новой объективности оттого, что мы подставим на его ме-сто некую силу; здесь присоединяется лишь наше субъективное утвер-ждение, что этот закон действует при помощи некоторой, пока еще совершенно неизвестной силы. Но тайный смысл этой подстановки открывается перед нами тогда, когда Гельмгольц начитает приводить свои примеры - преломление света, химическое сродство, контакт-ное электричество, прилипание, капиллярность - и возводит законы, управляющие этими явлениями, в "объективное" дворянское сословие сил. "В этих наименованиях объективированы законы, охватываю-щие сперва небольшие ряды физических процессов, условия которых, еще довольно запутаны". - И именно здесь "объективирование", являющееся скорее субъективированием, приобретает известный смысл: мы ищем прибежище в слове "сила" не потому, что мы вполне познали закон, но именно потому, что мы его не познали, потому, что мы еще не выяснили себе "довольно запутанных условий" этих явлений. Таким образом прибегая к понятию силы, мы выражаем не наше знание, а наше отсутствие знания природы закона и способа его действия. В этом смысле, в виде краткого выражения еще непо-знанной причиной связи, в виде уловки языка, он может перейти в обычное употребление. Что сверх того, то от лукавого. С тем же пра-вом, с каким Гельмгольц объясняет физическое явление из так называемой силы преломления света, электрической контактной силы и т. д., средневековые схоластики объясняли температурные изменения из vis calorifica и vis frigifaciens, избавляя себя таким
  * [Подчеркнуто Энгельсом ]
  
  139
  
  образом от необходимости всякого дальнейшего изучения явлений теплоты.
  Но и в этом смысле рассматриваемое выражение неудачно, вы- ражая все явления односторонним образом. Все процессы в природе двусторонни, основываясь на отношении между, по меньшей мере, двумя действующими частями, основываясь на действии и противо-действии. Между тем представление о силе благодаря своему проис-хождению из действия человеческого организма на внешний мир и, далее, из земной механики, предполагает мысль о том, что только одна часть - активно действенная, другая же - пассивно воспри-нимающая и таким образом устанавливает пока еще недоказанное распространение половой полярности на неорганическую природу. Противодействие второй части, на которую действует сила, является здесь в лучшем случае в качестве чего-то пассивного, в качестве со-противления. Правда, эта концепция применима в целом ряде обла-стей и помимо чисто механики, - именно там, где дело идет о про-стом перенесении движения и количественном вычислении его. Но ее уже недостаточно в более сложных физических процессах, как это доказывают собственные примеры Гельмгольца. Сила преломле-ния света заключается столь же в самом свете, сколько в прозрач-ных телах. В случае явлений прилипания и капиллярности сила за-ключается безусловно столько же в твердой поверхности, сколько в жидкости. Относительно контактного электричества можно во вся-ком случае с уверенностью утверждать, что здесь играют роль оба металла, а "сила химического сродства" заключается во всяком слу-чае в обеих соединяющихся частях. Но сила, состоящая из двух раздельных сил, действие, не вызывающее своего противодействия, а заключающее и несущее его в себе самом, - не есть вовсе сила в смысле земной механики, этой единственной науки, в которой дей-ствительно знают, что означает слово "сила". Ведь основными усло-виями земной механики являются, во-первых, отказ исследовать причины импульса, т. е. природу соответственной в каждом случае силы, а во-вторых, представление об односторонности силы, которой противопоставляется некоторая равная всегда себе в любом месте тяжесть, так что, по сравнению с любым пространством, проходимым падающим на земле телом, радиус земного шара равен бесконечности.
  Но пойдем дальше и посмотрим, как Гельмгольц "объективирует" свои "силы" в законы природы.
  В одном докладе, в 1854 г. (1. с., стр. 119) [145], он исследует "за-пас рабочей силы", который содержал в себе первоначально туманный шар, давший начало нашей солнечной системе. "Действительно, этот шар получил колоссальный запас рабочей силы в форме всеобщей силы притяжения всех его частей друг к другу". Это бесспорно. Но столь же бесспорно и то, что все это приданное из тяжести или тяго-тения сохраняется в неущербленном виде и в теперешней солнечной системе, за исключением разве незначительной части его, утерянной с материей, которая, может быть, была выброшена безвозвратным образом в мировое пространство. Далее: "И химические силы должны были уже быть налицо, готовые к действию; но так как эти силы мо-гут действенно проявиться лишь при самом тесном соприкосновении разнородных масс, то прежде чем началась их работа, должно было произойти сгущение" [146]. Если мы вместе с Гельмгольцем (см. выше)
  
  140
  
  станем рассматривать эти химические силы как силы сродства, т.е.
  как притяжение, то мы должны будем и здесь сказать, что совокуп-ная сумма этих сил химического притяжения сохраняется неумален-ной и в теперешней солнечной системе.
  Но на той же самой странице Гельмгольц приводит в качестве результата своих выкладок, что в солнечной системе "имеется лишь примерно 1/454 доля первоначальной механической силы как тако-рой". Как согласовать это? Ведь сила притяжения - как всеобщая, так и химическая-сохранилась в нетронутом виде в солнечной системе. Другого определенного источника силы Гельмгольц не ука-зывает. Правда, согласно Гельмгольцу, его силы произвели колос-сальную работу. Но от этого они ни увеличились, ни уменьшились. 0 каждой молекуле в солнечной системе, как и о всей солнечной си-стеме, можно сказать то же самое, что о часовом грузе в вышеприве-денном примере: "Его тяжесть не пропала и не уменьшилась". Все химические элементы испытывают то же, что углерод и кислород, рассмотренные нами выше: вся масса каждого элемента сохраняется, и точно так же "остается в прежних размерах сила сродства". Что же мы потеряли? И какая "сила" произвела колоссальную работу, кото-рая в 453 раза больше, чем та, которую может еще произвести, по его вычислению, солнечная система? На это мы не имеем никакого от- вета у Гельмгольца. Но дальше мы читаем у него:
  "Мы не знаем, имелся ли еще другой запас силы в виде теплоты". С позволения Гельмгольца мы заметим следующее: теплота есть оттал-кивательная "сила" и следовательно действует в направлении об-ратном направлению тяжести и химического притяжения. Она есть минус, если последние принимать за плюс. Поэтому, если Гельм-гольц составляет свой первоначальный запас силы из всеобщего притяжения и химического притяжения то имеющийся помимо этого запас теплоты должен был бы быть не прибавлен к нему, а вычтен из него. В противном случае нужно было бы утверждать, что солнечная теплота увеличивает силу притяжения земли, когда она, вопреки ей, превращает воду в пары и поднимает эти пары вверх;
  или же -что теплота раскаленной железной трубки, через которую проходят водяные пары, усиливает химическое притяжение кисло-рода и водорода, между тем как она, наоборот, уничтожает его. Или же *, выражая это самое отношение иным, более конкретным образом: допустим, r3, имеет температуру t. Допустим,(что туманный шар радиуса r, т. е. объем 4/3 далее, что другой туманный шар, равной массы, имеет при более высокой R3. Ясно, что во втором туманном(температуре T больший ра-диус R и объем 4/3 шаре притяже-ние - как механическое, так физическое и химическое-лишь тогда
  сможет начать действовать с той же силой, как в первом, когда он сократится и вместо радиуса R станет радиус r, т. е., когда соответ-ствующая разница температур T- t, теплота, будет излучена в ми-ровое пространство. Таким образом более теплый туманный шар сгустится позже, чем более холодный, и следовательно теплота, являясь препятствием для сгущения, оказывается, с точки зрения Гельмгольца, не плюсом, а минусом "запаса сиды". Гельмгольц, предполагая возможность в виде теплоты некоторого количества
  * [От "Или же" до "запаса силы" добавлено на полях.]
  
  141
  
  отталкивательного движения, присоединяющегося к притягательным формам движения и увеличивающего их сумму, совершает безуслов-но ошибку в своих выкладках.
  Придадим же всему этому "запасу силы" - как опытно доказуе-мому, так и теоретически возможному - один и тот же знак для того чтобы можно было совершить сложение. Так как в настоящее время мы еще не в состоянии обратить теплоты, не в состоянии за-менить ее отталкивание эквивалентным притяжением, то нам придет-ся совершить это обращение для обеих форм притяжения. В таком случае мы должны взять вместо силы всеобщего притяжения, вместо силы химического сродства и вместо существовавшей, возможно, уже первоначально теплоты как таковой, просто сумму имевшегося в га-зовом шаре, в момент его образования, отталкивательного движения, или так называемой энергии. С этим согласуется и вычисление Гельм-гольца, когда он вычисляет "согревание", получившееся благодаря гипотетическому первоначальному сгущению тел нашей системы из рассеянного туманного вещества. Сведя таким образом весь "запас сил" к теплоте, к отталкиванию, он делает возможным приба-вить к этому гипотетический "запас силы теплоты". А в таком случае произведенное им вычисление выражает тот факт, что453/454 всей имевшейся первоначально в газовом шаре энергии, т. е. отталкива-ния, было излучено в виде теплоты в мировое пространство или же, выражаясь точнее, что сумма всего притяжения в современной солнеч-ной системе относится к сумме всего имеющегося в ней отталкива-ния, как 454 : 1. Но в таком случае эти выкладки противоречат тексту доклада, к которому они приложены.
  Но если представление силы приводит даже у такого физика, как Гельмгольц, к подобной путанице понятий, то это является лучшим доказательством того, что оно вообще не может найти научного при-менения во всех областях исследования, выходящих из рамок вы-числительной механики. В механике принимают причины движения за данное и не интересуются их происхождением, считаясь только с их действиями. Поэтому если какую-нибудь причину движения на-зывают силой, то это нисколько не вредит механике как таковой;
  но благодаря этому привыкают переносить это наименование также и в область физики, химии и биологии, что приводит к неизбежной путанице. Мы уже видели это и увидим еще не один раз *. О поня-тии работы мы будем говорить в следующей главе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  * [ Этот абзац и последующее предложение дополнительно приписаны.
  Первоначально здесь стояло: "Работа: развить перенесение движения и его форм
  Резюме". ]
  
  
  
  
  
   МЕРА ДВИЖЕНИЯ-РАБОТА
  
  "Напротив, я до сих пор всегда находил, что основные понятия этой области (т. е. "основные физические понятия работы и неиз-менности ее") с большим трудом даются тем лицам, которые не про-шли через школу математической механики, несмотря на все усердие с их стороны, на все их способности и даже на довольно высокий уровень естественно-научных знаний. Не следует забывать того, что это абстракции совершенно особого рода. Ведь понять их удалось не без труда даже такому крупному мыслителю, как И. Кант, о чем свидетельствует его полемика с Лейбницем". Так говорит Гельмгольц (Pop.-wiss. Vortr., II, Vorrede) [147].
  Таким образом мы вступаем в очень опасную область, тем более что <из-за недостатка времени и места> мы не можем провести чи-тателя через школу математической механики. Но, может быть, удастся показать, что там, где дело идет о понятиях, диалектиче-ское мышление приводит по меньшей мере к таким же плодотворным результатам, как и математические выкладки.
  Галилей открыл, с одной стороны, закон падения, согласно ко-торому пройденные падающими телами пространства пропорцио-нальны квадратам времени падения. Но наряду с этим он установил не вполне соответствующее, как мы увидим, этому закону положе-ние, что количество движения какого-нибудь тела (его impeto или momento) определяется массой и скоростью, так что при постоянной массе оно пропорционально скорости. Декарт принял эту последнюю теорему и признал вообще произведение массы движущегося тела на скорость мерой его движения. <И даже теперь можно встретить то же самое в известных руководствах. Так, например, у Томпсона и Тета (A. Treatise, on Natural Philosophy etc. London and Oxford 1867, p. 162) "количество движения или момент твердого тела, движуще-гося без вращения, пропорционально произведению его массы на скорость. Двойная масса или двойная быстрота, соответствует двой-ному количеству движения и так далее"> [148].
  Гюйгенс нашел уже, что в случае упругого удара сумма произ-ведений масс на квадраты скорости остается неизменной до удара и после него и что аналогичный закон имеет силу для различных дру-гих случаев движения соединенных в одну систему тел.
  Лейбниц первый заметил, что декартова мера движения противо-речит закону падения. Но, с другой стороны, нельзя было отрицать того, что декартова мера оказывается во многих случаях правильной. Поэтому Лейбниц разделил движущие силы на мертвые и живые. Мертвыми силами были "давления" или "натяжения" покоящихся тел; за меру их он принимал произведение из массы на скорость, с которой двигалось бы тело, если бы из состояния покоя оно пере-
  шло в состояние движения; за меру же живой силы - реального дви-
  
  143
  
  жения тела - он принял произведение из массы на квадрат скорости. Эту новую меру движения он вывел непосредственно из закона падения. "Необходима, - рассуждал Лейбниц, - одна и та же сила как для того, чтобы поднять тело весом в четыре фунта на один фут, так и для того, чтобы поднять тело весом в один фунт на четыре фута. Но пути пропорциональны квадрату скорости, ибо если тело упало на четыре фута, то оно приобрело двойную скорость по срав-нению с той скоростью, которую оно имеет, когда падает на один фут. Но при своем падении тела приобретают силу, с помощью кото-рой они могут подняться на ту же самую высоту, с которой упали;
  следовательно силы пропорциональны квадрату скорости" (Suter, Geschichte der Math., II, стр. 367) [149]. Но далее он доказал, что мера движения mv противоречит декартовой теореме о постоянстве ко-личества движения, ибо если бы она была действительно верна, то сила (т. е. сумма движения) постоянно увеличивалась бы или умень-шалась бы в природе. Он даже набросал проект аппарата (1690, Acta Eruditorum), который - будь мера mv правильной - представлял бы perpetuum mobile, дающий постоянно новую силу, что нелепо. В наше время Гельмгольц неоднократно прибегал к этому аргу-менту.
  Картезианцы протестовали из всех своих сил, и тогда загорелся знаменитый, длившийся много лет спор, в котором принял участие в первом своем сочинении (Gedanken von der wahren Schatzung der lebendigen Krafte, 1746) И. Кант, хотя он и неясно разбирался в вопросе. Современные математики относятся с изрядной дозой презрения к этому "бесплодному" спору, который "затянулся больше чем на сорок лет, расколов математиков Европы на два враждеб-ных лагеря, пока наконец Даламбер своим Traite de dynamique (1743) точно каким-то заклинанием не положил конец этой беспо-лезной словесной грызне, к которой собственно сводилось все дело" (Suter, I. с., стр. 366) [150].
  Но мы в праве, кажется, думать, что не может сводиться к беспо-лезной грызне спор, начатый таким мыслителем, как Лейбниц, про-тив такого человека, как Декарт, и столь занимавший мысль Канта, что он посвятил ему своего литературного первенца - довольно объемистый том. И действительно, как понять, что движение имеет две противоречащие друг другу меры, из которых одна пропорцио-нальна скорости, а другая квадрату скорости? Зутер слишком легко справился с этим вопросом; он утверждает, что обе стороны были правы и обе же - неправы; "выражение "живая сила" сохранилось до настоящего времени; но теперь оно уже не рассматривается как мера силы, а является просто раз принятым обозначением для столь важного в механике произведения массы на половину квадрата скорости". Таким образом mv остается мерой движения, а живая
  сила,-это только другое выражение для mv2 /2 причем о последней
  
  формуле нам сообщают лишь то, что она очень важна в механике, но мы вовсе не узнаем, что собственно она означает.
  Возьмем однако в руки спасительный Traite de dynamique и вглядимся пристальнее в "заклинание" Даламбера, которое находится в Предисловии. В тексте мы читаем, что весь вопрос не представляет интереса из-за "совершенной бесполезности его для механики". Это
  
  144
  
  вполне верно для чисто вычислительной, механики, где, как это мы видели выше у Зутера, слова представляют лишь особые выражения, наименования для алгебраических формул, наименования, при ко-торых лучше всего ничего не мыслить. Но так как столь крупные ученые занимались этим вопросом, то он все же хочет разобрать его в предисловии. Под силой движущихся тел можно, если правильно вдуматься, понимать только их способность преодолевать препят-ствия или сопротивляться им. Таким образом силу приходится измерять не через mv и не через mv2 , а только через препятствия и их сопротивления.
  Но существует три рода препятствий: 1) непреодолимые препят-ствия, которые совершенно уничтожают движение и которые именно поэтому не могут быть здесь рассматриваемы; 2) препятствия, сопро-тивления которых достаточно для устранения движения и которые это делают мгновенно: это случаи равновесия; 3) препятствия, устра-няющие движение лишь постепенно: это случай замедленного движе-ния. "Но все согласятся с тем, что существует равновесие между двумя телами, когда произведения их масс на их виртуальные ско-рости, т. е. на скорости, с которыми они стремятся двигаться, у обоих равны. Следовательно при равновесии произведение массы на скорость - или, что сводится к тому же самому, количество дви-жения - может представлять силу. Все согласятся также с тем, что в случае замедленного движения число преодоленных препятст-вий пропорционально квадрату скорости, так что тело, которое за-жало например при известной скорости одну пружину, сможет при двойной скорости зажать сразу или последовательно не две, а четыре пружины, подобные первой; при тройной скорости - девять пру-жин и т. д. Отсюда сторонники живых сил (приверженцы Лейбница) умозаключают, что сила движущихся актуально тел вообще про-порциональна произведению массы на квадрат скорости. По суще-ству, в чем заключалось бы неудобство, если бы мера сил была раз-личной в случае равновесия и в случае замедленного движения? Ведь если желать рассуждать, руководясь лишь ясными идеями, то под словом сила следует понимать лишь эффект, получаемый при преодолении препятствия или при сопротивлении ему" (Предисловие, стр. 19-20 первого издания)[151].
  Но Даламбер слишком философ, чтобы не понимать, что так легко он не справится с противоречием существования двойной меры для одной и той же силы. Поэтому, повторив по существу то самое, что уже сказал Лейбниц, - ибо его equilibre решительно то же самое, что "мертвое давление" Лейбница, - он вдруг переходит на сторону картезианцев и предлагает следующий выход: произведение mv может и в случае замедленного движения считаться мерой силы, "если в этом последнем случае измерять силу не абсолютным количеством препятствий, а суммой сопротивления этих самых препятствий. Ибо нельзя сомневаться в том, что эта сумма сопротивлений пропорциональна количеству движения mv, ибо, как согласятся с этим все, количество движения, теряемого телом в каждое мгновение, пропорционально произведению сопротивления на бес-конечно малый промежуток времени и что следовательно сумма этих произведений равняется очевидно совокупному сопротив-лению" [152]. Этот последний способ вычисления кажется ему более
  
  145
  
  естественным, "ибо какое-нибудь препятствие является препятст-
  вием лишь постольку, поскольку оно оказывает сопротивление, и
  собственно говоря сумма сопротивлений и является преодоленным
  препятствием; кроме того, определяя таким образом силу, мы имеем и то преимущество, что у нас оказывается одна общая мера для cлучаев равновесия и замедленного движения". Но каждый в праве думать так, как он хочет. И, покончив, как ему кажется, с вопросом посредством математического трюка, - что признает и сам Зутер - он заключает свое изложение нелюбезными замечаниями по поводу путаницы, царившей в мыслях его предшественников, и утверж-дает, что после вышеприведенных замечаний возможна лишь совершенно бесплодная метафизическая дискуссия или же еще менее достойная словесная грызня.
  Попытка примирения Даламбера сводится к следующему вычис-лению:
  Масса 1, обладающая скоростью 1, зажимает в единицу времени 1 пружину.
  Масса 1, обладающая скоростью 2, зажимает 4 пружины, но упот-ребляет для этого 2 единицы времени, т. е. зажимает в единицу вре-мени только 2 пружины.
  Масса 1, обладающая скоростью 3, зажимает 9 пружин в 3 еди-ницы времени, т. е. зажимает в единицу времени лишь 3 пружины.
  Значит, если мы разделим действие на потребное для него время, то мы вернемся от mv 2 обратно к mv.
  Мы имеем перед собой тот самый аргумент, который раньше вы двинул против Лейбница Кателян: тело, обладающее скоростью 2, действительно поднимается против тяжести на высоту в четыре раза большую, чем тело, обладающее скоростью 1, но для этого ему тре-буется также в 2 раза больше времени; следовательно сумму дви жения надо разделить на время а=2, а не =4. Таков же, странным образом, и взгляд Зутера, который ведь лишил выражение "живая
  сила" всякого логического смысла, оставив за ним только математи-ческий смысл. Но это вполне естественно. Для Зутера дело идет о том, чтобы спасти формулу mv в ее значении единственной меры ко-личества движения, и поэтому mv2 приносится логически в жертву, чтобы воскреснуть преоб-раженным на небе математики.
  Но верно во всяком случае то, что аргументация Кателяна обра-зует один из мостов, соединяющих mv с mv2, и поэтому имеет из-вестное значение.
  Механики, преемники Даламбера, отнюдь не воспользовались его заклинанием, ибо его заключительное суждение было в пользу mv как меры движения. Они придерживались его суждения о сделан-ном уже Лейбницем различении между мертвыми и живыми силами: для случаев равновесия, т. е. в статике, имеет силу mv, для замедлен-ного же движения, т. е. в динамике, имеет силу mv2. Хотя в общем это различение правильно, но в указываемой форме оно имеет не больше логического смысла, чем известное различие унтер-офицера: на службе всегда "мне", вне службы всегда "меня". Его принимают молча: оно существует, и мы не можем его изменить, а если в подобной двойной мере заключается противоречие, то что же мы можем сделать?
  Так например Thomson and Tait, A Treatise on Natural Philo-sophy, Oxford 1857, стр. 162: "Количество движения, или момент
  
  146
  
  твердого тела, движущегося без вращения пропорционально про-изведению из его массы на скорость. Двойная масса или двойная скорость будут соответствовать двойному количеству движения". И тотчас же вслед за этим: "Vis viva, или кинетическая энергия движущегося тела, пропорциональна произведению его массы на квадрат скорости".
  В такой совершенно грубой форме ставятся рядом друг с другом обе противоречивых меры движения, причем не делается ни малейшей попытки объяснить это противоречие или хотя бы затушевать его. В книге обоих этих шотландцев мышление запрещено; можно производить только вычисления. Ничего нет поэтому удивительного, что по крайней мере один из них - Тэт принадлежит к правовернейшим христианам правоверной Шотландии.
  В лекциях Кирхгофа по математической механике формулы mv и mv2 вовсе не встречаются в этой форме.
  Может быть, нам поможет Гельмгольц[153]. В сочинении о со-хранении силы он предлагает выражать живую силу через mv2/2 ,-
  пункт, к которому мы еще вернемся. Затем (на стр.20и сл.) он вкратце перечисляет случаи, в которых до сих пор уже применяли и признавали принцип сохранения живой силы (т.е. mv2/2).
  Затем сюда относится под Љ 2: "Передача движений несжимаемыми
  твердыми и жид-кими телами, если при этом не имеет места
  трение или удар неупру-гих тел. Наш общий принцип выражается
  для этого случая в виде правила, что производимое и заменяемое
  механическими машинами движение теряет постоянно в величине
  силы то, что оно выигрывает в скорости. Если мы представим себе,
  что некий груз т поднимается вверх со скоростью с при помощи
  машины, в которой путем какого-нибудь процесса равномерно
  порождается работа, то при помощи другого механического
  приспособления можно будет приподнять груз mn, но лишь
  со скоростью c/n, так что в обоих случаях можно представить
  количество работы, создаваемой машиной в единицу времени,
  через mgc, где g означает ускорение силы тяжести".
  Таким образом и здесь мы встречаем внутреннее противоречивое
  утверждение, что <измеренная через mv> "величина силы", убы-вающая и возрастающая пропорционально скорости, должна служить доказательством сохранения величины силы, убывающей и возрастающей пропорционально квадрату скорости.
  Впрочем здесь обнаруживается, что mv и mv2 /2 служат для определения двух совершенно различных процессов; ведь мы знали это давно, ибо mv2 не может равняться mv, за исключением того слу-чая, когда v=1. Но мы должны выяснить себе, почему движение обладает двоякого рода мерой, что также недопустимо в науке, как и в торговле. Попробуем добиться этого иным путем.
  Итак через mv измеряется "движение, производимое и изменяе-мое механическими силами"; таким образом эта мера применима к рычагу и всем производным от него формам, колесам, винтам и. т. - короче говоря, ко всем механическим приспособлениям,
  
  147
  
  передающим движение. Но одно весьма простое и вовсе не новое рас-суждение показывает, что, поскольку здесь имеет силу mv имеет силу и mv2 . Возьмем какое-нибудь механическое приспособление, в котором плечи рычагов относятся друг к другу, как 4 : 1, в котором следовательно груз в 1 кг уравновешивает груз в 4 кг. Приложив совершенно ничтожную добавочную силу к одному плечу, мы можем приподнять 1 кг на 20 м, но эта же самая прибавочная сила, прило-женная к другому плечу, поднимает 4 кг на 5 м, и притом больший груз опустится в то же самое время, в какое меньший груз подни-мется. Maccы и скорости здесь обратно пропорциональны друг другу:
  mv. lx20==m' v', 4х5. Теперь предоставим каждому из грузов- после того как они были подняты - свободно упасть на первона-чальный уровень; в таком случае груз в 1 кг, пройдя пространство в 20 лг (мы для простоты принимаем здесь ускорение силы тяжести равным в круглых цифрах 10 м вместо 9,81), приобретет скорость в 20 м; другой же груз, в 4 кг, пройдя пространство в 5 м, приоб-ретет скорость в 10 м.
  mv2=1x20x20=400=m'v'2 =4x10x10=400.
  Наоборот, времена падения здесь различны: 4 кг проходят свои 5 м в 1 секунду, а 1 кг свои 20 м в 2 секунды. Само собою разумеется, что мы здесь исключили влияние трения и сопротив-ления воздуха.
  Но после того как каждое из обоих тел упало со своей высоты, его движение прекращается. Таким образом mv оказьшается здесь ме-рой просто перенесенного, т. е. продолжающегося движения, а mv 2 оказывается мерой исчезнувшего <работы> механического движения.
  Далее, в случае удара вполне упругих тел имеет силу то же самое:
  сумма mv, как и mv2, остается неизменной до удара и после него. Обе меры имеют здесь одинаковое значение.
  Не то мы наблюдаем в случае удара неупругих тел. Здесь ходя-чие элементарные учебники (высшая механика почти не занимается больше подобными мелочами) утверждают, что сумма mv остается неизменной до удара и после него. Зато здесь происходят потеря в живой силе, ибо, если вычесть сумму mv2 после удара из суммы их до удара, то остается всегда положительный остаток; на эту вели-чину (или на ее половину, в зависимости от точки зрения) и умень-шается живая сила благодаря взаимопроникновению и изменению формы соударяющихся тел. Это последнее ясно и очевидно. Не так очевидно первое утверждение, а именно, что сумма mv остается не-изменной до удара и после него. Живая сила представляет, вопреки Зутеру, движение, и раз часть ее потеряна, то потеряно и движение. Таким образом либо mv выражает здесь неправильно количество движения, либо вышеприведенное утверждение ошибочно. <Я поз-волю себе предположить последние.> Вообще вся эта теорема явля-ется наследием времени, когда еще не имели никакого представления об изменении движения, когда следовательно исчезновение механического движения признавалось лишь там, где этого нельзя было не признать. Так, здесь равенство суммы mv до удара и после нею доказывается на основании того, что нигде нельзя отметить потери или выигрыша в этой сумме. Но если тела утрачивают благодаря внутреннему тренио, соответствующему их неупругости, живую
  
  148
  
  силу, то они теряют также и скорость, и следовательно сумма mv должна после удара быть меньше, чем до него. Ведь нелепо игнорировать внутреннее трение при вычислении mv , когда с ним так опре-деленно считаются при вычислении mv2.
  Но это ничего не значит. Если даже мы примем эту теорему и ста-нем вычислять скорость после удара, исходя из допущения, что сумма mv осталась неизменной, даже и в этом случае мы найдем, что сумма mv2 убывает. Таким образом здесь mv и mv2 приходят между собою в столкновение, выражающееся в разнице действительно ис-чезнувшего механического движения. И само вычисление показы-вает, что сумма mv выражает количество движения правильным об-разом, а сумма mv2 - неправильным образом.
  Таковы приблизительно все случаи, в которых употребляются в механике mv; рассмотрим теперь несколько случаев, в которых упо-требляется mv2.
  Когда ядро вылетает из пушки, то при своем полете оно потреб-ляет количество движения, пропорциональное mv2, независимо от того, ударится ли оно в твердую мишень или же перестанет дви-гаться благодаря сопротивлению воздуха и силе тяжести. Если желез-нодорожный поезд сталкивается с другим, стоящим неподвижно по-ездом, то сила столкновения и соответствующее ей разрушение про-порциональны его mv2. Точно так же мы имеем дело с mv2 при вы-числении каждой механической силы, потребной для преодоления некоторого сопротивления.
  Но что собственно значит это удобное и столь распространенное среди механиков выражение: преодоление некоторого сопротивления?
  Когда, подымая некоторый груз, мы преодолеваем сопротивление тяжести, то при этом исчезает некоторое количество движения, не-которое количество механической силы, равное тому количеству ее, которое может быть снова создано при помощи прямого или косвен-ного падения поднятого груза с достигнутой им высоты на его пер-воначальный уровень. Оно измеряется полупроизведением массы его на квадрат достигнутой при падении конечной скорости mv2/2.
  Что же произошло при подымании груза? Механическое движение, или сила, как таковая исчезла. Но она не превратилась в ничто; она превратилась в механическую силу напряжения, как выражается Гельмгольц, в потенциальную энергию, как выражаются новейшие теоретики, в эргаль, как называет ее Клаузиус, и в любое мгновение она может быть превращена любым механически допустимым обра-зом обратно в то же самое количество механического движения, которое было необходимо для порождения ее. Потенциальная энер-гия есть только отрицательное выражение для живой силы, и на-оборот.
  Ядро весом в 24 фунта ударяется со скоростью 400 м в секунду в металлическую броню броненосца толщиной в 1 м; при этих условиях оно не оказывает никакого видимого действия на броню судна. Таким образом, здесь исчезло механическое движение,
  равное mv2/2 т.е., так как 24 фунта= 12 кг*, равное 12x400x400x1/2==
  * [Имеется в виду германский фунт-500 грамм.- Ред.]
  
  149
  
  960 000 килограммо-метров. Что же сталось с этим количеством движения? Незначительная часть его пошла на то, чтобы вызвать со-трясение в железной броне и породить в ней молекулярные превра-щения. Другая часть послужила на то, чтобы раздробить ядро на бесчисленные обломки. Но самая значительная часть преврати-лась в теплоту, coгpев ядро до температуры каления. Когда пруссаки при переходе в Альсен в 1864 г" направили свою тяжелую артил-лерию против панцирных стен Рольфа Краке, то при каждом удачном попадании они видели в темноте сверкание внезапно раскаляв-шегося ядра, а Витворт доказал уже раньше путем опытов, что раз-рывные снаряды, направляемые против броненосцев, не нуждаются в запальнике: раскаленный металл зажигает сам заряд взрывчатого вещества. Если принять механический эквивалент теплоты за 424 килограммо-метра, то вышеприведенное количество механического дви-жения соответствует 2 264 единицам теплоты. Удельная теплота железа равняется 0,1140, т. е. то количество теплоты, которое на-гревает 1 кг воды на 1№С и которое принимается за единицу теплоты, способно нагреть на 1№С 1/0,1140 = 8,772 кг железа. Следовательно
  вышеприведенные 2 264 единицы теплоты поднимают температуру 1 кг железа на 8,772 х 2 264= 19 860№ С или же 19860 кг железа на 1№. Так как это количество теплоты распределяется равно-мерно между броней судна и ударившим в нее ядром, то последнее нагревается
  12 = 828№, что(на 19860/2 представляет довольно значительный жар. Но так как передняя, ударяющая половина ядра по-лучает естественно значительно большую часть теплоты - при-мерно вдвое большую, чем задняя половина.-то первая нагре-ется до 1104№, а вторая до 552№ С, чта вполне достаточно для объяснения явления раскаления, даже если мы сделаем значительный вычет в пользу производимой при ударе механической работы.
  При трении точно так же исчезает механическое движение, по-являющееся снова в виде теплоты. Как известно, Джоулю в Манче-стере и Кольдингу в Копенгагене удалось при помощи максимально точного измерения обоих процессов впервые установить эксперимен-тальным образом с известным приближением механический экви-валент теплоты.
  То же самое происходит при получении электрического тока в электромагнитной машине при помощи механической силы, напри-мер паровой машины. Производимое в определенное время коли-чество так называемой электродвижущей силы пропорционально - а если выразить его в той же самой мере, то и равно - потреблен-ному в это же самое время количеству механического движения. Мы можем также вообразить себе, что это последнее производится не паровой машиной, а опускающимся грузом, подчиняющимся силе тяжести. Механическая сила, производимая этим грузом, измеряется ЖИВОЙ силой, которую он приобрел бы, если бы свободно упал, с та-кой же высоты, или же силой, необходимой, чтобы снова поднять его на первоначальную высоту, т. е. измеряется в обоих случаях че-
  рез mv2/2
  
  150
  
  Таким образом мы находим, что механическое движение обла-
  дает действительно двоякой мерой, но убеждаемся также, что каж-
  дая из этих мер годится для определенного ограниченного круга явлений. Если имеющееся уже налицо механическое движение переносится таким образом, что сохраняется в качестве механи-ческого движения, то оно передается согласно формуле о произве-дении массы на скорость. Если же оно передается таким образом, что исчезает в качестве механического движения, возникая наново в виде потенциальной энергии теплоты, электричества и т. д., если, одним словом, оно превращается в другую форму движения, то количество этой новой формы движения пропорционально произведению первоначально двигавшейся массы на квадрат скорости. Одним словом: mv это-механическое движение, измеряемое механи-ческим же движением; mv2 это - механическое
  движение, измеряемое его способностью превращаться в определенное количество другой формы движеная. И мы видели, что обе эти меры не противоречат друг другу, так как они различного характера.
  Ясно таким образом, что спор Лейбница с картезианцами вовсе нe был простой словесной грызней и что Даламбер по существу ничего не добился своим заклинанием. Даламбер мог бы не обращаться со своими тирадами по адресу своих предшественников, упрекая их в неясности их воззрений, ибо его собственные взгляды не отлича-лись большей ясностью. И действительно, в этом вопросе должна была царить неясность, пока не знали, что делается с уничтожающимся как будто механическим движением. И пока математические меха-ники остаются, подобно Зутеру, упорно в четырех стенах своей специальной науки, до тех пор и в их головах, как и в голове Даламбера, будет царить неясность, и они должны будут отвечать на наши недоумения пустыми и противоречивыми фразами.
  Но как же выражает современная механика это превращение механического движения в другую форму движения, количественно пропорциональную первому? Это движение, - говорит механика, произвело работу, и притом такое-то и такое-то количество ра- боты.
  Но понятие работы в физическом смысле не исчерпывается этим. Если теплота превращается - как мы это имели в случае паровой или калорической машины - в механическое движение, т. е. если молекулярное движение превращается в молярное движение, если теплота разлагает известное химическое соединение, если она прев-ращается в термоэлектрическом столбе в электричество, если в элект-рическом токе она выделяет из раствора серной кислоты элементы воды, или если, наоборот, высвобождающееся при химическом про-цессе какого-нибудь гальванического элемента движение (alias энергия) npинимает форму электричества, а это последнее в свою очередь превращается в сомкнутой цепи в теплоту, - то при всех этих явлениях форма движения, начинающая процесс и превра-щающаяся благодаря ему в другую форму, совершает работу, и притом такое количество ее, которое пропорционально ее собственному количеству.
  Таким образом работа это - изменение формы движения,
  расматриваемое с его количественной стороны.
  
  151
  
  Но как же? Неужели, если поднятый груз остается спокойно на-
  верху, то его потенциальная энергия представляет и во время по-
  коя форму движения? Разумеется. Даже Тэт пришел к убеждению,что эта потенциальная энергия впоследствии примет форму актуаль-ной энергии (Nature) [154], а Кирхгоф идет еще гораздо дальше, го-воря (Math. Mech., S. 32)[155]: "Покой - это частный случай дви-жения", и показывая этим, что он способен не только вычислять, но и диалектически мыслить.
  Таким образом мы получили при рассмотрении обеих мер меха-нического движения словно мимоходом и почти без усилий понятие работы, о котором нам говорили, что его так трудно усвоить без ма-тематической механики. И во всяком случае мы знаем теперь о нем больше, чем из доклада Гельмгольца "О сохранении силы" (1862), в котором он задается как раз целью "изобразить с возможной ясно-стью основные физические понятия работы и ее неизменности". Все, что мы узнаем у Гельмгольца о работе, сводится к тому, что она есть нечто, выражающееся в футо-фунтах или же в единицах теп-лоты, и что число этих футо-фунтов или единиц теплоты неизменно для определенного количества работы; далее, что кроме механи-ческих сил и теплоты и химические и электрические силы могут про-изводить работу, но что все эти силы исчерпывают свою способность к работе, по мере того как они производят реальную работу, и что отсюда следует, что сумма всех способных к действию количеств силы в мировом целом вечна и неизменна при всех происходящих в природе изменениях. Понятие работы не развивается у Гельмгольца и даже не определяется им *. И именно количественная неизменность величины работы скрывает от него тот факт, что основным условием всякой физической работы является качественное изменение, пере-мена формы. Поэтому-то Гельмгольц и может позволить себе утверж-дение, что "трение и неупругий удар - это процессы, при которых уничтожается механическая работа** и порождается взамен теп-лота" (Pop. Vortr., II, стр. 166). Совсем наоборот. Здесь механиче-ская работа не уничтожается, здесь создается механическая работа. Здесь уничтожается - лишь видимым образом -- механическое дви-жение. Но механическое движение нигде и никогда не может соз-дать работы даже на миллионную часть килограммо-метра, если оно не будет видимым образом уничтожено как таковое, если оно не превратится в другую форму движения.
  Но, как мы видели, способность к работе, заключающаяся в опре-деленном количестве механического движения, называется его живой силой, и до последнего времени она измерялась через mv2. Но здесь возникло новое противоречие. Послушаем Гельмгольца (Erh. d. Kraft., стр. 9) [156]. У него мы читаем: "Величину работы, которая производится и затрачивается, можно выразить как груз т, поднятый на высоту h; если выразить силу тяжести через g, то вели-чина работы равняется mgh. Чтобы масса т могла подняться пер-
  * Не лучших результатов мы добьемся у Клерк-Максвелла. Этот послед-ний говорит (Theory of Heat, 4-th ed., London 1875, стр. 87): "Работа произво-дится, когда преодолевается сопротивление", и (стр. 184) "энергия какого-нибудь тела - это способность произвести работу". Это все, чго мы узнаем у Максвелла насчет работы.
  ** [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  152
  
  пендикулярно вверх на высоту h, ей 2gh ,(необходима скорость v=
  cкорость, которую она приобретает при обратном падении. Следо-вательно 2gh = mv2/2 ". И Гельмгильц предлагает "принимать вели--
  чину mv2/2 за количество живой силы, благодаря чему она стано- вится тожественной с мерой величины работы. С точки зрения того, как до сих пор применялось понятие живой силы... это изменение не имеет никакого значения, но зато представляет существенные выгоды в дальнейшем".
  Мы с трудом верим своим ушам. Гельмгольц в 1847 г. так мало отдавал себе отчета в вопросе о взаимоотношении между живой силой и работой, что он вовсе не замечал того, как он превращал прежнюю пропорциональную меру живой силы в абсолютную меру, и совершенно не понимал, какое огромное открытие он сделал своим смелым скачком, так что, рекомендуя свое mv2/2 , он ссылался только на соображения удобства этого выражения по сравнению с mv2. И из этих соображений удобства механики дали права гражданства выражению mv2/2. Лишь постепенно удалось доказать также и математическим образом эту формулу mv2/2; алгебраическое доказатель-ство находится у Наумана, Allg. Chemie, стр. 7 [157], аналитическое у Клаузиуса, Mech. Warmetheorie, 2 Aufl., I, стр. 18 [158], которое затем встречается в ином виде и иной дедукции у Кирхгофа [169] (цит. сочинение, стр. 27).
  Изящный алгебраический вывод mv2/2 из mv дает Клерк Максвелл [160] (цит. сочинение, стр. 88), что не мешает нашим обоим шотландцам, Томсону и Тэту, утверждать (цит. сочинение, стр. 163):
  "Vis viva, или кинетическая энергия движущегося тела, пропор-циональна произведению из массы его на квадрат скорости. Если мы примем те же самые единицы массы, что и выше, - именно еди-ницу массы, движущейся с единицей скорости, - то очень выгодно * определить кинетическую энергию как полупроизведение из массы на квадрат скорости". Здесь обоим первым механикам Шотландии изменило не только мышление, но и способность к вычислениям. Particular advantage, удобство формулы, является решающим аргу-ментом.
  Для нас, убедившихся в том, что живая сила есть не что иное, как способность некоторого данного количества механического дви-жения производить работу, само собой разумеется, что выражение в механических мерах этой способности к работе и произведенной ею работы должны быть равны друг другу и что, следовательно, если
  mv2/2 является мерой работы, то то же mv2/2 является мерой для жи-вой силы. Но таков путь, которым идет развитие науки. Теоретиче-ская механика приходит к понятию живой силы, практическая ме-
  
  
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  153
  
  ханика инженеров приходит к понятию работы и навязывает его теоретикам. Но привычка к вычислениям отучила теоретиков мыс-лить. И вот в течение ряда лет они не замечают связи обоих этих по-
  понятий, измеряя одно из них через mv2, другое через mv2/2 принимая под конец в виде меры для обоих mv2/2 не из понимания существа дела,
  а для упрощения выкладок*.
  * Слово "работа" и соответствующее представление созданы английскими <экономистами> инженерами. Но по-английски практическая работа называ-ется work, а работа в экономическом смысле называется labour. Поэтому и физи-ческая работа обозначается словом work, причем исключается всякая возможность смешения с работой в экономическом смысле. Совершенно иначе обстоит дело в немецком языка; поэтому-то и были возможны в новейшей псевдо-научной лите-ратуре различные своеобразные применения работы в физическом смысле к тру-довым отношениям в области экономики, и наоборот. Но у немцев имеется слово Werk, которое, подобно английскому слову work, отлично годится для обозначения фазической работы. Но так как политическая экономия-совершенно чуждая нашим естествоиспытателям область, то они вряд ли решатся ввести его вместо приобретшего уже права гражданства слова Arbeit, а если н попытаются ввести, то тогда, когда уже будет слишком поздно. Только у Клаузиуса встречается попытка сохранить xoтя бы наряду с выражением Arbeit и выражение Werk.
  
  
  
  
  
  
  
   ПРИЛИВНОЕ ТРЕНИЕ
  
   Thomson and Tait, Natur. Philos., I, стр. 191 (ј 276)
  
  
  "Итак благодаря трению, мешающему приливным движениям, существуют косвенные сопротивления на всех телах, у которых, подобно земле, часть их свободной поверхности покрыта жидкостью, которая должна, пока эти тела движутся относительно соседних тел,
  черпать энергию из этих относительных движений. Таким обра-зом, если мы станем прежде всего рассматривать действие одной лишь луны на землю, вместе с ее океанами, озерами и реками то мы заме-тим, что оно должно стремиться урав-нять период вращения земли вокруг своей оси и период обращения обоих тел вокруг их центра тяжести, ибо до тех пор, пока эти периоды разнятся друг от друга, приливное действие земной поверхности должно заимствовать энер-гию из их движения. Чтобы разобрать этот вопрос подробнее и избегнуть в то же время ненужных усложнений, пред-положим, что луна представляет одно-родный шар. Взаимодействие притяже-ния между массой земли и массой луны можно выразить силой, действующей по прямой, проходящей через центр последней, и сила эта должна пре-пятствовать вращению земли до тех пор, пока оно совершается в период времени более короткий, чем движение, луны вокруг земли. Поэтому она должна иметь направление, подобно линии MQ на при-лагаемой фигуре, которая представляет - разумеется с огромным преувеличением-ее отклонение OQ от центра земли. Но силу, действующую на луну по прямой MQ, можно разложить на силу, действующую по прямой МО в направлении к центру земли, приб-лизительно равную всей силе, и на сравнительно небольшую силу но прямой МТ, перпендикулярной к МО. Эта последняя сила направ-лена с очень большим приближением по касательной к орбите луны и в направлении, совпадающем с ее движением. Если подобная сила начнет вдруг действовать, то она сначала увеличит скорость луны, но по истечении некоторого времени луна, в силу этого ускорения, настолько удалится от земли, что, двигаясь против притяжения земли, она должна будет потерять столько же в скорости, сколько выиграла от ускоряющей тангенциальной силы. Действие непрерывной танген-циальной силы в направлении движения луны, - хотя и незначи-тельное, так что в любой момент она производит лишь небольшое отклонение от круговой орбиты, - сводится к тому, что постепенно
  
  155
  
  увеличивает расстояние от центрального тела и развивает благо-
  даря потере кинетической энергии движения столько же работы, сколько производится ею против притяжения центральной массы. То, что происходит при этом, легко понять, если представить себе, что это движение вокруг центрального тела совершается по медленно развертывающейся спирали, направленной наружу. Если допустить, что сила действует обратно пропорционально квадрату расстояния, то тангенциальное слагающее притяжение, действующее против движения, будет вдвое больше возмущающей тангенциальной силы, действующей в направлении движения, и поэтому эта последняя сила производит лишь половину работы, происходящей против тангенциального слагающего притяжения, а другая половина дается кинетической энергией, заимствованной у движения. Совокупное действие рассматриваемых теперь возмущающих движение луны сил легче всего найти, пользуясь принципом моментов количеств движения. Таким образом мы находим, что в моменте количеств движения выигрывается движениями; центров тяжести луны и земли по отношению к их общему центру тяжести столько, сколько теря-ется вращением земли вокруг своей оси. Сумма моментов количеств движения центров тяжести луны и земли в настоящее время в 4,45 ра-за больше теперешнего момента количеств движения вращения земли.
  "Средняя плоскость первого момента совпадает с плоскостью эклиптики, и поэтому оси обоих моментов наклонены друг к другу под средним углом в 23№ 27,5', углом, который мы, пренебрегая влия-нием солнца на плоскость лунного движения, можем принять за теперешний наклон обеих осей. Равнодействующий или совокупный момент количеств движения поэтому в 5,38 раз больше современного момента количества вращения земли, и его ось наклонена под углом в 19№ 13' к оси земли. Следовательно конечной тенденцией приливов является то, чтобы свести землю и луну к простому равномерному вращению с таким равнодействующим моментом вокруг этой равно-действующей оси, как если бы они были двумя частями одного и того же твердого тела; при этом расстояние луны увеличится (прибли-зительно) в отношении 1 : 1,46, являющемся отношением квадрата современного момента количеств движения центров тяжести к квад-рату совокупного момента, а период обращения увеличится в отно-шении 1 : 1,77, являющемся отношением кубов этих самых коли-честв. Таким образом расстояние луны увеличится до 347 100 миль, а период обращения удлинится до 48,36 дня. Если бы во вселенной не было иных тел, кроме земли и луны, то тела эти могли бы дви-гаться таким образом вечно по круговым орбитам вокруг своего общего центра тяжести, причем земля вращалась бы вокруг своей оси в тот же самый период, обращая к луне всегда одну и ту же сто-рону, так что вся жидкость на ее поверхности находилась бы в от-носительном покое по отношению к твердой части шара. Но благо-даря существованию солнца подобное положение не сможет быть постоянным. В период времени вращения земли вокруг солнца долж-ны быть солнечные приливы - дважды прилив и дважды отлив (дважды в солнечный день или, что сводится к тому же самому, дважды в месяц). Это не может происходить без потери энергии от трения жидкости. Нелегко нарисовать всю картину возмуще-
  
  156
  
  ния, производимого этой причиной в движениях земли и луны,но конечным их результатом должно быть то, что земля, луна и солнце начнут вращаться вокруг своего общего центра тяжести, подобно частям одного твердого тела".
  В 1754 г. Кант вперные высказал тот взгляд, что вращение земли замедляется приливным трением и что действие это закончится лишь тогда, "когда ее (земли) поверхность окажется в относительном покое по отношению к луне, т. е. когда она начнет вращаться вокруг своей оси в то же самое время, в какое луна обходит землю, т. е. когда земля будет всегда обращена к луне одной и той же стороной. При этом он был убежден, что замедление происходит только от при-ливного трения, т. е. от наличия жидких масс на земле. "Если бы земля была совершенно твердой массой, без наличия на ней каких бы то ни было жидкостей, то ни притяжение солнца, ни притяжение луны не могли бы сколько-нибудь изменить ее свободного вращения вокруг оси, ибо это притяжение действует с одинаковой силой как на восточные, так и на западные части земного шара и поэтому не вызывает никакого стремления ни в ту, ни в другую сторону, и сле-довательно оно нисколько не мешает земле продолжать свое враще-ние с такой же свободой, как если бы она не испытывала никаких внешних влияний"[161]. Кант должен был удовольствоваться этим результатом. Тогда еще не было налицо всех научных предпосылок, необходимых для более углубленного изучения влияния луны на вращение земли. Ведь потребовалось почти сто лет, прежде чем кантовская теория стала общепризнанной, и прошло еще больше вре-мени, пока открыли, что приливы и отливы - это только видимая сторона действия притяжения солнца и луны, влияющего на вра-щение земли.
  Эта общая концепция и развита Томсоном и Тэтом. Притяжение луны и солнца действует не только на жидкости земного шара или его поверхности, а вообще на всю массу земли, препятствуя ее вра-щению. До тех пор пока период вращения земли не совпадет с перио-дом обращения луны вокруг земли, до тех пор притяжение луны - если ограничиваться пока им одним - будет стремиться все более и более уравнять оба эти периода. Если бы период вращения (отно-сительного) центрального тела был продолжительнее, чем время обращения спутника, то первый стал бы постепенно укорачиваться; если бы он был короче, как это наблюдается в случае земли, то он стал бы удлиняться. Но в первом случае кинетическая энергия не создается из ничего, а во втором она не уничтожается. В первом случае спутник приблизился бы к центральному телу, причем период его обращения сократился бы, а во втором он бы удалился от него с соответствующим удлинением периода обращения. В первом слу-чае спутник, благодаря приближению к центральному телу, теряет столько потенциальной энергии, сколько выигрывает в кинетической энергии центральное тело благодаря ускоренному вращению; во втором же случае спутник выигрывает, благодаря увеличению своего расстояния, ровно столько в потенциальной энергии, сколько теряет в кинетической энергии вращения центральное тело. Общая же сумма имеющейся в системе земля-луна динамической энергии, т. е. потенциальной и кинетической, остается неизменной: эта система консервативна.
  
  157
  
  Мы видим, что теория эта совершенно не зависит от соображений о физико-химическом составе рассматриваемых тел. Она выводятся из общих законов движения свободных небесных тел, связь которых устанавливается законом притяжения, действующим пропорцио-нально массам и обратно пропорционально квадратам расстояний. Она очевидно является обобщением кантовской теории приливного трения и даже излагается здесь Томсоном и Тэтом как математическое обоснование этого учения. Но удивительным образом авторы не догадываются вовсе, что в действительности эта теория исключает специальный случай приливного трения.
  Трение служит препятствием для молярного движения, и в тече-ние столетий оно рассматривалось как явление, уничтожающее молярное движение, т. е. уничтожающее кинетическую энергию. Теперь мы знаем, что трение и удар являются двумя формами пре-вращения кинетической энергии в молекулярную энергию, в теплоту. В каждом случае трения кинетическая энергия как таковая исче-зает, возрождаясь снова не в виде потенциальной энергии, в смысле динамики, а как молекулярное движение в специфической форме теплоты. Следовательно потерянная в силу трения кинетическая энергия должна считаться действительно потерянной для ди-намических отношений рассматриваемой системы. Динамически действенной она могла бы стать вновь лишь в том случае, если бы превратилась обратно из формы теплоты в кинетическую энергию.
  Как же обстоит дело в случае приливного трения? Ясно, что и здесь вся кинетическая энергия, сообщенная притяжением луны вод-ным массам на земной поверхности, превращается в теплоту, как благодаря трению водяных частиц друг о друга в силу вязкости воды, так и благодаря трению воды о твердую оболочку земной по-верхности и благодаря размельчанию увлекаемых приливным дви-жением камней. Из этой теплоты лишь ничтожная часть превращается обратно в кинетическую энергию, уходящую на испарение воды океа-нов. Но и это ничтожное количество кинетической энергии, получен-ной известной частью земной поверхности от системы земля-луна, подчиняется на поверхности земли господствующим здесь законам, благодаря которым всей действующей на ней энергии уготована одна и та же участь - конечное превращение в теплоту и излуче-ние в мировое пространство.
  Итак, поскольку приливное трение бесспорно задерживает вра-щение земли, постольку употребленная на это кинетическая энер-гия является абсолютно потерянной для динамической системы земля-луна. Следовательно она не может снова появиться внутри этой системы в виде динамической потенциальной энергии. Иными словами, из кинетической энергии, почерпнутой из притяжения луны и потраченной на задерживание вращения земли, может воз-никнуть снова в качестве динамической потенциальной энергии, т. е. может быть компенсирована путем соответственного увеличе-ния расстояния луны лишь та часть, которая действует на твердую массу земного шара. Та же часть, которая действует на жидкие мас-сы земли, может дать этот эффект лишь постольку, поскольку она не приводит эти массы в движение, направленное в сторону, про-тивоположную вращению земли, ибо это движение превращается
  
  158
  
  целиком в теплоту и в конце концов благодаря излучению оказы- вается совершенно потерянным для системы.
  То, что сказано о приливном трении на поверхности земли,
  относится также к гипотетически принимаемому иногда приливному трению гипотетического жидкого ядра.
  Любопытно во всей этой истории то, что Томсон и Тэт вовсе не за-мечают, как они выставляют для обоснования теории приливного трения теорию, исходящую из молчаливой предпосылки, что земля является совершенно твердым телом, т. е. исключающую всякую возможность приливов, а значит и приливного трения.
  
  
  
  
  
  
  ТЕПЛОТА
  
  Как мы видели, существуют две формы, в которых исчезает механическое движение, живая сила. Первая это - ее превращение в механическую, потенциальную энергию путём например поднимания какого-нибудь груза. Эта форма отличается той особенностью, что она не только может превратиться обратно в механическое движение - и притом механическое движение, обладающее той же самой живой силой, что и первоначальное движение, - но также и той, что она способна лишь на эту единственную перемену формы. Механическая, потенциальная энергия никогда не может произвести теплоты или электричества, если только она предварительно не перешла в действительное механическое движение. Это, пользуясь термином Клаузиуса, "обратимый процесс".
  Вторая форма исчезновения механического движения происходит в случае трения и удара, отличающихся друг от друга только по степени. Трение можно рассматривать как ряд маленьких ударов, происходящих друг за другом и друг подле друга, удар можно рассматривать как концентрированное в одном месте и на один момент трение. Трение - это хронический удар, удар - острое трение. Исчезающее здесь механическое движение исчезает как таковое. Его нельзя восстановить обратно из него самого: процесс не обратим непосредственным образом. Движение превратилось в качественно отличные формы движения, в теплоту, в электричество - в формы молекулярного движения.
  Таким образом трение и удар приводят от молярных движений, предмета механики, к молекулярному движению, предмету физики.
  Назвав физику механикой молекулярного движения, мы тем не менее не забываем, что это выражение вовсе не охватывает всей области современной физики. Наоборот, эфирные колебания, обусловливающие явления света и лучистой теплоты, наверное не являются молекулярными движениями в современном смысле слова. Но их земные действия затрагивают прежде всего молекулы. Преломление света, поляризации света и т. д. обусловлены молекулярным составом соответственных тел. Точно так же почти все крупнейшие исследователи рассматривают теперь электричество как движение эфирных частиц, а о теплоте Клаузиус говорит даже, что в "движении весомых атомов (лучше было бы сказать молекул) может принимать участие и находящийся в теле эфир" (Mechan, Warmetheorie, I, стр. 22) [162]. Но в случае электрических и тепловых явлений снова приходится прежде всего рассматривать молекулярные движения: это и не может быть иначе, пока наше знание эфира столь недостаточно. Но когда мы сумеем дать механику эфира, то в нее разумеется войдет к многое такое, что теперь по необходимости включается в физику.
  
  160
  
  Ниже мы поговорим о физических процессах, при которых изме-няется или дажа совсем уничтожается структура молекулы. Они образуют переход от физики к химии.
  Только с молекулярным движением изменение формы движения приобретает полную свободу. В то время как на границе механики молярное движение может принимать другие формы только по-рознь -- теплоту или электричество, - здесь перед нами совершенно другое разнообразие изменения формы; теплота переходит в электричество в термоэлементе, становится тожественной со светом, на известной ступени излучения производит со своей стороны снова механическое движение; электричество и магнетизм, образующие такую же пару близнецов, как теплота и свет, не только переходят друг в друга, но переходят и в теплоту, и в свет, а также в механическое движение. И это происходит согласно столь определенным отношениям, что мы можем выразить данное количество одного из этих видов энергии в любом другом -- в килограммо-метрах, в единицах теплоты, в вольтах - и можем переводить любую меру в любую другую.
  Практическое открытие превращения механического движения в теплоту так старо, что от него можно считать начало человеческой истории. Как бы ни были велики предшествовавшие этому открытия, - в виде изобретения орудий и приручения животных, -- но только научившись добывать огонь с помощью трения, люди впервые подчинили себе неорганическую силу пркроды. Какое впечатление произвело на мысль человечества это гигантское открытие, еще показывают современные народные суеверия. Еще долго спустя после введения в употребление бронзы и железа праздновалось открытие каменного ножа, этого первого орудия: все религиозные жертвоприношения совершались с помощью каменного ножа. По еврейскому преданию, Иисус Навин приказал совершить обрезание над родившимися в пустыне мужчинами при помощи каменных ножей; кельты и германцы пользовались в своих человеческих жертвоприношениях только каменными ножами. Но все это давно забыто, чего нельзя сказать об огне, получаемом при помощи трения. Долго спустя после того, как люди ознакомились с другими способами получения огня, всякий священный огонь должен был у большинства народов добываться путем трения. Еще и поныне, согласно народному поверью большинства европейских стран, чудотворный огонь (например у нас огонь для заклинаний против поветрия на животных) может быть зажжен лишь при помощи трения. Таким: образом еще и в наше время благодарная память о первой победе человека над природой продолжает полубес-сознательно жить в народном суеверии, в остатках язычески-мифологических воспоминаний у образованнейших народов на земле.
   Однако процесс, совершающийся при добывании огня трением, еще носит односторонний характер. Здесь механическое движение превращается в теплоту. Чтобы завершить этот процесс, надо до- биться обратного превращения этой теплоты в механическое движение, ибо только в этом случае удовлетворяется диалектика процесса и процесс замыкается - по крайней мере на первых порах - в круге. Но у истории свой собственный темп движения, и какой бы диалекти-
  
  161
  
  ческий вид ни имел ход ее, по диалектике приходится часто довольно долго дожидаться истории. Вероятно прошли десятки тысяч лет со времени открытия добывания огня трением, до того как Герон Александрийский (около 120 г.) изобрел машину, которая приводилась во вращательное движение выходящим из нее водяным паром. И прошло еще снова почти две тысячи лет, пока не была построена первая паровая машина, первый прибор для превращанпя теплоты в действительно полезное механическое движение.
  Паровая машина была первым действительно интернациональным открытием, и факт этот в свою очередь свидетельствует об огромном историческом прогрессе. Паровую машину изобрел француз Папин, но в Германии. Немец Лейбниц, рассыпая вокруг себя, как всегда, гениальные идеи без заботы о том, припишут ли заслугу этого ему или другим, - Лейбниц, как мы знаем теперь из переписки Папина (изданной Герляндтом) [163], подсказал ему основную идею этой машины - применение цилиндра и поршня. Вскоре после этого англичане Сэвери и Ньюкомен придумали подобные же машины; наконец их земляк Уатт, введя отдельный конденсатор, придал паровой машине в принципе ее современный вид. Круговорот открытий в этой области закончился: удалось достигнуть превращения теплоты в механическое движение. Все дальнейшее было только улучшением деталей.
  Итак практика по-своему решила вопрос об отношениях между механическим движением и теплотой. Она сперва превратила первое во вторую, а затем вторую в первое. Но какова была при этом роль теории? Довольно печальная. Хотя именно в XVII и XVIII столетиях бесчисленные описания путешествий кишели рассказами о диких народах, не знавших другого способа произведения теплоты, кроме трения, но физики этим почти совершенно не интересовались; с таким же равнодушием откосились они в течение всего XVIII в. и первых десятилетий XIX в. к паровой машине. В большинстве случаев они ограничивались простым регистрированием фактов.
  Наконец в двадцатых годах Сади Карно заинтересовался этим вопросом и разработал его очень искусным образом, так что вычисления его, которым Клапейрон придал геометрическую форму, сохранили свое значение и до нынешнего дня и были использованы в работах Клаузиуса и Клерк-Максвелла. Он добрался почти до сути дела;
  окончательно решить вопрос ему помешало не отсутствие фактического материала, а предвзятая ложная теория, и притом ложная теория, которая была навязана физикам не какой-нибудь злокозненной философией, а придумана ими самими при помощи их собственного натуралистического метода мышления, столь превосходящего метафизически-философствующий метод.
  В XVII столетии теплота считалась - по крайней мере в Англии - свойством тел, "движением особого рода, природа которого никогда не была объяснена удовлетворительным образом". Так называет ее Т. Томсон за два года до открытия механической теория теплоты (Outline of the Sciences of Heat and Electricity, 2-nd edition, London 1840)[164]. Но в XVIII столетии все более и более завоевывал себе господство взгляд, что теплота, как и свет, электричество, магнетизм, - это особое вещество, и все эти своеобразные вещества отличаются от обычной материн тем, что они не обладают весом, что они невесомы.
  
  162
  
  
  
  
  
  ЭЛЕКТРИЧЕСТВО *
  
  Электричество, подобно теплоте, только в другом виде <хотя и в более высокой степени>, в своем роде вездесуще. На земле не происходит почти ни одной перемены, не сопровождаемой каким-нибудь электрическим явлением. При испарении воды, при горении пламени, при соприкосновении двух различных или разно нагре-тых металлов, при соприкосновении железа и раствора медного ку-пороса и т. д. происходят, наряду с видимыми для глаза физиче-скими и химическими явлениями, одновременно и электрические процессы. Чем тщательнее мы изучаем различные процессы в при-роде, тем чаще наталкиваемся при этом на следы электричества. Но несмотря на эту вездесущность электричества, несмотря на то, что за последние полвека оно все больше и больше становится на службу человеческой промышленности, оно является именно той формой движения, насчет существа которой царит еще величайшая неясность. Открытие гальванического тока произошло почти за 25 лет до открытия кислорода <несколько лет спустя после открытия атомных весов> и имело для учения об электричестве по меньшей мере такое же значение, как открытие кислорода <и атомных весов> для химии. Однако какое огромное различие наблюдается еще и в наше время между обеими этими областями! В химии, благо-даря в особенности дальтоновскому открытию атомных весов, мы находим порядок, относительную устойчивость раз полученных результатов и систематический, почти планомерный натиск на не-изведанные еще области, похожий на правильную осаду какой-нибудь крепости. В учении же об электричестве мы имеем перед собой хаотическую массу старых, ненадежных, ни подтвержденных окончательно, ни опровергнутых окончательно экспериментов, ка-кое-то неуверенное топтание во мраке, плохо связанные друг с дру-гом исследования и опыты многих отдельных ученых, атакующих неизвестную область врассыпную, подобно кочевьм племенам. В самом деле, в области электричества еще предстоит только сделать открытие, подобное открытию Дальтона, которое даст всей науке средоточие, а исследованию - прочную <количественную> основу. Благодаря этому рыхлому, разлезлому состоянию учения об элек-тричестве, делающему пока невозможным установление какой-нибудь всеобъемлющей теории, и возможно то, что в этой области царит одно-
  * В фактической стороне изложения мы опираемся в этой главе преиму-щественно на Видемана, Lehre vom Galvanismus und Elektromagnetismus, 2 Bd in 3 Abt., 2 Aufl., Braunschweig 1874.
  В Nature [165] от 15 июня 1882 г. отмечен этот "замечательный трактат, кото-рый в выходящсм теперь издании, с приложением об электричестве, предста- вляет собой самый значительный из существующих экспериментальных трак-татов по электричеству". [Псрчый абзац этого примечания Энгельс зачеркнул, но впоследствии изменил решенис и добавил второй абзац.]
  
  163
  
  сторонний эмпиризм, тот эмпиризм, который запрещает даже себе, самому мышление, который именно поэтому не только мыслит ошибочно, но и оказывается не и состоянии верно следовать за фактами или хотя бы только верно излагать их, и который следовательно превращается в нечто противоположное действительной эмпирии.
  Можно было бы вообще порекомендовать господам естествоис-пытателям, не перестающим злословить по поводу нелепых априор-ных спекуляций немецкой натурфилософии, чтение произведений физиков эмпирической школы, современных работам натурфилософов или даже более поздних. Но в особенности это относится к учению об электричестве. Возьмем относящуюся к 1840 г. работу: An Outline of the Sciences of Heat and Electricity by Thomas Thomson [166]. Автор ее был в свое время авторитетом; кроме того в его распоряжении была уже значительная часть трудов величайшего до настоящего времени исследователя в области электричества Фарадея. И однако в его книге содержится по меньшей мере столько же нелепостей, сколько и в соответствующем отделе гораздо более ранней по вре-мени гегелевской натурфилософии. Так например описание электри-ческой искры можно было бы принять просто за перевод соответст-вующего места у Гегеля [167]. И у Томсона и у Гегеля рассказываются те удивительные вещи, которые находили в электрической искре до познания действительной природы и многообразия форм ее и в которых теперь видят по большей части частные случаи или же за-блуждения. Мало того, Томсон приводит на стр. 446 самым серьезным образом сказки Дессеня, будто в случае поднимания барометра и опускания тepмометра стекло, смола, шелк и т. д. заряжаются при погружении в ртуть отрицательным образом, в случае же опускания барометра и поднимания термометра - положительным образом; будто золото и некоторые другие металлы становятся летом, при согревании, электроположительными, а при охлаждении - электро-отрицательными, зимою же наоборот; будто при высоком давлении и северном ветре они сильно электризуются - положительным образом при повышении температуры, отрицательным при падении ее и т. д. Таковы факты, приводимые в книге Томсона. Что же ка-сается априорной спекуляции, то Томсон преподносит нам следую-щую теорию электрической искры, автором которой является не кто иной, как Фарадей: "Искра это - разряд, или ослабление поляри-зованного индукционного состояния многих диэлектрических час-тиц, благодаря своеобразному действию некоторых из этих час-тиц, занимающих крайне небольшое и ограниченное пространство. Фарадей допускает, что те немногие частицы, в которых происходит разряд, не только сдвигаются друг относительно друга, но и при-нимают временно некоторое особенное, весьма активное (highly exalted) состояние, т. е. что все окружающие их силы одна за другой набрасываются на них, и благодаря этому они приходят в состояние, интенсивность которого может быть равновелика интенсивности химически соединяющихся атомов; что затем они разряжают эти силы, подобно тому как те атомы разряжают свои силы,-не-известным нам до сих пор способом, - и это конец всего (and so the end of the whole). Заключительное действие в точности таково, как если бы на место разрядившейся частицы появилась некоторая металлическая частица, и не невозможно, что способ действия в
  
  164
  
  обоих случаях окажется когда-нибудь тожественным[168] "Я здесь передал, - прибавляет Томсон, - это объяснение Фарадея его соб-ственными словами, ибо я его не совсем понимаю. Это смогут не-сомненно сказать и другие лица, точно так, как когда они читают у Гегеля, что в электрической искре "особая материализация (Ма-teriatur) напряженного тела еще не входит в процесс, а только опре-делена в нем элементарным и душевным образом" и что электри-чество - это "собственный гнев, собственное бушевание тела", его "гневное я", которое "проявляется в каждом теле, когда его раз-дражают" (Naturphil. ј 324, Zusatz). Основная мысль у Гегеля и Фарадея тожественна. Оба восстают против того представления, будто электричество есть не состояние материи, а некоторая осо-бенная, отдельная материя; а так как в искре электричество высту-пает повидимому самостоятельным, свободным образом, отделен- ное от всякого чуждого материального субстрата и однако в чувст-венно воспринимаемом виде, то при тогдашнем состоянии науки они неизбежно должны были притти к мысли о том, что искра есть мимо-летная форма проявления некоторой "силы", освобождающейся на мгновение от всякой материи. Для нас загадка конечно решена с тех пор, как мы знаем, что при искровом разряде между металли-ческими электродами действительно перескакивают "металлические частицы" и что следовательно "особая материализация напряженного тела" действительно "входит в процесс".
  Как известно, электричество и магнетизм принимались первона-чально, подобно теплоте и свету, за особые невесомые материи. В случае электричества можно, как известно, представлять себе две противоположные материи, две "жидкости" - положительную и отрицательную, - которые нейтрализуют друг друга в нормальном состоянии до тех пор, пока они отделены друг от друга так называе-мой "электрической разъединительной силой". Благодаря этому мож-но из двух тел одно зарядить положительным электричеством, дру-гое-отрицательным. Если соединить оба эти тела при помощи треть-его, проводящего тела, то происходит выравнивание напряжений, со-вершающееся в зависимости от обстоятельств или внезапно, или же через посредство длительного тока. Явление внезапного выравни-вания казалось очень простым и понятным, но зато объяснение тока представляло ряд трудностей. В противоположность наипростей-шей гипотезе, что в токе движется каждый раз либо чисто положи-тельное, либо чисто отрицательное электричество, Фехнер и, более подробно, Вебер выдвинули тот взгляд, что в сомкнутой цепи всегда дви-жутся рядом друг с другом два равных, текущих в противоположном направлении, тока положительного и отрицательного электричества по каналам, которые лежат между молекулами весомых тел. При более подробной математической разработке этой теории Вебер при-ходит под конец к тому, чтобы помножить некоторую - здесь не важно, какую-функцию на величину 1/r, где это 1/r означает от-
  ношение единицы электричества к миллиграмму (Wiedemann, Lehre vom Galvanismus etc., 2. Aufl., III, стр. 569) * [169]. Но отношение к весомой массе может, разумеется, быть только весовым отношением.
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  165
  
  Односторонний эмпиризм, yвлекшись своими выкладками <потерял всякий смысл>, настолько отучился от мышления, что невесомое электричество становится у него здесь уже весомым и вес его вхо-дит в математические выкладки.
  Выведенные Вебером формулы имели значение только в изве-стных границах; и вот несколько лет назад Гельмгольц пришел на основании их к результатам, которые противоречат закону со-хранения энергии. Веберовской гипотезе о двояком токе, направлен-ном в противоположные стороны, К. Науман противопоставил в 1871 г. другую гипотезу, а именно: что в токе движется только одно из электричеств, - например положительное, - а другое, отри-цательное, неразрывно связано с массой тела. В связи с этим мы встречаем у Видемана следующее замечание: "Эту гипотезу можно было бы соединить с гипотезой Вебера, если к предполагаемому
  им двойному току текущих в противоположных направлениях масс Ђ 1/2e присоединить еще не действующий наружу ток нейтраль-ного электричества, увлекающего с собой в направлении положи-тельного тока количество электричества Ђ 1/2e " (III, стр. 577).
  Это утверждение опять-таки характерно для так <называемого> одностороннего эмпиризма <который кроме наблюдения знает только вычисление и из-за вычисления разучился думать>. Для того чтобы электричество могло вообще течь, его разлагают на по-ложительное и отрицательное. Но все попытки объяснить ток, ис-ходя из обеих этих материй, натыкаются на трудности. И это от-носится одинаково как к гипотезе, что в токе имеется лишь .один из этих видов материи, так и к гипотезе, что оба вида ее текут одно-временно друг с другом и наконец <вообще довольно вероятно также и к той гипотезе, что один вид материи течет, а другой остается в покое. Если мы станем придерживаться этой последней гипотезы, то как мы объясним себе тот факт, что отрицательное электричество, которое достаточно подвижно в электрической машине и в лейден-ской банке, оказывается в токе неизменно связанным с массой тела? Очень просто. Наряду с положительным током + е, который течет в цепи направо, и отрицательным током - е, который течет налево, мы принимаем еще третий ток нейтрального электричества Ђ 1/2e , который течет направо. Таким образом мы сперва допускаем, что оба электричества могут вообще течь лишь в том случае, если они отделены друг от друга, а для объяснения получающихся при течении раздельных электрических явлений мы допускаем, что они могут течь и не отделенными друг от друга. Сперва мы делаем из-вестное допущение, чтобы объяснить определенное явление, а при первой трудности, на которую мы натыкаемся, делаем другое пред-положение, прямо противоположное первому. Какова должна быть та философия, на которую имели бы право жаловаться эти господа?
  Но наряду с этим взглядом на материальный характер электри-чества вскоре пробила себе дорогу и другая точка зрения, согласно которой оно является простым состоянием тел, "силой", или, как мы сказали бы теперь, особой формой движения. Мы выше видели, что Гегель, а впоследствии Фарадей, разделяли эту точку зрения. С тех пор как благодаря открытию механического эквивалента теп-лоты было окончательно преодолено представление о каком-то осо-бом "теплороде", и теплота стада рассматриваться как молекулярное
  
  166
  
  движение, естественно было также подойти с новым методом к изу-
  чению электричества и попытаться определить его механический эквивалент. Это удалось вполне. В особенности опыты Джоуля, Фавра и Рауля не только установили механический и термический эквиваленты так называемой "электродвижущей силы" гальвани-ческого тока, но и доказали ее полную <количественную> экви-валентность освобожденной химическими процессами в элементе или потребленной в электрической ванне энергии. Благодаря этому делалась все более шаткой гипотеза о том, будто электричество есть какая-то особая материальная жидкость.
  Однако аналогия между теплотой и электричеством была непол-ной. Гальванический ток все еще отличался в очень существенных пунктах от теплопроводности. Все еще нельзя было указать, что собственно движется в электрически заряженных телах. Предполо-жение о простых молекулярных колебаниях, как в случае теплоты, оказалось недостаточным. При колоссальной скорости электриче-ства, превосходящей даже скорость света, казалось, нельзя было отказаться от представления, что между молекулами тела здесь движется нечто вещественное. Здесь-то и выступают новейшие теория Клерк-Максвелля (1864 г.), Ганкеля (1865 г.), Реньяра (1870 г.) и Эдлюнда (1872 г.) в согласии с высказанной уже впервые в 1846 г. Фарадеем гипотезой, что электричество - это движение некоей, заполняющей все пространство, а следовательно и проникающей все тела упругой среды, отдельные частицы которой отталкиваются обратно пропорционально квадрату расстояния; иными словами, что электричество-это движение эфирных частиц и что молекулы тел принимают участие в этом движении. Различные теории различно изображают характер этого движения; теории Максвелля, Ганкеля и Реньяра, примыкая к новейшим исследованиям о вихревом дви-жении, видят в нем - каждая по-своему - тоже вихревое движе-ние. И таким образом вихри старого Декарта снова находят почетное место в новых областях знания. Мы здесь не будем вдаваться в рас-смотрение подробностей этих теорий. Они сильно отличаются друг от друга и наверное испытают еще не одну перемену. Но в лежащей в основе всех их концепции заметен решительный прогресс. Представ-ление о том, что электричество есть воздействующее на материальные молекулы движение частиц проникающего всю весомую материю светового эфира, примиряет между собою обе прежние концепции. Согласно этому представлению в случае электрических явлений име-ется налицо движение чего-то вещественного, отличного от весо-мой материи, но это вещественное не есть вовсе электричество, ко-торое, наоборот, обнаруживается в виде особой формы движения, хотя и не непосредственного, прямого движения весомой материи. Эфирная теория указывает, с одной стороны, путь, как преодолеть грубое первоначальное представление о двух противоположных электрических жидкостях; с другой же стороны, она дает надежду объяснить, что такое собственно вещественный субстрат электри-ческого движения, что собственно за вещь вызывает своим движе-нием электрические явления.
  У эфирной теории можно уже отметить один бесспорный успех. Как известно, существует один пункт, в котором электричество прямо влияет на движение света: оно вращает плоскость поляризации его.
  
  167
  
  Клекрк-Максвелл, опираясь на свою вышеприведенную теорию, вы-числил, что удельная диэлектрическая постоянная какого-нибудь тела равна квадрату его показателя преломления света. Больцман исследовал различные непроводники для определения их диэлектри-ческой постоянной и нашел, что для серы, канифоли и парафина квадратный корень из этой постоянной равен их показателю пре-ломления света. Наибольшее наблюдавшееся при этом отклонение - в случае серы - равнялось только 4%. Таким образом специально максвеллевская эфирная теория была подтверждена эксперимен-тальным образом. <0ставим пока эти все еще витающие в небесах гипотезы и спустимся на твердую почву фактов.>
  Но потребуется еще немало времени и труда, пока с помощью новых опытов не удастся вылущить твердое ядро из этих противо-речащих друг другу гипотез. До тех же пор или же до того времени, пока эфирная теория не будет вытеснена какой-нибудь совершенно новой теорией, учение об электричестве находится в неприятном положении, ибо оно должно пользоваться терминологией, которую само называет неверной. Вся его терминология еще основывается на представлении о двух электрических жидкостях. Оно еще говорит самым спокойным образом об "электрических массах, текущих в телах", о "разделении электричеств в каждой молекуле" и т. д. Это зло, которое, как было сказано, неизбежно вытекает из современ-ного переходного состояния науки, но которое также при господст-вующем именно в этой области знания одностороннем эмпиризме немало содействует сохранению царившей до сих пор идейной пу-таницы.
  Что касается противоположности между так называемым стати-ческим электричеством (или электричеством от трения) и динами-ческим электричеством (или гальванизмом), то ее можно считать устраненной, с тех пор как научились получать при помощи электри-ческой машины длительные токи и, наоборот, производить при по-мощи гальванического тока так называемое статическое электри-чество, заряжать лейденские банки и т. д. Мы оставим здесь в сто-роне статическое электричество, и точно так же магнетизм, рассмат-риваемый теперь тоже как некоторая разновидность электричества. Теоретического объяснения относящихся сюда явлений придется во всяком случае искать в теории гальванического тока, поэтому мы остановимся преимущественно на последней.
  Длительный ток можно получить различными способами. Меха-ническое, молярное движение производит прямо, путем трения, сперва лишь статическое электричество; для получения таким пу-тем длительного тока нужна огромная затрата энергии; чтобы дви-жение это превратилось в большей своей части в электрическое дви-жение, оно нуждается в посредстве магнетизма, как в известных электромагнитных машинах Грамма, Сименса и т. д. Теплота может превращаться прямо в электрический ток, в частности - в месте спайки двух различных металлов. Освобожденная химическим дей-ствием энергия, проявляющаяся при обычных обстоятельствах в форме теплоты, превращается при определенных условиях в электри-ческое движение. Наоборот, последнее превращается при наличии соответственных условий во всякую другую форму движения: в молярное движение, в незначительной мере непосредственно в элект-
  
  168
  
  родинамическом притяжении и отталкивании; в крупных же раз-мерах, опять-таки посредством магнетизма, в электромагнитных двигательных машинах; в теплоту повсюду в цепи тока, если только не происходит других превращений; в химическую энергию во вклю-ченных в цепь электролитических ваннах и вольтаметрах, где ток разлагает соединения, с которыми иным путем ничего нельзя по-делать.
  Во всех этих превращениях имеет силу основной закон о коли-чественной эквивалентности движения при всех его переменах или, как выражается Видеман, "согласно закону сохранения силы, ра-бота, употребленная каким-нибудь образом для получения тока, должна быть эквивалентна работе, употребленной для произведе-ния всех действий тока" [170]. При переходе молярного движения или теплоты в электричество * здесь не представляется никаких труд-ностей: доказано, что так называемая "электродвижущая сила" равна в первом случае потраченной для движения работе, а во вто-ром случае "в каждом месте спайки термоцепи прямо пропорцио-нальна ее абсолютной температуре" (Wiedemann, III, стр. 482), т. е. пропорциональна опять-таки имеющемуся в каждом месте спайки измеренному в абсолютных единицах количеству теплоты. Закон этот, как доказано, применим и к электричеству, получающемуся из химической энергии. Но здесь дело не так просто, - по крайней мере с точки зрения ходячей в наше время теории. Поэтому при-смотримся несколько внимательнее к этому случаю.
  Фавру принадлежит один из прекраснейших опытов насчет пре-вращений форм движения, происходящих в гальваническом столбе (1857-1858 гг.). Он ввел в калориметр батарею Сми из пяти элемен-тов; в другой калориметр он ввел маленькую электромагнитную двигательную машину, главной осью и шкивом которой можно было свободно распоряжаться. Всякий раз при получении одного грамма водорода resp. растворении 32,6 грамм цинка (выраженного в граммах прежнего химического эквивалента цинка, равного половине принятого теперь атомного веса 65,2) в батарее наблюдались сле-дующие явления.
  А. Батарея в калориметре замкнута в себе самой, с выключением двигательной машины: теплоты получено 18 682 resp. 18 674 еди-нкцы.
  В. Батарея и машина сомкнуты в цепь, но машина лишена воз-можности двигаться: теплоты в батарее 16 448, в машине 2219, вме-сте - 18 667 единиц теплоты.
  С. Как В, но машина двигается, не поднимая однако груза: теп-лоты в батарее 13 888, в машине 4 769, вместе-18 657 единиц.
  D. Как С, но машина поднимает груз и производит при этом меха-ническую работу = 131,24 килограммометра: теплоты в батарее
  15 427, в машине 2947, вместе-18374 единицы; разница по сравне--нию с вышеприведенной цифрой в 18 682 составляет 308 единиц теп-
  
  *Я употребляю слово "электричество" в смысле электрического движения с тем самым правом, с каким употребляется слово "теплота" при обозначении той формы движения, которая обнаруживается для наших чувств в качестве те-плоты. Это не может вызвать никаких недоразумений, тем более что здесь за-ранее и сознательно исключено всякое смешение с состоянием напряжения элск-трачества.
  
  169
  
  лоты. Нo произведенная механическая работа в 131,24 килограммо-метра, помноженная на 1 000 (чтобы перевести граммы химического результата в килограммы) и разделенная на механический экви-валент теплоты = 423,5 килограммометра, дает 309 единиц теплоты, т. е. почти в точности вышеприведенную разницу, как тепловой экви-валент произведенной механической работы.
  Таким образом и для электрического движения убедительно доказана - в пределах неизбежных погрешностей опыта - экви-валентность движения при всех его превращениях. И точно так же доказано, что "электродвижущая сила" гальванической цепи есть не что иное, как превращенная в электричество химическая энергия <Как происходит это превращение? Действует ли цепь как простое орудие превращения одной формы движения в другую, не прибавляя от себя никакой новой энергии, как действует например паровая машина, которая также лишь превращает теплоту в механическое движение? Или же цепь обладает особой, ей присущей энергией, так называемой "разъединительной силой", без работы которой не может произойти превращение химической энергии в электрическую?
  Этот вопрос в той или иной форме занимал всех электриков со времени Вольты, и до сих пор он не получил окончательного раз-решения. Вольта и те ученые, которые выступили вскоре после него, видели в простом соприкосновении двух разнородных тел - прежде всего двух металлов - источник электричества: недаром Вольта был обязан своим великим открытием сокращениям лягушечьей ножки под влиянием такого прикосновения. Тут они пытались найти объяснение тока и создали свою теорию контакта. Но чем больше исследовали образование тока, тем яснее становилась необходи-мость признать существование химического превращения в цепи, и на этом основана была химическая теория> и что сама цепь есть не что иное, как приспособление, аппарат, превращающий освобо-ждающуюся химическую энергию в электричество, подобно тому как паровая машина превращает производимую в ней теплоту в ме-ханическое движение, причем в обоих случаях совершающий пре-вращение аппарат не производит сам собою новой энергии.
  Но здесь, если исходить из традиционных воззрений, возникает трудность. Эти воззрения приписывают цепи, на основании происхо-дящих в ней явлений контакта между жидкостями и металлами, не-которую "разъединительную электрическую силу", которая пропор-циональна электродвижущей силе и которая следовательно пред-ставляет для некоторой данной цепи определенное количество энер-гии. Как же относится этот - присущий, согласно трацидионным взглядам, цепи как таковой, помимо всякого химического действия - источник энергии, как относится эта электрическая разъединитель-ная сила к освобожденной химическим действием энергии? И если она является независимым от химического действия источником энергии, то откуда получается доставляемая ею энергия?
  Вопрос этот, поставленный в более или менее ясной форме, об-разует пункт раздора между контактной теорией Вольты и вскоре вслед за этим возникшей химической теорией гальванического тока.
  Контактная теория объясняла ток из электрических напряже-ний, возникающих в цепи при контакте металлов с одной или не-сколькими жидкостями или же жидкостей между собой, из их вы-
  
  170
  
  равнивания, resp. из выравнивания в сомкнутой цепи напряже-
  ний разделенных таким образом противоположных электричеств.
  Возникающие при этом химические изменения рассматривались чистой контактной теорией как ничто coвершенно побочное. В противо-положность этому Риттер утверждал уже в 1805 г., что ток может возникнуть лишь тогда, когда возбудители его действуют химически друг на друга еще до замыкания. Вообще Видеман (том I, стр. 784)[171] резюмирует эту более раннюю химическую теорию таким образом, что согласно ей так называемое контактное электричество "может обнаружиться лишь тогда, когда проявляется в то же время дейст-вительное химическое воздействие друг на друга соприкасающихся тел или же некоторое, хотя и не непосредственно связанное с хими-ческими процессами, нарушение химического равновесия, тенден-ция к химическому действию".
  <После того как было доказано, что химическое превращение в цепи есть единственный источник электродвижущей силы тока, вопрос свелся к вышеприведенной формулировке. Исследуем прежде всего, обладает ли цепь - в силу имеющихся в ней и следовательно образующихся контактных отношений - "электрической разъеди-нительной силой", отличной от химического превращения и приво-дящей последнее в движение; другими словами-является ли она источником энергии еще до начала химического превращения.>
  Мы видим, что вопрос об источнике энергии ставится обеими сто-ронами совершенно косвенным образом, что впрочем и не могло быть в те времена иначе. Вольта и его преемники находили вполне естественным, что простое соприкосновение разнородных тел по-рождает длительный ток, т. е. что это соприкосновение может вы-звать определенную <химическую, термическую, магнетическую или механическую> работу без соответственной затраты энергии. Риттер же и его приверженцы также мало разбираются в вопросе о том, как химическое действие способно вызвать в цепи ток и его работу. Но если для химической теории пункт этот давно выяснен трудами Джоуля, Фавра, Рауля и т. д., то контактная теория, на-оборот, все еще находится в прежнем положении. Поскольку она сохранилась, она в существенном все еще не покинула своего исход-ного пункта <где еще был Вольта>. Таким образом в современном учении об электричестве все еще продолжают существовать представ-ления, которые принадлежат давно прошедшему времени, когда приходилось довольствоваться тем, чтобы указывать для любого действия какую-нибудь ближайшую видимую причину, хотя бы при этом движение возникало из ничего, т. е. продолжают сущест-вовать представления, прямо противоречащие законам сохранения энергии. Дело нисколько не улучшается от того, что у этих представ-лений отнимают их самые отрицательные стороны, что их ослабляют, разжижают, оскопляют, прикрашивают: путаница от этого стано-вится только хуже.
  Как мы видели, даже более старая химическая теория тока при-знает явления контакта в цепи совершенно необходимыми для об-разования тока; она утверждает только, что контакт этот не спосо-бен никогда создать длительного тока без одновременного хими-ческого действия. И в наше время само собою разумеется, что кон-тактные приспособления цепи представляют тот аппарат, при по-
  
  171
  
  мощи которого освобожденная химическая энергия переходит в электричество <-как, этого мы еще не знаем ->, и что от этих кон-тактных приспособлений существенным образом зависит то, перейдет ли действительно химическая энергия в электрическое движение и какое именно количество ее перейдет.
  В качества одностороннего эмпирика Видеман старается спасти от старой контактной теории все, что только можно. Последуем за ним по этому пути.
  "Хотя действие контакта химически безразличных тел, - гово-рит Видеман, т. I, стр. 799, -например металлов, -не необходимо, как это раньше думали, для теории гальванического столба *, а также не доказывается тем, что Ом вывел из него свой закон - кото-рый может быть выведен без этого допущения:- и что Фехнер, который экспериментально подтвердил этот закон, также защищал эту теорию, - но все же нельзя отрицать - по крайней мере счи-таясь с имеющимися опытами.-возбуждения электричества пу-тем контакта металлов *, если бы даже получающиеся при этом результаты страдали с количественной стороны неизбежной ненадеж-ностью из-за невозможности сохранить в абсолютной чистоте поверх-ности соприкасающихся тел".
  Мы видим, что контактная теория стала очень скромной. Она соглашается с тем, что она вовсе не необходима для объяснения тока, а также с тем, что она не была доказана ни теоретически Омом, ни экспериментально Фехнером. Она даже готова признать, что так называемые основные опыты, на которые она может еще опереться, с количественной стороны приводят всегда лишь к ненадежным результатам, и требует в конце концов от нас лишь одного: чтобы мы признали, что вообще благодаря контакту - хотя бы только металлов!-получается возбуждение электричества.
  <Если Видеман под возбуждением электричества посредством контакта металлов понимает то же, что и возбуждение электричества при контакте металлов, то с ним вообще можно согласиться.>
  Если бы контактная теория ограничивалась только этим, то против нее нельзя было бы возразить ни слова. Действительно, приходится безусловно признать, что при контакте двух металлов возникают электрические явления, при помощи которых можно привести в сокращение препарированные мускулы лягушки, зарядить электроскоп и вызвать другие движения. Нерешенным остается только вопрос: откуда получается потребная для этого энергия?
  Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны, по Видеману (I, стр. 14), "указать примерно на следующие соображения: если разнородные металлические пластинки А и В сблизить между собою до незна-чительного расстояния, то они начинают притягивать друг друга благодаря силам прилипания. В случае соприкосновения, они теряют живую силу движения, сообщенную им этим притяжением. (При допущении того, что молекулы металлов находятся в непрерывном колебании, может произойти изменение их колебаний с потерей жи-вой силы, если при контакте разнородных металлов прикасаются друг к другу разновременно колеблющиеся молекулы). Потерянная жи-
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  172
  
  вая сила превращается в большей своей части в теплоту. Незначи-тельная же часть ее уходит на то, чтобы перераспределить иным образом неразделеннын до этого электричества. Как было уже выше упомянуто, сближенные между собою тела заряжаются равными количествами положительного и отрицательного электричеств, в силу например неравного притяжения для обоих электричеств".
  Скромность контактной теории становится все больше. Сперва она признает, что огромная электрическая разъединительная сила, которая призвана совершить впоследствии такую колоссальную ра-боту, не обладает сама в себе никакой собственной энергией и что она не может функционировать, пока ей не будет сообщена энергия извне, а затем ей приписывается какой-то карликовый источник энергии-живая сила прилипания, которая обнаруживается на крохотных, едва доступных измерению расстояниях и которая за-ставляет тела проходить столь же крохотный путь. Но это неважно:
  она бесспорно существует и столь же бесспорно исчезает при кон-такте. Но и этот минимальный источник дает еще слишком много энергии для нашей цели: значительнейшая часть последней превра-щается в теплоту, и лишь ничтожная доля ее служит для того, чтобы вызвать к жизни электрическую разъединительную силу. Хотя, как-известно, в природе ке мало примеров того, что крайне ничтожные поводы вызывают колоссальнейшие действия, по здесь как будто сам Видеман начинает понимать, что его сочащийся ка-пельками источник энергии совершенно недостаточен, и вот он пытается отыскать второй возможный источник ее, принимая за него интерференцию молекулярных колебаний обоих металлов на поверхностях их соприкоснования. Но не говоря <о том, что мы, как признает сам Видеман, принимаем здесь в расчет движение в довольно гипотетической форме, следует еще доказать, что при контакте двух металлических пластинок молекулы с обеих сторон настолько приближаются друг к другу, что они попадают в их взаимные сферы колебаний. Как обыкновенно принято думать, воз-можность этого собственно исключена: неизбежное покрытие метал-лических пластинок слоем воздуха и влаги говорит против этого> о прочих встречающихся нам здесь трудностях, Грове и Гассио доказали, что для возбуждения электричества вовсе не необходим реальный контакт, как об этом нам рассказывает сам Видеман стра-ницей раньше. Словом, чем больше мы вглядываемся в источник энергии для электрической разъединительной силы, тем больше он иссякает.
  И однако до сих пор мы не знаем другого источника для возбуж-дения электричества при контакте металлов.
  <Так как допущение, что> <Химические явления на поверх-ности металлов во всяком случае представили бы более обильный источник энергии, даже при ограничении их микроскопическими местами этих поверхностей. А эти последние кроме того, как уже было указано, покрыты неустранимым нашими средствами тон-ким слоем воздуха и влаги (т. е. нечистой воды), благодаря которому беспрестанно происходят химические явления, например слабое окис-ление, даже и без непременного контакта с другими металлами. Та-ким образом можно было бы допустить, что при контакте эти по-крывающие поверхности металлических пластинок оба слоя пред-
  
  173
  
  ставляют активный электролит. Это допущение и сведение таким образом энергии электрической разъединительной силы при кон-такте металлов к химическому источнику предполагает однако, что при соединении не соприкасающихся друг с другом мест обоих ме-таллов в сомкнутую цепь в последней возникает длительный ток. На самом деле однако это не имеет места. Наоборот, в таком случае при замыкании цепи электрические напряжения немедленно вы-равниваются, и все электрические явления исчезают. Закон вольтова ряда, который охватывает вообще все электрические явления, обна-руживающиеся при контакте металлов, непременно этого требует.
  Контактное электричество как таковое не способно таким образом породить ток. Более того, мы увидим, что Видеман выдвинул осо-бую гипотезу, чтобы устранить деятельность его там, где оно могло бы вдруг обнаружиться в токе.
  "Закон вольтова ряда металлов (Wiedemann., I, стр. 44) гласит, что при расположении ряда металлов А, В, С, D разность потенциалов свободного электричества на одном пункте внутри конечных чле-нов этого ряда равна разности потенциалов на внутренней стороне непосредственно прилегающих друг к другу конечных членов". Если мы таким образом присоединим следующий за вольтовым рядом. >
  По Науману (Allg. u phys. Chemie, Heidelberg 1877, стр. 675)[172], "контактно-электродвижущие силы превращают теплоту в электри-чество"; он находит "естественным допущение, что способность этих сил вызывать электрическое движение основывается на наличном количестве теплоты или является, иными словами, функцией тем-пературы", что доказано экспериментально Леру. И здесь мы на-ходимся в области неизвестного. Закон вольтова ряда металлов ре-шительно запрещает нам обращаться к химическим процессам, про-исходящим непрерывно в незначительной мере на поверхностях соприкосновения, покрытых тонким, не устранимым нашими сред-ствами, слоем воздуха и нечистой водой, т. е. он запрещает нам объяснять возбуждение электричества из наличия невидимого актив-ного электролита между поверхностями соприкосновения. Электро-лит должен был бы вызвать в сомкнутой цепи длительный ток; электричество же простого контакта металлов изчезает, лишь только цепь замкнута. Здесь именно мы приходим к самому существен-ному пункту: способна ли объяснить образование длительного тока путем контакта химически безразличных тел "электрическая разъ-единительная сила", которую сам Видеман ограничил сперва метал-лами, признал неработоспособной без притока извне энергии, а за-тем свел в конце концов к совершенно микроскопическому источ-нику энергии, и если она способна объяснить это, то каким образом? В вольтовом ряде металлы расположены таким образом, что каждый из них электроотрицателен по отношению к предыдущему и электро-положителен по отношению к последующему. Поэтому, если мы расположим в этом порядке ряд металлических кружков - ска-жем, цинк, олово, железо, медь, платину, -- то сможем получить на обоих концах электрические напряжения. Но если мы сомкнем этот ряд металлов, так что в соприкосновение придут и цинк с пла-тиной, то напряжение немедленно выравняется и исчезнет. "Таким образом, в замкнутом круге тел, принадлежащих к вольтову ряду,
  
  174
  
  невозможно образование длительного тока электричества"[173]. Ви-деман подтверждает это положение еще следующими теоретическими соображениями: "Действительно, если бы в круге возник ток элек-тричества, то в металлических проводниках он породил бы теплоту, которая могла бы быть нейтрализована разве охлаждением в местах соприкосновения металлов. Во всяком случае получилось бы неравно-мерное распределение теплоты; и точно так же ток мог бы, без при-тока извне энергии, непрерывно приводить в движение электромагнит-ную машину и совершать таким образом работу, что невозможно, так как при неизменном соединении металлов - например путем спайки их - невозможны никакие перемены в местах контакта, которые компенсировали бы эту работу".
  Но не довольствуясь этим теоретическим и экспериментальным доказательством того, что само по себе контактное электричество металлов неспособно породить ток, Видеман, как мы увидим, счи-тает необходимым выдвинуть особую гипотезу, чтобы устранить дея-тельность его даже там, где оно могло бы вдруг обнаружиться в токе.
  Поищем поэтому другого пути, чтобы добраться от контактного электричества < которое является исходным пунктом для опыта > к току. Вообразим себе вместе с Видеманом[174] "два металла, - скажем, цинковый и медный стержни, - спаянные между собою в одном конце; вообразим далее, что их свободные концы соединены при посредстве третьего тела, которое не действует электродвижущим образом по отношению к обоим металлам, а только проводит скопив-шиеся на их поверхностях противоположные электричества, так что они в нем нейтрализуют друг друга. В таком случае электри-ческая разъединительная сила непрерывно восстанавливала бы прежнюю разницу напряжений, создавая таким образом в цепи дли-тельный ток электричества, который мог бы совершать без всякого возмещения работу, что опять-таки невозможно. Поэтому не может быть никакого тела, которое только проводило бы электричество, не обнаруживая электродвижущего действия по отношению к другим телам". Мы таким образом оказываемся на старом месте: невозможность творить движение закрывает нам снова путь. Мы никогда не создадим тока при помощи контакта химически безразличных тел, т. е. при помощи собственно контактного электричества. По-вернем же еще раз назад и попробуем пойти по третьему указывае-мому нам Видеманом пути.
  "Погрузим наконец цинковую и медную пластинки в жидкость, которая содержит так называемое бинарное соединение и которая следовательно может распасться на две химически различных со-ставных части, вполне насыщающих друг друга, - например на разведенную соляную кислоту (Н+С1) и т. д. В таком случае, согласно ј 27, цинк заряжается отрицательным образом, а медь - положительным. При соединении металлов эти электричества вы-равниваются через посредство мест соприкосновения, через которые следовательно течет ток положительного электричества от меди к цинку. Но так как и появляющаяся при контакте этих двух металлов разъединительная сила уносит с собой положительное электричество в том же направлении, то действия электрических сил не уничтожают друг друга, как в замкнутой металлической цепи. Таким образом здесь возникает
  
  175
  
  длительный ток положительного электричества, который течет в замкнутой цепи от меди через место ее соприкосновения с цинком к последнему, а от цинка через жидкость к меди. Вскоре (в пара-графе 34 и сл.) мы вернемся к вопросу о том, насколько действи-тельно содействуют образованию этого тока имеющиеся в цепи от-дельные электрические разъединительные силы. Комбинацию из про-водников, дающую подобный гальванический ток, мы называем гальваническим элементом, или гальванической цепью" (т. I, стр. 45)*.
  Итак чудо совершено. Благодаря простой электрической разъ-единительной силе контакта, которая, согласно самому Видеману, не способна действовать без притока энергии извне, здесь получился длительный ток. И если бы для объяснения его у нас не было ничего другого, кроме вышеприведенного места из Видемана, то это было бы действительно настоящим чудом. Что узнаем мы здесь о рас-сматриваемом явлении?
  1. Если цинк и медь погружены в какую-нибудь жидкость, со-держащую в себе так называемое бинарное соединение, то, согласно ј 27, цинк заряжается отрицательным образом, а медь - положи-тельным. Но во всем ј 27 нет ни звука о каком нибудь бинарном со-единении. В нем описывается только простой вольтов элемент из цинковой и медной пластинок, между которыми положена смочен- ная какой-нибудь кислой жидкостью суконка, и рассматриваются - без упоминания о каких бы то ни было химических процессах - по-лучающиеся при этом статически-электрические заряды обоих ме-таллов. Таким образом так называемое бинарное соединение вво-дится здесь контрабандным путем.
  2. Остается совершенно невыясненным, что собственно должно здесь делать это бинарное соединение. То обстоятельство, что оно "может распасться на две химически различных составных части, вполне насыщающих друг друга" (вполне насыщающих другу друга, после того как они распались?!), могло бы научить нас чему-нибудь новому лишь в том случае, если бы оно действительно распалось. Но об этом нам не сообщается ни слова, и мы должны поэтому пока допустить, что оно не распадается **.
  3. После того как <с помощью ј 27> цинк зарядился в жидкости отрицательным образом, а медь положительным, мы приводим их (вне жидкости) <что опять-таки не указано> в соприкосновение. Тотчас же "эти электричества выравниваются через посредство мест соприкосновения, через которые, следовательно, течет ток положи-тельного электричества от меди к цинку". Мы опять-таки не узнаем, почему течет только ток "положительного" электричества в одном направлении, а не также и ток "отрицательного" электричества в противоположном направлении. Мы вообще не узнаем, что проис-ходит с отрицательным электричеством, которое однако было до сих пор столь же необходимым, как и положительное: ведь действие электрической разъединительной силы заключалось именно в том, чтобы освободить и противопоставить их друг другу. Теперь вдруг ее устраняют, как будто бы утаивают, и делают такой вид, точно существует одно только положителькое электричество. Но вот на
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  ** [Карандашом добавлено: "Например парафин".]
  
  176
  
  стр. 51 мы опять читаем нечто совершенно противоположное, ибо здесь "электричества соединяются в один ток" и следовательно те-чет как отрицательное, так и положительное электричество! Kто поможет нам выбраться из этой путаницы?
  4. "Но так как и появляющаяся при контакте этих двух метал- лов электрическая разъединительная сила уносит с собой положи- тельное электричество в том же направлении, то действия электри-веских разъединительных сил не уничтожают друг друга, как в замкнутой металлической цепи. Таким образом здесь возникает дли-тельный ток" и т. д. Это сказано несколько сильно. Ибо, как мы увидим, Видеман несколькими страницами далее (стр. 52) пока- зывает нам, что при "образовании длительного тока... электрическая разъединительная сила в месте контакта металлов... должна быть недеятельной *; что не только имеется ток, даже если она дейст- вует в противном току направлении, вместо того чтобы уносить положительное электричество в том же направлении, но что она и в этом случае не компенсируется определенной долей разъедини- тельной силы цепи и значит опять-таки недеятельна. Каким же образом Видеман может считать на стр. 45 электрическую разъединительную силу необходимым фактором образования тока (пользуясь при этом специально придуманной для этой цели гипотезой), если на стр. 52 он признает ее деятельность во время тока?
  5. "Таким образом здесь возникает длительный ток положитель- ного электричества, который течет в замкнутой цепи от меди через место ее соприкосновения с цинком к последнему, а от цинка через жидкость к меди". Но при подобном длительном токе электричества "им порождается в самих проводниках теплота", благодаря ему же "может быть приведена в движение электромагнитная машина и произведена таким образом работа", что однако невозможно без притока энергии. Но так как Видеман до сих пор ни звуком не обмолвился насчет того, происходит ли подобный приток энергии и откуда он происходит, то длительный ток попрежнему остается чем-то невозможным, как и в обоих разобранных выше случаях.
  Никто этого не понимает лучше, чем сам Видеман. Поэтому он благоразумно торопится обойти многочисленные щекотливые пункты этого удивительного объяснения образования тока, вознаграждая зато читателя на нескольких страницах всякого рода элементарными сведениями насчет термических, химических, магнитных и физиологических действий этого все еще таинственного тока, причем иногда впадает в тон совершенно популярного рассказчика. Затем вдруг он продолжает (стр. 49):
  "Теперь мы должны исследовать, как обнаруживают свое дей-ствие электрические разъединительные силы в замкнугой цепи из двух металлов в одной жидкости, например из цинка, меди, соляной кислоты". <(Но мы уже это исследовали на стр. 45).>
  "Мы знаем, что сOcтавные части содержащегося в жидкости бинар-ного соединения (HCl) разделяются при протекании тока таким образом, что одна из них (Н) освобождается на меди, а эквивалентное количество другой (Cl) освобождаются на цинке, причем последняя соединяется с эквивалентным количеством цинка в ZnCl".
  
  *[Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  177
  
  Мы знаем! Если это мы и знаем, то во всяком случае не от Виде-мана, который, как мы видели, не обмолвился до сих пор ни звуком насчет этого процесса. И далее, если мы и знаем что-нибудь насчет этого процесса, то лишь то, что он происходит не так, как это опи-сывает Видеман <но что сперва хлор отделяется от водорода, а затем соединяется с цинком. Но это следует установить позднее. Пока что далее... >
  При образовании молекулы НС1 из водорода и хлора освобо-ждается количество энергии=22 000 единиц теплоты (Юлиус Том-сон). Поэтому, чтобы освободить хлор из его соединения с водоро-дом, надо доставить каждой молекуле НС1 извне такое же количе-ство энергии. Откуда же дает цепь эту энергию? Из изложения Виде-
  мана это совершенно не видно. Потому постараемся разобраться
  в этом сами.
  Когда хлор соединяется с цинком в "хлористый цинк, то при этом выделяется значительно большее количество энергии, чем необхо-димо для отделения хлора от водорода. (Zn, Cl2) развивает 97210,
  2 (Н,С1) - 44 000 единиц теплоты (Юлиус Томсон). Это и объясняет нам происходящий в цепи процесс. Таким образом дело не проис-ходит так, как рассказывает Видеман, будто водород просто освобо-ждается на меди, а хлор на цинке, "причем", далее, цинк случайным образом соединяется с хлором. Напротив того: соединение цинка с хлором является существенным, основным условием всего про-цесса, и, пока это соединение не произошло, мы станем тщетно ждать появления водорода на меди.
  Избыток энергии, выделяющейся при образовании молекулы ZnCI2, над энергией, необходимой для выделения двух атомов Н из двух молекул НС1, превращается в цепи в электрическое движение и дает всю обнаруживающуюся в токе "электродвижущую силу". Таким образом источником энергии, отделяющей водород от хлора, является не какая-то таинственная "электрическая разъединитель-ная сила"; происходящий в цепи совокупный химический процесс снабжает все "электрические разъединительные силы" и "электро-движущие силы" в цепи необходимой для их существования энергией.
  Итак мы должны пока констатировать, что и второе объяснение тока у Видемана так же мало помогает нам, как и первое; а теперь пойдем дальше.
  "Этот процесс доказывает, что роль бинарного соединения между металлами не ограничивается только простым избыточным притя-жением всей его массы к тому или другому электричеству, как это наблюдается у металлов, но что здесь к этому присоединяется еще особенное действие его составных частей. Так как С1 выделяется там, где в жидкость входит ток положительного электричества, а Н там, где в нее входит отрицательное электричество, то мы допускаем *, что каждый эквивалент хлора в соединении НС1 заряжен определен-ным количеством отрицательного электричества, обусловливающим его притяжение вступающим положительным электричеством. Это - электроотрицательная составная часть соединения. Точно так же эквивалент должен быть заряжен положительным электричеством, представляя таким образом электроположительную часть соеди--
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  178
  
  нения. Заряды эти могли бы представиться при соединении Н и С1 совершенно так, как при контакте цинка и меди. Так как соединение НС1 само по себе неэлектрическое, то в соответствии с этим мы долж-ны допустить, что атомы положительной и отрицательной его ча-стей содержат равные количества положительного и отрицатель-ного электричества.
  Теперь, если в разведенную соляную кислоту погрузить цин-ковую и медную пластинки, то мы можем, предположить *, что цинк обладает более сильным притяжением к электроотрицательной составной части ее (С1), чем к электроположительной (Н). Бла-годаря этому прикасающиеся к цинку молекулы соляной кислоты должны расположиться таким образом, что они повернут свои элек-троотрицательные составные части к цинку, а электроположитель-ные - к меди. Так как расположенные таким образом составные части воздействуют своим электрическим притяжением на последую-щие молекулы НС1, то весь ряд молекул между цинковой и медной пластинками примет такой вид, как указано на фигуре 10:
  
   - Цинк | | Медь+
   - + - + - + - + - +
   - С1 Н С1 Н С1 Н С1 Н С1 Н +
  
  Если бы второй металл действовал на положительный водород так, как цинк действует на отрицательный хлор, то это только спо-
  собствовало бы возникновению указанного расположения. Если бы
  он действовал в противоположном направлении, но более слабым
  образом, то все же направление осталось бы неизменным.
  Благодаря индуцирующему действию отрицательного электри-чества прилегающего к цинку электроотрицательного хлора, электри-чество в цинке распределилось бы * таким образом, что те части его, которые лежат ближе к хлору ближайшего атома соляной кислоты зарядились бы положительным образом, а расположенные дальше зарядились бы отрицательным образом. Точно так же и в меди, в той части, которая лежит ближе к электроположительной части (Н) молекулы соляной кислоты, накопилось бы отрицательное электри-чество, положительное же было бы отнесено в более далекие части.
  Вслед за этим положительное электричество в цинке соедини-лось бы с отрицательным электричеством ближайшего атома С1, а последний - сам соединился бы с цинком. Электроположительный атом Н, который прежде был соединен с этим атомом хлора, соеди-нился бы с обращенным к нему атомом С1 второго атома НС1, при одно-временном соединении друг с другом заключенных в этих атомах электричеств. Точно так же Н второго атома НСl соединился бы с С1 третьего атома и т. д., пока наконец на меди не освободился бы атом Н, положительное электричество которого соединилось бы с отрицательным электричеством меди, так что он выделился бы в нейтраль-ном неэлектрическом состоянии". -Этот процесс "стал бы повторяться до тех пор, пока отталкивательное действие накопленных в метал-лических пластинках электричеств на электричества обращенных к ним составных частей соляной кислоты неуравновесило бы действия химического притяжения последних металлами. Но если металличе--
  
  * [ Подчеркнуто Энгельсом. ]
  
  179
  
  ские пластинки будут соединены друг с другом при помощи провод-ников, то свободные электричества металлических пластинок соеди-нятся между собой и снова могут начаться вышеупомянутые процес-сы. Таким образом возникло бы постоянное течение электричества. Ясно, что при этом происходит постоянная потеря живой силы, ибо направляющиеся к металлам составные части бинарного соединения движутся к ним с известной скоростью и затем приходят в покой, либо образуя соединение ZnCI2, либо свободно выделяясь в виде Н. (Примечание [Видемана]: так как выигрыш в живой силе при отде-лении составных частей С1 и Н выравнивается потерей живой силы при соединении их с составными частями ближайших атомов, то влия-нием этого процесса можно пренебречь.) Эта потеря в живой силе эквивалентна количеству теплоты, которое развивается при происхо-дящем явно химическом процессе, т. е. по существу при растворении эквивалента цинка в разведенной кислоте. Работа, произведенная при распределении электричеств, должна равняться этой величине. Поэтому, если эти электричества соединяются в токе, то во время раст-ворения эквивалента цинка и выделения эквивалента водорода из жидкости в цепи должна обнаружиться работа в форме ли теплоты или в форме произведенных во-вне действий, которая также эквива-лентна количеству теплоты, соответствующему этому химическому процессу" *[175].
  "Допустим - могли бы - мы должны допустить - мы можем предположить-распределилось бы-зарядились бы"-и т. д. и т. д. Перед нами сплошные догадки и сослагательные наклонения, из которых можно выудить определенным образом лишь три факти-ческих изъявительных наклонения: во-первых, что соединение цинка с хлором признается теперь условием выделения водорода;
  во-вторых, как мы узнаем теперь в самом конце и, так сказать, мимо-ходом, что выделенная при этом энергия является источником - и притом единственным источником - всей потребной для образо-вания тока энергии и, в-третьих, что это объяснение образования тока так же резко противоречит приведенным выше двум другим объяснениям его, как они противоречили друг другу. <Там доста-точно было электрического напряжения между медью и цинком и того обстоятельства, что при комбинации этих двух металлов вне жидкости положительное электричество протекало в одинаковом направлении; здесь химический процесс, совершающийся в цепи, наступает как необходимый член, и уже нет речи о токе в одинаковом направлении. Там ток возникал чудесным образом, без такого источ-ника энергии, который можно было бы констатировать; здесь, хотя и не без смущения, упоминается, что этим источником является хи-мический процесс, и таким образом совершенно отвергается выше-упомянутое объяснение образования тока.
  Затем Видеман доказывает, что электрическая разъединительная сила и пропорциональная ей электродвижущая сила гальваниче-ского элемента "должна быть прямо пропорциональна теплоте, по-рождаемой при разложении одного эквивалента бинарного соеди-нения и растворения одного эквивалента цинка", и затем продол-жает:>
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  180
  
  "Таким образом при образовании длительного тока действует одна только электрическая разъединительная сила, происходящая от неравного притяжения и поляризации металлическими электро-дами атомов бинарного соединения в жидкости цепи; электрическая же разъединительная сила в месте контакта металлов, в котором не могут происходить никакие механические изменения, должна быть недеятельной. Вышеупомянутая полная пропорциональность всей электрической разъединительной силы (и электродвижущей силы) в сомкнутой цепи упомянутому тепловому эквиваленту химических процессов доказывает, что разъединительная сила контакта, если она действует в направлении противоположном электродвижущему возбуждению металлов жидкостью (как в случае погружения олова и цинка в раствор цианистого калия), не компенсируется определен-ной долей разъединительной силы в последней. Поэтому она должна быть нейтрализована иным способом. Это может произойти проще всего при допущении, что при контакте возбуждающей жидкости с металлами электродвижущая сила порождается двояким образом:
  во-первых, благодаря неодинаковому притяжению массы жидкости, взятой в целом, тем или другим электричеством: во-вторых, неоди-наковому притяжению металлов составными частями жидкости, за-г ряженными противоположными электричествами... Благодаря пер-| вому, неравному притяжению, массы жидкости будут вести себя г согласно закону вольтова ряда металлов, и в замкнутом токе на-ступит полная, до нуля, нейтрализация электрических раъедини-тельных сил (и электродвижущих сил); второе же, химическое, дей-ствие даст одно всю необходимую для образования тока электриче-скую разъединительную силу и соответствующую ей электродвижу-щую силу" (т. I, стр. 52, 53) *.
  Таким путем благополучно устраняется последний остаток кон-тактной теории образования тока, а также и последний остаток пер- вого данного Видеманом на стр. 45 объяснения тока, согласно кото- рому гальваническая цепь есть простой аппарат для превращения освобождающейся химической энергии в электрическое движение, в так называемую электрическую разъединительную силу и электро-движущую силу, подобно тому как паровая машина есть аппарат для превращения тепловой энергии в механическое движение. И в том, и в другом случае аппарат дает только условия, необходимые для освобождения и дальнейших превращений энергии, не доставляя сам по себе никакой энергии. Установив это, нам остается теперь только более тщательно рассмотреть третий вариант видемановской теории тока. <Прежде всего таким образом "мы знаем, что при про-хождении тока... Н освобождается на меди, а эквивалентное коли-чество другой (составной части), С1, - на цинке, причем последний соединяется с эквивалентным количеством цинка, образуя ZnC2". Это может быть соответствует обыкновенной форме выражения, но не соответствует действительным фактам. При образовании молекулы НCI из газообразного хлора и газообразного водорода освобождается некоторое количество энергии, равное 17346 единицам тепла. (Фавр.) Чтобы опять освободить хлор из его соединения с водородом,следует таким образом опять доставить каждой молекуле
  
  *[Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  181
  
  HC1 такое же количестве энергии. И это количество энергии в дан-ном случае может быть доставлено только посредством нового хими-ческого процесса: посредством соединения хлора с цинком. При этом соединении освобождается гораздо большее количество энергии, чем то, которое необходимо для отделения хлора от водорода. Таким образом не водород сперва освобождается на меди и при этом хлор - на цинке, как говорит Видеман, "причем" хлор и цинк случайно сое-диняются, а, наоборот, соединение цинка с хлором есть самое сущест-венное основное условие всего процесса, и, до тех пор пока оно не произошло, мы напрасно стали бы ожидать появления водорода на меди.
  Избыток энергии, которая освобождается при образовании одной молекулы ZnCl2, в сравнении с тем количеством, которое требуется для освобождения одной молекулы Н2 из двух молекул НС1, пре-вращается в цепи в электрическое движение и доставляет всю "элект-родвижущую силу", которая в ней обнаруживается. Как бы мало мы ни знали о способе этого превращения энергии и о характере элек-трического движения, относительно источника действующей при за-мыкании цепи энергии не может быть никакого сомнения.
  И в дальнейшем объяснении Видемана мы находим такую же путаницу по отношению к действующей в токе энергии. Он говорит:> Как изображаются здесь превращения энергии в сомкнутой цепи?
  Ясно, - говорит он, - что в цепи "происходит постоянная по-теря живой силы, ибо направляющиеся к металлам составные части бинарного соединения движутся к ним с известной скоростью и за-тем приходят в покой, либо образуя соединения ZnCI, либо свободно выделяясь (в виде Н)".
  <В чем же здесь состоит потеря живой силы? В том ли, что со-ставные части вообще переходят от своего движения к покою? Но это движение - поскольку оно не компенсируется согласно выше-приведенному примечанию к этому месту - крайне ничтожно и <<очень>> далеко от того, чтобы быть эквивалентным освобождаю-щемуся при растворении в кислоте количеству теплоты. Или же в том, что эти составные части, с одной стороны, образуют ZnCl2, а с другой стороны, H2? Но если образование ZnCl2 может освобо-ждать энергию в форме теплоты, то освобождение Н2 из 2НС12 тре-бует доставления энергии. К тому же при этом освобождается потен-циальная энергия, т. е. живая сила; ведь шло бы вразрез даже с обще-принятой формой выражения сказать, что в происходящем здесь процессе при освобождении Н2 происходит потеря живой силы. Или, наконец, из всех трех? В таком случае простое химическое явление опять без всякой нужды затемняется присоединением по-тери живой силы при перемещении ионов. Появляющаяся в этом перемещении живая сила, подобно всякой другой, обнаруживаю-щейся при замыкании цепи энергии, доставляется химическим про-цессом. По существу ей здесь нечего делать. На самом же деле она и потеря ее имеют лишь целью сделать возможным фатальный, но, к сожалению, неизбежный, переход от контактной теории к химиче-скому объяснению тока: "Эта потеря эквивалентна количеству теп-лоты, которая выделяется при явно обнаруживающемся химиче-ском процессе, т. е. по существу при растворении эквивалента цинка в разведенной кислоте", - тут "потеря живой силы" сделала свое
  
  182
  
  дело, и ей дают отставку. Теперь,благополучно преодолев все труд-ности, единственным источником энергии мы можем признать хими-ческий процесс, все равно - противоречит ли это всему сказанному раньше или нет.
  Что касается цитированного уже гипотетического объяснения процессов в цепи, то Видеман на стр 794 говорит, что он в нем, до известной по крайней мере степени, следовал химической теории Шенбейна, а именно, "поскольку это (химическое) возбуждение электричества создавало длительный ток в цепи". Но Шенбейн, как мы читаем на той же странице, прямо исходит из химического дей-ствия в цепи. У него атомы хлора НС1 отлагаются на цинке, потому что у них есть "стремление к химическому соединению" с ним, и только в силу этого, в сущности чисто химического, процесса раз-виваются электрические напряжения как вторичные явления. Опи-сание Шенбейна таким образом прежде всего опирается на ту сто-рону процесса, о характере которой мы знаем нечто положительное, на химическую сторону, и поэтому оно гораздо яснее описания Ви-демана, у которого химический процесс обусловливается тем самым электрическим процессом, которому он еще должен доставить необ-ходимую для его осуществления энергию, у которого следовательно <<уже совершившаяся часть процесса обусловлена будущей>> дитя рождает свою мать.
  Мы видели, как Видеман посредством своего "мы знаем" обходит эту неудобную для контактной теории сторону шенбейновского развития. И <<во-вторых, Шенбейн выступил со своей теорией в та-кое время (1838-1844), когда положение о количественной не-уничтожаемости движения было еще неизвестно в физике во всех превращениях его формы>> затем все шенбейновское описание про-цесса гораздо яснее, - именно потому, что оно просто объясняет его химически, -описания Видемана, который запутался в неразреши-мых противоречиях, потому что хочет перенести в новую теорию остатки оставленной уже контактной теории.
  Шенбейн конечно не ответственен за те особенные противоречия, в которых запутывается Видеман при описании происходящих в токе превращений энергии. Он писал в 1838-1844 гг., следовательно в такое время, когда в физике теория о количественной неизменяе-мости движения во всех превращениях его формы или совсем еще не была высказана, или же была высказана еще в своей самой прими-тивной формулировке.>
  "Эта потеря эквивалентна количеству теплоты, которая выде-ляется при происходящем явно химическом процессе, т. е, по суще-ству при растворении эквивалента цинка в разведенной кислоте".
  Во-первых, если процесс совершается в чистом виде, то в цепи вовсе не выделяется теплота при растворении цинка; освобождаю-щаяся энергия превращается как раз в электричество и лишь потом из последнего, благодаря сопротивлению всей сомкнутой цепи, пре-вращается в теплоту.
  Во-вторых, живая сила есть полупроизведение из массы на квад-рат скорости. В таком случае вышеприведенное положение озна-чает следующее: освобождающаяся при растворении эквивалента цинка в разведенной кислоте энергия - столько-то и столько-то калорий - эквивалентна полупроизведению массы ионов на квадрат
  
  183
  
  скорости, с которой они направляются к металлам. Формулирован-ное таким образом это положение очевидно ложно; появляющаяся при движении ионов живая сила далеко не равна освобождающейся благодаря химическому процессу энергии *; а если бы она была ей равна, то не осталось бы энергии для тока в остальной части сомкну-той цепи. Поэтому-то и преподносится нам замечание, что ионы приходят в покой "либо образуя соединение, либо свободно выде-ляясь". Если же потеря живой силы должна включать в себя пре-вращения энергии, происходящие также в обоих этих процессах, то мы оказываемся в совершенно безвыходном положении: ведь этим именно двум процессам, взятым вместе, мы обязаны всей освобо-ждающейся энергией, так что здесь абсолютно не может быть речи о потере живой силы, а только о выигрыше ее.
  Ясно таким образом, что Видеман, высказывая это положение, не связывал с ним ничего определенного; можно скорее думать, что "потеря живой силы" играла у него роль своего рода deus ex machina, облегчающего ему роковой прыжок из старой контактной теории в химическую теорию объяснения тока. Действительно, после того как потеря живой силы сделала свое дело, ей дают отставку; отныне единственным источником энергии при образовании тока является бесспорно химический процесс в цепи, и наш автор теперь озабочен только тем, чтобы каким-нибудь приличным образом избавиться от последнего остатка возбуждения электричества при контакте хими-чески безразличных тел, чтобы избавиться от разделительной силы, обнаруживающейся в месте контакта обоих металлов.
  Когда читаешь вышеприведенное видемановское объяснение об-разования тока, то кажется, что имеешь перед собой образец той <теологической> апологетики, с которой выступали лет сорок на-зад против <немецкой> филологически-исторической библейской критики Штрауса, Вильке, Бруно Бауэра и других теологов разных степеней правоверия. В обоих случаях пользуются одинаковым ме-тодом. И это неизбежно, ибо в обоих случаях дело идет о том, чтобы спасти старую традицию от рационального знания. Исключитель-ный эмпиризм, позволяющий себе мышление в лучшем случае разве лишь в форме математических вычислений, воображает себе, будто он оперирует только бесспорными фактами. В действительности же он оперирует преимущественно традиционными представлениями, устаревшими большею частью продуктами мышления своих предшест-
  * Недавно Ф. Кольрауш (Wiedemanns Ann. VI, 206) вычислил, что необхо-димы "колоссальные силы", чтобы переместить ионы в водном растворе. Чтобы 1 мг мог сделать путь в 1 мм, необходима сила, равная для Н - 32 500 кг, для С1 - 5 200 кг, значит для НС1 - 37 700 кг. - Если бы эти цифры были даже безусловно правильны, то они нисколько не опровергали бы вышесказанного. Но само это вычисление содержит в себе еще неизбежные в учении об электри-честве гипотетические факторы и поэтому нуждается в опытной проверке. По-следняя, кажется, возможна. Во-первых, эти "колоссальные силы" должны снова появиться в качестве определенного количества теплоты там, где они употре-блены, т. е. в вышеуказанном случае - в цепи. Во-вторых, потребленная ими энергия должна быть меньше энергии, произведенной химическими процессами цепи, и притом на определенную величину. В-третьих, эта величина должна быть потреблена в остальной части сомкнутой цепи, и она может быть там тоже устано-влена количественным образом. Вышеуказанные вычисления Кольрауша можно будет считать окончательными только после такой опытной проверки. Еще легче, кажется, произвести эту проверку в электричсской ванне.
  
  184
  
  венников, вроде положительного и отрицательного электричества, электрической разъединительной силы, контактной теории. Послед-ние кладутся им в основу бесконечных математических выкладок, в которых из-за строгости математических формул легко забывается гипотетическая природа предпосылок. Насколько скептически этот эмпиризм относится к результатам современной ему научной мысли, настолько же суеверно относится он к результатам мышления своих предшественников. Даже экспериментально установленные факты связываются у него мало-по-малу неразрывным, образом с соответ-ственными традиционными толкованиями их; в описание даже самого простого электрического явления вносится фальсификация при по-мощи например контрабандного протаскивания теории о двух элек-тричествах. Этот эмпиризм не в состоянии изображать правильно факты, ибо в изображение их у него неизбежно входит традицион-ное толкование фактов. Одним словом, здесь, в области учения об электричестве, мы имеем столь же развитую традицию, как и в обла-сти теологии. И так как в обеих этих областях результаты новей-шего исследования, установление неизвестных до того или же ос-паривавшихся фактов и неизбежно вытекающие отсюда теоретиче-ские выводы безжалостно противоречат старой традиции, то защит-ники этой традиции попадают в затруднительнейшее положение. Они должны искать спасения во всякого рода уловках, безнадежных увертках, должны затушевывать непримиримые противоречия и в конце концов забираются сами в такой лабиринт противоречий, из которого для них нет никакого выхода. Вот эта-то вера в старую теорию электричества и запутывает Видемана в самые жестокие противоречия с самим собою, когда он делает безнадежную попытку примирить старое объяснение тока, исходящее из "силы контакта", с новой теорией, основывающейся на освобождении химической энер-гии.
  Может быть, скажут, что приведенная выше критика видеманов-ского объяснения тока сводится к словесным придиркам и что если Видеман выражается вначале несколько небрежно и неточно, то в конце концов он все же дает правильное, согласующееся с принци-пом сохранения энергии объяснение; что значит все у него обстоит благополучно. В ответ на это мы приведем здесь другой пример, его описание поцесса в следующей цепи: цинк, разведенная серная кислота, медь.
  "Если соединить проволокой обе пластинки, то возникает галь-ванический ток... Благодаря электролитическому процессу из воды раз-веденной серной кислоты высвобождается на меди один эквивалент водорода, выделяющийся в виде пузырьков. На цинке образуется один эквивалент кислорода, окисляющий цинк в окись цинка, кото-рая растворяется в окружающей кислоте в сернокислый цинк" (1, стр. 593) *.
  При выделении водородного и кислородного газов из воды тре-буется для каждой молекулы воды энергия, равная 68 924 единицам теплоты. Откуда же получается в вышеуказанной цепи эта энергия?
  "Благодаря электролитическому процессу". А где же берет ее элек-тролитический процесс? На это мы не получаем никакого ответа.
  
  *[Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  185
  
  Но далее Видеман рассказывает нам - и не один раз, а по крайней мере два раза (т. l, стр. 472 и 614) [176], - что вообще "coгласно новейшим опытам сама вода не разлагается"; в нашем случае дело происходит следующим oбpазом: серная кислота Н2SО4 распадается, с одной стороны, на Н2, с другой на SOз +O, причем Н2 и O могут при известных обстоятельствах выделяться в виде газов. Но благо-даря этому изменяется характер всего процесса. Н2 в H2SO4 заме-няется прямо двухвалентным цинком, образуя цинковый купорос ZnSO4. На одной стороне остается Н2, а на другой SO3+O. Оба газа выделяются в той пропорции, в которой они образуют воду; SO3 соединяется с водой раствора H2O снова в H2SO4, т. е. в серную кислоту. Но при образовании ZnSO4 развивается количество энер-гии, не только достаточное для вытеснения и освобождения водо-рода серной кислоты, но и дающее еще значительный избыток, ко-торый употребляется в нашем случае для образования тока. Таким образом цинк не ожидает того, чтобы электролитический процесс доставил ему свободный кислород, который <по устаревшим пред-ставлениям об образовании соли> <как здесь утверждает> даст ему возможность сперва окислиться, а потом раствориться в кислоте. Наоборот: он прямо вступает в процесс, который вообще становится возможным только благодаря этому вступлению цинка.
  Мы видим здесь, как на помощь устарелым представлениям о контакте приходят устарелые химические представления. Согласно новейшим воззрениям соль есть кислота, в которой водород заме-щен каким-нибудь металлом. Расматриваемый нами здесь процесс подтверждает это воззрение: прямое вытеснение водорода кислоты цинком вполне объясняет превращение энергии. Прежнее воззрение, которого придерживается Видеман, считает соль соединением окиси и металла с какой-нибудь кислотой и поэтому говорит не о цинковом купоросе, а о сернокислой окиси цинка. Но для получения в нашей цепи из цинка и серной кислоты сернокислой окиси цинка необхо-димо, чтобы цинк сперва окислился. Для достаточно быстрого окис-ления цинка мы нуждаемся в свободном кислороде. Чтобы получить свободный кислород, мы должны допустить - так как на меди по-является водород, - что вода разлагается. Для разложения воды мы нуждаемся в огромном количестве энергии. Откуда же она полу-чается? Попросту "благодаря электролитическому процессу", кото-рый в свою очередь <есть нечто невозможное> не может иметь места, пока не стал образовываться его конечный химический про-дукт, "сернокислый цинк". <3десь дело обстоит так же, как и выше.> Дитя рождает свою мать,
  Таким образом и здесь у Видемана весь процесс извращен и по-ставлен на голову, и это потому, что Видеман, не задумываясь, сме-шивает два диаметрально противоположных процесса - активный и пассивный электролизы, рассматривая их как электролиз просто.
  До сих пор мы рассматривали только то, что происходит в цепи, т. е. процесс, при котором благодаря химическому действию освобо-ждается избыток энергии, превращающийся при помощи приспособ-лений цепи в электричество. Но, как известно, этот процесс можно обратить: получившееся в цепи из химической энергии электриче-ство длительного тока может быть обратно превращено в химическую энергию во включенной в цепь электролитической ванне. Оба про-
  186
  цесса как будто противоречат друг другу; если мы станем рассмат-ривать первый как химически-электрический, то второй является электро-химическим <и это различение так же необходимо, как и различение электро-магнетического и магнетически-электрического>. Оба они могут происходить в одной и той же сомкнутой цепи с од-ними и теми жи веществами. Так например столб из водорода и кислорода с платиной, т. е. из газовых элементов, ток которых поро-ждается благодаря соединению водорода и кислорода в воду, может дать во включенной в цепь электролитической ванне водород и кисло-род в той пропорции, в которой они образуют воду. Обычная кон-цепция рассматривает оба эти противоположных процесса под одним общим названием электролиза и не проводит различия между актив-ным и пассивным электролизом, между возбуждающей жидкостью и пассивным электролитом. Так Видеман на 143 страницах рассмат-ривает электролиз вообще, прибавляя затем в заключение несколько замечаний об "электролизе в цепи", где происходящие в действитель-ных цепях процессы занимают к тому же только ничтожнейшую часть 17 страничек этого отдела. И в следующей затем "теории элек-тролиза" совсем не упоминается эта противоположность между цепью и электролитической ванной, и тот, кто пытался бы отыскать в при-мыкающей сюда главе "Влияние электролиза на сопротивление про-водников и на электродвижущую силу в сомкнутой цепи" <и "Теория контактного электричества"> какие-нибудь замечания насчет прев-ращения энергии в сомкнутой цепи, жестоко бы разочаровался *.
  Рассмотрим же этот непреодолимый "электролитический процесс", который способен без видимого притока энергии отделить H2 от О и который играет в рассматриваемых отделах книги ту же роль, какую прежде играла таинственная "электрическая разъединитель-ная сила".
  "Наряду с первичным, чисто электролитическим процессом ** отделения ионов появляется еще масса вторичных, совершенно неза-висимых от него чисто химических процессов благодаря воздействию выделенных током ионов. Это воздействие может производиться на вещество электродов и на разложенное тело, а в растворах также на растворитель" (т. I, стр. 481) [177]. Вернемся к приведенной выше цепи: цинк и медь в разведенной серной кислоте. Здесь, по собствен-ным словам Видемана, разделенные ионы - это Нз и О воды. Сле-довательно для него окисление цинка и образование ZnSO4 есть вторичный, независимый от электролитического процесса, чисто химический процесс, хотя только благодаря ему становится возмож-ным первичный процесс. Рассмотрим несколько подробнее ту пута-ницу, которая неизбежно получается из этого извращения реаль-ного хода вещей.
  <Причем замечательно, что Видеман в III томе рассказывает нам, как этот процесс, происходящий позднее и независимо от элек-тролитического процесса, отдает всю энергию этого процесса, и опи-сывает нам приведенный (стр. [214]) прекрасный опыт Фавра, со-гласно которому он сам доставляет и эту энергию.
  
  * [Этот абзац первоначально в рукописи предшествовал абзацу, помещен-ному на стр. 235: "может быть, скажут, что..." но впоследствии был перенесен сюда.]
  ** [Подчеркнуто Энгельсом J
  
  187
  
  <<Но перейдем к пассивному электролизу, к исследованию про-цессов в разложившемся элементе.>>
  Впрочем совершенно ясно, что во многих цепях в самом деле могут происходить вторичные химические процессы. <<Вторичными они являются потому, что они потребляют часть освобожденной в первичном процессе энергии и таким образом уменьшают количество энергии, которое может быть превращено в электричество. >> На-пример выделение элементов воды в необычных формах: озона (Оз), перекиси водорода (H2O2). Эти процессы могут в чрезвычайно раз-личной форме затрагивать происходящие в цепи превращения энер-гии <<они могут не затронуть энергии, предназначенной для прев-ращения в электричество, если они взаимно компенсируют друг друга, они могут уменьшить ее, но они могут также и увеличить ее. Если например в цепи Грове (цинк, разбавленная серная кислота, концентрированная азотная кислота, платина) разложение нахо-дящейся в токе азотной кислоты>> <<если бы мы стали здесь подробно рассматривать, это завело бы нас слишком далеко>>, к чему мы вер-немся впоследствии.>
  Посмотрим прежде всего на так называемые вторичные процессы в электрической ванне. У Видемана мы встречаем несколько при-меров этого * (стр. 481-482):
  I. Электролиз Na2SО4 в растворе воды. Он "распадается... на 1 эквивалент SO3+O... и 1 эквивалент Na... Но последний реаги-рует на воду растворителя и выделяет из нее 1 эквивалент Н, в то время как образуется 1 эквивалент едкого натра, растворяющийся в окружающей воде. Уравнение пишется следующим образом:
  Na2SО4+2H2O==О+SО2+2NaOH+2H **.
  В этом примере можно было бы действительно рассматривать разложение
  Na2SO4==Na2 +SO3+О
  как первичный, электро-химический, а дальнейшее превращение
  Na2+2H2О=2NaOH+2H
  * Заметим раз навсегда, что Видеман употребляет повсюду старые хими-ческие значения эквивалентов и пишет: НО, ZnCI и т. д. У меня же повсюду даны современные атомные веса, так что я пишу: Н2О, ZnCI2 и т. д.
  ** [Следовавшее первоначально в рукописи продолжение зачеркнуто Энгель-сом и заменено новой формулировкой на правой половине страницы. Затем эта вторая формулировка также была зачеркнута, и над первой было наклеено при-веденное теперь (следовательно третья формулировка) продолжение. Ниже мы даем вторую формулировку:
  <[.?.] будет указан третий процесс, а именно соединение SO с водой Н2О и образование серной кислоты H2SO4. Как бы ни было правильно это раз-личие для известных целей, оно все же не оказывает большого влияния на пре-вращение энергии в ванне. Количество энергии, которое должен доставить ток, чтобы отделить Na от S04, уменьшается на часть освобожденной при соедине-нии Na2 с 2Н2О энергии. Это количество энергии затем уменьшается, по крайней мере, на часть освобождающейся при другом происходящем в цепи химическом процессе соединения SO3 с Н2О и образования серной кислоты H2SO4 энергии. Та часть освобождающейся энергии, которая не служит для облегчения работы тока, в цепи сама превращается в теплоту. Имеющая быть доставленной ... >|.
  
  188
  
  как вторичный, чисто химический процесс. Но этот вторичный про-цесс совершается непосредственно на электроде, где появляется во-дород; поэтому освобождающееся здесь весьма значительное коли-чество энергии (111 810 единиц теплоты для Na, О, Н, Aq. по Юлиусу Томсону) превращается - по крайней мере большею частью - в электричество, и только небольшая часть переходит в элементе непосредственно в теплоту. Но последнее может произойти и с хи-мической энергией, освобожденной прямо или первично в цепи. Но получившееся таким образом и превратившееся в электричество ко-личество энергии вычитается из того количества ее, которое должен доставлять ток для непрерывного разложения Na2SO4... Если пре-вращение натрия в гидрат окиси являлось в первый момент всего процесса вторичным процессом, то со второго момента оно стано-вится существенным фактором всего процесса и перестает поэтому быть вторичным.
  Но в этой электролитической ванне происходит еще третий про-цесс: SO3, - если оно не вступает в соединение с металлом положи-тельного электрода, причем снова освободилась бы энергия, - соеди-няется с H2O в H2SO4, серную кислоту. Но это превращение не проис-ходит непременно непосредственно на электроде, и поэтому освобо-ждающееся при этом количество энергии (21 320 единиц теплоты по Юлиусу Томсону) целиком или в значительнейшей части в самом эле-менте превращается в теплоту, отдавая току в крайнем случае лишь ничтожную часть электричества. Но этот процесс образования серной кислоты является в этом элементе действительно вторичным процес-сом. <Образование серной кислоты в этом элементе в самом деле является следовательно вторичным процессом>. Таким образом Видеман вовсе не упоминает единственного действительно вторич-ного процесса, происходящего в этом элементе.
  II. "Если электролизировать раствор медного купороса между положительным медным электродом и отрицательным платиновым, то на отрицательном электроде выделяется 1 эквивалент меди на 1 эквивалент разложенной воды при одновременном разложении сернокислой воды в том же токе; на положительном электроде дол-жен был бы появиться 1 эквивалент SO4, но последнее соединяется с медью электрода, образуя 1 эквивалент CuSO4, который растворяет-ся в воде электролизированного раствора".
  Итак мы должны, выражаясь современным химическим языком, представить себе весь процесс следующим образом: на платине оса-ждается Сu; освобождающееся SO4, которое не может существовать само по себе, распадается на SOз+O, причем последний свободно выделяется; SOз заимствует из воды растворителя Н2О и образует Н2SO4, которое снова соединяется, при выделении H2, с медью элек-трода в CuSO4. Строго говоря, мы имеем здесь три процесса: 1) от-деление Сu и SO4; 2) SO3+O+H2O=H2SO4+O; 3) Н2SО4+Сu = H2 + CuSO4. Можно былo бы рассматривать первый как первич-ный, а оба других как вторичные. Но если мы заинтересуемся пре-вращениями энергии, то найдем, что первый процесс целиком компенсируется частью третьего, что отделение меди oт SО4 компенсируется обратным соединением обоих на другом электроде. Если мы отвлечемся от энергии, необходимой для перемещения меди от одного электрода к другому, а также от неизбежной (хотя и не определимой
  
  189
  
  точно) потери энергии в цепи благодаря превращению ее в теплоту, то мы окажемся перед фактом, что так называемый первичный про-цесс не отнимает у тока никакой энергии. Ток дает энергию ис-ключительно для того, чтобы было возможно кocвeннoe отделение H2 и О, оказывающееся таким образом действительным химическим результатом всего процесса, - т. е. для того, чтобы сделать воз-можным вторичный или даже третичный процесс.
  Но в обоих приведенных выше примерах, равно как и в других случаях, различение первичных и вторичных процессов имеет все же бесспорно относительное значение. Так в обоих случаях между прочими явлениями происходит повидимому и разложение воды, причем элементы воды выделяются на противоположных электродах. Но так как, согласно новейшим опытам, абсолютно чистая вода приближается максимально к идеалу непроводника, а следовательно и неэлектролита, то важно доказать, что в этих и подобных случаях разлагается прямо электрохимически не вода, а что здесь выде-ляются элементы воды из кислоты, для образования которых раз-умеется необходим здесь и водорастворитель.
  III. "Если электролизировать одновременно в двух U-образных трубках... соляную кислоту и пользоваться в одной трубке положи-тельным цинковым электродом, а в другой медным электродом, то в первой трубке растворяется количество цинка 32,53, во второй - количество меди 2х31,7".
  Оставим пока медь в стороне и обратимся к цинку. Первичным процессом является здесь разложение НС1, вторичным - раство-рение Zn.
  Согласно этой точке зрения ток привносит в электролитическую ванну извне необходимую для разложения Н и С1 энергию; после того как произошло это отделение, С1 соединяется с Zn, причем осво-бождается количество энергии, вычитающееся из энергии, необходи-мой для отделения Н и С1; таким образом току приходится доста-вить только разницу этих величин. Пока все идет хорошо; но если мы рассмотрим внимательнее оба эти количества энергии, то найдем, что количество энергии, освобожденное при образовании ZnCI2, больше количества ее, употребленного при отделении 2НС1, и что следовательно току не только не приходится доставлять энергию, но что, наоборот, он получает ее. Перед нами вовсе не пассивный электролит, а возбуждающая жидкость, не электролитическая ванна, а цепь, увеличивающая образующий ток столб на один лиш-ний элемент; процесс, который мы должны были рассматривать как вторичный, оказывается безусловно первичным, становится источ-ником энергии всего процесса, делая его независимым от доставлен-ного нашим столбом тока.
  Здесь мы ясно видим, в чем заключается источник всей путаницы, царящей в теоретическом изложении Видемана. Видеман исходит из электролиза, не интересуясь тем, активен он или пассивен, не заботясь о том, имеет ли он перед собой цепь или электролитическую ванну: "коновал есть коновал", как сказал старый майор вольно-определяющемуся из докторов философии. А так как электролиз гораздо легче изучать в электролитической ванне, чем в цепи, то oн фактически исходит из электролитической ванны и делает из происходящих в ней процессов, из отчасти правомерного разделения
  
  190
  
  их на первичные и вторичные, масштаб для совершенно обратных
  процессов в цепи, не замечая при этом вовсе, как электролитическая
  ванна у него под носом превращается в цепь. Поэтому он и может
  выставить положение: "Химическое сродство выделяющихся вещенств с электродами не имеет никакого влияния на собственно электролитический процесс" (т. I, стр. 471), - положение, которое в этой форме, как мы видели, совершенно ложно. Поэтому же y него имеется троякая теория образования тока: во-первых, ста-рая, традиционная теория на основе чистого контакта; во-вторых, теория, основывающаяся на рассматриваемой уже совершенно аб-страктным образом электрической разъединительной силе, которая доставляет непонятным образом себе или "электролитическому про-цессу" энергию, необходимую, чтобы оторвать друг от друга в цепи Н и С1 и сверх того образовать еще ток; наконец современная хи-мически-электрическая теория, видящая в алгебраической сумме химических действий в цепи источник этой энергии. Подобно тому как он не замечает, что второе объяснение опровергает первое, точно также он не догадывается, что третье, со своей стороны, окончатель-но уничтожает второе. Наоборот, у него положение о сохранении энергии присоединяется чисто внешним образом к старой традицион-ной теории, подобно тому как прибавляют новую геометрическую теорему к прежним теоремам. Он вовсе не догадывается о том, что это положение приводит неизбежно к пересмотру всех традиционных взглядов как в этой области естествознания, так и во всех прочих. Поэтому-то Видеман ограничивается тем, что просто констатирует его при объяснении тока, затем спокойно откладывает его в сторону, чтобы снова извлечь лишь в самом конце книги, в главе о действиях тока. Даже в теории возбуждения электричества контактом (т. I, стр. 781 и сл.) учение о сохранении энергии не играет никакой роли при объяснении главной стороны дела и приводится лищь случайным образом при объяснении побочных пунктов: оно является и остается "вторичным процессом".
  Но вернемся к вышеприведенному примеру III. Там один и тот же ток электролизировал в двух U-образных трубках соляную кис-лоту, но в одной из них положительным электродом был цинк, а в другой - медь. Согласно основному электролитическому закону Фарадея один и тот же гальванический ток разлагает в каждом эле-менте эквивалентные количества электролитов, и количества выде-ленных на обоих электродах веществ относятся друг к другу, как их эквиваленты (т. I, стр. 470). Но оказывается, что в вышеприведен-ном случае в первой трубке растворилось 32,53 цинка, а во второй 2х31,7 меди. "Но, - продолжает Видеман, - это вовсе не дока-зательство эквивалентности этих количеств. Они наблюдаются только при очень слабых токах, при образовании... с одной стороны, хло-ристого цинка, а с другой... хлористой меди. В случае более силь-ных токов количество растворенной меди при том же самом количе-стве растворенного цинка опустилось бы до... 31,7".
  Цинк, как известно, образует только одно соединение с хлором -- хлористый цинк ZnCI2, медь же - два: хлорную медь CuCl2 и хлори-стую медь Cu2Cl2. Явление происходит следовательно таким обра-зом, что слабый ток отрывает от электрода на два атома хлора два атома меди, которые остаются связанными между собой при помощи
  
  191
  
  одной из обеих их единиц связи, между тем как обе их свободные
  единицы связи соединяются с обоими атомами хлора:
  
   Cu-Cl
   |
   Cu-Cl
  
  Если же ток становится сильнее, то он отрывает совершенно aтомы меди друг от друга, и каждый из них соединяется с двумя атомами хлора.
  
   Сl ---Сu --- Сl
  
  При токах средней силы оба эти вида соединений образуется рядом друг с другом. Таким образом образование того или другого из этих соединений зависит лишь от силы тока, и весь процесс но-сит по существу электро-химический характер, если это слово имеет вообще какой-нибудь смысл; между тем Видеман называет его вполне определенно вторичным, т. е. не электро-химическим, а чисто хими-ческим процессом.
  Вышеприведенный опыт принадлежит Реньо (1867 г.) и отно-сится к целому ряду аналогичных опытов, в которых один и тот же ток проводился в U-образной трубке через раствор поваренной соли (положительный электрод - цинк), а в другой ванне через различ-ные электролиты с различными металлами в качестве положитель-ных электродов. Здесь растворенные на один эквивалент цинка коли-чества других металлов очень отклонялись, и Видеман приводит результаты всего ряда опытов, которые однако по большей части химически вполне понятны и не могут быть иными. Так например на 1 эквивалент цинка в соляной кислоте растворялось только 2/3 эквивалента золота. Это может казаться странным лишь в том случае, если, подобно Видеману, придерживаться старых эквивалентных весов и изображать хлористый цинк через ZnCI, где хлор, как и цинк, являются в хлористом соединении каждый только с одной единицей связи. В действительности же здесь на один атом цинка приходится два атома хлора ZnCl2, и, исходя из этой формулы, мы сейчас же замечаем, что в вышеприведенном определении эквива-лентов надо принимать за единицу атом хлора, а не атом цинка. Но формулу для хлористого золота надо писать АuСl4; в этом случае ясно, что 3ZnCl2 содержат ровно столько же хлора, сколько 2АuС1з. Поэтому при всех первичных, вторичных или третичных процессах в цепи или электролитической ванне на один превращенный в хло-ристом цинке эквивалент цинка приходится превратить в хлористом золоте ровно две трети весовых частей золота. Это имеет абсолютное значение, если только не предположить, что гальваническим путем можно получить и соединение AuCI2: в этом случае на 1 эквивалент цинка должны были бы быть растворены даже 2 эквивалента золота, и значит могли бы иметь место в зависимости от силы тока такие же колебания, какие были указаны выше на примере меди и хлора.
  
  192
  
  Значение опытов Реньо заключается в том, что они показывают,как закон Фарадея подтверждается и фактами, как будто бы проти-воречащими ему. Но неясно, какое значение они могут иметь для объяснения вторичных процессов при электролизе. Третий при-мер Видемана привел нас уже обратно от электролитической ванны к цени; и действительно, наибольший интерес представляет цепь, по-скольку в ней изучают электролитические процессы с точки зрения происходящих при этом превращений энергии. Так мы наталкиваемся нередко на цепи, в которых химико-электрические процессы как будто находятся в прямом противоречии с законом сохранения энер-гии и совершаются как будто вопреки законам химического сродства.
  Согласно измерениям Поггендорфа цепь: цинк, концентрирован-ный раствор поваренной соли, платина, дает ток силой в 134,6 *. Мы имеем здесь довольно солидное количество электричества на l/з больше, чем в элементе Даниеля. Где же источник появляющейся здесь в виде электричества энергии? "Первичным" процессом является здесь вытеснение цинком натрия из его соединения с хлором. Но в обычной химии не цинк вытесняет натрий из хлористых и других соединений, а наоборот, натрий вытесняет цинк. И таким образом "первичный" процесс не только не в состоянии дать току вышеука-занного количества энергии, но наоборот, сам нуждается для своего осуществления в притоке энергии извне; с простым "первичным" процессом мы опять-таки не двигаемся с места. Рассмотрим же, как происходит в действительности процесс. Мы находим, что происхо-дящее превращение выражается не через
  
   Zn+2NaCl==ZnCl2+2Na,
  
  a через
  
   Zn+2NaCl+2H2O==ZnCl2+2NaOH+H2.
  
  Иными словами: натрий не выделяется свободно на отрицатель-ном электроде, а соединяется с гидроксилом, как выше в примере 1. Для вычисления происходящих при этом превращений энергии мы имеем некоторые опорные пункты в определениях Юлиуса Томсона. Согласно им мы имеем следующее количество освободившейся энер-гии при соединениях:
  
   (Zn, Cl2)=97 210,
   (ZnCl2, aqua)==15630,
  
  а вместе для растворенного хлористого цинка ==112 840 единиц теплоты.
  
   2(Na, О, Н, aqua)==223 620 един. теплоты,
  
  а вместе с предыдущими ==336 460 един. теплоты.
  Отсюда надобно вычесть количество энергии, потраченное при разделениях:
  
   2(Na, CI, аq) =193 020 един. теплоты,
   2(Н2, О) =136 720 един. теплоты,
  
  а вместе-329 740 един. теплоты.
  
  
  * [На полях приписка карандашом вероятно рук Arons`a: "Если пред-
  полагается, что 1 Daniell= 100"
  
  193
  
  Таким образом получается излишек свободной энергии в 6720.
  Этого количества конечно мало для указанной выше силы тока, но его достаточно, чтобы объяснить, с одной стороны, отделение на-трия от хлора, а с другой - образование тока вообще.
  Здесь перед нами поразительный пример того, что различие между первичными и вторичными процессами относительно и что оно при-водит нас к абсурду, если мы станем его рассматривать как нечто абсолютное. Если брать первичный электролитический процесс сам по себе, один, то он не только не может породить тока, но он и сам не может совершаться. Только вторичный, якобы чисто химический процесс делает возможным первичный процесс, доставляя сверх того весь избыток энергии, необходимый для образования тока. Та-ким образом он оказывается в действительности первичным процес-сом, а "первичный" оказывается вторичным. Когда Гегель диалекти-чески превращал твердые различия и неизменные противополож-ности, которые метафизики и метафизические естествоиспытатели вбили себе в голову, в их противоположности, то его обвиняли в том, что он извращает их слова. Если же природа поступает таким же образом, как старый Гегель, то пора присмотреться внимательнее к положению вещей. <Реньо исследовал ряд цепей не особенно удо-влетворительным методом, причем происходящие в них превраще-ния заслуживают нашей более точной проверки. В качестве положи-тельного электрода служил какой-нибудь металл: цинк, калиева амальгама и т. д. и иод, растворенный в йодистом калии; отрица-тельным электродом вместо угля был йодистый калий, пористый.> Мы с большим правом можем считать вторичными процессы, которые, хотя и происходят под влиянием химико-электрического процесса в цепи или электро-химического процесса в электролитической ванне, но независимо и отдельно от него, т. е. которые происходят на не-котором расстоянии от электродов. Поэтому совершающиеся при подобных вторичных процессах превращения энергии не вступают в электрический процесс; они ни отнимают у последнего, ни доста-вляют ему прямым образом энергии. Подобные процессы происхо-дят часто в электролитической ванне; выше под Љ 1 мы имели пример этого в образовании серной кислоты при электролизе сернокислого натра. Но они представляют здесь меньше интереса. Зато гораздо более важно с практической стороны появление их в цепи, ибо, если они и не доставляют или не отнимают прямым образом энергии у химико-электрического процесса, то все же они изменяют сумму имеющейся в цепи энергии, воздействуя на нее благодаря этому косвенным образом.
  Сюда относятся, кроме позднейших химических превращений обычного рода явления, обнаруживающиеся тогда, когда ионы вы-деляются на электродах в состоянии ином, чем то, в котором они обнаруживаются обычно в свободном виде, и когда они переходят в это последнее состояние лишь после того, как покинули электроды. Ионы могут при этом обнаружить другую плотность или же принять другое агрегатное состояние. Но они могут также испытать значи-тельные изменения со стороны своего молекулярного строения, и это является наиболее интересным случаем. Во всех этих случаях вто-ричному, происходящему на известном расстоянии от электродов, химическому или физическому изменению ионов соответствует ана-
  
  194
  
  логичное изменение теплоты; по большей части теплота освобо-ждается, в отдельных случаях она поглощается. Это изменение те-плоты, само собой разумеется, ограничивается прежде всего тем ме-стом, где оно происходит: жидкость в цепи или в электролитической ванне согревается, либо охлаждается, температура же остальной ча-сти сомкнутой цепи не изменяется. Поэтому эта теплота называется местной теплотой. Таким образом освобожденная химическая энер- гия, служащая для превращения в электричество, уменьшается или увеличивается на эквивалент этой порожденной в цепи положитель-ной или отрицательной местной теплоты. В цепи с перекисью водо-рода и соляной кислотой поглощается, по Фавру, 2/3 всей освобожден-ной энергии в качестве местной теплоты; элемент же Грове значи-тельно охладился после замыкания, введя таким образом в цепь путем поглощения теплоты еще энергию извне. Мы видим таким образом, что и эти вторичные процессы действуют на первичные. С какой бы стороны мы ни подошли к рассматриваемому вопросу, различие между первичными и вторичными процессами остается чисто относительным, исчезая при взаимодействии их между собой. Если забывать это, если рассматривать подобные относительные противоположности как нечто абсолютное, то в конце концов впа-даешь, как мы выше видели, в безнадежные противоречия.
  При электролитическом выделении газов металлические электроды покрываются, как известно, тонким слоем газа; благодаря этому сила тока убывает, пока электроды не насыщаются газом, вслед за чем ослабленный ток становится снова постоянным. Фавр и Зибер-ман доказали, что в подобной электролитической ванне тоже возни-кает местная теплота, которая может происходить лишь от того, что газы не освобождаются на электродах в том состоянии, в котором они обычно существуют, но что после своего отделения от электродов' они переходят в это свое обычное состояние лишь благодаря даль-нейшему процессу, связанному с выделением теплоты. Но в каком состоянии выделяются газы на электродах? Трудно выразиться по этому поводу с большей осторожностью, чем это делает Видеман. Он называет это состояние "известным", "аллотропным", "активным", в случае кислорода иногда даже "озонированным". В случае же водорода он выражается еще более таинственным образом. Местами проглядывает воззрение, что озон и перекись водорода суть формы, в которых осуществляется это "активное" состояние. При этом озон настолько преследует нашего автора, что он объясняет даже край-ние электроотрицательные свойства некоторых перекисей тем, что они может быть "содержат часть кислорода в озонированном состоя-нии"! (т. I, стр. 57) *. Конечно при разложении воды образуется как озон, так и перекись водорода, но лишь в незначительных количе-ствах. Нет никаких оснований допускать, что местная теплота обра-зуется в рассматриваемом случае сперва через возникновение, а затем через разложение более или менее значительных количеств обоих вышеуказанных соединений. Мы не знаем теплоты образования озона Оз из свободных атомов кислорода. Теплота образования пере-киси водорода из Н2О (жидкость) +О по Бертло = 21 480; следо-вательно образование этого соединения в более или менее значи-
  * [Подчеркнуто Энгельсом.]
  
  195
  
  тельных количествах предполагало бы большой приток энергии (примерно тридцать процентов энергии, необходимой для отделения H2 и О), который бросался бы в глаза и который можно было бы обна-ружить. Наконец озон и перекись водорода объясняют явления, от-носящиеся к кислороду (если мы отвлечемся от обращений тока, при которых оба газа встретились бы на одном и том же электроде), не объясняя случая с водородом; между тем и последний выделяется в "активном" состоянии, притом так, что в сочетании: раствор азотно-кислой соли калия между платиновыми электродами, он соединяется с выделяющимся из кислоты азотом прямо в аммиак.
  В действительности все эти трудности и сомнения не существуют. Электролитический процесс не обладает вовсе монополией выделять тела в "активном состоянии". При каждом химическом разложении происходит одно и то же. Оно выделяет освободившейся химический элемент сперва в форме свободных атомов О, Н, N и т. д., которые лишь затем, после своего освобождения, могут соединяться в моле-кулы O2, Н2, N2 и т. д., выделяя при этом соединении определенное, до сих пор еще однако неустановленное количество энергии, появ-ляющейся в качестве теплоты. Но в тот ничтожный промежуток времени, когда атомы свободны, они являются носителями всей той энергии, которую они вообще могут содержать; обладая макси-мумом доступной им энергии, они способны входить в любое из пред-ставляющихся им соединений. Следовательно они находятся в "ак-тивном состоянии" по сравнению с молекулами O2, H2, N2, которые уже отдали часть этой энергии и не могут вступить в соединения с другими элементами, если не получат обратно извне этого отдан-ного ими количества энергии. Поэтому нам нет нужды искать спасе-ния сперва в озоне и в перекиси водорода, которые сами являются лишь продуктом этого активного состояния. Мы можем, например допустить, что упомянутое выше образование аммиака при электро-лизе из азотнокислой соли калия совершается просто химическим путем и без цепи: достаточно для этого прибавить азотную кислоту или раствор азотнокислой соли к какой-нибудь жидкости, в которой водород освобождается благодаря химическим процессам. Активное состояние водорода тожественно в обоих случаях. Но в электроли-тическом процессе интересно то, что здесь можно, так сказать, ося-зать руками исчезающее существование свободных атомов. Процесс представляет здесь следующие две фазы: благодаря электролизу атомы освобождаются на электродах, но соединение их в молекулы происходит на некотором расстоянии от электродов. Как ни ничтож-но это расстояние, с точки зрения наших обычных мер, его достаточно, чтобы воспрепятствовать по крайней мере израсходованию освобож-денной при образовании молекул энергии на электрический процесс, а значит достаточно и для того, чтобы вызвать превращение ее в теп-лоту, в местную теплоту в цепи. Но этим доказывается, что элемен-ты выделились в виде свободных атомов и существовали некоторое время в качестве свободных атомов в цепи. Факт этот, который мы можем установить в чистой химии только путем теоретической дедук-ции, доказывается нам здесь экспериментальным образом, поскольку можно говорить об экспериментальном доказательстве без чувствен-ного восприятия самих атомов и молекул. И в этом заключается огромное научное значение так называемой местной теплоты в цепи.
  
  196
  
  Превращение химической энергии в электричество в цепи есть процесс, о ходе которого мы почти ничего не знаем и сможем узнать что-нибудь лишь тогда, когда лучше познакомимся с modus ope-
  randi * самого электрического движения.
  Цепи приписывается некоторая "электрическая разъединитель-ная сила", определенная для каждой определенной цепи <и про-порциональная ее "электродвижущей силе">. Как мы видели в са-мом начале, Видеман допускает, что эта электрическая разъедини-тельная сила не является определенной формой энергии. Наоборот, она сперва не что иное, как способность, как свойство цепи превра-щать в единицу времени определенное количество освободившейся химической энергии в электричество. Сама эта химическая энергия никогда не принимает во всем процессе форму "электрической разъ-единительной силы", а только форму так называемой "электродви-жущей силы", т. е. электрического движения. Если в обыденной жизни говорят о силе какой-нибудь паровой машины в том смысле, что она способна превратить в единицу времени определенное коли-чество теплоты в видимое движение, то это вовсе не основание для того чтобы переносить эту путаницу понятий и в науку. С таким же успехом можно было бы говорить о различной силе пистолета, кара-бина, гладкоствольного ружья и винтовки, потому что они при оди-наковом заряде пороха и одинаковом весе пули стреляют на раз-личное-расстояние. Всем здесь бросается в глаза нелепость подобного способа выражения. Всякий знает, что пуля приходит в движение от зажигания пороха и что различная дальнобойность ружья обу-словливается большим или меньшим расходом энергии, в зависи-мости от длины ствола, от затвора ружья и его формы. Но то же самое относится к паровой машине и к электрической разъединительной силе. Две паровые машины при прочих равных обстоятельствах, т. е. при предположении, что в обеих в одинаковые промежутки времени освобождаются одинаковые количества энергии, или две гальванические цепи, рассматриваемые при таких же условиях, отличаются в отношении производимой ими работы друг от друга лишь большим или меньшим количеством расходуемой в них энер-гии. И если артиллерийская техника обходилась до сих пор во всех армиях без допущения особой огнестрельной силы орудия, то непростительно для науки об электричестве допускать какую-то аналогичную этой огнестрельной силе "электрическую разъедини-тельную силу", силу, в которой нет абсолютно никакой энергии, и которая следовательно не может произвести сама по себе работы даже в миллионную долю миллиграмм-миллиметра.
  То же самое относится и ко второй форме этой "разъединитель-ной силы", к упоминаемой Гельмгольцем "электрической контактной силе металлов". Она есть не что иное, как способность металлов превращать при своем контакте имеющуюся налицо энергию дру- гого рода в электричество. Значит она опять-таки сила, несодержа-щая в себе и искорки энергии. Допустим с Видеманом, что источник энергии контактного электричества заключается в живой силе энер-гии прилипания, в таком случае эта энергия существует сперва в виде этого молярного движения и превращается при исчезнове-
  
  *[Процесс совершения - Прим. Ред]
  
  197
  
  нии его немедленно в электрическое движение, не принимая ни на секунду формы "электрической контактной силы".
  А нас сверх того уверяют еще в том, что этой "электрической разъединительной силе", - которая не только не содержит в себе никакой энергии, но по самому существу своему и не может содер-жать ее, -пропорциональна электродвижущая сила, т. е. появляю-щаяся снова в виде движения электричества химическая энергия! <Но это чистейшая бессмыслица.> Эта пропорциональность между неэнергией и энергией относится очевидно к области той самой ма-тематики, в которой фигурирует "отношение единицы электричества к миллиграмму". Но за нелепой формой, в основе которой лежит по-нимание простого свойства как какой-то таинственный силы, скры-вается весьма простая тавтология: способность определенной цепи превращать освобождающуюся химическую энергию в электриче-ство измеряется-чем? Отношением появляющейся снова в цепи, в виде электричества, энергии к употребленной в цепи химической энергии. Это все. Чтобы получить электрическую разъединительную силу, нужно отнестись серьезно к фикции двух электрических жид-костей. Чтобы извлечь эти жидкости из их нейтральности и придать им их полярность, чтобы оторвать их друг от друга, для этого необ-ходима известная затрата энергии - электрическая разъединитель-ная сила. Раз оба эти электричества отделены друг от друга, то, при своем обратном соединении, они могут выделить обратно то же самое количество энергии - электродвижущую силу. Но так как в наше время ни один человек, не исключая и Видемана, не счи-тает чем-то реальным оба этих вида электричества, то останав-ливаться подробнее на этих взглядах значило бы писать для по-койников.
  Основная ошибка контактной теории заключается в том, что она не может освободиться от представления, будто контактная сила или электрическая разъединительная сила является источником энер-гии. Избавиться от этого было трудно, после того как превратили простое свойство известного аппарата помогать превращению энер-гии в некую силу: ведь сила является определенной формой энергии. Так как Видеман не может освободиться от этого путаного предста-вления о силе, хотя наряду с ним у него фигурирует современное представление о неразрушимой и несотворимой энергии, то он неиз-бежно приходит к указанному выше бессмысленному объяснению тока Љ 1 и ко всем рассмотренным затем противоречиям.
  Если выражение "электрическая разъединительная сила" по-просту бессмысленно, то выражение "электродвижущая сила" по меньшей мере излишне. Мы имели термомоторы до того, как полу-чили электромоторы, и однако теория теплоты отлично обходится без особой теплодвижущей силы. Подобно тому как простое выраже-ние "теплота" заключает в себе все явления движения, относящиеся к этой форме энергии, так можно ограничиться и выражением "элек-тричество" в соответствующей области. И к тому же весьма многие формы проявления электричества не носят вовсе непосредственно "двигательного" характера. Таковы намагничивание железа, хими-ческое разложение и превращение в теплоту. Наконец, во всякой области естествознания, даже в механике, делают шаг вперед, когда где-нибудь избавляются от слова сила.
  
  198
  
  Мы видели, что Видеман принял с известной неохотой химиче-ское объяснение процессов в цепи. Эта неохота нигде не покидает его. Повсюду, где он может упрекнуть в чем-нибудь так называемую химическую теорию, он это делает. Так, например: "совершенно не доказано, что электродвижущая сила пропорциональна интенсив-ности химического действия" (т. I, стр. 791)[178]. Конечно не <яв-ляется, как полагает Видеман, "веским основанием" против химиче-ской теории, но лишь доказательством> эта пропорциональность наблюдается не во всех случаях. Но там, где она не имеет места, это доказывает лишь, что цепь плохо конструирована, что в ней проис-ходит растрата энергии. <В приведенных Видеманом для доказа-тельства примерах фехнеровский "experimentum crucis" уже потому не имеет научной ценности, что в нем в качестве электролита фигу-рирует вода. Второй пример почти комичен. Фехнер в той же цепи употреблял большой и маленький элементы и с трудом получил ток, что, как не без наивности прибавляет Видеман [179], "впрочем непосредственно вытекает из закона Ома".> И потому этот же самый Видеман вполне прав, когда он в своих теоретических выводах со-вершенно не считается с подобными побочными обстоятельствами, искажающими чистоту процесса, а без всяких околичностей утвер-ждает, что электродвижущая сила какого-нибудь элемента равна механическому эквиваленту химического действия, совершающегося в нем в единицу времени, если принять интенсивность тока за еди-ницу"
  В другом месте мы читаем: "Что, далее, в цепи из кислоты и ще-лочи соединение кислоты со щелочью не является причиной обра-зования тока, это следует из опытов ј 61 (Беккереля и Фехнера), ј 260 (Дюбуа-Реймона) и ј 261 (Ворм-Мюллера), согласно которым в известных случаях, когда кислота и щелочь даны в эквивалент-ных количествах, не происходит никакого тока, а также из приве-денного в ј 62 опыта (Генрици), что в случае включения раствора се-литры между калийным щелоком и азотной кислотой электродвижу-щая сила появляется таким же образом, как и без этого включения" (т. I, стр. 791) *.
  Вопрос о том, является ли соединение кислоты со щелочью при-чиной образования тока, занимает очень серьезно нашего автора. В этой форме на него очень не трудно ответить. Соединение кислоты со щелочью является прежде всего, причиной образования соли, причем освобождается энергия. Примет ли эта энергия целиком или отчасти форму электричества, зависит от обстоятельств, при которых она освобождается. В цепи, состоящей например из азотной кислоты и раствора калия между платиновыми электродами, это будет иметь отчасти место, причем для образования тока безразлично, включат ли или нет селитряный раствор между кислотой и щелочью, так как это может лишь замедлить, но не помешать окончательно образо-ванию соли. По если взять цепь, вроде ворм-мюллеровской, на кото-рую постоянно ссылается Видеман, где кислота и щелочный раствор находятся посредине, а на обоих концах - раствор их соли, и при-том в той самой концентрации, как и образующийся в цепи раствор, то само собою разумеется, что не может образоваться тока, ибо из-за
  
  *[Взятые в скобки слова добавлены Энгельсом]
  
  199
  
  конечных членов нe могут возникнуть ионы, так как повсюду обра-зуются тожественные тела. В этом случае мы мешаем превращению освобождающейся энергии в электричество столь же непосредствен-ным образом, как если бы вовсе не замкнули цепи; нечего поэтому удивляться тому, что мы здесь не получаем тока. Но что вообще кис-лота и щелочь могут дать ток, доказывает следующая цепь: уголь, серная кислота (1 на 10 воды), калий (1 на 10 воды), уголь - цепь, обладающая, по Раулю, силой тока в 73 *; а что они при целесообраз-ном устройстве цепи могут дать силу тока, соответствующую огром-ному количеству освобождающейся при их соединении энергии, сле-дует из того, что сильнейшие из известных нам цепей состоят почти исключительно из щелочных солей, как элемент Уитстона: платина, хлористая платина, калиева амальгама, с силой тока в 230; пере-кись свинца, разведенная серная кислота, калиева амальгама== 326; перекись марганца вместо перекиси свинца==280; причем каждый раз, когда вместо калиевой амальгамы употреблялась цин-ковая амальгама, сила тока падала почта в точности на 100. Точно так же Беетс получил в цепи: твердая перекись марганца (MnO2), раствор марганцовокислого калия, калийный щелок, калий - силу тока 302; далее: платина, разведенная серная кислота, калий - 293,8; Джоуль: платина, соляная кислота, калийный щелок, ка-лиева амальгама ==302. "Причиной" этих исключительно сильных токов является соединение кислоты и щелочи или щелочного ме-талла и освобождающееся при этом огромное количество энергии.
  Несколькими страницами далее мы снова читаем у него; "Сле-дует однако помнить, что за меру электродвижущей силы замкну-той цепи надо принимать не прямо эквивалент работы всего хими-ческого действия, обнаруживающегося в месте контакта разнород-ных тел. Если например в цепи из кислоты и щелочи (iterum Cris-pinus!) Беккереля соединяются оба этих вещества; если в цепи: пла-тина, расплавленная селитра, уголь - уголь сгорает; если в обык-новенном элементе: медь, нечистый цинк, разведенная серная кис-лота -цинк быстро растворяется, причем образуются местные токи, то значительная часть произведенной при химических процессах ра-боты (следовало бы сказать: освобожденной энергии) превращается в теплоту и таким образом теряется для всего тока" (т. I, стр. 798). Все эти процессы сводятся к потере энергии в цепи; они нисколько не затрагивают того факта, что электрическое движение образуется из превращенной химической энергии, касаясь только вопроса о коли-честве превращенной энергии. <Поэтому все бесконечные опреде-ления "электродвижущей силы" самых различных элементов в зна-чительной степени бесполезны. >
  Электрики потратили бездну времени и сил на то, чтобы изго-товить разнообразнейшие цепи и измерить их "электродвижущую силу". В накопленном благодаря этому экспериментальном мате-риале имеется очень много ценного, но безусловно еще больше бес-полезного. Какое например научное значение имеют опыты, в ко-торых в качестве электролита берется "вода", являющаяся, как до-казал Ф. Кольрауш, самым дурным проводником и следовательно самым дурным электролитом, - опыты, в которых следовательно
  *В дальнейшем повсюду сила тока элемента Даниеля принимается = 100.
  
  200
  
  процесс образуется не водой, а неизвестными нам примесями к ней?* А между тем например почти половина всех опытов Фехнера осно-вывается на подобном применении воды, и в том числе даже его experimentum crucis, при помощи которого он хотел воздвигнуть не-сокрушимую контактную теорию на развалинах химической теории. Как видно уже отсюда, почти во всех опытах, за исключением не-многих, чуть ли не совершенно игнорировались химические про-цессы в цепи, являющиеся подлинным источником так называемой электродвижущей силы. Но существует целый ряд цепей, из химиче-ского состава которых нельзя сделать никакого надежного вывода о происходящих в них после замыкания тока химических превра-щениях. Наоборот, нельзя, как замечает Видеман (т. I, стр. 797**), "отрицать того, что мы еще далеко не во всех случаях знаем хими-ческие притяжения в цепи". <Еще гораздо многочисленнее те слу-чаи, в которых одного только указания состава цепи недостаточно для формулирования происходящих в ней химических процессов. > Поэтому все подобные эксперименты не имеют цены с химической точ-ки зрения, приобретающей все более и более важное значение, пока они не будут проверены и не будет обращено внимание на эту сторону дела.
  В этих опытах лишь в виде исключения принимаются во вни-мание происходящие в цепи превращения энергии. Многие из них произведены были до того, как был признан закон эквивалентности движения, и, непроверенные, они по инерции переходят из одного учебника в другой. Если и верно утверждение, что электричество не обладает инерцией (утверждение, имеющее приблизительно такой же смысл, как фраза: скорость не имеет удельного веса), то этого нельзя сказать относительно учения об электричестве.
  Мы до сих пор рассматривали гальванический элемент как особое приспособление, в котором благодаря установленному контакту освобождается - неизвестным нам пока образом - химическая энер-гия, превращающаяся в электричество. Точно так же мы рассматри-вали электролитическую ванну как известный аппарат, в котором происходит обратный процесс, в котором электрическое движение превращается в химическую энергию и потребляется как эта энергия. Мы должны были при этом выдвинуть на первый план столь пренебрегавшуюся электриками сторону процесса, ибо только таким путем можно было избавиться от мусора, оставшегося от старой контакт-ной энергии и от учения о двух электрических жидкостях. После этого остается выяснять <действительно ли превращение энергии в цепи происходит таким таинственным способом, как это предпола-галось до сих пор?>, происходит ли химический процесс в цепи так, как он происходит вне ее, или же при этом наблюдаются особые, зависящие от электрического возбуждения явления.
  В любой науке неправильные представления (если отвлечься от погрешностей наблюдения являются в конце концов непра-вильными представлениями о правильных фактах. Факты остаются,
  
  
  *Столб из чистейшей,употребленной Кольраушем воды, длиной в 1мм оказал такое же сопротивление, какое представляла бы медная проволока той же толщины, длиной приблизительно в размер лунной орбиты. Naumann, Allg.Chemie,p.729 [180]
  
  **[Энгельс ошибочно пишет: стр 796.]
  
  201
  
  если даже призванные для истолкования их взгляды оказываются ошибочными. Если мы и отбросили старую, контактную теорию, то все же остаются установленные факты, для объяснения которых она была создана. Рассмотрим же эти факты, а вместе с ними и соб-ственно электрическую сторону процесса в цепи.
  Нет спора по поводу того, что при контакте разнородных тел происходит, вместе с химическими изменениями или без них, возбу-ждение электричества, которое можно показать при помощи элек-троскопа или гальванометра. В отдельных случаях, как мы уже видели вначале, трудно установить источник энергии этих, са-мих по себе крайне ничтожных явлений движения, достаточно сказать, что всеми признается существование подобного внешнего источника.
  Кольрауш опубликовал в 1850-1853 гг. ряд опытов, где он рас-сматривал попарно отдельные составные части цепи, определяя в каждом случае статически-электрические напряжения; электро-движущая сила элемента должна составиться из алгебраической сум-мы этих напряжений. Так, например, принимая напряжение Zn/Cu=100, он вычисляет относительные силы элементов Даниеля и Грове следующим образом.
  Для элемента Даниеля:
  
   Zn/Cu+amalg. Zn/H2SO4+Cu/SО4Cu = 100 +149-21=228.
  
  Для элемента Грове:
  
   Zn/Pt+amalg. Zn/H2SO4+Pt/HNO = 107+149+149=405,
  
  что приблизительно согласуется с прямым измерением силы тока обоих этих элементов. Но эти результаты не вполне надежны. Во-первых, сам Видеман обращает внимание на то, что Кольрауш при-водит только конечный результат, "не давая, к сожалению, никаких числовых данных относительно результатов отдельных опытов". А, во-вторых, сам Видеман неоднократно указывает на то, что все попытки определить количественным образом электрические возбу-ждения, имеющие место при контакте металлов, а еще более при кон-такте металлов и жидкостей, очень ненадежны из-за многочислен-ных, неизбежных источников погрешностей. Хотя несмотря на это, он не раз оперирует цифрами Кольрауша, мы поступим лучше, если не последуем за ним в этом, тем более что имеется другой способ определения, против которого нельзя выдвинуть этих возражений.
  Если погрузить обе пластинки какой-нибудь цепи в жидкость и соединить их концы с гальванометром, замкнув ток, то, согласно Видеману, "первоначальное отклонение магнитной стрелки гальвано-метра до того, как химические изменения изменили силу электриче-ского возбуждения, является мерой суммы электродвижущих сил в сомкнутой цепи". Таким образом цепи различной силы дают раз-личные первоначальные отклонения, и величина этих первоначаль-ных отклонений пропорциональна силе тока соответствующих цепей.
  Может показаться, что мы имеем здесь перед собою в осязатель-ном виде "электрическую разъединительную силу", "контактную си-лу", вызывающую независимо от всякого химического действия из-вестное движение. Так собственно думает вся контактная теория. И действительно, здесь перед нами такое отношение между электри-ческим возбуждением и химическим действием, которого мы до сих пор еще не разобрали. Прежде чем перейти к этому, мы рассмотрим
  
  202
  
  несколько внимательнее так называемый электродвижущий закон;
  мы убедимся при этом, что и здесь традиционные контактные пред-ставления не только не дают никакого объяснения, но закрывают до-рогу для всякого объяснения. Если взять какой-нибудь элемент из двух металлов и одной жидкости - например цинк, разведенную соляную кислоту, медь -и внести в него третий металл, например платиновую пластинку, не соединяя ее однако проводником с внеш- ней частью цепи, то начальное отклонение гальванометра точно то же, как и без платиновой пластинки. Таким образом последняя не действует на возбуждение электричества. Но на языке электродви-
  жущей теории факт этот выражается не таким простым образом. Мы читаем следующее:
  "На место электродвижущей силы цинка и меди в жидкости поя-вилась теперь сумма электродвижущих сил цинка и платины и пла-тины и меди. Так как от включения платиновой пластинки путь электричеств не изменился заметным образом, то из равенства пока-заний гальванометра в обоих случаях мы можем умозаключить, что электродвижущая сила цинка и меди в жидкости равна электродви-жущей силе цинка и платины плюс сила платины и меди в ней. Это соответствовало бы установленной Вольтой теории возбуждения электричества между металлами. Результат этот, справедливый в при-менении к любым жидкостям и металлам, выражают следующим образом: металлы при своем электродвижущем возбуждении жидко- стями следуют закону вольтова ряда. Этот закон называют также электродвижущим законом" (Видеман, I, стр. 62).
  Рассматриваемый факт можно описать просто, сказав, что пла-тина вообще не действует в этой комбинации возбуждающим элек-тричество образом. Если же утверждают, что она действует возбужда-ющим электричество образом, но с равной силой в двух противопо-ложных направлениях, так что действие остается равным нулю, то этим превращают факт в гипотезу только для того, чтобы воздать почести "электродвижущей силе". В обоих случаях платина играет роль подставного лица, фикции.
  <Тем не менее с этим описанием можно еще мириться, пока речь идет о первом показании гальванометра до возникновения длитель- ного тока. Совсем иначе обстоит дело, когда ток уже образовался и химические процессы в цепи уже начали действовать. Тогда уже вообще не может быть речи о возбуждении новой электрической деятельности третьего металла. Превращение химической энергии в электричество происходит на электродах, а третий металл, не свя- . занный никаким проводом с внешней цепью, не является электродом. Если даже oн действует по допускаемому обыкновенной теорией спо-собу самоуничтожения, то бывают случаи, когда такого уничтожения нe происходит. Так в вышеуказанной комбинации могут образо-ваться три различные цепи, которые были исследованы Поггендорфом в связи с доставленным количеством электричества. Он нашел в раз-бавленной соляной кислоте (уд. вес= 1,113 с девятикратным весом воды): цинк (амальгама) =78,8; медь-пллатина = 74,3; цинк (амальгама)-платина = 153,7, что, следовательно, равно сумме раз-витого oбоими первыми цепями электричества (предположив, что
  элемент Даниэля = 100). Если же в цепь цинк-платина поместить между электродами несвязанную медную пластинку, то нельзя по-
  
  203
  
  нять, почему должно было бы уничтожиться ее действие, если оно имеется и наличности. Возбуждение электричества шло бы от цинка к меди, от меди к платине, следовательно не в противоположном, а в том же самом направлении. Таким образом в этой цепи должны были бы возникнуть три тока; первый вокруг меди, непосредственно от цинка к платине с образованием ZnCI2; второй от цинка к меди с об разованием таких же самых ионов; третий от меди к платине с обра-зованием соединения хлористой меди и газообразного водорода. Та- кое образование трех токов должно было бы получиться во всякой цепи из жидкости и двух металлов, если бы в нее был погружен в
  несвязанном виде третий металл, который находится в вольтовом ряду металлов в жидкостях между обоими служащими электродами металлами. Ибо нельзя понять, как при вышеприведенных теорети-ческих предпосылках он может остаться недеятельным, не нарушив закона вольтова ряда, а также электродвижущего закона.
  Но вместе с тем трудно понять, как может произойти такое дей-ствие погруженного несвязанного металла. Многочисленные опыты Поггендорфа с тремя погруженными металлами, из которых всегда два были связаны в замкнутой цепи, третий же оставался несвязан-ным, должны были также доказать именно неактивность этого треть-его металла. Нельзя поэтому предположить, чтобы он не обратил вни-мания на заметное образование на нем газа; ведь это опрокинуло бы всю общепринятую теорию.>
  <По Видеману, первоначальное показание гальванометра, "пре-жде чем химические изменения изменят силу электрического возбу-ждения, служит измерением суммы электродвижущих сил в замкну-той цепи". Это опять-таки неправильная контактная традиция. Галь-ванометр, по предположению Видемана, может только регистриро-вать те электрические напряжения, которые замечаются на обоих электродах до замыкания цепи <(посредством химических измене-ний в жидкости)>. Ибо во время этого первого показания не суще-ствует еще никакой замкнутой цепи. Кислота, поскольку она еще не разложилась, не является проводником, она может проводить эле-ктричество лишь посредством ионов. Если таким образом платина не оказывает ни малейшего влияния на первое показание, то это просто происходит оттого, что во время этого первого показания она еще изолирована.>
  Во время первого отклонения стрелки еще не существуют сомкну-той цепи. Так как кислота не разложилась, то она не является про-водником; она может проводить электричество лишь посредством ионов. Если третий металл не действует на первоначальное откло-нение, то это происходит просто оттого, что он еще изолирован.
  Но как ведет себя этот третий металл после установления дли-тельного тока и во время его деятельности?
  В вольтовом ряде металлов в большинстве жидкостей цинк распо-лагается после щелочных металлов на положительном конце, плати-на - на отрицательном, а медь-между ними. Поэтому, если поместить платину, как это сделано выше, между медью и цинком, то она отри-цательна относительно обоих их; ток в жидкости - если бы платина вообще действовала - должен был бы течь от цинка и меди к плати-не, т. е. от обоих электродов к несвязанной платине, что является contradictio In adjecto. Основное условие действия нескольких ме-
  
  204
  
  таллов в цепи заключается именно в том, что они связаны вовне между собою в сомкнутую цепь. Несвязаннй сверхсметный металл в цепи является непроводником; он не может ни образовать ионов, ни iпропускать их, а без ионов мы не знаем проводимости электролитов. Таким образом этот металл является не только подставным лицом, но оказывается даже препятствием, ибо заставляет ионы обходить его.
  То же самое получится, если мы соединим цинк с платиной, а медь поместим несвязанной посредине. Здесь медь-если бы она вообще действовала-должна была бы вызвать ток от цинка к меди и другой ток от меди к платине; следовательно она должна была бы действовать в виде какого-то вторичного электрода и выделять на обращенной к цинку стороне водородный газ, что опять-таки не-возможно.
  Если мы отбросим традиционный способ выражения электро-движущей теории, то факты принимают очень простой вид. Гальва-ническая цепь, как мы видели, есть приспособление, в котором осво-бождаются химическая энергия, превращающаяся в электричество. Она состоит, как правило, из одной или нескольких жидкостей и двух металлов, играющих роль электродов, которые должны быть соединены между собой вне жидкости проводящим образом. В этом и состоит весь аппарат. Если же мы погрузим несвязанным образом еще что-нибудь другое в возбуждающую жидкость-будет ли это металл, стекло, смола или что-нибудь иное,-то оно не сможет при-нять участия в происходящем в цепи химико-электрическом процессе, т. е. в образовании тока, пока оно не изменит химическим образом жидкости; в лучшем случае оно сможет только производить пертур-бации в процессе. Чем бы ни была электрическая способность возбу-ждения третьего погруженного металла по отношению к жидкости и к одному или обоим электродам цепи, она не может действовать до тех пор пока этот металл не соединен вне жидкости с сомкнутой цепью.
  Согласно этому не только ложно сделанное Видеманом выведе-ние так называемого электродвижущего закона, но ложен и смысл, который Видеман придает этому закону. Не может быть и речи о компенсирующейся электродвижущей деятельности несвязанного ме-талла, так как эта деятельность заранее лишена того единственного условия, при котором она может проявиться; и точно так же так называемый электродвижущий закон не может быть выведен из фак-тов, находящихся вне сферы его компетенции.
  Старый Поггендорф опубликовал в 1845 г. ряд опытов, при по- средстве которых он измерял электродвижущую силу самых раз- личных цепей, т. е. при которых он определял количество электри- чества, доставляемого каждой цепью в единицу времени. Среди этих опытов особенно ценны первые 27, в каждом из которых три опре- деленных металла соединялись по очереди в одной и той же жидко- сти в три различные цепи, которые исследовались и сравнивались
  между собой с точки зрения доставлявшегося ими количества электри- чества. В качестве правоверного приверженца контактной теории Поггендорф вставлял каждый раз невключенным и третий металл и имел таким образом удовольствие убедиться, что во всех 81 цепи этот "третий в союзе" оставался подставным лицом. Но значение
  
  205
  
  этих опытов заключается вовсе не в этом, а в подтверждении и в установлении правильного смысла так называемого электродвижу-
  щего закона.
  Рассмотрим вышеприведенный ряд цепей, где соединяются ме-жду собой попарно в разведенной соляной кислоте цинк, медь и пла-тина. Здесь, по Поггендорфу, полученные количества электричества, если принять за 100 силу элемента Даниеля, равнялись следующим величинам:
  
   Цинк-медь 78,8
   Медь-платина 74.3
   Сумма 153,1
   Цинк-платина 153,7
  
  Таким образом цинк в прямом соединении с платиной дает почти в точности то же количество электричества, что цинк-медь плюс медь-платина. Это наблюдалось и во всех других цепях, какие бы при этом ни брались жидкости и металлы. Если из какого-нибудь ряда металлов образовывали в одной и той же возбуждающей жид-кости цепи такого рода, что в зависимости от применимого к этой жидкости вольтова ряда второй, третий, четвертый и т. д. металлы являлись отрицательными электродами для предыдущего и положи-тельными электродами для следующего металла, то сумма получен-ных при помощи всех этих цепей количеств электричества равнялась количеству электричества, доставлявшегося прямой цепью из обоих конечных членов всего ряда металлов. Так например количество электричества, доставлявшееся в разведенной соляной кислоте це-пями: цинк-олово, олово-железо, железо-медь, медь-серебро, серебро-платина, равнялось бы количеству электричества, доставлен-ному цепью цинк-платина; столб, составленный из всех элементов вышеприведенного ряда, нейтрализировал бы при прочих равных условиях элемент цинк-платина, ток которого двигался бы в про-тивоположном направлении.
  Рассматриваемый в этом виде так называемый электродвижущий закон приобретает реальное и крупное значение. Он обнаруживает новую сторону связи между электрическим и химическим действием. До сих пор при преимущественном интересе к изучению источники энергии гальванического тока этот источник, химическое -превр-i щение <именно, по существу соединение>, представлялся на первый взгляд активной стороной, а порождавшееся электричество пассивной стороной процесса. Теперь отношение изменяется. Элек-трическое возбуждение, обусловленное свойствами разнородных тел цепи, приведенных между собой в соприкосновение, не может ни прибавить, ни отнять энергии у химического действия (за исключением случая превращения освобождающейся энергии в электричество); но в зависимости от устройства цепи оно может либо ускорить, либо замедлить это действие. Если цепь: цинк-разведенная соляная кислота-медь дает для тока в единицу времени только половину того количества электричества, которое дает цепь: цинк - разведенная
  соляная кислота-платина, то, выражаясь химически, это означает, что первая цепь дает в единицу времени лишь половину количества хлористого цинка и водорода, доставляемого второй цепью. Таким образом химическое действие удвоилось, хотя чисто химические условия остались неизменными. Электрическое возбуждение стало регу-
  
  206
  
  лятором химического действия; теперь оно оказывается активной стороной всего процесса, а химическое действие - стороной пас-сивной.
  С этой точки зрения становится понятным, если целый ряд про-цессов, признававшихся раньше чисто химическими, рассматрива- ются теперь как электрохимические. Разведенная кислота действует лишь очень слабо - если она вообще действует - на химически чи- стый цинк, но зато обыкновенный, продажный цинк быстро раство-ряется в ней с образованием соли и выделением водорода; он содер-жит в себе примеси других металлов и угля, неравномерно распреде-ленные на разных местах его поверхности. Между ними и самим цинком образуются в кислоте местные токи, причем части цинка образуют положительные электроды, а другие металлы - отрица-тельные электроды, на которых выделяются пузырьки водорода. Точно так же теперь признается электрохимическим то явление, что железо, погруженное в раствор медного купороса, покрывается слоем меди, ибо это вызывается токами, происходящими между раз-нородными местами поверхности железа.
  В соответствии с этим мы находим, что и вольтовы ряды металлов в жидкостях соответствуют в общем тем рядам, в которых происходит вытеснение металлами друг друга из их соединений с галлоидами и кислотными радикалами. На крайнем левом конце вольтовых рядов мы обыкновенно находим металлы золотой группы: золото, платину, палладий, родий, которые с трудом окисляются, на которые с трудом или почти совсем не действуют кислоты и которые легко вытесняются из своих солей другими металлами. На крайнем пра-вом конце находятся щелочные металлы, обнаруживающие диаме-трально противоположные свойства: их можно выделить из их окисей лишь с большим трудом, при затрате огромнейшего количества энергии; они встречаются в природе почти исключительно в форме солей и обладают между металлами максимальным сродством с галоидами и радикалами кислот. Между обоими расположены осталь-ные металлы в изменяющейся последовательности, но так, что в це-лом их электрические и химические проявления соответствуют друг другу. Последовательность отдельных из этих металлов меняется в зависимости от жидкостей и вряд ли окончательно установлена хотя бы для какой-нибудь одной жидкости. Позволительно даже сомневаться, существует ли вообще подобный абсолютный вольтов ряд металлов для какой-нибудь отдельной жидкости. Если ввять подходящие цепи и электролитические ванны, то два куска одного и того же металла могут быть как положительным, так и отрицатель-ным электродами, т. е. один и тот же металл может быть по отношению к самому себе как положительным, так и отрицательным. В термо-элементах, превращающих теплоту в электричество, ток в обоих местах спайки при значительных различиях температуры <а сле-довательно изменяется также обусловливающая их квалификация одного металла положительным, а другого отрицательньш> изме-няет свое направление: положительный прежде металл становится отрицательным, и наоборот. Точно так же не существует абсолютного ряда, согласно которому металлы вытесняют друг друга из своих химических соединении с каким-нибудь определенным галлоидом или кислотным радикалом; во многих случаях мы можем почти по про-
  
  207
  
  изволу изменять расположение ряда, причем для обычной тем-пературы, путем доставления энергии в виде теплоты.
  Таким образом мы находим здесь своеобразное взаимодействие между химизмом и электричеством <характерное сродство обеих форм движения>. Химическое действие в цепи, доставляющее электричеству всю энергию, необходимую для образоиания тока в свою очередь обнаруживается во многих случаях, а количественно регу-лируется во всех случаях лишь благодаря вызванным в цени электри-ческим напряжениям. Если прежде процессы в цепи казались нам химикоэлектрическими, то теперь мы видим, что они в этой же мере и электрохимические. С точки зрения образования длительного тока химическое действие казалось первичным моментом, с точки же зрения возбуждения тока оно кажется вторичным, побочным факто-ром. Взаимодействие исключает всякие абсолютно первичные и аб-солютно вторичные моменты; оно представляет двусторонний про-цесс, природу которого можно рассматривать с двух различных точек зрения и даже, чтобы понять его в его целокупности и уразуметь общий результат, надо его рассматривать по очереди с обеих точек зрения. Если же мы начинаем противопоставлять односторонним об-разом одну точку зрения, как нечто абсолютное, другой или если мы перескакиваем произвольно, в зависимости от потребностей данного момента, с одной точки зрения на другую, то мы оказываемся в плену односторонности метафизического мышления; от нас усколь-зает тогда связь целого, и мы запутываемся в одном противоречии за другим. <0б этом в конце дать еще пример.>
  Мы выше видели, что, согласно Видеману, первоначальное откло-нение гальванометра, - непосредственно после погружения ме-таллических пластинок в жидкость цепи и до того еще, как хими-ческие изменения изменили силу электрического возбуждения, - "является мерой суммы электродвижущих сил в сомкнутой цепи".
  До сих пор так называемая электродвижущая сила представля-лась нам как особая форма энергии, которая в нашем случае возни-кала в эквивалентном количестве из химической энергии и в даль-нейшем процессе снова превращалась в эквивалентные количества теплоты, молярного движения и т. д. Здесь же мы узнаем вдруг, что "сумма электродвижущих сил в сомкнутой цепи" существует еще до того, как химические изменения освободили эту энергию, иными словами, узнаем, что электродвижущая сила есть не что иное, как способность определенной цепи освобождать в единицу времени определенное количество химической энергии и превращать ее в электрическое движение. Электродвижущая сила является здесь, как прежде электрическая разъединительная сила, силой, не содер-жащей в себе и искры энергии. Таким образом Видеман понимает под "электродвижущей силой" две совершенно различные вещи: с одной стороны, способность цепи освобождать определенное количе-ство данной химической энергии и превращать ее в электрическое движение, а с другой - само произведенное количество электри-ческого движения. То, что они пропорциональны друг другу и что одна из них является мерой для другой, нисколько не уничтожает их различия. Химическое действие в цепи, произведенное количество электричества и возникшая из него в сомкнутой цепи - если не про-изведено никакой работы - теплота не только пропорциональны
  
  208
  
  между собой, а даже эквивалентны; но это нисколько не устраняет их различия. Cпособность какой-нибудь паровой машины, имеющей цилиндр определенного диаметра и определенный ход поршня, производить определенное количество механического движения из доставленной теплоты, при всей своей пропорциональности этому механическому движению, резко отлична от него. И если подобная терминология была еще терпима в эпоху, когда в естествознании не было речи о сохранении энергии, то ясно, что со времени признания этого основного закона нельзя больше смешивать действительной, живой энергии в какой-нибудь ее форме со способностью какого-нибудь аппарата придавать освобождающейся энергии эту форму. Это смешение является следствием смешения силы и энергии в случае электрической разъединительной силы; в них обеих гармонически разрешаются три диаметрально противоречащих друг другу видемановских объяснения тока, и вообще они-то и лежат в конце концов в основе всей его теоретической путаницы по поводу так называемой "электродвижущей силы".
  Помимо рассмотренного уже своеобразного взаимодействия ме-жду химизмом и электричеством имеется еще другое общее свойство, тоже указывающее на более тесное родство обеих этих форм движе-ния. Обе они могут существовать лишь в своем исчезновении. Хими-ческий процесс совершается для каждой вступающей в него группы атомов мгновенно. Он может быть продлен только благодаря наличию нового материала, непрерывно всё вновь вступающего в него. То же самое относится к электрическому движению. Едва лишь оно произошло из какой-нибудь формы движения, как снова превраща-ется в третью форму движения; только непрерывный приток свежей энергии может дать длительный ток, в котором в каждое мгновение новые количества движения принимают и снова теряют форму элек-тричества.
  Понимание этой тесной связи между химическим и электричес-ким действием, и обратно, приведет к крупным результатам в обеих этих областях исследования. Оно становится уже достоянием все более и более широких кругов. Среди химиков Лотар Мейер, а за ним Кекуле уже высказали тот взгляд, что предстоит воскрешение в обновленной форме электрохимической теории. И среди физиков, занимающихся исследованием электричества, начинает наконец, - как это показывают последние работы Ф. Кольрауша, - одерживать верх убеждение, что только точное изучение химических процессов в цепи и в электролитической ванне может вывести их науку из ту-пика старых традиций.
  И действительно, учение о гальванизме, а за ним и учение о магнетизме и статическом электричестве могут получить твердую основу только в химически точной генеральной ревизии всех традиционных, непроверенных, основывающихся на оставленной наукой точке зрения опытов и в тщательном исследовании превращений энергии, с устранением на время всех традиционных теоретических представлений об электричестве.
  
  14 Ф. Энгельс. Диалектика природы.
  
  
  
  
  
  
   ДИАЛЕКТИКА В СОВРЕМЕННОМ ЕСТЕСТВОЗНАНИИ
   Предисловие ко 2-му изданию "Анти-Дюринга", 1885 г.
  
  Для меня было неожиданностью, что настоящее сочинение дол-жно появиться новым изданием. Разбиравшиеся в нем вопросы в наше время уже почти что забыты; само оно не только печаталось частями в лейпцигском "Vorwarts" в 1877 и 1878 гг. для многих ты-сяч читателей, но было выпущено отдельной книгой в большом коли-честве экземпляров. Кого же еще может интересовать, что я писал несколько лет назад о господине Дюринге?
  Успехом этим я обязан разумеется прежде всего тому обстоятель-ству, что это произведение, как и вообще почти все мои находившиеся еще тогда в продаже сочинения, было вскоре после объявления закона против социалистов запрещено в Германской империи. Для того, кто не закоснел в наследственных бюрократических предрас-судках стран Священного союза, было ясно, к чему приведет этот запрет, следствием его был удвоенный и утроенный сбыт запрещен-ных книг и доказательство бессилия господ из Берлина, которые объявляют запрещения и не могут провести их на практике. В резуль-тате - любезность имперского правительства вызывает потребность в большем количестве новых изданий моих мелких сочинений, чем я это могу взять на себя; у меня нехватает времени просмотреть как следует текст этих вещей, и по большей части я должен ограни-чиваться простой перепечаткой их.
  К этому присоединяется еще другое обстоятельство. Разобран-ная здесь "система" господина Дюринга захватывает обширнейшую теоретическую область; я вынужден был повсюду следовать за ним и противопоставить его взглядам свои собственные. Отрицательная критика стала благодаря этому положительной; полемика превра-тилась в более или менее связное изложение представляемого Марксом и мной диалектического метода и коммунистического миро-воззрения, и к тому же в довольно обширном ряде областей. С тех пор как Маркс впервые изложил в "Нищете философии" и в "Ком-мунистическом манифесте" этот метод, последний пережил двадцати-летний инкубационный период, пока с появлением "Капитала" он не стал захватывать с растущей быстротой все более широкие круги, а в настоящее время он имеет последователей во всех странах, даже за пределами Европы, где имеются, с одной стороны, пролетарии, а с другой - добросовестные научные теоретики. Таким образом существует повидимому читающая публика, настолько интересу ющаяся этим вопросом, что она готова ради положительной части сочинения примириться и со ставшей теперь во многих отношениях бесцельной полемикой со взглядами Дюринга.
  Замечу мимоходом: так как излагаемый здесь метод и мировоз зрение в значительнейшей своей части были обоснованы и развиты Марксом и лишь в ничтожной мере мной, то, само собой разумеется, что моя книга появилась не без его ведома. Я причел ему всю руко-
  
  210
  
  пись перед тем, как отослать ее в печать, а десятая глава отдела о политической экономии (Из "Критической истории") была написана Марксом и только из посторонних соображений была мною, к сожале-нию, несколько сокращена. У нас издавна завелся обычай помогать друг другу в специальных областях.
  За исключением одной главы это новое издание воспроизводит в неизменном виде предыдущее. Во-первых, как мне ни хотелось изменить кое-что в изложении, у меня не было времени для основа-тельного пересмотра книги. Дело в том, что на мне лежит обязан-ность приготовить к печати оставшиеся от Маркса рукописи, а это гораздо важнее, чем все прочее. К тому же и совесть моя противится всякому изменению текста. Моя книга представляет полемическое сочинение, и по отношению к своему противнику я считаю себя обя-занным не улучшать ничего там, где он не может ничего улучшить. Я мог бы только потребовать себе право возразить на ответ господина Дюринга. Но я не читал и без особой нужды не стану читать того, что господин Дюринг написал о моей работе: теоретические счеты с ним я покончил. Кроме того я тем более обязан соблюдать по от-ношению к нему правила литературной борьбы, что с тех пор Берлинский университет обошелся с ним до позорности несправе-дливо. Правда, он был за это наказан. Университет, который идет на то, чтобы лишить господина Дюринга при всех известных обстоятельствах свободы преподавания, не в праве жаловаться, если при других, тоже всем известных обстоятельствах, ему навязывают исподина Швенингера.
  Только во второй главе третьего отдела, "Очерк теории", мною сделаны объяснительные дополнения. Так как в ней излагается ко-ренной пункт защищаемого мною мировоззрения, то мой противник не будет сетовать на меня за то, что я старался быть более популяр-ным и сделать кое-какие дополнения. У меня же к этому есть и внешний повод. Дело в том, что три главы-первая глава "Введе-ния" и первая и вторая главы третьего отдела - были мною обработаны в самостоятельную брошюру для моего друга Лафарга, который должен был перевести ее на французский язык; затем с французского издания были сделаны переводы на итальянский и польский языки. По-немецки эта же брошюра вышла под заглавием: "Развитие социализма от утопии к науке"; в течение нескольких месяцев она выдержала три издания и была переведена на русский и датский языки. Во всех этих изданиях только упомянутая выше глава появилась с дополнениями, и было бы педантично с моей стороны в новом издании оригинального произведения придерживаться перво- начального текста, а не того, который в позднейших изданиях получил международное значение.
  Но кроме того мне хотелось бы внести изменения по двум пунктам. Во-первых, по отношению к первобытной истории человечества, ключ к которой дал нам Марган лишь в 1877 г. Но так как мне за это время пришлось обработать относящийся сюда доступный мне материал в моей книге "Происхождение семьи, частной собственности и государства" (Цюрих 1884г.), то я считаю достаточным простое указание на эту работу. Во-вторыx, по отношению к той части, в которой речьидет о теоретическом естествознании: она сильно страдает от неясности изложения, и многое можно было бы изложить
  
  211
  
  гораздо яснее и определеннее. Если я не считаю себя в праве ни в чем изменить текст, то тем более я обязан критиковать самого себя здесь, в предисловии.
  Маркс и я были единственными, которые из немецкой иделисти-ческой философии спасли сознательную диалектику, перенеся ее в материалистическое понимание природы и истории. Но для диалек-тического и вместе с тем материалистического понимания приро-ды требуется знакомство с математикой и естественными науками. Маркс знал основательно математику, но за естественными науками мы могли следить лишь урывками, спорадически. Поэтому, как только я покинул торговую контору и переехал в Лондон, я в меру сил подверг себя в области математики и естествознания процессу пол-ного "линяния", как выражается Либих, и потратил на это боль-шую часть своего восьмилетнего пребывания там. Но в самый разгар этих занятий мне пришлось познакомиться с так называемой натур-философией господина Дюринга. Вполне естественно поэтому, если я в то время часто не мог подыскать надлежащего технического термина и с некоторым трудом ориентировался в области теоретиче-ской. Зато сознание моей неуверенности делало меня осторожным и тем предохраняло от серьезных прегрешений против установленных в то время фактов и от извращения общепризнанных теорий. И лишь один непризнанный великий математик письменно жаловался Марксу, что я дерзнул оскорбить честь v - 1.
  В этих занятиях математикой и естествознанием мне важнее всего было убедиться на частностях, -по отношению к общему я давно уже в этом не сомневался, - что над хаосом бесчисленных измене ний в природе господствуют те же диалектические законы движения, что и над кажущейся случайностью исторических событий, -зако ны, которые проходят красной нитью через историю развития человеческой мысли и постепенно проникают в сознание мыслящих людей; законы, которые во всеобъемлющей, хотя и мистической форме впервые были открыты Гегелем и которые нам хотелось -такова была одна из наших задач - освободить от этой мистической формы и представить во всей их простоте и всеобщности. Само собою разумеется, что старая натурфилософия, как бы много она ни содержала в себе действительно хорошего и плодотворного *, нас не могла удовлетворить, как показано в прилагаемом сочинении.
  Она в своей гегельянской форме грешила тем, что не признавала за природой никакого развития во времени, ничего идущего "одно
  
  ____________________
  * Гораздо легче вместе с тупоумной посредственностью а 1а Карл Фохт бранить старую натурфилософию, чем оценить ее историческое значение. В ней много нелепостей и сумасбродства однако не больше, чем в современных не философских теориях эмпирических естествоиспытателей, а рядом с этим oна содержит и много серьезного и разумного, как это стали признавать со времени распространения теории развития. Так Геккель с полным правом признает заслуги Тревирануса и Окена. Последний в своем учении о первоначальной слизи в первом пузырьке выставил в качестве постулата биологии то, что позднее было открыто в форме протоплазмы и клетки. Что касается Гегеля, то он во многих отношениях стоял гораздо выше своих современников-эмпириков, объяснявших все непонятные явления тем, что в основу их клали какую-нибудь силу -- движущую, плавательную, электрическую, силу сопротивления и т. д -- или, где это не подходило, какое-нибудь неизвестное всщестно - свстовое, тепловое, электрическое и т. п. Мнимые вещества теперь уже почти устранены, но спекуляция силами, с которой боролся Гeгeль, все еще иногда проявляются, как напри-
  
  212
  
  за другим", но лишь идущее "одно возле другого". Причины этого коренились, с одной стороны, в самой гегелевской системе, которая только "Духу" приписывала историческое развитие, а с другой сто-роны, и в тогдашнем общем состоянии естествознания. Таким об-разом в этом отношении Гегель стоит далеко позади Канта, который в своей теории о происхождении миров предполагал, что солнечная система имела начало, а своим открытием влияния морских при-ливов на замедление вращения земли предвещал ее гибель. Нако-нец, моя задача была не в том, чтобы внести диалектические законы в природу извне, а в том, чтобы найти их в ней и из нее их развить.
  Однако выполнить это в общей связи и по отношению к каждой отдельной области составляет исполинский труд. Столь обширное поле едва ли был бы в состоянии обработать даже тот, кто посвятил бы этому все свое свободное время. Но со смерти К. Маркса мое время было поглощено более настоятельными обязанностями, и я должен был прервать свою работу. Я вынужден пока удовлетво-риться содержащимися в этой работе намеками; быть может, в буду-щем мне представится случай собрать и издать результаты моих работ вместе с весьма важными математическими манускриптами, оставшимися после Маркса.
  Может, впрочем, случиться, что прогресс теоретического есте- ствознания сделает большую часть моей работы или всю ее совер-шенно излишней, ибо революция, на которую теоретическое естествознание толкается простой необходимостью систематизировать массу накопляющихся чисто эмпирических открытий, заставит даже самого упорного эмпирика признать диалектический характер явлений природы. Старые, застывшие противоречия, резкие, непереходимые границы все больше и больше исчезают. С того времени, как удалось превратить в жидкое состояние последние "настоящие газы", с того времени как было доказано, что тело может быть приведено в такое состояние, в котором нельзя отличить капельнообразной формы от газообразной,- агрегаты утратили последний остаток своего прежнего абсолютного характера. Закон кинетической теории газов, в силу которого в совершенных газах квадраты скоростей, с какими при одинаковой температуре движутся отдельные молекулы газов, обратно пропорциональны весу молекул, - этот закон ввел также и теплоту в ряд тех форм движения, которые подлежат наше-му измерению. Если еще десять лет назад вновь открытый великий основной закон движения понимали как простой закон сохранения энергии, как простое выражение неразрушимости и несозидаемости
  
  ________________
  мер в инсбрукской речи Гельмгольца в 1869 г. (Helmholz, Pop. Vorlesungen, II, Heft, 1871, р. 190) [181]. Против унаследованного от французов XVIII столетия обоготворения Ньютона, которого Англия осыпала почестями и богатствами, Гегель выставлял на вид то обстоятельство, что собственно основателем современной механики является Кеплер, который умер в Германии в нищете, и что ньютоновский закон тяготения уже содержался во всех трех кеплеровских законах, а в третьем даже ясно выражен. То, что Гегель доказывает несколькими простыми уравнениями в ј 270 своей "Натурфилософии" (Hegels Werke, 1842, VII. Band, p. 98, 113-115) [182], мы находим как результат новейшей систематической механики у Густава Кирхгофа (Gustav Kirchhoff, Vorlesungen iiber mathem. Physik, 2. Auflage, Leipzig 1877, p. 8-10) [183], и именно почти в той же раз-витой Гегелем простой систематической форме.
  Отношение натурфилософов к сознательно диалектическому естествознанию такое же, как и отношение утопистов к современному коммунизму.
  
  213
  
  движения, следовательно, просто с его (закона) количественной сто-роны, то в настоящее время это узкое отрицательное определение все больше и больше вытесняется положительным - именно учением о превращении энергии, и в этом определении ясно выражено качест-венное содержание процесса и иcчезает последнее воспоминание о внемировом творце. Теперь уже не приходится доказывать как нечто новое, что количество движения (так называемая энергия) не изменя-ется, когда из кинетической энергии (так называемой механиче-ской силы) оно превращается в электричество, теплоту, потенциаль-ную энергию и т. п., и наоборот; это раз навсегда служит теперь основанием более глубокого исследования самого процесса превраще-ния, того великого основного процесса, в познании которого заклю-чается все познание природы. С тех пор как биологию изучают при свете теории эволюции, в области органической природы одна за другой исчезают окостенелые границы классификации; не под-дающиеся классификации промежуточные звенья увеличивают-ся с каждым днем, более точное исследование перебрасывает орга-низм из одного класса в другой, и отличительные признаки, делавши-еся чуть ли не символом веры, теряют свое безусловное значение;
  мы знаем теперь кладущих яйца млекопитающих и, если это под-твердится, то и четвероногих птиц. Если уже много лет назад Вир-хов вынужден был вследствие открытия клетки заменить недели-мость индивидуума федерацией клеточных государств, - что ко-нечно очень прогрессивно, но мало соответствует научной и ди-алектической точке зрения, -то теперь понятие о животном (следо-вательно и человеческом) индивидууме еще более осложняется вследствие открытия белых кровяных шариков, амебообразно дви-жущихся в организме высших животных. А ведь именно эти будто бы непримиримые и неразрешимые полярные противоположности, эти насильственно закрепленные границы классификации и придали современному теоретическому естествознанию ограниченно мета-физический характер. Признание, что эти противоположности и различия имеют в природе лишь относительное значение, что, напро-тив, приписываемая природе неподвижность и абсолютность вне-сены в нее лишь нашей рефлексией, - это признание составляет основной пункт диалектического понимания природы. Правильность диалектического понимания все более подтверждается накопляющи-мися фактами естествознания, и это понимание легче воспринима-ется, если с диалектическим характером этих фактов сопоставить познание закона диалектического мышления. Во всяком случае естествознание находится теперь на такой ступени развития, что оно не может уже ускользнуть от диалектического обобщения, если не забудут, что результаты, в которых обобщаются данные опыта, суть понятия; искусство же оперировать понятиями неврождено и не заключается в обыденном здравом смысле, но требует действитель-ного мышления, которое в свою очередь имеет за собой столь же продолжительную историю, как и опытное естествознание. Именно тем, что естествознание усвоит себе результаты, достигнутые развитием фило софии в течение двух с половиной тысяч лет, оно, с одной стороны, освободится от всякой обособленной, вне и над ним стоящей натур философии, а с другой - также и от своего собственного, унаследо ванного от английского эмпиризма поверхностного метода мышления.
  
  
  
  
  
   ИЗ "ЛЮДВИГА ФЕЙЕРБАХА"
   1886 г.
  
  [Люди, взявшие на себя в пятидесятых годах в Германии роль разносчиков дешевого материализма, ни на шаг не пошли дальше своих учителей. Все новые успехи естественннх наук служили им] лишь новыми доводами против существования творца вселенной. Да они и не имели никакого призвания к дальнейшей разработке теории. Идеализм, премудрость которого к тому времени уже окон-чательно истощилась, и который был смертельно ранен революцией 1848 г., имел по крайней мере то утешение, что материализм пал еще ниже. Фейербах был совершенно прав, отклонив от себя ответ-ственность за этот материализм; ему лишь не следовало смешивать учение тогдашних бродячих проповедников материализма с матери-ализмом вообще.
  Но около этого самого времени эмпирическое естествознание достигло такого подъема и добилось столь блестящих результатов, что не только стало возможным полное преодоление механической односторонности XVIII столетия, но и само естествознание, благо-даря доказательству существования в самой природе зависимостей и связей между различными областями исследования (механикой, физикой, химией, биологией и т. д.) превратилось из эмпирической науки в теоретическую, становясь благодаря обобщению полученных результатов системой материалистического познания природы. Механика газов <благодаря Лавуазье>; новосозданная органиче-ская химия, научившаяся получать из неорганических веществ так называемые органические соединения и устранившая благодаря этому последний остаток загадочности этих органических соедине-ний; датирующая с 1818 г. научная эмбриология, геология и палеон-тология; сравнительная анатомия растений и животных - все эти отрасли знания доставили новый материал в необъятном количестве. Но решающее значение имели здесь три великих открытия.
  Первым из них было доказательство превращения энергии, выте- кавшее из открытия механического эквивалента теплоты (Робертом Майером, Джоулем и Кольцингом). Теперь было доказано, что все бесчисленные действующие в природе причины, которые до сих пор вели какое-то непонятное и таинственное существование в виде так называемых сил-механическая сила, теплота, излучение (свет и лучистая теплота), электричество, магнетизм, химическая сила со- единения и разложения - являются особыми видами, формами суще-ствования одной и тойl же энергии, т. е. движения. Мы не только можем показать происходящие постоянно в природе превращения энергии из одной формы в другую, но мы можем даже воспроизвести иx в лаборатории и в индустрии так, что некоторому количеству
  
  215
  
  энергии в одной форме соответствует всегда определенное количе-ство энергии в той или иной форме. Таким образом мы можем вы-разить единицу теплоты в килограммах и т. д. и единицы любых количеств электрической или химической энергии выразить в едини-цах теплоты, и наоборот; мы можем точно так же измерить количество энергии, полученной и потребленной каким-нибудь живым организ-мом, и выразить его в любой единице - например в единицах теплоты. Единство всего движения в природе теперь уже не просто философское утверждение, а естественно-научный факт.
  Вторым - хотя по времени и более ранним - открытием яв-ляется открытие Шванном и Шлейденом органической клетки, как той единицы, из размножения и диференцирования которой воз-никают и вырастают все организмы, за исключением низших. Только вместе с этим открытием стало твердо на ноги исследование органи-ческих, живых продуктов природы - как сравнительная анатомия и физиология, так и эмбриология. Покров тайны, окутывавший процесс возникновения и роста и структуру организмов, был сор-ван. Непонятное до сих пор чудо предстало в виде процесса, про-исходящего согласно тожественному по существу для всех много-клеточных организмов закону.
  Но при всем том оставался еще один существенный пробел. Если все многоклеточные организмы-как растения, так и животные, со включением человека - выросли каждый из одной клетки по закону клеточного деления, то чем же объясняется бесконечное разно-образие этих организмов? На этот вопрос дало ответ третье великое открытие: теория развития, впервые систематизированная и обосно-ванная Дарвином. Какие превращения ни предстоят в будущем этой теории в частностях, но в целом она уже и теперь решает рассматрива-емую проблему более чем удовлетворительным образом. В основных чертах указан ряд развития организмов от немногих простых форм до все более разнообразных и сложных, как мы наблюдаем их в наше время, кончая человеком; этим дано было не только объясне-ние существующих представителей органической жизни, но и зало-жена основа для предыстории человеческого духа, для изучения различных ступеней его развития, начиная от простой, бесструктур-ной, но испытывающей раздражение протоплазмы низших организмов и кончая мыслящим человеческим мозгом. Без этой предыстории существование мыслящего человеческого мозга остается чудом.
  Благодаря этим трем великим открытиям основные процессы природы объяснены, сведены к естественным причинам. Здесь остает-ся добиться еще только одного: объяснить возникновение жизни из неорганической природы. На современной ступени знания это озна-чает попросту возможность изготовить белковые тела из неоргани-ческих веществ. Химия все более и более приближается к решению этой задачи, хотя она и далека еще от этого. Но, если мы вспомним, что только в 1828 г. Велер получил первое органическое тело, моче-вину, из неорганических веществ, если мы обратим внимание на то, какое бесчисленное множество так называемых органических соеди нений получается теперь искусственным образом без помощи каких бы то ни было органических веществ, то мы не решимся, конечно, утверждать, что белок является непереходимым барьером для химии. В настоящее время она в состоянии изготовить всякое органическое
  
  216
  
  вещество, состав которого она точно знает; лишь только будет точно известен состав белковых тел, химия сможет приступить к получе-нию живого белка. Но требовать от химии, чтобы она дала в мгно-вение ока то, что самой природе, при исключительно благоприятных обстоятельствах, только на отдельных планетах удалось сделать по-сле миллионов лет - это значит требовать от нее чудес.
  Таким образом материалистическое мировоззрение в наше время несомненно более обосновано, чем в прошлом столетии. Тогда -до известной степени исчерпывающим образом - было объяснено толь-ко движение небесных тел и движение земных твердых тел, происхо-дящее под влиянием тяжести; почти вся область химии и вся органи-ческая природа оставались таинственными и загадочными. Теперь вся природа лежит перед нами как некоторая система связей и про-цессов, объясненная и понятая по крайней мере в главных чертах. Материалистическое мировоззрение означает просто понимание при-роды такой, какова она есть, без всяких посторонних прибавлений, и поэтому-то это материалистическое мировоззрение было перво-начально у греческих философов чем-то само собой разумеющимся. Но между древними греками и нами лежит более двух тысяч лет идеалистического по существу мировоззрения, а в таком случае воз-врат даже к само собою разумеющемуся труднее, чем это кажется на первый взгляд, ибо дело идет не о простом отвержении всего теоретического содержания этих двух тысяч лет, а о критике его, о вылущении из преходящей идеалистической формы ценных резуль-татов, добытых в рамках этой ложной, но неизбежной для своей эпохи по историческим условиям формы. А как это трудно, доказы-вают нам те многочисленные естествоиспытатели, которые в пределах своей частной науки являются беспощадными материалистами, а вне ее не только идеалистами, но даже благочестивыми, правоверными христианами.
  Все эти эпохосозидающие завоевания естествознания прошли ми-мо Фейербаха, не задели его глубоким образом. Ответственность за его ошибки падает единственно на жалкие немецкие отношения, благодаря которым профессорские кафедры исключительно замеща-лись ничтожными эклектическими крохоборами, между тем как Фей-ербах, бывший бесконечно выше всех этих крохоборов, тупел и кис-нул в деревенском захолустьи. Этим и объясняется, что когда он касается вопросов естествознания, то - за исключением отдельных гениальных обобщений - он так часто должен довольствоваться бел-летристическими фразами. Так, например, он говорит: "Конечно, жизнь не есть продукт какого-нибудь химического процесса, вообще не есть продукт какой-нибудь отдельной силы природы, или явления, как это думает метафизический материалист в своем сведении к этому жизни; она-результат всей природы". То, что жизнь есть ре-зультат всей природы, нисколько не противоречит тому обстоятель- ству, что белок, являющийся исключительным, самостоятельным но-сителем жизни, возникает при определенных, даваемых всей связью природы, условиях, но возникает все же как продукт химического процесса. <Если бы Фейербах жил при таких условиях, которые позволили бы ему хотя бы поверхностно следить за развитием есте-ствознания, то он никогда не стал бы говорить о химическом про-
  цессе как о действии одной изолированной силы природы.> этому
  
  217
  
  же одиночеству следует приписать то обстоятельство, что Фейербах
  ударяется в бесплодные и бесцельные спекуляции насчет отношения мышления к мыслящему органу, мозгу - область, в которую за ним так охотно следует Штарке.
  Как бы то ни было, Фейербах восстает против названия "материализм". И не без основания, ибо он не может освободиться окончательно от идеализма. В области природы он материалист. Но в обла-сти человеческой...
  
  
  
   КАРЛ ШОРЛЕММЕР
   1892 г.
  
  
   Не только люди науки во всех странах, но и социал-демократия в Германии со скорбью склоняется перед могилой, которая закрылась сегодня на южном городском кладбище в Манчестере. Великий химик, который покоится там, был коммунистом раньше, чем выступил в Германии Лассаль. Он был далек от того, чтобы скрывать свои убеждения и до самой смерти был активным членом социалистической партии Германии и регулярно платил членские взносы.
   Карл Шорлеммер родился 30 сентября 1834 г. в Дармштадте, учился в гимназии в родном городе и затем изучал химию в университете в Гиссене и Гейдельберге, По окончании курса наук он переехал в 1858 г. в Англию, где тогда открыта была карьера для талантливых химиков либихской школы. В то время как большинство его сверстников-коллег бросилось в область промышленности, он остался верен науке. Сначала он был ассистентом у частного химика Августа Смита, затем у Роско, который незадолго до этого был назначен профессором вновь основанного Оуэнского колледжа. В 1861 г. Шорлем-мер, бывший до того частным ассистентом Роско, получил штатное место лаборанта Оуэнского колледжа.
   К этим шестидесятым годам относятся его открытия в химии, произведшие эпоху в науке. Органическая химия настолько развилась, что из груды разрозненных, более или менее несовершенных данных о составе неорганических тел она могла превратиться в действительную науку. Шорлеммер выбрал объектом исследования простейшие из этих тел, в уверенности, что именно здесь надо положить основу новой науке: это - тела, в состав которых первоначально входят только углерод и водород; с заменой части их водорода другими, простыми или сложными, веществами, они превращаются в новые, разнообразнейшие, с различнейшими свойствами тела. Это были парафины, из которых более известные содержатся в нефти; из них получаются алкоголи, жирные кислоты, эфиры и т. д. Теми знаниями, которыми мы в настоящее время обладаем о парафинах, мы обязаны главным образом Шорлеммеру. Он исследовал известные в то время соединения, принадлежащие к группе парафинов, отделил один вид от другого, и многие из них были впервые получены им в чистом виде. Другие члены ряда, которые по теории должны были существовать, но в действительности не были еще найдены, были им открыты и им же получены. Таким образом он стал одним из основателей современной научной органической химии.
  Наряду с этими специальными работами он еще много занимался так называемой теоретической химией, т. е. основными законами своей науки и той связью, которая существует у нас со смежными
  
   219
  
  науками, именно с физикой и физиологией. К этой области он был особенно призван. Он был единственным выдающимся естествоиспытателем своего времени, который не пренебрег изучением тогда всеми презираемого Гегеля, которого сам он высоко ценил. И вполне справедливо. Кто желает совершить кое-что в области теоретического общего естествознания, тот должен рассматривать явления природы не как неизменные величины, - что делает большинство, - а как изменчивые, текучие. А этому еще и поныне легче всего научиться у Гегеля.
   Когда я познакомился с Шорлеммером в начале шестидесятых годов, - в короткое время Маркс и я подружились с ним, - он часто приходил ко мне с синяками и рубцами на лице. С парафинами ведь шутки плохи; эти большею частью еще неизвестные тела каждую минуту взрывались у него в руках, и таким образом он получил не мало почетных ран. Только своим очкам он обязан тем, что не лишился при этом зрения.
   Тогда он был уже законченным коммунистом, которому оставалось только изучить с нашей помощью экономическое обоснование давно усвоенных им убеждений. Затем, познакомившись через нас с успехами рабочего движения в различных странах, он постоянно следил за ним с большим интересом, и особенно за движением в Германии, с того времени как оно перешагнуло первые ступени чистого лассальянства. И когда я в конце 1870 г. переехал в Лондон, наша оживленная переписка большею частью вращалась вокруг естествознания и партийных вопросов.
   До этого времени, несмотря на общепризнанную мировую известность, Шорлеммер занимал в Манчестере очень скромное положение. Но затем дело пошло иначе. В 1871 г. он был предложен в члены Королевского общества - Английской академии наук; и - что не часто случается -тотчас же был избран им. В 1874 г. Оуэнский колледж создал наконец - специально для него - новую кафедру органической химии. Вскоре после этого Глазговский университет избрал его почетным доктором. Но внешние почести абсолютно не изменили его. Это был скромнейший в мире человек именно потому, что его скромность основывалась на правильном сознании своей собственной ценности. И именно по этой причине он принимал эти признания как нечто само собой разумеющееся и поэтому спокойно.
   Свои каникулы он проводил регулярно в Лондоне у Маркса и у меня, за исключением того времени, которое он бывал в Германии. Еще четыре года назад он принял участие со мной в "экскурсии" в Америку. В 1890 г. мы могли еще поехать в Норвегию, к Нордкапу, но в 1891 г. уже в начале предпринятого нами совместно путешествия, его здоровье расстроилось, и с того времени он больше не приезжал в Лондон. С февраля этого (1892) года он почти не покидал квартиры, а с мая был прикован к постели и умер 27 июня от опухоли в легком.
   И этому человеку науки пришлось на самом себе испытать действие закона о социалистах. Шесть или семь лет назад поехал он из Швейцарии в Дармштадт. В это время где-то попался в руки полиции ящик с "Социал-демократом" цюрихского изготовления. Кто иной мог провести эту контрабанду, кроме профессора-социал-
  
   220
  
  демократа? По полицейским понятиям химик - это ведь во всяком случае научно выдрессированный контрабандист. Коротко сказать, был произведен обыск у его матери, у его брата. Но профессор оказался в Гехсте. Немедленно дана была телеграмма; явились туда с обыском, но при этом нашли нечто совершенно неожиданное, именно английский паспорт. Дело в том, что после издания в Германии закона о социалистах он принял английское подданство. Перед этим английским паспортом полиция спасовала: дипломатические осложнения с Англией все-таки нежелательны. Таким образом финалом этой пьесы был громкий скандал в Дармштадте, который на ближайших выборах доставил нам по меньшей мере 500 новых голосов.
   От имени Исполнительного комитета я возложил на могилу верного друга и партийного товарища венок с красными лентами и надписью: "От Исполнительного комитета Германской социал-демократической партии".
  
  
  
   Приложения
  
   I. ВАРИАНТ ВВЕДЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  
  Современный социализм, несмотря на то, что по существу он воз-ник из осознания царивших в наблюдаемом им обществе классовых противоречий между собственниками и неимущими, между рабочими и эксплоататорами, - в своей теоретической форме является прежде всего дальнейшим и более последовательным продолжением основ-ных принципов, выдвинутых великими французскими просветите-лями XVIII в., и его первые представители-Морелли и Мабли-не-даром принадлежали к их числу.
  Подобно всякой новой теории, он должен был исходить из уже имевшегося запаса идей, хотя корнями он был связан с материаль-ными фактами.
  Великие мужи, подготовившие во Франции умы для восприятия грядущей могучей революции, сами выступили в высшей степени революционно. Они не признавали никакого авторитета. Религия, взгляд на природу, государственный строй, общество - все было подвергнуто беспощадной критике. Все должно было оправдать свое существование перед судилищем разума или же от своего суще-ствования отказаться. Мыслящий ум был признан единственным мерилом всех вещей. Это было время, когда, по выражению Гегеля, мир был поставлен на голову, - сперва в том смысле, что человече-ская голова потребовала, чтобы найденные умом положения были признаны также основой человеческого созерцания, действия, обобществления, а впоследствии и в том смысле, что, когда действи-тельность была объявлена противоречащей этим положениям, все было перевернуто вверх дном. Все существовавшие дотоле государ-ственные и общественные порядки, все унаследованные от прошлого воззрения были отвергнуты как неразумные и свалены в одну кучу. Мир в течение прошедшях веков руководился нелепыми предрас-судками; лишь теперь его озарил яркий свет разума, и все прошлое заслуживало лишь сострадания и презрения.
  Теперь мы знаем, что это царство разума было не больше, как идеализированное царство буржуазии, что вечная справедливость, которая тогда была прокламирована, нашла свое осуществление в буржуазной юстиции, что разумное государство, Contrat Social Руссо, воплотилось в буржуазно-демократическую республику, - и ни во что другое воплотиться не могло. Великие мыслители XVIII в.-как и мыслители всех предыдущих веков-не могли выйти из тех границ, которые им поставила их эпоха.
  Но рядом с противоречиями между дворянством, монархией и буржуазией существовало общее противоречие между эксплоатато-рами и эксплоатируемыми, между неимущими рабочими и богатыми бездельниками, и вот это давало представителям буржуазии воз-можность выступать в качестве представителей страждущего чело-
  
  222
  
  вечества. Ведь уже намечалась - не выдвигаясь покуда на первый план - протипоположность между рабочими и капиталистами. Это заставляло отдельные выдающиеся умы углублять свою критику, требовать равенства не только политических прав, но и социаль-ного положения, добиваться уничтожения классовых противоречий. В Сен-Симоне оба направления скрестились; у французских аскетиче-ских коммунистов второе заняло доминирующее место. Через Оуэна оно в тесной связи с французским материализмом получило систе-матическое развитие в стране самого развитого капиталистического производства и порожденных им общественных противоречий.
  Это развитие с самого начала было отмечено этим противоречием. Т. Мюнцер, левеллеры, "Утопия", Томас Мор и т. д.
  Новые преобразования общества опять строятся на вечных за-конах разума и справедливости, которые, однако, как небо от земли, отличаются от законов буржуазных просветителей. Мир, организо-ванный "просвещением" и его принципами, тоже неразумен и неспра-ведлив, а поэтому отвергается наряду со всеми прежними государ-ственными и общественными порядками; причина же того, что истин-ный разум и истинная справедливость доселе не правили миром, за-ключается в том, что до сих пор они не были познаны. Нужно было появление одного гениального человека, который, наконец, пришел и познал их. Появление его не является необходимым звеном в цепи человеческого развития, оно - чистая случайность. Он мог бы точно так же родиться на 500 лет раньше, и тогда бы человечество страдало и заблуждалось на 500 лет меньше.
  
  
   II. ПИСЬМО П. ЛАВРОВУ
   Лондон 12 ноября 1874 г.
  
  
  Дорогой господин Лавров!
  
  Вернувшись, наконец, из поездки в Германию, я принялся за вашу статью, которую я прочел с большим интересом. Посылаю вам мои относящиеся к ней замечания, которые я пишу по-немецки, что дает мне возможность быть более кратким.
  1) Я признаю в учении Дарвина теорию развития, но способ до-казательства (struggle for life, natural selection) * Дарвина принимаю лишь как первое, временное, несовершенное выражение недавно от-крытого факта. До Дарвина именно те господа, которые теперь везде видят только борьбу за существование (Фохт, Бюхнер, Молешотт и другие), видели как раз взаимодействие органической природы, как например, мир растений доставляет животному миру кислород и пищу и, наоборот, животный мир доставляет растениям углекислоту и удобрение, как это в особенности доказал Либих. Оба эти взгляда в известных границах правильны, но оба одинаково односторонни и ограниченны. Взаимодействие тел природы-как мертвой, так и живой - включает в себе гармонию и коллизию, и борьбу, и коопе-рацию. Если поэтому так называемый естествоиспытатель позволяет себе резюмировать все разнообразное богатство исторического разви-тия в односторонней и сухой формуле: "борьба за существование", в формуле, которая даже в области природы может быть принята лишь cum grano salis, то такое отношение само себя осуждает.
  2) Из трех названных убежденных дарвинистов ** внимания за-служивает только Гельвальд. Зейдлиц в лучшем случае - мелкая величина, Роберт Бир - романист, роман которого "Drei Mal" ("Три раза") только что появился в журнале "Ueber Land und Meer". И там уместно все его бахвальство.
  3) Не отрицая преимуществ вашего метода критики, который я назвал бы психологическим, я выбрал бы другой метод. Каждый из нас испытывает на себе влияние той интеллектуальной среды, в которой он преимущественно вращается. Для России, где вы лучше меня знаете свою публику, и для пропагандистского журнала, который обращается к связующему эффекту***, к нравственному чувству, ваш метод вероятно является самым лучшим. Для Германии, где ложная сентиментальность уже причинила и продолжает причинять такой неслыханный вред, он бы не годился, он был бы неправильно понят, был бы истолкован как сентиментальность. У нас скорее нужна ненависть, чем любовь, - по крайней мере прежде всего к
  * [Борьбу за существование, естественный подбор.]
  ** [У Энгельса написано латинскими буквами по-русски.]
  *** [У Энгельса латинскими буквами написано: sviazujuscy effecte.]
  
  224
  
  в первую очередь необходим отказ от последних остатков немец-кого идеализма, восстановление материальных факторов в их исто-рических правах. Поэтому я бы следующим образом обрушился на буржуазных дарвинистов, - и может быть в свое время и сделаю это.
  Все учение Дарвина о борьбе за существование есть просто пере-несение из общества в область живой природы учения Гоббса о bel-lum omnium contra omnes (войне всех против всех) и буржуазно-эко-номического учения о конкуренции рядом с теорией народонаселе-ния Мальтуса. Проделав этот кунстштюк (безусловную правиль-ность которого я оспариваю, как уже было указано в 1 пункте в особенности по отношению к теории Мальтуса), опять переносят эти же самые теории из органической природы в историю и затем утверждают, что доказана их верность как вечных законов челове-кого общества. Наивность этой процедуры бросается в глаза, на это не стоит тратить слов. Но если бы я хотел подробнее остановиться| на этом, то я прежде всего назвал бы их плохими экономистами, а затем уже плохими естествоиспытателями и философами.
  4) Самое существенное отличие человеческого общества от обще-ствa животных состоит в том, что животные в лучшем случае нако-пляют, между тем как люди производят. Но уже одно это капиталь-ное отличие делает невозможным простое перенесение законов животного общества в человеческое общество. Благодаря этому различию возможно, как вы верно заметили, чтобы человек не только вел борьбу за существование, но и за наслаждение и за увеличение своих наслаждений... и был готов отречься от низших наслаждений для высшего наслаждения *. Не оспаривая ваших дальнейших выводов отсюда, я бы, исходя из своих предпосылок, сделал следующие выводы: человеческое производство на известной ступени достигает такой высоты, что могут быть произведены не только предметы для удовлетворения необходимых потребностей, но и для удовлетворения потребностей в роскоши, сперва хотя бы и для меньшинства. Борьбa за существование, - если мы еще на момент оставим в силе эту категорию, - превращается таким образом в борьбу за наслаждения, не в борьбу за одни только средства существования, а в борьбу за средства развития, за общественно производимые средства развития, а к этой ступени категории из мира животных не могут быть применены. Но если производство в своей капиталистической форме, как это происходит в настоящее время, производит гораздо большее количество средств существования и развития, чем может потребить капиталистическое общество, потому что оно искусственно отстраняет огромную массу действительных производителей от пользования этими средствами существования и развития; если это общество своим собственным законом жизни вынуждается постоянно расширять и без того уже черезмерное производство и поэтому вынуждено само периодически, каждые десять лет, уничтожать не только массу продуктов, но и производительных сил, - то какой же смысл имеет здесь разговор о "борьбе за существование"? Борьба за существование может еще заключаться в том, что производящий
  
  
  *[У Энгельса эта фраза написана латинскими буквами: celovek vel borjbu ne toljko za suscestwovanie, no za naslazdenie I za uvelicenie svojich naslazdenij...gotov byidlja vyssego naslazdenija otrecsja ot nissich.]
  
  225
  
  класс oтнимет руководство производством и распределением от класса, в руках которого это руководство находилось до сих пор, но который неспособен уже более продолжать его, а это уже будет социалистическая революция.
  Между прочим уже одного рассмотрения предыдущего хода исто-рии как непрерывной классовой борьбы достаточно для полного выяснения всей поверхностности понимания этой истории как незначительной вариации проявлений "борьбы за существование". Поэтому я никогда не сделал бы такого одолжения этим псевдонатуралистам
  5) По той же причине я соответственно иначе формулировал бы ваш по существу верный тезис, гласящий, что идея солидарности для облегчения борьбы могла... вырасти, наконец, до того, чтобы охватить все человечество и противопоставить его как солидарное общество братьев остальному миру минералов, растений и живот- ных *.
  6) Но я не могу, наоборот, согласиться с вами, что борьба всех против всех ** была первой фазой человеческого развития. По моему мнению, общественный инстинкт был одним из важнейших рычагов развития человека из обезьяны. Первые люди вероятно жили стадами, и, поскольку мы можем углубиться в глубь веков, мы находим, что так и было.
   17 ноября
  
  Мне опять помешали, и я опять принимаюсь за это письмо, чтобы отправить его вам. Вы видите, что мои замечания относят-ся скорее к форме, к методу вашей критики, чем к ее сущности. Я надеюсь, что вы найдете их достаточно ясными, я писал их второпях и, перечитывая их, хотел бы изменить некоторые слова, но я боялся сделать это письмо слишком неудобочитаемым.
  Шлю вам сердечный привет.
   Ф. Энгельс
  
  
  
  
  
  * [Последняя фраза у Энгельса написана латинским шрифтом: cto ideja solidarnosti dlja oblegcenija borjby mogla vyrosti nakonec do togo, stoby ochwatitj vse celovecestvo i protivopastavitj jego kak solidarnoje obsestvo braticv ostalnomu miru mineralow, rasteniy i zivotnych.]
  ** [В тексте: borjba vsech protiv vsech.],
  
  
  
  
  
  ПРИМЕЧАНИЯ
  
  1 Hegel, Geschiclite der Philosophie, Bd. Ill, стр. 306 и сл.
  2 Гегель, Dng., Vorr. I.
  Стр. 352 (в дальнейшем всюду цитируется следующее издание: Гегель, Энциклопедия философских наук, часть первая. Перевод Б. Столпнера, под ред. А. Деборина и Н. Карева, со вступительной статьей А. Деборина. Институт К. Маркса и Ф. Энгельса. М. 1929): "Лессинг сказал в свое время, что со Спинозой обходятся, как с мертвой собакой. Мы не можем сказать, что в наше время лучше обходятся со спинозизмом и вообще со спекулятивной философией, когда видим, что те, которые излагают их и судят о них, даже не дают себе труда правильно понять факты и верно их передать. Последнее было бы минимумом справедливости, и такого минимума спекулятивная философия, во всяком случае, имела бы право требовать".
  3 Buchner, Kraft und Stoff, Th. Thomas, Lpz. 1862.
  Стр.170: "Мы не можем иметь никакой науки, никакого представления об абсолютном, т. е. о том, что выходит за пределы окружающего нас чувственного мира. Сколько бы ни старались господа метафизики определить абсолютное, сколько бы ни стремилась религия возбудить веру в него допущением непосред-ственного откровения, ничто не может вскрыть этого внутреннего недостатка. Все наши знания и представления относительны и вытекают лишь из взаимного сравнения окружающих нас чувственных вещей. У нас не было бы понятия о тем-ноте без света, мы не могли бы представить себе высокого без низкого, тепла без холода и т. д., абсолютных идей у нас нет..."
  4 Ср. следующее письмо Энгельса Марксу от 30 мая 1873 г.: "Briefwechsel wischen Friedr. Engels u. Karl Marx, 1844-1883", Hrsg. v. A. Bebel und Ed. Bem-rtein, Stuttgart 1913, Bd. 4.
  Стр. 244-246: "Предмет естествознания - движущееся вещество, тела. Тела неотделимы от движения, их формы и виды можно познавать только в дви-жении, о телах вне движения, без всякого отношения к другим телам, нельзя ничего сказать. Только в движении тело показывает, что оно есть. Поэтому естествознание познает тела, только рассматривая их в их отношении друг к другу, в| движении. Познание различных форм движения есть познание тел. Исследова-ние этих различных форм движения есть поэтому главный предмет естествозна-ния. (Очень хорошо; это также мой взгляд. -К. Ш[орлеммер].). *
  1. Простейшая форма движения, - это перемена места (внутри времени, чтобы сделать удовольствие старому Гегелю)-механическое движение.
  а) Движения отдельного тела не существует; однако, говоря относительно, падение можно pассматривать как таковое. Движение к одному, общему для мно-гих тел, цснтральному пункту. Но как только отдельное тело должно двигаться в другом направлении, не к центру, оно, правда, подпадает под законы падения,
  Но последние видоизменяются. (Cовершенно верно! .. К. Ш.)
  * [В письме Энгельса имеются сделанные Шорлеммером пометки.]
  
  227
  
  b) Законы траектории приводят непосредственно к взаимному движению нескольких тел - планетарное и т.д. движение, астрономия, равновесие - временному или кажущемуся в самом движении. Но действительным результатом этого рода движения в конце концов бывает всегда контакт движущихся тел, они падают друг на друга.
  с) Механика контакта - соприкасающиеся тела. Простая механика, рычаг, наклонная плоскость и т. д. Но этим не исчерпываются последствия контакта. Он проявляется непосредственно в двух формах: трении и ударе. Обе имеют то свойство, что при определенной степени интенсивности и при определенных обстоятельствах они производят новые, не только уже чисто механические последствия: теплоту, свет, электричество, магнетизм.
  2. Собственно физика, наука, исследующая эти формы движения, которая после исследования каждой из них в отдельности констатирует, что при опреде-ленных условиях они переходят друг в друга, и в заключение находит, что все они при определенной степени интенсивности, которая (степень) изменяется со-ответственно различным движущимся телам, вызывают действия, выходящие за пределы физики, изменения внутреннего строения тела - химические дей-ствия.
  3. Химия. При исследовании прежних форм движения было более или менее безразлично, производилось ли оно над одушевленными или неодуше-вленными телами. Неодушевленные тела, правда, показывают эти явления в их наибольшей чистоте. Напротив, химия может познать химическую природу важнейших тел только на таких веществах, которые возникают из процесса жи-зни; главной ее задачей все больше и больше становится искусственное пригото-вление этих веществ. Она представляет переход к науке организмов, но диалек-тический переход только тогда возможно будет установить, когда химия совершит этот действительный переход или будет на пути к этому". (Вот в чем вопрос!-К. Ш.)
  5. Энгельс, вероятно, имеет в виду "Введение" Секки к книге <>Die Sonne". См. "Указатель цитированных сочинений".
  6. Гегель, Энцикл., I.
  Стр. 21: "Эта наука [философия] претерпевает часто такое пренебрежение, что даже те, которые не занимались ею, воображают, что без всякого изучения они понимают, как обстоит дело с философией, и что, получив обыкновенное образование и опираясь, в особенности, на религиозное чувство, они могут по-ходя философствовать и судить о философии. Относительно других наук счи-тается, что требуется изучение для того, чтобы знать их, и что лишь такое знание дает право судить о них. Соглашаются также, что для того, чтобы изготовить баш-мак нужно изучить сапожное дело и упражняться в нем, хотя каждый человек имеет в своей ноге мерку для этого, имеет руки и благодаря им - требуемую для данного дела природную ловкость. Только для философствования не тре-буется такого рода изучения и труда. Это удобное мнение нашло себе в новейшее время подтверждение в учении о непосредственном знании, - знании посредством созерцания".
  7. Там же, стр. 23: "...охотнее всего отделяет действительность от идеи рассудок, который грезы своих абстракций принимает за нечто истинное и гор-дится долженствованием, которое он особенно охотно предписывает также и в области политики, как будто мир только и ждал его, чтобы узнать, каковым он должен быть, но каким он не является, ибо если бы мир был таковым, каковым он должен быть, то куда делось бы скороспелое умствование, выдвигаемое рас-судком долженствования?"
  8 Там же, стр. 44: "Различие между чувственным и мыслью мы должны видеть в том, что характерной особенностью первого служит единичность, и так
  
  228
  
  как единичное (взятое совершенно абстрактно, это единичное есть атом) находится также в связи с другими единичными, то чувственное есть внеположенность их друг другу, ближайшими абстрактными формами которой являются: совместность и последовательность".
  9. Там же, стр. 48: "...то, что в предметах, свойствах, событиях истинно, то, что в них есть сокровенного, существенного, которую нам важно знать, не находится в сознании непосредственно, не есть то, что нам дает уже первый взгляд... То же самое мы находим в нашем отношении к явлениям природы. Мы замечаем, например, гром и молнию. Это явление нам знакомо, и мы его часто воспринимаем. Но человек не удовлетворяется одним лишь знакомством с явлением, одним лишь чувственным явлением; он хочет знать, что скрывается за последним, хочет знать, что оно представляет собою, хочет его постигнуть. Мы поэтому размышляем, стремимся узнать причину, как нечто отличное от явления как такового, стремимся узнать внутреннюю сущность в ее отличии от лишь внеш-него. Мы, таким образом, удвояем явление, ломаем его надвое: на внутреннее и внешнее, на силу и проявления, на причину и действие. Внутреннее, сила, здесь опять-таки есть всеобщее, постоянное, не та или другая молния, не то или другое растение, а то, что остается одним и тем же во всем. Чувственность есть некое единичное и исчезающее, а то, что в нем постоянно; мы узнаем посредством раз-мышления. Природа показывает нам бесконечное множество единичных образов и явлений: мы чувствуем потребность внести единство в это многообразие; мы поэтому сравниваем друг с другом явления и стремимся познать всеобщее каждого из них. Индивидуумы рождаются и погибают, род же есть пребывающее в них... Сюда принадлежат также законы,-например, законы движения светил. Мы ви-дим звезды сегодня здесь, а завтра там; этот беспорядок есть нечто не соответствую-щее духу, нечто чему он не доверяет, ибо он верит в существование порядка, в простое, постоянное и всеобщее определение. Исходя из этой веры, он направил свое размышление на явления и, познав их законы, установил движение небесных светил во всеобщей форме, так что из этого закона можно определить и познать каждую перемену места".
  10 . Энгельс, новидимому, имеет в виду главу: "Всеобщность законов приро-ды" из книги Бюхнера, Kraft und Stoff, см. стр. 42-47-
  11. Гегель, Энцикл., I.
  Стр. 50: "То, что получается при размышлении, есть продукт нашего мы-шления. Так, например, Солон дал афинянам законы, которые были произведением его головы".
  12. Там же, стр. 52. "Логика поэтому совпадает с метафизикой, наукой о вещах, постигаемых, в мыслях, которые, как признавали раньше, выражают существенности вещей".
  13. Вот это, отмеченное Энгельсом у Гегеля, место на стр.58 "Энцикл.", I:
  "...мы можем несомненно познать истину посредством опыта, но этот опыт есть лишь форма. В опыте имеет большое значение, какой ум приступит к изучению действительности. Великий ум делает великие наблюдения и усматривает в пе-строй игре явлений то, что имеет значение".
  14. Там же, стр. 60: "...миф гласит, что Адам и Ева, первые люди, человек вообще, обитали в саду, в котором находились древо жизни и древо познания добра и зла. Миф рассказывает, что бог запретил людям вкушать плоды древа познания, о древе же жизни ничего здесь больше не говорится. Этим, следова-тельно, высказано то положение, что человек не должен приходить, к познанию, а должен оставаться и состоянии невинности. И у других народов, обладавших глубоким сознанием, мы находим представление, что первоначально состояние людей было состоянием невинности и единения. В этой представлении правильно
  
  229
  
  то, что, несомненно, человек не должен остановиться на раздвоении, в котором мы находим все человеческое. Неправильно, напротив, что непосредственное естественное единство представляет собою правый путь. Дух есть не только не-посредственное, а существенно содержит в себе момент опосредствованил. Дет-ская невинность имеет в себе, несомненно, нечто привлекательное и трогатель-ное, но она такова, лишь поскольку она напоминает о том,, что должно быть по-рождено самим духом. То единство, которое мы наблюдаем в детях как нечто природное, должно быть результатом труда и культуры духа. Христос говорит:
  "Если не станете, как дети..." и т. д., но он не говорит, что мы должны оставаться детьми. В нашем моисеевом мифе мы находим дальше, что побуждением к вы-ходу из этого единства было внешнее предложение (через посредство змея) чело-веку; в действительности однако вступление в состояние антагонизма, пробу-ждение сознания, имеет причиной природу самого человека, и этот процесс по-вторяется в каждом человеке. Змей видит божественное состояние в знании того, что есть добро и что есть зло, и это знание в самом деле выпало в удел человеку благодаря тому, что он порвал с единством своего непосредственного бытия, вку-сив от запретных плодов. Первой рефлексией пробудившегося сознания было то, что люди заметили, что они наги. Это очень наивная и глубокая черта. В стыде именно заключается отход человека от своего природного и чувственного бытия. Животные, не дошедшие до этого отхода, не знают поэтому стыда. В человеческом чувстве стыда мы в самом деле и должны искать духовного и нравственного про-исхождения одежды, физическая же потребность представляет собою, напротив, лишь второстепенную причину. Дальше следует так называемое проклятие, ко-торым бог проклял человека. В этом проклятии подчеркивается главным образом антагонизм между человеком и природой. Мужчина должен трудиться в поте лица своего, а женщина - рожать в муках. Что касается, в частности, труда, то он пред-ставляет собою в равной мере как результат раздвоения, так и преодоление по-следнего. Животное находит непосредственно в готовом виде то, что ему нужно для удовлетворения потребностей; человек же, напротив, относится к средствам удовлетворения своих потребностей как к чему-то порожденному и сформирован-ному им. И в этих внешних предметах, таким образом, человек также находится в отношении с самим собою. Изгнанием из рая миф не заканчивается. Он гласит далее: бог сказал: "Вот Адам стал, как один из нас, ибо он знает, что есть добро и что есть зло". - Познание здесь, в противоположность прежнему, обозначается мифом как божественное состояние, а не как то, что не должно иметь места".
  15. Ср. Гегель, Энцикл., I, јј 153-159.
  16. Ср. Гегель, Энцикл., I, стр. 233.
   Природы внутреннюю суть --
  
  говорит один поэт [Галлер] -
   Познать бессилен ум людской;
   Он счастлив, если видит путь
   К знакомству с внешней скорлупой.
  
  К этому месту Гегель делает следующее примечание: "Ср. гневное воскли- цание Гете в "Zur Naturwissenschaft", т. 1, тетрадь 3-я:
   Всю жизнь об этом мне твердят без толку,
   Я ж негодую - хоть и втихомолку;
   На скорлупу и на ядро бесцельно
   Делить природу: все в ней нераздельно
   и т. д.
  
  17. Гегель, Энцикл., I, Стр. 91: "Вещь в себе (а под вещью Кант понимает также и дух, бога) обозначает предмет, поскольку отвлекаются от всего, что он составляет для сознания, поскольку отвлекаются от всех эмоциональных определе-
  
  230
  
  ний, равно как и от всех определенных мыслей о нем. Легко усмотреть, что оста-ется после этого: голая абстракция, нечто совершенно пустое, что можно опреде-лить лишь как потустороннее, отрицательное представления, чувства, опреде-ленного мышления и т. д. Также просто соображение, что этот caput mortuum есть сам лишь продукт мысли, а именно продукт мысли, перешедший к чистой аб-стракции, продукт пустого "я", которое делает своим предметом это пустое тожество самого себя. Отрицательное определение, которое получает это абстрактное тожество как предмет, равно приводится среди кантовских категорий и так же хорошо известно нам, как и вышеуказанное пустое тожество. После всего этого нужно только удивляться, когда читаешь, что мы не знаем, что такое вещь в себе, так как на самом деле нет ничего легче, чем знать ее".
  18. Гегель, Наука логики, ч. 1, кн. I, перевод Н. Г. Дебольского.
  Стр. 103 и сл.: "Если мы поэтому возьмем отталкивание так, просто для себя, то оно есть рассеяние многих одних в неопределенность, вне сферы самого отталкивания; ибо оно состоит в отрицании взаимного отношения многих одних, безотносительность есть его, взятого отвлеченно, определение. Но отталкивание не есть просто пустота, одни, как безотносительное не отталкиваются, не исклю-чают одно другое, что требуется их определением. Отталкивание есть, хотя отри-цательное, но по существу своему отношение; взаимное отстранение и разлет не есть освобождение от того, что отстраняется и разлетается, исключающее оста-ется в связи с тем, что им исключается. Но этот момент отношения и есть притяже-ние, стало быть притяжение в самом отталкивании; притяжение есть отрицание того отвлеченного отталкивания, при котором одни были бы лишь относящимися к себе, а не исключающими сущими.
  Но поскольку исходным пунктом служит отталкивание существующих одниx, а тем самым и притяжение полагается внешним образом привходящим к нему, то при всей их нераздельности оба они удерживаются одно вне другого, как различные определения; причем, однако, оказалось, что не только отталки-вание предполагается притяжением, но что также имеет место и обратное отно-шениe - отталкивания к притяжению, и первое равным образом предполагает второе.
  По этому определению они неразделимы и вместе с тем определены, в про-тивоположность одно другому, как долженствование и предел. Их долженствование есть их отвлеченная определенность, как сущих в себе, которые, однако, вместе с тем, выходят сами за себя, и одно относится к другим так, что каждое имеет бытие через посредство других как других; их определенность состоит в том, что в этом своем опосредствовании они положены одно для другого как другое определение. - Отталкивание есть положение многих, притяжение - положе-ние одного, последнее вместе с тем-отрицание многих, а первое-отрицание их идеализации в одном, так что притяжение есть притяжение лишь посредством отталкивания, а отталкивание есть отталкивание посредством притяжения".
  19. Гегель, Наука логики, ч. 1, кн. 2. см. сл. примечание.
  20.Гегель, Наука логики, ч. 1, кн. 2.
  Стр. 82 и сл.: "...вещь в себе, как таковая, есть не что иное, как пустое отвлечение от всякой определенности, о коем, конечно, нельзя ничего знать именно потому, что оно есть отвлеченность от всякой определенности. Поскольку, таким образом, вещь в себе предположена как неопределенное, то всякое определение падает вне ее, в чуждую ей рефлексию, к которой она безразлична. Трансцендентальный идеализм признает за такую внешнюю рефлексию сознание. Так как эта философская система перемещает всякую определенность вещей, как по форме, так и по содержанию, в сознание, то с этой точки зрени во мне, в субъекте совершается то, что я вижу листья дерева не черными, а зелеными, солнце - круг-
  
  231
  
  лым, а нс квадратным, что сахяр для моего вкуса сладок, а не горек, что первый и второй удар часов я определяю как последовательные, а не как одновремснные, а также первый не как причину и не как действие второго и т. д. Это резкое изложение субъективного идеализма непосредственно противоречит сознанию свободы, по которому я знаю себя, напротив, как общее и неопределенное, отде-ляю от себя эти многообразные и необходимые определения и признаю их, как нечто внешнее мне, присущими лишь вещам. В этом сознания своей свободы "я" есть то поистине рефлектированное в себя тожество, которым должна быть вещь в себе. В другом месте я показал, что этот трансцендентальный идеализм не выходит за ограниченность "я" объектом, вообще за конечный мир, но изменяет лишь форму предела, остающегося для него абсолютным, лишь перемещая ее из объективной в субъективную область и делая определенностями "я" и происходящею в нем как в вещи дикою сменою то, что признается обычным сознанием за некоторые принадлежащие лишь внешним ему вещам многообразие и изменение. С тепе-решней точки зрения лишь противопоставляются вещь в себе и ближайшая к нсй внешняя рефлексия; последняя не определила еще себя как сознание, а вещь в себе как "я". Из природы вещи в себе и внешней рефлексии оказалось, что это внешнее само определило себя как вещь в себе и, наоборот, стало собственным опрсделением той первой вещи в себе. Существенная же недостаточность той точки зрения, на которой останавливается сказанная философия, состоит в том, что она упорно удерживается на отвлеченной вещи в себе, как на окончательном определении, и противопоставляет рефлексию или определенность и многообразие качеств вещи в себе, между тем как в действительности вещь в себе по существу имеет эту внешнюю рефлексию в себе самой и определяет себя как причастную собственным определениям, свойствам, обнаруживает ложность определения себя как отвлеченной вещи, как чистой вещи в себе".
  21. Гегель, Энцикл., I.
  Стр. 214, 215. "Если утверждают, что вещь в себе непознаваема, то с этим можно согласиться постольку, поскольку под знанием понимают постижение предмета в его конкретной определенности, ибо вещь в себе есть не что иное, как совершенно абстрактная и неопределенная вещь вообще. Впрочем, с тем же npавом, с которым говорят о вещи в себе, можно было бы также говорить о качестве в себе, количестве в себе и точно так же и о всех других категориях и понимать под этим данные категории в их абстрактной непосредственности, т. е. в отвлечении от их развития и внутренней определенности. То обстоятельство, что именно лишь вещь фиксируется в своем в себе, мы должны рассматривать как произвол рассудка. Но выражение "в себе" применяется, далее, также к содержанию как природного, так и духовного мира, и соответственно этому говорят, например, об электричестве или о растении в себе и также о человеке или государстве в себе и понимают под "в себе" этих предметов то, что они, собственно, по-настоящсму представляют собою. Здесь обстоит дело нс иначе, чем с вещью в себе вообще, а именно так, что, когда мы останавливаемся только на "в себе" предметов, мы понимаем их не в их истине, а в односторонней форме голой абстракции. Так, например, человек в себе есть ребенок, задача которого состоит не в том, чтобы оставаться в этом абстрактном и неразвитом в себе, а в том, чтобы стать также и для себя тем, чем он пока есть лишь в себе, именно стать свободным и разумным существом. И точно так же государство в себе есть еще неразвитое, патриархальное государство в котором содержащиеся в понятии государства различные политические функции еще на конституировались соответственно своему понятию. В том же смысле можно также рассматривать росток как растение в себе. Эти примеры должны показать нам, что очень заблуждаются те, которые думают, что "в себе" вещей или вещь в себе есть вообще нечто, недоступное нашему познанию. Все вещи суть сначала
  
  232
  
  в себе, но на этом дело не останавливается и, подобно тому как природа ростка, который есть растение в себе, состоит лишь в том, что он развивается, так и вещь вообще переступает пределы голого в себе, как абстрактной рефлексии внутрь себя, переходит к тому, чтобы обнаружить себя также и рефлексией в другое и, таким образом, она обладает свойствами".
  22. Гегель, Энцикл., I.
  Стр. 227: "Отношение целого и частей, как представляющее собою непо-средственное отношение, есть нечто очень понятное рефлектирующему рассудку, и он поэтому часто удовлетворяется им даже там, где на самом деле имеют место более глубокие отношения. Так, например, члены и органы живого тела должны рассматриваться не только как его части, так как они представляют собою то, что они представляют собою лишь в их единстве и отнюдь не относятся безраз-лично к последнему. Простыми частями становятся эти члены и органы лишь под рукой анатома, но он тогда имеет дело уже не с живыми телами, а с трупами. Этим мы не желаем сказать, что такое разложение не должно вообще иметь места, а желаем только сказать, что внешнего и механического отношения целого и частей недостаточно, для того чтобы познать органическую жизнь в ее истине".
  23. Гегель, Энцикл., I.
  Стр. 200: "Именно тем, что рассудок приступает к рассмотрению тожества, он на самом деле уже выходит за свои пределы и имеет перед собою не тожество, а различие в образе голой разности. Когда мы именно говорим согласно так на-зываемому закону мышления, закону тожества: море есть море, воздух есть воздух, луна есть луна и т. д., то мы считаем эти предметы равнодушными друг к другу, и мы, следовательно, имеем перед собою не тожество, а различие. Но мы затем не останавливаемся также и на рассмотрении вещей лишь как разных, а сравниваем их друг с другом и получаем, благодаря этому, определения сход-ства и несходства. Занятие конечных наук состоит в значительной части в приме-нения этих определений, и когда в наше время говорят о научном рассмотрении, то под этим преимущественно понимают тот метод, который имеет своей задачей сравнивать привлеченные к рассмотрению предметы. Нельзя не признать, что таким путем были достигнуты некоторые очень значительные результаты, и в этом отношении следует в особенности напомнить о великих успехах новейшего времени в областях сравнительной анатомии и сравнительного языкознания. При этом, однако, мы не только должны заметить, что ученые заходили слишком далеко, предполагая, что этот сравнительный метод можно применять с одина-ковым успехом во всех областях познания, но должны в особенности еще, кроме того, подчеркнуть, что одно лишь сравнивание не может дать полного удовлетво-рения научной потребности и что вышеуказанные, достигнутые этим методом результаты должны рассматриваться лишь как, хотя и необходимые, но все-таки подготовительные работы для подлинно постигающего познания. Поскольку, впрочем, при сравнении дело идет о том, чтобы свести имеющиеся налицо раз-личия к тожеству, математика должна рассматриваться как наука, в которой эта цель достигнута наиболее полно, и она достигла этого успеха именно потому, что количественное различие представляет собою лишь совершенно внешнее различие. Tак например, геометрия, при рассмотрении качественно различных треугольника и четырехугольника, отвлекается от этого качественного разли-чия и признает их равными друг другу по своей величине".
  24. Гегель, Энцикл. , I.
  Стр. 197, 198: "Закон тожества гласит согласно этому: все тожественно с собою: А=А; в отрицательной форме он гласит: А не может в одно и то же время быть А и нe А. - Вместо того, чтобы быть истинным законом мысли, это суждение есть не что иное, как закон абстрактного рассудка. Уже сама форма
  
  233
  
  того суждения находится в противоречии с ним, так как оно обещает различие между субъектом и предикатом и в то же время не дает того, чего требует его форма. В частности же этот закон уничтожается следующими, так называемыми законами мысли, которые делают законами прямую противоположность этого закона. Если утверждают, что этот закон не может быть доказан, но каждое сознание действует согласно ему и, как показывает опыт, тотчас же соглашается с ним, как только оно его усльшит, то этому мнимому школьному опыту следует противопоставить всеобщий опыт, что никакое сознание не мыслит, не образует представлений и т. д., не говорит согласно этому закону, что нет ни одной вещи, какого бы рода она ни была, которая существовала бы согласно ему. Выражения, следующие этому нормативному закону истины (планета есть планета, магнетизм есть магнетизм, дух есть дух), справедливо считаются глупыми: таков именно всеобщий опыт. Школа, в которой признаются только такие законы, вместе с ее логикой, которая серьезно излагает их, давно дискредитировала себя как перед судом здравого смысла, так и перед судом разума...
  Все те упреки в односторонности, жесткости, бессодержательности и т. д., которые так часто делают мышлению с точки зрения чувства и непосредствен-ного созерцания, имеют своим основанием превратную предпосылку, что деятель-ность мышления представляет собою лишь деятельность абстрактного отожествле-ния, а формальная логика сама подтверждает эту предпосылку тем, что выста-вляет освещенный в предыдущем параграфе якобы высший закон мышления. Если бы мышление не было чем-нибудь иным, чем это абстрактное тожество, то оно должно было бы быть признано самым излишним и самым скучным делом".
  25. Гегель, Энцикл., I.
  Стр. 136: "...конечное ограничивается не только извне, а снимается по-средством своей собственной природы и само через себя переходит в другое. Так например говорят: "Человек смертен", и рассматривают смерть как нечто, имеющее свою причину лишь во внешних обстоятельствах; согласно этому спо-собу понимания существуют два самостоятельных свойства человека: свойство быть живым и, кроме того, свойство быть смертным. Но истинное понимание состоит в том, что жизнь, как таковая, носит внутри себя зародыш смерти и что вообще конечное противоречит себе внутри самого себя и, вследствие этого, снимает себя".
  26. Там же, стр. 216 и сл.: "Возведение свойств, которыми вещь обладает, в самостоятельные материи или вещества, из которых она состоит, обосновано не-сомненно в понятии вещи и встречается поэтому также и в опыте. Но, если из того, что известные свойства вещи, как, например, цвет, запах и т. д., можно изобра-жать как особые вещества цвета, запаха и т. д., мы сделаем вывод, что этим все и кончается и что, для того чтобы узнать, что, собственно, происходит в вещах, мы ничего другого не должны делать, как разлагать их на те вещества, из которых они составлены, то этот вывод будет противен как мысли, так и опыту. Это разложение на самостоятельные вещества находит свое надлежащее место только в не органической природе, и химик совершенно прав, разлагая, например, поваренную соль или гипс на их вещества и говоря затем, что кухонная соль состоит из соляной кислоты и натра, а гипс-из серной кислоты и извести. Геология точно так же рассматривает с полным правом гранит как сложное тело, представляющее собою соединение кварца, полевого шпата и глиммера. Эти вещества, из которых состоит данная вещь, сами в свою очередь суть вещи, которые, как таковые, могут быть снова разложены на более абстрактные вещества, как например серная кислота, которая состоит из серы и кислорода. В то время как такого рода вещества или материи могут быть фактически представлены как существующие сами по себе,
  часто бывает также, что другие свойства вещей
  
  234
  
  тоже рассматриваются как особые материи, хотя они и не обладают этой* само-стоятельностью. Так, например, говорят о теплороде, об электрической и магне-тической материях, а между тем эти вещества и материи должны рассматриваться как голые фикции рассудка. Таков вообще метод абстрактной рассудочной реф-лексии: она произвольно выхватывает отдельные категории, обладающие значи-мостью лишь как определенные ступени развития идеи, и затем применяет их таким образом, что к ним сводятся все привлеченные к рассмотрению предметы;
  это делается, как утверждают, для того чтобы объяснить эти предметы, но на самом деле такое сведение противоречит непредубежденному созерцанию и опыту. Точно так же понимание вещей, как состоящих из самостоятельных веществ, применяется часто в таких областях, в которых оно больше уже не обладает зна-чимостью. Уже в пределах природы, в применении к органической жизни эта категория оказывается неудовлетворительной. Говорят, правда, что животное со-стоит из костей, мускулов, нервов и т. д., однако непосредственно ясно, что это не имеет того смысла, который имеет высказывание, что кусок гранита состоит из вышеназванных веществ. Эти вещества относятся совершенно равнодушно к своему соединению и могут столь же прекрасно существовать и без этого соединения; различные же части и члены органического тела сохраняются только в их соединении и, отделенные друг от друга, они перестают существовать как таковые".
  37 Там же, стр. 220: "Поры не представляют собою ничего эмпирического а суть изобретение рассудка, который представляет себе таким образом момент отрицания самостоятельных материй и прикрывает дальнейшее развитие противоречий той туманной путаницей, в которой все материи самостоятельны и, тем не менее, каждая из них также подвергалась отрицанию в другой... Как эти поры (речь идет не о порах в органических телах - о порах дерева, кожи и т. д.,- а о порах в так называемых материях, как, например, в цветовом, тепловом и т. д. веществах или в металлах, кристаллах и т.п.) не находят своего подтверждения, в опыте, так и сама материя, затем отдельно от нее существующая форма, вещь слагающаяся из материй, или вещь, которая сама устойчива и лишь обладает свойствами,-все это продукты рефлектирующего рассудка, который, наблюдая и полагая, что он сообщает то, что он наблюдает, на самом деле создает метафизику, представляющую во всех отношениях противоречие, остающееся однако от него скрытым".
  28. Ср. "Наука логики" (1, 2, стр. 87 и сл.).
  29. Hegel, Naturphilosophie, Werke,.2 AufL, Bd. 7 Berlin 1847.
  Стр. 79: "Примером движения, вызываемого центробежною силой (vis cen-trifuga), обыкновенно служит камень, который в праще, приводимой нами в движение вокруг руки, всегда обнаруживает стремление от нее удалиться. (Newton, Phil. nat. princ. math. Defin. 5.) Но дело не в том, существует ли такое направление, а в том, существует ли оно отдельно от тяжести, само по себе, как его представляют себе, т.е. как нечто совершенно самостоятельное в силе".
  30. Hegel, Naturphilosophie.
  Стр. 67: "Пространство и время наполнены материей. Пространство не совпадает со своим понятием; его понятие находит свое осуществление в материи. Часто брали исходной точкой материю и рассматривали пространство и время как формы этой последней. В этом является правильным то, что материя составляет само реальное в пространстве и времени. Но понятия пространства и времени более отвлечены и потому они должны быть рассматриваемы прежде этой последней, и вслед затем должно показать, что материя составляет их истину. Как нед движения без материи, так нет материи без движения. Движение есть процесс, переход во времени пространства и обратно; материя, напротив, есть отношение пространства и времени как покоящееся тожество".
  
