Педь Андрей Борисович : другие произведения.

Фига изысканий (хроники одной Ттб)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Не служил бы я на флоте, если б не было смешно.
  Военно-морской фольклор.
  
  ...жители Севера рано познают тщету слов и неоценимое благо действия.
  'Белое безмолвие'. Джек Лондон
  
  Понять без главного нельзя
  твоей сплоченности, Россия:
  своя у каждого стезя,
  одна у всех анестезия.
  'Гарики'. Игорь Губерман
  
  Фига изысканий (хроники одной ТТБ)
  
  Документ, послуживший мне могучим подспорьем при написании этих небольших рассказов, я стащил на память о службе из комнаты для совещаний офицеров части. Когда-то на его обложке красовалась наклейка с надписью 'Книга взысканий и поощрений ТТБ', однако с течением времени резвые умы и шаловливые руки молодых офицеров изменили наименование кондуита до неузнаваемости - буквы 'К' и 'н' сменились на 'Ф', вместо 'в' появилась 'и', а словосочетание 'и поощрений' вообще исчезло, как будто его там и не было. В результате книга получила название, хотя на первый взгляд и маловразумительное, но, как ни странно, подходящее. Впрочем, я, кажется, ни с того начал.
  Что такое ТТБ, спросит меня читатель, слабо знакомый с особенностями флотской службы. И я ему отвечу: во-первых, ТТБ, это торпедо-техническая база; во-вторых, если говорить более развернуто - этакий локальный бардачок, на территории которого несколько десятков мужчин облаченных в одну из самых красивых военных униформ мира, с разной степенью изобретательности делают вид, что готовят торпедное оружие для носителей (попросту, для кораблей и подводных лодок). На самом деле, все они, если чем и занимаются, так это претерпевают душевные муки разной степени тяжести. В зависимости, разумеется от воинской категории. Если отринуть индивидуальные особенности каждого из мучающихся, и попробовать систематизировать их каждодневное состояние (не в смысле наличия алкоголя в крови - состояние такого рода системе не поддается, - а в смысле соответствия уровня собственной убедительности размерам тягот и лишений), то получится этакая лесенка на манер кругов Дантова ада. Наполненная, правда, весьма своеобразным содержанием.
  Матросы срочной службы. Здесь все просто, понятно и не требует подсистемного анализа; поскольку каждая личность этой категории не без оснований считает причиной своей трехгодичной каторги либо нерасторопность собственных родителей, не сумевших отмазать драгоценное чадо от службы, либо тупость военных комиссаров, не рассмотревших в обритом костлявом симулянте ценного для штатской жизни кадра. Анализировать здесь особо нечего; вот разве что стоит отметить небезынтересный факт, - матросские страдания зависимы от близости ДМБ: чем меньше дней остается до наступления светлого дня, тем замысловатее и чуднее становятся муки.
  Офицеры. Наименее удобная для изучения категория военнослужащих. И дело тут не в тонкой душевной организации или, спаси Бог, наличии голубой крови; а в сложностях чисто технического характера. Во-первых, не существует военно-морского училища, специально готовящего офицеров для такой службы. Из ста выпускников минно-торпедного факультета гипотетического учебного заведения, в лучшем случае найдется лишь парочка отщепенцев, мечтающих посвятить себя просиживанию штанов в лаборатории приборов самонаведения или обустройству системы принудительной вентиляции в подскальном хранилище. Остальные, вне всякого сомнения, видят свое будущее в сиянии адмиральских погон и бредят торпедной атакой на 'Тирпиц'. Во-вторых, служат господа офицеры по много лет, а значит, при систематизации необходимо учитывать возрастные изменения, - близость пенсии в геометрической прогрессии уменьшает уровень внутренних терзаний (в отличие от пункта 1!) и к концу службы сводит их к нулю.
  Кроме того, служить на торпедную базу, как правило, приходят либо люди осточертевшие флоту, либо люди, которым, напротив, осточертел этот самый флот. И тех и других впереди ждут муки и разочарование. Или, вернее, вначале разочарование, а потом муки. Первые, лелея в памяти былые заслуги (мнимые или истинные - неважно) станут брезгливо ненавидеть новое место службы; вторые же и вовсе сникнут, осознав, что их лихой демарш всего лишь полумера.
  Мичманы. По обыденной логике эти славные представители института мичманов и прапорщиков должны находится между срочниками и офицерами. Однако в нашем случае, справедливости ради, именно они увенчают список, поскольку, так как мучаются они, не мучается никто. Беда в том, что страдания набрасываются на их израненные души с садистской регулярностью - ежедневно, ежемесячно и раз в три года.
  Ежедневные мучения случаются по вечерам, когда, опломбировав склад с кислородными торпедами, обездоленный сын своего народа Вася по дороге домой сталкивается с недавним соучеником по 'дубовой академии' Колей, изнемогающим под тяжестью немыслимых размеров сумки. Сталкивается и понимает, что с продовольственного склада, где несет суровую вахту этот в недавнем прошлом двоечник и нарушитель воинской дисциплины, кроме продуктов стащить нечего; а значит сумка набита консервированным балыком, тушенкой, сгущенным молоком, китайской ветчиной и кто его знает, чем еще; может даже красной икрой и венгерским вином. А он сам, отличник боевой и политической, кроме темно-зеленой торпедной краски домой ничего еще и не носил. А что еще понесешь, если кроме этой краски, от которой дома уже дышать нечем, и брать-то на ТТБ нечего? Есть еще правда спиртохранилище, но между ним и Васей стоит трясущаяся фига, скрученная заведующим этим хранилищем в ответ на просьбу отлить бутылочку. И если бы только одна фига - в том же строю маячит и красная рожа замполита, и массивный затылок начштаба и целая череда лиц приближенных.
  Ежемесячные мучения не так остры, но гнетут не меньше. Связаны они с выдачей денежного довольствия, жалкими попытками состязаться в знании прикладной арифметики с финансистом и горестной убежденности в собственной несостоятельности.
  Но все это, не идет ни в какое сравнение с тем, что приходится испытывать несчастному мичману каждые три года. История не знает аналога тому Везувию мук, что начинает бить горючей струей в полосатый небосвод сверхсрочной психики с вышеуказанной периодичностью. А все потому, что именно раз в три года кадровики констатируют завершение контракта с представителем изучаемого нами племени и предлагают ему подписать новый. И вот ведь что интересно - каждый мичман абсолютно точно знает день, когда ему придется удариться в горестные размышления - подписывать, не подписывать - и все равно подходит к роковой дате морально неподготовленным. И вот стоит он над бланком контракта с зажмуренными глазами и, ощущая затылком горячее дыхание искусителя-кадровика, мучается неописуемо. Перед глазами неизменно (действительно - я спрашивал!) возникают весы, на одной чаше которых гнездятся уже упомянутые тяготы и лишения воинской службы (вперемешку с начальственной дурью, вонью матросских носков-карасей, необходимостью ходить в наряды и удаленностью культурных очагов), а на другой - родная Винница (Новомосковск, Тверь, Минусинск - ненужное убрать), и рядом - родной же завод (фабрика, автобаза, колхоз - нужное подчеркнуть). Многие подписывают.
  Вот так и служат.
  
  Часть, о которой идет речь, и которую ваш покорный слуга в свое время осчастливил присутствием, обслуживала подводные лодки на южном берегу Баренцева моря. Располагалась она в ложбине образованном двумя сопками, одним концом упиралась в город, другим - в четвертый причал Екатерининской гавани.
  Возможно, где-то на бескрайних просторах Отчизны и есть базы оружия, где все складывается совсем не так, как запомнилось мне, но я таких не знаю. И уж тем более ответственности за происходящее там не несу. Так же как не отвечаю и за ТТБ, кусочки бытия которой хочу представить вашему вниманию. По той простой причине, что ее (базы, а не жизни) уже несколько лет как не существует. Сократили.
  Нет, все-таки хорошо, что я прихватил 'Фигу изысканий' с собой, собираясь на большую землю. Иначе, чтобы я вам сейчас рассказывал?
  А так - вот, читайте, пожалуйста, документальное свидетельство нелегкой торпедной службы. С моими, разумеется, комментариями.
  
  Прапор Валерик
  
  Дата В/звание, Ф. И. О. За что применено Вид взыскания (поощрения) Кем объявлено
  15.10.19...г. Капитан 3 ранга Штыревский Нарушение формы одежды выговор Командир соединения
  15.10.19...г. Прапорщик Алексеев Неотдание воинской чести 3 суток ареста Командир части
  
  До службы Валера Алексеев работал где-то в Подмосковье на фабрике деревянных игрушек. Непонятно что его подвигло на странный шаг, но весной точно не помню какого года, он появился в части, произведя на будущих сослуживцев неизгладимое впечатление. Представьте себе Дюймовочку в тщательно отутюженной форме среди заросших и помятых троглодитов. Вот так это все примерно и выглядело. Даже ходил Валера как-то не по-мужски - осторожно ставя маленькие ступни на грешную землю. Начальник штаба, крупный мужичара по прозвищу Слон, он же кавторанг Иванцов, выслушал Валерин доклад ('Прибыл для прохождения дальнейшей службы...', ну и так далее), вздохнул и протрубил:
  - Ну, пойдем, Валерик, в цех.
  И Валерик пошел. В цеху под откровенное матросское ржание он еще раз пропел свое сообщение о прибытии начальнику цеха капитану третьего ранга Лене Штыревскому и был определен в лабораторию малогабаритных торпед. Руководство рассудило справедливо, - какие торпеды, такой и прапорщик.
  Штыревский (суетливый, рыжий и вечно расхристанный) с досадой вздохнул: 'Не могли прислать нормального мичмана... Какой-то прапорщик... Недомерок...'; и приказал новому подчиненному заняться для начала изучением руководящих документов по приготовлению оружия. После чего отправился, на пару с начальником штаба, к себе в кабинет, лечить застарелую гипертонию торпедным соком. Так изыскано на базе называли спирт-ректификат.
  Штырь, обладающий удивительной способностью пить целый день под семечки, никогда не напиваясь, спирт не только любил, но и уважал. А, следовательно, выдавал его далеко не всем, - такое право давалось только людям проверенным. Поэтому когда спустя полчаса к нему вежливо постучался начитавшийся инструкций прапорщик со свеженаписанным рапортом на выдачу спирта для технических нужд, Леня послал его подальше, посетовав в спину на 'оборзевших карасей' и предложив прослужить в цеху хотя бы полгода. Знай он, что произойдет через эти самые полгода, я думаю, срок бы увеличился до самой штыревской пенсии.
  Все на свете относительно, в том числе и скорость течения времени. Для начальника цеха шесть месяцев пролетели незаметно - отпуск он уже отгулял, а начинать ждать следующий было еще рано. Так что Леня этого полугода, пожалуй, и не заметил. Зато заметил Валерик. Каждое утро он с маниакальной пунктуальностью зачеркивал очередной день на большом плакате-календаре изображавшем грудастую бесстыдницу и специально повешенном дома на дверях гальюна. После чего отправлялся на службу, приближая минуту выхода из бесславной хартии 'оборзевших карасей'. А когда ждешь, время тянется медленно.
  Оно и тянулось, несмотря на плотный график дежурств (бывшему изготовителю Буратин особо удавались бдения на КПП, и однажды он даже поощрялся командованием), нескончаемые занятия по специальности и ночные погрузки.
  В самом начале ноября, когда до окончания своеобразного испытательного срока оставались считанные дни, Валерик ухитрился поссориться с сослуживцем и соседом по подъезду лейтенантом Гвоздецким, флегматичным здоровяком и ревнивым мужем очаровательной миниатюрной особы. Дело было так. Как-то перед утренним построением Гвоздецкий нашел в курилке прапорщика и, дружески хлопнув по плечу (Валерику показалось, что каблуками он пробил асфальт), пробасил:
  - Валерий, моя жена жалуется, что ты вчера с ней не поздоровался. Ты че это?
  Валерик смутился, заегозил ножками и невольно вытянувшись объяснил:
  - Простите, Олег Николаевич, я не хотел никого обидеть. Но, понимаете ли, я ведь вашу супругу первый раз в одежде увидел.
  Присутствующие радостно заигогокали - фраза получилась более чем двусмысленной. Получалось, что до этого злополучного дня прапорщик видел лейтенантову жену исключительно без одежды. Смекнув, что ляпнул не то и есть шанс получить от соседа по 'щам', доблестный прапор решил смыться. Имелась надежда, что лейтенант не допрет. Или допрет, но не сразу. Однако известный тугодум Гвоздецкий явил чудеса сообразительности, очень удивился и от удивления вырвал с корнем молодую рябинку, украшавшую место для курения.
  - А раньше как видел? Ты чо?
  - Я в смысле без верхней одежды... Лето ведь было... А теперь осень... Супруга ваша плащик одела, вот я и не узнал... Вы напрасно беспокоитесь, у меня с вашей женой ничего такого не было...
  - А какое было?
  Присутствующие взвыли от восторга, рябинка затрещала в кулаке лейтенанта. Через секунду дерево уже летело в направлении аккуратно стриженого затылка удирающего прапорщика. К счастью, прапорщик бегал быстрее. Чем и спасся.
  В тот же вечер Гвоздецкий настиг таки Валерика на КПП, но бить не стал, ограничившись накрученной для острастки 'сливой'. И скорее всего страдания бедолаги были бы ужасными... Но пришел долгожданный день.
  Утром Валерик зачеркнул последний день, подмигнул обоим полушариям плакатной девицы и отправился на службу. Впереди маячило прикосновение к святая святых.
  К начальнику цеха он зашел не в самое лучшее время - Штырь сердито рассматривал стоящий посреди кабинет стул с надписью на спинке 'Для наказуемых подчиненных'. Леню давила проклятая гипертония, стул разваливался на глазах от времени и частого использования, на улице выпал первый снег - предвестник долгой заполярной зимы. Все было как-то нехорошо и появление зануды-прапора радости не добавляло. В ответ на 'Пршуршения войти' капитан третьего ранга буркнул что-то не разборчивое и посмотрел на Валерика. Последний тоже уставился на руководство восторженными глазами. Его маленькие ножки шаркали в такт биению сердца.
  - Товарищ капитан третьего ранга, - торжественно начал Алексеев, - я изучил руководящие документы по приготовлению оружия...
  - Па-аздра-а-авляю! - Штырь перевел глаза на стул и ожесточенно сплюнул. От нездоровья Леню разжарило, он подвернул брюки над босыми ногами, и расстегнул рубашку до пупа. Тужурка валялась на продавленном диване и служила подстилкой сладко спящему спаниелю Бою - любимцу Штыревского.
  - И в соответствии с требованиями... - название документа Валерик отчеканил по буквам, - составил график технического обслуживания оборудования лаборатории и находящихся в ней изделий.
  - Ма-ла-дец! И чего тебе от меня надо?
  - Товарищ капитан третьего ранга, прошу выдать мне для вышеуказанных целей один килограмм спирта ректификата. Это на третью и четвертую недели октября. Вот рапорт...
  - Чего, б...? Какого спирта, б...? Ты чего, карась, б...? Да если каждый б...
  Бой встрепенулся и солидарно зарычал. Видимо точка зрения хозяина была ему близка.
  Валерик оказался готов к такому повороту.
  - Леонид Иванович, - голос прапора стал подвизгивать от эмоций. - Полгода уже прошло... Помните вы говорили? Я уже не карась...
  Штыревский опустился в кресло.
  А может черт с ним, подумал он. В конце концов Валерик тоже человек, тоже устает... И расслабиться тоже хочет... Может быть даже у него тоже гипертония...
  - Прапорщик, у тебя гипертония есть?
  - Никак нет! - Валерик просиял.
  - Будет, - пообещал беззлобно Штырь и полез в сейф. Валере была выдана пол литровая бутылка и прочитана краткая лекция о правилах обращения с ЯТЖ.
  - А остальное?
  Вместо остального спирта Валерик получил клятвенные заверения, что он будет выпит лично начальником цеха за его, прапорово, здоровье. На том и расстались.
  Минут через двадцать, когда артериальное давление, игнорирующее спирт в качестве лекарства, прихватило Леню с изуверской силой он решил прогуляться на воздух. Выходя из кабинета Штыревский задел злополучный стул, и тот развалился с жалобным кряканьем. Каптри поднял одну из ножек и направился к выходу. Как был - босой и в подвернутых брюках. Бой увязался за ним. Тужурка осталась лежать на диване.
  На улице Лене полегчало (тонкий снежок на земле и ветер с гавани студили тело) и он решил прогуляться вокруг цеха. Дойдя до окна Валериной лаборатории, Штыревский заглянул в него, и чуть не отдал концы. Там в центре помещения у покоящейся на ложементах торпеды стоял его подчиненный с белой тряпочкой в руках. На эту тряпочку прапорщик лил жидкость из знакомой бутылки и ласково протирал округлые темно-зеленые бока изделия.
  От такого безобразного отношения к драгоценной влаге в глазах у Штыря потемнело, он хватил ножкой знаменитого стула по оконному стеклу и, засунув себя в образовавшуюся дыру по пояс, истошно закричал:
  - Прапорщик!
  - Я! - ответил дисциплинированный военнослужащий.
  - Убью-у-у, - пообещал разъяренный Штырь.
  - Р-р-р-р-хаф! - подтвердил Бой.
  - Есть, - согласился с судьбой Валерик и дал деру.
  Через мгновение, пересекая торпедо-техническую базу по диагонали, в направлении причала неслась друг за другом весьма живописная компания: застегнутый на все пуговицы прапорщик Алексеев с неполной бутылкой спирта, полуголый матерящийся Штыревский с ножкой от стула и оглушительно лающий Бой. Замыкала композицию стая окрестных шавок, не пожелавшая пропустить столь выдающееся событие.
  В таком порядке они и выкатились на причал, едва не угодив под колеса адмиральского 'уазика'. Пока командир эскадры выбирался из машины и соображал, что к чему, бродячие барбосы испарились, продемонстрировав определенные преимущества дикой жизни перед цивилизацией. Прочим, разумеется, досталось.
  Адмирал долго не разбирался. Экстравагантно одетый Штыревский схлопотал выговор от него лично, судьбу Валерика комэск велел решать командиру ТТБ каперангу Тадеушу Осиповичу Кошману, а Бой был предупрежден о неполном служебном соответствии, с обещанием быть утопленным прямо у причала, буде подобное повториться.
  После отъезда высокого командования злой как черт Штыревский рассказал Кошману все, как было, и Валерик отправился на губу, что называется, в тот же час.
  - Про тупость в уставе ничего не сказано, а вот честь ты адмиралу наверняка не отдал, когда под 'уазик' бросался. Так что двигай прапорщик, двигай, родной...
  Что оставалось делать Валерику? Он двинул. А в 'Фиге' появилась памятная запись.
  
