Аннотация: "Какая это мука — воспитывать!" Фрекен Бок
Муки воспитания
- Пап, - спросила однажды моя старшая дочь, крутясь у зеркала, - от каких глупостей ты меня предостерегаешь каждый раз, когда я всего лишь иду погулять с подружками?
Я не стал пенять отпрыску, мол, сама знаешь. Что может знать о превратностях жизни юное существо с проколотым пупком и ветром в голове? Я промолчал. Сначала. А потом выложил устный список запретов на полтора десятка пунктов. Туда вошло:
--
Распитие алкогольных напитков в одиночку.
--
Распитие алкогольных напитков в незнакомой компании.
--
Распитие алкогольных напитков в любой другой компании хотя бы и знакомой, и вообще в любой ситуации.
--
Курение табака.
--
Курение вообще чего ни было бы.
--
Знакомство с подозрительными незнакомцами.
--
Знакомство с любыми незнакомцами.
--
Привлечение к себе внимания общественности громким смехом.
--
Привлечение к себе внимания общественности экстравагантным видом.
--
Вообще привлечение к себе внимания любым способом.
--
Влюбленность в прекрасных юношей без согласования со мной.
--
Влюбленность в прекрасных девушек под страхом заучивания наизусть отрывка из Гоголя "...Я тебя породил, я тебя и убью".
--
Близость с молодыми людьми до похода в ЗАГС, с обязательным прослушиванием свадебного марша господина Мендельсона.
--
Поход в ЗАГС (с прослушиванием марша или без него) до окончания института.
--
Явление домой с посторонними запахами, людьми, животными.
Она внимательно выслушала мои эскапады и отправилась гулять, а я сел у телевизора и принялся ждать ее прихода, как и полагается примерному родителю. Но долго не выдержал. Потянуло к свободе.
Я вышел на балкон и обалдел. Там было лето. Там был юг. Вкус сладкого портвейна и пахучей настойки на меду с перцем. И запах хорошего табака. И прекрасные незнакомцы обоих полов. Плюс громкий смех и яркие одежды. А еще там были свадебные кортежи и грациозные дворняжки, чистые и счастливые.
И я устремился к ним.
Я выпил один, прямо за углом гастронома и тут же попал в незнакомую компанию, где снова выпил. И так пил до тех пор, пока компания не стала знакомой и тогда мы все снова выпили, уже за знакомство. Тут нам сразу захотелось курить. И мы запыхтели дешевыми "гвоздиками", кислыми сигаретами, могучими трубками и роскошными сигарами, задымив округу напрочь.
Напившись и накурившись, мы принялись знакомиться со всеми подряд, легкомысленно деля прохожих на подозрительных и не очень и привлекая внимание общественности. Потом я надел яркую одежду и громко засмеялся, и общественность смотрела на меня и только на меня, поскольку не было вокруг человека ярче и громче.
А когда нам надоело эпатировать публику, мы стали влюбляться. До слез, до потери ума, до обожествления простых смертных и наоборот. Сначала я влюблялся в одиноких грустных женщин, потом в угловатых десятиклассниц, потом в неприступных гордых девиц из приличных семей. И я бы влюблялся так до бесконечности если бы не мягкотелый белокурый юноша с подвижным тазом. Я задумался о скрытой гомосексуальности, убоялся ее и с кем-то отправился в ЗАГС. Мне вдруг захотелось жениться.
И я бы так и сделал, но забыл дома диплом и побежал за ним домой.
Я прибежал за пять минут до возвращения дочери, принеся с собой самые запретные из запахов, приведя самых загульных друзей в сопровождении самых малосимпатичных животных.
Когда она пришла, мы все внимательно посмотрели на часы и негромко, но со значением спросили:
--
Надеемся, ты не наделала глупостей?
Дочь встала у зеркала и спросила, глядя на свое отражение:
--
Пап, от каких глупостей ты меня предостерегаешь каждый раз, когда я всего лишь иду погулять с подружками?
И мы не знали что ответить. Мы просто сидели и улыбались. По отечески.