Пахомов Борис Исакович : другие произведения.

Светлячки (роман)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Издан в Кишиневе в 2007 г.

   Борис ПАХОМОВ
  
   Светлячки
  
   (роман)  []
  
  1. Первый нокдаун
  Середина 50-х годов 20-го века. Городской дом культуры. Актовый зал. В зале не протолкнуться: сидят даже в проходе. Над сценой висит красный транспарант, на котором большими белыми буквами выведен лозунг: 'Привет участникам финала первенства города по боксу!' На сце-не - ринг. С трех сторон ринга на стульчиках с блокнотами сидят боковые судьи. Все - при полном параде: белые рубашки и галстуки выгодно вы-деляются среди серой кричащей массы в зале. Они - почти артисты. В ринге - пожилой медно-красный рефери во всём абсолютно белом с чер-ной бабочкой-галстуком и в черных блестящих цирковых ботинках. Пе-ред сценой за старым обшарпанным массивным столом в самом его цен-тре разместился главный судья соревнований - в сером коверкотовом кос-тюме, тоже, как и остальные судьи, при полном параде мощный, средних лет и наголо обритый под знаменитого Королева мужчина. Слева от него, почти у самого края стола, примостился плюгавенький, прилизанный по случаю такого спортивного торжества и с сильно помятой физиономией неопределенного возраста молодой человек с гонгом: такие обычно всюду сопровождают известных спортсменов и тренеров, прислуживая им при случае в неудобных для тех обстоятельствах и в надежде постоянно пока-зываться среди своих сомнительных приятелей в лучах славы местных спортивных знаменитостей. Справа же от главного судьи тоже у самого края стола расположился с микрофоном судья-информатор. Шел третий, последний раунд боя среди боксеров наилегчайшего веса, 'мухачей', как их величали их товарищи по команде из более высоких весовых катего-рий, часто ласково и снисходительно потрепывая тех за обычно коротко стриженные волосы. Мухачи на такое к ним отношение никогда не оби-жались и часто ввязывались в шуточные спарринги со своими более тяже-лыми и высокими 'обидчиками'.
  ...На ринге рубка шла вовсю. Резкие выпады левой чередовались с не менее резкими под звуки 'хх-а' ударами правой; молниеносные финты левой заканчивались ударами правой по корпусу; нырки влево, нырки вправо, уклоны, кроссы справа, апперкоты, серии по корпусу с завер-шающим в челюсть справа и слева; отскоки назад, уходы в стороны, снова финты слева и справа, уход в ближний бой, крики рефери 'брейк!', рев зала, горячий, заливающий глаза пот... И вдруг один из боксеров оказался на полу. 'А-а-а!, - разверзся громом зал, - А-а-а!' Автор нокдауна бро-сился в свободный угол ринга, а рефери, склонясь над поверженным, на-чал громко отсчитывать 'Раз! Два! Три!...', выбрасывая перед лицом ле-жащего на полу свои толстые медные пальцы и неумолимо глядя в его удивленные глаза: пострадавший никак не мог понять, как он очутился на полу. Он даже не почувствовал удара, а ноги сами почему-то подкоси-лись. 'Четыре! Пять!..' Лежащий на полу быстро вскочил, вытер перчатки о трусы и принял боевую стойку. Рефери не давал команды, а вглядывался в глаза побывавшего в нокдауне: определял, способен ли тот продолжать бой. Наконец, убедившись в ясности рассудка стоявшего перед ним в стойке боксера, он взмахом руки пригласил к продолжению боя его обид-чика, взмахнул перед обоими сверху вниз своей волосатой загорелой ру-кой и крикнул 'Бокс!'. Бой продолжился. Тут недавно поверженный бро-сился вперед, вошел в ближний бой, резко провел молниеносную серию ударов по корпусу и завершил ее четким ударом слева по челюсти. Про-тивник зашатался, но на ногах устоял, а зал разразился громом аплодис-ментов. 'Стоп!, - закричал рефери, останавливая бой. - Стоп!' Он быстро подошел к только что получившему удар боксеру и стал пристально гля-деть тому в глаза. Не обнаружив явных признаков нокдауна, он снова дал команду 'Бокс!'. Но раздался гонг. Время боя истекло. Рефери, развел недавних противников по их углам, пожал руки их тренерам, встал в сво-бодный угол ринга и принялся ожидать протоколы от боковых судей. Ко-гда протоколы были готовы, он степенно обошел всех судей, взял у них протоколы и, направляясь с ними к месту, где сидел главный судья, на ходу принялся просматривать решения боковых арбитров. Затем, пере-гнувшись через канаты, передал протоколы в руки главному судье и громко произнеся 'Боксеры, на ринг!', жестами пригласил боксеров в центр ринга. Когда те, разгоряченные и ещё не остывшие после трудного боя подошли к нему с разных сторон, взял каждого из них за руку. Все трое стояли в одну шеренгу лицом к главному судье и ждали его решения. Наконец через громкоговоритель послышался тонкий, но твердый голос судьи-информатора: 'Победил...'
  
  2. Косинус фи
  Раздевалка команды боксеров. В ней - ожидающие своего выхода на ринг боксеры. Кто в задумчивости сидит уже в перчатках, уставившись в одну точку, кто бинтует руки, перед тем, как надеть перчатки, кто яростно разминается... Курчавый, с небольшими залысинами скуластый и черно-глазый молодой тренер расшнуровывает перчатки только что закончив-шего бой своего подопечного. На его лице легко прочитать тень досады.
  - Жаль, Тима, что ты проиграл! Работал ведь хорошо, но пороху до конца не хватило!
   - Слава Богу, Борис Саулович, - все еще не отойдя от боя и хватая ртом воздух, оправдывался Тимка, - что хоть так отработал! Я же до со-ревнований почти восемь месяцев не надевал перчатки!
  - И чем ты хвалишься? Вон твой соперник из 'Динамо' тренируется, что называется, день и ночь! И результат - налицо! Точнее - на твоем ли-це!
  - Да ладно, вам, Борис Саулович! И так тошно! - Тимка снимает с рук перчатки и начинает разматывать бинты. - Вы попросили выступить, я выступил. Просто из уважения к Вам. А мог бы под благовидным предло-гом и отказаться.
  - Большое спасибо тебе, мой юный друг! - тренер отступил от Тимки на шаг. - Большое... Ты же талант, Тима! Как ты не поймешь! Ты уже сейчас работаешь, как перворазрядник! Тебе бы немного потренироваться и с тобой можно спокойно ехать на первенство Союза! А ты по полгода не ходишь на тренировки! Что с тобой происходит? Ну не поступил в инсти-тут! Бывает! Эта неприятность поправима. Вроде, не пьешь, не хулига-нишь. В чем причина?
  Тимка, заканчивая разматывать бинты, темнея лицом: - Дома у меня не все ладно, Борис Саулович. Подробности не хочу освещать...
   - Может, я смогу тебе чем-то помочь? Я в городе не последний чело-век...
  - Не надо, ради Бога! Вам еще не хватало ввязываться в эти дела. Все равно скоро пойду в Армию...
  - Там тебе окончательно придется забросить бокс! Не везде есть спор-тивные роты и не каждый желающий может в них попасть. Подумай! У тебя очень неплохие способности. Будет жалко, если они не проявятся и не порадуют любителей бокса.
  - А что тут думать? Все равно скоро забреют, - Тимка махнул в доса-де рукой. - Думай, не думай...
   - Знаешь, я мог бы устроить тебя в техникум пищевой промышлен-ности - тренер взял Тимку за еще пышущие жаром боя плечи - Дали бы стипендию. Ходил бы на тренировки и можно было бы подобрать тебе еще где-нибудь подработку. Например, в том же техникуме тренировал бы студентов. Если дома - не очень, дали бы тебе место в общежитии... Как?
  Тимка, укладывая бинты в маленький спортивный коричневый чемо-данчик и вынимая оттуда вафельное полотенце, пробурчал: - Пойду в душ. Смою с себя сегодняшний позор. Хотя бы внешне. А что касается техникума... Что я там не видел? Я в институт хочу! Меня от приготовле-ния пищи всегда тошнило! Вон в цеху, где я работаю, появился молодой специалист. Пацан почти, как я. А важный - не подступись. Как же: ин-ститут окончил. Я с каким-то вопросом к нему обратился, так он даже не взглянул в мою сторону. Только хмыкнул. А потом с издевкой спрашива-ет:
   - А ты знаешь, что такое косинус фи?
  Тренер рассмеялся: - Беда какая! Косинус фи! Да я и сам без малей-шего понятия, что такое этот фи! Ну и что? Какое это отношение имеет к боксу?
  Тимка (зло): - Очень прямое! Я хотел ему заехать по роже, да в этот момент в комнатку, где все происходило, зашла начальница, которая меня устроила на работу в этот цех по очень большой просьбе моей матери. Сами знаете, как сейчас с работой. Особенно для таких, как я: без специ-альности и вот-вот забреют в Армию.
  Тренер посерьезнел: - Ну, Тима! Я же вас всех учу: нельзя применять свои боксерские навыки к обычным смертным! Это все равно, что стре-лять в безоружного человека!
  Тимка с досадой: - Да помню я все это. Но гад ведь! Жаль, что эта тетка вошла, не то я бы ему врезал! Косинус фи! Я все равно выучусь. Во что бы то ни стало! И не в техникуме, а в институте!
  Тренер опять рассмеялся: - Да ты же в Армию собрался!
  Тимка (задиристо): - Правильно! Я там закалю свою волю! А потом - в институт!
  - И в какой же?
  - Не знаю еще. Мне все нравится! Кроме приготовления пищи, конеч-но, - добавил он торопливо. - За три года я, думаю, определюсь с выбо-ром.
  Тренер, сам еще будучи не намного старше Тимки, обнял того по-отечески: - Бог тебе судья, Тима...
  
  3. Прорезинка ты, вальцовка...
  
  Заводской цех по производству прорезиненных изделий. Длинное не-широкое помещение. В дальнем углу работает станок по нанесению клея на текстильное полотно - спаржу. На специальный цилиндр, расположен-ный в передней части станка примерно в метре от пола, надет восьмиде-сяти килограммовый ролик со спаржей. Лента материала, на которую один рабочий голыми руками наносит жидкий каучуковый клей, резко пахнущий горячим авиационным бензином, протягивается сквозь обтя-нутые толстой резиной вальцы и убегает дальше по транспортеру в за-крытый металлический кожух, куда подается 'раскаленный' пар, который рабочие почему-то называют перегретым. Пройдя через кожух, прожа-ренная, с нанесенным клеем спаржа, возвращается к передней части стан-ка и наматывается на цилиндр, расположенный чуть пониже ролика с еще чистой спаржей. Другой рабочий любовно разглаживает наматывающую-ся ленту, следя за тем, чтобы на вновь создаваемом станком ролике не образовывалось складок. Вместе с лентой где-то в таинственной бухгалте-рии на их тощие зарплаты наматывается и тоненькая премия. И сознавать это просто приятно. Рядом со станком для нанесения клея располагается другой ?- для дублирования: ролики с первого станка надеваются на раз-ные цилиндры, полотно с этих роликов соединяется между собой сторо-нами, на которые нанесен клей и это общее полотно протягивается между вальцами, которые сжимают склеиваемые поверхности. Получается мате-риал, у которого посередине - резина. Но ткань еще не готова. Ее надо пропустить через вулканизационную камеру, чтобы окончательно клей превратился в резину. Это делается на третьем станке. На всех трех стан-ках работала элита цеха. Они получали более высокую зарплату, чем ос-тальные рабочие и посматривали на тех немного свысока. А кто были ос-тальные? Это была группа, в которой работал Тимка. Они выполняли бо-лее 'грязную' работу: резали специальными стальными ножами, похо-жими на сабли, но с двумя ручками по краям, как у пилы, огромные заго-товки каучука. Заготовка каучука в виде куба со стороной размером по-рядка полметра выкладывалась на металлический стол и двумя рабочими распиливалась стальными ножами на полосы, которые затем загружались в специальный механизм- клееварку, похожую по принципу действия на бетономешалку. В нее добавлялся авиационный бензин, лопасти ее при-ходили в движения, перемалывая ленты каучука, разжижаемые авиацион-ным бензином. От трения лопасти клееварки сильно и быстро нагрева-лись, создавая непередаваемый и почти непереносимый 'аромат' полу-чаемого изделия. Поэтому те, кто этим занимался, был презираем работя-гами 'интеллигентных ' профессий, обслуживающими первые три станка. При любом удобном случае высшая категория старалась указать на место категории низшей. Удобным поводом было качество клея: то он недоста-точно мягкий, то недостаточно жесткий, то... В общем, повод находился постоянно и угли неприязни никогда не потухали. Сменные мастера ста-рались в эти дела не вмешиваться и делали вид, что все идёт путем. Да и раздувание конфликта грозило им лишением премий за плохую политико-воспитательную работу в коллективе.
  Летом в обеденный перерыв весь небольшой коллектив цеха собирал-ся, по обыкновению, на небольшой терраске, наспех прилепленной к вхо-ду в цех чьим-то неумелым указанием. Крыша терраски, будучи сплошь дырявой, не намного защищала от палящего солнца, но создавала некото-рый эффект дворового доминошного бытия и от этого, видимо, вся све-тилась от радости. На терраске помещался толстого железа, крашеный когда-то темной коричневой краской продолговатый стол и две тяжелые деревянные, словно смазанные солидолом скамьи, располагавшиеся с двух сторон стола перпендикулярно друг другу: железа и дерева в нашей стране всегда было в избытке. Вся эта террасная мебель была надежно вмурована в землю. Обедали цеховые расслоено, хотя и за одним столом: элитные всегда вытаскивали из своих сумок что-либо домашнее, часто упакованное в разные тряпицы и баночки и пользовались ложками, пока-зывая свое превосходство в достатке перед низшим слоем - клеевиками. Последние же, будучи значительно более бедными, будто сговорившись, все как один бежали в неподалеку от проходной расположенный деревян-ный замызганный буфетик, брали там по бутылке кефира и по половине белого батона, что обходилось им почти задаром, и резво направлялись в свою цеховую терраску, где принимались дружно все употреблять, стара-ясь выкроить время на одну-две партии в домино: за столом происходила не только обеденная трапеза, но и настоящие доминошные бои со стуком костяшками 'c оттяжкой' и азартными криками 'Рыба!'. Играли бригада на бригаду: цеховая элита с подмастерьями-клееварами. В один из таких обедов элитная часть, дважды потерпев поражение от постоянно осыпан-ных тальком от каучука клееваров, единодушно раздраженно и ехидно заметила, что если бы товарищи так же хорошо варили клей, как они хло-пают по столу костяшками, то цех бы не склоняли на каждом партийном собрании и не снижали бы ему законно заработанные премии. Началась небольшая и ничего серьезного не предвещавшая производственная пере-палка. Слово за слово, слово за слово и вдруг, как в калейдоскопе, все пе-ревернулось вверх дном: оказывается, что во всем виноват самый моло-дой и самый грамотный из работяг, имеющий в отличие от остальных трудящихся аж 10 классов образования! В цеху только два сменных мас-тера да начальник цеха имели по техникуму, да еще этот 'молодой' со своими 10-ю классами. В те веселые времена дальше семилетки большин-ство народа и не шло. Ясно, что эта гнилая интеллигенция никогда не умела и не научится как следует работать! Клей варить ведь надо умею-чи! Это тебе не... В общем, пошло-поехало! Тимка от такой неожидан-ной смычки недолюбливающих друг друга групп, от такой явной неспра-ведливости и напрасного поклепа только сильно краснел и бледнел, крас-нел и бледнел, не зная, что возразить этим уже очень старым, по его мне-нию, людям. Воспитан он был в почтении к старшим и возражать им еще не научился. И потому молчал и только переводил удивленно глаза то на одно недовольное им лицо, то на другое. Все галдели и явно пеняли ему на его плохую работу в цеху, давно забыв про домино.
  - Но... давайте позовем сменного мастера, - робко обратился к недо-вольным Тимка, - Пусть он оценит качество клея. Да и эту партию не я варил, а вот он, - и Тимка указал на своего напарника, с которым он сего-дня резал каучук на пластины.
  - Вы-то чего возмущаетесь? - посмотрел он в лицо напарнику. Напар-ник только недавно как демобилизовался, но держался с Тимкой как за-правский элитный из противоборствующей группы.
   - Ты, салага, примолкни, когда с тобой старшие говорят! Не то зака-таем в каучук и бросим для размягчения в клееварку, - ни с того, ни с сего вдруг заявил напарник. - Вот где клей получится!
  - Гы-гы... - заржали все остальные. - Точно! Клей получится на все 10 классов! Гы-гы-гы!
  Тимку буквально сорвало с места. Он влетел в пустой цех, подбежал к столу, на котором они с напарником еще перед обедом резали каучук, схватил валявшийся тут же стальной длинный резак и выбежал с ним на терраску. Народ, хотя и был без среднего образования, мгновенно понял, в чем дело, и врассыпную кинулся вон из терраски. Но отбежал недалеко, потому что своим привычным для него боковым зрением тут же отметил, что Тимка застрял в дверях цеха, крепко держа в обеих руках резак-саблю и не попытался кого-либо догнать.
  Тимка, хрипло: - Ни один из вас не зайдет в цех, пока сюда не придет мастер или начальник цеха!
  Первый элитный: - Ты, пацан, чего это... С ума что ли сошел? Ну-ка, давай, пропусти людей в цех! Обед кончается. А нам еще план выполнять! Ну-ка, давай пошел в цех! - И он решительно направился было к входу. Тимка привычно встал в боевую стойку, хотя это и было не на ринге и на руках у него не было боксерских перчаток. Но лезвие его сабли сверкнуло готовностью рассечь нахала и обидчика и тот мгновенно ретировался.
  Второй элитный: - Ты, пацан, да мы тебя сейчас сотрем в порошок! Тебе же сказали, что нам план выполнять надо! Не видишь, что перерыв кончился! Ты, что ли, гад, наши семьи кормить станешь? Из-за тебя мы всю прогрессивку увидим только во сне! Пошел с дороги, гад! - И он по-пытался повторить попытку своего предшественника.
  Тимка, выдвигаясь ему навстречу: - подойдешь, шкура, развалю на-двое!
  Элитный отскочил назад, матерясь на чем свет стоит. Остальной на-род загудел, не зная, что делать. Работа уже давно должна была начаться и дневной план горел синим пламенем. Всем светило выйти на работу в вы-ходные, чтобы спасти план и желанную прогрессивку. Она составляла почти половину зарплаты.
  Напарник Тимки: ?- Да что мы с салагой церемонимся! Люди! Ничего он с нами не сделает! Возьмем его штурмом! - И кинулся, петляя, к две-рям цеха. Тимка, побелев от ярости, прыгнул ему навстречу и рубанул резаком. Беды не произошло только по счастливой случайности: резак своей второй ручкой зацепился за ветку растущего возле терраски дерева и запоздал с ударом. Напарник, увидев в воздухе резак, дико заорал и рванул назад. Толпа отхлынула и поняла, что дело принимает серьезный оборот. Тимка, весь дрожа, снова занял с резаком позицию у входа в цех. Тут, наконец, побежали разыскивать сменного мастера, который всегда старался быть в цеху пореже, так как в нем стоял нестерпимый запах го-рячего клея и авиабензина. Начальника же цеха Тимка вообще за несколь-ко месяцев своей работы видел лишь дважды. Очень высокое, видать, это было начальство...
  После случившегося инцидента Тимку повысили: перевели на чистую работу. Помощником вулканизаторщика. То ли решили таким образом повысить качество изготовления клея, то ли перестали больше доверять молодому стальной резак, то ли постарались уберечь от не в меру спра-ведливого пацана его темноватого душой напарника. А может, старались привести уровень образования в соответствие с более интеллектуальной работой. Кто знает. Действия начальства понять невозможно. Тимка воз-ражать не стал и принялся постигать премудрости работы на вулканиза-ционном станке под началом пожилого и практически неразговорчивого, чем-то напоминающего лешего мужика. Мужик молча выполнял свою работу, а Тимка торчал рядом и внимал этому молчаливому учебному процессу. Остальные цеховые работяги с откровенным интересом наблю-дали всю эту картину.
  - Смотрите, чтобы ворона вам в рот не залетела! - не выдержал одна-жды Тимка, глядя, как один из его недавних обидчиков, раскрыв рот, на-блюдает за процессом 'обучения'. Тот, ничего не ответив, отвернулся и принялся за оставленную работу. Но через несколько дней Тимка заметил, что его нового напарника-учителя, оказывается, тоже не оставляют в по-кое. Постоянно придираются, вызывают мастера цеха, утверждая, что вулканизация никуда не годится и, мол, из-за этого цех может лишиться прогрессивки. Мастер вначале, щупая готовую ткань, утверждал, что, де, нет повода для беспокойства, после чего борцы за высокое качество про-дукции расходились по местам с недовольными минами. Но постепенно мастер стал нервным, стал покрикивать на вулканизаторщика и просто оскорблять. Даже грозился выгнать с работы. Народ в цеху повеселел. А вулканизаторщик молча сносил все несправедливости, только сопел и в глазах его стояла смертная тоска. Тимка не выдержал:
  - Скажите, пожалуйста, как же вас все-таки зовут?
  Вулканизаторщик: - Да к чему это тебе?
  Тимка: - Как это к чему? Лошадь и та имеет свое имя. Может, среди лошадей оно и не обязательно, хотя я в этом сомневаюсь, но мы же лю-ди... Так как?
  Вулканизаторщик: - Зови Георгием.
  Тимка: - А по отчеству?
  Вулканизаторщик (равнодушно): - Зови Георгием.
  Тимка, опешив: - Да... я... не смогу... Вы ... уже такой пожилой. Се-дой весь. Я... не смогу, извините. Как все-таки вас - по отчеству?
  Вулканизаторщик, не обращая внимания на вопрос (равнодушно): - Какой там я пожилой... Мне всего тридцать пять...
  Тимка: - Ого! Почти в два раза меня старше! Ого! Понятно, почему седина! А вы говорите... Нет, извините, я не смогу... Не смогу... Скажите лучше, как вас по отчеству...
  Вулканизаторщик (равнодушно и глядя в сторону): - Васильевич.
  Тимка (удовлетворенно): - Ну, слава Богу! Вот, Георгий Васильевич, не могу не задать вам такой вопрос: 'Почему вы сносите такое к вам об-ращение?. Вы же видите, что это все - придирки. Почему остальные к вам так относятся? А теперь и мастер... Ну, сколько можно! Я бы не стерпел такого негодяйства!'
  Вулканизаторщик (все еще равнодушно и глядя в сторону): - Ты еще маленький. Не вырос даже. И многого не понимаешь...
  Тимка (возмущенно): - Как это не понимаю? Я, что, не вижу, как вас намеренно унижают и оскорбляют? А вы молчите! Как это я не понимаю! Может, действительно вулканизация плохая?
  Вулканизаторщик: - Да нет, вулканизация нормальная. Не в этом де-ло...
  Тимка (возмущенно): - Тогда тем более! Хотя, тут я действительно ничего не понимаю... Чего им еще не хватает? У вас с ними всеми кон-фликт? Из-за чего?
  Вулканизаторщик: - Нет никакого конфликта... Просто люди боят-ся...
  Тимка (насторожившись): - Чего это они бояться? Потерять прогрес-сивку? Так вы говорите, что качество вулканизации нормальное. А?
  Вулканизаторщик: - Ну что ты прилип? Ну... боятся люди... И все такое...
  Тимка: - И потому оскорбляют и придираются? Мы же не в лесу жи-вем! Можно все выяснить нормальными обыкновенными словами!
  Вулканизаторщик (неожиданно слабо улыбнувшись): - Да я видел, как ты выясняешь отношения 'словами'. Неплохо!
  Тимка: - Это совсем другая ситуация! Тут слова не подходят!
  Вулканизаторщик: - Слова, Тима, везде подходят. Вот поступки...
  Тимка (не сдаваясь): - Смотря, какие. Бывают такие слова, что могут и наповал скосить.
  Вулканизаторщик: - Н-да... Давай-ка лучше прекратим этот разго-вор...
  Тимка: - Если вы хотите...
  Они принялись загружать в машину очередной ролик с материалом для вулканизации.
  На следующий день вулканизаторщик не вышел на работу. Не вышел он и после. Тимке дали в напарники одного из элитных и они оба молча выполняли свою работу.
  Увидел Тимка своего бывшего напарника только через несколько дней и то совершенно случайно: мастер послал Тимку на склад принести в цех ролик с чистым материалом. Когда Тимка зашел к кладовщику, он увидел, что тот подписывает вулканизаторщику какую-то бумажку. Вул-канизаторщик, одетый не по-рабочему, как обычно, пребывал в молчании и мрачности. Завидев Тимку, он слегка натянуто улыбнулся и отвернулся к кладовщику, который уже протягивал ему подписанную бумажку.
  - Георгий Васильевич! - налетел на него Тимка, совершенно забыв про поручение мастера. - Георгий Васильевич! Что происходит? Куда вы запропастились? Заболели что ли?
  А дальше между ними состоялся такой диалог:
  Вулканизаторщик (беря Тимку за локоть и потянув его к выходу из склада): - Уволился я, Тима. Точнее, мне предложили уволиться и вот...
  Тимка: - А это что? (Он показал на бумажку, которую только подпи-сывал кладовщик). Что это?
  Вулканизаторщик (на ходу, направляясь к выходу из склада): - Это обходной. Привыкай к сей бумаженции. Изобретение человечества. Под-тверждает, что ты ничего никому не должен. А на самом деле можно ис-толковать и так: подтверждает, как с тобой обошлись. Пойдем выйдем. Хочу дать тебе один совет. На основании собственного опыта. Хочешь совета?
  Тимка (тревожно): - Давайте. Послушаю.
  Они вышли из склада, спустились по его крутой лестнице и оказались во дворе их предприятия.
  Вулканизаторщик (оглядываясь по сторонам и указывая рукой в конец двора): - пойдем зайдем вон за тот навесик у забора. Чтобы солнышко нас не сожгло посреди двора. А?
  Тимка (тревожно): - Давайте. Хотя солнца вроде и нет.
  Вулканизаторщик: - Солнце... оно всегда бдит. Даже, когда не светит. Поэтому и обжечь может. Неосторожного. Своей любовью.
  Тимка: - Что-то вы, Георгий Васильевич, загадками заговорили. А до этого все время молчали. Слова из вас клещами нельзя было вытащить.
  Вулканизаторщик: - Пришло время немного поговорить. Для пользы некоторых хороших людей. Но еще очень-очень неопытных. Точнее - совершенно наивных...
  Тимка: - Я понимаю, что вы хотите мне о чем-то серьезном поведать. Да?
  Вулканизаторщик: - Да, Тима. Да. И вот что я тебе хотел бы сказать. Точнее - рассказать. Может, это в твоей жизни окажется полезным. Ты только начинаешь жить. И начинаешь крайне прямолинейно. По-справедливости хочешь, чтобы все складывалось. На самом деле жизнь более сложна, чем тебе сейчас кажется. Намного более сложна. Но это ты почувствуешь сам. Я хочу только, чтобы ты был намного осмотрительнее и осторожнее в жизни, а не кидался чуть что с шашкой наголо на неспра-ведливость, как это ты сделал недавно в цеху.
  Тимка (надувшись): - Ну?
  Вулканизаторщик: - Я, Тима, на самом деле не тот, кем ты меня видел в цеху. Я был главным инженером (тут он назвал предприятие, от назва-ния которого у Тимки запершило в горле и он закашлялся). Да, да. Имен-но на этом предприятии я работал. Главным инженером. Был я такой же боевой и непримиримый, как ты (он по-доброму улыбнулся и потрепал Тимку за ухо). Очень был праведный. До того праведный был, что когда однажды наш престарелый директор в какой раз напился и принялся по-очередно вызывать к себе в кабинет по селектору с территории предпри-ятия всех женщин, фамилии которых всплывали в его помутненной голо-ве и приходящих и испуганно входящих в его кабинет тут же в присутст-вии своей секретарши щупал, как кур, я, попытавшись его по-хорошему утихомирить, получил от него в морду. Ну и... Сам понимаешь... Вот почти, как ты, недавно... В общем, разукрасил я его в ответ по всем статьям. Ну а дальше... Он сразу протрезвел... Ну... нападение на быв-шего красного командира... Белогвардейский отпрыск... И все в таком духе... Дали мне расстрел... Месяц сидел в камере смертников. Жену с дочкой - в ссылку, в Воркуту. Все, кто меня знал, писали письма товари-щу Сталину. Отбивали, как могли. И отбили: заменили расстрел на 25 лет. Вот поэтому я седой. А не от старости, как ты решил. В прошлом году меня реабилитировали. А жена с ребенком так и пропали. Вернулся сюда, но на работу нигде не брали. Есть нечего, жить негде. Кое-как вот устро-ился сюда в цех под честное слово начальника первого отдела. Порядоч-ным человеком оказался. Но кто-то опять взялся за меня. Поэтому-то мас-тера и рабочие боятся со мной в одном цеху работать. А вдруг я вредитель какой? Они не виноваты. Страх в них, как и во всех взрослых (он посмот-рел на Тимку, понимает ли тот его) сидит, наверное, под кожей. Правда, сейчас, как будто, наступают более светлые времена, но, Тима, будь ос-мотрителен. Твоя последняя выходка...
  Больше Тимка никогда не встречал этого человека...
  Не успел Тимка узнать про наступающие светлые времена от своего бывшего напарника по вулканизации, как они не заставили себя долго ждать: буквально через два дня в обеденный перерыв администрация предприятия согнала всех на митинг. Народ плохо что понимал, уже было приготовился к обычному времяпрепровождению с батонами, кефиром, домашними банками-склянками, домино и истошными криками 'Рыба!'. Да не тут-то было! Мастера и другое начальство, партийные и комсомоль-ские активисты гнали всех в середину двора, где уже был наспех соору-жен небольшой деревянный помост, на котором красовалась обтянутая кумачом трибуна для выступления. Уж ни война ли какая началась? А что? Международная обстановка была очень тревожной. Особенно после смерти товарища Сталина. Когда всех согнали к месту проведения митин-га, на помосте двое работяг подняли над собой плакат: 'Долой антипар-тийную группу Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова!'
  Вот в чем дело, оказывается! Война, только несколько другая... Заво-дское начальство начало взбираться на подмостки. С ним еще какие-то серьезные хмурые люди, которых Тимка никогда отродясь не видел. Все пылали неприкрытым гневом. Казалось, что они вот-вот хором начнут скандировать 'Долой!'. В этот момент Тимку кто-то решительно потянул за рукав. Тимка от неожиданности вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла та тетка, которая его сюда по блату устраивала на работу. Тимка со слов матери знал, что она какая-то партийная начальница.
  Партийная начальница: Тима! Ты как комсомолец, должен сейчас вы-ступить на митинге и осудить антипартийную группу. Но можешь вы-брать для осуждения кого-то одного. Например, Вячеслава Михайловича! Хорошо?
  Тимка: - Нет, не хорошо. Не стану я выступать против Молотова. С какой это стати? Он же ближайший соратник товарища Сталина!
  Партийная начальница (шипя от удивления): - Был соратник! А когда товарищ Сталин умер, он пошел против партии и теперь хочет захватить власть в стране, чтобы сделать в ней капитализм. Подготовься!
  Тимка: - Да не буду я готовиться! Откуда я знаю, что он хочет рестав-рировать капитализм? Кто это сказал?
  Партийная начальница: - Партия сказала! Партия! Ты партии веришь?
  Тимка (упершись): - Партии я верю, но выступать не стану. А кто та-кой Шепилов? Я вообще про него ничего не слыхал! Как я могу высту-пать против?
  Время поджимало и партийная начальница торопилась, видимо, под-готовить других выступающих-осуждающих. Она нетерпеливо и досад-ливо махнула рукой и, отпустив Тимкин рукав, ринулась в гущу толпы... Тимке оставалось две недели до ухода в Армию, не то не сносить бы ему головы...
  
  4. Мотивчик старенький...
   Республиканский военкомат. Сборный пункт. Огромная, огорожен-ная высоким забором площадка, в середине которой - асфальтированный плац, а по краям какие-то приземистые одноэтажные строения. Через плац то и дело туда-сюда снуют какие-то озабоченные военные с бумагами в руках, лениво поодиночке и группами болтаются призывники, одетые во что попало, точнее - во что похуже. Всем сарафанная почта уже донесла, что 'там' все равно все отбирают. Поэтому, как правило, у каждого при-зывника котомка (а у городских - какой-либо плохенький рюкзак) с не-хитрым провиантом на неделю согласно неписанному правилу: 'Идешь на день, бери на три', с кое-какими дополнительными вещичками, кото-рые не жалко потом выбросить, бритвенные принадлежности, мыло, запас курева, химический карандаш и несколько тетрадных листков в клеточку для будущего письма на родину. Почти все были в каких-то ношенных-переношенных телогрейках (откуда только доставали!), в напрочь стоп-танных ботинках, брюках-финках (непременном атрибуте тех нелегких лет). Тимке мать сунула в рюкзак совершенно новенький толстый серый свитер ('Неизвестно еще, куда привезут, а так хоть согреешься'), кое-какую нехитрую еду (картошку вареную, с десяток вареных яиц, хлеба две буханки, соль, завернутый в какую-то промасленную бумагу и газету ку-сок сала, несколько крупных яблок). Тимка, как мог, от всего отбивался ('Там все дадут'), но мать молча все запихала в рюкзак, закрыла его и по-ставила перед Тимкой: 'Вот'. Так он и ушел на сборный пункт, пытаясь побыстрей до него добраться, стыдясь своего экзотического наряда. Одна-ко к его удивлению, пока он ехал в трамвае, никто на него особого внима-ния и не обращал.
  На сборном пункте все прибывающие делились на так называемые команды, во главе которых были офицеры и солдаты-сержанты ('покупа-тели', как их называли), которые должны были сопровождать новобран-цев к месту их постоянной службы. Перед отправкой команды строем во-дили в центральную городскую баню на помывку. Строем эту грязную и полуоборванную толпу, занимающую при ее движении всю ширину улиц, по которым она, шумя и вихляя, двигалась, назвать можно было лишь ус-ловно. Тимка тоже попал в какую-то команду и со всеми прошел проце-дуру помывки в городской бане, в которой народ явно шарахался от этой расторможено-грязной и часто полупьяной публики. На помывку, правда, запускали не с центрального входа, а с какого-то дворового, бокового. Но пока команды подходили по улице к этому входу, народ на улицах пытал-ся прижиматься к домам и старался побыстрей миновать эту пеструю братву. Как ни странно, но помывка сильно повлияла на Тимкину судьбу. Это первое испытание, это коллективное раздевание-одевание в проду-ваемом холодным ветром помещении, в котором окна были наполовину разбиты, это совместное непривычное омовение, от которого его просто воротило, он не выдержал. Когда они строем пришли снова на сборный пункт, Тимка почувствовал, что он никак не может согреться. Его начина-ла одолевать дрожь. Заболела голова. Тимка поинтересовался у сопрово-ждающего их команду сержанта, когда они поедут к месту службы. Тот посмотрел на салагу сверху вниз и процедил: 'Тебе знать не положено. Это - военная тайна. Привыкай.' К вечеру Тимке стало совсем плохо. Кто-то из его будущих сослуживцев разузнал, что на сборном есть мед-пункт и отвел Тимку туда. Лицо, сидевшее в медпункте, было с большими боцманскими усами, в далеко не белом халате, из под которого торчали синие галифе, заправленные в блестящие хромовые сапоги.
  - Что случилось? - строго спросило лицо, когда Тимка появился на пороге его владения. - Не хочешь в нашу Армию идти?
  За Тимку ответил его сопровождающий:
  - Ему плохо, знобит его. И голова сильно болит. Посмотрите его, по-жалуйста.
  Лицо развернуло свои усы в сторону сопровождающего:
  - А ты кто такой? Интеллигент? 'Пожалуйста', - передразнило лицо. - Я и без 'пожалуйста' вижу, что это - туркестанский распи-дяй! Ты сво-боден! - Лицо указало Тимкиному сопровождающему на дверь. - Кру-гом! Шагом... Марш!
  Пока лицо разворачивало свои усы в Тимкину сторону, тот, видимо, от такого приема, забыл что с ним и где он находится, потому что, когда лицо наконец-то развернуло к нему свои усы, оно удивленно, обеспокоено и торопясь, не глядя в глаза пришедшему разгильдяю, молча полезло в стол, достало оттуда термометр и протянуло его Тимке:
  - Измерить температуру! - все же приказало лицо. Но Тимка уже по-остыл и понял, что лицо совсем ни в чем не виновато: просто оно такое и никакое больше. Оно иначе не может. Это его способ существования.
  Термометр показал 39,2. Лицо от такой температуры покраснело и, видимо, слегка почувствовало некоторую ответственность за надетый по-верх мундира грязно-белый халат. Оно спросило у Тимки номер команды, принялось куда-то звонить по полевому телефону, который располагался на окне коморки, в которой находилось лицо, и, наконец, стало молча что-то царапать полусухим пером потрескавшейся авторучки по какому-то бланку. Закончив процедуру, лицо подняло голову на все еще стоявшего Тимку и протянуло ему бумажку:
  - Шагом марш в команду! Забрать свои вещи и отбыть по месту жи-тельства! Показать это направление участковому врачу! Лечиться! После излечения прибыть с результатами от участкового врача сюда, на сборный пункт! Кру-гом!
  Тимка вышел из этого 'пункта А' и еле-еле поплелся в свой 'пункт B' - в помещение, где располагалась команда, с которой ему только что предстояло 'отбыть к месту службы'. Ребята помогли ему надеть рюкзак и он, также шатаясь, отправился к себе домой на окраину города. Трамвай пришлось ждать около часа. Доехав до конечной, он еще пешком минут сорок добирался к себе домой. Он помнит, что постучал в дверь и что от-крыла ему мать ... Дальше была пустота... Так начиналось Тимкино зака-ливание воли...
  Дома Тимка провалялся целых три дня. Мать отпаивала его разными малинами-клубниками, давала пить кучу таблеток и температура спала до нормальной. На приеме у участкового врача он был внимательно прослу-шан, простукан и прощупан и получил 'добро' в виде какой-то записи на обороте той бумажки, которую ему дало усатое лицо. Придя домой, он снова собрал свой рюкзак, расцеловался с матерью и отправился на сбор-ный. Мать увязалась за ним ('Хоть узнаю, когда вас станут отправлять'). Он не возражал. Приехали на сборный. Он пошел в военкомат 'доложить-ся', что готов к отправке. Команда, в которой он состоял несколько дней назад, давно уже была отправлена. Спустя много лет он узнал, случайно встретив в городе одного из ребят из той команды, что попали они тогда на польскую границу в город Волковыск, что недалеко от Гродно. А ему, Тимке предстояло увидеть другие края... Его прикрепили к новой коман-де и сообщили, что отправление будет буквально через два часа: все от-правляемые команды через час пойдут строем на железнодорожный во-кзал. Тимка отпросился, чтобы выбежать за проходную и сообщить эту новость матери. Та охнула ('Как же так сразу?'), но взяла себя в руки и отправилась на вокзал, чтобы проводить Тимку.
  Ровно через час неровный строй новобранцев, растянувшийся, как ка-залось Тимке, на целый километр, двинулся по городским улицам на во-кзал. По его бокам, то и дело забегая вовнутрь, двигались многочисленные провожающие: родители, братья-сестры, друзья-знакомые, подруги. Кто шел молча, кто громко давал советы, кто просто плакал. Новобранцы хо-рохорились. Многие были откровенно пьяны... Когда дотопали до вокза-ла и вышли на перрон, увидели поджидавший их на первом пути товар-няк. Строй сразу распался на команды. Послышались крики сопровож-давших команды офицеров и сержантов. Команды стали разводить по вагонам. Тимка испугался, что среди этого моря людей мать может его не найти. И действительно, сколько он ни вертел головой в разные стороны, ее нигде не было видно. И так на душе у Тимки было тревожно, да еще и с матерью попрощаться не удастся! Веселого мало. Его команду подвели к одной из теплушек, стоявших почти у центрального выхода на перрон. Широкая дверь теплушки была сдвинута вбок до упора и открывала большой проем в стене вагона. С пола наружу свисали сходни в три сту-пеньки. Раздалась команда 'По вагонам!'. Началась посадка. Когда Тим-ка забрался в теплушку, он увидел слева и справа от входа нары, на кото-рых уже располагались некоторые его будущие сослуживцы. В центре теплушки было небольшое свободное пространство. 'Не хватает только буржуйки и налицо картина, участником которой я был в 1943 году ', - с грустью подумал Тимка. Много-много позже, почти 27 лет спустя, он на-пишет такие строки:
  
  Мотивчик старенький, с тобой
  Столкнулся я у старых окон,
  И память больно, ненароком
  Кольнула в сердце, как иглой...
  
  Нас познакомила война.
  Ты помнишь всё, как это было?
  Теплушка старая, зима,
  И всех от холода знобило.
  
  Буржуйка - от зимы броня -
  Продрогши, без поленьев стыла,
  Вдова в углу, войну кляня,
  Натужно, по - собачьи, выла.
  
  Мальцы - худы до синевы -
  Пугливо глазками водили
  И под стенания вдовы
  Голодный шёпот заводили.
  
  Везде узлы - венцы разлук,
  И люди, люди, как солома,
  Беды на всех хватившей круг
  И судеб резкие изломы.
  
  Одно окно на разных нас
  Под потолком теплушки прело,
  А в зернах вымученных глаз
  Всё жажда воздуха горела.
  
  А поезд мчался по войне,
  Усталость дремой оплывала...
  И двадцать суток в полусне
  Тебя мне мама напевала.
  
  Тимка забрался на нары слева от входа, поближе к небольшому заре-шеченному квадратному окну (военный опыт все-таки!) и понял, что за все эти годы, начиная от последней его встречи с теплушкой, отношение в стране к людям практически не изменилось. 'Забив' себе место на на-рах, Тимка спустился вниз и подошел к открытому проему: надеялся раз-глядеть мать среди толпы провожающих. Вскоре вся команда стояла в проеме, который поперек перегородили специальной доской, чтобы никто случайно не вывалился наружу. Каждый вглядывался в лица провожаю-щих, надеясь увидеть своих. В теплушку бодро заскочил невысокий сер-жант, сопровождающий команду. 'Разойтись по местам!, - тут же ско-мандовал он, - отправляемся!' Но его никто не услышал. Все продолжали стоять в проеме, опираясь на страховочную доску и ища лица родных. Кое-кто уже нашел своих и громко переговаривался. Вдруг вагоны дерну-лись и поезд медленно поплыл, колеса неохотно застучали, застучали... Совсем неожиданно для Тимки весь вагон вдруг громко и единодушно запел, как будто все специально готовились к этому событию, 'Прощай, любимый город!'. У Тимки перехватило горло, но он справился со спаз-мом и тоже заорал 'Прощай, любимый город!'. Вдруг он увидел свою мать: она бежала за вагоном и махала ему рукой. Она его тоже видела! Она плакала и что-то кричала ему вслед. Но разобрать ничего было нель-зя: весь вагон словно в экстазе орал 'Прощай, любимый город!'...
  
  5. 'Ты, ты, в последней шеренге с краю!'
  Поездка в теплушке запомнилась Тимке только тем, что сопровож-дающий их сержант вкусно поедал припасы новобранцев под сливаемую в его алюминиевую кружку самогонку и домашнее вино. Но военную тайну он сохранял, как и положено настоящему военному: никакое коли-чество выпитого не смогло его заставить приоткрыть завесу над тайной, куда это мы направляемся. 'Скоро сами узнаете', - хмыкал он в ответ на постоянные вопросы угощающих. Ехали они по каким-то задворкам при закрытых дверях. Чтобы хоть чуть-чуть подышать воздухом, сержант раз-решал немного оттянуть дверь, но сам при этом становился возле образо-вывающегося узкого проема и никого к нему близко не подпускал. Нужду справляли 'хором': по команде выгружались в закутке какой-либо стан-ции и строем шагали к известному месту. Кого не вовремя припирало по малой нужде, на ходу сдвигали дверь вагона и... привыкай преодолевать трудности, будущий защитник Отечества! Хотя в вагоне имелись на вся-кий пожарный два ведра. Два эпизода из этой поездки врезались в Тимки-ну память: к исходу какого-то дня они остановились на станции Шепетов-ка. Тимка сначала не придал этому ровно никакого значения, а когда по-езд уже начал трогаться, просто обомлел от догадки: да это же ведь места Николая Островского! Он стал напряженно вглядываться в проплываю-щий мимо привокзальный базарчик, низенькие хатки... Боже мой! Здесь жил, здесь ходил, здесь боролся и любил сам Николай Островский! 'Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцель-но прожитые годы... Чтобы не жег позор за подленькое и мелочное про-шлое... И чтоб умирая, мог сказать...' 'Как же я сразу-то не вспомнил!', - сокрушался Тимка. Он принялся тормошить стоявших у открытого про-ема ребят и говорить, что они были в Шепетовке, что Николай Остров-ский... К его удивлению все с недоумением отнеслись к его нервозности по столь незначительному событию. Многие вообще никогда не слыхали, кто такой этот Николай Островский и почему вокруг его имени со сторо-ны Тимки такой ажиотаж. Сержант, задвигая дверь, авторитетно заявил, что мы еще столько будем проезжать всяких там Шепетовок...
  Медленно-медленно их состав дополз до знаменитого Пскова. Потя-нулись закопченные бесконечные пристанционные пути. Дверь у их теп-лушки была открыта, страховочная доска вставлена поперек проема, но-вобранцы, столпившиеся у доски, с интересом вглядывались в незнако-мые места. Тимка в этих местах никогда не был и поэтому любопытничал не меньше остальных. Когда поезд стал притормаживать, откуда ни возь-мись, к составу стали стекаться какие-то плохо одетые и такие же закоп-ченные, как и поездные пути, люди. Они тянули руки к составу и что-то выкрикивали. Новобранцы недоуменно поглядывали друг на друга.
  - Приготовьте из еды и одежды, кому чего не жалко! - крикнул всем сержант. - Здесь так всегда. Голодный край. Дальше такого не увидите.
  Тимка сразу ничего не понял. Как это 'голодный край'? В наше время людям есть нечего? Он помнил войну, голодные послевоенные годы, как он сам маленьким ночами стоял в длиннющих хлебных очередях, чтобы успеть отоварить карточки и утром принести домой кусок черного клей-кого, с небольшими довесками для точного веса по карточке хлеба. Он помнил, когда появились белые батоны и их давали уже без карточек. Правда, за ними тоже были страшные очереди. Но прошло уже более де-сяти лет...
  Народ бежал и к их вагону... Новобранцы стали прямо на ходу, еще до остановки поезда, совать в кричащие протянутые руки буханки черно-го хлеба, которые им выдавали как военнослужащим и которые они не съедали, т.к. питались своими припасами. Некоторые выпрыгивали на перрон со своими сумками и рюкзаками и на бегу раздавали все, что име-ли и из съестного, и из одежды. Страждущие, их иначе и не назовешь, все это поглощали в себя, как поглощает бездонный темный океан случайно упавшую в него с корабля чайную ложку... Тимка, как и его соседи, ос-тался бы совсем без припасов, но дело спас сержант. Он знал, что пред-стоит еще немалый путь, и команда рисковала остаться ни с чем.
  - Назад! - резко скомандовал сержант. - В вагон! Приказываю! Отой-ти всем от входа! Разойтись по своим местам!
  Когда запыхавшиеся от бега и от всеобщей сумятицы новобранцы оказались в вагоне на своих местах, он резко задвинул дверь вагона, отер выступивший со лба пот и спокойно сказал притихшим будущим солда-там:
  - Спасибо, ребята! Вы и так сделали больше, чем смогли. Но вы не сможете накормить весь народ. А нам еще ехать и ехать...
  0днако ехать пришлось не очень недолго: Спустя несколько часов по-сле Пскова, сержант приказал дверь теплушки больше не отодвигать. На недоуменные вопросы новобранцев резко отрезал: 'В Армии приказы не обсуждаются!'. Дело шло к вечеру, поэтому никто особенно и не огор-чился. Для всякой малой нужды в теплушке имелись два больших ведра, так что в этом плане был полный порядок. Еще в Пскове сержант прика-зал не наедаться, т.к. следующая остановка будет не скоро. Наутро все же кто-то из ребят приоткрыл тяжелую дверь и все поочередно подходили к небольшой щели. Сержант делал вид, что спит, и это дало возможность новобранцам немного осмотреться. Состав шел по совсем непривычным для них местам: стали попадаться какие-то сильно островерхие одиноч-ные деревянные строения, по обоим бокам дороги проглядывался густой хвойный лес, не было видно никаких населенных пунктов. Народ поти-хоньку загалдел: 'Куда же все-таки нас везут? Что это за местность?'. Кто-то предположил: 'А может это уже Германия?' Его тут же подняли на смех, но на душе у всех было тревожно от ожидавшей их неизвестнос-ти. Проснулся сержант. 'Дневальный, - крикнул он. - Открыть дверь и опорожнить ведра! Остальным к двери не подходить!' Вопросов никто не задавал. Но все заглядывали в открывшееся дверное пространство, пыта-ясь увидеть, что же все-таки это за земля. Спустя несколько часов, когда поезд стал притормаживать, сержант дал команду 'Внимание всем!' и когда все попритихли, объявил: 'Мы находимся на территории Эстонии. Подъезжаем к городу Пярну. После остановки будет команда выгрузиться с вещами. Потом построение. Направляемся в место для отправления ес-тественных надобностей, а после - посадка на грузовики, которыми мы прибудем в следующий населенный пункт'. 'В какой? - задал кто-то обычный гражданский вопрос'. Но сержант даже не повернулся на голос. 'Отставить разговоры! Всем начать подготовку к выгрузке!'. И принялся приводить в порядок свой солдатский вещмешок.
  Вскоре поезд действительно остановился. Паровоз еще шипел и пус-кал белые пары, а огромная колонна, разделенная на вагонные команды, уже направилась по маршруту, определенному ее командирами. По пути ее следования попадались какие-то люди, с другими совершенно лицами. Таких лиц Тимке еще не доводилось видеть. Он даже не мог сказать себе, красивые или не красивые это были лица. Просто не совсем обычные для него. Вот и все. Но взгляды, бросаемые ими на шагающую невпопад раз-ношерстную колонну новобранцев, нельзя было назвать очень уж друже-любными. И это Тимку очень удивило. У себя в городе да и по фильмам тоже он видел и помнил, что население обычно с сочувствием, а то и с любовью относится к тем, кто идет в Армию. А тут такого явно не наблю-далось. Скорее наоборот. Холодок враждебности открыто сквозил в их на вид спокойных светло-серых глазах. И все они, как показалось Тимке, бы-ли на одно лицо. Может их уравнивала общая недоброжелательность ко всему происходившему?
  ... Часам к пяти вечера их автоколонна, постоянно петлявшая все время по каким-то лесным дорогам, также диковинным для Тимки, как и люди, которых он встретил в Пярну, наконец-то окончательно останови-лась в каком-то поселке. Когда все выгрузились и построились, Тимка почти рядом с грузовиками неожиданно увидел море, болтающиеся у причала рыбацкие сейнеры, из которых рабочие в грубых резиновых ро-бах с капюшонами выгружали боченки с рыбой. На вывеске у причала латинскими буквами было написано слово 'Виртсу'. В воздухе стоял про-сто невыносимый запах рыбы. Замелькали многочисленные зеленые по-граничные фуражки. Колону новобранцев повели по причалу к большо-му-большому, как показалось Тимке, почти квадратному кораблю. Он услышал слово 'Паром'. Для него это было в диковинку. Он представлял себе паром по виденным фильмам: какой-то большой деревянный плот, который движется между берегами по натянутому стальному канату. И движется чуть ли не с помощью рук: паромщик перебирает руками канат и тянет, таким образом, паром. Теперь Тимка понял, насколько он тем-ный. Перед ним был огромный современный корабль, на который въез-жали грузовики и буквально колоннами заходили люди. Взошла на паром и их колонна. Разместились они в каюте, представлявшей из себя обыч-ный зал ожидания небольшого вокзала. Но, немного осмотревшись, большинство из них один за другим вывалились на палубу и стали с жад-ностью вдыхать морской воздух и с любопытством осматривать все во-круг. Наконец паром отвалил от причала и пошел в открытое море. Ново-бранцы возбужденно обменивались новыми впечатлениями, подставляли свои южные загорелые лица холодному морскому ветру и купались в этой благодати до тех пор, пока выскочивший на палубу сержант, перекрики-вая шум двигателей парома и образующихся от его движения волн, гром-ко не приказал: 'Всем надеть головные уборы!'. Опытный, видать, был этот сержант. Хотя и молодой.
  Через довольно непродолжительное время паром причалил к берегу какого-то острова. 'Муху', - услышал Тимка. Все было в диковинку! Снова выгрузка, снова построение, снова посадка на грузовики и снова колонна двинулась вперед. Каково же было новое Тимкино удивление, когда колонна грузовиков вдруг въехала... в море! Он аж вздрогнул от неожиданности! Оказалось, что это не совсем море. Это была узкая, в не-сколько метров, насыпная дамба через трехкилометровый пролив. Но впечатление было такое, что грузовик едет по морю: и справа, и слева - кругом одно море! Сержант пояснил, что дамбу, якобы, насыпал чуть ли не сам Петр Первый. Вот это да! Вот это история! Машины ехали доволь-но медленно и осторожно. Похоже, дамба была такая, что двум грузови-кам разъехаться было невозможно. И угодить в море можно было, как говорят, 'одной левой!'.
  Когда проехали дамбу и выехали на сушу, сержант, наконец, раскрыл военную тайну: 'Внимание! Мы почти прибыли к месту назначения: мы въехали на остров Сааремаа, на котором вам предстоит служить. Здесь находится наш пограничный отряд. Скоро приедем в город Кингисепп, откуда вас направят на учебный пункт. Моя миссия заканчивается".
  Тимка стал осматриваться по сторонам. Грузовик теперь гнал во всю. За бортом проплывал лес и моря видно не было. Лес, к удивлению Тимки, был не хвойный! Ну, почти не хвойный! Тимка спросил сержанта, отчего это так. Он почему-то поверил во всемогущество сержанта, с которым предстояло скоро расстаться. И Тимка чувствовал, что ему это будет сде-лать нелегко. За время поездки сержант стал как бы близким: теперь толь-ко он связывал Тимку с родным домом. И эту слабую ниточку предстояло совсем-совсем скоро разорвать. Страшновато. Оказалось, сержант дейст-вительно знал ответ на Тимкин вопрос! Он громко всем сообщил, что ост-ров очень богат своей флорой (какие слова знал сержант!). Здесь произра-стает более 900 видов растений! Заповедник растительного мира! У Тим-ки стало тепло на душе: он не ошибся в сержанте ...
  В Кингисепп приехали почти затемно. Разобрать вокруг ничего было нельзя. Какие-то небольшие каменные строения, тусклый свет, резкие ко-манды сопровождающих... И тут с Тимкой произошел смешной случай. Перед тем, как всех приехавших направить в солдатскую баню, их по-строили на небольшом плацу в колонну по четыре. Прямо в том виде, в котором они сюда и добирались: с котомками, в грязных фуфайках, стоп-танных ботинках-сапогах и т.п. Построили, естественно, по росту. И Тим-ка оказался в самой последней шеренге. Где-то добытая матерью изно-шенная старая фуфайка была ему настолько велика, что опускалась ниже колен, а большой рюкзак, который он держал в руке, касался земли. Но главное не рост, главное - боевой дух. А боевой дух у Тимки был что на-до. Всегда. Но этого-то как раз и не понял командир, которому передали командование вновь прибывшими. В тусклом-тусклом свете на плацу, стоя перед колонной, он и через два слишком десятка человек разглядел последний ряд и в нем - переминавшегося с ноги на ногу небольшого Тимку.
  Командир: - Сынок! Ты, ты, в последней шеренге с краю! А ну-ка выйди из строя на два шага вправо!
  Тимка даже различить не мог, кто это такой. Просто было довольно темновато. Видел только, что человек - в военной форме.
  Тимка (громко и поднимая руку с рюкзаком): - Я что ли?
  Командир: - Ты, ты! Ну-ка выходи!
  Тимка вышел вбок на два шага.
  Командир: - Кто же тебя такого маленького забрал в Армию? А, сы-нок! Как он посмел? Что ж ты тут делать-то станешь? Ведь оружия-то ты в руках не удержишь! Сынок!
  Вся колонна повернулась к Тимке.
  Тимка (вспоминая, как он таскал на себе восьмидесятикилограммовые ролики в цеху, громко): удержу, товарищ командир! Я - крепкий!
  Вся колонна разразилась громким смехом.
  Командир: - Молодец! Желаю тебе хорошей службы!
  Тимка: - Большое спасибо!
  Опять колонна хохочет.
  Командир: - Надо отвечать 'Служу Советскому Союзу!'
  'Служу Советскому Союзу!', - заорал Тимка под громкий хохот ко-лонны.
  Стресс с новобранцев был снят, и колонна отправилась в свою первую в жизни солдатскую баню.
  В бане все команды перемешались: всех прибывающих механически разбивали на небольшие группы и передавали высокому сержанту. Тот объявлял, чтобы деньги, часы и прочие ценные вещи сдали ему на хране-ние, пока они будут мыться. Тимка попытался оставить сержанту и свой рюкзак и снятые с себя вещи (к сержанту уже подходили все, в чем мама родила), но тот сказал, что рюкзаки и тряпки - это не ценные вещи. 'По-ставь все вот сюда, - указал он Тимке на какой-то угол. - Выйдешь из ба-ни, заберешь и отдашь все старшине'. Какому старшине, сержант при та-кой массе народа не стал вдаваться в подробности. 'Следующий!' - крик-нул сержант, и легонько подтолкнул Тимку к очередной банной операции. Здесь Тимку быстренько остригли наголо и его кок 'под Элвиса Пресли' приказал долго жить. Голова его стала гладкой, как медный котелок. За-тем Тимка попал пред светлы очи маленького санитара в белом халатике поверх голого волосатого тела. Тот держал в руках что-то наподобие швабры. Только на конце этого орудия красовался тряпичный ком вели-чиной с два Тимкиных кулака. Санитар мокнул свое орудие в стоявшее рядом с ним эмалированное ведро, из которого густо несло хлоркой, и приказал Тимке: 'Ко мне - спиной! Нагнуться! Раздвинуть ягодицы!' Как только Тимка выполнил приказы санитара, он почувствовал болезненный и неприятный удар тряпичным комом в хлорке в то место, которым в ме-дицине занимаются врачи под названием 'проктологи'. Тимка вздрогнул и, не успев ничего сообразить, получил в руки от санитара кусок мыла, шайку и был втолкнут прямо в помывочную.
  На помывку отводилось строго ограниченное время, после которого Тимка попал согласно банному конвейеру в помещение, в котором какой-то солдат выдавал армейское обмундирование. Все делалось быстро и на глазок, выбирать было не положено: бери, что дают (точнее - суют). Тим-ке из-за его небольшого роста попались кальсоны и рубашка размера на два больше, а гимнастерка с галифе - более-менее. Сапоги с портянками - нормальные. Шинель - великовата. Шапка - великовата. Жаль, что уши у Тимки были правильной формы и небольшого размера. Не то шапка бы за счет ушей могла бы быть как раз впору. А так - надвигалась чуть ли не на нос. Видок был еще тот. 'Ничего, - тут же утешал всех раздающий, - приедете на место, старшина вам все подгонит. - И после небольшой пау-зы прибавлял: - если захочет'.
  Когда все обнуленные машинками для стрижки волос, прохлориро-ванные санитарной шваброй и кое-как второпях помывшиеся облачились в выданную им униформу, они окончательно потеряли всякую ориента-цию в этом, как им казалось, Вавилоне: никто никого не узнавал и все бы-ли друг с другом полностью незнакомы. То там, то сям слышались удив-ленные возгласы вроде таких: 'Васька, это ты?' 'Толян, где ты?'. Но на этом удивления не кончились. На выходе из комнаты, в которой они пере-оделись в военную форму, их построили, сделав перекличку. Группировка людей, как догадался Тимка, произошла уже совсем по иному принципу. Почти никого из соседей по теплушке в новой группе он не увидел. При-шел сержант, бравший на хранение их ценные вещи. Раздал.
  - А как же наши вещи и сумки? - спросил кто-то.
  - Они будут в каптерке у вашего старшины, - ответил сержант.
  - А как старшина узнает, что это мои вещи, - поинтересовался Тимка, - они же не подписаны?
  - А надо было подписывать! - хмуро 'разъяснил' сержант и удалился.
  Так Тимка остался без своего рюкзака, а главное - без новенького теп-лого свитера, который мать так заботливо укладывала в рюкзак.
  - Не горюй, - успокаивал его сосед по строю, в котором они уже в темноте шагали к месту своего ночлега, - здесь все равно не разрешают носить гражданскую одежду.
  - Жалко все-таки, - сокрушался Тимка. - Совсем новенький и такой теплый! Можно было бы под гимнастерку одевать... Говорил же я мате-ри, чтобы оставила дома... Но что еще хуже, так это то, что я совсем ос-тался без бритвенных принадлежностей и папирос.
  - Не горюй, - повторил свою фразу сосед. - Без курева не останешься. Здесь тебе выдадут махорку. А бритву придется где-то доставать. Пока попросишь у ребят.
  ...Когда Тимка уже лежал на втором ярусе в жарко натопленной ка-зарме весь в пахнущем казенным запахом белом нижнем белье, на такой же белой простыне и такой же белой подушке с тем же стойким неприят-ным запахом, а рядом буквально в нескольких сантиметрах от него по обе стороны от его кровати в неспокойном сне устало ворочались его новые товарищи, он, наконец, почувствовал, что все происходившее с ним за последние несколько дней и сразу так больно отделившее его от родного дома, не закончится ни завтра, ни послезавтра, и, казалось ему, не закон-чится никогда. Так и пролежал он неподвижно в постели с открытыми глазами до самого-самого чужого рассвета, до заставившей его вздрогнуть новой, незнакомой и жестокой команды 'Подъем!'...
  
  6. Медный котелок
  Утром всех сводили в столовую, накормили, погрузили в военные грузовики и опять куда-то повезли. Сопровождающие их сержанты были немы: только выдавали положенные к месту и не к месту команды: 'Встать! Садись! Разговоры! Отставить!' Народ с тревожным любопыт-ством смотрел на все происходящее и готовился к худшему. Часа через полтора грузовики въехали в неогороженный двор большого деревянного здания, фасад которого просто давил на приехавших своей массивностью. Широкая дверь посередине выходила на небольшое круглое крыльцо, ко-торое соединялось со двором небольшой каменной лестницей ступеньки в четыре. Хотя двор и был плотно утрамбован, но остатки сухих рыжих хвойных иголок тут и там были перемешаны с торфяного цвета песочной землей. Вокруг колыхались верхушки вековых сосен и где-то совсем рядом слышался знакомый мощный шум моря. Новобранцы выгрузились, их построили в четыре шеренги лицом к фасаду здания, раздалась коман-да 'Равняйсь! Смирно! Равнение на средину!' и перед строем появился молодцеватый капитан, которому пошел навстречу для доклада сержант, только что построивший приехавших. После доклада капитан произнес 'Вольно!', сержант тоже крикнул 'Вольно' и встал рядом с капитаном. Капитан громким командирским голосом сообщил строю, что здесь учеб-ный пункт, что он - начальник этого пункта и что всем вновь прибывшим предстоит провести на этом пункте два месяца в трудной солдатской уче-бе. 'Вот ваша казарма, - указал он на здание. - Здесь будет ваш дом. Через два месяца вы должны стать настоящими бойцами-пограничниками, гото-выми нести службу на заставах по охране государственной границы Сою-за Советских Социалистических Республик!', - закончил свою короткую речь капитан. Так и сказал: 'Союза Советских Социалистических Респуб-лик'. Впоследствии Тимка привыкнет к такому полному названию стра-ны, каждый раз постоянно повторяемому при отправке нарядов на охрану границы. А сейчас ему это было в большую диковинку. От всего происхо-дящего веяло какой-то торжественностью и неизвестностью.
  Капитан что-то сказал рядом стоящему сержанту. Тот козырнул и по-бежал в казарму. Почти сразу же из нее вместе с ним во двор выбежали какие-то солдаты, мгновенно построились и под руководством сержанта строем подбежали к капитану. Строй по команде сержанта остановился и развернулся лицом к стоявшим новобранцам. Тимка заметил, что в строю находились не солдаты, а сержанты. У каждого на погонах было по две золотистых лычки.
  - Это ваши командиры! - показывая на строй сержантов, объявил ка-питан. - Они станут командовать отделениями, по которым вас сейчас распределят. Это ваши непосредственные начальники. Все вопросы вы должны решать только с ними. Остальных ваших командиров вы узнаете во время учебного процесса...
  Тимка попал в отделение младшего сержанта со сложной фамилией Небыйбаб. Это был приятный на вид высокий крепкий деревенский па-рень откуда то из-под Белой Церкви. Только накануне их приезда он при-был из Бреста сразу после окончания там окружной сержантской школы. Отслужил ровно один год. Но для таких, как Тимка, он казался чем-то не-досягаемым. Все обращались к нему только 'Товарищ младший сержант' и в личное время ластились к нему, как маленькие котята ластятся к кош-ке-матери. Он был не зол. Точнее - не злобен. В отличие от помощника командира взвода, в который входило его отделение, сержанта Сидорчука. Тот и на вид походил чем-то на орангутанга, и характер имел предельно злобный. Например, если на тактических занятиях он замечал где-либо большую лужу на пути передвижения их взвода, можно было быть пол-ностью уверенным, что взвод пропашет своими брюхами эту лужу вдоль и поперек и не один раз, несмотря на сырую холодную и почти морозную погоду. Холодная грязная вода затекала в рукава твоей шинельки, вся ши-нелька была мокра и грязна до ниточки. Грязная вода оставалась на белом нижнем белье. Грязная вода в сапогах. Портянки мокрые. А Сидорчук с каким-то садистским вдохновением все командует и командует: 'Вперед! Отставить! Назад! Водную преграду не обходить! Вперед! Противник открыл огонь!'. В середине ноября уже были и заморозки, так что сразу после освоения лужи все на Тимке тут же замерзало и становилось колом. А бегать на тактике еще оставалось, бывало, по два часа в таком состоя-нии. Как только по плану у взвода намечались тактические занятия, до этого хмурый и неразговорчивый Сидорчук, предвкушая для себя новые развлечения, просто расцветал. Небыйбаб, попытавшийся однажды на-править свое отделение мимо очередной лужи, тут же получил от Сидор-чука грозное замечание и вынужден был под его присмотром вернуть отделение на покорение лужи.
  Тимка осваивал военную науку легко. Все уставы у него отскакивали, как от зубов, стрелял он на отлично, физподготовка - отлично, строевая - отлично. Дисциплинарный устав не нарушал. Правда, однажды чуть бы-ло... В общем, в очередной наряд попал он на кухню, запахи которой он почему-то с детства не переносил. Просто его тошнило от этих запахов. А тут, как на грех, его - на кухню. Да не истопником, куда он просился, а мыть котлы. А котлы эти, почти как в сказке: 'не простые, а... очень не-простые'. Это были огромные чугунные чаны, в которые, чтобы их от-мыть от ранее находившейся там пищи, надо было забираться, что назы-вается, с ногами. Прямо в сапогах. Отмывающему давались тряпка и скребок. Воду ведрами он сам наливал вовнутрь. Когда Тимка впервые в жизни залез в такой чан, его макушки почти не было видно из чана. Запах стоял... Тимку сразу чуть не вырвало. Однако он кое-как пересилил себя, поставил рядом с собой ведро воды и принялся как можно быстрее драить стенки этого никогда невиданного им ранее чудовища. Тимка вообще по природе своей был человеком очень аккуратным и добросовестным. Все, кто с ним когда-либо общался, всегда удивлялись: 'Да брось ты хоть раз окурок или смятую бумажку где попало! Что ты все доводишь до какого-то совершенства: и так сойдет! ' Ну и все в таком роде. Но он иначе по-ступать просто не мог: что-то в нем такое сидело внутри, что не позволяло ему все делать 'абы как'. Вот и с котлом он поступил, как всегда привык: отдраил его, как положено, несмотря на постоянно мучавшую его тошно-ту и довольный пошел докладывать старшему сержанту, командовавшему всем кухонным нарядом. То ли этот 'старшой' был старшим наряда, то ли постоянно работал на кухне, Тимка не знал. Но поступил в его распоря-жение и выполнял его указания. Еще только 'старшой 'подходил к чану, а Тимка почувствовал внутри себя какой-то легкий холодок. Ему было пока не понятно, откуда возникло это неприятное ощущение тревоги, но... Между тем 'старшой' степенно подошел к чану и заглянул в его чрево. Так же степенно он повернул свою крупную голову в Тимкину сторону и почти без выражения процедил: 'Ну-ка, солобон, полезай назад в чан. Он у тебя должен блестеть, как у кота яйца. Понял! Не то ты у меня тут бу-дешь сидеть до моей полной демобилизации, которая наступит ровно че-рез месяц.' И пошел себе на кухню. Тимка ошарашено глядел ему вслед, ничего не понимая. Потом пошел за чистой водой, снова залез с ведром в чан, снова начал драить его стенки с песком и мылом... Снова пошел за 'старшим': 'Товарищ старший сержант! Я все сделал, как вы приказали. Посмотрите, пожалуйста!'. 'Пожалуйста', - скривился 'товарищ старший сержант'. Снова степенно подошел к чану, снова степенно заглянул в его чрево, снова степенно повернул свою крупную голову в Тимкину сторону и снова процедил: 'Я же тебе, медный котелок, сказал: будешь в чане си-деть до моего дембеля...'. Дальше Тимка все плохо помнит. Он помнит только, что гонялся с огромным чугунным, с большой арбуз черпаком на длинной деревянной ручке, называемом среди солдат 'разводящим', за лихо прыгающим через все кухонные препятствия 'товарищем старшим сержантом', пока тот не исчез в каких-то закоулках пищеблока. Пришел в себя только тогда, когда его товарищи по кухонному наряду схватили его за руки, остановили и сунули в рот кружку с каким-то тряпичного вкуса компотом... За все три года своей службы Тимка никогда больше не встречался ни с какой 'дедовщиной'.
  Примерно через месяц после напряженных занятий обмундирование у солдат выглядело не лучшим образом. Хэбэ вообще было грязно-черного цвета. Если нижнее белье менялось еженедельно, хотя целый месяц их в баню не водили, то до верхней одежды у начальства, видимо, руки не до-ходили. Но вот однажды после обеда, Небыйбаб взял с собой одного сол-дата и куда-то исчез. Через некоторое время они оба появились в отделе-нии, нагруженные старыми потрепанными гимнастерками и галифе. Не-быйбаб собрал все отделение и приказал разобрать 'подменку'. Кому ка-кой размер попадал, было для него не суть важно: 'Обменивайтесь и всем - переодеться в подменку!, - коротко приказал он. ? Грязную форму ска-тать и взять с собой! Выходи строиться во двор!' Когда отделение пере-оделось в принесенное тряпье и построилось во дворе, Небыйбаб повел отделение вниз по небольшому спуску от их казармы по направлению к морю. Метров через двести этот спуск заканчивался небольшой ложбин-кой, по которой протекал слабенький-слабенький ручеек, а далее начинал-ся некрутой, поросший высокими толстыми соснами подъем, метров че-рез сто плавно спускавшийся к морю. От территории учебного центра эта часть берега моря была отделена забором из колючей проволоки: их учеб-ка находилась на территории 10-й погранзаставы и однажды Тимка даже видел, как по берегу шел пограничный наряд с собакой. Слева прямо на спуске по пути к ручью примостился небольшой деревянный сруб - мест-ная солдатская баня. Она была постоянно занята из-за своей малой пропу-скной способности и до Тимкиного отделения очередь на помывку пока не доходила. На взгорке перед спуском к морю на расстоянии порядка 50-ти метров друг от друга находились четыре полуразрушенных ДОТ'a. Из каждого выглядывало по тяжелому морскому орудию. Стволы были длинны и настолько велики в диаметре, что Тимке показалось, что это Царь-пушка перекочевала сюда из Кремля со своими детьми. Ни у одной из пушек не было казенной части, но все равно они выглядели довольно грозно. Тимка догадывался, что когда-то здесь был укрепрайон, а их тепе-решняя казарма, столовая, баня, и все, что было вокруг, служило местом пребывания для команды укрепрайона. Команда, видимо, была не столь велика, о чем свидетельствовала совсем малюсенькая баня, в которую Тимкино отделение никак пока попасть не могло.
  Когда они прошли мимо бани и отделение спустилось к ручью, Тимка увидел, что они подошли к небольшой заводи, покрытой толстой коркой прозрачного льда, под которой было видно движение воды. Небыйбаб остановил отделение, дал команду 'Разойдись!', потом подошел к заводи и попробовал пяткой своего сапога крепость ледяной корки. Корка, есте-ственно не поддалась. Все молча наблюдали за его действиями. Небый-баб, улыбаясь, сообщил своим молодым подчиненным, что вот здесь сей-час и будет у них 'банно-прачечный трест'. Все недоуменно смотрели то друг на друга, то на своего командира. Вспомнился старший сержант Си-дорчук. 'Солдат должен уметь находить выход из любых трудных ситуа-ций, иначе он - не солдат!, - продолжал улыбаться Небыйбаб. - Рядовой Додон! Разбить ледяную корку! '. Рядовой Додон, не двигаясь, глупо смотрел на своего командира. 'Рядовой Додон! Приказываю разбить ле-дяную корку! ', - уже без улыбки, встав по стойке 'Смирно', звонким, как первая перетянутая струна гитары, приказал Небыйбаб. 'Слушаюсь!', - автоматически прокричал Додон и начал бить подошвами своих сапог по толстому льду. Ничего у него не получалось. Тогда Додон прыжками вверх попытался пробить корку. С четвертой попытки корка треснула под толстым Додоном и на ее поверхности показалась вода. 'Ура!', - закрича-ло отделение, совсем забыв, что это начало их мучений на морозе в ледя-ной воде...
  Как он стирал свое хэбэ в этих условиях, Тимка вспоминать не любит. Он прошел это испытание наряду со всеми и был тому рад. На следую-щий день все их отделение щеголяло в сухом наглаженном чистом хэбэ и очень этим гордилось перед солдатами других отделений. А через день до них дошла очередь идти в баню. Оказывается, прежде, чем принимать водные омовения, сначала следовало натаскать для себя полный чан воды. Чан был вмурован в небольшую печь, находившуюся в срубе в отдельной небольшой комнатенке. Воду брали ведрами из той же полыньи, где они только позавчера занимались стиркой. Опять приходилось разбивать кор-ку толстого льда. Кое-как набрали чуть больше полчана. Отведенное на эту процедуру время истекало и Небыйбаб дал команду 'Отставить!'. Кое-как подогрели воду, быстро разделись донага в малюсеньком пред-баннике, дверь у которого была открыта на улицу, потому что места всем не хватало и некоторые разделись тут же на снегу возле двери и поброса-ли свои вещи на единственную скамейку внутри предбанника. Забежали вовнутрь бани. Один из солдат черпаком наливал из чана еле теплую воду в высокие эмалированные полуторалитровые кружки и выдавал кусочек хозяйственного мыла.. На каждого - по одной такой кружке воды и по кусочку мыла. Тут же слышалась команда Небыйбаба: 'Пять минут на помывку! Наше время уже вышло!' Среди моющихся началась суета, как при отбое за 15 секунд. Тимка кое-как впопыхах налил себе на голову не-много полухолодной воды и принялся яростно натирать волосы вонючим хозяйственным мылом. Немного провел мылом по тем местам тела, куда попала вода с головы. Не мыло экономил, а боялся, что не хватит воды и ему, намыленному, придется одеваться: Армия есть Армия: рассуждать некогда. Надо выполнять приказ. Любой ценой. А не то... Воды хватило еле-еле, чтобы смыть мыло с головы и чуть-чуть - с тела. Остальное Тим-ка вытирал сухим полотенцем, быстро сунутым ему в руки Небыйбабом, когда пулей вылетел в предбанник. Так же яростно, как и мылился, он тер волосы и тело становившимся влажным полотенцем, стоя в двух шагах от открытой двери предбанника, за порогом которой хрустел снег от топ-тавшихся там уже 'помывшихся'. Мгновенно напялил на себя свою фор-му, поглубже на лоб натянул ушанку, опустив ее уши. Чтобы не застудить голову. 'Не положено!, - тут же раздался голос Небыйбаба, - Отставить!' Тимка, не снимая ушанки, привел ее в стандартное положение и стал уси-ленно прыгать на месте, чтобы разогреться. Это был универсальный спо-соб не замерзнуть, которому научил их Небыйбаб. Через несколько минут все отделение стояло в строю, и они замаршировали в казарму на очеред-ные занятия...
  Перед окончанием учебки их взвод отвезли на 10-ю заставу на не-большую пограничную практику. Застава располагалась недалеко от бере-га моря прямо в небольшом рыбацком поселке. Показали устройство за-ставы, провели занятие по работе с документами, по распознаванию вся-ких хитрых уловок нарушителей границы и пограничного режима. Выве-ли к небольшому причалу, возле которого находился крохотный погра-ничный катерок и несколько лодок. И тут Тимка стал свидетелем такого инциндента: к старшему лейтенанту, который их привел на причал, подо-шел старик-рыбак и что-то ему начал говорить. Старлей отрицательно замотал головой. Старик попытался что-то объяснить, но старлей в ответ только мотал головой. Наконец, до Тимки донеслись слова:
  Старлей: - Я тебе сказал: не положено! Не по-ло-же-но! Ясно?
  Старик: - На-тто итт-ти ловитть ры-ппу-у!
  Старлей (раздраженно и почти переходя на крик): - Что ты заладил, как попугай ' На-тто итт-ти ловитть ры-ппу-у! На-тто итт-ти ловитть ры-ппу-у! Я тебе объяснил: у вас тут путаница с номерами лодок в журнале! Пусть ваш председатель ко мне придет разобраться! Я тебе русским язы-ком объясняю! Ты русский язык понимаешь?'
  Старик (показывая рукой в море): - На-тто итт-ти ловитть ры-ппу-у!..
  Тимка понял, что здесь, на границе, начальник заставы - И Царь, и Бог, и Воинский начальник...
   'Учебка ' закончилась ровно под новый год. Тимка все сдал на от-лично. Предстояла скорая служба на пограничной заставе...
  
