День не складывался с самого утра.

Сначала дура секретарша переложила сахару в чай и Борис Петрович, отхлебывая приторную пакость, с ненавистью смотрел на ее неправдоподобно длинные ноги и думал, что такие вот ноги никогда не сочетаются в женщине с мозгами. Во всяком случае в нашей стране. Там, у них, очень может быть. А тут - уж что-нибудь одно: или ноги или мозги. Мысль показалась ему трагической и на благородном лице стареющего льва отразилась печаль.

Потом ни с того ни с сего позвонили из мэрии, и один из многочисленных тамошних клерков долго задавал Борису Петровичу идиотские вопросы - какой он видит газету в наступающем году и как понимает свою задачу в свете повсеместного укрепления вертикали власти.

Каменея от неловкости, Борис Петрович что-то отвечал прерывистым голосом в трубку о своих редакторских мыслях на сей счет, потом попрощался, велел длинноногой дурище никого не впускать, достал из сейфа фляжку и выпил.

Спиртное подействовало успокаивающе, захотелось тихого творческого процесса. Он достал из стола предновогоднюю статью и принялся править. Статья получилась светлой, работалось хорошо и Борис Петрович скоро забыл об утренних недоразумениях.

От приятных упражнений его отвлек тихий стук в дверь.

-Да, - рыкнул он и поднял глаза, полагая увидеть обширный секретаршин бюст. Но в дверь кабинета просунулся небольшого роста посетитель.

-Простите, - он стал приглаживать рукой и без того прилизанные волосы, - но вашего секретаря нет и я подумал, что могу...

-Она, должно быть на обеде, - пробурчал в усы Борис Петрович. - Проходите, что у вас?

Чертова дура, подумал он мгновение спустя, глядя, как посетитель разворачивает замусоленный лист бумаги, - очередного стихоплета проворонила.

-Понимаете, - посетитель приближался мелкими шагами, - мы с женой были в Ялте... Недавно... Нет - давно, а вспомнил недавно... И я там видел... А недавно вспомнил ... И написал.

- Я вас не понимаю - что вспомнили? Это у вас в руках - рукопись?

- Да, - посетитель вдруг напрягся. Слово рукопись волшебным образом делало его визит непустым, а самого рукописца приближало к шеренге столь же славных сколь и недосягаемых литературных столпов. - Это рукопись. Стихотворение. Мы были в Ялте и я записал все как было, как запомнил. Понимаете - это море и...

- Понятно-понятно, - редактор протянул руку, - позвольте я взгляну.

Он взял мятую бумагу, сузил в притворном интересе глаза, профессионально быстро пробежался сверху вниз, где-то в середине споткнулся, вернулся в начало и лицо его изменилось.

- Это что - шутка такая?

- Нет, - посетитель привстал, - это не шутка. Все так и было. Понимаете мы с женой были в Ялте году в... Недавно... Нет, давно, но я запомнил - море, дымка...

- Причем тут ваша жена? Вы издеваетесь? Что это по-вашему? - Борис Петрович помахал бумажкой перед носом гостя.

- Я понимаю... Нет, я знаю - в газетах не очень любят стихи и... поэтов... Но вы ведь публикуете раз в месяц на четвертой полосе подборку. Вот я и подумал, что мог бы...

- Что могли бы? Писать вот это? Да?

- Стихи, - посетитель стал краснеть - некрасиво, пятнами, - конечно слабые... Нет они плохие... Но это первый опыт, и я написал все как было, как запомнил... Это плохие стихи, простите...

Посетитель уперся взглядом в сейф, будто желая выпить с горя. Если предложат.

Борис Петрович встал, его красивое лицо пылало праведным гневом.

- Плохие? Нет, милейший, это великолепные стихи! Отменные! Гениальные, я бы сказал. Вот только написали их не вы!

- Не я? - посетитель схватился за голову. - Да я же, я! Мы были с женой в Ялте и там я все это видел... Море, дымка...

- Слышал уже. Видели недавно, то есть давно!

- Вспомнил недавно... И написал, как запомнил.

- Вот это? Вот это вы написали? - редактор поднял листок к лицу.

Белеет парус одинокий,

В тумане моря голубом.

Что ищет он в краю далеком?

Что кинул он в краю родном?

- Или может быть это?

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой.

А он мятежный ищет бури,

Как будто в бурях есть покой.

- Да, - посетитель встрепенулся, - это я написал. Но так все и было. Там в Ялте - и море, и дымка, и солнце и парус. Треугольный такой, белый. Я когда его увидел, даже забыл обо всем...

- Перестаньте святотатствовать! - Борис Петрович уже кричал. - Эти гениальные стихи и написал гений! Не вы заметьте, а гений! Много десятков лет назад! Но не вы!

- Господи, - посетитель утирал слезы, - а кто же?

- Лермонтов, голубчик! Лер-мон-тов!

- Этого не может быть!

- Что-о-о-о?!

- Этого не может быть! Я все видел сам - и море, и парус, и дымку... С женой в Ялте. И как он мчит по волнам... По морю, понимаете? И я написал, так, как запомнил! Вот видите, это же мой почерк! А не Лермонтова...

- Эт-то невыносимо! - с жутким рыком редактор выкатился в общий коридор. Минут пятнадцать он метался по кабинетам, пока в корректорской не нашел то, что искал.

- Вот! Полюбуйтесь! Сборник стихов М. Ю. Лермонтова! - он треснул потрепанным томиком по столешнице. - Издание 1975 года. Страница сто третья! Читайте, черт вас дери.

Посетитель взял книгу дрожащей рукой.

- Ну, каково? - Борис Петрович торжествовал. - Что скажете, несчастный?

Несчастный закрыл тонкими руками лицо, сгорбился и затих.

Борис Петрович причесал у зеркала усы, сел на место, поправил бумаги и начал успокаиваться.

- Так-то вот. Голубчик. С таким вещами... Я бы даже сказал, с такими вехами, надо быть аккуратным и трепетным. А то - в Ялте, с женой... Не-е-ет, чтобы писать такие стихи одной поездки в Крым недостаточно. Должно быть что-то еще... Вот вы плачете и это хорошо. Это значит, что...

- Значит! Я знаю что это все значит! - маленький человек разогнулся. Он не плакал. На его лице сияло какое-то дикое откровение.

- И что же? - Борис Петрович на всякий случай отодвинулся.

- Это значить что я тоже...

- Что - тоже?

- Гений!

Редактор на мгновение перестал понимать что происходит.

- Если я написал те же стихи, что и Лермонтов, а Лермонтов - гений, то, значит, я тоже - гений!

Борис Петрович предпочел промолчать.

- Я оставляю вам стихи! Они гениальны! И вы просто обязаны их опубликовать! Потому что я - гений!

Последние слова донеслись из коридора.

Редактор вышел в приемную. Дурища уже сидела на крутящемся кресле. Он посмотрел на ее выпученные глаза и вернулся в кабинет.

Мятый листок с косыми строчками лежал у перекидного календаря.

Борис Петрович взял его негнущимися пальцами, надорвал уголок, вздохнул и убрал под настольный пресс.

Черт его знает, подумал он доставая фляжку из сейфа, а вдруг и правда - гений.