  
  Вопрос по специальности
  
  Дата В/звание, Ф. И. О. За что применено Вид взыскания (поощрения) Кем объявлено
  15.04.19...г. Лейтенант Гвоздецкий Избиение подчиненного, угроза старшему по должности, халатное исполнение служебных обязанностей.
  Написано рукой помначштаба, зачеркнуто, ниже подписано рукой начальника штаба: 'Лобов! Вы идиот! За это у нас сажают! Изучите дисциплинарный устав и сдайте зачет мне лично'. Следующая запись - опять рукой помначштаба.
  За упущения в воспитательной работе Строгий выговор Зам. командира по политчасти
  
  
  За неделю до 23 февраля дежурный по части принял из штаба соединения телефонограмму. Принял, прочитал, крайне негативно отозвался о каких-то дармоедах, и пошел пробуждать замполита от послеобеденного сна.
  Замполит, которому только что перестал сниться начальник Политуправления флота, и начали - необычайно развратные девушки без всего; в свою очередь принялся, было, крайне негативно высказываться об излишне деятельных дежурных, но вчитался в текст телефонограммы, и проснулся.
  Более того, после минутного раздумья он постучался в кабинет командира части и попросил собрать начальников цехов на совещание.
  Первым и единственным офицером, прибывшим на зов начальства, оказался лейтенант Гвоздецкий, замещавший Леню Штыря по случаю очередного приступа гипертонии. Все остальные находились на срочном приготовлении торпед с последующей срочной же их подачей, и на вышеупомянутый зов - плюнули.
  Когда стало ясно, что выбор невелик, командир посмотрел на замполита, замполит - на командира, они вместе сказали 'Нда-с' и посмотрели на Гвоздецкого.
  Телефонограмма гласила: 'Немедленно сообщить в политотдел соединения фамилию военнослужащего срочной службы, заслужившего право называться лучшим по специальности по итогам прошлого года'.
  Гвоздецкий прочитал, всхлипнул и отправился к себе. Ситуация складывалась - так себе.
  Из пяти подчиненных бойцов выбирать было решительного некого. Трое этой весной увольнялись в запас и искренне считали себя людьми штатскими. Четвертый - матрос Матюшков - отслужив полгода, в совершенстве изучил разве что устройство швабры и тонкости бытового обслуживания старослужащих.
  Пятый, по кличке Чуип, после неудачной симуляции энуреза лежал в госпитале с обширными гематомами. Этимология его прозвища уходила корнями в те далекие времена, когда появление на ТТБ трезвого мичмана считалось чем-то из ряда вон выходящим. Пили все, правда, в разных количествах. Говорят, что на обеденных столах в кают-компаниях (береговых, разумеется) совершенно свободно стояли тогда графины с 'торпедным соком', а напившегося сослуживца попросту отправляли домой без особых оргвыводов. Хотя, не исключено, что все это сказки ностальгирующих по прошлому старперов. Не важно. Так вот, служил тогда очень умный и сильно пьющий мичман Безенко. И мучила его одна несостыковочка. К тому моменту, когда ему как командиру подразделения полагалось собирать своих матросиков на предобеденное построение, речевой аппарат его приходил в некоторое рассогласование с мозгами. То есть командовать-то он мог, но то что выговаривал, на человеческую речь походило мало. Результатом становилось непонимание подчиненными начальственных требований и, как следствие, разброд и шатания с полной потерей управления в войсках. Более того, ожидая запаздывающих 'безенчат' база не могла вовремя приступить к обеду, и личный состав просто таки голодал в полном составе, от 'карася' до командира. А это уже никуда не годилось. Тогда Безенко, как уже говорилось, мичман весьма неглупый, придумал несколько условных сигналов в виде легко выговариваемых, а следовательно и легко понимаемых слов. Одним из таких сигналов стало слово 'ЧУиПы', по сути дело явившееся сокращением от слов 'чурки', 'урки' и 'придурки'. Сметливый военачальник быстро ввел обращение в повседневную жизнь, лишив таким образом себя необходимости каждый раз ломать язык, объясняя к кому направлены его команды.
  Мичман Безенко потом куда-то делся, а слово осталось. И не просто осталось, а принялось гулять по соединению, изредка приклеиваясь к особо одаренным военнослужащим.
  Но этот исторический экскурс вряд ли мог быть Гвоздецкому полезен.
  Вопрос 'Что делать?' вывернулся из далекого школьного прошлого суровой реальностью.
  Выручил замначлаб - мичман Вова Зять. Он шумно ввалился в помещение и кинул фуражку на стол.
  - А чего? - вслух рассудил Вова, почесывая внушительный загривок. - Ясно море, надо Матюшкова подавать. Трое 'гражданских' не в счет, Чуип и до госпиталя дурковал, а оттуда вообще неизвестно каким вернется... Ишь как его товарищи по оружию отделали, писуна... А Матюшков - боец исполнительный, начальству это нравится... Правда, не знает ни хрена, до сих пор ни одного зачета не сдал...
  - И служит всего полгода...- Гвоздецкий откровенно тосковал. - Ты бы убрал головной убор со стола - примета плохая.
  - Плохая? - Зять стукнул по тулье ребром ладони. Фуражка спружинила и подпрыгнула лягушкой.
  Гвоздецкий положил свою фуражку рядом с Вовиной и тоже ударил по ней.
  - Ну почему так? - спросил он, разглядывая поломавшийся козырек.
  - Это потому, что у меня фуранька 'грибом', а у тебя - 'копытом'.
  'Фура' лейтенанта, позорно уставная, действительно сильно напоминала гигантское копыто; в отличие от замначлабовой, выпотрошенной особым способом.
  - Нас в училище за 'грибы' ругали, - Гвоздецкий дернул себя за ухо. - Я имел ввиду - почему, как только мне в отпуск, так обязательно какая-нибудь задница... И что нам теперь делать?
  - А кому нам? - Вова прищурился хитрым хохляцким прищуром. - Ты ж завтра в отпуск уходишь...
  - И чего?
  - А того, что ты завтра - тю-тю. Так? Я утром рапорт заму отдам и скажу, что знать ничего не знаю, ты решение принимал. А ты-то уже тю-тю... Понимаешь?
  - Понимаю, что вернусь я из отпуска и меня первым делом - на кукен-квакен...
  - Да ну тебя... Они через неделю про эту фигню забудут, а у тебя отпуск пятьдесят четверо суток!
  Гвоздецкий задумался. Зять слыл мужиком умным, осторожным, и в его словах присутствовал здравый смысл. Ну, пусть не здравый - просто смысл. Надо было решаться.
  Утром следующего дня Гвоздецкий сел в самолет в Мурмашах и, пользуясь терминологией Вовы Зятя, сделал тю-тю.
  Грустно гулять отпуск в феврале, но что тут поделаешь.
  Перед Новым годом, Слон, в ответ на немой вопрос Гвоздецкого, нашедшего свою фамилию в графике отпусков, рявкнул:
  - Тебе еще повезло. Мне вот вообще самые хреновые месяца достались.
  - Какие? - удивился лейтенант. Хуже февраля считался ноябрь, но его, если верить графику, прочно 'застолбил' мичман Клокин за беззаветную любовь к разгильдяйству.
  - Август-сентябрь, - со слезой в голосе поделился начштаба и на прощание заметил, - а годковщину на флоте никто не отменял. Вперед!
  Гвоздецкий улетел.
  На эскадру от ТТБ подали фамилию матроса Матюшкова. Вова Зять утром отдал рапорт Гвоздецкого заму, зам (фамилию каптри носил для флота неподходящую - Погорелко, но был нахален и шустр, на чем и стоял) быстренько что-то прикинув, отловил помначштаба Лобова и распорядился срочно доложить на эскадру.
  - А командир в курсе? - состорожничал ПНШ.
  - Разумеется! Кошман все одобрил! - Погорелко взял старлея за плечо. - Ты только представь себе - боец всего полгода служит, а уже лучший по специальности... И это, учти, в то время, когда в других частях молодых матросов вместо того чтобы воспитывать - бьют по лицу...
  - И по телу, - блеснул знанием темы Лобов.
  - Во-от! И даже по телу! Вот и подумай, у них по телу, а у нас - лучший по специальности... Представляешь, как это характеризует нашу с тобой работу?
  - А командира? - насупился ПНШ.
  - Конечно! Разумеется! Его - в первую очередь... Представляешь?
  Лобов представил и ушел на эскадру.
  Ушастый Матюшков в это время пил на камбузе жидкий, холодный, пахнувший шваброй чай и ничего не подозревал.
  Гвоздецкий в это же время под Гомелем пил огуречный рассол и тоже ничего не подозревал.
  На седьмой день, ровно в 9 утра (наступило 23 февраля и в глотку лейтенанта пролилась первая праздничная стопка отцовского самогона) командир эскадры контр-адмирал Пучков построил соединение - на левом фланге четыре бригады плавсостава, на правом береговая база, посредине ТТБ - поздравил личный состав с праздником, скучно прослушал 'Р-р-ра, р-р-ра, р-р-а' и зачитал приказ, венчал который список передовых матросов и старшин. Названные адмиралом военнослужащие выходили из строя, делали десять шагов вперед и разворачивались к строящим рожи сослуживцам.
  Вскоре перед торпедо-технической базой, холодея от ужаса больше чем от ледяного ветра, возник скрюченный матрос Матюшков. Кошман посмотрел на нелепую фигуру, сплюнул и вопросительно покосился на начштаба. Слон посмотрел на своего помощника старлея Лобова и внятно сказал 'Убью'. Туповатый Лобов попытался, было, заглянуть в глаза замполиту, но тот радостно смотрел на синего Матюшкова и строил планы.
  - Виктор Саныч, кто подал салажонка на эскадру? Какой дурак это сделал?
  - Ну какой... Лобов конечно.
  ПНШ переминался в метре от Слона.
  - Лобов!
  - Я!
  - Головка от торпеды. Твоя работа?
  - В смысле? - помначштаба изогнулся и принял форму буквы 'зю'.
  - В том самом. - Иванцов начал багроветь. - Кто карася подал на эскадру? Какой из него лучший торпедист? Он зачеты сдал?
  - Он сдаст Виктор Александрович, сдаст... И не карась, а молодой матрос. И не Лобов его выбрал, а Гвоздецкий. Но главное - наш выбор одобрил начальник политотдела. - Лобов исчез в снежном заряде и на его месте возник Погорелко.
  Кошман сказал неприличное слово и ушел. Построение закончилось. Иванцов плеваться не стал, зато сказал несколько неприличных слов и тоже ушел. Замполит улыбнулся им вслед.
  На пятнадцатые сутки (Гвоздецкий вынырнул из запоя и с удивлением узнал, что жена собралась с ним разводиться) Погорелко за руку отвел матроса Матюшкова в матросский клуб на организационное собрание совета лучших матросов эскадры. Матюшков, почуявший, что заму от него нужно что-то нехорошее, вел себя безобразно, - всю дорогу до клуба он ныл и жаловался на боль во всех местах.
  Предчувствия его не обманули. Собрание единогласно выбрало своим председателем матроса Матюшкова. Замполит, неделю перед этим таскавший неизвестно куда фляжки с 'торпедным соком' ликовал. Сам председатель совета сник окончательно, - ужасные опасения не покидали его.
  На двадцать пятые сутки (Гвоздецкий помирился с женой и весь день катал ее на старой кобыле по окрестным холмам) на ТТБ заявился корреспондент 'Гальюн-Таймс', именуемой еще 'На страже Заполярья', и за трое суток написал пространную статью о молодом матросе-вундеркинде, в рекордные сроки освоившем сложнейшую специальность под руководством капитана третьего ранга Погорелко. То, что сам замполит о торпедах знал только то, что они длинные и зеленые, военного журналиста не смутило. Его тошнило по утрам, и в лишние подробности он не вдавался. Через пару дней статью читал весь флот.
  На тридцать седьмые сутки (Гвоздецкий наколол дров и затопил баню) лучший торпедист на пару с импресарио отбыли в Североморск на слет лучших специалистов. Где и обгадились по самое 'не балуй'.
  Слет, добрую половину времени которого собравшиеся слушали о чудо-матросе с ТТБ эскадры подводных лодок, заканчивался соревнованием передовиков. Понятно, что появление у торпеды героя дня публика встретила аплодисментами. Обнаглевший боец раскланялся, выслушал задание конкурсного жюри (чего-то там замерить, чего-то вынуть и потом вставить) и загрустил. Торпеда показалась ему зеленой коровой в темном лесу. Матюшков обошел большую сигару с одного бока, потом с другого, присел, заглянул снизу, всхлипнул и снова встал. Председатель жюри, последние полчаса живший ожиданием чуда, откашлялся и снисходительно пробасил:
  - Смелее, сынок, покажи-ка чему тебя научили...
  В первом ряду Погорелко делал страшные знаки.
  Матюшков добросовестно принялся напрягаться и вспоминать - чему же его все-таки научили. Ничего не вспоминалось. Тогда он попробовал покопаться в памяти на предмет ее существования вообще. Оказалось, что память была. Правда все что там хранилось, к нынешнему мероприятию отношения не имело. Сначала всплыли какие-то бантики, видимо с выпускных экзаменов в школе. Потом огромная задница какой-то тетки. Задница располагалась в глазке, протертом в крашеном окне женской бани. Матюшков покраснел и стал копаться дальше. Показались корпуса завода, потом молоденькая докторша на медкомиссии (Матюшков снова покраснел); потом проводы, поезд, учебка, обрез с водой, швабра, чьи-то носки, чей-то кулак, верхняя коечка... Все не то!
  - Ты не молчи сынок, - не унимался председатель. - Излагай!
  Замполит в первом ряду сделал неприличный жест исчерпывающе описывающий матюшковские перспективы в случае фиаско. Матюшков напрягся из последних сил. В этот момент в голове его щелкнуло - память наткнулась на нечто связанное с торпедным оружием.
  Матюшков приободрился, обнял зеленую сигару и с большим чувством продекламировал:
  
  Медленно торпеда уплывает вдаль,
  Встречи с нею ты уже не жди.
  И хотя Китая нам немного жаль,
  Лучшее конечно впереди
  
  После чего застенчиво улыбнулся и добавил:
  
  Скатертью пенистой океан стелется
  И обрывается прямо возле нас.
  Каждому, каждому в лучшее верится.
  Катится, катится ядерный фугас.
  