  7. Я ('Младший') - сзади. Потный...
  
  По заставам их развозили в крытом грузовике. Зима царствовала во-всю и ехавшие с Тимкой сослуживцы зябко поеживались, сидя в кузове на ледяных скамейках. Грузовик был полон. Постепенно он пустел и пустел: ребята оставались на встречных заставах: сопровождавший их лейтенант у очередной заставы останавливал грузовик, выкрикивал фамилии солдат, которые должны остаться на этой заставе и те торопливо прощались со своими товарищами, которые следовали дальше. И у тех и у других при прощании иногда на глаза наворачивались слезы. Уже не детские, скорее - мужские. Общие солдатские трудности сплотили молодых ребят, сдру-жили и расставаться было нелегко. Жизнь военнослужащего часто тосу-ется, как колода карт. Позднее Тимке не раз придется испытать чувство горечи расставания с друзьями, когда, кажется, все рвется по живому. Да так, собственно, оно и было. Больше с этими ребятами никогда в жизни ведь не увидишься. Никогда... Правда, Тимке в этом плане один раз по-везло: через пятнадцать лет после демобилизации в город, где он жил, на туристическом поезде заехал один его закадычный армейский друг, разы-скал Тимку... Вот это была встреча! Но такое случается крайне редко.
  ...Фамилию Тимки лейтенант все не называл и не называл. В грузови-ке становилось все меньше и меньше народу. Наконец грузовик въехал во двор очередной заставы и лейтенант приказал всем оставшимся постро-иться во дворе. Когда Тимка спрыгнул с грузовика и побежал строиться, он увидел, что во двор высыпало более десятка солдат со старшиной и старшим лейтенантом. Их встречали. Сопровождавший их лейтенант по-дошел к старлею и отдал ему какие-то бумаги. Козырнув, залез обратно в кабину грузовика, крикнув стоявшим в строю: 'Успешной службы' и был таков. А к строю подошел старлей... Начинался новый этап Тимки-ной жизни...
  На заставе их с нетерпением ждали: многие еще осенью уволились, личный состав сильно поредел. Большинство старослужащих ходило на охрану границы поодиночке. Теперь им можно было немного с облегче-нием вздохнуть. Вместе с Тимкой на заставу прибыло немало народа. Обычно, по неписанному правилу, вновь прибывшие 'добровольно' от-давали свое новое верхнее обмундирование старичкам, которым скоро предстоял дембель. Действительно, не выпускать же людей на гражданку в рваном хэбэ, старых стоптанных сапогах, обмятых свалянных шапках и потертых шинелях или бушлатах! Демобилизованный должен выглядеть, как с иголочки! Это был неписанный закон. И 'молодые', как бы им это не нравилось, умом понимали, что наступит и их очередь. И поэтому не очень сопротивлялись такому положению. Но к удивлению Тимки с ни-ми этого не случилось. То ли их долго ждали и не захотели сильно огор-чать, то ли по каким другим причинам, но каждый из них остался даже при своей шапке, которыми менялись в первую очередь. Их сразу развели по кубрикам: застава была на морской границе и здесь превалировали морские термины. После огромной казармы кубрик, в который попал Тимка, показался ему домашней комнатой. Да и все здесь, как показалось Тимке, происходило по-домашнему, совершенно непохоже на какую-то военную муштру. Первые дни вновь прибывших со службой не трогали, а только знакомили с заставой и порядком прохождения на службы. Поэто-му Тимка мог наблюдать, что солдаты и сержанты относились друг к дру-гу почти любовно. Мягко и осторожно, безо всякого крика и шума под-нимали среди ночи тех, кому положено идти в наряд, помогали им быстро собраться, совали им в карманы припрятанную заранее еду, а повар не ложился спать до тех пор, пока ночной наряд не придет с границы и не будет им сытно накормлен. В час ли ночи это случалось, в два или в три. Повар всегда был на службе. Когда он только спал? И Тимка без труда влился в этот хотя и военный, и серьезно военный, но какой-то домашний коллектив.
  Через несколько дней после прибытия старлей (он оказался замести-телем начальника заставы, а сам начальник, капитан, был в отъезде) повел новичков знакомиться с флангами заставы.
  Представьте себе море. На берегу, метрах в трехстах в глубине, распо-ложена пограничная застава - огороженная дощатым забором с широки-ми воротами территория, на которой находятся несколько небольших од-ноэтажных зданий, среди которых - конюшня с несколькими лошадями и дом офицерского состава. В местах наиболее вероятного нападения - за-маскированные огневые точки. Вышка, с высоты которой просматрива-ются окрестности и ближайший морской берег. Ну и прочее. По правую и левую стороны от выхода с заставы к морю - ее фланги: часть берега, за охрану которого застава несет ответственность. Размеры флангов различ-ные. На Тимкиной заставе левый фланг простирался на 10 км по берегу моря, а правый - на 15. С утра до обеда новички побывали на левом флан-ге, ознакомились с его оборудованием, особенностями несения службы на нем и прочими пограничными тонкостями, которым их учили в Учебке. Вернулись на заставу, где их накормили. Кстати, о том, как кормят на за-ставе, можно говорить отдельно и пространно. Если бы Тимке предложи-ли охарактеризовать этот процесс покороче, он бы ответил так: 'Вкуснее, больше, лучше и часто заботливее, чем дома'. Вот так! После обеда их группа отправилась знакомиться с правым флангом. Погода была солнеч-ная, но очень морозная. К тому же с моря дул пронизывающий насквозь ледяной ветер. Группа едва поспевала за быстро шагавшим старлеем. Тимке иногда приходилось даже немного подбегать, чтобы не отставать от группы: старлей был высок и шел ровным крупным размеренным и быстрым шагом, каким привык постоянно передвигаться по участку. На ходу он пояснял новичкам, что где расположено, как чем пользоваться. Иногда сам на месте все демонстрировал. Но больше упирал на то, что им, новичкам, по крайней мере в первое время, придется ходить по флангам не одним, а со старшим наряда - опытным пограничником. Они же как младшие наряда станут выполнять все указания своего старшего. Так и обретут дополнительные знания и пограничный опыт.
  Стык правого фланга с соседней заставой оказался на маяке, на кото-ром был установлен мощный прожектор. В ночное время он пробивал морскую тьму на многие километры. Говорили, что его луч можно уви-деть даже по ту сторону моря, на берегу Рижского залива. Все смотрели и слушали с открытыми ртами. Никто от этого не пострадал, конечно, кро-ме Тимки: он так раззявил рот, что не заметил, как ступил на лед неболь-шой заводи, образовавшейся на берегу. Заводи, видимо, это не совсем по-нравилось, потому что лед под Тимкой тут же треснул и Тимка оказался по пояс в ледяной воде. Старлей, обернувшийся на треск, мгновенно схва-тил Тимку за воротник его шинелишки и с силой вытащил на берег. Тим-ка и испугаться-то толком не успел. 'Немедленно раздеться!, - приказал Тимке старлей. - Шинель - вон! Сапоги снять!' Тимка, приученный в Учебке к командам типа '15 секунд - отбой!' и успевавший их всегда вы-полнить, мгновенно содрал с себя мокрую шинель и полные воды сапоги. Встав босыми ногами на шинель, он принялся выкручивать мокрые пор-тянки, а подоспевшие ребята выливали из сапог морскую воду и рассти-лали перед Тимкой свои шинели, чтобы он мог снять с себя и х/б. Тимка стал босыми ногами на одну из предложенных шинелей, отдав дожимать свои портянки одному из солдат, а сам быстро содрал с себя мокрые гим-настерку, галифе и нижнее белье. И все это - на морозе и на ледяном вет-ру. Кто-то принялся выкручивать его белье, кто-то - х/б. Буквально через короткое время он тут же надел на себя всю свою отжатую одежду, намо-тал на красные застывающие ступни мокрые портянки и еле втолкнул но-ги в мокрые сапоги. Быстро натянул на себя мокрую шинель. Все это вре-мя старлей командами подгонял его вместе с остальными: 'Быстрей! Бы-стрей! Быстрей!' Как только Тимка все натащил на себя, старлей скоман-довал: 'Группа! За мной бегом марш!' И первым рванулся по направле-нию к заставе...
  Пригодились марш-броски... Пригодились 'зверства' помкомвзвода Сидорчука и обучения Небыйбаба. Вот так! Когда группа прибежала на заставу, сушилка была так раскалена, как не раскаляют камни в парилке: старлей по дороге успел сообщить о ЧП дежурному по заставе... После такого события Тимка даже ни разу не чихнул... Жалко... Вот мать бы увидела...
  Начались пограничные будни: наряды ночные, наряды днем. То - по заставе, то - на вышке, то - по флангам. То - в секрете, то - в дозоре, то... Стояла суровая зима. Тимка с напарником надевали ватные брюки, вален-ки, полушубки, белые маскхалаты, становились на лыжи и отправлялись выполнять свой долг. В любое время дня и ночи. По составляемому рас-писанию нарядов. Приходилось по восемь часов кряду ночью лежать где-нибудь в секрете на снегу, не подавая признаков своего присутствия. Или шагать за старшим по заданному маршруту, ловя каждый знак, подавае-мый впереди идущим. Или... Вот что многие годы спустя, написал об этом времени Тимка:
  
  Идем мы, кто - в дозоры,
  А кто - в секреты. Скоро.
  Кому - наряд на вышку,
  А кто - по кухне зам.
  Чуток часочков кряду
  Поспим перед нарядом:
  На службе - без излишков,
  Не как у наших мам.
  
  Припев:
  Контрольно - следовая полоса...
  Дежурный по заставе, как маяк...
  Мигните красным светом Небеса,
  Что где-то рядом затаился враг:
  Ведь за моей спиной - моя страна!
  И за моей спиной - родная мать!
  И их судьба мне в руки отдана!
  Не может враг меня у них отнять!
  
  Дежурный в ноль три тридцать
  Проводит на границу:
  Ракетницу осмотрит,
  Гранаты, автомат.
  Зарядим всё, что надо,
  И 'Шагом марш!' - команда.
  Жаль, девушка не смотрит
  На сталь и маскхалат!
  
  Припев.
  
  ...Шагает мягко 'Старший'.
  Спокойный, не уставший.
  Я - 'Младший' - сзади. Потный.
  На каждый пень - 'Ох, враг!'
  Бушует непогода.
  Держусь: я - страж народа!
  Сжимаю ствол холодный
  И тверже ставлю шаг...
  
  Припев.
  
   И в это же время:
  
  ...Прожектор шарит по волнам,
  И волны сердятся от света,
  А ветер - с солью пополам -
  В тебя несется, как комета,
  
  Вздувает полы до небес
  И дуло ночью забивает,
  И бьется яростно о лес,
  И завывает, завывает...
  
  Полы шинели - паруса,
  А я на суше - будто в море.
  Штормит песчаная коса,
  И я плыву по ней в дозоре.
  
  Не надо мне холодных брызг
  И суеты лучей бродячих,
  И волн тяжелых, пьяных вдрызг,
  И ожиданья пуль горячих.
  
  Но я иду сквозь ночь вперед,
  Холодный пот ручьем струится.
  Мне порученье дал народ,
  Чтоб на замке была граница.
  
  Однажды на заставе собрали всех молодых, погрузили в двое саней и отправили в лес на заготовку дров для заставы. Когда приехали на уча-сток, их уже ждал местный лесник, невысокий полноватый седой мужчи-на в какой-то аккуратной форменной одежде. Он стал давать различные указания их старшему группы: кого куда поставить, какие деревья пилить, как при этом соблюдать технику безопасности, куда складывать распи-ловку и т.д. Причем все - на чистейшем русском языке. Тимка уже при-вык, что местное население либо вообще не разговаривало на русском, либо очень-очень плохо. А тут... Тимка, не удержавшись от любопытства, подошел к леснику и спросил, откуда тот так чисто говорит по-русски.
  Лесник (пряча от Тимки глаза): - А я и есть самый настоящий рус-ский.
  Тимка (еще более удивляясь): - Да что ж вы делаете здесь? В такой глуши?
  Лесник (повернувшись лицом к Тимке, который в его пронзительном взгляде, направленном, как прицел карабина, прямо в Тимкины глаза, сра-зу почуял что-то недоброе и не ошибся): - Что я делаю здесь, говоришь? В такой глуши, говоришь? Да это вы из глуши сюда пожаловали! Причем, вас об этом никто не просил! В глуши! Смотри ты! Культурные! - никак не мог успокоиться он. - Научились! Давно ли?
  Тимка: - Да что вы завелись, как старый будильник! Ни с того, ни с сего! Я ничего плохого не хотел вам сказать! Просто удивился!
  Лесник: - А нечего удивляться! Ты еще мал и историю не знаешь! Потому и удивляешься! В глуши! Да здесь культура в пять раз выше, чем в вашей России!
  Тимка: - В какой это 'в вашей'?
  Лесник: - А в такой! Я себя к вашей красной России никак не отно-шу! Я - эстонец! И... - тут он в отчаянии махнул рукой...
  Тимка: - Так ... вы... бывший белогвардеец?
  Лесник: - Ну что ты ко мне привязался, как банный лист! Никакой я не белогвардеец. Да даже хоть бы и был им... Ну и что?
  Тимка: - Вот это да! Вот это уже история! Никогда бы не подумал, что увижу живого...
  Лесник: - А может твою бабушку, например, раскулачили?
  Тимка просто обомлел: да этот дед - провидец какой-то! Бабушку действительно раскулачили! Правда, ни за что, как она говаривала, но... раскулачили! И она, чуть ли не в одном исподнем, схватив двух малолет-них детей, бежала с Украины на Кубань. Он сказал об этом леснику. Тот ничуть не удивился.
  Лесник: - Ну, вот видишь. Куда ни плюнь, попадешь на жертву крас-ного террора. Поэтому-то я - никакой не провидец. Я до октябрьского переворота жил в Питере, а потом в 18-м году убежал сюда, в Эстонию. Думал, что здесь-то уж не достанут, а вы - вот они! Тут как тут!
  Последнюю фразу он сказал уже почти беззлобно. Почти обреченно. Тимка все еще не мог придти в себя от такой встречи но и дальше про-должать расспросы не мог. 'Извините , - сказал Тимка леснику, - извини-те еще раз. Я никак не хотел вас обидеть'. И пошел помогать своим това-рищам валить огромные красноствольные сосны.
  Свой разговор с лесником Тимке скоро пришлось вспомнить. В один день его вызвал к себе старшина и протянул какую-то бумажку.
  Тимка: - Что это?
  Старшина: - На твое имя поступила бандероль.
  Тимка: - И где же она? Где я могу ее получить?
  Старшина: - Рядовому Леусу тоже пришла бандероль из дома. Вот с ним и отправитесь на почту. Там и получите.
  Тимка: - На... какую почту? Что-то я в округе не видел ни одного населенного пункта, кроме морской базы. Там что ли почта?
  Старшина: - Ты еще новенький, потому и не видел. Почта находится в поселке (он произнес какое-то эстонское название, которое Тимка тут же забыл). Это в десяти километрах отсюда. - Он принялся объяснять Тимке, как добраться до поселка. - Пойдете вместе с Леусом. Ты - старший. Бе-рите лыжи, вещмешки - и шагом марш! Сейчас 14-00. Прибудете туда к 15-00. Нормально. Почта закрывается в 17-00. Получите свои посылки и мигом назад. Чтобы к 16-30 были на заставе!
  Тимка с Леусом на лыжах с вещмешками за спиной двинулись в сто-рону поселка. Старшина объяснил все верно и они, не встретив по дороге ни одной живой души, вскоре завидели присыпанные снегом домики по-селка. Почту тоже нашли быстро: всего один раз спросили у встречной женщины, где тут у них почта. Та сначала ничего не поняла, а потом, ви-димо, догадалась, о чем идет речь, и стала указывать рукой в сторону поч-ты. Почтальонша тоже почти по-русски не говорила, но читать - читала. Что-то бормоча по-своему, она быстро выдала обоим по небольшой бан-дероли и Тимка с Леусом отправились во-свояси. Да не тут-то было! Не успели они выйти на крыльцо почты, как началась такая метель! Зги не было видно! В один момент! Из ничего! При совершенно ясном пять ми-нут назад небе! Тимка с Леусом не знали, что делать: старшина приказал прибыть на заставу к 16-30. Если они станут пережидать эту бурю, на за-ставу не успеют. Это не положено. Невыполнение приказа. А в Армии за невыполнение приказа ясно, что бывает. 'Пошли! - вставая на лыжи, ре-шил Тимка. - Я - впереди, ты - метрах в 10-ти сзади. Но в пределах пря-мой видимости. Вперед!' И они, эти два солобона, ринулись в самую ме-тель, не зная толком ни местности, ни дороги. Пошли выполнять приказ старшины...
  Не успели они выйти за поселок, как дорога просто пропала! Была вот-вот и сразу нет ее! Тимке показалось, что она свернула к перелеску направо и он повернул лыжи в ту сторону. Прошли они шагов пять, как Тимка почувствовал, что они движутся по свежему рыхлому снегу. На дорогу это было совсем непохоже. Метель просто ярилась. Снег лепил такой, что просто забивал глаза и уши, рот, залезал в ноздри. А тут еще потеряли дорогу. Тимка решил, что если они и дальше станут двигаться в выбранном направлении, то совсем заблудятся. Посмотрел налево - там такие же перелески, как и справа. И все вокруг бело. Тогда она решил, пока окончательно не замело лыжню, вернуться назад на те пять шагов, которые они только что прошли. Точнее - прошел он, а Леус еще, по-видимому, не успел свернуть с дороги. 'Володя!, - крикнул в метель Тимка, - Володя! Попробуй палками простучать дорогу! Попадаешь на твердое?' Через некоторое время от Леуса донеслось: 'Попадаю!' 'Ну, слава Богу, - успокоился Тимка, - кажется, нашли'. 'Стой на месте! - крикнул он Леусу. - Я сейчас!'. Он подъехал к Леусу, сам простучал до-рогу. Похоже, они действительно еще не успели уйти в сторону. 'Тогда так, Володя: я пойду, как и прежде, вперед, ты, как договорились, - поза-ди. Оба простукиваем дорогу. Если кто-то не простучит, почувствует, что отклонился в сторону, подает звуковой сигнал. Останавливаемся и на-страиваемся на дорогу снова. Понял?' 'Понял, - односложно ответил яв-но напуганный случившемся Леус. - Надо было переждать на почте...' 'Разговоры! - вдруг неожиданно для себя перешел на командирский тон Тимка. - Выполняй! ' И двинулся осторожно вперед, постоянно тыча пе-ред собой то одной, то другой лыжной палкой. Метель стала потихоньку спадать и вскоре совсем прекратилась. Снежный заряд иссяк. Но особых положительных результатов для Тимки с Леусом это не добавило: вокруг на километры было белым-бело. По обе стороны от них виднелись ред-кие рощицы и дорога могла повернуть куда угодно. Они продвигались на ощупь медленно-медленно. Начало темнеть. Ни о каком прибытии вовре-мя на заставу они уже и не помышляли: добраться бы только. Скоро со-всем стемнело, хотя видимость не пропала из-за белизны снега. Они про-должали медленно на ощупь продвигаться вперед. Леус постоянно отста-вал. Тимка покрикивал, чтобы тот подтянулся. Но он вяло отвечал, что устал и просил остановиться на отдых. Этот здоровенный белобрысый и неуклюжий детина устал! Тимка начинал злиться. Какой отдых! Скорее на заставу! Ночью Тимке надо было заступать в наряд и топать еще по флангу 10 км туда и 10 км обратно! А этот устал! 'Отдохнешь ночью! - заорал на Леуса Тимка. - Не отставать! Вперед!' И тут он вдруг увидел впереди себя метрах в двадцати две долговязые мужские фигуры. Те шли им навстречу, но, видимо, когда Тимка заорал на Леуса, они остановились. Остановился и Тимка. Остановился и Леус. Фигуры стали о чем-то между собой переговариваться. И тут Тимка мгновенно вспомнил наставления начальника заставы, когда их знакомили с заставой и заведенными на ней правилами: за заставу без оружия не выходить! В округе имели место ис-чезновения военнослужащих. Вот те на! А как же старшина их выпустил? Тимка рассудил так: тем, кто был впереди него, не известно, вооружены они или нет. Что перед ними пограничники, они, скорее всего, догадались. Хорошо, что они с Леусом движутся по правилам движения наряда на границе: напади встречные на него, они рисковали бы тем, что находя-щийся сзади пограничник, в случае, если он вооружен, успеет открыть по ним огонь. И Тимка напролом двинулся вперед навстречу этим двум сто-явшим впереди очень высоким мужикам, предварительно громко крикнув Леусу: 'Вперед! Не отставать!'. Когда он, якобы не обращая внимания, проезжал мимо незнакомцев, они отошли в сторону, подозрительно, как показалось Тимке, оглядывая его с головы до ног. Тимка проехал немного вперед и стал ждать, пока незнакомцев минет и Леус. Когда тот их про-ехал, Тимка двинулся вперед, оглядываясь на Леуса. Незнакомцы еще стояли и глядели им вслед. Но тут, о Боже, они увидели, что навстречу им несутся сани, запряженные заставским савраской. Старшина и еще один солдат с автоматами соскочили им навстречу с саней, развернули сани назад и, усадив в них горе-путешественников, рванули рысью на заставу. Тут только Леус пришел в себя: 'Я думал, что все: нас сейчас убьют'. 'Да я совсем замотался, - виновато сказал старшина. - Выпустил вас вот так. Мне уже начальник заставы за вас такой втык вломил!'
   Через три месяца службы на заставе однажды утром Тимку вызвал к себе начальник заставы и приказал ему быть готовым к 15-00 отбыть в распоряжение начальника штаба пограничного отряда. А потом 'по сек-рету' сообщил: 'Направляют тебя на учебу в Окружную школу сержант-ского состава. Станешь младшим командиром-связистом. Будешь учить молодых солдат. Образование тебе позволяет. Да и способности, я видел, тоже. А мы продолжим охранять нашу границу...'
  
  8. Сними карабин, мать твою!
  Школа располагалась в Риге при Отдельном батальоне связи, обслу-живающем весь Прибалтийский военный пограничный округ. Военный городок, в котором размещался батальон, находился в районе, который назывался Чиекуркалнс. С одной стороны городка шла неширокая улица с трамвайными путями посередине, по которой не очень часто громыхал старый облезлый трамвай. Справа от проходной военного городка, при-мерно в километре, трамвайные пути резко поворачивали влево и про-длившись тоже примерно около километра, упирались в центральный вход городского парка, который назывался Межапарк. Он представлял из себя огромный, почти нетронутый лесной массив ('Межа' по-латышски означает 'лес'), в который мелкими островками были вкраплены очаги культуры. Например, идешь, идешь по этому лесу, глядь, а перед тобой неожиданно под открытым небом появляется огромный концертный зал или что-либо в этом роде. У центрального входа в Межапарк располагался знаменитый Рижский зоопарк. Там же, в Межапарке, находился мемориал воинской славы, где в один из июньских дней зажигали Вечный огонь. Тимка запомнил этот день, потому что многие курсанты их школы, как и он сам, стояли при этом в почетном карауле. Когда торжественно понесли красные гробы с останками, чтобы захоронить их у места, где должны были зажечь Вечный огонь, неожиданно разразился такой страшный ли-вень, что просто заливал караулу глаза. Все курсанты мгновенно промок-ли до ниточки, но даже пошевелиться никто не посмел в эти торжествен-ные минуты. Все держали свои карабины в положении 'На краул' и были неподвижны, как изваяния. Зимой Межапарк всегда полон катающимися на лыжах. Большую часть горожан можно встретить в этот сезон в Межа-парке. Руководство школы постоянно устраивало курсантам лыжные кроссы на 10, 15 и 25 километров вокруг и внутри Межапарка, так что Тимка избегал это чудо городского ландшафта вдоль и поперек.
  Если перейти от проходной через трамвайные пути, упрешься в забор старого городского кладбища, которое противоположной своей стороной выходило в Межапарк. Слева от проходной трамвайные пути проходили по небольшому мосту-виадуку через железнодорожное полотно, по кото-рому туда-сюда бегала пригородная электричка и который соединял цен-тральную часть города с Чиекуркалнсом. Позади городка за каменным забором источал неприятные запахи крупный городской мясокомбинат. Хотя между забором городка и комбинатом проходила железнодорожная ветка, но там было набросано столько разного хлама, что если попытаться там спрятаться, вряд ли тебя сразу обнаружат. Этим обстоятельством, ви-димо, не раз пользовались местные борцы против 'оккупантов': одно время они повадились обстреливать из мелкокалиберной винтовки пост у военных складов, которые находились прямо напротив мясокомбината. Это ЧП случалось почти каждый день ночью: часовой поднимал тревогу и дежурный по части, схватив пистолет, поднимал в ружье какой-нибудь взвод, мчался к складам, обшаривал весь хлам за забором, но ничего не обнаруживал. Никакая засада не давала никаких результатов: обстрел по-ста продолжался с завидной регулярностью. Правда, примерно через ме-сяц обстрел прекратился. Дело было летом и, похоже, стрелок отправился в отпуск куда-нибудь на юг. Интересно, что стрелок этот был все-таки гуманным: ни одна пуля не попала ни в одного часового. Все они впива-лись в деревянную стену склада только рядом с солдатом-часовым.
  Из четырех крупных зданий три здания в военном городке были че-тырехэтажными. В каждом из них располагалось по одной 'структуре': пограничники, конвойники и полк КГБ. Все структуры имели разные по-гоны и фуражки и между собой даже в личное время не контактирова-лись. Общее, что их объединяло в городке, - одноэтажная столовая, в ко-торой они принимали по очереди пищу, да асфальтированный плац, окаймляемый четырьмя зданиями, на котором проходили строевые заня-тия. В качестве дополнения к столовой рядом с ней ютился небольшой продуктовый ларек, в который иногда юркал кто-либо из солдат то за па-пиросами, то за чем-то съедобным. Этот ларек Тимка обходил стороной до самой демобилизации. Есть всегда так хотелось, что один только вид ларька вызывал у него спазмы в желудке. А купить хотя бы бутылку ке-фира почти всегда было не на что.
  В школе Тимку определили в радиовзвод, точнее - во взвод радиосвя-зи. Там же в школе были взводы телефонной связи и телеграфной связи. В соответствии с этими подразделениями курсанты называли друг друга радистами, телефонистами и телеграфистами. Командовал Тимкиным отделением младший сержант Тимош, женоподобного вида худенький, с тонкими нервными губами чернявый паренек. Был он ничем не выдаю-щийся, в меру строг и доступен. Правда, к Тимке он был не совсем равно-душен: часто в строю, в казарме ли, вне ее ли, он, совершенно беспричин-но, чуть улыбаясь, глядел на Тимку, который обычно стоял во второй, дальней от Тимоша шеренге, и грозил тому своим маленьким пальчиком: 'Вологодцев! Накажу!'. Что ему не нравилось во взгляде Тимки, было тому не понятно. Однако Тимка взгляда никогда не прятал и в ответ улы-бался своему строгому командиру. Несерьезный, видать, был курсант у Тимоша в отделении! Но главным, самым главным начальником у Тимки был не командир взвода, а его помощник: старший сержант Холомонов. Этот был из питерских работяг, служил последний год и был направлен в школу из роты связи, несшей в батальоне постоянное боевое дежурство. Строевик он был никакой. Согбенные в постоянной тяжелой работе фигу-ры его предков отразились, похоже, и на их потомке: как ни старался Хо-ломонов вытянуться в струнку, когда отдавал рапорты начальству или проводил с курсантами строевые занятия, у него ничего не получалось: спина у него никак не выпрямлялась, грудь вперед не выкатывалась, а но-ги в коленях никак не разгибались. Так и шагал он всегда, бедный, на-встречу начальству сгорбившись, приложив руку к виску, безуспешно пытаясь тянуть носок сапога, на полусогнутых. При этом он еще немного косолапил, а большое доброе лицо его старалось быть максимально гроз-ным. С грозностью у него ничего не выходило даже тогда, когда он, скру-пулезно рассматривая каждого курсанта в строю 'на предмет неаккурат-ной обритости', вдруг обнаруживал у кого-либо одиноко торчащий воло-сок где-нибудь на подбородке или шее. Или, не дай Бог, на щеке. Все! Он тут же делал страшное лицо, смотрел на свои часы и голосом Мефистофе-ля произносил всегда одну и ту же фразу: 'Две минуты на устранение не-достатка!' И ему не важно было, находится ли строй в казарме, когда и бритва под рукой, и умывальня рядом. Или когда строй стоит в дальнем углу плаца и курсанту придется бежать в казарму через весь плац и доби-раться до четвертого этажа! Две минуты и все! Попробуй не успей! Он начнет тебе нудно вычитывать, что бриться следует регулярно и тщатель-но, что солдат в строю должен блестеть, как... И т.д., и т.п. Но потом все-таки по-доброму поставит тебя в строй и никогда не накажет. Хотя Холо-монов имел явно не строевой вид, но в передаче на ключе это был на-стоящий ас. Не зря он был радиотелеграфистом первого класса. Когда он садился за ключ, он становился похож на какого-нибудь гениального пиа-ниста за роялем, исполняющего сложный фортепианный концерт. Он просто впадал в прострацию во время передачи. Глаза его были полуза-крыты, на большом длинном некрасивом лице постоянно возникали ка-кие-то гримасы, левая рука его беспокойно двигалась по столу, в то время как правая мерно выдавала в эфир комбинации точек и тире. Если бы спе-циалист послушал звуки морзянки 'от Холомонова', он несомненно при-шел бы от них в восторг. Это действительно была настоящая музыка! Группы совершенно одинаковых по длительности как точек, так и тире, как из пулемета, вылетали из под ключа Холомонова, они не передавали строгую информацию, они несли в себе волшебную песню. Как он умуд-рялся при почти закрытых глазах читать с листа текст и безошибочно 'гнать' его в эфир? Невообразимо!
  Однажды кто-то из курсантов принес в казарму две пары боксерских перчаток. Откуда он их взял, Тимка так и не узнал. Как водится, ребята принялись пробовать себя в боксе. Было личное время, и каждый зани-мался своими делами. Тимка ничем не показывал, что он имел еще со-всем недавно к боксу некоторое отношение. Ребята, в основном были вы-сокие, руки - длинные. Но, естественно, неумелые. Неуклюже побив не-много друг другу носы, они разочарованно побросали перчатки, заявив, что это - не спорт и что в нем хорошего, они не понимают. Тут Тимка не выдержал. Он попросил одного из таких высоких парней надеть снова перчатки. Тот недоуменно уставился на Тимку, который был ему по грудь. 'Надевай, надевай, - сказал Тимка, - я тоже хочу попробовать!' Присутствующие громко расхохотались: - Ты что, Вологодцев! Он же тебя сейчас, как муху, пришибет! На смех откуда-то появился Холомонов. - А он пусть не пришибает, - засмеялся Тимка, привычно натягивая пер-чатки . - Маленьких ведь не бьют? 'Курсант Вологодцев! - строго прика-зал Холомонов, - отставить!' 'Да мы потихоньку, товарищ старший сер-жант, - шутливо запричитал Тимка. - Разрешите!' 'Ты смотри, - погро-зил Холомонов пальцем Тимкиному противнику, - поаккуратней! Не за-шиби!' И встал в сторону. Тимкин противник сделал, как мог, стойку и осторожно повел левой рукой в сторону Тимки. Тимка сделал отскок на-зад. Тогда парень уже резче выбросил левую руку в Тимкину сторону. Тимка уклонился вправо. Народ засмеялся. Тимкин противник забыл про обещание, данное Холомонову, и уже резко попытался левой поймать Тимкину улыбающуюся физиономию. Тут Тимка нырнул ему под руку и правой нанес тому легенький удар в челюсть. Просто проимитировал. Сделал отскок, ожидая, что же дальше будет делать его противник. Тот остановился, недоуменно глядя на Тимку. Вокруг все смеялись. 'Встань в стойку, - улыбаясь, сказал ему Тимка. - Встань, встань!' Парень кое-как принял стойку. Тимка финтом левой заставил его вскинуть руки к лицу, после чего легко ударил его правой в корпус, вынырнул из-под его правой руки и нанес ему (тоже легкий) удар слева в челюсть. И отскочил. Парень ничего не понял и стоял, ошарашенный. Народ вокруг снова захохотал, загалдел, с 'проигравшего' стали сдирать перчатки: всем тут же захоте-лось попробовать. Со следующим 'длинным' повторилась та же история, что и с первым. Потом - со следующим... Пока Тимка не сказал 'Хва-тит!'. Холомонов сверху восхищенно смотрел на маленького Тимку и натужно силился подобрать подходящее к случившемуся событию слово. Но видно было, что слово ему никак не давалось, и от такого напряга он сильно краснел. Но все-таки, в конце концов, он с огромным усилием вы-давил из себя: 'Ну ты... Вологодцев... Ты... Ты... Настоящая суета сует! Просто - суета сует!' До самого окончания школы он только так и вели-чал Тимку.
  Командиром взвода у Тимки был старший лейтенант Фатеев, неболь-шого роста худющий (просто - кожа да кости), с небольшой головкой на худой шее. Головка имела сильно выпуклый затылок, который помогал старлею крепко держать на голове пограничную фуражку. А фуражка частенько могла слететь с его непокорной головки: Тимка не раз замечал на строевой подготовке, которую проводил Фатеев, что он постоянно конфликтует с командиром части прямо на виду у своего взвода. Откуда подполковник появлялся и почему именно в момент проведения занятий, Тимке было не понятно, но подполковник появлялся и Фатеев вынужден был давать взводу команду 'Смирно!' и бежать докладывать начальству, как это полагается по уставу. Когда старлей переходил на строевой шаг, приближаясь к подполковнику, взвод в восхищении замирал: их взводный просто идеально ходил строевым шагом! Ну просто идеально! Это было у него, видать, от природы. Только один курсант из их взвода чем-то соот-ветствовал хорошей строевой подготовке. Это был некто Ратушный. Его пластика в момент исполнения строевого шага чем-то напоминала фате-евскую. И никто его особенно не тренировал: показали, как тянуть носок, как ставить ногу, как держать осанку, отмашку рук и он почти с первого раза пошел, как по-писаному. В остальных дисциплинах он был середняч-ком, но в строевой с ним никто тягаться не мог.
  Но вернемся к Фатееву. Как только он заканчивал свой доклад под-полковнику, тот сразу делал ему какое-то замечание и Фатеев тут же, хотя и негромко, но это было взводу слышно, начинал дерзить командиру. В Армии это равносильно самоубийству. Видимо поэтому старлей и заси-делся в лейтенантах, когда его сверстники давно уже ходили в капитанах-майорах. Однако он все же каким-то образом получил двухкомнатную квартиру в Риге, в которую Тимка помогал ему вселиться с женой и ма-леньким сыном. Человеком старлей был неплохим, а главное - не мсти-тельным и не злобным. С солдатами никогда не был запанибрата, но все-гда вместе с ними мылся в бане и чувствовал себя при этом наравне со своими курсантами. Преподавал он курсантам устройство радиостанций и организацию радиосвязи. При Тимке его военная судьба не сложилась: когда Тимка служил уже третий год, всеми малоуважаемый Никита Сер-геевич Хрущев затеял свою очередную неудачную реформу, решив 'по-шерстить' Вооруженные силы. Досталось и погранвойскам. Погранвой-ска, охранявшие границу с соцстранами, по его теории, должны были за-мениться народными дружинами, а с остальными странами - значительно сокращены. У них в части начался форменный переполох. Многие офи-церы - это бывшие фронтовики, которым до выхода на пенсию не хватало кому год-два, а кому и нескольких месяцев. Они теряли все. Такие, как Фатеев, либо безжалостно увольнялись, либо переводились в медвежьи углы, до которых реформа еще не добралась. При Тимке Фатеева времен-но перевели на должность старшего сержанта... Тимке было стыдно смотреть в глаза своему бывшему командиру...
  Фатеев вывозил свой взвод для обучения радиосвязи за город, деля его на две равные части. В каждой из частей было по два корреспондента, ко-торые должны были между собой обмениваться радиограммами. Одну половину взвода возглавлял Холомонов, вторую - сам Фатеев. Части взвода развозились на грузовиках таким образом, чтобы расстояние меж-ду ними было не менее 15 км. В большинстве случаев Тимка попадал в фатеевскую половину. Выбрасывали их, как правило, совсем недалеко от города, где они располагались на небольшой полянке, разворачивали свои РБМ-ки - переносные радиостанции - и начинали в эфире ловить своего корреспондента из группы Холомонова. И тут начинались обычные не-увязки, свойственные всем начинающим. Связь никак установить не уда-валось: то ты слышишь своего корреспондента, а он тебя не слышит, то наоборот: ты его нисколько не слышишь. И все почти одновременно на-чинают звать Фатеева: 'Товарищ старший лейтенант! Подойдите ко мне, пожалуйста! У меня радиостанция не включается!' 'Товарищ старший лейтенант! Идите ко мне! У меня вот лампочка не мигает!' 'Товарищ старший лейтенант! 'Этот идиот Прасов никак меня не слышит, хотя я все правильно делаю!' И пошло-поехало! Фатеев начинает бегать от одно к другому и сначала старается спокойно указывать на ошибки: 'Ты забыл подключить питание'. 'А ты тоже забыл включить питание' 'Ты забыл включить передатчик'. 'Смотри, у тебя ключ не подключен'. И т.д. Но уже через 10-15 минут обстановка накаляется: у большинства связи так и нет, они в досаде вертят туда-сюда все переключатели, какие только можно, яростно отбивают морзянку, начинают в голос высказывать свое недовольство конечно же не собой, а тем идиотом Прасовым, который у Холомонова опять забыл как следует подключить антенну, а ты тут му-чайся... На голове у каждого - головные телефоны, называемые в просто-речии наушниками. Они плотно задраивают тебе уши и ты не слышишь, чтó ты выдаешь в эфир и насколько это громко. Ты начинаешь, кажется, легким матом поминать своего холомоновского напарника, а в воздухе уже разносится многократно усиленное его отображение. И так почти от каждого. Фатеев не имеет наушников на голове. Он все слышит. Он по-стоянно перемещается от одного курсанта к другому, проверяя, как у того идут дела. Одного взгляда на панель радиостанции ему достаточно, чтобы понять, в чем дело. Он попадает под общую ауру из раздражения, гнева и мата. Связи с холомоновской группой нет. Ни у кого. А прошло уже почти полчаса. Он подходит к очередному неудачнику связи, бегло бросает взгляд на панель его радиостанции, видит, как тот вот-вот разобьет кула-ком это старое г..., срывает с головы бедняги телефоны и, тыча ими в па-нель, от нестерпимого возмущения выдает такой 12-ти этажный забори-стый перебор, так начинает вспоминать всех моржей, Петра Великого, двенадцатиперстную кишку, дальних и ближних родственников бога и его апостолов, сдабривая эти понятия всеми женскими и мужскими прелес-тями, что у курсантов даже сквозь наушники начинают вянуть уши, они перестают крутить ручки радиостанции и начинают испуганно вертеть головами. У особенно нервных за эти мгновения на бороде пробивается жесткая щетина. Соло старлея сразу перекрывает общий густой мат, густо висящий над полянкой с радистами. Редкие гражданские прохожие и про-езжие, случайно оказавшиеся в этом районе, удивленно ловят незнакомые им парадигмы и синтагмы русского языка... К обеду все приезжают в часть совершенно небритымы и курсанты-телефонисты и телеграфисты понимают: сегодня у радиовзвода связи не было... Холомонов, не дожи-даясь построения на обед, сразу дает всем команду 'Две минуты на бри-тье!' и дежурит у тумбочки дневального, посматривая на часы. Проверя-ет. Ровно через две минуты он выдает новую команду 'Взвод! На обед строиться!' И все, полубритые, полунамыленные, привычно хватают из тумбочек свои алюминиевые ложки, на ходу стирают со щек руками мы-ло и несутся в строй: война - войной, а обед - по расписанию! Да еще этот Холомонов...
  Удивительное дело: Холомонов был старше их всего на два года, но его грузная согбенная фигура, грубые черты лица и почти косноязычная речь создавали у курсантов впечатление, что перед ними - почти старый мужик. Видимо, такое же ощущение было и у офицеров школы. Тимка никогда не слыхал, чтобы Холомонову кто-либо из них за что-либо пенял, хотя поводов было предостаточно. Нет и все. Или взять грозу всех курсан-тов - штурмовую полосу. Их взвод потел почти все лето, пока не сдал нормативы по преодолению этого препятствия. Двухсотметровое про-странство, начинающееся глубоким рвом, из которого ты должен выско-чить и тут же попасть в 'мышеловку': узкое длинное пространство, за-бранное металлической сеткой. Его надо проползти с карабином в руке, не задевая сетки, которая тебя буквально прижимает к земле, постоянно цеп-ляя за пилотку и локти. Чуть задержишься - назад! Повторить! А у тебя уже и так полон рот черной, перепаханной курсантскими ременными бля-хами и животами землицы. Начал ползти снова, а тут твой карабин за про-волоку зацепился! Назад! Повторить! Как только ты это чудо преодолел, тут тебе - двухметровый забор! Перескочил через забор - тебя встречает квадратный лаз, расположенный почти у земли. В лаз еле-еле твоя бедная голова просовывается. А ты ее должен просунуть (и как можно быстрей) вместе с карабином. И не забыть еще, чтобы не оставить свое тело по эту сторону лаза. Потом опять глубокий ров. Прыгай в него и мечи из него тяжеленную гранату по танку. А у тебя уже и сил-то кот наплакал. Грана-ту метнул, а из рва вылезти - никак! А Холомонов рядом с секундомером! А старлей в конце полосы - с секундомером! А до конца... Кое как выка-рабкался из рва и на кривых ногах подбегаешь к деревянной стене двух-этажного дома. В доме два окна: на первом и втором этаже. Ты должен с карабином ухватиться за подоконник нижнего окна (для этого Тимке надо было подпрыгивать), подтянуться ('Гляди, не потеряй карабин!', - кричит в это время Холомонов, не переставая глядеть на свой секундомер), взо-браться на подоконник и, стоя на нем, ухватиться одной рукой за подо-конник окна второго этажа ('Карабин держи крепче, - кричит в это время Холомонов. - Гляди, он у тебя вот-вот выпадет, вояка!'). Затем ухватиться другой рукой за подоконник, а карабин уже должен быть у тебя на ремне за спиной. А Холомонов - все еще торчит с секундомером в руке у тебя тоже за спиной. Только на земле. Ты начинаешь подтягиваться на руках, чтобы встать ногами на подоконник окна второго этажа и видишь на той стороне стены родного Фатеева, который тоже держит в руке секундомер и орет на тебя благим матом: 'Карабин сними! Сними карабин, мать твою!' Ты пытаешься водрузиться на окно, но что-то тебе не позволяет это сделать. Сил уже давно нет. Есть одни бодрящие тебя крики Холомо-нова и Фатеева. А-а-а! Оказывается, ты все время цепляешься стволом карабина за верхнюю часть окна! И тогда до тебя, наконец, доходит горя-чий смысл фатеевского 'Мать твою!' Ты правой рукой сдергиваешь с себя карабин и сигаешь с ним из окна второго этажа вниз. По дороге успе-ваешь услышать: 'Руку с карабином отведи в сторону, а то при приземле-нии напорешься на штык'. И приземляешься. И клюешь носом горячую землю, а карабин с примкнутым штыком отлетает в сторону. Холомонов с секундомером появляется тут как тут. Ты хватаешь карабин и стараешься с ним добежать до конца полосы. За Фатеева. 'Назад! - кричит Холомо-нов. А гранату?' Оказывается, где-то справа рядом опять валяется тяже-ленная противотанковая граната, которую ты должен запустить в услов-ный танк противника. А все запускалки у тебя давно закончились. Оста-лись только Холомонов да Фатеев со своими секундомерами. Ты, почти на карачках, добираешься до проклятой гранаты, берешь ее левой рукой... 'В правую руку! - орет Холомонов, - в правую руку!' 'А я - левша!' - радостно сообщаешь ты и катишь кое-как гранату от себя. Забегаешь за спину Фатеева. Все!
  'Не сдал! - тут же радостно сообщает Холомонов. - Через пять кур-сантов - повторить!...'
  Так вот: при Тимке этот Холомонов ни разу не преодолел штурмовую полосу. Хотя бы разок. Для показа молодым, как это делается. Что вы! Пожилой человек! Кому в голову придет старика заставлять бегать по этой штурмовке! Но спустя два года, когда Тимка уже был помкомвзвода у Фатеева, т.е. на месте Холомонова, Фатеев не раз прогонял Тимку перед молодыми курсантами по штурмовой: 'А ну-ка покажи, Вологодцев, как надо преодолевать полосу!'. А что? Тимка ведь был еще совсем молодой, а Холомонов - давным-давно пожилой...
  Однажды ночью всю школу подняли по тревоге. Никто не удивился, т.к. подобные вещи случались довольно часто. Однако на этот раз всех выстроили в казарме, появилось явно встревоженное начальство и прика-зало принести ящики с боевыми патронами. Каждому выдали по две обоймы и сообщили, что из одной воинский части, расположенной в го-роде, дезертировал солдат, захватив с собой автомат. Уже подняли по тре-воге и отправили на поиски беглеца соседей - полк КГБ. Теперь вот под-ключают и пограничников. Вывели всех во двор. Там уже стояли грузови-ки с работающими моторами. Их взвод попал в кузов грузовика, водите-лем которого был известный разгильдяй из хозвзвода Мошонкин. Этот Мошонкин в части был просто притча во языцех. По части вечно ходил неопрятным, сам по себе был довольно тощ и некрасив, прыщав и часто навеселе. Откуда он все это доставал, было загадкой. Начальство его по-стоянно наказывало и на всех совещаниях приводило в качестве примера нерадивого солдата и ненадлежащего исполнения воинского долга. Но он никогда не унывал, был со всеми весьма общителен, никогда не кичился перед молодыми. Скорее даже наоборот: был с ними запанибрата, хотя служил третий год. У молодых это вызывало определенное удовлетворе-ние. Со всеми сержантами Мошонкин тоже был на 'ты' и все сходило ему с рук. Видать, начальство махнуло на него рукой и только ждало, ко-гда это чудо демобилизуется. Но что самое интересное, что послужило поводом к его известности в пределах всей части, это его патологическая нелюбовь к порученному ему грузовику. Он его не просто не любил, а люто ненавидел. Потому что эта тварь подводила Мошонкина в самый неподходящий момент. Брала и глохла! Ну, только вот все проверил, за-менил, смазал, залил масла, отрегулировал, подкачал, начальство село в кабину, чтобы из города срочно привезти на склад какую-нибудь картош-ку или крупу, только выехал за проходную и на тебе! Заглохла! Уперлась рогом в землю, бля, и - ни в какую! Тут ей пару раз вмажешь по соплям - зафурычила! Только сел, чтобы продолжить путь, снова, бля, в стопор! Что за машина! Об этих приключениях Мошонкина знала вся часть, от молодого до дембеля, и все над ним потешались, как могли. Но он нико-гда ни на кого не обижался и всех клятвенно уверял, что эту падлу просто кто-то против него заговорил. Но все видели, что машина Мошонкина имела вид своего хозяина.
  Вот на эту-то машину и погрузили радиовзвод. Еще при посадке Хо-ломонов громко спросил: 'Рядовой Мошонкин! За проходную сможем выехать?' 'Ты че, Холомон! Обижаешь!', - обиделся Мошонкин и полез в кабину, где уже сидел Фатеев. Колонна с курсантами тронулась в путь. Не успели выехать за город, как машина зачихала, зачихала и останови-лась. Несмотря на серьезность обстановки (все понимали, что возможна перестрелка и вообще...), весь взвод единодушно громко расхохотался. Послышался стук дверцы кабины, забористый мат Мошонкина и двойной глухой удар по капоту. Народ еще больше захохотал. Однако машина, на удивление всех, сразу завелась. Поехали дальше. Но не далеко. Все по-вторилось сначала: мат, двойной удар по капоту, кабина, ключ... Теперь уж мотор никак не заводился. И так, и сяк - мотор не заводился. Опять мат Мошонкина. Опять хохот взвода. Мошонкин открыл капот и принял-ся копаться в двигателе. Холомонов не выдержал, соскочил на дорогу и пошел к Мошонкину. 'Рядовой Мошонкин! - громко сказал Холомонов. - Так все дезертиры уйдут за пределы нашего Отечества. И это по вашей вине, между прочим!' 'Да причем тут я? - заорал уязвленный Мошонкин. - Не видишь, бля, заколдована! Ведь все проверил, подготовил, сам зам-потех принимал!'
  Простояли они минут двадцать, пока Мошонкин расколдовывал ма-шину. Правда, при этом и пятки Фатеева торчали из капота вместе с пят-ками Мошонкина...
  Когда они, наконец, подрулили к назначенному месту, было видно, что начальство уже смирилось с фактом отсутствия на месте автомобиля рядового Мошонкина. Но получив неожиданный подарок, не стало силь-но материться, а быстрехонько развернуло взвод в цепь и пошло вместе с ним прочесывать отведенный квадрат...
  Ровно через восемь месяцев после прибытия в школу, Тимка, выдер-жав все выпускные экзамены на отлично, получил звание младшего сер-жанта и был оставлен в школе 'для воспитания нового молодого поколе-ния курсантов'...
  
  9. Про яблочные истории, Прибалтику и бабушку
  Через неделю он получил под свое начало отделение: 9 человечков, таких же зеленых в военном отношении, как и он сам еще совсем недавно. Они испуганно смотрели в рот 'товарищу младшему сержанту' и истово выполняли все его приказы. Холомонов демобилизовался. Вместо него помощником Фатеева был назначен ?- теперь уже сержант - Тимош. К Тимке он попрежнему относился хорошо, а Тимка не переступал грань недозволенного, как сразу это сделали многие его товарищи, получив сержантские погоны: начали тыкать своим бывшим командирам. Нет, для Тимки Тимош так и остался 'товарищем сержантом', которого он звал только на 'вы'. Еще как следует и не начались занятия в школе, а военная судьба сразу не замедлила проверить Тимку на командирскую прочность. В один из дней старшина Борисов - старшина школы - собрал у себя ко-мандиров отделений и сказал, что часть получила какое-то количество свежих яблок и что на каждое отделение полагается получить по два ведра этого фрукта. Тимка взял с собой одного курсанта, получил на складе по-ложенные два ведра яблок и все это они с курсантом принесли в казарму. Тимка собрал своих курсантов, поставил перед ними яблоки и сказав 'Ешьте на здоровье', отправился по каким-то делам к старшине. Пробыв у старшины буквально минут десять, вернулся в отделение, предвкушая увидеть, как радуются молодые ребята, что получили возможность поесть свежих яблочек. Ан, не тут-то было! Отделение он нашел в полном раз-драе. Двое молодых вообще плакали, что называется, горючими детскими слезами. Оказалось, что это вроде мирное, почти детское сообщество, ста-ло жертвой принципа 'сильный пожирает слабого!' Трое умников сразу захватили власть и стали делить яблоки между собой. По одному-два яб-лока дали четверым, согласившимся с таким принципом, а двоим вообще показали кукиш! Те - в рев. А 'сильные' хрумкают да посмеиваются! От такой наглости у Тимки перехватило дыхание. Он чуть было не заехал ближайшему к нему умнику, да вовремя сдержался: командир все-таки! Тут же построил в казарме все отделение (без яблок, естественно) и вывел из строя нарушителей. Поставил их лицом к строю и каждому объявил по одному наряду вне очереди: в ближайшую субботу они пойдут чистить картошку на кухню! Предупредил, что за повторные действия добьется, чтобы их посадили на гауптвахту суток на двадцать. Потом рассадил от-деление вокруг себя, сам распределил поровну всем яблоки, не додав на-рушителям съеденное ими количество. Слезы прекратились. Больше экс-цессов в отделении не наблюдалось. Когда сами нарушители окончили школу и получили лычки на погоны, они со смехом вспоминали свои пер-вые университеты у 'товарища младшего сержанта', хотя Тимка перед ними был уже в сержантских погонах.
  Началась будничная учеба. Все повторилось. Только теперь Тимка был уже в роли младшего командира. Проводил строевые, прием на слух, передачу на ключе, участвовал в фатеевских 'вылазках на природу', до-биваясь, чтобы его отделение поменьше отращивало бороды с утра до обеда и не пугало местное население отборным пятиэтажным матом. Да-же ходил с отделением в часы увольнения в Рижский драмтеатр.
  Однажды школа участвовала в окружных учениях и они попали на территорию Литвы. Тимке с двумя курсантами и переносной радиостан-цией был определен маршрут, по которому они должны были пройти за строго определенное время, на ходу устанавливая и поддерживая связь с другими подобными группами. Стояла поздняя осень. Поля давно были убраны и отливали на солнце желтизной стерни. На редко встречавшихся по пути фруктовых деревьях кое-где болтался чудом задержавшийся мед-но-красный лист да иногда на пустых серых ветках мелькали одинокие наливные яблочки. Светило яркое холодное солнце. Тимкина группа дви-галась по заданному маршруту лесом и перелесками, часто натыкаясь на крестьянские хутора - одинокие усадьбы среди леса и полей. Тимка при-вык к таким хуторам, так как часто встречал их в Эстонии. Тамошнее сельское население жило таким же старинным укладом. Первое время Тимку это очень удивляло: как можно жить в наше время столь уединен-но? От соседа до соседа надо добираться и добираться. Но люди так жили и, значит, так это было им необходимо.
  Однажды, будучи на учениях в Эстонии, он издали наблюдал изу-мившую его картину: между соседними хуторами проходила узкая грун-товая дорога, пересекавшая основную дорогу, ведущую в небольшой по-селок. Дорога выглядела совершенно пустынно. Да и на хуторах по обе ее стороны никакого движения не было видно. Но вот от одного хутора к дороге побежала шустрая лошаденка, запряженная в какой-то старый та-рантас. Подъехав к дороге, мужчина, управлявший лошаденкой, остано-вил ее, сошел с тарантаса, вытащил из него большой белый бидон и с тру-дом примостил его у обочины дороги. Похоже, бидон порядком весил. Снова сел в свою повозку и поехал назад в свое хозяйство, от которого до дороги было километра три. Бидон остался сиротливо стоять у дороги. Тимка раскрыл рот. 'Ты погоди! Посмотришь, что дальше будет', - заго-ворщицки засмеялся его спутник, уже знавший некоторые местные обы-чаи. 'А что будет?' - Тимке не терпелось узнать про ход дальнейших со-бытий. 'Увидишь', - коротко ответил его спутник. Минут через пятна-дцать ситуация с бидоном повторилась, но только уже со стороны сосед-него хутора, который тоже отстоял от дороги довольно далеко. Тимка ни-чего не понимал. Его спутник загадочно улыбался. Еще минут через де-сять на дороге показалась повозка, запряженная парой лошадей, гружен-ная такими же бидонами, которые стояли сейчас у дороги. Возница оста-новил лошадей у бидонов, погрузил их к себе в повозку и поехал даль-ше... 'Он что, собирает молокопоставки?' - спросил Тимка. Он вспом-нил, что сразу после войны в определенные дни к их калитке подъезжал такой же возница, стучал палкой от кнута по забору и кричал: 'Хозяйка!'. Бабушка при этом всегда вздрагивала, но было видно, что она давно гото-ва к этой процедуре: хватала узел, в котором находились яйца и четверть с молоком, и все это быстро выносила за калитку. 'Молоко- и яйце-поставки, - коротко бросала она ничего не понимавшему Тимке. - Чтоб они все повыздыхали! Последнее отбирают! Корова почти не доится, а молоко отдай!'
  'Они сдают молоко на молокозавод - ответил Тимке его спутник. - А что такое 'молокопоставки?'.
  Видно было, что он человек сугубо городской. Тимка не стал вдавать-ся в подробности, а в свою очередь спросил: 'И что, они не боятся вот так запросто оставлять бидоны с молоком посреди дороги?'
  'А что им боятся? - с видимой горечью ответил спутник Тимке. - Это тебе не Россия-матушка. Это - Прибалтика! Здесь оставь посреди дороги мешок с деньгами и уедь, а после тебя какой-нибудь местный проезжий его обнаружит и побежит тебя догонять, чтобы тебе вернуть утерянное'. 'Ну да!' - не поверил Тимка. 'Вот тебе и 'Ну да!' - завершил разговор спутник.
  ...Тимка с группой были на маршруте уже довольно долго и минули уже несколько хуторов. Тимку неприятно поразило, что когда они прохо-дили мимо какого-либо хутора, все движение на хуторе мгновенно пре-кращалось. Было видно невооруженным глазом, как обитатели спешно прятались по домам, задергивали на окнах занавески, запирали двери. За-ходи во двор и бери, что захочешь, и никто не появится тебе навстречу. При проходе мимо одного хутора один из солдат его группы вдруг, ни слова не говоря, бросился к хутору, и Тимка, опешив от неожиданности, обнаружил того уже возле яблони, на которой еще густо висели белые крупные яблоки. Парень нагло срывал чужие яблоки и, довольный, рассо-вывал их по карманам шинели. Хозяева, как обычно, забежали перед этим в дом. 'Отставить! - в бешенстве заорал Тимка. - Отставить! Курсант (он выкрикнул фамилию) - ко мне!'. Курсант недоуменно поглядел на Тимку, но команду начал выполнять. 'Бегом!' - снова заорал Тимка. Тот прибе-жал. 'Ты...Ты... Ты что это вытворяешь?' - Тимка не находил слов. 'А что такого? - недоумевал курсант. - Они же сами попрятались! Значит, бери, что хошь...' Тимка заставил его вернуться во двор и выложить из кармана все яблоки... Когда подходили к следующему хутору, Тимка по-чувствовал сильную жажду и решил зайти на хутор и попросить воды. Ситуация точь в точь повторилась: обитатели попрятались в доме, как только они стали подходить к хутору. Тимка оставил двоих за жиденькой оградой, взяв у них их пустые фляги, и один отправился во двор. Войдя в опустевший двор, в котором даже курица не кудахтала, Тимка увидел за-крытые белыми шторками маленькие окна, но почувствовал, что откуда-то из-за них за ним наблюдают. Он подошел к тяжелой деревянной по-темневшей двери и громко постучал: 'Хозяин!'. В ответ никто не ото-звался. 'Хозяин!' - громче позвал Тимка и стал сильнее стучать в дверь. 'Хозяин!' Через некоторое время он услышал неуверенные шаги за две-рью. Послышался стук отодвигаемой щеколды, дверь приоткрылась и на пороге с той стороны показалась средних лет белесая женщина. Если ска-зать, что у нее на лице было написано гостеприимство, то пришлось бы сильно покривить душой. Она что-то залопотала по-своему. 'Не будет ли у вас кружки воды? - улыбаясь, попросил Тимка. - Пить! Пить!' - он сде-лал рукой всем известный жест, показывая, что он хочет пить. Женщина стала размахивать перед ним руками, показывая, чтоб он убирался. 'Пить! Пить! Воды немного дайте, пожалуйста!' - Тимка надеялся, что она не понимает, и пытался ей показать, что хочет пить. Женщина захлопнула перед ним дверь. Тимка разозлился: чтоб не дать воды... Это уже слиш-ком... Он снова стал стучать в дверь. Дверь тут же распахнулась, и на по-роге появился заросший, словно леший, пожилой мужик. На лице его, кроме ненавидящего взгляда, ничего не отражалось. 'Чего тебе?' - хмуро спросил он Тимку. 'Нельзя ли кружку воды?' - так же хмуро спросил Тимка. Мужик, немного подумав, молча повернулся и пошел внутрь дома, оставив дверь неприкрытой. Почти сразу же вернулся, неся в руке боль-шую эмалированную кружку с водой. Тимка взял у него из рук кружку, налил три фляжки, сказал 'спасибо' и пошел со двора. Мужик, ничего не ответив, вошел в дом... Не любили в этих местах человека с ружьем... Не любили... Ничего не скажешь... А ведь их предупреждал старшина Бори-сов, когда они отправлялись на учения.
  ...Их старшина Борисов был сверхсрочником, давно служил в При-балтике и знал о здешнем крае немало. Худощавый, небольшого роста, всегда подтянутый и аккуратно выглядевший, он был очень строг. Как и подобает старшине. Не признавал никаких шуток, считая их поводом к панибратству. На салаг вроде Тимки смотрел с определённого расстояния и иногда, исключительно в воспитательных целях, снисходил до приме-ров из личной фронтовой жизни. Время было уже, как тогда казалось, почти свободное, хрущёвское, и народ с гражданки являлся в армию с коками под Элвиса Пресли. Причём с коками не только на голове, но и в голове: при малейшей возможности всяк пытался отращивать себе волосы подлиннее и особенно старались, чтобы подлиннее были волосы сзади, на шее. Чтобы шея и затылок не были голыми, выскобленными под ноль ротным парикмахером. Всё это очень не нравилось старшине Борисову и он, как мог, вовсю боролся с новыми веяниями с помощью обыкновенной школьной линейки, т.е. как всякий хороший солдат, он использовал под-ручные средства.
  На каждой вечерней поверке он четко вышагивал перед строем в сво-их тёмно-синих диагоналевых галифе, без единой мало-мальски видимой складочки на них, в зелёном офицерском кителе, будто только что поши-том у лучшего портного и пять минут назад надетом на своего обладателя. Яркие золотые пуговицы придавали кителю дополнительный вес. До зер-кального блеска начищенные хромовые сапоги с высокими голенищами издавали такой скрип, что все салаги старались не глядеть на свою часто просящую каши кирзу и от зависти сглатывали слюну. Тщательно выбри-тые щеки и подбородок старшины отливали тёмной синевой на строгом неподвижном смугловатом лице. Старшина всегда медленно-медленно шагал перед строем и тщательно вглядывался в причёску каждого, стоя-щего в строю. Боксы и полубоксы он пропускал, не удостаивая их вла-дельцев своего строгого взгляда. А вот если вдруг какая-то причёска на них не походила, старшину к ней тут же притягивало, как магнитом. Он немедленно давал команду: 'Рядовой такой-то, выйти из строя!'. Когда в ответ на эту команду из строя, чётко чеканя шаг, напряжённо выходил подозреваемый и после крутого уставного поворота 'Кругом' оказывался лицом к строю, старшина приступал к делу. Он медленно и торжественно глядя на строй, вытаскивал из внутреннего кармана своего безукоризнен-но сидящего на нём кителя белую школьную линейку, медленно подхо-дил к стоящему перед строем, явно предвкушая вот-вот получить неслы-ханное удовольствие, и начинал линейкой вымеривать у того длину его волос по всей поверхности головы. И не дай Бог, чтобы в каком-нибудь месте этой глупой поверхности длина хотя бы одного единственного во-лоска была бы больше старшинской нормы в один сантиметр! Не дай Бог! Виновнику-свободолюбцу немедленно объявлялся внеочередной наряд на кухню, который должен был быть отработан в увольнительное для всех время: в субботу или в воскресенье - время, когда менее свободолюбивые военнослужащие могли претендовать на самостоятельный выход в город до 22-00.
   В школе курсанты были в своём большинстве народом городским, зубастым, что сильно раздражало старшину Борисова: очень они все лю-били качать свои права. Особенно старшину доставали ленинградцы - большие мастера задавать всякие-разные ненужные вопросы, рассказы-вать неуставные весёлые истории, ссылаясь при этом на участие в солдат-ской самодеятельности и подготовку в этой связи к какому-либо концер-ту. В такие минуты старшина сразу становился суровым и машинально лез в нагрудный карман за школьной белой линейкой...
  В душе старшина Борисов считал самодеятельность баловством и по-водом для отлынивания от самоподготовки, и при любом удобном случае старался посетить репетиции самодеятельности, куда, честно говоря, в свободные минуты сбегали не только её участники. В самодеятельности участвовал один курсант из Ленинграда по фамилии Рожко. Известен он был не только как пытавшийся часто в обход устава постоянно отрастить себе заграничную причёску, но и как рассказчик одной весёлой истории, от которой все, кто её слышал, буквально покатывались со смеху. Эта ис-тория на любых концертах, сколько бы он её не рассказывал, всегда про-ходила 'на ура'. Старшина Борисов был наслышан об успехах курсанта Рожко в самодеятельности, но сам никогда весёлого рассказа в исполне-нии Рожко не слышал. Да и не очень-то и хотел услышать: отношения с курсантом Рожко у него складывались натянутые, отчего последний по-стоянно ходил под угрозой загудеть в выходные на кухню. А всего-то и дел: ну постригись ты покороче да не задавай старшине разных городских подковыристых вопросов! Повыучились там по городам, пока остальные сидели под бомбами в окопах, а потом ещё по пять-семь лет дослуживали срочную!
  Но однажды всё-таки произошло то, что и должно было произойти: старшина Борисов пришёл на репетицию самодеятельности, где курсант Рожко должен был рассказывать свою смешную историю. Пришёл не из-за Рожко, а потому, что ему, старшине Борисову, надоело, что все сержан-ты школы, вместо того, чтобы заниматься воспитательной работой с лич-ным составом во время самоподготовки, не спросясь его, самовольно уш-ли в актовый зал на репетицию этой злосчастной художественной само-деятельности. Это был очень большой непорядок, несмотря на то, что ко-мандир части разрешал такие мероприятия в часы самоподготовки. Но командир, он далеко, а старшина - вот он, совсем рядом и каждую минуту должен курсанта воспитывать для повышения его боеспособности.
  В общем, старшина Борисов оказался в актовом зале, где уже развёр-тывалось действо: курсант Рожко играл старушку-рассказчицу, попавшую в смешную историю, а милиционера, допрашивающего её по сюжету, играл другой недруг старшины: ленинградец курсант Доватор, внук зна-менитого генерала-кавалериста Доватора, Героя Советского Союза, про-славившегося своими конными рейдами по тылам противника зимой 1941 года. Правда, длину волос на голове у Доватора-внука старшина Борисов линейкой никогда не измерял: не осмеливался. Да к тому же Доватор?-внук курсантом был очень скромным и никогда не пытался завести себе неус-тавную причёску Но всё же старшина его очень недолюбливал, хотя неиз-вестно почему.
  Спектакль в зале смотрели не только сбежавшие от старшины сер-жанты, поэтому улов у старшины Борисова обещал быть неплохим. Старшина тихо вошёл в зал через боковую дверь и осторожно примостил-ся где-то в последнем ряду, чтобы не привлекать к себе внимания. Затем начал рассматривать в полутьме присутствующих. На сцене за столом сидели курсанты Рожко и Доватор. На голове у Рожко был сбитый набок длинный женский платок. Декорации показывали 'приёмный покой' от-деления милиции. Давая объяснения милиционеру-Доватору, Рожко страшно шепелявил, подражая беззубой старушке, а Доватор своим пове-дением изображал почти-что старшину Борисова. Старшина насторожил-ся и принялся пристально смотреть на сцену. И вот что увидел и услышал старшина Борисов.
   ...Дежурный линейного отделения станции Верхние Пацюки сер-жант Суворый находился при исполнении и строго смотрел на сидящую перед ним только что доставленную постовым гражданку старческой на-ружности. Составлялся протокол на предмет задержания.
  - Давайте-ка правду, мамаша. Расскажите всё по порядку: как именуе-тесь, откуда и с какой целью к нам прибыли и что делали на станции у вагонов.
  Суворый-Доватор приготовился записывать. Старушка-Рожко тяжело дышала и жалобно глядела на сержанта.
  - Мне бы водицы, сынок. Заморилась я, бегамши-то.
  - Вы, мамаша, я извиняюсь, так дышите, что будто бегом (он сделал ударение на первом слоге) только что к нам припожаловали из другой области, - сострил Суворый, подавая бабушке алюминиевую кружку с только что налитой из стоявшего на столе графина с водой. Затем графин с водой был аккуратно воодружён на своё законное место - на подокон-ник зарешёченного маленького окна кутузки.
  - Из другой, милый, из ей, - тут же согласилась бабушка, едва отпив из кружки несколько глотков воды. - А может и ишшо из дальней. А у вас станция как зовётся? - и она поправила платок, чтобы лучше слышать.
  - Но, но! Разговоры! - сразу посуровел дежурный и потрогал свои зо-лотые пуговицы на кителе. - Фамилия?
  - Чаюковы мы, - быстро ответила старушка. - Федосья Лукьяновна.
  Сержант медленно записал.
  - Откуда прибыли? Только без этих там, понятно? - при этом он сде-лал свободной рукой какой-то неопределённый жест в пространстве. - Понятно? - грозно повторил для большей убедительности сержант, глядя прямо в глаза ёрзавшей на жёстком казённом стуле старушки.
  - Понятно, понятно, без каких без энтих. Только без их никак невоз-можно, без энтих-то, сынок! - на глазах курсанта Рожко навернулись слёзы. Старшина Борисов внимательно наблюдал за развитием действия.
  - Гражданка Чаюкова! - быстро глянув в протокол и немного запина-ясь на фамилии, прервал бабушку сержант. - Попрошу! Итак, откуда при-были? ?- грозно повторил он свой вопрос.
  - А ты не больно-то шуми! Молод ишшо покрикавать! Господи-и-и! - неожиданно разрыдалась старушка, - и за что Ты допускаешь такия изде-вательства над старым человеком! Да чтоб он, хворый, по областям мо-тался! Да чтоб он...
  - Гражданка, гражданка! Попрошу конкретно! Не давите на слезу! Откуда прибыли? Доватор опять взялся за свои золотые пуговицы, пока-зывая значимость момента.
  - Что ты заладил, как довоенный патефон: 'Прибыли, прибыли!' Из Лиходеев прибегла я (бабушка тоже сделала ударение на первом слоге, косвенно подтверждая сержанту, что она не шпионка, засланная из-за кордона), прибегла за паровозом завязанная! По причине заболеваемости зуба и зловредствия соседа моего Митьки! Курсант Рожко заплакал.
  - Как это прибегла? - в тон бабушке икнул сержант. - Как это прибег-ла? - продолжил он удивлённо. - Это же сколько десятков километров будет, мамаша? Вы что? Я же просил вас слёзно: 'без этих'!
  - Так я ж и рассказываю и чистосердечно признаюсь 'без энтих са-мых' (сержант заметил, что бабушка сильно шепелявила и никак не выго-варивала звук 'ч', каждый раз заменяя его звуком 'щ'. Курсант Рожков старался вовсю). Вот слухай.
  Иду это я сегодня, значить, утречком на базар. Внучику свому, Васе, яблочков, значить, купить. А зуб, лихоманка его подери, вдруг ка-а-ак за-болить! Ка-а-ак заболить! Да так разболелся, подлый, что хуть плачь, а хучь сигай куды попадя! Иду и не ведаю, дойду ли жива до базара. Так разболелся, подлый! Иду, за щеку держусь, а слёзы из глаз так и капають, так и капають! - курсант Рожко почти зарыдал. - А мне, в аккурат, чтобы на базар попасть, надо ишшо нашу станцию пройтить. Ну... ту... где эти...ну... поезда бегають.
  - Да что же вас туда понесло, мамаша? Насколько я помню, базар-то у вас совсем в другой стороне! - Суворый нагнулся смахнуть пылинку со своих блестящих сапог и подозрительно смотрел на старушку, отложив в сторону авторучку, которой писал протокол.
  - Так я и говорю: зуб у меня страсть как болел, проклятый! Иду, а слё-зы из глаз так и капають, так и капають! Господи! - заголосила опять ста-рушка, - и за что муки такие! И что я такого греховного сотворила, Гос-поди! И зачем... - курсант Рожко был искренен, как сама Природа!
  - Стоп, мамаша! Стоп! Ближе к делу! Вас уже в другой раз не туда за-носит! - сержант предупредительно поднял руку: - Прямее докладывайте!
  - Дак я к свахе своей, Макарьевне, сперва хотела забежать. Дело у ме-ня к ей было. Безотлагательное. Хотела по пути узнать: когда огурцы в банке засаливаешь, надо ли...
  - Гражданка! -начал выходить из себя сержант, - гражданка! (тут До-ватор вдруг полез в карман своего кителя и зачем-то достал из него белую школьную линейку). Отвечайте по существу вопроса! Значит, вы прохо-дили через станцию. Так?
  - Ох, сынок! Не дай Бог никому такого лиха! Не приведи Господь! Да... Иду, значить, я прямиком через станцию, а зуб... Да чтоб ты, думаю, подлый, из меня вылез, а у соседки моей, Кондратьевны, случился, прости Господи! Да у козы у её, у Варьки, вырос заместо тех зубов, которыми она весь мой огород попортила, стерьва!
  - Мамаша! - прикрикнул Суворый, - мамаша! - И стукнул по столу линейкой.
  - Да... - не обращая на сержанта ровно никакого внимания, продол-жала задержанная. - Да... Вдруг слышу, что кто-то к-а-ак заорёть: 'Что же это ты, Лукьяновна, поездам тут помехи устраиваешь? Что же это ты, бабка, удумала по путям ходить?' И ну поливать меня! Мать-перемать! Мать-перемать! (курсант Рожко принялся поправлять сбившийся было платок). Оборачиваюсь, а это Митька, Кондратьевны сынок! 'Ох и порода у их, - думаю. - Ох и порода! Ни дома те спокою от их нету, ни на путях!' И чтобы как-то отвязаться от энтого оболтуса, вежливо кричу в ответ, мол, зуб у меня болить, мочи нету, а ты тут со своими поездами! А потом всё-таки не сдюжила (обидно было!) и выпалила: 'Да вся родня ваша - гад-кая! Даже коза Варька - и та стерьва подворотная! Нет, - говорю, - чтобы человеку в беде подсобить, так вы - огороды вышшипывать и хозяев за-давливать!' Думала обидится, а он, щербатый, вдруг заулыбался: 'Ну ты чего, энто, Лукьяновна! Подсобим, конечно, если беда имеется. По-соседски подсобим'... Слазить он тут со свого паровоза и протягиваеть мне проволоку..
  - Погодите, мамаша, - перебил её сержант, - эту что ли? - Он линей-кой указал на отобранный при задержании у старушки моток синего те-лефонного кабеля.
  - Энту, энту! - залилась слезами старушка-Рожко, - чтоб ему на ей на том свете висеть, проклятому! - сержант молчал. Немного придя в себя, бабушка продолжила:
  - Да... Протягиваеть, значить, он мне энту проволоку и нежно-
  нежно так говорить: 'Ты, Федосья Лукьяновна, обмотай, значить, мучителя твого энтой проволочкой, - и протягиваеть мне один конец мот-ка, - а другой конец привяжи к энтому... Ну, как его... по-ихнему... Ну... Да...да... к бухерю заднего вагона! Вот! Да, к бухерю, значить. Я, - гово-рить, - как только поезд трону, вагон энтот дёрнеть и зубу твому - конец!' Сержант молчал, постукивая линейкой по столу. - Ну я так всё и выпол-нила: завязала всё как есть, стою и жду. Уж больно зуб мучил, проклятый! - заплакал курсант Рожко после небольшой, но выразительной паузы.
  - Эх, мамаша! Неграмотная вы! - сострадательно вздохнул Суворый-Доватор.
  - То-то и неграмотная! Да кабы грамотная-то была, я бы Митьку
  заместо себя привязала! (старушка схватила руками за оба конца спол-завший с головы платок и резко потянула за них). Слёзы вновь появились на её непросыхающем страдальческом лице.
   - Да... - продолжала бабушка. - Митька тут залезаеть в свой дюзель да ка-а-ак дёрнеть! Вагон, за который я была завязанная, и меня вместе с им ка-а-а-к мотануло! Чуть бóшку мне совсем не оторвало! Что-то там даже сильно хрустнуло! Хорошо, что у меня шея была платком обвязан-ная, а не то бы бóшку точно оторвало вконец! А зубу ?- ничего! (курсант Рожко зарыдал). На месте мучитель энтот! Ему, проклятому, хоть бы хны!
  Поезд потихоньку пошёл и меня за ним потянуло. А куда
  денесси! Упираюсь, а иду. Думаю, Митька сейчас остановить. Думаю, это у поезда инерция такая, закон всемерного тяготения у его. Сейчас, думаю, остановить, отдохну маленько и пойду за яблочками на базар. Ан нет! Гляжу, начинаю постепенно на бег переходить! Вот проклятый анти-христ! Придётся, думаю, побегать завязанной, пока зуб не оторвётся. А куда денесси? Видать, крепко энтот зуб во мне сидить. Терплю... Так шашнадцать вёрст и отмахала! - неожиданно зарыдал курсант Рожко.
   Сержант молчал, ничего не записывал и с состраданием глядел на бабушку.
   - Устала бегамши-то, завязанная! Мочи нет! Пора бы уж поезду ос-тановиться, а он всё прёть и прёть! Гляжу, а впереди уже какой-то город показался. А Митька жарить!
   ...Проскочили город и ещё три станции. Начала пробегать и ваши путя. Чувствую - всё. Дальше нельзя. Далековато меня занесло. Дай-ка, думаю, остановлюсь. Будь что будет. Помоги Господи и спаси! Кое-как набегу перекрестилась и... остановилась! И что ты думаешь? (тут курсант Рожко сделал большую-пребольшую паузу и выпучил, на сколько мог, свои черные глаза). Так шетыре вагона и отдёрнуло!
  ... Присутствующие в зале почти непрерывно смеялись, но на лице старшины Борисова за все время спектакля не дрогнул ни один мускул. Зажгли свет. Старшина молча поднялся со своего места и зычным, годами отработанным командирским голосом, приказал:
  ?- Курсанты Доватор и Рожко! На выход!
  И медленно полез во внутренний карман своего безукоризненного командирского кителя за белой школьной линейкой...
  ... Когда наступил выпуск школы, отделение, которым командовал Тимка, вышло на первое место по школе по всем показателям. Курсантам присвоили воинское звание 'младший сержант', Тимке - 'сержант' и в награду командир части предоставил Тимке 'отпуск на родину на 10 су-ток без дороги'. Начиналась новая глава Тимкиной жизни.
  