  235
  
  31. Draper, J. W., History of the Intellectual Development of Europe. 2 vol., London Bell and Sons, 1875.
  32. См. Грове, Соотношение физических сил, перев. Ал. Заленского и Ил. Меч-никова, Харьков, 1864.
  Стр. 12: "Вместо того чтобы принимать, что собственный предмет физиче-ских наук состоит в исследовании существенных причин, я полагаю, что он дол-жен состоять и состоит в исследования фактов и их отношений; потому полагаю, что хотя слово "причина" может быть употреблено в производном и конкретном смысле, как слово, означающее "предшествующие силы", однако оно совершенно нсприменимо в абстрактном смысле. Ни об одном физическом деятеле, каков бы он ни был, мы не можем сказать, чтобы он был абстрактно причиной другого деятеля. Если же для удобства речи дозволительно пользоваться словоупотребле-нием производной причинности, то мы можем сделать это только по отношению к тем явлениям, относительно которых в данном случае специально идет речь, так как такое словоупотребление никогда не может быть обобщено.
  Злоупотребление словом "причина" или, вернее, разнообразие форм его употребления служило источником большой путаницы в физических теориях, и даже в наше время философы отнюдь не согласны между собою в своих пред-ставлениях о причинности. Наиболее принятое воззрение на причинность при-надлежит Юму, который видит в ней неизменное предшествование, - т. е. при-чиной, по его мнению, называется то, что неизменно предшествует, а неизменно последующее называется действием. Однако же можно привести несколько при-меров неизменного следования, где нельзя найти никакого отношения причины к действию. Так, например, по замечанию Рида (на которое Броун не дал удо-влетворительного ответа) день неизменно предшествует ночи, отнюдь не будучи ее причиной. И точно так же семя предшествует растению и все же не служит ему причиной. Таким образом, при изучения физических явлений, становится весьма трудным отделить идею причинности от понятия о силе, так что некоторые философы даже считают их тожественными.
  Возьмем пример, который будет противоречить обоим воззрениям. Если поднимают щит, течет вода. Обыкновенно говорят, что вода течет, потому что поднят щит; следствие неизменно, ибо, собственно говоря, никакой щит не может быть поднят без того, чтобы не потекла вода, а между тем в другом, вероятно более точном смысле, тяжесть воды есть причина, заставляющая воду течь. Хотя в этом случае мы безошибочно можем принимать тяжесть воды за причину ее течения, мы не можем обобщить это положение и принять его в безусловном смысле, т. е. вообще принять тяжесть за причину течения воды, потому что вода может течь и вследствие других причин: например, вследствие упругости газа, заставляющей воду вытекать из наполненного воздухом сосуда в другой пустой приемник. Тяжесть может даже в некоторых случаях препятствовать течениию воды, вместо того чтобы заставить ее вытекать.
  Но ни с той, ни с другой точки зрения мы не можем добраться до чего-либо схожего с абстрактной причинностью. Если мы будем рассматривать причинность как неизменное следствие, то не найдем ни одного случая, в котором дан-ное предшествующее было бы единственным предшествующим данного последующего. Только в том случае, если бы вода могла вытекать единстиснно от поднятия щита, мы были бы в праве сказать абстрактно, что поднятие щита есть причина течения воды. И точно так же, если мы будем рассматривать причинность как силу, мы могли бы сказать абстрактно, что сила тяготения есть причина течения воды только в том случае, если бы воду заставляла течь единственно сила тяготения. Вообще, какой бы другой пример мы ни взяли, мы всегда найдем, что о причинности можно говорить только в данном определенном случае, но нельзя
  
  236
  
  формулировать ее в виде общего положения, однако это беспрестанно делают. Тем не менее, в частном случае, когда мы говорим о причине, мы обыкновенно разумеем какую-то предшествующую силу. Никогда не бывает, чтобы, видя дви-жение или всякое другое изменение материи, мы не рассматривали их как про-изведенные другим предшествующим изменением. Если мы не можем найти этого предшествующего, мы все-таки считаем, что такое предшествующее существует и мысленно связывает его с последним, относит его к той предшествующей дея-тельности, которая действительно его произвела. Из этого, однако, еще не следует, чтобы это обыкновение было правильным с философской точки зрения. Другими словами, можно сомневаться не только в том, что слова "причина" и "действие" означают предыдущее и последующее, но даже в том, что причина на самом деле предшествует действию и сила предшествует изменению материи, причиной кото-рой она считается.
  Предшествование причины действию подвергалось сомнению, и их одно-временность защищалась весьма искусно. Как пример этой аргументации мы можем привести следующее соображение: притяжение, заставляющее железо приближаться к магниту, - одновременно с движением железа и дажа сопут-ствует ему. Движение железа свидетельствует о наличии существующей при-чины или силы, но ничто не доказывает, чтобы притяжение было отделено от движения каким-нибудь промежутком времени. Согласно этому взгляду, время перестает быть необходимым элементом причинности, и идея причины, за исклю-чением разве только того случая, когда идет речь о первоначальном сотворении мира, теряет свое действительное существование. Доводы, которые мы приводим в пользу одновременности причины и действия, могут служить доказательством также и одновременности силы и движения. Однако, если мы даже примем эту точку зрения, мы все же не можем не принимать в расчет элемента времени в последовательности явлений, и, таким образом, рассматривая действие как всегда одновременно сопровождаемое своей соответствующей причиной, мы все же дол-жны будем относить его к какому-нибудь предшествующему действию, и мы точно так же будем рассуждать в применении к происхождению всех последовательных изменений в природе.
  Привычка и отожествление мыслей с явлениями до такой степени заставляют нас пользоваться общеупотребительными терминами, что мы не можем избежать употребления слова "причины" дажа в том смысле, который послужил поводом к вышеприведенному возражению. Если бы мы его выкинули из нашего лекси-кона, то наша речь, когда мы говорили бы о последовательных изменениях, еделалась бы непонятною для современного поколения. Общераспространенное заблуждение (если я действительно прав, предполагая, что это - заблуждение) заключается в том, что абстрагируют причину и в каждом случае принимают существование общей производной причины, - существование чего-то такого, что не есть первичная причина, но что при тщательном рассмотрении оказывается необходимо обладающим всеми свойствами первичной причины и существованием, независимым от материи и господствующим над последней".
  Там же, стр. 16: "Хотя слово "сила" употребляется различными авторами в весьма различных смыслах, оно все же в тесном его смысле может быть определено как то, что производит движение или противодействует ему. Несмотря на то, что я весьма склонен думать, что другие вышеназванные состояния материи фактически являются различными видами движения и что в будущем нам удастся это доказать(в дальнейших частях этого "Исследования" я приведу несколько доводов в пользу этого убеждения), - было бы, однако, и настоящее время слишком преждевременно утверждать их тожество. Поэтому я, говоря о них, буду употреблять слово "сила" как обозначающее то нераздельное с материей
  
  237
  
  активное начало, которое, по предположению, вызывает ее различные изменения.
  33. Там же, ,cmp. 20: "Помещая гирю на стекло, мы заставили ее совершить движение, равное но своему размеру тому движению, которое она снова описала бы, если бы противодействие было удалено, и это движение массы становится показателем, или мерой силы, дгействующей на стекло. Пока стекло находится в состоянии напряжения, сила не перестает существовать и способна произвести первоначальное движение, и, хотя она как будто отсутствует, она, что касается действительного движения всей массы, все-таки на самом деле продолжает действовать на стекло. Движение приостановлено, но сила не уничтожена".
  34. Hackel, Naturliche Schopfungsgeschichte, 5 Aufl. Berlin, Reimer, 187-1
  Стр. 59, 60: "Как видите, согласно представлению Агассиса, творец действует при создании им органических форм точь-в-точь так же, как действует человек-архитектор, поставивший себе задачу придумать и построить возможно больше различных зданий, которые служили бы для возможно более различных целей, были бы построены в насколько возможно отличных друг от друга стилях, отличались бы возможно больше друг от друга по своей величине и по степени своей простоты, великолепия и совершенства. Этот архитектор, может быть, применял бы сначала при постройке всех этих зданий четыре различных стиля, скажем например стили готический, византийский, китайский и рококо. В каждом из этих стилей он построил бы известное число церквей, дворцов, казарм, тюрем и жилых домов. Каждую из этих различных форм зданий он ocyiществил бы в более грубом или более совершенном виде, сделал бы их различными по своей величине, сделал бы одни из них простыми, а другие великолепными и т. д. Однако, архитектор-человек был бы, пожалуй, в лучшем положении, чем божественный творец, в том отношении, что ему была бы предоставлена полная свобода во всем, что касается числа восходящих групп. Творец же, напротив, должен, согласно Агассису, всегда двигаться лишь в пределах вышеназванных шести восходящих групп или категорий, в пределах рода, вида, семейства, порядка, класса и типа. Больше, чем эти шесть категорий, для него не существует".
  35. Там же, стр. 75-77: Но Гете не только старался найти такие далеко идущие законы; его вместе с тем долгое время чрезвычайно живо занимали также и многочисленные частные, по преимуществу сравнительно-анатомические исследования. Из последних наиболее интересным, может быть, является открытие межчелюстной кости у человека. Так как это открытие во многих отношениях имеет значение для эволюционной теории, то я позволю себе изложить его вам здесь вкратце. У всех млекопитающих животных существует в верхней челюсти два кусочка кости, сходящихся в средней линии лица, ниже ноздри, и лежащих посредине между двумя половинками главных костей верхней челюсти. Эту пару костей, которая носит на себе четыре верхних резца, очень легко распознать у большинства млекопитающих. Существование же ее у человека было, напротив, в то время неизвестно, и знаменитые сравнительные анатомы даже придавали очень большое значение отсутствию межчелюстной кости у последнего, так как они видели в этом главный отличительный признак между человеком и обезьяной. Странным образом отсутствие межчелюстной кости выставлялось как человечнейшее из всех человеческих свойств. У Гете не могла уместиться в голове мысль, что человек, который во всех прочих своих телесных свойствах явно представляет собою лишь более высоко развитое млекопитающее, не обла дает этой межчелюстной костью. Из общего индуктивного закона, согласно ко-торому млекопитающие обладают межчелюстной костью, он вывел a priori част-ное дедуктивное заключение, что она долша встречаться также и у человека,
  
  238
  
  и он не успокоился, пока он посредством сравнения большого числа человече-ских черепов действительно не не нашел ее. У некоторых людей эта кость сохраняется в продолжение всей жизни, между тем как обычно она рано срастается с близлежащей верхней челюстью, и лишь в черепах очень молодых людей ее можно обнаружить как самостоятельную кость. У человеческих эмбрионов мы можем в настоящее время показать ее, когда угодно. Межчелюстная кость, стало быть, действительно существует у человека, и Гете принадлежит честь первого констатирования этого важного во многих отношениях факта, причем надо еще прибавить, что он установил этот факт, не считаясь с возражениями главнейших авторитетных специалистов, как, например, знаменитого анатома Петра Кампера (Camper). Интересен в особенности тот путь, которым он пришел к установлению данного факта: это именно тот путь, по которому мы постоянно идем вперед в естественно-научных исследованиях организмов, путь индукции и дедукции. Индук-ция является умозаключением от наблюденных многочисленных отдельных фак-тов к некоторому общему закону; напротив, дедукция является обратным умо-заключением от этого общего закона к отдельному, еще не наблюденному в дей-ствительности случаю. Из собранных тогда эмпирических познаний получилось индуктивное умозаключение, что все млекопитающие животные обладают меж-челюстной костью. Гете вывел из этого дедуктивное умозаключение, что человек, телесная организация которого во всех других отношениях ничем существенным не отличается от телесной организации млекопитающих животных, должен также обладать и этою межчелюстной костью; при тщательном исследовании оказалось, что эта кость на самом деле существует у человека. Дедуктивное умозаключение подтвердилось последующим опытом".
  36. Там же, стр. 87: "Геккель приписывает Л. Окену предвосхищение открытия протоплазмы, сделанного позднее Максом Шульцем, и открытия клеточки, сделанного позднее Шлейденом и Шванном. Он для подтверждения ссылается на следующие положения, высказанные Океном в 1809 г.:
  "Все органическое произошло из слизи, есть не что иное, как получившая разные формы слизь. Эта первичная слизь возникла в мире из неорганической материи в ходе развития планет.
  Всякий высший организм, всякое животное и всякое более совершенного вида растение есть не что иное, как "некоторое скопление (synthesis) таких инфузориальных пузырьков, которые благодаря сочетаниям получают разные формы и, таким образом, вырастают в высшие организмы".
  37. Там же, стр. 89, 90: "Телеологический способ рассмотрения природы, объясняющий явления в органическом мире целесообразной деятельностью личного творца или целедейственной конечной причиной, необходимо приводит, если последовательно провести его до конца, или к невозможным противоре-чиям, или к двойственному (дуалистическому), пониманию природы, которое находится в решительном противоречии с повсюду воспринимаемыми нами единством и простотой ее высших законов. Философы, признающие эту телео-логию, должны необходимо принимать существование двух природ: неоргани-ческой, которую мы должны объяснять механически действующими причинами (causae efficlentes), и органической, которую мы должны объяснять причинами, действующими целесообразно (causae finales)".
  38. Hackel, Naturliche Schopfungsgeschichte.
  Стр. 90-91: "При чтении критики телеологической способности суждения Канта, важнейшего его биологического произведения, вы убеждаетесь в том, что при рассмотрении органической природы он по существу все время стоит на телеологической или дуалистической точке зрения, между тем как для неор-ганической природы он безусловно и безоговорочно принимает механический
  
  239
  
  или монистический метод объяснения. Он утверждает, что в области неорганической природы все явления могут быть объяснены механическими причинами, движущими силами самой материи, но что это невозможно в области органической природы. Он полагает, что во всей анорганологии (в геологии и минералогии, в метеорологии и астрономии, в физике и химии неорганических тел) все явления объяснимы одним механизмом (сausa efficiens) без вмешательства конечной цели. Наоборот, во всей биологии, в ботаиике, зоологии и антропологии механизм, по его мнению, недостаточен, для того чтобы объяснить нам все явле-ния; напротив того, мы можем понимать их лишь при допущении целесообразно действующей конечной причины (causa finalis). В некоторых местах Кант прямо подчеркивает, что со строго естественно-научно-философской точки зрения над-лежит требовать для всех явлений без исключения механического объяснения и что лишь механизм заключает в себе действительное объяснение. Но в то же время он полагает, что по отношению к живым телам, к животным и к растениям, наша человеческая познавательная способность ограничена и недостаточна для того, чтобы дойти до подлинной действительной причины органических процес-сов, в особенности возникновения органических форм. По его мнению, право чело-веческого разума на механическое объяснение всех явлений не ограничено, но его способность к таковому ограничена, так как органическую природу можно рас-сматривать лишь телеологически".
  
  39. Hegel, Vorlesungen uber die Geschichte der Philosophie (GIockner), т. III. Стр. 603, 604: "Кант приходит при этом к следующему выводу: "Мы не делали бы никакого различия между естественным механизмом и техникой природы, т. е. целевой связью в последней, если бы наш рассудок не носил такого характера, что он непременно должен итти от общего к частному, и сила сужде-ния, стало быть, не может высказывать определяющих суждений, не обладая общим законом, под который она могла бы подвести частные факты. Частное же как таковое заключает в себе в отношении общего нечто случайное, и, однако, разум требует единства также и в соединении частных законов природы, требует, значит, закономерности, а такая закономерность случайного называется целесо-образностью. Выведение частных законов из общих a priori, посредством опре-деления понятия объекта, о котором идет речь, невозможно по отношению к тому случайному, что эти частные законы содержат в себе. Таким образом, понятие целесообразности природы в ее продуктах будет тем более необходимым для чело-веческой способности суждения, но не касающимся определения самих объектов понятием, будет, стало быть, неким субъективным принципом, будет также лишь руководящей мыслью для силы суждения, в которой не может быть высказано ничего такого, что существовало бы в себе".
  
  40. Энгельс, должно быть, имеет здесь в виду одно из указываемых нами ниже (в 42-м примечании) произведений Никольсона.
  
  41 Hackel в "Schopfungsgeschichte" ("Естественная история сотворения мира") изображает в таблице 1 "историю жизни простейшего организма, моне-ры", открытой в 1867 г. на Ланцароте, одном из Канарских островов. Описание находится в той же книге, стр. 663 и сл.
  
  42. Нам не удалось еще установить точно, каким из многочисленных учеб-ников английского зоолога Никольсона по зоологии, биологии и палеонтологии пользовался Энгельс. Об Actinophrys и Difflugia Никольсон говорит следующее в "A Manual of Zoology" ("Учебник зоологии"), Edinburgh and London, W. Black-wood and Sons, 1878:
  Стр. 77: "Большая часть Heliozoa живут в пресной воде, и мы можем вы-брать из них, как тип, обыкновенного наливняка (Actinophrys sol), у которых не развиты твердые части. У этих микроскопических животных тело состоит из
  
  240
  
  сферической массы саркоды,диаметром около 1/13000 дюйма, обычно покрытой длинными, лучевыми, волокнистыми pseudopodia, гораздо менее подвижными, чем у амебы. Деление телесной субстанции на ectosarc и endosarc видно довольно сносно, и последний содержит в себе многочисленные зернышки и пустоты".
  Стр.63: "У близко родственной Difflugia саркода, образующая тело жи-вотного, снабжена перепончатой оболочкой или чешуей ("carapace"), усиленной
  песчинками и другими побочными твердыми частицами. Эта оболочка имеет единственное отверстие в одной конечности, через которое проходят псевдоподии".
  43. См. примечание 41-е.
  44. Энгельс имеет в виду книгу W. Wund, Physiologic des Menschen, ј 5 .
  45. Hackel, Schopfungsgeschichte.
  Стр. 382: "Некоторые из этих клеток, рано замкнувшись в сумочках благодаря выделению застывшей затем оболочки, образовали первые растительные
  клеточки; другие же, оставшиеся голыми, могли развиться в первые клетки животного тела. Присутствие или отсутствие покрывающей неподвижной оболочки составляет важнейшее, хотя отнюдь не всегда имеющееся налицо различие между формами растительных и животных клеток".
  
  46. Там же, стр. 384, 385: "...представляют собою веретенообразные" боль-шей частью цвета яичного желтка клетки, которые иногда сидят густыми массами, объединенные в комки, а иногда совершают в высшей степени своеобразные движения. В последнем случае они образуют каким-то до сих пор еще не нашедшим себе объяснения образом сетчатый помост из лабиринтообразно сплетенных тяжей, скользят в неподвижном "нитяном пути" этого помоста. Судя по форме, мы принимали бы клетки лабиринтовых за простейшие растения, а судя по их движению - за простейших животных. На самом же деле они не являются ни растениями, ни животными".
  47. Там же, стр. 451: "Эти грегарины представляют собою отчасти совер-шенно простые клетки, подобно амебам, отчасти же - цепи, образуемые двумя или тремя лежащими друг за другом клетками".
  48. См. цитированное сочинение.
  49. Там же, стр. 452: "А именно все прочие животные, от простейших зоофитов до позвоночных, от губки до человека, составляют сочетание разнообразных тканей и органов, которые все без исключения развиваются первоначально из двух различных слоев клеток. Этими двумя слоями являются те два первичных пласта (Keimblatter), с которыми мы уже познакомились при рассмотрении эмбриональной формы развития Gastrula (стр. 443). Внешний слой клеток, или животный (animale) зародышевый пласт (кожный пласт, или экзодерма), составляет основу животных органов, служащих для животной жизни: кожи,
  нервной системы, мускульной системы, скелета и т. д. Внутренний клеточный слой, или вегетативный зародышевый пласт (кишечнкй пласт, или энтодерма), доставляет материал для построения вегетативных органов: кишек, сосудистой системы и т.д. У низших представителей всех шести высших животных пород мы встречаем еще теперь в ходе зародышевого развития гаструлу, у которой эти два первоначальных пласта выступают в простейшей форме и окружают древнейший первоначальный орган, первокишку с первортом. Мы можем поэтому объединить все эти животные (в противоположность бескишечным первоначальным животным) под названием кишечных животных (metazoa).
  Все эти кишечные животные мы можем признать происходящими из одной общей основной формы (Keimform), из Gastrea, и эта давно вымершая основная форма должна была быть в главном похожей по своей организации на и теперь еще повсюду распространенную основ-
  
  241
  
  ную форму-на Gastrula (ср. стр. 445)- Из этой Castrula развились некогда, как мы показали выше, два различные основные формы - Protascus и Prothelmis. Первую из этих форм мы должны рассматривать как основную форму зоофитов, а последнюю - как основную форму червей".
  В первый раз Э. Геккель дает в своей "Generelle Morphologic" ("Общая мор-фология"), 1866, изложение своего понимания морфологической индивидуально-сти и вслед за этим (IX глава) выставляет свои тектологические тезисы (XVI глава). В других произведениях Геккеля мы находим повторения его основного изложения. Наиболее доступным является изложение отмеченной Энгельсом у Геккеля "относительности индивида" в новом издании "Generelle Morphologie" под назва-нием "Prinzipien der generellen Morphologie der Organismen" ("Принципы общей морфологии организмов"). Это издание представляет собою дословную перепечатка одной части появившейся в 1866 г. "Generelle Morphologic" (эта часть носит название: "Allgemeine Grundzuge der organischen Formen-Wissenschaft, mechanisch begrundet durch die von Charles Darwin reformierte Descendenztheorie").
  50. Hackel, E., Schopfungsgeschichte, fanfzehnter Vortrag: "Schopfungsperi- den und Schopfungsurkunden", стр. 333-363. (Геккель Э., История сотворения мира, пятнадцатая лекция: "Периоды сотворения мира и свидетельства об этих периодах", стр. ЗЗЗ-363).
  Idem "Anthropogenie", Leipzig, W. Engelmann, 1874. Fflnfzehnter Vortrag "Die Zeitrechnung der menschlichen Stammesgeschichte", стр. 347-368. ("Антропогения" 1874, пятнадцатая лекция: "Летоисчисление истории происхождения человека", стр. 341-368).
  51. Clausius, R., Ueber den zweiten Hauptsatz der mechanischen Warmetlie i rie. Ein Vortrag, gehalten in einer allgemeinen Silzung der 41. Versammlung driii scher Naturforscher und Aerate zu Frankfurt a. M. am 23 September 1867. Braiiii schweig, Fr. Vieweg, 1867. (Клаузиус Р. О втором основном законе механической теории теплоты. Доклад, читанный в общем заседании 41-го собрания немецких естествоиспытателей и врачей в Франкфурте-на-Маине 23 сентября 1867 г., Брауншвейг, Фр. Фивег, 1867).
  Стр. 6-7: "Пусть нам дано некоторое количество совершенного газа, занимающего определенный объем. Когда этот газ расширяется до другого, например до двойного объема, то при этом получает место совершенно точно определеное начальным и конечным объемами увеличение рассеяния. Вместе с тем при этом расширении теплота превращается в работу. А так как в совершенном газе никакой внутренней работы не происходит, потому что молекулы находятся уже на таком расстоянии между собою, что можно пренебречь их взаимодействием, то мы принимаем во внимание только внешнюю работу, которая производится при преодолении внешнего давления, - следовательно такую работу, величину которой легко установить. Чтобы температура газа оставалась неизменной, потребляемая для этой работы теплота должна быть сообщена ему извне".
  52 Энгельс, вероятно, имеет в виду спор Пастера с Dr. H. Bastian из Лондона о теории самопроизвольного зарождения. Ср. Oeuvres de Pasteur, reunis par Pasteur-Vallery-Radot, II, pp. 459-473. (Paris, 1922.)
  53 Hegel, Vorlesungen uber die Geschichte der Philosophie. (Гегель,
  Лекции по истории философии, т. I.)
  Стр. 224: "Мы убеждаемся, следовательно, что форма кажется положенной в сущности, но это единство, однако, еще не развито далее. Jlyчше, правда, сказать: "Магнит имеет душу", чем сказать: "Магнит имеет силу притягивать", ибо сила есть род свойства, которое мы представляем себе как нечто отделимое от материи, как некий предикат, - душа же, напротив, есть тожественное с природой материи самодвижение.Но случайно взбредшая в голову Фалеса мысль стоит
  
  242
  
  у него одиноко и не находится ни в какой более тесной связи с его абсолютной мыслью. Она не имеет у него никакого дальнейшего применения, не определяет ничего всеобщего".
  54. Huckel, E., Anthropogenie (Геккель, Антропогения).
  Стр. 707, 708: "...согласно материалистическому мировоззрению материя, или вещество, существовала раньше, чем движение, или живая сила; вещество создало силу. Согласно спиритуалистическому мировоззрению дело обстоит нао-борот: живая сила, или движение, существует раньше материи, которая лишь этой силой и вызвана к существованию: сила создала вещество. Оба воззрения дуалистичны, и оба воззрения мы считаем одинаково ошибочными. Антагонизм этих двух воззрений исчезает для нас в монистической философии, которая так же мало может представить себе силу без материи, как и материю без силы".
  55. И. Р. Майер высказывается в своей книге "Beitrage zur Dynamik des Himmels in popularer Darstellimg" ("Популярно изложенные очерки по небес-ной динамике") следующим образом (стр. 198, 199) :
  "Вследствие влияния притяжения луны и солнца нарушается равновесие подвижных частей на земной поверхности, так что морские воды стремятся к точке или к тому меридиану, над которым и под которым проходила луна. Если бы части воды обладали совершенной и не встречающей сопротивления подвиж-ностью, то вершины высокой и низкой воды во время прилива оказывались бы как раз в том меридиане, в котором находится луна, и при этих обстоятельствах не было бы траты живой силы. Но так как в действительности части воды в своем движении встречают сопротивление, то благодаря этому получается запоздание прилива, так что в морской зыби высокая вода наступает в среднем приблизительно через 2l/2 часа после прохождения луны через меридиан данного места.
  Так как вода стремится с востока к западу, к лежащему под луной меридиану, а высота воды вследствие указанной причины на востоке всегда выше, чем на западе, то морская вода необходимо должна сильнее стремиться и течь от востока к западу, чем от запада к востоку. Прилив и отлив представляют собою следовательно не только попеременное повышение и понижение частей воды, но также и медленное передвижение волн от востока к западу. Приливы и отливы вызывают общее течение океана к западу.
  Так как направление этого течения как раз противоположно направлению вращения земли, то морская вода, благодаря имеющему повсюду место трению и ударам о прочные морские стенки, оказывает постоянное противодействие вращательному движению земли вокруг своей оси и этим уменьшает живую силу движения".
  56. Ссылку на английского астронома Адамса см. в цитированной выше книге Майера на стр. 330.
  57. Цитаты Морица Вагнера взяты из его статьи: "Naturwissenschaitliche
  Streifragen. J. Justus von Liebig's Ansichten uber den Lebensursprung und die Descendenzlheorie" ("Спорные вопросы естествознания. Взгляды Юстуса Либиха на происхождение жизни и на теорию происхождения видов"), помещенную им в Вeilage zur "Augsbiirgcr Allgemeiner Zeitung" Љ 279, 280, 281 (6, 7, 8 октября 1874г.). Эти цитаты в некоторых местах грешат незначительными неточностями, которые мы, не отмечая, прямо исправили.
  58. Г. Гельмгольц высказался в своем предисловии к "Handbuch der theoretischen Physik von W. Thomson und P. G. Tait ("Руководство по теоретической физике" В. Томсона и П.Г. Тэта, авторизированный немецкий перевод, т.1, ч.2, Браушвейг, 1874, стр. Х1) следующим образом:
  "Я хочу упомянуть еще о другом, обладающем такой же научной ценностью возражении, потому что, хотя оно и не направлено против какого-нибудь места этой книги, но все же относится к сэру В. Томсону. Оно касается предположения
  
  243
  
  возможности того, что органические зародыши находятся в метеоритах и перенесены с них на охладившиеся небесные тела. Господин В. Томсон в своей речи, произнесенной при открытии собрания съезда британских естествоиспытателей в Эдинбурге осенью 1871г., назвал этот взгляд ненаучным". И здесь я должен также заявить о себе, что я разделяю это заблуждение, если здесь действительно есть заблуждение. Я даже еще несколько раньше В. Томсона указал па этот взгляд, как на возможный способ объяснения перенесения организмов через мировые пространства; я его именно высказал в лекции, читанной весной того года в Гейдельберге и Кельне, но еще не напечатанной. Если кому-нибудь угодно считать эту гипотезу в высокой или в наивысшей степени невероятной, то я не могу против этого спорить. Но мне кажется, что если все наши попытки создать организмы из безжизненного вещества терпят неудачу, то является вполне научным способом рассуждения задать себе вопрос: да возникла ли вообще когда-нибудь жизнь, нe так ли она стара, как и материя, и не переносятся ли все зародыши с одною небесного тела на другое, развиваясь всюду, где они находят для себя благопри-ятную почву".
  59. Юстус Либих говорит о жизненной силе следующее в "Письмах о химии", перев. И. Алексеева, 1861, т. I:
  Стр. 288-290: "Без сомнения, множество действий, замечаемых в живых телах, зависит от химико-физических причин, но было бы слишком смело из этого выводить, что все силы, действующие в организме, совершенно одинаконы с теми, которые действуют в мертвой материи. Легко доказать, что защитники этого мнения не имеют в виду первого и простейшего правила физико-химического метода, а именно - непременно доказать, что действие, приписываемое некоторой причине, на самом деле происходит от этой причины.
  Если рассматривать теплоту, электричество, магнетизм, химическое cpoдство как причины жизненных явлений, то должно сначала доказать, что части живого тела, в котором действуют эти силы, показывают те же явления, как и неорганические тела, подверженные действию тех же сил; нужно показать, каким образом происходит взаимная деятельность этих сил и производит то чудное согласие в отправлениях, какое представляют органические существа с самого первого их развития до того мгновения, когда элементы их переходят в неорганиче-скую природу. Принимая, что силы неорганической природы одинаковы с силами органической, необходимо признать, что вообще все силы природы нам изве-стны, что действия их исследованы, что мы в состояния по действиям сделать обратное заключение о причинах и показать, какое участие принимает каждая из них в жизненных отправлениях.
  Достаточно взглянуть в произведения авторов, защищающих такой взгляд, чтобы тотчас же заметить, как далеко еще мы находимся от таких общих выводов. Обыкновенно эти воззрения высказываются весьма дельными и основательными исследователями, каторые занимаются преимущественно исследованиями явлений движения в животном организме; они находят, что все совершается по определенным механическим законам, и вследствие этого предполагают, что яв-ления эти зависят от тех же причин, как такие же явления движения, замечаемые вне первого тела. Никто, однако, до сих пор не пытался вывести отношения этих дей-ствий к теплоте, электричеству, магнетизму, и т. д. или показать, в какой степени они зависят от названных сил. Все, что мы знаем об этом, это то что неорганиче-ские силы принимают в этих действиях некоторое участие.
  С другой стороны, решительно невозможно согласиться с мнением виталистов, желающих объяснять тайны жизни, принимая одну или несколько жизненных сил. Они принимают явление, не определяя предварительно, простое оно или сложное; она спрашивают: можно ли объяснить явление химическим срод-
  
  244
  
  ством, электрическою или магнитною силою, а так как в настоящее время невозможно дать на этот вопрос утвердительный ответ, опираясь на ясные доказательства, то они выводят отсюда, что явление не зависит ни от одной из этих сил, а от совершенно особенных сил, свойственных живым существам. При определении причин явления способ исключения может быть только тогда допустим, когда совершенно известно, что число причин, находящихся в связи с явлением, точно определено и когда можно доказать, что действия всех этих причин происходят только от одной причины".
  60. Bossut Charles, Cours complet de mathematique, Paris, vol. V (1795-180l).
  61. "Der Wunderbau des Weltalls oder Populare Astronomie" von Dr. J. H. Madler. 6 Auflage.
  Стр. 42, 43: "Массу всей атмосферы можно точнее определить, чем ее высоту; она составляет 1/1 221 300 массы земли. Она участвует в обоих движениях земли, как в поступательном, так и во вращательном, и вовсе не отстает от последнего, как иногда предполагали, допуская, что именно в этом заключается причина постоянного восточного ветра у экватора, который скорее возникает вследствие того, что нагревание земной поверхности возрастает в направлении с востока на запад. Но, как и вода, воздух имеет собственные движения различного рода (ветры), которые частью постоянны, по большей же части изменчивы и направле-ние которых хотя и не вызывается, но отчасти изменяется вращением земли. Уче-ние о совершающихся в воздухе изменениях относится к метеорологии, и поэтому здесь нет надобности излагать ни этого учения, ни специальных химических ис-следований об его существенных и случайных составных частях. Мы можем счи-тать вероятным, что некоторые другие небесные тела также окружены сходной с воздухом оболочкой, так как мы наблюдаем на них следы некоторых из выше-упомянутых оптических действий; но это не относится ко всем им (в частности, к нашей луне), и тем менее можно предположить, что все мировое пространство, так сказать, наполнено сходной с воздухом массой и что она лишь оказывается более уплотненной вблизи твердого небесного тела. Хотя, как мы впоследствии увидим, и вероятно, что пространства между небесными телами не абсолютно пусты, а наполнены так называемою сопротивляющеюся средою (эфир), однако в последнем на обнаруживается ни одного из свойств, присущих воздуху и всякому газу, и поэтому та атмосфера, которую мы описали здесь в общих чертах, должна считаться принадлежащею именно земле".
  62. См. следующее примечание.
  63. П. Л. Лавров, Опыт истории мысли, т. I, выпуск 1, СПБ. 1875.
  Стр. 109. "Угасшие солнца с мертвою системою планет и спутников про-должают свое движение в пространстве, пока не попадут в образующуюся новую туманность. Тогда остатки умершего мира становятся материалом для ускорения процесса образования нового мира. Громадный жар массы, в которой готовится новый мир, быстро расплавляет, обращает в газы мир умерший, но тем самым и новый мир быстро переживает один из первоначальных фазисов своего суще-ствования, чтобы перейти к последующим фазисам и в свое время двигаться в виде темной, мертвой системы неисчислимые тысячи лет, пока, ему удастся в свою оче-редь послужить материалом для еще новейшего образующегося мира".
  64. Clausius, Ueber den zweiten Hauptsatz, der mechanischen Warmetheorie, Braunschweig 1867 (Клаузиус, О втором основном законе термодинамики).
  Стр. 16,17: "Paбота, могущая быть произведенной силами природы и содержащаяся в существующих движениях небесных тел, будет постепенно все больше и больше превращаться в теплоту. Теплота, переходящая постоянно от более теплого к более холодному телу и стремясь этим выравнивать существующие
  
  245
  
  различия в температуре, будет постепенно получать все более и более равномерное распределение, и наступит также известное равновесие между наличной в эфире лучистой теплотой и теплотой, находящихся в телах. И, наконец, в отношении своего молекулярного расположения тела приблизятся к некоторому состоянию, в котором, что касается господствующей температуры, сопокупное рассеяние будет возможно наибольшим.
  Я старался выразить весь этот процесс одним простым положением, опреде-ленно характеризующим состояние, к которому постепенно приближается вселен-ная. Я образовал величину, которая по отношению к превращениям предста-вляет собою нечто, соответствующее тому, что представляет собою энергия по отношению к теплоте и работе, а именно сумму всех превращений, которые дол-жны были иметь место, чтобы привести некоторое тело или некоторый комплекс тел в теперешнее его состояние. Эту величину я назвал энтропией. Во всех слу-чаях, где сумма положительных превращений больше суммы отрицательных превращений, получается увеличение энтропии. Мы должны, следовательно, вывести заключение, что во всех явлениях природы совокупная величина энтро-пии всегда может лишь возрастать, а не уменьшаться, и мы получаем поэтому как краткое выражение всегда и всюду совершающегося процесса превращения следующее положение: энтропия вселенной стремится к некоторому максимуму.
  Чем больше вселенная приближается к этому предельному состоянию, в котором энтропия достигает своего максимума, тем больше исчезают поводы к дальнейшим изменениям, а если бы это состояние было, наконец, вполне до-стигнуто, то не происходило бы больше никаких дальнейших изменений, и все-ленная находилась бы в некотором мертвом состоянии инерции.
  Хотя настоящее состояние вселенной пока что еще очень далеко от этого предельного состояния и хотя приближение к нему совершается столь медленно. что все те промежутки времени, которые мы называем историческими, предста-вляют собою совершенно краткие отрезки по сравнению с теми чрезвычайно огромными периодами времени, в которых нуждается вселенная, чтобы получи-лись сравнительно ничтожные превращения, то все же остается важным резуль-татом тот вывод, что найден закон природы, который позволяет уверенно за-ключить, что во вселенной не все является круговоротом, а что она все дальше и дальше меняет свое состояние в определенном направлении и стремится таким образом к некоторому предельному состоянию".
  65 Корр, Н., Die Entwicklung der Chemie in der neueren Zeit. Erste Abtei-lung: "Die Entwicklung der Chemie vor und durch Lavoisier", Munchen, R. Olden-burg, 1871. (Konn. Г., Развитие химии в новейшее время. Первый отдел: "Разви-тие химии до и у Лавуазье", 1871.)
  Стр. 105. "Что касается учения о сродстве, то эпоха, подлежащая теперь нашему рассмотрению, приобрела все те познания, которыми располагала на-чинающаяся с Лавуазье новая эра. Она, правда, еще сохранила некоторые следы прежних ошибочных учений, полагая именно, что возможность соединения друг с другом двух тел указывает на существование некоторого общего им содержа-ния в той же составной части или, другими словами, что соединимость известных тел друг с другом основана на их сродстве в собственном смысле этого слова. Но для большей части химиков уже существовало более правильно понимаемое понятие химического притяжения".
  66. В письме к Энгельсу от 18 июня 1862 г. Маркс высказывает аналогичное соображение:
  "У Дарвина, которого я опять просматриваю, меня забавляет, когда он говорит, что применяет "теорию Мальтуса" также к растениям и животным, как будто у Мальтуса весь фокус не состоит именно в том, что она применяется не
  
  246
  
  к растениям и животным, а только к людям - с геометрической прогрессией- в противоположность растениям и животным. Замечательно, как Дарвия снова находит среди животных и растений свое английское общество с его разделе-нием труда, конкуренцией, открытием новых рынков, "изобретениями" и мальтусовой "борьбой за существование". Это - bellum omnium contra omnes Гоббса и напоминает Гегеля в "Феноменологии", где буржуазное общество фигурирует как "духовное царство животных", тогда как у Дарвина царство животных фигу-рирует как буржуазное общество".
  67. "Die Naturkrafte in ihrer Wechselbeziehung", populare Vortrage von Adolf Fick, Professor der Physiologie in Wurzburg. 1869.
  Стр. 9,10: "Теперь достаточно напомнить о давно строго доказанном в физике положении, согласно которому форма движения, именуемая "лучистой теплотой", во всех существенных отношениях тожественна с той формой дви-жения, которую мы называем светом. Различие между ними является различием того же порядка, как различие между красным светом и голубым светом. А именно, частицы эфира колеблются, если солнечные лучи проходят через то место, где они находятся, в одинаковое время с различной скоростью. Каждое из этих частичных колебаний принадлежит особому лучу, и, как известно, эти различные лучи можно отделить друг от друга разными способами, между прочим преломлением в призме:
  стало быть, они расходятся так, что каждый луч, отличающийся особым числом колебаний, направляется по особому пути. Известно также, что возбуждают глаз человека и вызывают в нем световое ощущение лишь те солнечные лучи, которые соответствуют числу колебаний, превышающему приблизительно 450 биллионов и секунду. Поэтому только эти лучи называются световыми лучами. Наоборот, тe лучи, которые соответствуют меньшему числу колебаний (а таковы многие из солнечных лучей) и не могут возбуждать сетчатую оболочку глаза, называются силовыми лучами. Но при объективном рассмотрении эти лучи оказываются обладающими точно такими же свойствами, как и световые лучи. И для осталь-ных чувств субъективно не существует никакого различия между этими двумя родами лучей. В частности, то, что, действуя на нашу кожу, так называемые те-пловые лучи тотчас же вызывают ощущение теплоты, вовсе не оказывается их ис-ключительною особенностью; это ощущение вызывают и световые лучи, если их выделить из солнечного света и дать им действовать с надлежащей интенсивностью. Но оба рода лучей вызывают это ощущение лишь косвенно, только порождая подлинную теплоту в верхней кожице".
  68. Maxwell, Т. М., Theory of Heat, London, Logmans, Green et C0, 1871.
  69. Secchi, Die Sonne, Autoris, deutsche Ausgabe u, Originalwerk, hrsg. v. H.Schellen, Braunschweig 1872.
  Стр. 630: "Различие цветов обусловлено исключительно длиной волн; наибольшие длины волн возбуждают впечатление красного цвета; Когда длины волн постепенно уменьшаются, глаз последовательно ощущает все цвета по порядку от красного, через оранжевый, желтый, зеленый, голубой синий, до фиолетового, как они обнаруживаются в спектре белого цвета".
  Стр. 631: "В солнечных лучах, стало быть, имеется только один вид колебательного движения, правда, с волнами различной длины. Химические, световые и тепловые лучи не более отличаются друг от друга, чем желтые лучи от зеленых или зеленые от фиолетовых".
  70. Речь идет о произведенном Фиком и Вислицениусом в 1865 г. исследовании происхождения мускульной силы. Результаты их исследования изложены в Vierteljahrsschrit der naturforschenden Gesellschaft in Zurih, Jahrg.X.,1865, 3. стр.317-348
  
  247
  
  71. В работе Carnot Sadi "Reflexions sur la puissance motrice du feu et sur les machines propres a developper cette puissance". Paris, Bachelier, 1823, стр.118 По-немецки в изд. W. Ostwald как Љ 37 серии Klassiker der exakten Wissenschaften, Leipzig, Akademische Verlagsgeschaft, 1909.
  72. Оно гласит в формулировке Клаузиуса так:
  Стр.16: "Хотя одна форма энергии может превращаться в другую форму энергии, количество энергии при этом никогда не уменьшается, имеющаяся в мире энергия столь же постоянна, как и масса имеющейся в мире материи".
  73. Энгельс имеет в виду следующие статьи из журнала "Nature" (London u. New-York):
  Vol. 12 (июнь-июль 1875), стр. 136-137, I55-157, I75-I77, О- J> Allniai "Recent Progress in our Knowledge of the Ciliate infusoria";
  Vol. 12 (июнь 1875), стр. 121-123, стр. 141-144, "Croll's Climate and Tiii (рецензия);
  Vol. 13, (январь 1876), стр. 252-354, ^68-гуо: Prof. Tyndall on Gci i (On the Optical Department of the Atmosphere in reference to the Phenomena Putrefaction and infection. Abstract of a paper read before the Royal Society Janu i 13th, by Prof. Tyndall, F. R. L. (Communicafet by the aator).
  74. Приводимые Энгельсом астрономические даты он мог заимствовать из работы Madler, Der Wunderbau des Weltalls, oder Populare Astronomic, Berlin Carl Heymann, 5 Aufl., 10 Abschn. Энгельс мог заимствовать их также из книги Р. A. Secchi, Die Sonne. Из текста не видно, каким источником пользовался Энгельс.
  75. Madler, цит. соч., стр. 426.
  76. Secchi, цит. соч., стр. 769.
  77. У Mudler, цит. соч.
  78. Secchi, цит. соч., стр. 787.
  79. Там же, стр. 797-
  80 Гегель, Наука логики,перев. Н. Дебольского, часть вторая: "Субьек- тивная логика". (Перевод здесь и в дальнейшем, где признавалось нужным, изменен и исправлен).
  Стр. 124: "Это разделительное суждение есть полнота химизма, в которни то же самое объективное целое представлено, во-первых, как самостоятельное отрицательное единство, во-вторых, в среднем термине, как реальное единство, но, наконец, представлена химическая реальность, разложенная на ее абстрактные моменты. В этих последних определенность не достигла своей рефлексии в cебе в некотором другом, а возвратилась к себе в своей отвлеченности, она есть в себе первоначально определенный момент".
  81. В первой главе третьего отдела ("Жизнь", стр. 147-159) Гегель дает те рассуждения о потребности и влечении, которые напоминают Энгельсу Ламарка. В этих рассуждениях Гегель переходит от жизни к познанию. Самыми важными местами являются следующие:
  Стр. 155: "Этот процесс начинается с потребности, т. е. с того момента, который характеризуется тем, что живое, во-первых, определяет себя, тем самым полагает себя как подвергнувшееся отрицанию и вследствие этого соотносится с некоторой другой, по отношению к нему безразличной, объективностью, но это живое, во-вторых, не потеряло в этой потере себя, сохраняется в ней и остается тожеством равного самому себе понятия; вследствие этого оно есть побуждение положить для себя равным себе тот иной мир, снять его и объективировать ceбя. Благодаря этому его самоопределение имеет форму объективной внешности, а так как оно вместе с тем тожественно себе, то оно есть абсолютное противоречие. Непосредственное образование есть идея в ее простом понятии, соответственная
  
  248
  
  понятию объективности. Таким образом оно по природе - добро. Но так как отрицательный момент реализован в объективную особенность, т.е. существенные моменты ее единства реализованы каждый сам по себе в полноту, то понятие раздваивается в абсолютном неравенстве себя с собою, и так как оно равным образом есть в этом равенстве абсолютное единство, то живое есть для самого себя это раздвоение и имеет чувство этого противоречия, которое (чувство) есть боль. Поэтому боль есть привилегия живых существ; так как они суть существующее понятие, то они суть некоторая действительность той бесконечной силы, а это озна-чает, что они в себе суть отрицательность их самих внутри себя, что эта их отри-тельность существует для них, что они сохраняют себя в их инобытии. Если говорят, что противоречие немыслимо, то именно в боли живого оно имеет даже действительное существование.
  Это раздвоение живого внутри себя есть чувство, так как оно принято в про-стую всеобщность понятия, в чувствительность. С боли начинаются потребность и побуждение, составляющие переход, который состоит в том, что неделимое (Individuum), будучи отрицанием себя для себя, становится также тожеством для себя, - тожеством, которое есть лишь отрицание этого отрицания. Тожество, присущее побуждению как таковому, есть субъективная достоверность себя са-мого, согласно которому, неделимое относится к своему внешнему, безразлично существующему миру как к некоторому явлению, к чуждому в себе понятию и несущественной действительности. Оно должно получить понятие внутри себя лишь через субъект, который есть имманентная цель. Безразличие объективного мира к определенности, а тем самым и к цели и составляет его внешнюю способность быть соответствующим субъекту, какие бы прочие спецификации он не имел в нем; его механическая определимость, недостаток свободы имманентного понятия составляют его бессилие сохранить себя вопреки живому. Поскольку объект есть по отношению к живому ближайшим образом некоторое безразличное внешнее, он может действовать на живое механически, но он действует таким образом не как на нечто живое, поскольку он относится к последнему, он действует не как причина, а возбуждает оное. Поскольку живое есть побуждение, то внешность вхо-дит в него и внутрь его; лишь постольку она уже сама по себе есть внутри его; воздействие на субъект состоит лишь в том, что последний находит соответствую-щей представляющуюся ему внешность, - если она и не соответствует его полноте, то по крайней мере она должна соответствовать некоторой частной его стороне, и возможность этого заключается в том, что он, как относящийся внешним обра-зом, есть нечто частное.
  Итак, субъект, поскольку он как определенный в своей потребности соот-носится с внешним и потому есть само внешнее или орудие, оказывает насилие над объектами. Частный характер субъекта, его конечность вообще составляет более определенное проявление этого отношения. Внешнее в последнем есть вообще процесс объективности, механизм и химизм. Но этот процесс непосредственно прерывается, и внешность превращается во внутреннее. Внешняя целесообраз-ность, возникающая ближайшим образом через деятельность субъекта в безраз-личном объекте, снимается тем, что объект по отношению к понятию не есть суб-станция и что поэтому понятие не может стать только его внешней формою, но должно положить себя как его сущность и имманентное, проникающее опреде-ление сообразно своему первоначальному тожеству".
  Стр. 158: "Рефлексия рода в себе есть с этой стороны тo, в чем сохраняется действительность, так как в ней полагается момент отрицательного единства и индивидуальности,- размножение живых существ. Идея, которая, как жизнь, имеет еще форму непосредственности, возвращается тем самым в действитель-ность, и эта ее рефлексия есть лишь повторение и бесконечный прогресс, в коем
  
  249
  
  она не выходит за пределы конечности своей непосредственности. Но это возвра-щение идеи к ее первоначальному понятию имеет и ту более высокую сторону, что идея не только прошла опосредствование своего процесса внутри непосред-ственного, а тем самым как раз сняла последнюю и благодаря этому повысилась в более высокую форму своего существования.
  А именно процесс рода, в коем отдельные неделимые снимают друг в друге свое безразличное, непосредственное существование и умирают в этом отрица-тельном единстве, имеет, далее, другою стороною своего продукта реализован-ный род, положивший себя тожественным с понятием. В процессе рода исчезают изолированные единичности индивидуальной жизни, отрицательное тожество, в котором род возвращается внутрь себя, с одной стороны, порождает единич-ность, а с другой - снимает ее и, стало быть, есть сливающийся собою род, ставшая сущею для себя всеобщность идеи. В оплодотворении умирает непосред-ственность живой индивидуальности; смерть этой жизни есть возникновение духа. Идея, которая как род есть в себе, есть и для себя, сняв свою частность, которую представляло собою живущее поколение, и тем самым сообщив себе не-которую реальность, которая есть сама простая всеобщность; таким образом она есть идея, которая относится к себе как идея, есть всеобщее, имеющее всеобщность своею определенностью и существованием, идея познания".
  68 Гегель, Наука логики. Часть первая: "Объективная логика". Первая книга: "Учение о бытии".
  Стр. 128: "Арифметика рассматривает числа и их фигуры, или правиль-нее, не рассматривает их, а действует над ними, ибо число есть безразличная косная определенность, оно должно быть приведено в действие и в соотношение извне. Способы этого соотношения суть арифметические действия. Они изла-гаются в арифметике одно после другого, и совершенно ясно, что одно зави-сит от другого. Нить, руководящая их последовательностью, не выясняется в арифметике. Но из определения понятия самого числа легко получается та си-стематическая группировка этих действий, на которую имеет полное право притя-зать их изложение в учебниках".
  Стр. 142: "Примером тому - все; являющееся в количественном опреде-лении. Даже число необходимо имеет непосредственно в нем эту двойную форму. Оно есть определенное множество, и постольку оно есть экстенсивная величина, но оно есть также одно, один десяток, одна сотня, и постольку оно образует пери-ход к интенсивной величине, так как в этом единстве многообразное сливается в простое. Одно есть в себе экстенсивная величина, оно может быть представлено как любое определенное множество частей. Так десятое, сотое есть это простое ин-тенсивное, имеющее свою определенность во вне его находящемся многом, т. е в экстенсивном. Число есть десять, сто и вместе с тем в системе чисел десятое сотое, и то и другое есть одна и та же определенность.
  Одно в круге именуется градусом, так как часть круга имеет существенно свою определенность во многом вне себя, определяется как такой одно в замкну том определенном множестве одних. Градус круга, как простая пространственная величина, есть лишь обыкновенное число; рассматриваемый же как градус, он есть интенсивная величина, смысл коей состоит лишь в том, что он определяется определенным множеством градусов, на которые делится круг, как вообще число имеет свой смысл лишь в ряде чисел.
  Величина некоторого конкретного предмета проявляет свою двойствен- ность, как экстенсивная и интенсивная в двояких определениях своего суще- ствования, в одном из которых она является как некое внешнее, а в другом -- как некое внутреннее. Так, например, некоторая масса, как вес, есть экстенсивная величина, поскольку она составляет некоторое определенное множество фунтов,
  
  250
  
  центнеров и т. д., и интенсивная величина, поскольку она оказывает известное да-вление; величина давления есть нечто простое, степень, имеющая свою опреде-ленность в шкале степеней давления. Как оказывающая давление, масса является бытием внутри себя, субъектом, которому присуще интенсивное различие степе-ней. Наоборот, то, что, оказывает эту степень давления, в состоянии двинуть с места известное определенное множество фунтов и т. д., и его величина этим и измеряется.
  Или возьмем другой пример: теплота имеет степень, - степень теплоты, скажем, 10-ю, 20-ю и т. д.; степень есть простое ощущение, нечто субъективное. Но эта степень равным образом существует как экстенсивная величина, как рас-ширение жидкости, ртути в термометре, воздуха или глины и т. д. Высшая сте-пень температуры выражается более длинным столбом ртути или более тонким глиняным цилиндром, она нагревает большее пространство, точно так же как меньшая степень - лишь меньшее пространство.
  Более высокий тон, как более интенсивный, есть вместе с тем большее число колебаний, а более громкий тон, которому приписывается более высокая степень, слышен в более обширном пространстве. Более интенсивным цветом можно также окрасить большую поверхность, чем менее интенсивным, более светлое - другой вид интенсивности - видно далее, чем менее светлое и т. д.".
  83. В первой редакции статья была озаглавлена: "Три основные формы рабства" Статья начиналась так: "Труд - источник всякого богатства, утверждают политико-экономы. Труд действительно является таковым, но он и нечто большее, чем это. Он - первое основное условие человеческого существования. С известными ограничениями можно даже утверждать, что он создал самого человека".
  84. См. Цит. В тексте соч А.-Р. Уоллеса, стр.119
  85. Там же, стр. 229.
  86. Там же, стр.189.
  87. Там же, стр.183.
  88. Т.Г. Гексли высказал это остроумное замечание в письме к комитету Лондонского диалектического общества (The Committee of the London Dialectical Society). Письмо было напечатано в "Daily News" за 17 октября 1871 г. и перепечатано в "Life and Letters of Thomas Henry Huxley by his son Leonard Huxley", Vol.1, London,Macmillan and Co 1900, cnh.420 ("Жизнь и письма Томаса Гексли, составил его сын Леонард Гексли" Лондон 1900, стр.420).
  89. Nageli, C. von? Ueber die Schranken der naturwissenschaftlichen Erkenf-nis ("О пределах естественно-научного познания"). Напечатано в "Amtlicher
  Bericht der 50 Versammlung deutscher Naturforscher und Aerzte in Munchen vom 17. Bis 22. September, 1877", Munchen, F. Straub, 1877cтp. 25-41. Негели приводит признание, которое сделано Добуа-Реймоном в 1872 г., и говорит на стр. 41:
  "Если мой предшественник Дюбуа-Реймон закончил свой доклад потрясающими словами "Ignoramus" (не знаем) и "ignorabiinus" (не будем знать), то мне хотелось бы закончить мой доклад условным, но более утешительным суждением, что результаты наших исследований представляют собою не только сведения, а действительные познания, носящие в себе зачатки почти бесконечного роста, который все же не приблизит нас ни на малейший шаг к всеведению. Если мы будем разумно уступчивы в своих притязаниях, будем помнить, что мы-конечные и преходящие существа, что - мы люди, и как таконые будем довольствоваться человеческим знанием, имеете того, вместо того, чтобы притязать на божественное познание, то мы будем иметь право с полной уверенностью сказать: "мы знаем и будем знать".
  Подробнее Энгельс занимается разбором речи Негели на стр. 82 и сл (см. также и стр.122).
  
  251
  
  90. Vichnw, Die Freiheit der Wissenschaft im modernen Staat("Свобода науки в современном государстве". Напечатано в "Amtlicher Bericht etc. ", стр. 65-77. (Кроме того вышло отдельно Berlin, Wiegand, Hempel und Paney, 1877).
  Стр. 69: "Все мы, называющие себя естествоиспытателями, охватываем лишь отдельные части естествознания. Никто из нас не может выступить с оди-наковым правом представителем каждой дисциплины и принимать участие в споpax о вопросах, поднимаемых в каждой из них. Наоборот, мы очень ценим отдельных ученых именно за то, что они односторонни, что они являются выдающимися специалистами в определенной области. В областях наук, не являющихся нашей специальностью, мы все обладаем лишь полузнанием. Хорошо было бы уже и то, если бы это полузнание больше распространялось среди нас, если бы мы могли распространить это полузнание настолько, чтобы по крайней мере большинство образованных людей были бы знакомы с главными направлениями, по которым идут отдельные дисциплины естествознания, были бы с ними знакомы в той мере, которая позволила бы им без больших затруднений следить за развитием послед-них и проникнуться общим движением науки, хотя бы им и не была ясна в каждый данный момент вся полнота отдельных доказательств".
  91 Kekule, A., Die wissenschaftliche Ziele und Leistungen der Chemie ("Науч-ные цели и достижения химии").
  Стр. 13, 14: "Со времени обоснования Демокритом первого, насколько мы знаем, научного понимания природы элементарнейшие положения теории материи остались теми же самыми. "Из ничего ничто не возникает, ничто суще-ствующее не может быть уничтожено, все изменения представляют собою соеди-нения или разделения частиц". Но античная атомистическая теория была больше предшественницей тех воззрений, которые мы теперь называем в физике молеку-лярной теорией. Даже в ее дальнейшем развитии античная атомистическая тео-рия не содержала в себе никакой основной мысли, которая в своем дальнейшем раз-витии могла бы лечь в основание специально химической теории".
  Стр. 15: "Из этих воззрений выросла в начале XIX в. химическая теории атомов, создателем которой справедливо считается английский химик Дальтон. Ибо в то время как, согласно Демокриту, различия всех вещей проистекают из различий между их атомами в числе, величине, форме и расположении, а каче-ственных различий между атомами не существует, Дальтон первый определенно признал существование качественно различных элементарных атомов. Он первый приписал этим качественно различным атомам определенные, специфические для различных элементов веса, он первый показал, что эти относительные атомные веса могут быть узнаны посредством химического изучения".
  92. Kant, I. "Allgemeine Naturgeschichte und Theorie des Himmels, oder Versuch von der Verfassung und dem mechanischen Ursprunge des ganzen Weltgebau. des, nach Newtonschen Orundsatzen abgehandelt", 1755. ( Общая естественная история и теория неба, или опыт об устройстве и механическом происхождении всего мироздания, обсуждающий эти вопросы согласно ньютоновским основопо-ложениям, 1755.)
  93. К. Маркс, Капитал, перев. В. Базарова и И. Степанова. Предисловие ко второму изданию.
  "Мой диалектический метод не только в своей основе отличен от гегелевского, но представляет его прямую противоположность. Для Гегеля процесс мысли, который он под названием идеи превращает даже в самостоятельный субъект, есть демиург действительности, представляющей лишь его внешнее проявление. Для меня, наоборот, идеальное есть не что иное, как переведенное и переработанное в человеческой голове материальное.
  
  252
  
  Мистифицирующую сторону гегелевской диалектики я подверг критике почти 30 лет тому назад,в то время когда она еще была очень модной. Но как раз в то время, когда я разрабатывал первый том "Капитала", крикливые, претенциозные и ограниченные эпигоны, задающие тон в современной образованной Германии, с особым удовольствием третировали Гегеля, как некогда, во времена Лессинга, доблестный Моисей Мендельсон третировал Спинозу, а именно, как "дохлую собаку". Я поэтому открыто заявил себя учеником этого великого мыслителя и в главе о теории стоимости даже несколько кокетничал гегельянством, употре-бляя там и сям характерную его терминологию. Та мистификация, которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал исчерпывающую и сознательную картину ее общих форм движения. У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть рациональное зерно под мистической оболочкой"*
  94. Thomson, W., The Size of Atoms A. Lecture delivered at the Royal insti-tution on Friday, Februati 2, 1883 (В. Томсоп, Объем атомов. Лекция, прочитанная в Королевском институте 2 февраля 1883 г.), напечатано в "Nature", Vol. 28, стр. 203-205, 250-254,274-278 (июнь - июль 1883 г.).
  95. Ср. Гегель, Энциклопедия, 1, ј 100.
  96. Kekule, A., Die wissenschaft lichen Ziele und Leistungen der Chemie (A. Кекуле. Научные цели и достижения химии).
  Стр. 12, 13: "Если класть в основание это представление о сущности материи, то мы имеем право определить химию как науку об атомах и физику как науку о молекулах, и тогда напрашивается мысль выделить ту часть физики, которая трактует о массах, в качестве особой дисциплины и сохранить для нее назва-нии "механика". Механика оказывается таким образом основной наукой для физики и химии, поскольку и та и другая должны трактовать свои молекулы, или соответственно атомы, при известных рассуждениях, а именно при вычислениях, как массы. Но механика, физика и химия являются основой всех специальных, естественных наук, ибо очевидно, что все изменения, безразлично, происходят ли они в макрокосме или в микрокосме, в теле ли растения или животного, могут носить лишь механический, физический или химический характер. "
  97. Huckel, Е., Ueber die WeHenzeugung der Lebensteiichen oder die Peri-genesis der Plasliduie, Vortrag, gehalten am 19 November 1875 in der niedicituschen naturwissenschafttchen Geseilschaft zu Yena. (Э. Геккель, Волновое порождение жизненных частиц или перегенезис пластидул. Доклад, читанный 19 ноября 1875 г. в Иенском медицинско-естественно-научном обществе.) Перепечатано в "Gemeinveretandliche Vorirage und Abhandkmgen aus dem Ocbiet der Enwicklungsiehre", zweite, vermehrte Autlage, 2 Bd. Bonn, Е. Strauss, 1902. ("Общедоступные доклады и статьи из области учения о развитии", второе дополненное издание, 2 тома, Бонн, Э. Штраус, 1902.).
  Стр. 95, 96: "Если современное монистическое естествознание справедливо ставит нам требование объяснять все явления природы механически и, исключив всякую телеологию, свести к "действующим причинам" (causae efficientes), то наша теория перегенезиса удовлетворяет этому первому требованию, ибo лежащие в ее основании принципы перенесенного движения массы и сохранения силы, чисто механистичны. Чисто механистичен также и принцип автогонии, дающий первый толчок к этому перенесенному движению из вышеуказан-ных движений атомов, движений, которые имеюг место при образовании первых пластидул и вызывают их своеобразное пластидульное движение".
  98. Энгельс имеет в виду теорию Лотара Мейера о природе химических элементов как функции их атомных весов. Упомянутую кривую можно найта в книге; I.. Meger, Die niotlernen Thsorien der Chemie und ihre BedeUt-ung f. die
  253
  chemische Mechanik, Breslau 1862. (Л. Мейер, Новейшие химические теории и их значение для химической механики, Бреславль, 1862).
  99. Гегель, Наука логики, часть вторая: "Субъективная логика или учениео понятии". Второй отдел, третья глава: "Телеология", стр. 126-143.
  100 Гегель, Энциклопедия, 1.
  Стр. 172: "Плохо обстояло бы в самом деле с нашей наукой, если бы только потому, что такие предметы, как свобода, право, нравственность и даже сам бог, не могут быть измерены и исчислены или выражены в математической формуле, мы, отказываясь от точного познания этих предметов, должны были бв удовлетворяться в общем неопределенным представлением, и все, что относится к особенным их определениям, предоставлять прихоти каждого отдельного человека, чтобы он создавал из них все, что ему угодно. Какие практически вредные выводы получаются из такого понимания, - ясно без дальнейших пояснении При более внимательном рассмотрении оказывается, впрочем, что упомянутая здесь исключительно математическая точка зрения, с которой количество, эта определенная ступень логической идеи, отожествляется с самой идеей, - что эта точка зрения есть не что иное, как точка зрения материализма, и это в самом деле находит себе полное подтверждение в истории научного сознания, в особенности во Франции, начиная с середины прошлого века. Материя, взятая абстрактно, есть именно то, в чем хотя и имеется форма, но лишь как безразличное и внешнее определение.
  Наше рассуждение будет, впрочем, очень превратно понято, если его захотят понять в таком смысле, что мы здесь унижаем достоинство математики, или, что обозначением количественного определения, как чисто внешнего и безразличного определения, мы доставляем оправдание лени и поверхности ума и утверждаем, что можно оставить в покое количественные определения, или, что, по крайней мере, не надо слишком строго исследовать их. Количество есть во всяком случаи ступень идеи, которой как таковой следует воздавать должное раньше всего как логической категории, а затем также и в предметном мире - как в царстве приро-ды, так и в царстве духа".
  101. Замечания о Негели относятся к его докладу о границах естественно-научного познания. ("Die Schranken der naturwissenschaftlichen Erkenntnis" September 1877).
  Стр. 12: "Таким образом, наше познание природы всегда носит математи-ческий характер и основано либо на простом измерении, как например в мор-фологических и описательных естественных науках, либо на причинном изме-рении, как например в физических и физиологических науках. Но с помощью математики мерой, весом и числом могут быть достигнуты относительные или количественные различия. Действительные качества, абсолютно разные свой-ства ускользают от нашего познания, так как у нас нет для них масштаба. Дей-ствительных качественных различий мы неспособны схватить, так как нельзя сравнивать качества между собою. Это - факт, имеющий важное значение для познания природы. Из него следует, что если в пределах природы существуют качественные или абсолютно разные области, то научное познание возможно лишь в пределах каждой отдельной области и никакие соединительные мосты не ведут от одной из них к другой. Но из этого факта следует также и то, что, поскольку мы можем исследовать природу в ее целокупности, поскольку наше измеряющее познание движется вперед, не встречая на своем пути пробела, по-скольку мы именно можем понимать одно явление из другого или, иными словами, можем доказать, что одно явление возникает из другого, постольку мы имеем право утверждать, что не существует вообще в природе абсолютных различий, незаполнимых пропастей".
  
  254
  
  Стр.13: "Мы можем познавать только конечное, но зато все конечное, попадающее в сферу нашего чувственного восприятия"
  
  Стр. 5: "... на каком протяжениии с какой полнотой органы чувств сооб-щают нам о явлениях природы? Что касается протяжения, то мы должны только напомнить о поставленных нам границах, чтобы они ясно представили умственному взору каждого из нас. Во времени нам доступно только настоящее,а в пространстве лишь то, что соответствует нашим собственным пространственным условиям. Непосредственно мы не можем замечать ничего из того, что существовало в прошлом или будет существовать в будущем, ничего из того, что находится в пространстве на слишком отдаленном расстоянии или имеет либо слишком большие, либо слишком маленькие размеры".
  Стр. 6: "Наша способность непосредственно воспринимать через наши внешние чувства очень ограничена, стало быть, в двух отношениях. Мы, во-первых, вероятно не ощущаем целых областей жизни природы, а насколько эта жизнь действительно доступна нашим органам чувств, мы ощущаем лишь ничтожно малую часть целого во времени и пространстве".
  Стр.17,18: "Человеческому духу, его стремлению к исследованию и его познанию открыта вся чувственно воспринимаемая вселенная. Посредством те-лескопа и вычислений он проникает в самые отдаленные расстояния, посредсгвом микроскопа и комбинаций он проникает в малейшие пространства. Он ис-следует принадлежащий ему самому сложнейший и запутаннейший и организм по многообразнейшим направлениям. Он познает господствующие в природе силы и законы и подчиняет себе посредством этого мир неорганический и органиче-ский, поскольку он может достигнуть до него. Когда он обозревает предшествую-щие успехи в областях знания и силы и думает при этом о будущих еще больших завоеваниях, он может гордо чувствовать себя властелином мира.
  Но что такое мир, над которым господствует человеческий дух? Это даже не песчинка в вечности пространства, даже не секунда в вечности времени, - эта нечто, имеющее весьма малое значение в истинной сущности вселенной. Ибо даже в том малюсеньком мире, который доступен ему, он познает лишь изменчивое и преходящее. Вечное же и постоянное "как и почему" вселенной остается на-всегда непостижимым для человеческого духа. Когда же он пытается переступить границы конечного, то оказывается, что он лишь в силах превратить себя в смеш-ного, разукрашенного божка... Даже зрелый, достигший полноты знания при-роды ум был бы в своей ограниченности в состоянии создать из божества, которое он хочет сделать свободным от всего конечного и преходящего, лишь конститу-ционного, иллюзорного монарха, который, употребляя выражение недавно умер-шего государственного человека, "царствует, но не управляет".
  102. "Der Wunderbau des Weltalls, oder Populare ДйгопопНе" von Dr. J.-H. Ma-dier. 6. Auflage.
  Стр. 316: "Все приспособления в нашей солнечной сисгеме клонятся, по-скольку мы в состоянии постигать их, к сохранению существующего и к неизмен-ной длительности. Как ни одно животное, ни одно растение на земле с древней-ших времен не стало более совершенным и вообще не стало иным; как во всех организмах мы находим лишь сосуществующие, а не существующие одна после другой ступени, как наш собственный род всегда оставался неизменным в телес-ном отношении, - так даже и величайшее многообразие сосуществующих небес-ных тел не дает нам права усматривать в этих формах лишь различные ступени развития; наоборот, все сотворенное одинаково совершенно в себе".
  103. Теперь признана неорганическая минералогическая структура Eozoon Canadense. Часто цитируемый Энгельсом Никольсон говорит следующее об этом явлении, которое Энгельс рассматривает как органическое (Nicholson N. А.,
  
  255
  
  The Ancient Life, hittory of the Earth, Edinburgh and London, Biackwood and Sons, 1876):
  Стр. 70, 71: "Концентрически cлоистая масса Eozoon состоит из многочисленных известковых слоев, представляющкх собой первоначальиый скелет организма. Эти известковые слои отделяют друг от друга и отграничивают ряд камер, расположенных в последовательных ярусах, находящихся один над другим (фиг. 23, А, В, С); и они пробуравлены не только проходами (фиг. 23, d), посредством которых последовательные ярусы полостей сообщаются друг с другом, ни и системою тонких разветвляющихся каналов. Кроме того, центральная и главная часть каждого известкового слоя с вышеупомянутой системой разветвляющихся каналов ограничена и сверху, и снизу тонкой пластинкой, которая имеет свою особую структуру и может быть рассматриваема как стенка раковины в собственном смысле. Эти стенки образуют как подлинную оболочку полостей, так и внешнюю поверхность всей массы, и она пробуравлена многочисленными тонкими верти кальными трубками (фиг. 24, аа), выходящими в полости и на поверхность соответственными тонкими отверстиями. Вследствие сходства этого трубчатого cлоя с аналогичными структурами в раковинах нуммулитов его часто называют "нуммулитовым слоем". Камеры иногда награмождены одна над другою нерегулярно, но чаще они расположены правильными ярусами, причем отдельные камеры отделены друг от друга выступами стены в виде перегородок, которые настолько не-совершенны, что делают возможным свободное сообщение между смежными камерами. Первоначально в организме все эти камеры, конечно, должны были быть наполнены живой материей, но при нынешнем состоянии ископаемого они обыкновенно оказываются наполненными каким-нибудь силикатом, например серпентином, который не только наполняет самые камеры, но и проникает в мелкие трубки стен в собственном смысле и разветвляющихся каналов промежуточного скелета. В некоторых случаях камеры просто наполнены кристаллической углеизвестковою солью. Если первоначально пористое ископаемое было пропитано силикатом, то можно растворить весь известковый скелет при помощи кислот, причем остается точный и прекрасный отпечаток камер и сообщающихся с ними трубок в не-растворимом силикате".
  104. См. Draper, History of the intellectual Development, 1875.
  105. Romanes, Ants, Bees and Wasps ("Муравьи, пчелы и осы"). См, "Nature", vol. XXVI, Juni 1882, рецензий на книгу John Lijbbock, tAnts, Bees and Wasps-". London 1882.
  106. Гегель, Наука логики. Перев. Н.Дебольского. Вторая часть. "Субъективная логика", стр. 47, 42,
  107. Гегель, Наука логики. Перев. Н. Дебольского. Вторая часть "Субъек-тйййая логика".
  Стр. 19: "Это всеобщее понятие, подлежащее здесь теперь рассмотрению, содержит в себе три момента: всеобщность, особенность и единичность. Различе-ния и те определения, которые оно сообщает себе в различении, образуют собою ту сторону, которая ранее была названа положенностью. Так как в понятии по-следняя тожественна бытию в себе и для себя, то каждый из этих моментов есть также целое, понятое как определенное понятие и как некоторое определение по-нятия.
  Во-первых, оно есть чистое понятие, или определение всеобщности. Но чистое или всеобщее понятие есть также лишь определенное порозненное понятие, кото-рое ставит себя наряду с другими. Так как понятие есть целостность, следова-тельно в своей всеобщности или в чистом тожественном отношении к себе есть по существу определение и отличение, то оно в нем самом имеет мерило, по коему эта форма, будучи тожественной с собою, проникает и объемлет собою все мо-
  
  256
  
  менты, определяет себя также непосредственно к тому чтобы быть только всеобщим в противоположность различности моментов.
  Во-вторых, понятие есть тем самым это частное, особенное или определенное понятие, положенное как отличие от других.
  В-mpeтьux, единичность есть понятие, рефлектирующее себя из различия в абсолютную отрицательность. Это есть вместе с тем тот момент, в котором оно перешло из своего тожества свое инобытие и становится суждением".
  108. Hofmann, A.-W., Ein Jahrhundert chemischer Forschung unter dem Schirme der Hohenzollern. Rede zur Gedachtnisfeier des Stifters.der K. Friedrich-WiIhelm-tat zu Berlin am August 1881. Abgedruckt in: "Chemische Erinnerungea aus der Berliner Vergangenheit", Berlin, A. Hirschwald, 1918, стр. 3-71.
  Относительно немецких натурфилософов, - стр. 53, 54: "Я уже говорил о своеобразном направлении, которое, к сожалению, парализовало в первые десятилетия этого века естествознание в нашем отечестве. Какая надобность была в наблюдении? Ведь эти натурфилософы уже узнали все, а если они и не были несведущими, то у них по крайней мере не было недостатка в словах, чтобы обма-нывать себя и других относительно своего неведения. Теперь мы смеемся над цветистыми фразами, в которых они стремились выражать описание простейших явлений, и над фантастическим образным языком их мнимых объяснений, и нам трудно понять, как многие, в том числе весьма даровитые, люди в течение многих лет могли находить удовлетворение в этих бесплодных словоизвержениях. И наи-более удивляет нас то, что эти взгляды глубже всего укоренились именно в бер-линских кругах".
  Относительно Гогенцоллернов и свекловичного сахара, - стр. 7, 8: "Ко-нечно не только специалисты, но и широкие круги знают, что первые попытки ввести в нашем отечестве добывание сахара из растущей в нем свекловицы были произведены в царствование Фридриха-Вильгельма III. Но лишь недавно стало общеизвестно, до какой степени это нововведение было облегчено и ускорено благодаря личному вмешательству короля; лишь в последнее время обнародован-ные официальные документы убедительно доказали, как рано король обратил жи-вейшее внимание на эти стремления, важное значение которых всегда было ясно ему, и как он в течение долгих, часто полных тревог лет не переставал спо-собствовать непрерывным участием и разумной поддержкой их успеху".
  109. В книге: "Naturliche Schopfungsgeschichte", стр. 76-77.
  110. В книге: "History of the inductive sciences", 3-st ed., London 1857.
  111. В той же книге.
  112. Hegel, Vorlesungen uber die Geschichte der Philosophic, B. I. Werire, Bd. VII (Qlockner), 1928. (Гегель, Лекции по истории философии, т. I).
  Стр. 214. "Ибо то, из чего все сущее состоит, из чего оно возникает как из первого, и во что оно уничтожается (.........) как в последнем; то, что в качестве субстанции (......) остается всегда одним и тем же и изменяется лишь в своих определениях (......), - это-то есть элемент (.....) и начало (.....) всего сущего". Оно - абсолютно первичное (Prius). Поэтому они пола-гают, что никакая вещь не возникает и не уничтожается (..........), так как всегда сохраняется одна и та же природа".
  Стр. 225: "Поэтому нам ничего также не даст для определения формы у Фалеса и то место, которое мы находим у Цицерона ("De natura deorum"1,10) и которое гласит: "Фалес говорил, что вода есть начало всех вещей, но бог есть дух, образовавший все из воды". Фалес, может быть, и говорил о боге, но что он его понимал как боге, образовавшего все из воды, это Цицерон прибавил от себя... Тем, которым важно всюду находить представление о сотворении мира, это ме-сто у Цицерона доставляет большое удовольствие, и много споров вызвал вопрос,
  
  257
  
  должны ли мы причислить Фаллеса к тем, которые принимали существование бога. Так например Плуке и Плятт утверждают, что Фаллес был теистом, между тем как другие хотят сделать из него атеиста или даже политеиста, потому что он говорил: "Все полно дсмонов". Но вопрос о том, верил ли Фаллес еще, кроме того, и в бога, нас не касается. Здесь не идет речь о предположениях, допущениях, вере, народной религии, речь идет лишь о философском определении абсолютной сущности, и если даже и допустить, что Фалес говорил о боге как о творце всех вещей из воды, мы отсюда еще не узнали бы ничего большего об этой сущности, мы говорили бы о Фаллесе не философски".
  Стр. 229: "Позднейшие авторы изображают происхождение как процесс выделения из бесконечного. Анаксимандр, по их словам, утверждал, что человек произошел от рыбы и перешел из воды на сушу. Слово "выделение" (Hervorgehen) встречается также и в новейшее время, оно обозначает лишь простое следование, - простую форму, выдвигая которую многие мнят, что высказывают нечто блестя-щее; но на самом деле это "выделение" не содержит в себе никакой необходимости, никакой мысли и тем менее - понятия.
  Стр.231: Об Анаксимене: "Вместо неопределенной материи Анаксимандра он снова поставил определенную стихию природы (поставил абсолютное в ни-коей реальной форме), но вместо фалесовой воды этой реальной формой у него является воздух. Он, должно быть, находил, что материя необходимо должна обладать чувственным бытием, а воздух вместе с тем имеет то преимущество, что он обладает большей бесформенностью".
  Стр. 234; "Аристотель определенно упрекает древних философов в том, что они не выразили и не исследовали, в чем состоит принцип движения".
  Стр. 253, 254: "...простое основное положение пифагорейской философии гласит, что "число есть сущность всех вещей и что организация вселенной в ее определениях представляет собою вообще гармоническую систему чисел и их отно-шений". При этом нам кажется прежде всего удивительной смелостью подобное утверждение, сразу разбивающее все, что представление считает существенным и истинным, истребляет чувственную сущность, и делает из нее сущность мысли. Сущность выражена как нечувственное, и оно, совершенно чужеродное чувствен-ному, обычному представлению, возводится в ранг субстанции и истинного бытия".
  Стр. 281: "В центре пифагорейцы помещали огонь; землю же они рассма-тривали как звезду, обращающуюся по кругу вокруг этого центрального тела".
  Стр. 283, 284: "Мысль пифагорейцев заключается в том, что они (числа) на-ходятся в необходимых соотношениях и что эти соотношения гармоничны, -- т. е. разумны. До настоящего дня ничего больше не произошло. Но в известном отношении мы подвинулись дальше пифагорейцев; законы эксцентризма орбит и соотношения расстояний и времен обращения мы узнали от Кеплера. Но до сих пор математика еще не была в состоянии указать гармонию, определяющую эти расстояния; она пока что еще не была в состоянии указать основание (закон прогрессии) этих расстояний. Эмпирические числа мы знаем точно, но все имеет вид случайности, а не необходимости. Мы знаем приблизительно правильность расстояний и таким образом удачно предвосхитили существование еще других планет между Марсом и Юпитером, там, где позднее открыли Цереру, Весту, Палладу и т. д. Но последовательного ряда, в котором был бы разум, рассудок, астрономия еще не открыла в этих расстояниях, а скорее относится пренебрежи-тельно к попыткам дать такой правильный ряд; последний, однако, имеет очень важное значение, и мы не должны отказываться от попыток найти его".
  Стр. 294, 295: "Больше всех других, однако, пользуется известностью Пифагорова теорема. Она в самом деле - главная теорема в геометрии, ее нельзя рас-сматривать как всякую другую теорему. Пифагор, рассказывают, открыв эту тео-
  
  258
  
  рему, принес в жертву гекатомбу, он понимал ее важность. И замечательно, что его радость была так велика, что он устроил по случаюее открытия большой праздник, пригласив на пир знатных и весь народ. Открытие стоило этого труда. Перед нами веселие, праздник духа (ползнания) - за счет быков".
  113. См. там же, стр.237.
  114. Гегель, Энцикл., 1
  Стр. 242: "Но действительное, в его отличии от возможности, как рефлексии внутрь себя, само есть лишь внешнее конкретное, несущественное непосредствен-ное. Или, иными словами, непосредственное, поскольку само действительное есть первоначально (ј 142) простое, лишь непосредственное единство внутрен-него и внешнего, оно есть несущественное внешнее и есть таким образом вместе с тем (ј 140) лишь внутренняя абстракция рефлексии внутрь себя; оно само, сле-довательно, определено как нечто лишь возможное. Оцениваемая как одна лишь возможность, действительность есть нечто случайное, и, обратно, возможное есть само только случайное".
  115. Ср. стихотворение Гейне "(Disputation" (Romanzero, III Bueh, Hebraische Melodien). Оно гласит у Гейне:
  Oilt nicht mehr der Tausves-Jontof, Was soil gelten? Zeter, Zeter! Rache, Herr, die Missetat, Strafe, Herr, den Obelt&terl
  116. Fourier, Ch,, Le nouveau monde industriel et societaire, Paris, A. Dupont 1870 (Фурье, Ш., "Новый промышленный и общинный мир", Париж, А. Дюпон 1870).
  Стр. 59: "Человек по инстинкту является врагом равенства и склонен к иерар-хическому, или прогрессивному, режиму..."
  Стр.81. "Сравните с этим механизмом мошенничеств, который называют цивилизацней, удовольствия, доставляемые промышленным предприятием, кото-рое ведется общественным и вместе с тем раздельным образом при таком порядке вещей, в котором воровство и обман невозможны; сравните с печальной судьбой цивилизованного агронома довольство этих двенадцати подгрупп, каждая из которых, уверенная, что она выдается в своем любимом маленьком участке, отды-хает на одиннадцати других участках от заботы поднять все отрасли труда до того совершенства, до которого она поднимает свою собственную отрасль; сравните все это и решите затем, совместима ли цивилизованная промышленность с приро-дой человека, который справедливо жалуется, что он не находит в этой промыш-ленности ничего другого, кроме пропасти ловушек и беспокойства, кроме океана напастей".
  Стр. 141: "...следует отвести для женщин половину занятий в доходных отраслях. Надо будет перестать назначать их, как это водится у нас, для небла-годарных функций, давать им рабские роли, которые предназначает им филосо-фия, уверяющая, будто женщина создана только для того, чтобы мыть горшки и чинить старые штаны".
  Стр. 152: "Бог уделил мануфактурному труду дозу привлекательности, соответствующую лишь четверти времени, которое общинный человек может посвя-тить труду. Остальные три четверти должны быть заняты ухаживанием за живот-ными, растениями, кухонной работой, обслуживанием промышленных армий и наконец всяким другим непромышленным трудом, причем в последний я не вклю-чаю изготогление на кухнях ежедневно потребляемой пищи, так как это домашняя работа".
  Стр. 161: "Мы с этим согласны, говорят критики, но вы должны были бы ща-дить в вашем учении почитаемые науки, равно как и нежную мораль, кроткую и чистую подругу торговли".
  
  259
  
  Стр. 172: "Короче, эти должностные лица заинтересованы в том, чтобы каж-дый имел хороший аппетит, xopоший желулок, хорошие зубы. Если бы они были похожи на наших должностных лиц, если бы они стали спекулировать на инди-видуальных болезнях, то в их промышленности было бы двоедушие в действии, противоречие между индивидуальным интересом и коллективным, подобно тому как это имеет место в цивилизованном мсханизме, который представляет собою всеобщую войну отдельных лиц с массамл. И наши политические науки еще осме-ливаются говорить об единстве действия!"
  Стр. 191: "Природа же требует, чтобы в сериях, образующих собою переход или смешение, нарушались общие законы движения. Так, например, на краю каж-дой серии растений или животных она помещает перэходные продукты, называемые двусмысленными, помесями, ублюдками, например айву, персик-нектарин, угря, летучую мышь, все это - продукты, являющиеся исключением из общих методов и служащие связью между одной серией и другой.
  Современные исследователи потерпели повсюду неудачу в изучении природы, потому что они не знали учения об исключениях или переходах, о смешанности. Они начинают теперь догадываться о своей ошибке".
  117. Гегель, Энцикл., I.
  Стр. 177-178: "Интенсивная величина, или степень, отлична по своему по-нятию от экстенсивной величины, или определенного количества, и недопустимо поэтому, как это часто делают, не признавать этого различия и смешивать эти две формы величины. Это именно происходит в физике, когда в ней, например, объясняются различия удельного веса тем, что тело, удельный вес которого вдвое больше удельного веса другого тела, содержит в себе вдвое больше материальных частиц (атомов), чем другое тело. Это смешение происходит также и в учении о теплоте или о свете, когда объясняют различные степени температуры или яркости большим или меньшим количеством тепловых или световых частиц (мо-лекул). Физики, пользующиеся подобными объяснениями, когда им указывают на несостоятельность последних, отговариваются, правда, тем, что этими объяснениями они отнюдь не думают разрешить вопрос о (как известно, непознаваемом) в-себе-бытии таких явлений и что они пользуются подобными выражениями лишь в видах большего удобства. Что касается раньше всего большего удобства, то оно состоит в более легким применении исчисления. Но непонятно, почему интенсивные величины, также находящие свое определенное выражение в числе, не могли бы быгь так же легко вычислены, как и экстенсивные величины Было бы ведь еще удобнее совершенно освободиться как от вычисления, так и от самой мысли. Затем следует еще заметить против указанной отговорки, что, пускаясь в объяснения такого рода, физики во всяком случае выходят за пределы области восприятия и опыта, вступают в область метафизики и (объявляемой в других случаях бесполезной и даже вредной) спекуляции. В опыте мы, разумеется, найдем, что если из двух кошельков с талерами один вдвое тяжелее другого, то это происходит потому, что в одном из этих кошельков имеется двести талеров, а в другом - только сто. Эти моменты можно видеть и вообще воспринимать органами чувств, атомы же, молекулы и т. п. лежат, напротив, вне области чувственного восприятия, и дело мышления решать, каковы их приемлемость и значимость. Но (как мы указали раньше в прибавлении к ј 98) абстрактный рассудок фиксирует содержащийся в понятии для-себя-бытия момент многого в форме атомов и принимает их как нечто последнее, и тот же самый абстрактный рассудок, вступая в противоречие как с наивным созерцанием, так и с подлинным конкретным мышлением, рассматривает в предлежащем случае экстенсивные величины как единственную форму количества и не признает интенсивных величин во всей их своеобразной определенности там, где они имеются налицо, a, опираясь
  
  260
  
  на несостоятельную самое по себе гипотезу, стремится насильственным образом свести их к экстенсивным величинам. Если среди упреков, которые делали новей-шей философии, нам особенно часто приходилось слышать и тот упрек, что она сводит все к тожеству, и ее поэтому насмешливо прозвали философией тожества, то данное здесь пояснение показывает, что именно философия-то и настаивает на том, что следует различать то, что отлично друг от друга, как согласно понятию, так и согласно опыту, а профессиональные эмпирики, напротив, возводят абстра-ктное тожество в высший принцип познания; их философию поэтому справедливо можно было бы назвать философией тожества. Совершенно правильно, впрочем, что, подобно тому как нет лишь непрерывных и лишь дискретных величин, точно так же нет лишь интенсивных и лишь экстенсивных величин, и, следовательно, эти два определения количества не противостоят друг другу как самостоятельные виды. Каждая интенсивная величина также и экстенсивна, и, наоборот, каждая экстенсивная величина также интенсивна. Так, например, известная степень температуры есть интенсивная величина, которой как таковой соответствует также и совершенно простое ощущение, если же обратимся к термометру, то мы найдем, что этой степени температуры соответствует определенное расширение ртутного столбика, и эта экстенсивная величина изменяется вместе с температурой, как ин-тенсивной величиной; точно так же обстоит дело в области духа - более интен-сивный характер простирает свое действие далее, чем менее интенсивный".
  118. "Der Wunderbau des Weltalls, oder Populare Astronomic" von Dr. I.-H. Madler, 6 Auflage.
  Стр. 43, 44: "Ведь пифагорейская школа считала центром мира огонь, к ко-торому все имеет отношение. Это могло конечно быть истолковано в том смысле, что центром, вокруг которого совершаются движения, является солнце, и, повидимому, Гикетас, Гераклит и Экфант действительно имели в виду это или анало-гичное этому истолкование. Важнейшим из сохранившихся отрывков, имеющих отношение к этому вопросу, являются следующие слова Аристарха из Самоса:
  "Земля, - говорит он, - вращается вокруг своей оси и в то же время по наклонному кругу вокруг солнца. Но этот круг относится к расстоянию неподвижных звезд лишь как центр к окружности, и поэтому мы не можем судить по неподвижным звездам о движении земли". Конечно это было самое верное и правильное, что вообще можно было сказать в такую эпоху, когда вообще еще не выяснили себе, что собственно следует объяснить, не говоря о том, что здесь вовсе не упоминается о движении планет, видимые движения которых однако представляют именно наибольшие и самые трудные осложнения, и представление о таком круге, который относится к другому кругу, как центр относится к окружности, непре-менно должно было вызывать возражения и могло быть разве лишь приблизительно верным.
  Вообще же всякому правильному представлению препятствовал общерас-пространенный взгляд, согласно которому земля является как бы всем миром, или по крайней мере подлинной основой мира, звезды же, равно как и солнце и луна, являются лишь его маловажною принадлежностью, находящеюся и движу-щеюся в высших слоях воздуха. Философские школы лишь мало-помалу и в отдельных пунктах могли освободиться от этого взгляда; он остался, и до сих пор остается у многих племен, общим мнением народных масс. Но он должен вполне исчезнуть, для того чтобы могла быть построена какая-либо система мира. Ведь задача системы мира заключается в том, чтобы свести видимые движения всех небесных тел к их истинным движениям, а затем последовательно объяснить эти истинные движения согласно как можно более простым и всеобщим законам, причем положение и значение, свойственное какому-либо отдельному небесному телу, например земле, может быть вовсе не заранее предполагаемо, а лишь вы-
  
  261
  
  ведено из вполне развитой системы. Но ни один из древних философов, не исключая и Аристарха, не ставил себе этой задачи, да, при тогдашнем положении науки, и не мог поставить.
  119. Из R. Wolf, Geschichte der Astronomie, Munchen 1877.
  Стр.33-37: "Я даже полагаю, что вообще положению дел соотвествовало то, что столь выдающийся человек, как он, который впоследствии уже не мог удовлетворяться предполагаемыми вокруг земли концентрическими сферами, ввиду все более и более выяснявшихся несоответствий в движениях планет, и точке зрения которого, с другой стороны, не соответствовали рассматриваемые ниже вспомогательные конструкции математиков,-человек, которому была известна попытка Филолая воспользоваться как новым вспомогательным средством расстоянием земли от центра и допущением движения земли вокруг него,--человек, которому, вероятно, так же, как и Гераклиту, по мнению некоторых, основателю этого учения, не чуждо было учение египтян о том, что Меркурий и Венера движутся вокруг солнца, - я считаю совершенно естественным, еще раз повторяю это,-что такой человек дошел до допущения гелиоцентрической системы, Но я считаю совершенно естественным и то, что сам он ужаснулся смелости своей мысли и не осмелился высказать ее яснее, чем это было сделано согласно вышеприведенным местам и свидетельствам. Ведь когда, почти через сто лет после этого, Аристарх из Самоса вернулся к этой существовавшей в зародыше мысли и ясно выразил ее, из-за этого над ним едва не разразилась гроза, о которой можно судить по рассказу, который Плутарх излагает от лица некоего Луция: "Только не возбуждай против нас процесса по обвинению в неверии, дражайший", подобно тому как некогда Клеант полагал, что вся Греция должна была привлечь к суду за пренебрежение к религии Аристарха из Самоса, который "передвигает центр мира: чтобы правильно объяснить небесные явления, он допускал, что небо неподвижно, а земля, наоборот, движется по наклонному кругу и в то же времл вра- щается вокруг своей оси". То, что в вышеприведенной выдержке могло бы оставаться неясным относительно идеи Аристарха, дополняет относящееся сюда указание одного из его современников, великого Архимеда, в его так называемом "исчислении песчинок". В этом сочинении, в котором величайший математик древности поставил себе своеобразную задачу доказать, что число песчинок не-правильно считают бесконечным, так как можно определить число, превышающее число песчинок, которые могут вообще поместиться во вселенной, даже если приписать ей, как желал Аристарх, больший объем, - в этом сочинении, в посвяще-нии царю Гелону, Архимед говорит буквально следующее: "Ты знаешь, что боль-шинство астрономов разумеет под вселенной шар, центр которого совпадает с цен-тром земли, а радиус которого равен расстоянию земли от солнца. Аристарх из Самоса излагает эти мнения и опровергает их в тезисах, которые он обнародовал против астрономов. По его мнению, вселенная - гораздо больше, чем было только что сказано, потому что он предполагает, что звезды и солнце неподвижны, что земля движется вокруг солнца, как центра, и что сфера неподвижных звезд, центр которой также находится в солнце, настолько велика, что окружность круга, описываемого землею, относится к расстоянию неподвижных ззезд, как центр шapa к его поверхности". Следовательно, хотя упоминаемое сочинение Аристарха утрачено, не подлежит сомнению, что он открыто признавал гелиоцентрическую систему и уже старался даже устранить прежде всего выдвигаемое против нее возражение. Но мы ничего не знаем относительно того, как он дошел до этого учения, которое после него отстаивал еще некий Селевк, и поэтому наиболее естественным представляется предположение, что, соответственно вышеизложен-ному, Аристарх, правда, заимствовал основной принцип этого учения у Пла-тона, но что ему принадлежит величайшая заслуга, заключающаяся в том, что
  
  262
  
  он далее развил и точнее формулировал это учение и кроме того мужественно отстаивал его".
  120. В цитированном сочинении по истории астрономии.
  121. Имеется в виду Guthre,Fr ., Magnetizm andelektricity, London 1876.
  122. Thomson, Th., Heat and Electricity (Т. Томсон, Теплота и электричество).
  Стр. 307:"Мистер Фарадей полагает, что раньше появления электрической искры диэлектрик между двумя проводящими веществами приводится посредством индуцирования в некоторое состояние напряжения, причем каждая его частица обращает один свой полюс к положительному шару, а другой-к отрица-тельному шару, и что, когда это напряжение достигает определенной степени, наступает разряжение. Это означало бы, что электричество передвигается от одного проводящего шара к другому, а такое передвижение скорее несовместимо с теорией иидуцирования, которую мы дали в одной из предшествующих глав. И в самом деле, электрическая искра и лейденская банка представляют собою значительные затруднения, мешающие нам рассматривать электричество не как жидкость, а как силу".
  123 См. Гегель, Энцикл., I, стр. 168,169.
  124. Hegel, Naturphitosophie, 2 Teil {Гегель, Философия природы, ч. 2), Werke; 2 Aufl. Berlin 1847, Bd. 7.
  Стр. 314, 315: "Точно так же как для ньютонианцев зеленый, фиолетовый и оранжевый цвета являются первоначальными, так и голубое индиго и ярко-голубое, т. e. веронит, оттенок зеленого, абсолютно различны, хотя они вовсе не представляют собою качественного различия. Нет живописца, который был бы так глуп, чтобы быть ньютонианцем; живописцы обладают тремя цветами - красным, желтым и голубым - и изготовляют из них все остальные. Зеленое по-лучается даже посредством механического смешения двух сухих порошков желтого и голубого цвета. Так как ньютонианцы вынуждены сознаться, что некоторые цвета получаются таким образом, т. e. посредством смешения, то, желая все же спасти простоту этих цветов, они говорят: цвета, возникающие посредством спектра (или явления) призмы, в свою очередь изначально отличны от прочих естественных цветов, от фиксированных в веществах пигментов. Но это разли-чие, не имеющее никакого значения. Возник ли он так или иначе, является ли он физическим или химическим, цвет остается цветом, и он либо однороден, либо разнороден".
  125 Thomson, Т. Heat and Electricity (T. Томсон, Теплота и электричество).
  Стр. 359: "Кулон доказал, что из закона, согласно которому частицы элек-тричества отталкивают друг друга обратно пропорционально квадрату расстоя-ния между ними, вытекает вывод, что, когда электричество аккумулируется в проводящем теле, оно целиком распределяется на поверхности тела, и никакая его частица не существует внутри тела. Он вместе с тем показал истинность этого закона опытным путем".
  Стр. 360: "Электричество значит целиком расположено на поверхности тел, и единственным препятствием к тому, чтобы оно оставило эту поверхность и мгно-венно рассеялось, является давление атмосферы".
  Стр. 366: "Этот вопрос привлек внимание г. Пуассона, который применил для его разрешения все ресурсы тончайших вычислений и определил толщину слоя электричества на телах различных форм. Он создает гипотезу, что положи-тельное и отрицательное электричества представляют собою две жидкости, частицы каждой из которых отталкивают друг друга с силой, обратно пропорцио-нальной квадрату расстояния, а стеклянное электричество притягивает смоля-ное электричество согласно тому же закону. Он показал, что внешняя, поверхность электрического слоя совпадает с поверхностью тела и что, так как этот слой очень
  
  263
  
  тонок, внутренняя поверхность находится лишь на небольшом расстоянии от него. В шаре обе поверхности, и внешняя и внутренняя, сферичны и центр этих поверхностей тот же, что и центр тела".
  Стр. 378, 379: "Фарадей сделал следующие выводы из своих опытов:
  "I. Все тела проводят одинаковым образом электричество от металлов в лак и газы, но проводят его в разных степенях.
  2. Способность проводить электричество сильно возрастает в некоторых телах благодаря теплоте, в других же телах она уменьшается, но мы при этом не замечаем никакой существенной электрической разницы ни в телах, ни в изменениях, вызываемых проведенным электричеством.
  3. Многочисленный класс тел, изолирующих электричество низкой интен-сивности, когда они находятся в твердом состоянии, очень свободно проводят его, находясь в жидком состоянии, и разлагаются тогда им.
  4. Но имеется некоторое число жидких тел, не проводящих заметным обра-зом электричество такой низкой интенсивности; имеются затем некоторые тела, которые проводят такое электричество, не разлагаясь, и следует вообще сказать, что жидкое состояние тел несущественно для разложения.
  5. До сих пор открыто только одно тело, periodide of mercury, которое, изоли-руя вольтов ток, когда оно находится в твердом состоянии, и проводя его, когда оно находится в жидком состоянии, не разлагается в последнем случае.
  6. Мы не можем указать строгих различий в отношении электропроводи-мости между телами, относительно которых мы предполагаем, что они являются простыми элементами, и телами, относительно которых мы знаем, что они со-ставные".
  Стр. 400: "Искра представляет собою разряд или снижение поляризован-ного индукционного состояния многих диэлектрических частиц благодаря свое-образному действию немногих из этих частиц, занимающих весьма небольшое и ограниченное пространство. Фарадей полагает, что те немногие частицы, в ко-торых происходит разряд, не только отталкиваются друг от друга, но и прини-мают временно некоторое особенное, весьма активное состояние, т. е. что бросают на себя одну за другой все окружающие их силы, и благодаря этому они приходя г в состояние, интенсивность которого может быть равновелика интенсивности хи-мически соединяющихся атомов, что затем они разряжают эти силы - подобно тому, как те атомы разряжают свои силы - неизвестным нам до сих пор способом,- и этим все кончается. Конечный результат в точности таков, как если бы на место разрядившейся частицы появилась некоторая металлическая частица, и не не-возможно, что способ действия в обоих случаях окажется когда-нибудь тожественным". Я передал здесь это объяснение Фарадея его собственными словами, ибо я его не совсем понимаю".
  Стр. 405: "Когда определенное количество электричества, проходя от одного тела к другому, вызывает искру, то ее блеск тем больше, чем меньше объем тела, из которого оно извлечено; вследствие этого оказывается, что более блестящие искры могут быть извлечены скорее из небольшого медного шара, прикреплен-ного к первичному проводнику электрической машины, чем из самого первичного проводника. Короткая искра всегда белая, но очень длинная искра, обыкновенно красноватая или скорее пурпурная. Когда мы извлекаем искру из первичного про-водника электрической машины, искра - белая; когда же мы извлекаем ее рукой, она - пурпурная; когда мы извлекаем ее при помощи влажного растения или воды, или льда, она имеет красный цвет. Одна и та же искра будет менять свой цвет в зависимости от ее длины. Когда она короткая, она белая, а когда она очень длинная, она пурпурная или фиолетовая. Искра, которая на открытом воздухе не будет больше четверти дюйма длиной, будет казаться наполняющей весь осво-
  
  264
  
  божденный от воздуха приемник, имеющий четыре дюйма в ширину и восемь дюй-мов и длину. В первом случае она белая, а в последнем случае свет очень слабый и цвет фиолетовый".
  Стр. 406,407: "Чтo воздух внезапно и бурно сжимается, когда через него проходит электрическая искра, можно показать следующим опытом, которым мы обязаны мистеру Киннесли в Филадельфии. АВ представляет собою стеклян-ную трубку около десяти дюймов длиной; ее диаметр равен приблизительно двум дюймам. Трубка закрывается двумя медными колпаками, не пропускающими в нее воздух. Через отверстие в верхнем колпачке проходит небольшая открытая с обеих сторон стеклянная трубка Н, и ее конец погружен в небольшое количество воды, налитой в нижнем конце трубки АВ. В середину каждого из медных колпач-ков вводится проволока РО и EJ; каждая проволока кончается в медном шаре, находящемся внутри трубки, и может скользить через колпачки, так что мы можем помещать их на каком угодно расстоянии друг от друга. Если мы приведем в со-прикосновение эти два шара и разрядим через проволоки лейденскую банку, воздух, находящийся в трубках, не претерпит изменения в своем объеме. Но если мы поместим шары О и J на некотором расстоянии друг от друга, в то время когда лейденская банка разряжается через проволоки, то от одного шара к другому перейдет искра. В результате получается внезапное разряжение воздуха в трубке; это мы видим из того, что вода мгновенно поднимается до верхушки маленькой трубки и затем столь же мгновенно опадает до Н. После этого она постепенно снова опускается на дно трубки, по мере того как воздух медленно восстанавливает свой прежний объем".
  Стр. 409, 410: "Около тридцати лет тому назад некоторые выдающиеся экспе-риментаторы в Германии защищали тог взгляд, что электрический свет -той же природы, что и огонь, и что он образуется благодаря соединению двух электричеств. Этот вывод был повидимому впервые высказан Винтерлем (Winteri), и Риттер, если я только его правильно понимаю, придерживался того же мнения. Но хотя это мнение кажется на первый взгляд приемлемым, и хотя было бы очень удобно, если бы мы имели возможность дать такое хорошее объяснение аналогии, которая явно существует между огнем и электричеством, оно все же не выдерживает стро-гой критики. Каждый, видевший электрическую искру, должен знать, что переход так мгновенен, что невозможно сказать, от какой точки она исходит или к какой точке она идет. Если искра длинная, т. е. если расстояние между двумя шарами, между которыми она проходит, значительно, мы можем сразу наблюдать наличие обоих родов электричества. Предположим, что один из шаров прикреплен к первичному проводнику электрической машины, а другой прикреплен к проводящему телу, соединенному с землей; в таком случае часть искры на ближайшем расстоянии от первичного проводника электрической машины будет показывать все признаки, отличающие положительное электричество, между тем как часть искры на ближайшем расстоянии от другого шара будет показывать все признаки отри-цательного электричества. Не может быть поэтому сомнения, что каждая искра состоит из двух электричеств".
  Стр. 415, 416: "Что касается рода электричества, то Дессень нашел, что, когда ртуть в барометре поднимается и температура атмосферы понижается, стекло, янтарь и сургуч, хлопчатая бумага, шелк и холст при погружении в ртуть всегда электризируются отрицательно, но они электризируются положительно, когда барометр падает и температура атмосферы повышается. Сера всегда электризовалась положительно. В продолжение лета он всегда находил, что эти тела наэлек-тризовываются положительно в нечистой ртути и отрицательно - в чистой.
  Холод, равно как и тепло, уничтожал электричество при этих экспери-ментах".
  
  265
  
  Стр. 419: "Чтобы произвести термоэлектрические действия, нет необходимости приложить теплоту. Все, что изменяет температуру в одной части цепи, делая эту температуру отличной от температуры всей остальной цепи, вызывает также изменение склонения магнита. Это происходит например, если мы охлаждаем одну часть бруска сурьмы, прилагая к нему эфир и давая последнему испариться, или если мы охлаждаем его, прилагая к нему лед. Величайшее действие производится на магнит, когда одна часть бруска нагревается, а другая охлаждается. Из этого ясно, что эволюция электричества происходит от различия температуры в различных частях металлической цепи".
  Стр. 437, 438: "Так как тела притягиваются теми телами, которые находятся в состоянии возбуждения, отличном от их собственного состояния, то из этого следует, что кислород, хлорин, бромян, иодин и кислоты не притягивались бы к положительному полюсу, если бы они сами не находились в отрицательном состоянии, и точно так же водород и основания не притягивались бы отрица-тельным полюсом, если бы они не находились в положительном состоянии. Из этого сделали вывод, что тела, которые притягиваются друг другом, находятся в противоположных электрических состояниях и что они обязаны своим притяги-ванием друг друга и своим соединением друг с другом именно этим противопо-ложным состояниям. Электрический ток уничтожает их соединение, потому что приводит их в одно и то же электрическое состояние. Эта точка зрения, которая во всяком случае чрезвычайно остроумна и правдоподобна, привела к тому, что тела были разделены на два разряда-на отрицательные и положи-тельные".
  126. Hegel, Naturphilosophie, 2 Teil (Гегель, Философия природы, ч. 2-я).
  Стр. 346, 347: "Электричество имеет запах; когда мы, например, приближаем нос, мы чувствуем нечто вроде паутины; оно имеет также и вкус, но бестелесный. Вкус электричества находится в его свете: один свет больше отдает вкусом кисло-ты, другой - больше вкусом кали; наконец помимо вкуса в электричестве высту-пают также и фигурации: положительное электричество дает длинноватую лучи-стую искру, отрицательная же искра больше концентрирована в точечности; это мы видим, когда пропускаем обе искры через канифолевую пыль.
  Рефлексия привыкла рассматривать телесный индивидуум как нечто мертвое, приходящее лишь во внешнее механическое соприкосновение или вступающее в химическое отношение. То проявление напряжения, которое мы здесь имеем в виду, приписывается поэтому не самому телу, а другому телу, лишь вспомога-тельным средством которого оно является. Этому другому телу дали название электрической материи. Тело, согласно этому пониманию, является лишь губкой, допускающей, чтобы таковая материя циркулировала в ней, причем она сама остается тем, чем она была раньше. Тела отличаются друг от друга только тем, что одно принимает в себя эту материю легче, а другое труднее; это не имманент-ная деятельность, а лишь сообщение им этой деятельности извне. Далее, согласно этому взгляду, электричество оказывается причиной всего, что происходит в при-роде и в особенности метеорологических явлений. Но что при этом делает электри-чество, этого представители излагаемого взгляда не могут показать. Так как оно не есть материя, не есть также распространение вещей, то оно в целом предста-вляется, подобно магнетизму, чем-то излишним. Деятельность обоих их предста-вляется в высшей степени ограниченной по своему объему, ибо подобно тому как магнетизм есть особенность железа поворачиваться к северу, так и особенность электричества состоит в том, что оно дает искру. Но это встречается повсюду, и при этом ничего или очень мало получается. Электричество таким образом предста-вляется скрытым деятелем, подобно тому как схоластики принимали существова-ние скрытых качеств".
  
  266
  
  127. Wiedemann G., Die Lehre von Galvanismus und Electromagnetismus
  2 Vol.: "Die Lehre von Wirkungen des galvanischen Stromes in die Ferne"
  2 Abt.: "Induction und Schlusskapite", Braunschweig, Vieweg, 1874 (Видеман Г., Учение о гальванизме и электричестве,т.11: "Учение о действии гальванического тока на расстоянии", 2-й отдел:"Индукция и заключительная глава", 2-е издание, Брауншвейг, Фивег, 1874). Об искровых явлениях см. стр. 366 и сл., 418
  128. Энгельс разбирает этот вопрос на стр.133-134.
  129. Wiedemann, G., Galvanismus (Вадеман Г., Гальванизм).
  Стр. 635, 636: "Следовательно, введение функции, которая в конечных расстоя-ниях совпадает с законом Вебера и в молекулярных расстояниях отступает от него, не может разрешить рассмотренных противоречий".
  130. Ср. ниже стр. 134.
  131. Гегель, Наука логики, ч. 2: "Субъективная логика или учение о по-нятии".
  Имеют значение рассуждения в третьем отделе и в особенности глава о жизни первой главе третьего отдела, стр. 147-150.
  132. Цитированное Энгельсом из Оуэна место находится в "On the Nature of limbs" A Discourse delivered on Friday, February 9, at an evening meeting of the Koval Institution of Great Britain by Richard Owen, London, Voorst, 1849, на стр. 86 ("О природе членов тела", речь, произнесенная в пятницу, 9 февраля, в вечернем собрании Великобританского королевского института Ричардом Оуэном. Лондон, 1849).
  133. Гегель, Энцикл., I.
  Стр. 82, 83: "Относительно принципа эмпиризма сделано было правильное замечание, что в том, что мы называем опытом и что мы должны различать от просто единичного восприятия единичных фактов, содержатся два элемента: один элемент - существующий сам по себе, разрозненный, бесконечно много-образный материал, а другой - форма определения есеобщности и необходимости. Эмпирическое наблюдение дает нам многочисленные и, пожалуй, бесчисленные оди-наковые восприятия. Однако всеобщность есть нечто совершенно другое, чем множество. Эмпирическое наблюдение точно также доставляет нам восприятие следующих друг за другом изменений или лежащих рядом друг с другом предметов, но оно не показывает нам связи необходимости. Так как восприятие должно оста-ваться основой того, что признается истинным, то всеобщность и необходимость кажутся чем-то неправомерным, субъективной случайностью, простой привыч-кой, содержание которой может носить тот или иной характер".
  134. Nаgeli К., von, Ueber die Schranken der naturwissenchaftlichen Erkennt-nis. (К. фон-Негели, O границах познания природы.) См. места, приведенныe на стр. 313 и 316.
  135. Heine, Samtliche Werkc (Inselausgabe), Bd. 8, стр. 14.
  136. У Энгельса в неисправленном виде это место написано следующим обра-зом: "Здесь каждое изменение есть переход количества в качество, - следствие количественного изменения < не самого тела, но > < Это есть количествен-ное изменение, которое происходит не с самой массой, а при данной массе, т. е. является измеримым процессом >, присущего телу или сообщенного ему коли-чества движения какой-нибудь формы".
  137. Гегель, Энцикл., I, стр. 186.
  138. Гегель, Наука логики, ч. I, вып. 1, пер. Н. Дебольского, стр. 248 и сл.
  l39. Roscoe, Н. Е. und Schorlemmer, K., Ausfuhriiches Lehrbucn der Chemie, 2vol. "Die Metalle und Spectralanaiyse" (Роско. Г. Е. и Шорлeммер К; Под-робный учебник химии, 2-й т. "Металлы и спектральный анализ").
  
  267
  
  Стр. 823: "Но совершенно сходные отношения имеют место также и в других рядах. Из этого следует, что химические свойства элементов являются периоди-ческой функцией атомных еесов".
  Стр. 828: "Рассматривая вышеприведенную таблицу, мы находим в ней три пробела, и еще больше пробелов обнаруживается, когда мы располагаем сходным образом все элементы. Согласно Менделееву, это происходит оттого, что здесь недостает элементов, которые еще должны быть открыты и свойства которых можно уже теперь предсказать. Чтобы не вводить новых названий, он предложил производить их названия от названия первого члена ряда, прибавляя к ним сан-скритские числительные: эна, дви, три, чатур и т. д.
  Недостающие в таблице элементы получают следовательно названия: экабор, экаалюминий и экасилиций. Относительно свойств второго Менделеев указывает следующее: по своим свойствам этот элемент находится посредине между цинком и экасилицием, с одной стороны, и алюминием и индием - с другой; он образует, подобно последнему, полуторную окись; его атомный вес равен приблизительно 68 и его специфический вес приблизительно 6, а его атомный объем приблизи-тельно 11,5.
  Эти предположения блестяще подтвердились. Экаалюминием является откры-тый Лекок-де-Буабодраном галлий, атомный вес которого 69,8, удельный вес - 5,9 и следовательно атомный объем равен 11,8".
  140. Гельмгольц Г., О сохранении силы, Гиз, М. 1922 г., в серии "Классики естествознания".
  Главы I и II носят названия: "Принцип сохранения живой силы" и "Принцип сохранения силы энергии".
  142. См. "Wahre Schatzung der lebendigen Kraften", S. 34, Akad. Ausg.
  118. Гельмгольц Г., Популярные речи. Перев. под ред. О. Д. Хвольсона и С. Я. Теретина, ч. 1, изд. 2-е, 1898 г. В дальнейшем мы всюду ссылаемся на это издание.
  Стр. 40: (Допустим, что двигательной силой служит простейшая и наиболее известная нам сила-тяжесть. Она действует например в тех стенных часах, которые приводятся в движение гирею. Эта гиря, прикрепленная к цепи, которая намотана на блок, соединенный с первым зубчатым колесом часового механизм, не может двигаться под влиянием силы тяжести, не приводя в движение весь часовой механизм. Но я прошу вас обратить внимание на следующее обстоятельство: гиря может приводить в движение часы не иначе, как опускаясь все ниже и ниже. Если бы она не двигалась сама, она не могла бы приводить часов в движение, а ее движение при этом может быть только таким, какое обусловливается силой тяжести. Таким образом в действующих часах гиря движется, пока не размотается цепь; тогда часы останавливаются и способность гири к деятельности исчерпана, Тяжесть гири не потерялась, не уменьшилась: как сначала, так и теперь гиря с одинаковой силой притягивается землею, но способность гири приводить в движение часовой механизм потеряна; тяжесть лишь удерживает гирю на той точке, где она остановилась, но заставить ее двигаться далее она не может".
  Приводим полностью то место, которое Энгельс цитирует в отрывках на стр. 173.
  Стр. 62-66: "Эту силу мы можем рассматривать как взаимное притяжение частиц двух веществ, действующее только в том случае, когда частицы обоих веществ чрезвычайно сближены между собой.
  Такие силы действуют при горении: атомы углерода и кислорода сиедиияются и образуют новое вещество-углекислоту, вещество газообразное, вероятно знакомое всем нам, так как эго тот газ, который поднимается н виде пузырьков из различных шипучих напитков: пива, шампанского и т.д.
  
  268
  
  Притягательная сила, существующая между атомами углерода и кислорода, способна произвести работу, так же как и сила притяжения земли, действующая на приподнятое тяжелое тело. Такое тело, падая на землю, производит состояние, которое частью передается в окружающую среду в виде звука, а частью остается в нем в виде теплоты. То же самое мы должны ожидать как следствие химического притяжения: после того как атомы углерода и кислорода устремятся друг к другу и соединятся в частицы углекислоты, эти частицы должны находиться в сильном молекулярном движении, т. е. в движении тепловом. И действительно мы это и наблюдаем.
  Один фунт угля, соединяясь с кислородом воздуха в углекислоту, дает такое количество теплоты, которое может нагреть 80,9 фунтов воды от 0№ до температуры кипения; при этом, подобно тому как количество работы, произведенное падаю-щим грузом, не зависит от того, быстро или медленно он падает, так и количество теплоты, даваемое горением угля, остается всегда одно и то же, будет ли уголь сожжен быстро или медленно, сразу или по частям.
  Когда уголь сгорит, то вместо него и употребленного на горение кислорода мы получаем газообразный продукт горения - углекислоту, находящуюся в рас-каленном состоянии.
  Когда она отдает свою теплоту окружающей среде, в ней мы будем иметь весь углерод и весь кислород, которые были и до горения, и сила сродства их друг к другу остается прежней. Но теперь эта сила сродства проявляется только в том, что она весьма крепко связывает атомы кислорода и атомы углерода; она уже не-способна произвести работу или теплоту, так же как раз упавший груз не может произвести работу, пока посторонняя сила его не приподнимет. Поэтому, когда уголь сожжен, мы не заботимся удержать получившуюся углекислоту, так как она нам далее уже ничем не может быть полезна, напротив, мы стараемся поскорее удалить ее из наших жилищ при помощи дымовых труб".
  143. Ср. "Энцикл.", I.
  Стр. 229: "Часто говорят, что природа самой силы неизвестна и мы познаем лишь ее обнаружение. Но, с одной стороны, определение содержания силы целиком совпадает с содержанием обнаружения, и объяснение какого-нибудь явления некоей силой есть поэтому пустая тавтология. То, что согласно этому утверждению остается неизвестным, есть следовательно на самом деле не что иное, как та пустая форма рефлексии внутрь себя, которою одною лишь сила отличается от обнаруже-ния,-форма, которая сама также есть нечто довольно хорошо известное. Эта форма ничего не прибавляет к содержанию и к закону, которые познаются един-ственно только из явления. Нас, кроме того, всегда уверяют, что, говоря о закона обнаружения силы, мы ничего не утверждаем относительно природы силы. Непо-нятно в таком случае, зачем форма силы введена в науку".
  144. Гелъмгольц Г., Популярные речи, ч. 1 (приводим в переводе под ред. о. Хвольсона).
  Стр. 81: "Таким образом законы природы выступают для нас как чуждая сила, которою мы не можем распоряжаться произвольно и определять ее при помощи ума, как это бывает при составлении различных систем животных и растений, где мы преследуем только мнемотехническую цель-запомнить все их названия.
  Когда мы узнали какой-нибудь закон природы, то мы должны требовать от него, чтобы он удовлетворял всем случаям, что и будет признаком его справедливости. Если все условия, необходимые для действия закона, наступили, то и результат должен получиться iбез произвола, без выбора и без нашего содействия, так что действие закона безусловно подчиняет себе как предметы внешней природы, так и наши познания. Таким образом закон проявляет объективное действие, и поэтому мы называем его силою.
  
  269
  
  Например, мы представляем себе закон лучепреломления как силу лучепреломления прозрачного вещества; закон химического избирательного сродства- как силу сродства различных веществ друг с другом. В этом смысле говорим мы об электродвижущей силе соприкосновения металлов, о силе слипания, о капилляр-ных силах и других. Так называются законы, обнимающие только небольшой ряд явлений природы и условия которых еще довольно неясны.
  С этого должно было начаться образование понятий в естественных науках, пока нельзя было перейти от нескольких хорошо знакомых специальных законов к более общим. При этом главным образом необходимо было стараться устранить случайности формы и размещения, которые могли быть вызваны действующей массой; это достигалось тем, что из явлений, наблюдаемых в большой видимой массе, выводили законы для действия незримо маленькой частицы этой массы, т. е., выражаясь объективно, тем, что силы сложных масс разлагались на отдель-ные силы мельчайших первоначальных частиц их. Но как раз и из полученной таким образом чистейшей формы выражения силы, из механической силы, дей-ствующей на частицу массы, ясно вытекает, что сила есть изображение закона действия. Сила, определяемая наличностью тех или других сил, приравнивается ускорению, сообщенному массе, на которую она действует, умноженному на самое массу. Фактический смысл этого равенства заключается в следующем законе: присутствие таких-то и таких-то масс при отсутствии всех прочих вызывает такие-то и такие-то ускорения отдельных точек этих масс. Последнее положение может быть сопоставлено с фактами и на них проверено. Вводимое нами отвлеченное понятие о силе прибавляет к этому еще то, что закон этот не придуман нами произ-вольно; он обнаруживается в самом явлении как нечто безусловно необходимое.
  Таким образом, наше стремление понять явления природы, т. е. найти управляющие ими законы, может быть формулировано иначе; вопрос сводится к оты-сканию сил, служащих причиной явлений. Закономерность природы предста-вляется причинной связью явлений, раз признана независимость этой связи от нашей воли и нашей мыслительной деятельности".
  145. Гелъмгольц Г., Популярные речи, ч. 1, стр. 18.
  146. См. там же, стр. 120.
  147. Гельмгольц Г., Популярные речи, стр. VI, VII.
  148.Thomson, W. and Tait,P. G., Treatise on Natura Philosophy, vol. I (Томсон, В. и Tэm П. Г., Трактат о философии природы, т. I).
  Стр. 162: "Количество движения, или момент движущегося без вращения твердого тела, пропорционально произведению массы на квадрат скорости. Дви-жение в целом является суммой движений его разных частей. Таким образом двойное движение или двойная скорость будет соответствовать двойному коли-честву движения и т. д.".
  К этой цитате Энгельс возвращается на стр. т^б, 147-
  Стр. 163: "Vis viva, или кинетическая энергия движущегося тела, пропор-циональна произведению массы на квадрат скорости. Если мы примем те же cамые единицы массы и скорости, какие приняли выше, именно единицу массы, движущейся с единицей скорости,-то будет особенно удобно определить ки-нетическую энергию как половину произведения массы на квадрат скорости"
  К этим именно местам из книги Тоясона и Тэта относятся примечания Энгельса на стр. 147.
  149. Предшествующие указания относительно Лейбница взяты из книги Suter H., Geschichte der mathematischen Wissenschafr, zweiter Teil, Ziirich, 1875. ("История математических наук", Цюрих 1875), который в зтой связи ссылается на два произведения Лейбница, помещенные в "Asta eruditorum", Lipsiae за 1686 и 1695 гг.
  
  270
  
  150. Suter,H., Geschichte der Mathematik, zweiter Teit ("История математики", ч.2.)
  Стр. 366 "... тот знаменитый, но бесплодный спор, который мог бы в известной мере рассматриваться как уже поконченный с появлением посвященных этому предмету сочинений Якова Бернулли и де-Л'Опиталя и даже, может быть, уже с появлением работы Гюйгенса, если бы он велся исключительно лишь на почве математико-механического понимания этого вопроса, - этот спор, благодаря метафизическому облачению, которое ему придали Лейбниц, с одной стороны, и сторонники Декарта -с другой, затянулся больше чем на 40 лет, раско-лов европейских математиков на два враждебных лагеря, пока наконец Даламбер своим "Traite de Dynamique" (1743) точно каким-то заклинанием не положил ко-нец этой бесполезной словесной грызне, к которой, собственно, сводилось все дело".
  151. D'Alembert М; Traite de Dynamique, Paris, Suchs, 1746 ("Руководство no динамике") стр. XVIII.
  152. См. там же, стр. XIX.
  153. Гельмгольц Г., О сохранении силы. Перев. академика П.Лазарева. М. 1922, в серии "Классики естествознания"), стр. 20.
  154. "Nature", vol. XIV, стр. 459 (см. "Список цитированных произведений" под именем Tait).
  155. Kirchhoff G., Vorlesungen uber mathematische Physik. Mechanik.
  Стр. 32: "Покой есть частный случай движения. Ту часть механики, которая им занимается, назвали статикой, остальную часть - динамикой".
  156. Гельмгольц Г., О сохранении силы. Перев. академика П. Лазарева, М. 1922, . стр. 8, 9.
  157. Naumann A., Allgemeine und physikalische Chemie (Handbuch der anor-ganischen Chemie von L. Gmelin, б Auflage, herausgegeben von K. Kraut, I, Vol., 1. Abt.).
  Стр. 7, 8: "Если Р означает принимаемое за равномерное давление пороховых газов в пушечном стволе S - путь, на протяжении которого действует это давление, т. е. длину пушечного ствола, М - массу движущегося пушечного ядра, V - приобретаемую им скорость, то существует соотношение PS= MV2/2. Произведенная пороховыми газами работа оказывается накопленной в движу-щемся со скоростью V пушечном ядре, масса которого равна М. Этот запас ра-боты, представляющийся в виде движения, может быть вновь применен для вы-полнения работы и в самом деле измеряется на практике таким образом, что пу-шечное ядро, ударяясь о маятник, приподнимает центр тяжести последнего, те-ряя собственную скорость. Производимая при этом работа, соответствующая живой силе пушечного ядра, измеряется произведением поднятия центра тяжести вверх на вес маятника. Если каким-либо способом помешать маятнику вернуться в положение равновесия, то тогда в том, что вес маятника G поднят на высоту H, следовательно в том, что расстояние между центрами тяжести земли и маятника увеличилось, не в действительно происходящем, а лишь в возможном движении маятника, т. е. как потенциальная энергия, выражается запас работы HG, который равен MV2/2 и равен PS.
  Если пушечное ядро попадает в тело, которое не сворачивает в сторону от удара, то его живая сила переходит в теплоту, в движение мельчайших частиц - его собственных и того тела, в которое оно попало, так что величина приобретения
  
  271
  
  живой силы ммельчайшими частицами равна потере живой силы пушечным ядром,
  m'(v'y -t"(i')i /"<"(r',. "<*)"
  --(-. ~- ^ -.iiii
  означает приобретаемое ими iifiip"
  где. от', от*... означают массы частиц, va', v"... ил начальные, ve', ve" ... их к< m'(v - mi)*
  ные скорости, а следовательно имение живой силы.
  Первоначальный запас энергии заключался в порохе, следовательно в мель- чайших частицах тел, которые еще не образовали химического соединения, а сое- диняясь, приближаясь друг к другу, развивают большое количество живой силы Если мы обозначим все начальное количество энергии пороха через Е, а коли чество энергии, еще остающееся после химического превращения при ином р.к-положении атомов элементов, через Е", то переданное количество энергии рлшш Е'-Е". Следовательно получаются соотношения
  М V* т' (ve' - v д")2 т" (ve' -v а")2
  ^GH=---------+----,----- +... (7,
  соответственно упомянутым законам и принятым обозначениям".
  188 Clausius;R., Die mechanische Wannetheorie, I.
  Стр. z8, i<): "Для свободно движущейся точки, масса которой равна т, как известно, имеют силу следующие уравнения движения:
  ("х у dty ,, d^z , "dfl^^ "Й^-^ "ld"^z-
  Умножив первое из этих уравнений на -dt, второе ^-dt и третье на аг dt и затем сложив, мы получаем:
  / dx tftx , dy d^y . dz d*z \ ., { ,, dt1 dv dz \ l•Зrrit>-+^--^+-rfГ55г)<й==(^dГ+y-i+z^)^ (2"4)
  Левая часть этого уравнения может быть преобразована в:
  ^[(c)ч^ч^
  или, если обозначить скорость точки через v, в:
  •Чт м- ^^^д sf a
  2 тг - а- "-'' (,т "
  Следовательно уравнение принимает вид:
  (24)
  272
  
  (є5)
  ш ' м • " "1. j
  [.'..личина т ' v1 гс-Гь вся ;К]:11ая сила CI:CH'MLI W.QK. Если мы введем 'DI нее упрощенный спнчол, ио;:,тая:
  i т " ,, W
  (27)
  ти уравнение принимает скд:
  Т\
  Выражение на правой стороне уравнения означает работу, произведенную и продолжение промежутка времени dt.
  Интегрируя это уравнение от какого-лийо начального момента времени ?" ;.и времени t, мы получаем, разумс-Я под Ту живую силу в мояект времени ty:
  Т-Т":
  . dx
  dy
  dt
  dt
  dt.
  (28)
  
  Смысл этого уравнения может Рыть выражен в следующем положении: npii-{••ащение живой силы, получающееся в системе в продолжение какого-либо npo.w-sm'mKa времена, равно работе, произведенной действующими силами в продолже-ние того же времени. При это.м уменьшение живой силы конечно рассматривается как отрицательное приращение".
  1011 Kirchhojf, Mathematische Physik. Alechanik.
  Стр. 26-28: "В уравнении (2) полагаем:
  (3)
  следовательно обозначи'"! через U' работу сил X, У, Z для допущенных переме-щений.
  Величины х, у, z суть функции времени; величины Sx, f'y, Zz мы также можем и хотим рассматривать ц^к функции времени, которые только должны быть бес-конечно малым!! и удовлетворять условиям (1),
  Тогда имеем:
  dix 'uft
  lx--
  d f dx
  ~1it\dt
  Sx'
  W
  dx d!x
  dt dt '
  Если при остающейся неизменной величине t, х изменяется на SA", то изме-^ кяется и • обозначим получаемое этой величиной приращение через 8 ^-. Из этого пределения следует:
  d(x-bx} dx __ dax dt
  ~dt'~ dt
  
  273
  
  dx
  dt"
  Следовательно:
  dx dix dt dt
  dx " dx_ d ~dt
  или также
  (dx^ \Tt)'
  J (dx\ft 2' I dt'
  если вообще символ 8 означает изменение, претерпеваемое, следующим за ним выражением благодаря тому, что х, у, z изменяются на &х, by, Sz. Итак ypaaie-ние (4) принимает вид:
  d"x , d ( dx " -dt-^^-dtVdt^
  1 . fdxy
  2 0 {-dt) •
  Вместо х здесь можно подставить и у или г. Затем, так как, если назырап изменения, обозначаемые символом о, вариациями, вариация суммы равна сумме вапиаций ее частей, то из этого следует:
  d_ dt
  m
  (dx {~cU
  dt
  dz dt
  fd^x, , rfsy, , й2,г ^ '" •^•SX+•^SУ+^&Z
  dff
  (5)
  S
  m\(dx\^t (dy^ dz\2~\ -0 TlW+W+^Л-
  Входящую в состав второго члена этого уравнения сумму мы называем живои силой системы и обозначаем ее черэз Г. Тогда:
  T^^Vm^, Љ
  (7)
  если v означает скорость. Следовательно и согласно уравнению (3) уравнение (2) обращается в:
  d VI f dx " , dy " dz , \ "_ ..,
  ^ч^6^^^^ ^ +
  Правая счсрона этого уравнения не содержит никакого отношения к каки!1-либо системе координат, и левая сторона содержит такоеое лишь повидимому, так как
  dx , , dy t , dz ., -dtox+-M^+~dF^
  есть произведение скорости v на перемэщеяие (S"r, 5у, &г) и на косинус угла, ими образуемого.
  Наконец мы преобразуем уравнение (7), умножая его на dt я интегрируя между дву.вдя произвольно выбранными значениями t, которое мы обозначим чергз ty и ^.
  Тогда B'.b! получи"'.:
  11 t'.
  [V! f dx , dy " , dz " \^ ( ",,T i T7i\   2J m Ьт " + ^&y + ~dt&z) \== Jdt \IT + u}- ("1 t" ^
  где символ на леюй стардне ур.1знешэд означает разность значс.ши, K'oT.'ni.i" прлнимает стоящее в квадратных скобках выражение д'!Я l^t, u / .'" З.псм мы взодцм для вариаций ел-, &у. Sz новое ограничение, догу скл^, 'rro iiir .1111 чсчг зают для ?==^i и t=stfi; тогда получается:
  U--. dt^T -\-U').
  274
  
  Положение, гласящее, что это уравнение должно иметь силу для всех бес-конечно малых вариации мест точек, совместимых с теми условиями, которым должно удовлетворять движение и которые исчезают для t = t1 и t = t0 , назы-вается принципом Гамильтона. Мы вывели его из принципа Даламбера, т.е. из уравнения (2), теперь мы можем убедиться в том, что возможно и обратнос,
  Если мы воспользуемся определениями, данными в (3) и (6) и тожественным уравнением (5), то уравнение (9) обращается в:
  
  [...........]
  
  Если принять во внимание, что значения &х, &у, &г для всех элемэнтоа вре-мени, находящихся в интервале от t=t0 до t=t1, принимаются равными О, за исключением одного, а в этом одном могут подвергаться каким угодно вир-туальным перемещениям, то становится ясным, что для этого одного элемента времени должно иметь силу уравнение (2); оно должно иметь силу всегда, так :как элемент времени может быть выбран как угодно".
  160. Maxwell С; Theory of Heat.
  Стр. 88, 89. "Предположим, что тело, масса которого есть М (M фунтов или M граммов), движется в известном направлении со скоростью, которую мы обозначим через v, и пусть сила, которую мы обозначим через F, приложена к этому телу в направлении его движения. Рассмотрим действие этой силы, действующей на тело в течение весьма малого промежутка времени Т, в продолжение которого тело проходит путь и в конце которого его скорость равна v1
  Для того чтобы определить величину силы F, рассмотрим момент, который она придает телу, и тот промежуток времени, в продолжение которого этот момент придается.
  В начале промежутка времени Т момент был равен Mv, а в конце промежутка [времени Т он был равен Mv', так что момент, придаваемый силой F, действующей |в продолжение промежутка времени Т, равен Mv'-Mv.
  А так как силы измеряются моментом, придаваемым в единицу времени, то [момент, придаваемый силою F в единицу времени, равен F, а момент, придавае-мый силою F в Т единиц времени, равен FT. Так как эти две величины равны, то
  FT==M(v'-v).
  Это одна из форм основного уравнения динамики. Если мы определим импульс силы как произведение средней величины силы на время, в продолжение которого она действует, то это уравнение может быть выражено словами: импульс силы равен придаваемому ею моменту.
  Затем мы должны определить S путь, проходимый телом в продолжение про-межутка времени Т. Если бы движение было равномерно, то пройденный путь равнялся бы произведению времена на скорость. Если движение неравномерно, то для того чтобы определить пройденный путь, нужно умножить время на среднюю скоросгь. В обоих этих случаях, в которых упоминается средняя сила или средняя скорость, предполагается, что промежуток временя делится на некоторое количество равных частей и берется средняя величина сил или скорости для всех этих частей, на которые разделен промежуток времени. В данном случае, когда рассматриваемый промежуток времсни настолько мал, что изменение скорости так же мало, можно допустить, что средняя скорость в продолжение промежутка времени Т равна среднему арифметическому скоростей в начале и в конце этого промежутка времени, или 1/2 (v+v')
  
  275
  
  Итак пройденный путь есть
  S= Ґ (v+v')T.
  Это уравнение может быть рассматриваемо как кинетическое, так как оно зависит лишь от природы движения, а не от природы движущегося тела. Умножая одно на другое эти ypaвнeния, мы получаем:
  FTS = Ґ M(v+v')T.
  и если мы разделим на Т, мы получим:
  FS = 1/2Mv'2- 1/2MV2.
  Но FS есть работа, производимая силою F, действующею на тело, в то время как оно движется в направлении силы F, проходя при этом путь S. Итак, если мы назовем произведение массы тела на половину квадрата его скорости кинетической энергией тела, то - 1/2Мv'2 равно кинетической энергии тела после действия силы F на протяжении пути S".
  161. Kant,E., Untersuchurig der Frage, ob die Erde in ihrer Umiirehung um die Achse, wodurch sie die Abwcciiseiung des Tages und der Nacht hervorbringt, eiiiigu Veranderung seit den ersten Zeiten ihres Urspriings erUtten habe, und woraus inaii sich iiirer versichern kcinne, weiche von der K,w.igl. Akademie der Wissenschtfteii zii Beriin ziim Preise fur das jezt laiifende Jahr aufgegeben worden. 1754. Ab-gcdruckt in Kants Gesammelte Schrift;n. Herausgegeben von der Akademie der Wissenschaften. Voi. I, Berlin. Gg. Reimer, 1910.
  162. Clausius, R., Die Mechanische Warmethcorie.
  Стр. 22: "После того как в прежнее время почти общепризнанным был взгляд, согласно которому теплота есть особое вещество, содержащееся в телах в большем или меньшем количестве и этим обусловливающее их более высо-кую или более низкую температуру, а также выделяемое телами и затем с огромною скоростью проносящееся через пустоту и через такие пространства, которые содержат весомую массу, и таким образом становящееся лучистой теплотой, -в последнее время распространился взгляд, что теплота есть движение. При этом содержащаяся в телах теплота, обусловливающая их тем-пературу, рассматривается как движение весомых атомов, в котором может принимать участие и содержащийся в теле эфир, и лучистая теплота рассматривается как колебательное движение эфира".
  163. См. "Список цитированных сочинений" под именем Gerland.
  164. Thomson, Th., Heat and Electricity. Особенно cтp. 1-5 и 281 -289
  (о природе теплоты).
  165. "Nature", vol. XXXVI, стр. 148.
  166. Относительно Thomson см. примечание 122.
  167. Hegel, Naturphilosophie, 2 Teil.
  Стр. 349: "Электричество обнаруживается повсюду, где два тела соприкасаются друг с другом, особенно при трении. Итак электричество обнаруживается не только в электрической машине, но и всякое давление, всякий удар вызывает электрическое напряжение; однако оно обусловливается соприкосновением. Электричество не ecть специфичнское, особое явление, обнаруживающееся лишь в янтаре, сургуче и т.д., но оно имеется во всяком теле, соприкасающемся с другим телом; для того чтобы убедиться в этом, нужен лишь
  
  276
  
  очень чувствительный электрометр. Во всяком теле когда оно раздражается,
  обнаруживается его гневная суть; все тела проявляют по отношению друг к другу эту оживленность".
  168. См. цит. соч., стр. 400. См. выше, примеч. 122.
  169. Wiedemann, G., Galvanismus, Vol. III.
  Стр. 569. "Если для измерения движущих и сообщающих ускорение сил за единицу массы и длины были приняты миллиграмм и миллиметр, то пришлось бы измерять в миллиграммах и Eds. Поэтому Вебер умножает левую сторону урав-нения на множитель 1/r , который означает весовое отношение единицы электричества к миллиграмму. Но так как в величинах (Е) уже содержатся электриче-ские массы, которые должны быть измеряемы тою же мерою, и независимое от нее измерение величин (Е) вряд ли представляется возможным, то это определение электрических единиц меры в миллиграммах оказывалось бы неудобоисполни-мым даже и в том случае, если бы была признана гипотеза особой весомой электрической жидкости, текущей вместе с током".
  Стр. 576, 577: "Эту гипотезу можно было бы соединить с гипотезой Вебера, если к предполагаемому им двойному току текущих в противоположных напра-влениях масс 1/2е присоединить еще не действующий наружу ток нейтраль-ного электричества,( увлекающего с собой в направлении положительного тока количество электричества 1/2е ".(
  170. См. там же, т. III, стр. 472.
  171. Wiedemann, С., Galvanismus, Vol. I.
  Стр.783-784: "Поэтому теории контакта противопоставляли химическую теорию, которая имела в виду дать более точное объяснение возбуждения элек-тричества при контакте. Согласно этой теории последнее происходит лишь тогда, когда в то же время проявляется действительное химическое воздействие со-прикасающихся тел или же некоторое, хотя и не непосредственно связанное с химическими процессами, нарушение химического равновесия, "тенденция к химическому действию". Итак, согласно этой теории, при контакте металлов вообще не происходит никакого возбуждения электричества, но для последнего безусловно необходимо присутствие двух тел, способных химически действовать друг на друга".
  172. Gmеlin,L., Handbuch der anorganischen Chemie. 6 Aufl. Herausgeg. von Kraut, Vol. Т, 1 Abt. Ailgemeino und physikalische Chemie, bep.rbeitet vou A. Nauniann, Heidelberg, Winter, 1877.
  Стр. 675, 676: "To, что металлы расположены в совершенно одинаковом по-рядке в электродвижущем и в термоэлектрическом рядах, указывает на более тесную связь между электродвижущими и термоэлектрическими силами. Контактно-электродвижущие силы превращают теплоту в электричество. При температуре, равной абсолютному нулю, эти силы не могли бы вызывать электрическое движение. Итак приходится признать естественным допущение, что способность этих тел вызывать электрическое движение основывается на наличном количестве теплоты или является, иными словами, функцией температуры".
  173. Wiedemann, G., Galvanismus, vol.1
  Стр. 44, 45: "Закон вольтова ряда металлов (ј 14) гласит, что если мы имеем ряд металлов А,В,С,Д, то разность потенциалов свободных электричеств между двумя какими бы то ни было металлами будет одна и та же, находятся ли они в непосредственном соприкосновении или они соединены каким-либо промежу-
  
  277
  
  точным проводником. Итак, если мы например каким-нибудь образом сделаем по-тенциал внутри металла А равным Va и будем накладывать на него по порядку металлы В, С, D, в которых потенциалы свободных электричеств равны, Vb, Vc, Vd, то, если наложить на металл D еще раз второй кусок металла A, в последнем снова получается потенциал Va. Тогда электродвижущие силы между металлами по порядку суть:
  A/B = Vb - Va
  В/С = Vc - Vb
  C/D = Vd - Vc
  D/A = Va - Vd .
  Итак, если мы сложим эти равенства, получается, что сумма электродвижущих сил A/В + В/С + C/D + D/A = 0.
  Итак, если мы приведем начальный и конечный члены ряда металлов в со-прикосновение друг с другом, то в том месте, где металлы соприкасаются, невоз-можен длительный ток. С другими телами, входящими в вольтов ряд, дело обстоит так же, как и с металлами.
  Если мы попрежнему будем рассматривать электрические разъединитель-ные силы, действующие между металлами, как неодинаковые притяжения их масс по отношению к тому или иному электричеству, то такие притяжения могли бы вызываться лишь статическим распределением, равновесием электричеств в зам-кнутом круге металлов. Действительно, если бы в круге возник ток электри-чества, то в металлических проводниках он породил бы теплоту, которая могла бы быть нейтрализована разве охлаждением в местах соприкосновения металлов. Во всяком случае получилось бы неравномернее распределение теплоты, и точно так же ток мог бы, без притока извне энергии, непрерывно приводить в движение электромагнитную машину и совершать таким образом работу, что невозможно, так как при неизменном соединении металлов, например путем спайки их невоз-можны никакие перемены в местах соприкосновения, которые компенсировали бы эту работу.
  Итак в замкнутом круге тел, принадлежащих к вольтову ряду, невозможно образованиe длительного тока электричества".
  174. Там же, стр. 45.
  175. Там же, стр. 49-51.
  176. Wiedemann G., Galvanismus, Vol. I.
  Cтp. 472: "Подобно сернокислой меди можно рассматривать и первый гидрат серкой кислоты как состоящий из одного эквивалента Н и одного эквивалента S04. Итак в одном растворе, т. е. при разведении водой, он, при пропускании тока через платиновые электроды, разлагается на 1 эквивалент Н, который появляется на отрицательном электроде, и на 1 эквивалент S04, который выделяется на положительном электроде. Последний тотчас же распадается на 1 эквивалент О и на 1 эквивалент SO3, который растворяется в окружающей воде. Итак непосредственно бросающимся в глаза результатом этого процесса оказывается выделение 1 эквивалента водорода на отрицательном и одного эквивалента кислорода на положительном электроде. Объемы этих газов должны относиться как 2:1. Этот результат вызывал прежде предположение, что лишь сама вода разлагается в разведенном растворе".
  Стр. 614: "На первых порах предполагали, что благодаря соединению того или иного электричества с водой образуется кислород или водород, и полагали, что это мнение подтверждается тем, что и вода в обоих коленах трубки, имеющей форму V, нижний изгиб которой был наполнен концентрированною серною кислотою, без разложения последней выделяла в обоих коленах трубки водород,
  
  278
  
  и кислород. Считали возможным продолжительным пропусканием тока превратить в кислород и водород всю воду в обоих коленах. Тогда еще не знали, что и серная кислота содержит воду и участвует с неюв электролизе, так что благо-даря ей не получается полного отделения обеих масс воды в коленах трубки".
  177. Wiedemann G., Galvanismus, Vol. I.
  Стр. 481-482: "Приведем сперва несколько аналогичных примеров:
  Если электролизировать напрамер раствор медного купороса между поло жительным медным электродом и отрицательным платиновым, то на отрицательном электроде выделяется 1 эквивалент меди на 1 эквивалент разложенной воды при одновременном разложении сернокислой воды в том же токе; на положительном электроде должен был бы появитьсяодин эквивалент SO4, но SO4 соединяется с медью электрода, образуя один эквивалент, CuSO4, который растворяется в воде раствора, подвергаемого электролизу.
  Или, если электролизировать раствор азотнокислого свинца между платиновыми электродами, то кислород, выделяющийся на положительном электроде, соединяется с окисью свинца раствора в коричневую перекись свинца, которая осаждается на электроде.
  Или, наконец, если электролизировать раствор сернокислого натрия, то он распадается, подрбно сернокислой меди, на 1 эквивалент SO3+O, который выделяется на положительном электроде, и один эквивалент натрия, который выделяется на отрицательном электроде. Но натрий действует на воду раствора и выделяет из нее один эквивалент водорода, причем образует один эквивалент едкого натра, который растворяется в окружающей воде.
  При этих вторичных действиях главное значение имеет плотность электрического тока, а в растворах электролитов и концентрация растворов. Если плотность тока очень мала, а следовательно электроды велики, а сила токов невелика, а следовательно на электродах повсюду в единицу времени появляется лишь очень небольшое количество ионов, то они могут в иных случаях так или иначе соединяться с электродами или с составными частями растворов и образовать вторичные продукты; если ток плотен, то некоторые количества могут не подвергаться никаким изменениям, так как они не соприкасаются с такою поверхностью окружающих тел, которая была бы достаточно велика, для того чтобы ионы могли соединяться с этими телами. И в последнем случае могут возникать соединения, содержащие большее количество выделившихмя ионов, а в первом случае - соединения, содержащие меньшее количество выделившихся ионов".
  178. Wiedemann,G., Galvanismus, Vol.I.
  Стр. 791-795: "Возражения против химической теории возбуждения электричества".
  Особенно стр. 791-792: "Что в цепи из кислоты и щелочи соединение кислоты со щелочью не есть причина образования тока, вытекает из опытов 61, 260 и 261, согласно которым в известных случаях, когда кислота и вода даны в эквивалентных количествах, не происходит никакого тока, а также из описанного в 62 опыта, что в случае включения раствора селитры между едким кали и азотной кислотой электродвижущая сила появляется таким же образом, как и без этого включения".
  179. См. там же, стр.791.
  180. Naumann, B. Handbuch der anorganischen Chemie. Vol.1.
  Стр. 729: "Следовательно, хотя вышеупомянутую воду можно считать одною из чистейших, когда-либо полученных, все-таки нельзя утверждать, что она была совершенно чиста и что величину к=0,0000000000072 не приходится считать лишь верхним пределом. Конечно для практики и это число прридает воде значение гальванического непроводника, потому что легко приблизительно вы-
  
  279
  
  числить, что столб такой воды в 1 мм высоты представляет такое же сопротивление, каек медная проволока, имеющая такое же сечение и длину, равную, скажем, диаметру орбиты луны".
  181.Это место из pечи Гельмгольца цитируется Энгельсом на стр.175-176.
  182. Hegel, Naturphiiosophie, 2 Teil.
  Стр. 98: "Законы абсолютно свободного движения открыты, как известно, Кеплером; это открытие достойно 6ecсмертной славы. Кеплер доказал его в том смысле, что он нашел для эмпирических данных их общее выражение (227). Впоследствии стало общеупотребительной фразой, что Ньютон впервые открыл доказательство этих законов. Трудно более несправедливо приписать славу не тому, кто впервые открыл, а другому лицу. Я замечу по этому поводу следующее:
  1) Сами математики признают, что фэрмулы Ньютона могут быть выведены из законов Кеплера. Но весь непосредственный вывод просто таков: в третьем законе Кеплера A3/T2 есть постоянная величина. Если выразить ее в виде AA2/T2 и назвать вместе с Ньютоном - общей тяжестью, то такое выражение действия этой так называемой тяжести уже содержится в обратном отношении к квадра-там расстояний.
  2) Доказывая положение, гласящее, что тело, подчиненное закону тяготения, движется вокруг центрального тела по эллипсу, Ньютон доказывает только то, что оно должно двигаться вообще по коническому сечению, между тем как тре-бовалось доказать, что путь такого тела есть не круг и не какое-либо другое кони-ческое сечение, а именно эллипс. Кроме того само его доказательство ("Princ. Math.", L. I, sect. II, prop. 1) вызывает возражения, и анализ уже не пользуется этим доказательством, составляющим основание ньютоновой теории. Условия, в силу которых путь тела оказывается определенным коническим сечением, суть в аналитической формуле постоянные величины, и их определение сводится к эмпири ческому обстоятельству, а именно к особому положению тела в определенный момент и к случайной силе толчка, первоначально данного этому телу. Таким образом то обстоятельство, в силу которого кривая линия оказывается эллипсом, не выражено в той формуле, которая будто бы доказана, и даже не имеется в виду доказать его,
  3) Закон Ньютона относительно так называемой силы тяжести также выведен только из опыта путем индукции".
  Стр. 113-115: "Вначале у Ньютона не было мысли о том, что планеты находятся в имманентном отношении к солнцу, а у Кеплера уже была эта мысль. Итак нелепо считать то, что они притягиваются новою мыслью Ньютона. Кроме того, "притяжение" есть неподходящее выражение; скорее они сами стремятся к солнцу. Все дело в том, чтобы доказать, что путь должен быть эллиптическим, а Ньютон не доказал этого, и, однако, в этом заключается суть закона Кеплера.
  Лаплас (Exposition du systeme clu monde, t. II, pp. 12, 13) признает, что анализ бесконечного, охватывающий вследствие своей всеобщности все, что может быть выведено из данного закона, показывает, что планеты, подчиняясь действию силы, удерживающей их на их путях, могли бы двигаться не только по эллипсам, но и по любому коническому сечению. Уже из этого существенного обстоятельства выясняется полная недостаточность доказательства Ньютона. В геометрическом доказательстве Ньютон прибегает к бесконечно малым величинам; это доказательство нельзя признать строгим, а поэтому в настоящее время анализ не пользуется им. Вместо того, чтобы доказать законы Кеплера, Ньютон сделал, собственно говоря, обратное: он хотел найти для них oснование и удоволь-
  
  280
  
  ствовался неудовлетворительным. Доказательство при помощи бесконечно малых величин, основанное на том, что Ньютон считает равными все бесконечно малые треугольники, представляется на первый взгляд весьма убедительным. Но синусы и косинусы не равны. А если говорят, что они равны друг другу, так как и те и другие принимаются за бесконечно малые величины, то такими приемами можно доказать все, что угодно. Ночью все кошки серы. Количество должно исчезнуть; если же при этом уничтожить и качественное, то можно доказать все, что угодно. А ньютоново доказательство основано на таком принципе, и потому оно совершенно неудовлетворительно. Затем анализ выводит из эллипса два других закона Кеплера; конечно анализ дал это выведение таким образом, как этого не сделал Ньютон, однако это было сделано впоследствии, но именно первый закон не доказан. В законе Ньютона выражено, что тяжесть, уменьшающаяся с расстоянием, измеряется тою скоростью, с которою движутся тела. Ньютон вывел это математическое определение S/T2 придав законам Кеплера такую формулировку, что из них можно было исключить тяжесть, но она уже содержится в законе Кеплера. Получается то же, что мы имеем, когда дано определение круга a2 = x2 + y2, как соотношение между постоянной гипотенузой (радиусом) и двумя катетами, которые суть величины переменные (абсцисса или косинус, ордината или синус). Если же я пожелаю вывести из этой формулы например абсциссу, то я говорю
  x2 = a2 - y2 = (a+y) (a - y) или для ординаты: у2 = а2 - х2 = (а+х) (а-х). Таким образом я вывожу из первоначальной функции кривой линии все остальные определения. Таким образом мы должны вынести и А/T2 как тяжесть, следовательно лишь придать формуле Кеплера такой вид, чтобы это определение стало явным. Это можно сделать, исходя из любого из законов Кеплера - из закона эллипсов, затем из пропорциональности между временами и секторами, а всего проще и непосредственнее-из третьего закона. Этот закон выражен в формуле А3/T2=a3/t2 . Теперь мы желаем исключить из этой формулы S/T2 . S есть пройденное пространство, как часть пути. А есть расстояние, но каждая из этих величин может заменять другую, так как между расстоянием (диаметром) и путем, как постоянной функцией расстояния, существует опреде-ленное соотношение. Если дан диаметр, то известна и окружность, и наоборот, потому что это единая определенность. Теперь, если напишем вышеприведенную формулу A2A/T2 = a2a/t2, т.е. A2A/T2 = a2a/t2, исключим тяжесть А/Т2 и подставим G вместо А/T2 и g вместо а/t2 (различные тяготения), то получим: A2G=a2g .
  Вы-разив это равенство в виде пропорции, мы имеем A2:a2 = g:G, а это и есть закон Ньютона".
  
  183. Kirchhof G., Vorlesungen uber mathematische Physik.
  Стр. 10-12: "Это положение формулировано Ньютоном. Исходя из него, можно вывести законы Кеплера, идя путем противоположным тому, которого мы держались, производя вычисление. Итак оно является лишь иным, но более простым выражением того же самого факта, как и эти законы. Но большая простота оказывается не единственным и даже не важнейшим преимуществом положения, установленного Ньютоном, пред законами Кеплера; это преимущество заключается в том, что положение, установленное Ньютоном, могло навести открывшего его на закон, оказывающийся более общим и более точным, чем само
  
  281
  
  оно и законы Кеплера, - на закон, который точно выражает движение всех небесных тел, поскольку они могут быть рассматриваемы как материальные точки и насколько простираются наши познания.
  ј 7. Для того чтибы иметь возможность выразить этот закон Ньютона, мы должны придать понятию силы более общее значение, чем мы делали это до сих пор. До сих пор мы употребляли выражения "сила" и "ускорение" как имеющие совершенно одинаковый смысл; но после того обобщения понятия силы, которое мы имеем в виду произвести теперь, мы уже не можем делать это. До сих пор мы должны были говорить: на точку всегда действует одна сила, теперь мы будем пользоваться выражением: на точку одновременно действует несколько сил, или на нее действует система сил. При этом мы точно так же, как до сих пор, будем определять каждую силу при посредстве ее компонентов по осям координат, так что если Х1 Y1, Z1, Х2, Y2, Z2... суть компоненты сил, совместно действущих на точку (X, Y, Z), то эти силы соответствуют по величине и по направлению линиям, проведенным от начала координат к тем точкам, координаты
  которых суть Х1 Y1, Z1, Х2, Y2, Z2... Выражение, что упомянутая система сил действует на указанную точку, должно иметь одинаковый смысл с выражением, что движение этой точки происходит согласно уравнениям
  d2x/dt2 = X1 +X2 +...
  
  d2y/dt2 = Y1 + Y2 + ...
  
  d2z/dt2 = Z1 +Z2 +...
  Система сил, действующих на точку, всегда эквивалентна простой силе, которую называют равнодействующей системы. Если X, У, Z суть компоненты по осям координат равнодействующей упомянутой системы, то согласно (15) и (5) мы имеем:
  Х = Х1 + X2 + ...
  Y = Y1 + Y2 + ...
  Z = Z1 + Z2 + ...
  Эти уравнения представляют собой, если система состоит лишь из двух сил, аналитическое выражение так называемого закона параллелограма сил.
  Ясно, что, если рассматривать определенное движение точки как обусло вленное несколькими силами, каждая из них отдельно не определена, определена лишь равнодействующая; все отдельные силы, за исключением одной, могут приниматься за произвольные, и тогда величина этой одной может быть всегда выбираема таким образом, что равнодействующая становится равной ускорению Согласно нашему пониманию, механика может выводить определения тех понятий, с которыми она имеет дело, лишь из движения. Из этого вытекает, что, после -того как вместо простых сил были введены системы сил, механика не в состоя-нии дать полное определение понятия силы. Однако то, что вводятся системы сил, в высшей степени важно. Это основано на том, что, как показал опыт, в есте-ственных движениях всегда встречаются такие системы, для которых легче ука-зать отдельные силы, чем их равнодействующие".
  
  
  
  
  
  СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
  
  D'Alembert, Jean-Bapfiste Leronci, Traite (le dynamique. Paris 1.743. - По-немецки по этому изданию в Ostwalds Kiassiker der exakten Wissenschaften, Nt. 106. 1..eipzig 1899.
  Allmann., G. ]., Recent progress in our knowledge of the ciliate infusoria •."Na-ture", vol. XI! (June, July 1875). ,
  Bossat, Charles, Cours complet de mathernatique. 7 vol. Paris (1795 до 1801). Buchner, Louis, Kraft und Stoif. Empirisch-naturphilosophische Studien in allgemeinverstandlicher Darstellung. 7. Aufi. Leipzig 1862.
  i, Carnot, Sadi Reflexions sur la puissance nwtrice du feu ct sur les machines pf'-prrs и developper cette puissance. Paris 1824. - Немецкое издание W. Ostwald'a. Ostwalds Kiassiker der exakten Wissenschaften, Nr. 37. Leipzig 1909.
  Clausius, R., Die mechanische Warmetheorie. 2. АпП. Braunschv/cig 1876. Claasius, R., Ueber den zweiten Hauptsatz der, mechanischen Warmetheorie. Ein Vortrag, gehalten in emer ailgemeinen Sitzung der 41. Versammlung deutscher NJturforscher und Aerzte zu Frankfurt am M. am 23. September 1867. Braunschweig 1867.
  Croll,. James Climate and time in their geological relations; atheory of secular changes of the earth's ciimate. London 1875. -Рец№г1з:!р"заяа J. F. В.. в "Nature'., vol. XII (June 1875).
  Darwin, Charles, On the origin of species by means of naturai selection. Lon-don 1859.
  Davies, Ch. Maurice, Mystic London, or phases of occult life inthe metropoii.5. 'London 1875.
  Draper, John William, History of the intellectual development of Europe; 2 vo;. London 1864.
  I'., Engels, Friedricn, i erm Eugen Dtihrings Umwalzung der Wissenschaft. Leip-zig 1878.
  )' Faraday, Mich., Experimental Researches in Electricity. Vol. 1-П. London, |l839-1855. i.
  Pawbach, L., Die Unsterblichkeitsfrags vom Standpunki der Anthropoirgie. 846. (Samtliclie Werke. Bd. 3, Leipzig 1870).
  Fick, Adolf, Die Naturkrafte in ihrer Wechselbeziehung. Win-zburg 1609. Flamsieed, J-, Historia coelestis Britannica. London 1725. Fourier, Charles, Le nouveau monde industriel et socHtaire. Paris 1870. Oerland, E-, Leibnizens und Huyghens, Briefweci-'i.el mit Papin. Berlin 188'. Grove, W. R., The correlation of physical forces, 3rd. ed. London 1855. Guthrie, Frederiks, Magnetism and electricity. London 1876. HSckel, Ernst, Anthropogenie, oder Entwicklungsgcschichte des Mensclien. Leip-zig 1874.
  Hackel, Ernst, Natlirliche Schopfungsgeschichte. 5 Auti. Berlin 1874. ^lackel, Ernst, Uebcr die Wellenzeugung der Lebensteilchen Oder die Perig.';-nesis der P.lastiduie. Vortrag, gehalten am 19. November 1875 in der medizinisch-naturwissensthaftiiciK'n Gesel'schaft zu Jena.-Перепечатано в "Gemeinverstan-
  
  283
  
  dKchc VDI li.'t'.'c unil .\i'li iii'lli;n,',i 11 .iir. i)r!n (iJ'li'l del Aufl. BUIUI 1<Ж.
  Hegel, Gsorg-Frieilrlch-Wilhi-'.m, \\\-\\w. ViillltBtul;K>- A
  Verein von Freunden dcs Vercwi'gtcii. I'.. Aiifl. llerlln. B>1. 3 ---Bd. 7, 1847; Bd. 13 (1 АпП.), 1833; B,J. !!->(! Atlfl.), 183lj..
  - Bd. 3. Wissenschaft der Logik. Teil 1, Abt. 1.
  - Bd. 4. Wissenschaft der Logik. Tcil I, Abt. 2. • - Bd. 5. Wissenschaft der Logik. Teil II.
  -Bd. 6. Enzyklopadie der phiiosophischen Wisscnschaften i'n Griini'il ' Teii I (Die Logik).
  - Bd. 7. Voriesungen uber die Naturphilosophie als der Enzyklopadie der |iiu losophischen Wissenschaften ini Grimdrisse. Teil II.
  - Bd. 13. Voriesungen fiber die Geschichte der Phiiosophie. Bd. I.
  - Bd. !5. Voslesungen liber die Qeschichts der Phiiosophie. Bd. III. Helmholtz, Hf Popuiare Wissenschaft liche Vortrage. Heft I-III. Braunscliwrin 1S65-1876.
  Helmliollz, H., Ueber die Erhaltung der Kraft. Eine physikalische Abhandluii};, vorgetragcn in der Sitzung der physikaiischen Oesellschaft zu Berlin am 23. .|nii 1847. Berlin 1847.
  Hofmann, A. W., Ein Jahrhundert chemischer Forschung unter dem Schiiiiir-der Hohenzoilern. Rede zur Gedachtnisfeier des Stifters der K. Friedrich-WillirIm iJniv. zu Berlin am 8. Aug. 1881.-Перепечатано в "Chemische Erinneruii!;'ii EIIS der Berliner Vergangenheit". Berlin 1882.
  Hux'ey, T. H., Письмо к "Committee of the London Dialectical Society". В "Daily News", 17. October 1871.-Перепечатано в "Life and letters of Thuni Henry Huxley by his son Leonard Hux!ey", vol. I, London !ООЭ.
  Kant, Emmanuel, Allgcmeins Naturgcschichte und Thcorie des Himmels, (uln Versuch von der Verfassung und dem mechanischen Ursprunge des ganzen Wcltgebuiidr'i, nach Newtonschen Grundsatzen abgehandelt. 1755.-Перепечатано Б "Kantsdi. Schriftcn", hrsg. von der Prcusssschen Akademis der 'iVssssnscI'.aftsn. Bd. I., Berlin lillii
  Kant, Emmanuel, Oedanken von der vrahren Schatzung der lebendigen Kr:illi und Beurteilung der Beweise, dercn sich Herr von Leibniz und andere Mechanildi in dieser Streitsache bedient haben, nebst einigen vorhergehenden Bctrachtungcn, v/elche die Kraft der Kcrper uberhaupt betreifcn: Konigsberg 1745. - Перепсч.1 тано в "Kants Ges. Schriften", hrsg. von der Preussischen Akademie der Wissrii schaften. Bd. I., Berlin 1910.
  Kant, Emmanuel, Untersuchung der Frage, ob die Erde in ihrer Umdrehuiir urn die Achse, vvodurch sie die Abwechselung des Tages und der Nacht hervorbringi, einige Veranderung scit den ersten Zeiten ihres Ursprnngs eriitten habe, und wora!;:. man sich ihrer versichern k6nne, vvelche von der KOnigiichen Akademie der Wiscn schaften zu Berlin zurn Preise Гйг das jetztlaufendeJahr aufgegeben worden. 1754. Перепечатано в "Kants Ces. Schriiten", hrsg. von der Preussischen Akadeinie dri V/issenschaften, Bd. I, Berlin 1910.
  Keku!f1, August, Die wissenschaftlichen Ziuie und Leistungen der Chemie. Bonn 187-:
  Ku'chiiof, Oiistav, Voriesungen uber inathematische Physik.Mechanik. Leipzig 18711. Kopp, Hermann, Die Entwicklung der Chenile in der neueren Zei't. Erste Abtc. Sung. Die Entwicklung der Chemie vor und durch Lavoisier. Munchen 1871. [Лавров, П. Л.} Опыт истории мысли, ч. 1, С.-Петербург, 1875. Laplace, P.-S., Traite de mC-chanique ccleste. Voi. 1-2, 4-5, 1805 - 1825. Liebig, j. von., Chemische Briefe, Leipzig u. Heidelberg, Winter, 5855. Madler, J. H., Der Wunderbau des Weltalls, oder popuiare Astronomic, 5. Aufl. Befiin 1861.
  
  284
  
  , l
  . l:. i i.ll. .', / \l.u-i
  '. ./•
  18'/ ';, С.
  ,'i'':!'
  . i 1.Л1 I
  fr, Кис,
  Natur. l Schriften
  
  : 1849.
    !..'. к];цгу John LubbccS;. "Ants, bees and wasps''). A record of .,..•. ',.. i,..- ..;eial hymenuptera. London 1882.
  fc-Schorlemmcr, Ausfuhriiciies Lehrbuch der Chemie. 9 Bde. Braunschweig .(-i-JOl.
  Secc!:i, A., Die Sonne, Autorisierfe deu'sche AtlSgabe uncS Originaiv/erk, hrsg. v. ichelien. riraunsc!r"№ig 1872.
  Sutfr, H., Geschiehte der maihenia^sc'nen Wissenschaften. 2weiter Tcil. Zurich i ).
  Tail, P. G., Force. - "Nature", vol. XIV (September 1876). Thomson, Thomas, An outline of the sciences of heat and electricity, 2nd ed. :.don 1-840.
  Thomson, William, The size of atoms. A lec'.'.ire delivered at the Royal Insti-- on Friday. 2 February 1883. - "Naiure", vo!. XXVUI (June, July 1883). ison, William and Tail Peter Guthrie, Treatise on natural philosophy.
  •^•.!.1 l1^'?.
  1!S.
  . ..,ilii. i-...-., i.:.i -. i,. . . . . , - /ОП
  ":;ilvni : tromes in die Ferne, 1873; Bd. II, 2. Abt.. In-
  .ipiti-' . г. Braunschweig.
  ••chid 'er Astroncmic. Miinchen 1877.
  ;, Li!.. •.:.'li der Physioirgie dcs Alensclien. 2 Aufl. .E.'' !s'':"'. n
  
  285
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  АБСТРАКЦИЯ -Математическая аб-стракция - 79 и след.; - сперва сочиняют абстракции, отвлекая иx от чувственных вещей, а за-тем желают познавать их чув-ственно, желают видеть время и обгонять пространство - 85.
  АГРЕГАТНЫЕ СОСТОЯНИЯ --Агрегатные состояния - узло-вые пункты, где количественное изменение переходит в качествен-ное - 5.
  АКСИОМЫ - Математические аксио-мы.-8 и след.;-аксиомы до-казуемы диалектически, посколь-ку они не чистые тавтологии - 7.
  АЛГЕБРА - Арабы имели начала алгебры - 88.
  АЛХИМИЯ - Арабы имели алхи-мию - 88.
  АМЕБА - 19.
  АНАЛИЗ - Анализ у человека об-щий с животными - 33; индук-ция и дедукция тесно связаны между собою столь же необходи-мым образом, как синтез и ана-лиз - 34.
  АНАТОМИЯ - Сравнительная ана-томия - 215.
  АССИМИЛЯЦИЯ - Ассимиляция - существенная функция жизни - 94, 95.
  АССИМПТОТЫ-31. Познание бес-конечного... представляет собою бесконечный ассимптотический процесс - 84.
  АСТЕРОИДЫ - 78.
  АСТРОНОМИЯ - Простейшая фор-ма движения - 4; - уже из-за времен года абсолютно необхо-дима для пастушеских и земле-дельческих народов -39, 43, 44-79,88, 93, 98, 114, 132, 133.
  ATOM - Эфирные атомы - 115; хи-мические атомы-115; атомы, молекулы и т. д. нельзя наблю-дать в микроскоп, а только мы-шлением-4; механические атомы всегда находятся в соединении - молекуле - 16, 17; в химии име-ется определенная граница дели- мости, за которой тела уже не могут действовать химическим об-
  
  286
  
  
  ется в том, что мы находим беско-нечное в конечном, вечное в пре-ходящем - 84; бесконечность аб-солютно познающего мышления- 84.
  БИОЛОГИЯ - Теории происхожде-ния жичии - 25-27; великий Дон-Кихот биологии - Агассис- 18; биология как химия белков- 112.
  БОГ - С богом никто не обращается хуже, чем верующие в него есте-ствоиспытатели - 17.
  БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНИЕ- Учение Дарвина о борьбе за су-ществование - 36-37, 123 и ел.;
  является нормальным состоянием животного мира - 96.
  БОТАНИКА - 88.
  БЫТИЕ - Суждение наличного бы-тия - простейшая форма сужде-ния -100;- бытие у атомистоа - 105, 106.
  ВЕЛИЧИНА - Предмет математи--ки - 8, переменная величина бы-ла поворотным пунктом в мате-матике - 30, 32; анализ понятия величины и аксиомы в математи-ке - 8; мнимые величины - 67;
  их прообразы в природе - 76, отрицательные величины алге-бры реальны лишь постольку, по-скольку они относятся к положи-тельным величинам - 111.
  ВЕЩЕСТВО - Предмет естествозна-ния - движущееся вещество - 6, ВЕЩЬ В СЕБЕ- - 6,7,71.
  ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ - Всякое дви-
  Жение состоит в взаимодействии притяжения и отталкивания - 131; взаимодействие качества и количества - 112; у Гегеля противоположность между causa fi-nalis и causa efficiens снята в ка-тегории взаимодействия - 6; пер-вое, что мы наблюдаем, когда рассматриваем материю в целом, - есть взаимодействие - 15; взаимодействие является истинной
  causa fi-nalis вещей - 15; у Грове все недоразумение насчет причинности основывается на том, что он не привлекает к рассмотрению категорию взаимодействия - 16.
  ВИБРИОНЫ - 28.
  ВИД В БИОЛОГИИ - Образование новых видов из более старых форм - 24; виды растений и животных по Линнею 88, 89; К.Ф.Вольф произвел первое нападение на теорию постоянства видов - 92.
  ВРАЩЕНИЕ - простое вращение -
  
  
  
  след.; неразрушимость и несотво-ренность движения - 132; пре-вращение одних форм движения в другие-4, 10, 11, 12, 15, 48, 97, 98, 137; движение, как форма существования материи, нераз-рушимо, как сама материя - 12, 87, 124; абсолютно всеобщим зна-чением обладает лишь одно - движение - 49; перенесение дви-жения -10; тепловое движе-ние-5, 11; количественная сто-рона движения - 12; Гегель о движении-12, 13; движение и равновесие -13, 14; равнове-сие неотделимо от движения - 13; взаимодействие и есть движе-ние- 15, 131; формы движения и свойства движущихся тел - 4, 6; относительность движения- 5; форма движения и классифака- ция наук - 18, 19, 20; движение и второе положение Клаузиуса- 41; сущность движения в непо-средственном единстве простран-ства и времени - по Гегелю -12, 13; превращение молярного движения в молекулярное - 110, и молекулярного в атомное-110, 120, 136, 137; изучение природы движения должно было исходить из низших простейших форм его и объяснять их, прежде чем могло дать что-нибудь для объяснения высших и более сложных форм его - 130; движение обладает аб-солютно всеобщим значением - 49; высшая, главная и побочная форма движения-16; в надме-ханических областях есть и изме-нение качества - 80; Притяже-ние и отталкивание как простей-шие формы движения - 132-133;
  механическое движение - это простейшая форма движения-4;
  механическое движение - 10, 13, 16,124,150 и след.; молярное дви-жение-б, 136, 137, 158; моле-кулярное - 6, 135, 136; формы движения: звук - 5, электриче-ство- 5, 7, 15, 97, 110, 136, 163 и след.; свет - 5, 53, 87, 110; хи-мическое сложение - 15, 97, 137;
  трение и удар-110, 113; дви-жение материи не сводится к од-ному только грубому механиче-скому движению, перемещению - 97; всякое движение состоит во взаимодействии притяжения и от-талкивания - 131; механическое движение не исчерпывает движе-ния вообще - 80; мышление есть тоже движение-80; движение, как таковое, есть нс что иное, как совокупность всех чувственно вос-
  
  288
  
  ДЕЛИМОСТЬ - 5, 16; млекопитающее неделимое; каждое тело дели-мо практически и известных гра-ницах, например в химии - 5;
  материя и делима, и непрерыв-на-16.
  ДУРНАЯ БЕСКОНЕЧНОСТЬ - 10.
  ЕДИНИЧНОЕ - Всякое познание заключается в том, что мы в мы-слях извлекаем единичное из его единичности переводим его в осо-бенность... - 85; категория еди-ничного у Гегеля -102.
  ЕДИНИЦА - Ничто не кажется про-ще, чем количественная единица, и ничто не многообразнее, чем последняя - 117.
  ЕДИНСТВО - Единство природы и духа-18; единство, многообра-зие и единица - 31 и след.
  ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ - Теоретиче-ское естествознание старается свои взгляды объединить в одно гармоническое целое - 97; из истории естествознания - 22 - 25, 39-41, 86 и. след.; математи-ческое естествознание - 23; ме-ханическое естествознание - 79; революция и естествознание в эпо-ху Возрождения - 87.
  ЖИЗНЬ - Жизнь, это - форма су-- ществования белковых тел - 29;
  смерть - существенный момент в жизни - 9; спор о происхожде-нии жизни - 25, 26.
  ЗАКОН - От гипотезы к закону -б;
  диалектические законы движения господствуют над хаосом бесчи-сленных изменений в природе и истории - 212; закон перехода количества в качество - 125 и след.; моя задача была не в том, чтобы внести диалектические за-коны в природу извне, а в том, чтобы найти их в ней и из нее их развить - 213; закон неразруши-мости и несотворенности движе-ния -132; вечные законы при-роды превращаются в историче-ские - 48 и след.; Гельмгольц о законах природы - 138, 139;
  закон падения становится невер-ным при продолжительности па-дения в несколько минут - 25;
  закон тожества в старом метафи-зическом смысле - 21 и след.;
  вечные законы разума и справед-ливости у утопистов - 222, 223; закон соотношения роста ( у Дарвина) - 51; законы мышления - 70; формой всеобщности в природе является закон - 84; ничто не вечно, кроме движущейся мате-
  
  
  ИСКРА в электричестве - 119, 164. ИСЧИСЛЕНИЕ - Дифференциаль-|
  ное и интегральное исчислснш -76-78; лишь дифференциальное исчисление дает естествознанию возможность изобразить матема-тически процессы, а не только состояния - 113.
  КАНТО-ЛАПЛАСОВСКАЯ ТЕОРИЯ
  происхождения миров - 90, 133. КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА - 59. КАРТЕЗИАНЦЫ - 144.
  КАТЕГОРИЯ - Категория является у Гегеля чем-то предсуществую-щим, а диалектика реального мира - ее простым отблеском - 3; неизменные категории в выс-шей математике исчезли - 4.
  КАЧЕСТВО - 47, 125-128 и след. Самый простой пример перехода количества в качество-112; в механике мы не встречаем ника-ких качеств - 127; количествен-ные изменения переходят в каче-ственные - 80; в физике, а еще более в химии, приходится на-блюдать не только переход коли-чества в качество, но и множество изменений качества, относитель-но которых совершенно не дока-зано, что они вызваны количе-ственными изменениями - 80;
  превращение количества в каче-ство 112; отношение между качеством и количеством взаимно - 81; не существует просто качеств:
  существуют только вещи, обла-дающие качеством - 83; для ме-ханической концепции (Негели) качество и количество являются абсолютно различными катего-риями. Метафизика - 83. Causa finalis. - Causa finalls - это - материя и присущее ей движе-ние - 6; Causa finalis и causa efficiens - 6, 17, 82.
  КИНЕТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ - 34
  и след.
  КИНЕТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ГА-ЗОВ _ 7 21.
  КЛАССИФИКАЦИЯ НАУК И ИЕ-РАРХИЯ ФОРМ ДВИЖЕНИЯ-18; классификация у Сен-Симона-115; виды растений и жи-вотных были установлены (у Лин-нея и др.) раз навсегда при их возникновении, равное порож-дало всегда равное - 89.
  КЛАССЫ - 59.
  КЛЕТКА - 4,8,19. Окен открывает умозрительным путем протоплаз-му и клетку - 17, 212; клетка с постоянной клеточной оболоч-
  
  290
  
  yка о величинах - 8; применение математики в науках - 112; для диалектического и вместе с тем материалистического понимания природы необходимо знакомство с математикой - 212.
  
  МАТЕРИАЛИЗМ - Плоско материалистическая философия - 3; Гсгель и материалистические бол-вны - 4; материализм механи-ческий - 18; странствующие про-поведники вульгарного материа-лизма - 71; первоначальный сти-хийный материализм -104; фран-цузский материализм XVIII ве-ка-75,81,82, 85.
  МАТЕРИЯ - Материя и движение-5, 6; материя вовсе не абстрак-ция - 6; абстракция материи - 6; Гегель о материи - 10; первое, что бросается в глаза при рассмотрении движущейся материи, это - взаимная связь отдельных движений, тел -14; материя должна производить с необходи-мостью в органическом существе мыслящий дух - 23, 46; материя и сила - 25; представление о хи-мическом единстве материи - 34; материя прерывная и непрерыв-ная - 78; материя есть causa finalis - 6; чистая материя как таковая-6; материю, как тако-вую, никто еще не видел - 85;
  материя и сила по Геккелю - 25;
  теория качественной тожествен-ности материи - 81; материя как таковая, это - чистое создание мысли и абстракции - 82; "одно-сторонняя математическая точка зрения", согласно которой материя определима только количе-ственным образом - 82; послед-ним выводом является вечный кру-говорот движущейся материи - 92, 99; превращения движения присущи от природы движущейся материи - 98; материя.. с же-лезной необходимостью... снова породит мыслящий дух где-ни-будь в другом месте и в другое время - 99; бессмысленное пред-ставление о какой-то противопо-ложности между духом и мате-рией - 19.
  МАШИНА ПАРОВАЯ-95.
  МЕРА-Мера движения 148 и след.; в мере сила измеряется проявлением ее, причина-дей-ствием - 111,
  МЕТАФИЗИКА- Метафизика - противоположность диалектики - 3; старое естествознание довольствовалось ее помощью - 3; ньютоновское притяжение и центро--
  
  
  
  МОРАЛЬ-нежная мораль, кроткая и чистая подгуга торговли" (Фурье) - 111.
  МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ ФОРМЫ- Повторение морфологических форм на всех ступенях развития- 20.
  МОНЕРА - 29.
  МЫСЛЬ - Подобно тому, как элек-тричество, магнетизм и т. д. по-ляризируются, движутся в про-тиворечиях, так и мысли - 7;
  у Грове категория взаимодей-ствия фигурирует, но нет абстра-ктной мысли о ней, и отсюда вся путаница - 16.
  МЫШЛЕНИЕ - Естественно - науч-ное мышление - 16; мышление есть тоже движение - 80; иссле-дование форм мышления - очень благодарная и необходимая за-дача - 100; чего может достиг-нуть мышление - 100; теорети-ческое мышление, основываю-щееся на знакомстве с историей мышления и его завоеваний - 107; параллелизм между разви-тием понятия в истории мышле-ния и развитием в голове отдель-ного диалектика-112; беско-нечность абсолютного познаю-щего мышления слагается из бес-конечного количества конечных человеческих голов - 84; проро-ческое место у Гегеля насчет ато-ма и молекулы, по поводу кото-рых имеет право принимать ре-шение мышление-113; без мы-шления обойтись невозможно - 70; направление, которое, чва-нясь одним лишь опытом, отно-сится с суеверным презрением к мышлению и дошло, действи-тельно, до геркулесовых столбов в своей теоретической беззабот-ности - 60; сколько бы ни выка-зывать пренебрежения к теоре-тическому мышлению, все же без последнего нельзя связать между собою двух любых естественных фактов - 67; страх перед мышле-нием у большинства естествоис-пытателей - 90; теоретическое мышление и естествознание - 4, 17, 21; влияние деятельности че-ловека на мышление - 14; "сво-димо" ли мышление к молекуляр-ным и химическим движениям в мозгу-16; мышление человека и животного-33; существеннейшей основой человеческого мышления является изменение человеческой природы-15, 21; философский хлам, за исключением чистого учения о мышлении, станет из-
  
  292
  
  годаря этому также из случайно-сти - 46; с абстрактной необхо-димостью мы все еще не выходим из границ теологического взгля-да на природу- 108; в односто-роннем, абстрактном детерминиз-ме необходимость низводится до чего-то случайного - 107.
  НЕОКАНТИАНСТВО- 71.
  НЕПРЕРЫВНОСТЬ - Непрерыв-ность и прерывность материи - 78.
  НЕРВНАЯ СИСТЕМА-и Verte-brata - 32.
  НИЧТО - Ничто от некоторого нечто есть определённое ничто-116;
  ничто от любого количества само еще количественно не определе-но-116.
  НУЛЬ-115,116.
  ОБМЕН ВЕЩЕСТВ - Обмен ве-ществ у органических тел - 28, 29 и след.; обмен веществ у неор- ганических тел - 28.
  ОБЩЕЕ И ЧАСТНОЕ - 17.
  ОБЩЕСТВО - Общество возникло из стада карабкающихся по деревь-ям обезьян - 53; характерный признак человеческого общества, отличающий его от стада обезь-ян, - труд - 53; животное в луч-шем случае доходит до собирания средств существования, человек же производит их... Это делает недопустимым... перенесение за-конов жизни животных обществ на человеческое общество - 37.
  ОБЩИННАЯ СОБСТВЕННОСТЬ - 58, 59.
  ОДНОКЛЕТОЧНЫЕ - 28.
  ОПЫТ -- 60.
  ОПТИКА - Успехи оптики были вызваны практическими потреб-ностями астрономии - 88.
  ОРГАНИЗМ - Организм не является ни простым, ни составным - 10;
  движение и равновесие в нем - 13, 14; происхождение организ-мов - 24, 25 и след., 28 и след.;
  организмы одноклеточные - 28, 29; были найдены организмы, относительно которых даже нель-зя сказать, относятся ли они к животному миру или к раститель-ному - 92; opганизм это - выс-шее единство, связывающее в себе в одно целое механику, фи-зику и химию-120; низшие организмы: протисты, грибы, инфузории - 19, 20, 24; теория происхождения органических существ - 24, 25;раз дана органическая жизнь, то она должна развиваться путем развития поколе-
  
  
  
  
  
  
  истинное познание природы есть познание вечного, бесконечного и поэтому оно... абсолютно-84;
  материю и движение можно поз-нать лишь путем изучения от-дельных форм вещества и дви-жения - 84; специальное устрой-ство человеческого глаза не яв-ляется абсолютной границей для человеческого познания -100; ис-торический взгляд на познание - 10, 69, 100, 101 и след.; процесс превращения - тот великий ос-новной процесс, в познании кото-рого заключается все познание природы - 214.
  ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ - Классическая политическая эко-номия - 59.
  ПОЛЮС - 9, 32. Полярные противо-положности обусловливаются вза-имодействием обоих противопо-ложных полюсов - 132.
  ПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ - Положитель-ное и отрицательное в физике, электричестве-9, 118; в мате-матике - 30; в магнетизме - 45;
  в аналитической геометрии -116.
  ПОЛЯРНОСТЬ - 7, 45 и след., 135 и след.
  ПОНЯТИЕ - Развитие понятия в истории мышления и в голове от-дельного индивидуума -112; ис-кусство оперировать понятиями требует действительного мышле-ния - 214.
  ПОРИСТОСТЬ - Теория пористо-сти - 10.
  ПОТРЕБНОСТЬ -- Потребность соз-дала себе орган - 52, 53.
  ПРАВО - 55.
  ПРАКТИКА- 14, 15.
  ПРИРОДА - Единство природы и ду-ха - 18; теперь вся природа раз-ложена, сведена к истории - 15;
  история сознательных существ и история природы - 14, 15; чело-век воздействует на природу, из-меняет ее, создает себе новые условия существования - 22, 23, 24; историческое воззрение на природу и его подготовление - 70, 71; учение об абсолютной не-изменности природы - 88; при-рода не есть, а становится и по-гибает - 90; пропасть между орга-нической и неорганической при-родой заполнена - 90; мы снова вернулись к концепции природы великих основателей греческой философии - 93; основной пункт диалектического понимания при- роды - признание, что противо-положности и различия, хотя и существуют в природе, но имеют
  
  294
  
  шении к определенному истек-шему времени - 12, 13; мировое npocранство, это резервуар жизни - 34; излучсние тепла в мировое пространство - 32; поз-наваемость пpocтранства и вре-мени - 84.
  ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ - Взаим-ное проникновение противопо-ложностей: жизни и смерти - 9, 10; части и целого - 8; ко-личества и качества- 47, 112;
  и след.; случайности и необходи-мости - 107, 108, 112; основания и следствия причины и действия и т. д.-3, 112; простого и со-ставного - 10; causa finalis и causa efficiens - 6, тожества и различия-8, 9, 21, 76, 112;
  прямого и кривого - 31, 32;
  положительного и отрицатель-ного-45, 112; анализа и син-теза в химии - 34; магнитных по-люсов -114; органических форм , и теории развития - 35; притя-жения и отталкивания - 35, 113-114, 134, 135, 137; света и темноты - 37, 38; наследствен-ности и приспособления - 35, 36;
  полюсов полярных и противопо-ложностей -186; прерывности и непрерывности - 78, 79.
  ПРОТИВОРЕЧИЕ - движущее на-чало всей жизни вселенной - 24, 35, 112, 133; противоречивость рассудочных определений поля-ризация - 7; теоретического раз-вития - 24; противоречия в при- роде и мышлении - 35, 213, 214;
  противоречия между господствую-щими и угнетенными классами- 59, 223.
  ПРОТИСТЫ - 19, 26, 95.
  ПРОТОПЛАЗМА-94, 174.
  РАБОТА - Работа, это - измене-ние формы движения, рассматри-ваемое с его количественной сто-роны - 152; работа термодина-мическая, физиологическая и политико-экономическая - 38;
  движение, говорит механика, про-
  - извело работу - 151.
  РАБСТВО-49.
  РАВНОВЕСИЕ - 12, 13, 127. Всякое
  равновесие лишь относительно
  и временно - 13, 14.
  РАЗВИТИЕ - Развитие видов - 8;
  теория развития Дарвина -216;
  неизменные категории несовме-стимы с теорией развития - 35; диалектическая теория разви-тия - 35; без относительного покоя нет развития - 13; по-вторение морфологических форм
  
  
  
  
  представление о силе - 12,
  139-142; сила, равновесие и
  покой - 12; электродвижущая сила-208 и след.; сила и со-противление -15; живая сила 145, 153 и след.; сила и мате-рия - 25; "сила и астрономия"- 132; так называемые физические силы переходят друг в друга-91;
  формула Гельмгольца - о сох-ранении силы - 134 и след.;
  137 и след.; сила тяжести - 134;
  закон и "сила" по Гельмгольцу 138-140; "сила" не может найти научного применения во всех об-ластях исследования, выходящих из рамок вычислительной меха-ники -142; сила есть другое выражение для притяжения - 184, 185.
  СИНТЕЗ - Гегель своим синтезом и рациональной группировкой естествознания сделал большее дело, чем все материалистические болваны, вместе взятые -7, 8;
  синтез в случае проделок живот-ных; общая с животными рассу-дочная деятельность - 33; см. Анализ.
  СКАЧКИ - В природе нет никаких скачков именно потому, что она состоит только из скачков - 78.
  СКЕПТИЦИЗМ - 7.
  СЛУЧАЙНОСТЬ - Случайность в историческом развитии и необ-ходимость в диалектическом мыш-лении- 112; механизм (а также мдтериализм XV 111 века) не мо-жет выбраться из абстрактной не-обходимости, а благодаря атому также и из случайности - 46;
  здравый смысл о случайности- 107; детерминизм о случайности- f08-109; Дарвин о случайно-сти - 109; внутренняя связь меж-ду случайностью и необходимо-стью - 122.
  СМЕРТЬ-см. Жизнь.
  СОЦИАЛИЗМ - Современный социа-лизм - 222.
  СПИРИТИЗМ - Естествознание и спиритизм - 60 и след.
  СУБСТАНЦИЯ - 15.
  СУЖДЕНИЕ - Классификация суж-дений - 100-102.
  СУЩНОСТЬ - Будто мы не познаем сущность - 6; Гегель о сущно-сти 6-7; "в сущности все относи-тельно" - 8.
  ТЕОЛОГИЯ - Коперник дал от.
  ставку теологии - 88. ТЕЛЕОЛОГИЯ-Телеология и меха.
  низм - 46. ТЕОРИЯ - Теория и эмпирия - 113"
  
  296
  
  природе и без всякого углерода - 29; главный носитель орга-
  нической жизни - 81; утвержде- ние, что углеродные соединения столь же вечны, как и сам угле-род, неточно, если не просто ошибочно - 27
  УЗЛОВЫЕ ПУНКТЫ - Узловые пункты, где количественные из-менения переходят u качествен-ные - 4, 9.
  УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ - поляризи-руется на индукцию и дедук-цию -103.
  ФИЗИКА - Геоцентрический харак-тер нашей физики - 48; физика как механика (статика и дина-мика) молекул - 80; огромный сдвиг в физике, почти одновре-менно резюмированный тремя учеными в 1842 г. - 91.
  ФИЗИОЛОГИЯ - Чем больше раз-вивается физиология, тем важ-нее становятся для нее непрерыв-ные, бесконечно малые изменения, тем важнее рассмотрение разли-чия внутри тожества - 8; уже теперь не считают научной ту физиологию, которая не рассмат-ривает смерть как существенный момент жизни - 9; физиология есть физика и в особенности хи-мия живого тела, но вместе с тем она перестает быть специально хи-мией-110.
  ФИЛОСОФИЯ - Философия мстит за себя задним числом естество-знанию за то, что последнее по-кинуло ее -4; современные есте-ствоиспытатели являются полу-знайками в области теории, в области того, что до сих пор на-зывалось философией - 69; для разработки теоретического мыш-ления не существует до сих пор никакого иного способа, кроме изучения истории философии - 69, 70; в греческой философии - диалектическое мышление вы-ступает еще в первобытной про-стоте - 71; ругань по адресу фи-лософии - 3; два направления в философии - 3; естественно-научные успехи философии - 4;
  естествоиспытатель подтвердил философа - 12; дуализм между естествознанием и философией- 17, 21; естествоиспытатели дол-жны познакомиться основатель-нее с диалектической философией в ее исторически данных формах- 16; как бы ни упирались естество-испытатели, но ими управляют философы - 107; естествозна-
  
  
  
  
  
  
  
  
  кому мышлению эмпиризм - са-
  мый надежный путь от естество-
  знания к мистицизму - 66, 67;
  чистый эмпиризм не способен опровергнуть спиритизма - 67; в теоретической области методы эм-пиризма оказываются бессиль-ными - 70; ограниченный метод мышления, унаследованный от английского эмпиризма - 214;
  эмпирик до того втягивается в привычный ему эмпирический опыт, что воображает себя еще в области чувств, опыта, даже тогда, когда он имеет дело с абстракциями - 85; презрение экпириков к грекам - 114.
  
  298
  
   [содержание]
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  разом-16; атомы у гречески. атомистов - 106.
  АТОМИСТИКА - Новая атомистика не утверждает, что материя просто дискретна, а что дискретные части являются различными ступенями-115.
  БАКТЕРИИ - 24, 27.
  БЕЛОК - Мы не решимся утвер ждать, что белок является для химии непреодолимым барье- ром-216, белок-самый глав-ный носитель образования юн ток - 24; белок - самое непо-стоянное из известных нам coе-динений углерода-28, услови существования белка бесконечно сложнее, чем условия существо- вания всякого другого известного нам углеродного соединения -28 до тех пор, пока наши знания
  о химическом составе белка нахо дятся на теперешнем их уровне, смешно жаловаться, что все наши попытки и т. д. не удались - 29; в органической жизни надо рас- сматривать образование клсточ ного ядра как явление поляризации живого белка - 35; до сих пор еще не установлена химическая формула белка - 94; бес- структурный белок обнаруживает все существенные функции жи- зни- 94; диалектический переход от химии к белку - 110.
  БЕЛКОВЫЕ ТЕЛА-17, 25; гипотеза вечности белка - 28.
  БЕСКЛЕТОЧНЫЕ - 19.
  БЕСКОНЕЧНОСТЬ - Дурная бес- конечность-10, 122; бесконеч- ный процесс у Гегеля-47; ма- тематика и бесконечность - 47 и сл.;прообразы математической бесконечности в действительно-сти - 74, 70; математическая бес- конечность заимствована из дей- ствительносги - 74; как позна- ется бесконечность - 82, 83 и сл. по существу мы познаем только бесконечное - 83; каждая качественная бесконечность предста-вляет количественные градации - 82; всякое ... познание заключа-
  
  
  15, вращение в космогонической теории Канта-Лапласа -133;
  вращение земли и приливное тре-ние - 25, 157; вращение необхо-димо у всех движущихся в миро-вом пространстве тел - 26; вра-щение земли - 25.
  ВРЕМЯ - Заполненное пространство и время у Гегеля - 10. См, Про-странство.
  ВСЕОБЩНОСТЬ - Познание извле-кает единичное из его единично-сти и переводит его в особенность, а из этой последней во всеобщ-ность - 83, 102; форма всеобщно-сти есть форма в себе замкнуто-сти, а следовательно, бесконеч-ности - 84; форма всеобщности, - это закон - 84.
  ГАЗЫ - Сцепление у газов - 5; по-стоянный газ - немыслимая вещь - 111.
  ГАЛЬВАНИЗМ - 136.
  ГЕОГРАФИЯ - Сравнительная физи-ческая география - 92.
  ГЕОЛОГИЯ-88, 92. Лишь Ляй-елль внес здравый смысл в гео-логию, заменив внезапные, выз-ванные капризом творца, рево-люции постепенными действиями медленного преобразования зе-мли - 91.
  ГЕОМЕТРИЯ - Аналитическая гео-метрия -31, 88, 111, 116.
  ГИПОТЕЗА - Гипотеза - форма развития естествознания - 6; ко-личество и смена гипотез - 6;
  две гениальные гипотезы, без ко-торых не может обойтись совре-менное теоретическое естествозна-ние -- 104, 105.
  ГЕГЕЛЬЯНСТВО - Bместе с гегель- янством выбросили за борт и диалектику - 71; метод и система в гегелевской философии - 72.
  ГЕОЦЕНТРИЧЕСКАЯ точка зрения в астрономии - 114.
  ГРЕГАРИНЫ - Грегарины предво-схищают образ жизни высших паразитов - 20.
  ДАРВИНИЗМ - Вхождение в моду дарвинизма - 3, 96.
  ДЕДУКЦИЯ - 34, 103 и след. Умо-заключения поляризуются на индукции и дедукции --104. См. Индукция.
  ДВИЖЕНИЕ - Движение есть форма существования материи - 12; вовсе не есть простое перемещение, а есть изменение вообще - 16, 80, 132, 133; материя и движение - 6, 13. Неуничтожимость движения - 11, 12, 16. Изменение формы движения - 126 и
  
  287
  
  
  принимаемых форм движения - 85; количество имеющегося в мире движения неизменно - 91; в есте-ствознании надо исходить из раз-личных- объективных форм дви- жения - 73; процесс универсаль-ного движения, развсртываю- щийся в противоположности при-тяжения и отталкивания - 136.
  ДИАЛЕКТИКА - Процесс орга-нического развитая... является . поразительнейшим образцом ра-циональной диалектики - 4; со-временные факты... показывают наглядно наличие диалектики в природе; диалектика естествоз-нания вообще - 7; диалектика - наука о связях - 125; Маркс и я были единственными, которые из немецкой идеалистической фило-софии спасли сознательную диа-лектику-212; задача не в том, чтобы внести законы диалектики в природу извне, а в том, чтобы найти их в ней и из нее их pаз-вить-213; диалектика у Гегеля мистична-3; извращение диалектики у Гегеля - 73; диалектика головы есть отражение диалектики реального мира - 3, 35, 36; диалектическая мысль свойственна только человеку - 33. диалектика в математике - 4, 30, 76, 77; абсолютная необходимость диалектики для естествознания -- 4; диалектика органического pаз-вития-3, 10, 29; диалектика теоретического мышления - 24, 25; единственный пригодный на высшей ступени развития метод мышления-36, 70; объективная диалектика царит во всей природе; так называемая субъективная диалектика... есть отражение господствующего во всей природе движения путем npoтивоположностей - 35; презрение к диалектике не остается безнаказанным -- 67; диалектический xapактер процессов природы стал навязываться мысли - 71; в произведениях Гегеля - обширная энциклопедия диалектики -72; диалектика, как наука о наиболее общих законах всякого движения -76; старый афоризм диалектики, что крайности сходятся - 60; эмпирическое презрение к диалектике - 67; диалектика была исследована ... Аристотелем и Гегелем - 70; Маркс показал в "Капитале" применение диалектики к фактам определенной эмпирической науки, политической экономии - 73.
  
  
  
  рии я законов ее движения и из-менсния - 99; закон преломле-ния света-113; электродвижу-щий закон у Видемана - 205;
  закон кинетической теории га-зов - 213; закон превращения энергии - 214; закон клеточного деления - 216; закон о социали-стах - 220; для того, кто отри-цает причинность, всеобщий закон природы есть гипо-теза - 7; недопустимость пере-несения законов жизни живот-ных обществ на человеческое об-щество - 37; химические про-цессы происходят согласно тем же законам, но при иных условиях, чем в неорганическом мире-110.
  ИДЕАЛИЗМ- и вещь в себе-7;
  ИДЕАЛИСТИЧЕСКОЕ МИРОВОЗ-ЗРЕНИЕ - Процесс его возник-новения - 56.
  ИЗМЕНЕНИЕ - Изменение, это- снимание абстрактного тожества с собою - 9; механическое и хи-мическое изменение - 9; невоз-можно изменить качество какого-нибудь тела... без количествен-ного изменения этого тела - 125-126.
  ИЗМЕНЧИВОСТЬ-Учение об из-менчивости видов-114-115.
  ИЗОБРЕТЕНИЕ - 42 и след.
  ИНДИВИД - Это понятие разложи-лось и стало относительным - 20.
  ИНДУКЦИЯ-Индукция и дедук-ция - 17, 34, 38, 102; вакхана-лия с индукцией - 103; индук-тивное умозаключение по суще-ству - проблематическое - 103;
  индукция неразрывно связана с дедукцией - 34; никакая ин-дукция не в состоянии нам помочь уяснить себе процесс индукции - это мог сделать только анализ этого процесса - 34; индукция и теория развития -103.
  ИНФУЗОРИЯ - 19.
  ИСТОРИЯ - Натуралистическое по-нимание истории односторонне- 15; природа сведена к истории- 15; понимание истории как ряда классовых битв гораздо содержа-тельнее и глубже, чем сведение ее к слабо отличающимся друг от друга фазам борьбы за существо-вание - 37; исторический взгляд на природу - 10, 23, 34; на поз-нание и мышление - 10, 69; вме-сте с чсловеком мы вступаем в об-ласть истории. И животные обладают историей, но... эта история делается помимо них - 95 - 96.
  .
  .
  .
  289
  
  кой - 28; каждая клетка в каждое мгновенье своей жизни тожественная с самой собой и в то же время отличается от самой себя; открытие клетки сделало возможным морфологию и физиологию в качестве истинных наук - 40; "искусственная клетка" Tраубе 29; Вирхов вынужден был, вследствие открытия клетки, заменить неделимость индивидуума феде рацией клеточных государств - 214; открытие Шванном и Шлейденом органической клетки 216; клетка, это - основная форма почти всякого развития жизни -93; вместе с первой клеткой была дана и основа для фор-мообразования всего органиче-ского мира - 95.
  КОЛИЧЕСТВО - 47; количествен-ные изменения переходят в ка-чественные - 80; превращении количества в качество-112.
  КОММУНИЗМ - 213.
  КОНЕЧНОЕ - Негели о познавас-
  мости конечного - 83, 84. КОНКРЕТНОЕ - Общий закон фор-мы движения гораздо конкрет-нее, чем каждый отдельный "кон-кретный пример этого - 112.
  КОНКУРЕНЦИЯ - Дарвин не пони-мал, какую он написал горькую сатиру на людей и... на своих зе-мляков, когда он доказал, что свободная конкуренция... явля-ется нормальным состоянием жи-вотного мира - 96. КОСМОГОНИЧЕСКАЯ (Канто-ла.
  пласовская) теория - 133. КРИВОЕ и ПРЯМОЕ - 31, 32.
  ЛАМАРКИЗМ - 27.
  ЛОГИКА - заполняет неизбежные пробелы познания - 96; разви-вается из движущихся противо положностей - 3; формальная логика - низшая математика логики - 4; никто не скажет, что формальная логика чепуха - 6;
  формальная логика являлась... ареной ожесточенных споров - 70; диалектическая логика- 100 и след. МАГНЕТИЗМ - 133.
  МАГНИТНЫЕ ПОЛЮСЫ - 9. МАЛЬТУЗИАНСТВО - 123.
  МАССЫ - Система звезд, солнечная система, земные массы, молекулы и атомы - 78.
  МАТЕМАТИКА - Место математики в истории естествознания - 30. математика приняла диалектиче-ский вид - 4; диалектика в мате-матике - 30; математика -- на-
  
  
  
  
  
  
  
  бежная сила - пример метафизики - 5; метафизика - наука о вещах, а не о движениях - 6метафизика и тожества - 21.
  МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ КАТЕГО-РИЯ -- Для повседневного обихода, для научной мелочной торговли метафизическая категория сохраняет свое значение - 3;
  страх перед мышлением, который Ньютон выразил предостереже-нием: физика, берегись метафи-зики - 107.
  МЕТОД - Сравнительный метод - 92. Диалектический метод - см. Диалектика.
  МЕХАНИКА - Земная механика - 10, 39, 135; механика рассматри-вает действие удара, как происхо-дящее в чистом виде - 113; меха-ника о силах - 17; механика жид-ких и газообразных тел - 88;
  чистая механика - 135; механика земных и небесных тел - элемен-тарнейшая отрасль естествозна-ния - 88; механика изучает мо-лярное движение - 122; в меха-нике мы не встречаем никаких качеств - 127; механика - нау-ка о земных и небесных массах - 126,127; механическая концепция объясняет всякие изменения из изменений места, все качествен-ные различия из количествен-ных - 81; механика, это - осно-ва физики и химии - 79; меха-ника и телеология - 81. МЕСМЕРИЗМ-61.
  МИКРОКОККИ - 28.
  МНОЖЕСТВЕННОСТЬ МИРОВ-
  98-99.
  МОЗГ-Мозг обезьян-53 и след.;
  развитие его ближайших ору-дий - органов чувств - 53; мя-сная пища оказала наиболее су-щественное влияние на мозг - 54; бесплодные и бесцельные спе-куляции насчет отношения мы-шления к мыслящему органу, моз-гу - 218.
  МОЛЕКУЛА - 79, 80, 135. Механи-ческие атомы всегда находятся в соединении - 16; молекула уже отлична качественно от той мас-сы, к которой она принадлежит- 126; мы не знаем, тожественны ли физические и химические моле-кулы - 16; молекула распада-ется на отдельные атомы, у кото-рых совершенно иные свойства, чем у нее - 126; молекулярные изменения составляют жизнь - 14; молекулярная теория-114; молярное отталкивание превра-щается в молекулярное - 135.
  
  291
  
   лишним - 107; в теоретичсской области методы эмпиризма oка- зываются бессильными: здесь мо-жет помочь только теоретическое мышление - 69, 70; теоретиче-ское мышление, это - историче-ский продукт, принимающий в различные времена различные формы - 70; теория законов мы- шления не есть вовсе какая-то pаз навсегда установленная "вечная истина" - 70; необходимость для естествоиспытателей знакомства с историческим развитием теорс-тического мышления - 70; со-гласие между мышлением и бы-тием - 75; господство одинако вых законов в области процессов мышления и процессов в области природы - 75; волей-неволей приходится мыслить: атомы, мо-лекулы и т. д. нельзя наблюдать в микроскоп, а только посред-ством мышления - 4; плоское мышление - 12; мышление есте-ствоиспытателей - 25; ocновы-вающийся на абстрактной фор-мальной точке зрения тожсства образ мышления продолжает су-ществовать вместе со своими ка-тегориями - 8; Окен открывает протоплазму и клетку умозри-тельным путем; но никому не при-ходит в голову рассмотреть этот вопрос естественно-научным об-разом - мышление должно pаз-решить его - 17; люди привыкли при объяснении своих действий исходить из мышления - 55.
  НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ - Борьба наследственности и приспосоплс-ния - 35, 36.
  НАТУРФИЛОСОФИЯ И НАТУР- ФИЛОСОФСКИЕ СИСТЕМЫ - 60, 67, 103, 212; отношение натур- философов к сознательно-диалектическому естествознанию такое же, как и отношение утопистов к современному коммунизму 213.
  НАУКИ-Подобно тому как одна форма движения развивается из другой, так и отражения этих форм, различные науки, должны с необходимостью вытекать одна из другой-19.-См. также: Классификация наук.
  НЕОБХОДИМОСТЬ - Суждение необходимости 101; одно эмпи- рическое наблюдение никогди не может доказать достаточным об- разом необходимости - 122; ме- ханизм не может выбраться из абстрактной необходимости и бла-
  
  
  
  ний до породы мыслящих су-ществ - 46; органические формы, соответствующие различным гео-логическим периодам - 20; уче-ние об изменчивости органиче-ских форм - 89, 90 и след.
  ОРГАНИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ - Не-приемлемость вечности первич-ных форм, из которых могла раз-виться вся органическая жизнь- 23; без механических прочих изменений органическая жизнь невозможна-83, 84, 131.
  ОРГАНИЧЕСКАЯ ПРИРОДА - Ка-тегория силы в органической при-роде недостаточна - 18, 19; орга-ническая природа является сплош-ным доказательством тожества или неразрывности формы и со-держания - 20.
  ОРУДИЕ - Орудие означает специ-фически человеческую деятель-ность - 57, 58; процесс труда на-чинается только при изготовлении орудий - 54; наиболее древние орудия - орудия охоты и рыбо-ловства - 54.
  "ОСНОВАНИЕ"-112.
  ОСОБЕННОСТЬ - Категория осо-бенности у Гегеля -102.
  ОТРАЖЕНИЕ _ 91
  ОТТАЛКИВАНИЕ - Отталкивание отталкивает само себя - 121; яв-ляется активной стороной движе-ния- 121; притяжение и оттал-кивание рассматриваются не как так называемые "силы", а как простые формы движения - 131; молярное отталкивание пре-вращается в молекулярное - 135;
  современное воззрение понимает под энергией отталкивание-137;
  солнечная теплота, т. е. оттал-кивание - 137.
  ОТКРЫТИЯ - 41 и след.; три вели-ких открытия - 212-214.
  ОТРИЦАНИЕ-9. Отрицание отри-цания - 42.
  ПАЛЕОНТОЛОГИЯ - 6, 88, 92. ПАРОВАЯ МАШИНА-95.
  ПИФАГОРЕЙЦЫ - 105.
  ПЛАНЕТА - 88, 94, 132 и след. ПОЗНАНИЕ - Познание с истори-ческой точки зрения - 50; Ге-гель от жизни переходит к поз-нанию - 46; раз мы познали формы движения познания, раз мы познали и самое материю, этим исчерпывается познание - 23; всякое реальное, исчерпывающее познание заключается в том, что мы в мыслях извлекаем единичное из его единичности и переводим его в особенное - 84; всякое
  
  293
  
  лишь относительное значение - 214; животное пользуется только внешней природой.. человек за-ставляет ее служить своим це-лям - 57; все наше господство над природой состоит в том, что мы... умеем постигать и правильно применять ее законы - 57; бес-смысленное представление о какой то противоположности меж-ду человеком и природой - 58;
  npирода - некая система, некая совокупная связь тел, причем мы понимаем здесь под словом "тело" все материальные реальности, на-чиная от звезды и кончая атомом и даже частицей эфира, поскольку мы признаем его реальность - 130; природа, как система связей и процессов - 216.
  ПРИСПОСОБЛЕНИЕ - Борьба на-следственности и приспособле-ния - 35.
  ПРИТЯЖЕНИЕ - Превращение при-тяжения в отталкивание, и об-ратно, у Гегеля мистично, но по существу он предвосхитил... позд-нейшие естественно-научные от-крытия - 7; притяжение - тор-жественно названное Ньютоном всеобщим тяготением - 89; обык-новенно принимается, что... при-тяжение, а не отталкивание, есть необходимое свойство мате-рии-113; притяжение и оттал-кивание как простые формы дви-жения-131; в солнечной системе, в особенности на земле, притяже-ние имеет перевес над отталки-ванием - 137, 138.
  ПРИЧИННОСТЬ - 7, 14 и след.; как создается представление о при-чинности -14; причинность и взаимодействие - 16-17; для того, кто отрицает причинность, всякий закон природы есть гипо-теза - 7; все недоразумение у Грове насчет причинности осно-вывается на том, что он не привлек категории взаимодействия 16-17.
  ПРОИЗВОДСТВО - Производство представляет материальную осно- ву всех прочих видов деятельно- сти человека - 96; лишь созна- тельная организация oбществен-ного производства... может под- нять людей над прочими живот-ными в общественном отноше-нии - 96.
  
  ПРОСТРАНСТВО - Абсолютно пустое мировое пространство - 34; мировос пространство - 5, 32, 96, 97, 137; скорость, мера движения, это - пространство в отно-
  
  
  
  
  
  на всех ступенях развития - 20
  .
  РАССУДОК - Рассудок и разум-33.
  РЕАКЦИЯ - Механическая реак-ция - 33; физическая - 30.
  РЕВОЛЮЦИЯ - Революция в исто-рии естествознания - 22, 87; ре-волюция 1848 г.-71, 215; со-циалистическая революция - 37.
  РЕЛИГИЯ - Религия представляет собою фантастическое отражение человеческого бытия в человече-ской голове - 55.
  РУКА - Рука у обезьяны и у чело-века - 50, 51; усовершенство-ванная трудом сотен тысячеле-тий человеческая рука - 51; ре-шительный шаг был сделан, когда рука стала свободной и могла совершенствоваться в ловкости и мастерстве-51; воздействие развития руки на остальной орга-низм - 52; роль руки в процессе очеловечения обезьяны - 53 и след.
  СВЕДЕНИЕ - Сведение сложных форм движения к простейшим - 16; сведение даже химических процессов к чисто механическим сужает неподобающим образом поле химии - 80.
  СВЕТ-32, 37, 43; закон преломле-ния света-113.
  СВЯЗЬ - Взаимная связь всех дви-жений - 14, 16, 19, 20; диалек-тика - наука о связях - 125;
  всеобщая связь развития- 10;
  всеобщая связь сущего - 72; в теоретическом естествознании нельзя конструировать связей и вносить их в факты, а надо извлекать их из последних - 73;
  систематизацию естествозна-ния... можно найти лишь в свя-зях самих явлений - 110, связь, как форма движения-11, 12.
  СИЛА-активное движение-11, 13;
  параллелограм сил - 11; ка-тегория силы превращается в фразу - 11; ограниченность кате-горий силы - 12; она недоста-точна в органической природе 12;
  категория силы устанавливает еще недоказанное распростране-ние половой полярности на орга-ническую природу - 140; жиз-ненная сила - убежище супра-натуралистов-12; сила и пере-несение движений-15; Гегель о силе-12; Гегель с полным пра-вом выступал против тогдашней манеры придумывать повсюду силы -136; "неуничтожимость силы "- 12, 16; как возникает
  
  295
  
  теория превращается... в исто-
  рическое изображение происходящих... изменений, т.е. превращается в историю - 49; теория Дарвина - 216.
  ТЕПЛОТА -Теплота, как форма дви-жения - 32, 38, 73, 74, 94, 162-165; излучение тепла и ми ровое пространство - 32, 96, 97 и след., 160; если я ничего дру гого сказать не могу о теплоте, кроме того, что она представляет собой известное перемещение мо-лекул, то лучше мне замолчать - 80; солнечная теплота - 96; осо-бая форма отталкивания- 136.
  ТОЖЕСТВО - Тожество сил при-роды и их взаимное превращение - 4; чем более развивается физиология, тем важнее стано-вится для нее рассмотрение pаз-личия внутри тожества-8, 21;
  старая формальная точка зрения тожества оказывается устаре-лой - 21; абстрактное тожество уместно только в математике - 9, 21; изменение, это -снимание абстрактного тожества с собой- 13; абстрактное тожество непри-менимо в органической приро-де - 8; истинное конкретное то-жество содержит в себе различие - 8, 9, 21; имеет дополнением отли-чие от всего прочего-9; абстракт-ное тожество-21; диалектиче-ское отношение тожества к разли-чию- 30; закон тожества в старо-метафизическом смысле - 21 и след.; включение различия в то-жество - 21.
  ТРЕНИЕ - Трение и удар-113, 150 и след.; приливное трение- 155, 159, 161.
  ТРИГОНОМЕТРИЯ-111, 121.
  ТРУД- Роль труда в процессе оче-ловечения обезьяны - 50, и след.;
  первое основное условие суще-ствования человека-51; харак-терный признак человеческого об-щества, отличающий его от стада обезьян - 54; процесс труда на-чинается только при изготовле-нии орудий - 54.
  ТУМАННОСТЬ - 44 и след.; теория туманности у Канта - 213.
  ТЯГОТЕНИЕ - Ньютоновское тяго-тение - 15.
  ТЯЖЕСТЬ - Обыкновенно прини-мается, что тяжесть есть самый общий признак материальности- 113. Тяжесть и притяжение- 134.
  УГЛЕРОД- Эндосмос и рост встре-чаются также и в неорганической
  
  
  
  
  
  
  
  
   ние должно усвоить результаты
  достигнутые развитием филосо-
  фии - 214.
  ФЛОГИСТОН - 74, 88.
  ФОРМА Форма и содержание-20.
  ХИМИЯ - Химия разлагает моле-кулы на атомы - 78; химические уравнения, выражающие моле-кулярный состав, представляют собою по форме диференциальные уравнения - 78; химия эманси-пировалась от алхимии только благодаря теории флогистона-88;
  атомное движение - область хи-мии-110; для объяснения не-органического мира достаточно хи-мии - 110; диалектический пере-ход от химии к белку - 110; в хи-мии новая эпоха начинается с атомистики - 115; химическая форма движения-4, 6, 16; хи-мия как физика атомов - 79;
  геоцентрический характер нашей химии-48, 115; химия объяс-няет переход к жизни - 4, 5, 15;
  в химии имеется определенная гра-ница делимости, за которой тела уже не могут действовать хими-ческим образом - 16, анализ, ко-торый в химии является преобла-дающей формой исследования, ни-чего не стоит без его противопо-ложности - 33; сведение даже химических процессов к чисто механическим сужает неподо-бающим образом поле химии- 80;
  химия все более приближается к объяснению возникновения жиз-ни из неорганической природы - 216, 217; органическая химия - 219.
  ЦЕЛОЕ - Природа греками рассмат-ривалась как целое - 72.
  ЦЕЛЬ - Внутренняя цель в орга-низме по Гегелю - 46.
  ЧАСТЬ-Часть и целое-8.
  ЧИСЛО - 47, 48; число у Пифа-гора - 105.
  ЭКСПЕРИМЕНТ - 33.
  ЭЛЕКТРИЧЕСТВО - 163-209; ста-тическое и динамическое электри-чество - 117,135,136,177;эфир-ная теория электричества - 167 и след.; контактная теория - 172 и след.
  ЭЛЕКТРОХИМИЯ - 120.
  ЭМБРИОЛОГИЯ-6, 216.
  ЭМПИРИЗМ - Английский эмпи-ризм... стал жертвой вывезенного из Америки духовидения и духо-стучания - 60; самый плоский, презирающий всякую теорию, от-носящийся недоверчиво ко вся-
  
  297
  
  ЭМПИРИЯ - Грубейшая эмпирия у Гегеля в теории света и цветов - 115.
  ЭНЕРГИЯ - Потребление кинети-ческой энергии-121: сохране- ние энергии-131; форма движе ния, рассматривасмая как энep-гия-134;энергия-толькодругое выражение для отталкивания -135; доказательство превращения энергии-138 и след.
  ЭНТРОПИЯ-41.
  ЭФИР-5, 32, 113, 130.
  ЯЗЫК - Развитие языка из процесса труда-51.
  
  
  
  
  
   [именной указатель]
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
  
  
  
  Августин, Аврелий Блаженный (353- 430) -108.
  Агассис, Людвиг (1807 -1873), био-
  лог- 17, 18, 23.
  Адамс, Джон (1819- 1892), матема-
  тик и a астроном - 25.
  Аксаков, Александр (1832- 1903),
  один из представителей спири-
  тизма - 65.
  Алльман, Г. Дж. (1824-1904), ботаник и зоолог - 42. IS
  Анаксимандр (ок. 611-547 до на-шей эры), греческий философ -
  104, 105.
  Анаксимен (VI век до нашей эры),
  греческий философ - 104, 105. Аристарх Самосский (III в. до нашей
  эры), греческий астроном - 114. Аристотель (384-322 до нашей эры),
  греческий философ, 1, 49, 70,
  100, 104-106, 114.
  Архимед (ок. 287-212 до нашей эры)
  греческий математик - - 40.
  Ауверс, А. (1838-1915), астроном-
  45.
  Бауер, Бруно (1807-1882), фило-соф и политический деятель-184.
  Беетс, Вильгельм (1822-1886) фи-зик - 200.
  Беккерель, Александр (1820-1891), физик - 199, 200.
  Бер, Карл-Э- фон (1792-1876), есте-ствоиспытатель - 23, 93.
  Вертело, П.-Э. (1827-1907), химик- 195.
  Бессель, Фр.-Вильгельм (1784-1846), астроном - 43, 45.
  Бир, Роберт - 224.
  Боссю, Ш. (1730-1814), математик- 32.
  Бойль, Роберт (1627-1691), физик и химик - 40, 114.
  Больцман, Людвиг (1844-1906), фи-зик - 168.
  Бредли, Джеме (1692-1762), астро-ном - 43.
  Бруно, Джордано (1550-1600), фи-лософ-22, 87.
  Бутлеров, А. М. (1828 -1886). хи-мик - 65.
  Бух, Л. фен (1774 - 1853) геолог - 27.
  
  
  
  
  
  25, 40, 47, 70, 72, 73, 75, 79, 81, 82, 85, 90, 100-104, 109, 116, 120-122, 125-129, 138, 164- 166, 194, 212, 213, 220.
  Гейне, Генрих (1798-1856), поэт- 126.
  Геккель, Э. (1834-1919), зоолог -17, 19, 20, 25, 34, 46, 80-82, 102, 103, 212.
  Гексли, Т. Г. (1825-1895) естество-испытатель и философ -67.
  Гвиддо д'Ареццо (955-1050), зна-менитый музыкальный теоре-тик - 42.
  Гельвальд - 224.
  Гельмгольц, Г., фон (1821-1894), естествоиспытатель - 26, 29, 32, 100, 121, 131, 133-144, 152, 153, 213.
  Генрици, Фр. Хр. (1795-1885), не-мецкий естествоиспытатель - 199.
  Гераклит (540-480 до нашей эры), философ - 105.
  Герляндт, Э. (1838-1910), естествоис-пытатель, автор работ по общим вопросам естествознания -162.
  Герон Александрийский (I в.), гре-ческий математик - 162.
  Гершель I, Фридрих Вильям (1738- 1822), астроном-43-45.
  Гершель, П. Джон (1792-1871), астроном - 44, 80.
  Гете, Иоган-Вольфганг (1749-1832), поэт - б, 17.
  Гиппарх (II в. до нашей эры), гре-ческий астроном - 43.
  Гоббс, Т. (1588-1679), философ - 36, 225.
  Гогенцоллерны, немецкий княжеский род - 103.
  Гом, Даниэль-Дуглас (1833-1886), философ-спиритуалист-62.
  Гофман, Август-Вильгельм (1818- 1892), химик-103.
  Грамм, Зенобе-Теофил (1826-1901), электротехник-168.
  Гримм, Яков (1785-1863), языковед -
  45.
  Грове, Вильгельм-Роберт (1811- 1898), физик-16, 23, SI, 119, 173, 195, 202.
  Гудсон - 63.
  Гумбольдт, Александр (1769-1859) естествоиспытатель-23.
  Гуппи - 62, 63.
  Гюйгенс, Христиан (1629-1695), натуралист - l43.
  Гютри, Фредерик (1833-1886), естествоиспытатель-114.
  Даламбер (1717-1783), философ-
  144, 146, 151.
  Дальтон, Джон (1766-1844), химик и физик--70, 92, 115.
  
  300
  
  Клаузиус, Рудольф (1822- 1888), фи-
  зик - 5, 17, 32, 34, 41, 48, 113,
  121, 149, 152, 154, 160, 162.
  Клерк-Максвелль, (1831 -
  1879) физик - 37, 40, 152, 162, 167, 168.
  Клипштейн, Филипп (1770 - 1866)
  Лесничий -27.
  Кольдинг, Людвиг-Август (1815- 1888), физик-101, 137, 150, 215.
  Карно, Сади (1796-1832-39),74, 162.
  Колумб, Христофор (1446-1506), мо-реплаватель - 58.
  Кольрауш, Фридрих (1840-1910), фи-зик - 184, 200, 202, 209.
  Кон, Фердинанд-Юлиус (1828-1898), ботаник - 27.
  Конт, Огюст (1798-1857), философ- 115.
  Коперник, Н. (1473-1543), астро-ном-22, 87, 89.
  Копп, Герман (1817-1892), химик- 35.
  Кролль, Джеме (1821-1890), есте-ствоиспытатель и философ - 63, 64.
  Крукс, Вильям (1832-1919;, химик и физик - 63, 66.
  Кук, Флоренс - 64.
  Кулон, Чарльз-Август (1736-1806), естествоиспытатель - 118.
  Кювье, Жорж (1769-1832), естество-испытатель - 23, 91,
  Лавров, Петр Лаврович (1823-1900), философ и социолог - 32, 224.
  Лавуазье, А. Л. (1743-1794), хи-мик-34, 72, 94, 115, 215.
  Лаланд, Жозеф (1732-1807), астроном - 43.
  Ламарк, Ж. Б. (1744-1829), - 23, 27, 46, 93.
  Лаплас, П. С. (1749-1827), матема-тик - 4, 5, 10, 23, 72, 90, 93.
  Лафарг Поль (1842-1911)-211.
  Лебок, Джон (1834-1913), естество-испытатель - 100.
  Леверрье, Урбан-Жан (1811-1877), астроном - 129. ,
  Левкипп из Абдеры (ок. 462 г. до нашей эры), по преданию основа-тель атомистики -106.
  Лейбниц, Г. В. (1646-1716), фило-соф-4, 31, 71, 88, 143, 145, 146, 151, 162.
  Лекок де Буабодран, Поль-Эмиль <1838-1912), французский химик --129.
  Леонардо да Винчи (1452-1519), жи. вописец, естествоиспытатель и философ - 87.
  Леру, Франсуа (1832-1907), физик- 174.
  Лессинг, Г. Е. (1729-1781), поэт, критик,
  философ - 3.
  
  
  Непир, Джон (1550-1617), мате-матик - 88.
  Николаи, Кристоф-Фридрих (1733- 1811), писатель -3.
  Никольсон, Г.-А. (1844-189С), па-лентолог - 18, 20.
  Ньюкомен, Т. (1663-1729), изобре-татель, механик - 162.
  Ньютон, Исаак- (1642-1727), мате-матик-4, 22, 31, 60, 88, 89, 90, 113, 115, 213.
  Окен, Лоренц (1779-1851), естество-испытатель и философ - 4, 17, 93, 95, 212.
  Ом, Георг-Симон (1787-1854), фи-зик-172, 199.
  Орбиньи, А., де (1802-1857), палеон-толог - 27.
  Оуен, Ричард (1804-1892), естество-испытатель - 122.
  Оуэн, Роберт (1771-1858), социа-лист-утопист - 223.
  Паганини, -Николо (1782-1840), скрипач и композитор - 51.
  Папин, Денис (1647-1714), физик--162.
  Пастер, Луи '(1822-1895), естество-испытатель - 25.
  Паули, Филипп, химик, друг Энгель-са-123.
  Перти, Максимилиан (1804-1884), зоолог - 26.
  Пифагор (VI век до нашей эры), гре-ческий философ - 82, 105, 106.
  Плиний Старший (ок. 23 г. до нашей э. по 79 г.), римский натура-лист - 114.
  Плутарх (46-120), греческий фило-соф - 104,
  Поггендорф, Иоганн- Христиан (1736- 1877), физик и химик - 193, 205, 206.
  Поло, Марко (1254-1323), путеше-ственник - 41.
  Пристли, Джозеф (1733-1804), фи-лософ и ученый - 74, 84. Птоломей(ок. 150 г. до нашейэры), гре-ческий математик и астроном -88,
  Рауль, Франсуа (1830-1901 ),химик- 167, 171, 200.
  Рафаэль( 1483-1520), знаменитый жи вописец - 51.
  Реньо, Г. (1810-1878), физик и хи-мик - 192, 193.
  Ренья, Поль-Мари - 167.
  Роттер, Иоганн-Вильгельм (1776-1810), физик- 171.
  Розенкранц, Карл (1805-1879), фи-лософ - 103.
  Роско, Г.-Э. (1833-1915), химик -128, 219.
  Рос, Вильям-Плрсппс (1800- 1867), астроном и оптик-44, 45.
  
  
  
  
  302
  
  Фарадей Михаил (1791-1867), хи -
  мик и физик --112, 118, 119,
  165, 167, 191,193.
  Фейербах, Людвиг (1804-1872), фи-
  лософ- 73, 215, 217, 218.
  Фехнер, Густ.ш -1 иодор (1801 -1887),
  физик и философ -105, 172, 199, 201.
  Фик, Адольф (1820-1001), физио-лог-37, 38.
  Фихте, Иоганн-Готлиб (1762-1814), философ - 7.
  Флемстид, Джон (1646-1719), астро-ном - 43.
  Фолькман - 64, 65.
  Фогт, Карл (1817-1805), естество-испытатель и буржуа радикал - 3, 71, 212, 224.
  Фридрих-Вильгельм III -17.
  Фурье, Шарль (1772-1837), социа-лист-утопист - 74, 110, 112.
  Хеггинс, Вильям (1824-1910), аст-роном - 44.
  Холль, Спенсер 0812-1885), спи-рит и френолог - 60, 61.
  Хольмс - 65, 74.
  Цельнер, И. К. Ф. (1834-1882),
  физик - 65.
  
  
  
  
  Бэкон, Френсис (1561- 1626), фило-
  соф - 60, 71, 114.
  Бюхнер, Людвиг (1824-1899), фило-
  соф - 1, 6, 71, 224.
  Вагнер, Мориц (1813 - 1887), есте-
  ствоиспытатель - 25, 26.
  Варли, К.Ф. (1828 - 1883), физик,
  электротехник - 64.
  Вебер, Вильгельм-Эдуард (1804-
  1891), физик - 166.
  Велер, Ф. (1800-1882), химик - 216.
  Видеман, Густав (1826-1869), фи-зик-120, 121, 163, 165, 169, 171-178,180-192, 197-205, 203.
  Вильке, Христиан-Готлиб (1786- 1854), католический теолог-184.
  Винтерль, Яков - 119.
  Вирхов, Рудольф (1821-1902), антро-полог - 2, 66, 60, 214.
  Вислицинус, Иoганн ( 1835-1902), хи-
  мик - 38.
  Витворт, И. (1803 - 1887), инженер -
  -150.
  Волластон, Вильямс-1 (1766- 1829),
  химик - 119
  Вольта Александр (1745- 1827) фи-
  зик - 170, 171, 203.
  Вольтер (1694-1778), философ - 33. Вольф, Kacпap-Фридрих (1733-
  1794), анатом и физиолог-92.
  Вольф, Х.-Ф.-Рудольф (1816-1893),
  астроном - 92, 114.
  Ворм-Мюллер, Яков (1834-1889),
  врач- 199.
  Вундт, Вильгельм (1832-1920), фи-
  лософ и естествоиспытатель - 19.
  Галилей, Г. (1564-1642), естество-испытатель и философ - 23, 25. 40.
  Галлей, Эдмунд (1656-1742), астро-ном - 43.
  Галлер, Альбрехт фон (1708-1777), поэт и естествоиспытатель-6.
  Ганкель, В. Г. (1814-1899), физик- 167.
  Гарвей, В. (1578 - 1657), врач-40.
  Гартман, Эдуард (1842 - 1906) фило-
  соф - 71.
  Гассио, Д.П. (1797-1877) - 173
  Гауэр, Франц (1822 - 1899) - 27
  Гегель, Г.-Фю-В. (1770 - 1831), фи-
  Лософ - 3,4, 6, 12, 15, 17, 19,
  
  299
  
  Даниэль, Джон-Фредерик (1790 -1845) 193, 209, 206.
  Дарвин, Чарльз (1809 - 1882) есте-ствоиспытатель - 3, 27, 36, 51, 60, 82, 109, 122, 224, 225.
  Деви, Гемфри (1778-1829), химик-
  114.
  Декарт, Р. (1596-1650), философ -
  12, 48, 70, 88, 91, 113, 131, 137, 141, 167.
  Деллингер, Игнац (1770-1841), врач-анатом - 67.
  Демокрит (ок. 460-350 до нашей эры), греческий философ - 70, 106, 114.
  Дессень, Виктор (1800-1885), хи-мик- 119, 164.
  Джоуль, Джемс-Прескотт (1818 - 1889), физик-91, 101, 137, 150, 167, 171, 200, 215.
  Диоген Лаэртский (ок. 240 г. до на-шей эры), греческий писатель - 70, 104-106,
  Дрэпер, Джон-Вильям (1811-1882), естествоиспытатель и историк- 15, 99.
  Дэвенпорт - 62.
  Дэвис, Мооис - 65.
  Дюбуа-Реймон, Эмиль (1818-1890), физиолог - 199.
  Дюрер, Альбрехт (1471-1528), ху-дожник - 87.
  Дюринг, Евгений (1833-1921), фи-лософ - 63, 69, 210-214.
  Евклид (ок. 300 г. до нашей эры),
  греческий математик - 88.
  Зильберман, Иоганн-Теобальд(1806-
  1865), химик - 195.
  Зутер, Генрих (р. в 1848 г.), естество-
  испытатель-144-148, 151.
  Кальвин, Жан (1509-1564), деятель реформации - 87,108.
  Кант, Эммануил (1724-1804), фило-соф-4, 7, 17, 23, 46, 72. 90, 92, 131, 143, 144, 157, 213.
  Карл Великий (742-814) - 42.
  Кассини, Жак (1748-1845), астро-ном-113.
  Кателян - 146.
  Квенштедт, Ф.-А. (1809-1889), гео-лог - 27.
  Кекуле, Фр.-А. фон - Страдониц (1829-1896), химик-70, 79, 110, 209.
  Кеплер, Иоганн (1571-1620), астро-ном-23, 88, 213.
  Киннерслей, Э. (1711-1778), электро-техник - 119.
  Кирхгоф. Густав (1824-1887), фи-зик-147, 152, 213.
  Клапейрон, Пьер Бенуа (1799-1864), математик и физик - 162.
  
  
  
  
  
  
  Либих, Юстус (1803-1873), химик -
  25 - 28, 212, 224.
  Либкнехт, Вильгельм (1826 - 1900)
  Германский социалист - 68.
  Линней, Карл (1707 - 1778), есте-
  есте-ствоиспытатель - 88, К'.).
  Локк, Джон (1632-1702), философ -
  71.
  Лошмидт, Жозеф (1821-1895), хи. мик- 121.
  Лютер, Мартин (1483-1546), глав-нейший представитель движения реформации - 22.
  Ляйелль, Чарльз (1797-1875), гео-лог-23, 91.
  Мабли, Г. (1709-1785), философ и социалист-утопист - 222.
  Майер, Юлиус-Роберт (1814-1878), естествоиспытатель - 25, 48, 91, 101, 124, 137, 215.
  Макиавелли, Н. (1469-1527), италь-янский политический мысли-тель - 87.
  Мальтус, Т.-Р. (1766-1834), -225.
  Маркграф, Андр. (1709-1782), хи-мик - 103.
  Маркс, Карл (1818-1883) - 73, 106, 210-212, 220.
  Медлер, Иоганн-Генрих (1794-1874), астроном-32, 43, 45, 90, S3, 98, 114.
  Мейер, Лотар (1830-1895), химик -81, 209.
  Менделеев, Дм. Ив. (1834-1907), химик- 129.
  Меррэ, Линдлей (1745-1826), грам-матик - 63.
  Мескелайн, Невиль (1732-1811), астроном - 43.
  Молешотт, Я. (1822-1893), философ :и врач - 3, 224.
  Мольер, Ж.-Б. (1622-1673), писа-тель драматург -163:
  Монталамбер, Марк-Ренэ (1714- 1800), инженер - 87.
  Мор, Томас (Г478-1535), английский социалист-утопист - 223.
  Морган, Л. Г. (1818-1881), этно-лог-211.
  Морелли (XVIII в.), французский аббат-коммунист - 222.
  Мюнстер, Георг (1776-1844), палеон-толог - 27.
  Мюнцер, Томас (1490-1525), священ-ник, примкнувший к реформации, руководивший восставшими не-мецкими крестьянами - 223.
  Науман, Карл (1797-1873), физик- 166, 174.
  Науман, Александр (1837-1922), фи-зик-153,201.
  Негели, Карл-Вильгельм (1817- 1891), ботаник - 69, 82, 83,84, 85, 122.
  
  
  301
  
  Руссо, Жан-Жак (1712-1778) фило-
  соф222.
  Секки, Анджело (1818-1S78), астро-
  ном - 5, 18, 38, 43, 45, 93.
  Сен-Симон, Анри де (17ЬО--1825),
  социалист-утопист - 19, 90, 115,
  223.
  Сервет, Михаил (1511-1553), врач-
  физиолог - 22, 87.
  Сикенс, Карл-Вильгельм (1823-
  1883), инженер - 168.
  Смит, Альфред (1818-1877), англий-
  ский физик - 169.
  Смит, Роберт-Август (1817-1884),
  химик - 219.
  Снеллиус ван-РоЙен, Валлеброрд
  (1580-1626) - 113.
  Солон (ок. 640-559 гг. до нашей
  эры), афинский законодатель - 6.
  Спенсер, Герберт (1820-1903), фи--
  лософ - 8.
  Спиноза, Бенедикт (1632-1677), фи-лософ - 18, 89.
  Савери (1650-1715), инженер и изоб-ретатель - 162.
  Тиндаль, Джон (1820-1893), фи-зик - 18, 42.
  Томсон, Юлиус (1826-1909), химик- 178, 189.
  Томсон, Вильям (1824-1907), фи-зик-26, 53, 76, 143, 146, 155 и след.
  Томсон, Томас (1773-1852), химик --114, 118,119, 121, 162, 164 и след.
  Торвальдсен, Бертель (1770-1844), скульптор - 51.
  Торричелли, Еванджелисто (1607- 1647), физик-40, 88.
  Траубе, Людвиг (1826-1894). xимик-физиолсг - 29.
  Тревиранус, Г.-Р. (1776-1837), есте-ствоиспытатель и философ-212.
  Тэт, Петер-Гютри (1831-1901), фи-зик - 152, 157, 158, 159.
  Уатт, Джемс (1736-1819), знамени-тый усовсршенствователь па-
  ровой машины - 162.
  Уитстон, Чарльз (1802-1875) фи
  зик - 200.
  Уоллес, Альфред-Руссель (1823 -
  1913), естествоиспытатель 61,
  62, 63, 64, 66.
  Уэвелль, Вильям (1704-1866), есте-
  ствоиспытатель -- 103.
  Фаброни, Джованни-Валентини -
  Матео (1752- 1822). естество-
  испытатель - 119.
  Фаир, Пьер-Антуан (1813 - 1880)
  естествоиспытатель - 167, 169, 181.
  Фалес (ок. 640 - 546 гг. До нашей эры),
  греческий философ - 104, 138
  
  
  Цицерон (106-43 гг. до нашей эры);
  римский государственный дея-тель и философ - 104.
  Шванн, Теодор (1810-1882), физио-лог - 210.
  Швсннингер, Эрнст (1850-1924), врач-211.
  Шенбеин, Христ.-Фридрих (1799- 1868), химик - 183.
  Шлейден, Матиас-Яков (1804-1881), естествоиспытатель - 216.
  Шопенгауэр, А. (1788-1860), фило. соф-71.
  Шорлеммер, Карл (1834-1892), хи-мик-4, 162, 219-221.
  Штарке - 218.
  Штраус, Давид (1808-1874), проте-стантский теолог - 184,
  Эдлунд, Эрик (1819-1888), физик-
  167.
  Эпикур (342-260 гг. до нашей эры),
  греческий философ - 70, 106. Эразм (1467-1536), гуманист-87.
  Юм,Давид(1711-1776)^ философ-
  14.
  Ямвлих (ум. около 330 г.), грече
  ский философ - 62.
  
  
  303
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
   http://vpn.int.ru/uploads/files/public/Files-Kj7W7kVrYJ.rar
  http://vpn.int.ru/uploads/files/public/Files-2EVi0xnM16.rar
  
  
  ИНСТИТУТ К.МАРКСА и Ф.ЭНГЕЛЬСА
  К. МАРКС И Ф.ЭНГЕЛЬС
  СОЧИНЕНИЯ ТОМ XIV
  
  ГОСУДАРСТВЕННОЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
  МОСКВА 1931 ЛЕНИНГРАД
  
  
  АНТИ-ДЮРИНГ
  ПЕРЕВОРОТ В НАУКЕ, ПРОИЗВЕДЕННЫЙ г. ЕВГЕНИЕМ ДЮРИНГОМ
  
  СОДЕРЖАНИЕ.
  
  Предисловие
  
  Анти-Дюринг
   (Leipzig 1878.)
  Предисловие автора к трем зданиям............................................................................ 3
  
  Введение.
  
   I. Общие замечания................................................................................................. 17
   II. Что обещано г. Дюрингом .................................................................................... 28
  
  Отдел первый. Философия.
  
   III. Подразделение. Априоризм.................................................................................. 35
   IV. Мировая схематика ............................................................................................. 42
   V. Натурфилософия. Время и пространство.................................................................47
   VI. Натурфилософия. Космогония.Физика.Химия......................................................... 57
   VII. Натурфилософия.Органический мир......................................................................66
   VIII. Натурфилософия. Органический мир (Окончание).................................................76
   IX. Нравственность и право. Вечные истины................................................................84
   X. Нравственность и право. равенство.........................................................................96
   XI. Нравственность и право. Свобода и необходимость.............................................. 108
   XII. Диалектика. Количество и качество.......................................................................119
   XIII. Диалектика. Отрицание отрицания........................................................................129
   XIV. Заключение........................................................................................................143
  
  Отдел второй. Политическая экономия.
   I. Предмет и метод...................................................................................................149
   II. Теория насилия....................................................................................................161
   III. Теория насилия. (Продолжение)...........................................................................169
   IV. Теория насилия. (Окончание)...............................................................................177
   V. Теория стоимости................................................................................................187
   VI. Простой и сложный труд.....................................................................................199
   VII. Капитал и прибавочная стоимость......................................................................205
   VIII. Капитал и прибавочная стоимость (Окончание)..................................................214
   IX. Естественные законы хозяйства. Земельная рента..............................................224
   X. Из "Критическойистории".....................................................................................231
  
  Отдел третий. Социализм.
  
   I. Исторический очерк........................................................................................... 259
   II. Очерк теории.....................................................................................................270
   III. Производство...................................................................................................290
   IV. Распределение................................................................................................304
   V. Госудврство, семья, воспитание.......................................................................320
  
  Приложения.
  (С рукописи.)
  
  Старое предисловие к "Анти-Дюрингу". О диалектике (1878).......................................335
  Примечания к "Анти-Дюрингу" (1878)..........................................................................343
  Вариант введения к "Анти-Дюрингу"...........................................................................357
  Из подготовительных работ к "Анти-Дюрингу".............................................................359
  
  
  
  И.1. Соцэкгиз Љ 51/м Ленобллит Љ 16241. 451/8 л. Тираж 20 000. Ноябрь 1931 г. Зак. Љ 201.
  ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   Типография "Печатный двор" Ленинград, Гатчинская, 26.
  
  
  
  
  
  
  
  ПРЕДИСЛОВИЕ
  В XIV том Собрания сочинений Маркса-Энгельса вошли основные философские работы Энгельса.
  В "Анти-Дюринге", "Диалектике природы" и "Людвиге Фейербахе" рассматриваются все коренные проблемы марксизма. Основное внимание здесь сосредотачивается на обосновании и развитии метода диалектического материализма, который Энгельс разрабатывает на основе изучения огромного исторического и эмпирического материала различных областей человеческого знания. Энгельс- материалист-диалектик, и поэтому для него диалектика понятий, это - лишь отражение того диалектического движения и развития, которое совершается в самом материальном мире.
  "Анти-Дюринг" впервые был издан отдельной книгой в 1878 г. До этого он печатался отдельными статьями в органе германской социал-демократии "Vorwarts". В "предисловии к трем изданиям" Энгельс излагает причины и историю появления своего труда. "Анти-Дюринг" является прекрасным образцом того, как основоположники марксизма свою теоретическую работу непосредственным образом увязывали с насущными задачами рабочего движения.
  Работа Энгельса над "Диалектикой природы" по времени совпадает и даже начало ее несколько предшествует работе над "Анти-Дюрингом". Основные выводы, к которым пришел Энгельс, работая над "Диалектикой природы", нашли свое выражение в "Анти-Дюринге", что, однако, ни в коей мере не умаляет самостоятельного значения первой работы, где всесторонне и систематически формулированы основные проблемы диалектики в естествознании.
  После смерти Маркса Энгельсу пришлось заняться подготовкой к печати второго и третьего томов "Капитала", поэтому у него не осталось времени, чтобы издать свою работу по диалектике природы.
  "Людвиг Фейербах" вначале был напечатан отдельными статьями в "Neue Zeit", теоретическом органе социал-демократии, в 1886 г., отдельным же изданием в несколько переработанном виде вышел в 1888 г. В этой работе Энгельс излагает историю развития теоретических взглядов своих и Маркса и дает краткое изложение их содержания. Значение этой работы Энгельса в истории развития марксизма очень велико. Сжатость и популярная форма изложения делают ее доступной для самого широкого массового читателя.
  * * *
  Ввиду того, что большая часть материалов этого тома уже была набрана и отпечатана еще при старом руководстве института Маркса и Энгельса, чтобы не оттягивать его издание на ряд месяцев переводы остались старые: "Анти-Дюринг" и "Людвиг Фейербах"- по изданиям 1928 г., "Диалектика природы" - по изданию 1930 г. Проверку и исправление переводов приходится оставить до следующего издания.
  Предметный указатель составлен заново т. Юдиным.
  7 сентября 1931 г.
  
  
  
  АНТИ-ДЮРИНГ
  ПЕРЕВОРОТ В НАУКЕ,
  ПРОИЗВЕДЕННЫЙ г. ЕВГЕНИЕМ ДЮРИНГОМ
  
  
  ПРЕДИСЛОВИЯ К ТРЕМ ИЗДАНИЯМ.
  I.
  Предлагаемый труд вовсе не есть плод какого-нибудь "внутреннего побуждения".
  Наоборот, когда три года тому назад господин Дюринг появился вдруг в качестве адепта и в то же время реформатора социализма и вызвал на бой весь свой век, мои друзья в Германии стали обращаться ко мне с неоднократными настоятельными просьбами подвергнуть критике эту новую социалистическую теорию в тогдашнем центральном органе социал-демократической партии "Volks-staat". Они считали это безусловно необходимым, чтобы не дать молодой и только недавно окончательно объединившейся партии нового повода к сектантскому расколу и раздору. Они могли лучше, чем я, судить о положении вещей в Германии, поэтому я обязан был верить им. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что часть социалистической печати приветствовала неофита с теплотой, которая, хотя и относилась к "доброй воле" господина Дюринга, заставляла, однако, опасаться, чтобы под предлогом именно этой дюринговской доброй воли не было на веру принято и дюринговское учение. Нашлись и люди, которые уж готовились распространить это учение в популярной форме среди рабочих. И, наконец, господин Дюринг и его маленькая сектантская кучка прибегли ко всем ухищрениям рекламы и интриги, чтобы заставить "Volksstaat" занять решительную позицию по отношению к новому, выступившему с такими огромными претензиями, учению.
  Несмотря на это, прошел год, прежде чем я решился, отложив в сторону другие работы, "вкусить" от этого кислого плода. Это был плод, который приходилось, раз отведав его, съесть до конца. И он был не только очень кисел, но и очень велик. Новая социалистическая теория выступила как последний практический итог новой философской системы. Нужно было поэтому изучить ее в связи с этой системой, а значит, изучить и самое систему; нужно было
  4 АНТИ-ДЮРИНГ
  следовать за господином Дюрингом в ту обширную область, в которой он трактует о всевозможных вещах и сверх того еще кое о чем. Так возник ряд статей, которые появились с начала 1877 года в преемнике "Volksstaat'a", лейппигском "Vorwarts'e", и здесь предлагаются в связном виде.
  Таким образом, характер объекта критики побуждал ее к такой обстоятельности, которая абсолютно непропорциональна научному содержанию этого объекта, т. е. дюринговских сочинений. Впрочем, в извинение этой обстоятельности я могу сослаться еще на два других обстоятельства. Во-первых, она дала мне возможность развить с положительной стороны в многообразнейших затрагиваемых здесь областях мою точку зрения на вопросы, представляющие теперь более общий научный или практический интерес. Это имело место в каждой отдельной главе, и хотя это сочинение совсем не имеет цели противопоставить системе господина Дюринга другую систему, но от читателя, надеюсь, не укроется внутренняя связь выдвинутых мной идей. У меня уже теперь имеется достаточно доказательств, что в этом отношении мой труд не оказался совершенно бесплодным.
  С другой стороны, "системосозидающий" господин Дюринг не представляет собою единичного явления в современной Германии. С некоторых пор в Германии растут дюжинами, как грибы, системы космогонии, натурфилософии вообще, политики, политической экономии и т. д. Ничтожнейший доктор философии, даже студиоз не могут обойтись без целой "системы". Подобно тому как в современ-ном государстве предполагается, что каждый гражданин способен судить обо всех вопросах, по которым он должен подать свой голос;
  подобно тому как в политической экономии допускается, что каждый потребитель - основательный знаток всех товаров, которые ему приходится покупать для себя, подобно этому обстоит дело и в области науки. Свобода науки означает право писать обо всем, чему не учился, и выдавать это за единственный строго научный метод. А господин Дюринг - один пз характернейших представителей этой заносчивой псевдонауки, которая теперь выступает повсюду в Германии на переднем плане, заглушая все громом своих трескучих фраз. Трескучие фразы в поэзии, в философии, в политике, в политической экономии, в истории, трескучие фразы с кафедры и трибуны, трескучие фразы везде, трескучие фразы с претензиями на превосходство и глубину мысли в отличие от простых, плоско-вульгарных, трескучих фраз других наций, трескучие фразы как самый характерный и массовый продукт немецкой интеллектуальной индустрии: дешево, но скверно, подобно другим немецким фабрикатам,
  ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ 5
  рядом с которыми они не были, к сожалению, представлены на филадельфийской выставке. Даже немецкий социализм - после доб-рого примера, поданного господином Дюрингом,-с успехом упраж-няется теперь в трескучих фразах высшего сорта и выпускает кое-каких господ, чванящихся "наукой", из которой они "на самом деле ничегошеньки не выучили". Это - детская болезнь, свидетельствующая о начинающемся обращении немецкого студиоза в социал-демократическую веру, болезнь, которая неотделима от этого движения, но которая, однако, при удивительно здоровой натуре наших рабочих, будет, несомненно, изжита.
  Не моя вина, что я должен был следовать за господином Дюрингом в области, в которых, в лучшем случае, я мог выступать только в качестве дилетанта. В подобных случаях я, по большей части, ограничивался тем, что противопоставлял ложным или неправильным утверждениям моего противника правильные, бесспорные факты. Так пришлось мне поступить в области юриспруденции и в некоторых вопросах естествознания. В других случаях дело шло об общих принципах из области теоретического естествознания, следовательно о вещах, в которых и естествоиспытатель-специалист вынужден выйти из рамок своей специальности и переступить в соседнюю область, - т. е. о вещах, в которых он, по признанию господина Вирхова, является таким же "полузнайкой", как и мы, простые смертные. Надеюсь, что к небольшим неточностям и погрешностям моего изложения отнесутся с тем же снисхождением, каким относятся в этих случаях друг к другу специалисты.
  Когда я заканчивал это предисловие, мне попалось на глаза составленное господином Дюрингом объявление о новом "капитальном творении господина Дюринга "Новые основные законы рациональной физики и химии". Я отлично сознаю недостаточность своих сведений в химии и физике, но все же, думается, я достаточно знаю господина Дюринга, чтобы, не заглядывая даже в вышеназванное сочинение, предсказать, что установленные в нем законы физики и химии по своей ошибочности или тривиальности достойны занять место рядом с прежними, открытыми господином Дюрингом и ра-зобранными в моем сочинении законами политической экономии, мировой схематики и т. д. и что построенный господином Дюрингом ригометр, или инструмент для измерения очень низких температур, пригодится в качестве измерителя не высоких или низких температур, а единственно только невежественной дерзости господина Дюринга.
  Лондон, 11 июня 1878 г.
  II.
  Для меня было неожиданностью, что настоящее сочинение должно появиться новым изданием. Разбиравшиеся в нем вопросы в наше время уже почти что забыты; само оно не только печаталось частями в лейпцигском "Vorwarts'e" в 1877 и 1878 гг. для многих тысяч читателей, но было выпущено отдельной книгой в большом количестве экземпляров. Кого же еще может интересовать, что я писал несколько лет тому назад о господине Дюринге?
  Успехом этим я обязан, разумеется, прежде всего тому обстоятельству, что это произведение, как и вообще почти все мои находившиеся еще тогда в продаже сочинения, было, вскоре после объявления закона против социалистов, запрещено в Германской империи. Для того, кто не закоснел в наследственных бюрократических предрассудках стран Священного союза, было ясно, к чему приведет этот запрет; следствием его были удвоенный и утроенный сбыт запрещенных книг и доказательство бессилия господ из Берлина, которые объявляют запрещения и не могут провести их на практике. В результате - любезность имперского правительства вызывает потребность в большем количестве новых изданий моих мелких сочинений, чем я это могу взять на себя; у меня нехватает времени просмотреть как следует текст этих вещей, и, по большей части, я должен ограничиваться простой перепечаткой их.
  К этому присоединяется еще другое обстоятельство. Разобранная здесь "система" господина Дюринга захватывает обширнейшую теоретическую область; я вынужден был повсюду следовать за ним и противопоставить его взглядам свои собственные. Отрицательная критика стала благодаря этому положительной; полемика превратилась в более или менее связанное изложение представляемого Марксом и мной диалектического метода и коммунистического мировоззрения, к тому же в довольно обширном ряде областей знания. С тех пор как Маркс впервые изложил в "Нищете философии" и "Коммунистическом манифесте" этот метод, последний пережил двадцатилетний инкубационный период, пока с появлением "Капи-
  
  ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 7
  тала" он не стал захватывать с растущей быстротой все более широкие круги; а в настоящее время он имеет последователей во всех странах, даже за пределами Европы, где имеются, с одной стороны, пролетарии, а с другой,-добросовестные научные теоретики. Таким образом, существует, повидимому, читающая публика, настолько интересующаяся этим вопросом, что она готова ради положительной части сочинения примириться и с ставшей теперь во многих отношениях бесцельной полемикой со взглядами Дюринга.
  Замечу мимоходом: так как излагаемый здесь метод и мировоззрение в значительнейшей своей части был обоснован и развит Марксом и лишь в ничтожной мере мной, то, само собой разумеется, что моя книга появилась не без его ведома. Я прочел ему всю рукопись перед тем, как отослать ее в печать, а десятая глава отдела о политической экономии ("Из критической истории") была написана Марксом и только из посторонних соображений была мною, к сожалению, виде предыдущее. Во-первых, как мне ни хотелось изменить кое-что в изложении, у меня не было времени для основательного пересмотра книги. Дело в том, что на мне лежит обязанность приготовить к печати оставшиеся от Маркса рукописи, а это гораздо важнее, чем все прочее. К тому же и совесть моя противится всякому изменению текста. Моя книга представляет полемическое сочинение, и по отношению к своему противнику я считаю себя обязанным не улучшать ничего там, где он не может ничего улучшить. Я мог бы только потребовать себе право возразить на ответ господина Дюринга. Но я не читал и без особой нужды не стану читать того, что господин Дюринг написал о моей работе:
  теоретические счеты с ним я покончил. Кроме того, я тем более обязан соблюдать по отношению к нему правила литературной борьбы, что с тех пор берлинский университет обошелся с ним до позорности несправедливо. Правда, он был за это наказан. Университет, который идет на то, чтобы лишить господина Дюринга, при всех известных обстоятельствах, свободы преподавания, не вправе жаловаться, если при других, тоже всем известных обстоятельствах, ему навязывают господина Швенингера.
  Только во второй главе третьего отдела, "Очерк теории", мною сделаны объяснительные дополнения. Так как в ней излагается коренной пункт защищаемого мною мировоззрения, то мой против-ник не будет сетовать на меня за то, что я старался быть более
  8 АНТИ-ДЮРИНГ
  популярным и сделать кое-какие дополнения. У меня же к этому есть и внешний повод. Дело в том, что три главы-первая глава Введения и первая и вторая главы третьего отдела-были мною обработаны в самостоятельную брошюру для моего друга Лафарга, который должен был перевести ее на французский язык; затем с французского издания были сделаны переводы на итальянский и польский языки. По-немецки эта же брошюра вышла под заглавием "Развитие социализма от утопии к науке"; в течение нескольких месяцев она выдержала три издания и была переведена на русский и датский языки. Во всех этих изданиях только упомянутая выше глава появилась с дополнениями, и было бы педантично с моей стороны в новом издании оригинального произведения придерживаться первоначального текста, а не того, который в позднейших изданиях получил международное значение.
  Но, кроме этого, мне хотелось бы внести изменения по двум пунктам. Во-первых, по отношению к первобытной истории человечества, ключ к которой дал нам Морган лишь в 1877 году. Но так как мне за это время пришлось обработать относящийся сюда доступный мне материал в моей книге "Происхождение семьи, частной собственности и государства" (Цюрих 1884 г.), то я считаю достаточным простое указание на эту работу. Во-вторых, по отношению к той части, в которой речь идет о теоретическом естествознании. Она сильно страдает от неясности изложения, и многое можно было бы изложить гораздо яснее и определеннее. Если я не считаю себя вправе изменить текст, то тем более я обязан критиковать самого себя здесь, в предисловии.
  Маркс и я были единственными, которые из немецкой идеалистической философии спасли сознательную диалектику, перенеся ее в материалистическое понимание природы и истории. Но для диалектического и вместе с тем материалистического понимания природы требуется знакомство с математикой и естественными науками. Маркс знал основательно математику, но за естественными науками мы могли следить лишь урывками, спорадически. Поэтому, как только я покинул торговую контору и переехал в Лондон, я в меру сил подверг себя, в области математики и естествознания, процессу полного "линяния", как выражается Либих, п потратил на это бОльшую часть своего восьмилетнего пребывания там. Но в самый разгар этих занятий мне пришлось познакомиться с так называемой натурфилософией г. Дюринга. Вполне естественно поэтому, если я в то время часто не мог подыскать надлежащего технического термина и с некоторым трудом ориентировался в области теоретичес-
  ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 9
  кой. Зато сознание моей неуверенности делало меня осторожным и тем предохраняло от серьезных прегрешений против установленных в то время фактов и от извращения общепризнанных теорий. И лишь один непризнанный великий математик письменно жаловался Марксу, что я дерзнул оскорбить честь \/-1.
  В этих занятиях математикой и естествознанием мне важнее всего было убедиться на частностях, - по отношению к общему я давно уже в этом не сомневался, - что над хаосом бесчисленных изменений в природе господствуют те же диалектические законы движения, что и над кажущейся случайностью исторических событий, - законы, которые проходят красной нитью через историю развития человеческой мысли и постепенно проникают в сознание мыслящих людей; законы, которые во всеобъемлющей, хотя и мистической форме,впервые были открыты Гегелем и которые нам хотелось - такова была одна из наших задач-освободить от этой мистической формы и представить во всей их простоте и всеобщности. Само собою разумеется, что старая натурфилософия, как бы много она ни содержала в себе действительно хорошего и плодотворного,1 нас не могла удовлетворять, как показано в прилагаемом сочинении.
  
  ---------------------------
  1. Гораздо легче с тупоумной посредственностью а 1а Карл Фогт бранить старую натурфилософию, чем оценить ее историческое значение. В ней много нелепостей и сумасбродства, однако не больше, чем в современных не-философских теориях естествоиспытателей; а рядом с этим она содержит и много серьезного и разумного, как это стали признавать со времени pacпространения теории развития. Так, Геккель с полным правом признает заслуги Тревирануса и Окена. Последний в своем учении о первоначальной слизи и первом пузырьке выставил в качестве постулата биологии то, что позднее было открыто в форме протоплазмы и клетки. Что касается Гегеля, то он во многих отношениях стоял гораздо выше своих современников-эмпириков, объяснявших все непонятные явления тем, что в основу их клали какую-нибудь силу - движущую, плавательную, электрическую, силу сопротивления и т.д.- или, где где это не подходило, какое-нибудь неизвестное вещество-световое, тепловое, электрическое и т. п. Мнимые вещества теперь уже почти устранены, но спекуляция силами, с которой боролся Гегель, все еще иногда проявляется, как, например, в инсбрукской речи Гельмгольца в 1869 г. [Helmtiolz, Pop. Vorlesungen II.Heft, 1871,S.190). Против унаследованного от французов XVIII столетия обоготворения Ньютона, которого Англия осыпала почестями и богатством, Гегель выставлял на вид то обстоятельство, что, собственно, основателем современной механики является Кеплер, который умер в Германии в нищете, и что ньютоновский закон тяготения уже содержался во всех трех кеплеровских законах, а в третьем даже ясно выражен. То, что Гегель доказывает несколькими простыми уравнениями в ј 270 своей "Натурфилософии" (Hegels Werke, 1842, VII Band, 98, 113-115), мы находим как результат новейшей систематичеcкой механики, у Густава Кирхгофа (Oustav Kirchhoff, Voriesiingen Ober mathem.
  10 АНТИ-ДЮРИНГ
  Она в своей гегельянской форме грешила тем, что не признавала за природой никакого развития во времени, ничего идущего "одно за другим", но лишь идущее "одно возле другого". Причины этого коренились, с одной стороны, в самой гегелевской системе, которая только "Духу" приписывала историческое развитие, а с другой стороны, и в тогдашнем общем состоянии естествознания. Таким образом, в этом отношении Гегель стоит далеко позади Канта, который в своей теории о происхождении миров предполагал, что солнечная система имела начало, а своим открытием влияния морских приливов на замедление вращения земли предвещал ее гибель. Наконец, моя задача была не в том, чтобы внести диалектические законы в природу извне, а в том, чтобы найти их в ней и из нее их развить.
  Однако выполнить это в общей связи и по отношению к каждой отдельной области составляет исполинский труд. Столь обширное поле едва ли был бы в состоянии обработать даже тот, кто посвятил бы этому все свое свободное время. Но со смерти К. Маркса мое время было поглощено более настоятельными обязанностями, и я должен был прервать свою работу. Я вынужден пока удовлетвориться содержащимися в этой работе намеками; быть может, в будущем мне представится случай собрать и издать результаты моих работ вместе с весьма важными математическими манускриптами, оставшимися после Маркса.
  Может, впрочем, случиться, что прогресс теоретического естествознания сделает большую часть моей работы или всю ее совершенно излишней, ибо революция, на которую теоретическое естествознание толкается простой необходимостью систематизировать массу накопляющихся чисто эмпирических открытий, заставит даже самого упорного эмпирика признать диалектический характер явлений природы. Старьте, застывшие противоречия, резкие, необходимые границы все больше и больше исчезают. С того времени, как удалось превратить в жидкое состояние последние "настоящие" газы, с того времени, как было доказано, что тело может быть приведено в такое состояние, в котором нельзя отличить капельнообразной формы от газообразной, - аггрегаты утратили последний остаток своего прежнего абсолютного характера. Закон кинетической теории газов, в силу которого в совершенных газах квадраты скоростей, с какими
  _______________________
  Physik, 2. Auflage, Leipzig 1877, S. 8-10), и именно почти в той же, развитой Гегелем, простой систематической форме.
  Отношение натурфилософов к сознательно диалектическому естествознанию такое же, как и отношение утопистов к современному коммунизму.
  ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 11
  при одинаковой температуре движутся отдельные молекулы газов, обратно пропорциональны весу молекул, - этот закон ввел также и теплоту в ряд тех форм движения, которые подлежат нашему измерению. Если еще десять лет тому назад вновь открытый великий основной закон движения понимали как простой закон сохранения энергии, как простое выражение неразрушимости и несози-даемости движения, следовательно просто с его (закона) количественной стороны, то в настоящее время это узкое отрицательное определение все больше и больше вытесняется положительным - именно учением о превращении энергии, и в атом определении ясно выражено качественное содержание процесса и исчезает последнее воспоминание о внемировом творце. Теперь уже не приходится доказывать как нечто новое, что количество движения (так называемая энергия) не изменяется, когда из кинетической энергии (так называемой механической силы) оно превращается в электричество, теплоту, потенциальную энергию и т. п. и наоборот; это раз навсегда служит теперь основанием более глубокого исследования самого процесса превращения, того великого основного процесса, в познании которого заключается все познание природы. С тех пор как биологию изучают при свете теории эволюции, в области органической природы одна за другой исчезают окостенелые границы классификации; не поддающиеся классификации промежуточные звенья увеличиваются с каждым днем, более точное исследование перебрасывает организмы из одного класса в другой, и отличительные признаки, делавшиеся чуть ли не символом веры, теряют свое безусловное значение; мы знаем теперь кладущих яйца млекопитающих и, если это подтвердится, то и четвероногих птиц. Если уже много лет тому назад Вирхов вынужден был вследствие открытия клетки заменить неделимость индивидуума федерацией клеточных государств, -что, конечно,очень прогрессивно, но мало соответствует научной и диалектической точке зрения, - то теперь понятие о животном (следовательно , и человеческом) индивидууме еще более осложняется вследствие открытия белых кровяных шариков, амебообразно движущихся в организме высших животных. А ведь именно эти будто бы непримиримые и неразрешимые полярные противоположности, эти насильственно закрепленные границы классификации и придали современному теоретическому естествознанию ограниченно-метафизический характер. Признание, что эти противоположности и различия имеют в природе лишь относительное значение, что, напротив, приписываемая природе неподвижность и абсолютность внесены в нее лишь нашей рефлексией,-это признание составляет
  12 АНТИ-ДЮРИНГ
  основной пункт диалектического понимания природы. Правильность диалектического понимания все более подтверждается накопляющимися фактами естествознания, и это понимание легче воспринимается, если с диалектическим характером этих фактов сопоставить познание закона диалектического мышления. Во всяком случае естествознание находится теперь на такой ступени развития, что оно не может уже ускользнуть от диалектического обобщения, если не забудут, что результаты, в которых обобщаются данные опыта, суть понятия; искусство же оперировать понятиями не врожденно и не заключается в обыденном здравом смысле, но требует действительного мышления, которое, в свою очередь, имеет за собой столь же продолжительную историю, как и опытное естествознание. Именно тем, что естествознание усвоит себе результаты, достигнутые развитием философии в течение двух с половиной тысяч лет, оно, с одной стороны, освободится от всякой обособленной, вне и над ним стоящей натурфилософии, а с другой-также и от своего собственного, унаследованного от английского эмпиризма, поверхностного метода мышления.
  Лондон, 23 сентября 1885г.
  III.
  Нижеследующее новое издание представляет, за немногими, очень незначительными, стилистическими поправками, перепечатку предыдущего. Я позволил себе существенные дополнения только в одной главе, в десятой главе второго отдела: "Из критической истории", в силу следующих соображений.
  Как уже упомянуто в предисловии ко второму изданию, эта глава во всем существенном составлена Марксом. Первоначально, когда работа предназначалась для газетной статьи, я был вынужден значительно сократить рукопись Маркса, и именно в тех местах, где критика дюринговских взглядов отступает на задний план перед самостоятельным изложением истории политической экономии. Но именно эти части рукописи представляют еще и теперь величайший интерес. Я считаю себя обязанным привести, по возможности, полно и дословно те рассуждения Маркса, в которых он отводит таким людям, как Петти, Нора, Локк, Юм, подобающее им место в зарождении классической политической экономии; еще более относится это к его объяснению "Экономической таблицы" Кенэ, этой оставшейся для всей современной политической экономии неразрешимой загадки сфинкса. Все же то, что касалось исключительно сочинений господина Дюринга, я выпустил, поскольку это не нарушало связи целого.
  Вообще же я могу быть совершенно доволен тем распространением, которое получили со времени предыдущего издания изложенные в этом сочинении взгляды в науке и в рабочем классе, и притом во всех цивилизованных странах мира.
  Лондон, 23 мая 1894 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ВВЕДЕНИЕ
  I. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ.
  Новейший социализм по своему содержанию является прежде всего результатом наблюдений, с одной стороны, над господству- ющим в современном обществе антагонизмом между имущими и неимущими классами, капиталистами и наемными рабочими, с дру-гой, - над анархией, существующей в производстве. Но по своей теоретической форме он кажется на первый взгляд только дальнейшим развитием и как бы более последовательным проведением принципов, установленных великими философами XVIII века. Как всякая новая теория, социализм должен был примкнуть к порядку идей, созданному его ближайшими предшественниками, хотя его корни и лежали очень глубоко в экономических фактах.
  Великие люди, просветившие французские головы для приближавшейся революции, сами были крайними революционерами. Никаких внешних авторитетов они не признавали. Религия, взгляды на природу, общество, государство, - все подвергалось их беспощадной критике, все призывалось пред судилище разума и осуждалось на исчезновение, если не могло доказать своей разумности. Разум стал единственной меркой, под которую все подводилось. Это было то время, когда, по выражению Гегеля, "мир был поставлен на голову", т. е. когда человеческая голова и придуманные ею теоретические положения предъявляли притязание служить единственным основаннем всех человеческих действий и общественных отношений и когда вслед за тем противоречившая этим положениям действительность была фактически ниспровергнута сверху донизу. Все старые общественные и государственные формы, все традиционные понятия признаны неразумными и отброшены, как старый хлам. Было решено, что до настоящего момента мир руководился одними предрассудками и все его прошлое достойно лишь сожаления и пре-зрения. Теперь впервые взошло оолнце, наступило царство разума, и с этих пор суеверие и несправедливость, привилегии и угнетение
  уступят место вечной истине, вечной справедливости, естественному равенству и неотъемлемым правам человека.
  18 АНТИ-ДЮРИНГ. - ВВЕДЕНИЕ
  Мы знаем теперь, что это царство разума было не чем иным, как идеализованным царством буржуазии; что вечная справедливость осуществилась в виде буржуазной юстиции; что естественное равенство ограничилось равенством граждан перед законом, а существеннейшим из прав человека было объявлено право буржуазной собственности. Разумное государство и "общественный договор" Руссо оказались и могли оказаться на практике только буржуазной демократической республикой. Мыслители XVIII века, как и все их предшественники, не могли выйти за пределы, которые ставила им тогдашняя эпоха.
  Но рядом с борьбой между феодальным дворянством и буржуазией, выступавшей в качестве представителя всего остального общества, существовал общий антагонизм-эксплуататоров и экс-плоатируемых, богатых тунеядцев и трудящихся бедняков. Именно он дал возможность представителям буржуазии явиться защитниками не какого-либо отдельного класса, а всего страждущего человечества. Более того. Буржуазия уже с самого начала носила в себе своего будущего противника: капиталисты не могли существовать без наемных рабочих, и те самые условия, в которых средневековый цеховой мастер развился в современного капиталиста, заставили цехового подмастерья и не принадлежащего к цеху поденщика превратиться в пролетария. И хотя требования, которые защищало третье сословие в своей борьбе с дворянством, в общих чертах действительно соответствовали интересам различных слоев трудящегося населениятого времени, тем не менее при каждом крупном восстании горожан вспыхивало самостоятельное движение того слоя, который был более или менее развитым предшественником современного пролетариата.. Таково было движение перекрещенцев и Томаса Мюнцера в эпоху реформации и крестьянских войн в Германии, левеллеров - во время английской революции, Бабефа - во время французской. Вместе с революционными попытками еще не сложившегося класса возникали и соответствующие теории: утопические изображения идеального общественного строя в XVI и XVII столетиях, а в XVIII- уже прямо коммунистические теории (Морелли и Мабли). Требование равенства не ограничивалось уже областью политических прав, а распространялось на общественное положение отдельных личностей; доказывалась необходимость уничтожить не только классовые привилегии, но и самые классы. Аскетически суровый, спартанский коммунизм, осуждавший всякое наслаждение, был первым проявлением нового учения. Потом явились три великих утописта: Сен-Симон, у которого буржуазные стремления уживались еще отчасти.
  ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 19
  с защитой интересов пролетариата, Фурье и, наконец, Оуэн, который в стране наиболее развитого капиталистического производства и под впечатлением порожденного этим способом производства антагонизмами выработал ряд проектов устранения классовых различий виде системы, непосредственно примыкавшей к французскому материализму.
  Эти три великих утописта сходились между собою в том, что никогда не выступали защитниками интересов исторически развившегося к тому времени пролетариата. Подобно философам XVIII века, они хотели с самого начала освободить все человечество, а не только данный общественный класс. Подобно этим философам, они хотели основать царство разума и вечной справедливости, но их царство, как небо от земли, отличается от царства разума французских просветителей. Буржуазный порядок, основанный на принципах философов XVIII века, так же неразумен и несправедлив и должен быть отброшен с таким же презрением, как феодализм и все прежние общественные формы. До сих пор истинные законы разума и справедливости не были известны человечеству, и только по этой причине оно ими не руководилось. Для его счастья недоставало того гениального человека, который явился теперь поведать миру всю истину. Что он появился именно теперь, что истина открыта только теперь, это вовсе не является необходимым результатом общего хода исторического развития, неизбежно ведшего к нему, а просто случайностью. Гениальный человек мог с таким же удобством родиться пятьсот лет тому назад и тем избавить человечество от пяти веков заблуждений, борьбы и страданий.
  Миросозерцание утопистов долго господствовало над
  социалистическими воззрениями XIX века и отчасти господствует еще поныне. Его держались все английские и, до недавнего времени, все французские социалисты, а также прежние немецкие коммунисты, не исключая Вейтлинга. Социализм в их представлении есть выражение абсолютной истины, разума и справедливости, и нужно только открыть его, чтобы он собственной силой покорил весь мир; а так как абсолютная истина не зависит от времени, пространства и исторического развития человечества, то это уже дело чистой случайности, когда и где она будет открыта. При этом абсолютная истина, разум и справедливось различны у каждого основателя школы и обусловливаются субъективным складом его ума, условиями его жизни, количеством его познаний и способом мышления. Поэтому при столкновении этих различных сортов абсолютной истины примирение возможно лишь путем сглаживания их взаимных противоречий
  20 АНТИ-ДЮРИНГ. - ВВЕДЕНИЕ
  Из этого не могло выработаться ничего, кроме особого рода эклектического, среднего социализма, который действительно господствует до сих пор в головах большинства рабочих-социалистов Англии и Франции. Этот эклектический социализм представляет собою пеструю смесь из наиболее общепризнанных критических замечаний, экономических положений и идеальных представлений различных основателей сект; эта смесь получается тем легче, чем скорее ее составные части утрачивают в потоке споров, как камешки в ручье, свои острые углы и грани. Чтобы превратиться в науку, социализм должен был прежде всего стать на реальную почву.
  Между тем рядом с французской философией XVIII века и вслед за нею развилась новейшая философия, нашедшая свое завершение в Гегеле. Ее величайшей заслугой было возвращение к диалектике как высшей форме мышления. Древние греческие философы были все прирожденными диалектиками, и Аристотель, -самая всеобъемлющая голова между ними, - исследовал уже все существеннейшие формы диалектического мышления. Хотя и в новой философии диалектика имела блестящих представителей (Декарт и Спиноза), но она, особенно под влиянием английской философии, все более и более склонялась к так называемому метафизическому способу мышления, почти безраздельно овладевшему также французами XVIII века, по крайней мере в их специально-философских трудах. Однако вне этой области они смогли оставить нам высокие образцы диалектики; припомним только "Племянника Рамо" Дидро и сочинение Руссо "О происхождении неравенства между людьми". Мы укажем здесь вкратце на существеннейшие черты обоих этих методов мышления.
  Когда мы мысленно рассматриваем природу или человеческую историю, или нашу собственную духовную деятельность, то перед нами сперва возникает картина бесконечного сплетения соединений и взаимодействия, в которой ничто не остается неподвижным и неизменным, а все представляется движущимся, изменяющимся, возникающим и исчезающим. Таким образом, мы видим сперва общую картину, в которой частности еще более или менее стушевываются, мы больше обращаем внимание на ход движения, на переходы и сцепления, чем на то, что именно движется, переходит, сцепляется. Этот первоначальный, наивный, но по существу правильный взгляд на мир был присущ древне-греческой философии и впервые ясно выражен Гераклитом: все существует и в то же время не существует, так как все течет, все постоянно изменяется, все находится в постоянном процессе возникновения и исчезновения. Несмотря, однако,
  ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 21
  на то, что этот взгляд верно схватывает общий характер всей картины явлений, он все же недостаточен для объяснения частностей, составляющих ее, а пока мы не знаем их, нам не ясна и общая кар-тина. Для того, чтобы изучить эти частности, мы должны изъять их из их естественной или исторической связи и, рассматривая каждую порознь, исследовать ее свойства, ее частные причины, действия и т. д. В этом состоит прежде всего задача естествознания и истории, т. е. тех отраслей науки, которые, по вполне понятной причине, занимали у греков классических времен лишь второстепенное место, потому что грекам нужно было раньше накопить необходимый для этого материал. Только после того, как естественно-научный и исторический материал был накоплен в достаточном количестве, могло возникнуть критическое исследование, сравнение и разделение на классы, порядки и виды. Поэтому приемы точного исследования природы развились впервые лишь у греков александрийского периода, а затем, в средние века, развиты дальше арабами. Настоящее же естествознание начинается только со второй половины XV века, и с этого времени оно непрерывно делает все более быстрые успехи. Разложение природы на отдельные ее части, разделение различных явлений и предметов в природе на определенные классы, анатомическое исследование разнообразного внутреннего строения органических тел,-все это было основой тех исполинских успехов, которыми ознаменовалось развитие естествознания в последние четыре столетия. Но тот же способ изучения оставил в нас привычку брать предметы и явления природы в их обособленности, вне их великой общей связи, и в силу этого-не в движении, а в неподвижном состоянии, не как существенно изменяющиеся, а как вечно неизменные, не живыми, а мертвыми. Перенесенное Бэконом и Локком из естествознания в философию, это мировоззрение создало характерную ограниченность последних -столетий: метафизический способ мышления.
  Для метафизика вещи и их умственные образы, т. е. понятия, суть отдельные, неизменные, застывшие, раз навсегда данные предметы, подлежащие исследованию один после другого и один независимо от другого. Метафизик мыслит законченными, непосредственными противоположениями; речь его состоит из "да-да, нет-нет; что сверх того, то от лукавого". Для него вещь существует или не существует; для него предмет не может быть самим собою, и в то же время чем-нибудь другим; положительное и отрицательное абсолютно исключают друг друга; причина и следствие также совершенно противоположны друг другу. Этот способ мышления
  22 АНТИ-ДЮРИНГ. - ВВЕДЕНИЕ
  потому кажется нам на первый взгляд вполне верным, что он присущ так называемому здравому смыслу. Но здравый человеческий смысл, весьма почтенный спутник в домашнем обиходе, между четырьмя стенами, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится пуститься в далекий путь исследования. Точно так же и метафизическое миросозерцание, вполне верное и необходимое в известных, более или менее широких областях, рано или поздно достигает тех пределов, за которыми оно становится односторонним, ограниченным, абстрактным и запутывается в неразрешимых противоречиях, потому что за предметами оно не видит их взаимной связи, за их бытием не видит их возникновения и исчезновения, за их покоем не видит их движения за деревьями не видит леса. Мы, например, в обыденной жизни можем с уверенностью сказать, существует ли данное животное или нет, но при более точном исследовании мы убеждаемся. что это иногда в высшей степени запутанный вопрос, трудности которого прекрасно известны юристам, тщетно пытавшимся открыть рациональную границу, за которой умерщвление ребенка в утробе матери можно считать убийством. Невозможно точно так же определить и момент смерти, так как физиология доказывает, что смерть есть не внезапный, мгновенный акт, а очень медленно совершающийся процесс. Всякое органическое существо в каждое данное мгновение таково же, каким оно было в предыдущее, и вместе с тем не таково. В каждое мгновение оно перерабатывает полученное им извне вещество и выделяет из себя другое вещество, одни клеточки его организма вымирают, другие нарождаются, так что, спустя извест-ный период времени, вещество данного организма вполне обно-вляется, заменяется другим составом атомов; вот почему каждое органическое существо всегда то же и однако не то же. Точно так же, при более точном исследовании, мы находим, что оба полюса какой-нибудь противоположности - положительный и отрицательный-столь же неотделимы один от другого, как и противоположны, и что они, несмотря на всю противоположность, взаимно проникают друг друга. Мы видим далее, что причина и следствие суть понятия, имеющие значение лишь в применении к отдельному явлению, но что если рассматривать то же явление в его общей мировой связи, то эти два понятия соединяются и переходят в представление о всеобщем взаимодействии, в котором причина и следствие постоянно меняются местами, и то, что теперь или здесь является следствием, станет там или тогда причиной, и наоборот.
  Все эти явления и приемы исследования не вмещаются в рамки
  ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 23
  метафизического мышления. Для диалектики же, которая берет вещи и их умственные отражения главным образом в их взаимной связи, в их сцеплении,
  в их движении, в их возникновении и исчезновении, такие явления, как вышеприведенные, напротив, подтверждают лишь ее собственный метод. Природа есть пробный камень диалектики, и современнре естествознание, представившее для этой пробы чрезвычайно богатый, с каждым днем увеличивающийся материал, тем самым доказало, что в природе, в конце концов, все свершается диалектически, а не метафизически, что она движется не в вечно однородном, постоянно сызнова повторяющемся круге, а переживает действительную историю. 3десь прежде всего следует указать на Дарвина, который нанес сильнейший удар метафизическому взгляду на природу, доказав, что весь современный органический мир, растения и животные, а следовательно также и человек, есть продукт процесса развития, длившегося миллионы лет. Но так как и до сих пор можно по пальцам перечесть естествоиспытателей, научившихся мыслить диалектически, то это противоречие добытых научных результатов с вышеизложенным метафизическим способом мышления вполне объясняет ту безграничную путаницу, которая господствует теперь в теоретическом естествознании и одинаково приводит в отчаяние как учителей, так и учеников, как писателей, так и их читателей.
  Итак, точное представление о вселенной, о ее развитии и о развитии человека, равно как и об отражении этого развития в головах людей, может быть приобретено только путем диалектики, только принимая постоянно в соображение общее взаимодействие между возникновением и исчезновением, между прогрессивными изменениями и изменениями регрессивными. На такую именно точку зрения стала новейшая немецкая философия. Кант начал свою ученую карьеру с превращения неизменной и вечной - после знаменитого первого толчка-солнечной системы Ньютона в исторический процесс, начавшийся возникновением солнца и планет из вращающейся туманной массы. Он уже пришел при этом к тому выводу, что возникновение солнечной системы предполагает и ее будущее исчезновение. Спустя полстолетие его взгляд был математически обоснован Лапласом, а еще полустолетием позже спектроскоп показал существование во вселенной предположенных Кантом раскаленных газовых масс в различных степенях сгущения.
  Новейшая немецкая философия нашла свое завершение в гегелевской системе, величайшая заслуга которой состоит в том, что она впервые представила весь естественный, исторический и духовный
  24 АНТИ-ДЮРИНГ. - ВВЕДЕНИЕ
  мир в виде процесса, т. е. исследовала его в беспрерывном движении,, изменении, преобразовании и развитии и пыталась раскрыть взаимную внутреннюю связь этого движения и развития. Людям, стоящим на этой точке зрения, история человечества перестала казаться нелепой путаницей бессмысленных насилий, которые в равной мере все осуждаются перед судейским креслом теперь лишь созревшего-философского разума и которые лучше всего возможно скорее забыть. История людей явилась процессом развитая самого человечества, и задача научной мысли свелась к тому, чтобы проследить последовательные ступени этого процесса среди всех его блужданий и доказать внутреннюю его закономерность среди всех кажущихся случайностей.
  Для нас здесь безразлично, разрешила ли cиcтема Гегеля все поставленные ею себе задачи; ее великая заслуга состояла в самой постановке этих задач. Разрешение их не может быть делом какого бы то ни было единичного ума. Хотя Гегель, на-ряду с Сен-Симоном, был самым всеобъемлющим умом своего времени, но ему все-таки пришлось считаться как с неизбежной ограниченностью своих собственных знаний, так и с ограниченностью - в смысле глубины и обширности-знаний и взглядов своей эпохи. К этому присоединилось еще третье обстоятельство. Гегель был идеалист, т.е. его мысли не казались ему более или менее отвлеченными отражениями существующих в действительности вещей и явлений, а, наоборот, предметы и их развитие казались ему лишь воплощением "Идеи", существовавшей где-то еще до сотворения мира. Таким образом, все было поставлено на голову, и действительная связь мировых явлений вывернута наизнанку. И хотя Гегель сделал немало верных и гениальных указаний относительно взаимной связи некоторых отдельных явлений, но все же упомянутые нами причины привели к тому, что даже в частностях его системы многое оказалось ошибочным, искусственным, натянутым, словом - извращенным. Гегелевская система, как система, была колоссальным недоноском, но зато и последним в своем роде. К тому же она страдала неизлечимым внутренним противоречием: с одной стороны, в основе ее лежало убеждение в том, что человеческая история есть процесс развития, ход которого по самой его природе не может быть закончен открытием так называемой абсолютной истины; но, с другой стороны, его система претендует быть изложением этой именно истины. Всеобъемлющая, раз навсегда законченная система познания природы и истории противоречит основным законам диалектического мышления, что, однако, отнюдь не исключает, а, напротив,
  ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 25
  
  Предполагает, что систематическое познание всего внешнего мира может делать громадные успехи с каждым поколением.
  Уразумение полной ошибочности господствовавшего до тех пор в Германия идеализма должно было неизбежно привести к материализму, но, само собой разумеется, не простому, метафизическому, исключительно механическому материализму XVIII века. В противоположность наивно-революционному, простому отрицанию всей протекшей истории, современный материализм видит в истории процесс развития человечества, причем его задачей является открытие законов движения этого процесса. В противоположность господствовавшему у французов XVIII века и еще у Гегеля представлению о природе, как о всегда равном себе целом, неизменно движущемся в одних и тех же ограниченных сферах с вечными мировыми телами, как учил о них Ньютон, и с неизменными органическими видами, как учил о них Линней, современный материализм связывает в одну систему все новейшие успехи естествознания, благодаря которым стало ясно, что природа
  тоже имеет свою историю во времени, что небесные тела, как и все виды организмов, населяющие их при благоприятных условиях, возникают и исчезают и что эти сферы, поскольку мы их вообще допускаем, принимают бесконечно большие размеры. В обоих случаях материализм является по существу диалектическим и делает излишней всякую философию, предъявляющую претензию стать выше других наук. Когда к каждой отдельной науке применяется требование выяснить свое место в общей системе вещей и знаний, какая-либо особая наука об этой общей их связи становится излишней. Из всей прежней философии самостоятельное значение сохраняет лишь наука о мышлении и его законах - формальная логика и диалектика, все же остальное входит в положительные науки о природе и истории.
  Но между тем как естественно-научное миросозерцание могло развиваться лишь по мере того, как исследования доставляли соответствующие положительные знания, - уже значительно раньше совершились исторические события, обусловившие собою решительный поворот в понимании истории. В 1831 г. в Лионе произошло первое рабочее восстание; с 1838 по 1842 год первое национальное рабочее движение, движение английских чартистов, достигло своего апогея. Классовая борьба между буржуазией и пролетариатом стала занимать первое место в истории более развитых стран Европы, по мере того как развивались, с одной стороны, крупная промышленность, а с другой-новоприобретенное политическое господство буржуазии. Факты все с большей и большей наглядностью
  26 АНТИ-ДЮРИНГ. - ВВЕДЕНИЕ
  показывали всю лживость учения буржуазной экономии о тожестве интересов капитала и труда, о всеобщей гармонии и всеобщем благополучии народа, которое будто бы явится следствием свободной конкуренции. Невозможно уже было не считаться с этими фактами, равно как и с французским и английским социализмом, который являлся их теоретическим, правда крайне несовершенным, выражением. Но старое, идеалистическое, еще не отвергнутое воззрение на историю не знало никакой классовой борьбы, основанной на материальных интересах, как вообще оно не признавало этих интересов. Производство, как и все экономические отношения, являлось в нем, между прочим, в качестве второстепенного элемента "истории культуры". Новые факты заставили подвергнуть всю прежнюю историю новому исследованию, и тогда выяснилось, что вся она, за исключением первобытного состояния, была историею борьбы классов, что эти борющиеся общественные классы являются в каждый данный момент результатом отношений в производстве и на транспорте,- словом, экономических отношений своего времени. Экономический строй общества каждой данной эпохи представляет собою ту реальную почву, свойствами которой объясняется в последнем счете вся надстройка, образуемая совокупностью правовых и политических учреждений, равно как религиозных, философских п прочих воззрений каждого данного исторического периода. Гегель освободил от метафизики понимание истории: он сделал его диалектическим,- но его собственный взгляд на нее был идеалистичен по существу. Теперь идеализм был изгнан из его последнего убежища, из области истории, теперь понимание истории стало материалистическим, теперь найден был путь для объяснения человеческого самосознания условиями человеческого существования вместо прежнего объяснения этих условий человеческим самосознанием.
  Поэтому социализм является теперь не случайным открытием того или другого гениального ума, а неизбежным следствием борьбы двух исторически возникших классов-пролетариата и буржуазии. Его задача заключается уже не в том, чтобы измыслить возможно более совершенный общественный строй, а в том, чтобы исследовать историко-экономический процесс, необходимым следствием которого явились названные классы с их взаимной борьбою, и чтобы в экономическом положении, созданном этим процессом, найти средство для разрешения этой борьбы. Но прежний социализм был так же несовместим с этим материалистическим взглядом на историю, как несовместимы были с диалектикой и с новейшим естествознанием воззрения французских материалистов на природу. Прежний социа-
  ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 27
  лизм хотя и критиковал существующий капиталистический способ производства и его последствия, но он не мог объяснить его, а следовательно не в состоянии был справиться с ним,-он мог лишь объявить его никуда не годным. Чем сильнее восставал он против неизбежной при этом способе производства эксплоатации рабочего класса, тем менее был он в состоянии наглядно объяснить, в чем состоит эта эксплоатация и как она возникает. Это было сделано благодаря открытию прибавочной стоимости. Было доказано, что присвоение неоплаченного труда есть основная форма капиталистического способа производства и свойственной ему эксплоатации рабочих; что даже в том случае, когда капиталист покупает рабочую силу по полной стоимости, какую она, в качестве товара, имеет на рынке, он все же извлекает из нее стоимость больше той, которую он заплатил за нее, и что эта прибавочная стоимость есть источник той суммы стоимостей, благодаря которой накопляется в руках имущих классов постоянно возрастающая масса капиталов. Так было выяснено происхождение капиталистического способа производства, равно как и производства самого капитала.
  Этими двумя великими открытиями - материалистическим пониманием истории и разоблачением тайны капиталистического про-изводства посредством понятия о прибавочной стоимости - мы обязаны Марксу. Благодаря им социализм стал теперь наукой, которую нужно лишь разработать во всех ее подробностях и во взаимной связи ее отдельных частей.
  Приблизительно так обстояли дела в области теоретического социализма и отмершей ныне философии, когда г. Евгений Дюринг
  не без громкого шума выскочил на сцену и возвестил о произведенном им полном перевороте в философии, политической экономии и социализме.
  Посмотрим же, что обещает нам г. Дюринг и... как он выполняет свои обещания.
  