  Эту песенку часто пел в пьяном виде мичман Клокин, плача под собственное пение крупными слезами.
  Комиссия попадала со стульев. А когда поднялась, - обнаружила матроса Матюшкова лежащим без чувств.
  На сорок вторые сутки (Гвоздецкий с тоской посматривал на чемоданы и вспоминал службу, супруга тосковала у окна) на ТТБ снова замаячил все тот же корреспондент. Он не выходил дальше замова кабинета, что, впрочем, не помешало появлению на свет очередной пространной статьи. На сей раз о недобросовестном офицере и очковтирателе лейтенанте Гвоздецком и жертве его злодеяний - матросе Матюшкове. То что Гвоздецкий все это время находился в отпуске журналиста опять не смутило. Его вновь тошнило по утрам.
  Через два дня именем лейтенанта только что не пугали новобранцев. Все совещания, летучки и разносы на эскадре начинались с упоминания его грехов.
  На сорок восьмые сутки в лабораторию к Вове Зятю прибыла комиссия с флота, нарыла тьму замечаний и распорядилась уволить к чертям негодяя Гвоздецкого.
  На пятьдесят пятые сутки вернувшийся из отпуска Гвоздецкий от расстройства дал в ухо сначала Вове Зятю, потом Матюшкову. Прибежавшие было разбираться Лобов с Погорелко быстро убежали обратно - Гвоздецкий пообещал, что следующими будут они, несмотря на субординацию.
  На шестидесятые сутки начальник политотдела после продолжительного разговора с Кошманом, под угрозой перекрытия спиртового ручейка с торпедной базы, отдал распоряжение прекратить гонения на лейтенанта.
  На шестьдесят первые - ПНШ с пятой попытки сдал Слону зачет по дисциплинарному уставу.
  
  Физиология
  
  Дата В/звание, Ф. И. О. За что применено Вид взыскания (поощрения) Кем объявлено
  23.09.19...г. Ст. лейтенант Малиновский Добросовестное выполнение задания в командировке Снятие ранее наложенного взыскания Командир части
  
  Вот уж чем всегда славились наши Вооруженные силы, так это традициями. Самыми разнообразными.
  Скажем, был такой чудный обычай - в разгар полевых работ формировать в соединениях батальоны и отправлять на помощь народному хозяйству. Пахать-сеять-убирать. Помогать по братски. А кроме того, в процессе братской помощи, драться-пить-гулять. Плюс, по мере сил и возможностей осеменять женскую часть местного населения. Это уже, так сказать другая, встречная традиция. В результате столкновения двух традиций экономический эффект от такой подмоги даже на ноль не тянул, - терялся в минусах. Но традиция есть традиция, и батальоны в бескозырках отправлялись на большую землю каждое лето. Видимо из высших политсоображений.
  С одним из таких подразделений 'помощников' однажды отбыл в командировку и начлаб из цеха кислородных торпед Виталик Малиновский. Отбыл надо сказать с радостью.
  Виталик был личностью неординарной. Начитанный и остроумный, он обладал потрясающей способностью гадить себе на голову. В переносном смысле, конечно, но обильно и с последствиями.
  Еще в училище он женился. Жена - юная пышногрудая особа с примесью германской крови, в Виталике не чаяла души. Она кормила тощего рыжеволосого мужа изумительными борщами и сочными отбивными, не переставая рассказывать о переполнявших ее чувствах. Чем, надо понимать, и развратила. Малиновскому захотелось чего-то более сложного и изысканного.
  Перед самым выпуском Виталик ушел от простушки-немочки, и на флот приехал уже со второй женой (худосочной и чрезвычайно непростой), каковая очень изыскано и устроила ему хрестоматийную кузькину мать. Через некоторое время Виталик с изумлением обнаружил, что в одиночку тащит на себе все домашнее хозяйство (включая стирку дамского белья!), а его образованная супруга, являя миру сложности характера и гипертрофированную чувственность, изо всех сил проращивает под его фуражкой костные образования, в народе именуемые рогами.
  Одновременно с этим открытием, кто-то из знакомых привез из Питера весть, что у первой жены обнаружились в Германии родственники и она уезжает за бугор с новым мужем.
  Удар был страшен, но Виталик выдержал. Он вытурил вторую жену, приказал себе забыть о первой и завел собаку - кобеля афганской борзой по кличке Рональд. Пес имел вывих задней ноги, неумеренный аппетит и гадкую привычку путать двор с квартирой. Малиновский самозабвенно лечил Рональда, приучал его к улице и боролся с собачьим обжорством, забываясь в заботах и даже находя в них наслаждение. Не исключено, что когда-нибудь он, наконец, привел бы в порядок несчастное животное и был счастлив, если б однажды Рональд не сдох, сожрав в один присест всю пайковую курятину лейтенанта.
  Виталик похоронил пса и запил. Пил он скандально - избил соседа, вынес дверь в подъезде и пытался разрыть могилу Рональда.
  Выйдя из запоя и получив по ушам от командира части каперанга Кошмана, Виталик узнал, что его отправляют в командировку в Казахстан. И очень обрадовался.
  Дорога к месту назначения оказалась долгой, но не скучной - матросы, принимавшие участия в подобных акциях, как правило, особой дисциплинированностью не отличались. Или, если уж совсем откровенно, - командиры сбагривали на уборку разгильдосов со всей эскадры. На время избавляясь от необходимости подрывать свое драгоценное здоровье в бесплодных попытках их перевоспитать. Так что Малиновскому нашлось чем заняться в пути.
  Примерно через неделю их пересадили из поезда в 'людские' грузовики, долго везли по степи, да в степи же и высадили - жить предстояло в палатках. Что, кстати, никого не испугало - после прочных корпусов подлодок и вонючих казарм хотелось экзотики. Тем более, что провизией батальон был обеспечен на все сто.
  Некий пробел намечался с водоснабжением. Но этот вопрос быстро решили при помощи руководства близлежащего колхоза - установили две огромные цистерны и пообещали их регулярно пополнять силами колхозной водовозки. А чтобы вода на жаре не тухла, два веселых студента химика из Питера (угораздило же их попасть в эту Тьмутаракань на практику) велели сыпать в нее белый порошок. Разъяснив пропорции и оставив мешок снадобья студенты дуэтом заржали и уехали.
  Порошок свое дело делал и даже более того. Вода в самые жаркие дни сохранялась великолепно. Правда, появился и побочный эффект - у всех обитателей палаточного городка усилилось газовыделение. Очень усилилось. Просто до неприличия...
  Однако, очень скоро выяснилось, что неприличным это может считаться, когда у одного... А когда в групповом исполнении, то ничего... Нормально. Ну и потом - а куда деваться?
  Короче говоря, через пару дней, по молчаливому сговору, даже в офицерских палатках народ бросил бегать наружу, а пускал ветры непосредственно внутри. Еще через неделю на эти мелочи просто прекратили обращать внимание.
  В первые же выходные, подустав от сельскохозяйственных работ батальон собрался в город. Малиновский, почуяв дыхание новой жизни вдали от жен и собак, чисто выбрился, надел свежую рубашку и решил гульнуть от души.
  В городе, на удивление зеленом и чистом, морякам устроили баню, после чего матросов повели в краеведческий музей, а офицерам велели не напиваться, не хулиганить и ровно в полночь прибыть к зданию горсовета для посадки на грузовики.
  Ни первого, ни второго Виталик делать не собирался, а потому предпочел отдыхать в одиночку. Он побродил по улицам, съел в общепите большую порцию лагмана, запив ее пивом; и посетил кинотеатр.
  Когда сеанс закончился и на улице стемнело, измученной душе захотелось иных развлечений. Разумеется, на многое Малиновский не рассчитывал, а потому был приятно удивлен наличием Дома культуры с танцами под 'живую' музыку.
  Лейтенант танцевал и ему было хорошо.
  Определенный дискомфорт доставляла встреча в животе химической дряни с пивом и лагманом, но Виталик старался на этом не зацикливаться - периодически он выходил на перекур и в дальних кустах давал волю взбунтовавшейся природе.
  Как и следовало ожидать, морской офицер, хотя и в скромном чине, не мог не привлечь внимания туземных дам. Отбою от девушек не было, и очень скоро Малиновский выделил из них одну - невысокую, приятной наружности метисочку в джинсовом сарафане. Девушка понравилась еще и потому, что была радушна, но неприлипчива. А это давало возможность продолжать жизненно необходимые вояжи в буйные заросли перед клубом.
  Ко времени последнего танца молодые люди познакомились и перешли на 'ты', а когда музыканты принялись зачехлять инструменты Виталик вежливо и с достоинством попросил разрешения проводить новую знакомую до дому. Роза не отказала. Она вообще нравилась Малиновскому все больше и больше. И он уже приготовился действовать решительно, когда мерзкое снадобье в очередной раз потребовало стравить давление. Лейтенант извинился, вернулся в здание (они уже стояли на крыльце ДК), быстро забежал на самый верх, дал свободу приличной порции газа и тут же поклялся дойти до ее дома без происшествий.
  До дома он дошел; с трудом , правда, пучило уже не по-детски, но дошел. А вот у подъезда произошло непредвиденное -девушка пригласила его в гости. Резво так пригласила, практически потащила за шиворот. Сопротивляться было нельзя (итак сдерживался из последних сил, плелся на негнущихся ногах, чтобы кожу не натягивать) и он пошел. Ладно, подумал Малиновский, в квартире отправлю ее кофе варить, а сам - в гальюн. И будет хорошо...
  Хорошо не стало - туалет в квартире находился рядом с кухней. Через тонкую стенку.
  У Виталика глаза полезли из орбит. Давление в организме приближалось к критическому.
  Спасение пришло в виде приоткрытой двери в абсолютно темную комнату. Малиновский пыхтя ввалился туда и дал себе волю. Закончив извержение он помолчал, прислушался и почувствовал себя прохудившимся футбольным мячом. Старым, усталым, желающим покоя мячом, из которого наконец выпустили воздух. Вонючий воздух...
  В комнате запахло дрянью.
  Малиновский огляделся. Где-то возле оконного проема отсвечивало зеркало трюмо. Он кинулся к нему, схватил первый попавшийся пузырек, свинтил пробку и принялся брызгать содержимым вокруг себя, по углам, крест-накрест, в произвольном порядке... В комнате зажегся свет...
  Его зажгла Роза. Она стояла в дверях и со странным выражением лица смотрела куда-то за спину Виталика. Он обернулся и понял, что самым лучшим выходом для него была бы смерть. Мгновенная такая, безболезненная. А главное, освобождающая от всего, что в жизни содеялось неправильно. От обеих жен, от издохшего Рональда, от избитого соседа и до сих пор не вставленного стекла... И от этих двоих во всем белом, сидевших на диване ...
  Первым поднялся парень. Крепкий казах с широкими плечами и добрым лицом. Его белая рубашка была как-то странно раскрашена сочными темно-зелеными полосками и точками разной конфигурации. Сидевшая рядом девушка имела такой же нестандартный вид. У Малиновского подкосились ноги.
  - Роза, - попросил парень, - скажи мне, своему брату... Ну почему твои женихи такие идиоты? Сначала он без стука вломился в мою комнату, нап... испортил... очень сильно! испортил воздух...
  А потом еще и обрызгал нас с Люсей зеленкой! Ну скажи, Роза, почему?
  Ответа Розы Малиновский не слышал. Он рванул с низкого старта и бежал не останавливаясь до места стоянки машин. От испуга (а от чего же еще?) газообразование в его организме сократилось до общечеловеческого.
  Больше в город Малиновский не ездил. Выходные он проводил в лагере, подменяя на дежурстве коллег.
  Начальство сочло эту странность служебным рвением.
  