  10. Мы с Вами встретились случайно...
  
  Мы с Вами встретились случайно
  В экспрессе темно-голубом.
  И было что-то изначально
  Полуестественное в том.
  
  Чуть, осторожно, без натуги,
  Открыл мне дверцу проводник:
  В дыму купе в развязной вьюге
  Метался хохот Ваш и крик.
  
  Меня невольно поразила
  Волос янтарных Ваших вязь,
  И та раздольной жизни сила,
  Что мне навстречу разлилась.
  
  Вокруг вас двое увивались:
  Один - обрюзг, другой - одрях.
  А я... А я, почуяв зависть,
  Застрял колодою в дверях.
  
   - Ну что ж ты, мальчик? - Вы смеялись, -
  Входи, входи уж, раз пришел!
  А я плевал на Вашу жалость,
  На Ваши хиханьки и шелк!
  
  Плевал на хахалей, на позу,
  Плевал на то, что я - солдат,
  И что по Вашему прогнозу,
  Я буду каждой юбке рад.
  
  Поэт сказал: - Любовь - зараза!
  Поэт сказал: - Любовь - чума!
  И я отвергну ЭТО сразу,
  Чтоб не сходить, как те, с ума,
  
  Чтоб не юлить, не пресмыкаться,
  Не унижаться и не клясть,
  И камнем в омут не бросаться,
  Когда без пут повяжет страсть!
  
  Вот так подумал я мгновенье
  И, перебрав глазами пол,
  (О Ваши голые колени!)
  Как инок, я в купе вошел.
  
  ...Вы замечали что-то колко,
  Меня трясло от 'Ха - ха - ха!',
  И я краснел на верхней полке,
  Сгорая срамом жениха.
  
  А подо мной в тени стыдливой
  Марался речи колорит...
  'Ты к ней упал неспелой сливой',-
  Так часто мать мне говорит.
  
  Я к Вам попал совсем незрелым,
  С открытым юношеским лбом.
  Всё видел в розовом и белом,
  А не в вагонно-голубом.
  
  Немного позже, веря в счастье,
  Когда остались мы вдвоем,
  Опять всё - в розовом... Ну... в красном.
  Но не в вагонно-голубом.
  
  ...Остался Случаем повенчан,
  А мне б душою подрасти:
  Нельзя любить красивых женщин
  Мальчишкам раньше двадцати...
  
  Эти строки под сильным влиянием есенинских мотивов Тимка напи-шет только через двадцать два года. Что поделаешь: любовь во все време-на - это любовь. А сейчас, не догадываясь, какие у него через много лет откроются способности и что его ожидает буквально через несколько дней, он бегал по административным закоулкам части и оформлял себе объявленный командиром части 'отпуск на родину'. Правда, с родиной выходил небольшой конфуз. Город, из которого Тимка призывался, не был его настоящей родиной. И не он один в стране был в такой ситуации. Когда-то давным-давно чья-то бездумная голова придумала (хорошенькое словосочетание!) этот 'отпуск на родину' и до сих пор никто не смеет оспорить, мягко говоря, такую 'неточность'. Да и зачем что-то исправ-лять? Какая мелочь! Во времена глобальных перемен, когда заботят толь-ко революционное движение в черной Африке и Латинской Америке, Космос, атомное оружие, полуголодное население (нет, это, кажется, дав-но никого не заботит, простите), выплавка стали и добыча угля, поворот сибирских рек вспять и много еще чего более важного! А кукуруза в Ар-хангельской области? Причем тут какие-то неточности? Да мало ли их, этих неточностей! Например, взять пресловутую колбасу. В Москве ее - ешь от пуза, а в соседней Владимирской области - и запаха ее не учуешь. Подумаешь, большое дело! Садись на электричку и дуй в столицу (уже 'нашей родины'). И чувствуй запах. Если еще не совсем потерял обоня-ние. Что-то Тимка не о том стал думать, оформляя отпуск. Нет, все-таки мелочи иногда просто выбивают тебя из русла политического воспитания как отличника боевой и политической подготовки, награжденного специ-альным знаком, который положено носить на груди. Как знак гвардейца. Те же ярославцы-владимирцы, с которыми служил Тимка и чей язык больше похож на древнерусский, чем на современный русский, отчего их в начале без переводчика понять совершенно невозможно, вот эти самые русские мужики никак не могли ему втолковать, что кроме колбасы у них еще, правда, только в деревнях и селах, у людей нет паспортов. Тимка не поверил: похоже, с языком у них очень уж не все в порядке. Оказалось, что это у Тимки не все в порядке с осведомленностью относительно жиз-ни в его родной стране. На его родине. Только большой. Паспортов дейст-вительно не было. Действовало обычное крепостное право. А крепость на владение головами выдавалась государством рабочих и крестьян предсе-дателю колхоза. Чтобы тебе выехать за ограду своей деревни, бери разре-шение-справку у председателя, не то в другом месте тебя 'заарестуют'. Как беглого каторжника. Тут уже не до колбасы. Унести бы ноги...
  Итак, город, из которого Тимка призывался, не был его настоящей ро-диной, и это мало кого волновало. Но в отпуск он тоже не мог туда ехать. После того, как Тимку забрали в Армию, мать сбежала от своего очеред-ного пьяницы-мужа к своей родной сестре, Тимкиной тетке, в жаркий во всех отношениях город Баку. Бросила только что отстроенный дом со своим прежним х..., простите, супругом. Который тут же в него привел свою новую пассию, и поселилась в Баку на квартире не у родной сестры, а у одной дальней родственницы, которую звали Лена Кузнецова. Муж Лены давно сидел и она с шестилетним сыном и свекровью жила в полу-торакомнатной квартирке в Сабунчах, пригороде Баку. Поэтому Тимке можно было либо вообще не ехать 'на родину', либо ехать но на 'не ро-дину', обманывая тем самым свое начальство. Он выбрал второе, офор-мил проездные документы до Баку и отправился в свободное плавание.
  
  'Десять суток без дороги'!
  Без родимой строевой!
  Без нарядов, без 'тревоги'
  И без кухни роковой!
  
  Десять суток - без мундира.
  Можешь спать без задних ног.
  И ходить без командира.
  И без кирзовых сапог.
  
  Десять суток ты - в почёте.
  Рой родных вокруг гудит.
  Все желанья - на учёте.
  Всяк любезен. Не сердит.
  
   Да, для солдата 'Десять суток без дороги' - очень большая награда! Тимке предстояло доехать до Орла, а там пересесть на бакинский поезд, идущий из Москвы. В Орел приехали, когда бакинский уже тю-тю... Один дымок от него только и остался. Пришлось Тимке идти в коменда-туру, чтобы там в его документах сделали отметку 'Ожидал сутки, пока из Москвы подъедет его будущая любовь'. Так Тимка впоследствии шутли-во истолковывал казенный штамп в проездных документах, подтвер-ждающий, что 'находился в г. Орле с.. по... в связи с ожиданием поезда'. На следующий день, когда Тимка уже вдоль и поперек излазил все окре-стности и закоулки орловского вокзала, к перрону подкатил московский поезд. Наконец-то! Тимка вошел в свой вагон и нашел купе, в котором ему предстояло доехать до Баку. Дверь купе была закрыта. Подошел про-водник, взял Тимкин билет и открыл дверь купе. Вкупе было трое. Справа на нижней полке сидела круглолицая и сильно белокожая молодая жен-щина с небольшими зелеными глазками, с длинными, в завитушках, свет-лыми, немного рыжеватыми волосами, тонкими (ниточками) нарисован-ными черным карандашом бровями, в светло-зеленом в белый горошек платье на узких бретельках. Она сидела на полке, поджав под себя краси-вые, как сразу отметил Тимка, белые ножки. Напротив нее тоже на ниж-ней полке расположились двое грузных пожилых неопрятных мужиков. По репликам, долетавшим до Тимки, чувствовалось, что эта компания - веселая и едет она от самой Москвы. 'Вот вам попутчик, - представил Тимку кондуктор. Едет до самого Баку, - и указал Тимке на его место на верхней полке слева: - Располагайся!' Компания, перед этим весело о чем-то смеявшаяся, поутихла и дала возможность Тимке забросить свои вещи на полку. На ней же он оставил и свой китель и в одной синей сол-датской майке вышел в коридор. Там уже стоял старшина-сверхсрочник, с которым они коротали время на орловском вокзале в ожидании этого по-езда. Стали смотреть на пробегающие мимо окна поля и перелески. Дверь в купе оставалась открытой и веселье, видимо прерванное Тимкиным по-явлением, возобновилось. Посыпались разные шуточки-прибауточки, сальности и скабрезности, женщина, заливаясь, громко и откровенно хо-хотала. К купе на шум стали подходить другие пассажиры 'мужского по-ла' и включались в действо. Скоро возле их купе столпилось чуть ли не все мужское население их вагона. Останавливались и те, что шли в другие вагоны. Узкий проход вагона был забит и Тимка со старшиной отошли к соседнему окну. 'Веселится дамочка, - презрительно пробурчал старши-на. - Сытенькая и ухоженная. Вырвалась, видать, на волю от богатенького московского муженька!' Тимка, наконец, заметил, что его соседка, так громко и непосредственно хохотавшая даже в тех местах, где обычная женщина должна была бы густо краснеть, была несказанно красива! Это, естественно, видели и остальные, потому что почти каждый под каким-либо предлогом пытался хоть как-то до нее дотронуться. Заметно или не заметно. Она еще громче хохотала и резала страждущих направо и налево своим острым, как бритва, языком. Те тут же от нее отскакивали. Бук-вально на первой же остановке, когда она вышла из вагона на перрон, за ней вывалилась толпа мужчин, пытавшихся хоть чем-то обратить на себя ее внимание. Начали добавляться мужчины из других вагонов... Старши-на только качал своей с большими залысинами головой. Тимка на все смотрел с явным любопытством. В купе он так и не зашел. Картина по-вторялась на всех последующих остановках. Когда поезд трогался, сбо-рище и хохот начинались снова. Наконец, устав стоять в коридоре, Тимка вошел в купе и полез на свою верхнюю полку: решил отдохнуть, т.к. всю предыдущую ночь практически не спал: болтался по вокзалу или сидел в кресле. 'Как же тебя зовут-то хоть?' - услышал он голос дамочки. 'Тим-ка', - буркнул Тимка. Он еще раньше заметил, что она ко всем обраща-лась на ты. Независимо от пола и возраста. К такому обращению он не привык. Его коробило от такого панибратства. Пока он укладывался, она вдруг пропела задиристую частушку:
  
  Ох, подружки, берегитесь,
  Берегитесь вы погон!
  На побывку едет витязь...
  Не скажу, какой вагон!
  
  Мужики засмеялись. Уже засыпая, Тимка услышал, как она, опять громко хохоча, заявляла: 'Да у моего папы в Германии знаете, сколько офицеров в подчинении? Триста!' 'Ну, заливает! - усмехнулся про себя Тимка. - Ну, заливает! Видать сочинять великая мастерица!' Он прова-лился, как в бездонную яму...
  Проснулся он уже после захода солнца. Поезд мчался по какой-то сте-пи. Колеса мерно стучали. В купе было тихо. Дамочка молча глядела в окно. Напротив Тимки, храпя, спал один из мужиков. Другой, внизу, тон-ко сопел, повернув к дамочке свой толстый зад. Тимка принялся спус-каться со своей полки. Дамочка встрепенулась и прошептала: 'Я думала, ты проспишь все царство небесное. Небось, голоден? С самого утра ведь ничего не ел!' 'Ничего со мной не станется, - промямлил Тимка, всовы-вая ноги в сапоги. - Солдату положено преодолевать трудности'. 'А меня зовут Маша, - глядя Тимке прямо в глаза, сообщила дамочка. - Ты меня не бойся и не стесняйся. Я - не серый волк и тебя не съем. Сейчас станем ужинать. У тебя есть чем?' Она и дальше не умолкала, расспрашивая что да как и куда он едет, и мужики попросыпались. Изрядно помятые, усе-лись на нижнюю полку напротив дамочки, молча наблюдая, как она опе-кает солдата. 'Из еды есть кое-что' - наконец, вставил Тимка, как бы продолжая начатый разговор, затем достал со своей полки вещьмешок и принялся его развязывать. 'Ну-ка вы, друзья! Марш-ка в коридор! Осво-бодите место! Дайте человеку поесть!' И это - на двух старых мужиков! Так бесцеремонно! Тимка просто опешил! Мужики покорно и молча за-собирались и удалились за дверь. 'Сами никак не догадаются! - полувоз-мущенно, полушутливо произнесла дамочка. - Думают, что если солдат, то он должен на острие ножа принимать пищу!' 'Ну, ну! Использует во-енную терминологию' - удивился Тимка, доставая кусок колбасы, завер-нутый в газету и желтую промасленную бумагу. Затем достал кусок чер-ного хлеба... 'Да-а-а...,- глядя на все это, врастяжку промолвила дамоч-ка, достала из-под полки из пространства у окна красивую крепкую до-рожную сумку и стала из нее вытаскивать разную снедь. 'Костя! - позвала она одного из мужиков. - Скажи проводнице, чтобы принесла чаю в купе. Да побыстрей! Пошевеливайся!' 'Костя' покорно пошел исполнять ука-зание. Услышав ее голос, возле купе опять стали собираться 'лица муже-скага пола'. Дамочка встала со своего места и нервно захлопнула дверь: 'Просто с ума тут все посходили! Прут и прут, как на кинопоказ! Как буд-то никогда женщин не видали!' Тимка молчал, сдирая шкурку с копченой колбасы...
  Ночью он проснулся от истошного крика дамочки: 'Тима! Тима!' Он подскочил, как ужаленный и бросился прямо с полки вниз. Он увидел, как от ее постели метнулся толстозадый мужик с нижней полки, а она, пере-пуганная, стянув на груди у себя байковое поездное оделяло, сидя, ошале-ло глядела на Тимку. 'В чем дело?' - спросил Тимка, готовый уже заехать в рожу этому рябому толстозадому. Тот быстро, словно ни в чем не быва-ло, улегся на свою полку и отвернулся к стене. 'Нн-и-чего, Тима, извини. - пришла в себя дамочка. - Нн-и-чего... Наверное, мне приснилось что-то страшное. Кажется... рябая... одутловатая... страшная... волосатая... рожа... Склонилась надо мной... И дышит мне в лицо...'. 'Ну ладно, - медленно полез на свое место Тимка. - Если еще что подобное приснится, зовите.' 'Спасибо, Тима', - мягко поблагодарила дамочка и насторожен-но прилегла. Ночью больше никаких происшествий не случилось.
  Наутро, как ни в чем не бывало, оба мужика, как обычно, пытались шутить, наперегонки суетились в стараниях хоть чем-то угодить дамочке, но ту словно подменили: она вела себя с ними предельно вежливо и во всем соблюдала такую дистанцию, что Тимка снова не переставал удив-ляться: та ли это особа? На мужиков, несколько раз пытавшихся заглянуть в купе, так рявкнула, что их след совсем простыл. Зато на Тимку она смотрела ласково и все пыталась его как-то подкормить. Брала она его с собой и на перрон, когда стоянка поезда это позволяла. Она была действи-тельно очень красива. Не только лицом, но и фигурой. Правильные черты лица, точеный носик, удивительные накрашенные губки, небольшие зави-тушки, сквозь которые иногда показывались маленькие, словно на заказ вылепленные где-то божьим мастером розоватые ушки. А глаза...А нож-ки... Тимка никогда не видал у женщин такой правильной формы ног. Белые плетеные, на небольших каблучках босоножки только подчеркива-ли их изящество. Ну, какой мужчина мог устоять против этого? И они вы-скакивали из вагонов на перрон просто хором, лишь только видели, что она там появилась. Но подходить уже не подходили. По крайней мере, очень близко: она брала Тимку за руку и так с ним и ходила по перрону. Тимка сначала чуть не умер от прикосновения ее мягких ручек. Но она все делала настолько естественно и непринужденно, что он и не думал сопро-тивляться. Внутри у него начинало что-то загораться... Так они вдвоем и ходили по перрону, взявшись за руки: то ли мать с сыном, то ли брат со старшей сестрой, а то ли какие влюбленные. Угадать было невозможно. А толпа мужиков, словно собачья стая при гулявшей самке, молча сопрово-ждала их повсюду...
  После полудня то ли в Ростове, то ли чуть дальше оба мужика вышли: вежливо 'на вы' попрощались, пожелали приятного дальнейшего пути и удалились. Все, как положено в пути. Шутки - шутками, а... Тимка с Машей... (она велела ему себя так называть и про себя он уже перешел с 'дамочки' на неуверенное 'Маша'). А Тимка с Машей остались в купе одни. Оказалось, что она тоже едет до Баку и дальше: у нее была туристи-ческая путевка по Азербайджану, Армении и Грузии. Начало маршрута - Баку. Ехать оставалось сутки с небольшим. Впереди был вечер, ночь и почти весь следующий день... И новые возможные пассажиры в их ку-пе... Но кто посмеет оспаривать, что все заранее не решается на небесах? Или, что Судьба - это некий набор случайных событий? По крайней мере, Тимка не посмеет: почти за полтора суток поездки в их купе не село ни одного пассажира! В других размещались, а в их купе - нет!
  Маша оказалась очень начитанной. До самого ужина она рассказыва-ла Тимке разные прочитанные истории. У Тимки сложилось впечатление, что многие произведения она шпарит просто наизусть. Эльза Триоле, Ре-марк, Золя, Гюго, Дюма... Она рассказывала Тимке не только содержа-ние, а давала к ним свой небольшой комментарий. Постепенно перешла на картины: Гойя, Ван Гог, Дюрер, Поленов, Репин, Суриков. Перед Тим-кой проплывали Эрмитаж и Русский музей, Третьяковка и Большой те-атр... Наступил вечер. Проводница принесла чай. Сели ужинать. За окном в темноте мелькали и мелькали пристанционные огни. С шумом проноси-лись встречные поезда, вагон равномерно сотрясала небольшая дрожь. Маша вдруг взяла Тимку за руку и прямо посмотрела ему в глаза: 'Какие у тебя красивые пальцы, Тима. Как у музыканта...' Он принялась как бы на ощупь пробираться сквозь его пальцы своими несколько подрагиваю-щими пальчиками. 'Какие у тебя красивые пальцы, Тима'... По телу Тим-ки, как по вагону, тоже пошла мелкая-мелкая дрожь. Он тоже куда-то ехал... На его лице, как в окне вагона, дрожали пристанционные огни...
  
  ...Я войду в ТОТ день далёкий
  До безумья молодым,
  По-армейски стройным, лёгким,
  А не полным и седым.
  
  Я вернусь в ТОТ поезд скорый
  На пути 'Москва-Баку'
  Вопреки немым укорам
  На моём больном веку.
  
  В нём, купе не выбирая,
  Скромно в пятое зайду...
  А потом, в любви сгорая,
  В бесконечность упаду...
  
  
  ...Когда наступил рассвет, они валетом мирно спали на Машиной полке... Вагон потрясывало из стороны в сторону. Вдруг поезд сильно дернулся и начал тормозить. Они оба выглянули в окно: поезд останавли-вался. На перроне у стены, рядышком, тесно прижавшись друг к другу, совершенно неподвижно сидели три сморщенные фигуры в огромных серых бараньих шапках со сложенными на коленях темно-коричневыми жилистыми руками. Фигуры равнодушно смотрели бесцветными глазами из-под своих бараньих шапок мимо подходящего поезда куда-то в даль далекую. На фронтоне появившегося в фокусе вагонного окна здания большими кривыми буквами было выведено слово 'Кизляр'... Маша с Тимкой обнялись и в таком положении молча глядели на еще пустынный перрон... Так они просидели, не разжимая объятий, почти до самого Ба-ку. В какой-то момент проводница со стаканами чая в руке неожиданно наткнулась на эту картину и мгновенно испуганно захлопнула дверь купе. Больше она не входила и не предлагала никакого чаю до самой конечной станции.
  К концу дня в окне вагона замелькали пристанционные строения, по-том проехали под каким-то мостом, пошли пригородные станции... Чув-ствовалось, что вот-вот поезд начнет останавливаться. Пассажиры засоби-рались и стали проходить потихоньку к выходу из вагона. Тимка с Машей молча стояли, обнявшись, стараясь не слышать этой обычной поездной суеты. Понимали, что она приближает их к расставанию. Неумолимо. Как неумолимо во всю тормозивший поезд подходил к Бакинскому вокзалу. Не знали, что будет дальше. Уже перед самой остановкой поезда Маша, крепче прижавшись к Тимке, прошептала ему на ухо: 'Давай завтра встретимся у памятника Низами. В 10 часов утра. Ты знаешь, где этот па-мятник находится? Я, правда, знаю только, что он где-то в центре города. Ни разу не была в Баку.' 'Я попрошу своих родственников, чтобы мне рассказали, как к нему пройти, - также шепотом ответил Тимка, прижи-мая ее к себе. - Я тоже в городе почти впервые. Приезжал сюда три года назад, но ничего не помню. Не хочу с тобой расставаться', - после не-большой паузы зашептал он. Но они расстались тут же на перроне. Маша уехала на такси в гостиницу, где формировалась их группа, а Тимка от-правился пешком на квартиру своей тетки: дом, в котором она жила с му-жем, двумя маленькими дочерьми и Тимкиной бабушкой находился в центре города в двадцати минутах ходьбы от вокзала. Несмотря на то, что день подходил к концу, стояла невыносимая жара. Тимка в своем глухом кителе и форменной фуражке моментально взмок. 'Если я через пять ми-нут не доберусь до квартиры, от меня останется только одно воспомина-ние', - улыбаясь, подумал он и совершил обычный, привычный для него марш-бросок. Правда, не при полной боевой, а с одним лишь вещьмеш-ком за плечом.
  У тетки его уже ждали. Все были в сборе. И Тимкина мать приехала из Сабунчей. Начались обычные в таких случаях поцелуи, ахи-вздохи, расспросы. Тимка отвечал, как мог, но в голове у него было совсем не то. Совсем не то. Он, конечно, соскучился по родным. Очень соскучился. Но... Перед его глазами постоянно стояла Маша в своем светло-зеленом в белый горошек платьице с рыжеватыми кудряшками на голове. Он видел перед собой ее и только ее... И это не могло ускользнуть ни от матери, ни от ее сестры. Тимка не замечал, как они между собой многозначительно переглядывались. 'Ты случайно в поезде ни с кем не познакомился?' - вдруг спросила его мать. Тимка вздрогнул, как будто его схватили за руку с поличным. 'Я... вообще-то должен завтра кое с кем встретиться' - Тим-ка мялся. 'Надеюсь, не с военкомом?' - засмеялась тетка. Она, бывшая фронтовичка, была знакома с военными делами не понаслышке. 'Не с военкомом,- в тон ей ответил Тимка и улыбнулся. - C одной... девуш-кой...'. 'Я же тебе говорила, Рая, что мать ему уже не нужна! Не успел заявиться, как ему надо уже уходить! - мать раздраженно смотрела то на свою младшую сестру, то на Тимку. - Расти их, воспитывай, а получишь - кукиш! Появится какая-нибудь особа и мать ему уже не нужна!' - повто-рилась мать. Вспоминая впоследствии эту сцену, Тимка напишет:
  
  Признаюсь: у нас не было папы -
  Ни полковника, ни маляра.
  В тайниках материнских он спрятан.
  И - ни пуха ему, ни пера.
  
  Безотцовщина. Радости мало.
  Чем тут хвастать, простите меня?
  Мать от ярости бьёт, чем попало,
  Да жалеет, вздыхая, родня.
  
  Манна уж точно не сыплется с неба.
  А подзатыльникам нету конца.
  Сколько молил я : - Ну, мама, ну... мне бы...
  Ну... расскажи что-нибудь про отца!
  
  Ну а в ответ - только порка и порка:
  Порка - за тройки, четвёрки. За всё!
  И пустяки, пустяки... Отговорки...
  Вот оно детство-то! Детство моё...
  
  'Ну что ты, Катя! - тут же бросилась на защиту Тимки тетка. - Ну мо-лодой парень! Разве не понятно?' 'Да ты сама какая была? ?- встряла ба-бушка. - Он уже большой. Вон и погоны на нем...' 'Погоны, погоны, - никак не унималась мать. - Свяжется с какой-нибудь вертихвосткой!' Праздничное состояние у Тимки сразу улетучилось. Надо было ему отка-заться от отпуска. Правда, никто б его тогда бы не понял. Подняли бы на смех. Наверно за все время существования Вооруженных сил ни один солдат такого не делал. Но мысль такая Тимку посещала. И не раз. Одно утешение - встреча с Машей...
  ...Небольшое застолье, устроенное по поводу Тимкиного приезда, прошло напряженно. Настроение у всех было подпорчено. Все, кроме ма-тери, старались улыбаться и говорить комплименты. Тетка попыталась шутливо спросить у Тимки, что за девушка... 'Рая!' - тут же цыкнула на нее бабушка... Тимка остался ночевать у тетки...
  Рано утром Тимка, проснувшись, увидел, что тетка собирается на ра-боту. Он быстро поднялся с постели и, подойдя к тетке, попросил, чтобы она ему рассказала, как добраться до памятника Низами.'А к какому тебе часу?' - спросила тетка. 'К десяти, - ответил Тимка. - Надо еще по дороге хоть один цветок купить'. 'Арам пойдет на работу только к обеду. Он тебя и проводит к памятнику' - тетка быстро покопалась в своей сумочке и сунула Тимке денежную купюру: 'Купишь цветов'. Арам - теткин муж - был старше ее лет на пятнадцать. Баку был его родным городом. Здесь еще до революции, будучи совсем пацаненком, он, потеряв родителей, нанялся в услужение к какому-то дальнему родственнику, имевшему рес-торан. Носил в кувшинах воду из какого-то источника. Кувшины были величиной с самого носильщика, но зато давали возможность кое-какого полуголодного существования. И кров. После революции он был уже го-тов для классовой борьбы. С винтовкой за плечами он проводил аресты богачей и других врагов пролетариата, вступил в комсомол, а затем в пар-тию и к моменту знакомства со своей будущей женой-зенитчицей зани-мал в их полку какую-то партийную должность. Несмотря на свое крутое партийно-комсомольское прошлое, а может и благодаря ему, - это как на кого действует, - был он человеком сверхпорядочным. Занимая долж-ность начальника планового отдела то ли в Бакинском гарнизоне, то ли в военном округе и имея под своим началом все военные торговые заведе-ния (рестораны, столовые, военторги), он постоянно ходил голодным, ес-ли не успевал забежать домой на обед. Тимка не раз был свидетелем, как он просил у бабушки: 'Мам, дайте двадцать копеек на пирожок. Сегодня не приду обедать'. Бабушку с теткой эта его щепетильность доводила просто до бешенства. Они его никак не понимали и при любом случае ругали его по чем зря. Он покорно все сносил, но всегда оставался тверд в своих принципах: ни одним дармовым обедом ни в одном ресторане он себя так и не замарал. Но бабушка, сама некогда раскулаченная и оказав-шаяся навсегда вдалеке от родных мест, в минуты особого недовольства Арамом называла его не иначе, как 'хитрая армянская морда'. Классовая борьба в эти минуты переносилась на семейный уровень.
  Был дядя Арам ростом с Тимку, но намного шире и плотней. Когда Тимка собирался идти на свидание с Машей, дядя Арам полез в гардероб и вытащил оттуда свои черные брюки и желтоватую красивую рубашку. 'Надень, - сказал он Тимке, - не то запечешься в своей форме, как свежее яблоко в духовке. Да еще патруль может испортить тебе свидание.' Тимка молча надел брюки и рубашку. Все было ему велико и болталось на нем, как на колу. Однако деваться было некуда. Они с дядей Арамом, как мог-ли, припрятали эти 'шероховатости' и отправились вместе к памятнику знаменитого Низами. Видок у Тимки был еще тот. Но он уже ничего не соображал и рвался навстречу Маше. Не доходя до памятника, в узком переулке, которых в центре Баку пруд пруди, дядя Арам остановился, су-нул в руки Тимке купленный по дороге букетик красных гвоздик и мягко подтолкнул его вперед: 'Иди вон туда к своей даме. Там и увидишь па-мятник. Назад дорогу сам найдешь?'. 'Не волнуйтесь, я - солдат. И мне положено' - отшутился Тимка. Как оказалось впоследствии, дядя Арам схитрил и домой не пошел, а проследил за Тимкой до самой его встречи с Машей. И, конечно, рассказал обо все своей любимой жене, которой он разве что в рот не смотрел, когда дело не касалось принципа 'не укради'. А та 'под большим секретом от Тимки' - своей сестре, Тимкиной матери. До Тимки только дошла его оценка Маши: 'Очень хороша собой'. Других оценок дяди Арама взрослые Тимке не сказали: мал еще и очень горяч.
  Между тем, выйдя из переулка, Тимка сразу увидел Машу. Она стояла посреди гранитной площадки перед памятником и вертела головой напра-во и налево: нетерпеливо ожидала его. В этих местах женщине, а особенно такой красивой и светловолосой как Маша, нельзя было находиться в одиночестве даже несколько минут: могли наступить непредсказуемые последствия.
  ... Они, взявшись за руки, гуляли весь день по городу. Только однаж-ды, в обед, подъехали к гостинице, в которой остановилась тургруппа, и Маша пошла пообедать и узнать, не уедет ли раньше времени их группа дальше по маршруту. Нет, они уезжали завтра ранним утром.
  ...Расстались они с Машей только около полуночи. Обменялись адре-сами и долго-долго стояли в непрерывном поцелуе под каким-то сухим кипарисом... Дальнейшее пребывание в отпуске 'на родине' для Тимки потеряло всякий смысл...
  
  11. 'Дурак ты все-таки, Вологодцев!'
  Появился Тимка в части невеселый, чем вовсе не удивил сослуживцев. Они понимали, что из родного дома в казарму возвращаться мало кому охота. А если бы он в таком виде появился здесь намного раньше, как в душе намеревался это сделать? Вот тогда бы его никто не понял. А в шко-ле дела шли своим ходом. Набрали новых курсантов и сержант Вологод-цев был назначен помощником Фатеева. Тимош готовился к демобилиза-ции. Для Тимки в службе ничего нового не происходило. Все было знако-мо до мелочей. Но свободного времени и нагрузки стало значительно меньше, хотя ответственности, естественно, прибавилось. Теперь он отве-чал не за девять человек, а за весь взвод и в отсутствии командира взвода Фатеева все лежало на Тимке. А командир взвода, по понятным причи-нам, с курсантами в казарме по ночам не находился. И не к нему в боль-шинстве случаев со своими делами обращались курсанты. Предстоял по-следний год службы и Тимка начал готовиться к поступлению в ВУЗ, бла-го по вечерам его особенно никто не беспокоил: основные вопросы кур-сантской жизни решали командиры отделений. Руководство школы выде-лило специальный кабинет для трех помкомвзводов школы, чтобы они могли в нем работать вне казармы с различной документацией, проводить всякие мероприятия с отдельными курсантами, готовиться к проведению занятий и т.п. У каждого помкомзвода в кабинете было свое рабочее ме-сто, оборудованное письменным столом и стулом. И поэтому готовиться к вступительным экзаменам имелась полная возможность. Кроме того, Тимка уже мог и не выполнять команду 'Отбой', которую он сам и давал взводу после проводимой им вечерней поверки. А мог пойти в кабинет и заниматься там столько, сколько ему надо было. Иногда заходил дежур-ный по части. Но он понимал стремление ребят к устройству их дальней-шей гражданской жизни и смотрел на это нарушение устава сквозь паль-цы. Тимка раздобыл учебники по математике, физике, химии, иностран-ному языку, литературе и принялся вспоминать все, что успел порядком забыть за три года после окончания школы. С такими же, как он помком-взводами, они постоянно каждый вечер на скорость решали задачи по ма-тематике, физике, химии, рассказывали друг другу про образы литератур-ных героев. И это сильно помогало осваивать все предметы. В какой ВУЗ он станет поступать, Тимка еще не определился. Особой тяги ни к какой специальности у него еще не выявилось. Он просто нутром чувствовал, что хочет знать об окружающем мире если не все, то, по крайней мере, многое и быть в жизни на уровне современных знаний. А в душе он по-стоянно и напряженно ждал письма от Маши... Прошло более месяца со дня его возвращения в часть, а она все молчала и молчала...
  Однажды при очередной вечерней подготовке оба его коллеги-помкомвзвода в один голос, словно сговорившись, завели с ним разговор о вступлении в партию. Тимка ранее никогда об этом не задумывался. Правда, его мать ему тоже писала в письмах, чтобы он подумал на эту те-му. Но о конкретном значении для Тимки этого шага напрямую никогда не говорила. 'Без партии тебе в жизни будет очень трудно' - вот все ее аргументы. Тимка не понимал, почему ему будет так трудно, а объяснить причину будущих трудностей ни у кого не просил. Да он просто и не ду-мал ни о какой партии. Это было для него нечто далекое-далекое и даже потустороннее. Еще в школе он заметил, что большинство учеников очень пассивно относились ко всякой общественной деятельности, усиленно насаждаемой учителями, и что секретарями комсомольских организаций и всяких советов напрашивались быть обычно не очень хорошие ребята и девочки. Либо малоспособные к учебе. Правда, Тимка в четвертом классе побывал председателем совета пионерской дружины школы и носил на правом рукаве белой рубашки три красные полоски. Но это начальствова-ние у него было связано с неприятными воспоминаниями: их учительница постоянно ему вычитывала мораль, что он как председатель совета дру-жины должен, должен и должен... Должен, должен и не имеет права... Тот год для него был просто безрадостным... А теперь вот армейские дру-зья-коллеги завели разговор. Тимку это как-то покоробило даже. А те, яв-но не своими словами, предложили ему 'подумать'. От кого-то он уже слыхивал это выражение. Но он тут же забыл об этом разговоре, когда начал решать очередную задачку по геометрии. И никогда больше бы не вспомнил, если бы ему эти же ребята не напомнили через несколько дней. 'Так ты надумал вступать в партию?' - настойчиво поинтересовались они. 'Ничего я не надумал, - ответил Тимка. - Да и не думал я вовсе. Что, так горит, что ли?'
  'Горит, горит! - подтвердили коллеги. - Замполит требует оконча-тельного ответа. Ему какие-то там бумаги надо оформлять!' 'А вы оба как? Вступаете?' - Тимка удивленно смотрел на ребят. 'Конечно!' - поч-ти одновременно ответили коллеги. 'Ну и зачем это вам? - недоумевал Тимка. - Хотите быть активными строителями коммунизма? Так это и без всякой партии никому не возбраняется...' 'Дурак ты все-таки, Вологод-цев, - обиделись коллеги. - При чем тут 'активные строители коммуниз-ма?' Их и без нас полна коробочка. Нам сказали, что членов партии при-нимают в ВУЗы вне конкурса! Представляешь? Ты уже два раза не посту-пал и попал в Армию. Можешь вообще никогда не поступить! А так...' Тимка, услышав эти доводы, просто разъярился: 'Вот оно что... Да я все равно поступлю и без вашей партии! Вот теперь я окончательно закрываю этот вопрос! Ну и партия!' Он еще долго не мог никак успокоиться. Вот проходимцы! И замполит этот... А от Маши все не было и не было пись-ма...
  Потом Тимка попал на окружные пограничные учения. Из их школы под большим секретом набрали группу 'нарушителей границы', отвезли в район Таллина, посадили там на быстроходный катер и тайно высадили в районе какого-то участка границы. Ребята сильно рисковали, если бы спе-циально им не был обеспечен безопасный переход. Но переход был обес-печен на все сто, и нарушение границы было обнаружено уже после их прохода вглубь погранзоны. Началась погоня... Тимка участвовал в уче-ниях в качестве начальника передвижной радиостанции, установленной на газике. Им разрешалось передвигаться по погранзоне. Их задача со-стояла в обнаружении поисковых групп, в связи с нарушителями с целью увести тех подальше от преследования. Кроме радиста, Тимки и шофера в газике находилось и официальное лицо: майор из штаба округа. Он и ру-ководил всеми перемещениями газика и выдавал команды на связь с на-рушителями. По лесам Эстонии и Латвии они мотались четыре дня. Поч-ти без сна. На сухом пайке. Нарушителей, в конце концов, обнаружили и задержали где-то в районе Вентспилса. Всем дали отбой. Майор дал эки-пажу радиостанции полчаса на отдых. Тимка вылез из машины и прилег на наскоро собранную охапку еловых веток. И сразу провалился куда-то. Через полчаса его еле растолкал радист: надо было возвращаться в Ригу в часть. В машину подсадили еще троих солдат. Получилось, что Тимка с радистом, держа свои автоматы между колен, разместились на одной ска-мейке, а подсаженные солдаты со своим оружием - напротив. Майор си-дел рядом с шофером.
  ... Петя Саков, шофер радиостанции, гнал газик по проселочной, по-сыпанной мелким гравием дороге на предельной скорости. 'Аккуратней, солдат, аккуратней, - все время поправлял его майор, - и так успеем во время прибыть'. Петя молча слушал майора и продолжал давить на газ. Машину заносило то в одну сторону, то в другую. Она плавала по дороге, словно в большой и широкой люльке. Тимку совсем сморило и он, отки-нув голову на брезентовую стенку газика, потихоньку дремал. Дремали и остальные, сидевшие на скамейках. 'Перевернемся скоро, - почему-то вяло думал Тимка. Такой юз...С этим Саковым добром мы не кончим...' Тимке на ум пришел случай, когда они в Таллине с Саковым ехали по его узким улочкам. Петя вовсю давил на газ и лихо крутил баранку, не обра-щая внимания на жавшихся в испуге к домам редких прохожих. Глаза у него были квадратными, и он не слышал никаких предостерегающих уве-щеваний Тимки. Вдруг он так резко затормозил, что Тимка, сидевший за радиостанцией, укрепленной позади сиденья Сакова, больно ударился об нее головой. Он успел только заметить, как Петя вдруг развернул фураж-ку на своей круглой и пустой голове козырьком назад, каким-то чудом мгновенно развернулся на неимоверно узкой улочке и погнал машину назад... 'В чем дело? - крикнул ему Тимка, держась рукой за ушибленное место, - мины? ' 'Кошка! Черная! Прямо поперек дороги перебежала! Пути не будет' - крикнул в ответ Саков и сильнее надавил на газ... А сейчас машина плавала и плавала. 'Перевернемся. У Пети без приключе-ний не обойдется...' Тут газик резко затормозил, тормоза от натуги за-визжали и Тимка почувствовал, как машину стало разворачивать куда-то вбок. 'Ну, вот...', - только успел подумать он, как газик немного качнул-ся и, перевернувшись, полетел под откос. Тимка едва успел выбросить вперед руки: газик падал на тот бок, где сидел Тимка с радистом и на них обоих вместе со своими автоматами падали трое солдат, сидевших напро-тив. Повезло, что откос был не очень крут и на нем не было пней: брезен-товые стенки газика не были рассчитаны на лихого водителя Петра Сако-ва. Тимка с радистом лежали на спинах, а сверху них - три автомата и три солдата. Петя Саков тоже оказался спиной вниз. Однако его положение по сравнению с Тимкиным было более благородным: на нем лежал сам пред-ставитель штаба округа: насмерть перепуганный пожилой майор, который что-то просто орал и пытался как-то выбраться из машины. Но у него ни-чего не получалось. Тимка с радистом начали буквально задыхаться: сол-даты, лежащие сверху них, тоже в панике, как и майор, пытались под-няться и выбраться из газика, но тем самым еще сильнее давили на Тимку с радистом не только своими телами и автоматами, но и сапогами. Тут послышались какие-то голоса и Тимка почувствовал через брезент, как снаружи кто-то пытается ухватиться за дуги, на которые натянут брезент, и поставить машину на колеса. Слышно было, как подбежали еще люди и... машину перевернули обратно. Но это было еще хуже, чем когда она перевернулась: все происходило в чрезвычайной спешке и горячке, и по-этому никто и не пытался осторожно поставить газик на колеса. Его про-сто перевернули и отпустили, чтобы он сам встал на колеса. При этом его так тряхнуло, что Тимка с радистом полетели со своими автоматами на только что лежавших на них солдат и поразбивали о них свои физионо-мии. Но, слава Богу, на этом приключения и закончились. Петя, как ни в чем не бывало, вылез из газика и принялся командовать подбежавшими мужиками, которые только что поставили газик на колеса, чтобы те акку-ратно выкатили машину на дорогу. Зато майор ругался на чем свет стоит и обещал по приезде в часть долгую гауптвахту неунывавшему Сакову. Пе-тя только разводил руками и оправдывался, что он ничуть не виноват. Оказывается, когда их газик взлетал на взгорок, с противоположной его стороны прямо посередине узкой дороги ехал велосипедист, что в При-балтике в порядке вещей. А сзади ехали двое мужиков на мотоциклах и начали с двух сторон одновременно обгонять медленно взбиравшегося на пригорок велосипедиста. Тут Петя Саков, вылетевший из-за пригорка на своем звере, и обнаружил все происходящее. Получалось, как в русской народной сказке: 'Налево пойдешь... Прямо пойдешь... Направо пой-дешь...' Петя не пожелал никого давить, резко нажал на тормоза, рванул руль вправо, чтобы машина развернулась на сто восемьдесят, да не полу-чилось... Дальше майор с ними не поехал: радист связался по рации с другой машиной, подождали пока та подъедет и майор благополучно в ней укатил целехоньким к своей семье... После учений Тимке присвоили звание старшего сержанта.
  А письма от Маши все не было и не было. Тимка, отправивший ей уже несколько писем, не знал, что и предположить. Он был слишком мо-лод и слишком неопытен в житейских вопросах, этот Тимка. А может это и хорошо?
  ...Спустя три месяца дневальный протянул Тимке конверт со штем-пелем Москвы. Тимка осторожно, как взведенную боевую гранату, взял у него письмо и отправился к своей тумбочке. Сел на койку и аккуратно распечатал конверт. Маша писала, что очень долго думала, отвечать Тим-ке или не отвечать. И до сих пор не уверена, что правильно поступает, от-правляя ему письмо. 'Мне с тобой было так замечательно, как никогда в жизни! Я так тебя полюбила! Но между нами существуют совершенно непреодолимые препятствия, - писала она своим круглым крупным и размашистым почерком, - между нами ничего не может дальше продол-жаться: во-первых, я намного старше тебя. Когда ты еще под стол пешком ходил, у меня уже началась взрослая жизнь. Во-вторых, у меня есть муж. И в третьих, у меня есть сын Петя, которому сейчас шесть лет. Подумай хорошенечко, миленький мой, стоит ли тебе с такой, как я общать-ся...Хотя я так тебя люблю, мой сероглазенький, так люблю...'
  Нельзя сказать, чтобы письмо Тимку очень обрадовало. Он по своему относительному малолетству как-то еще не чувствовал и, как говорят, спиной не осознавал, что существует реальная взрослая жизнь, в которой, кроме любви, есть еще и какие-то обязательства перед кем-то. До него такое просто не доходило. А сейчас он, что называется, почувствовал всю правду жизни. Всю сложность их, казалось бы, мимолетных отношений с Машей. С одной стороны, он просто с ума сходил, когда вспоминал те недолгие часы, когда они были вместе. А с другой... Он ответил, что страстно любит ее, что пусть все остается, как есть, пусть только она пи-шет ему...
  До демобилизации оставался еще почти целый год...
  Началась переписка. Сначала частая, страстная. С постоянными объ-яснениями в любви, с описанием возможных встреч в будущем, с... По-том - все более вялая, усталая... В феврале Тимка в очередном письме сморозил какую-то глупость вроде 'кровь играет'. Маша мгновенно при-слала ему разгромный ответ и просила больше ей не писать: таких пошло-стей она терпеть не намерена... Переписка прекратилась...
  
  12. Райка
  Начиная с класса седьмого, Тимка играл на аккордеоне: мать по слу-чаю купила ему немецкий 'Гесс' на 120 басов, и Тимка сам на слух что-то пытался подбирать. Инструмент был ровно в половину Тимки, держать его было не просто, ну а играть... Слух у Тимки был отменный, желание научиться играть - сильное, а вот у кого учиться - здесь была большая проблема. То ли у матери не было денег, то ли ей в голову не приходило отдать Тимку хотя бы в вечернюю музыкальную школу, то ли еще по ка-кой причине, но Тимка обучался самостоятельно, как мог: день и ночь пиликал и пиликал на этой огромной гармошке, подбирая популярные мелодии. Когда он стал взрослее, купил себе самоучитель и с его помо-щью освоил начальную нотную грамоту. Затем стал доставать всякие сборники игры на баяне и аккордеоне и разучивал из них понравившиеся ему произведения. Так он научился исполнять почти все старинные валь-сы, разные фокстроты, танго, народные русские песни. И это ему приго-дилось в Армии. Примерно в конце второго года Тимкиной службы в их части появился небольшой, круглый, как мячик, лысоватый, деревенского вида сержант-сверхсрочник. На вид ему было около сорока. Командова-ние части решило организовать художественную самодеятельность. И поручено это было как раз появившемуся в части сверхсрочнику. Оказа-лось, что он настоящий музыкант и виртуозно играет на баяне. По гром-кой связи объявили набор желающих. Когда Тимка подошел к нему, тот быстро протянул ему пухлую руку и представился: 'Толик'. Тимка не-много опешил. Во-первых, он уже напрочь отвык от таких сугубо граж-данских штучек, во-вторых, хотя Тимка и был по званию старше, но по возрасту... 'А как вас по отчеству, товарищ сержант?' - спросил он. 'Да никак! Зовите просто 'Толик'. Кончилось тем, что впоследствии Тимка никак его не называл, а когда уже сильно припекало, обращался к тому только по званию. Толик был мягок со всеми в обращении и очень терпе-лив. Сам расписывал партитуру для каждого инструмента и возился с ка-ждым до тех пор, пока не добивался правильного исполнения. В конце концов, ему удалось создать небольшой инструментальный ансамбль, в котором, кроме Тимки, был еще профессиональный кларнетист и он же саксофонист и гитарист. Роль ударного инструмента исполняла огромная
  'балалайка ' ?- аналог контрабаса в оркестре русских народных инстру-ментов. Ну и сам Толик со своим виртуозным баяном. Нашелся и испол-нитель песен (кто только в Армию не попадает!). Им оказался совсем не-взрачный на вид паренек, призванный из какого-то глухого сибирского села. Но когда он впервые запел 'Не хочу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить', все буквально остолбенели: настоящий Нечаев! Голос, как чистый ручеек! Впоследствии, где бы ансамбль не выступал, всегда к этому парню подходил кто-либо из зрителей (гражданских или военно-служащих) и настоятельно советовали ему всерьез дальше заниматься вокалом. Репетиции ансамбля проходили в актовом зале части. В глубине актового зала была небольшая дверь, которая вела в радиотрансляцион-ный участок - небольшую комнатку со всякой аппаратурой, в которой хозяином был сибиряк Валера Пугачев. Тимка с Пугачевым подружился в то время, когда иногда забегал в свободные минуты в актовый зал и что-то наигрывал на стоявшем на сцене черном новеньком пианино. Однажды, когда Тимка дрынькал на пианино и пел какую-то песню, Валерка тайком включил запись на магнитофон. И тут же пустил запись в трансляцию. Когда Тимка поднялся к себе в казарму, его тут же начали расспрашивать, где это он записался? Он ничего не мог понять, а когда ребята объяснили, что слышали по точке его исполнение, то тут же побежал к Валерке. Вот тот хохотал! Валера Пугачев на гражданке был классным звукорежиссе-ром и работал на Новосибирском телевидении.
  Как-то раз, когда Тимка сидел у Валерки в каморке и слушал какую-то музыку, туда вошла целая группа народа. Причем, гражданского. А точнее - три симпатичных девушки. Потом к ним добавился незнакомый старший сержант из соседнего конвойного полка. Этот последний осо-бенно обратил на себя Тимкино внимание. На вид это был обычный цы-ган в военной форме: темнокожий, черноглазый, волосы на голове - смо-ляные. Форма на нем сидела так, словно он только-только вышел от мод-ного портного. На ногах - сверкающие хромовые сапоги, которые сроч-никам носить было не положено и за что можно было получить хорошее взыскание как за злостное нарушение формы одежды. Но этот был в хро-мовых офицерских сапогах. Девочки были Валерке знакомы. Оказывает-ся, это были участницы художественной самодеятельности от мясоком-бината, расположенного за забором части, которые часто проводили репе-тиции в актовом зале части, о чем Тимка и не догадывался. А Валерка Пу-гачев обеспечивал им музыкальное сопровождение. Они стали с Валеркой договариваться о будущей репетиции, а затем, хихикая, гурьбой ушли. Ушел с ними и цыган. 'Он что, тоже в самодеятельности с ними участву-ет?' - спросил Тимка Валерку. 'Да нет, - пожал плечами тот, - я его во-обще здесь впервые вижу'. Так они оба и остались в недоумении, зачем здесь появлялся этот конвойник из другой части. Так получилось, что ко-гда Тимка в очередной раз слушал музыку в комнатке у Валерки, старая девичья троица вновь появилась у него. О чем они там, смеясь, говорили, Тимка и не помнит. Он только обратил внимание, что одна из троих, не-большая симпатичная толстушка с темными волосами и голубыми глаза-ми, участвуя в общем разговоре, все время на него поглядывает. Тимка стал сам незаметно, как ему казалось, присматриваться к ней. Девочка действительна была очень симпатичная и веселая. По разговору можно было догадаться, что из всей троицы она одна русская, а две остальные - латышки. Хотя одна из латышек была настолько темноволоса и темногла-за, что трудно было себе представить, что она латышка. Ее выдавал не-большой характерный акцент. Тимка, естественно, в разговоре не участ-вовал, но стал встречаться взглядами с толстушкой. Через некоторое вре-мя девочки засобирались уходить и Валерка попросил Тимку: 'Проводи девочек до проходной, пожалуйста, а то уже темнеет'. Тимка молча вы-шел за девчонками. Когда вышли из корпуса и направились к проходной, толстушка вдруг сказала подружкам: 'Мне еще на комбинат надо зайти, вы идите через проходную, а я - напрямик'. 'На какой такой прямик, - удивился Тимка, - разве что только через забор...' Но толстушка уже брала его за рукав: 'Вон там за столовой в заборе есть ход, которым я час-то пользуюсь. Проводи меня до него, чтобы меня никто тут не задержал'. 'Хорошо, - удивленно сказал Тимка, - провожу'. И пошел вслед за реши-тельно двинувшейся к забору толстушке. Он совсем перестал что-либо понимать: гражданские расхаживают по части, пользуясь дыркой в забо-ре... Это действительно какая-то самодеятельность. Но явно не художест-венная. Подошли к забору в том месте, в котором толстушка намеревалась его преодолеть. Действительно, между бетонными плитами Тимка увидел небольшое пространство, через которое можно было запросто убегать в самоволку. Его для этой цели, видимо, кто-то и проделал. Голь на выдум-ки хитра! 'Ну вот, - вздохнув, сказала толстушка, поворачиваясь лицом к Тимке, который до этого шел за ней след в след, как на границе, - вот он лаз. Пришли. А меня зовут Райка, - и она протянула ему открытую теп-лую ладонь. - А тебя?' 'А меня - Тимка', - ответил Тимка, беря ее за ру-ку. Дальше он замялся, не зная, как продолжить разговор. И Райка не ухо-дила и не высвобождала своей руки. Смотрела, выжидающе на Тимку. И тут Тимка ее поцеловал. Не совсем складно и мимо губ. Она засмеялась: 'Я так и знала, что ты меня сейчас поцелуешь! Так и знала!' И запрыгала, как маленькая. Осталось только похлопать в ладоши. 'Так и знала!'. Тим-ка попытался прижать ее к себе, но она быстрехонько пролезла мышкой на ту сторону забора и прошептала: 'Я завтра к вечеру буду у вас в город-ке. Позвоню тебе. Потом поговорим. Пока. Я опаздываю!' И была тако-ва... Так началась их дружба и, как надеялись оба, - любовь.
  Райке было восемнадцать. После окончания школы она училась в ПТУ при мясокомбинате, готовясь в будущем продолжить дело своего отца: ее семья жила в райцентре на востоке Латвии и отец был там дирек-тором местного мясокомбината. В художественной самодеятельности она выступала в роли танцовщицы и на шефских концертах лихо отплясывала какую-нибудь польку вместе с ребятами из части, в которой служил Тим-ка. Мясокомбинат шефствовал над воинской частью и художественная самодеятельность у них была совместная. Райка как участница самодея-тельности имела свободный вход в часть и на репетициях часто слушала, как Тимка играет на аккордеоне. Видно было, что игра ей очень нрави-лась, и она восхищенно глядела на Тимку. Тимка в душе жалел, что де-вушка так любит музыку, а ее не обучили игре на каком-нибудь инстру-менте. Танцы, конечно, это замечательно, но музыка... В одной из пауз репетиции Тимка бросил аккордеон и застучал по клавишам пианино, подбирая какое-то танго. Райка сидела рядом. Ее как будто что-то царап-нуло. Она скривилась и твердо отодвинула Тимку в сторону: 'Дай-ка я попробую'. Тимка отодвинулся: пусть пробует, только пауза уже закан-чивается и начинается репетиция. Райка уселась на вертящийся стульчик, твердо положила свои маленькие пальчики на клавиатуру и... отыграла 'Реквием' Моцарта! Теперь настала Тимкина очередь восхищаться Рай-кой! Они встречались не только на репетициях. Теперь каждое увольне-ние Тимка проводил с Райкой. Они целовались и целовались, где только можно: и прямо возле части, когда не хватало терпения зайти за ближай-ший угол, и где-нибудь на скамейке в Межапарке, и возле общежития, в котором она жила, и возле забора части, когда до увольнения было далеко: он стоял с этой стороны, а она - с той. Но дальше поцелуев дело никогда не заходило: ни на какие действия и уговоры Райка никогда не поддава-лась. Хотела замуж. И тогда... Тимка никогда ни на чем не настаивал и уважал её недоступность. Она мечтала, что Тимка когда-нибудь станет офицером. 'Тебе так идет офицерская форма, - говаривала она, когда они выступали в каком-нибудь клубе и ребят переодевали в офицерскую фор-му, чтобы те выглядели не такими зачуханными. - Окончишь какое-нибудь училище... Представляешь, какой мы парой будем!' Тимка всегда кривился и ответ у него был один: 'Я хочу учиться в институте! А учили-ще - это техникум! В техникуме я мог учиться и до Армии!'. Райка его никак не понимала и надувалась.
  Однажды они пошли на танцы. Когда подходили к клубу, откуда гре-мела танцевальная музыка, Райка вдруг сильно забеспокоилась и начала боязливо жаться к Тимке: 'Кажется, меня сейчас побьют, сейчас побьют, - вдруг почти заныла она. - Тима!' 'С чего это тебя должны побить? - недоумевал Тимка, оглядываясь по сторонам и не видя ничего подозри-тельного. К клубу стекались, в основном, солдаты, находившиеся в уволь-нении. Хотя подходили и гражданские ребята. - С какой это стати?' Райка мялась и ничего не отвечала. Наконец, развернула Тимку в сторону оди-ноко стоявшего недалеко от входа в клуб солдата в шинели, который смотрел в их сторону. 'Это... Витька Дубин... Я с ним до тебя встреча-лась... А... он... никак не отстает... Он... не должен сегодня быть в увольнении...' Тимка понял, что Райка встречается с этим Витькой в дни, когда Тимка сидит в казарме, а сегодня произошла накладка. Присмот-ревшись, Тимка узнал в Витьке приходившего к Валерке Пугачеву цыга-на. 'Иди и объясняйся с ним, - сказал Тимка, - и не бойся. Если что...' С того дня он не встречался с Райкой около месяца. Как ни пыталась она с ним встретиться, Тимка от этих встреч всегда уходил. Она принялась пе-редавать ему записки, в которых страстно уверяла, что с Витькой ничего не было и не будет, что любит она только его, Тимку, что... До демобили-зации Тимке оставалось чуть больше месяца. По хрущевскому распоря-жению школу расформировывали, часть расформировывали и солдат и сержантов третьего года службы демобилизовывали. Тимка пошел на свидание с Райкой. Он ее простил. Они снова сидели на скамейке в Межа-парке и страстно целовались. Она опять ходила в часть, бывшую уже поч-ти в полном разброде, и солдаты, видевшие ее решительно шагавшую фи-гуру, кричали Тимке: 'Товарищ старший сержант! Вон к вам Вологодцева идет!' И по-доброму хохотали. Все считали делом решенным, что их то-варищ старший сержант вот-вот женится на Райке. И так считали не толь-ко они. Райка настаивала, чтобы Тимка остался в Риге. И у него был такой шанс: перед своим увольнением начальник школы майор Семенов вызвал к себе Тимку и предложил ему остаться на сверхсрочную на должности начальника радиостанции. Тимка, учитывая пожелания Райки, было уже совсем согласился, однако майор свое предложение закончил неожиданно для Тимки:' Должность эта имеется в соседнем конвойном полку'. Тимка от неожиданности не по-военному замахал обеими руками на майора: 'Ни в коем случае, товарищ майор! Ни в коем случае! Если бы это было у нас, у пограничников, тогда бы я - за'. Он сразу вспомнил о Витьке-цыгане из этого полка, о том, что полк постоянно отряжает своих людей на конвои-рование заключенных... Нет-нет! И вообще, вопрос ближайшего будуще-го Тимки был в полном тумане. Он хотел обязательно поступать в инсти-тут, но Райка в силу своего малолетства и малоопытности, сама еще про-живавшая в общежитии, Райка, которая только к лету должна была закон-чить свое ПТУ, ни с чем толком, как и сам Тимка, не могла определиться. Где жить, на что жить, как учиться... И учиться ли... Тимка по Райке ви-дел, что его идея идти в институт ее не очень радует. В такой неопреде-ленности он уезжал к себе домой, где тоже его никто не ждал: остался только наспех брошенный матерью дом, в котором одну комнату занимал ее бывший гражданский муж-любовник со своей новой избранницей, да родной дядька, сам живший на птичьих правах в роли приймака у бывшей подруги матери. Вот и весь Тимкин капитал. Райка ехать с Тимкой из Ри-ги наотрез отказалась. 'Потом в переписке все уточним', - в конце концов решили оба и одним поздним вечером, стоя в свете тусклых фонарей на перроне Рижского вокзала, молча глядели в глаза друг другу, ожидая, как смерти, свистка отправления поезда.
  
  ...Ты смотришь мне в глаза и слезы утираешь.
  Все шире, все странней меж нами полынья...
  Еще один звонок - ты друга потеряешь.
  Еще один звонок и уезжаю я.
  
  Заплакал кто-то вдруг, а мы молчим, как можем.
  Еще один звонок... Крепись и не рыдай.
  Еще один звонок нас болью подытожит.
  И поезд улетит в заоблачную даль...
  
  'Я буду помнить все, - ты тихо мне сказала.
  - унять нашу любовь ты времени не дай...'
  Еще один звонок и смолкнет шум вокзала,
  И поезд улетит в сиреневую даль...
  
  А перед этим, ровно за час до отъезда Тимки на вокзал, когда он за-канчивал паковать свой чемодан, ему принесли письмо. В месте, где дол-жен стоять обратный адрес, на конверте крупным широким почерком зна-чилось: 'Москва'. Тимка, не распечатывая письмо, сунул его в карман гимнастерки и продолжил паковать свой чемодан...
  
  13. 'Сероглазенький мой'...
  Поезд отправился в Киев, где Тимка должен был пересесть на поезд, идущий в его Кишинев. В письме Маша с удивлением спрашивала: 'Что же все-таки между нами произошло? Из-за чего мы столько времени не писали друг другу? Неужели какая-то мелочь способна так повлиять? На-верное, я была груба! Но я тебя люблю, миленький мой, и мне без тебя очень трудно. Просто невыносимо!'. А миленький трясся на верхней пол-ке и перед его глазами стояли все в слезах тоскливые Райкины глаза... Когда добрались до Киева, оказалось, что московский поезд на Кишинев ушел буквально полтора часа назад. Следующий будет ровно через сутки. Но через десять часов в Кишинев отправляется местный поезд. Тимка взял на него билет и стал болтаться, как неприкаянный, по вокзалу: выехать в город ему не позволяли финансы. Оставался буквально какой-то рубль, а еще ожидать десять да ехать часов двенадцать. Все вывески им были тща-тельно прочитаны, все окрестности вокзала обойдены и все работники вокзала осмотрены. Время как будто стояло на месте. Есть хотелось страшно, но Тимка придерживал свой единственный рубль до посадки в поезд. Однако часов через восемь он не выдержал и истратил почти все свое состояние на обед и бутылочную воду. Когда объявили, наконец, по-садку на кишиневский поезд, у Тимки в кармане оставалось только пять копеек, на которые он тут же купил булочку, которую моментально съел. Все. Дальше предстояла безденежная поездка. Он решил, что двенадцать-то часов он как-нибудь выдержит без пищи, а приедет, его родной дядька уж как-нибудь с едой расстарается. Но он, к сожалению, забыл любимую бабушкину поговорку: 'Едешь на день, бери на три'. Поезд поехал по со-всем другому маршруту, чем московский. Он петлял по каким-то закоул-кам Украины и Молдавии, по несколько часов простаивал, пропуская встречные поезда, и вообще подолгу останавливался на каждом полустан-ке. Это был обычный рабочий поезд, которым пользовалось население для своего передвижения на небольшие расстояния. Однако, это не мешало таким пассажирам с большой важностью размещаться в купе, разворачи-вать на столике всякую богатую снедь, выставлять рядом закупоренные сухими кочанами кукурузы бутылки красного вина и шумно совершать важную поездную трапезу, демонстрируя свой достаток, тщательно мусо-ля какой-нибудь кусок сала или обгладывая очередную куриную ножку, не забывая при этом облизывать свои крепкие и, казалось, никогда не знавшие воды коричневые пальцы. У Тимки от всего этого вида постоян-но сводило голодными судорогами живот и он немедленно удалялся в коридор. Поезд добирался до Кишинева почти двое суток и ни один жующий ни разу не предложил одинокому молчаливому солдату ни ку-сочка хлеба...
  ... Тимка вышел на станции Вистерничены, расположенной в город-ском районе с названием Старая Почта. Отсюда было рукой подать до дома, где жил его дядька. После холодной чопорной, обдуваемой свежими солеными балтийскими ветрами и вымощенной камнем чистенькой Риги, его встретила душная жаркая ночь, громкий лай голодных собак, густая серая пыль и крепкий устойчивый запах навоза. От этого он уезжал почти три года назад и к этому снова возвратился... Долго-долго стучал чем-попало Тимка в крепкую деревянную калитку, чтобы разбудить своего родственника или хоть кого-либо из его домашних. Домик стоял в глуби-не двора, поэтому только окрестные собаки, как одна, сразу попросыпа-лись и брехали на чем свет стоит. Вместе с ними, хрипя, рвалась с цепи и хозяйская собака, достававшая почти до самой калитки. Тимка вспомнил, что у дядюшкиной жены, у этой материной подруги, все заводимые ею собаки всегда становились необыкновенно злыми. Просто до бешенства. Как ей этого удавалось достичь, было совершенно не понятно. Каких бы собак Тимка дома не заводил, или не заводили его соседи, собаки всегда получались добрыми и никогда на чужих не лаяли. Только дружелюбно виляли своими хвостами. А у этой подруги, видимо, имелся свой секрет.
  Наконец, сквозь яростный собачий лай послушался сонный голос дядьки. Тимка, обрадовавшись, позвал его. Тот и сам уже догадался, что к чему, и, подойдя к калитке, загнал собаку в будку. Потом закрыл собой вход в будку и пригласил Тимку 'Входи!'. Тимка быстренько пробежал в дом, в котором уже засветились окна, так и не разобрав дядькиного лица. То ли рад, то ли не очень. В доме его встретила заспанная и обеспокоенная дядькина жена, неудачно пытавшаяся изобразить на помятом обрюзгшем лице радостное выражение. Хотя это ей не очень удавалось, она все же произносила какие-то радостные слова и принялась собирать на стол. Де-ло шло к утру, но есть хотелось невыносимо и Тимка не стал ничему пе-речить. Зашел дядька. Обнялись... В эту ночь-утро дядька так упоил Тим-ку, что когда они оба на рассвете вышли в обнимку из дома, то Тимка, глядя на выбеленную стену соседского дома, удивленно спросил у дядьки: 'Откуда здесь у вас Балтийское море?'
  Был канун Первомая... Следующий день Тимка посвятил осмотру их с матерью дома и написанию ответа на письмо Маши. За два года отсут-ствия матери дом пришел в полное запустение, во дворе - бурьян, в двух абсолютно пустых смежных комнатах и на кухоньке - мрачная тишина. На окнах - ни занавесочки. С улицы все видно просто до печенки! Быв-ший сожитель матери, которого сам Тимка и его друзья называли между собой 'Витек' и который был всего на двенадцать лет старше Тимки, из угловой комнаты, которую он самовольно занимал со своей новой подру-гой, не появился. Тимка обнаружил, что он прямо из комнаты прорубил в стене выход на обратную часть двора и мог совсем не встречаться с оби-тателями основной части дома. Ну и слава Богу. Когда Тимка поделился об этом своими впечатлениями с дядькой и его женой, оба переглянулись и несмело намекнули, что Тимке надо бы туда перебираться. 'Вот получу документы, оформлюсь на работу, возьму какой-нибудь аванс, чтобы не помереть с голоду и можно было бы купить хоть какой-то матрасик с про-стынкой, и переберусь, - открыто сказал им Тимка. - А пока уж потерпи-те. 'Терпите и вам воздастся', - смеясь, добавил он, намекая на подобные постоянные изречения восьмидесятипятилетней матери хозяйки дома, яростной баптистки-богомольницы. С евангелием та никогда не расстава-лась и при любом удобном и неудобном случае пыталась что-либо прочи-тать из него любому рядом находившемуся. Хозяева встретили Тимкину речь без явного энтузиазма, но деваться было некуда и они согласно заки-вали головами. Правда, хозяйка тут же взяла Тимкин новенький бушлат, выменянный ему по негласной армейской традиции ребятами в части, и снесла на продажу: 'Тебе ведь чем-то питаться надо. И вообще'...
  Маше он ответил довольно холодно. Сообщил, что он уже демобили-зовался, что пока устраивается с документами, работой и жильем. Как все дальше сложится, плохо себе представляет. Знает только одно: сейчас же начинает готовиться в институт. Написал, что не забыл ее и что вряд ли такое вообще возможно забыть, что у него в Риге осталась девушка... Со-общил адрес дядьки. На всякий случай. После праздника тут же побежал оформлять документы и искать работу. Делать он ничего не умел, кроме того, чему научился в цеху перед Армией. Но туда возвращаться он не захотел: надо было добираться через весь город. Нашел работу почти ря-дом: на станцию Вистерничены своим забором выходил завод по произ-водству стиральных машин. Самое современное производство, только начинающее внедряться в республике. Тимку взяли учеником сварщика точечной сварки. Но не на сварку корпусов бачков или центрифуг, а на дополнительное производство: производство оцинкованных ведер. Надо было обучиться сварке корпуса ведра и приварке к нему донышка. Де-ваться было некуда: не до выбора. Хотелось побыстрее получить обещан-ный аванс и как-то устраиваться с жизнью. И на работу зачислили прямо без документов, наверно, по виду одного хэбэ и сапогам: надевать Тимке было совсем нечего и он ходил во всем военном, но без погон. Сочувство-вали солдату и понимали его положение. 'Оформишься и тогда предста-вишь, все что положено. А пока, солдат, иди и работай. Потерпим с деся-ток дней'. Тимка вспомнил пассажиров, с которыми он голодным ехал двое суток из Киева... Так он и ходил в военном и на работу, и бегал по инстанциям, и просто показывался на улицах города. В таком положении встречались тогда многие Тимке. Солдаты без погон. Однако мать обеща-ла выслать кое-что из его старой доармейской одежды. Но когда это еще будет. Так пробегал Тимка до самого июня. Целый месяц. С документами было все в порядке, с работой он справлялся: даже будучи еще учеником, перевыполнял план и затыкал за пояс своих бывалых сменщиков. 'Рьяно работаешь! - как-то, кривясь, сказал ему его 'учитель', - расценки посре-зают из-за тебя. Осади!' 'Как вам не стыдно обманывать государство! - сразу завелся Тимка. - Я на такое не способен!' И дал в свою смену пять-сот ведер вместо четырехсот, которые ежесменно выдавал его 'учитель'. Когда же на следующий день явился на работу, то почуял что-то нелад-ное. Сменная бригада отводила от него глаза и старалась не общаться. По-том прибежал мастер цеха вместе с Тимкиным 'учителем'. Последний хватал мастера за руку и показывал на гору ведер, темневшую в глубине цеха: 'Вон смотри! Все пошло в брак! Все пятьсот! И все из-за этого па-цана! Мы же с ним ничего не заработаем! Так дальше нельзя! Сколько я ему говорил!' Он метался перед мастером, указывая пальцем то на кучу ведер, то на начинавшего понимать обстановку Тимку. Тимка побежал к куче бракованных ведер и, подбежав поближе, увидел, что все ведра ле-жали на боку с сиротливо отставшими донышками. 'Вот гад! - вскипел Тимка. - Не поленился все переломать!'. Он на бегу схватил какую-то железяку и кинулся к своему 'учителю'... Отдирали Тимку от 'учителя' всей бригадой во главе с мастером. Отдирали незлобно, ибо сами понима-ли, что к чему и что молодой пацан все делал, как ему велела его совесть. В конце концов, брак молча переделали, и Тимка продолжал сваривать свои пятьсот. Скоро ему присвоили первый рабочий разряд. Его же 'учи-тель' имел высший, второй разряд. И обходил Тимку за три квартала. Та-кие вот были пироги.
  В один из таких бурных дней Маша неожиданно прислала телеграм-му, что 'завтра прилетаю. Встречай'. 'Завтра' должна была быть суббота. Тимка не ожидал от нее такой прыти: Райка писала ему письма через день и в каждом просила определиться, приедет ли он в Ригу. Тимка отвечал, что станет учиться в Кишиневе, что в Риге им жить будет негде, а тут - дом. И чтобы она приехала к нему. 'На работу по своей сосисочной спе-циальности ты тут устроишься' - уверял он Райку. Но та твердо стояла на своем: в Ригу и только в Ригу. А тут Маша... Тимка уже начал забывать свои поездные приключения. Речь всерьез шла о женитьбе на Райке. А тут Маша... В субботу утром в наспех поглаженной старой и почти тесной одежонке, присланной ему, наконец, матерью, он отправился в аэропорт. Волновался настолько сильно, что по дороге у него на левом глазу не-ожиданно вскочил ячмень. Пока он добрался до аэропорта, ячмень уже почти закрывал глаз. Это было просто невероятно! Вот так он и выбежал на поле вместе с остальными встречающими. Смотрел на поток выходив-ших из самолета и ничего и никого не видел от волнения. И вдруг почти рядом ему навстречу, улыбаясь, направляется маленькая изящная женская фигурка с сумочкой через плечо и с коротко, под мальчика, остриженны-ми рыжими волосами. Он ее просто не узнал! А она, обняв его, даже не обратила внимания, что он такой 'красавец'! Чисто по-английски! Прие-хали домой к дядьке. Перед москвичкой никто не хотел ударить лицом в грязь: стол был накрыт и на лицах - гостеприимные улыбки, за которыми мелькали плохо скрываемые испытующие взгляды. За столом разговор велся на отвлеченные темы, но было видно, что дядька с его женой нахо-дятся в сильном напряжении. Однако когда дядька немного подпил, он забыл про всякие политесы и принялся перед гостьей расхваливать своего племянника, которому нужна 'молодая жена' и которая вот-вот должна приехать из Риги. При этом он постоянно пытался ухватить Машу за ло-коть. Маша даже бровью не повела и сама начала поддакивать и описы-вать достоинства дядькиного племянника. Дядька вроде приумолк. Жена его сделала вид, что ей надо срочно сбегать на кухню. Тимка готов был сквозь землю провалиться, но одернуть своего родственника все же не посмел: взял Машу под локоть и потянул из-за стола: 'Пойдем во двор, прогуляемся'. Он снова почувствовал непреодолимое влечение к Маше и дядькина пьяная бестактность его начала сильно злить. Выйдя во двор, Маша осмотрелась кругом и засмеялась, как ни в чем не бывало: 'У них тут и поцеловаться с тобой нигде нельзя, жених! Когда Райка-то приезжа-ет?' 'Никакая Райка никуда не приезжает, - густо покраснев, пробубнил Тимка. - Хочет, чтобы я ехал в Ригу. И только. А сюда - ни ногой! ' 'А ты?' - она пристально посмотрела ему в глаза. - Ты как?' 'Я? - Тимка не отвел взгляда. - Я - никак. Я тут останусь. Хочу учиться. Да вот тебя уви-дел... Не хочу ни в какую Ригу...'. Маша быстро обняла его и крепко по-целовала в губы: 'Сероглазенький мой! Какая же я была дура, когда пре-кратила с тобой переписку! Какая я была дура!' Потом они пошли в го-род. По дороге Тимка показал завод, на котором он клепал свои ведра, дальше они пошли вверх по улице, ведущей к центру города. Маша после Москвы только и ахала: 'Я никогда ничего подобного не видывала! Неу-жели такое еще может быть? Боже, какая грязь кругом! А запахи! Слы-шишь, какими-то щами тянет!' 'Да не щами, - смеялся Тимка. - Борщем! Тут о щах-то и не слыхивали!'...
  ...Когда пришло время укладываться спать, хозяйка уверенно посте-лила Маше на старом деревянном скрипучем топчане, который мастерила своими руками еще тогда совсем молодая хозяйкина мать. Топчан при-ютился в углу малюсенькой комнатенки, выходившей на кухоньку-веранду. Топчану было около семидесяти, и он еле дышал. Тимке хозяйка постелила на улице, прямо под своим открытым окном на широкой из редких широких досок скамейке, на которой она любила сиживать в лет-ние теплые и мягкие вечерние сумерки. Тимка с Машей переглянулись, но молча разошлись по своим местам. Улегшись кое-как на неудобную для спанья скамью, Тимка ворочался и ворочался. Он видел себя с Машей, и это никак не давало ему заснуть. 'Близок локоток, да не укусишь', посто-янно думал он, глядя вверх на открытое окно, из которого доносился двойной храп хозяев. Через некоторое время дверь из кухни-веранды ти-хонько скрипнула и на пороге дома появился силуэт. Это была Маша. Она осторожно подошла к скамье и, наклонившись к Тимкиному лицу, зашеп-тала: 'Да что ж это такое делается-то? Зачем я сюда прилетала? Слушать бредни твоего пьяного дяди и терпеть его приставания? Неужели им ни-чего не ясно? ' 'Они блюдут нравственные устои, - одними губами отве-чал Тимка, беря Машу за руку и отодвигаясь, как можно ближе к стене. - Ложись...'
  
  ...Скамья скрипела у стены,
  Скамья скрипела...
  Ах, жаром так одолены
  Два страстных тела,
  Ах, страстью так одолены!
  Так страсть кипела!
  Скамья скрипела у стены,
  Скамья скрипела...
  