  II. ЧТО ОБЕЩАЕТ ГОСПОДИН ДЮРИНГ.
  
  Относящиеся сюда сочинения господина Дюринга, это-прежде всего его "Kursus der Philosophic" ("Курс философии"), его "Кursus der National- und Sozialoekonomie" ("Курс политической и социальной экономии") и его "Kritische Geschichte der Nationaloeko-nomie und des Sozialismus" ("Критическая история политической экономии и социализма"). Мы займемся прежде всего преимущественно его первым сочинением.
  На первой же странице его господин Дюринг возвещает о себе как о "том, кто берет на себя представительство этой силы (философии) в данную эпоху и на ближайший обозримый период времени". Таким образом он провозглашает себя единственным истинным философом настоящего времени и "обозримого" будущего. Кто расходится с ним, расходится с истиной. Не мало людей уже до господина Дюринга думали о себе нечто подобное, но - за исключением Рихарда Вагнера-он, кажется, первый, который невозмутимо говорит это о себе. И к тому же истина, о которой идет у него речь, это - "окончательная истина в последней инстанции".
  Философия господина Дюринга есть "естественная система" или "философия действительности"... действительность мыслится в ней таким способом, который исключает всякий повод к мечтательному и субъективно ограниченному представлению о мире. Таким образом, философия эта такого свойства, что она возносит господина Дюринга над признаваемыми и им самим границами его лично-субъективной ограниченности. Это, разумеется, необходимо, чтобы позволить ему устанавливать окончательные истины в последней инстанции, хотя мы пока еще не знаем, как должно совершиться это чудо.
  Эта "естественная система самого по себе ценного для духа знания", "не поступаясь нисколько глубиной содержания, надежно установила основные формы бытия". С своей "действительно критической точки зрения" она представляет элементы действительной и, сообразно с этим, направленной на действительность природы и
  ЧТО ОБЕЩАЕТ ГОСПОДИН ДЮРИНГ 29
  жизни философии, которая не оставляет никаких мнимых горизонтов, а в своем мощно революционизирующем движении развертывает все небеса и земли внешней и внутренней природы; это-"новый способ мышления", и результаты его представляют "совершенно своеобразные выводы и взгляды... системосозидающие идеи... твердо установленные истины". Мы имеем в ней "работу, которая должна искать свою силу в концентрированной инициативе", - чтО это значит, бог его знает; "доходящее до корней исследование... глубоко основательную науку... строгонаучную концепцию вещей и людей... всесторонне проникающую умственную работу... творческий набросок охватываемых мыслью предпосылок и следствий... абсолютно фундаментальное". В политико-экономической области он дает нам не только "исторически и систематически объемлющие работы", из которых исторические, сверх того, отличаются "моим историеописанием в высоком столе" и которые в политическую экономию вносят "творческие изменения", но заканчивает также собственным, совершенно разработанным, социалистическим планом будущего общества "практическим плодом ясной и проникающей до последних корней теории" и поэтому так же непогрешим и единоспасающ, как дюрингова философия; ибо "только в той социалистической картине, которую я нарисовал в своем "Курсе политической и социальной экономии", может на место просто иллюзорной или же насильственной собственности стать подлинная собственность", с чем придется сообразоваться будущему.
  Можно было бы без труда увеличить во много раз этот букет восхвалений господина Дюринга господином Дюрингом. Приведенного уже достаточно, чтобы вызвать в читателе сомнение, действительно ли он имеет дело с философом или же с... но мы просим читателя воздержаться от приговора, пока он не познакомится поближе вышеназванной "основательностью". Мы привели этот букетец только для того, чтобы показать, что перед нами не обыкновенный философ и социалист, высказывающий просто свои мысли и предоставляющий времени решить вопрос об их ценности, но совершенно необыкновенное существо, которое претендует на не меньшую непогрешимость, чем папа, и единоспасающее учение которого приходится принять, если не желаешь впасть в предосудительнейшую ересь. Перед нами не одна из тех работ, которые имеются с избытком во всех социалистических литературах, а за последнее время и в немецкой, и в которых люди различного дарования, но, при всех их научных и литературных недостатках, все же ценные социалистической доброй волей, пытаются искреннейшим образом
  30 АНТИ- ДЮРИНГ. - ВВЕДЕНИЕ
  разобраться в вопросах, для ответа на каковые у них, может быть, нехватает данных. Напротив, господин Дюринг преподносит нам положения, которые он объявляет окончательными истинами в последней инстанции, рядом с которыми, следовательно, всякое иное мнение уже заранее является ложью: и он имеет в своем исключительном обладании не только истину, но и единственный строго научный метод исследования, рядом с которым все прочие ненаучны. Или он прав - и тогда перед нами величайший гений всех времен, первый сверхчеловеческий в своей непогрешимости человек. Или он не прав-и тогда, каков бы ни был наш приговор, благожелательная снисходительность к доброй воле господина Дюринга была бы для него все же смертельнейшим оскорблением.
  Когда обладаешь окончательными истинами в последней инстанции и единственной строгой научностью, то естественно, что относишься с изрядным презрением к остальному заблуждающемуся и ненаучному человечеству. Мы не должны поэтому удивляться,. что господин Дюринг отзывается с величайшим пренебрежением о своих предшественниках и что лишь немногие из них, в виде исключения произведенные им в великие люди, находят милость перед его "основательностью".
  Послушаем сперва, что он говорит о философах: "Лишенный всякого здравого смысла Лейбниц, этот наилучший среди всех возможных придворных философствователей". Кант еще кое-как терпим, но после него все пошло вкривь и вкось: явились "вздорные, пошлые, дикие нелепости ближайших эпигонов, именно неких Фихте и Шеллинга... чудовищные карикатуры невежественной натурфилософистики... послекантовские чудовищности" и "горячечный бред", которые увенчал "некий Гегел". Этот последний говорил на "гегелевском жаргоне" и распространял "гегелевскую чуму" с помощью своей "еще и по форме ненаучной манеры" и своих "неудобоваримых мыслей".
  Естествоиспытателям достается не меньше, но по имени упоминается только Дарвин, и поэтому мы должны ограничиться лишь им одним. "Дарвиновская полупоэзия и игра в метаморфозы с их грубой, чувственной узостью понимания и тупостью силы различения... По нашему мнению, специфический дарвинизм, - от которого надо, разумеется, отличать ламарковские воззрения,-представляет какое-то направленное против человечности зверство".
  Но хуже всего достается социалистам. За исключением незначительнейшего из них, Луи Блана, они все грешники и недостойны славы, которой они пользовались до господина Дюринга. И греш-
  ЧТО ОБЕЩАЕТ ГОСПОДИН ДЮРИНГ 31
  ники они не только с точки зрения истины и науки, но и с точки зрения характера. За исключением Бабефа и нескольких коммунистов 1871 г., все они не "мужчины". Три утописта называются "социальными алхимиками". К Сен-Симону господин Дюринг относится еще сравнительно снисходительно: он упрекает его только в "сумасбродстве" и сострадательно намекает, что он страдал религиозным томешательством. Но по поводу Фурье у господина Дюринга соверешенно лопается терпение, ибо Фурье "обнаружил все элементы безумия... идеи, которые можно встретить скорее всего в сумасшедшем доме... самые дикие бредни... порождения безумия... Невыразимо ограниченный Фурье", эта "детская головка", этот "идиот", к тому же даже не социалист: его фаланстер вовсе не представляет собой элемента рационального социализма, а "сфабрикованную по шаблону обычной торговли карикатуру". И наконец: "Для кого этих выходок" (Фурье против Ньютона) "недостаточно, чтобы убедиться, что в имени Фурье и во всем фурьеризме истину представляет только первый слог" (fou - сумас-шедший), "тот должен быть зачислен сам в какую-нибудь категорию идиотов". Наконец, у Роберта Оуэна "были такие плоские и скудные идеи... его столь грубое в вопросе морали мышление... некоторые спутанные, искаженные общие места... бессмысленная и грубая концепция... Ход мыслей Оуэна не заслуживает того, чтобы подвергать его сколько-нибудь серьезной критике... его тщеславие" и т. д. Таким образом, если господин Дюринг с необычайным остроумием характеризует утопистов по их именам: Сен-Симон-saint (святой), Фурье-fou (сумасшедший), Анфантен - enfant (детский), то ему остается только прибавить: Оуен - о weh! (о горе!), чтобы в четырех словах отделаться от одного из важнейших периодов в истории социализма, а кто в этом со-мневается, "тот должен быть зачислен сам в какую-нибудь категорию идиотов".
  Из дюринговских отзывов о позднейших социалистах мы, ради краткости, приведем лишь следующие суждения о Лассале и Марксе:
  Лассаль: "Педантически-крохоборские попытки популяризации... дебри схоластики... чудовищная смесь из общих теорий и мелочного вздора... лишенное смысла и формы гегелевское суеверие... отпугивающий пример... собственная ограниченность... важничанье ненужнейшим хламом... наш иудейский герой... памфлетчик... ординарен... внутренняя бессодержательность жизне- и миросозерцания".
  Маркс: "Узость воззрений... его работы и труды сами по себе, т.е. рассматриваемые чисто теоретически, не представляют длительного значения для нашей области (критической истории социализма),
  32 АНТИ-ДЮРВНГ. -ВВЕДЕНИЕ
  а для общей истории духовных направлений они являются, в лучшем случае, симптомами влияния одной ветви новейшей сектантской схоластики... бессилие концентрирующих и упорядочивающих способностей... бесформенность мыслей и стиля, лишенные достоинства аллюры языка... англизированное тщеславие... одураченье... пустые взгляды, являющиеся на деле только ублюдками исторической и логической фантастики... вводящие в заблуждение обороты... личное тщеславие... гнусное манерничанье... омерзителная... беллетристическая болтовня... китайская ученостъ... философская и научная отсталость"...
  И так далее, и так далее - ибо и эти отрывки лишь небольшой букетец из дюрингова цветника. Разумеется, мы пока еще не поднимаем вопроса, не представляют ли окончательных истин в последней инстанции и эти милые ругательства, которые не должны были бы позволить господину Дюрингу - при некоторой воспитанности - находить что бы то ни 6ыло гнусным и омерзительным. Точно так же мы - пока - не позволим себе еще усомниться в их "основательности", так как в противном случае нам, может быть, запретят даже отыскать категорию идиотов, к которой мы принадлежим. Но мы сочли своим долгом, с одной стороны, привести пример того, что господин Дюринг называет образцом серьезного и в полном смысле слова скромного способа выражения", а с другой стороны, установить, что господин Дюринг так же твердо убежден в негодности своих предшественников, как в своей собственной непогрешимости. А затем мы умолкаем, преисполненные глубочайшего благоговения к самому мощному гению всех времен, если, конечно, все обстоит именно так.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОТДЕЛ ПЕРВЫЙ
  ФИЛОСОФИЯ
  
  
  Ш. ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ. АПРИОРИЗМ.
  
  Философия есть, по Дюрингу, развитие высшей формы сознания мира и жизни, и она обнимает, в более широком смысле, принципы всякого знания и хотения. Где только человеческое сознание ни встречает ряд познаний или волевых побуждений, или какую-нибудь группу форм существования, - принципы всего этого должны стать
  предметом философии. Эти принципы представляют простые, или признаваемые пока простыми, элементы, из которых складывается многообразный мир знания и воли. Всеобщее устройство вещей можно, подобно химическому составу тел, свести к основным формам и основным элементам. Как только познаны эти последние составные части или принципы, они имеют силу не только для не
  посредственно известного и доступного, но и для неизвестного и недоступного нам мира. Таким образом, философские принципы образуют то последнее дополнение, в котором нуждаются науки, чтобы стать единой системой объяснения природы и человеческой жизни. Кроме основных форм всякого существования, философия имеет только два собственных предмета исследования, именно природу и человеческий мир. В соответствии с этим у нас получаются, для систематизации нашего материала, совершенно непринужденно три группы: именно всеобщая мировая схематика, учение о принципах природы и, наконец, учение о человеке. В этой последовательности содержится в то же время внутренний логический порядок: ибо впереди располагаются формальные основоначала, имеющие силу для всякого бытия, а затем, в иерархическом порядке, следуют те материальные области, к которым их надо применить. Таковы рассуждения Дюринга, приведенные почти сплошь дословно.
  Итак, речь идет у него о принципах, о формальных, выведенных в из мышления, а не их внешнего мира, основоначалах, которые надо применить к природе и к человечеству и по которым должны направляться природа и человек. Но откуда берет мышление эти основоначала? Из самого себя? Нет, ибо -господин Дюринг заявляет сам, что чисто идеальная область ограничивается логическими схемами
  36 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  и математическими образованиями (последнее, как мы увидим, к тому же ложно). Логические схемы могут относиться только к формам мышления; здесь же дело идет только о формах бытия, внешнего мира, а этих форм мышление ни в коем случае не может творить и выводить из себя, но только из внешнего мира. Но в таком случае все отношение следует перевернуть: принципы оказываются не исходным пунктом, а конечным результатом исследования; они не привлекаются для приложения к природе в человеческой истории, а выводятся из них; не природа и царство человека направляются по принципам, а принципы правильны лишь постольку, поскольку они согласуются с природой и историей. Это - единственное материалистическое понимание дела, а противоположное, принадлежащее господину Дюрингу, идеалистично: оно ставит дело совершенно на голову и конструирует реальный мир из мыслей, из каких-то от века существующих, до-мировых схем или категории, точь-в-точь как "некий Гегель".
  Действительно. Возьмем "Энциклопедию" Гегеля со всем ее горячечным бредом и сопоставим ее с окончательными истинами в последней инстанции господина Дюринга. У господина Дюринга мы встречаем прежде всего всеобщую мировую схематику, которая у Гегеля называется логикой. Затем у обоих мы имеем приложение этих схем - соответственно логических категорий - к природе, что дает натурфилософию, и, наконец, применение их к царству человека, что Гегель называет философией духа. "Внутренний логический порядок" дюринговской последовательности приводит нас, таким образом, "совершенно непринужденно" обратно к "Энциклопедии" Гегеля, из которой он взят с верностью, способной тронуть до слез вечного жида гегелевской школы, профессора Михелета в Берлине.
  Так бывает всегда, когда принимают "сознание", "мышление" совершенно натуралистически за нечто данное, заранее уже противоположное бытию, природе. В этом случае должно, конечно, казаться необычайно удивительным, что сознание и природа, мышление и бытие, законы мышления и законы природы так согласуются между co6oй. Но если затем спросить, что такое мышление и бытие, откуда они происходят, то оказывается, что они-продукты человеческого мозга и что человек сам продукт природы, развившийся в окружающей его среде и вместе с ней; отсюда уже само собой следует, что порождения человеческого мозга, являющиеся ведь в последней инстанции тоже продуктами природы, не противоречат, а согласуются со всей остальной природой.
  Но господин Дюринг не в праве рассматривать так просто
  ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ. АПРИОРИЗМ 37
  вопрос. Ведь он мыслит не от имени человечества, - что само по себе уж довольно недурно, - но и от имени сознательных и мыслящих существ всех небесных тел. Действительно, было бы "умалением достоинства основных форм сознания и знания, если бы хотели эпитетом "человеческий" устранить или даже только умалить их суверенную значимость и их безусловное притязание на истинность". Таким образом, чтобы не зародилось подозрение, что на каком-нибудь небесном теле дважды два - пять, господин Дюринг отказывается от права называть мышление человеческим, т. е. он вынужден оторвать его от единственной реальной основы, на которой оно существует для нас, т. е. от человека и природы, и благодаря этому он шлепается безнадежно в идеологию, делающую из него эпигона такого "эпигона", как Гегель. Впрочем, нам придется еще не раз встречаться с господином Дюрингом на других небесных телах.
  Само собою разумеется, что на подобной идеологической основе нельзя построить материалистического учения. Мы впоследствии увидим, что господин Дюринг вынужден неоднократно приписывать природе сознательный образ действия, т. е. ввести в рассуждение то, что называют обыкновенно богом.
  Но наш философ действительности имел еще другие мотивы перенести основу всякой действительности из действительного мира в мир мысли. Ведь наука об этом всеобщем мировом схематизме, об этих формальных основоначалах бытия, есть основа философии господина Дюринга. Если мы станем выводить мировой схематизм не из головы, а посредством головы из действительного мира, если мы будем выводить основоначала бытия из того, что есть, то для этого нам нужна вовсе не философия, а положительные знания о мире и о том, что в нем происходит; а то, что таким образом получается, опять-таки есть не философия, а положительная наука. Но в таком случае все произведение господина Дюринга оказалось бы не более как зря потраченным трудом.
  Далее. Если не нужно больше философии как таковой, то не нужно и никакой системы, даже естественной системы философии. Убеждение в том, что совокупность процессов природы находится в систематической связи, побуждает науку находить эту систематическую связь повсюду, как в частностях, так и в целом. Но соответственное, исчерпывающее, научное изображение этой связи, составление точного мысленного отображения той системы мира, в которой мы живем, невозможно ни для нас, ни для всех грядущих поколений. Если бы в какой-нибудь момент развития человечества
  38 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  была составлена подобная окончательная, завершающая система мировых связей,-физических, духовных и исторических,-то тогда закончился бы рост человеческого познания, и прекратилось бы дальнейшее историческое развитие с того мгновения, когда общество было бы устроено в соответствии с этой системой, что является абсурдом, просто бессмыслицей. Таким образом, люди стоят перед противоречием: с одной стороны, они стремятся познать мировую систему исчерпывающим образом в ее совокупной связи, а с другой, в силу законов своей собственной природы п природы мировой системы, они никогда не будут в состоянии вполне решить эту задачу. Но противоречие это не только лежит в природе обоих факторов - мира и человека,-оно есть также главный рычаг всего интеллектуального прогресса и постоянно, ежедневно разрешается в бесконечном прогрессивном развитии человечества, подобно тому как иные математические проблемы решаются с помощью бесконечных рядов или непрерывных дробей. Фактически каждое мысленное изображение системы миpa ограничено объективно историческим моментом, субъективно - физической и духовной организацией автора его. Но господин Дюринг заранее заявляет, что его образ мышления таков, что не допускает какого-нибудь субъективно ограниченного представления о мире. Как мы видели, он был вездесущим-на всех возможных небесных телах. Теперь мы видим также, что он всеведущ. Он разрешил все последние задачи науки, наглухо заколотив таким образом для развития науки будущее.
  Относительно всей чистой математики господин Дюринг думает, что он может ее - как и основные формы бытия - вывести априорно, т. е. прямо из головы, не прибегая к опыту из внешнего мира. В чистой математике, уверяет он, рассудок занимается "своими собственными свободными творениями и фантазиями"; понятия числа и фигуры составляют "достаточный для нее и создаваемый ей самой объект", и, таким образом, она имеет "значимость, не зависящую от частного опыта и реального содержания мира".
  Что чистая математика имеет значимость, не зависящую от специального опыта каждой отдельной личности, это, конечно, верно и применимо ко всем прочно установленным фактам всех наук, да и вообще ко всем фактам. Магнитные полюсы, состав воды из водорода и кислорода, тот факт, что Гегель мертв, а господин Дюринг жив, имеют значимость независимо от моего опыта или опыта других отдельных людей, даже независимо от опыта господина Дюринга, когда он спит сном праведника. Но отсюда вовсе не следует, что рассудок в чистой математике имеет дело только со своими
  ПОДРАЗДВЛЕНИЕ. АПРИОРИЗМ 39
  "собственными творениями и фантазиями". Понятия числа и фигуры заимствованы именно из действительного мира. Десять пальцев, на которых люди учились считать, т. е. производить первое арифметическое действие, представляют что угодно, но только не свободное творение рассудка. Для счета необходимы не только объекты счета, но также уже и способность, при рассмотрении этих объектов, отвлекаться от всех их свойств, кроме их числа, а эта способность-продукт долгого исторического, эмпирического развития. Понятие фигуры, как и понятие числа, заимствовано исключительно из внешнего мира, а не возникло вовсе в голове из чистого мышления. Раньше чем люди могли прийти к понятию фигуры, должны были существовать вещи, которые имели форму и формы которых сравнивали. Чистая математика имеет своим предметом пространственные формы и количественные отношения действительного мира, т. е. весьма реальное содержание. Тот факт, что это содержание проявляется в крайне абстрактной форме, может лишь слабо затушевать его происхождение из внешнего мира. Чтобы изучить эти формы и отношения в их чистом виде, следует их оторвать совершенно от их содержания, устранить его как нечто безразличное для дела. Так получаются точки без протяжения, линии без толщины и ширины, a и b, x и у, постоянные и переменные, лишь в самом конце мы приходим к настоящим "свободным творениям и фантазиям" рассудка, именно к мнимым величинам. Точно так же выведение математических величин как будто бы друг из друга доказывает не их априорное происхождение, но только их рациональную связь. Прежде чем пришли к мысли выводить форму цилиндра из вращения прямоугольника вокруг одной из его сторон, нужно было
  исследовать не мало реальных прямоугольников и цилиндров, хотя бы и в весьма несовершенной форме. Как и прочие науки, математика возникла из потребностей человека: из измерения земли и вместимости сосудов, из исчисления времени и механики. Но, как и во всех областях мышления, отвлеченные от действительного мира законы на известной ступени развития отрываются от действительного мира, противопоставляются ему как нечто самостоятельное, как явившиеся извне законы, по которым должен направляться мир. Так было с обществом и государством; так, а не иначе, применяется впоследствии чистая математика к миру, хотя она и заимствована из этого мира и представляет только часть его составных форм и, собственно, только поэтому она вообще применима к нему.
  Господин Дюринг, воображающий, что он может, без какого бы то ни было содействия опыта, вывести всю чистую математику из
  40 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  математических аксиом, "которые и с чисто логической точки зрения не допускают обоснования и не нуждаются в обосновании", и потом применить их к миру, воображает себе точно так же, что он сумеет сперва породить из головы основные формы бытия, простые элементы всякого знания, аксиомы философии, вывести из них затем всю философию или мировую схематику и, наконец, высочайше пожаловать эту свою конституцию природе и человечеству. К сожалению, природа совсем не состоит, а человечество состоит, только в ничтожнейшей части, из мантейфелевской Пруссии 1850 г.
  Математические аксиомы представляют собой выражения крайне скудного умственного содержания, которое математика должна заимствовать у логики. Их можно свести к двух следующим аксиомам:
  1) Целое больше части. Это положение есть чистая тавтология, так как, взятое в количественном смысле, представление "часть" уже заранее отнесено определенным образом к представлению "целое", - именно так, что понятие "часть" означает попросту, что количественное "целое" состоит из нескольких количественных "частей". Оттого, что указанная аксиома выражает это явным образом, мы ни на шаг не подвигаемся дальше. Можно даже известным образом доказать эту тавтологию, можно сказать: целое есть то, что состоит из нескольких частей: часть есть то, несколько экземпляров чего составляет целое, следовательно часть меньше целого. Ясно, что благодаря пустоте повторения здесь только резче проявляется пустота содержания.
  2) Если две величины равны третьей, то они равны между собой. Это положение, как показал еще Гегель, представляет собой умозаключение, за правильность которого ручается логика; оно, значит, доказывается, хотя и вне области чистой математики. Прочие аксиомы о равенстве и неравенстве являются просто логическим развитием этого умозаключения.
  Этими тощими положениями ни в математике, ни где-либо вообще никого не соблазнишь. Чтобы двинуться дальше, мы должны привлечь реальные отношения, отношения и пространственные формы, взятые из реальных тел. Все представления о линиях, поверхностях, углах, о многоугольниках, кубах, шарах и т. д. заимствованы из действительности, и нужна известная доза идеологической наивности, чтобы поверить математикам, будто первая линия возникла от движения точки в пространстве, первая поверхность-от движения линии, первое тело-от движения поверхности и т. д. Уже язык протестует против этого. Математическая фигура трех измерений называется телом, corpus solidum, что по-
  ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ. АПРИОРИЗМ 41
  латыни означает даже осязаемое тело, т. е. она носит название, являющееся продуктом не "свободной фантазии" рассудка, а взято из грубой действительности.
  Но к чему все эти пространные рассуждения? После того как господин Дюринг на страницах 42 - 43 с воодушевлением воспел независимость чистой математики от мира опыта, ее априорность, ее оперирование собственными свободными творениями и фантазиями рассудка, он на странице 63 замечает: "Легко проглядеть то обстоятельство, что эти математические элементы (число, величина, время, пространство и геометрическое движение) идеальны только по своей форме... абсолютные величины поэтому, какого бы рода они ни были, представляют нечто совершенно эмпирическое", но "математические схемы допускают отвлеченную от опыта и, тем не менее, достаточную характеристику", что можно, с большим или меньшим правом, сказать о любой абстракции, но что, однако, не доказывает, что они не абстрагированы от действительности. В мировой схематике чистая математика возникает из чистого мышления, - в натурфилософии она оказывается чем-то совершенно эмпирическим, взятым из внешнего мира и потому отвлеченным. Чему же должны мы верить?
  IV. МИРОВАЯ СХЕМАТИКА.
  "Всеобъемлющее бытие единственно. В своем самодовлении оно не допускает ничего рядом с собой или над собой. Присоединить к нему второе бытие значило бы сделать его не тем, что оно есть, именно частью или составным элементом более объемлющего целого. Благодаря тому, что мы оправляем его, точно рамой, нашей единой мыслью, ничто из того, что должно входить в это мысленное единство, не может содержать в себе двойственности. Но ничто также не может не подлежать этому мысленному единству... Сущность всякого мышления состоит в соединении элементов сознания в некое единство... Оно-тот пункт объединения, благодаря которому возникает неделимое понятие о мире: в нем универсум - как уже показывает само слово-познается в виде чего-то, в чем все соединено в некое единство".
  Так говорит господин Дюринг. Здесь впервые применяется им математический метод: "всякий вопрос следует решать на простых основных формах, как если бы дело шло о простых... основоначалах математики".
  "Всеобъемлющее бытие единственно". Если тавтология, т.е. простое повторение в сказуемом того, что уже было высказано в подлежащем, составляет аксиому, то мы здесь имеем перед собой аксиому чистейшей воды. В подлежащем господин Дюринг говорит нам, что бытие объемлет все, а в сказуемом он бесстрашно утверждает, что в таком случае вне его ничего нет. Что за колоссальная "системосозидающая мысль"!
  Действительно, системосозидающая. Не успели мы прочесть шести строчек, как господин Дюринг, с помощью нашей единой мысли, превратил единственность бытия в его единство. Так как сущность всякого мышления состоит в объединении в нечто единое, то бытие, поскольку оно мыслится, мыслится единым, понятие о мире - неделимым, а так как мыслимое бытие, понятие о мире, едино, то и действительное бытие, действительный мир, должно быть точно так же неделимым единством. И таким образом "нет больше места для
  МИРОВАЯ СХЕМАТИКА 43
  потусторонности, раз дух научился постигать бытие в его однородной универсальности".
  Это - поход, в сравнении с которым ничто Аустерлиц и Иена, Кениггрец и Седан. С помощью нескольких предложений, занявших меньше странички, мы, мобилизовав первую аксиому, отменили, устранили, уничтожили уже все потусторонности: бога, небесные воинства, небо, ад и чистилище вместе с бессмертием души.
  Как приходим мы от единственности бытия к его единству? Тем, что мы вообще его представляем себе. Как только мы, словно рамой, охватили нашей единой мыслью единственное бытие, оно превращается в мысли в единое бытие, в мысленное единство, ибо сущность всякого мышления состоит в соединении элементов сознания в некое единство.
  Последнее предложение просто неверно. Во-первых, мышление состоит столько же в разложении объектов сознания на их элементы, сколько в соединении родственных между собой элементов в единство. Без анализа нет синтеза. Во-вторых, мышление, если оно не желает делать промахов, может собирать в единство лишь те элементы сознания, в которых-или в реальных прообразах которых-уже раньше существовало это единство. Если я подведу сапожную щетку под единство понятия "млекопитающее", то от этого у нее еще не появятся молочные железы. Таким образом, единство бытия, т. е. оправдание понимания бытия как единства, и есть как раз то, что требовалось доказать; и если господин Дюринг уверяет нас, что он мыслит себе бытие единым, а не, скажем, двойственным, то это является попросту его личным, нисколько не обязательным для других, мнением.
  Если мы захотим представить в чистом виде ход его мыслей, то он будет таков: "Я начинаю с бытия. Следовательно, я мыслю себе бытие. Мысль о бытии едина. Но мышление и бытие должны согласоваться между собой, они соответствуют друг другу, они "покрываются взаимно". Следовательно, бытие и в действительности едино. Следовательно, нет никаких потусторонностей". Но если бы господин Дюринг, вместо приведенных выше оракульских вещаний, заговорил так откровенно, то его идеологический подход был бы ясен, как божий день. Пытаться доказать из тожества мышления и бытия реальность какого-либо продукта мышления, ведь это-то и было одной из безумнейших горячечных фантазий некоего Гегеля.
  Что касается спиритуалистов, то у них господин Дюринг - будь даже вся его аргументация безупречна - не отвоевал бы ни пяди земли. Спиритуалисты могут ответить ему коротко: мир и для нас
  44 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  неразделен; распадение его на посюстороннее и потустороннее существует только для нашей специфически земной, отягощенной наследственным грехом точки зрения; само по себе, т. е. в боге, совокупное бытие едино, и они пойдут за господином Дюрингом на одно из его излюбленных небесных тел и покажут ему одно или несколько из них, где не было грехопадения и где, следовательно, нет противоположности между посюсторонним п потусторонним и единство мира является догматом веры.
  Самое комичное во всем этом то. что господин Дюринг, желая доказать на основании понятия бытия, что бога нет, пользуется онтологическим доказательством бытия божия. Это доказательство состоит в следующем: мысля бога, мы мыслим его как совокупность всех совершенств. Но к совокупности всех совершенств относится прежде всего бытие, ибо несуществующее существо по неизбежности несовершенно. Следовательно, мы должны к совершенствам бога причислить и существование. Следовательно, бог должен существовать. Так же рассуждает и господин Дюринг: когда мы мыслим бытие, мы его мыслим как некоторое понятие. То, что объединено в понятии, едино. Следовательно, если бы бытие не было едино, оно бы не соответствовало своему понятию. Следовательно, оно должно быть единым. Следовательно, не существует бога и т. д.
  Когда мы говорим о бытии и только о бытии, то единство может состоять лишь в том, что все предметы, о которых идет речь, суть, существуют. Они объединены в единстве этого бытия, а не какого-либо другого, и общее выражение, что все они суть, не только не может придать им каких-нибудь других, общих или не общих, свойств, но, наоборот, уже наперед исключает из рассмотрения все подобные свойства. Ибо лишь только мы удалимся хоть на миллиметр от того простого основного факта, что всем этим вещам обще бытие, как перед нашим взором начинают выступать различия этих вещей, и из того обстоятельства, что всем этим вещам одинаково приписывается голое существование, нельзя совершенно вывести, заключаются ли эти различия в том, что одни вещи белы, другие - черны, одни - одарены жизнью, другие - не одарены ею, одни - посюсторонни, другие - потусторонни.
  Единство мира не заключается в его бытии, хотя его бытие есть предпосылка его единства,-ибо мир ведь должен раньше быть, прежде чем он сможет быть единым. Вопрос о бытии вообще открытый вопрос, начиная с того пункта, где прекращается наш опыт. Действительное единство мира заключается в его материальности, и оно доказывается не с помощью нескольких фокуснических фраз, а
  МИРОВАЯ СХЕМАТИКА 45
  путем долгого и медленного развития философии и естествознания.
  Пойдем дальше. Бытие, о котором рассказывает нам господин Дюринг, это "не то чистое бытие, которое равно самому себе, лишено всех особенных свойств и фактически является только отображением мысленного ничто или отсутствия мысли". Но очень скоро мы увидим, что мир господина Дюринга начинается все-таки с бытия, которое лишено всяких внутренних различий, всякого движения и изменения, и, следовательно, фактически является отображением только логического ничто, т. е. представляет действительное ничто. Лишь из этого бытия-ничто развивается современное дифе-ренцированное, полное перемен состояние мира, представляющее собою развитие, становление; и лишь после того как мы это поняли, мы приходим к тому, чтобы и под покровом этого вечного изменения "сохранить равным самому себе понятие универсального бытия". Мы, таким образом, имеем теперь понятие бытия на высшей ступени, где оно заключает в себе как постоянство, так и изменение, как бытие, так и становление. Добравшись до этого пункта, мы находим, что "род и вид, вообще общее и частное, суть простейшие средства различения, без которых не может быть понято устройство вещей". Но это - средства различения качества; покончив с ними, мы идем дальше: "понятию рода противостоит понятие величины как такого однородного, в котором не имеется уже видовых различий", т. е. от качества мы переходим к количеству, а это последнее всегда "доступно измерению".
  Сравним же это "острое выделение всеобщих действенных схем" и их "действительно критическую точку зрения" с неудобоваримыми мыслями, вздорностями и горячечным бредом некоего Гегеля. Мы находим, что логика Гегеля начинает с бытия (Sein) - как и господин Дюринг; что его бытие обнаруживается как ничто-как и у господина Дюринга; что от этого бытия-ничто переходят к становлению, результатом которого является наличное бытие (Dasein), т. е. высшая, более полная форма бытия-совершенно так, как у господина Дюринга. Наличное бытие приводит к качеству, качество к количеству - совершенно так, как у господина Дюринга. А в довершение всего, для полноты картины, господин Дюринг по другому поводу рассказывает нам: "Из царства бесчувственного мы переходим в царство ошущения, несмотря на всю количественную постепенность, лишь путем качественного скачка, о котором... мы можем сказать, что он бесконечно отличается от простой градации одного и того же качества". Это ведь гегелевская узловая линия отношений меры, где чисто количественное увеличение или уменьшение
  46 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  вызывает в определенных узловых пунктах качественный скачок, как, например, в случае нагревания или охлаждения воды, где точки кипения и замерзания являются теми узлами, в которых совершается-при нормальном давлении-скачок в новое аггрегатное состояние, где, следовательно, количество переходит в качество.
  В нашем исследовании мы тоже пытались добраться до корней, и в качестве корней "основательных" дюринговых основных схем мы находим - "горячечный бред" некоего Гегеля, категории гегелевской "Логики" (часть I), в строгой старогегелевской "последовательности" и с едва заметной попыткой замаскировать плагиат.
  И, однако, не довольствуясь тем, что он заимствовал у своего оклеветанного им предшественника всю его схематику бытия, господин Дюринг имеет смелость, после того как он сам дал приведенный выше пример скачкообразного перехода в качество, выразиться о Марксе: "Как, например, комично звучит ссылка (Маркса) на гегелевское путаное и туманное представление о том, что количество превращается в качество".
  Путаное туманное представление! Кто здесь превращается, и чьи слова звучат здесь комично, господин Дюринг?
  Таким образом, все эти милые вещи не только не "решены аксиоматически", как следовало бы по правилу, но попросту привнесены извне, из гегелевской логики. И притом так, что во всей главе нет и тени внутренней связи, если только она не заимствована у Гегеля, и что под конец все рассуждение превращается в какое-то бессодержательное разглагольствование о пространстве и времени, постоянстве и изменении.
  От бытия Гегель приходит к сущности, к диалектике. Здесь он трактует о рефлективных понятиях, об их внутренних противоположностях и противоречиях,-как, например, понятия положительного и отрицательного,-затем он переходит к каузальности, или отношению между причиной и следствием, и заканчивает необходимостью. Точно так же поступает п господин Дюринг. То, что Гегель называет учением о сущности, господин Дюринг переводит словами: логические свойства бытия. Свойства же эти состоят прежде всего в "антагонизме сил", в противоположностях. Что касается противоречия, то его господин Дюринг радикально отрицает; позже мы вернемся к этой теме. Затем он переходит к каузальности, а от нее к необходимости. Поэтому, когда господин Дюринг говорит о себе: "мы, философствующие не из клетки", то он, очевидно, хочет сказать, что он философствует в клетке, именно в клетке гегелевского схематизма категорий.
  
  V.НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО.
  Теперь мы переходим к натурфилософии. Здесь господин Дюринг опять-таки имеет полное основание быть недовольным своими предшественниками. Натурфилософия "пала так низко, что она выродилась в какую-то разнузданную, покоящуюся на невежестве лжепоэзию" и "стала уделом проституированной философистики некоего Шеллинга и ему подобных копающихся в тайнах абсолюта и дурачащих публику молодцов". Усталость спасла нас от этих "безобразий"но до сих пор она расчистила почву лишь "беспринципности", "а что касается широкой публики, то тут, как известно, уход крупного шарлатана часто дает возможность его менее значительному,
  но более ловкому преемнику повторять под новой вывеской все штуки первого". Сами естествоиспытатели чувствуют "мало охоты к экскурсиям в царство мирообъемлющих идей" и поэтому дают в теоретической области одни лишь "несвязные, скороспелые обобщения". Словом, здесь требуется скорая помощь, и, к счастью, господин Дюринг находится на своем посту.
  Чтобы по достоинству оценить нижеследующие откровения о развитии мира во времени и об ограниченности его в пространстве, мы должны снова обратиться к некоторым местам из "мировой схематики".
  Бытию здесь, опять-таки в согласии с Гегелем ("Энциклопедия", ј 9З), приписывается бесконечность, -то, что Гегель называет дурной бесконечностью,-которая затем и исследуется. "Самая ясная форма бесконечности, которую можно мыслить без противоречия, это неограниченное умножение чисел в числовом ряду. Подобно тому как мы можем прибавить к каждому числу еще одну единицу, не ис-черпывая тем никогда возможности дальнейшего счета, подобно этому ко всякому состоянию бытия прибавляется новое состояние, и в неограниченном порождении этих состояний и состоит бесконечность. Эта точно мыслимая бесконечность имеет поэтому только одну основную форму с одним единственным направлением. Действительно, хотя наше мышление и может указать противоположное направление
  48 AHТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  для прибавления состояний, все же идея об идущей назад бесконечности является лишь результатом слишком поспешного представления. Ведь так как в действительности ее пришлось бы проходить в обратном направлении, то при каждом из своих состояний она имела бы за собой бесконечный числовой ряд. Но в таком случае мы получили бы недопустимое противоречие отсчитанного бесконечного числового ряда; поэтому бессмысленно допустить еще второе направление бесконечности".
  Первый вывод, который делается из этого понимания бесконечности, состоит в том, что сцепление причин и следствий в мире должно было когда-то иметь свое начало: "бесконечное число причин, которые будто примыкают друг к другу, немыслимо по одному тому, что оно предполагает бесчисленность сосчитанной". Итак, доказано существование конечной причины.
  Вторым следствием является "закон определенного количества: накопление тождественных экземпляров какого-нибудь реального ряда самостоятельных сущностей мыслимо лишь как образование некоторого определенного числа". Определенным должно быть не только наличное число небесных тел в каждый момент времени, но и совокупное число всех существующих в мире мельчайших самостоятельных частиц материи. Эта необходимость есть истинное основание того, почему нельзя мыслить ничего составного без атомов. Всякая реальная разделенность имеет всегда конечную определенность и должна иметь ее, ибо иначе получится противоречие сосчитанной бесчисленности. Поэтому же не только должно быть определенным - хотя и не известным нам - число всех оборотов земли вокруг солнца, но все периодические процессы природы должны иметь начало, и все различия, все разнообразие следующих друг за другом состояний природы, должны корениться в некотором самому себе равном состоянии. Это состояние можно, не впадая в противоречие, мыслить себе существовавшим от века, но и это представление было бы невозможно, если бы время само по себе состояло из реальных частей, а не разделялось бы скорее по произволу нашим рассудком путем идеального полагания возможностей. В ином виде представляется вопрос о реальном и различном в себе содержании времени; это-действительное наполнение времени различающимися между собой фактами, и формы существования этой области относятся - благодаря именно своей различности - к тому, что доступно счету. Вообразим себе состояние, которое не претерпевает изменений и которое в своем равенстве самому себе не представляет различий в последовании, - в этом случае частное понятие времени превращается в более общую
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО 49
  идею бытия. Что должно означать накопление пустой длительности, - этого совсем нельзя себе представить. Так рассуждает господин Дюринг, не мало наслаждающийся важностью этих открытий. Он сначала выражает надежду, что на них, "по меньшей мере", посмотрят не как на маловажную истину; но затем мы читаем: "Вспомним о тех крайне простых приемах, с помощью которых мы придали понятию бесконечности и его критике неизвестное до того значение...вспомним столь простые, благодаря современному уточнению и углублению, элементы универсальной концепции пространства и времени".
  Мы придали! Современное углубление и уточнение! Кто это мы, и когда разыгрывается эта современность? Кто углубляет и уточняет?
  "Тезис. Мир во времени имеет начало, а в пространстве он заключен в границы.
  "Доказательство. Допустим, что мир не имеет никакого начала во времени, тогда мы должны представлять себе, что до каждого данного мгновения протекла уже целая вечность и, следовательно, бесконечный ряд один за другим последовавших состояний вещей в мире. Бесконечность же ряда состоит в том, что путем последовательного синтеза он никогда не может быть кончен. Следовательно, бесконечный протекший мировой ряд невозможен, и начало мира есть необходимое условие его существования. Это первое.
  "Во втором случае начнем также с противоположного утверждения. Тогда мы должны представлять мир как бесконечное данное целое из вещей, одновременно существующих. Но величину такого количества, пределы которого в наглядном представлении не определены, мы можем представлять только посредством синтеза частей, а целостность такой величины - только посредством оконченного синтеза, или оконченного сложения единиц. Поэтому, чтобы мыслить мир, наполняющий пространство, как целое, необходимо представлять последовательный синтез частей бесконечного мира оконченным, т. е. необходимо представлять бесконечное время протекшим при исчислении всех сосуществующих вещей, что невозможно. Итак, конечное собрание действительных вещей не может быть рассматриваемо как данное целое, и притом как данное одновременно. Следовательно, мир, по протяжению в пространстве, не бесконечен, но заключен в пределах, что и требовалось доказать".
  Положения эти переписаны дословно из одной хорошо известной книги, вышедшей впервые в 1781 году и озаглавленной: "Критика чистого разума" Иммануила Канта, где каждый может прочесть их в первой части, второй отдел, вторая книга, вторая глава, ј 2-й:
  50 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  "Первая антиномия чистого разума". Поэтому господину Дюрингу принадлежит только реклама, только название: "закон определенного количества", приклеенное к высказанной Кантом мысли, и открытие, что было когда-то время, когда еще не было вовсе времени, хотя уже существовал мир. Что касается всего прочего, т. е. имеющего еще какой-нибудь смысл в рассуждении господина Дюринга, то "мы" - это Иммануил Кант, а современности уже всего-навсего девяносто пять лет. Действительно, "крайне просто"! Замечательное, "не известное до того значение"!
  Но Кант отнюдь не думает, что его доказательством исчерпываются приведенные выше положения. Напротив: на противоположной странице он утверждает и доказывает обратное, что мир не имеет начала во времени и конца в пространстве; и он видит антиномию, неразрешимое противоречие как раз в том, что одно утверждение столь же доказуемо, как и второе. Люди меньшего калибра, может быть, немного задумались бы над тем, что "некий Кант" нашел здесь неразрешимую трудность. Но не таков наш смелый фабрикант "совершенно своеобразных выводов и взглядов": то, что ему может пригодиться в кантовской антиномии, он неутомимо списывает, а остальное отбрасывает в сторону.
  Вопрос сам по себе решается очень просто. Вечность во времени, бесконечность в пространстве уже по самому смыслу слов означают просто то, что нет конца ни в какую сторону, ни вперед, ни назад, ни вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево. Эта бесконечность совсем иного порядка, чем бесконечность бесконечного ряда, ибо последняя всегда начинается прямо с единицы, с первого члена. Неприменимость этого представления о ряде к нашему предмету обнаруживается сейчас же, как только мы попытаемся применить его к пространству. Бесконечный ряд в приложении к пространству означает линию, проведенную от определенной точки в определенном направлении до бесконечности. Но выражает ли это хотя в отдаленной мере бесконечность пространства? Нисколько: нужны, наоборот, целых шесть проведенных из этой точки в трех противоположных направлениях линий, чтобы охватить измерения пространства, которых в таком случае мы имели бы шесть. Кант понимал это так хорошо, что он лишь кружным путем, косвенно, применил свой числовой ряд к вопросу о пространственности мира. Господин же Дюринг заставляет нас принять шесть измерений в пространстве, что, впрочем, не мешает ему немедленно же после этого выражать величайшее негодование по поводу математического мистицизма Гаусса, не желавшего довольствоваться обычными тремя измерениями пространства.
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО 51
  В применении к времени бесконечная в обе стороны линия или ряд единиц имеют некоторый образный смысл. Но если мы представим себе время как отсчитываемую от единицы или исходящую от некоторой определенной точки линию, то мы этим уже заранее утверждаем, что время имеет начало: мы предполагаем как раз то, что мы хотим доказать. Мы придали бесконечности времени односторонний, половинчатый характер; но односторонняя, половинчатая бесконечность представляет тоже внутреннее противоречие, прямую противоположность "бесконечности, мыслимой без противоречия". Мы можем справиться с этим противоречием, лишь допустив, что единица, от которой мы начинаем считать ряд, точка, от которой мы измеряем далее линию, представляют собою любую единицу в ряду, любую точку на прямой, так что для линии или ряда безразлично, куда мы поместим начальный пункт.
  Но как быть с противоречием "отсчитанного бесконечного числового ряда"? Мы сумеем исследовать его поближе, когда господин Дюринг покажет нам раньше свой фокус и отсчитает его. Когда он покончит с задачей считать от - со (минус бесконечность) до нуля, тогда пусть он приходит к нам. Ведь ясно, что откуда бы он ни начал считать, он повсюду оставляет за собой бесконечный ряд, а значит, и задачу, которую он должен решить. Пусть он перевернет свой собственный бесконечный ряд 1 + 2 + 3 + 4... и попробует считать от бесконечного конца до единицы; ведь это, очевидно, попытка человека, совсем не понимающего сути дела. Мало того. Когда господин Дюринг утверждает, что бесконечный ряд протекшего времени отсчитан, то он вместе с этим утверждает, что время имеет начало, ибо иначе ведь он не мог бы вовсе начать "отсчитывать". Следовательно, он снова предполагает то, что он должен доказать. Таким образом, представление об отсчитанном бесконечном ряде, иначе говоря, мирообъемлющий дюрингов закон определенного количества, есть contradictio in adjecto, содержит внутреннее противоречие, и притом абсурдное противоречие.
  Ведь ясно: бесконечность, имеющая конец, но не имеющая начала, не более и не менее бесконечна, чем бесконечность, имеющая начало, но не имеющая конца. Малейшая крупица диалектического мышления должна была бы подсказать господину Дюрингу, что начало и конец неразрывно связаны между собою, как северный полюс и южный полюс, и что если отбрасывают конец, то начало становится концом - тем единственным концом, который и имеется у ряда, и наоборот. Вот эта ошибка была бы невозможна без математической привычки оперировать над бесконечными рядами. Так как
  52 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  в математике мы должны исходить от определенного, конечного, чтобы прийти к неопределенному, бесконечному, то все математические ряды - положительные и отрицательные - должны начинаться с единицы, иначе нельзя производить с ними выкладок. Но идеальная потребность математики далеко не есть принудительный закон для реального мира.
  Впрочем, господин Дюринг никогда не сумеет представить себе без противоречий действительную бесконечность. Бесконечность есть противоречие, и она полна противоречий. Противоречием является уже то, что бесконечность должна быть составлена из одних только конечностей, а между тем это так. Предположение ограниченности материального мира приводит к таким же противоречиям, как и предположение его безграничности, и каждая попытка устранить эти противоречия приводит, как мы уже видели, к новым и худшим противоречиям. Именно потому, что бесконечность есть противоречие, она представляет бесконечный, развертывающийся без конца во времени и пространстве, процесс. Снятие противоречия было бы концом бесконечности. Это уже совершенно правильно понял Гегель, третировавший поэтому с заслуженным презрением господ, которые любят мудрить над этим противоречием.
  Пойдем дальше. Итак, время имело начало. Что же было до этого начала? Мир, находящийся в равном самому себе, неизменном состоянии. А так как в этом состоянии не следует друг за другом никаких изменений, то частное понятие времени превращается в более общую идею бытия. Во-первых, нам здесь нет дела вовсе до того, какие понятия превращаются в голове господина Дюринга. Дело идет не о понятии времени, а о действительном времени, от которого господин Дюринг так дешево не отделается. Во-вторых, сколько бы ни превращалось понятие времени в более общую идею бытия, это не подвигает нас ни на шаг вперед, ибо основные формы всякого бытия суть пространство и время, и бытие вне времени такая же бессмыслица, как бытие вне пространства. Гегелевское "бытие, протекшее без времени", и новошеллинговское "непредставимое бытие" суть рациональные представления по сравнению с этим бытием вне времени. Поэтому-то господин Дюринг подходит очень осторожно к делу; собственно это - время, но такое, которое по существу вовсе нельзя назвать временем: время ведь вовсе не состоит само по себе из реальных частей, и только наш рассудок произвольно делит его; к царству доступного счету принадлежит лишь действительное наполнение времени различающимися между собой фактами, а что должно означать накопление пустой длительности, этого совсем нельзя представить.
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО 53
  Что должно означать это накопление. - для нас совершенно безразлично; мы спрашиваем только, длится ли, испытывает ли длительность во времени мир, находящийся в предполагаемом здесь состоянии? Мы отлично знаем, что ничего не получится от измерения подобной, лишенной содержания, длительности, как и от аналогичного, бесцельного измерения в пространстве, и Гегель, именно из-за бессмысленности такого занятия, называет эту бесконечность дурной. Согласно господину Дюрингу, время существует только благодаря изменению, а не изменение существует во времени и посредством его. Именно благодаря тому, что время отлично, независимо от изменения, его можно измерять благодаря изменению, ибо для измерения необходимо всегда иметь нечто, отличное от измеряемой вещи. И время, в течение которого не происходит никаких доступных познанию изменений, далеко от того, чтобы совсем не быть временем, оно скорее представляет чистое, не затронутое никакими посторонними примесями и, следовательно, истинное время, время как таковое. Действительно, когда мы хотим представить себе понятие времени во всей его чистоте, свободным от всех чуждых, посторонних примесей, мы вынуждены оставить в стороне, как не относящиеся к делу, все различные события, происходящие во времени рядом друг с другом и после друг друга, и представить себе, таким образом, время, в котором ничего не происходит. Поступая так, мы совсем не растворяем понятие времени в общей идее бытия, а получаем как раз чистое понятие времени.
  Но все эти противоречия и несообразности - детская игра по сравнению с той путаницей, в которую попадает господин Дюринг со своим самому себе равным начальным состоянием. Если мир находился когда-нибудь в таком состоянии, при котором в нем не происходило никаких изменений, то как он мог перейти от этого состояния к состоянию изменения? То, что абсолютно неизменно, да к тому же от века было в таком состоянии, не могло само по себе выйти из этого состояния и перейти в состояние движения и изменения. Поэтому откуда-то со стороны, извне мира, должен был прийти первый толчок, приведший его в движение. Но "первый толчок", как известно, только другое наименование для бога. Господин Дюринг, уверявший нас в своей мировой схематике, что он окончательно разделался с богом и потусторонним, сам вводит их вновь в "утонченном и углубленном" виде в натурфилософию.
  Далее. Господин Дюринг говорит: "Там, где величина принадлежит некоторому постоянному элементу бытия, она остается неизменной в своей определенности. Это положение справедливо...
  54 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  относительно материи и механической силы". Первое предложение представляет, между прочим, прекрасный образчик аксиоматически-тавтологического велеречия господина Дюринга: там, где величина не изменяется, она остается той же самой. Итак, масса механической силы, существующей в мире, остается вечно той же самой. Оставим в стороне то, что - поскольку это утверждение верно - оно было известно и высказано уже в философии Декарта лет триста назад, что в естествознании учение о сохранении силы уже двадцать лет как проникло повсюду и что господин Дюринг, ограничивая его механической силой, нисколько не улучшает его. Но где была механическая сила во время неизменного состояния? На этот вопрос господин Дюринг упорно отказывается отвечать.
  Где, господин Дюринг, была тогда вечно равная себе механическая сила и что она приводила в движение? Ответ: "Первоначальное состояние вселенной или, выражаясь яснее, бытия материи, лишенного изменений и не допускающего накопления изменений во времени, это-положение, которое может отвергать лишь тот, кто видит венец мудрости в само уродовании производительной силы". Итак, или вы, закрыв глаза, примете мое, лишенное изменений, первоначальное состояние, или я, способный производить, Дюринг, объявляю вас духовными евнухами. Кое-кого это, пожалуй, может напугать. Но мы, имеющие уже некоторое представление о "производительной силе" господина Дюринга, можем позволить себе оставить пока без ответа изящное бранное словечко и еще раз спросить: но, пожалуйста, господин Дюринг, как обстоит дело с механической силой?
  Тут господин Дюринг приходит тотчас в замешательство. Действительно,-бормочет он,-"абсолютное тожество того начального предельного состояния само по себе не дает никакого принципа перехода. Но не забудем, что по существу так же обстоит дело в каждом, малейшем новом звене хорошо известной нам цепи наличного бытия. Поэтому тот, кто хочет усмотреть трудности в данном главном случае, пусть не забывает о них при менее бросающихся в глаза обстоятельствах. Кроме того, мы имеем перед собой возможность интерполирования постепенных промежуточных состояний, а значит, и мост непрерывности, идя по которому назад, мы доходим до замирания изменений. С чисто логической стороны эта непрерывность не решает главного вопроса, но она для нас основная форма всякой закономерности и всякого известного нам вообще перехода, так что мы в праве пользоваться ею как посредницей между упомянутым первоначальным состоянием равновесия и нарушением его. Но если бы мы представ-
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО 55
  ляли себе это, так сказать (1), неподвижное равновесие, руководясь понятиями, которые допускаются без особых колебаний (!) в нашей нынешней механике, то нельзя было бы вовсе объяснить, как могла материя дойти до состояния изменений". Кроме механики масс существует еще превращение движения масс в движение мельчайших частиц, но как это происходит, "насчет этого у нас еще до сих пор нет общего принципа, и мы не должны поэтому удивляться, если эти процессы несколько темны для нас".
  Вот и все, что может сказать господин Дюринг. Мы должны были бы видеть венец мудрости не только в "самоуродовании производительной силы", но и в слепой вере угольщика, чтобы дать провести себя такими, поистине жалкими, ничтожными, увертливыми фразами. Абсолютное тожество, признается господин Дюринг, - не может само собою прийти к изменяемости. Нет никакого средства, чтобы абсолютное равновесие могло само собою прийти в движение. Что же остается? Три ложных, жалких выверта.
  Во-первых: столь же трудно, якобы, установить переход любого малейшего звена хорошо нам известной цепи наличного бытия к ближайшему следующему. Господин Дюринг считает, повидимому, своих читателей младенцами. Установление отдельных переходов и связей малейших звеньев в цепи наличного бытия составляет как раз содержание естествознания, и если при этом имеется где-нибудь невязка, то никто - не исключая и самого господина Дюринга - не думает вовсе о том, чтобы объяснять происходящее движение из ничего, а всегда объясняют его только перенесением, превращением или продолжением какого-нибудь предшествующего движения. Здесь же, по признанию господина Дюринга, дело идет о том, чтобы выводить движение из неподвижности, т. е. из ничего.
  Во-вторых: мы имеем "мост непрерывности". Правда, с чисто логической стороны он но устраняет затруднений, но мы все же в праве воспользоваться им как посредствующим звеном между неподвижностью и движением. Но, к сожалению, непрерывность неподвижности состоит в том, чтобы не двигаться; поэтому вопрос о том, как с ее помощью создать движение, остается еще более загадочным, чем когда-либо. И на какие бесконечно малые частички ни разлагал бы господин Дюринг свой переход от полного отсутствия движения к всеобщему движению, какой бы долгий период времени он ни приписывал ему, мы ни на одну десятитысячную часть миллиметра не подвигаемся с места. От ничего нельзя-без творческого акта - прийти к чему-то, хотя бы это "что-то" было не больше математического диференциала! "Мост непрерывности", таким
  56 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  образом, даже не мост для ослов, 1 - перейти его способен лишь господин Дюринг.
  В-третьих: пока сохраняют свою силу законы современной механики, - а она, по господину Дюрингу, один из важнейших рычагов для образования мышления, - нельзя объяснить перехода от неподвижности к движению. Но механическая теория теплоты показывает нам, что движение масс, при известных условиях, переходит в молекулярное движение (хотя и здесь движение получается из другого движения, а вовсе не из неподвижности), а это,- робко подсказывает господин Дюринг,-может быть, могло бы образовать мост между строго статическим (находящимся в равновесии) и динамическим (движущимся). Но эти процессы "несколько темны". И господин Дюринг оставляет нас сидеть в темноте.
  И вот, после всего углубления и уточнения, мы пришли к тому, что, углубляясь все глубже в постоянно уточняемую нелепицу, мы, в конце концов, прибыли туда, куда неизбежно должны были пристать, - "к темноте". Но это мало смущает господина Дюринга. На следующей же странице он имеет смелость утверждать, что он "сумел наполнить реальным содержанием понятие самому себе равного постоянства из условий материи и механических сил". И этот человек называет других людей "шарлатанами"!
  Но, к счастью, у нас, при всей этой путанице и беспомощном блуждании "в темноте", остается одно утешение, возвышающее дух: "Математика обитателей других небесных тел не может основываться ни на каких иных аксиомах, кроме наших".
  --------------------------------------
  1 [Непереводимая игра слов; по-немецки: Eselsbriicke (ослиный мост) означает пособие для тупых или ленивых школьников (нечто вроде русской "шпаргалки".)]
  
  
   VI.НАТУРФИЛОСОФИЯ.КОСМОГОНИЯ.ФИЗИКА. ХИМИЯ.
  В дальнейшем мы приходим к учению о том, как произошел теперешний мир. Еще у ионийцев исходным пунктом их философии было представление о состоянии всеобщего рассеяния материи. Но начиная с Канта, гипотеза о первичной туманности стала играть совсем новую роль, причем активными факторами при постепенном образовании отдельных твердых мировых тел являлись тяготение и излучение тепла. Современная механическая теория теплоты дозволяет делать гораздо более определенные умозаключения о прежних состояниях вселенной. Но при всем том "состояние газообразного рассеяния может явиться исходным пунктом для серьезных выводов лишь тогда, когда можно данную в нем механическую систему охарактеризовать предварительно более определенным образом. В противном случае не только идея остается фактически весьма туманной, но первоначальная туманность становится действительно в ходе дедукции все гуще и непроницаемее; пока же все остается в неопределенном, бесформенном состоянии не определяемой более точным образом идеи о состоянии диффузии", и, таким образом, "в идее об этой газообразной вселенной мы имеем перед собой крайне воздушную концепцию".
  Кантовская теория о возникновении всех теперешних мировых мировых тел из вращающихся туманных масс была величайшим завоеванием астрономии со времени Коперника. Впервые было поколеблено представление о том, будто природа не имеет никакой истории во времени. До тех пор полагали, что мировые тела изначала движутся по неизменным орбитам и находятся постоянно в одном и том же состоянии; а если даже на отдельных мировых телах единичные органические существа умирали, то роды и виды признавались неизменными. Природа, конечно, находится в непрерывном движении, но это движение рассматривалось как непрерывное повторение одних и тех же процессов. В этой насквозь пропитанной метафизическим способом мышления концепции Кант пробил первую брешь, и притом настолько научным образом, что большинство приводившихся им аргументов
  58 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  сохранили свою силу и поныне. Разумеется, строго говоря, кантовская теория и теперь еще гипотеза. Но и коперникова система мира тоже остается доныне гипотезой, а после того, как спектроскопом было доказано с не допускающей никаких возражений убедительностью существование раскаленных газовых масс на звездном небе, прекратилась и научная оппозиция против теории Канта. И господин Дюринг тоже, при возведении своей теории мира, не может обойтись без подобной стадии туманностей, но в отместку за это он требует, чтобы ему показали данную в этом состоянии некоторую механическую систему; а так как это невозможно, то он "обкладывает" это состояние туманности всякого рода оскорбительными эпитетами. К сожалению, современная наука не может охарактеризовать эту систему так, чтобы удовлетворить господина Дюринга. Но точно так же есть не мало других вопросов, на которые она не в состоянии ответить. На вопрос, почему у жаб нет хвостов, она и до сих пор может лишь ответить: потому что они их утеряли. Но если бы на это рассердились и сказали, что этот ответ оставляет нас в неопределенном, бесформенном состоянии не определяемой более точным образом идеи потери и что нам предлагается крайне воздушная концепция, то с подобным морализированием в области естествознания мы бы далеко не ушли. Такие нелюбезности и изъявления неудовольствия можно выражать всегда и везде, но именно поэтому их и не выражают никогда и нигде. Кто же, в самом деле, мешает господину Дюрингу найти самому механическую систему первоначальной туманности?
  К счастью, мы узнаем теперь, что кантовская туманная масса "далеко не совпадает с вполне тожественным состоянием мировой среды, или, выражаясь иначе, с самому себе равным состоянием материи". Истинное счастье для Канта, с которого было достаточно того, что он мог от существующих мировых тел итти вспять до туманного шара, и который не позволял себе еще мечтать о самому себе равном состоянии материи! Заметим мимоходом, что если теперешнее естествознание называет кантовский туманный шар первоначальной туманностью, то, само собою разумеется, лишь в относительном смысле. Он-первоначальная туманность в том смысле, что, с одной стороны, от него ведут свое начало существующие мировые тела, а с другой стороны, в том смысле, что он - наиболее первичная, известная нам до сих пор, форма материи. "Это нисколько не исключает,-а даже предполагает,-то, что материя прошла, до состояния первоначальной туманности, через бесконечный ряд других форм.
  Господин Дюринг усматривает здесь преимущество своего уче-
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. КОСМОГОНИЯ. ФИЗИКА. ХИМИЯ 59
  ния. Там, где наука останавливается пока на состоянии первоначальной туманности, он, со своей наукой наук, может итти назад гораздо дальше, "до того состояния мировой среды, которого нельзя познать ни чисто статически, в современном смысле слова, ни чисто динамически", которого, следовательно, вообще нельзя понять. "Единство материи и механической силы, обозначаемое нами понятием мировой среды, это, так сказать, логически-реальная формула для указания самому себе равного состояния материи как предпосылки для всех доступных счету стадий развития".
  Очевидно, мы еще не скоро отделаемся от этого самому себе равного первобытного состояния материи. Здесь оно обозначается как единство материи и механической силы, которое есть логически-реальная формула и т.д. Следовательно, лишь только прекращается единство материи и механической силы, как начинается движение.
  Логически-реальная формула представляет не что иное, как жалкую попытку использовать для философии действительности гегелевские категории "в себе" и "для себя". По Гегелю, "в себе" содержит первоначальное тожество скрытых в какой-нибудь вещи, каком-нибудь процессе, каком-нибудь понятии и не развернутых противоположностей; в "для себя" наступает различение и отделение друг от друга этих скрытых элементов, и начинается их борьба. Мы, следовательно, должны представить себе лишенное движения первоначальное состояние как единство материи и механической силы, а переход к движению - как разделение и противопоставление друг другу обеих. Этим мы выиграли не доказательство реальности этого фантастического первоначального состояния, но лишь то, что его можно подвести под гегелевскую категорию "в себе", а столь же фантастическое прекращение этого состояния-под категорию "для себя". Гегель, выручай!
  Материя, - говорит господин Дюринг, - носительница всего действительного; значит, не может быть механической силы без материи. Далее, механическая сила есть состояние материи. В первоначальном состоянии, когда ничего не происходило, материя и ее состояние, механическая сила, составляли одно. Следовательно, впоследствии, когда нечто начало происходить, состояние должно было стать отличным от материи. Значит, мы должны довольствоваться подобными мистическими фразами и уверениями, что самому себе равное состояние не было ни статическим, ни динамическим, не было ни в равновесии, ни в движении. Мы все еще не знаем, где была в том состоянии механическая сила и как мы без толчка извне, т. е. без бога, должны перейти от абсолютной неподвижности к движению.
  60 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  До господина Дюринга материалисты говорили о материи и движении. Господин Дюринг сводит движение к механической силе, как якобы ее основной форме, и лишает себя таким образом возможности понять действительную связь между материей и движением, бывшую, впрочем, неясной всем прежним материалистам. Между тем дело довольно просто. Движение есть форма существования материи. Никогда и нигде не было и не может быть материи без движения. Движение в мировом пространстве, механическое движение небольших масс на отдельных мировых телах, молекулярные колебания в виде теплоты или в виде электрического или магнитного тока, химическое разложение и соединение, органическая жизнь,-вот те формы движения, в одной из которых или в нескольких зараз находится каждый отдельный атом вещества в мире в любой данный момент. Всякий покой, всякое равновесие имеет только относительное значение, имеет смысл только по отношению к той или иной форме движения. Какое-нибудь тело, например, может находиться на земле в механическом равновесии, механически-в состоянии покоя; это нисколько не меняет того факта, что оно участвует в движении земли и в движении всей солнечной системы; и точно так же это не меняет того факта, что мельчайшие физические частицы его находятся в обусловленных его температурой колебаниях, а атомы совершают химический процесс. Материя без движения так же немыслима, как движение без материи. Поэтому движение так же несотворимо и неразрушимо, как сама материя; этот факт прежняя философия (Декарт) выражала словами, что количество имеющегося в мире движения остается всегда одним и тем же. Следовательно, движение не может быть создано, а только передано. Если движение переходит с одного тела на другое, то в нем - поскольку оно передается и активно - можно видеть причину движения, поскольку последнее передано и пассивно. Это активное движение мы называем силой, а пассивное - проявлением силы. Ясно, что сила так же велика, как и ее проявление, так как ведь в них обоих проявляется одно и то же движение.
  Таким образом, лишенное движения состояние материи оказывается одним из самых пустых и вздорных представлений, простым "горячечным бредом". Чтобы прийти к нему, нужно представить себе то относительное механическое равновесие, в котором может находиться тело на нашей земле, абсолютным покоем, а затем перенести его на совокупность всей вселенной. Эта операция облегчается, если свести все виды движения к голой механической силе. Ограничение движения голой механической силой имеет еще то преимущество, что можно себе представить силу покоящейся, связанной, т. е. временно не дей-
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. КОСМОГОНИЯ. ФИЗИКА. ХИМИЯ 61
  ствующей. Именно, если передача какого-нибудь движения пред-ставляет, как это часто бывает, мало-мальски сложный процесс, в который входят различные промежуточные звенья, то можно задержать действительную передачу до любого момента, опуская последнее звено цепи. Так, например, это бывает, когда мы заряжаем ружье и удерживаемся на момент от того, чтобы спуском курка вызвать разряд, передачу освобожденного сжиганием пороха движения. Следовательно, можно себе представить, что во время неподвижного, себе самому равного, состояния материя была заряжена силой, и, повидимому, это-то и разумеет господин Дюринг (если вообще что-нибудь разумеет) под своим единством материи и механической силы. Пред-ставление это бессмысленно, ибо оно переносит на мироздание, как абсолютное, такое состояние, которое по сущности своей относительно и в котором в известный момент может находиться всегда лишь часть материи. Но если мы и отвлечемся от этого, то остаются еще другого рода трудности: во-первых, как объяснить, что мир оказался заряженным, - ведь в наше время ружья не заряжаются сами собой - а во-вторых, чей палец затем спустил курок? Как бы мы здесь ни вертелись и ни изворачивались, но под руководством господина Дюринга мы всегда приходим к персту божию.
  От астрономии наш философ действительности переходит к механике и физике и начинает жаловаться, что механическая теория теплоты за тридцать лет со времени открытия ее не очень далеко ушла от того состояния, до которого ее довел сам Роберт Майер. Кроме того, вся проблема еще очень темна; мы всегда "должны помнить, что вместе с состоянием движения материи даны и статические отношения, а для этих последних не существует никакой меры в механической работе... если прежде мы назвали природу великой работницей и если мы будем строго придерживаться этого выражения, то мы должны еще прибавить, что самим себе равные состояния и покоящиеся отношения не представляют вовсе механической работы. У нас опять-таки нет моста от статического к динамическому, и если так называемая теплота оставалась доселе для теории камнем преткновения, то мы должны и здесь признать пробел, который менее всего следовало бы отрицать в применениях к космическим явлениям".
  Ведь этот оракульский разговор опять-таки попросту проявле-ние нечистой совести, которая отлично сознает, что в своем порождении движения из абсолютной неподвижности она безнадежно зарвалась, но стыдится апеллировать к единственному спасителю - именно к творцу неба и земли. Если даже в механике - включая в нее и механику теплоты - нельзя найти моста от статического
  62 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  к динамическому, от равновесия к движению, то почему господин Дюринг обязан найти мост от своего неподвижного состояния к движению? Таким образом он как будто выпутывается из беды.
  В обыкновенной механике мостом от статического к динамическому является толчок извне. Если взять камень весом в центнер, поднять его на десять метров высоты и оставить там свободно висеть, так чтобы он оставался в самому себе равном состоянии и в покоящемся отношении, то нужно апеллировать к публике из младенцев, чтобы утверждать, будто новое состояние этого тела не представляет вовсе механической работы или будто нет никакой меры механической работы для выражения его теперешнего удаления от его прежнего положения. Каждый встречный без труда объяснит господину Дюрингу, что камень не сам по себе очутился на веревке, а из любого учебника механики он может узнать, что если он даст камню упасть, то он при падении разовьет столько же механической работы, сколько ее нужно было, чтобы поднять его на десять метров высоты. Даже тот весьма простой факт, что камень висит наверху, представляет механическую работу, ибо если он будет висеть достаточно долго, то он разорвет веревку, как только она, вследствие химического разложения, не окажется более в состоянии поддерживать камень. Но все механические процессы можно свести к подобным простым основным формам, выражаясь языком господина Дюринга, и еще не родился тот инженер, который не нашел бы моста от статического к динамическому, располагая достаточным толчком.
  Разумеется, для нашего метафизика является твердым орешком и горькой пилюлей тот факт, что движение должно находить свою меру в своей противоположности, покое. Ведь это - зияющее противоречие, а каждое противоречие представляет, по господину Дюрингу, бессмыслицу. Тем не менее - факт, что висящий камень представляет собой определенную, измеряемую точно своим весом и своим расстоянием от поверхности земли массу механического движения, которую можно использовать многообразными способами (например, прямо падением или скольжением по наклонной плоскости, или же с помощью ворота); то же самое можно сказать о заряженном ружье. Для диалектической точки зрения эта возможность выразить движение в его противоположности, в покое, не представляет вовсе никаких трудностей. Для нее вся эта противоположность носит, как мы видели, относительный характер; не существует абсолютного покоя, безусловного равновесия. Отдельное движение стремится к равновесию, но движение в целом снова уничтожает это равновесие. Таким образом, покой и равновесие представляют там, где они имеют
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. КОСМОГОНИЯ. ФИЗИКА. ХИМИЯ 63
  место, результат ограниченного движения; само собою разумеется, что это движение может быть измерено по его результату, выражено через его посредство и снова получено из него в той или иной форме. Но такое простое изложение дела не может удовлетворить господина Дюринга. Как истинный метафизик, он сначала вырывает между движением и равновесием зияющую пропасть, не существующую в действительности, а затем он удивляется тому, что не может найти моста через эту, сфабрикованную им же самим, пропасть. С таким же успехом он мог бы сесть на своего метафизического Россинанта и гнаться за кантовской "вещью в себе", ибо в конце концов именно она, а не что другое, скрывается за этим неуловимым мостом.
  Но в каком положении находится вопрос о механической теории теплоты и о связанной или скрытой теплоте, которая оставалась для этой теории "камнем преткновения"?
  Если взять фунт льда при температуре точки замерзания и при нормальном давлении и, путем нагревания, превратить его в фунт воды той же температуры, то при этом исчезает количество тепла, с помощью которого можно было бы нагреть этот самый фунт воды от 0№ до 79,4№ (по стоградусному термометру) или же нагреть 79,4 фунта воды на один градус. Если нагреть этот фунт воды до точки кипения, т. е. до 100№, и превратить его в пар при 100№, то при превращении всей воды в пар исчезает масса тепла, почти в семь раз большая предыдущей, именно такое количество его, что с его помощью можно нагреть 537,2 фунта воды на один градус. Эту исчезнувшую теплоту называют связанной. Если путем охлаждения пар превращается обратно в воду, а вода в лед, то высвобождается то самое количество тепла, которое было прежде связанным, и оно становится доступным ощущению и измерению в качестве тепла. Это высвобождение тепла при сгущении пара и при замерзании воды оказывается причиной того, что пар, если он охлажден до 100№, лишь постепенно превращается в воду и что масса воды при температуре замерзания лишь очень медленно превращается в лед. Таковы факты. И вот спрашивается: что происходит с теплотой в то время, когда она находится в связанном состоянии?
  Механическая теория теплоты, согласно которой теплота состоит в большем или меньшем (в зависимости от температуры и аггре-атного состояния) колебании мельчайших физических деятельных частиц (молекул) тел, которое, при известных обстоятельствах, может перейти в любую другую форму движения, объясняет это тем, что исчезнувшая теплота произвела работу, превратилась в работу. При таянии льда уничтожается тесная прочная связь
  
  64 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  отдельных молекул между собою, превращаясь в свободное расположение их друг относительно друга; при испарении воды, на точке кипения, наступает состояние, когда отдельные молекулы перестают вообще оказывать заметное влияние друг на друга, разлетаясь даже под действием теплоты по разным направлениям. Ясно, что отдельные молекулы тела обладают в газообразном состоянии гораздо большей энергией, чем в жидком, а в жидком опять-таки большей, чем в твердом. Следовательно, связанная теплота не исчезла, она просто преобразовалась, приняв форму молекулярной упругости. Лишь только прекращается условие, при котором отдельные молекулы могут сохранить друг относительно друга эту абсолютную или относительную свободу, т. е. лишь только температура опустится до минимума в 100№ (или соответственно 0№), как эта упругость исчезает, молекулы снова устремляются друг к другу с той самой силой, с какой прежде они отрывались друг от друга; сила эта исчезает, но только для того, чтобы появиться снова в качестве теплоты, и как раз того же количества теплоты, которое было прежде связано. Конечно, это объяснение - такая же гипотеза, как и вся механическая теория теплоты, ибо никто до сцх пор не видел молекулы, а тем более колеблющейся молекулы. Поэтому она, наверное, имеет массу слабых пунктов, как и вся еще очень молодая теория, но она в состоянии, по крайней мере, объяснить процесс, не вступая нигде в противоречие с учением о неразрушимости и несотворимости энергии, и она умеет даже объяснить местопребывание теплоты во время ее превращения. Следовательно, скрытая или связанная теплота не является вовсе камнем преткновения для механической теории теплоты. Наоборот, эта теория впервые дает рациональное объяснение рассматриваемого явления, и "камень преткновения" может получиться разве только оттого, что физики продолжают называть теплоту, превратившуюся в другую форму молекулярной энергии, устарелым и неподходящим названием "связанной".
  Таким образом, "самим себе равные состояния" и "покоящиеся отношения" твердого, капелъно-жидкого и газообразного аггрегатного состояния представляют механическую работу, поскольку механическая работа является мерой теплоты. Твердая земная кора, как и вода океанов, представляет в своем теперешнем аггрегатном состоянии совершенно определенное количество освободившейся теплоты, которой, разумеется, соответствует определенное количество механической силы. При переходе газового шара, из которого возникла земля, в капельно-жидкое, а затем, большей частью, в твердое аггрегатное состояние, было излучено в мировое простран-
  
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. КОСМОГОНИЯ. ФИЗИКА. ХИМИЯ 65
  ство, в виде теплоты, определенное количество молекулярной энергии. Следовательно, те трудности, о которых таинственно шепчет господин Дюринг, вовсе не существуют, и даже, имея дело с явлениями космического порядка, мы, если и можем натолкнуться на пробелы теории, вытекающие из несовершенства наших познавательных средств, нигде не встречаемся с теоретически неодолимыми препятствиями. Мостом от статического к динамическому и здесь служит толчок извне-охлаждение или нагревание, вызываемое другими телами, действующими на находящийся в равновесии предмет. Чем дальше мы углубляемся в дюрингову натурфилософию, тем безнадежнее кажутся все попытки вывести движение из неподвижности или найти мост, по которому чисто статическое, покоящееся, может само из себя перейти к динамическому, к движению.
  А теперь мы можем, к счастью расстаться, на некоторое время с самому себе равным первоначальным состоянием. Господин Дюринг переходит к химии и по этому случаю открывает нам три найденных пока философией действительности закона постоянства природы, а именно: 1) количество всей материи, 2) количество простых (химических) элементов и 3) количество механической силы представляют собою неизменные величины.
  Итак, несотворимость и неразрушимость материи и ее простых
  составных частей (поскольку она их имеет), а также движения,- эти старые архиизвестные факты, выраженные к тому же крайне
  неудачно,- вот тот единственный, действительный, положительный результат, который господин Дюринг в состоянии дать нам в итоге своей натурфилософии неорганического мира. Все это - давно знакомые вещи. Но что нам не было известно, так это то, что они- "законы постоянства" и, как таковые, представляют "схематические
  свойства системы вещей". Получается та же история, что и раньше с Кантом: господин Дюринг берет какую-нибудь известную всем ерундовую вещь, наклеивает на нее дюрингову этикетку и называет: "совершенно своеобразные выводы и взгляды... системосозидающие идеи... основательная наука".
  Однако это не должно нас приводить в отчаяние. Какие бы недостатки ни представляли "основательнейшая" наука и наилучше устроенное общество, одно господин Дюринг твердо знает: "Имеющееся во вселенной золото должно представлять в любой момент одну и ту же массу; как и материя вообще, оно не может стать ни больше, ни меньше". К сожалению только господин Дюринг не сообщает, чего мы можем накупить на это "имеющееся золото".
  
  
  VII. НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР.
  
  
  "От механики с ее давлением и толчком до связи ощущений и мыслей простирается одна единая и единственная скала промежуточных состояний". Это утверждение освобождает г. Дюринга от необходимости сказать что-нибудь более подробное о возникновении жизни; между тем от мыслителя, который проследил развитие мира вплоть до равного самому себе состояния и который чувствует себя как дома на других мировых телах, мы в праве были бы ожидать, что он и здесь знает настоящее слово. Впрочем, само это утверждение, если не дополнить его упомянутой уже гегелевской узловой линией отношений меры, верно лишь наполовину. При всей постепенности переход от одной формы движения к другой является всегда скачком, решающим поворотом. Таков переход от механики небесных тел к механике небольших масс на них; таков переход от механики масс к механике молекул, обнимающей движения, которые мы изучаем в том, что называют физикой в собственном смысле слова: теплота, свет, электричество, магнетизм, точно так же переход от физики молекул к физике атомов - химии - совершается посредством решительного скачка; еще более относится это к переходу от обыкновенного химического действия к химизму белков, называемому нами жизнью. Внутри сферы жизни скачки делаются все более редкими и незаметными. Таким образом опять-таки Гегель должен поправлять господина Дюринга.
  Для логического перехода к органическому миру господин Дюринг пользуется понятием цели. Это опять-таки заимствовано у Гегеля, который в логике - в учении о понятии - переходит, при
  посредстве телеологии, или учения о цели, от химизма к жизни. Куда мы ни взглянем, мы наталкиваемся у господина Дюринга на какую-нибудь гегелевскую "неудобоваримую мысль", которую он выдает без всякого стеснения за свою собственную "основательную"-науку. Анализ того, насколько правомерно и уместно применение понятий цели и средств к органическому миру, завел бы нас слишком далеко. Во всяком случае даже применение гегелевской "внутренней
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 67
  цели", т. е. цели, которая не внесена в природу каким-нибудь сознательно действующим сторонним агентом, например мудростью провидения, а которая заключается в самом необходимом существе дела, постоянно приводит у людей, не прошедших хорошей философской школы, к бессмысленному навязыванию природе сознательной, намеренной деятельности. Тот самый господин Дюринг, который при малейшем намеке на "спиритические идеи" других людей приходит в величайшее нравственное негодование, утверждает "определенно, что инстинкты по существу были созданы для того удовлетворения, которое связано с их функционированием". Он рассказывает нам, что бедная природа "должна каждый раз сызнова приводить в порядок вещественный мир" и что, кроме того, ей не раз приходится решать задачи, "которые требуют от природы гораздо больше тонкости, чем обыкновенно предполагают". Но природа не только знает, почему она творит те или иные вещи, ей приходится не только исполнять работу служанки, она не только обладает тонкостью, что представляет уже довольно недурное усовершенствование в субъективном, сознательном мышлении, - она имеет также волю; ибо то приложение к инстинктам, что они выполняют реальные естественные требования: питание, размножение и т. д.,-эту дополнительную задачу "мы в праве представлять как желаемую не прямо, но лишь косвенно". Таким образом, мы добрались до сознательно мыслящей и поступающей природы и стоим, следовательно, уже на "мосту", ведущем, правда, не от статического к динамическому, а от пантеизма к деизму. Или не захотелось ли вдруг господину Дюрингу заняться немножко "натурфилософской полупоэзией"?
  Нет, это невозможно. Ведь все, что может нам сказать об органической природе наш философ действительности, ограничивается борьбой с этой натурфилософской полупоэзией, борьбой с "шарлатанством с его легкомысленной поверхностностью и, так сказать, научными мистификациями", борьбой с "поэтизирующими чертами" дарвинизма.
  Прежде всего Дарвину вменяется в упрек, что он перенес маль-тусову теорию народонаселения из политической экономии в область естествознания, что он коснеет в представлениях животноводов, что своим учением о борьбе за существование он предается научной полупоэзии и что весь дарвинизм, за вычетом сделанных им у ламаркизма заимствований, есть изрядная доза направленного против человечности зверства.
  Дарвин вернулся из своих научных путешествий с убеждением, что виды животных и растений не постоянны, а изменчивы. Для
  68 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  разработки этих идей на родине у него не было лучшего материала для исследования, чем факты, связанные с разведением животных и растений. В этом отношении Англия является как раз классической страной; то, что сделано другими странами, например Германией, и в "отдаленной степени не может сравниться с результатами работ англичан. К тому же наибольших успехов удалось добиться за последние сто лет, так что констатирование фактов не представляло никаких затруднений. Дарвин нашел, что при разведении животных и растений одного и того же вида удалось искусственно вызвать среди экземпляров различия большие, чем те, которые наблюдаются у видов, признаваемых вообще разными. Таким образом, с одной стороны, была доказана изменчивость до известной степени видов, а с другой, возможность общих предков для организмов, представляющих признаки, свойственные разным видам. И вот Дарвин стал исследовать, не имеется ли в природе факторов, которые, - без сознательного умысла, как в случае с разведением животных и растений,-должны все-таки со временем вызвать в живых организмах изменения, подобные тем, что вызывает искусственный отбор. Факторы эти он усмотрел в несоответствии между колоссальным числом создаваемых природой зародышей и ничтожным числом действительно достигающих зрелости организмов. Но так как каждый зародыш стремится к развитию, то неизбежно возникает борьба за существование, проявляющаяся не просто в виде прямой физической борьбы или пожирания друг друга, но и в виде борьбы за пространство и свет, что наблюдается даже у растений. И ясно, что наибольшие шансы достигнуть зрелости и размножаться имеют в этой борьбе лишь те индивиды, которые обладают какой-нибудь, хотя бы и ничтожной, но выгодной в борьбе за существование индивидуальной особенностью. Эти индивидуальные особенности имеют поэтому тенденцию передаваться по наследству и, - если они встречаются у многих особей одного и того же вида, - усиливаться благодаря суммированному наследованию в одном определенном направлении; особи же, не обладающие этими особенностями, бывают легче побеждаемы в борьбе за существование и постепенно исчезают. Таким образом, путем естественного отбора, путем переживания приспособленнейших, изменяются виды.
  Против этой дарвиновской теории господин Дюринг возражает указанием на то, что происхождение идеи о борьбе за существование, как признавал и сам Дарвин, следует искать в обобщении взглядов политико-эконома и теоретика народонаселения.Мальтуса и что она поэтому полна всех тех недостатков, которые свойственны поповско-мальтузианской теории о чрезмерном размножении народонаселения.
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 69
  Но Дарвину вовсе не приходило в голову сказать, что происхождение идеи о борьбе за существование следует искать у Мальтуса. Он говорит только, что его теория борьбы за существование есть теория Мальтуса, примененная ко всему животному и растительному миру. Как бы ни был велик промах Дарвина, принявшего в своей наивности без оговорок учение Мальтуса, однако всякий сразу видит, что можно и без мальтусовых очков заметить в природе борьбу за существование, заметить противоречие между бесчисленным множеством зародышей, которых порождает в своей расточительности природа, и незначительным количеством тех из них, которые достигают зрелости; и противоречие это в действительности разрешается по большей части борьбой за существование, принимающей иногда крайне жестокий характер. И подобно тому, как сохранил свое значение закон заработной платы даже после того, как давно заглохли мальтусовские аргументы, которыми обосновал его Рикардо, так и в природе может иметь место борьба за существование помимо всякого мальтузианского ее истол-кования. Впрочем, и организмы в природе имеют свои законы народонаселения, которые почти совершенно не исследованы и установление которых должно иметь решающее значение для теории развития видов. Но кто дал решительный толчок и в этом направлении? Опять-таки не кто иной, как Дарвин.
  Господин Дюринг остерегается касаться этой положительной стороны проблемы. Вместо этого должна быть все время в ответе теория борьбы за существование. Вообще не может быть речи о борьбе за существование между лишенными сознания растениями и добродушными травоядными: "борьба за существование в точном смысле слова имеется в мире зверства лишь постольку, поскольку питание совершается здесь путем хищничества и пожирания". Введя в такие узкие границы понятие борьбы за существование, господин Дюринг может без всяких помех предаваться негодованию по поводу этого, им самим ограниченного царством скотов, понятия. Но стрелы этого явственного негодования попадают только в самого господина Дюринга, который является единственным автором понимаемой так ограниченно идеи о борьбе за существование, а потому один и ответственен за нее. Следовательно, не Дарвин "ищет в мире животных законы и понимание всякого природного действия", - Дарвин применял свое понятие борьбы ко всему органическому миру, - а сочиненное самим господином Дюрингом фантастическое пугало. Впрочем, название "борьба за существование" можно охотно отдать в жертву высоконравственному негодованию господина Дюринга. А что самый факт такой борьбы существует даже среди растений, это может ему
  70 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  доказать любой луг, любая нива, любой лес; дело идет не о названии, не о том, говорить ли: "борьба за существование" или "недостаток условий существования и механические воздействия", а о том, как влияет этот факт на сохранение или изменение видов. По этому вопросу господин Дюринг пребывает в упорном, равном самому себе молчании. Следовательно, с естественным отбором все остается по-старому.
  Но дарвинизм "свои превращения и различия выводит из ничего". Действительно, говоря об естественном отборе, Дарвин отвлекается от причин, вызвавших изменения в отдельных особях; он в первую голову исследует, как подобные индивидуальные отклонения становятся мало-по-малу признаками расы, разновидности или вида. Дарвин прежде всего интересуется не столько этими причинами, - которые до сих пор отчасти совсем неизвестны, отчасти указываются лишь в самых общих чертах, - сколько рациональной формой, в которой закрепляются действия, приобретая длительное значение. Что Дарвин приписал при этом своему открытию излишне широкий круг действия, что он сделал из него единственный фактор изменчивости видов и пренебрег вопросом о причинах повторных индивидуальных изменений ради вопроса о форме их распространения - это недостаток, свойственный ему, как и большинству людей, действительно двигающих науку вперед. Кроме того, если Дарвин выводит свои индивидуальные превращения из ничего, применяя при этом исключительно "мудрость скотовода", то, значит, скотовод выводит свои уж не воображаемые, а реальные превращения животных и растительных форм точно так же из ничего. Но опять-таки не кто иной, как Дарвин, дал толчок исследованию вопроса, откуда собственно берутся эти превращения и различия.
  В последнее время, особенно благодаря Геккелю, представление об естественном отборе было расширено, и изменчивость видов стала рассматриваться как результат взаимодействия приспособления и наследственности, причем приспособление является фактором, производящим изменения, а наследственность - сохраняющим их. Но и это не нравится господину Дюрингу. "Собственно приспособление к жизненным условиям, как они то даются, то отнимаются природой предполагает инстинкты и активность, которые определяются сог- ласно представлениям. В противном случае приспособление оказывается только видимостью, и действующая в этом случае причинность не поднимается над низшими ступенями физического, химического и растительно-физиологического". Опять-таки только название вызывает раздражение господина Дюринга. Но он может назы-
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 71
  вать этот процесс как ему угодно; вопрос ведь в том, вызываются ли подобными процессами изменения в видах организмов или нет. А господин Дюринг опять не дает никакого ответа.
  "Если растение во время своего роста выбирает путь, который дает ему максимум света, то это действие раздражительности есть не что иное, как комбинация физических сил и химических агентов, и если в этом случае хотят говорить не аллегорически, а буквально, о приспособлении, то это должно внести в понятия спиритическую путаницу". Так строг по отношению к другим тот самый человек, который в точности знает, по чьей воле природа делает то-то или то-то, который говорит о тонкости природы, даже о ее воле! Действительно спиритическая путаница, но у кого: у Геккеля или у господина Дюринга?
  И не только спиритическая путаница, но и логическая. Мы видели, что господин Дюринг изо всех сил старается внести в природу понятие цели: "Отношение между средством и целью отнюдь не предполагает сознательного намерения". Но что же такое приспособление без сознательного намерения, без посредства представлений, против которых он так воюет, как не подобная бессознательная целесообразная деятельность?
  Следовательно, если древесные лягушки и питающиеся листьями насекомые имеют зеленую окраску, животные, обитающие в пустынях, - песочно-желтую, а полярные животные - преимущественно белоснежную, то, конечно, они приобрели ее не намеренно и не руководствуясь какими-нибудь представлениями; напротив, их окраску можно объяснить только действием физических сил и химических агентов. И все же бесспорно, что эти животные, благодаря своей окраске, целесообразно приспособлены к среде, в которой они живут, именно благодаря этому они гораздо менее видны своим врагам. Точно так же органы, с помощью которых известные растения хватают и пожирают садящихся на них насекомых, приспособлены, и даже целесообразно приспособлены, к этой деятельности. Если же господин Дюринг настаивает на том, что приспособление должно вызываться представлением, то он говорит лишь другими словами то, что целесообразная деятельность точно так же должна вызываться представлениями, быть сознательной, намеренной. А тем самым мы снова, как водится в философии действительности, добрались до действующего целесообразно творца, до бога. "Прежде подобное решение называли деизмом и не особенно высоко ставили его (говорит господин Дюринг); теперь же, кажется, и в этом отно-янении замечается регресс".
  72 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  От приспособления мы переходим к наследственности. И здесь, по мнению господина Дюринга, дарвинизм находится на совершенно ложном пути. Весь органический мир, уверяет будто бы Дарвин, произошел от одного прасущества, является, так сказать, потомством одного единственного существа. Для Дарвина, мол, не существует параллельных самостоятельных рядов однородных созданий природы, не связанных между собою цепью происхождения от общего предка; поэтому он со своими обращенными назад воззрениями, должен упираться в тупик там, где у него обрывается нить рождения или иного способа размножения.
  Утверждение, будто Дарвин выводит все теперешние организмы от одного прасущества, представляет, вежливо выражаясь, "собственное свободное творение и фантазию" господина Дюринга. Дарвин определенно заявляет на предпоследней странице "Origin of Species" (6-е изд.), что он смотрит на "все существа не как на особые творения, но как на потомков по прямой линии лишь немногих существ". А Геккель идет еще значительно дальше и принимает "совершенно самостоятельное генеалогическое дерево для растительного царства, другое для животного царства", а между обоими "известное количество самостоятельных протистовых стволов, из которых каждый развился совершенно независимо от первых из собственной первичной формы монеры" ("Schopfungsgeschichte", p. 397). Это прасущество было сочинено господином Дюрингом только для того, чтобы, по возможности, скомпрометировать его параллелью с праиудеем Адамом; причем, к несчастью для господина Дюринга, ему осталось неизвестным, что этот праиудей, благодаря ассирийским находкам Смита, оказался прасемитом и что вся библейская история о сотворении мира и о потопе оказалась осколком из древне-языческого, общего иудеям, вавилонянам и ассирийцам, религиозного цикла легенд.
  Упрек по адресу Дарвина, что он тотчас же попадает в тупик там, где у него обрывается нить происхождения, суров и, конечно, неопровержим. Но, к несчастью, его заслуживает все наше естествознание. Там, где у него обрывается нить происхождения, там оно попадает в "тупик". Оно до сих пор еще не научилось создавать органические существа иначе как путем происхождения их от других существ; оно не умеет даже произвести из химических элементов простой протоплазмы или другого белкового вещества. Следовательно, по вопросу о происхождении жизни оно и до сих пор может сказать с определенностью лишь то, что жизнь должна была возникнуть химическим образом. Но, может быть, в этом пункте может-
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 73
  прийти на помощь философия действительности? Ведь она имеет в своем распоряжении самостоятельные параллельные ряды созданий природы, не связанных друг с другом цепью общего происхождения от одного предка. Как возникли они? Путем самозарождения? Но до сих пор даже самые отчаянные защитники учения о самозарождении не шли дальше того, чтоб породить таким образом бактерии, грибки и другие весьма элементарные организмы, но отнюдь не насекомых, рыб, птиц или млекопитающих. И если эти однородные создания природы,-разумеется, органические, ибо о них одних идет здесь речь,-не связаны между собою цепью общего происхождения, то они, или каждый из их предков, должны были там, "где обрывается нить происхождения", появиться на свет божий отдельным актом творения. Следовательно, мы снова очутились перед творцом и тем, что называют деизмом.
  Далее, господин Дюринг считает признаком большой поверхностности Дарвина то, что он "возводит простой акт родового накопления свойств в фундаментальный принцип возникновения этих свойств". Это опять-таки продукт свободного творчества и фантазии нашего "основательного" философа. Дарвин, наоборот, определенно заявляет, что выражение "естественный отбор" содержит в себе мысль только о сохранении, а не о возникновении свойств (стр. 63).. Но эта новая подтасовка вещей, которых Дарвин никогда не говорил, служит для того, чтобы облегчить нам путь к следующему дюрингову глубокомысленному замечанию: "Если бы во внутреннем схематизме рождения был найден какой-нибудь принцип самостоятельного изменения, то мысль эта была бы совершенно рациональна, ибо весьма естественна мысль связать воедино принцип всеобщего генезиса с половым размножением и, с высшей точки зрения, рассматривать так называемое самозарождение не как абсолютную противоположность воспроизведению, но именно как производство". И человек, способный сочинить подобную галиматью, имеет еще смелость упрекать Гегеля за его "жаргон"!
  Однако довольно возиться с жалким, противоречивым брюзжаньем, в котором господин Дюринг дает выход своему раздражению по поводу колоссального прогресса естествознания, вызванного теорией Дарвина. Hи Дарвин, ни его сторонники нисколько не думают о том, чтобы как-нибудь умалить заслуги Ламарка; ведь они-то первые извлекли его учение из пыли забвения. Но не следует забывать того, что во времена Ламарка науке далеко еще нехватало материала, чтобы высказаться по вопросу о происхождении видов иначе, чем в виде пророческих, так сказать, предвосхищений.
  74 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  Но, не говоря о накопленном со времени Ламарка чудовищном материале из области описательной и анатомической ботаники и зоологии, с той поры возникли целых две новых науки, имеющих в данном случае решающее значение: изучение развития растительных и животных зародышей (эмбриология) и изучение органических остатков, сохранившихся в различных слоях земной поверхности (палеонтология). Оказывается, что между последовательным развитием органических зародышей до стадии зрелых организмов и иерархией следующих друг за другом в истории земли растений и животных обнаруживается своеобразное совпадение. И именно это совпадение является надежнейшей основой теории развития. Но сама теория развития еще очень молода, и поэтому нет сомнения, что дальнейшие исследования приведут к очень значительному видоизменению теперешних, в том числе и строго дарвинистских, представлений о ходе развития видов.
  Но что же положительного о развитии органической жизни может сказать нам философия действительности?
  "...Изменчивость видов-правдоподобное допущение. Но наряду с ней сохраняет свое значение и самостоятельный параллельный ряд однородных созданий природы, не связанных цепью общего происхождения". На основании этого можно было бы думать, что неоднородные создания природы, т. е. изменяющиеся виды, происходят друг от друга, однородные же - нет. Но это не совсем так, ибо и у изменяющихся видов "связь посредством общего происхождения является, наоборот, лишь второстепенным актом природы". Следовательно, все-таки происхождение, хотя и "второго класса". Будем довольны и тем, что, после того как господин Дюринг наговорил столько худого и темного о происхождении, он его под конец все же впускает с заднего крыльца. То же самое оказывается и с естественным отбором, ибо, после потока морального негодования на борьбу за существование, путем которой совершается естественный отбор, мы вдруг читаем: "Более глубокое основание свойств органических форм следует искать в условиях жизни и в космических отношениях, между тем как выдвигаемый Дарвином естественный отбор может иметь значение лишь на втором месте". Следовательно, все-таки естественный отбор, хотя тоже второго класса; следовательно, вместе с естественным отбором и борьба за существование, а с ней и поповско-мальтузианская чрезмерная избыточность населения! Это все, - в остальном господин Дюринг отсылает нас к Ламарку.
  В заключение, он предупреждает нас от злоупотребления сло-
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 75
  вами "метаморфоза" и "развитие". Метаморфоза представляет неясное понятие, а понятие развития допустимо лишь постольку, поскольку можно фактически указать на законы развития. Вместо них обоих следует говорить "композиция", и тогда все будет ладно. Здесь опять-таки повторяется старая история: вещи остаются на своем старом месте, а господин Дюринг страшно доволен, лишь только мы переменим название. Если мы говорим о развитии цыпленка в яйце, то мы запутываем дело, ибо у нас лишь недостаточные знания о законах развития. Но если мы станем говорить о его композиции, то все будет ясно. Следовательно, впредь мы не будем говорить: "этот ребенок великолепно развивается", а - "он отлично компонируется", и мы можем поздравить господина Дюринга с тем, что он достойно стоит рядом с творцом "Кольца Нибелунгов" не только в смысле благородной самооценки, но также и как композитор будущего.
  
  VII. НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР.
  (ОКОНЧАНИЕ.)
  "Пусть примут в соображение... какое положительное знание необходимо для нашего натурфилософского отдела, чтобы снабдить его всеми научными предпосылками. В основе его лежат все существенные завоевания математики, а также главные факты точного знания в механике, физике, химии, как и вообще итоги естествознания в физиологии, зоологии и аналогичных областях исследования".
  Так самоуверенно и решительно высказывается господин Дюринг о математической и естественно-научной учености господина Дюринга. Но из самого этого тощего отдела, и тем более из его скудных результатов, нельзя совершенно усмотреть, какая таится за этим "основательность" положительного знания. Во всяком случае, чтобы высказать дюринговы прорицания о физике и химии, достаточно из физики знать только уравнение, выражающее механический эквивалент теплоты, а из химии лишь то, что все тела делятся на элементы и соединения элементов. А если к тому же господин Дюринг начинает говорить (на стр. 131) о "тяготеющих атомах", то он этим доказывает лишь, что для него еще совершенно "темно" различие между атомом и молекулой. Атомы, как известно, существуют не для тяготения или других механических или физических форм движения, а только для химического действия. Если же, наконец, прочесть главу об органической природе, с ее пустой, противоречивой, в важнейших пунктах оракульски-бессмысленной болтовней и абсолютной ничтожностью конечного результата, то нельзя удержаться от предположения, что господин Дюринг говорит здесь о вещах, о которых он знает поразительно мало. Это предположение становится уверенностью, когда добираешься до его проекта в учении об органической жизни (биологии) говорить отныне "композиция" вместо "развитие". Кто способен предложить подобную вещь, тот доказывает этим, что он не имеет ни малейшего представления об образовании органических тел.
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 77
  Все органические тела, за исключением самых низших, состоят из клеток, из небольших, видимых только при большом увеличении, комочков белка, с клеточным ядром внутри. Обыкновенно клетка имеет и внешнюю оболочку, и содержание ее тогда более или менее жидко. Самые элементарные клеточные тела состоят из одной клетки; громное же большинство органических существ многоклеточно, представляя связный комплекс многих клеток, которые у низших организмов еще однородны, а у высших приобретают все более различные формы, группировки и функции. Например, в человеческом организме кости, мускулы, нервы, сухожилия, связки, хрящи, кожа, словом все ткани составлены или же возникли из клеток. Но для всех органических клеточных образований, - начиная от амебы, представляющей простой, по большей части лишенный оболочки, комочек белка с клеточным ядром внутри, и кончая человеком, - начиная от мельчайшей одноклеточной Desrnidiacea (десмидиевой водоросли) и кончая высокоразвитым растением, - для всех них общим способом размножения клеток является деление. Сперва клеточное ядро перетягивается посредине, перетяжка, отделяющая обе половины ядра, становится все крепче, пока они не отделятся друг от друга и не образуют два клеточных ядра. Тот же самый процесс происходит с самой клеткой: каждое из ядер становится средоточием накопления клеточного вещества, которое связано с другим все более суживающейся перетяжкой, пока, под конец, они не отделятся друг от друга и не начнут существовать как самостоятельные клетки. Путем такого повторного клеточного деления из зародышевого пузырька животного яйца, после акта оплодотворения, развивается постепенно животное; точно так же совершается у выросшего животного замещение потребленных тканей. Чтобы назвать подобный процесс "композицией", а применение к нему термина "развитие" "чистой фантазией", для этого надо быть человеком, который - как это ни маловероятно в наше время - ничего не знает в этом процессе; ведь здесь мы имеем дело в буквальном смысле слова только с развитием, но нисколько не с композицией.
  Ниже мы еше поговорим о том, что господин Дюринг вообще понимает под жизнью. В частности он с этим понятием связывает следующее содержание: "Неорганический мир также представляет систему совершающихся сами собой движений; но говорить о жизни в более узком и строгом смысле слова мы в праве лишь там, где начинается собственно расчленение и где начинается циркуляция веществ через особые каналы от некоторого внутреннего пункта по зародышевой схеме, допускающей перенос на меньшее образование".
  78 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  Не говоря уже о неуклюжем, запутанном грамматическом строе фразы, это предложение есть в точном и строгом смысле слова "система совершающихся сами собой движений" (что бы это ни означало) бессмыслицы. Если жизнь начинается лишь там, где наступает собственно расчленение, тогда мы должны объявить мертвым все гек-келевское царство протистов и, может быть, еще многое в придачу к нему, в зависимости от того, как толковать понятие расчленения. Если жизнь начинается лишь там, где это расчленение доступно передаче через небольшую зародышевую схему, то, значит, не живы, по меньшей мере, все организмы - до одноклеточных включительно. Если циркуляция веществ с помощью особых каналов - признак жизни, то мы должны вычеркнуть из списка живых существ весь верхний класс кишечнополостных (Coelenterata), за исключением, правда, медуз, т. е. всех полипов и других зоофитов. Если же существенным признаком жизни считать циркуляцию веществ с помощыо особых каналов из некоторой внутренней точки, то мы должны признать мертвыми всех тех животных, которые не имеют сердца или у которых несколько сердец. К ним относятся, кроме вышеупомянутых, все черви, морские звезды п коловратки (Annuloida и Annulosa: классификация Гексли), часть ракообразных (раки) и, наконец, даже одно позвоночное-ланцетник (Amphioxus). Сюда же относятся все растения.
  Таким образом, господин Дюринг, собираясь дать определение жизни в более узком и строгом смысле слова, приводит четыре, совершенно противоречащих друг другу, признака жизни, из которых один осуждает на вечную смерть не только все растительное царство, но почти половину животного царства. Право, никто не посмеет жаловаться, что он обманул нас, когда обещал нам "совершенно своеобразные выводы и взгляды"!
  В другом месте мы читаем: "И в природе в основе всех органи-эаций, от низшей до высшей, лежит простой тип", и этот тип "можно застать уже вполне в его всеобщей сущности в самом второстепенном движении" самого несовершенного растения. Это утверждение опять-таки "целиком и полностью" бессмысленно. Наипростейший тип, наблюдаемый во всей органической природе, это клетка; она действительно лежит в основе высших организмов. Но среди низших организмов мы встречаем массу таких, которые стоят еще глубоко ниже клетки - протамебу, простой белковый комочек без следа какого-нибудь диференцирования, целый ряд других монер и все трубчатые водоросли (Siphoneae). Все они связаны с высшими организмами лишь тем, что их существенной составной частью является бе-
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 78
  лок и что поэтому они исполняют свойственные белку функции, т. е. живут и умирают.
  Далее господин Дюринг рассказывает нам следующее: "Физиологически ощущение связано с наличностью какого-нибудь, хотя бы и простейшего, нервного аппарата. Поэтому характерной особенностью всех животных является то, что они способны к ощущению, т. е. к субъективно-сознательному восприятию своих состояний. Всякая граница между растением и животным проходит там, где совершается скачок к ощущению. Эту границу совсем невозможно вычеркнуть с помощью известных переходных форм, наоборот, именно благодаря этим внешне непорешенным и непорешимым формам она впервые становится логической потребностью". И далее: "Напротив того, растения совершенно и навсегда лишены какого бы то ни было следа ощущения и также всякой способности к нему".
  Во-первых, Гегель ("Натурфилософия", ј 351, добавление) говорит, что "ощущение есть differentia specifica, абсолютно отличительный признак животного". Следовательно, перед нами снова гегелевская неудобоваримая мысль", которая, с помощью простой аннексии, возводится господином Дюрингом в благородное сословие окончательных истин в последней инстанции.
  Во-вторых, мы здесь впервые слышим о переходных формах, о внешне непорешенных и непорешимых формах (что за тарабарский язык!) между растением и животным. Тот факт, что такие промежуточные формы существуют; что существуют организмы, о которых мы просто не можем сказать, растения ли они или животные; что, следовательно, мы вообще не можем провести строгой грани между растением и животным,-все это вызывает у господина Дюринга логическую потребность установить различительный признак, о котором, однако, он говорит в тот же самый момент, что он ненадежен. Но нам даже не нужно возвращаться к спорным промежуточным формам между растениями и животными; разве чувствительные растения, свертывающие при малейшем прикосновении свои листки или закрывающие свои цветки, разве насекомоядные растения лишены всякого следа ощущения и даже всякой способности к нему? Этого не решится утверждать даже господин Дюринг, не прибегая к ненаучной полупоэзии.
  В-третьих, когда господин Дюринг уверяет, будто ощущение психологически связано с наличностью какого-нибудь, хотя бы простейшего нервного аппарата, то это опять-таки его свободное творчество и фантазия. Не только все первичные животные, но и зоофиты - по крайней мере большинство их - не обнаруживают
  80 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  и следа нервного аппарата. Только начиная с червей впервые встречается, в виде общего правила, нервный аппарат, и господин Дюринг-первый автор, утверждающий, что не имеющие нервов животные не имеют и ощущений. Ощущение связано необходимым образом не с нервами, а с некоторыми до сих пор не установленными точнее белковыми телами.
  Впрочем, биологические познания господина Дюринга достаточно характеризуются вопросом, который он бесстрашно ставит Дарвину: "Значит, животное развилось из растения?" Так может спрашивать только тот, кто ничего не знает ни о животных, ни о растениях.
  О жизни вообще господин Дюринг умеет рассказать только следующее: "Обмен веществ, происходящий посредством пластически образующего схематизирования (бога ради, что это за штука?), остается всегда отличительным признаком собственно жизненного процесса".
  Это все, что мы узнаем о жизни, причем мы, по случаю "пластически образующего схематизирования", глубоко увязаем в бессмысленной тарабарщине чистейшего дюрингова жаргона. Поэтому, если мы хотим знать, что такое жизнь, то мы должны в этом вопросе положиться на собственные силы.
  За последние тридцать лет физиолого-химики и химико-физи-ологи бесчисленное множество раз указывали, что органический обмен веществ - это самое общее и характерное явление жизни;
  господин Дюринг попросту перевел это утверждение на свой собственный элегантный и ясный язык. Но определять жизнь как органический обмен веществ - это значит определять жизнь как... жизнь; ибо органический обмен веществ или обмен веществ с пластически образующим схематизнрованием,-ведь это выражение, которое, в свою очередь, нуждается в объяснении жизнью, в объяснении различием между органическим и неорганическим, т. е. между живым и неживым. Давая такое объяснение, мы, следовательно, не двигаемся с места.
  Обмен веществ как таковой существует и помимо жизни. В химии имеется ряд процессов, которые при достаточном притоке сырых материалов всегда снова порождают свои собственные условия, причем носителем процесса здесь является определенное тело. Пример этого представляет изготовление серной кислоты путем сжигания серы. При этом получается двуокись серы SO2, а когда к этому прибавляют водяные пары и азотную кислоту, то двуокись серы поглощает водород и кислород и превращается в серную кислоту Н2SО4.
  НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР. 81
  Азотная кислота отдает при этом кислород и переходит в окись
  азота; эта окись тотчас же поглощает из воздуха новый кислород и превращается в высшие окислы азота, но только для того, чтобы тотчас же снова отдать этот кислород двуокиси серы и снова проделать тот же самый процесс, так что теоретически достаточно бесконечно малого количества азотной кислоты, чтобы превратить неограниченную массу двуокиси серы, кислорода и воды в серную кислоту. Обмен веществ мы встречаем далее при прохождении жидкости через мертвые органические и даже неорганические перепонки и точно так же в искусственных клетках Траубе. Опять-таки оказывается, что с обменом веществ мы далеко не уйдем, ибо тот специфический обмен веществ, которым хотят объяснить жизнь, нуждается, в свою очередь, в объяснении через посредство жизни. Мы должны поэтому попробовать подойти к этому вопросу с другой стороны.
  Жизнь есть форма существования белковых тел, и эта форма существования заключается по существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел.
  "Белковое тело" берется здесь в смысле современной химии,
  охватывающей этим названием все тела, аналогичные по составу с обыкновенным белком и называемые еще иначе протеиновыми веществами. Название это неудачно, ибо обыкновенный белок представляется наименее живым, наиболее пассивным из всех родственных ему веществ: вместе с яичным желтком он представляет просто питательное вещество для развивающегося зародыша. Но пока наши сведения о химическом составе белковых тел еще так скудны, это дазвание, как более общее, все же лучше, чем все другие.
  Повсюду, где имеется жизнь, мы находим, что она связана с белковым телом, и повсюду, где имеется белковое тело, не находящееся в процессе разложения, мы встречаем без исключения и явления жизни. Конечно, в живом организме необходима также наличность других химических соединений, чтобы вызвать характерные для этих жизненных явлений процессы диференцирования; но для жизни в чистом, в голом виде они не необходимы, если не говорить о том, что они служат пищей и превращаются в белки. Самые низшие известные нам живые существа представляют собой простые белковые комочки, а ведь они обнаруживают уже все существенные
  
  
  
  
  
  
  
  IX. НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ.
  Мы не станем цитировать образчиков той плоской оракульской
  окрошки, той, по-просту, чуши, которую господин Дюринг преподносит на целых 50 страницах своим читателям как "основательную" науку об элементах сознания. Приведем лишь следующее место: "кто способен мыслить только при посредстве речи, тот еще никогда не испытал, что означает отвлеченное и подлинное мышление". Если так, то животные оказываются самыми отвлеченными и подлинными мыслителями, ибо их мышлению никогда не мешает назойливое вмешательство языка. Во всяком случае, что касается дюринговских мыслей и выражающего их языка, то ясно видно, как мало созданы эти мысли для какого-нибудь языка и как мало создан немецкий язык для этих мыслей.
  Под конец нас выручает четвертый отдел, где мы там и сям находим не одну только расплывчатую болтовню, а кое-что уловимое о нравственности и праве. Здесь, в самом же начале, нас приглашают совершить путешествие на другие мировые тела; элементы морали должны "оказаться... согласными у всех вне-человеческих существ, у которых деятельный рассудок должен сознательно упорядочить инстинктивные проявления жизни... Впрочем, наш интерес к подобным выводам будет невелик... Кроме того, всегда благодетельно расширяет кругозор мысль, что на других мировых телах отдельная личность и коллективность должны исходить из схе-.мы, которая... не может противоречить или не соответствовать общей организации действующего согласно рассудку существа".
  Если в данном случае, в виде исключения, применимость дю-ринговых истин ко всем другим возможным мирам выставляется уже в самом начале соответствующей главы, а не в конце ее, то для этого имеется достаточное основание. Раз только удастся установить применимость дюринговых представлений о морали и справедливости ко всем мирам, то тем легче расширить круг применимости их ко всем временам. Здесь дело опять-таки идет не о какой-нибудь безделице, а об окончательных истинах в последней инстанции.
  
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ 85
  Мир морали имеет "точно так же, как мир всеобщего знания, свои постоянные принципы и простые элементы", моральные принципы возвышаются "над историей и над теперешними различиями народных характеров... Отдельные истины, из которых в ходе развития образовалось более полное моральное сознание и, так сказать, совесть, могут, если они познаны до своих последних оснований, претендовать на такую же значимость и полносильность, как теории и применения математики. Настоящие истины вообще не изменчивы... так что вообще глупо представлять себе, будто правильность познания зависит от времени и от реальных перемен". Поэтому надежность строгого знания и достаточность обычного познания не позволяют нам в нормальном состоянии усомниться в абсолютной значимости принципов знания: "Уже само длительное сомнение есть болезненное состояние слабости и не что иное, как выражение дикой путаницы, которая иногда в систематическом сознании своего ничтожества старается принять видимость чего-то реального. В вопросах нравственности отрицание всеобщих основоначал цепляется за географическое и историческое многообразие нравов и принципов, и если признать вместе с ним неустранимую неизбежность нравственно дурного и злого, то тогда оно считает себя в праве выйти за пределы признания серьезной значимости и фактической действенности единообразных моральных побуждений. Этот разъедающий скептицизм, который направляется не против отдельных ложных учений, а против самой человеческой способности к сознательной моральности, приводит под конец к действительному ничто или даже к чему-то, что похуже простого нигилизма. Он льстит себя надеждой торжествовать легкую победу в диком хаосе ниспровергнутых им нравственных представлений и открыть широко дверь беспринципному произволу. Но он сильно ошибается, ибо достаточно простого указания на неизбежные блуждания разума в поисках истины, чтобы уже благодаря одной этой аналогии понять, что неизбежный факт погрешимости не исключает возможности достижения достоверности".
  Мы до сих пор спокойно мирились с торжественными заверениями господина Дюринга об окончательных истинах в последней инстанции, о суверенности мышления, об абсолютной достоверности познания и т. д., потому что вопрос этот мог быть подвергнут обсуждению лишь в том пункте нашего исследования, которого мы теперь достигли. До сих пор нам достаточно было исследовать, насколько в праве претендовать отдельные утверждения философии действительности на "суверенную значимость" и насколько
  86 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  
  обосновано их "безусловное притязание на истину"; теперь перед нами возникает вопрос, могут ли вообще продукты человеческого познавания - и какие именно - обладать суверенной значимостью и претендовать на безусловную истинность. Когда я говорю: человеческого познавания, то я говорю это не с намерением оскорбить обитателей других мировых тел, которых я не имею чести знать, а потому лишь, что познают и животные, хотя и не суверенным образом. Собака познает в своем господине своего бога, между тем как этот бог может быть величайшим негодяем.
  Суверенно ли человеческое мышление? Прежде чем ответить утвердительно или отрицательно на этот вопрос, мы должны сначала исследовать, что такое человеческое мышление. Идет ли тут речь о мышлении какого-нибудь отдельного индивида? Нет. Человеческое мышление существует только как индивидуальное мышление многих миллиардов прошедших, настоящих и будущих людей.
  Если теперь я объединю в своем представлении мышление всех этих людей (включая сюда и будущие поколения) и скажу, что оно суверенно, что оно в состоянии познать существующий мир, - поскольку человечеству обеспечено достаточно длительное существование и поскольку познанию не будут поставлены границы органами и предметами познавания, - то я скажу лишь нечто изрядно банальное и, к тому же, изрядно бесплодное. Ведь наиболее ценным результатом этой мысли было бы крайнее недоверие к нашему теперешнему познанию, ибо, по всей вероятности, мы стоим лишь в самом начале истории человечества, - и поколения, которым придется исправлять нас, будут, надо думать, гораздо многочисленнее, чем поколения, знание которых - часто не дооценивая его - исправляем теперь мы.
  Господин Дюринг сам считает неизбежным, что сознание - а значит, мышление и познавание - может обнаруживаться лишь в ряде отдельных существ. Мышление каждого подобного индивида мы можем признавать суверенным лишь постольку, поскольку мы не знаем никакой власти, которая была бы способна силой навязать ему, в здоровом, бодрствующем состоянии, какую-нибудь мысль. Что же касается суверенного характера познаний каждого отдельного индивида, то мы все знаем, что об этом не может быть и речи и что, судя по прошлому опыту, во всех этих познаниях, без исключения, содержится гораздо больше элементов, нуждающихся в исправлении, чем не нуждающихся в нем, или правильных.
  Иными словами: суверенность мышления осуществляется в ряде крайне несуверенно мыслящих людей; познание, притязающее на
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ. 87
  безусловную истину, - в ряде относительных заблуждений; как эта суверенность, так и это познание могут быть вполне осуществлены лишь в процессе бесконечного существования человечества.
  У нас здесь снова, как и выше, то же самое противоречие между сущностью человеческого мышления, неизбежно представляемого нами себе абсолютным, и его осуществлением в одних лишь ограниченно мыслящих индивидах, противоречие, находящее свое решение только в бесконечном прогрессе, в нескончаемой - по крайней мере, практически для нас - преемственной смене людских поколений. В этом смысле человеческое мышление столь же суверенно, как и несуверенно, его познавательная способность столь же неогра-ниченна, как и ограниченна. Оно суверенно и неограниченно по своим задаткам, по своему назначению, по своим возможностям, по своей исторической конечной цели; но оно несуверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности.
  То же самое можно сказать о вечных истинах. Если бы человечество дошло до того, что стало бы оперировать только вечными истинами, только такими суждениями, которые обладают суверенной значимостью и притязаниями на безусловную истину, то это значило бы, что оно достигло пункта, где и реально и потенциально исчерпана бесконечность интеллектуального мира и где, следовательно, произошло знаменитое чудо сосчитанной бесчисленности.
  Но ведь существуют столь неизменные истины, что всякое сомнение в них кажется нам равнозначащим сумасшествию? Истины, вроде того, что дважды два четыре, сумма углов треугольника равна двум прямым, что Париж находится во Франции, что человек, не принимающий пищи, умрет с голоду и т. д. Значит, существуют вечные истины, окончательные истины в последней инстанции?
  Разумеется, существуют. Всю область познавания мы можем, по старинному способу, разбить на три крупных отдела. К первому относятся все науки, имеющие дело с неодушевленной природой и доступные более или менее математической обработке: математика, астрономия, механика, физика, химия. Если кому-нибудь доставляет удовольствие прибегать к пышным словам для обозначения весьма простых вещей, то можно сказать, что некоторые результаты этих наук являются вечными истинами, окончательными истинами в последней инстанции: поэтому-то эти науки и называются точными. Но далеко не все результаты их носят указываемый характер. Столь безупречная некогда математика, введя у себя переменные величины и распространив свойство переменности на область бесконечно-
  88 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  большого и бесконечно-малого, совершила грехопадение; она вкусила яблоко познания, что открыло перед ней поприще гигантских успехов, но также и заблуждений. В вечность кануло девственное состояние абсолютной правильности, неопровержимой верности всего математического; открылась эра разногласий, и мы дошли до того, что большинство людей диференцирует и интегрирует не потому, чтобы понимали, что они делают, а руководясь чистой верой, потому что результат до сих пор всегда получался верный. В астрономии и механике дело обстоит еще хуже; что же касается физики и химии, то здесь мы окружены со всех сторон гипотезами, точно в центре пчелиного роя. Но это так и должно быть. В физике мы имеем дело с движением молекул, в химии с образованием молекул из атомов, а если интерференция световых волн не сказка, то у нас абсолютно нет никаких надежд увидеть когда-нибудь собственными глазами эти интересные вещи. Окончательные истины в последней инстанции становятся здесь с течением времени удивительно редкими.
  Еще хуже положение вещей в геологии, занимающейся, главным образом, такими процессами, при которых не присутствовали не только мы, но вообще ни один человек. Поэтому добывание окончательных истин в последней инстанции здесь сопряжено с очень значительным трудом, и результаты крайне скудны.
  Ко второму классу наук принадлежат науки, изучающие живые организмы. В этой области царит невероятное многообразие взаимоотношений и причинных зависимостей, и не только каждый решенный вопрос вызывает массу новых вопросов, но вообще каждый вопрос может быть решаем, в большинстве случаев, лишь по частям, путем многочисленных, тянущихся иногда столетия исследований. К тому же потребность в систематизации наблюдаемых связей принуждает здесь каждый раз сызнова к тому, чтобы окончательные истины в последней инстанции окружать густым лесом гипотез. Какой требовался долгий путь от Галена до Мальпиги, чтобы правильно установить такую простую вещь, как кровообращение у млекопитающих, как мало знаем мы о происхождении кровяных шариков и как многого нехватает нам еще и теперь, чтобы установить, например, рациональную связь между проявлением болезни и ее причинами! К этому присоединяются довольно часто открытия, вроде открытия клетки, заставляющие нас подвергнуть полному пересмотру все окончательные истины в последней инстанции в области биологии и выбросить за борт целые груды их. Поэтому тот, кто захочет установить здесь подлинные, непреходящие истины, тот должен будет довольствоваться тривиальностями, вроде :
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ 89
  все люди должны умереть, все самки млекопитающих имеют молочные железы н т. д.; он даже не будет иметь права сказать, что пищеварение у высших животных совершается с помощью желудка и кишечного канала, а не с помощью головы, ибо для пищеварения необходима централизованная в голове нервная деятельность .
  Но еще безотраднее перспективы вечных истин в третьей, исторической группе наук, изучающей, в их исторической преемственности и современном состоянии, условия существования людей, общественные отношения, юридические и государственные формы с их идеальной надстройкой в виде философии, религии, искусства и т. д. В органической природе мы все же имеем дело с рядом процессов, которые, в пределах нашего непосредственного наблюдения, повторяются довольно правильно в очень широких границах. Виды организмов остались со времен Аристотеля в общих чертах теми же самыми. Наоборот, в истории человечества - как только мы покидаем первобытное состояние, так называемый каменный век - повторение явлений оказывается не правилом, а исключением; а если где и происходят подобные повторения, то никогда это не бывает при совершенно одинаковых обстоятельствах. Таков, например, наблюдающийся у всех культурных народов факт общей собственности на землю и форма ее разложения. Поэтому в области человеческой истории наука наша находится в еще более отсталом состоянии, чем в биологии. Мало того: если, в виде исключения, нам и удается познать связь социальных и политических форм существования какой-нибудь эпохи, то это бывает всегда тогда, когда эти формы наполовину уже пережили себя, когда они разлагаются. Следовательно, познание в этой области по существу относительно, ибо оно ограничивается изучением связи и следствий известных, существующих лишь в данное время и у данных народов и по своей природе преходящих социальных и политических форм. Поэтому тот, кто начнет здесь гнаться за окончательными истинами в последней инстанции, за подлинными, никогда не меняющимися истинами, тот добудет лишь мизернейшие банальности и общие места, вроде того, например, что люди вообще не могут жить без труда, что до сих пор они, большей частью, разделялись на господствующих и подчиненных, что Наполеон умер 5 мая 1821 г. и т. д.
  Но замечательно, что именно в этой области нам чаще всего попадаются мнимые вечные истины, окончательные истины в последней инстанции и т. д. Что дважды два четыре, что птицы имеют клювы или тому подобные вещи,- назовет вечными истинами лишь тот, кто
  90 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  собирается из наличности вообще вечных истин сделать вывод, будто и в области человеческой истории имеются вечные истины, вечная мораль, вечная справедливость и т. д., претендующие на такую же роль и значение, как математические теории и применения их. И мы можем быть уверены, что при первом же случае этот самый друг человечества заявит, что все прежние фабриканты вечных истин были в большей или меньшей степени ослами и шарлатанами, что все заблуждались, все ошибались, но их заблуждения, их ошибки закономерны и доказывают, что истина и правда находятся у него, что у него, ныне явленного пророка, имеется готовая, окончательная истина в последней инстанции, вечная мораль, вечная справедливость. Все это повторялось уже так часто, что остается лишь удивляться, как могут еще находиться настолько легкомысленные люди, чтобы верить этому, когда речь идет не только о других, но о них самих. И однако перед нами, повидимому, еще один такой пророк, который, как и полагается, приходит в высоко моральное негодование, когда находятся люди, отрицающие возможность того, чтобы отдельная личность способна была обладать окончательной истиной в последней инстанции. Такое отрицание - даже простое сомнение - есть признак слабости, обнаруживает дикий сумбур, ничтожество, разъедающий скепсис; оно хуже голого нигилизма, дикого хаоса и т. д. и т. д. в стиле подобных же любезностей. Наш пророк, как и все ему подобные, вместо того чтобы заниматься критически-научным исследованием, предпочитает просто выступать в роли громовержца, мечущего без всяких околичностей громы морального негодования.
  Мы могли бы упомянуть еще о науках, изучающих законы человеческого мышления, т. е. логике и диалектике. Но и здесь с вечными истинами дело обстоит не лучше. Собственно диалектику господин Дюринг объявляет чистой бессмыслицей, а многочисленные книги, которые написаны и еще будут написаны о логике, с избытком доказывают, что окончательные истины в последней инстанции и здесь рассыпаны далеко не в таком изобилии, как это думают иные.
  Впрочем, нам нечего совсем приходить в ужас от того, что современная нам стадия познания столь же мало окончательна, как и все предыдущие. Она охватывает уже огромную массу фактов и требует очень большой специализации от всякого, кто хочет освоиться с какой бы то ни было областью ее. Но тот, кто прилагает масштаб под-линной, неизменной, окончательной истины в последней инстанции к познаниям, которые по природе вещей или должны будут в течение многих поколений оставаться относительными, лишь постепенно
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ 91
  достигая завершения, или которые - подобно космогонии, геологии, истории человечества - навсегда останутся незаконченными и неполными, в виду недостаточности исторического материала,-тот доказывает этим лишь свое собственное невежество и непонимание, если даже истинной подкладкой их не служит, как в данном слу-чае, притязание на собственную непогрешимость. Истина и заблуждение, как и все движущиеся в полярных противоположностях логические категории, имеют абсолютное значение только в крайне ограниченной области. Об этом мы уже говорили выше, и это мог бы знать и господин Дюринг при малейшем знакомстве с первыми начатками диалектики, трактующими как раз о недостаточности всех полярных противоположностей. Достаточно начать применять противоположность истины и заблуждения вне вышеуказанной узкой области, как она становится относительной и, следовательно, непригодной для строгого научного употребления; если же, тем не менее, мы попытаемся считать ее абсолютно верной вне этой области, то мы потерпим полное крушение: оба полюса противоположности переходят друг в друга, истина становится заблуждением, заблуждение - истиной. Возьмем в качестве примера известный закон Бойля, согласно которому объем газов при постоянной температуре обратно пропорционален давлению. Реньо нашел, что этот закон не приложим в известных случаях. Будь он философом действительности, он должен был бы сказать: закон Бойля изменчив, следовательно, он вовсе не подлинная истина, следовательно, он заблуждение. Но в этом случае он сделал бы гораздо большую ошибку, чем та, которая содержится в законе Бойля; его крупица истины затерялась бы в куче заблуждения; свой первоначально правильный результат он превратил бы в заблуждение, по сравнению с которым закон Бойля, о присущей ему частицей заблуждения, являлся бы истиной. Но Реньо, как настоящий человек науки, не позволил себе подобного ребячества; он продолжал работать дальше и нашел, что закон Бойля вообще верен лишь приблизительно и что, в частности, он теряет свою силу у газов, которые превращаются под давлением в капельножидкое состояние, и теряет именно тогда, когда давление приближается к пункту, где наступает ожижение. Таким образом оказалось, что закон Бойля правилен только в известных границах. Но абсолютно ли, окончательно ли истинен он в этих границах? Ни один физик не решится утверждать этого. Он скажет, что закон Бойля имеет силу в известных границах давления и температуры и для известных газов. И он не станет отрицать возможности того, что в рамках этих узких границ придется произвести еще новое ограничение
  92 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  или придется вообще изменить формулировку закона.1 Так, следовательно, обстоит дело с окончательными истинами в последней инстанции, например, в физике. Поэтому подлинно научные работы избегают обыкновенно таких догматически-моральных выражений, как "заблуждение" и "истина", которые зато встречаются всегда в произведениях вроде "Философии действительности", где пустая, никчемная болтовня желает выдавать себя за сувереннейший результат суверенного мышления.
  Но, спросит, может быть, наивный читатель, где же господин Дюринг заявил, что содержанием его философии действительности является окончательная истина, и притом в последней инстанции? Где? Ну, хотя бы в дифирамбе своей системе (стр. 13), который мы цитировали частично во второй главе.Или вспомним приведенное выше положение, где он говорит, что моральные истины, раз они познаны в своих последних основаниях, притязают на такую же значимость, как и истины математики. И разве господин Дюринг не уверяет нас, что, исходя из своей действительно критической точки зрения, с помощью своего проникающего до самых корней анализа он добрался до этих последних оснований, до основных схем, что, следовательно, он придал моральным истинам характер окончательных истин в последней инстанции? Если же господин Дюринг не выдвигает этого притязания ни для себя, ни для своего времени, если он просто хочет сказать, что некогда, в туманном будущем, смогут быть установлены окончательные истины в последней инстанции, следовательно, если он хочет сказать, только более путаным образом, то, что говорят "разъедающий скепсис" и "дикий сумбур", то почему такой шум? Что же угодно их милости?
  Если нам так мало повезло с истиной и заблуждением, то еще хуже обстоит дело с добром в злом. Эта противоположность раз-
  
  --------------------------------
  1 С тех пор, как я написал эти строки, мои слова, невидимому, уже подтвердились. Согласно новейшим исследованиям, произведенным Менделеевым и Богуским с помощью более точных аппаратов, было найдено, что все постоянные газы обнаруживают изменяющиеся отношения между давлением и объемом: у водорода при всех примененных до сих пор давлениях коэфициент расширения оказался положительным (объем уменьшался медленнее, чем увеличивалось давление; у атмосферного воздуха и других исследованных газов была обнаружена нулевая точка давления, так что при меньшем давлении этот коэфициент был положительным, при большем - отрицательным. Следовательно, закон Бойля. который практически все еще сохраняет свое значение, потребует своего дополнения в виде целого ряда частных законов. (Теперь - в 1885 г. - мы знаем также, что вообще не существует никаких "настоящих" газов. Все они были приведены в капельно-жидкое состояние.)
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ 93
  вертывается в моральной, т. е. относящейся только к человеческой истории, области, а здесь окончательные истины в последней инстанции разбросаны совсем скупо. Представления о добре и зле резко менялись от народа к народу, от эпохи к эпохе, нередко даже противореча друг другу. Но, заметит кто-нибудь, добро все-таки - не зло, и зло - не добро; если смешивать добро и зло, то не будет никакой нравственности, и каждый сможет поступать тогда, как ему угодно. Таково, собственно, и мнение господина Дюринга, если откинуть только оракульскую манеру его изложения. Но вопрос не решается так просто. Если бы все обстояло так просто, то не было бы никаких споров о добре и зле, всякий знал бы, что такое добро и зло. А между тем что мы наблюдаем в наше время? Какую мораль проповедуют нам теперь? Мы здесь встречаем прежде всего феодально-христианскую нравственность, унаследованную от прежних религиозных времен; она, в свою очередь, распадается на католическую и протестантскую, которые опять-таки имеют ряд более мелких подразделений, начиная от иезуитски-католической и ортодоксально-протестантской и кончая бледно-просветительной моралью. Рядом с ними фигурирует современная буржуазная этика, а около нее далее пролетарская мораль будущего, так что в одних только передовых странах Европы прошлое, настоящее и будущее представлены тремя группами сосуществующих одновременно и друг подле друга моральных теорий. Какая из них истинная? Ни одна, в смысле абсолютной окончательности; но, несомненно, та мораль содержит в себе наиболее многочисленные, обещающие ей долгое существование элементы, которая в наше время выражает точку зрения преобразования настоящего, которая выражает будущее, т. е. пролетарская мораль.
  Но если три основных класса современного общества - феодальная аристократия, буржуазия и пролетариат - имеют каждый свою особенную мораль, то отсюда можно вывести лишь то заключение, что люди, сознательно или бессознательно, черпают свои этические взгляды, в последнем счете, из практических условий своего классового положения, из экономических отношений производства и обмена.
  Но в вышеуказанных трех моральных системах есть кое-что общее им всем; быть может, оно и представляет, по крайней мере, известную долю единой, неизменной морали? Эти моральные системы отражают три различные ступени одного и того же исторического процесса, у них, значит, общий исторический фон, и уж по одному этому у них неизбежно много общего. Мало того. Для одинаковых
  94 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  или приблизительно одинаковых ступеней экономического развития нравственные теории должны непременно более или менее совпадать. С того момента, как развилась частная собственность на движимость, у всех обществ, построенных на началах этой частной собственности, должна была быть общей нравственная заповедь - не укради. Но разве заповедь эта делается, благодаря этому, вечной моральной заповедью? Нисколько. Как бы высмеяли в обществе, где устранены все поводы к краже, где красть могли бы разве только душевнобольные, как высмеяли бы там морального проповедника, который решился бы торжественно возвестить вечную истину: не укради!
  Мы поэтому отвергаем всякую попытку навязать нам какую-нибудь моральную догматику в виде вечного, окончательного, отныне неизменного нравственного закона под тем предлогом, что и нравственный мир имеет свои непреходящие принципы, стоящие выше истории и национальных различий. Мы, наоборот, утверждаем, что все существовавшие до сих пор системы морали являлись продуктом, в последнем счете, соответствующего экономического положения общества. А так как общество до сих пор развивалось в классовых противоречиях, то и мораль была всегда классовой моралью; она или оправдывала господство и интересы господствующего класса или же отражала возмущение угнетенного, но достаточно окрепшего уже класса против этого господства и защищала будущие интересы угнетенных. Нельзя, конечно, сомневаться в том, что и в морали, как и во всех других отраслях человеческого сознания, наблюдается, в общем, прогресс. Но мы еще не преодолели классовой морали. Подлинно-человеческая мораль, возвышающаяся над классовыми противоречиями и над воспоминаниями о них, будет возможна лишь на такой стадии общественного развития, когда не только будет преодолена противоположность классов, но изгладится и след ее в практической жизни. А теперь пусть оценят самомнение господина Дюринга, который, стоя по пояс в старом классовом обществе, предъявляет притязания, накануне социальной революции, навязать будущему, свободному от классов, обществу вечную, не зависящую от времени и реальных изменений мораль! Пусть при этом предположат даже, - о чем мы пока еще ничего не знаем, - что он понимает, по крайней мере в основных чертах, структуру этого будущего общества.
  Под конец еще одно "до основания своеобразное", но от этого не менее "проникающее до самых корней" открытие по вопросу о происхождении зла: "тот факт, что тип кошки, с присущей ему фаль-
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ 95
  шивостью, имеется в животном виде, стоит на одном уровне с тем обстоятельством, что подобного рода характер существует и в человеке... Поэтому зло не есть нечто таинственное, если только кому-нибудь не взбредет в голову находить какую-то мистику и в существовании кошки или вообще хищных животных". Зло, это - кошка. Следовательно, у дьявола нет вовсе рогов и лошадиного копыта, но у него когти и зеленые глаза. И Гёте совершил непростительную ошибку, когда вывел Мефистофеля в виде черной собаки, вместо вышеупомянутой кошки. Зло это-кошка! Такова мораль не только для всех миров, но также-для кошки! 1
  ____________________________
  1 [Игра слов: fur die Katze -никому не нужна, представляет напрасный труд.]
  
  X. НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО.
  
  Мы уже имели не один случай познакомиться с методом господина Дюринга. Он состоит в том, чтобы разлагать каждую группу объектов познания на их якобы простейшие элементы, применить к этим элементам столь же простые, якобы самоочевидные, аксиомы и затем оперировать полученными таким образом результатами. Поэтому и вопросы из области общественной жизни "надо решать аксиоматически на отдельных, простых основных формах так, как если бы дело шло о простых... основных формах математики". Таким образом, применение математического метода к истории, морали и праву должно привести и здесь к математической достоверности насчет истинности полученных результатов, должно придать им характер подлинных неизменных истин.
  Это только новая форма излюбленного старого, идеологиче-ского - называемого иначе еще априорным - метода, согласно которому свойства какого-нибудь предмета познаются не из самого предмета, но дедуцируются из понятия предмета. Сперва из предмета составляют себе понятие предмета; затем ставят отношение вверх ногами и измеряют предмет по его отображению - по понятию. Не понятие должно сообразоваться с предметом, а предмет должен со-образоваться с понятием. У господина Дюринга роль понятия играют простейшие элементы, последние абстракции, до которых он может добраться, но это нисколько не меняет существа дела, ибо эти простейшие элементы, в лучшем случае, чисто логической природы. Следовательно, философия действительности выступает и здесь как чистая идеология, как выведение действительности не из нее самой, но из представления.
  Что происходит, когда подобный идеолог конструирует мораль и право не из действительных общественных отношений окружающих его людей, а из понятия или так называемых простейших элементов "общества"? Что служит ему материалом для этой постройки? Очевидно двоякого рода вещи: во-первых, жалкие остатки реаль-ного содержания, которые, может быть, еще уцелели в этих положен-
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО. 97
  ных в основу абстракциях, а во-вторых, то содержание, которое наш идеолог извлекает из своего собственного сознания. А что же он находит в своем сознании? Большею частью, моральные и правовые воззрения, являющиеся более или менее удачным выражением - в положительном или отрицательном смысле, в смысле поддержки или в смысле борьбы,- социальных и политических отношений, среди которых он живет; далее, может быть, представления, заимствованные из соответствующей литературы; и, наконец, вероятно, еще личные причуды. Наш идеолог может изворачиваться, как ему угодно, но историческая реальность, прогнанная в дверь, влетает обратно через окно. И в то время как он воображает, что составляет нравственное и правовое учение для всех миров и времен, он в действительности вырабатывает оторванное от реальной почвы, искаженное, как бы поставленное на голову, словно в вогнутом зеркале, отражение консервативных или революционных течений своего времени.
  Итак, господин Дюринг разлагает общество на его простейшие элементы и находит при этом, что простейшее общество состоит по меньшей мере из двух человек. И вот он начинает аксиоматически оперировать над этими двумя индивидуумами. Тут непринужденно получается следующая моральная основная аксиома: "две человеческие воли, как таковые, вполне равны друг другу, и ни одна из них не может предъявлять другой никаких положительных требований". Этим "характеризуется основная форма моральной справедливости" и точно так же юридической справедливости, ибо "для развития принципиальных понятий права мы нуждаемся лишь в совершенно простом и элементарном отношении двух человек".
  Утверждение, будто два человека или две человеческие воли, как таковые, вполне равны друг другу,- это не только не аксиома, но представляет даже сильное преувеличение. Во-первых, два человека могут, даже как таковые, быть не равны по полу, и этот простой факт приводит нас тотчас же к выводу, что простейшими элементами общества - если на минутку мы примем всерьез все эти ребяческие построения- являются не двое мужчин, но мужчина и женщина, образующие семью, эту простейшую и первичную форму обобществления в целях производства. Но это совсем не годится для господина Дюринга. Ведь, во-первых, оба основателя общества должны быть сделаны по возможности равными, а во-вторых, даже господин Дюринг не сумел бы сконструировать из первобытной семьи моральное и правовое равенство мужчины и женщины. Следовательно, одно из двух: либо дюрингова общественная молекула, из
  98 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  умножения которой должно образоваться все общество, заранее обречена на гибель, ибо предоставленные самим себе оба мужчины никогда не создадут ребенка, либо же мы должны их представлять себе как двух глав семейств. В этом последнем случае вся простая основная схема превращается в свою противоположность: вместо равенства людей, она доказывает, в лучшем случае, равенство глав семейств, а так как женщин при этом игнорируют, то и подчиненность женщин.
  Мы должны здесь сообщить читателю неприятное известие, что отныне он на довольно долгое время не избавится от этих двух замечательных индивидуумов. В области общественных отношений, они играют ту же роль, какую играли до сих пор обитатели других мировых тел, от которых мы теперь, надо надеяться, навсегда избавились. Лишь только возникает какой-нибудь вопрос из области политической экономии, политики и т. д., как моментально появляются на сцену оба субъекта и в мгновение ока, "аксиоматически", расправляются с проблемой. Разумеется, это - замечательное, творческое, системосозидающее открытие нашего философа действительности. Но, к несчастью, любовь к истине заставляет нас сказать, что не он открыл эту пару людей: они известны всему XVIII веку. Они встречаются уже в "Рассуждении о неравенстве" Руссо от 1754 г., где, мимоходом сказать, они аксиоматически доказывают противоположное тому, что утверждает господин Дюринг. Они играют главную роль у экономистов от Адама Смита до Рикардо; но здесь, по-крайней мере, они не равны в том отношении, что каждый из них занимается своим особым делом,- чаще всего это охотник и рыбак,- и обмениваются своими продуктами. Кроме того, в течение всего XVIII века они спужат, главным образом, в целях иллюстрации, и вся оригинальность господина Дюринга заключается лишь, в том, что он поднял этот иллюстративный метод на высоту основного метода всех общественных наук, превратив его в критерий для всех исторических формаций. Конечно, вряд ли можно легче составить, себе "строго-научное воззрение на вещи и людей".
  Но для основной аксиомы о двух субъектах, воли которых вполне равны друг другу и из которых ни один не может ничего приказывать другому, годятся не любые два субъекта. Для этого должны быть два человека, которые так очищены от всего реального, от всех существующих на земле национальных, экономических, политических, религиозных условий, от всех половых и личных особенностей, что от них обоих ничего не остается, кроме простого понятия "человек", а тогда, конечно, они "вполне равны". Словом, это два совершен-
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО 99
  нейших духа, вызванных тем самым господином Дюрингом, который повсюду чует и разоблачает "спиритические" наклонности. Разумеется, оба духа должны исполнять все, чего захочет от них их заклинатель, но именно поэтому все их штуки в высочайшей степени безразличны для остального мира.
  Но присмотримся несколько внимательнее к аксиоматике господина Дюринга. Обе воли не могут предъявлять друг другу ни-каких положительных требований. Если же одна из них сделает это, проведя свои требования силой, то возникает состояние несправедливости, и на этой основной схеме господин Дюринг разъясняет несправедливость, насилие, порабощение, словом, всю прошлую, достойную осуждения, историю. Но уже Руссо в приведенном выше произведении доказал, тоже аксиоматически и как раз с помощью этих обоих индивидуумов, противоположное; он доказал именно, что из двух лиц А и В первый не может поработить В силой, а лишь, тем, что он поставит В в такое положение, в котором тот не может обойтись без А; для господина Дюринга это, конечно, слишком материалистическое понимание людских отношений. Поэтому взглянем на дело с иной стороны. Два потерпевших кораблекрушение человека, очутившись одни на острове, организуют общество. Формально их воли вполне равны, и оба они признают это. Но материально между ними существует большое неравенство. А - решителен и энергичен, В - нерешителен, ленив, вял; А - умен, В - глуп. Пройдет некоторое время, и А навяжет свою волю В, сперва убеждением, затем по привычке, но всегда в форме добровольного соглашения. Соблюдается ли форма добровольного соглашения или нарушается, но рабство остается рабством. Добровольное вступление в крепостное состояние проходит через всю историю средневековья, в Германии оно наблюдается еще после Тридцатилетней войны. Когда в Пруссии после поражения 1806 и 1807 годов была отменена крепостная зависимость, а с ней и обязанность господ заботиться о своих рабах в случае нужды, болезни и старости, то крестьяне посылали к королю петиции с просьбой оставить их в крепостном состоянии,- ведь иначе кто же позаботится о них в беде. Следовательно, из схемы двух людей можно с таким же успехом выводить неравенство и рабство, как и равенство и взаимную помощь; а так как мы, под угрозой гибели общества, должны видеть в них глав семейств, то в схему эту включено уже и наследственное рабство.
  Но оставим все это на минуту. Допустим, что аксиоматика господина Дюринга нас совершенно убедила и мы заразились мечтами
  100 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  о полном равноправии обеих воль, об общечеловеческой суверенности,- о "суверенности индивида",- словом, заразились всей той пышной фразеологией, по сравнению с которой штирнеровский "Единственный" с его собственностью оказывается жалким щенком, хотя тут есть и его капля меду. Итак, мы теперь все вполне равны и независимы. Все? Нет, вовсе не все. Существуют и "дозволительные зависимости", но они объясняются "основаниями, которых следует искать не в деятельности обеих воль как таковых, а в третьей области, например по отношению к детям, - в недостаточности их самоопределения".
  Вот как! Причин зависимости не следует искать в деятельности обеих воль как таковых. Разумеется, нет, ибо ведь одной воле мешают проявлять свою деятельность. Но их следует искать в третьей области! А что это за третья область? Конкретная определенность одной угнетенной воли как недостаточной. Наш философ действительности так далеко ушел от действительности, что, по сравнению с абстрактным и бессодержательным выражением "воля", действительное содержание, специфическая определенность этой воли представляются ему уже "третьей областью". Но как бы там ни было, мы должны констатировать, что равноправие воли допускает исключения, оно не годится для воли, которая поражена недостаточностью самоопределения. Отступление Љ 1.
  Далее. "Там, где зверь и человек соединены в одной личности, там можно от имени второй, вполне человеческой, личности задать вопрос, должен ли быть ее образ действий тем же самым, как если бы друг другу противостояли, так сказать, только человеческие личности... Поэтому наша предпосылка о двух морально неравных личностях, из которых одной присущ, в некотором смысле, животный характер, является типической основной формой для всех отношений, которые в соответствии с этим различием могут встречаться в человеческих группах и между ними". А теперь, после этих запутанных уверток, пусть читатель сам перечтет следующее за ними жалобное рассуждение, в котором господин Дюринг, изворачиваясь на иезуитский манер, старается казуистически установить, до каких пределов может выступать человечный человек против животного человека, в каких размерах он может пользоваться по отношению к нему недоверием, военной хитростью, суровыми, даже террористическими, а также обманными средствами, не нарушая нисколько неизменной морали.
  Следовательно, и в том случае, когда две личности "морально неравны", равенство перестает существовать. Но в таком случае не
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО 101
  стоило вытаскивать на свет божий обоих этих вполне равных людей, ибо не существует двух лиц, которые были бы морально вполне равны. Но, говорят нам, неравенство заключается в том, что одна из них - человеческая личность, а в другой сидит зверь. Однако, так как человек произошел из царства животных, то ясно, что человек никогда не избавится совсем от звериных элементов; вопрос может всегда итти лишь о количественных различиях в степени животности или человечности. Разделение людей на две резко отличные группы, на человеческих людей и людей-зверей, на добрых и злых, на агнцев и козлищ, знает, кроме философии действительности, одно лишь христианство, которое вполне последовательно имеет и своего, верховного судью, отделяющего одних от других. Кто же является, однако, верховным судьей в философии действительности? Очевидно здесь произойдет то же, что и в практике христианства, где благочестивые овечки сами взяли на себя - и, как известно, с успехом - роль верховного судьи по отношению к своим ближним, этим мирским козлищам. Если когда-нибудь секта философов действительности станет силой, то в этом отношении она наверно нисколько не уступит тишайшим "боголюбцам". Но это пока не важно. Для нас важнее другое, именно признание, что ввиду морального неравенства людей из равенства опять-таки ничего не выходит. Отступление Љ 2.
  Но пойдем дальше. "Если бы один поступал согласно истине и науке, а другой согласно какому-нибудь суеверию или предрассудку, то... в результате должны были бы получиться взаимные трения... При известной степени неспособности, грубости или дурного характера во всех случаях должны происходить столкновения... Насилие является крайней мерой не только по отношению к детям и сумасшедшим. Существуют целые естественные группы и культурные классы людей со столь извращенной враждебной волей, что является необходимым подчинить ее в смысле приведения ее к общим нормам. Чужая воля рассматривается еще и здесь как равноправная; но ввиду ее извращенности, ввиду ее тлетворной и враждебной деятельности, она вызывает необходимость выравнивания, и если она терпит насилие, то она пожинает только плоды своей собственной несправедливости".
  Следовательно, достаточно не только морального, но и духовного неравенства, чтобы покончить с полным равенством обеих воль и установить мораль, на основании которой можно оправдать все позорные деяния цивилизованных разбойничьих государств по отношению к отсталым народам, вплоть до злодейств русских в
  102 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  Туркестане. Когда летом 1873 года генерал Кауфман напал на татарское племя иомудов, приказал сжечь их палатки, а жен и детей их зарубить, согласно "кавказскому обычаю", как гласил приказ, то он тоже утверждал, что является необходимым подчинить извращенную, враждебную волю иомудов в смысле приведения ее к общим нормам и что употребленные им средства наиболее целесообразны, а кто хочет цели, должен хотеть и средств. Но только он не был настолько жестоким, чтобы сверх того еще издеваться над иомудами и говорить, будто тем, что он истребляет их для выравнивания, он признает как раз равноправие их воли. И опять-таки, избранные, те, кто действует якобы согласно истине и науке, словом, в последнем счете философы действительности, будут судьями в этом конфликте и будут решать, что такое суеверие, предрассудок, грубость, дурной характер и когда необходимо прибегать к насилию и подчинению в целях "выравнивания". Следовательно, равенство теперь свелось к выравниванию путем насилия, а вторая воля признается равноправной со стороны первой путем подчинения. Отступление Љ 3, переходящее здесь уже в позорное бегство.
  Мимоходом заметим по поводу слов о чужой воле, что она признается равноправной в процессе выравнивания путем насилия, что фраза эта представляет только искажение гегелевской теории, согласно которой наказание есть право преступника: "В том, что наказание рассматривается как собственное право преступника, воздается должное преступнику как разумному существу" ("Философия права", ј 100, примечание).
  Здесь мы можем остановиться. Было бы лишне следовать еще дальше за господином Дюрингом и наблюдать за разрушением по частям его столь аксиоматически выставленного равенства, общечеловеческой суверенности и т. д., наблюдать за тем, как, построив общество с помощью своих двух индивидуумов, он, для объяснения происхождения государства, привлекает еще третьего человека, ибо - резюмируя дело вкратце - без этого третьего человека невозможно принимать решения большинством голосов, а без подобных решений, без господства большинства над меньшинством невозможно государство; и как он затем постепенно входит в более спокойный фарватер конструирования своего социалитарного государства будущего, где в одно прекрасное утро мы будем иметь честь отдать ему визит. Мы уже достаточно видели, что полное равенство обеих воль существует лишь до тех пор, пока эти воли ничего не хотят; что как только они перестают быть человеческими волями, как таковыми, и превращаются в действительные, индивидуальные
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО 103
  воли, в воли двух действительных людей, то перестает существовать и равенство; что детство, сумасшествие, так называемая животность, мнимое суеверие, приписываемые предрассудки, предполагаемая неспособность - на одной стороне, и воображаемая человечность, понимание истины и науки - на другой стороне; что, следовательно, всякое различие в качестве обеих воль и в качестве сопутствующих им интеллектов служит оправданием для неравенства, которое может доходить до подчинения себе другой воли; чего остается нам еще желать после того, как господин Дюринг разрушил столь "основательным" образом свое собственное здание равенства?
  Но если мы покончили с дюринговым плоским и бездарным анализом идеи равенства, то это не значит, что мы покончили с этой самой идеей, которая у Руссо играла теоретическую роль во время Великой революции и после нее практически-политическую и которая еще в наше время играет в социалистическом движении почти всех стран огромную агитационную роль. Выяснение научного содержания этого понятия определит и его значение для пролетарской агитации.
  Представление о том, что все люди, как люди, имеют нечто общее и что они, насколько простирается это общее, также равны, само собой разумеется,- очень древнего происхождения. Но современное требование равенства резко отличается от него; это требование заключается скорее в том, что из указанного общего свойства человечности, из указанного равенства людей, как людей, делается вывод о равной политической или социальной ценности всех людей или, по крайней мере, всех граждан какого-нибудь государства или всех членов какого-нибудь общества. Должны были пройти - и действительно прошли-тысячелетия, прежде чем из этого первоначального представления об относительном равенстве мог быть сделан вывод о равноправии в обществе и государстве, который затем начал даже казаться чем-то естественным, само собой разумеющимся. В древнейших первобытных общинах о равноправии можно было говорить разве только по отношению к членам общины; само собой понятно, что женщины, рабы, чужестранцы не пользовались им. У греков и римлян неравенства людей играли гораздо большую роль, чем какое бы то ни было равенство. Древним показалась бы безумием мысль о том, что греки и варвары, свободные и рабы, граждане и клиенты, римские граждане и римские подданные (употребляя последнее слово в широком смысле) могут претендовать на одинаковое политическое значение. Во время Римской империи все эти различия постепенно исчезли, за исключением различия между
  104 AHTИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  свободными и рабами; вместе с этим возникло, по крайней мере для свободных, то равенство частных лиц, на основе которого развилось римское право, наиболее совершенная, насколько мы знаем, форма права, покоящегося на частной собственности. Но пока существовала противоположность между свободными и рабами, не могло быть и речи о правовых выводах из общечеловеческого равенства; мы это видели еще недавно на примере рабовладельческих штатов Северо-американского союза.
  Христианство знало только одно равенство всех людей, равенство-первородного греха, вполне соответствовавшее его характеру религии рабов и угнетенных. На-ряду с этим оно знало еще, может быть, равенство избранных, которое, однако, выдвигалось только в самом начальном периоде христианства. Следы общности имущества, встречающиеся тоже на первых шагах новой религии, являются скорее результатом необходимости для гонимых жить сплоченной жизнью, чем признаком высоких представлений о равенстве. Но вскоре установление противоположности между клиром и мирянами уничтожило и этот зачаток христианского равенства. Наводнение германцами Западной Европы изгладило на ряд столетий все представления о равенстве, создав постепенно столь сложную социальную и политическую иерархию, какой еще до тех пор не существовало; но оно же привело в историческое движение Западную и Центральную Европу и способствовало тому, что здесь впервые образовалась компактная культурная область из целой системы преимущественно национальных государств, взаимодействующих между собой и уравновешивающих друг друга. Таким путем была подготовлена почва, на которой только и могла в позднейшее время возникнуть речь о человеческом равенстве и человеческих правах.
  Кроме того, в недрах феодального средневековья развился класс, который, при своем дальнейшем развитии, должен был стать носителем современного требования равенства - именно буржуазия. Буржуазия, бывшая первоначально сама феодальным сословием, довела преимущественно ремесленную промышленность и обмен продуктов феодального общества до сравнительно высокой ступени развития, пока в конце XV столетия великие заокеанские открытия не открыли перед ней нового, более обширного поприща. Внеевропейская торговля, происходившая до того только между Италией и Левантом, распространилась теперь на Америку и Индию и скоро превысила по своему значению как товарообмен между отдельными европейскими государствами, так и внутреннюю торговлю каждой-отдельной страны. Американское золото и серебро наводнили Евро-
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО 105
  пу, проникнув, как разъедающий элемент, во все отверстия, щели и поры феодального общества. Ремесленное производство не могло уже удовлетворить возросшего спроса; в руководящих отраслях промышленности наиболее передовых стран оно было заменено мануфактурой.
  Но за этим колоссальным переворотом в экономических условиях жизни общества не последовало немедленно соответственное изменение его политической структуры. Государственный строй оставался попрежнему феодальным, в то время как общество становилось все более и более буржуазным. Торговля в крупном масштабе, в частности международная, а тем более мировая торговля, предполагает свободных, не стесненных в своих движениях товаровладельцев, которые, как таковые, равноправны и производят обмен на основе одинакового для всех них - по крайней мере, в каждом отдельном месте - права. Переход от ремесла к мануфактуре имеет своей предпосылкой наличность известного количества свободных рабочих - свободных, с одной стороны, от цеховых пут, а с другой - от орудий труда, к которым они могли бы приложить свою рабочую-силу, - рабочих, которые могут заключать с фабрикантами договор насчет найма своей рабочей силы и которые, следовательно, равноправны с ним как контрагенты. Равенство и равное значение всех человеческих работ - поскольку они являются вообще человеческой работой - нашло наконец свое бессознательное, но и наиболее яркое выражение в законе стоимости современной буржуазной экономии, согласно которому стоимость товара измеряется содержащимся в нем общественно-необходимым трудом 1. Но там, где экономические отношения требовали свободы и равновправия, политический строй противопоставлял им на каждом шагу цеховые путы и различные частные привилегии. Местные привилегии, диференциальные пошлины, исключительные законы всякого рода ложились бременем на торговлю не только иностранцев или жителей колоний, но довольно часто и целых категорий собственных подданных государств; цеховые привилегии стояли повсюду поперек дороги развитию мануфактуры. Нигде поприще не было свободно, нигде не было равенства шансов буржуазных конкурентов, а между тем это было первым и наиболее настоятельным условием развития промышленности.
  ________________________
  1 Это объяснение современных представлений о равенстве из экономических условий существования буржуазного общества изложено впервые Марксом в "Капитале".
  106 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  Требование освобождения от феодальных пут и установления правового равенства путем устранения феодальных неравенств, поставленное экономическим прогрессивным обществом в порядок дня, должно было само собой принять вскоре более широкий характер. Если его выдвигали в интересах промышленности и торговли, то того же равноправия приходилось требовать для огромной массы крестьян, которые находились на всех ступенях холопской зависимости, вплоть до полного крепостного состояния, и которые отдавали безвозмездно значительнейшую часть своего рабочего времени своему благородному феодальному сеньеру, а кроме того, должны были платить бесчисленные налоги в пользу его и государства. С другой стороны, должно было возникнуть требование об уничтожении феодальных преимуществ, об отмене свободы дворянства от налогов и политических привилегий отдельных сословий. Но так как дело происходило уже не в мировой империи, какой была Римская, а в системе независимых государств, обращавшихся друг с другом как с равными, ввиду приблизительно одинаковой ступени буржуазного развития, то естественно, что требование равенства приняло всеобщий, выходящий за пределы отдельного государства характер и что свобода и равенство были объявлены правами человека. О специфически буржуазном характере этих прав человека свидетельствует то, что американская конституция - первая, признавшая права человека- одновременно с этим утвердила и существующее в Америке невольничество цветных рас: классовые привилегии были уничтожены, расовые привилегии - освящены.
  Как известно, за буржуазией, вслед затем как она высвобождается из плена феодального общества, превращаясь из средневекового сословия в современный класс, начинает повсюду и неизбежно следовать ее тень, пролетариат. Параллельно с этим за буржуазными требованиями равенства начинают следовать пролетарские требования равенства. С того момента как было выдвинуто буржуазное требование уничтожения классовых преимуществ, появляется и пролетарское требование уничтожения самих классов,- сперва в религиозной форме, в связи с первоначальным христианством, а затем на основе самих буржуазных теорий равенства. Пролетарии ловят буржуазию на слове: равенство не должно быть иллюзорным, оно должно быть проведено не только в политической области, но и реально, в общественной, экономической области. С тех пор как французская буржуазия в эпоху Великой революции выдвинула на первый план лозунг гражданского равенства, французский пролетариат, отвечая ей ударом на удар, выступил с требованием со-
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО 107
  циального, экономического равенства, и равенство стало боевым кличем специально французского пролетариата.
  Таким образом, требование равенства имеет в устах пролетариата двоякое значение. Или оно (как при самом зарождении его, например во время Крестьянской войны) - естественная, инстинктивная реакция против вопиющего социального неравенства, против контракта богатых и бедных,господ и рабов, обжор и голодных;как таковое оно только выражение революционного инстинкта, и в этом - но только в этом - его оправдание. Или же оно - продукт реакции против буржуазного требования равенства, из которого выводятся более или менее правильные, идущие дальше требования; служа тогда агитационным средством, чтоб, пользуясь аргументами капиталистов, поднимать рабочих против капиталистов, оно в этом случае существует одновременно с буржуазным равенством, с которым оно и гибнет. В обоих случаях реальное содержание пролетарского требования равенства сводится к требованию уничтожения классов. Всякое требование равенства, идущее дальше этого, неизбежно приводит к нелепостям. Мы уже приводили примеры этого, мы увидим их еще не мало, когда доберемся до утопий господина Дюринг о будущем обществе.
  Таким образом, идея равенства, и в своей буржуазной и в своей пролетарской форме, является сама историческим продуктом, для появления которого необходимы были определенные исторические условия, предполагающие, в свою очередь, долгую предшествующую историю. Следовательно, она есть что угодно, но только не вечная истина. И если в наше время она представляется широкой публике, в том или ином смысле, чем-то само собой разумеющимся, если она, как выражается Маркс, "приобрела уже прочность народного предрассудка", то объясняется это не действием ее аксиоматической истинности, а тем, что идеи XVIII века широко распространились и сохранили все свое значение для нашего времени. Следовательно, если господин Дюринг может, без дальнейших комментариев, дозволить своей пресловутой паре разгуливать на почве равенства, то это объясняется именно тем, что народному предрассудку это представляется совершенно естественным. И недаром господин Дюринг называет свою философию естественной: ведь она исходит из идей, которые кажутся ему совершенно естественными. Но почему они кажутся ему естественными, - этим вопросом он, конечно, не интересуется.
  
  XI. НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. СВОБОДА И НЕОБХОДИМОСТЬ.
  
  "Что касается политической и юридической области, то в основу выраженных в этом курсе принципов положено углубленнейшее специальное изучение предмета. Поэтому... следует исходить из того, что здесь... речь идет о последовательном изложении результатов области юриспруденции и государствоведения. Мои первоначальные специальные занятия вращались как раз в области юриспруденции, и я посвятил им не только обычных три года университетской теоретической подготовки: в течение трех дальнейших лет судебной практики я продолжал работать над этим предметом, напирая особенно на углубленное изучение его научного содержания... Критика вопросов частного права и соответствующих юридических несуразностей, разумеется, не могла бы производиться с подобной уверенностью, если бы я не был убежден в том, что знаком со всеми слабыми сторонами специальности так же хорошо, как и с сильными сторонами ее".
  Человек, имеющий основание так говорить о самом себе, должен заранее внушать доверие, особенно, если сравнить его с "когда-то, по его собственному признанию, поверхностно изучавшим юридические науки господином Марксом". Поэтому нас не может не удивлять, что выступающая с подобной уверенностью критика частноправовых вопросов ограничивается лишь словами о том, что "в смысле научности юриспруденция... ушла недалеко...", что положительное гражданское право есть несправедливость, ибо оно санкционирует приобретенную насилием собственность, и что "естественной основой" уголовного права является месть,- утверждение, в котором, несомненно, ново только мистическое облачение "естественной основы", "Результаты" государствоведения сводятся к изучению взаимоотношений известных уже нам трех субъектов, из которых один все еще производит насилие над двумя другими, причем господин Дюринг исследует серьезнейшим образом, кто именно из этой троицы - второй или третий субъект - ввел впервые насилие и рабство.
  Присмотримся, однако, внимательнее к "углубленнейшему изу-
  
  РАВСТВЕННОСТЬИПРАВО.СВОБОДАИНЕОБХОДИМОСТЬ 109
  чению специальности" господином Дюрингом и к углубленной трехлетней судебной практикой научности нашего самоуверенного юриста.
  О Лассале господин Дюринг рассказывает нам, что к нему было предъявлено обвинение "за возбуждение к покушению на похищение шкатулки", однако "судебного приговора не последовало, ибо было объявлено тогда еще возможное так называемое освобождение за недоказанностью обвинения... это полуоправдание".
  Процесс Лассаля, о котором идет здесь речь, разбирался летом 1848 г. судом присяжных в Кельне, где действовало, как почти и во всей Рейнской провинции, французское уголовное право. Прусское земское право было введено, в виде исключения, только для политических преступников и преступлений, но уже в апреле 1848 г. Кампгаузен снова отменил эту исключительную меру. Французское право совсем не знает гнусной категории прусского права: "возбуждения" к преступлению, не говоря уже о возбуждении к покушению на преступление. Оно знает только подстрекательство к преступлению, которое, чтобы быть наказуемым, должно совершаться "путем подарков, обещаний, угроз, злоупотребления авторитетом или насилием, путем хитрых подговоров или наказуемых проделок" (Code penal, art. 60). Углубившись в прусское земское право, министерство внутренних дел проглядело, подобно господину Дюрингу, различие между строго определенным указанием французского законодательства и расплывчатой неопределенностью земского права, затеяло тенденциозный процесс против Лассаля и с треском провалилось. Ибо утверждать, будто французский уголовный процесс знает прусское освобождение за недоказанностью обвинения, это полуоправдание, может только невежда, человек, ничего не знающий в области современного французского права; оно в уголовном деле признает лишь осуждение или оправдание, но ничего промежуточного между ними.
  Словом, мы можем сказать, что господин Дюринг не сумел бы с такой уверенностью применить к Лассалю свой метод "изложения истории в высоком стиле", если бы он когда-нибудь держал в руках Кодекс Наполеона. Следовательно, мы должны констатировать, что господину Дюрингу совершенно незнакомо единственное современно-буржуазное законодательство, стоящее на почве социальных завоеваний Великой французской революции и выражающее их в юридической области - именно современное французское право.
  В другом случае, при критике введенного на всем материке суда присяжных, выносящего приговор, по французскому образцу,
  110 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  большинством голосов, мы узнаем следующее: "Да, можно будет даже освоиться с той-исторически не имеющей себе примера - мыслью, что в современном обществе осуждение при разделении го-лосов должно быть вещью невозможной... Но эта серьезная и глубоко одухотворенная точка зрения должна была, как выше уже сказано, казаться неподходящей для существующих учреждений, ибо она для них слишком хороша".
  Господину Дюрингу опять-таки неизвестно, что по английскому обычному праву, т. е. неписаному обычному праву, действующему с незапамятных времен,- по меньшей мере, с XIV века,- обязательно требуется единогласие присяжных не только при решении уголовных дел, но и для приговоров по гражданским делам. Серьезная и глубоко одухотворенная точка зрения, которая, согласно господину Дюрингу, слишком хороша для теперешнего общества, имела, оказывается, силу закона в Англии уже в глухое средневековье, а из Англии она перешла в Ирландию, в Северо-Американские Соединенные штаты и во все английские колонии; между тем господин Дюринг, со своим "углубленным изучением специальности", не говорит ни одного, хотя бы жалкого, словечка об этом. Однако круг стран, где на суде требуется единогласие присяжных, не только бесконечно велик по сравнению с крохотной областью, в которой царит прусское земское право, но он значительно обширнее, чем все вместе взятые государства, где приговоры произносятся присяжными по большинству голосов. Господин Дюринг не только совершенно не знает единственного современного права, французского права, но он обнаруживает такое же невежество и по отношению к единственному германскому праву, которое развивалось до нашего времени независимо от римского влияния и распространилось во всех частях света,-я имею в виду английское право. И неудивительно, что он его не знает. Ведь английский тип юридического мышления, говорит господин Дюринг, "не может выдержать сравнения с выросшим на немецкой почве воспитанием в чистых понятиях классических римских юристов". И дальше он прибавляет: "Что представляют собой говорящие по-английски народы с их детски исковерканной речью по сравнению с нашим естественным, самобытным языком?" На это мы можем ответить лишь вместе со Спинозой: ignorantia non est argumentum - невежество не есть довод.
  Словом, мы не можем уйти от того заключения, что "углубленные" специальные занятия господина Дюринга сводились лишь к тому, что он углубился на три года теоретически в Corpus juris и
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. СВОБОДА И НЕОБХОДИМОСТЬ 111
  в следующие три года практически-в благородное прусское земское право. Это, конечно, вполне похвально и достаточно для какого-нибудь почтенного старо-прусского окружного судьи или адвоката. Но если берешься сочинить философию права для всех времен и народов, то не мешает все-таки немного разбираться и в юридических отношениях таких народов, как французы, англичане, американцы, игравшие в истории совсем иную роль, чем тот клочок Германии, где процветает прусское земское право. Но пойдем дальше.
  "Пестрая смесь местных, провинциальных и земских прав, перекрещивающихся самым прихотливым образом то как обычное право, то как писаный закон, причем нередко важнейшие вопросы облекаются в форму статутов,- эта коллекция образчиков путаницы и противоречий, в которой то частное заглушает общее, то, наоборот, общее затирает частное, разумеется, не такова, чтобы... сделать возможным у кого-нибудь ясное правовое сознание". Но где же царит это состояние путаницы? Опять-таки во владениях прусского земского права, где на-ряду с этим правом, над ним и под ним существуют провинциальные права, местные статуты, кое-где обычное право и прочая дребедень разной степени правовой силы, вызывая у юристов-практиков тот вопль о помощи, который так сочувственно повторяет здесь господин Дюринг. Ему не нужно покидать своей милой Пруссии, достаточно ему поехать только на Рейн, чтобы убедиться, что там уже семьдесят лет как со всем этим покончено, не говоря уже о других цивилизованных странах, где давно уничтожены подобные устарелые порядки.
  Далее: "В менее резкой форме естественная личная ответственность прикрывается тайными и анонимными коллективными суждениями и коллективными действиями коллегий или иных бюрократических учреждений, маскирующих личное участие каждого члена их". И в другом месте: "В теперешнем нашем состоянии должно показаться поразительным и крайне строгим требование, чтобы коллегиями не маскировалась индивидуальная ответственность". Может быть, для господина Дюринга будет поразительным открытием, если мы сообщим ему, что в английском праве каждый член судейской коллегии обязан индивидуально высказать и мотивировать в публичном заседании свое решение, что административные коллегии не выборного типа, не работающие и не голосующие публично,это -преимущественно прусское учреждение, не известное в других странах, и что поэтому его требование может казаться поразительным и крайне строгим только в Пруссии.
  Точно так же все его жалобы на принудительное вмешательство
  112 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  церкви в случаях рождения, брака, смерти и погребения опять-таки касаются из всех великих цивилизованных стран только Пруссии, а со времени введения актов гражданского состояния не касаются даже и ее. То, для чего господин Дюринг приводит в действие свое будущее "социалитарное" общество, то успел уже за это время сделать Бисмарк путем простого закона. Точно так же и в "жалобе по поводу недостаточной подготовки юристов к своей профессии", жалобе, которую можно распространить и на "чиновников администрации", слышна чисто прусская иеремиада; и даже преувеличенное до карикатуры юдофобство, которое господин Дюринг обнаруживает при каждом случае, представляет если не специфически прусскую, то специфически ост-эльбскую особенность. Тот самый философ действительности, который глядит сверху вниз, с суверенным презрением на всякие суеверия и предрассудки, сам до такой степени находится под властью личных причуд, что называет народное предубеждение против евреев - это наследие средневекового ханжества - "естественным суждением", опирающимся на "естественные основания", и доходит до геркулесовых столбов абсурда, заявляя, будто "социализм есть единственная сила, которая может бороться с современным состоянием населения с сильной еврейской подмесью" ("состояние с еврейской подмесью" - что за язык!).
  Довольно! Хвастовство своей юридической ученостью имеет за собой - в лучшем случае - наиординарнейшие профессиональные знания ординарнейшего старо-прусского юриста. Область юриспруденции и государствоведения, "результаты" которой последовательно излагает нам господин Дюринг, "совпадает" с областью, где имеет силу прусское земское право. Кроме римского права, знакомого теперь даже в Англии каждому юристу, его юридические знания ограничиваются исключительно прусским земским правом, этим кодексом просвещенного патриархального деспотизма, который написан на таком немецком языке, точно по нему учился господин Дюринг немецкому языку, и который со своими моральными изречениями, своей юридической неопределенностью и бессодержательностью, своими варварскими мерами наказания - вроде палочных ударов - относится целиком еще к дореволюционной эпохе. Что сверх того, то для господина Дюринга от лукавого,- как современное буржуазное французское право, так и английское право с его совершенно самобытным развитием и его неизвестными на всем материке гарантиями личной свободы. Философия, которая "не оставляет никаких мнимых горизонтов, в своем мощно революционизирующем движении развертывает все небеса и земли внешней и внут-
  НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. СВОБОДА. И НЕОБХОДИМОСТЬ 113
  ренней природы", эта философия имеет своим действительным горизонтом границы шести старо-прусских восточных провинций и, пожалуй, еше несколько других клочков земли, где царит благородное земское право; за пределами же этого горизонта она не раз-вертывает ни земель, ни небес, ни внешней, ни внутренней природы, а обнаруживает только грубейшее невежество относительно того, что происходит в остальном мире.
  Нельзя толковать о праве и нравственности, не касаясь вопроса о так называемой свободе воли, о вменяемости человека, об отношении между необходимостью и свободой. Философия действительности тоже дает ответ на этот вопрос, и даже не один, а целых два.
  "На место всех ложных теорий свободы надо поставить эмпирическое свойство того отношения, согласно которому рациональное понимание, с одной стороны, и инстинктивные побуждения - с другой, как бы объединяются в одну среднюю силу. Основные факты этого вида динамики надо заимствовать из наблюдения и применить, в качественном и количественном отношении, к предвидению еще не последовавшего события, поскольку это удается. Благодаря этому не только радикально уничтожаются все дурацкие фантазии о внутренней свободе, которыми питались целые тысячелетия, но они сами заменяются также чем-то положительным, что пригодно для практического устроения жизни". Согласно этому, свобода состоит в том, что рациональное понимание тянет человека вправо, иррациональные побуждения-влево, и при этом параллелограмме сил действительное движение происходит в направлении диагонали. Следовательно, свобода является равнодействующей между пониманием и инстинктом, между разумом и неразумием, и степень ее у каждого отдельного человека можно установить согласно опыту с помощью "уравнения личности", пользуясь астрономическим выражением. Но через несколько страниц мы читаем: "Мы основываем моральную ответственность на понятии свободы, которая, однако, означает для нас только восприимчивость к сознательным мотивам, сообразно природному и приобретенному рассудку. Все подобные мотивы действуют, несмотря на восприятие возможного противоречия в поступках, с неизбежной, естественной закономерностью; но когда мы приводим в действие моральные рычаги, мы рассчитываем именно на это неустранимое принуждение".
  Это второе определение свободы, резко противоречащее первому, представляет собою не что иное, как крайнее вульгаризирование гегелевской точки зрения. Гегель первый правильно понял отношение между свободой и необходимостью. Для него свобода, это -
  114 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  понимание необходимости. "Необходимость слепа лишь постольку, поскольку она не понята". Свобода заключается не в воображаемой независимости от законов природы, а в познании этих законов и в возможности поэтому планомерно пользоваться ими для определенных целей. Это верно как о законах внешней природы, так и о тех, которые регулируют физическую и духовную жизнь самого человека,- о двух классах законов, которые мы можем отделять друг от друга разве только в идее, но не в действительности. Поэтому свобода воли означает не что иное, как способность принимать решения со знанием дела. Следовательно, чем свободнее суждение какого-нибудь человека по отношению к известной проблеме, с тем большей необходимостью будет определено содержание этого суждения; а, наоборот, вытекающая из незнания неуверенность, которая выбирает якобы произвольно между многими различными и противоположными решениями, этим именно доказывает свою несвободу, свою подчиненность объекту действительности, который она должна была бы как раз подчинить себе. Следовательно, свобода состоит в господстве над самим собой и над внешней природой, основанном на познании естественной необходимости; значит, она является необходимым продуктом исторического развития. Первые, выделившиеся из животного царства, люди были во всем существенном так же несвободны, как сами животные; но каждый шаг вперед на пути культуры был шагом к свободе. На пороге человеческой истории стоит открытие превращения механического движения в теплоту: добывание огня трением; в конце этого развития стоит открытие превращения теплоты в механическое движение: паровая машина. И несмотря на колоссальную освободительную революцию, совершаемую паровой машиной в общественной жизни, - которая еще не завершена и наполовину,- нет сомнения, что добывание огня трением превосходит ее по своему освобождающему человечество значению. Ведь оно впервые дало человеку господство над определенной силой природы и благодаря этому окончательно оторвало его от животного царства. Паровая машина никогда не вызовет столь мощного сдвига в развитии человечества, хотя она и кажется нам представительницей всех тех связанных с ней производительных сил, с помощью которых только и возможно создание нового общества, где не будет никаких классовых различий, никаких забот об индивидуальных средствах к существованию и где впервые сможет зайти речь о действительной человеческой свободе, о существовании в гармонии с познанными законами природы. Но как молода еще вся история человечества, как смешно было бы желать приписывать нашим теперешним воз-
  НРАВСТВЕННОСТЬИ ПРАВО. СВОБОДА И НЕОБХОДИМОСТЬ 115
  зрениям какое-нибудь абсолютное значение, видно из того простого факта, что всю протекшую историю можно рассматривать как историю периода времени от практического открытия превращения механического движения в теплоту до открытия превращения теплоты в механическое движение.
  Господни Дюринг, конечно, иначе рассматривает историю. Во-обще, как история заблуждений, невежества и грубостей, насилия и порабощения, - она противный для философии действительности предмет; но, в частности, она делится на два больших отдела, именно: 1) от самому себе равного состояния материи до французской революции и 2) от французской революции до господина Дюринга; и при этом XIX век остается "по существу еще реакционным, и он даже в духовном отношении еще более реакционен, чем XVIII век", причем он, однако, носит в своем лоне социализм, а значит, и "зародыш переворота, более мощного, чем его могли придумать (!) предшественники и герои французской революции". Презрение философии действительности ко всей прошлой истории оправдывается следующим образом: "Те немногие тысячелетия, для которых имеется историческая ретроспекция благодаря написанным документам, вместе с созданным ими до сих пор строем человечества, имеют небольшое значение, если подумать о ряде грядущих тысячелетий... Человечество как целое еще очень юно, и если когда-нибудь научная ретроспекция будет оперировать десятками тысяч, а не тысячами лет, то духовная незрелость, младенческое состояние наших учреждений явится самоочевидной предпосылкой для оценки нашего времени, которое тогда будет рассматриваться как седая древность".
  Не останавливаясь долго на "естественном, самобытном языке" последней тирады, мы заметим только следующее: во-первых, что эта "седая древность", при всех обстоятельствах, останется необычайно интересной эпохой для всех будущих поколений, ибо она является основой всего позднейшего прогресса, ибо она имеет исходным пунктом выделение человека из животного царства, а содержанием - преодоление таких трудностей, которые никогда не представятся будущему ассоциированному человечеству. Во-вторых, время завершения этой "седой древности", по сравнению с которой будущие эпохи, избавленные от этих трудностей, обещают небывалый научный, технический и общественный прогресс, совершенно странно выбирать подходящим моментом, чтобы предписывать грядущим тысячелетиям окончательные истины в последней инстанции, неизменные истины и "основательные" концепции, открытые на основе духовной незрелости и младенческого состояния нашего столь "отсталого"
  
  116 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  и "ретроградного" столетия. Нужно быть Рихардом Вагнером в фи-лософии- но без вагнеровского таланта, - чтобы не видеть, что все те презрительные замечания, которыми осыпают все прошлое историческое развитие, падают и на якобы последний результат его, на так называемую философию действительности.
  Одним из замечательнейших образчиков новой "основательной" науки является отдел об индивидуализировании и повышении ценности жизни. Здесь на протяжении целых трех глав кипят и брызжут неудержимым фонтаном оракулоподобные тривиальности. К сожалению, мы должны ограничиться только несколькими коротенькими выдержками,
  "Более глубокая сущность всякого ощущения, а, значит, и всех субъективных форм жизни, основывается на различии состояний... Но для полной (!) жизни можно без дальнейшего показать, что чувство жизни повышается и главные раздражения развиваются не благодаря постоянному покою, но благодаря переходу из одного жизненного состояния в другое... Приблизительно равное самому себе, так сказать, застывшее в косности и как бы в одном и том же положении равновесия состояние не представляет многого для испытания жизни, каково бы оно ни было... Привычка и, так сказать, вживание превращают его в нечто индиферентное и безразличное, не особенно отличающееся от смерти. В лучшем случае присоединяется еще, в виде отрицательного жизненного раздражения, скука... В застойной жизни у отдельных лиц и народов исчезает всякая страсть и всякий интерес к существованию. Но все эти явления объясняются нашим законом различия".
  Невероятно, с какой быстротой господин Дюринг изготовляет свои "до основания своеобразные результаты". Не успел он перевести на язык философии действительности ту банальную истину, что продолжительное раздражение одного и того же нерва или продолжение одного и того же раздражения утомляет каждый нерв и каждую нервную систему, что, следовательно, в нормальном состоянии необходим перерыв и смена нервных раздражений (что всегда можно было прочесть в любом учебнике физиологии и что каждый филистер знает на основании своего собственного опыта), не успел он придать этой архистарой банальности таинственную форму истины, что более глубокая сущность всякого ощущения основывается на различии состояний, как она уже превратилась у него в "наш закон различия". И этим законом различия "вполне объясняется" целый ряд явлений, которые, в свою очередь, представляют лишь иллюстрации и примеры приятности изменения, сами не нуждаются ни в
  
  АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ 117
  каком объяснении даже для ординарнейшего филистера и ни на иоту не становятся яснее от указаний на этот мнимый закон различия.
  Но этим далеко еще не исчерпана "основательность" "нашего закона различия": "Смена возрастов жизни и наступление связанных с ними перемен в условиях жизни дают очень наглядный пример для иллюстрации нашего принципа различия. Дитя, мальчик, юноша и муж испытывают силу своего чувства жизни не столько от фиксированных уже состояний, в которых они находятся, сколько от пе-реходов из одного состояния в другое". Но это не все: "наш закон разности может получить и еще более отдаленное применение, если принять во внимание тот факт, что повторение уже испытанного или сделанного не представляет никакой прелести". Читатель может сам себе придумать ту оракульскую чепуху, для которой служат исходными пунктами истины той же глубины и "основательности", что и приведенные выше; и господин Дюринг вправе, конечно, в конце своей книги торжествующе воскликнуть: "для оценки и повышения ценности жизни закон различия имел решающее значение и в теоретическом и в практическом отношении!" Равным образом и для оценки г. Дюрингом духовной ценности своих читателей: он должен думать, что они состоят сплошь из ослов или филистеров.
  Дальше мы узнаем следующие в высшей степени практические правила жизни: "Средства поддерживать совокупный интерес к жизни (прекрасная задача для филистеров и для тех, кто собирается стать ими) состоят в том, чтобы дать отдельным, так сказать, элементарным интересам, из которых состоит целое, развиваться или сменять друг друга через естественные промежутки времени. Можно точно так же использовать для того же самого скалу заменимости низших и легко удовлетворяемых раздражений высшими и более постоянными возбуждениями, чтобы избежать возникновения пустот, совершенно лишенных интереса. Кроме того, надо остерегаться, чтобы возни-кающие естественно или иначе в нормальном ходе общественной жизни напряжения не накоплялись произвольным образом, не форсировались или же - что представляет противоположную крайность- не удовлетворялись уже при малейшем возбуждении, что препятствовало бы им развиться до такой степени, при которой удовлетворение дает наслаждение. Сохранение естественного ритма является и здесь, как и в других случаях, предварительным условием гармонического и приятного движения. Не следует также ставить себе неразрешимой задачи протянуть создаваемые какой-нибудь ситуацией приятные раздражения сверх положенного им природой или обстоятельствами срока" и т. д. Простак, который примет себе для
  118 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  руководства при "испытании жизни" эти торжественно-филистерские и оракулоподобные речи углубившегося в пошлости педанта, конечно, не будет иметь случая жаловаться на "совершенно лишенные интереса пустоты". Он должен будет потратить все время на правильную подготовку и регулирование наслаждений, так что для пользования ими у него не останется ни одной свободной минуты.
  Мы должны испытать жизнь, всю жизнь. Только две вещи господин Дюринг нам запрещает: во-первых, "нечистоплотное увлечение табаком", а во-вторых, напитки и пищевые продукты, которые обладают противными или вообще неприятными для более тонкого восприятия свойствами". Но так как господин Дюринг в своем "Курсе политической экономии" воспевает дифирамбы водочным заводам, то вряд ли он причисляет водку к таким напиткам; мы, следовательно, вынуждены умозаключить, что его запрет относится только к вину и пиву. Пусть он запретит также и употребление мяса, и тогда он подымет философию действительности на ту самую высоту, на какой некогда подвизался с таким успехом Густав Струве, - на высоту чистого ребячества.
  Впрочем, в вопросе о спиртных напитках господин Дюринг мог бы быть несколько либеральнее. Человек, который, по собственному признанию, все еще тщетно ищет моста от статического к динамическому, имеет все основания быть снисходительным, если какой-нибудь горемыка заглянет слишком глубоко в свой стаканчик, а потом из-за этого тоже не сможет найти моста от динамического к статическому.
  
  XII. ДИАЛЕКТИКА. КОЛИЧЕСТВО И КАЧЕСТВО.
  "Первая и важнейшая теорема о логических основных свойствах бытия относится к исключению противоречия. Противоречивое, это-категория, которая возможна только в комбинации мыслей, но не в действительности. В вещах нет никаких противоречий, или, иными словами, принятое за реальность противоречие есть сама вершина бессмыслицы... Антагонизм сил, противоборствующих друг другу в противоположном направлении, есть даже основная форма всех действий в природе и в ее проявлениях. Но эта борьба направлений сил элементов н индивидов даже в отдаленнейшей мере не совпадает с идеей абсурдного противоречия... Здесь мы можем довольствоваться тем, что рассеяли туман, поднимающийся обыкновенно из мнимых таинств логики, с помощью ясного образа о действительной абсурдности реального противоречия и показали бесполезность фимиама, который местами воскуривали неуклюже изготовленному идолу диалектики противоречий, подсунутой вместо антагонистической мировой схематики". Это приблизительно все, что сказано в "Курсе философии" о диалектике. В "Критической истории" диалектика противоречий, а с нею и Гегель разделываются уже совершенно по-иному. "Противоречивое, по гегелевской логике или, вернее, учению о логосе, не существует просто в мышлении, которое, по самой его природе, можно представить себе только субъективным и сознательным; оно находится объективно и, так сказать, телесно в самих вещах и процессах, так что бессмыслица не остается невозможной мысленной комбинацией, а становится фактической силой. Действительность абсурдного, это - первый член символа веры гегелевского единства логики и нелогики... Чем противоречивее, тем истиннее, или, иными словами, чем абсурднее, тем достовернее: это, даже не наново открытое, а просто заимствованное из откровений богословия и из мистики правило является голым выражением так называемого диалектического принципа".
  Содержание обоих приведенных нами мест можно свести к положению, что противоречие есть бессмыслица и что поэтому оно не
  
  120 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  может встречаться в действительном мире. Для людей, обладающих здравым, вообще говоря, рассудком, это положение может казаться столь же само собой разумеющимся, как положение, что прямое не может быть кривым, а кривое прямым. Но диференциальное исчисление, несмотря на все протесты здравого человеческого рассудка, приравнивает при известных условиях прямое кривому и достигает благодаря этому успехов, которых никогда бы ие добился здравый человеческий рассудок, возмущающийся бессмыслицей отожествления прямого и кривого. А если судить по крупной роли, которую сыграла так называемая диалектика противоречий в философии, начиная с древнейших греков и до наших времен, то даже более сильный противник, чем господин Дюринг, обязан был бы выступить против нее с другими аргументами, не ограничиваясь голым утверждением, подкрепляемым только многочисленными ругательствами.
  Пока мы рассматриваем вещи в состоянии покоя и безжизненности, каждую самое по себе, рядом друг с другом и друг после друга, мы, конечно, не наталкиваемся в них ни на какие противоречия. Мы находим здесь известные свойства, которые отчасти общи, отчасти различны пли даже противоречат друг другу, но в этом последнем случае они распределены между различными вещами, так что не содержат в себе никакого противоречия. Пока мы вращаемся в этой области, мы можем обходиться обыкновенным метафизическим образом мышления. Но совсем иное получается, когда мы начинаем рассматривать вещи в их движении, в их изменении, в их жизни, в их взаимном влиянии друг на друга. Тут мы тотчас же наталкиваемся на противоречия. Само движение есть противоречие; даже простое механическое перемещение может происходить лишь таким образом, что тело в один и тот же момент времени находится в одном месте и в то же время в другом месте, находится в одном и том же месте и не в нем. И постоянное полагание и вместе с тем разрешение этого противоречия и есть именно движение.
  Здесь, следовательно, мы имеем такое противоречие, которое "в самих вещах и явлениях присутствует объективно и может быть, так сказать, телесно нащупано". А что говорит по этому поводу г. Дюринг? Он утверждает, что вообще до сих пор нет "в рациональной механике моста между строго статическим и динамическим". Теперь, наконец, читатель может заметить, что скрывается за этой любимой фразой г. Дюринга; не более как следующее: метафизически мыслящий разум абсолютно не может перейти от идеи покоя к идее движения, так как ему здесь преграждает путь вышеуказанное противоречие. Для него движение совершенно непостижимо, ибо
  ДИАЛЕКТИКА. КОЛИЧЕСТВО И КАЧЕСТВО 121
  оно есть противоречие. А утверждая непостижимость движения, он вынужден признать, что существует объективное противоречие в самих вещах и явлениях, которое к тому же является и фактической силой.
  Если уже простое механическое движение в пространстве содержит в себе противоречие, то оно является еще в большей степени в высших формах движения материи, и особенно в органической жизни и ее развитии. Мы видели выше, что жизнь прежде всего состоит в том, что данное существо в каждый данный момент представляется тем же и чем-то иным. Следовательно, жизнь точно так же есть существующее в самих вещах и явлениях, вечно создающееся и разрешающееся противоречие, и как только это противоречие прекращается, прекращается и жизнь, наступает смерть. Точно так же мы видели, что и в сфере мышления мы не можем обойтись без противоречий и что, например, противоречие между внутренне неограниченной человеческой способностью познания и ее действительным осуществлением в отдельных индивидуумах, крайне ограниченных извне и познающих только в ограниченной степени, разрешается в бесконечном (по крайней мере, практически для нас) ряде последовательных поколений, в бесконечном прогрессе.
  Мы уже упоминали, что одним из главных оснований высшей математики является противоречие, заключающееся в тожестве, при известных условиях, прямой линии с кривой. Она также приводит к другому противоречию, которое состоит в том, что линии, которые пересекаются на наших глазах, тем не менее уже в 5-6 сантиметрах от точки своего пересечения должны считаться как бы параллельными, т. е. такими, которые не могут пересечься даже при бесконечном их продолжении. И, тем не менее, при посредстве этих и еще более сильных противоречий высшая математика достигает не только правильных, но и вовсе не доступных низшей математике результатов.
  Но и низшая математика кишит противоречиями. Таким противоречием является, например, то, что корень из А может быть степенью А, а все-таки А 1/2= ?А. Противоречие представляет и то, что отрицательная величина может быть квадратом какой-либо величины, ибо каждая отрицательная величина, помноженная на себя самое, дает положительный квадрат. Поэтому квадратный корень из минус единицы есть не просто противоречие, но даже прямо абсурдное противоречие, действительная бессмыслица. И все же ? - 1 является во многих случаях необходимым результатом правильных математических операций; более того,- что было бы с математикой,
  122 AHTИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  как низшей, так и высшей, если бы ей было запрещено оперировать
  с ? -1?
  Сама математика, занимаясь величинами переменными, вступает в диалектическую область, и характерно, что именно диалектический философ Декарт произвел в ней этот прогресс. Как математика переменных относится к математике постоянных величин, так и диалектическое мышление вообще относится к метафизическому. Это, однако, не мешает тому, что подавляющее большинство математиков признает диалектику только в области математики и что многие из них с помощью добытых диалектическим путем методов оперируют на старый, ограниченный, метафизический лад.
  Более подробно разобрать антагонизм "сил" г. Дюринга и его "антагонистическую мировую схематику" совершенно невозможно, так как он не дает для этого никаких материалов, кроме простых фраз. После же того, как они были написаны, этот антагонизм не встречается нам ни разу ни в мировой схематике, ни в натурфилософии, и это лучше всего доказывает, что г. Дюринг не умеет предпринять абсолютно ничего положительного с своей "основной формой всякой деятельности в бытип мира и обитающих в нем существ". Оно и понятно; если гегелевское "учение о сущности" низведено до плоской мысли о силах, движущихся в противоположном направлении, но не противоречиво, то, разумеется, лучше всего уклониться от какого-либо применения этого общего места,
  Не меньше анти-диалектического гнева расточает г. Дюринг и по поводу "Капитала" Маркса. "Недостаток в естественной и понятной логике, которым отличаются диалектически кудреватые хитросплетения и арабески мысли... уже по отношению к появившемуся I тому "Капитала" надо применить тот принцип, что в известном отношении и даже вообще (!), согласно известному философскому предрассудку, можно в любой вещи отыскивать все и во всем - любую вещь и что, согласно этому путаному и превратному представлению, в конце концов все едино есть". Такое понимание известного философского предрассудка позволяет г. Дюрингу с уверенностью предсказать, чем "окончится" экономическое философствование Маркса, что, следовательно, составит содержание следующих томов "Капитала", причем все это говорится через семь строк после того, как он заявил, что, "впрочем, действительно невозможно догадаться, что собственно, говоря человеческим и немецким языком, может еще появиться в двух следующих томах".
  Не первый уже раз, однако, сочинения г. Дюринга оказываются принадлежащими к таким "вещам", в которых "противоречие присут-
  ДИАЛЕКТИКА. КОЛИЧЕСТВО И КАЧЕСТВО 123
  ствует объективно и может быть, так сказать, нащупано". Это, однако, не мешает ему продолжать победоносно: "Но здравая логика наверное восторжествует над карикатурой на нее... Важничанье и диалектический таинственный хлам не соблазнят никого, в ком еще осталось хотя немного здравого суждения, погрузиться в этот хаос идей и стиля. Вместе с вымиранием последних следов диалектических глупостей, это средство дурачения потеряет свое обманчивое влияние, и никто не поверит более, что он должен мучиться, чтобы отыскать глубокую мудрость там, где ядро, очищенное от витиеватого облачения, обнаруживает в лучшем случае черты обыденных теорий, если не просто общих мест... Совершенно невозможно воспроизводить (марксовы) хитросплетения по шаблонам учения о логосе, без того чтобы не проституировать здравую логику". Метод Маркса состоит в том, чтобы "производить для своих верующих диалектические чудеса" и т. п.
  Здесь нас еще не интересует вопрос о правильности или неправильности экономических результатов исследования Маркса, но только примененный им диалектический метод. Верно лишь одно: большинство читателей "Капитала" только теперь узнает от г. Дюринга, что, собственно, они читали. Но в числе их был и сам г. Дюринг, который в 1867 г. ("Erganzungsblatter", III, Heft 3), отдавая отчет о прочитанном, еще был в состоянии передать относительно вразумительно, для мыслителя его калибра, содержание книги Маркса, не будучи вынужденным сначала перевести ее изложение на дюрингов язык, что теперь он объявляет необходимым. Если же тогда он дал маху, отожествляя диалектику Маркса с диалектикой Гегеля, то все же он тогда еще мог различать метод от добытых им результатов и понять, что последние вовсе не опровергаются в частности, если первый раскритикован в общей форме.
  Самым удивительным в сообщениях г. Дюринга во всяком случае является то, что, с точки зрения Маркса, "в конце концов все едино есть", так что, пожалуй, по Марксу, например, капиталисты и наемные рабочие, феодальный, капиталистический и социалистический способы производства - "все едино есть", а в конце концов, и Маркс и г. Дюринг - это тоже "все едино". Чтобы объяснить возможность подобного вздора, остается допустить, что уже одно слово "диалектика" приводит г. Дюринга в состояние невменяемости, при котором, вследствие известного извращения и путаницы понятий, все то, что он говорит и делает, в конце концов, для него "все едино есть".
  Здесь мы имеем перед собой образец того, что г. Дюринг называет
  124 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  "моим" изложением истории в высоком стиле или еще "суммарным приемом, который считается с родовым и типичным и не опускается до того, чтобы вдаваться в микрологические частности и упоминать тех, кого такой человек, как Юм, назвал ученою чернью; только этот прием возвышенного и благородного стиля совместим с интересами полной истины и обязанностями по отношению к свободной от цеховых уз публике". Действительно, историческое изложение в высоком стиле и суммарный прием, считающийся с родовым и типичным, весьма удобны для г. Дюринга, так как он при этом может игнорировать, приравнивать к нулю все конкретные факты как микрологические и, вместо того чтобы доказывать, может только произносить общие фразы, утверждать и просто греметь. К тому же этот прием имеет еще то преимущество, что не дает противнику никаких фактических точек опоры для полемики, так что ему не остается никакого другого исхода, как точно так же утверждать в высоком стиле и суммарно разливаться общими фразами и, в конце концов, в свою очередь громить г. Дюринга, - словом, как говорится, итти на попятный, что не каждому придется по вкусу. Поэтому мы должны быть благодарны г. Дюрингу за то, что он, в виде исключения, покидает возвышенный и благородный стиль, чтобы дать нам, по крайней мере, два примера превратного учения Маркса о логосе.
  "Разве не комична, например, ссылка на смутно-туманное представление Гегеля о том, что количество переходит в качество и что поэтому сумма денег, достигшая известных пределов, становится, благодаря одному этому количественному увеличению, капиталом?"
  Конечно в таком "очищенном" г. Дюрингом изложении эта мысль довольно курьезна. Но посмотрим, что написано в оригинале у Маркса. На стр. 313 (2-е изд. "Капитала") Маркс выводит из предшествующего исследования о постоянном и переменном капитале и о прибавочной стоимости заключение, что "не всякая произвольная сумма денег или каких бы то ни было стоимостей может быть превращена в капитал, но что для такого превращения в руках отдельного владельца денег или товаров должен находиться известный минимум денег или каких-нибудь меновых стоимостей". Он, далее, говорит, что, если, например, в какой-либо отрасли труда рабочий в среднем работает 8 часов на самого себя, т.е. для воспроизведения стоимости своей заработной платы, а следующие четыре часа - на капиталиста, для производства притекающей в карман последнего прибавочной стоимости, то в этом случае хозяин, чтобы жить, при помощи при-свояемой им прибавочной стоимости, -так, как существуют его рабочие,- уже должен располагать такой суммой стоимостей, которая
  ДИАЛЕКТИКА. КОЛИЧЕСТВО И КАЧЕСТВО 125
  была бы достаточна для снабжения двух рабочих сырым материалом, орудиями труда и заработной платой. А так как капиталистическое производство имеет своей целью не просто поддержание жизни, но увеличение богатства, то хозяин с двумя рабочими все еще не капиталист. Чтобы жить хотя бы вдвое лучше, чем обыкновенный рабочий, и иметь возможность превращать половину произведенной прибавочной стоимости в капитал, он уже должен быть в состоянии нанимать 8 рабочих, т.е. владеть суммой в 4 раза большей, чем в первом случае. И только после этих, и притом еще более подробных, рассуждений для освещения и обоснования того факта, что не каждая любая незначительная сумма стоимости достаточна для превращения ее в капитал и что в этом отношении каждый период развития и каждая отрасль промышленности имеет свою минимальную границу, - только после всего этого Маркс замечает: "здесь, как и в естествознании, подтверждается верность открытого Гегелем в его "Логике" закона, что чисто количественные изменения в известном пункте переходят в качественные различия".
  А теперь можно насладиться более возвышенным и благородным стилем, которым пользуется г. Дюринг, приписывая Марксу противоположное тому, что он сказал в действительности. Маркс говорит: тот факт, что сумма стоимости может превратиться в капитал лишь тогда, когда достигнет известной, хотя и различной в зависимости от обстоятельств, но в каждом данном случае определенной минимальной величины.- этот факт является доказательством правильности гегелевского закона. Дюринг же навязывает Марксу следующее утверждение: так как, согласно закону Гегеля, количество переходит в качество, то "поэтому известная сумма денег, достигнув определенной границы, становится... капиталом". Следовательно, как раз наоборот.
  С обыкновением неверно цитировать, "в интересах полной истины" и "во имя обязанностей перед свободной от цеховых уз публикой", мы познакомились уже при разборе г. Дюрингом произведений Дарвина. Чем дальше, тем больше такой прием оказывается необходимо присущим философии действительности и во всяком случае представляет весьма "суммарный прием". Я не говорю уже о том, что г. Дюринг приписывает Марксу, будто бы он говорит о любой затрате, тогда как речь идет лишь о такой затрате, которая употреблена на сырой материал, орудия труда и заработную плату; таким путем г.Дюринг заставляет Маркса говорить чистую бессмыслицу. И он еще осмеливается находить комичной им же самим изготовленную нелепость. Как он сотворил фантастического Дарвина, чтобы на
  126 АНТИ-ДЮРИНГ.-ФИЛОСОФИЯ
  нем испробовать свою силу, так и в этом случае он состряпал фантастического Маркса. Воистину "изложение истории в высоком стиле".
  Мы видели уже выше в мировой схематике, что с этой гегелевской узловой линией количественных отношений, по смыслу которой на известных пунктах количественного изменения внезапно наступает качественное превращение, г. Дюринга постигло маленькое несчастье, именно, что он в эту минуту слабости сам признал и применил ее. Мы, при этом случае, привели один из известнейших примеров,- пример изменяемости аггрегатных состояний воды, которая при нормальном атмосферном давлении и при температуре 0№ по Цельзию переходит из жидкого состояния в твердое, а при 100№ по Цельзию из жидкого в газообразное, так что, следовательно, на этих обоих поворотных пунктах простое количественное изменение температуры приводит к качественному изменению воды.
  Мы могли бы привести как из природы, так и из жизни человеческого общества еще сотни подобных фактов для доказательства этого закона. Так, например, в "Капитале" Маркса, в четвертом отделе (Производство относительной прибавочной стоимости, кооперация, разделение труда и мануфактура, машины и крупная промышленность), упоминается множество случаев, в которых количественное изменение преобразует качество вещей и точно так же качественное преобразование изменяет количество их, так что, употребляя ненавистное для г. Дюринга выражение, "количество переходит в качество и наоборот". Таков, например, факт, что кооперация многих лиц, слияние многих отдельных сил в одну общую силу, создает, говоря словами Маркса, "новую силу", которая существенно отличается от суммы составляющих ее отдельных сил.
  Ко всему этому Маркс, в этом месте, которое г. Дюринг в интересах истины вывернул наизнанку, прибавил еще следующее примечание: "Примененная в современной химии, впервые научно развитая Лораном и Жераром молекулярная теория основывается именно на этом законе". Но что значит это для г. Дюринга? Ведь он знает, что "в высокой степени современные образовательные элементы естественнонаучного метода мышления отсутствуют именно там, где, как у г. Маркса и его соперника Лассаля, полузнание и некоторое философствование составляют скудную научную амуницию". Напротив того, у Дюринга в основе лежат "главные завоевания точного знания в области механики, физики, химии" и т. д., а в каком виде, мы это уже видели. Но чтобы и третьи лица могли составить себе мнение об этом, мы намерены рассмотреть ближе пример, приведенный в названном примечании Маркса.
  ДИАЛЕКТИКА. КОЛИЧЕСТВО И КАЧЕСТВО 127
  Там идет речь о гомологических рядах углеродистых соединений, из которых уже очень многие известны и из которых каждое имеет свою собственную алгебраическую формулу состава. Если мы, как это принято в химии, обозначим атом углерода через С, атом водорода через Н, атом кислорода через О, а число заключающихся в каждом соединении атомов углерода через n, то мы можем представить молекулярные формулы для некоторых из этих рядов в таком виде:
  CnH 2n+2 ---- ряд нормальных парафинов.
  CnH 2n+2 O ----ряд первичных спиртов.
  СnН 2n O2 ----ряд одноосновных жирных кислот.
  Если мы возьмем в виде примера последний из этих рядов и примем последовательно n = 1, n = 2, n = 3 и т. д., то получим следующий результат (отбрасывая изомеры):
  CH2O2 - муравьиная кисл. - точка кип.100№, точка плавл. 1№.
  С2H4O2 - уксусная кисл.- " " 118№, " " 17№.
  C3H6O2 - пропионовая кисл.- " " 140№, " " -----
  С4Н802 -масляная кисл.- " " 162№, " " ------
  С5Н1002-валериановая кисл.- " " 175№, " " -----
  и т. д. до С30Н60О2 - мелиссиновая кислота, которая расплавляется только при 80№ и не имеет вовсе точки кипения, так как она вообще не может улетучиться, не разрушаясь.
  Здесь мы видим, таким образом, целый ряд качественно различных тел, образованных простым количественным прибавлением элементов, притом всегда в одном и том же отношении. В наиболее чистом виде это явление выступает там, где все составные элементы изменяют свое количество в одинаковом отношении, как, например, в нормальных парафинах CnН2n+2 ; самый низкий из них метан СН4-газ; высший же из известных гексадекан С16Н34-твердое тело, образующее бесцветные кристаллы, плавящиеся при 21№ и кипящие только при 278№. В том и другом ряде каждый новый член образуется прибавлением СН2, т. е. одного атома углерода и двух атомов водорода, к молекулярной формуле предыдущего члена, и это количественное изменение молекулярной формулы образует каждый раз качественно отличное тело.
  Но эти ряды представляют только особенно наглядный пример: почти повсюду в химии, например на различных окисях азота, на различных кислотах фосфора или серы, мы можем видеть, как
  128 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  "количество переходит в качество", и этим мнимо запутанное "туманное представление Гегеля", так сказать, может быть нащупано в вещах и явлениях, причем, однако, никто не остается запутанным и туманным, кроме г. Дюринга. И если Маркс первый обратил внимание на это явление и если г. Дюринг прочел это, ничего не поняв (ибо иначе он, конечно, не позволил бы себе своей неслыханной дерзости), то этого достаточно, чтобы, и не заглядывая более в знаменитую дюрингову "Натурфилософию", выяснить, кому недостает "в высокой степени современных образовательных элементов естественнонаучного метода мышления" - Марксу или г. Дюрингу, и кто из них не обладает достаточным знакомством с главными основаниями химии.
  В заключение мы намерены призвать еще одного свидетеля в пользу превращения количества в качество, именно Наполеона. Последний следующим образом описывает бой плохо ездившей верхом, но дисциплинированной французской кавалерии с мамелюками, этими в то время безусловно лучшими в единоборстве, но недисциплинированными всадниками: "Два мамелюка безусловно превосходили трех французов: 100 мамелюков были равноценны 100 французам; 300 французов обыкновенно одерживали верх над 300 мамелюками, а 1 000 французов уже всегда разбивала 1 500 мамелюков". Подобно тому как у Маркса определенный, хотя и изменчивый, минимум суммы меновой стоимости необходим, чтобы сделать возможным ее превращение в капитал, точно так же у Наполеона известная минимальная величина конного отряда необходима, чтобы дать проявиться силе дисциплины, заключающейся в сомкнутом строю и планомерности действия, и чтобы подняться до превосходства даже над более значительными массами иррегулярной кавалерии, лучше сражающейся и лучше ездящей верхом и, по крайней мере, столь же храброй. Не говорит ли это что-либо против г. Дюринга? Разве Наполеон не пал позорно в борьбе с Европой? Разве он не терпел поражение за поражением? А почему? Не потому ли, что он ввел запутанное и туманное представление Гегеля в кавалерийскую тактику?
  
  XIII. ДИАЛЕКТИКА. ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ.
  
  "Этот исторический очерк (генезиса так называемого первоначального накопления капитала в Англии) представляет сравнительно самое лучшее место в книге Маркса и был бы еще лучше, если б он не опирался кроме научных еще и на диалектические костыли. Именно гегелевскому отрицанию отрицания приходится здесь, за недостатком лучших и более ясных средств, играть роль акушерки, которая выводит будущее из недр прошлого. Упразднение индивидуальной собственности, которое совершалось с XVI века указанным способом, представляет первое отрицание. За ним следует второе, которое характеризуется как отрицание отрицания и, вместе с тем, как восстановление "индивидуальной собственности", но в высшей форме, основанной на общем владении землей и орудиями труда. Если эта новая "индивидуальная собственность" названа у Маркса в то же время общественной собственностью, то в этом проявляется известное гегелевское высшее единство, в котором противоречие "снимается", т. е, по известной игре слов противоречие должно быть одновременно и превзойдено и сохранено... Экспроприация экспроприаторов является, по Марксу, как бы автоматическим результатом исторической действительности в ее материально внешних отношениях... Едва ли какой-либо разумный человек даст себя убедить в необходимости общности земли и капитала из доверия к гегельянской болтовне об отрицании отрицания... Впрочем, туманные межеумочные марксовы представления не удивят того, кто знает, какой результат может выйти из гегелевской диалектики как научной основы или, вернее, какая безтолковщина должна из нее получиться. Для незнакомого с этим искусством нужно подчеркнуть, что первое отрицание у Гегеля является заимствованным из катехизиса понятием о грехопадении, а второе - есть понятие об искуплении, ведущем к высшему единству. Конечно логика фактов не может быть основана на чудацкой аналогии, взятой из религиозной области... Г-н Маркс остается погруженным в туманный мир своей одновременно индивидуальной и общественной собственности
  130 АНТИ - ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  и предоставляет своим адептам самим разрешить глубокомысленную диалектическую загадку". Так говорит г. Дюринг.
  Итак, необходимость социальной революции, создание строя, основанного на общественной собственности на землю и на произведенные трудом средства производства, Маркс не может доказать иначе как ссылкой на гегелевское отрицание отрицания, и основывая свою социалистическую теорию на этой заимствованной у религии чудацкой аналогии, он приходит к тому результату, что в будущем обществе будет господствовать одновременно индивидуальная и общественная собственность, как гегельянское высшее единство "снятого" противоречия.
  Оставим пока в стороне отрицание отрицания и взглянем на "одновременно индивидуальную и общественную собственность". Последняя охарактеризована г. Дюрингом как "туманный мир", и в этом он, к удивлению, оказывается действительно правым. Но, к сожалению, в этом туманном мире пребывает не Маркс, но опять-таки сам г. Дюринг. Подобно тому, как раньше он сумел, благодаря своему искусству в пользовании "безумным" гегелевским методом, без труда установить, что должны содержать в себе еще не оконченные томы "Капитала", так и здесь он без большого труда исправил Маркса по Гегелю, приписывая ему высшее единство собственности, о котором Маркс не говорит ни слова.
  У Маркса говорится: "Это -отрицание отрицания. Оно восстанавливает индивидуальную собственность, но на основе завоеваний капиталистической эры, т. е. на основе кооперации свободных работников и их общей собственности на землю и на произведенные их трудом средства производства. Превращение основанной на собственном труде раздробленной частной собственности отдельных лиц в собственность капиталистическую, естественно, представляет процесс несравненно более медленный, сопряженный с страданиями и более тягостный, чем превращение фактически уже основывающейся на общественном производстве капиталистической частной собственности в собственность общественную". Вот и все. Таким образом, положение, создаваемое экспроприацией экспроприаторов, характеризуется здесь как восстановление индивидуальной собственности, но на основе общественной собственности на землю и на произведенные самим трудом средства производства. Для всякого, кто умеет понимать прочитанное, это значит, что общественная собственность распространяется на землю и на другие средства производства, а индивидуальная собственность - на продукты, следовательно - на предметы потребления. А для того чтобы это было
  ДИАЛЕКТИКА. ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ 131
  понятно даже детям шестилетнего возраста, Маркс предлагает на стр. 56 представить себе "союз свободных людей, которые работают при помощи общих средств производства и затрачивают свои индивидуальные рабочие силы как общественную рабочую силу", т. е. представить себе социалистически организованный союз, и затем говорит: "Совокупность продуктов труда союза есть продукт общественный. Часть этого продукта служит вновь в роли средств производства. Она остается общественной. Другая же часть потребляется членами союза в виде жизненных средств. Она поэтому должна быть разделена между ними". Все это, казалось бы, должно быть ясно даже для запутавшегося в гегельянстве г. Дюринга.
  Одновременно индивидуальная и общественная собственность, это смутное межеумочное понятие, эта бестолковщина, долженствующая получиться в гегелевской диалектике, этот туманный мир, эта глубокомысленная диалектическая загадка, разрешить которую Маркс предоставил своим адептам, - все это опять-таки оказывается свободным творчеством и воображением г. Дюринга. Маркс, в качестве мнимого гегельянца, обязывается отыскать, в виде результата отрицания отрицания, истинное высшее единство, а так как он это делает не по вкусу г. Дюринга, то последний опять должен впасть в свой возвышенный и благородный стиль и приписать Марксу, в интересах полной истины, такие вещи, которые представляют собственное изделие г. Дюринга. Человек, который так абсолютно неспособен, хотя бы в виде исключения, цитировать правильно, должен, разумеется, впадать в нравственное негодование по поводу "китайской учености" других людей, которые без исключения цитируют правильно, но именно этим "плохо прикрывают недостаток понимания общей идеи цитируемого писателя в каждом данном случае". Прав г. Дюринг. Да здравствует "изложение истории в высоком стиле"!
  До сих пор мы исходили из того предположения, что упорное
  цитирование г. Дюринга происходит, по крайней мере,
  вполне добросовестно и покоится либо на его собственной абсолют-
  ной неспособности разумения, или же зависит от свойственной "изложению истории в высоком стиле" привычки цитировать на память, которую принято обыкновенно называть просто "неряшливой". Но тут, кажется, мы дошли до того пункта, где у Дюринга количество начинает переходить в качество. Ибо, если мы примем во внимание, во-первых, что это место у Маркса само по себе изложено совершенно ясно и к тому же дополняется еще другим, абсолютно не допускающим недоразумений, пояснением в той же книге;
  
  132 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  во-вторых, что ни в вышеупомянутой критике "Капитала" (в "Ergan-zungsblatter"), ни в критике, помещенной в первом издании "Критической истории", г. Дюринг не открыл этого чудовища - "одновременно индивидуальной и общественной собственности", но только во втором издании ее. т. е. уже при третьем чтении "Капитала", и что только в этом втором, переработанном на социалистический лад издании г. Дюринг счел необходимым приписать Марксу всевозможный вздор о будущей организации общества, очевидно для того, чтобы, в свою очередь, сказать о себе торжествующим тоном (что он и делает): "хозяйственную общину, которую я охарактеризовал экономически и юридически в моем курсе...", - если мы примем в соображение все это, то сам собою навязывается вывод, что г. Дюринг в этом случае с умыслом "благодетельно развил" мысли Маркса, т. е. благодетельно для самого г. Дюринга.
  Какую же роль играет у Маркса отрицание отрицания? На странице 791 и следующих он резюмирует окончательные результаты произведенного на предшествующих 50 страницах экономического и исторического исследования о так называемом первоначальном накоплении капитала. В докапиталистическую эру, по крайней мере в Англии, существовало мелкое производство на основе частной собственности работника на средства производства. Так называемое первоначальное накопление капитала заключалось в экспроприации этих непосредственных производителей, т. е. в разложении частной собственности, основывавшейся на труде собственника. Это стало возможным потому, что вышеупомянутое мелкое производство совместимо только с ограниченным тесными естественными пределами состоянием производства и общества, и поэтому, на известной высоте своего развития, само создает материальные средства для своего собственного уничтожения. Это уничтожение, превращение индивидуальных н раздробленных средств производства в общественно-сконцентрированные, образует предъисторию капитала. Как только рабочие превращены в пролетариев, а средства производства - в капитал, как только капиталистический способ производства стал на собственные ноги, - дальнейшее стремление к обобществлению труда и обобществлению земли и других средств производства, а следовательно и дальнейшая экспроприация частных собственников, принимает новую форму. "Теперь остается экспроприировать уже не ведущих собственное хозяйство работников, но капиталиста, эксплоатирующего многих рабочих. Эта экспроприация совершается действием имманентных законов самого капиталистического производства, а именно вследствие концентрации капиталов. Один капи-
  
  ДИАЛЕКТИКА. ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ 133
  талист постепенно побивает многих других. Рука об руку с этой концентрацией или экспроприацией многих капиталистов немногими, развивается все в больших и больших размерах кооперативная форма рабочего процесса, сознательное техническое приложение науки, целесообразная эксплоатация земли, превращение орудий труда в такие, которые могут прилагаться только сообща, и экономизирование всех средств производства посредством употребления их как общих средств производства комбинированного общественного труда. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые похищают и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастают бедность, гнет, порабощение, унижение, эксплоатация, но также и возмущение рабочего класса, который постоянно растет и постоянно обучается, объединяется и организуется самим механизмом капиталистического процесса производства. Монополия капитала становится узами того способа производства, который развился вместе с ней под ее влиянием. Концентрация средств производства и обобществление труда достигли такой степени, что они не могут долее выносить своей капиталистической оболочки. Она разрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют!"
  Теперь, я спрашиваю читателя: где те диалектически кудреватые хитросплетения и арабески мысли, где то путаное и превратное представление, согласно которому, в конце концов, все едино есть, где диалектические чудеса для верующих, где диалектическая таинственная чепуха и те хитросплетения, по шаблонам учения о логосе, без которых Маркс, по мнению г. Дюринга, не может построить ход исторического развития? Маркс просто доказывает исторически, а здесь вкратце резюмирует, что как некогда мелкое производство необходимо должно было создать, путем собственного условия своего уничтожения, т. е. экспроприацию мелких собственников, так и теперь капиталистический способ производства точно так же сам создал те материальные условия, от которых он должен погибнуть. Это-процесс исторический, а если он в то же время диалектический процесс, то это вина не Маркса, как бы это фатально ни было для г. Дюринга.
  Только теперь, после того как Маркс покончил со своим исто-рико-экономическим доказательством, он продолжает: "Капиталистический способ производства и присвоения, а потому и капиталистическая частная собственность, является первым отрицанием инди-видуальной частной собственности, основывающейся на собственном труде. Отрицание капиталистического производства производится
  134 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  им же самим с необходимостью естественного процесса. Это-отрицание отрицания" и т. д. (следует вышеупомянутое место).
  Итак, если Маркс называет этот процесс отрицанием отрицания, он вовсе не думает о том, чтобы доказать этим историческую необходимость процесса. Напротив того, после того как он исторически доказал, что этот процесс частью уже совершился и частью еще должен совершиться, - только после этого он характеризует его еще как процесс, совершающийся согласно известному диалектическому закону. Вот и все. Следовательно, опять-таки только исказив смысл учения Маркса, г. Дюринг может утверждать, что отрицанию отрицания приходится, в данном случае, выполнять акушерскую роль для извлечения будущего из недр прошлого, или говорить, что Маркс требует, чтобы убеждение в необходимости общности земли и капитала (что уже представляет само воплощенное противоречие г. Дюринга) строилось на основании веры в отрицание отрицания.
  О полном непонимании природы диалектики свидетельствует уже один тот факт, что г. Дюринг признает ее орудием простого доказательства, подобно тому как при ограниченном понимании можно считать таковым формальную логику или элементарную математику. Даже формальная логика представляет, прежде всего, метод для отыскивания новых результатов, для перехода от известного к неизвестному, и то же самое, только в гораздо более высоком смысле, представляет диалектика, которая к тому же содержит в себе зародыш более широкого мировоззрения, так как она прорывает тесный горизонт формальной логики. В математике существует такое же отношение. Элементарная математика, математика постоянных величин, движется, по крайней мере в целом и общем, в границах формальной логики; математика переменных величин, существеннейший отдел которой составляет исчисление бесконечно малых, есть в сущности не что иное, как применение диалектики к математическим отношениям. Простое доказательство отступает здесь совершенно на задний план в сравнении с многообразными применениями метода к новым областям исследования. И почти все доказательства высшей математики, начиная с первых доказательств диференциального исчисления, являются, с точки зрения элементарной математики, строго говоря, неверными. Это и не может быть иначе, если добытые в диалектической области данные хотят доказать посредством формальной логики. Пытаться доказать такому заядлому метафизику, как г. Дюринг, что-либо посредством одной диалектики было бы таким же даром потраченным трудом,
  
  ДИАЛЕКТИКА. ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ 135
  
  каким был труд Лейбница и его учеников, доказывавших тогдашним математикам теоремы исчисления бесконечно малых. Диференциал вызывал в них такие же судороги, какие вызывает в Дюринге отрицание отрицания, в котором, впрочем, диференциал тоже, как мы увидим, играет некоторую роль. В конце концов, эти господа, поскольку они не умерли тем временем, ворча сдались, - не потому что были убеждены, а потому, что даваемые диференциальным исчислением решения были всегда верны. Г-н Дюринг, как сам он рассказывает, достиг только 40 лет, и если - чего мы ему желаем - он доживет до глубокой старости, то еще, может быть, переживет то же самое.
  Но что же такое, все-таки, это ужасное отрицание отрицания, которое так отравляет жизнь г. Дюринга и является в его глазах таким же ужасным преступлением, как у христиан грех против духа святого? В сущности очень простая, повсюду ежедневно совершающаяся процедура, которую может понять всякий ребенок, если только сорвать с нее мистическую ветошь, в которую ее закутывала старая идеалистическая философия и в которой ее продолжают сохранять только беспомощные метафизики, вроде г. Дюринга.
  Возьмем, например, ячменное зерно. Биллионы таких зерен размалываются, развариваются, идут на приготовления пива, а затем потребляются. Но если одно такое ячменное зерно найдет нормальные для себя условия, если попадет на благоприятную почву, то под влиянием теплоты и влажности с ним произойдет изменение,- оно даст росток; зерно, как таковое, исчезает, отрицается; на место его появляется выросшее из него растение, отрицание зерна. Но каков нормальный круговорот жизни этого растения? Оно растет, цветет, оплодотворяется и, наконец, производит вновь ячменные зерна, и как только последние созреют, стебель отмирает, отрицается в свою очередь. Как результат этого отрицания отрицания мы здесь имеем снова первоначальное ячменное зерно, но не одно, а сам-десять, сам-двадцать или тридцать. Хлебные злаки изменяются крайне медленно, так что современный ячмень почти совершенно подобен ячменю прошлого века. Но возьмем какое-нибудь пластическое декоративное растение, например далию или орхидею; если мы будем искусственно воздействовать на семя и развивающееся из него растение, то, как результат этого отрицания отрицания, мы получим не только большее количество семян, но и качественно улучшенное семя, могущее производить более красивые цветы, и каждое повторение этого процесса, каждое новое отрицание отрицания увеличивает это совершенство. Так же, как и с ячменным
  136 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  зерном, процесс этот совершается и у большинства насекомых, например у бабочек. Они появляются из яичка путем отрицания его, проходят через различные фазы превращения до половой зрелости, совокупляются и вновь отрицаются, т. е. умирают, как только завершился процесс продолжения рода и самки положили множество яиц. Что у других растений и животных процесс разрешается не так просто, что они не единожды, но много раз производят семена, яйца или детенышей, прежде чем умрут,- все-это нас здесь не касается; нам только нужно было показать, что отрицание отрицания действительно происходит в обоих царствах органического мира. Далее вся геология представляет ряд отрицаний, подвергшихся отрицанию, ряд последовательных разрушений старых и отложения новых горных формаций. Сначала первичная, возникшая от охлаждения жидкой массы земная кора размельчается океаническими, метеорологическими и атмосферно-химическими воздействиями, и эти размельченные массы отлагаются слоями на дне морском. Местные поднятия морского дна над поверхностью моря вновь подвергают части этого первого отложения воздействиям дождя, перемены температуры, в зависимости от времен года, воздействиям кислорода и углерода атмосферы; подобным же воздействиям подвергаются вырывающиеся из недр земли, прорывающие отложения расплавленные, впоследствии охлаждающиеся каменные массы. В течение миллионов столетий, таким образом, образуются все новые и новые слои, по большей части вновь и вновь разрушаясь и снова и снова служа материалом для образования новых слоев. Но результат этого процесса весьма положителен: образование почвы, составленной из разнообразнейших химических элементов, находящихся в состоянии механического раздробления, благоприятствующем значительной и разнообразной растительности.
  Так же точно и в математике. Возьмем любую алгебраическую величину а. Если мы отрицаем ее, мы получим - а (минус а). Если же мы подвергнем отрицанию это отрицание, помножив -а на -а, то получим + а2, т. е. первоначальную положительную величину, но на высшей ступени, именно во второй степени. И в этом случае не имеет значения, что то же самое а2 мы можем получить умножением положительного а на само себя. Ибо отрицаемое отрицание а так прочно пребывает в а2, что последнее при всяких обстоятельствах имеет два квадратных корня, именно + а и -а. И эта невозможность отделаться от отрицания отрицания, от содержащегося в квадрате отрицательного корня, получает очень осязательное значение уже в квадратных уравнениях. Еще резче отрицание отри-
  ДИАЛЕКТИКА. ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ 137
  цания выступает в высшем анализе, в тех "суммированиях бесконечно малых величин", которые сам г. Дюринг объявляет наивысшими математическими операциями и которые на обычном языке называются диференциальным и интегральным исчислением. Как производятся эти виды исчислений? Например, у нас в известной задаче имеются две переменные величины х и у, из которых одна не может изменяться без того, чтобы и другая не изменилась в определенном условиями задачи отношении. Я диференцирую х и у, т. е. принимаю их столь бесконечно малыми, что они исчезают по сравнению со сколь угодно малой действительной величиной, что от х и у не остается ничего, кроме взаимного их отношения, лишенного, так сказать, всякой материальной основы, остается количественное отношение, лишенное всякого количества. Следовательно dy/dx, т. е. отношение обоих диференциалов х и у, равно 0/0, но это 0/0 выражает собою y/x. Упомяну лишь мимоходом, что это отношение двух исчезнувших величин, этот фиксированный момент их исчезновения, представляет собой противоречие, но оно должно нас тревожить так же мало, как оно вообще мало тревожило математику в течение почти 200 лет. Итак, что же я делаю диференцируя, как не то, что я отрицаю х и у, но только не в том смысле, что мне до них нет дела, как отрицает метафизика, а отрицаю соответственно обстоятельствам дела? Именно, вместо х и у я имею в данных формулах или уравнениях их отрицание dx и dy. Затем я произвожу дальнейшие действия с этими формулами, обращаюсь с dx и dy как с величинами действительными, хоть и подверженными некоторым исключительным законам, и в известном пункте я отрицаю отрицание, т. е. интегрирую диференциальную формулу, вместо dx и dy вновь получаю действительные величины х и у и тем самым не просто возвращаюсь к исходному моменту, но разрешаю задачу, на которой обыкновенные геометрия и алгебра, быть может, пона-прасну обломали бы себе зубы.
  Не иначе обстоит дело и с историей. Все культурные народы начинают с общинной собственности на землю. У всех народов, которые перешли известную ступень первобытного состояния, общинная собственность начинает, по мере развития земледелия, сковывать производство. Она отменяется, отрицается и, после более или менее долгих промежуточных стадий, превращается в частную собственность. Но на высшей ступени развития земледелия, достигаемой благодаря господству частной собственности на землю, последняя, в свою очередь, налагает оковы на производство, и это в настоящее
  138 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  время наблюдается как в мелком, так и в крупном землевладении. Отсюда необходимо возникает требование отрицания частной земельной собственности, превращения ее в собственность общественную. Но это требование не означает восстановления первобытной общинной собственности, а установление более высокой, более развитой формы общего владения, которое не только не является препятствием для производства, но, наоборот, только освобождает последнее от оков и дает ему возможность сполна использовать современные химические открытия и механические изобретения.
  Или же еще пример. Античная философия представляла первобытный, естественный материализм. Как таковой, она не была способна выяснить отношение мысли к материи. Но необходимость выяснения этого вопроса привела к учению об отделимой от тела душе, далее - к утверждению бессмертия этой души, наконец - к монотеизму. Старый материализм был, таким образом, отрицаем идеализмом. Но, при дальнейшем развитии философии, идеализм также оказался несостоятельным и отрицается современным материализмом. Последний - отрицание отрицания - не представляет собой простого воскрешения старого материализма, но к прочным основам последнего присоединяет еще все идейное содержание двухтысяче-летнего развития философии и естествознания, равно как и самой этой двухтысячелетней истории. Вообще он уже не является философией, но просто мировоззрением, которое ищет доказательств и проявляется не в особой науке наук, но в самих реальных науках. Философия таким образом "снята", т. е. "схоронена", "одновременно уничтожена и сохранена". Уничтожена формально, сохранена по своему действительному содержанию. Таким образом, там, где г. Дюринг видит только "игру слов", оказывается, при более внимательном наблюдении, реальное содержание.
  Наконец, даже учение о равенстве Руссо, бледным искаженным снимком которого является учение г. Дюринга, даже оно не могло быть построено без того, чтобы гегелевское отрицание отрицания не сыграло акушерской роли (и это еще более чем за 20 лет до рождения Гегеля). И весьма далекое от того, чтобы стыдиться этого, учение Руссо, в первом своем изложении, можно сказать, блистательно обнаруживает печать своего диалектического происхождения. В естественном и диком состоянии люди были равны, а так как Руссо уже на возникновение речи смотрит как на искажение естественного состояния, то он имел полное право приписывать равенство и тем гипотетическим людям-животным, которых в новей-шee время Геккель назвал alali - лишенными речи. Но эти ран-
  ДИАЛЕКТИКА. ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ 139
  иые меж собой люди-животные имели одно преимущество перед прочими животными: способность совершенствования, дальнейшего развития, и эта способность стала причиной неравенства. Итак, Руссо видит в возникновении неравенства прогресс. Но этот прогресс был антагонистичен, он в то же время был и регрессом. "Все дальнейшие успехи представляли собою только кажущийся прогресс в направлении усовершенствования отдельного человека, на самом же деле этот прогресс шел в направлении упадка рода человеческого. Обработка металлов и земледелие были теми двумя искусствами, открытие которых вызвало эту громадную революцию" (т. е. превращение первобытных лесов в обработанную землю, но, вместе с тем, так же господство нищеты и рабства, созданных установлением собственности). "С точки зрения поэта, золото и серебро, а с точки зрения философа, железо и хлеб цивилизовали людей, но и погубили человеческий род". Каждый новый прогрессивный шаг цивилизации есть в то же время и прогресс неравенства. Все учреждения, которые создает для себя общество, возникшее вместе с цивилизацией, превращается в нечто противоположное своей первоначальной цели. "Бесспорно - и это составляет основной закон всего государственного права - что народы создали себе государей для охраны своей свободы, а не для ее уничтожения". И тем не менее, говорит Руссо, эти правители необходимо становились угнетателями народов, и их угнетение усиливается до того момента, когда неравенство, достигшее крайней степени, вновь превращается в свою противоположность, становясь причиной равенства: перед деспотом все равны, именно каждый равен нулю. "Тут - высшая степень неравенства, та конечная точка, которая замыкает круг и соприкасается с начальной точкой, от которой мы исходили: здесь все частные люди снова становятся равными членами, но только потому, что они представляют собой ничто, и подданные не имеют другого закона, кроме воли господина". Но деспот является господином, пока на его стороне сила, а потому "если его изгоняют, он не может жаловаться на насилие... Насилие его поддерживало, насилие его и свергает, все идет своим правильным и естественным путем". И, таким образом, неравенство вновь превращается в равенство, но не в старое естественное равенство первобытных людей, лишенных языка, а в высшее равенство - общественного договора. Угнетатели подвергаются угнетению. Это - отрицание отрицания.
  Мы здесь, таким образом, имеем уже у Руссо не только рассуждение, как две капли воды схожее с рассуждением Маркса в "Капитале", но и в подробностях мы видим целый ряд тех же
  140 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  диалектических оборотов, какими пользуется Маркс: процессы, которые антагонистичны по своей природе, содержат в себе противоречие, превращение известной крайности в свою противоположность и, наконец, как основу всего-отрицание отрицания. Если, следовательно, Руссо в 1754 г. не мог еще говорить "гегелевским жаргоном", то, во всяком случае, он за 23 года до рождения Гегеля, глубоко был заражен гегелевским ядом, диалектикой противоречия, учением о логосе, теологией и т. д. И если г. Дюринг, опошлив теорию Руссо, философствует затем о равенстве, при помощи своих двух мифических личностей, то все-таки и он оказывается на наклонной плоскости, с которой безнадежно скользит в объятия отрицания отрицания. Строй, в котором процветает равенство двух лиц и который при этом представлен как строй идеальный, назван на стр. 271 "Курса философии" "первобытным строем". Но этот первобытный строй на стр. 279 необходимым образом заменяется "системой грабежа".- таково первое отрицание. Наконец,теперь,благодаря философии действительности, мы дошли до того, что уничтожаем систему грабежа и вводим на ее место открытую г. Дюрингом, покоящуюся на равенстве хозяйственную коммуну - отрицание отрицания, равенство на высшей ступени. Забавное, благодетельно расширяющее кругозор зрелище: сам г. Дюринг всемилостивейше совершает смертный грех - отрицание отрицания.
  Итак, что такое отрицание отрицания? Весьма общий и именно потому весьма широко действующий и важный закон развития природы, истории и мышления; закон, который, как мы видели, прояв-ляется в царстве животном и растительном, в геологии, в математике, в истории, в философии и которому вынужден, сам того не ведая, подчиниться г. Дюринг, несмотря на весь свой форс и важничанье. Понятно само собой, что я еще ничего не говорю о том особенном процессе развития, который, например, проходит ячменное зерно от прорастания до умирания плодоносного растения, если скажу, что это-отрицание отрицания. Ибо так как такое же отрицание отрицания представляет, например, интегральное исчисление, то, ограничиваясь этим общим утверждением, я мог бы утверждать такую нелепицу, будто процесс жизни ячменного колоса есть интегральное исчисление или, если хотите, социализм. Эту-то нелепость н приписывают постоянно метафизики диалектике. Если я о всех этих процессах говорю, что они представляют отрицание отрицания, то я лишь обнимаю их одним этим законом развития и именно из-за этого оставляю без внимания особенности каждого отдельного специального процесса. Диалектика ведь представляет собою не более,
  ДИАЛЕКТИКА. ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ 141
  как науку о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления.
  Однако нам могут возразить: приведенное здесь отрицание не есть действительное отрицание; я отрицаю ячменное зерно и в том случае, если я его размалываю, насекомое - если я его раздавливаю, положительную величину а - если я ее вычеркиваю и т. д. Или я отрицаю положение - роза есть роза, сказав: роза не есть роза; и что выйдет из того, что я вновь отрицаю это отрицание, говоря: роза все-таки есть роза? Таковы действительно главные аргументы метафизиков против диалектики, вполне достойные ограниченности их способа мышления. В диалектике отрицать не значит просто сказать "нет" или объявить вещь несуществующей, или же уничтожить ее по произволу. Уже Спиноза говорил: omnis deter-minatio est negatio - всякое ограничение, или определение, есть в то же время отрицание. И, далее, способ отрицания определяется здесь, во-первых, общей, а во-вторых, особенной природой данного процесса. Я должен не только отрицать, но также затем "снять" это отрицание. Следовательно, первое отрицание я должен произвести таким образом, чтобы было или стало возможным второе отрицание. Но как этого достигнуть? Это - смотря по особой природе каждого отдельного случая. Если я размолол ячменное зерно или раздавил насекомое, то я хотя и совершил первый акт отрицания, но и сделал невозможным второй. Для каждой категории предметов имеется, таким образом, особый, ему свойственный способ такого отрицания, чтобы из него получилось развитие; точно так же и для каждой категории представлений и понятий. В исчислении бесконечно малых отрицание происходит иначе, чем в получении положительной степени из отрицательных корней. Этому приходится научиться, как и всему прочему. Зная только, что ячменный колос и исчисление бесконечно малых обнимаются понятием "отрицание отрицания", я не могу ни успешно вырастить ячмень, ни ди-ференцировать и интегрировать, точно так же как знание одних только законов зависимости звуков от размеров струн не дает мне возможности играть на скрипке. Ясно, однако, что при таком отрицании отрицания, которое состоит в детском занятии попеременно ставить а, затем его вычеркивать, или попеременно утверждать о розе, что она есть роза и что она не есть роза, - что при таком занятии не выяснится ничего, кроме глупости того, кто предпринимает подобную скучную процедуру, А между тем метафизики хотят нас уверить, что раз мы желаем совершить отрицание отрицания, то его надлежит произвести именно таким образом.
  142 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  Итак, опять-таки не кто иной, как г. Дюринг, мистифицирует нас, утверждая, что отрицание отрицания представляет собою чудацкую аналогию с грехопадением и искуплением, изобретенную Гегелем и заимствованную им из сферы религии. Люди рассуждали диалектически задолго до того, как узнали, что такое диалектика, так же, как говорили прозой уже задолго до того, как появилось слово "проза". Закон отрицания отрицания, который осуществляется бессознательно в природе и истории, а также, пока он не познан, и в нашем мышлении, лишь впервые резко формулирован Гегелем. А если г. Дюринг, как оказывается, сам втихомолку пользуется диалектикой, но ему только не нравится это название, - так пусть он отыщет лучшее. Если же он намерен изгнать из мышления самую суть дела, то вместе с тем он должен изгнать диалектическое развитие из природы и истории и изобрести такую математику, в которой -а X -а не дает +а2, а также издать закон, в силу которого диференцирование и интегрирование были бы воспрещены под страхом наказания.
  XIV. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
  Мы покончили с философией; то, что еще говорится в "Курсе" о фантазиях будущего, займет наше внимание при рассмотрении переворота, произведенного г. Дюрингом в сфере социализма. Что обещал нам г. Дюринг? Все. Что сдержал он из своих обещаний? Ничего. "Элементы философии реальной и соответственно направленной на действительность природы и жизни", "строго научное мировоззрение", "системосозидающие идеи" и все прочие научные подвиги г. Дюринга, рекламированные громкими фразами самого г. Дюринга, оказались, при первом прикосновении к ним, простым блефом. Мировая схематика, которая, "не жертвуя в чем-либо глубиной мысли, прочно установила основные формы бытия", представляет собою бесконечно поверхностную копию гегелевской логики и проникнута, как и последняя, предрассудком, будто бы "эти основные формы", пли логические категории, ведут таинственное существование где-то вне этого мира, к которому они должны "применяться". Натурфилософия дала нам космогонию, исходным пунктом которой является "самому себе равное состояние материи", - состояние, которое может быть представлено только посредством самой безнадежной путаницы представлений о связи материи и движения и, сверх того, лишь при допущении находящегося вне мира личного бога, который один может привести это состояние в движение. При рассмотрении органической природы философия действительности, отвергнув борьбу за существование и естественный отбор Дарвина, как "изрядную дозу скотства, направленного против человечности", должна была ввести затем то и другое через заднюю дверь и принять их как действующие в природе факторы, хотя и второстепенного значения. При этом она нашла случай проявить в области биологии такое же невежество, какого ныне,- с тех пор как уже нельзя избегнуть знакомства с популярно-научными лекциями, - нужно искать днем с фонарем даже среди барышень из образованных сословий. В области нравственности и права опошление учения Руссо о равенстве привело не к лучшим результатам, чем в предыдущих
  144 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
  отделах извращение Гегеля. Точно так же и в области правоведения, - несмотря на все уверения автора в противном, - обнаружилось такое незнание, которое, и то лишь изредка, можно встретить у самых ординарных, старо-прусских юристов. Философия, "которая не признает никакого видимого горизонта", довольствуется в юридической области весьма реальным горизонтом, совпадающим со сферой действия прусского земского права. "Земли и небеса внешней и внутренней природы", которые эта философия обещала развернуть перед нами в своем мощно-революционизирующем движении, мы все еще ждем их, точно так же, как и "окончательных истин в последней инстанции", и того, что она называет "абсолютно-фундаментальным". Философ, метод мышления которого исключает всякую возможность впасть в "субъективно-ограниченное представление мира", оказывается, в действительности, не только сам субъективно ограниченным своими, как это было доказано, крайне недостаточными познаниями, своим ограниченно-метафизическим образом мышления и своим карикатурным самовозвеличением, но также еще и своими ребяческими причудами. Он не может создать свою философию действительности, не навязав предварительно всему человечеству, не исключая евреев, свое отвращение к табаку, кошкам и евреям, в качестве безусловного и всеобщего закона. Его "истинно-критическая" точка зрения по отношению к другим людям состоит в том, чтобы неослабно приписывать им вещи, которых они не говорили и которые представляют собственное изделие г. Дюринга. Его расплывчатая болтовня на мещанские темы, как, например, о ценности жизни и о наилучшем способе наслаждения ею, пропитана филистерством, которым вполне объясняется его гнев против "Фауста" Гете. Оно, конечно, непростительно со стороны Гете, что он сделал своим героем безнравственного Фауста, а не серьезного философа действительности - Вагнера!
  Одним словом, философия действительности в конце концов оказывается, употребляя выражение Гегеля, "бледнейшим отстоем немецкого просвещенства", который был бы совершенно жидок и прозрачен, если бы его жидкая и прозрачная трививальность не приняла более мутный вид благодаря накрошенным оракульским фразам. Таким образом, закончив чтение книги, мы оказываемся знающими столько же, сколько знали прежде, и вынуждены признать, что "новый метод мышления", "в основе своей своеобразные данные и воззрения" и системосозидающие идеи", - что все это хотя и дало нам новые разообразные нелепости, но среди них нет ни одной строчки, могущей чему-нибудь научить. И этот человек, выхваляю-
  ЗАКЛЮЧЕНИЕ 146
  щий свое искусство и свои товары под гром литавр и труб, словно обыкновеннейший базарный рекламист, у которого за громким словом не скрывается ровно ничего,-этот человек осмеливается называть шарлатанами таких людей, как Фихте, Шеллинг, Гегель, из которых наименее выдающийся-гигант по сравнению с ним. И впрямь шарлатан-только кто, собственно?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОТДЕЛ ВТОРОЙ
  ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  
  I. ПРЕДМЕТ И МЕТОД.
  Политическая экономия, в широком смысле слова, есть наука о законах, управляющих производством и обменом материальных жизненных благ в человеческих обществах. Производство и обмен представляют две различные функции. Производство может происходить без обмена, обмен же, именно потому, что он прежде всего есть обмен продуктов, не может, очевидно, обойтись без производства этих продуктов. Каждая из этих двух общественных функций находится под влиянием большею частью особенных внешних воздействий, почему та и другая подчиняются большею частью своим особенным, специальным законам. Но, с другой стороны, эти функции в каждый данный момент обусловливают друг друга и воздействуют друг на друга в такой мере, что их можно было бы назвать абсциссой и ординатой экономической кривой.
  Условия, при которых люди производят и обмениваются продуктами, не одинаковы для разных стран и изменяются в каждой стране из поколения в поколение. Политическая экономия поэтому не может быть тожественной для всех стран и всех исторических эпох. Громадная пропасть лежит между странами, в которых находятся еще в употреблении лук со стрелами, каменные ножи и дикое население лишь редко, в исключительных случаях, вступает в меновые отношения, и такими странами, в которых применяются паровые машины в тысячу лошадиных сил, а также механические ткацкие станки, железные дороги и коммерческие учреждения, вроде Английского банка. Жители Огненной земли не дошли до массового производства и торговли на всемирном рынке, так же точно как и до вексельных спекуляций и биржевых крахов. Поэтому, кто пожелает объединить одними законами экономику Огненной земли и экономику современной Англии, тот, очевидно, не извлечет на свет божий ничего, кроме самых банальных общих мест. Таким образом, политическая экономия по самому существу своему - историческая наука. Она имеет дело с историческим, т. е. непрерывно изменяющимся материалом; она прежде всего исследует особые законы
  150 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИИ
  каждой отдельной ступени развития производства и обмена и лишь в конце этого исследования может установить немногие, имеющие применение к производству и обмену, вполне общие законы. Причем, однако, само собой разумеется, что законы, имеющие силу для определенных способов производства и обмена, могут иметь значение для всех исторических периодов, в которых господствуют именно эти способы производства и обмена. Так, например, вместе с введением металлических денег приводится в действие ряд законов, имеющих силу для всех стран и исторических периодов, в которых металлические деньги являются средством обмена.
  В зависимости от рода и способа производства и обмена определенного исторического общества и исторических условий существования последнего устанавливается и самый род и способ распределения продуктов. В родовой или сельской общине с общей собственностью на землю, с которою или с весьма заметными остатками которой вступают в историю все культурные народы, само собой подразумевается довольно равномерное распределение продуктов; где же возникает более или менее значительное неравенство в их распределении между членами общины, это служит уже признаком начавшегося разложения последней. Как крупное, так и мелкое землевладение допускают (смотря по историческим условиям, из которых они развились) весьма различные формы распределения. Но очевидно, что крупное землевладение обусловливает всегда иное распределение, чем мелкое; что крупное предполагает или создает противоположность классов - рабовладельцев и рабов, вотчинников и барщинно-обязанных крестьян, капиталистов и наемных рабочих, тогда как при мелком - классовые различия между занятыми в земледельческом производстве индивидуумами отнюдь не необходимы и, напротив того, самым фактом своего существования указывают на начавшийся упадок парцеллярного хозяйства. Введение и распространение металлических денег в стране, в которой до сих пор исключительно или преимущественно велось натуральное хозяйство, всегда соединено с более или менее быстрым преобразованием прежнего распределения, и именно в том смысле, что оно все более и более выражается в неравенстве между отдельными личностями и, следовательно, порождает и усиливает противоположность между богатыми и бедными. Насколько местное цеховое ремесленное производство средних веков делало невозможным существование крупных капиталистов и пожизненных наемных рабочих, настолько же появление этих классов стало неизбежным при современной крупной промышленности, при современном развитии кредита и при
  
  ПРЕДМЕТ И МЕТОД 151
  соответствующих им формах обмена, основанного на свободной конкуренции.
  Таким образом, одновременно с появлением различий в распределении продуктов возникают и классовые различия. Общество разделяется на привилегированных и угнетаемых, на эксплоатирующих и эксплоатируемых, на господствующие и подчиненные классы, и точно так же государство, развившееся из естественно выросших групп одноплеменных общин, сначала только в целях удовлетворения их общих интересов (например, на Востоке - орошение) и для защиты от внешних врагов,- отныне получает специальное назначение: силою охранять условия существования и господства эксплоатирующих классов от классов эксплоатируемых.
  Однако распределение не является простым пассивным результатом производства и обмена; оно, в свою очередь, влияет обратно на производство и обмен. Каждый новый способ производства или новая форма обмена вначале стесняются не только старыми формами и соответствующими им политическими учреждениями, но и старым способом распределения. Им приходится лишь путем долгой борьбы завоевать себe соответствующее распределение. Но чем подвижнее данный способ производства и обмена, чем более он способен к преобразованию и развитию, тем скорее распределение достигает такой стадии, на которой оно перерастает породивший его способ производства и обмена и вступает с ним в противоречие. Старые, естественно выросшие общины, о которых была уже речь, могут существовать целые тысячелетия, как это наблюдается еще теперь у индусов и славян, до тех пор, пока сношения с внешним миром не породят внутри этих общин имущественных различий, следствием которых является их разложение. Напротив, современное капиталистическое производство, едва насчитывающее триста лет и получившее решительное господство только со времени появления крупной промышленности, т. е. всего сто лет тому назад, успело в течение этого короткого срока породить такие противоположности в распределении (с одной стороны, концентрацию капиталов в немногих руках, а с другой - концентрацию неимущих масс в больших городах), от которых оно необходимо должно погибнуть.
  Связь между распределением данного общества и его материальными условиями cyществования настолько коренится в природе вещей, что она соответственным образом отражается в народной психике. Пока известный способ производства находится в восходящей стадии своего развития, до тех пор ему воздают хвалу даже те, кто остается в накладе от соответствующего ему способа распределения.
  
  152 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  Так было с английскими рабочими во время возникновения крупной промышленности. Более того, пока этот способ производства представляется общественно нормальным, в общем господствует довольство распределением, и протесты раздаются в то время лишь со стороны лиц, вышедших из среды самого господствующего класса (Сен-Симон, Фурье, Оуэн). не находя у эксплоатируемых масс никакого отклика. Только когда данный способ производства уже в значительной степени пройдет нисходящую стадию своего развития, когда он уже наполовину переживет себя и когда исчезнут условия, породившие его существование, и в дверь уже стучится его преемник,- только тогда становящееся все более неравномерным распределение начинает казаться несправедливым, только тогда начинают от отживающей действительности апеллировать к так называемой вечной справедливости. Эта апелляция к морали и праву в научном отношении не ведет нас ни на шаг далее; экономическая наука может усматривать в нравственном негодовании, как бы оно ни было справедливо, не доказательство, но только симптом. Напротив, ее задачей является показать, что проявившиеся недостатки общественного строя представляют необходимые следствия существующего способа производства, но в то же время и признаки наступающего-его разложения, и открыть внутри разлагающейся экономической формы движения элементы будущей, могущей уничтожить эти недостатки, новой организации производства и обмена. Гнев, создающий поэтов, вполне уместен как при изображении этих недостатков, так и при нападении на идеологов, которые отыскивают гармонию в существующем строе и, служа господствующему классу, отрицают или прикрашивают его недостатки; но как мало он может иметь значения в качестве доказательства в том или другом случае, это ясно из одного того, что для гнева всегда было достаточно материала, во все эпохи истории.
  Политическая экономия,- как наука об условиях и формах производства и обмена продуктов в различных человеческих обществах и о соответствующих способах распределения этих продуктов, - такая политическая экономия, в широком смысле этого слова, еще должна быть создана. То, что дает нам в настоящее время экономическая наука, ограничивается почти исключительно генезисом и развитием капиталистического способа производства: она начинает с критики остатков феодальных форм производства и обмена, указывает на необходимость замены их капиталистическими формами, затем развивает законы капиталистического способа производства и соответствующих ему форм обмена с положительной стороны,
  ПРЕДМЕТ И МЕТОД 153
  т. е. поскольку они соответствуют интересам всего общества, и за канчивает социалистической критикой капиталистического способа производства, т. е. изложением его законов с отрицательной стороны, указанием на то, что этот способ производства, путем собственного своего развития, стремится к той точке, где он сам становится не
  возможным. Эта критика доказывает, что капиталистические формы производства и обмена все более приобретают характер невыно симых оков для самого производства; что необходимо обусловлен ный этими формами способ распределения создал постоянно возра стающую непримиримость классовых отношений, с каждым днем обо
  стряющееся противоречие между немногими, все более богатеющими, капиталистами и многочисленными, в общем все хуже и хуже обеспе ченными, неимущими наемными рабочими; и, наконец, что созданные в пределах капиталистического способа производства массовые производительные силы, которые не могут быть им рационально
  использованы, только ждут перехода во власть организованного для планомерной совместной работы общества, чтобы обеспечить всем членам общества средства к существованию и к свободному развитию их способностей, притом во все возрастающем размере.
  Чтобы завершить в полной мере эту критику буржуазной экономии, недостаточно было знакомства с капиталистической формой производства, обмена и распределения. Следовало также, хотя бы в общих чертах, исследовать и привлечь к сравнению формы предшествующие или рядом с ней существующие в менее развитых странах. Такое исследование и сравнение, в общих чертах, находится пока в трудах только Маркса, и поэтому исключительно ему мы обязаны тем, что сделано до сих пор для выяснения основных начал до-буржуазной теоретической экономии.
  Политическая экономия, в более узком смысле слова, хотя и возникла около конца XVII столетия благодаря отдельным гениальным личностям, но ее положительная формулировка получила значение лишь в сочинениях физиократов и А. Смита, и вообще, по существу, она является детищем XVIII века, тесно примыкая к эпохе открытий великих французских просветителей, нося на себе следы всех ее достоинств и недостатков. То, что сказано было выше о просветителях этой эпохи, применимо и к современным ей экономистам. Для них новая экономическая наука была не выражением отношений и потребностей эпохи, а проявлением вечного разума; открытые ею законы производства и обмена были не законами исторически определенной формы экономической деятельности, но вечными естественными законами: их выводили из природы человека. Но при
  154 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  внимательном рассмотрении оказывается, что этот "человек" был просто средний бюргер того времени, превращавшийся в буржуа, и его "природа" заключалась лишь в том, что он производил продукты фабричным способом и торговал на почве господствовавших тогда исторически определенных отношений.
  После того как мы в области философии достаточно познакомились с нашим "критическим основоположником" г. Дюрингом и его методом, мы можем легко предсказать, какие взгляды он проводит в политической экономии. В философской области, там, где он не городил просто вздора (как в натурфилософии), его способ мышления был карикатурой на метод XYIII века. Для него дело шло не об исторических законах развития, но об естественных законах, о вечных истинах. Общественные отношения, как мораль и право, разрешались им каждый раз не согласно определенным, исторически данным условиям, но с помощью пресловутых двух личностей, из которых одна либо порабощает другую, либо не порабощает (последнее, к сожалению, доселе никогда не случалось). Поэтому мы едва ли ошибемся, если наперед скажем, что г. Дюринг и политическую экономию сведет, в конце концов, к окончательным истинам в последней инстанции, к вечным естественным законам, к тавтологическим аксиомам, абсолютно лишенным содержания, и в то же время все положительное содержание политической экономии, поскольку оно ему знакомо, проведет контрабандою через заднюю дверь; и что распределение, как общественное явление, он не выведет из производства и обмена, а просто предоставит его на благоусмотрение своим знаменитым двум лицам, для окончательного решения. А так как все это - уже давно нам знакомые приемы, то можно ограничиться лишь их кратким разбором.
  Так, г. Дюринг уже на второй странице заявляет нам, что его экономия основывается на том, что "установлено" в его философии, и "опирается в некоторых существенных пунктах на иерархически высшие и уже порешенные в высшей области исследований истины". Повсюду все то же надоедливое самовосхваление. Повсюду торжество г. Дюринга по поводу установленного и порешенного г. Дюрингом. Действительно "порешенного", в этом мы достаточно убедились...
  Вслед затем мы узнаем о "самых общих естественных законах всякого хозяйства" - значит, мы верно угадали. Но эти естественные законы допускают правильное понимание протекшей истории лишь в том случае, если их "исследуют в связи с теми результатами, которые являются следствием влияния политических форм подчи-
  ПРЕДМЕТ И МЕТОД 155
  нения и группировок. Такие учреждения, как рабство и наемная кабала, к которым присоединяется их родная сестра, насильственная собственность, должны быть рассматриваемы как формы социально-экономического строя чисто политического характера - сфера, внутри которой до сих пор только и могут проявлять свои действия хозяйственно-естественные законы".
  Это положение есть трубный звук, который, словно вагнеров-ский лейтмотив, возвещает нам шествие двух пресловутых лиц. Но оно представляет и нечто большее, именно основную тему всей дюринговой книги. При обсуждении права г. Дюринг не сумел нам дать ничего, кроме плохого переложения на социалистический язык теории равенства Руссо, гораздо лучшие образцы которого можно услышать в каждом парижском кабачке, посещаемом рабочими. Здесь же он дает нам нисколько не лучший социалистический пересказ жалоб экономистов относительно искажения вмешательством государства, путем насилия, вечных экономических естественных законов и их следствий. Тем самым он заслуженно оказывается одиноким среди социалистов. Каждый рабочий-социалист, какой бы то ни было национальности, очень хорошо знает, что насилие только охраняет эксплоатацию, но не создает ее; что отношение капитала и наемного труда является основанием его эксплоатации и что последняя возникла чисто экономически, а вовсе не путем насилия.
  Далее мы узнаем, что во всех экономических вопросах "можно различать два процесса - процесс производства и процесс распределения". Кроме них, известный своей поверхностью Ж.-Б. Сэй насчитывал еще третий процесс,- потребления, но не сумел, как и его последователь, сказать по поводу его ничего умного. Обмен же, или обращение, представляет только подразделение производства, к которому относится все, что должно совершиться для того, чтобы продукты попали к последнему, настоящему потребителю. Если г. Дюринг позволяет себе соединять в одну кучу два по существу различные, хотя и взаимно обусловливаемые процесса: производства и обращения, и совершенно бесцеремонно утверждает, что устранение этой путаницы может "только породить путаницу", то он этим лишь доказывает, что нe знает или не понимает того колоссального развития, которое получило обращение товаров за последние пятьдесят лет, что, впрочем, подтверждается и всей его книгой. Этого недостаточно. Соединяя вместе производство и обмен, под именем производства, он ставит рядом с производством распределение, как второй, совершенно посторонний процесс, который не имеет ничего общего с первым. Но мы видим, что распределение в главных своих
  156 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  чертах всегда является необходимым результатом существующих способов производства и обмена в данном обществе, а также и исторических предпосылок данного общества; зная последние, можно с достоверностью предугадать и характер господствующего в данном обществе способа распределения. Теперь же мы видим, что г. Дюринг, если не желает изменить основным положениям, "установленным" в его учении о нравственности, праве и истории, должен отрицать этот элементарный исторический факт и, в частности, должен отрицать его в том случае, когда решается ввести контрабандой в политическую экономию своихт двух, необходимых ему, субъектов. Только после того, как г. Дюрингу удалось лишить распределение всякой связи с производством и обменом, может, наконец, совершиться это великое событие.
  Вспомним, однако, сначала, как происходило дело с рассмотрением вопроса о нравственности и праве. Здесь г. Дюринг начал сперва с одного только человека; он сказал: "Человек, поскольку мы его представляем одиноким или, что то же, стоящим вне всякой связи с другими, не может иметь обязанностей. Для него существует не долженствование, а только хотение". Но что же представляет собою этот не знающий обязанностей человек, как не рокового "пра-иудея Адама" в раю, в котором он не знал греха только потому, что не мог совершить его? Однако этому Адаму, созданному философией действительности, предстоит грехопадение. Внезапно рядом с этим Адамом появляется не Ева с волнистыми локонами, а второй Адам. И тотчас же на Адама возлагаются обязанности, которые он и нарушает.
  Вместо того, чтобы прижать к своей груди своего брата как равноправного, он подчиняет его своему господству, порабощает его,- и от последствий этого первого греха, от наследственного греха порабощения, терпит вся всемирная история вплоть до нынешнего дня, почему, по мнению г. Дюринга, она и не стоит медного гроша.
  Между прочим, г. Дюринг думал, что наградил достаточным презрением "отрицание отрицания", назвав его копией со старой истории грехопадения и искупления, но в таком случае что же мы должны сказать об его собственном новейшем издании той же истории: (Ибо современем мы "доберемся"-пользуясь выражением одного рептильного органа печати - и до искупления.) Во всяком случае мы предпочитаем старое семитское сказание, согласно которому для мужчины и женщины все-таки имело некоторый смысл, лишиться состояния невинности, между тем как за г. Дюрингом
  ПРЕДМЕТ И МЕТОД 157
  останется вне конкурса слава человека, сконструировавшего свое грехопадение при помощи двух мужчин.
  Итак, послушаем переложение предания о грехопадении на экономический язык:
  "Для идеи производства может во всяком случае служить пригодной логической схемой представление о Робинзоне, который изолированно противостоит со своими силами природе и не вынужден делить что-либо с кем-либо... Столь же целесообразной, для олицетворения существеннейшего в идее распределения, является логическая схема двух лиц, хозяйственные силы которых комбинируются и которые, очевидно, должны в той или иной форме сталкиваться друг с другом в вопросе о долях в продуктах того и другого. Действительно, нет никакой нужды в чем-либо еще, кроме этого простого дуализма, чтобы вполне строго представить себе некоторые из важнейших отношений распределения и изучить эмбрионально их законы в их логической необходимости... Совместная деятельность на условиях равноправия столь же мыслима в этом случае, как и комбинация сил, приводящая к полному подчинению одного человека другому, которое в таком случае превращает подчиненного человека в раба или в простое орудие для хозяйственных услуг, и существование его поэтому поддерживается лишь в качестве такого орудия... Между состоянием равенства и состоянием ничтожества, с одной стороны, и всемогуществом и единственно-активной деятельностью - с другой, находится целый ряд промежуточных ступеней, заполнить которые пестрым многообразием постарались события всемирной истории. Существенным предварительным условием является здесь общий взгляд на различные учреждения права и бесправия в истории...", и, в конце концов, все распределение превращается в "экономическое право распре-деления".
  Теперь, наконец, г. Дюринг вновь имеет твердую почву под ногами. Рука об руку со своими двумя мифическими лицами, он может бросить вызов своему веку. Но за этим тройным созвездием стоит еще некто не названный.
  "Капитал не изобрел прибавочного труда. Повсюду, где одна часть общества владеет монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен к рабочему времени, необходимому для его содержания, прибавлять излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства, будет ли этот собственник афинский [...], этрусский теократ, civis romanus (римский гражданин),
  158 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  норманский барон, американский рабовладелец, валахский боярин, современный лэндлорд или капиталист" (Marx, Kapital, I. 2. Auf-lage, p. 227).
  После того как г. Дюринг, таким образом, узнал, что составляет основную форму эксплоатации, общую всем существовавшим до сих пор формам производства,- поскольку они движутся в классовых противоположностях,- ему осталось только привлечь к решению этого вопроса своих двух вышеуказанных лиц, чтобы выработать коренные основы политической экономии. Он ни на минуту не колеблется выполнить эту "системосозидающую идею". Исходной точкой является здесь работа без эквивалента, длящаяся за пределы рабочего времени, необходимого для поддержания жизни самого работника. Итак, Адам, который здесь носит имя Робинзона, заставляет второго Адама, Пятницу, бодро приняться за работу. Почему же Пятница работает долее, чем необходимо для его пропитания? И на этот вопрос находится отчасти ответ у Маркса. Но для двух лиц процесс выработки условий, необходимых для такой работы, чересчур долгая музыка. Дело улаживается на скорую руку: Робинзон подчиняет Пятницу", принуждает его "как раба или рабочее орудие исполнять хозяйственные услуги" и содержит его "также только как орудие". Подобным "новейшим творческим оборотом" г. Дюринг, словно хлопушкой, убивает разом двух мух. Во-первых, он сберегает себе труд разъяснить различные, имевшие до сих пор место, формы распределения, их различия и их причины: они все просто никуда не годятся, они покоятся на насильственном подчинении. Об этом мы вскоре поговорим. Во-вторых, всю теорию распределения он переносит с экономической почвы на почву морали и права, т. е. с почвы твердых материальных фактов на более или менее шаткую почву мнений и чувствований. Ему, таким образом, приходится уже не исследовать или доказывать, но только свободно декламировать, и поэтому он смело выставляет требование, чтобы распределение продуктов труда совершалось не сообразно действительным экономическим причинам, но согласно с тем планом, который представляется г. Дюрингу нравственным и справедливым. Однако то, что представляется справедливым г. Дюрингу, отнюдь не является неизменным началом, а следовательно, оно далеко от того, чтобы быть настоящей истиной. Ведь последняя, по мнению г. Дюринга, "вообще неизменна". В 1868 г. он писал ("Die Schicksale meiner socialen Denkscbrift"): "Тенденцией всякой высшей цивилизации является то, что собственность получает все более резкое выражение, и в этом-то, а не в смешении прав и сфер господства заключается
  ПРЕДМЕТ И МЕТОД 159
  сущность и будущее современного развития". И далее он никак не мог постигнуть, "каким образом преобразование наемного труда в какую-либо новую форму добывания средств к жизни может быть когда-либо согласовано с законами человеческой природы и естественно-необходимым расчленением общественного организма". Итак, в 1868 г.- частная собственность и наемный труд естественно-необходимы и потому справедливы; а в 1876 г. то и другое - следствие насилия и "грабежа", стало быть несправедливо. И нет никакой возможности узнать, что именно столь бурно-стремительному гению через несколько лет будет казаться нравственным и справедливым. И мы поступим во всяком случае лучше, если, рассуждая о распределении богатств, будем держаться действительных, объективных экономических законов, а не мимолетного, изменчивого, субъективного представления г. Дюринга о справедливости и несправедливости.
  Если бы наша уверенность относительно предстоящего преобразования современного способа распределения продуктов труда, с его вопиющими противоречиями, нищетой и роскошью, голодом и изобилием, опиралась только на сознание, что этот способ распределения несправедлив и что справедливость должна, наконец, когда-нибудь восторжествовать, то наше дело было бы плохо, и нам пришлось бы долго ждать такого преобразования. Средневековые мистики, мечтавшие о близком наступлении тысячелетнего царства, уже сознавали несправедливость классовых противоречий. На заре новой истории, 350 лет назад, Томас Мюнцер громко на весь свет высказал это. Во время английской и французской буржуазных революций раздается тот же призыв, и - затихает. Чем же объясняется, что этот призыв к отмене классовых противоречий и классовых различий, который до 1830 года не встречал отклика в трудящихся и страждущих массах, теперь вызывает сочувствие миллионов рабочих и идея классовой борьбы переходит из одной страны в другую, притом в той самой последовательности и с тою же интенсивностью, с которой в отдельных странах развивается крупная промышленность? Наконец, мы видим, что в период, захватывающий собою не более одного поколения, эта классовая борьба приобрела такую мощь, что может противостоять всем объединившимся против нее силам и внушать рабочим уверенность в победе в близком будущем. Как объяснить все это? Это объясняется тем, что современная крупная индустрия создала, с одной стороны, пролетариат, класс, который впервые в истории может выставить требование отмены не той или иной особенной классовой организации, не той или иной
  160 АНТИ-ДЮРИНГ . - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  специальной классовой привилегии, но вообще разделения общества на классы, и который поставлен в такое положение, что он должен провести это требование под угрозой, в противном случае, впасть в состояние китайских кули. Затем, с другой стороны, та же крупная промышленность создала, в лице буржуазии, класс, который владеет монополией всех орудий производства и жизненных средств, но который, в каждый период спекуляции и следующего за ним краха, доказывает, что он стал неспособным к дальнейшему господству над силами производства, переросшими его власть; класс, под руководством которого общество идет навстречу катастрофе,- как локомотив, у которого машинист не имеет сил открыть предохранительный клапан. Другими словами, отмеченный факт объясняется тем, что созданные современным капиталистическим способом производства производительные силы и выработанная им система распределения благ находятся в вопиющем противоречии с этим самым способом производства, притом в такой степени, что преобразование способа производства и распределения, устраняющее все классовые различия, должно совершиться непременно, под угрозой гибели всего общества. В этом очевидном материальном факте, который в более или менее ясной форме и с непреодолимой необходимостью проникает в сознание эксплоатируемых пролетариев,- в этом факте, а не в представлениях того или другого кабинетного мыслителя о праве или бесправии, коренится уверенность современного социализма в его предстоящем торжестве.
  II. ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ.
  