  
  Все болезни от нервов
  
  
  Дата В/звание, Ф. И. О. За что применено Вид взыскания (поощрения) Кем объявлено
  17.10.19...г. Мичман Зять Нарушение общественного порядка и недостойное обращение с женщиной 3 суток ареста Командир части
  
  
  До этого случая Вова Зять женщин никогда не бил. И в общественных местах не дебоширил.
  Он, признаться, до этого случая вообще никого не бил. И нигде не дебоширил.
  Но все бывает в первый раз.
  Началось со дня рождения жены. Или, вернее, с того дня, когда скромная, тихая и непритязательная Зоя Михайловна решила отмечать свое тридцатипятилетие широко. Вове это было непонятно. А все непонятное он не любил.
  - Ты чего эт, Зой? - спросил Вова.
  - Хочу отмечать широко, - непривычно заупрямилась жена и тряхнула кудряшками.
  У Вовы зародились нехорошие подозрения.
  - Широко - это как?
  - Это значит накроем стол... нет - два стола вместе сдвинем и накроем. А что я не заслужила? Не заработала? Чтобы на столе икра стояла? Чтоб шампанское за мое здоровье пили?
  - Кто? - Вова был почти уверен, что знает в чем дело, но решил перепроверить.
  - Что - кто?
  - Кто шампанское-то будет пить? Кого звать будем? - он нарочно сказал 'будем', а не 'будешь' чтобы не спугнуть.
  - Ну кого... Гвоздецких позовем... Костина с женой... Михалыча, если нажираться не будет... Алешку надо позвать, пусть на гитаре поиграет! - Зоя загибала пальцы на левой руке.
  Остался большой палец. Вова напрягся.
  - Светлану Петровну, разумеется...
  Точно, подумал Вова, так и есть, Светкина работа. Ведь отвадил на время... Глянь - опять прилипла, стервь. Вова потер пятерней круглую физиономию.
  Светлана Петровна Шевчук, бывшая жена флагманского минера одной из бригад и бывшая любовница половины мужского населения города, в жизни придерживалась взглядов, Вове Зятю глубоко противных. Но мало этого, она их еще и пропагандировала. Конечно, Вова жене верил. С одной стороны. А с другой, - кому понравиться, если разведенка с сомнительными моральными устоями начнет регулярно рассказывать вашей половине, в чем разница между мужем и соседом. Или как съездить на курорт одной и получить от этого удовольствие. Или в какой узде нужно мужика держать, чтоб не выпустить.
  Какое-то время Зоя Михайловна и Светлана Петровна дружили и Вова терпел. Терпел до того самого дня когда вечером после службы застал дома теплую компанию, состоящую из собственной супруги; Светланы, чтоб ей пусто было, Петровны, и двух пижонистых лейтенантов с Кольской флотилии. Лейтенанты пили его, Вовин, спирт и пели под гитару лабуду.
  Появление хозяина смутила только Зою. Лейтенанты продолжали кадрить дам, Светлана Петровна пуская клубы дыма по кухне томно воскликнула: 'Вольдемар, присоединяйтесь!' и выпила, сморщив кукольное личико.
  - Ща, - мрачно сказал Вольдемар и направился в соседний подъезд к начальнику штаба капитану второго ранга Иванцову. То есть к Слону.
  Увидев здоровенного мужика в кальсонах и кителе старшего офицера лейтенанты с писком испарились. Светлане Петровне указали на дверь.
  Кстати говоря, на следующий день один из кадрильщиков сам пришел на ТТБ, разыскал там Вову и повинился. По его словам выходило, что Светлана Петровна подцепила их в Доме офицеров и повела в гости к 'чудной женщине, изнемогающей от недостатка общения с настоящими мужчинами'. Разумеется, если бы они знали, что у Зои Михайловны имеется муж, да еще такой достойный человек, они бы никогда и ни за что...
  Добрый Вова парня простил.
  Светлана Петровна исчезла. Так сказать во избежание...
  Вова думал, что навсегда.
  - Слушай, - Зять попытался обнять жену, - а может без этой... обойдемся? Ну на фига она тут нужна?
  - Зря ты так, - Зоя Михайловна отстранилась. - Света - несчастная женщина. Она поняла свою ошибку и очень раскаивается... И потом она придет с мужчиной, который изменит ее жизнь, понимаешь как это важно?
  Да хрен с ней, подумал Вова. Если с мужиком придет - то пусть...
  Светлана Петровна действительно пришла не одна. Правда, мужчина ее мечты к середине вечера здорово набрался и Вове пришлось тащить его через весь город на себе.
  Когда он вернулся, гости уже расходились.
  - Вова, - супруга вызвала Вову в коридор, - Свету надо проводить...
  - Кому - мне? - Зять округлил глаза.
  - Ну не мне же? Кто мужчина-то?
  - Тьфу ты!
  - Я тебя прошу, помирись с ней. Она ведь в сущности хорошая.
  - Когда спит зубами к стенке...
  - Во-ва!
  - Ладно... - буркнул Вова и пошел провожать.
  У самого Светиного дома провожаемой вдруг сплохело.
  - Вовочка, Вольдемарчик, помоги мне...
  До квартиры Светлану Петровну пришлось нести на руках.
  В будуароподобной Светиной квартире Вова долго наливал в рюмку разные капли, заваривал травяной чай и даже делал своей врагине массаж головы. В результате чего домой он попал во втором часу ночи.
  - Где ты был? - всхлипнула из-за двери Зоя.
  - Как где? Твою ж подругу провожал!
  - Почти два часа?
  - Черт! Ей стало плохо, пришлось отпаивать...
  Жена накинула цепочку и приоткрыла дверь.
  - А это что? Откуда на тебе Светкина помада?
  - Так я ж ее на руках нес... - Вова почуял беду.
  - На руках? Ты нес эту стерву на руках? Вот и убирайся к ней.
  Дверь захлопнулась.
  - Зоя не дури! - Вова попытался стучать.
  - Вызову комендатуру - пообещала Зоя Михайловна.
  Зять опустился на холодные ступени. Ерунда какая-то, подумал он. Когда я говорил, что Светка стерва - не верила. А теперь...
  Дверь скрипнула.
  - Принесешь справку, что у тебя нет вензаболеваний - пущу переночевать.
  - Откуда ночью справка? - Вова орал на весь подъезд.
  - Из санчасти. И нечего кричать - сам виновать.
  Ни хрена себе - я же еще и виноват. Вову от злости передернуло.
  В санчасти поддатый фельдшер ехидно хихикая осмотрел Вову в соответствующих местах и выдал справку, что внешних симптомов нет.
  - А внутренних? - спать хотелось ужасно.
  - А на внутренние - надо анализ делать.
  - Мать твою...
  - Но-но! Щас и эту отберу...
  Справка Зою Михайловну не удовлетворила.
  - Липа это. Пусть анализ сделают, как положено.
  До утра Вова просидел на ступеньках своего подъезда в липкой дремоте.
  А утром у него от расстройства выскочил геморрой.
  - Теперь мне - только умереть, - поделился Вова новостью с женой.
  - Не бери меня на жалость, - раздалось из-за двери. - Кобель!
  Вова шел на службу, прислушиваясь к ощущениям в заднице, и мечтал встретить Светлану Петровну, чтобы убить. Вот ведь как бывает, - живет человек, никого не трогает; жена у него красивая, умная, спокойная. Все время углы сглаживает. И тут появляется зараза с уже испорченной жизнью и растленным сознанием, и все рушит. И тогда этот человек начинает мечтать заразу уничтожить. А раз мечтает, то когда-нибудь уничтожит. И тогда сядет. Ну разве это не свинство?
  В дежурке Вова попытался присесть, не смог и встал у окна.
  - Ты чего это? - спросил помощник дежурного по части разгильдяй мичман Клокин.
  - В смысле?
  - Чего как бедный родственник? Садись, до построения еще полчаса.
  - Да не, я постою... - Вова уткнулся лбом в окно. На плацу молодежь размахивала голяками. - Козлы бородами дорогу метут...
  - Какие козлы? - Мишка Клокин подскочил. - А эти... Пусть метут. Ты чего-то странный какой-то...
  - Геморрой у меня. - Зять посмотрел на Мишку. Будет ржать или нет?
  - Это от водки, - Клокин и не думал ржать.
  - Причем тут водка?
  - Как причем? Ты видел у Сереги Петюкина ноги?
  - Нет. А что?
  - Они почернели. От ступней до колен. Так вот, главный инженер посмотрел и сказал, что это от водки.
  - Много твой главный инженер понимает...
  - В водке?
  - В ногах!
  - Да на фига ему понимать в ногах, если он понимает в водке? Чернеют ноги, - значит от водки. И геморрой у тебя от нее.
  - Мой геморрой от нервов.
  - Да ты чо? - Мишка Клокин посмотрел на Зятя с удивлением. Человек имеющий болячку не от водки, был для него, как кенгуру для эскимоса.
  Из спального помещения в дежурку вошел дежурный капитан третьего ранга Чуча.
  - Чего ты, Мишка, удивляешься? Вова пьет мало, значит его геморрой от нервов; а Серега Петюкин пьет много, следовательно ноги у него чернеют от водки. Все очень просто.
  Чуча был человеком необычным. Другой, имея такую фамилию, давно бы уже рехнулся или шлепнул кого-нибудь. А Чуче хоть бы что. Может полчаса какому-нибудь идиоту объяснять кто он есть.
  - Дежурный третьего ранга Чуча слушает. Чуча. Чу-ча. Я. Я - Чу-ча. Да. Чу-ча. И я Чуча и жена моя Чуча и дети мои чученята.
  Не нервы - канаты стальные. Обзавидоваться можно.
  - Ты, Вова, алоэ не пробовал? - Чуча растопырил пальцы в разные стороны, изображая растение. Говорят, здорово помогает.
  - Не пробовал... А как?
  - Да как обычную свечку... Засунул и пусть рассасывается.
  - Куда?
  - Чего 'куда'?
  - Куда совать-то
  Клокин заржал.
  - Заткнись, Мишка! Вова, где геморрой, туда и совать.
  В этот момент Мишка увидел на плацу командира.
  - Владимир Евгеньевич, там командир вышел.
  - Так-с, я пошел. А ты попробуй алоэ-то...
  Вечером Вова опять постучал в двери своей квартиры.
  - Справку принес? - спросила Зоя. - Имей в виду, я не шучу и без справки домой не пущу. Вон у Малиновских, лахудра его загуляла, а потом сам Малиновский от гонореи лечился.
  - От хламидиоза...
  - Ну тебе видней! Кобель!
  - Зоя, ну я же не жена Малиновского...
  - Да ну? - Зоя Михайловна противно засмеялась. Вова начал злиться.
  - Дай мне алоэ.
  - Зачем?
  - За надом!
  - А-а-а, уже лечишься!
  - Уже лечусь. Дай алоэ, говорю.
  Получив узкий мясистый зеленый лист Вова поднялся на чердак и приступил к лечению. Его немного смущали колючки, но они судя по всему должны были рассосаться. По аналогии со свечкой. В остальном алоэ исключительно подходило для задуманного.
  Ты смотри как природа все предусмотрела, думал Вова засовывая лист в больное место, входит как по маслу. Алоэ и правда расположилось в Вовином заду весьма удобно - лежа не чувствовалось совсем.
  - А к утру рассосется, - сказал Зять в темноту и уснул, прикрывшись шинелью.
  К утру ничего не рассосалось. Более того, выяснилось, что ходить с этой штукой противно, а вытаскивать - больно. Решив, что лучше вытерпеть боль, чем передвигаться на полусогнутых, Вова уцепил ногтями край листа и дернул. Колючки свирепо впились в нежную мякоть.
  Когда прошла пылающая боль в заднем проходе, Вова осторожно сунул руку между ягодиц и убедился, что растение находится на прежнем месте. Он встал и попробовал двигаться. Это в принципе было возможно, но на широко расставленных ногах и с корпусом сильно наклоненным вперед. Такая поза унижала. Плюс до Вовы с опозданием дошло, что колючки надо было срезать вместе с кожурой.
  - Сволочь какая!
  Через полчаса, когда муки заглушили собой стыд, Вова выбрался из подъезда и по-крабьи двинул в госпиталь.
  Видавшие виды военные медики, уяснив, в чем дело, даже слегка растерялись и решили собрать консилиум. Вову для удобства разместили на гинекологическом кресле в соответствующем отделении.
  - Тужиться? - спросил Вова, обезумевший от боли и стыда.
  - Погоди, - ответили эскулапы. - Успеешь еще, роженик.
  И Вова успокоился.
  Ненадолго.
  Обозревая плешивые макушки согнувшихся над его кормой врачей, он случайно поднял посоловелый взгляд и увидел в дверном проеме Светлану Петровну.
  Не может быть, подумала Светлана Петровна, какая удача! И улыбнулась.
  Не может быть, подумал Вова, какой кошмар! И скрипнул зубами.
  Общественность должна об этом знать, подумала Светлана Петровна и кинулась бежать по коридору.
  Сейчас всем раззвонит, подумал Вова и рванул с кресла, оставив сморщенный лист алоэ в пинцете самого шустрого из докторов.
  Он настиг ее у самого выхода, попытался поймать за скользкий плащи и не смог. Тогда, теряя от ярости разум Вова Зять подпрыгнул, наотмашь врезал ладонью по жесткому от лака затылку и застыл у поверженного тела в гордой позе победителя. Без штанов. Октябрьский сквозняк обдувал ноющую задницу и это было приятно.
  Позже, когда Светлану Петровну уже унесли в палату, Вова еще немного повздорил с главврачом и крепко стукнул санитара.
  Успокоил его вовремя подоспевший Кошман - заставил надеть штаны и усадил в 'газик'. Примчавшийся минуту спустя комендант уехал ни с чем - Кошман своих не сдавал, предпочитая воспитывать собственноручно.
  Светлана Петровна вышла из госпиталя через пару дней и с тех пор ее никто не видел. Хотя, на сколько я знаю, до сих пор продолжает жить в том же городе.
  А с женой Вова Зять помирился. И справка не понадобилась.
  
  
  Звезда экрана
  
  Дата В/звание, Ф. И. О. За что применено Вид взыскания (поощрения) Кем объявлено
  27.09.19..г. Мичман Клокин За недобросовестное выполнение обязанностей помощника дежурного по части Строгий выговор Начальник штаба
  18.06.19...г. Мичман Клокин За грамотные действия при съемках учебного кинофильма Снятие ранее наложенного взыскания. Начальник штаба
  