  За открытым окном послышалось какое-то движение. Потом хозяйка громко и картинно закашлялась. Дядька продолжал издавать храп со сви-стом. Затем свист и храп вдруг оборвались, и послышался настойчивый возмущенный и громкий шепот хозяйки: 'Полный разврат! Пусть убира-ется в свой дом! Я не смогу этого выносить!...' На утро дядька, отводя глаза, сказал, что очень боится, что Тимкин дом стоит один одинешенек и как бы злые люди этим не воспользовались. Пора, мол, туда Тимке пере-езжать. Он, мол, тоже здесь в приймаках ходит. Это надо учесть... Вот его жена отдает последнюю подстилку, чтобы Тимке было на чем спать. По-следнюю. Хотя им самим нечего под себя подложить...
  Вечером чумазого от черных маслянистых заготовок для ведер Тимку Маша встречала у проходной завода. Дул сильный горячий ветер и клубы цементной пыли забивали глаза, нос, рот и уши, лезли за воротник. Из ворот цементного завода, находившегося напротив, выезжали одна за дру-гой тяжело груженые машины, и на узкой улочке между проходными двух заводов некуда было спрятаться. Маша, прикрыв какой-то косынкой лицо, нетерпеливо махала Тимке рукой... Дома у дядьки они молча за-брали Тимкины вещи, старую полурваную подстилку-матрас и пешком отправились к когда-то Тимкиному родному, а теперь совершенно пусто-му дому. Он находился на той же Старой Почте, но в полутора километ-рах выше по дороге. Дорога называлась 'Дойна'. В конце ее, в семи ки-лометрах подальше, росло городское кладбище, тоже носившее имя 'Дойна'. В Молдавии всё старались наречь этим эпическим именем: хо-ровая капелла 'Дойна', ресторан 'Дойна', улица 'Дойна', кладбище 'Дойна'... Видимо лирическая народная песня Дойна была призвана сплотить народ от его рождения до самой его кончины...
  Эту ночь Тимка с Машей провели на полурваной подстилке, брошен-ной прямо на пол. Больше в доме ничего не было. Ни занавесок, ни лам-почек, ни скамейки, ни кружки, ни ложки... Даже ведра никакого не бы-ло: ни для питьевой воды, которую надо было брать из крана, находяще-гося в двух кварталах от дома, ни для чего другого. Вокруг было пусто, и свет попадал в пустые комнаты только от ближайшего уличного фонаря. 'Это тебе не Рио де Жанейро, - смеялся Тимка, - и не гостиница 'Нацио-наль'. Это нечто большее. Это - ты и я'. На следующее утро, когда Тимка ушел на работу, Маша побежала в город и купила в дом табуретку, про-стыню, какую-то тощую подушонку, две ложки, чашку, ведро и другие кое-какие мелочи, без которых в доме находиться было просто невозмож-но. Они провели еще одну ночь вместе, на полу, но уже в почти комфорт-ных условиях...
  
  ...И все скрипело у стены,
  И все скрипело...
  Ах, жаром так одолены
  Два страстных тела,
  Ах, страстью так одолены!
  Так страсть кипела!
  И все скрипело у стены,
  И все скрипело...
  
  Наутро она улетела. 'Я напишу, - сказала на прощанье Маша. - Го-товься в институт'...
  И Тимка принялся усиленно повторять то, что он осваивал еще в сво-ей сержантской комнате. Днем он был на работе, а вечером раскладывал на широком подоконнике учебники и тетрадки и штудировал, штудиро-вал, штудировал. Укладывался спать не ранее часу ночи. И так ежедневно. Райка перестала давно писать. А Тимка и не настаивал на возобновлении переписки после приезда Маши. Письмо от нее не заставило себя долго ждать. Она прислала свое 'парадное' фото, которое тут же Тимка водру-зил на подоконник. Это был единственный его стол, тумбочка и вообще - вся мебель, кроме табуретки. Когда он уставал от занятий, он подолгу смотрел на Машино фото, и это придавало ему силы. Она написала, что решила приехать в Кишинев, чтобы поступать в университет на историче-ский факультет. Было ли у нее уже какое-либо образование, Тимка нико-гда не спрашивал: раз молчит, значит, и спрашивать не следует. Что с му-жем, что с ребенком - ни слова. Написала, что уже послала документы и ждет вызова на вступительные экзамены. Тимка повеселел. Он тоже со-бирался относить документы в приемную комиссию, но никак не мог ос-тановить свой выбор на каком-то конкретном вузе. Ничто его не волнова-ло. Он чувствовал, что хочет учиться, но чему - не понимал. И тут его вы-зывает к себе начальник отдела кадров завода и протягивает ему какую-то бумагу. В ней было черным по белому написано, что передовой рабочий завода стиральных машин Вологодцев направляется на учебу в Одесский политехнический институт на специальность 'Обработка металлов реза-нием' с оплатой стипендии за весь период обучения за счет предприятия. 'Ну, как? - спросил кадровик, - согласен?' Тимку от такого известия как обухом по голове ударило: не знал, не знал, куда пойти учиться, и на тебе! Судьба сама за него все решила! 'Конечно!' - радостно согласился он. 'Тогда сегодня же отнеси документы в приемную комиссию в Госунивер-ситет- кадровик протянул Тимке руку: - желаю успехов. Не подведи'. И он назвал номер кабинета, куда Тимка должен был обратиться. 'Я поста-раюсь' - Тимка пулей вылетел от кадровика и побежал домой за докумен-тами.
  Кабинет он нашел довольно быстро. За небольшим письменным сто-лом скучал какой-то парень. Тимка спросил, здесь ли принимают доку-менты на целевое обучение. Парень ответил утвердительно и протянул руку за документами. Тимка отдал ему свои документы и направление. Парень лениво стал просматривать бумаги и вдруг с ухмылкой посмотрел на Тимку: 'Так вы - русский?' 'А что, это плохо?- вопросом на вопрос, поинтересовался Тимка. - Что в этом плохого?'
  'Да... в общем... это... ничего... - растягивал слова парень и в глазах его Тимка увидел какую-то радость. - Но мы посылаем в Одессу только лиц коренной национальности! А вы, извините, по этой графе не подходи-те!' И уже откровенно улыбаясь, протянул обратно документы Тимке. 'То есть, - не понял Тимка, - причем тут коренная национальность? Меня завод посылает как лучшего работника! Да я и слова-то такого никогда не слышал! Коренная национальность! Чушь какая-то!' Парень сразу из ле-нивого превратился в злую серую крысу: 'Мы готовим национальные кадры! На всю республику нам Одесса выделила всего пять мест! Только для коренных! А вы выучитесь за наш счет и уедете себе в какой-нибудь Тамбов! - при слове 'Тамбов' он изобразил на лице жуткую гримасу. - А мы, что мы станем делать? Кто будет здесь работать?' 'Да вы уж нарабо-таете!' - Тимка хлопнул дверью и отправился на завод к кадровику. Кад-ровик сначала подумал, что Тимка его разыгрывает. Но когда понял, что дело серьезное, схватился за трубку и стал куда-то звонить. Тимка почти ничего не понял, так как кадровик говорил на молдавском. Но слова 'Наш лучший молодой рабочий' он прекрасно разобрал. Кадровик что-то горя-чо доказывал кому-то. Наконец, видимо исчерпав все свои аргументы, от сильнейшей досады швырнул трубку на рычаги: 'Придурки! Вот придур-ки! Национальные кадры они готовят! Идиоты! Да разве так готовят на-циональные кадры?' Тимке стало совсем неудобно. 'Да будет вам! Не расстраивайтесь! - принялся успокаивать он кадровика. - Я сам поступ-лю.' 'Да, но не у нас потом будешь работать! А мы-то мечтали с директо-ром...'Да кто его знает, как жизнь-то сложится! - мудро заявил Тимка. - Может, когда и вернусь на наш завод...'
  В этот же день Тимка вернулся в университет и принялся изучать пе-речень специальностей, на которые организовывался прием. Он увидел в перечне незнакомую ему раньше специальность: 'Вычислительная мате-матика и ЭВМ' и пошел писать заявление...
  
  14. Одна булка на двоих...
  Маша прилетела за неделю до начала экзаменов и поселилась в уни-верситетском общежитии. Тимка тоже взял на работе отпуск по случаю сдачи вступительных экзаменов. И ровно в этот же день из Баку совсем налегке приехали мать с бабушкой. Всë - одно к одному. Как будто все события кто-то специально подгадал. Тимка едва успел помочь Маше разместиться в общежитии, как побежал встречать гостей из Баку. С вок-зала приехали прямо в дом, в котором на всех удивленно глядела одна единственная табуретка. Да еще портрет Маши с заставленного учебни-ками подоконника обращал на себя внимание. Мать тут же бесцеремонно схватила фото и впилась в него взглядом, не предвещавшим Тимке ничего хорошего. 'Да она же почти такая, как я!' - мать гневно повернулась к Тимке. 'Такая да не такая', - Тимка спокойно забрал из рук матери фото-графию и поставил ее на место. 'Убери сейчас же ее куда-нибудь! - за-кричала мать. - Видеть ее не желаю! Нашел себе кралю! Или я ее порву!' 'Только попробуй, - Тимкины глаза потемнели. - Она будет стоять, где стояла'. Бабушка от расстройства не знала куда себя деть...
  Мать с бабушкой приехали продавать дом, чтобы в Баку купить мате-ри какое-то жилье. 'Хватит ютиться по родственникам - решительно зая-вила бабушка. - Пора и честь знать! ' 'И ты поедешь с нами в Баку, - до-бавила мать при разговоре' 'Никуда я с вами не поеду, - 'обрадовал ' обеих Тимка. - Я вот-вот начну сдавать вступительные экзамены в уни-верситет'. Мать посмотрела на него не столько недоуменно, сколько не-добро: 'Какой еще такой университет? Поедешь с нами! Пора тебе начи-нать работать и матери помогать!' У нее был еще ребенок от предыдуще-го мужа, которого она пока оставила у своей сестры в Баку. Он был млад-ше Тимки на десять лет. 'Я хочу и буду учиться, - твердо сказал Тимка. - Да чем я тебе там помогу, если у меня нет никакой специальности! Что, так всю жизнь и буду клепать какие-то ведра? Я знаний хочу!' 'Знаний, знаний! - перекривила его мать. - А кто матери помогать будет?' 'Ты что, совсем, что ли, голодаешь? На Вовку хоть какие-то алименты получаешь, да и самой-то еще только чуть больше сорока. Работаешь ведь?' Мать с остервенением принялась швырять направо и налево вещи из чемодана, который при этом распаковывала. 'Я тебе помогать не буду! Не смогу! Учись сам, как знаешь, раз ты такой умный!' 'А я от тебя и не ожидаю никакой помощи, - Тимка не собирался особо продолжать разговор. - Те-бе бы хоть как-то разобраться со своими Витьками...' С того момента он приходил домой только спать, а все остальное время с Машей повторял материал где-нибудь в парке на скамейке. Она готовилась к экзаменам как-то легкомысленно и, как показалось Тимке, совсем несерьезно. Боль-ше пыталась прижаться к Тимке или смотреть на него. Тимку это сердило: он сбивался с мысли и терял нить понимания. 'Провалишь экзамены, - недовольно бурчал он. - Что тогда станем делать? Опять укатишь восвоя-си?' Маша в ответ только смеялась: 'Не волнуйся, миленький мой! Я по-ступлю! Вот увидишь! Зачем мне зря время терять, когда и так некогда к тебе прикоснуться!' Ну что тут делать!
  Начались экзамены. Тимка сдал сочинение, математику письменно и устно и иностранный на пятерки. Последний экзамен был по физике. Фи-зику Тимка тоже знал хорошо и ничуть не волновался об исходе. Все дев-чонки из общежития, в котором жила Маша и которым надо было сдавать экзамен по физике, бегали к Тимке за консультациями. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Вопросы Тимке попались несложные, да экзаменатор - не очень. Точнее - их было двое: пожилой и молодой. По-жилой молча сидел и слушал вполуха, а с Тимкой разбирался молодой. С первого же своего слова он напомнил Тимке субъекта, который не стал принимать у него документы, потому что Тимка оказался 'не коренной'. Этот был того же типа. Он не слушал Тимкиных ответов, а все время го-ворил: 'Нет! Неверно! Неточно!' Пожилой отворачивался. Тимка начал заводиться: 'Как это неверно? Давайте возьмем учебник и посмотрим: верно или неверно!' 'Кто здесь принимает экзамены? Я или вы?' - моло-дой с явным презрением и превосходством указывал Тимке на его место. 'Раз я сказал 'Неверно', значит - неверно!' 'А я настаиваю, чтобы мы сверили мои ответы с тем, что написано в учебнике! - не сдавался Тимка. - Тем более, что вас тут сидит двое!' Пожилой делал вид, что не слышит и отворачивался. Молодой задавал и задавал новые вопросы, а Тимка отве-чал и отвечал. Но тот почти по всем ответам твердил свое: : 'Нет! Невер-но! Неточно!'. Наконец пожилой как бы очнувшись, взял в руки тимкин экзаменационный лист и долго-долго, раздумывая, глядел в него. Потом нехотя бросил молодому: 'Поставь ему тройку и пусть идет...' Молодой с большим-пребольшим неудовольствием выполнил брошенное пожела-ние и Тимка, пунцовый, держа в руке экзаменационный лист, вышел в коридор. Еще бы немного и все бы сорвалось: молодой намеревался заре-зать Тимку как ритуального барана. Ни одна из девчонок, которых Тимка постоянно консультировал, не получила ниже четверки...
  Маша сдавала все экзамены нехотя и на тройки. Тимка очень волно-вался. Он даже забыл о том, что сам чуть двойку не схлопотал. Над их обоюдным совместным существованием постоянно висела угроза. Они могли быть вместе только при условии, что оба станут учиться в универ-ситете: у Маши была московская прописка и в Кишиневе ей, по мнению местных властей, делать было нечего. Ни о какой женитьбе речь не заво-дилась: что там с Машиным мужем и со всеми такими делами, Тимке бы-ло не ясно. Он не спрашивал, а Маша не говорила. Единственным пока вариантом была их совместная учеба, которая могла и не состояться. По-сле сдачи экзаменов наступил самый напряженный момент: примут или не примут. Зачислят или не зачислят. Но Маша опять вела себя довольно спокойно, как будто ей было все равно. Тимка места себе не находил. На-конец, Маша призналась: 'Меня примут, а это - главное. Да и тебя, я ду-маю, тоже: ты проходишь как льготник, потому что отслужил в Армии'. 'Да откуда ты обо всем знаешь? ?- удивился Тимка. - Тебе что, сорока на хвосте принесла?' 'Да, сорока, - засмеялась Маша. - Эта сорока называ-ется 'Партком Госуниверситета'. Я там уже побывала'. Тимка раскрыл рот: 'А что это тебя туда занесло? Из Москвы, что ли, по поводу тебя зво-нили?' 'Ни из какой из Москвы никто не звонил, - в тон ему ответила Маша. - Просто я - член партии. И как только приехала, сразу встала в парткоме на учет: так положено делать всем абитуриентам - членам и кандидатам в члены партии. Мы проходим в любом случае, если только у нас нет двоек. А ставить двойки нам не положено...' Вот оно что... Тим-ка сразу вспомнил своих армейских коллег, которые затаскивали его в партию. Шустрые, однако, ребята... И действительно, когда вывесили списки зачисленных на учебу, Тимка с Машей без труда сразу обнаружи-ли в них свои фамилии. Они тут же обнялись и поцеловались. Прямо на виду у всей толпящейся в тревожном ожидании публики. Не откладывая дела в долгий ящик, Тимка написал заявление, и ему дали общежитие. Машу перевели в другой корпус, который в отличие от Тимкиного, рас-полагался в самом центре города. Теперь, чтобы им встречаться, надо бы-ло каждый раз преодолевать полгорода. Но это была уже сущая мелочь...
  Известие о Тимкином поступлении в университет мать встретила до-вольно кисло. 'Как тебе будет угодно', - равнодушно сказала ему она, когда он собирал свои нехитрые пожитки, чтобы отправиться в общежи-тие. Покупатель на дом пока не находился... Тимка взял на заводе расчет и на выданную ему мизерную сумму рассчитывал протянуть до первой стипендии. Маша тут же улетела в Москву: надо было забирать вещи и решать свои семейные дела. На первом же собрании первокурсников Тимку, оказавшегося самым опытным из всей группы вчерашних юных десятиклассников, назначили старостой группы. А таким начальникам положена стипендия...
  Маша прилетела из Москвы чуть позже начала занятий. Вид у нее был не очень, но она бодро сказала Тимке, что все в порядке. Все ее имущест-во уместилось в два больших чемодана, один из которых был из настоя-щей черной толстой кожи. Таких чемоданов Тимка никогда в жизни не видывал. При виде этого чемодана он вспомнил свое военно-послевоенное детство, когда подошвы обуви делались из скатов автомо-билей. Тот, у кого такое богатство имелось, был сам сват королю и брат министру. Тимкины летние туфельки с узким ремешком посередине были подбиты именно таким манером, и он всю зиму первого класса отбегал в этих туфельках, часто проваливаясь по колено в снежные сугробы. Но чувствовал себя при этом героем: у многих и этого не было. Вот бы в то время появился такой чемодан! Сколько прекрасной кожаной обуви мож-но было бы из него сотворить! Вопросов Маше задавать Тимка не решил-ся: захочет, скажет сама. Видно было, что она хорохорится, а на самом деле ей было ой как нелегко. Темные круги под глазами да постоянные головные боли ее просто выдавали с потрохами. Когда же она побывала на первых лекциях, то немного оттаяла. Никакие большие и малые непри-ятности не могли повлиять на их бесконечную любовь: они были вместе ежедневно, начиная с окончания лекций и до самой поздней ночи. Потом Тимка оставлял Машу в ее общежитии и на последних троллейбусах до-бирался к себе. Ребята, соседи по комнате, понимающе ухмылялись. Но не пытались где-то и в чем-то его подковырнуть: недавние солдаты были в университете если не в почете, то в уважении. Многие из них до второго-третьего курса так и ходили, кто в гимнастерках, а кто и в полной форме. Не из принципа 'знай наших!', а просто одеть было нечего. Стипендия была - минимум миниморум: ее хватало только на разговоры. А канцто-вары уже выходили за бюджет. А надо было еще умудриться бегать по кинотеатрам. Спасало то, что на первом курсе ругаемый всеми Хрущев ввел хлебный коммунизм: в столовых хлеб давали бесплатно. А стакан пустого чаю стоил две копейки. Жаль, что прыти Хрушёва хватило только на один год... Маша с Тимкой часто ограничивались одной булкой-сайкой в день: приходили в парк, садились на свободную скамейку и по очереди откусывали от небольшой двухсотпятидесятиграммовой булки... Но обоим было так здорово! Они чувствовали близость друг друга, и весь мир казался не таким страшным и жестоким.
   Дом никак не продавался и не продавался. Покупатели приходили, смотрели на довесок в виде Витька и, разведя руками, уходили. Кому хо-чется покупать такое хозяйство! И хотя Тимка у нотариуса уже подписал в пользу матери отказ от своей части дома, все же без дальнейшего Тим-киного участия в этом неприятном деле не обошлось. В один день мать дозвонилась до него в общежитие и попросила срочно приехать домой. Дома они с бабушкой как-то осторожно стали заводить с ним разговор о том, что вот они уже сидят тут третий месяц безрезультатно, деньги кон-чаются, а конца краю не видать. Тимка почуял какой-то подвох, но мол-чал, ожидая, чем все это закончится. Оказалось, что юрист, де, им посове-товал, чтобы они переписали комнату, которую занимал Витек, на Тимку. В доме тогда появляется два хозяина и они свою часть могут спокойно продавать. 'А я что с ним буду делать? - поинтересовался Тимка. - Он все равно не собирается выселяться. А отвечать за эту собственность мне'. 'Ну, там впереди все как-нибудь образуется. Тебе ведь сейчас есть, где жить, а нам с бабушкой надо срочно уезжать. Иначе мы с ней тут с голоду подохнем', - просительно, чего с ней раньше никогда не бывало, скорого-воркой пояснила мать. 'Раз уж так обстоят дела, переписывай' - Тимке ничего и не оставалось делать. 'Да уже все готово! - повеселела мать. - Все готово! Сейчас пойдем к нотариусу и ты у него только распишешься. Я оформила эту комнату договором дарения. Я тебе ее дарю '. 'Спасибо за дорогой подарочек', - поклонился ей в ноги Тимка. Так он стал част-ным собственником, что в те времена совсем не приветствовалось и гро-зило ему большими неприятностями: узнай в университете, что он собст-венник жилья, он моментально вылетел бы из общежития прямо на мос-товую, ибо средств на то, чтобы уйти на квартиру, на ближайшие пять лет у него совсем не предвиделось. Частной собственности как таковой офи-циально в государстве не существовало: Тимка стал владельцем жилья, как тогда стыдливо называлось, 'на правах личной собственности'. Но как ни крути, хрен редьки не слаще: уже в конце второго курса Витек на беду Тимки поступил каким-то слесарем на работу в хозчасть университе-та и первым делом довел до сведения проректора по хозчасти, что студент Вологодцев, имея частное жилье, незаконно занимает место в общежитии, в то время как толпы нуждающихся обивают пороги ректората... Когда в один день Тимка вернулся с занятий и зашел в свою 21-ю комнату, на его кровати мирно спал незнакомый студент... 'Иди к секретарю парткома, - посоветовала тогда опытная Маша. - Расскажи все, как есть. Он должен помочь. Если что, я сама пойду'. Секретарь парткома знал Тимку: он еще на первом курсе читал у них историю КПСС. А перед приходом в универ-ситет был вторым секретарем Кишиневского горкома партии и имел большой вес в университете. Секретарь, выслушав Тимку, молча снял трубку и набрал номер проректора по хозчасти: 'Что у вас там за дела с Вологодцевым?' Тимка через неплотно прислоненную к уху секретаря трубку слышал напористую речь проректора, обвинявшего его мать во всех смертных грехах: она, мол, должна была переписать комнату на сво-его бывшего мужа, но обманом переписала на сына и т.д., и т.п. Хороший, де, человек, из-за них остался без жилья... Секретарь молча слушал и слушал эту напористую тираду. Она не кончалась. Тогда он резко оборвал проректора: 'Сын не виноват в каких-то там грехах своей матери! Немед-ленно восстановите его статус-кво!' 'Что я должен сделать?' - переспро-сил быстро хозяйственник. 'Он сейчас идет в общежитие. Когда он туда дойдет, его койка уже должна быть свободна! ' - и секретарь положил трубку.
  Мать с бабушкой в конце концов продали свою часть дома, оставив Тимку наедине с его личными проблемами. Учеба в университете шла полным ходом.
  Перед летней сессией первого курса в один из воскресных дней Тим-ка, по обычаю, с утра был уже у Маши в общежитии. Ее соседки сначала ругались, на чем свет стоит: мол, твой не дает поспать даже в выходные! Потом постепенно попривыкли и не обращали ровно никакого внимания, есть ли Тимка в комнате или его нет. В особых случаях просто просили отвернуться или выйти в коридор. А так вся их жизнь протекала при Тим-ке. В это утро Тимка, как обычно, постучал в дверь комнаты, но никто ему не ответил. Он постучал настойчивее. Дверь открыла какая-то незнакомая студентка с тетрадкой и ручкой в руках. 'Проходите побыстрей! - потя-нула она Тимку за рукав. - Только сидите тихо'. Ничего не понимая, он вошел в комнату, битком набитую студентками с тетрадками и ручками в руках. На своей койке сидела Маша и что-то громко рассказывала присут-ствующим. 'Пойди-ка погуляй, миленький, - бросила она Тимке. - Я ос-вобожусь через полчасика'. Тимка пожал плечами, отказываясь что либо понимать. Но скоро все прояснилось: оказывается, у них в комнате были студентки-филологи четвертого курса, которые в наступающей сессии должны были сдавать литературные произведения, которые им следовало прочитать к сессии. Книг была настоящая тьма и естественно, что никто не просмотрел и половины из списка. А тут соседки Маши разнесли по общежитию слух, что с ними живет москвичка, которая чуть ли не всю советскую и зарубежную литературу знает наизусть. Народ валом пова-лил к ним в комнату, прося спасти его перед наступающей сессией. Маша охотно согласилась и действительно шпарила почти наизусть по всем книгам, которые были в списке. Девочки едва успевали все конспектиро-вать. Эта ситуация впоследствии повторялась неоднократно и в присутст-вии Тимки. Он и сам сначала не верил, что можно наизусть знать толстен-ные книги. Маша хохотала и просила его открыть, например, 'Графа Монтекристо' на любой странице и прочитать ее начало. Тимка недовер-чиво выполнял просьбу, а дальше Маша, словно глядя в книгу, продолжа-ла рассказывать ее содержание. Просто невероятно! Не один десяток фи-лологинь со всех курсов сдал с ее помощью свой экзамен. Но сама она училась средне: не особенно старалась. Если Тимка при подготовке к эк-замену сидел за конспектами день и ночь и с карандашом в руке проходил материал не менее трех раз, то Маша лишь один раз бегло прочитывала материал и шла на экзамен. Она бы могла сдавать и на отлично, но часто, если не сказать всегда, ей вредили ее красота и московская прописка. Здесь, в глубокой провинции, никто не мог и не хотел понять, что побуди-ло эту красивую женщину из столицы приехать в какую-то Тьмутаракань и получать тут знания. Это вызывало серьезные подозрения и ей всегда старались доказать, что они здесь тоже не лыком шиты и могут поставить любую москвичку на подобающее ей место. Женщин, например, выводи-ла из себя ее красота и правильная фигура, а мужчины пытались любыми путями хоть как-то обратить ее внимание на себя, если не удается добить-ся чего-то большего. А так как она была с ними со всеми ровна, а иногда и иронична, то это очень сильно сказывалось на ее отметках в сессии.
  До Тимки с Машей дошел слух, как одна из молодых преподаватель-ниц в ярости делилась с подругой: 'У этой русойки такие ноги, такие но-ги! Я никогда не смогу иметь таких ног!' Но особенно досаждал Маше один доцент по фамилии Синица. Это был маленький толстый, со свиной шеей рыжий человечек лет пятидесяти. Этот просто откровенно ее домо-гался и не давал ей прохода. Больше тройки, постоянно грозившей перей-ти в двойку, она по его предмету никогда не получала. Тимка не раз про-сил Машу, мол, давай я с ним пойду разберусь. Но она делала страшные глаза: 'И не вздумай! Тебя, дурачка, в один момент отчислят! Ничего, я как-нибудь сама отобьюсь'. Этот Синица постоянно затевал какие-то раз-борки даже через партком, пытаясь завести персональное дело на непо-корную ему студентку. Маша ходила просто зеленая от этого маньяка. Однажды она, придя с лекций совсем расстроенная, поведала Тимке, что, Синица ей заявил, что якобы в партком пришло письмо из московского горкома об ее недостойном поведении с формулировкой: 'В то время как такой-то и такой-то (речь шла об ее бывшем муже), являясь видным воен-начальником, проводит большую общественно-политическую работу, его жена такая-то и такая-то ведет аморальный образ жизни'. Ну и далее в таком духе. Как этот доцент добрался до московского горкома или, может, он блефовал, было неясно. Ясно было только то, что он совсем не собира-ется прекращать своих атак. Маша уже подумывала, как уйти на заочный, чтобы как-то избавиться от этого маньяка и всяких дел с университетским парткомом, но все решил Его Величество Случай: Синица внезапно уто-нул в море, будучи на каком-то курорте. Прямые атаки на Машу прекра-тились, но опосредованные остались. Как-то она подружилась с одной студенткой, которую звали Эльза. Они вместе подрабатывали после заня-тий в одном детском садике воспитательницами. Муж Эльзы служил в МВД в каком-то верхнем чине. Дружбу заметил декан факультета. Как рассказывала Маше потом, плюясь, Эльза, ее вызвал к себе декан и при-нялся стыдить: мол, зачем ты водишь дружбу с этой русойкой? Нет у тебя вокруг наших молдаванок? Твой муж, уважаемый человек, занимает в министерстве такое положение, а ты... Когда Маша в середине четвертого курса всё же уходила на заочный, декан, подписывая ей бумаги, посмот-рел ей прямо в лицо и, откровенно искренне сожалея, сказал: 'Жаль, что ты переводишься на заочный. Очень жаль. Не то заслали бы мы тебя по-сле окончания в самый дальний колхоз секретарем парторганизации. - И немного помолчав, добавил: - Где не знают ни одного слова по-русски...'. Но был 'еще не вечер': при сдаче госэкзамена по Истории КПСС Маша схлопотала двойку. Диплома, естественно, ей не выдали. Назначили повторный экзамен через год. Но через год ситуация повтори-лась словно под копирку. Надо было еще раз сдавать этот экзамен только через год. И при этом ей вежливо разъяснили, что если экзамен не будет сдан и в третий раз, диплома ей не видать, как своих ушей: выдадут справку о том, что, дескать училась... На третий год ей с большим натя-гом после полуторачасовых допросов поставили тройку. Видимо, побоя-лись широкой огласки своих деяний, которые она им пообещала. И каж-дый раз все три года в этом спектакле участвовал декан... Спустя много-много лет этот человек пошел на крупное повышение: уже работал заве-дующим сектором по идеологии ЦК Компартии Молдавии. Был главным идеологом республики. Почти, как Суслов в Москве. Часто встречая Ма-шу с Тимкой где-нибудь в городе, он с обоими всегда первым здоровался и, улыбаясь, вежливо и галантно раскланивался. Партия могла гордиться своим достижением в области выведения нового биовида: получилась прекрасная смесь гадюки, скорпиона и хамелеона...
  Свою первую сессию они все-таки сдали и тут же уехали на лето во-жатыми в пионерлагерь: надо было заработать хоть немного денег да ку-пить кое-что из одежды. Предстояла зима второго года их совместной жизни и учебы...
  
  15. Скучная история с Историей КПСС
  Второй год учебы для обоих ничем особым примечателен не был. Они попрежнему жили в разных концах города каждый в своем общежитии и проводили вдвоем все свободные часы и минуты. Машины соседки по комнате уже привыкли к Тимке как члену их комнатного сообщества и почти не обращали на него как на мужчину ровно никакого внимания. Занятия, занятия, занятия. Тимка учился хорошо и получал повышенную стипендию. Будучи старостой группы, он участвовал еще, как и в Армии, в художественной самодеятельности факультета. Секретарша деканата не могла нарадоваться на такого исполнительного студента и постоянно до-водила свое мнение до руководства. Тимку готовили на Ленинского сти-пендиата - это по очень большому секрету сообщила ему сама секретар-ша. Но Судьба распорядилась несколько иначе. И опять из-за Тимкиной негибкости, если говорить очень-очень мягко. В летнюю сессию одним из экзаменов был экзамен по Истории КПСС. Ничего сложного для Тимки он из себя не представлял: это не математический анализ и не теория функций действительного переменного. Это обычная история КПСС. Так думал неопытный Тимка. Но люди намного опытнее его так не считали. Скорее - наоборот: это был один из главнейших, если не самый главный из предметов обучения, потому что без математики как обходились, так и будут обходиться, а вот без истории КПСС - вряд ли. Математиков мож-но было набрать целую косую сотню на копейку. А вот специалиста по политике партии... В общем, Тимка думал как раз наоборот: без матема-тики в космос не летают, а вот без истории КПСС... Но он в то время еще не знал 'структуры вопроса', как однажды заявил ему его знакомый тело-хранитель одного высокопоставленного государственного лица. Знай Тимка эту самую структуру вопроса... А так он просто не знал. И совер-шенно спокойно пришел на экзамен по этой самой истории, чтобы влип-нуть в совершенно другую. Да и на семинарах по этой истории, которые вел один приятный во всех отношениях пожилой армянин, Тимка имел одни пятерки. Ну, чего тут бояться какого-то экзамена? Как и на всех ра-нее сдаваемых экзаменах, он пошел отвечать первым. Экзамен принимала пожилая чопорная дама, 'доцент Романова', как она сама себя везде ве-личала, добавляя при этом для не особо сведущих, что она 'член парткома университета'. В общем - фигура местного масштаба. Она читала их по-току эту самую Историю КПСС, собирая в актовом зале одновременно несколько сот студентов. Стоя за кафедрой, она всегда неразборчиво буб-нила и бубнила, читая по бумажке заготовленный заранее текст и почти никогда не глядя в зал. Но среди студентов о ней ходила нехорошая мол-ва: тетка до беспредела вредна и злопамятна. И ни одна голова полетела из-за этого бескомпромиссного борца за идеологическую чистоту партии. Тимка тетки совсем не боялся: материал, как обычно, он знал от корки до корки и у него все отскакивало от зубов. Вопросов было три, и на первые два он ответил быстро. Тетка смотрела на него испытующе-молча. Ни да, ни нет. Тимка перешел к ответу на третий вопрос. Надо было рассказать первую главу Манифеста Коммунистической Партии, написанного Мар-ксом и Энгельсом в 1848 году. Глава называлась 'Буржуа и пролетарии' Тоже никаких трудностей. Тимка принялся почти дословно пересказывать содержание главы. Тетка оживилась. 'Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма!'...Когда-то Ленин писал, что 'эта небольшая книжечка сто-ит целых томов'. В ней так все точно и сжато, так все точно и сжато... И тетка не удовлетворилась Тимкиным рассказом. 'Повторите, пожалуйста, свой пересказ снова, - зловеще попросила она Тимку, - и поточнее.' Тим-ка удивился, но начал пересказ снова. Теперь тетка уже откровенно бук-вально смотрела ему в рот, пытаясь отыскать там недостающие, по ее мнению, абзацы. Когда он закончил, она уже совсем не раздумывая, крик-нула: 'Не точно! Надо поточнее! Это - основной документ партии! Его надо знать наизусть! Еще раз! Повторить!' На Тимку это подействовало, как фашистская команда 'Ахтунг! Арбайт! Ихь шиссен!', которую он запомнил еще с детства. Тимка побелел и медленно, но мало что сообра-жая, процедил прямо в лицо этой даме: 'Больше я повторять эту белибер-ду не стану... Они там воды налили, а я тут с вами мучайся...' Что было дальше, нетрудно себе представить, учитывая личность 'доцента Романо-вой, члена парткома университета'. Она просто задохнулась от... от... от... 'Да как вы смеете так на двух основных основоположников! Да как вы...'. Ее так понесло, так понесло, что ожидавшие своей очереди отве-чать несколько студентов, с перепугу, буквально втиснулись головами в свои столы. А ее все несло и несло, а Тимка все набухал и набухал. В кон-це концов и он взорвался, как боевая граната, которая должна была смести последние остатки его пребывания в университете. Он швырнул прямо в лицо вконец разошедшемуся 'доценту Романовой' свою синюю зачетку и прокричал: 'Хватит! Ставьте двойку и я ухожу! Я не намерен больше вы-слушивать ваши тирады!' И встал со стула, намереваясь уйти. Даже на-совсем. Тетка вдруг мгновенно замолкла. Просто остановилась, как вко-панная. Как разъяренный бык перед пропастью. 'Садитесь!' - после не-продолжительной паузы приказала она Тимке, указывая тому на стул. Тимка, уже начавший немного отходить, сел. Тетка, вся красная, как рак, полезла в свою бездонную сумочку и, покопавшись в ней, извлекла ка-кую-то клеенчатую тетрадь. Полистала, полистала и вскрикнула: 'Вот! Одни пятерки по семинарам! Старик ошибся! Ох, как старик ошибся! - она тыкала Тимке почти в нос тетрадку с результатами семинарских заня-тий, которую ей передал армянин, ведший у них семинары по ее предме-ту. - Старик ошибся! Ох, как старик ошибся! - повторяла она. - Но стару-ху не проведешь! Я тебя выведу на чистую воду!' Тимка почувствовал, что он сейчас вот-вот ударит эту старую зондеркомандершу и, видимо, сделал какое-то непроизвольное движение в ее сторону, потому что 'до-цент Романова', мгновенно откинувшись на стуле назад, подняла вдруг руки вверх и не своим голосом, словно пытаясь задобрить хищного зверя, произнесла: 'Успокоились! Успокоились! Успокоились!'. Затем подняла с пола упавшую Тимкину зачетку и добавила, еле сдерживаясь: 'Я сейчас задам вам еще один вопрос. Если вы на него ответите, экзамен для вас закончен.' Она задала, и Тимка мгновенно ответил. Она взяла зачетку, что-то в нее записала и, не глядя на Тимку, протянула ему зачетку. Тимка не стал даже заглядывать в зачетку и вышел из кабинета. Уходя, он заме-тил, что остальные 'вот-вот отвечающие' были бледнее бледных пога-нок... В коридоре, ожидавшие экзамена, молча расступились перед Тим-кой. Кто-то бросил ему в спину: 'Да она после этого всех нас порежет. Как серый волк стадо баранов!' Тимка развернул зачетку: в графе 'оцен-ка' рукой Романовой было написано 'Отлично'...
  Спустя пятнадцать лет после этих событий, Тимку послали от органи-зации, в которой он работал, на учебу в Университет Марксизма-Ленинизма при ЦК Компартии Молдавии на идеологический факультет: никто из членов партии не желал учиться, но план надо было выполнять, а беспартийный Тимка с радостью согласился. Ему всё всегда было инте-ресно. Университет он закончил с отличием через два с половиной года. Когда один из преподавателей университета, зав. кафедрой Истории КПСС одного из институтов города, прочитал Тимкину дипломную рабо-ту, он пригласил Тимку к себе на кафедру преподавать Историю КПСС...
  Так Тимка не стал Ленинским стипендиатом. Более того, его 'попро-сили' из старост и объявили строгий выговор. Секретарша деканата гова-ривала, что она просто валялась в ногах у начальства, чтобы не исключали такого способного студента. Армянин, замечательный преподаватель, ко-торый вел у них семинарские занятия по этому предмету, так и не разго-варивал с Тимкой до самого окончания университета... Маша, сдав лет-нюю сессию, улетела в Москву. Возвратилась она через два дня с новыми темными кругами под глазами, привезя с собой 'остатки прежней роско-ши': некогда дорогой, а теперь сильно потрепанный персидский коврик полтора на полтора. С бывшим мужем они 'решили' все вопросы: он вы-ставил ее, в чем была, на улицу, забрал себе сына и мгновенно обменял их общую квартиру на Севастополь. Чтобы там без всяких помех заниматься большой общественно-политической работой. Он очень любил людей и очень любил море... С Москвой было окончательно покончено... Начи-нался третий год совместной жизни Тимки и Маши...
  
  16. Среди 'хороших людей'
  Год начался с неприятностей: Тимку в аудитории разыскал какой-то человек и вручил ему неожиданную бумагу. Тимка спросил, в чем дело, а тот даже не удосужился объяснить. Сказал только, что внутри все написа-но и был таков. Тимка развернул бумаженцию, внимательно прочитал и ничего из нее не понял. Какой-то финансовый отдел горисполкома требо-вал от него уплаты большой задолженности по недвижимости. Тимка не-сколько раз внимательно прочитал написанное и понемногу стал догады-ваться, что речь идет о подарке, которым одарила его собственная мать. После занятий он отправился в указанный в письме отдел. Пожилая ус-тавшая работница ему объяснила, что так как он является владельцем час-ти дома на праве личной собственности по улице такой-то, он обязан еже-годно оплачивать такую-то сумму налога. Сумма была для Тимки неподъ-емной, учитывая его доходы в качестве студента. 'Я же студент и такой суммы у меня нет. И в ближайшие годы не будет, - сказал он женщине. - Это во-первых. А во-вторых, я там не живу. Мне просто не позволяют ' - и рассказал тетке все как есть. Та совершенно равнодушно отнеслась к Тимкиным доводам и сказала, что их это не касается: раз - собственник, то должен платить налог. Оказывается, Витек все это время, а прошло уже более двух лет со дня отъезда матери, и не собирался никак ничего опла-чивать. Более того, он не оплачивал и до ее приезда: при продаже дома мать вынуждена была оплатить все долги. Неплохо! Однако надо было что-то предпринимать, ибо через две недели Тимку вновь разыскали и вновь вручили уже более грозную бумажку. Тимка разыскал Витька и пытался воззвать к его гражданской совести, которую тот потерял еще во времена, когда работал заключенным на строительстве Волго-Донского канала. Ну, как можно взывать к тому, чего нет и в помине? Витек твердил одно: 'Не можешь оплачивать, перепиши все на меня. Я тогда и оплачу. А так это - не мое'. 'Но за проживание хоть как-то надо оплачивать?' - пытался урезонить того Тимка. 'А зачем? - удивлялся Витек. - Я живу на те деньги, которые я давал твоей мамаше и которая меня кинула с комна-той.' Тогда, от Витька, Тимка впервые услышал это блатное слово. В финотделе посоветовали подать в суд на выселение Витька. Тимка так и сделал. Это был его первый опыт общения с судебной системой. Лучше бы его никогда и не было. На суде адвокат, защищая Витька, рассказывал такие подробности всем присутствующим, что Тимка готов был от стыда провалиться сквозь землю. Откуда он все берет? Но судья одобрительно кивала ему головой и, в конце концов, докивалась до того, что Тимке в его иске отказали: нельзя, мол, выселять семью на улицу, в то время как у истца есть, где жить. Ну и формулировочка! Тимка адвоката никакого не нанимал: он вообще самонадеянно полагал, что решение настолько оче-видно, что и говорить не о чем. Ох, какой молодой был этот Тимка! И какой глупый! Маша вообще была против всяких судов: 'Не связывайся ты вообще с ними! Черт с ними, с этими деньгами! Я подработаю и как-нибудь расплатимся!' 'А дальше что? Снова платить, а этот умник так и останется там пожизненно? А мы ему пожизненно - алименты? Нет!' Тимка подал апелляцию в Верховный суд. Этот суд был скорым: решение отменили и передали дело на рассмотрение новому составу суда. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается: когда должен был состо-яться новый суд, было вилами по воде писано. Что-то буксовало внутри этой темной машины. Между тем Маша, подрабатывая в детском саду, значительно пополнила их с Тимкой более, чем скромный общий бюджет. А результатом стало ее заявление: 'Хватит нам болтаться по парковым скамейкам да по койкам в общежитии. Два года вполне достаточно! Мы сможем оплачивать съемную квартиру!' 'На какие шиши?' - удивился Тимка. 'Я подсчитала - уложимся, - Маша была твердо уверена. Это и понятно: она, как никак, работала. - Если не выдержим, я перейду на за-очное отделение. Но так дальше продолжаться не может'. И они приня-лись подыскивать, кто бы их принял на квартиру за ту сумму, которую они могли сейчас оплачивать. Пошли по частному сектору. Нашли квар-тиру почти сразу: это была малюсенькая комнатушка с одной узкой кро-ваткой и буквально подслеповатым окошечком. Но сумма, предложенная Машей, хозяина устроила. Договорились, что Тимка с Машей придут с вещами к вечеру, а до этого хозяева подготовят им комнатенку. Тимка, было, пошел к себе в общежитие, а Маша - к себе. Но что-то их останав-ливало от окончательного шага. На душе у обоих была какая-то неясная тревога. 'Давай вещи окончательно из общежития не забирать и никому пока не скажем, что мы уходим на квартиру,- подумав, сказала Маша. -Вот устроимся окончательно, тогда...' Они пришли к своему новому хо-зяину уже после захода солнца. С одной небольшой сумкой на двоих. Прошли в подготовленную для них комнату. Сели рядышком на тут же просевшую железную кровать. Молча сидели и каждый, наверно, думал о своем. Для Тимки это была первая в его жизни чужая квартира, в которой он должен был обитать самостоятельно. А для Маши... Но вот на пороге появился их новый хозяин и, как они обнаружили, в некотором подпитии. 'Ну что? - обратился он к Тимке как главе семьи, не обращая ровно ника-кого внимания на 'женщину' - вина принес?' 'Какого еще вина?' - не понял его Тимка. 'Как это, какого? - еще больше Тимкиного удивился хозяин, - а обмыть это дело?' 'Да какое сейчас вино! Вот-вот ночь на дворе!' - Тимка не понимал. 'Никакая не ночь! - твердо заявил хозяин. - Никакая не ночь! Вселение надо обязательно обмыть! Иначе жить будет невозможно! Беги сейчас же за бутылкой! Не то...' 'Что 'не то?' - под-нялся Тимка'. 'Не то - вон из моего дома!' - и хозяин широким жестом указал на дверь. 'Хорошо, хорошо! - успокоил его Тимка, беря руку Ма-ши в свою, - мы сейчас.' 'Вот это другое дело! - довольный хозяин про-пустил их к выходу из дома. Вот это другое дело! ' Тимка с Машей вы-шли во двор. Неплохое начало их совместной жизни в отдельной кварти-ре! Оба смотрели друг на друга и не знали, что же дальше делать. 'Давай пока вернемся в общежитие, - предложила Маша. - Пока не поздно еще'. Тимка молча вошел в дом. Хозяина в комнате не было. Тимка забрал их с Машей поклажу и они уже было отправились вниз по улице к автобусной остановке, чтобы разъехаться по своим общежитиям. Первый блин - все-гда комом! На дворе уже было темно. Но тут их остановил голос жены хозяина: 'Постойте! - бежала к ним она. - Постойте! Я так и думала, что этот пьяница не даст вам покоя! Не хотела вам говорить: думала, что все обойдется. Да не вышло. Вы уж извините'. - И она сунула взятые вперед за месяц деньги в руки Маше. Потом, опять извиняясь, спросила: 'Куда же вы, на ночь глядя?' 'Вернемся в общежитие' - почти хором ответили Тимка с Машей. 'Если хотите, я договорюсь с моей соседкой: переспите ночь у нее, а завтра я помогу вам где-нибудь тут найти квартиру. Она жи-вет одна. Уж больно в большую неприятность вы попали по нашей вине' - хозяйка искренне смотрела на обоих неудавшихся квартиросъемщиков. Тимка с Машей согласились. Женщина повела их какими-то закоулками к месту их будущей ночевки, потом подвела к какому-то домику и уверенно вошла в небольшой дворик. Постучала. Ответа не было. Принялась сту-чать сильнее и сильнее. Наконец, дверь домика открылась и на пороге появилась распатланная хозяйка в белой, до пят, широкой ночной рубаш-ке. Они с пришедшей о чем-то в полголоса поговорили, и приведшая их сюда женщина, подойдя к Тимке с Машей, сообщила: 'Договорилась. Заплатите ей за ночь по рублю с головы и спите до утра'. Она подтолкну-ла обоих к ожидавшей их на крыльце новой хозяйке. Тимка с Машей, по-здоровавшись, вошли в дом. Хозяйка, шедшая впереди, прошла через комнату в соседнюю, маленькую, в которой виднелась ее высокая по-стель. Села на нее, оставив своих гостей на пороге своей спальни. 'Давай-те по рублю, - сказала она низким пропитым голосом и протянула к ним руку. - Как договаривались.' Только теперь стало видно, что она пьяна. Была она немолода, объемна и одутловата. Маша-кассир протянула ей обещанные рубли. Та молча забрала и сунула добычу под подушку. И бухнулась снова спать. 'А где же нам лечь, уважаемая?' - затормошил ее Тимка, подойдя к кровати. Женщина, очнувшись, удивленно посмотрела на Тимку и ткнула рукой в порог, на котором они с Машей остановились. 'А вот тут! На полу! У меня не гостиница!' И снова бухнулась спать. Тимка с Машей решили было уйти. Но пока происходили все эти собы-тия, на дворе наступила настоящая ночь и их могли не пустить в общежи-тия. Так они и остались в этом столь приветливом доме. Маша сняла с себя дорогой, привезенный еще из старой жизни, цвета морской волны габардиновый широкий плащ и расстелила его на полу так, что их головы оказались на пороге, который предполагалось использовать в качестве подушки. В чем стояли, в том и легли, накрывшись Тимкиным светлым плащем. Хозяйка натужно храпела... Но в эту ночь чудеса не только не кончились, а они только начинались. Не успели Тимка с Машей улечься, как хозяйка храпнула в последний раз и, круто подскочив с постели, усе-лась на кровати, тупо уставившись на лежащих почти у ее ног, пришель-цев. О чем-то думала-думала и пошла, переступая через Тимку, в первую комнату: ее мучила жажда. Маша с Тимкой молча, не шевелясь, лежали. Пройти в свою постель ей можно было и мимо Маши: дверь была широ-кой и места для прохода хватало. Но хозяйка, видать, находилась при сильных парах и почувствовала, что называется, мужской дух. Поэтому возвращалась она назад не через свободное пространство, а опять пере-ступая через Тимкину голову, подняв при этом обеими руками повыше свою ночную рубашку. Все ее прелести проплыли над Тимкой в виде рас-крывшегося зева хищного животного. Она опять бухнулась в постель, чуть затихла, а потом принялась сильно ворочаться с боку на бок и тяжело вздыхать. Маша с Тимкой делали вид, что спят. Но вдруг хозяйка опять подскочила с кровати и повторила свой поход в первую комнату для уто-ления жажды тем же способом, которым она возвратилась оттуда первый раз. Потом пошла назад... Потом снова - утолять жажду...Ночной стрип-тиз за два рубля продолжался почти до самого утра... Маша с Тимкой так уморились, что к утру просто отключились. Растолкала их хозяйка. Она была уже одета, умыта и причесана. Кровать прибрана. 'Пора вставать, - виновато сказала хозяйка. - Вы уж меня извините за вчерашнее: плохова-то мне было. Выпили вчера немного с соседкой. А мне уже пора на рабо-ту. Если хотите, я вам верну ваши деньги...' Тимка с Машей быстренько собрались и ушли с утра пораньше добывать себе хоть какой-то угол. Подходящее жилье нашли довольно быстро на соседней улице. Хозяева брали за небольшую времянку, стоящую в углу двора недавно выстроен-ного дома, небольшую сумму. Основное удобство состояло в том, что жить можно было отдельно от хозяев. В это утро они оба даже не опозда-ли на занятия. Вечером, собрав вещи, они навсегда покинули свои общаги. Для них начиналась настоящая семейная жизнь...
  
  17. Все когда-нибудь кончается
  Между тем скоро Тимку вызвали в суд на повторное рассмотрение дела. Заседание проходило в прямо противоположном ключе по сравне-нию с первым: судья сразу заткнул рот адвокату Витька, как только тот принялся описывать всякие непристойности. Тимку выслушивал внима-тельно, не поддакивая и не показывая своего отношения к истцу. Витька тоже слушал без эмоций. После недолгого совещания объявил решение суда: 'Витька выселить'. Тимка, выходя из зала заседания, уже знал, что Витек подаст апелляцию в Верховный суд, однако был уверен, что, судя по ходу этого суда, решение оставят в силе. Однако не тут-то было: когда Тимка пришел на заседание Верховного суда, то во главе тройки судей он увидел даму, которая председательствовала на первом суде, вынесшем решение в пользу Витька. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! И действи-тельно: чуда не произошло. Дама всего за две минуты заседания отменила решение суда в пользу Тимки и направила дело в суд низшей инстанции. Колесо завертелось... Витек выходил из зала, как премьер-министр после заседания своего кабинета...
  Тимка с Машей обустраивались на новом месте, как могли. Хозяева дали им в пользование какой-то сбитый из кривого горбыля стол, больше походивший на старую раскладушку, обитую сверху еле струганными досками, и узкую железную односпальную кровать образца, как пошутил Тимка, 'одна тысяча восемьсот девяносто первого дробь тридцатого года' - года изобретения и модификации русской трехлинейки, с помощью ко-торой когда-то Тимку учили стрелять. Старушка так срабатывала, что по-сле небольшого выстрела Тимку отбрасывало от бруствера сантиметров на сорок. Ложе кровати было перетянуто редкими старыми ржавыми пружинами, так что сколько Маша с Тимкой не бросали на него старого тряпья, чтобы изобразить нечто вроде матраса, ничего не получалось: тря-пье проваливалось сквозь пружины на пол. Но все же с этим на первых порах кое-как устроились. Времянка состояла из малюсенькой кухоньки и небольшой комнатенки. В кухоньке у самой двери, выходившей прямо на улицу, примостилась миниатюрная печурка, которую им обоим предстоя-ло чем-то топить: наступали холода. Они выкроили немного денег и при-везли полтонны угля и немного дров и аккуратно сложили все за времян-кой. До наступления сильных холодов пока не топили, а спали на желез-ной кровати практически один на одном, проваливаясь, как в люльке, поч-ти до пола, накрывшись сверху всем, чем только было возможно. И на-прасно они так поступали, пытаясь экономить и растянуть топливо на всю зиму. Лучше бы они топили! В один из холодных дней они решили не-много протопить печурку и Тимка побежал за времянку. Ни угля, ни дров он там не нашел. От угля осталось лишь одно воспоминание да большое черное пятно. Хозяин сделал удивленное лицо и развел руками. На другой день Тимка, не привлекая внимание хозяев, как борзая, начал лазить по земле от времянки по направлению к хозяйскому дому. Да, следы угля вели к нему... Денег на покупку новой порции топлива уже не было, как и денег на снятие нового жилья: все ресурсы, какими они располагали, они отдали хозяевам вперед за шесть месяцев. Теперь предстояло провести зиму в неотапливаемой времянке. О возврате в общежитие и речи не мог-ло быть: что с возу упало, то пропало...
  
  ...Снег за окном и на окне.
  И с потолка, как с неба, - снег.
  И мы с тобою - на войне,
  А не в объятиях утех.
  Мы разобьем кольцо блокад,
  Преодолеем их кольцо.
  Не просто так, не наугад,
  Мы плюнем счастьем им в лицо...
  
  Перед наступлением настоящих холодов Тимка выпросил у универси-тетских ребят-физиков полуметровую цементную трубу, крупную спи-раль, какая употребляется для создания тепловых элементов, и соорудил на металлических ножках электрический обогреватель 'козел'. В другой лаборатории ему помогли с мотком алюминиевой проволоки. В одну из ночей, когда землю уже припорошил небольшой снежок, они с Машей в тайне от хозяев, прокопали неглубокую двадцатиметровую траншейку от окна времянки до водопроводного крана, расположенного прямо напро-тив крыльца хозяйского дома. В траншейку уложили алюминиевую про-волоку, одним концом прикрепив ее к нижней части водопроводной тру-бы, а другой конец просунули в оконную щель времянки, которую раско-лупали обычным ножом. Все свои деяния, как могли, тщательно замаски-ровали. Можно было включать домашнего 'козла'... Это устройство, ко-торое они тайно использовали только по ночам, предварительно занавесив окошко времянки, помогло им пережить суровую морозную зиму того года...
   Среди зимы состоялся третий суд по выселению Витька, который, как и второй, постановил выселить этого клеща. Однако, как и во втором слу-чае, дама из Верховного суда отменила выселение. Для Тимки вопрос вы-селения приобрел тупиковую ситуацию: не пойдет же он в Верховный и не заменит в нем эту даму! А именно она занималась там гражданскими делами. Ждать, пока она уйдет на пенсию, было долговато: сам скорее достигнешь этого возраста. А что дальше делать, было совершенно непо-нятно. К весне из финорганов снова нашли Тимку и вручили очередную бумажку на оплату налога. Сказка про белого бычка продолжалась... И Тимка пришел в настоящую ярость: да что ж это за власть такая, в которой процветает одно жулье? И везде - глухая стена, куда ни ткнись! И еще много чего срывалось с Тимкиного языка, отчего Маша, имея в кармане партийный билет и до тонкостей зная весь механизм, связанный с его на-личием, приходила в настоящий ужас. 'Забудь ты все, как злой сон! - ус-покаивала она Тимку. - Черт с ней, с этой комнатой и с этим Витьком, пропади он пропадом! Посадят ведь тебя за твой язык!' Но Тимка уже пошел вразнос и удержать его не могла никакая Маша. Он сел за их гор-батый стол и на шести листах изложил все, что думает о современном со-стоянии власти, судах, прокурорах и партии, которая всем этим управляет. Не оставил в покое и международное положение страны, на котором от-ражается весь этот бардак. Ну и много еще чего выплеснул он на дрожав-шие под его рьяным пером листы... Отправил все заказным письмом в республиканскую газету - орган ЦК Компартии Молдавии. Маше о пись-ме ничего не сказал, чтобы ее не пугать...
  Не прошло и недели, как почтальон подошел к их времянке и, протя-нув какое-то письмо, попросил расписаться в получении. Тимка расписал-ся и вскрыл конверт. Письмо было из Верховного суда. В нем сообща-лось, что решение об отмене решения районного суда о выселении граж-данина такого-то пересмотрено по протесту прокурора города и что этот гражданин подлежит выселению в недельный срок. Тимке предлагалось прибыть на место выселения к определенному времени, куда 'одновре-менно прибудет судебный исполнитель и представители милиции для приведения в исполнение решения суда'. Да... Теперь подумаешь, нужно ли иметь так называемый независимый суд, или следует перестать ругать партию и принимать в нее только порядочных людей... Тимка чесал свою вихрастую макушку... Через десять дней они с Машей уже отмечали 'но-воселье': сидели рядышком на двух табуретках в пустой, еще до Армии Тимкиной комнате, и целовались. Сквозь неприкрытый проем двери, вы-ходивший прямо во двор, виднелась высокая зацветающая вишня...
  Жить стало немного полегче: на четвертом курсе Маша окончательно перешла на заочное отделение и начала на постоянной основе работать в детском саду, сначала некоторое время воспитателем, а потом заведую-щей. К Тимкиной повышенной стипендии появилась прибавка, которую никто из руководства никак не объяснял. Прибавка касалась только двух групп математиков, специализирующихся на применении электронно-вычислительных машин. Остальные две группы математиков такой до-бавки не получали. По факультету ходил устойчивый слух, что 'вычисли-телей' заранее закупило военное ведомство. Ну и пусть себе закупает. Об этом Тимкины однокурсники не особенно беспокоились. А пока дают деньги ... С прибавкой Тимка стал получать даже больше, чем воспита-тельница в детском саду. В начале пятого курса всех 'вычислителей' по-слали на годовую производственную практику в Киевский институт ки-бернетики АН УССР. Так он официально назывался. Все практиканты расселились вокруг института по частным квартирам. Тимка попал на квартиру к одной старушке, одиноко жившей в двухкомнатном кирпич-ном домике в трех остановках от института. Старушка жила бедновато, хотя ее иногда посещал сын, крупный полный мужчина средних лет. Кем он работал, Тимка не спрашивал, но в комнате бабульки почти во всю стену в богатой раме висела картина, им написанная. Роскошный осенний сосново-лиственный лес яркими красками просто завораживал каждого, входившего в дом. Сын с матерью садились за стол, часто выпивали и го-ворили между собой почти всегда по-польски. Именно там Тимка впер-вые услышал настоящий живой польский язык и ему язык очень понра-вился. Вообще Тимке нравилось все то, с чем он никогда не сталкивался. Он сбегал в книжный магазин, купил в нем учебник польского языка и принялся осваивать 'пшецкий', приставая к бабушке. Бабушка по боль-шей части отбивалась от квартиранта, но иногда, будучи в добром распо-ложении духа, кое-что объясняла. Но больше она рассказывала, как она, украинка, вышла замуж за поляка и уехала в Варшаву, как родила там своего сына, как... В общем, когда началась война, сыну уже было во-семнадцать и они оба оказались в партизанском отряде под Киевом. Когда сын приходил в гости к матери и они, сидя за обедом, вспоминали про партизанский отряд, почти всегда переходили с польского на украинский: 'А пам'ятаете, мамо', 'А пам'ятаешь, сынку'... Бабушка была очень эко-номна и печь протапливала только когда была угроза образования в ком-нате сосулек. То ли она еще не отвыкла от партизанских условий, то ли ее одолевала бедность. Скорее всего - второе. Но Тимка от этого не особен-но страдал, пройдя суровую школу выживания во времянке, в которой они с Машей пережили зиму при холодной печке. Намного больше он страдал от разлуки с Машей: его командировка в Киев длилась с сентября по май, и это было порой просто невыносимо. Как она там управляется одна в этой почти пустой комнате? Хотя они перед его отъездом приоб-рели в комиссионке старенький диван, шкаф, стол, заготовили на зиму угля и дров, но этой изнеженной хрупкой московской женщине надо было самой, как заправскому истопнику, возиться с углем и топить капризную печку... А по ночам быть одной, когда твоя наполовину стеклянная дверь выходит прямо в одинокий пустой темный двор, где напротив - глухая стена соседского дома и ни к какому соседу, при случае, не докричаться? Все свои командировочные Тимка тратил на поездки между Кишиневом и Киевом. На поезде ли, на автобусе ли, но ровно один раз в две недели он бывал дома, как штык... На Тимку, когда он бывал в одиночестве в ба-булькиной комнате, нападала такая тоска, что он не знал куда от нее де-ваться. Именно в этот период он начал писать свои первые стихи. Он ни-когда не подозревал, что дойдет до жизни такой, однако человек предпо-лагает, а Бог располагает... Правда, он еще в школе замечал за собой, что у него часто появляется, как говорят боксеры, 'состояние грогги', некий туман в голове, когда он слышал какое-нибудь волнующее его стихотво-рение или прочитывал хорошую прозу. После прочтения некоторых книг он неделями ходил под их впечатлением и с трудом переключался на по-вседневную жизнь. Первые стихи были просто ужасны. Ни рифмованные, ни белые, и даже ни серые. Просто - никакие. Но строки, появляясь на линованной бумаге, впитывали в себя его ужасную тоску и облегчали его существование в этом мире.
  
  Я не много дарил хризантем,
  В кольцах, в золоте ты не ходила,
  И подруг своих чувственных тем
  Никогда ты с ума не сводила...
  
  Как остатки следов от зарниц,
  Мои мысли мешаются, бьются.
  Косяки этих трепетных птиц
  Наполняют слезой мое блюдце...
  
  Но все когда-нибудь кончается. Окончилась и эта тяжелая команди-ровка. Тимка возвратился домой с написанной дипломной работой. На распределении его, как молодого специалиста, получившего красный ди-плом, усиленно приглашали вернуться в Киев, в уже знакомый ему инсти-тут, но он отказался: квартиру обещали только через год, а здесь, дома, уже имеется хоть какой-то свой угол... Все еще наивный Тимка не знал, что бывает, что люди ждут квартиру всю жизнь и обретают постоянное жилье только за кладбищенской оградой... В конце концов Тимка подпи-сал направление в местный, только что созданный, Политехнический ин-ститут, проректор по науке которого искренне заверял Тимку, что через год пошлет его в целевую аспирантуру: новому институту очень нужны хорошие кадры...
  На момент, когда Тимка пришел на работу в Политех, в городе было всего две ЭВМ: одна - в Академии наук, а вторая - в Политехе. В Акаде-мии машина была помощнее, примерно одного порядка с теми, на кото-рых приходилось работать Тимке в Киеве в Институте кибернетики. В Политехе же - это одни слезы: самая первая модель Минского завода вы-числительной техники. 'Слезы' - это еще мягко сказано. Точнее сказать 'Одно название'. И специалисты по ее техническому обслуживанию име-ли соответствующие способности. Было бы справедливо, если бы подоб-ные специалисты на своем горбу всегда носили отличительные знаки, но не в виде погон или каких-то нашивок, а в виде огромных двойных кавы-чек-крыльев. То есть, чтобы всем было видно, что это 'как бы специали-сты'. Машина у них почти всегда не работала. То есть она как-то мигала своими лампочками на пульте управления, но реальных действий никаких не производила. Два технаря, один из которых близкий родственник про-ректора по науке, он же 'Начальник машины', а другой - родственник какого-то завкафедрой и по совместительству - инженер-электронщик, важно расхаживали перед многочисленными посетителями машинного зала, желающими своими глазами лицезреть чудо современной техниче-ской мысли, и пытались на понятном им языке объяснить ближайшее бу-дущее современной науки, которой партия дала в руки такую мощную технику. Потом они оба надолго исчезали из машинного зала: они не лю-били эту железяку и очень боялись к ней прикасаться. Однако надо было как-то делать рабочий вид. И каждый из них выполнял присущие только ему акробатические пируэты. Начальник машины, например, каждый раз забегая в зал, пулей подлетал к пульту управления и, тыча своим началь-ственным перстом в круглое стекло прибора, показывающего напряжение в сети, громогласно кричал присутствующим: 'Следите за накалом! Сле-дите за накалом!'. В институте он изучал, что машина - ламповая, а у ламп есть анод и катод, а у анода есть свое напряжение. И это напряжение начальника очень беспокоило. Вообще слова 'напряжение' он где-то внутри себя побаивался и поэтому к прибору, показывающему напряже-ние в сети, относился с явным подозрением. Другой родственник инсти-тутского начальника был более изящен в своем отношении к технике. Когда Тимка говорил ему, что машина не работает, тот эффектно момен-тально запускал тест, который тут же 'проходил'. 'Вуаля! - картинно раз-водил руками 'специалист', - все в полном ажуре. Это ты не умеешь со-ставлять программы, чтобы они работали!' Так продолжалось довольно долго и было не в пользу Тимки: начальство требовало результатов, а ма-шина никак не фурычила, а родственник завкафедрой картинно разводил руками. Но в нашей благословенной стране давно открыли объективный закон, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих. И Тимке пришлось как-то самому выходить из положения. Он пошел в Академию и нашел там электронщика, который в свое время монтировал их горе-машину. Уговорил его посмотреть на свое бывшее детище. Тот согласил-ся просто из любопытства: была машина, как машина: слабенькая, но ра-ботала четко. Когда этот некрасивый, остроносый, словно гончая, бело-брысый парень начал копаться в машине, он в пять минут понял, в чем дело: тот, кто постоянно демонстрировал свое знание французских вос-клицаний типа 'Вуаля!', был обыкновенным мошенником. Он зациклил тест на одной команде и оттого у него всегда этот тест 'шел', подтвер-ждая, что машина в работоспособном состоянии. В этой связи Тимка вспомнил некоего Витю, электронщика из отдела, в котором Тимка про-ходил практику в Институте кибернетики. Если их отдельская машина хоть в малом совершала какую-то заминку, девочки-операторы тут же кричали спасительное слово 'Витя!'. Витя лениво появлялся из соседней комнаты, так же лениво просил еще раз запустить машину и, не глядя в ее нутро, лениво говорил дежурному электронщику: 'замени ячейку... '. И называл ее номер. И лениво уходил в свою комнату. Электронщик знал Витины способности, безропотно лез вовнутрь машины, вынимал из нее нужную ячейку и заменял ее такой же из ЗИПа. Машина начинала рабо-тать, как часы. Витя был сам по себе и никаких крутых родственников ни в институте, ни в его ближних и дальних окрестностях не имел. Он был обыкновенным специалистом без кавычек. Он был обыкновенным инже-нером.
  
  18. 'Откуда у тебя такие уши?'
  ...Вскоре в доме появился Петруша: в один день Маша как-то засуе-тилась и сказала, что ей срочно надо лететь в Севастополь. Что да как, не объяснила. Сказала только, что на месте ей все станет ясно, а пока она са-ма толком сказать ничего не может. А потом Тимка получил телеграмму: 'Встречай нас с Петей'. Вот такой был неожиданный подарок. Тимка от-правился в аэропорт. В здание аэровокзала Маша вошла, держа за руку небольшого, наголо остриженного лопоухого мальчишку в шортах, се-ренькой курточке и сандаликах на босу ногу. Мальчишка вовсю вертел своей круглой головкой во все стороны и, когда они подошли к Тимке, совсем ничему не удивился, а только молча ему улыбнулся. Мать, видимо, уже провела инструктаж. Когда же сели в автобус, идущий в город, он все время с любопытством поглядывал на Тимку. Глядя на его лопушки, Тимка спросил, смеясь: 'Откуда у тебя такие уши?' 'Отец часто драл', - как о чем-то привычном доложил Петруша. 'Баловался, наверное, во-всю?' - не отставал Тимка. 'Не знаю', - односложно отвечал Петруша, с явным удовольствием взирая в окно на незнакомые ему холмы и прибли-жающиеся здания городской окраины. Он вел себя так, словно приехал в другой город на экскурсию. Позже Маша рассказала, что Петькин отец вызвал ее и потребовал, чтобы она забрала ребенка: он, де, женился и у него родился малыш. А с этим никакого сладу не стало. Так это или нет, Тимке проверить было невозможно, да и толку от такой проверки не было никакого. В душе он понимал, что этим все должно было кончиться: как только у матери появилась хоть маленькая крыша над головой и она по-чувствовала, что не умрет с голоду, она тут же вцепилась в своего птенца. И вот... Против инстинкта не попрешь... Мальчишка оказался ласковый и постоянно забирался к ним обоим в постель. Маша стеснялась такого его поведения и шутливо поругивалась, однако на Петрушу это мало дей-ствовало. Да и Тимка не возражал. Не прошло и нескольких дней, как Тимка, придя с работы, обнаружил, что крышка магнитофона, который они с Машей совсем недавно купили, вся извазюкана какой-то коричне-вой краской. 'Петька, - виновато развела руками Маша. - Ты уж его не ругай. Я сама с ним уже разобралась. Где он только краску раздобыл, чер-тенок!' 'Кроме, как в школе у ребят, больше негде, - не очень весело под-сказал Тимка, - исследователь-преследователь...'. Этим событием, есте-ственно, дело не закончилось. Спустя месяца полтора после приезда Пет-руши, Тимка решил поиграть на своем аккордеоне, который стоял между шкафом и их с Машей диваном. Когда Тимка попытался взять в руки ак-кордеон, тот так и рассыпался в его руках. Пятнадцать лет аккордеон слу-жил Тимке, но ждал своего часа. Ждал, когда в доме появится Петруша и наступит ему, немцу, полный конец. Дождался. Оказывается, Маша давно этот факт обнаружила, но не осмеливалась Тимке сообщить эту радост-ную для него новость. Думала, что все как-то сгладится: от большой радо-сти людям тоже становится плохо... На этот раз Тимка пообещал Петру-ше, что придется ему применять отцовский прием и что девочки его по-том не станут совсем безухого любить. Петруша набычился и сказал, что он только хотел посмотреть, что там внутри такое играет... Маша не зна-ла, куда себя девать и при всех пообещала, что 'Мы купим новый, а этот все равно старый был. Туда ему и дорога!' Еще со студенческих времен она ревновала Тимку к его аккордеону: несколько раз в летнее время Тим-ка играл на танцах туристам, которые размещались в их студенческом городке. И молоденькие туристки роем крутились вокруг аккордеониста, что совсем не прибавляло энтузиазма постоянно сидевшей рядом его под-руге. Еще тогда Маша, как бы шутя, пообещала Тимке: 'Я его когда-нибудь разобью вдрызг!' Может, это время настало и Петруша явился только поводом? Как бы то ни было, но Маша свое обещание сдержала: старый, развлекавший когда-то туристок аккордеон был разбит абсолютно вдрызг, но и спустя некоторое время, был куплен другой. Не новый, прав-да.. Из комиссионки. Но, по сравнению с предыдущим, казавшийся вы-шедшим только что из ворот музыкальной фабрики. Это был настоящий, полный, сверкающий множеством регистров как со стороны клавиатуры, так и в басовой части перламутрово-бордовый Вельтмейстер. Из него можно было извлекать такие звуки... Тимке подобный инструмент и не снился. Действительно, все, что ни делается, все - к лучшему! Браво, Пет-руша! Браво, Маша!
  