  "Отношение общей политики к формам хозяйственного права выражено в моей системе так определенно и вместе своеобразно, что для облегчения изучения будет нелишним сделать на него особое указание. Форма политических отношений составляет основу истории, экономическая же зависимость есть явление производное или частный случай, а потому всегда остается второстепенным фактом. Некоторые из новейших социалистических систем, принимая за руководящий принцип бросающиеся в глаза проявления совершенно извращенных отношений, выводят политические учреждения, как бы второстепенные и подчиненные, из отношений экономических. Но хотя эти второстепенные экономические отношения, как таковые, производят, конечно, свое действие и в настоящее время особенно дают себя чувствовать, тем не менее первоначальный фактор надо искать в непосредственной политической силе, а не в косвенном действии экономического могущества". Точно так же и в другом месте г. Дюринг "исходит из того положения, что политическое состояние есть решающая причина экономических отношений, обратное же влияние представляет лишь отраженное действие второстепенного порядка... Пока же не примут политическую группировку за самостоятельную и самодовлеющую точку исхода, а будут относиться к ней исключительно как к средству для удовлетворения потребностей желудка, до тех пор люди, придерживающиеся таких воззрений, останутся до некоторой степени скрытыми реакционерами, какими бы радикалами-социалистами и революционерами они ни казались".
  Такова теория г. Дюринга. Как здесь, так и во многих других местах она провозглашается без доказательств, так сказать, декретируется. О какой-нибудь попытке доказать ее или опровергнуть противоположные воззрения нет и речи в его трех толстых книгах. Будь доказательства дешевле грибов, г. Дюринг и тогда не подарил бы нам ни единого. Все относящееся к этому вопросу прекрасно доказано уже знаменитым грехопадением Робинзона, поработившего
  162 АНТН-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  Пятницу. Действие это было насильственным,- следовательно политическим. А так как порабощение Пятницы послужило исходным пунктом, основным фактом всей истории человечества и до такой степени заразило ее первородным грехом несправедливости, что во все последующие периоды порабощение только смягчалось, "переходя в более косвенные формы зависимости"; так как на этом же первобытном порабощении покоится и вся современная "насильственная собственность", то становится очевидным, что экономические явления могут быть объяснены только политическими причинами, и именно насилием. Кто не довольствуется таким доказательством, тот скрытый реакционер.
  Заметим сперва, что только при дюринговой влюбленности в самого себя этот взгляд мог показаться ему столь "своеобразным". Воззрение, по которому судьбы истории решаются политическими действиями правителей и государств, так же старо, как сама писаная история, и было главной причиной недостаточности дошедших до нас сведений о действительном историческом двигателе: о развитии народов, тихо совершавшемся на заднем плане этой шумной сцены. Всеобщее господство такого воззрения на историю было впервые поколеблено лишь французскими буржуазными историками, времен реставрации. "Своеобразно" тут лишь то, что г. Дюринг обо всем этом ничего не знает.
  Далее: допустим даже на минуту, что г. Дюринг прав, что вся прошедшая история сводится к порабощению человека человеком; это все-таки далеко еще не разъясняет нам сущности дела. У нас тотчас же рождается вопрос: зачем же Робинзон порабощал Пятницу? Ради одного удовольствия? Конечно, нет! Мы видели, наоборот, что "Пятница принуждался к хозяйственным работам как раб или как простое орудие, да и содержался как орудие". Робинзон именно затем и поработил Пятницу, чтобы заставлять его работать в свою пользу. А как может Робинзон извлекать пользу из работы Пятницы? Это возможно только благодаря тому, что Пятница производит своим трудом больше средств существования, чем Робинзон должен давать ему для восстановления его рабочей силы. Оказывается, что вопреки точному предписанию г. Дюринга Робинзон "принял политическую группировку", возникшую вследствие порабощения Пятницы, "не за самодовлеющую точку исхода", а исключительно "за средство для удовлетворения потребностей желудка". Пусть же он сам разделывается как знает со своим господином и учителем, г. Дюрингом! Таким образом, детский пример, нарочито измышленный г. Дю-
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 163
  рингом ради возведения насилия в "основу материи", доказал, наоборот, что насилие служит только средством, цель же заключается в приобретении экономических выгод. Насколько цель существеннее средств, употребленных для ее достижения, настолько же в истории экономическая сторона отношений существеннее политической. Пример доказывает, следовательно, как раз обратное тому, что требовалось доказать. И в каждом случае господства и порабощения происходит то же, что у Робинзона с Пятницей. Порабощение всегда служило, употребляя элегантное выражение г. Дюринга, "средством для удовлетворения потребностей желудка" (принимая эти потребности в самом широком смысле слова), но никогда и нигде не являлось самодовлеющей политической группировкой. И надо быть г. Дюрингом, чтобы вообразить, будто налоги составляют в государстве вещь второстепенную или что современная "политическая группировка" господствующей буржуазии и порабощенного пролетариата существует ради самой этой группировки, а не для удовлетворения потребностей желудка буржуазии, т. е. не для получения прибыли и не для накопления капитала.
  Возвратимся, однако, к нашим молодцам. Робинзон "со шпагою в руках" обращает Пятницу в своего раба. Но для этого, кроме шпаги, Робинзону нужно еще кое-что. Не всякий может воспользоваться трудом раба. Чтобы извлекать из него пользу, необходима заранее приготовить, во-первых, материалы и орудия труда, во-вторых, средства для скудного пропитания раба. Прежде чем рабство делается возможным, необходимы, следовательно, известная ступень производства и некоторое неравенство в распределении. Для того же, чтобы рабский труд сделался господствующим способом производства в целом обществе, общество должно достигнуть гораздо высшего развития производства, торговли и накопления богатств. В древних первобытных обществах с общинным землевладением рабство или вовсе не существовало или играло самую второстепенную роль. Так было в древнем крестьянском городе Риме. Когда же Рим стал, наоборот, "всемирным городом", землевладение в Италии все более и более сосредоточивалось в руках малочисленного класса богатейших собственников,- ее крестьянское население было вытеснено населением рабов. Если во времена персидских войн в. Коринфе насчитывалось до 460 000. а в Эгине до 470 000 рабов, так что на каждого свободного жителя их приходилось по десяти, то для этого требовалось нечто большее, чем "насилие", а именно высокое развитие искусства и ремесел и обширная торговля. В Северо-Американских Соединенных Штатах рабство опиралось не
  164 AHTИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  столько на насилие, сколько на английскую хлопчатобумажную промышленность: оно процветало в хлопчатобумажных штатах, да в пограничных, занимавшихся разведением рабов на продажу; в остальных же местностях, где хлопок не родится, оно исчезло само собой, без всякого вмешательства силы,- просто потому, что оно не окупалось.
  Г-н Дюринг перевертывает, стало быть, вверх дном действительное отношение, называя современную собственность насильственною и определяя ее как "форму господства, основанную не только на исключении ближних из пользования природными средствами существования, но, что еще гораздо важнее, на насильственном принуждении людей к подневольному труду". При всяком принуждении людей к подневольному труду, во всех его формах, необходимо предположить, что тот, кто принуждает, предварительно запасся орудиями труда, без которых не мог бы воспользоваться принуждением; при рабстве же в собственном смысле необходимо, кроме того, запастись средствами для поддержания существования рабов. Во всяком случае, следовательно, предполагается уже известное имущество, превышающее средний размер. Откуда же взялось оно? Ясно, что его источником мог быть грабеж, а следовательно - насилие, но в этом нет никакой необходимости. Имущество могло быть создано трудом или украдено, приобретено торговлей или обманом. Оно даже должно быть создано трудом, прежде чем явится возможность приобрести его насилием.
  Вообще возникновение частной собственности в истории ни в каком случае не было результатом обмана и насилия. Наоборот. Она существует уже в древних, первобытных общинах всех культурных народов, хотя п простирается лишь на известные предметы. Уже в этих общинах она развивается путем внешнего обмена в форме товара. И чем более продукты общины принимают товарную форму, т. е. чем менее производится для собственного потребления производителей и чем более на продажу, тем скорее внутри самой этой общины первобытное, естественно выросшее разделение труда вытесняется обменом; тем неравномернее становится имущественное положение отдельных членов; тем глубже подрывается общинное землевладение; тем скорее превращается сельская община в деревню мелких собственников-крестьян. Восточный деспотизм и "меняющееся господство кочующих завоевателей в течение целых тысячелетий не могли уничтожить древнего общинного быта; крупная же промышленность, постепенно подрывающая естественно выросшие сельские ремесла, разлагает этот быт все более и более. Тут
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 165
  так же мало может быть речи о насилии, как и при до сих пор совершающихся разделах общинных земель на Мозеле и в Гох-вальде; крестьяне сами находят для себя выгодным заменить общинное землевладение частной собственностью. Даже образование, на почве общинного землевладения, первобытной аристократии опирается вначале вовсе не на насилие, а на привычку и добровольное подчинение, как это было у кельтов, германцев и в индийском Пенджабе. Частная собственность всегда образуется лишь там, где вследствие изменившихся условий производства и обмена введение ее нужно для усиления производства и расширения торговых сношений; следовательно, она создается экономическими причинами. Насилие не играет тут никакой роли. Само собою понятно, что институт частной собственности должен существовать раньше, чем грабитель получит возможность присваивать себе чужое имущество; что, следовательно, насилие может только перемещать имущество из одних рук в другие, но не порождать частную собственность как таковую.
  Нам нет также надобности ни в насилии, ни в насильственной собственности, чтобы объяснить "принуждение людей к подневольному труду" в его современной форме труда по найму. Мы уже упоминали о том, какую роль в разложении общинного быта, а следовательно в прямом или косвенном распространении частной собственности, играло превращение продуктов труда в товары и их производство не для собственного потребления, а на продажу. Маркс же в "Капитале", как нельзя яснее, доказал,- хотя г. Дюринг и остерегается проронить об этом хоть слово,- что на известной ступени своего развития товарное производство превращается в капиталистическое и что на этой ступени "закон присвоения, или закон частной собственности, основывающийся на производстве и обмене товаров, oбращается, в силу присущей ему внутренней, неизбежной диалектики, в свою прямую противоположность. Обмен эквивалентов, являвшийся первоначальною сделкою, до такой степени извратился, что мена совершается теперь только кажущимся образом, так как, во-первых, часть капитала, обменивающегося на рабочую силу, есть только часть продукта чужого труда, присвоенного без соответственного эквивалента, а во-вторых, она должна быть не только возвращена своим производителем - рабочим, но возвращена с новой прибавкою... Первоначальное право собственности являлось основанным на собственном труде... Теперь же (в конце указанного Марксом развития) собственность является для капиталиста правом, присвоения чужого неоплаченного труда или продукта его, а для
  166 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  рабочего она является невозможностью присвоить себе свой собственный продукт. Отделение собственности от труда становится необходимым следствием закона, исходящего, повидимому, из их тожества". Другими словами: даже в том случае, если мы исключим всякую возможность грабежа, насилия и обмана, если мы допустим, что всякая частная собственность первоначально основывалась на лич-ном труде собственника и что затем во все дальнейшее время только равные стоимости обменивались на равные, то все-таки, с дальнейшим развитием производства и обмена, мы необходимо придем к современному капиталистическому способу производства; к монополизированию производительных средств и средств существования в руках одного малочисленного класса; к пригнетению другого, составляющего неисчислимое большинство, класса до положения лишенных всякой собственности пролетариев; к периодической смене производительной горячки и торговых кризисов и ко всей современной анархии в производстве. Весь процесс объяснен из причин чисто экономических, причем ни разу не встретилось надобности в грабеже, насилии, государстве или каком-нибудь ином политическом вмешательстве. "Насильственная собственность" и тут оказывается не "более, как громкой фразой, скрывающей непонимание действительного хода вещей.
  Выраженный исторически, ход этот представляет собою историю развития буржуазии. Если "политические отношения являются решающей причиной экономического строя", то современная буржуазия должна была бы явиться не результатом борьбы с феодализмом, но его добровольным порождением. Всякий знает, что в действительности произошло как раз обратное. Вначале угнетенное сословие, обязанное платить оброк господствующему феодальному дворянству, пополняющее свои ряды выходцами из крепостных и других несвободных людей, буржуазия в беспрерывной борьбе с дворянством завоевывала у него один важный пост за другим, пока в наиболее развитых странах не стала на его место в качестве господствующего сословия, причем во Франции она открыто низвергла дворянство, а в Англии постепенно обуржуазила его и присоединила к себе в качестве почетного украшения. А каким образом достигла она этого? Простым изменением "экономического положения", за которым раньше или позже, добровольно или с бою шло изменение политических отношений. Борьба буржуазии против феодального дворянства была борьбою города против деревни, промышленности против землевладения, денежного хозяйства против натурального, и решительнейшим оружием буржуазии в этой борьбе было ее постоянно
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 167
  возраставшее экономическое могущество, заключавшееся в развитии сперва ремесленной, потом мануфактурной промышленности, а также в расширении торговых сношений. В течение всей этой борьбы политическая сила была на стороне дворянства, за исключением одного периода, когда королевская власть употребляла буржуазию против дворянства с намерением ослабить одно сословие посредством другого. Но с того момента, когда все еще политически бессильные горожане начали становиться опасными своим растущим экономическим могуществом, королевская власть снова соединилась с дворянством и вызвала этим революцию буржуазии сперва в Англии, потом во Франции. В этой последней стране "экономическое положение" давно переросло "политические отношения", оставшиеся без изменений. По своим политическим правам французское дворянство было всем, а буржуазия ничем, тогда как по своему общественному положению буржуазия была уже важнейшим классом в государстве, а дворянство, утерявши все свои общественные функции, продолжало только получать за них плату в виде доходов. Кроме того, все буржуазное производство оставалось втиснутым в феодальные средневековые политические формы, из которых давно выросли даже ремесла, не только мануфактура; оно оставалось скованным бесчисленными цеховыми привилегиями, служившими теперь только для стеснений и кляуз, а также местными и провинциальными таможнями. Буржуазия покончила с этим посредством революция. Но она поступала не по основному закону г. Дюринга, она не приспособляла экономического положения к политическим учреждениям: над этим долго и напрасно трудились дворянство и королевская власть; буржуазия же, наоборот, выбросила всю старую, истлевшую политическую рухлядь и создала на ее месте такие политические учреждения, при которых могло существовать и развиваться новое "экономическое положение". И оно блистательно развилось в приспособленной к нему политической и правовой атмосфере, так блистательно, что буржуазия уже не далека от того положения, какое занимало дворянство в 1789 году; она не только становится бесполезной, но все сильнее и сильнее препятствует общественному развитию; она все более и более устраняется от производительной деятельности и становится, как в былые времена дворянство, классом людей, единственное назначение которых заключается в получении доходов; и этот переворот в своем собственном положении, а также создание нового класса пролетариев буржуазия совершила без всяких насильственных фокусов, чисто экономическим путем. Даже более. Она вовсе не желала таких результатов своей собственной
  168 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  деятельности; наоборот, они с непреодолимой силой вторглись в жизнь против ее воли и намерений; ее собственные производительные силы переросли ее руководство и с неумолимостью самой природы гонят теперь все буржуазное общество к гибели или к перевороту. И если буржуа взывают теперь к силе, чтобы спасти разрушающееся экономическое положение, то этим они доказывают только, что разделяют заблуждение г. Дюринга, будто "политическое состояние составляет решающую причину экономического положения". Точь-в-точь как г. Дюринг, они воображают, что посредством "первоначального фактора", "непосредственной политической силы", можно переделать "второстепенные экономические явления" и изменить непреложный ход их развития, что крупповскими пушками и маузеровскими ружьями можно отстреляться от экономического действия паровых машин, всемирной торговли, банков и кредита.
  III. ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ.
  (ПРОДОЛЖЕНИЕ.)
  Рассмотрим, однако, поближе это всемогущее насилие г. Дюринга. Робинзон "со шпагою в руке" порабощает Пятницу. Откуда, взял он шпагу? Г-н Дюринг обходит этот вопрос полнейшим молчанием, на деревьях же шпаги пока не растут, даже на фантастических островах Робинзонов. Если Робинзон мог достать себе шпагу, то мы с тем же вероятием можем допустить, что в одно прекрасное утро Пятница является с заряженным револьвером в руке, и соотношение сил сразу изменяется: Пятница начинает командовать, а Робинзон - работать. Мы просим извинения у читателей за постоянные возвращения к истории Пятницы и Робинзона, уместной только в детской, а никак не в науке. Но что же делать? Мы вынуждены добросовестно применять аксиоматический метод г. Дюринга, и не наша вина, если, при этом постоянно приходится оставаться в области чистейшего ребячества. Итак, револьвер побеждает шпагу, а отсюда даже ребенок поймет, что сила зависит далеко не от одного желания иметь ее, а требует для своего проявления очень реальных предварительных условий, именно орудий, из которых более совершенные берут верх над менее совершенными. Ясно также, что эти орудия должны быть произведены и что более искусные производители орудий насилия, или, попросту, оружия, победят производителей менее искусных; что, одним словом, победа той или другой силы зависит от производства оружия, а это последнее, в свою очередь, от производства вообще, следовательно от "экономического могущества", от состояния народного хозяйства, от материальных средств, находящихся в распоряжении силы.
  Сила в настоящее время, это - армия и военный флот, стоящие массы денег, как мы все, к сожалению, отлично знаем. Но сила не делает денег, и самое большее, что она может, это -отнимать уже готовые деньги, да и то без особенной пользы, как мы тоже, к сожалению, узнали из опыта с французскими миллиардами. Деньги,
  170 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  следовательно, должны быть, в конце концов, доставлены экономическим производством, а значит, и сила определяется положением народного хозяйства, доставляющего ей средства для приобретения и содержания ее орудий. Мало того. Ничто не зависит до такой степени от экономических условий, как именно армия и флот. Вооружение, состав, организация, тактика и стратегия находятся в прямой зависимости от данной степени развития производства и средств сообщения. Не "свободное творчество ума" гениальных полководцев совершало перевороты в этой области, а изобретение лучшего оружия и изменение в составе армий; влияние гениальных полководцев в лучшем случае ограничивалось лишь приспособлением способа войны к новому оружию и новым бойцам.
  В начале XIV столетия порох от арабов проник в Западную Европу и - как это известно каждому школьнику - произвел переворот во всех отраслях военного дела. Но введение пороха и огне-стрельного оружия было во всяком случае произведено не насилием, а промышленным, т. е. экономическим, прогрессом. Промышленность остается промышленностью, служит ли она производству или разрушению предметов. Введение же огнестрельного оружия подействовало преобразующим образом не на одно собственно воен-ное дело, но также на политические отношения подчинения и господства. Для приобретения пороха и огнестрельного оружия требовались промышленность и деньги, а этими двумя вещами владели горожане. Поэтому огнестрельное оружие стало с самого начала оружием горожан и возвышавшейся при их поддержке монархии против феодального дворянства. Неприступные до тех пор каменные твердыни дворянских замков пали перед пушками горожан, а пули их винтовок пробили рыцарские латы. Вместе с одетой в броню кавалерией дворянства была разбита и его власть; с развитием городского мещанства пехота и артиллерия начали составлять все более и более существенную часть войска, артиллерия же заставила присоединить к военному ремеслу чисто промышленный отдел - инженерную часть.
  Огнестрельное оружие совершенствовалось очень медленно. Пушки оставались тяжелыми и неуклюжими, ружейный ствол - грубым, несмотря на многие отдельные усовершенствования. Прошло более трехсот лет, прежде чем ружье было усовершенствовано настолько, что могло быть пригодным для вооружения всей пехоты. Только в начале XVIII столетия кремневое ружье со штыком окон-чательно вытеснило пику из вооружения пехоты. Тогда пехота со-стояла из усиленно муштруемых, но весьма ненадежных солдат, ко-
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 171
  торых только палка могла держать в порядке. Их вербовали среди худших элементов общества, часто даже принуждали сражаться военнопленных врагов, и единственной формой борьбы, при которой возможно было употреблять огнестрельное оружие с такими солдатами, была линейная тактика, достигшая совершенства при Фридрихе II. Вся пехота армии строилась тремя линиями в очень длинный, пустой внутри четырехугольник и двигалась в боевом порядке только как одно целое; в крайних случаях дозволялось тому или другому флангу выдвинуться немного вперед или отступить. Эта неуклюжая масса могла подвигаться в порядке только по совершенно ровной местности, да и то довольно медленно (75 шагов в минуту); перемена боевого порядка во время сражения была невозможна, и победа или поражение быстро решались одним ударом, как только пехота вступала в дело.
  Эти-то, неуклюжие шеренги встретились в американской войне за независимость с толпами повстанцев, которые, правда, не учились маршировать, но прекрасно стреляли из своих винтовок, сражались за свое собственное дело, а потому не дезертировали, как навербованные солдаты, и к тому же не имели любезности выстраиваться линиями и вступать в бой с англичанами в открытых местностях, но, наоборот, нападали на них в лесах, рассыпаясь мелкими подвижными отрядами стрелков. При таких обстоятельствах длинные шеренги оказались совершенно бессильными и пали под ударами невидимых и недосягаемых врагов. Изменившийся состав войска вызвал новый способ войны - рассыпной стрелковый строй.
  Дело, начатое американской революцией, было дополнено французской также и в военной области. Опытным вербованным войскам коалиции она точно так же могла противопоставить лишь неопытное, но многочисленное ополчение целой нации. С этой массой было необходимо, однако, защищать Париж, т. е. охранять определенную область, что не могло быть выполнено без победы над неприятельским войском в открытом поле. Одних стрелковых отрядов тут было недостаточно; требовалось найти новую форму для употребления в дело, и она была найдена в колонне. Построение колоннами позволяло даже неопытным войскам двигаться в порядке и притом с ускоренной быстротою (100 шагов и более в минуту), оно позволяло разрывать старые окаменелые формы линейного строя и сражаться на любой, совершенно неудобной для линий, местности, группировать солдат сообразно с обстоятельствами и, в соединении со стрелковыми отрядами, задерживать неприятельские линии, занимать их, утомлять, чтобы прорвать, наконец, в решительном пункте оставшимися
  172 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  в резерве массами. Этот новый способ войны, основанный на соединении стрелков с колоннами и на разделении армии на самостоятельные, составленные из всех родов оружия отряды или корпуса, был в тактическом и стратегическом отношении доведен до совершенства Наполеоном, но необходимость его была создана французской революцией, изменившей свойства солдат. Его подготовили также два очень важных технических усовершенствования: во-первых, более легкие лафеты, построенные Грибовалем для полевых орудий, позволили передвигать их с требуемой быстротой; во-вторых, введенная во Франции в 1776 году и заимствованная у охотничьих ружей изогнутость приклада, составлявшего прежде прямое продолжение ствола, дала возможность целить и попадать-в отдельных людей. Без этих усовершенствований нельзя было бы при помощи старого ружья применить стрельбу в рассыпном строю.
  Революционная система всеобщего вооружения была скоро ограничена принудительным набором (с правом замещения, посредством выкупа, для людей состоятельных) и в этой форме принята большинством великих держав континента. Одна Пруссия своей системой ландвера старалась извлечь из народа еще большую массу боевых сил. Она же первая снабдила свою пехоту новейшими нарезными ружьями, заряжающимися с казенной части, после краткой роли, сыгранной между 1830 и 1860 гг. нарезными ружьями, заряжающимися с дула. Этим двум мерам Пруссия обязана своим успехом 1866 года.
  Во франко-прусской войне в первый раз встретились два войска,, оба вооруженные нарезными ружьями, заряжающимися с казенной части, и оба придерживавшиеся в существенных чертах одной и той же тактики, оставшейся от времен старых гладкоствольных кремневых ружей. Пруссаки попытались, правда, найти в ротных колоннах форму строя, более соответствующую новому вооружению. Но при первом же серьезном испытании ротных колонн, 18 августа при С.-Прива, в пяти принимавших наибольшее участие в деле полках прусской армии за два часа битвы из строя выбыло более трети людей (176 офицеров и 5114 солдат), и с тех пор ротные колонны были так же безвозвратно осуждены, как батальонные колонны и линии; всякие попытки выставлять под неприятельский ружейный огонь какие бы то ни было сомкнутые массы войск были оставлены, и со стороны немцев сражения велись исключительно густыми стрелковыми цепями, на которые, несмотря на сопротивление высших чинов, вначале боровшихся с подобным "беспорядком", сами собою обыкновенно распадались колонны, как только попадали под убий-
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 173
  ственный град пуль. Точно так же беглый шаг стал теперь единственно возможным под ружейным огнем неприятеля. Солдат опять оказался разумнее офицера; он инстинктивно нашел единственную форму борьбы, возможную под огнем заряжающихся с казенной части ружей, и успешно повел ее вопреки упорству своих начальников.
  Со времени франко-прусской войны наступил новый период в военном деле, имеющий совсем иное значение, чем все предыдущие. Во-первых, оружие до такой степени усовершенствовалось, что никакой дальнейший прогресс в этом направлении не может уже иметь решающего влияния. При пушках, ядра которых настигают батальон на таком далеком расстоянии, на каком он только может быть видим, при ружьях, дающих возможность попадать в отдельных людей при тех же условиях и требующих для заряда меньше времени, чем для прицела, всякие дальнейшие усовершенствования в полевом военном деле более или менее безразличны. С этой стороны период развития в существенных чертах уж закончен. Во-вторых, эта война принудила все большие континентальные державы ввести у себя усиленную систему прусского ландвера и тем самым взвалить на свои плечи такую тяжесть милитаризма, которая раздавит их в самое непродолжительное время. Армия стала главнейшей и самостоятельной целью государства; народы продолжают существовать лишь для того, чтобы поставлять и кормить солдат. Милитаризм господствует над Европой и пожирает ее. Но этот милитаризм носит в себе же зародыш своего собственного уничтожения. Соперничество между отдельными государствами вынуждает их, с одной стороны, затрачивать с каждым годом все больше денег на армию, флот, артиллерию и т. д., а следовательно все более и более приближаться к финансовому кризису; с другой стороны, оно вынуждает их знакомить, путем всеобщей воинской повинности, все большее и большее число подданных с употреблением оружия, пока они не ознакомят с ним весь народ и не сделают его способным противопоставить, в известный момент, свою волю воле своих военных командиров. И этот момент наступит тотчас же, как только народная масса, - масса сельских и городских рабочих и крестьян, - будет иметь свою волю. Тогда правительственное войско превратится в народное, машина откажется служить, и милитаризм разобьется о диалектику своего собственного развития. То, чего не могла совершить буржуазная демократия 1848 г., потому что она была демократией буржуазии, а не пролетариата, - именно дать рабочим массам сознательные стремления, волю, соответствующую их классовому положению, - будет несомненно достигнуто
  174 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  социализмом. А это означает разложение милитаризма, а с ним и всех постоянных армий извнутри.
  Такова одна мораль нашей истории современной пехоты. Вторая, снова возвращающая нас к г. Дюрингу, заключается в том, что вся организация армии и способа борьбы, а вместе с ними победы и поражения оказываются зависящими от материальных, т. е. экономических, условий, от свойств людей и оружия, следовательно - от качества и количества населения и от развития техники. Только охотничье население Америки могло изобрести стрелковый строй, а охотничьим оно было по чисто экономическим причинам, как по экономическим же причинам эти самые янки старых штатов превратились теперь в земледельцев, промышленников, мореплавателей и купцов, которые не стреляют уже в первобытных лесах, но зато тем успешнее действуют на полях спекуляции, где достигли также большого искусства в применении к делу масс. Только Великая революция, принесшая французским гражданам, а особенно крестьянам, экономическое освобождение, могла найти свободные подвижные формы массового строя, о которые разбились старые одеревенелые линии - верное отражение защищавшегося ими абсолютизма. Мы уже видели влияние технического прогресса в его применении к военному делу и проследили, как введение технических усовершенствований каждый раз почти насильно вело за собою изменения и даже целые перевороты в способе ведения войны, часто, к тому же, против воли военного начальства. А в какой сильной зависимости находятся военные действия, сверх того, от производительных сил и средств сообщения тыла армии, равно как и театра военных действий, это теперь может объяснить г. Дюрингу каждый старательный унтер-офицер. Одним словом, "сила" всегда и везде одерживала победы не иначе, как при помощи экономических условий и средств, без которых она перестает быть силой, и тот, кто вздумает, следуя Дюрингу, преобразовывать военное дело с противоположного конца, не пожнет ничего, кроме тумаков.1
  Если с суши мы перейдем на воду, то здесь нам представится еще более поразительный переворот, совершившийся не более как за последние двадцать лет. Во время Крымской войны боевое судно представляло собою деревянный двух- или трехпалубный корабль,
  ------------------------
  1 Это уже прекрасно знают в прусском генеральном штабе. "Основанием военного дела служат прежде всего общие хозяйственные условия жизни народов", говорит в одной научной беседе г. Макс Иенс, капитан генерального штаба ("Kolnische Zeitung", 20. April 1877).
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 175
  имевший от 60 до 100 пушек, двигавшийся главным образом с помощью парусов и употреблявший слабый паровик лишь в качестве вспомогательного средства. Его вооружение состояло, главным образом, из 32-фунтовых орудий, весом около 50 центнеров. К концу войны появились пловучие панцырные батареи, неповоротливые, едва двигавшиеся чудовища, почти непроницаемые, однако, для тогдашних орудий. Скоро железные панцыри были перенесены и на боевые суда; сперва они были тонки: панцырь в четыре дюйма толщиною считался уже чрезвычайно тяжелым. Но скоро прогресс артиллерии опередил панцыри: возрастающей толщине панцыря противопоставлялись новые, более тяжелые орудия, легко его пробивавшие. Теперь мы уже дошли, с одной стороны, до десяти, двенадцати, четырнадцати и двадцатичетырехдюймовых панпырей (Италия намеревается построить корабль с панцырем в три фута толщиною), а с другой - до нарезных пушек в 25, 35, 80 и даже 100 тонн (тонна = 20 центнерам) весом, выбрасывающих на небывалые прежде расстояния снаряды в 300, 400, 1 700 и до 2 000 фунтов. Нынешнее боевое судно представляет собою исполинский броненосный винтовой пароход, в 8 - 9 тысяч тонн водоизмещения и в 6 - 8 тысяч паровых лошадиных сил, с поворотными башнями и 4 - 6 весьма тяжелыми орудиями, с тараном, выдвигающимся под водою для нанесения пробоины неприятельскому кораблю; оно представляет собою одну цельную колоссальную машину, которой пар не только сообщает быстрое движение вперед, но в которой он также приводит в движение руль, поднимает и опускает якорь, поворачивает башни, направляет и заряжает орудия, выкачивает воду, поднимает и опускает лодки, которые также отчасти приводятся в движение паром и т. д. И соперничество между броненосным вооружением и силой орудий еще так далеко от своего конца, что в настоящее время судно оказывается неудовлетворительным, т.е. устарелым, раньше чем выпускается из верфи. Новейшее боевое судно представляет не только продукт, но также образчик искусства новейшей крупной промышленности: плавающую фабрику, служащую, правда, исключительно для производства расходов. Страна, в которой крупная промышленность развилась всего значительнее, обладает почти полною монополиею постройки подобных судов. Все турецкие, почти все русские суда и бОльшая часть немецких панцырных судов построены в Англии. Панцырная броня сколько-нибудь значительной толщины делается почти исключительно в Шеффильде; из трех железоделательных заводов в Европе, которые одни только в состоянии доставлять самые тяжелые орудия., два (Вульвич и Эльсвик) приходятся на Англию, а один (Крупп) на
  176 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  Германию. Здесь до очевидности ясно, как "непосредственная политическая сила", являющаяся, по Дюрингу, "решающей причиной экономического положения", находится, наоборот, в полнейшей от него зависимости: здесь не только производство орудий насилия, т. е. военных судов, но и самое обращение с этими орудиями превратилось в одну из отраслей новейшей промышленности. И такой ход дела никому не может быть менее по вкусу, как именно самой "силе" -госу-
  дарству, которому один корабль стоит столько же, сколько прежде стоил целый небольшой флот, причем эта "сила" должна спокойно смотреть, как ее дорогие суда, едва спущенные на воду, оказываются
  устаревшими и, следовательно, обесцененными, и уж конечно не менее самого г. Дюринга она должна быть недовольна той выдающейся ролью, какую играет на борту военного корабля инженер, человек "экономического положения", оттеснивший на задний план "представителя непосредственной силы" - капитана. Нам же, наоборот, нет ни малейшей причины огорчаться, видя, как соперничество между панцырем и пушкой доводит военный корабль до степени совершенства, на которой он сделается столь же неуязвимым, сколь не годным к употреблению,1 и как это соперничество обнаруживает также в
  области морской войны тот внутренний диалектический закон движения, по которому гибель милитаризма, как и всякого другого исторического явления, становится логическим следствием его собственного развития.
  Таким образом, оказывается яснее солнца, что искать "первоначальную причину в непосредственной политической силе, а не в , производном экономическом могуществе", - невозможно. Наоборот. Что является "первоначальной причиной" самой силы? Экономическое могущество, распоряжение средствами крупной промышлен ности. Политическая сила на море, опирающаяся на новейшие военные корабли, никоим образом не проявляется "непосредственно", а именно посредством экономических сил, высокого развития металлургии, наличности искусных техников и богатых угольных копей.
  Впрочем, к чему все это? В ближайшей морской войне высшее командование будет дано г. Дюрингу, и он без всяких торпед и прочих ухищрений, просто своей "непосредственной силой", уничтожит все созданные экономическим положением панцирные флоты.
  -------------------------
  1 Это, невидимому, будет достигнуто усовершенствованием самодвижущихся торпед - последнего дара крупной промышленности морскому военному делу; громаднейший броненосец побеждался бы тогда маленькой торпедой. (Пусть читатель помнит, что все это писано в 1878 году.)
  
  IV. ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ.
  (ОКОНЧАНИЕ.)
  "Очень важное обстоятельство заключается в том, что фактически господству над природой вообще (!) предшествовало господство над человеком. Обработка поземельной собственности никогда и нигде не совершалась в больших размерах без предварительного обращения людей в тот или другой вид рабства или крепостной зависимости. Установление экономического господства над вещами обусловливалось предварительно политическим, социальным и экономическим господством людей над людьми. Возможно ли представить себе крупного землевладельца без господства его над рабами, крепостными или косвенно от него зависящими людьми? Что могли значить и что значили единичные силы или, в лучшем случае, силы отдельной семьи при обработке крупных земельных участков? Эксплоатация земли, или распространение экономического господства над нею, в размерах, превышающих единичные силы, сделалась возможной в истории лишь потому, что ранее учреждения поземельной собственности или одновременно с ним совершалось необходимое для этого порабощение людей. В позднейшие периоды развития это порабощение смягчилось... Его современная форма в наиболее цивилизованных государствах есть наемный труд, более или менее регулируемый полицейской властью. На этом труде, следовательно, основывается практическая возможность тех родов современного богатства, которые заключаются в более обширном землевладешш и (!) более крупной поземельной собственности. Само собою понятно, что и все другие роды распределения богатств могут быть объяснены подобным же образом, и косвенная зависимость человека от человека, составляющая в настоящее время главную черту экономически наиболее развитых общественных отношений, не может быть понята сама по себе, но объясняется только как несколько видоизмененное наследие существовавшего в прежние времена прямого подчинения и грабежа". Так говорит г. Дюринг.
  
  178 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  Тезис: Покорение природы (людьми) предполагает предварительное покорение людей (людьми же).
  Доказательство: Обработка поземельной собственности в больших размерах всегда и везде производилась людьми, находящимися в подчинении.
  Доказательство доказательства: Как же может крупный землевладелец существовать без рабов, когда без них, с одной своей семьей, он мог бы обработать только маленькую часть своих владений.
  Итак, чтобы доказать необходимость предварительного порабощения человека для приобретения господства над природою, г. Дюринг превращает без всяких церемоний "природу" в "крупную поземельную собственность" - неизвестно чью - и тотчас же отдает эту собственность крупному землевладельцу, которому, конечно, невозможно обработать ее без подчиненных ему людей.
  Во-первых, "господство над природою" и "обработка поземельной собственности" совсем не одно и то же. В промышленности господство над природою достигнуто в неизмеримо больших размерах, чем в земледелии, которое до сих пор находится в зависимости от погоды, вместо того чтобы над нею господствовать.
  Во-вторых, если мы ограничимся вопросом обработки поземельной собственности в больших размерах, то должны будем прежде всего узнать, кому эта собственность принадлежит. И тут, при начале истории всех культурных народов, мы встретим не крупных поземельных собственников, которых нам подсовывает г. Дюринг с своей обычной манерой фокусника, называемой им "естественной диалектикой"), а родовые и деревенские общины с общинным землевладением. От Индия до Ирландии обработка поземельной собственности в больших размерах велась первоначально подобными родовыми и деревенскими общинами, - то сообща целой деревней, то отдельными семьями на выделенных им на срок от общины участках, причем во втором случае леса и пастбища оставались в общем пользовании. Очень характерно для "серьезнейших специальных занятий" г. Дюринга в "области юридических и политических наук", "что эти вещи ему совершенно неизвестны и что все его произведения дышат полнейшим незнакомством со сделавшими эпоху трудами Маурера об организации первобытной германской марки, этой основы всего германского права, а также с вызванной, главным образом, Маурером и постоянно растущей литературой, занимающейся исследованиями о первобытном общинном землевладении и о различных формах его существования и разложе-
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 179
  ния у всех культурных народов Европы и Азии. Как ни велико невежество, которым г. Дюринг "обязан самому себе" в области французского и английского права, тем не менее его столь же самостоятельное невежество в германском праве еще значительнее. Человек, громящий с такой силою ограниченность кругозора университетских профессоров, сам подвинулся в области немецкого права никак не дальше той точки, на которой профессора стояли лет двадцать тому назад.
  Утверждение г. Дюринга, что для обработки поземельной собственности в больших размерах необходимы землевладельцы и рабы, есть вполне "свободное творчество и дело воображения". На всем Востоке, где собственниками земли являются общины или государство, самое слово "землевладелец" не встречается в языках, о чем мог бы сообщить г. Дюрингу совет английских юристов, так же напрасно бившийся в Индии над вопросом-кто же землевладелец?-как покойный Генрих LXXII Рейс-Греид-Шленс-Лобенштейн-Эберсвальдский над вопросом - кто ночной сторож? Особого рода землевладельческий феодализм ввели на Востоке только турки в завоеванных ими странах. Греция еще в героические времена вступает в историю уже разделенная на классы, самим своим существованием свидетельствующие о долгой предварительной истории, оставшейся неизвестною, но и в ней значительнейшая часть земли обрабатывалась самостоятельными крестьянами; более крупные владения благородных родов и начальников племен составляли исключения и затем скоро исчезли. Италия была обработана, по преимуществу, крестьянами; когда же в последние времена римской республики крупное землевладение, латифундии, вытеснили мелких собственников-крестьян и заменили их рабами, они в то же время заменили землевладение скотоводством и разорили Италию, как это заметил еще Плиний (latifundia Italiam perdidere). В средние века во всей Европе господствовала мелкая крестьянская культура, особенно при распашке пустырей, причел для занимающего нас вопроса совершенно безразлично, платили ли крестьяне подати, и какие именно, тому или другому феодалу. Фризскне, нижне-саксонские, фламандские и нижне-рейнские колонисты, занявшие отнятые у славян земли на восток от Эльбы, ни в какой крепостной зависимости не были, а обрабатывали землю в качестве свободных крестьян при очень благоприятных чиншевых условиях.
  Большая часть земель Северной Америки обязана плодородием труду свободных крестьян, тогда как крупные землевладельцы Юга со своими рабами и хищнической культурой до того истощали почву ,
  180 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  что на ней ничего не росло кроме елей, а хлопчатобумажные плантации должны были подвигаться все далее и далее на Запад. Все усилия английского правительства искусственно создать поземельную аристократию в Австралии и Новой Зеландии остались безуспешны. Словом, везде, за исключением тропических колоний, где климат не позволяет европейцам заниматься земледелием, крупный землевладелец, покоряющий природу и обрабатывающий землю посредством рабов и крепостных, оказывается чистейшей фантазией. Наоборот,там, где он появлялся в древности, как в Италии, он не пустыри делал плодородными, а превращал в пастбища обработанные крестьянские земли, опустошал их и разорял целые страны. Только в новейшие времена, когда сгустившееся население подняло цену земли, а развитие агрономии увеличило плодородие земель даже низшего качества , только тогда крупное землевладение начало принимать широкое участие в обработке пустырей и лугов, которые оно похищало, главным образом, из общинных крестьянских земель, как в Англии, так и в Германии. Но и это имело обратную сторону. На каждый акр общинной земли, обработанной крупными землевладельцами Англии, приходится по меньшей мере три акра обработанной земли Шотландии, превращенной ими в пастбища для овец, и, наконец просто в охотничьи парки для красной дичи.
  Мы имеем здесь дело только с утверждением г. Дюринга, будто обработка больших земельных участков, т. е. чуть ли не всей современной культурной области, "нигде и никогда" не производилась иначе, как крупными землевладельцами посредством рабов, - утверждением, "обусловленным", как мы видели, поистине неслыханным незнанием истории. Поэтому нас не касается здесь вопрос о том, почему в различные времена все или почти все подобные участки переходили в собственность рабовладельцев (как в цветущие времена Греции) или обрабатывались крепостными (как в тягловых поместьях средних веков); нас не интересуют здесь также и общественные функции, исполнявшиеся в различные времена крупными землевладельцами .
  Поведавши нам свою образцовую фантазию, в которой не знаешь, чему больше удивляться - фокусничеству ли дедукции или искажению истории, г. Дюринг с торжеством восклицает: "Само собою понятно, что все другие роды распределения богатств объясняются исторически подобным же образом!" Этим он, естественно, избавляет себя от труда проронить хоть словечко, например, о возникновении капитала.
  Если, называя порабощение человека человеком предваритель-
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 181
  ным условием господства над природою, г. Дюринг хочет вообще сказать, что все наше современное экономическое положение и степень развития, достигнутая в настоящее время земледелием и промышленностью, есть результат общественной истории, в основании которой лежали классовый антагонизм и отношения господства и подчинения; если он только это хочет сказать, то он повторяет вещи, ставшие общим местом со времени появления "Манифеста коммунистической партии". Дело именно в том, чтобы объяснить возникновение классов и зависимых отношений, а г. Дюринг своим единственным словом "насилие" ни на шаг не подвигает нас вперед. Уже тот простой факт, что порабощенные и эксплоатируемые были во все времена гораздо многочисленнее своих господ и эксплоататоров и что действительная сила находилась, следовательно, на их стороне, - один этот факт достаточно показывает всю бессмысленность теории насилия. И весь вопрос опять-таки сводится к тому, чтобы объяснить эти отношения господства и подчинения.
  Они возникли двумя путями.
  Выделившись первоначально из царства животных, - в тесном смысле, - люди вступили в историю еще в полуживотном состоянии: дикие, беспомощные перед силами природы, не знакомые со своими собственными силами, они были бедны, как животные, и производили немногим больше их. Тогда господствовало известное равенство жизненных условий, а для глав семейств - также равенство общественного положения или, по меньшей мере, отсутствие деления на классы, продолжавшее существовать еще в естественно-выросших земледельческих общинах всех современных культурных народов. В каждой такой общине возникают с самого начала некоторые общие интересы, охранение которых должно быть вверено отдельным личностям, хотя и под надзором всего общества; таковы: решения споров; подавление захватов отдельными личностями излишних прав; надзор за водоемами, в особенности в жарких странах; наконец, религиозные функции. Подобных должностных лиц мы находим в первобытных обществах всех времен, как в древнейшей германской марке, так и в современной Индии. Само собою разумеется, что эти лица снабжаются известными полномочиями и зачаточной государственной властью. Постепенно производительные силы растут; сгустившееся население создает в одном месте одинаковые, в другом - различные интересы между отдельными общинами; их группировка в более крупные целые вызывает, в свою очередь, новое разделение труда и образование органов для охраны общих и защиты спорных интересов. Эти органы, занимая уже в качестве представителей
  182 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  общих интересов целой группы обособленное, а при известных обстоятельствах даже враждебное, положение по отношению к каждой отдельной общине, вскоре получают еще большую самостоятельность - отчасти вследствие наследственности должностей, почти неизбежно возникающей в том быту, где все складывается само собою, отчасти по причине учащающихся столкновений с другими группами, вызывающих усиленную необходимость в этих органах. Нам нет надобности излагать здесь, каким образом эта самостоятельность общественных должностей по отношению к обществу усилилась современем до господства над ним; как слуга при благоприятных условиях постепенно превратился в господина и, смотря по обстоятельствам, являлся то восточным деспотом и сатрапом, то греческим начальником рода, то шефом клана кельтов и т. д.; насколько в этих превращениях участвовало, наконец, насилие, и каким образом отдельные личности, достигшие господства, слились в целые господствующие классы, - все это нас не касается.
  Нам необходимо только установить тот факт, что политическое господство повсюду вытекало из общественных должностей и бывало устойчиво только тогда, когда выполняло свои общественные обязанности. Многочисленные деспотии, поднимавшиеся и падавшие в Персии и Индии, все отлично помнили свою первейшую обязанность: заботиться об орошении долин, без которого в этих странах невозможно земледелие. Лишь просвещенным англичанам суждено было не заметить этого в Индии. При них оросительные каналы и шлюзы пришли в упадок, и только правильно повторяющийся голод открыл им, наконец, глаза на их небрежность относительно единственной деятельности, которая могла дать им по крайней мере такое же право на господство в Индии, какое имели их предшественники .
  Рядом с этим образованием классов шло также и другое. Естественное разделение труда внутри земледельческой семьи позволило, на известной ступени благосостояния, присоединить к ней одну или несколько рабочих сил. Это в особенности имело место в тех странах, где общинное землевладение уже распалось или, по меньшей мере, древняя общественная обработка земли заменилась обработкой ее отдельными семьями. Производство настолько развилось, что рабочая сила человека могла производить больше, чем необходимо было для его простого существования; средства для содержания и употребления в дело рабочей силы имелись налицо, и она приобрела стоимость. Но свободной, излишней рабочей силы нельзя было найти ни в своей общине, ни в том союзе, к которому она принадлежала.
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 183
  Эту силу доставляла воина, а война была так же стара, как и одновременное, совместное существование нескольких общественных групп. До сих пор для военнопленных не находили никакого употребления; поэтому их просто убивали, а еще раньше съедали. Но на достигнутой теперь ступени "экономического" развития пленники приобретают цену, им оставляют жизнь и пользуются их трудом.
  Таким образом, насилие, вместо того чтобы господствовать над экономическим положением, служило хозяйственным целям. Рабство было найдено. Оно скоро сделалось господствующей формой производства у всех народов, переросших старый общинный быт, и послужило в заключение главной причиной их распадения. Только рабство создало возможность более широкого разделения труда между земледелием и промышленностью и, благодаря ему, расцвета древнегреческого мира. Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и науки; без рабства не было бы и Рима. А без основания, заложенного Грецией и Римом, не было бы также и современной Европы. Мы не должны забывать, что все наше экономическое, политическое и умственное развитие вытекло из такого предварительного состояния, при котором рабство было настолько же необходимо, как и общепризнано. В этом смысле мы имеем право сказать, что без античного рабства не было бы и современного социализма.
  Нет ничего легче, как произносить громкие фразы по поводу рабства и т. п. и изливать целые потоки высоко-нравственного гнева на такие постыдные вещи. Только, к сожалению, этим не выражается ничего, кроме всем известного факта, что эти древние учреждения не соответствуют более ни современным обстоятельствам, ни нашим, вы
  работанным этими обстоятельствами, чувствам. О том, как возникли эти учреждения, что их поддерживало и какую роль они играли в истории, мы не узнаем ни одного слова. Раз заговоривши об этом предмете, мы должны сказать, какою бы ересью и каким бы противоречием ни казались наши слова, что при тогдашних условиях введение раб-
  ства было большим шагом вперед. Несомненен тот факт, что человек, бывший вначале зверем, нуждался в варварских, почти зверских средствах, чтобы выйти из первобытного состояния. Там, где уцелел древний общинный быт, он всюду, от Индии до России, служил целые тысячелетия основанием самых грубых государственных форм
  восточного деспотизма. Только там, где он распался, самостоятельное развитие пошло вперед, и первым шагом по пути экономического производства было усиление и развитие производства посредством рабского труда. Это понятно; пока человеческий труд был так мало
  184 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  производителен, что доставлял лишь небольшой излишек сверх безусловно необходимых человеку средств существования, увеличение производительных сил, расширение торговли, развитие государства и права, начало искусств и наук были возможны не иначе, как при усиленном разделении труда, в основу которого должно было лечь великое разделение труда между массами, поглощенными простой физической работой, и немногими привилегированными, управлявшими трудом, занимавшимися торговлей, государственными делами, а позже искусствами и науками. Простейшей, естественно выросшей формой такого разделения труда было именно рабство. При исторических условиях древнего, в частности греческого, мира переход к общественности, основанной на классовой противоположности, мог совершиться только в форме рабства. Даже для рабов это было прогрессом: военнопленные, из которых они по преимуществу набирались, сохраняли теперь, по крайней мере, жизнь, тогда как прежде их убивали, а еще раньше даже поедали.
  Прибавим кстати, что и все до сих пор существовавшие исторические противоположности эксплоатирующих и эксплоатируемых, го-подствующих и угнетенных классов объясняются той же относительно неразвитой производительностью человеческого труда. Пока трудящееся население до такой степени поглощено необходимой работой, что не имеет свободного времени для дел общественных, для заведывания производством, для государственных дел, правосудия, наук, искусств и т. д.,-до тех пор должен существовать особый класс людей, освобожденный от настоящего труда и занятый этими делами; причем такой класс, конечно, не упускал случая из личных выгод отягощать рабочие массы все бОлишим и бОльшим трудом. Только достигнутое крупной промышленностью чрезвычайное усиление производительности труда позволяет, наконец, распределить его на всех без исключения членов общества и этим до такой степени сократить рабочее время каждого в отдельности, что его будет у всех в избытке для теоретического и практического участия в делах всего общества. Следовательно, теперь впервые всякий эксплоатирующий и господствующий класс стал не только излишним, но превратился в препятствие на пути общественного развития, и теперь он будет неизбежно устранен, какой бы "непосредственной силой" он ни обладал.
  Следовательно, строя презрительные гримасы по адресу Греции за то, что ее цивилизация была основана на рабстве, г. Дюринг может точь-в-точь с таким же правом упрекать ее и за неимение паровых машин и электрических телеграфов. А когда он утверждает, что современный наемный труд есть лишь видоизмененное и смягчен-
  ТЕОРИЯ НАСИЛИЯ 185
  ное наследие рабства и не может быть объяснен сам из себя (т. е. из экономических законов современного общества), то его фраза или означает только то, что наемный труд, как и рабство, есть одна ив форм порабощения и классового господства, - вещь известная каждому ребенку, - или она ошибочна. Иначе мы с тем же самым правом могли бы сказать, что наемный труд объясним лишь в качестве смягченной формы людоедства, бывшего, как теперь известно, общепринятой формой употребления побежденных врагов.
  Теперь ясно, какую историческую роль играет насилие по отношению к экономическому развитию. Во-первых, всякая политическая сила опирается вначале на экономическую общественную функцию и разрастается затем, по мере разложения первобытной общины, которая делает из общинников частных производителей и еще более увеличивает расстояние между ними и лицами, управляющими общественными делами. Во-вторых, приобретая самостоятельность по отношению к обществу и из служанки превратившись в госпожу, политическая сила может действовать в одном из двух направлений. Или она влияет в смысле и в направлении законосообразного экономического развития, - в таком случае между нею и этим развитием не возникает никакого противоречия, и экономическое развитие ускоряется, - или она действует вразрез с ним, и тогда, за редкими исключениями, экономическое развитие низвергает ее. Этими редкими исключениями бывают единичные случаи завоеваний, где грубые победители истребляют или изгоняют население страны и опустошают или забрасывают производительные силы, с которыми не умеют обращаться. Так поступили христиане с большею частью оросительных построек мавританской Испании, которым она обязана была высоким развитием земледелия и садоводства при маврах. Само собой разумеется, что при каждом завоевании более варварским народом ход экономического развития нарушается и уничтожается целая масса производительных сил. Но в огромном большинстве случаев при прочных завоеваниях дикий победитель принужден приноравливаться к тому высшему "экономическому положению", какое он находит в завоеванной стране: покоренный им народ ассимилирует его себе и часто заставляет даже принять свой язык. Но, оставляя в стороне завоевания, каждый раз, когда внутренняя государственная власть становилась в противоречие с экономическим развитием страны, - а на известной ступени это случалось до сих пор почти с каждой политической властью, - каждый раз борьба оканчивалась низвержением политической власти. Экономическое развитие неумолимо и неизбежно пробивает себе путь, чему последним разительным
  186 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  примером служит уже упомянутая нами Великая французская революция.
  Если бы, согласно учению г. Дюринга, хозяйственное положение, а с ним и экономическое законодательство известной страны, зависело единственно от политической силы, трудно было бы понять, почему это после 1848 года Вильгельму IV, несмотря на его "превосходнейшие войска", не удалось напялить средневековые цехи и другие романтические дурацкие колпаки на железные дороги, паровые машины и развивающуюся крупную промышленность своей страны; или почему это русский парь, который еще и того сильнее, не только не может платить своих долгов, но не может даже сохранить своей силы без постоянного орошения ее кредитом, притекающим из "хозяйственного положения" Западной Европы.
  Для г. Дюринга сила есть начало безусловно злое, и ее первое действие было настоящим грехопадением. Все изложение г. Дюринга есть одна сплошная иеремиада о заразе, охватившей через этот первородный грех всю прошедшую историю, о позорном извращении всех законов природы и общества орудием дьявола - силою. О том же, что сила играет в истории еще другую роль - роль революционную, что она является, говоря словами Маркса, "повивальной бабкой" каждый раз, когда старое общество носит в своих недрах новый порядок, что она служит орудием, которым общественное движение разбивает мертвые и окоченелые политические формы, - обо всем этом мы не находим у г. Дюринга ни слова. Лишь со вздохами и стенаниями допускает он, что для свержения эксплоататорского хозяйства может понадобиться сила; он считает это несчастием - потому что каждое насилие развращает тех, кто им пользуется. И это ввиду высокого нравственного и умственного подъема, следовавшего за каждой победоносной революцией! И это в Германии, где насильственное потрясение, к которому может быть вынужден народ, имело бы, по меньшей мере, ту выгоду, что искоренило бы из сознания нации лакейство, вынесенное ею из унижений Тридцатилетней войны! И это-то вялое, бессильное учение осмеливаются навязывать самой революционной партии, какую только знает история!
  
  V. ТЕОРИЯ СТОИМОСТИ.
  
  Прошло почти сто лет с тех пор, как в Лейпциге появилась книга, которая к началу истекшего века выдержала 31 издание и распространялась в городе и деревне чиновниками, священниками, филантропами всякого рода и всюду рекомендовалась народным школам как хорошая хрестоматия. Эта книга называлась "Друг детей" Рохова. Она имела целью поучать юных сыновей крестьян и ремесленников их жизненному призванию, их обязанностям перед начальниками общественными и правительственными и в то же время научить их вполне довольствоваться своим земным жребием, черным хлебом и картофелем, барщиной, низкой заработной платой, отеческими розгами и прочими тому подобными прелестями, и все это при содействии существовавшей тогда системы просвещения. Городской и сельской молодежи пояснялось при этом, что согласно мудрым законам природы человек должен трудиться, чтобы поддерживать свое существование и наслаждаться, и выставлялось на вид, каким счастливым должен чувствовать себя каждый крестьянин и ремесленник вследствие того, что им приходится услаждать свою трапезу тяжелым трудом, - жить не так, как богатый обжора, который вечно страдает расстройством желудка, несварением или запором и лишь с отвращением питается самыми отменными лакомствами. Те же общие места, которые старый Рохов считал достаточно полезными для саксонских крестьянских парней своего времени, г. Дюринг рекомендует и нам, на странице 14 и следующих своего "Курса", как нечто "абсолютно фундаментальное" в новейшей политической экономии.
  "Человеческие потребности, как таковые, имеют свою естественную законосообразность, и росту их поставлены известные границы; извращенность может безнаказанно нарушать их лишь известное время, пока от этого не получается пресыщения жизнью, дряхлости, социального увечья и, наконец, спасительной смерти... Жизнь, переполненная одними удовольствиями, без всякой более широкой и серьезной цели, скоро ведет к пресыщению или, что то же, к утрате всякой восприимчивости. Действительный труд, в какой-либо форме,
  188 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  есть социально-естественный закон здоровых существ... Если б влечения и потребности не имели противовеса, они едва-едва обеспечили бы человечеству примитивнейшее существование, не говоря уже об исторически повышающемся развитии жизни. При полном удовлетворении их без всякого труда этот процесс совершался бы быстро; в промежутках же между периодическими проявлениями влечений и потребностей человек, лишенный их ощущения, влачил бы жалкое существование... Во всех отношениях, следовательно, зависимость от влечений и страстей, для удовлетворения которых необходимо преодоление экономических препятствий, является благодетельным основным законом внешнего устройства природы и внутренних свойств человека" и т. д. Как видите, самые пошлые плоскости почтенного Рохова празднуют в книге г. Дюринга свой столетний юбилей, вдобавок в виде "глубокого основоположения", единственной истинно-критической и научной "социалитарной системы".
  Заложив, таким образом, основы, г. Дюринг может продолжать свою постройку. Применяя математический метод, он нам дает сначала, по примеру старика Эвклида, ряд определений. Это тем более удобно, что свои определения он может сразу построить так, что то, что должно быть доказано с их помощью, уже отчасти содержится в них. Так, мы узнаем прежде всего, что руководящее понятие в политической экономии до сих пор называется богатством, а богатство, как оно в действительности понималось до сих пор во всемирной истории и как оно развивалось, есть "экономическая власть над людьми и вещами". Это вдвойне неверно. Во-первых, богатство старых родовых и сельских общин вовсе не было господством над людьми, а во-вторых, даже в таких обществах, которые движутся в классовых противоречиях, богатство, поскольку оно включает господство над людьми, является большей частью, даже почти исключительно, господством над людьми в силу и посредством господства над вещами. С того весьма давнего времени, когда ловля рабов и эксплоатация рабов стали отдельными отраслями промышленности, эксплоататоры рабского труда должны были покупать рабов, т. е. приобретать господство над людьми только благодаря господству над вещами, - над покупной ценой, над средствами содержания рабов и орудиями труда их. Во все средние века крупное землевладение является предварительным условием, которое связывает феодальное дворянство с оброчными и барщинными крестьянами. А в наше время даже шестилетний ребенок понимает, что богатство господствует над людьми исключительно через посредство вещей.
  Зачем же г. Дюринг состряпал свое неправильное определение
  ТЕОРИЯ СТОИМОСТИ 189
  богатства, искажая для этого фактическую связь, какая до сих пор существовала во всех классовых обществах? Для того, чтобы перетащить богатство из сферы экономической в моральную. Господство над вещами вполне хорошее дело, но господство над людьми - от лукавого, и так как г. Дюринг сам себе воспретил объяснять господство над людьми господством над вещами, то он опять может произвести смелый оборот и объяснить первое своим излюбленным насилием. Богатство, как господство над людьми, говорит он, есть "грабеж" и приводит нас вновь к ухудшенному изданию старого-престарого изречения Прудона: "собственность есть воровство".
  Таким образом г. Дюринг ставит богатство в связь с обоими основными моментами производства и распределения; богатство как господство над вещами - производственное богатство - это хорошая сторона современного строя, а богатство как господство над людьми-богатство распределения, как оно до сих пор было,- плохая сторона, долой ее! В применении к современным отношениям это значит: капиталистический способ производства вполне хорош и может остаться, но капиталистический способ распределения не годится и должен быть отменен. К такой бессмыслице можно прийти, когда пишешь о политической экономии, не уразумев даже связи между производством и распределением.
  После богатства идет вопрос о стоимости, и она определяется "следующим образом: "Стоимость есть то значение, которое имеют хозяйственные предметы и работы в процессе обмена". Это значение соответствует "цене или какому-либо иному названию эквивалента, например, заработной плате". Другими словами: стоимость есть цена. Или, скорее, чтобы не быть несправедливым к г. Дюрингу и передать нелепость его определения, по возможности, собственными его словами, надо сказать: стоимость - это цены, ибо на странице 19 он говорит: "стоимость и выражающие ее в деньгах цены", следовательно, констатирует сам, что одна и та же стоимость имеет весьма равличные цены, а стало быть, и столь же различные стоимости. Если бы Гегель не умер уже давно, он бы теперь повесился! При всей своей теологике ему не удалось бы создать стоимость, которая имеет столько же стоимостей, сколько и цен. Нужно опять-таки обладать самоуверенностью г. Дюринга, чтобы новое, более глубокое обоснование политической экономии начать с заявления, что между ценой и стоимостью нет иного различия, кроме того, что одна выражается в деньгах, а другая нет.
  Но это все еще не дает нам никаких указаний на то, что такое стоимость, а еще меньше, чем она определяется. Г-н Дюринг поэтому
  190 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  должен представить нам более подробные разъяснения. "В совершенно общем виде основной закон сравнения и оценки, на котором основываются стоимость и выражающие ее в деньгах цены, ближайшим образом коренится в области простого производства, независимо от распределения, которое вносит лишь второстепенный элемент в понятие стоимости. Большие или меньшие препятствия, которые различие естественных условий противопоставляет стремлениям,, направленным на производство предметов, и благодаря которым оно принуждает к большей или меньшей затрате хозяйственной силы, также определяют... бдльшую или меньшую стоимость", и "последняя измеряется препятствиями, которые поставлены производству природой и условиями... Объем вложенной нами собственной силы в них (в вещи) является непосредственно решающей причиной существования стоимости вообще и ее определенной величины в частности".
  Поскольку все это имеет какой-либо смысл, оно означает: стоимость какого-либо продукта труда определяется необходимым для. его изготовления рабочим временем, а это мы знали уже давно и помимо г. Дюринга. Вместо того, чтобы просто сообщить данный факт, он должен по-оракульски исказить его. Прямо неверно, будто бы объем, в котором кто-либо влагает свою силу в вещи (пользуясь этим высокопарным выражением), является непосредственно решающей причиной стоимости и величины стоимости. Во-первых, не безразлично, в какую вещь вкладывается сила, а во-вторых, как она вкладывается. Если кто-либо изготовит вещь, не имеющую никакой потребительной стоимости для других, то вся его сила не создаст ни одного атома стоимости; а если он упорствует в том, чтобы изготовить ручным способом предмет, который машина изготовляет в 20 раз легче, то 1В/20 вложенной им силы не создадут ни вообще стоимости, ни какой-либо ее величины в частности.
  Далее, это значит извратить все дело, если производительный труд, дающий положительные результаты, рассматривать только в чисто отрицательном смысле, как преодоление сопротивления. При таком обороте дела, чтобы надеть, например, рубашку, придется проделать следующее: сначала мы преодолеем сопротивление, оказываемое хлопчатным семенем процессу посева и прозябания, затем сопротивление зрелого хлопка процессам сбора, упаковки и пересылки, затем сопротивление процессам распаковки, чесания и прядения, далее сопротивление пряжи процессу тканья, сопротивление ткани процессу беления и шитья и, наконец, сопротивление готовой рубашки процессу ее надевания на человека.
  ТЕОРИЯ СТОИМОСТИ 191
  К чему все эти ребяческие выверты и извращения? Для того, чтобы через посредство этого "сопротивления" итти от "производственной стоимости", этой истинной, но до сих пор лишь идеальной стоимости, к искаженной насилием "стоимости распределительной", исключительно действовавшей до сих пор в истории. "Кроме того сопротивления, которое оказывает природа, существует еще другое, чисто социальное, препятствие... Между человеком и природой становится тормозящая сила, и последней является опять-таки человек. Одинокий, изолированный человек свободен по отношению к природе. Но положение принимает иной характер, как только мы представим себе другого человека, который с мечом в руке займет все доступы к природе и ее вспомогательным источникам и потребует за вход плату, в той или иной форме. Этот другой... как бы облагает податью первого и является, таким образом, причиной того, что стоимость предмета, который стремятся добыть, оказывается большей, чем было бы без такого политического или общественного препятствия на пути добывания или производства... Крайне многообразны формы этого искусственного повышения значения вещей, которое естественно сопровождается соответственным понижением значения труда... Поэтому было бы иллюзией рассматривать стоимость заранее как эквивалент в собственном смысле слова, т. е. как равнозначащее или как меновое отношение, установленное по принципу равенства данной работы и работы, ее возмещающей... Напротив того, признаком истинной теории стоимости будет то, что представленная в ней более общая причина оценки не совпадает с особой формой стоимости, основывающейся на принудительном распределении. Эта форма меняется вместе с социальным устройством, тогда как собственно экономическая стоимость может быть только производственной стоимостью, измеряемой сообразно природе, и потому изменяется только вместе с чисто производственными препятствиями естественного и технического характера".
  Таким образом, проявляющаяся на практике стоимость какой-либо вещи состоит, по мнению г. Дюринга, из двух частей: во-первых, из содержащегося в ней труда, а во-вторых, из вынуждаемой с "мечом в руке" надбавки, имеющей характер обложения. Другими словами, проявляющаяся в настоящее время стоимость - это монопольная цена. Но если, согласно этой теории стоимости, все товары обладают подобной монополъной стоимостью, то возможны только два случая: либо каждый, как покупатель, теряет то, что он выиграл в качестве продавца, и тогда цены повышаются только номинально, реальное же их значение, в процессе обмена товаров, остается без
  192 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  изменения, все остается по-старому, и много прославленная стоимость распределения является простой фикцией; либо же мнимые надбавки обложения представляют собою действительную сумму стоимости, именно ту, которая хотя произведена рабочим классом, но присваивается классом монополистов, и тогда эта сумма стоимости просто состоит из продуктов неоплаченного труда; в этом последнем случае, несмотря на гипотезу о человеке с мечом в руке, на мнимые налогообразные надбавки к цене и на стоимость распределения, мы приходим к теории Маркса о прибавочной стоимости.
  Присмотримся, однако, к некоторым примерам пресловутой "распределительной стоимости". На стр. 125 и следующих говорится: "Также и образование цены посредством индивидуальной конкуренции должно считаться формой экономического распределения и взаимного наложения податей... если представить себе, что внезапно запас какого-либо необходимого товара значительно уменьшится, то на стороне продавцов получается непропорционально большая возможность эксплоатации... насколько колоссально может быть повышение, показывают в особенности те исключительные случаи, когда на долгое время отрезан подвоз необходимых предметов" и т. д. Сверх того, прибавляет г. Дюринг, существуют и при нормальном течении событий фактические монополии, допускающие произвольное повышение цены, как, например, железные дороги, общества для снабжения городов водой и осветительным газом и т. д.
  Что существуют такие случаи монопольной эксплоатации, это давно известно. Но что созданные ими монопольные цены должны считаться не исключениями или частными случаями, но именно классическими примерами обычного в настоящее время установления стоимостей, это - новость. Как определяются цены жизненных средств? Ступайте в осажденный город, подвоз к которому отрезан, и поучайтесь! - отвечает г. Дюринг. Как действует конкуренция на установление рыночных цен? Спросите монополию, и она вам разъяснит загадку!
  Впрочем, даже и в случаях подобных монополий нельзя открыть человека с мечом в руке, который будто бы стоит за их спиной. Как известно, в осажденных городах человек с мечом, т. е. комендант, если только он выполняет свой долг, обыкновенно очень скоро приканчивает монополию и конфискует запасы монополистов в целях равномерного их распределения. А затем вообще, когда люди с мечом пытаются сфабриковать "стоимость распределительную", их попытки кончаются всегда крахом и денежными потерями. Голландцы своим монополизированием ост-индской торговли привели к гибели
  ТЕОРИЯ СТОИМОСТИ 193
  свою монополию и торговлю. Два сильнейших правительства, какие только когда-либо существовали, именно северо-американское революционное правительство и французский национальный конвент, пытаясь установить максимальные цены, потерпели полную неудачу. Русское правительство хлопочет уже несколько лет о том, чтобы поднять курс русских бумажных денег, понизившийся вследствие того, что было выпущено в обращение слишком большое количество таких неразменных бумажных рублей; для этого оно беспрерывно, в продолжение нескольких лет, скупало в Лондоне векселя на Россию. В результате такая операция обошлась русскому правительству в 60 миллионов рублей и доставила ему лишь то удовольствие, что в настоящее время русский бумажный рубль ценится ниже двух марок, вместо того чтобы стоять выше трех. Если бы меч обладал приписываемой ему г. Дюрингом экономической магической силой, то почему же ни одно правительство не может устроить так, чтобы надолго навязать плохим деньгам "распределительную стоимость" хороших или ассигнациям навязать стоимость золота? Да и где тот меч, который командует на мировом рынке?
  Далее существует еще одна основная форма "распределительной стоимости", обеспечивающая безвозмездное присвоение продуктов чужого труда: это - имущественная рента, т. е. земельная рента и прибыль на капитал. Мы отмечаем это только для того, чтобы указать, что сказанным исчерпывается все сообщаемое г. Дюрингом о пресловутой "распределительной стоимости", хотя, впрочем, и это еще не все. Действительно: "Несмотря на двойственность точки зрения, выступающей в признании стоимости производственной и стоимости распределительной, тем не менее в основе их заключается нечто общее, тот предмет, из которого состоят все стоимости и которым поэтому они могут измеряться. Непосредственной естественной мерой является трата силы, а простейшей единицей - человеческая сила в грубейшем смысле слова. Последняя сводится к времени существования, самоподдержание которого опять-таки представляет преодоление известной суммы препятствий в процессе питания и жизни. Распределительная стоимость или стоимость присвоения проявляется в чистой и исключительной форме там, где господствует сила распоряжения вещами, представляющими собою продукты, не произведенные трудом, или, выражаясь более обычным языком, там, где подобные вещи вымениваются на труд или на предметы, имеющие действительную производственную стоимость. То однородное, что проявляется в каждом выражении стоимости, а следовательно и в составных частях стоимости, присваиваемых путем
  
  194 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  распределения без эквивалента, состоит в затрате человеческой силы, которая воплощается в каждом товаре".
  Что сказать нам по этому поводу? Если все товарные стоимости измеряются воплощенной в товарах затратой человеческой силы, то, в таком случае, что же останется на долю распределительной стоимости и из какого источника черпаются надбавки к цене, обложение податью? Г-н Дюринг, правда, говорит нам, что также и вещи, не произведенные трудом, или, иначе, неспособные иметь собственную стоимость, могут приобретать известную распределительную стоимость и обмениваться на вещи, произведенные трудом, обладающие стоимостью. Но он в то же время утверждает, что все стоимости, следовательно в том числе и исключительно распределительные стоимости, определяются воплощенной в них затратой труда. При этом, мы, к сожалению, не узнаем, как воплощается затрата труда в вещи, не произведенной трудом. Во всяком случае из всега этого смешения стоимостей, в конце концов, очевидно, что и стоимость распределительная, эта, вымогаемая социальным положением надбавка к цене, это обложение силой меча, - все это оказывается опять-таки ни к чему: стоимости товаров определяются затратой человеческой силы, в просторечии - трудом, который в них воплощен. Словом, г. Дюринг, если не касаться земельной ренты и немногих монопольных цен, повторяет, только беспорядочно и туманно, все то, что уже давно определеннее и яснее установлено столь хулимой теорией стоимостей Рикардо-Маркса.
  Но он это говорит и одновременно утверждает противоположное. Маркс, исходя из исследований Рикардо, говорит: стоимость товаров определяется воплощенным в товарах общественно-необходимым общечеловеческим трудом, который, в свою очередь, измеряется своей продолжительностью. Труд есть мерило всех стоимостей, но сам он не имеет никакой стоимости.
  Г-н Дюринг, точно так же приняв- но по своему, сбивчиво, путанно - труд как мерило стоимости, продолжает: труд "сводится ко времени существования, самоподдержание которого опять-таки представляет преодоление известной суммы препятствий в процессе питания и жизни". Оставим в стороне покоящееся на страсти к оригинальничанью смешение рабочего времени, о котором здесь и идет речь, с временем существования, которое до сих пор еще никогда не создавало или не измеряло стоимости. Оставим в стороне и ту ложно "социалитарную" видимость, которую должно привнести "самоподдержание" этого "времени существования"; с тех пор, как существует мир, и до тех пор, пока он будет существовать, каждый должен лично сам поддерживать свое
  ТЕОРИЯ СТОИМОСТИ 195
  существование, т. е. он должен сам потреблять средства, необходимые для поддержания его жизни. Предположим, что г. Дюринг выразился бы точным языком политической экономии; тогда вышеприведенное положение либо ничего не значило бы, либо значило бы следующее: стоимость какого-либо товара определяется воплощенным в нем рабочим временем, а стоимость этого рабочего времени определяется стоимостью жизненных средств, требующихся для содержания рабочего в течение этого времени. А это последнее, при существующих экономических порядках, значило бы, что стоимость известного товара определяется содержащейся в нем заработной платой.
  Тут мы, наконец, пришли к тому, что г. Дюринг, собственно, хочет сказать. Стоимость товара определяется, на языке вульгарной экономии, издержками производства, против чего Кэри "выдвинул ту истину, что не издержки производства, но издержки воспроизводства определяют стоимость" ("Критическая история", стр. 401). Какой смысл имеют эти издержки производства или воспроизводства, об этом мы поговорим ниже; здесь же мы заметим, что они, как известно, состоят из заработной платы и прибыли на капитал. По мнению г. Дюринга, заработная плата представляет воплощенную в товаре "затрату силы", т. е. производственную стоимость; прибыль же - вынуждаемую капиталистом при помощи меча, находящегося в его руке, подать или надбавку к цене, т. е. распределительную стоимость. И, таким образом, вся полная противоречий путаница дюринговой теории стоимости разрешается, наконец, в чудесную гармоническую жизнь.
  Определение стоимости товаров заработной платой, которое у Адама Смита еще смешивается с определением стоимости рабочим временем, со времени Рикардо изгнано из научной политической экономии и в наши дни влачит существование еще только в вульгарной экономии. Именно: самые плоские сикофанты существующего капиталистического общественного строя проповедуют определение стоимости заработной платой и, в то же время, представляют прибыль капиталиста высшим родом заработной платы, платой за воздержание (за то, что капиталист не промотал своего капитала), премией за риск, платой за ведение дела и т. д. Г-н Дюринг от них отличается только тем, что объявляет прибыль грабительством. Другими словами, свой социализм г. Дюринг основывает непосредственно на теориях вульгарной экономии худшего сорта. Его социализм имеет такое же научное значение, как и эта вульгарная экономия: и то и другое неразрывно связано между собою.
  Ясно, однако, следующее: то, что производит рабочий, и то, во
  
  196 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  что обходится его рабочая сила, - это вещи столь же различные, как то, что производит машина и чего она стоит. Стоимость, которую создает рабочий в течение 12-часового рабочего дня, не имеет ничего общего со стоимостью жизненных средств, которые он потребляет в течение этого рабочего дня и относящихся к нему промежутков отдыха. В этих жизненных средствах может быть воплощено три, четыре или семь часов рабочего времени, смотря по степени развития производительности труда. Если мы примем, что для их производства требуется 7 часов труда, то, по смыслу защищаемой г. Дюрингом вульгарно-экономической теории стоимости, оказывается, что продукт 12-часового труда имеет стоимость 7-часового труда, что 12 часов труда равны 7 часам труда, или что 12 = 7. Возьмем для большей ясности такой пример: если сельский рабочий, безразлично при каких именно общественных отношениях, производит в год количество хлеба, скажем, в 20 гектолитров пшеницы, сам же в течение этого времени потребляет сумму стоимостей, которая выражается всего в 15 гектолитров пшеницы, то, в таком случае, 20 гектолитров пшеницы имеют такую же самую стоимость, как и 15, и это на одном и том же рынке, при прочих неизменных условиях,- иными словами, 20 равняется 15. И это называется экономической наукой!
  Все развитие человеческого общества после стадии животной дикости начинается с того дня, когда труд семьи стал создавать больше продуктов, чем было необходимо для ее поддержания, с того дня, когда часть труда могла затрачиваться на производство уже не только жизненных средств, но и средств производства. Избыток продукта труда над издержками содержания труда и, как результат этого, образование и увеличение общественного производственного и резервного фонда были и остаются основой всякого общественного, политического и интеллектуального прогресса. Во всей прежней истории этот фонд был собственностью привилегированного класса, который вместе с этой собственностью получал политическое господство и духовное руководство. Предстоящая социальная революция впервые сделает этот общественный производственный и резервный фонд. т. е. совокупность сырых материалов, орудий производства и жизненных средств, действительно общественным, изъяв его из владения этого привилегированного класса и передав его всему обществу как общее достояние.
  Одно из двух: или стоимость товаров определяется издержками содержания рабочих, необходимых для производства этих товаров, т. е. в нынешнем обществе - заработной платой; в таком случае,
  ТЕОРИЯ СТОИМОСТИ 197
  каждый рабочий получает в своей заработной плате стоимость продукта своего труда, и тогда эксплоатация класса наемных рабочих классом капиталистов немыслима. Предположим, что издержки содержания рабочего выражаются в данном обществе суммой в 3 марки в день. Тогда стоимость его дневного продукта, как это вытекает из вульгарной экономической теории, равняется 3 маркам. Допустим теперь, что капиталист, нанимающий этого рабочего, прибавляет к цене этого продукта прибыль, надбавку в 1 марку, и продает, следовательно, продукт за 4 марки. То же делают и другие капиталисты. Но, в таком случае, рабочий уже не может удовлетворить свое дневное пропитание 3 марками, а нуждается для этого опять-таки в 4 марках. Так как все прочие условия предположены неизменными, то и выражающаяся в жизненных средствах заработная плата должна остаться неизменной; следовательно, заработная плата, выраженная в деньгах, должна подняться именно с 3 до 4 марок в день. То, что капиталисты отнимают от рабочего класса в форме прибыли, они должны ему возвратить в форме заработной платы. Мы не ушли, таким образом, ни на шаг от того места, где были вначале: если заработная плата определяет стоимость, то невозможна никакая эксплоатация рабочего капиталистом. Но невозможно и образование избытка продуктов, ибо рабочие, по нашему предположению, потребляют как раз столько продуктов, сколько они производят. А так как капиталисты не производят никакой стоимости, то нельзя даже представить себе, чем они могут жить. Если же такой избыток производства над потреблением, такой производственный и резервный фонд, тем не менее, существует и притом находится в руках капиталистов, то не остается другого объяснения, как предположить, что рабочие потребляют для своего самоподдержания только стоимость товаров, а сами товары в натуре сполна остаются в распоряжении капиталистов для дальнейшего потребления.
  Или же, имея в виду, что производственный и резервный фонд фактически составляет собственность класса капиталистов и возникает из накопленной прибыли (земельную ренту мы пока оставляем в стороне), - надо допустить, что этот фонд образуется из накопленного избытка продукта труда рабочих над суммой заработной платы, уплачиваемой им классом капиталистов. Но в таком случае стоимость определяется не заработной платой, а количеством труда; следовательно, рабочий класс доставляет классу капиталистов в продукте труда большее количество стоимости, чем какое он получает от него в заработной плате, и в таком случае прибыль на капитал, как и все другие формы присвоения продуктов чужого,
  198 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  неоплаченного, труда, оказывается составной частью открытой Марксом прибавочной стоимости.
  Кстати, о том великом открытии, которым Рикардо начинает свой главный труд, говоря, что "стоимость известного товара зависит от необходимого для его производства количества труда, а не от заплаченного за этот труд высшего или низшего вознаграждения", - об этом составившем эпоху открытии г. Дюринг не говорит ни слова в своем "Курсе политической экономии", а в "Критической истории" он отделывается от него следующей оракульской фразой: "Он (Рикардо) не думает, что большее или меньшее отношение, в котором заработная плата может (!) представлять требование на жизненные потребности, должно... принести с собой также неодинаковые отношения стоимостей"! Фраза, о которой читатель может думать, что ему угодно; лучше же всего не думать о ней ничего!
  А затем пусть читатель сам выбирает тот сорт стоимости, какой ему наиболее понравится из пяти различных сортов, которыми угостил нас г. Дюринг: во-первых, стоимость производственная, находящаяся в зависимости от природных условий; во-вторых, распределительная стоимость, создаваемая людской испорченностью и отличающаяся от первой тем, что она измеряется затратой силы, в ней не воплощенной; в-третьих, стоимость, которая измеряется рабочим временем; в-четвертых, стоимость, определяемая издержками воспроизводства; и, наконец, в-пятых, стоимость, измеряемая заработной платой. Выбор богатый, путаница полнейшая, и нам остается только воскликнуть вместе с г. Дюрингом: "учение о стоимости есть пробный камень для определения достоинства экономической системы"!
  
  VI. ПРОСТОЙ И СЛОЖНЫЙ ТРУД.
  
  Г-н Дюринг открыл у Маркса грубый экономический промах, допустимый для ученика младшего класса и в то же время заключающий в себе общественно-опасную социалистическую ересь. Теория стоимости Маркса "не более, как обычное... учение о том, что труд есть причина всех стоимостей, а рабочее время - мерило их. Совершенно неясным остается здесь представление о том, как следует мыслить различную стоимость так называемого квалифицированного труда. Правда, и по нашей теории измерять естественные издержки и тем самым абсолютную стоимость хозяйственных предметов можно только затраченным рабочим временем, с тою разницей, однако, что мы принимаем рабочее время каждого индивидуума за равные величины, не упуская при этом из вида, что при квалифицированных работах к индивидуальному рабочему времени одной личности присоединяется работа других личностей... например, при употреблении разных орудий производства. Дело, следовательно, обстоит не так, как туманно представляет себе г. Маркс, будто бы чье-либо рабочее время само по себе стоит больше, чем рабочее время другого, потому что в первом как бы сгущено больше среднего рабочего времени. Всякое рабочее время, без исключения и принципиально, следовательно без необходимости принимать в расчет какой-либо средний уровень,-одинаково и совершенно равноценно, и при работах какой-либо личности, так же как и в каждом готовом продукте, нужно только выяснить, сколько рабочего времени других лиц скрыто в затрате, повидимому, только его собственного рабочего времени. Будет ли то орудие производства, приводимое в действие рукой, либо сама рука, даже голова, которая без посредства рабочего времени других людей не может получить специального свойства и работоспособности, это не имеет ни малейшего значения для строгого применения теории. Господин же Маркс в своих рассуждениях о стоимости не свободен от мелькающего перед ним призрака квалифицированного рабочего времени. Отказаться от него ему помешал унаследованный метод мышления образованных
  200 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  классов, которым должно казаться чудовищным признание рабочего времени тачечника и рабочего времени архитектора экономически вполне равноценным".
  То место у Маркса, которое вызвало этот "страшный гнев" г. Дюринга, очень кратко. Маркс исследует, чем определяется стоимость, товаров, и отвечает: содержащимся в них человеческим трудом. "Последний,-продолжает он,-есть затрата простой рабочей силы, которою обладает в своем физическом организме всякий обыкновенный человек без особого развития... Более сложный труд имеет значение лишь как возведенный в степень или скорее умноженный простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству труда простого. Что это приравнение одного труда другому происходит постоянно, показывает опыт. Известный товар может быть продуктом самого сложного труда, но стоимость его приравнивается продукту простого труда, а потому сам он представляет собою лишь определенное количество простого труда. Различные пропорции, в которых разные виды труда приводятся к труду простому, как к их единице, устанавливаются общественным процессом за спиной производителей и кажутся им поэтому существующими по обычаю".
  Здесь у Маркса речь идет ближайшим образом лишь об определении стоимости товаров, т. е. предметов, которые производятся внутри общества, состоящего из частных производителей, производятся этими производителями, за частный счет и вымениваются один на другой. Здесь, следовательно, говорится отнюдь не об "абсолютной стоимости", где бы последняя ни влачила свое существование, но о стоимости, которая существует в определенной общественной форме. Эта стоимость, в этой ее определенной исторической форме, создается и измеряется человеческим трудом, воплощенным в отдельных товарах, а этот человеческий труд оказывается далее затратой простой рабочей силы. Однако не всякий труд есть простая затрата простой человеческой силы: очень многие виды труда включают в себя применение ловкости или познаний, приобретаемых с бОлыпим или меньшим трудом и с затратой времени и денег. Создают ли эти виды сложного труда в равные периоды времени такую же товарную стоимость, как и труд простой, т. е. одна лишь-затрата рабочей силы? Очевидно, нет. Продукт часа сложного труда представляет товар высшей стоимости, двойной или тройной, по сравнению с продуктом часа простого труда. Стоимость продуктов сложного труда определяется, благодаря такому сравнению, в определенных количествах простого труда, а это приведение сложного
  ПРОСТОЙ И СЛОЖНЫЙ ТРУД 201
  труда к простому совершается общественным процессом, за спиной производителей, - процессом, который здесь, при обсуждении теории стоимости, может быть установлен, но еще не объяснен.
  Именно этот простой факт, ежедневно совершающийся в современном капиталистическом обществе на наших глазах, и констатирует здесь Маркс. Он настолько неоспорим, что сам г. Дюринг не отважится его оспаривать ни в своем "Курсе", ни в "Истории политической экономии". Изложение Маркса так просто и ясно, что никто наверное, кроме г. Дюринга, не останется при этом "в полной неясности". Благодаря этой "полной неясности", г. Дюринг, увлекаясь своей гипотезой об "естественных издержках" и об "абсолютной стоимости", о которой никогда ничего не говорилось ни в одном курсе политической экономии, - проглядел истинный смысл теории Маркса о товарной стоимости, которая и составляла главным образом предмет изучения для последнего. Что бы г. Дюринг ни понимал под "естественными издержками" и какое значение ни придавал бы своим пяти различным родам стоимости, чтобы обосновать понятие об "абсолютной стоимости", одно можно с уверенностью сказать, что у Маркса не могло быть и речи о всех этих вещах; он всегда говорил только о товарной стоимости, и во всей главе "Капитала" о стоимости нет ни малейшего намека на то, считал ли Маркс и в каком объеме свою теорию о товарной стоимости применимой к другим общественным формам.
  "Но,-продолжает г. Дюринг,-дело обстоит вовсе не так, как туманно представляет себе Маркс, будто бы чье-либо рабочее время само по себе стоит больше, чем рабочее время другого лица, потому что в первом случае как бы сгущено больше среднего рабочего времени. Напротив, всякое рабочее время, без исключения и принципиально, следовательно без необходимости принимать в расчет какой-либо средний уровень, - совершенно равноценно". Так полагает г. Дюринг, и поэтому он может считать себя счастливым, что судьба не сделала его фабрикантом и тем самым предохранила от оценки его товаров по этому новому правилу, а следовательно и от необходимости сделаться банкротом. Однако! Неужели мы находимся
  еще в обществе фабрикантов? Совсем нет. Навязывая нам свои гипотезы об естественных издержках и абсолютной стоимости, г. Дюринг заставляет нас вместе с тем сделать скачок, настоящий salto mortale из настоящего скверного мира, где господствует экс-плоатация, в его собственную хозяйственную коммуну будущего, в сферу небесного равенства и справедливости. Мы должны немного заглянуть, хотя и несколько преждевременно, в этот новый мир.
  202 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  Без всякого сомнения, по теории г. Дюринга, в его будущей коммуне стоимость хозяйственных предметов может быть измеряема только затраченным рабочим временем, с тем, однако, условием, что рабочее время каждого индивидуума будет заранее считаться равноценным, без исключения и принципиально и, следовательно, без необходимости принимать в расчет какую-либо среднюю норму для измерения и оценки рабочего времени. И вот сравните этот радикальный уравнительный социализм с туманным представлением Маркса о том, будто чье-либо рабочее время само по себе стоит дороже, чем рабочее время другого какого-либо лица, на том основании, что в первом из них как бы сгущено более среднего рабочего времени, чем во втором,-туманное представление, возникшее у г. Маркса благодаря унаследованному от образованных классов способу мышления, которым должно казаться чудовищным признание рабочего времени тачечника и рабочего времени архитектора -экономически вполне равноценным!
  Беда только в том, что Маркс в примечании, сделанном к выше приведенной выписке из "Капитала", говорит: "Читатель должен обратить внимание на то, что здесь идет речь не о заработной плате, которую получает работник за рабочий день, но о стоимости товаров, в которых воплощается его рабочий день". Из этих слов можно заключить, что Маркс, как бы предугадывая поход г. Дюринга, направленный против него, сам протестует против применения приведенной выше цитаты из "Капитала" хотя бы даже к объяснению заработной платы, выплачиваемой за сложный труд в нынешнем обществе. И если г. Дюринг, не довольствуясь этим, приписывает приведенной выше цитате из "Капитала" значение основных положений, которые Маркс будто бы хотел применить к распределению жизненных средств в социалистически организованном обществе, то это просто бесстыдная подтасовка, допускаемая разве только в среде разбойников печати.
  Нам все-таки необходимо несколько ближе познакомиться с учением г. Дюринга о равноценности. Всякое рабочее время, - говорит он, - совершенно равноценно,-как рабочее время тачечника, так и рабочее время архитектора. Таким образом оказывается, что рабочее время, а следовательно и самый труд, имеет известную стоимость. Но ведь труд есть созидатель всех стоимостей. Только он один и придает стоимость, в экономическом смысле, добываемым продуктам природы. Следовательно, стоимость есть не что иное, как выражение овеществленного в каком-либо предмете общественно-необходимого человеческого труда, и труд сам по себе не может иметь никакой стоимости.
  ПРОСТОЙ И СЛОЖНЫЙ ТРУД 203
  Говорить о стоимости труда и определять ее - это то же самое, что говорить о стоимости самой стоимости или желать определить вес не только физических тел, но и самой тяжести. Г-н Дюринг разделывается с такими людьми, как Сен-Симон, Оуэн и Фурье, называя их социальными алхимиками. Но, фантазируя над стоимостью рабочего времени, т. е. труда, он доказывает, что он сам стоит гораздо ниже, чем подлинные алхимики. И подумать только, с какой развязностью г. Дюринг навязывает Марксу утверждение, будто бы чье-либо рабочее время само по себе стоит больше, чем рабочее время других лиц, и будто бы рабочее время, т. е. труд, имеет стоимость,- тому самому Марксу, который впервые заявил, что труд не может иметь никакой стоимости, и доказал почему именно.
  Для социализма, который хочет эмансипировать человеческую рабочую силу от ее роли товара, весьма важное значение имеет то соображение, что труд не имеет стоимости и не может иметь ее. Вместе с этим соображением теряют свое значение все доставшиеся по наследству г. Дюрингу от стихийного рабочего социализма попытки регулировать в будущем распределение средств существования как своего рода высшую заработную плату. Из него, далее, следует тот вывод, что распределение, поскольку оно управляется чисто экономическими мотивами, будет регулироваться интересами производства, а развитию производства наиболее способствует такой способ распределения, который позволяет всем членам общества возможно все-сторонее развить, сохранить и применить свои способности. Унаследованному же г. Дюрингом образу мышления образованных классов должно, конечно, казаться чудовищным, что настанет время, когда не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии, и что человек, который распоряжался в течение получаса как архитектор, будет затем некоторое время толкать тачку, пока не явится опять необходимость в его деятельности как архитектора. Хорош был бы социализм, увековечивающий работу тачечника как специальную профессию.
  Если равноценность рабочего времени должна иметь тот смысл, что каждый работник в равные промежутки времени производит равные стоимости и что нет необходимости для определения стоимости принимать в расчет какую-либо среднюю норму, то это, очевидно, неверно. Стоимость продукта одного часа труда двух работников, хотя бы одной и той же отрасли промышленности, всегда окажется различна, смотря по интенсивности труда и искусству работника; этой беде, которая, впрочем, может казаться таковой только господам а 1а Дюринг, не может помочь никакая хозяйственная коммуна,
  204 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  по крайней мере на нашей планете. Что же остается, следовательно, от всей равноценности всякого труда? Не более, как хвастливая фраза, не имеющая иной экономической основы, кроме неспособности г. Дюринга провести различие между определением стоимости трудом и определением стоимости заработной платой. Он, в сущности, написал указ, основной закон новой хозяйственной коммуны: заработная плата за равный труд должна быть равна. Но ведь старые французские рабочие-коммунисты и Вейтлинг приводили гораздо лучшие доводы в пользу такого равенства заработной платы.
  Как же разрешается весь важный вопрос о высшей оплате сложного труда? В обществе частных производителей издержки по обучению квалифицированного рабочего падают на частных лиц или их семейства; поэтому и частным лицам ближайшим образом достается высшая плата за обученную рабочую силу; как прежде обученный раб продавался дороже, так теперь обученный наемный рабочий оплачивается по высшей цене. В обществе, организованном социалистически, эти издержки оплачивает общество, поэтому ему принадлежат и результаты их, т. е. созданные более сложным трудом высшие стоимости. Сам рабочий не может претендовать ни на какой избыток. Из чего, между прочим, следует вывод, что и излюбленное притязание работника на "весь продукт труда" тоже иной раз оказывается не совсем неуязвимым.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  VII. КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ.
  
  
  "Под капиталом Маркс не разумеет прежде всего обычного экономического понятия, согласно которому капитал есть произведенное средство производства, но пытается втиснуть в это понятие более частную диалектически-историческую идею, вводящую его в игру метаморфозами понятий и истории. Капитал, по Марксу, образуется из денег; он образует историческую фазу, которая начинается с XVI века, именно с предполагаемых в это время зачатков мирового рынка. Очевидно, при подобном толковании понятий утрачивается острота политико-экономического анализа. В подобных пустых концепциях, которые должны быть наполовину историческими, наполовину логическими, а в действительности представляют только ублюдки исторической и логической фантастики, - исчезает способность рассудка к различению, а вместе с тем и добросовестное применение понятий"... В таком же духе продолжается поход на протяжении целой страницы: "благодаря марксовой характеристике понятия "капитала" может создаться в строгом политико-экономическом учении одна только путаница... легкомыслие, выдаваемое за глубокую логическую истину... шаткость оснований" и т. д.
  Итак, по Марксу, капитал якобы образовался в начале XVI века из денег. Это то же самое, как если бы сказать, что металлические деньги, три тысячи слишком лет тому назад, образовались из скота, так как раньше скот, в числе других предметов, исполнял функцию денег. Только г. Дюринг способен к такому грубому и двусмысленному способу выражения. У Маркса при анализе экономических форм, в пределах которых совершается процесс обращения товаров, последней формой оказываются деньги. "Этот последний продукт товарного обращения есть первая форма проявления капитала. Исторически капитал противопоставляется земельной собственности прежде всего в форме денег, как денежная сила, как торговый капитал или как ростовщический капитал... Эта же история разыгрывается ежедневно на наших глазах. Всякий новый капитал выступает впервые на сцену, т. е. на рынок, - товарный, рабочий
  206 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  или денежный, - всегда в форме денег, - денег, которые, при посредстве известного, определенного процесса, должны превратиться потом в капитал". Итак, здесь опять-таки Маркс констатирует факт. Не способный оспаривать этот факт, г. Дюринг извращает его: капитал, по Марксу, образуется из денег!
  Затем Маркс подвергает дальнейшему исследованию те процессы, посредством которых деньги превращаются в капитал, и находит прежде всего, что форма, в которой деньги циркулируют как капитал, представляет собою форму, обратную той, в которой они циркулируют как всеобщий товарный эквивалент. Простой товаровладелец продает, чтобы купить; он продаст то, в чем не нуждается и покупает за вырученные при продаже деньги то, что ему нужно. Между тем, приступающий к делу капиталист покупает с самого начала то, в чем он сам не нуждается; он покупает, чтобы продать и, притом, продать дороже, чтобы сохранить затраченную первоначально на покупку денежную сумму, увеличенную денежным приростом, и этот прирост Маркс называет прибавочной стоимостью.
  Откуда происходит эта прибавочная стоимость? Она не может образоваться ни оттого, что покупатель покупает товары ниже их стоимости, ни оттого, что продавец продает их выше стоимости. В обоих случаях прибыли и убытки каждого лица взаимно уравновешивались бы, ибо каждый непременно является покупателем и продавцом. Прибавочная стоимость не может также явиться результатом обмана, так как обман может только обогатить одного за счет другого, но не может увеличить общую сумму, которою оба обладают, следовательно не может увеличить общую сумму обращающихся стоимостей... "Класс капиталистов известной страны не может сам себя обсчитывать".
  И тем не менее мы находим, что класс капиталистов каждой страны, взятый в целом, постоянно обогащается на наших глазах продавая дороже, чем купил, присваивая прибавочную стоимость. Таким образом мы приходим к тому же вопросу, с которого начали: откуда получается эта прибавочная стоимость? Этот вопрос необходимо решить и притом решить чисто экономическим путем, исключив всякий обман, всякое вмешательство какого-либо насилия, а именно вопрос: каким образом можно постоянно продавать дороже чем куплено, даже предполагая, что все время равные стоимости, обмениваются на равные?
  Разрешение этого вопроса составляет великую историческую заслугу труда Маркса. Оно бросило яркий свет на такие экономические области, в которых до сих пор социалисты, не менее, чем бур-
  КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 207
  жуазные экономисты, бродили в глубоких потемках. От него берет начало научный социализм, оно-средоточие круга идей этого учения.
  Это решение таково. Увеличение суммы обращающихся денег, которые должны превратиться в капитал, не может произойти само собой из этих денег или образоваться от покупки товаров, ибо деньги в акте покупки только реализуют цену товара, а эта цена, согласно нашему предположению о том, что обмениваются равные стоимости, соответствует стоимости товара. Увеличение стоимости не может возникнуть, по тем же основаниям, также из акта продажи товаров. Значит, такое изменение должно произойти с товаром, который покупается, притом не с его стоимостью, так как он покупается и продается по своей стоимости, а с его потребительной стоимостью как таковою; следовательно, изменение в стоимости должно происходить из потребления самого товара. "Но для того, чтобы извлечь из потребления товара стоимость, нужно, чтобы нашему капита- листу посчастливилось найти на рынке такой товар, потребительная стоимость которого обладала бы специфическим свойством быть источником стоимостей так, чтобы самое потребление товара было воплощением труда, т. е. созданием новой стоимости. И действительно, владелец денег находит на рынке такой специфический товар, - способность к труду, или рабочую силу". Если, как мы видели, труд, как таковой, не может иметь стоимости, то не так обстоит дело с рабочей силой. Последняя получает стоимость, лишь только она, как это фактически имеет место ныне, становится товаром, и эта стоимость определяется, "подобно стоимости всякого другого товара, рабочим временем, необходимым для производства, следовательно и для воспроизводства, этого специфического предмета", т. е. рабочим временем, которое требуется для производства жизненных средств, необходимых работнику для поддержания себя в состоянии пригодности к труду и для продолжения своего рода. Допустим. что эти жизненные средства представляют ежедневно рабочее время в 6 часов. Наш капиталист закупает для ведения предприятия рабочую силу, т. е. нанимает работника, и если он уплатит ему денежную сумму, которая представляет собою 6 часов труда, то тем самым он оплатит ему сполна дневную стоимость рабочей силы. Но рабочий, отработав 6 часов у данного капиталиста, возместит ему только pacход, т.е. уплаченную стоимость дневной рабочей силы, и, в таком случае, деньги еще не превратятся в капитал, не произведут никакой прибавочной стоимости. Поэтому покупатель рабочей силы смотрит совершенно иначе на характер заключенной,
  208 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  им сделки. Тот факт, что всего лишь 6-часовой труд необходим для того, чтобы содержать рабочего в течение 24 часов, вовсе не мешает последнему работать 12 часов из этих 24. Стоимость рабочей силы и ее реализация в процессе труда суть величины совершенно различ-ные. Владелец денег заплатил дневную стоимость рабочей силы, и ему поэтому принадлежит и пользование ею в течение всего дня, труд в продолжение одного дня. То обстоятельство, что стоимость, создаваемая употреблением рабочей силы в течение дня, вдвое больше ее собственной дневной стоимости, представляет особенное счастье для покупателя, но по законам обмена товаров не соста-вляет никакой несправедливости по отношению к продавцу. Итак, рабочий, как мы поняли, получает от владельца капитала ежедневно известное количество продуктов, равное по стоимости 6 часам труда, а сам доставляет последнему ежедневно продукт, равный по стоимости 12 часам труда. Разница в пользу владельца денег - 6 часов неоплаченного прибавочного труда, т.е. неоплаченного прибавочного продукта, в котором воплощен 6-часовой труд. Фокус проделан. Прибавочная стоимость произведена, деньги превратились в капитал.
  Доказав, таким образом, как возникает прибавочная стоимость и как она может возникнутъ только при господстве законов, регулирующих обмен товаров, Марке разоблачил механизм современного капиталистического способа производства и опирающийся на него способ присвоения и тем самым разоблачил основной элемент, который находится в центре всего современного общественного строя.
  Впрочем, капитализм требует одной существенной предпосылки: "для превращения денег в капитал владелец денег должен найти на товарном рынке свободного работника, свободного в двояком смысле, во-первых, в том смысле, что он, как свободная личность, распоряжается своей рабочей силой как товаром, а во-вторых, в том, что у него нет для продажи другого товара, что он человек вольный и незанятый, свободный от всех предметов, необходимых для приведения в действие рабочей силы". Но это подразделение общества на владельцев денег или товаров, с одной стороны, и на владельцев одной только рабочей силы-с другой, не есть отношение естественное и не является таким, которое было бы обще всем историческим периодам, "оно само, очевидно, есть результат прошлого исторического развития, продукт... упадка целого ряда более древних формаций общественного производства".
  Впервые свободный рабочий встречается в массовом количестве в конце XV и начале XVI столетия, вследствие разложения феодального способа производства. Этим обстоятельством, вместе с начав-
  КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 209
  шимся в ту же эпоху созданием мирового рынка и мировой торговли, была дана основа, на которой масса наличного движимого богатства все более и более должна была превращаться в капитал, и капиталистический способ производства, направленный к созданию прибавочной стоимости, должен был все более и более становиться исключительно господствующим.
  Таковы "пустые концепции" Маркса, эти "ублюдки исторической и логической фантастики", в которых "исчезает способность рассудка к различению, а вместе с тем и добросовестное применение понятий". Противопоставим же этим "плодам легкомыслия" те "глубоко логические истины" и "последнюю строжайшую научность, в смысле точных знаний", которые нам доставляет г. Дюринг.
  Итак, под капиталом Маркс разумеет не обычное экономическое понятие, согласно которому "капитал есть произведенное средство производства"; напротив того, он утверждает, что известная сумма стоимостей лишь тогда превращается в капитал, когда она увеличивается в стоимости посредством создания прибавочной стоимости. А что говорит г. Дюринг? "Капитал есть основа экономических сил, служащих для ведения производства и для образования долей участия в плодах всеобщей рабочей силы". Как оракульски и неряшливо ни выражено это, несомненно одно: основа экономических сил может вести производство целую вечность, но она, по собственным словам г.Дюринга, не станет капиталом, пока не образует "долей участия в плодах всеобщей рабочей силы", т. е. прибавочной стоимости или, по крайней мере, прибавочного продукта. Следовательно, г. Дюринг не только сам совершает тот грех, который он ставит в упрек Марксу, грех игнорирования обычного экономического понятия "капитал", но он, сверх того, совершает "плохо прикрытый" высокопарными фразами неловкий плагиат у Маркса.
  На странице 262 это развивается подробнее: "Капитал в соци-альном смысле (а капитал не в социальном смысле г. Дюрингу еще предстоит открыть) именно специфически отличается от простого средства производства; ибо тогда как последнее имеет лишь технический характер и необходимо при всяких обстоятельствах, первый характеризуется своей общественной силой присвоения и образования долей участия в плодах всеобщего труда. Социальный капитал, впрочем, является большею частью не чем иным, как техническим средством производства в его социальной функции; но именно эта-то функция и должна исчезнуть". Если мы примем во внимание, что именно Маркс впервые обрисовал ту "социальную функцию", при помощи которой известная сумма стоимостей только и становится
  210 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  капиталом, то, во всяком случае, "для каждого внимательного наблюдателя должно скоро выясниться, что марксова характеристика понятия капитала может породить путаницу", но отнюдь не в строго политико-экономическом учении, как думает г. Дюринг, а единственно в голове самого Дюринга, который в "Критической истории" уже забыл, как много он пользовался этим понятием капитала в своем "Курсе".
  Однако г. Дюринг не довольствуется тем, что заимствовал свое" определение капитала, хотя и в "очищенной" форме, у Маркса. Он вынужден последовать за ним и на путь "игры метаморфозами понятий и истории", притом хорошо зная. что из этого ничего не выйдет, кроме "пустых концепций", "плодов легкомыслия", "шаткости оснований" и т. д. Откуда происходит эта "социальная функция"" капитала, которая позволяет ему присваивать плоды чужого труда и которою он только и отличается от простого средства производства? Она основывается, говорит г. Дюринг, "не на природе средств производства и их технической необходимости". Следовательно, она возникла исторически, и г. Дюринг на странице 252 повторяет нам только то, что мы уже слышали десять раз, объясняя возникновение капитала посредством давно известного приключения с двумя легендарными субъектами, из которых в начале истории один превратил свое средство производства в капитал, силой покорив другого. Но, не довольствуясь тем, что он признает историческое происхождение социальной функции, благодаря которой известная сумма стоимостей только и становится капиталом, г. Дюринг про- рочит ей также и исторический конец: "именно она-то и должна исчезнуть".
  Явление, исторически возникающее и вновь исчезающее в истории, принято, говоря обычным языком, называть, "исторической фазой". Таким образом, капитал является исторической фазой не только у Маркса, но и у г. Дюринга, и последний, нападая на Маркса, придерживается в данном случае иезуитского правила: если два человека делают одно и то же, то это еще вовсе не то же самое. Если Маркс говорит, что существование капитала представляет историческую фазу, то это пустая концепция, ублюдок исторической и логической фантастики, в которой исчезает способность различения, а вместе с тем и добросовестное применение понятий. Если же г. Дюринг также говорит, что существование капитала является исторической фазой, то это лишь доказательство остроты народнохозяйственного анализа и последней строжайшей научности, в смысле точных дисциплин.
  КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 211
  Чем же отличается дюрингово представление о капитале от марксова?
  Капитал, говорит Маркс, "не изобрел прибавочного труда. Повсюду, где одна часть общества владеет монополией на средства производства, рабочий, свободный или несвободный, должен к рабочему времени, необходимому для своего поддержания, прибавить лишнее рабочее время для того, чтобы произвести средства к жизни для собственника средств производства". Прибавочный труд, труд, длящийся сверх необходимого для поддержания жизни работника времени, и присвоение продукта этого прибавочного труда другими, т. е. эксплоатация труда, таким образом, общи всем до сих пор существовавшим формам общества, поскольку последние движутся в классовых противоречиях. Но только в том случае, когда продукт этого прибавочного труда принимает форму прибавочной стоимости, когда собственник средств производства находит, как объект для эксплоатации, свободного работника - свободного от социальных уз и свободного от собственности - и эксплоатирует его в целях производства товаров, только тогда, по Марксу, средство производства принимает специфический характер капитала. Это произошло в значительных размерах только с конца XV и начала XVI столетий.
  Напротив того, г. Дюринг объявляет капиталом каждую сумму средств производства, которая образует "долю участия в плодах всеобщей рабочей силы", следовательно всякий прибавочный труд, безразлично в какой бы форме он ни проявлялся. Другими словами, г. Дюринг заимствует у Маркса открытый им прибавочный труд, чтобы, при его помощи, замолчать не входящую в данную минуту в его расчеты прибавочную стоимость, открытую также Марксом. По г. Дюрингу, следовательно, не только движимое и недвижимое богатство коринфских и афинских граждан, хозяйничавших при помощи рабов, но и богатство римских крупных землевладельцев эпохи империи и, не менее того, богатство феодальных баронов средневековья, поскольку оно каким-либо образом служило производству, - все это, без различия, представляло coбoю капитал.
  Таким сбразом, сам г. Дюринг разумеет под капиталом даже не обычное понятие, согласно которому капитал есть "произведенное средство производства", но скорее противоположное ему, которое включает в себя даже непроизведенные средства производства, землю и ее естественные вспомогательные источники. Между тем представление, по которому капитал есть просто "произведенное средство производства", обычно опять-таки лишь в вульгарной экономии. Вне этой столь дорогой г. Дюрингу вульгарной экономии
  112 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  "произведенное средство производства", или известная сумма стоимостей вообще, становится капиталом только благодаря тому, что она приносит прибыль или процент, т. е. прибавочный продукт неоплаченного труда, в форме прибавочной стоимости, причем эта прибавочная стоимость присваивается именно в этих двух определенных частных формах. При этом не имеет никакого значения то обстоятельство, что вся буржуазная экономия усвоила себе представление, будто бы свойство давать прибыль или процент само по себе принадлежит всякой сумме стоимостей, которая, при нормальных условиях, затрачена в производстве или обмене. Капитал и прибыль или капитал и процент не отделимы в классической экономии друг от друга, состоят между собой в такой связи, как причина и следствие, отец и сын, вчера и сегодня. Но слово "капитал", в его современном экономическом значении, появилось впервые около того времени, когда он сам возник как особое явление, когда движимое богатство стало приобретать все более и более функцию капитала, поскольку оно направлялось к присвоению прибавочного труда свободных наемных рабочих, привлекаемых к производству товаров; причем слово это вводится в употребление первой исторически-капиталистической нацией - итальянцами XV и XVI веков. И
  если Маркс первый проанализировал до конца свойственный современному капиталу способ присвоения, если он привел понятие капитала в согласие с историческими фактами, из которых оно было, в конечном счете, выведено и которым оно обязано своим существованием; если Маркс тем самым освободил это экономическое понятие от неясных и шатких представлений, которые наслоились на нем и в классической буржуазной политической экономии, и у прежних социалистов, то это значит, что именно Маркс применил ту "последнюю и строжайшую научность", которая постоянно на устах г. Дюринга и которой мы, к прискорбию, совсем не находим в его сочинениях.
  Действительно, у г. Дюринга все это дело принимает иной вид. Он не довольствуется тем, что сначала изображение капитала, как исторической фазы, объявил "ублюдком исторической и логической фантастики", а затем сам представил его как историческую фазу. Он огулом объявляет капиталом все экономические средства, все средства производства, которые присваивают "доли в плодах всеобщей рабочей силы", следовательно также и земельную собственность во всех классовых обществах. Это, однако, нисколько не мешает ему в дальнейшем изложении земельную собственность и земельную ренту совершенно традиционным образом отделить от капитала и
  КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 213
  
  прибыли и называть капиталом лишь те средства производства, которые дают прибыль или процент, как это можно подробно прочесть на странице 116 и следующих его "Курса". С таким же основанием г. Дюринг мог бы понимать под словом "локомотив" лошадей, волов, ослов и собак, на том основании, что и при их помощи может двигаться экипаж, и поставить в упрек современным инженерам, что они, ограничивая понятие "локомотив" применением только к современным паровозам, делают его исторической фазой, создают пустые концепции, ублюдки исторической и логической фантастики и т. д., но затем, конечно, не помешало бы г. Дюрингу заявить, что все-таки лошади, ослы, волы и собаки не могут быть названы локомотивами, так как это название применимо только к паровозам. А потому мы вновь вынуждены подтвердить, что именно при определении Дюрингом понятия "капитал" пропадает всякая острота народно-хозяйственного анализа и исчезает всякая способность различения вместе со всяким добросовестным применением понятий и что пустые концепции, путаница, плоды легкомыслия, выдаваемые за глубокие логические истины, и шаткость оснований, - все это как раз составляет достояние самого г. Дюринга.
  Однако это еще ничего не значит. За г. Дюрингом все же остается заслуга открытия того главного полюса, около которого движется вся существовавшая до сих пор экономика, вся политика и юриспруденция, другими словами, вся история.
  Вот это открытие:
  "Насилие и труд - вот два главных фактора, которые участвуют в образовании социальных связей".
  В одном этом положении заключается конституция существующего до сих пор экономического строя. Она может быть выражена кратко и ясно в двух пунктах:
  Параграф I. Труд производит.
  Параграф II. Насилие распределяет.
  Этим, "выражаясь человеческим и немецким языком", исчерпывается вся экономическая мудрость г. Дюринга.
  VШ. КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ.
  (ОКОНЧАНИЕ.)
  "По мнению г. Маркса, заработная плата представляет только оплату рабочего времени, в течение которого работник занят производством лишь для того, чтобы иметь возможность поддержать свое собственное существование. Для этого достаточно сравнительно небольшого числа часов; вся остальная часть зачастую сильно растянутого рабочего дня доставляет избыток, в котором содержится так называемая нашим автором "прибавочная стоимость" или, говоря обычным языком, прибыль на капитал. За вычетом рабочего времени, уже заключающегося на какой-либо ступени производства в средствах труда и в сырых материалах, остальной избыток рабочего дня сосгавляет долю капиталистического предпринимателя. Поэтому удлинение рабочего дня есть чисто эксплоататорская прибыль в пользу капиталиста".
  Итак, по г. Дюрингу выходит, что прибавочная стоимость по Марксу есть не более, как то, что называют на обычном языке барышом капиталиста, или прибылью. Послушаем самого Маркса. На странице 195 "Капитала" прибавочная стоимость объясняется заключенными непосредственно вслед за этим словом в скобки словами: "процент, прибыль, рента". На странице 210 Маркс приводит пример, в котором показано, как сумма прибавочной стоимости в 71 шиллинг проявляется в различных формах, созданных распределением: десятина, местные и государственные налоги -21 шилл., земельная рента - 28 шилл., прибыль арендатора и процент - 22 шилл., итого общая сумма прибавочной стоимости - 71 шилл. На странице 542 Маркс объявляет главным пробелом у Рикардо, что последний "не представляет прибавочной стоимости в чистом виде, т. е. независимо от ее особых форм, как прибыль, земельная рента и т. д.", и что он поэтому непосредственно смешивает законы, управляющие нормой прибавочной стоимости, с законами, управляющими нормой прибыли, по поводу чего Маркс замечает: "Впоследствии, в третьем томе этого сочинения, я докажу, что та же самая
  КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 215
  норма прибавочной стоимости может выражаться в самых различных нормах прибыли, и различные нормы прибавочной стоимости, при определенных условиях, выражаются в одной и той же норме прибыли". На странице 587 говорится: "Капиталист, производящий прибавочную стоимость, т. е. выкачивающий неоплаченный труд непосредственно из рабочих и фиксирующий его в товарах, является, правда, первым присвоителем, но отнюдь не последним собственником этой прибавочной стоимости. Ему затем приходится разделить
  ее с капиталистами, исполняющими другие функции в общем процессе общественного производства, с землевладельцами и т. д. Прибавочная стоимость поэтому распадается на различные части; ее доли достаются лицам различных категорий и приобретают разные самостоятельные по отношению одна к другой формы, как-то: прибыль, процент, торговый барыш, земельная рента и т. д. Эти превращенные формы прибавочной стоимости могут быть рассмотрены только в третьем томе". То же самое говорит он во многих других местах.
  Трудно выразиться точнее. При каждом удобном случае Маркс обращает внимание на то, что его прибавочную стоимость нельзя смешивать с прибылью на капитал, так как последняя является только частной формой и часто даже только одной долей прибавочной стоимости. Если же г. Дюринг, тем не менее, утверждает, будто бы прибавочная стоимость, по Марксу, есть, "говоря обычным языком, прибыль на капитал", и если принять во внимание, что вся книга Маркса вертится вокруг прибавочной стоимости, то возможно только одно из двух: либо Дюринг ничего не понимает, и тогда требуется беспримерное бесстыдство, чтобы ругать книгу, главного
  содержания которой не знаешь, или же он понимает, в чем дело, и в таком случае он намеренно извращает ее смысл.
  Далее: "Ядовитая ненависть господина Маркса по отношению к этой, покоящейся на эксплоатации, системе хозяйства вполне понятна. Впрочем, и более мощный гнев и еще более безусловное признание эксплоататорского характера хозяйственной формы, основанной па заемном труде, возможны, но без принятия того теоретического подхода, который выражается в учении Маркса о прибавочной стоимости".
  Итак, употребленый с благим намерением, но ошибочный теоретический подход Маркса вызывает в последнем ядовитую нена-висть по отношению к покоящейся на эксплоатации системе хозяйства; нравственное само по себе чувство приобретает, благодаря
  ложному "теоретическому подходу", безнравственный характер,
  216 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  проявляясь в виде неблагородной ненависти и низменной ядовитости. Напротив того, строжайшая научность г. Дюринга выражается в нравственном чувстве соответственно благородного характера, в гневе, который по форме нравственней и к тому же превосходит количественно ядовитую ненависть и представляется поэтому гневом более мощным. Оставив Дюринга наслаждаться самим собой, постараемся, между тем, выяснить, каков источник его мощного гнева.
  "Возникает,-говорит он,- вопрос, каким образом конкурирующие предприниматели оказываются в состоянии постоянно продавать весь продукт труда, а вместе с тем и прибавочный продукт, по цене, превышающей в значительной мере естественные издержки производства, как это показывает существование избыточного рабочего времени? Ответа на этот вопрос мы не находим в доктрине Маркса по той, собственно, простой причине, что в ней не могла найти места даже постановка этого вопроса. Паразитический характер производства, основанного на наемном труде, не затронут серьезно, и социальное устройство, с его эксплоататорскими позициями, вовсе не признается главной основой белого невольничества. Напротив того, все политически-социальное, по Марксу, всегда должно объясняться экономически".
  Между тем, из вышеприведенных мест мы убедились, что Маркс вовсе не утверждает, будто бы прибавочный продукт достается сполна капиталисту, который является его первым присвоителем, и продается всегда, в среднем, по полной своей стоимости, как утверждает г. Дюринг. Маркс говорит буквально, что и торговая прибыль образует часть прибавочной стоимости, а это при наличных предпосылках возможно лишь в том случае, если фабрикант продает свой продукт ниже его стоимости и тем уделяет торговцу долю в добыче. Этот вопрос не мог быть даже поставлен Марксом, во всяком случае, в том виде, как он ставится г. Дюрингом. Рационально поставленный, этот вопрос заключается в том, каким образом прибавочная стоимость превращается в свои частные формы: предпринимательскую прибыль, процент, торговую прибыль, земельную-ренту и т. д. А этот вопрос Маркс обещает разрешить в третьем томе. Если же г. Дюринг не мог подождать появления второго тома "Капитала", то он должен был, пока что, несколько внимательнее перечитать первый том. Тогда он смог бы, кроме приведенных мест, прочесть, например, на странице 323, что, по Марксу, имманентные законы капиталистического производства, проявляясь во внешнем движении капиталов, превращаются в принудительные законы
  КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 217
  конкуренции и в этой форме представляются сознанию индивидуального капиталиста как побудительные мотивы; что, таким образом, научный анализ конкуренции возможен лишь постольку, по- скольку понята внутренняя природа капитала; совершенно так, как видимое движение небесных тел понятно лишь тому, кто знает их действительное, но чувственно не воспринимаемое движение. Затем Маркс на одном примере показывает, каким образом известный закон, именно закон стоимости, проявляется в определенном случае в рамках конкуренции и обнаруживает свою побудительную силу. Г-н Дюринг уже из этого мог заключить, что при распределении прибавочной стоимости главную роль играет конкуренция; при некоторой же вдумчивости, этих приведенных в первом томе указаний совершенно достаточно, чтобы понять, по крайней мере в общих чертах, превращение прибавочной стоимости в ее частные формы.
  Но для г. Дюринга именно конкуренция представляется абсолютным препятствием к уразумению прибавочной стоимости. Он не может понять, каким образом конкурирующие предприниматели могут постоянно продавать весь продукт труда, в том числе и прибавочный продукт, по цене, значительно превышающей естественные издержки производства. Здесь мы опять-таки имеем дело с обычной "строгостью" в употреблении терминов, которая на самом деле является неряшливостью. Для производства прибавочного продукта, по теории Маркса, совсем не требуется таких издержек производства; он представляет собой ту часть продукта, которая ничего не стоит капиталисту. Если бы, следовательно, конкурирующие предприниматели захотели реализовать прибавочный продукт по его собственным издержкам производства, то они должны были бы просто подарить его. Однако не будем останавливаться на подобных "микрологических частностях". Разве на самом деле конкурирующие предприниматели не реализуют ежедневно продукт труда по цене, превышающей естественные издержки его производства? По г. Дюрингу, естественные издержки производства заключаются в "затрате труда или силы, а последняя, в свою очередь, может измеряться, в окончательном счете, затратой питания"; следовательно, в современном обществе естественные издержки производства состоят из расходов, действительно затраченных на сырой материал, на средства производства и на заработную плату; прибыль же соответствует "обложению", надбавке, вынуждаемой с мечом в руке. Между тем известно, что в обществе, в котором мы живем, конкурирующие предприниматели не реализуют продуктов по естественным издержкам
  218 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  их производства, но присчитывают и обыкновенно получают мнимую "надбавку", прибыль. Таким образом вопрос, который, как думает г. Дюринг, ему нужно было только поставить, чтобы опрокинуть все здание Маркса, подобно тому как некогда Иисус Навин разрушил стены Иерихона, - этот вопрос существует также и для экономической теории г. Дюринга. Посмотрим же, как он отвечает на него.
  "Собственность на капитал, - говорит он, - не имеет никакого практического смысла и не может быть реализована, если в нее не вложено одновременно косвенное насилие над человеческим материалом. Результатом этого насилия является прибыль на капитал, и величина последней зависит поэтому от объема и интенсивности этого применения господства... Прибыль на капитал есть политически-социальный институт, действующий более могущественно, чем конкуренция. Предприниматели, в погоне за прибылью, действуют как сословие, и каждый в отдельности утверждает за собой свою позицию. Известная высота прибыли на капитал является необходимостью при господствующем способе хозяйства".
  К сожалению, мы и теперь все еще не знаем, каким образом конкурирующие предприниматели оказываются в состоянии реализовать продукты труда постоянно выше естественных издержек производства. Г-н Дюринг не может же ценить свою публику так низко, чтобы водить ее за нос фразой, в которой голословно утверждается, что прибыль на капитал выше конкуренции, подобно тому как в былое время прусский король стоял выше законов. Махинации, посредством которых король прусский обеспечивал себе такое положение, нам известны; махинации же, благодаря которым прибыль становится более могущественной, чем конкуренция, - казалось бы, нам должен был объяснить г. Дюринг, но он упорно замалчивает этот вопрос. Точно так же он ничего не разъясняет, когда говорит, что предприниматели, в погоне за прибылью, действуют как сословие и при этом каждый отдельный предприниматель утверждает за собою свою позицию. Мы ведь не должны верить ему на слово, будто бы известному количеству людей нужно только выступить как сословию, чтобы каждый из них в отдельности утвердил за собой свою позицию. Цеховые мастера средневековья и французские дворяне в 1789 г. выступали, как известно, очень решительно как сословие и тем не менее потерпели поражение. Прусская армия действовала при Иене тоже как сословие, но вместо того чтобы утвердить за собой свои позиции, она должна была, напротив, удирать во все лопатки, а потом даже по частям сдаться на капитуляцию.
  КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 219
  Так же мало может нас удовлетворить и уверение в том, что, при данном господствующем способе хозяйства, известная высота прибыли является необходимостью; ведь требуется именно доказать, почему это так. Ни на шаг не приближает нас к цели и заявление г. Дюринга, что "господство капитала выросло в связи с земельным господством. Часть крепостных сельских рабочих, перейдя в города, превратилась там в ремесленных рабочих, а затем и в фабричных рабочих. После земельной ренты образовалась прибыль на капитал, как вторая форма ренты владения". Если даже оставить в стороне историческую неверность в изложении г. Дюринга, оно все-таки представляется лишь простым утверждением, подкрепляемым одними клятвами в истинности того, что он именно должен был разъяснить и доказать. Мы, следовательно, не можем прийти ни к какому иному заключению, кроме того, что г. Дюринг не способен ответить на поставленный им же самим вопрос-каким образом конкурирующие предприниматели могут постоянно реализовать продукт труда выше его естественных издержек производства; следовательно, он не способен объяснить возникновение прибыли. Ему не остается ничего другого, как просто декретировать: прибыль на капитал есть результат насилия, что, впрочем, согласуется вполне с изложенным выше параграфом II конституции общества, принадлежащей перу Дюринга: насилие распределяет. Это, конечно, сказано очень красиво, но теперь-то и "возникает вопрос": насилие распределяет,- а что именно? Ведь должно же быть что-либо, что подлежит распределению, иначе даже самая могучая сила не может ничего распределить, при всем своем желании. Прибыль, которую кладут в свой карман конкурирующие предприниматели, есть нечто весьма ощутительное и солидное. Насилие может отнять ее, но не может создать. И если г. Дюринг упорно отказывается от разъяснения того, как насилие отнимает предпринимательскую прибыль, то на вопрос, откуда она берется, из какого источника, он отвечает уже гробовым молчанием. Где ничего нет, там и король, как и всякая другая сила, теряет свои права. Из ничего невозможно что-либо создать, а тем более прибылъ. И если собственность на капитал не имеет никакого практического смысла и не может быть реализована, поскольку в нее в то же время не вложено косвенного насилия над человеческим материалом, то снова спрашивается, во-первых, как эта собственность на капитал достигла такой силы, -вопрос, совсем не разрешенный приведенными выше историческими указаниями; во-вторых, как эта достигнутая сила способствует получению прибыли на капитал; и, в-третьих, из какого источника берется эта прибыль.
  220 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  Мы можем рассматривать политическую экономию Дюринга с какой угодно стороны, и все-таки мы ни на шаг не подвинемся вперед. Для всех не нравящихся ему явлений, каковы прибыль, земельная рента, голодная заработная плата, угнетение рабочего, он имеет только одно слово для объяснения: насилие и опять насилие, и "более мощный гнев" г. Дюринга по этому поводу превращается в гнев против этого же "насилия".
  Мы видели, во-первых, что эта ссылка на насилие представляет жалкую увертку, удаление из экономической области в политическую, которое не в состоянии объяснить ни одного экономического факта; а во-вторых, что она не сопровождается объяснением возникновения самого насилия, и это делается намеренно, так как иначе пришлось бы прийти к заключению, что всякая общественная власть и всякая политическая сила коренятся в экономических условиях, в исторически данном способе производства и обмена того или другого общества.
  Попытаемся, однако, не сможем ли мы исторгнуть у неумолимого "более глубокого основоположника" политической экономии еще несколько разъяснений по поводу прибыли. Быть может, нам это удастся, если мы познакомимся ближе с его изложением вопроса о заработной плате. Там, на странице 158, говорится:
  "Заработная плата есть наемная плата для поддержания рабочей силы и должна приниматься в соображение прежде всего только как основание для земельной ренты и прибыли на капитал. Чтобы совершенно выяснить себе возникающие при этом отношения, следует представить себе земельную ренту, а затем и прибыль на капитал, исторически, сперва без заработной платы, т. е. на основе рабства или крепостничества... Приходится ли содержать раба, или крепостного, или же наемного рабочего,-это обусловливает различие только в способах употребления издержек производства. Во всяком случае, добытый использованием рабочей силы чистый продукт составляет доход хозяина... " "Таким образом, очевидно, что... именно та главная противоположность, в силу которой на одной стороне появляется какой-либо вид ренты владения, а на другой - наемный труд неимущих, может быть понята только в том случае, если принимаются во внимание совместно эти два фактора". А рента владения, как мы узнаем на странице 188, есть общее выражение для земельной ренты и прибыли на капитал. Далее, на странице 174, говорится: "Сущность прибыли на капитал заключается в присвоении большей части продукта рабочей силы. Нельзя себе представить прибыль без коррелата-труда, прямо или косвенно, в той
  КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 221
  или другой форме". И на той же странице 174 сказано, что заработная плата "при всяких обстоятельствах представляет не более, как наемную плату, посредством которой в общем должно быть обеспечено содержание рабочих и возможность продолжения рода". И, наконец, на странице 195: "То, что приходится на ренту владения, составляет потерю для заработной платы, и, наоборот, то, что достается труду из общей производительной способности, должно быть отнято от доходов владения (!)".
  Г-н Дюринг поражает нас все больше и больше. В теории стоимости и в последующих главах, вплоть до учения о конкуренции включительно, следовательно с 1 до 155 страницы, товарные цены или стоимости распадаются, во-первых, на естественные издержки производства, или производственную стоимость, т. е. расходы на сырье, на орудия труда и на заработную плату, и, во-вторых, на надбавку, или распределительную стоимость, на вынужденный с мечом в руке налог в пользу класса монополистов. Эта надбавка, как мы видели, в действительности ничего не могла изменить в системе распределения богатств, так как, при ее существовании, то, что отнимается одной рукой, приходится возвращать обратно другой. Сверх того, поскольку г. Дюринг осведомляет нас о ее происхождении и содержании, она оказывается возникшей из ничего, а потому и состоящей из ничего. В двух следующих главах, трактующих о разных родах доходов, т.е. со страницы 156 до 217, уже ничего не говорится о надбавке. Вместо того стоимость каждого продукта труда, следовательно каждого товара, подразделяется на следующие две части: во-первых, на издержки производства, под которыми подразумевается также и выплаченная заработная плата, и, во-вторых,-на "достигаемый использованием рабочей силы чистый продукт", образующий доход хозяина. Этот чистый продукт имеет вполне определенную физиономию, которую никакой татуировкой или искусным размалевыванием нельзя прикрыть. "Чтобы совершенно выяснить возникающие здесь отношения", пусть читатель сопоставит только что приведенные и подчеркнутые места из сочинения г.Дюринга с прежде приведенными цитатами из Маркса о прибавочном труде, прибавочном продукте и прибавочной стоимости, и он найдет, что г. Дюринг в этом случае прямо списывает слова из "Капитала", правда на свой манер.
  Прибавочный труд в какой-либо форме, будь то рабство, крепостничество или наемный труд, г. Дюринг признает источником доходов всех господствовавших до сих пор классов; это взято из много раз цитированного места "Капитала", страница 277: "Капитал
  222 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  не изобрел прибавочного труда" и т. д. А "чистый продукт", который образует "доход хозяина", - чтО это такое, как не избыток продукта труда над заработной платой, которая и у г. Дюринга, несмотря на свое совершенно излишнее облачение в одежду "наемной платы", должна обеспечить, в общем, поддержание жизни работника и возможность продолжения его рода? И в самом деле, как может происходить присвоение "большей части продукта рабочей силы", если не тем путем, что капиталист, как это представлено у Маркса, выжимает из работника больше труда, чем сколько необходимо для воспроизводства потребленных последним жизненных средств, т. е. тем путем, что капиталист заставляет работника работать больше, чем требуется для того, чтобы возместить стоимость заплаченной работнику заработной платы?
  Следовательно, удлинение рабочего дня за пределы времени, необходимого для воспроизводства жизненных средств работника, т.е. именно прибавочный труд, о котором говорит Маркс,-оно, а не что-нибудь другое, и фигурирует у г. Дюринга как продукт, являющийся результатом "использования рабочей силы"; точно так же "чистый доход" "хозяина", о котором говорит г. Дюринг, можно ли его представить иначе, как не в виде марксова прибавочного продукта и прибавочной стоимости? И чем иным, кроме неточности выражения, отличается "владельческая рента" Дюринга от марксовой прибавочной стоимости? Впрочем, самый термин "владельческая рента" г. Дюринг заимствовал у Родбертуса, который уже обозначал общим термином "рента" собственно земельную ренту и ренту с капитала, или прибыль на капитал, так что г. Дюрингу осталось только прибавить "владение" 1. А чтобы уже не осталось никакого сомнения в наличности плагиата, г. Дюринг своеобразно резюмирует развитые Марксом в 15-й главе (страница 539 и следующие "Капитала") законы, касающиеся изменения величины цены рабочей силы и прибавочной стоимости, говоря, что то, что достается владельческой ренте, должно пропасть для заработной платы и наоборот, и сводит, таким образом, весьма содержательные частные законы Маркса к бессодержательной тавтологии, ибо само собою-разумеется, что одна часть данной величины, распадающейся на две части, не может возрасти без того, чтобы другая не уменьшилась. И г. Дюрингу удалось совершить присвоение идей Маркса в такой
  -----------------------------
  1 И даже это не принадлежит г. Дюрингу. Родбертус говорит ("Soziale Briefe", 2. Brief, p. 59): "Рента по этой (т. е. его) теории, это -всякий доход, получаемый без затраты собственного труда, исключительно на основании права владения".
  КАПИТАЛ И ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ 223
  форме, при которой совершенно утратилась "последняя и строжайшая научность в смысле точных наук", каковая, во всяком случае, заключается в ходе рассуждения у Маркса.
  Таким образом, мы вынуждены прийти к заключению, что страшный шум. поднятый г. Дюрингом в "Критической истории" по поводу "Капитала", и особенно вихрь фраз в связи с пресловутым вопросом, который возникает при рассмотрении прибавочной стоимости и который он лучше не ставил бы, раз сам не мог на него ответить,- что-все это только военная хитрость, ловкий маневр с целью прикрыть грубый плагиат, совершенный в "Курсе" по отношению к Марксу. Г-н Дюринг имел в самом деле все основания предостерегать своих читателей от знакомства с "тем клубком, который г. Маркс назвал "Капиталом", от ублюдков исторической и логической фантастики, от гегелевских путаных туманных представлений и уверток" и т. д.. Венеру, от которой предостерегает этот верный Эккарт немецкое юношество, он сам втихомолку увел к себе из владений Маркса. Поздравляем его с этим, добытым благодаря использованию марксовой рабочей силы, чистым доводом и с тем своеобразным освещением, которое его аннексия учения Маркса о прибавочной стоимости под именем владельческой ренты набрасывает на мотивы его лживого и настойчивого (оно повторяется в двух изданиях) утверждения, будто бы Маркс под прибавочной стоимостью понимает только прибыль или доход на капитал.
  В заключение мы должны охарактеризовать заслуги г. Дюринга его же словами: "По мнению г-на"... Дюринга, "заработная плата представляет только оплату рабочего времени, в течение которого работник занят производством лишь для того, чтобы иметь возможность поддержать свое собственное существование. Для этого достаточно лишь сравнительно небольшого числа часов; вся остальная часть зачастую сильно растянутого рабочего дня доставляет избыток, в котором содержится так называемая нашим автором"... рента владения. "За вычетом рабочего времени, уже заключающегося, на какой-либо ступени производства, в средствах труда и сырых материалах, остальной избыток рабочего дня составляет долю капиталистического предпринимателя. Поэтому удлинение рабочего дня есть чисто эксплоататорская прибыль в пользу капиталиста". "Ядовитая ненависть", с которой г. Дюринг культивирует "этот способ изображения эксплоататорства", вполне понятна... Зато менее понятно, каким образом, совершивши плагиат, он отыщет в своей душе место "более мощному гневу".
  
  IX. ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ ХОЗЯЙСТВА. ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА.
  До сих пор при всем желании мы не могли открыть, каким образом г. Дюринг пришел к тому, чтобы в области экономии "выстудить с притязанием на новую, не просто удовлетворительную для своей эпохи, но и решающую для данной эпохи систему". Но, быть может, то, чего мы не могли усмотреть в теории насилия, в учении о стоимости и капитале, окажется прямо очевидным при рассмотрении выставленных г. Дюрингом "естественных законов народного хозяйства". Ибо, как он выражается с обычной оригинальностью и остроумием, "триумф высшей научности состоит в том, чтобы от простых описаний и разделений как бы неподвижного материала достигнуть живых взглядов, освещающих творчество. Познание законов является поэтому наиболее совершенным, ибо оно нам показывает, как одно явление обусловливается другим".
  Оказывается, что как раз первый естественный закон, управляющий всякого рода хозяйством, открыт именно г. Дюрингом. Адам Смит "не только не поставил на первый план главнейший фактор всякого хозяйственного развития, но даже специально его не формулировал, и, таким образом, та сила, которая наложила свой отпечаток на современное европейское развитие, была невольно низведена им на подчиненную роль". Этот "основной закон, который должен быть поставлен во главу угла, есть закон технического оборудования, можно даже сказать вооружения, естественно данной хозяйственной силы человека". Этот, открытый г. Дюрингом, "фундаментальный закон" гласит:
  Закон Љ 1. "Производительность хозяйственных средств, естественных источников и человеческой силы, повышается благодаря открытиям и изобретениям".
  Мы в изумлении! Г-н Дюринг поступает с нами так, как известный шутник у Мольера с новоиспеченным дворянином, которому он сообщает ту новость, что он всю свою жизнь говорил, сам того не зная, прозой. Что изобретения и открытия в некоторых случаях уве-
  ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ ХОЗЯЙСТВА. ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА 225
  личивают производительную силу труда (хотя во многих случаях этого и не бывает, как доказывает колоссальная архивная макулатура всех ведомств, заведующих выдачей патентов),- это мы уже знаем давно; но что эта старая-престарая шаблонная истина представляет фундаментальный закон всей экономики,- таким откровением мы обязаны г. Дюрингу. Если триумф "высшей научности" в экономии, как и в философии, заключается только в том, чтобы дать громкое научное имя любому общему месту, провозгласить его естественным или даже фундаментальным законом, то действительно "более глубокие основоположения и преобразования науки" становятся возможными для всякого, даже для редакции берлинской "Фольксцейтунг". Мы вынуждены были бы в таком случае "со всей строгостью" применить к самому г. Дюрингу следующий его приговор о Платоне: "Если же нечто подобное должно быть политико-экономическою мудростью, то автор" критических основоположений овладеет ею сообща со всяким, кто вообще имеет случай что-либо подумать" или даже просто что-либо сказать "о чем-либо вполне очевидном". Если, например, мы говорим: "животные жрут", то мы в своем неведении изрекаем великую вещь; ибо нам стоит лишь сказать, что это - фундаментальный закон всякой животной жизни, и этими словами мы уже совершаем переворот в зоологии.
  Закон Љ 2. Разделение труда: "Специализация и разделение работ повышает производительность труда". Поскольку это справедливо, это еще со времен Адама Смита стало общим местом; в какой же именно степени можно признать это справедливым, мы увидим в третьем отделе.
  Закон Љ 3. "Расстояние и транспорт суть главные причины, которыми стесняется и облегчается совместная деятельность производительных сил".
  Закон Љ 4. "Промышленное государство имеет несравненно большую емкость населения, чем земледельческое государство".
  Закон Љ 5. "В экономии ничто не совершается без посредства материального интереса".
  Таковы "естественные законы", на которых г. Дюринг основывает свою новую экономическую науку. Он остается верен своему, уже примененному в философии, методу и в основание своей экономической науки закладывает краеугольные камни, в виде двух-трех истин безнадежно-обыденного характера, приклеивая к ним ярлык аксиом, не требующих доказательств, и объявляя их фундаментальными и естественными экономическими законами. Затем, под предлогом необходимости развить содержание этих законов, не
  226 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  имеющих никакого содержания, г. Дюринг растекается в безбрежной экономической болтовне о разных вопросах, названия которых упоминаются в приведенных мнимых законах, т. е. об изобретениях, разделении труда, средствах транспорта, населении, интересах, конкуренции и т. п.,-болтовне, плоская обыденность которой приправляется оракульскими словоизвержениями и ошибочными рассуждениями или ковырянием, с важным видом, во всевозможных казуистических тонкостях. Болтовня эта приводит нас, наконец, к вопросам о земельной ренте, о прибыли на капитал и о заработной плате; но так как в предшествующем изложении мы уже касались последних двух предметов, то здесь, в заключение, мы намерены лишь вкратце исследовать воззрение Дюринга на земельную ренту.
  При этом мы оставляем без всякого внимания те пункты, которые г. Дюринг просто списывает у своего предшественника Кэри; мы имеем дело не с Кэри и не намерены вовсе защищать гипотезу Рикардо от извращений и нелепостей названного экономиста. Мы имеем дело только с г. Дюрингом, а этот последний определяет земельную ренту как "такой доход, который получается собственником, как таковым, от земли". Экономическое понятие земельной ренты, которое г. Дюринг должен разъяснить, он попросту переводит на юридический язык, и таким образом экономический вопрос остается незатронутым. Ввиду этого наш глубокий основоположник должен, волей-неволей, снизойти до более конкретных объяснений. Он сравнивает сдачу в аренду какого-нибудь полевого участка фермеру с ссудой определенного капитала предпринимателю, но скоро находит, что это сравнение, как и многие иные, хромает.
  Ведь, говорит он, "если бы придерживаться этой аналогии, то прибыль, остающаяся у фермера за выплатой земельной ренты, должна была бы соответствовать тому остатку прибыли на капитал, который остается предпринимателю, ведущему дело с помощью капитала, за вычетом процентов. Однако не вошло е обычай смотреть на прибыль фермера как на главный доход, а на земельную ренту как на остаток... Различие в понимании этого вопроса доказывается тем фактом, что в учении о земельной ренте не выделяют особа случая самостоятельного хозяйства и не придают никакого особенного значения количественной разнице между рентой в форме арендной платы и рентой, достающейся землевладельцу, ведущему самостоятельное хозяйство. По крайней мере, не считалось необходимым разлагать мысленно ренту, вытекающую из самостоятельного хозяйствования, так, чтобы одна часть представляла как бы процент
  ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ ХОЗЯЙСТВА. ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА 227
  с земельного участка, а другая - прибыль за ведение дела. Если оставить в стороне собственный капитал, применяемый фермером, то его специальная прибыль, кажется, большею частью считается видом заработной платы. Однако рискованно пытаться утверждать об этом что-либо, так как этот вопрос даже не поставлен определенно в этом смысле. Повсюду, где мы имеем дело с более крупными хозяйствами, легко заметить, что не приходится представлять специфическую прибыль фермера в виде заработной платы. Именно эта прибыль сама основывается на ее противоположности по отношению к сельской рабочей силе, эксплоатация которой одна только делает возможным этого рода доход. Очевидно, в руках фермера остается часть ренты, благодаря которой сокращается полная рента, которая могла бы быть добыта при ведении хозяйства самим собственником".
  Теория земельной ренты есть специфически английский отдел политической экономии, и это понятно, так как только в Англии существовал такой способ производства, при котором рента в действительности отделилась от прибыли и процента. В Англии, как известно, господствует крупное землевладение и крупное сельское хозяйство. Землевладельцы сдают свои земли в виде крупных, часто очень крупных, имений фермерам, которые обладают достаточным капиталом для обработки их, и не сами работают, подобно нашим крестьянам, но, как настоящие капиталистические предприниматели, применяют труд батраков и поденщиков. Здесь, следовательно, мы имеем все три класса буржуазного общества и свойственный каждому из них вид дохода: землевладельца, получающего земельную ренту, капиталиста, получающего прибыль, и рабочего, получающего заработную плату. Никогда ни одному из английских экономистов не приходило в голову, как это кажется г. Дюрингу, видеть в прибыли фермера вид заработной платы; и никогда и никто из них не считал рискованным утверждать, что прибыль фермера есть то, чем она является бесспорно и очевидно, именно прибылью на капитал. Наконец, прямо смешно заявление, что даже и не поставлен определенно вопрос о том, что такое, собственно, представляет собой прибыль фермера. В Англии этот вопрос не приходится и ставить, так как ответ уже давно выяснен на самих фактах, и со времени Адама Смита никогда по этому поводу не возникало сомнений.
  Случай самостоятельного хозяйствования, как выражается г. Дюринг, или же ведение хозяйств через управляющих за счет землевладельцев, как в действительности большею частью бывает в Германии,- этот случай ничего не меняет в существе дела. Если землевладелец затрачивает свой капитал и ведет хозяйство за собственный
  228 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  счет, то он, сверх земельной ренты, кладет в карман еще и прибыль на капитал, как это, само собой разумеется, и не может быть иначе при современном способе производства. И если г. Дюринг утверждает, что доселе не признавали необходимым мысленно разлагать ренту (следовало бы сказать-доход), которая возникает из самостоятельного хозяйствования, то это просто неверно и в лучшем случае доказывает опять-таки его собственное невежество. Например:
  "Доход, добываемый трудом, называется рабочею платой; доход, получаемый при употреблении кем-либо капитала, называется прибылью... и, наконец, доход, получаемый исключительно с земли, называется рентою и принадлежит землевладельцу. Если эти различные доходы достаются разным лицам, то их легко различить; но если они сосредоточиваются в одном лице, то в обыденной речи их часто смешивают. Землевладелец, сам обрабатывающий часть своей земли, получает, за вычетом расходов на обработку, ренту землевладельца и прибыль арендатора; но сплошь да рядом случается, что он на обычном языке весь свой доход называет прибылью и смешивает, таким образом, прибыль с земельною рентою. Большинство наших североамериканских и вест-индских плантаторов находится в таком положении; многие из них сами обрабатывают свою землю, и мы редко слышим о ренте какой-либо плантации, а чаще всего о прибыли... Садовник, обрабатывающий собственноручно свой сад, сосредоточивает в своем лице землевладельца, арендатора и работника. Его продукт должен был бы ему выплатить ренту первого, прибыль второго и вознаграждение третьего; но обыкновенно все это считается трудовой платой, и рента и прибыль смешиваются таким образом с вознаграждением за труд".
  Эти соображения находятся в 6-й главе I книги Адама Смита. Случай самостоятельного хозяйствования исследован, таким образом, уже сто лет назад, а потому сомнения и колебания, причиняющие г. Дюрингу так много хлопот, являются единственно результатом его неосведомленности.
  В конце концов, его выводит из затруднения смелая уловка, а именно: доход арендатора, говорит он, основывается на эксплоатации "сельской рабочей силы", и поэтому он является очевидно "частью ренты", сокращающей "полную ренту", долженствовавшую, в сущности, попасть целиком в карман землевладельца. Благодаря этому, мы узнаем две вещи: во-первых, что арендатор "уменьшает" ренту землевладельца, и таким образом выходит, если согласиться с г. Дюрингом, что, наперекор общепринятому до сих пор взгляду,
  ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ ХОЗЯЙСТВА. ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА 229
  не арендатор платит ренту землевладельцу, а наоборот, землевладелец выплачивает таковую арендатору - действительно, "совершенно своеобразный взгляд". Во-вторых, мы узнаем, наконец, что г. Дюринг подразумевает под земельной рентой, а именно - весь прибавочный продукт, добываемый эксплоатацией сельского труда в земледелии. Но так как этот прибавочный продукт в существующей политической экономии - за исключением нескольких вульгарных экономистов - распадается на земельную ренту и прибыль с капитала, то нам остается констатировать, что г. Дюринг и относительно земельной ренты "не разделяет общепринятого понимания".
  Итак, земельная рента и прибыль от капитала, согласно г. Дюрингу, различаются между собою только тем, что первая возникает в земледелии, а вторая-в промышленности или торговле. К этому, стоящему ниже всякой критики и сбивчивому способу представления приходит неизбежно г. Дюринг. Мы видели, что он исходил из "истинного исторического понимания", по смыслу которого господство над землей основывается исключительно на господстве над людьми. Следовательно, в тех случаях, когда земля обрабатывается при помощи того или иного вида принудительного труда, остается излишек в продуктах для землевладельца, и этот излишек образует собою ренту, подобно тому как излишек продукта наемных рабочих в промышленности составляет прибыль на капитал. "Таким образом ясно, что земельная рента, везде и во всякое время, существует в значительных размерах там, где обработка земли производится помощью какой-либо формы принудительного труда". При таком представлении о ренте, как о совокупном прибавочном продукте, получаемом от земледелия, г. Дюрингу становятся поперек дороги, с одной стороны, прибыль английских арендаторов, а с другой, признанное всей классической экономией деление этого прибавочного продукта на земельную ренту и прибыль арендатора, т. е. настоящее и точное определение ренты. Что же делает г. Дюринг? Он прикидывается, будто бы ни словечка не знает о делении земельного прибавочного продукта на прибыль арендатора и земельную ренту, т. е. о теории ренты классической экономии, будто бы вопрос, что такое в сущности арендная прибыль, еще вовсе не ставился в политической экономии в таком определенном смысле и будто бы дело идет о каком-то неисследованном предмете, о котором, кроме чего-то кажущегося и сомнительного ничего не известно. И вот он, спасаясь от роковой Англии, где прибавочный продукт в земледелии, без всякого содействия со стороны какой-либо теоретической школы, безжалостно дробится на свои составные части, т. е. на земельную
  230 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  ренту и прибыль от капитала,- бросается в излюбленную им область действия прусского земского права, где самостоятельное хозяйствование процветает в наипатриархальнейшем виде, где "землевладелец под рентою подразумевает доходы с своего имения", где взгляды гг. юнкеров на ренту выступают с претензией на руководительство наукой и где, следовательно, г. Дюринг еще может надеяться как-нибудь проскользнуть со своей путаницей понятий о ренте и прибыли и даже найти поклонников его новейшего открытия, что не арендатор выплачивает земельную ренту собственнику, а напротив, собственник - арендатору.
  
  X. ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ".
  
  В заключение, бросим еще взгляд на "Критическую историю по-
  литической экономии", на это "предприятие" г. Дюринга, не имеющее, по его словам, "предшественников". Может быть, здесь, наконец, мы встретимся с неоднократно обещанной окончательной и строжайшей научностью.
  Г-н Дюринг придает огромное значение открытию, что "учение о хозяйстве" - это "вполне современное явление" (стр. 12).
  Напомним, что Маркс в "Капитале", между прочим, говорит так: "политическая экономия..., собственно, как наука, появилась впервые в период мануфактуры", а в "Критике политической экономии", на странице 29: "классическая политическая экономия началась в Англии с Петти, во Франции с Буагильбера и завершилась в Англии - Рикардо, а во Франции - Сисмонди".
  Г-н Дюринг следует указанному Марксом пути, но только у него
  высшая ступень политической экономии начинается лишь с жалких образцов, созданных буржуазной наукой по окончании ее классического периода. И он торжествующе, в сознании своей полной правоты, восклицает в заключении своего вступления: "Это предприятие, по своим внешним выдающимся особенностям и по новизне значительной части своего содержания, не имеет вовсе предшественников, но еще в большей степени оно замечательно теми особенностями, которые я сумел придать его внутренним критическим взглядам и его общей точке зрения" (стр. 9). В сущности он мог бы и с внешней и с внутренней стороны назвать свое "предприятие" (промышленное выражение употреблено здесь удачно): "Единственный и его достояние".
  Так как политическая экономия, с тех пор как сделалась достоянием истории, представляет собою в сущности не что иное, как научное рассмотрение экономических отношений периода капиталистического производства, то отдельные положения и теоремы этой науки могут встречаться у древне-греческих писателей лишь постольку, поскольку известные явления, вроде производства товаров,
  232 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  торговли, денег, капитала, приносящего проценты и т. д., оказываются общими для древнего мира и современного общества. Греки в своих случайных экскурсах в эту область науки обнаруживают такую же гениальность и оригинальность, как и во всех других областях. Поэтому их взгляды образуют исторически-теоретические исходные пункты современной науки. Теперь послушаем всемирно-исторического г. Дюринга.
  "Что касается научной теории хозяйства древности, то, собственно (!), в ней нет ничего положительного, о чем бы стоило говорить" а невежественные средние века подают к тому (к тому, чтобы ничего не говорить!) еще гораздо менее повода. Но так как выставляемая тщательно напоказ видимость учености... исказила чистый характер современной науки, то для принятия к сведению должны быть приведены некоторые примеры". И г. Дюринг приводит примеры критики, которая действительно далека от "видимости учености".
  Положение Аристотеля, состоящее в том, "что всякое благо имеет двоякое употребление - одно, свойственное самой вещи, как таковой, другое же не свойственное ей; так, например, сандалия может служить обувью и, в то же время, может быть обмененной на что-либо другое: и в том и в другом случае сандалия служит предметом для удовлетворения потребностей, так как, если кто-либо и променяет ее на что-нибудь необходимое ему, на деньги или пищу, все же употребит в дело сандалию, как сандалию, хотя и не соответственно ее настоящему назначению, ибо сандалия вовсе не предназначена для обмена",- это положение, по мнению г. Дюринга, "не только выражено тривиальным и школьным образом", но те, которые в нем "находят установление различия между потребительной стоимостью и меновой стоимостью", "юмористически" забывают, что в "самоновейшее время" и в "наиболее передовой системе" - разумеется, системе г. Дюринга - с потребительной и меновой стоимостью раз навсегда покончено.
  "В сочинениях Платона о государстве... стремились также отыскать современную идею о разделении народно-хозяйственного труда". Это, вероятно, относится к главе XII, 5, стр. 369 третьего издания "Капитала", где, однако, наоборот, взгляд классической древности на разделение труда излагается как резко противоположный современным воззрениям. Г-н Дюринг презрительно пожимает плечами по поводу гениального для того времени изложения Платоном вопроса о разделении труда, как о естественной основе города (который у греков отождествлялся с государством); и только потому, что он не упомянул (но зато упомянул об этом грек Ксенофонт, г. Дю-
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 233
  ринг!) о "границах, которые наличный объем рынка полагает для дальнейшего расчленения профессий и технического разделения специальных операций..., лишь благодаря представлению об этих границах идея о разделении труда, которая до того не заслуживает даже названия научной, становится значительной экономической истиной".
  Столь презираемый господином Дюрингом "профессор" Рошер, действительно, провел эту границу, благодаря которой делается будто бы впервые "научной" идея разделения труда, и поэтому он прямо произвел Адама Смита в авторы закона разделения труда. В обществе, где производство товаров является господствующим способом производства, "рынок" - пользуясь хоть раз способом выражения господина Дюринга - является хорошо известной "деловым людям" "границей". Но недостаточно одного "знания и инстинкта рутины", чтоб понять, что не рынок создал капиталистическое разделение труда, но, наоборот, разложение прежних общественных связей и вытекающее из этого разделение труда создали рынок (см. "Капитал", I, гл. XXIV, 5: "Создание внутреннего рынка для промышленного капитала").
  "Роль денег во все времена заключалась, главным образом, в стимулировании хозяйственных (!) мыслей. Но что мог знать об этой роли "некий" Аристотель? Очевидно, лишь то, что обмен посредством денег последовал за первоначальным натуральным обменом".
  Но если "некий" Аристотель позволяет себе открыть обе различные формы обращения денег, - ту, в которой они выступают в качестве простого средства обращения, и другую, в которой они являются денежным капиталом, - то этим он, по мнению господина Дюринга, выражает "только моральную антипатию". Если же "некий" Аристотель осмеливается приступить к анализу денег в их "роли" мерила стоимости и на деле правильно ставит эту, столь-основную для учения о деньгах, проблему, то "некий" Дюринг предпочитает лучше-по вполне основательным тайным соображениям- промолчать о такой неслыханной дерзости.
  Подведем итог: в зеркале дюрингова "принятия к сведению" древняя Греция, действительно, имела "только совершенно обыденные идеи" (стр. 25), если вообще подобные "наивности" (стр. 29) имеют что-нибудь общее с какими бы то ни было идеями, обыкновенными или необыкновенными.
  Главу книги господина Дюринга о меркантилизме лучше прочесть в "подлиннике", т. е. у Ф. Листа в "Национальной системе", гл. 29: "Индустриальная система, носящая в школьной науке ложное
  234 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  наименование меркантилизма". Насколько тщательно умеет господин Дюринг избегать и здесь всякой "видимости учености", показывает, между прочим, следующее:
  Лист, в главе 28, об "итальянских политико-экономах" говорит:
  "Италия шла впереди всех современных народов как в практике, так и в теории политической экономии", и при этом упоминает как "первое, написанное в Италии сочинение по вопросам политической экономии, произведение Антонио Серры из Неаполя о средствах обеспечить государствам избыток в золоте и серебре" (1613 г ). Господин Дюринг безмятежно принимает это и поэтому имеет возможность рассматривать "Breve trattato" Серры "как своего рода надпись у входа в новейшую предъисторию политической экономии". К этой "беллетристической болтовне" и сводится все его рассмотрение "Breve trattato". К несчастью, в действительности дело происходило иначе, и в 1609 г., т. е. за четыре года до "Breve trattato", появилось "A Discourse of Trade etc." Томаса Мэна. Специфическое значение этого сочинения заключается в том, что уже в первом издании оно направлено против первоначальной монетарной системы, находившей себе тогда в Англии защиту как государственная практика, и что, следовательно, оно представляет сознательное отмежевание меркантилизма от породившей его системы. Это сочинение уже в первоначальном своем виде выдержало несколько изданий и оказало прямое влияние на законодательство. В совершенно переработанном автором издании 1664 года, вышедшем после его смерти под названием: "Englands Treasure etc.", оно осталось еще на целых сто лет евангелием меркантилизма. Следовательно, если у меркантилизма имеется какое-нибудь создающее эпоху произведение, "как своего рода надпись у входа", то это и есть указываемое произведение, но именно поэтому оно совершенно не существует для дюринговой "тщательно соблюдающей иерархию заслуг историографии".
  Об основателе современной политической экономии, Петти, господин Дюринг сообщает нам, что он обладал "изрядной долей легковесного мышления", затем "отсутствием чуткости к внутренним и более тонким различиям понятий", "разносторонностью, которая много знает, но легко переходит от одного вопроса к другому, нигде не пуская более глубоких корней"; он "рассуждает в политико-экономическом отношении еще очень грубо" и "приходит к наивным выводам, контраст которых... может подчас развлечь и более серьезного мыслителя". Какое милостивое снисхождение со стороны "более серьезного мыслителя", господина Дюринга, соизволившего
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 235
  вообще "принять к сведению" "некоего Петти"! Но как же он все-таки принимает его к сведению?
  О положениях Петти, касающихся "труда и рабочего времени, как мерила стоимости, о чем у него имеются незначительные следы", упоминается только в этих словах. Незначительные следы! В своем "Treatise on Taxes and Contributions" (1-е изд. 1662 г.) Петти дает совершенно ясный и правильный анализ величины стоимости товаров. Конкретизируя его на примере равенства стоимости у благородных металлов и зерна, стоящих одинакового количества труда, он говорит первое и последнее "теоретическое" слово о стоимости благородных металлов. Но он с не меньшей определенностью говорит вообще о том, что стоимость товаров измеряется равным трудим (equal labor). Он применяет свое открытие к решению различных, иногда очень сложных, проблем; в отдельных случаях даже в тех своих работах, где не приводится главная теорема, он выводит из нее важные следствия. Но он в первом же своем сочинении говорит следующее:
  "Я утверждаю, что это" (т. е. оценка равным трудом) "является основой выравнивания и взвешивания стоимостей; но на практике, в приложениях ее, имеется - должен сознаться - много запутанного и сложного". Следовательно, Петти вполне сознает значение своего открытия, а также и трудность применения его в конкретных случаях. Поэтому для некоторых частных случаев он выбирает иной путь. А именно: он утверждает, что должно существовать некоторое естественное равенство (a natural par) между землей и трудом, так что можно выражать стоимость безразлично "в каждом из обоих, а еще лучше - в обоих". Даже ошибка его запечатлена гениальностью.
  К теории стоимости Петти господин Дюринг делает следующее глубоко продуманное замечание: "Если бы он глубже продумал это, то в других местах не могли бы встречаться следы противоположного воззрения, о которых упоминалось уже раньше",-вернее, о чем "раньше" совершенно не упоминалось, кроме слов о том, что "следы" "незначительны". Для господина Дюринга весьма характерна эта манера "раньше" намекнуть на что-нибудь в ничего не значащей фразе, чтобы "позже" заставить думать читателя, будто ему уже "раньше" сообщали суть дела, мимо которой наш автор прошмыгивает в действительности и раньше и позже.
  Но вот у Адама Cмита мы встречаем не только "следы" "противоположных воззрений", а два или даже три, а еще точнее даже четыре диаметрально противоположных понимания стоимости, весьма мирно уживающихся друг с другом. Однако то, что представляется
  236 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  естественным у основоположника политической экономии, который по необходимости нащупывает, экспериментирует, борется с только формирующимся идейным хаосом, то не может не казаться странным у автора, подводящего итоги более чем полуторастолетней работы, результаты которой перестали быть достоянием книжной мудрости и отчасти вошли в общий оборот мысли. А переходя от большого к малому, как мы видели, сам господин Дюринг тоже дает на выбор целых пять различных видов стоимости, а значит, и столько же противоположных воззрений. Конечно, "если бы он глубже продумал это", то он не потратил бы столько усилий, чтобы преподнести своим читателям, вместо прозрачно-ясной концепции Петти, весь хаос и путаницу своих взглядов.
  Совершенно законченной, как бы вылитой из одного куска, работой Петти является его "Quantulumcunque concerning Money", вышедшее в 1682 году, десять лет после его "Anatomy of Ireland" (эта последняя появилась "впервые" в 1672 г., а не в 1691 г., как уверяет господин Дюринг, списывающий это из "наиболее ходких компилятивных руководств"). Здесь совершенно исчезли последние следы меркантилистских воззрений, встречающиеся в других его сочинениях. Это-по содержанию и форме-настоящий шедевр, и поэтому, конечно, даже и название его не упоминается у господина Дюринга. Разумеется, вполне в порядке вещей то, что у такой посредственности, как господин Дюринг, с его надутым чванством школьного учителя, может вызывать лишь недовольное ворчание и брюзжание этот гениальнейший и оригинальнейший экономист, у которого его теоретические проблески мысли не маршируют в шеренге, в виде готовых "аксиом", а как бы вырываются поодиночке из углубленного изучения "сырого" практического материала, например налоговых вопросов.
  Не лучше собственно экономических работ Петти господин Дюринг третирует его обоснование "политической арифметики", т. е. попросту статистики. Господин Дюринг презрительно пожимает плечами по поводу странностей примененных Петти методов. Если вспомнить причудливые методы, которыми пользовался в этой области еще Лавуазье сто лет спустя, если принять во внимание, как далека еще современная статистика от поставленной ей Петти в крупных чертах цели, то такое самодовольное щеголянье своим всезнайством двести лет post festum предстанет во всей своей неприкрашенной глупости.
  Самые значительные идеи Петти, которых и следа нет в "предприятии" господина Дюринга, представляют, по его утверждению,
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 237
  только отрывочные замечания, случайные мысли и высказывания;
  только в наше время, вырвав из связи отдельные цитаты, можно будто бы приписать этим замечаниям не принадлежащее им самим по себе значение; они, следовательно, не играют никакой роли в действительной истории политической экономии, а только в современных книгах, находящихся ниже уровня "основательной" критики и "изложения истории в высоком стиле" господина Дюринга. Повидимому, затевая свое "предприятие", он имел в виду каких-то до наивности доверчивых читателей, которым в голову не придет проверить его утверждения. Мы к этому вернемся еще вскоре (когда пойдет речь о Локке и Норзе), а пока мы взглянем мимоходом на Буагильбера и Лоу.
  Что касается первого, то мы здесь укажем на eдинственную принадлежащую господину Дюрингу находку. Он открыл незамеченную раньше связь между Буагильбером и Лоу. Именно Буагильбер утверждает, что благородные металлы могут быть заменены кредитными деньгами (un morceau de papier) в нормальных денежных функциях, исполняемых ими в товарном производстве. Лоу же воображает, будто произвольное "увеличение числа" этих "кусочков бумаги" увеличивает народное богатство. Отсюда господин Дюринг умозаключает, что "ход мысли" Буагильбера "заключал в себе уже новую фазу меркантилизма", иными словами, заключал в себе уже взгляды Лоу. Это доказывается следующим образом: "Оставалось только приписать "простым кусочкам бумаги" ту самую роль, которую должны были играть благородные металлы, и таким путем тотчас же совершалось превращение меркантилизма". Таким путем можно тотчас же совершить превращение дяди в тетку. Правда, господин Дюринг смягчает свое утверждение: "Разумеется, Буагильбер не имел этого намерения". Но, чорт побери, как он мог иметь намерение заменить свое рационалистическое понимание денежной роли благородных металлов меркантилистским суеверием на том основании, что, согласно ему, благородные металлы заменимы в этой роли бумажными деньгами? "Но,- продолжает господин Дюринг в том же тоне серьезного комизма,-надо согласиться, что у нашего автора попадаются местами действительно удачные замечания" (стр. 83).
  Относительно Лоу у господина Дюринга попадается только одно "действительно удачное замечание": "И Лоу, разумеется, не мог никогда окончательно истребить последнюю основу" (именно "базис благородных металлов"), "но он продолжал без конца выпускать ассигнации, пока система не лопнула" (стр. 94). В действительности целью выпуска бумажных приманок, простых денежных знаков,
  238 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  было не "истребление" базиса благородных металлов, а извлечение его из карманов публики в пустые кассы государства.
  Но вернемся к Петти и к той ничтожной роли, которую приписывает ему господин Дюринг в истории политической экономии. Послушаем сперва, что он рассказывает о ближайших преемниках Петти, Локке и Норзе. В одном и том же 1691 году появились "Considerations on Lowering of Interest and Raising of Money" Локка и "Discourse upon Trade" Норза.
  "Рассуждения (Локка) о проценте и монете не выходят из рамок размышлений, обычных в эпоху меркантилизма и считавшихся с фактами государственной жизни". Читателю этого "сообщения" должно теперь быть совершенно понятно, почему "Lowering of Interest" Локка оказало во второй половине XVIII века такое огромное, и притом разностороннее, влияние на политическую экономию во Франции и Италии.
  "О свободе размера процентной ставки не один купец думал таким же образом" (как Локк) "и в ходе событий привыкли считать недействительными ограничения процента. В такое время, когда Дедли Нррз мог свободно писать свой "Discourse upon Trade" в духе свободы торговли, в воздухе уже как бы должно было носиться многое такое, благодаря чему теоретическая оппозиция против ограничений процента не казалась чем-то неслыханным" (стр. 64).
  Итак, Локку оставалось только подумать над мыслями того или иного современного ему "купца" или же подхватить многое, "как бы уже носившееся в воздухе" в его время, чтобы начать теоретизировать о свободе процента н не сказать ничего "неслыханного". Но, в действительности, еще Петти в 1662 году в своем "Treatise on Taxes and Contributions" противопоставлял процент, как денежную ренту, называемую нами ростовщичеством (rent of money which we call usury), земельной ренте и ренте с домов (rent of land and houses), а помещиков, требовавших законодательных мер для понижения не земельной, а денежной ренты, убеждал в тщетности и бесполезности составления положительных гражданских законов, противоречащих закону природы (the vanity and fruitlessness of making civil positive law against the law of nature). Поэтому в своем "Quantu-lumcunque"(1682r.) он называет государственное регулирование процента столь же нелепой затеей, как и регулирование вывоза благородных металлов или вексельного курса. В том же сочинении он излагает незыблемые соображения о raising of money (например, попытку назвать 1/2 шиллинга 1 шиллингом, начеканив из унции серебра двойное количество шиллингов).
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 239
  В последнем пункте Локк и Норз ограничиваются почти копированием его. Что же касается вопроса о проценте, то Локк присоединяется к рассуждениям Петти о параллели между процентом с капитала и земельной рентой, а Норз, идя дальше, противопоставляет процент, как ренту на капитал (rent of stock), земельной ренте (rent af land) и капиталистов (стоклордов) противопоставляет крупным землевладельцам (лэндлордам). Но зато Локк принимает требуемую Петти свободу процента с ограничениями, Норз же - целиком.
  Господин Дюринг превосходит самого себя, когда сам он, закоснелый меркантилист в "более субтильном" смысле, отделывается от "Discourses upon Trade" Дедли Норза замечанием, что они написаны "в духе теории свободы торговли". Это все равно, что сказать о Гарвее, что он писал "в духе" теории кровообращения. Сочинение Норза-не говоря о его прочих достоинствах-представляет собою классическое, строго последовательное изложение учения о свободе торговли как внешней, так и внутренней, и в 1691 г. оно, разумеется,. было "чем-то неслыханным" !
  Кроме того, господин Дюринг сообщает, что Норз был "торговцем", к тому же скверным человеком, и что его сочинение "не встретило никакого одобрения". Удивительное ли дело, что в момент окончательной победы в Англии системы таможенного протекционизма подобное сочинение не встретило "одобрения" у задававшей тогда тон сволочи! Но это нисколько не помешало тому, что оно сейчас же начало оказывать теоретическое влияние, которое можно отметить в целом ряде появившихся непосредственно после него в Англии, отчасти еще в XVII веке, экономических сочинений.
  Локк и Норз показывают нам, как за первыми смелыми выступлениями Петти почти во всех областях политической экономии последовали дальнейшие шаги - в отдельных направлениях - его английских преемников. Даже самый поверхностный наблюдатель не может не заметить следов этого процесса за период 1691-1752 гг., ибо все более значительные экономические работы этой эпохи примыкают - положительным или отрицательным образом - к Петти. Поэтому период этот, давший массу оригинальных голов, является самым важным для изучения постепенного зарождения политической экономии. "Изложение истории в высоком стиле", вменяющее Марксу в непростительную вину то, что он в "Капитале" придает такое значение Петти и писателям того периода, попросту вычеркивает их из летописи истории. От Локка, Норза, Буагильбера и Лоу оно перескакивает прямо к физиократам, и затем у входа в действительный храм политической экономии появляется Давид Юм.
  
  240 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  С позволения господина Дюринга, мы восстановим хронологический порядок, поместив Юма перед физиократами.
  Экономические "Опыты" Юма появились в 1752 г. В связанных между собой опытах: "Of Money", "Of the Balance of Trade", "Of Commerce" Юм следует по пятам - часто также в чудачествах - за сочинением Якова Вандерлинта: "Money answers all things", Лондон 1734 г. С сочинениями этого Вандерлинта, оставшимися совершенно неизвестными господину Дюрингу, считались еще в английской экономической литературе конца XVIII века, т. е. в после-смитовскую эпоху.
  Подобно Вандерлинту, Юм рассматривает деньги как простой знак стоимости; он переписывает почти дословно из Вандерлинта (и это важно, так как теорию знаков стоимости он мог заимствовать из многих других сочинений), почему торговый баланс не может быть постоянно в пользу или против одной какой-либо страны; он учит, подобно Вандерлинту, о равновесии балансов, устанавливающемся естественным путем, сообразно различной экономической ситуации отдельных стран; он проповедует, подобно Вандерлинту, только менее смело и последовательно, свободу торговли; он указывает вместе с Вандерлинтом, но только более поверхностно, на потребности, как на стимулы производства; он следует за Вандерлинтом, когда ошибочно приписывает банковским деньгам и всем официальным ценным бумагам влияние на товарные цены; он вместе с Вандерлинтом отвергает кредитные деньги; подобно Вандердинту, он ставит в зависимость цены товаров от цены труда, т. е. от заработной платы; он списывает у него даже нелепое утверждение, будто накопление сокровищ понижает товарные цены и т. д. и т. д.
  Господин Дюринг уже давно бормотал на оракульский манер
  о непонимании другими юмовской теории денег и, в частности, угрожающе кивал в сторону Маркса, который к тому же указал в "Капитале", с нарушением полицейских правил, на тайную связь Юма с Вандерлинтом и с Дж. Масси, о котором речь ниже.
  Что касается этого непонимания, то дело в следующем. О подлинной теории денег Юма, согласно которой деньги - это просто знак стоимости и, значит, товарные цены, при прочих равных усло-
  виях, падают по мере увеличения обращающейся денежной массы и повышаются пропорционально уменьшению ее,- об этой теории господин Дюринг, при всех своих лучших намерениях, способен только - правда, на свой собственный, ясный как день, манер - повторять лишь ошибочные утверждения своих предшественников. Юм же, выставив эту теорию, возражает сам себе (и это сделал
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 241
  уже, исходя из тех же самых предпосылок, Монтескье), что ведь "известно", что со времени открытия американских рудников "промышленность выросла у всех европейских народов, за исключением владельцев этих рудников", и что, "помимо других причин, виной этого - увеличение количества золота и серебра". Он объясняет это явление тем, что "хотя высокая цена товаров есть необходимое следствие увеличения количества золота и серебра, но она вытекает не непосредственно из этого увеличения, а некоторое время спустя, пока деньги не войдут во всеобщее употребление и не окажут своего действия во всех слоях народа". В этот промежуточный период они оказывают благодетельное влияние на промышленность и торговлю. В конце этого рассуждения Юм объясняет нам,-хотя значительно одностороннее, чем многие его предшественники и современники, - также причину этого: "Легко проследить за движением денег через все общество, и тогда мы найдем, что они должны подстегнуть прилежание всякого, прежде чем они поднимут цену труда".
  Иными словами: Юм описывает здесь действие революции в стоимости благородных металлов, именно обесценения их, или, что сводится к тому же самому, действие революции, происшедшей с мерилом стоимости благородных металлов. Он правильно указывает, что это обесценение, при происходящем постепенно выравнивании товарных цен, лишь в последнем счете "поднимает цену труда", т. е. попросту заработную плату,-что, следовательно, оно увеличивает прибыль купцов и промышленников - и, таким образом, "подстегивает прилежание" их за счет рабочих (что он находит, однако, совершенно в порядке вещей). Но настоящего научного вопроса, влияет ли и как влияет усиленный приток благородных металлов, при неизменной стоимости их, на товарные цены, - этого вопроса он себе не ставит и смешивает всякое "увеличение количества благородных металлов" с их обесценением. Словом, Юм поступает точно так, как это ему приписывает Маркс ("Zur Kritik", стр. 141). Мы еще вернемся вкратце к этому пункту, а раньше обратимся к "Опыту" Юма об "Interest".
  Замечание Юма, направленное прямо против Локка, о том, что процент регулируется не массой наличных денег, а нормой прибыли, и все прочие его рассуждения о причинах, вызывающих тот или иной уровень процента, - все это, выраженное гораздо более точно, но менее остроумно, находится в сочинении, появившемся в 1750 г., за два года до "Опыта" Юма: "Опыт об определяющих причинах естественной высоты процента, где рассматриваются взгляды сэра В. Петти и м-ра Локка по этому предмету" ("An Essay on the
  242 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  Governing Causes of the Natural Rate of Interest, wherein the sentiments of Sir W. Petty and Mr. Locke, on that head, are considered"). Автором его является Дж. Maccи, разносторонний писатель, которого, как видно из современной английской литературы, много читали. Объяснение Адамом Смитом высоты процента ближе к Масси, чем к Юму. Оба - Maccи и Юм - ничего не знают и не говорят о природе "прибыли", которая играет у обоих одну и ту же роль.
  "Вообще,- разглагольствует господин Дюринг,- к оценке Юма подходили с предвзятым мнением, приписывая ему идеи, которых он вовсе не имел". Господин Дюринг сам дает нам не один яркий пример подобного "подхода".
  Так, например, "Опыт" Юма о проценте начинается следующими словами: "Ничто не считают более верным признаком цветущего состояния какого-нибудь народа, чем низкий уровень процентной ставки; и это вполне правильно, хотя в объяснении причины этого я расхожусь с обычным мнением". Итак, уже в первой фразе своего "Опыта" Юм указывает, что взгляд на низкий уровень процента, как на самый верный признак цветущего состояния народа, был уже в его время ставшей общим местом банальностью. И, действительно, со времени Чайльда эта "идея" имела целых сто лет для своего популяризирования. У господина Дюринга же мы читаем: "Из взглядов Юма на высоту процента надо, главным образом, выделить идею, что она истинный барометр состояния (какого?) и что низкий уровень его является почти безошибочным признаком процветания какого-нибудь народа" (стр. 130). Чьими же устами говорит "предвзятость"? Устами самого господина Дюринга.
  Между прочим, наш критический историограф выражает наивное удивление по поводу того, что Юм, высказав удачную идею, "даже не указывает на себя, как на автора ее". С господином Дюрингом такого казуса не случилось бы.
  Мы видели, что Юм смешивает всякое увеличение количества благородных металлов с тем увеличением их, которое сопровождается обесценением, революцией в их собственной стоимости, т. е. в мериле стоимости товаров. Это смешение было у Юма неизбежно, так как он не имел ни малейшего представления о функции благородных металлов, как мерила стоимости. Он не мог иметь его, так как он не знал ровно ничего о самой стоимости. Само это слово встречается, кажется, только один раз в его статьях, именно там, где он якобы исправляет, а на самом деле еще ухудшает ошибку Локка, что благородные металлы имеют "только воображаемую стоимость", утверждением, что они имеют "главным образом фиктивную стоимость".
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 243
  Он стоит в этом вопросе значительно ниже не только Петти, но и некоторых своих английских современников. Он обнаруживает ту же "отсталость", когда старомодным образом все еще прославляет "купца" как главную пружину производства, от чего уж задолго до него отказался Петти. Что касается уверения Дюринга, будто Юм в своих очерках касается "главнейших экономических проблем", то достаточно сравнить их хотя бы с цитируемым Адамом Смитом сочинением Кантильона (вышло, как и "Опыт" Юма, в 1752 г., но много лет спустя после смерти автора), чтоб увидеть, как узок кругозор политико-экономических работ Юма. Юм, несмотря на выданный ему господином Дюрингом патент, остается и в области политической экономии почтенной величиной, но он здесь совершенно не оригинальный исследователь, и тем менее создающий эпоху мыслитель. Влияние его экономических работ на образованные круги его времени объясняется не только прекрасной формой изложения, но гораздо больше тем, что они являлись прогрессивно-оптимистическим дифирамбом расцветавшим тогда промышленности и торговле, иными словами, были прославлением быстро поднимавшегося тогда в Англии вверх капиталистического общества, у которого они поэтому должны были встретить "одобрение". Здесь будет достаточно краткого указания. Всякий знает, какая ожесточенная борьба велась как раз во времена Юма английскими народными массами против системы косвенных налогов, планомерно проводившейся тогда пресловутым Робертом Уольполем для снятия налогового бремени с плеч помещиков и вообще богатых классов. В "Опыте о налогах" (Essay on Taxes)" где Юм, не называя его, полемизирует против своего никогда не забываемого им авторитета, Вандерлинта, ожесточеннейшего противника косвенных налогов и решительнейшего сторонника обложения земли, мы читаем следующее: "Действительно, они (налоги на предметы потребления) должны быть очень высоки и очень неразумно установлены, чтобы рабочий не мог - не повышая цены своего труда - выплатить их, усилив свое прилежание и бережливость". Кажется, что слышишь Роберта Уольполя, особенно если к этому присовокупить то место в "Опыте о государственном кредите", где, в связи с вопросом о трудности обложения государственных кредиторов, говорится: "уменьшение их дохода не может быть замаскировано тем, что это простая статья акциза или пошлины".
  Восхищение Юма буржуазной деятельностью не было платоническим, как это и можно ожидать со стороны шотландца. Пустившись в жизнь голым, как сокол, он дошел до приличного ежегодного дохода не в одну тысячу фунтов стерлингов, что господин Дюринг (дело
  244 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  ведь идет здесь не о Петти) излагает со свойственным ему остроумием: "Благодаря разумной частной экономии он, при весьма скромных средствах, добился того, что мог писать, не думая угодить никому". По поводу же дальнейшего замечания господина Дюринга: "Он никогда не сделал ни малейшей уступки влиянию партий, государей или университетов", надо указать следующее: хотя неизвестно, чтобы Юм вел литературные компанейские дела с каким-нибудь "Вагенером", но известно, что он был рьяным сторонником олигархии вигов, которая высоко ставила "церковь и государство", в награду за что он получил сперва место секретаря посольства в Париже, а затем несравненно более важное и доходное место помощника государственного секретаря. "В политическом отношении Юм был и оставался всегда консервативным человеком, строго монархического образа мыслей. Поэтому сторонники господствующей церкви не относились к нему с таким озлоблением, как к Гиббону", говорит старый Шлоссер. "Этот эгоист Юм, этот фальсификатор истории", говорит "грубо" плебейский Коббет - этот Юм называет английских монахов жирными, не имеющими ни жены, ни детей и живущими нищенством бездельниками, "а сам он никогда не имел ни семьи, ни жены, был огромным толстяком, откармливающимся на общественные деньги, которых он не заслужил каким-нибудь действительно общеполезным делом". Юм, говорит господин Дюринг, "в практическом устройстве жизни имеет в существенных чертах большое преимущество перед Кантом".
  Но почему Юму отведено такое исключительное место в "Критической истории"? Просто потому, что этот "серьезный и тонкий мыслитель" имеет честь быть Дюрингом XVIII века. Как Юм служит доказательством тому, что "создание целой отрасли науки (политической экономии) было делом более просвещенной философии", гак и его деятельность как предтечи является лучшей гарантией того, что вся эта отрасль науки найдет свое ближайшее завершение в том феноменальном муже, который превратит просто "более кгросвещенную" философию в абсолютно светозарную философию действительности и у которого, - точно так же, как у Юма, "что иа германской почве является совершенно беспримерным до сих пор...-занятия философией в узком смысле слова соединены с научными работами в области народного хозяйства". В соответствии с этим мы находим, что господин Дюринг раздувает значение почтенного Юма как экономиста и превращает его в звезду первой величины, значение которой не признавалось благодаря той же зависти, которая так упорно замалчивает до сих пор и "основополож-иые для эпохи" деяния господина Дюринга.
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 245
  * * *
  Как известно, школа физиократов оставила нам в "Экономической таблице" Кенэ загадку, о которую обломали себе зубы все принимавшиеся за нее критики и историки политической экономии. Эта таблица, которая должна была наглядно иллюстрировать идеи физиократов о производстве и обращении совокупного богатства какой-нибудь страны, осталась в достаточной мере темной для экономистов, живших после Кенэ. Господин Дюринг и здесь берется дать нам окончательное решение. Что "должно обозначать" это экономическое отображение отношений производства и обращения у самого Кенэ, говорит он, можно понять только, если "предварительно точно исследовать свойственные ему руководящие идеи". Это тем более необходимо, что до сих пор их изображали с какой-то "расплывчатой неопределенностью", и даже у Адама Смита "нельзя узнать их существенных черт". С этим традиционным "легковесным изложением" господин Дюринг берется покончить раз навсегда. И вот он начинает водить за нос своего читателя на протяжении целых пяти страниц, пяти страниц, полных напыщенных оборотов речи, бесконечных повторений и рассчитанного беспорядка, которые должны прикрыть тот роковой факт, что господин Дюринг не может рассказать о "руководящих идеях" Кенэ больше, чем можно найти в "популярнейших компилятивных руководствах", от которых он так неутомимо предостерегает читателя. "Одной из сомнительнейших сторон" этого введения является то, что уже здесь господин Дюринг мимоходом касается таблицы, известной пока только по названию, а затем растекается мыслью во всякого рода "размышлениях", как, например, о "различии между затратами и результатом". Если это различие "и не встречается в готовом виде в идеях Кенэ", то зато господин Дюринг дает нам ослепительный образчик его, когда он добирается от растянутых "затрат" своего введения до своего изумительно краткого "результата", да заключения о самой таблице. Приведем же все, буквально все, что он считает необходимым сказать о таблице Кенэ.
  В "затратах" господин Дюринг говорит: "Ему (Кенэ) казалось самоочевидным, что доход (господин Дюринг перед этим говорит о чистом продукте) должно рассматривать и трактовать как денежную стоимость... он тотчас же связал свои размышления (!) с денежными стоимостями, которые он предполагает как результат про-. дажи всех сельскохозяйственных продуктов при переходе их из первых рук. Таким образом (!) он оперирует в столбцах своей таблицы с несколькими миллиардами" (т. е. денежными стоимостями). Мы, значит, трижды узнаем, что Кенэ оперирует в таблице "денежными
  246 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  стоимостями" "сельскохозяйственных продуктов", включая сюда стоимость "чистого продукта" или "чистого дохода". Мы читаем далее: "Если бы Кенэ вступил на путь подлинного естественного анализа и перестал считаться не только с благородными металлами и количеством денег, но и с денежными стоимостями... Но он оперирует все время суммами стоимостей и представлял себе (!) заранее чистый продукт как некоторую денежную стоимость". Таким образом, в четвертый и в пятый раз,-в таблице существуют только денежные стоимости.
  "Он (Кенэ) получил его (чистый продукт), вычтя затраты и думая (!) главным образом (не традиционное, но зато тем более легковесное изложение) о той стоимости, которая в качестве ренты, доставалась земельному собственнику". Мы все еще не сдвинулись с места; но вот теперь дело пойдет на лад: "С другой стороны однако-же (это "однакоже"-настоящий перл!) чистый продукт входит как естественный предмет в обращение и становится, таким образом, элементом, который служит для поддержания класса, называемого бесплодным. Здесь можно тотчас же (!) заметить путаницу, получающуюся оттого, что в одном случае денежная стоимость, а в другом сами вещи определяют логическое развитие взглядов". Пови-димому, вообще всякое товарное обращение страдает той "путаницей", что товары входят в него одновременно и как "естественный предмет" и как "денежная стоимость". Но мы все еще вертимся вокруг да около "денежных стоимостей", ибо "Кенэ хочет избежать двойной оценки народно-хозяйственного дохода".
  Заметим, с разрешения господина Дюринга: у Кенэ внизу, в "анализе" таблицы, фигурируют различные виды продуктов как "естественные предметы", а вверху, в самой таблице,-их денежные стоимости. Впоследствии Кенэ даже поручил своему подручному, аббату Бодо, внести в самое таблицу, на-ряду с денежными стоимостями, и естественные предметы.
  После стольких "затрат", наконец, и "результат". И вот что, к изумлению нашему, мы слышим: "Но непоследовательность (по отношению к роли, приписываемой Кенэ земельным собственникам) становится тотчас же очевидной, если только задать вопрос, что же делается в хозяйственном кругообороте с чистым продуктом, присвоенным в качестве ренты. Здесь методу мышления физиократов и экономической таблице остается только впасть в доходящие до мистицизма путаницу и произвол".
  Конец венчает дело. Итак, господин Дюринг не знает, "что делается в хозяйственном кругообороте (изображаемом таблицей)
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 247
  с чистым продуктом, присвоенным в качестве ренты". Таблица для него - "квадратура круга". По собственному признанию, он не понимает азбуки физиократии. После всего этого хождения вокруг да около, после всего этого толчения воды в ступе, после скачков вперед, назад, арлекинад, диверсий, повторений и умопомрачающей путаницы, которые должны были нас подготовить к потрясающему объяснению, "что должна означать таблица у самого Кенэ", - после всего этого мы имеем под конец стыдливое признание господина Дюринга, что он сам этого не знает.
  Освободившись от этого тягостного секрета, сбросив горациев-скую черную заботу, сидевшую у него на плечах во время поездки по физиократической стране, наш "серьезный и тонкий мыслитель" с новой бодростью ударяет в литавры: "Линии, которые Кенэ проводит туда и сюда в своей, впрочем, довольно простой (!) таблице (их всего-навсего шесть) и которые должны представить обращение чистого продукта", наводят на мысль, не принимала ли участия при составлении "этих странных соединений столбцов" математическая фантастика; они напоминают о занятиях Кенэ квадратурой круга и т. д. Так как эти линии, несмотря на всю свою простоту, остаются, по собственному признанию господина Дюринга, непонятными ему, то он должен, по своему излюбленному способу, заподозрить их. После этого он смело уже может нанести последний удар роковой таблице: "Рассмотрев чистый продукт с этой сомнителънейшей стороны" и т. д. Свое вынужденное признание, что он ни слова не понимает в "Tableau economique" и в "роли", которую играет в ней при этом чистый продукт, - это господин Дюринг называет "сомнительнейшей стороной чистого продукта"! Что за юмор висельника!
  Но чтобы наши читатели не остались в том же безнадежном неведении о таблице Кенэ, в каком неизбежно пребывают те, кто чер-пают свою экономическую мудрость "из первых рук" от господина Дюринга, мы вкратце сообщим следующее.
  Как известно, у физиократов общество делится на три класса:
  1) производительный класс, занятый действительно в земледелии, - фермеры и сельскохозяйственные рабочие; они называются производительными, ибо их труд дает избыток-ренту; 2) класс, присваивающий этот избыток; в него входят помещики и вся их челядь, государь и все вообще оплачиваемые государством чиновники и, наконец, церковь как присвоительница десятины. Для краткости мы в дальнейшем будем называть первый класс "фермерами", а второй "земельными собственниками"; 3) промышленный или стерильный (бесплодный) класс, бесплодный потому, что, согласно физиократической
  248 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  точке зрения, он прибавляет к доставляемым ему производительным классом сырым материалам ровно столько стоимости, сколько он потребляет в виде жизненных продуктов, доставляемых ему тем же самым классом. Таблица Кенэ имеет своей задачей показать наглядным образом, как обращается между этими тремя классами совокупный продукт какой-нибудь страны (на деле-Франции) и как он служит для ежегодного воспроизводства.
  В качестве первой предпосылки таблица предполагает всеобщее распространение фермерской системы, а с ней и крупного сельского хозяйства, как его понимала эпоха Кенэ; образцом ему здесь служили Нормандия, Пикардия, Иль-де-Франс и некоторые другие-французские провинции. Поэтому фермер является действительным руководителем сельского хозяйства, представляет в таблице весь производительный (занимающийся земледелием) класс и выплачивает земельному собственнику ренту в деньгах. Совокупности фермеров приписывается основной капитал или инвентарь в десять миллиардов ливров, пятая часть которых, т. е. два миллиарда, представляет ежегодно возобновляемый оборотный капитал: при установлении этой пропорции Кенэ руководствовался данными о наилучших фермерствах вышеназванных провинций.
  Затем имеются еще следующие предпосылки: 1) простоты ради предполагается постоянство цен и простое воспроизводство; 2) исключается всякое обращение продуктов в пределах одного класса и рассматривается только обращение их между классами; 3) все купли-продажи, происходящие между классами в течение хозяйственного года, объединяются в одну совокупную сумму. Наконец, надо помнить, что в эпоху Кенэ во Франции-как, более или менее, во всей Европе - крестьяне удовлетворяли значительнейшую часть своих потребностей в продуктах не пищевого характера собственным домашним трудом; поэтому такая домашняя промышленность предполагается здесь как сама собою разумеющаяся составная часть сельского хозяйства.
  Исходным пунктом таблицы является совокупный урожай, т. е. фигурирующий вверху таблицы валовой продукт из произведений почвы за год или целое воспроизводство страны, в данном случае Франции. Величина стоимости этого валового продукта определяется по средним ценам сельскохозяйственных произведений у торговых народов. Она равна пяти миллиардам ливров; это сумма, по возможным тогда статистическим расчетам, выражает приблизительно денежную стоимость валового сельскохозяйственного продукта Франции. Именно это и объясняет, почему Кенэ в своей таблице "опери-
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 249
  рует несколькими миллиардами", именно пятью миллиардами ливров, а не пятью livres tournois.
  Итак, весь валовой продукт, стоимостью в пять миллиардов, находится в руках производительного класса, т. е. прежде всего фермеров, которые произвели его, выложив за год оборотный капитал в два миллиарда, соответствующий основному капиталу в десять миллиардов. Сельскохозяйственные продукты, жизненные припасы, сырые материалы и т. д., необходимые для возмещения оборотного капитала, т. е. для содержания всех непосредственно занятых в земледелии лиц, изъемлются in natura из совокупного урожая и идут в дело на новое сельскохозяйственное производство. Так как, согласно вышесказанному, предполагается постоянство цен и простое воспроизводство в раз данном масштабе, то денежная стоимость этой изъятой части валового продукта равняется двум миллиардам ливров. Следовательно, эта часть не входит в общее обращение. Ибо, как уже замечено нами, в таблице не рассматривается обращение продуктов внутри, каждого отдельного класса, а только между различными классами.
  По возмещении оборотного капитала от валового продукта остается избыток в три миллиарда, из которых два миллиарда в жизненных припасах, а один-в сырых материалах. Рента, которую фермеры должны платить земельным собственникам, равна, однако, только двум третям этой суммы, т. е. двум миллиардам. Мы вскоре-увидим, почему эти два миллиарда фигурируют под рубрикой "чистого продукта" или "чистого дохода".
  Но кроме сельскохозяйственного "целого воспроизводства" стоимостью в пять миллиардов, из которых во всеобщее обращение входят три миллиарда, имеется еще, до начала изображенного в таблице движения, вся pecule нации, два миллиарда наличных денег в руках фермеров. С ними дело обстоит следующим образом.
  Так как исходным пунктом таблицы является совокупный урожай, то он в то же время образует заключительный пункт некоторого экономического года, например 1758 г., после которого начинается новый экономический год. Во время этого нового, 1759 года, предназначенная для обращения часть валового продукта распределяется, с помощью ряда отдельных выплат и куплей-продаж, между двумя другими классами. Эти следующие друг за другом, раздробленные и растягивающиеся на целый год действия собираются - и оно не могло быть иначе при составлении таблицы - в несколько характеристичных, захватывающих каждый раз целый год, актов. К концу 1758 года класс фермеров получил обратно деньги, которые он.
  250 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  выплатил в качестве ренты за 1757 год земельным собственникам (как это происходит, должна показать сама таблица), - именно два миллиарда ливров, которые фермеры, значит, могут в 1759 году снова пустить в обращение. Так как, по замечанию Кенэ, эта сумма значительно больше, чем в действительности требуется для совокупного обращения страны (Франции), где платежи происходят всегда по частям, то находящиеся в руках фермеров два миллиарда ливров представляют всю массу обращающихся в стране денег.
  Класс загребающих ренту земельных собственников выступает прежде всего - как это случайно имеет место еще и ныне - в качестве получателей денег. По предположению Кенэ, земельные собственники в тесном смысле слова получают только четыре седьмых всей ренты в два миллиарда, две седьмых достаются правительству и одна седьмая духовенству, получающему десятину. Во времена Кенэ церковь была крупнейшим земельным собственником во Франции и получала, сверх того, десятину со всей прочей земельной собственности.
  Потраченный "стерильным" классом в течение года оборотный капитал (avances annuelles) заключается в сырых материалах, стоимостью в один миллиард, - мы говорим только о сырых материалах, ибо орудия, машины и проч. относятся к изделиям самого этого класса. Что касается разнообразных ролей, которые приходится играть подобным изделиям в промысловой деятельности самого этого класса, то они так же мало касаются таблицы, как происходящее исключительно внутри него обращение товаров и денег. Заработная плата за труд, с помощью которого бесплодный класс превращает сырые материалы в мануфактурные товары, равна стоимости жизненных припасов, которые он получает отчасти прямо от производительного класса, отчасти косвенно через земельных собственников. Хотя сам он распадается на капиталистов и наемных рабочих, но, по основному воззрению Кенэ, он является одним совокупным классом, находящимся на жалованьи у производительного класса и у земельных собственников. Все промышленное производство, а значит и все соответствующее обращение, распределяющееся в течение всего следующего за урожаем года, тоже объединено в одно целое. Поэтому предполагается, что при начале описываемого в таблице кругооборота годичное производство товаров бесплодного класса находится целиком в его руках, что, следовательно, весь его оборотный капитал, т. е. сырые материалы, стоимостью в один миллиард, превратились в товары, стоимостью в два миллиарда, половина которых представляет цену потребленных в
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 251
  течение этого периода изготовления товаров жизненных припасов. Но могут возразить: ведь бесплодный класс тоже потребляет промышленные продукты для собственного пользования; где фигурируют они, раз весь продукт этого класса переходит по каналам обращения к другим классам? На это мы получаем такой ответ:
  бесплодный класс не только потребляет сам часть своих товаров, но старается еще помимо того удержать возможно большее количество их. Поэтому он продает пущенные им в оборот товары выше их действительной стоимости, и он должен это делать. Но это нисколько не изменяет условий таблицы, потому что оба других класса получают мануфактурные товары только по цене их совокупного производства.
  Итак, мы знаем теперь экономическое положение трех различ-ных классов при начале описываемого таблицей движения.
  Производительный класс, возместив в натуре свой оборотный капитал, имеет еще в своем распоряжении на три миллиарда сельскохозяйственных продуктов из валового производства и два миллиарда денег. Класс земельных собственников выступает пока только с своими притязаниями к производительному классу на ренту в два миллиарда. Бесплодный класс располагает мануфактурными товарами на сумму в два миллиарда. Обращение, происходящее только между двумя из этих классов, называется у физиократов неполным , а между всеми тремя - полным.
  Теперь переходим к самой экономической таблице.
  Первое (неполное) обращение. Фермеры выплачивают земель-ным собственникам, без эквивалента с их стороны, причитающуюся им ренту своими двумя миллиардами денег. На один из этих миллиардов земельные собственники покупают жизненные припасы у фермеров, к которым, таким образом, возвращается половина потраченных ими на выплату ренты денег.
  В своем "Analyse du Tableau Economique" Кенэ больше не говорит о государстве, получающем две седьмых, и о церкви, получающей одну седьмую земельной ренты, ибо их общественная роль всем известна. По поводу же самих земельных собственников он говорит, что их траты - среди которых фигурируют и издержки всей их челяди - представляют в значительнейшей своей части бесплодные траты, за исключением той небольшой доли, которая применяется "для поддержания и улучшения иx имений и для подъема культуры их". Но, согласно "естественному праву", их настоящая функция заключается как раз в "заботе о хорошем управлении и в издержках для сохранения своей наследственной части", или, как развивается
  252 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  дальше, в avances foncieres, т.е. в издержках на то,чтоб подготовить почву и снабдить фермеров всем необходимым инвентарем, который позволил бы им посвятить весь свой капитал исключительно делу сельскохозяйственной культуры.
  Второе (полное) обращение. На второй, находящийся еще в их распоряжении, миллиард земельные собственники покупают мануфактурные товары у бесплодного класса, а последний на полученные деньги покупает у фермеров жизненные припасы.
  Третье (неполное) обращение. Фермеры покупают у бесплодного класса на миллиард ливров мануфактурных товаров; значительная часть этих товаров состоит из земледельческих орудий и других, необходимых для сельского хозяйства, средств производства. Бесплодный класс возвращает фермерам эту самую сумму, накупив у них на миллиард сырых материалов, в возмещение своего собственного оборотного капитала. Благодаря этому к фермерам возвращаются выплаченные ими в виде ренты два миллиарда ливров, и баланс подведен. А этим решается и великая загадка о том, "что становится в хозяйственном кругообороте с чистым продуктом, присвоенным в качестве ренты".
  Мы видели выше, что в руках производительного класса имеется в начале процесса избыток стоимостью в три миллиарда. Из них только два были выплачены земельным собственникам, как чистый продукт, в виде ренты. Третий миллиард из избытка образует проценты на весь вложенный фермерами капитал, составляя на десять миллиардов десять процентов. Этот процент они получают - заметим это-не из обращения; он находится in natwa в их руках, они его только реализуют в обращении, обменяв его с помощью обращения на мануфактурные товары той же стоимости.
  Без этого процента фермер, главный деятель сельского хозяйства, не авансировал бы ему основного капитала. Уже с этой точки зрения присвоение фермером доли сельскохозяйственного прибавоч-ного дохода, представляющей процент, является, согласно физиократам, столь же необходимым условием воспроизводства, как сам класс фермеров; поэтому этот элемент нельзя причислить к категории национального "чистого продукта" или "чистого дохода", ибо последний характеризуется именно тем, что его можно потребить без всякого отношения к непосредственным потребностям национального воспроизводства. Но этот фонд в один миллиард служил, согласно Кенэ, главным образом для необходимых в течение года исправлений и отчасти для обновления основного капитала, далее в качестве резервного фонда против несчастных случаев, наконец, если
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 253
  можно, для увеличения основного и оборотного капиталов, а также для улучшения почвы и для расширения культуры.
  Весь процесс, действительно, "довольно прост". В обращение пускаются: фермерами-два миллиарда денег, для уплаты ренты, и на
  три миллиарда продуктов, из которых две трети жизненных припасов и одна треть сырых материалов; бесплодным классом - на два миллиарда мануфактурных товаров. Из жизненных припасов, стоимостью в два миллиарда, одна половина потребляется земельными
  собственниками и связанными с ними группами, другая - бесплодным классом в уплату за его труд. Сырые материалы, стоимостью в один миллиард, возмещают оборотный капитал этого же класса. Из обращающихся мануфактурных товаров на два миллиарда ливров
  одна половина достается земельным собственникам, другая фермерам, для которых она является лишь превращенной формой процента на вложенный ими капитал, процента, полученного в первоначальном виде из сельскохозяйственного производства. Деньги же, пущенные фермерами в обращение в виде уплаты за ренту, возвращаются к ним обратно благодаря продаже их продуктов, и, благодаря этому, тот же кругооборот может сызнова начаться в ближайшем экономическом году.
  А теперь пусть читатель присмотрится к "действительно критическому", столь превосходящему "традиционное легковесное объясне-ние", изложению господина Дюринга. Повторив пять раз подряд с таинственным видом, как неосторожно оперирует Кенэ в таблице с одними только денежными стоимостями, - что, между прочим, ока-
  залось ложным, - он приходит под конец к тому результату, что на
  вопрос о том, "что же делается в хозяйственном кругообороте с чистым
  продуктом, присвоенным в качестве ренты", "экономической таблице остается только впасть в доходящую до мистицизма путаницу и произвол". Мы видели, что таблица, это столь же простое, как и гениальное для своего времени, изображение годового npoцecca воспроизводства в его реализации через обращение, очень точно отвечает на вопрос о том, что становится с этим чистым продуктом в сельскохозяйственном кругообороте; таким образом, "мистицизм" с "путаницей и произволом" остаются опять-таки только на долю господина Дюринга, как "сомнительнейшая сторона" и единственный "чистый продукт" его физиократических занятий.
  Господин Дюринг так же хорошо знаком с исторической ролью
  физиократов, как и с их теорией. "В лице Тюрго, - поучает он нас,-физиократия во Франции пришла к своему практическому и теоретическому концу". То, что Мирабо в своих экономических
  254 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  воззрениях был по существу физиократом, что в Учредительном собрании 1789 г. он был первым авторитетом в экономических вопросах, что собрание это в своих экономических реформах перевело значительную часть физиократических учений из области теории в область практики и, в частности, обложило высоким налогом присваиваемый земельной собственностью, "без эквивалента", чистый продукт, земельную ренту, - все это не существует для "некоего" Дюринга.
  Господин Дюрпнг одной длинной чертой через период 1691 - 1752 гг. вычеркнул всех предшественников Юма, другой такой же чертой он вычеркивает действовавшего в промежутке между Юмом и Адамом Смитом сэра Джемса Стюарта. О его большом произведении, которое - не говоря уже о его исторической важности - надолго обогатило область политической экономии, в "предприятии" господина Дюринга не говорится ни звука. Зато он обзывает Стюарта самым бранным словом, существующим в его лексиконе, и говорит, что он был "профессором" во время А. Смита. К сожалению, это чистая выдумка. Стюарт в действительности был крупным шотландским помещиком, который был изгнан из Великобритании за участие якобы в заговоре в пользу Стюартов и который, благодаря своим путешествиям и долгому пребыванию на материке, ознакомился с экономическим положением различных стран.
  Коротко говоря: согласно "Критической истории", значение всех прежних экономистов сводится или к тому, что их учения представляют как бы "зачатки" более глубоких, "основоположных" исследований господина Дюринга, иди же к тому, что своей негодностью они только больше оттеняют ценность их. Однако и в политической экономии существует несколько героев, дающих не только "зачатки" для "более глубокого основоположения", но и теоремы, из которых оно, как предписано в натурфилософии, не "развивается", а "компонируется": это-"несравненно выдающаяся величина"-Лист, который придал к вящшей выгоде немецких фабрикантов "мощный" вид "более деликатным" меркантилистским теориям какого-то Феррье и других; это, далее, Кэри, вся мудрость которого заключена в следующем положении: "система Рикардо, это -система раздора... она приводит к порождению классовой вражды... его сочинение является руководством демагога, стремящегося к власти путем раздела земли, войны и грабежа", это, наконец, путаник лондонского Сити - Маклеод.
  Поэтому люди, которые в настоящее время и в "ближайшее обозримое будущее" захотят изучать политическую экономию, поступят
  ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 255
  благоразумнее, если они ознакомятся с "водянистыми продуктами", "плоскостями", "нищенскими похлебками" "популярнейших компилятивных руководств", чем если они положатся на "изложение истории в высоком стиле" господина Дюринга.
  * * *
  Что же, наконец, получается в результате нашего анализа дю-лгаговой "собственно созданной системы" политической экономии? Просто то, что, несмотря на все высокопарные слова и еще более высокопарные обещания, нас так же водили за нос, как в "философии". Теория стоимости, этот "пробный камень высокопробности экономических систем", свелась к тому, что господин Дюринг понимает под стоимостью пять различных и друг другу резко противоречащих вещей и, следовательно, в лучшем случае, сам не знает, чего он хочет. Возвещенные с такой помпой "естественные законы всякого хозяйства" оказались архи-известными и часто даже неправильно формулированными банальностями худшего сорта. Единственное объяснение экономических фактов, даваемое нам собственно созданной системой, сводится к тому, что они-результаты "насилия"; это такое общее место, которым филистеры всех народов от века умели отделываться от всех докучных вещей и с которым мы не становимся умнее, чем были прежде. Вместо того чтобы исследовать происхождение и действие этого насилия, господин Дюринг предлагает нам успокоиться с благодарностью при голом слове "насилие", как последней причине и окончательном объяснении всех экономических явлений. Вынужденный дать более конкретное разъяснение капиталистической эксплоатации труда, он сперва сводит ее вообще к обложению податью и к надбавке на цены, присваивая себе здесь целиком прудоновское учение о "поборе" (prelevement), а в дальнейшем пользуется для
  объяснения ее марксовой теорией прибавочного труда, прибавочного продукта и прибавочной стоимости. Он умудряется счастливо примирить две диаметрально противоположные концепции, для чего ему достаточно попросту списать их обе в один присест. И подобно тому как в философии он не находил достаточно грубых слов для того самого Гегеля, идеями которого он, разжижая их, не перестает пользоваться, так в "Критической истории" самая беспардонная ругань по адресу Маркса служит лишь прикрытием того факта", что имеющаяся в "Курсе" крупица разумных мыслей о капитале и труде представляет тоже разжиженный плагиат идей Маркса. Незнание, которое позволяет себе в "Курсе" принимать за начало истории культурных народов "крупного землевладельца" и ни слова
  356 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
  не знает об общей земельной собственности родовых и деревенских общин, являющейся в действительности исходным пунктом всей
  истории, - это в наши дни просто непонятное незнание почти бледнеет перед тем невежеством, которое в "Критической истории" немало любуется собой, как "универсальной широтой исторического кругозора", несколько ужасающих образчиков которого мы привели. Одним словом, сперва колоссальные "затраты" самовосхваления, базарного, крикливого саморекламирования, головокружи-
  тельных обещаний, а затем "результат"-полный нуль.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОТДЕЛ ТРЕТИЙ
  СОЦИАЛИЗМ
  I. ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
  Мы видели, каким образом подготовлявшие революцию философы XVIII века апеллировали к разуму, как к единственному судье над всем существующим. Они требовали основания разумного государства, разумного общества и безжалостного устранения всего, стоящего в противоречии с вечным разумом. Мы видели также, что этот вечный разум оказался в действительности лишь идеализованным рассудком третьего сословия, готового превратиться в современную буржуазию. Если общественный строй и новое государство, созданные французской революцией, и могли казаться разумными по сравнению со старыми учреждениями, - они были, во всяком случае, очень далеки от абсолютной разумности. Царство разума потерпело крушение. Общественный договор Руссо нашел себе применение в господстве террора, от которого изверившаяся в своей политической способности буржуазия искала спасения сперва в испорченности директории, а потом под крылом наполеоновского деспотизма. Обетованный вечный мир превратился в бесконечные завоевательные войны.
  Не более посчастливилось и разумному общественному строю. Противоположность между богатством и бедностью, вместо того чтобы разрешиться во всеобщее благоденствие, напротив, усилилась вследствие устранения цеховых и иных привилегий, служивших до известной степени ее прикрытием, а также вследствие исчезновения церковной благотворительности, несколько смягчавшей бедствия ни-щеты. [Осуществленная теперь на деле "свобода собственности" от-феодальных оков оказалась для мелкого буржуа и крестьянина свободой продавать задавленную могущественной конкуренцией крупного капитала и крутшого землевладения мелкую собственность именно этим магнатам и превратилась, таким образом, для этих мелких буржуа и крестьян в свободу от собственности.] Быстрое развитие промышленности на капиталистическом основании скоро возвело бедность и страдания рабочих масс в необходимое условие существования общества. [Чистоган стал, по выражению Карлейля, единственным связующим элементом этого общества.] Количество
  260 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  преступлений возрастало с каждым годом. Если пороки феодалов, прежде выставлявшиеся напоказ, теперь на время стушевались, зато тем пышнее расцвели на их месте пороки буржуазии, прежде робко скрывавшиеся во тьме. Торговля все более и более проникалась мошенничеством. Революционный девиз "братство" осуществился в плутнях и во вражде конкуренции. Подкуп заменил грубое насилие, и, вместо меча, главнейшим рычагом общественной жизни стали деньги. "Право первой ночи" по наследству перешло от феодалов к фабрикантам. Проституция выросла до неслыханных размеров, и даже самый брак превратился в законом признанную форму разврата, в его официальный покров, дополняясь к тому же многочисленными незаконными связями. Одним словом, возникшие вслед за "победой разума" политические и общественные учреждения оказались самой злой, самой отрезвляющей карикатурой на блестящие обещания философов XVIII века. Недоставало только людей, способных констатировать всеобщее разочарование, и эти люди явились с началом нового столетия. В 1802 г. вышли "Женевские письма" Сен-Симона; в 1808 г. появилось первое произведение Фурье, хотя основание его теории относится еще к 1799г.; 1 января 1800 г. Роберт Оуэн взялся за управление Нью-Лэнарком.
  Но в это время капиталистическое производство-а с ним и противоположность между буржуазией и пролетариатом-было еще очень неразвито. Крупная промышленность была неизвестна во Франции и только что возникла в Англии. А между тем лишь крупная промышленность развивает борьбу не только между созданными ею классами, но и между порожденными ею производительными силами и формами обмена, и лишь эти создаваемые крупной промышленностью столкновения ведут с роковою необходимостью к перевороту в способе производства и к устранению его капиталистического характера, причем та же крупная промышленность в гигантском развитии производительных сил дает также средство для разрешения ею же созданных противоречий. Если в 1800 г. сама борьба, вытекающая из современного общественного порядка, только что зарождалась, то тем менее было в наличности средств для ее устранения. Хотя во время террора неимущие массы Парижа захватили на минуту власть и смогли, таким образом, направить буржуазную революцию против самой же буржуазии, но их минутная победа послужила наилучшим доказательством всей невозможности прочного господства рабочего класса при тогдашних условиях. Пролетариат, еще не выделившийся из об-; щей массы неимущих людей, составлял в то время лишь зародыш будущего класса и не был способен к самостоятельному политиче-
  ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК 261
  скому действию. Он являлся лишь угнетенной, страдающей массой, способной в своей беспомощности ждать избавления только от какой-нибудь внешней, высшей силы.
  Это историческое положение отразилось и на учениях основателей социализма. Незрелому капиталистическому производству, невыясненности взаимного положения классов соответствовали и незрелые теории. Приходилось изобретать, а не открывать решение общественных задач, еще окутанное туманом неразвитых экономиче- ских отношений. Очевидны были только недостатки общественного строя, найти же средства к их устранению казалось задачей мысля-щего разума. Требовалось изобрести новую, самую совершенную систему человеческих отношений и привить ее существующему обществу посредством пропаганды, а по возможности и посредством примера образцовых учреждений по новой системе. Эти новые социальные системы были заранее обречены оставаться утопиями, и чем старательнее разрабатывались их подробности, тем дальше уносились они в область чистой фантазии.
  Утопическая сторона социалистических теорий теперь уже всецело отошла в область истории, и мы не будем останавливаться на ней ни минуты долее, предоставив литературным лавочникам а 1а Дюринг самодовольно перетряхивать эти смешные фантазии и любоваться трезвостью своего образа мыслей по сравнению с подобным "сумасбродством". Мы гораздо охотнее постараемся найти под фантастическим покровом зародыши гениальных идей, всюду разбросанные в теориях великих утопистов, но незаметные для слепых филистеров.
  [Сен-Симона можно назвать сыном Великой французской революции, при начале которой он не достиг еще тридцатилетнего возраста. Революция была победой третьего сословия, т.е. большинства нации, занятого в производстве и торговле, над до тех пор привилегированными сословиями - дворянством и духовенством. Но победа третьего сословия оказалась в действительности победой маленькой части этого сословия; она свелась к завоеванию политической власти социально-привилегированной частью его, имущей буржуазией. К тому же эта буржуазия быстро развилась еще в процессе революции, с одной стороны, при помощи спекуляции конфискованными и затем проданными земельными владениями дворянства и церкви, с другой -путем надувательства нации военными поставщиками. Именно господство этих спекулянтов привело в эпоху директории Францию и революцию на край гибели и дало вместе с тем предлог Наполеону для его государственного переворота. Таким образом,
  262 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  в голове Сен-Симона противоположность между третьим сословием и привилегированными сословиями приняла форму противоположности между "рабочими" и "праздными". Последними являлись не только старые привилегированные, но и все те, кто не принимал участия в производстве и торговле, жил на свою ренту. А "рабочими" были не только наемные рабочие, но и фабриканты, купцы, банкиры. Что праздные потеряла способность к духовному руководству и полити-ческому господству,- не подлежало никакому сомнению и оконча-тельно было доказано революцией. Что обездоленные не обладали этой способностью, об этом, по мнению Сен-Симона, свидетельствовал опыт эпохи террора. Кто же должен был руководить и господствовать? По мнению Сен-Симона - наука и промышленность, объединенные новой религиозной связью, необходимо мистическим и строго иерархическим "новым христианством", которое должно было восстановить | разрушенное со времени реформации единство религиозных воззрений. Но наука - это были ученые, а промышленность - в первую очередь активные буржуа, фабриканты, купцы, банкиры. Правда, эти буржуа должны были стать чем-то вроде государственных чиновников, доверенных лиц всего общества, но по отношению к рабочим они сохраняли распорядительные функции, а также привилегированное экономическое положение. Что касается банкиров, то они были призваны регулировать все общественное производство при помощи регулирования кредита. Такой взгляд вполне соответствовал той эпохе, когда во Франции крупная промышленность, а вместе с ней противоположность между буржуазией и пролетариатом, только начала развиваться. Но что Сен-Симон особенно подчеркивает, так это следующее: всюду и всегда его в первую очередь интересует судьба "самого многочисленного и самого бедного класса" [("da classe la plus nombreuse et la plus pauvre")].
  Уже в "Женевских письмах" Сен-Симона мы находим положение, что "все люди должны работать"; в том же произведении он утверждает, что господство террора во Франции было господством неимущих масс.
  "Посмотрите, - взывает он к этим массам, - что произошло во Франции, когда там господствовали ваши братья: они создали голод!" Нужна была гениальная проницательность, чтобы в 1802 г. понять, что французская революция была классовой борьбой, и не только между дворянством и буржуазией, но также между дворянством, буржуазией и неимущими массами. В 1816 г. Сен-Симон заявляет, что политика есть наука о производстве и заранее предсказывает ее полнейшее поглощение экономикой. Если понятие о проис-
  ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК 263
  хождении политических учреждений из экономических основ видно лишь в зародыше, зато совершенно ясно выражена та мысль, что по-литическая власть над людьми должна превратиться в управление вещами, в заведывание процессами производства, т. е. прийти к "упразднению государства", о котором так много шумели в последнее время.
  С таким же превосходством над современниками Сен-Симон заявляет в 1814 г., - тотчас по вступлении союзников в Париж, - а затем в 1815 г. (во время войны ста дней), что союз Франции с Англией и этих двух стран с Германией представляет единственную гарантию мирного развития и процветания Европы. Нужно было больше мужества и исторической дальнозоркости, чтобы в 1815 г. проповеды-вать французам союз с победителями при Ватерлоо, чем чтобы вести
  словесную войну с немецкими профессорами.
  Если гениальная широта взглядов Сен-Симона позволила ему уловить зародыши почти всех позднейших социалистических идей, не относящихся к области чистой экономии, то Фурье, со своей стороны, дает нам глубоко захватывающую критику существующего общественного строя, выраженную при этом с чисто французским остроумием. Он ловит на слове вдохновенных пророков дореволюционной буржуазии и ее подкупленных льстецов новейшего времени. Он беспощадно раскрывает всю материальную и моральную нищету буржуазного мира и сопоставляет ее с блистательными обещаниями наступления царства разума, цивилизации, несущей счастье всем, и бесконечного совершенствования человеческого рода; он показывает, какая жалкая действительность соответствует напыщенным хвалеб-ным речам современных ему буржуа-идеологов, и изливает весь свой
  сарказм на это окончательное фиаско фразы. Благодаря живости своей натуры Фурье является не только критиком, но и сатириком, и даже одним из величайших сатириков всех времен. Сильными и меткими штрихами рисует он спекулятивные плутни и мелко-торгашеский дух, овладевший французской торговлей послереволюционного периода. Еще удачнее его сатирическое изображение отношений полов в буржуазном обществе и положения в нем женщины. Ему первому принадлежит мысль, что степень свободы, достигнутая данным обществом, должна измеряться большей или меньшей свободой женщины в этом обществе.
  Но выше всего поднимается Фурье в своем взгляде на историю человеческих обществ. Весь предшествующий ход ее он разделяет на четыре ступени развития: дикое состояние, варварство, патриархат и цивилизация. Под последней он разумеет существующий
  264 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  буржуазный строй, начавшийся с XVI столетия, и показывает, как "эта цивилизация делает сложным, двусмысленным, двуличным и лицемерным каждый порок, остававшийся в простом виде при варварстве". Он указывает на "заколдованный круг" непобедимых и вечно возобновляющихся противоречий, в котором движется цивилизация, всегда достигая результатов, противоположных тем, к которым, искренно или притворно, она стремится. Например, по его словам, "в цивилизации бедность порождается самим избытком". Очевидно, Фурье также мастерски владел диалектикой, как и его современник Гегель. С той же самой диалектической точки зрения он утверждает, вопреки господствовавшей тогда теории о бесконечной способности человека к совершенствованию, что не только каждый исторический фазис имеет свой период роста и упадка, но что и все человечество, в конце концов, обречено на исчезновение. Эта идея Фурье заняла в исторической науке такое же место, какое заняла в естествознании идея Канта о конечном разрушении земного шара.
  В то время как над Францией проносился ураган революции, в Англии совершался менее шумный, но не менее могущественный переворот. Пар и машины превратили мануфактуру в современную крупную промышленность и тем самым революционизировали все основы буржуазного общества. Медленный, сонливый ход мануфактуры превратился в настоящий "период бурных стремлений" промышленности. Разделение общества на крупных капиталистов и лишенных всякого имущества пролетариев совершалось с постоянно возраставшей быстротой, разрушая промежуточные состояния. Устойчивый средний класс старого времени превратился теперь в колеблющуюся, неустойчивую массу ремесленников и мелких торговцев, ведущих необеспеченный образ жизни и составляющих наиболее текучую часть населения. Новый способ производства находился еще на первых ступенях своего восходящего развития; он был еще нормальным, правильным, единственно возможным при данных условиях способом производства, а между тем он успел уже породить вопиющие общественные бедствия. Масса бездомного населения скопилась в отвратительнейших закоулках больших городов; разрушились традиционные связи, патриархальный семейный быт, даже самая семья; крайнее удлинение рабочего дня изнуряло непосильной работой, по преимуществу, детей и женщин; испорченность нравов в среде рабочего населения, внезапно брошенного в совершенно новые условия существования, из деревни в город, из земледелия в промышленность, достигла поражающих размеров. И вот, за реформу общественных отношений, порождающих такие бедствия, взялся Роберт Оуэн,
  
  ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК 265
  29-летний фабрикант, соединявший редкую способность руководить людьми с возвышенной и почти детской простотой характера. Он, усвоил себе материалистическое учение XVIII века об образовании человеческого характера из взаимодействия, с одной стороны, унаследованной организации, а с другой-условий, окружающих человека, в особенности в период его развития.
  Большинство его собратьев по положению видело в промышленной революции только беспорядок и хаос, годный для ловли рыбы в мутной воде и для быстрого обогащения. Оуэн искал в ней благоприятных условий для осуществления своей любимой идеи, вносящей порядок в хаос. Он уже пытался, и не без успеха, применить ее в Манчестере, в качестве директора фабрики, занимавшей 500 рабочих. С 1800 по 1829 год он управлял большой бумагопрядильной фабрикой в Нью-Лэнарке, в Шотландии, и, будучи компаньоном в предприятии, действовал здесь с большей свободой и с таким успехом, что вскоре его имя сделалось известным всей Европа. Население Нью-Лэнарка, постепенно возросшее до 2500 человек и состоявшее из крайне смешанных и, по большей части, сильно развращенных элементов, он превратил в образцовую колонию, в которой пьянство, полиция, тюрьмы, суды, благотворительность и надобность в ней стали неизвестными вещами. Он достиг своей цели единственно тем, что поставил рабочих в условия, более сообразные с человеческим достоинством, и в особенности заботился о хорошем воспитании подрастающего поколения. В Нью-Лэнарке были впервые введены детские сады, придуманные Оуэном. В них принимали детей, начиная с двухлетнего возраста, и так хорошо занимала их, что родители с трудом могли увести домой разыгравшихся питомцев. Рабочий день был уменьшен в Нью-Лэнарке до 10 1/2 часов, тогда как на соперничавших с ним фабриках работа длилась до 13 и 14 часов. А когда хлопчатобумажный кризис принудил к четырехмесячной остановке работ, рабочие продолжали получать полную плату. И при всем том, фабрика удвоила свою стоимость и постоянно приносила своим собственникам отличный доход.
  Но все это не удовлетворяло Оуэна. Положение, в которое он поставил своих рабочих, в его глазах далеко не соответствовало человеческому достоинству. "Эти люди - мои рабы", говорил он; сравнительно благоприятные условия существования рабочих Нью-Лэнарка были далеко недостаточны для всестороннего развития их ума и характера, не говоря уже о свободном приложении сил и способностей. "А между тем трудящаяся часть этих 2 500 человек создала такое-количество реального богатства, для производства которого полвека
  266 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  тому назад потребовался бы труд 600 000 человек. Я спросил себя:
  куда девается разность между количеством продуктов, потребляемых этими 2 500 рабочими, и тем количеством, которое потребовалось бы для прежних 600 000?" Ответ был ясен. Эта разность получалась собственниками фабрики в виде 300 000 фунтов стерлингов (6 000 000 марок) ежегодного дохода, сверх 5% на основной капитал предприн-тия. Этот ответ еще в большей степени, чем к Нью-Лэнарку, был применим ко всем остальным фабрикам Англии. "Без нового источника богатства, созданного машинами, не было бы возможности вести вой-ны для свержения Наполеона и поддержания аристократических принципов общественного устройства. И эта новая сила была делом рук рабочих". [1] Им поэтому должны принадлежать плоды ее. Новые могучие силы производства, служившие до сих пор только обогащению единиц и порабощению масс, представлялись Оуэну основами общественного преобразования и должны были служить благосостоянию всех в качестве общественной собственности.
  В такой деловой обстановке, основанной, так сказать, на торговом счетоводстве, возник коммунизм Оуэна и до конца сохранил свой практический характер. Так, в 1823 г. Оуэн составил проект земледельческих колоний с целью устранения ирландских бедствий и приложил к нему подробное вычисление необходимого основного капитала, ежегодных издержек и предполагаемых доходов. В своем
  окончательном плане будущего строя Оуэн обращает особенное внимание на техническую сторону дела, тщательно разрабатывает все подробности, прилагает при этом планы, чертежи и рисунки, и все это с таким знанием дела, что если принять его метод общественных реформ, то очень немного можно сказать против подробностей, даже с точки зрения специалиста.
  Переход к коммунизму был поворотным пунктом в жизни Оуэна. Пока его деятельность была простой филантропией, она доставляла
  ему богатство, всеобщее одобрение, почет и славу. Он был тогда популярнейшим человеком в Европе. Его речам благосклонно внимали не только его товарищи по общественному положению, но даже сами государи и министры. Но лишь только он выступил со своими коммунистическими теориями,-показалась оборотная сторона медали. Три великих препятствия заграждали, по его мнению, путь к общественным реформам: частная собственность, религия и современная
  --------------------------------
  [1 Из записки "The revolution in Mind and Practice", адресованной всем "красным республиканцам, коммунистам и социалистам" Европы и французскому временному правительству 1848 г., но поданной также "королеве Виктории и ее ответственным советникам"].
  ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК 267
  форма брака. Начиная борьбу с этими препятствиями, он знал, что ему предстоит стать отверженным среди официального общества и потерять свое социальное положение; но эти соображения ни на волос не убавили энергии его нападения. Произошло именно то, что он предвидел: его изгнали из официального общества; игнорируемый прессою, обедневший благодаря неудачным коммунистическим опытам в Америке, поглотившим все его состояние, он обратился прямо к рабочему классу и трудился в его среде еще тридцать лет. Все общественное движение, все действительные успехи, достигнутые рабочим классом Англии, связаны с именем Оуэна. Так, в 1819г., благодаря его пятилетним усилиям, прошел первый закон, ограничивающий работу женщин и детей на фабриках. Под его председательством собрался первый конгресс, на котором трэд-юнионы всей Англии соединились в один большой, всеобщий профессиональный союз, Он жа организовал, в качестве переходных ступеней к совершенно-коммунистическому общественному строю, впервые кооперативные товарищества (потребительные и производственные), полезные уже одним тем, что они доказали полную возможность обходиться без купцов и фабрикантов. Кроме того, он устроил рабочие базары, на которых продукты обменивались при помощи бумажных денег, единицей которых служили часы труда. Эти базары неизбежно должны были потерпеть неудачу, но они вполне предвосхитили позднейший прудоновский обменный банк, от которого они отличались лишь тем, что не возводились своим изобретателем в универсальное средство от всех зол, а предлагались только как первый шаг к более радикальному переустройству всего общества.
  Таковы те люди, на которых суверенный г. Дюринг взирает с высоты своей "окончательной истины в последней инстанции" с презрением, примеры чему мы привели во введении. И это презрение в известном смысле имеет для себя достаточное основание: оно покоится, в сущности, на истинно ужасающем невежестве относительно сочинений трех утопистов. Так, о Сен-Симоне говорится, что основная его идея. по существу, была верна, и, если оставить в стороне некоторые односторонности, она и теперь может дать толчок к действительному творчеству". Несмотря, однако, на то, что г. Дюринг действительно, повидимому, держал в своих руках некоторые сочинения Сен-Симона, мы на протяжении всех 27 печатных страниц, которые посвящены ему, напрасно искали бы "основных идей" Сен-Симона, как прежде напрасно искали, что, собственно, "должна означать у самого Кенэ" его экономическая таблица, и, в конце концов, мы должны удовлетвориться фразой о том, что "воображение и
  268 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  филантропический аффект... с соответствующим напряжением фантазии господствовали над всем кругом идей Сен-Симона". У Фурье он знает и рассматривает только изображенные в романтических деталях фантазии будущего, что, впрочем, "гораздо важнее" для констатирования бесконечного превосходства г. Дюринга над Фурье, чем для исследования того, как последний "мимоходом пытается критиковать существующий строй". Мимоходом! Ведь почти на каждой странице в его произведениях блестят искры сатиры и критики вопиющих дефектов многопрославленной цивилизации! Это все равно, как если бы кто-нибудь сказал, что г. Дюринг только "мимоходом" провозглашает г. Дюринга величайшим мыслителем всех времен! Что же касается двенадцати страниц, посвященных Роберту Оуэну, то для них г. Дюринг не имеет абсолютно никаких других источников, кроме жалкой биографии филистера Сарджента, который, в свою очередь, не знал важнейших сочинений Оуэна - о браке и о коммунистическом строе. И только поэтому, вероятно, г. Дюринг осмеливается утверждать, что у Оуэна "нельзя предполагать решительного коммунизма". Во всяком случае, если бы г. Дюринг держал хотя бы в руках "Book of the New Moral World", он нашел бы в этой книге резко-выраженным не только самый решительный коммунизм, с равной обязанностью труда и равным правом на продукт, - соответственно возрасту, как всегда прибавляет Оуэн, - но также и вполне разработанную систему устройства коммунистической общины будущего с планами, чертежами и общими замечаниями. Впрочем, если "непосредственное изучение подлинных сочинений представителей социалистических идей" ограничить, как это делает г. Дюринг, знакомством с заголовками или, в крайнем случае, эпиграфами к немногим из их сочинений, то ничего не остается, как только изрекать подобные плоские или прямо нелепые утверждения. Оуэн не только проповеды-вал "решительный коммунизм", но он также практиковал его в течение пяти лет (в конце 30-х и начале 40-х гг.) в колонии Гармони-Голль в Гемпшире, в которой коммунизм не оставлял желать ничего в смысле радикализма. Я лично знал некоторых бывших участников этого коммунистического эксперимента. Но обо всем этом, как вообще о деятельности Оуэна между 1836 и 1850 гг., Сарджент абсолютно ничего не знал, а потому и "более глубокая историография" г. Дюринга остается по этому вопросу в дебрях невежества. Г-н Дюринг называет Оуэна "истинным чудовищем филантропической навязчивости". И хотя тот же Дюринг рассказывает нам о содержании книг, с которыми он едва знаком по заголовкам и эпиграфам, мы все-таки остерегаемся, в свою очередь, сказать, что он сам представ-
  ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК 269
  ляет "во всех отношениях истинное чудовище невежественной навязчивости", так как в наших устах это будет названо "руганью".
  Утописты, как мы видели, были утопистами потому, что они не могли быть ничем иным в эпоху, когда капиталистическое производство было еще так слабо развито. Они принуждены были конструировать элементы нового общества из своей головы, ибо эти элементы еще не вырисовывались ясно для всех в недрах самого старого общества ; набрасывая план нового здания, они были принуждены ограничиваться обращением к разуму, так как они еще не могли апеллировать к современной им истории. Если же теперь, почти через 80 лет после их выступления, г. Дюринг появляется на сцене с претензией вывести "руководящую" систему нового общественного строя не из наличного исторически развившегося материала как его необходимый результат, а из своей суверенной головы, из своего чреватого окончательными истинами разума, то он, который повсюду чует эпигонов, сам является только эпигоном утопистов, - новейшим утопистом. Он называет утопистов "социальными алхимиками". Пусть так! Алхимия в свое время была необходима. Но с тех пор крупная промышленность развила скрывающиеся в капиталистическом способе производства противоречия в столь вопиющие антагонизмы, что приближающийся крах этого способа производства может быть, так сказать, нащупан руками. Новые производительные силы могут сохраниться и развиваться далее лишь при введении нового, соответствующего их нынешней стадии развития способа производства. Постоянная борьба между двумя классами, созданными существующим способом производства, порождающим все большее и большее обострение классовых отношений, охватила все цивилизованные страны и разгорается с каждым днем, так что, наконец, уже достигнуто понимание этого исторического процесса и условий ставшего благодаря ему необходимым социального преобразования, а также и главных характерных свойств последнего. Если г. Дюринг и теперь фабрикует "утопию" нового общественного строя не из наличного экономического материала, а извлекает ее просто из своего высочайшего черепа, то далеко недостаточно сказать, что он занимается "социальной алхимией". Нет, он поступает хуже, чем тот, кто, после открытия законов современной химии, вздумал бы воскресить старую алхимию и пожелал бы воспользоваться атомным весом, молекулярными формулами, валентностью атомов, кристаллографией и спектральным анализом для открытия философского камня.
  