  Все те, кто сегодня пытается реформировать наши доблестные Вооруженные силы допускают одну ошибку. Вообще-то они допускают много ошибок, но одну - главную. Они не советуются с Мишкой Клокиным из отдела хранения. А ведь именно Мишка в начале 90-х стоял у истоков эксперимента по частичному переводу флота на контрактную основу. И мог бы выдать пару-тройку рекомендаций...
  К моменту начала эксперимента Клокин отслужил в чине мичмана примерно год. И год этот выдался насыщенным - Мишка сдал все зачеты, влился в коллектив, и твердо уяснил, что умение грамотно опохмеляться, есть большая премудрость, каковую ему еще предстоит освоить. Кроме того, он успел потерять военный транспорт (сокращенно - ВТР) с торпедами, и чуть не утопил собаку комэска. Выражение более чем двусмысленное, однако понимать его надо так, как написано. Не исключено, что кто-нибудь из подчиненных и считал командира эскадры вице-адмирала Пучкова собакой, но в этом случае речь идет об адмиральском сеттере.
  Извести высокопоставленного пса Клокин решился не со зла, а от безысходности. Вообще, это было недоразумением.
  Все дело в том, что Мишку очень любили собаки. В особенности - бродячие. Они ходили за мичманом по пятам с вытянутыми в струнку хвостами и заинтересованными мордами, со стороны напоминая собачью свадьбу. Они провожали его на службу и обратно, ждали у магазинов и столовой, голосили под окнами. Если же Мишка дежурил (окна дежурки выходили на причал), хвостатые могли сутки ошиваться рядом, вызывая справедливый гнев начальства. В общем - любили. Говорили даже, что однажды свора отбила пьяного в дым Клокина у гарнизонного патруля. Но не в этом суть.
  В одно из Мишкиных дежурств на причале нежданно-негаданно появился адмирал Пучков со своим любимым сеттером. Увидев бродяг, благородный, медного цвета пес, отрабатывая адмиральский харч, тявкнул нечто на собачий вкус непозволительное и немедленно был атакован группой самых дерзких полудиких собратьев. Хозяин попытался, было вмешаться, но начальственный рык барбосы игнорировали, и Пучкову пришлось ретироваться в сторону береговой базы к ближайшему телефону. Сеттер остался воевать в одиночку.
  Четыре пятых от общего количества слов, сказанных по телефону командиром эскадры помощнику дежурного по ТТБ мичману Клокину оказались неприличными. Из оставшихся следовало, что: 1) на ТТБ бардак, 2) мичман службы не знает, 3) по причалу бродят неизвестные собаки, 4) у Клокина есть один способ избежать четвертования - восстановить статус-кво немедленно.
  Перепуганный Мишка выскочил на причал и с утробным урчанием ухватил ближайшего к себе пса. Другие участники 'бардака' рванули в разные стороны.
  Через секунду бегущий обратно адмирал увидел своего любимца плавно планирующим над мелкой волной. К всеобщему счастью в этот момент у причала крутился мусоросборщик - небольшой катер с забором для всякой дряни на носу. Ловкие мужички подцепили помирающую от холода и ужаса животину и переправили на сушу. Пахло от нее блевотиной и мазутом. Клокина вздрючили и взяли на заметку.
  История с транспортом тоже получилась еще та. На эскадре ждали ВТР с боезапасом. Оперативный дежурный, получив доклад о появлении судна в акватории гавани и справедливо рассудив, что торпеды в первую очередь нужны на ТТБ, позвонил туда и произнес буквально следующее:
  - Кто это? Мичман Клокин? Хм-м... А где дежурный? Спит? Молодец! Ну ладно, не буди, пусть дрыхнет... Слушай, Клокин, тебе причал хорошо видно? Молодец! Как только ВТР появиться - помоги мужикам, добро? Молодец! А если что - звони...
  Мишка, до этого случая с военным транспортом не сталкивавшийся, услышал вместо 'ВТР' нечто иное, а именно - 'БТР', поскольку эта аббревиатура была знакомой по книгам, газетам и кино. В результате на него напали тягостные размышления: если это шутка, то как отшучиваться, имея дело с оперативным эскадры; а если - нет, то какого хрена бронетранспортеру нужно на причале в непосредственной близости от торпедной базы? Версия с шуткой показалась Клокину более сложной, а потому он ее отринул и принялся расхаживать по дежурке, поглядывая в окно. БТРа не было. Крутилось, правда, какое-то обшарпанное корыто, но оно Мишку не заинтересовало.
  Тем временем, на транспорте очень удивились, не увидев на берегу швартовщиков, и вызвали по радио оперативного. Оперативный немного рассердился, позвонил на ТТБ мичману Клокину и поинтересовался - почему он игнорирует его приказание и не оказывает помощь ВТРу? Мичман Клокин внимательно посмотрел в окно и доложил, что помогать некому, на причале никого нет. Оперативный крякнул, вызвал на связь ВТР и потребовал сообщить к какому причалу они швартуются. На ВТРе удивились еще больше и раздраженно объяснили, что швартуются они туда, куда им приказали, а куда же еще? Оперативный рассердился сильнее, позвонил на ТТБ мичману Клокину и опять поинтересовался - какого лешего он водит мурочку вместо того, чтобы выполнять приказание. Мичман Клокин еще внимательнее посмотрел в окно и доложил, что не видит на причале объекта приложения своих усилий. Оперативный совсем уж рассердился, вызвал на связь ВТР и попытался свести концы с концами. С ВТРа ответили, что они конечно пришвартуются сами, но у оперативного дежурного будут крупные неприятности, поскольку транспорт под завязку набитый торпедами это не хвост собачий и ...
  Не дожидаясь продолжения битый и тертый оперативный дежурный в рваном темпе покинул свой пост и устремился на причал, где лично принял концы у злополучного ВТРа. После этого в компании с очень расстроенным капитаном транспорта они поднялись в рубку дежурного по ТТБ, где обнаружили добросовестно напрягающего зрение Мишку. Тогда оба закричали и заругались, причем оперативный подробно описывал Мишкину родню, находящуюся в экстремально-сексуальных ситуациях, а капитан судна размахивал руками и все время спрашивал: 'А это что - член крабий?', имея ввиду свой пароход.
  Когда Мишке удалось таки растолковать крикунам, жертвой какой ошибки он стал и что ожидал увидеть, капитан с оперативным заржали как кони, сразу успокоились и посоветовали Мишке посильнее разбавлять.
  Интересен факт, что дежурный по части капитан третьего ранга Горобец, по кличке дядя Харя даже не проснулся и обо всем узнал с Мишкиных слов. Хотя это не помешало ему раззвонить о случившемся на всю эскадру. Мишке естественно досталось.
  Досталось и оперативному, поскольку он-то как раз - промолчал.
  Одним словом, ко времени описываемых событий за мичманом Клокиным прочно закрепилась слава разгильдоса и человека-ЧП.
  Но вернемся к эксперименту. Суть его сводилась к тому, что любой матрос, отслуживший два с половиной года из положенных трех мог заключить контракт, и стать сверхсрочнослужащим в своей же части и на своей же должности. Разработчики проекта очевидно полагали, что замена бескозырки на фуражку прибавляет ума в голове-носителе. Не говоря уже о запредельных вещах типа чувства ответственности. По сути же это была отличная возможность сократить срочную службу на шесть месяцев. Ясное дело, желающие на ТТБ нашлись - десять человек. Двое из них и так собирались пойти учиться в 'дубовую академию' (то бишь школу мичманов), семеро по разным причинам не хотели возвращаться домой, а десятый крупно проштрафился и альтернативой для него был только дисбат.
  Всю эту гоп-компанию переодели в соответствующую форму, обеспечили пайком и жалованием, и поселили в обычные квартиры по несколько человек на комнату. Вчерашние бойцы офонарев от вольницы немедленно принялись пить, шляться по городу в непотребном виде и наводить ужас на нервных лейтенантских жен. Высокое начальство посмотрело сверху на всю эту фигню, высказалось по поводу пробелов в воспитательной работе и доложило на флот, что эксперимент удался.
  Ежу понятно, что таким же точно образом поступили руководители и других соединений, в результате чего там наверху и правда поверили, что контрактная армия (или флот - неважно!) практически у них в кармане и принялись всячески подводить итоги и делиться опытом. Решили даже на базе эскадры снять кинофильм о сверхсрочниках - вчерашних матросах, и прислали съемочную группу во главе с бородатым режиссером Володей.
  На долю ТТБ выпала честь съемок утренней физзарядки. В сценарии это выглядело примерно так: бодрые и донельзя счастливые матросы и старшины сверхсрочной службы прибывают утром в часть и скинув с себя новенькую форму принимаются всячески тренировать молодые тела, одухотворенно глядя на своего наставника.
  Тут у режиссера случилась заминка.
  - Слушай, Виктор, - сказал он внимательно глядя как начальник штаба смешивает в литровой бутылке две прозрачные жидкости, - все твои мичмана не годятся.
  Они сидели в кабинете Слона за столом, накрытым с изысканной простотой - спирт, вода и жестянка с витаминами.
  - М-да? - буркнул Иванцов и немного изменил пропорцию.
  - Ну конечно! С такими рожами и животами не физзарядкой руководить, а сниматься в фильмах ужасов. Пусть наставник будет ненамного старше сверхсрочников, но... Пусть он будет посвежее, а? Слушай, мне завтра работать. Давай быстренько выпьем и я побёг...
  - Пусть будет, - Иванцов добавил в бутылку чайную ложку сахара и несколько капель уксуса. - А быстренько не получиться.
  Он открыл сейф и показал Володе симпатичную канистрочку-трехлитровку.
  - Ужас какой! А уксус зачем? - Володя как заправский химик помахал пухлой ладонью над горлышком и принюхался. Пахло недурно.
  - Спирт плюс вода - это что? Водка. А спирт плюс вода, плюс сахар плюс уксус? А? Тоже водка, но 'Смирновская'.
  - Погоди, дай запишу, - засуетился режиссер.
  - Да брось, я тебе потом свою тетрадку дам, там рецептов сто, если не больше.
  - Правда? - Володя убрал блокнот и вернулся к эпизоду. - Так как же насчет мичмана посвежее?
  - Пей, - Иванцов разлил по стаканам, выпил одним глотком и зачавкал тараньим пузырем. - Может тебе Клокин нужен?
  - Клокин? Это такой рыжий мальчишечка? Да-да, он пожалуй подойдет...
  - Мальчишечка...
  Слон вспомнил, как адмирал вопил из-за своего кобеля и вздохнул.
  - Ладно, я не против, пусть будет Клокин.
  И еще раз налил. Надо было еще настроить Клокина.
  Это в большом кино с актерами беседуют, рассказывают про сверхзадачу, обсуждают мизансцену. С Мишкой все произошло по-другому. Утром, пока замполит Погорелко бегал вокруг полумертвого Володи с нашатырем, у Клокина случилась беседа с начштаба.
  - Мишка, - спросил Иванцов, - ты адмиральского пса помнишь?
  - Помню, - сказал Мишка.
  - А ВТР?
  - Тоже.
  - Пришло время смывать позор кровью. Завтра утром съемка физзарядки. Десять оболтусов плюс ты - руководитель. Чтобы все были как штыки. И как огурчики. Отвечаешь головой. План проведения физзарядки представишь к восьми ноль-ноль. Вперед!
  - Да это же не кровь, это - сплошной геморрой, - заверещал Клокин.
  - Будет и кровь, - обнадежил начштаба. - если ты еще раз рот откроешь... Иди... И смотри, чтобы эти обормоты не надрались сегодня вечером.
  И Мишка пошел. В смысле пошел писать план мероприятия.
  Но план планом, а ведь 'обормоты' действительно могли надраться, несмотря даже на киносъемку. Поэтому часов в десять вечера Клокин решил проверить подопечных. Это было не очень сложно - все они жили на соседней улице в двухкомнатной берлоге.
  Стучась в побитую жизнью дверь Мишка готовился ко многому, но то что он увидел, было ужасно. Квартира походила на вигвам после всеиндейской потасовки. Поломанные стулья, разъехавшиеся койки, скомканное белье цвета асфальта; разбросанная одежда и пустые бутылки - все это покрывал сероватый слой некрупных перьев, над которым колебался густой табачный дым. Видимость приближалась к минимальной и вонь стояла невообразимая. Из под кухонной двери вытекала темно-красная струйка.
  Все, подумал Клокин, аллес капут, они кого-то грохнули по пьяне. И вошел...
  
  На следующий день осмотрев команду спортсменов несколько оживший Володя удивился:
  - А скажи мне, Мишаня, чего это они у тебя какие-то... как побитые. Синяки, ссадины.. А?
  - Дык ведь они эти... мастера восточных единоборств. - Мрачный Клокин кинул взгляд на 'мастеров'. Те заискивающе улыбались.
  - Ну и ладненько, - Володя даже обрадовался, - сейчас мы их тогда маленько подгримируем.
  - Если можно, - попросил Клокин, - загримируйте их под гоблинов.
  - Под гоблинов, - удивился Володя, - под каких гоблинов? А... ну, в смысле... Понятно... А зачем?
  - А кто они есть-то? - в свою очередь удивился Мишка. - Гоблины и есть.
  Съемка прошла блестяще - физзарядку сняли с первого дубля. 'Гоблины' с умело замазанными гематомами, остервенело размахивали конечностями и приседали с молодецким кхеканьем.
  После того, как киношники смотали свои бебехи и бородатый Володя увез творческую команду в Мурманск, Клокина вызвал Слон.
  - Рассказывай, - приказал он.
  - Чего рассказывать-то, - насупился Мишка, - ну снялись, ну... все нормально...
  - Слушай, Клокин, если командир говорит подчиненному 'рассказывай', а подчиненный начинает ему мозг парить, то святая обязанность командира извлечь эту правду всеми доступными способами. Я с детских лет использую только один способ.
  Иванцов положил руку на Мишкино плечо. Волосатое запястье толщиной превосходило клокинскую шею, а пальцы напоминали длинные сардельки.
  - Говори, чего они все в синяках? Ну! Чего там вышло?
  А вышло вот чего. Войдя в кухню Мишка обнаружил там все компанию занятую одним общим делом. А именно - процессом приготовления печеных голубей. Процесс при этом шел конвейерным методом: один человек приманивал птиц хлебным мякишем, двое ловили самодельной сетью, один кипятил воду, двое этих голубей опускали в кипяток и ощипывали, двое потрошили и еще двое пекли при помощи чадящей электропечи.
  - Это чего тут у вас, а? - Мишка не верил своим глазам.
  - Где че? А-а-а... мы это... деликатес готовим!
  Деликатесом местных голубей можно было назвать с большой натяжкой. По той простой причине, что жили они исключительно на помойках, отвоевывая пищу у ворон, крыс и собак. Мишку затошнило.
  - Неужели вы это будете есть, - он поморщился.
  - А как же? - с готовностью подтвердили гурманы. - Обязательно будем.
  - Ладно, дело ваше, только водки не нажритесь.
  Мишка уже собирался уходить к себе, как одно жуткое воспоминание его остановило.
  - Вы... Мать вашу! А на прошлой неделе... Это что, вы меня этим угощали? Гоблины!
  'Гоблины' молчали и Мишка понял, что угощали его именно 'этим'.
  - Ну, гады! Вы ж говорили - перепела...
  - Да что вы товарищ мичман? Откуда здесь перепела? Они тут не водятся! Тут только голуби...
  Клокин понял, что сейчас либо его вырвет, либо он надает им по шее. Он немного поразмыслил и пришел к выводу, что второе во всех отношениях предпочтительнее. И надавал.
  Ну а дальнейшее уже известно. Можно только добавить, что с тех самых пор на эскадре ко всем сверхсрочникам прилипло прозвище - гоблины.
  А что? Некоторые были очень похожи.
  
  Бунтарь
  Дата В/звание, Ф. И. О. За что применено Вид взыскания (поощрения) Кем объявлено
  08.11.19...г. Кап. 3 ранга Горобец За нарушение требований инструкции начальнику патруля Неполное служебное соответствие Командир эскадры
  