  19. 'Дурак ты все-таки, Вологодцев!' -2
  Между тем на работе Тимка был занят по горло. К ним 'на машину' шли и шли со своими проблемами, связанными с различными расчетами, ассистенты, преподаватели, доценты, профессора, заведующие кафедра-ми. Часто наведывался и сам ректор. Иногда, начитавшись научно-популярных журналов, посетители требовали решить такие задачи, кото-рые даже сами были не в состоянии сформулировать. Единственным их аргументом был такой: 'Машина все может!' В то, что 'машина' практи-чески была неспособна решать даже простенькие задачки из-за своей ми-зерной памяти и почти никакой скорости расчетов, никто просто не желал верить. На Тимку смотрели с явным недоверием и огромной подозри-тельностью. Когда он просил очередного 'клиента' рассказать ему, как он представляет решение задачи, которую требует 'перевести на машину', тот делал круглые глаза и удивленно предлагал: 'А вы заложите в нее ин-формацию и пусть решает' . 'Какую информацию?' - уточнял Тимка и в ответ видел неопределенные жесты руками в пространстве. Правда, таких было не очень много, но именно они потом ходили по ректорам-проректорам, высказывая свое явное разочарование организованным вы-числительным центром, который ничего не может... Были и отдающие себе реальный отчет в возможностях этой техники. К тому времени почти на всех факультетах читалась дисциплина 'программирование' и новое поколение студентов, аспирантов, молодых преподавателей во многом понимало, что к чему. Да Тимка и сам вел несколько групп на строитель-ном факультете. Однажды по институту прошел слух, что зав. кафедрой сопромата создал оригинальный математический метод решения задачи по определению реакции металлических оболочек на воздействия окру-жающей среды. Сам метод опубликовал солидный математический жур-нал Академии наук в Москве. Для маленькой республики и особенно для только что организованного института это было событие эпохального значения: об их достижении сообщено в таком солидном журнале миро-вого уровня! Действительно, как тут не гордиться, если во время бурного развития космонавтики, метод позволял исследовать поведение оболочек космических кораблей! Первооткрыватель готовился защищать доктор-скую диссертацию на основе проведения массы расчетов и анализов, в основе которых лежал его научный метод. И первооткрыватель пришел к Тимке и предложил постоянное сотрудничество: Тимка делает программы расчета поведения оболочек, в основе алгоритма которых лежит изобре-тенный метод, проводит расчеты на машине, анализирует результаты вме-сте с автором, а автор метода обеспечит Тимке защиту кандидатской дис-сертации. Тимка принялся за работу и вскоре получил первые результаты. Результаты автору не понравились. Он пришел к Тимке и попросил его проверить программу: в ней явно содержалась ошибка. Не может быть такого поведения оболочки при таких параметрах. Это против здравого смысла. Тимка проверил программы, но никакого криминала в них не на-шел и попросил автора метода 'покачать' алгоритм: поизменять парамет-ры в ту и другую сторону. После такой 'качки' некоторые результаты получились вполне удовлетворительными, а некоторые - не очень. Автор долго и усиленно анализировал полученные результаты и в конце концов недовольный, даже раздраженный, заявился к Тимке с претензиями: мол, в программах - явная ошибка, и он дальше не сдвинется с места, пока Тимка не переделает программы. Тимка крутил свои программы и так, и сяк, и на работе, и вечерами дома, но никакой ошибки обнаружить не мог. Не находил и все! 'Ищите! - твердил свое автор метода. - Плохо ищете! Ошибка есть! Это видно по результатам расчетов!' Тимка в сопромате мало что понимал: этот предмет он не изучал. Но он изучал такие предме-ты, что какой-то там сопромат по сравнению с ними был просто детским лепетом! Чтобы понять суть претензий автора метода, Тимка по уши залез в Центральную библиотеку, набрал там кипу переводных журналов по космонавтике американского космического агентства НАСА и принялся их изучать. Искал статьи по теме исследования автора метода, который так его донимал. Кое-что нашел. Разобрался и убедился, что результаты, которые он получил на своей машине - полная чушь! Автор метода был прав! Но и в своей программе Тимка ни капельки не сомневался! Какой вывод? Надо искать ошибку в алгоритме, т.е. в методе! Но такого не мо-жет быть! Академический математический журнал не может давать по-добные сбои и публиковать нелепости! Однако делать ничего не остава-лось, и Тимка принялся за анализ самого метода. Речь шла о решении так называемых нелинейных краевых задач первого порядка. Эта была об-ласть дифференциальных уравнений, которая Тимке всегда нравилась. Вообще после окончания университета он чувствовал себя настолько ма-тематически подкованным, что явно обнаруживал в этом свое превосход-ство над любым сотрудником в техническом вузе. Тимка сделал новые программы специально для проверки метода и принялся с их помощью исследовать метод. Вычерчивая по результатам расчетов различные кри-вые, он заметил, что формы некоторых кривых ему что-то напоминают. Где-то он уже видел похожие кривые. И он догадался: такую форму име-ют экспоненциальные функции! Он тут же подставил в уравнение такую функцию и получил точное решение уравнения! Не приближенное, какое давал метод заведующего кафедрой сопромата, а абсолютно точное! Но от этого можно было только заплакать: метод был завуалированным обма-ном, в который верил сам автор. Метод работал только в тех случаях, ко-гда оболочка себя вела как экспонента. Если это было не так, метод не работал. Тимке стали понятны такие отклонения расчетов от здравого смысла. Он тут же побежал на кафедру сопромата. Автор метода взял Тимкину бумажку с доказательством ложности метода, долго-долго смот-рел нее и молча положил к себе в карман... На этом сотрудничество Тим-ки с кафедрой сопромата закончилось. Спустя много лет, когда Тимка ра-ботал в другой организации, он узнал, что бывший завкафедрой сопрома-та, проживающий нынче в государстве Израиль, все же защитил доктор-скую, в основе которой лежал раскритикованный Тимкой метод расчета оболочек воздушных кораблей, и добился-таки своего: получил звание профессора...
  Вообще некоторые моменты работы в Политехническом явились для Тимки полным откровением. В первую осень его послали во главе группы студентов на работу в совхоз. В группе были третьекурсники и четверо-курсники - человек сто пятьдесят. Погрузились в бортовые грузовики и отправились помогать Родине в уборке урожая. Ехать надо было километ-ров двести на север на самую границу с Украиной. Когда приехали на ме-сто и выгрузились, Тимка приказал всем быть на месте выгрузки, а сам пошел договариваться к руководству совхоза о размещении приехавших и об организации работы группы в совхозе. Не успел он начать свое движе-ние вниз к конторе с пригорка, на котором их выгрузили, как возле него остановился, подняв за собой клубы пыли, директорский газик. Как ди-ректор понял, что именно возле Тимки ему надо остановиться, было про-сто непостижимо. Однако он быстро вылез из газика и уверенно подошел к Тимке, протягивая ему руку: 'Вы руководите группой?' 'Я, - удивился Тимка. - А вы, как я понимаю, из руководства совхоза?' 'Да, я директор этого хозяйства, - почему-то озабоченно ответил директор. - Ну, как? Он доехал нормально?' 'Кто это 'он'? - Тимка подумал, что пропустил ка-кую-то фразу директора, и предложение получилось незаконченным. - Не совсем вас понимаю'. 'Ну, как же? - засуетился директор, - вас, что, пе-ред поездкой не инструктировали? У меня в кабинете уже весь телефон покраснел от звонков 'Что да как'!'. 'Инструктировали, конечно, - Тимка ничего не понимал, что происходит. - Как быть в пути, как действовать по приезде сюда и т.д.' 'Ну вот! - обрадовался директор. - А про него что говорили?' 'Да про кого это 'про него'? - Тимка попрежнему ничего не мог понять из торопливых вопросов обеспокоенного директора. - Я ниче-го не понимаю! Кого вы имеете в виду?' 'Щелокова, конечно, - почему-то шепотом на ухо Тимке поведал свое беспокойство директор. - То есть, не его самого, а его сына. Мне еще вчера звонили, описали вас и просили, чтобы я тут все ему обеспечил, и чтобы вы...' 'Постойте, постойте, - пре-рвал его Тимка. - Это какой-такой Щелоков? Тот, что в Совнархозе?' 'Да, да! - испуганно закивал головой директор. - Он самый! Если с его сынком тут что-нибудь... Не дай Господь! Нам с вами головы не сносить! Мне уже столько раз звонили из Кишинева и предупреждали...' 'Я и не знал, что в группе едет такая птица, - развел руками Тимка. - Ну и что с ним надо делать?' 'Я поселю его отдельно от группы, - затараторил директор, - мы уже подготовили ему в нашем совхозном домике комнату. Ну и вы со своей стороны... В общем... не нагружайте его... Пусть, как хочет... Можно с работы вмиг слететь... Если не хуже...' Тимке было противно смотреть на этого трясуна, но он не подал виду и успокоил директора: 'Я сейчас пойду к группе и разберусь, что к чему.. Вы лучше покажите, где мы будем размещаться'. Директор показал на низенькое, аккуратно побе-ленное строение барачного типа у подножья холма, на котором они стоя-ли: 'Вон в том строении. Мы там все убрали, на полы постелили матрасы и подушки. Каждому - по одеялу. В общем, как могли... А вы будете раз-мещаться вон в том доме у нашего агронома. Он вам комнату пригото-вил'. Дом агронома находился совсем недалеко от барака. Тимка вернул-ся к ожидавшей его группе. Этот трусливый директор его уже завел. Надо же устроить такой переполох! Звонки из Кишинева, беготня тут, в совхо-зе... Один из ста пятидесяти... Тимка подошел к группе и по-армейски приказал всем построиться в две шеренги. Это гражданское сообщество стало лениво кое-как выстраиваться. Тимка ждал. Наконец, шеренги хоть и криво, но выстроились. 'Студент Щелоков! - вызвал Тимка, - выйти из строя!' Из задней шеренги, раздвинув руками впереди стоящих, появился удивленный худенький среднего роста паренек. 'Ты как намерен здесь работать: один или со всеми? - громко спросил его Тимка'. 'Со всеми! - тихо ответил, оглядываясь, парень.' 'Громче скажи!' - Тимка смотрел на парня и ему было того жаль: родители, а скорее всего - прислужники, сильно осложняют жизнь этому тихоне. 'Со всеми! - громко выкрикнул парень и заулыбался. Строй одобрительно загудел. Инцидент с появлени-ем в совхозе такой заметной фигуры был исчерпан. Директор продолжал мирно руководить уборкой, а от Щелокова Тимка ни разу не услышал ни одной жалобы или пожелания. Он и вправду оказался тих и работящ. Правда, за полтора месяца, которые группа находилась в совхозе, к Щело-кову несколько раз приезжала черная 'Волга', но никаких последствий за собой это не повлекло...
  Но для самого Тимки эта поездка не прошла без последствий: когда он уезжал со студентами, Маша была на третьем месяце беременности, а ко-гда вернулся... Она все время боялась, что их жизнь с Тимкой не сложит-ся... 'Я поднимала вон тот тяжелый камень, - она показала на лежащий у забора их дома белый котелец, - и все... Врач, делавшая аборт, ругала меня трехэтажным матом... Было два мальчика...' Они жили граждан-ским браком и Маша не хотела ничего менять. Остерегалась. Но для вла-сти это был большой непорядок. Пока Маша училась, она имела времен-ную прописку в общежитии, а Тимка - в своем доме. У Маши была по-стоянная прописка в Москве, и терять ее для любого москвича было рав-носильно самоубийству. Но после перехода Маши на заочное отделение, ее из общежития быстренько выписали, и она оказалась в городе на неле-гальном положении: в паспорте оставался штамп о временной прописке, который позволял ей работать. Но это хрупкое подвешенное состояние грозило близкой бедой: первая внимательная милицейская проверка и - пиши пропало. Временную прописку в Тимкиной комнате ей не разреши-ли: комната имела площадь в 12 квадратных метров и по существовавшим правилам на такую площадь второго человека прописать было нельзя. Чтобы вообще в городе прописаться постоянно, надо было отказаться от московской прописки. Бедная Маша: она совершенно не знала, что ей де-лать! Оформлять законные отношения с Тимкой, которые бы позволили ей прописаться у него, боялась: а вдруг эти узы ему станут тесны и им придется разбежаться! Выписываться из Москвы и навсегда остаться без прописки, между небом и землей, в нашей стране Советов - кто пойдет на такое? А к ним в дом вдруг ни с того, ни с сего стал заглядывать участко-вый. То его десятилетиями не было видно, а тут вдруг на тебе! Проверка документов! Почему гражданка проживает в данном помещении, когда она временно прописана в общежитии? На каком таком основании? По-стоянно прописана в Москве? Тогда езжайте, гражданка, в столицу нашей любимой Родины и не нарушайте заведенный порядок! Через неделю приду проверю! Ему говорили, что это - семья, что вскорости все устро-иться, что сейчас пока... Не положено! Не по-ло-же-но! Он принялся хо-дить к ним, как на постоянное дежурство. Маша, завидя через забор его фуражку, мгновенно пряталась, закрывая дверь и не отзываясь на стук. Если Тимка бывал дома, он выходил к милиционеру и говорил, что Маша уехала в Москву решать свои проблемы. Эта канитель тянулась довольно долго, но до бесконечности продолжаться не могла. Участковый вцепился в проблему, как чесоточный клещ. В конце концов, Маша отказалась от московской прописки и принялась бегать по инстанциям, чтобы ее посто-янно прописали к Тимке. Ничего не получалось, а участковый продолжал приходить на свой пост... Маша была в полном отчаянии. Тимка ее успо-каивал: 'Не переживай: если уж совсем не получиться, пойдем в ЗАГС. Хочешь ты или не хочешь. А после этого они никуда не денутся. Разре-шат'. Помогло то, что она работала зав. детским садом: детсад был совре-менный, большой, на двенадцать групп, и районное и городское начальст-во его иногда посещало. Ну а Маше, в свою очередь, чуть ли не ежеднев-но приходилось бывать по делам, то в районо, то в гороно. В общем, как обычно, кто-то кому-то позвонил, и все участковые сразу забыли про за-кон: перестали ходить к ним в дом, как на работу, а Маша получила по-стоянную городскую прописку у Тимки под боком. Более того: ее поста-вили в очередь на квартиру. Это было настоящее достижение: Тимку не ставили ни на какую очередь из-за его частновладельчества. Ни на полу-чение государственной квартиры, ни на получение кооперативной. Их Политех строил кооперативный дом и все Тимкины сотрудники, с кото-рыми он сюда пришел работать после университета, получили в доме квартиры. Квартиры тогда были настолько дешевы, что Тимка с Машей могли без труда собрать на первый взнос. Но... Самое интересное со-стояло в том, что в квартирном плане Тимке в городе ничего не светило, пока он имеет частное владение. А если бы он попытался его продать, он должен был сразу выписаться, потерять городскую прописку и убираться из города. Хороший подарочек ему сделала его родная мать! Все-таки Маша поправила дело. Одновременно к этим Машиным неприятностям Тимка добавил свои: он поствил перед ней вопрос ребром: 'Или у них будет ребенок, или...' На следующее лето беременная Маша на себя, на будущего ребенка и на Петрушу из освободившегося фонда получила не-большую двухкомнатную квартирку в особняке в одном квартале от цен-тральной улицы. Ее гражданский, читай, незаконный, будущий отец бу-дущего ребенка, оставался числиться частновладельцем на своей Старой Почте. Закон не позволял ему переезжать на новое место жительства вме-сте с его незаконной семьей. Но законы - законами, а жизнь - жизнью. И Тимка принялся перевозить их скудное имущество в государственную, с высокими потолками квартиру. В квартиру с широкими с большими мед-ными ручками у двухстворчатых филенчатых дверей, с узкой, до потолка, голландской печью, покрытой изразцом, с любопытными соседями, сную-щими туда-сюда по общему коридору, с отдельной, через коридор, двух-метровой кухонькой, на которой помещалась только небольшая газовая плита да газовый баллон, еле втискивающийся между узким оконцем и грязной раковиной с медным, плохо закрывающимся краном, с будкой-туалетом, примостившейся у дальнего забора, и, наконец, с квадратной выгребной ямой в самом центре маленького дворика, в которую стекались отходы жизнедеятельности местных жильцов - прообраза современной канализации. На частное жилье они с Машей повесили огромный пудо-вый замок... А в ноябре у них родилась дочь...
  ...На работе откровения для Тимки не закончились. Уже несколько человек, совершенно посредственно закончивших вузы и пришедших с Тимкой работать 'на машине', были отправлены в целевые аспирантуры и некоторые возвратились новоиспеченными кандидатами, уже институт получил новую современную ЭВМ и Тимка побывал в Минске на трехме-сячных курсах по ее изучению, уже... В общем, воды много утекло с мо-мента Тимкиного распределения в Политех, а об аспирантуре, как ему было обещано, с ним никто и не заговаривал. Тимка, увлеченно работая буквально день и ночь, забывал об аспирантуре, так как его работа была постоянно связана с какими-то научными разработками. Появились пер-вые научные статьи в институтских сборниках... Но каждый раз, когда очередной бывший его сокурсник приезжал из Москвы или Ленинграда с кандидатским дипломом и уже не узнавал своего недавнего коллегу, Тим-ка словно пробуждался от длительного летаргического сна и вспоминал об аспирантуре. В одно из таких пробуждений он отправился на прием к проректору по науке, который перетянул его сюда обещанием отправить в целевую аспирантуру. Проректор сделал вид, что не помнит Тимку. Одна-ко ему пришлось все-таки вспомнить. Тогда он, обозлившись, сказал Тим-ке, что тот его на распределении не так понял: в целевую аспирантуру ин-ститут посылает и будет посылать впредь только 'национальные кадры', как он выразился, ставя акцент именно на последнем словосочетании. А такие, как он, Тимка, должны самостоятельно пробиваться в науку. 'Ина-че мы уедем в какой-нибудь Тамбов и оголим национальную науку?' - уточнил у него Тимка, вспоминая субчика, который не принял у него до-кументы в Одесский Политех. Проректор не удостоил его ответом... С аспирантурой вопрос был закрыт...
  В это время кафедра, на которой работал Тимка, заключила договор с Академией наук на создание программ и расчет по ним результатов об-следования населения. Обследование проводилось сотрудниками Акаде-мии совместно с кафедрой политэкономии Политеха с целью определить жизненный уровень населения в зависимости от массы различных при-знаков. Опросная анкета представляла собой небольшую книжечку, со-держащую более ста вопросов. Книжечек было тоже вагон и малая тележ-ка: сто тысяч. Вся эта огромная информация в результате должна была превратиться в сто двадцать различных аналитических форм. Разработка программ повисла на Тимке. На кафедре ему сказали, что хотя на выпол-нение все работы отводится один год, но... В общем, обычная история: бери больше и кидай дальше. И побыстрей. Тимка попытался задачу ре-шить 'в лоб': запрограммировать все сто двадцать форм и дело с концом. Однако он чувствовал, что тут попахивает халтурой: завтра придут к нему с другой структурой анкеты, с другими формами и 'тяни мочало - начи-най сначала'. Надо было что-то придумывать, чтобы будущая программа могла настраиваться на любые структуры анкет и любые выходные фор-мы. Но для этой разработки требовалось значительно большее время. Ес-ли еще сможешь придумать соответствующий алгоритм. В ту древнюю пору еще не существовало современных алгоритмических языков. Все программы писались напрямую в машинных кодах. То, что через много лет средненький программист запишет одной строкой, тогда надо было описывать не одной тысячью строк, состоящих полностью из цифр. Пред-стояла довольно интересная, но опасная работа: существовала вероят-ность не уложиться в сроки и сорвать договор. Но Тимка уже отступить не мог: он просто физически не выносил работы ради работы или работы ради денег. Ему требовалось творчество и достижение максимального эффекта. И он создал такой программный комплекс, какой задумал. И уложился в сроки. Оставалось только формально заполнять специальные простые формы и вводить их в машину для расчета. Для подготовки зада-чи к расчету требовалась обычная малоквалифицированная рабочая сила. Кафедра наняла уйму девочек для заполнения форм. Тимка их обучил, и работа закипела. Но он обратил внимание на один факт: в комнатку, где сидела работавшая над задачей группа, часто наведывались не только за-казчики из Академии и забегал завкафедрой политэкономии, что вполне естественно, но приходил проректор по науке и даже сам ректор. И все интересовались, как идут дела. Непонятно совершенно: обычная инсти-тутская хоздоговорная тема, а тут такое внимание. Тут его начал дергать завкафедрой. Было видно, что он явно нервничает. Просил все ускорить. Тимка каждый раз объяснял, что работа идет по графику и срыва не будет. Однако завкафедрой все торопил и торопил. Тимка не выдержал: 'Я пяти-летку в четыре года не намерен выполнять! Это же не гайки на станке вы-тачивать!' 'Да ты знаешь, чем нам все это грозит? - в запале проговорил-ся завкафедрой. - Это же докторская диссертация самого Ивана Иванови-ча!'. Для него это был последний аргумент. А для упертого Тимки - нет. 'Тогда пусть вместе с нашим ректором и вся республика бегает сюда и подгоняет. Готовьте помещение!' И ушел... Все обошлось. Задачу реши-ли вовремя. Зато потом такой поток желающих обрабатывать свои анкеты хлынул на кафедру, что только успевай поворачиваться. Но для Тимки уже все было не страшно: он собрал все инструкции к задаче в одну кни-жицу и выдавал ее заказчику. Тот самостоятельно ее изучал, сажал своих работников за заполнение параметрических форм, и сам же выходил с ними на машину... Знание программирования заказчику уже не требова-лось...
  
  20. 'Дура ты, Машка, как и твой...'
  У Маши на работе начались неприятности: она несколько раз ловила за руку завхоза и повара. Те, объединившись, в открытую воровали про-дукты. Маша пообещала им передать дело в милицию, если не прекратят, а сама стала ходить на кухню проверять закладку продуктов перед приго-товлением пищи, контролировать ее раздачу, отпуск завхозом продуктов на кухню. Пошли анонимки. Мерзкие и злобные, какими они и бывают. Ей ставилось в вину даже то, что она берет в ясельную группу трехмесяч-ных малышей, чего никогда не делала ни одна заведующая в городе: воз-ни с ними много. Ясно, почему: гребет взятки. В садик зачастили комис-сии с проверками: от районо, от гороно, от районной санэпидстанции, от городской санэпидстанции, из райкома партии, из народного контроля. Не было комиссии разве только от Комитета Беременных Женщин. И только потому, что такого комитета не было в природе. Но если какая-то органи-зация имела право сунуть свой нос в какое-нибудь место, она тоже не ос-тавалась в стороне от Машиного детского садика. Искали по всем углам, требовали объяснений и пояснений, составляли протоколы и справки, оп-рашивали персонал и даже деток. Но ничего не обнаруживали. Плохо, конечно, что комиссии имели место быть. Но еще хуже было то, что Ма-ша постоянно нарушала неписанное, но твердо соблюдаемое всеми пра-вило: проверяемый должен накрывать обильный стол и заготовлять для контролеров тяжелые свертки. А эта красавица-заведующая только улы-балась, а при случае могла и отбрить какого-нибудь не в меру ретивого проверяющего, задающего вопросы, от которых у порядочного человека от возмущения перехватывает дыхание. 'Дура ты, Машка! - удивлялись ее коллеги-заведующие, - тебе что, жалко государственных продуктов? Да накрой ты им стол, упои их в усмерть да на дорожку подсунь чего-нибудь вкусненького...' Но 'Машка' была неприступна в своих принци-пах, как скала. Анонимки все поступали, поступали в различные органы, а комиссии все шли и шли... Естественно, что домой Маша приходила поздно и вся почерневшая от таких передряг. А уходила на работу рано-ранешенько, чтобы успеть проверить кухню... Но... Бесконечно это не могло продолжаться. Да и Тимка как-то сказал: 'Хватит тебе тратить свое здоровье в борьбе с этой бандой! Иди работать простым воспитателем. Или иди работать в школу. Что, на детсадах свет клином сошелся, что ли?' 'Я люблю работать с маленькими детками!' - сопротивлялась Маша. 'В школе тоже детки не такие большие. Попросишь младшие классы', - убеждал ее Тимка. И вскоре Маша ему сообщила: 'Все. Ухожу в школу. Но не в простую, а во вспомогательную. Зарплата будет в два раза больше, чем в саду, а мороки...' 'А мороки в сто раз больше? - перебил ее Тимка. - Там же неполноценные дети, насколько я понимаю? Ты им станешь преподавать историю?' 'Нет, я иду воспитателем в продленку. Буду во-дить их на прогулки, по кинотеатрам и музеям, пристраивать их в различ-ные кружки, помогать им готовиться к занятиям... Но вообще мне сказа-ли, что, возможно я стану там секретарем парторганизации или председа-телем профкома'. Тимка поморщился: 'Это тебя дома никогда не бу-дет...'
  Маше дали третьеклассников. Она их довела до восьмого, выпускно-го. Все годы эта сначала непокорная, а потом заглядывающая ей в рот орава, бывала постоянно в их с Тимкой доме, дружила с Петрушей и их дочкой и знала не только Тимку, но и всю живность, которая обитала в их квартире: собачек, кошечек, хомячков и морских свинок. Потом Маша, как мать, бегала по разным учреждениям и пристраивала своих подопеч-ных кого на работу, кого на курсы, кого в спортивное общество... Девоч-ки, прежде чем выйти замуж, отыскивали свою бывшую воспитательни-цу, приводили к ней своих избранников и просили совета... Ребята при-ходили рассказать о своей жизни или похвалиться своими успехами...
   ...Однажды на работе к Тимке подошел средних лет маленький ост-роносенький русоволосый мужичок. Представился. Оказалось, что он юрист и работает доцентом на кафедре техники безопасности и права. Сказал, что готовит докторскую диссертацию и хотел бы сотрудничать с Тимкой: мечтает применить ЭВМ в праве. У него были грандиозные пла-ны, но Тимка про себя отметил, что тут больше пахнет фантастикой, чем реальностью: их ЭВМ могла реализовать, мягко говоря, не все сказанное доцентом. Тимка согласился сотрудничать: с правом он еще не встречал-ся, и ему была интересна эта область знаний. Жуков, так звали доцента, организовал группу, которая должна была разрабатывать информацион-но-поисковую систему в области гражданского права. В группу входили старшекурсники студенты-юристы, два математика, технический работ-ник. Одни должны были собирать и систематизировать информацию, другие готовить ее к вводу в ЭВМ, третьи - вводить и т.д. Тимка с Жуко-вым должны были разработать общую концепцию будущей правовой ав-томатизированной системы, Тимка - создать все программное обеспече-ние. Тимку Жуков назначил своим заместителем по руководству группой. Работа в группе закипела. Работали, естественно, в нерабочее время. Тим-ка и так раньше поздно приходил домой, да еще дома допоздна сидел со своими программами, а тут еще дополнительная работа... Он взял в биб-лиотеке литературу по гражданскому праву, по теории государства и пра-ва, по хозяйственным отношениям, по разработке различных правовых норм и засел за изучение: они должны были с Жуковым общаться на од-ном языке. По мере работы Жуков публиковал научные статьи на основе обсуждаемых в группе материалов и иногда включал в качестве своих соавторов членов группы. С одной из таких статей Тимка побывал на проходившей в Москве Всесоюзной научной конференции по примене-нию кибернетики в праве. Конференция проходила в здании Верховного Суда. Ничего особенного для Тимки там не произошло, кроме одного: когда в холле происходила регистрация участников конференции, то к столику, где сидели две молоденькие регистраторши, образовалась не-большая очередь. Одна из девушек записывала данные участников кон-ференции, а другая выдавала им папки с канцтоварами и по небольшой зеленой книжке в твердом переплете - отпечатанные тезисы докладов участников конференции. Как только Тимка встал в очередь на регистра-цию, сзади к нему кто-то подошел и спросил, он ли последний в очереди. Тимка, повернувшись на голос, ответил 'Да, я' и увидел перед собой стриженного под ежик седого пожилого военного моряка с погонами ге-нерал-полковника. Он был фигурой ровно с Тимку: такой же маленький и худощавый. Это, собственно, больше и удивило Тимку. Хотя так близко с военным такого ранга Тимка никогда рядом не находился: в Армии для него потолком был просто полковник, но никак не генерал-полковник. Военный довольно скромно простоял всю очередь за Тимкой и зарегист-рировавшись, куда-то удалился. Тимке было интересно, что это делает моряк такого ранга на конференции по праву да еще в области кибернети-ки. Когда вошли в зал и началась конференция, Тимка увидел своего со-седа по очереди, скромно сидящим в президиуме. 'Кто это?' - полюбо-пытствовал Тимка у Жукова. 'Ты что, неграмотный? - удивился Жуков. - Это же академик Аксель Иванович Берг, Герой Соцтруда, инициатор и руководитель исследований в стране по кибернетике и ее приложениям! ' Вот это да! Сам живой Берг! Конечно, Тимка слышал о Берге. Но для него это было нечто вроде легенды: далекое и неосязаемое. Тимка был уверен, что его и в живых-то давно нет, а тут вот он, совсем рядом! Прямо за тво-ей спиной стоял и с тобой разговаривал! Аксель Иванович был примерно возраста тимкиной бабушки.
  ...Работа в группе Жукова кипела. Тимка создал не только програм-мы, но и объяснялся с Жуковым на языке права: упорное изучение книг по праву не прошло даром. Начались пробные испытания созданной Тим-кой информационно-поисковой системы... В один день Жуков принес Тимке тяжелую рукопись: папка, в которой хранились отпечатанные лис-ты, просто лопалась от переполнения. 'Вот, - протягивая Тимке папку, - улыбнулся Жуков, - я написал книгу. Это будет твоя диссертация и осно-ва моей. Я и ты - авторы. Прочитай побыстрее, уточни моменты, касаю-щиеся твоего участия. Я уже договорился с издательством'. Тимка с лю-бопытством взял толстенную папку. Дома ему предстояло познакомиться со своей будущей диссертацией... Однако скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Когда Тимка стал внимательно читать жуковскую рукопись, он пришел в настоящее негодование: в рукописи содержался полный бред! Настолько все, что касалось применения ЭВМ, а это лежало в основе будущей книги, было написано непрофессионально и бестолко-во, настолько неправильно, просто фантастически неправдоподобно, что... Тимка исчеркал красными чернилами всю рукопись вдоль и попе-рек. На следующий день он, протянув недоумевающему Жукову изукра-шенную рукопись, хмуро сказал: 'Все надо переделать. Там ничего тол-кового. Одна бредовая фантазия. Я под такой книгой никогда не подпи-шусь'. Жуков просто недоумевал: 'Да я показывал книгу своим знако-мым юристам! Все одобрили! Подправь, что тебе не нравится, и начнем издавать! В издательстве ждут!' 'Там править нечего: все надо переписать заново!' 'Да какая тебе разница, что где-то там не совсем точно или фан-тастично? - не унимался Жуков. - Это дело совсем новое и кто там пой-мет, что есть на самом деле?' 'Под такой книгой я не подпишусь, - стоял на своем Тимка. - Издавайте, но без меня'. Жуков стоял на своем, а Тим-ка - на своем. Из-за этой книги они окончательно рассорились. Тимка на-столько сильно переживал случившееся, что так заболел желудком, что и двинуться не мог. Маша по совету врача срочно заставила его взять от-пуск и повезла его и дочку к родственникам в Баку. На море. Врач сказал, что Тимку надо чем-то отвлечь. При посадке в поезд Маша подсаживала Тимку в тамбур вместе с проводницей. У него тряслись колени и он не мог поднять и двух килограмм. О том, чтобы Тимке нести какой-нибудь чемодан, не было и речи. Вот с таким мужем, с пятилетним ребенком, об-вешанная сумками и чемоданами, Маша появилась в Баку. Встретил их дядя Арам, муж тетки, и бабушка. Обе сестры за день до приезда гостей не пожелали знакомиться со 'старой' невесткой и срочно укатили на курорт в Минводы...
  Когда Тимка за бакинский месяц отошел от сильного стресса, Маша привезла его домой. Тимка вышел на работу, которую он теперь уже ви-деть не мог: ни с какой наукой, к которой он так стремился, у него здесь ничего не получалось. Надо было прикрывать эту лавочку. Прямо в день выхода он тут же с утра покинул институт и медленно двинулся по цен-тральной улице по направлению к железнодорожному вокзалу: решил зайти в первый попавшийся Вычислительный центр и попросить работу. Пройдя несколько кварталов, он увидел массивное здание бывшего Сов-нархоза и сразу вспомнил сына теперь уже окончательно всесильного Щелокова, министра МВД СССР, и с любопытством принялся разгляды-вать многочисленные таблички организаций, разместившихся в этом серьезном некогда месте. На одной из табличек он прочел: Министерство пищевой промышленности. Вычислительный Центр (ВЦ). Тимка нашел ВЦ на первом этаже. Зашел в кабинет директора... После непродолжи-тельной беседы с вызванным замом по науке, Тимку еще без документов тут же определили на должность начальника бюро в системный отдел по разработке Автоматизированной системы управления пищевой промыш-ленностью. Зарплата у него сразу выросла в два раза. Тимке предстояло стать асушником: специалистом по разработке АСУ - Автоматизирован-ной системы управления. Такие системы только-только начинали созда-ваться в стране...
  
  21. Дабы дурость каждого была видна
  Еще работая в Политехе, Тимка немного познакомился с тем, что та-кое АСУ: их кафедра заключила договор с Николаевским кораблестрои-тельным заводом на создание АСУ предприятия. Сумма договора по тем временам была огромная - один миллион рублей и срок - три года. Руко-водил разработкой лично завкафедрой - довольно молодой и амбициоз-ный товарищ, не так давно прибывший в их институт после защиты дис-сертации в Москве. Он постоянно организовывал на кафедре рабочие со-вещания по обсуждению проекта будущей системы. Совещания проходи-ли довольно бурно и бестолково. На некоторых из них Тимка присутство-вал. У него создалось впечатление, что никто из разработчиков, включая самого руководителя, толком не знает, что же надо конкретно делать. У этой группы был всего один программист - флегматичная, не первой мо-лодости, девушка по имени Татьяна, но не Ларина, хотя по своему подхо-ду к работе на ЭВМ она сильно напоминала последнюю. Татьяна вела программирование почти во всех институтских группах, где можно и где нельзя. Когда она проводила практические занятии у них на машине, да-же непрофессионалу становилось понятно, что с программированием она явно не дружит. И вот эта Неларина Татьяна часто заказывала машинное время и, покрутившись потом пять-семь минуток возле пульта, аккуратно расписывалась в журнале. В разделе 'Тема работы' ровным детским по-черком писала 'Создание АСУ'. Программки у нее были малюсенькие, какие-то детсадовские, а алгоритмы, которые видел у нее Тимка, - просто для учеников третьего класса вспомогательной школы, в которой работа-ла Маша. Для Тимки, который на машине решал дифференциальные уравнения в частных производных и кое-что покруче, это тихое 'Создание АСУ' казалось обычным баловством. 'Как они собираются автоматизи-ровать управление таким заводом? - недоумевал Тимка, - и еще с таким персоналом разработчиков!' Впоследствии оказалось, что эта команда за три года полностью съела николаевский миллион рублей и выдала 'на гора' привычную ей бумажную продукцию. И ни одной рабочей про-граммы. Запахло крупной растратой и уголовным делом. Завкафедрой и основные участники дела срочно поувольнялись и разбежались, кто куда. По городам и весям нашей огромной и всепрощающей страны. Тимка и не подозревал, что не пройдет и шести лет, как он сам встретится точь-в-точь с такой ситуацией... А пока ему предстояло заниматься совершенно но-вым для него делом. Он зарылся в скудную специальную литературу, изу-чал нормативные документы, организацию отраслевого управления, на-чиная от управления рабочим консервного завода, до министра, от техно-логии сбора зеленого горошка на полях, до закатки его в банки и отправки продукции покупателю... Изучал системы кодирования информации и алгоритмы ее размещения в памяти ЭВМ и быстрого поиска. Скоро его бюро с ранее непонятным для него названием 'бюро информационного поля' выдало начальству свою первую продукцию: Техническое задание на создание информационной базы будущей АСУ Министерства. Началь-ству ТЗ понравилось и оно принялось отправлять Тимку для чтения лек-ций по применению ЭВМ в пищевой промышленности на различные за-воды, разбросанные по все республике. Надо было знакомить управлен-цев с новыми технологиями управления и готовить их к грядущим пере-менам. Тимка же для себя должен был ознакомиться на местах с положе-нием управленческих дел и набраться опыта заводского управления, кото-рое ему должно было пригодиться в будущих разработках. Потом Тимку отправили в командировку в Одессу в Институт морского флота на ка-федру автоматизации: одна их разработка по алгоритму подходила для создаваемой на ВЦ АСУ. Поехал Тимка туда с одним начальником отдела Тимкиного возраста, бывшим одесситом, которого никто по имени-отчеству никогда не звал, ибо он сам этого не желал и всем представлялся как Рома. Его отчество было довольно сложно произносить и это Рому очень напрягало. Несмотря на то, что Рома был кандидатом наук и на-чальником отдела, он слыл совершенно свойским разбитным малым и со всеми сотрудниками и особенно сотрудницами был запанибрата. На одес-ской кафедре у него были хорошие знакомые, и это явилось хорошим поводом к командировке. Уже в одесском трамвае Рома удивил Тимку: не стал брать билета, а показывал кондуктору какой-то подобранный обры-вок старого. Когда кондуктор стал сомневаться, Рома принялся так гово-рить с ним 'за жизнь', что все сразу встало на свои места. Потом Рома пенял Тимке, что тот его позорит как одессита: 'Я никогда не беру билета! Зачем? А ты лезешь вперед со своим интеллигентским 'Передайте, пожа-луйста!' Ты ж удивляешь всю Одессу! Я уже стою весь красный, как до-рогая рыба в жару на Привозе! '. Этот Рома со своим отделом разрабаты-вал какую-то важную подсистему и должен был через полгода ее сдавать в эксплуатацию. Он решил что-то там сэкономить и ускорить и выбил себе командировку в Одессу. А Тимку взял как опытного программиста, ибо с программированием он был знаком, как одесский биндюжник с са-молетом. Одесскую разработку они с Ромой привезли, да его отдел ее не одолел. А план полностью провалил. Когда начальство принялось тща-тельно разбираться в работе отдела, оказалось, что там, кроме взаимных интриг, ничего заметного не обнаружилось. Каждый сваливал вину на другого, а все - на Рому. Рома улыбался и шутил. Но директору ВЦ было не до Роминых шуток: ему грозил хороший выговор от министра. В ре-зультате Рому уволили, а его место предложили Тимке: 'Наведи хотя бы порядок в этом бардаке!- попросил его директор. - А уж потом поможем тебе вытянуть план. Ты же в Армии служил. Думаю, что с этой ордой справишься'. На ВЦ поговаривали, что директор у них не простой, а с какими-то военными заслугами. Тимка согласился.
  Почти весь персонал разработчиков АСУ размещался в большом ак-товом зале министерства: ВЦ создали, а помещения под него не было. Пришлось основной персонал размещать в актовом зале. Там располага-лось четыре отдела по пятьдесят человек в каждом. Столы стояли, как грибы в лесу. Столы были даже на сцене. До этого Тимкино бюро распо-лагалось в отдельной комнате на первом этаже здания, а тут надо будет переходить в этот кошмар на второй этаж. Но ничего не поделаешь: на-звался груздем, полезай в кузов. Но сперва Тимке предстояло, кроме при-каза по ВЦ, пройти утверждение на коллегии министерства: должность начальника отдела ВЦ была номенклатурой министра и приравнивалась к должности начальника отдела министерства. Тимкиными делами начал заниматься начальник отдела кадров министерства. Тимка раньше нико-гда не сталкивался с людьми подобной профессии. Много позже он понял, что это - 'глаза и уши партии и КГБ', хотя и на ВЦ у них был кадровик из недавних отставников КГБ, пытавшийся склонить Тимку в частых друже-ских беседах 'рассказывать ему, что он слышит в разговорах в курилке и у начальства на совещаниях: для более объективного принятия решений по кадровому составу'. Тимка всегда вежливо отказывался. Но теперь его дело для представления на коллегии формировал самый главный кадро-вик министерства. Это был нервный злобный и безо всякого подтекста человек. Он все резал работнику напрямую в самой грубой форме, совер-шенно не заботясь о том, что есть вежливость, а что есть хамство. Тимка по его требованию написал свою биографию, хотя таковая имелась в его личном деле на ВЦ. Чтобы этот документ выглядел поопрятнее (на колле-гии ведь будут зачитывать!), Тимка отпечатал его на пишущей машинке, аккуратно подписал и отнес кадровику. Когда тот взял листок из рук Тим-ки, он просто побелел от злости. 'Ты что это наделал? - заорал он, - ты почему отпечатал?' Тимка ожидал чего угодно, но не такого приема: 'Я же хотел, как лучше... Так легче читать... Коллегия ведь...' 'Какая (мат) коллегия! (мат) я эту коллегию! Что я (мат) теперь скажу...' - на этом месте кадровик вдруг запнулся и, придя в себя от резкого торможения и от волнения, что чуть было не выдал государственную тайну, швырнул Тим-ке в лицо листок с его биографией: 'Иди и напиши собственным почер-ком!' 'С какой это стати?' - оскорбленный таким приемом Тимка уже начал твердеть, - где написано, чтобы я писал, а не печатал свою биогра-фию? Покажите мне закон!' 'Я тебе сказал, принеси собственноручно написанную, значит принеси! Так полагается! Еще Петр Первый говорил, чтобы бумаги писали собственноручно, дабы дурость каждого была вид-на!' - кадровик грозно глядел на Тимку: вот-вот арестует! 'Не стану я ничего писать' - Тимка хлопнул дверью и пошел к своему директору, чтобы рассказать об этом инциденте с кадровиком. 'Да пошел он (мат), - махнул рукой директор, - все разнюхивает. Никак не забудет старые при-вычки. Оставь все, как есть. Если что, я поговорю с министром. Иди, ра-ботай'.
  Коллегия протекала напряженно: сидевший в президиуме министр постоянно поднимал с места рукой, словно дирижерской палочкой, то одного, то другого руководителя и требовал объяснений. Те крупно поте-ли, краснели, заикались, клялись и обещали. Министр коротко бросал: 'Садись. Что думают по этому вопросу члены коллегии?'. Члены колле-гии, упершись глазами в пол, молчали. Министр поднимал с места сле-дующего, и все снова повторялось: поднятый крупно потел, краснел, заи-кался, обещал и клялся. Какой-то член коллегии попытался что-то вста-вить свое, но министр его тут же оборвал: 'Садись! - и полушутя, полу-серьезно добавил: - Коллегия - это я!' Дошла очередь и до ВЦ. Поднялся директор и только принялся представлять Тимку, как со своего места под-скочил кадровик и закричал министру: 'Иван Семенович! Этот Вологод-цев - полный разгильдяй! Я потребовал у него письменную автобиогра-фию, а он её принёс отпечатанную на машинке и отказывается перепи-сать! Он...' 'А ну-ка, Жилин, сядь на место! - министр поморщился. - Опять ты со своими штучками! Не умрешь, выдюжишь! Чего ты подска-киваешь, когда тебя не просят? Да ты после этого сам настоящий рас... я бы сказал, кто ты, да слишком много народа! Я изучил личное дело Воло-годцева и считаю, что ему можно доверить руководство отделом. Ну-ка, Вологодцев, встань и покажись членам коллегии!' Тимка встал и повер-нулся туда-сюда, показываясь присутствующим. Многие его уже знали, т.к. им часто приходилось отвечать на Тимкины вопросы, когда его бюро проводило обследование деятельности Центрального аппарата. 'Можно, можно! ' - послышались разрозненные голоса членов коллегии. 'Значит, утверждаем, - заключил министр. - Поздравляю тебя, Вологодцев. Не подведи! 'Спасибо, - ответил Тимка. - Постараюсь'. Директору ВЦ так и не дали продолжить представление Тимки. Министр все решил без его доклада.
  Теперь Тимке предстояло разбираться с новым коллективом. Он тща-тельно побеседовал с каждым работником, не упуская любых мелочей, касающихся выполнения плановых заданий. Поинтересовался, как рабо-тается тому или иному в коллективе, что мешает и что радует. Так как все четыре отдела сидели вместе в одном актовом зале, то работники осталь-ных отделов часто бросали свои дела и, переговариваясь, с нескрываемым интересом наблюдали за действиями нового начальника: доступного Рому любил весь зал. Он же, этот зал, откровенно и сочувствовал Роме. На Тим-ку же смотрели довольно подозрительно и враждебно. Разобравшись с планами работ и их выполнением, Тимка решил понять механизм взаимо-отношений в коллективе. Побеседовать один на один с каждым работни-ком у Тимки не было никакой возможности: как только он заводил с кем-либо приглушенный разговор, за соседними столами тут же прекращали работу и прислушивались к разговору. Но Тимка все-таки вышел из по-ложения: под предлогом, что он не может при всех в зале громко гово-рить, чтобы не мешать общей работе, Тимка стал приглашать для беседы по одному работнику в коридор. Он выяснял, кто с кем в отделе дружит или в хороших отношениях, а кто кого не очень приветствует по тем или иным причинам. На такие беседы у Тимки ушла целая неделя. Начальство постоянно спрашивало: 'Ну, как? Разобрался?' 'Пока разбираюсь, - отве-чал Тимка, - потерпите немного'. Через неделю он взял большой ватман-ский лист, попросил зама по науке поработать у него в кабинете и принял-ся вычерчивать на ватмане план размещения отдела в виде прямоугольни-ков-столов. На каждом прямоугольнике он написал фамилию работника, который должен сидеть за этим столом. В качестве критерия принадлеж-ности работника данному столу Тимка принял такой: дружки и подружки не должны сидеть рядом. За соседними столами должны сидеть те, кто должен общаться между собой только по вопросам разработки, но никак не закадычные друзья по общей курилке и анекдотам. Когда план был готов, Тимка пришел с ним в отдел и объявил всем о своем решении. Поднялся страшный гул. Возмущался не только его отдел, а побросали работу остальные отделы. Тимка тут же попросил начальников остальных отделов успокоить своих работников, ибо они мешали его отделу. На-чальники бросились вразумлять своих подчиненных. Послышались голо-са: 'Вологодцев просто рехнулся! Как можно не давать людям сидеть там, где они хотят!' В его отделе назревало настоящее сопротивление. Но Тимку нисколько не смутила эта гражданская вольница. Он спокойно объяснил всем, что имеет право рассаживать своих работников на те мес-та, которые соответствуют технологическому процессу разработки. 'Что-бы лучше выполнялся план, - улыбался Тимка. - Вы же не хотите вечно оставаться без премии и с выговорами?' Никто этого не хотел. Сотрудни-ки, ворча и внутренне сопротивляясь, все же принялись рассаживаться за столы в соответствии с планом на ватмане. Остальные отделы все еще не работали и напряженно наблюдали за происходящим. Через два месяца отдел первый раз выполнил план, а на третий месяц занял первое место среди остальных отделов. Так он и шел впереди, пока Тимка им руково-дил.
  22. Шкиротава
  Через год Тимка оказался в Риге: его послали на Всесоюзную конфе-ренцию по АСУ в пищевой промышленности. Рига... Тимка в первый же день побежал в Горсправку и уже через двадцать минут знал Райкин те-лефон. Правда, фамилию в справке ему дали другую и он, глядя в бумаж-ку, чувствовал, что эту фамилию он уже где-то слышал. Затем он узнал по справочной телефон. Волнуясь, набрал номер, не надеясь, что застанет ее в это время. Однако в трубке послышался хрипловатый усталый женский голос: 'Да...' У Тимки ком застрял в горле. Он не знал, что сказать и мол-чал в трубку. 'Алло! Я слушаю! Говорите!' - Тимка узнал этот голос. Он назвал себя... Возникла длинная пауза... Оба молчали: Тимка ждал отве-та, а Райка, видимо, приходила в себя от неожиданного звонка... Наконец, она ответила и сразу согласилась встретиться: 'Сейчас только закончу стирку и выйду. Пока ты доберешься, я буду на месте' - и она объяснила, куда Тимке следует ехать. Тимка находился в самом центре города, а ехать предстояло на окраину, о которой Тимка понятия не имел. Райка ему объяснила, на какой троллейбус где сесть и что он должен доехать до конечной остановки, Там между домами будет небольшая площадка - пункт по обмену жилья. Там они и должны были найти друг друга после двенадцати лет, прошедших с момента их расставания на платформе Риж-ского железнодорожного вокзала. Тимка ехал и ехал на троллейбусе, ехал и ехал, и конца краю этому не было видно. Водитель что-то коротко объ-являл по-латышски, троллейбус останавливался, народ выходил-заходил, а у Тимки бешено колотилось сердце. Наконец, Тимка заметил, что пошла новостройка: вдоль троллейбусной линии замелькали аккуратные бело-серые пятиэтажки с одинаковыми, закрытыми деревянными дверями, по-крашенными желтой олифой, подъездами и чистенькими дворами. Ско-ро... Вот троллейбус завернул за угол, водитель что-то пробормотал в очередной раз в микрофон и все пассажиры принялись покидать троллей-бус. Тимка тоже, сильно волнуясь, вышел. Ноги его плохо слушались. Ог-ляделся. Это действительно была самая окраина города. Жилой массив закончился, а впереди виднелся густой хвойный лес. Тимка двинулся на-зад и быстро нашел обменный пункт: на площадке вокруг щитов с объяв-лениями густо толпился народ, уминая своей обувью февральский таю-щий снежок. Тимка неуверенно шагнул в эту толпу... Однако Райки ни-где не было видно. Тимка вертел головой во все стороны, ходил среди толпы туда-сюда, покидал площадку, снова заходил, тщательно вгляды-вался в лица женщин и не находил. Райки нигде не было. Скоро ему по-стоянно стала встречаться в толпе маленькая худенькая женщина с гладко зачесанными назад русыми волосами под наскоро накинутым пуховым платком. Было видно, что она не смотрит в объявления, а кого-то ищет. Или ждет. Тимка стал при каждой встрече к ней приглядываться. Она то-же обращала свое внимание на Тимку, но оба расходились и продолжали ходить по площадке среди толпы. Райки не было, но Тимка уходить не хотел. Продолжал неторопливо пробираться среди людей и глядеть во все глаза по сторонам. Женщина, на которую он обратил внимание, опять встречалась на его пути и уже откровенно смотрела на него. Что-то в Тим-ке екнуло и он при очередной встрече подошел к ней: 'Простите, вас не Рая зовут?' Женщина страшно покраснела: 'Тимка? Неужели это ты? Как ты раздобрел! Никак не узнать!' 'А ты так сильно похудела...' - Тимка тоже не находил подходящих слов... Они нашли в соседнем дворе подхо-дящую незаснеженную скамейку и присели. Глядели друг на друга. Разго-вор не клеился. 'Вон мой дом, - нарушила молчание Райка и показала на соседний дом. - А вон, видишь, средний подъезд? Это - наш...' В конце концов, они кое как разговорились. Тимка рассказал о себе. 'А что у тебя сейчас за фамилия? - спросил он. - Знакомая чем-то'. Оказалось, что Рай-ка, когда они перестали переписываться, через месяц вышла замуж за того Витьку-цыгана, старшего сержанта из конвойного полка, с которым она встречалась до Тимки. Витька остался в Риге на сверхсрочную, выпросил у начальства, чтобы его послали на курсы младших офицеров и через пол-года предстал перед Райкой в новенькой офицерской форме с погонами младшего лейтенанта. Мечта Райки стать женой офицера осуществилась. Вскоре у них родился мальчик, им дали квартиру. Сейчас у них второй мальчик, который на год старше Тимкиной дочери... Райка рассказывала, рассказывала... Она работает во вневедомственной охране в одном за-крытом институте. 'На проходной что ли стоишь?' 'Да, на проходной! - с вызовом ответила Райка. - Мне это подходит: сутки дежурю, трое дома. Двое детей требуют времени...' 'А Витька где служит?' 'Он уволился из Армии и поступил на службу в милицию. Сейчас служит в ГАИ. - Райка помолчала и через несколько секунд гордо добавила: - капитаном'. Тимка посмотрел на Райку: счастья в ее глазах он не увидел... Райка неожиданно встала и, взяв Тимку под локоть, сказала: 'Пойдем, я тебя провожу. Ты куда сейчас? ' - она заглянула ему в глаза. 'Да хотел бы съездить к нашей части. Посмотреть места, где столько всего было...' - Тимка не глядел на Райку. 'Ну, тогда тебе лучше отсюда добираться на электричке. Вон там остановка. - она показала на ближайшую опушку леса. - Пойдем, я тебя посажу...' Когда вышли на платформу, Тимка прочитал название стан-ции: 'Шкиротава'. 'Шкиротава? Это - Шкиротава? - Тимка был просто поражен. - Здесь Шкиротава?' 'Ну, Шкиротава. А что тебя так удивляет? - Райка не понимала Тимку. - Что в ней особенного?' 'Да это же... Я все-гда думал, что она далеко за городом... Нас сюда привозили на машинах, а потом, видишь вон ту присыпанную снегом грунтовую дорогу? Если по ней километра три вглубь проехать, то там располагался наш полевой ла-герь, где мы проходили обучение месяца по три. Зимой и летом. Однажды нас подняли ночью по тревоге и мы бежали сюда марш-броском, кажется, восемнадцать километров. Шкиротава... ' Райка вдруг взяла Тимкину руку и стала ее ладонью гладить свою щеку... Гладила, гладила... Тимка руки не отнимал...Потом Райка прислонилась губами к тыльной стороне его ладони и неожиданно буквально впилась в нее зубами. Тимка с пере-пугу чуть не заорал и быстро отдернул руку: 'Ты с ума сошла! Чуть не прокусила мне руку!' Райка сразу посерьезнела и хмуро сказала, почти прошептала: 'Даже если ты еще когда-нибудь будешь в Риге, забудь мой телефон!' И резко развернувшись, быстрым решительным шагом напра-вилась к своему дому...
  
  ...Весна наступает, весна наступает,
  Хотя ещё дышит февраль.
  И с кем не бывает, и с кем не бывает,
  Когда жаль ушедшего. Жаль.
  
  Когда сердце просится, сердце уносится
  В ретровесну, в ретросон.
  Туда, где разносится разноголосица
  Всех, кто любим и влюблён.
  
  Дайте машину мне! Я вас молить
   пришёл!
  Где ты мой ретромобиль?
  Я не желаю плыть в диско и рок-н-ролл,
  Я возвращаюсь в кадриль.
  
  Дайте машину мне! Я - по-серьёзному!
  Что мне, пусть завтрашний, март!
  Мне бы в весну, в ту,
   в лихую, в морозную,
  В ту, где я просто - солдат.
  Мне бы в ту синь, в ту, в апрельскую,
   с соснами,
  С чайкой на чёрном снегу...
  Время стремит чёлн мой крепкими
   вёслами,
  Остановить не могу...
  
  Тимка чуть было не проехал свою остановку. Он смотрел из окна электрички на пробегающий слева от него уже давно чужой город и ниче-го не видел и не слышал: глаза его были полны слез. Тимка прощался со своим прошлым...
  
  23. Шерстюк
  Когда Тимка приехал из командировки, он увидел, что в актовом зале за последним столом у самого окна сидит какой-то средних лет мужчина и, пригнув голову к столу, что-то старательно пишет. Наступил обед, все разошлись, а тот все пишет. После обеда все принялись за работу, а но-венький - не разгибается. Так и просидел до конца работы, а когда все стали уходить, он как-то бочком-бочком виновато покинул свое место. 'Странный человек какой-то, - подумал тогда Тимка. - Как будто его кто наказал и он боится кого-то разгневать'. На следующее утро он встретил зама по науке и спросил о новичке. 'А это наш новый начальник отдела Шерстюк. Тамара (начальница отдела) ушла в декрет, а этого нам присла-ли из кадров. Бывший директор горбыткомбината. Слетел со своего поста за что-то'. 'А какое отношение он имеет к АСУ? ' - удивился Тимка. 'Он хорошо знает структуру общего управления. Будучи на такой должно-сти... Сам понимаешь...- зам немного замялся. - Да и сверху рекомендо-вали... Ну, в общем, это не наше дело, что он там натворил, лишь бы хо-рошо работал', - закончил зам почти весело. 'Все парикмахерские города, все швейные ателье, все.. Ничего себе фигурка! И такой тихоня!' - Тимке такая ситуация была не вполне понятна. Но в чем-то Тимке стало жаль этого человека. И действительно, Шерстюк и все последующие дни сидел, как побитая собака и, не поднимая головы, что-то писал, не уходя на обед. Или делал вид, что пишет. . И не общался ни с кем. Он сидел как бы вне отдела, а отдел работал сам по себе, не обращая на нового начальника ровно никакого внимания. Жалостливый Тимка не выдержал и пошел к нему знакомиться: надо же человека как-то развеять, не то и до дурных последствий недалеко! Шерстюк по-детски обрадовался знакомству: про-тянул Тимке руку и признательно ее пожал. Немного разговорились о ра-боте. Оказывается, Шерстюк входил в новые для себя обстоятельства и просто аккуратно конспектировал все, что изучал. Говорил он с сильным украинским акцентом. Оказалось, что он откуда-то из-под Полтавы, а в Кишиневе начинал по распределению простым экономистом в Горбыт-комбинате и дошел до директора... Тимка сразу перевел разговор на дру-гую тему, как только услышал слово 'директор': нечего душу травить этому симпатичному на вид человеку. С этих пор они с Шерстюком как бы подружились. Точнее Тимка никогда не отказывал тому ни в какой специализированной помощи, а Шерстюк, когда надо или не надо, старал-ся обратиться к Тимке. Видно было, что Тимка ему нравится. Когда со-трудники ВЦ выезжали летом и осенью на выходные в министерский ла-герь, расположенный в живописных Кодрах, лесном массиве, Шерстюк обязательно находил Тимку и старался быть с ним рядом. Он часто при-езжал, как и Тимка, со своей дочкой и это было у него поводом, чтобы накрыть общий стол где-нибудь на зеленой лужайке. Тимка заметил, что, как всякий украинец, Шерстюк любил сало и горилку. Тимка горилку не употреблял, но сало иногда пробовал. К тому же Маша всегда давала им с дочкой достаточно всякой снеди. За год, что Тимка знал Шерстюка, тот так и не нашел общего контакта с отделом: сидел на краю актового зала, как на краю жизни, и все что-то писал и писал. Иногда ходил по рядам столов, за которыми сидели его сотрудники, что-то у них коротко спра-шивал и снова надолго оказывался за своим столом в согбенной над лис-том бумаги позе. Начальство явно его не трогало, и на планерках он тоже отсиживался молча. Однажды, когда после работы Тимка направился до-мой, Шерстюк нагнал его возле троллейбусной остановки и заговорщицки скороговоркой проговорил: 'Мне надо с вами поговорить'. Тимка уди-вился: к чему такая таинственность. Но отошел с Шерстюком в сторону и вопросительно посмотрел на него. Тот немного нервничал и потому топ-тался на месте, не зная, как начать разговор. 'Так в чем дело? Что случи-лось?' - Тимке не понравилось, что его задержали, а ему надо было забе-жать в садик за дочкой. 'Да тут вот какое дело... - начал Шерстюк неуве-ренно. - Не знаю, согласитесь ли вы... Но я... В общем я уже полгода как оформляю создание Республиканского вычислительного центра в мини-стерстве здравоохранения. Меня туда пригласили директором... Честно сказать, у меня родной брат - главный врач крупного санатория в Сочи. И они с министром дружны... И вот... В общем, я хочу, чтобы вы пошли ко мне в замы!'. Он как будто сбросил с себя тяжелый груз и устало выдох-нул: 'Вот и все. Я довольно долго присматривался к вам и лучшего зама мне не надо'. Тимка ожидал от Шерстюка всего, чего угодно, но не этого. Какой еще республиканский ВЦ? В каком Минздраве? Это же не Горбыт-комбинат! Как Шерстюк там собирается работать? 'Н-н-не знаю, - отве-тил Тимка, - не знаю... Предложение совершенно неожиданное и я дол-жен подумать. Потом здравоохранение... Это совсем новая область для меня... Микстуры, пилюли, клизмы... Не знаю...Давайте завтра вернемся к этому разговору...' Шерстюк согласно закивал головой и Тимка прыг-нул в подошедший троллейбус.
  Придя домой, Тимка рассказал Маше о разговоре с Шерстюком. Ма-ша удивилась: 'Зачем вообще тебе это? Ты только-только наладил работу, тебя там ценят, а с этим Шерстюком еще бабушка надвое сказала: то ли получится, то ли... Я бы отказала ему'. 'Тут есть один нюанс, - не согла-сился Тимка, - новизна деятельности: здесь, где я работаю, ты правильно сказала, что все налажено. И мне уже не интересно. Просто ходить на ра-боту и получать зарплату - довольно скучно. Это - не для меня. Если нет другого выхода, тогда... А если есть возможность попробовать себя в но-вом деле..' 'А сколько ты станешь получать на новом месте? ' - перебила его Маша. 'Да я и не спрашивал. Какое это имеет значение? Неудобно, как-то. Думаю, что не меньше, чем я здесь получаю. Зато впереди столько непознанного!' - у Тимки горели глаза. 'Смотри, миленький, как бы ты не пожалел потом, - покачала головой Маша, - потеряешь хорошую работу, которой потом можно и не найти. Город - маленький. Все друг друга зна-ют...' 'Нет, я все-таки соглашусь', - Тимка уже не слушал Машиных доводов. 'Смотри...' - Маша развела руками.
  На следующее утро, едва Тимка появился на работе, к нему сразу же подошел Шерстюк: 'Ну, каково ваше решение?' 'Я согласен, - ответил ему Тимка, - только не знаю, как об этом сообщить директору. Замеча-тельные тут люди и мне не хотелось бы их огорчать'. 'Это - обыкновен-ная жизнь, - успокоил его Шерстюк. - Человек должен продвигаться по службе. Это всем понятно. Здесь у вас вряд ли скоро появится такая воз-можность. А может и вообще не появится. А я вам предоставляю такую возможность. Может, и директором вдруг станете, - засмеялся он. - Толь-ко у меня к вам одна просьба: ни при каких обстоятельствах никому не говорите, куда вы уходите. Ни при каких!'. 'А что в этом такого? - в свою очередь удивился Тимка. - Вы же создаете не подпольный ВЦ?' 'Не под-польный, но все-таки пока об этом никто не должен знать. Дайте мне сло-во, что наш с вами разговор останется между нами'. 'Хорошо, даю слово, раз тут такие тайны мадридского двора - развел руками Тимка. - Но мне все равно это не понятно'. 'Вы еще не опытны в таких делах, - Шерстюк посерьезнел, - а я уже не одну собаку съел. Подавайте сейчас же заявле-ние об уходе, а то от меня министр уже требует конкретной кандидатуры для рассмотрения на коллегии'. 'Документы о создании ВЦ уже подписа-ны?' - спросил Тимка. 'Осталось только кое-что согласовать в Госплане и на днях все будет готово' - пояснил Шерстюк. 'А как с помещением? - Тимку интересовал и этот вопрос, - опять выделят какой-нибудь актовый зал, как в этом министерстве?' 'Вопрос пока рассматривается министром. Идите и подавайте заявление', - и Шерстюк пошел садиться за свой стол. Начинался рабочий день.
  Если описать в подробностях разговор Тимки с директором, когда тот увидел у себя на столе Тимкино заявление об увольнении, получится сплошной кошмар, о котором Тимке неприятно вспоминать всю его жизнь. Для директора это заявление было как гром среди ясного неба. Как предательство самой любимой женщины. Как... Да что там говорить. Оп пытался хоть как-то вразумить Тимку, но Тимка уже принял решение и стоял на своем, хотя и страшно винился перед директором. Но и директор по-человечески понимал, что Тимка входил в пору профессиональной зрелости и ему нужен служебный рост. 'Ну ты хоть скажи, куда ты ухо-дишь, - спросил Тимку, сдаваясь, директор, на которого Тимке больно было смотреть. - Это-то хоть не секрет?' 'Секрет - добил окончательно его Тимка, сам готовый вот-вот провалиться сквозь землю. - Вот это как раз и секрет. Человек с меня взял слово, что я пока не раскрою, кто со мной вел переговоры'. 'Ну, как знаешь, - махнул на все рукой директор и подписал заявление. - Но если что сорвется, приходи. Я тебя возьму на-зад'... Хороший был директор. Заслуженно хороший. Не зря его уважали в Центральном аппарате министерства, хотя он перед своими сотрудни-ками никогда не разглашал своих прежних заслуг. Тимка от него уходил как подло нагадивший щенок. Но этого щенка влекла в другие края какая-то неведомая и непреодолимая сила... И эта сила не называлась 'Карье-ра'. Тимку этот момент интересовал меньше всего. Тут было нечто дру-гое, пока ему самому не понятное...
  Спустя два дня, они с Шерстюком уже сидели в Республиканском бюро медицинской статистики в небольшом помещеньице с тремя пись-менными столами. Помещеньице состояло из двух смежных комнатенок.. Бюро находилось недалеко от университета, который Тимка окончил во-семь лет назад...
  
  Ах ты, жизнь! Судьба людская!
  И любовь, и боль, и плач!
  Колеи не выбирая,
  То бредешь, то мчишься вскачь!
  То - широкие дороги,
  То - с овчинку небеса,
  То - кресты вокруг убоги,
  То - шальная полоса...
  
  Пока Шерстюк ежедневно где-то бегал по различным инстанциям, оформляя необходимые документы, Тимка принялся за изучение структу-ры управления здравоохранением. Научным куратором будущего ВЦ на общественных началах от министерства был назначен некий профессор Кант, заведующий одной из двух кафедр организации здравоохранения медицинского института, который, не откладывая дела в долгий ящик, неожиданно появился перед Тимкой, словно с небес свалился. Это был высокий претенциозный аскетичного вида мужчина, которому на вид бы-ло лет пятьдесят. Он сразу посыпал различными терминами, касающими-ся современных методов применения вычислительной техники, почерп-нутыми им из одному ему известных источников, и пытался ими Тимку просто завалить, как случайно и не ко времени пробившуюся струйку во-ды в огромной речной плотине. Это был ранее не встречаемый Тимкой тип научного деятеля: если в Политехе с Тимкой такого рода люди искали совместного сотрудничества, то этот уже все знал и явно претендовал на верховенство. Его вежливость и наукообразность выглядели настолько фальшивыми, что торчали из него, как из осла его длинные уши. Тимка ему сказал, что он учтет все его пожелания в проектировании будущей АСУ в министерстве, но что пока просил бы показать некоторые норма-тивные документы по организации здравоохранения и посоветовать, что почитать в этом плане. Профессор вновь стал сыпать терминологией и убеждать Тимку, что в министерстве столько ученых, столько ученых, что... Тимке от такого количества ученых стало очень скучно и он пер-вую встречу с представителем министерства быстренько свернул: проку от этого велеречивого 'возглавителя' будущего проекта не предвиделось. Вообще это было время в стране, когда пошла сильнейшая мода на ЭВМ, их стали закупать министерства и предприятия и каждый руководитель стремился похвалиться перед другим своей причастностью к современ-ному прогрессу. Руководителей подразделений с помпой посылали на различные двухнедельные курсы по применению ЭВМ, откуда они воз-вращались, отягощенные новыми невиданными знаниями. Теперь уже никакой специалист вроде Тимки не мог никого из них ни в чем убедить. Они таких поучали сами. Как показало время, этот бум надолго затормо-зил внедрение АСУ в народное хозяйство, а во многих случаях просто опошлил и разрушил саму идею. Пусти свинью за стол...
  Через несколько дней Шерстюк радостно показывал Тимке подписан-ные в Правительстве документы о создании РИВЦ Минздрава, приказ министра о назначении Тимки заместителем директора по науке и реше-ние коллегии министерства по этому вопросу. 'Мы все сделали без тебя, - смеялся Шерстюк. - Еще насидишься на этих коллегиях'. Тимка удивился такой прыти своего нового начальника, но вникать в подробности не стал. Его удивило само название их будущего ВЦ: РИВЦ - Республиканский информационно-вычислительный центр. 'К чему такая важность? - спро-сил он Шерстюка. - Что тут республиканского?' 'Сейчас все так называ-ют. Я узнавал в Совмине, - Шерстюк явно возвеличивал свою будущую роль в здравоохранении. - Мы же будем делать АСУ для всех учреждений здравоохранения республики, не забывайте об этом. Получится такая сеть!'. Рамки бывшего директора городского комбината бытового обслу-живания ему были явно тесны. Он уверенно расправлял свои недавно подрезанные крылья...
  Тимка корпел над бумагами, изучая отрасль и готовясь к разработке плана предстоящих работ, а Шерстюк занимался привычным ему делом - хозяйством. Он бегал по Госпланам и Госснабам, выбивая различные фонды, принял на работу пожилого снабженца, которого перетащил со своего прежнего, комбинатовского, места работы и гонял его по различ-ным инстанциям за разными материалами и оборудованием, которое еще некуда было привозить и негде размещать. Но Шерстюка это мало волно-вало: он был своим человеком у министра и всегда заявлял, что как только они что-то добудут приличного, он найдет, где это разместить, пока им не выделили помещение. Было бы что размещать. Действительно, все при-ходилось в буквальном смысле добывать с кровью. В стране все было тщательно регламентировано, спланировано и увязано и появление лиш-ней организации мгновенно нарушало строгий порядок: организации нужны были те-то и те-то материалы и оборудование, а они были уже за-планированы для других. И производство таких вещей тоже было увязано с их потреблением. Если тебе что-то выделил Госснаб с Госпланом, то это только потому, что он недодал кому-то другому... Поставка в республику ЭВМ была запланирована на пятилетку вперед и увязана, естественно, с заводом-производителем. А тут какой-то Шерстюк влезает поперек свет-лого пути со своим РИВЦ'ем. Надо было очень сильно вертеться в этой системе, чтобы обеспечить работу вновь созданного предприятия. Пожи-лой снабженец мотался, высунув язык. Однажды он появился в кабинете, где Тимка, как обычно возился с различной документацией, а Шерстюк, тоже как обычно, кому-то названивал по телефону. Снабженец принялся докладывать Шерстюку, где он побывал и что добыл. Тимка никогда в такие диалоги не вслушивался. Но тут от бумаг его отвлекла такая гром-кая и страшная ругань, такой поросячий визг его нового, как всегда думал Тимка тихого и вежливого начальника, такой стук кулаками по столу! Тимка оторвал голову от бумаг: усталый бледный снабженец, втянув оч-кастую головку в тонкую шею, разве что только не поднял руки к лицу, чтобы защититься от возможных ударов кричавшего на него Шерстюка. Он что-то пытался свое вставить в этот поток брани и истошного крика, но у него ничего не получалось. Приступ длился минут десять и внезапно стих. Шерстюк отправил снабженца за дверь. Тимка вопросительно смот-рел на Шерстюка. Тот весь дрожал от негодования и был красный, как рак. 'Ну и тихоня! - подумал Тимка, - посмотришь на него - просто не замути водицы!' Шерстюк, словно угадав Тимкины мысли, пробормотал: 'Вы извините меня. Не сдержался. Я ему говорил, чтобы он купил одно, а он - совсем другое. И так денег на эту статью дали совсем ничего, а он почти все потратил! Пьет! - неожиданно для Тимки сделал вывод Шер-стюк.' 'Дикость какая-то, - подумал никогда не встречавшийся ни с чем подобным Тимка. - При чем тут 'пьет'? Пропил он, что ли, деньги?' До сих пор Тимка вообще не сталкивался на работе с понятием 'пьет'. И в Политехе, и в Пищепроме был молодой контингент, занимавшийся даже больше наукой, чем обычной рутинной работой, и о том, что кто-то там вообще может 'пить', даже мыслей никаких не возникало. Это же не мас-терская какая-нибудь по ремонту автомобилей! Шерстюк снабженца вы-гнал окончательно и вскоре у них появился длинный и худющий, с лицом землистого цвета пожилой человек, который принялся исполнять обязан-ности удаленного. 'Не любит пьющих Шерстюк', - с уважением подумал о директоре Тимка. Он и сам такого сорта людей терпеть не мог: ну что это за экземпляры? Чуть что, сразу хватается за бутылку, а не пытается исправить положение или как-то разобраться в возникшей проблеме! Больные люди! Но, слава Богу, в его, Тимкиной, сфере деятельности, та-ких людей нет...
  Прошло несколько месяцев. Помещения пока министерство не выде-ляло. Шерстюк набрал для Тимки четырех сотрудников, которые должны были понемногу знакомиться с управлением здравоохранением и начи-нать обследование этой системы. Их разместили во второй комнатке. Прибавку получила и их с Шерстюком комната: появился кадровик и на-чал заниматься учетом и приемом персонала, делом, которое до этого вы-полнял сам директор. Кадровик был недавним военным, уволившимся в запас полковником, который накануне своего увольнения из Армии при-был прямым ходом из Каира, столицы Египта. Служил он там военным советником самого Президента, показателем чего, видимо, служила но-венькая белая 'Волга', которую он не замедлил продемонстрировать пе-ред всеми сотрудниками бюро Медстатистики и ВЦ как свою, как он не-брежно выразился, 'Белую лошадь'. Было ему пятьдесят три года, он до-вольно сильно шепелявил и на кадрового военного походил мало. Но уси-ленно и тщательно присматривался к каждому, не замаскированный ли тот, не дай Бог, еврей. Буквально на третий день его пребывания на ВЦ Тимка заметил, что он накрепко прилип к окошечку регистратуры бюро Медстатистики, за которым сидела молоденькая раскосая секретарша, которая в ответ на шепелявый шепот нового сотрудника ВЦ бросила пе-чатать на своей машинке и заливисто хохотала. На четвертый день секре-тарша уехала на обед на 'Белой лошади'. Недавний военный советник Президента Египта умел брать небольшие препятствия широким присту-пом...
  Тимка всегда вовремя уходил домой после работы. Он не любил за-держиваться, потому что придерживался правила: 'Успевай делать все в рабочее время'. Даже если он чего-то и не доделывал, он доделывал не на работе, а дома. Со своими программами, например, он мог и до утра про-возиться. Но дома. А у Шерстюка была совсем другая привычка: он нико-гда с работы в положенное время не уходил. Говаривал, что, де, у него только после работы и начинается настоящая работа: никто не мешает. Но за последнее время он вообще несколько раз по две недели не появлялся на работе: болел. Тимка в его отсутствие, естественно, всеми делами за-правлял сам. Приходилось бегать по управлениям министерства, бывать у заместителя министра, курировавшего их ВЦ, и даже один раз - у мини-стра. Работа была суматошная, но ничего не поделаешь: директор тоже человек и имеет право болеть. В один день, накануне которого Шерстюк только что выйдя на работу после длительного отсутствия, как обычно остался после работы в их кабинете, Тимка, придя на работу пораньше и обнаружив, что забыл в другом костюме ключ от входной двери в поме-щение ВЦ, пошел взять контрольный ключ у сторожа бюро, жившего в небольшом домике позади бюро. До этого Тимке со сторожем никогда не приходилось сталкиваться. Шерстюк просто сразу, когда еще только пе-реехали, уведомил Тимку, что запасной ключ всегда есть у сторожа. Тим-ка вошел в небольшой дворик и постучал в дверь домика сторожа. Вышел крепкий высокий старик и хмуро спросил у Тимки, что ему надо. Тимка попросил ключ от ВЦ. 'А ты кто такой?' - неприветливо произнес сто-рож. 'Я замдиректора ВЦ'... Не успел Тимка произнести последние зву-ки, как сторож схватил его за грудки и затряс, почти отрывая от земли: 'Что ж ты, гад, такое вытворяешь? Сколько можно от тебя терпеть! Мы с женой всю ночь из-за тебя не спали! Хотел милицию вызвать, да жена отговорила! Да я сейчас тебя сам...' Тимка, ничего не понимая, от неожи-данности просто потерял дар речи. А когда попытался что-то пропищать, то разошедшийся вовсю сторож его и не слышал. Он все тряс и тряс Тим-ку, как липку. Дело принимало дурной оборот и надо было сперва осво-бодиться от лап озверевшего сторожа, который его вот-вот растрясет окончательно, а потом уже выяснять, в чем дело. Тимка быстро согнул свою левую руку в локте и надавил ею на запястье руки, державшей его за грудки. Старик охнул и на мгновение отпустил Тимку. Тимка отскочил назад и крикнул сторожу: 'Остановитесь! Объясните спокойно, в чем де-ло! Я ничего не понимаю!' Старик, держась за руку, кажется, вновь напа-дать и не собирался. Он только укоризненно бросил: 'Разве так директора поступают? Я пожалуюсь самому министру!' 'Какие директора! Не по-нимаю! - Тимка стал подходить к сторожу поближе. - Объясните мне, в конце концов!' 'Так ты что, не директор? - стал догадываться сторож. - Ты же сказал, что - директор!' 'Да никакой я не директор! Я же вам ска-зал, что я - заместитель! Разница есть?' - Тимку уже начала злить вся эта история. 'А-а-а! А я не расслышал, извини! Всю ночь из-за тебя... То есть из-за директора не спал! А вы чем-то похожи... Я перепутал... не спали с женой всю ночь...' 'Перепутал муху с носорогом! - недовольно пробур-чал Тимка. - Так в чем, собственно, проблема?'
  Сторож рассказал, что все неприятности начались вскоре после того, как ВЦ поселился в бюро Медстатистики. Почти каждую ночь из откры-того окна, выходящего во двор, где жил сторож, неслась пьяная речь, громкая музыка, летели горящие окурки... Творилась настоящая оргия: какие-то пьяные мужики и бабы во главе с самим директором орали пес-ни, лобызались и откровенно занимались черт знает чем... Тимка обом-лел: вот тебе и тихоня Шерстюк! Вот почему он оставался после работы! Вот почему его с утра до обеда почти никогда не бывало на работе! Боже мой! А отсутствие его по две недели? Похоже, что у него запои! Он вдруг вспомнил странный шерстюковский критерий приема сотрудника на ра-боту: 'Я всегда заставляю работника писать при мне автобиографию, - наставлял он Тимку. - И слежу за его руками: если руки трясутся, значит - пьет!' Тимку тогда передернул этот способ. Он вспомнил кадровика Жи-лина, когда тот заставлял Тимку тоже писать вручную. Правда, не при нем. Ну и приемчики у этих инженеров человеческих душ! Тимка забрал ключ у сторожа и отправился к себе. Зайдя в кабинет, он подошел к столу Шерстюка и принялся что-то, сам еще не совсем понимая что, искать на столе. Ничего подозрительного не было видно. Все бумаги, все папки бы-ли аккуратно сложены. Карандаши с ручками - на своем месте: в дере-вянном стаканчике. Стол чист, как стеклышко. В комнате - полный поря-док. Никакого запаха. Все свежо. Тимка засомневался. Что-то тут не так. Но не может же сторож ломать такую комедию! Иначе он - великий ар-тист! Надо как-то поговорить с его женой... Не понятно... Следует тща-тельнее искать... Тимка наугад, почти инстинктивно, отодвинул стол Шерстюка в сторону от окна: вся боковая стенка стола была плотно за-полнена приклеенными к ней окурками. Их гасили прямо о стенку, на ко-торой они и замирали, согнувшись в три погибели... Окурков было не сосчитать. Может двести, а может тысяча... Шерстюк, оказывается, был великим конспиратором. Но про стенку стола забыл: и на старуху бывает проруха. В это день Шерстюк на работе не появился...
  Тимка попал, как кур в ощип. Потерял хорошую работу, обидел заме-чательных людей. А здесь продолжать работу с таким директором... На-зад, ясно, он не попросится: это просто великое свинство с его стороны. Идти искать новую работу? Спросят ведь, что же ты, мол, без году неделя, как на новой работе, и уже драпаешь? Да и на прошлой работе долго не задержался? Кто такому бегуну доверит приличное дело? Он бы, Тимка, лично не доверил. С такими вопросами-ответами в голове Тимка сидел на работе весь день. К вечеру позвонил Шерстюк: опять, мол, заболел. Где-то просквозило. Радикулит. Вчера допоздна работал при открытом окне. И с горлом что-то неладное. Недели полторы придется поваляться. Вы, мол, займитесь моими делами. Надо опять идти к министру по поводу поме-щения. А как в таком виде пойдешь... Голос у Шерстюка был хрипло-виноватый и растянуто-нетвердый. Видать сильно радикулит мучил...
  Дома Тимка ничего не сказал Маше, а сам для себя решил: поработаю еще. Посмотрю, что дальше будет. Да и время какое-то должно пройти, прежде чем идти искать новую работу...
  С помещением на ВЦ дело начало проясняться: министр решил выде-лить под него первый этаж Республиканской санэпидстанции, распола-гавшейся в котельцовом двухэтажном доме. Для самой санэпидстанции строилось новое современное пятиэтажное здание, которое вот-вот долж-но быть готово. Но одного этажа для всего ВЦ было недостаточно: на вы-деленном первом этаже планировалось разместить машинный зал, поме-щение для техобслуживания ЭВМ и отдел эксплуатации. Остальному еще не набранному персоналу размещаться пока было негде. Вскоре Шер-стюк, все-таки кое-как бегавший по инстанция в перерыве между запоями, сообщил Тимке приятную весть: под весь персонал ВЦ выделяют допол-нительное помещение в Республиканской детской больнице: основная площадь выделялась в длинном бетонированном подвале больницы, а для проектировщиков АСУ - три приличные комнаты на четвертом, админи-стративном, этаже. Это уже было кое-что. В это суетливое время Шер-стюк привел к ним для знакомства с Тимкой маленького круглого полного человечка с коротко стриженой крупной головой, посаженной на мощную шею. Настоящий пенек. 'Это наш будущий главный инженер. Станет за-ниматься всеми вопросами, связанными с техникой' - указал он Тимке на скромно стоявшего рядом с ним человечка. Человечек заулыбался Тимке, обнажив ряд крепких крупных желтоватых зубов. 'Как у волка, - почему-то подумал Тимка, - перекусит тебе шею в один момент'. Но человечек пока никого перекусывать не собирался, а мирно протянул Тимке руку и представился: 'Триган. Иннокентий Алексеевич'. Человечек поселился в той же комнатке, что и Тимка, Шерстюк и кадровик, продолжавший еже-дневно увозить секретаршу бюро Медстатистики на своей 'Белой лоша-ди'. Вскоре и кадровик, и его 'Белая лошадь', и секретарша перебрались в более подходящее для них заведение: на одну из оптовых баз города, где можно было решать проблемы дефицита товаров и продуктов, который постоянно так утомлял поголовно все население Cтраны Советов. После сытого Египта недавний полковник плохо переносил перманентное от-сутствие в свободной продаже то того, то этого. На его месте появился человек из военкомата: недавно ушедший на военную пенсию майор. Этот к девочкам не лез, всегда был по-военному сдержан, но имел другое отличительное от многих качество: ничего не делал. Покопается пять-десять минут в бумагах и - был таков! Шерстюк - за порог и этот за ним. А так как Шерстюк за порогом проводил большую часть времени, то и новый чин практически не бывал на работе. Если же Шерстюк в кабинете задерживался больше отведенного кадровиком самому себе времени при-сутствия на работе, то кадровик начинал хвататься за сердце и произно-сить предназначенную всем присутствующим магическую фразу: 'Мо-тор!' Это означало, что ему пора... Где только Шерстюк откапывал таких работников?
  В отсутствие Шерстюка Тимка порасспросил коллегу Тригана о том, где он работал, какие технические средства собирается приобретать для ВЦ и вообще... У сорокавосьмилетнего пенька Тригана оказался очень низкий скрипучий и неприятный голос. Из того, о чем проскрипел Тимке Триган, Тимка понял, что их главный 'помпотех' - ветеран войны и нахо-дится в давней дружбе с Шерстюком. В отношении техники и предыду-щей работы ответы были скользки, как в руках большой круглый арбуз, густо намазанный подсолнечным маслом. При первом же разговоре с Шерстюком наедине Тимка спросил: 'Где вы откопали этого главного инженера? По-моему, он в технике понимает не более, чем баран в апель-синах! Нам же работать надо! Вон машину на днях получать будем!' 'Во-первых, мне надо создать на ВЦ партийную организацию. Без нее нам работать ни один райком не даст. - Шерстюк загнул один палец. - Ты же - беспартийный, а в руководстве должны быть коммунисты. Вот он, я и кадровик - готовая партийная организация...' 'Да, теперь вы уже можете управлять, - ухмыляясь, перебил его Тимка. - Особенно кадровик и этот'. Про самого Шерстюка он не сказал: и так понятно. 'Ты зря смеешься! - Шерстюк разговаривал с Тимкой, как с несмышленышем. - Это, поверь мне, очень серьезно. Тех, кто будет знать технику, мы найдем. Но над ни-ми должен стоять член партии. А Триган еще и ветеран. Знаешь, как ста-нет легко решать вопросы в райкоме партии? Это - два'. 'Да причем тут какой-то райком партии? - закипятился Тимка. - У нас есть министерство, министр, наконец! При чем тут какой-то райком?' 'А вот при том, - не стал ничего разъяснять Шерстюк, - поживешь и сам поймешь'.
  Но вскоре сменился министр. Для прежнего быстро создали новую кафедру организации здравоохранения и перевели его туда заведующим. Шерстюк загрустил: новый министр был Героем Соцтруда, имел в ЦК большой вес и шерстюковский старший брат мог его не осилить.
  ...Дела на ВЦ начали налаживаться. Получили новенькую ЭВМ, смонтировали ее в санэпидстанции, набрали обслуживающий персонал, переехали, наконец, в помещение, выделенное в детской больнице. Вот, наверное, свободно вздохнул сторож бюро Медстатистики! Начали наби-рать проектировщиков: программистов, системных аналитиков. Этих по-следних размещали в комнатах на четвертом этаже больницы, а сами, Шерстюк с Тимкой - в кабинете, оборудованном в подвале. Тригану вы-делили комнатку там же, напротив, чтоб не мешал им с Шерстюком со своими хозяйственно-техническими проблемами: Тригану передали руко-водство не только технарями, но и складом, на котором к тому времени образовались немалые материальные ценности и который тоже размести-ли в подвале. Между кабинетами усадили секретаршу с коммутатором. Провели внутреннюю связь. Началась настоящая работа. Тимка занимал-ся вопросами разработки всей АСУ, отдельных задач, которые бы давали отдачу министерству, пока не будет создана АСУ. Появились первые про-граммы, первые результаты. Триган занимался техникой, снабжением, что в те времена было равносильно подвигу, складом. И Шерстюк вроде как взялся за ум... Через год-два ожидали переезда во все здание санэпид-станции, для которой готовили к сдаче новое помещение. Тимка несколь-ко раз ездил в Москву на совещания в Главный ВЦ Минздрава Союза. Их ВЦ в Москве хвалили за системный подход к разработке АСУ и за первые полученные результаты. Но... все хорошо не бывает. Шерстюк начал срываться. Дело на ВЦ шло, все крутилось, а ему, как бы было нечего де-лать. Он принялся время от времени посещать склад, который находился неподалеку от кабинета, и выходил оттуда сильно покрасневший вместе с кладовщицей. Наскоро забегал, пряча от Тимки глаза, и до следующего дня на работе не появлялся. На складе хранился большой соблазн для Шерстюка: каждый месяц ВЦ для профилактических работ на ЭВМ по-лучал по двадцать литров чистого спирта, и можно было себе предста-вить, какие мучения долгое время испытывал Шерстюк. Сила оказалась на стороне спирта... Чтобы хоть как-то поправить положение, Тимка за-шел на склад и пообещал кладовщице, что если она не перестанет приве-чать у себя директора, он, Тимка, ни на что не посмотрит, а выгонит ее с работы. Кладовщица уже совсем заматерела во взаимоотношениях с ше-фом и только хмыкнула Тимке в лицо. На следующий день после этого разговора Шерстюк уже глядел на Тимку чертом. Но исчезновения среди бела дня на склад прекратились. И то слава Богу. Однако, как говорят, 'не долго музыка играла'. Через несколько дней у Шерстюка наступил на-стоящий запой прямо на работе. Пока Тимка ездил домой на обед, тот упился просто в усмерть. Когда Тимка появился в приемной, секретарша с выпученными от страха глазами, бросилась к нему с известным русским вопросом 'Что делать?'. Шеф начал буянить, хватал ее за что попало в кабинете и... Пока она закрыла его своим ключом, он бил ногами в дверь... Хорошо, что все сотрудники находятся вне подвала, не то какой позор! Тимка открыл своим ключом дверь в кабинет. Как раз в приемной появился Триган. Он первым вошел в кабинет. Тимка - за ним. Шерстюк мирно спал на полу возле своего стола. Лицо его имело синеватый отте-нок... Решили его не трогать: пусть проспится, а Тимка забрал необходи-мые бумаги и перешел в кабинет Тригана. Примостился за приставным столиком... Шерстюк отболел положенные в таком случае свои две неде-ли и появился на работе, как ни в чем не бывало. Начал ходить по каким-то своим директорским делам, сидел, пыхтя, составлял перспективный (на пятнадцать лет) план развития АСУ, потом снова куда-то уходил. На мес-те ему никак не сиделось. Так прошла неделя. План он так и не составил, а сунул бумаги Тимке и сказал: 'Составляйте его сами! У меня никак не получается! Я к тому времени буду давно на пенсии! Какой из меня пла-новик на перспективу!' С перспективой у него действительно обстояло не все ладно: вскоре в обед он снова оказался на складе, и Тимке пришлось вновь переселиться в кабинет к Тригану. Однако почти до самого конца рабочего дня Шерстюк каждые пять минут вызывал к себе то Тимку, то Тригана и выдавал им всякие-разные распоряжения, неуверенно размахи-вая руками в разные стороны и уже не пряча от них графинчик со спир-том, который стоял прямо перед ним. Стаканов в округе не наблюдалось. Закуски тоже. Тимка с Триганом делали вид, что внимательно его слуша-ют и бегут исполнять поручения, надеясь, что он в конце концов заснет, как в прошлый раз. Но не тут-то было. В конце рабочего дня, когда Тимка уже собирался домой, забежала секретарша и сообщила, что директор, вроде бы раньше ушел домой, а теперь она сквозь окно увидела, что он сейчас на улице и гоняется за сотрудницами, которые направлялись до-мой. Тимка, побросав все, выскочил на улицу. Картина была достойна кисти художника: поток сотрудниц с четвертого этажа пытался быстро обогнуть нетвердо стоявшего на их пути директора, а тот, широко расста-вив руки, как рыбак в невод, пытался заловить какую-нибудь рыбку. В широких окнах больницы виднелись люди в белых халатах... Тимка, го-товый провалиться сквозь землю, схватил в стельку пьяного Шерстюка одной рукой за шиворот, а другой за брюки чуть пониже спины - прием, изученный им еще на границе для препровождения нежелательных лиц. Приподнял Шерстюка за брюки, чтобы ему не было удобно опираться обеими ногами на землю, и в таком виде потянул его к кабинету. Подос-певший Триган помог затащить шефа в кабинет подальше от позора. Не позора Шерстюка: тому уже никого и ничего не было стыдно. А от его, Тимки, позора. Пока Триган успокаивал Шерстюка, пытался его усадить на стулья, Тимка выскочил из кабинета и, забежав в кабинет Тригана, на-брал номер телефона замминистра, их куратора. Трубка долго не отвечала. Наконец, послышался знакомый голос. Тимка, дрожа от негодования, со-общил замминистра о событиях у них на ВЦ и сказал, что если он, замми-нистра, сейчас не образумит этого негодяя, завтра у него, у замминистра, на столе будет лежать Тимкино заявление об уходе по собственному же-ланию. 'Не уходите пока с работы, - медленно сказал замминистра, - я сейчас вышлю к вам бригаду'. Министерство находилось от больницы, в которой размещался ВЦ, прямо через дорогу... Пока Тимка разговаривал по телефону, он слышал, что в трубке что-то щелкало и улавливал посто-ронние звуки. Однако в запале не обратил на это внимания. Когда же он вышел в приемную, то увидел убегающие в глубь подвального коридора фигуры Шерстюка и Тригана. С другой стороны тоже был выход во двор... Телефон был параллельный и разговор Тимки с замминистра, по-хоже, подслушали. Четверо крепких мужчин в белых халатах, как показа-лось Тимке, появились почти мгновенно. 'Где он?' - вбежав в приемную, спросил один из них. Тимка показал направление, в котором исчезли Три-ган с Шерстюком...
  На следующее утро замминистра вызвал к себе Тимку. 'С вашим ше-фом, - сказал он, поморщившись, - покончено. Вчера его поймали прямо у запасного выхода из больницы и отвезли на освидетельствование. Все задокументировали. Нам тоже надоело с ним возиться. Министр дал доб-ро на его увольнение. Пока вы принимайте у него дела. Сегодня мы его вам доставим'. Тимка был назначен исполняющим обязанности директо-ра - И.О. Шерстюка на пять минут привели в кабинет, он суетливо открыл свой сейф и, отводя в сторону глаза, передал все бумаги вместе с ключом Тимке. Молча ушел. Знал, что с руководством министерства в его поло-жении лучше не связываться: можно было вообще домой не вернуться, а загудеть прямо в спецбольницу на принудительное лечение...
  