  II. ОЧЕРК ТЕОРИИ.
  Материалистическое понимание истории зиждется на том положении, что производство, а вслед за производством и обмен продуктов, служат основанием всякого общественного строя: что в каждом историческом обществе распределение продуктов, а с ним и расчленение общества на классы или сословия, зависят от того, как и что производится этим обществом и каким способом обмениваются произведенные продукты. Отсюда следует, что коренных причин социальных переворотов нужно искать не в головах людей, не в растущем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменении способа производства и обмена; другими словами - не в философии, а в экономии данной эпохи. Пробудившееся сознание неразумности и несправедливости существующих общественных отношений, убеждение в том, что "Vernunft Unsinn, Wohltat Plage geworden ist" (безумством мудрость стала, злом-благо), служит лишь указанием того, что в способах производства и в формах обмена постепенно совершались изменения, настолько значительные, что им уже не соответствует общественный порядок, выкроенный по мерке старых экономических условий. Из сказанного ясно, что и средства для устранения сознанного зла должны заключаться - в более или менее развитом виде - в самих изменившихся условиях производства. Ум человеческий не может изобрести эти средства; он должен открыть их в данных материальных явлениях производства.
  Что ж сказать, на основании этого, о современном социализме?
  Всеми признано, что существующий общественный строй создан господствующим теперь классом - буржуазией. Свойственный буржуазии способ производства, обозначаемый со времени Маркса именем капиталистического, не мирился с местными и сословными привилегиями, равно как и с теми взаимными связями между личностями, которые существовали в феодальном обществе; буржуазия разрушила феодальный порядок и воздвигла на его развалинах буржуазный общественный строй, царство свободной конкуренции, свободы передвижения, равноправности товаровладельцев, словом,
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 271
  всех буржуазных прелестей. Капиталистический способ производства мог развернуться теперь на полном просторе. С тех пор как пар и машины превратили старую мануфактуру в крупную промышленность, выработавшиеся под управлением буржуазии производительные силы стали развиваться с неслыханной прежде быстротой и в небывалых размерах. Но точно так же, как мануфактура и усовершенствовавшиеся под ее влиянием ремесла пришли некогда в столкновение с феодальными узами цехов, крупная промышленность,, на более высокой ступени своего развития, приходит в столкновение с узкими пределами, которыми ограничивает ее капиталистический способ производства. Новые производительные силы переросли буржуазные формы их эксплоатации. Это противоречие между производительными силами и способом производства не выдумано людьми, - подобно противоречию между первородным грехом и божественной справедливостью, - а существует в действительности, объективно, вне нас, независимо от воли и поведения даже тех людей, деятельностью которых оно создано. Современный социализм есть не что иное, как умственное отражение этого фактического противоречия, идеальное отражение его в головах, прежде всего класса, страдающего от него непосредственно, т. е. класса рабочих.
  В чем же состоит это противоречие?
  До появления капитализма, т. е. в средние века, всюду существовало мелкое производство, основанное на частной собственности производителей по отношению к средствам производства; в деревне господствовало земледелие мелких, свободных или крепостных, крестьян, в городах - ремесло. Орудия труда - земля, земледельческие орудия, мастерские и инструменты ремесленников-были орудиями труда отдельных лиц, рассчитанными лишь на единоличное употребление, и, следовательно, по необходимости оставались мелкими, несовершенными, ограниченными. Но потому-то они и принадлежали самим производителям. Историческая роль капитализма и его носительницы - буржуазии - заключалась именно в концентрировании этих рассеянных мелких средств производства, в придании им более широких размеров, в превращении их в современные могучие рычаги производства. Как выполняла она эту роль, начиная с XV столетия, на трех различных исторических ступенях производства: простой кооперации, мануфактуры и крупной промышленности, - подробно изображено в IV отделе "Капитала" Маркса. Но там же показано, что, превращая ограниченные средства производ-ства в громадные современные производительные силы, буржуазия не могла не превратить их вместе с тем из частных в общественные,
  272 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  приводимые в действие лишь усилиями многих людей. Вместо самопрялки, ручного ткацкого станка, кузнечного молота появились прядильные машины, механический ткацкий станок, паровой молот;
  вместо маленьких мастерских - громадные фабрики, требующие соединенного труда сотен и тысяч рабочих. Подобно средствам производства, и само производство превратилось из ряда разрозненных усилий единиц в ряд общественных действий, а продукты из произведения отдельного лица - в произведения всего общества. Пряжи, ткани, металлические товары, выходящие теперь из фабрик и заводов, представляют собою продукт труда множества рабочих, которые поочередно прилагали к ним свои усилия, прежде чем придали им окончательную форму. Никто в отдельности не может сказать о них: "это сделал я, это мой продукт".
  Но в обществе, производство которого основано на естественно выросшем, постепенно развившемся без всякого плана разделении труда, продукты неизбежно принимают форму товаров, обмен которых, купля и продажа, дает отдельным производителям возможность удовлетворять свои разнообразные потребности. Так и было в средние века. Крестьянин, например, продавал ремесленнику земледельческие продукты и покупал у него ремесленные произведения. В это-то общество разъединенных товаропроизводителей вклинился новый способ производства. Среди естественно выросшего, без всякого плана сложившегося разделения труда между членами всего общества возникло разделение труда на фабриках, организованное по обдуманному плану; рядом с индивидуальным производством появилось общественное производство.
  Продукты того и другого продавались на одних и тех же рынках, а следовательно, по ценам, по крайней мере, приблизительно равным. Но организация, созданная по обдуманному плану, была могущественнее естественно выросшего разделения труда; продукты общественного фабричного труда стоили дешевле продуктов мелких, разъединенных производителей. Индивидуальное производство терпело одно поражение за другим, общественное производство революционизировало, наконец, весь старый способ производства. Революционный характер его, однако, так мало сознавался, что оно вводилось именно ради усиления и поощрения товарного производства. Оно возникло в непосредственной связи с известными, уже раньше его существовавшими двигателями товарного производства: торговым капиталом, ремеслами и наемным трудом. Выступая лишь в виде новой формы товарного производства, оно оставляло в полной силе свойственные этому производству формы присвоения.
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 273
  При средневековом производстве товаров вопрос о том, кому должны принадлежать продукты труда, не мог даже и возникнуть. Они выделывались каждым отдельным производителем из собственного материала, часто им же самим произведенного, собственными орудиями и собственными руками или руками семьи. Такому производителю незачем было присваивать себе свои продукты, они принадлежали ему по самому существу дела. Следовательно, право собственности на продукты основывалось на личном труде. Даже там, где посторонняя помощь имела место в производстве, она в большинстве случаев играла лишь второстепенную роль и вознаграждалась не одною лишь заработною платой: цеховой ученик и подмастерье работали не столько ради платы или содержания, сколько ради собственного обучения и подготовки к званию самостоятельного мастера. Но вот началась концентрация средств производства в больших мастерских и мануфактурах, превращение их на деле в общественные средства производства. И с этими общественными средствами и продуктами продолжали поступать так, как будто они попрежнему оставались средствами производства и продуктами труда отдельных лиц. Если до сих пор производитель, бывший одновременно и собственником орудий труда, присваивал себе свой продукт, в котором чужой труд участвовал лишь в виде исключения, то теперь собственник орудий труда продолжал присваивать себе продукты, хотя они производились уже не его, а исключительно чужим трудом. Таким образом, продукты общественного труда стали присваиваться не теми, кто работал с помощью его орудий и был настоящим производителем его продуктов, а капиталистами. Средства производства и само производство по существу своему стали общественными; но они были подчинены форме присвоения, основанной на частном единичном производстве, свойственном тому времени, когда каждый владел своим собственным продуктом и сам выносил его на рынок. Новая форма производства подчинилась старой форме при-своения, несмотря на то, что она совершенно разрушила ее основы 1.
  -------------------------------
  1 Само собой понятно, что, хотя форма присвоения и осталась прежней, но характер его вследствие вышеописанного процесса изменился столь же радикально, как и характер самого производства. Большая разница, присваиваю ли я продукт своего собственного или продукт чужого труда. Заметим мимоходом, что наемный труд, который скрывает в себе зародыш всего капиталистического производства, существует с давних времен. В одиночной, случайной форме мы встречаем его в течение столетий рядом с рабством. Но скрытый зародыш не мог развиваться в капиталистический способ производства раньше, чем созрели необходимые для него исторические условия.
  274 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  Это противоречие, сообщившее новому способу производства его капиталистический характер, заключало в себе зародыши всех современных противоречий. И чем полнее становилось господство нового способа производства во всех наиболее значительных отраслях труда, во всех наиболее влиятельных в экономическом отношении странах, чем дальше оттеснял он незначительные остатки единичного производства, тем резче должна была выступать несовместимость общественного производства с капиталистическим присвоением
  Первые капиталисты застали, как мы видели, форму наемного труда уже готовою. Но наемный труд существовал лишь в виде исключения, побочного занятия, переходного положения для рабочего. Земледелец, нанимавшийся по временам на поденную работу, имел свой собственный клочок земли, продуктами которого он мог жить в случае крайности. Цеховые уставы заботились о том, чтобы сегодняшний подмастерье завтра становился мастером. Но все изменилось, лишь только средства производства приобрели общественный характер и сконцентрировались в руках капиталистов. Средства производства и продукты единичных производителей все более и более обесценивались, и их владельцам не оставалось ничего иного, как наниматься к капиталистам. Наемный труд, существовавший раньше в виде исключения и подсобного промысла, стал общим правилом, основою всего производства; из побочного он превратился в единственное занятие рабочих. Временный наемный рабочий превратился в пожизненного. Масса наемных рабочих чрезвычайно увеличилась благодаря одновременному разрушению феодального порядка, роспуску свит феодалов, изгнанию крестьян из их усадеб и пр. Совершился полный разрыв между средствами производства, сконцентрированными в руках капиталистов, и производителями, лишенными всего, кроме рабочей силы. Противоречие между общественным производством и капиталистическим присвоением проявилось в антагонизме между пролетариатом и буржуазией.
  Мы видели, что капиталистическое производство вклинилось в общество, состоявшее из отдельных товаропроизводителей, связанных между собою лишь посредством обмена своих продуктов. Но особенность каждого общества, основанного на производстве товаров, заключается в том, что в нем производители теряют власть над своими собственными общественными сношениями. Каждый производит сам по себе, сколько позволяют случайно имеющиеся в его распоряжении средства производства, для удовлетворения своих
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 275
  потребностей при посредстве обмена. Никто не знает, сколько появится на рынке того продукта, который он производит, и в каком количестве он может найти потребителей; никто не знает, найдет ли потребителя его товар, окупит ли он издержки производства да и, вообще, будет ли он продан. В общественном производстве господствует анархия. Но товарное производство, как и всякая другая форма производства, имеет свои, присущие ему и неотделимые от чего законы, которые проявляются, несмотря на анархию, в анархии и посредством анархии. Эти законы проявляются в единственно сохранившейся форме общественной связи - в обмене, и подчиняют себе производителей как принудительные законы конкуренции. Они не известны вначале самим производителям и открываются ими лишь постепенно, путем долгого опыта. Следовательно, они действуют без участия производителей и против них столь же неотразимо и слепо, как законы природы. Продукт господствует над производителем.
  В первые столетия средних веков производство было рассчитано главным образом на собственное потребление. Оно удовлетворяло прежде всего потребности самого производителя и его семьи. Там же, где, как в земледелии, существовала личная зависимость, производство удовлетворяло также потребности феодального господина. Следовательно, здесь не существовало обмена, и продукты не принимали характера товара. Крестьянская семья сама производила все, для нее нужное: орудия и одежду, так же как и пищу. Производить на продажу она начинала только тогда, когда у нее оставался излишек от собственного потребления, и после уплаты натуральных повинностей господину; этот пущенный в обмен излишек становился товаром. Городские ремесленники должны были,. конечно, с самого начала производить для обмена. Но и они производили большую часть нужных им предметов; они имели сады и небольшие поля, пасли свой скот в общинном лесу, который, кроме того, доставлял им строительный материал и топливо; женщины пряли лен и шерсть и т. д. Производство с целью обмена,- производство товаров,-еще только возникало. Отсюда - ограниченность обмена, ограниченность рынков, устойчивость форм производства, местная замкнутость от внешнего мира, местная связь производителей,-марка, т. е. поземельная община, в деревнях, цехи в городах.
  Но с расширением производства для сбыта и именно с выступлением на историческую сцену капитализма, законы товарного производства, до тех пор как бы погруженные в дремоту, стали
  276 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  действовать с большей силой и ясностью. Старые связи были разру- шены, старые рамки разбиты, и производители все более и более обращались в разъединенных и независимых товаропроизводителей. Анархия общественного производства выступила наружу и принимала все бОльшие и бОльшие размеры. А между тем главнейшее орудие, с помощью которого капитализм усиливал анархию в общественном производстве, представляло собою прямую противоположность анархии: оно состояло в усилении общественной организации производства в каждом отдельном промышленном предприятии. С помощью этого рычага капиталистический способ производства покончил со старым мирным застоем. Проникая в данную отрасль промышленности, он изгонял из нее старые методы производства. Становясь господствующим в данной сфере ремесла, он уничтожал старый характер этого ремесла. Поле труда стало полем сражения. Великие географические открытия и последовавшая за ними колонизация умножили места сбыта и ускорили превращение ремесла в мануфактуру. Борьба не ограничивалась уже местными, единичными производителями; соперничество отдельных местностей разрослось, в свою очередь, до размеров национальной борьбы, до торговых войн XVII и XVIII столетий. Наконец, крупная промышленность и всемирный рынок сделали эту борьбу всемирной и в то же время придали ей неслыханную напряженность. От обладания естественными или искусственно созданными выгодными условиями производства зависит теперь существование не только отдельных капиталистов, но и целых отраслей промышленности и даже целых стран. Побежденные безжалостно устраняются. Это - дарвиновская борьба за существование отдельных особей, возведенная в степень и перенесенная из царства природы в человеческое общество. Естественное состояние животных представляется венцом человеческого развития. Противоречие между общественным производством и капиталистическим присвоением выступает наружу как противоположность между организацией производства на отдельных фабриках и анархией производства во всем обществе.
  В этих двух формах проявления того противоречия, которое имманентно ему в силу его происхождения, безвыходно движется капиталистическое производство, описывая "заколдованный круг", указанный еще Фурье. Но во времена Фурье, во всяком случае, невозможно было еще видеть, что этот круг постоянно суживается, что движение производства идет по спирали и, подобно движению планет, должно закончиться столкновением с центром. Неумолимая сила общественной анархии производства превращает постоянно
  
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 277
  возрастающее большинство человечества в пролетариев, а пролетариат, в свою очередь, положит конец анархии производства. Та же неумолимая сила социальной анархии производства превращает возможность бесконечного усовершенствования машин, служащих крупной промышленности, в безусловную обязанность для каждого отдельного капиталиста беспрерывно совершенствовать свои машины под страхом разорения. Но совершенствовать машины значит делать излишним человеческий труд. Если введение и распространение машин означало вытеснение миллионов работников ручного труда немногими рабочими при машинах, то усовершенствование машин означает все более и более сильное вытеснение самих рабочих при машинах и образование усиленного предложения рабочих рук, превышающее средний спрос на них со стороны капитала. Масса незанятых рабочих образует промышленную резервную армию, как я назвал ее еще в 1845 г.,1 являющуюся к услугам производства, когда оно работает на всех парах, и выбрасываемую на мостовую крахом, неизбежно следующим за каждым оживлением. Эта армия, постоянно висящая свинцовой гирей на ногах рабочего класса в борьбе за существование между ним и капиталом, служит регулятором рабочей платы, постоянно удерживая ее на низком уровне, соответственно потребностям капиталистов. Таким образом выходит, что машина, говоря словами Маркса, является сильнейшим оружием капитала против рабочего класса, что орудие труда постоянно вырывает хлеб из рук трудящегося и собственный продукт рабочих превращается в средство для их порабощения. Оказывается, что сбережение в издержках производства является в то же время самой беззастенчивой растратой рабочей силы и хищничеством по отношению к нормальным условиям труда; что машина, это сильнейшее средство сокращения рабочего времени, превращается в самое верное средство обращения всей жизни рабочего и его семьи в рабочее время, всегда готовое к услугам капитала. Оказывается, что чрезмерный труд одной части рабочего класса обусловливает полную безработицу другой его части, что крупная промышленность, по всему свету гоняющаяся за потребителями, доводит у себя дома потребление рабочих масс до ничтожного минимума и таким образом подрывает свой собственный рынок. "Закон, по которому относительное перенаселение или резервная промышленная армия постоянно находится в равновесии с размером и силою
  ------------------------------
  1 "Lage der arbeitenden Klasse in England", p. 109. ("Положение рабочего класса в Англии".)
  278 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  накопления,-этот закон приковывает рабочего к капиталу крепче, чем молот Гефеста приковал Прометен к скале. Он обусловливает соответствующее накоплению богатства на одном полюсе накопление нищеты, изнурения, рабства, невежества, огрубения и нравственного вырождения на противоположном полюсе, т. е. в среде того класса, продукт труда которого становится капиталом" (Marx, Kapital, p. 671). Требовать от капиталистического способа производства другого распределения продуктов было бы столь же основательно, как требовать, чтобы электроды батареи, оставаясь в соединении с нею, перестали разлагать воду и собирать на положительном полюсе кислород, а на отрицательном - водород.
  Мы видели, как способность к усовершенствованию, доведенная современными машинами до высочайшей степени, превратилась, вследствие анархии общественного производства, в неумолимый закон, принуждающий отдельных капиталистов-промышленников постоянно улучшать свои машины и увеличивать их производительную силу. В такой же принудительный закон превращается для них и простая фактическая возможность расширять размеры своего производства. Громадная способность крупной промышленности к расширению, перед которой расширяемость газов оказывается детской игрушкой, проявляется теперь в виде потребности расширять ее и качественно и количественно, несмотря на все препятствия. Эти препятствия создаются условиями потребления, сбыта, рынков для продуктов крупной промышленности. Способность рынков как к экстенсивному, так и к интенсивному расширению определяется совсем иными законами, действующими с гораздо меньшей энергией. Расширение рынков не может итти в уровень с расширением производства. Отсюда столкновение, неизбежное, пока существует капиталистическое производство, а потому повторяющееся периодически. Капиталистическое производство попадает в новый "заколдованный круг".
  И действительно, начиная с 1825 г., когда разразился первый общий кризис, весь промышленный и торговый мир, производство и обмен всех цивилизованных народов, равно как и их более или менее варварских соседей, приблизительно раз в десять лет сходят с рельсов. Торговля останавливается, рынки переполняются массой не находящих сбыта продуктов, наличные деньги исчезают из обращения, кредит уничтожается, фабрики останавливаются, рабочие лишаются всяких средств к существованию именно по той причине, что они произвели эти средства в слишком большом количестве; банкротства следуют за банкротствами, аукцион сменяется аукцно-
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 279
  ном. Застой длится целые годы, массы производительных сил и продуктов уничтожаются и расточаются, пока накопившиеся товары не
  разойдутся, наконец, по более или менее пониженной цене и не возобновится движение производства и обмена. Мало-по-малу движе-
  ние это ускоряется, шаг сменяется рысью, промышленная рысь пе-реходит в галоп, уступающий свое место безумному карьеру, настоящей скачке с препятствиями промышленности, торговли, кредита и спекуляции, чтобы, после отчаянных скачков, снова свалиться в ров краха. И так каждый раз сначала. С 1825 г. мы уже пять раз пережили этот круговорот и теперь (в 1877 г.) переживаем его в шестой. Характер этих кризисов до такой степени очевиден, что Фурье определил их все разом, назвавши первый из них кризисом от излишка, crise plethorique.
  Во время кризисов противоречие между общественным произ- водством и капиталистическим присвоением переходит в жесточай- шее столкновение двух враждебных сил. Обращение товаров на время прекращается: деньги из орудия обращения становятся его пре-пятствием; все законы производства и обращения товаров действуют навыворот. Экономические противоречия доходят до своего апогея, - способ производства восстает против способа обмена.
  Тот несомненный факт, что общественная организация производства внутри фабрик достигла такой степени развития, на которой она становится несовместимой с существующей рядом с нею и над нею анархией производства в обществе, - этот факт становится осязательным для самих капиталистов благодаря совершающейся во время кризисов насильственной концентрации капиталов путем разорения многих крупных и несравненно большего числа мелких капиталистов. Весь механизм капиталистического производства над- ламывается под тяжестью им же созданных производительных сил. Он может уже превращать в капитал всю массу производительных средств: они остаются без употребления, а потому должна бездействовать и резервная армия рабочих. Средства производства, жизненные припасы, рабочие руки, все элементы производства и общего благосостояния находятся в избытке. Но, как говорит Фурье, этот "избыток становится источником нужды и лишений", потому что именно он-то и препятствует превращению в капитал средств производства и потребления, ибо в капиталистическом обществе средства производства не могут функционировать иначе, как превратившись в капитал, т. е. в орудие эксплоатации человеческой рабочей силы. Как привидение, стоит между рабочими и средствами производства и потребления необходимость превращения этих средств
  280 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  производства в капитал. Она одна препятствует соединению вещественных и личных двигателей производства; она одна мешает средствам производства превращаться в продукты, а рабочим жить и трудиться. Следовательно, с одной стороны, капиталистический способ производства сам обнаруживает свою неспособность к дальнейшему управлению производительными силами, с другой стороны - сами производительные силы с возрастающей силой стремятся к уничтожению этого противоречия, к освобождению себя от своих капиталистических свойств, к фактическому признанию их характера - характера общественных производительных сил.
  Эта-то борьба могущественно возрастающих производительных сил против своих собственных свойств как капитала, эта-то возрастающая необходимость признания их общественной природы и принуждает самих капиталистов все чаще и чаще употреблять их в качестве общественных производительных сил, насколько это возможно при капиталистических отношениях. Как периоды промышленной горячки с их безгранично широким кредитом, так и самые крахи, разрушающие крупные капиталистические предприятия, побуждают капиталистов к усвоению тех форм обобществления больших масс производительных средств, которые мы встречаем в различного рода акционерных компаниях. Некоторые из этих средств производства и сообщения, как, например, железные дороги, по самому существу своему до того колоссальны, что не допускают никаких других форм капиталистической эксплоатации. На, известной ступени развития
  становится недостаточной и эта форма [: все крупные производители одной и той же отрасли промышленности данной страны объединяются в один трест, союз, с целью регулирования производства. Они определяют общую сумму производства, распределяют ее между собою и навязывают наперед установленную продажную цену. А так как эти тресты при первой заминке в торговле распадаются, то они тем самым вызывают еще большую концентрацию производства. Соответствующая отрасль промышленности превращается в одно единственное колоссальное акционерное общество, внутренняя конкуренция уступает место внутренней монополии этого общества. Так это случилось в 1890 г. с английским производством щелочей, которое после слияния всех 48 крупных фирм перешло в руки единственного, руководимого единым центром, общества с капиталом в 120 миллионов марок.
  В трестах конкуренция превращается в монополию, а бесплановое производство капиталистического общества капитулирует перед плановым производством вторгающегося социалистического обще-
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 281
  ства. Правда, сначала только в пользу и к выгоде капиталистов. Но в новой своей форме эксплоатация настолько бросается в глаза, что она должна рухнуть. Ни один народ не согласился бы долго мириться
  с производством, регулируемым трестами, с неприкрытой эксплоата-цией всего общества маленькой бандой купоновладельцев.
  Так или иначе, с трестами или без трестов, и тогда государство, как официальный представитель капиталистического общества, оказывается вынужденным 1 взять на себя ведение производства. Эта необходимость превращения в государственную собственность наступает прежде всего для крупных средств сообщения: почты, телеграфа и железных дорог.
  Если кризисы показали неспособность буржуазии к дальнейшему управлению современными производительными силами, то переход крупных производительных предприятий и средств сообщения в руки акционерных компаний, трестов и государства доказывает ее ненужность. Наемные агенты исполняют теперь все общественные функции капиталистов. Для самих капиталистов не осталось другой общественной деятельности, кроме загребания доходов, обрезывания купонов и игры на бирже, где различные капиталисты
  --------------------------------
  1 Я говорю: "оказывается вынужденным", так как лишь в том случае, если средства производства или сообщения действительно перерастут управление акционерных компаний, если переход их в ведение государства станет экономически неизбежным, только тогда, - даже если его совершит современное государство, - он будет экономическим прогрессом, шагом вперед по пути к переходу всех производительных сил в руки общества. Но в последнее время, с тех пор как Бисмарк начал гоняться за государственными монополиями, появился особого рода фальшивый социализм, проявляющийся то там, то тут в виде особого рода добровольного лакейства, объявляющего без всяких затруднений социализмом всякое, даже бисмарковское обращение средств производства в государственную собственность. Если табачная монополия есть социализм, то Haполеон и Меттерних, несомненно, должны быть занесены в число основателей социализма. Когда бельгийское правительство, из самых обыденных политических и финансовых соображений, взялось за постройку главных железных дорог; когда Бисмарк без малейшей экономической необходимости превратил в государственную собственность главнейшие прусские линии ради удобства эксплоатации и пользования ими в случае войны, ради образования из железнодорожных чиновников послушно вотирующего за правительство стада, а главным образом для того, чтобы иметь новый, не зависимый от парламента источник дохода, - то все это ни в коем случае не было социализмом, ни прямым, ни косвенным, ни сознательным, ни бессознательным. Иначе прусское королевское общество морской торговли, королевская фарфоровая мануфактура и даже ротные швальни в армии должны быть признаны социалистическими учреждениями [или даже всерьез предложенное при Фридрихе Вильгельме III в тридцатых годах каким-то умником огосударствление... домов терпимости!].
  282 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  отнимают друг у друга капиталы. Капиталистический способ производства, вытеснявший сперва рабочих, вытесняет теперь и самих капиталистов, правда, пока еще не в резервную армию промышленности, а только в разряд излишнего населения.
  Но ни переход в руки акционерных компаний, ни превращение в государственную собственность не отнимают, однако, у производительных сил их капиталистических свойств.
  Относительно акционерных компаний и трестов это очевидно. Что же касается современного государства, то оно есть не что иное, как организация, которую создает буржуазное общество для охранения общих, внешних условий капиталистического производства от посягательства как рабочих, так и отдельных капиталистов. Какие бы формы ни принимало современное государство, оно остается механизмом чисто капиталистическим, государством капиталистов, идеальным совокупным капиталистом. Чем больше производительных сил захватит оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплоатировать. Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями. Капиталистические отношения не устранятся, а еще более обострятся. Но это обострение будет последним шагом их раз- вития. Превращение производительных сил в государственную соб- ственность не разрешает противоречий капитализма, но оно заклю-чает в себе формальное средство, возможность их разрешения.
  Это разрешение может состоять лишь в фактическом признании общественной природы современных производительных сил, следовательно, в приведении способов производства, присвоения и обмена в соответствие с общественным характером средств производства. А этого можно достигнуть только прямым и открытым переходом в общественную собственность производительных сил, переросших всякий другой способ применения их к делу. Общественный характер средств производства и его продуктов, проявляющийся теперь с разрушительной силой слепого закона природы, обрушивающийся против самих производителей, периодически нарушающий ход производства и обмена, будет тогда сознательно проведен в жизнь производителями и превратится из причины неурядицы и периодических катастроф в сильнейший рычаг производства.
  Общественные силы, подобно силам природы, действуют слепо, насильственно и разрушительно, пока мы не понимаем их и не считаемся с ними. Но раз мы узнали их, изучили их действие, направление и влияние, от нас самих зависит все более и более подчинять их нашей воле и через них достигать наших целей. Это в особенности
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 283
  относится к современным могучим производительным силам. Пока мы упорно отказываемся понять их природу и характер, - а этому пониманию противятся капиталистический способ производства и его защитники, - до тех пор производительные силы действуют помимо нас и против нас, до тех пор они властвуют над нами, как это подробно показано выше. Но раз их природа будет понята, они могут превратиться в руках соединившихся производителей из демонических повелителей в покорных слуг. Здесь та же разница, что между разрушительной силой, производящей молнию, и электричеством, покорно действующим в телеграфном аппарате или лампе, между пожаром и огнем, служащим на пользу человека. Когда с современными производительными силами станут обращаться сообразно с их узнанной, наконец, природой, общественная анархия в производстве заменится общественным производством, организованным по плану, рассчитанному на удовлетворение потребностей как целого общества, так и каждого его члена. Тогда капиталистический способ присвоения, при котором продукт порабощает сперва производителя, а затем и самого присвоителя, уступит место новому способу присвоения, основанному на самой природе современных средств производства: с одной стороны, прямому общественному присвоению продуктов, в качестве средств для поддержания и расширения производства, а с другой - прямому индивидуальному присвоению их, в качестве средств существования и наслаждения.
  Превращая постоянно возрастающее большинство населения в пролетариев, капиталистический способ производства создает силу, которая, под страхом собственной гибели, должна совершить этот переворот. Все более и более толкая крупные обобществленные средства производства на путь перехода в государственную собственность, капитализм сам указывает путь к совершению этого переворота. Пролетариат овладевает государственною властью и превращает средства производства сперва в государственную собственность. Но тем самым он прекращает свое существование как пролетариата, уничтожает различие классов и их антагонизм, а также само государство как государство. Классовый антагонизм, лежащий в основании до сих пор существовавших обществ, вызывал необходи- мость государства, т. е. организации данного класса эксплоататоров, для охранения oбщих условий производства, следовательно и для насильственного удержания эксплоатируемого класса на той ступени подчинения, которая требовалась данным способом производства (в рабстве, крепостном состоянии или в положении наемных рабочих). Государство было официальным представителем всего
  284 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  общества, оно объединяло его в одной видимой организации, но оно исполняло эту роль лишь постольку, поскольку было государством того класса, который сам являлся представителем всего современного ему общества: в древности-государством граждан-рабовладельцев; в средние века-феодального дворянства; в наше время- буржуазии. Сделавшись, наконец, действительным представителем всего общества, оно станет излишним.
  Когда не будет общественных классов, которые нужно держать в подчинении, когда не будет господства одного класса над другим и борьбы за существование, коренящейся в современной анархии производства, когда будут устранены вытекающие отсюда столкновения и насилия, тогда уже некого будет подавлять и сдерживать, тогда исчезнет надобность в государственной власти, исполняющей ныне эту функцию. Первый акт, в котором государство выступит действительным представителем всего общества, - обращение средств производства в общественную собственность, - будет его последним самостоятельным действием в качестве государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения станет мало-по-малу излишним и прекратится само собою. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство не "отменяется", оно отмирает. Отсюда можно видеть, какой смысл имеет фраза: "свободное народное государство", пригодная для временных агитационных целей, но неудовлетворительная в научном отношении; отсюда же можно судить о требованиях так называемых анархистов относительно уничтожения государства чуть ли не в 24 часа.
  С тех пор как на сцену истории выступило капиталистическое производство, переход всех производительных средств в собственность всего общества часто являлся в виде более или менее неясного идеала будущего как отдельным личностям, так и целым сектам. Но возможным и исторически необходимым он стал лишь тогда, когда явились материальные условия его осуществления. Как и всякий другой общественный прогресс, такой переход становится возможным не потому, что понято противоречие между существованием классов и идеей справедливости, равенства и т. п., не вследствие простого желания уничтожить классы, а лишь при наличности известных новых экономических условий. Разделение общества на классы, эксплоатирующие и эксплоатируемые, господствующие и угнетенные, было неизбежным следствием прежнего недостаточного развития производства. Пока совокупность результатов общественного труда едва превышает самые необходимые средства существо-
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 285
  вания, пока труд отнимает все или почти все время громадного большинства общества, до тех пор оно неизбежно делится на классы. Рядом с огромным большинством, исключительно занятым физической работой, образуется класс, освобожденный от прямого производительного труда и заведующий общественными делами: руководством в работе, государственным управлением, правосудием, науками, искусствами и т. д. Следовательно, в основе деления на классы лежит закон разделения труда. Это, однако, отнюдь не исключало значительного участия насилия, хищничества, обмана и хитрости в образовании классов; а раз господствующий класс упрочил свое положение, он никогда уже не упустит случая усиливать свою власть за счет трудящихся классов и превращать управление общественными делами в усиленную эксплоатацию масс.
  Но если разделение на классы и имело известное историческое оправдание, то оно имело его лишь для данного периода и при данных общественных условиях. Оно коренилось в слабости производства и будет сметено полным развитием современных производительных сил. И действительно, уничтожение общественных классов предполагает достижение той ступени исторического развития, на которой является анахронизмом не только господство того или другого определенного класса, но и вообще всякое классовое господство, а следовательно, и самое разделение на классы. Следовательно, уничтожение классов предполагает такую высокую ступень развития производства, на которой присвоение особым общественным классом средств производства и продуктов, - а с ними и политического господства, монополии образования и умственного главенства, - не только становится излишним, но и является препятствием экономическому, политическому и умственному развитию. Эта ступень теперь достигнута. Политическое и умственное банкротство буржуазии едва ли составляет тайну даже для нее самой, а ее экономическое банкротство повторяется аккуратно каждые 10 лет. При каждом кризисе общество задыхается под тяжестью своих собственных производительных сил и продуктов, которых оно не может употреблять в дело, и остается беспомощным перед бессмысленным противоречием, лишающим производителей возможности потреблять именно потому, что на продукты нет потребителей. В своем могучем росте средства производства разрывают узы, наложенные капитализмом. Освобождение от этих уз есть единственное предварительное условие беспрерывного, постоянно ускоряющегося развития производительных сил, а благодаря этому - и практически безграничного увеличения самого производства.
  286 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  Но это еще не все. Обращение средств производства в общественную собственность устранит не только нынешние искусственные препятствия правильному его ходу, но также неизбежную теперь положительную растрату и порчу производительных сил и продуктов, достигающую высших размеров во время кризисов; сверх того, оно сбережет для общества массу производительных средств и продуктов путем устранения безумной роскоши господствующих теперь классов и их политических представителей. Возможность - путем общественного производства - обеспечить всем членам общества вполне достаточные и с каждым днем увеличивающиеся материальные условия существования, а также полное развитие и упражнение их физических и умственных способностей - эта возможность достигнута теперь впервые, но она действительно достигнута.1
  С переходом средств производства в общественную собственность устраняется товарное производство, а вместе с тем господство продуктов над производителями. Анархия общественного производства заменится организацией его по заранее обдуманному плану. Прекратится борьба отдельных личностей за существование. Можно сказать, что таким образом человек окончательно выделится из царства животных и из животных условий существования перейдет в условия действительно человеческие. Жизненные условия, окружающие человечество и до сих пор над ним господствовавшие, попадут под власть и контроль людей, которые впервые станут действительными и сознательными повелителями природы, и именно в той мере, в какой они станут господами своих собственных общественных отношений. Законы их собственных общественных действий, противостоявшие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы природы, будут тогда вполне сознательно применяться ими и, следовательно, подчиняться их господству. Общественный строй, до сих пор являющийся людям как бы дарованным
  ------------------------------------
  1 Несколько цифр могут дать приблизительное понятие о громадной растяжимости современных средств производства даже под капиталистическим давлением. По новейшим вычислениям Гиффена, общая сумма всех богатств Великобритании и Ирландии составляла круглым числом:
  В 1814 г. .... .2 200 млн. фунт. стерл., или 22 миллиарда руб.
  " 1865 г. .... .6 100 " " " " 61 миллиард "
  " 1875 г. ..... 8 500 " " " " 85 миллиардов "
  Что же касается уничтожения средств производства и продуктов во время кризисов, на втором конгрессе немецких промышленников (в Берлине 21 февраля 1878 г.) установлено, что общая потеря одной только германской железной промышленности дошла во время последнего кризиса до 455 млн. марок.
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 287
  свыше природой и историей, будет тогда их собственным, свободным делом. Объективные, внешние силы, господствовавшие над историей, поступят под контроль человека. И только тогда люди начнут вполне сознательно сами создавать свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в значительной и все возрастающей степени желаемые действия. И это будет скачком человечества из царства необходимости в царство свободы.
  [В заключение резюмируем весь ход изложенного нами развития.
  I. Средневековое общество.
  Мелкое единичное производство. Средства производства, предназначенные для единичного употребления и потому, естественно, неуклюжие, мелкие, с ничтожным действием. Производство с целью непосредственного потребления продуктов, самим ли производителем или его феодальным господином. Лишь там, где оказывался излишек производства над непосредственным потреблением, излишек этот поступал в продажу и подвергался обмену; следовательно, товарное производство находилось в зачаточном состоянии; но уже и тогда заключало в себе зародыш анархии общественного производства.
  II. Капиталистическая революция.
  Переворот в промышленности, совершившийся сначала посредством простой кооперации и мануфактуры. Сосредоточение разобщенных до тех пор средств производства в больших мастерских и превращение их этим путем из производительных средств отдельных лиц в общественные, превращение, вообще говоря, не коснувшееся способа присвоения. Старые формы присвоения остаются в полной силе. Появление капиталиста: в качестве собственника производительных средств он присваивает себе также и продукты и обращает их в товары. Производство становится общественным делом; обмен же, а с ним и присвоение продуктов, остается индивидуальным актом, делом единиц. Продукт общественного труда присваивается отдельным капиталистом. Это и составляет основное противоречие, заключающее в себе все те противоречия, в которых движется современное общество и которые с особенной ясностью обнаруживаются крупной промышленностью:
  а) Отделение производителя от средств производства. Обречение рабочего на пожизненный наемный труд. Противоположность между пролетариатом и буржуазией.
  288 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  б) Возрастающее обнаружение и усиливающееся действие законов, господствующих над товарным производством. Безудержная конкуренция. Противоречие между общественной организацией на каждой отдельной фабрике и общественной анархией в общем ходе производства.
  в) С одной стороны - усовершенствование машин, обратившееся благодаря конкуренции в принудительный закон для каждого отдельного фабриканта и равносильное постоянно усиливающемуся вытеснению с фабрик рабочих: возникновению резервной армии промышленности. С другой стороны - беспредельное расширение производства, также обратившееся в принудительный закон конкуренции для каждого фабриканта. С обеих сторон - неслыханное развитие производительных сил, превышение предложения над спросом, перепроизводство, переполнение рынков, кризисы, повторяющиеся каждые десять лет, заколдованный круг: в одном месте излишек средств производства и продуктов, в другом - излишек рабочих без занятий и без средств существования. Оба эти двигателя производства и общественного благосостояния не могут соединиться, потому что капиталистическая форма производства не позволяет про-изводительным силам действовать, а продуктам двигаться, иначе как под условием предварительного обращения их в капитал, чему именно и препятствует их излишек. Это противоречие возрастает до бессмыслицы: способ производства восстает против формы обмена. Буржуазия уличается, таким образом, в неспособности к дальнейшему управлению своими собственными общественными производительными силами.
  г) Частичное признание общественного характера производительных сил, к которому принуждаются сами капиталисты. Обращение больших производительных организмов и средств сообщения-сперва в собственность акционерных компаний, позже трестов, а затем и государства. Буржуазия оказывается излишним классом; все ее общественные функции исполняются теперь наемными агентами.
  III. Революция пролетариата.
  Разрешение противоречия: пролетариат овладевает общественною властью и обращает с помощью этой власти отнятые у буржуазии общественные средства производства в общественную собственность. Этим он освобождает производительные силы от их современного капиталистического своиства и дает полную свободу развития их общественному характеру. Таким образом становится возможным
  ОЧЕРК ТЕОРИИ 289
  общественное производство по заранее обдуманному плану. Развитие производства делает анахронизмом существование различных классов. В той же мере, в какой исчезает анархия общественного производства, ослабевает политическая власть государства. Люди, ставшие, наконец, господами своих общественных отношений, становятся, вследствие этого, господами природы и самих себя, т. е. достигают свободы.]
  Совершение этого освободительного дела составляет историческое призвание современного пролетариата. Исследовать исторические условия и самое природу этого переворота и таким образом выяснить призванному к его совершению, теперь угнетенному классу значение его собственного дела - такова задача научного социализма, который является теоретическим выражением рабочего движения.
  III. ПРОИЗВОДСТВО.
  Приняв во внимание все предыдущее, читатель нисколько не удивится, что изложенные в последней главе основные черты со- циализма отнюдь не приходятся по вкусу г. Дюрингу. Наоборот. Он должен отвергнуть их как превратное толкование, наравне с остальными "ублюдками исторической и логической фантастики", "пустыми концепциями", "путаными и туманными представлениями" и т. д. Для него социализм вовсе не является необходимым результатом исторического развития и еще менее результатом грубо материальных, коренящихся на интересах желудка экономических условий современности. У него дело поставлено более основательно. Его социализм является конечной истиной в последней инстанции, представляет "естественную систему общества", коренится во "всеобщем принципе справедливости", и если г. Дюринг все-таки вынужден считаться с условиями, созданными предыдущей грешной историей и современным положением вещей, чтобы улучшить последнее, то это прежде всего следует считать несчастьем для чистого принципа справедливости. Г-н Дюринг создает свой социализм, как и все прочее, прибегая к немощи пресловутых двух субъектов. Стоит только этим двум марионеткам, вместо того чтобы играть, как до сих пор, роли господина и слуги, провозгласить со сцены, для разнообразия, уравнение в правах,-и дюрингов социализм уже осуществлен в своей основе.
  Поэтому само собой разумеется, что для Дюринга периодически повторяющиеся промышленные кризисы совсем не имеют того исторического значения, какое мы должны были признать за ними. Для него кризисы являются лишь случайными нарушениями "нормального хода вещей" и служат самое большее побудительным толчком к "развитию планомерно управляемого строя". "Обычный способ" объяснения кризисов перепроизводством совсем недостаточен для его "более точного понимания". Впрочем, такое объяснение, "пожалуй, применимо к частным кризисам в отдельных областях". Таков, например, случай "переполнения книжного рынка изданиями со-
  ПРОИЗВОДСТВО 291
  чинений, внезапно перепечатанных в большом количестве и годных для массового сбыта". Г-н Дюринг может, во всяком случае, спокойно спать с отрадным сознанием того, что его бессмертные творения никогда не породят такого мирового несчастия. По его мнению, при больших кризисах "пропасть между запасами товаров и их сбытом делается все глубже и опаснее" не благодаря перепроизводству, а "благодаря отставанию народного потребления... благодаря искус-ственно созданному недопотреблению... благодаря преградам, по-лагаемым естественному росту народной потребности (!)".
  Но, к несчастию, недопотребление масс, ограничение их потребления необходимым для поддержания жизни и для размножения - отнюдь не новое явление. Оно существует с тех пор, как появились эксплоатирующие и эксплоатируемые классы. Даже в те исторические моменты, когда положение масс было особенно благоприятно, например в Англии XV столетия, их потребление все-таки было крайне недостаточно, и массам было далеко до возможности располагать для удовлетворения своих потребностей сполна продуктом своего годового труда. Если, таким образом, недопотребление является существующим тысячелетия историческим фактом, а выражающаяся в кризисах всеобщая заминка в сбыте товаров, вследствие их перепроизводства, оказывается продуктом лишь последних пятидесяти лет, то нужна вся вульгарно-экономическая поверхностность г. Дюринга, чтобы объяснять новую коллизию не новым явлением перепроизводства, а длящимся тысячелетия старым фактом недостаточного потребления. Это равносильно тому, как если б в математике изменение отношения двух величин, постоянной и переменной, объясняли не тем, что изменяется переменная, но тем, что постоянная осталась неизменной. Недостаточное потребление масс является необходимой предпосылкой всякого, покоящегося на эксплоатации, общественного строя, следовательно и капиталисти-ческого; но только капиталистический способ производства приводит к кризисам. Таким образом, хотя и правда, что недопотребление масс является одним из условий кризисов, играя в них давно признанную роль, но это нисколько не выясняет нам причин существования кризисов в настоящее время, как и того, почему их не было ранее.
  Г-н Дюринг вообще имеет замечательное представление о мировом рынке. Мы видели, как он пытается объяснить происходящие в действительности частные промышленные кризисы примером воображаемого кризиса на лейпцигском книжном рынке,-бурю на море бурей в стакане воды, как и подобает настоящему немецкому
  392 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  книжнику. Он предполагает далее, что нынешнее капиталистическое производство должно "находить себе сбыт главным образом в кругу имущих классов"; это ему не мешает, конечно, 16 страницами ниже признать главными современными индустриями железоделательную и хлопчатобумажную, т. е. как раз такие две отрасли производства, продукты которых в ничтожно малом количестве потребляются имущими классами и преимущественно перед всеми другими предназначаются для массового потребления. О чем бы нам ни пришлось его спрашивать, мы слышим в ответ только пустую, полную противоречий болтовню о том и о сем. Возьмем, однако, пример из хлопчатобумажной промышленности. В сравнительно небольшом городе Ольдгеме, одном из дюжины занимающихся хлопчатобумажною промышленностью городов вокруг Манчестера, с населением от 50 до 100 тысяч, в этом одном городе за четыре года, с 1872 по 1875, число веретен, занятых прядением одного только 32-го номера, возросло с 21/2 до 5 миллионов, до количества, равного общей сумме веретен, находящихся в распоряжении всей вообще хлопчатобумажной промышленности целой Германии, вместе с Эльзасом. Если принять во внимание, что расширение производства в остальных отраслях и центрах хлопчатобумажной индустрии Англии и Шотландии происходит почти в таких же размерах, то нужна значительная доза "основательной" развязности для того, чтобы нынешнюю общую заминку в сбыте хлопчатобумажных пряжи и тканей объяснять недостаточным потреблением масс английского народа, а не перепроизводством английских хлопчатобумажных фабрикатов.1
  Но довольно. Нельзя спорить с людьми, которые настолько несведущи в политической экономии, что принимают лейпцигский книжный рынок за рынок в смысле современной индустрии. Укажем поэтому еще на то, что г. Дюринг говорит о кризисах только "как об обычной игре между чрезмерным напряжением и сменяющей его вялостью" и сообщает читателям, что чрезмерная спекуляция "проистекает не только из-за непланомерного ведения производства в частных предприятиях", но что "к причинам возникновения чрезмерного предложения следует отнести также необдуманность со стороны отдельных предпринимателей и недостаточную частную предусмотрительность". Но что же в свою очередь является "причиной возникновения" необдуманности и недостаточной предусмотритель-
  ---------------------------
  1 Объяснение кризисов недостаточным потреблением дал сначала Сисмонди, у которого оно еще имеет некоторый смысл. У Сисмонди это объяснение заимствовал Родбертус, у которого его списал г. Дюринг и, как всегда, на свой плоский манер.
  ПРОИЗВОДСТВО 293
  ности? Опять-таки та самая непланомерность капиталистического производства, которая обнаруживается в беспорядочном размножении частных предприятий. Переводить какой-либо экономический факт на язык нравственных упреков для выяснения причин нового явления - тоже в значительной степени является "необдуманностью".
  Покончим на этом с кризисами. После того как в предыдущей главе мы разъяснили всю неизбежность их возникновения при капи- талистическом способе производства и их значение как кризисов самого способа производства, принудительно побуждающих к общественному перевороту, - после этого было бы бесполезно тратить слова против поверхностных взглядов г. Дюринга по рассматриваемому вопросу. Перейдем лучше к его положительным теориям, к его "естественной системе общества".
  Эта система, построенная на "всеобщем принципе справедливости" и таким образом свободная от всякой зависимости от несносных материальных условий, проповедует федерацию хозяйственных коммун, признающих "свободу передвижения и обязательный прием новых членов, согласно определенным законам и нормам управления". Сама же хозяйственная коммуна является прежде всего "всеобъемлющим схематизмом, имеющим значение для истории человечества", и далеко оставляет за собой "сбивающую с пути половинчатость", например, какого-нибудь Маркса. Она означает "совокупность лиц, связанных между собой совместной деятельностью и совместным участием в доходе от предоставленных в их распоряжение публичным правом известного пространства земли и группы производительных учреждений". Публичное право есть "право на вещь... в смысле чисто публицистического отношения к природе и производственной организации". ЧтО это должно обозначать, над этим пусть поломают
  головы будущие юристы хозяйственной коммуны, мы же отказываемся от какой бы то ни было попытки объяснить это. Мы узнаем только то, что это право отнюдь не тождественно с "корпоративною собственностью рабочих обществ", которые не исключают взаимной конкуренции и даже эксплоатапии наемного труда. Причем мимоходом упоминается, что понятие "общинной собственности", как оно употребляется Марксом, также "по меньшей мере неясно и рискованно, так как это представление о будущем всегда кажется обозначающим не что иное, как корпоративную собственность отдельных групп рабочих". В данном случае мы снова имеем дело со столь часто употребляемой г. Дюрингом гнусной манерой подтасовки, вульгарные свойства которой (как выражается он сам)
  294 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  вполне достойны вульгарного слова - "омерзительные". Точно так же совершенным вымыслом, как и многие другие открытия г. Дюринга, является утверждение, что общинная собственность у Маркса "одновременно представляется индивидуальной и общественной собственностью".
  Одно, во всяком случае, ясно: "публицистическое право" данной хозяйственной коммуны на ее средства производства является исключительным правом собственности, по крайней мере по отношению ко всякой другой хозяйственной коммуне, а также и по отношению к целому обществу и государству. Но оно не должно обусловливать собой "полную замкнутость от внешнего мира... ибо между различными хозяйственными коммунами предполагается свобода передвижения и обязательный прием новых членов, согласно определенным законам и нормам управления... подобно... нынешней принадлежности к какому-нибудь политическому телу или участию в хозяйственных делах общины". Таким образом будут существовать богатые и бедные хозяйственные коммуны, уравнивание которых будет происходить путем притока населения к богатым из бедных коммун. Следовательно, если г. Дюринг намеревается устранить конкуренцию продуктов между отдельными коммунами посредством организации национальной торговли, то он спокойно оставляет конкуренцию между производителями. Таким образом вещи поставлены вне сферы конкуренции, люди же оставлены в зависимости от нее.
  Но это, впрочем, еще не все, что предлагается нам для выяснения сущности "публицистического права". Двумя страницами далее г. Дюринг объявляет нам: торговая коммуна простирается "так же далеко, как и та политически-общественная область, жители которой являются объединенным субъектом права и в качестве таковых имеют в своем распоряжении всю землю, жилища и производственный аппарат". Итак, оказывается, следовательно, что не отдельные коммуны распоряжаются общественным имуществом и средствами производства, а вся нация. "Публичное право", "право на вещь", "публицистическое отношение к природе" и т. п., все это не только "по меньшей мере неясно и рискованно", но и самопротиворечиво. Действительно, оно,-поскольку, по крайней мере, каждая отдельная хозяйственная коммуна представляет собою субъект права, - "одновременно индивидуальная и общественная собственность", и, следовательно, этот "туманный ублюдочный образ" встречается опять-таки только у г. Дюринга.
  Во всяком случае хозяйственная коммуна распоряжается сво-
  ПРОИЗВОДСТВО 295
  ими орудиями труда в целях производства. Как же идет это производство? Если судить по словам г. Дюринга, оно идет совсем по-старому, с тою разницею, что капиталиста заменяет коммуна и что каждому члену ее предоставлен свободный выбор профессии и устанавливается равная для всех трудовая повинность.
  Основой всех существовавших до сих пор способов производства было разделение труда, с одной стороны, внутри общества, с другой - внутри каждого отдельного предприятия. Как относится к нему дюрингова "социалитарная организация" (Sozialitat)?
  Первым крупным общественным разделением труда было отделение города от деревни. Эта противоположность, по мнению г. Дюринга, "по природе вещей неустранима", хотя "вообще не вполне правильно представлять себе пропасть между земледелием и индустрией... незаполнимой. В действительности существует уже теперь до некоторой степени постоянное сближение между ними, которое в будущем, судя по всему, может значительно усилиться". Так, например, земледелие и сельское хозяйство включили уже в свою область две индустрии: "сначала винокурение, а потом выделку свекловичного сахара... значение же спирта в этом отношении скорее преуменьшается, чем преувеличивается". И "если б оказалось возможным, вследствие какого-нибудь открытия, преобразовать большое количество индустрии таким образом, чтобы явилась необходимость локализировать их производство в деревне и опираться непосредственно на производство местных сырых материалов", то тем самым была бы ослаблена противоположность между городом и деревней, и "была бы приобретена самая широкая основа для развития цивилизации". Сверх того, "нечто подобное может также возникнуть и другим путем. Кроме технической необходимости, все большее значение приобретают социальные потребности, и если эти последние приобретут решительное влияние на распределение человеческой деятельности, то невозможно будет более оставлять в пренебрежении такие выгоды, которые проистекают из систематической тесной связяи между работами деревни и делом технической переработки ее продуктов".
  Но вот в хозяйственной коммуне возникает вопрос о социальных
  потребностях, и она, надо думать, поспешит воспользоваться в полной мере вышеупомянутыми преимуществами соединения земледелия и индустрии? Г-н Дюринг. конечно, не замедлит поделиться с нами с обычной полнотой своим "более точным пониманием" отношения хозяйственной коммуны к этому вопросу? Напрасное ожидание! Приведенные выше скудные, неясные, вращающиеся все
  296 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  время в сфере винокуренного и свеклосахарного производства и в области действия прусского права общие места представляют собою весь научный багаж г. Дюринга по вопросу о противоположности интересов города и деревни в настоящем и будущем.
  Перейдем к разделению труда в отдельных отраслях промышленности. Здесь г. Дюринг уже немного "точнее". Он говорит о "личности, которая должна отдаться исключительно одного рода деятельности". Если возникает речь о введении какой-нибудь новой отрасли производства, то вопрос заключается просто в том, возможно ли достать определенное число существ, посвятивших себя производству одной данной вещи, и также необходимое для них потребление (!). Каждая отрасль производства в "социалитарной организации" "предъявит запрос на небольшое количество населения". И в "социалитарной организации", в результате, образуются группы лиц, "отличающиеся особым образом жизни, - особые экономические породы" людей. Таким образом в сфере производства все остается более или менее по-старому. Впрочем, в существовавшем до сих пор обществе господствовало "ложное разделение труда"; но в чем заключается это ложное начало и чем оно будет заменено в хозяйственной коммуне, об этом мы узнаем лишь следующее: "что-касается самого разделения труда, то мы выше уже сказали, что вопрос можно считать решенным, как только станет приниматься во внимание наличность различных природных условий и личных способностей". Рядом со способностями будет играть роль и личная склонность: "влечение к такой деятельности, которая требует проявления больших способностей и знания, будет покоиться исключительно на склонности к соответствующему занятию и на удовольствии от упражнения этим именно и не каким другим делом". (Упражнение каким-нибудь делом!) Вместе с тем в "социалитарной организации" возникнет соревнование, и "само производство приобретет известный интерес, и бессмысленная эксплоатация, которая ценит производство лишь как средство для получения барыша, не будет более налагать свой отпечаток на все общественные отношения".
  Во всяком обществе со стихийно развивающимся производством - а современное является таковым - не производители господствуют над средствами производства, но средства производства господствуют над производителями. В такого рода обществе каждый новый рычаг производства необходимо превращается в новое средство порабощения производителей средствами производства. Это относится прежде всего к тому рычагу производства, который вплоть до возникновения крупной индустрии был наиболее могуществе-
  ПРОИЗВОДСТВО 297
  нен, - к разделению труда. Уже первое большое разделение труда, отделение города от деревни, приговорило сельское население к тысячелетиям долгого отупения, а горожан - к порабощению каждого в отдельности его детальной работой. Оно уничтожило основу духовного развития первого и физического - вторых. Если крестьянин делается собственником земли, а городской ремесленник - своих орудий производства, то земля еще в большей степени порабощает крестьянина, а ремесло - ремесленника. С разделением труда был разорван на части и сам человек. В целях развития какой-нибудь одной его деятельности были принесены в жертву все прочие его физические и духовные способности. Это измельчание человека растет одновременно с развитием разделения труда, которое достигает высшей степени в мануфактуре. Мануфактура разлагает ремесло на его отдельные операции, отводит каждую из них отдельному рабочему как его пожизненную профессию и приковывает его, таким образом, на всю жизнь к определенной детальной функции и определенному орудию труда. "Она калечит рабочего, превращает в какого-то урода, чисто оранжерейным путем вызывая в нем развитие детальных навыков и подавляя целый мир производительных склонностей и способностей... Сама личность раздробляется, превращаясь в автоматическое колесо, исполняющее одну частичную работу" (Маркс),-автоматическое колесо, которое во многих случаях достигает своего совершенства лишь путем полного физического и духовного калечения рабочего. Машинизм крупной индустрии превращает рабочего из машины в простой придаток к ней. "Пожизненная специальность работы частичным инструментом превращается в пожизненную же специальность служения частичному механизму. Машиной злоупотребляют для превращения самого ра-бочего с раннего детства в составную часть частичного механизма"
  (Маркс). И не только рабочие, но также и эксплоатирующие их, прямо или косвенно, классы, благодаря разделению труда, порабощаются орудиями своей деятельности: духовно опустошенный буржуа - своим собственным капиталом и своею страстью к прибыли; юрист - своими закостеневшими правовыми воззрениями, которые господствуют над ним как самостоятельная сила; "образованные классы" вообще - своею ограниченностью и односторонностью, своей телесной и духовной близорукостью, своей искалеченностью, вызванной воспитанием, приспособленным к их специальности, и прикованностью на всю жизнь к этой специальности, хотя бы она и состояла в ничегонеделании.
  Уже утописты вполне понимали пагубное действие разделения
  298 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  труда, видели измельчание, с одной стороны, рабочего, а с другой- самой работы, которая сводится к однообразному механическому повторению в течение всей жизни одного и того же акта. Устранения противоположности между городом и деревнею требовали и Оуэн, и Фурье, видя в нем первое основное условие для упразднения вообще старой системы разделения труда. Согласно мнению обоих, население должно распределиться по стране группами в 1600- 3000 человек; каждая группа занимает громадный дворец в центре своей территории и ведет общее хозяйство. И хотя Фурье местами говорит о городах, однако эти города состоят только из четырех или пяти, находящихся в недалеком расстоянии друг от друга, дворцов. По плану этих двух утопистов, каждый член общества занимается как земледелием, так и промышленностью. У Фурье в последней главную роль играют ремесло и мануфактура, у Оуэна, - напротив,-уже крупная промышленность, и он требует введения силы пара и машин в работы домашнего хозяйства. Но и тот, и другой особенно настаивали на том, чтобы организация земледелия и индустрии гарантировала населению возможно большее разнообразие в занятиях и, согласно с этим, они требовали, чтобы воспитание подготавливало юношество для всесторонней технической деятельности. По мнению обоих, человек должен всесторонне развиваться путем всесторонней практической деятельности, и труд должен вновь получить утраченную им, вследствие своего разделения, привлекательность, именно посредством такого разнообразия и вытекающей из него небольшой продолжительности каждого сеанса (Sitzung) отдельной работы, употребляя выражение Фурье. Оба названные утописта неизмеримо выше по своим воззрениям г. Дюринга, заимствовавшего свои взгляды у эксплоатирующих классов, согласно которым противоположность между городом и деревней неустранима по природе вещей. Ограниченность такого образа мыслей видна уже из того, что известное количество "существ" приговаривается и в будущем обществе производить всегда какой-нибудь один продукт и что, таким образом, увековечивается существование особых "экономических пород" людей, отличающихся от других своим образом жизни и ликующих по поводу того, что они вырабатывают именно эту, а не какую-нибудь другую вещь, следовательно, так глубоко опустившихся, что они радуются своему собственному порабощению и вырождению в односторонний автомат. По сравнению с "идиотом" Фурье, с его даже самыми безумно-смелыми фантазиями, и "грубым, плоским, убогим" Оуэном, с его даже самыми убогими идеями, - г. Дюринг, сам еще совершенно порабощенный
  ПРОИЗВОДСТВО 299
  разделением труда, представляется пошлым и дерзким карликом.
  Овладев всеми средствами производства, чтобы общественно-планомерно распоряжаться ими, общество должно уничтожить господствовавшее до сих пор порабощение людей их собственными средствами производства. Само собою разумеется, такое самоосвобождение общества не может совершиться без того, чтобы не освободился и каждый отдельный член его. Ввиду этого старый способ производства должен быть изменен до основания, а следовательно, должно исчезнуть и старое разделение труда, угнетающее как все общество, так и каждого отдельного его члена. Вместо разделения труда должна возникнуть такая организация производства, при которой, с одной стороны, никто не мог бы свалить на другого свою долю участия в производительном труде, как естественном условии человеческого существования, а, с другой стороны, производительный труд, вместо того чтобы быть средством порабощения, сделался бы средством освобождения, предоставляя каждой личности возможность развивать во всех направлениях и проявлять все свои способности-как физические, так и духовные. Труд, следовательно, из тяжелой обязанности должен превратиться в удовольствие.
  Все это в настоящее время отнюдь не фантазия и не благочестивое пожелание. При современном развитии производительных сил достаточно уже того увеличения производства, которое дается самим фактом обобществления производительных сил, достаточно устранения присущих капитализму затруднений и помех нормальному ходу производства и бесполезного расточения продуктов и средств производства, чтобы, при всеобщем участии в работах, возможно было сократить рабочее время до минимальных размеров.
  Точно так же устранение старой системы разделения труда отнюдь
  не является таким требованием, которое может быть достигнуто лишь за счет уменьшения производительности труда. Напротив, оно стало условием производства именно благодаря крупной промышленности. "Машинное производство уничтожает необходимость закреплять, как это было в мануфактуре, распределение разнородных групп рабочих по разнородным машинам и приурочение одних и тех же рабочих к одним и тем же постоянным функциям. Так как общий ход фабрики зависит не от рабочего, а от машины, то возможна постоянная перемена в персонале без перерыва в процессе труда... Наконец, быстрота, с которой человек в юношеском возрасте приучается работать при машине, также устраняет необходимость воспитывать такой класс рабочих, которые были бы
  300 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  исключительно рабочими, занятыми при машинах". Несмотря на то, что капиталистический способ применения машин продолжает дальше развивать старое разделение труда с его окостенелыми частными функциями, хотя технически это стало излишним,-само машинное производство начинает восставать против этого анахронизма. Технический базис крупной индустрии революционен. "Машинами, химическими процессами и другими способами, вместе с техническими основаниями производства, новейшая промышленность постоянно преобразует занятия работников и общественные комбинации трудового процесса. Вследствие этого она также постоянно революционизирует деление труда внутри общества и бросает массы капиталов и рабочих из одной отрасли производства в другую. Отсюда видно, что по самой природе своей крупная промышленность требует перемены работ, непостоянства функций, всесторонней подвижности рабочего... Мы уже видели, как это абсолютное противоречие... разрешается непрерывным принесением в жертву рабочего класса, безграничным расточением рабочих сил и господством общественной анархии. Это отрицательная сторона. Между тем как перемена работы является теперь только могущественным законом природы и проявляется со слепо разрушающею силою закона природы, повсюду встречающего препятствия,-сама крупная промышленность, благодаря своим собственным катастрофам, превращает перемену занятий в вопрос жизни и смерти, делая ее, - а следовательно, многосторонность рабочего, - всеобщим социальным законом, к нормальному осуществлению которого необходимо приспособить отношения. Она делает вопросом жизни и смерти устранение того безобразия, которое представляет собою нищенствующее население, содержимое в резерве для удовлетворения изменчивой потребности капитала, и замену его абсолютною пригодностью человека для всех изменяющихся требований труда; замену частичного индивидуума,-представляющего собою лишь орган для специальной общественной функции, - индивидуумом вполне развитым, для которого различные общественные функции являются сменяющими друг друга формами деятельности". [Маркс, Капитал).
  Научив нас преобразовывать, в технических целях, молекулярное движение, которое можно получить более или менее везде, в движение масс, крупная промышленность в значительной степени освободила промышленное производство от местных рамок. Сила воды была связана с местом, сила пара - свободна. Если сила воды, находящейся в деревне, неизбежно связана с нею, то сила пара отнюдь не обязательно связана с городом. Только капиталистическое
  ПРОИЗВОДСТВО 301
  применение концентрирует ее предпочтительно в городах и преобразует фабричные села в фабричные города. Но тем самым создаются условия, могущие подорвать самое производство. Первая потребность паровой машины и главная потребность почти всех отраслей производства крупной промышленности, это - наличие сравнительно чистой воды. Между тем фабричный город превращает всякую чистую воду в вонючее болото. Таким образом, поскольку концентрация в городах является основным условием капиталистического производства, постольку же каждый отдельный капиталист постоянно стремится перенести свое производство из необходимо порождаемого капитализмом большого города в сферу сельского производства. Этот процесс можно наблюдать в подробностях в текстильных округах Ланкашира и Иоркшира; капиталистическая крупная промышленность непрерывно создает там новые большие города тем, что постоянно спасается из города в деревню. То же самое и в округах металлургической промышленности, где, впрочем, те же результаты порождаются отчасти другими причинами.
  Уничтожить этот новый порочный круг, это постоянно вновь возникающее противоречие современной промышленности, опять-таки возможно лишь с упразднением ее капиталистического характера. Только общество, способное гармонически приводить в движение
  свои производительные силы, согласно единому общему плану, в состоянии организовать их так, что будет возможно равномерно рас-
  пределить крупное производство по всей стране, в полном соответствии с его собственным развитием и сохранением и развитием прочих элементов производства. Таким образом, устранение противоречия между городом и деревнею не только возможно, но оно стало просто необходимым в интересах индустриального и земледельческого производства, а также в целях общественной гигиены. Только с соединением города и деревни в одно целое возможно устранить нынешнее отравление воздуха, воды и почвы, и только при этом хилые городские массы населения смогут добиться такого положения, что их отбросы, вместо того чтобы порождать между ними болезни, станут полезным материалом, содействуя успеху сельского хозяйства.
  Капиталистическая промышленность уже стала относительно независимой от тесных рамок, в которых находится местное производство необходимых для нее сырых продуктов. Текстильная промышленность перерабатывает преимущественно привозное сырье. Испанская железная руда перерабатывается в Англии и Германии, испанская и южно-американская медная руда - в Англии. Каждая
  302 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  каменноугольная копь снабжает горючим материалом промышленные округа, находящиеся далеко за ее границами и увеличивающиеся с каждым годом в числе. На всем европейском материке паровые машины питаются английским, местами немецким и бельгийским каменным углем. Освобожденное от пут капиталистического производства, общество сможет пойти еще дальше в этом направлении. Порождая новое поколение всесторонне развитых производителей, понимающих научные основы всего промышленного производства и изучающих практически, каждый в отдельности, весь ряд отраслей производства от начала до конца, оно может создать новую производительную силу, которая с избытком покроет расход по перевозке из самых отдаленных пунктов сырья и горючих материалов.
  Таким образом, уничтожение поводов к отделению города от деревни, - и с точки зрения возможности осуществления равномерного распределения крупной промышленности по всей стране, - не может представляться утопией. Цивилизация, конечно, оставила нам, в лице крупных городов, наследие, покончить с которым будет стоить много времени и усилий. Но с ним необходимо покончить, и это будет сделано, хотя бы это был очень продолжительный процесс. Независимо от гадания, какая участь постигнет германское государство, созданное прусской нацией, Бисмарк может лечь в могилу с гордой уверенностью, что его задушевное желание - гибель больших городов - наверно осуществится.
  Теперь, после всего сказанного, можно уже вполне оценить по достоинству детский лепет г. Дюринга о том, как общество овладеет всей совокупностью средств производства, не уничтожая до основания старого способа производства и, прежде всего, не устраняя старого разделения труда; и о том, как предполагаемый им переворот совершится, лишь только "станут приниматься во внимание" "естественные условия и личные способности", причем, однако, как и до сих пор, целые массы человеческих существ останутся прикованными к производству какого-нибудь одного продукта, и целые "населения" будут заняты в одной отрасли производства; одним словом, по его проекту, человечество, как и до сих пор, будет состоять из известного числа различным образом искалеченных "экономических пород", каковы "тачечники" и "архитекторы"!.. Таким образом, общество в целом будет господином средств производства, каждый же отдельный его член останется рабом производства, получив только право избрать свободно род орудия, приноровленного для его порабощения... Пусть читатель приглядится к тому, как г. Дюринг считает вообще отделение города от деревни "неустранимым по
  ПРОИЗВОДСТВО 303
  природе вещей" и допускает в этом отношении лишь ничтожный паллиатив в специфически прусских отраслях производства - винокурении и приготовлении свекловичного сахара; как он ставит рассеяние промышленности по всей стране в зависимость от будущих открытий и от принуждения соединять промышленное производство непосредственно с добычей сырья, - сырья, которое, кстати, уже и теперь производится во все растущем отдалении от индустрии! - и как, наконец, он пытается прикрыть свое убожество милостивым обещанием, что социальные потребности все-таки в конце концов приведут к соединению земледелия с индустрией, даже вопреки экономическим соображениям, словно дело идет о принесении экономической жертвы!
  Конечно, для того чтобы понять, что те революционные элементы, которые должны устранить старое разделение труда вместе с отделением города от деревни и преобразовать все производство, уже находятся в зародышевом состоянии в условиях производства современной крупной индустрии и встречают препятствие для своего дальнейшего развития лишь в нынешнем капиталистическом способе производства,-для того, чтобы понять это, необходимо иметь более широкие горизонты, чем сфера действия прусского земского права, где водка и свекловичный сахар считаются главнейшими продуктами индустрии и о торговых кризисах судят только по делам лейпцигского книжного рынка. Для этого нужно изучать настоящую крупную индустрию в ее историческом развитии и ее современном действительном положении, именно в той стране, которая является ее родиной и в которой она достигла своего классического развития. И в таком случае, конечно, никому не пришло бы в голову опошлить современный научный социализм и низвести его дo уровня специфически прусского социализма г. Дюринга.
  
  IV. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ.
  
  Мы уже видели выше, что дюрингова экономия сводится к положению: капиталистический способ производства вполне хорош и может оставаться непоколебленным, но капиталистический способ распределения является злом и должен быть уничтожен. Теперь же мы убедились, что дюрингова "социалитарная организация" представляет собою не что иное, как фантастическое осуществление этого положения. Действительно, не открыв никаких дефектов в способе производства капиталистического общества и желая сохранить прежнее разделение труда во всех его существенных чертах, г. Дюринг поэтому не может сказать ни одного путного слова о производстве внутри своей хозяйственной коммуны. Конечно, производство, это - область, в которой дело идет о реальных фактах, и тут нет простора для "рациональной фантазии", и полет свободного духа, встретив препятствия, легко может завершиться позорным фиаско. Напротив того, распределение, которое, по мнению г. Дюринга, не находится ни в какой связи с производством и определяется не способом производства, а актом свободной воли, - представляет удобную почву для его "социальной алхимии".
  Одинаковой обязанности каждого участвовать в производстве соответствует одинаковое право на потребление, которое как в хо-зяйственной коммуне, так и в торговой коммуне, обнимающей собою некоторое число хозяйственных коммун, является основой органи-зации. Здесь "труд выменивается на другой труд" по принципу одинаковой оценки... Затрата труда и его возмещение представляют здесь действительное "равенство количеств труда". И притом, это "уравнение человеческих сил сохраняет свое значение независимо от того, сколько отдельные личности произвели продуктов, больше или меньше, и даже в том случае, когда они случайно совсем ничего нe произвели"; дело в том, что можно рассматривать всякого рода деятельность, поскольку она требует затраты времени или сил, как производительный труд, - следовательно, и игру в кегли, и прогулки. Но обмен продуктами происходит не между отдельными
  РАСПРЕДЕЛЕНИЕ 305
  личностями, так как община является собственницей всех средств производства, а следовательно, также и всех продуктов, - он совершается, с одной стороны, между каждою хозяйственною коммуною и ее отдельными членами, а с другой,-между различными хозяйственными и торговыми коммунами. "Именно хозяйственные коммуны заменят внутри своих собственных пределов мелкую торговлю вполне планомерным сбытом". Точно так же будет организована торговля в крупных размерах. "Система свободного хозяйственного общества... будет поэтому громадным учреждением для обмена, операции которого будут производиться при посредстве и на основе благородных металлов. Уверенность в непреодолимой необходимости такого обмена отличает нашу схему от всех тех туманных воззрений, от которых еще не освободились наиболее рациональные формы ходячих в настоящее время социалистических представлений".
  В целях этого обмена хозяйственная коммуна, как первая при-своительница общественного продукта, назначает "для каждого рода предметов общую цену", согласно средним издержкам производства. "В настоящее время так называемые издержки производства... служат для определения стоимости и цены, тогда же (в "социалитарной общине") эту роль будут играть... оценки количеств потраченного труда. Эти оценки, которые, согласно принципу, признающему равные права за каждой личностью и применяемому также и в хозяйственной области, сводятся, в конечном счете, к зависимости от числа участвовавших в работе лиц, будут служить вместе с тем основанием для определения цен, соответствующих естественным отношениям производства и общественному праву оценки. Производство благородных металлов, как и в настоящее время, останется определяющим моментом для установления стоимости денег... Из этого видно, что в измененном общественном строе как для стоимостей, так и для тех отношений, в которых взаимно замещаются продукты, не только не утрачивается, но лишь впервые правильно устанавливается принцип определения и оценки". Прославленная "абсолютная стоимость", наконец, реализуется.
  Но, с другой стороны, коммуна должна будет также предоставить каждой отдельной личности возможность покупать у нее произведенные продукты, выплачивая каждому члену ежедневно, еженедельно или ежемесячно, в качестве эквивалента за его труд, определенную сумму денег, одинаковую для всех. "Поэтому, с точки зрения социальной организации, безразлично, говорить ли о том, что заработная плата должна исчезнуть, или же о том, что она должна стать
  306 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  исключительной формой экономических доходов". Но одинаковые заработные платы и одинаковые цены обусловливают "количественное, если не качественное равенство потребления" и тем самым экономически осуществляют "всеобщий принцип справедливости". Что же касается до определения высоты этой заработной платы будущего, то о ней г. Дюринг говорит только, что здесь, как во всех других случаях, "одинаковый труд обменивается на одинаковый труд". За шестичасовой труд будут поэтому выплачивать сумму денег, овеществляющую в себе как раз шесть рабочих часов.
  Однако отнюдь не следует смешивать "всеобщий принцип справедливости" с тем грубым равнением под одно, которое так восстанавливает буржуа против всякого,-особенно, стихийного,-рабочего коммунизма. Он далеко не так неумолим, как это кажется с первого взгляда. "Принципиальное равенство прав в экономической области не исключает того, что, на-ряду с удовлетворением требований справедливости, будет иметь место добровольное выражение особой признательности и почета... Общество чтит само себя, отличая выше поднявшиеся виды деятельности тем, что наделяет их умеренным увеличением потребления". И г. Дюринг тоже чтит сам себя, когда он, соединяя голубиную невинность с змеиной муд- ростью, так трогательно заботится об умеренном увеличении потребления для всех Дюрингов будущего.
  Так в социалитарной коммуне радикально устраняется капиталистический способ распределения. Ибо, "если предположить, что при наличности такого положения вещей кто-нибудь и будет иметь в своем частном распоряжении излишек средств, то он не в состоянии будет приискать для них никакого капиталистического применения. Ни отдельная личность, ни группа лиц не станут приобретать эти излишки для производства иначе, как путем обмена или покупки, но никогда не станут платить за них проценты или выплачивать прибыль". И поэтому совершенно допустимо "согласное с принципом равенства наследование имущества". Оно неизбежно, ибо "наследование в какой-нибудь форме всегда будет необходимым спутником семейного принципа". И право наследования также "не может привести к накоплению громадных состояний, так как при коммунистических порядках образование собственности не может иметь целью создание средств производства и существование исключительно в качестве рантье".
  Таким образом хозяйственная коммуна вполне налажена. Посмотрим же теперь, как она ведет свое хозяйство.
  Мы предполагаем, что все проекты г. Дюринга вполне осуще-
  РАСПРЕДЕЛЕНИЕ 307
  ствлены и что, между прочим, хозяйственная коммуна выплачивает каждому своему члену за его ежедневный шестичасовой труд денежную сумму, в которой воплощено также шесть часов труда, положим 12 марок. Равным образом мы предполагаем, что цены точно соответствуют стоимостям, т. е., согласно нашим предпосылкам, заключают в себе стоимость сырья, изнашивания машин и орудий труда и выплаченной заработной платы. Хозяйственная коммуна со ста работающими членами производит в таком случае ежедневно товаров стоимостью в 1 200 марок, а в год, состоящий из 300 рабочих дней, стоимость в 360 000 марок и выплачивает такую же сумму своим членам, из которых каждый делает, что ему угодно, с приходящимися на его долю 12 марками ежедневно или 3 600 марок в год. В конце года, как и через сто лет, коммуна не богаче, чем в самом начале. В течение всего этого времени она ни разу не будет в состоянии предоставить некоторый излишек потребления для г. Дюринга, если она не захочет растратить для этого фонд своих средств производства. Накопление совершенно забыто. Хуже того. Так как накопление является общественною необходимостью и сохранением денег дана удобная для него форма, то организация хозяйственной коммуны побуждает своих членов непосредственно к частному накоплению и этим самым ведет к своему собственному разрушению.
  Как избежать этого противоречия в природе хозяйственной коммуны? Она могла бы найти выход в излюбленном "обложении пошлиной", в надбавке к цене, и продавать свой годовой продукт вместо 360 000 марок за 480 000. Но так как все остальные хозяйственные коммуны находятся в таком же самом положении и потому должны сделать то же, то каждая из них, при обмене с другой, должна опла-
  чивать ровно столько "пошлин", сколько налагает она сама, и "дань", таким образом, будет целиком ложиться на ее собственных членов.
  Или же коммуна решит это дело гораздо проще,-именно будет выплачивать каждому члену за шестичасовой труд менее, чем он стоит, - предположим, только эквивалент четырехчасового труда,
  т. е. вместо 12 марок - ежедневно только 8 марок, оставляя при этом цены товаров неизменными. В этом случае коммуна прямо и открыто сделает то, к чему в предыдущем случае замаскированно стремилась косвенным путем: она образует марксову прибавочную стоимость,
  в 120 000 марок ежегодно, чисто капиталистическим образом, т. е. не оплачивая по полной стоимости труд своих членов и, в то же время, продавая им по полной стоимости товары, которые они могут приобретать только у нее. Хозяйственная коммуна, таким образом, только в том случае может составить резервный фонд,
  308 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  если она, сняв с себя маску, выступит в качестве "облагороженной" trucksystem,1 покоящейся на самом широком коммунистическом основании.
  Итак, одно из двух: или хозяйственная коммуна "обменивает равные количества труда на равные" и в таком случае не может накоплять фонд для поддержания и расширения производства, предоставляя это только частным лицам, или же она образует такой фонд и в таком случае не обменивает равные количества труда на равные".
  Так обстоит дело с сущностью обмена в хозяйственной коммуне. Как же с формой? Обмен облегчается посредством металлических денег, и г. Дюринг немало кичится "историческим значением" такой формы обмена в коммуне. Но он не понимает, что в сношениях между коммуной и ее членами эти "деньги" отнюдь не являются деньгами и должны функционировать совсем не в этом качестве. Они служат настоящими сертификатами труда, т. е., говоря языком Маркса, их роль ограничивается тем, что они констатируют "только индивидуальное участие производителей в общей работе и их индивидуальное притязание на определенную часть совокупного продукта, назначенного для потребления", и в этой своей функции являются "столь же мало деньгами, как какой-нибудь театральный билет". Они могут поэтому быть заменены каким угодно знаком; так, например, Вейтлинг заменяет их "коммерческой книгой", в которой на одной стороне отмечаются рабочие часы, а на другой - причитающиеся за них средства жизни и наслаждения. Одним словом, в сношениях хозяйственной коммуны с ее членами деньги функционируют просто как оуэновские "деньги за рабочие часы" (Arbeits-stundengeld) -- тот "призрак", на который с такою важностью сверху вниз смотрит г. Дюринг и который он сам, однако, сделал элементом хозяйства будущего. Куском ли бумаги, костяшкой ли счетов, или куском золота будет марка, обозначающая количество исполненных "обязанностей в производстве" и приобретенных за это "прав на потребление", - все это совершенно безразлично для поставленной цели. Для других же целей не безразлично,-как это будет ниже показано.
  Если, таким образом, металлические деньги уже в сношениях хозяйственной коммуны с ее членами функционируют не в качестве денег, а как замаскированные трудовые марки, то еще менее они
  -----------------------------------
  1 Truck-system называется в Англии - хорошо известная также и в Германии - система, при которой фабриканты сами имеют лавки и заставляют своих рабочих покупать нужные им товары в этих лавках.
  РАСПРЕДЕЯЕНИЕ 309
  пригодны для функции денег при обмене между различными хозяйственными коммунами. Здесь, если принять предпосылки г. Дюринга, металлические деньги совершенно излишни. Прежде всего совершенно достаточно простой бухгалтерии для регулирования обмена продуктов известного количества труда на продукты равного им труда, а затем гораздо проще в этом случае взять для измерения труда время, а за единицу рабочий час, чем предварительно переводить рабочие часы на деньги. Обмен в данном случае является чисто натуральным обменом; все превышения требований легко и просто выравниваются путем перевода на другие коммуны. Но если коммуна действительно обречена на дефицит по отношению к другим коммунам, то все "существующее во вселенной золото", хотя бы оно и обладало свойством быть по самой природе своей деньгами, не в состоянии избавить эту коммуну от необходимости покрытия этого дефицита путем увеличения собственного труда, если только она не желает впасть в долговую зависимость от других коммун. Впрочем, пусть читатель все время не упускает из виду, что мы здесь отнюдь не занимаемся конструированием будущего. Мы просто, взяв в основание предположения г. Дюринга, выводим из них неумолимые логические следствия.
  Итак, ни в обмене между хозяйственною коммуною и ее членами, ни в обмене между отдельными коммунами, золото, которое "по самой природе своей является деньгами", не может осуществить своей природной функции, хотя г. Дюринг и предписывает ему выполнение этой роли в "социалитарной организации". При таком положении нам приходится поставить вопрос, не предназначена ли иная роль для денег в названной организации. На этот вопрос приходится ответить утвердительно. Хотя г. Дюринг и дает каждому право на "количественно одинаковое потребление", но он не в состоянии при-
  нуждать к тому кого бы то ни было. Наоборот, он горд тем, что в его социалитарной организации каждый может делать со своими деньгами то, что он хочет. Следовательно, он не может воспрепятствовать тому, чтобы некоторые из членов коммуны делали сбережения, а другие не могли бы сводить концов с концами на свой заработок. Он делает это даже неустранимым, открыто признавая в праве наследования общую собственность семьи, откуда вытекает, далее, обязанность родителей содержать детей. Этим, несомненно, системе количественно одинакового потребления наносится весьма чувствительная брешь. Холостяк прекрасно и весело живет на свой ежедневный заработок в восемь или двенадцать марок, тогда как вдовцу с восемью несовершеннолетними детьми весьма туго приходится при
  310 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  таком заработке. Затем коммуна, допускающая, без дальнейших рассуждений, деньги в качестве платежного средства, тем самым открыто допускает возможность приобретения этих денег не только собственным трудом. Non olet (деньги не пахнут). Она не знает их происхождения. Но в таком случае имеются все условия для того, чтобы металлические деньги, игравшие до сих пор исключительно роль трудовой марки, могли выступить и в роли настоящих денег. Для этого нужен лишь случай; побудительными же причинами для этого должны явиться, с одной стороны, образование сокровищ, а другой - задолженность. Нуждающийся делает заем у накапливающего деньги. И эти полученные взаймы деньги, принимаемые коммуной в уплату за жизненные припасы, становятся вследствие этого снова тем, чем они являются в современном обществе, т. е. общественным воплощением человеческого труда, действительной мерой труда, всеобщим средством обращения. Против этого "законы и нормы управления" всего света так же бессильны, как против таблицы умножения или химического состава воды. И так как накапливающий деньги в состоянии вынудить у нуждающегося уплату процентов, то вместе с функционирующими в качестве платежного средства металлическими деньгами восстановится само собою и ростовщичество .
  До сих пор мы рассматривали, каковы будут последствия сохранения металлических денег лишь в сфере влияния дюринговой хозяйственной коммуны. Но вне этой сферы, в остальной, негодной части мира, экономическая жизнь будет итти по старому пути. Золото и серебро останутся, таким образом, на мировом рынке, сохраняя свойство всемирных денег, всеобщего покупательного и платежного средства, служа абсолютным общественным воплощением богатства. И это свойство благородного металла явится для отдельных членов хозяйственной коммуны новым мотивом к накоплению сокровищ, к обогащению, к ростовщичеству, мотивом свободно и независимо лавировать между коммуной и находящимся вне ее границ миром и с барышом использовать на мировом рынке накопленное богатство. Ростовщики коммун очень скоро сделаются торговцами орудий обращения, банкирами, владельцами средств обращения и всемирных денег, а затем и владельцами средств производства, хотя бы эти последние еще много лет фигурировали номинально как собственность хозяйственной и торговой коммуны; в конце же концов, эти банкиры станут и всеми признанными господами самой хозяйственной и торговой коммуны. "Социалитарная организация" г. Дюринга в самом деле весьма существенно отличается от "туманных представлений"
  РАСПРЕДЕЛЕНИЕ 311
  других социалистов. Она не преследует никакой другой цели, кроме возрождения класса крупных финансистов; под их контролем и для их кошельков коммуна должна изнурять себя на работе, если вообще она когда-нибудь образуется и будет существовать. И единственным для нее средством спасения может явиться то, что собиратели сокровищ предпочтут бежать из коммуны, захватив с собою всемирные деньги.
  При весьма распространенном в Германии незнакомстве со старыми социалистическими учениями, какой-нибудь невинный юноша может задать вопрос, не дали ли бы, например, трудовые марки Оуэна повода к подобному же злоупотреблению. Хотя мы здесь не намерены распространяться о значении этих трудовых марок, все же не мешает, для сравнения дюринговского "всеобъемлющего схематизма" с "грубыми, бледными и убогими идеями" Оуэна, заметить следующее. Во-первых, для такого злоупотребления трудовыми марками Оуэна необходимо их превращение в действительные деньги, между тем как г. Дюринг предполагает именно ввести действительные деньги, но в то же время хочет воспрепятствовать тому, чтобы они функционировали иначе, чем простые трудовые марки. Если, таким образом, нельзя отрицать опасности злоупотребления трудовыми марками Оуэна, то у г. Дюринга деньги с их имманентной, независимой от человеческой воли природой, конечно, с самого начала явились бы источником злоупотреблений, хотя г. Дюринг и хочет им навязать иную роль, в силу своего собственного непонимания природы денег. Во-вторых, трудовые марки являются у Оуэна лишь переходной формой к полной общности имуществ и свободному пользованию общественными ресурсами и сверх того, пожалуй, еще одним из средств уверить британскую публику в возможности осуществления коммунизма. Если, таким образом, возможные злоупотребления могут принудить оуэновское общество отменить трудовые марки, то это, несомненно, было бы шагом вперед к намеченной цели и могло бы только поднять коммуну на более высокую ступень ее развития. Наоборот, стОит в дюринговой хозяйственной уничтожить деньги, и она тотчас не только потеряет свое "историческое значение" и лишится наиболее существенной своей прелести, но и должна будет, прекратив свое существование, упасть в область тех туманных представлений, откуда извлек ее г. Дюринг, напрасно потратив на это много труда и рациональной фантазии.1
  
  ----------------------------------------------
  1 Мимоходом заметим: г. Дюрингу совершенно не известна роль, которую играют трудовые марки в оуэновском коммунистическом обществе. Он знает
  312 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  Как же могли возникнуть все эти странные нелепости и заблуждения, в рамки которых ставится хозяйственная коммуна г. Дюринга? Просто благодаря туману, окутывающему в голове г. Дюринга понятия стоимости и денег и заставляющему его, в конце концов, стремиться к открытию стоимости труда. Но так как г. Дюринг отнюдь не является монополистом подобных туманных представлений в Германии, а, наоборот, имеет много конкурентов, то мы намерены "заставить себя на минуту заняться распутыванием того клубка", который он здесь напутал.
  Единственная стоимость, которую знает политическая экономия, есть стоимость товаров. Что такое товары? Продукты, произведенные в обществе более или менее разъединенных частных производителей, т. е. прежде всего частные продукты. Но эти частные продукты только тогда становятся товарами, когда они производятся не для потребления самих производителей, но для потребления других, т. е. для общественного потребления; они вступают в общественное потребление путем обмена. Частные производители находятся, таким образом, в общественной связи между собой, образуют общество. Иx продукты, будучи частными продуктами каждого в отдельности, являются, следовательно, в то же время, но не предумышленно и как бы против воли их также и общественными продуктами. В чем же состоит общественный характер этих частных продуктов? Очевидно, в двух свойствах: во-первых, в том, что все они удовлетворяют какой-нибудь человеческой потребности, имеют потребительную стоимость не только для своего производителя, но и для других: и, во-вторых, в том, что они, будучи продуктами отдельных видов труда, являются, одновременно с этим, продуктом простого человеческого труда вообще. Поскольку они обладают потребительною стоимостью для других, постольку они могут вообще вступить в обмен; поскольку же в них заключается человеческий труд вообще, простое применение человеческой рабочей силы, постольку они могут приравниваться в обмене, будучи равными и неравными в этом отношении друг к другу, соответственно заключающемуся в каждом из них количеству этого труда. В двух однородных частных продуктах, при неизменных общественных отношениях, может заключаться неодинаковое количество частного труда, но всегда обязательно одинаковое количество человеческого труда во-
  -------------------------------
  эти марки - от Сарджента - лишъ постольку, поскольку они фигурируют в естественно неудавшихся "Labour Exchange Bazars", в этой попытке перейти с помощью непосредственно трудового обмена из современного общества в коммунистическое.
  РАСПРЕДЕЛЕНИЕ 313
  обще. Неискусный кузнец может сделать пять подков в то время, в которое искусный сделает десять. Но общество не воплощает в стоимость случайную неискусность отдельной личности; оно признает человеческим трудом вообще только труд, обладающий среднею-нормальною ловкостью работника. Одна из пяти подков первого кузнеца представляет поэтому в обмене не большую стоимость, чем одна из произведенных в то же время десяти подков второго. Лишь постольку частный труд является общественно-необходимым, постольку он и заключает в себе человеческий труд вообще.
  Таким образом, говоря, что товар имеет данную определенную стоимость, я говорю: 1) что он представляет собой общественно-полезный продукт; 2) что он произведен за частный счет отдельною личностью; 3) что он, будучи продуктом частного лица, в то же время, как бы без ведома и против воли производителя, является продуктом общественного труда определенного количества, устанавливаемого общественным путем в процессе обмена; 4) что это последнее количество выражается не в известном количестве часов труда, а в некотором другом товаре. Если я, таким образом, говорю, что эти часы стоят столько же, сколько этот кусок сукна, и что стоимость каждого из них равна пятидесяти маркам, то я говорю этим: в часах, в сукне и в этих деньгах воплощено одинаковое количество общественного труда. Я констатирую таким образом, что воплощенное в них общественное рабочее время общественно измерено и найдено равным. Но не прямо, абсолютно, как в других случаях, измеряют рабочее время-рабочими часами или днями и т. д., но косвенным путем, при помощи обмена, значит- относительно. Я не могу, следовательно, выразить это определенное количество рабочего времени, воплощенного в данном товаре, прямо в рабочих часах, число которых остается мне неизвестным, но только косвенным путем, относительно, - в каком-нибудь другом товаре, который представляет одинаковое с первым количество общественного рабочего времени. Часы стоят столько же, сколько кусок сукна.
  Но товарное производство и товарный обмен, принуждая обще-ство прибегать к такому косвенному пути. заставляют его, вместе с тем, стремиться к возможно большему упрощению этого процесса. Они выделяют из общей плебейской массы товаров один более благородный товар, в котором раз навсегда выражается стоимость всех других товаров,-товар, который приобретает значение непосредственного воплощения общественного труда и поэтому непосредственно и безусловно выменивается на все другие товары, - деньги.
  
  РАСПРЕДЕЛЕНИЕ 315
  производства, работа распределяется согласно обычаю и потребностям, точно так же и продукты, поскольку они тратятся непосредственно на потребление. Непосредственное общественное производство, как и прямое распределение, исключает всякий товарный обмен, а следова - тельно, и превращение продуктов в товары (по крайней мере внутри общины), а вместе с тем и превращение их в стоимости.
  Коль скоро общество вступает во владение средствами производства и применяет их в непосредственно обобществленном производстве, - труд каждого отдельного лица, как бы ни был различен его специфически полезный характер, становится сам по себе и непосредственно общественным трудом. Для того чтобы определить в таком случае количество заключающегося в продукте общественного труда, не надо теперь прибегать к косвенному пути; ежедневный опыт непосредственно указывает, какое количество его необходимо в среднем. Общество может просто учесть, сколько часов труда воплощено в паровой машине, в гектолитре пшеницы последнего урожая, в ста квадратных метрах сукна известного качества. Ему не может поэтому прийти в голову выражать заключающиеся в продуктах количества труда, которые ему тогда непосредственно и абсолютно известны, еще, сверх того, посредством относительной, неопределенной и недостаточной, хотя и бывшей раньше неизбежной, как крайнее средство, мерой, - т. е. выражать их в третьем продукте, а не в их естественной, адэкватной, абсолютной мере, в рабочем времени. Это так же было бы бесполезно, как химику выражать атомные веса разных элементов косвенным путем, в их отношении к атому водорода, в том случае, если бы он умел выражать вес атомов абсолютно, в их адэкватной мере, именно в их действительном весе, в биллионных или в квадриллионных частях грамма. Общество не станет приписывать продуктам, при выше указанных условиях, какой-нибудь стоимости. Оно не будет констатировать того простого факта, что сто квадратных метров сукна потребовали для своего производства, например, тысячу часов труда, косвенным и бессмысленным способом, говоря, что это сукно обладает стоимостью в тысячу рабочих часов. Разумеется, общество должно знать, сколько труда требует каждый предмет потребления для своего производства. Оно должно будет выработать план производства, сообразуясь со средствами производства, к которым, в частности, принадлежат также и рабочие силы. Степень полезности различных предметов потребления, сопоставленных друг с другом и с необходимыми для их произведения количествами труда, определит окончательно
  316 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  этот план. Люди сделают тогда все очень просто, не прибегая к услугам знаменитой "стоимости".1
  Понятие стоимости является наиболее всеобщим и потому наиболее полным выражением экономических условий товарного производства. В понятии стоимости поэтому заключаются в зародыше не только деньги, но и все более развитые формы товарного производства и товарного обмена. В том, что стоимость есть выражение заключающегося в частных продуктах общественного труда, лежит уже возможность различения последнего от заключающегося в самом продукте частного труда. Если, таким образом, какой-нибудь частный производитель продолжает производить старым способом, в то время как общественный способ производства прогрессирует, то невыгода становится для него весьма чувствительной. То же явление происходит, когда совокупность частных производителей какого-нибудь определенного рода товаров произведет их в количестве, превосходящем общественную потребность. Вследствие того, что стоимость каждого товара не может выразиться иначе, как в стоимости другого товара, и только в обмене на него может быть реализована, бывает возможным, что или вообще не состоится обмен товаров или же реализуется не вся стоимость данного товара. Наконец, если выступает на рынок специфический товар - рабочая сила, то его стоимость определяется, как и стоимость всякого другого товара, сообразно с общественно-необходимым для ее производства рабочим временем. В форме стоимости продуктов поэтому уже находится в зародыше вся форма капиталистического производства, противоречие между капиталистами и наемными рабочими, промышленная резервная армия и кризисы. Следовательно, желать уничтожения капиталистического способа производства при помощи восстановления "истинной стоимости", это-то же самое, что стремиться к уничтожению католицизма путем восстановления "истинного" папы или же стараться создать общество, в котором производители, наконец, станут господствовать над своими продуктами, путем последовательного проведения экономического фактора, могущего явиться наиболее действительным средством порабощения производителей продуктами их собственного труда.
  Если производящее товары общество развивает присущую това-
  ------------------------------
  1 Что вышеупомянутое сопоставление степени полезности и затраты труда при регулировании производства представляет все, что остается в коммунистическом обществе от понятия стоимости, - об этом я говорил уже в 1844 г. ("Немецко-французские летописи", стр. 95). Но научное обоснование этого положения, как известно, стало возможным лишь после "Капитала" Маркса.
  РАСПРЕДЕЛЕНИЕ 317
  рам, как таковым, форму стоимости дальше, в форму денег, то выступают наружу и различные другие, еще скрытые в стоимости, зародыши. Ближайшим и наиболее существенным результатом является всеобщее распространение товарной формы. Даже производи-вшимся до сих пор для непосредственного собственного употребления продуктам деньги навязывают товарную форму и вовлекают их в обмен. Вместе с тем, товарная форма и деньги проникают во внутреннее хозяйство объединенных непосредственно для производства общин, рвут связи общины одну за другой и превращают членов общины в группу отдельных частных производителей. Деньги прежде всего вводят, как это можно наблюдать в Индии, вместо общинной обработки земли индивидуальную культуру; потом они приводят к тому, что пахотная земля, находящаяся в общественной собственности, разбивается на отдельные участки, с периодически повторяющимися переделами, а затем и к окончательному разделу земли (например, в общинах по Мозелю; это же явление начинается и в русской общине); наконец, господство денежного хозяйства вынуждает к такому же разделу еще оставшихся общинных лесов и лугов. Какие бы другие причины, коренящиеся в развитии производства, ни содействовали этому процессу, все же деньги остаются наиболее сильным средством воздействия на общинный быт. И с тою же самой естественной необходимостью деньги - наперекор всем "законам и нормам управления"-должны будут уничтожить и дюрингову хозяйственную коммуну, если она когда-нибудь осуществится.
  Мы уже видели выше ("Политическая экономия", VI), что говорить о стоимости труда значит впадать в противоречие. Так как труд, при известных общественных отношениях, производит не только продукты, но и стоимость и эта стоимость измеряется трудом, то он так же мало может иметь особую стоимость, как тяжесть, в качестве таковой,-особый вес, или теплота-особую температуру. Но характерной особенностью путаных социальных представлений всех мудрецов "истинной стоимости" является утверждение, что в современном обществе рабочий получает неполную "стоимость" за свой труд и что социализм призван устранить это. В таком случае прежде всего надлежит установить, что такое стоимость труда; и это делают, пытаясь измерять труд не его адэкватной мерой - временем, но его продуктом. Рабочий должен получать "полный продукт своего труда". Не только продукт труда, но и самый труд должен быть вымениваем непосредственно на продукт, час труда-на продукт другого часа труда. Но тут тотчас же возникает "опасное" затруднение.
  318 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  Если весь продукт будет распределяться между рабочими, тогда главнейшая прогрессивная функция общества-накопление, атрофируется или будет предоставлена деятельности и произволу каждого в отдельности. Что бы ни делали отдельные личности со своими "доходами", но общество в лучшем случае останется столь же богатым или бедным, каким оно и было. Таким образом, накопленные в прошедшем средства производства централизуются в руках общества только для того, чтобы в будущем все накопленные средства производства снова рассеять по рукам отдельных личностей. Своим собственным предпосылкам наносится удар, они доводятся до чи- стого абсурда.
  Живой труд, деятельная рабочая сила, должен вымениваться на продукт труда. В таком случае он - товар, такой же как и продукт, на который он должен быть выменен. А если так, то стоимость этой рабочей силы определяется не продуктом ее, но воплощенным в ней общественным трудом,-т. е. согласно современному закону заработной платы.
  Но ведь этого-то как раз и не должно быть. Живой труд, рабочая сила, по их мнению, должен быть выменен на его полный продукт, т. е. он должен обмениваться не по его меновой стоимости, но по его потребительной стоимости. Таким образом выходит, что закон стоимости должен применяться ко всем другим товарам, а между тем он отвергается по отношению к рабочей силе. И эта сама себя уничтожающая путаница является квинт-эссенцией теории "стоимости труда".
  "Обмен труда на труд на основании равной оценки", поскольку это выражение вообще имеет смысл, значит, что продукты равных количеств общественного труда вымениваются друг на друга. Этот закон стоимости является основным законом именно товарного про-изводства, следовательно также и высшей формы последнего - капиталистического производства. Он проявляется в современном обще- стве таким способом, каким только и могут проявляться экономические законы в обществе частных производителей, как закон, лежащий в вещах и их отношениях и не зависящий от воли или стремлений производителей, т. е. как слепо действующий естественный закон. Возводя этот закон в основной закон своей хозяйственной коммуны и желая, чтобы она проводила его с полным сознанием, г. Дюринг делает основной закон современного общества основным законом своего фантастического общества. Он хочет сохранить современное общество, но без его отрицательных сторон. Он стоит совершенно на той же почве, как и Прудон. Подобно последнему, желая устранить
  РАСПРЕДЕЛЕНИЕ 319
  отрицательные явления, возникшие благодаря превращению товарного производства в капиталистическое, он полагает возможным уничтожить эти явления при помощи основного закона капиталистического производства, существование которого как раз и порождает эти отрицательные явления. Как и Прудон, он хочет заменить действительные следствия закона стоимости фантастическими.
  Но как бы гордо ни выступал в рыцарский поход наш современный Дон-Кихот на своем благородном Россинанте, на "всеобщем принципе справедливости", сопровождаемый своим храбрым Санчо Панса - Абрагамом Энсом - для завоевания шлема Мамбрина - "стоимости труда", мы все-таки опасаемся, что домой он не привезет ничего иного, кроме старого, знаменитого таза цирульника.
  
  V. ГОСУДАРСТВО. СЕМЬЯ. ВОСПИТАНИЕ.
  В двух последних главах мы почти вполне исчерпали экономическое содержание "новой социалитарной формы" г. Дюринга. И если стоит еще о чем-нибудь упомянуть, так это о том, что "универсальная широта исторической точки зрения" отнюдь не помешала ему принять в соображение свои специальные интересы, помимо известного уже нам "умеренного излишка потребления". Так как старое разделение труда продолжает существовать в "социалитарной организации", то хозяйственной коммуне предстоит считаться, на-ряду с тачечниками и архитекторами, также и с литераторами по профессии, отчего и возникает вопрос, как в таком случае поступить с авторским правом. Этот вопрос занимает г. Дюринга больше, чем какой-либо иной. Всюду, например, при упоминании о Луи Блане и Прудоне, читателю попадается на глаза авторское право, которое, наконец, трактуется вдоль и поперек на протяжении девяти страниц "Курса" и счастливо спасается в тихом пристанище "социалитарной организации" под видом таинственной "оплаты труда", с умолчанием, впрочем, о том, сохранится ли в этом случае также умеренный излишек потребления или нет. Глава о положении блох в естественной системе общества была бы в такой же мере уместна и во всяком случае менее скучна, чем глава об авторском праве.
  Относительно государственного строя будущего "философия" устанавливает обстоятельный регламент. В этом вопросе Руссо, хотя и "единственный значительный предшественник" г. Дюринга, заложил все же недостаточно глубокое основание: его более глубокий преемник, конечно, рассматривает этот вопрос основательнее, усердно разбавляя Руссо водою, а также заменяя его мысли безвкусной мешаниной, составленной из обрывков гегелевской философии права. "Суверенитет индивидуума" образует основу дюрин-гова государства будущего. При господстве большинства он не будет подавлен, напротив, при этом только условии он и восторжествует. Как это произойдет? Очень просто. "Если предположить
  ГОСУДАРСТВО. СЕМЬЯ. ВОСПИТАНИЕ 321
  соглашение каждого с каждым во всех направлениях и если эти
  соглашения имеют своей задачей оказание помощи при несправед-ливых обидах, -в таком случае, и только в таком, окажется налицо могучая сила, способная охранять от нарушений право, которое уже не будет корениться в простом насилии массы над отдельною личностью или большинства над меньшинством". С легкостью жонглера философия действительности обходит неразрешимые затруднения, и если читатель скажет, что он не стал от этого умнее, то г. Дюринг ему ответит, что нельзя так легко относиться к этому вопросу, ибо "малейшая ошибка в понимании роли общей воли по-
  вела бы к отрицанию суверенитета индивидуума, а только из этого
  суверенитета (!) и проистекает действительное право". Г-н Дюринг обращается с своей публикой как раз так, как она заслуживает. Он мог бы даже быть еще бесцеремоннее: студенты, слушающие курс философии действительности, наверное не обратили бы на это внимания.
  Суверенитет же личности, главным образом, заключается в том, что "отдельная личность абсолютным образом подчиняется государ-
  ству", но это подчинение находит себе оправдание лишь постольку, поскольку оно "действительно служит естественной справедливости". Для этой цели существуют "законодательство и судебная власть", которые "должны остаться в руках коллективности", и, на-ряду
  с ними, оборонительный союз, осуществляемый "в войске или исполнительном органе, предназначенном для обеспечения внутренней безопасности". Таким образом в будущем обществе будут по-старому функционировать и армия, и полиция, и жандармы. Г-н Дюринг уже не раз выказывал себя бравым пруссаком; здесь он подтверждает свое родство с тем образцовым пруссаком, который, по словам покойного министра фон-Рохова, "носит в груди своей жандарма". Но жандармы социалитарной коммуны будут не так опасны, как нынешние "фараоны". Что бы ни учиняли они над суверенной личностью, последняя всегда будет иметь одно утешение: "справедливость или несправедливость, которую она тогда может встретить при некоторых обстоятельствах, со стороны свободного общества, никогда не может быть хуже того, что принесло бы с собой естественное состояние"! И далее, заставив нас еще раз наткнуться на неустранимое авторское право, Дюринг обнадеживает нас в том, что в его новом государстве будет существовать, "само собой разумеется, вполне свободная и всем доступная адвокатура". "Ныне изобретенное свободное общество" оказывается все более смешанным. Архитекторы, тачечники, литераторы, жандармы и, к тому же,
  322 AHTИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  еще адвокаты! Это "солидное и критическое царство мысли" точь-в-точь похоже на различные неземные царства различных религий, где верующий вновь встречает преображенным все то, что услаждало его в земной жизни. А г. Дюринг ведь принадлежит к государству, в котором "всякий может спасаться на свой лад". Чего же больше желать?
  Что нам желательно, это, впрочем, здесь безразлично. Речь идет о том, что желательно г. Дюрингу. Последний же отличается от Фридриха II тем, что в его государстве будущего отнюдь не всякий может спасаться "на свой лад". В конституции этого государства будущего значится: "в свободном обществе не должно быть никакого культа, ибо каждый из его членов будет стоять выше детского, первобытного представления о том, что где-либо в природе есть существо, на которое можно воздействовать путем жертв или молитв". "Правильно понятая социалитарная система должна поэтому... упразднить все направленные к духовному колдовству стремления и вместе с тем все главные начала культа". Религия будет запрещена.
  Каждая религия является ни чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, отражением, в котором земные силы принимают форму сверхъестественных. В начале истории этому отражению подвергаются, прежде всего, силы природы; в ходе развития у различных народов появляются самые разнообразные и пестрые их олицетворения. Этот первоначальный процесс прослежен при помощи сравнительной мифологии - по крайней мере по отношению к индоевропейским народам-до проявления его в индийских ведах, а также обнаружен, в частности, у индусов, персов, греков, римлян, германцев и, поскольку хватает материала, у кельтов, литовцев и славян. Но скоро, на-ряду с силами природы, выступают также и общественные силы, - силы, которые противостоят человеку и господствуют над ним, оставаясь для него вначале такими же непонятными, чуждыми и обладающими видимой естественной необходимостью, как и силы природы. Фантастические образы, в которых сначала отражались только таинственные силы природы, теперь приобретают общественные атрибуты и становятся представителями исторических сил.1 На дальнейшей ступени развития
  -------------------------------------
  1 Этот позднейший двойственный характер богов просмотрела сравнительная мифология, односторонне характеризующая их как отражения естественных сил, и это привело впоследствии к путанице в мифологии. Так, у некоторых гер-
  ГОСУДАРСТВО. СЕМЬЯ. ВОСПИТАНИЕ 323
  вся совокупность естественных и общественных атрибутов многих богов переносится на одного всемогущего бога, который, в свою очередь, является лишь отражением абстрактного человека. Так возник монотеизм, бывший исторически последним продуктом позднейшей греческой вульгарной философии и нашедший свое воплощение в иудейском, исключительно национальном боге Ягве. В этом удобном, пригодном и для всех подходящем образе религия может продолжать свое существование как выражение непосредственного эмоционального отношения людей к господствующим над ними, непонятным для них, естественным и общественным силам до тех пор, пока люди фактически находятся под гнетом этих сил. Но мы уже неоднократно говорили, что в современном буржуазном обществе люди подчинены созданным ими самими экономическим отношениям, произведенным ими самими средствам производства, как какой-то чуждой силе. Фактическое основание религиозной рефлективной деятельности продолжает, таким образом, существовать, а вместе с нею и самый религиозный рефлекс. И если буржуазная экономия "даже начинает немного понимать" причины этого внешнего господства, то дело ничуть не изменяется. Буржуазная экономия не в состоянии ни противодействовать кризисам вообще, ни спасти отдельного капиталиста от убытков, от безнадежных долгов и банкротства, ни избавить отдельного рабочего от безработицы и нищеты: по прежнему человек предполагает; а бог (т. е. внешнее господство капиталистического производства) располагает. Простого познания, хотя бы оно шло дальше и глубже знания буржуазной экономии, недостаточно, чтобы подчинить обществу общественные силы. Для этого необходимо, прежде всего, общественное действие. Но если допустить, что это действие воспоследовало и что общество, путем вступления во владение всей совокупностью средств производства и планомерного их употребления, освободило себя самого и всех своих членов от того рабства, в котором они до сих пор находятся благодаря IIMH самими произведенным, но противостоящим нм, в качестве непреодолимых внешних сил, средствам производства, - т. е. если допустить, что человек не только предполагает, но и располагает, то лишь в таком случае исчезнет последняя внешняя сила, до сих пор отражающаяся в религии, а вместе с тем и само
  -----------------------------
  манских племен бог войны обозначается по-древненорманнски - Тир; по-древневерхнегермански-Цио, соответствуя таким образом греческому Зевс, латинскому Юпитер, вместо Диупитер; у других - Эр, Эор, соответствует греческому Арес, латинскому Марс.
  324 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  религиозное отражение, по той простой причине, что тогда уже нечего будет отражать.
  Но г. Дюринг не расположен ждать момента, когда религию постигнет такая естественная смерть. Он поступает основательнее. Он превосходит самого Бисмарка, предлагая издать строгие майские законы не только против католицизма, но и против всех религий вообще; натравляя своих жандармов будущего на религию, он увенчивает ее благодаря этому ореолом мученичества и обеспечивает ей тем самым более продолжительное существование. Куда мы ни посмотрим, всюду специфически прусский социализм.
  После того как г. Дюринг искоренил, наконец, в коммунах, религию, человек, "опирающийся только на самого себя и природу и достигший познания своих коллективных сил, может смело итти по всем тем путям, которые ему указывают ход вещей и его собственный характер". Посмотрим же, для разнообразия, по какому "ходу вещей" смело может двинуться под руководством г. Дюринга "опирающийся на самого себя" человек.
  Первый момент в ходе вещей, когда человек готовится стать опорой самому себе, это - его рождение. Потом, во время своего натурального несовершеннолетия, он остается на попечении "естественной воспитательницы детей", матери. "Этот период мог бы простираться, как в древнем римском праве, до возмужалости, т. е. до 14 лет". Только в случаях недостаточного уважения к авторитету матери со стороны более взрослых невоспитанных мальчиков устранять этот недостаток должна отцовская власть, с помощью общественных воспитательных мер. Возмужав, ребенок поступает под "естественную опеку отца", если только таковой имеется налицо и "этот факт родства не оспаривается"; в противном случае община назначает опекуна.
  Как мы знаем, г. Дюринг считает вполне возможным заменить капиталистический способ производства общественным, не преобразуя самого производства; так же точно он воображает, что возможно оторвать современную буржуазную семью от ее экономической основы, не изменяя вместе с тем ее формы. Эта форма представляется ему изъятой из действия законов эволюции в такой степени, что он сохраняет для семьи на вечные времена "древнее римское ираво", хотя и в "облагороженном" немного виде, и предполагает сохранить для нее и "право наследования", а следовательно, и все прерогативы экономической единицы, обладающей самостоятельным имуществом. Утописты в этом вопросе стоят неизмеримо выше г. Дюринга. У них, на-ряду с свободным соединением людей в общество
  ГОСУДАРСТВО. СЕМЬЯ. ВОСПИТАНИЕ 325
  и преобразованием частной домашней работы в общественную промышленную деятельность, непосредственно придан общественный характер и воспитанию юношества, а вместе с тем действительно-свободный характер - взаимным отношениям членов семьи. Наконец, надо вспомнить, что еще Маркс указал (Marx, Kapital, p. 515 sqq.) на то, как "крупная промышленность благодаря значительной роли, предоставляемой ею женщинам, подросткам и детям обоего пола в общественно-организованных процессах производства, вне домашнего обихода, создает новую экономическую основу для высшей формы семьи и для отношений между собою обоих полов".
  "Каждый социал-реформаторский фантазер,-говорит г. Дюринг,-имеет естественно наготове соответствующую своей новой социальной жизни педагогику". С этой точки зрения сам г. Дюринг представляется "настоящим монстром" среди социал-реформаторских фантазеров. Школе будущего он уделяет столько же внимания,, сколько и авторскому праву, а это нешуточное дело. Он обладает окончательно выработанным планом организации школ и университетов не только для всего "обозримого будущего", но также и для переходного периода. Мы же, с своей стороны, ограничимся лишь обзором наук, которым предполагают обучать юношество обоего пола в совершенной социалитарной организации в последней инстанции.
  Всеобщая народная школа дает своим ученикам "все, что может обладать привлекательностью само по себе и принципиально важно для человека", знакомя их с "основами и главными выводами наук относительно миро- и жизнепонимания". Там их будут прежде всего обучать математике, и именно так, что круг всех принципиальных понятий и способов, начиная с простого счета и сложения и заканчивая интегральным исчислением, будет "вполне исчерпан". Это, однако, отнюдь не значит, что в этой школе действительно будут интегрировать и диференцировать; совсем напротив. Там будут изучать в действительности совершенно новые элементы математики в целом, содержащие в зародыше как обыкновенную элементарную, так и высшую математику. И хотя г. Дюринг уверяет, что "содержание учебников" этой школы будущего "в своих главных чертах вырисовывается схематически перед его глазами", но все же, к сожалению, ему до сих пор не удалось открыть эти "элементы математики в целом", а то, чего он не в состоянии сделать, "следует в самом деле ожидать только от свободных и возросших сил нового общественного строя". Но если виноградные гроздья математики будущего еще слишком зелены, зато астрономия, механика и физика
  326 AHTИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  будущего не представят особых трудностей для преподавания, составляя "ядро всякого образования"; "зоология же и ботаника, при их - вопреки всем теориям - все еще преимущественно описательном характере, будут служить предметом легкого собеседования". Так говорится в "Курсе философии", стр. 417. Г-н Дюринг и до сего дня знает только одну "преимущественно описательную ботанику и зоологию". Вся органическая морфология, охватывающая собою сравнительную анатомию, эмбриологию и палеонтологию органического мира, не знакома ему даже по названию. В то время, как за его спиной возникают в области биологии целыми дюжинами совершенно новые науки, его детский ум все еще черпает "возвышенные, современные образовательные элементы естественно-научного способа мышления" из естественной истории для детей Раффа, и на основании такого материала он дарует эту конституцию органического мира для всего "видимого будущего". Химия, как и обычно у г. Дюринга, совершенно отсутствует в школьной программе.
  Что касается эстетической стороны воспитания, то г. Дюринг намерен создавать все вновь. Существовавшая до сих пор поэзия для этого не годится. Там, где запрещены все религии, само собою разумеется, не могут быть терпимы в школе обычно употребляемые прежними поэтами "мифологические и религиозные образы". Равным образом должен быть воспрещен "поэтический мистицизм, к которому, например, был сильно склонен Гете". Таким образом, г. Дюрингу самому, волей неволей, придется изготовить "поэтические образцы", соответствующие "высшим запросам примирившейся с разумом фантазии", и нарисовать настоящий идеал, "обозначающий завершение мира". Лишь бы только он не медлил с этим! Хозяйственная коммуна сможет завоевать мир лишь тогда, когда она двинется в поход тяжкой поступью примиренного с разумом александрийского стиха.
  Подрастающему гражданину будущего государства не предстоит особых мучений с филологией. "Изучение мертвых языков будет совершенно оставлено... а изучение живых иностранных языков будет делом второстепенным". Только там, где сношения между народами выразятся в передвижениях народных масс, иностранные языки должны быть усвоены каждым в легкой форме, смотря по нужде. Для достижения "действительно образовательного результата при изучении языков" придумана своего рода всеобщая грамматика, и особенно для этого дела должна служить "материя и форма родного языка". Национальная ограниченность современного человека является еще слишком космополитической для г. Дюрин-
  ГOCУДАРСТВО. СЕМЬЯ. BOCПИTAHHE 327
  га. Он хочет уничтожить и те два рычага, которые при современном строе дают хотя некоторую возможность стать выше ограниченной национальной точки зрения,-одновременно упразднить и знание древних языков, открывающее, по крайней мере, лицам разных стран, получавшим классическое образование, общий широкий горизонт, и знание языков новых, при помощи которого люди различных наций понимают друг друга и благодаря которому только и могут ознакомиться с тем, что происходит вне их собственной сферы жизни. Зато грамматика родного языка должна основательно вызубриваться. Но "материя и форма родного языка" только тогда могут быть поняты, когда прослеживают его возникновение и постепенное развитие, а это невозможно, если оставлять без внимания, во-первых, его собственные омертвевшие формы и, во-вторых, родственные живые и мертвые языки. Это последнее, казалось бы, могло грозить вторжением в запрещенную область. Напрасный страх. Г-н Дюринг, нагнав из своего учебного плана всю современную историческую грамматику, оставляет дтя обучения языкам в своей школе только старомодную, выкроенную в стиле древней классической филологии, техническую грамматику, со всей ее казуистикой и произвольностью, порождаемыми отсутствием в ней исторического основания. Ненависть к старой филологии доводит его до того, что все самое дурное, что можно в ней найти, он делает "центральным пунктом имеющего действительно образовательное значение изучения языков". Очевидно, нам приходится иметь дело с филологом, никогда не слыхавшим об историческом языкознании, так сильно и плодотворно развившемся в последние 60 лет, и поэтому отыскивающим "современные возвышенные образовательные элементы" языкознания не у Боппа, Гримма и Дица, но у блаженной памяти Гейзе и Беккера.
  Но и после "этой науки" молодой гражданин государства буду-щего долго не сможет опираться на самого себя. Для этого нужно заложить в его душе более глубокий фундамент, при помощи "усвоения последних философских основ". Но такое углубление... "не представляет собою гигантской задачи", так как г. Дюринг открыл для этого легкий и свободный путь. В самом деле, "если счистить то немногое точное знание, которым может гордиться всеобщая схематика бытия, от ложных, схоластических побрякушек" и если решиться признавать вообще истинным только "удостоверенную (господином Дюрингом) действительность", то элементарная философия станет доступной и юношеству будущего. "Напомним о тех крайне простых приемах, посредством которых мы придали
  328 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  понятию бесконечности и его критике неизвестное до тех пор значение", чтобы "не отказаться от надежды, что, при помощи современного углубления и уточнения, столь просто установленные элементы универсального понимания пространства и времени свободно могут сделаться предметом элементарных знаний... и, таким образом, наиболее основательные мысли (г. Дюринга) могли бы играть не второстепенную роль в универсальной образовательной систематике нового общества". Самому себе равное состояние материи и сосчитанная бесчисленность признаны "не только поставить человека на ноги, но и заставить уразуметь собственными силами, что так называемый абсолют находится у него под ногами".
  Итак, как видит читатель, народная школа будущего, в сущности, не что иное, как немного "облагороженная" прусская гимназия, в которой греческий и латинский языки заменены некоторым увеличением занятий по чистой и прикладной математике и, главным образом, обучением элементам философии действительности, и немецкая педагогика здесь вновь почтительно возвращается к Беккеру, опускаясь до уровня школы низшей ступени. Действительно, нет оснований "отказаться от надежды", почему бы оказавшиеся после нашего рассмотрения в высшей степени школьническими "познания" г. Дюринга во всех затронутых им отраслях знания или, лучше сказать, почему бы вообще то, что осталось от них после проделанной нами основательной "чистки", "не перешло бы, в конце концов", оптом и в розницу "в ряд элементарных знаний", тем более что оно никогда и не покидало этого поприща. Конечно, г. Дюринг одним ухом слышал, что в социалистическом обществе труд и воспитание будут соединены и для этого предполагается обеспечить подрастающим поколениям всестороннее техническое образование; и вот этот-то план своим обычным и своеобразным способом приноравливается г. Дюрингом к социалитарной коммуне. Но так как существующее теперь разделение труда в своих существенных чертах сохраняется, как мы видели, в дюринговом производстве будущего, то тем самым уничтожается и возможность практического применения этого технического школьного образования, отнимается. у него всякое значение для самого производства. У него остается одна только цель: заменить гимнастику, о которой ничего не хочет знать наш "основательный" реформатор. Поэтому в защиту своей школы г. Дюринг мог придумать только несколько банальных фраз, вроде следующей: "юноши, как и старики, должны работать в серьезном смысле этого слова". Но поистине плачевной оказывается эта не имеющая значения и бессодержательная болтовня при сравнении
  ГОСУДАРСТВО. СЕМЬЯ. ВОСПИТАНИЕ 329
  ее хотя бы с следующим местом из "Капитала" (р. 508 - 515), где Маркс развивает положение, что "из фабричной системы, как это можно в подробности проследить у Роберта Оуэна, возникли зародыши будущего воспитания, при котором для всех детей свыше известного возраста будут соединены производительный труд с учением и гимнастикой, не только как способ увеличения общественного производства, но как единственный способ производства всесторонне развитых людей".
  Не будем касаться вопроса об университете будущего, в котором философия действительности составит ядро всего знания и в котором, рядом с медицинским факультетом, в полном расцвете будет продолжать свое существование также и юридический; оставим в стороне также "специальные профессиональные заведения", о которых нам сообщают лишь то, что они должны иметь значение только "для двух-трех предметов". Предположим, что юный гражданин будущего "опирается, наконец, на самого себя" по окончании всех школьных курсов и что он уже в состоянии заняться приисканием себе жены. Какой путь открывает ему здесь г. Дюринг?
  "Ввиду важности размножения для укрепления, улучшения и смешения, равно как и для развития возникающих вновь особенностей, следует искать основные корни человеческих или нечеловеческих качеств главным образом в половом общении и подборе и, сверх-того, еще в заботе, направленной на обеспечение или предупреждение определенного исхода родов. Суд над дикостью и тупостью, господствующими в этой области, следует предоставить практически позднейшей эпохе. Однако следует выяснить с самого начала, даже при существующем гнете предрассудков, что гораздо важнее удавшийся или неудавшийся природе или человеческой предусмотрительности качественный характер рождений, чем их численность. Во всяком случае во все эпохи и при всяком правовом строе совершалось тайное уничтожение уродов в огромных размерах... но лестница, ведущая от нормального до уродства, граничащего с потерей человеческого образа, имеет много ступеней. Если принимаются меры против появления такого человека, который оказался бы только плохим созданием, то это представляет, очевидно, плюс". Точно так же в другом месте говорится: "Философскому рассмотрению не трудно будет признать право не родившегося еще мира на возможно лучшую композицию... Момент зачатия и во всяком случае момент рождения дают повод для применения в этом отношении предохранительных или, в крайнем случае, пресекающих мер". И далее: "Греческое искусство идеально представлять человека в мраморе не в
  330 AHTИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  состоянии будет сохранить свое прежнее историческое значение, когда будет разрешена менее художественная, но зато более важная для жизненных судеб миллионов задача-усовершенствование образования человека из плоти и крови. Этот род искусства - не просто пластический, и его эстетика не состоит в созерцании мертвых форм"... и так далее.
  Наш молодой гражданин будущего падает с облаков. Что при вступлении в брак дело идет не просто о пластическом искусстве и не о созерцании мертвых форм, это он знал, конечно, и без г. Дюринга; но последний ведь обещал ему, что он будет свободно шествовать по всем путям, которые перед ним откроют ход вещей и его собственный характер, для того чтобы найти сочувствующее женское сердце с принадлежащим ему телом. "Нет!" гремит ему в ответ "более глубокая и строгая мораль". Прежде всего надо устранить ту дикость и тупость, которые царят в области полового подбора, и воздать должное праву вновь рождающегося мира на возможно лучшую композицию. В торжественный момент брака на лиц, вступающих в него, возлагается обязанность усовершенствовать образование человека из плоти и крови, чтобы, так сказать, стать Фидием в этом отношении. Как приступить к этому? В приведенных таинственных выражениях г. Дюринга нет ни малейшего указания на это, хотя последний сам говорит, что это дело "искусства". Быть может, г. Дюринг набросал уже перед своими глазами схематическое "руководство к этому искусству", вроде тех, образцы которых в изобилии циркулируют в настоящее время в немецкой книжной торговле? Во всяком случае тут он переносит наше воображение из сферы социа-литарной коммуны в одну из сцен "Волшебной флейты", причем, однако, жизнерадостный франк-масонский поп Зарастро едва ли может назваться "жрецом второго класса" по сравнению с нашим более глубоким и строгим моралистом. Испытания, которым подвергал этот поп любовные парочки своих адептов, представляют просто детскую игру по сравнению с тем грозным осмотром, к которому г. Дюринг вынуждает своих обоих суверенных индивидов, прежде чем позволить им вступить в состояние "нравственного и свободного брака". Так, может случиться, что какой-нибудь "опирающийся на самого себя" Тамино будущего хотя и твердо опирается на так называемый абсолют, но одна из его физических опор отступает на одну-две ступени от нормального, так что злые языки называют его колченогим; или же что его дорогая Памина будущего не вполне твердо стоит на упомянутом абсолюте, благодаря легкому уклонению в сторону правого плечика, каковое перемещение зависть людская
  ГОСУДАРСТВО. СЕМЬЯ. ВОСПИТАНИЕ 331
  называет легким горбиком. Что делать тогда? Воспретит ли им наш более глубокий и строгий Зарастро практику искусства по усовершенствованию образования человека из плоти и крови, или же захочет применить к ним при "зачатии" свои "предохранительные меры", или же при "рождении" свои "пресекающие меры"? Не знаю, но держу пари, что влюбленная пара всегда предпочтет бежать от Зарастро-Дюринга, для того чтобы поспешить заключить законный брак, не внимая его мудрым советам.
  Постойте! - восклицает г. Дюринг. Вы меня не поняли! Дайте мне высказаться. "При наличии более возвышенных, истинно-человеческих побудительных мотивов здоровых половых сношений... принявшее облагороженно-человеческий характер половое возбуждение, которое является в виде страстной любви, представляет в своей двухсторонности лучшую гарантию удовлетворительного супружества, также и по отношению к плодам его... второстепенным результатом будет, что из самих по себе гармонических отношений получится дитя соответствующей красоты. Отсюда опять-таки следует, что всякое принуждение в сфере любви должно действовать вредным образом" и т. д. И таким образом все разрешается к наилучшему в наилучшей из социалитарных коммун. Колченогий и горбатая страстно любят друг друга, а потому в своей двухсторонности представляют наилучшую гарантию достижения гармонического "второстепенного результата", а далее все идет, как в романе:
  они объясняются в любви, счастливо вступают в брак, родят детей и проч., одним словом, "вся более глубокая и строгая мораль" завершается, как всегда, "гармоничной" ерундой.
  Каких благородных вообще взглядов держится г. Дюринг относительно женского вопроса, явствует из следующего его обвинения современного общества: "Проституция в обществе, основанном на угнетении и продаже человека человеку, признается естественным дополнением принудительного брака, созданным в пользу мужчин, и тот факт, что такого же преимущества для женщин не может существовать, представляет весьма понятный, хотя и знаменательный факт". Ни за что на свете не желал бы я получить благодарность, которая вьшадет на долю г. Дюринга со стороны женщин за этот комплимент. Кроме того, разве г. Дюрингу совершенно неизвестен не очень-то исключительный тип дохода - сутенерского? Он ведь сам был когда-то в чине референдария и живет в Берлине, где, между прочим, еще в мои времена, 36 лет тому назад, Referendarius довольно часто рифмовался с Schurzenstipendiarius.
  332 АНТИ-ДЮРИНГ. - СОЦИАЛИЗМ
  * * *
  Да позволено будет мне примирительно расстаться с нашей темой, которая часто должна была казаться достаточно сухой и скучной. Поскольку нам приходилось обсуждать отдельные спорные пункты, наш приговор был связан объективными, неоспоримыми фактами; согласно с этими фактами приходилось довольно часто высказываться резко и даже жестоко. Теперь, когда вопросы, касающиеся философии, экономии и социалитарной коммуны, достаточно разобраны и перед нами обрисовалась вся физиономия г. Дюринга, о котором нам раньше приходилось судить только по отдельным частностям, - теперь можно поставить на первый план соображения гуманности, и да будет нам позволено некоторые непонятные научные промахи автора свести к его личным качествам и резюмировать наш общий приговор таким образом: "невменяемость, созданная манией величия".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ПРИЛОЖЕНИЯ
  
  СТАРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ К "АНТИ-ДЮРИНГУ".
  О диалектике.
  1878.
  [Предлагаемая работа отнюдь не возникла под влиянием какого-либо "настоятельного внутреннего побуждения". Как раз напротив: мой друг Либкнехт сможет засвидетельствовать, сколько труда ему стоило побудить меня критически рассмотреть новейшую социалистическую теорию господина Дюринга. Но раз я решился на это, мне ничего не оставалось, как рассмотреть эту теорию, выдающую себя за последний практический плод новой философской системы, в совокупной связи с этой системой, а вместе с тем подвергнуть разбору и всю эту систему. Я вынужден был поэтому последовать за господином Дюрингом в ту обширную область, где он толкует о всевозможнейших вещах. Так возник ряд статей, печатавшихся с начала 1877 г. в лейпцигском "Vorwarts". Эти статьи и предлагаются здесь в связном виде.
  Два соображения могут оправдать ту обстоятельность, с которой произведена критика этой столь незначительной, несмотря на все свои притязания, системы, - обстоятельность, которая диктовалась объективным положением вещей. С одной стороны, эта критика давала мне возможность развить в положительном направлении мое понимание спорных вопросов в разнообразных областях, имевших в настоящее время общий теоретический или практический интерес. И как бы мало я ни преследовал цель противопоставить системе господина Дюринга другую систему, все же, надо надеяться, от читателя не укроется внутренняя связь между выдвинутыми мною воззрениями, несмотря на все разнообразие разобранного мною материала.
  С другой стороны, "системотворящий" господин Дюринг не представляет собой единичного явления в современной Германии. С некоторых пор философские системы, в особенности натурфилософские системы, растут в Германии, как грибы после дождя, не говоря уже
  336 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  о бесчисленных новых системах в политике, политической экономии и т. д. Подобно тому, как в современном государстве предполагается, что каждый гражданин способен судить обо всех тех вопросах, о которых ему приходится подавать голос; подобно тому, как в политической экономии исходят из предположения, что каждый покупатель является знатоком всех тех товаров, которые ему приходится покупать для своего жизненного обихода, - подобно этому дело должно обстоять и в науке. Каждый может писать обо всем, и "свобода науки" понимается как право человека писать обо всем, чего он не изучил, и выдавать это за единственный строго научный метод. Господин Дюринг представляет один из характернейших типов этой развязной лженауки, которая в наши дни в Германии повсюду лезет вперед и все заглушает громом своих трескучих фраз высшего сорта. Трескучие фразы в поэзии, философии, экономии, исторической науке, трескучие фразы с кафедры и трибуны, трескучие фразы везде, трескучие фразы как характернейший массовый продукт интеллектуальной германской индустрии, с девизом "дешево, но скверно". - совсем как другие германские фабрикаты, рядом с которыми они, к сожалению, не были представлены на филадельфийской выставке. Даже немецкий социализм,-особенно после доброго примера, поданного господином Дюрингом, - довольно успешно занимается в наши дни трескучими фразами высшего сорта; то, что практическое социал-демократическое движение не дало одурачить себя этим трескучим фразам, является новым доказательством замечательно здоровой натуры рабочего класса в нашей стране, в которой в данный момент, за исключением естествознания, чуть ли
  не все остальное заражено болезнью.
  Если Негели в своей речи на мюнхенском съезде естествоиспытателей заявил, что человеческое познание никогда не будет обладать характером всеведения, то ему, очевидно, остались неизвестными подвиги господина Дюринга. Подвиги эти заставили меня после-довать за ним в целый ряд областей, где, в лучшем случае, я могу выступать лишь в качестве дилетанта. Это относится в особенности к различным областям естествознания, где до сих считалось более чем не скромным, если какой-нибудь "профан" пытался высказать свое мнение. Однако меня несколько ободряет высказанное также в Мюнхене и подробнее разобранное в другом месте замечание господина Вирхова, что каждый естествоиспытатель вне своей собственной специальности является тоже только полузнайкой, vulgo профаном. Подобно тому, как такой специалист может и обязан время от времени заглядывать в соседние области, и подобно
  СТАРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 337
  тому, как специалисты в них прощают ему в этом случае неловкость в выражениях и маленькие неточности, так и я взял на себя смелость привести естественные процессы и законы природы в виде доказательства моего общего теоретического мировоззрения, рассчитывая на то же снисхождение.] Всякому, кто занимается теоретическими вопросами, результаты современного естествознания навязываются с той же принудительностью, с какой современные естествоиспытатели - желают ли они того или нет - вынуждены приходить к общетеоретическим выводам. И здесь наблюдается известная компенсация. Если теоретики являются полузнайками в области естествознания, то такими же полузнайками являются современные естествоиспытатели в области теории, в области того, что называлось до сих пор философией.
  Эмпирическое естествознание накопило такую необъятную массу положительного материала, что необходимость систематизировать его в каждой отдельной области исследования и расположить с точки зрения внутренней связи стала неустранимой. Точно так же стало неизбежным привести между собою в правильную связь отдельные области познания. Но, занявшись этим, естествознание попадает в теоретическую область, а здесь методы эмпиризма оказываются бессильными, здесь может оказать помощь только теоретическое мышление. Но теоретическое мышление является прирожденным свойством только в виде способности. Она должна быть развита, усовершенствована, а для подобной разработки не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения истории философии.
  Теоретическое мышление каждой эпохи, а значит и нашей эпохи, это - исторический продукт, принимающий в различные времена очень различные формы и получающий поэтому очень различное содержание. Следовательно, наука о мышлении, как и всякая другая наука, есть историческая наука, наука об историческом развитии человеческого мышления. И это имеет значение и для практического применения мышления к эмпирическим областям, ибо, во-первых, теория законов мышления не есть вовсе какая-то раз навсегда установленная "вечная истина", как это связывает со словом "логика" филистерская мысль. Сама формальная логика являлась, начиная с Аристотеля и до наших дней, ареной ожесточенных споров. Что же касается диалектики, то до сих пор она была исследована более или менее точным образом лишь двумя мыслителями, Аристотелем и Гегелем. Но именно диалектика является для современного естествознания самой правильной формой
  338 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  мышления, ибо она одна представляет аналог и, значит, метод объяснения происходящих в природе процессов развития для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой.
  Во-вторых, знакомство с историческим развитием человеческого мышления, с господствовавшим в разные времена пониманием всеобщей связи внешнего мира необходимо для теоретического естествознания и потому, что оно дает масштаб для оценки выдвигаемых этим естествознанием теорий. Здесь часто ярко выступает недостаток знакомства с историей философии. Положения, установленные в философии уже сотни лет назад, положения, с которыми в философии давно уже покончили, часто выступают у теоретизирующих естествоиспытателей в виде самоновейших истин, становясь на время даже предметами моды. Когда механическая теория теплоты привела в подтверждение учения о сохранении энергии новые доказательства и выдвинула его на первый план, то это было для нее, несомненно, огромным успехом; но могло ли бы это положение казаться чем-то столь абсолютно новым, если бы господа физики вспомнили, что оно было установлено уже Декартом? С тех пор, как физика и химия стали опять оперировать почти исключительно молекулами и атомами, древне-греческая атомистическая философия должна была неизбежно выступить снова на первый план. Но как поверхностно трактуется она даже лучшими из естествоиспытателей! Так, например, Кекуле рассказывает ("Ziele u. Leistungen der Chemie"), будто атомистическая теория имеет своим родоначальником Демокрита, а не Левкиппа, и утверждает, будто Дальтон первый признал существование качественно различных элементарных атомов и первый приписал им различные специфические для различных элементов веса; между тем у Диогена Лаэртского (X, 1, ј 43 -44 и 61) можно прочесть, что уже Эпикур приписывал атомам не только различную величину, но и различный вес, т. е. по-своему уже знал атомный вес и атомный объем.
  Революция 1848 года оставила в Германии почти все на месте, за исключением философии, где произошел полный переворот. Нация, охваченная духом практицизма, который, с одной стороны, дал толчок крупной промышленности и спекуляции, а с другой - вызвал мощный подъем естествознания в Германии, отдавшись под руководство странствующих проповедников материализма-Фохта, Бюхнера и т. д., решительно отвернулась от затерявшейся в песках берлинского старогегельянства классической немецкой философии. Берлинское старогегельянство вполне этого заслужило. Но нация,
  СТАРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 339
  желающая стоять на высоте науки, не может обойтись без теоретического мышления. Вместе с гегельянством выбросили за борт и диалектику как раз в тот самый момент, когда диалектический характер процессов природы стал непреодолимо навязываться мысли, т. е. тогда, когда только диалектика могла помочь естествознанию выбраться из затруднений; благодаря этому естествоиспытатели снова оказались беспомощными жертвами старой метафизики. Среди публики стали с тех пор иметь успех, с одной стороны, приноровленные к духовному уровню филистера плоские размышления Шопенгауэра, впоследствии даже Гартмана, с другой - вульгарный, в стиле странствующих проповедников, материализм разных Фохтов и Бюхнеров. В университетах конкурировали между собой различнейшие сорта эклектизма, имевшие общим лишь то, что они состояли из одних лишь отбросов старых философских систем и были все одинаково метафизичны. Остатки классической философии сохранились только в виде неокантианства, последним словом которого была вечно непознаваемая вещь в себе, т. е. та часть кантовского учения, которая меньше всего заслуживала сохранения. Конечным результатом была господствующая теперь путаница и бессвязность теоретического мышления.
  Нельзя теперь взять в руки почти ни одной теоретической книги по естествознанию, чтобы не убедиться, что сами естествоиспытатели понимают, как они страдают от этой путаницы и бессвязности, из которой им не дает абсолютно никакого выхода модная, с позволения сказать, философия. И здесь нет действительно иного выхода, нет никакой возможности добиться ясности без возврата в той или иной форме от метафизического мышления к диалектическому.
  Этот возврат может совершиться различным образом. Он может прорваться стихийно, благодаря просто силе самих естественнонаучных открытий, не умещающихся больше в старом метафизическом прокрустовом ложе. Но это тяжелый и мучительный процесс, при котором приходится преодолевать колоссальную массу излишних трений. Процесс этот по большей части уже происходит, в особенности в биологии. Но он может быть значительно сокращен, если теоретизирующие естествоиспытатели захотят познакомиться основательнее с диалектической философией в ее исторически данных формах. Среди этих форм особенно плодотворными для современного естествознания могут стать две.
  Первая, это - греческая философия. Здесь диалектическое мышление выступает еще в первобытной простоте, не нарушаемой теми милыми препятствиями, которые сочинила сама себе метафизика XVII
  340 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  и XVIII столетий,-Бэкон и Локк в Англии, Лейбниц в Германии,- и которыми она заградила себе путь от понимания единичного к пониманию целого, к проникновению во всеобщую связь сущего. Так как греки еще не дошли до расчленения, до анализа природы, то она у них рассматривается еще в общем как одно целое. Всеобщая связь явлений в мире не доказывается в подробностях: для греков она является результатом непосредственного созерцания. В этом недостаток греческой философии, благодаря которому она должна была впоследствии уступигь место другим видам мировоззрения. Но в этом же заключается ее превосходство над всеми ее позднейшими метафизическими соперниками. Если метафизика права по отношению к грекам в подробностях, то греки правы по отношению к метафизике в целом. Это одна из причин, в силу которых мы вынуждены будем в философии, как и во многих других областях, возвращаться постоянно к подвигам того маленького народа, универсальная одаренность и деятельность которого обеспечила ему такое место в истории развития человечества, на которое не может претендовать ни один другой народ. Другой же причиной является то, что в многообразных формах греческой философии имеются в зародыше, в возникновении, почти все позднейшие типы мировоззрения. Поэтому и теоретическое естествознание, если оно хочет познакомиться с историей возникновения и развития своих современных общих теорий, должно возвратиться к грекам. Понимание этого все более и более распространяется. Все реже становятся те естествоиспытатели, которые, сами оперируя отбросами греческой философии,- например, атомистикой,-как вечными истинами, смотрят по-бэко-новски свысока на греков на том основании, что у последних не было эмпирического естествознания. Было бы только желательно, чтобы это понимание углубилось и привело к действительному ознакомлению с греческой философией.
  Второй формой диалектики. особенно близкой немецким естествоиспытателям, является классическая немецкая философия от Канта до Гегеля. Здесь лед как будто уж тронулся, ибо даже помимо уже упомянутого неокантианства становится снова модой возвращаться к Канту. С тех пор как открыли, что Кант является творцом двух гениальных гипотез, без которых не может обойтись современное теоретическое естествознание, - именно приписывавшейся прежде Лапласу теории возникновения солнечной системы и теории замедления вращения земли благодаря приливам,-с тех пор Кант снова оказался в почете у естествоиспытателей. Но изучать диалектику у Канта было бы без нужды утомительной и неблагодарной работой,
  СТАРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 341
  с тех пор как в произведениях Гегеля имеется обширная энциклопедия диалектики, хотя и развитая из совершенно ложной исходной точки.
  После того как, с одной стороны, реакция против "натурфилософии" - в значительной степени оправдывавшаяся этим ложным исходным пунктом и жалким обмелением берлинского гегельянства - исчерпала себя, выродившись под конец в простую ругань, после того как, с другой стороны, естествознание в своих теоретических поисках не нашло никакого удовлетворения у ходячей эклектической метафизики, может быть, станет возможным заговорить перед естествоиспытателями еще раз о Гегеле, не вызывая этим у господина Дюринга пляски святого Вита, в которой он так неподражаемо забавен.
  Прежде всего следует установить, что дело здесь идет вовсе не о защите гегелевского исходного пункта о том, что дух, мысль, идея есть первичное, а действительный мир только отражение идеи. От этого отказался уже Фейербах. Мы все согласны с тем, что в любой научной области-безразлично, в естествознании или в истории - надо исходить из данных фактов, т. е. что в естествознании надо исходить из различных объективных форм движения материи, и что, следовательно, в теоретическом естествознании нельзя конструировать связей и вносить их в факты, а надо извлекать их из последних и, найдя, доказать их, поскольку это возможно, опытным путем.
  Точно так же речь не может итти о том, чтобы сохранить догматическое содержание гегелевской системы, как она проповедывалась берлинскими гегельянцами старшей и младшей линии. Вместе с идеалистическим исходным пунктом падает и построенная на нем система, следовательно в частности и гегелевская натурфилософия. Но надо помнить, что борьба с Гегелем естествоиспытателей, поскольку они вообще правильно понимали его, направлялась только против обоих этих пунктов: против идеалистического исходного пункта и против произвольного, противоречащего фактам, построения системы.
  За вычетом всего этого остается еще гегелевская диалектика. Заслугой Маркса остается то, что он впервые извлек снова на свет, в противовес "брюзжащему, притязательному и посредственному эпигонству, задающему теперь тон в Германии", забытый диалектический метод, указал на связь его с гегелевской диалектикой, а также и на отличие его от последней, и в то же время показал в "Капитале" применение этого метода к фактам определенной эмпирической науки, политической экономии. И сделал он это с таким
  342 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  успехом, что даже в Германии новейшая экономическая школа поднимается над вульгарным фритредерством лишь благодаря тому, что она, под предлогом критики Маркса, занимается списыванием у него (довольно часто неверным).
  У Гегеля в диалектике наблюдается то же самое извращение всех реальных отношений, как и во всех прочих частях его системы. Но, как замечает Маркс, "мистификация, которой диалектика подвергается в руках Гегеля, нисколько не мешает тому, что он впервые изобразил всеобъемлющим и сознательным образом ее всеобщие формы движения. Она стоит у него на голове. Нужно перевернуть ее, чтобы найти рациональное ядро в мистической оболочке!"
  Но и в самом естествознании мы достаточно часто встречаемся с теориями, в которых реальные отношения поставлены на голову, в которых отражение принимается за объективную реальность и которые нуждаются поэтому в подобном перевертывании. Такие теории довольно часто господствуют долгое время. Подобный случай представляет нам учение о теплоте, которая почти в течение двух столетий рассматривалась как особая таинственная материя, а не как форма движения обыкновенной материи: только механическая теория теплоты произвела здесь необходимое перевертывание. Тем не менее физика, в которой царила теория теплорода, открыла ряд весьма важных законов теплоты. В частности, Фурье и Сади Карно1 проложили здесь путь для правильной теории, которой оставалось только перевернуть открытые ее предшественницей законы и перевести их на свой собственный язык. Точно так же в химии теория флогистона своей вековой экспериментальной работой добыла тот именно материал, с помощью которого Лавуазье сумел открыть в полученном Пристли кислороде реальный антипод фантастического флогистона, что дало ему возможность отвергнуть всю эту флогистическую теорию. Но это не означало вовсе, что были отвергнуты опытные результаты флогистики. Наоборот, они сохранились, была только перевернута их формулировка, переведена с языка флогистона на современный химический язык.
  Гегелевская диалектика так относится к рациональной диалектике, как теория теплорода к механической теории теплоты, как теория флогистона к теории Лавуазье.
  -------------------------------
  1 Функция Карно, с, буквально перевернутая 1/c =d, абсолютная температура. Если не перевернуть таким образом, с ней нечего делать.
  
  ПРИМЕЧАНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ".
  1878.
  а) 0 прообразах математического "бесконечного"
  в действительном мире.
  
  К стр. 17-181: Согласие между мышлением и бытием.-Бесконечное в математике.
  Над всем нашим теоретическим мышлением господствует с абсолютной силой тот факт, что наше субъективное мышление и объективный мир подчинены одним и тем же законам и что поэтому оба они не могут противоречить друг другу в своих конечных результатах, а должны согласоваться между собой. Факт этот является бессознательной и безусловной предпосылкой нашего теоретического мышления. Материализм XVIII столетия, будучи по существу метафизического характера, исследовал эту предпосылку только с точки зрения ее содержания. Он ограничился доказательством того, что содержание всякого мышления и знания должно происходить из чувственного опыта, и восстановил старое положение: nihil est in intellectu, quod non fuerit in sensu. Только современная идеалистическая - но вместе с тем и диалектическая - философия, в особенности Гегель, исследовала эту предпосылку также с точки зрения формы. Несмотря на бесчисленные произвольные и фантастические построения этой философии, несмотря на идеалистическую, на голову поставленную, форму ее конечного результата - единства мышления и бытия, - нельзя отрицать того, что она доказала на множестве примеров, взятых из самых разнообразных отраслей знания, аналогию между процессами мышления и процессами в области природы и истории, и обратно, и господство одинаковых законов для всех этих процессов. С другой стороны, современное естествознание до того расширило тезис об опытном происхождении всего содержания мышления, что от его старой метафизической ограниченности и формулировки ничего не осталось. Естествознание, признав наследственность приобретенных
  ------------------------------------
  1 [Эти указания относятся к страницам первого издания "Анти-Дюринга".]
  344 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  свойств, расширяет субъект опыта, делая им не индивида, а род;
  нет вовсе необходимости, чтобы отдельный индивид имел известный опыт; его частный опыт может быть до известной степени заменен результатами опытов ряда его предков. Если, например, среди нас математические аксиомы кажутся каждому восьмилетнему ребенку чем-то само собою разумеющимся, не нуждающимся в опытном доказательстве, то это является лишь результатом накопленной наследственности. Бушмену же или австралийскому негру их трудно втолковать путем доказательства.
  В предлагаемом сочинении диалектика рассматривается как наука о наиболее общих законах всякого движения. Это означает, что законы ее должны иметь силу для движения как в области физической природы и человеческой истории, так и для движения мышления. Подобный закон можно установить в двух из этих трех областей и даже во всех трех, причем рутинер-метафизик даже не заметит, что дело здесь идет об одном и том же законе. Возьмем пример. Из всех теоретических успехов знания вряд ли какой оценивается так высоко, считаясь величайшим торжеством человеческого духа, как открытие исчисления бесконечно-малых во второй половине XVII столетня. Здесь, кажется, скорее, чем где бы то ни было, мы имеем перед собой чистое и исключительное деяние человеческого духа. Тайна, окружающая еще и в наше время применяемые в исчислении бесконечно-малых величин диференциалы и бесконечные разных порядков, является лучшим доказательством того, что и поныне еще воображают, будто здесь имеют дело с чистыми, свободными творениями и созданиями человеческого духа, для которых нет ничего соответственного в объективном мире. Между тем справедливо как раз обратное. Мы встречаем для всех этих мнимых величин прообразы в природе.
  Наша геометрия исходит из пространственных отношений, а наша арифметика и алгебра - из числовых величин, соответствующих нашим земным отношениям, т. е. соответствующих телесным величинам, которые механика называет массами, - массами, как они встречаются на земле и приводятся в движение людьми. По сравнению с этими массами масса земли кажется бесконечно великой и рассматривается земной механикой как бесконечно большая величина. Радпус земли = оо, таков принцип механики при рассмотрении закона падения. Но не только земля, а и вся солнечная система и все встречающиеся в ней расстояния оказываются, с своей стороны, бесконечно малыми, как только мы начинаем интересоваться наблюдаемой в телескоп звездной системой, расстояния в которой приходится опре-
  ПРИМЕЧАНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 345
  делять уже световыми годами. Таким образом, мы имеем здесь перед собой бесконечные величины не только первого, но и второго порядка, и можем предоставить фантазии наших читателей - если им это нравится - построить себе дальнейшие бесконечные величины высших порядков в бесконечном пространстве.
  Но, согласно господствующим теперь в физике и химии взглядам, земные массы, тела, служащие объектами механики, состоят из молекул, из мельчайших частиц, которых нельзя делить дальше, не уничтожая физического и химического тожества рассматриваемого тела. Согласно вычислениям В. Томсона, диаметр наименьшей из этих молекул не может быть меньше одной пятидесятимиллионной доли миллиметра. Допустим также, что наибольшая молекула имеет диаметр в одну двадцатипятимиллионную долю миллиметра. В таком случае это все еще ничтожно малая величина по сравнению с теми наименьшими массами, с которыми оперируют механика, физика и даже химия. Между тем она обладает всеми присущими соответственной массе свойствами; она может замещать в физическом и химическом отношении эту массу и, действительно, замещает ее во всех химических уравнениях. Короче говоря, она обладает по отношению к соответствующей массе теми же самыми свойствами, какими обладает математический диференциал по отношению к своей переменной, с той лишь разницей, что то, что в случае диференциала, в математической абстракции, кажется нам таинственным и непонятным, здесь становится само собою разумеющимся и, так сказать, очевидным.
  Природа оперирует этими диференциалами, молекулами, точно таким же образом и по точно таким же законам, как математика оперирует своими абстрактными диференциалами. Так, например, диференциал от х3 будет Зx2dx, причем мы пренебрегаем 3xdx2 и dx3. Если мы сделаем соответственное геометрическое построение, то мы получим куб, длина стороны которого x, причем длина эта увеличивается на бесконечно-малую величину dx. Допустим, что этот куб состоит из какого-нибудь возгоночного вещества, скажем, из серы;
  допустим, что три прилегающие к одной вершине поверхности защищены, а другие три свободны. Поместим этот серный куб в атмосферу из серного газа и понизим температуру последней надлежащим образом; в таком случае серный газ начнет осаждаться на трех свободных гранях нашего куба. Мы не пойдем вразрез с опытными данными физики и химии, если, желая представить себе этот процесс в его чистом виде, мы допустим, что на каждой из этих трех граней осаждается прежде всего слой толщиной в одну молекулу. Длина
  346 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  стороны куба х увеличилась на диаметр одной молекулы, на dx;. Объем же куба x3 увеличился на разницу между x3 и x3 + Зxгdx + + 3 xdx2 + dx3, причем мы, подобно математике и с тем же правом, можем пренебречь dx3, т. е. одной молекулой, и 3xdx2, тремя рядами линейно расположенных друг около друга молекул длиной в dx. Результат одинаков: приращение массы куба равно Зх2dх. <Строго говоря, у серного куба dx3 и Зxdx2 не бывает, ибо две или три молекулы не могут находиться в том же пространстве, и прирост его массы точно равен поэтому 3x2dx. Это находит себе объяснение в том, что в математике dx есть линейная величина, но таких линий, не имеющих толщины и ширины, в природе самостоятельно, как известно, не существует, а следовательно, математические абстракции только в чистой математике и имеют безусловную значимость. А так как и она пренебрегает 3xdx2 + dx3, то получается одно и то же.> То же самое можно сказать и об испарении. Если в стакане воды происходит испарение верхнего слоя молекул, то высота слоя воды уменьшается на dx, и продолжающееся улетучивание одного слоя молекул за другим фактически есть продолжающееся диференцированне. А если, под влиянием давления и охлаждения, пар в каком-нибудь сосуде сгущается, превращаясь в воду, и один слой молекул отлагается на другом (причем мы отвлекаемся от усложняющих процесс подобных обстоятельств), пока сосуд не заполнится, то перед нами здесь буквально происходит интегрирование, отличающееся от математического интегрирования лишь тем, что одно совершается сознательно, человеческой головой, а другое - бессознательно, природой. Но процессы, совершенно аналогичные процессам исчисления бесконечно-малых, происходят не только при переходе из жидкого состояния в газообразное и наоборот. Химия разлагает молекулы на атомы, имеющие меньшую массу и протяженность, но представляющие величины того же порядка, что и первые, так что молекулы и атомы находятся в определенных, конечных отношениях друг к другу. Следовательно, все химические уравнения, выражающие молекулярный состав тел, представляют собой по форме диференциальные уравнения. Но в действительности они уже интегрированы благодаря фигурирующим в них атомным весам. Химия оперирует диференциалами, числовое взаимоотношение которых известно.
  Но атомы не считаются чем-то простым, не считаются вообще мельчайшими известными нам частицами материи. Не говоря уже о химиках, которые все больше и больше склоняются к мнению, что атомы обладают сложным составом, большинство физиков утверждает, что мировой эфир, являющийся носителем световых и те-
  ПРИМЕЧАНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 347
  пловых излучений, состоит тоже из дискретных частиц, столь малых, однако, что они относятся к химическим атомам и физическим молекулам так, как эти последние к механическим массам, т. е. относятся как d2х к dx. Здесь, таким образом, общераспространенное представление о строении материи тоже оперирует диференциалами второго порядка, и ничто не мешает человеку, которому бы это понравилось, вообразить себе, что в природе имеются еще аналогии
  d3х, d4x и т. д.
  Но какого бы взгляда ни придерживаться относительно строения материи, факт тот, что она расчленена, представляя собою ряд больших, хорошо отграниченных групп относительной массовид-ноcти, так что члены каждой подобной группы находятся со стороны массы в определенных, конечных отношениях друг к другу, а к членам ближайших групп относятся как к бесконечно-большим или бесконечно-малым величинам в смысле математики. Видимая глазом система звезд, солнечная система, земные массы, молекулы и атомы, наконец, частицы эфира образуют каждая подобную группу. Дело не меняется оттого, что мы находим промежуточные звенья между отдельными группами; так, например, между массами солнечной системы и земными массами мы встречаем астероиды, - из которых некоторые не больше, скажем, княжества Рейсе младшей линии,- метеоры и т. д.; так, между земными массами и молекулами мы встречаем в органическом мире клетку. Эти средние звенья показывают только, что в природе нет никаких скачков именно потому, что она состоит только из скачков.
  Поскольку математика оперирует реальными величинами, она применяет спокойно эту точку зрения. Для земной механики масса земли является бесконечно великой; в астрономии земные массы и соответствующие им метеоры рассматриваются как бесконечно малые; точно так же расстояния и массы планет солнечной системы являются в глазах астрономии ничтожно малыми величинами, лишь только она оставляет пределы солнечной системы и начинает изучать строение нашей звездной системы. Но лишь только математика укроется в свою неприступную твердыню абстракции, так называемую чистую математику, все эти аналогии забываются; бесконечность становится чем-то совершенно таинственным, и тот способ, каким ею пользуются в анализе, начинает казаться чем-то совершенно непонятным, противоречащим всякому опыту и рассудку. Глупости и нелепости, которыми математики не столько объясняли, сколько извиняли этот свой метод, приводящий странным образом всегда к правильным результатам, превосходят худшие, реальные и мнимые, фантазии хотя
  348 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  бы гегелевской натурфилософии, о нелепостях которой математики не могут наговориться досыта. Они сами делают теперь - но в несравненно большем масштабе - то, в чем они упрекают Гегеля, именно доводят абстракции до крайности. Они забывают, что вся так называемая чистая математика занимается абстракциями, что все ее величины, строго говоря, мнимые величины и что все абстракции, доведенные до крайности, превращаются в бессмыслицу или в свою противоположность. Математическая бесконечность заимствована из действительности, хотя и бессознательным образом, и поэтому она может быть объяснена только из действительности, а не из самой себя, не из математической абстракции. Но если мы станем исследовать действительность с этой стороны, то мы найдем, как мы видели, те реальные отношения, из которых заимствованы эти математические понятия о бесконечности, и даже естественные аналогии математической трактовки этих отношений. А этим и объясняется все дело. (Плохое изложение у Геккеля вопроса о тожестве мышления и бытия.) Но и противоречия между непрерывной и пре-рывной материей (Гегель).
  b) О механическом естествознании.
  Примечание 2 к стр. 46: Различные формы движения п рассматривающие их науки.
  С тех пор как появилась эта статья ("Vorwarts", 9 февр. 1877 г.), Кекуле ("Die wissensch. Ziele u. Leistungen der Chemie") дал совершенно аналогичное определение механики, физики и химии: "Если положить в основу это представление о сущности материи, то химию можно будет определить как науку об атомах, а физику как науку о молекулах; в таком случае является мысль выделить ту часть современной физики, которая занимается массами, в особую дисциплину, оставив для нее название механики". Таким образом механика оказывается основой физики и химии, поскольку та и другая, при известной оценке и количественном учете своих молекул или атомов, должны рассматривать их как массы. Эта концепция отличается, как мы видим, от той, которая дана в тексте и в предыдущем примечании, только своей несколько меньшей определенностью. Но если один английский журнал ("Nature") придал вышеприведенной мысли Кекуле такой вид, что механика, это - статика и динамика масс, физика - статика и динамика молекул, химия - статика и динамика атомов, то, по моему мнению, такое безусловное сведение даже химических процессов к чисто механическим сужает неподобающим
  ПРИМЕЧАНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 349
  образом поле химии. И, однако, оно стало столь модным, что, например, у Геккеля слова "механический" и "монистический" постоянно употребляются как равнозначащие и что, по его мнению, "современная физиология... дает в своей области место только физическим, химическим или в широком смысле слова механическим силам" (Perigenesis).
  Называя физику механикой молекул, химию - физикой атомов и, далее, биологию - химией белков, я желаю этим выразить переход одной из этих наук в другую и, значит, связь, непрерывность, а также различие, разрыв между обеими областями. Итти же дальше этого, называть химию своего рода механикой, по-моему, нерационально. Механика-в более широком или узком смысле слова- знает только количества, она оперирует скоростями и массами и, в лучшем случае, объемом. Там, где на пути у нее стоит качество, - как, например, в гидростатике и аэростатике,-она не может прийти к удовлетворительным результатам, не вдаваясь в рассмотрение молекулярных состояний и молекулярного движения; она сама-только простая вспомогательная наука, предпосылка физики. Но в физике, а еще более в химии, не только происходит постоянное качественное изменение в результате количественного изменения, не только наблюдается переход количества в качество, но приходится также рассматривать множество изменений качества, относительно которых совершенно не доказано, что они вызваны количественными изменениями. Можно охотно согласиться с тем, что современная наука движется в этом направлении, но это вовсе не доказывает, что это направление единственно правильное, что, идя этим путем, мы исчерпаем до конца физику и химию. Всякое движение заключает в себе механическое движение и перемещение больших или мельчайших частей материи; познать эти механические движения является первой задачей науки, однако лишь первой. Само же это механическое движение вовсе не исчерпывает движения вообще. Движение вовсе не есть простое перемещение, простое изменение места, в надмеханических областях оно является также и изменением качества. Мышление есть тоже движение. Открытие, что теплота представляет собой молекулярное движение, составило эпоху в науке. Но если я не имею ничего другого сказать о теплоте, кроме того, что она представляет собою известное перемещение молекул, то лучше мне замолчать. Химия находится на пороге того, чтобы из отношения атомных объемов к атомным весам объяснить целый ряд химических и физических свойств элементов. Но ни один химик не решится утверждать, будто все свойства
  350 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  какого-нибудь элемента выражаются исчерпывающим образом его положением на кривой Лотара Мейера, что этим одним определяются, например, специфические свойства углерода, делающие его главным носителем органической жизни, или же необходимость фосфора в мозгу. Между тем механическая концепция сводится именно к этому; она объясняет всякие изменения из изменений места, все качественные различия из количественных и не замечает, что отношение между качеством и количеством взаимно, что качество так же переходит в количество, как количество в качество, что здесь имеется взаимодействие. Если мы должны сводить все различия и изменения качества к количественным различиям и изменениям, к механическим перемещениям, то мы с необходимостью приходим к тому положению, что вся материя состоит из тожественных мельчайших частиц и что все качественные различия химических элементов материи вызываются количественными различиями в числе и пространственной группировке этих мельчайших частиц при их объединении в атомы. Но до этого нам еще далеко.
  Только незнакомство современных естествоиспытателей с иной философией, кроме той ординарнейшей, вульгарной философии, которая процветает ныне в немецких университетах, позволяет им опери-вать, таким образом, выражениями, вроде "механический", причем они не отдают себе отчета и даже не догадываются, какие из этого вытекают необходимые выводы. У теории абсолютной качественной тожественности материи свои приверженцы; эмпирически ее также нельзя опровергнуть, как и нельзя доказать. Но если спросить людей, желающих объяснить все "механическим образом", сознают ли они неизбежность этого вывода и признают ли тожественность материи, то какие при этом получаются различные ответы!
  Самое комичное, это-то, что приравнение "материалистического" и "механического" имеет своим родоначальником Гегеля, который хотел унизить материализм эпитетом "механический". Но дело в том, что критикуемый Гегелем материализм - французский материализм XVIII столетия - был действительно исключительно механическим, и по той простой причине, что физика, химия и биология были тогда еще в зачаточном состоянии, далеко не являясь основой общего мировоззрения. Точно так же у Гегеля заимствует Геккель перевод causae efficientes через "механически действующие причины" и causae finales - через "целестремительно действующие причины"; но Гегель понимает под словом "механический"-слепо, бессознательно действующий, а не механически действующий в смысле Геккеля. Но для самого Гегеля все это противоположение
  ПРИМЕЧАНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 351
  является чем-то устарелым, отжившим настолько, что он не упоминает о нем ни в одном из обоих своих изложений проблемы причинности в "Логике", упоминая о нем только в "Истории философии", где оно освещено в исторической перспективе (следовательно, полное непонимание его Геккелем благодаря поверхностному отношению!), и совершенно случайно при разборе вопроса о телеологии ("Логика", II, 3), как о той форме, в которой старая метафизика рассматривала противоположность между механизмом и телеологией. Вообще же он рассматривает ее как давно уже преодоленную точку зрения. Таким образом, Геккель, в своем восторженном устремлении найти подтверждение своей "механической" концепции, просто неверно списал у Гегеля, добившись этим того замечательного результата, что если естественный отбор создает у того или другого животного или растения какое-нибудь определенное изменение, то это происходит благодаря causa efficiens; если же это самое изменение вызывается искусственным отбором, то это происходит благодаря causa finalis, и, значит, разводитель оказывается в роли causa finalis. Ясно, что диалектик калибра Гегеля не мог путаться в ограниченной противоположности между causa efficiens и causa finalis. С современной же точки зрения не трудно положить конец всей путанице и болтовне по поводу этой противоположности, указав на то, что, как мы знаем из опыта и теории, материя и способ ее существования, движение, несотворимы и, следовательно, являются своими конечными причинами. Если мы возьмем какую-нибудь отдельную причину, изолированную по времени и месту во взаимодействии мирового движения или изолируемую нашей мыслью, то мы не прибавим к ней никакого нового определения, а внесем только усложняющий и запутывающий момент, назвав ее действующей причиной. Причина, которая не действует, не есть вовсе причина.
  NB. Материя, как таковая, это-чистое создание мысли и абстракция. Подводя вещи, рассматриваемые нами как телесно существующие, под понятие материи, мы отвлекаемся от всех качественных различий в них. Поэтому материя как таковая, в отличие от определенных существующих материй, не является чем-то чувственно существующим. Естествознание, стремящееся отыскать единую материю как таковую, стремящееся свести качественные различия к чисто количественным различиям состава тожественных мельчайших частиц, поступает так, как оно поступало бы, если бы вместо вишен, груш, яблок оно искало плод как таковой, вместо кошек, собак, овец и т. д. искало млекопитающее как таковое, газ как таковой, металл как таковой, камень как таковой, химическое
  352 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИИГУ"
  соединение как таковое, движение как таковое. Теория Дарвина требует подобного млекопитающего, но Геккель должен в то же время признать, что если оно содержало в себе в зародыше всех будущих и современных млекопитающих, то в действительности оно стояло ниже всех современных млекопитающих и было совершенно грубым, а поэтому и было более преходящим, чем все они. Как доказал уже Гегель ("Энциклопедия", I, 199), это воззрение, эта "односторонняя математическая точка зрения", согласно которой материя определима только количественным образом, а качественно исконно одинакова, является "именно точкой зрения" французского материализма XVIII столетня. Она является даже возвратом к Пифагору, который уже рассматривал число, количественную определенность, как сущность вещей.
  с) О неспособности Негели познать бесконечное.
  Негели, стр. 12- 13 (С. v. Nаgeli, Die Schranken der naturwis-senschaftlichen Erkenntnis, September 1877).
  Негели сперва заявляет, что мы не в состоянии познать реальных качественных различий, а вслед за этим сейчас же говорит, что подобные "абсолютные различия" не встречаются в природе! (Стр. 12.)
  Во-первых, каждая качественная бесконечность представляет многочисленные количественные градации, например оттенки цветов, твердость и мягкость, долговечность и т. д., -и они, хотя качественно и различны, доступны измерению и познанию.
  Во-вторых, не существует просто качеств, существуют только вещи, обладающие качествами, и притом бесконечно многими каче-вами. У двух различных вещей всегда имеются известные общие качества (по крайней мере, свойство телесности); другие качества отличаются между собой по степени; наконец, иные качества могут совершенно отсутствовать у одной из вещей. Если мы станем рассматривать такие две до крайности различные вещи,- например какой-нибудь метеорит и какого-нибудь человека,-то при этом мы добьемся немногого, в лучшем случае того, что обоим присуща тяжесть и другие телесные свойства. Но между обеими этими вещами можно вставить бесконечный ряд других естественных вещей и естественных процессов, позволяющих нам заполнить ряд от метеорита до человека и указать каждой ее место в природе и таким образом познать ее. С этим соглашается и сам Негели.
  В-третьих, наши различные чувства могли бы доставлять нам -абсолютно различные в качественном отношении впечатления. В этом
  ПРИМЕЧАНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 353
  случае свойства, которые мы узнали бы при посредстве зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания, были бы абсолютно различны. Но и здесь различия исчезают по мере успехов исследования. Давно уже признано, что обоняние и вкус являются родственными, связанными между собой чувствами, воспринимающими связанные между собой, если даже не тожественные, свойства; зрение и слух воспринимают колебания волн. Осязание и зрение так дополняют друг друга, что мы часто можем предсказать на основании вида какой-нибудь вещи ее тактильные свойства. Наконец, всегда одно и то же "я" воспринимает в себе все эти различные чувственные впечатления, собирая их в некое единство; точно так же эти различные впечатления доставляются одной и той же вещью, "являясь" общими, свойствами ее и давая таким образом возможность познать ее. Следовательно, задача объяснить эти различные, доступные лишь различным органам чувств, свойства, установить между ними связь, является задачей науки, которая до сих пор не имела основания жаловаться на то, что мы не имеем вместо пяти специальных чувств одного общего чувства или что мы неспособны видеть либо слышать запахов и вкусов.
  Куда мы ни посмотрим, мы нигде не встречаем в природе подобных "качественно или абсолютно различных областей", о которых нам говорят, что они непонятны. Вся путаница происходит от спу-тывания качества и количества. Негели, стоя на господствующей механической точке зрения, считает объясненными все качественные различия лишь тогда, когда они могут быть сведены к количественным различиям (об этом речь у нас будет в другом месте);
  для него качество и количество являются абсолютно различными категориями. Метафизика!
  "Мы можем познавать только конечное и т. д.". Это совершенно верно лишь постольку, поскольку в сферу нашего познания попадают лишь конечные предметы. Но это положение нуждается в дополнении: "По существу мы можем познавать только бесконечное". Действительно, всякое реальное, исчерпывающее познание заключается лишь в том, что мы в мыслях извлекаем единичное из его единичности и переводим его в особенность, а из этой последней во всеобщность, - заключается в том, что мы находим бесконечное в конечном, вечное в преходящем. Но форма всеобщности есть форма в себе замкнутости, а следовательно, бесконечности; она есть соединение многих конечных вещей в бесконечное. Мы знаем, что хлор и водород, под действием света, соединяются при известных условиях температуры и давления в хлористоводородный газ, давая взрыв; раз мы это
  354 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  знаем, то мы знаем также, что это происходит, при вышеуказанных условиях, повсюду и всегда, и для нас совершенно безразлично, произойдет ли это один раз или повторится миллионы раз и на скольких планетах. Формой всеобщности в природе является закон, и никто не говорит так много о вечности законов природы, как естествоиспытатели. Поэтому если Негели говорит, что мы делаем конечное непонятным, если не ограничиваемся исследованием только этого конечного, а примешиваем к нему вечное, то он отрицает либо познаваемость законов природы, либо их вечность. Всякое истинное познание природы есть познание вечного, бесконечного, и поэтому оно по существу абсолютно.
  Но у этого абсолютного познанпя есть своя серьезная заковыка. Подобно бесконечности познаваемого вещества, которое составляется из одних лишь конечностей, так и бесконечность абсолютного познающего мышления слагается из бесконечного количества конечных человеческих голов, которые одновременно или последовательно участвуют в этой бесконечной работе познания, совершают практические и теоретические промахи, исходят из неудачных, односторонних, неверных посылок, идут неверными, кривыми, ненадежными путями и часто даже не распознают истины, хотя и упираются в нее лбом (Пристли).
  Поэтому познание бесконечного окружено двоякого рода трудностями и представляет по своей природе бесконечный асимптотический процесс. И этого для нас вполне достаточно, чтобы мы имели право сказать: бесконечность столь же познаваема, сколь и непознаваема, а это все, что нам нужно.
  Комичным образом Негели заявляет то же самое: мы способны познавать только конечное, но зато мы можем познать все конечное, попадающее в сферу нашего чувственного восприятия. Конечное, попадающее в сферу и т. д., дает в сумме бесконечное, ибо Негели составляет себе свое представление о бесконечном именно на основании этой суммы. Без этого конечного и т. д. он не имел бы никакого представления о бесконечном.
  (О дурной бесконечности, как таковой, поговорим в другом
  месте.)
  *
  (Перед этим исследованием бесконечности следует указать на следующее:)
  1) "Небольшая область" - с точки зрения пространства и времени.
  ПРИМЕЧАНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" З55
  2) "Вероятно, недостаточное развитие органов чувств".
  3) Что мы способны познавать только конечное, преходящее, изменяющееся и в различных степенях относительное (и т. д. до:) "мы не знаем, что такое время, пространство, сила и материя, движение и покой, причина и следствие".
  Это старая история. Сперва сочиняют абстракции, отвлекая их от чувственных вещей, а затем желают познавать их чувственно, желают видеть время и обонять пространство. Эмпирик до того втягивается в привычный ему эмпирический опыт, что воображает себя все еще в области чувств, опыта даже тогда, когда он имеет дело с абстракциями. Мы знаем, что такое час, метр, но не знаем, что такое время и пространство! Точно время есть нечто иное, чем сумма часов, а пространство нечто иное, чем сумма кубических метров! Разумеется, обе формы существования материи без этой материи представляют ничто, только пустое представление, абстракцию, существующую только в нашей голове. Но мы неспособны познать, что такое материя и движение! Разумеется, неспособны, ибо материю, как таковую, и движение, как таковое, никто еще не видел и не испытал каким-нибудь иным образом; люди имеют дело только с различными реально существующими материями и формами движения. Вещество, материя- не что иное, как совокупность всех чувственно воспринимаемых форм движения; слова, вроде "материя" и "движение", это - просто сокращения, в которых мы резюмируем, согласно их общим свойствам, различные чувственно воспринимаемые вещи. Поэтому материю и движение можно познать лишь путем изучения отдельных форм вещества и движения; поскольку мы познаем последние, постольку мы познаем материю и движение как таковые. Поэтому, когда Негели говорит, что мы не знаем, что такое время, пространство, движение, причина и следствие, то он этим лишь утверждает, что мы при помощи своей головы сочиняем себе сперва абстракции, отвлекая их из реального мира,
  а затем - не в состоянии познать этих сочиненных нами абстракций, ибо они умственные, а не чувственные вещи, между тем как всякое познание есть чувственное измерение. Это - точь-в-точь как встре- чающаяся у Гегеля трудность, что мы в состоянии есть вишни, сливы, но не в состоянии есть плода, потому что никто еще не ел плода как такового.
  *
  Утверждение Негели, что в природе существует, вероятно, множество форм движения, которые мы не способны воспринять сво-
  356 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  ими чувствами, представляет собой довольно "убогое оправдание"; оно равносильно,-по крайней мере, для нашего познания, - отказу от закона о несотворимости движения. Ведь эти невоспринимаемые формы движения могут превратиться в доступное нашему восприятию движение, так что мы, например, легко объясняем контактное электричество!
  
  ВАРИАНТ ВВЕДЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ".
  
  Современный социализм, несмотря на то, что по существу он возник из осознания царивших в наблюдаемом им обществе классовых противоречий между собственниками и неимущими, между рабочими и эксплоататорами,-в своей теоретической форме является прежде всего дальнейшим и более последовательным продолжением основных принципов, выдвинутых великими французскими просветителями XVIII века, и его первые представители, Морелли и Мабли, недаром принадлежали к их числу.
  Подобно всякой новой теории, он должен был исходить из уже имевшегося запаса идей, хотя корнями он был связан с материальными фактами.
  Великие мужи, подготовившие во Франции умы для восприятия грядущей могучей революции, сами выступили в высшей степени революционно. Они не признавали никакого авторитета. Религия, взгляд на природу, государственный строй, общество, - все было подвергнуто беспощадной критике. Все должно было оправдать свое существование перед судилищем разума или же от своего существования отказаться. Мыслящий ум был признан единственным мерилом всех вещей. Это было время, когда, по выражению Гегеля, мир был поставлен на голову, - сперва в том смысле, что человеческая голова потребовала, чтобы найденные умом положения были признаны также основой человеческого созерцания, действия, обобществления, а впоследствии и в том смысле, что, когда действительность была объявлена противоречащей этим положениям, все было перевернуто вверх дном. Все существовавшие дотоле государственные и общественные порядки, все унаследованные от прошлого воззрения были отвергнуты как неразумные и свалены в одну кучу. Мир в течение прошедших веков руководствовался нелепыми предрассудками; лишь теперь его озарил яркий свет разума, и все прошлое заслуживало лишь сострадания и презрения.
  Теперь мы знаем, что это царство разума было не больше, как идеализированное царство буржуазии, что вечная справедливость,
  358 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  которая тогда была прокламирована, нашла свое осуществление в буржуазной юстиции, что разумное государство, Contrat Social Руссо, воплотилось в буржуазно-демократическую республику и ни во что другое воплотиться не могло. Великие мыслители XVIII века-как и мыслители всех предыдущих веков-не могли выйти из тех границ, которые им поставила их эпоха.
  Но рядом с противоречиями между дворянством, монархией и буржуазией существовало общее противоречие между эксплоатато-рами и эксплуатируемы, между неимущими рабочими и богатыми бездельниками, и вот это давало представителям буржуазии возможность выступать в качестве представителей страждущего человечества. Ведь уже намечалась-не выдвигаясь покуда на первый план-противоположность между рабочими и капиталистами. Это заставляло отдельные выдающиеся умы углублять свою критику, требовать равенства не только политических прав, но и социального положения, добиваться уничтожения классовых противоречий. В Сен-Симоне оба направления скрестились; у французских аскетических коммунистов второе заняло доминирующее место. Через Оуэна оно, в тесной связи с французским материализмом, получило систематическое развитие в стране самого развитого капиталистического производства и порожденных им общественвых противоречий.
  Это развитие с самого начала было отмечено этим противоречием. Т. Мюнцер, левеллеры, "Utopia", Томас Мор и т. д.
  Новые преобразования общества опять строятся на вечных законах разума и справедливости, которые, однако, как небо от земли, отличаются от законов буржуазных просветителей. Мир, организованный "просвещенцем" и его принципами, тоже неразумен и несправедлив, а поэтому отвергается на-ряду со всеми прежними государственными и общественными порядками, причина же того, что истинный разум и истинная справедливость доселе не правили миром, заключается в том, что до сих пор они не были познаны. Нужно было появление одного гениального человека, который, наконец, пришел и познал их. Появление его не является необходимым звеном в цепи человеческого развития; оно-чистая случайность. Он мог бы точно так же родиться на 500 лет раньше, и тогда бы человечество страдало и заблуждалось на 500 лет меньше.
  
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ".1
  I.
  [Мышление.]
  
  "Единственным содержанием мышления являются мир и законы мышления".
  * Общие результаты исследования мира обнаруживаются в конце этого исследования; итак, они являются не принципами, не исходными пунктами, а результатами, итогами. Получать эти результаты путем конструкции, производимой в уме, исходить из них, как из основы, а затем в уме реконструировать мир - значит придерживаться идеологии, той идеологии, которою до сих пор были заражены и все разновидности материализма, так как для них, конечно, было до некоторой степени ясно отношение мышления к бытию в природе, но неясно было это отношение в истории, зависимость мышления во всяком данном случае от исторически-материальных условий. Так как Дюринг исходит из "принципов", а не из фактов, то он является идеологом, и он может скрывать, что он идеолог, лишь выражая свои положения в столь общей и бессодержательной форме, что эти положения представляются аксиоматическими, плоскими, причем в таком случае из этих положений нельзя сделать никаких выводов, но можно лишь вложить в них произвольное значение. Например, хотя бы принцип единичного бытия. Единство мира и нелепость потустороннего бытия есть результат всего исследования мира, но здесь имеется в виду доказать его a priori, исходя из аксиомы мышления. Поэтому получается нелепость. Но без этого переворачивания невозможна точная философия.
  Систематика с точки зрения Гегеля невозможна. Ясно, что мир образует единую систему, т. е. связное целое, по познание этой системы предполагает познание всей естественной истории, которого
  -----------------------------
  1 [Абзацы, отмеченные звездочкой, перечеркнуты в рукописи вертикальной линией.]
  360 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  люди никогда не достигают. Итак, тот, кто строит системы, должен заполнять бесчисленное множество пробелов собственными измышлениями, т. е. иррационально фантазировать, быть идеологом.
  Рациональная фантазия - alias - комбинация!
  Вычисляющий рассудок - арифмометр! - Забавное смешение математических действий, допускающих материальное доказательство, проверку, так как они основаны на непосредственном материальном созерцании, хотя и абстрактном, с такими чисто логическими действиями, которые допускают лишь доказательство путем умозаключения и которым, следовательно, не свойственна положительная достоверность, присущая математичеким действиям, - а сколь многие из них оказываются ошибочными! Машина для <диферен-цирования> интегрирования, ср. Andrews, speech.   Схема = шаблон.
  Противоположность - если вещи <или понятию> присуща противоположность, то в ней, а также и в ее выражении в мысли, обнаруживается противоречие с самой собой. Например, в том, что вещь остается тою же самою и в то же время непрерывно изменяется, что она имеет в себе противоположность между "устойчивостью" и "изменением", заключается противоречие.
  [Цель.]
  Цель - в применении к истории: цель завоевания Константинополя турками заключалась в том, чтобы греческая литература распространилась в Европе; цель казни Людовика XVI заключалась в том, чтобы Блюхер побывал в Париже и т. д., где для каждого действия оказывается бесчисленное множество целей и ясно обнаруживается hysteron proteron.
  [Приспособление растений.]
  Дюрингиана. Дарвинизм, стр. 115. ["Курс философии".]
  Приспособление растений представляет собой комбинацию физических сил или химических факторов, т. е. вовсе не приспособление. Если "растение во время своего роста выбирает путь, который дает ему максимум света", то оно делает это различным путем и различными способами, которые оказываются различными для различ-
  ----------------------------------
  1[Энгельс имеет в виду речь Томаса Эндрюса на 46-м ежегодном собрании British Association for the Advancement of Science в Бельфасте.]
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 361
  ных растений. Но физические силы и химические факторы проявляются в каждом растении по-разному и способствуют тому, что растение, которое ведь есть нечто иное, чем эти "химические и физические и т. д.", получает необходимый для него свет тем путем, который выработался благодаря продолжительному предшествовавшему развитию. Этот свет действует как раздражение на клетки растения, и именно он вызывает в них, как реакцию, эти силы и факторы. Так как этот процесс совершается в органическом клеточном образовании и принимает форму раздражения и реакции на него, которая и здесь, как - при посредстве нервов - в человеческом мозгу, оказывается налицо, то и в том и в другом случае применимо одно и то же выражение, а именно: приспособление. Если же приспособление непременно должно происходить при посредстве сознания <или ощущенпя>, то где же начинаются сознание и приспособление и где они кончаются? У монеры, у насекомоядного растения, у гриба, у коралла в первом "нерве"? Дюринг доставил бы естествоиспытателям старого закала огромное удовольствие, если бы он указал границу. <Клеточки>. Раздражение протоплазмы и протоплазма. Реакция оказывается налицо всюду, где есть живая протоплазма. А так как благодаря действию медленно <друг за другом> изменяющихся раздражений протоплазма так же изменяется, чтобы не погибнуть, то ко всем органическим телам должно быть применимо одно и то же выражение, а именно приспособление1 [см. выше, стр. 69-72].
  *Геккель по отношению к развитию видов рассматривает приспособление как отрицательный фактор, вызывающий изменения, а наследственность как положительный фактор, сохраняющий виды. Дюринг, наоборот, утверждает (стр. 122), что наследственность вызывает и отрицательные результаты, производит изменения. (При этом пустословие о преформировании.) Как и по отношению ко всяким противоположностям этого рода, чрезвычайно легко перевернуть их и показать, что, наоборот, приспособление, именно благодаря изменению формы, сохраняет существенное, самый орган, между тем как наследственность уже благодаря происходящему всякий раз совокуплению двух других индивидуумов всегда вызывает изменения, накопление которых не исключает изменения вида. Ведь при нем наследуются и результаты приспособления! Но при этом мы не подвигаемся ни на шаг вперед. Мы должны считаться с фактами и исследовать их, а при этом. конечно, оказывается, что Геккель
  ----------------------------------
  1 [Заметка на полях: И у животных важнее всего непроизвольное приспособление.]
  362 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  совершенно прав, считая наследственность по существу консервативною, положительною, а приспособление-вызывающею революцию, отрицательною стороною <принципом> процесса. Приручение, разведение животных и растений и непроизвольное приспособление являются в данном случае более существенными аргументами, чем "тонкие истолкования" Дюринга [см. выше, стр. 70].
  [Жизнь.]
  * Дюринг, стр. 141.
  Жизнь. За последние двадцать лет физиологические химики и химические физиологи х раз утверждали, что обмен веществ есть важнейшее явление жизни, и не раз определяли таким образом жизнь. Но это определение не точно и не полно. Мы наблюдаем обмен веществ и при отсутствии жизни, например <между искусственными клетками Траубе и окружающею их средою> при простых химических процессах, которые при достаточном притоке сырых материалов всегда снова порождают свои собственные условия, причем носителем процесса является определенное тело (примеры см. Роско 102; 1 изтовление серной кислоты), при эндосмосе и экзосмосе (при прохождении жидкости через мертвые органические и даже неорганические перепонки), в искусственных клетках Траубе и в окружающей их среде. Таким образом, обмен веществ, которым хотят объяснить жизнь, сам требует более точного определения. Ввиду этого, несмотря на всякие глубокие обоснования, утонченные истолкования и тонкие исследования, мы все же не доходим до понимания сути дела и продолжаем спрашивать, что такое жизнь [см. выше, стр. 80-81].
  *Определения не имеют значения для науки, потому что они всегда оказываются неудовлетворительными. Единственным реаль-вым определением оказывается развитие самой сути дела, и оно уже не есть определение. Для того, чтобы выяснить, что такое жизнь, мы должны исследовать все формы жизни и представить их в их взаимной связи. Но для практического применения краткое указание наиболее общих и в то же время наиболее характерных отличитель-лых признаков в так называемом определении часто бывает полезно и даже необходимо, и оно не может вредить, если только от него не требуют, чтобы оно давало больше, чем оно может выражать. Итак,
  ----------------------------------
  1 Roscoe-Schorlemmer, Ausfiihrliches Lehrbuch der Chemie Bd. I. Braunschweig 1877.
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 363
  попытаемся дать прямое определение жизни, которое старались дать
  столь многие (cм. Никольсон).1
  *<Повсюду, где имеется жизнь>. Жизнь есть форма существования белковых тел, и эта форма существования заключается по существу в постоянном обновлении их химических составных частей
  благодаря питанию и выделению [см. выше, стр. 81].
  * Повсюду, где имеется жизнь, мы находим, что она связана
  с белковым телом, и повсюду, где имеется белковое тело, не находящееся в процессе разложения, мы встречаем явления жизни. Конечно, и наличие других химических элементов и соединений на-ряду с белком необходимо для того, чтобы вызвать характерные для этих явлений жизни процессы диференцирования; но для жизни самой по себе, в ее простейшей форме, они не необходимы, поскольку они не входят в состав пищи и не превращаются в белки. (Конечно, название "белковые тела" употреблено з десь в смысле современной химии,
  охватывающей этим названием все тела, в которых существенен белок.) Но в чем же заключаются эти <просгые> жизненные явления, одинаково встречающиеся повсюду? В том, что белковое тело извлекает из окружающей его среды другие вещества, ассимилирует их, между тем как другие, более старые части тела разлагаются и выделяются. Иные неживые тела также изменяются, разлагаются или соединяются, но при этом они перестают быть тем, чем они раньше были. То, что у них является причиной их гибели, является у белка основным условием существования. Лишь только в белковом теле прекращается это непрерывное превращение составных частей, оно само перестает существовать, разлагается, т. е. умирает. Жизнь, форма существования белкового тела, заключается, следовательно, прежде всего в том, что оно в каждое мгновение является и самим собою, и в то же время другим. Правда, и всякое другое тело, в котором совершается процесс, в большей или меньшей степени обладает вышеуказанным свойством, но другие процессы являются процессами низшего рода, и тела подвергаются им, а жизнь есть самопроизвольно совершающийся процесс, присущий, врожденный своему носителю - белку. А отсюда следует, что, если когда-нибудь химии удастся искусственно создать белок <из элементов (или из продуктов его разложения)>, этот белок должен будет обнаруживать явления жизни, как бы слабы они ни были. Другой вопрос, удастся ли химии
  -------------------------------
  1 [Н. A. Nicholson. Здесь трудно установить, на какое из многочисленных произведений Никольсона ссылается Энгельс. Важнейшая из работ Никольсона: <А Manual of Zoology". Edinburg and London 1878.]
  364 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  одновременно с этим открыть и подходящую пищу для этого искусственного белка [см. выше, стр. 81 - 82].
  * Из органического обмена веществ, как из существенной функции белка, и из свойственной ему пластичности выводятся затем все-прочие, простейшие функции жизни: раздражимость, заключающаяся уже во взаимодействии между белком и его пищей; сокращаемость, обнаруживающаяся при пожирании пищи; способность расти, заключающая в себе на низшей ступени (монера) размножение путем деления; внутреннее движение, без которого невозможны ни пожирание пищи, ни ассимиляция. Но лишь путем наблюдения можно выяснить, каким образом совершается процесс развития от простого пластического белка к клетке и, следовательно, к организации, и такое исследование не приурочено к простому практическому определению жизни. (Дюринг признает на стр. 141 еще целый промежуточный мир, так как без системы каналов, по которым совершается циркуляция веществ, и без "зародышевой схемы" нет подлинной. жизни. Это место превосходно.) [См. выше, стр. 82 - 83.]
  [О роли идеи в истории.]
  Взгляд, согласно которому идеями и представлениями людей созданы условия их жизни, а не наоборот, опровергается всей историей, в которой до сих пор всегда достигалось нечто иное, чем то, чего желали, а в дальнейшем ходе в большинстве случаев даже противоположное. Этот взгляд может соответствовать действительности лишь в более или менее отдаленном будущем, поскольку люди будут заранее знать необходимость изменения общественного строя (sit venia verbo), вызванного изменением отношений, и пожелают этого изменения, прежде чем оно будет навязано им помимо их сознания и воли. Это применимо и к представлениям о праве, а следовательно и к политике (as far as that goes рассматривать эту политику с точки зрения "философии", - "насилие" остается для экономии).
  [Материя и движение.]
  * Движение есть форма существования материи, следовательно нечто большее, чем ее свойство. Не существовало и не может существовать материи без движения. Движение в мировом пространстве, механическое движение сравнительно небольших масс на отдельных мировых телах, молекулярные колебания в виде теплоты, электрическое напряжение, химическое разложение и соединение, органическая жизнь вплоть до ее высшего продукта, мышления, - каждый
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 365
  отдельный атом вещества находится в любой данный момент в той или иной из этих форм движения. Всякое равновесие или является лишь относительным покоем, или само оно, как при движении планет, представляет собой движение в равновесии. Абсолютный покой мыслим лишь там, где нет материи. Итак, нельзя отделять от материи ни движения как такового, ни какой-либо из его форм, например механической силы; нельзя противопоставлять материи движение как нечто особое, чуждое ей, не приходя к нелепым выводам [см. выше, стр. 60].
  [Естественный отбор.]
  Дюринг должен был бы радоваться тому, что существует естественный отбор, так как он все же представляет наилучший пример для иллюстрации его учения о бессознательных целях - средствах. Если Дарвин исследует ту форму, естественный отбор, в которой совершается медленное изменение, то Дюринг требует, чтобы Дарвин указал также причину изменения, относительно которой господину Дюрингу также ничего неизвестно. Как бы ни развивалась наука, господин Дюринг всегда скажет, что еще чего-то недостает, и таким образом у него окажется достаточное основание для того, чтобы быть недовольным [см. выше, стр. 70].
  [Личность Дарвина.]
  Сколь великим по сравнению с хвастливым Дюрингом, который сам ничего не сделал, но пренебрежительно относится к тому, что сделали другие, и который...1 представляется чрезвычайно скромный Дарвин, который не только сопоставляет, группирует и подвергает обработке множество фактов из всей биологии, но и с удовольствием упоминает о каждом из своих предшественников, как бы незначителен он ни был, даже и тогда, когда это умаляет его собственную славу.
  [Дюринг-Экономия-Две личности.]
  Пока речь идет о морали, Дюринг может считать ее одинаковой, но это перестает быть возможным, как только речь заходит об экономии. Если, например, этими двумя личностями оказываются янки, broken into all trades (на все способный), и берлинский студент, у которого нет ничего кроме аттестата об окончании курса и философии
  ------------------------------
  1 [Изложение мысли осталось незаконченным.]
  366 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  действительности, а также рук, принципиально никогда не упражнявшихся в фехтовании, которое сделало бы их сильными, то разве можно говорить о равенстве? Янки производит все, студент лишь изредка помогает, распределение же производится соответственно сделанному каждым, и вскоре янки будет в состоянии капиталистически эксплоатировать возрастающее (благодаря рождению детей или благодаря прибытию новых колонистов) население колонии. Итак, две личности легко могут послужить исходным пунктом развития всего современного строя, капиталистического производства, причем ни одной из них не приходится прибегать к шпаге.
  * Точно такой же результат получается уже и при рассмотрении морали и права. После того как Дюринг устранил всякое действительное неравенство и все причины неравенства, он может приравнивать друг другу свои две личности как людей и их воли как лишь человеческие. Но в действительности люди, как таковые, и их воли неравны. Более умный и более энергичный из них навяжет свою волю более глупому и более вялому сперва убеждением, затем по привычке, под видом добровольного соглашения. Соблюдается ли форма добровольного соглашения или нет, рабство остается рабством. В очень многих случаях оно даже было прямо добровольным, например вступление в крепостное состояние в средние века. Когда в Пруссии была отменена крепостная зависимость крестьян, крестьяне посылали к королю петиции с просьбой не делать их несчастными, - ведь кто же позаботится о них в случае нужды, болезни и старости, если будет порвана их связь с милостивым господином? Таким образом, рабство может возникнуть и в том случае, если мы примем за исходный пункт существование двух людей, и оно может стать наследственным, так как мы должны их представлять себе как двух глав семейств, потому что иначе невозможно размножение [см. выше, стр. 100-101].
  * Метод Дюринга состоит в том, чтобы разлагать каждую область познания на ее простейшие элементы и применять к этим элементам столь же простые аксиомы, "придерживаясь простой основной схемы, аксиоматически разрешать все вопросы". Но простейшею формою общества являются два человека: итак, основная схема дана. Спрашивается только: кто такие эти два человека? В действительности этими двумя личностями являются мужчина и женщина, образующие семью, простейшую первую форму обобществления. Но это не годится для Дюринга: итак, он предполагает двух мужчин, потому что они должны быть совершенно равны между собой, а при половом различии, существующем в семье, никоим образом не по-
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 367
  лучилось бы равенства. Итак, общество заранее обречено на гибель, так как двое мужчин никогда не произведут на свет ребенка. Или же мы их должны представлять себе как двух глав семейств, и это все же представляется наиболее рациональным; но в таком случае вся схема осложняется вопросом о пропитании и перестает быть простою [см. выше, стр. 96].
  [Равенство и справедливость.]
  Дюирингиана.
  * Равенство - справедливость. Представление о том, что равенство есть выражение справедливости, принцип совершенного политического и социального строя, возникло вполне исторически. В первобытных обществах равенства не существовало, или оно существовало лишь с значительными ограничениями, для полноправного члена отдельной общины и не исключало существования рабства. То же самое приходится сказать и об античной демократии. Равенство всех людей, греков, римлян и варваров, свободных и рабов, уроженцев государства и иностранцев, граждан и клиентов и т. д. представлялось античным умам не только безумным, но и преступным, и с этой точки зрения было последовательно, что первоначальное выражение равенства всех людей в христианстве вызывало преследования. В христианстве впервые было выражено отрицательное равенство всех людей пред богом как грешников и в более строгом смысле равенство тех и других, искупленных благодатью и кровью Христа детей божиих. Как то, так и другое понимание вытекало из роли христианства как религии рабов, изгнанников, отверженных, гонимых, угнетенных. После победы христианства этот момент отступил на задний план, наиболее важной стала прежде всего противоположность между верующими и язычниками, правоверными и еретиками. Благодаря росту городов и вызванному им усилению более или менее развитых элементов как буржуазии, так и пролетариата, опять должно было выдвигаться требование равенства как условия буржуазного существования, а в связи с этим требованием и пролетарии начали связывать с политическим равенством социальное. Впервые - конечно, в религиозной форме - это требование было ясно выражено во время крестьянской войны. Буржуазная сторона требования равенства была впервые резко, но еще в виде общечеловеческого требования, формулирована Руссо. Как и при всех требованиях буржуазии, и в данном случае пролетариат, как тень, неизбежно следует за буржуазией и делает свои выводы (Бабеф). Следует точнее
  368 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  выяснить эту связь между буржуазным равенством и пролетарскими выводами.1
  * Итак, для выработки принципа равенство = справедливости понадобилась почти вся предшествующая история, и формулировать этот принцип удалось лишь тогда, когда уже существовали буржуазия и пролетариат. Но принцип равенства заключается в том, что не должно существовать никаких привилегий, следовательно он оказывается по существу отрицательным, в нем содержится утверждение, что вся предшествующая история плоха. Так как этот принцип лишен положительного содержания и так как он огульно отвергает все прошлое, он одинаково пригоден для того, чтобы быть провозглашенным в эпоху великой революции, 89 - 96, и для позднейших изготовителей поверхностных систем. Но выдавать равенство = справедливости за высший принцип и за последнюю истину нелепо. Равенство существует лишь в противоположности к неравенству, справедливость-лишь в противоположности к несправедливости; следовательно, в этих понятиях еще содержится противоположность по отношению ко всей предшествующей истории, следовательно само старое общество.2
  Уже в силу этого вышеупомянутые понятия не могут выражать вечной справедливости, истины. Через несколько <лет> поколений общественного развития при коммунистическом режиме и при увеличении количества вспомогательных средств люди должны будут дойти до того, что это настаивание на равенстве и праве будет казаться столь же смешным, как теперь настаивание на дворянских и т. п. наследственных привилегиях. Противоположность как по отношению к старому неравенству и к старому положительному праву, так и по отношению к новому переходному праву исчезнет из практики; тому, кто будет настаивать на педантическом предоставлении ему причитающейся равной п справедливой доли продуктов, в насмешку выдадут двойную порцию. Даже Дюринг согласится с тем, что это можно "предвидеть", и не отойдут ли тогда равенство и справедливость в область исторических воспоминаний? Из того, что теперь подобные фразы весьма пригодны для агитации, еще вовсе не вытекает, что в них выражается вечная истина.
  (Выяснить содержание равенства. Ограничение правами и т. д.)
  Впрочем, еще и в настоящее время и для сравнительно далекого
  --------------------------------------
  1 [Эта связь выяснена выше на -стр. 106-107.]
  2 [Заметка на полях: Представление о равенстве [вытекает] из равенства всеобщего человеческого труда в производстве товаров. "Kapital", 2. Aufl., .Hamburg 1872, S. 36.] [См. выше, стр. 105.]
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ PAБOT К "АНТИ-ДЮРИНГУ" З69
  будущего абстрактная теория равенства оказывается нелепостью. Ни один соц[иалистический] пролетарий или теоретик не захочет до-пустить абстрактное равенство между собой и бушменом или уроженцем Огненной земли, или хотя бы даже крестьянином или полуфеодальным поденщиком; а как только это будет преодолено хотя бы в Европе, будет преодолена и абстрактная точка зрения равенства. При установлении действительного равенства само это равенство утрачивает всякое значение. Если теперь требуют равенства, то при этом предвосхищается само собой наступающее при нынешних теоретических отношениях умственное и нравственное выравнивание. Но вечная мораль должна была быть возможной во всякое время и повсеместно. Даже Дюринг не решается утверждать этого о равенстве;
  он, наоборот, допускает для переходного времени репрессию, признавая, следовательно, что равенство оказывается не вечной истиной, а историческим продуктом и отличительным признаком определенных исторических состояний.
  * Буржуазное равенство (уничтожение классовых привилегий) весьма отличается от пролетарского равенства (уничтожения самих классов). Требование равенства, идущее дальше этого, т. е. абстрактно истолковываемое, становится нелепым. В конце концов и господин Дюринг вынужден вновь ввести через заднюю дверь насилие, вооруженное и административное, судебное и полицейское.
  * Таким образом, представление о равенстве само оказывается историческим продуктом, для выработки которого необходима вся предшествующая история и которое, следовательно, не существовало как вечная истина. Если же в настоящее время оно представляется большинству людей в принципе чем-то само собою разумеющимся, то это объясняется не действием аксиоматической истинности, а распространением идей XVII1 века. Итак, если в настоящее время два пресловутых человека становятся на точку зрения равенства, то это вытекает из того, что приходится представлять себе их как образованных людей XIX века и что это для них "естественно". А как ведут и вели себя <два> действительных человека, всегда зависит от исторических условий, при которых они живут [см. выше, стр. 106].
  [О "насилии".]
  То, что насилие играет и революционную роль, и притом во все имеющие решающее значение "критические" эпохи, признано лишь по отношению к переходу к социалистическому строю и притом только в качестве вынужденной обороны от реакционных внешних врагов.
  
  370 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  Но изображенный Марксом переворот, совершавшийся в XVI веке в Англии, имел и свою революционную сторону: он был необходимым условием превращения феодального землевладения в буржуазное и развития буржуазии. Французская революция 1789 года также в значительной степени прибегала к насилию; 4-е августа лишь санкционировало насильственные действия крестьян и было дополнено конфискацией дворянских и церковных имуществ. Насильственное завоевание, произведенное германцами, основание на завоеванных землях государств, в которых господствовала деревня, а не город (как в древнем мире), сопровождалось-именно поэтому-превращением рабства в менее отяготительное крепостное право и в другие формы зависимости крестьян (в древнем мире латифундии сопровождались обращением пахотной земли в пастбища для скота).
  [Общинная собственность и частная собственность.]
  Когда индогерманцы переселились в Европу, они, прибегая к насилию, вытеснили первоначальных жителей и обрабатывали землю при общинном землевладении. Существование последнего еще можно исторически установить у кельтов, германцев и славян, а у славян, германцев и даже у кельтов (rundale) оно еще существует даже в форме прямой (Россия) или косвенной (Ирландия) зависимости крестьян. Насилие прекратилось, после того как были вытеснены лопари и баски. Внутри общины господствовало равенство, или возникали добровольно признаваемые привилегии. Там, где из общинной собственности возникла частная собственность отдельных крестьян на землю, этот раздел между членами общины происходил до XVI века совершенно добровольно, в большинстве случаев он совершался постепенно, и остатки общинного владения были весьма обычным явлением. О насилии не было речи, оно применялось лишь к остаткам (Англия XVIII и XIX, Германия главным образом XIX века). Ирландия представляет собой исключительный случай. Эта общинная собственность мирно существовала в Индии и в России при различнейших насильственных завоеваниях, и деспотии служили для нее основой. Россия является доказательством того, как производственные отношения обусловливают политические соотношения сил. До конца XVII века русский крестьянин не подвергался сильному угнетению, пользовался свободой передвижения, был почти независим. Первый Романов прикрепил крестьян к земле. Со времен Петра началась иностранная торговля России, которая могла вывозить лишь земледельческие продукты. Этим было вызвано угнетение крестьян, которое
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 371
  все возрастало по мере роста вывоза, ради которого оно происходило, пока Екатерина не сделала этого угнетения полным и не завершила законодательства. Но это законодательство позволяло помещикам все более и более притеснять крестьян, так что гнет все более и более усиливался.
  ["Насилие" и способ производства.]
  * Если насилие является причиною социальных и политических состояний, то что же является причиной насилия? Присвоение продуктов чужого труда и чужой рабочей силы. Насилие могло изменить потребление продуктов, но не самый способ производства, оно не могло превратить барщину в наемный труд, если не оказывалось налицо условий для этого и если форма крепостного труда не стала оковами для производства.
  [Прекращение "насилия".]
  До сих пор насилие - отныне социалистический строй. Чистое благое пожелание, требование "справедливости". Однако Т. Мор выдвинул это требование уже за 350 лет до настоящего времени, но оно все еще не выполнено. Почему же оно должно было бы быть осуществлено теперь? Дюринг не дает ответа. В действительности крупная промышленность выдвигает это требование не как требование справедливости, а как необходимость для производства, и это все изменяет.
  [Война и производственные отношения.]
  * И чем же поддерживается насилие, армия? Деньгами. Итак, опять-таки оказывается, что оно зависит от производства. Ср. афин-ский флот и политику 380 - 340 гг. Насилие по отношению к союзникам не удалось вследствие недостаточности материальных средств для того, чтобы энергично вести продолжительные воины. Английские субсидии, доставляемые новою, крупною промышленностью, победили Наполеона.
  [Отрицание отрицания.]
  * Несколько примеров для того, чтобы обнаружить всю возмутительность этого ужасного преступления. 1) Возьмем <зерно> ячменное зерно. Миллионы таких зерен употребляются в пищу или потребляются в виде пива. Но если ячменное зерно находит
  372 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  нормальные условия, при которых оно может завершить свой нормальный круговорот жизни, если оно попадает на благоприятную почву, то с ним происходит изменение; оно дает росток; зерно, как таковое, исчезает, отрицается; на место его появляется возникшее из него растение, отрицание зерна. Но каков нормальный круговорот жизни этого растения? Он заключается в том, что само оно производит вновь < семена > ячменные семена, и как только последние созреют, растение отмирает, отрицается в свою очередь. Как результат этого отрицания мы имеем снова первоначальное ячменное зерно, но сам-десять, сам-двадцать или тридцать. Хлебные злаки изменяются крайне медленно, а поэтому качество зерен остается почти неизменным в историческую эпоху. Если же мы возьмем какое-нибудь пластическое декоративное растение, например далию, и будем воздействовать на семя, как делает искусный садовник, то, как результат этого "отрицания отрицания", мы получим не только большее количество семян, но и усовершенствованное семя, могущее производить более красивые цветы, и это усовершенствование подвигается вперед при каждом повторении этого процесса. Подобно тому, как с ячменным зерном, этот процесс совершается у многих животных, особенно у насекомых, которые только один раз совокупляются и, отложив яйца, умирают. Здесь нас не касается, что существуют такие растения и животные, которые не умирают, как только завершился процесс продолжения рода, и исследование вопроса о том, почему это происходит таким образом, завело бы нас слишком далеко. Достаточно показать, что отрицание отрицания действительно происходит в растительном и в животном царстве [см. выше, стр. 135]. Далее: возьмем любую алгебраическую величину, а. Если мы отрицаем ее, то мы получаем -а. Если же мы подвергаем отрицанию это отрицание, помножив -а на -а, то получим +а2, т. е. первоначальную положительную величину, но на более высокой ступени развития, а именно во второй степени. И в этом случае не имеет значения, что тот же результат может быть достигнут прямо, если мы умножим +а на +а и также получим +а2; ведь отрицание так прочно пребывает в +а2, что квадратный корень из +а2 равняется не только +а, но столь же необходимо и -а, и это получает весьма осязательное практическое значение в квадратных уравнениях 1 [см. выше, стр. 136]. Далее. Все индогерманские народы начинают с
  
  ------------------------------
  1 Или в высшей математике диференцируют, т. е. отрицают объект, по отношению к которому производится вычисление, затем отрицают это отрицание, т. е. интегрируют, и тогда находят разрешение вопроса, которое нельзя найти или трудно найти иным способом.
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 373
  общественной собственности. Почти у всех народов общинная собственность отменяется, отрицается, вытесняется другими формами:
  частною собственностью, феодальною собственностью и т. д. Отрицание этого отрицания, восстановление общественной собственности на более высокой ступени развития составляет задачу социальной революции [см. выше, стр. 137-138]. Или: античная философия сперва представляла собой первоначальный материализм. Из него возникли идеализм, спиритуализм, отрицание материи, сперва в виде противоположности между душою и телом, затем в учении о бессмертии, которое [нашло свое выражение] в монотеизме. Благодаря христианству этот спиритуализм стал общераспространенным. Отрицание этого отрицания - воспроизведение старого на более высокой ступени [развития], современный материализм, который находит свое теоретическое завершение по отношению к прошлому в научном социализме [см. выше, стр. 138]. Итак, прежде чем изгнать отрицание отрицания из диалектики и из мышления, Дюринг будет вынужден <новая биология> изгнать его из природы и из +а2 не(из истории и изобрести такую математику, в которой -а Х -а не = +а2 и есть -а [см. выше, стр. 142].
  <0тражение <"воспроизведение в мышлении"> таких естественных и исторических процессов в человеческом мозгу, следовательно, отрицание отрицания в диалектическом смысле>... Само собою разумеется, что эти естественные и исторические процессы отражаются в мыслящем мозгу и воспроизводятся <у мыслящего человека в форме мыслей. Для некоторых> в нем, как это обнаруживается в вышеприведенных примерах-ах-а и т. д., и именно высшие диалектические задачи разрешаются лишь благодаря применению этого метода.
  Конечно, существует и плохое, бесплодное отрицание. Но истинное, естественное, историческое и диалектическое отрицание есть (формально) движущее начало всякого развития - разделение на противоположности, их борьба и разрешение, причем (в истории отчасти, в мышлении вполне) на основе проделанного опыта вновь достигается первоначальный исходный пункт, но на более высокой ступени. Этим бесплодным отрицанием является отрицание чисто субъективное, индивидуальное, представляющее собой не стадию развития сути дела, а извне вносимое мнение. А так как при нем ничего не может получиться, отрицающий, таким образом, должен быть недоволен миром, ворчливо хулить все существующее и все совершавшееся, все историческое развитие. Хотя древние греки кое-что сделали, но они не знали ни спектрального анализа, ни химии, ни
  374 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  диференциального исчисления, ни паровых машин, ни шоссейных дорог, ни электрического телеграфа, ни железных дорог. К чему же останавливаться на продуктах таких отсталых людей? Все дурно- постольку этого рода отрицатели являются пессимистами-до нашего величества, которое оказывается совершенным, так что, следовательно, наш пессимизм переходит в наш оптимизм. Итак, сами мы произвели отрицание отрицания.
  Даже точка зрения Руссо на историю - первоначальное равенство-порча благодаря неравенству-установление равенства на более высокой ступени-есть отрицание отрицания1 [см. выше, стр. 138-139].
  Дюринг постоянно проповедует идеализм - идеалистическую точку зрения. Если мы делаем из существующих отношений выводы относительно будущего, если мы постигаем и исследуем положительную сторону отрицательных элементов, проявляющихся в ходе истории, а это делает по-своему, как в высшей степени ограниченный прогрессист, даже идеалист Ласкер, то Дюринг называет это идеализмом, и поэтому он считает себя вправе рисовать картину будущего, в которой намечается даже школьный план и которая оказывается фантастической, ибо она основана на невежестве. Он упускает из виду, что при этом сам он производит отрицание отрицания.
  [Отрицание отрицания и противоречие.]
  "Ничто" чего-либо положительного, говорит Гегель, "есть определенное ничто". 2 "Диференциалы могут быть рассматриваемы как настоящие нули и быть принимаемы за настоящие нули, между которыми, однако, существует определенное отношение, вытекающее из постановки рассматриваемого именно в данном случае вопроса. Математически это не оказывается нелепостью", говорит Боссю. 3 Отно-
  шение 0/0 может иметь весьма различное значение, если оно получается благодаря одновременному исчезновению числителя и знаменателя. Также 0:0= А:В, где 0/0 = A/B, а следовательно изменяется с изменением значения А и В (стр. 95, примеры), и не заключается ли "противоречие" в том, что между нулями существуют отношения, т. е.
  -------------------------------------------
  1 [Это замечание находится на полях без указания места, к которому оно относится.]
  2 См. Hegel, Wissenschaft der Logik. Berlin 1841. Bd. 1, 3. 74.
  3 Charles Bossut, Cours complet de mathematique, Paris 1795-1801.
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 375
  они могут иметь не только значение вообще, но и различные значения, которые можно выразить в числах? 1:2= 1:2; 1 - 1:2 - 2== = 1:2; 0 : 0 = 1: 2.
  * Сам Дюринг говорит, что вышеупомянутые суммирования бесконечно малых величин - на обычном языке интегральное исчисление - представляют собой наивысшие операции в математике. Как производится этот род исчисления? У нас имеются две, три или более переменные величины, то есть такие величины, при изменении которых между ними обнаруживается определенное отношение. Например две [величины], х и у, и требуется разрешить определенную неразрешимую с помощью элементарной математики задачу, в которой функционируют х; и у. Я диференцирую х и у, т. е. принимаю их столь бесконечно малыми, что они исчезают по сравнению со сколь угодно малой действительной величиной, что от х и у не остается ничего, кроме взаимного их отношения, лишенного всякой материальной
  основы, следовательно dx/dy = 0/0, но это 0/0 выражает собой отно
  шение x/y. То, что это отношение двух исчезнувших величин, фи-
  ксированный момент их исчезновения, представляет собой противоречие, не может смущать нас. Итак, что же я сделал, как не то, что я подверг отрицанию х и у, но не в том смысле, что мне до них нет дела, а соответственно обстоятельствам дела. Вместо х и у я имею в данных формулах или уравнениях их отрицание. Затем я произвожу обычные действия с этими формулами, обращаюсь с dx и dy как с величинами действительными, и в известном пункте я отрицаю отрицание, т. е. интегрирую диференциальную формулу, вместо dx и dy получаю действительные величины х и у и тем самым не просто возвращаюсь к исходному пункту, но разрешаю задачу, которая не под силу элементарной геометрии и алгебре [см. выше, стр. 137].
  * <Геоло[гия]> История земной коры представляет собой ряд подвергнутых отрицанию отрицаний, разрушений старых, и отложений новых cлоев, которые в свою очередь большею частью разрушаются и уносятся морскими волнами, реками и движением ледников, уступая место новым отложениям.
  * Но результат этого процесса положителен: образование почвы, составленной из разнообразнейших химических элементов, находящихся в состоянии механического раздробления, благоприятствующем обильной и весьма разнообразной растительности [см. выше, стр. 136].
  376 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  [Отрицание в диалектике]
  В диалектике <философии> отрицать не значит просто сказать "нет", или объявить вещь или представление несуществующими. Для каждой вещи, каждого отношения, каждого представления имеется, как выясняется из вышеприведенных примеров, особый ему свойственный способ отрицания. Если я говорю: роза есть роза, а затем отрицаю это положение, говоря: роза не есть роза, а затем отрицаю это отрицание, говоря: роза все-таки есть роза, то я, конечно, ничего нового не узнал. Повидимому, Дюринг разумеет под отрицанием и отрицание отрицания, именно эту ребяческую и скучную процедуру, и подсовывает ее нам. Уже Спиноза говорил: onmis determinatio est negatio [всякое определение есть отрицание], так что, следовательно, Дюринг должен был бы быть более осведомленным. Если Гегель называет этот совершающийся бессознательно в природе и сознательно в нашем мышлении процесс в его наиболее общей форме отрицанием отрицания, то Дюринг может негодовать по поводу этого выражения, но все же суть дела не изменяется от этого, и ему придется примириться с этим [см. выше, стр. 140-141].
  [Реальность и абстракция.]
  * С помощью положения о всеединственносги всеобъемлющего бытия, под которым папа и шейх-уль-ислам могут подписаться, нисколько не отказываясь от своей непогрешимости и от религии, Дюринг так же не может доказать исключительную материальность всего бытия, как он не может построить треугольник или шар на основании какой бы то ни было математической аксиомы или вывести из нее теорему Пифагора. Для того и другого нужны реальные предварительные условия, и лишь путем исследования этих реальных предварительных условий можно достигнуть этих результатов. Уверенность в том, что кроме материального мира не существует еще особого духовного мира, есть результат продолжительного исследования реального мира, у compris продуктов и процедуры человеческого мозга. Результаты геометрии представляют собой не что иное, как естественные свойства различных линий, поверхностей и тел или же их комбинаций, большею частью встречавшихся уже в природе задолго до существования людей (радиолярии, насекомые, кристаллы и т. д).
  [Военное обучение и партия.]
  При рассмотрении борьбы за существование и декл[амаций Дюринга против борьбы и оружия следует выяснить необходимость того,
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 377
  чтобы революционная партия знала и борьбу: возможно, что ей когда-либо предстоит революция, но не против нынешнего военно-бюрократического государства,-это политически было бы столь же безумно, как попытка Бабефа непосредственно перескочить от директории к коммунизму, и даже еще безумнее, так как директория все же представляла собой буржуазное и крестьянское правительство. Но для того, чтобы отстоять законы, изданные самою буржуазией, партия может оказаться вынужденной принять революционные меры против буржуазного государства, которое сменит нынешнее государство. Из этого вытекает в наше время всеобщая воинская повинность, и использовать ее для того, чтобы научиться борьбе, должны все, в особенности же те лица, которым их образование позволяет в качестве вольноопределяющихся получить в течение года военной службы военную подготовку, необходимую для того, чтобы быть офицером.
  [Mышленue и опыт.]
  Все идеи заимствованы из опыта, отражения - верные или искаженные - действительности.
  Два рода опыта-внешний, материальный, и внутренний,-законы мышления и формы мышления. И формы мышления отчасти унаследованы благодаря развитию (самоочевидность, например, математических аксиом для европейцев, но, конечно, не для бушменов и австралийских негров).
  Если наши предпосылки верны и если мы правильно применяем к ним законы мышления, то результат должен соответствовать действительности, точно так же как вычисление в аналитической геометрии должно соответствовать геометрическому построению, хотя то и другое являются совершенно различными методами. Но, к сожалению, этого почти никогда не бывает, или это достигается лишь в совершенно простых действиях.
  Внешний мир в свою очередь есть или природа, или общество.
  Уже верное отражение природы чрезвычайно трудно; оно оказывается продуктом продолжительной истории опыта. Силы природы представляются первобытному человеку чем-то чуждым, таинственным, подавляющим. На известной ступени, чрез которую проходят все культурные народы, он уподобляет их себе путем олицетворения. Именно это стремление к олицетворению создало повсюду богов, и consensus gentium [согласие народов], на который ссылается доказательство бытия божия, доказывает именно лишь всеобщность этого стремления к олицетворению как необходимой переходной ступени,
  378 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  а следовательно и религии. Лишь действительное познание сил природы постепенно вытесняет богов или бога отовсюду (Секки и его солнечная система). В настоящее время этот процесс настолько подвинулся вперед, что теоретически его можно считать законченным.
  В сфере общественных явлений отражение еще более трудно. Общество определяется экономическими отношениями, производством и обменом, вместе с историческими предварительными условиями.
  [Вариант введения к Анти-Дюрингу".]
  * Этого воззрения по существу держались все английские, французские и первые немецкие социалисты, в том числе Вейтлинг. Социализм является выражением абсолютного разума, истины и справедливости, и нужно только открыть его, чтобы покорить мир; чистой случайностью представляется, когда именно он открыт. При этом абсолютный разум, истина и справедливость оказываются различными у каждого основателя школы (ср. Оуэн, Фурье, сен-симонисты, Луи Блан, Прудон, Пьер Леру, Вейтлинг), а так как критерием истины и справедливости являются именно субъективный склад ума и субъективное количество познаний и тренировка мышления, то единственным возможным решением оказывается то, что противоречия между ними сглаживаются при их взаимном соприкосновении. Для того, чтобы сделать из социализма науку, нужно было поставить его на реальную, прочную, незыблемую основу. И это было сделано Марксом [см. выше, стр. 19].
  <Как социализм XVIII века> Между тем рядом с французской философией XVIII века а вслед за ней возникла новейшая немецкая философия, нашедшая свое завершение в Гегеле. Ее величайшей заслугой было возвращение к диалектике как к высшей форме мышления. Древние греческие философы были все прирожденными стихийными диалектиками, и Аристотель, Гегель древнего мира, уже исследовал существеннейшие формы диалектического мышления. Хотя и в новой философии диалектика имела блестящих представителей (в лице, например, Декарта и Спинозы), но <она достигла> она, наоборот, особенно под английским влиянием, усвоила себе метафизический образ мышления, господствовавший и среди французов XVIII века. Метафизическое мышление рассматривает вещи и их умственные отражения, понятия, в их обособленности одно за другим и без другого, как постоянные, неподвижные, раз навсегда данные предметы исследования. Вещь или существует, или не существует; вещь не может быть самой собой и в то же время чем-нибудь другим. Этот спо-
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 379
  соб мышления, представляющийся на первый взгляд правдоподобным, был свойственен метафизике. Наоборот, диалектика не удовлетворяется этим, но рассматривает вещи и понятия в их связи, в их взаимном соотношении, в их взаимодействии и в обусловливаемом этим взаимодействием изменении, в их возникновении, развитии и исчезновении. А так как вещи не существуют в мире обособленно, но соприкасаются друг с другом, воздействуют одна на другую, изменяются, возникают и исчезают, то легко понять, что хотя метафизическое мышление вполне правомерно в известных, весьма обширных, но все же более или менее ограниченных областях, протяжение которых обусловливается природой данного в каждом случае исследования, оно все же рано или поздно достигает в каждой области предела, за которым оно становится односторонним, ограниченным, абстрактным и запутывается в неразрешимых противоречиях, разрешить которые можно лишь с помощью диалектики. Например для случаев, представляющихся в обыденной жизни, мы знаем, существует ли данное животное или нет; но при более точном исследовании оказывается, что абсолютно невозможно установить, когда оно начинает существовать. Это известно юристам,-они тщетно пытались установить границу, за которой умерщвление человеческого зародыша является убийством (и точно так же невозможно установить момент физиологической смерти, которая оказывается продолжительным процессом, со многими стадиями, как можно прочесть в любом учебнике физиологии). Точно так же всякое органическое существо в каждое мгновение таково же [каким оно было в предыдущее] и вместе с тем не таково; в каждое мгновение вымирают клеточки и образуются новые, так что индивидуум всегда оказывается тем же самым и, однако, в то же время иным. Итак, точное представление о вселенной, об ее развитии и о развитии человечества, равно как и об отражении этого развития в головах людей, может выработаться лишь диалектическим путем, только принимая постоянно в соображение общее взаимодействие между возникновением и исчезновением, между прогрессивными и регрессивными изменениями. На такую точку зрения стала новейшая философия. Кант обратил неизменную солнечную систему, которую предполагал Ньютон, и вечное - с тех пор как был дан первый толчок - пребывание этой системы в исторический процесс возникновения солнца и всех планет из первоначальной туманной массы, а через пятьдесят лет после этого Лаплас математически формулировал выводы из этой гипотезы во всех деталях, и теперь она принята всеми естествоиспытателями. Гегель завершил эту философию, создав систему,
  380 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  в которой весь естественный, исторический и духовный мир был впервые представлен как процесс, т. е. в непрерывном движении, изменении, преобразовании и развитии. С этой точки зрения история человечества перестала казаться нелепым сплетением бессмысленных насилий, которые представляются одинаково неприемлемыми для созревшего теперь разума философов и которые лучше всего как можно скорее забыть при воссиявшем теперь свете вечной истины; но эта история явилась процессом развития самого человечества, и задачей философии стали выяснение этого процесса постепенного развития при всех его блужданиях и обнаружение его внутренней закономерности при всех кажущихся случайностях [см.выше, стр. 10].
  Здесь безразлично, разрешил ли Гегель эту задачу. Его заслуга заключалась в том, что он поставил ее. Но он и не мог разрешить ее, потому что он был идеалист, т. е. не мысли казались ему отражениями вещей, а, наоборот, вещи и их развитие представлялись ему лишь воплощенными отражениями "идеи", существовавшей где-то уже до сотворения мира. То, что системе Гегеля не удалось разрешить поста- вленную задачу, объясняется этим и субъективною ограниченностью творца этой системы [см. выше, стр. 24].
  Гегелевская система была последнею, наиболее совершенною формою философии, поскольку философия считается особою наукою, стоящею выше всех других наук. В ней потерпела крушение вся философия. Однако остались диалектический обзор мышления и понимание естественного, исторического и <духовного> умственного мира как беспрестанно движущегося, изменяющегося, подверженного непрерывному процессу возникновения и исчезновения. Теперь не только к философии, но и ко всем наукам было предъявлено требование, чтобы каждая из них выясняла в своей особой области законы движения этого непрерывного процесса преобразования. И в этом заключается наследие, оставленное гегелевской философией ее преемникам.
  Между тем развитие капиталистического производства подвигалось вперед гигантскими шагами, особенно на его ближайшей родине, в Англии. Антагонизм между буржуа и пролетариями становится все более и более резким, чартистское движение достигло в 1842 г. своего кульминационного пункта, факты все с большею и большею наглядностью доказывали лживость учений буржуазной экономии. Во Франции лионское восстание в 1835 г.1 также про-
  -------------------------
  1 [Конечно, описка, вместо 1831 г., ср. выше, стр. 25.]
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 381
  возгласило борьбу пролетариата против буржуазии. Английские и французские социалистические теории имели историческое значение и должны были вызвать отклик и критику и в Германии, хотя там еще только начинало развиваться крупное производство. Итак, теоретическому социализму, который развивался тогда не столько в Германии, как среди немцев, пришлось импортировать весь свой материал - фактический...1
  II.
  [Вторая часть рукописи представляет собой выдержку из курса политической и социальной экономии Дюринга. Мы воспроизводим более или менее длинные замечания, сделанные Энгельсом на полях, указывая всякий раз, к каким рассуждениям Дюринга они относятся.]
  *
  [По поводу утверждения Дюринга (стр. 1), что политика, как выявление человеческой воли, подлежит действию естественных законов, Энгельс замечает:]
  
  Итак, ни слова об историческом развитии. Лишь вечный закон природы. Все сводится к психологии, которая, к сожалению, оказывается еще гораздо более "отсталой", чем политика.
  
  [В непосредственной связи с рассуждениями Дюринга (стр. 4-5> о насильственной собственности как о чисто политической форме отношений Энгельс пишет:]
  
  Все еще выражается уверенность, что в экономии имеют силу лишь вечные естественные законы, что все изменения и искажения вызваны лишь скверной политикой.
  [И он делает по поводу этого следующее замечание:]
  
  Итак, во всей теории насилия верным оказывается лишь то, что до сих пор все <социальные яв[ления]> общественные формы нуждались для своего сохранения в насилии и даже отчасти были установлены путем насилия. Это насилие в его организованной форме называется государством. Итак, здесь выражена та банальная мысль, что, с тех пор как человек вышел из дикого состояния, повсюду существовали государства, но человечество знало это и до Дюринга. Но государство и насилие представляют собой именно то, что есть общего во всех до сих пор существовавших общественных формах, и если я, например, объясняю восточные деспотии, античные республики, македонские монархии, Римскую империю, феодализм средних веков тем, что все они были основаны на насилии, то я еще
  -----------------------------------
  1 [Фраза не закончена.]
  382 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  ничего не объяснил. Итак, различные социальные и политические формы должны быть объясняемы не насилием, которое ведь всегда остается одним и тем же, а тем, к чему насилие применяется, что является объектом грабежа.-продуктами и производительными силами каждой эпохи и вытекающим из них самих их распределением. И тогда оказалось бы, что восточный деспотизм был основан на общинном землевладении, античные республики-на городах, занимавшихся земледелием, Римская империя-на латифундиях, феодализм - на господстве деревни над городом, и для всего имелись экономические основания и т. д.
  [К указаниям Дюринга (стр. 5) относительно того, как выяснить "естественные законы хозяйства", относятся следующие замечания, находящиеся на довольно большом расстоянии одно от другого.]
  
  Итак, естественные законы хозяйства можно открыть, лишь отрешившись от всего до сих пор существовавшего хозяйства; до сих пор они никогда не проявлялись в неискаженном виде! Неизменная природа человека -от обезьяны до Гете!
  Дюринг имеет в виду объяснить этой теорией "насилия", почему до сих пор большинство состояло из подвергавшихся насилию, а меньшинство из прибегавших к насилию. Это уже само по себе доказывает, что отношение насилия основано на экономических условиях, которые нельзя так просто устранить политическими мерами.
  У Дюринга рента, прибыль, процент, заработная плата не объясняются, но он утверждает, что они установлены насилием. Но откуда же берется насилие? Non est, насилие порождает обладание, и обладание = экономической мощи. Птак, насилие = мощи.
  * Маркс доказал в "Капитале" (Накопление), что на известной ступени развития законы товарного производства неизбежно вызывают возникновение капиталистического производства со всеми его мошенничествами и что для этого нет надобности в насилии [см. выше, стр. 165 - 166].
  * Если Дюринг считает политическое действие последнею решающею силою истории и выдает это за нечто новое, то он лишь повторяет то, что говорили все прежние историки, с точки зрения которых социальные формы также объясняются исключительно политическими силами, а не производством [см. выше, стр. 161-162].
  * C'est trop bon! Вся фритредерская школа, начиная от Смита, все экономические учения до Маркса в экономических законах, поскольку они понимают их, усматривают "естественные законы" и
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 383
  утверждают, что действие их искажается государством, "действием государственных и общественных учреждений"!
  Впрочем, вся эта теория является лишь попыткой обосновать социализм на учении Кэри: экономия сама по себе гармонична,- государство портит все своим вмешательством.
  Дополнением к насилию является вечная справедливость: она появляется на стр. 282.
  [Энгельс критикует рассуждения Дюринга (стр. 10) о точке зрения Смита, Рикардо и Кэри и об ее отношении к его собственному мнению о производстве и распределении и замечает:]
  
  Итак, сперва выводят из действительной истории путем отвлечения различные правовые отношения и отделяют их от исторической основы, на которой они возникли и на которой они только и имеют смысл, и переносят их на две личности - Робинзона и Пятницу, где они, конечно, кажутся совершенно произвольными. А сведя таким образом эти отношения к чистому насилию, их затем опять переносят в действительную историю и доказывают таким образом, что и здесь все основано на сплошном насилии. Дюринг не обращает внимания на то, что насилие должно применяться к материальному субстрату и что нужно именно выяснить, почему это произошло.
  [Относительно теории распределения и отношения распределения к насилию (стр. 10-11) Энгельс замечает:]
  
  Итак, нельзя ограничиться исследованием распределения текущего производства. Земельная рента предполагает землевладение, прибыль, капитал, заработную плату, ничем не владеющих рабочих, обладателей одной лишь рабочей силы. Итак, следует выяснить, чем это вызвано. Поскольку это его касалось, Маркс сделал это в I томе; исследование происхождения современного землевладения относится к исследованию земельной ренты, следовательно к его II тому. У Дюринга исследование и историческое обоснование ограничиваются одним словом насилие! Здесь уже прямая mala fides.
  * Итак, насилие создает экономические, политические и т. п. условия жизни эпохи, народа и т. д. Но кто производит насилие? Организованной силой является прежде всего армия. Ничто не зависит до такой cтепени от экономических условий, как именно состав, организация, вооружение, стратегия и тактика армии. Основа-вооружение, а последнее опять-таки непосредственно зависит от ступени [развития] производства. Камень, бронза, железное оружие, панцырь, конница, порох и, наконец, огромный переворот, произведенный в военном деле крупною промышленностью благодаря
  384 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  нарезным ружьям, заряжающимся с казенной части, и артиллерии- продуктам, изготовлять которые могла лишь крупная промышленность с ее машинами, равномерно работающими и производящими почти абсолютно тождественные продукты. От вооружения в свою очередь зависят состав и организация, стратегия и тактика. Последняя зависит и от состояния путей сообщений-расположение войск и успехи, достигнутые в битве при Иене, невозможны при нынешних шоссейных дорогах, - и, наконец, железная дорога! Итак, именно сила всего более зависит от наличных условий производства, и это понял даже капитан Иенс (K[olnische] Z[eitung], Macchiavelli)1 [см. выше, стр. 174].
  При этом следует обратить особое внимание на современное ведение войны от ружья со штыком до ружья, заряжающегося с казенной части, при котором действует не человек с саблей, а оружие: линия, колонна при плохих войсках, но прикрытая стрелками (lena contra Wellington), и, наконец, всеобщее распадение на стрелковые цепи и замена медленного шага беглым шагом 2.
  [Следующие, лишь отчасти исписанные страницы представляют собой выдержки в виде заглавий, относящиеся к мнениям Дюринга о социализме. В частности они относятся (мы придерживаемся распределения, данного у Энгельса) к половым отношениям, будущему государственному строю, распределению, школе, отмене культа, переходному периоду, семье, разделению труда, деньгам и цене.
  Относительно этого последнего пункта Энгельс делает о хозяйственной коммуне Дюринга и о господствующей в ней денежной системе (стр. 278 и сл.) следующее замечание:]
  
  * Следовательно, и вознаграждение отдельного рабочего обществом.
  Следовательно, и накопление сокровищ, ростовщичество, кредит и все последствия, в том числе денежные кризисы и безденежье. Деньги вызывают разложение хозяйственной коммуны столь же неизбежно, как они вызывают в настоящее время и разложение русской общины и семейной общины, раз при их посредстве совершаются меновые сделки отдельных членов.
  ----------------------------------
  1 В ЉЉ 108, 110, 112 и 115 от 16, 20, 22 и 25 апреля 1876 г. газеты "Kol-nische Zeitung" напечатано сообщение о лекции, прочитанной Иенсом 26 февраля 1876 г. в "Научном обществе" в Берлине на тему "Макиавелли и идея всеобщей воинской повинности", в которой лектор выяснял, между прочим, "до какой степени хозяйственные условия жизни служат основанием для формирования войск" (Љ 110).
  2 [Этот абзац-другим шрифтом-является, конечно, скорее примечанием к Иенсу.]
  ИЗ ПОДГОГОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 385
  [Энгельс резюмирует взгляды Дюринга на роль потребления в хозяйственном процессе и делает по поводу их следующие критические замечания:]
  
  Но и потребление или скорее "понятие" о нем "может иметь очень большое значение, если его сразу выдвинут на передний план и придадут ему главное значение в системе, вместо того чтобы отодвигать его на задний план" (стр. 13). (Итак, благодаря этому упраздняется все сказанное прежде.) Следует ряд общих мест, которые можно найти у всех прежних социалистов и с которыми освоилось даже обыд[енное] филистерское сознание, относительно того, что на более высокой ступени развития общества возникнут и более сложные потребности и что в обществе, в котором существуют классовые противоречия, потребление богатыми предметов роскоши принимает, при обострении противоречий, карикатурный характер и становится вредным для них самих (стр. 13- 15). Одним словом, вновь подтверждается то, что было сказано на стр. 8 об учении Сэя о потреблении, а именно, что этому учению пришлось ограничиться несколькими мало содержательными замечаниями относительно роскоши и непроизводительных расходов и невольно повсюду играть роль совершенно излишнего добавления или дополнения, не стоящего в связи с предыдущим. "Но нет, в заключение оказывается, что действительный труд в какой-либо форме является, следовательно, социальным естественным законом здоровых форм (итак, все прежние формы нездоровы)... Этот естественный закон равновесия между трудом и потреблением... является критерием жизненности различных общественных элементов;1 он обрекает одни элементы на увядание и выдвигает другие, чтобы влить свежую кровь в жилы народных организмов и способствовать тому, чтобы народы достигали более высоких ступеней цивилизации".
  [По поводу вышеприведенных рассуждений Дюринга об отношении между трудом и потреблением Энгельс замечает:]
  
  Или труд рассматривается здесь как экономический, материально производительный труд, и в таком случае эта фраза бессмысленна и не применима ко всей предшествующей истории. Или труд рассматривается в более общей форме, причем под ним разумеется всякого рода нужная или пригодная в какой-либо период деятельность, управление, судопроизводство, военные упражнения, и в таком случае эта фраза опять-таки оказывается совершенно бессодержательным общим местом и неуместна в экономии. Но желать
  -------------------------------
  1 [У Дюринга: деловых элементов.]
  386 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРННГУ"
  импонировать этим старым хламом социалистам, называя его "есте-ственным законом", есть нечто a trifle impudent (несколько бесстыдное).
  [Дюринг выражает на стр. 16-17 связь между грабежом и богатством в их отношении к распределению, и Энгельс замечает по поводу этого :]
  
  Здесь обнаруживается весь метод. Всякое экономическое отношение сперва рассматривается с точки зрения производства, причем совершенно не принимаются во внимание исторические определения. Поэтому нельзя сказать ничего кроме общих фраз, и если Дюринг желает пойти далее этого, то ему приходится принять в расчет определенные исторические отношения данной эпохи, т. е. выйти из-сферы абстрактного производства и прейти к смешению понятий. Затем то же самое экономическое отношение рассматривается с точки зрения распределения, т. е. совершавшийся до сих пор исторический процесс сводится к фразе насалие, и затем выражается негодование по поводу печальных последствий насилия. Мы увидим при рассмотрении естественных законов, к чему это приводит.
  
  [Дюринг утверждает на стр. 18, что для обработки земельной собственности в больших разумах необходимо "рабство" или "крепостная зависимость". По поводу этого Энгельс замечает:
  
  Итак, всемирная история начинается с крупного землевладения. Обработка на больших участках земли тожественна с обработкой земли крупными землевладельцами! Почва Италии, обращенная благодаря латифундиям в пастбища, оставалась до тех пор невозделанной! Северные американские штаты обязаны своим огромным ростом не свободным крестьянам, а рабам, крепостным и т. д. Опять mauvais calembour: "ведение хозяйства на больших участках земли" должно означать обработку этих участков, но тотчас же истолковывается как ведение хозяйства в больших размерах = крупное землевладение! И в этом смысле какое изумительно новое открытие, что если кто-либо владеет таким количеством земли, что он и его семья не в состоянии обработать ее, он не может обработать всей принадлежащей ему земли без применения чужого труда! Ведь ведение хозяйства при посредстве крепостных крестьян означает обработку вовсе не более или менее крупных, а именно мелких участков земли, и обработка предшествовала крепостной зависимости (Россия, флам[анд]-ские, голландские и фризские колонии в славянской марке, см. Langethal1); первоначально свободные крестьяне обращаются в
  ---------------------------
  ' Chr.Eb. Langethal, Ceschichte der deutschen Landwirtschaft, Iena 1854- 1856.
  ИЗ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ К "АНТИ-ДЮРИНГУ" 387
  крепостных, а в иных местах даже формально добровольно становятся крепостными.
  [На стр.20 Дюринг утверждает, что стоимость зависит от величины усилия при преодолении естественного сопротивления при удовлетворении потребностей. По поводу этого Энгельс замечает:]
  
  Преодоление сопротивления заимствовано из математической механики. Эта категория становится нелепой в экономии. В таком случае выражения: я пряду, тку, белю, набиваю хлопчатую бумагу, означают: я преодолеваю сопротивление хлопчатой бумаги процессу прядения, сопротивление пряжи процессу тканья, сопротивление ткани процессу беления и набивания. Я изготовляю паровую машину-означает: я преодолеваю сопротивление, оказываемое железом
  превращению в паровую машину. Я выражаю суть дела в иносказательных и высокопарных фразах, благодаря которым не получается ничего кроме неточности. Но благодаря этому я могу ввести распре-делительную стоимость, при которой также будто бы приходится преодолевать сопротивление. В этом-то и дело!
  [На стр. 27 Дюринг говорит, что распределительная стоимость существует лишь там, где право располагать неизготовленными вещами обменивается на производственные стоимости. Энгельс замечает:]
  
  Что означает неизготовленная вещь? Землю, обрабатываемую с применением современных приемов? Или это выражение должно означать вещи, не изготовленные самим собственником? Но ей противополагается "действительная производственная стоимость". Следующая фраза показывает, что мы имеем опять-таки дело с mauvais calembour'ом. Предметы природы, которые не изготовляются, смешиваются с "составными частями стоимости, присваиваемыми безвозмездно".
  [Дюринг утверждает (стр. 60 и сл.), что все человеческие учреждения обусловлены, но не "практически неизменны". Нелепо допускать произвольность и беспорядочность в человеческих отношениях. По поводу этого Энгельс замечает:]
  Итак, этот естественный закон и остается естественным законом. Ни слова о том, что до сих пор во всем непланомерном и бессвязном производстве законы экономии противостоят людям как объективные законы, по отношению к которым они бессильны, следовательно в форме естественных законов.
  [На стр. 63 Дюринг формулирует свой основной закон всей экономии. Этот закон гласит:
  "Производительность средств, служащих для хозяйства, а именно сил
  388 ПРИЛОЖЕНИЯ К "АНТИ-ДЮРИНГУ"
  природы и силы человека, увеличивается благодаря изобретениям и открытиям, причем это совершается таким образом, что можно оставить совершенно в стороне распределение, которое, как таковое, все же может подвергаться значительным изменениям или вызывать их, но не определяет характера главного результата". По поводу этого Энгельс замечает:]
  
  Эта заключительная фраза: "причем" и т. д. не прибавляет к закону ничего нового, потому что если закон верен, то распределение не может вносить в него никаких изменений. Итак, нет надобности говорить, что этот закон верен для всякой формы распределения, потому что ведь иначе он не был бы естественным законом. Но эта фраза добавлена лишь потому, что Дюринг все-таки постыдился формулировать ничем неприкрытый закон во всей его наготе. К тому же эта фраза бессмысленна. Ведь если распределение все-таки может вызывать значительные изменения, то его нельзя "оставить совершенно в стороне". Итак, мы вычеркиваем эту заключительную фразу и получаем тогда закон pur et simple - основной закон всей экономии.
  [На стр. 70 Дюринг утверждает, что экономический прогресс зависит не не от суммы средств производства, а лишь от технических знаний. По поводу этого
  Энгельс пишет:]
  
  Лежащие в Ниле паровые плуги хедива и бесполезно стоящие в сараях молотилки русских дворян доказывают это. И для пара существуют исторические предварительные условия, которые, правда, сравнительно легко создать, но которые все же должны быть созданы. Но Дюринг очень гордится тем, что таким образом он до такой степени переистолковал вышеупомянутое положение, имеющее совершенно иной смысл, что эта "идея совпадает с нашим основным законом".
  [По поводу дюринговой формулировки разделения труда-"обособление специальностей и разложение деятельности повышает производительность труда" (стр. 73)-Энгельс замечает:]
  
  Эта формулировка ошибочна, так как она верна лишь для буржуазного производства, и (даже для него не всегда) разделение специальностей уже и там оказывается стеснительным для производства вследствие уродования и окостенения индивидуумов, но в будущем оно совершенно исчезнет. Уже здесь мы видим, что это разделение специальностей на нынешний лад представляется Дюрингу чем-то неизменным, следовательно (неустранимым) и для социалистического строя.
  
  
  
  
  Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке RoyalLib.ru
  Все книги автора
  Эта же книга в других форматах
  http://royallib.ru/get/rtf/gegel_fridrih/nauka_logiki.zip
  http://royallib.ru/book/gegel_fridrih/nauka_logiki.html
  
  
  Приятного чтения!
  
  Фридрих Гегель
  Наука логики
  
  
  