  Валерия Ивановича Горобца на эскадре звали ласково - дядя Харя. Валерий Иванович в свою очередь старался прозвищу соответствовать. И дело не только в выдающихся размерах его лица - характером Горобец обладал препротивным. Или точнее, своеобразно омерзительным.
  Пока Валерий Иванович пил, это был милейший человек, готовый по первому зову придти на помощь к любому карасю и способный простить подчиненным любое. Но как только он завязывал, начиналось нечто, в матросской среде именуемое 'вешалкой'. Горобец брюзжал, ругался, и цеплялся к мелочам, равняя и строя всех подряд по любому поводу. Естественно, что подавляющее число сослуживцев предпочитали видеть его в нетрезвом состоянии, как в более адекватном.
  Радуя товарищей Валерий Иванович трезвым бывал редко. Исключения, до поры до времени, составляли дежурства по части. Однако с некоторых пор дядя Харя начал квасить и там. И однажды попался.
  За пятую точку дядю Харю взял дежурный по эскадре - Горобец спал в облеванной комнате отдыха, сжимая в руке табельный ПМ. Оружие кое-как отобрали, нетрезвого дежурного заменили на Малиновского и под руки отвели домой.
  После разбирательств, увещеваний и взысканий Кошман Валерия Ивановича от дежурств по части отстранил. А дабы нарушитель не подумал, что все уже позади, дал задание Лобову всунуть Горобца начальником патруля при первом же удобном случае.
  Это было почти изуверством - в патруль ходили исключительно молодые офицеры, к каковым Иваныч лет двадцать как не относился. Так что даже с учетом недавнего прокола, все это выглядело как плевок в лицо. И в душу. Так дядя Харя наряд и воспринял.
  - Да пошел ты на... - адрес бунтарь произнес по буквам.
  - График утверждал начальник штаба - пискнул трусоватый кощеистый Лобов.
  - И его туда же! - разбушевался Горобец.
  - Да, но командир....
  - Вместе с командиром - отчеканил Иваныч и убыл в цех.
  Там он успел тяпнуть грамм сто пятьдесят, после чего был вызван в кабинет Иванцова, где и повторил крамолу, правда в более мягкой форме.
  - Это почему же так? - поинтересовался Слон.
  - Да потому, что я вам не ... карась какой-нибудь! - от гнева дядя Харя даже взвизгнул. - Пусть в патруль лейтенанты ходят.
  - Лейтенанты вместо тебя теперь по части дежурят.
  - Тогда пусть... Пусть Лоб идет. Все равно ни хрена не делает!
  - Я помощник начальника штаба, - гордо заявил присутствовавший тут же ПНШ. - Мне не положено.
  - А мне? Мне значит положено? - Горобец побагровел и раздулся. - Ах ты помощник мать твою... Не пойду!
  Они препирались минут сорок - орали, топали ногами и потрясали замурзанными брошюрками общевоинских уставов. Притомившись перебрались в кабинет Кошмана. Там сцена повторилась, с тем же результатом. Сообразив, что своими силами упертого дядю Харю не победить, командир части перебазировал всю компанию к адмиралу.
  Теперь вокруг Горобца танцевали уже четверо, причем заглавную партию исполнял лично Пучков, между прочим, однокашник Валерия Ивановича по училищу.
  - Валера! Я тебя уничтожу! - вопил адмирал.
  - Хрен тебе, Пучок, - отвечал Валера.
  - Да я тебя... Да я тебе... Приказываю!
  - Письменно!
  - Перебьешься! С тебя и устного хватит.
  - Письменно!!! -дядя Харя почему-то свернул кукиш и этим кукишем несколько секунд изображал в воздухе процесс написания приказа. Четверо начальников не отрываясь следили за невидимыми иероглифами.
  Первым очнулся адмирал.
  - Не сметь! Только я могу крутить фиги в моем кабинете. Ну в крайнем случае командующий флотом...
  - А вот и нет, - радостно завопил Валерий Иванович. - Я тоже могу.
  Он закончил размахивать дулей и сел на стул.
  - Ладно, - сказал Пучков, - будет тебе письменный приказ.
  Пока канцелярия готовила требуемое распоряжение командир эскадры воспитывал бывшего соученика.
  - Служить надо как положено, товарищ капитан третьего ранга. И не имеет никакого значения - кто сколько прослужил. Если вам приказывают идти в патруль, значит надо идти. У нас, как известно, нет неприкасаемых. И былые заслуги, в случае чего, не спасут.
  - Нет? - переспросил Горобец.
  - Нет, - подтвердил комэск.
  К наряду Валерий Иванович готовился тщательно - собственноручно отпарил видавшие виды брюки, заставил жену дважды перестирывать кремовую рубашку и, вспомнив курсантские годы, надраил ботинки до слепящего блеска. В этот вечер он не пил совсем. Вместо этого старшей дочери была прочитана пространная нотация на тему девичьей скромности и вреде добрачных связей, а у младшего сына - проверены уроки с последующей выволочкой.
  Спать легли сразу после программы 'Время'.
  В комендатуре во время развода молоденький помощник коменданта с удивлением посмотрел на выдающийся дяди Харин живот и скукоженные погоны.
  - А у нас нет неприкасаемых, - пояснил Иваныч. - И срок службы тоже до звезды.
  Старлей хмыкнул и ничего не сказал.
  Маршрут дяде Харе попался несложный - треугольник между Домом офицеров, кинотеатром и КПП эскадры.
  - Кстати, товарищ старший лейтенант, разрешите мне и на эскадру заглянуть? Там я знаю воинская дисциплина хромает. - Горобец сдвинул брови, умело изображая идиота.
  - Хромает? - старлей даже слегка растерялся. Все-таки не каждый день старшие офицеры разрешения спрашивают.
  - Да-а-а! Матросы честь не отдают, мичмана форму одежды нарушают, офицеры, знаете ли... тоже... Так заглянуть?
  - Безобразие! Обязательно загляните, товарищ капитан третьего ранга. И построже с ними, построже...
  Вошел во вкус карасина, подумал Валерий Иваныч и убыл на маршрут.
  В городе он отпустил на все четыре стороны двоих приданных ему матросов и направился на территорию эскадры.
  Удобная штука полярная ночь если вдуматься - идешь себе куда надо и никто тебя не видит. Темно ведь. Можно направиться в ресторан, можно к любовнице, а можно и к Доске Почета.
  - Ну вот что, товарищи офицеры, мичманы, старшины и матросы - обратился Горобец к фотографиям, - неприкасаемых у нас нет! И былые заслуги побоку. И кто сколько прослужил - наплевать. Поэтому сейчас я вам всем воздам по заслугам. Поскольку все вы - козлы...
  Закончив речь дядя Харя достал шариковую ручку и добросовестно переписал всех передовиков на специальные листочки для учета нарушителей. От Пучкова до какого-то неведомого ему матроса из второй бригады.
  - Ты-то, конечно, еще козленок, но я запишу тебя авансом, - сказал он ушастому изображению и засмеялся.
  Доска Почета на эскадре была внушительной и листочков ушло много. Без четверти двенадцать полусонный дежурный по гарнизону принял у Горобца очень довольных патрулированием бойцов, повязки с надписью 'Патруль' и списки злоумышленников.
  - Ни хрена себе, - отметил он толщину стопки и сунул ее в папку 'Для доклада коменданту гарнизона'.
  - Да-с, - ответил ему дядя Харя, - служить надо, как положено.
  Утром на столе комэска Пучкова зазвонил телефон.
  - Приветствую, товарищ адмирал! Это комендант беспокоит.
  - Привет, дорогой, - командир эскадры старался не сориться с вредным майором. - Стряслось что-нибудь?
  - Да как сказать...
  - Да как есть, так и говори. Свои люди - разберемся.
  - Ну если как есть... Что ж это вы товарищ адмирал честь патрулю в городе не отдаете?
  - Я? Патрулю? Ты пьяный?
  - Я - нет, а вот начальник вашего политотдела вчера на танцах в ДОФе, говорят, был сильно подшофе...
  - Кто говорит?
  - А командир ТТБ нарушал форму одежды... Командир бербазы... Погодите... А, вот - находился за пределами части без увольнительной записки... Да тут много: флагмин держал руки в карманах, командир четыреста девяносто восьмой - курил на ходу...
  - Да что это за хреновина такая?
  - Это не хреновина, это список нарушителей воинской дисциплины. А составил этот список начальник патруля по фамилии Горобец. Я вам бумажечки-то подошлю с матросиком...
  - Подошли...Я его убью, урода!
  - Матросика?
  - Горобца!!!
  Но убивать никого не пришлось. Тем же утром Валерий Иванович положил на стол Кошмана рапорт об увольнении в запас.
  Справедливости ради надо заметить, что рапорт Горобцу в конце концов не подписали - в те времена с опытными офицерами расставались неохотно, будь они даже горькими пьяницами - но неполное служебное соответствие влепили. Чтобы помнил.
  
  Сезон охоты
  Дата В/звание, Ф. И. О. За что применено Вид взыскания (поощрения) Кем объявлено
  15.12.19...г. Кап. 2 ранга Калабас За невыход на службу Строгий выговор Командир части
  27.12.19...г. Мичман Слабомордов За активное участие в подготовке к празднованию Нового года личным составом Благодарность Командир части
  В декабре базу лихорадило.
  Началось с того, что жестоко запил главный инженер Петя Калабас, по прозвищу (естественно!) Карабас. Квасил он недели две, прятался по чердакам и подвалам от супруги Риммы и начальства, вследствие чего напрочь потерял человеческий облик. По просьбе сладчайшей Петиной половины на Карабаса началась облава, и в конце концов он был найден на окраине города в заброшенном вагончике строителей. Там Петя тихо подыхал, обнимая пустую канистру с надписью 'Не трогать! Собственность начальника штаба'. Поначалу его решили вести домой, но когда в пути Карабас ожил и учинил бузу, руководитель облавы Малиновский посовещавшись с Риммой, изменил маршрут и отправил главного инженера прямиком в психиатрическое отделение госпиталя. Там к подобным пациентам привыкли и, не мудрствуя лукаво, уложили кавторанга под капельницу, хором напевая 'Прокати нас Петруша на тракторе'.
  
  Возвратившись Калабас покаялся, поклялся в одиночку вывести часть в передовые, и был прощен. Обливаясь слезами благодарности, он, в качестве бонуса, подробно и красочно рассказал о том, как ужасно обращаются в психушке с белыми и пушистыми алкашами.
  Более всего на слабую военно-морскую психику подействовал эпизод с гальюном.
  После трех суток, проведенных под капельницей Петин организм воспрял духом и стал понемногу возвращаться к нормальному функционированию. У Карабаса появился аппетит и, как следствие, потребность в отправлении естественных надобностей. И если введение пищи внутрь проходило легко и даже весело, то выведение ее остатков оказалось проблематичным. Вся беда в том, что с первых же часов к Карабасу, как к буйному пациенту и старшему офицеру, прикрепили персональную медсестру в чине старшего матроса. Ходила она за Петей как пришитая - в столовую, процедурную, на свидание с супругой Риммой и... в гальюн! При этом (пардон за интимную подробность) дверок в кабинках этого заведения не существовало. Таким образом кряхтеть и тужиться кавторангу предлагалось в присутствии молоденькой и симпатичной девушки, что даже гипотетически выглядело безобразно.
  Попытки объяснить недопустимость такого контроля самой сестричке разбились о равнодушную до идиотизма фразу:
  - Да ничего, мы привыкши...
  То что в процессе участвовал еще и Петя (причем в качестве главного героя), который 'привыкши' не был, старшего матроса нисколько не смущало.
  Петя крепился двое суток. На третьи природа взяла свое, и в полном помутнении рассудка Петя таки освободил кишечник от накопившейся дряни. Сестричка и в самом деле не повела ухом, а Карабас поклялся в корне пересмотреть отношение к жизни.
  Через десять суток его выписали, но неприятности в части на этом не закончились.
  В день, когда главный инженер, свежий и полный сил появился на ТТБ, случилось еще одно событие - на территории базы появилась корова. Обычная парнокопытная корова, с большими рогами, грустными глазами и черным пятном на светлом боку. Как она проникла сквозь два ряда колючей проволоки неясно, но факт остается фактом - ни 'колючка', ни часовые серьезными препятствиями для нее не стали.
  Животину обнаружил вездесущий Чуип. Точнее это она вылетела на него, когда негодяй мочился под стенами цеха Лени Штыревского. Увидев существо не вяжущееся с окружающей обстановкой Чуип здорово перепугался и натянул штаны до того, как закончил процесс мочеиспускания. В таком подмоченном виде боец и рванул в цех, где пожаловался на коровий беспредел первому встречному начальнику - мичману Слабомордову. Встреть он кого-нибудь другого - и ничего бы не было. Но судьба распорядилась именно так: цепочку 'корова - Чуип' замкнул Саша Слабомордов, человек крепкого телосложения, решительный и с фантазией. Он посмотрел на попахивающего мужской уборной матроса и распорядился немедленно показать ему находку. Проявил, одним словом, явный интерес.
  Корова находилась на прежнем месте, она рыла копытом снег, тщетно пытаясь обнаружить под ним что-нибудь в плане пожрать.
  - Так, - сказал Саша. Устроенные особым образом мозги уже продемонстрировали ему самый достойный путь развития событий.
  - Му-у-у! - ответила корова. Она ни о чем не подозревала. А зря...
  
  В цех ходячую говядину транспортировали своим ходом: Слабомордов тянул веревку, намотанную на кривые рожки, а обписанный Чуип, терять которому уже было нечего, подталкивал осклизлый зад.
  В цеху корову разместили между торпедными стеллажами, намочили ей хлеба и посыпали опилок.
  - Завтра я принесу свои ножи и все будет - бенч! - поделился планами Саша.
  - Как? - переспросил боец.
  - Бенч, - мичман изобразил в воздухе заточку одного ножа о другой. Чуип восхищенно захихикал.
  Дома Слабомордов приготовил ножи (дома на Кубани такие ножи для забоя скота имел каждый уважающий себя мужчина, а Саша себя уважал) и написал список:
  '- Кошман - 10 кг;
  - Иванцов и замполит - по 8 кг;
  - Начальники цехов - по 5 кг;
  - Богомолов - 3 кг.
  - Начлабы - по 2 кг
  - Мичманам (на всех) - 20 кг + требуха'.
  Даже учитывая среднюю упитанность коровы на Сашину долю оставалось еще килограмм сто. И это не могло не радовать.
  Утром сразу после развода Слабомордов помчался в цех. Задержись он на плацу хоть на минуту, то обязательно увидел бы как в сопровождении дежурного в штаб проследовал невзрачный мужичок в задрипанной канадке и таких же унтах. Но Саше было не до того. В нем проснулся первобытный вкус свежего мяса.
  Корова находилась там же между стеллажами. Хлеб она съела, заодно наделав целую кучу лепешек на кафельный пол.
  Пока сменивший штаны Чуип убирал пахнущие деревней экскременты, мичман Слабомордов закончил последние приготовления - подогнал к мирно жующей скотине электроталь и спутал ее ноги прочным шкертом.
  В это время в кабинете начштаба Иванцова хозяин коровы требовал сатисфакции.
  - Ребят, у меня корова пропала. Я тут рядом в частном доме живу... Надо бы найти.
  - Где найти-то - недовольно прогудел Слон. Искать коров по утрам не входило в его служебные обязанности.
  - Так у вас же, - следы то к вам ведут. Значит она к вам пошла...
  - Ну пошла, а потом ушла, - высказался Богомолов.
  - Не-е-ет, следы есть только в одну сторону. Значит она от вас не выходила. Ребят давайте поищем, а?
  - Мужик, да ты спятил. Тут все-таки база оружия, а не бульвар - корову твою искать! - Иванцов начал злиться.
  - Ребят, жалко корову. Хорошая такая... С пятном на боку.
  - Следить надо было за своими пятнами...
  - Ребят, я ведь до Пучкова дойду...
  - Ты меня пугаешь что ли? - начальник штаба приподнялся в кресле.
  И тут в разговор вмешался Петя Калабас. После запоя его распирало желание делать добро.
  - Виктор Саныч, у нас тут конечно не бульвар, но .... Надо позвонить дежурному - может он что-нибудь видел.
  - Он если бы что-нибудь видел, мне бы доложил, - рыкнул Слон накручивая телефонный диск.
  Дежурный коровы не видел.
  - Ребят, может я быстренько пробегусь по части, посмотрю.
  - Я т-те пробегусь. Тут режимный объект. Тут просто так не бегают...
  - Придется идти к адмиралу, - мужик поплелся к дверям.
  - Погоди, мужик, - опять вмешался Карабас. - Тебя как зовут?
  - Федя...
  - О! А меня Петя! А скажи мне Федя - как зовут твое имущество? Не Буренка? Нет? А как?
  - Чайка...
  - Как?!
  - Ну, Чайка, - мужик растопырил руки наподобие крыльев и замахал ими в воздухе.
  - Это у тебя морские мотивы или слава Антон Палыча покою не дает? - на полном серьезе поинтересовался Карабас.
  - Какого еще Палыча, - нахмурился Федя. - Это моя корова.
  - Да был у нас один, - махнул рукой главный инженер. - Виктор Саныч, разрешите мы с Федей посмотрим территорию. Пусть товарищ убедится, что никаких коров на торпедных базах не бывает.
  Слон негодующе хрюкнул, но разрешил.
  После ухода Пети с Федей страшно озабоченный ПНШ полушепотом спросил у начштаба:
  - Товарищ капитан второго ранга, а кто у нас Антон Палыч?
  - Да он Чехова имел в виду, - отмахнулся Иванцов.
  - Не припомню... - Лобов сморщился и вышел. Начальник штаба тяжело вздохнул.
  Территорию осматривали от КПП - вглубь.
  - Посмотрим за этим цехом.... Есть корова? Нет коровы! - приговаривал Карабас. - Теперь за этим цехом... Есть? Нету! А за этой лабораторией? Тоже нету... Видишь Федя, как все замечательно складывается? Нет у нас твоей коровы с пятном на боку.
  - Слушай, - нахмурился мужик, - а может она куда зашла?
  - Куда, например? - Карабас изобразил на лице недоумение.
  - Ну в цех этот ваш...
  - Корова - в цех? Ор-ригинально! И в какой же цех она по-твоему направилась?
  - Может в тот? - хозяин коровы ткнул пальцем в здание, за стенами которого мичман Слабомордов взял в руки пульт управления электроталью. Мотор заработал и несчастное животное взмыло к балкам вверх задними ногами извергая нереальные потоки нечистот из одного отверстия и душераздирающие звуки из другого.
  - Оба-на! А это че? - Услышав вой Федя сорвался с места.
  - Стоять! -Карабас сообразил что к чему и попытался ухватить чуткого Федора за канадку. - Стоять, говорю, туда нельзя, там секретное оружие.
  - В ж... оружие - завопил коровник набирая темп.
  - Неправильно, - огорчился Карабас и тоже перешел на бег, - Хемингуэй писал - 'Прощай оружие'...
  - У твоего Хумингея может и 'Прощай оружие', а у меня - в ж... оружие! - мужик распахнул ворота цеха и застыл.
  В углу цеха, над шпигатом, подвешенная за ноги висела выдохшаяся Чайка. С пятном на боку.
  И нож был занесен над ней...
  Большой злобный мичман с закатанными рукавами сделал резкое движение, нож полоснул по натянутой коже коровьего горла и по кафельнму полу, стремясь к шпигату, хлынула кровь. Корова закричала, дернулась и стихла... И вообще все стихло, только от углов отдавалось эхо предсмертного вопля: 'Мать, мать, мать...'.
  Федя открыл глаза. Скотина, уставшая, но живая и здоровая, продолжала свисать с крюка электротали, смирно поводя глазами, а крики издавал главный инженер, донельзя рассерженный осквернением помещения цеха.
  - Слабомордов, мать-мать-мать... Ты сбрендил, мать-мать-мать... Это же производственное помещение, мать-мать-мать... Снимай это мерзкое животное с крюка, мать-мать-мать...
  Слабомордов молчал, но таль опускал с видимым неудовольствием. Центнер свежатины уходил прямо из рук.
  История на этом не закончилась. Федор оказался мужичком вредным. Получив назад совершенно обалдевшую коровенку, он как должное принял извинения руководства базы, со всеми раскланялся и пошел... в штаб эскадры. Понятное дело - жаловаться.
  Пришлось его вернуть и напоить. Для этого начштаба выделил литр спирта из собственных запасов и мичмана Слабомордова, как основного виновника недоразумения. Слабомордов не очень расстроился, выпросил банку тараньки на закусь, и за шиворот поволок Федю к себе в лабораторию аккумуляторных батарей. Чайку на время миротворческого акта привязали у дежурки.
  В лаборатории, в чистоте и уюте, под мужской разговор и слабое жужжание вентиляции они набрались по ватерлинию. Спасибо, что не выше.
  В результате, жаловаться Федя раздумал. Скорее всего он вообще на время утратил способность думать, поскольку пригласил к себе домой нового друга Сашу и велел ему взять для товарищей по оружию чего-нибудь вкусненького из подвала. А сам лег спать.
  Обратно Слабомордов вернулся тяжело толкая перед собой тачку, уведенную с Фединого же подворья. В тачке помимо ведер с маринованными подосиновиками и моченой брусникой, между связкой копченого палтуса и домашней бужениной лежала свиная полутуша. Слабомордов торжествовал. Федя на ТТБ больше не появлялся.
  А свинину съели в Новогоднюю ночь.
  Конец лихорадке положил лично начальник штаба Иванцов. Дождавшись ухода командира и выстроив часть на плацу он пообещал в качестве исключения ввести на ТТБ телесные наказания и в доказательство серьезности своих намерений пробил кулаком ведро с пожарного щита. Насквозь.
  Чудеса, конечно, но месяца три-четыре на базе было тихо.
  