  24. 'Карьера'
  Триган в истории с Шерстюком аккуратно выкрутился: уверил руко-водство, что он вместе с Шерстюком не убегал, а зашел на склад по делам, оставив Шерстюка одного в кабинете. А Тимку уверял, что поступить иначе не мог, так как боялся, что Шерстюк спьяну где-нибудь разобьется. А так он его вывел из подвала и оставил у запасного выхода из больницы. Тимка сделал вид, что поверил, и про прослушку телефона ничего не ска-зал.
  Когда человек работает в каком-нибудь заведении, он всегда находит-ся под крышей своего непосредственного начальника. Любые осадки, па-дающие сверху, попадают на крышу и работнику достаются разве что от-дельные капли. Причем, если сверху, с самых небес, посмотреть на систе-му крыш, под которыми спрятан работник, окажется, что каждая нижняя крыша шире каждой верхней, и наоборот: каждая вышестоящая крыша уже каждой нижестоящей. Размер крыш вверху, в пределе, стремится к точке. У главы государства крышей является один господь Бог и на бед-ную голову какого-нибудь президента с его точечной крышей льется и падает все, что только может литься и падать. Работник, снизу глядя на крышу, почти всегда воспринимает ее как дырявую и потому всяческим образом пытается либо забраться на крышу, чтобы ее отремонтировать по своему образу и подобию, либо самому вместо нее прикрывать собой сво-их бывших коллег. Но когда такой умелец забирается на крышу, он с удивлением для себя обнаруживает, что, оказывается, там дуют совсем-совсем другие ветры! Ибо он не задумывался до этого о принципе, сфор-мулированном только что выше.
  Большевистский принцип 'Не боги горшки обжигают' нанес в свое время невосполнимый вред стране. Оказалось, что все-таки горшки обжи-гают именно Боги. И народ на этот счет имеет свою поговорку: 'Работает, как Бог'. Действительно, даже чтобы выкопать обыкновенную яму (не своему другу, конечно), необходима определенная сноровка и данные. Не каждый способен эту работу выполнить качественно (как и выкопать яму другу: тут нужна более высокая квалификация, но без нее все равно не обойтись). Тимка, работая в Политехе, довольно много прочитал книг и статей на тему об управлении предприятиями и отраслями. Книги были, в основном, переводные, западных авторов, и к существующей в стране системе мало применимы. Но на дворе был кибернетический бум и каж-дый грамотный человек пытался побольше узнать о возможностях новой науки, которую еще совсем недавно называли продажной девкой импе-риализма. Тимке запомнилась одна переводная статья в журнале 'Юность', рассказывающая о так называемом 'Принципе Питера'. Со-гласно теории, выдвинутой этим Питером, работник, перешедший на сле-дующую ступень иерархической служебной лестницы, понижает уровень своей компетенции почти до нуля. Хороший был журнал 'Юность', и материалы публиковал интересные. Жаль только, что его не все читали, кому положено, ибо тогда бы в советской системе подготовки кадров был бы какой-никакой прогресс. Система повышения квалификации сущест-вовала и тогда. Работали без перебоя всякие-разные институты повыше-ния квалификации, напряженно трудились кадровики, печатая и перепе-чатывая толстые планы на год, на пятилетку и на долгую перспективу подготовки и повышения квалификации своих кадров, составлялись мно-гочисленные отчеты, которые шли снизу мощным потоком до самого-самого верха, печатались толстенные статистические ежегодники... Но столь мощное бумаговращение ни к чему, кроме пустого ветра и пожира-ния денег не приводило. Жизнь шла сама по себе, бумажные потоки фор-мировались и путешествовали сами по себе. Простой переход от старшего инженера в руководители группы от работника требует совсем других знаний и навыков. Надо управлять коллективом, а для этого уже необхо-димы знания и по психологии, и по педагогике, и по планированию работ, и по отчетности. А у кого из более высокого руководства когда-либо воз-никал вопрос на эту тему? Да они сами были в такой ситуации и как-то выкручивались! И так - все выше, и выше, и выше стремим мы полет на-ших крыл... А в западных фирмах прежде чем работника перевести на новую должность, его обязательно обучат. И на это денег никогда не жа-леют. Находишься ты, например, в какой-нибудь Греции, где все есть, а по данной проблеме, по которой тебе предстоит работать на фирме, хороший специалист сидит где-нибудь в Панаме или на острове Борнео. Фирма не пожалеет денег и отправит тебя даже на три дня к такому специалисту в обучение. А у нас? Да только посмеются: 'Еще чего! Сам разберешься! Ты будешь кататься, а работать за тебя кто станет?'
  Тимка стал И.О. И сразу почувствовал, что крыша над ним сущест-венно сузилась и на голову стало попадать намного больше всего. Да кро-ме того, невесть откуда вдруг сразу появились какие-то друзья-знакомые, которым хотелось бы работать с ним или получить от него рекомендацию. От многих тут же пролилась лесть и угодничество, хотя до этого они вели с Тимкой себя довольно ровно или вообще не обращали на него никакого внимания. Некоторые бывшие однокурсники при встрече раскланивались и пытались называть его по имени отчеству. Становилось противно. Осо-бенно резко переменился Триган: по каждому вопросу он забегал посове-товаться, любезно заглядывал Тимке в глаза и откровенно восхвалял Тим-кины способности, где мог и где не мог. Тимке приходилось постоянно одергивать этого лизоблюда. Однажды дело дошло до того, что, придя домой, он получил от Маши настоящий нагоняй: оказывается Триган днем (как он только вычислил, что Маша не в школе!) заявился к ним и пытался 'подарить их семье' половину десятилитровой бутыли со спир-том... Начинались первые неприятности...
  После неудавшейся попытки со спиртом, за которую Триган от Тимки получил довольно приличное внушение, вскоре Тимке пришла повестка из прокуратуры, в которой его вызывали на беседу к прокурору. Когда он предстал перед стражем закона, тот молча протянул ему бумажку, испи-санную мелким убористым почерком. В бумажке рассказывалось, как но-вый директор ВЦ расхищает социалистическую собственность и, в част-ности, похищает со склада спирт. Предлагалось сделать обыск 'у этого подлеца' и вывести его на чистую воду. По дате на штемпеле Тимка об-наружил, что письмо поступило в прокуратуру ровно через день после того, как Триган пытался всучить Маше бутыль со спиртом. Похоже, что 'акция' со спиртом проходила одновременно в двух направлениях. Тимка написал прокурору объяснительную, а на словах рассказал о попытке Тригана. 'Будьте очень аккуратны, - посоветовал прокурор. - Опыт пока-зывает, что этим дело не ограничится, и последуют новые анонимки'. Получил Тимка и первый свой выговор. А дело было так. Пока шла разра-ботка проекта АСУ министерством, надо было как-то оправдывать затра-ты на ВЦ. Поэтому Тимка решил организовать отдел по обработке ин-формации на электромеханических машинах - небольших, с письменный стол, устройствах, широко распространенных в предЭВМный период. В них закладывалась простенькая программка, формируемая с помощью установки в различные положения механических стопоров-рычажков, формирующая различные итоговые данные. Основные же операции вруч-ную выполнял оператор. Результаты автоматически печатались на печа-тающем устройстве в виде пишущей машинки с широкой кареткой. Удобство состояло и в том, что Триган хорошо знал эти устройства: он окончил университет значительно раньше Тимки и специализировался именно на таких машинах. Закупили с десяток таких устройств, хотя это и было очень не просто: опять пробивали через Госплан, через Госснаб, подключая к этому вопросу и своего министра. Помещение им опять вы-делили в том же больничном подвале, где располагались склад и прием-ная. Набрали операторов, механиков и через некоторое время стали про-водить расчеты на ВЦ по зарплате и обработку данных аптечных складов почти всех учреждений здравоохранения города. В конце каждого месяца на ВЦ несли и несли документы для обработки. В одно зарплатное утро, когда Тимка собирался на работу, ему домой позвонила встревоженная начальница отдела и сообщила, что она вывела своих работниц пораньше на работу, чтобы вовремя закончить начисление зарплаты. А когда вошли в подвал, обнаружили, что в нем полно воды. Полно воды оказалось и в отделе: машины чуть ли не плавали в воде. Тимка приказал ни в коем слу-чае ничего не включать, в помещение не входить и побежал на работу. Все так и было. Только приемная и склад не пострадали, а в отделе, где стояли счетные машины, было полно воды. Тимка побежал к главврачу, тот вызвал завхоза, началась разборка... Оказалось, что вечером, уходя домой, одна санитарка забыла закрыть кран на первом этаже. И как раз кран находился над комнатой, где стояли машины, на которых должны были начислять зарплату... Санитарка при Тимке клялась и божилась со слезами на глазах: 'Когда я уходила с работы, специально проверила кран: он вообще подтекает, если плохо закрыть. Все об этом знают и постоянно проверяют'. Тем не менее, кран оказался открытым настолько, чтобы ра-ковина сумела переполниться. Надо было сильно постараться, чтобы этот фокус получился. Похоже, что слезы санитарки были правдивыми. До следователя Тимка не собирался дозваниваться, а вот главному бухгалте-ру министерства позвонил и сообщил о ЧП. 'Сегодня с зарплатой ничего не получится, - сказал он главбуху. - Мы воду откачаем кое-как, но пока машины не высохнут окончательно, включать их нельзя: людей может током поубивать'. Главбух согласилась и сказала, что она сама обзвонит бухгалтеров всех медучреждений и сообщит, что зарплата будет не ранее завтрашнего дня. На том и порешили. В этот день весь отдел возился с водой: вычерпывали, мыли полы, вытирали насухо машины, включали вентиляторы. Сушили, как могли. Только к следующему обеду смогли начать работу. К позднему вечеру все закончили. Но задержка с зарпла-той, как и предполагали, получилась на один день. Прошло несколько дней. Все шло обычным порядком. Тимка уже и позабыл о ЧП. Но вот Тимке позвонил помощник министра и сказал, что Тимку вызывают сегодня на коллегию. На коллегию Тимка прибыл, как ни в чем не быва-ло: он часто присутствовал на этих мероприятиях, т.к. почти на каждом министр, который по положению об АСУ, являлся ее первым руководи-телем, поднимал тот или иной вопрос о внедрении вычислительной тех-ники в управление здравоохранением. На этот раз Тимку подняли прямо после начала заседания. Министр попросил объяснить, почему их ВЦ со-рвал дату выдачи зарплаты и 'люди не получили вовремя причитающихся им денег. А у них - дети, мужья-жены, старые родители. Дело дошло до самого Председателя Совета Министров!'. Из слов министра следовало, что, оказывается, имела место полная экономическая катастрофа, винов-ником которой стал он, Тимка. Тимка просто опешил, если не сказать больше. Он тут же рассказал, как было дело, что он не стал по этому во-просу беспокоить его, министра, а доложил все как есть главному бухгал-теру, присутствующему, кстати, здесь, на коллегии, и что и сам главврач больницы может подтвердить, который пообещал ему наказать санитарку и который, тоже очень кстати, находится здесь же на коллегии. Министр вопросительно посмотрел сначала на главбуха, а затем на главврача, и поочередно поднял их с их мест. И оба, как ни в чем не бывало, сделали удивленные глаза и развели в недоумении руками: 'Мы впервые слышим об этом!' Сколько раз Тимка сталкивался с человеческой подлостью, но никак не мог к ней привыкнуть! Если сказать, что при этом для Тимки кое что началось, значит, ничего не сказать. Многие недолюбливали 'этого новоиспеченного выскочку, который заходил к министру в любое время, в то время как они, заслуженные работники здравоохранения могли и не попасть на прием'. Кроме того, многие знали и уважали сочинского Шер-стюка, а вместе с ним и его младшего брата, с которым 'этот' так обошел-ся... Всеобщий вопль негодования остановил сам министр. Помощник зачитал заранее подготовленное решение: 'Объявить строгий выговор и предупредить, что при повторении подобных случаев будет освобожден от занимаемой должности. Копию решения направить в Совет Министров для уведомления'. На самом деле, как узнал позже Тимка от одного ра-ботника министерства, в те дни, когда произошло ЧП с начислением зар-платы, в Лечсанупре в палате поправлял свое пошатнувшееся здоровье какой-то чин из ЦК Компартии. Лежал себе на кровати и думал о своих государственных делах. А тут санитарка возила мимо его кровати мокрой шваброй по новенькому блестящему паркетному полу. В общем, рабочий класс, о котором обязан печься любой руководитель-коммунист. Как раз появился повод показать свою заботу. 'А что это вы такая сумрачная? Работа не нравится?' - как бы нечаянно поинтересовался чин. 'Нет, нет! Я свою работу люблю! Все в порядке! - обеспокоилась санитарка. - Просто сегодня пообещала отдать кое-какие долги. Сами понимаете, иногда до зарплаты трудно дотянуть... А тут ее задержали...' 'То есть как это? - не поверил чин. - Чтобы задержать зарплату? Да... Да... Да это невиданное дело! На что ж простой человек жить-то станет!' И тут же позвонил в Со-вет Министров... Ему аукнулось, а на Тимкиной башке откликнулось...
  Но несмотря на такое ЧП, руководство министерства выбило для Тимки единицу в райкоме партии для приема его в кандидаты в члены. партии. Самостоятельно вступить в партию нерабочему было практиче-ски невозможно. Для интеллигенции существовал строгий лимит на эту хлебную привилегию. Предварительно Тимке популярно объяснили, что без партийного билета он долго на этой должности не протянет. Надо.... Тимка в душе упирался, но умом понимал, что не вступи он в эту пар-тию... Даже начальников отделов редко держали беспартийных. А тут директор... Будучи И.О., Тимке приходилось еженедельно посещать рай-онные планерки, устраиваемые райкомом партии. Однажды он стал сви-детелем, когда молоденький секретарь райкома поднял с места солидного директора одного крупного завода и кричал на него срывающимся голо-сом за какое-то упущение, допущенное в планировании начальником пла-нового отдела завода. 'Как вы посмели назначить на такую ответствен-ную должность этого беспартийного Фридмана? - кричал совсем недав-ний комсомолец, который, было видно, только вчера окончил историче-ский факультет. - Уволить немедленно и доложить! Вернетесь с планерки и... уволить! Иначе сами положите партбилет на стол!' В общем, Тимка прошел райкомовское сито и получил кандидатскую карточку.
  
  Ах ты, партия моя:
  Масло с кашею!
  Наконец, в г... и я:
  Вместе с Машею.
  Угодил в г... по пуп,
  В изобилие.
  Не за то, что сильно глуп,
  По насилию.
  Ты прости меня родня:
  Забеременел.
  Отказать не волен я
  Жути Времени.
  Не герой я и не Царь:
  Смертный просто я!
  Ах, душа ты моя, тварь
  Купоросная...
  
  25. 'Вы плохо знаете Маркса!'
  На ближайшей же коллегии Тимку утвердили в должности директора. Машу в коле избрали секретарем парторганизации. После нескольких ее походов в райком по партийным делам она Тимке сообщила, что ей пред-лагают перейти в райком инструктором. Тимку это покоробило: 'Я пони-маю, что все хотят иметь рядом с собой красивых женщин, - сказал Тим-ка, глядя ей прямо в глаза, - особенно в такой трудной работе, как забота о народе. Но ты уже походила в начальницах и вкусила всех прелестей бы-тия в этом качестве. А сейчас у тебя будет не одна организация и в каждой тебе предстоит сидеть на партсобраниях и разбирать местные дрязги. Тебе это нравиться? Или ты надеешься восстанавливать истраченные силы в многочисленных партийных охотничьих домиках?' Маша надулась. Но через несколько дней она опять завела разговор на эту тему: 'От меня ждут окончательного решения. Что я им должна ответить?' 'По-моему мы уже этот вопрос разрешили: ты будешь работать с детьми, а не со взрослыми румяными дядями' - Тимка не стал дальше продолжать разго-вор. Он видел, как тень недовольства пробежала по Машиному лицу, но она не произнесла ни слова...
  Тимка побывал на двух всесоюзных совещаниях. Первое было осенью в Ижевске. Им показывали местные медучреждения и их техническое ос-нащение. Там впервые Тимка почувствовал всю мощь России. Их повели на металлургический завод, чтобы познакомить и с заводом, и с местным заводским ВЦ, и с медсанчастью завода. Тимка был просто поражен всем увиденным. Их помещение в больничном подвале... Зам главного инже-нера завода, знакомивший их со всеми участками и курирующий заво-дской ВЦ, повел их по огромным, сверкающим чистотой и многочислен-ной техникой помещениям ВЦ, показал суперсовременные заграничные ЭВМ, небрежно сказал, что он сейчас при всех может снять трубку, по-звонить в Москву и через неделю у него будет стоять любая ЭВМ, кото-рую он только пожелает. Тимка вспомнил, как они всеми правдами и не-правдами пробивали в Госплане свою отечественную ЭВМ и чтобы им получить вторую такую, надо ждать не менее пятилетки. И то может этого и совсем не случиться. А тут... Поразил его и сам завод. Только один его самый маленький цех имел девятьсот рабочих. Небольшого роста, худой, измученный, просто зачуханный начальник цеха, которого Тимка сначала принял за какого-нибудь слесаря, толково объяснял им технологию работ. А сталеплавильные цеха... Все потрясало своими масштабами и мощью. Тимка просто чувствовал свою карликовость и свое пигмейство. А дока-нал его поход в местную медсанчасть. Он всегда представлял, что медсан-часть, она и есть медсанчасть: небольшое учреждение, с несколькими вра-чами и важными медсестрами. Но тут... Их привезли в огромный шест-надцатиэтажный корпус, оснащенный по последнему слову медицинской техники с вертолетными площадками на крыше. Тимка только успевал раскрывать рот. А их водили и водили по этажам, палатам, кабинетам... У них в Кишиневе уже много лет строится Республиканская клиническая больница тоже в шестнадцать этажей. Шум вокруг этого события все го-ды стоит невообразимый. А тут, казалось бы, в глухой уральской провин-ции безо всякой помпы, как обычное дело... Кое-кому надо чаще пока-зывать все эти моменты. Может тогда спеси и чванства в природе поуба-вится...
  Тимка выступил на совещании с сообщением о работе их ВЦ. При-сутствующим сообщение понравилось. В перерыве к Тимке подходили участники и из Владивостока, и из Ставрополя, и из Грузии, и из Мурман-ска... Тимка охотно делился со всеми опытом работы их ВЦ. В итоговом документе совещания был отмечен положительный опыт 'молдаван'.
  Летом Тимка побывал на совещании в Риге. Это было довольно скромное совещание с малым количеством участников, которым показали работу местного ВЦ и его разработки по городской больнице. Тимкин коллега, с которым Тимка познакомился еще в Ижевске, на обеде в ресто-ране, смеясь, спросил: 'Вы впервые в Риге?' 'Да, - соврал Тимка, - впер-вые'. Он не желал ворошить прошлое. 'И как, понравился наш город?' - не отставал латыш. 'Ничего', - односложно отвечал Тимка, думая о сво-ем. 'Не хотите приехать ко мне заместителем?' Тимка от неожиданного вопроса вздрогнул, но после небольшой паузы отделался шуткой: 'У вас тут море и все вокруг сильно пахнет рыбой, а я люблю запахи сирени'. И добавил, как бы разговаривая уже сам с собой: 'Поезд уже давно ушел...'
  Райке он не позвонил. Нет, значит, нет. Сел на трамвай и поехал в зна-комый Чиекуркалнс посмотреть на военный городок, где он служил, и на окрестные места. От городка осталось только одно название. На его месте располагался военный госпиталь. С улицы Тимка рассмотрел только три корпуса, занимаемые ранее их частью, конвойниками и полком КГБ. Бывшей столовой он не увидел, потому что на их плацу красовалась пря-моугольная высотная свеча из стекла и бетона, закрывающая собой всю дальнюю часть двора. Тимку это просто расстроило. Да нет, не расстрои-ло: он обиделся за плац, на котором столько было им, Тимкой, оттопано строевым! И вот на тебе: на нем возвели какое-то неуклюжее здание! Тимка постоял-постоял, глядя на эту незнакомую новизну, и почувство-вал, как сердце сильно-сильно защемило...
  На работе Тимку ждал небольшой сюрприз: министерство им выде-лило автомобиль. Он уже стоял возле входа в их подвал. Это был новень-кий желтый Москвич-пирожок. Триган уже и шофера принял на работу. Уезжая в командировки, Тимка, естественно оставлял 'на хозяйстве' Тригана. А больше никого и не было. И к своему неудовольствию подме-тил одну закономерность: после каждого его отъезда на ВЦ появлялись новые лица, принятые на работу в его отсутствие. Лица эти, большей ча-стью относящиеся к вспомогательному персоналу, вызывали у Тимки неприятные ощущения, и Тимка не замедлил поговорить на эту тему с Триганом. Тот юлил, изворачивался, доказывал, что люди были срочно необходимы именно в данное конкретное время, что это простое совпаде-ние, что их пришлось оформлять в Тимкино отсутствие, что... С оправда-тельными аргументами у Тригана всегда было все в порядке. Но Тимка все же его предупредил: в его отсутствие никаких приемов-увольнений. Никаких. Триган, конечно же заверил, что все так и будет. Прошел месяц или чуть больше, и Триган привел к Тимке нового шофера. 'А старый где? - не понял Тимка. - Он же только вчера вечером отвозил меня до-мой!' 'Да..., - замялся Триган, - он оказался не совсем тот... В общем, он сегодня написал заявление, - Триган положил на стол Тимке бумагу, - а я вот быстро нашел нового человека...' В течение нескольких месяцев сменилось четыре шофера. И все новых и новых приводил Триган. Тимка решил разобраться, в чем же причина такой текучести. Кажется, зарплата не хуже, чем у других, график работы не напряженный: поездки со снаб-женцем туда-сюда по городу. И то не каждый день. Иногда отвезет-привезет Тимку с работы на работу... С последним из увольнявшихся Тимка сел в Москвич и попросил того отвести его домой на обед. Так ска-зать, совершить прощальную поездку. И по дороге разговорил этого бег-леца. Тот сперва хмуро отмалчивался, но потом Тимка его за что-то заце-пил и бедолага взорвался: оказывается, когда Тимка уезжает с работы, для бедного шофера только начинается рабочий день. А точнее - ночь. Триган его тут же запрягает и едет в загородный ресторан. Там он 'гудит' с дружками до полуночи, а то и больше. Потом отвези его домой, потом среди дня еще отвези его толстую крикливую супругу по ее делам, по-том... Тимка готов был провалиться сквозь землю! Ну и лопух он, това-рищ молодой директор! Обыкновенный подзаборный лопух! Он же видел сам, что дружок Шерстюка есть дружок Шерстюка! Шофера потому больше месяца и не выдерживали. А главное, молчали, потому что счита-ли, повидимому, что он, Тимка с этим главным, пардон, инженером - одна шайка-лейка! А теперь пойди его сковырни! Он потихоньку окружил себя своими людьми, по большей части коммунистами, они его избрали секре-тарем парторганизации, он ежедневно ошивается по райкомам-горкомам да еще ветеран войны! А у нас попробуй-ка тронь ветерана и коммуниста! Не сносить тогда головы! Надо было хотя бы на первых порах отделить Тригана от автомобиля, а уже потом разбираться потихоньку дальше. Тимка договорился с главврачом больницы, чтобы тот закрыл автомобиль в одном из боксов больницы, а Тригану сказал, что пока нового шофера он принимать не станет: бухгалтерия министерства срочно забрала эту еди-ницу и обещала попозже ее вернуть на ВЦ. А снабженцы пускай ходят пешком. А если что-то привезти, главврач обещал с транспортом помо-гать... Триган был в полной растерянности, а Тимка развел руками. Затем Тимка пошел к своему куратору, заместителю министра, и рассказал ему о положении дел. К удивлению Тимки, тот воспринял все, как должное. 'Помните, - напомнил он Тимке, - что я вам открытым текстом говорил, чтобы вы с этим человеком постоянно держали дистанцию? А вы еще удивлялись: мол, совместная работа, совместная работа... Мы им поти-хоньку занимаемся. Он, оказывается, не совсем тот, за кого себя выдает: с нескольких мест его попросили за склочный характер, интриги и пьянки. Шерстюк тогда убедил прежнего министра в своей необходимости, и тот поверил своему протеже на слово. А теперешний - человек крутой, как вы, видимо, успели заметить. В общем, - резюмировал Тимкин куратор, - ведите себя аккуратно и поводов никаких не давайте. Я думаю, проблема эта разрешима...'. Его бы словами да мед пить... Не прошло и недели, как на ВЦ пришла срочная телефонограмма: директору и главному бух-галтеру явиться на заседание городского комитета народного контроля. 'Что нам там делать на этом комитете?' - удивлялся Тимка, вызывая к себе главного бухгалтера, милую старушку-пенсионерку, долгое время проработавшую в системе народного образования. Старушка на Тимкино удивление отреагировала более конкретно: она заявила, что в такой орган так просто за ради галочки не вызывают. Это довольно серьезная органи-зация, и она как главбух захватит с собой на всякий случай кое-какие до-кументы. Пришли они в Горисполком, где располагался народный кон-троль, вошли в приемную председателя и стали ждать. Тимка заметил, что таких пар, как он со своим бухгалтером, в приемной несколько и все до-вольно нервно себя вели. Наконец председательская дверь открылась и в приемную, как после часовой парилки, вышли трое: двое мужчин и жен-щина. Только радости и умиротворения их лица явно не выражали. При-гласили 'товарищей из ВЦ Минздрава'. Тимка с бухгалтершей вошли. Председательский кабинет напоминал узкий продолговатый пенал, по длинным сторонам которого у стен стояли стулья. На стульях сидели, как догадался Тимка, члены комитета народного контроля. Во главе этого со-бора за столом восседал сам председатель, знакомый Тимке по различным газетным фото и телепередачам. Это был худой и желчный человек с ря-дом орденских планок на груди и редкими волосами на продолговатой голове. Он жестом указал вошедшим на три стула, стоящих напротив него у самого окна, которые замыкали собой этот народный пенал. 'Пенал - от слова 'Пинать', почему-то пришло Тимке в голову, - а эти три стула - Голгофа'. Члены комитета внимательно и строго смотрели на Тимку и старушку-бухгалтера. Председатель поднялся, взял со стола какую-то бу-мажку, надел на нос очки и принялся медленно и с выражением читать... Увы, это была очередная анонимка, сочиненная в том же духе, что и та, которую Тимке зачитывал когда-то прокурор. Только теперь к воровству спирта добавилось воровство материальных ценностей, находящихся 'на личном складе директора' (по распределению обязанностей склад кури-ровал Триган) и незаконное использование автомобиля в личных целях в нерабочее время, отчего министерство вынуждено было забрать единицу шофера и передать ее в другое учреждение. Тимке все стало ясно с пер-вых слов. Но старушка просто возмутилась и принялась защищать Тимку с пеной у рта, тыча в председателя принесенными документами. Тимка пытался ее как-то усадить на место,, чтобы она не тратила последний по-рох, но совладать с ее благим порывом он не смог: она не присела, пока все не высказала председателю. Но председатель был человеком битым и не желал верить ни одному слову старушки. Он принялся буквально, аки пес цепной, нападать на Тимку, и члены его команды ему в этом яростно помогали. Никакие доводы и документы бухгалтерши в расчет не бра-лись. Похоже, что по их сценарию Тимка должен был выйти из этого ка-бинета простым безработным. Найдя паузу в дружном громком хоре об-винений, Тимка спокойно сказал председателю :'Уважаемый товарищ! Я вижу, что вы пытаетесь обвинить меня на основании этой анонимки и, полагаю, снять с работы. Хочу вам официально заявить: мне нечего те-рять, кроме своих цепей!' Шум тут же затих. 'Как это нечего? - сразу во-просил председатель. Такого заявления он, похоже, ни от одного руково-дителя никогда не слыхивал. - Вы что, не хотите быть директором? Что значит 'нечего терять, кроме своих цепей'?
  'Вы плохо знаете Маркса! - Тимка заводился. - В таких условиях ди-ректором быть не хочу! Зачем я должен выслушивать различные мерзости в свой адрес! Разве вы делали проверку анонимных обвинений? Зачем вы вообще организуете это судилище? Кто вам дал право вообще заниматься анонимками и трепать нервы руководителям? Сами работайте директора-ми, сами хоть что-то производите! Хватит распределять и контролиро-вать! Выходите из кабинетов и - вперед! А меня - увольте! Я больше па-лец о палец не ударю!' - Тимка направился к двери. 'Товарищ Вологод-цев! - крикнул председатель, - сядьте на место! Мы еще не до конца рас-смотрели ваш вопрос!' 'А у меня больше нервы не выдерживают с вами общаться! - Тимке было уже все равно. - Ничего путного от вас ожидать не приходится! ' Тимка уже взялся за ручку двери. Спасла положение старушка-бухгалтерша. Она вцепилась в Тимкин пиджак и настойчиво-вежливо потянула его на место: 'Сядьте и успокойтесь, прошу вас. Я ду-маю, тут разберутся. Мы же все люди...' Тимке неудобно было оскорб-лять эту милую старушку, и он подчинился. Председатель мял в руках очки и не знал, что предпринять. Наступила пауза. Наконец председатель, обращаясь к членам комитета, стараясь быть спокойным и ими понятым, объявил: 'Я думаю, что во многом товарищ Вологодцев прав: прежде, чем его осуждать, надо тщательно разобраться в излагаемых в письме фак-тах... Я думаю, что в ближайшее время мы назначим комиссию по про-верке фактов и затем уже примем решение... Я переговорю еще с мини-стром... А пока, товарищ Вологодцев, идите и спокойно работайте...'
  Никакой комиссии ни через день, ни через неделю, ни через месяц на ВЦ не появилось. Как будто все эти события Тимке приснились в дурном и страшном сне...
  
  26. Дети
  За заботой о хлебе насущном Тимка с Машей и не заметили, как под-росли дети. То были-были маленькими, а то одному пора идти в Армию, а другая уже командует школьной пионерской дружиной. Дочь смалу росла самостоятельной, резкой и своенравной. Кроме уговоров или таких разъ-яснений, которые бы ее убедили изменить свое поведение, на нее ничего не действовало. Ее можно было сколь угодно бить и убивать, но она не меняла своих решений. И никогда не пускала ни одной слезы. Молча гля-дела в глаза и не поддавалась никакому насилию. Признавала она только своего папу, а к 'мамке', как она называла Машу, относилась, как к своей собственности. Еще будучи совсем малышкой, когда она просыпалась по ночам, она ни разу не позвала свою мамку. Всегда звала: 'Папа!'. И папа по первому ее зову подскакивал в любое время и возился с ней столько, сколько потребуется. У Маши же было такое качество, что ночью ее до-будиться было просто невозможно: она начинала что-то бормотать, пере-ворачиваться на другой бок, задавать какие-то вопросы, находясь еще во сне, ругаться и отбиваться и снова мгновенно засыпать, не просыпаясь окончательно. И засыпала она всегда сразу: только доберется до подушки и все: засопела. Конечно, она сильно уставала на работе, и это тоже сказы-валось на ее просыпании-засыпании. Но даже будучи совершенно не ус-тавшей, она засыпала мгновенно и потом поднять ее с постели, если она сама не проснулась, становилось большущей проблемой. Ребенок это вкусил с пеленок и потому знал только папу. Все гуляния на воздухе, раз-личное времяпрепровождение с ребенком, походы в кружки, бассейны, на пляжи, на родительские собрания и т.п. были на Тимке. На Маше висела стирка, уборка, готовка и этого было выше крыши.
  Говорить дочь начала очень рано и к двум годам настолько четко и правильно выражала свои маленькие мысли, что взрослые не знали, что и думать: такая крохотуля, от земли не видно, а рассуждает, как взрослая, да еще как правильно строит предложения! Это уже машина заслуга: та зна-ла миллион сказок и стихотворений и все это попадала в головку их ма-ленькой дочери. Когда малышке было годика два с половиной, у нее на подбородочке случился большой нарыв: кажется, флегмона. У девочки поднялась температура и приехавшая 'скорая' забрала ее в больницу. Тимка с Машей поехали с дочкой. Была зима и время - близко к полуно-чи. Ребенка забрали в приемный покой, а родителей выставили за дверь: 'Мамаша и папаша, идите домой, без вас тут разберемся! Ей сейчас сде-лают операцию и все будет в порядке!' Тимка, услышав такое, остался с Машей стоять на улице на пороге больницы, с которого через стеклянную дверь было видно, что их дочку положили на каталку и повезли в комнату, окна которой выходили на улицу прямо рядом с порогом. Он и Маша за-стыли в тревожном ожидании: ребенок, когда его увозили, куксился, но не ревел, а сейчас... Вскоре оба действительно услышали через окна, как мужские голоса начали мягко уговаривать их дочь, а та начала громко плакать и кричать 'Не хочу! Не надо! Пустите!' Тимка этого никак не мог перенести: ему вдруг почудилось, что там сейчас просто зарежут его ре-бенка! Он рванул на себя больничную дверь. Дверь не поддалась. Он при-нялся в ярости рвать и рвать дверь, он бил в нее ногами и снова рвал, пока Маша не повисла на нем... Прибежала санитарка... В это время Тимка услышал, как его малышка закричала совершенно взрослым голосом: 'Что же ты наделал, дурак! Я же вся из-за тебя замочилась!' Тимка снова кинулся к двери... Тут подбежавшая санитарка все поняла, но дверь не открыла, а только стала показывать Тимке рукой в направлении комнаты, где его ребенку делали операцию. Открылась дверь, и врач появился с ребенком на руках. Головка малышки была забинтована. Она смотрела в сторону мятущегося у двери папы. Врач что-то ей сказал, и она помахала родителям своей ручкой...
  Первый свой сверхсамостоятельный поступок их дочь проявила, ко-гда они с папой отдыхали на море. На пляже было не протолкнуться и они загорали на широкой подстилке-покрывале совсем недалеко от воды. Дочь, как и все дети, возилась в песочке. Жара стояла невообразимая даже у воды. Запас воды, взятый Тимкой из пансионата, быстро истощился, и ребенок запросил 'Еще водички'. Тимка покрутился, покрутился: нигде никакой торговой точки поблизости не видно. Надо было бежать за буты-лочной водой к выходу из пляжа, где работал ларек 'Воды-соки'. Но ос-тавлять пятилетнего ребенка одного Тимка не решился. Однако дочь про-сила и просила 'водички', и Тимка решился: усадил ее на подстилку, дал в руки игрушки и сказал, чтобы она сидела на месте, играла с игрушками и никуда-никуда не уходила. Он вот сейчас быстренько сбегает и купит водички. Ребенок утвердительно закивал, и уже не обращая на папу ровно никакого внимания, принялся за игрушки. Это Тимку успокоило, и он бе-гом рванул в ларек. В ларьке, как обычно, кипела недовольством длин-нющая очередь, и ни один не желал входить в Тимкино положение. Все угрюмо бурчали: 'Становись в очередь'. Еле-еле Тимка уговорил какую-то женщину, стоявшую третьей в очереди, чтобы она купила ему две бу-тылки воды. На все эти хлопоты ушло по Тимкиным подсчетам не более десяти минут. Когда он прилетел на пляж, место, где только что они с доч-кой отдыхали, было занято незнакомыми людьми. Тимка подумал, что ошибся, да нет: соседи остались прежними. Но ни дочки, ни вещей не бы-ло нигде, словно все корова языком слизала. Соседи, как и большинство такого рода людей, которых беспокоит только их собственное состояние, равнодушно пожимали плечами: 'Никого не видели, ничего не знаем'. 'Да мы же с вами уже часа два спина в спину лежим тут! Как же вы не заметили?' - Тимка чуть не плакал. 'Мы вас никогда не видели' - одно и тоже твердили 'соседи'. Тимка начал носиться по пляжу вокруг этого места и звать дочь. Никто не откликался и его голос тонул в шуме волн и говоре отдыхающих. Тимка не знал, что и предположить. Если ребенок один пошел бы купаться, их вещи бы были на месте. Если ребенок не по-шел купаться, а просто ушел, то опять же, вещи должны были бы быть на месте: столько всего пятилетний ребенок забрать и унести просто не в со-стоянии. Что делать? Тимка в раздумье пошел опять в ту сторону, откуда он только что прибежал. Однако вокруг все осматривал. Механически. Вот он подошел к широкой дороге, ведущей на пляж, дороге, по которой он только что мчался из ларька. Дорога оказалась пуста. И только одино-кая белоголовая фигурка с огромным узлом в ручонке из знакомого по-крывала и с перекинутым через плечо большим голубым спасательным кругом торчала посреди дороги и внимательно вглядывалась во всех, кто входил на пляж. Она искала своего папу... Тимка действительно чуть бы-ло не расплакался: от счастья и от умиления. 'Как же ты могла? - только и вымолвил Тимка, - мы же договаривались, что ты с места не сойдешь!' 'А я ждала, ждала и еще много ждала... А тебя все нет и нет... И я пошла тебя искать... Я думала, что ты потерялся, как все детки...' Как она смог-ла собрать все вещи, связать все в узел и протащить метров триста! Уму непостижимо!
  Уже окончив первый класс, она попала на море с группой плавания, в которую водил ее Тимка. С моря группу детей привезли на день раньше, а родителям не сообщили. Их дочь подвезли прямо к воротам их дома и она пошла домой. Вот что рассказала Маша Тимке, когда тот пришел с рабо-ты: 'Я готовлю еду на кухне и слышу, что по коридору кто-то идет с ули-цы. Не успела я дверь кухни открыть, как вижу, что передо мной стоит какой-то загорелый ребенок в большой соломенной шляпе, с сумкой через плечо и с огромным зеленым арбузом в руках. Еле держит. Вот-вот уро-нит. Я удивилась и спрашиваю: 'Мальчик, тебе чего?' А 'мальчик' от обиды как заревет: 'Ты что, мамка, меня уже не узнаешь? Я твоя дочь!' И бросает арбуз на пол!'
  Училась она всегда хорошо. Прямо с первого класса. И с первого класса совершенно самостоятельно. Никого из родителей ни к какой по-мощи ей не допускала. Никогда. Всегда все домашние задания делала во-время и самостоятельно. И безо всякого понукания. Правда, во втором классе они изучали уравнения с одним неизвестным. Додумались же ав-торы школьной программы до такого! Ребенок совершенно ничего не мог понять. Тимка, как мог, на пальцах объяснял, что такое Х и что такое Y. Но все без толку. Девчонка что-то твердила свое. Когда Тимка вниматель-но стал прислушиваться к тому, как это понимает ребенок, то докумекал, что ребенок понимает правильно, но только как-то своеобразно. И при-нялся настаивать на своем варианте. Но тщетно. Ребенок твердил одно: 'А Алевтина сказала так!' 'Алевтина' - это их пожилая толстая учительница начальных классов. Тимка стал нервничать и объяснять дочери, что, мол, твой папа - математик и знает лучше Алевтины, что такое уравнения, но ребенок уперся напрочь и повторял, как попугай: 'А Алевтина сказала так! Значит, так!' Хорошо, что Маша услыхала эту полемику. Она прибе-жала к спорящим и быстренько заключила: 'Правильно Алевтина сказала! Совершенно правильно! А папа твой забыл про уравнения! Он учился очень давно! А Алевтина - недавно!'. Авторитет учителя, который чуть было не нарушил несдержанный Тимка, был восстановлен. Маша за этим всегда очень следила...
  Петруша, наоборот, был вял, ленив и необязателен. Учился кое-как. Из всех предметов любил одну литературу и книжки читал запоем. Как его мама. Была во многом в таком положении виновата Маша. Она стара-лась, как могла, не подпускать Тимку к Петруше и все пыталась делать сама. Но когда дело заходило в полнейший тупик, виновато просила Тим-ку: 'Ну позанимайся ты с этим оболтусом!' 'Оболтус' на некоторое вре-мя выправлялся, а потом брался за свое... Маша скрывала от Тимки все его грехи. Первое время Петруша вел себя довольно сносно и с Тимкой вроде дружил. Но вот в одно лето Маша впервые отвезла его к отцу, кото-рый, давно уйдя в отставку, поселился в маленьком городишке под Тулой. По пути Петруша погостил в Москве у своих тетушек по отцу. Осенью ребенка было не узнать: он глядел на Тимку хмуро и подозрительно. На-стоящий волчонок. За зиму он кое-как приходил в себя, оттаивал, потом снова отправлялся к деду... И снова осенью все повторялось: полная вра-ждебность по отношению к Тимке. Маша никогда ни одного ребенка, включая и своих детей, пальцем не трогала. Покричать могла, как-то не обидно наказать, но чтобы силу применять... Это ей просто претило. Дело доходило до того, что их дочь в первые дни школы просто дралась со сво-ей мамкой! Порядок в семье мог навести только Тимка. Это все знали. И когда Петруша заходил слишком далеко, Маша ему выговаривала: 'Ну, погоди! Я вот скажу Ляпе, он тебя быстро приведет в порядок!' 'Ляпа' - это Машино изобретение: так, видимо, Петруше удобнее было звать Тим-ку. Так часто и дочь его называла. И сама Маша. Вообще у них дома были распространены клички: Тимку все называли 'Ляпа', дочку - 'Таракан', а Машу - 'Мамка'. К одному Петруше ни одна кличка так и не приклеи-лась. После восьми классов Маша отдала Петрушу в Электро-механический техникум: с учебой в школе было совсем плоховато. И вступительные экзамены чуть ли не сама за него сдала. Учился он сквер-но, Машу постоянно вызывали на разные беседы, но Тимке она ничего не говорила и 'наводить порядок' не допускала. Только однажды прогово-рилась: 'Представляешь, еду я в троллейбусе к ученику, время - 11 часов дня. Троллейбус идет в гору по дороге к Петрушиному техникуму. Гляжу в окно и вижу такую картину: рядом в гору идет тяжело груженый доска-ми грузовик, а за ним вприпрыжку - наш Петруша! Пытается повиснуть на торчащих досках! А потом бежит за грузовиком вприпрыжку! Ну, я вышла на остановке, догнала его и дала ему чертей!' 'Каких же чертей ты ему дала?' - засмеялся Тимка. 'Отругала, как следует, а потом сама отве-ла его в техникум!' Уже надо было делать дипломную работу, а у Петру-ши все не была сдана физкультура: не нравился ему 'физкультурник', хоть убей! И Маша, уговорив этого преподавателя, сама бегала по дорож-ке стадиона и тянула за руку за собой своего оболтуса. Так они вдвоем заработали тройку по физкультуре, и Петруша кое-как получил диплом. Не ученье, а одни слезы... Сразу после окончания техникума Петрушу забрили в Армию и он отслужил два года на Камчатке...
  Среди всех неприятностей, сопровождающих Тимкино директорство, бывали и светлые моменты. Одним из таких моментов явился вопрос ру-ководства министерства, нуждается ли Тимка в улучшении жилищных условий: в скором времени начинается строительство двух министерских домов и в одном из них можно выделить для Тимки квартиру. Ну кто не нуждается в таком деле! В министерстве работала специальная комиссия по обследованию жилищных условий претендентов на улучшение. Она посещала их квартиры и давала заключение на включение в очередь на новое жилье. Побывала такая комиссия и на квартире у Тимки с Машей. Да, комиссия согласилась, что Тимку следует включить в очередь. Но че-стный Тимка там же, при обследовании их квартиры, сказал, что за ним еще числится частное владение. Лица у членов комиссии сразу вытяну-лись: при наличии частного владения ни о какой очереди на государст-венное жилье и речи быть не может! Либо избавляйтесь любыми путями от частной собственности, либо о квартире и не мечтайте! Опять двадцать пять! Снова эта комнатушка встала Тимке поперек горла! С тех пор, как они с Машей переехали в полученную ею квартиру, прошло почти девять лет. В первое время в комнатушку поселили сестру одной из Машиной сотрудницы: той совершенно негде было жить. Денег с этой сестры не брали, а попросили, чтобы она просто поддерживала жилье в нормальном состоянии. Женщина прожила в комнате четыре года, вышла замуж и съехала. С тех пор комната стояла пустой и Тимка с Машей по нескольку раз в году бывали в ней, убирали во дворе, показывались соседям, мол, вот они, владельцы, живы-здоровы. В душе надеялись, что, может она хоть временно пригодится Петруше, но тот и слышать об этом не хотел. По-пытки продать эту комнату натолкнулись на неожиданное препятствие: районный архитектор никак не давал разрешение на продажу, выдвигая какие-то причины. Тимке некогда было вникать в детали, он был посто-янно занят работой и все откладывал и откладывал кардинальное решение вопроса продажи. Но случай с отказом ему в постановке на очередь на новую квартиру сразу отрезвил его. С другой стороны жильцы особняка, в котором жили Тимка с Машей постоянно бегали по различным инстанци-ям и просили то провести к дому городскую канализацию, то газ, то теле-фон. Власти, как обычно ничего не предпринимали, а туманно намекали, что, возможно, их особняк скоро снесут и что, дескать, нет смысла зря тратиться. А что значит 'Скоро снесут'? Во-первых, что такое 'Скоро'. Это - завтра, через год или через двадцать? Никто толком ни на что не отвечал, но и дела не делал. А если снесут, то жильцы получат новые квартиры. А с Тимкиным частным владением мечтать и об этом благе сноса их особняка не приходилось. Но Маше с Тимкой было ясно, что в любом случае снесут ли их дом или нет, от частной собственности следует избавляться и как можно скорее. Тимка снова пошел на прием к районно-му архитектору. И тот снова выложил перед ним кучу каких-то инструк-ций и отказал в разрешении на продажу. Что делать дальше, Тимка не знал. Помог, как обычно, случай. Тимка как-то встретил в городе одного знакомого юриста, который часто заходил к своему другу в общежитие, в котором Тимка жил в студенческие годы. 'А... си вис пацем - парабел-лум! - хочешь мира - готовься к войне!', - рассмеялся Тимка, вспомнив как юристы зубрили латынь. Они разговорились о житье-бытье, и Тимка попросил у того совета, как ему все-таки продать свою частную комнату, которую архитектор просто блокирует. Юрист расхохотался Тимке в ли-цо, когда узнал, сколько лет этот архитектор его мурыжит: 'Дай ты ему взятку и в пять минут получишь разрешение! Неужели ты никак не мог дойти до такой простой истины, математик? Он же тебе обо всем говорил почти открытым текстом! А ты просто неуч!' Тимка не поверил: столько лет вымогать! Однако юрист его пыл сразу охладил: 'Найди двести руб-лей и я тебе помогу'. Черт с ними с этими двумястами! На следующий день Тимка передал требуемую сумму этому парню и к вечеру у него, у Тимки, на руках было разрешение на продажу! Но на этом приключения с продажей комнаты не закончились: они только начинались. Когда дали объявление о продаже и покупатели начали приходить смотреть, откуда ни возьмись возник сосед, владелец остальной части дома. Он заявил Тимке, что имеет первоочередное право на покупку комнаты и без него никакая продажа не состоится. Предложил он Тимке ту сумму, которую считал достойной: ровно половину от даваемой Тимке покупателями. Ни на какие компромиссы он не шел, т.к. действительно без его согласия продажа не могла состояться. Пришлось подавать в суд. Уж на этот раз у Тимки с судом все прошло довольно гладко: суд отказал несговорчивому соседу в праве первоочередности покупки комнаты, т.к. он не мог дать той суммы, которую предлагали остальные покупатели. Оказывается, какие-то рыночные отношения все же действовали в государстве! Нашелся и окончательный покупатель: какой-то пожилой сельский куркуль покупал для своей взрослой дочери жилье в столице. Но когда пришли с ним к но-тариусу и стали оформлять документы, куркуль вдруг заявил Тимке, что вместо оговоренной ранее суммы дает на пятьсот рублей меньше. Дес-кать, он передумал. Его ход сыграл. Тимке за столько лет так надоело во-зиться с этой 'вмазанной' ему матерью собственностью, так надоело сно-ва искать покупателя, снова варить эту противную кашу, что он вместо того, чтобы плюнуть в рожу этому проходимцу, подумал-подумал и мах-нул рукой: согласен. Вот так он освободился от ярма. Однако к поезду он все же опоздал: список на получение квартир в министерстве уже был утвержден и для Тимки в нем места не нашлось...
  Но вскоре соседка по коридору, одинокая махонькая старушка, зани-мавшая еще с послевоенных времен такую же квартиру, как у них с Ма-шей, но только смежную и выходившую окнами на дорогу, внезапно ос-вободила ее и ушла жить к своей племяннице. Особняк, в котором они жили, когда-то принадлежал богатому человеку, убежавшему от насту-пившей Советской власти в Румынию. Был он сооружен весьма основа-тельно: толстенные стены, высоченные потолки, лепнина, голландские изразцовые печи, богатые широкие двери... Во времена его строительства здесь была городская окраина, оканчивающаяся большим парком, зани-мающим весь крутой склон, на вершине которого и был построен потом особняк, и широкую долину внизу, в которой разместилась красивая чаша сверкающего на солнце пруда. По дороге, возле которой строился особ-няк, разъезжали только богатые экипажи, запряженные сытыми холеными лошадьми. Экипажи привозили богатую публику к длинной красивой бе-лого камня лестнице, спускавшейся к пруду. Особняк строился возле са-мой лестницы. Приезжавшая публика спускалась вниз по лестнице и гу-ляла у пруда и по всему густо засаженному различными породами деревь-ев парку. Соседи-старожилы из близлежащих домов поговаривали, что после постройки особняка, в нем одно время снимала квартиру семья ле-гендарного Сергея Лазо, когда того привезли в Кишинев на учебу. Впо-следствии парк из-за его богатой флоры назвали Ботаническим садом, а позднее - Дендропарком.
  
  ...Однажды в полдень как-то, в мае,
  Срывался с неба белый пух,
  И, ничего не понимая,
  Торчал лопатою лопух,
  
  И вдохновенно в Дендропарке
  Лягушки квакали в пруду,
  И было живописно ярко:
  Всё быть старалось на виду.
  
  В пруду плескались ребятишки,
  Не чуя посиневших губ,
  На всю округу, как бы с вышки,
  Взирал с вершины парка дуб...
  
  Взирал с тоской, осиротело,
  На брызги, пруд, одетый в бут...
  А видел 'Сказку' в платье белом,
  Её порханье там и тут...
  
  Её ревнивые чубайсы -
  Её гарсоны в канотье -
  Вокруг неё кружили вальсы
  И лебезили, как портье.
  
  А с высоты, почти что с неба,
  Спускалась лестница к пруду...
  Так белокаменно волшебна
  В том достопамятном году!
  
  К ней подъезжали экипажи,
  Красуясь дугами рессор,
  По ней сбегал с месье Нюажем
  Вприпрыжку маленький Лазо...
  
  ...Нет канотье и экипажей:
  Кругом - машины и СИЗО,
  А современник не укажет
  На место домика Лазо,
  
  Не видно барышень в вуалях:
  Их обратило Время в стон.
  А в бесконечных его далях
  Исчезла лестница, как сон.
  
  Пропала без вести. Как шорох.
  Как привидение. Как вздох.
  В полубесплодных разговорах
  Минуло несколько эпох...
  
  Остался только дуб столетний.
  Немой свидетель. Парка друг.
  Да тот же полдень. Майско-летний.
  Да память. Кольцами вокруг...
  
  Когда город стал разрастаться, окраина стала почти центральной ча-стью и дорогу расширили, потому что по ней должен был ходить трол-лейбус. Уровень дороги подняли вверх метра на три. Часть дома, выхо-дившая на дорогу, оказалась подвальной. Освободившуюся подвальную квартиру власти отдали Тимке с Машей: все-таки двое родителей и двое разнополых и почти взрослых детей... Стенка новой квартиры, выходив-шая к дороге, дрожала от проходившего в метре от нее транспорта, посто-янно мокла и покрывалась плесенью. Тимка с Машей едва успевали де-лать ремонт за ремонтом. Но все же стало намного легче: появилась на-стоящая кухня и комната, которую отдали детям...
  И все-таки надо было как-то благоустраивать и сам дом. А дом стоял не просто 'у дороги', а на крутом закруглении улицы в метре от проезжей части, движение по которой было плотным и интенсивным: тяжелые гру-зовики и троллейбусы постоянно норовили попасть в худые ворота, отде-ляющие двор от этого Содома и Гоморры. Однажды Тимка с Машей чуть было не стали жертвами дорожного происшествия: только-только они вышли за ворота и отошли по узенькому тротуару метров пять вниз, как мимо них пронесся грузовик, груженый тяжелыми металлическими лис-тами. Так как поворот дороги у ворот был слишком крут, то борт грузови-ка был мгновенно снесен тяжелой массой металлических листов, и они роем высыпались прямо на ворота. Грохот был такой, что все, кто в это время находился в доме, высыпали во двор: думали, что началось очеред-ное землетрясение. А Тимка с Машей стояли в пяти метрах от происшед-шего и смотрели друг на друга. Повезло...Но власти на такие мелочи не реагировали. Тогда Тимка отослал прямо председателю Горисполкома такое немузыкальное письмо:
  
  27. Про кота, хрен и пудовый замок
  
  Я живу у земли,
  В полутемном, в разводах, подвале.
  И, наверное, критики,
  Приземлённым меня назовут.
  Прямо в форточку шины
  Нахально плюют и плевали,
  Как плюёт на меня
  Весь ответственно-занятый люд.
  Я живу у земли,
  У её молчаливых отметин.
  А в двух метрах от сна
  Словно ядра тяжёлые бьют.
  И не хочется мне
  В этой 'солнечно-солнечной' клети
  Прорываться в 'Ура!'
  И в цветасто-фальшивый салют.
  Что вам всем до меня,
  Властелинам глобальных материй!
  До конкретности что!
  До предчувствий, до болей и дат!
  Разве можно коту
  Лишь поэтому сало доверить,
  Что мяукает он,
  Когда надо-не надо 'Виват!'
  Ах ты, муза моя!
  Приземлённая муза подвала!
  Невесёлая ты,
  Восхищенья лишённая впрок.
  У одних - хрустали,
  Торжества, юбилеи, бокалы,
  У других - ни хрена.
  И на жизни - пудовый замок.
  
  Власть знает только прозу и потому отреагировала на такое необыч-ное к ней обращение на всякий случай в максимально предусмотренные сроки словами: 'Рассмотрев Ваше заявление...' А еще через месяц при-слала группу рабочих, которые на закруглении дороги у ворот укрепили на высоте одного метра от земли толстую, шириной в двадцать сантимет-ров, металлическую шину в виде кладбищенской ограды...
  
  28 . 'Ничего, я споткнулся о камень...'
  Тем временем кандидатский партийный срок подходил к концу, и на-до было готовиться к новому походу в райком уже за настоящей хлебной карточкой. Об этом Тимке постоянно напоминал Триган, который и гото-вил как секретарь парторганизации все документы для райкома. Человек этот Тимке был столь неприятен, что предстоящий поход в райком вос-принимался им как вызов его с главбухом в Комитет народного контроля. Наверняка этот тип готовил ему какой-то сюрприз. А министерство по его поводу все молчало и молчало. То ли разбиралось, то ли оставило все, как есть. А в это время разворачивалась отчетно-выборная партийная компа-ния. Если снова выберут Тригана секретарем... Тимка аккуратно погово-рил с каждым коммунистом в отношении будущей кандидатуры секрета-ря: кого они намерены выдвигать. Назывались различные фамилии, но большинство было не в пользу Тригана. К тому времени ВЦ значительно разросся и содержал около двухсот сотрудников. И парторганизация стала побольше, чем во времена Шерстюка. В один из дней, когда Тимка у себя в кабинете разбирал кое-какие бумаги, за его дверью послышался не-большой шум: секретарша то ли кого-то не пускала, то ли что-то выясня-ла. Но тут дверь широко распахнулась и через порог в кабинет решитель-но вошла полная и широкозадая, с высокой начальственной прической неопределенного возраста дама. Этих жриц партии всегда можно было различить именно по таким высоким и одинаковым прическам. Они слу-жили им партийной формой, отличительным знаком, или, как сейчас го-ворят, брендом. Дама была возмущена, что секретарша посмела у нее по-интересоваться, кто она такая и почему просто ломится к директору. 'Да я и сам не знаю, кто вы, - вместо приветствия сказал-спросил Тимка, хотя уже догадался. - А секретарь просто выполняет положенные ей функции'. 'Я - инструктор райкома партии', - высокомерно, медленно и с угрозой произнесла дама, бросая, как у себя дома, свой плащ на ряд стульев, при-ютившихся у стены. Фамилии ее Тимка не услышал. Вслед за плащем, дама туда же бросила и свой солидный зад. Стулья сильно скрипнули. Тимка ждал, что будет дальше. Дама начала с места в карьер: 'Партсобра-ние в вашей организации будет..., - она посмотрела в свою записную книжечку, которую, немного порывшись, вытащила из изящной загра-ничной кожаной сумочки, - будет..., - и она назвала ближайшую пятни-цу. - А секретарем парторганизации выберут товарища Тригана'. Здесь она уже в сумочку за фамилией не полезла, а назвала ее, как само собой разумеющуюся. Тимка чуть было не подпрыгнул на стуле от такого на-хальства! 'Да откуда вы знаете, кого выберут секретарем? - несдержанно возмутился Тимка. - Кто вам это сказал?' Эта мадам его сразу вывела из себя, как только она распахнула дверь его кабинета, но он пока крепился и выслушивал ее. А теперь... 'Как это кто сказал? - в свою очередь опеши-ла дама. - Районный комитет нашей партии и сказал'. 'А... Вашей пар-тии... - Тимку начала пробирать дрожь от этой нахальной бабенки. - Ва-шей партии... Районный комитет... А районный комитет вашей партии спросил мнение членов партии, кого они хотят видеть на этом посту?, - Тимка по-ленински склонил, хотя и не лысую, но все же свою голову на-бок и заглянул в глаза 'высокой прическе', - Спросил? ' 'Вы что это го-ворите! К-к-ак вы говорите! - дама подскочила со стульев, - Районный комитет партии знает мнение ваших коммунистов!' 'Не со слов ли самого Тригана? - Тимка перекинул свою голову на другой бок. - А я знаю мне-ние наших коммунистов, и оно с вашим, увы, не совпадает'. Дама сильно покраснела и не знала, что сказать... Она продолжала стоять, краснеть и, казалось, вот-вот из нее брызнет струя крови. Но это только казалось. И то при ярком свете. На самом же деле Тимка хорошо знал, что подобный контингент сам привык другим в большом изобилии пускать кровь. Нако-нец, дама нашлась и, почти кидаясь на Тимку, закричала: 'Вы как дирек-тор, как будущий коммунист должны подчиняться решениям вышестоя-щих партийных органов и добиваться выполнения их решений! Секрета-рем парторганизации будет товарищ Триган! Это решено!' 'Нет, уважае-мая, секретарем парторганизации ваш Триган на этот раз не состоится! Ни на кого я давить не собираюсь! На то она и выборность, чтобы выбирать, а не следовать указке сверху!' - Тимка тоже встал со своего стула: не может же он сидеть при даме! Взбешенная мадам, ни слова не говоря и не спро-сясь, резко нагнулась к Тимке и схватила телефон, стоящий сбоку от него в дальнем конце стола. Стол покосился от нагрузки. Запахло потом. Подо-двинув к себе телефон, мадам судорожно набрала райкомовский номер и закричала в трубку: 'Евгений Васильевич! Евгений Васильевич! Тут Во-логодцев устраивает целую обструкцию! Не желает выполнять решение бюро райкома партии!' И сунула раскаленную трубку прямо Тимке в ли-цо. Тимка взял трубку и не успел сказать 'Алло', как услышал: 'Такого неподчинения в нашей партийной практике еще никогда не было. Вы об этом горько пожалеете'. И пошли звонки отбоя. Ни 'здрасьте', ни 'до свиданья'. Ничего. Как с пустым местом. Дама победно смотрела на Тим-ку: 'Ну что? Секретарем будет Триган?' 'Выйдите отсюда вон...' - Тим-ка вышел из-за стола и распахнул перед ней дверь кабинета...
  Тригана, конечно, не избрали. Как ни старалась давить руководившая собранием дама, ничего не вышло. Триган сверкал своими черными ядо-витыми глазами и ушел после собрания, держа под локотки свою покро-вительницу. Локотки были на уровне его макушки, но это ему ничуть не мешало. Для Тимки ничего хорошего сие не предвещало...
  Через неделю ВЦ посетила первая проверка: финорганы проверяли законность расходования средств. Проверяющие дотошно изрыли, как мыши, всю бухгалтерию, склад, снимали остатки, как при инвентариза-ции, составляли сличительные ведомости, опрашивали возможных свиде-телей... Две недели упорного поиска ни к чему не привели: все было в полном ажуре, что и было отмечено в акте проверки. Затем последовала проверка из народного контроля района, затем... В первые два месяца одна комиссия уходила, другая появлялась. Тимка работал в обычном ре-жиме, хотя нервы у него были напряжены. Триган в его кабинете появ-лялся только на планерках...
  
  ...Ты зашторишь окошко в испуге
  От чернильной назойливой тьмы
  И надолго, растаяв друг в друге,
  В сладкой сказке упрячемся мы.
  
  Будет в сказке и запах полыни,
  И нектар молодого вина...
  Возвеличу, как дар, твоё имя,
  Тебя, чистую, выпив до дна.
  
  А когда обессилят колени,
  Как во сне, улетучится вес,
  Благодать золотых песнопений
  Божий ангел нам спустит с небес...
  