  Гегель Фридрих
  Наука логики
  
  Гегель Г.В.Ф.
  Наука логики
  ВВЕДЕНИЕ
  Всеобщее понятие логики
  Ни в какой другой науке не чувствуется столь сильно потребность начинать с самой сути дела, без предварительных размышлений, как в науке логики. В каждой другой науке рассматриваемый ею предмет и научный метод различаются между собой; равным образом и содержание [этих наук] не начинает абсолютно с самого начала, а зависит от других понятий и связано с окружающим его иным материалом. Вот почему за этими науками признается право говорить лишь при помощи лемм о почве, на которой они стоят, и о ее связи, равно как и о методе, прямо применять предполагаемые известными и принятыми формы дефиниций и т. п. и пользоваться для установления своих всеобщих понятий и основных определений обычным способом рассуждения.
  Логика же, напротив, не может брать в качестве предпосылки ни одной из этих форм рефлексии или правил и законов мышления, ибо сами они составляют часть ее содержания и сначала должны получить свое обоснование внутри нее. Но в ее содержание входит не только указание научного метода, но и вообще само понятие науки, причем это понятие составляет ее конечный результат: она поэтому не может заранее сказать, что она такое, лишь все ее изложение порождает это знание о ней самой как ее итог (Letztes) и завершение. И точно так же ее предмет, мышление или, говоря определеннее, мышление, постигающее в понятиях, рассматривается по существу внутри нее; понятие этого мышления образуется в ходе ее развертывания и, стало быть, не может быть предпослано. То, что мы предпосылаем здесь в этом введении, не имеет поэтому своей целью обосновать, скажем, понятие логики или дать наперед научное обоснование ее содержания и метода, а имеет своей целью с помощью некоторых разъяснений и размышлений в рассуждающем и историческом духе растолковать представлению ту точку зрения, с которой следует рассматривать эту науку.
  Если вообще логику признают наукой о мышлении, то под этим понимают, что это мышление составляет голую форму некоторого познания, что логика абстрагируется от всякого содержания, и так называемая вторая составная часть всякого познания, материя, должна быть дана откуда-то извне, что, следовательно, логика, от которой эта материя совершенно независима, может только указать формальные условия истинного познания, но не может содержать самое реальную истину, не может даже быть путем к реальной истине, так как именно суть истины, содержание, находится вне ее.
  Но, во-первых, неудачно уже утверждение, что логика абстрагируется от всякого содержания, что она только учит правилам мышления, не имея возможности вдаваться в рассмотрение мыслимого и его характера. В самом деле, если, как утверждают, ее предмет - мышление и правила мышления, то она непосредственно в них имеет 'свое, ей лишь свойственное содержание; в них она имеет также и вторую составную часть познания, некую материю, характер которой ее интересует.
  Во-вторых, вообще представления, на которых до сих пор основывалось понятие логики, отчасти уже сошли со сцены, отчасти им пора полностью исчезнуть, пора, чтобы понимание этой науки исходило из более высокой точки зрения и чтобы она приобрела совершенно измененный вид.
  Понятие логики, которого придерживались до сих пор, основано на раз навсегда принятом обыденным сознанием предположении о раздельности содержания познания и его формы, или, иначе сказать, истины, и достоверности. Предполагается, во-первых, что материя познавания существует сама по себе вне мышления как некий готовый мир, что мышление, взятое само по себе, пусто, что оно примыкает к этой материи как некая форма извне, наполняется ею, лишь в ней обретает некоторое содержание и благодаря этому становится реальным познанием.
  Во-вторых, эти две составные части (ибо предполагается, что они находятся между собой в отношении составных частей и познание составляется из них механически или в лучшем случае химически) находятся, согласно этому воззрению, в следующей иерархии: объект есть нечто само по себе завершенное, готовое, нисколько не нуждающееся для своей действительности в мышлении, тогда как мышление есть нечто ущербное, которому еще предстоит восполнить себя в некоторой материи, и притом оно должно сделать себя адекватным своей материи в качестве мягкой неопределенной формы. Истина есть соответствие мышления предмету, и для того чтобы создать такое соответствие - ибо само по себе оно не дано как нечто наличное, - мышление должно подчиняться предмету, сообразоваться с ним.
  В-третьих, так как различие материи и формы, предмета и мышления не оставляется в указанной туманной неопределенности, а берется более определенно, то каждая из них есть отделенная от другой сфера. Поэтому мышление, воспринимая и формируя материю, не выходит за сдои пределы, воспринимание ее и сообразование с ней остается видоизменением его самого, и от этого оно не становится своим иным; а сознающий себя процесс определения уж во всяком случае принадлежит лишь исключительно мышлению. Следовательно, даже в своем отношении к предмету оно не выходит из самого себя, не переходит к предмету; последний остается как вещь в себе просто чем-то потусторонним мышлению.
  Эти взгляды на отношение между субъектом и объектом выражают собой те определения, которые составляют природу нашего обыденного сознания, охватывающего лишь явления. Но когда эти предрассудки переносятся в область разума, как будто и в нем имеет место то же самое отношение, как будто это отношение истинно само по себе, они представляют собой заблуждения, опровержением которых, проведенным через все части духовного и природного универсума, служит философия или, вернее, они суть заблуждения, от которых следует освободиться до того, как приступают к философии, так. как они преграждают вход в нее.
  В этом отношении прежняя метафизика имела более возвышенное понятие о мышлении, чем то, которое сделалось ходячим в новейшее время. А именно она полагала в основание то, что есть действительно истинное (das wahrhaft Wahre) в вещах, это то, что познается мышлением о них и в них; следовательно, действительно истинны не вещи в своей непосредственности, а лишь вещи, возведенные в форму мышления, вещи как мыслимые. Эта метафизика, стало быть, считала, что мышление и определения мышления не нечто чуждое предметам, а скорее их сущность, иначе говоря, что вещи и мышление о них сами по себе соответствуют друг другу (как и немецкий язык выражает их сродство) " что мышление в своих имманентных определениях и истинная природа вещей составляют одно содержание.
  Но философией овладел рефлектирующий рассудок. Мы должны точно знать, что означает это выражение, которое часто употребляется просто как эффектное словечко (Schlagwort). Под ним следует вообще понимать абстрагирующий и, стало быть, разделяющий рассудок, который упорствует в своих разделениях. Обращенный против разума, он ведет себя как обыкновенный здравый смысл и отстаивает свой взгляд, согласно которому истина покоится на чувственной реальности, мысли суть только мысли в том смысле, что лишь чувственное восприятие сообщает им содержательность (Gehalt) и реальность, а разум, поскольку он остается сам по себе, порождает лишь химеры16. В этом отречении разума от самого себя утрачивается понятие истины, разум ограничивают познанием только субъективной истины, только явления, только чего-то такого, чему не соответствует природа самой вещи; знание низведено до уровня мнения.
  Однако это направление, принятое познанием и представляющееся потерей и шагом назад, имеет более глубокое основание, на котором вообще покоится возведение разума в более высокий дух новейшей философии. А именно основание указанного, ставшего всеобщим, представления следует искать в понимании того, что определения рассудка необходимо сталкиваются с самими собой. - Уже названная нами рефлексия заключается в том, что выходят за пределы конкретно непосредственного и определяют и разделяют его. Но равным образом она должна выходить и за пределы этих своих разделяющих определений, и прежде всего соотносить их. В стадии (auf dem Standpunkte) этого соотнесения выступает наружу их столкновение. Это осуществляемое рефлексией соотнесение само по себе есть дело разума; возвышение над указанными определениями, которое приходит к пониманию их столкновения, есть большой отрицательный шаг к истинному понятию разума. Но это не доведенное до конца понимание приводит к ошибочному взгляду, будто именно разум впадает в противоречие с собой; оно не признает, что противоречие как раз и есть возвышение разума над ограниченностью рассудка и ее устранение. Вместо того чтобы сделать отсюда последний шаг вверх, познание неудовлетворительности рассудочных определений отступает к чувственному существованию, ошибочно полагая, что в нем оно найдет устойчивость и согласие. Но так как, с другой стороны, это познание знает себя как познание только явлений, то оно тем самым соглашается, что чувственное существование неудовлетворительно, но вместе с тем предполагает, что, хотя вещи в себе и не познаются, однако внутри сферы явлений познание правильное; как будто различны только роды предметов, и один род предметов, а именно вещи в себе, не познается, другой же род предметов, а именно явления, познается. Это похоже на то, как если бы мы приписывали кому-нибудь правильное уразумение, но при этом прибавили бы, что он, однако, способен уразуметь не истинное, а только ложное. Так же как это было бы нелепо, столь же нелепо истинное познание, не познающее предмета, как он есть в себе.
  Критика форм рассудка привела к указанному выше выводу, что эти формы не применимы к вещам в себе. Это может иметь только тот смысл, что эти формы суть в самих себе нечто неистинное. Но так как все еще считают их значимыми для субъективного разума и для опыта, то критика ничего не изменила в них самих, а оставляет их для субъекта в том же виде, в каком они прежде имели значение для объекта. Но если они недостаточны для познания вещи в себе, то рассудок, которому, как утверждают, они принадлежат, еще в меньшей степени должен был бы принимать их и довольствоваться ими. Если они не могут быть определениями вещи в себе, то они еще в меньшей степени могут быть определениями рассудка, за которым мы должны были бы признать по крайней мере достоинство некоторой вещи в себе. Определения конечного и бесконечного одинаково сталкиваются между собой, будем ли мы применять их к времени и пространству, к миру или они будут признаны определениями внутри духа, точно так же как черное и белое все равно образуют серое, смешаем ли мы их на стене или только на палитре. Если наше представление о мире расплывается, когда мы на него переносим определения бесконечного и конечного, то сам дух, содержащий в себе эти два определения, должен в еще большей мере оказаться чем-то внутренне противоречивым, чем-то расплывающимся. Свойство материи или предмета, к которым мы стали бы их применять или в которых они находятся, не может составлять [здесь] какое-либо различие, ибо предмет внутренне противоречив только из-за указанных определений и согласно им.
  Указанная критика, стало быть, отдалила формы объективного мышления только от вещи, но оставила их в субъекте в том виде, в каком она их нашла. А именно, она не рассмотрела этих форм, взятых сами по себе, со свойственным им содержанием, а прямо заимствовала их при помощи лемм из субъективной логики. Таким образом, не было речи о выведении их из (an) них самих или хотя бы о выведении их как субъективно-логических форм, тем более не было речи о диалектическом их рассмотрении.
  Более последовательно проведенный трансцендентальный идеализм признал ничтожность сохраненного еще критической философией призрака вещи в себе, этой абстрактной, оторванной от всякого содержания тени, и он поставил себе целью окончательно его уничтожить. Кроме того, эта философия положила начало попытке дать разуму развернуть свои определения из самого себя. Но субъективная позиция этой попытки не позволила завершить ее. В дальнейшем отказались от этой позиции, а с ней и от указанной начатой попытки и от разработки чистой науки.
  Но совершенно не принимая во внимание метафизического значения, рассматривают то, что обычно понимают под логикой. Эта наука в том состоянии, в каком она еще находится, лишена, правда, того содержания, которое признается в обыденном сознании реальностью и некоей истинной сутью. Однако не поэтому она формальная наука, лишенная всякой содержательной истины. В том материале, который в ней не находят и отсутствием которого обычно объясняют ее неудовлетворительность, мы, впрочем, не должны искать сферу истины. Причина бессодержательности логических форм скорее только в способе их рассмотрения и трактовки. Так как они в качестве застывших определений лишены связи друг с другом и не удерживаются в органическом единстве, то они мертвые формы и в них не обитает дух, составляющий их живое конкретное единство. Но тем самым им недостает подлинного содержания (Inhalt) - материи, которая была бы в самой себе содержанием (Gehalt). Содержание, которого мы не находим в логических формах, есть не что иное, как некоторая прочная основа и сращение (Konkretion) этих абстрактных определений, и обычно ищут для них такую субстанциальную сущность вне логики. Но сам логический разум и есть то субстанциальное или реальное, которое удерживает в себе все абстрактные определения, и он есть их подлинное, абсолютно конкретное единство. Нет, следовательно, надобности далеко искать то, что обычно называют материей. Если логика, как утверждают, лишена содержания, то это вина не предмета логики, а только способа его понимания.
  Это размышление приводит нас к необходимости указать ту точку зрения, с которой мы должны рассматривать логику, поскольку эта точка зрения отличается от прежней трактовки этой науки и есть единственно истинная точка зрения, которой она впредь должна придерживаться раз и навсегда.
  В "Феноменологии духа" я представил сознание в его поступательном движении от первой непосредственной противоположности между ним и предметом до абсолютного знания. Этот путь проходит через все формы отношения сознания к объекту и имеет своим результатом понятие науки. Это понятие, следовательно (независимо от того, что оно возникает в рамках самой логики), не нуждается здесь в оправдании, так как оно его получило уже там; и оно не может иметь никакого другого оправдания, кроме этого его порождения сознанием, для которого все его собственные образы разрешаются в это понятие, как в истину. Резонерское обоснование или разъяснение понятия науки может самое большее привести лишь к тому, что понятие станет объектом представления и о нем будут получены исторические сведения; но дефиниция науки, или, точнее, логики, имеет свое доказательство исключительно в указанной необходимости ее происхождения. Та дефиниция, которой какая-либо наука начинает абсолютно с самого начала, не может содержать ничего другого, кроме определенного корректного выражения того, что как известное и общепризнанное представляют себе в качестве предмета и цели этой науки. Что в качестве таковых представляют себе именно это, [а не другое], это есть историческое (historische) уверение, относительно которого можно сослаться лишь на то или иное признанное или, собственно говоря, можно только в виде просьбы предложить, чтобы считали то или иное признанным. Вовсе не удивительно, что один отсюда, другой оттуда приводит какой-нибудь случай или пример, показывающий, что под таким-то выражением нужно понимать еще нечто большее и иное и что, стало быть, в его дефиницию следует включить еще одно более частное или более общее определение и с этим должна быть согласована и наука. - При этом от резонерства зависит, до какой границы и в каком объеме те или иные определения должны быть включены или исключены; само же резонерство имеет перед собой на выбор самые многообразные и самые различные воззрения, застывшее определение которых может в конце концов давать только произвол. При этом способе начинать науку с ее дефиниции нет и речи о потребности показать необходимость ее предмета и, следовательно, также ее самой.
  Итак, в настоящем произведении понятие чистой науки и его дедукция берутся как предпосылка постольку, поскольку феноменология духа есть не что иное, как дедукция его. Абсолютное знание есть истина всех способов сознания, потому что, как показало [описанное в "Феноменологии духа"] движение сознания, лишь в абсолютном знании полностью преодолевается разрыв между предметом и достоверностью самого себя, я истина стала равной этой достоверности, так же как и эта достоверность стала равной истине.
  Чистая наука, стало быть, предполагает освобождение от противоположности сознания [и его предмета]. Она содержит в себе мысль, поскольку мысль есть также и суть вещи (Sache) сама по себе, или содержит суть вещи саму по себе (die Sache an sich selbst), поскольку суть вещи есть также и чистая мысль. В качестве науки истина есть чистое развивающееся самосознание и имеет образ самости [что выражается в том], что в себе и для себя сущее есть осознанное (gewusster) понятие, а понятие, как таковое, есть в себе и для себе сущее. Это объективное мышление и есть содержание чистой науки. Она поэтому в такой мере не формальна, в такой мере не лишена материи для действительного и истинного познания, что скорее лишь ее содержание и есть абсолютно истинное или (если еще угодно пользоваться словом "материя") подлинная материя, но такая материя, для которой форма не есть нечто внешнее, так как эта материя есть скорее чистая мысль и, следовательно, есть сама абсолютная форма. Логику, стало быть, следует понимать как систему чистого разума, как царство чистой мысли. Это царство есть истина, какова она без покровов, в себе и для себя самой. Можно поэтому выразиться так: это содержание есть изображение Бога, каков он в своей вечной сущности до сотворения природы и конечного духа.
  Анаксагор восхваляется как тот, кто впервые высказал ту мысль, что нус, мысль, есть принцип мира, что необходимо определить сущность мира как мысль. Он этим положил основание интеллектуального воззрения на Вселенную, чистым видом (Gestalt) которого должна быть логика. В ней мы имеем дело не с мышлением о чем-то таком, что имело бы для себя основание вне мышления, не с формами, которые будто бы дают только признаки истины; но необходимые формы и собственные определения мышления суть само содержание и сама высшая истина.
  Для того чтобы представление по крайней мере понимало, в чем дело, следует отбросить мнение, будто истина есть нечто осязаемое. Подобную осязаемость вносят, например, даже еще в платоновские идеи, имеющие бытие в мышлении Бога [толкуя их так], как будто они существующие вещи, но существующие в некоем другом мире или области, вне которой находится мир действительности, обладающий отличной от этих идей субстанциальностью, реальной только благодаря этому отличию. Платоновская идея есть не что иное, как всеобщее, или, говоря более определенно, понятие предмета; лишь в своем понятии нечто обладает действительностью; поскольку же оно отлично от своего понятия, оно перестает быть действительным и есть нечто ничтожное; осязаемость и чувственное вовне-себя-бытие принадлежат этой ничтожной стороне. - Но, с другой стороны, можно сослаться на собственные представления обычной логики; в ней ведь принимается, что, например, дефиниции содержат не определения, относящиеся лишь к познающему субъекту, а определения предмета, составляющие его самую существенную, неотъемлемую природу. Или [другой пример]: когда умозаключают от данных определений к другим, считают, что выводы не нечто внешнее и чуждое предмету, а скорее принадлежат самому предмету, что этому мышлению соответствует бытие. Вообще при употреблении форм понятия, суждения, умозаключения, дефиниции, деления т. д. исходят и того, что они формы не только сознающего себя мышления, но и предметного смысла (Verstandes). -"Мышление" есть выражение, которое содержащееся в нем определение приписывает преимущественно сознанию. Но так как говорят, что в предметном мире есть смысл (Verstand), разум, что дух и природа имеют всеобщие законы, согласно которым протекает их жизнь и совершаются их изменения, то признают, что определения мысли обладают также и объективными ценностью и существованием.
  Критическая философия, правда, уже превратила метафизику в логику; однако подобно позднейшему идеализму 1Я она из страха перед объектом придала, как мы уже сказали выше, логическим определениям преимущественно субъективное значение; в то же время они тем самым остаются обремененными объектом, которого они избегали, и в них оставались как нечто потустороннее, вещь в себе 19, бесконечный импульс 20. Но освобождение от противоположности сознания [и его предмета], которое наука должна иметь возможность предположить, возвышает определения мысли над этим робким, незавершенным взглядом и требует, чтобы их рассматривали такими, каковы они в себе и для себя, без такого рода ограничения и отношения, требует, чтобы их рассматривали как логическое, как чисто разумное.
  Кант в одном месте считает счастьем для логики, а именно для того агрегата определений и положений, который обычно носит название логики, то, что она сравнительно с другими науками достигла столь раннего завершения; со времени Аристотеля она, по его словам, не сделала ни одного шага назад, но также и ни одного шага вперед; последнего она не сделала потому, что она, судя по всему, казалась законченной и завершенной. - Но если со времени Аристотеля логика не подверглась никаким изменениям, - и в самом деле при рассмотрении новых учебников логики мы убеждаемся, что изменения сводятся часто больше всего лишь к сокращениям, - то мы отсюда должны сделать скорее тот вывод, что она тем более нуждается в полной переработке; ибо двухтысячелетняя непрерывная работа духа должна была ему доставить более высокое сознание о своем мышлении и о своей чистой сущности в самой себе. Сравнение образов, до которых поднялись дух практического и религиозного миров и дух науки во всякого рода реальном и идеальном сознании, с образом, который носит логика (его сознание о своей чистой сущности), являет столь огромное различие, что даже при самом поверхностном рассмотрении не может не бросаться тотчас же в глаза, что это последнее сознание совершенно не соответствует тем взлетам и недостойно их.
  И в самом деле, потребность в преобразовании логики чувствовалась давно. Следует сказать, что в той форме и с тем содержанием, с каким логика излагается в учебниках, она сделалась предметом презрения. Ее еще тащат за собой больше из-за смутного чувства, что совершенно без логики не обойтись, и из-за сохранившегося еще привычного, традиционного представления о ее важности, нежели из убеждения, что то обычное содержание и занятие теми пустыми формами ценны и полезны.
  Расширение, которое она получила в продолжение некоторого времени благодаря [добавлению] психологического, педагогического и даже физиологического материала, в дальнейшем почти все признали искажением. Большая часть этих психологических, педагогических, физиологических наблюдений, законов и правил все равно, даны ли они в логике или в какой-либо другой науке, сама по себе должна представляться очень плоской и тривиальной. А уж такие, например, правила, что следует продумывать и подвергать критическому разбору прочитанное в книгах или слышанное, что тот, кто плохо видит, должен помочь своим глазам, надевая очки (правила, дававшиеся в учебниках по так называемой прикладной логике и притом с серьезным видом разделенные на параграфы, дабы люди достигли истины),-такие правила должны казаться излишними всем, кроме разве автора учебника или преподавателей, не знающих, как растянуть слишком краткое и мертвенное содержание логики 22.
  Что же касается этого содержания, то мы уже указали выше, почему оно так плоско. Его застывшие определения считаются незыблемыми и ставятся лишь во внешнее отношение друг с другом. Оттого, что в суждениях и умозаключениях оперируют главным образом количественной стороной определений и исходят из нее, все оказывается покоящимся на внешнем различии, на голом сравнении, все становится совершенно аналитическим способом [рассуждения] и лишенным понятия вычислением. Дедукция так называемых правил и законов, в особенности законов и правил умозаключения, немногим лучше, чем перебирание палочек разной длины для сортирования их по величине или чем детская игра, состоящая в подборе подгоняемых друг к другу частей различным образом разрезанных картинок. - Поэтому не без основания приравнивали это мышление к счету и в свою очередь счет - к этому мышлению. В арифметике числа берутся как нечто лишенное понятия, как нечто такое, что помимо своего равенства или неравенства, т. е. помимо своего совершенно внешнего отношения, не имеет никакого значения, - берутся как нечто такое, что ни само по себе, ни в своих отношениях не есть мысль. Когда мы механически вычисляем, что три четверти, помноженные на две трети, дают половину, то это действие содержит примерно столь же много или столь же мало мыслей, как и соображение о том, возможен ли в данной фигуре тот или другой вид умозаключения.
  Дабы эти мертвые кости логики оживотворялись духом и получили, таким образом, содержимое и содержание, ее методом должен быть тот, который единственно только и способен сделать ее чистой наукой. В том состоянии, в котором она находится, нет даже предчувствия научного метода. Она имеет, можно сказать, форму опытной науки. Опытные науки для того, чем они должны быть, нашли свой особый метод, метод дефиниции и классификации своего материала, насколько это возможно. Чистая математика также имеет свой метод, который подходит для ее абстрактных предметов и для количественного определения, единственно в котором она их рассматривает. Главное об этом методе и вообще о подчиненном характере той научности, которая возможна в математике, я высказал в предисловии к "Феноменологии духа", но он будет рассмотрен нами более подробно в рамках самой логики. Спиноза, Вольф и другие впали в соблазн применить этот метод также и к философии и сделать внешнее движение лишенного понятия количества движением понятия, что само по себе противоречиво. До сих пор философия еще не нашла своего метода. Она смотрела с завистью на системное построение математики и, как мы сказали, заимствовала у нее ее метод или обходилась методом тех наук, которые представляют собой лишь смесь данного материала, исходящих из опыта положений и мыслей, или выходила из затруднения тем, что просто отбрасывала всякий метод. Но раскрытие того, что единственно только и может быть истинным методом философской науки, составляет предмет самой логики, ибо метод есть осознание формы внутреннего самодвижения ее содержания. В "Феноменологии духа" я дал образчик этого метода применительно к более конкретному предмету, к сознанию (позднее же - применительно и к другим конкретным предметам и соотвественно частям философии). Там я показал формы сознания, каждая из которых при своей реализации разрешает (auflost) в то же время самое себя, имеет своим результатом свое собственное отрицание, - и тем самым перешла в некоторую более высокую форму. Единственное, что нужно для научного прогресса (Fortgang) и к совершенно простому пониманию чего следует главным образом стремиться, - это познание логического положения о том, что отрицательное равным образом и положительно или, иначе говоря, противоречащее себе не переходит в нуль, в абстрактное ничто, а по существу лишь в отрицание своего особенного содержания, или, другими словами, такое отрицание есть не отрицание всего, а отрицание определенной вещи, которая разрешает самое себя, стало быть, такое отрицание есть определенное отрицание и, следовательно, результат содержит по существу то, из чего он вытекает; это есть, собственно говоря, тавтология, ибо в противном случае он был бы чем-то непосредственным, а не результатом. Так как то, что получается в качестве результата, отрицание, есть определенное отрицание, то оно имеет некоторое содержание. Оно новое понятие, но более высокое, более богатое понятие, чем предыдущее, ибо оно обогатилось его отрицанием или противоположностью; оно, стало быть, содержит предыдущее понятие, но содержит больше, чем только его, и есть единство его и его противоположности. - Таким путем должна вообще образоваться система понятий, - и в неудержимом, чистом, ничего не принимающем в себя извне движении получить свое завершение.
  Я, разумеется, не могу полагать, что метод, которому я следовал в этой системе логики или, вернее, которому следовала в самой себе эта система, не допускает еще значительного усовершенствования, многочисленных улучшений в частностях, но в то же время я знаю, что он единственно истинный. Это само по себе явствует уже из того, что он не есть нечто отличное от своего предмета и содержания, ибо именно содержание внутри себя, диалектика, которую оно имеет в самом себе, движет вперед это содержание. Ясно, что нельзя считать научными какие-либо способы изложения, если они не следуют движению этого метода и не соответствуют его простому ритму, ибо движение этого метода есть движение самой сути дела.
  В соответствии с этим методом я напоминаю, что подразделения и заглавия книг, разделов и глав, данные в настоящем сочинении, равно как и связанные с ними объяснения, делаются для предварительного обзора и что они, собственно говоря, имеют лишь историческую (historischem) ценность. Они не входят в содержание и корпус науки, а суть сопоставления, произведенные внешней рефлексией, которая уже ознакомилась со всем изложением в целом, заранее знает поэтому последовательность его моментов и указывает их еще до того, как они будут выведены из самой сути дела.
  В других науках такие предварительные определения и подразделения, взятые сами по себе, также представляют собой не что иное, как такие внешние указания; но даже внутри самой науки они не поднимаются выше такого характера. Даже в логике говорится, например: "У логики две главные части, общая часть и методика". А затем в общей части мы без дальнейших объяснений встречаем такие, скажем, заголовки, как "Законы мышления", и далее первая глава: "О понятиях". Первый раздел: "О ясности понятий" и т. д. Эти определения и подразделения, даваемые без всякой дедукции и обоснования, образуют остов системы и всю связь подобных наук. Такого рода логика видит свое призвание в провозглашении того, что понятия и истины должны быть выведены из принципов; но когда речь идет о том, что она называет методом, нет и намека на мысль о выведении. Порядок состоит здесь примерно в сопоставлении однородного, в расмотрении более простого до [рассмотрения] сложного и в других внешних соображениях. В отношении же внутренней необходимой связи дело ограничивается перечнем определений тех или иных разделов, и переход осуществляется лишь так, что ставят теперь: "Вторая глава" или пишут: "Мы переходим теперь к суждениям" и т. д.
  Заглавия и подразделения, встречающиеся в настоящей системе, сами по себе также не имеют никакого другого значения, помимо указания на последующее содержание. Но, кроме того, при рассмотрении самой сути дела должны найти место необходимость связи и имманентное возникновение различий, ибо они входят в собственное развитие определения понятия.
  То, с помощью чего понятие ведет само себя дальше, это - указанное выше отрицательное, которое оно имеет в самом себе; это составляет подлинно диалектическое. Диалектика, которая рассматривалась как некая обособленная часть логики и относительно цели и точки зрения которой господствовало, можно сказать, полное непонимание, оказывается благодаря этому совсем в другом положении. Платоновская диалектика даже в "Пар-мениде", а в других произведениях еще более непосредственно, с одной стороны, также имеет своей целью только разбор и опровержение ограниченных утверждений через них же самих, с другой стороны, вообще имеет своим результатом ничто. Обычно видят в диалектике лишь внешнее и отрицательное действие, не относящееся к самой сути дела, вызываемое только тщеславием как некоторой субъективной страстью колебать и разлагать прочное и истинное, или видят в ней по меньшей мере действие, приводящее к ничто как к тому, что составляет тщету диалектически рассматриваемого предмета.
  Кант отвел диалектике более высокое место, и это одна из величайших его заслуг: он освободил ее от видимости произвола, которая, согласно обычному представлению, присуща ей, и изложил ее как необходимую деятельность (Тип) разума. Пока ее считали только умением проделывать фокусы и вызывать иллюзии, до тех пор просто предполагалось, что она ведет фальшивую игру и вся ее сила зиждется на том, что ей удается прикрыть обман, и выводы, к которым она приходит, получаются хитростью и представляют собой субъективную видимость. Диалектические рассуждения Канта в разделе об антиномиях чистого разума не заслуживают, правда, большой похвалы, если присмотреться к ним пристальнее, как мы в дальнейшем это сделаем в настоящем произведении более обстоятельно; однако всеобщая идея, из которой он исходил и которой придавал большое значение, - это объективность видимости и необходимость противоречия, свойственного природе определений мысли; прежде всего, правда, это касалось того способа, каким разум применяет эти определения к вещам в себе; но ведь именно то, что они суть в разуме и по отношению к тому, что есть в себе, и есть их природа. Этот результат, понимаемый с его положительной стороны, есть не что иное, как их внутренняя отрицательность, их движущая сама себя душа, вообще принцип всякой природной и духовной жизненности. Но так как Кант не идет дальше абстрактно-отрицательной стороны диалектического, то выводом оказывается лишь известное утверждение, что разум неспособен познать бесконечное - странный вывод: сказать, что так как бесконечное есть разумное, то разум не способен познать разумное.
  В этом диалектическом, как мы его берем здесь, и, следовательно, в постижении противоположностей в их единстве, или, иначе говоря, в постижении положительного в отрицательном, состоит спекулятивное. Это важнейшая, но для еще неискушенной, несвободной способности мышления труднейшая сторона. Если эта способность мышления еще не избавила себя от чувственно конкретных представлений и от резонерства, то она должна сначала упражняться в абстрактном мышлении, удерживать понятия в их определенности и научиться познавать, исходя из них. Изложение логики, имеющее в виду эту цель, должно было бы придерживаться в своем методе упомянутых выше подразделений, а в отношении ближайшего содержания - определений, даваемых отдельным понятиям, не вдаваясь [пока] в диалектическое. Внешне оно стало бы похожим на обычное изложение этой науки, впрочем, по содержанию и отличалось бы от него и все еще служило бы к тому, чтобы упражнять абстрактное, хотя и не спекулятивное мышление; а ведь [обычная ] логика, которая стала популярной благодаря психологическим и антропологическим добавлениям, не достигает даже и этой цели. То изложение логики доставляло бы уму образ методически упорядоченного целого, хотя сама душа этого построения - метод, - имеющая свою жизнь в диалектическом, в нем не обнаруживалась бы.
  Что касается образования и отношения индивида к логике, то я в заключение еще отмечу, что эта наука, подобно грамматике, выступает в двух видах или имеет двоякого рода ценность. Она нечто одно для тех, кто только приступает к ней и вообще к наукам, и нечто другое для тех, кто возвращается к ней от них. Тот, кто только начинает знакомиться с грамматикой, находит в ее формах и законах сухие абстракции, случайные правила и вообще множество обособленных друг от друга определений, показывающих лишь ценность и значение того, что заключается в их непосредственном смысле; сначала познание не познает в них ничего кроме них. Напротив, кто владеет каким-нибудь языком и в то же время знает и другие языки, которые он сопоставляет с ним, только тот и может почувствовать дух и образованность народа в грамматике его языка; эти же правила и формы имеют теперь для него наполненную содержанием, живую ценность. Он в состоянии через грамматику познать выражение духа вообще - логику. Точно так же тот, кто только приступает к науке, находит сначала в логике изолированную систему абстракций, ограничивающуюся самой собой, не захватывающую других знаний и наук. В сопоставлении с богатством представления о мире (Weltvorstel-lung), с реально выступающим содержанием других наук и в сравнении с обещанием абсолютной науки раскрыть сущность этого богатства, внутреннюю природу духа и мира, истину, эта наука в ее абстрактном виде, в бесцветной, холодной простоте ее чистых определений кажется скорее исполняющей все что угодно, только не это обещание, и противостоящей этому богатству как лишенная содержания. При первом знакомстве с логикой ее значение ограничивают только ею самой; ее содержание признается только изолированным занятием определениями мысли, наряду с которым другие научные занятия имеют собственный самостоятельный материал и содержание, на которые логическое оказывает разве что формальное влияние, и притом такое влияние, которое скорее осуществляется само собой и в отношении которого можно, конечно, в крайнем случае обойтись без научной формы и ее изучения. Другие науки отбросили в целом метод, придерживающийся строгих правил и дающий ряд дефиниций, аксиом, теорем и их доказательств и т. д.; так называемая естественная логика приобретает в них силу самостоятельно и обходится без особого, направленного на само мышление познания. Кроме того, материал и содержание этих наук, взятые сами по себе, остаются независимыми от логического и они более привлекательны и для ощущения, чувства, представления и всякого рода практических интересов.
  Таким образом, логику приходится, конечно, первоначально изучать как нечто такое, что мы, правда, понимаем и постигаем, но в чем мы не находим сначала широты, глубины и более значительного смысла. Лишь на основе более глубокого знания других наук логическое возвышается для субъективного духа не только как абстрактно всеобщее, но и как всеобщее, охватывающее собой также богатство особенного, подобно тому как одно и то же нравоучительное изречение в устах юноши, понимающего его совершенно правильно, не имеет [для него] той значимости и широты, которые оно имеет для духа умудренного житейским опытом зрелого мужа; для последнего этот опыт раскрывает всю силу заключенного в таком изречении содержания. Таким образом, логическое получает свою истинную оценку, когда оно становится результатом опыта наук. Этот опыт являет духу это логическое как всеобщую истину, являет его не как некоторое особое знание наряду с другими материями и реальностями, а как сущность всего этого прочего содержания.
  Хотя логическое в начале [его] изучения не существует для духа в этой сознательной силе, он благодаря этому изучению не в меньшей мере вбирает в себя ту силу, которая ведет его ко всякой истине. Система логики - это царство теней, мир простых сущностей, освобожденных от всякой чувственной конкретности. Изучение этой науки, длительное пребывание и работа в этом царстве теней есть абсолютная культура и дисциплина сознания. Сознание занимается здесь делом, далеким от чувственных созерцаний и целей, от чувств, от мира представлений, имеющих лишь характер мнения. Рассматриваемое со своей отрицательной стороны, это занятие состоит в недопущении случайности резонирующего мышления и произвола, выражающегося в том, что задумываются над вот этими или противоположными им основаниями и признают их [правильными].
  Но главным образом благодаря этому занятию мысль приобретает самостоятельность и независимость. Она привыкает вращаться в абстракциях и двигаться вперед с помощью понятий без чувственных субстратов, становится бессознательной мощью, способностью вбирать в себя все остальное многообразие знаний и наук в разумную форму, схватывать и удерживать их суть, отбрасывать внешнее и таким образом извлекать из них логическое, или, что то же самое, наполнять содержанием всякой истины абстрактную основу логического, ранее приобретенную посредством изучения, и придавать логическому ценность такого всеобщего, которое больше уже не находится как нечто особенное рядом с другим особенным, а возвышается над всем этим и составляет его сущность, то, что абсолютно истинно.
  Всеобщее деление логики
  Из того, что нами было сказано о понятии этой науки и о том, где оно находит свое обоснование, вытекает, что всеобщее деление может быть здесь лишь предварительным, может быть указано как будто лишь постольку, поскольку автор уже знаком с этой наукой и потому в состоянии здесь заранее указать исторически (historisch), к каким основным различиям определит себя понятие в своем развитии.
  Можно, однако, попытаться заранее объяснить в общем (in allgemeinen) то, что требуется для деления, хотя и для этого необходимо прибегать к методу, который приобретает свою полную ясность и обоснование только в рамках самой науки. - Итак, прежде всего следует напомнить, что мы здесь исходим из предпосылки, что деление должно находиться в связи с понятием или, вернее, заключаться в нем самом. Понятие не неопределенно, а определенно в самом себе; деление же выражает в развитом виде эту его определенность; оно есть его суждение, не суждение о каком-нибудь внешне взятом предмете, а процесс суждения, т. е. процесс определения понятия в нем же самом. Прямоугольность, остроугольность и т. д., так же как и равносторонность и т. д., по каковым определениям делят треугольники, заключаются не в определенности самого треугольника, т. е. не в том, что обычно называют понятием треугольника, точно так же как те определения, по которым животных делят на млекопитающих, птиц и т. д., а эти классы - на дальнейшие роды, заключаются не в том, что принимают за понятие животного вообще или за понятие млекопитающего, птицы и т. д. Такие определения берутся из другого источника, из эмпирического созерцания; они примыкают к упомянутым выше так называемым понятиям извне. В философской же трактовке деления само понятие должно показать себя содержащим источник этого деления.
  Но само понятие логики показано во введении как результат науки, лежащей по ту сторону ее, и, стало быть, принимается здесь равным образом как предпосылка. Логика согласно этому определилась как наука чистого мышления, имеющая своим принципом чистое знание, не абстрактное, а конкретное, живое единство, полученное благодаря тому, что противоположность между сознанием о некоем субъективно для себя сущем и сознанием о некоем втором таком же сущем - о некоем объективном, - знают как преодоленную в этом единстве, знают бытие как чистое понятие в самом себе, а чистое понятие - как истинное бытие. Следовательно, это те два момента, которые содержатся в логическом. Но их теперь знают как существующие нераздельно, а не - в отличие от сознания - как существующие каждое также и для себя (fur sich). Только благодаря тому, что их в то же время знают как различные (однако не как сущие для себя), их единство не абстрактно, мертвенно, неподвижно, а конкретно.
  Это единство составляет логический принцип также и в качестве стихии, так что развитие указанного выше различия, которое сразу же имеется в ней, совершается только внутри угон стихии. В самом деле, так как деление (Einteilung), как было сказано, есть суждение (Urteil) понятия, полагание уже имманентного ему определения и, стало быть, его различия, то это полагание не должно пониматься как новое разложение указанного конкретного единства на его определения, которые должны были бы считаться существующими сами по себе, ибо это было бы здесь бесполезным возвращением к прежней точке зрения, к противоположности сознания. Противоположность эта скорее уже преодолена; указанное единство остается стихией [логического], и из него уже больше не выходит различение, осуществляемое делением и вообще развитием. Тем самым определения, которые прежде (на пути к истине), с какой бы точки зрения их не определяли, были для себя сущими, как, например, некое субъективное и некое объективное, или же мышление и бытие, или понятие и реальность, теперь в их истине, т. е. в их единстве, низведены на степень форм. Сами они поэтому в своем различии остаются в себе всем понятием в целом, и последнее полагается в делении только под своими собственными определениями.
  Таким образом, все понятие в целом должно рассматриваться, во-первых, как сущее понятие и, во-вторых, как понятие; в первом случае оно есть только понятие в себе, понятие реальности или бытия; во втором случае оно есть понятие как таковое, для себя сущее понятие (каково оно - назовем конкретные формы - в мыслящем человеке, но также, хотя и не как сознаваемое, а тем более не как понятие, которое знают, в ощущающем животном и в органической индивидуальности вообще; понятием же в себе оно бывает лишь в неорганической природе).- Согласно этому, логику следовало бы прежде всего делить на логику понятия как бытия и понятия как понятия или, пользуясь обычными, хотя и самыми неопределенными, а потому и самыми многозначными выражениями, на объективную и субъективную логику.
  Сообразно же с лежащей в основе стихией единства понятия в самом себе и, следовательно, нераздельности его определении, последние, поскольку они различны, поскольку понятие полагается в их различии, должны также находиться по крайней мере в соотношении друг с другом. Отсюда получается некая сфера опосредствования, понятие как система рефлективных определений, т. е. как система бытия, переходящего во внутри-себя-бытие понятия, понятие, которое, таким образом, еще не положено, как таковое, для себя, а обременено в то же время непосредственным бытием как чем-то также внешним ему. Это учение о сущности, находящееся посредине между учением о бытии и учением о понятии. - Во всеобщем делении нашего логического произведения оно помещено еще в объективной логике, поскольку, хотя сущность и есть уже внутреннее, но характер субъекта следует непременно сохранить за понятием.
  В новейшее время Кант (Я напоминаю, что в настоящем сочинении я потому так часто принимаю в соображение кантовскую философию (некоторым это может начаться излишним), что, как бы ни рассматривали другие, а также и мы в настоящем сочинении ее более конкретные- определения и отдельные части изложения, она составляет основу и исходный пункт новейшей немецкой философии, и эту ее заслугу не могут умалить имеющиеся в ней недостатки. Ее следует часто принимать во внимание в объективной логике также и потому, что она подвергает тщательному рассмотрению важные, более определенные стороны логического, между тем как позднейшие изложения философии уделяли ему мало внимания и нередко только выказывали по отношению к нему грубое, но не оставшееся без возмездия, презрение. То философствование, которое у нас более всего распространено, не идет дальше кантовских выводов, согласно которым разум не способен познать никакого истинного содержания и в отношении абсолютной истины следует отсылать к вере. Но это философствование непосредственно начинает с того, что у Канта составляет вывод, и этим сразу отбрасывает предшествующие построения, из которых вытекает указанный вывод и которые составляют философское познание. Кантовская философия служит, таким образом, подушкой для лености мысли, успокаивающейся на том, что все уже доказано и решено. За познанием и определенным содержанием мышления, которых не найти в таком бесплодном и мертвенном (trockenen) успокоении, следует поэтому обращаться к указанным предшествующим построениям) противопоставил тому, что обычно называлось логикой, еще одну, а именно трансцендентальную логику. То, что мы здесь назвали объективной логикой, отчасти соответствовало бы тому, что у него составляет трансцендентальную логику. Он указывает следующие различия между ней и тем, что он называет всеобщей логикой: трансцендентальная логика (а) рассматривает те понятия, которые относятся к предметам a priori и, следовательно, не абстрагируется от всякого содержания объективного познания, или, как он это выражает иначе, она заключает в себе правила чистого мышления о каком бы то ни было предмете и 0) в то же время исследует происхождение нашего познания, поскольку познание нельзя приписать предметам. Исключительно на эту вторую сторону направлен философский интерес Канта. Основная его мысль - это то, что категории следует признать чем-то принадлежащим самосознанию, как субъективному "Я". В силу этого определения воззрение [Канта ] не выходит за пределы сознания и его противоположности и кроме эмпирической стороны чувства и созерцания имеет еще нечто такое, что не положено мыслящим самосознанием и не определено им, - вещь в себе, нечто чуждое и внешнее мышлению, хотя нетрудно усмотреть, что такого рода абстракция, как вещь в себе, сама есть лишь продукт мышления и притом только абстрагирующего мышления. Если другие кантианцы выразились об определении предмета через "Я" в том смысле, что объективирование этого "Я" следует рассматривать как некую первоначальную и необходимую деятельность сознания, так что в этой первоначальной деятельности еще нет представления о самом "Я", каковое представление есть только некое сознание указанного сознания или даже объективирование этого сознания, то эта объективирующая деятельность, освобожденная от противоположности сознания, оказывается при более тщательном рассмотрении тем, что можно считать вообще мышлением, как таковым (Если выражение "объективирующая деятельность" "Я" может напомнить о других продуктах духа, например о продуктах фантазии, то следует отметить, что речь идет о том, как определяют предмет, поскольку его содержательные моменты не принадлежат области чувства и созерцания. Такой предмет есть некая мысль, и определить его означает отчасти впервые его продуцировать, отчасти же, поскольку он нечто предположенное, иметь о нем еще другие мысли, мысленно развивать его дальше). Но эта деятельность не должна была бы больше называться сознанием; сознание заключает в себе противоположность "Я" и его предмета, а этой противоположности нет в указанной первоначальной деятельности. Название "сознание" набрасывает тень субъективности на эту деятельность еще больше, чем выражение "мышление", которое, однако, следует здесь понимать вообще в абсолютном смысле как мышление бесконечное, не обремененное конечностью сознания, короче говоря, под этим выражением следует понимать мышление, как таковое.
  Так как интерес кантовской философии был направлен на так называемое трансцендентальное в определениях мысли, то рассмотрение самих этих определений не привело к содержательным заключениям. Вопрос о том, что они такое сами в себе, помимо их абстрактного, одинакового у всех них отношения к "Я", каковы их определенность в сравнении друг с другом и их отношение друг к другу, не был у Канта предметом рассмотрения; поэтому указанная философия нисколько не способствовала познанию их природы. Единственно интересное, имеющее отношение к этому вопросу, мы находим в критике идей. Но для действительного прогресса философии было необходимо, чтобы интерес мышления был привлечен к рассмотрению формальной стороны, "Я", сознания, как такового, т. е. абстрактного отношения некоего субъективного знания к некоему объекту, чтобы таким образом было начато познание бесконечной формы, т. е. понятия. Однако, чтобы достигнуть этого познания, нужно было еще отбросить упомянутую выше конечную определенность, в которой форма представлена как "Я", сознание. Форма, мысленно извлеченная таким образом в свой чистоте, содержит в самой себе процесс определения себя, т. е. сообщения себе содержания и притом сообщения себе содержания в его необходимости - в виде системы определений мысли.
  Книга первая
  Учение о бытии
  Объективная логика, таким образом, занимает скорее место прежней метафизики, каковая была высившимся над миром научным зданием, которое должно было быть воздвигнуто только мыслями. - Если примем во внимание последнюю форму (Gestalt) развития этой науки 25, то мы должны сказать, во-первых, что объективная логика непосредственно занимает место онтологии той части указанной метафизики, которая должна была исследовать природу ens [сущего ] вообще; "ens" охватывает как бытие, так и сущность, для различения которых немецкий язык, к счастью, сохранил разные выражения. - Но тогда объективная логика постольку охватывает и остальные части метафизики, поскольку метафизика стремилась постигнуть чистыми формами мысли особенные субстраты, заимствованные ею первоначально из [области ] представления, душу, мир, Бога, - и поскольку определения мышления составляли существенное ее способа рассмотрения. Но логика рассматривает эти формы свободно от указанных субстратов, субъектов представления, рассматривает их природу и ценность в себе и для себя самих. Указанная метафизика не сделала этого и навлекла на себя справедливый упрек в том, что она пользовалась ими без критики, без предварительного исследования, способны ли они и как они способны быть, по выражению Канта, определениями вещи в себе или, вернее сказать, разумного. - Объективная логика есть поэтому подлинная критика их, критика, рассматривающая их не сообразно абстрактной форме априорности, противопоставляя ее апостериорному, а их самих в их особом содержании.
  Субъективная логика - это логика понятия - сущности, которая сняла свое отношение к некоторому бытию или, иначе говоря, к своей видимости и которая теперь уже не внешняя в своем определении, а есть свободное, самостоятельное, определяющее себя внутри себя субъективное, или, вернее, есть сам субъект. - Так как выражение "субъективное" приводит к недоразумениям, поскольку оно может быть понято в смысле чего-то случайного и произвольного, равно как вообще в смысле определений, относящихся к форме сознания, то не следует здесь придавать особое значение различию между субъективным и объективным, которое позднее будет более подробно разъяснено при изложении самой логики.
  Логика, следовательно, хотя и распадается вообще на объективную и субъективную логику, все же имеет, точнее, следующие три части:
  I. Логику бытия,
  II. Логику сущности и III. Логику понятия.
  С чего следует начинать науку?
  Только в новейшее время зародилось сознание, что трудно найти начало в философии, и причина этой трудности, равно как и возможность устранить ее были предметом многократного обсуждения. Начало философии должно быть или чем-то опосредствованным или чем-то непосредственным; и легко показать, что оно не может быть ни тем, ни другим; стало быть, и тот и другой способ начинать находит свое опровержение.
  Правда, принцип какой-нибудь философии также означает некое начало, но не столько субъективное, сколько объективное начало, начало всех вещей. Принцип есть некое определенное содержание, единое, нус, идея, субстанция, монада и т. д.; или, если он касается природы познавания и, следовательно, должен быть скорее лишь неким критерием, созерцанием, ощущением, Я, самой субъективностью, - то и здесь интерес направлен на определение содержания. Вопрос же о начале, как таковом, оставляется без внимания и считается безразличным как нечто субъективное в том смысле, что дело идет о случайном способе начинать изложение, стало быть, и потребность найти то, с чего следует начинать, представляется незначительной по сравнению с потребностью найти принцип, ибо кажется, что единственно лишь в нем заключается главный интерес, интерес к тому, что такое истина, что такое абсолютное основание всего.
  Но нынешнее затруднение с началом проистекает из более широкой потребности, еще незнакомой тем, для кого важно догматическое доказательство своего принципа или скептические поиски субъективного критерия для опровержения догматического философствования, и совершенно отрицаемой теми, кто, как бы выпаливая из пистолета 27, прямо начинает с своего внутреннего откровения, с веры, интеллектуального созерцания и т. д. и хочет отделаться от метода и логики. Если прежнее абстрактное мышление сначала интересуется только принципом как содержанием, в дальнейшем же развитии вынуждено обратить внимание и на другую сторону, на способы познавания, то [теперешнее мышление] понимает также и субъективную деятельность как существенный момент объективной истины, и возникает потребность в соединении метода с содержанием, формы с принципом. Таким образом, принцип должен быть также началом, а то, что представляет собой prius для мышления, - первым в движении мышления.
  Здесь мы должны только рассмотреть, как выступает логическое начало. Мы уже указали, что его можно понимать двояко - как результат, полученный опосредствованно, или как подлинное начало, взятое непосредственно. Вопрос, представляющийся столь важным для нынешней культуры, есть ли знание истины непосредственное, всецело зачинающее знание, некая вера или же опосредствованное знание, - этот вопрос не должен здесь обсуждаться. Поскольку его можно рассматривать предварительно, мы это сделали в другом месте (в моей "Энциклопедии философских наук", изд. 3-е, "Предварительное понятие", 61 и ел.). Здесь мы приведем оттуда лишь следующее замечание: нет ничего ни на небе, ни в природе, ни в духе, ни где бы то ни было, что не содержало бы в такой же мере непосредственность, в какой и опосредствование, так что эти два определения оказываются нераздельными и неразделимыми, а указанная противоположность [между ними ] - чем-то ничтожным. Что же касается научного рассмотрения, то в каждом логическом предложении мы встречаем определения непосредственности и опосредствования и, следовательно, рассмотрение их противоположности и их истины. Поскольку в отношении мышления, знания, познавания эта противоположность получает более конкретный вид непосредственного или опосредствованного знания, постольку природа познавания вообще рассматривается в рамках науки логики, а познание в его дальнейшей конкретной форме - в науке о духе и феноменологии духа. Но желать еще до науки получить полную ясность относительно познавания - значит требовать, чтобы оно рассматривалось вне науки; во всяком случае научно нельзя это сделать вне науки, а здесь мы стремимся единственно лишь к научности.
  Начало есть логическое начало, поскольку оно должно быть сделано в стихии свободно для себя сущего мышления, в чистом знании. Опосредствовано оно, стало быть, тем, что чистое знание есть последняя, абсолютная истина сознания. Мы отметили во введении, что феноменология духа есть наука о сознании, изображение того, что сознание имеет своим результатом понятие науки, т. е. чистое знание. Постольку логика имеет своей предпосылкой науку об охватывающем явления духе, содержащую и показывающую необходимость точки зрения, представляющей собой чистое знание, равно как и его опосредствование вообще, и тем самым дающую доказательство ее истинности. В этой науке о духе, охватывающем явления, исходят из эмпирического, чувственного сознания, которое и есть настоящее, непосредственное знание; там же разъясняется, что верного в этом непосредственном знании. Другое сознание, как, например, вера в божественные истины, внутренний опыт, знание через внутреннее откровение и т. д., оказывается после небольшого размышления очень неподходящим для того, чтобы его приводить в качестве примера непосредственного знания. В феноменологии духа непосредственное сознание есть первое и непосредственное также и в науке, и, стало быть, служит предпосылкой; в логике же предпосылкой служит то, что оказалось результатом указанного исследования, идея как чистое знание. Логика есть чистая наука, т. е. чистое знание во всем объеме своего развития. Но эта идея определилась в указанном результате как достоверность, ставшая истиной, достоверность, которая, с одной стороны, уже больше не противостоит предмету, а вобрала его внутрь себя, знает его в качестве самой себя и которая, с другой стороны, отказалась от знания о себе как о чем-то таком, что противостоит предметному и что есть лишь его уничтожение, отчуждена от этой субъективности и есть единство со своим отчуждением.
  Для того чтобы, исходя из этого определения чистого знания, начало оставалось имманентным науке о чистом знании, не надо делать ничего другого, как рассматривать или, вернее, отстранив всякие размышления, всякие мнения, которых придерживаются вне этой науки, лишь воспринимать то, что имеется налицо.
  Чистое знание как слившееся в это единство, сняло всякое отношение к другому и к опосредствованию; оно есть то, что лишено различий; это лишенное различий, следовательно, само перестает быть знанием; теперь имеется только простая непосредственность.
  "Простая непосредственность" сама есть выражение рефлексии и имеет в виду отличие от опосредствованного. В своем истинном выражении простая непосредственность есть поэтому чистое бытие. Подобно тому как чистое знание не должно означать ничего другого, кроме знания, как такового, взятого совершенно абстрактно, так и чистое бытие не должно означать ничего другого, кроме бытия вообще; бытие - и ничего больше, бытие без всякого дальнейшего определения и наполнения.
  Здесь бытие - начало, возникшее через опосредствование и притом через опосредствование, которое есть в то же время снимание самого себя; при этом предполагается, что чистое знание есть результат конечного знания, сознания. Но если не делать никакого предположения, а само начало брать непосредственно, то начало будет определяться только тем, что оно есть начало логики, мышления для себя. Имеется лишь решение, которое можно рассматривать и как произвол, а именно решение рассматривать мышление, как таковое. Таким образом, начало должно быть абсолютным, или, что здесь то же самое, абстрактным, началом; оно, таким образом, ничего не должно предполагать, ничем не должно быть опосредствовано и не должно иметь какое-либо основание; оно само, наоборот, должно быть основанием всей науки. Оно поэтому должно быть чем-то (ein) всецело непосредственным или, вернее, лишь самим (das) непосредственным. Как оно не может иметь какое-либо определение по отношению к иному, так оно не может иметь какое-либо определение внутри себя, какое-либо содержание, ибо содержание было бы различением и соотнесением разного, было бы, следовательно, неким опосредствованием. Итак, начало - чистое бытие.
  Изложив то, что прежде всего относится лишь к самому этому наипростейшему, логическому началу, можно привести еще и другие соображения. Однако они не столько могут служить разъяснением и подтверждением данного выше простого изложения (которое само по себе закончено), сколько вызываются лишь представлениями и соображениями, которые могут нам мешать еще до того, как приступим к делу, но с которыми, как и со всеми другими предрассудками, предшествующими [изучению науки], должно быть покончено в самой науке, и поэтому, собственно говоря, здесь следовало бы, указывая на это, лишь призвать [читателя] к терпению.
  Понимание того, что абсолютно истинное есть, несомненно, результат и что, наоборот, всякий результат предполагает некое первое истинное, которое, однако, именно потому, что оно есть первое, не необходимо, если рассматривать его объективно, и которое с субъективной стороны не познано, это понимание привело в новейшее время к мысли, что философия должна начинать лишь с чего-то гипотетически и проблематически истинного и что поэтому философствование может быть сначала лишь исканием. Этот взгляд Рейнгольд многократно отстаивал в последние годы своего философствования, и необходимо отдать справедливость этому взгляду и признать, что в его основе лежит истинный интерес к спекулятивной природе философского начала. Разбор этого взгляда дает в то же время повод предварительно разъяснять смысл логического развития вообще, ибо указанный взгляд с самого начала принимает во внимание это движение вперед. И притом этот взгляд представляет себе развитие так, что в философии движение вперед есть скорее возвращение назад и обоснование, только благодаря которому и делается вывод, что то, с чего начали, есть не просто принятое произвольно, а в самом деле есть отчасти истинное, отчасти первое истинное.
  Нужно признать весьма важной мысль (более определенной она будет в самой логике), что движение вперед есть возвращение назад в основание, к первоначальному и истинному, от которого зависит то, с чего начинают, и которое на деле порождает начало. - Так, сознание на своем пути от непосредственности, которой оно начинает, приводится обратно к абсолютному знанию как к своей внутренней истине. Это последнее, основание, и
  есть то, из чего происходит первое, выступившее сначала как непосредственное. - Так, в еще большей мере, абсолютный дух, оказывающийся конкретной и последней высшей истиной всякого бытия, познается как свободно отчуждающий себя в конце развития и отпускающий себя, чтобы принять образ непосредственного бытия, познается как решающийся сотворить мир, в котором содержится все то, что заключалось в развитии, предшествовавшем этому результату, и что благодаря этому обратному положению превращается вместе со своим началом в нечто зависящее от результата как от принципа. Главное для науки не столько то, что началом служит нечто исключительно непосредственное, а то, что вся наука в целом есть в самом себе круговорот, в котором первое становится также и последним, а последнее - также и первым.
  Поэтому оказывается, с другой стороны, столь же необходимым рассматривать как результат то, во что движение возвращается как в свое основание. С этой точки зрения первое есть также и основание, а последнее нечто производное; так как исходят из первого и с помощью правильных заключений приходят к последнему как к основанию, то это основание есть результат. Далее, поступательное движение от того, что составляет начало, следует рассматривать как дальнейшее его определение, так что начало продолжает лежать в основе всего последующего и не исчезает из него. Движение вперед состоит не в том, что выводится лишь нечто иное или совершается переход в нечто истинно иное, а, поскольку такой переход имеет место, он снова снимает себя. Таким образом, начало философии есть наличная и сохраняющаяся на всех последующих этапах развития основа, есть то, что остается всецело имманентным своим дальнейшим определениям.
  Благодаря именно такому движению вперед начало утрачивает все одностороннее, которое оно имеет в этой определенности, заключающейся в том, что оно есть нечто непосредственное и абстрактное вообще; оно становится чем-то опосредствованным, и линия продвижения науки тем самым превращается в круг. В то же время оказывается, что то, что составляет начало, будучи еще неразвитым, бессодержательным, по-настоящему еще не познается в начале и что лишь наука, и притом во всем ее развитии, есть завершенное, содержательное и теперь только истинно обоснованное познание его.
  Но то обстоятельство, что только результат оказывается абсолютным основанием, не означает, что поступательное движение этого познавания есть нечто предварительное или проблематическое и гипотетическое движение. Это движение познавания должно определяться природой вещей и самого содержания. Указанное выше начало не есть ни нечто произвольное и принятое лишь временно, ни нечто предположенное как появляющееся произвольно и в результате просьбы, относительно чего впоследствии все же оказывается, что поступили правильно, сделав его началом. Здесь дело обстоит не так, как в тех построениях, которые приходится делать для доказательства геометрической теоремы: что касается таких построений, то после того, как приведены доказательства, выясняется, что мы хорошо сделали, что провели именно эти линии и что затем в самом доказательстве начали со сравнения этих линий или углов между собой: от самого проведения этих линий или от сравнения их между собой это не ясно. Таким образом, в самой чистой науке дано основание того, что в ней начинают с чистого бытия, Это чистое бытие есть то единство, в которое возвращается чистое знание, или же, если еще считать чистое знание как форму отличным от его единства, то чистое бытие есть также его содержание. Именно в этом отношении чистое бытие, это абсолютно непосредственное есть также и абсолютно опосредствованное. Но столь же существенно, чтобы оно было взято только в своей односторонности как чисто непосредственное именно потому, что оно здесь берется как начало. Поскольку оно не было бы этой чистой неопределенностью, поскольку оно было бы определенным, мы бы его брали как опосредствованное, уже развитое далее; всякое определенное содержит некое иное, присоединяющееся к чему-то первому. Следовательно, природа самого начала требует, чтобы оно было бытием и больше ничем. Бытие поэтому не нуждается для своего вхождения в философию ни в каких других приготовлениях, ни в каких посторонних размышлениях или исходных пунктах.
  Из того, что начало есть начало философии, также нельзя, собственно говоря, почерпать какое-либо более точное его определение или какое-либо положительное содержание для этого начала. Ибо здесь в самом начале, где еще нет самой сути, философия есть пустое слово или какое-то принятое [как предпосылка ] необоснованное представление. Чистое знание дает лишь следующее отрицательное определение: начало должно быть абстрактным началом. Поскольку чистое бытие берется как содержание чистого знания, последнее должно отступить от своего содержания, дать ему действовать самостоятельно и больше не определять его. - Иначе говоря, так как чистое бытие следует рассматривать как единство, в котором знание, достигнув своей высшей точки единения с объектом, совпадает с ним, то знание исчезло в этом единстве, ничем не отличается от него и, следовательно, не оставило для него никакого определения. Да и вне этого [знания] нет никакого нечто или содержания, которым можно было бы пользоваться, чтобы, начав с него, иметь его в качестве более определенного начала.
  Но и определение бытия, принятое ранее в качестве начала, можно было бы опустить, так что оставалось бы лишь требование - иметь некоторое чистое начало. В таком случае не было бы ничего другого, кроме самого начала, и нам следовало бы посмотреть, чти оно такое. - Эту позицию можно было бы в то же время милостиво предложить тем, кто, с одной стороны, по каким-то соображениям недоволен, что начинают с бытия, и еще более недоволен результатом, к которому приходит это бытие, - переходом бытия в ничто, а с другой стороны, вообще не желает знать о каком-либо другом начале науки, кроме некоего представления как предпосылки - представления, которое затем анализируется, так что результат такого анализа служит первым определенным понятием в науке. Также и при этом способе действия мы не имели бы никакого особого предмета, потому что начало как начало мышления должно быть совершенно абстрактным, совершенно всеобщим, должно быть просто формой без всякого содержания; у нас, таким образом, не было бы ничего другого, кроме представления только о начале, как таковом. Нам, стало быть, следует лишь посмотреть, что мы имеем в этом представлении.
  Пока что есть ничто, и должно возникнуть нечто. Начало есть не чистое ничто, а такое ничто, из которого должно произойти нечто; бытие, стало быть, уже содержится и в начале. Начало, следовательно, содержит и то и другое, бытие и ничто; оно единство бытия и ничто, иначе говоря, оно небытие, которое есть в то же время бытие, и бытие, которое есть в то же время небытие.
  Далее, бытие и ничто имеются в начале как различные, ибо начало указывает на нечто иное; оно небытие, соотнесенное с бытием как с чем-то иным; начала еще нет, оно лишь направляется к бытию. Следовательно, начало содержит бытие как такое бытие, которое отдаляется от небытия, иначе говоря, снимает его как нечто противоположное ему.
  Но, далее, то, что начинается, уже есть, но в такой же мере его еще и нет. Следовательно, противоположности, бытие и небытие, находятся в нем в непосредственном соединении, иначе говоря, начало есть их неразличенное единство.
  Стало быть, анализ начала дал бы нам понятие единства бытия и небытия или, выражая это в более рефлектированной форме, понятие единства различенное и неразличенности, или, иначе, понятие тождества и не тождества. Это понятие можно было бы рассматривать как первую, самую чистую, т. е. самую абстрактную дефиницию абсолютного, и оно в самом деле было бы таковой, если бы дело шло вообще о форме дефиниций и о наименовании абсолютного. В этом смысле указанное абстрактное понятие было бы первой дефиницией этого абсолютного, а все дальнейшие определения лишь его более определенными и богатыми дефинициями. Но пусть те, кто потому недоволен бытием как началом, что оно переходит в ничто и что из этого возникает единство бытия и ничто, подумают, будут ли они более довольны таким началом, которое начинается с представления о начале, и анализом этого представления, который, конечно, правилен, но точно так же приводит к единству бытия и ничто, - пусть подумают, будут ли они более довольны этим, нежели тем, что в качестве начала берется бытие.
  Но необходимо сделать еще одно замечание об этом способе рассмотрения. Указанный анализ предполагает, что представление о начале известно; таким образом мы поступили здесь по примеру других наук. Эти другие науки предполагают существование своего предмета и предлагают признавать, что каждый имеет о нем одно и то же представление и может найти в нем приблизительно те же определения, которые они то тут, то там приводят и указывают посредством анализа, сравнения и прочих рассуждений о нем. Но то, что представляет собой абсолютное начало, также должно быть чем-то ранее известным; если оно есть конкретное и, следовательно, многообразно определенное внутри себя, то это соотношение, которое оно есть внутри себя, предполагается чем-то, известным; оно, следовательно, выдается за нечто непосредственное, но на самом деле оно не есть таковое, ибо оно лишь соотношение различенных [моментов ], стало быть, содержит опосредствование. Далее, в конкретном появляются случайность и произвольность анализа и разных способов определения. Какие в конце концов получатся определения, это зависит от того, что каждый находит уже наличным в своем непосредственном случайном представлении. Содержащееся в некоем конкретном, в некоем синтетическом единстве соотношение есть необходимое соотношение лишь постольку, поскольку оно заранее не находится, а порождено собственным движением моментов, которое возвращает их в это единство, движением, представляющим собой противоположность аналитическому способу рассмотрения, действованию, внешнему самой вещи, совершающемуся в субъекте.
  Это влечет за собой также и следующий, более определенный вывод: то, с чего следует начинать, не может быть чем-то конкретным, чем-то таким, что содержит некое соотношение внутри самого себя. Ибо такое предполагает, что внутри него имеется некое опосредствование и переход от некоего первого к некоему другому, результатом чего было бы конкретное, ставшее простым. Но начало не должно само уже быть неким первым и неким иным; в том, что есть внутри себя некоторое первое и некоторое иное, уже содержится совершившееся продвижение (Fortge-gangensein). To, с чего начинают, само начало, должно поэтому брать как нечто неподдающееся анализу, должно брать в его простой, ненаполненной непосредственности, следовательно, как бытие, как то, что совершенно пусто.
  Если кто-то выведенный из терпения рассматриванием абстрактного начала скажет, что нужно начинать не с начала, а прямо с самой сути, то [мы на это ответим], что суть эта не что иное, как указанное пустое бытие, ибо, что такое суть, это должно выясниться именно только в ходе самой науки и не может предполагаться известным до нее.
  Какую бы иную форму мы ни брали, чтобы получить другое начало, нежели пустое бытие, это другое начало все равно будет страдать указанным недостатком. Тем, кто остается недовольным этим началом, мы предлагаем самим взяться за решение этой задачи: пусть попробуют начинать как-нибудь иначе, чтобы при этом избежать этих недостатков.
  Но нельзя совсем не упомянуть об оригинальном начале философии, приобретшем большую известность в новейшее время, о начале с "Я". Оно получилось отчасти на основании того соображения, что из первого истинного должно быть выведено все дальнейшее, а отчасти из потребности, чтобы первое истинное было чем-то известным и, более того, чем-то непосредственно достоверным (unmittelbar Gewisses). Это начало, вообще говоря, не случайное представление, которое у одного субъекта может быть таким-то, а у другого иным. В самом деле, "Я", это непосредственное самосознание, прежде всего само проявляется отчасти как нечто непосредственное, отчасти как нечто в гораздо более высоком смысле известное, чем какое-либо иное представление. Все иное известное, хотя и принадлежит к "Я", однако еще есть содержание, отличное от него и тем самым случайное; "Я", напротив, есть простая достоверность самого себя. Но "Я" вообще есть в то же время (zugleich) и нечто конкретное или, вернее, "Я" есть самое конкретное - сознание себя как бесконечно многообразного мира. Для того чтобы "Я" было началом и основанием философии, требуется обособление этого конкретного, требуется тот абсолютный акт, которым "Я" очищается от самого себя и вступает в свое сознание как абстрактное "Я". Но оказывается, что это чистое "Я" не есть ни непосредственное, ни то известное, обыденное "Я" нашего сознания, из которого непосредственно и для каждого человека должна исходить наука. Этот акт был бы, собственно говоря, не чем иным, как возвышением до точки зрения чистого знания, при которой исчезает различие между субъективным и объективным. Но если требовать, чтобы это возвышение было столь непосредственным, то такое требование будет субъективным постулатом. Для того, чтобы оно оказалось истинным требованием, следовало бы показать и представить движение конкретного "Я" в нем самом, по его собственной необходимости, от непосредственного сознания к чистому знанию. Без этого объективного движения чистое знание, и в том случае, когда его определяют как интеллектуальное созерцание, являет себя как произвольная точка зрения, или даже как одно из эмпирических состояний сознания, относительно которого важно решить, не обстоит ли дело так, что один человек находит или может вызвать его в себе, а другой - нет. Но так как это чистое "Я" должно быть сущностным чистым знанием, чистое же знание
  непосредственно не имеется в индивидуальном сознании, его лишь полагает в нем абсолютный акт самовозвышения, то теряется как раз то преимущество, которое, как утверждают, возникает из этого начала философии, а именно то, что это начало есть нечто безусловно известное, что каждый непосредственно находит в себе и что он может сделать исходным пунктом дальнейших размышлений; в своей абстрактной сущностности указанное чистое "Я" есть скорее нечто неизвестное обыденному сознанию, нечто такое, чего оно не находит наличным в себе. Тем самым обнаруживается скорее вред иллюзии, будто речь идет о чем-то известном, о "Я" эмпирического самосознания, между тем как на самом деле речь идет о чем-то далеком этому сознанию. Определение чистого знания как "Я" заставляет непрерывно вспоминать о субъективном "Я", об ограниченности которого следует забыть, и сохраняет представление, будто положения и отношения, которые получаются в дальнейшем развитии "Я", содержатся в обыденном сознании и будто их можно там найти, ведь именно относительно него их высказывают. Это смешение порождает вместо непосредственной ясности скорее лишь еще более кричащую путаницу и полную дезориентацию, а уж в умах людей посторонних оно вызывало грубейшие недоразумения.
  Что же касается, далее, субъективной определенности "Я" вообще, то верно, что чистое знание освобождает "Я" от его ограниченного смысла, заключающегося в том, что в объекте оно имеет свою непреодолимую противоположность. Но как раз по этой же причине было бы по меньшей мере излишне сохранять еще эту субъективную позицию и определение чистой сущности как "Я". Следует, однако, прибавить, что это определение не только влечет за собой указанную выше вредную двусмысленность, но, как оказывается при более пристальном рассмотрении, оно остается и субъективным "Я". Действительное развитие науки, которая исходит из "Я", показывает, что объект имеет и сохраняет в ней постоянное для "Я" определение иного, что, следовательно, "Я", из которого исходят, не есть чистое знание, поистине преодолевшее противоположность сознания, а еще погружено в явлении.
  При этом необходимо сделать еще следующее важное замечание: если "Я" действительно могло бы быть в себе определено как чистое знание или интеллектуальное созерцание и признано началом, то ведь для науки главное не то, что существует в себе или внутреннее, а наличное бытие внутреннего в мышлении и та определенность, которую такое внутреннее имеет в этом наличном бытии. Но то, что в начале науки имеется от интеллектуального созерцания или - если предмет такого созерцания получает название вечного, божественного, абсолютного, - от вечного или абсолютного, может быть только первым, непосредственным, простым определением. Какое бы ему ни дали более богатое [содержанием] название, чем то, которое выражает лишь бытие во внимание может быть принято только то, каким обозом такого рода абсолютное входит в мыслящее знание и в словесное выражение этого знания. Интеллектуальное созерцание есть правда, решительный отказ от опосредствования и от добывающей; внешней рефлексии. Но то, что оно выражает помимо простой непосредственности, есть нечто конкретное, нечто содержащее в себе разные определения. Однако выражение и изображение такого конкретного есть, как мы уже указали, опосредствующее движение, начинающее с одного из определении и переходящее к другому определению, хотя бы это другое возвратилось к первому; это-движение, которое в тоже время должно быть произвольным или ассерторическим. Поэтому в таком изображении начинают не с самого конкретного, а только с простого непосредственного, от которого берет свое начало движение. Кроме того, если делают началом конкретное, то недостает доказательства, в котором нуждается соединение определений, содержащихся в конкретном.
  Следовательно, если в выражении "абсолютного" или "вечного", или "Бога" (а самое бесспорное право имел бы Бог начинать именно с него), если в их созерцании или в их мысли имеется больше содержания, чем в чистом бытии, то нужно, чтобы то, что содержится в них, лишь проникло в знание мыслящее, а не представляющее; как бы ни было богато заключающееся в них содержание, все же определение, которое первым проникает в знание, есть нечто простое; ибо лишь в простом нет ничего более, кроме чистого начала; только непосредственное просто, ибо лишь в непосредственном нет еще перехода от одного к другому. Итак, что бы ни высказывали о бытии в более богатых формах представления об абсолютном или Боге или что бы в них ни содержалось, в начале это лишь пустое слово и только бытие. Это простое, не имеющее в общем никакого дальнейшего значения, это пустое (Leere) есть, стало быть, просто (schlechttun) начало философии.
  Это воззрение само столь просто, что указанное начало, как таковое, не нуждается ни в каком подготовлении или дальнейшем введении, и целью этого нашего предварительного рассуждения о нем могло быть не введение этого начала, а скорее устранение всего предварительного.
  Всеобщее деление бытия
  Бытие, во-первых, определено вообще по отношению к иному
  Оно, во-вторых, определяет себя внутри самого себя. В-третьих, если отбросить это предварительное деление, бытие есть та абстрактная неопределенность и непосредственность, в которой оно должно служить началом.
  Согласно первому определению бытие отделяет себя от сущности, показывая в дальнейшем своем развитии свою тотальность лишь как одну сферу понятия и противопоставляя ей как момент некоторую другую сферу.
  Согласно второму определению оно есть сфера, в которую входят определения и все движение его рефлексии. В ней бытие полагает себя в трех следующих определениях:
  I. как определенность, как таковая: качество;
  II. как снятая определенность: величина, количество;
  III. как качественно определенное количество: мера.
  Это деление, как сказано во введении относительно всех этих делений вообще, есть только предварительное перечисление. Его определения должны еще возникнуть из движения самого бытия, дать себе через это движение дефиницию и обоснование. Об отклонении этого деления от обычного перечня категорий, а именно как количества, качества, отношения и модальности, которые, впрочем, у Канта, надо полагать, служили только заглавиями для его категорий, а на самом деле сами суть категории, только более всеобщие, - об этом отклонении здесь не стоит говорить, так как все изложение покажет, каковы вообще наши отклонения от обычного порядка и значения категорий.
  Здесь можно отметить лишь следующее: определение количества обычно приводят раньше определения качества, и притом это делается, как в большинстве случаев, без какого-либо обоснования. Мы уже показали, что началом служит бытие, как таковое, значит, качественное бытие. Из сравнения качества с количеством легко увидеть, что по своей природе качество есть первое. Ибо количество есть качество, ставшее уже отрицательным; величина есть определенность, которая больше не едина с бытием, а уже отлична от него, она снятое, ставшее безразличным качество. Она включает в себя изменчивость бытия, не изменяя самой вещи, бытия, определением которого она служит; качественная же определенность едина со своим бытием, она не выходит за его пределы и не находится внутри его, а есть его непосредственная ограниченность. Поэтому качество как непосредственная определенность есть первая определенность, и с него следует начинать.
  Мера есть отношение (Relation), но не отношение вообще, а определенное отношение качества и количества друг к другу; категории, которые Кант объединяет под названием "отношение", займут свое место совсем в другом разделе. Меру можно, если угодно, рассматривать и как некоторую модальность. Но так как у Канта модальность уже не есть определение содержания, а касается лишь отношения содержания к мышлению, к субъективному, то это совершенно чужеродное, сюда не принадлежащее отношение.
  Третье определение бытия входит в раздел о качестве, ибо бытие как абстрактная непосредственность низводит себя до единичной определенности, противостоящей внутри его сферы другим его определенностям.
  РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
  ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ (КАЧЕСТВО) (BESTIMMTHEIT (QUALITAT))
  Бытие есть неопределенное непосредственное (unbestimmte Unmittelbare). Оно свободно от определенности по отношению к сущности, равно как и от всякой определенности, которую оно может обрести внутри самого себя. Это лишенное рефлексии бытие есть бытие, как оно есть непосредственно лишь в самом себе.
  Так как оно неопределенно, то оно бескачественное бытие. Однако в себе ему присущ характер неопределенности лишь в противоположность определенному или качественному. Но бытию вообще противостоит определенное бытие, как таковое, а благодаря этому сама его неопределенность составляет его качество. Тем самым обнаружится, что первое бытие есть определенное в себе и что, следовательно,
  во-вторых, оно переходит в наличное бытие, есть наличное бытие, но это последнее как конечное бытие снимает себя и переходит в бесконечное соотношение бытия с самим собой,
  переходит, в-третьих, в для-себя-бытие.
  Глава первая
  БЫТИЕ
  А. БЫТИЕ (SEIN)
  Бытие, чистое бытие - без всякого дальнейшего определения. В своей неопределенной непосредственности оно равно лишь самому себе, а также не неравно в отношении иного, не имеет никакого различия ни внутри себя, ни по отношению к внешнему. Если бы в бытии было какое-либо различимое определение или содержание или же оно благодаря этому было бы положено как отличное от некоего иного, то оно не сохранило бы свою чистоту. Бытие есть чистая неопределенность и пустота. - В нем нечего созерцать, если здесь может идти речь о созерцании, иначе говоря, оно есть только само это чистое, пустое созерцание. В нем также нет ничего такого, что можно было бы мыслить, иначе говоря, оно равным образом лишь это пустое мышление. Бытие, неопределенное непосредственное, есть на деле ничто и не более и не менее, как ничто.
  В. НИЧТО (NICHTS)
  Ничто, чистое ничто; оно простое равенство с самим собой, совершенная пустота, отсутствие определений и содержания; не-различенность в самом себе. - Насколько здесь можно говорить о созерцании или мышлении, следует сказать, что считается небезразличным, созерцаем ли мы, или мыслим ли мы нечто или ничто. Следовательно, выражение "созерцать или мыслить ничто" что-то означает. Мы проводим различие между нечто и ничто; таким образом, ничто есть (существует) в нашем созерцании или мышлении; или, вернее, оно само пустое созерцание и мышление; и оно есть то же пустое созерцание или мышление, что и чистое бытие. - Ничто есть, стало быть, то же определение или, вернее, то же отсутствие определений и, значит, вообще то же, что и чистое бытие.
  С. СТАНОВЛЕНИЕ (WERDEN)
  1. Единство бытия и ничто
  Чистое бытие и чистое ничто есть, следовательно, одно и то же. Истина это не бытие и не ничто, она состоит в том, что бытие не переходит, а перешло в ничто, и ничто не переходит, а перешло в бытие. Но точно так же истина не есть их не-различенность, она состоит в том, что они не одно и то же, что они абсолютно различны, но также нераздельны и неразделимы и что каждое из них непосредственно исчезает в своей противоположности. Их истина есть, следовательно, это движение непосредственного исчезновения одного в другом: становление; такое движение, в котором они оба различны, но благодаря такому различию, которое столь же непосредственно растворилось.
  Примечание 1
  [Противоположность бытия и ничто в представлении]
  Ничто обычно противопоставляют [всякому ] нечто; но нечто есть уже определенное сущее (Seiendes), отличающееся от другого нечто; таким образом и ничто, противопоставляемое [всякому ] нечто, есть ничто какого-нибудь нечто, определенное ничто. Но здесь должно брать ничто в его неопределенной простоте. - Если бы кто-нибудь считал более правильным противопоставлять бытию не ничто, а небытие, то, имея в виду результат, нечего было бы возразить против этого, ибо в небытии содержится соотношение с бытием; оно и то и другое, бытие и его отрицание, выраженные в одном, ничто, как оно есть в становлении. Но прежде всего речь должна идти не о форме противопоставления, т. е. одновременно и о форме соотношения, а об абстрактном, непосредственном отрицании, о ничто, взятом чисто само по себе, о безотносительном отрицании, - что, если угодно, можно было бы выразить также и простым не (Nicht).
  Простую мысль о чистом бытии как об абсолютном и как о единственной истине впервые высказали элеаты, особенно Парменид, который в дошедших до нас фрагментах высказал ее с чистым воодушевлением мышления, в первый раз постигшего себя в своей абсолютной абстрактности: только бытие есть, а ничто вовсе нет. - В восточных системах, особенно в буддизме, ничто, пустота, составляет, как известно, абсолютный принцип. - Глубокий мыслитель Гераклит выдвигал против указанной простой и односторонней абстракции более высокое, целокупное понятие становления и говорил: бытия нет точно так же, как нет ничто, или, выражая эту мысль иначе, все течет, т. е. все есть становление. - Общедоступные изречения, в особенности восточные, гласящие, что все, что есть, имеет зародыш своего уничтожения в самом своем рождении, а смерть, наоборот, есть вступление в новую жизнь, выражают в сущности то же единение бытия и ничто. Но эти выражения предполагают субстрат, в котором совершается переход: бытие и ничто обособлены друг от друга во времени, представлены как чередующиеся в нем, а не мыслятся в их абстрактности, и поэтому мыслятся не так, чтобы они сами по себе были одним и тем же.
  Ex nihilo nihil fit - это одно из положений, которым в метафизике приписывалось большое значение. В этом положении можно либо усматривать лишь бессодержательную тавтологию: ничто есть ничто; либо, если действительным смыслом этого положения должно быть [высказывание о] становлении, то следует сказать, что так как из ничего становится только ничто, то на самом деле здесь нет речи о становлении, ибо ничто так и остается здесь ничем. Становление означает, что ничто не остается ничем, а переходит в свое иное, в бытие. - Если позже метафизика, особенно христианская, отвергла положение о том, что из ничего ничего не происходит, то она этим утверждала, что ничто переходит в бытие; как бы она ни брала последнее положение - в виде ли синтеза или просто в виде представления, - даже в самом несовершенном соединении имеется точка, в которой бытие и ничто встречаются и их различие исчезает. - Положение: из ничего ничего не происходит, ничто есть именно ничто, приобретает свое настоящее значение благодаря тому, что противопоставляется становлению вообще и, следовательно, также сотворению мира из ничего. Те, кто высказывает и даже горячо отстаивает положение: ничто есть именно ничто, не сознают, что они тем самым соглашаются с абстрактным пантеизмом элеатов и по сути дела также и со спинозовским пантеизмом. философское воззрение, которое считает принципом положение "бытие - это только бытие, ничто - это только ничто", заслуживает названия системы тождества; это абстрактное тождество составляет сущность пантеизма.
  Если тот результат, что бытие и ничто суть одно и то же, взятый сам по себе, кажется удивительным или пародоксальным, то не следует больше обращать на это внимания; скорее приходится удивляться удивлению тех, кто показывает себя таким новичком в философии и забывает, что в этой науке встречаются совсем иные определения, чем определения обыденного сознания и так называемого здравого человеческого рассудка, который не обязательно здравый, а бывает и рассудком, возвышающимся до абстракций и до веры в них или, вернее, до суеверного отношения к абстракциям. Было бы нетрудно показать это единство бытия и ничто на любом примере, во всякой действительной вещи или мысли. О бытии и ничто следует сказать то же, что было сказано выше о непосредственности и опосредствовании (заключающем в себе некое соотношение друг с другом (aufeinander) и, значит, отрицание), а именно, что нет ничего ни на небе, ни на земле, что не содержало бы в себе и бытие и ничто. Разумеется, так как при этом речь заходит о каком-то нечто и действительном, то в этом нечто указанные определения наличествуют уже не в той совершенной неистинности, в какой они выступают как бытие и ничто, а в некотором дальнейшем определении и понимаются, например, как положительное и отрицательное; первое есть положенное, рефлектированное бытие, а последнее есть положенное (gesetzte), рефлектированное ничто; но положительное и отрицательное содержат как свою абстрактную основу: первое - бытие, а второе - ничто. - Так, в самом Боге качество, деятельность, творение, могущество и т. д. содержат как нечто сущностное определение отрицательного, - они создают некое иное. Но эмпирическое пояснение указанного утверждения примерами было бы здесь совершенно излишне. Так как это единство бытия и ничто раз навсегда лежит в основе как первая истина и составляет стихию всего последующего, то помимо самого становления все дальнейшие логические определения: наличное бытие, качество, да и вообще все понятия философии служат примерами этого единства. А так называющий себя обыденный или здравый человеческий рассудок, поскольку он отвергает нераздельность бытия и ничто, пусть попытается отыскать пример, в котором одно оказалось бы отделенным от другого (нечто от границы, предела, или бесконечное, Бог, как мы только что упомянули, от деятельности). Только пустые порождения мысли (Gedankendinge) - бытие и ничто - только сами они и суть такого рода раздельные, и их-то этот рассудок предпочитает истине, нераздельности того и другого, которую мы всюду имеем перед собой.
  Нашим намерением не может быть предупреждать все случаи, когда обыденное сознание сбивается с толку при рассмотрении подобного рода логических положений, ибо случаи эти неисчислимы. Мы можем коснуться лишь некоторых из них. Одной из причин такой путаницы служит, между прочим, то обстоятельство, что сознание привносит в такие абстрактные логические положения представления о некотором конкретном нечто и забывает, что речь идет вовсе не о нем, а лишь о чистых абстракциях бытия и ничто, и что только их необходимо придерживаться.
  Бытие и небытие суть одно и то же; следовательно, одно и то же, существую ли я или не существую, существует ли или не существует этот дом, обладаю ли я или не обладаю ста талерами. Это умозаключение или применение указанного положения совершенно меняет его смысл. В указанном положении говорится о чистых абстракциях бытия и ничто; применение же делает из них определенное бытие и определенное ничто. Но об определенном бытии, как уже сказано, здесь речь не идет. Определенное, конечное бытие - это такое бытие, которое соотносится с другим бытием: оно содержание, находящееся в отношении необходимости с другим содержанием, со всем миром. Имея в виду взаимоопределяющую связь целого, метафизика могла выставить - в сущности говоря, тавтологическое - утверждение, что если бы была уничтожена одна пылинка, то обрушилась бы вся Вселенная. В примерах, приводимых против рассматриваемого нами положения, представляется небезразличным, существует ли нечто или его нет, не из-за бытия или небытия, а из-за его содержания, связывающего его с другим содержанием. Когда предполагается некое определенное содержание, какое-то определенное наличное бытие, то это наличное бытие, потому что оно определенное, находится в многообразном соотношении с другим содержанием. Для него небезразлично, имеется ли другое содержание, с которым оно соотносится, или его нет, ибо только через такое соотношение оно по своему существу есть то, что оно есть. То же самое имеет место и в представлении (поскольку мы берем небытие в более определенном смысле - как представление в противоположность действительности), в связи с которым небезразлично, имеется ли бытие или отсутствие содержания, которое как определенное представляется соотнесенным с другим содержанием.
  Это соображение касается того, что составляет один из главных моментов в кантовской критике онтологического доказательства бытия Бога, которую, однако, мы здесь рассматриваем лишь в отношении встречающегося в ней различения между бытием и ничто вообще и между определенными бытием или небытием. - Как известно, это так называемое доказательство заранее предполагает понятие существа, которому присущи все реальности и, следовательно, также существование, каковое также было принято за одну из реальностей. Кантова критика напирает, главным образом, на то, что существование или бытие (которые здесь считаются равнозначными) не есть свойство или реальный предикат, т. е. не есть понятие чего-то такого, что можно прибавить к понятию какой-нибудь вещи. - Кант хочет этим сказать, что бытие не есть определение содержания. - Стало быть, продолжает он, действительное не содержит в себе чего-либо большего, чем возможное; сто действительных талеров не содержат в себе ни на йоту больше, чем сто возможных талеров, а именно первые не имеют другого определения содержания, чем последние. Для этого, рассматриваемого как изолированное, содержания в самом деле безразлично, быть или не быть; в нем нет никакого различия бытия или небытия, это различие вообще не затрагивает его: сто талеров не сделаются меньше, если их нет, и больше, если они есть. Различие должно прийти откуда-то извне. - "Но, - напоминает Кант, - мое имущество больше при наличии ста действительных талеров, чем при одном лишь понятии их (т. е. возможности их). В самом деле, в случае действительности предмет не только аналитически содержится в моем понятии, но и прибавляется синтетически к моему понятию (которое служит определением моего состояния), нисколько не увеличивая эти мыслимые сто талеров этим бытием вне моего понятия".
  Здесь предполагаются - если сохранить выражения Канта, не свободные от запутывающей тяжеловесности, - двоякого рода состояния: одно, которое Кант называет понятием и под которым следует понимать представление, и другое состояние имущества. Для одного, как и для другого, - для имущества, как и для представления, сто талеров суть определение содержания, или, как выражается Кант, "они прибавляются к нему синтетически". Я как обладатель ста талеров или как необладатель их или же я как представляющий себе сто талеров или не представляющий себе их - это, конечно, разное содержание. Выразим это в более общем виде: абстракции бытия и ничто перестают быть абстракциями, когда они получают определенное содержание; в этом случае бытие есть реальность, определенное бытие ста этих талеров, ничто есть отрицание, определенное небытие этих талеров. Само же это определение содержания, сто талеров, рассматриваемое также абстрактно, само по себе, остается без изменений, одним и тем же и в том, и в другом случае. Но когда, далее, бытие берется как имущественное состояние, сто талеров вступают в связь с некоторым состоянием, и для последнего такого рода определенность, которую они составляют, не безразлична; их бытие или небытие есть лишь изменение; они перенесены в сферу наличного бытия. Поэтому, если против единства бытия и ничто возражают, что, мол, не безразлично, имеется ли то-то (100 талеров) или не имеется, то заблуждаются, относя различие между моим обладанием и необладанием ста талерами только за счет бытия или небытия. Это заблуждение, как мы показали, основано на односторонней абстракции, опускающей определенное наличное бытие, которое имеется в такого рода примерах, и удерживающей лишь бытие и небытие, так же как и, наоборот, превращающей абстрактное бытие и [абстрактное] ничто, которое должно постигнуть, в определенное бытие и ничто, в наличное бытие. Лишь наличное бытие содержит реальное различие между бытием и ничто, а именно нечто и иное. - Это реальное различие предстает перед представлением вместо абстрактного бытия и чистого ничто и лишь мнимого различия между ними.
  Как выражается Кант, "посредством существования нечто вступает в контекст совокупного опыта". "Благодаря этому мы получаем одним предметом восприятия больше, но наше понятие о предмете этим не обогащается". - Это, как вытекает из предыдущего разъяснения, означает следующее: посредством существования, главным образом потому, что нечто есть определенное существование, оно находится в связи с иным, и, между прочим, также с неким воспринимающим. Понятие ста талеров, говорит Кант, не обогащается от того, что их воспринимают. Понятием Кант здесь называет означенные выше изолированно представляемые сто талеров. В такой изолированности они, правда, суть некоторое эмпирическое содержание, но содержание оторванное, не связанное с иным и не имеющее определенности в отношении иного. Форма тождества с собой лишает их соотношения с иным и делает их безразличными к тому, восприняты ли они или нет. Но это так называемое понятие ста талеров - ложное понятие; форма простого соотношения с собой не принадлежит самому такому ограниченному, конечному содержанию; она форма, приданная ему субъективным рассудком и заимствованная им у этого рассудка; сто талеров - это не нечто соотносящееся с собой, а нечто изменчивое и преходящее.
  Мышлению или представлению, перед которыми предстает лишь какое-то определенное бытие - наличное бытие, - следует указать на упомянутое выше начало науки, положенное Парменидом, который свое представление и тем самым и представление последующих поколений очистил и возвысил до чистой мысли, до бытия, как такового, и этим создал стихию науки. - То, что составляет первый шаг в науке, должно было явить себя первым и историческим (geschichtlich). И единое или бытие в учении элеатов мы должны рассматривать как первый шаг знания о мысли; вода 36 и тому подобные материальные начала, хотя, по мнению выдвигавших их философов, представляли собой всеобщее, однако как материи они не чистые мысли; числа же - это не первая простая и не остающаяся самой собой мысль, а мысль, всецело внешняя самой себе.
  Отсылку от отдельного конечного бытия к бытию, как таковому, взятому в его совершенно абстрактной всеобщности, следует рассматривать как самое первое теоретическое и даже практическое требование. А именно, если поднимают шумиху вокруг этих ста талеров, утверждая, что для моего имущественного состояния не безразлично, обладаю ли я ими или нет, и тем более не безразлично, существую ли я или нет, существует ли иное или нет, то не говоря уже о том, что бывают такие имущественные состояния, для которых такое обладание ста талерами будет безразлично, - можно напомнить, что человек должен подняться в своем образе мыслей до такой абстрактной всеобщности, при которой ему в самом деле будет безразлично, существуют ли или не существуют эти сто талеров, каково бы ни было их количественное соотношение с его имущественным состоянием, как ему будет столь же безразлично, существует ли он или нет, т. е. существует ли он или нет в конечной жизни (ибо имеется в виду некое состояние, определенное бытие) и т. д. Даже si fractus illabatur orbis, impavidum ferient ruinae, сказал один римлянин, а тем более должно быть присуще такое безразличие христианину.
  Следует еще отметить непосредственную связь между возвышением над ста талерами и вообще над конечными вещами и онтологическим доказательством и упомянутой кантовской критикой его. Эта критика показалась всем убедительной благодаря приведенному ею популярному примеру; кто же не знает, что сто действительных талеров отличны от ста лишь возможных талеров? Кто не знает, что они составляют разницу в моем имущественном состоянии? Так как на примере ста талеров обнаруживается таким образом эта разница, то понятие, т. е. определенность содержания как пустая возможность, и бытие отличны друг от друга; стало быть, и понятие Бога отлично от его бытия, и так же как я из возможности ста талеров не могу вывести их действительность, точно так же не могу из понятия Бога "вылущить" (herausklauben) его существование; а в таком вылущивании существования Бога из его понятия и состоит-де онтологическое доказательство. Но если несомненно верно, что понятие отлично от бытия, то Бог еще более отличен от ста талеров и других конечных вещей. В том и состоит дефиниция конечных вещей, что в них понятие и бытие различны, понятие и реальность, душа и тело отделимы друг от друга, и потому преходящи и смертны; напротив, абстрактная дефиниция бога состоит именно в том, что его понятие и его бытие нераздельны и неотделимы. Истинная критика категорий и разума заключается как раз в том, чтобы сделать познание этого различия ясным и удерживать его от применения к Богу определений и соотношений конечного.
  Примечание 2
  [Неудовлетворительность выражения: единство, тождество бытия и ничто]
  Следует еще указать и на другую причину, усиливающую неприязнь к положению о бытии и ничто. Эта причина - то, что вывод, вытекающий из рассмотрения бытия и ничто, несовершенно выражен в положении: бытие и ничто - одно и то же. Ударение падает преимущественно на "одно и то же", как и вообще в суждении, поскольку в нем лишь предикат высказывает, что представляет собой субъект [суждения]. Поэтому кажется, будто смысл [вывода ] - в отрицании различия, которое, однако, в то же время непосредственно имеется в положении, ибо оно высказывает оба определения, бытие и ничто, и содержит их как различные. - И не в том смысл этого положения, что следует от них абстрагироваться и удерживать лишь единство. Подобный смысл сам обнаруживал бы свою односторонность, так как то, от чего якобы должно отвлекаться, все же имеется и названо в положении. - Итак, поскольку положение: бытие и ничто - одно и то же высказывает тождество этих определений, но на самом деле также содержит эти два определения как различные, постольку оно противоречиво в самом себе и разлагает себя. Если выразиться более точно, то здесь дано положение, которое, как обнаруживается при более тщательном рассмотрении, устремлено к тому, чтобы заставить само себя исчезнуть. Но тем самым в нем самом совершается то, что должно составить его настоящее содержание, а именно становление.
  Рассматриваемое нами положение, таким образом, содержит вывод, оно в самом себе есть этот вывод. Но здесь мы должны обратить внимание на следующий недостаток: сам вывод не выражен в положении; только внешняя рефлексия познает его в нем. - По этому поводу следует уже в самом начале сделать общее замечание, что положение в форме суждения не пригодно для выражения спекулятивных истин. Знакомство с этим обстоятельством могло бы устранить многие недоразумения относительно спекулятивных истин. Суждение есть отношение тождества между субъектом и предикатом, при этом абстрагируются от того, что у субъекта еще многие [другие] определенности, чем те,
  которыми обладает предикат, и от того, что предикат шире субъекта. Но если содержание спекулятивно, то и нетождественное в субъекте и предикате составляет существенный момент, однако в суждении это не выражено. Парадоксальный и странный свет, в котором не освоившимся со спекулятивным мышлением представляются многие положения новейшей философии, часто зависит от формы простого суждения, когда она применяется для выражения спекулятивных выводов.
  Чтобы выразить спекулятивную истину, указанный недостаток устраняют прежде всего тем, что к положению прибавляют противоположное положение: бытие и ничто не одно и то же, каковое положение также было высказано выше. Но тогда возникает еще другой недостаток, а именно: эти положения не связаны между собой и, стало быть, излагают содержание лишь в антиномии, между тем как их содержание касается одного и того же, и определения, выраженные в этих двух положениях, должны быть безусловно соединены, - получится соединение, которое может быть высказано лишь как некое беспокойство несовместимых друг с другом [определений], как некое движение. Самая обычная несправедливость, совершаемая по отношению к спекулятивному содержанию, заключается в том, что его делают односторонним, т. е. выпячивают лишь одно из положений, на которые оно может быть разложено. Нельзя в таком случае отрицать, что это положение [действительно] утверждается; но насколько правильно то, что в нем указывается, настолько же оно и ложно, ибо раз из области спекулятивного берут одно положение, то следовало бы по меньшей мере точно так же обратить внимание и на другое положение и указать его. - При этом нужно еще особо отметить, так сказать, злополучное слово "единство". "Единство" еще в большей мере, чем "тождество", обозначает субъективную рефлексию. Оно берется главным образом как соотношение, получающееся из сравнивания, из внешней рефлексии. Поскольку последняя находит в двух разных предметах одно и то же, единство имеется таким образом, что при этом предполагается полное безразличие самих сравниваемых предметов к этому единству, так что это сравнивание и единство вовсе не касаются самих предметов и суть некое внешнее для них действование и определение. "Единство" выражает поэтому совершенно абстрактное "одно и то же" и звучит тем резче и более странно, чем больше те предметы, о которых оно высказывается, являют себя просто различными. Постольку было бы поэтому лучше вместо "единства" говорить лишь "нераздельность" и "неразделимость"; но эти слова не выражают того, что есть утвердительного в соотношении целого.
  Таким образом, полный, истинный результат, выявившийся здесь, это становление, которое не есть лишь одностороннее или абстрактное единство бытия и ничто. Становление состоит в следующем движении: чистое бытие непосредственно и просто; оно поэтому в такой же мере есть чистое ничто; различие между ними есть, но в такой же мере снимает себя и не есть. Результат, следовательно, утверждает также и различие между бытием и ничто, но как такое различие, которое только предполагается (gemeinten).
  Предполагают, что бытие есть скорее всецело иное, чем ничто, и ничего нет яснее того, что они абсолютно различны, и, кажется, ничего нет легче, чем указать их различие. Но столь же легко убедиться в том, что это невозможно, что это различие невыразимо. Пусть те, кто настаивает на различии между бытием и ничто, возьмут на себя труд указать, в чем оно состоит (besteht). Если бы бытие и ничто различала какая-нибудь определенность, то они, как мы уже говорили, были бы определенным бытием и определенным ничто, а не чистым бытием и чистым ничто, каковы они еще здесь. Поэтому различие между ними совершенно пусто, каждое из них в равной мере есть неопределенное. Это различие имеется поэтому не в них самих, а лишь в чем-то третьем, в предполагании (Meinen). Однако предполагание есть форма субъективного, которое не имеет касательства к этому изложению. Но третье, в котором имеют свое существование бытие и ничто, должно иметь место и здесь; и оно, действительно, имело здесь место; это - становление. В нем они имеются как различные; становление имеется лишь постольку, поскольку они различны. Это третье есть нечто иное, чем они. Они существуют лишь в ином. Это также означает, что они не существуют особо (fur sich). Становление есть устойчивое наличие бытия в той же мере, что и существование небытия, иначе говоря, их устойчивое наличие есть лишь их бытие в одном; именно это их устойчивое наличие (Bestehen) и есть то, что также снимает их различие.
  Требование указать различие между бытием и ничто заключает в себе и требование сказать, что же такое бытие и что такое ничто. Пусть те, кто отказывается признать, что и бытие, и ничто есть лишь переход одного в другое, и утверждает о бытии и ничто то и се, - пусть они укажут, о чем они говорят, т. е. пусть дадут дефиницию бытия и ничто и пусть докажут, что она правильна. Без удовлетворения этого первого требования старой науки, логические правила которой они в других случаях признают и применяют, все их утверждения о бытии и ничто не более как заверения, лишенные научной значимости. Если, например, раньше говорили, что существование, поскольку прежде всего его считают равнозначным бытию, есть дополнение к возможности, то этим предполагается другое определение - возможность, и бытие выражено не в своей непосредственности и даже не как нечто самостоятельное, а как обусловленное. Для обозначения опосредствованного бытия мы сохраним выражение существование (Existenz). Правда, люди представляют себе бытие, скажем, прибегая к образу чистого света, как ясность непомутненного видения, а ничто - как чистую ночь, и связывают их различие с этой хорошо знакомой чувственной разницей. Однако на самом деле, если точнее представить себе и это видение, то легко заметить, что в абсолютной ясности мы столько же много и столь же мало видим, как и в абсолютной тьме, что и то и другое видение есть чистое видение, т. е. ничегоневидение. Чистый свет и чистая тьма - это две пустоты, которые суть одно и то же. Лишь в определенном свете - а свет определяется тьмой, - следовательно, в помутненном свете, и точно так же лишь в определенной тьме - а тьма определяется светом, - в освещенной тьме можно что-то различать, так как лишь помутненный свет и освещенная тьма имеют различие в самих себе и, следовательно, суть определенное бытие, наличное бытие.
  Примечание 3
  [Изолирование этих абстракций]
  Единство, моменты которого, бытие и ничто, даны как неразделимые, в то же время отлично от них самих и таким образом есть в отношении их некое третье, которое в своей самой характерной форме есть становление. Переход есть то же, что и становление, с той лишь разницей, что оба [момента], от одного из которых совершается переход к другому, в становлении представляют себе скорее как находящиеся в покое друг вне друга, а переход - как совершающийся между ними. Где бы и как бы ни шла речь о бытии или ничто, непременно должно наличествовать это третье; ведь бытие и ничто существуют не сами по себе, а лишь в становлении, в этом третьем. Но это третье имеет многоразличные эмпирические образы, которые абстракция оставляет в стороне или которыми она пренебрегает, чтобы фиксировать каждый из ее продуктов - бытие и ничто особо и показать их защищенными от перехода. В противовес такому простому способу абстрагирования следует столь же просто сослаться лишь на эмпирическое существование, в котором сама эта абстракция есть лишь нечто, обладает наличным бытием. Или же фиксировать разделение неразделимых должны другие формы рефлексии. В таком определении само по себе имеется его противоположность, так что и не восходя к природе вещей и не апеллируй к ней, можно изобличить это определение рефлексии в нем самом, беря его так, как оно само себя дает, и в нем самом обнаруживая его иное. Было бы тщетно стараться как бы схватить все извороты, все неожиданные мысли рефлексии и ее рассуждения, чтобы лишить ее возможности пользоваться теми лазейками и увертками, при помощи которых она скрывает от себя свое противоречие с самой собой. Поэтому я и отказываюсь принимать во внимание те многочисленные, так называющие себя возражения и опровержения, которые приводились против того [взгляда], что ни бытие, ни ничто не есть нечто истинное, а что их истина это только становление. Культура мысли, требующаяся для того, чтобы усмотреть ничтожность этих опровержений, или, вернее, чтобы отогнать от самого себя такие неожиданные мысли, достигается лишь благодаря критическому познанию форм рассудка. Но те, кто щедрее всего на подобного рода возражения, сразу нападают со своими соображениями на первые положения, не давая себе труда до или после этого путем дальнейшего изучения логики помочь себе осознать природу этих плоских соображений.
  Здесь следует рассмотреть некоторые явления, возникающие от того, что изолируют друг от друга бытие и ничто и полагают одно вне сферы другого, так что тем самым отрицается переход.
  Парменид признавал только бытие и был как нельзя более последователен, говоря в то же время о ничто, что его вовсе нет; имеется лишь бытие. Бытие, взятое совершенно отдельно, есть неопределенное, следовательно, никак не соотносится с иным; поэтому кажется, что, исходя из этого начала, а именно из самого бытия, нельзя двигаться дальше, что, для того чтобы двинуться дальше, надо присоединить к нему извне нечто чуждое. Дальнейшее движение, [выражаемое положением о том], что бытие есть то же самое, что ничто, представляется, стало быть, как второе, абсолютное начало - как переход, стоящий отдельно и внешне примыкающий к бытию. Бытие вообще не было бы абсолютным началом, если бы у него была какая-нибудь определенность; оно тогда зависело бы от иного и не было бы непосредственным, не было бы началом. Если же оно неопределенно и тем самым есть истинное начало, то у него и нет ничего такого, с помощью чего оно переходило бы в иное, оно в то же время есть и конец. Столь же мало может что-либо вырваться из него, как и ворваться в него; у Парменида, как и у Спинозы, нет продвижения от бытия или абсолютной субстанции к отрицательному, конечному. Если же все-таки совершается такое продвижение (что, исходя из бытия, лишенного соотношений и,. стало быть, лишенного продвижения, можно, как мы заметили, осуществить только внешне), то это движение есть второе, новое начало. Так, у Фихте его абсолютнейшее, безусловное основоположение А не А есть полагание; второе основоположение - противополагание; это второе основоположение, согласно Фихте, отчасти обусловлено, отчасти безусловно (оно, следовательно, есть противоречие внутри себя). Это - продвижение внешней рефлексии, которое снова так же отрицает то, с чего оно начинает как с чего-то абсолютного, противополагание есть отрицание первого тождества, - как тотчас же определенно делает свое второе безусловное обусловленным. Но если бы [здесь ] поступательное движение, т. е. снятие первого начала, было вообще правомерно, то в самом этом первом должна была бы заключаться возможность соотнесения с ним некоего иного; оно, стало быть, должно было бы быть чем-то определенным. Однако бытие или даже абсолютная субстанция не выдает себя за таковое. Напротив. Оно есть непосредственное, еще всецело неопределенное.
  Самые красноречивые, быть может, забытые описания причины того, почему невозможно от некоторой абстракции прийти к чему-то дальнейшему и к их объединению, дает Якоби в интересах своей полемики с кантовским априорным синтезом самосознания в своей статье "О предпринятой критицизмом попытке довести разум до рассудка" (Jac. Werke, III Bd.). Он ставит (стр. 113) задачу так, что требуется в чем-то чистом, будь то чистое сознание, чистое пространство или чистое время, обнаружить возникновение или порождение некоего синтеза. "Пространство есть одно, время есть одно, сознание есть одно; скажите же, каким образом какое-либо из этих трех "одно" в самом себе, в своей чистоте приобретает характер многообразия? Каждое из них есть лишь нечто одно и не есть никакое иное: одинаковость (Einerleiheit), "этот", "эта", "это" в их тождестве (eine Der-Die-Das-Selbigkeit) без того, что присуще "этому", "этой", "этому" (ohne Derheit, Dieheit, Dasheit), ибо оно еще дремлет вместе с "этот", "эта", "это" в бесконечности = О неопределенного, из которой еще только должно произойти все и всякое определенное! Чем вносится конечность в эти три бесконечности? Что оплодотворяет a priori пространство и время числом и мерой и превращает их в нечто чистое многообразное? Что приводит в колебание чистую спонтанность ("Я") (Ich)? Каким образом его чистая гласная получает согласную, или, лучше сказать, каким образом приостанавливается, прерывая само себя, его беззвучное непрерывное дуновение, чтобы приобрести по крайней мере некоторый род гласной, некоторое ударение?" - Как видно, Якоби очень определенно признавал абсурдность (Unwesen) абстракции, будь она так называемое абсолютное, т. е. лишь абстрактное, пространство, или такое же время, или такое же чистое сознание, "Я". Он настаивает на этом, чтобы доказать, что продвижение к иному - к условию синтеза - и к самому синтезу невозможно. Этот интересующий нас синтез не следует понимать как связь внешне уже имеющихся определении, - отчасти дело идет о порождении некоторого второго, присоединяющегося к некоторому первому, о порождении некоторого определенного, присоединяющегося к неопределенному первоначальному, отчасти же об имманентном синтезе, синтезе a priori, - о в-себе-и-для-себя-сущем единстве различных [моментов ]. Становление и есть имманентный синтез бытия и ничто. Но так как синтезу ближе всего по смыслу внешнее сведение вместе [определений], находящихся во внешнем отношении друг к другу, то справедливо перестали пользоваться названиями "синтез", "синтетическое единство". Якоби спрашивает, каким образом чистая гласная "Я" получает согласную, что вносит определенность в неопределенность? На вопрос: что? - было бы нетрудно ответить, и Кант по-своему дал ответ на этот вопрос. А вопрос: как? означает: каким способом, по каким отношениям и т. п., и требует, стало быть, указать некоторую особую категорию; но о способе, о рассудочных категориях здесь не может быть и речи. Вопрос: как? сам представляет собой одну из дурных манер рефлексии, которая спрашивает о постижимости, но при этом берет предпосылкой свои застывшие категории и тем самым знает наперед, что она вооружена против ответа на то, о чем она спрашивает. Более высокого смысла, заключенного в вопросе о необходимости синтеза, он не имеет также и у Якоби, ибо последний, как сказано, крепко держится за абстракции, защищая утверждение о невозможности синтеза. С особенной наглядностью он описывает (стр. 147) процедуру, посредством которой достигают абстракции пространства. "Я должен на столь долгое время стараться начисто забыть, что я когда-либо что-нибудь видел, слышал, к чему-либо прикасался, причем я определенно не должен делать исключения и для самого себя. Я должен начисто, начисто, начисто забыть всякое движение, и это последнее забвение я должен осуществить самым старательным образом именно потому, что оно всего труднее. И все вообще я должен всецело и полностью удалить, как я его уже мысленно устранил, и ничего не должен сохранить, кроме одного лишь насильственно остановленного созерцания одного лишь бесконечного неизменного пространства. Я поэтому не вправе снова в него мысленно включать самого себя как нечто отличное от него и, однако, связанное с ним; я не вправе просто давать себя окружить и проникнуться им, а должен полностью перейти в него, стать с ним единым, превратиться в него; я не должен ничего оставить от себя, кроме самого этого моего созерцания, чтобы рассматривать это созерцание как истинно самостоятельное, независимое, единое и единственное представление".
  При такой совершенно абстрактной чистоте непрерывности, т. е. при этой неопределенности и пустоте представления, безразлично, будем ли мы называть эту абстракцию пространством, чистым созерцанием или чистым мышлением; все это - то же самое, что индус называет брамой, когда он, оставаясь внешне неподвижным и не побуждаемым никакими ощущениями, представлениями, фантазиями, вожделениями и т. д., годами смотрит лишь на кончик своего носа и лишь говорит внутренне, в себе, "ом, ом, ом", или вообще ничего не говорит. Это заглушенное, пустое сознание, понимаемое как сознание, есть бытие.
  В этой пустоте, говорит далее Якоби, с ним происходит противоположное тому, что должно было бы произойти с ним согласно уверению Канта; он ощущает себя не каким-то множественным и многообразным, а, наоборот, единым без всякой множественности, без всякого многообразия; более того: "Я сама невозможность, уничтожение всякого многообразного и множественного... Исходя из своей чистой, совершенно простой и неизменной сущности, я не в состоянии хоть что-нибудь восстановить или вызвать в себе как призрак... Таким образом, в этой чистоте все внеположное и рядоположное, всякое покоящееся на нем многообразие и множественность обнаруживаются как чистая невозможность" (стр. 149).
  Эта невозможность есть не что иное, как тавтология, она означает, что я упорно держусь абстрактного единства и исключаю всякую множественность и всякое многообразие, пребываю в том, что лишено различий и неопределенно, и отвращаю свой взор от всего различенного и определенного. В такую же абстракцию Якоби превращает кантовский априорный синтез самосознания, т. е. деятельность этого единства, состоящую в том, что оно расщепляет себя и в этом расщеплении сохраняет само себя. Этот "синтез в себе", "первоначальное суждение" он односторонне превращает (стр. 125) в "связку в себе" [словечко] "есть", "есть", "есть", без начала и конца и без "что", "кто" и "какие". Это продолжающееся до бесконечности повторение повторения - единственное занятие, функция и произведение наичистейшего синтеза; сам синтез есть само голое, чистое, абсолютное повторение". Или, в самом деле, так как в нем нет никакого перерыва (Absatz), т. е. никакого отрицания, различения, то он не повторение, а только неразличенное простое бытие. - Но есть ли это еще синтез, если Якоби опускает как раз то, благодаря чему единство есть синтетическое единство?
  Если Якоби так укрепился в абсолютном, т. е. абстрактном пространстве, времени, а также сознании, то прежде всего следует сказать, что он таким образом обитает и удерживается в чем-то эмпирически ложном. Нет, т. е. эмпирически не существует, такого пространства и времени, которые были бы чем-то неограниченно пространственным и временным, которые не были бы в своей непрерывности наполнены многообразно ограниченным наличным бытием и изменением, так что эти границы и изменения нераздельно и неотделимо принадлежат пространственности и временности. И точно так же сознание наполнено определенными чувствами, представлениями, желаниями и т. д.; оно существует нераздельно от какого бы то ни было особого содержания. Эмпирический переход и без того понятен сам собой; сознание может, правда, сделать своим предметом и содержанием пустое пространство, пустое время и само пустое сознание, или чистое бытие, но оно на этом не останавливается и не только выходит, но вырывается из такой пустоты, устремляясь к лучшему, т. е. к каким-то образом более конкретному содержанию, и, как бы плохо ни было в остальном то или иное содержание, оно постольку лучше и истиннее; именно такого рода содержание есть синтетическое содержание вообще, синтетическое в более всеобщем смысле. Так, Пармениду приходится иметь дело с видимостью и мнением - с противоположностью бытия и истины; так же Спинозе - с атрибутами, модусами, протяжением, движением, рассудком, волей и т. д. Синтез содержит и показывает неистинность указанных выше абстракций; в нем они находятся в единстве со своим иным, следовательно, даны не как сами по себе существующие, не как абсолютные, а всецело как относительные.
  Но речь идет не о показывании эмпирической ничтожности пустого пространства и т. д. Сознание может, конечно, путем абстрагирования наполнить себя и таким неопределенным [содержанием ], и фиксированные абстракции - это мысли о чистом пространстве, чистом времени, чистом сознании, чистом бытии. Должна быть показана ничтожность мысли о чистом пространстве и т. д., т. е. ничтожность чистого пространства самого по себе и т. д., т. е. должно быть показано, что оно, как таковое, уже есть своя противоположность, что в него самого уже проникла его противоположность, что оно уже само по себе есть совершившийся выход (das Herausgegangensein) из самого себя - определенность.
  Но это происходит непосредственно в них же. Они, как подробно описывает Якоби, суть результаты абстракции, ясно определены как неопределенное, которое - если обратиться к его простейшей форме - есть бытие. Но именно эта неопределенность и есть то, что составляет его определенность; ибо неопределенность противоположна определенности; она, стало быть, как противоположное, сама есть определенное, или отрицательное, и притом чистое, совершенно абстрактное отрицательное. Эта-то неопределенность или абстрактное отрицание, которое бытие имеет таким образом в самом себе, и есть то, что высказывает и внешняя, и внутренняя рефлексия, приравнивая бытие к ничто, объявляя его пустым порождением мысли, ничем. - Или можно это выразить иначе: так как бытие есть то, что лишено определений, то оно не (утвердительная) определенность, которая оно есть, не бытие, а ничто.
  В чистой рефлексии начала, каковым в этой логике является бытие, как таковое, переход еще скрыт. Так как бытие положено лишь как непосредственное, то ничто выступает в нем наружу лишь непосредственно. Но все последующие определения, как, например, наличное бытие, более конкретны; в последнем уже положено то, что содержит и порождает противоречие указанных выше абстракций, а потому и их переход. Напоминание о том, что бытие как указанное простое, непосредственное есть результат полной абстракции и, стало быть, уже потому абстрактная отрицательность, ничто, - это напоминание оставлено за порогом науки, которая в своих пределах, особенно в разделе о сущности, изобразит эту одностороннюю непосредственность как нечто опосредствованное, где положено бытие как существование, а также основание то, что опосредствует это бытие.
  С помощью этого напоминания можно представить или даже, как это называют, объяснить и сделать постижимым переход бытия в ничто как нечто даже легкое и тривиальное: бытие, сделанное [нами] началом науки, есть, разумеется, ничто, ибо абстрагироваться можно от всего, а когда мы от всего абстрагировались, остается ничто. Но, можно продолжить, тем самым начало [здесь] не нечто утвердительное, не бытие, а как раз ничто, и ничто оказывается в таком случае и концом; оно оказывается этим концом в такой же мере, как непосредственное бытие, и даже в еще большей мере, чем последнее. Проще всего дать такому резонерству полную волю и посмотреть, каковы результаты, которыми оно кичится. То обстоятельство, что согласно этому ничто оказалось бы результатом этого резонерства и что теперь следует начинать (как в китайской философии) с ничто - ради этого не стоило бы и пальцем шевельнуть, ибо раньше, чем мы шевельнули бы им, это ничто точно так же превратилось бы в бытие (см. выше: В. Ничто). Но, далее, если бы предполагали такое абстрагирование от всего, а ведь это все есть сущее, то следует отнестись к нему более серьезно; результат абстрагирования от всего сущего - это прежде всего абстрактное бытие, бытие вообще; так, в космологическом доказательстве бытия Бога из случайного бытия мира (в этом доказательстве возвышаются над таким бытием) бытие поднимается нами выше и приобретает определение бесконечного бытия. Но, разумеется, можно абстрагироваться и от этого чистого бытия, присоединить и бытие ко всему, от чего уже абстрагировались; тогда остается ничто. Затем, если решить забыть мышление об этом ничто, т. е. о его переходе в бытие, или если бы ничего не знали об этом, можно продолжать в стиле этой возможности; а именно можно (слава Богу!) абстрагироваться также и от этого ничто (сотворение мира и в самом деле есть абстрагирование от ничто), и тогда остается не ничто, ибо как раз от него абстрагируются, а снова приходят к бытию. - Эта возможность дает внешнюю игру абстрагирования, причем само абстрагирование есть лишь одностороннее действование отрицательного. Сама эта возможность состоит прежде всего о том, что для нее бытие так же безразлично, как и ничто, и что в какой мере каждое из них исчезает, в такой же мере и возникает; но столь же безразлично, отправляться ли от действования ничто или от ничто; действование ничто, т. е. одно лишь абстрагирование, есть нечто истинное не больше и не меньше, чем чистое ничто.
  Ту диалектику, в соответствии с которой Платон трактует в "Пармениде" единое, также следует признать больше диалектической внешней рефлексии. Бытие и единое суть оба элеатские формы, представляющие собой одно и то же. Но их следует также отличать друг от друга. Такими и берет их Платон в упомянутом диалоге. Удалив из единого разнообразные определения целого и частей, бытия в себе и бытия в ином и т. д., определения фигуры, времени и т. д., он приходит к выводу, что единому не присуще бытие, ибо бытие присуще некоторому нечто не иначе, как в соответствии с одним из указанных способов (р. 141, е, Vol. Ill, ed. Steph.). Затем Платон рассматривает положение: единое есть; и у него можно проследить, каким образом, согласно этому положению, совершается переход к небытию единого: это происходит путем сравнения обоих определений предположенного положения: единое есть. В этом положении содержится единое и бытие, и "единое есть" содержит нечто большее, чем если бы мы сказали лишь: "единое". В том, что они различны, раскрывается содержащийся в положении момент отрицания. Ясно, что этот путь имеет некое предположение и есть некоторая внешняя рефлексия.
  Так же как единое приведено здесь в связь с бытием, так и бытие, которое должно быть фиксировано абстрактно, особо, самым простым образом, не пускаясь в мышление, раскрывается в связи, содержащей противоположное тому, чтб должно утверждаться. Бытие, взятое так, как оно есть непосредственно, принадлежит некоторому субъекту, есть нечто высказанное, обладает вообще некоторым эмпирическим наличным бытием и потому стоит на почве предельного и отрицательного. В каких бы терминах или оборотах ни выражал себя рассудок, когда он отвергает единство бытия и ничто и ссылается на то, чтб, дескать, непосредственно наличествует, он как раз в этом опыте не найдет ничего другого, кроме определенного бытия, бытия с некоторым пределом или отрицанием, - не найдет ничего другого, кроме того единства, которого не признает. Утверждение о непосредственном бытии сводится таким образом к [утверждению] о некотором эмпирическом существовании, от раскрытия которого оно не может отказаться, так как оно ведь желает держаться именно непосредственности, существующей вне мышления.
  Точно так же обстоит дело и с ничто, только противоположным образом, и эта рефлексия известна и довольно часто применялась к нему. Ничто, взятое в своей непосредственности, оказывается сущим, ибо по своей природе оно то же самое, что и бытие. Мы мыслим ничто, представляем его себе, говорим о нем; стало быть, оно есть; ничто имеет свое бытие в мышлении, представлении, речи и т. д. Но, кроме того, это бытие также и отлично от него; поэтому, хотя и говорят, что ничто есть в мышлении, представлении, но это означает, что не оно есть, не
  ему, как таковому, присуще бытие, а лишь мышление или представление есть это бытие. При таком различении нельзя также отрицать, что ничто находится в соотношении с некоторым бытием; но в этом соотношении, хотя оно и содержит также различие, имеется единство с бытием. Как бы ни высказывались о ничто или показывали его, оно оказывается связанным или, если угодно, соприкасающимся с некоторым бытием, оказывается неотделимым от некоторого бытия, а именно находящимся в некотором наличном бытии.
  Однако при таком показывании ничто в некотором наличном бытии обычно все еще предстает следующее отличие его от бытия:
  наличное бытие ничто (des Nichts) вовсе-де не присуще ему самому, оно, само по себе взятое, не имеет в себе бытия, оно не есть бытие, как таковое; ничто есть-де лишь отсутствие бытия; так, тьма - это лишь отсутствие света, холод - отсутствие тепла и т. д. Тьма имеет-де значение лишь в отношении к глазу, во внешнем сравнении с положительным, со светом, и точно так же холод есть нечто лишь в нашем ощущении; свет же, тепло, как и бытие, суть сами по себе объективное, реальное, действенное, обладают совершенно другим качеством и достоинством, чем указанные отрицательные [моменты ], чем ничто. Часто приводят как очень важное соображение и значительное знание утверждение, что тьма есть лишь отсутствие света, холод - лишь отсутствие тепла. Относительно этого остроумного соображения можно, оставаясь в этой области эмпирических предметов, с эмпирической точки зрения заметить, что в самом деле тьма оказывается действенным в свете, обусловливая то, что свет становится цветом42 и лишь благодаря этому сообщая ему зримость, ибо, как мы сказали раньше, в чистом свете так же ничего не видно, как и в чистой тьме. А зримость есть такая действенность в глазу, в которой указанное отрицательное принимает такое же участие, как и свет, считающийся реальным, положительным; и точно так же холод дает себя достаточно почувствовать воде, нашему ощущению и т. д., и если мы ему отказываем в так называемой объективной реальности, то от этого в нем ничего не убывает. Но, далее, достойно порицания то, что здесь, как и выше, говорят о чем-то отрицательном, обладающем определенным содержанием, идут дальше самого ничто, по сравнению с которым у бытия не больше и не меньше пустой абстрактности. - Однако следует тотчас же брать холод, тьму и тому подобные определенные отрицания сами по себе и посмотреть, что этим положено в отношении их всеобщего определения, с которым мы теперь имеем дело. Они должны быть не ничто вообще, а ничто света, тепла и т. д., ничто чего-то определенного, какого-то содержания; они, таким образом, если можно так выразиться, определенные, содержательные ничто. Но определенность, как мы это еще увидим дальше, сама есть отрицание; таким образом, они отрицательные ничто; но отрицательное ничто есть нечто утвердительное. Превращение ничто через его определенность (которая раньше представала как некое наличное бытие в субъекте или в чем бы то ни было другом) в некоторое утвердительное представляется сознанию, застревающему в рассудочной абстракции, как верх парадоксальности; как ни прост взгляд, что отрицание отрицания есть положительное, он, быть может, именно из-за самой этой его простоты представляется чем-то тривиальным, с которым гордому рассудку нет поэтому надобности считаться, хотя это имеет свое основание, - а между тем оно не только имеет свое основание, но благодаря всеобщности таких определений обладает бесконечным распространением и всеобщим применением, так что все же следовало бы с ним считаться.
  Относительно определения перехода бытия и ничто друг в друга можно еще заметить, что этот переход следует постигать, не прибегая к дальнейшим определениям рефлексии. Он непосредствен и всецело абстрактен из-за абстрактности переходящих моментов, т. е. вследствие того, что в этих моментах еще не положена определенность другого, посредством чего они переходили бы друг в друга; ничто еще не положено в бытии, хотя бытие есть по своему существу ничто, и наоборот. Поэтому недопустимо применять здесь дальнейшие определенные опосредствования и понимать бытие и ничто находящимися в каком-то отношении, - этот переход еще не отношение. Недозволительно, стало быть, говорить: ничто - основание бытия или бытие основание ничто; ничто - причина бытия и т. д.; или сказать: переход в ничто возможен лишь при условии, что нечто есть, или: переход в бытие возможен лишь при условии, что есть небытие. Род соотношения не может получить дальнейшее определение, если бы не были в то же время далее определены соотносящиеся стороны. Связь основания и следствия и т. д. имеет своими сторонами, которые она связывает, уже не просто бытие и просто ничто, а непременно такое бытие, которое есть основание, и нечто такое, что, хотя и есть лишь нечто положенное, несамостоятельное, однако не есть абстрактное ничто.
  Примечание 4
  [Непостижимость начала]
  Из предшествующего ясно видно, как обстоит дело с диалектикой, отрицающей начало мира и [возможность] его гибели, с диалектикой, которая должна была доказать вечность материи, т. е. с диалектикой, отрицающей становление, возникновение или прохождение вообще. - Кантовскую антиномию конечности или бесконечности мира в пространстве и времени мы подробнее рассмотрим ниже, когда будем рассматривать понятие количественной бесконечности. - Указанная простая, тривиальная диалектика основана на отстаивании противоположности между бытием и ничто. Невозможность начала мира или чего бы то ни было доказывается следующим образом.
  Нет ничего такого, что могло бы иметь начало, ни поскольку нечто есть, ни поскольку его нет; в самом деле, поскольку оно есть, оно уже не начинается, а поскольку его нет, оно также не начинается. - Если бы мир или нечто имели начало, то он имел бы начало в ничто, но в ничто нет начала или, иначе говоря, ничто не есть начало, ведь начало заключает в себе некое бытие, а ничто не содержит никакого бытия. Ничто - это только ничто. В основании, причине и т. д. - если так определяют ничто, - содержится некое утверждение, бытие. На этом же основании нечто не может и прекратиться. Ибо в таком случае бытие должно было бы содержать ничто, но бытие - это только бытие, а не своя противоположность.
  Ясно, что против становления или начала и прекращения, против этого единства бытия и ничто здесь не приводится никакого доказательства, а его лишь ассерторически отрицают и приписывают истинность бытию и ничто в их отдельности друг от друга. - Однако эта диалектика по крайней мере последовательнее рефлектирующего представления. Последнее считает полной истиной, что бытие и ничто существуют лишь раздельно, а, с другой стороны, признает начало и прекращение столь же истинными определениями; но, признавая их, оно фактически принимает нераздельность бытия и ничто.
  Разумеется, при предположении абсолютной раздельности бытия и ничто начало или становление есть - это можно весьма часто слышать-нечто непостижимое. Ведь те, кто делает это предположение, упраздняют начало или становление, которое, однако, они снова допускают, и это противоречие, которое они сами же создают и разрешение которого они делают невозможным, они называют непостижимостью.
  Изложенное выше и есть та же диалектика, какой пользуется рассудок против даваемого высшим анализом понятия бесконечно малых величин. Это понятие будет подробнее рассмотрено ниже. - Величины эти определены как величины, существующие в своем исчезновении - не до своего исчезновения, ибо в таком случае они конечные величины, и не после своего исчезновения, ибо в таком случае они ничто. Против этого чистого понятия было выдвинуто постоянно повторявшееся возражение, что такие величины суть либо нечто, либо ничто и что нет промежуточного состояния ("состояние" здесь неподходящее, варварское выражение) между бытием и небытием. - При этом опять-таки признают абсолютную раздельность бытия и ничто. Но против этого | было показано, что бытие и ничто суть на самом деле одно и то же или, говоря языком выдвигающих это возражение, нет ничего такого, что не было бы промежуточным состоянием между бытием и ничто. Математика обязана своими самыми блестящими успехами тому, что она приняла то определение, которого не признает рассудок.
  Приведенное рассуждение, делающее ложное предположение об абсолютной раздельности бытия и небытия и не идущее дальше этого предположения, следует называть не диалектикой, а софистикой. В самом деле, софистика есть резонерство, исходящее из необоснованного предположения, истинность которого признается без критики и необдуманно. Диалектикой же мы называем высшее разумное движение, в котором такие кажущиеся безусловно раздельными [моменты] переходят друг в друга благодаря самим себе, благодаря тому, что они суть, и предположение [об их раздельности] снимается. Диалектическая, имманентная природа самого бытия и ничто в том и состоит, что они свое единство - становление - обнаруживают как свою истину.
  2. Моменты становления (Momente des Werdens)
  Становление есть нераздельность бытия и ничто - не единство, абстрагирующееся от бытия и ничто; как единство бытия и ничто оно есть это определенное единство, или, иначе говоря, такое единство, в котором есть и бытие, и ничто. Но так как каждое из них, и бытие, и ничто, нераздельно от своего иного, то их нет. Они, следовательно, суть в этом единстве, но как исчезающие, лишь как снятые. Теряя свою самостоятельность, которая, как первоначально представлялось, была им присуща, они низводятся до моментов, еще различимых, но в то же время снятых.
  Взятые со стороны этой своей различимости, каждый из них есть в этой различимости единство с иным. Становление содержит, следовательно, бытие и ничто как два таких единства, каждое из которых само есть единство бытия и ничто. Одно из них есть бытие как непосредственное бытие и как соотношение с ничто; другое есть ничто как непосредственное ничто и как соотношение с бытием. Определения обладают в этих единствах неодинаковой ценностью.
  Становление дано, таким образом, в двояком определении; в одном определении ничто есть непосредственное, т. е. определение начинает с ничто, соотносящегося с бытием, т. е. переходящего в него; в другом бытие дано как непосредственное, т. е. определение начинает с бытия, переходящего в ничто, - возникновение и прохождение.
  Оба суть одно и то же, становление, и даже как эти направления, различенные таким образом, они друг друга проникают и парализуют. Одно есть прохождение; бытие переходит в ничто;
  но ничто есть точно так же и своя противоположность, переход
  в бытие, возникновение. Это возникновение есть другое направление; ничто переходит в бытие, но бытие точно так же и снимает само себя и есть скорее переход в ничто, есть прохождение. - Они не снимают друг друга, одно внешне не снимает другое, каждое из них снимает себя в себе самом (an sich selbst) и есть в самом себе (an ihm selbst) своя противоположность.
  3. Снятие становления (Aufheben des Werdens)
  Равновесие, в которое приводят себя возникновение и прохождение, - это прежде всего само становление. Но становление точно так же сходится (geht zusammen) в спокойное единство. Бытие и ничто находятся в становлении лишь как исчезающие;
  становление же, как таковое, имеется лишь благодаря их разности. Их исчезание есть поэтому исчезание становления, иначе говоря, исчезание самого исчезания. Становление есть неустойчивое беспокойство, которое оседает, переходя в некоторый спокойный результат.
  Это можно было бы выразить и так: становление есть исчезание бытия в ничто и ничто - в бытие, и исчезание бытия и ничто вообще; но в то же время оно основывается на различии последних. Оно, следовательно, противоречит себе внутри самого себя, так как соединяет в себе нечто противоположное себе; но такое соединение разрушает себя.
  Этот результат есть исчезновение (Verschwundensein), но не как ничто; в последнем случае он был бы лишь возвратом к одному из уже снятых определений, а не результатом ничто и бытия. Этот результат есть ставшее спокойной простотой единство бытия и ничто. Но спокойная простота есть бытие, однако бытие уже более не для себя, а бытие как определение целого.
  Становление как переход в такое единство бытия и ничто, которое дано как сущее или, иначе говоря, имеет вид одностороннего непосредственного единства этих моментов, есть наличное бытие.
  Примечание
  [Выражение "снятие"]
  Снятие (Aufheben) и снятое (идеальное - ideelle) - одно из важнейших понятий философии, одно из главных определений, которое встречается решительно всюду и смысл которого следует точно понять и в особенности отличать от ничто. - Оттого, что нечто снимает себя, оно не превращается в ничто. Ничто есть непосредственное; снятое же есть нечто опосредствованное: оно не-сущее, но как результат, имевший своим исходным пунктом некоторое бытие, поэтому оно еще имеет в себе определенность, от которой оно происходит.
  Aufheben имеет в немецком языке двоякий смысл: оно означает сохранить, удержать и в то же время прекратить, положить конец. Само сохранение уже заключает в себе отрицательное в том смысле, что для того, чтобы удержать нечто, его лишают непосредственности и тем самым наличного бытия, открытого для внешних воздействий. Таким образом, снятое есть в то же время и сохраненное, которое лишь потеряло свою непосредственность, но от этого не уничтожено. - Указанные два определения снятия можно лексически привести как два значения этого слова, но должно представляться странным, что в языке одно и то же слово обозначает два противоположных определения. Для спекулятивного мышления отрадно находить в языке слова, имеющие в самих себе спекулятивное значение; в немецком языке много таких слов. Двоякий смысл латинского слова tollere (ставший знаменитым благодаря остроумному выражению Цицерона: tollendum esse Octavium) 43 не идет так далеко: утвердительное определение доходит лишь до [понятия] возвышения. Нечто снято лишь постольку, поскольку оно вступило в единство со своей противоположностью; для него, взятого в этом более точном определении как нечто рефлектированное, подходит название момента. Вес и расстояние от некоторой точки называются в рычаге его механическими моментами из-за тождественности оказываемого ими действия при всем прочем различии между такой реальностью, как вес, и такой идеальностью, как чисто пространственное определение, линия (см. "Энциклопедию философских наук", изд. 3-е, 261, примечание). -Еще чаще придется обращать внимание на то, что в философской терминологии рефлектированные определения обозначены латинскими терминами либо потому, что в родном языке для них нет терминов, либо же, если, как в данном случае, в нем имеются такие термины, потому, что термин, которым располагает родной язык, больше напоминает о непосредственном, а иностранный термин - больше о рефлектированном.
  Более точный смысл и выражение, которые бытие и ничто получают, поскольку они стали теперь моментами, должны выявиться при рассмотрении наличного бытия, как единства, в котором они сохранены. Бытие есть бытие и ничто есть ничто лишь в их отличии друг от друга; но в их истине, в их единстве, они исчезли как эти определения и суть теперь иное. Бытие и ничто суть одно и то же; именно потому, что они одно и то же, они уже не бытие и ничто и имеют различное определение:
  в становлении они были возникновением и прехождением; в наличном бытии как по-иному определенном единстве они опять-таки по-иному определенные моменты. Это единство остается отныне их основой, которую они уже больше не покинут, чтобы не возвращаться к абстрактному значению бытия и ничто.
  Глава вторая
  НАЛИЧНОЕ БЫТИЕ (DAS DASEIN)
  Наличное бытие есть определенное бытие; его определенность есть сущая определенность, качество. Своим качеством нечто противостоит иному, оно изменчиво и конечно, определено всецело отрицательно не только в отношении иного, но и в самом себе. Это его отрицание прежде всего по отношению к конечному нечто есть бесконечное; абстрактная противоположность, в которой выступают эти определения, разрешается в лишенную противоположности бесконечность, в для-себя-бытие.
  Таким образом, исследование наличного бытия распадается на следующие три раздела:
  A) Наличное бытие, как таковое,
  B) Нечто и иное, конечность,
  C) Качественная бесконечность.
  А. НАЛИЧНОЕ БЫТИЕ, КАК ТАКОВОЕ (DASEIN ALS SOLCHES)
  В наличном бытии
  a) как таковом следует прежде всего различать его определенность
  b) как качество. Качество же следует брать и в одном, и в другом определении наличного бытия: как реальность и как отрицание. Но в этих определенностях наличное бытие также и рефлектировано в себя, и положенное как таковое оно есть
  c) нечто, налично сущее (Daseiendes).
  а) Наличное бытие вообще (Dasein iiberhaupt)
  Из становления возникает наличное бытие. Наличное бытие есть простое единство (Einssein) бытия и ничто. Из-за этой простоты оно имеет форму чего-то непосредственного. Его опосредствование, становление, находится позади него; это опосредствование сняло себя, и наличное бытие предстает поэтому как некое первое, из которого исходят. Оно прежде всего в одностороннем определении бытия; другое содержащееся в нем определение, ничто, равным образом проявится в нем как противостоящее первому.
  Оно не просто бытие, а наличное бытие; взятое этимологически, Dasein означает бытие в каком-то месте; но представление о пространстве здесь не приложимо. Наличное бытие есть вообще по своему становлению бытие с некоторым небытием, так что это небытие принято в простое единство с бытием. Небытие, принятое в бытие таким образом, что конкретное целое имеет форму бытия, непосредственности, составляет определенность, как таковую.
  Целое (Ganze) также имеет форму, т. е. определенность бытия, так как и бытие обнаружило себя в становлении только как снятый, отрицательно определенный момент; но таково оно для нас в нашей рефлексии; оно еще не положено в самом себе. Определенность же наличного бытия, как таковая, есть положенная определенность, на что указывает и термин "наличное бытие". Следует всегда строго различать между тем, что есть для нас, и тем, что положено; лишь то, что положено в каком-то понятии, входит в рассмотрение, развивающее это понятие, входит в его содержание. Определенность же, еще не положенная в нем самом - все равно, касается ли она природы самого понятия или она есть внешнее сравнение, - принадлежит нашей рефлексии;
  обращая внимание на определенность этого рода, можно лишь уяснить или предварительно наметить путь, который обнаруживается в самом развитии [понятия]. Что целое, единство бытия и ничто, имеет одностороннюю определенность бытия, - это внешняя рефлексия. В отрицании же, в нечто и ином и т. д., это единство дойдет до того, что окажется положенным. Следовало здесь обратить внимание на это различие; но давать себе отчет обо всем, чтб рефлексия может позволить себе заметить, - излишне; это привело бы к слишком пространному изложению, к предвосхищению того, что должно вытекать из самой сути. Хотя такого рода рефлексии и могут облегчить обзор целого и тем самым и понимание, однако они невыгодны тем, что выглядят неоправданными утверждениями, основаниями и основами последующего. Не надо поэтому придавать им большее значение, чем то, которое они должны иметь, и надлежит отличать их от того, чтб составляет момент в развитии самого предмета.
  Наличное бытие соответствует бытию предшествующей сферы; однако бытие есть неопределенное, поэтому в нем не получается никаких определений. Наличное же бытие есть определенное бытие, конкретное; поэтому в нем сразу же выявляется несколько определений, различенные отношения его моментов.
  в) Качество (Qualitat)
  Ввиду непосредственности, в которой бытие и ничто едины в наличном бытии, они не выходят за пределы друг друга; насколько наличное бытие есть сущее, настолько же оно есть небытие, определенно. Бытие не есть всеобщее, определенность не есть особенное. Определенность еще не отделилась от бытия; правда, она уже не будет отделяться от него, ибо лежащее отныне в основе истинное есть единство небытия с бытием; на этом единстве как на основе зиждутся все дальнейшие определения. Но соотношение здесь определенности с бытием есть непосредственное единство обоих, так что еще не положено никакого 'различения их.
  Определенность как изолированная сама по себе, как сущая .определенность, есть качество - нечто совершенно простое, непосредственное. Определенность вообще есть более общее (Allgeineinere), которое точно так же может быть и количественным, и далее определенным. Ввиду этой простоты нечего более сказать о качестве, как таковом.
  Но наличное бытие, в котором содержатся и ничто, и бытие, само служит масштабом для односторонности качества как лишь непосредственной или сущей определенности. Качество должно быть положено и в определении ничто, благодаря чему непосредственная или сущая определенность полагается как некая различенная, рефлектированная определенность и, таким образом, ничто как то, чтб определенно в некоторой определенности, есть также нечто рефлектированное, некое отрицание. Качество, взятое таким образом, чтобы оно, будучи различенным, считалось сущим, есть реальность; оно же, обремененное некоторым отрицанием, есть отрицание вообще, а также некоторое качество, считающееся, однако, недостатком и определяющееся в дальнейшем как граница, предел.
  Оба суть наличное бытие; но в реальности как качестве, в котором акцентируется то, что оно сущее, скрыто то обстоятельство, что оно содержит определенность, следовательно, и отрицание; реальность считается поэтому лишь чем-то положительным, из которого исключены отрицание, ограниченность, недостаток. Отрицание только как недостаток было бы то же, что и ничто; но оно наличное бытие, качество, только определяемое посредством небытия.
  Примечание
  [Реальность и отрицание]
  "Реальность" может показаться многозначным словом, так как оно употребляется для обозначения разных и даже противоположных определений. В философском смысле говорят, например, о чисто эмпирической реальности как о лишенном ценности наличном бытии. Но когда говорят о мыслях, понятиях, теориях, что они лишены реальности, то это означает, что у них нет действительности, хотя в себе, или в понятии, идея, например платоновской республики, может, дескать, быть истинной. Здесь не отрицается за идеей ее ценность, и наряду с реальностью допускают и ее. Но сравнительно с так называемыми голыми идеями, с голыми понятиями реальное считается единственно истинным. - Смысл, в котором внешнему наличному бытию приписывается решение вопроса об истинности того или иного содержания, столь же односторонен, как односторонне представление, будто для идеи, сущности или даже внутреннего ощущения безразлично внешнее наличное бытие, и еще в большей мере односторонне мнение о том, что они тем превосходнее, чем более они отдалены от реальности.
  Рассматривая термин "реальность", следует коснуться прежнего метафизического понятия Бога, из которого исходило прежде всего так называемое онтологическое доказательство бытия Бога. Бога определяли как совокупность (Inbegriff) всех реальностей, и об этой совокупности говорилось, что она не заключает в себе никакого противоречия, что ни одна из реальнстей не снимает другую; ибо реальность следует, мол, понимать лишь как некоторое совершенство, как нечто аффирмативное, не содержащее никакого отрицания. Реальности, стало быть, не противоположны и не противоречат друг другу.
  При таком понимании реальности предполагают, что она остается и тогда, когда мысленно устраняют всякое отрицание; однако этим снимается всякая определенность реальности. Реальность есть качество, наличное бытие; тем самым она содержит момент отрицательности, и лишь благодаря этому она есть то определенное, которое она есть. В так называемом эминентном смысле 46 или как бесконечная - в обычном значении этого слова, т. е. в том смысле, в котором ее будто бы следует понимать, - она становится неопределенной и теряет свое значение. Божественная благость, утверждали, есть благость не в обычном смысле, а в эминентном; она не отлична от справедливости, а умеряется (temperiert sein) (лейбницевское примиряющее выражение) ею, как и, наоборот, справедливость умеряется благостью; таким образом, благость уже перестает быть благостью и справедливость - справедливостью. Мощь (Macht), говорят, умеряется мудростью, но в таком случае она уже не мощь как таковая, ибо она была бы подчинена мудрости; мудрость [Бога], утверждают, расширяется до мощи, но в таком случае она исчезает как мудрость, определяющая цель и меру. Истинное понятие бесконечного и его абсолютное единство - понятие, к которому мы придем позднее, - нельзя понимать как умерение (Temperieren), взаимное ограничение или смешение; это - поверхностное, окутанное неопределенным туманом соотношение, которым может удовлетворяться лишь чуждое понятия представление. - Реальность, как ее берут в указанной выше дефиниции Бога, т. е. реальность как определенное качество, выведенное за пределы своей определенности, перестает быть реальностью; оно превращается в абстрактное бытие; Бог как чисто реальное во всем реальном или как совокупность (Inbegriff) всех реальностей так же лишен определения и содержания, как и пустое абсолютное, в котором все есть одно.
  Если же, напротив, брать реальность в ее определенности, то ввиду того, что она содержит как нечто сущностное момент отрицательности, совокупность (Inbegriff) всех реальностей становится также совокупностью (Inbegriff) всех отрицаний, совокупностью (Inbegriff) всех противоречий, прежде всего абсолютной мощью (Macht), в которой все определенное поглощается; но так как сама эта мощь имеется лишь постольку, поскольку она имеет против себя нечто, еще не снятое (Aufgehobenes) ., то, когда ее мыслят как мощь, ставшую осуществленной, беспредельной, она превращается в абстрактное ничто. То реальное во всяком реальном, бытие во всяком наличном бытии, которое будто бы выражает понятие Бога, есть не что иное, как абстрактное бытие, то же, что и ничто.
  Определенность есть отрицание, положенное как аффирмативное, это положение Спинозы: omnis detenninatio est negatio 47. Это чрезвычайно важное положение; только надо сказать, что отрицание, как таковое, есть бесформенная абстракция. Но не следует обвинять спекулятивную философию в том, что для нее отрицание или ничто есть нечто последнее; оно не есть для нее последнее, как и реальность не есть для нее истинное.
  Необходимым выводом из положения о том, что определенность есть отрицание, является единство спинозовской субстанции или то, что существует лишь одна субстанция. Мышление я бытие, или протяжение, эти два определения, рассматриваемые Спинозой, должны были быть сведены им в одно в этом единстве, ибо как определенные реальности они отрицания, бесконечность которых есть их единство; согласно спинозовской дефиниции, о которой будет сказано ниже, бесконечность [всякого] нечто есть его аффирмация. Он понимал поэтому оба определения как атрибуты, т. е. как такие, которые не имеют отдельного устойчивого наличия (Bestehen), в-себе-и-для-себя-бытия, а даны лишь как снятые, как моменты; или, правильнее сказать, они для него даже и не моменты, ибо субстанция совершенно лишена определений в самой себе, а атрибуты, равно как и модусы, суть различения, делаемые внешним рассудком. Точно так же несовместима с этим положением субстанциальность индивидов. Индивид есть соотношение с собой в силу того, что он ставит границы всему иному; но тем самым эти границы суть также и границы его самого, суть соотношения с иным; он не имеет своего наличного бытия в самом себе. Индивид, правда, есть нечто большее, чем только во всех отношениях ограниченное, но это "большее" относится к другой сфере - понятия; в метафизике бытия он всецело определен; и против того, чтобы индивид, чтобы конечное, как таковое, существовало в себе и для себя, выступает определенность в своем существе как отрицание и увлекает конечное в то же отрицательное движение рассудка, которое заставляет все исчезать в абстрактном единстве, в субстанции.
  Отрицание непосредственно противостоит реальности; в дальнейшем, в сфере собственно рефлектированных определений, оно противопоставляется положительному, которое есть рефлектирующая в отрицание реальность, реальность, в которой светится то отрицательное, которое еще скрыто в реальности, как таковой.
  Качество есть свойство прежде всего лишь в том смысле, что оно в некотором внешнем соотношении показывает себя имманентным определением. Под свойствами, например трав, понимают определения, которые не только вообще свойственны. тому или иному нечто, а свойственны ему постольку, поскольку благодаря им оно присущим ему образом сохраняет себя в соотношении с иным, не дает воли внутри себя посторонним положенным в нем воздействиям, а само показывает в ином силу своих собственных определений, хотя и не отстраняет от себя этого иного. Напротив, более спокойные определенности, как, например, фигура, внешний вид, не называют свойствами, как, впрочем, и не качествами, поскольку их представляют себе изменчивыми, не тождественными с бытием.
  Qualierung или Inqualierung - термин философии Якоба Беме, проникающей вглубь, но в смутную глубь, - означает движение того или иного качества (кислого, терпкого, горячего .и т. д.) в самом себе, поскольку оно в своей отрицательной природе (в своей Qual) 4a выделяется из другого и укрепляется, поскольку оно вообще есть свое собственное беспокойство в самом себе, сообразно которому оно порождает и сохраняет себя лишь в борьбе.
  с) Нечто (Etwas)
  В наличном бытии мы различили его определенность как качество; в качестве как наличие (als daseinder) сущем есть различие - различие реальности и отрицания. Насколько эти различия имеются в наличном бытии, настолько же они ничтожны и сняты. Сама реальность содержит отрицание, есть наличное, а не неопределенное, абстрактное бытие. И точно так же отрицание есть наличное бытие; оно не абстрактное, как считают, ничто, оно здесь положено так, как оно есть в себе, как сущее, принадлежащее к наличному бытию. Таким образом, качество вообще не отделено от наличного бытия, которое есть лишь определенное, качественное бытие.
  Это снятие различения есть больше, чем только отказ от него и еще одно внешнее отбрасывание его или простой возврат к простому началу, к наличному бытию, как таковому. Различие не может быть отброшено, ибо оно есть. Фактическое, стало быть, то, что имеется, есть наличное бытие вообще, различие в нем и снятие этого различия; не наличное бытие, лишенное различий, как вначале, а наличное бытие как снова равное самому себе благодаря снятию различия, как простота наличного бытия, опосредствованная этим снятием. Эта снятость различия есть отличительная определенность наличного бытия. Таким образом, оно есть внутри-себя-бытие; наличное бытие есть налично сущее, нечто.
  Нечто есть первое отрицание отрицания как простое сущее соотношение с собой. Наличное бытие, жизнь, мышление и т. д. в своей сущности определяют себя как налично сущее, живое, мыслящее ("Я") и т. д. Это определение в высшей степени важно, если хотят идти дальше наличного бытия, жизни, мышления и т. д., а также божественности (вместо Бога) как всеобщностей. Представление справедливо считает нечто реальным. Однако нечто есть еще очень поверхностное определение, подобно тому как реальность и отрицание, наличное бытие и его определенность, хотя они уже не пустые бытие и ничто, однако суть совершенно абстрактные определения. Поэтому они и самые ходячие выражения, и философски необразованная рефлексия чаще всего пользуется ими, втискивает в них свои различения и мнит, будто имеет в них что-то вполне добротное и строго определенное. - Отрицание отрицания как нечто есть лишь начало субъекта, - внутри-себя-бытие, еще совершенно неопределенное. В дальнейшем оно определяет себя прежде всего как сущее для себя, продолжая определять себя до тех пор, пока оно не получит лишь в понятии конкретную напряженность субъекта. В основе всех этих определений лежит отрицательное единство с собой. Но при этом следует различать между отрицанием как первым, как отрицанием вообще, и вторым, отрицанием отрицания, которое есть конкретная, абсолютная отрицательность, так же как первое отрицание есть, напротив, лишь абстрактная отрицательность.
  Нечто есть сущее как отрицание отрицания; ибо последнее - это восстановление простого соотношения с собой; но тем самым нечто есть также и опосредствованно себя с самим собой. Уже в простоте [всякого] нечто, а затем еще определеннее в для-се-бя-бытии, субъекте и т. д. имеется опосредствование себя с самим собой; оно имеется уже и в становлении, но в нем оно лишь совершенно абстрактное опосредствование. В нечто опосредствование с собой положено, поскольку нечто определено как простое тождественное. - Можно обратить внимание на то, что вообще имеется опосредствование, в противовес принципу утверждаемой чистой непосредственности знания, из которой опосредствование будто бы исключено; но в дальнейшем нет нужды обращать особое внимание на момент опосредствования, ибо он находится везде и всюду, в каждом понятии.
  Это опосредствование с собой, которое нечто есть в себе, взятое лишь как отрицание отрицания, своими сторонами не имеет каких-либо конкретных определений; так оно сводится в простое единство, которое есть бытие. Нечто есть, и оно ведь есть также налично сущее; далее, оно есть в себе также и становление, которое, однако, уже не имеет своими моментами только бытие и ничто. Один из них - бытие - есть теперь наличное бытие, и, далее, налично сущее; второй есть также нечто налично сущее, но определенное как отрицательность, присущая нечто (Negatives des Etwas),-UHoe (Anderes). Нечто как становление есть переход, моменты которого сами суть нечто и который поэтому есть изменение, - становление, ставшее уже конкретным. - Но нечто изменяется сначала лишь в своем понятии; оно, таким образом, еще не положено как опосредствующее и опосредствованное; вначале оно положено как просто сохраняющее себя в своем соотношении с собой, а его отрицательность - как некоторое такое же качественное, как только иное вообще.
  В. КОНЕЧНОСТЬ (ENDLICHKEIT)
  a) Нечто и иное; они ближайшим образом безразличны друг к другу; иное также есть непосредственно наличное сущее, нечто;
  отрицание, таким образом, имеет место вне их обоих. Нечто есть в себе, противостоящее своему бытию-для-иного. Но определенность принадлежит также к его "в-себе" и есть
  b) его определение, переходящее также в свойство (Beschaffenheit), которое, будучи тождественным с первым, составляет имманентное и в то же время подвергшееся отрицанию бытие-для-иного, границу [всякого] нечто, которая
  c) есть имманентное определение самого нечто, а нечто, следовательно, есть конечное.
  В начале главы, где мы рассматривали наличное бытие вообще, последнее как взятое превоначально имело определение сущего. Моменты его развития, качество и нечто, имеют поэтому также утвердительную определенность. Напротив, в начале этого раздела развивается заключающееся в наличном бытии отрицательное определение, которое там еще было только отрицанием вообще, первым отрицанием, а теперь определено как внутри-себя-бытие [всякого] нечто, как отрицание отрицания.
  а) Нечто и иное (Etwas und ein Anderes)
  Во-первых, нечто и иное суть налично сущие, или нечто. Во-вторых, каждое из них есть также иное. Безразлично, которое из них мы называем сначала и лишь потому именуем нечто (по-латыни, когда они встречаются в одном предложении, оба называются aliud, или "один другого" - alius alium, а когда речь идет об отношении взаимности, аналогичным выражением служит alter alterum). Если мы одно наличное бытие называем А, а другое В, то В определено ближайшим образом как иное. Но точно так же А есть иное этого В. Оба одинаково суть иные. Для фиксирования различия и того нечто, которое следует брать как утвердительное, служит [слово ] "это". Но "это" как раз и выражает, что такое различение и выделение одного нечто есть субъективное обозначение, имеющее место вне самого нечто. В этом внешнем показывании и заключается вся определенность; даже выражение "это" не содержит никакого различия; всякое и каждое нечто есть столь же "это", сколь и иное. Считается, что словом "это" выражают нечто совершенно определенное; но при этом упускают из виду, что язык как произведение рассудка выражает лишь всеобщее; исключение составляет только имя единичного предмета, но индивидуальное имя есть нечто бессмысленное в том смысле, что оно не выражает всеобщего, и по этой же причине оно представляется чем-то лишь положенным, произвольным, как и на самом деле собственные имена могут быть произвольно приняты, даны или также изменены.
  Итак, инобытие представляется определением, чуждым определенному таким образом наличному бытию, или, иначе говоря, иное выступает вне данного наличного бытия; отчасти так, что наличное бытие определяет себя как иное только через сравнение, производимое некоторым третьим, отчасти так, что это наличное бытие определяет себя как другое только из-за иного, находящегося вне его, но само по себе оно не таково. В то же время, как мы уже отметили, каждое наличное бытие определяет себя и для представления в равной мере как другое наличное бытие, так что не остается ни одного наличного бытия, которое было бы определено лишь как наличное бытие и не было бы вне некоторого наличного бытия, следовательно, само не было бы некоторым иным.
  Оба определены и как нечто и как иное, они, значит, одно и то же, и между ними еще нет никакого различия. Но эта тождественность определений также имеет место только во внешней рефлексии, в сравнении их друг с другом; но в том виде, в каком вначале положено иное, оно само по себе, правда, соотносится с нечто, однако оно также и само по себе находится вне последнего.
  В-третьих, следует поэтому брать иное как изолированное, в соотношении с самим собой, брать абстрактно как иное, как то fe'TEpov Платона, который противопоставляет его единому как один из моментов тотальности и таким образом приписывает иному свойственную ему природу. Таким образом, иное, понимаемое лишь как таковое, есть не иное некоторого нечто, а иное в самом себе, т. е. иное самого себя. - Физическая природа есть по своему определению такое иное; она есть иное духа. Это ее
  определение есть, таким образом, вначале одна лишь относительность, которая выражает не какое-то качество самой природы, а лишь внешнее ей соотношение. Но так как дух есть истинное нечто, а природа поэтому есть в самой себе лишь то, что она есть по отношению к духу, то, поскольку она берется сама по себе, ее качество состоит именно в том, что она в самой себе есть иное, вовне-себя-сущее (Auper-sich-Seiende) (в определениях пространства, времени, материи).
  Иное само по себе есть иное по отношению к самому себе (an ihm selbst) и, следовательно, иное самого себя, таким образом, иное иного, - следовательно, всецело неравное внутри себя, отрицающее себя, изменяющееся. Но точно так же оно остается тождественным с собой, ибо то, во что оно изменилось, есть иное, которое помимо этого не имеет никаких других определений. А то, что изменяется, определено быть иным не каким-нибудь другим образом, а тем же самым; оно поэтому соединяется в том ином лишь с самим собой. Таким образом, оно положено как рефлектированное в себя со снятием инобытия; оно есть тождественное с собой нечто, по отношению к которому, следовательно, инобытие, составляющее в то же время его момент, есть нечто отличное от него, не принадлежащее ему самому как такому нечто.
  2. Нечто сохраняется в отсутствии своего наличного бытия (Nichtdasein), оно по своему существу едино с ним и по своему существу не едино с ним. Оно, следовательно, соотносится со своим инобытием; оно не есть только свое инобытие. Инобытие в одно и то же время и содержится в нем, и еще отделено от него. Оно бытие-для-иного.
  Наличное бытие, как таковое, есть непосредственное, безотносительное; иначе говоря, оно имеется в определении бытия. Но наличное бытие как включающее в себя небытие есть определенное бытие, подвергшееся внутри себя отрицанию, а затем ближайшим образом - иное; но так как оно в то же время и сохраняется, подвергнув себя отрицанию, то оно есть лишь бытие-для-иного (Sein-fur-Anderes).
  Оно сохраняется в отсутствии своего наличного бытия и есть бытие; но не бытие вообще, а как соотношение с собой в противоположность своему соотношению с иным, как равенство с собой в противоположность своему неравенству. Такое бытие есть в-себе-бытие.
  Бытие-для-иного и в-себе-бытие составляют оба момента [всякого] нечто. Здесь имеются две пары определений: 1) нечто и иное; 2) бытие-для-иного и в-себе-бытие. В первых имеется безотносительность их определенности: нечто и иное расходятся. Но их истина - это соотношение между ними; бытие-для-иного и в-себе-бытие суть поэтому указанные определения, положенные как моменты одного и того же, как определения, которые суть соотношения и остаются в своем единстве, в единстве наличного бытия. Каждое из них, следовательно, в то же время содержит в себе и свой отличный от себя момент.
  Бытие и ничто в том их единстве, которое есть наличное бытие, уже более не бытие и ничто: таковы они только вне своего единства. Таким образом, в их беспокойном единстве, в становлении, они суть возникновение и прохождение. Бытие во [всяком ] нечто есть в-себе-бытие. Бытие, соотношение с собой, равенство с собой, теперь уже не непосредственное, оно соотношение с собой лишь как небытие инобытия (как рефлектированное в себя наличное бытие). -И точно так же небытие как момент [всякого] нечто в этом единстве бытия и небытия есть не отсутствие наличного бытия вообще, а иное, и, говоря определеннее, по различению его и бытия оно есть в то же время соотношение с отсутствием своего наличного бытия, бытие-для-иного.
  Тем самым в-себе-бытие есть, во-первых, отрицательное соотношение с отсутствием наличного бытия, оно имеет инобытие вовне себя и противоположно ему; поскольку нечто есть в себе, оно лишено инобытия и бытия для иного. Но, во-вторых, оно имеет небытие и в самом себе, ибо оно само есть не-бытие бытия-для-иного.
  Но бытие-для-иного есть, во-первых, отрицание простого соотношения бытия с собой, соотношения, которым ближайшим образом должно быть наличное бытие и нечто; поскольку нечто есть в ином или для иного, оно лишено собственного бытия. Но, во-вторых, оно не отсутствие наличного бытия как чистое ничто. Оно отсутствие наличного бытия, указывающее на в-себе-бытие как на свое рефлектированное в себя бытие, как и наоборот, в-себе-бытие указывает на бытие-для-иного.
  Оба момента суть определения одного и того же, а именно определения [всякого] нечто. Нечто есть в себе, поскольку оно ушло из бытия-для-иного, возвратилось в себя. Но нечто имеет также определение или обстоятельство в себе (an sich) (здесь ударение падает на "в") или в самом себе (an ihm), поскольку это обстоятельство есть в нем (an ihm) внешним образом, есть бытие-для-иного.
  Это ведет к некоторому дальнейшему определению. В-себе-бытие и бытие-для-иного прежде всего различны, но то, что нечто имеет то же самое, чтб оно есть в себе (an sich), также и в самом себе (an ihm), и, наоборот, то, что оно есть как бытие-для-иного, оно есть и в себе - в этом состоит тождество в-себе-бытия и бытия-для-иного, согласно определению, что само нечто есть тождество обоих моментов и что они, следовательно, в нем нераздельны. - Формально это тождество получается уже в сфере наличного бытия, но более определенное выражение оно получит при рассмотрении сущности и затем при рассмотрении отношения внутреннего (Innerlichkeit) и внешнего (Aus-serlichkeit), а определеннее всего - при рассмотрении идеи как единства понятия и действительности. - Полагают, что словами "в себе" и "внутреннее" высказывают нечто возвышенное; однако то, что нечто есть только в себе, есть также только в нем; "в себе" есть лишь абстрактное и, следовательно, внешнее определение. Выражения "в нем. ничего нет", "в этом что-то есть" имеют, хотя и смутно, тот смысл, что то, чти в чем-то есть, принадлежит также и к его в-себе-бытию, к его внутренней, истинной ценности.
  Можно отметить, что здесь уясняется смысл вещи-в-себе, которая есть очень простая абстракция, но в продолжение некоторого времени слыла очень важным определением, как бы чем-то изысканным, так же как положение о том, что мы не знаем, каковы вещи в себе, признавалось большой мудростью. - Вещи называются вещами-в-себе, поскольку мы абстрагируемся от всякого бытия-для-иного, т. е. вообще поскольку мы их мыслим без всякого определения, как ничто. В этом смысле нельзя, разумеется, знать, что такое вещь-в-себе. Ибо вопрос: что такое? - требует, чтобы были указаны определения; но так как те вещи, определения которых следовало бы указать, должны быть в то же время вещами-в-себе, т. е. как раз без всякого определения, то в вопрос необдуманно включена невозможность ответить на него или же дают только нелепый ответ на него. - Вещь-в-себе есть то же самое, что то абсолютное, о котором знают только то, что все в нем едино. Мы поэтому знаем очень хорошо, чтб представляют собой эти вещи-в-себе; они, как таковые, н№ что иное, как лишенные истинности, пустые абстракции. Но что такое поистине вещь-в-себе, что поистине есть в себе, - изложением этого служит логика, причем, однако, под "в себе" понимается нечто лучшее, чем абстракция, а именно то, чтб нечто есть в своем понятии; но понятие конкретно внутри себя постижимо как понятие вообще и внутри себя познаваемо как определенное и как связь своих определений.
  В-себе-бытие имеет своим противостоящим моментом прежде всего бытие-для-иного; но в-себе-бытию противопоставляется также и положенность (Gesetztsein). Это выражение, правда, подразумевает также и бытие-для-иного, но оно определенно разумеет уже происшедший поворот (Zuruckbeugung) от того, чтб не есть в себе, к тому, чтб есть его в-себе-бытие, в чем оно положительно. В-себе-бытие следует обычно понимать как абстрактный способ выражения понятия; полагание, собственно говоря, относится уже к сфере сущности, объективной рефлексии; основание полагает то, чтб им обосновывается; причина, больше того, производит действие, наличное бытие, самостоятельность которого непосредственно отрицается и смысл которого заключается в том, что оно имеет свою суть (Sache), свое бытие в ином. В сфере бытия наличное бытие происходит только из становления, иначе говоря, вместе с нечто положено иное, вместе с конечным - бесконечное, но конечное не производит бесконечного, не полагает его. В сфере бытия самоопределение (Sichbestimmen) понятия само есть лишь в-себе - и в таком случае оно называется переходом. Рефлектирующие определения бытия, как, например, нечто и иное или конечное и бесконечное, хотя по своему существу и указывают друг на друга, или даны как бытие-для-иного, также считаются как качественные существующими сами по себе; иное есть, конечное считается точно так же непосредственно сущим и пребывающим само по себе, как и бесконечное; их смысл представляет завершенным также и без их иного. Напротив, положительное и отрицательное, причина и действие, хотя они также берутся как изолированно сущие, все же не имеют никакого смысла друг без друга; они сами светятся друг в друге, каждое из них светится в своем ином. - В разных сферах определения и в особенности в развитии изложения, или, точнее, в движении понятия к своему изложению существенно всегда надлежащим образом различать между тем, чтб еще есть в себе, и тем, чтб положено, например определения, как они суть в понятии и каковы они, будучи положенными или сущими-для-иного. Это - различение, относящееся только к диалектическому развитию, различение, которого не знает метафизическое философствование, в том числе и критическая философия; дефиниции метафизики, равно как и ее предпосылки, различения и выводы, имеют целью утверждать и выявлять лишь сущее и притом в-себе-сущее.
  В единстве [всякого] нечто с собой бытие-для-иного тождественно со своим "в себе"; в этом случае бытие-для-иного есть в [самом] нечто. Рефлектированная таким образом в себя определенность тем самым есть вновь простое сущее, есть, следовательно, вновь качество - определение.
  в) Определение, свойство и граница (Bestimmung, Beschaffenheit und Grenze)
  "B себе", в которое нечто рефлектировано внутри себя из своего бытия-для-иного, уже не есть абстрактное "в себе", а как отрицание своего бытия-для-иного опосредствовано последним, которое составляет, таким образом, его момент. "В себе" есть не только непосредственное тождество [самого] нечто с собой, но и такое тождество, благодаря которому нечто есть и в самом себе то, чтб оно есть в себе, бытие-для-иного есть а нем, потому что "в себе" есть его снятие, есть [выхождение] из него в себя, но уже и потому, что оно абстрактно, следовательно, в своем существе обременено отрицанием, бытием-для-иного. Здесь имеется не только качество и реальность, сущая определенность, но и в-себе-сущая определенность, и ее развитие состоит в полагамии ее как этой рефлектированной в себя определенности.
  1. Качество, которое есть "в себе" в простом нечто и сущностно находится в единстве с другим моментом этого нечто, с в-нем-бытием, можно назвать его определением, поскольку это слово в более точном его значении отличают от определенности вообще. Определение есть утвердительная определенность как в-себе-бытие, которому нечто в своем наличном бытии, противодействуя своей переплетенности с иным, которым оно было бы определено, остается адекватным, сохраняясь в своем равенстве с собой и проявляя это равенство в своем бытии-для-иного. Нечто осуществляет (erfullt) свое определение50, поскольку дальнейшая определенность, многообразно вырастающая прежде всего благодаря его отношению к иному, становится его полнотой (Fiille) в соответствии с его в-себе-бытием. Определение подразумевает, что то, что нечто есть в себе, есть также и в нем.
  Мыслящий разум - вот определение человека; мышление вообще есть его простая определенность, ею человек отличается от животного; он есть мышление в себе, поскольку мышление отличается и от его бытия-для-иного, от его собственной природ-ности и чувственности, которыми он непосредственно связан с иным. Но мышление есть и в нем: сам человек есть мышление, он налично сущ как мыслящий, оно его существование и действительность; и далее, так как мышление имеется в его наличном бытии, а его наличное бытие - в мышлении, то оно конкретно, его следует брать имеющим содержание и наполненным, оно мыслящий разум и таким образом оно определение человека. Но даже это определение опять-таки дано лишь в себе как долженствование, т. е. оно вместе с включенным в его "в-себе" наполнением дано в форме "в-себе." вообще, в противоположность не включенному в него наличному бытию, которое в то же время есть внешне противостоящая [ему] чувственность и природа.
  2. Наполнение в-себе-бытия определенностью также отлично от той определенности, которая есть лишь бытие-для-иного и остается вне определения. В самом деле, в области [категорий] качества различия сохраняют даже в своей снятости непосредственное, качественное бытие в отношении друг друга. То, чтб нечто имеет в самом себе, разделяется таким именно образом, и с этой стороны есть внешнее наличное бытие этого нечто, каковое наличное бытие есть также его наличное бытие, но не принадлежит его в-себе-бытию. Определенность, таким образом, есть свойство (Beschaffenheit).
  Обладая тем или иным свойством, нечто подвергается воздействию внешних влияний и обстоятельств. Это внешнее соотношение, от которого зависит свойство, и определяемость иным представляется чем-то случайным. Но качество [всякого] нечто в том-то и состоит, чтобы быть предоставленным этой внешности и обладать некоторым свойством.
  Поскольку нечто изменяется, изменение относится к свойству, которое есть в нечто то, чтб становится иным. Само нечто сохраняет себя в изменении, которое затрагивает только эту непрочную поверхность его инобытия, а не его определение.
  Определение и свойство, таким образом, отличны друг от друга; со стороны своего определения нечто безразлично к своему свойству. Но то, чтб нечто имеет в самом себе, есть связующий их средний термин этого силлогизма. Но бытие-в-нечто (das Am-Etwas-Sein) оказалось, напротив, распадающимся на указанные два крайних термина. Простой средний термин есть определенность, как таковая; к ее тождеству принадлежит и определение, и свойство. Но определение переходит само по себе в свойство и свойство [само по себе ] - в определение. Это вытекает из предыдущего; связь, говоря более точно, такова: поскольку то, чтб нечто есть в себе, есть также и в нем, оно обременено бытием-для-иного; определение, как таковое, открыто, следовательно, отношению к иному. Определенность есть в то же время момент, но вместе с тем содержит качественное различие - она отличается от в-себе-бытия, есть отрицание [данного] нечто, другое наличное бытие. Определенность, охватывающая таким образом иное, соединенная с в-себе-бытием, вводит инобытие во в-себе-бытие или, иначе говоря, в определение, которое в силу этого низводится до свойства. - Наоборот, бытие-для-иного, изолированное и положенное само по себе как свойство, есть в нем то же, что иное, как таковое, иное в самом себе, т. е. иное самого себя; но в таком случае оно есть соотносящееся с собой наличное бытие, есть, таким образом, в-себе-бытие с некоторой определенностью, стало быть, -определение. - Следовательно, поскольку оба должны быть сохранены друг вне друга, свойство, представляющееся основанным в некотором внешнем, в ином вообще, зависит также и от определения, и идущий от чуждого процесс определения в то же время определен собственным, имманентным определением [данного] нечто. Но, кроме того, свойство принадлежит к тому, чтб нечто есть в себе; вместе со своим свойством изменяется и нечто.
  Это изменение [данного ] нечто уже не первое его изменение исключительно со стороны его бытия-для-иного; первое изменение было только в себе сущим изменением, принадлежащим внутреннему понятию; теперь же изменение есть и положенное в нечто. - Само нечто определено далее, и отрицание положено как имманентное ему, как его развитое внутри-себя-бытие.
  Переход определения и свойства друг в друга - это прежде всего снятие их различия; тем самым положено наличное бытие или нечто вообще, а так как оно результат указанного различия, заключающего в себе также и качественное инобытие, то имеются два нечто, но не только вообще иные по отношению друг к другу - в таком случае это отрицание оказалось бы еще абстрактным и относилось бы лишь к сравниванию их [между собой ] - теперь это отрицание имеется как имманентное этим нечто. Как налично сущие они безразличны друг к другу. Но это утверждение их уже не есть непосредственное, каждое из них соотносится с самим собой через посредство снятия того инобытия, которое в определении рефлектировано во в-себе-бытие.
  Таким образом, нечто относится к иному из самого себя, ибо инобытие положено в нем как его собственный момент; его внутри-себя-бытие заключает в себе отрицание, через посредство которого оно теперь вообще обладает своим утвердительным наличным бытием. Но от последнего иное отлично также качественно и, стало быть, положено вне нечто. Отрицание своего иного есть лишь качество [данного] нечто, ибо оно нечто именно как это снятие своего иного. Только этим, собственно говоря, иное само противопоставляет себя наличному бытию; иное противопоставляется первому нечто лишь внешне, иначе говоря, так как они на самом деле находятся во взаимной связи безусловно, т. е. по своему понятию, то их связь заключается в том, что наличное бытие перешло в инобытие, нечто - в иное и что нечто в той же мере, что и иное, есть иное. Поскольку же внутри-себя-бытие есть небытие инобытия, которое в нем содержится, но в то же время как сущее отлично от него, постольку само нечто есть отрицание, прекращение в нем иного: оно положено как относящееся к нему отрицательно и тем самым сохраняющее себя; - это иное, внутри-себя-бытие [данного ] нечто как отрицание отрицания есть его в-себе-бытие, и в то же время это снятие дано в нем как простое отрицание, а именно как отрицание им внешнего ему другого нечто. Именно одна их определенность, с одной стороны, тождественна с внутри-себя-бытием этих нечто как отрицание отрицания, а с другой, поскольку эти отрицания противостоят одно другому как другие нечто, она, исходя из них же самих, смыкает их и точно так же отделяет их друг от друга, так как каждое из них отрицает иное; это граница (Grenze).
  3. Бытие-для-иного есть неопределенная, утвердительная общность нечто со своим иным; в границе выдвигается небытие-для-иного, качественное отрицание иного, недопускаемого вследствие этого к рефлектированному в себя нечто. Следует присмотреться к развитию (Entwicklung) этого понятия, каковое развитие, впрочем, скорее оказывается запутанностью (Verwicklung) и противоречием. Противоречие сразу же имеется в том, что граница как рефлектированное в себя отрицание [данного ] нечто содержит в себе идеально моменты нечто и иного, и в то же время они как различенные моменты положены в сфере наличного бытия как реально, качественно различные.
  а) Нечто, следовательно, есть непосредственное соотносящееся с собой наличное бытие и имеет границу прежде всего как границу в отношении иного; она небытие иного, а не самого нечто; последнее ограничивает в ней свое иное. - Но иное само есть некоторое нечто вообще; стало быть, граница, которую нечто имеет в отношении иного, есть также граница иного как нечто, граница этого нечто, посредством которой оно не допускает к себе первое нечто как свое иное, или, иначе говоря, она есть небытие этого первого нечто; таким образом, она есть не только небытие иного, но и небытие как одного, так и другого нечто и, значит, небытие [всякого] нечто вообще.
  Но по своей сущности граница есть также и небытие иного;
  таким образом, нечто в то же время есть благодаря своей границе. Будучи ограничивающим, нечто, правда, низводится до того, что само оно оказывается ограничиваемым, однако его граница как прекращение иного в нем в то же время сама есть лишь бытие этого нечто: благодаря ей нечто есть то, что оно есть, имеет в ней свое качество. - Это отношение есть внешнее проявление того, что граница есть простое или первое отрицание, иное же есть в то же время отрицание отрицания, внутри-себя-бытие [данного] нечто.
  Нечто как непосредственное наличное бытие есть, следовательно, граница в отношении другого нечто, но оно имеет ее в самом себе и есть нечто через ее опосредствование, которое в той же мере есть его небытие. Граница - это опосредствование, через которое нечто и иное и есть и не есть (sowohl ist als nicht ist).
  Поскольку же нечто и есть и не есть в своей границе и эти моменты суть некоторое непосредственное, качественное различие, постольку отсутствие наличного бытия [данного ] нечто и его наличное бытие оказываются друг вне друга. Нечто имеет свое наличное бытие вне (или, как это также представляют себе, внутри) своей границы; точно так же и иное, так как оно есть нечто, находится вне ее. Она середина между ними, в которой они прекращаются. Они имеют свое наличное бытие по ту сторону друг друга и их границы; граница как небытие каждого из них есть иное обоих.
  В соответствии с таким различием между нечто и его границей линия представляется линией лишь вне своей границы, точки; плоскость представляется плоскостью вне линии; тело представляется телом лишь вне ограничивающей его плоскости. - Именно с этой стороны граница схватывается прежде всего представлением, этим вовне-себя-бытием понятия, и с этой же стороны она берется преимущественно в пространственных предметах.
  Но, кроме того, нечто, как оно есть вне границы, есть неограниченное нечто, лишь наличное бытие вообще. Так оно не отличается от своего иного; оно лишь наличное бытие, имеет, следовательно, одно и то же определение со своим иным; каждое из них есть лишь нечто вообще или, иначе говоря, каждое есть иное; оба суть, таким образом, одно и то же. Но это их сначала лишь непосредственное наличное бытие теперь положено с определенностью как границей, в которой оба суть то, что они суть, отличные друг от друга. Но она точно так же, как и наличное бытие, есть общее (gemeinschaftliche) им обоим различие, их единство и различие. Это двоякое тождество обоих наличное бытие и граница - подразумевает, что нечто имеет свое наличное бытие только в границе и что, так как и граница и непосредственное наличное бытие в то же время отрицают друг друга, то нечто, которое есть только в своей границе, в такой же мере отделяет себя от самого себя и по ту сторону себя указывает на свое небытие и выражает свое небытие как свое бытие, переходя, таким образом, в это бытие. Чтобы применить это к предыдущему примеру, следует сказать, что по одному определению нечто есть то, что оно есть, только в своей границе; в таком случае точка есть граница линии не только в том смысле, что линия лишь прекращается в точке и как наличное бытие находится вне точки; линия есть граница плоскости не только в том смысле, что плоскость лишь прекращается в линии (это точно так же применимо к плоскости как к границе тела), но и в том смысле, что в точке линия также и начинается', точка есть абсолютное начало линии. Даже и в том случае, когда линию представляют себе продолженной в обе ее стороны безгранично, или, как обычно выражаются, бесконечно, точка составляет ее элемент, подобно тому как линия составляет элемент плоскости, а плоскость - элемент тела. Эти границы суть принцип того, что они ограничивают, подобно тому как единица, например как сотая, есть граница, но также и элемент целой сотни.
  Другое определение - беспокойство, присущее [всякому ] нечто и состоящее в том, что в своей границе, в которой оно имманентно, нечто есть противоречие, заставляющее его выходить за свои пределы. Так, диалектика самой точки - это стать линией; диалектика линии-стать плоскостью, диалектика плоскости - стать целокупным пространством. Вторая дефиниция линии, плоскости и всего пространства гласит поэтому, что через движение точки возникает линия, через движение линии возникает плоскость и т. д. Но на это движение точки, линии и т. д. смотрят как на нечто случайное или как на нечто такое, что мы только представляем себе. Однако такой взгляд опровергается, собственно говоря, уже тем, что определения, из которых, согласно этой дефиниции, возникают линии и т. д., суть их элементы и принципы, а последние в то же время суть не что иное, как и их границы; возникновение, таким образом, рассматривается не как случайное или лишь представляемое. Что точка, линия, поверхность сами по себе, противореча себе, суть начала, которые сами отталкиваются от себя, и что точка, следовательно, из себя самой, через свое понятие, переходит в линию, движется в себе и заставляет возникнуть линию и т. д., - это заключено в понятии границы, имманентной [данному ] нечто. Однако само применение следует рассматривать там, где будем трактовать о пространстве; чтобы здесь бегло указать на это применение, скажем, что точка есть совершенно абстрактная граница, но в некотором наличном бытии; последнее берется здесь еще совершенно неопределенно; оно есть так называемое абсолютное, т. е. абстрактное пространство, совершенно непрерывное вне-друг-друга-бытие (AuBereinandersein). Тем, что граница не абстрактное отрицание, а отрицание в этом наличном бытии, тем, что она пространственная определенность, - точка пространственна, представляет собой противоречие между абстрактным отрицанием и непрерывностью и, стало быть, совершающийся и совершившийся переход в линию и т. д., ибо на самом деле нет ни точки, ни линии, ни поверхности.
  Нечто вместе со своей имманентной границей, полагаемое как противоречие самому себе, в силу которого оно выводится и гонится дальше себя, есть конечное.
  с) Конечность (Endlichkeit)
  Наличное бытие определенно; нечто имеет некоторое качество, и в нем оно не только определенно, но и ограниченно; его качество есть его граница; обремененное границей, нечто сначала остается аффирмативным спокойным наличным бытием. Но это отрицание, когда оно развито так,что противоположность между наличным бытием данного нечто и отрицанием как имманентной ему границей сама есть его внутри-себя-бытие и данное нечто, таким образом, есть лишь становление в самом себе, - это отрицание составляет в таком случае его конечность.
  Когда мы говорим о вещах, что они конечны, то разумеем под этим, что они не только имеют некоторую определенность, что качество дано не только как реальность и в-себе-сущее определение, что они не только ограничены, - в этом случае они еще обладают наличным бытием вне своей границы, - но что скорее небытие составляет их природу, их бытие. Конечные вещи суть, но их соотношение с самими собой состоит в том, что они соотносятся с самими собой как отрицательные, что они именно в этом соотношении с самими собой гонят себя дальше себя, дальше своего бытия. Они суть, но истиной этого бытия служит их конец. Конечное не только изменяется, как нечто вообще, а преходит; и не только возможно, что оно преходит, так что оно могло бы быть, не преходя, но бытие конечных вещей, как таковое, состоит в том, что они содержат зародыш прохождения как свое внутри-себя-бытие, что час их рождения есть час их смерти.
  а) Непосредственность конечности (Die Unmittelbarkeit der Endlichkeit)
  Мысль о конечности вещей влечет за собой эту скорбь по той причине, что конечность эта есть доведенное до крайности качественное отрицание и что в простоте такого определения им уже не оставлено никакого утвердительного бытия, отличного от их определения к гибели. Ввиду этой качественной простоты отрицания, возвратившегося к абстрактной противоположности между ничто и прохождением, с одной стороны, и бытием - с другой, конечность есть наиболее упрямая категория рассудка; отрицание вообще, свойство, граница уживаются со своим иным - с наличным бытием; даже от абстрактного ничто самого по себе как от абстракции отказываются; но конечность есть фиксированное в себе отрицание и поэтому резко противостоит своему утвердительному. Конечное, правда, позволяет привести себя в движение, оно само и состоит в том, что оно определено к своему концу, но только к своему концу; оно скорее есть отказ от того, чтобы его утвердительно приводили к его утвердительному, к бесконечному, чтобы его приводили в связь с последним. Оно, стало быть, положено нераздельным со своим ничто, и этим отрезан путь к какому бы то ни было его примирению со своим иным, с утвердительным. Определение конечных вещей не простирается далее их конца. Рассудок никак не хочет отказаться от этой скорби о конечности, делая небытие определением вещей и вместе с тем непреходящим и абсолютным. Их преходящность (Verganglichkeit) могла бы прейти лишь в ином, в утвердительном; тогда их конечность отделилась бы от них; но она есть их неизменное качество, т. е. не переходящее в свое иное, т. е. в свое утвердительное; таким образом она вечна.
  Это весьма важное наблюдение; но что конечное абсолютно - это такая точка зрения, которую, разумеется, вряд ли какое-либо философское учение или какое-либо воззрение или рассудок позволяет навязать себе; скорее в утверждении о конечном определенно содержится противоположный взгляд: конечное есть ограниченное, преходящее; конечное есть только конечное, а не непреходящее; это заключается непосредственно в его определении и выражении. Но важно знать, настаивает ли это воззрение на том, чтобы мы не шли дальше бытия конечности и рассматривали преходящность как сохраняющуюся, или же [на том, что] преходящность и прохождение преходят. Что это не имеет места, фактически утверждается как раз тем воззрением на конечное, которое делает прохождение последним [моментом ] в конечном. Оно определенно утверждает, что конечное не уживается и не соединимо с бесконечным, что конечное полностью противоположно бесконечному. Бесконечному приписывается бытие, абсолютное бытие; конечное, таким образом, остается по отношению к нему фиксированным как его отрицательное; несоединимое с бесконечным, оно остается абсолютно у себя; оно могло бы получить утвердительность от утвердительного, от бесконечного и таким образом оно пришло бы; но как раз соединение с последним объявляется невозможным. Если верно, что оно по отношению к бесконечному не остается неизменным, а приходит, то, как мы сказали раньше, последний [момент] в нем есть именно его прохождение, а не утвердительное, которым могло бы быть лишь прохождение прохождения. Если же конечное приходит не в утвердительном, а его конец понимается как ничто, то мы снова оказались бы у того первого, абстрактного ничто, которое само давно пришло.
  Однако у этого ничто, которое должно быть только ничто и которому в то же время приписывают некоторое существование, а именно существование в мышлении, представлении или речи, мы встречаем то же самое противоречие, которое только что было указано у конечного, с той лишь разницей, что в абстрактном ничто это противоречие только встречается, а в конечности оно решительно выражено. Там оно представляется субъективным, здесь же утверждают, что конечное противостоит бесконечному вечно, есть в себе ничтожное и дано как в себе ничтожное. Это нужно осознать; и развертывание конечного показывает, что оно в самом себе как это противоречие рушится внутри себя, но при этом действительно разрешает указанное противоречие, [обнаруживая], то оно не только преходяще и приходит, но что прохождение, ничто не есть последний момент, а само приходит.
  b) Предел и долженствование (Die Schranke und das Sollen)
  Хотя абстрактно это противоречие сразу же содержится в том, что нечто конечно, или, иначе говоря, что конечное есть, однако нечто или бытие уже не положено абстрактно, а рефлектировано в себя и развито как внутри-себя-бытие, имеющее в себе некоторое определение и свойство и, еще определеннее, границу в самом себе, которая, будучи имманентно этому нечто и составляя качество его внутри-себя-бытия, есть конечность. Мы должны посмотреть, какие моменты содержатся в этом понятии конечного нечто.
  Определение и свойство оказались сторонами для внешней рефлексии. Но первое уже содержало инобытие как принадлежащее к "в себе" [данного ] нечто. Внешность инобытия находится, с одной стороны, в собственном внутреннем [данного] нечто, а, с другой, она как внешность остается отличной от этого внутреннего, она еще внешность, как таковая, но в (an), нечто. Но так как, далее, инобытие как граница само определено как отрицание отрицания, то имманентное [данному ] нечто инобытие положено как соотношение обеих сторон, и единство [этого ] нечто с собой - последнему принадлежит и определение, и свойство - есть его обращенное против самого себя соотношение, отрицающее в нем его имманентную границу соотнесением его в-себе-сущего определения с этой границей. Тождественное себе внутри-себя-бытие соотносится, таким образом, с самим собой как со своим собственным небытием, однако как отрицание отрицания, как отрицающее это свое небытие, которое в то же время сохраняет в нем наличное бытие, ибо оно качество его внутри-себя-бытия. Собственная граница [данного ] нечто, положенная им, таким образом, как такое сущностное в то же время отрицательное, есть не только граница, как таковая, а предел. Но предел есть не только положенное как подвергнутое отрицанию; отрицание обоюдоостро, поскольку положенное им как подвергнутое отрицанию есть граница. А именно граница есть вообще то, что обще для нечто и иного; она есть также определенность в-себе-бытия определения, как такового. Следовательно, это в-себе-бытие как отрицательное соотношение со своей границей, также отличной от него, с собой как пределом, есть долженствование.
  Для того чтобы граница, которая вообще есть во [всяком] нечто, была пределом, нечто должно в то же время внутри самого себя переступать ее, в самом себе соотноситься с ней как с некоторым не-сущим (Nichtseiendes). Наличное бытие [данного] нечто находится в состоянии спокойствия и равнодушия, как бы рядом со своей границей. Но нечто переступает свою границу лишь постольку, поскольку оно есть ее снятость, отрицательное по отношению к ней в-себе-бытие. А так как граница в самом определении существует как предел, то нечто тем самым переступает через само себя.
  Долженствование содержит, следовательно, двоякое определение: во-первых, как в-себе-сущее определение, противостоящее отрицанию, а во-вторых, как некое небытие, которое как предел отлично от него, но в то же время само есть в-себе-сущее определение.
  Итак, конечное определилось как соотношение его определения с границей; определение есть в этом соотношении долженствование, а граница - предел. Оба суть, таким образом, моменты конечного; стало быть, оба, и долженствование, и предел, сами конечны. Но лишь предел положен как конечное; долженствование ограничено лишь в себе, стало быть, для нас. Через свое соотношение с границей, ему самому уже имманентной, оно ограничено, но эта его ограниченность скрыта во в-себе-бытии, ибо по своему наличному бытию, т. е. по своей определенности, противостоящей пределу, долженствование положено как в-себе-бытие.
  То, что должно быть, есть и вместе с тем не есть. Если бы оно было, оно тогда не только должно было бы быть. Следовательно, долженствование имеет по существу своему некоторый предел. Этот предел не есть нечто чуждое; то, что лишь должно быть, есть определение, которое теперь положено так, как оно есть в самом деле, а именно как то, что есть вместе с тем лишь некоторая определенность.
  В-себе-бытие, присущее [данному] нечто в его определении, низводит себя, следовательно, до долженствования тем, что то, что составляет его в-себе-бытие, дано в одном и том же отношении как небытие; и притом так, что во внутри-себя-бытии, в отрицании отрицания, указанное выше в-себе-бытие как одно отрицание (то, что отрицает) есть единство с другим отрицанием, которое как качественно другое есть в то же время граница, благодаря чему указанное единство дано как соотношение с ней. Предел конечного не есть нечто внешнее; его собственное определение есть также его предел; и предел есть и он сам, и долженствование; он есть то, что обще обоим, или, вернее, то, в чем оба тождественны.
  Но, далее, как долженствование конечное выходит за свой предел; та же самая определенность, которая есть его отрицание, также снята и, таким образом, есть его в-себе-бытие; его граница также не есть его граница.
  Следовательно, как долженствование нечто выше своего предела, но и наоборот, лишь как долженствование оно имеет свои предел; и то и другое нераздельны. Нечто имеет предел постольку, поскольку оно в своем определении имеет отрицание, а определение есть также и снятость предела.
  Примечание
  [ Долженствование]
  Долженствование играло последнее время большую роль в философии, особенно в том, что касается морали, и в метафизике вообще как последнее и абсолютное понятие о тождестве в-себе-бытия, или соотношения с самим собой, и определенности, или границы.
  Ты можешь, потому что ты должен 51 - это выражение, которое должно было много значить, содержится в понятии долженствования. Ибо долженствование есть выход за предел; граница в нем снята, в-себе-бытие долженствования есть, таким образом, тождественное соотношение с собой, стало быть, есть абстракция возможности (des Konnens). - Но столь же правильно и обратное: ты не можешь именно потому, что ты должен. Ибо в долженствовании содержится также и предел как предел; указанный формализм возможности имеет в этом пределе некоторую противостоящую себе реальность, некоторое качественное инобытие, и их соотношение есть противоречие, следовательно, означает не быть в состоянии или, вернее, невозможность.
  В долженствовании начинается выхождение за конечность, бесконечность. Долженствование есть то, что в дальнейшем развитии оказывается со стороны указанной невозможности прогрессом в бесконечность.
  Мы можем здесь более подробно подвергнуть критике два предрассудка относительно формы предела и долженствования. Во-первых, обычно придают большое значение пределам мышления, разума и т. д. и утверждают, что невозможно выйти за эти пределы. В этом утверждении сказывается отсутствие сознания того, что если нечто определено как предел, мы тем самым уже вышли за этот предел. Ибо некоторая определенность, граница, определена как предел лишь в противоположность к его иному вообще как к его неограниченному; иное некоторого предела как раз и есть выход за этот предел. Камень, металл не выходят за свой предел, потому что для них он не есть предел. Но если при таких всеобщих положениях рассудочного мышления, как утверждение о невозможности выйти за предел, мышление не хочет рассматривать то, что содержится в понятии, то можно сослаться на действительность, в которой подобного рода положения оказываются самым что ни на есть недействительным. Именно вследствие того, что мышление должно быть чем-то более высоким, чем действительность, должно оставаться вдали от нее, в более высоких областях, в силу того, следовательно, что само оно определено как некоторое долженствование, - именно поэтому оно, с одной стороны, не движется к понятию, а с другой, оказывается в такой же мере неистинным по отношению к действительности, в какой оно неистинно по отношению к понятию. - Так как камень не мыслит и даже не ощущает, то его ограниченность не есть для него предел, т. е. она не есть в нем отрицание для ощущения, представления, мышления и т. д., которыми он не обладает. Но даже и камень как некоторое нечто заключает в себе различие между своим определением, или своим в-себе-бытием, и своим наличным бытием, и постольку он тоже выходит за свой предел; понятие, которое он есть в себе, содержит тождество с его иным. Если он способное к окислению [химическое] основание, то он окисляется, нейтрализуется и т. д. В окислении, нейтрализации и т. д. его предел - иметь наличное бытие лишь как [химическое ] основание - снимается; он выходит за этот предел; и точно так же и кислота снимает свой предел - быть лишь кислотой, - и в ней, равно как и в щелочном основании, имеется до такой степени долженствование - выйти за свой предел, что только силой их можно заставить оставаться - безводными, т. е. в чистом виде, не нейтральными кислотой и щелочным основанием.
  Но если некоторое существование содержит понятие не только как абстрактное в-себе-бытие, но и как для себя сущую тотальность, как влечение, как жизнь, ощущение, представление и т. д., то оно само из самого себя осуществляет [стремление] быть за своим пределом и выходит за свой предел. Растение выходит за предел - быть зародышем, и точно так же за предел - быть цветком, плодом, листом; зародыш становится развитым растением, цветок отцветает и т. д. То, что ощущает в пределе голода, жажды и т. д., есть стремление выйти за этот предел, и оно осуществляет этот выход. Оно ощущает боль, и ощущение боли есть прерогатива ощущающей природы. В его самости (Selbst) есть некоторое отрицание, и это отрицание определено в его чувстве как некоторый предел именно потому, что ощущающее [существо] обладает чувством своей самости, которая есть тотальность, находящаяся за пределом указанной определенности. Если бы оно не находилось за пределом этой определенности, оно не ощущало бы ее как свое отрицание и не испытывало бы боли. - Но разум, мышление не может, дескать, выйти за предел, он, который есть всеобщее, сам по себе находящееся за пределом особенности, как таковой, т. е. всякой особенности, есть лишь выход за предел. - Правда, не всякий выход за предел и не всякое нахождение за пределом есть истинное освобождение от него, истинное утверждение; уже само долженствование есть такое несовершенное выхождение [за предел], есть вообще абстракция. Но указания на совершенно абстрактное всеобщее достаточно, чтобы противостоять такому же абстрактному заверению, будто нельзя выйти за предел, или, пожалуй, достаточно уже указания на бесконечное вообще, чтобы противостоять заверению, будто нельзя выйти за пределы конечного.
  Можно при этом упомянуть об одном кажущемся остроумном замечании Лейбница, что если бы магнит обладал сознанием, то он считал бы свое направление к северу определением своей воли, законом своей свободы ". Скорее верно другое. Если бы магнит обладал сознанием и, значит, волей и свободой, то он был бы мыслящим, тем самым пространство было бы для него как всеобщее пространство объемлющим все направления, и потому одно направление к северу было бы скорее пределом для его свободы, так же как для человека быть удерживаемым на одном месте есть предел, а для растения - нет.
  С другой стороны, долженствование есть выхождение за предел, но такое, которое само есть лишь конечное выхождение. Оно имеет поэтому свое место и свою силу в области конечного, где оно твердо держится в-себе-бытия против ограниченного и утверждает его как правило и сущностное против ничтожного. Долг (die Pflicht) есть долженствование, обращенное против отдельной воли, против эгоистического вожделения и произвольного интереса; воле, поскольку она в своей подвижности может изолироваться от того, что истинно, напоминают о нем как о некотором долженствовании. Те, кто ставит долженствование [как принцип ] морали так высоко и полагает, будто непризнание долженствования чем-то последним и истинным приводит к разрушению нравственности, равно как резонеры, рассудок которых доставляет себе постоянное удовлетворение тем, что он имеет возможность выставлять против всего существующего какое-нибудь долженствование и тем самым свое притязание на лучшее знание, и которые поэтому в такой же мере не желают, чтобы их лишили долженствования, не замечают, что для интересующих их конечных областей жизни долженствование полностью признается. - Но в самой действительности вовсе не обстоит так печально с разумностью и законом, чтобы они только были долженствующими быть, - дальше этого не идет лишь абстракция в-себе-бытия, - и точно так же неверно, что долженствование, взятое в самом себе, постоянно и - что то же самое - что конечность абсолютна. Кантовская и фихтевская философии выдают долженствование за высший пункт разрешения противоречий разума, но это скорее точка зрения, не желающая выйти из области конечного и, следовательно, из противоречия.
  c) Переход конечного в бесконечное (Ubergang des Endlichen in das Unendliche)
  Долженствование, взятое само по себе, содержит предел, а предел долженствование. Их взаимоотношение есть само конечное, содержащее их оба в своем внутри-себя-бытии. Эти моменты его определения качественно противоположны; предел определен как отрицание долженствования, а долженствование - как отрицание предела. Таким образом, конечное есть внутреннее противоречие с собой; оно снимает себя, преходит. Но это его результат, отрицательное вообще, есть а) само его определение; ибо оно есть отрицательное отрицательного. Конечное, таким образом, не пришло в прохождении; оно прежде всего стало лишь некоторым другим конечным, которое, однако, есть также прохождение как переход в некоторое другое конечное и т. д., можно сказать до бесконечности. Но рассматривая ближе этот результат, мы убеждаемся, что в своем прохождении, этом отрицании самого себя, конечное достигло своего в-себе-бытия, оно в этом прохождении слилось с самим собой. Каждый из его моментов содержит именно этот результат; долженствование выходит за предел, т. е. за себя само; но выход за себя, или его иное, есть лишь сам предел. Предел же указывает на непосредственный выход самого себя к своему иному, которое есть долженствование, а последнее есть то же раздвоение в-себе-бытия и наличного бытия, что и предел, есть то же, что и он; выходя за себя, оно поэтому точно так же лишь сливается с собой. Это тождество с собой, отрицание отрицания, есть утвердительное бытие, есть, таким образом, иное конечного, долженствующего иметь своей определенностью первое отрицание; это иное есть бесконечное.
  С. БЕСКОНЕЧНОСТЬ (UNENDUCHKEIT)
  Бесконечное в его простом понятии можно рассматривать прежде всего как новую дефиницию абсолютного; как соотношение с собой, лишенное определений, оно положено как бытие и становление. Формы наличного бытия выпадают из области определений, которые можно рассматривать как дефиниции абсолютного, ибо формы указанной сферы, взятые сами по себе, непосредственно положены лишь как определенности, как конечные вообще. Бесконечное же признается совершенно абсолютным, так как оно явно определено как отрицание конечного, и в бесконечном, следовательно, явно выражено отношение к ограниченности, которой могли бы обладать бытие и становление, хотя сами в себе они не обладают никакой ограниченностью и не обнаруживают таковой, и эта ограниченность отрицается в бесконечном.
  Но тем самым бесконечное на самом деле еще не избавлено от ограниченности и конечности. Главное в том, чтобы различить истинное понятие бесконечности и дурную бесконечность, бесконечное разума и бесконечное рассудка; однако последнее есть оконеченное (verendlichte) бесконечное, и мы увидим, что, удерживая бесконечное чистым от конечного и вдали от него, мы его лишь оконечиваем.
  Бесконечное есть
  a) в простом определении утвердительное (Affirmative) как отрицание конечного;
  b) но оно тем самым находится во взаимоопределении с конечным и есть абстрактное, одностороннее бесконечное;
  c) оно есть само снятие этого бесконечного, а равно и конечного, как единый процесс, - есть истинное бесконечное.
  а) Бесконечное вообще (Die Unendliche iiberhaupt)
  Бесконечное есть отрицание отрицания, утвердительное, бытие, которое, выйдя из ограниченности, вновь восстановило себя. Бесконечное есть, и оно есть в более интенсивном смысле, чем первое непосредственное бытие; оно истинное бытие, возвышение над пределом. При слове "бесконечное" для души и для духа восходит его свет, ибо в нем дух не только находится абстрактно у себя, а возвышается до самого себя, до света своего мышления, своей всеобщности, своей свободы.
  Сначала оказалось для понятия бесконечного, что наличное бытие в своем в-себе-бытии определяет себя как конечное и выходит за предел. В природе самого конечного - выходить за себя, отрицать свое отрицание и становиться бесконечным. Бесконечное, стало быть, не стоит над конечным как нечто само по себе готовое, так чтобы конечное имело и сохраняло место вне его или под ним. Равным образом и мы, лишь как некоторый субъективный разум, не выходим за пределы конечной) в бесконечное. Так, когда говорят, что бесконечное есть понятие разума и мы разумом возвышаемся над бренным, это совершается без всякого ущерба для конечного, которого вовсе не касается указанное возвышение, остающееся для него внешним. Но поскольку само конечное возвышается до бесконечности, оно отнюдь не принуждается к этому чуждой силой, а в его природе-соотноситься с собой как с пределом - и притом и с пределом как таковым, и с пределом как долженствованием - и выходить за этот предел, или, вернее, как соотношение с собой подвергать отрицанию этот предел и выходить за этот предел. Не благодаря снятию конечности вообще возникает бесконечность вообще, а конечное состоит только в том, чтобы в силу своей природы становиться бесконечным. Бесконечность есть его утвердительное определение, то, что оно поистине есть в себе.
  Таким образом, конечное исчезло в бесконечном, и то, что есть, есть лишь бесконечное.
  в) Взаимоопределение конечного и бесконечного (Wechselbestimmung des Endlichen und Unendlichen)
  Бесконечное есть; в этой непосредственности оно в то же время есть отрицание некоторого иного, конечного. Будучи, таким образом, сущим и в то же время небытием некоторого иного, оно вернулось в категорию нечто как чего-то определенного вообще; говоря точнее, так как оно наличное бытие, рефлектированное в себя, получающееся посредством снятия определенности вообще, и, следовательно, положено как отличное от своей определенности наличное бытие, то оно вернулось в категорию нечто, имеющего некоторую границу. По этой определенности конечное противостоит бесконечному как реальное наличное бытие; таким образом, они находятся в качественном соотношении как остающиеся вне друг друга: непосредственное бытие бесконечного снова пробуждает бытие своего отрицания, конечного, которое, как сначала казалось, исчезло в бесконечном.
  Но бесконечное и конечное не только находятся в этих категориях соотношения; обе стороны определены, далее, так, чтобы быть относительно друг друга лишь иными. А именно конечность есть предел, положенный как предел, есть наличное бытие, положенное с определением переходить в свое в-себе-бытие, становиться бесконечным. Бесконечность есть ничто конечного, его в-себе-бытие и долженствование, но последнее дано в то же время как рефлектированное в себя, как осуществленное долженствование, как лишь с самим собой соотносящееся совершенно аффирмативное бытие. В бесконечности имеется то удовлетворение, что всякая определенность, изменение, всякий предел, а с ним и само долженствование исчезли, положены как снятые, как ничто конечного. Как такое отрицание конечного определено в-себе-бытие, которое, таким образом, как отрицание отрицания аффирмативно внутри себя. Однако это утверждение (Affirmation) дано как качественно непосредственное соотношение с собой, бытие; вследствие этого бесконечное сведено к той категории, что ему противостоит конечное как некое иное; его отрицательная природа положена как сущее, следовательно, как первое и непосредственное отрицание. - Бесконечное, таким образом, обременено противоположностью конечному, которое как иное остается в то же время определенным, реальным наличным бытием, хотя оно в своем в-себе-бытии, в бесконечном, положено в то же время как снятое; последнее есть не-конечное, - некое бытие в определенности отрицания. В сопоставлении с конечным, с кругом сущих определенностей, реальностей, бесконечное есть неопределенное пустое, потустороннее конечного, имеющего свое в-себе-бытие не в своем наличном бытии, которое есть определенное бытие.
  Бесконечное, сопоставленное таким образом с конечным, положенное в качественном соотношении иных друг с другом, должно быть названо дурным бесконечным (Schlecht-Unendliche), бесконечным рассудка, который считает его высшей, абсолютной истиной. Те противоречия, в которые он впадает во всех отношениях, как только он берется за применение и объяснение этих своих категорий, должны были бы заставить его осознать, что, полагая, что он достиг своего удовлетворения в примирении истины, он на самом деле пребывает в непримиренном, неразрешенном, абсолютном противоречии.
  Это противоречие сразу же сказывается в том, что наряду с бесконечным остается конечное как наличное бытие; имеются, таким образом, две определенности; имеются два мира, бесконечный и конечный, и в их соотношении бесконечное есть лишь граница конечного и, следовательно, само есть лишь определенное, конечное бесконечное.
  Это противоречие развивает свое содержание до более выразительных форм. Конечное есть реальное наличное бытие, которое таким образом остается и тогда, когда мы переходим к его небытию, к бесконечному. Последнее, как мы показали, имеет своей определенностью в отношении конечного лишь первое, непосредственное отрицание, равно как и конечное в отношении указанного отрицания имеет, как подвергшееся отрицанию, лишь значение некоторого иного и поэтому еще есть нечто. Следовательно, когда возвышающийся над этим конечным миром рассудок восходит к своему наивысшему, к бесконечному, этот конечный мир остается для него существовать как некое посюстороннее, так что бесконечное лишь положено над конечным, отделяется от него и именно этим конечное отделяется от бесконечного. Оба ставятся в различные места: конечное как здешнее наличное бытие, а бесконечное, хотя оно и есть "в-себе" конечного, все же как некое потустороннее перемещается в смутную, недостижимую даль, вне которой находится и остается конечное.
  Отделенные таким образом друг от друга, они столь же существенно соотнесены друг с другом именно разлучающим их отрицанием. Это отрицание, соотносящее их - рефлектированные в себя нечто, есть взаимная граница одного относительно другого, и притом таким образом, что каждое из них имеет ее не только относительно другого в нем, но и отрицание есть их в-себе-бытие; каждое из них, таким образом, имеет границу в самом себе, взятом особо, в его отделенности от другого. Но эта граница существует как первое отрицание; таким образом, оба ограниченны, конечны в самих себе. Однако каждое из них, как аффирмативно соотносящееся с собой, есть также и отрицание своей границы. Таким образом, оно непосредственно отталкивает ее от себя как свое небытие и, будучи качественно отделенным от нее, оно ее полагает как некоторое другое бытие, вовне себя; конечное полагает свое небытие как это бесконечное, а бесконечное полагает таким же образом конечное. Что от конечного необходимым образом, т. е. благодаря определению конечного, совершается переход к бесконечному и что конечное возвышается до в-себе-бытия, - с этим легко соглашаются, поскольку конечное, хотя и определено как устойчивое наличное бытие, определено, однако, также и как ничтожное в себе, следовательно, по своему определению разлагающееся, а бесконечное, хотя и определено как обремененное отрицанием и границей, определено, однако, также и как само сущее в себе, так что эта абстракция соотносящегося с собой утверждения (Affirmation) составляет его определение и, следовательно, согласно последнему, в нем не заключено конечное наличное бытие. Но мы показали выше, что само бесконечное получает аффирмативное бытие лишь посредством отрицания как отрицания отрицания и что это его утверждение, взятое как лишь простое, качественное бытие, низводит содержащееся в нем отрицание до простого, непосредственного отрицания и тем самым - до определенности и границы, которая как противоречащая его в-себе-бытию затем точно так же исключается из него, полагается не как ему принадлежащая, а, наоборот, как противоположная его в-себе-бытию, как конечное. Таким образом, поскольку каждое из них в самом себе и в силу своего определения есть полагание своего иного, они неотделимы друг от друга. Но это их единство скрыто в их качественном инобытии; оно внутреннее единство, которое лишь лежит в основании (zugrunde liegt).
  Этим определен способ проявления указаного единства; положенное в наличном бытии, оно дано как превращение или переход конечного в бесконечное, и наоборот; так что бесконечное в конечном и конечное в бесконечном, иное в ином лишь выступает, т. е. каждое из них есть некое собственное непосредственное возникновение в ином и их соотношение лишь внешнее.
  Процесс их перехода [друг в друга], если рассматривать его подробно, имеет следующий вид. Совершается выхождение за пределы конечного в бесконечное. Это выхождение проявляется как внешнее действие. Что возникает в этой потусторонней для конечного пустоте? Что в ней положительного? В силу неотделимости бесконечного и конечного друг от друга (иначе говоря, в силу того, что это находящееся на своей стороне бесконечное само ограничено) возникает граница; бесконечное исчезло, и появилось его иное, конечное. Но это появление конечного представляется чем-то внешним для бесконечного, а новая граница - чем-то таким, что не возникает из самого бесконечного, а само уже находилось в наличии. Происходит, таким образом, возврат к прежнему, тщетно снятому определению. Но эта новая граница сама есть лишь нечто такое, что должно быть снято или, иначе говоря, что следует преступить. Стало быть, снова возникла пустота, ничто, в котором также встречается указанная определенность, некоторая новая граница - и так далее до бесконечности (und so fort ins Unendliche).
  Имеется взаимоопределение конечного и бесконечного; конечное конечно лишь в соотношении с долженствованием или с бесконечным, а бесконечное бесконечно лишь в соотношении с конечным. Они неотделимы друг от друга и в то же время всецело иные в отношении друг друга; каждое из них имеет в самом себе свое иное; таким образом, каждое есть единство себя и своего иного и есть в своей определенности наличное бытие, состоящее в том, чтобы не быть тем, что оно есть само и что есть его иное.
  Именно это взаимоопределение, отрицающее само себя и свое отрицание, выступает как прогресс в бесконечность, который в столь многих образах и применениях признается чем-то последним, дальше чего уже не идут, ибо, дойдя до этого "и так далее до бесконечности", мысль обычно считает свою цель достигнутой. - Этот прогресс происходит всюду, где относительные (relative) определения доводятся до их противопоставления, так что они находятся в нераздельном единстве и тем не менее каждому в отношении другого приписывается самостоятельное наличное бытие. Этот прогресс есть поэтому противоречие, которое не разрешено, а всегда выражено лишь как имеющееся налицо (vorhanden ausgesprochen wird).
  Имеется некое абстрактное выхождение, которое остается неполным, так как не выходят за само это выхождение. Имеется бесконечное; за бесконечное, правда, выходят, ибо полагают некоторую новую границу, но тем самым, как раз наоборот, лишь возвращаются к конечному. Эта дурная бесконечность есть в себе то же самое, чтб вечное долженствование; она хотя и есть отрицание конечного, не может, однако, истинно освободиться от него; это конечное снова выступает в ней же самой как ее иное, потому что это бесконечное дано лишь как находящееся в соотношении с другим для него конечным. Прогресс в бесконечность есть поэтому лишь повторяющаяся одинаковость, одно и то же скучное чередование этого конечного и бесконечного.
  Бесконечность бесконечного прогресса остается обремененной конечным, как таковым, ограничена им и сама конечна. Но этим она на самом деле была бы положена как единство конечного и бесконечного. Однако указанное единство не делается предметом размышления. Тем не менее только оно и вызывает в конечном бесконечное и в бесконечном конечное; оно есть, так сказать, движущая пружина бесконечного прогресса. Прогресс этот есть внешнее указанного единства, которым удовлетворяется представление, удовлетворяется этим вечным повторением одного и того же чередования, пустым беспокойством выхождения за границу к бесконечности, выхождения, которое находит в этом бесконечном новую границу, но так же не может удержаться на этой границе, как и на бесконечном. Это бесконечное имеет твердую детерминацию некоего потустороннего (Jenseits), которое не может быть достигнуто, потому что оно не должно быть достигнуто, так как не хотят отказаться от определенности потустороннего, от сущего отрицания. По этому определению оно имеет против себя конечное как некое посюстороннее (Diesseits), которое так же не может возвышаться до бесконечности именно потому, что оно имеет эту детерминацию некоторого иного и, следовательно, детерминацию наличного бытия, постоянно порождающего себя в своем потустороннем и притом как отличное от бесконечного.
  с) Аффирмативная бесконечность (Die affirmative Unendlichkeit)
  В показанном нами переходящем в ту и другую сторону взаимоопределении конечного и бесконечного их истина уже имеется (vorhanden) в себе, и требуется лишь воспринять то, что имеется. Этот переход в ту и другую сторону составляет внешнюю реализацию понятия. В ней положено - но внешне, одно вне другого - то, что содержится в понятии; требуется лишь сравнение этих разных моментов, в котором получается единство, дающее само понятие. Единство бесконечного и конечного - мы на это часто указывали, но здесь следует в особенности напомнить об этом - есть неудачное выражение для единства, каково оно есть поистине; но и устранение этого неудачного определения должно иметься в этом находящемся перед нами проявлении понятия.
  Взятое по своему ближайшему, лишь непосредственному определению, бесконечное существует только как выхождение за конечное; по своему определению оно есть отрицание конечного; таким образом, конечное существует лишь как то, за пределы чего следует выйти, как отрицание себя в самом себе, отрицание, которое есть бесконечность. В каждом [из них] заключается, следовательно, определенность иного, причем по смыслу (Meinung) бесконечного прогресса они исключены друг из друга и лишь попеременно следуют одно за другим; одно не может быть положено и понято без другого, бесконечное - без конечного и конечное - без бесконечного. Когда высказывают, что такое бесконечное, а именно, что оно есть отрицание конечного, в то же время говорят о самом конечном; и обойтись без него при определении бесконечного нельзя. Нужно только знать, что говоришь, чтобы найти в бесконечном определение конечного. Относительно же конечного, с другой стороны, сразу соглашаются, что оно есть ничтожное; но именно его ничтожность и есть бесконечность, от которой оно так же неотделимо. - Может показаться, что это понимание исходит из их соотношения с их иным. Следовательно, если их брать безотносительно, так что они будут соединены лишь союзом "И", то они будут противостоять друг другу как самостоятельные, каждое из которых есть только в самом себе. Посмотрим, каковы они, взятые таким именно образом. Бесконечное в этом случае есть одно из этих двух; но как лишь одно из двух оно само конечно, оно не целое, а лишь одна сторона; оно имеет свою границу в противостоящем; таким образом, оно есть конечное бесконечное. Имеются лишь два конечных. Как раз в том, что бесконечное отделено таким образом от конечного, стало быть, установлено как одностороннее, и заключается его конечность и, стало быть, его единство с конечным. - Конечное, со своей стороны, как поставленное само по себе в отдалении от бесконечного, есть это соотношение с собой, в котором удалена его относительность, зависимость, его преходящность; оно есть та же самостоятельность и то же утверждение себя, которыми должно быть бесконечное.
  Оба способа рассмотрения, имеющие своим исходным пунктом, как кажется сначала, разную определенность, поскольку первый якобы брал лишь соотношение друг с другом бесконечного и конечного, каждого с его иным, а второй держит их в их полной отделенное друг от друга, приводят к одному и тому же результату. Бесконечное и конечное, взятые по их соотношению друг с другом, которое как будто внешне для них, но [на самом деле ] для них существенно и без которого ни одно из них не есть то, чтб оно есть, содержат, таким образом, свое иное в своем собственном определении, и точно так же каждое, взятое особо, рассматриваемое в самом себе, заключает в себе свое иное как свой собственный момент.
  Это и дает приобретшее дурную славу единство конечного и бесконечного единство, которое само есть бесконечное, охватывающее собой само себя и конечность, - следовательно, бесконечное в другом смысле, чем в том, согласно которому конечное отделено от него и поставлено на другой стороне. Так как они должны быть также и различены, то каждое, как мы показали раньше, есть само в себе единство обоих; таким образом, получаются два таких единства. То, что обще тому и другому, [т. е. ] единство этих двух определенностей, полагает их прежде всего как единство, подвергшееся отрицанию, так как считают, что каждое есть то, что оно есть в их различенности; в своем единстве они, следовательно, теряют свою качественную природу. Это - важное соображение против представления, которое не хочет отказаться от того, чтобы бесконечное и конечное удерживались в своем единстве в том качестве, какое они должны иметь, взятые вне друг друга, и потому видит в указанном единстве только противоречие, а не также и разрешение его путем отрицания качественной определенности их обоих. Так извращается прежде всего простое, всеобщее единство бесконечного и конечного.
  Но так как их следует далее брать и как различные, то единство бесконечного [и конечного], которое само есть каждый из этих моментов, определено в каждом из них различным образом. Бесконечное по своему определению имеет в самом себе (an ihm) отличную от себя конечность; первое есть "в-себе" (das Ansich) в этом единстве, а конечность есть лишь определенность, граница в нем; но это такая граница, которая есть его всецело иное, его противоположность. Его определение, которое есть в-себе-бытие, как таковое, портится от примеси такого рода качества; оно, таким образом, оконеченное бесконечное. Подобным же образом, так как конечное, как таковое, есть лишь не-в-се-бе-бытие, но согласно указанному единству заключает в себе также и свою противоположность, то оно возвышается над своей ценностью и притом, можно сказать, бесконечно; оно полагается как обесконеченное (verunendliche) конечное.
  Так же как раньше рассудок извращал простое единство, так он теперь извращает двойное единство бесконечного и конечного. Это и здесь происходит потому, что в одном из этих двух единств бесконечное принимается не за подвергшееся отрицанию, а, наоборот, за в-себе-бытие, в котором, следовательно, не должны быть положены определенность и предел; в-себе-бытие этим-де низводится и портится. Конечное, наоборот, равным образом фиксируется как не подвергшееся отрицанию, хотя и ничтожное в себе, так что оно в своей связи с бесконечным возвышается до того, что оно не есть, и тем самым оно в противоположность его не исчезнувшему, а, наоборот, постоянному определению обесконечивается.
  Извращение, которое совершает рассудок в отношении конечного и бесконечного и которое состоит в том, что он фиксирует их соотношение как качественное различие и утверждает, что в своем определении они раздельны и притом абсолютно раздельны, - это
  извращение основывается на забвении того, что представляет собой понятие этих моментов для самого рассудка. Согласно этому понятию единство конечного и бесконечного не есть ни внешнее сведение их вместе, ни ненадлежащее, противное их определению соединение, в котором связывались бы в себе раздельные и противоположные, самостоятельные в отношении друг друга, сущие и, стало быть, несовместимые [определения ], а каждое есть само в себе это единство, и притом лишь как снятие самого себя, как снятие, в котором ни одно не имеет перед другим преимущества в-себе-бытия и аффирмативного наличного бытия. Как мы показали раньше, конечность дана лишь как выхождение за свои пределы; в ней, следовательно, содержится бесконечность, иное ее самой. Точно так же бесконечность дана лишь как выхождение за конечное; в ней, следовательно, как нечто сущностное содержится ее иное и, стало быть, она в самой себе есть иное самой себя. Конечное не снимается бесконечным как вне его имеющейся силой, его бесконечность - в снятии самого себя.
  Это снятие есть, стало быть, не изменение или инобытие вообще, не снятие [данного ] нечто. То, в чем конечное снимает себя, есть бесконечное как подвергание конечности отрицанию; но конечность сама давно уже есть лишь наличное бытие, определенное как некоторое небытие. Следовательно, только отрицание снимает себя в отрицании. Точно так же бесконечность со своей стороны определена как отрицательность конечности и, стало быть, определенности вообще, - как пустота потустороннего; его снятие себя в конечном есть возвращение после бегства в пустоту (aus der leeren Flucht), отрицание такого потустороннего, которое есть нечто отрицательное в самом себе.
  Следовательно, одно и то же отрицание отрицания - вот что имеется в обоих. Но это отрицание отрицания есть в себе соотношение с самим собой, утверждение, однако как возвращение к самому себе, т. е. через опосредствование, которое есть отрицание отрицания. Именно эти определения следует иметь в виду прежде всего; второе же, [что следует иметь в виду ], это то, что они в бесконечном прогрессе также и положены, и то, как они в нем положены, а именно положены еще не в своей последней истине.
  Здесь, во-первых, оба - и бесконечное, и конечное - подвергаются отрицанию, одинаково совершается выход и за конечное, и за бесконечное; во-вторых, они полагаются также и как различные, каждое после другого, как сами по себе положительные. Мы выделяем, таким образом, эти два определения, сравнивая их между собой, точно так же как мы в сравнении, внешнем сравнении, отделили друг от друга два способа рассмотрения - рассмотрение конечного и бесконечного в их соотношении и рассмотрение каждого из них, взятого само по себе. Но бесконечный прогресс выражает нечто больше; в нем положена и [их] связь (Zusammenhang) также как различных, однако сначала она положена только еще как переход и чередование. Нам следует лишь в простой рефлексии разглядеть то, чтб здесь на самом деле имеется.
  Сначала можно брать то отрицание конечного и бесконечного, которое положено в бесконечном прогрессе, как простое, следовательно, брать их как внеположные, лишь следующие друг за другом. Если начнем с конечного, то совершается выход за границу, конечное подвергается отрицанию. Находящееся по ту сторону конечного - бесконечное - имеется, следовательно, теперь налицо, но в последнем снова возникает граница; таким образом, имеется выход за бесконечное. Это двойное снятие, однако, отчасти положено вообще лишь как некоторое внешнее событие (Geschehen) и чередование моментов, отчасти же еще не положено как одно единство; каждое из этих выхождений есть свой собственный разбег, новый акт, так что они, таким образом, лишены связи друг с другом. - Но в бесконечном прогрессе имеется далее и их соотношение. Это, во-первых, конечное;
  затем совершается выхождение за конечное; это отрицательное или потустороннее конечного есть бесконечное: в-третьих, совершается снова выхождение за это отрицание, возникает новая граница, опять некоторое конечное. - Это - полное, замыкающее само себя движение, пришедшее к тому, что составляло начало. Возникает то же, из чего исходили, т. е. конечное восстановлено; оно, следовательно, слилось с самим собой, снова нашло в своем потустороннем лишь себя.
  То же самое происходит и с бесконечным. В бесконечном, по ту сторону границы, возникает лишь новая граница, которую постигает та же участь подвергнуться отрицанию в качестве конечного. Что, таким образом, снова имеется, это то же бесконечное, которое перед тем исчезло в новой границе. Бесконечное поэтому своим снятием, этой новой границей, не выталкивается дальше за эту границу, оно не удалено ни от конечного, - ибо конечное и состоит лишь в том, что оно переходит в бесконечное, - ни от себя самого, ибо оно пришло к себе.
  Таким образом, оба, конечное и бесконечное, суть движение, состоящее в возвращении к себе через свое отрицание; они даны лишь как опосредствованно внутри себя, и утвердительное обоих содержит отрицание обоих и есть отрицание отрицания. - Они, таким образом, суть результат и, стало быть, не то, чем они были в определении своего начала, - конечное не есть со своей стороны некоторое наличное бытие, а бесконечное не есть некоторое наличное бытие или в-себе-бытие по ту сторону наличного бытия, т. е. определенного как конечное. Единству конечного и бесконечного рассудок столь энергично противится только потому, что он предполагает вечными предел и конечное, равно как и в-себе-бытие; тем самым он упускает из виду отрицание обоих, фактически имеющееся в бесконечном прогрессе, равным образом и то, что они встречаются в последнем лишь как моменты некоторого целого и что каждое из них обнаруживается лишь через посредство своей противоположности, а по существу также и через посредство снятия своей противоположности.
  Когда мы сначала рассматривали возвращение к себе и как возвращение конечного к себе, и как возвращение бесконечного к себе, то в самом этом результате обнаруживается некоторая неправильность, связанная с только что порицавшейся нами неудач-ностью [выражения "единство бесконечного и конечного"]:
  в первый раз взято исходным пунктом конечное, а во второй раз бесконечное, и только благодаря этому возникают два результата. Но на самом деле совершенно безразлично, какое из них мы берем как начало и, следовательно, само собой отпадает то различие, которое породило двоякость результата. Это равным образом положено в неограниченной по направлению обеих сторон линии бесконечного прогресса, в котором каждому из моментов присуще одинаковое чередование, и совершенно несущественно, какой из них возьмем и сделаем началом. - Они различаются в этом бесконечном прогрессе, но одинаковым образом одно есть лишь момент другого. Так как они оба, конечное и бесконечное, сами суть моменты прогресса, они совместно суть конечное, и так как они столь же совместно подвергаются отрицанию и в нем, и в результате, то этот результат как отрицание указанной конечности обоих истинно именуется бесконечным. Их различие есть, таким образом, тот двоякий смысл, который они оба имеют. Конечное имеет тот двоякий смысл, что оно, во-первых, есть лишь конечное по отношению к бесконечному, которое ему противостоит, и что оно, во-вторых, есть в одно и то же время и конечное, и противостоящее ему бесконечное. Бесконечное также имеет тот двоякий смысл, что оно есть, [во-первых ], один из этих двух моментов, - в этом случае оно есть дурное бесконечное - и, [во-вторых ], оно есть то бесконечное, в котором оба, оно само и его иное, суть лишь моменты. Следовательно, бесконечное, каково оно на самом деле, есть процесс, в котором оно низводит себя до того, чтобы быть лишь одним из своих определений, противостоять конечному и, значит, быть самому лишь одним из конечных, а затем снимает это свое отличие от себя самого для утверждения себя и есть через это опосредствование истинно бесконечное.
  Это определение истинно бесконечного не может быть облечено в уже отвергнутую [нами ] формулу единства конечного и бесконечного; единство есть абстрактное, неподвижное равенство с самим собой, и моменты [тогда ] также оказываются неподвижно сущими. Бесконечное же, подобно своим двум моментам, дано по своему существу скорее лишь как становление, но становление, далее определенное теперь в своих моментах. Становление имеет сначала своими определениями абстрактное бытие и ничто; как
  изменение оно имеет своими моментами наличие сущие, [т. е. ] нечто и иное; теперь же как бесконечное оно имеет своими моментами конечное и бесконечное, которые сами даны как становящиеся.
  Это бесконечное как возвращенность-в-себя, соотношение себя с самим собой, есть бытие, но не лишенное определений абстрактное бытие, ибо оно положено отрицающим отрицание; оно, следовательно, есть также и наличное бытие, ибо оно содержит отрицание вообще и, стало быть, определенность. Оно есть и оно есть здесь, в данный момент, налично. Только дурное бесконечное есть потустороннее, ибо оно лишь отрицание конечного, положенного как реальное; таким образом, оно абстрактное, первое отрицание; будучи определено лишь как отрицательное, оно не имеет в себе утверждения наличного бытия, фиксированное как только отрицательное, оно даже не должно быть здесь - оно должно быть недостижимым. Но эта недостижимость есть не величие (Hoheit) его, а его недостаток, который имеет свое последнее основание в том, что конечное, как таковое, удерживается как сущее. Неистинное есть недостижимое; и легко усмотреть, что такое бесконечное неистинно. - Образом прогресса в бесконечность служит прямая линия, только на обеих границах которой лежит бесконечное и всегда лишь там, где ее-а она есть наличное бытие - нет, и которая выходит к этому отсутствию своего наличного бытия, т. е. выходит в неопределенное; истинная же бесконечность, повернутая обратно к себе, имеет своим образом круг, достигшую себя линию, которая замкнута и всецело налична, не имея ни начального пункта, ни какого-либо конца.
  Истинная бесконечность, взятая, таким образом, вообще как наличное бытие, положенное как аффирмативное в противоположность абстрактному отрицанию, есть реальность в более высоком смысле, чем та реальность, которая раньше была просто определена; она получила здесь некоторое конкретное содержание. Не конечное есть реальное, а бесконечное. Так в дальнейшем реальность определяется как сущность, понятие, идея и т. д. Однако при рассмотрении более конкретного излишне повторять такие более ранние, более абстрактные категории, как реальность, и применять их для более конкретных определений, чем те, что они суть сами в себе. Такое повторение, как, например, когда говорят, что сущность или идея есть реальное, вызывается тем, что для неразвитого мышления самые абстрактные категории, такие, как бытие, наличное бытие, реальность, конечность, суть наиболее привычные.
  Здесь повторение категории реальности вызывается более определенной причиной, так как то отрицание, в отношении которого она есть утвердительное, есть здесь отрицание отрицания, и, стало быть, она сама противополагается той реальности, которая есть конечное наличное бытие. Отрицание определено, таким образом, как идеальность; идеальное (ideelle) * есть конечное, как оно есть в истинно бесконечном - как некоторое определение, содержание, которое различено, но не есть нечто самостоятельно сущее, а дано как момент. Идеальность имеет этот более конкретный смысл, который не вполне выражен отрицанием конечного наличного бытия. - Но в отношении реальности и идеальности противоположность между конечным и бесконечным понимают так, что конечное считается реальным, а бесконечное идеальным; как и в дальнейшем, понятие рассматривается как нечто идеальное и притом как нечто лишь идеальное, наличное же бытие вообще рассматривается как реальное. При таком понимании, разумеется, нисколько не поможет то, что мы имеем для обозначения указанного конкретного определения отрицания особое слово "идеальное"; при этой противоположности снова возвращаются к односторонности абстрактного отрицания, которая присуща дурному бесконечному, и упорно настаивают на утвердительном наличном бытии конечного.
  Переход
  Идеальность может быть названа качеством бесконечности;
  по существу она процесс становления и тем самым некоторый переход, подобный переходу становления в наличное бытие, и теперь следует указать характер этого перехода. Как снятие конечности, т. е. конечности, как таковой, и равным образом бесконечности, лишь противостоящей ей, лишь отрицательной, это возвращение в себя есть соотношение с самим собой, бытие. Так как в этом бытии есть отрицание, то оно наличное бытие, но так как, далее, это отрицание есть по своему существу отрицание отрицания, соотносящееся с собой отрицание, то оно есть то наличное бытие, которое именуется для-себя-бытием.
  Примечание 1 [Бесконечный прогресс]
  Бесконечное - взятое в обычном смысле в смысле дурной бесконечности - и такой прогресс в бесконечность, как долженствование, суть выражение противоречия, которое выдает само себя за разрешение и за нечто последнее. Это бесконечное есть некое первое возвышение чувственного представления над конечным, возвышение его до мысли, имеющей, однако, своим содержанием лишь ничто, некое определенно положенное как несущее, - есть бегство за пределы ограниченного, не сосредоточивающееся на самом себе и не умеющее возвратить отрицательное к положительному. Эта незавершенная рефлексия имеет перед собой полностью оба определения истинно бесконечного: противоположность между конечным и бесконечным и единство конечного и бесконечного, но не сводит вместе этих двух мыслей. Одна мысль неминуемо влечет за собой другую, эта же рефлексия лишь чередует их. Изображение этого чередования, бесконечный прогресс, происходит всюду, где упорствуют в противоречии единства двух определений и их противоположности. Конечное есть снятие самого себя, оно заключает в себе свое отрицание, бесконечность: это их единство. Совершается выход за конечное к бесконечному как к потустороннему конечного: это их разъединение. Но за бесконечным имеется другое конечное; в выходе за конечное, в бесконечности, содержится конечность: это их единство. Но это конечное есть также некое отрицание бесконечного: это их разъединение и т. д. - Так, в причинном отношении причина и действие нераздельны: причина, которая не производила бы никакого действия, не была бы причиной, равно как и действие, которое не имело бы причины, уже не было бы действием. Это отношение приводит таким образом к бесконечному прогрессу причин и действий. Нечто определено как причина, но причина как конечное (а конечна она, собственно говоря, как раз вследствие ее отделения от действия) сама имеет причину, т. е. она есть также и действие; следовательно, то, что было определено как причина, определено и как действие;
  это - единство причины и действия. Определяемое же как действие опять-таки имеет некоторую причину, т. е. причину следует отделить от ее действия и положить как отличное от него нечто. Эта новая причина сама, однако, есть только действие;
  это - единство причины и действия. Она имеет своей причиной некоторое иное; это - разъединение обоих определений и т. д. до бесконечности.
  Этому прогрессу можно, таким образом, придать более характерную для него форму. Утверждают, что конечное и бесконечное - это одно единство; это ложное утверждение (Behauptung) должно быть исправлено противоположным утверждением: они совершенно различны и противоположны друг другу. Это утверждение должно быть вновь исправлено утверждением об их единстве [в том смысле], что они неразделимы, что в одном определении заключено другое, и т. д. до бесконечности. - Легко исполнимое требование, предъявляемое к тем, кто хочет проникнуть в природу бесконечного, заключается в том, что они должны сознавать, что бесконечный прогресс, развитое бесконечное рассудка, носит характер чередования обоих определений, чередования единства и раздельности обоих моментов, а затем они должны еще сознавать, что это единство и эта раздельность сами нераздельны.
  Разрешением этого противоречия служит не признание одинаковой правильности и одинаковой неправильности обоих утверждений - это будет лишь другой формой остающегося противоречия, - а идеальность обоих определений, где они в своем различии в качестве взаимных отрицаний суть лишь моменты;
  указанное выше монотонное чередование есть фактически отрицание и единства и раздельности их. В этой идеальности фактически имеется также показанное нами выше, а именно:
  конечное, выходя за свои пределы, впадает в бесконечное, но оно также и выходит за бесконечное, находит себя порожденным снова, а стало быть, сливается в этом выхождении за свои пределы лишь с самим собой, и это равным образом происходит и с бесконечным, так что из этого отрицания отрицания получается утверждение (Affirmation), а этот результат, стало быть, оказывается их истиной и изначальным состоянием. Тем самым в этом бытии как идеальности отличных друг от друга [определений] противоречие не исчезло абстрактно, а разрешено и примирено, и мысли оказываются не только полными, но также и сведенными вместе. Природа спекулятивного мышления обнаруживает себя здесь, как на вполне достаточном примере, в своем определенном виде; она состоит единственно в постижении противоположных моментов в их единстве. Так как каждый из них обнаруживает себя в себе же, и притом фактически, имеющим в самом себе свою противоположность и в ней сливающимся с самим собой, то аффирмативная истина есть это движущееся внутри себя единство, объединение обеих мыслей, их бесконечность, - соотношение с самим собой, не непосредственное, а бесконечное.
  Многие, для которых мышление уже перестало быть чем-то чуждым, часто усматривают сущность философии в разрешении вопроса, каким образом бесконечное выходит из самого себя и приходит к конечности. Это, полагают они, нельзя сделать постижимым. Бесконечное, к понятию которого мы пришли, получит дальнейшие определения в ходе последующего изложения, и на этом бесконечном требуемое [этими людьми ] будет показано во всем многообразии форм, а именно будет показано, каким образом это бесконечное, если угодно так выражаться, приходит к конечности. Здесь же мы рассматриваем этот вопрос лишь в его непосредственности и имея в виду ранее рассмотренный смысл, который обычно приписывают бесконечному.
  От ответа на этот вопрос, как утверждают, зависит вообще решение вопроса, существует ли философия, и, делая вид, что хотят ответить на этот вопрос, задающие его в то же время полагают, что обладают в самом этом вопросе некоторого рода каверзным вопросом, неким неодолимым талисманом, служащим верной и надежной защитой от утвердительного ответа и тем самым от философии и необходимости заниматься ею. - И относительно других предметов также требуется известная культура для того, чтобы уметь задавать вопросы; тем более она требуется в отношении философских предметов, чтобы получить другой ответ, чем тот, что вопрос никуда не годится.
  При постановке таких вопросов взывают обычно к снисходительности, говоря, что дело не в том, какие употребляют слова, а что, независимо от способа выражения, все равно понятно, о чем идет речь. Употребление здесь выражений, заимствованных из области чувственного представления, как, например, "выходить" и т. п., возбуждает подозрение, что он возникает на почве обычного представления и что для ответа на него также ожидают представлений, распространенных в обыденной жизни, и образов чувственной метафоры.
  Если вместо бесконечного взять бытие вообще, то кажется, что легче постичь понятийно определение бытия (das Bestimmen des Seins), отрицание или конечность в нем. Хотя само бытие есть неопределенное, однако в нем непосредственно не выражено, что оно противоположность определенного. Напротив, бесконечное содержит эту мысль в явно выраженном виде; оно есть не-ко-нечное. Единство конечного и бесконечного кажется, следовательно, непосредственно исключенным; поэтому незавершенная рефлексия упорнее всего не приемлет этого единства.
  Но мы уже показали, да и без дальнейшего углубления в определение конечного и бесконечного непосредственно ясно, что бесконечное в том смысле, в котором его берет эта незавершенная рефлексия, а именно в смысле чего-то противостоящего конечному, - как раз в силу того, что оно противостоит последнему, имеет в нем свое иное и уже потому ограничено и само конечно, есть дурное бесконечное. Поэтому ответ на вопрос, каким образом бесконечное становится конечным, заключается в том, что нет такого бесконечного, которое сначала бесконечно и которому только потом приходится стать конечным, выйти к конечности, но что оно уже само по себе столь же конечно, сколь и бесконечно. Так как, задавая этот вопрос, допускают, что, с одной стороны, бесконечное существует само по себе и что, с другой, - конечное, которое вышло из него, чтобы стать раздельным с ним, или которое, откуда бы оно ни пришло, обособлено от него, - что такое конечное поистине реально, то следовало бы скорее сказать, что непостижима именно эта раздельность. Ни такое конечное, ни такое бесконечное не имеют истинности, а неистинное непостижимо. Но нужно также сказать, что они постижимы. Рассмотрение их, даже взятых так, как они даны в представлении, согласно которому в одном заключено определение другого, простое усмотрение этой их нераздельности означает постижение их: эта нераздельность есть их понятие. - Напротив, принимая самостоятельность указанных конечного бесконечного, этот вопрос предлагает неистинное содержание и уже заключает в себе неистинное соотношение между ними. На него поэтому не следует отвечать, а следует, наоборот, отвергнуть содержащиеся в нем ложные предпосылки, т. е. следует отвергнуть самый вопрос. Вопрос об истинности указанных конечного и бесконечного изменяет точку зрения на них, и это изменение переносит на первый вопрос то смущение, которое он должен был вызвать. Наш вопрос оказывается чем-то новым для рефлексии - источника первого вопроса, так как в таком реф-лектировании нет того спекулятивного интереса, который сам по себе и прежде, чем соотносить друг с другом определения, имеет в виду познать, истинны ли эти определения, взятые так, как они предположены. Но поскольку познана неистинность конечного, которое так же должно оставаться у себя, мы должны сказать относительно этого выхождения конечного из бесконечного, что бесконечное выходит к конечному потому, что оно, если его понимают как абстрактное единство, не имеет в самом себе истинности, не имеет устойчивого существования, равно как и, наоборот, конечное входит в бесконечное по той же причине - вследствие своей ничтожности. Или, правильнее будет сказать, что бесконечное извечно выходит к конечности, что его (точно так же, как и чистого бытия) безусловно нет самого по себе, без его иного в нем же самом.
  Вопрос, каким образом бесконечное выходит к конечному, может содержать еще одно предположение, что бесконечное в себе включает в себя конечное и, стало быть, есть в себе единство самого себя и своего иного, так что трудность состоит по существу в [их] разъединении, которое противоречит предположенному единству обоих. В этом предположении та противоположность [обоих определений], на которой настаивают, получает лишь другой вид; единство и различение отделяются и изолируются друг от друга. Но если это единство берут не как абстрактное, неопределенное, а (как в указанном предположении) уже как определенное единство конечного и бесконечного, то здесь уже имеется и различение обоих, - различение, которое в таком случае в то же время не предоставляет им обособленности и самостоятельности, а оставляет их в единстве как идеальные. Это единство конечного и бесконечного и их различение есть та же нераздельность, что конечность и бесконечность.
  Примечание 2 [ Идеализм]
  Положение о том, что конечное идеально, составляет идеализм. Философский идеализм состоит только в том, что конечное не признается истинно сущим. Всякая философия есть по своему существу идеализм или по крайней мере имеет его своим принципом, и вопрос в таком случае заключается лишь в том, насколько этот принцип действительно проведен, философия есть идеализм в той же мере, что и религия, ибо религия так же не признает конечность истинным бытием, чем-то последним, абсолютным или, иначе говоря, чем-то неположенным, несотворенным, вечным. Противопоставление идеалистической философии реалистической не имеет поэтому никакого значения. Философия, которая приписывала бы конечному наличному бытию, как таковому, истинное, последнее, абсолютное бытие, не заслуживала бы названия философии. Первоначала (Prinzipien) древних или новых философских учений - вода или материя или атомы - суть мысли, всеобщее, идеальное, а не вещи, как их непосредственно находят в наличии, т. е. вещи в чувственной единичности; даже Фалесова вода не такова; ибо, хотя она также и эмпирическая вода, она в то же время есть "в-себе" или сущность всех других вещей, и эти последние не самостоятельны, не имеют основы внутри себя (in sich gegrundete), а положены проистекающими из другого, из воды, т. е. идеальны. Назвав только что принцип, всеобщее, идеальным, еще с большим правом дблжно назвать идеальным понятие, идею, дух, и, говоря затем, что единичные чувственные вещи в свою очередь даны как идеальные в принципе, в понятии, а еще больше - в духе, как снятые [в них], необходимо предварительно обратить внимание на ту же двойственность, которая обнаружилась у бесконечного, а именно, что один раз идеальным оказывается конкретное, истинно сущее, другой раз - его моменты равным образом являются идеальным, снятым в нем; на самом же деле есть только конкретное целое, от которого моменты неотделимы.
  Когда говорят об идеальном, имеют в виду прежде всего форму представления, и идеальным называют то, что вообще имеется в моем представлении или в понятии, в идее, в воображении и т. д., так что идеальное вообще признается и фантазиями - представлениями, которые, как предполагают, не только отличаются от реального, но по своему существу не реальны. В самом деле дух есть вообще настоящий идеалист; в нем, уже как ощущающем и представляющем, а еще более поскольку он мыслит и постигает в понятиях, содержание дано не как так называемое реальное существование (Dasein); в простоте "Я" такого рода внешнее бытие лишь снято, оно для меня, оно идеально во мне. Этот субъективный идеализм, высказывается ли он и устанавливается как бессознательный идеализм сознания вообще или сознательно как принцип, относится лишь к той форме представления, согласно которой то или иное содержание есть мое содержание. Систематический идеализм субъективности утверждает относительно этой формы, что она единственно истинная, исключающая форму объективности или реальности, форму внешнего существования указанного содержания. Такой идеализм формален, так как он не обращает внимания на содержание представления или мышления, и это содержание может при этом оставаться в представлении или мышлении всецело в своей конечности. С принятием такого идеализма ничего не теряется, и потому, что сохраняется реальность такого конечного содержания, наполненное конечностью существование, и потому, что, поскольку абстрагируются от него, оно в себе не должно иметь никакого значения; с принятием этого идеализма ничего и не выигрывается именно потому, что ничего не теряется, так как "Я", представление, дух остаются наполненными тем же содержанием конечного. Противоположность формы субъективности и объективности есть, разумеется, один из видов конечности. Но содержание, как оно принимается в ощущение, созерцание или же в более абстрактную стихию представления, мышления, содержит полноту конечности, которая с исключением лишь указанного одного вида, формы субъективного и объективного, еще совершенно не устранена и тем более не отпадает сама собой.
  Глава третья
  ДЛЯ-СЕБЯ-БЫТИЕ (DAS FURSICHSEIN)
  В для-себя-бытии качественное бытие завершено; оно бесконечное бытие. Бытие, которое составляет начало, лишено определений. Наличное бытие есть снятое бытие, но лишь непосредственно снятое. Оно, таким образом, содержит прежде всего лишь первое отрицание, которое само непосредственно. Бытие, правда, также сохранено, и в наличном бытии оба, [бытие и отрицание ], объединены в простое единство, но как раз поэтому они в себе еще неравны друг другу и их единство еще не положено. Наличное бытие есть поэтому сфера различия, дуализма, область конечности. Определенность есть определенность, как таковая, некая относительная, а не абсолютная определенность. В для-себя-бытии различие между бытием и определенностью или отрицанием положено и уравнено; качество, инобытие, граница, как и реальность, в-себе-бытие, долженствование и т. д. суть несовершенные внедрения отрицания в бытие, в основании которых еще лежит различие между обоими. Но так как в конечности отрицание перешло в бесконечность, в положенное отрицание отрицания, то оно есть простое соотношение с собой, следовательно, в самом себе уравнивание с бытием - абсолютная определенность (absolptes Bestiinintsein).
  Для себя-бытие, есть, во-первых, непосредственно для-себя-сущее, "одно".
  Во-вторых, "одно" переходит во множество "одних" - в отталкивание (Repulsion), каковое инобытие "одного" снимается в его идеальности; это притяжение (Attraktion).
  В-третьих, оно есть взаимоопределение отталкивания и притяжения, в котором они погружаются в равновесие (Gleichgewicht) и качество, доведшее себя в для-себя-бытии до кульминационной точки, переходит в количество.
  А. ДЛЯ-СЕБЯ-БЫТИЕ, КАК ТАКОВОЕ (DAS FURSICHSEIN ALS SOLCHES)
  Выявилось всеобщее понятие для-себя-бытия. Теперь дело идет только о том, чтобы доказать, что этому понятию соответствует представление, которое мы связываем с выражением "для-себя-бытие", дабы мы были вправе употреблять его для обозначения указанного понятия. И, по-видимому, это так; мы говорим, что нечто есть для себя, поскольку оно снимает инобытие, свое отношение и свою общность с иным, оттолкнуло их, абстрагировалось от них. Иное существует для него лишь как нечто снятое, как его момент. Для-себя-бытие состоит в таком выходе за предел, за свое инобытие, что оно как это отрицание есть бесконечное возвращение в себя. - Сознание уже как таковое содержит в себе определение для-себя-бытия, так как оно представляет себе предмет, который оно ощущает, созерцает и т. д., т. е. имеет его содержание внутри себя, которое, таким образом, дано как идеальное; в самом своем созерцании и вообще в своей переплетенности со своей отрицательностью, с иным, оно остается самим собой. Для-себя-бытие есть полемическое, отрицательное отношение к ограничивающему иному и через это отрицание иного рефлектированность в себя, хотя наряду с этим возвращением сознания в себя и идеальностью предмета еще сохранилась также и его реальность, так как его знают в то же время как некое внешнее наличное бытие. Сознание, таким образом, охватывает лишь явления, или, иначе говоря, оно дуализм: с одной стороны, оно знает о некотором другом, внешнем для него предмете, а с другой, есть для себя, имеет в себе этот предмет идеальным, находится не только при этом ином, а в нем находится также при себе самом. Напротив, самосознание есть для-себя-бытие как исполненное и положенное; указанная выше сторона соотношения с некоторым иным, с внешним предметом устранена. Самосознание есть, таким образом, ближайший пример наличия бесконечности, правда, все еще абстрактной бесконечности, которая, однако, в то же время имеет совершенно другое конкретное определение, чем для-себя-бытие вообще, бесконечность которого еще всецело имеет лишь качественную определенность.
  а) Наличное бытие и для-себя-бытие (Dasein und Fiirsichsein)
  Для-себя-бытие есть, как мы уже указали, бесконечность, погрузившаяся в простое бытие; оно наличное бытие, поскольку отрицательная природа бесконечности, которая есть отрицание отрицания в положенной теперь форме непосредственности бытия, дана лишь как отрицание вообще, как простая качественная определенность. Но бытие в такой определенности, в которой оно есть наличное бытие, с самого начала также и отлично от самого для-себя-бытия, которое есть для-себя-бытие лишь постольку, поскольку его определенность есть указанное бесконечное. Однако наличное бытие есть в то же время момент самого для-себя-бытия, ибо последнее содержит, разумеется, и бытие, обремененное отрицанием. Так, определенность, которая в наличном бытии, как таковом, есть некоторое иное и бытие-для-иного, повернута обратно в бесконечное единство для-себя-бытия, и момент наличного бытия имеется в для-себя-бытии как бытие-для-одного.
  b) Бытие-для-одного (Sein-fiir-Eines)
  В этом моменте выражено то, как конечное есть в своем единстве с бесконечным или есть, как идеальное. Для-себя-бытие имеет отрицание не в самом себе как определенность или границу и, значит, также не как соотношение с некоторым другим, чем оно, наличным бытием. Обозначив этот момент как бытие-для-одного, следует сказать, что нет еще ничего, для чего бы он был, - еще нет того одного, момент которого он составлял бы. И в самом деле, такого рода одно еще не фиксировано в для-себя-бытии; то, для чего нечто (а здесь нет никакого нечто) было бы тем, что вообще должно было бы быть другой стороной, есть равным образом момент, есть само лишь бытие-для-одного, еще есть одно. - Следовательно, еще имеется неразличенность тех двух сторон, которые можно усмотреть в бытии-для-одного. Есть лишь одно бытие-для-иного, и так как есть лишь одно бытие-для-иного, то последнее есть также лишь бытие-для-одного; оно лишь одна идеальность того, для чего или в чем некоторое определение должно было бы существовать как момент, и того, что должно было бы быть в нем моментом. Таким образом, для-одного-бытие и для-себя-бытие не составляют истинных опре-деленностей в отношении друг друга. Поскольку мы принимаем на мгновение, что имеется различие, и говорим здесь о некотором для-себя-сущем, то само для-себя-сущее как снятость инобытия соотносится с собой как со снятым иным, стало быть, есть для-одного; оно соотносится в своем ином лишь с собой. Идеальное необходимо есть для-одного, но оно не есть для иного; то одно, для которого оно есть, есть лишь само же оно. - Следовательно, "Я", дух вообще или Бог идеальны, потому что они бесконечны, но в своей идеальности они, как для-себя-сущие, не отличаются от того, что есть для-одного. Ибо иначе они были бы лишь непосредственными или, точнее, наличным бытием и бытием-для-иного, потому что то, что было бы для них, было бы не они сами, а некоторое иное, если бы им не был присущ момент бытия-для-одного. Поэтому Бог есть для себя, поскольку сам он есть то, что есть для него.
  Для-себя-бытие и для-одного-бытие - это, следовательно, не разные значения идеальности, а сущностные, неразделимые ее моменты.
  Примечание [Выражение: was fur ernes?]
  Кажущееся сначала странным выражение немецкого языка при вопросе о качестве, was fur ein Ding etwas sei, подчеркивает рассматриваемый здесь момент в его рефлексии-внутрь-себя. По своему происхождению это выражение идеалистично, так как оно не спрашивает, что есть эта вещь А для другой вещи В, не спрашивает, что есть этот человек для другого человека, а спрашивает, чтб это за вещь, за человек, так что это бытие-для-одного возвратилось в то же время в самое эту вещь, в самого этого человека, и то, что есть, и то, для чего оно есть, есть одно и то же - тождество, каковым должна рассматриваться также и идеальность.
  Идеальность присуща прежде всего снятым определениям как отличным от того, в чем они сняты, каковое можно брать, напротив, как реальное. Но в таком случае идеальное оказывается опять одним из моментов, а реальное другим; однако идеальность заключается в том, что оба определения одинаково суть только для одного и считаются лишь за одно, каковая одна идеальность тем самым неразличимо есть реальность. В этом смысле самосознание, дух. Бог есть идеальное как бесконечное соотношение исключительно с собой, - "Я" есть для "Я", оба суть одно и то же; "Я" названо два раза, но каждое из этих двух есть лишь для-одного, идеально; дух есть лишь для духа, Бог лишь для Бога и лишь это единство есть Бог, Бог как дух. - Но самосознание как сознание вступает в различие между собой и некоторым иным, или, другими словами, между своей идеальностью, в которой оно есть представляющее сознание, и своей реальностью, поскольку у его представления определенное содержание, которое имеет еще ту сторону, что его знают как неснятое отрицательное, как наличное бытие. Однако называть мысль, дух. Бога лишь идеальными, значит исходить из той точки зрения, согласно которой конечное наличное бытие считается реальным, а идеальное или бытие-для-одного имеет только односторонний смысл.
  В одном из предыдущих примечаний мы указали принцип идеализма и сказали, что при рассмотрении той или иной философии важно знать прежде всего то, насколько последовательно она проводит этот принцип. О характере проведения указанного принципа в отношении той категории, которая нас сейчас занимает, можно сделать еще одно замечание. Проведение этого принципа зависит прежде всего от того, остается ли [в данной философии] самостоятельно существовать наряду с для-себя-бытием еще и конечное наличное бытие, а затем и от того, положен ли в бесконечном уже сам момент "для-одного" - отношение идеального к себе как к идеальному. Так, бытие у элеатов или субстанция у Спинозы - это лишь абстрактное отрицание всякой определенности, причем в них самих идеальность не положена. У Спинозы, как мы об этом скажем ниже, бесконечность есть лишь абсолютное утверждение (Affinnation) той или иной вещи и, следовательно, лишь неподвижное единство; субстанция поэтому не доходит даже до определения для-себя-бытия и еще в меньшей мере до определения субъекта и духа. Идеализм благородного Мальбранша более развернут внутри себя; он содержит следующие основные мысли: так как Бог заключает в себе все вечные истины, идеи и совершенства всех вещей, так что они принадлежат лишь ему, то мы их видим только в нем;
  Бог вызывает в нас наши ощущения предметов посредством действия, в котором нет ничего чувственного, причем мы воображаем себе, что получаем от предмета не только его идею, представляющую его сущность, но и ощущение его наличного бытия (De la recherche de la v6rit6, eclairc. sur la nature des idees etc ). Стало быть, не только вечные истины и идеи (сущности) вещей, но и их существование (Dasein) есть существование в Боге, идеальное, а не действительное существование, хотя как наши предметы они только для-одного. Этот недостающий в спинозизме момент развернутого и конкретного идеализма имеется здесь налицо, так как абсолютная идеальность определена как знание. Как ни чист и ни глубок этот идеализм, все же указанные отношения отчасти содержат еще много неопределенного для мысли, отчасти же их содержание сразу оказывается совершенно конкретным (грех и искупление и т. д. сразу появляются в этой философии); логическое определение бесконечности, которое должно было бы быть основой этого идеализма, не разработано самостоятельно, и, таким образом, этот возвышенный и наполненный идеализм есть, правда, продукт чистого спекулятивного духа, но еще не чистого спекулятивного мышления, единствено лишь дающего истинное обоснование.
  Лейбницевский идеализм находится в большей мере в рамках абстрактного понятия. - Лейбницевская представляющая сущность, монада, в своем существе идеальна. Процесс представления - это некое для-себя-бытие, в котором определенности суть не границы и, следовательно, не наличное бытие, а лишь моменты. Процесс представления есть, правда, и некое более конкретное определение, но здесь оно не имеет никакого иного значения, кроме значения идеальности, ибо и все вообще лишенное сознание есть у Лейбница то, что представляет, воспринимает. В этой системе инобытие, стало быть, снято; дух и тело или вообще монады не иные друг для друга, они не ограничивают друг друга, не воздействуют друг на друга; здесь вообще отпадают все отношения, в основе которых лежит некое наличное бытие. Многообразие лишь идеальное внутреннее, монада остается в нем лишь соотнесенной с самой собой, изменения развиваются внутри монады, они не соотношения ее с другими. То, что согласно реальному определению берется нами как наличное сущее соотношение монад друг с другом, есть независимое, лишь одновременное становление, заключенное в для-себя-бытии каждой из них. - То обстоятельство, что существуют многие монады, что их, следовательно, определяют и как иные, не касается самих монад; это - имеющая место вне их рефлексия некоторого третьего; в самих себе они не иные по отношению друг к другу;
  для-себя-бытие сохраняется без всякой примеси находящегося рядом наличного бытия. - Но в этом состоит в то же время незавершенность этой системы. Монады суть такие представляющие монады лишь в себе или в Боге как монаде монад, или же в системе. Инобытие также имеется, еще бы оно ни находилось, в самом ли представлении, или как бы мы ни определяли то третье, которое рассматривает их как иные, как многие. Множественность их наличного бытия лишь исключена и притом только на мгновение, монады лишь путем абстрагирования положены как такие, которые суть не-иные. Если некое третье полагает их инобытие, то и некое третье снимает их инобытие; но все это движение, которое делает их идеальными, совершается вне их. Однако так как нам могут напомнить о том, что это движение мысли само имеет место лишь внутри некоторой представляющей монады, то мы должны указать также на то, что как раз содержание такого мышления внутри самого себя внешне себе. Переход от единства абсолютной идеальности (монады монад) к категории абстрактного (лишенного соотношений) множества наличного бытия совершается непосредственно, не путем постижения в понятии (совершается через представление о сотворении), и обратный переход от этого множества к тому единству совершается столь же абстрактно. Идеальность, процесс представления вообще, остается чем-то формальным, равно как формальным остается и тот процесс представления, который возвысил себя до сознания. Как в приведенном выше замечании Лейбница о магнитной игле, которая, если бы обладала сознанием, рассматривала бы свое направление к северу как некое определение своей свободы, сознание мыслится лишь как односторонняя форма, безразличная к своему определению и содержанию, так и идеальность в монадах есть лишь форма, остающаяся внешней для множественности. Идеальность, согласно Лейбницу, имманентна им, их природа состоит в процессе представления; но способ их поведения есть, с одной стороны, их гармония, не имеющая места в их наличном бытии, - она поэтому предустановлена; с другой стороны, это их наличное бытие не понимается Лейбницем ни как бытие-для-иного, ни, далее, как идеальность, а определено лишь как абстрактная множественность. Идеальность множественности и дальнейшее ее определение к гармонии не становятся имманентными самой этой множественности и не принадлежат ей самой.
  Другого рода идеализм, как, например, кантовский и фихтевский, не выходит за пределы долженствования или бесконечного прогресса и застревает в дуализме наличного бытия и для-себя-бытия. Правда, в этих системах вещь-в-себе или бесконечный импульс вступает непосредственно в "Я" и становится лишь неким "для-Я", однако этот импульс исходит от некоего свободного инобытия, которое вечно как отрицательное в-себе-бытие. Поэтому [в такого рода идеализме] "Я" определяется, правда, как идеальное, как для-себя-сущее, как бесконечное соотношение с собой, однако для-одного-бытие не дошло до исчезновения того потустороннего или направления в потустороннее.
  с) "Одно" (Eins)
  Для-себя-бытие есть простое единство самого себя и своего момента, бытия-для-одного. Имеется лишь одно определение - свойственное снятию соотношение с самим собой. Моменты для-себя-бытия погрузились в неразличимость (Unterschiedlosigkeit), которая есть непосредственность или бытие, но непосредственность, основанная на отрицании, положенном как ее определение. Для-себя-бытие есть, таким образом, для-себя-сущее, и ввиду того, что в этой непосредственности исчезает его внутреннее значение, оно совершенно абстрактная граница самого себя - "одно".
  Можно здесь заранее обратить внимание на трудность, которая заключается в последующем изложении развития "одного", и на причину этой трудности. Моменты, составляющие понятие "одного" как для-себя-бытия, в нем разъединяются (treten auseinander). Эти моменты таковы: 1) отрицание вообще; 2) два отрицания; 3) стало быть, отрицания двух, которые суть одно и то же и 4) которые совершенно противоположны; 5) соотношение с собой, тождество, как таковое; 6) отрицательное соотношение и тем не менее с самим собой. Эти моменты разъединяются здесь оттого, что в для-себя-бытии как для-себя-сущем привходит форма непосредственности, бытия; благодаря этой непосредственности каждый момент полагается как особое (eigene), сущее определение; и тем не менее они также нераздельны. Приходится, следовательно, высказывать о каждом определении и противоположное ему; это-то противоречие при абстрактном свойстве моментов и составляет указанную трудность.
  В. "ОДНО" И "МНОГОЕ" (EINS UND VDSLES)
  "Одно" есть простое соотношение для-себя-бытия с самим собой, соотношение, в котором моменты этого для-себя-бытия совпали и в котором для-себя-бытие имеет поэтому форму непосредственности, а его моменты становятся налично сущими.
  Как соотношение отрицательного с собой, "одно" есть процесс определения, а как соотношение с собой оно бесконечное само-определение. Но ввиду теперешней непосредственности эти различия уже не положены лишь как моменты одного и того же самоопределения, а положены также как сущие. Идеальность для-себя-бытия как тотальность превращается, таким образом, во-первых, в реальность и притом в самую прочную, самую абстрактную реальность как "одно". В "одном" для-себя-бытие есть положенное единство бытия и наличного бытия, как абсолютное соединение соотношения с иным и соотношения с собой;
  но, кроме того, появляется и определенность бытия в противоположность определению бесконечного отрицания, в противоположность самоопределению, так что то, что "одно" есть в себе (an sich), оно есть теперь только в самом себе (an ihm) и, стало быть, отрицательное есть отличное от него иное. То, что обнаруживает себя имеющимся как отличное от него, есть его собственное самоопределение; его единство с собой, взятое как отличное от него, низведено до соотношения и, как отрицательное единство, оно отрицание самого себя как иного, исключение "одного" как иного из себя, из "одного".
  а) "Одно" в самом себе (Das Eins an ihm selbst)
  "Одно" вообще есть в самом себе; это его бытие не наличное бытие, не определенность как соотношение с иным, не свойство;
  оно состоявшееся отрицание этого круга категорий. "Одно", следовательно, не способно становиться иным; оно неизменно.
  Оно неопределенно, однако уже не так, как бытие; его неопределенность это определенность, которая есть соотношение с самим собой, абсолютная определенность, положенное внутри-себя-бытие. Как то, что по своему понятию есть соотносящееся с собой отрицание, оно имеет различие внутри себя - имеет некоторое направление вовне, от себя к иному, направление, которое, однако, непосредственно обращено назад и возвратилось в себя, так как согласно этому моменту самоопределения нет никакого иного, к которому оно устремлялось бы.
  В этой простой непосредственности исчезло опосредствование наличного бытия и самой идеальности, исчезли, стало быть, всякие различия и всякое многообразие. В нем нет ничего; это ничто, абстракция соотношения с самим собой, отлично здесь от самого внутри-себя-бытия; оно положенное ничто, так как это внутри-себя-бытие уже не простота [данного] нечто, а имеет определением то, что оно как опосредствование конкретно. Ничто как абстрактное, хотя и тождественно с "одним", однако отличается от его определения. Это ничто, положенное таким образом как находящееся в "одном", есть ничто как пустота. - Пустота, таким образом, есть качество "одного" в его непосредственности.
  b) "Одно" и пустота (Das Eins und das Leere)
  "Одно" - это пустота как абстрактное соотношение отрицания с самим собой. Но от простой непосредственности, от бытия "одного", которое также утвердительно, пустота как ничто отличается совершенно, а так как они находятся в одном соотношении, а именно в соотношении самого "одного", то их различие положено. Но, отличаясь от сущего, ничто как пустота находится вне
  сущего "одного".
  Для-себя-бытие, определяя себя таким образом как "одно" и пустоту, вновь достигло некоторого наличного бытия. - "Одно" и пустота имеют своей общей простой почвой отрицательное соотношение с собой. Моменты для-себя-бытия оставляют это единство, становятся внешними себе; так как через простое единство моментов привходит определение бытия, то это единство низводит само себя до одной стороны и, стало быть, до наличного бытия, и тем самым его другое определение, отрицание вообще, также противопоставляется как наличное бытие [самого] ничто, как пустота.
  Примечание [ Атомистика]
  В этой форме наличного бытия "одно" есть та ступень категории, которую мы встречаем у древних как атомистический принцип, согласно которому сущность вещей составляют атом и пустота. Абстракция, созревшая до этой формы, достигла большей определенности, чем бытие Парменида и становление Гераклита. Насколько высоко ставит себя эта абстракция, делая эту простую определенность "одного" и пустоты принципом всех вещей, сводя бесконечное многообразие мира к этой простой противоположности и отваживаясь познать и объяснить это многообразие из нее, настолько же легко для представляющего рефлектирования представлять себе вот здесь атомы, а рядом - пустоту. Неудивительно поэтому, что атомистический принцип сохранялся во все времена; такое же тривиальное и внешнее отношение сочетания, которое должно еще прибавиться, чтобы была достигнута видимость чего-то конкретного и некоторого многообразия, столь же популярно, как и сами атомы и пустота. "Одно" и пустота суть для-себя-бытие, наивысшее качественное внутри-себя-бытие, опустившееся до полной внешности; непосредственность или бытие "одного" ввиду того, что оно отрицание всякого инобытия, положено так, чтобы не быть уже определимым и изменчивым; для его абсолютной неподатливости всякое определение, многообразие, всякая связь остается, следовательно, всецело внешним соотношением.
  У тех мыслителей, которые впервые выдвинули атомистический принцип, он, однако, не остался чем-то внешним, а имел помимо своей абстрактности еще и некоторое спекулятивное определение, заключающееся в том, что пустота была признана источником движения, что, представляет собой совершенно другое отношение между атомами и пустотой, чем одна лишь рядоположность этих двух определений и их безразличие друг к другу. Утверждение, что пустота источник движения, имеет не тот незначительный смысл, что нечто может вдвинуться лишь в пустоту, а не в уже наполненное пространство, так как в последнем оно уже не находило бы свободного для себя места; в этом понимании пустота была бы лишь предпосылкой или условием, а не основанием движения, равно как и само движение предполагается при этом имеющимся налицо и забывается существенное - его основание. Воззрение, согласно которому пустота составляет основание движения, заключает в себе ту более глубокую мысль, что в отрицательном вообще находится основание становления, беспокойства самодвижения - в этом смысле, однако, отрицательное следует понимать как истинную отрицательность бесконечного. - Пустота есть основание движения лишь как отрицательное соотношение "одного" со своим отрицательным, с "одним", т. е. с самим собой, которое, однако, положено как наличное сущее.
  В остальном же дальнейшие определения древних относительно формы атомов, их положения, направления их движения довольно произвольны и поверхностны; при этом они находятся в прямом противоречии с основным определением атомов. От атомов, принципа крайней внешности и тем самым от крайнего отсутствия понятия страдает физика в учении о молекулах, частицах, равно как и та наука о государстве, которая исходит из единичной воли индивидов.
  с) Многие "одни". Отталкивание (Viele Eins. Repulsion)
  "Одно" и пустота составляют для-себя-бытие в его ближайшем наличном бытии. Каждый из этих моментов имеет своим определением отрицание и в то же время положен как некоторое наличное бытие. Со стороны отрицания "одно" и пустота суть соотношение отрицания с отрицанием как соотношение некоторого иного со своим иным; "одно" есть отрицание в определении бытия, пустота отрицание в определении небытия. Но "одно" по своему существу есть лишь соотношение с собой как соотносящее отрицание, т. е. оно само есть то, чем пустота должна быть вне его. Но оба положены также как утвердительное наличное бытие, одно - как для-себя-бытие, как таковое, другое - как неопределенное наличное бытие вообще, причем оба соотносятся друг с другом как с некоторым другим наличным бытием. Для-себя-бытие "одного" по своему существу есть, однако, идеальность наличного бытия и иного; оно соотносится не с иным, а лишь с собой. Но так как для-себя-бытие фиксировано как "одно", как для-себя-сущее, как непосредственно наличное, то его отрицательное соотношение с собой есть в то же время соотношение с некоторым сущим;
  но это соотношение также и отрицательно, поэтому то, с чем для-себя-бытие соотносится, остается определенным как некоторое наличное бытие и некоторое иное; как сущностное соотношение с самим собой, иное есть не неопределенное отрицание как пустота, а есть равным образом "одно". Тем самым "одно" есть становление многими "одними".
  Но, собственно говоря, это не становление, так как становление есть переход бытия в ничто; "одно" же становится лишь "одним". "Одно", соотнесенное, содержит отрицательное как соотношение и потому имеет это отрицательное в самом себе. Вместо становления здесь, следовательно, имеется, во-первых, собственное имманентное соотношение "одного"; и, во-вторых, поскольку это соотношение отрицательное, а "одно" есть в то же время сущее, постольку "одно" отталкивает само себя от себя. Отрицательное соотношение "одного" с собой есть, следовательно, отталкивание.
  Однако это отталкивание как полагание многих "одних" через само "одно" есть собственный выход "одного" вовне себя, но выход к чему-то такому вне его, что само есть лишь "одно". Это - отталкивание по понятию, в себе сущее отталкивание. Второй вид отталкивания отличен от этого и есть прежде всего мнящееся представлению внешней рефлексии отталкивание не как порождение [многих ] "одних", а лишь как взаимное недопускание пред-положенных (vorausgesetzer), уже имеющихся "одних". Следует затем посмотреть, каким образом первое, в себе сущее отталкивание определяет себя ко второму, внешнему.
  Прежде всего следует установить, какими определениями обладают многие "одни", как таковые. Становление многими или продуцирование многих непосредственно исчезает как полагаемость; продуцированные суть "одни" не для иного, а соотносятся бесконечно с самими собой. "Одно" отталкивает от себя лишь само себя, оно, следовательно, не становится, а уже есть. То, что представляется как оттолкнутое, также есть некоторое "одно", некоторое сущее. Отталкивать и быть отталкиваемым - это присуще обоим одинаково и не составляет никакого различия между ними.
  "Одни", таким образом, суть предположенные в отношении друг друга: положенные отталкиванием "одного" от самого себя, пред- [значит ] положенные как не положенные; их положенность снята, они сущие в отношении друг друга как соотносящиеся лишь с собой.
  Множественность обнаруживается, таким образом, не как некое инобытие, а как некое совершенно внешнее "одному" определение. "Одно", отталкивая само себя, остается соотношением с собой, как и то "одно", которое с самого начала принимается за отталкиваемое. Что "одни" суть другие в отношении друг друга, что они объединены в такой определенности, как множественность, не касается, стало быть, "одних". Если бы множественность была соотношением самих "одних" друг с другом, то они взаимно ограничивали бы себя и имели бы в себе утвердительно некоторое бытие-для-иного. В том виде, как оно здесь положено, их соотношение, которое они имеют благодаря своему сущему в себе единству, определено как отсутствие всякого соотношения; с другой стороны, оно положенная ранее пустота. Пустота есть их граница, но граница внешняя им, в которой они не должны быть друг для друга. Граница есть то, в чем ограничиваемые в той же мере суть, в какой и не суть; но пустота определена как чистое небытие, и лишь это небытие составляет их границу.
  Отталкивание "одного" от самого себя есть раскрытие того, что "одно" есть в себе, но бесконечность как развернутая есть здесь вышедшая вовне себя бесконечность; она вышла вовне себя через непосредственность бесконечного, через "одно". Она в такой же мере простое соотнесение "одного" с "одним", как и наоборот, абсолютное отсутствие соотношений "одного"; она есть первое, если исходить из простого утвердительного соотношения "одного" с собой; она есть последнее, если исходить из того же соотношения как отрицательного. Иначе говоря, множественность "одного" есть собственное полагание "одного"; "одно" есть не что иное, как отрицательное соотношение "одного" с собой, и это соотношение, стало быть, само "одно", есть многие "одни". Но точно так же множественность всецело внешняя "одному", ибо "одно" и есть снятие инобытия, отталкивание есть его соотношение с собой и простое равенство с самим собой. Множественность "одних" есть бесконечность как беспристрастно порождающее себя противоречие.
  Примечание [Лейбницевская монада]
  Мы упомянули выше о лейбницевском идеализме. Здесь можно Присовокупить, что этот идеализм, исходя из [учения] о представляющей монаде, которая определена как для-себя-сущая, дошел лишь до только что рассмотренного нами отталкивания, ;и притом лишь до множественности, как таковой, в которой каждое "одно" есть лишь для себя, безразлично к наличному бытию и для-себя-бытию иных или, иначе говоря, иных вообще нет для "одного". Монада есть для себя весь замкнутый мир; она не нуждается в других монадах. Но это внутреннее многообразие, которым она обладает в своем представлении, ничего не меняет ,в ее определении-быть для себя. Лейбницевский идеализм ,понимает множественность непосредственно как нечто данное и не постигает ее как некое отталкивание монады; для него поэтому множественность имеется лишь со стороны ее абстрактной 'внешности. У атомистики нет понятия идеальности; она понимает "одно" не как нечто такое, что содержит внутри самого себя оба момента, момент для-себя-бытия и момент для-него-бытия, понимает его, стало быть, не как идеальное, а лишь как просто, чисто (trocken) для-себя-сущее. Но она идет дальше одной лишь безразличной множественности; атомы приобретают дальнейшее определение в отношении друг друга, хотя это происходит, собственно говоря, непоследовательно; между тем как, напротив, в указанной безразличной независимости монад множественность остается неподвижным основным определением, так что их соотношение имеет место лишь в монаде монад или в рассматривающем их философе.
  С. ОТТАЛКИВАНИЕ И ПРИТЯЖЕНИЕ (REPULSION UND ATTRAKTION)
  а) Исключение "одного" (Ausschliefien des Eins)
  Многие "одни" суть сущие; их наличное бытие или соотношение друг с другом есть не-соотношение (Niht-Bezihung), оно им внешне; это абстрактная пустота. Но они сами суть это отрицательное соотношение с собой лишь 58 как соотношение с сущими иными; это - вскрытое [выше ] противоречие, бесконечность, положенная в непосредственность бытия. Тем самым отталкивание непосредственно находит в наличии то, что им отталкивается. В этом определении оно исключает; "одно" отталкивает от себя только непорожденные им, неположенные им многие "одни". Это отталкивание - взаимное или всестороннее - относительно, оно ограничено бытием "одних".
  Множественность есть прежде всего неположенное инобытие; граница есть лишь пустота, лишь то, в чем нет "одних". Но они суть также и в границе; они суть в пустоте или, иначе говоря, их отталкивание есть их общее соотношение.
  Это взаимное отталкивание есть положенное наличное бытие многих "одних"; оно не есть их для-себя-бытие, по которому они различались бы как многое лишь в некотором третьем, а есть их собственное, сохраняющее их различие. Они отрицают друг друга, полагают одно другое как такие, которые суть лишь для-"одного" (fur Eines). Но в то же время они и отрицают, что они лишь для-"одного"; они отталкивают эту свою идеальность и существуют. - Таким образом, разъединены те моменты, которые в идеальности полностью соединены. "Одно" есть в своем для-себя-бытии и для-"одного", но это "одно", для которого оно есть, есть само же оно; его различение от себя непосредственно снято. Но во множественности различенное "одно" обладает неким бытием. Бытие-для-"одного", как оно определено в исключении, есть поэтому некоторое бытие-для-иного. Таким образом, каждое из них отталкивается некоторым иным, снимается им и превращается в такое "одно", которое есть не для себя, а для-"одного", а именно другое "одно".
  Для-себя-бытие многих "одних" оказывается поэтому их самосохранением благодаря опосредствованию их взаимного отталкивания, в котором они снимают одно другое и полагают другие как только бытие-для-иного. Но в то же время самосохранение состоит в том, чтобы отталкивать эту идеальность и полагать "одни" так, чтобы они не были для-некоторого-иным. Но это самосохранение "одних" через их отрицательное соотношение друг с другом есть скорее их разложение.
  "Одни" не только суть, но и сохраняют себя, исключая друг друга. Во-первых, то, благодаря чему они должны были бы иметь прочную опору их различия, [защищающую] их от того, чтобы стать отрицаемыми, есть их бытие, а именно их в-себе-бытие, противостоящее их соотношению с иным; это в-себе-бытие состоит в том, что они "одни". Но все суть "одно"', вместо того чтобы иметь в своем в-себе-бытии твердую точку, на которую опиралось бы их различие, они оказываются в нем одним и тем же. Во-вторых, их наличное бытие и их взаимоотношение, т. е. их полагание самих себя как "одних", есть взаимное отрицание; но это равным образом есть одно и то же определение всех, которым они, следовательно, полагают себя скорее как тождественные, так же как благодаря тому, что они суть в себе одно и то же, их идеальность, долженствующая быть положенной иными, есть их собственная идеальность, которую они, стало быть, так же мало отталкивают. - Таким образом, по своему бытию и полаганию они лишь одно аффирмативное единство.
  Это рассмотрение "одних", [приводящее к заключению], что они по обоим своим определениям - и поскольку они суть, и поскольку они соотносятся друг с другом - оказываются лишь одним и тем же и неразличимыми, есть наше сопоставление. - Но следует также посмотреть, что в их соотношении положено в них же самих. - Они суть: это предположено в указанном соотношении - и они суть лишь постольку, поскольку они отрицав ют друг друга и в то же время не допускают к самим себе этой своей идеальности, своей отрицаемое, т. е. отрицают взаимное отрицание. Но они суть лишь постольку, поскольку они отрицают: таким образом, когда отрицается это их отрицание, отрицается также и их бытие. Правда, ввиду того, что они суть, они этим отрицанием не отрицались бы, оно для них лишь нечто внешнее;
  это отрицание иного отскакивает от них и задевает, коснувшись их, лишь их поверхность. Однако только благодаря отрицанию иных они возвращаются в самих себя; они даны лишь как это опосредствование; это их возвращение есть их самосохранение и их для-себя-бытие. Так как их отрицание не осуществляется из-за противодействия, которое оказывают сущие как таковые или как отрицающие, то они не возвращаются в себя, не сохраняют себя и не суть.
  Выше мы уже выяснили, что "одни" суть одно и то же, каждое из них есть так же "одно", как и иное. Это не только наше соотнесение, внешнее сведение вместе, а само отталкивание есть соотнесение; "одно", исключающее "одни", соотносит само себя с ними, с "одними", т. е. с самим собой. Отрицательное отношение "одних" друг к другу есть, следовательно, лишь некое слияние-с-собой. Это тождество, в которое переходит их отталкивание, есть снятие их разницы и внешности, которую они как исключающие должны были скорее удержать по отношению друг к другу.
  Это полагание-себя-в-"одно" многих "одних" есть притяжение.
  Примечание [Положение о единстве "одного* и "многого"]
  Самостоятельность, доведенная до такой крайности, как для-себя-сущее "одно", есть абстрактная, формальная самостоятельность, сама себя разрушающая; это - величайшее, упорнейшее заблуждение, принимающее себя за высшую истину. В своих более конкретных формах она выступает как абстрактная свобода, как чистое "Я", а затем еще как зло. Это свобода, столь ошибочно полагающая свою сущность в этой абстракции и льстящая себя мыслью, будто, оставаясь самой собой, она обретает себя в чистом виде. Говоря определеннее, эта самостоятельность есть заблуждение: на то, что составляет ее сущность, смотрят как на отрицательное и относятся к нему как к отрицательному. Эта самостоятельность, таким образом, есть отрицательное отношение к самой себе, которое, желая обрести собственное бытие, разрушает его, и это его действование есть лишь проявление ничтожности этого действования. Примирение заключается в признании, что то, против чего направлено отрицательное отношение, есть скорее его сущность, заключается лишь в отказе от отрицательности своего для-себя-бытия, вместо того чтобы крепко держаться за него.
  Древнее изречение гласит, что одно есть многое и, в особенности, что многое есть одно. По поводу этого изречения мы должны повторить сделанное выше замечание, что истина "одного" и "многого", выраженная в предложениях, выступает в неадекватной форме, что эту истину нужно понимать и выражать лишь как становление, как процесс, отталкивание и притяжение, а не как бытие, положенное в предложении как покоящееся единство. Выше мы упомянули и напомнили о диалектике Платона в "Пар-мениде" относительно выведения "многого" и "одного", а именно из предложения: "одно" есть. Внутренняя диалектика понятия была нами указана; всего легче понимать диалектику положения о том, что многое есть одно, как внешнюю рефлексию, и она вправе быть здесь внешней, поскольку и предмет, многие, есть то, что внешне друг другу. Это сравнение многих между собой сразу приводит к выводу, что одно всецело определено лишь как другое;
  каждое есть одно, каждое есть одно из многих, исключает иные, - так что они всецело суть лишь одно и то же, безусловно имеется налицо лишь одно определение. Это факт, и дело идет лишь о том, чтобы понять этот простой факт. Рассудок упрямо противится этому пониманию лишь потому, что он мнит, и притом правильно, также и различие; но различие не исчезает из-за указанного факта, как несомненно то, что этот факт не перестает существовать, несмотря на различие. Можно было бы, следовательно, в связи с простым пониманием факта различия некоторым образом утешить рассудок, указав ему, что и различие появится вновь.
  b) Единое "одно" притяжения (Das eine Eins der Attraktion)
  Отталкивание - это прежде всего саморасщепление "одного" на "многие", отрицательное отношение которых бессильно, так как они предполагают друг друга как сущие; оно лишь долженствование идеальности; реализуется же идеальность в притяжении. Отталкивание переходит в притяжение, многие "одни" - в единое "одно". То и другое, отталкивание и притяжение, с самого начала различаются, первое как реальность "одних", второе - как их положенная идеальность. Притяжение так соотносится с отталкиванием, что имеет его своей предпосылкой. Отталкивание доставляет материю для притяжения. Если бы не было никаких "одних", то нечего было бы притягивать. Представление о непрерывном притяжении, о [непрерывном ] потреблении "одних", предполагает столь же непрерывное порождение "одних"; чувственное представление о пространственном притяжении допускает поток притягиваемых "одних"; вместо атомов, исчезающих в притягивающей точке, выступает из пустоты другое множество [атомов ], и это, если угодно, продолжается до бесконечности. Если бы притяжение было завершено, т. е., если бы представили себе, что "многие" приведены в точку единого "одного", то имелось бы лишь некое инертное "одно", уже не было бы более притяжения. Налично сущая в притяжении идеальность заключает в себе еще и определение отрицания самой себя, те многие "одни", соотношение с которыми она составляет, и притяжение неотделимо от отталкивания.
  Прежде всего притяжение одинаково присуще каждому из многих непосредственно имеющихся "одних"; ни одно из них не имеет преимущества перед другим; иначе имелось бы равновесие в притяжении, собственно говоря, равновесие самих же притяжения и отталкивания и инертный покой, лишенный налично сущей идеальности. Но здесь не может быть и речи о преимуществе одного такого "одного" перед другим, что предполагало бы некоторое определенное различие между ними, скорее притяжение есть полагание имеющейся неразличимости "одних". Только само притяжение есть полагание некоего "одного", отличного от других;
  они лишь непосредственные "одни", долженствующие сохранять себя через отталкивание; а через их положенное отрицание возникает "одно" притяжения, каковое "одно" определено поэтому как опосредствованное, как "одно", положенное как "одно". Первые "одни" как непосредственные не возвращаются в своей идеальности обратно в себя, а имеют ее в некотором другом.
  Но единое "одно" есть реализованная, положенная в "одном" идеальность; оно притягивает через посредство отталкивания. Оно содержит это опосредствование внутри самого себя как свое определение. Оно, таким образом, не поглощает в себя притягиваемых "одних" как в некоторую точку, т. е. оно не снимает их абстрактно. Так как оно содержит в своем определении отталкивание, то последнее в то же время сохраняет в нем "одни" как "многие". Оно через свое притяжение ставит, так сказать, нечто перед собой, приобретает некоторый объем или наполнение. В нем, таким образом, имеется вообще единство отталкивания и притяжения.
  с) Соотношение отталкивания и притяжения (Die Beziehung der Repulsion und Attraktion)
  Различие между "одним" и "многими" определилось как различие их соотношения, разложенного на два соотношения, на отталкивание и притяжение, каждое из которых сначала находится самостоятельно вне другого, но так, что они по своему существу связаны между собой. Их еще неопределенное единство должно получить более определенные очертания.
  Отталкивание как основное определение "одного" выступает первым и непосредственным, так же как и его "одни", хотя и порожденные им, но в то же время как непосредственно положенные, и тем самым оно выступает как безразличное к притяжению, которое привходит к нему внешне как к такому предположенному. Напротив, притяжение не предполагается отталкиванием, так что к полаганию его и его бытию первое не должно быть причастно, т. е. отталкивание не есть уже в самом себе отрицание самого себя, "одни" уже не представляют собой подвергшиеся в самих себе отрицанию. Таким образом, мы имеем отталкивание абстрактно само по себе, равно как и притяжение выступает по отношению к "одним" как сущим в качестве некоторого непосредственного наличного бытия и привходит к ним спонтанно как некоторое иное.
  Если мы в соответствии с этим так возьмем лишь отталкивание само по себе, то оно будет рассеянием многих "одних" в неопределенность, находящуюся вне сферы самого отталкивания, ибо оно состоит в отрицании соотношения многих "одних" друг с другом; отсутствие соотношения есть его, взятого абстрактно, определение. Но отталкивание не есть только пустота; "одни", как не имеющие соотношений, не отталкивают, не исключают, что составляет их определение. Отталкивание по своему существу есть хотя и отрицательное, но все же соотношение; взаимное недопускание и избегание не есть избавление от того, что не допускается и чего избегают; исключающее находится еще в связи с тем, что из него исключается. Но этот момент соотношения есть притяжение, следовательно, притяжение в самом отталкивании. Оно отрицание того абстрактного отталкивания, при котором "одни" были бы лишь соотносящимися с собой сущими, а не исключающими.
  Но поскольку исходным пунктом было отталкивание налично сущих "одних" и, стало быть, притяжение также положено как внешне приближающееся к нему, то при всей их нераздельности они все же еще отделены друг от друга как разные определения. Однако оказалось, что не только отталкивание предполагается притяжением, но что имеет место и обратное соотношение отталкивания с притяжением, и первое точно так же предполагает второе.
  Согласно этому определению, они нераздельны и в то же время каждое из них определено по отношению к другому как долженствование и предел. Их долженствование есть их абстрактная определенность как сущих в себе, которая, однако, тем самым совершенно удаляется от себя и соотносится с другой определенностью и таким образом каждое из них дано через посредство другого как другого', их самостоятельность состоит в том, что в этом опосредствовании они положены друг для друга как другой процесс определения. - Отталкивание как полагание "многих", притяжение как полагание "одного", оно же и как отрицание "многих", а отталкивание как отрицание их идеальности в "одном" [состоят в том], что и притяжение есть притяжение лишь посредством отталкивания, а отталкивание есть отталкивание лишь посредством притяжения. При более же внимательном рассмотрении оказывается, что в этом процессе определения опосредствованно с собой через иное на самом деле скорее отрицается и каждое из этих определений есть опосредствование себя с самим собой, что приводит их обратно к единству их понятия.
  Во-первых, то, что каждое предполагает само себя, соотносится в своей предпосылке лишь с собой, это уже имеется в состоянии (in dem Verhalten) еще только относительных отталкивания и притяжения.
  Относительное отталкивание есть взаимное недопускание наличествующих (vorhandenen) многих "одних", которые, как предполагают, застают друг друга как непосредственные. Но что имеются многие "одни", в этом ведь и состоит само отталкивание;
  предпосылка, которую оно будто бы имеет, есть лишь его собственное полагание. Далее, определение бытия, которое будто бы присуще "одним" сверх того, что они положены, - определение, благодаря которому они оказались бы предшествующими, также принадлежит отталкиванию. Отталкивание есть то, благодаря чему "одни" проявляют и сохраняют себя как "одни", то, благодаря чему они существуют, как таковые. Само отталкивание и есть их бытие; оно, таким образом, не нечто относительное к некоторому другому наличному бытию, а относится всецело лишь к самому себе.
  Притяжение есть полагание "одного", как такового, реального "одного", в отношении которого "многие" в своем наличном бытии определяются как лишь идеальные и исчезающие. Таким образом, притяжение сразу же предполагает само себя, а именно предполагает себя в том определении других "одних", согласно которому они идеальны; другие "одни" должны были бы к тому же быть для-себя-сущими, а для иных, стало быть, и для любого притягивающего, отталкивающими. В противоположность этому определению отталкивания они приобретают идеальность не через одно лишь отношение к притяжению, она уже предположена, есть в себе сущая идеальность "одних", так как они как "одни" - включая и то "одно", которое представляют себе как притягивающее, - не отличны друг от друга, суть одно и то же.
  Это само-себя-предполагание (Sich-selbst-Voraussetzen) обоих определений, каждого из них самого по себе, означает, далее, что каждое из них содержит в себе другое как момент. Себя-предполагание (Sichvoraussetzen) вообще означает полагание себя в "одном" как своего отрицательного - отталкивание; а то, что здесь предполагается, есть то же самое, что и предполагающее, притяжение. То, что каждое из них есть в себе лишь момент, означает, что каждое из них спонтанно переходит в другое, отрицает себя в самом себе и полагает себя как иное самого себя. Поскольку "одно", как таковое, есть выхождение вовне себя, поскольку оно само состоит лишь в том, что полагает себя как свое иное, как "многое", а "многое" также состоит лишь в том, что сосредоточивается в себе и полагает себя как свое иное, как "одно", и поскольку именно в этом они соотносятся лишь с самими собой и каждое из них продолжает себя в своем ином, постольку, следовательно, выхождение вовне себя (отталкивание) и полагание себя как "одного" (притяжение) уже в себе нераздельны. Но в относительных отталкивании и притяжении, т. е. в таких, которые предполагают непосредственные, налично сущие "одни", положено, что каждое из них отрицает себя в самом себе, а тем самым и продолжает себя, переходя в свое иное. Отталкивание налично сущих "одних" - это самосохранение "одного" через взаимное недопускание других, так что 1) другие "одни" отрицаются в нем - это сторона его наличного бытия или его бытия-для-иного; но эта сторона есть тем самым притяжение как идеальность "одних"; и 2) "одно" есть в себе, без соотношения с другими; но "в-себе" не только вообще давно уже перешло в для-себя-бытие, но "одно", согласно своему определению, в себе есть указанное становление "многими". - Притяжение налично сущих "одних" есть их идеальность и полагание "одного", в чем, стало быть, притяжение как отрицание и продуцирование "одного" снимает само себя и как полагание "одного" есть отрицание самого себя в самом себе, есть отталкивание.
  Этим развитие для-себя-бытия завершено и достигло своего результата. "Одно" как бесконечно соотносящееся с самим собой, т. е. как положенное отрицание отрицания, есть опосредствование [в том смысле], что оно себя, как свое абсолютное (т. е. абстрактное) инобытие ([т. е.] "многие"), отталкивает от себя и, отрицательно соотносясь с этим своим небытием, снимая его, именно в этом [соотношении] есть лишь соотношение с самим собой; и "одно" есть лишь это становление, в котором исчезло определение, что оно начинается, т. е. положено как непосредственное, сущее, и что оно равным образом и как результат восстановило себя в качестве "одного", т. е. такого же непосредственного, исключающего "одного"; процесс, который оно есть, повсюду полагает и содержит его лишь как нечто снятое. Снятие, определившееся сначала лишь как относительное снятие, как соотношение с другим налично сущим (это соотношение, следовательно, само есть различное отталкивание и притяжение), оказывается точно так же и переходящим в бесконечное соотношение опосредствования через отрицание внешних соотношений непосредственного и налично сущего, равно как имеющим своим результатом именно то становление, которое ввиду неустойчивости своих моментов [как бы] оседает или скорее есть схождение с собой, переход в простую непосредственность. Это бытие, согласно тому определению, которое оно теперь получило, есть количество.
  Если обозреть вкратце моменты этого перехода качества в количество, то окажется, что качественное имеет своим основным определением бытие и непосредственность, в которой граница и определенность так тождественны с бытием [данного ] нечто, что с их изменением исчезает и само нечто; положенное таким образом, оно определено как конечное. Ввиду непосредственности этого единства, в котором различие исчезло, но в котором [как] в единстве бытия и ничто оно в себе имеется, это различие как инобытие вообще находится вне этого единства. Это соотношение с иным противоречит непосредственности, в которой качественная определенность есть соотношение с собой. Это инобытие снимается в бесконечности для-себя-бытия, реализовавшего различие, которое оно имеет в отрицании отрицания в самом себе и внутри себя (an und in ihm selbst), сделав его "одним" и "многим" и их соотношениями, и возведшего качественное в истинное единство, т. е. уже не непосредственное, а положенное как согласующееся с собой.
  Это единство есть, стало быть, а) бытие лишь как аффир-мативное, т. е. как непосредственность, опосредствованная с собой через отрицание отрицания; бытие положено как единство, проходящее сквозь свои определенности, границы и т. д., которые положены в нем как снятые; Ь) наличное бытие; согласно такому определению, оно есть отрицание или определенность как момент аффирмативного бытия; однако она уже не непосредственная, а рефлектированная в себя определенность, соотносящаяся не с иным, а с собой, - безусловная определенность, в-себе-опреде-ленность - "одно"; инобытие, как таковое, само есть для-себя-бытие; с) для-себя-бытие как то продолжающееся сквозь определенность бытие, в котором "одно" и в-себе-определенность сами положены как снятые. В то же время "одно" определено как вышедшее за свои пределы и как единство; тем самым "одно", совершенно определенная граница, положена как граница, которая не есть граница, - как граница, которая есть в бытии, но безразлична ему.
  Примечание [Кантовское построение материи из сил притяжения и отталкивания)
  Притяжение и отталкивание, как известно, обычно рассматривают как силы. Следует сравнить это их определение и связанные с ним отношения с теми понятиями, которые о них получились. - В указанном представлении они рассматриваются как самостоятельные, так что они соотносятся друг с другом не своей природой, т. е. каждое из них не есть лишь переюдящий в свою противоположность момент, а прочно сохряяется, противостоя другому. Их, далее, представляют себе как сходящиеся в некотором третьем, в материи, но сходящиеся таким образом, что это их становление "одним" не считается их истиной, а каждое признается скорее неким первым и в себе и для себя сущим, материя же или ее определения - положенными и произведенными ими. Когда говорят, что материя обладает внутри себя силами, то под этим их единством разумеют некоторую их связь, причем они в то же время предполагается как сущие внутри себя, свободные друг от друга.
  Как известно. Кант конструировал материю из сил отталкивания и притяжения, или по крайней мере, как он выражается, дал метафизические элементы этой конструкции. - Небезынтересно будет рассмотреть более подробно эту конструкцию. Это метафизическое изложение предмета, которой, как казалось, не только сам, но и в своих определениях принадлежит лишь области опыта, замечательно, с одной стороны, тем, что оно как попытка [исходить из] понятия дало по крайней мере толчок новейшей философии природы, философии, которая не делает основой науки природу как нечто чувственно данное восприятию, а познает ее определения из абсолютного понятия; с другой стороны, оно интересно и потому, что нередко еще и теперь не идут дальше кантовской конструкции и считают ее философским началом и основой физики.
  Такого рода существование, как чувственная материя, так же как и пространство и пространственные определения, де есть, правда, предмет логики. Но и в основе сил притяжения и отталкивания, поскольку они понимаются как силы чувственной материи, лежат рассматриваемые здесь чистые определен "одного" и "многих", равно как и соотношения их друг с другом, которые я назвал отталкиванием и притяжением, потому-что эти названия более всего подходят.
  Кантовский метод выведения материи из указанных ;ил, который он называет конструкцией, оказывается при более внимательном рассмотрении не заслуживающим этого, если только не называть конструкцией всякого рода рефлексию, хотя бы даже анализирующую, так же как и в самом деле последующие натурфилософы называли конструкцией даже самое резонерство и самую неосновательную мешанину произвольного фантазирования и лишенной мысли рефлексии - мешанину, в которой в особенности пользовались, выдвигая их повсюду, так называемыми факторами силы отталкивания и силы притяжения.
  Метод (Verfahren) Канта по существу аполитичен, а не конструктивен. Он уже предполагает представление о материи и затем спрашивает, какие требуются силы для того, чтобы получить предположенные определения ее. Так, он, с одной стороны, требует силы притяжения потому, что при наличии одного лишь отталкивания, без притяжения, не могло бы, собственно говоря, быть никакой материи ("Начала естествознания", стр. 53 и ел.). Отталкивание же он, с другой стороны, также выводит из материи и указывает в качестве его основания то обстоятельство, что мы представляем себе материю непроницаемой, так как под таким именно определением она являет себя именно чувству осязания (Sinne des Gefuhls), через которое, дескать, она нам обнаруживается. Отталкивание потому с самого начала мыслится в понятии материи, что оно непосредственно дано вместе с ней; притяжение же прибавляется к ней посредством умозаключений. Но и эти умозаключения исходят из только что высказанного соображения, что материя, которая обладала бы единственно лишь силой отталкивания, не исчерпывала бы того, что мы представляем себе в виде материи. Как видно, здесь перед нами тот способ рефлектирующего об опыте познания, который сначала воспринимает в явлении те или другие определения, кладет их затем в основание и принимает для так называемого объяснения их соответствующие основные материи или силы, которые, как полагают, производят эти определения явления.
  Имея в виду указанное различие в способах, какими познание находит в материи силу отталкивания и силу притяжения. Кант замечает далее, что сила притяжения также принадлежит к понятию материи, хотя и не содержится в нем. Кант подчеркивает это последнее выражение. Но нельзя угадать, в чем тут различие, ибо определение, принадлежащее к понятию вещи, поистине должно содержаться в нем.
  Затруднение, заставляющее Канта прибегнуть к этой пустой уловке, состоит в том, что Кант с самого начала односторонне включает в понятие материи только определение непроницаемости, которое мы, по его мнению, воспринимаем посредством чувства осязания, вследствие чего сила отталкивания, как не-допускание к себе некоторого иного, дана-де непосредственно. Но если далее говорится, что материя не может существовать без притяжения, то это утверждение исходит из представления о материи, заимствованного из восприятия; следовательно, определение притяжения также должно встретиться в восприятии. И мы действительно воспринимаем, что материя, кроме своего для-себя-бытия, которое снимает бытие-для-иного (оказывает сопротивление), обладает и некоторым соотношением для-себя-сущих друг с другом, пространственным протяжением и сцеплением и в виде неподатливости, твердости обладает очень прочным сцеплением. Объясняющая физика требует для разрыва и т. д. тела наличия такой силы, которая превосходила бы притяжение его частей друг к другу. Из этого восприятия рефлексия может столь же непосредственно вывести силу притяжения или принять ее как данную, как она это сделала в отношении силы отталкивания. В самом деле, когда мы рассматриваем те кантовские умозаключения, из которых, по его мнению, выводится сила притяжения (доказательство теоремы, что возможность материи требует силы притяжения как второй основной силы; там же), то [мы убеждаемся], что они не заключают в себе ничего другого, кроме того [соображения], что при одном только отталкивании материя не могла бы быть пространственной. Так как предполагается, что материя наполняет пространство, то ей приписывается непрерывность, в качестве основания которой и принимается сила притяжения.
  Хотя такое так называемое конструирование материи и имеет в лучшем случае аналитическую заслугу, которая кроме того умаляется нечеткостью изложения, все же следует признать весьма ценной основную мысль - познать материю из этих двух противоположных определений как ее основных сил. Для Канта особенно важно изгнать вульгарно-механический способ представления, который не идет дальше одного определения - непроницаемости, для-себя-сущей точечности (Punktualitat), и делает чем-то внешним противоположное определение, соотношение материи внутри себя или соотношение друг с другом нескольких материй, рассматриваемых в свою очередь как отдельные "одни", изгнать тот способ представлений, который, как говорит Кант, не соглашается признать какие-либо другие движущие силы, кроме сил, движущих посредством давления и толчка, следовательно, лишь посредством воздействия извне. Это носящее внешний характер познание предполагает, что движение как нечто внешнее для материи всегда уже имеется налицо, и не думает о том, чтобы понять его как нечто внутреннее и постигнуть его в самой материи, которая из-за отсутствия такого понимания признается сама по себе неподвижной и инертной. Эта точка зрения видит лишь обычную механику, а не имманентное и свободное движение. - Хотя Кант, превращая притяжение - соотношение материй друг с другом, поскольку они принимаются отделенными друг от друга, или соотношение материи вообще в ее вовне-себя-бытии - в силу самой материи, устраняет (aufhebt) указанный внешний характер, все же принимаемые им две основные силы остаются, с другой стороны, в материи внешними друг другу и сами по себе самостоятельными в отношении друг друга.
  Так же как оказалось ничтожным то самостоятельное различие между этими двумя силами, которое приписывается им с точки зрения указанного познания, точно так же ничтожным должно оказаться и всякое иное различие, проводимое в отношении их определения по содержанию, как нечто долженствующее быть твердым, ибо они, как они были рассмотрены выше в их истине, суть лишь моменты, переходящие друг в друга. - Теперь я рассмотрю эти дальнейшие определения различий, как их излагает Кант.
  А именно, он определяет силу притяжения как проницающую силу, благодаря которой одна материя может непосредственно действовать на части другой и за поверхностью соприкосновения;
  силу же отталкивания он определяет как поверхностную силу, посредством которой материи могут действовать друг на друга лишь в общей им поверхности соприкосновения. Довод, приводимый им в пользу того, что отталкивание есть только поверхностная сила, гласит: ".Соприкасающиеся части одной ограничивают сферу действия другой, и сила отталкивания не могла бы приводить в движение более отдаленную часть без посредства промежуточных частей; непосредственное же, проходящее сквозь них действие одной материи на другую посредством сил расширения (так называются здесь силы отталкивания) невозможно" (см. там же, Erklar. u. Zusatze, S. 67)
  Мы должны сразу же напомнить о том, что, поскольку принимаются более близкие или более отдаленные части материи, возникает различие и в отношении притяжения: один атом, правда, действует на другой, но третий, более отдаленный между которым и первым, притягивающим, находится другой [атом], должен был бы сначала вступить в сферу притяжения промежуточного, более близкого к нему атома; следовательно, первый атом не мог бы оказывать на третий непосредственного простого действия, из чего вытекает, что действие ^силы притяжения столь же опосредствованно, как и действие силы отталкивания. И далее: истинное проникание силы притяжения должно было бы состоять только в том, что все части материи сами по себе притягивают, а не в том, что некоторое их количество ведет себя пассивно и только один атом активен. - Непосредственно же или, иначе говоря, в отношении самой силы отталкивания должно заметить, что в приведенной цитате говорится о соприкасающихся частях и, следовательно, о сплошности и непрерывности готовой материи, не позволяющей отталкиванию пройти через нее. Но эта сплошность материи, в которой части соприкасаются и уже не разделены пустотой, предполагает уже снятость силы отталкивания; соприкасающиеся части должны быть признаны, согласно господствующему здесь чувственному представлению об отталкивании, такими частями, которые не отталкивают друг друга. Из этого, следовательно, вытекает совершенно тавтологически, что там, где принимают небытие отталкивания, отталкивание не может иметь места. Но из этого ничего больше не следует для определения силы отталкивания. - Если же поразмыслить о том, что соприкасающиеся части соприкасаются лишь постольку, поскольку они еще держатся вне друг друга, то [убедимся ], что сила отталкивания находится именно благодаря этому не только на поверхности материи, но и внутри той сферы, которая якобы есть лишь сфера притяжения.
  Далее Кант принимает определение, что "посредством силы притяжения материя лишь занимает некоторое пространство, не наполняя его" (там же) 61, "так как материя не наполняет пространства посредством силы притяжения, то последняя может действовать через пустое пространство, ибо никакая промежуточная материя не ставит ей границ". - Это различие примерно такое же, как приведенное выше: там определение принадлежит к понятию вещи, но не содержится в нем; здесь материя лишь занимает некоторое пространство, но не наполняет его. Раньше получалось, что посредством отталкивания, если мы остановимся на его первом определении, "одни" отталкиваются и соотносятся друг с другом лишь отрицательно, а именно, как объясняется здесь, через пустое пространство. Теперь же получается, что как раз сила притяжения сохраняет пространство пустым; она не наполняет пространство посредством своего соотнесения атомов, т. е. она сохраняет атомы в отрицательном соотношении друг с другом. - Как видим, здесь Кант, приписывая силе притяжения как раз то, что он, согласно первому определению, приписывал противоположной силе, бессознательно находит то, что составляет природу вещей. В ходе установления различия этих двух сил получилось, что одна сила перешла в другую. - Так посредством отталкивания материя, согласно Канту, наполняет, напротив, некоторое пространство и, следовательно, при его посредстве исчезает пустое пространство, которое сила притяжения оставляет. И в самом деле, отталкивание, снимая пустое пространство, тем самым снимает отрицательное соотношение атомов, или "одних", т. е. их отталкивание, т. е. отталкивание определено как противоположность самому себе.
  К этому стиранию различий присоединяется еще и та путаница, что, как мы уже заметили вначале, кантовское описание противоположных сил аналитично, и во всем этом описании материя, которая еще должна быть выведена из ее элементов, уже выступает как готовая и конституированная. В дефиниции поверхностной и проницающей сил обе принимаются :как движущие силы, посредством которых материи могут действовать тем или иным образом. - Они, следовательно, изображаются здесь не как силы, единственно лишь посредством которых материя получает существование, а как силы, посредством которых она, уже готовая, лишь приводится в движение. Но поскольку речь идет о силах, посредством которых различные материи воздействуют друг на друга и приводят друг друга в движение, это нечто совершенно другое, чем то определение и то соотношение, которое они должны были иметь как моменты материи.
  Такую же противоположность, так силы притяжения и отталкивания, -представляют собой в дальнейшем определении центростремительная и центробежная силы. Сначала кажется, что эти силы являют существенное различие, так как в их сфере имеется неподвижное "одно", центр, по отношению к которому другие "одни" ведут себя как не для-себя-сущие, и мы можем поэтому связывать различие указанных сил с этим предполагаемым различием между центральным "одним" и другими "одними", которые неподвижны по отношению к этому центральному "одному". Но поскольку эти силы нужны для объяснений, - для этой цели принимают, как принимали прежде относительно сил отталкивания и притяжения, что они находятся в обратном количественном отношении, так что одна возрастает с убыванием другой, - постольку такое явление, как движение, для объяснения которого их принимают, и его неравенство должны еще только оказаться их результатом. Однако достаточно только вникнуть в первое попавшееся описание какого-нибудь явления, например неодинаковой скорости, которую имеет планета на своем пути вокруг своего центрального тела, стоит лишь вникнуть в объяснение этого явления противоположностью этих сил, чтобы сразу увидеть господствующую здесь путаницу и невозможность разъединить их величины, так что всегда приходится принимать возрастающей также и ту силу, которая в объяснении принимается убывающей, и обратно. Чтобы сделать сказанное наглядным, потребовалось бы более пространное изложение, чем то, которое мы можем дать здесь, но все необходимое будет сказано в дальнейшем, когда будет излагаться обратное отношение.
  РАЗДЕЛ ВТОРОЙ
  ВЕЛИЧИНА (КОЛИЧЕСТВО) (DIE GROPE (QUANTITAT))
  Мы уже указали отличие количества от качества. Качество есть первая, непосредственная определенность, количество же - определенность, ставшая безразличной для бытия, граница, которая вместе с тем и не есть граница, для-себя-бытие, совершенно тождественное с бытием-для-иного, - отталкивание многих "одних", которое есть непосредственно не-отталкивание, их непрерывность.
  Так как для-себя-сущее теперь положено таким образом, что не исключает своего иного, а наоборот, утвердительно продолжает себя в ином, то, поскольку наличное бытие вновь выступает в этой непрерывности и определенность его в то же время уже не находится в простом соотношении с собой, инобытие уже не непосредственная определенность налично сущего нечто, а положено так, что имеет себя как отталкивающееся от себя, соотносится с собой как с определенностью скорее в некотором другом наличном бытии (в некотором для-себя-сущем); а так как они в то же время (zugleich) существуют как безразличные, реф-лектированные в себя, несоотносимые границы, то определенность есть вообще вовне себя, есть что-то совершенно внешнее себе и столь же внешнее нечто; такая граница, безразличие ее в ней самой и безразличие [данного] нечто к ней, составляют количественную определенность этого нечто.
  Прежде всего следует отличать чистое количество от количества как определенного количества, от кванта. Как чистое количество оно, во-первых, возвратившееся в себя реальное для-себя-бытие, не имеющее еще в самом себе никакой определенности; как сплошное оно непрерывно продолжающее себя внутри себя бесконечное единство.
  Чистое количество, во-вторых, переходит в определенность, полагаемую в нем как определенность, которая в то же время не такова, есть лишь внешняя определенность. Количество становится определенным количеством. Определенное количество есть безразличная определенность, т. е. выходящая за свои пределы, отрицающая самое себя. Как такое инобытие инобытия оно вовлечено в бесконечный прогресс. Но бесконечное определенное количество есть снятая безразличная определенность, оно есть восстановление качества.
  В-третьих, определенное количество в качественной форме есть количественное отношение. Определенное количество выходит за свои пределы лишь вообще; в отношении же оно выходит за свои пределы в свое инобытие так, что это инобытие, в котором оно имеет свое определение, в то же время положено, есть некоторое другое определенное количество; тем самым его возвращенность внутрь себя и соотношение с собой дано как имеющееся в его инобытии.
  В основе этого отношения еще лежит внешний характер определенного количества; здесь относятся друг к другу именно безразличные определенные количества, т. е. они имеют свое соотношение с самими собой в таком вовне-себя-бытии. Отношение есть тем самым лишь формальное единство качества и количества. Диалектика отношения состоит в его переходе в их абсолютное единство, в меру.
  Примечание
  Во [всяком] нечто его граница как качество есть по своему существу его определенность. Но если мы под границей понимаем количественную границу и, например, поле изменяет эту свою границу, то оно остается полем как до, так и после этого. Напротив, если изменяется его качественная граница, то тем самым изменяется его определенность, благодаря которой оно поле, и оно становится лугом, лесом и т. д. - Краснота, будь она более интенсивной или более слабой, всегда краснота; но если она изменяет свое качество, она перестает быть краснотой, она становится синевой и т. д. - Определение величины как определенного количества, так, как оно получилось выше, состоящее в том, что в основе лежит некоторое бытие как сохраняющееся, безразличное к определенности, которой оно обладает, подтверждается любым другим примером.
  Под словом "величина" разумеют, как в данных нами примерах, определенное количество, квант, а не количество [вообще], и главным образом поэтому приходится заимствовать это название из чужого языка .
  Дефиниция величины, даваемая в математике, касается также определенного количества. Обычно определяют величину как нечто, могущее увеличиваться или уменьшаться. Но увеличивать - значит сделать так, чтобы нечто было более велико, а уменьшать - сделать так, чтобы нечто было менее велико. В этом состоит отличие величины вообще от нее же самой, и величиной было бы, таким образом, то, величина чего может изменяться. Дефиниция оказывается постольку негодной, поскольку в ней пользуются тем самым определением, дефиниция которого еще должна быть дана. Поскольку в ней нельзя употреблять то же самое определение, постольку "более" или "менее" должны быть разложены на некоторое прибавление как утверждение (и притом, согласно природе определенного количества, столь же внешнее утверждение) и на некоторое убавление как некоторое столь же внешнее отрицание. К такому внешнему способу и реальности, и отрицания определяет себя вообще природа изменения определенного количества. Поэтому нельзя в указанном несовершенном выражении не усмотреть тот главный момент, в котором все дело, а именно безразличие изменения, так что в самом его понятии содержится его собственное "меньше" и "больше", его безразличие к самому себе.
  Глава первая
  КОЛИЧЕСТВО (DIE QUANTITAT)
  А. ЧИСТОЕ КОЛИЧЕСТВО (DIE REINE QUANTITAT)
  Количество есть снятое для-себя-бытие; отталкивающее "одно", относившееся к исключенному "одному" лишь отрицательно, [теперь] перешедши в соотношение с последним, относится тождественно к иному и, стало быть, потеряло свое определение, для-себя-бытие перешло в притяжение. Абсолютная непроницаемость отталкивающего "одного" растаяла, перешла в это единство, которое, однако, как содержащее это "одно", определено в то же время через внутреннее отталкивание, есть единство с самим собой, как единство вовне-себя-бытия (als Einheit des Aupersichseins Einheit mit sich selbst ist). Притяжение есть, таким образом, момент непрерывности (Kontinuitat) в количестве.
  Непрерывность есть, следовательно, простое, равное себе соотношение с собой, не прерываемое никакой границей и никаким исключением, но она не непосредственное единство, а единство для-себя-сущих "одних". В ней еще содержится внеположность множественности (Aupereinander der Vielheit), но содержится в то же время как нечто неразличенное, непрерываемое. Множественность положена в непрерывности так, как она есть в себе;
  "многие" суть одно, как и другое, каждое равно другому, и множественность есть поэтому простое, лишенное различий равенство. Непрерывность есть этот момент равенства внеположности самой себе, продолжение себя различенных "одних" в их "одних", отличных от них.
  В непрерывности величина имеет поэтому непосредственно момент дискретности (Diskretion) - отталкивание в том виде, в каком оно лишь момент в количестве. - Непрерывность есть равенство себе, но равенство себе "многого", которое, однако, не становится исключающим; только отталкивание расширяет равенство себе до непрерывности. Дискретность есть поэтому с своей стороны сливающаяся дискретность, "одни" которой имеют своей связью не пустоту, не отрицательное, а свою собственную непрерывность и не прерывают в "многом" этого равенства с самими собой.
  Количество есть единство этих моментов, непрерывности и дискретности, но оно сначала есть это единство в форме одного из них - непрерывности, как результат диалектики для-себя-бытия, которое свелось в форму самой себе равной непосредственности. Количество, как таковое, есть этот простой результат, поскольку он еще не развил и не положил в самом себе своих моментов. - Оно прежде всего содержит их, будучи положено как для-себя-бытие в его истинном виде. Это для-себя-бытие было по своему определению снимающим себя соотнесением с самим собой, вечным выхождением вовне себя (perennierendes Aupersichkoinmen). Но то, что отталкивается (Abgestopene), есть оно само; отталкивание есть поэтому то, что порождает продолжающееся течение самого себя (erzeugende Fortfliepen seiner selbst). Благодаря тождественности отталкиваемого это порождение дискретного (dies Diszernieren) есть непрерываемая непрерывность, а благодаря выхождению вовне себя эта непрерывность, не будучи прерываемой, есть в то же время множественность, которая столь же непосредственно остается в своем равенстве с самой собой.
  Примечание 1 [Представление о чистом количестве]
  Чистое количество еще не имеет границы или, иначе говоря, оно еще не есть определенное количество, а поскольку оно становится определенным количеством, граница также не служит его пределом; оно скорее состоит именно в том, что граница не служит для него пределом, что оно имеет для-себя-бытие внутри себя как нечто снятое. То обстоятельство, что дискретность составляет в нем момент, может быть выражено так, что количество повсюду и всецело есть реальная возможность "одного", но и наоборот, что "одно" столь же всецело дано как непрерывное.
  Для представления, которому чуждо понятие, непрерывность легко превращается в сложение, а именно во внешнее соотношение "одних" друг с другом, в котором "одно" сохраняет свою абсолютную непроницаемость и исключение других "одних". Но рассмотрение "одного" показало, что оно в себе и для себя переходит в притяжение, в свою идеальность и что поэтому непрерывность не внешняя для него, а принадлежит ему самому и имеет свое основание в его сущности. За эту-то внешность непрерывности для "одних" и цепляется вообще атомистика, и отказаться от нее представлению очень трудно. - Напротив, математика отвергает ту метафизику, которая полагала, что время состоит из отдельных моментов времени, а пространство вообще или прежде всего линия - из пространственных точек, поверхность - из линий, все пространство - из поверхностей; она не признает таких дискретных "одних". Если она так определяет, например, величину поверхности, что последняя представлена как сумма бесконечно многих линий, то она видит в этой дискретности только представление, которое принимается лишь на мгновение, и в бесконечном множестве линий уже заключена снятость их дискретности, так как пространство, которое они должны составлять, ограниченно.
  Спиноза, которому было особенно важно выяснить понятие чистого количества, имеет в виду противоположность этого понятия простому представлению, когда он говорит о количестве следующее: Quantitas duobus modis a nobis concipitur, abstracte scilicet sive superficialiter, prout nempe ipsam imaginamur; vel ut substantia, quod a solo intellect!! fit. Si itaque ad quantitatem attendimus, prout in imaginatione est, quod saepe et facilius a nobis fit, reperietur finita, divisibilis et ex partibus conflata, si autem ad ipsam, prout in intellectu est, attendimus, et earn, quatenus substantia est, concipimus, quod difficillime fit, - infinita, unica et indivisibilis reperietur. Quod omnibus, qui inter imaginationem et intellectum distinguere sciverint, satis manifestum erit.
  Если потребуют более определенных примеров чистого количества, то укажем, что таково пространство и время, а также материя вообще, свет и т. д., даже "Я"; только под количеством, как мы уже отметили выше, не следует понимать определенного количества. Пространство, время и т. д. - это протяжения, множества, которые суть выхождение вовне себя, течение, не переходящее, однако, в противоположность, в качество или в "одно", а как выход вовне себя они суть вечное самопродуцирование своего единства.
  Пространство - это то абсолютное вовне-себя-бытие, которое точно так же совершенно непрерывно, оно инобытие и снова инобытие, тождественное себе; время - это абсолютное выхождение вовне себя, порождение "одного", момента времени, "теперь", которое есть непосредственно уничтожение самого себя и постоянно возобновляемое уничтожение этого прохождения, так что это самопорождение небытия есть такое же простое равенство и тождество себе.
  Что касается материи как количества, то в числе семи теорем, сохранившихся от первой диссертации Лейбница (1-я страница первого тома его сочинения), есть одна (а именно вторая), гласящая: Non omnino improbabile est, materiam et quantitatem esse realiter idem . - И в самом деле, эти понятия отличаются друг от друга лишь тем, что количество есть чистое определение мысли, а материя - это же определение мысли во внешнем существовании. - "Я" (dem Ich) также присуще определение чистого количества, поскольку "Я" есть абсолютное становление иным, некоторое бесконечное отдаление или всестороннее отталкивание к отрицательной свободе для-себя-бытия, однако такое отталкивание, которое остается совершенно простой непрерывностью, - непрерывностью всеобщности или у-себя-бытия, не прерываемой бесконечно многообразными границами, содержанием ощущений, созерцаний и т. д. - Что касается тех, кто возражает против понимания множества как простого единства и кто кроме понятия, что каждое из "многих" есть то же самое, чтб и другое, а именно "одно" из "многих" (поскольку здесь идет речь не о более определенном "многом", о зеленом, красном и т. д., а о "многом", рассматриваемом само по себе), требует еще и представления об этом единстве, то они сколько угодно найдут такого рода представлений в тех непрерывностях, которые дают в простом созерцании дедуцированное понятие количества как имеющееся налицо.
  Примечание 2
  [Кантонская антиномия неделимости и бесконечной делимости времени, пространства, материи]
  К природе количества - быть указанным простым единством дискретности и непрерывности - имеет отношение спор или антиномия бесконечной делимости пространства, времени, материи и т. д.
  Эта антиномия заключается единственно в том, что необходимо принять дискретность так же, как и непрерывность. Одностороннее принятие дискретности приводит к [признанию] бесконечной или абсолютной разделенности и, следовательно, к [признанию ] некоторого неделимого как принципа; одностороннее принятие непрерывности приводит, напротив, к [признанию ] бесконечной делимости.
  Кантовская критика чистого разума устанавливает, как известно, четыре (космологические) антиномии, из которых вторая касается той противоположности, которую составляют моменты количества.
  Эти кантовские антиномии навсегда останутся важной частью критической философии; прежде всего они привели к ниспровержению предшествующей метафизики, и именно их можно рассматривать как главный переход к новейшей философии, так как особенно они привели к убеждению в ничтожности категорий конечности со стороны содержания, а это более правильный путь, чем формальный путь субъективного идеализма, согласно которому их недостаток заключается лишь в том, что они субъективны, а не в том, что они суть в самих себе. Но при всей своей огромной ценности кантовское изложение антиномий все же весьма несовершенно; во-первых, оно само непоследовательно и неопределенно; во-вторых, неправилен его вывод, который предполагает, что познавание не имеет никаких других форм мышления, кроме конечных категорий. - В обоих отношениях эти антиномии заслуживают более пристальной критики, которая и ярче осветит их точку зрения и метод, и освободит основной пункт, о котором идет речь, от ненужной формы, в которую он втиснут.
  Прежде всего замечу, что принципом деления, который Кант заимствовал из своей схемы категорий, он хотел придать своим четырем космологическим антиномиям видимость полноты. Однако более глубокое рассмотрение антиномической или, вернее, диалектической природы разума показывает, что вообще всякое понятие есть единство противоположных моментов, которым можно было бы, следовательно, придать форму антиномических утверждений. Становление, наличное бытие и т. д. и всякое другое понятие могли бы, таким образом, доставить нам свои особые антиномии, и, стало быть, можно установить столько антиномий, сколько имеется понятий. - Античный скептицизм не пожалел труда и обнаружил это противоречие или эту антиномию во всех понятиях, которые он нашел в науках.
  Далее, Кант брал антиномию не в самих понятиях, а в уже конкретной форме космологических определений. Чтобы получить антиномию в чистом виде и трактовать ее в ее простом понятии, следовало бы рассматривать определения мысли не в их применении к представлению о мире, пространстве, времени, материи и т. д. и не в смешении с такими представлениями, а без этого конкретного материала (не имеющего здесь силы и значения), в чистом виде, сами по себе, так как единственно лишь эти определения мысли составляют сущность и основание антиномий.
  Кант дает следующее понимание антиномий: они "не софистические ухищрения, а противоречия, на которые разум необходимо должен (по кантовскому выражению) наталкиваться" 67; это важный взгляд. "После того как разум усмотрел основание естественной видимости антиномий, он, хотя уже не вводится ею в обман, все же сбивается с толку". - Критическое разрешение [антиномий] при помощи так называемой трансцендентальной идеальности мира восприятия приводит только к тому результату, что превращает так называемое противоречие (Widerstreit) в нечто субъективное, в котором оно, конечно, все еще остается той же видимостью, т. е. столь же неразрешенным, как и раньше. Их истинное разрешение может состоять только в том, что два определения, будучи противоположными друг другу и необходимо [присущими] одному и тому же понятию, не могут быть значимы в их односторонности, каждое само по себе, а имеют свою истину лишь в их снятости, в единстве их понятия.
  При более внимательном рассмотрении оказывается, что кантовские антиномии не содержат ничего другого, кроме совершенно простого категорического утверждения о каждом из двух противоположных моментов некоторого определения, взятого сам по себе, изолированно от другого. Но при этом указанное простое категорическое или, собственно говоря, ассерторическое утверждение скрыто в сложной сети превратных, запутанных рассуждений, благодаря чему должна получиться видимость доказательства и должен прикрываться, сделаться незаметным чисто ассерторический характер утверждения; это обнаруживается при более тщательном рассмотрении этих рассуждений.
  Имеющая сюда отношение антиномия касается так называемой бесконечной делимости материи и основана на противоположности моментов непрерывности и дискретности, содержащихся в понятии количества.
  Тезис этой антиномии в изложении Канта гласит:
  "Всякая сложная субстанция в мире состоит из простых частей, и вообще существует только простое или то, что сложено из простого" 9.
  Здесь простому, атому, противопоставляется сложное, что по сравнению с непрерывным или сплошным представляет собой очень отсталое определение. Субстрат, данный [Кантом] этим абстракциям, а именно субстанции в мире, не означает здесь ничего другого, кроме вещей, как они чувственно воспринимаемы, и не оказывает никакого влияния на характер самой антиномии;
  можно было бы с тем же успехом взять пространство или время. - Так как тезис говорит лишь о сложении, вместо того чтобы говорить о непрерывности, то он, собственно говоря, есть тем самым аналитическое или тавтологическое предложение. Что сложное есть само по себе не одно, а лишь внешне сочетанное и что оно состоит из иного, это его непосредственное определение. Но иное сложного есть простое. Поэтому сказать, что сложное состоит из простого, это тавтология. - Если уже задают вопрос, из чего состоит нечто, то требуют, чтобы указали некое иное, сочетание которого составляет это нечто. Если говорят, что чернила опять-таки состоят из чернил, то это означает, что не понят смысл вопроса о составленности из иного; этот вопрос остался без ответа, его лишь еще раз повторяют. Дальше возникает вопрос: состоит ли то, о чем идет речь, из чего-то или нет? Но сложное есть несомненно нечто такое, что должно быть сочетанным и состоять из иного. - Если простое, которое есть иное сложного, принимают лишь за относительно простое, которое само по себе в свою очередь сложено, то вопрос остается и после ответа, как до него. Представление имеет перед собой лишь то или другое сложное, относительно которого можно указать, что то или другое нечто есть его простое, которое само по себе есть опять-таки сложное. Но здесь речь идет о сложном, как таковом.
  Что же касается кантонского доказательства тезиса, то оно, как и все кантовские доказательства прочих антиномических положений, идет окольным путем доказательства от противного, который, как увидим, совершенно излишен.
  "Допустим (начинает он), что сложные субстанции не состоят из простых частей; в таком случае, если бы мы устранили мысленно все сложение, то не осталось бы ни сложных, ни простых частей, так как (согласно только что сделанному допущению) простых частей нет, иными словами, не осталось бы ничего, следовательно, не было бы дано никакой субстанции" .
  Этот вывод совершенно правилен. Если нет ничего, кроме сложного, и мы мысленно устраняем все сложное, то ничего не остается, - с этим надо согласиться, но можно было бы обойтись без всего этого тавтологического излишества и сразу начать доказательство с того, что следует за этим, а именно:
  "Или сложение нельзя устранить мысленно, или же после его устранения должно остаться что-то существующее без всякой сложности, т. е. простое".
  "Но в первом случае сложное не состояло бы из субстанций (так как для последних сложение есть лишь случайное отношение субстанций *, без которого они должны существовать как самостоятельно пребывающие сущности)".
  Так как этот случай "противоречит предположению, то остается только второй случай, а именно что субстанциально сложное в мире состоит из простых частей"1.
  В скобки как бы мимоходом заключен тот довод, который здесь представляет собой главное и в сравнении с которым все предшествующее совершенно излишне. Дилемма состоит в следующем: либо сложное есть сохраняющееся, либо не оно, а простое. Если бы сохраняющимся было первое, а именно сложное, то сохраняющееся не было бы субстанциями, ибо для субстанций сложение есть лишь случайное отношение. Но субстанции - это то, что сохраняется; стало быть, то, что сохраняется, есть простое.
  Ясно, что можно было бы без окольного пути доказательства от противного дать в качестве доказательства указанный выше довод, присоединив его непосредственно к тезису, гласящему:
  "Сложная субстанция состоит из простых частей", ибо сложение есть лишь случайное отношение субстанций, которое для них, следовательно, внешне и не касается самих субстанций. - Если правильно, что сложение есть нечто случайное, то сущность, конечно, есть простое. Но эта случайность, в которой вся суть, не доказывается [Кантом ], а прямо принимается [им ] - и притом мимоходом, в скобках - как нечто само собой разумеющееся или побочное. Конечно, само собой понятно, что сложение есть определение случайного и внешнего. Но если вместо непрерывности имеется в виду лишь случайная совместность, то не стоило устанавливать по этому поводу антиномию или, правильнее сказать, вообще нельзя было установить антиномию. Утверждение о простоте частей в таком случае, как сказано, лишь тавтологично.
  Мы видим, стало быть, что на окольном пути доказательства от противного в доказательстве имеется то самое утверждение, которое должно получиться как вывод из доказательства. Можно поэтому выразить доказательство короче следующим образом:
  Допустим, что субстанции не состоят из простых частей, а лишь сложены. Но ведь мысленно можно устранить всякое сложение (ибо оно есть лишь случайное отношение); следовательно, после его устранения не осталось бы никаких субстанций, если бы они не состояли из простых частей. Но субстанции должны у нас быть, так как мы предположили, что они существуют; у нас не все должно исчезнуть, а кое-что должно остаться, ведь мы предположили существование такого сохраняющегося, которое мы назвали субстанцией; это нечто, следовательно, необходимо должно быть простым.
  Чтобы картина была полной, необходимо рассмотреть еще и заключение. Оно гласит:
  "Отсюда непосредственно следует, что все вещи в мире суть простые сущности, что сложение есть только внешнее состояние их и что разум должен мыслить элементарные субстанции как простые сущности" .
  Здесь мы видим, что внешний характер, т. е. случайность сложения, приводится как следствие, после того как ранее она была введена в доказательство в скобках и применялась там [в качестве довода].
  Кант решительно протестует против утверждения, будто в противоречивых положениях антиномий он стремится к эффектам, чтобы, так сказать (как обычно выражаются), дать адвокатскую аргументацию. Рассматриваемую аргументацию приходится обвинять не столько в расчете на эффекты, сколько в бесполезной вымученной запутанности, служащей лишь тому, чтобы создать вид доказательности и помешать заметить во всей его прозрачности то обстоятельство, что то, чтб должно появиться как следствие, составляет в скобках самое суть доказательства, - что вообще здесь нет доказательства, а есть лишь предположение.
  Антитезис гласит:
  Ни одна сложная вещь в мире не состоит из простых частей, и вообще в мире нет ничего простого.
  Доказательство антитезиса тоже ведется от противного и по-своему столь же неудовлетворительно, как и предыдущее.
  "Допустим, - читаем мы, - что сложная вещь как субстанция состоит из простых частей. Так как всякое внешнее отношение, стало быть, также и всякое сложение субстанций, возможно лишь в пространстве, то и пространство, занимаемое сложной вещью, должно состоять из стольких же частей, из скольких состоит эта вещь. Но пространство состоит не из простых частей, а из пространств. Следовательно, каждая часть сложной вещи должна занимать какое-то пространство".
  "Но безусловно первоначальные части всего сложного просты".
  "Следовательно, простое занимает какое-то пространство".
  "А так как все реальное, занимающее какое-то пространство, заключает в себе многообразное, [составные части] которого находятся вне друг друга, стало быть, есть нечто сложное, и притом состоит из субстанций, то простое было бы субстанциально сложным, что противоречиво".
  Это доказательство можно назвать целым гнездом (употребляя встречающееся в другом месте выражение Канта) ошибочных способов рассуждения.
  Прежде всего доказательство от противного есть ни на чем не основанная видимость. Ибо допущение, что все субстанциальное пространственно, пространство же не состоит из простых частей, есть прямое утверждение, которое [Кант] делает непосредственным основанием того, что требуется доказать, и при наличии которого все доказательство уже готово.
  Затем это доказательство от противного начинается с предложения, что "всякое сложение субстанций есть внешнее отношение", но довольно странным образом Кант сейчас же вновь его забывает. А именно, далее рассуждение ведется так, что сложение возможно лишь в пространстве, а пространство не состоит из простых частей; следовательно, реальное, занимающее то или иное пространство, сложно. Если только допущено, что сложение есть внешнее отношение, то сама пространственность (так же, как и все прочее, что может быть выведено из определения пространственности), единственно лишь в которой якобы возможно сложение, есть именно поэтому для субстанций внешнее отношение, которое их совершенно не касается и не затрагивает их природы. Именно на этом основании не следовало бы субстанции помещать в пространство.
  Далее, предполагается, что пространство, в которое здесь поместили субстанции, не состоит из простых частей, ибо оно есть некоторое созерцание, а именно, согласно кантовскому определению, представление, которое может быть дано только лишь одним-единственным предметом, а не так называемое дискурсивное понятие. - Как известно, из этого кантовского различения созерцания и понятия возникло весьма неподобающее обращение с созерцанием, и, чтобы не утруждать себя постижением в понятиях (Begreifen), стали расширительно толковать значение и сферу созерцания, распространяя ее на весь процесс познания. Но дело идет о том, что пространство, как и само созерцание, должно быть в то же время постигнуто в понятиях, если именно хотят вообще постигать в понятиях. Таким образом, возник бы вопрос, не дблжно ли мыслить пространство согласно его понятию как состоящее из простых частей, хотя как созерцание оно простая непрерывность, или, иначе говоря, пространство было бы вовлечено в ту же антиномию, с которой связывалась только субстанция. И в самом деле, если антиномия мыслится абстрактно, то она, как было указано, касается количества вообще и, следовательно, также и пространства и времени.
  Но так как в доказательстве принимается, что пространство не состоит из простых частей, то это должно было бы служить основанием для того, чтобы не ставить простое в эту стихию, не соответствующую определению простого. - Но при этом возникает столкновение непрерывности пространства со сложением. [Кант] смешивает их друг с другом, подменяет вторую первой (это приводит в умозаключении к quaternio terminorum). Ясно высказанное определение пространства у Канта гласит, что оно "единое, и части его основаны лишь на ограничениях, так что они не предшествуют единому всеохватывающему пространству словно его составные части, из которых можно было бы его сложить" (Кг. а. г. Vern., изд. 2-е, стр. 39) . Здесь непрерывность очень правильно и определенно приписана пространству в противоположность сложению из составных частей. В аргументации же выходит, что помещение субстанций в пространство влечет за собой некоторое "многообразное, [составные части ] которого находятся вне друг друга" и, "стало быть, есть нечто сложное". Между тем, как было указано, способ, каким многообразие оказывается находящимся в пространстве, исключает, по категорическому высказыванию Канта, сложение и предшествующие единству пространства составные части.
  В примечании к доказательству антитезиса преднамеренно приводится еще другое основное представление критической философии, что мы имеем понятие о телах лишь как о явлениях, но что, как таковые, они необходимо предполагают пространство как условие возможности всякого внешнего явления. Следовательно, если под субстанциями разумеют лишь тела, как мы их видим, осязаем, вкушаем и т. д., то, собственно говоря, о том, что они суть в их понятии, здесь нет речи; дело идет только о чувственно воспринимаемом. Таким образом, нужно было бы сформулировать доказательства антитезиса коротко: весь опыт нашего видения, осязания и т. д. показывает нам лишь сложное;
  даже самые лучшие микроскопы и тончайшие измерители еще не натолкнули нас на что-либо простое. Стало быть, и разум не должен желать натолкнуться на нечто простое.
  Следовательно, если мы пристальнее присмотримся к противоположности тезиса и антитезиса и освободим их доказательства от всякого бесполезного излишества и запутанности, то [окажется, что ] доказательство антитезиса содержит - тем, что оно помещает субстанции в пространство - ассерторическое допущение непрерывности, подобно тому как доказательство тезиса - тем, что оно допускает сложение как вид соотношения субстанциального - содержит ассерторическое допущение случайности этого соотношения и тем самым допущение субстанций как абсолютных "одних". Вся антиномия сводится, следовательно, к разъединению и прямому утверждению двух моментов количества и притом утверждению их как безусловно раздельных. Взятые со стороны одной только дискретности, субстанция, материя, пространство, время и т. д. безусловно разделены; их принципом служит "одно". Взятое же со стороны непрерывности, это "одно" есть лишь нечто снятое; деление остается делимостью, остается возможность делить как возможность, никогда в действительности не приводящая к атому. Если же мы остановимся на определении, которое дано в сказанном выше об этих противоположностях, то [убедимся, что] в самой непрерывности заключается момент разделенное(tm) (des Atomen), ибо она безусловно есть возможность деления, подобно тому как та деленность, дискретность снимает также всякое различие "одних", - ведь одно из простых "одних" есть то же самое, что и другое, - следовательно, содержит также их одинаковость, стало быть, их непрерывность. Так как каждая из двух противоположных сторон содержит в самой себе свою другую и ни одну из них нельзя мыслить без другой, то из этого следует, что ни одно из этих определений, взятое отдельно, не истинно, а истинно лишь их единство. Это истинно диалектический способ рассмотрения этих определений и истинный результат.
  Бесконечно более остроумны и глубоки, чем рассмотренная кантовская антиномия, диалектические примеры древней элейской школы, в особенности примеры, касающиеся движения, которые равным образом основаны на понятии количества и в нем находят свое разрешение. Рассмотрение здесь еще и их сделало бы наше изложение слишком пространным; они касаются понятий пространства и времени и могут быть обсуждены при рассмотрении последних и в истории философии. - Они делают величайшую честь разуму их изобретателей; они имеют своим результатом чистое бытие Парменида, показывая разложение всякого определенного бытия в нем самом, и суть, следовательно, сами в себе течение Гераклита. Они поэтому и достойны более основательного рассмотрения, чем обычное заявление, что это только софизмы; такое утверждение держится за эмпирическое восприятие по примеру столь ясного для здравого человеческого рассудка действия Диогена, который, когда какой-то диалектик указал на противоречие, содержащееся в движении, не счел нужным напрягать больше свой разум, а апеллировал к наглядности, безмолвно прохаживаясь взад и вперед; такое утверждение и опровержение, разумеется, легче выдвинуть, чем углубиться в размышление и не упускать из виду затруднения, к которым приводит мысль, и именно мысль, не притянутая откуда-то издалека, а формирующаяся в самбм обыденном сознании, и затем разрешить эти затруднения с помощью самой же мысли.
  Решение этих диалектических построений, которое дает Аристотель, заслуживает великой похвалы и содержится в его истинно спекулятивных понятиях о пространстве, времени и движении. Бесконечной делимости (которая, поскольку ее представляют себе так, как если бы она осуществлялась, тождественна с бесконечной разделенностью, с атомами), на которой основаны самые известные из этих доказательств, он противопоставляет непрерывность, свойственную и времени, и пространству, так что бесконечная, т. е. абстрактная множественность оказывается содержащейся в непрерывности лишь в себе, лишь как возможность. Действительным по отношению к абстрактной множественности, равно как и по отношению к абстрактной непрерывности, служит их конкретное, сами время и пространство, как в свою очередь по отношению к последним - движение и материя. Абстрактное есть лишь в себе или только в возможности; оно существует лишь как момент чего-то реального. Бейль, который в своем "Dictionnaire" (статья "Зенон") находит данное Аристотелем решение зеноновской диалектики pitoyable [жалким] , не понимает, чтб значит, что материя делима до бесконечности только в возможности; он возражает, что если материя делима до бесконечности, то она действительно содержит бесконечное множество частей; это, следовательно, не бесконечное en puissance [в возможности ], а такое бесконечное, которое существует реально и актуально. - В противоположность [Бейлю ] следует сказать, что уже сама делимость есть лишь возможность, а не существование частей, и множественность вообще положена в непрерывности лишь как момент, как снятое. - Остроумного рассудка, в котором Аристотель, несомненно, также никем не превзойден, недостаточно для того, чтобы понять и оценить его спекулятивные понятия, точно так же как грубого чувственного представления, о котором мы говорили выше, недостаточно для того, чтобы опровергнуть аргументацию Зенона. Этот рассудок заблуждается, принимая за нечто истинное и действительное такие порождения мысли, такие абстракции, как бесконечное множество частей;
  указанное же чувственное сознание неспособно перейти от эмпирии к мыслям.
  Кантонское решение антиномии также состоит лишь в том, что разум не должен выходить за пределы чувственного восприятия, а должен брать явления такими, каковы они есть. Это решение оставляет в стороне само содержание антиномии;
  оно не достигает природы понятия ее определений, каждое из которых, взятое само по себе, изолированно, не имеет никакой силы (nichtig ist) и само в себе оказывается лишь переходом в свое иное, имеет своим единством количество и в этом единстве - свою истину.
  В. НЕПРЕРЫВНАЯ И ДИСКРЕТНАЯ ВЕЛИЧИНА (KONTINUIERUCHE UND DISKRETE GROSSE)
  1. Количество содержит оба момента - непрерывность и дискретность. Оно должно быть положено в обоих моментах как в своих определениях. Оно уже с самого начала их непосредственное единство, т. е. само оно прежде всего положено лишь в одном из своих определений - в непрерывности, и есть, таким образом, непрерывная величина.
  Или, иначе говоря, непрерывность есть, правда, один из моментов количества, которое завершено лишь вместе с другим моментом, с дискретностью, однако количество есть конкретное единство лишь постольку, поскольку оно единство различных моментов. Последние следует поэтому брать также и как различенные; мы должны, однако, не вновь разлагать их на притяжение и отталкивание, а брать их согласно их истине, каждый в его единстве с другим, т. е. так, что каждый остается целым. Непрерывность есть лишь связное (zusammenhangende), сплошное единство как единство дискретного; положенная так, она уже не есть только момент, а все количество, непрерывная величина.
  2. Непосредственное количество есть непрерывная величина. Но количество не есть вообще нечто непосредственное. Непосредственность - это определенность, снятость которой есть само количество. Последнее следует, стало быть, полагать в имманентной ему определенности, которая есть "одно". Количество есть дискретная величина.
  Дискретность подобно непрерывности есть момент количества, но сама она есть также и все количество, именно потому, что она момент в последнем, в целом и, следовательно, как различенное не выступает из этого целого, из своего единства с другим моментом. - Количество есть бытие-вне-друг-друга (Aufiereinan-dersein) в себе, а непрерывная величина есть это бытие-вне-друг-друга как продолжающее себя без отрицания, как в самой себе равная связь. Дискретная же величина есть эта внеположность как не непрерывная, как прерываемая. Однако с этим множеством "одних" у нас снова не получается множество атомов и пустота, вообще отталкивание. Так как дискретная величина есть количество, то сама ее дискретность непрерывна. Эта непрерывность в дискретном состоит в том, что "одни" суть равное друг другу или, иначе говоря, в том, что у них одна и та же единица. Дискретная величина есть, следовательно, внеположность многих "одних" как равных, не многие "одни" вообще, а положенные как "многие" некоторой единицы.
  Примечание
  [Обычное разъединение этих величин]
  В обычных представлениях о непрерывной и дискретной величинах упускают из виду, что каждая из этих величин имеет в себе оба момента, и непрерывность, и дискретность, и их отличие друг от друга составляет только то, какой из двух моментов есть положенная определенность и какой есть только в-себе-сущая определенность. Пространство, время, материя и т. д. суть непрерывные величины, будучи отталкиваниями от самих себя, текучее исхождение из себя, которое в то же время не есть переход или отношение к качественно иному. Они имеют абсолютную возможность, чтобы "одно" повсюду было положено в них, положено не как пустая возможность простого инобытия (как, например, говорят, что возможно, чтобы вместо этого камня стояло дерево), а они содержат принцип "одного" в самих себе; этот принцип - одно из определений, из которых они конституированы.
  И наоборот, в дискретной величине не следует упускать из виду непрерывность; этим последним моментом, как показано, служит "одно" как единица.
  Непрерывную и дискретную величины можно рассматривать как виды количества, но лишь постольку, поскольку величина положена не какой-нибудь внешней определенностью, а опреде-ленностями ее собственных моментов. Обычный переход от рода к виду вводит в первый - согласно некоторому внешнему ему основанию деления, - внешние определения. Непрерывная и дискретная величины при этом еще не определенные величины;
  они лишь само количество в каждой из его двух форм. Их называют величинами постольку, поскольку они вообще имеют то общее с определенным количеством, что они суть некоторая определенность в количестве.
  С. ОГРАНИЧЕНИЕ КОЛИЧЕСТВА (BEGRENZUNG DER QUANTITAT)
  Дискретная величина имеет, во-первых, принципом "одно" и есть, во-вторых, множество "одних"; в-третьих, она по своему существу непрерывна, в то же время она "одно" как снятое, как единица, она продолжение себя, как такового, в дискретности "одних". Она поэтому положена как единая величина, и ее определенность есть "одно", которое есть в этой положенности и наличном бытии исключающее "одно", граница в единице. Предполагают, что дискретная величина, как таковая, непосредственно не ограничена как отличная от непрерывной величины она дана как такое наличное бытие и нечто, определенность которого есть "одно", а как находящаяся в некотором наличном бытии она также первое отрицание и граница.
  Эта граница, помимо того что она соотнесена с единицей и есть отрицание в ней, соотнесена как "одно" и с самой собой; таким образом, она объемлющая, охватывающая граница. Граница сначала не отличается здесь от нечто ее наличного бытия, а как "одно" она непосредственно есть сам этот отрицательный пункт. Но ограниченное здесь бытие дано по своему существу как непрерывность, в силу которой оно выходит за свою границу и за это "одно", и безразлично к ним. Реальное дискретное количество есть, таким образом, некоторое количество или, иначе говоря, определенное количество - количество как наличное бытие и нечто.
  Так как то "одно", которое есть граница, охватывает многие ["одни"] дискретного количества, то она также полагает их как снятые в нем; она граница непрерывности вообще, как таковой, и тем самым различие между непрерывной и дискретной величинами здесь безразлично; или, вернее, она граница непрерывности и одной, и другой; обе переходят к тому, чтобы быть определенными количествами.
  Глава вторая
  ОПРЕДЕЛЕННОЕ КОЛИЧЕСТВО (QUANTUM)
  Определенное количество, квант - прежде всего количество с некоторой определенностью или границей вообще - есть в своей совершенной определенности число. Определенное количество делится,
  во-вторых, прежде всего на экстенсивное определенное количество, в котором граница имеется как ограничение налично сущего множества, а затем, когда это наличное бытие переходит в для-себя-бытие, на интенсивное определенное количество, градус 76, которое, как "для себя" и в последнем как безразличная граница, столь же непосредственно вовне себя имеет свою определенность в некотором ином. Как это положенное противоречие, - быть таким образом определенным просто внутри себя вместе с тем иметь свою определенность вовне себя и указывать |на нее вовне себя, - определенное количество.
  в-третьих, как в самом себе внешне положенное переходит количественную бесконечность.
  А. ЧИСЛО (DIE ZAHL)
  Количество есть определенное количество или, иначе говоря, имеет границу и как непрерывная и как дискретная величина. Различие этих видов не имеет здесь сначала никакого значения.
  Количество как снятое для-себя-бытие уже само по себе безразлично к своей границе. Но тем самым ему также не безразлично быть границей, или определенным количеством; ибо оно содержит внутри себя "одно", абсолютную определенность, как свой собственный момент, который, следовательно, как положенный в его непрерывности или единице, есть его граница, остающаяся, однако, "одним", которым она вообще стала.
  Это "одно" есть, стало быть, принцип определенного количества, но "одно" как количественное "одно". Благодаря этому оно, во-первых, непрерывно, единица (Einheit); во-вторых, оно дискретно, оно в-себе-сущее (как в непрерывной величине) или положенное (как в дискретной величине) множество "одних", которые равны между собой, обладают указанной выше непрерывностью, имеют одну и ту же единицу. В-третьих, это "одно" есть также отрицание многих "одних" как простая граница, есть исключение из себя своего инобытия, определение себя по отношению к другим определенным количествам. Поскольку "одно" есть граница, а) соотносящаяся с собой, р) охватывающая и у) исключающая иное.
  Определенное количество, полностью положенное в этих определениях, есть число. Полная положенность заключается в наличном бытии границы как множества и, стало быть, в ее отличии от единицы. Число выступает поэтому как дискретная величина, но в единице оно обладает непрерывностью. Оно есть поэтому и определенное количество в совершенной определенности, так как в числе граница дана как определенное множество, имеющее своим принципом "одно", то, что безусловно определенно. Непрерывность, в которой "одно" есть лишь в себе, как снятое (положенное как единица), есть форма неопределенности.
  Определенное количество, лишь как таковое, ограничено вообще; его граница есть его абстрактная, простая определенность. Но так как оно число, эта граница положена как многообразная внутри себя самой. Число содержит те многие "одни", которые составляют его наличное бытие, но содержит их не неопределенным образом, а определенность границы относится именно к нему; граница исключает другое наличное бытие, т. е. другие "многие", и охватываемые ею "одни" суть определенное множество, численность, для которой как дискретности, какова она в числе, другим служит единица, ее непрерывность. Численность и единица составляют моменты числа.
  Что касается численности, то следует еще рассмотреть подробнее, каким образом многие "одни", из которых она состоит, заключены в границе. О численности правильно говорится, что она состоит из "многих", ибо "одни" находятся в ней не как снятые, а суть в ней, только положенные вместе с исключающей границей, к которой они безразличны. Но граница не безразлична к ним. При [рассмотрении нами] наличного бытия отношение к нему границы оказалось прежде всего таким, что наличное бытие как утвердительное оставалось по ею сторону своей границы, а граница, отрицание, находилась вне его, у его края; точно так же во многих "одних" прерыв их и исключение других "одних" выступает как определенное, которое имеет место вне охватываемых "одних". Но там оказалось, что граница пронизывает наличное бытие, простирается столь же далеко, как оно, и что вследствие этого нечто ограничено по своему определению, т. е. конечно. - В числе как количестве представляют себе, например, сто так, что только сотое "одно" ограничивает "многие" таким образом, что они составляют сто. С одной стороны, это правильно; с другой же, из ста "одних" никакое не обладает преимуществом, так как они только одинаковы; каждое из них есть в такой же мере сотое, как и другие; все они, следовательно, принадлежат к той границе, благодаря которой данное число есть сто; для своей определенности это число не может обойтись ни без одного из них; прочие "одни", следовательно, не составляют в сравнении с сотым "одним" такого наличного бытия, которое находилось бы вне границы или лишь внутри ее, вообще было бы отлично от нее. Численность не есть поэтому некоторое множество в противоположность охватывающему, ограничивающему "одному", а сама составляет это ограничение, которое есть некое определенное количество; "многие" составляют одно число, одну двойку, один десяток, одну сотню и т. д.
  Итак, ограничивающее "одно" есть определенность в отношении другого, отличение данного числа от других. Но это отличие не становится качественной определенностью, а остается количественным, относится лишь к сравнительной внешней рефлексии. Число как "одно" остается возвращенным к себе и безразличным к другим. Это безразличие числа к другим есть его сущностное определение; оно составляет его в-себе-определен-ность, но в то же время и его собственную внешность. - Число есть, таким образом, нумерическое "одно" как абсолютно определенное "одно", которое имеет в то же время форму простой непосредственности и для которого поэтому соотношение с другим совершенно внешнее. Как такое "одно", которое есть число, оно, далее, имеет определенность (поскольку она есть соотношение с другим) как свои моменты внутри самого себя, в своем различии между единицей и численностью, и численность сама есть множество "одних", т. е. в нем самом имеется этот абсолютно внешний характер. - Это противоречие числа или определенного количества вообще внутри себя составляет качество определенного количества, - качество, в дальнейших определениях которого это противоречие получает свое развитие.
  Примечание 1
  [Арифметические действия. Кантовские априорные синтетические суждения созерцания]
  Пространственная и числовая величины обычно рассматриваются как два вида величин таким образом, что пространственная величина сама по себе есть столь же определенная величина, как и числовая величина. Их различие, как полагают, состоит лишь в различных определениях непрерывности и дискретности, как определенное же количество они стоят на одной ступени. Геометрия, вообще говоря, имеет своим предметом в виде пространственной величины непрерывную величину, а арифметика в виде числовой величины дискретную. Но вместе с этой неодинаковостью предмета они не имеют и одинакового способа и совершенства ограничения или определенности. Пространственная величина имеет лишь ограничение вообще; поскольку она должна рассматриваться как безусловно определенный квант, она нуждается в числе. Геометрия, как таковая, не измеряет пространственных фигур, не есть искусство измерения, она лишь сравнивает их. В даваемых ею дефинициях определения также отчасти заимствуются ею из равенства сторон, углов, из равного расстояния. Так, например, круг, основывающийся единственно лишь на равенстве расстояния всех возможных в нем точек от одного центра, не нуждается для своего определения ни в каком числе. Эти определения, основывающиеся на равенстве или неравенстве, суть подлинно геометрические. Но их недостаточно, и для определения других фигур, например треугольника, четырехугольника, требуется число, заключающее в своем принципе, в "одном", определенность самостоятельную (das fur sich Bestinuntsein), а не с помощью чего-то другого, стало быть, не через сравнение. В точке, правда, пространственная величина имеет определенность, соответствующую "одному"; однако точка, поскольку она выходит вовне себя, становится иным, становится линией; так как она по своему существу есть лишь "одно" пространства, то она в соотношении становится такой непрерывностью, в которой снята точечность, самостоятельная опре-[еленность, "одно". Поскольку самостоятельная определенность
  должна сохраниться в вовне-себя-бытии, приходится представлять линию как некоторое множество "одних", и она должна получить внутри себя границу, определение многих "одних", т. е. величину линии - и точно так же других пространственных определений - следует брать как число.
  Арифметика рассматривает число и его фигуры, или, вернее, не рассматривает их, а оперирует ими. Ибо число есть безразличная, инертная определенность; оно должно быть приведено в действие и в соотношение извне. Способы такого соотнесения - это [четыре] арифметических действия. Они излагаются в арифметике одно после другого, и ясно, что одно действие зависит от другого. Однако в арифметике не выделяется нить, руководящая их последовательностью. Но из самого определения понятия числа легко получается систематический порядок, на который справедливо притязает изложение этих элементов в учебниках. На эти руководящие определения следует здесь обратить некоторое внимание.
  В силу своего принципа, "одного", число есть вообще нечто внешне сочетанное, всецело аналитическая фигура, в которой нет никакой внутренней связи. Таким образом, поскольку оно лишь нечто порожденное извне, всякое исчисление есть про-дуцирование чисел, счет или, говоря более определенно, сосчиты-вание. Разница в этом внешнем продуцировании, совершающем постоянно лишь одно и то же, может заключаться только в различии по отношению друг к другу сосчитываемых чисел; такое различие само должно быть заимствовано откуда-то извне и из внешнего определения.
  Качественное различие, составляющее определенность числа, - это то, с которым мы познакомились, - различие между единицей и численностью; к этому различию сводится поэтому всякая определенность понятия, могущая иметь место в арифметических действиях. Различие же, присущее числам как определенным количествам, есть внешнее тождество и внешнее различие, равенство и неравенство, которые суть рефлективные моменты и которые следует рассматривать среди определенной сущности там, где трактуется о различии.
  Далее, нужно предварительно отметить, что числа могут в общем быть произведены двояко - либо сочетанием, либо разъединением уже сочетанных; поскольку этот двоякий способ имеет место при одинаково определенном виде счета, то сочетанию чисел (это можно назвать положительным арифметическим действием) соответствует разъединение их (это можно назвать отрицательным арифметическим действием), причем само определение действия независимо от этой противоположности.
  После этих замечаний укажем виды исчисления. 1. Первое порождение числа это сочетание "многих", как таковых, т. е. "многих", каждое из которых положено лишь как "одно", - нумерование. Так как "одни" внешни друг другу, то они представляются в чувственном образе, и действие, посредством которого порождается число, есть счет по пальцам, по точкам и т. п. Что такое четыре, пять и т. д., это может быть лишь показано. Остановка в счете, будет ли сочетано то или иное количество ["одних"], есть нечто случайное, произвольное, так как граница внешняя. - Различие между численностью и единицей, возникающее в дальнейшем развитии арифметических действий, служит основой системы чисел-двоичной, десятеричной и т. д.; такая система покоится в общем на произвольном выборе той численности, которая постоянно должна снова и снова быть взята как единица.
  Возникшие посредством нумерования числа снова подвергаются нумерованию; поскольку они положены столь непосредственно, они еще определены без всякого соотношения друг с другом, безразличны к равенству и неравенству, их величины по отношению друг к другу случайны; они поэтому вообще неравны; это - сложение. - Что 7 и 5 составляют 12, это узнают тем, что к 7 прибавляют на пальцах или как-нибудь иначе еще 5 "одних"; результат этого действия сохраняют затем в памяти, помнят наизусть (auswendig), ибо при этом нет ничего внутреннего (Innerliches). И точно так же узнают посредством счета на пальцах и т. д., что 7х5 = 35, что к одной семерке прибавляется еще одна семерка, повторяют это пять раз, и результат также запоминается наизусть. От этого труда - считать, находить суммы, умножать - навсегда избавила готовая таблица сложения или умножения, которую нужно лишь заучить наизусть.
  Кант рассматривает (во Введении к "Критике чистого разума", раздел V) положение 7+5-12 как синтетическое положение. "На первый взгляд, - говорит он, - может показаться (конечно!), что это положение 7+5-12 чисто аналитическое, вытекающее по закону противоречия из понятия суммы семи и пяти" Понятие суммы не означает ничего, кроме абстрактного определения, что эти два числа должны быть сочетаны и притом как числа внешним, т. е. чуждым понятия образом, что начиная с 7 следует продолжать считать до тех пор, пока не будут исчерпаны долженствующие быть прибавленными "одни", численность которых определена числом 5; полученный результат носит уже заранее известное название двенадцати. "Однако, - продолжает Кант, - присматриваясь ближе, мы находим, что понятие суммы 7 и 5 содержит в себе только соединение этих двух чисел в одно и от этого вовсе не мыслится, каково то число, которое охватывает оба слагаемых". "Сколько бы я ни расчленял свое понятие такой возможной суммы, я не найду в нем числа 12". При переходе от указаний задачи к результату сумма действительно не мыслится, понятие не расчленяется. "Необходимо выйти за пределы этих понятий, прибегая к помощи созерцания, пяти пальцев и т. д. и таким образом присоединять единицы числа пять, данного в созерцании, к понятию семи" а0, - прибавляет он. Пять действительно дано в созерцании, т. е. оно совершенно внешняя сочетанность произвольно повторявшейся мысли, "одного"; но 7 точно так же не понятие; здесь нет понятий, за пределы которых нужно было бы выходить. Сумма 7 и 5 означает чужцое понятия соединение этих двух чисел; такое столь чуждое понятия нумерование, продолжающееся от 7 до тех пор, пока не будут исчерпаны пять единиц, можно назвать сочетанием, синтезированием с таким же правом, как и нумерование, начинающее с "одного", - синтезированием, которое, однако, носит совершенно аналитический характер, так как связь здесь всецело искусственная, в ней нет и в нее не входит ничего такого, что не было бы совершенно внешним. Требование сложить 7 и 5 относится к требованию вообще нумеровать, как требование продолжить прямую линию к требованию провести прямую линию.
  Столь же бессодержательно, как выражение "синтезирование", и определение, что это синтезирование совершается a priori. Правда, счет не есть определение ощущений, единственно которое, согласно кантовскому определению созерцания, и остается на долю a posteriori, и счет действительно есть занятие на почве абстрактного созерцания, т. е. такого, которое определено категорией "одного" и при котором абстрагируются как от всех остальных определений ощущений, так и от понятий. "A priori" - это вообще нечто лишь смутное. Определение эмоций - влечение, склонность и т. д. - в такой же мере имеет в себе момент априорности, в какой пространство и время как существующие, [т. е. ] временное и пространственное, определены a posteriori.
  В связи с этим можно прибавить, что в утверждении Канта о синтетическом характере основоположений чистой геометрии также нет ничего основательного. Указывая, что многие из них действительно аналогичны, он в доказательство представления о синтетичности других приводит только одну аксиому - что прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками. "В самом деле, мое понятие прямой содержит только качество, но ничего не говорит о количестве. Следовательно, понятие кратчайшего [расстояния] целиком присоединяется извне, и никаким расчленением не может быть извлечено из понятия прямой линии. Поэтому здесь необходимо прибегать к помощи созерцания, посредством которого только и возможен синтез". - Но и здесь дело идет вовсе не о понятии прямого вообще, а о прямой линии, а она уже есть нечто пространственное, созерцаемое. Определение (или, если угодно, понятие) прямой линии ведь и состоит только в том, что она безусловно простая линия, т. е. что в своем выхождении вовне себя (в так называемом движении точки) она безусловно соотносится с собой, что в ее протяжении не положено никакой разницы определения, никакого соотношения с какой-либо другой точкой или линией вне ее; она безусловно простое направление внутри себя. Это простота есть, разумеется, ее качество, и если кажется, что трудно дать аналитическую дефиницию прямой линии, то это только из-за таких определении, как простота или соотношение с самой собой, и лишь потому, что при определении рефлексия сначала имеет дело главным образом с некоей множественностью, с определением через иное. Но само по себе нисколько не трудно понять это определение простоты протяжения внутри себя как чего-то такого, что не определяется через иное. Дефиниция Эвклида не содержит ничего другого, кроме этой простоты.-Но переход этого качества в количественное определение (кратчайшего расстояния), который будто бы составляет синтез, исключительно и всецело аналитичен.
  Линия как пространственная есть количество вообще; самое простое, что можно сказать об определенном количестве, это - "наименьшее", а применительно к линии - "кратчайшее". Геометрия может принимать эти определения как следствия из дефиниции; но Архимед в своих книгах о шаре и цилиндре (см. перев. Гаубера, стр. 4) поступил всего целесообразнее, установив указанное определение прямой линии как аксиому, столь же правильно, как это сделал Эвклид, признав аксиомой определение, касающееся параллельных линий, так как развитие этого определения, для того чтобы оно стало дефиницией, также потребовало бы [определений ], не непосредственно принадлежащих пространственности, а более абстрактных качественных определении (подобно тому как до этого потребовались такие определения, как простота) - одинаковости направления и т. п. Эти древние [мыслители] и своим наукам сообщили пластический характер, их изложение строго держалось специфики их предмета и поэтому исключало из себя все, что было бы ему чуждо.
  Понятие, которое Кант выставил в своем учении об априорных синтетических суждениях, - понятие о различенном, которое также нераздельно, о тождественном, которое в самом себе есть нераздельное различие, принадлежит великому и бессмертному в его философии. В созерцании это понятие, разумеется, также имеется, ибо оно само понятие, и все в себе есть понятие; но те определения, которые выделены в приведенных примерах, не выражают его; число и счет-это скорее такое тождество и продуцирование такого тождества, которое безусловно есть лишь внешнее тождество, лишь поверхностный синтез, единство "одних", таких "одних", которые скорее положены как в сам"" себе не тождественные друг другу, а внешние, сами по себе раздельные. В основе определения прямой линии, согласно которому она кратчайшее расстояние между двумя точками, должен лежать скорее лишь момент абстрактного тождества, лишенного различия в самом себе.
  Я возвращаюсь от этого отступления к самому сложению. Соответствующее ему отрицательное арифметическое действие, вычитание, есть также совершенно аналитическое отделение чисел, которые, как и в сложении, определены лишь как вообще неравные в отношении друг друга.
  2. Ближайшее определение - равенство считываемых чисел. Благодаря этому равенству числа эти суть единицы, и в числе появляется различие между единицей и численностью. Умножение имеет задачей сложить численность единиц, которые сами суть некая численность. При этом безразлично, какое из двух чисел принимается за единицу и какое за численность, безразлично, говорим ли мы четырежды три, где четыре есть численность, а три - единица, или, наоборот, трижды четыре. - Мы уже указали выше, что сначала находят произведение простым нумерованием, т. е. счетом на пальцах и т. д.; позднее становится возможным непосредственно указать произведение благодаря своду результатов подсчета - таблице умножения и знанию ее наизусть.
  Деление есть отрицательное арифметическое действие, согласно тому же определению различия. Здесь также безразлично, делитель ли или частное принимается за единицу или за численность. Делитель принимается за единицу, а частное - за численность, коща задачей деления объявляется желание узнать, сколько раз (численность) одно число (единица) содержится в данном числе; наоборот, делитель принимается за численность, а частное - за единицу, коща говорят, что требуется разделить некоторое число на данную численность одинаковых частей и найти величину такой части (единицы).
  3. Оба числа, которые определены одно относительно другого как единица и численность, как числа еще непосредственны относительно друг друга и потому вообще не равны. Дальнейшее равенство - это равенство самой единицы и численности; таким образом, продвижение к равенству определений, заключающихся в определении числа, завершено. Счет согласно этому полному равенству есть возведение в степень (отрицательное арифметическое действие [здесь ] - извлечение корня) и прежде всего возведение числа в квадрат; это полная определенность нумерования внутри самого себя, где 1) прибавляющиеся многие числа суть одни и те же, и 2) само их множество или численность тождественно тому числу, которое берется многократно и служит единицей. Нет никаких иных определений в понятии числа, которые могли бы быть некоторым различием, и не может также иметь место какое-либо дальнейшее выравнивание различия, заключающегося в числе. Возведение в степени высшие, чем в квадрат, есть формальное продолжение; с одной стороны, при четных показателях, оно есть лишь повторение возведения в квадрат, а с другой - при нечетных показателях - вновь возникает неравенство, а именно при формальном равенстве (например, прежде всего в кубе) нового множителя и численности, и единице, он как единица есть нечто неравное по отношению к численности (по отношению ко второй степени, 3-по отношению к 3х3); еще большее неравенство имеется при кубической степени четырех, где численность 3, показывающая, сколько раз число, служащее единицей, должно быть помножено само на себя, отлична от этого числа. - Эти определения имеются в себе как сущностное различие понятия, - численность и единица, и для того чтобы выхождение-вовне-себя целиком оказалось возвра-щением-внутрь-себя, они должны быть выравнены. В только что изложенном заключается, далее, основание, почему, с одной стороны, решение уравнений высших степеней должно состоять в приведении их к квадратным уравнениям, и почему, с другой стороны, уравнения нечетных степеней могут быть определены лишь формально, и как раз, когда корни рациональны, они могут быть найдены не иначе как при помощи мнимого выражения, противоположного корням и тому, чтб они выражают. - Согласно сказанному, только арифметический квадрат содержит в себе безусловную определенность (Schlechthin-Bestimintsein), вследствие чего уравнения дальнейших формальных степеней должны быть приведены к нему; точно так же как в геометрии прямоугольный треугольник содержит безусловную внутри-себя-опре-деленность, выраженную в Пифагоровой теореме, и поэтому для полного определения всех прочих геометрических фигур они должны быть сведены к нему.
  В преподавании, продвигающемся согласно логически построенному суждению, изложение учения о степенях предшествует изложению учения о пропорциях; последние, правда, примыкают к различию между единицей и численностью, составляющему определение второго арифметического действия, однако они выходят за пределы "одного" как непосредственного определенного количества, в котором единица и численность суть лишь моменты;
  дальнейшее определение по этим моментам остается для него самого также еще внешним. В отношении число уже не есть непосредственное определенное количество; последнее имеет в этом случае свою определенность как опосредствование; количественное " отношение мы рассмотрим далее.
  Об указанном выше дальнейшем определении арифметических действий можно сказать, что оно не есть философствование о них, не есть, скажем, разъяснение их внутреннего значения, потому что оно действительно не имманентное развитие понятия. Философия же должна уметь различать то, чтб по своей природе есть внешний самому себе материал, [должна знать], что в таком материале развитие понятия может происходить лишь внешним образом и что моменты этого развития могут существовать лишь в присущей им форме внешности, каковы здесь равенство и неравенство. Различение сфер, к которым принадлежит та или другая определенная форма понятия, т. е. имеющаяся как существование, есть важное условие философствования о реальных предметах, необходимое для того, чтобы мы, оперируя идеями, не нарушали особенности внешнего и случайного и чтобы мы не искажали этих идей и не делали их формальными из-за неадекватности материала. Но внешний характер, при котором выявляются моменты понятия в указанном выше внешнем материале - в числе, есть здесь адекватная форма; так как они представляют нам предмет в рассудочном понимании его, а также ввиду того, что они не требуют никакого спекулятивного подхода и потому кажутся легкими, их стоит применять в элементарных учебниках.
  Примечание 2 [Употребление числовых определений для выражения философских понятий]
  Как известно, Пифагор изображал в числах разумные отношения или философемы, да и в новейшее время философия применяла числа и формы их соотношений, как, например, степени и т. п., для упорядочения мыслей в соответствии с ними или выражения ими мыслей. - С педагогической точки зрения число признавалось наиболее подходящим предметом внутреннего созерцания, а занятие вычислением его отношений - деятельностью духа, в которой он делает наглядными свои подлинные отношения и вообще основные отношения сущности. - В какой мере эта высокая ценность принадлежит числу, видно из его понятия, каким оно получилось выше.
  Число предстало перед нами как абсолютная определенность количества, а его стихия - как различие, ставшее безразличным;. оно оказалось определенностью в себе, которая в то же время положена лишь совершенно внешне. Арифметика - аналитическая наука, так как все относящиеся к ее предмету связи и различия не находятся в нем самом, а навязаны ему совершенно извне. Она не имеет конкретного предмета, который содержал бы внутренние отношения, которые первоначально скрыты для знания, не даны в непосредственном представлении о нем, ;i должны быть выявлены лишь усилиями познавания. Она нс только не содержит понятия и, следовательно, задачи, для постигающего в понятиях (fur das begreifende) мышления, но есть его противоположность. Из-за безразличия приведенного в связь к самой этой связи, которой недостает необходимости, мышление занимает здесь деятельность, которая есть в то же время самое крайнее отчуждение (Entausserung) от самого себя, занимается насильственной деятельностью, оно движется в сфере без-мыслия и приводит в связь то, чтб не способно быть необходимым. Предметом [здесь ] служит абстрактна" мысль о самой внешности (Ausserlichkeit).
  Будучи такой мыслью о внешности, число есть в то же время абстракция от чувственного многообразия; от чувственного оно сохранило только абстрактное определение внешности; благодаря этому в числе чувственное ближе всего подведено к мысли. Число есть чистая мысль о самоотчуждении мысли.
  Возвышающийся над чувственным миром и познающий свою сущность дух, ища стихию для своего чистого представления для выражения своей сущности, может поэтому до того, как постигнет, что эта стихия есть сама мысль, и обретет для ее изображения чисто духовное выражение, вздумать избрать для этого число, эту внутреннюю, абстрактную внешность. Поэтому мы видим в истории науки, что уже рано применяли число для выражения философем. Оно составляет последнюю ступень несовершенства, когда всеобщее берется как обремененное чувственным. Древние [мыслители] явно сознавали, что число находится посередине между чувственным и мыслью. Согласно Аристотелю ("Метафизика", I, 5), Платон говорил, что помимо чувственного и идей посередине между ними находятся математические определения вещей; от чувственного они отличаются тем, что они невидимы (вечны) и неподвижны, а от идей - тем, что они суть нечто .множественное и сходное, между тем как идея лишь всецело тождественна с собой и внутренне едина. - Более подробное, основательно продуманное рассуждение об этом Модерата из Кадиса " приводится в Malchi vita Pythagorae ed. Ritterhus, p. 30 и ел.: то, что пифагорейцам пришла в голову мысль обратиться к числам, он объясняет тем, что они еще не были в состоянии ясно постигнуть разумом основные идеи и первые принципы, потому что трудно мыслить и выразить эти принципы; при преподавании числа хорошо служат для обозначения; пифагорейцы, между прочим, подражали в этом геометрам, которые, не умея выражать телесное в мысли, применяют фигуры и говорят, что это треугольник, требуя, чтобы не принимали за треугольник предлежащий чертеж, а лишь представляли себе с его помощью мысль о треугольнике. Так, например, пифагорейцы выразили как единицу (Eins) мысль о единстве, тождественности и равенстве, а также основание согласия, связи и сохранения всего, основание тождественного с самим собой и т. д. - Излишне заметить, что пифагорейцы перешли от выражения в числах и к выражению в мыслях, к определенно названным категориям равного и неравного, границы и бесконечности; уже относительно указанного выше выражения в числах сообщается (там же, в примечаниях к стр. 31 цитированного издания, взятых из "Leben des Pythagoras" bei Photius, p. 722), что пифагорейцы проводили различие между монадой и единицей; монаду они принимали за мысль, а единицу - за число; и точно так же число два они принимали за арифметическое выражение, а диаду (ибо таково, видимо, то название, которое оно у них носит) - за мысль о неопределенном. - Эти древние, во-первых, очень ясно видели неудовлетворительность числовой формы для выражения определении мысли, и столь же правильно они, далее, требовали найти подлинное выражение для мысли вместо первого выражения, принятого за неимением лучшего; насколько опередили они в своих размышлениях тех, кто в наше время снова считает чем-то похвальным и даже основательным и глубоким замену определений мысли самими числами и числовыми определениями, как, например, степенями, а затем - бесконечно большим, бесконечно малым, единицей, деленной на бесконечность, и прочими подобного рода определениями 87, которые сами часто представляют собой превратный математический формализм, - считает основательным и глубоким возвращение к упомянутому беспомощному детству.
  Что касается приведенного выше выражения, что число занимает промежуточное положение между чувственным и мыслью, имея в то же время то общее с первым, что оно по своей природе (an ihr) "многое", внеположное, то следует заметить, что само это "многое", принимаемое в мысль чувственное, есть принадлежащая мысли категория внешнего в самом себе. Дальнейшие, конкретные, истинные мысли - наиболее живое, наиболее подвижное, понятое только как находящееся в соотнесении - превращаются в мертвенные, неподвижные определения, когда их перемещают в эту стихию вовне-себя-бытия. Чем богаче определенностью и, стало быть, соотношением становятся мысли, тем, с одной стороны, более запутанным, а с другой - более произвольным и лишенным смысла становится их изложение в таких формах, как числа. Единица, два, три, четыре, генада или монада, диада, триада, тетрактис еще близки к совершенно простым абстрактным понятиям; но когда числа должны переходить к [изображению ] конкретных отношений, тогда тщетно стремление сохранить их еще близкими к понятию.
  Когда же для [характеристики] движения понятия (только благодаря этому движению оно и есть понятие) обозначают определения мысли через одно, два, три, четыре, этим предъявляется к мышлению самое жестокое требование. Мышление движется тоща в стихии своей противоположности, отсутствия соотношений. Его дело становится тогда работой безумия. Постигнуть, например, что одно есть три, а три - одно, потому так трудно, что одно лишено соотношений и, следовательно, не обнаруживает в самом себе того определения, посредством которого оно переходит в свою противоположность, а, напротив, состоит именно в полном исключении такого рода соотношения и отказе от него. Рассудок, наоборот, пользуется этим против спекулятивной истины (например, против истины учения, называемого учением о триединстве) и перечисляет те ее определения, которые составляют одно единство, чтобы представить ее как явную бессмыслицу, т. е. он сам впадает в бессмыслицу, превращая в лишенное соотношений то, что всецело есть соотношение. Слово "триединство" (Dreieinigkeit) употребляется, конечно, не в расчете на то, что рассудок будет рассматривать единицу и число как сущностную определенность содержания. Это слово выражает собой презрение к рассудку, который в своем тщеславии, однако, упорно держится единицы и числа, как такового, и выставляет это тщеславие как оружие против разума.
  Принимать числа, геометрические фигуры просто за символы, как это часто проделывали с кругом, треугольником и т. д. (круг, например, принимался за символ вечности, треугольник - за символ триединства), есть с одной стороны, нечто совершенно невинное; но нелепо, с другой стороны предполагать, что этим выражают нечто большее, чем то, что мысль способна постигнуть и выразить. Если в таких символах, как и в других, создаваемых фантазией в народной мифологии и вообще в поэзии, в сравнении с которыми чуждые фантазии геометрические фигуры к тому же убоги, - если в этих символах - глубокая мудрость, глубокое значение, то как раз задача одного лишь мышления сделать явной мудрость, которая в них лишь сокрыта (darin liegt), и не только в символах, но и в природе и в духе. В символах истина из-за чувственного элемента еще помутнена и прикрыта; она полностью обнаруживается сознанию только в форме мысли; [их ] значением служит лишь сама мысль.
  Но заимствование математических категорий с целью что-то определить для метода или содержания философской науки потому оказывается по своему существу чем-то превратным, что, поскольку математические формулы обозначают мысли и различия понятия, это их значение скорее должно быть сначала указано, определено и обосновано в философии. В своих конкретных науках философия должна почерпать логическое из логики, а не из математики. Для [выявления] логического в философии обращаться к тем формам (Gestaltungen), которые это логическое принимает в других науках и из которых одни суть только предчувствия, а другие даже искажения логического - это может быть лишь крайним средством, к которому прибегает философское бессилие. Простое применение таких заимствованных формул есть, кроме того, внешний способ действия; самому применению должно было бы предшествовать осознание и их ценности, и их значения; но такое осознание дается лишь рассмотрением с помощью мысли, а не авторитетом, который эти формулы приобрели в математике. Сама логика есть такое осознание их, и это осознание сбрасывает их частную форму, делает ее излишней и никчемной, исправляет ее, и исключительно лишь оно дает им обоснование, смысл и ценность.
  Какое значение имеет пользование числом и счетом, поскольку оно должно составлять главную педагогическую основу, это из предшествующего само собой ясно. Число - нечувственный предмет, и занятие им и его сочетаниями нечувственное занятие;
  дух, следовательно, этим приучается к рефлексии в себя и к внутренней абстрактной работе, что имеет большое, но все же одностороннее значение. Ибо, с другой стороны, так как в основе числа лежит лишь внешнее, чуждое мысли различие, то указанная работа становится безмысленной, механической. Требуемое ею напряжение состоит главным образом в том, чтобы удержать то, что чуждо понятия, и комбинировать его, не прибегая к понятию. Содержанием здесь служит пустое "одно"; подлинное содержание нравственной и духовной жизни и индивидуальных ее форм, которое, как благороднейшая пища, должно служить средством воспитания юношеского духа, вытесняется бессодержательным "одним". Результатом этих упражнений, когда их делают главным делом и основным занятием, может быть только то, что дух по форме и содержанию опустошается и притупляется. Так как счет есть столь внешнее, стало быть, механическое занятие, то, оказалось возможным приобрести машины, совершеннейшим образом выполняющие арифметические действия. Если бы о природе счета было известно хотя бы только одно это обстоятельство, то одним этим был бы решен вопрос, какова ценность мысли сделать счет главным средством воспитания духа и этим подвергать его пытке - усовершенствовать себя до такой степени, чтобы стать машиной.
  В. ЭКСТЕНСИВНОЕ И ИНТЕНСИВНОЕ ОПРЕДЕЛЕННОЕ КОЛИЧЕСТВО (EXTENSIVES UND INTENSIVES QUANTUM)
  а) Различие между ними
  1. Определенное количество, как явствует из предыдущего, имеет свою определенность как границу в численности. Оно есть некое внутри себя дискретное, некое "многое", не имеющее такого бытия, которое было бы отлично от его границы и имело бы ее вовне себя. Определенное количество, взятое таким образом со своей границей, которая есть некое множественное в самой себе, есть экстенсивная величина.
  Следует отличать экстенсивную величину от непрерывной. Первой непосредственно противоположна не дискретная, а интенсивная величина. Экстенсивная и интенсивная величины суть определенности самой количественной границы, определенное же количество тождественно со своей границей. Непрерывная же и дискретная величины суть определения величины в себе, т. е. количества, как такового, поскольку, имея дело с определенным количеством, отвлекаются от границы. - Экстенсивная величина имеет момент непрерывности в самой себе и в своей границе, так как ее "многое" есть вообще непрерывное; постольку граница как отрицание выступает в этом равенстве "многих" как ограничение единства. Непрерывная величина есть продолжающее себя количество безотносительно к какой бы то ни было границе, и, поскольку ее представляют себе с такой границей, последняя есть ограничение вообще, а котором дискретность не положена. Определенное количество, взятое лишь как непрерывная величина, определено для себя еще не истинно, так как в ней отсутствуют "одно", в котором заключается для-себя-опре-деленность, и число. И точно так же дискретная величина есть непосредственно лишь различенное "многое" вообще, которое, поскольку оно, как таковое, должно было бы иметь границу, было бы только множеством, т. е. чем-то неопределенно ограниченным; чтобы оно было определенным квантом, для этого требуется сочетание "многих" воедино, благодаря чему они полагаются тождественными с границей. Каждой - и непрерывной, и дискретной - величиной как определенным количеством вообще положена в ней лишь одна из двух сторон, которыми оно вполне определено и благодаря которым оно дано как число. Число есть непосредственно экстенсивное определенное количество, простая определенность, данная по своему существу как численность, однако численность одной и той же единицы; определенное количество отлично от числа лишь тем, что определенность в числе явно положена как множественность.
  2. Определить посредством числа, как велико нечто, можно, не устанавливая отличия его от чего-то другого, обладающего величиной, иначе для определенности его требовались бы оно само и нечто другое, обладающее величиной; оно в этом не нуждается потому, что определенность величины есть вообще для-себя-опре-деленная, безразличная, просто с собой соотнесенная граница, а в числе она положена как заключенная в для-себя-сущее "одно", и имеет внешность, соотношение-с-иным, внутри самой себя. Далее, это "присущее самой границе "многое", как "многое" вообще, не есть нечто неравное внутри себя, а есть нечто непрерывное. Каждое из "многих" есть то же самое, что иное; поэтому оно как вне-друг-друга-сущее или дискретное "многое" не составляет определенности, как таковой. Это "многое", стало быть, сливается само по себе в свою непрерывность и становится простым единством. Численность есть лишь момент числа, но как множество числовых "одних" оно не составляет определенности числа, а эти "одни" как безразличные, внешние себе сняты в возвращенное(tm) числа в себя. Внешность, составлявшая "одни" во множестве, исчезает в "одном" как соотношении числа с самим собой.
  Граница определенного количества, которое как экстенсивное имело свою налично сущую определенность в виде внешней самой себе численности, переходит, следовательно, в простую определенность. В этом простом определении границы оно интенсивная величина; и граница, или определенность, которая тождественна с определенным количеством, теперь так и положена как простое; это градус (der Grad).
  Градус, следовательно, есть определенная величина, определенное количество, но не есть вместе с тем множество (Menge) или много ["одних"] внутри самого себя (Mehreres innerhalb seiner selbst); он только некая многость (Mehrheit), причем многость есть "многое", введенное в простое определение, наличное бытие, возвратившееся в для-себя-бытие. Его определенность должна быть, правда, выражена некоторым числом (Zahl) как полной определенностью определенного количества, но она дана не как численность (Anzahl), а просто, только как градус. Когда говорят о десяти, двадцати градусах, именно определенное количество, имеющее столько градусов, есть десятый, двадцатый градус, а не численность и сумма этих градусов, - в таком случае оно было бы экстенсивным количеством, - а оно лишь один градус: десятый, двадцатый градус. Он содержит определенность, заключающуюся в численности "десять", "двадцать", но не содержит их как "многие", а есть число как снятая численность, как простая определенность.
  3. В числе определенное количество положено в своей полной определенности; а как интенсивное определенное количество (которое есть для-себя-бытие числа) определенное количество положено таким, каково оно по своему понятию, или в себе. А именно, та форма соотношения с собой, которую оно имеет в градусе, есть в то же время его внешнее-себе-бытие. Число как экстенсивное определенное количество есть числовая множественность и имеет таким образом внешность внутри себя; эта последняя, как "многое" вообще, сливается в неразличимость и снимает себя в числовом "одном" (in dem Eins der Zahl), в соотношении числа с самим собой. Но определенное количество имеет свою определенность в виде численности; оно, как было указано выше, содержит ее, хотя она уже не положена в нем. Таким образом, градус, который, как простой внутри самого себя, уже не имеет этого внешнего инобытия внутри себя, имеет его вовне себя и соотносится с ним как со своей определенностью. Внешняя ему множественность составляет определенность той простой границы, которая он есть сам по себе. То, что численность, поскольку в экстенсивном определенном количестве она должна была находиться внутри числа, сняла себя там, - это определяется, следовательно, так, что она положена вне числа. Так как число положено как "одно", как рефлектированное в себя соотношение с самим собой, то оно исключает из себя безразличие и внешний характер численности и есть соотношение с собой как соотношение через само себя с чем-то внешним.
  В градусе определенное количество имеет соответствующую своему понятию реальность. Безразличие определенности составляет его качество, т. е. определенность, которая в самой себе дана как внешняя себе определенность. Согласно этому градус есть простая определенность величины среди некоторого множества таких интенсивностей, которые различны и каждая из которых есть лишь простое соотношение с самим собой, но которые в то же время находятся в сущностном соотношении друг с другом, так что каждая имеет свою определенность в этой непрерывности с другими. Это соотношение градусов через самих себя со своим иным делает восхождение и нисхождение по шкале градусов непрерывным процессом, течением, которое есть непрерывающееся, неделимое изменение. Каждое из многих, различаемых в этом [процессе], не отделено от других, а имеет свою определенность (Bestimmtsein) только в них. Как соотносящееся с собой определение величины каждый из градусов безразличен к другим; но он в такой же мере и соотнесен в себе с этой внешностью; то, что он есть, он есть только посредством нее;
  его соотношение с собой есть небезразличное соотношение с внешним, имеет в этом соотношении свое качество.
  в) Тождество экстенсивной и интенсивной величины (Identitat der extensiven und intensiven Grope)
  Градус не есть внутри себя нечто внешнее себе. Он, однако, не есть неопределенное "одно", этот принцип числа вообще, который не есть численность, разве только отрицательная, заключающаяся в том, чтобы не быть численностью. Интенсивная величина есть прежде всего некоторое простое "одно" из "многих"; имеются многие градусы; однако они не определены ни как простое "одно", ни как "многие", а определенны лишь в соотношении этого вов-не-себя-бытия или, иначе говоря, в тождестве "одного" и множественности. Если, таким образом, "многие", как таковые, и находятся вне простого градуса, то в его соотношении с ними и состоит его определенность. Он, стало быть, содержит численность. Точно так же как двадцать в качестве экстенсивной величины содержит двадцать "одних" как дискретных, так и определенный градус содержит их как непрерывность, которую просто образует собой эта определенная множественность. Он есть двадцатый градус, и он двадцатый градус лишь посредством этой численности ["двадцать" ], которая, как таковая, находится вне его.
  Определенность интенсивной величины должна быть поэтому рассмотрена с двух сторон. Эта величина определена через другие интенсивные определенные количества и находится в непрерывной связи со своим инобытием, так что в этом соотношении с последним и состоит ее определенность. И вот, поскольку она, во-первых, есть простая определенность, она определена в противопоставлении другим градусам; она их исключает из себя и имеет свою определенность в этом исключении. Но она, во-вторых, определена в самой себе; она определена в численности как в своей численности, а не в ней как исключенной или, иначе говоря, не в численности других градусов. Двадцатый градус содержит двадцать [градусов ] в самом себе; он не только определен как отличающийся от девятнадцатого, двадцать первого и т. д., а его определенность есть его численность. Но поскольку эта численность есть его численность, а определенность в то же время дана сущностно как численность, он есть экстенсивное определенное количество.
  Экстенсивная и интенсивная величины суть, следовательно, одна и та же определенность определенного количества; они отличаются между собой только тем, что одна имеет численность внутри себя, а другая - вовне себя. Экстенсивная величина переходит в интенсивную, так как ее "многое" само по себе сводится в единицу, вне которой выступает "многое". И наоборот, это простое имеет свою определенность только в численности и притом как в своей численности; как безразличное к иначе определенным интенсивностям оно имеет внешний характер численности в самом себе; таким образом, интенсивная величина есть по своему существу также и экстенсивная величина.
  Вместе с этим тождеством появляется качественное нечто, ибо это тождество есть единица, соотносящаяся с собой через отрицание своих различий, а эти различия составляют налично сущую определенность величины. Это отрицательное тождество есть, следовательно, нечто и притом нечто, безразличное к своей количественной определенности. Нечто - это некое определенное количество; но теперь качественное наличное бытие, как оно есть в себе, положено как безразличное к этому [обстоятельству ]. Можно было раньше говорить об определенном количестве, о числе, как таковом, и т. д. без какого-либо нечто, которое было бы его субстратом. Но теперь нечто как налично сущее для себя противостоит этим своим определениям, будучи опосредствовано с собой через отрицание последних, и, имея некоторое определенное количество, противостоит как нечто, которое имеет и экстенсивное и интенсивное определенное количество. Его единая определенность, которую оно имеет как определенное количество, положена в различенных моментах единицы и численности; она одна и та же не только в себе, полагание ее в этих различиях как экстенсивного и интенсивного определенного количества есть возвращение в это единство, которое как отрицательное есть нечто, положенное безразличным к ним.
  Примечание 1
  [Примеры этого тождества]
  В обыденном представлении экстенсивное и интенсивное определенные количества всегда различаются как виды величин так, как если бы были одни предметы, имеющие только интенсивную величину, а другие - только экстенсивную величину. К этому прибавилось еще представление некоей философии природы, которое превращало множественное, экстенсивное, например в основополагающем определении материи как того, что наполняет пространство, равно как и в других понятиях, - в интенсивное в том смысле, что интенсивное как динамическое есть-де истинное определение, и, например, плотность или, иначе говоря, специфическое наполнение пространства следует понимать по своему существу не как некоторое множество и численность материальных частей в определенном количестве пространства, а как некоторую степень (Grad) наполняющей пространство силы материи.
  При этом следует различать двоякого рода определения. В том, что назвали преобразованием механического способа рассмотрения в динамический, встречаются понятие существующих друг вне друга самостоятельных частей, которые лишь внешне соединены в некое целое, и отличное от первого понятие силы. То, что в наполнении пространства признается, с одной стороны, лишь некоторым множеством внешних друг другу атомов, рассматривается, с другой стороны, как проявление лежащей в основе простой силы. - Но этим отношениям целого и частей, силы и ее проявления, которые противополагаются друг другу, здесь еще не место, они будут рассмотрены в последующем. Однако уже здесь можно указать на то, что хотя отношение силы и ее проявления, соответствующее [понятию] интенсивного, и есть прежде всего более истинное отношение по сравнению с отношением целого и частей, однако сила еще не становится от этого менее односторонней, чем интенсивное, и проявление внешность экстенсивного - точно так же неотделимо от силы, так что в обеих формах, и в экстенсивном и в интенсивном, имеется одно и то же содержание.
  Другая определенность здесь - это количественная определенность, как таковая, которая снимается как экстенсивное определенное количество и превращается в степень, которая как будто и составляет истинное определение; но мы уже показали, что степень содержит также первое определение, так что одна форма сущностна для другой и, следовательно, всякое наличное бытие обнаруживает свое определение величины и как экстенсивное, и как интенсивное определенное количество.
  Примером этого служит здесь поэтому все на свете, поскольку оно выступает в некотором определении величины. Даже число необходимо имеет непосредственно в самом себе эту двоякую форму: оно некоторая численность и постольку экстенсивная величина; но оно также "одно" - десяток, сотня и постольку начинает переходить в интенсивную величину, так как в этой единице множественное сливается в простое. "Одно" есть в себе экстенсивная величина, его можно представить как любую численность частей. Так, десятое, сотое есть это простое, интенсивное, имеющее свою определенность в находящемся вне его "многом", т. е. в экстенсивном. Число - это десять, сто и в то же время в системе чисел - десятое, сотое; и то и другое есть одна и та же определенность.
  "Одно" в круге называется градусом, потому что часть круга имеет по своему существу определенность в "многом", находящемся вне этой части, определена как одно из замкнутой численности таких "одних". Градус круга, взятый как простая пространственная величина, есть лишь обычное число; рассматриваемый же как градус, он интенсивная величина, имеющая смысл лишь как определенная численность градусов, на которые разделен круг, подобно тому как число вообще имеет смысл только в числовом ряде.
  Величина более конкретного предмета проявляет свою двойственность (то, что она и экстенсивная, и интенсивная величина) в двояком определении его наличного бытия: в одном из этих определений предмет выступает как что-то внешнее, а в другом - как что-то внутреннее. Так, масса как вес есть экстенсивная величина, поскольку она составляет некоторую численность фунтов, центнеров и т. д., и она же интенсивная величина, поскольку оказывает некоторое давление. Величина давления есть нечто простое, степень, имеющая свою определенность в шкале степеней давления. Как оказывающая давление, масса выступает как внутри-себя-бытие, как субъект, которому присуще различие интенсивной величины. - И наоборот, то, что оказывает эту степень давления, способно сдвинуть с места некоторую численность фунтов и т. д. и этим измеряет свою величину.
  Или, скажем, теплота имеет некоторую степень: степень теплоты, будь она 10-я, 20-я и т. д., есть некоторое простое ощущение, нечто субъективное. Но эта степень существует и как экстенсивная величина, как расширение некоторой жидкости, например ртути в термометре, воздуха или глины и т. д. Более высокая степень температуры выражается как более длинный ртутный столбик или как более узкий глиняный цилиндр; она нагревает большее пространство таким же образом, как меньшая степень температуры нагревает лишь меньшее пространство.
  Более высокий тон как более интенсивный есть в то же время большее число колебаний; или другой пример: более громкий тон, которому приписывается более высокая степень, слышен в более обширном пространстве. - Более интенсивной краской можно одинаково окрасить большую поверхность, чем более слабой краской; или [еще пример]: более светлое - друтой вид интенсивности видно больше, чем менее светлое, и т. д. Точно так же и в духовной сфере высокая интенсивность характера, таланта, гения имеет столь же обширное наличное бытие, широкое влияние и многосторонние контакты. Самое глубокое понятие "I имеет самое всеобщее значение и применение.
  Примечание 2
  [Применение Кантом определения степени к бытию души]
  Кант своеобразно применил определенность интенсивного определенного количества к метафизическому определению души. В критике метафизических положений о душе, которые он называет паралогизмами чистого разума, он рассматривает умозаключение от простоты души к ее неуничтожимости. Против этого умозаключения он возражает (Кг. d. r. Vem., S. 414), что "если бы даже мы и допустили, что душа имеет эту простую природу, поскольку в ней нет ничего многообразного, [составные части] которого существовали бы вне друг друга, стало быть, в ней нет никакой экстенсивной величины, все же нельзя отрицать у нее, как и у всего существующего, интенсивной величины, т. е. степени реальности в отношении всех ее спосбностей и вообще всего того, что составляет [ее ] существование, а эта интенсивная величина может убывать через бесконечное множество меньших степеней, и, таким образом, предполагаемая субстанция может превратиться в ничто если не путем деления, то путем постепенного ослабления (remissio) ее сил; ведь даже сознание всегда имеет степень, которая может быть еще уменьшена, следовательно, тем же свойством обладает также самосознание и все прочие способности". - В рациональной психологии, которая была абстрактной метафизикой, душа рассматривается не как дух, а как нечто лишь непосредственно сущее, как душа-вещь (Seeleding). Таким образом Кант вправе применять к ней категорию определенного количества, "как и ко всему существующему", а поскольку это существующее определено как простое, Кант вправе применять к нему категорию интенсивного определенного количества. Духу, конечно, присуще бытие, но совершенно другой интенсивности, чем интенсивность интенсивного определенного количества, вернее, ему присуща такая интенсивность, в которой форма лишь непосредственного бытия и все его категории даны как снятые. Нужно было допустить устранение не только категории экстенсивного определенного количества, но и категории определенного количества вообще. Следует, однако, еще узнать, каким образом в вечной природе духа имеются и из нее проистекают наличное бытие, сознание, конечность, причем дух от этого не становится вещью.
  с) Изменение определенного количества (Die Veranderung des Quantums)
  Различие между экстенсивным и интенсивным определенными количествами безразлично для определенности определенного количества, как таковой. Но вообще определенное количество есть определенность, положенная как снятая, есть безразличная граница, определенность, которая в такой же мере есть и отрицание самой себя. В экстенсивной величине это различие развито, интенсивная же величина есть наличное бытие этой внешности, которая есть внутри себя определенное количество. [В интенсивном определенном количестве ] это различие доложено как его противоречие внутри самого себя - оно такого рода простая, соотносящаяся с собой определенность, которая есть отрицание самой себя, имеет свою определенность не в себе, а в некотором другом определенном количестве.
  Определенное количество, следовательно, по своему качеству положено в абсолютной непрерывности со своей внешностью, со своим инобытием. Оно поэтому не только может выводить за пределы всякой определенности величины, эта определенность не только может изменяться, но положено именно то, что она должна изменяться. Определение величины продолжает себя, непрерывно переходя в свое инобытие таким образом, что оно имеет свое бытие только в этой непрерывности с некоторым иным; оно не сущая, а становящаяся граница.
  "Одно" бесконечно или, иначе говоря, оно соотносящееся с собой отрицание и потому отталкивание себя от самого себя. Определенное количество также бесконечно, оно положено как соотносящаяся с собой отрицательность; оно отталкивает себя от самого себя. Но оно определенное "одно", такое "одно", которое перешло в наличное бытие и границу, следовательно, есть отталкивание определенности от самой себя, порождение не того, что равно самому себе, каково отталкивание "одного", а порождение своего инобытия; в нем самом теперь положено, что оно выводит за пределы само себя и становится иным. Око состоит в том, чтобы увеличиваться или уменьшаться; оно внешность определенности в самом себе.
  Определенное количество, стало быть, выводит за пределы само себя; это иное, которым оно становится, само есть прежде всего определенное количество; но оно в такой же мере дано как не сущая граница, а выталкивающая себя за самое себя. Граница, вновь возникшая в этом выхождении, следовательно, есть безусловно лишь такая граница, которая снова снимает себя и выводит себя к следующей границе, и так далее до бесконечности.
  С. КОЛИЧЕСТВЕННАЯ БЕСКОНЕЧНОСТЬ (DIE QUANTITATIVE UNENDLICHKEIT)
  а) Ее понятие
  Определенное количество изменяется и становится другим определенным количеством. Дальнейшее определение этого изменения, а именно что оно продолжается до бесконечности, состоит в том, что определенное количество выступает как противоречащее себе в самом себе. - Определенное количество становится неким иным; но оно продолжает себя, переходя в свое инобытие;
  иное, следовательно, также есть определенное количество. Но последнее есть иное не только того или другого определенного количества (eines Quantums), но и самого определенного количества, как такового (des Quantums), отрицание его как ограниченного, следовательно, есть его неограниченность, бесконечность. Определенное количество есть долженствование (ein Sollen). Оно содержит (требование) быть определенным для себя, а быть определенным для себя означает скорее быть определенным в ином, и, наоборот, оно снятая определенность в ином, безразличное устойчивое существование для себя.
  Ввиду этого конечность и бесконечность сразу же приобретают каждая в самой себе двоякое и притом противоположное значение. Определенное количество конечно, во-первых, как ограниченное вообще и, во-вторых, как то, что выводит за пределы само себя, как определенность в ином. Бесконечность же его есть, во-первых, его неограниченность (Nichtbegrenztsein) и, во-вторых, его воз-вращенность в себя, безразличное для-себя-бытие. Если мы сразу сравним между собой эти моменты, то окажется, что определение конечности определенного количества, вывод за пределы самого себя к иному, в котором заключено его определение, есть в такой же мере определение бесконечного; отрицание границы есть тот же выход за определенность, так что определенное количество имеет в этом отрицании, в бесконечном, свою последнюю определенность. Другой момент бесконечности - безразличное к границе для-себя-бытие; само же определенное количество ограничено таким образом, что оно само по себе безразлично к своей границе и, значит, к другим определенным количествам и к выходу за свои пределы. Конечность и (долженствующая быть отдельной от нее, дурная) бесконечность, если это касается определенного количества, уже имеют каждая в самой себе момент другой.
  Качественное и количественное бесконечное отличаются друг от друга тем, что в первом противоположность между конечным и бесконечным качественна и переход конечного в бесконечное или, иначе говоря, их соотнесение имеется лишь во "в-себе", в их понятии. Качественная определенность дана как непосредственная и соотносится по своему существу с инобытием как с другим для нее бытием; она не положена имеющей в самой себе свое отрицание, свое иное. Величина же, как таковая, есть снятая определенность; она положена так, чтобы быть неравной себе и безразличной к самой себе, следовательно, быть тем, что изменяется. Качественные конечное и бесконечное поэтому абсолютно, т. е. абстрактно, противостоят друг другу; их единством служит лежащее в основе внутреннее соотношение. Конечное поэтому продолжает себя, переходя в свое иное, только в себе, а не в самом себе. Количественное же конечное соотносится в самом себе со своим бесконечным, в котором оно имеет свою абсолютную определенность. Это их соотношение представляет собой прежде всего количественно бесконечный прогресс.
  в) Количественый бесконечный прогресс (Der quantitative unendliche Progrep)
  Прогресс в бесконечное есть вообще выражение противоречия, в данном случае - выражение того противоречия, которое содержится в количественном или, иными словами, в определенном количестве вообще. Он есть то взаимоопределение конечного и бесконечного, которое мы рассмотрели выше в сфере качества, с тем различием, что, как мы только что указали, в количественном граница в самой себе выводит себя в свое потустороннее и продолжается в нем, и тем самым, наоборот, и количественно бесконечное положено имеющим в самом себе определенное количество; ибо в своем вовне-себя-бытии определенное количество есть в то же время оно само, его внешность принадлежит его определению.
  Бесконечный прогресс есть лишь выражение этого противоречия, а не его разрешение, но из-за непрерывного перехода одной определенности в другую он дает кажущееся разрешение в виде соединения обеих. В том виде, как он первоначально положен, он есть заданность бесконечного, а не его достижение, есть постоянное порождение его, причем он не выходит за само определенное количество, и бесконечное не становится чем-то положительным и наличным. В понятии определенного количества содержится его потустороннее. Это потустороннее есть, во-первых, абстрактный момент небытия определенного количества; последнее разлагается в себе самом; таким образом оно соотносится со своим потусторонним как со своей бесконечностью в соответствии с качественным моментом противоположности. Но, во-вторых, определенное количество находится в непрерывной связи с этим потусторонним; определенное количество и состоит именно в том, что оно есть иное самого себя, что оно внешне самому себе; стало быть, это внешнее так же не есть иное, как и определенное количество; потустороннее или бесконечное, следовательно, само есть определенное
  количество. Так потустороннее возвращено из своего бегства, и бесконечное достигнуто. Но так как это потустороннее, ставшее [теперь] посюсторонним, есть опять-таки определенное количество, то [здесь] в свою очередь положена лишь новая граница; граница эта как определенное количество снова убегает от себя самой, выходит как таковое за свои пределы и отталкивается от самой себя в свое небытие, в свое потустороннее, которое в той же мере постоянно становится определенным количеством, в какой и последнее отталкивается от самого себя, чтобы стать потусторонним.
  Непрерывный переход определенного количества в свое иное приводит к соединению обоих в таких терминах, как бесконечно большое или бесконечно малое. Так как в обоих еще имеется определение определенного количества, то они остаются изменчивыми и, стало быть, не достигается та абсолютная определенность, которая была бы некоторым для-себя-бытием. Это вовне-себя-бытие определения положено в двояком бесконечном, которое противоположно себе в соответствии с "больше" и "меньше", положено в бесконечно большом и бесконечно малом. В каждом из них, взятом само по себе, определенное количество сохраняется в постоянной противоположности своему потустороннему. Как бы ни увеличивали то, что обладает величиной, оно [в бесконечном] сжимается до незначительности. Поскольку оно соотносится с бесконечным как со своим небытием, то противоположность качественна; увеличенное определенное количество поэтому ничего не отвоевало от бесконечного; последнее, как и раньше, есть его небытие. Иначе говоря, увеличение определенного количества не есть приближение к бесконечному; ибо различие между определенным количеством и его бесконечностью имеет по своему существу также и тот момент, что оно не количественное различие. Бесконечно большое есть лишь более сжатое выражение противоречия: оно должно быть чем-то большим, т. е. определенным количеством, и бесконечным, т. е. не должно быть определенным количеством. - И точно так же бесконечно малое есть как малое определенное количество и остается поэтому абсолютно, т. е. качественно, слишком большим для бесконечного и противоположного ему. В обоих сохраняется противоречие бесконечного прогресса, который якобы нашел в них свое завершение.
  Эту бесконечность, которую упорно определяют как потустороннее конечного, следует назвать дурной количественной бесконечностью. Подобно качественной дурной бесконечности она есть постоянный переход от одного члена сохраняющегося противоречия к другому и обратно, от границы к ее небытию и от небытия снова к ней же, к границе. В количественном прогрессе то, к чему совершается переход, есть, правда, не абстрактно иное вообще, а определенное количество, положенное как разное; однако оно также остается противоположным своему отрицанию. Вот почему этот прогресс равным образом есть не продолжение и продвижение, а повторение одного и того же, полагание, снятие, и снова полагание и снова снятие. Это-бессилие отрицания, к которому через само снятие отрицания снова возвращается как непрерывное то, что им было снято. Здесь два определения так связаны между собой, что они совершенно убегают друг от друга;
  и, убегая друг от друга, они не могут отделиться друг от друга, а остаются связанными в своем взаимном убегании.
  Примечание 1
  [Высокое мнение о бесконечном прогрессе]
  Дурная бесконечность главным образом в форме прогресса количественного в бесконечном - этого постоянного перехода границы, который есть бессилие снять ее и постоянное возвращение в нее, - обычно считается чем-то возвышенным и некоторого рода служением Богу, равно как и в философии такой прогресс рассматривался как нечто последнее. Этот прогресс не раз служил поводом для триад, которыми восхищались как возвышенными произведениями. Но на самом деле эта модная возвышенность возвеличивает не самый предмет, который скорее ускользает, а только субъект, поглощающий в себя столь большие количества. Скудость этого остающегося субъективным восхождения по количественной лестнице сама себя обличает, признавая, что в своем тщетном труде оно не приближается к бесконечной цели, для достижения которой нужно, разумеется, взяться за дело совершенно иначе.
  В приводимых нами ниже такого рода тирадах выражено в то же время и то, во что переходит и чем заканчивается такого рода восхождение. Кант, например, приводит как нечто возвышенное следующее (Кг. d. prakt. V. Schl.).
  "Когда субъект в мысли возвышается над тем местом, которое он занимает в чувственном мире, и в необозримую даль расширяет связь со звездами и еще более далекими звездами, с мирами и еще более далекими мирами, с системами и еще более отдаленными системами, да и, кроме того, в безграничном времени их периодического движения, их начала и продолжительности, то представление не выдерживает этого движения в неизмеримую даль, где за самым отдаленным миром все еще есть более отдаленный, где прошлое, как бы далеко назад мы ни проследили его, все еще имеет более отдаленное прошлое, а будущее, как бы далеко мы его ни проследили вперед, все еще имеет впереди себя другое будущее; мысль не выдерживает этого представления о неизмеримом, подобно тому как кончается падением или головокружением сон, когда человеку снится, что он совершает длинный путь, идет все дальше и дальше, необозримо дальше, и не видать конца" .
  Это описание помимо того, что оно дает сжатое и вместе с тем богатое изображение содержания возвышения, вызываемого количественным бесконечным прогрессом, заслуживает похвалы особенно за ту правдивость, с которой оно указывает, чем кончается это возвышение: мысль изнемогает, и в итоге падение и головокружение. Приводит же мысль к изнеможению, вызывает ее падение и головокружение не что иное, как скука от повторения, которое заставляет границу исчезать и снова появляться и снова исчезать, и так всегда одно из-за другого и одно в другом, в потустороннем - посюстороннее, в посюстороннем - потустороннее, постоянно возникать и исчезать, вызывая лишь чувство бессилия этого бесконечного или этого долженствования, которое хочет и не может справиться с конечным.
  Описание вечности у Галлера, которое Кант назвал страшным, обычно вызывает особое восхищение, но часто как раз не за то, в чем состоит подлинная ценность описания. Галлер говорит:
  Ich haute ungeheure Zahlen, Gebiirge Millionen auf,
  vor mir.
  Ich setze Zeit auf Zeit und Welt auf Welt zu Hauf, l)nd wenn ich von der grausen Hoh' Mit Schwindein wieder nach dir seh', 1st alle Macht der Zahl, vennehrt zu lausendmalen, Noch nicht ein Teil von dir. Ich. zieH sie ab, und du liegst ganz
  Если этому нагромождению чисел и миров придается значение как описанию вечности, то упускают из виду, что сам поэт объявляет это так называемое страшное выхождение чем-то тщетным и пустым и что он кончает тем, что лишь благодаря отказу от этого пустого бесконечного прогресса предстает перед ним и становится наличным само истинное бесконечное.
  Среди астрономов были такие, которые очень охотно похвалялись возвышенностью своей науки, поскольку астрономия имеет дело с неизмеримым множеством звезд, с неизмеримыми пространствами и временами, в которых расстояния и периоды, уже сами по себе столь огромные, служат единицами и которые, сколь бы многократно их ни брали, все же снова оказываются ничтожно малыми. Пустое удивление, которому они при этом предаются, вздорные надежды, что в загробной жизни они будут перекочевывать с одной звезды на другую и, странствуя так по неизмеримому пространству, будут приобретать все новые и новые сведения того же рода, - эти свои пустое удивление и вздорные надежды они выдавали за один из главных моментов превосходства своей науки. А между тем она достойна изумления не из-за такой количественной бесконечности, а, напротив, в силу тех отношений меры и законов, которые разум познает в этих предметах и которые составляют разумное бесконечное в противоположность той неразумной бесконечности.
  Бесконечности, имеющей отношение к внешнему чувственному созерцанию, Кант противопоставляет другую бесконечность, состоящую в том, что "индивид обращается к своему незримому "Я" и противопоставляет абсолютную свободу своей воли как некоторое чистое "Я" все ужасам судьбы и тирании; для него исчезают все окружающие его вещи, начиная с ближайших к нему, и рассыпается в прах то, что представляется прочным, миры за мирами, и он, одинокий, познает себя как. равного самому себе" .
  "Я" в этом одиночестве с собой есть, правда, достигнутое потустороннее; оно пришло к самому себе, находится у себя, по ею сторону, в чистом самосознании абсолютная отрицательность доведена до утверждения и наличия, которое в указанном вы-хождении за чувственное определенное количество лишь убегает. Но это чистое "Я", фиксируя себя в своей абстрактности и бессодержательности, имеет перед собой противоположное ему наличное бытие вообще, полноту природного и духовного универсума как некое потустороннее. Обнаруживается то же самое противоречие, которое лежит в основе бесконечного прогресса, а именно такое возвращение к себе, которое непосредственно есть в то же время вовне-себя-бытие, соотношение со своим иным как со своим небытием; это соотношение остается некоторой тоской, потому что "Я" фиксировало для себя, с одной стороны, свою бессодержательную и лишенную опоры пустоту, а с другой, как свое потустороннее, - полноту, все же остающуюся в отрицании наличной.
  К своему изложению той и другой возвышенности Кант присовокупляет замечание, что "удивление (по отношению к первой, внешней) и уважение (ко второй, внутренней возвышенности), хотя и могут побуждать к изысканиям, но не могут их заменить". - Он, следовательно, объявляет эти взлеты не удовлетворительными для разума, который не может остановиться на них и связанных с ними чувствах и признавать потустороннее и пустое чем-то последним.
  Но как нечто последнее бесконечный прогресс брали особенно в его применении к нравственности. Только что указанная вторая противоположность между конечным и бесконечным как противоположность между многообразным миром и поднявшимся к своей свободе "Я" носит прежде всего качественный характер. Самоопределение "Я" стремится в то же время к тому, чтобы определить природу и освободить себя от нее; таким образом, оно само через себя соотносится со своим иным, которое как внешнее наличное бытие есть нечто многообразное и тоже количественное. Соотношение с чем-то количественным само становится количественным: отрицательное соотношение "Я" с этим количе
  РАЗДЕЛ ВТОРОЙ.
  ВЕЛИЧИНА (КОЛИЧЕСТВО)
  Мы уже указали отличие количества от качества. Качество есть первая, непосредственная определенность, количество же - определенность, ставшая безразличной для бытия, граница, которая вместе с тем и не есть граница, для-себя-бытие, совершенно тождественное с бытием-для-иного, - отталкивание многих "одних", которое есть непосредственно не-отталкивание, их непрерывность.
  Так как для-себя-сущее теперь положено таким образом, что не исключает своего иного, а наоборот, утвердительно продолжает себя в ином, то, поскольку наличное бытие вновь выступает в этой непрерывности и определенность его в то же время уже не находится в простом соотношении с собой, инобытие уже не непосредственная определенность налично сущего нечто, а положено так, что имеет себя как отталкивающееся от себя, соотносится с собой как с определенностью скорее в некотором другом наличном бытии (в некотором для-себя-сущем); а так как они в то же время (zugleich) существуют как безразличные, реф-лектированные в себя, несоотносимые границы, то определенность есть вообще вовне себя, есть что-то совершенно внешнее себе и столь же внешнее нечто; такая граница, безразличие ее в ней самой и безразличие [данного] нечто к ней, составляют количественную определенность этого нечто.
  Прежде всего следует отличать чистое количество от количества как определенного количества, от кванта. Как чистое количество оно, во-первых, возвратившееся в себя реальное для-себя-бытие, не имеющее еще в самом себе никакой определенности; как сплошное оно непрерывно продолжающее себя внутри себя бесконечное единство.
  Чистое количество, во-вторых, переходит в определенность, полагаемую в нем как определенность, которая в то же время не такова, есть лишь внешняя определенность. Количество становится определенным количеством. Определенное количество есть безразличная определенность, т. е. выходящая за свои пределы, отрицающая самое себя. Как такое инобытие инобытия оно
  соотносятся как определенные количества, каждое из них сразу же положено безразличным к этому изменению. Природа определяется через "Я", чувственность - через воление добра; изменение, произведенное этим велением в чувственности, есть лишь количественное различие, такое различие, которое оставляет ее тем, что она есть.
  В более абстрактном изложении кантонской философии или по крайней мере ее принципов, именно в наукоучении Фихте, бесконечный прогресс составляет точно так же основу и результат (das Letzte). За первым основоположением этого изложения, следует второе независимое от первого основоположение, именно противоположение "не-Я"; и сразу же принимается, что соотношение их есть также количественное различие: отчасти "не-Я" определяется "Я", отчасти им не определяется. Таким образом, "не-Я" продолжает себя, переходя в свое небытие так, что оно в этом своем небытии остается противоположным как нечто неснятое. Поэтому, после того как заключающиеся здесь противоречия были развиты [Фихте] в [его] системе, конечным результатом оказалось то же отношение, которое служило отправным пунктом: "не-Я" остается бесконечным импульсом, абсолютно иным; последним соотношением "не-Я" и "Я" служит бесконечный прогресс, тоска и стремление - то же противоречие, с которого начали .
  Так как количество - это определенность, положенная как снятая, то думали, что для единства абсолютного, для единой субстанциальности приобретают многое или, вернее, все, если противоположность вообще низвести до чисто количественного различия. Всякая противоположность только количественна - таково было в продолжение некоторого времени основное положение новейшей философии93; противоположные определения имеют одну и ту же сущность, одно и то же содержание, они реальные стороны противоположности, поскольку каждая из них имеет внутри себя оба определения противоположности,, оба фактора, но только на одной стороне преобладает один фактор, а на другой - другой, на одной стороне один из факторов, некая материя или деятельность, имеется в большем количестве или в более сильной степени, чем на другой. Поскольку здесь предполагаются разные вещества или деятельности, количественное различие скорее подтверждает и завершает их внешность и безразличие друг к другу и к их единству. Различие в абсолютном единстве, утверждают, - только количественное, [между тем ], хотя количественное - это снятая непосредственная определенность, оно, однако, есть лишь несовершенное, лишь первое отрицание, а не бесконечное отрицание, не отрицание отрицания.
  вовлечено в бесконечный прогресс. Но бесконечное определенное количество есть снятая безразличная определенность, оно есть восстановление качества.
  В-третьих, определенное количество в качественной форме есть количественное отношение. Определенное количество выходит за свои пределы лишь вообще; в отношении же оно выходит за свои пределы в свое инобытие так, что это инобытие, в котором оно имеет свое определение, в то же время положено, есть некоторое другое определенное количество; тем самым его воз-вращенность внутрь себя и соотношение с собой дано как имеющееся в его инобытии.
  В основе этого отношения еще лежит внешний характер определенного количества; здесь относятся друг к другу именно безразличные определенные количества, т. е. они имеют свое соотношение с самими собой в таком вовне-себя-бытии. Отношение есть тем самым лишь формальное единство качества и количества. Диалектика отношения состоит в его переходе в их абсолютное единство, в меру.
  Примечание
  Во [всяком] нечто его граница как качество есть по своему существу его определенность. Но если мы под границей понимаем количественную границу и, например, поле изменяет эту свою границу, то оно остается полем как до, так и после этого. Напротив, если изменяется его качественная граница, то тем самым изменяется его определенность, благодаря которой оно поле, и оно становится лугом, лесом и т. д. - Краснота, будь она более интенсивной или более слабой, всегда краснота; но если она изменяет свое качество, она перестает быть краснотой, она становится синевой и т. д. - Определение величины как определенного количества, так, как оно получилось выше, состоящее в том, что в основе лежит некоторое бытие как сохраняющееся, безразличное к определенности, которой оно обладает, подтверждается любым другим примером.
  Под словом "величина" разумеют, как в данных нами примерах, определенное количество, квант, а не количество [вообще], и главным образом поэтому приходится заимствовать это название из чужого языка 63.
  Дефиниция величины, даваемая в математике, касается также определенного количества. Обычно определяют величину как нечто, могущее увеличиваться или уменьшаться. Но увеличивать - значит сделать так, чтобы нечто было более велико, а уменьшать - сделать так, чтобы нечто было менее велико. В этом состоит отличие величины вообще от нее же самой, и величиной было бы, таким образом, то, величина чего может изменяться^. Дефиниция оказывается постольку негодной, поскольку в ней
  168
  КНИГА I. УЧЕНИЕ О БЫТИИ
  основание в его сущности. За эту-то внешность непрерывности для "одних" и цепляется вообще' атомистика, и отказаться от нее представлению очень трудно. - Напротив, математика отвергает ту метафизику, которая полагала, что время состоит из отдельных моментов времени, а пространство вообще или прежде всего линия - из пространственных точек, поверхность - из линий, все пространство - из поверхностей; она не признает таких дискретных "одних". Если она так определяет, например, величину поверхности, что последняя представлена как сумма бесконечно многих линий, то она видит в этой дискретности только представление, которое принимается лишь на мгновение, и в бесконечном множестве линий уже заключена снятость их дискретности, так как пространство, которое они должны составлять, ограниченно.
  Спиноза, которому было особенно важно выяснить понятие чистого количества, имеет в виду противоположность этого понятия простому представлению, когда он говорит о количестве следующее: Quantitas duobus modis a nobis concipitur, abstracte scilicet sive superficialiter, prout nempe ipsam imaginamur; vel ut substantia, quod a solo intellectu fit. Si itaque ad quantitatem attendimus, prout in imaginatione est, quod saepe et facilius a nobis fit, reperietur finita, divisibilis et ex partibus conflata, si autem ad ipsam, prout in intellectu est, attendimus, et earn, quatenus substantia est, concipimus, quod difficillime fit, - infinita, mica et indivisibilis reperietur. Quod omnibus, qui inter imaginationem et intellectum distinguere sciverint, satis manifestum erit64.
  Если потребуют более определенных примеров чистого количества, то укажем, что таково пространство и время, а также материя вообще, свет и т. д., даже "Я"; только под количеством, как мы уже отметили выше, не следует понимать определенного количества. Пространство, время и т. д. - это протяжения, множества, которые суть выхождение вовне себя, течение, не переходящее, однако, в противоположность, в качество или в "одно", а как выход вовне себя они суть вечное самопродуцирование своего единства.
  Пространство - это то абсолютное вовне-себя-бытие, которое точно так же совершенно непрерывно, оно инобытие и снова инобытие, тождественное себе; время - это абсолютное выхождение вовне себя, порождение "одного", момента времени, "теперь", которое есть непосредственно уничтожение самого себя и постоянно возобновляемое уничтожение этого прохождения, так что это самопорождение небытия есть такое же простое равенство и тождество себе.
  Что касается материи как количества, то в числе семи теорем, сохранившихся от первой диссертации Лейбница (1-я страница первого тома его сочинения) 65, есть одна (а именно вторая), гласящая: Non omnino improbabile est, materiam et quantitatem
  169
  РАЗДЕЛ 2. ВЕЛИЧИНА (КОЛИЧЕСТВО)
  esse realiter idem 66. - И в самом деле, эти понятия отличаются друг от друга лишь тем, что количество есть чистое определение мысли, а материя это же определение мысли во внешнем существовании. - "Я" (dem Ich) также присуще определение чистого количества, поскольку "Я" есть абсолютное становление иным, некоторое бесконечное отдаление или всестороннее отталкивание к отрицательной свободе для-себя-бытия, однако такое отталкивание, которое остается совершенно простой непрерывностью, непрерывностью всеобщности или у-себя-бытия, не прерываемой бесконечно многообразными границами, содержанием ощущений, созерцаний и т. д. - Что касается тех, кто возражает против понимания множества как простого единства и кто кроме понятия, что каждое из "многих" есть то же самое, что и другое, а именно "одно" из "многих" (поскольку здесь идет речь не о более определенном "многом", о зеленом, красном и т. д., а о "многом", рассматриваемом само по себе), требует еще и представления об этом единстве, то они сколько угодно найдут такого рода представлений в тех непрерывностях, которые дают в простом созерцании дедуцированное понятие количества как имеющееся налицо.
  Примечание 2
  (Кантовская антиномия ограниченности и неограниченности мира во времени и пространстве]
  Мы уже упомянули выше, что кантовские антиномии - это изложения противоположности конечного и бесконечного в более конкретном виде, в применении к более специальным субстратам представления. Рассмотренная там антиномия касалась противоположности между качественной конечностью и бесконечностью. В другой антиномии, а именно в первой из четырех космологических антиномий, рассматривается в большей мере количественная граница в ее противоречиях. Я поэтому подвергну здесь исследованию эту антиномию.
  Она касается вопроса о том, ограничен ли или не ограничен мир во времени и пространстве. - Можно было бы с одинаковым успехом рассматривать эту противоположность и в отношении самих времени и пространства, ибо признаем ли мы, что время и пространство суть отношения самих вещей, или же признаем, что они лишь формы созерцания, - это ничего не меняет по отношению к антиномичности приписываемой им ограниченности или неограниченности.
  Более подробный разбор этой антиномии покажет также, что оба положения, а равно и доказательства их, которые, как и рассмотренные выше, ведутся от противного, сводятся не к чему иному, как к двум следующим простым, противоположным утверждениям: граница существует и должно переступать границу.
  Тезис гласит:
  "Мир имеет начало во времени и ограничен также в пространстве".
  Одна часть доказательства, та, которая касается времени, принимает противное:
  "Допустим, что мир не имеет начала во времени, тогда до всякого данного момента времени протекла вечность и, стало быть, прошел бесконечный ряд следующих друг за другом состояний вещей в мире. Но бесконечность ряда именно в том и состоит, что он никогда не может быть закончен путем последовательного синтеза. Стало быть, бесконечный прошедший мировой ряд невозможен; значит, начало мира есть необходимое условие его существования, что и требовалось доказать" .
  Другая часть доказательства, касающаяся пространства, сводится к времени. Синтез частей бесконечного в пространстве мира потребовал бы бесконечного времени, которое должно было бы рассматриваться как протекшее, поскольку мир в пространстве следует рассматривать не как нечто становящееся, а как завершенное данное. Но относительно времени показано в первой части доказательства, что невозможно принимать бесконечное протекшее время.
  Однако сразу видно, что не было никакой нужды вести доказательство от противного или даже вообще вести доказательство, так как в нем лежит в основе то, что должно было быть доказано. А именно, в нем принимается некоторый или любой данный момент времени, до которого протекла вечность (вечность имеет здесь лишь ничтожный смысл некоторого дурно-бесконечного времени). Но данный момент времени означает не что иное, как некую определенную границу во времени. В доказательстве, следовательно, подразумевается граница времени как действительная. Но это и есть именно то, что должно было быть доказано. Ведь тезис состоит в том, что мир имеет начало во времени.
  [Здесь] имеется лишь та разница, что допущенная граница времени есть некоторое "теперь" как конец протекшего до этого времени, а та граница, наличие которой требуется доказать, есть "теперь" как начало некоторого будущего. Но эта разница несущественна. "Теперь" принимается как точка, в которой прошел бесконечный ряд следующих друг за другом состояний вещей в мире, следовательно, как конец, как качественная граница. Если бы это "теперь" рассматривалось лишь как количественная граница, которая текуча и которую не только должно переступить, но которая скорее и состоит лишь в том, что она переступает самое себя, то оказалось бы, что бесконечный временной ряд в ней не прошел, а продолжает идти, и рассуждение доказательства отпало бы. Напротив, [в кантовском доказательстве] момент времени принят как качественная граница для прошлого, но в то же время он начало для будущего, - ибо сам по себе каждый момент времени есть соотношение прошлого и будущего, - он равным образом есть абсолютное, т. е. абстрактное начало для будущего, т. е. то, что должно было быть доказано. Дело отнюдь не меняется от того, что до будущего указанного момента времени и до начала этого будущего имеется уже некоторое прошлое; так как этот момент времени есть качественная граница - а необходимость принимать его за качественную границу вытекает из определения завершенного, протекшего, следовательно, не продолжающегося, - то время в нем прервано и это прошлое оказывается лишенным соотношения с тем временем, которое могло быть названо будущим лишь в отношении этого прошедшего и которое поэтому без такого соотношения есть лишь время вообще, имеющее абсолютное начало. Но если бы оно - как это в самом деле и есть-через "теперь", через данный момент времени находилось в соотношении с прошедшим, если бы оно, следовательно, было определено как будущее, то, с другой стороны, и этот момент времени не был бы границей, бесконечный временной ряд продолжался бы в том, что называлось будущим, и не был бы, как это приняло [доказательство], завершен.
  На самом деле время есть чистое количество; используемый в доказательстве "момент времени", в котором время якобы прерывается, есть скорее лишь снимающее себя для-себя-бытие самого "теперь". Доказательство делает лишь одно: утверждаемую тезисом абсолютную границу времени оно представляет как некий данный момент времени и прямо принимает, что он завершен, т. е. что он есть абстрактная точка; это - общепринятое определение, которое чувственное представление легко принимает за границу, вследствие чего в доказательстве признается как допущение то, что до этого было приведено как требующее доказательства.
  Антитезис гласит:
  "Мир не имеет начала [во времени] и границ в пространстве; он бесконечен и во времени, и в пространстве".
  Доказательство антитезиса также исходит из допущения противного:
  "Допустим, что мир имеет начало [во времени]. Так как начало есть существование, которому предшествует время, когда вещи не было, то когда-то должно было существовать время, в котором мира не было, т. е. пустое время. Но в пустом времени невозможно возникновение какой бы то ни было вещи, так как ни одна часть такого времени в сравнении с другой частью не заключает в себе условия существования, отличного от условия несуществования. Поэтому хотя некоторые ряды вещей и могут иметь начало в мире, но сам мир не может иметь начала и, [следовательно], в отношении прошедшего времени бесконечен"
  Это доказательство от противного, как и другие, прямо и бездоказательно утверждает то, что оно должно было доказать. А именно оно принимает сначала некое потустороннее наличного бытия мира, пустое время, но затем продолжает точно так же и наличное бытие мира, выводя его за его пределы в это пустое время, тем самым снимает это время и, следовательно, продолжает наличное бытие до бесконечности. Мир есть некоторое наличное бытие; доказательство подразумевает, что это наличное
  бытие возникает и что возникновение имеет предшествующее [ему] во времени условие. Но сам антитезис в том именно и состоит, что нет никакого безусловного наличного бытия, никакой абсолютной границы и что наличное бытие мира всегда требует некоторого предшествующего условия. Стало быть, то, что подлежит доказательству, находится в доказательстве как допущение. Далее, доказательство ищет затем условия в пустом времени, а это означает, что условие принимается как имеющее временный характер и, следовательно, как наличное бытие и как нечто ограниченное. Стало быть, вообще принимается, что мир как наличное бытие предполагает другое обусловленное наличное бытие во времени и т. д. до бесконечности.
  Доказательство бесконечности мира в пространстве таково же. В виде доказательства от противного принимается пространственная конечность мира: "В таком случае он находится в пустом неограниченном пространстве и имел бы некоторое отношение к нему; но такое отношение мира к несуществующему предмету есть ничто".
  И здесь в доказательстве прямо берется в качестве предпосылки то, что требуется доказать. [Здесь] прямо принимается, что ограниченный пространственный мир находится в пустом пространстве и имеет к нему некоторое отношение, т. е. что, с одной стороны, необходимо выходить за пределы этого мира, в пустоту, в потустороннее мира и небытие этого мира, но, с другой стороны, этот мир находится в отношении с пустым пространством, т. е. имеет в нем продолжение, и, следовательно, дблжно представлять себе потустороннее как наполненное наличное бытие мира. Бесконечность мира в пространстве, провозглашаемая антитезисом, есть не что иное, как, с одной стороны, пустое пространство и, с другой, отношение мира к нему, т. е. продолжение мира в нем, наполнение его. Это противоречие - предположение, что пространство одновременно и пусто и наполнено, - есть бесконечный прогресс наличного бытия в пространстве. Само это противоречие, отношение мира к пустому пространству, прямо кладется в основу доказательства.
  Поэтому тезис и антитезис и доказательства их не что иное, как противоположные утверждения, что имеется некоторая граница и что она вместе с тем лишь снятая граница; что граница имеет нечто потустороннее, с чем, однако, она находится в соотношении и куда необходимо выходить, переступая ее, но где снова возникает такая граница, которая не есть граница.
  Разрешение этих антиномий, как и предыдущих, трансцендентально, т. е. оно состоит в утверждении, что пространство и время как формы созерцания идеальны в том смысле, что мир в самом себе не находится в противоречии с собой, не снимает себя; лишь сознание в своем созерцании и в соотношении созерцания с рассудком и разумом есть противоречащая самой себе сущность. Это слишком большая нежность по отношению к миру - удалить из него противоречие, перенести, напротив, это противоречие в дух, в разум и оставить его там неразрешенным. В самом же деле дух столь силен, что может переносить противоречие, но он же и умеет разрешать его. Это, однако, вовсе не значит, что так называемый мир (как бы его ни именовали - объективным ли, реальным миром или, согласно трансцендентальному идеализму, субъективным созерцанием и чувственностью, определяемой категориями рассудка) свободен хоть где-нибудь от противоречия, но он не в состоянии выносить его и потому подвержен возникновению и прохождению.
  с) Бесконечность определенного количества (Die Unendlichkeit des Quantum)
  1. Бесконечное определенное количество как бесконечно большое или бесконечно малое само есть в себе бесконечный прогресс;
  оно определенное количество как некоторое большое или малое и в то же время небытие определенного количества. Бесконечно большое и бесконечно малое суть поэтому образы представления, которые при более внимательном рассмотрении оказываются ничтожным туманом и тенью. Но в бесконечном прогрессе это противоречие имеется в ясном виде, и тем самым имеется в ясном виде то, что составляет природу определенного количества, которое достигло своей реальности как интенсивная величина и теперь положено в своем наличном бытии таким, каково оно в своем понятии. Это тождество мы теперь и должны рассмотреть.
  Определенное количество как градус просто, оно соотнесено с собой и определено как [находящееся] в самом себе. Так как благодаря этой простоте инобытие и определенность сняты в нем, то определенность внешняя ему; оно имеет свою определенность вовне себя. Это его вовне-себя-бытие есть прежде всего абстрактное небытие определенного количества вообще, дурная бес^ конечность. Но это небытие обладает, далее, и некоторой величиной; определенное количество непрерывно переходит в свое небытие, ибо имеет свою определенность как раз в своей внешности; эта его внешность точно так же есть поэтому определенное количество; таким образом, указанное его небытие, бесконечность, ограничивается, т. е. потустороннее снимается, оно само определено как определенное количество, которое, следовательно, в своем отрицании находится у самого себя.
  Но это как раз то, что определенное количество, как таковое, есть в себе. Ибо оно есть оно же само благодаря своему вовне-себя-бытию; внешность составляет то, благодаря чему оно определенное количество, находится у себя. Следовательно, в бесконечном прогрессе понятие определенного количества положено.
  Если мы возьмем бесконечный прогресс сначала в его абстрактных определениях, как они представлены нам, то увидим, что в нем снято определенное количество, но снято также его потустороннее, имеется, следовательно, и отрицание определенного количества, и отрицание этого отрицания. Его истина - это их единство, в котором они даны, однако, как моменты. - Это единство есть разрешение противоречия, выражением которого служит бесконечный прогресс; поэтому ближайший смысл единства восстановление понятия величины, заключающегося в том, что она безразличная или внешняя граница. Когда говорят о бесконечном прогрессе, как таковом, то обычно обращают внимание только на то, что каждое определенное количество, как бы оно ни было велико или мало, может исчезать, что должна быть возможность выходить за его пределы, но не на то, что само это его снятие, потустороннее, дурная бесконечность, также исчезает.