  Али-баба и странные славяне
  
  Дата В/звание, Ф. И. О. За что применено Вид взыскания (поощрения) Кем объявлено
  27.12.19...г. Мичман Бабич За порчу военного имущества Выговор Командир части
  23.03.19...г. Кап. 3 ранга Погорелко За усердие в службе Благодарность Командир части
  
  В марте часть попрощалась с замполитом Погорелко. Бравый политрук перевелся на Тихоокеанский флот. Поближе к дому, улыбаясь говорил он, забывая уточнять, что родился и вырос в Донецке.
  Формально Погорелко переводился, что называется, по собственному желанию. Но это только формально. На самом деле, переводу предшествовали некие, как сейчас говорят, судьбоносные события. Правда о них знали немногие. Или знали, но не все.
  Не все знал, например, и матрос Исмайлов, хотя именно он волею случая стал одной из центральных фигур произошедшего.
  Али-бабу Исмайлова на службу призвали не вовремя. После окончания школы он, стараниями старшего брата, устроился работать начальником склада в МТС родного совхоза недалеко от Баку. Брат уезжал в Москву торговать фруктами и обещал через годик-другой перетащить Али-бабу к себе. Сдавая заведование в братнины руки (склад с течением времени превратился в семейный бизнес Исмайловых, где младшие приобретали предпринимательские навыки перед тем, как выйти на большую, простите, московскую дорогу) он открыл самый главный секрет работы начсклада:
  - Следи, чтобы вот здесь, - старший показал на гвоздь торчащий из стены, - всегда висел пиджак.
  - Зачем - спросил Али-баба. Он не удивился, просто был любознателен.
  - Затем, - объяснил брат, - что в пиджаке есть карман. А если пиджак не будет висеть вот здесь, то куда приходящие к тебе люди будут класть деньги?
  Али-баба кивнул. Он твердо решил - пиджак будет висеть на этом месте всегда. И в кармане всегда будут находиться деньги. А тогда, очень скоро он уедет в большую шумную столицу, где умный старший брат даст ему новый, еще более полезный совет.
  Он и уехал очень скоро, но не в Москву, а под Мурманск. Где не было ни склада, ни брата с его секретами, ни гвоздя с пиджаком, ни пиджака с карманом, ни кармана с деньгами. Вместо этого - синяя негнущаяся роба с боевым номером на груди, старая швабра, свирепая годковщина и нескончаемая зима.
  Справедливости ради надо заметить, что от происков злых годков Али-баба страдал менее других. Известно, что в армии и на флоте достается слабым. Телом или духом - неважно.
  Сильным гораздо легче.
  Али-баба был сильным. Он никогда не шестерил. Даже если приходилось стирать чужое белье или носиться после отбоя со шваброй по казарме, делалось это им с удивительным достоинством. А однажды произошел случай, после которого старшины учебного отряда Исмайлова зауважали.
  После отбоя в казарму ввалился пьяный 'рашпиль' из параллельного потока и увидев дневальным азербайджанца принялся громко рассуждать о засилье кавказцев в России вообще и на флоте в частности.
  - Достали вы уже... - со слезой в голосе пожаловался старшина.
  - Сейчас я тебя достану, - очень спокойно ответил Али-баба и обнажив штык-нож загнал пьяного в гальюн, где со свирепым лицом сделал вид, будто пытается вырезать обидчику глаза. На визг вмиг протрезвевшего борца за чистоту нации сбежался народ и Али-бабу оттащили.
  Какие странные люди эти славяне, подумал тогда Али-баба.
  Перед отправкой на флот старшины затащили уже не просто матроса, а торпедиста Исмайлова в баталерку и, угостив отвратительной водкой местного разлива, открыли ему страшную тайну. Тайну, знание которой, по их словам, гарантировало Али-бабе почет и уважение начальства на новом месте службы.
  - Они будут спрашивать тебя - как собираешься служить матрос? Как, мол, будешь Родину защищать? Что будешь отвечать? Не знаешь? А мы тебя научим...
  И научили.
  - Соберут комиссию, будут с толку сбивать, вопросы задавать разные, но ты говори, как мы учили, и все будет хорошо.
  Знание великой тайны Али-баба продемонстрировал очень скоро на приемной комиссии в клубе эскадры. Возглавлял комиссию разумеется Пучков, но беседовал с вновь прибывшими начальник политотдела Констанди.
  - Как служить, будешь сынок? - грозно спросил начпо и Али-баба не удивился и не испугался. А чего бояться, когда ответ уже готов?
  - Зае...сь, - весомо ответил он и гордо вскинул голову.
  - Ка-а-ак? - Констанди видимо решил, что ослышался.
  - Зае...сь! - еще раз отчеканил бакинский хлопец Исмайлов.
  - Сынок, ты чего несешь-то? - каперанг даже растерялся. - Ты подумай!
  Али-баба немного подумал и в третий раз повторил секретное слово.
  - Ну тебе мать-то с отцом чего говорили, когда служить отправляли? - вмешался кто-то из комиссии. - Как служить-то надо?
  Вот, подумал Али-баба, запутывают, думают я глупый. Не-е-ет, я умный!
  - Атэц сказал - служи сынок зае...сь!
  Командир эскадры тихо помирал в углу от смеха.
  Констанди сплюнул и сказал:
  - На ТТБ!
  А потом тихо добавил:
  - Вот и будешь у Кошмана служить за... Тьфу ты...
  Тадеуша Осиповича руководство эскадры недолюбливало.
  Исмайлов отправился на ТТБ. Мысли о странности славянской души не покидали его.
  Вместе с Али-бабой на торпедную базу отправился и его недавний соученик по фамилии Ляшенко. Долговязый, похожий на страдающего печенью кузнечика, он очень не нравился Исмайлову. Ляшенко глупо шутил, глупо рассуждал и был просто глупцом.
  - Шо, на флот з пальмы зняли? - спрашивал он и хохотал.
  - У нас не растут пальмы, - спокойно отвечал Али-баба и Ляшенко снова хохотал. Он часто хохотал в ответ на свои же собственные, не самые умные шутки. Он хохотал даже, когда стирал годковские носки-караси, всем видом показывая, как нравиться ему такое занятие. Но больше всего Али-баба не любил, когда Ляшенко начинал болтать на интимные темы. У него сразу маслились глаза и становились мокрыми губы. Что-то с этим парнем было не так.
  Служба пошла своим чередом.
  Молодым матросам живется сложно. Оружие - рано, военную тайну - потом, увольнение в город - нельзя. А что же можно? Камбузный наряд! Лагуны, автоклавы, чумички... Запах казенной пищи...
  Али-баба драил шваброй автоклав для заварки чая и думал о доме. Если бы дома он посмел даже заикнуться о таком способе приготовления напитка его бы просто убили. А здесь все видят и молчат. Хотя пить им же... Странные славяне.
  Исмайлов нагнулся пониже и тут почувствовал какой-то толчок сзади и громкий хохот. Он обернулся и увидел, как донельзя довольный Ляшенко делает неприличные движения тазом в направлении его задницы и радостно заливается на потеху целой толпе сослуживцев. Али-баба чуть развернул корпус назад, цепко ухватил обидчика за робу и подставив бедро отправил его в полет, конечной точкой которого стало дно автоклава. Хохот сменился визгом - автоклав после ужина еще не остыл.
  Вынимали Ляшенко в несколько рук, а вынув, обомлели - этот урод умудрился не только ошпариться, но и в кровь рассадить лицо.
  В этот момент на камбуз вошел дежурный по части. История не сохранила фамилии этого человека, но дураком он явно не был, а напротив, был осторожен и умен, поскольку без долгих раздумий взял да и пригласил туда же начальников цехов и командира части. И правильно сделал - события такого рода должны разбирать начальники, а никак не дежурный офицер.
  Разбор полетов шел туго. Али-баба мужественно молчал, а обалдевший Ляшенко трясся и повторял нечто нечленораздельное. Разобрали только: '... он узяв меня...и я оказался у той...'. Под 'той', надо понимать, подразумевался автоклав.
  Ясность внес кто-то из группы зрителей. Кошман выслушал свидетельские показания и уловив, что в истории присутствуют явные неуставные взаимоотношения с неприличным запахом, тоже решил не браться за дело в одиночку.
  - Замполита сюда! - рявкнул он.
  За Погорелко побежали, но нашли не сразу. Зам был занят. И вот чем...
  Случилось так, что в день прибытия в часть молодого пополнения приветственное слово им говорил замполит. Кошман приболел, Иванцов срочно писал план боевой подготовки для очередной проверки, главный инженер от такого счастья уклонился, сославшись на сугубо технический характер своих обязанностей.
  Долго и пространно повествуя о славных традициях ТТБ Погорелко изрядно промерз, и решил, было продолжить в актовом зале, как вдруг его осенило. Дело в том, что более всего от мороза пострадали ноги замполита и как не странно, эти неприятные ощущения заставили его задуматься о важности обувки в суровых условиях современности. Изможденный длительным бездельем политрук внимательно посмотрел на свои нижние конечности (изящные зимние ботинки на рыбьем меху), потом визуально обследовал ноги молодых матросов (два ряда бесформенных 'гадов' на резине), оборвал речь на полуслове и скрылся в казарме. Как уже говорилось, его осенило.
  Здесь следует сделать небольшое отступление.
  В те времена рядовой состав знал три вида обуви: хромовые ботинки - на выход; прогары (по сути дела, обрезанные по щиколотку кирзовые сапоги) - для повседневной носки; и уже упомянутые 'гады' (жуткие бесформенные 'буцалы') - в качестве рабочей обувки.
  И первые и вторые и третьи имели множество недостатков, главным из которых являлась абсолютная неприспособленность к климатическим аномалиям. Короче говоря, летом в них было жарко и потно, а зимой - холодно и скользко. Кроме того, сильно хромала эстетическая сторона.
  Обувь предстояло модернизировать. Причем с наименьшими затратами. В этом состояла суть замовской идеи. В случае ее реализации (а в успехе Погорелко нисколько не сомневался), впереди открывалась широчайшая перспектива дальнейшей безоблачной службы. В качестве инициативного, думающего офицера, радеющего кроме всего прочего за быт подчиненных.
  Начинать было решено с самого начала, то бишь с баталерки. В первую очередь полагалось сделать опытный образец.
  Баталер Вова Бабич, выслушав брызжущего энергией и слюной политрука сразу напрягся: модернизация вещь, конечно, хорошая, но за чей счет?
  - Да вы поймите, Владимир Николаевич, - Погорелко взял со стеллажа прогар, - это ведь дело государственной важности. Подумайте только сколько матросов, сержантов и старшин будут с благодарностью вспоминать ваше имя... И мое тоже...
  Вова мягко, но решительно отобрал у каптри обувь и поставил обратно на стеллаж.
  - Ну хорошо, - зам хотел ударить шапкой оземь, посмотрел под ноги и передумал. - Хорошо, - он рубанул рукой воздух, - давайте я вам заплачу за эту несчастную пару прогар. - Вот возьмите пять рублей. Нет, возьмите десять...
  Слезы гордости за самого себя перехватили горло и подступили к глазам.
  Вова понял, что ненормальный зам все равно не отстанет, быстренько просчитал возможные варианты развития событий и гордо отодвинул трясущуюся руку политработника со смятой десяткой.
  Он хотел как-то прокомментировать свое решение, но в голову не приходило ничего кроме слышанной в каком-то фильме фразы 'Да нешто мы не понимаем!'. Плюнув на ответную речь Бабич снял с полки пару ботинок и вручил Погорелко. Тот неистово сиял.
  У себя в кабинете, притулив прогары на полочку рядом с 'Малой землей' экспериментатор принялся составлять перечень недостатков модернизируемой обуви. Получилось три стандартных листа убористым почерком.
  - We shall go an other way! - пообещал он гипсовому Ленину и составил другую бумагу - перечень реальных направлений в модернизации. Список уменьшился вдвое.
  - Да хрен с ним! - зам перешел на русский, но обращался по прежнему к Владимиру Ильичу. - Уберем все несущественное.
  После долгих мучений в списке осталось три пункта:
  1. Утепление
  2. Вентиляция
  3. Дезинфекция
  После минутного раздумья был добавлен еще один пункт:
  4. Дезодорация.
  С ботинками и руководством к действию Погорелко опять отправился в баталерку, где и провел безвылазно недели три в компании с гипсовым бюстом Владимира Ульянова, принесенного из кабинета для вдохновения. Результатом круглосуточных бдений стала пара ботинок, способная, по мнению изготовителя, обеспечить комфорт матросским ногам в любой ситуации.
  С утеплением вопрос решился просто - во-первых, к башмаку прилагалась элегантная, вырезанная из старого бушлата, портянка на кнопках; во-вторых, внутри обуви находилась многослойная стелька: тонкая пористая резина, ухо от зимней шапки и два слоя газеты 'На страже Заполярья'. Причем это работало - Погорелко проверил эффективность задумки на себе путем двухчасовой прогулки морозной ночью.
  Третий и четвертый пункты тоже расщелкались как семечки - волшебная присыпка (смесь талька, стрептоцида и жениной пудры) по замыслу щедро рассыпалась внутри прогара, поглощала пот и дивно пахла.
  С вентиляцией все оказалось гораздо сложнее. Зам бился над проблемой недели полторы и наверняка сошел бы с ума, если бы решение не пришло к нему само. Точнее приехало. Как-то утром, наблюдая мучения Вовы Бабича, пытавшегося реанимировать заглохший 'Запорожец', замполит вдруг встрепенулся, радостно помянул классическую 'Эврику!' и кинулся к своему детищу с ножом.
  На следующий день смотровой образец был готов. Помимо уже перечисленных нововведений ботинки получили еще и по паре 'ушей' для забора воздуха. Правда, на зиму 'уши' никак не закрывались, но эту чисто техническую проблему Погорелко решил оставить на потом.
  - Вот, - сказал замполит Ленину.
  Вождь понимающе промолчал.
  Зам взял опытный ботинок, сыпанул туда волшебной смеси и вышел в коридор. Тут его и нашел дежурный по столовой.
  Пред суровые очи командира Погорелко явился с улыбкой на лице и изувеченным прогаром в руках. К этому времени Кошман уже закипал и, видимо поэтому, не оценил замполитов труд.
  - Что это? - мрачно спросил он.
  - БМУ-П, - радостно ответил замполит, и расшифровал, - ботинок матросский универсальный.
  - А почему 'П'? - Тадеуш Осипович сузил глаза. В толпе присутствующих заржали.
  - Погорелко, - пояснил Погорелко и снова улыбнулся. Зря.
  Идиотскую улыбку Кошман воспринял как личное оскорбление, а плод многодневных творческих мук выкинул в окно:
  - Каков поп, таков и приход. Надо менять попа...
  Прогар упал на плац рассыпая тальк и куски флотской газеты. К вечеру его подобрал Али-баба Исмайлов, спрятал в рундук и часто доставал вечерами, с восточной неторопливостью рассматривая его и размышляя о странностях славянского характера.
  Вскоре кадровики нашли Погорелко место на ТОФе. На прощание Кошман его даже поощрил в приказе, но на отвальную не пошел.
  Матросов решено было не наказывать. Командир части рассудил так:
  - При идиоте замполите глупо рассчитывать на то, что бойцы не станут друг друга совать башкой в котел. Сапожник-экспериментатор, понимаешь...
  А Вове Бабичу влетело. Видимо за бесхарактерность.
  