  Тимка дописал это стихотворение ко дню рождения Маши, когда его позвали для объяснений в бухгалтерию: там орудовала очередная провер-ка. Он наскоро сунул стихотворение в лежавшую на столе папку и отпра-вился в бухгалтерию, которая находилась в здании санэпидемстанции. Через полчаса он вернулся в кабинет и хотел дописать стихотворение, чтобы вечером прочитать его Маше, но ничего подобного в папке не об-наружил: стихотворение исчезло. 'Кто-нибудь заходил в кабинет?' - спросил он секретаршу. 'Нет, никто, - удивилась секретарша. - Я бы ви-дела'. 'А вы никуда не отлучались?' - допытывался Тимка. 'Нет, - уди-вилась она. - Не отлучалась. Только Триган меня попросил полить цветы в его кабинете. Я и полила'. 'А он вам помогал поливать' - Тимка начи-нал находить ответ. 'Да нет, зачем же... Он же мужчина... Это не его де-ло... Он деликатно вышел...' Ясно. Он деликатно вышел, деликатно за-шел в кабинет и также деликатно порылся в чужой папке. Любитель по-эзии... Тимка стихотворение помнил наизусть и легко его восстановил. И почти забыл об этом неприятном инциденте, как в одно утро к нему в ка-бинет ворвался здоровенный офицер и с криком 'Я тебе покажу, гад, как чужих жен соблазнять' засветил здоровенным кулачищем опешившему Тимке прямо в глаз. Тимка даже не успел подняться со стула: кабинетик был настолько мал, что стол прижимал Тимку к стене, как пружина, и вы-бираться из-за стола было большой проблемой. А тут это нападение... Тимка только успел одной рукой прикрыть голову, а другой ухватить на-павшего за тугой ремень. Пока тот в ярости вопил и пытался бить Тимку головой об стенку, а Тимка в свою очередь старался его отодвинуть от себя подальше, чтобы высвободиться и встать хотя бы на ноги, на крики секретарши прибежало трое сотрудников. Они оттащили от Тимки озве-ревшего вконец мужика и повалили его на пол. Тот начал, видимо, прихо-дить в себя, потому что когда Тимка, наконец, вылез из-за стола и подо-шел c уже сильно набрякшим глазом к лежавшему на полу 'герою'. Тот в испуге прикрыл свое лицо руками... Знала кошка чье сало ела... Ребята, держа за руки, усадили старшего лейтенанта на стулья: доставалось в по-следнее время этим несчастным стульям: то райкомовская задница их да-вила, а теперь вот и до военной дошло! Тимка спокойно полюбопытство-вал, чем он обязан такому интересному гостю. 'Ты еще ответишь за то, что склоняешь своих подчиненных сотрудниц к сожительству, - заорал старлей, - Ответишь!' Он попытался вырвать руки у крепко державших его ребят, но это у него не получилось. Секретарша откуда-то принесла мокрую марлю и подала Тимке: 'Приложите к глазу'. Тимка приложил. Понял, что аптечка, висевшая в приемной, пригодилась в первую очередь своему директору. Заглянул в кабинет и Триган. Удовлетворившись, мед-ленно прикрыл дверь. Тимка догадался: 'Вам, наверное, передали мое стихотворение о любви? Так?' Секретарша и державшие старлея ребята переглянулись между собой. 'А ты что думал - опять заорал старлей, - что моя жена, жена офицера, блядь? Ты только напишешь ей свои грязные вирши, и она под тебя ляжет?' Для Тимки все стало яснее ясного... 'По-звоните в военную комендатуру и вызовите военный патруль', - попро-сил Тимка секретаршу...
  Несмотря на ЧП, работу надо было продолжать: рабочий день только начинался. Фонарь у Тимки под глазом приобрел темновато-лиловый от-тенок. Это был классический фонарь, которых у Тимки было бесчислен-ное множество за время его занятия боксом и потому он его мало беспо-коил. Стыдно ему не было, ибо вины за собой он никакой не чувствовал. Но сотрудники, а особенно сотрудницы поглядывали на директора с большим любопытством. Триган играл ва-банк. Играл профессионально. Когда Тимка по работе пригласил в кабинет одного начальника отдела, тот в разговоре ему поведал: 'Я шел, припоздав, на работу, а навстречу мне Триган. Веселый такой. Зайди, - говорит, - к нам в приемную. По-смотри, какой фингал у Вологодцева! ' Но в этот злополучный день не-приятности для Тимки не кончились. Едва он заявился домой, держа мар-лю у подбитого глаза, увидел, что Маша темнее тучи. На его глаз она не обращала ровно никакого внимания. Сразу посадила его перед собой и задала 'вопросец': 'А расскажи-ка мне, миленький, как это ты на работе соблазняешь сотрудниц?' 'А вот как! - рассмеялся Тимка и убрал с под-битого глаза марлевую салфетку. - Красиво?' 'Сватовство майора во вто-рой половине двадцатого века', - без улыбки прокомментировала Маша. 'Ну, тогда ты сама изложи свою версию, - продолжал смеяться Тимка, - а то я что-то путаться стал'. 'Я и хотела тебе сказать, что ты путаешься не-весть с кем!' 'Рассказывай давай!, - грубо перебил ее Тимка. - Откуда и что ты знаешь!' Он начал выходить из себя. Маша почувствовала грань, за которую дальше выходить не следует и, волнуясь, рассказала такое, от чего у Тимки просто челюсть отвисла. Оказывается, почти в то же время, когда происходили военные маневры в Тимкином кабинете, к ним в дом пришла яркая молоденькая девица, пожелавшая начистоту поговорить с соперницей, как она назвала Машу. Девица заявила, что уже давно явля-ется любовницей ее мужа и что они уже договорились пожениться, но 'старуха', мол, не дает развода. Вот она и явилась требовать развод. 'Да когда же он все это успевает, - искренне удивлялась Маша, - он всегда вовремя идет на работу и приходит с работы. И на работе находится це-лый день у всех на виду...' 'А что, в обеденный перерыв нельзя прямо на столе трахаться?' - недоумевала девица такой неосведомленности сопер-ницы. 'Когда я ее выпроводила прямо за ворота, она села в ожидавшее ее такси, в котором, кажется, сидел твой главный инженер. Тот, который пы-тался мне тогда всучить бутыль со спиртом. Я его хорошо запомнила... Ну и рожа...' Тимка тут же рассказал Маше о причине возникновения у него под глазом столь необычного для нее явления. Тригановские осли-ные уши торчали изо всех щелей. Тимка сел готовить докладную записку на имя министра и наутро отнес ее в приемную. К вечеру Триган сдавал свои дела начальнику технического отдела...
  Комиссии еще пуще стали налетать на ВЦ. Ежедневно кто-нибудь да сидел из проверяющих. Ничего криминального никак не обнаруживалось и комиссанты покидали ВЦ, разводя руками. Тимка едва успевал подпи-сывать различные акты проверки. Председатель одной из высоких комис-сий, комиссии Минздрава Союза, директор Главного ВЦ, когда-то хва-ливший Тимкину работу на совещании в Ижевске, уезжая к себе в Моск-ву, 'по секрету' сказал Тимке на ухо: 'Слишком рьяно работаешь. Этого никто не любит. Осади'. За несколько месяцев, прошедших с момента, когда Тимка выгнал из своего кабинета широкозадую райкомовскую вы-дру, на ВЦ побывала двадцать одна комиссия. Тимкин кандидатский стаж уже давно истек: с момента вручения ему кандидатской карточки прошло полтора года вместо положенного одного, а райком все не сообщал, что можно приходить с документами на прием.
  Умер дядя Арам... Тимка бросился в аэропорт, чтобы улететь с доч-кой в Баку на похороны. Дядя Арам любил Тимку и относился к нему по-отечески. В любой приезд Тимки к матери в Баку во время студенческих каникул, не было случая, чтобы он не сунул в карман Тимке какую-нибудь денежную купюру. И вот... Время бежит вперед неумолимо. Еще совсем, кажется, недавно он в жару при галстуке ходил по Загульбинско-му пляжу, строго проверяя вывезенные туда рестораны, чтобы у них была стопроцентная готовность к обслуживанию отдыхающих, а Тимкина тет-ка ревновала его к заискивающим перед ее мужем молоденьким офици-анткам, предлагавшим зайти в ресторан и отобедать с семьей, еще... А вот уже - пенсия и смерть... Билетов, как обычно, не оказалось... Что за страна! Всегда ничего нет! На похороны не моги попасть! Еле-еле удалось достать какие-то горящие два билета до Минвод, откуда таким же спосо-бом Тимка надеялся вылететь в Баку. Когда прилетели в Минводы, то там с Тимкой и разговаривать не захотели: 'У всех умирают и всем надо на похороны. У всех срочные телеграммы, заверенные и не заверенные...' Сколько Тимка ни бился, все безрезультатно. Побежал на железнодорож-ный вокзал, ибо в аэропорту можно было просидеть вечно. На вокзале та же история: нет билетов и все. Наконец, после долгих мытарств, он достал два билета на вечерний поезд: может не сегодня станут хоронить... Наут-ро они были в Баку, но успели только на поминки...
  Когда Тимка вернулся домой и вышел на работу, секретарь парторга-низации показал ему текст некролога, который решили поместить в ве-черней газете в связи с Тимкиным горем. Его попросили только назвать фамилию дяди Арама. На следующий день Тимка прочитал этот некролог в Вечерке, а уже на следующее утро пришла телефонограмма из райкома: секретарю парторганизации и Тимке следовало срочно явиться на заседа-ние бюро райкома по вопросу о приеме Тимки в партию. Некролог, види-мо, разбудил райкомовское гнездо...
  Когда Тимка, простояв с секретарем парторганизации ВЦ в длинной очереди в душном узком райкомовском коридоре перед дверью первого секретаря около двух часов, вошли в широкий, устеленный богатыми ков-рами светлый секретарский кабинет, повсюду уставленный кадками с фи-кусами и розами, горшочками с цветами помельче, они увидели перед собой длинный полированный, покрытый зеленым сукном стол, во главе которого небрежно восседал сам глава кабинета, тот молоденький секре-тарь, который когда-то кричал срывающимся комсомольским голосом на пожилого директора завода, чтобы тот немедленно уволил 'беспартийно-го Фридмана'. По обе стороны стола восседала партийная комиссия. Это были, в основном, пожилые уставшие люди - партийные ветераны. Они о чем-то между собой разговаривали, но, завидя вошедших, моментально умолкли и опустили очи долу. Потемнел и секретарь. Тимке даже не предложили сесть. 'Ну что, - спросил глава кабинета, - расскажите-ка нам, как проходил ваш кандидатский стаж?' 'Всяко бывало, - спокойно ответил Тимка, - но легко не было'. 'Это мы знаем, - секретарь растяги-вал слова, - это нам известно... Как оскорбленный муж вам дал пощечи-ну... Как вы выставили из кабинета представителя районного комитета партии. Где ж это видано, - тут он перешел почти на крик, - чтобы кто-то посмел не исполнить решения партии! Да таким не место в нашей партии! Я прошу членов партийной комиссии отказать этому товарищу быть в рядах нашей ленинской партии! ' - на крутом пафосе закончил свой крик секретарь. Члены комиссии, как сидели с опущенными головами, так и подняли руки, глядя в пол. 'Единогласно! - остался довольным секретарь. - А теперь положите сюда вашу кандидатскую карточку!' - и он показал Тимке на середину стола. 'Прямо сюда?' - переспросил его Тимка. 'Именно сюда' - подтвердил секретарь. Тимка вынул из бокового карма-на серый билет и, наклонившись к столу, бросил билет, как игральную карту, чтобы тот попал на середину стола. 'Спасибо вам за все, - откла-нялся Тимка. - В вашей партии мне действительно делать нечего'. И на-правился к двери. Никто из комиссии так и не поднял головы...
  Тимка понимал, что работать ему осталось совсем недолго, но поис-ков другой работы он не предпринимал: просто забыл про все и, как обычно, заработался, хотя Маша каждый день его пилила, чтобы он гото-вился к самому худшему. Но он, приходя на работу, окунался в нее, начи-нались всякие планерки, решение проектных вопросов, общение с коллек-тивом, и он забывал про всякие интриги... Министерство вело себя так, будто ничего не произошло. Все шло обычным порядком. Однако, оказа-лось, на самом деле все обстояло так, как и должно было обстоять соглас-но заведенному порядку: министерство спешно подбирало человека на Тимкино место. И когда подобрало, Тимку пригласил к себе его куратор заместитель министра и осторожно, зная Тимкин характер, завел разговор, что, дескать, министр так устал от всевозможных комиссий, проверяющих ВЦ, от которых достается и министерству, так устал... Да еще постоян-ные звонки из партийных органов... Вот на днях приедет важная москов-ская комиссия... Тимка слушал и понял, куда гнет его начальник. 'Я по-нимаю, что мне пора уходить с работы... Так?' - в лоб спросил он шефа. 'Да... Мы тут с министром поговорили... Этой комиссии нам не пере-жить... Мы не можем вас дальше прикрывать...Мы сделали, что смог-ли... - Тимка слушал, не перебивая. - Вы замечательно работаете в про-ектировании АСУ, - продолжал зам министра, - но вы очень не опытны в работе с людьми... Очень неопытны... И в хозяйственной деятельности... Вам лучше бы заниматься только наукой... И... проектированием... А хозяйственная деятельность - это не ваше...' 'И что же дальше?' - по-догнал его Тимка. 'Мы с министром решили, что вам лучше перейти в заместители директора по науке, на должность, на которой вы и были, а на ваше место мы подобрали опытного руководителя. Очень опытного. Это руководитель здравоохранения одного крупного района. Он через не-сколько лет выходит на пенсию... За это время он выровняет положение на ВЦ и взаимоотношение его с районными и городскими властями. А вы, как проектировали АСУ, так и останетесь проектировать. Тем более, что министр принял решение и через несколько дней ваш ВЦ полностью вы-ходит из подвала, покидает территорию больницы и переселяется в здание санэпидемстанции. Там уже и кабинет для вас готов...' 'Неплохая пер-спектива, - помолчав, ответил Тимка. - Спасибо, что всегда меня понима-ли и защищали. Извините, что причинил вам столько хлопот. Но я этого не желал. Поверьте. Однако с вашим предложением никак согласиться не могу: я столько здоровья положил на этот ВЦ, столько нервов здесь похо-ронил, что быть свидетелем, что придет сюда чужой дядя и все начнет перекраивать по своему... Нет. Я этого просто не хочу видеть. И потому я увольняюсь.' 'Не горячитесь вы! - зам министра был явно раздосадован Тимкиным решением. - Вы же остаетесь на руководящей должности, вас никто не увольняет, в зарплате вы мало что теряете. А потом, где вы еще найдете такую должность? Они на дороге не валяются. На такие должно-сти очень сложно попасть. Можно и за всю жизнь не иметь ничего подоб-ного. А вы так легко разбрасываетесь'...
  Тимка распрощался с зам министра, вернулся к себе в кабинет, напи-сал заявление об уходе по собственному желанию и отнес его в приемную министра... Все. С карьерой руководителя, с отношениями с райкомами-комитетами, с секретарями-инструкторами и прочими мерзостями было покончено. Надо было искать работу попроще. По Сеньке должна быть и шапка...
  
  29. Потом были танцы...
   Тимка позвонил одному своему университетскому знакомому, кото-рый работал заместителем директора ВЦ одного министерства и которого звали Петя, и попросил подыскать ему работу: 'Я давно не вращаюсь сре-ди себе подобных, все занят был, а ты, я помню, человек довольно общи-тельный. Попробуй спросить на счет меня у своих знакомых'. Знакомый долго молчал в трубку, а затем выразил свое сомнение: 'Знаешь, насколь-ко мне известно, бывших директоров практически никто не берет к себе ни на какую должность: боятся за свои места. Но я попробую поспраши-вать и порекомендовать тебя. Вдруг удастся'. На следующий день с утра он позвонил Тимке: 'Я нашел одну контору, где замом работает мой друг, которого ты должен знать по Политеху'. Он назвал фамилию. 'Да, знавал я такого, - Тимка скривился. - Он окончил Политех, когда я там уже рабо-тал. Очень был активным студенческим партийным деятелем'. 'Да, я знаю, - послышалось в трубке, - но он неплохой мужик. Я ему о тебе ска-зал, он тоже тебя помнит по Политеху. У них сейчас там какие-то пробле-мы и они ищут толкового начальника отдела программирования. Он обе-щал переговорить насчет тебя со своим директором'... Дела развивались так же стремительно, как и с Тимкиным увольнением: в этот же день ему снова позвонил Петя и сообщил, что Тимку ждут в той конторе, о которой с ним шла речь утром. Тимка поехал знакомиться. Оказалось, что это про-ектно-технологическое бюро по разработке АСУ в торговле - филиал Всесоюзного объединения по разработке АСУ при Минторге СССР. Его встретило знакомое ему лицо: 'Маслов'. - представился он. Я помню тебя по Политеху. Да здесь главным инженером работает мой друг, которого ты тоже должен знать по Политеху: Трифан. Маслов отвел Тимку в каби-нет Трифана. Поздоровались. Но Тимка его не припомнил. Зато Трифан сразу заулыбался: 'Как же! Я тебя прекрасно помню! Я, как и многие на-ши студенты, часто забегал к вам на машину, и ты всегда нам все объяс-нял по программированию! И что удивительно, всегда бескорыстно и без-отказно!' 'Ну, вот еще! - покраснел Тимка, - что же я должен был брать с вас деньги?' 'Да нет, - нахмурился Трифан, - другие твои коллеги всегда посылали нас подальше. Не допросишься...' Тимку повели к директору. Это был какой-то испуганный узколицый человечек, который быстро и неразборчиво говорил, отчего Тимка вынужден был сильно напрягаться. Он все спрашивал и спрашивал Тимку о причинах увольнения. Тимка без утайки рассказал все, как было. Директор задумался. 'Ладно, мне мои за-мы вас положительно рекомендовали. Если вы будете вести себя тихо, то ваш бывший райком партии о вас здесь не узнает, а, следовательно, и не достанет. Здесь другой район и другой райком. У меня с первым секрета-рем хорошие взаимоотношения. У нас очень сложная проблема возникла: через три месяца мы должны сдавать первую очередь АСУ Минторга. Я - работник торговли и в вычислительной технике ничего не понимаю. Меня три года постоянно заверяли, что все идет, как надо. Мы писали отчеты и получали широкое финансирование. А когда настало время сдавать кон-кретные программы, оказалось, что ни одной программы нет. То есть они как бы есть, но ни одна не работает. Одни бумаги и ничего больше. И за-мы в программировании не понимают толком: оба технари. И их обману-ли. Начальник отдела программирования срочно уволился, а его програм-мисты начали убегать за ним. В отделе почти никого не осталось. Что бу-дет... Не знаю, выкрутимся ли мы. В общем, мне сказали, что вы хороший программист и можете дело наладить. Если это так, то мы вас возьмем. Но начинать надо с нуля и завершить работу к сроку, т.е. через три месяца'. 'Три года в три месяца! - Тимка покачал головой. - Это будет покруче, чем 'пятилетку в четыре года'! Сложно...' 'У нас выхода другого нет, - директор жалобно смотрел на Тимку. - Иначе нас просто разгонят, а я потеряю партийный билет'. Тимка согласился. Трудности его только за-каляли: опять новая отрасль, новое дело и, как он выяснил у Трифана с Масловым, - новенькая современная ЭВМ совершенно последней серии, намного мощнее тех, на которых до этого Тимка работал. А самое глав-ное, что на ЭВМ этого класса можно было работать не в машинных кодах, а на мощных алгоритмических языках, с которыми Тимка только знако-мился в Киеве, но на которых ему работать не приходилось. Предстояло действительно все начинать с нуля: изучать новый язык, новую ЭВМ, но-вую отрасль и набирать в отдел новых людей. И все это за три месяца и ни на день позже! Ну и задачка! Зарплату Тимке положили такую, какую он получал, будучи директором. При выполнении плана обещали прогрес-сивку. Тимка взялся за новую работу...
  Прежде всего он стал работать с оставшимися программистами: смот-рел их программы, на ходу разбираясь и с языком, и с алгоритмами, с тех-нологией и методами, которые были использованы в программах. Про-граммисты были, в основном, программистками. Они испуганно показы-вали свои распечатки новому начальнику и при малейших вопросах сразу надувались и намертво замыкались. Но все же шаг за шагом Тимка узнал все о состоянии дел в отделе. Новые его сотрудники, конечно, звезд с неба не хватали, но кое-что делать все-таки могли. А почему у них ничего не шло, Тимке тоже стало ясно, хотя они сами и не догадывались. Проекты, поступавшие в отдел, были просто никакими. Как говорят программисты, 'Если запрограммируешь хаос, получишь хаос'. Так на самом деле и об-стояли дела. И эти бедняги, стараясь получить приемлемый результат, терпели фиаско. И разбегались, чувствуя свое бессилие и непрофессиона-лизм. И наказаний боялись, конечно. Единственным светлым пятном в этом подвальном отделе - отдел располагался в огромном подвальном помещении, и вся его площадь была занята столами сотрудников - был зам начальника отдела, которого звали Саша. Когда Тимка принялся зна-комиться с его работой, то увидел прекрасно разработанные системные программы, которые применялись у остальных программистов. Подходы к разработке его программ были оригинальными, свежими и вызывали уважение к их автору. 'Вот с кем можно будет все это болото расчистить, - думал Тимка. - Он один стоит целого десятка'. Однако Саша, словно читал Тимкины мысли: 'Хочу сразу откровенно вас предупредить: на меня вы не рассчитывайте. Я скоро уволюсь'. Тимке стало неприятно: 'В чем дело? Тут столько интересной работы! Я вижу, как дело можно ис-править!' 'Нет, - перебил его Саша, - это дело решенное. Я устал три го-да работать с мало что понимающими людьми. А они ведь остаются, и с ними предстоит, как вы говорите, исправлять положение. Вряд ли вам это удастся. Через какое-то время и вы вынуждены будете отсюда убегать'. 'Посмотрим, - посерьезнел задетый Тимка, - посмотрим... А почему у вас такие претензии к руководству? Директор - кандидат наук, Трифан - кандидат наук, Маслов - скоро им станет. Да и окончил он институт с красным дипломом, насколько я знаю'. 'Кандидат, но только чего, - по-морщился Саша. - Директор - обыкновенный торгаш, в нашем деле ниче-го не смыслит. Он может рассчитать конъюнктуру рынка, а для АСУ это-го мало. Трифан и Маслов - инженеры-электронщики. Маслов буквально вчера еще был начальником отдела информационного обеспечения. Тоже - с боку припеку. Вот и гонит наше ПТБ одни бумаги, вовремя в мини-стерстве подписывает акты, надеясь, что когда-то кривая их куда-нибудь вывезет. Вот она и вывезла... Нет, я решил и увольняюсь!' Через много-много лет, когда Тимка был уже на пенсии, он обнаружил в Интернете фамилию Саши. Он являлся автором двух книг по защите информации и криптографии. Книги были изданы в крупном российском издательстве...
  Раскрыв причину провала отдела программистов, Тимка пошел к ру-ководству. Но там, на первом этаже, царила какая-то суматоха. Директор о чем-то озабоченно советовался с Масловым и Трифаном, они рылись в каких-то бумагах, и им было не до Тимки. Но старожилы ПТБ были уже в полном курсе: директор сбегает. То есть он не сбегает, как жулик. Нет. Он уходит на повышение. Ему дали кафедру в университете. Теперь он ста-нет учить студентов, как создавать АСУ в торговле. А вместо себя он, по согласованию с Москвой, оставляет Маслова. Вот такие новости. Тимке все эти передряги были знакомы и неприятны, и он ушел к себе в отдел и не выходил, пока все не встало на свои места. Маслов стал директором ПТБ, а Трифан остался главным инженером. Много лет спустя, Маслов открыл тайну, почему все-таки они взяли Тимку на работу в ПТБ: не по-тому, что был полный провал в отделе программирования. Главное для них было, чтобы бывший директор вновь не занял директорское кресло. А он этого уже не смог бы сделать по определению: он стал беспартий-ным. Когда руководящая тройка пришла к такому нехитрому выводу, Тимка появился в разбегающемся отделе.
  Все-таки Тимка добрался до теперь уже нового руководства ПТБ и откровенно сказал им обоим: 'Ребята! Если у вас не исчезло желание по-править дела, вам придется хорошо и внимательно меня послушать'. 'Ре-бята' действительно оказались не кичливы. Они сами понимали, что мало что смыслят в том, чем занимается их организация, не знали, как все это наладить, как удержать расползающийся по швам коллектив. Они дейст-вительно плохо себе представляли тонкости проектирования: как только Тимка принялся с ними обсуждать сам проект, он это сразу понял. Они все были на 'ты' и это облегчало общение. Тимка рассказал о причине провала программистов и попросил, чтобы ПТБ срочно взялось за переде-лывание технического проекта. Просто срочно, отложив все другие дела. Срок окончания сдачи рабочего проекта надо под любым предлогом сдвинуть хотя бы еще месяца на три. Надо обучаться самим и обучать лю-дей. И тоже срочно. Составили план работ. Составили план учебы персо-нала. Тимка ежедневно стал в своем подвале собирать всех проектиров-щиков и проводить с ними занятия. Подвал бил набит битком: сидели по двое, по трое за столом. Маслов и Трифан - вместе со всеми. Повесили на стену широкую школьную доску. Занятия шли по шесть часов подряд. На дверях ПТБ только не хватало вывески: 'Все ушли на учебу'. В одном здании с их проектной организацией находился и ВЦ Минторга, в кото-ром, собственно, и находилась вся вычислительная техника, на которой и отлаживался весь проект. Сотрудники ВЦ изумленно бегали по коридо-рам ПТБ и шушукались: 'Что это там затеял ваш новенький Вологодцев? ПТБ опустело! Покурить не с кем!' Три недели напряженной учебы дали результаты: технический проект стал осмысленно исправляться. Трифан после проведенных занятий, завелся, как бульдозер: целыми днями в его большом кабинете яблоку негде было упасть: он корпел с проектировщи-ками над изучением структуры документов, над созданием макетов ввода информации, над увязкой всей информации в единое целое, выбирал ме-тоды контроля ввода и сохранности информации... Строил базу дан-ных... А в отделе программирования кроме Тимки, остался всего один работник: зав группой, которого иначе как Фима, никто не звал. Это был неглупый, но флегматичный парень, который на Тимку смотрел все время как-то сбоку: то ли оценивал, то ли примеривался. Но он один не сбежал. Да и у Трифана с Масловым он пользовался авторитетом. Это обнадежи-вало. Дело было летом, в ВУЗах шли экзамены, и Тимка попросил Масло-ва: 'Беги в университет и попробуй там хоть несколько молодых специа-листов достать. Дай объявление в газеты. Кровь из носу, а программистов, хотя бы худых, мы должны набрать. Я их тут уже доведу до ума'. А сам сидел дома до глубокой ночи и параллельно с изучением языка разраба-тывал на нем программу, которая бы могла быть формально применена к большинству задач: он применял идею, реализованную им в Политехе, при создании параметрической программы обработки анкет. Долго ли коротко, но такую программу Тимка сделал. К этому времени в отделе появилось несколько молодых специалистов. Он обучил их, как пользо-ваться программой и те пошли 'в народ': стали обучать обычных проек-тировщиков, как заполнять различные таблицы к программе, чтобы ре-шать с ее помощью задачи, которые предстояло сдать в рабочем проекте. Программа решала базовую, расчетную часть задач, а всю внешнюю часть, распечатки форм, ввод и контроль данных и прочее, Тимка с про-граммистами начал разрабатывать сам. Почти всех проектировщиков от-дал ему Трифан на заполнение таблиц к базовой программе. Весь ПТБ окунулся в подготовку к расчетам. Только одни пятки торчали...
  
  В нашем НИИ мы все видали виды:
  Нам ЭВМ и дом, и муж, и мать.
  Пусть где-то есть восторги, смех, обиды,
  Нам - не до них: нам - планы поднимать!
  
  Мы, программистки, план - зубами! Смело!
  К нам бы сюда античных пенелоп.
  Здесь Жанна Д'Арк и та бы не гремела,
  А Терешкова - в обморок бы - хлоп!
  
  Нам не до этих чувств старинно-странных.
  Нам бы - поспать, поспать, поспать, поспать...
  Ах, как будильник треплет нервы рано...
  Снова - цветочки. Ягодки опять!
  
  'Ах! Жить - так жить! Любить - так уж влюбляться!', -
  Сказал Поэт. И сильно был неправ!
  Мы - не хотим! Мы - против верхоглядства!
  Мы гоним план, коленки ободрав!
  
  Постепенно в отдел приходили новые программисты. Наверное, по-шел слух, что в ПТБ дело налаживается и бояться нечего. Через полгода первая очередь АСУ была успешно сдана. В отделе у Тимки было уже около тридцати программистов. Совместный аварийный труд по сдаче в эксплуатацию первой очереди АСУ, преодоление общих трудностей на-столько сплотил весь, уже было приунывший и склонный к разбеганию коллектив ПТБ, что отделы стали не только крепкими духом внутри, но и начали между собой дружить, что в Тимкиной практике раньше не очень-то наблюдалось. К Новому году ПТБ подошел на подъеме. Встречу Ново-го года устроили все в том же, уже родном для всего коллектива подвале: вытащили все столы, посередине установили большую пушистую елку, вокруг которой каждый отдел показывал свою художественную самодея-тельность. Тимкин отдел показал танец и спел частушки под аккордеон, который, наконец-то, после долгого-долгого перерыва Тимка взял в руки. Кто-то принес мощные колонки. Накрыли стол. Гремела музыка. Потом были танцы...
  
  30. 'Дурак ты все-таки, Вологодцев!' -3
  Но прошлое Тимку отпустило не до конца. Прошел почти год его ра-боты на новом месте, как однажды к нему в отдел пожаловала настоящая делегация: три начальника отдела с его бывшей работы. Они, улыбаясь, все вместе зашли в отдел, принялись пожимать Тимке руку, откровенно осматривать место, где нашел себе пристанище их бывший директор... Качали головами... Народ побросал работу и с любопытством взирал на происходящее. Что за делегация? Тимка, мало что понимая, вывел своих бывших сотрудников сначала в коридор, а потом вестибюль здания. Он был несказанно рад: почти родные люди. Но все же поинтересовался, чем обязан такому радостному событию. Оказалось, что это действительно делегация с его бывшей работы от нового директора. Они рассказали, что это хороший человек, мудрый, опытный, но... В общем, он попросил пришедших, чтобы они отыскали Тимку и от его имени пригласили вер-нуться на ВЦ. Заместителем директора. Шикарно отделанный кабинет на втором этаже уже ждет своего хозяина. С министром все согласовано. Тимка развел руками: 'С той работой покончено окончательно. Вашему новому директору передайте мою благодарность. У меня новый коллек-тив и замечательная работа'. Потом пошли в ближайшее кафе и за чашкой кофе повспоминали о совместной работе... Такие делегации приходили к Тимке в течение первых трех лет: видать новый директор был человеком упорным. Но Тимка уже давно плыл в другой реке...
  Вскоре за приходом первой делегации последовал звонок от Маслова: 'Тебя вызывают в ЦК партии, - сообщил он тревожным голосом. - Не знаешь, что случилось? Может, тебя хотят восстановить?' 'Еще чего! - возмутился Тимка, - только этого мне не хватало! Я уже навосстанавли-вался! А зачем вызывают, действительно не понимаю'. Когда он, офор-мив пропуск, появился в кабинете, номер которого ему передал Маслов, все прояснилось: его попросили как специалиста проверить работу ВЦ Минторга и составить справку. 'Вы же там в одном здании находитесь, - приветливо улыбался хозяин кабинета'. 'Как это вы до меня добрались?' - не выдержал Тимка. 'Это - наша работа', - все еще улыбался хозяин кабинета. 'С каких это пор, - подумал, уходя, Тимка, - эти товарищи про-сят, а не приказывают? Разыскали... Видать, припекло. Когда им надо, забыли и про неподчинение, и про пощечины...'.
  ВЦ Тимка проверял недолго: чуть копнул там-сям и увидел, что тут полный бардак. А когда посмотрел документацию... Директор пытался ему выставить графинчик с икоркой, но... Справку в ЦК Тимка отнес на следующий день, а еще через день его вызвал к себе Маслов и на высоких тонах начал: 'Что ты там наделал на этом ВЦ? Ведь мы у них берем ма-шинное время и им же сдаем наши проекты! Ты представляешь? Дирек-тор на меня кричал матом в трубку целых полчаса! А ты у него проскаки-вал через слово!' 'Вместо крика он бы лучше делами занимался', - Тимку негодование Маслова удивило: действительно ВЦ принимал у них проек-ты. Ну, так что? Опять доводить до того, чтобы теперь уже и Маслов уди-рал с работы, как его предшественник? Машины постоянно не работали, профилактики - ноль, учета - ноль, запчастей - ноль, графиков работы - ноль и т.д. 'С такой работой ты ни один проект не сдашь даже при иде-альных отношениях, - сказал Тимка Маслову. - Он же постоянно срывает нам работу на машине, а скоро вся техника вообще остановится. Как ты станешь сдавать свою работу? А если он просто субъективно перестанет принимать наши проекты, то этот вопрос решается довольно просто: по-просим назначить комиссию из других ВЦ и все'. ...На основании Тим-киной справки директора ВЦ сняли с работы. Впоследствии ЦК заставля-ло Тимку проводить не одну подобную проверку работы ВЦ различных ведомств за одиннадцать лет его работы в ПТБ. Как оно выбирало эти ВЦ, одному Богу было известно. Но только после каждой Тимкиной проверки директора проверяемого ВЦ снимали с работы. В конце концов, Тимка наотрез отказался участвовать в проверках: он не палач и пусть директо-ров убирают не его руками. То, что они плохо работают, пусть и другие пообнаруживают, а ему - хватит: И так уже по городу идут слухи, что Во-логодцев такой-то и растакой-то. Больше Тимку к проверкам не привлека-ли.
  Вообще, Тимка видел, что внедрение АСУ будь то в пищепроме, здравоохранении или в торговле шло, мягко говоря, с большими тормоза-ми. Если руководство страны нажимало на внедрение вычислительной техники и информационных технологий в сферу управления народным хозяйством, стараясь не отстать навечно от Запада, то внизу, на местах, это, как могло, правда, скрытно, тормозилось. И на это были свои объек-тивные и субъективные причины. Впервые Тимка столкнулся с 'тормоза-ми', когда еще работал в Пищепроме. В соответствии с планом работ Тимкин отдел должен был разработать проект по задаче учета техниче-ских средств на винзаводах республики. Как ни билась группа, разрабаты-вающая проект, чтобы осуществить нормальную постановку задачи, у нее ничего не получалось: на винзаводах с ними не хотели разговаривать, в министерстве тоже. Тимка пошел к начальнику управления: 'В чем дело? Создание АСУ курирует министр, он утвердил план, в котором указана эта задача... Почему такие препоны? Почему вы не выдаете документа-цию для изучения? ' Начальник управления вертелся, как угорь на горя-чей сковородке, но прямо на вопросы не отвечал. Не отвечал и все. А Тимка все загонял и загонял его в угол. Наконец, начальник не выдержал: 'Эту задачу надо из плана изъять. Она нам не нужна'. Тимка обомлел: 'Вы не хотите учитывать технические средства на винзаводах? Даже по бухгалтерии они одним боком проходят в основных средствах! А вы не желаете все видеть в деталях?'. 'Нам этого не надо', - стоял на своем на-чальник управления. Тимка пошел напрямую к министру... 'Ты вот что, сынок, - замялся министр, - ты не трогай эту задачу... Начальник управ-ления прав. Он мне уже докладывал о вашем разговоре. Скажу тебе от-кровенно: эта задача для министерства даже вредна и мы ее исключим из вашего плана'. Тимка молчал и ждал, пока министр пояснит свою мысль. Как оказалось, обнародование сведений о наличии технических средств приносило винзаводу одни убытки. 'Вот, например, - говорил министр, - у меня на винзаводе есть две технологические линии. Я одну обязательно скрою, не покажу в отчетах и не проведу по бухгалтерии. А почему? Да потому, что если я все покажу, мне на нее спустят сверху план. А она ло-мается. А запчастей часто не бывает. Начинается простой и невыполнение плана. Люди не получают прогрессивки, руководство получает по загрив-ку и всем плохо: от работяги до министра. А если у меня одна линия в за-пасе, то и план спускают на одну линию и для нее в виде запасной линии подстраховка имеется. И всем хорошо'. Ясно и просто. Задачу исключили из плана. А в Минздраве начальник планово-финансового управления вообще открыто прятал концы в воду... Ну а в торговле, как говорится, и сам Бог велел. Оптовые базы в эру всеобщего дефицита прятали от ма-шинного учета все, что могли не могли... Как они с этими ЭВМ смогут работать через заднее крыльцо? Нет, такое безобразие честный и беском-промиссный Тимка терпеть просто не мог: его любимую работу, такую необходимую и современную, такую полезную и важную, такую... по-всюду бойкотируют, а государству наносят огромный ущерб. Вон на За-паде: там все давно работает, как часы: руководство еще только заикнет-ся, а ему на стол - весь расклад производства, потребления и сбыта. Управляй! Принимай решения! Ни тебе суеты, ни упрятывания концов в воду, ни заднего крыльца. Все прозрачно! Настало время что-то менять. По крайней мере, в директивных документах по разработке АСУ. Четко расписать взаимоотношения и ответственность сторон, их взаимные обя-зательства. И контроль, контроль, контроль... Много еще чего написал по поводу всеобщего государственного беспорядка правильный Тимка, пока-зывал, как все можно еще поправить...Излил свою болевшую за государ-ство душу в письме в Москву... В ЦК КПСС... И вот... Срочный вы-зов...
  
  31. Срочный вызов
  Рабочий день близился к концу. Оставалось чуть больше часа. Юж-ный зимний день тоже завершался. Пространство по ту сторону окна ка-бинета делилось надвое: слева где-то уже рядом находились сумерки, но словно боясь войти в холодный мелкий дождь, непрерывно сыпавший с самого раннего утра, они выжидали со своим появлением. Справа надви-галась темная рваная туча, поглощая собою и заунывный дождь, и редкие светлые полоски завершающегося дня, кое-как вырывающиеся из густой чернильной сырости. Местами, достигая окна, туча растекалась по стеклу грязной вязкой массой.
  - Вот и все, - подумал Тимка, - совсем добралась.
  Какая-то еще неосознанная тревога помимо его воли проникла снару-жи в его кабинет и начала медленно сжимать и, как ему показалось, даже искривлять окружающее пространство. Вдруг зазвонил внутренний. Тим-ка невольно от неожиданности вздрогнул, но трубку снял медленно и глу-хо произнес:
  - Вологодцев.
  - Слушай, Вологодцев, сейчас только звонил Иван Андреевич из...- трубка что-то неразборчиво прохрипела голосом Трифана, - срочно хочет тебя видеть.
  - Кто-кто? - откашлявшись, быстро переспросил Тимка. - Какой Иван Андреевич? Из...- Он посмотрел на потолок своего небольшого кабине-тика.
  - Да, да! Он самый! - перебил главный, словно телепатически пере-хватил взгляд своего собеседника. - Собирайся побыстрей!
  Немного помолчав, озабоченно добавил:
  - Машина у меня куда-то уехала некстати. Накажу я этого Васю. Со-всем разболтался парень: уже в рабочее время начал калымить. Вот рас... разгильдяй! - быстро поправился Трифан.
  - Но я... - начал было Тимка, - да у нас с ним шапочное знакомство, - наконец твердо выпалил он. - Не понимаю, зачем...
  - Да на месте там и разберешься! - закричал в трубку Трифан. - Раз-берешься! - для большей убедительности опять прокричал он. - Да давай поскорей! В таких инстанциях ждать не привыкли! Беги мигом в бухгал-терию! Там тебе уже выписали талоны на такси! Ровно через двадцать минут ты должен быть у него! Комната 121! Синчер Иван Андреевич! Все запомнил?
  - Запомнил, - в полной растерянности буркнул Тимка. Потом мед-ленно положил трубку и нехотя как бы заторопился в бухгалтерию.
  - Зачем я ему понадобился? - тревожно недоумевал он, - медленно поднимаясь по лестнице, машинально шагая через одну ступеньку. - За-чем? Ему было неудобно встречаться с Синчером не только потому, что тот работал 'наверху' и получалось, что разговор с Синчером будет про-исходить через голову его, Тимки, непосредственного начальства. А на-чальству, как известно, такое положение вещей всегда не по душе, если говорить слишком упрощенно. Неудобство было связано и с чисто лич-ными мотивами: когда Тимка работал в Пищепроме, к нему неожиданно заявился его бывший однокашник по университету Валера Ярмурин с каким-то незнакомым парнем. Тимка обрадовался Валере: не встречались много лет. Как водится в таких случаях, разговорились 'за жизнь'. Спут-ник Валеры все время скромно молчал, давая возможность, видимо, всласть повспоминать прошлое. Наконец, Валера приступил к разговору, ради которого он, собственно, и разыскал Тимку. Оказывается, Валера пришел к нему вести переговоры о переходе на повышение: спутнику Ва-леры там, 'наверху', поручили организовать подразделение, связанное с планированием внедрения вычислительной техники в Республике. Он набирал себе кадры. В качестве одной из кандидатур ему посоветовали Тимку. Тимка тогда сразу наотрез отказался, даже не поинтересовавшись, на какую работу его приглашают: было неудобно оставлять место, где он работал всего около года и где ему просто нравилась его работа. О власти и о деньгах в те неправдоподобные времена такие, как Тимка, просто не думали. Ничего, кроме работы, любимой и полезной обществу работы, им и в голову не приходило! На том и разошлись. Когда же Тимка работал в Минздраве, ему по долгу службы приходилось бывать 'в инстанциях'. Каково же было его удивление, когда однажды он узнал в руководителе одной из таких 'инстанций' того самого парня, с которым приходил к нему Валера Ярмурин. Это был Синчер. Так уж случилось, что за все вре-мя директорствования Тимки, ему ни разу не пришлось лично столкнуть-ся с Синчером. Тот был вечно вне кабинета, куда Тимка заходил к своему куратору. Хотя Синчер и Тимка заочно знали друг друга и не раз разгова-ривали по телефону. При первом таком разговоре Синчер тогда сам на-помнил ему об их давнем знакомстве, совсем не намекая об их неудав-шейся в то время деловой встрече, доброжелательно вспоминая некото-рые смешные эпизоды их разговора, передал привет от Валеры, с которым Синчер до повышения вместе работал, а теперь вот живет в одном доме. На том тогда разговор и закончился. И вот этот срочный вызов. Тимка уже начинал забывать 'инстанции' с их мягкими дорогими коврами и тре-вожной тишиной коридоров, с их сверхвежливым обращением, после ко-торого быстро знакомишься с валидолом. Сегодня, почти вот сейчас, ему вновь предстояло соприкоснуться с тем, о чем он даже не хотел вспоми-нать.
  Еще два обстоятельства расстроили Тимку. На работу он всегда ходил в строгом костюме. Галстук был непременным атрибутом его одежды. Сегодня же, как на грех, он явился на работу, сам не понимая почему, в какой-то легкомысленной куртке, без галстука и в старых брюках. Весь день он чувствовал себя не в своей тарелке, ему было стыдно перед свои-ми сотрудниками, а под вечер на тебе! Вызвали! И куда! Как он теперь в таком виде там появится? От таких мыслей у Тимки начало болеть под левой лопаткой. Да к тому же именно сегодня ему приспичило купить в обеденный перерыв в соседнем магазине сладкие сырки. Жена просила. Ну как он попрется туда с этими сырками? Получив талоны, Тимка одева-ясь на ходу, поспешил к выходу. В кармане его полупальто камнем болта-лись как попало завернутые в жесткую бумагу для распечатки данных сырки, и он втайне надеялся, что в столь короткий срок, отпущенный ему главным инженером, не удастся поймать никакого такси. Но, как всегда, ему не повезло: едва выбежав во двор, он увидел подъезжающую легко-вушку. Ту самую, которую потерял Трифан. И совсем расстроился. Но вдруг его осенило: да они же должны ехать к Синчеру мимо его дома!
  - Вася! - крикнул Тимка, замахав руками навстречу приближавшейся машине. - Вася, стой! Разворачивайся! Кое-куда поедем! Главный прика-зал! Давай побыстрей, - уже спокойнее сказал он, садясь в машину, - надо заехать еще ко мне домой.
  К зданию с колоннами они с Васей подъехали, когда до назначенной встречи оставалась ровно одна минута. А надо было еще добежать до цен-трального входа по широкой правительственной лестнице, попасть в вес-тибюль и пройти 'через милиционера', что было не таким уж простым делом за такое короткое время. К тому же многие посетители этого ог-ромного белокаменного гиганта уже сплошным потоком хлынули из него, как из чрева сказочного исполина. Надо было еще успеть обязательно оставить в раздевалке свою верхнюю одежду, не забыть после этого тща-тельно привести в порядок свою прическу, костюм, галстук, обувь. Тимка еще с армейских времен не разучился распоряжаться секундами. Не об-ращая внимания на недоуменные взгляды встречных, он стремглав несся вверх по широкой белокаменной лестнице, ведущей к центральному вхо-ду в здание, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, отчего его полноватая небольшая фигурка очень походила на скачущий вверх и кем-то с силой пущенный мяч. Перед входом в здание Тимка остановился, вновь обрел свою солидность и степенно прошел мимо милиционера в полупустой вестибюль. У раздевалки (надо же!) неожиданно столкнулся со своим бывшим здравоохраненческим министром. Тот шел одеваться. Холодно поздоровались.
  - Черт знает что! - раздраженно подумал Тимка. - Тут как на Дериба-совской в Одессе: кого только ни встретишь!
  Он быстренько привел себя в порядок и начал искать 121-й кабинет. Он оказался почти рядом с раздевалкой.
  - Хорошо, что их перевели на первый этаж, - с облегчением подумал Тимка. - Не то сейчас бы совсем некстати пришлось бежать, как раньше, на четвертый.
  Тимка облегченно вздохнул и постучал в отделанную светло-коричневым блестящим шпоном легкую дверь. Открыл. В комнате сидело четверо сотрудников. У стола одного из них сидел хмурый посетитель. Никого из присутствующих Тимка не знал. Все были новые. Синчера не было.
  - Товарищ Вологодцев? - полуутвердительно-полувопросительно произнес сотрудник, перед которым сидел посетитель.
  - Да, я. А Иван Андреевич?..
  - Он просил вас подождать немного. Срочно вызвал зам. - ответил тот. - Посидите пока вот за его столом.
  - Ну что вы! - засмущался Тимка, - неудобно как-то! Я посижу, если не возражаете, вот за этим. - Он сел за свободный стол, стоящий рядом со столом Синчера. Пока Тимка сидел в ожидании, в комнате никто из со-трудников даже головы не поднял и не взглянул в его сторону. Все про-должали заниматься своими делами.
  - Вышколенные! - усмехнулся про себя Тимка.
  Тимка немного нервничал. Во-первых, он никак не мог определить, по какому вопросу он так срочно понадобился Синчеру. Неужели опять по-шлют на какую-то проверку, как это делали в ЦК? Во-вторых, не знал, как себя с ним вести при встрече. За то время, что они не виделись, Син-чер закрепился 'наверху', а он, Тимка, сильно и больно упал вниз. Лучше бы они вовсе не были знакомы!
  На удивление все прошло довольно просто: Синчер вошел в комнату, увидал Тимку, заулыбался и, подавая руку, сказал:
  - Извини, что заставил тебя ждать. Мы, наверно, лет пять не виде-лись?
  - Десять почти, - хотел поправить Тимка, но напряженно согласно кивнул головой и подтвердил: - что-то около того.
  - Ну, пойдем немного побродим по коридору и поговорим, - Синчер мягко взял Тимку за локоть. - Не будем здесь всем мешать.
  И направился к двери. Тимка последовал за ним. По коридору они медленно и молча прошли шагов десять. Видимо, Синчер думал, с чего начать.
  - Ну, как тебе работается на новом месте? - наконец спросил он.
  - Ничего, спасибо, - автоматически, внутренне собираясь, ответил Тимка и замолчал. Прошли еще шагов десять.
  - Ты не догадываешься, почему я тебя пригласил? - снова мягко заго-ворил Синчер. - Или ты уже 'в курсе'?
  - Ни в каком я не 'в курсе'! Говорите же, наконец! - не выдержал Тимка. - А то не знаю, что и подумать! Какие у меня могут быть дела в вашем ведомстве? Я давно отошел от всего такого!
  - Письмо писал?
  - Какое еще письмо? - Тимка оторопело смотрел на Синчера. - Куда?
  - Туда! - Синчер большим пальцем правой руки показал вверх.
  - Не писал я никакого письма! - Тимка непонимающе уставился на Синчера. - Не писал!
  - Ну как же не писал? - Синчер повидимому не ожидал такого ответа и оттого даже немного покраснел. - В Москву об АСУ писал? Не пом-нишь?
  - В Москву об АСУ? А... Вон в чем дело! Писал, конечно. А при чем тут ваше ведомство? Да это и было-то когда! Я уже и забыл про письмо-то!
  - Чего ж так?
  - А того ж, - в том ему ответил Тимка, - что я ответа и не ожидал. Не должны были мне отвечать. Я делился мыслями.
  - А все помнишь, о чем писал?
  - В деталях уже может и не все, но суть помню.
  - Расскажи, пожалуйста, о сути. И вообще, что тебя сподвигло на это?
  - Как это сподвигло? Вы что не знаете, какой болезнью мы все боле-ем? - Тимку начало одолевать раздражение. - Вот уже пятнадцать лет ра-ботаю в этой сфере и никакого результата!
  - Так только это и толкнуло?
  - А вам этого недостаточно? Хотя, впрочем, это только поводом по-служило. Знаете ведь, как наш брат мыкается с этими АСУ. Заказчики с нами что хотят, то и делают. Не выполняют правительственных постанов-лений. Многие вообще бы от АСУ отказались, да нельзя. Накажут. Вот они и измываются. Кому же охота свои внутренности выворачивать на-ружу! Тут даже маленького кладовщика не заставишь подключиться к АСУ: все его 'дела' сразу выплывут наружу. А руководители вроде бы как и 'за', но по сути заодно с кладовщиком. Мол, не трогай его, у него и так тяжелая работа, а ты тут со своей вычислительной техникой. Только мешаешь. А сами через такой склад кормятся!
  - Погоди, погоди! - Синчер перебил Тимку. - Вот я пережил уже че-тырех своих начальников, работая здесь. И ни при одном не смог осуще-ствить свой проект, который у меня пылится в столе уже шесть лет. Не добился! А в этом проекте более крупные проблемы решаются, чем, я думаю, в твоем письме! Но я же не пишу туда. Жду...
  - А чего ждать? Я ждать больше не могу! - Тимка остановился и резко повернулся к Синчеру. - Доработался чуть ли не до пенсии и никаких сдвигов в этой области не вижу! Что за система! Кто-то должен сказать об этом вслух?
  - Ну, ты хватил! Во-первых, не трогай систему. Надорвешься! Во-вторых, тебе до пенсии еще, как медному котелку. За это время, я думаю, многое изменится. А потом. Почему ты говоришь, что никаких сдвигов? Все эти годы мы накапливали опыт, факты. Если бы этих лет не было, мы бы сегодня, может, и не видели бы, что вся эта система нуждается в пере-устройстве. Разве не так?
  - Да все так! - Тимка махнул рукой, давая понять, что ему все об этом давно известно и не об этом у него болит душа. - Пора уже от разговоров к делу переходить! Мы же деньги зря едим и немалые!
  - Да, денег уходит многовато, - согласился Синчер. - Счет идет на де-сятки миллионов.
  - Вот, вот! - обрадовался Тимка. - И об этом я писал! Показал резер-вы экономии, попросил обратить внимание на эти вопросы.
  - Но ты же нового-то ничего не написал! Мы здесь все знаем об этом. И там, я уверен, знают не меньше нашего.
  - Знать-то вы знаете, да делать ничего не делаете! - Тимка начал зади-раться. - Да и не сделаете! Проблема эта - общегосударственная! Вон, например, поставщики: как слали оптовым базам десятки лет сопроводи-тельные документы на товар как лично художественно оформленные, так и сегодня продолжают слать. На некоторых их них разве что стихов не хватает! Да и то только потому, что составители таких документов не вла-деют азбукой стиха. Не то бы мы все стали свидетелями 'фактурной' по-эзии. В этом деле на уровне страны царит полнейший произвол и никто никакой ответственности не несет!
  - Ну, это только одна из проблем. И она, кстати, решается, хотя и мед-ленно. Не так ли? - Синчер посмотрел, останавливаясь, на Тимку.
  - Решается-то она решается. Да не так быстро и кардинально, как хо-телось бы. Впечатление, что она и не решается. Двадцать лет, насколько мне известно, тянется эта канитель!
  - Ну, хорошо, - перебил Синчер, - я вижу, ты вошел во вкус. О чем же конкретно ты написал в письме?
  - Конкретно? Пожалуйте вам конкретно. Пожалуйста...
  Они еще долго ходили с Синчером по давно опустевшему коридору и говорили, говорили, говорили. Полупальто и пыжиковая шапка Тимки сиротливо одни висели в пустой раздевалке. Наконец оба остановились перед дверью в 121-й кабинет.
  - Я все жду, что ты спросишь, почему именно я разговариваю с тобой о твоем письме в Москву. Ты ведь его писал как гражданин страны?
  - Ну, это слишком громко сказано! - покраснел Тимка.
  - В письме ты не указывал, где работаешь?
  - Нет. Я дал только свой домашний адрес.
  - Дело в том,- продолжал Синчер, - что ты имел намерение обратить внимание на проблему. И не более. Не так ли?
  - Ну... - помрачнел Тимка, чуя что-то недоброе.
  - А там посчитали, что это народная жалоба и вернули письмо нашим соседям.
   При этом Синчер кивком головы показал, где находятся их соседи. Тимка еще больше помрачнел: В ЦК сидели очень серьезные соседи, ко-торые всяким делом занимались в чрезвычайно специфической плоско-сти.
  - Так вот, - продолжал Синчер, - исполнение письма находится на строгом контроле. Они должны ответить Москве и тебе. А что им отве-чать? И как им решать твои ребусы? Ты, миленький, потревожил, знаешь кого? Ты представляешь себе положение этой фирмы в связи с твоим со-чинением?
  - Да не нужно мне никакого ответа! Я не для ответа писал! Я и не ждал ничего! - от такого поворота событий Тимка почувствовал, как лицо его начало просто гореть. С этой фирмой лучше было не иметь никаких дел. Ни левых, ни правых.
  - Тебе не надо, а им надо! - не унимался Синчер. - Письмо - на кон-троле! Соображаешь?
  - Соображаю, - пробурчал Тимка. - И что же теперь?
  - Как это что? Да они там, когда твое письмо из Москвы получили, страшно вознегодовали! Как такую, мол, информацию можно было вы-пускать из республики? Если бы не отвечать Москве, то это еще куда бы ни шло! А тут надо что-то делать! Там сейчас такой муравейник! Ну, вот они и давай искать, мол, кто у нас в республике за АСУ отвечает. Звонят мне. Ты, мол, такого-то знаешь? Да, отвечаю. Знаю. А что он за человек? Может он не в себе? Не замечал, мол? Вот пишет тут отцу нашему всякое!
  - Кому, кому? - не понял Тимка. - Какому отцу?
  - Ну, ты совсем уже! - Синчер укоризненно посмотрел на Тимку. - Не догадываешься, о ком они говорят?
  - Вот болваны! - возмутился Тимка. - Да не ЕМУ я писал. Не ЕМУ!
  - А они утверждают, что именно ЕМУ! В общем, отвечаю им про те-бя, что ты человек вполне нормальный, знающий, хороший специалист. Был на руководящей работе. Правда, имелись определенные шероховато-сти. Но не по его, мол, вине. Ну, говорят, давай заходи к нам, посмотришь письмо, надо, мол, как-то отвечать. Срок истекает. Я и сам ничего не по-нимаю, чего это их так переполошило? Я прочел письмо: ничего особен-ного. Ты привел там данные из трех отраслей, а я мог бы привести еще из многих. И все там нормально. Все - правда. Но мы-то ведь здесь этих по-ставленных тобой вопросов не решаем! Точнее - это не наша компетен-ция! Это ведь союзный уровень!
  - Вот я потому и писал туда, что это не ваш уровень! - подхватил Тимка. - Что они там, в Москве, не понимают?
  - Кто их там знает! Письмо-то сюда вернули и требуют ответа! Как им ответишь? Что вы, мол, товарищи дорогие, извините, ошиблись и это надо вам решать?
  - Ну и ответьте так!
  - Да ты прямо, как ребенок! Тогда и для нас подойдет такой же во-прос, какой мне задали в фирме в отношении тебя!
  - Какой?
  - 'В своем ли ты уме'! Вот какой! И что за сим может последовать, нетрудно догадаться! Тебя легче закопать, чем отвечать!
  - Ну, тогда давайте я снова напишу туда и скажу открытым текстом, что они меня неверно поняли и что местные не виноваты. И т.п. Что про-блему им там, в Москве, надо решать, а не пересылать сюда письма. Что я не хочу никаких ответов. Просто хотел, чтобы они знали, что проблема существует, и что если ее игнорировать, сотни миллионов рублей и даль-ше будут выбрасываться на ветер.
  - Не вздумай этого делать! - почти вскричал Синчер. - Не вздумай! Во-первых, пока они твое письмо получат, истечет формально срок ис-полнения этого письма. Этого-то никто, понял: НИКТО не допустит лю-быми путями. Во-вторых, получится, что наши местные оказались не на высоте перед теми, московскими. В третьих... В общем, это еще худшим пахнет, - неожиданно завершил он.
  - Так что же делать? - Тимка был краснее красной рыбы. - Не пред-полагал я, что из доброго дела такая каша заварится!
  - Вот то-то и оно, что не предполагал. А стоило бы с твоим опытом. Не мешало бы. В общем 'там' решили, что пока я с тобой поговорю, вы-ясню, чего же ты хочешь, доложу им, а уж потом, видимо, и они с тобой станут беседовать. В общем, готовься. Я думаю, что тебе наверняка при-дется с ними встречаться.
  На работе Тимке долго пришлось объясняться с руководством. И ди-ректор, и главный много и с большим подозрением выспрашивали, зачем же все-таки он так срочно понадобился столь высокому начальству, о чем писал в своем письме в Москву и вообще: зачем писал. И когда, наконец, только твердо оба поняли, что все это им никак и ничем не грозит, немно-го успокоились и поотстали. Маслов при этом вспомнил случай, как один рабочий откуда-то с Мангышлака написал в Москву о том, что некоторые решения 21-го съезда КПСС в их местности не выполняются и как спустя некоторое время, в горкоме партии их небольшого городка раздался зво-нок прямо из самого ЦК КПСС, звонок, насмерть перепугавший все мест-ное начальство. Звонивший, секрктарь ЦК, просил передать свою личную благодарность рабочему, поднявшему серьезные вопросы в своем письме.
  - Но ты, Вологодцев, не работяга и получишь бо-о-о-льших пендалей за свою писанину, - в конце своего рассказа серьезно заключил Маслов. И немного подумав, добавил:
  - В следующий раз ты пиши прямо в ООН! Чего там мелочиться!
  Тимка чувствовал себя, как в детстве перед поркой его вечно недо-вольной и раздраженной им матерью.
   На четвертый день после этого разговора Тимку перед обедом вы-звал к себе Трифан.
  - Снова звонил Иван Андреевич, - хмуро сообщил он, - и просил, чтобы ты немедленно с ним связался.
  Тимка, вздохнув и мысленно ругнув самого себя за то, что ему всегда достается на орехи только за то, что он не может спокойненько, как дру-гие, молча получать свою зарплату, направился звонить Синчеру из каби-нета Трифана. Пока Тимка звонил, Трифан и находившийся тут же замди-ректора, недавний Тимкин заместитель, с нескрываемым любопытством постоянно поглядывали на него, отложив разговор, который они до того вели между собой . Синчер сообщил, что его и Тимку приглашают на бе-седу товарищи из ЦК, занимающиеся письмом. Оба должны прибыть завтра в 10 утра к товарищу Ботезату. Договорились встретиться у Синче-ра завтра в девять тридцать.
  - Ну что? - почти в один голос спросили зам с главным, как только Тимка положил трубку, - чего он хочет?
  - Пойдем с ним к какому-то Ботезату из ЦК. Приглашает.
  - О-о-о! - оба многозначительно переглянулись.
  - Да-а! Заварил ты кашу...- о чем-то размышляя, проговорил Трифан. - Смотри...
  Тимка почувствовал, как внутри у него стало вдруг нестерпимо горячо от закипающей злости.
  - Сам заварил, сам и расхлебаю, - как можно спокойнее произнес он. - Помощников не потребуется. - И вышел.
  Назавтра Тимка с Синчером в положенное время уже стучали в каби-нет с яркой табличкой 'Ботезату Ф.М.'
  - Не как у Синчера: у того целый список на двери,- подумал Тимка.
  Вошли. Их встретил маленького росточка коренастый мужчина лет тридцати пяти с рыжеватыми и зачесанными назад волосами.
  - Маловат ростом-то, - удивился про себя Тимка. Он слыхал, что в эту фирму на службу берут только высокорослых. - Касту готовят, - еще подумал тогда Тимка. - А лучше бы с мозгами брали: толку было бы куда больше.
  На этом его крамольные мысли закончились, потому что хозяин каби-нета молча подал обоим вошедшим свою маленькую ручку. Сначала Тимке, потом - Синчеру. Жестом молча пригласил садиться. Оба молча сели за приставной столик друг против друга. Ботезату сел за стол, достал из желтой кожаной папки письмо Тимки. Тот успел заметить, что многие места в письме были подчеркнуты жирным красным карандашом.
  - Вам известно, - холодно начал Ботезату, обращаясь к Тимке, - что ваше письмо переслано нам для разбирательства по существу вопроса и что мы должны дать ответ на письмо вам и Москве?
  - Да, известно, - коротко ответил Тимка. - Мне об этом говорил Иван Андреевич.
  - Объясните мне кратко, - продолжал Ботезату, глядя в упор на Тим-ку, - что вы хотели сказать этим письмом? Что у нас творятся беспоряд-ки? Даже если они иногда и имеют место, то разве нельзя было придти к нам и поставить нас в известность? - он сделал сильное ударение на слове 'нас'. - Добиться, наконец, чтобы мы (снова акцент!) приняли меры? За-чем сразу писать наверх отцу? - Взгляд Ботезату был явно без любви к ближнему. - Ох, без любви! - подумал Тимка, но глаз не отвел. И такого величания он сроду никогда не слыхивал.
  - Простите, пожалуйста! - перебил он наступление Ботезату, - вы мое письмо рассматриваете как жалобу? Я вас правильно понял?
  - А как прикажете его расценивать? Как пожелание нам здоровья и всяческих успехов? - Ботезату начал краснеть и стало видно, что не от скромности. - Вы пишете о непорядках в разработке и внедрении АСУ, приводите примеры из трех отраслей. Из ваших примеров видно, что в этих отраслях не хотят налаживать учет и поэтому мешают внедрению АСУ? Не так ли? А отсутствие учета позволяет им ловить рыбку в мут-ной воде? И обо всем этом вы, минуя нас, ТУДА пишете? - он взглядом показал, куда было адресовано письмо. - Получается, что мало того, что мы не выполняем Решения Партии, но напрямую способствуем явному воровству?
  - Вы неверно поняли содержание письма, - спокойно возразил Тимка, хотя подумал про себя, что на воре всегда шапка горит. - Во-первых, я в письме не жаловался, а писал, что хочу обратить внимание ответственных товарищей на то, как не надо делать АСУ, а во-вторых...
  - Ничье внимание вы ни на что не обращали, а просто жаловались! - не дав договорить, перебил его Ботезату. - Вот вы пишите...
  - Простите, Федор Михайлович, - вмешался Синчер. - Я очень вни-мательно знакомился с письмом товарища Вологодцева и помню, что он в конце письма прямо так и написал: 'Хочу обратить ваше внимание'. Вон там, в конце. Посмотрите, пожалуйста. - Синчер привстал, пытаясь дотя-нуться до письма, лежащего перед Ботезату. Тот начал снова смотреть в письмо и через некоторое время произнес:
  - Да. Вот здесь. Так и написано. Правда. Ну хорошо. Допустим, пусть будет 'обратить внимание'. А почему тогда вы обращали их, а не наше внимание? Они же все равно письмо нам переслали? Значит, и они вас поняли, как и мы? Да вы посмотрите! Вот здесь красным подчеркнуты те места, где вы приводите примеры из отраслей! - он протянул письмо Тимке.
  - Я не знаю, Федор Михайлович, как они там, наверху, поняли меня! - Тимке стало жарко от того, что ему приходится доказывать что белое - это белое. Не замечая, он начал часто выбрасывать из себя слова, не со-всем подходящие для этого учреждения, голос его повысился. Синчер тут же положил ему на плечо свою руку. Тимка немного притормозил.
  - Я хотел сказать, - после непродолжительной паузы заговорил Тим-ка, - что если оставить в стране существующий порядок разработки авто-матизированных систем управления, то возможны события, приведенные в моем письме. Вам тут на месте, Федор Михайлович, этой проблемы не решить. Она - на уровне тех, кому я и писал свое письмо.
  - Да, да, Федор Михайлович! - быстро вступил в разговор Синчер. - Я полностью согласен с мыслью товарища Вологодцева. Поэтому он и на-писал, так сказать, через голову. А...
  - Допустим, что так, - Ботезату поднял руку, останавливая Синчера. - Допустим. Но отвечать-то на письмо нам все равно надо! Нам! Что же мы ответим? Если бы вы, товарищ Вологодцев, дали нам конкретные факты нарушений в отраслях... А не в общем, как вы пишете...
  - Я же не ревизор, Федор Михайлович! - снова вспыхнул Тимка. - Нарушения там есть постольку, поскольку существующая система проек-тирования АСУ не позволяет взять под машинный контроль основные участки учета и управления. А это позволяет работникам отраслей вести себя определенным образом. Измените систему - исчезнут и нарушения. В этом - мое предложение. Совет, если хотите. Но никак не жалоба. А совет подкреплен примерами.
  - Ну а я? Что я-то отвечу на ваши советы? - Ботезату начал переби-рать в руках листки письма. - Что я отвечу?
  - Ответьте так, как есть на самом деле. Соберите специалистов, посо-ветуйтесь. Я уверен, что они поддержат мою точку зрения. По крайней мере, мнение Ивана Андреевича по этому вопросу вам уже известно. Как, Иван Андреевич?
  - Я свое мнение уже высказал, - степенно ответил Синчер. - Но в от-ношении ответа тут не все так просто. Даже очень непросто.
  - Ну, добро, товарищи, - поднялся из-за стола Ботезату. - Добро. Ва-шу позицию, товарищ Вологодцев, я понял. Так и доложу Петру Гаврило-вичу. Если ко мне нет вопросов, то на этом закончим. Да, одну минуточку, - спохватился он, - позвоню Петру Гавриловичу. Может он пожелает с вами поговорить. - И начал набирать номер телефона. Тимка явно без восторга ожидал результатов разговора Ботезату со своим начальником.
  - Петр Гаврилович! - приглушенно заговорил в трубку Ботезату. - Тут у меня Иван Андреевич с товарищем Вологодцевым. Ну...тот, кото-рый жалобу в Москву написал... Да! Он! Но он, оказывается, имел в ви-ду... Ясно, Петр Гаврилович! Ясно! А вы не хотели бы с ним поговорить? Ясно, Петр Гаврилович, ясно! - лицо Ботезату сразу приобрело прямо-таки землистый оттенок, и он осторожно положил трубку на рычаг. - За-нят, не может сейчас, - хмуро пояснил он и начал выходить из-за стола. - Ну, всего доброго! - он подал руку Тимке.
  Попрощавшись, Тимка вышел в коридор. Следом вышел Синчер.
  - Да... - проговорил он. - Это к лучшему, что Петр Гаврилович занят. Очень к лучшему. Видишь теперь, что получается из твоих благих наме-рений?
  - Да вижу уже, будь оно неладно! - процедил Тимка. - Не захочешь больше писать! Пусть оно все кругом горит синим пламенем! Им - ничего не нужно. А я бьюсь за их идеи! И мне же за это - по зубам! Неплохая ло-гика, а?
  Подошли к лифту. Синчер нажал кнопку вызова. Молча подождали, когда двери раскроются. Также молча пожали друг другу руки и Тимка вступил в тесное пространство кабины. Двери за ним бесшумно закры-лись.
  Минуло несколько дней. Неприятный осадок, оставшийся у Тимки после всех разъяснений, которые ему пришлось давать всем по поводу его письма в Москву, начал понемногу рассасываться. Однако все эти дни сильно щемило сердце.
  - Устаю, наверно, на работе, - жаловался он Маше. - Да и погода еще скачет.
  - Погода здесь совсем ни при чем, - грустно улыбалась в ответ Маша. А работа - тем более. Вспоминает кто-то тебя недобрым словом. Ох, вспоминает! Ты, часом, ничего такого не выкинул, как ты это умеешь?
  - А что я, по-твоему, могу натворить? - тут же вскидывался Тимка. - Человека, что ли, убить?
  - Тебе муху-то и ту жалко прихлопнуть, горе ты мое горемычное! Не то что человека какого! Но что-нибудь эдакое выкинуть- вот на это ты большой мастер! Уж я-то тебя изучила, слава Богу. Наизусть! Тебе всегда больше всех надо! Вечно ты - впереди всех с красным флагом! Когда ты угомонишься, наконец?
  - Ну, поехала, провидица, - прятался за газету Тимка, но сам не пере-ставал удивляться какому-то сверхестественному женскому чутью. Осо-бенно - на беду, ожидавшую близких.
  Прямо с утра в четверг Тимку вызвал к себе Трифан и они вдвоем почти до обеда изучали входные документы очередной АСУ, которая на-ходилась сейчас в разработке. Когда Тимка уже было собирался уходить, вошел Маслов. Хмурый. Поздоровались.
  - Ты, Вологодцев, думал бы побольше перед тем, как письма-то пи-сать, - начал он, садясь напротив Тимки. Тимка ничего не ответил и, глядя на директора, ждал, что за сим последует.
  - Тебе что некому писать? - продолжал Маслов. - Так заведи себе ка-кую-нибудь бабу и пиши ей! Отводи с ней душу! А ежели еще не успел завести, то мы тебе путевку достанем куда-нибудь на юг. Поезжай да по-старайся уж в этом смысле. Одна польза от такого дела всем будет.
  - Да я уж второй отпуск дома сижу, - зачем-то произнес Тимка.
  - Вот, вот! Оно и видно! - обрадовался Маслов. - Маешься! А из-за тебя кто-то должен шишки получать! Уже чуть ли не весь город знает, что у меня свой собственный писатель завелся! АСУ его, видите ли, не уст-раивает! Вся страна идет не в ногу, а он один - в ногу! Герой какой! Сей-час вот из министерства мне звонили: откуда я, мол, набираю таких шуст-рых работников? Намекают, дескать, плохо руковожу, раз у таких, как ты, много свободного времени остается.
  - И что же ты им ответил? - Маслов Тимку начинал просто злить с его канонической партийной боязнью.
  - Что ответил? То и ответил: исправлюсь, мол. Виноват.
  - Ну и как же ты думаешь исправляться? - Тимку уже разобрала злость, - ну как?
  - Что ты занукал? Исправлюсь! Не твоя забота! Ты вон лучше по-меньше пиши, тогда мне и исправляться не надо будет! - Маслов вышел.
  - Вот еще одному человеку из-за меня достается! - уже раздражаясь на самого себя, подумал Тимка. - Что же это делается-то? Стараешься на работе - начинают коситься. Всем с тобой хлопотно. И подчиненным, и начальникам. Вот и с предыдущей работы ушел: замучили министра ано-нимками и звонками. А самого - комиссиями, на которые у нас всегда были большие мастера!
  Нововведения Тимки, связанные с риском, с беспокойством, с порчей отношений с некоторыми сотрудниками уже раздражают директора: в кои-то годы наступило относительное спокойствие, а тут снова трать нервные клетки, которые, как известно, не восстанавливаются...
  Около трех Тимку вызвали к телефону. Он недоуменно пожал плеча-ми: ему почти никогда никто не звонил. Даже Маше и дочери он запретил по пустякам звонить на работу: в организации всего один телефон и если каждому начнут звонить... Звонил Синчер. Вероятно от волнения, он не говорил, а почти кричал в трубку. Повидимому, боялся, что Тимка его неточно поймет. Звонил от самого Петра Гавриловича, шефа Ботезату. Тимке надлежало срочно прибыть к Петру Гавриловичу, который хочет с ним побеседовать. Указания на сей счет директору даны. Пропуск заказан. Все. Разговор происходил в кабинете Маслова и когда Тимка положил трубку, тот вынул из кармана несколько талонов на такси и протянул их Тимке:
  - Давай, писатель, только побыстрей.
  - Ладно, не горюй, - улыбнулся в ответ Тимка. - Мне ведь попадет, не тебе. Тебе - не за что. - И повернулся, было, уходить. Но тут взгляд его остановился на одном из балконов жилого дома напротив. Там на девяти-этажной высоте плотный мужчина в пыжиковой шапке брезгливо держал за лапки отчаянно трепыхавшегося петуха и спокойно прилаживал топо-ром его обреченную голову на стоявшее у железной решетки круглое по-лено...
  Но все для Тимки обошлось. Единственно, о чем просто горько сожа-лел Петр Гаврилович, это о том, что Тимка не член партии: 'Тогда бы я вас примерно наказал, а сейчас не могу', - выдавил он из себя улыбку при прощании. 'Вот потому-то вас не слушают, а боятся. А от этого никакого толку', - не остался в долгу неуемный Тимка...
  
  32. Вуаля!
  Умер Владимир Высоцкий. Последний раз Тимка с Машей были на его выступлении несколько лет назад. Огромное пространство открытого летнего театра было переполнено. Люди сидели даже на высоком заборе. Толпы поклонников осаждали забор и со стороны улицы. Милиция ниче-го не могла поделать. Вот на небольшую эстраду вышел маленький ху-денький человечек в свитерочке и с гитарой в руке. Тимка даже и не обра-тил на него никакого внимания: подумал, что, как обычно, перед концер-том по эстраде бегает всякая ребятня. Пришел в себя только, когда все присутствующие вдруг громко зарукоплескали. Когда человечек издал своим низким хриплым голосом первые звуки... Он пел знакомые всем правильные песни и никак не реагировал на выкрики присутствующих спеть из своего репертуара кое-что поострей: перед эстрадой расположи-лось взвода два милиции и по углам театрального пространства бродили всякие личности. Но тем не менее певца буквально засыпали цветами. Он смущался и все восклицал: 'Сколько вас много! Просто целый стадион! А цветов, как на братской могиле!'
  Когда он закончил концерт, то тут же спрыгнул со сцены к зрителям и почти бегом направился к выходу: черного хода в летнем театре не было. Туча милиционеров едва успела броситься к нему и организовать вокруг него цепь. Опоздай они буквально на секунды, и вскочившая с мест ог-ромная толпа поклонников смяла бы своего кумира. Кое-как кольцу ми-лиционеров удалось вывести Высоцкого за забор и быстро втолкнуть в машину... А сейчас Тимка, скорбно уставившись в экран телевизора, про-вожал Высоцкого в последний путь вместе со всей страной...
  
  ...Всмотритесь вы, сановные мужи!
  И вы, помельче кто, всмотритесь!
  Вот Совесть всенародная лежит.
  Не сладенькой - солёной правды Витязь!
  
  Теперь спокойно можете вздохнуть
  И погрустить пристойно при народе.
  Попричитать (как лжива ваша суть!):
  - Ах, нету с нами нашего Володи!
  
  Не лучше ль просто: взять всё замолчать,
  Законопатить всем глаза и уши,
  Чтобы не ведал каждый: 'В-о-он, кто тать!',
  Чтобы не дать свою корону рушить!
  
  Чтобы твою религию блюли,
  Чтоб ни на гран не сомневались даже,
  Чтоб исполнял любой команду 'Пли!'
  И бил в того, в кого ему укажут!
  
  Так легче жить: без генов, хромосом,
  Так легче править, не входя в искусы...
  Он пел за то, чтоб каждый был весом,
  И пал... И пал за это рано. От укусов.
  
  Не нужен нынче подлый револьвер
  И верный паж-убийца для дуэли.
  Без этих 'утонченных' мер
  Убить Поэта наповал сумели...
  
  Наконец Тимка купил машину. После продажи своей частной комна-ты на Старой Почте, он положил все деньги на сберкнижку и ежемесячно добавлял туда от зарплаты. Маша кривилась, но Тимкину блажь не пре-секала. Он еще не знал, для чего он скопидомничает, но верил, что на пра-вое дело. Дочь подрастала и начала со своей мамкой делить разные секре-ты, примерять ее платья, обувь, косметику. А папа над ней понемногу подтрунивал. И они со своей мамкой сговорились: надо Ляпу отправить на какие-нибудь курсы, а то от него житья нет по вечерам: то со своими программами возится, не подойди, не пискни, а то сидит и подсмеивается над всеми. Женщины - существа довольно коварные. В один вечер они, как бы невзначай завели разговор, что дочь случайно увидела возле их школы курсы по обучению езды на мотоцикле. 'А почему бы тебе не пой-ти и не обучиться? - почти хором произнесли эти две заговорщицы. - Ты так жадно посматриваешь на мотоциклы...' Тимка всегда смотрел на мо-тоциклы не более жадно, чем, скажем, на велосипеды или эмалированные кастрюли. Но капля камень точит: в конце концов эти две красавицы убе-дили Тимку записаться на курсы. 'Да какой из меня мотоциклист! - воз-ражал Тимка. - Там одна ребятня, а я для них почти дедушка!' 'Ничего, - получал он успокоительный ответ, - ничего. А вдруг ты задумаешь поку-пать мотоцикл с коляской и повезешь нас, например, в Одессу, к морю?' Разве устоишь против такого весомого аргумента? На курсах действи-тельно оказалась одна ребятня и Тимку они называли не иначе, как 'Батя'. Катались они лихо, и Тимка отметил, что он им уступает. Хотя он привык к тому, что всегда все делал не хуже других. А тут он был не первый. Яв-но не первый. Когда надо было делать 'змейку', то наклон с поворотом вправо у него получался хорошо и свободно, а в обратную сторону - не всегда и с большим трудом. Мальчишки смеялись и брались его учить. На экзамене в ГАИ он все выполнил, как требовалось, но принимающий так смотрел ему в глаза, когда он кружил по этой 'змейке', что Тимка по-думал: 'Сейчас подойдет и потребует: 'Дыхни!' Дома он с гордостью показал права, на что и мать, и дочь опять почти хором сказали: 'Ну вот! Теперь тебе осталось окончить курсы вождения автомобиля!' Они обе желали продолжить свой отпуск еще на три месяца. И Тимка потопал по указанному пути... Они, бедненькие, до конца не знали своего папу и не предполагали, чем для них эта игра с ним обернется. А Тимка окончил курсы. Правда, с небольшими препятствиями. Но эти препятствия выну-ждены были преодолевать почти сто процентов сдающих экзамены. Толь-ко одной сотой процента сдающих удавалось каким-то немыслимым об-разом сдать вождение с первого раза. Тимка и вся его группа подозревали, что эта одна сотая процента вместо подготовки себя к вождению тща-тельно готовила к оному событию работников ГАИ. И труды даром не пропадали. Ну а остальные... Остальные делали, как и Тимка, по несколь-ку заходов в течение длительного времени, а затем по совету более опыт-ных товарищей искали знакомых знакомых гаишников, через которых можно было бы передать определенную сумму на морально-психологические издержки при приеме экзамена и хоть чем-то компенси-ровать не очень большие доходы, которые государство предоставляло этим труженикам дороги и кармана. Тимке такая попытка обошлась в сто двадцать рублей, после чего знакомый знакомого гаишника, принимавше-го вождение, сел прямо с Тимкой в машину, для, видимо, своего личного контроля качества, а Тимка проехал весь экзаминационный путь совер-шенно так же, как он его проезжал все предыдущие разы. Но на этот раз получил добро и вместе с ним долгожданные корочки. Буквально через несколько дней по телевизору он увидал рекламу магазина, в котором сво-бодно продавались только 'Москвичи' и вопрос был решен. Тимка не любил откладывать дела в долгий ящик. Хотели автомобиля? Получите! Вам их дадут! Стоял яркий мартовский солнечный день. Было всего сем-надцатое число, а казалось, что на дворе середина июня. Накануне Тимка договорился с одним из своих сотрудников, чтобы он поехал с Тимкой и помог ему купить машину. Сотрудника звали Сеня, и он любезно согла-сился. Сеня был профессиональным автомобилистом: окончил автомо-бильный институт и, работая после распределения на тракторном заводе, однажды случайно забрел на заводской ВЦ. После этого визита двигатели внутреннего сгорания и всякие-прочие дизели его напрочь перестали ин-тересовать. Сеня заболел женщиной, которая носила прекрасное армян-ское имя 'Наири'. Это была его первая ЭВМ. Когда он пришел к Тимке устраиваться программистом, Тимка не поверил, что перед ним недавний 'тракторист': Сеня решал программные задачки, как семечки из огорода своей тети Цыли, которая в пригороде имела небольшую дачку. К тому же Сеня имел уже собственный вишневый 'Жигуль', который ему подарил папа его Розы, когда они только-только поженились. Папа сильно хотел внука и не мог видеть, как 'этот баламут, который поменял такую профес-сию на неизвестно что' ходит пешком и понапрасну растрачивает свои мужские силы...
  Тимка с Сеней ранним утром сели в дизель и поехали в Бендеры, где находился злополучный магазин. Тимка заплатил деньги и работник, го-товивший к продаже автомобиль, вскоре выкатил его во двор и остано-вился перед Тимкой и Сеней. Сеня опытным глазом осмотрел горчичного цвета 'Москвич' и наружным осмотром остался доволен. Затем он полез в салон и долго там возился. Затем заглянул в багажник, осмотрел колеса и полез под машину. В конце концов, Сеня произнес: 'Садитесь за руль. Можем ехать'. Но Тимка попросил Сеню, чтобы он сам довез его до дома, справедливо сославшись на отсутствие опыта вождения даже после того, как он так удачно заплатил гаишнику сто двадцать рублей при сдаче вож-дения. Сеня увидел в сказанном Тимкой определенный резон и молча сел за руль. Они выехали по направлению к Кишиневу. Но только-только промелькнул знак конца городской черты, как Сене что-то не понрави-лось. Что, собственно, не понравилось, он еще не знал, но чувствовал. Ко-гда показалась первая эстакада, Сеня круто завернул на обочину и въехал на эстакаду. Тимка ничего не понимал. 'Надо проверить все крепления, - авторитетно заявил Сеня. - Это все-таки 'Москвич'. Мало ли чего' 'А ты что, на этом заводе проходил производственную практику?' - поинтере-совался Тимка. 'Всяко бывало', - туманно ответил Сеня и, пошарив в ба-гажнике, вынул оттуда гаечные ключи. Потом молча полез с ними под днище новенького 'Москвича'. Далее Тимка только слышал охи и вздохи Сени. Когда тот вылез из-под машины, лицо его не выражало никакого удивления. Он спокойно доложил Тимке, что если бы они еще проехали километра два, то их покупка бы просто рассыпалась: все сто процентов болтов и гаек были недокручены на один-два оборота... Работают же лю-ди!
  Тимка сам открыл ворота и вогнал машину во двор. Затем побежал домой и попросил Машу выйти во двор. Была суббота, и Маша вплотную решала бытовые проблемы. 'Что мне делать в твоем дворе?' - удивилась Маша. 'А посмотришь, что жэковцы сделали с нашими воротами. Ужас!', - не моргнув глазом, соврал Тимка. Маша, обеспокоенная, побежала во двор. Тимка шел важно следом. Маша выбежала из коридора и, не глядя по сторонам, понеслась проверять ворота. Тимка же подошел к сверкаю-щему посреди двора на солнце 'Москвичу' и ждал, когда Маша обратит на них внимание. Маша, увидев ворота нетронутыми, удивленно повер-нула голову... 'Вуаля! - воскликнул Тимка, широким жестом показывая на автомобиль, - представляю: моя лошадь!' Он явно копировал своего бывшего кадровика. Но Маша почему-то не разделила его восторга. 'Сколько же денег у тебя осталось на книжке?' - она, кажется, начинала плакать. Наверное, от радости. 'Аж тридцать два рубля!' - гордо объявил Тимка. Тут во двор вылетела дочь. Она сразу все поняла и тоже восклик-нула тем же голосовым тембром, что и мама: 'Папа! Ты с ума сошел! Что мы с ней будем делать?' 'Станем ездить к тебе в колхоз, куда ты попада-ешь каждый год на полтора месяца', - успокоил ее Тимка...
  И они с Машей стали ездить. Дочь в папин автомобиль садиться не решалась, а маме просто было некуда деваться. Сначала они объехали близлежащие села: 'Ты Молдавии до сих пор толком и не видела, - уве-рял Машу Тимка, - вот настало время познакомиться'. Потом принялись описывать круги более широкого радиуса. Съездили на север Молдавии, потом на Восток, потом на Запад... Маша действительно ничего путного за прожитые здесь годы не видела. Она не переставала изумляться уви-денному: крутые, пересекающиеся, как бы вливающиеся друг в друга круглые зеленые холмы, покрытые отяжеленными фруктами низенькими деревьями и четкими рядами виноградных кустов среди расчерченных по линейке стройных рядов белых бетонных шпалер... Стада овец и коров, пасущихся в долинах маленьких ручейков-речушек, крутые высокие ка-менные откосы - отроги Прикарпатья, густые лиственные леса, толпя-щиеся на холмах и в долинах, словно идущие на водопой белые мазанки-хатки под яркой красной черепицей, кресты с распятием Христа и икона-ми на пустынных пыльных дорогах, укрытые сверху от непогоды гнуты-ми в виде арок досками и помещенные в небольшие оградки, благоустро-енные, под узорными деревянными крышами колодцы с ведрами на це-пях, больше похожие на картинки из детских книг... Такую Молдавию Маша видела впервые. 'Ты посмотри, - постоянно восклицала она, - ка-кой здесь порядок! От Москвы только отъедь на километр и везде - серые, часто с забитыми досками окнами и худыми крышами покосившиеся из-бы, кривые электрические столбы, которые вот-вот упадут, народ, кото-рый почти что в лаптях... А об автобусе можно только мечтать! А тут смотри, все, как на картинке. Все ухожено, между селами бегают чистень-кие автобусы, народ - от городского не отличишь. А дома в селах... Глаз не отвести! Богато живут!' Тимка был несказанно горд...
  Осенью они продолжили поездку в западную часть в сторону границы с Румынией. Здесь места были еще более живописные, чем в других рай-онах. Начинались отроги Карпат и холмы превращались в горы. : Осо-бенно запомнилась Тимке с Машей поездка в село Долна, в котором бы-вал Пушкин у своего знакомого боярина. Они проехали станцию Быковец, расположенную в сорока километрах от Кишинева, и свернули на дорогу влево, к Долне. Еще на подъезде к Долне Тимка остановил машину: перед ними стояли две высокие крутые горы, между которыми пролегала неши-рокая долина, усеянная там и сям белыми хатками и особнячками. Посе-ления взбирались и на склон горы, напротив которой Тимка остановил машину. Обе горы были покрыты густым лиственным лесом и в этот осенний солнечный день просто просились на холст: лес на них был рас-цвечен разноцветными красками, причем каждый цвет занимал широкую полосу, напоминающую концентрическое кольцо. Цвет колец соответст-вовал климатическим зонам: внизу гор он был темно-зеленый, а чем бли-же лес подходил к вершинам, он светлел, желтел и, наконец, становился коричнево-багряным. Глаз было не оторвать. Когда они въехали в село, то прямо при въезде они увидели дорогу, вьющуюся вверх по горе к музею Пушкина. Небольшой, в полный рост Пушкин, грустно стоял перед давно не чувствовавшим руки реставратора длинным одноэтажным домом, опоясанным широкой, в национальном стиле, террасой. Внутри дома бы-ло холодно и неуютно и это, видимо, чувствовал и Пушкин...
  