  Уже первое снятие, отрицание качества вообще, благодаря которому полагается определенное количество, есть в себе снятие отрицания, определенное количество есть снятая качественная граница, следовательно, снятое отрицание, - но в то же время оно таково лишь в себе; положено же оно как наличное бытие, а затем его отрицание фиксировано как бесконечное, как потустороннее определенного количества, которое остается по ею сторону как нечто непосредственное', таким образом, бесконечное определено лишь как первое отрицание, и таковым оно выступает в бесконечном прогрессе. Но мы уже показали, что в бесконечном прогрессе имеется нечто большее, имеется отрицание отрицания, или то, что бесконечное есть поистине. Ранее мы это рассматривали так, что тем самым восстановлено понятие определенного количества; это восстановление означает прежде всего, что его наличное бытие получило свое более точное определение, а именно возникло определенное количество, определенное в соответствии со своим понятием и отличное от непосредственного определенного количества; внешность есть теперь противоположность самой себе, положена как момент самой величины, - возникло определенное количество, взятое так, что оно посредством своего небытия, бесконечности, имеет свою определенность в другом определенном количестве, т. е. есть качественно то, что оно есть. Однако это сравнение понятия определенного количества с его наличным бытием свойственно больше нашей рефлексии - отношению, которого здесь еще нет. Ближайшее определение таково: определенное количество возвращено к качеству, определено отныне качественно. Ибо его особенность, его качество - это внешность, безразличие определенности, и оно теперь положено как то, что в своей внешности есть скорее оно же само, соотносится в ней с самим собой, определено в простом единстве с собой, т. е. качественно. - Это качественное определено еще более точно, а именно как для-себя-бытие, ибо соотношение с самим собой, к которому оно пришло, появилось из опосредствования, из отрицания отрицания. Определенное количество имеет бесконечность, для-себя-определенность уже не вовне себя, а в самом себе.
  Бесконечное, имеющее в бесконечном прогрессе лишь ничтожное значение небытия, недостигнутого, но искомого потустороннего, есть на самом деле не что иное, как качество. Определенное количество как безразличная граница переступает само себя в бесконечность; тем самым оно не ищет ничего иного, кроме для-себя-определенности, качественного момента, который, однако, таким образом есть лишь долженствование. Его безразличие к границе, следовательно, отсутствие у него для-себя-сущей определенности и его выхождение за само себя есть то, что делает определенное количество определенным количеством; это его выхождение должно подвергнуться отрицанию и найти себе в бесконечном свою абсолютную определенность.
  В самом общем виде: определенное количество - это само снятое качество; но определенное количество бесконечно, выходит за свои пределы, оно отрицание себя; это его выхождение есть, следовательно, в себе отрицание подвергнутого отрицанию качества, восстановление его; и положено именно то, что внешность, выступавшая как потустороннее, определена как собственный момент определенного количества.
  Определенное количество этим положено как оттолкнутое от себя, вследствие чего, стало быть, имеются два определенных количества, которые, однако, сняты, даны лишь как моменты одного единства, и это единство есть определенность определенного количества. - Последнее, соотнесенное, таким образом, в своей внешности с собой как безразличная граница и, следовательно, положенное качественно, есть количественное отношение. - В самом отношении определенное количество внешне себе, отлично от самого себя; эта его внешность есть соотношение одного определенного количества с другим определенным количеством, каждое из которых значимо лишь в этом своем соотношении со своим иным; и это соотношение составляет определенность определенного количества, данного как такое единство. Определенное количество имеет в нем не безразличное, а качественное определение, в этой своей внешности возвратилось в себя, есть в ней то, что оно есть.
  Примечание 1
  Определенность понятия математического бесконечного
  Математическое бесконечное интересно, с одной стороны, ввиду расширения [сферы] математики и ввиду великих результатов, достигнутых благодаря введению его в математику; с Другой же стороны, оно достойно внимания по той причине, что этой науке еще не удалось посредством понятия (понятия в собственном смысле) обосновать правомерность его применения. Все обоснования зиждутся в конечном счете на правильности результатов, получающихся при помощи этого определения, правильности, доказанной из других оснований, но не на ясности предмета и действий, благодаря которым достигнуты эти результаты; более того: признается даже, что сами эти действия неправильны.
  Это уже само по себе недостаток; такой образ действия ненаучен. Но он влечет за собой еще и тот вред, что математика, не зная природы этого своего орудия из-за того, что не справилась с его метафизикой и критикой, не могла определить сферу его применения и предохранить себя от злоупотребления им.
  В философском же отношении математическое бесконечное важно потому, что в его основе действительно лежит понятие истинного бесконечного и оно куда выше, чем обычно называемое так метафизическое бесконечное, исходя из которого выдвигаются против него возражения. От этих возражений математическая наука часто умеет спасаться лишь тем, что она отвергает компетенцию метафизики, утверждая, что ей нет дела до этой науки, что ей нечего заботиться о ее понятиях, если только она действует последовательно на своей собственной почве. Она-де должна рассматривать не то, что истинно в себе, а то, что истинно в ее области. При всех своих возражениях против математического бесконечного метафизика не может отрицать или опровергнуть блестящие результаты, которые дало его применение, а математика не в состоянии точно выяснить метафизику своего собственного понятия, а потому не в состоянии также и дать основание (Ableitung) тех приемов, которые делает необходимыми применение бесконечного.
  Если бы над математикой тяготело одно лишь затруднение, причиняемое понятием вообще, то она могла бы без околичностей оставить его в стороне, поскольку именно понятие есть нечто большее, чем только указание сущностных определенностей, т. е. рассудочных определений той или иной вещи, а упрекнуть математику в недостаточной строгости этих определенностей никак нельзя; [она могла бы оставить в стороне это затруднение], ибо не принадлежит к тем наукам, которые должны иметь дело с понятиями своих предметов и образовать свое содержание через развитие понятия, хотя бы только путем резонерства. Но применяя метод своего бесконечного, она находит главное противоречие в самбм характерном для нее методе, на котором она вообще основывается как наука. Ибо исчисление бесконечного разрешает и требует таких приемов, которые она должна отвергать, оперируя конечными величинами, и в то же время она обращается со своими бесконечными величинами как с конечными определенными количествами и хочет применять к первым те же приемы, которые применяются к последним. Очень важно для развития этой науки то, что она нашла для трансцендентных определений и действий над ними форму обычного исчисления (Kalkuls).
  При всей этой противоречивости своих действий математика показывает, что результаты, которые она получает посредством их, вполне совпадают с теми, которые она получает с помощью собственно математического метода, геометрического и аналитического метода. Однако, с одной стороны, это касается не всех результатов, и цель введения [математического] бесконечного не только сокращение обычного пути, а достижение результатов, которых последний дать не может. С другой же стороны, успех сам по себе не может служить оправданием характера пути (die Manier des Wegs). А этот характер исчисления бесконечного отягощен видимостью неточности, которую он сам себе придает, увеличивая конечные величины на бесконечно малую величину и отчасти сохраняя эту последнюю в дальнейших действиях, отчасти же и пренебрегая ею. Этот прием заключает в себе ту странность, что, несмотря на признаваемую неточность, получается результат, который не только довольно точен и столь близок [к истинному результату ], что можно не обращать внимания на разницу, но и совершенно точен. В самом же действии, предшествующем результату, нельзя обойтись без представления, что некоторые величины не равны нулю, но они столь незначительны, что их можно оставить без внимания. Однако в том, что понимают под математической определенностью, совершенно отпадает всякое различие между большей или меньшей точностью, подобно тому как в философии может идти речь не о большей или меньшей вероятности, а единственно лишь об истине. Если метод и применение бесконечного и находят оправдание в успехе, то все же требовать их обоснования не так излишне, как представляется излишним, например, требование доказать право пользоваться собственным носом. Ведь в математическом познании как познании научном существенное значение имеет доказательство, а в отношении получаемых результатов также оказывается, что строго математический метод не для всех их доставляет аргумент успеха, который к тому же есть лишь внешний аргумент.
  Стоит рассмотреть более внимательно математическое понятие бесконечного и наиболее замечательные попытки, которые ставят себе целью найти оправдание в пользовании им и устранить затруднение, отягчающее метод. Рассмотрение таких оправданий и определений математического бесконечного, которые я намерен изложить в этом примечании более пространно, бросит в то же время наиболее яркий свет и на самое природу истинного понятия и покажет, как оно представлялось и легло в основу этих попыток.
  Обычное определение математического бесконечного гласит, что оно есть величина, больше которой, если она определена как бесконечно большая, или меньше которой, если она определена как бесконечно малая, уже нет или - в другой формулировке - как величина, которая в первом случае больше, а во втором меньше любой другой величины. - В этой дефиниции выражено, конечно, не истинное понятие, а скорее, как уже отмечено, лишь то же противоречие, что и в бесконечном прогрессе. Но посмотрим, что содержится в ней в себе. Величина определяется в математике как то, что может быть увеличено или уменьшено, следовательно, вообще как безразличная граница. И вот, так как бесконечно большое или бесконечно малое есть нечто такое, что уже больше не может быть увеличено или уменьшено, то оно на самом деле уже не определенное количество, как таковое.
  Этот вывод необходим и непосредствен. Но именно это соображение, что определенное количество, - а я называю в этом примечании определенным количеством вообще то, чтб оно есть, [а именно ] конечное определенное количество, - снято, обычно не приходит на ум, а между тем оно-то и составляет затруднение для обыденного понимания, так как требуется, чтобы определенное количество, когда оно бесконечно, мыслилось как нечто снятое, как нечто такое, что не есть определенное количество, но количественная определенность чего все же сохраняется.
  Если обратимся к тому, как относится к этому определению Кант *, то увидим, что он его находит несогласующимся с тем, что понимают под бесконечным целым. "Согласно обыденному понятию бесконечна та величина, больше которой (т. е. больше определенного множества содержащихся в ней данных единиц) невозможна никакая другая величина. Но никакое множество не может быть наибольшим, так как ко всякому множеству можно прибавить еще одну или несколько единиц. Бесконечное целое не дает нам представления о том, как оно велико, стало быть, понятие его не есть понятие максимума (или минимума): посредством него мыслится только его отношение к любой полагаемой единице, для которой бесконечное целое больше всякого числа. В зависимости от того, взяли ли мы большую или меньшую единицу, бесконечное было бы большим или меньшим, но бесконечность, так как она состоит лишь в отношении к этой данной единице, оставалась бы одной и той же, хотя, конечно, абсолютная величина целого вовсе не была бы таким образом познана".
  Кант отвергает признание бесконечного целого некоторым максимумом, завершенным множеством данных единиц. Максимум или минимум, как таковой, все еще представляется определенным количеством, множеством. Таким представлением не может быть отклонено указанное Кантом заключение, которое приводит к большему или меньшему бесконечному. Вообще, когда бесконечное представляют как определенное количество, для него сохраняет значение различие большего или меньшего. Но эта критика не затрагивает понятия истинного математического бесконечного, бесконечной разности, ибо последняя уже не конечное определенное количество.
  Напротив, даваемое Кантом понятие бесконечности, которое он называет истинно трансцендентальным, гласит, что "последовательный синтез единицы при измерении определенного количества никогда не может быть закончен" ". В этом понятии подразумевается, как данное, определенное количество вообще; требуется, чтобы оно посредством синтеза единицы стало некоторой численностью, определенным количеством, которое следует точно указать, но, [по утверждению Канта], невозможно когда-либо закончить такой синтез. Этим совершенно очевидно выражено не что иное, как бесконечный прогресс, только представляют себе его здесь трансцендентально, т. е., собственно говоря, субъективно и психологически. Само по себе, дескать, определенное количество, правда, завершено, но трансцендентальным образом, а именно в субъекте, сообщающем ему отношение к некоторой единице, возникает лишь такое определение определенного количества, которое не завершено и всецело обременено потусторонним. Следовательно, здесь вообще не идут дальше противоречия, которое содержится в величине, но которое распределено между объектом и субъектом, так что на долю первого выпадает ограниченность, а на долю второго - выхождение за каждую постигаемую им определенность, в дурное бесконечное.
  Выше же было сказано, что определение математического бесконечного и притом так, как им пользуются в высшем анализе, соответствует понятию истинного бесконечного; теперь следует сопоставить эти два определения в более развернутом виде. - Что касается прежде всего истинно бесконечного определенного количества, то оно определилось как в самом себе бесконечное;
  оно таково, поскольку, как мы выяснили, и конечное определенное количество или определенное количество вообще, и его потустороннее - дурное бесконечное - одинаково сняты. Снятое определенное количество возвратилось тем самым к простоте и к соотношению с самим собой, но не только так, как экстенсивное определенное количество, переходившее в интенсивное определенное количество, которое имеет свою определенность в каком-то внешнем многообразии лишь в себе, однако, как полагают, безразлично к этому многообразию и отлично от него. Бесконечное определенное количество скорее содержит, во-первых, внешность и, во-вторых, ее отрицание в самом себе. В этом случае оно уже не конечное определенное количество, не определенность величины, которая имела бы наличное бытие как определенное количество, оно нечто простое и потому дано лишь как момент; оно определенность величины в качественной форме; его бесконечность состоит в том, что оно дано как некоторая качественная определенность. - Таким образом, как момент оно находится в сущностном единстве со своим иным, дано лишь как определенное этим своим иным, т. е. оно имеет значение лишь в связи с чем-то находящимся с ним в отношении. Вне этого отношения оно нуль, между тем именно определенное количество, как таковое, безразлично, как полагают, к отношению, хотя оно и есть в нем непосредственное неподвижное определение. В отношении оно только как момент не есть нечто само по себе безразличное; в бесконечности как для-себя-бытии оно, будучи в то же время некоторой количественной определенностью, дано лишь как некоторое "для-одного".
  Понятие бесконечного, как оно здесь изложено абстрактно, окажется лежащим в основе математического бесконечного, и оно само станет более ясным, когда рассмотрим различные ступени выражения определенного количества как момента отношения, начиная с низшей ступени, на которой оно еще есть также определенное количество, как таковое, и кончая высшей, где оно приобретает значение и выражение бесконечной величины в собственном смысле.
  Итак, возьмем сначала определенное количество в том отношении, в котором оно дробное число. Такая дробь, например, 2/7 не есть такое определенное количество, как 1, 2, 3 и т. д.;
  она, правда, обычное конечное число, однако не непосредственное, как целые числа, а как дробь опосредствованно определенное двумя другими числами, которые суть в отношении друг друга численность и единица, причем и единица есть некоторая численность. Но взятые абстрагирование от этого их более точного определения относительно друг друга и рассматриваемые лишь в соответствии с тем, что в качественном соотношении, в котором они здесь находятся, происходит с ними как с определенными количествами, 2 и 7 помимо этого соотношения суть безразличные определенные количества; но выступая здесь как моменты, друг друга и тем самым некоторого третьего (того определенного количества, которое называется показателем), они имеют значение не как 2 и 7, а лишь со стороны их определенности относительно друг друга. Поэтому можно вместо них с таким же успехом поставить также 4 и 14 или 6 и 21 и т. д. до бесконечности. Тем самым они, следовательно, начинают приобретать качественный характер. Если бы 2 и 7 имели значение только как определенные количества, то одно было бы просто 2, а другое 7; 4, 14, б, 21 и т. д. - нечто совершенно иное, чем эти числа, и, поскольку они лишь непосредственные определенные количества, одни из них не могут быть подставлены вместо других. Но поскольку 2 и 7 имеют значение не со стороны той определенности, что они такие определенные количества, их безразличная граница снята; они, стало быть, с этой стороны заключают в себе момент бесконечности, ибо они не только уже не то, что они суть, но сохраняется их количественная определенность, однако как в себе сущая качественная определенность, а именно согласно тому, что они значат в отношении. Они могут быть заменены бесконечным множеством других чисел, так что определенность отношения не изменяет величину дроби.
  Но изображение бесконечности в числовой дроби несовершенно еще и потому, что оба члена дроби, 2 и 7, могут быть изъяты из отношения, и тогда они обыкновенные безразличные определенные количества; их соотношение - то, что они суть члены отношения и моменты, - есть для них нечто внешнее и безразличное. И точно так же само их соотношение есть обычное определенное количество, показатель отношения.
  Буквы, которыми оперируют в общей арифметике, т. е. ближайшая всеобщность, в которую возводятся числа, не обладают свойством иметь определенную числовую величину; они лишь всеобщие знаки и неопределенные возможности любой определенной величины. Дробь представляется поэтому более подходящим выражением бесконечного, так как а и Ь, изъятые из их соотношения, остаются неопределенными и не имеют особой им принадлежащей величины, даже будучи отделены друг от друга. - Однако, хотя эти буквы положены как неопределенные величины, их смысл все же состоит в том, что они какое-то конечное определенное количество. Так как они хотя и всеобщее представление, но лишь об определенном числе, то для них одинаково безразлично то, что они находятся в отношении, и вне этого отношения они сохраняют то же самое значение.
  Если присмотримся еще пристальнее к тому, что имеется в отношении, то увидим, что ему присущи оба определения: оно, во-первых, определенное количество, но последнее есть, во-вторых, не непосредственное определенное количество, а такое, которое содержит качественную противоположность; в то же время оно остается в отношении тем определенным, безразличным квантом благодаря тому, что оно возвращается в себя из "своего инобытия, из противоположности и, следовательно, есть также нечто бесконечное. Эти два определения, развитые в их отличии друг от друга, представляются в следующей общеизвестной форме.
  2 1 Дробь - может быть выражена как 0,285714...., как
  1 + а + а2 + а3 и т. д. Таким образом, она дана как бесконечный ряд; сама дробь называется суммой или конечным выражением этого ряда. Если сравним между собой эти два выражения, то окажется, что одно, бесконечный ряд, представляет ее уже не как отношение, а с той стороны, что она определенное количество как множество таких количеств, которые присоединяются одно к другому, - как некоторая численность. - Что величины, которые должны составить дробь как некую численность, сами в свою очередь состоят из десятичных дробей, стало быть, сами состоят из отношений, - это не имеет здесь значения; ибо это обстоятельство касается особого рода единицы, этих величин, а не их, поскольку они конституируют численность; ведь и состоящее из нескольких цифр целое число десятеричной системы также считается по своей сути численностью, и не обращается внимания на то, что она состоит из произведений некоторых чисел на число десять и его степени. Не важно здесь и то, что имеются другие 2 дроби, нежели взятая в качестве примера дробь , которые, будучи обращены в десятичные дроби, не дают бесконечного ряда; однако каждая из них может быть изображена как такой ряд в числовой системе другой единицы.
  Так как в бесконечном ряде, который должен представлять дробь как численность, исчезает та ее сторона, что она отношение, то исчезает и та сторона, что она, как показано выше, в самой себе имеет бесконечность. Но эта бесконечность вошла другим способом, а именно сам ряд бесконечен.
  Какова эта бесконечность ряда - это явствует само собой; она дурная бесконечность прогресса. Ряд содержит и представляет следующее противоречие: нечто, будучи отношением и имея внутри себя качественную природу, изображается как лишенное отношений, просто как определенное количество, как численность. Следствием этого [противоречия] оказывается то, что в численности, выражаемой в ряде, всегда чего-то недостает, так что для того, чтобы достигнуть требуемой определенности, всегда нужно выходить за пределы того, что положено. Закон этого продвижения известен; он заключается в определении определенного количества, содержащемся в дроби, и в природе формы, в которой это определение должно быть выражено. Можно, правда, продолжая ряд, сделать численность столь точной, сколь это нужно. Однако изображение [численности ] посредством ряда всегда остается лишь долженствованием; оно обременено неким потусторонним, которое не может быть снято, так как попытка выразить в виде численности то, что основано на качественной определенности, есть постоянное противоречие.
  В этом бесконечном ряде действительно имеется та неточность, которая в истинном математическом бесконечном встречается лишь как видимость. Не следует смешивать эти два вида математического бесконечного, точно так же как не следует смешивать оба вида философского бесконечного. Для изображения истинного математического бесконечного сначала пользовались формой ряда, и в новейшее время она опять была вызвана к жизни. Но она для него не необходима. Напротив, как станет ясно из последующего, бесконечное бесконечного ряда сущностно отличается от истинного математического бесконечного. Скорее он уступает [в этом отношении] даже такому выражению, как дробь.
  А именно бесконечный ряд содержит дурную бесконечность, так как то, что он должен выразить, остается долженствованием, а то, что он выражает, обременено неисчезающим потусторонним и отличается от того, что должно быть выражено. Он бесконечен не из-за положенных членов, а потому, что они неполны, потому что иное, сущностно принадлежащее к ним, находится по ту сторону их; то, что в нем есть, хотя бы положенных членов было сколь угодно много, есть лишь конечное в собственном смысле этого слова, положенное как конечное, т. е. как такое, что не есть то, чем оно должно быть. Напротив, то, что называется конечным выражением или суммой такого ряда, безупречно; оно полностью содержит то значение, которого ряд только ищет; потустороннее возвращено из своего бегства; то, что этот ряд есть, и то, чем он должен быть, уже не разделено, а есть одно и то же.
  Различает их, если говорить точнее, то, что в бесконечном ряде отрицательное находится вне его членов, которые имеются налицо, так как они признаются лишь частями численности. Напротив, в конечном выражении, которое есть отношение, отрицательное имманентно как определяемость сторон отношения друг другом, которая есть возвращение в себя, соотносящееся с собой единство как отрицание отрицания (обе стороны отношения даны лишь как моменты), и, следовательно, имеет внутри себя определение бесконечности. - Таким образом, обычно так называемая сумма, - или -,--- есть на самом деле отношение, и / 1 - а это так называемое конечное выражение есть истинно бесконечное выражение. Бесконечный ряд есть на самом деле скорее сумма; его цель - то, что в себе есть отношение, представить в форме некоторой суммы, и имеющиеся налицо члены ряда даны не как члены отношения, а как члены агрегата. Он, далее, есть скорее конечное выражение, ибо он несовершенный агрегат и остается по своему существу чем-то недостаточным. По тому, что в нем имеется, он определенный квант, но в то же время меньший, чем тот, которым он должен быть; и то, чего ему недостает, также есть определенный квант; эта недостающая часть есть на самом деле то, что называется в ряде бесконечным только с той формальной стороны, что она есть нечто недостающее, некоторое небытие; по своему содержанию она конечное определенное количество. Только то, что налично в ряде, совокупно с тем, чего ему недостает, составляет дробь, определенный квант, которым ряд также должен быть, но которым он не в состоянии быть. - Слово "бесконечное" также и в сочетании "бесконечный ряд" обычно кажется мнению чем-то возвышенным и величественным; это некоторого рода суеверие, суеверие рассудка. Мы видели, что оно сводится скорее к определению недостаточности.
  Можно еще заметить, что то, что имеются такие бесконечные ряды, которые не суммируются, - это в отношении формы ряда вообще обстоятельство внешнее и случайное. Ряды эти содержат более высокий вид бесконечности, чем суммирующиеся ряды, а именно несоизмеримость, или, иначе говоря, невозможность представить содержащееся в них количественное отношение как определенное количество, хотя бы в виде дроби. Но свойственная им форма ряда, как таковая, содержит то же самое определение дурной бесконечности, какое присуще суммирующемся ряду.
  Только что указанная на примере дроби и ее ряда превратность выражения имеет место и тогда, когда математическое бесконечное - а именно не только что названное, а истинное - называют относительным бесконечным, обычное же метафизическое, под которым разумеют абстрактное, дурное бесконечное, абсолютным. На самом же деле это метафизическое бесконечное скорее лишь относительно, ибо выражаемое им отрицание противоположно границе лишь в том смысле, что граница остается существовать вне него и не снимается им; математическое же бесконечное действительно сняло конечную границу внутри себя, так как ее потустороннее соединено с ней.
  Спиноза выставляет и поясняет примерами понятие истинной бесконечности в противоположность дурной главным образом в том смысле, в котором мы показали, что так называемая сумма или конечное выражение бесконечного ряда следует рассматривать скорее как бесконечное выражение. Понятие истинной бесконечности будет лучше всего освещено, если я рассмотрю сказанное им об этом предмете непосредственно вслед за только что изложенными соображениями.
  Спиноза определяет прежде всего бесконечное как абсолютное утверждение существования какой-нибудь природы, а конечное, напротив, как определенность, как отрицание. Абсолютное утверждение некоторого существования следует понимать именно как его соотношение с самим собой, означающее, что оно есть не потому, что другое есть; конечное же есть отрицание, есть прекращение как соотношение с некоторым иным, начинающимся вне его. Абсолютное утверждение некоторого существования, правда, не исчерпывает понятия бесконечности; это понятие подразумевает, что бесконечность есть утверждение не как непосредственное, а только как восстановление через рефлексию иного в само себя, или, иначе говоря, как отрицание отрицательного. Но у Спинозы субстанция и ее абсолютное единство имеют форму неподвижного единства, т. е. не опосредствующего себя с самим собой, - форму какой-то оцепенелости, в которой еще не находится понятие отрицательного единства самости, субъективность.
  В качестве математического примера для пояснения истинного бесконечного (письмо XXIX) Спиноза приводит пространство между двумя неравными кругами, один из которых находится внутри другого, не касаясь его, и которые не концентричны. Этой фигуре и понятию, в качестве примера которого он ею пользуется, он, по-видимому, придавал столь большое значение, что сделал ее эпиграфом своей "Этики". - "Математики, - говорит он, - умозаключают, что неравенства, возможные в таком пространстве, бесконечны не от бесконечного множества частей, ибо величина этого пространства определена и ограничена, и я могу предположить такое пространство большим или меньшим, а они делают этот вывод на том основании, что природа этой вещи превосходит всякую определенность" 10Э. - Как видим, Спиноза отвергает представление о бесконечном как о множестве или как о незавершенном ряде и напоминает, что в пространстве, приводимом им в качестве примера, бесконечное не находится по ту сторону, а налично и полно; это пространство есть нечто ограниченное, но именно потому бесконечное, "что природа вещи превосходит всякую определенность", так как содержащееся в нем определение величины в то же время не может быть представлено как определенное количество или, употребляя приведенное выше выражение Канта, синтезирование не может быть завершено, доведено до некоторого - дискретного - определенного количества. - Каким образом противоположность между не-прерывным и дискретным определенным количеством приводит к бесконечному, - это мы разъясним в одном из следующих примечаний. - Бесконечное ряда Спиноза называет бесконечным воображения, бесконечное же как соотношение с самим собой - бесконечным мышления или infinitun actu [актуально бесконечным ]. Оно именно actu, действительно бесконечно, так как оно внутри себя завершено и налично. Так, ряд 0,285714... или 1 + а + а+ 0s... есть лишь бесконечное воображения или мнения, ибо он не обладает действительностью, ему безусловно чего-то
  недостает. Напротив, - или есть в действительности не только то, что ряд представляет собой в своих наличных членах, но к тому же еще и то, чего ему недостает, чем он только должен быть, или есть такая же конечная величина, заключенная между двумя кругами пространство и его неравенства в примере Спинозы, и, подобно этому пространству, может быть увеличена или уменьшена. Но отсюда не получается нелепость большего или меньшего бесконечного, ведь это определенное количество целого не касается отношения его моментов, природы вещи, т. е. качественного определения величины; то, что в бесконечном ряде имеется налицо, есть также конечное определенное количество, но кроме того еще нечто недостающее. Напротив, воображение не идет дальше определенного количества, как такового, и не принимает во внимание качественного соотношения, составляющего основу имеющейся несоизмеримости.
  Несоизмеримость, имеющая место в примере, приводимом Спинозой, заключает в себе вообще криволинейные функции и приводит к тому бесконечному, которое ввела математика при действиях с такими функциями и вообще при действиях с функциями переменных величин; это бесконечное есть истинно математическое, качественное бесконечное, которое мыслил себе и Спиноза. Это определение мы должны здесь рассмотреть подробнее.
  Что касается, во-первых, признаваемой столь важной категории переменности, под которую подводятся соотносимые в этих функциях величины, то они прежде всего переменны не в том 2 смысле, в каком в дроби - переменны оба числа 2 и 7, поскольку вместо них можно поставить также 4и14,6и21ит.д.до бесконечности без изменения значения дроби. В этом смысле
  можно с еще большим правом в дроби , поставить вместо а и b любые числа, не изменяя того, что должно выражать .. Лишь в том смысле, что и вместо л и у в той или иной функции можно поставить бесконечное, т. е. неисчерпаемое множество чисел, а и b суть такие же переменные величины, как и х и у. Поэтому выражение переменные величины страдает неясностью и неудачно выбрано для определений величин, интерес которых и способ действий над которыми коренятся в чем-то совершенно другом, чем только в их переменности.
  Чтобы выяснить, в чем заключается истинное определение тех моментов функции, которыми занимается высший анализ, мы снова должны вкратце обозреть отмеченные выше ступени.
  В дробях числа 2 и 7, каждое само по себе, суть определенные кванты и соотношение для них несущественно; а и b равным образом должны представлять такие определенные количества, которые и вне отношения остаются тем, что они есть. Далее, суть также постоянное определенное количество, некоторое частное; отношение составляет некую численность, единицей которой служит знаменатель, а численностью этих единиц - числитель, или наоборот. Если бы мы подставили вместо 2 и 7 - 4 и 14ит.д.,то отношение осталось бы тем же самым и как определенное количество. Но это в корне изменяется, например, в функции -№/"; здесь, правда, л и у имеют [и тот] смысл, что могут быть определенными количествами; но определенное частное имеют не х и у, а лишь х и у2. Поэтому указанные стороны отношения л и у, во-первых, не только не определенные количества, но и, во-вторых, их отношение не постоянное определенное количество (а также не имеется в виду такое определенное количество, как это, например, имеет место при а и b), не постоянное частное, а это частное как определенное количество совершенно переменно. Но это следует только из того, что х находится в отношении не к у, а к квадрату у. Отношение величины к степени есть не определенное количество, а качественное по своему существу отношение. Степенное отношение есть то обстоятельство, которое должно рассматриваться как основное определение. - В функции же прямой линии у = ах есть обычная дробь и частное; эта функция есть поэтому лишь формально функция переменных величин или, иначе говоря, х и у здесь то же самое, что а и b в " они не имеют того определения, сообразно с которым их рассматривает дифференциальное и интегральное исчисление. - Ввиду особенной природы переменных величин в этом способе рассмотрения было бы целесообразно ввести для них и особое название, и обозначения, отличные от обычных обозначений неизвестных величин в каждом конечном, определенном или неопределенном уравнении, - по причине их существенного отличия от таких просто неизвестных величин, которые в себе суть вполне определенные количества или определенная совокупность определенных квантов. - И в самом деле, лишь отсутствие сознания особенности того, что составляет интерес высшего анализа и чем вызваны потребность в дифференциальном исчислении и изобретение его, само по себе привело к включению функций первой степени, каково уравнение прямой линии, в состав этого исчисления; вызван такой формализм ошибочным мнением, будто правильное в себе требование обобщения какого-нибудь метода можно выполнить, опуская ту специфическую определенность, на которую опирается потребность в этом методе, так что считается, будто в рассматриваемой нами области дело вдет только о переменных величинах вообще. От значительной доли формализма в рассмотрении этих предметов и в их трактовке можно было бы, конечно, избавиться, если бы поняли, что дифференциальное исчисление касается не переменных величин, как таковых, а степенных определений.
  Но имеется еще дальнейшая ступень, на которой математическое бесконечное обнаруживает свою специфику. В уравнении, в котором х и у положены прежде всего как определенные некоторым степенным отношением, х и у, как таковые, должны еще означать определенные количества; и вот это значение совершенно утрачивается в так называемых бесконечно малых разностях, dx, dy уже не определенные количества и не должны иметь значение таковых, а имеют значение лишь в своем соотношении, имеют смысл только как моменты. Они уже не нечто, если принимать нечто за определенное количество, они не конечные разности; но они и не ничто, не нуль, лишенный определения. Вне своего отношения они чистые нули, но их следует брать только как моменты отношения, как определения дифференциального коэффициента .-.
  В этом понятии бесконечного определенное количество поистине завершено в некоторое качественное наличное бытие; оно положено как действительно бесконечное; оно снято не только как то или иное определенное количество, а как определенное количество вообще. Но [при этом ] сохраняется количественная определенность как элемент определенных количеств, как принцип или, как еще говорили, она сохраняется в своем первом понятии.
  Против этого понятия и направлены все те нападки, которым подверглось основное данное математикой определение этого бесконечного дифференциального и интегрального исчисления. Неправильные представления самих математиков привели к непризнанию этого понятия; но виновна в этих нападках главным образом неспособность обосновать этот предмет как понятие. Однако понятие, как было указано выше, математика не может здесь обойти, ибо как математика бесконечного она не ограничивается рассмотрением конечной определенности своих предметов (как, например, в чистой математике пространство и число и их определения рассматриваются и соотносятся друг с другом лишь со стороны их конечности), а приводит заимствованное оттуда и трактуемое ею определение в тождество с его противоположностью, превращая, например, кривую линию в прямую, круг - в многоугольник и т. д. Поэтому действия, к которым она позволяет себе прибегать в дифференциальном и интегральном исчислении, находятся в полном противоречии с природой чисто конечных определений и их соотношений и, стало быть, могли бы найти свое обоснование только в понятии.
  Если математика бесконечного настаивала на том, что эти количественные определения суть исчезающие величины, т. е. такие, которые уже не определенные количества, но и не ничто, а сохраняют еще некоторую определенность относительно другого, то [нападавшим на нее] казалось совершенно ясным, что нет, как они выражались, никакого среднего состояния между бытием и ничто. - Каково значение этого возражения и так называемого среднего состояния, это уже было показано выше при рассмотрении категории становления (примечание 4). Конечно, единство бытия и ничто не есть состояние; состояние было бы таким определением бытия и ничто, в которое эти моменты, так сказать, попали только случайно, как бы впав в болезнь или подвергшись внешнему воздействию со стороны ошибочного мышления; скорее лишь эта средина и это единство, исчезание, или, что то же, становление, и есть их истина.
  То, что бесконечно, говорили далее, не подлежит сравнению как большее или меньшее; поэтому не может быть отношения бесконечного к бесконечному по разрядам или рангам бесконечного, а между тем такие различия бесконечных разностей встречаются в науке, трактующей о них. - Это уже упомянутое выше возражение все еще исходит из представления, будто здесь идет речь об определенных количествах, сравниваемых как определенные количества, и что определения, которые уже не определенные количества, не имеют больше никакого отношения друг к другу. В действительности же дело обстоит наоборот: то, что только находится в отношении, не есть определенное количество. Определенное количество есть такое определение, которое вне своего отношения должно иметь совершенно безразличное [к другим] наличное бытие и которому должно быть безразлично его отличие от иного, между тем как качественное есть лишь то, что оно есть в своем отличии от иного. Поэтому указанные бесконечные величины не только сравнимы, но существуют лишь как моменты сравнения, отношения.
  Я приведу важнейшие определения, которые были даны в математике относительно этого бесконечного; тогда станет ясно, что они исходят из мысли о самом предмете, согласующейся с развитым здесь понятием, но что их авторы не исследовали этой мысли как понятие, и в применении они вынуждены были прибегать к уловкам, противоречащим тому, чего они хотели добиться.
  Эту мысль нельзя определить более правильно, чем это сделал Ньютон. Я оставлю здесь в стороне определения, принадлежащие представлению о движении и скорости (от которых он главным образом и заимствовал название флюксий), так как в них мысль выступает не в надлежащей абстрактности, а конкретно, смешанно с несущественными формами. Эти флюксии объясняются Ньютоном таким образом (Princ. mathein. phil. nat. L. 1. Lemma XI. Schol.), что он понимает под ними не неделимые - форма, которой пользовались до него математики Кавальери и другие и которая содержит понятие определенного в себе кванта, а исчезающие делимые. Он понимает под ними, кроме того, не суммы и отношения определенных частей, а пределы (limites) сумм и отношений. Против этого, говорит Ньютон, выдвигают возражение, что у исчезающих величин не может быть никакого
  последнего отношения, так как прежде чем они исчезли, оно не последнее, а когда они исчезли, нет уже никакого отношения. Но под отношением исчезающих величин следует понимать не то отношение, которое имеет место до или после их исчезновения, а то отношение, вместе с которым они исчезают (quacum evanescunt). Точно так же и первое отношение возникающих величин есть отношение, вместе с которым они возникают.
  В соответствии с состоянием научного метода того времени давалось лишь объяснение, что под таким-то термином следует понимать то-то. Но объяснение, что под таким-то термином следует понимать то-то, есть, собственно говоря, лишь субъективное предложение или же историческое требование, причем не показывают, что такое понятие в себе и для себя необходимо и обладает внутренней истинностью. Но из сказанного видно, что выставленное Ньютоном понятие соответствует тому, чем оказалась в приведенном выше изложении бесконечная величина на основании рефлексии определенного количества внутрь себя. [Под флюксиями Ньютон ] понимает величины в их исчезновении, т. е. величины, которые уже не определенные количества; он понимает под ними, кроме того, не отношения определенных частей, а пределы отношения. Следовательно, исчезают, согласно этому пониманию, и определенные количества сами по себе, члены отношения, и само отношение, поскольку оно было определенным количеством; предел отношения величин - это то, в чем оно есть и не есть; это означает, точнее, что он есть то, в чем определенное количество исчезло, и тем самым сохранились отношение только как качественное отношение количества и его члены - также как качественные моменты количества. - Ньютон к этому прибавляет, что из того обстоятельства, что имеются последние отношения исчезающих величин, не следует заключать, что имеются последние величины, неделимые. Это было бы опять-таки отходом от абстрактного отношения к таким его членам, которые должны были бы сами по себе, вне своего соотношения, иметь значение как неделимые, как нечто, что было бы "одним", безотносительным.
  Чтобы предостеречь против этого недоразумения, он, кроме того, напоминает, что последние отношения - это не отношения последних величин, а только пределы, к которым отношения беспредельно убывающих величин ближе, чем всякое данное, т. е. конечное различие, за которые, однако, они не выходят, чтобы не стать ничем. - Под последними величинами можно было бы, как сказано, понимать именно неделимые, или "одни". Но из определения последнего отношения устранено представление и о безразличном, безотносительном "одном", и о конечном определенном количестве. - Но не нужно было бы ни беспредельного убывания, которое Ньютон приписывает определенному количеству и которое лишь служит выражением бесконечного прогресса, ни определения делимости, которое уже не имеет здесь никакого прямого значения, если бы требуемое определение было развито в понятие такого определения величины, которое есть исключительно лишь момент отношения.
  Что касается сохранения отношения при исчезновении определенных количеств, то мы встречаем (у других авторов, например у Карно, Reflexions sur la metaphysique du calcul infinitesimal) выражение, что в силу закона непрерывности исчезающие величины, прежде чем исчезнуть, еще сохраняют то отношение, из которого они происходят. - Это представление выражает истинную природу вещей, поскольку здесь подразумевается не непрерывность определенного количества, которой оно обладает в бесконечном прогрессе, непрерывность, выражающаяся в том, что определенное количество так продолжает себя в своем исчезновении, что по ту сторону его снова возникает лишь конечное определенное количество, новый член ряда. Однако непрерывное движение вперед всегда представляют так, что проходят имеющие еще значение конечные определенные количества. В совершающемся же переходе в истинное бесконечное непрерывным оказывается отношение; оно настолько непрерывно и сохраняется, что переход состоит скорее лишь в том, что он выделяет отношение в чистом виде и приводит к исчезновению безотносительного определения, т. е. что определенное количество, будучи стороной отношения, есть определенное количество еще и тогда, когда оно положено вне этого соотношения. - Такое очищение количественного отношения есть в этом смысле не что иное, как постижение эмпирического наличного бытия через понятие (begriffen wird). Этим эмпирическое наличное бытие настолько возвышается над собой, что его понятие содержит те же определения, что оно само, но схваченные в их сущности и выраженные в единстве понятия, в котором они лишились своего безразличного, чуждого понятия существования (Bestehen).
  Столь же интересна и другая форма, в какой Ньютон трактует разбираемые нами величины, а именно трактовка их как производящих величин или начал. Произведенная величина (genita) - это произведение или частное, корни, прямоугольники, квадраты, а также стороны прямоугольников, квадратов, вообще конечная величина. - "Рассматривая ее как переменную, как она возрастает или убывает в постоянном движении и течении, я понимаю под названием моментов ее мгновенные приращения или убывания. Но не следует принимать эти моменты за частицы, имеющие определенную величину (particulae finitae). Такие частицы суть не самые моменты, а величины, произведенные из моментов; под последними следует понимать скорее находящиеся в становлении принципы, или начала, конечных величин". Ньютон отличает здесь определенное количество от него же, рассматривает, каково оно как продукт или налично сущее и каково оно в своем становлении, в своем начале и принципе, т. е. каково оно в своем понятии или - здесь это то же самое - в своем качественном определении; в качественном определении количественные различия, бесконечные приращения или убывания суть лишь моменты; только ставшее есть то, что перешло в беэразличие наличного бытия и во внешность, - определенное количество. - Но если философия истинного понятия [бесконечного] должна признать эти определения бесконечного, приведенные относительно приращений или убывании, то сразу же следует заметить, что самые формы приращения и т. д. находятся внутри категории непосредственного определенного количества и указанного выше непрерывного движения вперед и что представления о приращении, приросте, умножении х на dx или г и т. д. должны рассматриваться скорее как основное зло этих методов как постоянное препятствие к возвышению от представления об обычном определенном количестве к чистому определению качественного момента количества.
  Против указанных определений очень отстало представление о бесконечно малых величинах, связанное с [представлением о] самом приращении или убывании. Согласно этому представлению, бесконечно малые величины таковы, что можно пренебрегать не только ими самими при сравнении с конечными величинами, но также их высшими разрядами при сравнении с низшими, а равно и произведениями нескольких таких величин при сравнении с одной. - У Лейбница особенно подчеркивается требование такого пренебрежения, которому отдали дань и предшествующие изобретатели методов, касавшихся этих величин. Прежде всего именно это пренебрежение придает указанному исчислению, несмотря на то, что оно удобно, видимость неточности и явной неправильности способа его действий. - Вольф старался объяснить это пренебрежение [величинами], следуя своей манере делать общедоступными рассматриваемые им вопросы, т. е. лишать понятие чистоты и подменять его неправильными чувственными представлениями. А именно он сравнивает пренебрежение бесконечно малыми разностями высших разрядов относительно низших с образом действия геометра, при котором измерение высоты горы нисколько не делается менее точным, если ветер сдунет песчинку с ее вершины или если не будет принята во внимание высота домов и башен при вычислении лунных затмений (Element. mathes. univ. Tom I. El. analys. math. P. II. C. I. S. schol.).
  Если снисходительность здравого смысла дозволяет такую неточность, то все геометры, напротив, отвергали такого рода представление. Сама собой напрашивается мысль, что в математической науке идет речь вовсе не о такой эмпирической точности и что математическое измерение посредством ли вычислении или посредством геометрических построений и доказательств совершенно отлично от измерения земли, от измерения эмпирических линий, фигур и т. п. Да и помимо того, как уже было указано выше, аналитики, сравнивая результаты, получаемые строго геометрическим путем, с результатами, получаемыми методом бесконечно малых разностей, доказывают, что они одинаковы и что большая или меньшая точность [здесь] вовсе не имеет места. А ведь само собой разумеется, что абсолютно точный результат не мог бы получиться при неточном способе действия. Однако, с другой стороны, сам способ действия, несмотря на протесты против приведенных в оправдание доводов, не может обойтись без пренебрежения [величиной ] на том основании, что она незначительна. И в этом состоит трудность, побуждающая аналитиков объяснить заключающуюся здесь бессмыслицу и устранить ее.
  По этому вопросу следует прежде всего привести мнение Эйлера. Исходя из общего определения Ньютона, он твердо убежден, что дифференциальное исчисление рассматривает отношения приращений величины, но что бесконечно малую разность, как таковую, следует рассматривать как нуль (Institut. calc. different., р. I. с. III). - Как это надо понимать, видно из изложенного выше; бесконечно малая разность есть нуль лишь как определенное количество, а не качественный нуль; а как нуль по количеству она скорее чистый момент лишь отношения. Она не различие на некоторую величину. Но именно поэтому, с одной стороны, вообще ошибочно называть моменты, именуемые бесконечно малыми величинами, также и приращениями или убываниями и разностями. Это определение исходит из того, что к имеющейся сначала конечной величине что-то прибавляется или что-то от нее отнимается, что производится некоторое вычитание или сложение, некоторое арифметическое, внешнее действие. Но что касается перехода от функции переменной величины к ее дифференциалу, то по нему видно, что он совершенно другого характера, а именно, как уже было разъяснено, он должен рассматриваться как сведение конечной функции к качественному отношению ее количественных определений. - С другой стороны, сразу бросается в глаза ошибочность утверждения, будто приращения сами по себе - это нули и будто рассматриваются только их отношения; ведь нуль вообще уже не имеет никакой определенности. Это представление, стало быть, хотя и доходит до отрицательности определенного количества и определенно выражает эту отрицательность, однако в то же время не схватывает ее в ее положительном значении качественных определений количества, которые, если хотят вырвать их из отношения и брать их как определенные количества, окажутся лишь нулями. - Лагранж 109 (Theorie des fonct. analyt. Introd.) замечает относительно представления о пределах или последних отношениях, что, хотя и можно очень хорошо представить себе отношение двух величин, пока они остаются конечными, это отношение не дает рассудку ясного и определенного понятия, как только его члены становятся одновременно нулями. - И в самом деле, рассудок должен выйти за пределы той чистой отрицательности, что как определенные количества члены отношения суть нули, и понять их положительно как качественные моменты. - А то, что Эйлер (в указанном месте 84 и ел.) прибавляет еще относительно данного [им ] определения, чтобы показать, что две так называемые бесконечно малые величины, которые якобы не что иное, как нули, тем не менее находятся в отношении друг к другу, и потому для их обозначения пользуются не знаком нуля, а другими знаками, - нельзя признать удовлетворительным. Он хочет это обосновать различием между арифметическим и геометрическим отношениями: в первом мы обращаем внимание на разность, во втором - на частное, и, хотя арифметическое отношение между двумя нулями [всегда] одинаково, это не значит, что точно так же обстоит дело с геометрическим отношением; если 2:1-0:0, то по природе пропорции, так как первый член вдвое больше второго, третий член тоже должен быть вдвое больше четвертого; поэтому на основании этой пропорции отношение 0 : 0 должно быть взято как отношение 2:1.- Также и по обычной арифметике п х 0 № 0; следовательно, п: 1=0:0.- Однако именно потому, что 2 : 1 или п: 1 есть отношение определенных количеств, ему не соответствует ни отношение, ни обозначение 0 : 0.
  Я не буду приводить мнения еще других [математиков ], так как рассмотренные уже достаточно показали, что в них, правда, содержится истинное понятие бесконечного, но что оно не выделено и не сформулировано во всей своей определенности. Поэтому, когда [высказывающие эти взгляды] переходят к самому действию, то на нем не может сказаться истинное определение понятия; скорее возвращается конечная определенность количества, и действие не может обойтись без представления о лишь относительно малом. Исчисление делает необходимым подвергать так называемые бесконечные величины обычным арифметическим действиям сложения и т. д., основанным на природе конечных величин, и тем самым хотя бы на мгновение признавать эти бесконечные величины конечными и трактовать их как таковые. Исчисление должно было бы обосновать правомерность того, что оно, с одной стороны, низводит эти величины, вовлекает их в эту сферу и трактует их как приращения или разности, а с другой - пренебрегает ими как определенными количествами после того, как оно только что применяло к ним формы и законы конечных величин.
  Я коснусь еще самого существенного в попытках геометров устранить эти затруднения.
  Более ранние аналитики меньше терзали себя такими сомнениями; но старания новейших аналитиков были направлены главным образом на то, чтобы вновь привести исчисление бесконечно малых к очевидности собственно геометрического метода и с помощью этого метода достигнуть в математике строгости доказательств древних (выражения Лагранжа). Однако так как принцип анализа бесконечного по своей природе выше, чем принцип математики конечных величин, то анализ бесконечного сразу же сам собой должен был отказаться от этого рода очевидности, подобно тому как философия также не может притязать на ту отчетливость, которая присуща наукам о чувственном, ' например естественной истории, или подобно тому как еда и питье считаются более понятным занятием, чем мышление и постижение посредством понятия (Begreifen). Поэтому нам придется говорить " лишь о стараниях достигнуть строгости доказательств древних.
  Некоторые [аналитики] пытались обойтись совершенно без понятия бесконечного и дать без него то, что казалось связанным с его применением. Лагранж, например, рассказывает о методе, изобретенном Ланденом, и говорит об этом методе, что он чисто аналитический и не пользуется бесконечно малыми разностями, а сначала вводит различные значения переменных величин и в дальнейшем приравнивает их друг к другу. Лагранж, впрочем, заявляет, что при этом утрачиваются свойственные дифференциальному исчислению преимущества, а именно простота метода и легкость действий. - Это способ, в котором заключается нечто соответствующее тому, из которого исходит Декартов метод касательных (о нем нам придется ниже еще говорить подробнее). Здесь можем заметить, что в общем сразу ясно, что этот способ придавать переменным величинам различные значения и затем приравнивать их друг к другу вообще относится к иному кругу математического рассмотрения, чем сам метод дифференциального исчисления, и им не выделяется подлежащая в дальнейшем более тщательному рассмотрению особенность того простого отношения, к которому сводится действительное, конкретное определение этого исчисления, а именно отношения производной функции к первоначальной.
  Более ранние из математиков новейшего времени, как, например, Ферма, Барроу и другие, которые первые пользовались бесконечно малыми в том применении, которое позднее преобразовалось в дифференциальное и интегральное исчисление, а затем также Лейбниц и последующие математики, равно как и Эйлер, всегда откровенно заявляли, что они вправе отбрасывать произведения бесконечно малых разностей, так же как и их высшие степени, только на том основании, что они относительно, по сравнению с низшими разрядами, исчезают. Единственно на этом соображении покоится у них основное положение, а именно определение того, что такое дифференциал произведения или степени, ибо к этому сводится все теоретическое учение. Остальное есть отчасти механизм действий, отчасти же применение, которое, однако, как мы покажем далее, на самом деле представляет больший, или, лучше сказать, единственный интерес.
  Что касается рассматриваемого теперь вопроса, то следует здесь привести лишь самое простое соображение: исходя из того же довода относительно незначительности принимают как основное положение о кривых, что элементы кривых, а именно приращения абсциссы и ординаты имеют между собой то же отношение, что и подкасательная и ордината. С целью получить подобные треугольники дуга, составляющая наряду с двумя приращениями третью сторону треугольника, который прежде справедливо назывался характеристическим треугольником, рассматривается как прямая линия, как часть касательной, и потому одно из приращений - как доходящее до касательной. Эти допущения возвышают, с одной стороны, указанные ранее определения над природой конечных величин; с другой же стороны, к моментам, называемым теперь бесконечными, [здесь] употребляется такой способ, который приложим лишь к конечным величинам и применяя который мы не вправе чем-либо пренебрегать, ссылаясь на незначительность. Затруднение, отягчающее метод, остается при таком способе действия во всей своей силе.
  Здесь мы должны указать на удивительный прием Ньютона (Princ. inath. phil. nat. Ub. II. Lemma II, после propos. VII) - на изобретенную им остроумную уловку для устранения арифметически неправильного отбрасывания произведений бесконечно малых разностей или их высших разрядов при нахождении дифференциалов. Он находит дифференциал произведения, из которого легко затем вывести дифференциалы частного, степени и т. п., следующим образом. Произведение, если уменьшить х и у, каждый порознь на половину его бесконечной разности, а если увеличить х и у , ровно настолько же, то произведение переходит в сумму. Если от этого второго произведения отнять первое,
  то получается разность ydx + xdy, которая есть избыток приращения на целые dx и dy, так как именно этим приращением отличаются оба произведения; следовательно, это и есть дифференциал ху. - Как видим, при этом способе сам собой отпадает член [ряда ], составляющий главное затруднение, произведение обеих бесконечных разностей dxdy. Однако при всем уважении к имени Ньютона следует сказать, что это, хотя и весьма элементарное, действие неправильно.
  Только потребность обосновать ввиду его важности исчисление
  флюксий могла заставить такого математика, как Ньютон, обмануть себя подобным способом доказательства.
  Другие формы, которыми пользуется Ньютон при выведении f дифференциала, связаны с конкретными, относящимися к движению значениями элементов и их степеней. - Применение формы ряда, вообще характерное для его метода, сразу наводит на мысль, что всегда в наших силах путем прибавления все новых членов взять величину с той степенью точности, которая нам нужна, и что отброшенные величины относительно незначительны, что вообще результат есть лишь приближение', и Ньютон здесь также удовлетворился этим доводом, подобно тому как он в своем методе решения уравнений высших степеней путем приближения отбрасывает высшие степени, получающиеся при подстановке в данное уравнение каждого найденного еще неточного значения, на том простом основании, что они малы;
  Ошибка, которую допустил Ньютон, решая задачу путем отбрасывания существенных высших степеней, ошибка, которая дала повод противникам торжествовать победу своего метода над его методом и истинный источник которой указывает Лагранж в своем новейшем исследовании ее, доказывает, что пользование этим орудием еще страдало формализмом и неуверенностью. Лагранж показывает, что Ньютон допустил эту ошибку потому, что он пренебрег членом ряда, содержащим важную для данной задачи степень. Ньютон придерживался указанного выше формального, поверхностного принципа отбрасывания членов [ряда] ввиду их относительной малости. - А именно известно, что в механике членам ряда, в котором разлагается функция какого-нибудь движения, придается определенное значение, так что первый член или первая функция соотносится с моментом скорости, вторая - с силой ускорения, а третья - с сопротивлением сил. Поэтому 'члены ряда должны рассматриваться здесь не только как части некоторой суммы, но как качественные моменты некоторого понятия как целого. Благодаря этому отбрасывание остальных членов, принадлежащих к дурно бесконечному ряду, имеет смысл, совершенно отличный от отбрасывания их на основании их относительной малости. Решение задачи, данное Ньютоном, оказалось ошибочным не потому, что в нем не принимаются во внимание члены ряда лишь как части некоторой
  суммы, а потому, что не принимается во внимание член, содержащий качественное определение, которое здесь важнее всего.
  В этом примере качественный смысл есть то, от чего ставится в зависимость способ действия. В связи с этим мы можем тотчас же привести общее утверждение, что все затруднение с принципом было бы устранено, если бы вместо формализма, исходя из которого определение дифференциала усматривают лишь в задаче, дающей ему это имя, [т. е.] в отличии вообще функции от ее изменения после того, как ее переменная величина получила некоторое приращение, - если бы вместо этого формализма было указано качественное значение принципа и действие было поставлено в зависимость от этого качественного значения. В этом смысле дифференциал от х полностью исчерпан первым членом ряда, получающегося путем разложения (х + dxY). Таким образом, остальные члены не принимаются во внимание не из-за их относительной малости; здесь не предполагается никакой такой неточности, погрешности или ошибки, которая бы исправлялась и устранялась другой ошибкой, - взгляд, исходя главным образом из которого Карно обосновывает правомерность обычного метода исчисления бесконечно малых. Так как дело идет не о сумме, а об отношении, то дифференциал полностью находят посредством. первого члена; там же, где есть нужда в новых членах, в дифференциалах высших разрядов, их нахождение (Bestimmung) состоит не в продолжении ряда как суммы, а в повторении одного и того же отношения, единственно которое имеют в виду и которое,
  стало быть, полностью имеется уже в первом члене. Потребность в форме некоторого ряда, в суммировании этого ряда и все, что связано с этим, должны в таком случае быть совершенно отделены от указанного интереса отношения.
  Разъяснения, даваемые Карно относительно метода бесконечных величин, это наиболее ясное и четкое изложение того, что нам встретилось в указанных выше представлениях. Но при переходе к самим действиям у него в той или иной мере появляются обычные представления о бесконечной малости опускаемых членов по сравнению с другими. Он оправдывает метод не столько самой природой вещей, сколько тем фактом, что результаты оказываются правильными, и полезностью введения неполных уравнений, как он их называет (т. е. таких, в которых осуществляют такое арифметически неправильное отбрасывание), для упрощения и сокращения исчисления.
  Лагранж, как известно, вновь принял первоначальный метод Ньютона, метод рядов, чтобы избавиться от трудностей, связанных с представлением о бесконечно малом, равно как и с методом первых и последних отношений и пределов. Относительно его исчисления функций, прочие преимущества которого в отношении точности, абстрактности и всеобщности достаточно известны, мы должны отметить - поскольку это касается нашей темы - лишь то, что оно исходит из основного положения, что разность, не превращаясь в нуль, может быть принята столь малой, что каждый член ряда превосходит по величине сумму всех следующих за ним членов. - При этом методе также начинают с категории приращения и разности функций, переменная величина которой получает приращение, что и вызывает появление докучливого ряда; равно как в дальнейшем члены ряда, которые должны быть опущены, принимаются в соображение, лишь поскольку они составляют некоторую сумму, и основание, почему они отбрасываются, усматривается в относительности их определенного количества. Отбрасывание, следовательно, и здесь не сводится вообще к точке зрения, встречающейся, с одной стороны, в отдельных видах применения, в которых, как мы упомянули раньше, члены ряда должны иметь определенное качественное значение и часть из них оставляется без внимания не потому, что они незначительны по величине, а потому, что они незначительны по качеству; с другой же стороны, отбрасывание зависит от той существенной точки зрения, которая определенно выступает у Лагранжа относительно так называемых дифференциальных коэффициентов лишь в так называемом применении дифференциального исчисления, что мы подробнее разъясним в следующем примечании.
  Качественный характер вообще, свойственный (как мы здесь доказали относительно обсуждаемой нами формы величины) тому, что при этом называется бесконечно малым, обнаруживается непосредственнее всего в категории предела отношения, которая приведена выше и проведение которой в дифференциальном исчислении было названо особого рода методом. Из рассуждений Лагранжа об этом методе, что ему недостает легкости в применении и что термин предел не вызывает определенной идеи, мы остановимся на втором и рассмотрим более подробно его аналитическое значение. Именно в представлении о пределе и содержится указанная выше истинная категория качественного определения отношения между переменными величинами; ибо формы их, которые появляются, dx и dy, должны быть взяты dy dx здесь просто лишь как моменты - и само .следует рассматривать как единый неделимый знак. Что для механизма исчисления, особенно в его применении, утрачивается преимущество, которое он извлекает из того обстоятельства, что члены дифференциального коэффициента обособляются друг от друга, - это следует здесь оставить без внимания. Этот предел должен быть теперь пределом данной функции; он должен указать некоторое значение в связи с ней, определяемое способом выведения. Но с одной лишь категорией предела мы не подвинулись бы дальше, чем с тем, о чем дело шло в этом примечании, имеющем целью показать, что бесконечно малое, встречающееся в дифференциальном исчислении как dx и dy, имеет не только отрицательный, никчемный смысл некоторой неконечной, не данной величины, как это имеет место, [например], когда говорят: "бесконечное множество", "и т. д. до бесконечности" и т. п., а определенный смысл качественной определенности количественного, момента отношения, как такового. Однако эта категория, взятая в таком смысле, еще не имеет отношения к данной функции, еще не влияет сама по себе на рассмотрение этой функции и не приводит к такому пользованию указанным определением, которое должно было бы иметь место в последней; таким образом, и представление о пределе, ограниченное такой доказанной относительно него определенностью, также ни к чему не привело бы. Но термин предел уже сам по себе подразумевает, что это предел чего-то, т. е. выражает некоторое значение, заключающееся в функции переменной величины; и мы должны посмотреть, каково это конкретное оперирование им.
  Он должен быть пределом отношения друг к другу двух приращений, на которые, по сделанному допущению, увеличиваются две переменные величины, соединенные в одном уравнении, из которых одна рассматривается как функция другой;
  приращение берется здесь вообще неопределенным, и постольку бесконечно малым еще не пользуются. Но путь, которым отыскивается этот предел, приводит прежде всего к тем же непоследовательностям, которые имеются в других методах. Этот путь именно таков. Если у - fx, то при переходе у в у + k fx должно переходить в fx + ph + ah2 + rh3 и т. д. Следовательно, k = ph + gh2 и т. д. и р + qh + rh2 и т. д. Если теперь k и h исчезают, то исчезает и второй член ряда кроме р, которое и есть предел отношения этих двух приращений. Отсюда видно, что А как определенное
  О, но что вследствие этого в то же время h
  количество полагается еще не равно, а остается некоторым отношением. И вот представление о пределе должно принести ту пользу, что оно устранит заключающуюся здесь непоследовательность; р должно в то же время быть не действительным отношением, которое было бы = ",
  а лишь тем определенным значением, к которому отношение может приближаться бесконечно, [т. е. ] так, чтобы разность могла стать меньше всякой данной разности. Более определенный смысл приближения относительно того, что, собственно, должно сближаться между собой, будет рассмотрен ниже. - Но что количественное различие, определяемое не только как могущее, но и как долженствующее быть меньше всякой данной величины, уже не количественное различие, это само собой ясно; это так же очевидно, как что-то вообще может быть очевидным в математике; но этим мы не пошли дальше dy/dx=0/0. Если же dy/dx=p, т.е. принимается за определенное количественное отношение, как это и есть на самом деле, то, наоборот, возникает трудность для предположения, что h=0, предположения - единственно в основании k которого и получается k/n=p. Если же согласиться, что k/n=0 и в самом деле, раз h = 0, то само собой k также становится - 0, ибо приращение k к у имеет место лишь при условии, что приращение составляет h, - то надо было бы спросить, что же такое р, которое есть совершенно определенное количественное значение. На этот вопрос сразу же само собой получается простой, ясный ответ, что оно коэффициент, и нам указывают, на основании какого выведения он возникает, некоторым определенным образом выведенная первая производная функция первоначальной функции. Если довольствоваться этим ответом, как и в самом деле Лагранж по существу дела удовольствовался им, то общая часть науки дифференциального исчисления и непосредственно сама форма его, которая называется теорией пределов, освободилась бы от приращений, а затем и от их бесконечной или какой угодно малости, от трудности, состоящей в том, что кроме первого члена или, вернее, лишь коэффициента первого члена, все остальные члены ряда, которые неизбежно появляются благодаря введению этих приращений, вновь устраняются; но помимо этого она очистилась бы также и от всего того, что дальше связано с этим, от формальных категорий прежде всего бесконечного, от бесконечного приближения, а затем и от дальнейших, здесь столь же пустых категорий непрерывной величины и всех еще других, которые считают нужным ввести, таких как стремление, становление, повод к изменению. Но в таком случае требовалось бы показать, какое еще значение и ценность, т. е. какую связь и какое употребление для дальнейших математических целей имеет р помимо того ясного определения, для теории совершенно достаточного, что оно не что иное, как полученная путем разложения бинома производная функция; об этом будет сказано во втором примечании. -Здесь же мы прежде всего разберем ту путаницу, которую приведенное выше столь обычное в изложениях пользование представлением о приближении внесло в понимание собственной, качественной определенности того отношения, о котором прежде всего шла речь.
  Мы показали, что так называемые бесконечно малые разности выражают собой исчезание членов отношения как определенных количеств и что то, что после этого остается, есть их количественное отношение, исключительно лишь поскольку оно определено качественным образом; качественное отношение здесь утрачивается столь мало, что оно скорее есть именно то, что получается от превращения конечных величин в бесконечные. В этом, как мы видели, состоит вся суть дела. - Так, например, в последнем отношении исчезают определенные количества абсциссы и ординаты. Но члены этого отношения остаются в своем существе: один - элементом ординаты, а другой - элементом абсциссы. Так как [здесь] применяют способ представления, бесконечно приближающий одну ординату к другой, то ранее различенная ордината переходит в другую ординату, а ранее различенная абсцисса - в другую абсциссу; но по сути дела ни ордината не переходит в абсциссу, ни абсцисса - в ординату. Ограничиваясь этим примером переменных величин, следует сказать, что элемент ординаты необходимо брать не как отличие одной ординаты от другой, а скорее как отличие или качественное определение величины относительно элемента абсциссы; принцип одной переменной величины и принцип другой находятся в отношении друг к другу. Различие, не будучи больше различием конечных величин, перестало быть многообразным внутри самого себя, оно свелось в простую интенсивность, в определенность одного качественного момента отношения сравнительно с другим.
  Но эта суть дела затемняется тем обстоятельством, что то, что мы только что назвали элементом, например ординаты, понимается затем как разность или приращение [в том смысле], что оно будто бы лишь различие между определенным количеством одной ординаты и определенным количеством другой. Предел, следовательно, не имеет здесь смысла отношения; он считается лишь тем последним значением, к которому другая величина того же рода постоянно приближается таким образом, что она может сколь угодно мало отличаться от него и что последнее отношение есть отношение равенства. Таким образом, бесконечно малая разность оказывается как бы неустойчивостью отличия (das Schweben eines Unterschieds) одного определенного количества от другого, и [ее ] качественная природа, сообразно которой dx есть по своему существу определение отношения не к л, а к dy, отступает в представлении на задний план. [В дифференциальном исчислении] заставляют dx2 исчезнуть относительно dx, но еще больше исчезает dx относительно х, а это поистине означает: dx находится в отношении лишь к dy. При таком способе изложения для геометров важно прежде всего сделать понятным приближение величины к ее пределу и держаться той стороны отличия одного определенного количества от другого, с которой оно не отличие и тем не менее все еще отличие. Но помимо всего прочего приближение есть само по себе категория, ничего не говорящая и ничего не делающая понятным; уже dx оставило приближение позади себя, оно не близко и не есть нечто более близкое, и бесконечная близость сама есть лишь отрицание близости и приближения.
  Стало быть, поскольку вышло так, что приращения или бесконечно малые разности рассматривались лишь со стороны определенного количества, которое в них исчезает, и лишь как его 3 предел, их понимают как безотносительные моменты. Из этого вытекало бы неприемлемое представление, будто в последнем отношении допустимо приравнивать друг к другу, например, абсциссу и ординату, или же синус, косинус, тангенс, sinus versus и что угодно еще. Может казаться, что такое представление имеет место тогда, когда дуга рассматривается как касательная; ибо и дуга, конечно, тоже несоизмерима с прямой линией и ее элемент имеет прежде всего другое качество, нежели элемент прямой линии. Может показаться еще более бессмысленным и недопустимым, чем смешение абсциссы, ординаты, sinus versus, косинуса и т. д., принимать quadra ta rotundis, принимать часть дуги, хотя бы и бесконечно малую, за долю касательной и тем самым рассматривать ее как прямую линию. Однако такое рассмотрение следует по существу отличать от вызывающего порицание смешения; оно имеет свое оправдание в том, что в треугольнике, .имеющем своими сторонами элемент некоторой дуги и элементы ее абсциссы и ординаты, отношение остается тем же, как если бы элемент дуги был элементом прямой линии, касательной; углы, составляющие сущностное отношение, т. е. отношение, которое сохраняется в этих элементах, когда абстрагируются от присущих им конечных величин, суть те же. - Можно это выразить и так, что прямые линии как бесконечно малые стали кривыми линиями, и отношение между ними при их бесконечности есть отношение между кривыми. Так как прямая линия, согласно дефиниции, есть кратчайшее расстояние между двумя точками, то ее отличие от кривой линии основано на определении множества, на меньшем множестве различимого в этом расстоянии, чтб, стало быть, есть определение определенного количества. Но это определение в ней исчезает, коща мы принимаем ее за интенсивную величину, за бесконечный момент, за элемент; тем самым исчезает и ее отличие от кривой линии, основанное единственно лишь на различии определенного количества. - Следовательно, как бесконечные, прямая линия и дуга не сохраняют никакого количественного отношения друг к другу и потому, на основании принятой дефиниции, не имеют больше и никакого качественного отличия друг от друга, скорее первая переходит во вторую.
  Родственным и тем не менее отличным от приравнивания разнородных определений оказывается само по себе неопределенное и совершенно безразличное утверждение, что бесконечно малые части одного и того же целого равны между собой. Однако примененное к разнородному внутри себя предмету, т. е. к предмету, который обременен сущностной неравномерностью определения величин, это утверждение приводит к содержащемуся в теореме высшей механики своеобразно превратному положению, что в равные и притом бесконечно малые промежутки времени проходят бесконечно малые части кривой в равномерном движении, причем утверждение это касается такого движения, в котором в равные конечные, т. е. существующие части времени, проходят конечные, т. е. существующие неравные части кривой, т. е., стало быть, касается движения, которое как существующее неравномерно и признается таковым. Это положение есть словесное выражение того, что должен означать собой аналитический член, получающийся в приведенном выше разложении формулы неравномерного, но, впрочем, соответствующего некоторому закону движения. Более ранние математики старались выразить результаты вновь изобретенного исчисления бесконечно малых, которое и без того всегда имело дело с конкретными предметами, в словах и положениях и изобразить их геометрически, главным образом для того, чтобы применять их для доказательства теорем по обычному способу. Члены математической формулы, на которые анализ разлагал величину предмета, например движения, получали, таким образом, предметное значение, например значение скорости, ускоряющей силы и т. п. Они должны были, согласно такому значению, доставлять правильные положения, физические законы, и сообразно их аналитической связи должны были определяться и их объективные связи и отношения, как, например, что в равномерно ускоренном движении существует особая пропорциональная временам скорость, к которой кроме того всегда присоединяется приращение, сообщаемое силой тяжести. Такие положения приводятся в новейшей, получившей аналитическую форму механике исключительно как результаты исчисления, причем она не заботится о том, имеют ли они для себя и в самом себе реальный смысл, т. е. такой, которому соответствует существование, не заботится и о том, чтобы это доказать. Трудность сделать понятной связь таких определений, когда их берут в явно реальном смысле, например объяснить переход от просто равномерной (schlechtgleichfennigen) скорости к равномерному ускорению, считается совершенно устраненной аналитическим рассмотрением, в котором указанная связь есть простое следствие прочного отныне авторитета действий исчисления. Нахождение законов, выходящих за пределы опыта, т. е. нахождение положений о существовании, не имеющих существования, единственно лишь путем вычисления, выдается за торжество науки. Но в первое, еще наивное время исчисления бесконечно малых математики всячески старались указать и разъяснить самостоятельный реальный смысл этих представленных в геометрических построениях определений и положений и применять их в таком смысле для доказательства главных положений, о которых шла речь (ср. Ньютоново доказательство основного положения его теории тяготения в Princ. mathemat. philisophiae naturalis, lib. I, sect. II, prop. I, с "Астрономией" Шуберта11Э (изд. 1-е, т. III, 20), в которых признается, что дело обстоит не совсем так, т. е. что в пункте, составляющем самый нерв доказательства, дело обстоит не так, как это принимает Ньютон).
  Нельзя отрицать, что в этой области многое, главным образом из-за туманного понятия бесконечно малого, было принято в качестве доказательства только на том основании, что то, чтб получалось, всегда было заранее известно, и доказательство, построенное таким образом, что получалось это заранее известное, создавало по крайней мере видимость остова доказательства, которую все еще предпочитали одной лишь вере или одному лишь опытному знанию. Но я не колеблясь скажу, что рассматриваю эту манеру просто как фокусничество и жонглирование доказательствами и причисляю к такого рода фокусничанию даже Ньютоновы доказательства, в особенности принадлежащие к только что приведенным, за которые превозносили Ньютона до небес и ставили его выше Кеплера, утверждая, что первый математически доказал то, что второй нашел лишь опытным путем.
  Пустой остов таких доказательств был воздвигнут, чтобы доказать физические законы. Но математика вообще не в состоянии доказать определения величины в физике, поскольку эти определения суть законы, имеющие своей основой качественную природу моментов; математика не в состоянии это сделать по той простой причине, что она не философия, не исходит из понятия, и поэтому качественное, поскольку оно не почерпается с помощью лемм из опыта, находится вне ее сферы. Отстаивание чести математики, настаивание на том, что все встречающиеся в ней положения должны быть строго доказаны, заставляло ее часто забывать свои границы. Так, казалось противным ее достоинству просто признать опыт источником и единственным доказательством встречающихся в ней опытных положений. Позднее сознание этого стало более развитым, но до тех пор, пока сознание не уяснит себе различие между тем, что может быть доказано математически, и тем, что может быть почерпнуто лишь из другого источника, равно как и различие между тем, что составляет лишь член аналитического разложения, и тем, что представляет собой физическое существование, до тех пор научность не сможет достигнуть строгости и чистоты. - А что касается указанного остова Ньютоновых доказательств, то его без сомнения еще настигнет такой же справедливый суд, который настиг другое неосновательное искусственное построение Ньютона, опирающееся на оптические эксперименты и связанные с ними умозаключения. Прикладная математика еще полна такого рода варевом из опыта и рефлексии. Но подобно тому как уже с довольно давних пор стали фактически игнорировать в науке одну часть ньютоновской оптики за другой, с той, однако, непоследовательностью, что еще сохраняются, хотя и в противоречии с этим, прочие части ее, точно так же является фактом, что часть упомянутых мнимых доказательств уже сама собой предана забвению или заменена другими доказательствами.
  Примечание 2 Цель дифференциального исчисления, вытекающая из его применения
  В предшествующем примечании мы рассмотрели, с одной стороны, определенность понятия бесконечно малого, которым пользуются в дифференциальном исчислении, с другой - основание ее введения в это исчисление. И то и другое - абстрактные и потому сами по себе также и легкие определения. Так называемое применение представляет больше трудностей, равно как и более интересную сторону; элементы этой конкретной стороны составят предмет настоящего примечания.
  Дальше нечему учиться; выведение ближайших форм, дифференциала произведения, показательной функции и т. д. получается из этой формулы механически; в короткое время, в каких-нибудь полчаса - с нахождением дифференциалов дано также и обратное: нахождение первоначальной функции на основании дифференциалов, интегрирование - можно овладеть всей теорией. Задерживает на ней дольше лишь старание усмотреть, сделать [для себя] понятным, каким образом после того, как одна сторона (Umstand) задачи, нахождение этого коэффициента, решена так легко аналитическим, т. е. совершенно арифметическим способом, посредством разложения функции переменной величины, приобретшей через приращение форму двучлена, оказывается правильной также и другая сторона, а именно отбрасывание всех членов возникающего ряда, кроме первого. Если бы было так, что единственно лишь этот коэффициент и нужен, то после его нахождения (Bestinunung) было бы, как мы сказали, менее чем за полчаса покончено со всем, что касается теории, и отбрасывание прочих членов ряда представляло бы столь мало затруднений, что скорее о них как о членах ряда (как второй, третьей и т. д. [производной] функции их определение равным образом уже закончено с определением первого члена) вовсе и не было бы речи, так как в них совершенно нет надобности.
  Можно здесь предпослать замечание, что по методу дифференциального исчисления сразу видно, что он изобретен и установлен не как нечто самодовлеющее; он не только не обоснован сам по себе, как особый способ аналитического действия, но насильственность, заключающаяся в том, что прямо отбрасываются члены, получающиеся посредством разложения функции, несмотря на то, что все это разложение признается полностью относящимся к делу - ибо дело именно и усматривается в отличии разложенной функции переменной величины (после того как ей придана форма двучлена) от первоначальной функции, - скорее совершенно противоречит всем математическим принципам. И потребность в таком образе действий, и отсутствие внутреннего его оправдания сразу же указывают на то, что его источник и основание находятся где-то вне его. Это не единственный случаи в науке, когда то, что ставится вначале как элементарное и из чего, как предполагают, должны быть выведены положения данной науки, оказывается неочевидным и имеющим свою причину и обоснование скорее в последующем. История возникновения дифференциального исчисления показывает, что оно имело свое начало главным образом как бы в кунштюках - в различных так называемых методах касательных; после того как образ действия был распространен и на другие предметы, он был осознан позднее и выражен в абстрактных формулах, которые теперь старались также возвысить до принципов.
  Выше мы показали, что определенность понятия так называемых бесконечно малых есть качественная определенность таких количеств, которые прежде всего как определеннные количества положены находящимися в отношении друг к другу, а затем в связи с этим присоединялось эмпирическое исследование, ставившее себе целью обнаружить эту определенность понятия в имеющихся описаниях или дефинициях бесконечно малого, которые берут его как бесконечно малую разность и тому подобное. - Мы это сделали лишь для того, чтобы достигнуть абстрактной определенности понятия, как таковой. Дальше возникает вопрос: каков переход от нее к математической форме и ее применению. Для этой цели прежде всего нужно развить дальше теоретическую сторону, определенность понятия, которая окажется в самой себе не совсем бесплодной; затем следует рассмотреть отношение ее к применению и доказать относительно их обоих, насколько это здесь уместно, что [получающиеся] общие выводы в то же время соответствуют тому, что принадлежит к сущности дифференциального исчисления, и тому способу, каким оно достигает своей цели.
  Прежде всего следует напомнить, что мы уже объяснили мимоходом ту форму, которую имеет в области математики рассматриваемая нами теперь определенность понятия. Мы показали качественную определенность количественного сначала в количественном отношении вообще; но уже при разъяснении различных так называемых видов счета (см. относящееся к этому примечание) мы, забегая вперед, указали, что именно в степенном отношении, которое нам предстоит еще рассмотреть в своем месте, число через приравнение моментов его понятия, единицы и численности, положено как возратившееся к самому себе, и тем самым оно приобретает в себе момент бесконечности, для-себя-бытия, т. е. определяется самим собой. Ясно выраженная качественная определенность величин принадлежит, таким образом (это также было упомянуто выше), по своему существу к степенным определениям, а так как специфика дифференциального исчисления заключается в том, что оно оперирует качественными формами величин, то свойственным ему математическим предметом необходимо должно быть рассмотрение форм степеней, и все задачи и их решения, ради которых применяется дифференциальное исчисление, показывают, что интерес в них состоит единственно лишь в рассмотрении степенных определений, как таковых.
  Как ни важна эта основа и хотя она сразу же ставит на первое место нечто определенное, а не чисто формальные категории переменных, непрерывных или бесконечных величин и т. п. или только функции вообще, она все же еще слишком обща;
  ведь с тем же самым имеют дело и другие действия; уже возведение в степень и извлечение корня, а затем действия над показательными величинами и логарифмами, ряды, уравнения высших степеней, имеют интерес и применение только к отношениям, основанным на степенях. Нет сомнения, что все они в своей совокупности составляют систему рассмотрения степеней; но ответ на вопрос, какие именно из этих отношений, в которые могут быть поставлены степенные определения, составляют собственный предмет и интерес дифференциального исчисления, должен быть почерпнут из него самого, т. е. из его так называемых применений. Последние и составляют самое суть, действительный способ действия в математическом решении того или иного круга проблем; этот способ действия существовал раньше теории или общей части, и применением оно было названо позднее лишь по отношению к созданной затем теории, которая ставила себе целью, с одной стороны, установить общий метод этого способа действия, с другой - дать ему принципы, т. е. обоснование. Какими тщетными для господствовавшего до сих пор понимания этого способа действия были старания найти принципы, которые действительно разрешили бы выступающее здесь противоречие, а не оправдывали бы или не прикрывали бы его ссылкой на незначительность того, что согласно математическому способу действия хотя и необходимо, но здесь должно быть отброшено, или ссылкой на сводящуюся к тому же самому возможность бесконечного или какого угодно приближения и т. п., -это мы показали в предыдущем примечании. Если бы всеобщее этого способа действия было абстрагировано из действительной части математики, именуемой дифференциальным исчислением, иначе, чем это делалось до сих пор, то эти принципы и занятие ими оказались бы столь же излишними, сколь они в самих себе оказываются чем-то неправильным и постоянно противоречивым.
  Если будем доискиваться этой специфики, просто обозревая то, что имеется в этой части математики, то мы найдем в качестве ее предмета а) уравнения, в которых какое угодно число величин (мы можем здесь ограничиться вообще двумя) связано в одно целое определенности так, что эти величины, во-первых, имеют свою определенность в эмпирических величинах как твердых пределах, а затем в такой же связи и с последними, и между собой, как это вообще имеет место в уравнениях; не так как здесь имеется лишь одно уравнение для обеих величин (если величин более двух, то и число уравнений соотютственно увеличивается, но всегда оно будет меньше числа величин), то это уравнения неопределенные. Во-вторых, они связаны так, что одна из сторон [уравнения], сообщающая этим величинам их определенность, заключается в том, что они (по крайней мере одна из них) даны в уравнении в более высокой степени, чем первая степень.
  Относительно этого мы прежде всего должны сделать несколько замечаний. Во-первых, величины, взятые со стороны верного из указанных выше определений, носят всецело характер лишь таких переменных величин, какие встречаются в задачах неопределенного анализа. Их значение неопределенно, но так, что если одна получает откуда-то извне совершенно определенное значение, т. е. числовое значение, то и другая становится определенной; таким образом, одна есть функция другой. Поэтому категории переменных величин, функций и тому подобное, как уже сказано выше, только формальны для специфической определенности величин, о которой здесь идет речь, так как присущая им всеобщность еще не содержит того специфического, что :оставляет весь интерес дифференциального исчисления и что нельзя объяснить из нее при помощи анализа; они сами по себе простые, незначительные, легкие определения, которые делаются трудными только тогда, когда вкладывают в них то, чего в ник нет, для того чтобы иметь затем возможность вывести его из них, а именно вкладывают специфическое определение дифференциального исчисления. - Что касается, далее, так называемой константы, то о ней можно заметить, что она прежде всего безразличная эмпирическая величина, имеющая для переменных величин определяющее значение лишь по своему эмпирическому определенному количеству, как предел их минимума и максимума; но способ соединения констант с переменными величинами сам составляет один из моментов для природы частной фуякции, которую образуют эти величины. Но и наоборот, сами константы также функции. Поскольку, например, прямая линия имеет значение параметра параболы, это ее значение состоит в том, что она функция; так же как в разложении двучлена вообще константа как коэффициент первого члена ряда есть сумма корней, как коэффициент второго члена - сумма их произведений по два и т. д., стало быть, эти константы суть здесь вообще функции корней. Там, где в интегральном исчислении константа определяется из данной формулы, она трактуется как ее функция. Эти коэффициенты мы рассмотрим далее и в другом определении как функции, конкретное значение которых составляет весь [их ] интерес.
  Но то характерное, которым рассмотрение переменных величин в дифференциальном исчислении отличается от их свойства в неопределенных задачах, мы должны видеть в том, что по крайней мере одна из этих величин или даже все они имеют степень выше первой, причем опять-таки безразлично, все ли они имеют одну и ту же высшую степень или они имеют неодинаковую степень; специфическая неопределенность, которую они здесь имеют, состоит единственно лишь в том, что они функции друг друга в таком степенном отношении. Благодаря этому изменение переменных величин детерминировано качественно и, стало быть, оно непрерывно, и эта непрерывность, которая сама по себе есть опять-таки лишь формальная категория некоторого тождества вообще, некоторой определенности, сохраняющейся в изменении, остающейся равной себе, имеет здесь свой детерминированный смысл, и притом единственно лишь в степенном отношении, которое не имеет своим показателем никакого определенного количества и составляет не-количественную, сохраняющуюся определенность отношения переменных величин. Поэтому следует возразить против формализма другого рода, что первая степень есть степень лишь в отношении к более высоким степеням; сам по себе х есть лишь какой-то неопределенный квант. Поэтому нет смысла дифференцировать само по себе уравнения у = ax + в, прямой линии, или s = ct, уравнение просто равномерной скорости. Если из у = ах или же из у = ах + в получается а = dy/dx или из s = ct получается . = с, то в такой же мере определением тангенса будет а = у/х или определением просто равномерной скорости s/t = с. Последняя выражается через dy/dx в связи с тем, что выдается за разложение [в ряд] равномерно ускоренного движения. Но что в системе такого движения встречается момент простой, просто равномерной скорости, т. е. не определенной высшей степенью одного из моментов движения, - это само есть, как отмечено выше, неосновательное допущение, опирающееся единственно лишь на рутину метода. Так как метод исходит из представления о приращении, получаемом переменной величиной, то, конечно, приращение может получить и такая переменная величина, которая есть лишь функция первой степени; если же после этого, чтобы найти дифференциал, берут отличие возникшего таким образом второго уравнения от данного, то сразу же обнаруживается бесполезность действия: уравнение, как мы уже заметили, до и после этого действия остается для так называемых приращений тем же, что и для самих переменных величин.
  в) Сказанным определяется природа подлежащего действию уравнения и теперь необходимо показать, какой интерес преследует это действие. Такое рассмотрение может нам дать лишь знакомые уже результаты, какие по своей форме имеются особенно в понимании этого предмета Лагранжем; но я придал изложению совершенно элементарный характер, чтобы устранить приметавшиеся сюда чужеродные определения. - Основой для действий над уравнением указанного вида оказывается то, что степень внутри самой себя понимается как отношение, как система определений отношения. Степень, указали мы выше, есть число, поскольку его изменение определено им же самим, его моменты, единица и численность, тождественны, - полностью, как мы выяснили ранее, прежде всего в квадрате, более формально (чтб не составляет здесь разницы) - в более высоких степенях. Степень, ввиду того что она как число (хотя бы и предпочитали термин величина как более всеобщее, она в себе всегда есть число) есть множество и тогда, когда она изображена как сумма, может прежде всего быть разложена внутри себя на любое множество чисел, которые и относительно друг друга, и относительно их суммы имеют только то определение, что они все вместе равны этой сумме. Но степень может быть также разложена на сумму таких различий, которые определены формой степени. Если степень принимается за сумму, то как сумму понимают и ее основное число, корень, и оно может быть как угодно разложено, но это разнообразие разложения есть безразличное эмпирически количественное (Quantitative). Сумма, каковой должен быть корень, сведенная к своей простой определенности, т. е. к своей истинной всеобщности, есть двучлен; всякое дальнейшее увеличение числа членов есть не более как повторение того же определения и потому нечто пустое *. Важна здесь, стало быть, только качественная определенность членов, которая получается посредством возведения в степень корня, принимаемого за сумму; эта определенность заключается единственно лишь в изменении - в возведении в степень. Эти члены суть, следовательно, всецело функции возведения в степень и [самой] степени. Такое изображение числа как суммы множества таких членов, которые суть функции возведения в степень, а затем интерес - найти форму таких функций и, далее, эту сумму из множества таких членов, поскольку это нахождение должно зависеть только от указанной формы, - все это составляет, как известно, особое учение о рядах. Но при этом нам важно выделить еще другой интерес, а именно отношение самой лежащей в основании величины (определенность которой, поскольку она некоторый комплекс, т. е. в данном случае уравнение, заключает в себе некоторую степень) к функциям ее возведения в степень. Это отношение, совершенно абстрагированное от названного выше интереса [нахождения ] суммы, окажется вытекающей из действительной науки позицией (Gesichtspunkt) как единственной, имеющейся в виду дифференциальным исчислением.
  Однако сначала нужно прибавить к сказанному еще одно определение или, вернее, устранить из сказанного одно заключающееся в нем определение. А именно, мы сказали, что переменная величина, в определение которой входит степень, рассматривается внутри ее самой как сумма и притом как система членов, поскольку последние суть функции возведения в степень, почему и корень рассматривается как сумма, а в своей просто определенной форме - как двучлен; хn= (у + z)n = (у + пуn-1z + ...). Для разложения степени в ряд, т. е. для получения функций возведения в степень, эта формула исходила из суммы, как таковой; но здесь дело не идет ни о сумме, как таковой, ни о происходящем из нее ряде, а от суммы должно брать только соотношение. Соотношение величин, как таковое, есть то, что, с одной стороны, остается после абстрагирования от plus некоторой суммы, как таковой, и что, с другой стороны, требуется для нахождения функций, получающихся в результате разложения в степенной ряд. Но такое соотношение уже определено тем, что здесь предмет есть уравнение, что уn = ахn также есть уже комплекс нескольких (переменных) величин, содержащий их степенное определение. В этом комплексе каждая из этих величин всецело положена как находящаяся в соотношении, с другой со значением, можно было бы сказать, некоторого plus в ней самой - положена как функция прочих величин; их свойство быть функциями друг друга сообщает им это определение plus, но именно этим - определение совершенно неопределенного plus, a не приращения, инкремента и т. п. Мы, однако, могли бы также оставить без внимания этот абстрактный исходный пункт; можно совершенно просто ограничиться тем, что после того как переменные величины даны в уравнении как функции друг друга, так что эта определенность заключает в себе отношение степеней, теперь сравниваются между собой также и функции возведения в степень каждой из них, - каковые вторые функции определены не чем иным, как самим возведением -в степень. Можно сначала выдавать за желание или возможность сведение степенного уравнения переменных величин к отношению функций, получающихся в результате их разложения в ряд; лишь дальнейшая цель, польза, применение должны указать пригодность такого его преобразования; эта перестановка и вызвана единственно лишь ее полезностью. Если выше мы исходили из изображения этих степенных определений на примере такой величины, которая как сумма принимается за различенную внутри себя, то это, с одной стороны, служило лишь для того, чтобы указать, какого вида эти функции, с другой - в этом заключается способ их нахождения.
  Мы имеем перед собой, таким образом, обычное аналитическое разложение в ряд, понимаемое для целей дифференциального исчисления так, что переменной величине дается приращение dx, i, а затем степень двучлена разлагается в соответствующий ряд. Но так называемое приращение должно быть не определенным количеством, а лишь формой, все значение которой сводится к тому, чтобы быть вспомогательным средством разложения в ряд. Стремятся же в этом случае - по признанию, определеннее всего выраженному Эйлером и Лагранжем и подразумеваемому в ранее упомянутом представлении о пределе, лишь к получающимся при этом степенным определениям переменных величин, к так называемым коэффициентам (эти коэффициенты суть, правда, коэффициенты приращения и его степеней, которые определяют последовательность ряда и к которым относятся различенные коэффициенты). При этом можно отметить, что так как приращение, не имеющее определенного количества, принимается лишь для целей разложения в ряд, то было бы всего уместнее обозначить его цифрой 1 (единицей), потому что приращение всегда встречается в разложении только как множитель, а множитель "единица" как раз и достигает той цели, чтобы приращение не приводило к какой-либо качественной определенности и к какому-либо количественному изменению, dx же, обремененное ложным представлением о некоторой количественной разности, и другие знаки, как, например, i, обремененные бесполезной здесь видимостью всеобщности, всегда выглядят как определенное количество и его степени и притязают на то, чтобы быть таковыми; это притязание приводит к стремлению, несмотря на это, избавиться от них, отбросить их. Для сохранения формы ряда, развернутого по степеням, можно было бы с таким же успехом присоединять обозначения показателей как indices к единице. Но и помимо этого необходимо абстрагироваться от ряда и от определения коэффициентов по месту, которое они занимают в ряде: отношение между всеми ими одно и то же; вторая функция - производная от первой, точно так же как первая - от первоначальной, и для той, которая по счету вторая, первая производная функция есть в свою очередь первоначальная.
  По существу же своему интерес составляет не ряд, а единственно лишь получающееся в результате разложения в ряд степенные определение в своем отношении к непосредственной для него величине. Стало быть, вместо того чтобы считать это определение коэффициентом первого члена разложения, было бы предпочтительнее (так как каждый член обозначается как первый относительно следующих за ним членов ряда, а такая степень в качестве степени приращения, как и сам ряд, не относится сюда) употреблять простое выражение "производная степенная функция", или, как мы сказали выше, "функция возведения величины в степень", причем предполагается, что известно, каким образом производная берется как заключенная внутри некоторой степени разложения.
  Но если в этой части анализа собственно математическое начало есть не что иное, как нахождение функции, определенной через разложение в степенной ряд, то возникает еще один вопрос:
  что делать с полученным таким образом отношением, каково применение его и пользование им, или [вопрос]: действительно, для какой цели ищут такие функции? Дифференциальное исчисление вызвало к себе большой интерес именно тем, что оно находило такие отношения в конкретных предметах, сводимых к этим абстрактным аналитическим отношениям.
  Но относительно применимости из самой природы сути вещей в силу вскрытого выше характера моментов степени само собой вытекает прежде всего следующее, еще до того, как будет сделан вывод из случаев применения. Разложение в ряд степенных величин, посредством которого получаются функции их возведения в степень, если абстрагироваться от более точного определения, отличается прежде всего вообще тем, что величина понижается на одну степень. Такое действие, следовательно, находит применение в таких предметах, в которых также имеется такое различие степенных определений. Если будем иметь в виду пространственную определенность, то найдем, что она содержит те три измерения, которые мы, чтобы отличить их от абстрактных различий высоты, длины и ширины, можем обозначить как конкретные измерения, а именно линию, поверхность и тотальное пространство; а поскольку они берутся в их простейших формах и в соотношении с самоопределением и, стало быть, с аналитическими измерениями, то мы получаем прямую линию, плоскостную поверхность (и ее же как квадрат) и куб. Прямая линия имеет эмпирическое определенное количество, но с плоскостью появляется то, чтб обладает качеством, степеннбе определение; более детальные видоизменения, например то, что это происходит уже и с плоскими кривыми, мы можем оставить без рассмотрения, поскольку здесь дело идет прежде всего о различии лишь в общем виде. Тем самым возникает также потребность переходить от более высокого степенного определения к низшему
  Видимость случайности, представляемая дифференциальным исчислением в разном его применении, упростилась бы уже пониманием природы сфер применения и специфической потребности и условия этого применения. Но в самих этих сферах важно далее знать, между какими частями предметов математической задачи имеет место такое отношение, которое специфически полагается дифференциальным исчислением. Пока что мы сразу должны заметить, что при этом нужно принимать во внимание двоякого рода отношения. Действие понижения степени уравнения, рассматриваемое со стороны производных функций его переменных величин, дает результат, который в самом себе поистине есть уже не уравнение, а отношение. Это отношение составляет предмет собственно дифференциального исчисления. Но именно поэтому, во-вторых, здесь имеется также отношение самогб более высокого степеннбго определения (первоначального уравнения) к низшему (производной функции). Это второе отношение мы должны оставить пока без внимания; впоследствии оно окажется предметом, характерным для интегрального исчисления.
  Рассмотрим сначала первое отношение и для определения момента, в котором заключается интерес действия (это определение должно быть заимствовано из сферы так называемого применения), возьмем простейший пример кривых, определяемых уравнением второй степени. Как известно, отношение координат в степеннбм определении дано непосредственно уравнением. Следствиями основного определения являются определения других связанных с координатами прямых линий: касательной, подкасательной, нормали и т. п. Но уравнения между этими линиями и координатами суть линейные уравнения; те целые, в качестве частей которых определены указанные линии, - это прямоугольные треугольники, составленные прямыми линиями. Переход от основного уравнения, содержащего определение, к этим линейным уравнениям содержит указанный выше переход от первоначальной функции, т. е. от той функции, которая есть уравнение к производной функции, которая есть отношение и притом отношение между теми или иными содержащимися в кривой линиями. Связь между отношением этих линий и уравнением кривой и есть то, что требуется найти.
  Небезынтересно отметить относительно истории [дифференциального исчисления ], что первые открыватели умели указать найденное ими решение лишь всецело эмпирически, не будучи в состоянии объяснить само действие, оставшееся совершенно внешним. Я ограничиваюсь здесь указанием на Барроу, учителя Ньютона. В своих Lect. opt. et geom., в которых он решает задачи высшей геометрии по методу неделимых, отличающемуся прежде всего от того, что составляет особенность дифференциального исчисления, он излагает также свой метод определения касательных, "так как на этом настаивали его друзья" (lect. X). Нужно прочесть у него самого, как он решает эту задачу, чтобы составить надлежащее представление о том, каким образом этот метод дан как совершенно внешнее правило - в том же стиле, как в учебниках арифметики прежде излагалось тройное правило или, еще лучше, так называемая проба арифметических действий девяткой. Он чертит те маленькие линии, которые впоследствии были названы [бесконечно малыми] приращениями в характеристическом треугольнике кривой, и затем в виде простого правила предписывает отбросить как излишние те члены, которые в ходе развертывания уравнения выступают как степени указанных приращений или как произведения (etenim isti termini nihilum valebunt) 115, а также следует отбросить те члены, которые содержат величины, определяемые лишь на основе первоначального уравнения (последующее вычитание первоначального уравнения из уравнения, составленного вместе с приращениями), и, наконец, заменить приращение ординаты самой ординатой и приращение абсциссы - подкасательной. Нельзя, если позволительно так выразиться, изложить способ более школьно-педантически; последняя подстановка - это допущение пропорциональности приращений ординаты и абсциссы ординате и под-касательной, сделанное в обычном дифференциальном методе основой определения касательной; в правиле Барроу это допущение выступает во всей своей наивной наготе. Был найден простой способ определения подкасательной; приемы Роберваля и ферма сводятся к чему-то сходному - метод нахождения наибольших и наименьших значений, из которого исходил Ферма, покоится на тех же основаниях и на том же образе действия. Математической страстью того времени было находить так называемые методы, т. е. указанного рода правила, и притом делать из них секрет, что было не только легко, но в некотором отношении даже нужно, и нужно по той же причине, почему это было легко, а именно потому, что изобретатели нашли лишь эмпирически внешнее правило, а не метод, т. е. не то, чтб выведено из признанных принципов. Подобные так называемые методы Лейбниц воспринял от своего времени; Ньютон также воспринял их от своего времени, а непосредственно - от своего учителя; обобщением их формы и их применимости они проложили новые пути в науках, но, занимаясь этим, они чувствовали также потребность освободить образ действия от формы чисто внешних правил и старались дать ему надлежащее обоснование.
  Анализируя метод более подробно, мы увидим, что истинный ход действия в нем таков. Во-первых, степенные определения (разумеется, переменных величин), содержащиеся в уравнении, низводятся до их первых функций. Но этим меняется значение членов уравнения. Поэтому уже нет уравнения, а возникло лишь отношение между первой функцией одной переменной величины и первой функцией другой. Вместо рх = у2 мы имеем р : 2у или вместо lax - х2 = у2 имеем а - х : у, что впоследствии стали dv обычно обозначать как отношение x/y . Уравнение есть уравнение кривой, а это отношение, целиком зависящее от него и производное (выше - согласно одному лишь правилу) от него, есть, напротив, линейное отношение, которому пропорциональны определенные линии; р : 2у или а - х : у сами суть отношения прямых линий кривой, а именно отношения координат и параметра; но этим мы еще ничего не узнали. Мы хотим знать о других встречающихся в кривой линиях, что им присуще указанное отношение, хотим найти равенство двух отношений. - Следовательно, вопрос, во-вторых, состоит в том, какие прямые линии, определяемые природой кривой, находятся в таком отношении? - Но это то, что уже ранее было известно, а именно, что такое полученное указанным путем отношение есть отношение ординаты к подкасательной. Древние нашли это остроумным геометрическим способом; изобретатели же нового времени открыли лишь эмпирический способ, как придать уравнению кривой такой вид, чтобы получилось то первое отношение, о котором уже было известно, что оно равно отношению, содержащему ту линию (здесь - подкасательную), которая подлежит определению. Отчасти это придание уравнению желаемого вида было задумано и проведено методически дифференцирование, - отчасти же были изобретены воображаемые приращения координат и воображаемый, образованный из этих приращений и такого же приращения касательной характеристический треугольник, дабы пропорциональность отношения, найденного путем понижения степени уравнения, вместе с отношением ординаты и подкасательной была представлена не как нечто эмпирически взятое лишь из давно знакомого, а как нечто доказанное. Однако это давно знакомое оказывается вообще (а наиболее очевидно в указанной выше форме правил) единственным поводом и соответственно единственным основанием для допущения характеристического треугольника и указанной пропорциональности.
  Лагранж отбросил это подобие доказательности (Simulation) и вступил на подлинно научный путь; его методу мы обязаны тем, что усмотрели, в чем дело, так как он состоит в том, чтобы отделить друг от друга те два перехода, которые следует сделать для решения задачи, и рассматривать и доказывать каждую из этих сторон отдельно. Одна часть этого решения - при более подробном изложении хода действия мы продолжаем пользоваться как примером элементарной задачей нахождения подкасательной - теоретическая или общая часть, а именно нахождение первой функции из данного уравнения кривой, регулируется особо; эта часть дает некоторое линейное отношение, следовательно, отношение прямых линий, встречающихся в системе определения кривой. Другая часть решения состоит в нахождении тех линий в кривой, которые находятся в указанном отношении. Это теперь осуществляется прямым путем (Theorie des fonct. anal., p. II, ch. II), т. е. не прибегая к характеристическому треугольнику, а именно к бесконечно малым дугам, ординатам и абсциссам, и не давая им определений ау и dx, т. е. членов указанного отношения, а также не устанавливая в то же время непосредственно значения равенства этого отношения с самими ординатой и под-касательной. Линия (равно как и точка) имеет свое определение лишь постольку, поскольку она составляет сторону некоторого треугольника, и определение точки также имеется лишь в треугольнике. Это, скажем мимоходом, основное положение аналитической геометрии, которое приводит к координатам, или, чтб то же самое, в механике к параллелограмму сил, именно поэтому совершенно не нуждающемуся в больших усилиях доказать его. - Подкасательная теперь принимается за сторону треугольника, другие стороны которого составляют ордината и соотносящаяся с ней касательная. Последняя как прямая линия имеет своим уравнением р - aq (прибавление + Ь бесполезно для определения и делается лишь ради излюбленной всеобщности); определение отношения p/q есть а, коэффициент величины q, который есть соответственная первая функция уравнения, но который должен вообще рассматриваться лишь как а = p/q , т. е., как сказано, как сущностное определение прямой линии, применяемой как касательная к данной кривой. Далее, поскольку берется первая функция уравнения кривой, она также определение некоторой прямой линии; далее, так как р, одна координата первой прямой линии, и у, ордината кривой, отождествляются, стало быть, точка, в которой указанная первая прямая линия, принимаемая как касательная, соприкасается с кривой, есть также начальная точка прямой линии, определяемой первой функцией кривой, то все дело в том, чтобы показать, что эта вторая прямая линия совпадает с первой, т. е. есть касательная, или, выражаясь алгебраически, показать, что так как у = fх и р = fq, а теперь принимается, что у=р, стало быть, fx=fQ,, то и f`x=F'Q. Что употребляемая как касательная прямая и та прямая линия, которая определена из уравнения его первой функцией, совпадают, что вторая прямая есть, следовательно, касательная, - это показывается с помощью приращения i абсциссы и приращения ординаты, определяемого разложением функции. Здесь, стало быть, также появляется пресловутое приращение; однако способ, каким оно вводится для только что указанной цели, и разложение функции по этому приращению следует отличать от упомянутого выше пользования приращением для нахождения дифференциального уравнения и для характеристического треугольника. Способ, каким оно применяется здесь, правомерен и необходим; он входит в круг геометрии, так как геометрическое определение касательной, как таковой, требует, чтобы между ней и кривой, с которой она имеет одну общую точку, не могло быть другой прямой линии, также проходящей через эту -точку. Ибо с принятием этого определения качество касательной или не-касательной сводится к различию по величине, и касательной оказывается та линия, на которую единственно с точки зрения важного здесь определения приходится большая малость. Эта на первый взгляд лишь относительная малость не содержит в себе ничего эмпирического, т. е. ничего зависящего от определенного количества, как такового; она качественно положена природой формулы, если различие момента, от которого зависит сравниваемая величина, есть различие в степени; так как последнее сводится к i и i2 и так как i, которое ведь в конце концов должно означать некоторое число, следует представлять затем как дробь, то i2 само по себе меньше, чем i, так что само представление, что i можно приписывать любую величину, здесь излишне и даже неуместно. Именно поэтому доказательство большей малости не имеет ничего общего с бесконечно малым, для которого, стало быть, вообще здесь нет места.
  Я хочу здесь еще сказать о Декартовом методе касательных, хотя бы только ради его красоты и ради ныне скорее забытой, но вполне заслуженной его славы; впрочем, он имеет отношение и к природе уравнений, о которой мы должны будем затем сделать еще одно замечание. Декарт излагает этот самостоятельный метод, в котором искомое линейное определение также находят из той же производной функции, в своей оказавшейся и в других отношениях столь плодотворной геометрии (Oeuvres compl. ed. Cousin, torn V, liv. II, p. 357 и ел.), развивая в ней учение о широкой основе природы уравнений и их геометрического построения, а тем самым об основе анализа, в столь значительной степени применяемого к геометрии вообще. Проблема получает у него форму задачи - провести прямые линии перпендикулярно к любому месту кривой, чем определяется подкасательная и т. д. Вполне понятно чувство удовлетворения, выражаемого им по поводу своего открытия, которое касалось предмета всеобщего научного интереса того времени и, будучи всецело геометрическим, столь возвышалось над упомянутыми выше методами его соперников, содержащими одни только правила: "J'ose dire que c'est ceci le probleme le plus utile et le plus general, non seulement que je sache, mais шете que j'aie jamais desire de savoir en geometric"117. - При решении этой задачи он исходит из аналитического уравнения прямоугольного треугольника, образуемого ординатой той точки кривой, к которой должна быть перпендикулярна искомая прямая линия, затем ею же самой, нормалью, и, в-третьих, поднормалью, т. е. той частью оси, которая отрезается ординатой и нормалью. Из известного уравнения кривой в указанное уравнение треугольника подставляется затем значение ординаты или абсциссы; таким образом получается уравнение второй степени (и Декарт показывает, каким образом и те кривые, уравнения которых содержат более высокие степени, сводятся к уравнению второй степени), в котором встречается лишь одна из переменных величин и притом в квадрате и в первой степени, - квадратное уравнение, которое сначала предстает как так называемое нечистое уравнение. Затем Декарт рассуждает таким образом, что если мы представим себе рассматриваемую точку кривой точкой пересечения ее и круга, то этот круг пересечет кривую еще в другой точке и тогда получится для двух возникающих благодаря этому и неодинаковых х два уравнения с одинаковыми константами и одинаковой формы или же одно уравнение с неодинаковыми значениями х. Но уравнение делается одним уравнением лишь для одного треугольника, в котором гипотенуза перпендикулярна к кривой, т. е. оказывается нормалью, что представляют себе таким образом, будто обе точки пересечения кривой совпадают с кругом и, следовательно, круг соприкасается с кривой. Но тем самым устраняется также и неравенство корней х или у квадратного уравнения. В квадратном же уравнении с двумя одинаковыми корнями коэффициент члена, содержащего неизвестные в первой степени, вдвое больше одного лишь корня; это дает нам уравнение, посредством которого мы находим искомые определения. Этот способ следует признать гениальным приемом истинно аналитического ума - приемом, с которым не может сравниться принимаемая всецело ассерторически пропорциональность подкасательной и ординаты якобы бесконечно малым так называемым приращениям абсциссы и ординаты.
  Полученное этим путем конечное уравнение, в котором коэффициент второго члена квадратного уравнения равен удвоенному корню или неизвестному, есть то же уравнение, которое находят посредством приема, применяемого дифференциальным исчислением. Уравнение x1 - ax - b=0 после его дифференцирования дает новое уравнение 2х - а=0, а дифференцирование х3 - рх - 9=0 дает Зх2 - р = 0. Но здесь напрашивается замечание, что отнюдь не само собой разумеется, что подобное производное уравнение также и правильно. При уравнении с двумя переменными величинами, которые оттого, что они переменные, не теряют характера неизвестных величин, получается, как мы видели выше, лишь некоторое отношение, по той указанной простой причине, что подстановка функций возведения в степень вместо самих степеней изменяет значение обоих членов уравнения, и само по себе еще неизвестно, имеет ли еще место между ними уравнение при таких измененных dy значениях. Уравнение , = Р выражает лишь то, что Р есть dy отношение, и не надо приписывать никакого другого реального смысла. Но об этом отношении = Р также еще неизвестно, какому другому отношению оно равно; лишь такое уравнение, пропорциональность, сообщает ему значение и смысл. - Так же как (что было указано выше) значение, именуемое применением, берется извне, эмпирически, так и в тех выведенных путем дифференцирования уравнениях, о которых идет речь, для того чтобы знать, верны ли еще полученные уравнения, должно быть известно из какого-то другого источника, имеют ли они одинаковые корни. Но на это обстоятельство в учебниках не дается определенных и ясных указаний; оно устраняется тем, что уравнение с одним неизвестным [х], приведенное к нулю, тотчас же приравнивается к у, благодаря чему при дифференцировании dy получается, конечно, --, одно лишь отношение. Исчисление функций, конечно, должно иметь дело с функциями возведения в степень, а дифференциальное исчисление - с дифференциалами, но из этого само по себе вовсе еще не следует, что величины, дифференциалы или функции возведения в степень которых мы берем, сами также должны быть лишь функциями других величин. И кроме того, в теоретической части, там, где указывается, как должны быть выведены дифференциалы, т. е. функции возведения в степень, еще нет и мысли о том, что величины, оперировать с которыми, согласно такому способу их выведения, она учит, сами должны быть функциями других величин.
  Относительно отбрасывания констант при дифференцировании можно еще отметить, что это отбрасывание имеет здесь тот смысл, что константа безразлична для определения корней в случае их равенства, каковое определение исчерпывается коэффициентом второго члена уравнения. Так, в приведенном Декартом примере константа есть квадрат самих корней, следовательно, корень может быть определен как из константы, так и из коэффициентов, поскольку вообще константа, как и коэффициенты, есть функция корней уравнения. В обычном изложении устранение так называемых констант (связанных с прочими членами лишь посредством знаков +- и -) достигается простым механизмом способа действия, состоящего в том, что для нахождения дифференциала сложного выражения приращение приписывается лишь переменным величинам и образованное благодаря этому выражение вычитается из первоначального. Смысл констант и их отбрасывания, вопрос, в какой мере они сами функции и служат ли они функциями по этому определению или нет, не подвергается обсуждению.
  В связи с отбрасыванием констант можно сделать одно замечание относительно названий дифференцирования и интегрирования, сходное с тем, которое мы сделали раньше относительно выражений "конечное" и "бесконечное", а именно, что в их определении содержится скорее противоположное тому, что обозначает это выражение. Дифференцирование означает полагание разностей; но дифференцированием, наоборот, уменьшается число измерений уравнения и в результате отбрасывания константы устраняется один из моментов определенности; как мы уже отметили, корни переменной величины приравниваются, их разность, следовательно, снимается. Напротив, при интегрировании следует снова присоединить константу; уравнение благодаря этому несомненно интегрируется, но в том смысле, что ранее снятая разность корней восстанавливается, положенное равным снова дифференцируется. Обычный способ выражения содействует тому, что остается в тени существенная сторона дела и все сводится к подчиненной и даже чуждой сути дела точке зрения отчасти бесконечно малой разности, приращения и т. п., отчасти же одной лишь разности вообще между данной и производной функцией, не обозначая их специфического, т. е. качественного, различия.
  Другая главная область, в которой пользуются дифференциальным исчислением, это механика; мимоходом мы уже коснулись значения различных степенных функций, получающихся при элементарных уравнениях ее предмета, движения; здесь я буду говорить о них непосредственно. Уравнение, а именно математическое выражение просто равномерного движения с = - s/t или s = ct, в котором пройденные пространства пропорциональны протекшим временам по некоторой эмпирической единице с, величине скорости, не имеет смысла дифференцировать; коэффициент с уже совершенно определен и известен, и здесь не может иметь место никакое дальнейшее разложение в степенной рад. - Как анализируется s = at2, уравнение падения тел, об этом мы уже упоминали выше; первый член анализа ds/dt = 2at понимается и словесно, и, соответственно, реально так, что он член некоторой суммы, (каковое представление мы уже давно отклонили), одна часть движения, и притом та часть его, которая приписывается силе инерции, т. е. просто равномерной скорости, таким образом, будто в бесконечно малых частях времени движение равномерное, а в конечных частях времени, т. е. в существующих на самом деле, неравномерное. Разумеется, /s = 2at, и значение а и t, взятых сами по себе, известно, равно как известно и то, что тем самым положено определение скорости равномерного движения:
  Так как a=s/t2 , то вообще 2at=2s/t, но этим мы нисколько не
  подвинулись вперед в нашем знании; лишь ошибочное предположение, будто 2at есть часть движения как некоторой суммы, дает ложную видимость положения физики. Самый множитель, а, эмпирическая единица - некоторое определенное количество, как таковое, - приписывается тяготению; если здесь применяют категорию силы тяготения, то нужно сказать, что, наоборот, как раз целое s=at2 есть действие или, лучше сказать, закон тяготения. - Также верно и выведенное из ds/dt=2at положение, что если бы прекратилось действие силы тяжести, то тело со скоростью, достигнутой им в конце своего падения, прошло бы во время, равное времени его падения, пространство вдвое большее пройденного. - В этом положении заключается также и сама по себе превратная метафизика: конец падения или конец той части времени, в которое падало тело, всегда сам еще есть некоторая часть времени; если бы он не был частью времени, то наступил бы покой, и, следовательно, не было бы никакой скорости; скорость может быть измерена лишь по пространству, пройденному в некоторую часть времени, а не в конце ее. Если же, кроме того, и в других физических областях, где вовсе нет никакого движения, как, например, в действии света (помимо того, что называют его распространением в пространстве) и в определениях величин у цветов, применяют дифференциальное исчисление, и первая [производная] функция некоторой квадратной функции здесь
  также именуется скоростью, то это следует рассматривать как еще более неуместный формализм выдумывания существования.
  Движение, изображаемое уравнением s = at2, говорит Лагранж, мы находим при падении тел; простейшим следующим за ним было бы движение, уравнением которого было бы s=ct3, но такого рода движения не оказывается в природе; мы не знали бы, что мог бы означать собой коэффициент с. Если это верно, то, напротив, имеется движение, уравнение которого - s3 № at2 - кеплеровский закон движения тел Солнечной системы. И выяснение того, что здесь должна означать первая производная функция -у и т. д., а также дальнейшая непосредственная разработка этого уравнения путем дифференцирования, открытие законов и определений указанного абсолютного движения, отправляясь от этой исходной точки, должно бы, конечно, представлять собой интересную задачу, в решении которой анализ явил бы себя в самом надлежащем блеске.
  Само по себе взятое таким образом применение дифференциального исчисления к элементарным уравнениям движения не представляет никакого реального интереса; формальный же интерес проистекает из общего механизма исчисления. Но иное значение приобретает разложение движения в отношении определения его траектории; если последняя есть кривая и ее уравнение содержит более высокие степени, то требуются переходы от прямолинейных функций как функций возведения в степень к самим степеням, а так как первые должны быть выведены из первоначального уравнения движения, содержащего фактор времени с элиминированием времени, то этот фактор должен быть также низведен к тем низшим функциям, которые получаются в результате разложения в ряд и из которых можно выводить указанные уравнения линейных определений. Эта сторона возбуждает интерес к другой части дифференциального исчисления.
  Сказанное доселе имело своей целью выделить и установить простое специфическое определение дифференциального исчисления и показать это определение на некоторых элементарных примерах. Это определение, как оказалось, состоит в том, что из уравнения степенных функций находят коэффициент члена разложения, так называемую первую [производную] функцию, и что отношение, которое она есть, обнаруживают в моментах конкретного предмета, и посредством полученного таким образом уравнения между обоими отношениями определяются сами эти моменты. Следует немного рассмотреть и принцип интегрального исчисления и установить, что получается из его применения для специфического конкретного определения этого исчисления. Понимание последнего было нами упрощено и определено более правильно уже тем, что мы его больше не принимаем за метод суммирования, как его назвали в противоположность дифференцированию (в котором приращение считается сущностной составной частью), вследствие чего интегрирование представлялось находящимся в сущностной связи с формой ряда. - Задача этого исчисления прежде всего такая же теоретическая или, скорее, формальная задача, как и задача дифференциального исчисления, но, как известно, обратная последней. Здесь исходят из функции, рассматриваемой как производная, как коэффициент ближайшего члена, получающегося в результате разложения в ряд некоторого, пока еще неизвестного уравнения, а из этой производной должна быть найдена первоначальная степенная функция; та функция, которую в естественном порядке разложения в ряд следует считать первоначальной, здесь производная, а рассматривавшаяся ранее как производная есть здесь данная или вообще начальная. Но формальная сторона этого действия представляется уже выполненной дифференциальным исчислением, так как в последнем установлены вообще переход и отношение первоначальной функции к функции, получающейся в результате разложения в ряд. Если при этом отчасти уже для того, чтобы взяться за ту функцию, из которой следует исходить, отчасти же для того, чтобы осуществить переход от нее к первоначальной функции, оказывается необходимым во многих случаях прибегнуть к форме ряда, то следует прежде всего твердо помнить, что эта форма, как таковая, не имеет непосредственно ничего общего с собственным принципом интегрирования.
  Но другой частью задачи этого исчисления оказывается с точки зрения формальной стороны действия его применение. А последнее само есть задача узнать, какое предметное значение в указанном выше смысле имеет первоначальная функция, [которую мы находим по] данной функции, рассматриваемой как первая [производная] функция отдельного предмета. Могло бы казаться, что это учение, взятое само по себе, нашло свое полное применение уже в дифференциальном исчислении. Однако здесь возникает еще одно обстоятельство, осложняющее все дело. А именно, так как в этом исчислении оказывается, что благодаря первой [производной] функции уравнения кривой получилось некоторое линейное отношение, то тем самым мы также знаем, что интегрирование этого отношения дает уравнение кривой в виде отношения абсциссы и ординаты; другими словами, если бы было дано уравнение для поверхности, образуемой кривой, то дифференциальное исчисление должно было бы уже научить нас относительно значения первой [производной] функции такого уравнения, что эта функция представляет ординату как функцию абсциссы, стало быть, представляет уравнение кривой.
  Но все дело здесь в том, какой из моментов определения предмета дан в самом уравнении; ведь лишь из данного может исходить аналитическое исследование, чтобы переходить от него к прочим определениям предмета. Дано, например, не уравнение поверхности, образуемой кривой, и не уравнение тела, возникающего посредством ее вращения, а также не уравнение некоторой дуги этой кривой, а лишь отношение абсциссы и ординаты в уравнении самой кривой. Переходы от указанных определений к самому этому уравнению нельзя уже поэтому исследовать в самом дифференциальном исчислении; нахождение таких отношений есть дело интегрального исчисления.
  Далее, однако, было показано, что дифференцирование уравнения с несколькими переменными величинами дает степенной член разложения (die Entwicklungspotenz) или дифференциальный коэффициент не как уравнение, а только как отношение; задача состоит затем в том, чтобы в моментах предмета указать для этого отношения, которое есть производная функция, другое, равное ему. Предмет же интегрального исчисления - само отношение первоначальной к производной функции, которая должна быть здесь данной, и задача состоит в том, чтобы указать значение искомой первоначальной функции в предмете данной первой [производной] функции или, вернее, так как это значение, например поверхность, образуемая кривой, или подлежащая выпрямлению кривая, представляемая в виде прямой, и т. д., уже .выражено как задача, то требуется показать, что подобного рода определение можно найти посредством некоторой первоначальной функции, и показать, каков момент предмета, который для этой цели должен быть принят за исходную (производную) функцию.
  Обычный метод, пользующийся представлением бесконечно малой разности, облегчает себе задачу. Для квадратуры кривых линий он принимает бесконечно малый прямоугольник, произведение ординаты на элемент (т. е. на бесконечно малую часть) ^абсциссы, за трапецию, имеющую одной своей стороной бесконечно малую дугу, противоположную указанной бесконечно малой части абсциссы. Произведение это интегрируется в том смысле, что интеграл дает сумму бесконечно многих трапеций, ту плоскость, которую требуется определить, а именно конечную величину указанного элемента плоскости. И точно так же обычный метод образует из бесконечно малой части дуги и соответствующих ей ординаты и абсциссы прямоугольный треугольник, в котором квадрат этой дуги считается равным сумме квадратов обоих других бесконечно малых, интегрирование которых и дает конечную дугу.
  Этот прием опирается на то общее открытие, которое служит основой этой области анализа и которое принимает здесь форму положения, что приведенная к квадрату кривая, выпрямленная дуга и т. д. находится к известной (данной уравнением кривой) функции в отношении так называемой первоначальной функции к производной. Здесь дело идет о том, чтобы в случае, если какая-то часть математического предмета (например, некоторой кривой) принимается за производную функцию, узнать, какая другая его часть выражена соответствующей первоначальной функцией. Мы знаем, что если данная уравнением кривой функция ординаты, принимается за производную функцию, то соответствующая ей первоначальная функция есть выражение величины образуемой кривой поверхности, отрезанной этой ординатой, что если то или иное определение касательной рассматривается как производная функция, то ее первоначальная функция выражает величину соответствующей этому определению дуги и т. д. Однако заботу о том, чтобы узнать и доказать, что эти отношения, отношение первоначальной функции к производной и отношение величин двух частей или двух сторон (Umstande) математического предмета, образуют пропорцию, заботу об этом снимает с себя метод, пользующийся бесконечно малым и механически оперирующий им. Характерная для остроумия заслуга - на основании результатов, уже заранее известных из других источников, открывать, что некоторые и именно такие-то стороны математического предмета находятся в отношении первоначальной и производной функции.
  Из этих двух функций производная, или, как она была определена выше, функция возведения в степень, есть здесь, в интегральном исчислении, данная по отношению к первоначальной функции, которая еще должна быть найдена из нее путем интегрирования. Однако первая дана не непосредственно, равно как не дано само по себе, какую часть или какое определение математического предмета должно рассматривать как производную функцию, дабы, приводя ее к первоначальной функции, найти другую часть или другое определение [предмета], установить величину которого требует задача. Обычный метод, сразу же представляющий, как мы сказали, некоторые части предмета как бесконечно малые в форме производных функций, определимых из первоначально данного уравнения предмета вообще посредством дифференцирования (как, [например], для выпрямления кривой - бесконечно малые абсциссы и ординаты), принимает за таковые те части или определения, которые можно привести в такую связь с предметом задачи (в нашем примере с дугой), также представляемым как бесконечно малый, которая установлена элементарной математикой, благодаря чему, если /известны упомянутые части, определяется и та часть, величину которой требуется найти; так, для выпрямления кривой приводятся в связь в виде уравнения прямоугольного треугольника указанные выше три бесконечно малых, для [ее] квадратуры приводятся в связь некоторого произведения ордината и бесконечно малая абсцисса, причем поверхность вообще принимается арифметически за произведение линий. Переход от этих так называемых элементов поверхности, дуги и т. д. к величине самих поверхностей, дуги и т. д. считается в этом случае лишь восхождением от бесконечного выражения к конечному или к сумме бесконечно многих элементов, из которых, согласно предположению, состоит искомая величина.
  Можно поэтому сказать, не вникая в суть, что интегральное исчисление это лишь обратная, но вообще более трудная задача дифференциального исчисления. Дело обстоит скорее так, что реальный интерес интегрального исчисления направлен исключительно на взаимное отношение первоначальной и производной функции в конкретных предметах.
  Лагранж и в этой части исчисления не соглашался отделаться от трудности проблем легким способом, основанным на указанных выше прямых допущениях. Для разъяснения сущности дела будет полезно привести здесь также и некоторые подробности его метода на немногих примерах. Этот метод ставит себе задачей как раз особо доказать, что между отдельными определениями некоторого математического целого, например некоторой кривой, имеется отношение первоначальной функции к производной. Но в силу природы самого отношения, приводящего в связь в некотором математическом предмете кривые с прямыми линиями, линейные измерения и функции с поверхностно-плоскостными измерениями и их функцией и т. д., приводящего, следовательно, в связь качественно разное, это нельзя выполнить прямым путем, и определение, таким образом, можно понимать лишь как середину между чем-то большим и чем-то меньшим. Благодаря этому, правда, само собой вновь появляется форма приращения с плюсом и минусом, и бодрое "developpons" ["развернем в ряд"] снова очутилось на своем месте; но мы уже говорили о том, что приращения имеют здесь лишь арифметическое значение, значение чего-то конечного. Из анализа (Entwicklung) того условия, что определимая величина больше легко определяемого предела и меньше другого предела, выводится, например, что функция ординаты есть первая производная функция к функции плоскости.
  Выпрямление кривых по способу Лагранжа, который исходит при этом из архимедовского принципа, заслуживает внимания тем, что оно проливает свет на перевод архимедовского метода в принцип новейшего анализа, а это позволяет бросить взгляд на суть и истинный смысл действия, механически производимого другим путем. Способ действия по необходимости аналогичен только что указанному способу. Архимедовский принцип, согласно которому дуга кривой больше соответствующей ей хорды и меньше суммы двух касательных, проведенных в конечных точках дуги, поскольку эти касательные заключены между этими точками и точкой их пересечения, не дает прямого уравнения. Переводом этого архимедовского основного определения в новейшую аналитическую форму служит изобретение такого выражения, которое, взятое само по себе, есть простое основное уравнение, между тем как указанная форма лишь выставляет требование продвигаться в бесконечность между слишком большим и слишком малым, которые каждый раз обретают определенность, и это продвижение опять-таки приводит лишь к новому слишком большому и к новому слишком малому, однако во все более узких границах. Посредством формализма бесконечно малых сразу же получается уравнение dz2 =dx2 + dy2. Лагранжево изложение, исходя из названной нами основы, доказывает, напротив, что величина дуги есть первоначальная функция к некоей производной функции, характерный член которой сам есть функция отношения производной функции к первоначальной функции ординаты.
  Так как в способе Архимеда, так же как позднее в исследовании Кеплером стереометрических предметов, имеется представление о бесконечно малом, то на это обстоятельство очень часто ссылались как на довод в пользу применения этого представления в дифференциальном исчислении, причем не выделялись характерные и отличительные черты. Бесконечно малое означает прежде всего отрицание определенного количества, как такового, т. е. так называемого конечного выражения, той завершенной определенности, которой обладает определенное количество, как таковое. Точно так же в последующих знаменитых методах Валериуса, Кавальери и других, основывающихся на рассмотрении отношений геометрических предметов, основное определение - это положение о том, что определенным количеством как определенным количеством таких определений, которые рассматриваются прежде всего лишь как отношения, пренебрегают для этой цели, и эти определения должны быть поэтому приняты за неимеющие величины (Nicht-Grosses). Но этим, с одной стороны, не познано и не выделено то утвердительное вообще, которое находится за чисто отрицательным определением и которое выше оказалось, говоря абстрактно, качественной определенностью величины, состоящей, говоря более определенно, в степенном отношении; с другой стороны, поскольку само это отношение в свою очередь включает в себя множество более точно определенных отношений, как, например, отношение между степенью и функцией, получающейся в результате ее разложения в ряд, они должны были бы быть в свою очередь основаны на всеобщем и отрицательном определении того же бесконечно малого и выведены из него. В только что приведенном изложении Лагранжа найдено то определенное утвердительное, которое заключается в архимедовом способе изложения задачи, и тем самым приему, обремененному неограниченным выхождением, дана его настоящая граница. Величие новейшего изобретения, взятого само по себе, и его способность разрешать трудные до того времени задачи, а те задачи, которые и ранее были разрешимы, разрешать простым способом, - это величие следует усматривать единственно в открытии отношения первоначальной функции к так называемой производной функции и тех частей математического целого, которые находятся в таком отношении.
  Данное нами изложение взглядов можно считать достаточным для того, чтобы подчеркнуть характерное свойство того отношения величин, которое служит предметом рассматриваемого здесь особого вида исчисления. Излагая эти взгляды, мы могли ограничиться простыми задачами и способом их решения; и не было бы ни целесообразно для определения понятия (а дело идет здесь единственно об этом определении), ни под силу автору обозреть всю сферу так называемого применения дифференциального и интегрального исчисления и индукцию, согласно которой указанный нами принцип лежит в основе этих видов исчисления, ; завершить посредством сведения всех их задач и решений последних к этому принципу. Но изложение достаточно показало, что, как каждый особый вид исчисления имеет своим предметом особую определенность или особое отношение величины и это отношение конституирует сложение, умножение, возведение в степень и извлечение корня, счет посредством логарифмов, рядов и т. д. - точно так же обстоит дело и с дифференциальным и интегральным исчислением; для присущего этому исчислению отношения наиболее подходящим названием было бы отношение степенной функции к функции ее разложения или возведения в степень, так как это название всего ближе к пониманию сущности дела. Но как в этом исчислении вообще применяются также действия в соответствии с другими отношениями величин, например сложение и т. д., так в нем применяются и отношения логарифмов, круга и рядов, в особенности для того, чтобы сделать более удобными выражения ради требуемых действий выведения первоначальных функций из функций, получающихся в результате разложения в ряд. Дифференциальное и интегральное исчисление имеет, правда, ближайший общий с формой ряда интерес - определить те разлагаемые функции, которые в рядах называются коэффициентами членов; но в то время, как интерес этого исчисления направлен лишь на отношение первоначальной функции к ближайшему коэффициенту ее разложения, ряд стремится представить некоторую сумму в виде множества членов, расположенного по степеням, снабженным этими коэффициентами. Бесконечное, имеющееся в бесконечном ряде, неопределенное выражение отрицательности определенного количества вообще, не имеет ничего общего с утвердительным определением, находящимся в бесконечном этого исчисления. Точно так же бесконечно малое как приращение, посредством которого разложение принимает форму ряда, есть лишь внешнее средство для такого разложения, и его так называемая бесконечность не имеет никакого другого значения, кроме значения такого средства; так как ряд на самом деле не есть тот ряд, который требуется, то он приводит к некоторой избыточности, вновь устранить которую стоит лишнего труда. От этого лишнего труда не свободен и метод Лагранжа, который вновь прибег главным образом к форме ряда, хотя в том, что называют применением, благодаря этому методу проявляется подлинное отличительное свойство [высшего анализа], так как, не втискивая в предметы форм dx, dy и т. д., метод Лагранжа прямо указывает ту часть [этих предметов], которой присуща определенность производной функции (функции разложения), и этим обнаруживает, что форма ряда здесь вовсе не то, о чем идет речь.
  Примечание 3
  Еще другие формы, связанные с качественной определенностью величины
  Бесконечно малое дифференциального исчисления дано в своем утвердительном смысле как качественная определенность величины, а относительно нее было подробно показано, что в этом исчислении она наличествует не только как степенная определенность вообще, но как особенная степенная определенность отношения некоторой степенной функции к степенному члену разложения. Но качественная определенность имеется еще и в другой, так сказать, более слабой форме, и эту последнюю, равно как связанное с ней применение бесконечно малых и их смысл в этом применении, следовало бы еще рассмотреть в настоящем примечании.
  Исходя из предшествующего, мы должны относительно этого сперва напомнить, что различные степенные определения выступают здесь с аналитической стороны прежде всего лишь как формальные и совершенно однородные, означают числовые величины, которые, как таковые, не имеют указанного выше качественного различия между собой. Но в применении к пространственным предметам аналитическое отношение показывает себя во всей своей качественной определенности как переход от линейных к плоскостным определениям, от прямолинейных - к криволинейным определениям и т. д. Это применение, кроме того, приводит к тому, что пространственные предметы, согласно своей природе данные в форме непрерывных величин, постигаются как дискретные, - плоскость, значит, как множество линий, линия - как множество точек и т. д. Единственный интерес такого разложения состоит в определении самих точек, на которые разлагается линия, линий, на которые разлагается плоскость, и т. д., чтобы, исходя из такого определения, иметь возможность двигаться далее аналитически, т. е., собственно говоря, арифметически; эти исходные пункты суть для искомых определений величины те элементы, из которых следует вывести функцию и уравнение для конкретного - для непрерывной величины. Для решения задач, в которых особенно целесообразно пользоваться этим приемом, требуется в элементе в качестве исходного пункта нечто само по себе определенное, в противоположность косвенному методу, поскольку последний может, напротив, начинать лишь с пределов, в которых имеется то само по себе определенное, нахождение которого он ставит себе целью. Результат сводится в обоих методах к одному и тому же, если только возможно найти закон идущего все дальше процесса определения, при отсутствии возможности достигнуть полного, т. е. так называемого конечного определения. Кеплеру приписывается честь, что ему впервые пришла в голову мысль прибегнуть к такому обратному способу решения и сделать исходным пунктом дискретное. Его объяснение того, как он понимает первую теорему Архимедова измерения круга, выражает это очень просто. Первая теорема Архимеда, как известно, гласит, что круг равен прямоугольному треугольнику, один катет которого равен радиусу, а другой длине окружности. Так как Кеплер понимает эту теорему так, что окружность круга содержит столько же частей, сколько точек, т. е. бесконечно много, из которых каждую можно рассматривать как основание равнобедренного треугольника, и т. д., то он этим выражает разложение непрерывного в форму дискретного. Встречающийся здесь термин бесконечное еще очень далек от того определения, которое он должен иметь в дифференциальном исчислении. - Если для таких дискретных найдена некоторая определенность, функция, то в дальнейшем они должны быть соединены, должны служить главным образом элементами непрерывного. Но так как никакая сумма точек не образует линии, никакая сумма линий не образует плоскости, то точки уже с самого начала принимаются за линейные, равно как линии - за плоскостные. Однако, так как вместе с тем указанные линейные точки еще не должны быть линиями, чем они были бы, если бы их принимали за определенные количества, то их представляют как бесконечно малые. Дискретное способно лишь к внешнему соединению, в котором моменты сохраняют смысл дискретных "одних"; аналитический переход от последних совершается лишь к их сумме, он не есть в то же время геометрический переход от точки к линии и от линии к плоскости и т. д. Элементу, имеющему свое определение как точка или как линия, придается поэтому в первом случае еще и качество линейности, а во втором - еще и качество плоскости, дабы сумма как сумма малых линий оказалась линией, а как сумма малых плоскостей - плоскостью.
  Потребность получить этот момент качественного перехода и для этого обратиться к бесконечно малым необходимо рассматривать как источник всех представлений, которые, долженствуя устранить указанную трудность, сами по себе составляют величайшую трудность. Чтобы не прибегать к этим крайним средствам, необходимо было бы иметь возможность показать, что в самом аналитическом приеме, представляющемся простым суммированием, на самом деле уже содержится умножение. Но здесь появляется новое допущение, составляющее основу в этом применении арифметических отношений к геометрическим фигурам, а именно допущение, что арифметическое умножение есть также и для геометрического определения переход к некоторому высшему измерению, что арифметическое умножение величин, представляющих собой по своим пространственным определениям линии, есть в то же время продупирование плоскостного определения из линейного; трижды 4 линейных фута дают 12 линейных футов, но 3 линейных фута, помноженные на 4 линейных фута, дают 12 плоскостных футов, и притом квадратных футов, так как в обоих как дискретных величинах единица - одна и та же. Умножение линий на линии представляется сначала чем-то бессмысленным, поскольку умножение производится вообще над числами, т. е. оно такое их изменение, при котором они совершенно однородны с тем, во что они переходят, - с произведением, и изменяют лишь величину. Напротив, то, чтб называлось бы умножением линии, как таковой, на линию это действие называли ductus lineae in lineam, равно как plani in planum, оно есть также ductus puncti in lineam, - есть не просто изменение величины, но изменение ее как качественного определения пространственности, как измерения; переход линии в плоскость следует понимать как выход первой вовне себя, равно как выход точки вовне себя есть линия, выход плоскости вовне себя - некоторое целое пространство. То же самое получается, когда представляют, что движение точки образует (ist) линию и т. д.; но движение подразумевает определение времени и поэтому выступает в этом представлении (скорее лишь как случайное, внешнее изменение состояния; здесь же мы должны брать ту определенность понятия, которую мы (сформулировали как выход вовне себя - качественное изменение - и которая арифметически есть умножение единицы (как точки и т. д.) на численность (на линию и т. д.). - К этому можно |еще прибавить, что при выходе плоскости вовне себя, что представлялось бы умножением площади на площадь, возникает [видимость различия между арифметическим и геометрическим [продуцированном таким образом, что выход плоскости вовне себя |как ductus plani in planum давал бы арифметически умножение второго измерения (Dimensionsbestimmung) на второе, следовательно, четырехмерное произведение, которое, однако, геометрическим определением понижается до трехмерного. Если, с одной стороны, число, имея своим принципом единицу, дает твердое определение для внешне количественного, то, с другой стороны, свойственное числу продуцирование настолько же формально, взятое как числовое определение, помноженное само на себя, есть 3 3 3 3; но та же величина, помноженная на себя как плоскостное определение, удерживается на 3*3*3, так как пространство, [представляемое как выход за свои пределы, начинающийся с точки, этой лишь абстрактной границы, имеет как конкретную определенность, начинающуюся с линии, свою истинную границу в третьем измерении. Упомянутое выше различие могло бы иметь действительное значение для свободного движения, в котором одна сторона, пространственная, определяется геометрически (в законе Кеплера - s3 : t2), а другая, временная - арифметически. В чем состоит отличие рассматриваемого здесь качественного от предмета предыдущего примечания, теперь само собой ясно и без дальнейших объяснений. В предыдущем примечании качественное заключалось в степенной определенности; здесь же это качественное, равно как и бесконечно малое, дано лишь как множитель (в арифметике) относительно произведения, как точка относительно линии, линия относительно плоскости и т. д. Необходимый качественный переход от дискретного, на которое, как представляется, разложена непрерывная величина, к непрерывному осуществляется как суммирование.
  Но что мнимое простое суммирование на самом деле содержит в себе умножение, следовательно, переход от линейного к плоскостному определению, это проще всего обнаруживается в том способе, каким, например, показывают, что площадь трапеции равна произведению суммы ее двух параллельных сторон на половину высоты. Эта высота представляется лишь как численность некоторого множества дискретных величин, которые должны быть суммированы. Эти величины суть линии, лежащие параллельно между теми двумя ограничивающими [трапецию] параллельными линиями; их бесконечно много, ибо они должны составлять плоскость, но они линии, которые, следовательно, для того чтобы быть чем-то плоскостным, должны быть вместе с тем положены с отрицанием. Чтобы избежать трудности, заключающейся в том, что сумма линий должна дать [в результате] плоскость, линии сразу же принимаются за плоскости, но равным образом за бесконечно тонкие, ибо они имеют свое определение исключительно в линейности параллельных границ трапеции. Как параллельные и ограниченные другой парой прямолинейных сторон трапеции они могут быть представлены как члены арифметической прогрессии, разность которой остается вообще той же, но не обязательно должна быть определена, а первый и последний член которой суть указанные две параллельные линии; сумма такого ряда равна, как известно, произведению этих параллельных линий на половинную численность членов. Это последнее определенное количество называется численностью только лишь в сравнении с представлением о бесконечно многих линиях; оно вообще есть определенность величины чего-то непрерывного - высоты. Ясно, что то, что называется суммой, есть также ductus lineae in lineam, умножение линейного на линейное, согласно вышеуказанному определению - возникновение плоскостного. В простейшем случае, в прямоугольнике, каждый из множителей аЬ есть простая величина; но уже в другом, даже элементарном примере трапеции лишь один множитель есть простая величина половины высоты, другой же определяется через прогрессию; он также есть некоторое линейное, но такое линейное, определенность величины которого оказывается более запутанной; поскольку она может быть выражена лишь посредством ряда, ее аналитический, т. е. арифметический, интерес состоит в ее суммировании; геометрический же момент здесь - умножение, качественная сторона перехода от линейного измерения к плоскостному; один из множителей принимается за дискретный лишь в целях арифметического определения другого, а сам по себе он подобно последнему есть линейная величина.
  Способ, при котором представляют плоскость как сумму линий, применяется, однако, часто и тогда, когда для достижения результата не производят умножения, как такового. Так поступают, когда важно указать величину как определенное количество не в уравнении, а в пропорции. Что площадь круга относится к площади эллипса, большая ось которого равна диаметру этого круга, как большая ось к малой, доказывается, как известно, так, что каждая из этих площадей принимается за сумму принадлежащих ей ординат; каждая ордината эллипса относится к соответствующей ординате круга как малая ось к большой, из чего заключают, что так же относятся между собой и суммы ординат, т. е. площади.
  Те, кто при этом хочет избежать представления о плоскости как сумме линий, превращают с помощью обычного, совершенно излишнего вспомогательного приема ординаты в трапеции бесконечно малой ширины; так как [здесь] уравнение есть лишь пропорция, то [при этом ] сравнивается лишь один из двух линейных элементов площади. Другой элемент площади - ось абсцисс принимается в эллипсе и круге за равный, как множитель арифметического определения величины, следовательно, как равный 1, и поэтому пропорция оказывается всецело зависящей только от отношения одного определяющего момента. Чтобы представить плоскость, требуются два измерения; но определение величины, как оно должно быть дано в этой пропорции, касается только одного момента; поэтому уступка или помощь представлению тем, что к этому одному моменту присоединяют представление суммы, есть, собственно говоря, непонимание того, что здесь необходимо для математической определенности.
  Данные здесь пояснения служат также критерием упомянутого выше метода неделимых, предложенного Кавальери; метод этот также оправдан этими пояснениями, и ему нет надобности прибегать к помощи бесконечно малых. Эти неделимые суть для Кавальери линии, когда он рассматривает площади или квадраты, площади кругов, когда он рассматривает пирамиду или конус, и т. д.; основную линию или основную площадь, принимаемую за определенную, он называет правилом. Это константа, а по своему отношению к ряду это его первый или последний член; неделимые рассматриваются как параллельные ей, следовательно, по отношению к фигуре определяются одинаково. Общее основоположение Кавальери гласит (Exerc. geometr. VI - позднейшее сочинение Exerc. I, р. 6), что "все фигуры, и плоские, и телесные, относятся друг к другу, как все их неделимые, причем эти неделимые сравниваются122 между собой совокупно, а если у них есть какая-либо общая пропорция, то в отдельности". - Для этой цели он сравнивает в фигурах, имеющих одинаковые основание и высоту, пропорции между линиями, проведенными параллельно основанию и на равном расстоянии от него; все такие линии некоторой фигуры имеют одинаковое определение и составляют всю ее площадь. Так Кавальери доказывает, например, и ту элементарную теорему, что параллелограммы, имеющие одинаковую высоту, относятся между собой, как их основания; каждые две линии, проведенные в обеих фигурах на одинаковом расстоянии от основания и параллельные ему, относятся между собой, как основания этих фигур; следовательно, так же относятся между собой и целые фигуры. В действительности линии не составляют площади фигуры как непрерывной, а составляют эту площадь, поскольку она должна быть определена арифметически; линейное - это тот ее элемент, единственно лишь посредством которого должна быть постигнута ее определенность.
  Это заставляет нас поразмыслите о различии [в мнениях] относительно того, в чем состоит определенность какой-нибудь фигуры, а именно эта определенность или такова, какова в данном случае высота фигуры, или она внешняя граница. Поскольку она дана как внешняя граница, допускают, что непрерывность фигуры, так сказать, следует равенству или отношению границы; например, равенство совпадающих фигур основывается на совпадении ограничивающих их линий. Но в параллелограммах с одинаковой высотой и основанием лишь последняя определенность есть внешняя граница. Высота, а не вообще параллельность, на которой основано второе главное определение фигур, их отношение, прибавляет к внешней границе второй принцип определения. Эвклидово доказательство равенства параллелограммов, имеющих одинаковую высоту и основание, приводит их к треугольникам, к внешне ограниченным непрерывным; в доказательстве же Кавальери, и прежде всего в доказательстве пропорциональности параллелограммов, граница есть вообще определенность величины, как таковая, обнаруживающаяся в любой паре линий, проведенных в обеих фигурах на одинаковом расстоянии. Эти равные или находящиеся в равном отношении к основанию линии, взятые совокупно, дают находящиеся в равном отношении фигуры. Представление об агрегате линий противоречит непрерывности фигуры; но рассмотрение линий полностью исчерпывает ту определенность, о которой идет речь. Кавальери часто отвечает на то возражение, будто представление о неделимых приводит к тому, что должны быть сравнимы между собой бесконечные по численности линии или поверхности (Geom., lib. II, prop. I, schol.); он проводит правильное различие, говоря, что он сравнивает между собой не их численность, которую мы не знаем, правильнее сказать, не их численность, которая, как мы отметили выше, есть пустое вспомогательное представление, а лишь величину, т. е. количественную определенность, как таковую, которая равна занимаемому этими линиями пространству; так как последнее заключено в границах, то и эта его величина заключена в тех же границах; непрерывное, говорит он, есть не что иное, как сами неделимые; если бы оно было нечто находящееся вне их, то оно было бы несравнимо; но было бы нелепо сказать, что ограниченные непрерывные несравнимы между собой.
  Как видим, Кавальери хочет провести различие между тем, чти принадлежит к внешнему существованию непрерывного, и тем, в чем состоит его определенность и что единственно и следует выделять для сравнения и в целях получения теорем о нем. Категорий, которыми он пользуется при этом, говоря, что непрерывное сложено из неделимых или состоит из них и т. п., конечно, недостаточно, так как при этом прибегают также к созерцанию непрерывного или, как мы сказали выше, к его внешнему существованию; вместо того чтобы сказать, что "НЕпрерывное есть не что иное, как сами неделимые", было бы правильнее и, стало быть, само собой ясно сказать, что определенность величины непрерывного есть не что иное, как определенность величины самих неделимых. - Кавальери не придает никакого значения сомнительному выводу, что существуют-де большие и меньшие бесконечные, выводу, делаемому схоластикой из представления, что неделимые составляют непрерывное, и он определенно выражает далее (Geom., lib. VII, praef.) уверенность в том, что его способ доказательства вовсе не заставляет иметь представление о непрерывном как о сложенном из неделимых; непрерывные лишь следуют пропорции неделимых. - Кавальери говорит, что он берет агрегаты неделимых не с той стороны, с какой они кажутся подпадающими под определение бесконечности из-за бесконечного множества линий или плоскостей, а поскольку они имеют в самих себе некоторый определенный характер и природу ограниченности. Но чтобы устранить и этот камень преткновения, он в специально для этого добавленной седьмой книге не жалеет труда доказать основные теоремы своей геометрии таким способом, который остается свободным от примеси бесконечности. - Этот способ сводит доказательства к упомянутой выше обычной форме наложения фигур, т. е., как мы уже отметили, к представлению об определенности как о внешней пространственной границе.
  Относительно этой формы наложения можно прежде всего сделать еще и то замечание, что она вообще есть, так сказать, ребяческая помощь чувственному созерцанию. В элементарных теоремах о треугольниках представляют их два рядом, и, поскольку в каждом из них из шести частей те или иные три принимаются равными по величине соответствующим трем частям другого треугольника, показывается, что такие треугольники совпадают между собой, т. е. что каждый из них имеет и остальные три части равными по величине частям другого, так как они ввиду равенства трех первых частей совпадают друг с другом. Формулируя это более абстрактно, можно сказать, что именно в силу равенства каждой пары соответствующих друг другу частей обоих треугольников имеется только один треугольник; в последнем три части принимаются за уже определенные, из чего следует определенность также и трех остальных частей. Таким образом, показывается, что в трех частях определенность завершена; стало быть, для определенности, как таковой, три остальные части оказываются излишеством - излишеством чувственного существования, т. е. созерцания непрерывности. Высказанная в такой форме качественная определенность выступает здесь в [своем] отличии от того, что предлежит в созерцании, от целого как некоторого непрерывного внутри себя; совпадение мешает осознать это различие.
  Вместе с параллельными линиями и в параллелограммах появляется, как мы отметили, новое обстоятельство: отчасти равенство одних только углов, отчасти же высота фигур, от которой отличны внешние границы последних, стороны параллелограммов. При этом возникает сомнение, следует ли в этих фигурах - кроме определенности одной стороны, основания, которое дано как внешняя граница, - принимать в качестве другой определенности другую внешнюю границу (а именно другую сторону параллелограмма) или высоту? Если даны две такие фигуры, имеющие одинаковое основание и высоту, причем одна из них прямоугольная, а другая с очень острыми углами (и, стало быть, с очень тупыми противолежащими углами), то последняя фигура легко может показаться созерцанию большей, чем первая, поскольку созерцание берет предлежащую большую сторону ее как определяющую и поскольку оно по способу представления Кавальери сравнивает площади по тому или иному множеству параллельных линий, которыми они могут быть пересечены; [согласно этому способу представления ], большую сторону [остроугольного параллелограмма] можно было бы рассматривать как возможность большего количества линий, чем у вертикальной стороны прямоугольника. Однако такое представление не служит возражением против метода Кавальери; ибо множество параллельных линий, представляемое в этих двух параллелограммах для сравнения, предполагает в то же время одинаковость их расстояний друг от друга или от основания, из чего следует, что другим определяющим моментом служит высота, а не другая сторона параллелограмма. Но далее это меняется, когда мы сравниваем между собой два параллелограмма, имеющие одинаковые основание и высоту, но лежащие не в одной плоскости и образующие с третьей плоскостью разные углы; здесь параллельные сечения; возникающие, когда представляют себе их пересеченными третьей плоскостью, движущейся параллельно себе самой, уже не одинаково удалены одно от другого, и эти две плоскости неравны между собой. Кавальери обращает особое внимание на это различие, которое он определяет как различие между transitus rectus и transitus obliquus неделимых (как в Exercit. I n. XII ел., так уже в Geometr. I, II), и этим он устраняет поверхностное недоразумение, могущее возникнуть с этой стороны. Я припоминаю, что Барроу в своем упомянутом выше сочинении (Lect. geom., II, р. 21), хотя также пользуется методом неделимых, но, нарушая его чистоту, соединяет его с перешедшим от него к его ученику Ньютону и к другим современным ему математикам, в том числе и к Лейбницу, признанием возможности приравнять криволинейный треугольник, как, например, так называемый характеристический, прямолинейному, поскольку оба бесконечно, т. е. очень малы, - я припоминаю, что Барроу приводит подобное возражение Такэ остроумного геометра того времени, также пользовавшегося новыми методами. Имеющееся у последнего сомнение касается также вопроса о том, какую линию - а именно при вычислении конических и сферических поверхностей - следует принимать за основной момент определения для рассуждения, основанного на применении дискретного. Такэ возражает против метода неделимых, утверждая, что при вычислении поверхности прямоугольного конуса по этому атомистическому методу треугольник, [получаемый при продольном рассечении] конуса, изображается составленным из прямых, параллельных основанию линий, перпендикулярных к оси и представляющих собой в то же время радиусы тех кругов, из которых состоит поверхность конуса. Если же эта поверхность определяется как сумма окружностей, а эта сумма определяется из численности их радиусов, т. е. из длины оси конуса, из его высоты, то получаемый результат противоречит сформулированной и доказанной еще Архимедом истине. В ответ на это возражение Барроу показывает, что для определения поверхности конуса не его ось, а сторона треугольника, [получаемого при продольном рассечении] конуса, должна быть принята за ту линию, вращение которой образует эту поверхность и которая, а не ось, должна поэтому считаться определенностью величины для множества окружностей.
  Подобного рода возражения или сомнения имеют своим источником единственно лишь обыденное неопределенное представление, согласно которому линия состоит из бесконечного множества точек, плоскость - из бесконечного множества линий, и т. д.; этим представлением затушевывается сущностная определенность величины линий или плоскостей. - Целью настоящих примечаний было раскрыть те утвердительные определения, которые при различном применении бесконечно малых в математике остаются, так сказать, на заднем плане, и освободить их от того тумана, в который их закутывает эта считающаяся чисто отрицательной категория. В бесконечном ряде, как, например, в Архимедовом измерении круга, "бесконечность" означает только то, что закон дальнейшего определения известен, но так называемое конечное, т. е. арифметическое выражение, не дано, сведение дуги к прямой линии не осуществимо; эта несоизмеримость есть их качественное различие. Качественное различие дискретного и непрерывного вообще содержит также и отрицательное определение, ввиду которого они выступают как несоизмеримые и которое влечет за собой бесконечное в том смысле, что непрерывное, долженствующее быть принятым за дискретное, по своей непрерывной определенности не должно уже иметь определенное количество. Непрерывное, которое арифметически должно быть принято за произведение, тем самым полагается в самом себе дискретным, а именно разлагается на те элементы, которые составляют его множители; в этих множителях заключается определенность его величины; и именно потому, что они суть эти множители или элементы, они имеют низшее измерение, а поскольку появляется степенная определенность, имеют более низкую степень, чем та величина, элементами и множителями которой они служат. Арифметически это различие обнаруживается как чисто количественное различие, как различие корня и степени или какой-нибудь другой степенной определенности. Но если это выражение имеет в виду лишь количественное, как таковое, например, а : а2 или а-а2 = 2а : а2 = 2 : а, или для закона падения тел t: at1, то оно дает лишь ничего не говорящие отношения 1 : а, 2 : а, 1: at; в противоположность своему чисто количественному определению члены отношения должны были быть удержаны врозь своим различным качественным значением, как, например, s : аt2, где величина выражена как некоторое качество, как функция величины некоторого другого качества. При этом сознание имеет перед собой лишь количественную определенность, над которой легко производятся подобающие действия, и можно спокойно умножать величину одной линии на величину другой; но в результате умножения этих самых величин получается также качественное изменение - переход линии в плоскость, поскольку появляется некоторое отрицательное определение; оно и вызывает ту трудность, которую можно устранить, если уразуметь особенность этого определения и простую суть дела; но введением бесконечного, от которого ожидается ее устранение, эта трудность скорее только запутывается еще больше и оставляется совершенно непреодоленной.
  Глава третья
  КОЛИЧЕСТВЕННОЕ ОТНОШЕНИЕ (DAS QUANTITATIVE VERHALTNIS)
  Бесконечность определенного количества была определена выше так, что она есть его отрицательное потустороннее, которое, однако, оно имеет в самом себе. Это потустороннее есть качественное вообще. Бесконечное определенное количество как единство обоих моментов - количественной и качественной определенностей - есть прежде всего отношение.
  В отношении определенное количество уже не обладает лишь безразличной определенностью, а качественно определено как всецело соотнесенное со своим потусторонним. Оно продолжает себя, переходя в свое потустороннее; последнее есть прежде всего некоторое другое определенное количество вообще. Но по своему существу они не соотнесены друг с другом как внешние определенные количества, а каждое имеет свою определенность в этом соотношении с иным. Они, таким образом, в этом своем инобытии возвращены в себя; то, что каждое из них есть, оно есть в ином; иное составляет определенность каждого из них. - Смысл выхождения определенного количества за свои пределы состоит теперь, стало быть, не в том, что оно изменяется лишь в некоторое иное
  или в свое абстрактное иное, в свое отрицательное потустороннее, а в том, что в этом ином оно достигает своей определенности; оно находит само себя в своем потустороннем, которое есть некое другое определенное количество. Качество определенного количества, определенность его понятия - это его внешность вообще, в отношении же оно положено так, что оно имеет свою определенность в своей внешности, в некоем другом определенном количестве, есть в своем потустороннем то, что оно есть.
  Именно определенные количества обладают тем соотношением между собой, которое здесь получилось. Само это соотношение также есть некоторая величина. Определенное количество не только находится в отношении, но оно само положено как отношение; оно некоторое определенное количество вообще, имеющее указанную качественную определенность внутри себя. Таким образом, как отношение оно выражает себя как замкнутую в себе тотальность и свое безразличие к границе выражает тем, что внешность своей определенности оно имеет внутри самого себя и в этой внешности соотнесено лишь с собой и, следовательно, бесконечно в самом себе.
  Отношение вообще есть
  1) прямое отношение. В нем качественное еще не выступает наружу, как таковое, само по себе. Оно положено здесь пока что только в виде (Weise) определенного количества, положено имеющим свою определенность в самой своей внешности. - Количественное отношение есть в себе противоречие между внешностью и соотношением с самим собой, между устойчивым существованием определенных количеств и отрицанием их. Это противоречие снимает себя, поскольку прежде всего
  2) в непрямом отношении полагается отрицание одного определенного количества, как таковое, также при изменении другого и изменчивость самого прямого отношения;
  3) в степенном же отношении соотносящаяся в своем различии с самой собой единица выступает как простое самопродуцирование определенного количества. И, наконец, само это качественное, положенное в простом определении и как тождественное с определенным количеством, становится мерой.
  О природе излагаемых ниже отношений многое уже было сказано в предыдущих примечаниях, касающихся бесконечного в количестве, т. е. качественного момента в последнем; остается поэтому лишь разъяснить абстрактное понятие этих отношений.
  А. ПРЯМОЕ ОТНОШЕНИЕ (DAS DKEKTE VERHALTHIS)
  1. В отношении, которое как непосредственное есть прямое отношение, определенность одного определенного количества заключается в определенности другого определенного количества и наоборот. Имеется лишь одна определенность или граница обоих, которая сама есть определенное количество, - показатель (Exponent) отношения.
  2. Показатель есть некоторое определенное количество. Но в своей внешности он соотносящий с собой в самом себе качественно определенный квант лишь постольку, поскольку он в самом себе имеет отличие от себя, свое потустороннее и инобытие. Но это различие определенного количества в самом себе есть различие единицы и численности; единица есть самостоятельная определенность (Fur sich Bestimmtsein), численность же - безразличное движение по отношению к определенности, внешнее безразличие определенного количества. Единица и численность были сначала моментами определенного количества; теперь в отношении, поскольку оно реализованное определенное количество, каждый из его моментов выступает как собственное определеннное количество, и оба - как определения его наличного бытия, как ограниченная по отношению к определенности величины, которая помимо этого есть лишь внешняя, безразличная определенность.
  Показатель есть это различие как простая определенность, т. е. он имеет непосредственно в самом себе значение обоих определений. Он есть, во-первых, определенное количество; в этом смысле он численность; если один из членов отношения, принимаемый за единицу, выражен численной единицей -а ведь он считается лишь таковой единицей, - то другой член, численность, есть определенное количество самого показателя. Во-вторых, показатель есть простая определенность как качественное в членах отношения; если определенное количество одного из членов определено, то и другое определенное количество определено показателем, и совершенно безразлично, как определяется первое; оно как определенный сам по себе квант не имеет уже никакого значения и может с таким же успехом быть также любым другим определенным количеством, не изменяя этим определенности отношения, которая зависит только от показателя. Одно определенное количество, принимаемое за единицу, как бы велико оно ни стало, всегда остается единицей, а другое определенное количество, как бы велико оно при этом ни стало, непременно должно оставаться одной и той же численностью указанной единицы.
  3. Согласно этому, оба они составляют, собственно говоря, лишь одно определенное количество; одно определенное количество имеет по отношению к другому лишь значение единицы, а не численности; другое имеет лишь значение численности; стало быть, по определенности своего понятия они сами не полные определенные количества. Но эта неполнота есть отрицание в них и притом отрицание не со стороны их изменчивости вообще, сообразно которой одно (а каждое из них есть одно из двух) может принимать всевозможные величины, а со стороны того определения, что если одно изменяется, то и другое настолько же увеличивается или уменьшается; это, как мы показали, означает: лишь одно, единица, изменяется как определенное количество, другой же член, численность, остается тем же определенным количеством единиц, но и первый член сохраняет значение лишь единицы, как бы он ни изменялся как определенное количество. Каждый член есть, таким образом, лишь один из этих двух моментов определенного количества, и самостоятельность, относящаяся к его отличительным свойствам, подверглась в себе отрицанию', в этой качественной связи они должны быть положены один по отношению к другому как отрицательные.
  Показатель, согласно сказанному выше, есть полное определенное количество, так как в нем сходятся определения обоих членов [отношения ]; но на самом деле он как частное сам имеет лишь значение либо численности, либо единицы. Нет ничего, что определяло бы, какой из членов отношения должен быть принят за единицу и какой - за численность; если один из них, определенное количество В, измеряется определенным количеством А как единицей, то частное С есть численность таких единиц; но если взять само А как численность, то частное С есть единица, требуемая при численности А для определенного количества В; тем самым это частное как показатель положено не как то, чем оно должно быть, - не как то, что определяет отношение, или как его качественная единица. Как последняя оно положено лишь постольку, поскольку оно имеет значение единства обоих моментов, единицы и численности. Так как эти члены [отношения], хотя они и даны как определенные количества такими, какими они должны быть в развернутом определенном количестве, в отношении, все же при этом даны лишь в том значении, которое они должны иметь как его члены, [т. е. ] суть неполные определенные количества и считаются лишь одним из указанных качественных моментов, то они должны быть положены с этим их отрицанием; благодаря этому возникает более реальное, в большей мере соответствующее его определению отношение, в котором показатель имеет значение произведения членов отношения; по этой определенности оно есть обратное отношение.
  В. ОБРАТНОЕ ОТНОШЕНИЕ (DAS UMGEKEHRTE VERHALTNIS)
  1. Отношение, как оно получилось теперь, есть снятое прямое отношение; оно было непосредственным и, стало быть, еще не истинно определенным; теперь же определенность прибавилась к нему так, что показатель считается произведением, единством единицы и численности. Со стороны его непосредственности его можно было (как было показано выше) брать безразлично - и как единицу, и как численность, вследствие чего он и был дан
  лишь как определенное количество вообще и, стало быть, преимущественно как численность; одна сторона была единицей, и ее следовало брать как одно, а другая сторона - ее неизменной численностью, которая в то же время есть и показатель; качество последнего состояло, следовательно, лишь в том, что это определенное количество брали как неизменное или, вернее, неизменное имело лишь смысл определенного количества.
  В обратном же отношении показатель и как определенное количество есть нечто непосредственное и принимаемое за неизменное. Но это определенное количество не есть неизменная численность для единицы, другого определенного количества в отношении; это ранее неизменное отношение теперь скорее положено как изменчивое; когда в качестве "одного" какого-то из членов [обратного отношения ] берут другое определенное количество, тогда другой член [отношения] уже не остается той же самой численностью единиц первого члена. В прямом отношении эта единица есть лишь то, что обще обоим членам (nur das Gemeinschaftliche beider Seiten); как таковая, она переходит в другой член, в численность; сама численность, взятая особо, или, иначе говоря, показатель, безразлична к единице.
  Но при той определенности отношения, какую мы имеем теперь, численность, как таковая, изменяется по отношению к единице, для которой она другой член отношения; если мы берем в качестве единицы какое-нибудь определенное количество, то численность становится другой. Поэтому, хотя показатель и есть лишь непосредственное определенное количество, лишь произвольно принимаемое за неизменное, но он не сохраняется, как таковое, в стороне отношения, и эта сторона, а тем самым и прямое отношение сторон изменчивы. Поэтому в рассматриваемом теперь отношении показатель, как определяющее определенное количество, положен отрицательно по отношению к себе как к определенному количеству отношения, положен тем самым как качественный, как граница, так что качественное выступает особо, отличным от количественного. - В прямом отношении изменение обоих членов есть лишь одно изменение определенного количества, каковым берется единица, которая есть то, что обще [обеим сторонам отношения], и, следовательно, во сколько раз одна сторона увеличивается или уменьшается, во столько же раз увеличивается или уменьшается также и другая; само отношение безразлично к этому изменению; последнее внешне ему. В обратном же отношении изменение, хотя оно в соответствии с безразличным количественным моментом также произвольно, удерживается внутри отношения, и это произвольное количественное выхождение также подвергается ограничению отрицательной определенностью показателя как некоторой границей.
  2. Следует рассмотреть эту качественную природу обратного отношения еще подробнее, а именно в ее реализации, и разъяснить содержащуюся в ней переплетенность утвердительного с отрицательным. - Определенное количество положено [здесь ] как то, что качественно определяет определенное количество, т. е. само себя, как представляющее себя в самом себе своей границей. Тем самым оно, во-первых, непосредственная величина как простая определенность, целое как сущее, аффирмативное определенное количество. Но, во-вторых, эта непосредственная определенность есть также граница; поэтому различают в нем два определенных количества, которые прежде всего суть другие относительно друг друга; но как их качественная определенность, а именно как полная, оно единство единицы и численности, произведение, множителями которого они служат. Таким образом, показатель их отношения, с одной стороны, тождествен в них с собой и есть то их утвердительное, на основании которого они определенные количества; с другой стороны, он, как положенное в них отрицание, есть в них то единство, на основании которого каждое, будучи прежде всего непосредственным, ограниченным определенным количеством вообще, в то же время так ограничено, что оно только в себе тождественно со своим иным. В-третьих, как простая определенность он отрицательное единство этого своего разделения на два определенных количества и граница их взаимного ограничения.
  Согласно этим определениям, оба момента ограничивают друг друга внутри показателя, и один момент есть отрицательное другого, так как показатель есть их определенное единство; один момент становится во столько раз меньше, во сколько другой становится больше; каждый имеет свою величину постольку, поскольку он заключает в себе величину другого, поскольку она недостает другому. Каждая величина продолжает себя, таким образом, отрицательно, переходя в другую; сколько численности есть в ней, столько она снимает в другой как численности, и она есть то, что она есть, только через отрицание или границу, которая полагается в ней другою. Таким образом, каждая содержит и другую и измеряется ею, ибо каждая должна быть только тем определенным количеством, которым не является другая; для значения каждой из них величина другой необходима и, стало быть, от нее неотделима.
  Этот переход каждой величины в другую составляет момент единства, благодаря которому они находятся в отношении - момент одной определенности, простой границы, которая есть показатель. Это единство, целое, образует в-себе-бытие каждой из величин; от этого в-себе-бытия отлична ее наличная величина, по которой каждый момент есть лишь постольку, поскольку она отнимает у другой часть их общего в-себе-бытия - целого. Но она может отнять у другой лишь столько, сколько нужно для того, чтобы сделать [себя ] равной этому в-себе-бытию. Она имеет свой максимум в показателе, который по указанному выше второму определению есть граница их взаимного ограничения. А так как каждая есть момент отношения лишь постольку, поскольку она ограничивает другую и тем самым ограничивается другой, то, делаясь равной своему в-себе-бытию, она утрачивает это свое определение; при этом не только другая величина становится нулем, но и она сама исчезает, так как она, согласно предположению, есть не просто определенное количество, а должна быть тем, что она, как таковое, есть лишь как такого рода момент отношения. Таким образом, каждая сторона [отношения] есть противоречие между определением [ее ] как ее в-себе-бытия, т. е. единства того целого, которым служит показатель, и определением [ее] как момента отношения; это противоречие есть в свою очередь бесконечность в новой, особой форме.
  Показатель - это граница членов его отношения, внутри которой они друг друга увеличивают и уменьшают, при этом они не могут стать равными показателю по той утвердительной определенности, которая свойственна ему как определенному количеству. Таким образом как граница их взаимного ограничения он есть а) их потустороннее, к которому они могут бесконечно приближаться, но которого они не могут достигнуть. Эта бесконечность, в которой они к нему приближаются, есть дурная бесконечность бесконечного прогресса; она сама конечна, имеет свой предел в своей противоположности, в конечности каждого члена и самого показателя, и есть поэтому лишь приближение. Но /З) дурная бесконечность в то же время положена здесь как то, что она есть поистине, а именно лишь как отрицательный момент вообще, в соответствии с которым показатель есть относительно различенных определенных количеств отношения простая граница как в-себе-бытие, с которым соотносят их конечность как то, что совершенно изменчиво, но которое остается совершенно отличным от них как их отрицание. Это бесконечное, к которому они могут лишь приближаться, в таком случае наличествует также и как утвердительное посюстороннее; оно простое определенное количество показателя. В показателе достигнуто то потустороннее, которым обременены стороны отношения; он есть в себе единство обеих или тем самым он есть в себе другая сторона каждой из них; ибо каждая имеет лишь столько значения (Wert), сколько ее не имеет другая, вся ее определенность находится, таким образом, в другой, и это ее в-себе-бытие есть как утвердительная бесконечность просто показатель.
  3. Но тем самым получился переход обратного отношения в другое определение, чем то, которое оно имело первоначально. Последнее состояло в том, что некоторое определенное количество как непосредственное имеет в то же время такое соотношение с другим, что оно становится тем больше, чем меньше становится другое и [лишь] через отрицательное отношение к другому оно есть то, что оно есть; и равным образом некоторая третья величина есть общий [для них ] предел этого их увеличения. Это изменение, в противоположность качественному как неизменной границе, составляет здесь их отличительную черту; они имеют определение переменных величин, для которых то неизменное есть некое бесконечное потустороннее.
  Но определения, которые обнаружились и которые мы должны свести воедино, заключаются не только в том, что это бесконечное потустороннее есть также имеющееся налицо и какое-то конечное определенное количество, но и в том, что его неизменность - в силу которой оно есть такое бесконечное потустороннее по отношению к количественному и которая есть качественная сторона бытия лишь как абстрактное соотношение с самой собой, - развилась в опосредствование себя с собой в своем ином, в конечности отношения. Всеобщее этих определений заключается в том, что вообще целое как показатель есть граница взаимного ограничения обоих членов и, стало быть, положено отрицание отрицания, а тем самым бесконечность, утвердительное отношение к самому себе. Более определенно то, что в себе показатель уже как произведение есть единство единицы и численности, но каждый из обоих членов [отношения] есть лишь один из этих двух моментов, благодаря чему показатель, следовательно, включает их в себя и в себе соотносится в них с собой. В обратном же отношении различие развилось во внешность количественного бытия и качественное дано не только как неизменное и не только как лишь непосредственно включающее в себя моменты, но и как смыкающееся с собой в вовне-себя-сущем инобытии. Это определение и выделяется как результат в обнаружившихся [до сих пор] моментах. А именно, показатель оказывается в-себе-бытием, моменты которого реализованы в определенных количествах и в их изменчивости вообще. Безразличие их величин в их изменении предстает в виде бесконечного прогресса; в основе этого лежит то, что в их безразличии их определенность состоит в том, чтобы иметь свое [численное ] значение в значении другого и, стало быть, а) в соответствии с утвердительной стороной их определенного количества быть в себе всем показателем в целом. И точно так же они имеют ft) своим отрицательным моментом, своим взаимным ограничиванием величину показателя; их граница есть его граница. То обстоятельство, что они уже не имеют никакой другой имманентной границы, никакой 126 твердой непосредственности, положено в бесконечном прогрессе их наличного бытия и их ограничения, в отрицании всякого частного [численного] значения. Такое отрицание есть, согласно этому, отрицание вовне-себя-бытия показателя, которое представлено ими, и он, т. е. сам будучи и определенным количеством вообще, и выраженным в определенных количествах, тем самым положен как сохраняющийся, сливающийся с собой в отрицании их безразличного существования, положен, таким образом, как определяющий это выхождение за свои пределы.
  Отношение определилось тем самым как степенное отношение.
  С. СТЕПЕННОЕ ОТНОШЕНИЕ (POTENZENVERHALTNIS)
  1. Определенное количество, полагающее себя в своем инобытии тождественным с собой, определяющее свое выхождение за свои пределы, достигло для-себя-бытия. Таким образом, оно качественная тотальность, которая, полагая себя как развернутую, имеет своим моментами понятийные определения числа - единицу и численность; в обратном отношении численность - это множество, которое еще не определено самой единицей, как таковой, а определено откуда-то извне, некоторым третьим; теперь же численность положена как определенное лишь ею. Это происходит в степенным отношении, где единица, которая в самом себе есть численность, есть в то же время численность по отношению к себе как единице. Инобытие - численность единиц есть сама единица. Степень - это множество единиц, каждая из которых есть само это множество. Определенное количество как безразличная определенность изменяется; но поскольку это изменение есть возведение в степень, это его инобытие ограничено исключительно самим собой. - Таким образом, определенное количество положено в степени как возвратившееся в само себя; оно непосредственно есть оно само, а также свое инобытие.
  Показатель этого отношения уже не есть непосредственное определенное количество, в отличие от прямого, а также от обратного решения. В степенном отношении он имеет чисто качественную природу, есть простая определенность, согласно которой численность есть сама же единица и определенное количество тождественно в своем инобытии с самим собой. В этом заключается также та сторона его количественной природы, что граница, или отрицание, не положена как непосредственно сущее, а наличное бытие положено как продолжающееся в своем инобытии; ибо истина качества именно в том, что оно количество, непосредственная определенность как снятая.
  2. Степенное отношение представляется сначала внешним изменением, которому подвергают определенное количество; но оно имеет более тесную связь с понятием определенного количества: последнее в наличном бытии, до которого оно развилось в указанном отношении, достигло этого понятия, полностью реализовало его; это отношение есть изображение того, что определенное количество есть в себе, и выражает его определенность, или качество, которым оно отличается от другого. Определенное количество есть безразличная определенность, положенная как снятая, т. е. определенность как граница, которая также и не есть граница, продолжается в своем инобытии, остается, следовательно, в нем тождественной с самой собой; таким оно положено в степенном отношении; его инобытие, выхождение за свои пределы в другое определенное количество, определено им же самим.
  Сравнивая между собой процесс этой реализации в рассмотренных до сих пор отношениях, мы видим, что качество определенного количества как собственное положение в отличии от самого себя состоит вообще в том, чтобы быть отношением. Как прямое отношение оно дано как такое положенное различие только вообще или непосредственно, так что его соотношение с самим собой, которое оно как показатель имеет относительно своих различий, признается лишь неизменностью некоторой численности единиц. В обратном отношении определенное количество есть в отрицательном определении отношение к себе самому, к себе как к своему отрицанию, в котором оно, однако, имеет свое [численное] значение; как утвердительное соотношение с собой, оно такой показатель, который, будучи определенным количеством, определяет свои моменты лишь в себе. В степеннбм же отношении оно наличествует в различии как отличии себя от самого себя. Внешность определенности есть качество определенного количества; таким образом, эта внешность положена теперь соответственно его понятию как его собственный процесс определения, как его соотношение с самим собой, его качество. 3. Но тем, что определенное количество положено так, как оно соответствует своему понятию, оно перешло в другое определение или, как это можно еще выразить, его определение теперь оно и как определенность, [его ] в-себе-бытие дано и как наличие бытие. Оно дано как определенное количество, поскольку нешность или безразличие к тому, как оно определено (что оно есть то, что, как говорится, может быть увеличено или уменьшено), значимо и положено лишь просто, или непосредственно; но стало своим иным, т. е. качеством, поскольку указанная внешность теперь положена как опосредствованная через него самого, положена как момент таким образом, что оно именно в ней соотносится с самим собой, есть бытие как качество.
  Итак, сначала количество, как таковое, выступает как нечто противостоящее качеству. Но само количество есть некоторое качество, соотносящаяся с собой определенность вообще, отличенная от другой для нее определенности, от качества, как такового. Однако оно не только некоторое качество, а истина самого качества есть количество; качество явило себя переходящим в количество. Количество, наоборот, есть в своей истине возвратившаяся в самое себя, небезразличная внешность. Таким образом, оно есть само качество, так что качество, как таковое, не есть W что-то помимо этого определения. - Для того чтобы была сложена тотальность, требуется двойной переход, не только переход одной определенности в свою другую, но и переход этой другой, возвращение ее в первую. Благодаря первому переходу тождество этих двух определенностей имеется только в себе; качество содержится в количестве, которое, однако, тем самым есть пока еще односторонняя определенность. Что последняя, наоборот, точно так же содержится в первой, что она точно так же дана лишь как снятая, это видно из второго перехода - из ее возвращения в первую. Это замечание о необходимости двойного перехода очень важно для всего научного метода.
  Определенное количество теперь уже не как безразличное или внешнее определение, а так, что оно как такое определение снято и есть качество и то, благодаря чему нечто есть то, что оно есть, - это истина определенного количества, мера.
  Примечание
  Выше, в примечаниях о количественно бесконечном, было разъяснено, что последнее, равно как и трудности, возникающие относительно него, имеют своим источником качественный момент, обнаруживающийся в количественном, и [разъяснено также], каким образом особенно качественная сторона степенного отношения получает многообразное развитие и становится усложненной; как на основной недостаток, препятствующий усвоению понятия, было указано на то, что при рассмотрении бесконечного останавливаются только на отрицательном [его] определении, на том, что оно отрицание определенного количества, и не идут дальше, не устанавливают того простого, утвердительного определения, что оно есть качественное. - Здесь нам остается сделать еще одно замечание о происходившем в философии примешивании форм количественного к чистым качественным формам мышления. С особенным усердием применяли в новейшее время к определениям понятия степенные отношения. Понятие в своей непосредственности было названо первой степенью, понятие в своем инобытии или различии, в существовании его моментов - второй, а понятие в своем возвращении в себя или, иначе говоря, понятие как тотальность - третьей степенью. - Против этого сразу приходит в голову возражение, что "степень" (Potenz), употребляемая таким образом, есть категория, относящаяся главным образом к определенному количеству; при рассмотрении этих Potenzen не имелась в виду potentia, Аристотеля. Таким образом, степенное отношение выражает определенность, достигающую своей истины как различие, взятое в том виде, каково оно в особенном понятии определенного количества, но не в том, каково это различие в понятии, как таковом. Определенное количество содержит отрицательность, принадлежащую к природе понятия, еще вовсе не как положенную в характерном определении последнего; различия, присущие
  определенному количеству, суть поверхностные определения для самого понятия; они еще весьма далеки от того, чтобы быть определенными так, как они определены в понятии. Именно в младенческом периоде философствования числа - а первая, вторая и т. д. степень не имеют в этом отношении никакого преимущества перед числами - употреблялись, например, Пифагором для обозначения всеобщих, сущностных различий. Это было подготовительной ступенью к чистому мыслящему пониманию; лишь после Пифагора были изобретены, т. е. были осознаны особо, сами определения мысли. Но возвращаться от последних назад к числовым определениям - это свойственно чувствующему себя бессильным мышлению, которое в противоположность существующей философской культуре, привыкшей к определениям мысли, присовокупляет к своему бессилию смешное желание выдавать эту слабость за нечто новое, возвышенное и за прогресс.
  Поскольку выражение [понятий] через степени применяется лишь как символ, против этого нечего возражать, как и против употребления чисел или другого рода символов для выражения понятия; но в то же время против этого приходится возражать так же, как против всякой символики вообще, при помощи которой нам предлагают изображать чистые понятийные, или философские, определения, философия не нуждается в такой помощи ни из чувственного мира, ни со стороны представляющей способности воображения, ни даже со стороны тех областей ее собственной почвы, которые ей подчинены и определения которых поэтому не подходят для более высоких ее сфер и для целого. Последнее происходит вообще в тех случаях, когда применяют категории конечного к бесконечному; привычные определения силы или субстанциальности, причины и действия и т. д. равным образом суть лишь символы для выражения, например, жизненных или духовных отношений, т. е. суть неистинные определения применительно к последним, а тем более степени определенного количества и вычисляемые степени применительно к таким и вообще к спекулятивным отношениям. - Если хотят применить числа, степени, математически бесконечное и тому подобное не в качестве символов, а в качестве форм для философских определений и тем самым в качестве самих философских форм, то следовало бы прежде всего вскрыть их философское значение, т. е. их понятийную определенность. А если это сделают, то они сами окажутся излишними обозначениями; понятийная определенность сама себя обозначает, и ее обозначение - единственно правильное и подходящее. Применение указанных форм есть поэтому не что иное, как удобное средство избавить себя от труда понять, указать и обосновать понятийные определения.
  РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ
  МЕРА
  В мере соединены абстрактно выраженные качество и количество. Бытие, как таковое, есть непосредственное равенство определенности с самой собой. Эта непосредственность определенности сняла себя. Количество - это бытие, возвратившееся в себя таким образом, что оно простое равенство с собой как безразличие к определенности. Но это безразличие есть лишь внешность, выражающаяся в том, что количество имеет определенность не в себе самом, а в ином. А третье - это соотносящаяся с самой собой внешность; как соотношение с собой оно в то же время есть снятая внешность и имеет в самом себе отличие от себя, которое как внешность есть количественный, а как взятое обратно в себя - качественный момент.
  Так как модальность приводится в числе категорий трансцендентального идеализма после количества и качества, причем между последними и ею включается отношение, то здесь можно упомянуть о ней. Эта категория имеет там то значение, что она есть соотношение предмета с мышлением. Согласно смыслу учения трансцендентального идеализма, мышление вообще есть в своей сути нечто внешнее для вещи-в-себе. Поскольку прочие категории имеют лишь трансцендентальное определение - принадлежать сознанию, но как то, что в нем объективно, постольку модальность, как категория отношения к субъекту, содержит в себе в относительном смысле определение рефлексии в себя; т. е. присущая прочим категориям объективность недостает категориям модальности; последние, по выражению Канта, нисколько не умножают понятия как определение объекта, а лишь выражают отношение к способности познания (Кг. d. rein. Ve-rnunft, Изд. 2-е, стр. 99, 266)130. - Категории, которые Кант объединяет под названием модальности - возможность, действительность 13Х и необходимость, - встретятся нам в дальнейшем в своем месте. Бесконечно важную форму тройственности, - хотя она у Канта появляется лишь как формальный луч света (formeller Uchtfunken), - а также само название категорий он применил не к родам своих категорий (количество, качество и т. д.), а лишь к их видам; поэтому он не мог найти третьей [категории] качеству и количеству .
  У Спинозы модус также есть третье, следующее за субстанцией атрибутом; он его объявляет состояниями (Affektionen) субстанции или тем, что находится в ином, через которое оно и достигается. Это третье, согласно этому понятию, есть лишь внешность, как таковая, и мы уже указали в другом месте, что
  Спинозы неподвижной субстанциальности вообще недостает возвращения в себя самое .
  Сделанное нами здесь замечание в более всеобщем виде распространяется на все пантеистические системы, которые были в какой-то степени разработаны мыслью. Первое - это бытие, субстанция, бесконечное, сущность; по сравнению с этой абстракцией второе, всякая определенность, может быть вообще столь же абстрактно понято как лишь конечное, лишь акцидентальное, преходящее, внешнее для сущности, несущественное и д., как это обычно и прежде всего происходит в совершенно нормальном мышлении. Но мысль о связи этого второго с первым запрашивается столь же настойчиво, что следует понимать это второе также в единстве с первым; так, например, у Спинозы атрибут есть вся субстанция, но субстанция, постигаемая рассудком, который сам есть ограничение или модус; модус же, т. е. несубстанциальное вообще, которое постигаемо лишь из некоторого иного, составляет, таким образом, другую крайность к субстанции, третье вообще. Индийский пантеизм в своей чрезвычайной фантастичности, взятый абстрактно, также получил такое 1развитие, которое подобно умеряющей нити тянется через безмерность его фантазии и которое придает ей некоторый интерес, а именно то, что Брама, единое абстрактного мышления, обретая облик Вишну, а особенно форму Кришну, переходит в третье - в Шиву. Модус, изменение, возникновение и прохождение, вообще область внешнего - вот определение этого третьего. Если эта индийская троица соблазнила кое-кого сравнивать ее с христианской, то мы должны сказать, что хотя в них можно распознать общий им элемент понятийного определения, однако существенно осознать более определенно различие между ними; это различие не только бесконечно, истинная бесконечность и составляет само это различие. Третий принцип есть по своему определению распад субстанциального единства, переход его в свою противоположность, а не возвращение его к себе, - он скорее лишенное духа, чем дух. В истинной же троичности имеется не только единство, но и единение, заключение (der Schluss) доведено в ней до содержательного и действительного единства, которое в своем совершенно конкретном определении есть дух. Указанный выше принцип модуса и изменения, правда, не исключает вообще единства. Так, в спинозизме именно модус, как таковой, есть неистинное, и лишь субстанция есть истинное, все должно быть сведено к ней, и это сведение оказывается погружением всего содержания в пустоту, в лишь формальное, бессодержательное единство. Точно так же и Шива есть в свою очередь великое целое, не отличающееся от Брамы, сам Брама, т. е. различие и определенность только вновь исчезают, но не сохраняются, не снимаются, и единство не сводится к конкретному единству, раздвоение не приводит к примирению. Высшая цель для человека, ввергнутого в сферу возникновения и прохождения, вообще в область модальности, есть погружение в бессознательность, единство с Брамой, уничтожение; то же самое представляет собой буддийская нирвана и т. п.
  Если же модус есть вообще абстрактная внешность, безразличие и к качественным, и к количественным определениям, а внешнее, несущественное считается не имеющим значения в самой сущности, то, с другой стороны, относительно многого признается, что все зависит от способа (Art und Weise); этим сам модус объявляется принадлежащим по своему существу к субстанциональному в вещи, а это весьма неопределенное отношение означает по меньшей мере то, что это внешнее не есть столь абстрактно внешнее.
  Здесь модус имеет определенное значение меры. Спинозовский модус, как и индийский принцип изменения, есть безмерное. Греческое еще неопределенное сознание того, что все имеет меру, так что даже Парменид ввел после абстрактного бытия необходимость как всем вещам поставленную давнюю границу, это сознание есть начало гораздо более высокого понятия, чем субстанция и отличие модуса от нее.
  Более развитая, более рефлектированная мера есть необходимость; судьба, Немезида, ограничивается в общем определенностью меры [в том смысле], что все чрезмерное, все, что делает себя слишком великим, слишком высоким, приводится ею к другой крайности, умаляется, уничижается и тем самым восстанавливается средняя мера - посредственность. - "Абсолютное, Бог есть мера всех вещей", - это положение не более пантеистично, чем дефиниция: "Абсолютное, Бог есть бытие", но первое бесконечно более истинно. - Мера есть, правда, внешний способ, некоторое "больше" или "меньше", но в то же время она и рефлектирована в себя, есть не только безразличная и внешняя, но и в-себе-сущая определенность; она, таким образом, есть конкретная истина бытия; народы поэтому почитали в мере нечто неприкосновенное, святое.
  В мере уже заключена идея сущности, а именно быть тождественным с самим собой в непосредственности [своей] определенности (des Bestimmtseins), так что эта непосредственность низводится этим тождеством с собой до чего-то опосредствованного, точно так же как тождество с собой опосредствовано лишь этой внешностью, но есть опосредствование с собой; это рефлексия, определения которой суть, но даны в этом бытии просто лишь как моменты своего отрицательного единства. В мере качественное количественно; определенность или различие дано в ней как безразличное; тем самым оно такое различие, которое не есть |различие; оно снято; эта количественность как возвращение в себя, в котором она дана как качественное, составляет в-себеи для-себя-бытие, которое есть сущность. Но мера есть сущность только лишь в себе или, иначе говоря, в понятии; это понятие меры еще не положено. Мера, еще как таковая, сама есть сущее единство качественного и количественного; ее моменты даны как наличное бытие, качество и определенные количества этого качества, которые только лишь в себе неотделимы, но еще не имеют значения этого рефлектированного определения. Развитие меры заключает в себе различение этих моментов, но также и их соотнесение, так что тождество, которое они суть в себе, становится их соотношением друг с другом, т. е. становится положенным. Смысл этого развития - реализация меры, в которой она полагает себя в отношении к себе самой и тем самым полагает себя также как момент; через это опосредствование она определяется как снятая; ее непосредственность, как и непосредственность ее моментов, исчезает; они даны как рефлектированные; таким образом, выступив как то, что она есть по своему понятию, она перешла в сущность.
  Мера есть прежде всего непосредственное единство количественного и качественного, так что,
  во-первых, есть определенное количество, которое имеет качественное значение и существует как мера. Ее дальнейшее определение, заключается в том, что в ней, во в себе определенном, выступает различие ее моментов, качественной и количественной определенности. Эти моменты сами определяются далее Как целости меры, которые постольку существуют как самостоятельные; так как они по своему существу соотносятся друг с другом, то мера становится,
  во-вторых, отношением специфических определенных количеств как самостоятельных мер. Но их самостоятельность в то же время по своему существу зиждется на количественном отношении и различии по величине. Таким образом, их самостоятельность становится переходом друг в друга. Мера тем самым исчезает (geht zu Grunde) в безмерном. - Но это потустороннее меры есть ее отрицательность лишь в себе самой; поэтому,
  в-третьих, положена неразличенность (Indifferenz) определений меры и, как реальная, мера с содержащейся в этой не-различенности отрицательностью положена как обратное отношение мер, которые как самостоятельные качества по своему существу зиждутся на своем количестве и на своем отрицательном соотношении друг с другом, и тем самым оказывается, что они лишь моменты их истинно самостоятельного единства, которое есть их рефлексия-в-себя и полагание последней - сущность.
  Развитие меры, как мы его попытаемся изложить в последующем, есть один из самых трудных предметов рассмотрения; начинаясь с непосредственной, внешней меры, оно должно было бы, с одной стороны, перейти далее к абстрактному дальнейшему определению количественного (к математике природы), а, с другой стороны, обнаружить связь этого определения меры с качествами вещей природы - по крайней мере в общем виде, ибо определенное доказательство связи качественного и количественного, проистекающей из понятия конкретного предмета, относится к частной науке о конкретном (примеры таких доказательств, касающихся закона падения тел и закона свободного движения небесных тел, смотри в Энциклопедии философских наук, изд. 3-е, 267 и 270 и примечания к ним).
  При этом уместно отметить вообще, что различные формы, в которых реализуется мера, принадлежат также различным сферам природной реальности. Полное, абстрактное безразличие развитой меры, т. е. ее законов, может иметь место только в сфере механического, в котором конкретно телесное есть лишь материя, сама являющаяся абстрактной; качественные различия материи по своему существу имеют своей определенностью количественное; пространство и время суть сами чистые внешности, а множество материй, массы, интенсивность веса точно так же суть внешние определения, имеющие присущую лишь им определенность в количественном. Напротив, такая количественная определенность абстрактно материального нарушается множественностью и, значит, конфликтом между качествами уже в физическом, а еще больше в органическом. Но здесь не только возникает конфликт между качествами, как таковыми, но и мера подчиняется здесь более высоким отношениям, и имманентное развитие меры сводится скорее к простой форме непосредственной меры. Члены животного организма имеют меру, которая как простое определенное количество находится в отношении к другим определенным количествам других членов; пропорции человеческого тела суть прочные отношения таких определенных количеств; естествознанию еще предстоит задача проникнуть в связь таких величин с органическими функциями, от которых они целиком зависят. Но ближайшим примером низведения имманентной меры до чисто внешне детерминированной величины служит движение. У небесных тел оно свободное, определяемое лишь понятием движение, величины которого тем самым также находятся в зависимости только от понятия (см. выше), но в органическом оно производится до произвольного или механически правильного, т. е. вообще до абстрактного формального движения.
  Но еще в меньшей степени имеет место характерное, свободное развитие меры в царстве духа. Легко, например, усмотреть, что такой республиканский государственный строй, как афинский или аристократический строй, смешанный с демократией, может иметь место лишь при известной величине государства; что в развитом гражданском обществе количества индивидов, занятых в различных промыслах, находятся между собой в том или ином отношении; но это не дает ни законов мер, ни характерных форм этого отношения. В области духовного, как такового, мы встречаем различия в интенсивности характера, силе воображения, ощущениях, представлениях и т. п., но за пределы этой неопределенности "силы" или "слабости" определение не выходит. Какими тусклыми и совершенно пустыми оказываются так называемые Законы, устанавливаемые касательно отношения силы и слабости ощущений, представлений и т. д., мы убеждаемся, обратившись к руководствам по психологии, пытающимся найти такого рода законы.
  Глава первая
  СПЕЦИФИЧЕСКОЕ КОЛИЧЕСТВО (DIE SPEZIFISCHE QUANTITAT)
  Качественное количество - это прежде всего непосредственное специфическое определенное количество, которое, во-вторых, как относящееся к иному, становится количественным специфицированием, снятием безразличного определенного количества. Постольку эта мера есть правило и содержит в себе различенными оба момента меры, а именно в-себе-сущую количественную определенность и внешнее определенное количество. Но в этом различии обе эти стороны становятся качествами, а правило - некоторым отношением между этими качествами; мера поэтому представляется, в-третьих, отношенем между качествами, имеющими прежде всего одну меру, которая, однако, затем специфицируется внутри себя в некоторое различие мер.
  А. СПЕЦИФИЧЕСКОЕ ОПРЕДЕЛЕННОЕ КОЛИЧЕСТВО (DAS SPEZIFISCHE QUANTUM)
  1. Мера есть простое соотношение определенного количества с собой, его собственная определенность в себе самом; таким образом, определенное количество качественно. Прежде всего мера, как непосредственная мера, есть непосредственный и потому определенный квант; столь же непосредственно сопряженное с ним качество, оно есть некоторое определенное качество. Определенное количество, как эта более уже не безразличная граница, а как соотносящаяся с собой внешность, само, таким образом, есть качество и, будучи отличным от последнего, оно не выходит за его пределы, равно как и это качество не выходит за пределы, определенного количества. Оно, таким образом, есть определенность, возвратившаяся в простое равенство с собой; оно едино с определенным наличным бытием, так же как это последнее едино со своим определенным количеством.
  Если из полученного теперь определения хотят образовать предложение, то можно выразиться так: все налично сущее имеет некоторую меру. Всякое наличное бытие обладает величиной, и эта величина принадлежит к самой природе нечто; она составляет его определенную природу и его внутри-себя-бытие. Нечто не безразлично к этой величине, не остается тем, что оно есть, если изменяется эта величина, а изменение последней изменяет его качество. Определенное количество как мера перестало быть такой границей, которая не есть граница; отныне оно определение вещи, так что если увеличить или уменьшить эту вещь за пределы этого определенного количества, она погибнет.
  Мера как масштаб в обычном смысле - это определенное количество, которое произвольно принимается за в себе определенную единицу по отношению к внешней численности. Такого рода единица может, правда, и в самом деле быть определенной в себе единицей, как, например, фут "4 и тому подобные первоначальные меры; однако поскольку она применяется также и как масштаб для других вещей, она для них только внешняя, а не первоначальная мера. Так, диаметр земного шара или длина маятника могут быть сами по себе взяты как специфические определенные количества; но [следует признать] произвольным решение брать именно такую-то часть диаметра земного шара или длины маятника и применять ее как масштаб именно на таком-то градусе широты. Но еще в большей степени такого рода масштаб будет чем-то внешним для других вещей. Последние специфицировали всеобщее специфическое определенное количество опять-таки на особый лад и тем самым сделались особыми вещами. Нелепо поэтому говорить о естественном масштабе вещей. Да и помимо этого всеобщий масштаб должен, как полагают, служить лишь для внешнего сравнения; в этом самом поверхностном смысле, в каком он берется как всеобщая мера, совершенно безразлично, что для этого употребляется. Это, как полагают, не основная мера в том смысле, что в ней представлены естественные меры особенных вещей и что из нее эти меры познаются согласно некоторому правилу как спецификации всеобщей меры, меры их всеобщего тела. Но без этого смысла абсолютный масштаб имеет лишь интерес и значение чего-то общего (Gemeinschaftlichen), а таковое есть всеобщее не в в себе, а только по соглашению.
  Эта непосредственная мера есть простое определение величины, как, например, величина органических существ, их членов и т. д. Но всякое существующее, чтобы быть тем, что оно есть, и чтобы вообще обладать наличным бытием, имеет некоторую величину. - Как определенное количество, она есть безразличная величина, открытая внешнему определению и способная подниматься к большему и опускаться к меньшему. Но как мера она в то же время отлична от себя самой как определенного количества, как такого безразличного определения и есть ограничение этого безразличного движения вдоль границы, туда и обратно.
  Так как количественная определенность оказывается, таким образом, в наличном бытии двоякой - с одной стороны, такой определенностью, с которой связано качество, а с другой - такой определенностью, по отношению к которой, без ущерба для качества, можно двигаться туда и обратно, - то гибель имеющего меру нечто может произойти от того, что изменяется его определенное количество. Эта гибель представляется, с одной стороны, неожиданной, поскольку можно ведь вносить изменения в определенное количество, не изменяя меры и качества, с другой стороны, она становится чем-то совершенно понятным, а именно посредством [категории ] постепенности (Allmahlichkeit). К этой категории охотно прибегают, чтобы представить или объяснить прохождение какого-то качества или какого-то нечто, так как кажется, что таким образом можно чуть ли не видеть собственными глазами исчезание, потому что определенное количество положено как внешняя, по своей природе изменчивая граница, стало быть изменение как изменение одного лишь определенного количества само собой понятно. Но на самом деле этим ничего не объясняется; изменение есть в то же время по своему существу переход одного качества в другое, или более абстрактный переход от наличного бытия к его отсутствию; в этом заключается иное определение, чем в постепенности, которая есть лишь уменьшение или увеличение и одностороннее удержание величины.
  2. Но что изменение, выступающее как чисто количественное, переходит также и в качественное, - на эту связь обратили внимание уже древние и представили коллизии, возникающие на почве незнания этого обстоятельства в популярных примерах. Относящиеся сюда "эленхи", т. е., согласно объяснению Аристотеля, способы, которыми заставляют говорить противоположное тому, что утверждали до этого, известны под названием "лысый", "куча". Задавался вопрос: появится ли лысина, если выдернуть один волос из головы или из лошадиного хвоста, или: перестанет ли куча быть кучей, если отнимем одно зернышко? Можно не задумываясь согласиться с тем, что при этом не получается лысины и что куча не перестанет быть кучей, так как такое отнимание составляет только количественную и притом даже весьма незначительную разницу; так отнимают один волос, одно зернышко и повторяют это таким образом, что всякий раз, согласно условию, отнимают лишь один или одно из них; под конец обнаруживается качественное различие; голова, хвост становятся лысыми, куча исчезает. Когда соглашались, что отнимание волоса не делает лысым и т. д., забывали не только о повторении, но и о том, что сами по себе незначительные количества (например, сами по себе незначительные траты состояния) суммируются, а сумма составляет качественное целое, так что под конец это целое оказывается исчезнувшим, голова - лысой, кошелек пустым.
  Затруднение, противоречие, возникающее в итоге, не есть нечто софистическое в обычном смысле этого слова, не есть уловка, вводящая в обман. Ложно то, что совершает предположенный другой, т. е. наше обыденное сознание, принимающее количество лишь за безразличную границу, т. е. границу именно в определенном смысле - за количество. Это предположение опровергается как ложное той истиной, к которой оно приводится, истиной, гласящей, что количество есть момент меры и находится в связи с качеством; что здесь опровергается - это одностороннее удержание абстрактной определенности определенного количества. - Поэтому указанные выше оттенки рассуждения вовсе не пустая или педантическая шутка, а внутренне правильны и суть порождения сознания, интересующегося явлениями, встречающимися в мышлении.
  Определенное количество, когда его принимают за безразличную границу, есть та сторона, с которой нечто существующее (ein Dasein) подвергается неожиданному нападению и неожиданной гибели. В том-то и заключается хитрость понятия, что оно схватывает существующее с той стороны, с которой, как ему кажется, его качество не затрагивается и притом настолько не затрагивается, что увеличение государства, состояния и т. д., приводящее государство, собственника к несчастью, сначала даже кажется их счастьем.
  3. Мера есть в своей непосредственности обычное качество, обладающее определенной, принадлежащей ему величиной. От той же стороны, с которой определенное количество есть безразличная граница, которую можно, не изменяя качества, переходить туда и обратно, отлична его другая сторона, с которой оно качественно, специфично. Обе стороны суть определения величины одного и того же. Но в соответствии с непосредственностью, которая сначала присуща мере, следует далее, брать это различие как непосредственное; обе стороны имеют, стало быть, и разное существование. Существование меры, будучи определенной в себе величиной, есть в своем отношении к существованию изменчивой, внешней стороны снятие своего безразличия, специфицирование меры.
  В. СПЕЦИФИЦИРУЮЩАЯ МЕРА
  Она есть,
  во-первых, некоторое правило, некоторая мера, внешняя к просто определенному количеству;
  во-вторых, специфическое количество, определяющее собой внешнее определенное количество;
  в-третьих, обе стороны как качества специфической количественной определенности относятся друг к другу как одна мера.
  а) Правило
  Правило, или масштаб, о котором мы уже говорили, есть прежде всего в себе определенная величина, служащая единицей по отношению к определенному количеству, которое есть отдельное существование, существует в другом нечто, а не в том, которое служит масштабом, и измеряется последним, т. е. определяется как численность указанной единицы. Это сравнение есть внешнее действие; сама эта единица есть произвольная величина, которая в свою очередь может быть положена как численность (фут, например, как определенное число дюймов). Но мера - это не только внешнее правило, но, как специфическая, она состоит в том, чтобы в себе самой относиться к своему иному, которое есть определенное количество.
  в) Специфицирующая мера
  Мера есть специфический процесс определения внешней, т. е. безразличной, величины, полагаемой теперь неким другим существованием вообще в том нечто, которое служит мерой и которое, хотя само оно определенное количество, все же в отличие от такового есть качественное, что определяет совершенно безразличное, внешнее определенное количество. Нечто имеет в нем ту сторону бытия-для-иного, которой безразлично - увеличиваться или уменьшаться. Это имманентное измеряющее есть такое присущее [данному] нечто качество, которому противостоит то же качество в другом нечто, но в последнем это качество существует прежде всего с относительно безмерным определенным количеством вообще, в противоположность первому качеству, которое определено как измеряющее.
  В нечто, поскольку оно мера внутри себя, приходит извне изменение величины его качества; оно не принимает оттуда арифметического множества. Его мера этому противодействует, относится к множеству как нечто интенсивное и вбирает его лишь ему присущим способом; она изменяет положенное извне изменение, делает из этого определенного количества другое и являет себя через эту спецификацию для-себя-бытием в этой внешности. - Это специфически вобранное множество само есть определенное количество, также зависимое от другого множества, или, иначе говоря, от него как лишь внешнего множества. Специфицированное множество поэтому также изменчиво, но не есть по этой причине определенное количество, как таковое, а есть внешнее определенное количество, специфицированное всегда одинаково. Мера, таким образом, имеет свое наличное бытие как отношение и специфическое в ней есть вообще показатель этого отношения.
  В интенсивном и экстенсивном определенном количестве, как оказалось при рассмотрении этих определений, одно и то же определенное количество в одном случае имеется в форме интенсивности, а в другом - в форме экстенсивности. Лежащее в основе определенное количество не подвергается в этом различии никакому изменению, это различие есть лишь внешняя форма. Напротив, в специфицирующей мере определенное количество то берется в его непосредственной величине, то через показатель отношения берется в другой численности.
  Показатель, составляющий специфическое, может на первый взгляд представляться постоянным определенным количеством, как частное отношения между внешним и качественно определенным квантом. Но в таком случае он был бы не более, как внешним определенным количеством; под "показателем" здесь следует понимать не что иное, как момент самого качественного, специфицирующий определенное количество, как таковое. Собственным имманентным качественным [моментом ] определенного количества служит, как это оказалось выше, лишь степенное определение. Именно степеннбе определение должно быть тем, что конституирует [рассматриваемое ] отношение и что в качестве в себе сущего определения противостоит здесь определенному количеству как внешнему свойству. Определенное количество имеет своим принципом численную единицу, составляющую его в-себе-определенность; соотношение численной единицы есть внешнее соотношение, и изменение, определяемое лишь природой непосредственного определенного количества, как такового, и состоит само по себе в присовокуплении такой численной единицы и снова такой же единицы и т. д. Таким образом, если внешнее определенное количество изменяется в арифметической прогрессии, то специфицирующее воздействие качественной природы меры порождает другой ряд, который соотносится с первым, возрастает и убывает вместе с ним, но не в отношении, определяемом численным показателем, а в отношении, несоизмеримом с каким бы то ни было числом, соотносится согласно некоторому степенному определению.
  П римечание
  Чтобы привести пример, укажем на температуру; она такое качество, в котором различаются обе эти стороны, - то, что она и внешнее, и специфицированное определенное количество. Как определенное количество она внешняя температура (и притом температура также и некоторого тела как общей среды), относительно которой принимается, что ее изменение происходит по шкале арифметической прогрессии и что она равномерно возрастает или убывает; напротив, различными находящимися в ней отдельными телами температура эта воспринимается по-разному, так как они определяют воспринятую извне температуру своей имманентной мерой, и их температурное изменение не соответствует изменению температуры среды или между собой в прямом отношении. Разные тела, которые подвергаются действию одной и той же температуры, дают при сравнении числовые отношения их специфической теплоты, их теплоемкости. Но эти теплоемкости тел неодинаковы в разных температурах, и с этим связано изменение специфического состояния. В увеличении или уменьшении температуры сказывается, следовательно, особая спецификация. Отношение температуры, представляемой как внешняя, к температуре определенного тела, зависимой в то же время от первой температуры, не имеет неизменного показателя отношения; увеличение или уменьшение этой теплоты не происходит равномерно с возрастанием и убыванием внешней температуры. - При этом температура принимается вообще за внешнюю, изменение которой лишь внешне или чисто количественно. Она, однако, сама есть температура воздуха или какая-нибудь другая специфическая температура. Поэтому при более тщательном рассмотрении следовало бы, собственно говоря, брать это отношение не как отношение просто количественного к качественному (qualifizierenden), а как отношение двух специфических определенных количеств. И в самом деле, при дальнейшем определении специфицирующего отношения тотчас же выяснится, что моменты меры состоят не только в количественной и окачествующей сторонах одного и того же качества, а в отношении двух качеств, которые в самих себе суть меры.
  с) Отношение обеих сторон как качеств
  1. Качественная, в себе определенная сторона определенного количества дана лишь как соотношение с внешне количественным; как специфицирование последнего она есть снятие его внешности, через которую определенное количество дано как таковое; она, таким образом, имеет определенное количество своей предпосылкой и начинает с него. Но определенное количество само отлично ,от качества также и качественно. Это их различие должно быть положено в непосредственности бытия вообще, в которой мера еще находится; взятые таким образом, обе стороны качественны по отношению друг к другу, и каждая есть сама по себе такого рода наличное бытие; и тот квант, который сначала есть лишь формальный, неопределенный в себе квант, есть определенное количество некоторого нечто и его качества, а так как соотношение обеих сторон определилось теперь как мера вообще, то оно также и специфическая величина этих качеств. Согласно определению меры, эти качества находятся во взаимном отношении; определение меры есть их показатель; но они в себе соотнесены друг с другом уже в для-себя-бытии меры; определенное количество имеет двойное бытие, есть внешнее и специфическое, так что каждое из различных количеств заключает в себе это двойственное определение и в то же время совершенно переплетено с другим; только этим определены оба качества. Они, таким образом, не только вообще сущее друг для друга наличное бытие, но и положены нераздельными; и связанная с ними определенность величины есть качественная единица - одно определение меры, в котором они согласно своему понятию, в себе, связаны друг с другом. Мера есть, таким образом, имманентное количественное отношение двух качеств друг к другу.
  2. В мере появляется сущностное определение переменной величины, ибо она есть определенное количество как снятое, следовательно, уже не есть то, чем оно должно быть, чтобы быть определенным количеством, а дано как определенное количество и в то же время как иное; этим иным служит качественное и, как было определено, оно есть именно степеннбе отношение определенного количества. В непосредственной мере это изменение еще не положено; она лишь некоторое и притом отдельное определенное количество вообще, с которым связано качество. В специфицировании меры, [т. е. ] в предыдущем определении, где чисто внешнее определенное количество подвергалось изменению со стороны качественного момента, различенность обоих определений величины и тем самым вообще множественность мер положена в некотором общем им внешнем определенном количестве. Определенное количество являет себя налично сущей мерой единственно лишь в такой своей различенное(tm) от самого себя, когда оно, будучи одним и тем же (например, одной и той же температурой среды), в то же время выступает как разное, и притом количественное, наличное бытие (в разных температурах тел, находящихся в этой среде). Эта различенность определенного количества в разных качествах - в разных телах - дает еще одну форму меры, ту форму, в которой обе стороны относятся друг к другу как качественно определенные кванты, что можно назвать реализованной мерой.
  Величина как некоторая величина вообще переменна, ибо ее определенность дана как такая граница, которая в то же время не граница; постольку изменение затрагивает лишь отдельное определенное количество, на место которого полагается другое определенное количество; но истинное изменение это изменение определенного количества, как такового; при таком понимании получается вызывающее интерес определение переменной величины в высшей математике; причем нет надобности ни останавливаться на формальной стороне переменности вообще, ни привлекать другие определения, кроме простого определения понятия, по которому иным определенного количества служит лишь качественное. Стало быть, истинное определение реальной переменной величины заключается в том, что она величина, определяемая качественно и, следовательно, как мы это достаточно показали, определяемая степенным отношением. В этой переменной величине положено, что определенное количество значимо не как таковое, а по своему другому для него определению - по качественному определению.
  Стороны этого отношения, взятые абстрактно, как качества вообще, имеют какое-то частное значение, например пространства и времени. Взятые прежде всего в отношении их меры вообще как определенности величины, одна из них есть численность, увеличивающаяся и уменьшающаяся во внешней, арифметической прогрессии, а другая есть численность, специфически определяемая первой, которая служит для нее единицей. Если бы каждая из них была лишь некоторым особым качеством вообще, то между ними не было бы различия, исходя из которого можно было бы сказать, какая из них обеих должна быть взята в отношении ее количественного определения как чисто внешне количественная и какая - как изменяющаяся при количественной спецификации. Если они, например, относятся между собой, как квадрат и корень, то безразлично, в какой из них мы рассматриваем увеличение или уменьшение как чисто внешнее, возрастающее в арифметической прогрессии, и какая из них рассматривается, напротив, как специфически определяющая себя в этом определенном количестве.
  Но качества различаются между собой не неопределенно, ибо в них как моментах меры должно заключаться окачествование последней. Ближайшая определенность самих качеств заключается в том, что одно есть экстенсивное, внешность в самой себе, а другое - интенсивное, внутри-себя-сущее, или, иначе сказать, отрицательное по отношению к первому. Из количественных моментов, согласно этому, на долю первого приходится численность, а на долю второго - единица; в простом прямом отношении первое следует брать как делимое, а второе - как делитель, в специфицирующем же отношении - первое как степень или как иностановление, а второе - как корень. Поскольку здесь еще занимаются счетом, т. е. обращают внимание на внешнее определенное количество (которое, таким образом, есть совершенно случайная, эмпирически называемая определенность величины), стало быть, изменение также берется как возрастающее во внешней, арифметической прогрессии, постольку это изменение касается той стороны, которая служит единицей, интенсивным качеством; внешнюю же, экстенсивную сторону следует представлять изменяющейся в специфицированном ряду. Но прямое отношение (как, например скорость вообще, -) низведено здесь до формального, не существующего, принадлежащего лишь абстрагирующей рефлексии определения; и если в отношении между корнем и квадратом все еще следует брать корень как эмпирическое определенное количество, возрастающее в арифметической прогрессии, а другую сторону [отношения ] - как специфицированную, то высшая, более соответствующая понятию реализация окачествования количественного состоит в том, что обе стороны относятся между собой в высших степенных определениях.
  Примечание
  Данное здесь разъяснение относительно связи качественной природы некоторого существования (eines Daseins) и его количественного определения в мере находит свое применение в уже указанном примере с движением; это применение заключается прежде всего в том, что в скорости, как прямом отношении между пройденным пространством и протекшим временем, величина времени принимается за знаменатель, а величина пространства - за числитель. Если скорость есть вообще лишь отношение между пространством и временем движения, то безразлично, какой из этих двух моментов будет рассматриваться как численность и какой - как единица. Но на самом деле пространство, так же как в удельном весе вес, есть внешнее, реальное целое вообще, стало быть, численность; время же, так же как объем, - это идеальное, отрицательное, сторона, служащая единицей. - Но здесь по своему существу более важно то отношение, что в свободном движении - прежде всего в еще обусловленном, в падении тел - количество времени и количество пространства определены друг относительно друга, первое как корень, а второе как квадрат, - или в абсолютно свободном движении небесных тел время обращения и расстояние первое на одну степень ниже, чем второе, - определены друг относительно друга первое как квадрат, второе как куб. Подобные основные отношения зависят от природы находящихся в отношении качеств пространства и времени и от рода их соотношения - или как механического движения, т. е. несвободного, которое не определяется понятием моментов [движения], или как падения, т. е. Обусловленного свободного движения, или как абсолютно свободного небесного движения, каковые роды движения, точно так же как и их законы, зиждутся на развитии понятия их моментов, пространства и времени, так как эти качества, как таковые, оказываются в себе, т. е. в понятии, нераздельными, и их количественное отношение есть для-себя-бытие меры, лишь одно определение меры.
  Об абсолютных отношениях меры следует сказать, что математика природы, если она хочет быть достойной имени науки, по существу своему должна быть наукой о мерах, наукой, для которой эмпирически, несомненно, сделано очень много, но собственно научно, т. е. философски, сделано еще весьма мало. Математические начала философии природы, как Ньютон назвал свое сочинение, если они должны исполнять это назначение в более глубоком смысле, чем тот, который он и все бэконовское поколение приписывали философии и науке, должны были бы содержать нечто совсем другое, чтобы внести свет в эти еще темные, но в высшей степени достойные рассмотрения области. - Это большая заслуга познакомиться с эмпирическими числами природы, например, с расстояниями планет друг от друга; но бесконечно большая заслуга - заставить исчезнуть эмпирические определенные количества и возвести их во всеобщую форму количественных определений так, чтобы они стали моментами закона или меры, бессмертные заслуги, которые имеют, например, Галилей в изучении падения тел и Кеплер в изучении движения небесных тел. Найденные ими законы они доказали, показав, что им соответствует вся сфера воспринимаемых единичностей. Требуется, однако, еще более высокое доказательство этих законов, а именно не что иное, как познание их количественных определений на основе качеств или, иначе говоря, на основе соотнесенных друг с другом определенных понятий (как, например, пространство и время). В указанных математических началах философии природы, равно как и в более поздних подобного рода работах, еще нет и следа этого рода доказательств. Выше по поводу видимости математических доказательств встречающихся в природе отношений, - видимости, основаннной на злоупотреблении бесконечно малым, мы отметили, что попытка вести также доказательства собственно математически, т. е. не черпая их ни из опыта, ни из понятия, есть бессмысленное предприятие. Эти доказательства заранее предполагают свои теоремы, т. е. именно указанные законы, исходя из опыта; они лишь приводят эти законы к абстрактным выражениям и удобным формулам. Вся приписываемая Ньютону реальная заслуга, в которой видят его преимущество перед Кеплером по одним и тем же предметам, если отвлечься от мнимого остова доказательств, несомненно когда-нибудь (при более глубоком размышлении относительно того, что сделала математика и чтб она в состоянии сделать) будет выглядеть скромнее, когда будет достигнуто ясное понимание того, что заслуга эта состоит в преобразовании выражения) и введении согласно началам аналитического способа рассмотрения.
  С. ДЛЯ-СЕБЯ-БЫТИЕ В МЕРЕ
  В только что рассмотренной форме специфицированной меры количественное обеих сторон определено качественно (обе - в степенном отношении); они, таким образом, суть моменты одной определенности меры, имеющей качественную природу. Но при этом качества только еще положены лишь как непосредственные, лишь как различные, которые сами не находятся между собой в том отношении, в котором находятся определенности их величин, т. е. именно в таком отношении, вне которого не имеет ни смысла, ни наличного бытия то, что содержит степенная определенность величины. Таким образом, качественное скрывается, как будто оно специфицирует не само себя, а определенность величины; лишь как находящееся в последней оно положено, само же по себе оно непосредственное качество, как таковое, которое вне того, что величина полагается отличной от него, и вне своего соотношения со своим другим, еще обладает само по себе пребывающим наличным бытием. Так, например, пространство и время значимы вне той спецификации, которую имеет их количественная определенность в падении тел или в абсолютно свободном движении, значимы как пространство вообще, время вообще: пространство значимо как постоянно существующее само по себе вне и помимо времени, а время - как текущее само по себе, независимо от пространства.
  Но эта непосредственность качественного, противостоящая его специфическому соотношению меры, связана также с количественной непосредственностью и безразличием количественного в нем к этому своему отношению; непосредственное качество обладает также лишь непосредственным определенным количеством. Специфическая мера имеет поэтому также сторону прежде всего внешнего изменения, движение которого чисто арифметическое, не нарушаемое этой мерой, и к которому относится внешняя, а потому лишь эмпирическая определенность величины. Качество и определенное количество, выступая, таким образом, и вне специфической меры, в то же время соотносятся с ней; непосредственность есть момент того, что само принадлежит мере. Таким образом, непосредственные качества оказываются также принадлежащими мере, равным образом соотносящимися и находящимися по определенности величины в таком отношении, которое, как имеющее место вне специфицированного отношения, вне степенного определения, само есть лишь прямое отношение и непосредственная мера. Мы должны подробнее разъяснить этот вывод и связанное с ним.
  2. Непосредственно определенный квант, как таковой, хотя вообще он как момент меры сам в себе и обоснован в некоторой связи понятия, все же в соотношении со специфической мерой дан извне. Но непосредственность, которая этим положена, есть отрицание качественного определения меры; это отрицание мы обнаружили выше в сторонах этого определения меры, которые поэтому выступили как самостоятельные качества. Такое отрицание и возвращение к непосредственной количественной определенности заключается в качественно определенном отношении постольку, поскольку вообще отношение различенных содержит их соотношение как одну определенность, которая тем самым, будучи отлична от определения отношения, есть здесь в количественном определенное количество. Как отрицание различенных качественно определенных сторон этот показатель есть для-себя-бытие, просто определенность; но он такое для-се-бя-бытие лишь в себе; как наличное бытие он простое, непосредственное определенное количество - частное или показатель как показатель отношения между сторонами меры, когда это отношение берется как прямое; а говоря вообще, он эмпирически обнаруживающаяся единица в количественной стороне меры 136. - При падении тел пройденные пространства относятся как квадраты протекших времен: s = at2; это - специфически определенное, сте-пеннбе отношение пространства и времени; другое, прямое отношение, как полагают, присуще пространству и времени как безразличным друг к другу качествам; оно будто бы отношение пространства к первому моменту времени; один и тот же коэффициент а остается во все последующие моменты времени, - он единица (Einheit) как обычное определенное количество для численности, которая к тому же определяется специфицирующей мерой. Эта единица считается в то же время показателем того прямого отношения, которое свойственно представляемой простой, т. е. формальной скорости, не определяемой специфически понятием. Такой скорости здесь нет, как нет упомянутой ранее скорости, будто бы присущей телу в конце момента времени. Указанная простая скорость приписывается первому моменту времени падения, но сам этот так называемый момент времени есть лишь принимаемая единица и как такая атомарная точка не обладает наличным бытием; начало движения - малость, выдаваемая за это начало, не составляет никакой разницы - есть сразу же некоторая величина, и притом величина, специфицированная законом падения тел. Указанное выше эмпирическое определенное количество приписывается силе тяготения, так что сама эта сила не имеет, согласно этому представлению, никакого отношения к имеющейся налицо спецификации (к степеннбй определенности), к тому что, свойственно определению меры. Непосредственный момент, состоящий в том, что при падении тел на единицу времени (на секунду, и притом на так называемую первую секунду) приходится численность приблизительно в пятнадцать пространственных единиц, за которые принимаются футы, есть непосредственная мера, такая же, как мера величины органов человеческого тела, расстояния планет, их диаметры и т. д. Определение такой меры относится к какой-то иной области, чем внутри качественного определения меры, - в нашем примере в другой области, чем в самом законе падения тел; но от чего зависят такие числа, [т. е.] непосредственно и потому эмпирически проявляющаяся сторона меры, - на это конкретные науки еще не дали нам ответа. Здесь мы имеем дело лишь с определенностью понятия; она состоит в том, что указанный эмпирический коэффициент составляет для-себя-бытие в определении меры, но лишь такой момент для-себя-бытия, где последнее есть в себе и потому дано как непосредственное. Другой момент - это для-себя-бытие как развитое, специфическая определенность меры обеих сторон. - Тяжесть в таком отношении, как падение тел, которое, правда, есть движение еще наполовину обусловленное и лишь наполовину свободное, необходимо, исходя из этого второго момента, рассматривать как природную силу, так что природа времени и пространства определяет собой их отношение и потому указанная спецификация, степеннбе отношение, присуща тяжести; указанное же выше простое прямое отношение выражает собой лишь некоторое механическое отношение между временем и пространством, формальную, извне произведенную и детерминированную скорость.
  3. Мера определилась тем самым как специфицированное отношение величин, которое как качественное заключает в себе обычное внешнее определенное количество; но последнее не есть определенное количество вообще, а дано по своему существу как момент определения отношения, как такового; оно, таким образом, показатель, и как непосредственная теперь определенность неизменяющийся показатель, стало быть, показатель того упомянутого уже прямого отношения этих самых качеств, которым специфически определяется также их количественное отношение друг к другу. В приведенном нами примере меры падения тел это прямое отношение как бы предвосхищено и принято за имеющееся налицо; но, как мы уже сказали, оно еще не существует в этом движении. - Дальнейшее же определение состоит в том, что мера реализована теперь таким образом, что обе ее стороны суть меры, различенные как непосредственная, внешняя и как специфицированная внутри себя, и она есть их единство. Как это единство мера содержит такое отношение, в котором величины определены природой качеств и положены различными, и поэтому определенность его, будучи совершенно имманентной и самостоятельной, в то же время свелась в для-себя-бытие непосредственного определенного количества, в показатель прямого отношения; самоопределение меры подвергается отрицанию в этом показателе, так как она имеет в этом своем ином последнюю, для-себя-сущую определенность; и наоборот, непосредственная мера, которая должна быть качественной в самой себе, имеет в действительности качественную определенность лишь в упомянутом выше отношении. Это отрицательное единство есть реальное для-себя-бытие, категория некоторого нечто как единства качеств, находящихся в отношении меры, - полная самостоятельность. Обе стороны меры, оказавшиеся двумя разными отношениями, непосредственно дают [в результате ] и двоякое наличное бытие; или, говоря точнее, такое самостоятельное целое есть, как для-себя-сущее вообще, также распадение на различенные самостоятельные [нечто ], качественная природа и устойчивость (материальность) которых заключается в определенности их мер.
  Глава вторая
  РЕАЛЬНАЯ МЕРА
  Мера определилась как соотношение мер, составляющих качество различенных самостоятельных нечто, выражаясь привычнее, вещей. Только что рассмотренные отношения меры принадлежат абстрактным качествам, как, например, пространству и времени; примерами отношений мер, которые нам теперь предстоит рассмотреть, служат удельный вес и, далее, химические свойства, представляющие собой определения материальных существовании (Existenzen). Пространство и время суть также моменты таких мер, однако теперь они подчинены еще другим определениям и уже не относятся друг к другу лишь по своим собственным понятийным определениям. В звуке, например, время, в продолжение которого происходит известное число колебаний, и пространственные отношения длины, толщины колеблющегося тела принадлежат к моментам определения; но величины этих идеальных (ideellen) моментов определены извне; они теперь уже находятся не в степенном, а в обычном прямом отношении друг к другу, и гармония сводится к совершенно внешней простоте чисел, отношения которых всего легче воспринимаются и тем самым дают удовлетворение, всецело принадлежащее области ощущения, между тем как для духа [здесь] не оказывается никакого наполняющего его представления, образа фантазии, мысли и тому подобного. Так как стороны, составляющие теперь отношение меры, сами суть меры, но в то же время также и реальные нечто, то меры их - прежде всего непосредственные меры и, взятые как отношения в них, - прямые отношения. Теперь мы должны рассмотреть отношение таких отношений друг к другу в его дальнейшем определении.
  Мера, как оказавшаяся теперь реальной, есть во-первых, самостоятельная мера некоторой телесности, относящаяся к другим и в отношении этом специфицирующая и их, и тем самым самостоятельную материальность. Эта спецификация, как внешнее соотнесение со многими иными вообще, есть порождение других отношений, стало быть, других мер, и специфическая самостоятельность не остается пребывающей в одном прямом отношении, а переходит в специфическую определенность - в некоторый ряд мер.
  Во-вторых, возникающие благодаря этому прямые отношения суть в себе определенные и исключающие меры (избирательное сродство); но так как их отличие друг от друга в то же время лишь количественное, то получается движение отношений, которое отчасти лишь внешне количественно, но и прерывается качественными отношениями и образует узловую линию специфических самостоятельных [мер].
  Но, в-третьих, в этом движении для меры появляется безмерность вообще и, более определенно, бесконечность меры, в которой исключающие друг друга самостоятельные [меры ] едины между собой и самостоятельное вступает в отрицательное соотношение с самим собой.
  А. ОТНОШЕНИЕ САМОСТОЯТЕЛЬНЫХ МЕР
  Теперь меры признаются уже не просто непосредственными, а самостоятельными, поскольку они в самих себе становятся отношениями специфицированных мер, и таким образом в этом для-себя-бытии суть нечто физические, прежде всего материальные, вещи. Но целое как отношение таких мер
  a) само прежде всего непосредственно; таким образом, обе стороны, которые определены как такие самостоятельные меры, существуют вне друг друга в отдельных вещах и соединяются извне;
  b) но самостоятельные материальности суть то, чти они суть качественно, лишь благодаря количественному определению, которым они обладают как меры, стало быть, благодаря самому количественному соотношению с другими, определены как относящиеся к этим другим по-разному (так называемое [химическое ] сродство (Affinitat)), и притом как члены некоторого ряда такого количественного отношения;
  c) это безразличное многообразное отношение в то же время приводит в конце к исключающему для-себя-бытию - к так называемому избирательному сродству.
  а) Соединение двух мер
  Нечто определено внутри себя как отношение мер определенных количеств, которым, далее, присущи качества, и это нечто есть соотношение этих качеств. Одно качество есть его внутри-себя-бытие, благодаря которому оно некое для-себя-сущее - нечто материальное (например, взятое как интенсивное - вес, а как экстенсивное - множество материальных частей); другое есть внешность этого внутри-себя-бытия (абстрактное, идеальное - пространство). Эти качества определены количественно, и их отношение друг к другу составляет качественную природу материального нечто - отношение веса к объему, определенный удельный вес. Объем, идеальное, следует принять за единицу, интенсивное же, выступающее в количественной определенности и в сравнении с первым как экстенсивная величина, как множество для-себя-сущих "одних", следует принять за численность. - Чисто качественное отношение этих двух определенностей величины в соответствии со степенным отношением исчезло здесь потому, что в самостоятельности для-себя-бытия (материального бытия) возвращена та непосредственность, в которой определенность величины есть определенное количество, как таковое, а отношение такого определенного количества к другой стороне также определено обычным показателем прямого отношения.
  Этот показатель есть специфическое определенное количество [данного] нечто, но он непосредственное определенное количество, и последнее (стало быть, и специфическая природа такого нечто) определено лишь в сравнении его с другими показателями таких отношений. Он составляет специфическую в-себе-опреде-ленность - внутреннюю отличительную меру [данного ] нечто; но так как эта его мера основывается на определенном количестве, то она также дана лишь как внешняя, безразличная определенность и потому такое нечто, несмотря на внутреннее определение меры, изменчиво. Иным, к которому оно может относиться как изменчивое, служит не какое-то множество материй, не определенное количество вообще - против этого его специфическая в-себе-определенность может устоять, - а такое определенное количество, которое есть в то же время и показатель такого специфического отношения. В соотношении находятся и вступают в соединение две вещи различной внутренней меры - например два металла различного удельного веса; здесь нам нет надобности разбирать вопрос о том, какая однородность их природы требуется помимо этого, для того чтобы такое соединение было возможно, например то, о соединении чего с водой могла бы идти речь, не есть металл. - И вот, с одной стороны, каждая из обеих мер сохраняется в изменении, которому она должна быть подвергнута ввиду внешности определенного количества, сохраняется потому, что она мера, но, с другой стороны, это сохранение себя само есть отрицательное отношение к этому определенному количеству, его спецификация, а так как это определенное количество есть показатель отношения меры, то это сохранение себя есть изменение самой меры, а именно взаимная спецификация.
  Со стороны чисто количественного определения соединение было бы лишь суммированием двух величин одного качества и двух величин другого качества, например суммой двух весов и двух объемов при соединении двух материй различного удельного веса, так что не только вес смеси оставался бы равным указанной сумме, но и пространство, занимаемое этой смесью, было бы равно сумме двух пространств. Однако лишь вес оказывается суммой весов, имевшихся до соединения; суммируется [лишь] та сторона, которая, как для-себя-сущая, стала прочным существованием (Dasein) и потому обладает постоянным непосредственным определенным количеством, - вес материи или то, что исходя из количественной определенности признают тождественным весу, - множество материальных частей. В показателях же происходит изменение потому, что они, как отношения меры, суть выражение качественной определенности, для-себя-бытия, которое, в то самое время, когда определенное количество, как таковое, подвергается случайному, внешнему изменению через суммируемую прибавку, оказывается отрицающим по отношению к этой внешности. Так как этот имманентный процесс определения количественного, как было показано, не может проявиться в весе, то он являет себя в другом качестве, составляющем идеальную сторону отношения. Для чувственного восприятия может казаться странным, что после смешения двух специфически различных материй обнаруживается изменение - обычно уменьшение - суммированного объема; само пространство составляет устойчивость внеположной материи. Но против отрицательности, содержащейся в для-себя-бытии, эта устойчивость есть не сущее в себе, а изменчивое; пространство положено, таким образом, как то, что оно есть поистине, - как идеальное.
  Но тем самым не только положена как изменчивая одна из качественных сторон [отношения], но и сама мера (и, стало быть, основанная на ней качественная определенность [данного] нечто) оказывается устойчивой не в самой себе, а имеющей, как и определенное количество вообще, свою определенность в других отношениях мер.
  в) Мера как ряд отношений мер
  1. Если бы нечто, соединяемое с иным, а также и это иное, было бы тем, что оно есть, лишь через определение простым качеством, то они в этом соединении лишь снимали бы себя. Но то нечто, которое есть внутри себя отношение меры, самостоятельно, а тем самым оно в то же время соединимо с таким же именно самостоятельным; снимаясь в этом единстве, оно сохраняется через свое безразличное, количественное существование и выступает в то же время как специфицирующий момент нового отношения меры. Его качество скрыто в количественном; тем самым это качество также безразлично к другой мере, продолжается в ней и в новообразованной мере; показатель новой меры сам есть лишь какое-то определенное количество, внешняя определенность; его безразличие сказывается в том, что специфически определенное нечто вступает с другими такими же мерами в точно такие же отношения нейтрализации, обусловливаемые взаимоотношением обеих сторон как мер: специфическую особенность этого нельзя выразить в чем-то только одном, образованном им самим и чем-то другим.
  2. Это соединение с несколькими [нечто ], которые также суть в самих себе меры, дает [в результате] разные отношения, имеющие, следовательно, разные показатели. Самостоятельное [нечто ] имеет показатель своей в-себе-определенности лишь в сравнении с другими; но нейтральность с другими составляет его реальное сравнение с ними; это - его сравнение с ними через само себя. Показатели же этих отношений разные, и, стало быть, оно представляет свой качественный показатель как ряд этих разных численностей, для которых оно единица, - как некий ряд специфического отношения к другим. Качественный показатель как одно непосредственное определенное количество выражает собой отдельное отношение. Самостоятельное [нечто ] поистине отличается особым (eigentiimliche) рядом показателей, который оно, принятое за единицу, образует с другими такими самостоятельными [нечто], тогда как их иное, таким же образом приведенное в соотношение с теми же самостоятельными [нечто ] и принятое за единицу, образует другой ряд. - Отношение такого ряда внутри его и составляет качественное в самостоятельном [нечто ].
  Поскольку такое самостоятельное [нечто] образует с некоторым рядом самостоятельных [нечто] некий ряд показателей, то сначала кажется, что от некоторого иного, находящегося вне самого ряда и с которым оно сравнивается, оно отличается тем, что это иное составляет с теми же противостоящими [нечто] другой ряд показателей. Но таким путем эти два самостоятельных [нечто] не были бы сравнимы, поскольку каждое из них рассматривается при этом как единица относительно своих показателей, и оба ряда, возникающие из этого соотношения, суть неопределенно другие. Оба они, сравниваемые как самостоятельные, отличаются друг от друга прежде всего лишь как определенные количества; для определения их отношения между собой требуется в свою очередь некоторая общая им для-себя-сущая единица. Эту определенную единицу следует искать только в том, в чем сравниваемые, как было показано, имеют специфическое наличное бытие своей меры, следовательно, в отношении, в котором находятся друг к другу показатели отношений данного ряда. Но само это отношение показателей есть лишь постольку для себя сущая, действительно определенная единица, поскольку члены ряда имеют это отношение (как константное отношение между собой) к обоим [сравниваемым самостоятельным нечто]; таким именно образом оно может быть их общей единицей. Следовательно, только в ней заключается сравнимость обоих самостоятельных [нечто], которые принимались не за взаимно нейтрализующиеся, а за безразличные друг к другу. Каждое из них, взятое обособленно, вне сравнения, есть единица отношений с противостоящими членами, которые суть численности относительно этой единицы, стало быть, представляют [данный] ряд показателей. Напротив, этот ряд есть единица для тех двух, которые, будучи сравниваемы между собой, суть определенные количества друг относительно друга; как таковые, они сами суть разные численности их только что указанной единицы.
  Но, далее, те [нечто ], которые с противостоящими, сравниваемыми между собой двумя или, вернее, многими вообще образуют [данный ] ряд показателей их отношения, в самих себе суть также самостоятельные; каждое из них есть специфическое нечто, обладающее свойственным ему в себе отношением меры. Постольку их равным образом следует брать каждое как единицу, так что они в только что названных просто сравниваемых между собой двух (или, вернее, неопределенно многих [нечто]) имеют некий ряд показателей, каковые показатели суть их сравнительные числа; равно как и наоборот, сравнительные числа их, берущиеся теперь и в отдельности как самостоятельные, также составляют [данный ] ряд показателей для членов первого ряда. Обе стороны суть, таким образом, ряды, в которых каждое число есть, во-первых, единица вообще относительно противостоящего ему ряда, в котором оно имеет свою для-себя-определенность как некий ряд показателей;
  во-вторых, оно само есть один из показателей для каждого члена противостоящего ряда; и, в-третьих, оно сравнительное число для прочих чисел своего ряда, и, как такого рода численность, свойственная ему также и как показателю, имеет свою для-себя-опреде-ленную единицу в противостоящем ряде.
  3. В этом отношении происходит возврат к тому способу, каким определенное количество положено как для-себя-сущее, а именно как градус, как простое, но имеющее определенность величины в сущем вне его определенном количестве, которое есть круг определенных количеств. Но в мере это внешнее есть не только определенное количество и круг определенных количеств, а некий ряд относительных чисел, и именно в их совокупности и заключается для-себя-определенность меры. Подобно тому, как это имеет место относительно для-себя-бытия
  Определенного количества как градуса, природа самостоятельной меры превратилась в эту внешность себя самой. Соотношение этой меры с собой - это прежде всего непосредственное отношение, и тем самым ее безразличие к иному сразу же оказывается состоящим лишь в определенном количестве. К этой внешности относится поэтому ее качественная сторона, и ее отношение к иному становится тем, что составляет специфическое определение : этого самостоятельного [нечто]. Определение это состоит, таким образом, просто в количественном способе этого отношения, и этот способ определен столь же иным, сколь и им самим 137, и это иное есть некий ряд определенных количеств и само [нечто] есть также определенное количество. Но это соотношение, в котором два специфических специфицируются в нечто, в некоторое третье - в показатель, содержит, далее, то, что одно не перешло в нем в другое и, следовательно, не только одно отрицание вообще, но и оба в нем положены отрицательно, а так как каждое при этом сохраняет себя безразличным, то его отрицание также вновь подвергается отрицанию. Это их качественное единство есть тем самым для-себя-сущее исключающее единство. Показатели, которые суть прежде всего сравнительные между собой числа, обладают в самих себе друг относительно друга истинно специфической определенностью лишь в моменте исключения, и их различие таким образом получает также качественную природу. Различие это, однако, основывается на количественном. Самостоятельное [нечто], во-первых, относится к множественности своей качественно другой стороны лишь потому, что оно в этом [своем] отношении также безразлично;
  во-вторых, нейтральное соотношение благодаря содержащейся в нем количественное(tm) теперь не только есть изменение, но и положено как отрицание отрицания и есть исключающее единство. Благодаря этому сродство самостоятельного [нечто] с множественностью другой стороны [отношения] уже не безразличное соотношение, а избирательное сродство .
  с) Избирательное сродство (Wahlverwandtschaft)
  Здесь мы употребляем выражение "избирательное сродство", так же как раньше употребляли выражения "нейтральность", "сродство", - выражения, касающиеся химического отношения. Ибо в химической области материальное имеет свою специфическую определенность главным образом в соотношении со своим иным; оно существует лишь как это различие (Differenz). Это специфическое соотношение связано, далее, с количеством и есть в то же время соотношение не только с отдельным иным, но и с неким рядом таких противостоящих ему различных [иных]; соединения с этим рядом основываются на так называемом сродстве с каждым из его членов, но при таком безразличии каждое соединение в то же время исключает другие; это соотношение противоположных определений нам еще предстоит рассмотреть.
  Но не только в химической области специфическое выявляет себя в некотором круге соединений; отдельный тон также имеет свой смысл лишь в отношении и соединении с другим и с целым рядом других; гармония или дисгармония в таком круге соединений составляет его качественную природу, которая в то же время основывается на количественных отношениях, образующих некий ряд показателей и представляющих собой отношения обоих специфических отношений, которые каждый из соединенных тонов есть в самом себе. Отдельный тон есть основной тон некоторой системы, но равным образом и один из членов в системе каждого другого основного тона. Гармонии суть исключающие избирательные сродства, качественная особенность которых, однако, точно так же вновь разрешается во внешность чисто количественного нарастания (Fortgehens).
  Но в чем заключается принцип меры для тех средств, которые (будь они химические или музыкальные или какие-либо другие) суть избирательные сродства среди других и в противоположность другим? Об этом в дальнейшем будет еще сказано в примечании о химическом сродстве; но этот более важный вопрос теснейшим образом связан со спецификой собственно качественного и должен рассматриваться в особых разделах конкретного естествознания.
  Поскольку член некоторого ряда имеет свое качественное единство в своем отношении к некоему противостоящему ряду как целому, члены которого, однако, отличаются друг от друга лишь тем определенным количеством, в соответствии с которым они нейтрализуются с членом первого ряда, - постольку более специальная определенность в этом многообразном сродстве есть также лишь количественная определенность. В избирательном сродстве, как исключающем, качественном соотношении, отношение изымает себя из этого количественного различия. Ближайшее представляющееся здесь определение таково: с различием множества, следовательно, экстенсивной величины, имеющим место между членами одной стороны для нейтрализации того или другого члена другой стороны, сообразуется также и избирательное сродство этого члена с членами другого ряда, с каждым из которых он находится в сродстве. Исключение, которое опиралось бы на это сродство и которое было бы более прочным сцеплением, противостоящим другим возможностям соединения, превращается, казалось бы, в тем большую интенсивность, сообразно указанному ранее тождеству форм экстенсивной и интенсивной величины, в каковых обеих формах определенность величины одна и та же. Но это превращение односторонней формы экстенсивной величины также и в ее другую форму, в интенсивную величину, ничего не меняет в природе основного определения, которое есть одно и то же определенное количество; так что этим на самом деле не полагалось бы никакого исключения, а могло бы безразлично иметь место либо только одно соединение, либо также и комбинации неопределенного числа членов, если бы только доли их, входящие в соединения, соответствовали требуемому определенному количеству сообразно их отношению между собой.
  Однако то соединение, которое мы назвали также нейтрализацией, есть не только форма интенсивности; показатель есть по своему существу определение меры и тем самым исключающий; в этой стороне исключающего отношения числа утратили свою непрерывность и способность сливаться друг с другом; [определения] "более" и "менее" получают отрицательный характер, и то преимущество, которое один показатель имеет перед другими, не сохраняется в количественной определенности. Но равным образом имеется и та другая сторона, с которой тому или другому моменту опять-таки безразлично получать от нескольких противостоящих ему моментов нейтрализующее определенное количество, от каждого сообразно отличающей его от других специфической определенности; исключающее, отрицательное отношение испытывает в то же время этот ущерб, наносимый количественной стороной. - Этим положено превращение безразличного, чисто количественного отношения в качественное и, наоборот, переход специфической определенности в чисто внешнее отношение, положен некий ряд отношений, которые то обладают чисто количественной природой, то суть специфические отношения и меры.
  Примечание
  [Бертоллэ о химическом избирательном сродстве и теория Берцелнуса по этому предмету]
  Химические вещества - самые характерные примеры таких мер, которые суть моменты мер, обладающие тем, что составляет их определение, единственно лишь в отношении к другим. Кислоты и щелочи или основания вообще представляются непосредственно в себе определенными вещами; но на самом деле они незавершенные элементы тел, составные части, которые, собственно говоря, не существуют для себя, а имеют существование лишь для того, чтобы снимать свою обособленность и соединяться с другим. И далее, то различие, в силу которого они самостоятельны, состоит не в этом непосредственном качестве, а в количественном способе отношения. А именно различие это не ограничивается химической противоположностью кислоты и щелочи или основания вообще, а специфицируется в некоторую меру насыщения и состоит в специфической определенности количества нейтрализующихся веществ. Это количественное определение относительно насыщения составляет качественную природу того или иного вещества; оно делает его тем, что оно есть само по себе, и число, которое это выражает, есть по своему существу один из нескольких показателей для некоторой противостоящей единицы. - Такое вещество находится с другим веществом в так называемом сродстве; поскольку это соотношение сохраняло бы чисто качественную природу, постольку одна определенность, например соотношение магнитных полюсов или электричеств, была бы лишь отрицательной определенностью другой и обе эти стороны не оказывались бы в то же время безразличными друг к другу. Но так как соотношение имеет и количественную природу, то каждое из этих веществ способно нейтрализоваться с несколькими и не ограничиваться одним противостоящим ему. Относятся между собой не только кислота и щелочь или основание, но кислоты и щелочи или основания. Они характеризуются друг относительно друга прежде всего тем, что, например, одна кислота требует для своего насыщения больше щелочи, чем другая. Но для-себя-сущая самостоятельность обнаруживается в том, что сродства относятся между собой как исключающие и что одно сродство имеет преимущество перед другим, между тем как, сама по себе взятая, какая-нибудь кислота может вступать в соединение со всеми щелочами и обратно. Таким образом, главное различие между одной кислотой и другой состоит в том, что одна имеет большее сродство с [данным ] основанием, чем другая, т. е. состоит в так называемом избирательном сродстве.
  Относительно химических средств между кислотами и щелочами найден закон, который гласит: когда смешиваются два нейтральных раствора, вследствие чего получается разложение и образуются два новых соединения, эти продукты также нейтральны. Отсюда следует, что количества двух щелочных оснований, потребные для насыщения какой-нибудь кислоты, в такой же пропорции необходимы для насыщения другой кислоты; вообще, если для одной какой-нибудь щелочи, взятой как единица, установлен определенный ряд относительных чисел, в которых ее насыщают разные кислоты, то для каждой другой щелочи этот ряд остается одним и тем же, и только разные щелочи должны быть взяты по отношению друг к другу в разных численностях - в численностях, которые опять-таки со своей стороны образуют точно такой же постоянный ряд показателей для каждой из противостоящих кислот, так как они тоже с каждой отдельной кислотой соотносятся в той же пропорции, как и с каждой другой. Фишер первый вывел в простом виде эти ряды на основании работ Рихтера1А1 (см. его примечания к переводу сочинения Бертоллэ о законах сродства в химии, стр. 232, и Berthollet, Statique chiinique, 1 part. p. 134 и ел.).-Желание принять в соображение знание относительных чисел для сочинений химических элементов, столь всесторонне разработанное тех пор, как это впервые было написано, было бы здесь отклонением в сторону и потому, что это эмпирическое, но отчасти лишь гипотетическое расширение [сведений] не выходит за рамки одних и тех же понятийных определений. Но о применяемых при этом категориях и, далее, воззрениях на само химическое избирательное сродство и его соотношение с количественным (das Quantitative), равно как и о попытке основать это сродство на определенных физических качествах, мы присовокупим еще несколько замечаний.
  Как известно, Бертоллэ изменил общее представление об избирательном сродстве, вводя понятие о действии некоторой химической массы. Это видоизменение, следует отметить, не оказывает никакого влияния на количественные отношения самих законов химического насыщения, но качественный момент исключающего избирательного сродства, как такового, им не только ослабляется, но даже устраняется. Если две кислоты действуют на одну и ту же щелочь и та из них, о которой говорят, что она имеет с данной щелочью большее [избирательное] сродство, имеется и в таком определенном количестве, которое способно насытить [данное] определенное количество основания, то, согласно представлению об избирательном сродстве 142, получается только это насыщение; другая кислота не оказывает никакого действия и остается исключенной из нейтрального соединения. Согласно же понятию Бертоллэ о действии некоторой химической массы, каждая из этих двух кислот оказывает действие в отношении, стороны которого составляют их наличное количество и их способность насыщения или так называемое сродство. Исследования Бертоллэ указали те конкретные (nahern) условия, при которых это действие химической массы устраняется, и одна (более сродная) кислота вытесняет, по-видимому, другую (менее сродную) и исключает ее действие, т. е. действует в смысле избирательного сродства. Он показал, что условия, при которых происходит такое исключение, это, например, сила сцепления, нерастворимость образующейся соли в воде, а не качественная природа агентов, как таковая. Действие этих условий может в свою очередь быть снято другими условиями, например температурой. С устранением этих препятствий химическая масса начинает действовать, ничем не стесняемая, и то, что казалось чисто качественным исключением, избирательным сродством, оказывается заключающимся лишь во внешних видоизменениях.
  Дальнейшее по этому предмету следовало бы узнать главным образом от Берцелиуса. Но он в своем "Учебнике химии" не дает по этому вопросу ничего своего и более определенного. Он принимает взгляды Бертоллэ и повторяет их дословно, оснащая их только своеобразной метафизикой некритической рефлексии, категории которой, стало быть, единственно только и подлежат более подробному рассмотрению. Его теория выходит за пределы опыта и, с одной стороны, придумывает чувственные представления, какие не даны даже в опыте, с другой - применяет определения мысли и делает себя с обеих сторон предметом логической критики. Поэтому мы разберем здесь то, что сказано об этой теории в самом этом учебнике, III том, I отдел (перев. Велера, стр. 82 и ел.). Там мы читаем: "Необходимо представить себе, что в равномерно смешанной жидкости каждый атом растворимого тела окружен одинаковым числом атомов растворителя; и если растворены несколько субстанций вместе, то они должны поделить между собой промежутки между атомами растворителя, так что при равномерном смешении жидкости возникает такая симметрия в расположении атомов, что все атомы, отдельных тел одинаково расположены по отношению к атомам других тел; можно поэтому сказать, что раствор характеризуется симметрией в расположении атомов, так же как соединение характеризуется определенными пропорциями". - Сказанное поясняется затем примером соединений, образующихся в растворе хлористой меди, к которому прибавлена серная кислота; но этим примером Берцелиус, разумеется, не доказывает ни того, что атомы существуют, ни того, что атомы жидкости окружены некоторым числом атомов растворенных тел и что свободные атомы обеих кислот располагаются вокруг остающихся связанными (окисью меди), ни того, что существует симметрия в расположении и положении атомов, ни того, что имеются промежутки между атомами, и уж меньше всего доказывается, что растворенные субстанции делят между собой промежутки между атомами растворителя. Это означало бы, что растворенные вещества занимают место там, где нет растворителя, ибо промежутки его - это пространства, которых он не наполняет, и что, стало быть, растворенные субстанции не находятся в растворителе, а хотя и обволакивают и окружают его или обволакиваются и окружаются им, все же находятся вне его, следовательно, несомненно также и не растворены им. Стало быть, не усматривается, почему нужно составить себе такие представления, которые не основаны на опыте, заключают в себе существенные противоречия и не подтверждены каким-нибудь иным образом. Такое подтверждение могло бы получиться только посредством рассмотрения самих этих представлений, т. е. посредством такой метафизики, которая есть логика; но последняя так же мало подтверждает их, как и опыт, - как раз наоборот! Впрочем, Берцелиус признает, как это тоже сказано выше, что положения Бертоллэ не противоречат теории определенных пропорций; он, правда, добавляет, что они не противоречат также и взглядам корпускулярной философии, т. е. указанным выше представлениям об атомах, о наполнении промежутков растворяющей жидкости атомами твердых тел и т. д., но эта лишенная всякого обоснования метафизика не имеет по своему существу ничего общего с самими пропорциями насыщения.
  То специфическое, что выражено в законах насыщения, касается, стало быть, лишь множества самих количественных единиц (не атомов) некоторого тела, с каковым множеством нейтрализуется количественная единица (также не атом) другого тела, химически отличного от первого; разница между ними состоит единственно лишь в этих разных пропорциях. Если Берцелиус, несмотря на то, что его учение о пропорциях есть не более как определение множеств, все же говорит (например, на стр. 86) также и о степенях сродства, объясняя химическую массу Бертоллэ как сумму степени сродства из наличного количества действующего тела, вместо чего Бертоллэ более последовательно употребляет выражение capacite de saturation, то этим он сам прибегает к форме интенсивной величины. Но это форма, характерная для так называемой динамической философии, которую он раньше, на стр. 29, называет "спекулятивной философией некоторых немецких школ" и категорически отвергает в пользу превосходной "корпускулярной философии". Эта динамическая философия, по его словам, принимает, что при своем химическом соединении элементы проникают друг в друга и что нейтрализация состоит в таком взаимном проникновении; но это означает только то, что химически различные частицы, противостоящие друг другу как множество, сводятся в простоту некоторой интенсивной величины, чтб проявляется также как уменьшение объема. Напротив, согласно корпускулярной теории, атомы и при химическом соединении сохраняются в указанных выше промежутках, т. е. остаются вне друг друга (рядоположность); при таком отношении химических тел как лишь экстенсивных величин, как долговечного множества, степень сродства не имеет никакого смысла. Если там же указывается, что явления определенных пропорций оказались совершенно неожиданными для динамического воззрения, то это лишь внешнее историческое обстоятельство, не говоря уже о том, что стихиометрические ряды Рихтера в изложении Фишера уже были известны Бертоллэ и приведены в первом издании настоящей "Логики", где показывается ничтожность категорий, на которых зиждется как старая, так и притязающая на новизну корпускулярная теория. Но Берцелиус ошибается, утверждая, будто при господстве "динамического воззрения" явления определенных пропорций остались бы неизвестными "навсегда", - в том смысле, что указанное воззрение якобы несовместимо с определенностью пропорций. Последняя есть во всяком случае лишь определенность величины, причем безразлично, имеет ли она форму экстенсивной или интенсивной величины, так что даже сам Берцелиус, хотя он и рьяный сторонник первой формы - множества, все же пользуется представлением о степенях сродства.
  Так как сродство тем самым сведено к количественному различию, то от него отказались как от избирательного сродства; а свойственное ему исключающее сведено к условиям, т. е. к определениям, выступающим как нечто внешнее сродству, - к сцеплению, нерастворимости получившихся соединений и т. д. С этим представлением можно отчасти сравнить способ рассуждения, применяемый при рассмотрении действия тяжести, когда то, что в себе присуще самой тяжести, а именно то, что движущийся маятник благодаря ей необходимо переходит в состояние покоя, принимается лишь за одновременно существующее условие внешнего сопротивления воздуха, нити и т. д. и, вместо того чтобы остановку маятника приписывать тяжести, ее приписывают исключительно только трению. Здесь, для природы качественного, присущего избирательному сродству, безразлично, выступает ли оно и понимается ли в форме этих обусловливающих его обстоятельств. Вместе с качественным, как таковым, начинается некоторый новый порядок, спецификация которого уже не есть только количественное различие.
  Если, таким образом, различие химического сродства точно устанавливается в некотором ряде количественных отношений в противоположность избирательному сродству как появляющейся качественной определенности, поведение которой отнюдь не совпадает с указанным порядком, то это различие снова полностью запутывают тем способом, каким в новейшее время приводятся в связь электрическое отношение с химическим, и совершенно теряется надежда на то, что, исходя из этого якобы более глубокого принципа, удастся выяснить себе самое главное - отношение меры. Здесь не место рассматривать подробнее эту теорию, в которой полностью отождествляются электрические явления с явлениями химизма, поскольку она касается физической стороны, а не только отношений меры, и нужно коснуться ее лишь постольку, поскольку она запутывает различение определений меры. Взятая сама по себе, она должна быть названа поверхностной, ибо поверхностность состоит в том, что, упуская из виду различие, принимают различное за тождественное. Что касается сродства, то, поскольку эта теория отождествляет, таким образом, химические процессы с электрическими, равно как и с явлениями огня и света, то его сводили "к нейтрализации противоположных электричеств". Можно найти такое почти комическое изображение тождества электричества и химизма (там же, стр. 63):
  "Электрические явления служат, правда, объяснением действия тел на большем или меньшем расстоянии, их притяжения еще до соединения (т. е. их еще не химического действия) и возникающего через это соединение огня (?), но не разъясняют нам причины того, почему продолжается с такой огромной силой соединение тел после того, как уничтожается противоположное электрическое состояние", т. е. эта теория разъясняет нам, что электричество есть причина химического действия тел, но электричество не разъясняет, что в химическом процессе есть химического.
  Тем, что химическое различие сводится вообще к противоположности положительного и отрицательного электричества, различие в сродстве между агентами, стоящими по ту и другую сторону, определяется как порядок двух родов электроположительных и электроотрицательных тел. При отождествлении электричества и химизма, исходящем из общего их определения, упускается из виду уже то обстоятельство, что первое вообще и его нейтрализация не постоянны и остаются внешними качеству тел, химизм же в своем действии и в особенности при нейтрализации затрагивает и меняет всю качественную природу тел. Точно так же в пределах самого электричества непостоянна его противоположность как положительного и отрицательного; она столь непостоянна, что находится в зависимости от самых незначительных внешних условий и не может идти ни в какое сравнение с определенностью и прочностью противоположности, например кислот и металлов и т. д. Изменчивость, которая может иметь место в химическом процессе благодаря чрезвычайно сильным воздействиям, например повышенной температуре и т. д., не идет ни в какое сравнение с поверхностным характером электрической противоположности. Дальнейшее же различие внутри самого ряда каждой из обеих сторон между более или менее электроположительным или более или менее электроотрицательным свойством есть уже нечто совершенно недостоверное и неустановленное. Но из этих рядов тел (Берцелиус в указанном месте, стр. 84 и ел.) "должна возникнуть в соответствии с их электрическими расположениями такая электрохимическая система, которая лучше всех других способна дать нам идею о химии". Он затем указывает эти ряды; а каковы они на самом деле, об этом он добавляет на стр. 67 следующее: "Таков приблизительно порядок этих тел; но этот предмет так мало исследован, что нельзя еще утверждать ничего вполне достоверного об этом относительном порядке". - И относительные числа этих (впервые установленных Рихтером) рядов сродства, и чрезвычайно интересное сведение Берцелиусом соединений двух тел к немногим простым количественным отношениям совершенно независимы от этого, якобы электрохимического, варева. Если в установлении этих пропорций и в достигнутом со времени Рихтера всестороннем их расширении правильной путеводной звездой служил экспериментальный путь, то тем более разительный контраст с этими успехами представляет смешение этих великих открытий с лежащей не на пути опыта скудостью (Oede) так называемой корпускулярной теории. Лишь эта попытка покинуть принцип опыта могла послужить мотивом к тому, чтобы снова подхватить идущую главным образом от Риттера затею - установить прочные порядки электроположительных и электроотрицательных тел, долженствующие иметь также и химическое значение.
  Неверность предположения, что в основе химического сродства лежит противоположность электроположительных и электроотрицательных тел, даже если бы взятая сама по себе эта противоположность была фактически правильнее, чем она есть на самом деле, - неверность этого предположения вскоре обнаруживается даже экспериментальным путем, что, однако, в свою очередь приводит к дальнейшей непоследовательности. Берцелиус на стр. 73 (в указанном сочинении) признает, что два так называемых электроотрицательных тела, такие, как сера и кислород, образуют между собой гораздо более тесное соединение, чем, например, кислород и медь, хотя медь электроположительна. Стало быть, основа сродства, которая зиждется на всеобщей противоположности отрицательного и положительного электричеств, должна быть здесь отстранена простым "более" или "менее" в пределах одного и того же ряда электрической определенности. Из этого делают вывод, что степень сродства тел зависит не только от их специфической однополярности (с какой гипотезой связано последнее определение, этот вопрос не имеет здесь никакого значения; оно здесь имеет лишь смысл указания: либо положительное, либо отрицательное); что степень сродства вообще следует выводить главным образом из интенсивности их полярности. Тем самым исследование сродства переходит более определенно к отношению избирательного сродства, которое нас главным образом интересует; посмотрим же, какие выводы получаются относительно последнего. Так как сразу же (там же, стр. 73) признается, что степень указанной полярности, если она существует не только в нашем представлении, не есть, по-видимому, постоянная величина, но и в значительной мере зависит от температуры, то нам, согласно всему этому, сообщают как вывод, что не только всякое химическое действие есть в своей основе явление электричества, но и то, что кажется действием так называемого избирательного сродства, производится единственно лишь более сильной в одних телах, чем в других, электрической полярностью. Следовательно, в итоге всего этого вращения в гипотетических представлениях мы остаемся при категории большей интенсивности, которая есть такая же формальная категория (das Formelle), как избирательное сродство вообще, и тем, что последнее сводят к большей интенсивности электрической полярности, мы нисколько не приближаемся сравнительно с прежним к какой-нибудь физической основе. Но и то, что здесь, как утверждает Берцелиус, должно быть определено как большая специфическая интенсивность, в дальнейшем сводится им лишь к указанным выше, установленным Бертоллэ видоизменениям.
  Заслуга Берцелиуса и слава, которую он приобрел благодаря распространению учения о пропорциях на все химические отношения, не должны служить основанием для того, чтобы удержать нас от разъяснения слабой стороны этой теории; но более определенным основанием для этого должно служить то обстоятельство, что такая заслуга в одной области науки обычно, как это показывает пример Ньютона, придает вес поставленному в связь с ней необоснованному построению из плохих категорий и что именно такая метафизика провозглашается с величайшей претенциозностью и таким же образом повторяется [другими].
  Кроме тех форм отношений меры, которые связаны с химическим сродством и избирательным сродством, могут быть рассмотрены и другие формы, касающиеся количеств, окачествующихся в некоторую систему. Насыщение химических тел образует систему отношений; само насыщение основывается на той определенной пропорции, в которой соединяются два количества, каждое из которых имеет отдельное материальное существование. Но имеются и такие отношения меры, моменты которых нераздельны и не могут быть изображены в собственном, отличном друг от друга существовании. Эти отношения суть то, что мы выше назвали непосредственными самостоятельными мерами, которые представлены удельными весами тел. - Удельный вес тела - это отношение веса к объему; показатель отношения, выражающий определенность одного удельного веса в отличие от других, есть определенный квант, получающийся лишь в сравнении, внешнее им отношение во внешней же рефлексии, не основывающееся на собственном качественном отношении к противостоящему существованию. Здесь следовало бы поставить себе задачу познать показатели отношений определенного ряда удельных весов как некоторую систему, исходящую из правила, которое специфицировало бы чисто арифметическую множественность в некий ряд гармонических узлов. - Такое же требование должно было бы быть предъявлено и познанию указанных выше рядов химических средств. Но наука еще далека от того, чтобы достигнуть этого, равно как и от того, чтобы получить в системе мер числа, показывающие расстояния планет Солнечной системы.
  Хотя сначала кажется, что удельные веса не имеют никакого качественного отношения друг к другу, они, однако, вступают и в качественное соотношение. Когда тела химически соединяются или даже только амальгамируются или смешиваются, то появляется также нейтрализация удельных весов. Выше мы указали на то явление, что объем даже смеси остающихся, собственно говоря, химически безразличных друг к другу материй не равен сумме их объемов до смешения. В этой смеси они взаимно видоизменяют определенное количество этой определенности, с которым они вступают в соотношение, и таким образом проявляют себя относящимися друг к другу качественно. Определенное количество удельного веса проявляется здесь не только как постоянное сравнительное число, но и как относительное число, которое может изменяться; и показатели смесей дают ряды мер, продвижение которых определяется принципом, отличным от относительных чисел соединяемых друг с другом удельных весов. Показатели этих отношении - это не исключающие определения мер; их продвижение непрерывно, но содержит в себе специфицирующий закон, отличный от формально продвигающихся отношений, в которых соединяются множества, и делающий продвижение тех и других несоизмеримым.
  В. УЗЛОВАЯ ЛИНИЯ ОТНОШЕНИЙ МЕРЫ
  Последним определением отношения меры было то, что это отношение как специфическое есть исключающее отношение;
  исключение присуще нейтральности как отрицательному единству различенных моментов. Для этого для-себя-сущего единства, для избирательного сродства, касательно его соотношения с другими нейтральностями не оказалось никакого дальнейшего принципа спецификации, - последняя остается лишь при количественном определении сродства вообще, согласно которому нейтрализуются именно определенные множества, противостоящие тем самым другим относительным избирательным средствам своих моментов. Но, далее, в силу основного количественного определения исключающее избирательное сродство продолжается также и в других для него нейтральностях, и эта продолжаемость есть не только внешнее соотнесение разных отношений нейтральности как некоторое сравнение, а нейтральность, как таковая, имеет в себе некоторую разделимость, так как те, от объединения которых она произошла, вступают в соотношение как самостоятельные нечто, каждое как безразлично соединяющееся, хотя и в разных специфически определенных количествах (Mengen), с тем или другим членом противостоящего ряда. Тем самым эта мера, основывающаяся на такого рода отношении в самой себе, обременена собственной безразличностью; она есть нечто в самом себе внешнее и в своем соотношении с собой изменчивое.
  Это соотношение относительной меры (des Verhaltnismaasses) с собой отлично от ее внешности и изменчивости как ее количественной стороны; мера эта как соотношение с собой, в противоположность ее количественной стороне, есть некоторая сущая, качественная основа, - сохраняющийся, материальный субстрат, который, как продолжаемость меры в своей внешности с самой собой, должен в то же время содержать в своем качестве указанный принцип спецификации этой внешности.
  Исключающая мера по этому своему более точному определению, будучи внешней себе в своем для-себя-бытии, отталкивает себя от самой себя, полагает себя и как некоторое другое, чисто количественное отношение, и как такое другое отношение, которое в то же время есть другая мера; она определена как в себе самом специфицирующее единство, которое в самом себе продуцирует отношения меры. Эти отношения отличны от указанного выше вида сродства, в котором одно самостоятельное [нечто ] относится к самостоятельным [нечто] другого качества и к некоему ряду таковых. Они имеют место в одном и том же субстрате, в пределах одних и тех же моментов нейтральности; мера, отталкиваясь от себя, определяет себя к другим, чисто количественно разным отношениям, которые также образуют сродства и меры, перемежаясь с такими, которые остаются чисто количественными разностями. Так они образуют некоторую узловую линию мер на шкале "большего" и "меньшего".
  Дано отношение меры, некоторая самостоятельная реальность, качественно отличная от других. Такое для-себя-бытие, ввиду того, что оно в то же время по существу своему есть некоторое отношение определенных количеств, открыто для внешности и для количественного изменения; оно имеет простор, в пределах которого оно остается безразличным к этому изменению и не изменяет своего качества. Но возникает такая точка этого изменения количественного, в которой изменяется качество, определенное количество оказывается специфицирующим, так что измененное количественное отношение превращается в некоторую меру и тем самым в новое качество, в новое нечто. Отношение, заменившее первое, определено им отчасти в том смысле, что моменты, находящиеся в сродстве, качественно те же, отчасти же в том, что здесь имеется количественная непрерывность. Но так как различие касается этого количественного, то новое нечто относится безразлично к предыдущему; различие между ними есть внешнее различие определенного количества. Оно появилось, таким образом, не из предыдущего, а непосредственно из себя, т. е. из внутреннего, еще не вступившего в наличное бытие специфицирующего единства. - Новое качество или новое нечто подвергнуто такому же процессу своего изменения и так далее до бесконечности.
  Поскольку движение от одного качества к другому совершается в постоянной непрерывности количества, постольку отношения, приближающиеся к некоторой окачествующей точке, рассматриваемые количественно, различаются лишь как "большее" и "меньшее". Изменение с этой стороны постепенное. Но постепенность касается только внешней стороны изменения, а не качественной его стороны; предшествующее количественное отношение, бесконечно близкое к последующему, все еще есть другое качественное существование. Поэтому с качественной стороны абсолютно прерывается чисто количественное постепенное движение вперед, не составляющее границы в себе самом; так как появляющееся новое качество по своему чисто количественному соотношению есть по сравнению с исчезающим неопределенно другое, безразличное качество, то переход есть скачок; оба качества положены как совершенно внешние друг другу.
  Обычно стремятся сделать изменение понятным (begreiflich), объясняя его постепенностью перехода; но постепенность есть скорее как раз исключительно только безразличное изменение, противоположность качественному изменению. В постепенности скорее снимается связь обеих реальностей, все равно, берут ли их как состояния или как самостоятельные вещи; положено, что ни одна из них не есть граница другой и что они совершенно внешние друг другу; тем самым устраняется как раз то, что требуется для понимания, как бы мало ни требовалось для этого отношения.
  Примечание
  [Примеры таких узловых линий; о том, что в природе будто бы нет скачков]
  Уже натуральная система чисел обнаруживает такую узловую линию качественных моментов, проявляющихся в чисто внешнем продвижении. Эта система есть, с одной стороны, чисто количественное движение в обоих направлениях - постоянное прибавление или убавление, так что каждое число находится в том же арифметическом отношении к своему предыдущему и последующему, в каком эти последние находятся к своим предыдущим и последующим, и т. д. Но возникающие благодаря этому числа имеют к другим предыдущим или последующим еще и некоторое специфическое отношение: или одно число есть кратное другого и выражено целым числом или оно степень и корень. - В музыкальных отношениях в шкале количественного движения благодаря определенному количеству возникает гармоническое отношение, причем определенное количество само по себе не имеет на этой шкале иное отношение к своему предыдущему и последующему, чем они в свою очередь к своим предыдущим и последующим. Котоа последующие тоны кажутся все более и более удаляющимися от исходного тона или когда числа благодаря арифметическому движению кажутся становящимися лишь еще более иными, вдруг наступает, наоборот, некоторый возврат, поразительное соответствие, которое не было качественно подготовлено непосредственно предыдущим, а выступает как actio in distans, как соотношение с чем-то отдаленным; движение на основе (an) чисто безразличных отношений, которые не изменяют предшествующей специфической реальности или даже вообще не образуют таковой, вдруг прерывается, и так как с количественной стороны оно продолжается по-прежнему, то путем скачка возникает некоторое специфическое отношение.
  В химических соединениях встречаются при прогрессирующем изменении пропорций смешивания такие качественные узлы и скачки, что два вещества на отдельных точках шкалы смешения образуют продукты, обнаруживающие особые качества. Эти продукты отличаются друг от друга не только как "большее" и "меньшее" и равным образом они еще не даны, хотя бы лишь в меньшей степени, вместе с отношениями, близкими к этим узловым отношениям, но связаны с самими такими узловыми точками. Например, соединения кислорода и азота дают различные азотные окислы и кислоты, появляющиеся лишь при определенных количественных отношениях смешения и обладающие сущностно различными качествами, так что на промежуточных точках пропорций смешения не получается никаких специфически существующих соединений. - Окислы металлов, например свинца, образуются на определенных количественных точках [шкалы] окисления и различаются цветом и другими качествами. Они переходят один в другой не постепенно; промежуточные отношения между указанными узлами не дают никакого нейтрального, никакого специфического существования. Без прохождения промежуточных ступеней возникает специфическое соединение, основывающееся на некотором отношении меры и обладающее особыми качествами. - Или, [например ], вода, когда изменяется ее температура, не только становится от этого менее теплой 146а, но и проходит через состояния твердости, капельной жидкости и упругой жидкости; эти различные состояния наступают не постепенно, чисто постепенное изменение температуры вдруг прерывается и задерживается этими точками, и наступление другого состояния есть скачок. Всякое рождение и всякая смерть - это не продолжающаяся постепенность, а, наоборот, перерыв такой постепенности и скачок из количественного изменения в качественное.
  Говорят: в природе не бывает скачков, и обыденное представление, когда оно хочет постичь некоторое возникновение или прохождение, полагает, как мы уже сказали выше, что постигнет их, представляя их себе как постепенное происхождение или исчезновение. Но мы показали, что вообще изменения бытия суть не только переход одной величины в другую, но и переход качественного в количественное и наоборот, иностановление, которое есть перерыв постепенного и качественно иное по сравнению с предшествующим существованием. Вода через охлаждение становится твердой не постепенно, так, чтобы стать [сначала] кашеобразной, а затем постепенно затвердевать до плотности льда, а затвердевает сразу; уже достигнув температуры точки замерзания, она все еще может полностью сохранить свое жидкое состояние, если оно останется в покое, и малейшее сотрясение приводит ее в состояние твердости.
  Предположение о постепенности возникновения исходит из представления о том, что возникающее уже наличествует (vorhanden) чувственно или вообще в действительности и лишь из-за своей незначительности еще не воспринимаемо, точно так же как предположение о постепенности исчезновения исходит из представления о том, что небытие или иное, занимающее место исчезающего, также наличествует, но еще не может быть замечено, и притом наличествует не в том смысле, что в себе это иное содержится в наличном ином, а в том смысле, что оно наличествует как наличное бытие (als Dasein ... vorhanden sei), но лишь незаметно. Этим возникновение и прохождение вообще снимаются, или, [другими словами ], "в-себе", [т. е. ] то внутреннее, в котором нечто есть до своего существования, превращают в малую величину внешнего наличного бытия, и сущностное, или понятийное, различие - во внешнее различие, в различие только по величине. - Попытка делать понятным возникновение или прохождение на основе предположения о постепенности изменения наводит скуку, свойственную тавтологии; она уже заранее имеет совершенно готовым возникающее или преходящее и делает изменение изменением чисто внешнего различия, вследствие чего оно на самом деле есть только тавтология. Трудность для такого стремящегося к пониманию рассудка заключается в качественном переходе того или другого нечто в свое иное вообще и в свою противоположность; чтобы избежать этой трудности, он обманывает себя представлением о тождестве и об изменении как о безразличном, внешнем изменении количественного.
  В области моральной, поскольку моральное рассматривается в сфере бытия, имеет место такой же переход количественного в качественное, и различные качества оказываются основанными на различии величин. Именно через "большее" и "меньшее" мера легкомыслия нарушается и появляется нечто совершенно иное преступление, именно через "большее" и "меньшее" справедливость переходит в несправедливость, добродетель в порок. - Точно так же государства при прочих равных условиях приобретают разный качественный характер из-за различия в их величине. Законы и государственное устройство превращаются в нечто иное, когда увеличивается размер государства и возрастает число граждан. Государство имеет меру своей величины, превзойдя которую оно внутренне неудержимо распадается при том же государственном устройстве, которое при другом размере составляло его счастье и силу.
  С. БЕЗМЕРНОЕ
  Исключающая мера остается даже в своем реализованном для-себя-бытии обремененной моментом количественного наличного бытия, а потому способной к восхождению и нисхождению по той шкале определенного количества, по которой изменяются отношения. Нечто или некоторое качество, основанное на таком отношении, выталкивается за свои пределы в безмерное и гибнет из-за одного лишь изменения своей величины. Величина - это то свойство, при котором то или иное наличное бытие может быть удержано как будто без всякого ущерба и которое может привести его к разрушению.
  Абстрактно безмерное есть определенное количество вообще как внутренне лишенное определений и как лишь безразличная определенность, не изменяющая меры. В узловой линии мер эта определенность в то же время положена как специфицирующая. Это абстрактно безмерное снимает себя, переходя в качественную определенность; новое отношение меры, в которое переходит отношение, имевшееся сначала, есть безмерное по отношению к последнему, в самом же себе оно также для-себя-сущее качество;
  так положено чередование специфических существовании друг с другом и с отношениями, остающимися чисто количественными, и т. д. до бесконечности. Следовательно, что на самом деле имеется в указанном переходе, - это и отрицание специфических отношений, и отрицание самого количественного движения, - для-себя-сущее бесконечное. - Качественная бесконечность, какова она в наличном бытии, была внезапным появлением бесконечного в конечном как непосредственный переход и исчезание посюстороннего в своем потустороннем. Количественная же бесконечность есть по своей определенности уже непрерывность определенного количества, переход за свои пределы. Качественно конечное становится бесконечным, количественно конечное есть свое потустороннее в самом себе и отсылает за свои пределы. Но эта бесконечность спецификации меры полагает и качественное, и количественное как снимающие себя друг в друге и тем самым полагает первое, непосредственное их единство, которое есть мера вообще, как возвратившееся в себя и тем самым как то, что само положено. Качественное, некоторое специфическое существование, переходит в другое существование таким образом, что происходит лишь изменение количественной определенности некоторого отношения. Изменение самого качественного в [другое ] качественное положено, стало быть, как внешнее и безразличное изменение и как слияние с самим собой; количественное же и помимо этого снимает себя как превращающееся в качественное, во в-себе и-для-себя-определенность. Это единство, продолжающееся таким образом внутри себя в смене своих мер, есть поистине сохраняющаяся, самостоятельная материя, суть (Sache).
  Следовательно, что здесь имеется, это а) одна и та же суть, положенная как основа в своих различениях и как постоянное. Уже в определенном количестве вообще начинается это отделение бытия от его определенности; нечто обладает величиной безразлично к своей сущей определенности. В мере сама суть (Sache) уже есть в себе единство качественного и количественного, тех двух моментов, которые составляют различие внутри общей сферы бытия и один из которых есть потустороннее другого; постоянный субстрат имеет, таким образом, прежде всего в самом себе определение сущей бесконечности, ft) Эта тождественность субстрата положена в том, что качественно самостоятельные [нечто], на которые распалось определяющее меру единство, состоят лишь в количественных различиях, так что субстрат продолжает себя в этом своем различении, у) В бесконечном прогрессе узлового ряда положена продолжаемость качественного в количественном движении как в некотором безразличном изменении, но также положено содержащееся здесь отрицание качественного и одновременно, стало быть, чисто количественной внешности. Количественное отсылание за свои пределы к некоторому иному как другому количественному исчезает при появлении отношения меры, некоторого качества, а качественный переход снимается как раз в том, что само новое качество есть лишь некоторое количественное отношение. Этот переход качественного и количественного друг в друга происходит на почве их единства, и смысл такого процесса - только в наличном бытии, в указывании или полагании того, что в основе этого процесса лежит такого рода субстрат, который есть их единство.
  В рядах самостоятельных отношений мер стоящие на одной стороне члены рядов суть непосредственно качественные нечто (например, удельные веса или химические вещества, основания или щелочи, кислоты), а затем и их нейтрализации (под которыми здесь должно разуметь также и соединения веществ разного удельного веса) суть также самостоятельные и даже исключающие отношения меры, безразличные друг к другу тотальности для-себя-сущего наличного бытия. Теперь такие отношения определены лишь как узлы одного и того же субстрата. Тем самым меры и положенные с ними самостоятельные [нечто] низводятся до состояний. Изменение есть лишь изменение некоторого состояния, и переходящее положено как остающееся в этом изменении тем же самым.
  Для обозрения пути определений, который пройден мерой, следует так резюмировать моменты этого пути: мера есть прежде всего само непосредственное единство качества и количества как некое обычное определенное количество, но специфическое. Тем самым она как определенность количества, соотносящаяся не с другим, а с собой, есть по своему существу отношение. Поэтому она, далее, содержит в себе свои моменты как снятые и нераздельные; как это всегда бывает в понятии, различие в мере таково, что каждый из ее моментов сам есть единство качественного и количественного. Это, стало быть, реальное различие дает множество отношений меры, которые как формальные тотальности самостоятельны внутри себя. Ряды, образуемые сторонами этих отношений, суть для каждого отдельного члена (относящегося как принадлежащий одной стороне ко всему противостоящему ряду) один и тот же постоянный порядок. Это еще совершенно внешнее единство просто как порядок оказывается, правда, имманентным специфицирующим единством некоторой для-себя-сущей меры, отличным от своих спецификаций; однако специфицирующий принцип еще не есть свободное понятие, единственно лишь которое и дает своим различиям имманентное определение, он прежде всего лишь субстрат, некоторая материя, для различий которой, дабы существовать как тотальности, т. е. обладать внутри себя природой субстрата, остающегося самому себе равным, имеется лишь внешнее количественное определение, которое оказывается в то же время разностью качества. В этом единстве субстрата с самим собой определение меры снято, его качество есть определенное квантом (Quantum) внешнее состояние. - Этот процесс есть столь же реализующее дальнейшее определение меры, сколь и низведение ее до некоторого момента.
  Глава третья
  СТАНОВЛЕНИЕ СУЩНОСТИ (DAS WERDEN DES WESENS)
  А. АБСОЛЮТНАЯ НЕРАЗЛИЧЕННОСТЬ
  Бытие есть абстрактное безразличие (Gleichgultigkeit), для обозначения которого, поскольку это безразличие само по себе должно мыслиться как бытие, был употреблен термин неразличенность, индифференция, и в котором еще нет какого бы то ни было рода определенности. Чистое количество-это не-различенность как способная ко всяким определениям, но так, что последние внешни ему, и оно само по себе не имеет никакой связи с ними. Но та неразличенность, которая может быть названа абсолютной, опосредствует себя с собой в простое единство через отрицание всех определенностей бытия качества и количества и их сперва непосредственного единства - меры. Определенность дана в этом единстве только как состояние, т. е. как нечто качественно внешнее, имеющее своим субстратом неразличенность.
  Но то, что мы таким образом определили как качественно внешнее, есть лишь исчезающее; как такое внешнее по отношению к бытию, качественное есть как противоположность самого себя лишь то, что снимает себя. Определенность еще только положена таким образом в субстрате как некоторое пустое различение. Но именно это пустое различение есть сама неразличенность как результат. И притом последняя есть, таким образом, конкретное, которое опосредствовано в самом себе с собой через отрицание всех определений бытия. Как это опосредствование, она содержит отрицание и отношение; и то, что называлось состоянием, есть ее имманентное, соотносящееся с собой различение; именно внешность и ее исчезание и превращают единство бытия в неразличенность и имеются, стало быть, внутри последней, которая тем самым перестает быть только субстратом и только абстрактной в самой себе.
  В. НЕРАЗЛИЧЕННОСТЬ КАК ОБРАТНОЕ ОТНОШЕНИЕ ЕЕ ФАКТОРОВ
  Теперь следует посмотреть, каким образом положено это определение неразличенности в ней самой и, стало быть, каким образом она положена как для-себя-сущая.
  1. Редукцией считавшихся сначала самостоятельными отношений меры [к простым состояниям] обосновывается их субстрат; последний есть их продолжение одного в другом, стало быть, то нераздельное самостоятельное, которое целиком наличествует в своих различиях. Для [возникновения] этих различий имеются содержащиеся в нем определения, качество и количество, и весь вопрос лишь в том, как они в нем положены. Но это определено тем, что субстрат есть опосредствование прежде всего как результат и в себе, но это опосредствование, таким образом, еще не положено в нем как таковое, вследствие чего он есть прежде всего субстрат и, что касается определенности, дан как неразличенность.
  Поэтому различие есть в последней по своему существу прежде всего лишь количественное, внешнее различие, и имеются два различных определенных количества одного и того же субстрата, который, таким образом, есть их сумма и, следовательно, сам определен как определенное количество. Но неразличенность есть такого рода прочная мера, в-себе-сущая абсолютная граница лишь в соотношении с указанными различиями, так что она не есть в самой себе определенное количество и ни в каком виде не противостоит как сумма или же как показатель другим - суммам или неразличенностям. Неразличенности свойственна лишь абстрактная определенность; оба определенные количества, чтобы быть положенными в ней как моменты, должны быть изменчивыми, безразличными, большими или меньшими одно относительно другого. Но ограниченные прочной границей своей суммы, они в то же время относятся друг к другу не внешним образом, а отрицательно, что образует связывающее их качественное определение. Поэтому они находятся в обратном отношении друг к другу. От рассмотренного ранее формального обратного отношения это отношение отличается тем, что здесь целое есть реальный субстрат и что каждый из обоих членов положен так, чтобы самому быть в себе этим целым.
  Далее, по указанной качественной определенности различие дано как различие двух качеств, из которых одно снимает другое, но которые, как удерживаемые в одном единстве и составляющие его, неотделимы друг от друга. Сам субстрат как неразличенность также есть в себе единство обоих качеств; поэтому каждая из сторон отношения равным образом содержит в себе их обоих и отличается от другой стороны лишь тем, что в ней имеется больше одного качества и меньше другого, или наоборот; одно качество в одной стороне [отношения ], а другое - в другой оказывается лишь преобладающим благодаря своему определенному количеству.
  Каждая из сторон есть, следовательно, в самой себе обратное отношение; это отношение, как формальное, снова появляется в различенных сторонах. Таким образом, сами эти стороны продолжаются друг в друге также по своим качественным определениям; каждое из качеств относится в другом к самому себе и имеется в каждой из обеих сторон, но только в разном количестве. Их количественное различие - это та неразличенность, в соответствии с которой они продолжаются друг в друге, и эта их продолжаемость есть тождественность качеств в каждом из обоих единств. - Стороны же, каждая из которых содержит полноту этих определений, стало быть, самое неразличенность, в то же время положены, таким образом, одна относительно другой как самостоятельные.
  2. Как эта неразличенность, бытие есть теперь определенность меры уже не в ее непосредственности, а в только что указанном развитом виде: оно неразличенность, поскольку мера есть в себе полнота определений бытия, растворившихся, чтобы стать этим единством; точно так же оно наличное бытие как тотальность положенной реализации, в которой самые моменты суть в-себе-сущая тотальность неразличенности, несомые ею как их единством. Но так как единство фиксируется лишь как неразличенность и тем самым лишь в себе, а моменты еще не определены как для-себя-сущие, т. е. еще не снимаются в самих себе и друг через друга, чтобы стать единством, то тем самым имеется вообще безразличие их самих к себе как развитая определенность.
  Это нераздельное таким образом самостоятельное мы должны теперь рассмотреть подробнее. Оно имманентно во всех своих определениях и остается в них в единстве с собой незамутненным ими, но
  а) как остающееся тотальностью а себе имеет снятые в ней определенности лишь выступающими в ней, лишенными опоры. "В-себе" неразличенности и это ее наличное бытие не связаны между собой; определенности обнаруживаются в ней непосредственным образом; она находится целиком в каждой из них; их различие, стало быть, положено прежде всего как снятое, следовательно, как количественное различие; но именно поэтому оно положено не как отталкивание их от самих себя, не как самоопределяющаяся неразличенность, а как такая, которая есть и становится определенной лишь внешне.
  в) Оба момента находятся в обратном количественном отношении; они движение вверх и вниз по шкале величины, но движение, определенное не неразличенностью, которая как раз и есть безразличие этого движения, а, стало быть, определенное лишь извне. [Здесь] указывается на иное, которое находится вне ее и в котором заключается процесс определения. Абсолютное как неразличенность страдает с этой стороны вторым недостатком количественной формы, состоящим в том, что определенность различия не детерминируется самим абсолютным, - первый недостаток состоит в том, что различия в нем вообще лишь выступают, т. е. что полагание абсолютного [как неразличенности] есть нечто непосредственное, а не его опосредствование с самим собой.
  с) Количественная определенность моментов, которые суть теперь стороны отношения, составляет способ их существования (Bestehens); их наличное бытие изъято этим безразличием из перехода качественного. Но они имеют отличное от этого их наличного бытия свое в себе сущее существование в том, что они в себе суть сама неразличенность и что каждая из них сама есть единство обоих качеств, на которые расщепляется качественный момент. Различие этих двух сторон ограничивается тем, что одного качества положено в одной из них больше, а в другой - меньше, другого же качества, в соответствии с этим наоборот. Так каждая сторона есть в самой себе тотальность неразличенности. - Каждое из обоих качеств, взятое отдельно, само по себе, также остается той же суммой, которой является неразличенность. Оно продолжается, переходя из одной стороны [отношения] в другую, и его не ограничивает та количественная граница, которая при этом полагается в нем. Здесь определения приходят в непосредственную противоположность друг к другу, которая развивается в противоречие, что мы теперь и должны рассмотреть.
  3. А именно каждое качество вступает внутри каждой стороны в соотношение с другим качеством, и притом таким образом, что, как мы уже установили, и это соотношение должно быть лишь количественным различием. Если оба качества самостоятельны, если, скажем, они взяты как друг от друга независимые, чувственные материи, то вся определенность неразличенности распадается; ее единство и тотальность были бы в таком случае пустыми названиями. Но в то же время они определены скорее так, что они охватываются одним единством, нераздельны и каждое из них имеет смысл и реальность только в этом одном качественном соотношении с другим. Но именно потому, что их количественность безусловно имеет такую качественную природу, каждое из них простирается лишь настолько, насколько и другое. Поскольку они различались бы как определенные количества, одно из них выходило бы за пределы другого и обладало бы в этом своем избытке (Mehr) безразличным наличным бытием, которым не обладало бы другое. Но в их качественном соотношении каждое из них есть лишь постольку, поскольку есть другое. - Из этого следует, что они находятся в равновесии, что, насколько увеличивается или уменьшается одно, настолько же возрастает или убывает другое, и именно в той же пропорции.
  На основании их качественного соотношения дело не может поэтому дойти ни до какого количественного различия и ни до какого избытка одного качества. Избыток, которым один из соотносящихся моментов превышал бы другой, был бы лишь неустойчивым определением или, иначе говоря, этот избыток был бы лишь опять-таки самим другим; но при этом равенстве обоих нет ни одного из них, ибо их наличное бытие должно было основываться лишь на неравенстве их определенных количеств. - Каждый из них, долженствующих быть факторами, одинаково исчезает, будет ли он превышать другой или будет равен ему. Это исчезновение выступает в таком виде, что, если мы исходим из количественного представления, то нарушается равновесие и один фактор берется большим, чем другой; так положены снятие качества другого фактора и его неустойчивость; первый фактор становится преобладающим, другой убывает с возрастающей скоростью и преодолевается первым, и этот первый, стало быть, становится единственным самостоятельным; но тем самым имеется уже не два специфических [нечто], не два фактора, а лишь одно целое.
  Это единство, положенное таким образом как тотальность процесса определения, взятое так, как оно здесь определено, т. е. как неразличенность, есть всестороннее противоречие; это единство, стало быть, должно быть так положено, чтобы, как это снимающее само себя противоречие, быть определено как для-себя-сущая самостоятельность, имеющая своим результатом и своей истиной уже не только лишь неразличенное, но и имманентно в нем самом отрицательное абсолютное единство, которое есть сущность.
  Примечание
  [О центростремительной и центробежной силе]
  Отношение некоторого целого, долженствующего иметь свою определенность в различии величин качественно определенных друг относительно друга факторов, находит применение в эллиптическом движении небесных тел. В этом примере мы видим прежде всего лишь два качества, находящиеся в обратном отношении друг к другу, а не две стороны, из которых каждая сама была бы единством обоих качеств и их обратным отношением. Эмпирическая основа здесь прочна, но при этом упускают из виду последствие, к которому приводит внесенная в нее теория, а именно, что здесь или теория разрушает лежащий в основе факт или, если, как то подобает, будут придерживаться этого факта, обнаруживается пустота теории в сопоставлении с фактом. Игнорирование этого последствия дает спокойно сосуществовать факту и противоречащей ему теории. - Простой факт состоит в том, что в эллиптическом движении небесных тел их скорость возрастает по мере их приближения к перигелию и уменьшается по мере их приближения к афелию. Количественная сторона этого факта неустанными старательными наблюдениями точно определена, и самый факт приведен, далее, к своему простому закону и формуле, тем самым сделано все, что поистине можно требовать от теории. Но это казалось рефлектирующему рассудку недостаточным. Для так называемого объяснения явления и его закона принимаются некая центростремительная и некая центробежная сила как качественные моменты криволинейного движения. Их качественное различие состоит в противоположности их направлений, а с количественной стороны - в том, что (поскольку они определены как неравные), когда одна увеличивается, другая уменьшается и наоборот, и, далее, в том, что их отношение снова меняется, а именно после того как в продолжение некоторого времени центростремительная сила увеличивалась, а центробежная уменьшалась, наступает момент, когда центростремительная сила начинает уменьшаться, а центробежная, напротив, увеличиваться 149. Но этому представлению противоречит отношение качественной в своем существе определенности этих сил друг к другу. Эта качественная определенность никак не допускает их обособления; каждая из них имеет значение лишь в связи с другой; следовательно, поскольку одна имела бы избыток по сравнению с другой, постольку она не имела бы никакого соотношения с этой другой и ее не было бы. - При предположении, что одна из них больше другой, если она как большая находилась бы в соотношении с меньшей, имеет место то, о чем мы сказали выше, а именно она получила бы абсолютный перевес, а другая исчезла бы; последняя положена как исчезающее, неустойчивое, и в этом определении ничего не меняет ни то, что исчезновение происходит лишь постепенно, ни то, что сколько она теряет в величине, столько же прибавляется к величине первой; эта первая гибнет вместе с другой, так как то, что она есть, она есть лишь постольку, поскольку имеется другая. Ведь это очень простое соображение, что если, например, как это утверждают, центростремительная сила тела увеличивается по мере его приближения к перигелию, а центробежная, напротив, настолько же уменьшается, то последняя уже не была бы в состоянии вырвать его у первой и снова отдалить его от центрального тела; напротив, раз первая сила однажды получила перевес, то другая сила преодолена, и тело будет двигаться с возрастающей скоростью по направлению к своему центральному телу. И, наоборот, если в бесконечной близости к афелию центробежная сила берет верх, то столь же противоречиво, чтобы она в самом афелии была преодолена более слабой силой. - Ясно, далее, что [только ] некоторая посторонняя сила могла бы вызвать это обращение; это значит, что то ускоряющаяся, то замедляющаяся скорость движения не может быть познана или, как обычно выражаются, объяснена из принятого определения указанных факторов , а между тем их существование было допущено именно для того, чтобы объяснить это различие. Само последствие исчезновения одного или другого направления движения и тем самым исчезновение эллиптического движения вообще игнорируется и остается скрытым ввиду того несомненного факта, что движение это продолжается и из ускоренного переходит в замедляющееся. Предположение, что в афелии слабость центростремительной силы превращается в ее преобладание над центробежной и что обратное получается в перигелии, с одной стороны, заключает в себе то, что было объяснено выше, а именно что каждая из сторон обратного отношения есть в самой себе все это обратное отношение; ведь та сторона, которую образует движение от афелия к перигелию, долженствующая быть преобладающей центростремительная сила, содержит, согласно этому предположению, еще и центробежную силу, но убывающую по мере того, как первая возрастает; в таком же обратном отношении к центростремительной силе в той стороне, которую составляет замедляющееся движение, будто бы находится преобладающая и становящаяся все более преобладающей центробежная сила, так что ни на одной стороне никакая из этих сил не исчезает, а лишь становится все меньше и меньше до того момента, когда она начинает превращаться во все более преобладающую над другой. Стало быть, в каждой стороне этого движения вновь имеет место то, чего недостает обратному отношению: либо каждая сила берется самостоятельно, сама по себе, и вместе с чисто внешним совпадением их в одном движении, как, например, в параллелограмме сил, снимается единство понятия, природа сути (Sache), либо же, так как обе силы относятся друг к другу качественно через понятие, то ни одна из них не может обрести безразличное, самостоятельное устойчивое наличие (Bestehen) относительно другой, которое должно было бы быть ей сообщено некоторым избытком (форма интенсивности, так называемое динамическое, ничего [здесь] не меняет, так как динамическое само имеет свою определенность в определенном количестве и тем самым также может проявить лишь столько силы, т. е. существует лишь настолько, сколько ему противостоит противоположной силы). С другой же стороны, этот поворот от преобладания силы к его противоположности означает чередование качественных определений положительного и отрицательного; возрастание одного есть столько же убывание другого. Нераздельная качественная связь этих качественных противоположностей развернута рассматриваемой теорией в некоторую последовательность', но тем самым указанная теория не дает объяснения ни этого чередования, ни главным образом самого этого развертывания. Видимость единства, еще имеющаяся в возрастании одной силы и соответствующем убывании другой, здесь совершенно исчезает; нам указывают чисто внешнее следование, находящееся лишь в противоречии с выводом из данной связи, согласно которому, поскольку одна сила стала преобладающей, другая должна исчезнуть.
  То же самое отношение применялось к силе притяжения и отталкивания, чтобы понять различие в плотности тел. Так же думали привлечь обратное отношение между чувствительностью и раздражимостью, чтобы из того обстоятельства, что эти два фактора жизни становятся неравными, постигнуть различные определения целого, здоровья, равно как и различие родов живых существ. Однако путаница и галиматья, к которым при некритическом применении этих понятийных определений привело это объяснение, которое, как полагали, должно было сделаться натурфилософской основой физиологии, нозологии, а затем и зоологии, имели здесь своим следствием то, что вскоре снова отказались от этого формализма, который сохраняется во всей своей полноте главным образом в физической астрономии.
  Поскольку может казаться, что абсолютная неразличенность - основное определение спинозовской субстанции, можно об этом еще заметить, что она несомненно такова в том отношении, что в той и другой полагаются исчезнувшими все определения бытия, как и вообще всякое дальнейшее конкретное различение мышления и протяжения и т. д. Вообще, если не идти дальше абстракции, то безразлично, как выглядело в своем наличном бытии то, что исчезло в этой пропасти. Но субстанция как неразличенность отчасти связана с потребностью определить [ее] и с принятием во внимание этой потребности; она не должна оставаться субстанцией Спинозы, единственным определением которой служит то отрицательное, что все в ней поглощено 152. У Спинозы различие, атрибуты - мышление и протяжение, - затем также и модусы, аффекты и все прочие детерминации, привходят совершенно эмпирически; это различение имеет место в рассудке, который сам есть модус. Атрибуты не находятся ни в какой дальнейшей определенной связи (weitern Bestimmtheit) с субстанцией и друг с другом, помимо той, что они выражают субстанцию всю целиком и что их содержание, порядок вещей как протяженных и как мыслей, один и тот же. Но определяя субстанцию как неразличенность, рефлексия доходит до мысли о различии; оно теперь положено как то, что оно у Спинозы есть в себе, а именно как внешнее и тем самым, точнее, как количественное различие. Таким образом, неразличенность остается, правда, в нем имманентной себе, подобно субстанции, но имманентной себе абстрактно, лишь в себе; различие не имманентно ей; как количественное различие, оно скорее противоположность имманентности, и количественная неразличенность есть скорее вовне-себя-бытие единства. Различие, стало быть, понимается и не качественно, субстанция определяется не как различающее само себя, не как субъект. Прямое следствие по отношению к самой категории неразличенности состоит в том, что в ней распадается различие между качественным и количественным определениями, как это оказалось в ходе развития неразличенности; она разложение меры, в которой оба момента были непосредственно положены как одно.
  С. ПЕРЕХОД В СУЩНОСТЬ (UDERGANG IN DAS WESEN)
  Абсолютная неразличенность есть последнее определение бытия, прежде чем бытие становится сущностью; но она не достигает сущности. Она оказывается еще принадлежащей к сфере бытия, так как она, будучи определена как безразличная, имеет в себе различие еще как внешнее, количественное. Это ее наличное бытие, которому она в то же время противоположна: она определена относительно него лишь как в-себе-сущая, а не мыслится как для-себя-сущее абсолютное. Иначе говоря, именно внешняя рефлексия удовлетворяется тем [воззрением], что специфические [нечто] суть а себе или в абсолютном одно и то же, что их различие лишь безразличное различие, а не различие в себе. Здесь еще нет того, чтобы эта рефлексия была не внешней рефлексией мыслящего, субъективного сознания, а собственным определением различий указанного единства, состоящим в том, чтобы различия снимали себя, каковое единство оказывается, таким образом, абсолютной отрицательностью, своим безразличием к самому себе, безразличием и к своему собственному безразличию, и к инобытию.
  Но это себя-снимание определения неразличенности уже получилось; неразличенность проявилась в ходе развития своей
  положенности как противоречие во всех отношениях. В себе неразличенность есть тотальность, в которой сняты и содержатся все определения бытия; таким образом, она основа, но существует лишь в одностороннем определении в-себе-бытия, а тем самым [выступающие в ней ] различия, количественная разница и обратное отношение факторов даны как внешние в ней. Таким образом, будучи противоречием между самой собой и своей определенностью, между своим в-себе-сущим определением и своей положенной определенностью, она отрицательная тотальность, определенности которой сняли себя в самих себе и, стало быть, сняли эту ее основную односторонность, ее в-себе-бытие. Неразличенность, положенная тем самым как то, что она есть на самом деле, есть простое и бесконечное отрицательное соотношение с собой, несовместимость себя с самим собой, отталкивание себя от самого себя. Процесс определения и определяемость не есть ни переход, ни внешнее изменение, ни обнаружение определений в не-различенности, а есть ее собственное соотнесение с собой, которое есть отрицательность ее самой, ее в-себе-бытия.
  Но определения, как такие оттолкнутые определения, теперь не принадлежат самим себе, не выступают как нечто самостоятельное или внешнее, а даны как моменты; они принадлежат, во-первых, в-себе-сущему единству, не отпускаются им, а носимы им как субстратом и наполнены только им; а во-вторых, как определения, имманентные для-себя-сущему единству, они даны лишь через свое отталкивание от себя. Вместо того чтобы быть сущими (Seiender), как [это мы видели] во всей сфере бытия, они теперь всецело даны только как положенные, всецело имеют то определение и значение, что они соотнесены со своим единством, стало быть, каждое из них соотнесено со своим иным и с отрицанием, - они отмечены этой своей соотносительностью (Relativitat).
  Тем самым бытие вообще и бытие или непосредственность различенных определенностей, равно как и в-себе-бытие, исчезли, и единство есть бытие, непосредственная предположенная тотальность, так что оно есть это простое соотношение с собой, лишь как опосредствованное снятием этого предположения, а сама эта предположенность и само это непосредственное бытие суть лишь момент его отталкивания, изначальная же самостоятельность и тождество с собой даны лишь как получающееся в виде результата бесконечное слияние с собой. Таким образом, бытие определяется как сущность, бытие, ставшее через снятие бытия простым, [однородным] с собой.
  КНИГА ВТОРАЯ
  УЧЕНИЕ О СУЩНОСТИ
  Истина бытия - это сущность.
  Бытие непосредственно. Так как знание хочет познать истинное, познать, что такое бытие в себе и для себя, то оно не ограничивается непосредственным и его определениями, а проникает через него, исходя из предположения, что за этим бытием есть еще что-то иное, нежели само бытие, и что этот задний план составляет истину бытия. Это познание есть опосредствованное знание, ибо оно не находится непосредственно при сущности и в сущности, а начинает с чего-то иного, с бытия, и должно пройти предварительный путь, путь выхождения за пределы бытия или, вернее, вхождения внутрь его. Только тогда, когда знание из непосредственного бытия углубляется внутрь (sich erinnert), оно через это опосредствование находит сущность. - Немецкий язык в глаголе "быть" (sein) сохранил в прошедшем времени (gewesen) [был] сущность (das Wesen), ибо сущность есть прошедшее, но вневременно прошедшее бытие.
  Когда представляют это движение как путь знания, это начинание с бытия и продвижение, которое снимает бытие и достигает сущности как чего-то опосредствованного, кажутся деятельностью познания, внешней бытию и не имеющей никакого касательства к его собственной природе.
  Но этот процесс есть движение самого бытия. В самом бытии обнаружилось, что оно в силу своей природы углубляется внутрь и через это вхождение в себя становится сущностью.
  Стало быть, если абсолютное было вначале определено как бытие, то теперь оно определено как сущность. Познавание не может вообще ограничиться многообразным наличным бытием, но оно не может ограничиться и бытием, чистым бытием;
  [здесь] непосредственно напрашивается рефлексия, что это чистое бытие, отрицание всякого конечного, предполагает углубление внутрь (Erinnerung) и движение, очистившее непосредственное наличное бытие, превратив его в чистое бытие. В соответствии с этим бытие определяется как сущность, как такое бытие, в котором подвергнуто отрицанию все определенное и конечное. Таким образом, оно есть не имеющее определений простое единство, от которого внешним образом отнято все определенное. Само определенное было чем-то внешним этому единству и после такого отнятия еще продолжает противостоять ему; дело в том, что оно было снято не в себе, а лишь относительно, лишь по отношению к этому единству. - Выше уже было указано, что если определяют чистую сущность как совокупность (Inbegriff) всех реальностей, то эти реальности равным образом подчинены и природе определенности, и абстрагирующей рефлексии и эта совокупность сводится к пустой простоте. В таком случае сущность - лишь продукт, нечто произведенное. Внешнее отрицание, которое есть абстракция, лишь устраняет (hebt hinweg) определенности бытия из того, что остается как сущность; оно всегда как бы ставит их лишь в другое место и как до, так и после [этого устранения ] оставляет их сущими. Но в таком случае сущность не есть ни в себе, ни для себя самой; она есть через нечто иное, через внешнюю, абстрагирующую рефлексию, и есть для чего-то иного, а именно для абстракции и вообще для сущего, продолжающего противостоять ей. Поэтому она в своем определении внутренне мертвое, пустое отсутствие определений.
  Но сущность, каковой она стала здесь, есть то, что она есть, не через чуждую ей отрицательность, а через свое собственное, бесконечное движение бытия. Она в-себе-и-для-себя-бытие: абсолютное в-себе-бытие, так как она безразлична ко всякой определенности бытия и так как инобытие и соотношение с иным просто были сняты. Но она не только это в-себе-бытие - как одно лишь в-себе-бытие она была бы только абстракцией чистой сущности, - она так же по существу своему для-себя-бытие; она сама есть эта отрицательность, снятие инобытием и определенностью самих себя.
  Таким образом, сущность как полное возвращение бытия внутрь себя есть прежде всего неопределенная сущность; определенности бытия в ней сняты: они содержатся в ней в себе, но содержатся не так, как они в ней положены. Абсолютная сущность в этом простом единстве (Einfachheit) с собой не имеет наличного бытия. Но она должна перейти к наличному бытию, ибо она в-себе-и-для-себя-бытие, т. е. она различает определения, которые содержатся в ней в себе; так как она есть отталкивание себя от самой себя, иначе говоря, безразличие к себе, отрицательное соотношение с собой, то она тем самым противополагает себя самой себе и лишь постольку есть бесконечное для-себя-бытие, поскольку она единство с собой в этом своем отличии от себя. -Значит, этот процесс определения имеет другую природу, чем процесс определения в сфере бытия, и определения сущности имеют другой характер, чем определенности бытия. Сущность - это абсолютное единство в-себе-бытия и для-себя-бытия; процесс ее определения остается поэтому внутри этого единства и не есть ни- становление, ни переход, равно как самые определения - это не нечто иное как иное и не соотношение с иным. Они самостоятельные, но тем самым лишь такие самостоятельные, которые находятся в единстве друг с другом. - Так как сущность есть сначала простая отрицательность, то определенность, которая содержится в ней лишь в себе, должна теперь быть положена ею в ее сфере, чтобы она, [сущность], сообщала себе наличное бытие, а затем свое для-себя-бытие.
  В целом сущность есть то, чем было количество в сфере бытия: абсолютное безразличие к границе. Но количество есть это безразличие в непосредственном определении, и граница в нем есть непосредственно внешняя определенность, количество переходит в определенное количество; внешняя граница необходима для него и суща в нем. Что же касается сущности, то в ней определенности нет: определенность только положена самой сущностью, положена не свободно, а лишь в соотношении с ее единством. - Отрицательность сущности есть рефлексия, и определения суть рефлектированные определения, положенные самой сущностью и сохраняющиеся в ней как снятые.
  Сущность находится между бытием и понятием и составляет их середину, а ее движение - переход из бытия в понятие. Сущность есть в-себе-и-для-себя-бытие, но она таковое в определении в-себе-бытия, ибо ее всеобщее определение - происходить из бытия, иначе говоря, быть первым отрицанием бытия. Ее движение состоит в том, что она в самой себе полагает отрицание или определение, сообщает себе этим наличное бытие и как бесконечное для-себя-бытие становится тем, что она есть в себе. Так она сообщает себе свое наличное бытие, равное ее в-себе-бытию, и становится понятием. Ибо понятие-это абсолютное, каково оно абсолютно в своем наличном бытии, иначе говоря, каково оно в себе и для себя. Но то наличное бытие, которое сущность сообщает себе, еще не есть наличное бытие, как оно есть в себе и для себя, а есть наличное бытие, как его сообщает себе сущность, иначе говоря, как его полагают, и поэтому оно еще отлично от наличного бытия понятия.
  Сущность, во-первых, сначала имеет видимость (scheint) в себе самой, иначе говоря, есть рефлексия', во-вторых, она являет себя (erscheint); в-третьих, она выявляет себя (offenbart sich). В своем движении она полагает себя в следующих определениях:
  I) как простую, в себе сущую сущность в своих определениях внутри себя;
  II) как переходящую в наличное бытие, иначе говоря, сообразно со своим существованием и явлением',
  III) как сущность, которая едина со своим явлением, как действительность.
  РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
  СУЩНОСТЬ КАК РЕФЛЕКСИЯ В САМОЙ СЕБЕ (DAS WESEN ALS REFLEXION IN IHM SELBST)
  Сущность происходит из бытия; постольку она не есть непосредственно в себе и для себя, а есть результат, указанного выше движения. Иначе говоря, сущность, взятая прежде всего как непосредственная, есть определенное наличное бытие, которому противостоит другое наличное бытие: она лишь существенное А наличное бытие в противоположность несущественному. Но сущность есть в себе и для себя снятое бытие; то, что ей противостоит, есть только видимость (Schein). Но видимость есть собственное полагание сущности.
  Во-первых, сущность есть рефлексия. Рефлексия определяет себя; ее определения суть некая положенность, которая в то же время есть рефлексия в себя;
  во-вторых, надлежит рассмотреть эти рефлективные определения или сущностности (die Wesenheiten);
  в-третьих, сущность как рефлексия процесса определения в самое себя становится основанием и переходит в существование и явление.
  Глава первая
  ВИДИМОСТЬ (DER SCHEIN)
  Сущность, происходя из бытия, по видимости противостоит ему (scheint demselben gegenuberzustehen); это непосредственное бытие, во-первых, есть то, что несущественно.
  Однако оно, во-вторых, есть нечто большее, чем только несущественное, оно бытие, лишенное сущности, видимость.
  В-третьих, эта видимость не есть нечто внешнее, иное по отношению к сущности, она собственная видимость сущности. Сущность как видимость (das Scheinen des Wesens) внутри самой себя есть рефлексия.
  А. СУЩЕСТВЕННОЕ И НЕСУЩЕСТВЕННОЕ (DAS WESENTLICHE UND DAS UNWESENTLICHE)
  Сущность есть снятое бытие. Она простое равенство с самой собой, но постольку, поскольку она отрицание сферы бытия вообще. Таким образом, сущности противостоит непосредственность как такая непосредственность, из которой она возникла и которая сохранилась и удержалась в этом снятии. Сама сущность есть в этом определении сущая (seiendes), непосредственная сущность, а бытие - нечто отрицательное лишь а соотношении с сущностью, а не само по себе; сущность есть, следовательно, определенное отрицание. Таким образом, бытие и сущность снова относятся между собой как иные вообще, ибо каждое из них обладает бытием, непосредственностью, безразличными друг к другу, и они равноценны со стороны этого бытия.
  Но в то же время бытие противоположно сущности, есть то, что несущественно; по отношению к ней оно имеет определение снятого. Однако, поскольку оно относится к сущности лишь вообще как нечто иное, постольку сущность, собственно говоря, не сущность, а лишь иначе определенное наличное бытие, существенное.
  Различие между существенным и несущественным вернуло сущность в сферу наличного бытия, ибо сущность, какова она ближайшим образом, определена относительно бытия как непосредственное сущее и тем самым лишь как иное. Сфера наличного бытия тем самым положена в основание, и то обстоятельство, что то, что бытие есть в этом наличном бытии, есть в-себе-и-для-себя-бытие, это - дальнейшее определение, внешнее самому наличному бытию; равно как и, наоборот, сущность есть, правда, в-себе-и-для-себя-бытие, но лишь по отношению к иному, в определенном смысле (Rucksicht). - Поэтому, поскольку в наличном бытии проводят различие между существенным и несущественным, это различие есть внешнее полагание, не затрагивающее самого наличного бытия обособление одной его части от другой, разъединение, имеющее место в чем-то третьем. При этом неясно, что принадлежит существенному и что несущественному. Это различие создается каким-то внешним соображением (Rucksicht) и рассуждением, и потому одно и то же содержание следует рассматривать то как существенное, то как несущественное.
  При более внимательном рассмотрении оказывается, что сущность становится чем-то исключительно существенным в противоположность несущественному благодаря тому, что сущность взята лишь как снятое бытие или как снятое наличное бытие. Сущность есть, таким образом, лишь первое отрицание, иначе говоря, отрицание, представляющее собой определенность, благодаря которой бытие становится лишь наличным бытием или наличное бытие - лишь чем-то иным. Но сущность - это абсолютная отрицательность бытия; она само бытие, но не только определенное как нечто иное, а бытие, которое сняло себя и как непосредственное бытие, и как непосредственное отрицание, как отрицание, обремененное некоторым инобытием. Бытие или наличное бытие тем самым сохранилось не как иное, нежели сущность, и то непосредственное, которое еще отличается от сущности, есть не просто несущественное наличное бытие, но и само по себе ничтожное 5 непосредственное; оно лишь не-сущность (Unwesen), видимость.
  В. ВИДИМОСТЬ (DER SCHEIN)
  1. Бытие есть видимость. Бытие видимости состоит единственно лишь в снятости бытия, в ничтожности его; эту ничтожность оно имеет в сущности, и вне своей ничтожности, вне сущности ее нет. Видимость есть отрицательное, положенное как отрицательное.
  Видимость - это весь остаток, еще сохранившийся от сферы бытия. Но по видимости она еще имеет независимую от сущности непосредственную сторону и есть вообще некоторое иное сущности. Иное содержит вообще оба момента момент наличного бытия и момент его отсутствия. Так как несущественное уже не обладает бытием, то ему остается от инобытия лишь чистый момент отсутствия наличного бытия; видимость есть это непосредственное отсутствие наличного бытия, причастное определенности бытия таким образом, что оно имеет наличное бытие лишь в соотношении с иным, лишь в отсутствии своего наличного бытия; она несамостоятельное, сущее лишь в своем отрицании. Следовательно, несущественному остается лишь чистая определенность непосредственности; оно дано как рефлектированная непосредственность, т. е. как такая, которая есть лишь через посредство своего отрицания и которая по отношению к своему опосредствованию есть не что иное, как пустое определение непосредственности отсутствия наличного бытия.
  Таким образом, видимость - "феномен" [в учении ] скептицизма или же "явление" [в учении ] идеализма - это такая непосредственность, которая не есть нечто или вещь, вообще не есть такое безразличное бытие, которое существовало бы вне своей определенности и соотношения с субъектом. "Есть" этого скептицизм не позволял себе говорить; новейший идеализм не позволял себе рассматривать познание как знание о вещи-в-себе; эта видимость не должна была вообще иметь основой бытие, в это познание не должна была входить вещь-в-себе. Но вместе с тем скептицизм допускал многообразные определения своей видимости, или, вернее, его видимость имела своим содержанием все многообразное богатство мира. И точно так же "явление" идеализма охватывает собой весь объем этих многообразных определенностей. Видимость у скептиков и явление у идеалистов новейшего времени непосредственно определены столь многообразно. Пусть, стало быть, не лежит в основании этого содержания никакое бытие, никакая вещь или вещь-в-себе; это содержание остается само по себе таким, каково оно есть; оно лишь перемещено из бытия в видимость, так что видимость имеет внутри самой себя те многообразные определенности, которые непосредственны, сущи и суть иные друг для друга. Видимость, следовательно, сама есть нечто непосредственно определенное. Она может иметь то или другое содержание; но, какое бы содержание она ни имела, это содержание не положено ею самой, а она имеет его непосредственно. Лейбницевский или кантовский, фихтевский идеализм, равно как и другие его формы, столь же мало, как и скептицизм, вышли за пределы бытия как определенности, за пределы этой непосредственности. Скептицизму содержание его видимости дано; каково бы оно ни было, оно для него непосредственно. Лейбницевская монада развивает из самой себя свои представления; но она не [их ] порождающая и связующая сила, а они всплывают в ней, как пузыри; они безразличны, непосредственны по отношению друг к другу, а следовательно, и по отношению к самой монаде. Точно так же и кантовское явление - это данное содержание восприятия, предполагающее воздействия, определения субъекта, которые по отношению к самим себе и по отношению к субъекту непосредственны. Бесконечный импульс (Anstofi) фихтевского идеализма не имеет, правда, в своем основании никакой вещи-в-себе, так что он становится исключительно некоторой определенностью в "Я". Но для "Я", делающего эту определенность своей и снимающего ее внешний характер, она есть в то же время непосредственная определенность, предел "Я", за который "Я" может выйти, но который имеет в себе сторону безразличия, с которой этот предел, хотя он и имеется в "Я", все же содержит непосредственное небытие последнего.
  2. Видимость, следовательно, содержит некоторую непосредственную предпосылку, некоторую сторону, независимую по отношению к сущности. Но поскольку видимость отлична от сущности, нельзя показать, что она снимает себя и возвращается в сущность; ведь бытие в своей тотальности возвратилось в сущность; видимость есть ничтожное в себе; следует только показать, что определения, отличающие ее от сущности, - это определения самой сущности и, далее, что определенность сущности, составляющая видимость, снята в самой сущности.
  Непосредственность небытия есть как раз то, что составляет видимость; но это небытие есть не что иное, как отрицательность сущности в ней самой. Бытие есть небытие в сущности. Его ничтожность в себе есть отрицательная природа самой сущности. Непосредственность же или безразличие, которые содержатся в этом небытии, есть собственное абсолютное в-себе-бытие сущности. Отрицательность сущности - это ее равенство с самой собой, иначе говоря, ее простая непосредственность и безразличие. Бытие сохранилось в сущности, поскольку сущность имеет в своей бесконечной отрицательности это равенство с самой собой; в силу этого сущность сама есть бытие. Непосредственность, которую определенность имеет в видимости в противоположность сущности, есть поэтому не что иное, как собственная непосредственность сущности, но не сущая непосредственность, а совершенно опосредствованная, или рефлектированная, непосредственность, составляющая видимость, - бытие не как бытие, а лишь как определенность бытия в противоположность опосредствованию: бытие как момент.
  Оба этих момента - ничтожность, но как устойчивое наличие (Bestehen), и бытие, но как момент, иначе говоря, сущая в себе отрицательность и рефлектированная непосредственность, составляющие моменты видимости, - суть тем самым моменты самой сущности; нет видимости бытия в сущности или видимости сущности в бытии; видимость внутри сущности не есть видимость чего-то иного, она видимость в себе, видимость самой сущности.
  Видимость - это сама сущность в определенности бытия. То, благодаря чему сущность имеет некоторую видимость, состоит в том, что сущность определена внутри себя и вследствие этого отличается от своего абсолютного единства. Но эта определенность так же всецело снята в самой себе. Ибо сущность есть то, что самостоятельно, т. е. то, что опосредствует себя с собой своим отрицанием, которое есть она же сама; следовательно, она тождественное единство абсолютной отрицательности и непосредственности. - Отрицательность - это отрицательность в себе; она свое соотношение с собой; таким образом, она непосредственность в себе. Но она отрицательное соотношение с собой, отталкивающее отрицание самой себя; таким образом, в себе сущая непосредственность есть отрицательное или определенное по отношению к ней. Но сама эта определенность есть абсолютная отрицательность и процесс определения, который непосредственно как процесс определения есть снятие самого себя, возвращение в себя.
  Видимость есть отрицательное (das Negative), обладающее бытием, но в чем-то ином, в своем отрицании; она несамостоятельность, снятая в самой себе и ничтожная. Таким образом, она возвращающееся в себя отрицательное, несамостоятельное как в самом себе несамостоятельное. Это соотношение отрицательного или несамостоятельности с собой есть его непосредственность; это соотношение есть не что иное, нежели само это отрицательное; оно определенность отрицательного по отношению к себе; иначе говоря, оно отрицание по отношению к отрицательному. Но отрицание по отношению к отрицательному есть отрицательность, соотносящаяся лишь с собой, абсолютное снятие самой определенности.
  Стало быть, определенность, составляющая видимость внутри сущности, есть бесконечная определенность; она лишь сливающееся с собой отрицательное; она, таким образом, определенность, которая, как таковая, есть самостоятельность и не определена. - Наоборот, самостоятельность как соотносящаяся с собой непосредственность есть также всецело определенность и момент и дана лишь как соотносящаяся с собой отрицательность. - Эта отрицательность, тождественная с непосредственностью, и, таким образом, непосредственность, тождественная с отрицательностью, есть сущность. Видимость, стало быть, есть сама сущность, но сущность в некоторой определенности, притом так, что эта определенность есть лишь ее момент, и сущность есть видимость себя внутри самой себя (ist das Scheinen seiner in sich selbst).
  В сфере бытия в противоположность бытию как непосредственному возникает небытие равным образом как непосредственное, и их истина - становление. В сфере сущности оказываются сначала противостоящими друг другу сущность и несущественное, а затем сущность и видимость - несущественное и видимость как остатки бытия. Но и несущественное, и видимость, равно как и отличие сущности от них, состоят только в том, что сущность сначала берется как непосредственное, не так, какова она в себе, т. е. не как непосредственность, которая есть непосредственность как чистое опосредствование, или как абсолютная отрицательность. Та первая непосредственность есть, следовательно, лишь определенность непосредственности. Снятие этой определенности сущности состоит поэтому лишь в показе того, что несущественное - это лишь видимость и что сущность, напротив, содержит внутри себя видимость как бесконечное внутреннее движение, которое определяет ее непосредственность как отрицательность, а ее отрицательность - как непосредственность, и, таким образом, есть видимость себя внутри самой себя. В этом своем самодвижении сущность есть рефлексия.
  С. РЕФЛЕКСИЯ (DIE REFLEXION)
  Видимость - это то же, что рефлексия; но она рефлексия как непосредственная; для видимости, вошедшей в себя и тем самым отчужденной от своей непосредственности, мы имеем иностранное слово "рефлексия".
  Сущность - это рефлексия, движение становления и перехода, остающегося внутри самого себя, движение, в котором различенное всецело определено только как отрицательное в себе, как видимость.
  Определенность становления бытия имеет основанием бытие, и она есть соотношение с иным. Напротив, рефлектирующее движение - это иное как отрицание в себе, обладающее бытием лишь как соотносящееся с собой отрицание. Иначе говоря, так как это соотношение с собой есть именно это подвергание отрицания отрицанию, то имеется отрицание как отрицание, как нечто такое, что имеет свое бытие, будучи подвергнуто отрицанию, имеет свое бытие как видимость. Следовательно, иное есть здесь не бытие с отрицанием или границей, а отрицание с отрицанием. Но первое по отношению к этому иному, непосредственное или бытие, есть лишь само это равенство отрицания с собой, отрицание, подвергшееся отрицанию, абсолютная отрицательность. Это равенство с собой или непосредственность не есть поэтому ни первое, с которого начинают и которое [затем ] перешло бы в свое отрицание, ни сущий субстрат, который проходил бы сквозь рефлексию, а непосредственность есть лишь само это движение.
  Становление в сущности, ее рефлектирующее движение, есть поэтому движение от ничто к ничто и тем самым движение обратно к самой себе. Переход или становление снимают себя в своем переходе; иное, которое становится в этом переходе, не есть небытие некоторого бытия, а ничто некоторого ничто, и это - то, что оно отрицание некоторого ничто, - и составляет бытие. - Бытие дано [здесь ] лишь как движение ничто (des Nichts) к ничто; в таком случае оно сущность; сущность же не имеет этого движения внутри себя, а есть это движение как сама абсолютная видимость, чистая отрицательность, не имеющая вовне себя ничего такого, что она отрицала бы, а лишь отрицающая само свое отрицательное, сущее только в этом подвергании отрицанию.
  Эта чистая абсолютная рефлексия, которая есть движение от ничто к ничто, сама определяет себя далее. Она, во-первых, полагающая рефлексия; она, во-вторых, начинает с предположенного непосредственного и есть, таким образом, внешняя рефлексия.
  В-третьих, однако, она снимает это предположение, и, будучи в то же время в этом снятии предположения предполагающей, она есть определяющая рефлексия.
  1. Полагающая рефлексия (Die setzende Reflexion)
  Видимость есть то, что ничтожно, или то, что лишено сущности; но ничтожное или лишенное сущности не имеет своего бытия в ином, в котором оно есть видимость (in dem es scheint), а его бытие есть его собственное равенство с собой; это чередование отрицательного с самим собой определилось как абсолютная рефлексия сущности.
  Эта соотносящаяся с собой отрицательность есть, следовательно, подвергание отрицанию самой себя. Она тем самым вообще настолько же снятая отрицательность, насколько она отрицательность. Иначе говоря, она сама и отрицательное (das Negative), и простое равенство с собой или непосредственность. Следовательно, она состоит в том, что она есть она сама и не есть она сама, и притом в одном единстве.
  Рефлексия - это прежде всего движение ничто к ничто и тем самым сливающееся с самим собой отрицание. Это слияние с собой есть вообще простое равенство с собой, непосредственность. Но это совпадение не есть переход отрицания в равенство с собой как переход в свое инобытие, а рефлексия - это переход как снятие перехода, ибо она есть непосредственное совпадение отрицательного с самим собой. Таким образом, это слияние есть, во-первых, равенство с собой или непосредственность, но, во-вторых, эта непосредственность есть равенство отрицательного с собой и тем самым равенство, отрицающее само себя; это непосредственность, которая есть в себе отрицательное, отрицательное самой себя, состоящее в том, чтобы быть тем, что она не есть.
  Соотношение отрицательного с самим собой есть, следовательно, его возвращение в себя; это соотношение есть непосредственность как снятие отрицательного, но непосредственность всецело лишь как это соотношение или как возвращение из чего-либо (Ruckkehrt aus einem) и тем самым как снимающая самое себя непосредственность. - Это положенность, непосредственность исключительно как определенность или как рефлектирующая себя. Эта непосредственность, сущая лишь как возвращение отрицательного в себя, есть та непосредственность, которая составляет определенность видимости и с которой, как казалось раньше, начинается рефлектирующее движение. Но невозможно начинать с этой непосредственности, скорее она дана лишь как возвращение или как сама рефлексия. Рефлексия, стало быть, - это движение, которое, будучи возвращением, лишь в этом возвращении есть то, что начинается, или то, что возвращается.
  Рефлексия есть полагание, поскольку она непосредственность как возвращение; а именно, [здесь ] нет никакого иного - ни такого, из которого она возвращалась бы, ни такого, в которое она возвращалась бы; следовательно, рефлексия дана лишь как возвращение или как отрицательное самой себя. Но далее, эта непосредственность есть снятое отрицание и снятое возвращение в себя. Как снятие отрицательного рефлексия есть снятие своего иного, непосредственности. Следовательно, так как она непосредственность как возвращение, слияние отрицательного с самим собой, то она также и отрицание отрицательного как отрицательного. Таким образом, она предполагание. - Иначе говоря, непосредственность как возвращение есть лишь отрицательное самой себя, она состоит лишь в том, что она не есть непосредственность; но рефлексия есть снятие отрицательного самого себя, она слияние с собой; следовательно, она снимает свое полагание, и так как в своем полагании она есть снятие полагания, то она предполагание. - В предполагании рефлексия определяет возвращение в себя как отрицательное самой себя, как то, снятие чего есть сущность. Сущность есть свое отношение к самой себе, но к себе как к своему отрицательному; лишь таким образом она остающаяся внутри себя, соотносящаяся с собой отрицательность. Непосредственность выступает вообще лишь как возвращение и есть то отрицательное, которое есть видимость начала, подвергающегося отрицанию через возвращение. Возвращение сущности есть тем самым ее отталкивание себя от самой себя. Иначе говоря, рефлексия в себя есть по своему существу предполагание того, возвращение из чего есть рефлексия.
  Единственно благодаря снятию своего равенства с собой сущность есть равенство с собой. Она предполагает самое себя, и снятие этого предположения есть она сама, и, наоборот, снятие ее предположения есть само это предположение. - Рефлексия, стало быть, находит в наличии нечто непосредственное, она выходит за его пределы и есть возвращение из него. Но лишь это возвращение есть предполагание найденного в наличии. Это найденное в наличии становится лишь вследствие того, что его покидают; его непосредственность есть снятая непосредственность. - Снятая непосредственность есть, наоборот, возвращение в себя, приход сущности к себе, простое бытие, равное самому себе. Тем самым этот приход к себе есть снятие себя и отталкивающая от самой себя, предполагающая рефлексия, а ее отталкивание от себя есть приход к самой себе.
  Рефлектирующее движение, стало быть, следует, согласно сказанному, понимать как абсолютное самоотталкивание (Gegenstoss) внутри самого себя. Ибо предположение возврата в себя - то, из чего происходит сущность и что дано лишь как это возвращение, - имеется лишь в самом возвращении. Выхож-дение за пределы непосредственного, с которого начинает рефлексия, есть скорее лишь через это выхождение; и выхождение за пределы непосредственного есть приход к нему. Движение как процесс поворачивается непосредственно в самом себе, и лишь таким образом оно самодвижение движение, исходящее из себя, поскольку полагающая рефлексия есть предполагающая, но, будучи предполагающей, рефлексия есть всецело полагающая.
  Таким образом, рефлексия есть и она сама, и ее небытие, и она есть она сама, лишь поскольку она свое собственное отрицательное, ибо только таким образом снятие отрицательного есть в то же время слияние с собой.
  Непосредственность, которую рефлексия предполагает себе как снятие, дана всецело лишь как положенность, как снятое в себе, которое не отличается от возвращения в себя и само есть только это возвращение. Но оно в то же время определено как отрицательное, как непосредственно противостоящее чему-то (gegen eines), следовательно, как противостоящее чему-то иному. Таким образом, рефлексия определена; поскольку она сообразно с этой определенностью имеет некоторое предположение и начинает с непосредственного как своего иного, она внешняя рефлексия.
  2. Внешняя рефлексия (Die aufiere Reflexion)
  Рефлексия как абсолютная рефлексия - это сущность, имеющая видимость (das scheinende Wesen) в самой себе, и предполагает себе только видимость, положенность; как предполагающая, она непосредственно лишь полагающая рефлексия. Но внешняя или реальная рефлексия предполагает себя как снятую, как свое собственное отрицательное. В этом определении она двояка: во-первых, как то, что предполагаемо, иначе говоря, как рефлексия в себя, которая есть то, что непосредственно; во-вторых, она рефлексия, отрицательно соотносящаяся с собой; она соотносится с собой как со своим небытием.
  Внешняя рефлексия, следовательно, предполагает некоторое бытие, во-первых, не в том смысле, что его непосредственность есть лишь положенность или момент, а скорее в том смысле, что эта непосредственность есть соотношение с собой, и определенность дана лишь как момент. Она соотносится со своим предположением таким образом, что это предположение есть отрицательное рефлексии, но так, что это отрицательное как отрицательное снято. - Рефлексия в своем полагании непосредственно снимает свое полагание; таким образом, она имеет некоторое непосредственное предположение. Она, стало быть, находит в наличии это полагание как нечто такое, с чего она начинает, и, лишь исходя из него, она есть возвращение в себя, отрицание этого своего отрицательного. Но то, что это предположенное есть отрицательное или полагаемое, не касается предположенного; эта определенность принадлежит только полагающей рефлексии, но в предполагании положенность дана лишь как снятая. Постольку то, что внешняя рефлексия определяет и полагает в непосредственном, - это определения, внешние непосредственному. - В сфере бытия она была бесконечным; конечное признается первым, реальным, с чего начинают как с лежащего и продолжающего лежать в основании, а бесконечное - это противостоящая рефлексия в себя.
  Эта внешняя рефлексия есть заключение (Schlufi), в котором двумя полюсами служат непосредственное и рефлексия в себя; его серединой служит соотношение этих двух полюсов, определенное непосредственное, так что одна часть этого определенного непосредственного, непосредственность, присуща лишь одному полюсу, а другая, определенность или отрицание, - лишь другому.
  Но при ближайшем рассмотрении действия внешней рефлексии оказывается, что она есть, во-вторых, полагание непосредственного, становящегося вследствие этого отрицательным или определенным [моментом]; но она есть непосредственно также и снятие этого своего полагания, ибо она предполагает непосредственное; отрицая, она отрицает это свое отрицание. Но тем самым она непосредственно также и полагание, снятие отрицательного по отношению к ней непосредственного, и это непосредственное, с которого, казалось, она начинала как с чего-то чуждого, имеется лишь в этом ее начинании. Непосредственное есть, таким образом, то же, что рефлексия, не только в себе (что означало бы: для нас или во внешней рефлексии), но и положено, что оно то же самое. А именно, оно определено рефлексией как ее отрицательное, иначе говоря, как ее иное, но она же сама и подвергает отрицанию этот процесс определения. - Тем самым внешний характер рефлексии по отношению к непосредственному снят, полагание рефлексии, отрицающее само себя, есть слияние ее с ее отрицательным, с непосредственным, и это слияние есть сама существенная непосредственность. - Выходит, следовательно, что внешняя рефлексия есть не внешняя, а столь же имманентная рефлексия самой непосредственности или что то, что есть через полагающую рефлексию, есть сущность, в себе и для себя сущая. Таким образом, она определяющая рефлексия.
  Примечание
  Рефлексия обычно понимается в субъективном смысле, как движение способности суждения, выходящей за пределы данного непосредственного представления и ищущей для него или сравнивающей с ним всеобщие определения.
  Кант противополагает рефлектирующую силу суждения определяющей силе (Kritik der Urteilskraft. Введение, стр. XXIII и ел.) . Он дает дефиницию силе суждения вообще как способности мыслить особенное как подчиненное всеобщему. Если дано всеобщее (правило, принцип, закон), то сила суждения, которая подводит под него особенное, - определяющая. Если же дано лишь особенное, для которого она должна найти всеобщее, то сила суждения - лишь рефлектирующая. - Рефлексия, стало быть, есть здесь равным образом выхождение за пределы непосредственного к всеобщему. С одной стороны, непосредственное определяется как особенное только благодаря этому своему соотношению со своим всеобщим; само по себе оно лишь нечто единичное или нечто непосредственно сущее. С другой же стороны, то, с чем его соотносят, есть его всеобщее, его правило, принцип, закон, вообще рефлектированное в себя, соотносящееся с самим собой, сущность или существенное.
  Но здесь идет речь не о рефлексии сознания и не о более определенной рефлексии рассудка, имеющей своими определениями особенное и всеобщее, а о рефлексии вообще. Та рефлексия, которой Кант приписывает нахождение всеобщего для данного особенного, есть, как явствует, равным образом только внешняя рефлексия, соотносящаяся с непосредственным как с данным. - Но в ней заключено также понятие абсолютной рефлексии, ибо то общее, принцип или правило и закон, к которому она затем, определяя, переходит, признается сущностью того непосредственного, с которого начинают, тем самым непосредственное признается ничтожным, и только возвращение из него, процесс определения, совершаемый рефлексией, признается полаганием непосредственного по его истинному бытию; следовательно, то, что рефлексия делает с ним, и определения, которые исходят от нее, признаются не чем-то внешним этому непосредственному, а его собственным бытием.
  Именно внешнюю рефлексию имели в виду, когда рефлексии (как это некоторое время было принято в новейшей философии) приписывалось вообще все дурное и она со своим способом определения (ihrem Bestimmen) считалась антиподом и заклятым врагом абсолютного метода рассмотрения8. И в самом деле, мыслящая рефлексия, поскольку она действует как внешняя, также всецело исходит из данного, чуждого ей непосредственного и рассматривает себя как чисто формальное действие, которое получает содержание и материю извне, а само по себе есть лишь обусловленное ими движение. - Далее, как мы в этом тотчас убедимся при более тщательном рассмотрении определяющей рефлексии, рефлектированные определения - это определения другого рода, чем чисто непосредственные определения бытия. Последние легче признать преходящими, только относительными, находящимися в соотношении с иным; рефлектированные же определения имеют форму в-себе-и-для-себя-бытия; поэтому они выступают как существенные, и, вместо того чтобы быть переходящими в свою противоположность, они являют себя, наоборот, как абсолютные, свободные и безразличные друг к другу. Поэтому они упорно противятся своему движению; их бытие есть их тождество с собой в их определенности, сообразно с которой они хотя и предполагают друг друга, но сохраняются в этом соотношении совершенно раздельными.
  3. Определяющая рефлексия (Die setzende Reflexion)
  Определяющая рефлексия есть вообще единство полагающей и внешней рефлексии. Это следует рассмотреть подробнее.
  1. Внешняя рефлексия начинает с непосредственного бытия, полагающая же-с ничто. Внешняя рефлексия, которая становится определяющей, полагает нечто иное, но это иное есть сущность, а не снятое бытие; полагание полагает свое определение не вместо иного; оно не имеет никакого предположения. Но это не означает, что оно завершенная, определяющая рефлексия; определение, которое оно полагает, есть поэтому только нечто положенное; оно непосредственное, но не как равное самому себе, а как отрицающее себя; оно находится в абсолютном соотношении с возвращением в себя; оно только в рефлексии в себя, но оно не сама эта рефлексия.
  Положенное есть поэтому нечто иное, но так, что равенство рефлексии с собой безусловно сохраняется, ибо положенное дано лишь-как снятое, как соотношение с возвращением в само себя. - В сфере бытия наличное бытие было бытием, имевшим отрицание в самом себе, и бытие было непосредственной почвой и стихией этого отрицания, которое поэтому само было непосредственным. В сфере сущности наличному бытию соответствует положенность. Она также наличное бытие, но ее почва - бытие как сущность или как чистая отрицательность; она определенность или отрицание не как сущая, а непосредственно как снятая. Наличное бытие есть лишь положенность, таково положение сущности о наличном бытии. Положенность противостоит, с одной стороны, наличному бытию, а с другой - сущности, и ее следует рассматривать как середину, связывающую наличное бытие с сущностью и, наоборот, сущность с наличным бытием. - Поэтому, когда говорят, что то или другое определение есть только положенность, это может иметь двоякий смысл: оно таково или в противоположность наличному бытию, или в противоположность сущности. В первом смысле наличное бытие принимается за нечто высшее, чем положенность, и последняя приписывается внешней рефлексии, субъективному. На самом же деле положенность есть нечто высшее, ибо как положенность наличное бытие (как то, что оно есть в себе, как отрицательное) есть нечто всецело соотнесенное только с возвращением в себя. Поэтому положенность есть положенность только по отношению к сущности, как отрицание возвращенности в самое себя.
  2. Положенность еще не есть определение рефлексии; она лишь определенность как отрицание вообще. Но полагание достигло теперь единства с внешней рефлексией; последняя есть в этом единстве абсолютное предполагание, т. е. отталкивание рефлексии от самой себя, иначе говоря, полагание определенности как ее самой. Поэтому положенность, как таковая, есть отрицание; но, как предположенное, отрицание рефлектировано в себя. Таким образом, положенность есть рефлективное определение.
  Рефлективное определение отлично от определенности бытия, от качества; качество - это непосредственное соотношение с иным вообще; положенность также есть соотношение с иным, но с рефлектированностью в себя. Отрицание как качество есть отрицание как сущее; бытие составляет его основание и стихию. Рефлективное же определение имеет этим основанием реф-лектированность в самое себя. Положенность фиксируется как определение именно потому, что рефлексия, будучи подвергнута отрицанию, есть равенство с самой собой; поэтому ее подверг-нутость отрицанию сама есть рефлексия в себя. Определение удерживается (besteht) здесь не через бытие, а через свое равенство с собой. Так как бытие, как носитель качества, неравно отрицанию, то качество внутренне неравно и потому есть преходящий момент, исчезающий в ином. Рефлективное же определение есть положенность как отрицание, отрицание, имеющее своим основанием подвергнутость отрицанию, стало быть, не есть внутренне неравное себе, тем самым оно существенная, а не преходящая определенность. Равенство рефлексии самой себе, в которой отрицательное содержится только как отрицательное, как снятое или положенное, как раз и сообщает этому отрицательному устойчивое наличие (Bestehen).
  В силу этой рефлексии в себя рефлективные определения являют себя свободными, витающими в пустоте сущностностями (Wesenheiten), не притягивающими и не отталкивающими друг друга. В них определенность укрепилась и бесконечно фиксировалась через соотношение с собой. Именно определенное подчинило себе свой переход и свою чистую положенность, иначе говоря, свою рефлексию в иное превратило (umgebogen hat) в рефлексию в себя. Эти определения образуют тем самым определенную видимость, какова она в сущности, - существенную видимость. Поэтому определяющая рефлексия есть рефлексия, перешедшая вовне себя; равенство сущности с самой собой исчезло в отрицании, которое теперь господствует.
  В рефлективном определении имеются, следовательно, две стороны, которые вначале различаются между собой. Во-первых, оно положенность, отрицание, как таковое; во-вторых, оно рефлексия в себя. Как положенность оно отрицание как отрицание; это, стало быть, уже есть его единство с самим собой. Но оно таково лишь в себе; иначе говоря, оно непосредственное как снимающее себя в самом себе, как иное самого себя. - Постольку рефлексия есть остающийся внутри себя процесс определения. В ней сущность не выходит вовне себя; различия всецело положены, приняты обратно в сущность. Но с другой стороны, они не положенные, а рефлектированные в самих себя; отрицание как отрицание рефлектировано в равенство с самим собой, а не в свое иное, не в свое небытие.
  3. Если же рефлективное определение есть и соотношение, рефлектированное в само себя, и положенность, то непосредственно отсюда природа его уясняется больше. А именно, как положенность рефлективное определение есть отрицание, как таковое, небытие, противостоящее иному, а именно противостоящее абсолютной рефлексии в себя или противостоящее сущности. Но как соотношение с собой оно рефлектировано в себя. - Эта его рефлексия и та его положенность различны; его положенность, наоборот, есть его снятость; его же рефлектированность в себя - его устойчивость. Следовательно, поскольку именно положенность и есть в то же время рефлексия в самое себя, определенность рефлексии есть соотношение со своим инобытием в самой себе. Она дана не как сущая, покоящаяся определенность, которую соотносили бы с иным, так что соотнесенное и его соотношение оказались бы отличными друг от друга, причем первое было бы внутри-себя-сущим, некоторым нечто, исключающим из себя свое иное и свое соотношение с этим иным. Дело обстоит так, что рефлективное определение есть в самом себе определенная сторона и соотношение этой определенной стороны как определенной, т. е. соотношение с ее отрицанием. - Благодаря своему соотношению качество переходит в иное; в его соотношении начинается его изменение. Рефлективное же определение приняло свое инобытие обратно в себя. Оно положенность, отрицание, которое, однако, повертывает соотношение с иным внутрь себя; и отрицание, которое равно самому себе, есть единство его самого и его иного и только поэтому сущностность (Wesenheit). Следовательно, рефлективное определение есть положенность, отрицание, но как рефлексия в себя оно в то же время снятость этой положенное, бесконечное соотношение с собой.
  Глава вторая
  СУЩНОСТНОСТИ ИЛИ РЕФЛЕКТИВНЫЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ (DIE WESENHEITEN ODER DIE REFLEXIONBESTIMMUNGEN)
  Рефлексия есть определенная рефлексия; тем самым сущность есть определенная сущность или она есть сущностность (Wesenheit).
  Рефлексия есть видимость (Scheinen) сущности внутри самой себя.
  Сущность как бесконечное возвращение в себя есть не непосредственная простота, а отрицательная; сущность - это движение через различенные моменты, абсолютное опосредствование с собой. Но она имеет видимость в этих своих моментах; поэтому они сами рефлектированные в себя определения.
  Сущность - это, во-первых, простое соотношение с самой собой, чистое тождество. Это то ее определение, согласно которому она скорее есть отсутствие определений.
  Во-вторых, подлинное определение - это различие, и притом отчасти как внешнее или безразличное различие, разность вообще, отчасти же как противоположная разность, или как противоположность.
  В-третьих, как противоречие противоположность рефлектируется в самое себя и возвращается в свое основание.
  Примечание
  [Рефлективные определения в форме положений]
  Рефлективные определения обычно брались ранее в форме положений (Satzen), в которых о них высказывалось, что они применимы ко всему. Эти положения считались всеобщими законами мышления, лежащими в основании всякого мышления, абсолютными в самих себе и недоказуемыми, но признаваемыми и принимаемыми непосредственно и без возражения за истинные всяким мышлением, как только оно понимает их смысл.
  Так, существенное определение тождества выражено в положении: Все равно самому себе; А=А. Или отрицательно: А не может быть в одно и то же время А и не-А.
  Прежде всего непонятно, почему лишь эти простые определения рефлексии должны быть облечены в эту особую форму, а не также и другие категории, скажем все определенности сферы бытия. Тогда получились бы, например, следующие положения: все есть, все обладает наличным бытием и т. д.; или: все имеет некоторое качество, количество и т. д. Ведь бытие, наличное бытие и т. д., как логические определения, суть вообще предикаты всего. Категория, согласно этимологии этого слова и согласно дефиниции, данной Аристотелем, есть то, что говорится, утверждается о сущем. - Однако всякая определенность бытия есть по своему существу переход в противоположное; отрицательное всякой определенности столь же необходимо, как и она сама; как непосредственным определенностям, каждой из них непосредственно противостоит другая. Поэтому если эти категории облекаются в такие положения, то появляются также и противоположные положения; и те и другие предстают как одинаково необходимые, а как непосредственные утверждения они по меньшей мере одинаково правомерны. Одно положение требовало бы тогда доказательства [своей истинности] в противоположность другому, и потому этим утверждениям уже не мог бы быть присущ характер непосредственно истинных и неопровержимых законов (Satze) мышления.
  Рефлективные же определения не имеют качественного вида (Art). Они определения, соотносящиеся с собой и тем самым не имеющие в то же время определенности по отношению к иному. Далее, так как это такие определенности, которые в себе самих суть соотношения, то в них постольку уже содержится форма предложения (Satz). Ибо предложение отличается от суждения главным образом тем, что в нем содержание составляет само соотношение, иначе говоря, содержание есть определенное соотношение. Суждение же переносит содержание в предикат как всеобщую определенность, которая имеется сама по себе и отлична от своего соотношения, от простой связки. Если нам нужно превратить предложение в суждение, то мы определенное содержание, когда оно, например, заключается в глаголе, превращаем
  в причастие, чтобы таким образом отделить друг от друга само определение и его соотношение с субъектом. Для рефлективного же определения как рефлектированной в себя положенности подходит форма самого предложения. Однако, когда они высказываются как всеобщие законы мышления, они нуждаются еще в некотором субъекте своего соотношения, и этим субъектом служит "все" или А, которое означает то же, что "все" и "всякое бытие".
  С одной стороны, эта форма предложений есть нечто излишнее; рефлективные определения должны быть рассмотрены сами по себе. Далее, в этих предложениях есть та превратная сторона, что они имеют субъектом "бытие, всякое нечто". Они этим снова возрождают бытие и высказывают рефлективные определения тождество и т. д. - о том или ином нечто как имеющееся в нем качество; [высказывают их] не в спекулятивном смысле, а в том смысле, что нечто как субъект остается в таком качестве как сущее, но не в том смысле, что оно перешло в тождество и т. д. как в свою истину и свою сущность.
  Наконец, хотя рефлективные определения и имеют форму равенства самим себе и потому форму несоотнесенности с иным и свободы от противоположения, тем не менее, как это выяснится из их более подробного рассмотрения или как это непосредственно явствует из (ап) них самих как тождества, различия, противоположения, они определенные по отношению друг к другу;
  следовательно, они этой своей формой не освобождены от рефлексии, перехода и противоречия. Поэтому те несколько положений, которые устанавливаются как абсолютные законы мышления, если рассмотреть их подробнее, противоположны друг другу; они противоречат друг другу и снимают одно другое. - Если все тождественно с собой, то оно не разно, не противоположно, не имеет основания. Или если принимается, что нет двух одинаковых вещей, т. е. что все разнится между собой, то А не равно А, то А также и не противоположно и т. д. Принятие любого из этих положений не допускает принятия других. - При бездумном рассмотрении этих положений они просто перечисляются одно за другим, так что они являют себя не соотнесенными друг с другом; такое рассмотрение имеет в виду лишь их рефлектированность в себя, не принимая во внимание другого их момента положенности или их определенности, как таковой, которая вовлекает их в переход и в их отрицание.
  А. ТОЖДЕСТВО (DIE IDENTITAT)
  1. Сущность есть простая непосредственность как снятая непосредственность. Ее отрицательность есть ее бытие; она равна самой себе в своей абсолютной отрицательности, в силу которой инобытие и соотношение с иным сами в себе совершенно исчезли в чистом равенстве самому себе. Сущность есть, следовательно, простое тождество с собой.
  Это тождество с собой есть непосредственность рефлексии. Оно не такое равенство с собой, как бытие или ничто, а такое, которое устанавливает себя как единство, причем это установление есть не восстановление из чего-то иного, а чистое спонтанное и внутреннее установление; существенное тождество. Поэтому оно не абстрактное тождество, иначе говоря, не возникло через относительное подвергание отрицанию, которое происходило бы вне его и лишь отделило бы от него то, что от него отлично, в остальном же оставило бы это отличное по-прежнему как сущее. Нет, бытие и всякая определенность бытия сняли себя не относительно, а в себе самих, и эта простая отрицательность бытия в себе и есть само тождество.
  Поэтому тождество есть еще вообще то же самое, что и сущность.
  Примечание 1 [Абстрактное тождество]
  Мышление, держащееся в рамках внешней рефлексии и не знающее ни о каком другом мышлении, кроме внешней рефлексии, не доходит до познания тождества в том понимании, как оно только что было сформулировано, или, что то же самое, до познания сущности. Такое мышление всегда имеет перед собой лишь абстрактное тождество и вне его и наряду с ним - различие. Оно полагает, что разум есть не более как ткацкий станок, на котором основа - скажем тождество - и уток - различие - внешним образом соединяются и переплетаются между собой; или что разум, вновь подвергая анализу [получившуюся таким путем ткань], сперва выделяет особо тождество, а затем опять-таки сохраняет наряду с ним также и различие, сначала отождествление, а затем опять-таки и различение: отождествление, поскольку абстрагируются от различия, и различение, поскольку абстрагируются от отождествления. - Нужно оставить совершенно в стороне эти заверения и мнения о том, что делает разум, так как они до некоторой степени имеют лишь историческое (historische) значение; и скорее рассмотрение всего, что есть, в нем самом показывает, что оно в своем равенстве с собой неравно себе и противоречиво, а в своей разности, в своем противоречии тождественно с собой и что в нем самом совершается это движение перехода одного из этих определений в другое; и это именно потому, что каждое из них есть в самом себе противоположность самому себе. Понятие тождества - простая соотносящаяся с собой отрицательность - не есть продукт внешней рефлексии, оно образовалось в самом бытии. Напротив, то тождество, которое находится вне различия, и то различие, которое находится вне тождества, суть продукты внешней рефлексии и абстракции, произвольно задерживающейся на этой точке безразличной разности.
  2. Это тождество есть прежде всего сама сущность, а еще не ее определение, есть вся рефлексия, а не различенный ее момент. Как абсолютное отрицание оно отрицание, непосредственно отрицающее само себя; небытие и различие, исчезающее в своем возникновении, иначе говоря, различение, которым ничего не различается, но которое непосредственно совпадает внутри самого себя. Различение есть полагание небытия как небытия иного. Но небытие иного есть снятие иного и, стало быть, самого различения. Однако в таком случае различение имеется здесь как соотносящаяся с собой отрицательность, как небытие, которое есть небытие самого себя, небытие, которое имеет свое небытие не в ином, а в себе самом. Имеется, следовательно, соотносящееся с собой, рефлектированное различие, или чистое, абсолютное различие.
  Иначе говоря, тождество есть рефлексия в само себя, которая такова лишь как внутреннее отталкивание, а это отталкивание есть отталкивание лишь как рефлексия в себя, отталкивание, непосредственно принимающее себя обратно в себя. Тем самым тождество есть тождество как тождественное с собой различие. Но различие тождественно с собой лишь постольку, поскольку оно не тождество, а абсолютное нетождество. Но нетождество абсолютно постольку, поскольку оно не содержит ничего из своего иного, а содержит только само себя, т. е. поскольку оно абсолютное тождество с собой.
  Следовательно, тождество есть в самом себе абсолютное нетождество. Но оно также и определение тождества в противоположность нетождеству. Ибо как рефлексия в себя оно полагает себя как свое собственное небытие; оно целое, но как рефлексия оно полагает себя как свой собственный момент, как положен-ность, возвращение из которой в себя и есть оно. Лишь таким образом, лишь как момент оно тождество, как таковое, как определение простого равенства с самим собой в противоположность абсолютному различию.
  Примечание 2 [Первый исходный закон мышления: положение о тождестве]
  В этом примечании я подробнее рассмотрю тождество как положение о тождестве, которое обычно приводится как первый закон мышления.
  Это положение в его положительном выражении А =А есть прежде всего не более как выражение пустой тавтологии. Было поэтому правильно отмечено, что этот закон мышления бессодержателен и ни к чему дальнейшему не ведет. Таково то пустое тождество, за которое продолжают крепко держаться те, кто принимает его, как таковое, за нечто истинное и всегда утверждает: тождество не есть разность, тождество и разность разны. Они не видят, что уже этим они говорят, что тождество есть нечто разное, ибо они говорят, что тождество разнится от разности; так как они должны в то же время согласиться, что природа тождества именно такова, то из этого вытекает, что тождество не внешне, а в самом себе, в своей природе таково, что оно разно. - Далее, однако, придерживаясь этого неподвижного тождества, имеющего свою противоположность в разности, они не видят, что они тем самым делают его односторонней определенностью, которая, как односторонняя, лишена истинности. Они признают, что положение о тождестве выражает лишь одностороннюю определенность, что оно содержит лишь формальную, абстрактную, неполную истину. - Но из этого правильного суждения непосредственно вытекает, что истина достигает полноты лишь в единстве тождества с разностью и тем самым состоит только в этом единстве. Так как утверждают, что указанное неподвижное тождество несовершенно, то [очевидно, что ] эта тотальность, в сравнении с которой тождество несовершенно, предстает перед мыслью как нечто совершенное. Но так как, с другой стороны, тождество фиксируется как абсолютно отделенное от разности и в этой отделенное(tm) принимается за нечто существенное, значимое, истинное, то в этих противоречащих друг другу утверждениях следует усмотреть только одно неспособность связать эти две мысли: мысль о том, что тождество как абстрактное тождество существенно, и мысль о том, что оно, как таковое, также и несовершенно, - отсутствие сознания об отрицательном движении, каковым в этих утверждениях изображается само тождество. - Иначе говоря, утверждая, что тождество есть существенное тождество как разъединенность с разностью или в разъединенности с разностью, непосредственно высказывают истину тождества, [а именно ] что оно состоит в том, чтобы быть отделенностью, как таковой, или быть по своему существу в отделенности, т. е. чтобы быть не чем-то самостоятельным (fur sich), а моментом отделенности.
  Что же касается дальнейшего подтверждения абсолютной истинности положения о тождестве, то оно основывается на опыте постольку, поскольку ссылаются на опыт каждого сознания, которое, дескать, как только ему высказывают это положение - А есть А, дерево есть дерево, тотчас же соглашается с ним и удовлетворяется тем, что это положение как непосредственно ясное само собой не нуждается ни в каком другом обосновании и доказательстве.
  С одной стороны, эта ссылка на опыт, что-де всякое сознание повсеместно признает это положение, есть просто фраза. Ибо этим не хотят сказать, что эксперимент с абстрактным положением А " А проделали с каждым сознанием. Постольку эта ссылка на действительно произведенный опыт несерьезна, она лишь уверение, что если бы произвели такой опыт, то в результате получилось бы всеобщее признание. - Если же оказалось бы, что имеют в виду не абстрактное положение, как таковое, а это положение в конкретном применении, из которого абстрактное положение должно еще быть развито, то указанное утверждение о его всеобщности и непосредственности состояло бы в том, что всякое сознание, и притом в любом своем высказывании, кладет его в основание; иначе говоря, что оно скрыто содержится в любом высказывании. Но ведь конкретное и применение именно и состоят в соотношении простого тождественного с чем-то отличным от него многообразным. Выраженное как положение, конкретное было бы прежде всего синтетическим положением. Правда, из самого конкретного или из синтетического положения, выражающего его, абстракция могла бы вывести посредством анализа положение о тождестве; но на самом деле она не оставила бы опыт таким, какой он есть, а изменила бы его, ибо опыт содержал скорее тождество в единстве с разностью и есть прямое опровержение утверждения, будто абстрактное тождество, как таковое, есть нечто истинное, ибо во всяком опыте встречается прямо противоположное этому, а именно тождество, лишь соединенное с разностью.
  Но с другой стороны, опыт с чистым положением о тождестве осуществляется даже весьма и весьма часто, и в этом опыте достаточно ясно обнаруживается, как смотрят на истину, которую оно содержит. А именно, если, например, на вопрос, что такое растение, отвечают: растение - это растение, то все общество, на котором проверяется истинность такого рода положения, в одно и то же время и признает ее, и столь же единодушно заявляет, что этим ничего не сказано. Если кто-нибудь открывает рот и обещает указать, что такое Бог, а затем говорит: Бог есть Бог, то ожидания обмануты, так как ждали некоторого особого (verschiedene) определения; и если это положение есть абсолютная истина, то, значит, такая абсолютная болтовня ценится весьма низко; ничто не считается более скучным и тягостным, чем разговор, пережевывающий лишь одно и то же, чем подобная речь, которую тем не менее считают истиной.
  При ближайшем рассмотрении этой скуки, вызываемой такой истиной, мы видим, что началом "растение есть-" собираются что-то сказать, привести какое-то дальнейшее определение. Но так как затем лишь повторяется то же самое, то произошло скорее обратное: получается ничего. Такая отождествляющая (identisches) речь противоречит, следовательно, самой себе. Тождество, вместо того чтобы быть в самом себе истиной, и абсолютной истиной, есть поэтому скорее нечто обратное; вместо того чтобы быть неподвижным простым (das unbewegte Einfache), оно нахождение за свои пределы к самораспаду.
  В той форме предложения, в которой выражено тождество, заключается, следовательно, более чем простое, абстрактное тождество. В ней заключается то чистое движение рефлексии, в котором иное выступает лишь как видимость, как непосредственное исчезание. "А есть" - это начало, при котором представляется нечто разное; к чему следовало бы прийти, но до разного дело не доходит; А есть... А; разность есть лишь исчезание; движение возвращается в само себя. - На форму предложения можно смотреть как на скрытую необходимость присовокупить к абстрактному тождеству еще что-то в виде указанного движения. - Таким образом присовокупляется также некоторое А, или растение, или какой-нибудь другой субстрат, который как бесполезное содержание не имеет никакого значения; но это содержание составляет ту разность, которая по видимости случайно сюда присовокупилась. Если вместо А и всякого другого субстрата берут само тождество - "тождество есть тождество", то и в этом случае признается, что вместо него можно равным образом брать любой другой субстрат. Поэтому если уж ссылаться на то, что показывает явление, то оно показывает, что в выражении тождества непосредственно встречается и разность. Или выразим это, согласно предыдущему, определеннее: оно показывает, что это тождество есть ничто, что оно отрицательность, абсолютное отличие от самого себя.
  Другое выражение положения о тождестве - А не может быть в одно и то же время А и не-А - имеет отрицательную форму; оно называется положением о противоречии. Обычно нельзя доказать правомерность присоединения к тождеству формы отрицания, которой это положение отличается от предыдущего. - Но эта форма состоит в том, что тождество как чистое движение рефлексии есть простая отрицательность, которую приведенное второе выражение положения содержит в более развитом виде. Высказывается А и не-А, чисто иное этого А; но не-А появляется только для того, чтобы исчезнуть. Тождество, следовательно, выражено в этом положении как отрицание отрицания. А и не-А различены; эти различенные соотнесены с одним и тем же А. Тождество, следовательно, представлено здесь как эта различенность в одном соотношении или как простое различие в них же самих.
  Из этого явствует, что само положение о тождестве, а еще больше положение о противоречии имеют не только аналитическую, но и синтетическую природу. Ибо положение о противоречии содержит в своем выражении не только пустое, простое равенство с собой и не только вообще иное этого равенства, но даже абсолютное неравенство, противоречие в себе. Само же положение о тождестве содержит, как было относительно него показано, рефлективное движение, тождество как исчезание инобытия.
  Из этого рассмотрения следует, во-первых, что положение о тождестве или противоречии, долженствующее выразить как истину лишь абстрактное тождество в противоположность различию, есть не закон мышления, а скорее нечто ему противоположное; во-вторых, что эти положения содержат больше, чем ими хотят сказать, а именно содержат эту противоположность, само абсолютное различие.
  В. РАЗЛИЧИЕ (DER UNTERSCHIED)
  1. Абсолютное различие (Der absolute Unterschied)
  Различие - это отрицательность, присущая рефлексии в себя;
  ничто, высказываемое отождествляющей речью; существенный момент самого тождества, которое как отрицательность самого себя в одно и то же время определяет себя и различенб от различия.
  1. Это различие есть различие в себе и для себя, абсолютное различие, различие сущности. - Оно различие в себе и для себя, не различие через нечто внешнее, а соотносящееся с собой, следовательно, простое различие. - Важно понимать абсолютное различие как простое различие. В абсолютном различии между А и не-А именно простое "не", как таковое, и составляет это различие. Само различие есть простое понятие. Две вещи, как говорят, различны между собой тем, что они и т. д. - "Тем" означает: в одном и том же отношении, при одном и том же основании определения. Это различие есть различие рефлексии, а не инобытие наличного бытия. Одно наличное бытие и другое наличное бытие положены как находящиеся друг вне друга (aussereinanderfallend); каждое наличное бытие, определенное по отношению к другому, имеет отдельное непосредственное бытие. Напротив, иное сущности есть иное в себе и для себя, а не иное как иное чего-то другого, находящегося вне его; простая определенность в себе. Также и в сфере наличного бытия инобытие и определенность оказались той же природы, простой определенностью, тождественной противоположностью; но это тождество обнаружилось лишь как переход одной определенности в другую. Здесь же, в сфере рефлексии, различие выступает как рефлектированное различие, положенное так, как оно есть в себе.
  2. Различие в себе есть соотносящееся с собой различие; таким образом, оно отрицательность самого себя, отличие не от иного, а себя от самого себя; оно есть не оно само, а свое иное. Различенное же от различия есть тождество. Различие, следовательно, есть само же оно и тождество. Оба вместе составляют различие; оно целое и его момент. - Можно также сказать, что различие как простое не есть различие; оно различие лишь в соотношении с тождеством, но вернее будет сказать, что оно как различие содержит и тождество, и само это соотношение. - Различие есть целое и его собственный момент, так же как тождество есть целое и свой момент. - Это следует рассматривать как существенную природу рефлексии и как определенную первооснову (Urgrund) всякой деятельности и самодвижения. - Различие, равно как и тождество, становятся моментами или положенностью, потому что, будучи рефлексией, они отрицательное соотношение с самими собой.
  Различие, взятое таким образом как единство себя и тождества, есть в себе самом определенное различие. Оно не переход в иное, не соотношение с иным, находящимся вне его; оно имеет свое иное, тождество, в самом себе, так же как тождество, входя в определение различия, не потеряло себя в нем как в своем ином, а сохраняется в нем, есть его рефлексия в себя и его момент.
  3. Различие имеет оба момента - тождество и различие; оба, таким образом, суть некоторая положенность, определенность. Но в этой положенности каждый момент есть соотношение с самим собой. Один момент, тождество, сам есть непосредственно момент рефлексии в себя; но точно так же и другой момент, различие, есть различие в себе, рефлектированное различие. Различие, имея оба этих момента, которые сами суть рефлексии в себя, есть разность.
  2. Разность (Die Verschiedenheit)
  1. Тождество распадается в самом себе на разность, так как оно как абсолютное внутреннее различие полагает себя как свое собственное отрицательное, и эти его моменты, само оно и его отрицательное, суть рефлексии в себя, тождественны с собой; иначе говоря, именно потому, что оно непосредственно само снимает свое отрицание и в своем определении рефлектировано в себя. Различенное удерживается как безразличное друг к другу разное, так как оно тождественно с собой, так как тождество составляет его почву и стихию; иначе говоря, разное есть то, что оно есть, именно лишь в своей противоположности - в тождестве.
  Разность составляет инобытие как инобытие рефлексии. Иное наличного бытия имеет непосредственное бытие своим основанием, в котором удерживается отрицательное. В рефлексии же тождество с собой, рефлектированная непосредственность, удерживает отрицательное и его безразличие.
  Моменты различия-это тождество и само различие. Они разные как рефлектированные в самих себя, как соотносящиеся с самими собой; таким образом, в определении тождества они соотношения лишь с собой; тождество не соотнесено с различием, и различие не соотнесено с тождеством; поскольку, следовательно, каждый из этих моментов соотнесен лишь с собой, они не определены по отношению друг к другу. - Так как они, таким образом, не различены в самих себе, то различие для них внешне. Разные [моменты], следовательно, относятся друг к другу не как тождество и различие, а лишь как разные вообще, безразличные и друг к другу, и к своей определенности.
  2. В разности как безразличии различия рефлексия стала вообще внешней себе; различие есть лишь некоторая положенносгпь или дано как снятое различие, но оно само есть вся рефлексия. - При ближайшем рассмотрении оказывается, что оба, тождество и различие, как только что определилось, суть рефлексии; каждое из них есть единство самого себя и своего иного; каждое из них есть целое. Но тем самым снята [их] определенность - быть только тождеством или только различием. Они не качества, потому что их определенность через рефлексию в себя дана в то же время только как отрицание. Имеется, следовательно, такое двоякое: рефлексия в себя, как таковая, и определенность как отрицание, или положенность. Положенность есть внешняя себе рефлексия; она отрицание как отрицание; следовательно, в себе она, правда, соотносящееся с собой отрицание и рефлексия в себя, но лишь в себе; она соотношение с собой как с чем-то внешним.
  Рефлексия в себе и внешняя рефлексия суть тем самым те два определения, в виде которых моменты различия, тождество и различие, положены самими собой. Они самые эти моменты, поскольку они теперь определились. - Рефлексия в себе есть тождество, но определенное как безразличное к различию, [т. е. ] не лишенное вовсе различия, а относящееся к нему как тождественное с собой; она разность. Именно тождество так рефлектировалось в себя, что оно, собственно говоря, есть одна рефлексия в себя обоих моментов; оба суть рефлексия в себя. Тождество есть эта одна рефлексия обоих, которая имеет в самой себе различие лишь как безразличное различие и которая есть разность вообще. Внешняя же рефлексия есть их определенное различие не как абсолютная рефлексия в себя, а как определение, к которому сущая в себе рефлексия безразлична; оба его момента, тождество и само различие, суть, таким образом, внешне положенные, а не в себе и для себя сущие определения.
  Это-то внешнее тождество есть одинаковость, а внешнее различие неодинаковость. - Одинаковость есть, правда, тождество, но лишь как положенность, тождество, которое не есть в себе и для себя. - Точно так же неодинаковость есть различие, но как внешнее различие, которое не есть в себе и для себя различие самого неодинакового. Одинаково ли одно нечто с другим нечто или нет - это не касается ни того ни другого нечто; каждое из них соотнесено лишь с собой, есть в себе и для себя то, что оно есть. Тождество или нетождество как одинаковость и неодинаковость есть внешнее им отношение чего-то третьего.
  3. Внешняя рефлексия соотносит разное с одинаковостью и неодинаковостью. Это соотнесение, сравнение, перемежаясь, идет от одинаковости к неодинаковости и от последней к первой. Но это перемежающееся соотнесение одинаковости и неодинаковости внешне самим этим определениям; да они и соотносятся не друг с другом, а каждое само по себе - лишь с чем-то третьим. В этом чередовании каждая выступает непосредственно сама по себе. - Внешняя рефлексия, как таковая, внешняя самой себе; определенное различие есть подвергшееся отрицанию абсолютное различие; оно, стало быть, не просто, не рефлексия в себя, а имеет эту рефлексию вовне себя; его моменты поэтому распадаются и соотносятся с противостоящей им рефлексией в себя тоже как внешние друг другу.
  В отчужденной от себя рефлексии одинаковость и неодинаковость появляются, стало быть, как определения, которые сами не соотнесены друг с другом, и она разделяет их, соотнося их с одним и тем же посредством [выражений ] "постольку", "с той или другой стороны" и "в том или ином отношении". Следовательно, разные, которые суть одно и то же, с чем соотносятся оба определения - одинаковость и неодинаковость, в одном отношении одинаковы между собой, а в другом - неодинаковы, и, поскольку они одинаковы, постольку неодинаковы. Одинаковость соотносится лишь с собой, и неодинаковость есть также лишь неодинаковость.
  Но этим своим отделением друг от друга они только снимаются. Как раз то, что должно было удержать их от противоречия и распада, а именно то обстоятельство, что нечто в одном отношении одинаково с чем-то иным, в другом же отношении неодинаково с ним, - как раз это обособление одинаковости и неодинаковости друг от друга есть их разрушение. Ибо оба они определения различия; они соотношения друг с другом, соотношения, состоящие в том, что одно есть то, что другое не есть; одинаковое не есть неодинаковое, и неодинаковое не есть одинаковое; это соотношение принадлежит к сущности обоих, и вне его они не имеют никакого значения; как определения различия каждое из них есть то, что оно есть, как различенное от своего иного. Но в силу их безразличия друг к другу одинаковость соотнесена лишь с собой и неодинаковость точно так же есть сама по себе свое собственное "в том или ином отношении" (eigene Riicksicht) и рефлексия для себя; каждая, стало быть, одинакова с самой собой; различие исчезло, так как они не имеют никакой определенности по отношению друг к другу; иначе говоря, каждая есть тем самым только одинаковость.
  Это безразличное "в том или ином отношении" (Riicksicht) или внешнее различие снимает, стало быть, само себя и есть своя отрицательность в себе самом. Внешнее различие есть та отрицательность, которая при сравнивании присуща сравнивающему. Сравнивающее переходит от одинаковости к неодинаковости и от неодинаковости обратно к одинаковости, заставляет, следовательно, одну исчезать в другой и есть на деле отрицательное единство обеих. Это единство с самого начала находится по ту сторону сравниваемого, равно как и по ту сторону моментов сравнения, как субъективное, совершающееся вне их действие. Но это отрицательное единство, как оказалось, есть на самом деле природа самих одинаковости и неодинаковости. Как раз то самостоятельное "в том или ином отношении", каким оказывается каждая из них, и есть скорее их соотношение с собой, снимающее их различенность и, стало быть, их самих.
  С этой стороны одинаковость и неодинаковость, как моменты внешней рефлексии и как внешние самим себе, исчезают вместе в своей одинаковости. Но это их отрицательное единство, далее, также и положено в них; а именно, они имеют в себе сущую рефлексию вне их, иначе говоря, они одинаковость и неодинаковость чего-то третьего, чего-то иного, нежели они сами. Таким образом, одинаковое не есть одинаковое с самим собой, и неодинаковое как неодинаковое не с самим собой, а с чем-то неодинаковым с ним, само есть одинаковое. Следовательно, одинаковое и неодинаковое есть неодинаковое с самим собой. Каждое из них есть, стало быть, такая рефлексия: одинаковость есть она сама и неодинаковость, а неодинаковость есть она сама и одинаковость.
  Одинаковость и неодинаковость составляли сторону положенности по отношению к сравниваемому или разному, которое определилось по отношению к ним как в себе сущая рефлексия. Но это разное тем самым также утратило свою определенность по отношению к ним. Как раз одинаковость и неодинаковость, определения внешней рефлексии, суть та лишь в себе сущая рефлексия, которой должно было быть разное, как таковое, лишь неопределенное различие разного. В себе сущая рефлексия есть соотношение с собой без отрицания, абстрактное тождество с собой, стало быть, как раз сама положенность. - То, что только разно, вследствие положенности переходит, стало быть, в отрицательную рефлексию. Разное есть такое различие, которое только положено, следовательно, различие, которое не есть различие, следовательно, отрицание себя в самом себе. Таким образом, сами одинаковость и неодинаковость, положенность, возвращаются через безразличие или в себе сущую рефлексию обратно в отрицательное единство с собой, в рефлексию, которая в себе самой есть различие одинаковости и неодинаковости. Разность, безразличные стороны которой точно так же суть всецело лишь моменты как моменты одного отрицательного единства, есть противоположность.
  Примечание
  [Положение о разности]
  Разность, подобно тождеству, выражают в особом положении. Впрочем, эти два положения оставляют в безразличной разности по отношению друг к другу, так что каждое положение признается верным само по себе, безотносительно к другому.
  Все вещи разны или нет двух вещей, которые были бы одинаковы. - Это положение на самом деле противоположно положению о тождестве, ибо оно утверждает: А есть разное, следовательно, А есть также не Л; иначе говоря: А неодинаково с некоторым другим [А ]; таким образом, оно не А вообще, а скорее определенное А. В положении о тождестве вместо А можно поставить любой другой субстрат, но А как неодинаковое уже нельзя заменить любым другим. А, правда, должно быть чем-то разнящимся не от себя, а лишь от иного; но эта разность есть его собственное определение. Как тождественное с собой А оно неопределенно; а как определенное оно противоположность этому;
  оно уже имеет в самом себе не только тождество с собой, но и отрицание, тем самым и разность самого себя от себя.
  [Положение о том], что все вещи разнятся между собой,- это совершенно излишнее положение, ибо во множественном числе слова "вещи" уже непосредственно заключается множественность и совершенно неопределенная разность. - Но положение: нет двух вещей, которые были бы совершенно одинаковы, выражает нечто большее, а именно определенную разность. Две вещи - это не только две (числовая множественность есть только единообразие), а они разны благодаря некоторому определению. Положение о том, что нет двух одинаковых вещей, кажется представлению странным и, согласно анекдоту, вызвало недоумение также при одном дворе, где Лейбниц высказал его и тем побудил [придворных ] дам искать среди листьев на дереве, не найдут ли они два одинаковых. - Блаженные времена для метафизики, когда ею занимались при дворе и когда не требовалось никаких других усилий для исследования ее положений, кроме сравнивания листьев на дереве! - Причина, почему это положение кажется странным, кроется в сказанном выше, а именно в том, что два или числовая множественность еще не заключает в себе определенной разности и что разность, как таковая, в своей абстрактности прежде всего безразлична к одинаковости и неодинаковости. Представление, начиная заниматься также и определениями, берет самые эти моменты как безразличные друг к другу, полагая, что для определения достаточно одного или другого, достаточно простой одинаковости вещей без [их] неодинаковости или что вещи разны, хотя бы они были только численно множественными, разными вообще, а не неодинаковыми. Положение же о разности гласит, что вещи разнятся между собой вследствие неодинаковости, что им в той же мере присуще определение неодинаковости, в какой и определение одинаковости, ибо лишь оба этих определения вместе составляют определенное различие.
  Это положение о том, что всем вещам присуще определение неодинаковости, нуждалось бы в доказательстве; оно не может быть выдвинуто как непосредственное положение, ибо даже обычный способ познания требует для соединения разных определений в одном синтетическом положении, чтобы привели доказательство или показали нечто третье, в чем они опосредствованы. Это доказательство должно было бы показать переход тождества в разность, а затем переход разности в определенную разность, в неодинаковость. Но это обычно не делается; оказалось, что разность или внешнее различие есть в действительности рефлектированное в себе различие, различие в самом себе, что безразличное удерживание разного есть чистая положенность и тем самым не внешнее, безразличное различие, а одно соотношение обоих моментов.
  В этом заключается также распад и ничтожность положения о разности. Две вещи одинаковы не полностью, поэтому они в одно и то же время одинаковы и неодинаковы: одинаковы уже тем, что они вещи или вообще две, ибо каждая есть вещь и нечто одно, точно так же как и другая, каждая, следовательно, есть то же, что и другая; неодинаковы же они по предположению. Тем самым имеется определение, что оба момента, одинаковость и неодинаковость, разны в одном и том же, иначе говоря, что распадающееся различие есть вместе с тем одно и то же соотношение. Тем самым это определение перешло в противоположение.
  Правда, это "вместе с тем" в обоих предикатах не сливает их в одно [прибавлением слова] "поскольку", [утверждением], что две вещи, поскольку они одинаковы, постольку не неодинаковы, или с одной стороны и в одном отношении одинаковы, а с другой стороны и в другом отношении неодинаковы. Этим из вещи устраняют единство одинаковости и неодинаковости, и то, что было бы ее собственной рефлексией и рефлексией одинаковости и неодинаковости в себе, фиксируется как рефлексия, внешняя самой вещи. Но ведь это означает, что именно рефлексия различает в одной и той же деятельности эти две стороны - одинаковость и неодинаковость, стало быть, содержит их обе в одной деятельности, позволяет одной просвечивать сквозь другую (die eine in die andere scheinen lasst) и рефлектирует одну в другую. - Обычное же нежничанье с вещами, заботящееся лишь о том, чтобы они не противоречили себе, забывает здесь, как и в других случаях, что таким путем противоречие не разрешается, а лишь переносится в другое место, в субъективную или внешнюю рефлексию вообще, и что последняя действительно содержит в одном единстве, как снятые и соотнесенные друг с другом, оба момента, которые этим устранением и перемещением провозглашаются чистой положенностью.
  3. Противоположность (Der Gegensatz)
  В противоположности определенная рефлексия, различие, завершена. Противоположность есть единство тождества и разности; ее моменты в одном тождестве разные; в этом смысле они противоположны.
  Тождество и различие суть моменты различия, заключенные внутри него самого; они рефлектированные моменты его единства. Одинаковость же и неодинаковость - это ставшая внешней (entausserte) рефлексия; тождество этих моментов с собой - это безразличие каждого из них не только к различающемуся от него, но и к в-себе-и-для-себя-бытию, как таковому, это - тождество с собой, противостоящее рефлектированному в себя тождеству; следовательно, оно не рефлектированная в себя непосредственность. Положенность сторон внешней рефлексии есть поэтому бытие, так же как их неположенность - небытие.
  При более внимательном рассмотрении моментов противоположности оказывается, что они рефлектированная в себя положенность или определение вообще. Положенность - это одинаковость и неодинаковость; обе они, рефлектированные в себя, составляют определения противоположности. Их рефлексия в себя состоит в том, что каждый из них есть в самом себе единство одинаковости и неодинаковости. Одинаковость имеется лишь в рефлексии, которая сравнивает со стороны неодинаковости, и тем самым одинаковость опосредствована своим другим - безразличным - моментом; точно так же неодинаковость имеется лишь в том же рефлектирующем соотношении, в котором имеется одинаковость. - Следовательно, каждый из этих моментов есть в своей определенности целое. Он есть целое, поскольку содержит и свой другой момент; но этот его другой момент есть нечто безразлично сущее; таким образом, каждый момент содержит соотношение со своим небытием и есть лишь рефлексия в себя или целое как соотносящееся по своему существу со своим небытием.
  Эта рефлектированная в себя одинаковость с собой, содержащая в самой себе соотношение с неодинаковостью, есть положительное; равным образом неодинаковость, содержащая в самой себе соотношение со своим небытием, с одинаковостью, есть отрицательное. - Иначе говоря, оба [этих момента ] суть положенность; поскольку же различенная определенность берется как различенное определенное соотношение положенности с собой, противоположность есть, с одной стороны, положенность, рефлектированная в свою одинаковость с собой, а с другой - положенность, рефлектированная в свою неодинаковость с собой, - положительное и отрицательное. - Положительное - это положенность как рефлектированная в одинаковость с собой; но рефлектированное есть положенность, т. е. отрицание как отрицание; таким образом, эта рефлексия в себя имеет своим определением соотношение с иным. Отрицательное - это положенность как рефлектированная в неодинаковость. Но положенность есть сама же неодинаковость. Стало быть, эта рефлексия есть тождество неодинаковости с самой собой и абсолютное соотношение с собой. - Обеим, следовательно, присущи: положенное, рефлектированной в одинаковость с собой, - неодинаковость, а положенности, рефлектированной в неодинаковость с собой, - одинаковость.
  Таким образом, положительное и отрицательное - это стороны противоположности, ставшие самостоятельными. Они самостоятельны, будучи рефлексией целого в себя, и принадлежат к противоположности, поскольку именно определенность рефлектирована в себя как целое. В силу своей самостоятельности они составляют определенную в себе противоположность. Каждое из них есть оно же само и свое иное, и потому каждое имеет свою определенность не в чем-то ином, а в себе самом. - Каждое соотносится с самим собой, лишь соотносясь со своим иным. Это имеет две стороны: каждое есть соотношение со своим небытием как снятие внутри себя этого инобытия; таким образом, его небытие есть лишь момент внутри его. Но с другой стороны, положенность стала здесь бытием, безразличным удерживанием; содержащееся в каждом из них его иное есть поэтому также небытие того, в чем оно, как считают, содержится лишь как момент. Поэтому каждое из них имеется лишь постольку, поскольку имеется его небытие, и притом в тождественном соотношении.
  Определения, образующие положительное и отрицательное, состоят, следовательно, в том, что положительное и отрицательное - это, во-первых, абсолютные моменты противоположности;
  их удерживание - это нераздельно единая рефлексия; именно в едином опосредствовании каждое из них есть через небытие своего иного, следовательно, через свое иное или через свое собственное небытие. - Таким образом, они противоположные вообще; иначе говоря, каждое из них лишь противоположно другому; одно еще не положительно, а другое еще не отрицательно, оба они отрицательны друг относительно друга. Каждое, таким образом, есть вообще, во-первых, постольку, поскольку есть иное; то, что оно есть, оно есть через иное, через свое собственное небытие; оно лишь положенность; во-вторых, оно есть постольку, поскольку иного нет; то, что оно есть, оно есть через небытие иного; оно рефлексия в себя. - Но и то и другое, [положительное и отрицательное], суть единое опосредствование противоположности вообще, в котором они суть вообще лишь положенные.
  Но далее эта чистая положенность вообще рефлектирована в себя; положительное и отрицательное в соответствии с этим моментом внешней рефлексии безразличны к тому первому тождеству, в котором они лишь моменты; иначе говоря, так как эта первая рефлексия есть собственная рефлексия положительного и отрицательного в самое себя и каждое есть своя положенность в самом себе, то каждое из них безразлично к этой своей рефлексии в свое небытие, к своей собственной положенности. Обе стороны суть, таким образом, только разные, и поскольку их определенность - быть положительным и отрицательным - составляет их положенность друг относительно друга, каждая [из этих сторон] так не определена в самой себе, а есть лишь определенность вообще; поэтому хотя каждой стороне присуща одна из определенностей положительное или отрицательное, но они могут быть заменены друг другом, и каждая сторона такова, что ее можно одинаково брать и как положительную, и как отрицательную.
  Но положительное и отрицательное не есть, в-третьих, ни одно лишь положенное, ни просто безразличное; нет, их положенность или соотношение с иным в единстве, которого они сами не составляют, принято обратно в каждое из них. Каждое из них в самом себе положительно и отрицательно; положительное и отрицательное - это рефлективное определение в себе и для себя; лишь в этой рефлексии противоположного в себя оно положительно и отрицательно. Положительное имеет в самом себе то соотношение с иным, которое составляет определенность положительного; равным образом и отрицательное не есть отрицательное по отношению к иному, а также имеет в самом себе ту определенность, в силу которой оно отрицательно.
  Таким образом, каждое из них есть самостоятельное, для себя сущее единство с собой. Правда, положительное есть положенность, но так, что положенность есть для него лишь положенность как снятая. Оно непротивоположное, снятая противоположность, но как сторона самой противоположности. - Правда, как положительное, нечто определено в соотношении с некоторым инобытием, но так, что его природа состоит в том, чтобы не быть положенным; положительное - это рефлексия в себя, отрицающая инобытие. Но и его иное, отрицательное, само уже не положенность или момент, а есть самостоятельное бытие; таким образом, отрицающая рефлексия положительного в себя определена как исключающая из себя это свое небытие.
  Точно так же и отрицательное как абсолютная рефлексия есть не непосредственное отрицательное, а отрицательное как снятая положенность; оно отрицательное в себе и для себя, положительно основывающееся на самом себе. Как рефлексия в себя оно отрицает свое соотношение с иным; его иное есть положительное, есть самостоятельное бытие; его отрицательное соотношение с последним состоит поэтому в том, что оно исключает его из себя. Отрицательное - это самостоятельно удерживающееся противоположное в противоположность положительному, которое есть определение снятой противоположности. Отрицательное - это основывающаяся на себе вся противоположность, противоположная тождественной с собой положенное.
  Положительное и отрицательное, стало быть, положительно и отрицательно не только в себе, но в себе и для себя. Таково каждое из них а себе, поскольку абстрагируются от их исключающего соотношения с иным, и берут их, лишь исходя из их определения. Нечто положительно или отрицательно в себе, когда оно должно быть определено так не только относительно иного. Но когда положительное или отрицательное берут не как положенность и тем самым не как противоположное, каждое есть то, что непосредственно, - бытие и небытие. Но положительное и отрицательное - это моменты противоположности; их в-себе-бытие составляет лишь форму их рефлектированности в себя. Нечто положительно в себе вне соотношения с отрицательным, и оно отрицательно в себе вне соотношения с положительным; в этом определении фиксируется лишь абстрактный момент этой рефлектированности. Но в-себе-сущее положительное или отрицательное означает по существу своему, что быть противоположным это не один лишь момент и не нечто относящееся к сравниванию, а есть собственное определение сторон противоположности. Следовательно, они положительны или отрицательны в себе не вне соотношения с иным, а так, что это соотношение, и притом как исключающее, составляет их определение или в-себе-бытие; здесь, стало быть, они положительное и отрицательное также в себе и для себя.
  Примечание
  [Противоположные величины арифметики]
  Здесь следует сказать о понятии положительного и отрицательного, как оно встречается в арифметике. Оно предполагается в ней известным; но так как его понимают не в его определенном различии, то оно не свободно от неразрешимых затруднений и запутанности. Только что были даны оба реальных определения положительного и отрицательного - помимо простого понятия их противоположения, - состоящие в том, что, во-первых, в основании лежит лишь разное, непосредственное наличное бытие, простую рефлексию которого в себя отличают от его положенности, от самого противоположения. Поэтому противопоставление имеет силу только как не в себе и для себя сущее, и хотя оно присуще разному так, что каждый [из разных моментов] есть противоположное вообще, однако в то же время оно остается само по себе безразличным к противоположному, и все равно, какое из обоих противоположных разных [моментов] считать положительным или отрицательным. - Но во-вторых, положительное есть положительное само по себе, а отрицательное
  отрицательное само по себе, так что эти разные [моменты] не безразличны друг к другу, а различие их есть это их определение в себе и для себя. - Обе эти формы положительного и отрицательного встречаются уже в первых определениях, в которых они применяются в арифметике.
  Во-первых, +а и -а суть противоположные величины вообще:
  а - это лежащая в основании обеих в-себе-сущая единица, которая безразлична к самому противоположению и, не развивая дальше понятия, служит здесь мертвой основой. Правда, -а означает отрицательное, +а положительное, но одно из них есть нечто противоположное, точно так же как и другое.
  Во-вторых, а - это не только простая, лежащая в основании единица, но как +а и -а она рефлексия этих противоположных в себя; имеются два разных а, и безразлично, какую из них обозначают как положительное или отрицательное; оба а удерживаются отдельно друг от друга и положительны.
  Взятые как противоположные величины + у - у = 0; или в [выражении ]-8+3 положительные 3 отрицательны в 8. Соединяясь, противоположные снимаются. Если пройден час пути на восток и точно такой же путь обратно на запад, то путь на запад снимает пройденный вначале путь; сколько есть долгов, на столько меньше имущества, и сколько есть имущества, столько же снимается долгов. Вместе с тем час пути на восток сам по себе не есть положительный путь, как и путь на запад - отрицательный; эти направления безразличны к данной определенности противоположности; лишь нечто третье - имеющееся вне их отношение - делает одно из этих направлений положительным, а другое отрицательным. Равным образом и долги сами по себе не суть отрицательное; они таковы лишь по отношению к должнику; для заимодавца они его положительное имущество; они некая сумма денег (или чего бы то ни было, обладающего определенной ценностью), которая есть долг или имущество в зависимости от внешнего им отношения.
  Хотя противоположные [моменты ] и снимают себя в своем соотношении, так что результат равен нулю, однако в них имеется также и соотношение их тождества, безразличное к самой противоположности; в этом случае они составляют одно. Как было упомянуто о сумме денег, она лишь одна сумма, или а есть лишь одно а и в +а и в -а; точно так же и путь есть лишь один отрезок пути, а не два пути - один на восток, другой на запад. И ордината у одна и та же, на какой бы стороне оси мы ее ни взяли; в этом смысле + у - у = у; она только ордината, как таковая (die Ordinate); имеется лишь одно определение и один закон ординаты.
  Но кроме того, [два] противоположных суть не только одно безразличное, но и два безразличных. А именно, как противоположные они также рефлектированные в себя и таким образом остаются разными.
  Так, в [выражении] -8+3 имеется вообще 11 единиц; +у и -у суть ординаты на противоположных сторонах оси, где каждая есть наличное бытие, безразличное к этой границе и к своей противоположности; в этом случае + у у = 2у. - Точно так же путь, пройденный на восток и на запад, есть сумма двойного усилия или сумма двух промежутков времени. Равным образом в политической экономии определенное количество денег или ценностей есть как средство существования не только это одно количество, но и удвоенное: оно средство существования и для заимодавца, и для должника. Государственное имущество исчисляется не только как сумма наличных денег и других недвижимых и движимых ценностей, имеющихся в государстве, и тем более не как сумма, остающаяся свободной после вычитания пассивного имущества из активного; капитал, хотя бы его активное и пассивное определение сводилось к нулю, остается, во-первых, положительным капиталом, как + а - а = а; во-вторых же, поскольку он то пассивный капитал, то дается в заем, то снова дается в заем, он тем самым оказывается весьма приумножающимся средством.
  Но противоположные величины - это не только, с одной стороны, просто противоположные вообще, а с другой - реальные или безразличные. Нет, хотя само определенное количество и есть безразлично ограниченное бытие, однако в нем встречается также и положительное в себе, и отрицательное в себе. Например, а, поскольку оно не имеет знака, считается положительным, если перед ним требуется поставить знак. Если бы оно должно было стать лишь противоположным вообще, то его с таким же успехом можно было бы принять и за -а. Но положительный знак дается ему непосредственно, так как положительное само по себе имеет свое особое значение непосредственного как тождественного с собой в отличие от противоположения.
  Далее, когда положительные и отрицательные величины складываются или вычитаются, они принимаются за сами по себе положительные и отрицательные, а не за становящиеся такими лишь через отношение сложения или вычитания этим внешним способом. В [выражении] 8 - (-3) первый минус противополагается восьми, а второй минус (-3) есть противоположный в себе, вне этого отношения.
  Отчетливее обнаруживается это в умножении и делении; здесь положительное следует брать по существу своему как непротивоположное, отрицательное же как противоположное и не брать оба определения одинаково лишь как противоположные вообще. Так как учебники при доказательстве правил о знаках в обоих этих арифметических действиях не идут дальше понятия противоположных величин вообще, то эти доказательства неполны и запутываются в противоречиях. - Но в умножении и делении плюс и минус приобретают более определенное значение положительного и отрицательного в себе, так как отношение множителей друг к другу как единицы и численности - это не просто отношение увеличения и уменьшения, как при сложении и вычитании, а есть качественное отношение, вследствие чего плюс и минус также приобретают качественное значение положительного и отрицательного. - Если не принимать во внимание этого определения и исходить только из понятия противоположных величин, то легко можно вывести ложное заключение, что если -a+a=a2 , то, наоборот, +а- - а = +а2. Так как один из множителей означает численность, а другой - единицу, причем за первую принимается обычно первый множитель, то оба выражения -а-+а и +а- -а различаются тем, что в первом +а есть единица и -а численность, а во втором наоборот. По поводу первого обычно говорят, что если +а должно быть взято -а раз, то +а берется не просто а раз, а в то же время противоположным ему образом, т. е. -а раз +а n, поэтому, так как здесь имеется + [a. ], то его следует брать отрицательно, и произведение есть -a2. - Если же во втором случае -а должно быть взято +а раз, то -а равным образом следовало бы брать не -а раз, а в противоположном ему определении, т. е. +а раз. Следовательно, рассуждая, как и в первом случае, произведение должно быть +a . -То же самое имеет место и при делении.
  Это заключение необходимо, поскольку плюс и минус берутся лишь как противоположные величины вообще; минусу в первом случае приписывается способность изменять плюс; во втором же случае плюс не должен был бы иметь такую способность по отношению к минусу, несмотря на то что он такое же противоположное определение величины, как и минус. И в самом деле, плюс не обладает такой силой, потому что он должен быть здесь взят по своему качественному определению относительно минуса, поскольку отношение между множителями качественное. Постольку, следовательно, отрицательное есть здесь противоположное в себе, противоположное, как таковое, а положительное неопределенное, безразличное вообще; правда, оно также и отрицательное, но отрицательное иного, а не в самом себе. - Определение как отрицание получается, стало быть, лишь через отрицательное, а не через положительное.
  Точно так же и -а - а = +a2, потому что отрицательное а должно быть взято не просто противоположным образом (ведь именно так оно должно было бы быть взято при умножении на -a, a отрицательно. Отрицание же отрицания есть положительное.
  С. ПРОТИВОРЕЧИЕ (DER WTOERSPRUCH)
  1. Различие вообще содержит обе свои стороны как моменты; в разности они безразлично распадаются; в противоположности, как таковой, они стороны различия, определенные лишь одна через другую, стало быть, лишь моменты; но они определены также и в самих себе, безразличные друг к другу и исключающие друг друга: они самостоятельные рефлективные определения.
  Одна сторона есть положительное, другая же - отрицательное, но первая как положительное в самом себе, а вторая - как отрицательное в самом себе. Безразличной самостоятельностью каждое в отдельности обладает благодаря тому, что содержит в самом себе соотношение со своим другим моментом; таким образом, оно есть вся замкнутая внутри себя противоположность в целом. - Как такое целое каждое опосредствовано с собой своим иным и содержит это иное. Но оно, кроме того, опосредствовано с собой небытием своего иного; таким образом, оно для себя сущее единство и исключает из себя иное.
  Так как самостоятельное рефлективное определение исключает другое в том же отношении, в каком оно содержит это другое (и потому оно самостоятельно), то оно, обладая самостоятельностью, исключает из себя свою собственную самостоятельность, ибо последняя состоит в том, чтобы содержать в себе свое другое определение и единственно лишь благодаря этому не быть соотношением с чем-то внешним; но столь же непосредственно эта самостоятельность состоит в том, чтобы быть самой собой и исключать из себя свое отрицательное определение. Самостоятельное рефлективное определение есть, таким образом, противоречие.
  Различие вообще есть уже противоречие в себе, ибо оно есть единство таких [моментов], которые суть лишь постольку, поскольку они не одно, и разъединение таких, которые даны лишь как разъединенные в одном и том же отношении. Но положительное и отрицательное - это положенное противоречие, ибо как отрицательные единства они сами суть полагание самих себя, и в этом полагании каждое есть снятие себя и полагание своей противоположности. - Они составляют определяющую рефлексию как исключающую', так как исключение - это одно различение и каждое из различенных как исключающее само есть все исключение, то каждое исключает себя в самом себе.
  Если рассматривать каждое из этих двух самостоятельных рефлективных определений в отдельности, то положительное есть положенность как рефлектированная в равенство с собой, положенность, которая не есть соотношение с иным, стало быть, удерживается, поскольку положенность снята и исключена. Но тем самым положительное делается соотношением небытия, положенностью. - Таким образом, оно противоречие, ибо как полагание тождества с собой оно, исключая отрицательное, делается отрицательным чего-то (von einern), следовательно, тем иным, которое оно из себя исключает. Это иное, как исключенное, положено свободным от исключающего и тем самым положено как рефлектированное в себя и как то, что само исключает. Таким образом, исключающая рефлексия - это полагание положительного как исключающего иное, так что это полагание есть непосредственно полагание его иного, которое исключает его.
  В этом состоит абсолютное противоречие положительного; но это противоречие есть непосредственно абсолютное противоречие отрицательного; полагание обоих есть одна рефлексия. - Отрицательное, рассматриваемое отдельно, в противоположность положительному есть положенность как рефлектированная в неодинаковость с собой, отрицательное как отрицательное. Но отрицательное само есть неодинаковое, небытие чего-то иного; следовательно, рефлексия в его неодинаковость - это скорее его соотношение с самим собой. - Отрицание вообще есть отрицательное как качество, иначе говоря, непосредственная определенность; но отрицательное как отрицательное соотнесено со своим отрицательным, со своим иным. Если это отрицательное берут лишь как тождественное с первым, то оно, равно как и первое, лишь непосредственно; их берут, таким образом, не как иные по отношению друг к другу, стало быть, не как отрицательные; отрицательное вообще не есть нечто непосредственное. - Но кроме того, так как каждое из них есть также то же самое, что и иное, то это соотношение неодинаковых есть точно так же соотношение их тождества.
  Следовательно, имеется то же противоречие, что и в положительном, а именно положенность или отрицание как соотношение с собой. Но положительное есть это противоречие лишь в себе; отрицательное же есть положенное противоречие, ибо в своей рефлексии в себя, заключающейся в том, что оно есть в себе и для себя отрицательное, иначе говоря, что оно как отрицательное тождественно с собой, - в этой своей рефлексии в себя оно имеет то определение, что оно нетождественное, исключение тождества. Оно состоит в том, чтобы быть тождественным с собой в противоположность тождеству и тем самым посредством своей исключающей рефлексии исключать из себя само себя.
  Следовательно, отрицательное - это целое (как опирающееся на себя противоположение) противоположение, абсолютное, несоотносящееся с иным различие; это различие как противоположение исключает из себя тождество; но тем самым оно исключает само себя, ибо как соотношение с собой оно определяет себя как само тождество, которое оно исключает.
  2. Противоречие разрешается.
  В исключающей самое себя рефлексии, которую мы рассматривали, положительное и отрицательное снимают каждое в своей самостоятельности самих себя; каждое из них есть просто переход или, вернее, превращение себя в свою противоположность. Это непрерывное исчезание противоположных [моментов ] в них самих есть ближайшее единство, возникающее благодаря противоречию; это единство есть нуль.
  Но противоречие содержит не только отрицательное, но и положительное; иначе говоря, исключающая самое себя рефлексия есть в то же время полагающая рефлексия. Результат противоречия не есть только нуль. - Положительное и отрицательное составляют положенность самостоятельности; отрицание их ими же самими снимает положенность самостоятельности. Это и есть как раз то, чти в противоречии поистине исчезает в основании (zu Grunde gent).
  Рефлексия в себя, благодаря которой стороны противоположности становятся самостоятельными соотношениями с собой, есть прежде всего их самостоятельность как различенных моментов; они, таким образом, суть эта самостоятельность лишь в себе, ибо они еще противоположные [моменты]; и то обстоятельство, что они таковы в себе, составляет их положенность. Но их исключающая рефлексия снимает эту положенность, делает их для-себя-сущими самостоятельными [моментами], такими, которые самостоятельны не только в себе, но и через свое отрицательное соотношение со своим иным; их самостоятельность, таким образом, также положена. Но кроме того, этим своим полаганием они делаются некоторой положенностью. Они обрекают себя на исчезновение (richten sich zu Grunde) тем, что определяют себя как тождественные друг с другом, но в этом тождестве [определяют себя] скорее как отрицательное, как такое тождественное с собой, которое есть соотношение с иным.
  Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что эта исключающая рефлексия есть не только такое формальное определение. Она в-себе-сущая самостоятельность и снятие этой положенности и лишь через это снятие для-себя-сущее и действительно самостоятельное единство. Благодаря снятию инобытия или положенности положенность, отрицательное иного оказывается, правда, снова наличной. Но на самом деле это отрицание не есть снова лишь первое, непосредственное соотношение с иным, есть положенность не как снятая непосредственность, а как снятая положенность. Исключающая рефлексия самостоятельности, будучи исключающей, делается положенностью, но точно так же есть снятие своей положенности. Она снимающее соотношение с собой; в этом соотношении она, во-первых, снимает отрицательное и, во-вторых, полагает себя как отрицательное; и только лишь это есть то отрицательное, которое она снимает; снимая отрицательное, она в одно и то же время полагает и снимает его. Само исключающее определение есть для себя, таким образом, то иное, отрицание которого она есть; снятие этой положенности не есть поэтому снова положенность как отрицательное чего-то иного, а есть слияние с самим собой, которое составляет положительное единство с собой. Самостоятельность, таким образом, - это единство, возвращающееся в себя через отрицание своей положенности. Она единство сущности, заключающееся в том, что она тождественна с собой не через отрицание иного, а через отрицание самой себя.
  3. С этой положительной стороны, с которой самостоятельность как исключающая рефлексия делается в противоположности положенностью, а также снимает ее, противоположность не только исчезла в основании, но и возвратилась в свое основание. - Исключающая рефлексия самостоятельной противоположности делает эту противоположность чем-то отрицательным, лишь положенным; этим она низводит свои сначала самостоятельные определения, положительное и отрицательное, до таких определений, которые суть только определения; и, становясь таким образом положенностью, положенность вообще возвращается в свое единство с собой; она простая сущность, но сущность как основание. Благодаря снятию внутренне противоречивых определений сущности сущность восстановлена, однако с определением - быть исключающим единством рефлексии, простым единством, определяющим само себя как отрицательное, но в этой положенности непосредственно равным самому себе и слившимся с собой.
  Следовательно, благодаря своему противоречию самостоятельная противоположность возвращается сначала в основание; она то первое, непосредственное, с которого начинают, и снятая противоположность или снятая положенность сама есть некоторая положенность. Тем самым сущность как основание есть положенность, нечто ставшее. Но напротив того, оказалось положенным лишь то, что противоположность или положенность есть нечто снятое, дана лишь как положенность. Следовательно, сущность как основание это рефлексия, исключающая так, что сущность делает самое себя положенностью, что противоположность, с которой раньше начали и которая была тем, что непосредственно, есть лишь положенная, определенная самостоятельность сущности, и что эта противоположность есть лишь то, что снимает себя в себе самом, а сущность - то, что рефлектировано в своей определенности в себя. Сущность как основание исключает себя из самой себя, она полагает себя; ее положенность - которая есть то, что исключено, - дана лишь как положенность, как тождество отрицательного с самим собой. Это самостоятельное есть отрицательное, положенное как отрицательное, оно нечто противоречащее самому себе, остающееся поэтому непосредственно в сущности как в своем основании.
  Разрешенное противоречие есть, следовательно, основание, сущность как единство положительного и отрицательного. В противоположности определение достигло самостоятельности;
  основание же есть эта завершенная самостоятельность; отрицательное есть в нем самостоятельная сущность, но как отрицательное; таким образом, основание в такой же степени положительное, как и то, что тождественно с собой в этой отрицательности. Поэтому противоположность и ее противоречие столь же сняты в основании, как и сохранены. Основание - это сущность как положительное тождество с собой, однако такое тождество, которое в то же время соотносится с собой как отрицательность, следовательно, определяет себя и делается исключенной положенностью; но эта положенность есть вся самостоятельная сущность, а сущность - это основание как тождественное с самим собой и положительное в этом своем отрицании. Следовательно, противоречащая себе самостоятельная противоположность сама уже была основанием; прибавилось лишь определение единства с самим собой, которое появляется благодаря тому, что каждый из самостоятельных противоположных [моментов] снимает сам себя и делается своим иным, стало быть, исчезает в основании, но в этом исчезновении сливается в то же время лишь с самим собой, следовательно, в своей гибели, т. е. в своей положенное(tm) или в отрицании есть скорее лишь рефлектированная в себя, тождественная с собой сущность.
  Примечание 1
  [Единство положительного и отрицательного]
  Положительное и отрицательное - это одно и то же. Выражение это принадлежит внешней рефлексии, поскольку она проводит сравнение этих двух определений. Но не следует проводить внешнее сравнение между этими определениями, равно как и между другими категориями, а их надлежит рассматривать в них же самих, т. е. должно рассмотреть, в чем состоит их собственная рефлексия. Что же касается этой рефлексии, то обнаружилось, что каждое из них по существу своему имеет свою видимость (ist das Scheinen) в ином и даже есть полагание себя как иного.
  Но представлению, поскольку оно рассматривает положительное и отрицательное не так, каковы они в себе и для себя, можно во всяком случае посоветовать провести сравнение, для того чтобы обратить его внимание на несостоятельность этих различенных [определений], которые оно признает прочно противостоящими друг другу. Уже незначительного опыта в рефлектирующем мышлении достаточно, чтобы удостовериться в том, что если нечто было определено как положительное, то, когда идут от этой основы дальше, это положительное тотчас же непосредственно превращается в отрицательное и, наоборот, отрицательно определенное - в положительное и что рефлектирующее мышление запутывается в этих определениях и становится противоречащим себе. Те, кто не знает природы этих определений, придерживаются мнения, будто эта путаница неправомерна, что ее не должно быть, и объясняют ее субъективной погрешностью. Действительно, этот переход [одного в другое ] остается просто путаницей, покуда не осознается необходимость этого превращения. - Но и внешняя рефлексия легко может сообразить, что, во-первых, положительное - это не непосредственно тождественное, а с одной стороны, нечто противоположное отрицательному, и оно лишь в этом отношении имеет значение, следовательно, само отрицательное заключено в его понятии, с другой же стороны, оно в самом себе есть соотносящееся с собой отрицание чистой положенности или отрицательного, следовательно, само есть внутри себя абсолютное отрицание. - Равным образом отрицательное, противостоящее положительному, имеет смысл лишь в указанном соотношении с этим своим иным; следовательно, оно содержит его в своем понятии. Но и без соотношения с положительным отрицательное самостоятельно удерживается (hat eigenes Bestehen); оно тождественно с собой; но в таком случае оно само есть то, чем должно было быть положительное.
  Противоположность между положительным и отрицательным понимают главным образом так, что положительное (хотя оно по своему названию выражает предположенность (Poniertsein) и положенность (Gesetztsein)) есть нечто объективное, а отрицательное - нечто субъективное, принадлежащее лишь внешней рефлексии, ничуть не касающееся объективного, в себе и для себя сущего, и совершенно не существующее для него. Действительно, если отрицательное выражает собой лишь абстракцию, созданную субъективным произволом, или определение, возникшее в результате внешнего сравнения, то оно, разумеется, не существует для объективного положительного, т. е. это положительное не соотнесено в самом себе с такой пустой абстракцией; но в таком случае определение, что оно есть нечто положительное, также лишь внешне ему. - Так, чтобы привести пример неподвижной противоположности этих определений рефлексии, мы укажем, что свет считается вообще только положительным, а тьма - только отрицательным. Но свет в своем бесконечном распространении и в силе своей развертывающей и животворящей действенности обладает по своему существу природой абсолютной отрицательности. Напротив, тьма, как лишенное многообразия или как лоно порождения, само себя не различающее внутри себя, есть простое тождественное с собой, положительное. Ее принимают за чисто отрицательное в том смысле, что как простое отсутствие света она совершенно не существует для света, так что свет, соотносясь с ней, соотносится не с чем-то иным, а единственно лишь с самим собой, следовательно, тьма лишь исчезает перед ним. Но как известно, свет становится тусклым от темноты, и помимо этого чисто количественного изменения он претерпевает и качественное изменение: благодаря соотношению с тьмой он определяется как цвет.
  Точно так же и добродетель, например, не существует без борьбы; скорее она высшая, совершенная борьба; в этом смысле она не только положительное, но и абсолютная отрицательность; она также добродетель не только в сравнении с пороком, а в самой себе есть противоположение и борение. Или, наоборот, порок не только отсутствие добродетели - ведь и невинность есть такое отсутствие - и отличается от добродетели не только для внешней рефлексии, но и в самом себе противоположен ей, есть зло. Зло в противоположность добру состоит в самодовлении (in dem Beruhen auf sich); зло - положительная отрицательность. Невинность же, как отсутствие и добра, и зла, безразлична к обоим определениям, она ни положительна, ни отрицательна. Но в то же время это отсутствие надлежит брать и как определенность, и, с одной стороны, ее следует рассматривать как положительную природу чего-то, а с другой - она соотносится с чем-то противоположным, и все существа выходят из своего состояния невинности, из своего безразличного тождества с собой, соотносятся через самих себя со своим иным и тем самым обрекают себя на исчезновение или, в положительном смысле, возвращаются в свое основание. - Истина как соответствующее объекту знание также есть положительное, но она это равенство с собой лишь постольку, поскольку знание отнеслось отрицательно к иному, проникло собой объект и сняло составляющее его отрицание. Заблуждение есть нечто положительное как уверенное в себе и отстаивающее себя мнение относительно того, что не есть в себе и для себя сущее. Неведение же - это либо то, что безразлично к истине и заблуждению, стало быть, не определенное ни как положительное, ни как отрицательное, и определение его как отсутствия принадлежит внешней рефлексии, либо же как объективное, как свойственное кому-то определение оно обращенное против себя побуждение - нечто отрицательное, содержащее в себе положительное направление. - Одно из важнейших познаний - это постигать и придерживаться того взгляда на эту природу рассматриваемых рефлективных определений, что их истина состоит лишь в их соотношении друг с другом и, стало быть, в том, что каждое из них в самом своем понятии содержит другое; без знания этого нельзя, собственно говоря, сделать и шагу в философии.
  Примечание 2 [Положение об исключенном третьем]
  Определение противоположности также было превращено в положение, в так называемое положение об исключенном третьем.
  Нечто есть либо А, либо не-А, третьего не дано.
  Это положение означает, во-первых, что все есть нечто противоположное, нечто определенное либо как положительное, либо как отрицательное. - Это важное положение, необходимость которого состоит в том, что тождество переходит в разность, а разность - в противоположение. Однако это положение обычно понимают не в указанном смысле, а лишь в том смысле, что из всех предикатов вещи присущ либо сам данный предикат, либо его небытие. Противоположное означает здесь лишь отсутствие или, вернее, неопределенность, и положение это столь незначительно, что не стоит даже высказывать его. Если взять определения "сладкое", "зеленое", "четырехугольное" - а брать следует, мол, все предикаты - и затем говорится о духе, что он либо сладок, либо несладок, либо зеленый, либо незеленый и т. д., то это ни к чему не приводящая тривиальность. Определенность, предикат, соотносится с чем-то; нечто определено-это высказывается в положении; в нем определенность необходимо должна определить себя точнее, должна стать определенностью в себе, противоположением. Но вместо этого положение в указанном выше тривиальном смысле только переходит к небытию вообще, возвращается к неопределенности.
  Положение об исключенном третьем отличается, далее, от рассмотренного выше положения о тождестве или противоречии, которое гласило: нет ничего такого, что было бы а одно и то же время А и не-А. Положение об исключенном третьем утверждает, что нет ничего такого, что не было бы ни А, ни не-А, что нет такого третьего, которое было бы безразлично к этой противоположности. В действительности же имеется в самом этом положении третье, которое безразлично к этой противоположности, а именно само А. Это А не есть ни +Л, ни -А, но равным образом есть и +А, и -А. - Нечто, которое должно быть либо +А, либо не-А, соотнесено, стало быть, и с +А, и с не-А; и опять-таки утверждают, что, будучи соотнесено с А, оно не соотнесено с не-А, равно как оно не соотнесено с А, если оно соотнесено с не-А. Итак, само нечто есть то третье, которое должно было бы быть исключено. Так как противоположные определения столь же положены в нечто, как и сняты в этом полагании, то третье, имеющее здесь образ безжизненного нечто, есть, если постичь его глубже, единство рефлексии, в которое как в основание возвращается противоположение.
  Примечание 3 [Положение о противоречии]
  Итак, если первые рефлективные определения - тождество, разность и противоположение - нашли свое выражение в одном положении, то тем более должно было бы быть охвачено и выражено в одном положении то определение, в которое они переходят как в свою истину, а именно противоречие: все вещи сами по себе противоречивы, причем в том смысле, что это положение сравнительно с прочими скорее выражает истину и сущность вещей. Противоречие, выступающее в противоположении, - это лишь развитое ничто, содержащееся в тождестве и встретившееся в выражении, что положение о тождестве ничего не говорит. Это отрицание определяется далее как разность и как противоположение, которое и есть положенное противоречие.
  Но один из основных предрассудков прежней логики и обыденного представления - это мнение, будто противоречие не такое существенное (wesenhafte) и имманентное определение, как тождество; но если уж речь идет об иерархии и оба определения надо сохранить как раздельные, то противоречие следовало бы признать более глубоким и более существенным. Ибо в противоположность ему тождество есть лишь определение простого непосредственного, определение безжизненного бытия; противоречие же есть корень всякого движения и жизненности; лишь поскольку нечто имеет в самом себе противоречие, оно движется, имеет побуждение и деятельно.
  Обычно противоречие, во-первых, устраняют из вещей, из сущего и истинного вообще, утверждая, что нет ничего противоречивого. Во-вторых, оно, напротив, вытесняется в субъективную рефлексию, которая будто бы полагает его лишь своим соотнесением и сравниванием. Но собственно говоря, и в этой рефлексии его нет, ибо противоречивое, уверяют, нельзя ни представить себе, ни мыслить. Вообще противоречие, будь это в сфере действительного или в мыслящей рефлексии, признается случайностью, как бы ненормальностью и преходящим пароксизмом.
  Что касается утверждения, будто противоречия нет, будто оно не существует, то такого рода заверение не должно нас тревожить; абсолютное определение сущности должно иметь место во всяком опыте, во всем действительном, равно как и в любом понятии. Выше, говоря о бесконечном, которое есть противоречие, обнаруживающееся в сфере бытия, было уже указано на нечто подобное. Но обыденный опыт сам свидетельствует о том, что имеется по меньшей мере множество противоречивых вещей, противоречивых устроении и т. д., противоречие которых находится не только во внешней рефлексии, а в них самих. Но кроме того, противоречие не следует считать просто какой-то ненормальностью, встречающейся лишь кое-где: оно есть отрицательное в своем существенном определении, принцип всякого самодвижения, состоящего не более как в изображении противоречия. Само внешнее чувственное движение есть непосредственное наличное бытие противоречия. Нечто движется не так, что оно в этом "теперь" находится здесь, а в другом "теперь" там, а только так, что оно в одном и том же "теперь" находится здесь и не здесь, в одно и то же время находясь и не находясь в этом "здесь". Необходимо согласиться с древними диалектиками, что указанные ими противоречия в движении действительно существуют; но отсюда не следует, что движения поэтому нет, а следует, напротив, что движение - это само налично сущее противоречие.
  Равным образом внутреннее, подлинное самодвижение, побуждение вообще (стремление или напряжение монады, энтелехия абсолютно простой сущности) это только то, что нечто в самом себе и его отсутствие, отрицательное его самого суть в одном и том же отношении. Абстрактное тождество с собой еще не есть жизненность; оттого, что положительное есть в себе самом отрицательность, оно выходит вовне себя и начинает изменяться. Таким образом, нечто жизненно, только если оно содержит в себе противоречие и есть именно та сила, которая в состоянии вмещать в себе это противоречие и выдерживать его. Если же нечто существующее не в состоянии в своем положительном определении в то же время перейти в свое отрицательное [определение] и удержать одно в другом, если оно не способно иметь в самом себе противоречие, то оно не живое единство, не основание, а погибает (gent zu Grunde) в противоречии. - Спекулятивное мышление состоит лишь в том, что мышление удерживает противоречие и в нем - само себя, а не в том, чтобы, как это свойственно представлению, позволять противоречию господствовать над ним и растворять его определения лишь в другие определения или в ничто.
  Если в движении, побуждении и т. п. противоречие скрыто от представления за простотой этих определений, то, наоборот, в определениях отношения противоречие выступает непосредственно. Если взять самые тривиальные примеры: верх и низ, правое и левое, отец и сын и т. д. до бесконечности, то все они содержат противоположность в одном. Верх есть то, что не есть низ; определение верха состоит лишь в том, чтобы не быть низом; верх есть лишь постольку, поскольку есть низ, и наоборот; в одном определении заключается его противоположность. Отец есть иное сына, а сын - иное отца, и каждый дан лишь как это иное иного; и в то же время одно определение имеется лишь в соотношении с другим; их бытие - это единое наличие (Bestehen). Отец и вне соотношения с сыном есть нечто самостоятельное, но в этом случае он не отец, а мужчина вообще; равным образом верх и низ, правое и левое суть также рефлектированные в себя, суть нечто и вне соотношения, но [в таком случае] они лишь места вообще. - Противоположные [определения ] содержат противоречие постольку, поскольку они в одном и том же отношении соотносятся друг с другом отрицательно или снимают друг друга и безразличны друг к другу. Представление, переходя к моменту безразличия этих определений, забывает в нем их отрицательное единство и тем самым оставляет их лишь как разные вообще; в таком определении правое уже не правое, левое уже не левое и т. д. Но поскольку представление в самом деле
  имеет перед собой правое и левое, оно имеет перед собой эти определения как отрицающие себя одно в другом и в то же время и как не отрицающие себя в этом единстве, а [имеет] каждое как безразличное для себя сущее.
  Поэтому представление всюду имеет, правда, своим содержанием противоречие, но не доходит до осознания его; представление остается внешней рефлексией, переходящей от одинаковости к неодинаковости или от отрицательного соотношения к рефлектированности различенных [определений ] в себя. Внешняя рефлексия сопоставляет эти два определения внешним образом и имеет в виду лишь их, а не [их] переход, который составляет суть и содержит противоречие. - Остроумная же рефлексия - скажем здесь и о ней - состоит в схватывании и высказывании противоречия. Хотя она и не выражает понятия вещей и их отношений, а имеет своим материалом и содержанием лишь определения представления, она все же приводит их в такое соотношение, в котором содержится их противоречие, и тем самым дает их понятию просвечивать сквозь это противоречие. - Но мыслящий разум заостряет, так сказать, притупившееся различие разного, простое многообразие представления, до существенного различия, до противоположности. Лишь доведенные до крайней степени противоречия, многообразные [моменты] становятся деятельными и жизненными по отношению друг к другу и приобретают в нем ту отрицательность, которая есть имманентная пульсация самодвижения и жизненности.
  Касаясь онтологического доказательства бытия Бога, мы отметили, что исходное его определение - это "совокупность (Inbegriff) всех реальностей". Относительно этого определения обычно указывают прежде всего то, что оно возможно, так как оно, мол, не содержит никакого противоречия, потому что реальность берется [в этом доказательстве] лишь как безграничная реальность. Мы отметили выше, что этим указанная совокупность превращается в простое неопределенное бытие или, если реальности берутся действительно как многие определенные [реальности], - в совокупность всех отрицаний. При более тщательном различении реальности различие ее превращается из разности в противоположность и тем самым в противоречие, а совокупность всех реальностей вообще - в абсолютное внутреннее противоречие. Обычный horror [страх], который представляющее, неспекулятивное мышление испытывает перед противоречием, как природа перед vacuuin [пустотой], отвергает этот вывод, ибо такое мышление не идет дальше одностороннего рассмотрения разрешения противоречия в ничто и не познает его положительной стороны, с которой противоречие становится абсолютной деятельностью и абсолютным основанием.
  Из рассмотрения природы противоречия вообще следовало, что если в той или иной сути (Sache) можно обнаружить противоречие, то это само по себе еще не есть, так сказать, изъян, недостаток или погрешность этой сути. Наоборот, каждое определение, каждое конкретное, каждое понятие есть по своему существу единство различенных и различимых моментов, которые благодаря определенному, существенному различию становятся противоречивыми. Это противоречивое действительно разрешается в ничто, оно возвращается в свое отрицательное единство. Вещь, субъект, понятие есть именно само это отрицательное единство; оно нечто в себе самом противоречивое, но точно так же и разрешенное противоречие; оно основание, которое содержит свои определения и есть их носитель. Вещь, субъект или понятие, будучи в своей сфере рефлектированы в себя, суть свои разрешенные противоречия, но вся их сфера опять-таки есть определенная, разная сфера, а потому она конечна и, значит, противоречива. Не она сама есть разрешение этого более высокого противоречия, а она имеет своим отрицательным единством, своим основанием более высокую сферу. Поэтому конечные вещи в своем безразличном многообразии вообще таковы, что они противоречивы в себе самих, надломлены внутри себя и возвращаются в свое основание. - Как это будет выяснено в дальнейшем, истинное заключение от конечного и случайного к абсолютно необходимой сущности состоит не в том, чтобы заключать от конечного и случайного как от бытия, лежащего и остающегося лежать в основании, а в том, что (и это непосредственно присуще случайности
  