  Норма жизни
  Дата В/звание, Ф. И. О. За что применено Вид взыскания (поощрения) Кем объявлено
  13.08.19 г Кап. л-т Лобов За добросовестную работу по искоренению пьянства в части Благодарность Командир части
  24.08.19 г Старший лейтенант Петюкин Невыход на службу в течении трех дней Неполное служебное соответствие Командир части
  - Страна непуганых идиотов! - изрек Слон прочитав переданную ему командиром части бумажку.
  - Пуганых, - скорбно поправил его Кошман, - то-то и оно, что пуганых. Но видно наших идиотов пугай, не пугай - они все равно...
  - ... вздрагивают, - подсказал Иванцов и утробно захихикал.
  - Добро бы сами вздрагивали... А то вся страна вместе с ними...
  В кабинет вошел ПНШ Лобов и командир замолчал.
  - Вот, помощник, - начштаба сунул бумагу Лобову - бери и действуй.
  Лобов прочитал, наморщил в притворном раздумье узкую полоску кожи между носом и волосами, и исчез.
  В бумаге, подписанной начальником политотдела соединения, говорилось о мерах по пресечению пьянства на флоте вообще и на эскадре в частности. После общих фраз, как обычно, шла раздача пионерских поручений командирам частей. Командиру ТТБ, в частности, предписывалось рассчитать минимально безопасную дозу спиртного, выпив которую вечером, офицер был бы адекватен по утру.
  - Они считают меня либо главным алкашом соединения, либо человеком с гипертрофированным чувством юмора.
  Тадеуш Осипович налил себе и начальнику штаба по стопочке.
  - Не расстраивайтесь, товарищ командир. Поручение конечно дурацкое, но и выполнять его будет дурак.
  Речь шла о ПНШ и Кошман это понял.
  - Так-то оно так, да вот только фамилия в приказе будет стоять моя, а не его...
  Оба вздохнули.
  На следующий день Лобов принес свои расчеты. Доза у него получилась размером в тридцать три грамма чистого алкоголя.
  - А почему не два или четыре? - Кошман ткнул карандашом в последнюю цифру. Он не знал, плакать ему или смеяться.
  Лобов уже набрал воздуху в грудь, но командир махнул рукой:
  - Ладно, округли и - в приказ.
  'Вечернюю дозу' обнародовали на общем собрании офицеров и мичманов. Пока шла преамбула, народ веселился, - назывались самые разные варианты, от полулитра до ведра, но услышав из уст начальника штаба слова 'тридцать пять граммов' (Лобов таки округлил) поголовно обиделся.
  - Как же так? Это ведь даже не детская доза, а... вообще не доза! По себе судят что ли? Если развести что получиться? Сотка? Пустое место получиться! А если у меня после тридцати пяти граммов даже аппетит не появляется, тогда как? Не кушать мне? Да у меня кошка от такой выпивки не запьянеет!
  Пришлось Слону рыкнуть.
  - По поводу размеров дозы, все вопросы к ПНШ. Это он рассчитывал. А в принципе - вас ведь дома никто не контролирует... Но! Если утром кто заявиться с амбре или с помятым портретом, то будет считаться, что накануне он выпил не тридцать пять граммов, а скажем, тридцать шесть. Оргвыводы последуют...
  Народ взвыл.
  После собрания к Лобову подошел начальник транспортного цеха майор Туникин.
  - Это как же тебя угораздило такую дурь рассчитать, мыть-тэ? Тридцать пять грамм! Что же мне за праздничным столом с мензуркой сидеть? Или весами, мыть-тэ, пользоваться? А если я пол-литра водки выпиваю, мыть-тэ только для разгона?
  - Знаете Анатолий Иванович, есть вот методичка, написанная флагманским доктором...
  - Долбень ты Лобов, мыть-тэ, - констатировал майор.
  - Но-но, полегче, я - помначштаба все-таки...
  - Одно другому не мешает, - горько заметил Туникин, - к сожалению, мыть-тэ.
  И уходя добавил:
  - Вам надо не граммы считать, а личным составом по-настоящему заниматься. А вы все зады свои обвеховываете, начальнички...
  От расстройства он даже забыл про любимое 'мыть-тэ'.
  Вечером по пути домой чрезвычайно расстроенный Серега Петюкин спросил у майора Туникина:
  - Ну и как дальше жить? Ведь загнали нас в ловушку. Теперь чуть что, и за тридцать шестой грамм - по шее... С бодуна хоть на службу не ходи!
  - Ловушка конечно имеет место быть, - задумчиво ответил майор, - но у каждой ловушки, мыть-тэ, есть лазейка. Вот скажем приходишь ты в часть с явными признаками остаточных явлений. Тебя естественно сразу за задницу, мол, выпил, мыть-тэ, более тридцати пяти грамм. А ты им - никак нет! Ровно тридцать пять, специально отмерял. Это ваш Лобов, мыть-тэ чего-то намутил. Неверно дозу рассчитал...
  - Ну да! И тогда они ее к нулю сведут. Не-е-ет, это засада.
  - Засада, - согласился Туникин. - Но из любой засады есть выход.
  - Какой?
  - Не пить.
  - Как?
  - Не пить, - подтвердил майор. - Бросить!
  - Я наверно не смогу, - Серега Петюкин судорожно ощупал фляжку под шинелью.
  - Ну почему? Вот Вова Зять смог же, мыть-тэ...
  - Это каким таким способом?
  - Вот ты у него, мыть-тэ, и узнай.
  Способ избранный Вовой был не нов и радикален. Однажды, поссорившись с супругой он от огорчения скушал в одну харю две бутылки разведенного спирта, закусывая исключительно 'курятиной'. Взбешенный таким отношением к себе, Вовин организм забузил и напрочь отказался принимать алкоголь и никотин в любом виде. Жена была счастлива, Вова тоже.
  - Вот так, - сказал он любопытствующему Сереге, - два пузыря, пачка 'Беломора' и полгода абсолютной трезвости.
  Серега промолчал. Он принимал решение.
  Утром на построение Петюкин не пришел. Не пришел он и на следующий день. В части Серега появился только через три дня пьяный и злой. Матерясь и воняя он загнал Вову Зятя в дежурку и потребовал у дежурного по части пистолет.
  - Убью сволочь такую! Две бутылки, пачка 'Беломора' и трезвость... И запой!!! Гад ты этакий!
  - Серега, - кричал Вова, закрывшись в комнате отдыха, - может надо было коэффициент здоровья учесть? Может 'Беломора'-то больше надо было?
  Серега заплакал. Коэффициента здоровья он, конечно, не учел.
  .......................................................................................................................................
  С тех пор в тяжелые дни я неизменно думаю- какой же коэффициент я не учел на этот раз?
  ..................................................................................................................................
  На этом, я думаю, можно заканчивать. Прочие записи в 'Фиге изысканий' не имеют за собой мало-мальски значимых событий, а потому читателю малоинтересны. Хотя ... Пожалуй, стоит сделать достоянием общественности сложенный вдвое и припрятанный под обложку рапорт на имя ВРИО командира части капитана второго ранга Иванцова.
  Рапорт писал ПНШ Лобов - старательная бестолочь, - и вот по какому поводу. На торпедной базе, помимо общеизвестных, существует свой собственный или, как сказали бы сейчас, корпоративный праздник. Называется он 'Промывка магистрали воздуха высокого давления спиртом'. Истоки и характер праздника вряд ли нужно расшифровывать; и так понятно, что если трубопровод побольше промывать кипятком, а поменьше - спиртом, то в результате полученной экономии праздник организуется сам собой. Тем более, что труба эта имеет размеры немалые, а промывку проводят, как правило, поздно вечером. От греха подальше.
  Так вот однажды, наутро после такого праздника, оставшийся на месяц за командира Слон обнаружил, что двое офицеров вверенной ему части имеют побитые физиономии и взаимные претензии. Разбираться было велено Лобову, в результате чего и появился на свет рапорт. Привожу его целиком.
  
  ВРИО командира в/ч 00000
  От помощника начальника штаба капитан-лейтенанта А. И. Лобова
  
  Рапорт
  Настоящим докладываю, что в результате служебного расследования было выявлено следующее.
  20 июня 19.... года в части проводилась обезжиривание магистрали воздуха высокого давления. Промывкой руководил начальник хранения части капитан третьего ранга Киримов, спирт получал помощник начальника хранения лейтенант Козлаускас.
  После того, как работы были закончены капитан третьего ранга Киримов и лейтенант Козлаускас решили поужинать, поскольку было уже поздно и они оставались ночевать в части. За ужином ими (по их словам) было выпито сто граммов спирта, случайно оставшегося в канистре после промывки трубопровода.
  Ночью лейтенант Козлаускас встал в гальюн по малой нужде. Однако, уставший после ночных работ он в темноте перепутал дверь в гальюн с дверью в одежный шкаф в кабинете начальника хранения капитана третьего ранга Киримова. Он зашел в последний, и помочился в ботинки капитана третьего ранга Киримова. Капитан третьего ранга Киримов заметил происшедшее только утром, надев ботинки на ноги.
  В результате сложившейся психологической несовместимости в отделе хранения предлагаю перевести лейтенанта Козлаускаса в другой цех, а капитану третьего ранга Киримову уменьшить норму выдачи спирта.
  
  Помощник начальника штаба капитан-лейтенант Лобов
  
  Рапорт сей, разумеется, - образец военно-морской тупости, и он был бы совсем не интересен, если бы не резолюция начштаба. В ней, как говориться, и есть вся прелесть. Слоновий рык я привожу с купюрами, сами поймете почему.
  ПНШ! Не надо мне ... мозги! Буду я еще из-за всякой ... изменять установочный приказ по части! Тем более в отсутствие командира. Объявите Козлаускасу выговор за нарушение субординации, а Киримов пусть ... в ботинки Козлаускасу и успокоится! ВРИО командира части Иванцов.
  Слова на места многоточий расставьте сами.
  
  Вот теперь точно все.
  Что же напоследок? Несколько слов о героях.
  Адмирал Пучков достиг определенных высот (совершенно заслуженно), но потом случилась беда и похоже он из нее уже не выберется.
  Командир части капитан первого ранга Тадеуш Кошман демобилизовался в начале девяностых и уехал домой - в Латвию. Зная характер своего бывшего начальника, могу предположить, что тамошние националисты обломали о его дубленую службой шкуру все свои гнилые зубы.
  Начальник штаба кавторанг Иванцов отказался от должности командира части и в конце концов возглавил мореходку где-то в Ростове-на-Дону. Повезло ребятам из тюлькиного флота - Слон всегда был суров, но справедлив.
  Старший лейтенант Гвоздецкий поддался на уговоры отца и теперь фермерствует в родной деревне под Гомелем.
  Старший лейтенант Малиновский работает крупье в Питере.
  Мичмана Зятя я случайно встретил в Виннице на рынке. Вова ходил с большим коробом и противным голосом кричал: 'Кофе-кофе-кофе! Помада-помада-помада! Жвачка-жвачка-жвачка!'. Он обрадовался мне, мы обнялись и немного поболтали. На прощанье я купил у Зятя небольшую баночку кофе в дорогу.
  Прапорщик Александров по-прежнему служит. После расформирования части он устроился на склад недалеко от Мурманска.
  Главный инженер Петя Калабас умер. О причинах даже не хочется писать. Умного и интеллигентного, его сгубила наша главная беда. Та, что идет перед дураками и дорогами...
  Мишка Клокин вернулся в родное Подмосковье. Недавно мы с ними пили пиво в Сокольниках. Он не изменился.
  Об остальных я к сожалению ничего не знаю.
  Да! ПНШ Лобов нынче в больших чинах. Вот так-то...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"