  
  В.Ф. Асмус. Античная философия
  ЛОГИКА АРИСТОТЕЛЯ И ЕГО УЧЕНИЕ О МЕТОДЕ. "Диалектика" Аристотеля
  
  Страницы:
  |все|
  | 01 | 02 | 03 |
  В философии стоицизма, выступившего несколькими десятилетиями позже Аристотеля, логика понималась как некая специальная наука, составляющая часть науки в более обширном смысле слова. Напротив, для Аристотеля логика - не отдельная наука, а орудие (???????) всякой науки. Аристотель называет логику "Аналитикой"; в специальном трактате, который получил название "Аналитик" (Первой и Второй), он изложил ее основные учения: об умозаключении и о доказательстве. Задача логики, как ее понимает Аристотель, - исследование и указание методов, при помощи которых известное данное может быть сведено к элементам, способным стать источником его объяснения. Из этого видно, что основной метод логики Аристотеля - "сведение". Учение об этом искусстве Аристотель называет "наукой", но здесь этот термин он понимает не в смысле специальной по предмету отрасли науки, а широко, как умозрительное исследование, дающее возможность различить условия доказательства, его виды, степени, а также выяснить последние предложения, достигнув которых мы уже не можем продолжать сведение данного к элементам, объясняющим это данное.
  "Аналитики" - не единственный труд Аристотеля по логике. Важным вопросам логики посвящены также его "Топика", "Об истолковании", "Опровержение софистических умозаключений", "Категории", а кроме того отдельные места "Метафизики" и даже "Этики".
  Изучение всех сочинений Аристотеля, посвященных вопросам логики или, по крайней мере, рассматривающих эти вопросы, показывает, что в логических исследованиях Аристотеля наибольшее его внимание привлекали три проблемы:
  1) вопрос о методе вероятностного знания; этот отдел логических исследований Аристотель называет "диалектикой", он рассматривает его в своей "Топике";
  2) вопрос о двухосновных методах выяснения уже не вероятного только знания, а знания достоверного; эти методы - определение ".доказательство;
  3) вопрос о методе нахождения посылок знания; это индукция.
  Сравнение учения Аристотеля о знании с учениями некоторых крупных рационалистов XVII в., например Декарта, показывает, что в одном чрезвычайно важном вопросе теории познания и логики Аристотель видел дальше и яснее, чем знаменитый французский ученый и философ. Это вопрос о вероятностном знании. Аристотель с не меньшей силой, чем позднейшие рационалисты, и с гораздо большим приближением к материализму, чем они, полагал, что цель знания - верное отражение самой реальности. Вместе с тем он ясно видел, что далеко не всегда и не по всем вопросам знание сразу возникает как достоверное познание реальности. В ряде случаев и по ряду вопросов знание не может быть непререкаемым обладанием истиной, а есть лишь знание вероятное. Это знание предполагает свой, особый метод. Это не метод науки в точном смысле слова, а метод, приближающий к научному методу, подготовляющий его. Аристотель называет его "диалектикой", отклонившись в использовании этого термина от традиции его применения у Сократа и у Платона. Для Сократа "диалектика" была способом отыскания достоверного знания посредством анализа противоречий в ходячих и в философских представлениях о его предмете. Для Платона "диалектика" - учение о познании истинно-сущего, достигаемое посредством упражнения ума в созерцании бестелесных "эйдосов", или "идей", не опирающемся на чувственность. И у того и у другого "диалектика" - знание достоверное.
  Напротив, для Аристотеля "диалектика" - только исследование, а не доктринальное изложение непререкаемых истин. Предмет аристотелевской "диалектики" - не сама истина, не соответствие знания его предмету, а только отсутствие формального противоречия между терминами обсуждаемого вопроса, а также между положениями, высказанными участниками спора. Ценность "диалектики", по Аристотелю, во-первых, в ее способности показать, каким образом должен исследоваться вопрос; для этого развиваются умозаключения, которые могли бы привести к ответу на поставленный вопрос (не к достоверному, а всего лишь вероятному) и которые были бы свободны от противоречий. Во-вторых, "диалектика" дает способ исследовать, что в ответах на поставленный вопрос может быть ложного.
  В качестве специфических умозаключений, а именно не способных к обоснованию .достоверных выводов, "диалектические" силлогизмы, как их называет Аристотель, основываются не на необходимых посылках, а на "мнениях, принятых на веру", иначе - на положениях, признанных в качестве вероятных авторитетными лицами. Единственная логическая сила, которой обладают "диалектические" силлогизмы, - их внутренняя непротиворечивость. Однако, опираясь на эту свободу от внутренних противоречий, можно получить всего лишь вероятные выводы. Такое исследование следует считать не установлением истины, а всего лишь испытанием.
  Но будучи систематически разработано, "испытание" - это не только логическая тренировка. "Испытание" возвышает мысль над узколичным или частным, над чисто случайным и вводит ее в сферу всеобщего. Однако всеобщность эта все же лишена необходимости. Исследованию умозаключений и рассуждении этого рода посвящена "Топика" Аристотеля. В ней в качестве цели "диалектики" указывается или установление определения или опровержение.
  В "Топике" (II - VII) особенно обстоятельно разработаны правила опровержения. Нельзя не согласиться с Робэном (Robin), что по существу это "критические правила верификации" [72, с. 42]. Испытывается некоторое предложение, в котором высказывается принадлежность известному предмету известного свойства. Вопрос заключается в исследовании, соответствует или не соответствует этому предмету приписанное ему свойство. Рассматриваются случаи, когда обращение предложения (перемена местами его субъекта и предиката) возможно и когда оно невозможно. В первом случае приписанный предмету атрибут или точно выражает сущность предмета и представляет его дефиницию, или не дает точного определения предмета и есть только его "собственное" свойство; например, когда "грамматик" по отношению к "человеку" не выражает сущности человека, а представляет единственный открывшийся /познанию его атрибут. Во втором случае "обращение" неосуществимо. Здесь, в свою очередь, представляются две возможности: первая, когда свойство есть элемент определяемого, но имеет в сравнении с ним больший объем. Такое свойство - род. Или вторая возможность, когда это свойство - не род, а видовое отличие, но опять-таки с объемом большим, чем у определяемого. Если же приписанное предмету свойство не есть элемент его сущности, то оно будет "случайным" качеством [см. Топика, I, 4 и 8].
  Сказанным определяется возможный способ "испытания" предложений. Если. сущность вещи или существа предполагают выразить посредством какого-либо свойства (атрибута), то для проверки предложения можно сопоставить его или с отдельными экземплярами рода, или с видами. Чтобы проверить, например, предложение: "Наука о различных противоположностях есть одна и та же", - необходимо сопоставить это предложение с различными видами' противоположностей, а затем исследовать эти самые противоположности.
  Таковы, некоторые виды логического испытания предложений. Самым ценным из них будет испытание точности, с которой указывается род определяемого. Для этого рассматриваются отношения определяемого предмета к различным видам его рода: если он не попал ни в один из них, то это доказывает, что он и не принадлежит к указанному роду; или проверяют, действительно ли указанный род ближайший, а для этого исследуют, не входят ли в этот род термины, отличные от определяемого.
  В этих логических "испытаниях" есть нечто общее: во всех них сопоставляются одни вероятности с другими. Как впоследствии у Ф. Бэкона, предполагается, что даже одна-единственная невероятность дает повод для сомнения и выдвигает на очередь задачу проверки и критического испытания.
  Кроме различных способов "испытания", "диалектика" Аристотеля выдвигает другую важную проблему. Это исследование высших начал знания посредством рассмотрения противоречий и трудностей, которые могут обнаружиться при разработке того или иного вопроса. Такое рассмотрение образует "апоретический" метод исследования. Термин "апоретический" происходит от ?????? ("трудность", "недоумение") и означает исследование равносильных противоречий в решении проблемы. Апории были у Зенона из Элеи.
  Необходимость исследования "апорий" обусловливается у Аристотеля его взглядом на доказательное (демонстративное) знание. По его убеждению, доказательная наука сама не способна доказать начала, или принципы, на которые она опирается. К выводу этих начал приводит, по Аристотелю, индукция. Но в "Топике" индуктивный способ установления начал почти не рассматривается. В качестве метода открытия начал "Топика" указывает и рассматривает "апоретическое" исследование. "Апоретический" метод - тренировка ума, ведущая к непосредственному усмотрению начальных положений науки об исследуемом предмете. Здесь мысль Аристотеля приближается к учениям Сократа и особенно Платона об "эвристическом" и педагогическом значении "диалектики" противоречий в подготовке к познанию трудно уловимой истины.
  Первая часть теории познания Аристотеля - "диалектика". Она ведет в своих результатах главным образом к критическому очищению знания от ошибочных утверждений и только подготовляет ум к созерцанию, или непосредственному усмотрению (интуиции) истинных начал, исходных положений знания Этим двум целям служат сопоставление вероятных предположений, анализ языка, оптическое рассмотрение исторически известных учений и содержащихся в них противоречий.
  Вторая часть теории познания совпадает с логикой. Она выясняет условия, исследует методы уже не вероятного только, а достоверного знания. Главные предмета этой части - теория определения и теория доказательства
  В теории определения, разработанной Аристотелем, раскрывается двоякая точка зрения на определение и определяемое.*
  Согласно первой точке зрения на определение, задача определения в том, чтобы указать такие свойства определяемой сущности, которые, не составляя самой этой сущности как таковой, все же следовали бы из нее. Только при наличии определения знанию не угрожает регресс в бесконечность, а доказательство получает необходимый для него отправной пункт. Но как возможно такое определение? Его доказательство неосуществимо, Оно было бы всего лишь тавтологией. В самой задаче такого доказательства таилось бы противоречие. Оно обусловлено тем, что термины, связь которых в целях доказательства должна быть доказана и которые, стало быть, предполагаются как раздельные, в действительности не отделимы друг от друга, а составляющая предмет определения индивидуальная сущность разложена на элементы (термины) лишь произвольно и сама по себе неделима В случае определения таких индивидуальных сущностей эти сущности, правда, воспринимаются чувствами, но оказываются неделимыми и в возможности и в действительности. Они неделимы по форме и могут быть только постигаемы умом как не сводимые ни на что дальнейшее.
  Такова первая точка зрения на определение. Но ею вопрос об определении не исчерпывается. Согласно второй точке зрения Аристотеля на определение неделимые простые сущности имеют бытие не только как сущности в себе, но и как сущности для нас. Простые сами по себе, они делимы, так как составляют предмет мысли нашего не абсолютного, но конечного ума. Какой бы простой ни была мыслимая сущность, мы можем мыслить ее только при условии, если мыслим отношение ее к какой-то другой сущности: если, например, мыслим ее как входящую в некий род, внутри которого она выделяется при помощи определяющего ее вид различия. Поэтому невозможное в случае изолированной неделимой индивидуальной сущности определение все же возможно и весьма действенно в случае мышления посредством отношений. В этом смысле сами категории - высшие и самые общие роды бытия: субстанция, качество, количество, отношение, время, место и т. д. - представляют собой простые природы и вместе общие роды всякого мыслимого отношения.
  * Превосходный анализ этой двоякой точки зрения дан в монографии Робэна, содержащей один из лучших анализов теории познания Аристотеля [см 72. с. 44 - 46].
  Существует, по Аристотелю, глубокое соответствие между понятым таким образом бытием и определением как условием доказательства и средством познания бытия. В определении род соответствует "материи", или "возможности", так как род - то, что может быть определено различными способами.
  дальше
  Напротив, определяющее вид различие соответствует "форме", или "действительности", так как различие указывает в отношении сущности, составляющей предмет определения, ее индивидуальную реальность.
  Эта реальность выделяет ее из всех других сущностей, входящих в тот же самый род и мыслимых в этом роде. Для Аристотеля "действительность" - всегда то, что выделяет, изолирует, отличает, отграничивает.
  Совмещение обеих указанных точек зрения на определяемые сущности проливает свет на черты определения как элемента и условия достоверного знания.
  По Аристотелю, "материя" определяемого не должна быть отделяема от "формы" и, наоборот, "форма" - от "материи". Правило это относится не только к чувственной материи отдельной природной вещи, но и ко всему, что в понятии о предмете принадлежит к его роду.
  Аристотель сам дает яркий пример нарушений правила о неотделимости "материи" от "формы". Рассмотрим опыт определения дома. Некоторые философы пытались определить понятие о доме", указывая только на его "форму", или цель: согласно этому определению, дом - убежище для защиты от дурной погоды. С другой стороны, некоторые физики пытались определить то же понятие, указывая только на его "материю": дом - нечто, сделанное из камней, кирпичей, дерева и черепицы. И та и другая попытка определения ошибочны: первая оставляет "форму" без осуществления в "материи", вторая - "материю" без определения соответствующей "формой". В этом случае мыслимо осуществление "формы" в другой "материи".
  Напротив, правильным определением, удовлетворяющим и требования философии, и требования физики" будет определение, согласно которому дом - убежище, достроенное из таких-то материалов с целью защиты человека от дурной погоды. В определении этом дана целостность того, что образует для мысли сущность определяемого, и вместе с тем определение это, не отделяя "форму" от "материи", подчеркивает все значение реформы" как источника свойств, принадлежащих самой вещи. Такое определение будет причинным. "..Во всех этих случаях, - поясняет Аристотель, - очевидно, что вопрос о том, что есть, тождествен с вопросом о том, почему есть" [5, II, 2, 90 а 16 - 18].
  Так, определением понятия затмения Луны будет: "Лишение Луны света вследствие расположения Земли между ней и Солнцем" [там же, 90 а 19 - 20].
  В науке ценность причинных определений обусловлена их ролью в доказательстве. Собственная задача определения в том и состоит, что оно дает причинное, необходимое объяснение, и притом объяснение, касающееся сущности. Соответственно с этим, по Аристотелю, имеются доказательные определения. В них сущность - предмет непосредственного созерцания - доставляет уму предмет для рассуждения. Для этого в этой сущности различают часть, не подлежащую доказательству, а также часть доказуемую В первой части находится основание для бытия второй. "...Наше искание, - выразительно говорит Аристотель, - направлено на материю" почему она образует нечто определенное. Например, почему данный материал образует дом? Потому что в нем находится суть бытия для дома... Таким образом, отыскивается причина для материи, и это - форма, в силу которой материя есть нечто определенное; а форма - это сущность" [7, VII, 17, 1041 в 5 - 9].
  Кроме доказательного определения Аристотель различает еще один вид определения. Поставим, например, вопрос: что такое квадратура? Ответ гласит: квадратура есть построение равносторонней прямоугольной фигуры, равновеликой неравносторонней, В ответе этом высказано определение. Особенность его в том, что в нем нет указания на причину самой равновеликости. Согласно Аристотелю, такое определение есть не доказательство, оно дает лишь заключение доказательства [9, II, 2,413 а 13 и сл.]. Такое определение, по наблюдению Аристотеля, встречается редко, и Аристотель считает это недостатком большинства существующих определений. "Ведь определение, - говорит он, - должно вскрыть не только то, что есть, как это делается в большинстве определений, но определение должно заключать в себе и обнаруживать причину" [там же].
  В проблеме доказательства Аристотель различает знание достоверное и лишь вероятное ("правдоподобное"). Началом доказательства не может быть, по Аристотелю, ни неправдоподобное, ни даже правдоподобное знание, и умозаключение должно быть построено из необходимых посылок. "...Началом, - читаем в "Аналитике", - не является правдоподобное или неправдоподобное, но первичное, принадлежащее к тому роду, о котором ведется доказательство..." [5, I, 6, 74 в]. Две мысли характерны для аристотелевской теории Доказательства. Первая состоит в утверждении, что исходные начала доказательства - сущности, природа которых недоступна доказательству; вторая - в утверждении, что доказательство все же способно получать из сущностей свойства, вытекающие из их природы. Достигается это посредством деления. Для этого необходимо. "брать все, относящееся к существу [вещи], и делением [все] расположить по порядку, постулируя первичное и ничего не оставляя без внимания. И это [приписываемое] необходимо [содержит определение], если все включается в деление и ничего не упускается" [5, II, 5, 91 в 28 сл.].
  Ценность, в глазах Аристотеля, этого способа получения свойств из сущностей представится еще большей, если учесть, что сущности, познание которых имеет в виду Аристотель, в большинстве не простые, а сложные. Знание о таких сущностях дано в суждениях, которые указывают отношение "материи" к "форме"..
  Именно этот метод применяется в доказательстве. Последнее есть умозаключение, в котором из сущности с необходимостью получаются истинные свойства. Свойства эти следуют из сущности, но не порождают ее как таковую. Научное умозаключение исходит как из начальных и непосредственных, из максимально очевидных истин. Заключение зависит от них как от своей причины, а его применение адекватно его предмету.
  Задача доказательства - привести к усмотрению, что некоторое свойство принадлежит предмету или что некий предикат принадлежит субъекту.
  Возможные виды силлогизмов не исчерпываются его научной формой. "...[Всякое] доказательство, - говорит Аристотель, - есть некоторого рода силлогизм, но не всякий силлогизм - доказательство" [4, I, 4, 25 в 29]. И он выделяет в классе силлогизмов "риторические" и "диалектические" силлогизмы, вполне корректные по логической связи между посылками и заключениями, но начала их - только вероятные положения, принятые на веру. А в "Топике" [см. Топика, IX, 11, 171 в 8] Аристотель указывает как виды умозаключений силлогизмы "софистические" и "эвристические". В этих силлогизмах, которые по сути есть лишь разновидности предшествующих, более обнажен всего лишь вероятный характер положений, на которых они основываются.
  Силлогизм, лишенный того, что делает его доказательным, не способен дать знания о необходимой причинной связи. Для такого знания в известном смысле лучше, если причинная связь интерпретирована в понятиях содержания, например "смертность принадлежит человеку". Аристотель часто дает именно такую интерпретацию. Но еще важнее для него интерпретация причинной связи как включения. Это или включение частного в общее, или в ид а в род посредством выделения видового различия, или единичного экземпляра в класс.
  И в посылках и в заключении речь идет о свойствах всеобщего (универсального), и в каждом .случае иной оказывается только степень всеобщности. Аристотель неоднократно и настойчиво разъясняет, что не может быть доказательства о единичном, как таковом, о чувственно воспринимаемом как таковом, о преходящем как таковом. Доказательство возможно только о всеобщем или хотя бы постоянном. "...Если бы общего не было, то не было бы и... никакого доказательства" [5, I, 11, 77 а]. А в "Метафизике" [7, VII, 15, 1039 в 34 сл.] читаем: "...ясно, что для чувственных вещей ни определения, ни доказательства быть не может". И далее: уничтожающиеся вещи "перестают быть известными... людям, обладающим знанием, когда выйдут из области чувственного восприятия... ни определения, ни доказательства по отношению к этим вещам существовать уже не будет" [там же].
  Яркая особенность теории познания Аристотеля в том, что для него задачей науки может быть только .достоверное - общее и необходимое - знание. Научное знание Аристотель четко отличает от предположения и от мнения. "Предмет науки и наука отличаются от предполагаемого и от мнения, ибо наука есть общее [и основывается на] необходимых [положениях]; необходимо же то, что не может быть иначе. Некоторые предметы [истинны] и существуют, но могут быть и иными. Ясно поэтому, что о них нет науки" [5, I, 33, 88 в]. .
  Поэтому и знание о причине есть знание об общем. Во всех доказательствах, выясняющих принадлежность некоторого свойства, некоторой сущности, причина - всеобщая. Она есть часть содержания более обширного всеобщего и вместе с тем содержит в себе менее широкое всеобщее или же часть этого всеобщего: коллективную либо единичную.
  Исследование причинного отношения Аристотель считает основной задачей научного знания: "...рассмотрение [причины", почему есть [данная вещь", есть главное в знании" [5, I, 14, 79 а].
  Для Аристотеля "знать, что есть [данная вещь" и знать причину того, что она есть, - это одно и то же" [5, II, 8, 93 а]. Именно потому, что силлогизм первой фигуры больше, чем силлогизмы других видов, способен обосновывать знание причинных отношений, Аристотель считал первую фигуру наиболее ценным видом умозаключения. "Среди фигур [силлогизма], - писал он, - первая является наиболее подходящей для [приобретения] научного знания, ибо по ней ведут доказательства и математические науки, как арифметика, геометрия, оптика, и, я сказал бы, все науки, рассматривающие [причины", почему [что-нибудь] есть, ибо силлогизм о том, почему [что-нибудь] есть, получается или во всех, или во многих случаях, или больше всего именно по этой фигуре" [там же, 79 а].
  Это понятие о причине делает ясной роль среднего термина в умозаключении и доказательстве. Средний термин есть также понятие, общее двум понятиям, отношение которых рассматривается в силлогизме и доказательстве. Вместе с тем средний термин выступает в доказательном рассуждении как причина: "Причина: того, почему [нечто] есть не это или это, а [некоторая] сущность вообще, или [почему нечто есть] не вообще, но что-то из того, что присуще само по себе или случайно, - [причина всего этого] представляет собой средний термин" [там же, II, 2, 90 а 9 сл.].
  Особенно ясно выступает свойство среднего термина быть причиной в достоверных доказательных умозаключениях. Во всех таких умозаключениях достоверность их - не только достоверность какой-то причины, а именно истинной причины.
  Очень характерно для Аристотеля, что единичные предметы, термины которых выступают в умозаключении доказательства, рассматриваются сами по себе все же как универсальные. "Ни одна посылка, - говорит Аристотель, - не берется так, чтобы она [относилась только] к тому числу, которое ты знаешь, или только к той прямолинейной [фигуре], которую ты знаешь, но [она] относится ко всякому [числу] или прямолинейной [фигуре]" [там же, I, 1, 71 в 3 и сл.]. Даже если для непосредственного созерцания фигура единична, то сама по себе она универсальна.
  В соответствии с этим в математическом доказательстве причина, или основание, есть понятие, посредствующее между другими понятиями: оно подчинено одному из них и подчиняет себе другое. В анализируемых Аристотелем примерах (построение треугольника, вписанного в полукруг и опирающегося основанием на его диаметр, а также доказательство, что вписанный в полукруг угол равен прямому углу) Аристотель совмещает собственно математическую разработку доказательства с логическим анализом отношения его понятий. Он рассматривает математические отношения математических объектов как логические отношения классификации и включения понятий, образующих систему подчинения по объему. В таких доказательствах то, что представляется единичным, рассматривается как вид рода или как часть вида. Другими словами, математическое доказательство, по Аристотелю, выясняет системную связь и зависимость понятий по объему и есть не что иное, как некий род их классификации.
  Это понимание доказательства преодолевало важный пробел теории познания Платона. У Аристотеля методом науки становится доказательство. Изображенный Платоном процесс деления обретает недостававшее ему посредствующее звено. Впервые теперь деление получает основание: нет необходимости, как раньше, постулировать каждый из его шагов. Доказательство как метод науки шире платоновского деления ("диайрезиса"): "Легко усмотреть, что деление по родам составляет только незначительную часть изложенного нами метода... при делении то, что должно быть доказано, постулируется, но при этом всегда что-нибудь выводится из более общих [понятий]".*
  Однако Аристотель вводит в учение о применимости доказательства важное ограничение. Обусловлено оно его убеждением в том, что общность может существовать только между подчиненными одно другому понятиями. Каждая отдельная наука имеет свой особый высший род, но переход от одного рода к другому невозможен: между понятиями, образующими координацию, нет и не может быть общего. "Нельзя, следовательно, - утверждает Аристотель, - вести доказательство так, чтобы из одного рода переходить в другой... нельзя геометрическое положение доказать при помощи арифметики" [5,1,7]; "...арифметическое доказательство всегда имеет дело с тем родом, относительно которого ведется [это] доказательство" [там же]; "...[вообще] нельзя доказать посредством одной науки [положения] другой, за исключением тех [случаев], когда [науки] так относятся друг к другу, что одна подчинена другой, каково, например, отношение оптики к геометрии и гармонии - к арифметике" [там же].
  Недоказуемые элементы
  
  Страницы:
  | 01 |
  Всякое доказательство опирается на некоторые положения, как на исходные начала. Иногда начала, в свою очередь, выводятся из некоторых предшествующих им начал посредством нового доказательства. Однако этот процесс восхождения от начал недоказуемых в пределах данного доказательства к их обоснованию посредством нового доказательства, не может идти в бесконечность. Согласно выражению Аристотеля, "по направлению вверх" идут и относящиеся к сущности и случайные признаки, "однако и то и другое не бесконечно. Необходимо, следовательно, должно быть нечто, чему что-то приписывается первично... и здесь должен быть предел и должно быть нечто, что больше не приписывается другому предшествующему и чему другое предшествующее [больше не приписывается]" [5, I, 22, 88 в].
  * "Первая Аналитика", 1, 31, 46 а 31 и сл.; о невозможности получить заключение и определение посредством деления говорит также 5-я глава 2-й книги "Второй Аналитики".
  Так обстоит дело с познанием свойств, приписываемых единичным "сущностям". В их иерархии есть предел для восхождения и нисхождения. Но существует также и предел для доказательства приписываемых свойств; "...ни по направлению вверх, ни по направлению вниз приписываемое не может быть бесконечным в рассматриваемых [нами] науках, дающих доказательства" [там же, 84 а]. То, что содержится в существе вещей, "не бесконечно, в противном случае невозможно было бы [их] определение. Так что если все приписываемое обозначается как [присущее] само по себе, а то, что есть само по себе, не бесконечно, то существует предел по направлению вверх и, следовательно, по направлению вниз" [там же]. Отсюда Аристотель выводит, что необходимо должны быть начала доказательств и что нет доказательства всего [см. там же]. В конце концов, мы дойдем до начал, составляющих независимую основу всех зависимых от них положений: эти начала уже не доказываются.
  Аристотель различает три вида недоказуемых начал: 1) аксиомы; 2) предположения; 3) постулаты.
  Аксиомы - положения, обусловливающие возможность какого бы то ни было знания либо в любой науке, либо в группе взаимозависимых наук. Пример аксиомы, общей для всех наук, - начало, или закон противоречия. Начало это - не гипотеза, а то, что необходимо знать человеку, если он познает хоть что-нибудь. Согласно этому началу, "невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же смысле" [7, IV 3, 1005 19 - 20]. Пример аксиомы, общей для группы наук: две величины остаются равными, если у них отнять равные части. Аксиомы имеют силу для всего существующего, а не специально для одного какого-либо рода. Пользуются ими, потому что они определяют сущее как таковое. Однако в каждом отдельном исследовании с аксиомами имеют дело в зависимости от того. как далёко простирается род, к области которого относятся развиваемые доказательства. Так как аксиомы применяются ко всему, поскольку оно есть нечто сущее, или свойство, одинаково присущее всему, то никакой ученый, ведущий исследование частного характера, не может сказать о них, истинны они или ложны: ни геометр, ни арифметик. Некоторые физики притязали на это, так как полагали, будто физика исследует, всю природу и все сущее. Но так как природа - только отдельный род существующего, и физика - не первая мудрость, то вполне компетентна в исследовании аксиом только философия. Только философия может указать самое достоверное из всех начал, по отношению к которому нельзя ошибиться [см. 7, IV, 3, 1005 а - 1005 в].
  Предположениями Аристотель называет положения, которые сами по себе доказуемы, но в пределах данного научного рассуждения принимаются без доказательства. При предположении принимаемое положение кажется учащемуся правильным. Или, согласно определению Аристотеля, "все то, что хотя и доказуемо, но сам [доказывающий] принимает, не доказывая, и учащемуся это кажется [правильным], - это есть предположение" [5, I, 10, 76 в]. Предположение небезусловно и имеет значение лишь для учащегося, для которого оно сформулировано или выдвинуто. Функция предположений в суждении - в обосновании заключений: "...[предположения] - это [суждения], при наличии которых получается заключение благодаря тому, что они, есть" [там же].
  Постулатами ("требованиями") Аристотель называет положения, которые принимаются в пределах данного научного рассуждения, но принимаются или при полном отсутствии у учащегося мнения по поводу исследуемого предмета, или даже при наличии несогласия учащегося с постулируемым положением. "...Если принимают [что-то], в то время, как [учащийся] не имеет никакого мнения [об этом] или имеет мнение, противное [этому], то постулируют это" [там же].
  
  
  anti_дюринг и логика аристотеля В 1971 г. (в год смерти Лукача) Иштван Херманн сделал попытку, следуя "инструкциям" Лукача, предложить читателям антисталинистское прочтение Ленина, Не случайно, что ныне уже хорошо известная работа Лукача "Demokratisierung Heute und Morgen" (1968) была опубликована в Венгрии только в 1988
  
  

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"