  ...Я в Долне видел чудеса:
  В багрянце, в золоте леса.
  И тот, чей голос молодой
  На все века места сии прославил,
  Чьи строки знает наизусть
  Полмира может, веет грусть
  И над увенчанной грядой
  Парит легко вне самых строгих правил.
  
  И там - гора, и тут - гора,
  И красок осени игра,
  И дом боярина, как трон, сверхгорделиво,
  Довлеет над долиной.
  И деревянною тропой
  Поодиночке и толпой
  Проходит люд со всех сторон
  И внемлет слову очередью длинной.
  
  Я не могу представить, нет!
  Блеск Петербурга, высший свет,
  И вдруг тебя - под Быковец!
  Ни самолётов, ни автомобилей!
  А он, презрев волненье лет,
  Всем доказал, что он - Поэт
  И в заточеньи, что - Певец,
  И в нём свободы песню не убили.
  
  Тебе, потомок, свой венец
  Отдал несломленный Певец
  И поколений всех Поэт.
  К тебе простёр торжественные руки.
  И знаю я: он был бы рад,
  Что ты достоин сих наград,
  И что, идя ему вослед,
  Ты чтишь свободы пламенные звуки!
  
  33. Начиналась Перестройка...
  На ВЦ Минторга неожиданно умер директор. Министр назначил на освободившуюся должность Трифана. Маслов же вместо Трифана поста-вил бывшего Тимкиного заместителя, нынешнего зам директора, который единственно чем занимался все время, это составлял программы по обра-ботке данных товарооборота и товародвижения и проводил по ним расче-ты для Маслова: тот под руководством московского шефа писал диссер-тацию. В дополнение к этому Маслов еще держал на должности началь-ника отдела информационного обеспечения толстую даму, дочь началь-ника отдела сбыта Управления винодельческой промышленности респуб-лики, которая обеспечивала его постоянными поставками вина в Москву. Такие два мощных фактора не замедлили сказаться на результатах: вскоре Маслов стал кандидатом экономических наук. После ухода Трифана на ВЦ, он предложил Тимке освободившуюся должность зам директора, от которой Тимка, даже не думая, тут же отказался. Маше дома не сказал ни слова.
  Маша вышла на пенсию. Все произошло как-то неожиданно. Работа-ла, работала, бегала из дома в школу, из школы домой, нагруженная сум-ками с продуктами, купленными по дороге после стояния в очередях, то-пила дома печку, устраивала целые посиделки с постоянно бывавшими у них с Тимкой в доме учениками, водила их по Ботаническому саду, по кинотеатрам и кружкам, по музеям и дворцам пионеров, воевала со свои-ми детьми за школьные оценки, поведение, за нравственные принципы, пыталась помочь им выбрать дорогу в жизни... И вот все как бы остано-вилось. Некуда бежать. Некого определять. Некому утирать слезы и соп-ливые носики. Некого утешать и учить. Некого... Дочь заканчивала пед-училище и часто приводила почти всю группу к себе домой. Маша знала всех ее подруг, и они не стесняясь, откровенничали с ней. Всегда были накормлены. У подруг даже появился лозунг: 'Пойдем к Вологодцевой: там всегда накормят!' Но подруги вот-вот разлетятся... Петруша вернул-ся из Армии, пошел работать на завод, стал обычным работягой-слесарем и только под большим нажимом Маши поступил в Политех на заочное отделение. Но учеба у него шла плохо, он ленился. С девчонками у него никак не получалось, хотя он был красив и чем-то напоминал Машу. Сколько ни бились Маша с дочкой, чтобы его познакомить с какой-нибудь девочкой, уже вся Машина школа стояла на ушах, чтобы оженить Петрушу, за которым всерьез бегала не одна симпатичная молодая учи-тельница, все было напрасно. То одна у него скупердяйка, то другая тол-стовата, то кривонога, то... Причины находились моментально. Маша с дочкой были в полном отчаянии, но ничего путного они с Петрушей так и не смогли добиться. Он начал выпивать. Несколько раз появлялся дома в стельку пьяный. Тимка, несмотря на сопротивление Маши, пытался его привести в чувство своими методами, но тщетно. По мало-мальскому по-воду он прибегал домой с бутылкой и суетился возле стола, когда Маша подавала еду: 'Ну что, родители, разве мы не русские люди?' И ставил на стол бутылку. Правда, тут же ее прятал, потому что Тимка сразу темнел, и Маша забирала у него спиртное. Он все рвался назад, в места, где он слу-жил, на Камчатку. И в конце концов уехал работать в Магаданскую об-ласть... Начиналась Перестройка... Страну словно швырнули в какую-то морскую пучину...
  
  Проклят - страна!
   Твой хлеб печально горек!
  И пусть простит меня
   наш строгий русский мент,
  Но только в Кремль взойдёт
   сверхновый жорик,
  Как затевается опять эксперимент.
  Пусть мент простит,
   даю открытым текстом,
  В конце столетья в гласности застряв:
  В экспериментах, в наступленьях,
   в бегствах
  Все нивы жизни - как после потрав.
  И снова ложь, и ложь... Да что там!
   Хуже!
  А дни - как в праздник:
   в море алых лент.
  И никакой резон уже не нужен.
  К чему резон? Идёт эксперимент!
  Изменены маршруты паровоза...
  Ориентиры перенесены...
  И сотрясаем лозунгами воздух...
  И отменяют глупости весны...
  
  В такие дни щеглы не умолкают:
  Они успехи (в будущем) поют.
  А по стране печаль плывёт такая,
  Как будто душу тешит ворог лют!
  
  Проклят - страна! Во что тут не упрусь я, -
  Везде печаль! Или поют щеглы!
  Ах, болен я моей несчастной Русью
  И горько мне от собственной хулы...
  
  Но на работе у Тимки пока ничего не зашаталось: подписанные ранее договоры своевременно выполнялись и никто не чувствовал надвигаю-щейся скорой беды. Работали и жили в прежнем ритме. Тут Тимка полу-чил государственную награду: медаль 'За трудовые заслуги'. Московское начальство, когда ему в Минторге Союза выделили плановую медаль, решило ее передать в свой Молдавский филиал, который среди остальных филиалов давно был на первом месте: к ним приезжали за опытом из Ал-ма-Аты, Краснодара, Минска и других филиалов. Немалая заслуга в такой почести принадлежала лично Тимке. Уже несколько лет разработки про-грамм в ПТБ шли на базе новой технологии, созданной Тимкой. Техноло-гия сводила разработку комплекса программ решения задачи к формаль-ному заполнению различных настроечных таблиц, что повышало произ-водительность труда программиста более, чем в десять раз и позволяло быстро перестраивать программное обеспечение. Особенно это новшест-во понравилось работникам ВЦ Минторга, которым Тимка сдавал про-граммное обеспечение. При эксплуатации АСУ они практически никогда не обращались к разработчикам, когда у них по требованию заказчиков что-то надо было менять в задаче. Они сами легко перестраивали про-граммы. О новой технологии, естественно, знали и в Москве. Ее принци-пы были опубликованы в Союзном Оперативном Вестнике Информации по торговле. Поэтому вопрос, кому вручать награду, в ПТБ не стоял. Но на всякий случай по этому поводу руководство собрало общее собрание коллектива, на котором обсуждало, кого наградить. Из всех присутст-вующих на собрании, только одна сотрудница, которая была из Тимкино-го отдела, яростно возражала: у нее всегда были проблемы с разработкой программ. Она даже сбегала на прежнюю Тимкину работу и раскопала там все его 'грехи'. Однако над ней просто все громко посмеялись и под-писали бумаги на награду. Тимке вручали медаль в Верховном Совете Республики. Сам Председатель Президиума жал ему руку. Церемонию показали по местному телевидению. Маша была горда. А дома Тимка вместе со всей страной прилипал к экрану телевизора и следил за бурно развивающимися в Москве событиями:
  
  ...Давно уж за полночь экраны светятся:
  Россия смотрит партконференцию.
  Многоголосен Святой Амвон:
  Пять тысяч страждущих, а в центре - Он.
  
  Кино, театры - с пустыми залами.
  Тьма проституток с наркоманами.
  Все магазины - с пустыми полками...
  Россия смотрит: 'А будет толку-то?'
  
  'Стрелять за голод! - рдел флаг в семнадцатом'.
  Давно пора бы вот так собраться бы!
  Шарахнуть правдой со всем старанием!
  Да решено уже всё заранее.
  
  Какие могут быть революции?
  Уж проштампованы резолюции!
  И пятьдесят только - против! Ясно.
  Всё, как всегда: единогласно!
  
  ...Мы, как всегда, не бедны умельцами:
  Как чёрным мазали Бориса Ельцына!
  Да возмущались: 'Зачем он дышит-то!
  Его судьба, мол, чёрным вышита! '
  
  ...И пусть, мол, век торжествует гласность!..
  А что - безмясность и безколбасность,-
  Даёшь бой пустым полкам!...
  Россия смотрит: 'Не будет толку...'
  
  Дочка с отличием окончила педучилище и получила разрешение по-ступать в ВУЗ. Подала документы в университет на филологический фа-культет. Отличникам следовало сдавать один профильный экзамен. Она его сдала на пятерку. После первого курса поехала с группой в один из районных центров, в котором проживало много русских, чтобы собирать народный фольклор. Познакомилась с одной женщиной, давным-давно переехавшей сюда из Вологодской области и знавшей массу народных песен. А когда вернулась с практики, то следом за ней через небольшой промежуток времени, Тимка с Машей на вокзале встречали сватов: быв-шая вологжанка навстречу им решительно вела за руку своего очкастого, похожего на кавказца, сынка. Не чувствовалось, чтобы тот сильно упирал-ся. Дочка побежала им навстречу...
  Свадьбу сыграли в шикарном ресторане, расположенном в километре от окраины городка. 'По месту жительства мужа'. В Молдавии таких ресторанов, часто разбросанных по пустынным автотрассам, довольно много. Этот относился к такой же категории: к нему можно было добрать-ся только на автомашине и потому Тимка с Машей за двести километров поехали на свадьбу своей дочери на собственной машине. В ресторане подпивший будущий зять не скрывал своей удачи перед многочисленны-ми друзьями: попал в столицу, к богатым родителям, с собственной ма-шиной и четырехкомнатной квартирой... Деревня есть деревня... Вместе с Машей и Тимкой к свадьбе сестры подгадал и Петруша. Приехал в от-пуск из дальних краев. Приехал абсолютно пуст и просил Машу дать де-нег хотя бы на сигареты: якобы, по дороге обокрали. Но вид его говорил об обратном. Маша прятала от Тимки глаза...
  Молодых поселили в выделенные властями от соседки-старушки две комнаты. Маша с Тимкой остались в своей старой квартире. Рано утром дочь убегала на занятия, а ее муж до обеда спал. Потом лениво вставал, торчал перед зеркалом, набриолинивал свои прямые и черные, как антра-цит, волосы и рылся на кухонном столе, ища чего бы поесть: Маша всегда им выставляла еду в их половине. Затем, не спеша, отправлялся встречать свою молодую жену. В доме, откуда ни возьмись, появились дружки, ко-торые на родителей не обращали никакого внимания, словно их и нет, обильно ели-пили, туда-сюда шастали. В доме стали подолгу гостить ка-кие-то новые родственники-знакомые... Тимка с Машей только перегля-дывались, но пока в обстановку не встревали: ждали, что же будет дальше. Дочь вела себя, как ни в чем не бывало, не замечая новых и не совсем приятных для родителей обстоятельств. Начала часто приезжать свекровь, с которой дочь подолгу уединялась на своей половине и которая лишь изредка выходила к Маше засвидетельствовать свое прибытие.
  Тут пришло известие от властей, что особняк, в котором они жили, передадут какому-то медицинскому учреждению, а жильцам предоставят новые квартиры. Для жильцов наступала долгожданная пора. Все приня-лись готовить документы. А у Маши с Тимкой 'на руках' не прописан-ный зять. Который, к тому же, уже более полугода валяется на диване и нигде не работает: сколько Маша ни пыталась его устроить на работу в школу - он имел диплом преподавателя по труду (!), честно заработанный в педтехникуме, - ничего не выходило: походит день-два на работу, а за-тем директор, через которого Маша его устраивала, звонит и сообщает, что уже неделю не видит своего работника на рабочем месте... Надо было что-то делать с этим оболтусом, невесть откуда свалившимся на ее голову. Дочь ни за какие коврижки не хотела ехать с мужем в его Тьмутаракань и каждый день зудила мамке, чтобы та прописала ее законного. Мамка как всегда, взяла под козырек и принялась обивать пороги инстанций. Да не тут-то было: везде ей следовал отказ. С какой это стати деревенского про-писывать в столице? Тут и своих предостаточно! Да к тому же власти ус-матривали прямую корысть: жильцов дома скоро надо расселять, а на но-вого едока потребуется дополнительная жилплощадь... Никто даже и не хотел обсуждать тему прописки. Маша пошла к прокурору, взяв за руку своего еле поднявшегося с неубранной постели зятя. Никакого результата. Прокурор сперва ее уговаривал по-хорошему отказаться от этой дурной затеи, но она стояла на своем: не хочу разрушать семью дочери. Она дове-ла прокурора до белого каления. Тот не выдержал и пообещал, что если она сей же час не уберется из кабинета, он прикажет ее арестовать. Маша не уходила. Дуэль продолжалась, и Маша победила: зятька прописали. Тот так возрадовался этому неординарному событию, что на следующий же день умчался к своей мамаше сообщить ей добрую весть и две недели не появлялся в месте своей столичной прописки: гулял с дружками, зара-нее обмывая свою будущую отдельную квартиру. После настоятельных звонков дочери, свекровь выставила опухшего от пьянства сынка и отпра-вила его к законной супруге. Он снова стал валяться до обеда в постели. Тимка не выдержал и пообещал ему все блага, на которые способен. Зять исчез на долгое время. Дочь сказала, что они с его старым другом, у кото-рого какой-то родственник является секретарем райкома, втроем органи-зуют кооператив. Действительно, беглец появился. Он направо и налево сыпал экономическими терминами, после чего дочь, смущаясь, попросила у родителей взаймы... Родители не сильно упирались, хотя заранее знали результат. Но дочь ведь одна... Новоиспеченный кооператор пошел коле-сить по просторам родной страны, на день-два появляясь дома и даря сво-ей супруге небольшие подарки. Когда, видимо, деньги у него поиссякли, он снова осел дома на диване. На дворе кончалось лето, и дочь должна была начать занятия на третьем курсе. Два первых она окончила на пятер-ки. Но летняя жара сделала свое дело: новой семейной паре срочно требо-валось некоторое охлаждение. В одно утро дочь обрадовала родителей: они с мужем уезжают... 'Можно поинтересоваться, куда?' - спросили наивные родители. 'Можно, - ответили дети, - только займите нам опять денег на дорогу'. 'А университет?' - ничего не понимали родители. 'Мы станем учиться заочно!' - авторитетно заявил глава молодой семьи. Он тут же при них, гордо расправляя узенький поясок на своих желтых брю-ках, проявил свою самостоятельность: 'Вот уж там мы заработаем...' 'Где же все-таки?' - не понимали родители, выбирая из тощих кошель-ков последние свои тугрики и протягивая их новоиспеченному Остапу Бендеру. 'На крайнем Севере! Мы отбываем в Певек!' Маше стало плохо, и Тимка побежал вызывать 'Скорую'. Один из их семьи уже осваивает зону вечной мерзлоты...
  Вскоре из Певека пришло первое письмо. Дочь писала, что оба уст-роились в местную восьмилетку. Она - учителем начальных классов и старшей пионервожатой, он - учителем труда. Здесь их все зовут по име-ни-отчеству... 'Ну наконец-то! - с некоторой свободой вздохнули роди-тели, - может этот оболтус все-таки возьмется за ум?' На следующее лето дочь прилетела домой. Одна. Увидев недоуменные взгляды родителей, пояснила: 'Надо решать дела с продолжением учебы. Муж поедет в Ком-сомольск-на-Амуре поступать на заочное отделение в Политехнический, а я сдам документы на заочное во Владивостокский университет'. 'Почему в разные города?' - удивились родители. 'Чтобы не мешать друг другу учиться', - отшутилась их дочь. 'Да как же твой благоверный станет учиться, если он любую книжку дочитывает только до второй страницы?' - папа не выдержал, чтобы не вставить свои три копейки. 'Ты его еще не знаешь', - ответила дочь, и тема обучения была исчерпана. Через год, снова летом, дочь вновь прилетела к родителям. И вновь одна. Родители не стали задавать ненужных вопросов. Узнали только, что оба учатся, как и предполагалось, на заочном отделении. 'Поступил все же! Молодец!' - обменялись родители мнениями. Но Тимка не удержался: 'Я же вижу, что ты мучаешься с этим охломоном. Чего ты терпишь? И детей поэтому не заводишь? Что это за штуки такие?' Девочка всегда слушала своего папу и на третье лето прямо в мае месяце явилась пред его очи с большим-большим животом: прилетела домой рожать. Не среди ледяных торосов же ей это делать! Зятек отделался телеграммками. И тут Петруша подга-дал: вовремя оказался дома. Правда, опять гол, как сокол. Но это уже су-щие мелочи. Главное, трезв и заботлив по отношению к беременной сест-ре. Он и поехал с ней поздней-препоздней июньской ночью в роддом на 'Скорой': не позволил родителям в такую темь возвращаться невесть от-куда. Родилась Ксюша. Тимка с Машей поехали в роддом навестить дочь с ее потомством. В большом, огороженном бетонными плитами дворе роддома, толпились посетители. Роженицы торчали в окнах со своими чадами, показывая их пришедшим. Здесь же громко обсуждали домашние дела. Не осталась в стороне и их дочь. Сначала она показала в окно Ксю-шу, а потом, наполовину высунувшись из окна, громко, чтобы ее расслы-шали, крикнула: 'Мамка! А спиральку ставить будем?' 'Что-что? - не разобрала Маша, - какую еще спиральку?' 'Какую, какую? Спиральку! Что, не понимаешь?' Половина посетителей держалась за животы... Че-рез два месяца их дочь с малышкой улетели на Чукотку...
  Из письма в пос. Ягодное Магаданской области:
  
  ...Передо мной на фото - сопки.
  Внизу течёт река Дебин.
  Домов знакомые коробки
  (Чтоб не забыли: мир - един.)
  
  В них тоже есть кино и школы,
  Есть детсады и общепит.
  Как и везде, в них кто - весёлый,
  А кто, случается, сердит.
  
  Пятиэтажки, двухэтажки...
  Ох, посводили всех с ума,
  Кого - хрустящие бумажки,
  Кого - романтики сума.
  
  А где-то рядом, там, за сопкой,
  Дебин впадает в Колыму...
  Тревожит что-то... Робко, робко...
  А я тревоги не пойму...
  
  34. . 'Голосуют только коммунисты!'
  А между тем дела в ПТБ начали стремительно ухудшаться. Сначала перестали получать премии, потом возникла угроза вообще заключения самих договоров. Торговые организации, в основном оптовые базы, для которых разрабатывались АСУ, как по команде, одна за другой отказыва-лись от заключения новых договоров. В стране подул ветер перемен, и это сразу почувствовали в ПТБ. Нужно было что-то менять и стратегии, и в тактике, чтобы удержаться на плаву. Маслов решения не находил. А мо-жет, и не искал. Тимка однажды стал свидетелем его разговора с одним рижанином, когда они все вместе сидели в ресторане в гостинице 'Рос-сия', будучи в командировке в Москве. Когда Маслов пожаловался, что дела идут из рук вон плохо, рижанин его бодро похлопал по плечу, не об-ращая внимания на присутствие Тимки: 'Да тебе теперь горевать нечего: ты теперь кандидат наук и нигде не пропадешь! Даже если вас разгонят! Нет вешай носа!' Тимка советовал Маслову подумать о переводе хотя бы части ПТБ на кооперативные отношения, что позволит выйти за пределы Минторга и заключать договоры вне сферы торговли. Но тот и слышать об этом не хотел. К тому же он стал подозревать Тимку, что тот метит на его место. А это страшная болезнь. Кто заболевает, уже не вылечится. И любое предложение Тимки стало встречаться им в штыки, чего раньше никогда не наблюдалось. Тимка это сразу почувствовал, И поводов к тому хватало: почти все, кто приезжал командировку в их ПТБ, будь то про-стой специалист или директор какого-то филиала, или представитель за-казчика, почти всегда сразу шли к Тимке. Кто их к нему направлял, было неведомо. Но они шли именно к нему. Тимка, как мог, переправлял их к Маслову, говорил, что это не его компетенция, но те все равно потом под любым предлогом пытались решить свои вопросы именно с Тимкой. Тимка прекрасно понимал, чем это ему грозит, но не выгонишь же в шею человека, когда он просит решить его вопрос тем или иным способом. Так с ВЦ Минторга Армении их ПТБ имел договор, который постоянно сры-вался по вине ПТБ. Большинство задач, которые там внедрялись, испол-нял другой отдел программирования, который сначала возглавлял, а по-том и курировал бывший Тимкин заместитель. То ли из-за ревности, то ли по каким другим причинам, но разработанная Тимкой быстрая технология создания качественного программного продукта начисто игнорировалась в этом отделе. На любом совещании в свое оправдание бывший Тимкин заместитель заявлял, что эта технология в его отделе неприемлема: 'У меня разбегутся все программисты, если мы пойдем по пути Вологодцева, - заявлял он. - Его технология сводит работу программиста к простому заполнению таблиц, а это приводит специалистов к деквалификации. Вместо нашего отдела можно набирать простых десятиклассников'. Мас-лов понимал абсурдность таких заявлений, но мер никаких не принимал: этот зам писал ему диссертацию. А Тимке он говорил, что, мол, пусть все остается, как есть: даже интересно, потому что присутствует элемент со-стязательности. Посмотрим, чья, мол, возьмет. И вот в Армении эта 'чья' свое взяла: у них немного изменилась структура документов и все задачи, сданные им в эксплуатацию, перестали работать. Бывший Тимкин зам не успевал мотаться туда-сюда, исправлял задачи, запускал, но только при-езжал в Кишинев, из Еревана звонили, что надо ехать опять. Назревал скандал. Чтобы как-то урегулировать противоречия, в ПТБ прилетел ди-ректор ВЦ. Конечно, он сначала разговаривал с Масловым, но толку от того не добился и нашел Тимку. 'Этот (мат), решил меня купить бутыл-кой коньяка! - начал он очень темпераментно. Но настоящие джигиты за такое не продаются!' 'А за какое продаются настоящие джигиты? ' - не удержался Тимка. 'За сто тысяч хотя бы!' - искренне ответил настоящий джигит. Он просил Тимку приехать к ним и с помощью своей технологии решить проблему. 'Я скажу вашему шефу в Москве, что этот (мат) никуда не годится', - закончил разговор горячий армянский парень. Вскоре после этого разговора Маслова с Тимкой вызвал к себе в Москву Генеральный директор объединения. Масло чертом смотрел на Тимку. Тимка тоже до-гадывался о причине столь срочного вызова. Так и произошло: Генераль-ный пригласил Тимку на беседу. Тимка раньше никогда не был у него в кабинете. Когда его пригласила зайти секретарша, пожилая чопорная да-ма, Тимка, войдя в кабинет, ничего не понял: в кабинете стояла почти полная темнота. Откуда-то с противоположного конца на Тимку ударил яркий направленный луч света настольной лампы. 'Проходите, - услы-шал Тимка негромкий голос со стороны лампы, - садитесь'. Тимка, при-крывая глаза рукой, направился по направлению голоса. Подойдя ближе, он увидел широкий стол и за ним почти силуэт его хозяина. Генеральный молча и не мигая в упор смотрел на Тимку через большие очки. Тимка, щурясь от яркого света в этой загробной темноте, присел на стул, стояв-ший прямо напротив Генерального. Тот никак не реагировал на Тимкины прищуры и лампа продолжала бить мучительным светом прямо Тимке в лицо. 'Интересные события начинают разворачиваться, - подумал Тимка. - Кажется, я переношусь лет на сорок пять назад в гестаповский кабинет. Время пошло вспять... Или оно и не двигалось вперед? Не побывал ли тут, случайно, дедушка Энштейн? ' Генеральный говорил почти шепотом. Тимке все время, как глухому, надо было сильно напрягаться. И все равно он не понимал всех слов и постоянно переспрашивал. Но Генеральный вел допрос в том же ключе: яркий свет в лицо, самого почти не видно и не слышно. Из его вопросов Тимка понял, что тот интересуется не только положением дел из первых рук, но как бы вербует его, давая понять, что он, якобы, с ним заодно и что Тимка и дальше должен проводить такую линию. 'Какую еще линию? - не понял Тимка. - У меня складывается впечатление, что вы думаете, что я там главный интриган?' Генеральный на минуту затих, видимо, обдумывая сказанное Тимкой, а потом тем же полушепотом произнес: 'А как вы смотрите на то, что мы назначим вас директором вместо Маслова? Он себя давно исчерпал, и ваша организа-ция стала доставлять нам много хлопот'. 'Никак я не смотрю, - Тимка ожидал этого вопроса. - Никак не смотрю, извините. - В свое время я дос-таточно наелся этого хлеба' 'Мы знаем, - Генеральный не изменил тона, - и тем не менее...'Нет', - твердо сказал Тимка...
  Сразу же по приезде домой, Маслов собрал расширенное партсобра-ние. В последнее время из райкома шли директивы, чтобы на таких соб-раниях присутствовал весь коллектив, правда, голосовали только комму-нисты. У них в ПТБ коммунистов было три: сам Маслов, его преданный шофер и худенькая, хроменькая на одну ногу переплетчица. Вопрос стоял один: что делать с темой по Армении. Маслов сделал доклад о состоянии темы, сказал, что он не видит иного выхода, кроме как Тимкиной поездки на место и исправления положения. 'А мы вам давно говорили, чтобы и другой отдел перешел на нашу технологию, но вы это игнорировали и получили результат! Вологодцев один там не справится: туда надо посы-лать половину нашего отдела и сидеть там не менее месяца!' - это высту-пил Сеня, от которого Тимка никак не ожидал такой прыти. 'А мы его поощрим, - уточнил Маслов. - Я в Москве договорился с Генеральным, что мы Вологодцева переводим моим заместителем и наделяем его моими полномочиями по работе с армянами!' 'Я на это согласия не давал, - под-нялся Тимка, - не даю и сейчас. А Сеня прав: в Ереван надо отправлять полотдела и не менее, чем на месяц. Кроме того, если вы смотрите телеви-зор, то там сейчас происходят волнения: народ на улицах чуть ли не бар-рикады строит, и аэропорт закрыт'. 'Ничего, - поедешь поездом. И один', - Маслов к чему-то клонил. Это Тимка почувствовал сразу. 'Никуда я не поеду. Это сейчас нереально. Тем более одному', - Тимка пытался как-то образумить Маслова. 'Если ты отказываешься выполнять приказ Гене-рального, - в глазах Маслова Тимка увидел торжество, - значит, ты и от-делом не способен управлять, а не то, что быть моим заместителем! Вно-шу предложение: кто за то, чтобы записать в решение нашего партийного собрания, что Вологодцев не способен управлять порученным ему отде-лом? Голосуют только коммунисты!' - и первым поднял руку. После него вверх мгновенно взмыли и еще две оставшихся руки. Такого поворота, кроме одного Тимки, полный зал никак не ожидал. Все просто оцепенели от неожиданности. Потом раздался глухой шум, выкрики 'Что же вы тво-рите, господа коммунисты?' и присутствующие самовольно стали поки-дать собрание... Для Тимки закончилась целая эпоха... Тимка, выйдя из зала, написал заявление об уходе. Маслов тут же его подписал. На сле-дующий день Тимка прямо из дома принялся обзванивать своих знакомых в поисках работы. Работы никакой нигде не находилось: производство продолжало распадаться, работников везде сокращали. Так продолжалось почти две недели. Нависла угроза нарушения непрерывности трудового стажа, а в Стране Советов это могло сильно ударить по социальным льго-там. А Тимка все звонил и звонил. Ему обещали и обещали, но пока толку никакого. Но все же Бог на свете есть! Буквально за день до истечения двухнедельного срока сидения без работы, у Тимки в доме раздался зво-нок. Звонил парень, года три как уволившийся из ПТБ - бывший началь-ник машины. 'До меня дошли слухи, что вы ищете работу? - спросил он Тимку. - Неужели Маслов такой подонок? И это после всего, что вы сде-лали для ПТБ?' 'Его можно понять, - ответил Тимка. - Боится за свое кресло. Он ведь толком делать-то ничего не умеет, а вдруг бы его уволи-ли? Так можно и с голоду помереть. Да Бог ему судья'. 'А у нас на ком-бинате вновь избранный молодой директор на днях с треском выгнал на-шего начальника: всю работу просто развалил! - продолжил разговор зво-нивший. - А я вдруг услышал, что у вас такая неприятность. Побежал к новому директору и рассказал о вас. Он заинтересовался и попросил, что-бы я с вами переговорил. И вот я звоню'... 'Погоди, - перебил его Тимка, - о каком хоть комбинате идет речь? Я на производстве работал только в начале своей трудовой деятельности, поэтому'... Когда звонивший про-изнес название комбината, Тимка поднял глаза к потолку, как бы прони-кая взглядом через него в самые-самые небеса: это был, теперь уже очень крупный комбинат, а раньше всего лишь небольшое производство, откуда Тимка уходил в Армию. Всё возвращается на круги своя...
  
  35. Врубил переднюю передачу...
  Тимка появился в огромной приемной директора спустя полчаса по-сле телефонного разговора: комбинат был в трех троллейбусных останов-ках от его дома. Попросил секретаршу доложить о его приходе директору. Та удивленно поглядела на Тимку и осторожно спросила: 'А по какому вопросу? Он вас приглашал? Он только что пришел с территории и гото-вится к совещанию'. 'Приглашал, приглашал!' - заверил ее Тимка, и она неохотно открыла директорскую дверь... Директор вышел из-за стола ему навстречу и, улыбаясь, протянул руку: 'Наслышан, наслышан о вас. Хо-тел бы, чтобы вы у нас поработали. Ваш предшественник передаст вам дела'. Просто с места в карьер! Потом директор, наконец, сел за свой стол, Тимка - за приставной столик. Постоянные звонки все время мешали раз-говору, и директор приказал секретарше, чтобы его не беспокоили. Это был сравнительно молодой человек очень приятной наружности и с хо-рошими манерами. Он рассказал Тимке, что всего как два года появился вообще в Кишиневе. До этого работал на Урале главным инженером ком-бината такого же профиля, но более крупного. 'Куда уж крупнее! - встрял Тимка, - этот, как мне говорили, имеет три с половиной тысячи рабо-чих'... 'В России, - усмехнулся директор, - совсем другие масштабы. Так вот,- продолжал он, - меня сюда жена перетянула. Она местная. А с рабо-той здесь не очень. Еле на этот комбинат устроился начальником лабора-тории'. Тимка не удержался и сказал директору, что, оказывается, они - земляки: Тимка тоже на Урале родился. А еще Тимка сказал, что начинал свою трудовую деятельность как раз на этом комбинате. Директор не по-верил в такое совпадение. 'А вы спросите у своего главного инженера!, - попросил его Тимка. - Я, когда пришел в приемную, на табличке напро-тив вашего кабинета увидел знакомую фамилию. Сразу вспомнил, хотя прошло более тридцати лет! Интересно! Он при мне тогда только-только прибыл к нам молодым специалистом. Задавался страшно! На сивой козе не подъедешь!' 'Вот это да! - загорелся директор, - действительно невоз-можно в это поверить!' 'А интересно, - Тимка бросился в воспоминания, забыв, зачем он здесь, - у нас в цеху мастерами были две сестры. Ходили посменно.. Тоже были молодыми специалистами: только-только окончи-ли техникум. Не остался ли кто из них еще? Высокие такие были девочки! Выше многих мужиков!' 'Да вы что? - молодой директор заразился от Тимки, - ну и дела! Действительно, есть такие! Одна, правда, недавно уволилась, а другая сейчас работает инспектором в отделе кадров! А ну-ка я сейчас ее вызову!' И он набрал номер отдела кадров... Через несколько минут в кабинет почтительно вошла высокая пожилая женщина с явно крашенными черными густыми волосами. Тимка повернулся к вошедшей. 'Не узнаете? - показал ей на Тимку директор'. Тимка ее сразу узнал. Она, только очень сильно постарела. Он вспомнил, как она его, пацана, всегда опекала и старалась не давать в обиду. Тогда она была большой и неук-люжей девушкой. Тимка, глядя на вошедшую, улыбался. 'Не... совсем... - неуверенно произнесла вошедшая. Нет, не узнаю'. Директор вошел в азарт: 'Ну вспомните время, когда вы работали мастером в цехе прорези-ненных тканей! Он у вас там клей варил!' 'Да? - наконец обрадовалась вошедшая, - А ну-ка, ну-ка?' Она подошла к Тимке поближе и стала вни-мательно его разглядывать. 'Да, да! Вспоминаю! Только вы сейчас пол-ный, а тогда были маленьким и худеньким...'Ну вот! - обрадовался ди-ректор, - будет у нас работать начальником нашего ВЦ!' 'Машиносчет-ной станции?' - уточнила женщина. 'Надеюсь, что он сделает из нее на-стоящий вычислительный центр! Не так ли?' - директор посмотрел на Тимку. 'Попробую', - ответил Тимка, еще не представляя толком, чем ему предстоит заниматься. Но почувствовал, что между ним и директором возникла симпатия. Директор не остановился на организации встречи Тимки с его прошлым. Он действительно был азартен. Он тут же вызвал к себе главного инженера... Когда тот вошел в кабинет, Тимка его тут же вспомнил. Он ничуть не изменился: был так же худ и строен. Только час-тая сетка мелких морщин постоянно пробегала рябью по его лицу. Дирек-тор так же, как и с предыдущей посетительницей повел в отношении Тимки разговор. Но тот только равнодушно пожал плечами: 'Хорошо, пусть работает'. То ли узнал, то ли нет, то ли просто не захотел узнать. Прошло столько лет... 'Да дело не в прошедших годах, - угадывая Тим-кины мысли, пояснил ему директор. - Когда были выборы директора, он был первым кандидатом на этот пост. Все-таки тридцать лет на комбина-те, почти со дня его основания... Но рабочие выбрали меня. А за него бы-ла вся администрация. У нас ее немало. К тому же на комбинате сущест-вует очень сплоченный тандем: две сильные и влиятельные женщины: освобожденный председатель профкома и освобожденный секретарь парткома. У них власти больше, чем у меня. Они такую компанию против меня открыли на выборах... Но рабочие все же меня поддержали. Теперь у нас с ними нечто вроде скрытой войны. Я стараюсь уклоняться от столкновений, а они мне их навязывают... Вам придется этот фактор учи-тывать'. 'Хорошо', - сказал Тимка, чтобы что-то сказать. Он не любил войн: они мешали ему работать.
  Принимал дела Тимка, как оказалось, у своего знакомого. Тот был от-личным программистом, однако не очень дальновидным руководителем: он заключил договор на создание АСУ с одним из многочисленных в то время народившихся кооперативов. Все шло гладко, пока не наступило время сдачи рабочего проекта. Оказалось, что ни одна задача не работает, деньги выплачены, а разработчики разбежались кто куда. Просто слепок с ПТБ, когда Тимка начинал там работать. Кочуют что ли эти аферисты по городу? Под помещение ВЦ было отдано отдельное довольно большое здание заводской машиносчетной станции. Сами машиносчетные меха-нические устройства еще находились тут же, занимая целый стометровый зал. Груда железа, совершенно бесполезная в новое техническое время, молча умирала. А в соседнем зале, словно насмехаясь над старушками, стучала своим печатным устройством новенькая современная ЭВМ. Само здание ВЦ находилось в пяти метрах от заводской котельной, непрерывно испускавшей в небо огромные клубы белого пара, накрывавшего своих соседей. Тимке предстояло и здесь начинать почти что с нуля... Первым делом он нашел покупателей на машиносчетные устройства с помощью людей из Центрального Статистического Управления, являющегося глав-ком Совета Министров. В одном из удаленных районов республики рай-онная машиносчетная станция нуждалась в запчастях, которые, как и все в стране, были в большом дефиците. Приехавший начальник, осмотрев на-следство, которое досталось Тимке, моментально согласился его приобре-сти. Главный инженер комбината, давний Тимкин знакомый, узнав об этом, только поморщился: 'Стояла она себе, и пусть бы стояла. Чего ты засуетился?' Но у Тимки были свои планы на сей счет, с которыми он пока ни с кем не делился. По договоренности с директором Тимка начал готовиться к автоматизации обработки информации по отделу сбыта. 'Надо там навести порядок, - ставил задачу Тимке директор. - Там - ни-какого нормального учета. Все в записных книжечках у сбытовиков. Кон-цов найти нельзя. Бывает, забрасывают в фуры вместе с отгружаемой пла-стинчатой резиной прямо из соседнего с погрузочной площадкой цеха сотню другую подошв. А в цеху - все в ажуре. За воротами из фуры вы-гружают подошвы и сбывают их в кооперативы по изготовлению обуви. Да тут много чего творится. Надо срочно наладить учет выполнения пла-нов цехами и учет отгрузки готовой продукции.' Тимка закупил несколь-ко появившихся тогда в свободном доступе персональных компьютеров, добился передачи ему отдельного здания, находящегося у погрузочной платформы и принадлежащего механическому цеху, и организовал там участок учета. Но прежде всего, он заставил строительный цех комбината как следует отремонтировать это здание. Зная, как работают строители, он пошел в комбинатовскую пожарную, договорился с начальником и при-нялся изумлять комбинатовцев: подогнал пожарную машину под отре-монтированное здание и приказал шоферу лить из брандсбойта на крышу как можно больше воды. Из прилегающих цехов моментально сбежался народ: сначала думали, что - пожар, а потом стали вертеть у висков паль-цами. Мол, новый директор откуда-то выкопал этого чудака. Такого они сроду не видывали. Но крыша, как и предполагал Тимка, крупно потекла, и устанавливать в здании вычислительную технику было нельзя. Тимка заставил строителей перекрыть крышу так, что следующее пожарное ис-пытание она успешно выдержала. Именно тогда Тимка нажил себе пер-вых недоброжелателей. Потом он нашел хорошего программиста, у кото-рого уже был комплекс программ под задачи будущего участка, заключил с ним договор. Началась настройка комплекса. Тимка от исполнителя не отходил ни на шаг, сам проверял качество программ. Сидели они с испол-нителем каждый день допоздна. И часто к ним присоединялся директор. Так втроем они затемно и расходились у комбинатовской проходной по домам. Когда комплекс был налажен, обучили группу операторов, работ-ников отдела сбыта и запустили в работу участок. Теперь все данные хра-нились в компьютерах, водителям распечатывались необходимые доку-менты, пошла отчетность руководству. Первое время сбытовики пытались все поломать, скомпроментировать, охаять. Но Тимка знал все подводные ходы и у этой братии ничего не получилось. Директор был доволен и всецело поддерживал и хвалил Тимку. А Тимка получил в лице отдела сбыта нового мощного противника, водившего личную плотную дружбу с парткомом и с профкомом. Третьим, самым мощным противником ока-зался главный инженер: он не мог равнодушно смотреть, как Тимка в лю-бое время дня и ночи свободно заходил к директору и решал с ним свои вопросы. Однажды даже не выдержал и с нескрываемым неудовольстви-ем попенял Тимке: 'Что ты все время к этому директору бегаешь? Медом что ли у него там помазано? Не можешь зайти ко мне?' А когда Тимка пошел в отпуск лишь на третий год и отгулял неиспользованные дни, то Главный уже просто кричал, когда Тимка вернулся из отпуска: 'Распус-тил тебя новый директор!' Но все же дела шли в гору. Тимка задумал пе-реселить ВЦ из грязного закопченного соседней котельной и удаленного на полкилометра от здания администрации помещения в здание управле-ния комбинатом. Сколько пришлось сломать копий, об этом и говорить не приходится. Но он вместе с директором сломал и сопротивление чинов-ников управления, которых потребовалось переселять и уплотнять, и по-могающих им профкома и парткома. Половину четвертого этажа длинно-го административного корпуса занял обновленный ВЦ: снесли все много-численные перегородки, обили стены современными звукоизоляционны-ми материалами, построили фальшполы, закупили, смонтировали и запус-тили три мощных ЭВМ, оборудовали помещения для персонала, запусти-ли решения задач, причем только часть данных вводили операторы ВЦ. Большую часть работ на ЭВМ выполняли сами работники цехов и бухгал-терии, обученные на ВЦ. Многочисленный управленческий аппарат не-довольно гудел и при каждом удобном случае старался Тимке подставить ножку. Особенно невзлюбил Тимку Главный экономист комбината, Тим-кин ровесник, начинавший здесь, на комбинате, еще тридцать лет назад простым экономистом. Он во все времена был в большом почете, к нему обращались по любому экономическому вопросу, он не вылезал из каби-нета прошлого директора и все показатели деятельности комбината и его связей с поставщиками и покупателями хранились в его курчавой голове. А тут все стало вылезать наружу: чуть ли не каждый день необходимые сводки ложились на стол директору, обходя их недавнего главного храни-теля! Да что там Главный экономист! А начальница отдела снабжения, пожилая толстенная и хитрющая дама в сером парике! Эта никогда не расставалась со своим толстым блокнотом, в котором чуть ли не тайнопи-сью были записаны ее связи, поставки и прочее. Она билась насмерть, чтобы учет поставок на комбинат не стал достоянием гласности. На лю-бой планерке у директора она делала сиротское выражение своего с большую тарелку плоского лица и клялась, что того-то и того-то невоз-можно достать, что она так старается, но пока что... На самом же деле у нее всего было припрятано предостаточно, а учет ею велся с помощью засаленного толстого и никому не показываемого блокнота. Но все же Тимка ее распатронил, что совсем не прибавило ему друзей. А если рас-сказать о Главном бухгалтере... Это просто тысяча и одна ночь! В карточ-ках учета основных средств могла разобраться только она. Исключитель-но она. И миллионы и миллионы рублей могли быть упрятаны совершен-но без особого труда. Ну, кому нужен этот учет, эта ЭВМ, если достаточно тебе в карточке самой кое-что изменить и можешь продать налево какой-нибудь станок. Воистину Тимка становился первым врагом этого народа. Точнее - он в их списке стоял под номером два, потому что под номером один числился избранный рабочими молодой директор. Именно он зава-ривал всякие каши, а его дружок Вологодцев кормил этими кашами всех порядочных людей комбината. Поэтому надо было, что вполне очевидно, начинать борьбу с первым номером, а второй упадет сам собой. И эта борьба велась непрерывно, с самого первого дня избрания. Самым мелким подлым приемом, примененным к директору, была заброска вечером в его кабинет в его отсутствие целой сотни детских новогодних подарков. Ко-гда наутро директор появился в приемной, там его уже ждала партийная, профсоюзная и прочая общественность с привлечением работников ОБХСС. Ничего не понимающий директор открыл дверь в свой кабинет, и общественность обнаружила у него ворованные детские новогодние подарки. Составили протокол, и дело передали на рассмотрение партий-ных органов. Но органы то были свои. Они ему вкатили строгий с занесе-нием и выдали рекомендацию о несоответствии занимаемой должности. Но директор был сам не лыком шит: у него еще не прервались его старые московские связи и потому дело потихоньку стыдливо прикрыли. Прига-сили. Но не насовсем. До лучших времен. Но все-таки организовали об-щее собрание коллектива, надеясь вынести недоверие директору на соб-рании. Собрание было явно неподготовлено, потому что на него попало больше делегатов от рабочих, чем от администрации. А рабочие вновь проголосовали за своего директора. Тогда в багажник директорской 'Вол-ги' подложили несколько коробок с подошвами для обуви и, когда дирек-тор проезжал через пропускной пункт, то милицейский пост моментально обнаружил кражу. Составили протокол, 'Волгу' задержали, а директора попытались арестовать. Но тут кто-то поднял на ноги работяг из цехов и те, побросав работу, кинулись к проходной и чуть было не поубивали весь милицейский пост. Не убили, но хороших шишек наставили. 'Волгу' раз-блокировали, посадили в нее своего директора, и он отправился домой своим обычным путем. Однако партия и профсоюз не успокоились и при-нялись готовить новое общее собрание по импичменту вора-директора. На этот раз подключили и отраслевого министра, и рычаги райкома пар-тии, и даже судью-родственника. Работа была проведена адская, но зато увенчалась успехом: большинство делегатов собрания оказались из адми-нистрации. Приехал лично министр и первым сказал свое веское слово: уволить без выходного пособия! 'Ура!' - закричало большинство делега-тов, а остальные начали покидать актовый зал... Тимка приезжал на ра-боту на своей машине и на этот раз оставил ее прямо у стены клуба ком-бината, где проходило собрание. Из клуба можно было выйти прямо к машине, минуя проходную. Когда он увидел весь этот гадкий спектакль, он пулей вылетел на улицу и подбежал к машине. В ярости он рванул дверцу на себя, бросился в салон, включил зажигание и, ничего не сооб-ражая, врубил переднюю передачу... Опомнился он от страшного удара автомобиля о стену, перед которой тот стоял. Весь передок представлял из себя обыкновенную гармошку...
  
  36. ГКЧП
  Наступил август 1991 г. Тимка с Машей гостили у тетки в Москве, ко-торая с младшей дочерью и зятем давно переехали сюда из Баку: зять ра-ботал в КГБ и служил в охране большого государственного и партийного чина. За неделю до отъезда домой Машу с Тимкой вместе с теткой зять отвез к себе на дачу, расположенную примерно на расстоянии пятидесяти километров от Москвы в сторону города Чехова. Утром 19 августа они встали пораньше, чтобы довершить резку целой бочки собранных нака-нуне с участка яблок: тетка готовила их к засушке. Тимка, одеваясь, вклю-чил телевизор, надеясь прослушать утренние новости. Как раз подходило время новостей. Однако на экране вместо новостей передавали танец ма-леньких лебедей. Тимка подумал, что ошибся со временем: да нет, было время передачи новостей. Но девочки из балета все танцевали и танцева-ли. Тут зазвонил телефон. Тимка снял трубку. Звонил теткин зять из Мо-сквы. То есть он не звонил, а просто кричал в трубку. Понять его крик бы-ло трудно, но ясно было, что он сильно взволнован и беспокоится, чтобы они, не дай Бог, не вздумали остаться на даче. Тимка недоумевал: только что приехали и вдруг чтобы не вздумали. Зять ничего толком не объяснил, но прокричал, что он сейчас сам за ними приедет и привезет всех в Моск-ву. Тетка забеспокоилась: что там такое произошло? К чему такая спешка? Яблоки ведь пропадут! Через час взволнованный зять влетел в дом и по-военному приказал всем собирать манатки. И быстро всем в машину! 'В чем дело-то хоть? Яблоки ведь пропадут!' - попыталась урезонить его тетка, 'Тут страна рушится, а вы со своими яблоками!' - цыкнул на нее зять, - по дороге сами все поймете!.' Выехав на трассу, они увидели гро-мыхающую гусеницами колонну танков, идущую к Москве. Из включен-ного автомобильного приемника то и дело звучало незнакомое слово ГКЧП... Тетка жила на Юго-Западе, поэтому они почти свободно проско-чили по Севастопольскому шоссе к их дому на Профсоюзной. Когда во-шли в квартиру и включили телевизор, окончательно поняли: в Москве действительно ЧП: то ли революция, то ли мятеж, то ли... Ясно одно, со всех сторон в Москву спешно стягивались войска ...
  Когда все собрались за завтраком, Тимка не выдержал: 'Такое исто-рическое событие пропускать грех: я поеду в центр, посмотрю, что там делается'. 'Ты с ума сошел! - подскочила на стуле тетка/ - Просто сошел с ума! Там, наверное, уже стреляют! Танки на улицах!' 'А я тоже хочу пойти с дядей Тимой!' - радостно закричал пятнадцатилетний теткин внук. 'Молодец! - похвалил его Тимка, - растешь мужчиной! Родители не возражают? Да вы не беспокойтесь, ничего там страшного не будет!' - Тимка смотрел на растерянных Машу и тетку. Маша попыталась как-то урезонить Тимку, но все было бесполезно. Тимка стал собираться. 'Да пускай едут! - согласился теткин зять. - Я сейчас должен срочно отбыть на службу. Подвезу их как раз'... Тимка с племянником оказались в цен-тре у гостиницы 'Москва'. Вся Манежная площадь была запружена бро-нетехникой: танки, танки, бронетранспортеры... Экипажи сидели поверх этих огромных тяжелых бронированных монстров, от которых несло ед-ким горючим... Экипажи дружелюбно улыбались толпам народа, бродя-щим, как на большом празднике, по площади между танками и заговари-вающим с военными. Только серьезные озабоченные лица командиров-офицеров выдавали напряженность ситуации. Тимка крепко держал за руку племянника и с любопытством глядел на все происходящее вокруг. Все это было похоже на подготовку к обычному военному параду. Побро-див по Манежной, Тимка с племянником пошли вверх по улице Горького по направлению к Пушкинской площади. Улица была забита также плот-но, как и Манежная площадь. Кое-как протискиваясь, они пробрались почти к памятнику Пушкину. На площади собралась целая толпа, выкри-кивали какие-то лозунги, и Тимка увидел, что там идет митинг. Вдруг ми-тингующие, словно сорвались с крючка, почти бегом двинулись вперед широкой полукруглой цепью. Впереди бежала какая-то полная женщина с крупным некрасивым искаженным лицом. Она что-то яростно кричала, оборачиваясь к полубегущей за ней толпе, и создавалось настоящее исто-рическое впечатление, что она зовет народ на баррикады. Женщина мета-лась перед цепью с левого фланга на правый, с правого - на левый и при-зывала, призывала, призывала. Вот она добежала до места, где в густой толпе на тротуаре стоял Тимка. Он увидел перед собой разъяренное крас-ное нечеловеческое лицо, которое просто изрыгало один сплошной крик. 'Боже мой! - узнал ее Тимка, - да это же Валерия Новодворская!' Это лицо в последние месяцы часто мелькало по телевизору. 'Вперед! - низ-ким хриплым мужским голосом орала Новодворская, - все на защиту Бе-лого дома! Все - к Белому дому! Что вы равнодушно стоите, как быдло! Присоединяйтесь!' И видя равнодушно взирающую на ее метания толпу, она еще яростнее принялась в нее бросать: 'Быдло! Сволочи равнодуш-ные! Подонки! Опять просрете Россию!' 'Сколько здесь, в Москве, встречается людей, словно сбежавших из сумасшедшего дома!', - поду-мал Тимка и потянул племянника за руку по направлению к станции мет-ро. Они отправились домой. Билеты в Кишинев были на двадцать первое число и уже ни о каком возвращении на дачу речи не могло быть. Телеви-дение все время транслировало выступление членов ГКЧП, заявление Горбачева, блокированного на даче в крымском Форосе, вело репортажи из Белого дома, где Ельцын по ленинскому типу влезал на броневик и кричал в толпу лозунги, призывая не подчиняться членам ГКЧП. А за пределами Манежной площади и пространства перед Белым домом, где вовсю готовились к возможному штурму, жизнь шла обычным порядком: кишели пассажирами станции метро, наземный транспорт ходил, как ни в чем не бывало, люди мирно прогуливались по улицам, посещали магази-ны, работали в свои смены на предприятиях и ни в какой борьбе за власть не собирались участвовать. Всю эту дребедень они просто презирали. Ут-ром, когда Тимка с Машей готовились к отъезду в аэропорт, сообщили, что ночью 'победили демократические силы': танкам не дали прорваться к Белому дому и 'всего' три жертвы: танками задавлены трое молодых ребят-активистов. Члены ГКЧП арестованы, министр МВД застрелился вместе с женой... Когда Тимка с Машей прибыли во Внуково и пошли на регистрацию, в вестибюле они увидели другого телевизионного знакомо-го последнего времени - Анатолия Собчака, хмурого, озабоченного, на-скоро пересекавшего зал в сопровождении парня с автоматом и в граж-данском: дело было сделано и демократы разъезжались по домам...
  
  ...Кому - гаданье 'Нечет - чёт',
  Кому - старательный расчёт,
  Кому - обсчёт, кому - 'насчёт',
  Кому - начёт, кому - почёт...
  
  Когда Тимка вышел на работу, неприятные новости не заставили себя долго ждать: во всех комнатах бухгалтерии комбината стояли какие-то замызганные персональные компьютеры, возле которых возились незна-комые люди. Тимка все понял: тут свершилось свое ГКЧП. Еще задолго до Тимкиного отъезда в отпуск к нему пришел юркий скользкий разбит-ной человек, представившийся председателем кооператива, который за-нимается разработкой проектов АСУ предприятиями с одновременной поставкой персональных компьютеров. 'Персоналки' тогда были всем в новинку и бойкие люди вовсю пользовались моментом переходного пе-риода, а точнее, полного хаоса, наступившего в стране: налаживали тай-ные поставки из-за границы, организовывали сомнительные сборки на месте, 'впаривали', говоря блатным языком, малосведущим клиентам свои 'разработки' и 'железные' персоналки и при малейших подозрениях со стороны одураченных, мгновенно перестраивались, разбегались и ор-ганизовывались в новые группы под другими названиями. Но многие кли-енты сами шли на контакт с такими кооперативами: по взаимной догово-ренности они в несколько раз завышали стоимость персоналок и разра-ботки проектов, оплачивали все из фонда предприятия и получали свою долю уже в кооперативе. И вот Тимкин посетитель пришел к нему уже с почти готовым предложением описанного выше порядка: они разрабаты-вают проект автоматизации бухучета на базе персоналок, поставляют са-ми персоналки, организуют из них сеть, внедряют проект и... В общем, была нарисована довольно заманчивая картина. Договор уже составлен, завизирован главным бухгалтером, главным экономистом, начальником планового отдела. Осталось получить только подпись Тимки, потому что директор, которым стал бывший главный инженер, согласен с договором и подпишет его автоматически. По приказу, действующему на предпри-ятии, любые договоры, касающиеся внедрения вычислительной техники, должны были в обязательном порядке визироваться начальником ВЦ, и поэтому этот кооператор никак обойти Тимку не мог. Тимка попросил пришедшего оставить ему все бумаги для изучения. Когда посетитель ушел, Тимка принялся внимательно изучать приложенные к проекту до-говора расчеты. Как он и ожидал, цифры приводились астрономические: завышение затрат было в несколько раз. Когда на следующий день коопе-ратор открыл дверь Тимкиного кабинетика, тот ему с порога дал понять, что с такими затратами договор не пройдет. Парень принялся настойчиво убеждать Тимку в своей правоте, однако Тимка легко положил его на ло-патки со всеми его доводами. Тогда парень, глядя Тимке прямо в глаза, откровенно сказал, что если подпись будет поставлена, кооператив тотчас же серьезно профинансирует Тимку. И назвал сумму, намного превы-шающую Тимкину зарплату. Просто очень-очень намного. Тимка ему посоветовал скорректировать расчеты затрат и только после этого вер-нуться к разговору о подписи. Новый директор, питавший слабость к но-вой технике, вызвал к себе Тимку, спустя полчаса после ухода кооперато-ра. В кабинете директора сидела главный бухгалтер. Оба в один голос по-требовали от Тимки объяснений, почему он не хочет визировать такой нужный для комбината договор. Тимка сказал, что затраты завышены в несколько раз. 'Да тебе-то что? - изумился директор, - главный бухгалтер подписала? Подписала! Она-то лучше тебя чувствует затраты! Твое дело - техника! А в финансовую часть не лезь! Иди и визируй договор! ' 'К тому же, - как бы не слыша указания директора, - персональные компьютеры они поставляют не новые, а б/у: сами их клепают где-то в своем подвале, что называется по принципу один из четырех. Я узнавал. Это же полная халтура!' 'Иди и визируй договор, я тебе сказал!' - и директор выпрово-дил Тимку из кабинета. Но ни на следующий раз, ни на другой Тимка так договор и не завизировал. Директор его больше к себе не вызывал. А те-перь вот по приезде из Москвы Тимка обнаружил, что кооператив и ком-бинат нашли общий язык. Тимка отыскал приходившего к нему председа-теля. Тот смеялся ему в лицо. Тимка пошел в плановый отдел и попросил показать ему договор, если он существовал. Да, договор был подписан без Тимкиной визы. Сумма договора не изменилась. ВЦ на комбинате как бы формально еще существовал, но его работы выполняли совсем другие люди. Когда Тимка в бухгалтерии посмотрел на монтируемые компьюте-ры, он обнаружил, что с их клавиатур и с панелей даже не удосужились стереть спиртом грязь от длительного использования. По договору ком-пьютеры проходили как новая загранпоставка от известной фирмы... 'Что ж вы понаделали? - не сдержался Тимка, обращаясь к главному бух-галтеру. - Это же старые и наскоро собранные невесть из чего компьюте-ры! А в договоре указано, что нам поставлены новые! У вас что, совсем глаз нет? Да вас просто одурачили, если не сказать, что внаглую купили!' Тут Главная вдруг так раскричалась, так раскричалась, ну просто, как на базаре! Чтó им, мол, оставалось делать, если ВЦ, ничего не делает в отно-шении бухгалтерии, да еще тормозит сам договор, что работники бухгал-терии давно устали от такого начальника ВЦ, который постоянно суется не в свои дела, что... Начальницу несло и несло и за нее буквально хором вступились ее подчиненные... Просто спектакль. Дело было утром, а уже после обеда Тимке позвонила секретарша директора и сообщила, что ди-ректор его срочно вызывает к себе. Когда Тимка зашел в кабинет дирек-тора, там уже сидела главный бухгалтер. 'Вот, - показал директор Тимке листок с каким-то текстом и многочисленными подписями, не пригласив его даже присесть, - Вот весь коллектив нашей бухгалтерии вместе с са-мим главным бухгалтером написал на тебя докладную записку'. 'По ка-кому это поводу?' - не понял Тимка. 'Ты своим поведением сегодня ут-ром оскорбил весь коллектив бухгалтерии в присутствии посторонних - работников организации, которая делает нам АСУ в бухгалтерии'. 'А с каких это пор, - сразу задал Тимка директору вопрос, - без моей визы подписывают договора, подобные этому? Вы же сами нарушаете приказ по комбинату! Я об этом и сказал главному бухгалтеру. Почему такая коллективная реакция? ' 'Здесь директор я, а не ты! - оборвал Тимку ди-ректор. - Я знаю сам, что я нарушаю, а что - нет!' 'Да он, Борис Алексее-вич, просто открыто намекал, что нас, как бы, это... ну... кооператив этот... профинансировал... Все это слышали... Мы просто все возмуще-ны... Мы, которые боремся за каждую копейку...' Тимка услышал зна-комые слова кооператора... 'Профинансировал'... 'Ах ты, воровка! - в бешенстве заорал он на бухгалтершу, - когда вы, проклятые, наконец, пе-рестанете грабить комбинат! Когда вы, наконец, насытите свои жирные животы!'
  На следующий день Тимка оказался на улице...
  
  37. 'Чемодан-вокзал-Россия'
  Маслов довел дело до логического конца: ПТБ окончательно развали-лось. Сам он перебежал работать заместителем к своему другу Трифану, а бывшие Тимкины сотрудники принялись названивать Тимке с просьбами помочь хоть куда-нибудь устроиться на работу. Но Тимка ничем их пора-довать не мог: сам остался у разбитого корыта. Кое-как попал на работу старшим инженером в домостроительный комбинат, бывший ВЦ которо-го в соответствии с новыми веяниями превратился в кооператив. Замести-тель председателя этого кооператива когда-то знакомил Тимку с техноло-гией работы их ВЦ и потому только Тимка не остался безработным. Старшим инженером в своей трудовой деятельности ему еще ни разу не приходилось быть и поэтому, видимо, Судьба решила восполнить этот пробел. Работа не была для него в новинку, и он принялся за разработку задачи, которую ему тут же поручили. Новое место работы находилось в двух остановках от их с Машей новой квартиры, которую они получили, спустя полгода после того, как Тимка ушел из ПТБ. Квартиру дали на всех одну. Получилось четырехкомнатное общежитие. Ни о каком разделении семей и слышать никто не хотел: берите, мол, что дают, а то завтра и этого не получите. В общем, так оно и могло случиться: закапризничай они хотя бы на полгода, навеки остались бы одни в старом доме. Республика стала независимой и всякое строительство прекратилось буквально на второй день. Остовы недостроенных зданий торчали потом, как признаки опус-тошительной войны, в течение двенадцати последующих лет. Пересели-лись в новую квартиру только родители. Дочь с мужем и Петруша прожи-вали на Севере. Но вскоре после этого события в квартире появился Пет-руша. Он приехал в очередной отпуск и попал в самый разгар компании 'Чемодан-вокзал-Россия'. Толпы молодчиков бродили с криками по ули-цам, показывая свою независимость от недавних оккупантов, а в подъез-дах начали помечать крестиками почтовые ящики 'пришельцев'.
  
  ...В неокоричневом чаду
  Вот-вот зажгут костры из книг.
  Как в незапамятном году
  В природе вдруг случится сдвиг.
  
  Ограды парковой чугун,
  Каменномудрые столпы
  Одарит светом новый гунн
  Под тыщеустый рёв толпы.
  
  Никто не остановит их,
  Ничто их не повергнет в прах,
  И до становий тёмных - миг,
  До опъянелой битвы - шаг.
  
  Трепещут белые дворцы
  От буйств свирепых гуннских орд.
  Сейчас кричат им 'Молодцы!'
  И каждый гунн по-детски горд.
  
  Сейчас им вторят: 'Руший жос!*',
  И в торжестве живут они,
  Пъянеют сладко от угроз
  И мудрым кажутся сродни.
  
  В неокоричневом чаду
  Вот- вот зажгут костры из книг,
  Как в незапамятном году...
  Себе ведь кажешься 'Велик!'
  
  Ну что ж, пусть так! Пусть злобы - танк!
  Клони к насилью, новый гунн!
  Но превратится в бумеранг
  Тобою брошенный гарпун!
  ??_______
  * Долой русских (рум)
  Петруша не на шутку всего перепугался и, недогуляв и части отпуска, поскорей улетел к себе в свои сопки. Никакого гражданства, кроме рос-сийского, он не желал и от своей доли на квартиру сразу отказался. По-скорее бы отсюда... Чуть позднее вернулись домой с Севера дочь с му-жем...
  ...Опять в Кишинёве сверхплощадноматово
  (Чумная сумятица буден):
  Могила (и только) исправит горбатого
  (Имён называть мы не будем).
  
  Сосед-воробей после Площади пялится,
  Вина отхлебнув от бутылки:
   - Долой, - мычит, - русских! Все -
   бляди и пьяницы!
  А чувства! Восторженно-пылки!
  А чувства - хрустальны. На Площади
   писаны.
  Где всё так светло и понятно.
  И жизнь мнится сладкой и под
   кипарисами.
  Не помнятся тёмные пятна.
  
  ...Весенней погоды чумная сумятица:
  То - ясно, то - запорошило...
  А жизнь от конца потихонечку пятится,
  Собравши последние силы...
  
   Работы никакой ни для кого не было: все ударились в политику. На-зревала приднестровская война. Дочь, оставив Ксюшу на бабушку с де-душкой, уехала в Москву к какой-то своей подруге по университету, ко-торая пообещала ее устроить на работу. Зять подался в другие бега по стране. В Дубоссарах прозвучали первые выстрелы...
  
  О Песнь ручьёв! О Божья милость!
  О рай небесный на холмах!
  С тобою тьма-напасть случилась,
  И потрясение в умах.
  
  Могучий Север айсберг движет,
  А льстивый Запад душит впрок.
  И звон оков всё ближе, ближе...
  А тут раскол грядёт, как рок!
  
  Его суда тяжёлый молот
  Несёт и беды и позор,
  И бытия земного холод
  На каждом теле ткёт узор.
  
  Молдова! Милая Молдова!
  На стяге славном возвеличь.
  Ты старца мудрого, седого,
  Который кликнет мирный клич,
  
  Но ты бурлишь, войны желая.
  Предсмертный Рим! Порочный путь!..
  Здесь каждый, подло выживая,
  Другого силится столкнуть...
  
  Началась война... В городе появились танки и БТР с надписями на румынском: 'Смерть казачеству!' По улицам пошли военные патрули... С экранов телевизоров потекли бодрые военные репортажи на фоне обго-релых скорчившихся трупов... По дворам расплылся бандитизм...
  
  Желтеют одуванчики:
  И 'девочки', и 'мальчики'.
  И травушка зелёная
  Ликует сквозь апрель.
  Сады - в цветочной кипени,
  Среди садов рассыпаны
  То там, то тут влюблённые...
  Выводит птичка трель...
  
  Ушла зима унылая...
  Измазана чернилами,
  Пригрета тёплым солнышком,
  Резвится детвора.
  Политики ж неистово
  За власть идут на приступы
  С фугасами и с вилами,
  С акулами пера.
  
  Среди весенней зелени
  Вдруг узнаёшь: застрелены
  То робкий доктор физики,
  А то в Москве чечен.
  И верить так не хочется
  В такие 'штуки' общества:
  Как будто всюду - шизики...
  И ты кричишь: 'Зачем?
  
  Зачем? Вон - одуванчики!
  Вон - девочки и мальчики!
  Вон - травушка зелёная
  Ликует сквозь апрель!'
  Ну почему мы - лютые
  И нашими салютами -
  Лишь ненависть калёная
  Да автоматов трель?
  
   Война к середине лета закончилась, оставив после себя горы неопо-знанных трупов, тысячи вдов и сирот да неизлечимую взаимную нена-висть. Каждый считал себя истинно правым... Политики потирали руки или кусали локти, а на кукурузных полях на минах продолжали подры-ваться крестьяне. Мутная волна ненависти к 'оккупантам' не спадала...
  ...Я - из Руси. Не ваш. Не коренной.
  Таким визжал М. Снегур1 'Жос2,
   манкурты!'
  Таких Л. Лари3 пачкала: 'Гуной4',
  И не таким пекут в Молдове турты5.
  
  Я - из Руси. Пришелец. Оккупант.
  Сопливым завезён в пятидесятом.
  И, как сказала мне товарищ Кант6:
  'Для вас квартира - только на девятом!'
  
  Я - из Руси. Удел мой - вечный низ.
  Куда уж ниже 'жос', товарищ Снегур?
  Тут хоть зимою травкой обернись,
  Тебя притопчут и присыплют снегом.
  
  Тут как-то пьяный и немытый поп,
  Забыв Христа, излил больную душу:
  'Хохлов и русских не было бы чтоб!'
  Ах, я своё молчание нарушу:
  
  Прощай, Молдова! Плакать не берусь,
  Хотя - тоска-печаль и всё такое...
  Я возвращусь в истерзанную Русь.
  Я возвращусь. Для твоего покоя.
  
  И если там, вновь обретя себя,
  Среди тиши берёзового пенья
  Я вдруг всплакну, по прошлому скорбя,
  То будут слёзы самоисцеленья!
  ___________
  1 - президент Молдовы, бывший секретарь ЦК Компартии Молдавии
  2 - долой, низ
  3 - молдавская поэтесса
  4 - дерьмо
  5 - пироги
  6 - работник отдела по распределению жилья одного из райисполко-мов Кишинёва
  
  Через восемь лет Тимка напишет продолжение:
  
  ...И вот прошло уж восемь лет.
  И я смотрю на эти строки
  Без боли. Да и без сует.
  Уже почти что одинокий.
  
  Всё отболело. Всё стекло
  В всёпоглощающую Лету.
  И не оплакать век поэту,
  На что нас время обрекло.
  
  Бежали люди за кордон,
  'Свои'. От голода. В 'манкурты'.
  Не сотни-тыщи. Миллион!
  Уж не пекут в Молдове турты.
  
  А дети, брошенные вскользь, -
  На плахе Времени. В кошмаре.
  Во имя неких высших польз.
  Во имя снегуров и лари.
  
  Добилась знать себе корон,
  Вина, дворцов, икры и ложек.
  Но веет тленом похорон...
  Иначе просто быть не может!
  
  Около года скитались по чужбине родители Ксюши, но счастья так и не обрели. Ни каждый по отдельности, ни вместе. Когда дочь появилась у родителей, Ксюша ее не узнала и пугливо жалась к Маше. Дочь трясла за маленькие плечики испуганного ребенка и вне себя от ярости кричала: 'Я - твоя мать! Слышишь? Я - твоя мать!' Ксюша, не понимая, за что ее обижает эта чужая злая тетя, громко ревела, а ее бабушка Маша ушла на кухню и там тихо плакала...
  
  Три цветочка ярких -
  Женщины мои -
  Божии подарки
  В сумрачные дни.
  
  Мне себя - без вас? Нет,
  Не вообразить.
  Просто мир угаснет,
  Перестану жить.
  
  Маша, Ксюша - внучка,
  И Марьяна - дочь.
  Дождевые тучки:
  Жить без вас - невмочь.
  
  Утоляйте дальше
  Жажду жить в миру´
  Искренне, без фальши:
  Я без вас - умру...
  
  Семья дочери не вынесла испытаний: распалась, как гнилой орех при первом же прикосновении. Но не одна она. В одном дворе с ними жили их друзья по несчастью: семья военного, майора, только что уволившегося из развалившейся армии. Он не понимал, кому надо служить: то ли новой Молдавии, то ли новой России, а присягу он давал совсем другому госу-дарству и другому общественному строю. Почти перед самым началом приднестровской войны майор снял с себя золотые погоны и превратился в обыкновенного безработного, миллионы которых голодными бродили по своей бывшей стране. Две несчастных соседских пары попытались объединить усилия в добывании пищи и создали кооператив, намереваясь что-то там через него приобретать и этим торговать. Но коммерсанты они были никакие: только задолжали новым властям за налоги и принялись убегать кто куда, от полиции, предварительно забыв закрыть свое так и не родившееся детище. Когда они бегали от погони, они с перепугу перепу-тали, кто есть кто, и у них произошел стихийный обмен супругами. Так Тимкина с Машей дочь оказались с Ксюшей на родине у бывшего майора, а их бывший зять, улучшив момент, потребовал от родителей его теперь уже бывшей жены компенсацию за свою долю в общей квартире. А мо-жет, вспомнил, как Маша его прописывала, рискуя, что за это ее вот-вот арестует районный прокурор. Настали времена приватизации квартир, а зятек не хочет выписываться, требуя компенсации. Тимка еле-еле продал за полторы тысячи долларов свою советского Ленинского Комсомола производства машину и все отдал этому вымогателю. Квартиру привати-зировали бесплатно за счет сорокалетнего непрерывного трудового стажа Тимки. Маша с Тимкой остались вдвоем в пустынной и холодной четы-рехкомнатной квартире...
  ...Под Новый год сидим мы в полумраке,
  Кадит, дрожа, замёрзшая свеча...
  Ты - не в шелках. Я тоже - не во фраке.
  И наши души в холоде молчат.
  
  Вот-вот пробьют куранты ровно полночь,
  И на мгновенье встрепенёмся мы:
  Вольём в себя положенную горечь,
  Но будем немы, трезвости полны.
  
  Был год свиньи. Казалось, что - собаки.
  И стены чёрным малевал мороз.
  Пусть не в шелках ты, я пусть не во фраке,
  Пусть год тяжёлый каждый перенёс...
  
  Возьму тебя я, молча, за запястье
  И придержу предательский свой вздох.
  Я испрошу тебе у Бога счастья.
  Да не осудит смелость мою Бог...
  
  38. Элина
  Но не все так было плохо в Тимкиной с Машей жизни. В один из сол-нечных летних выходных дней Маша пошла выносить мусорное ведро. Эту процедуру она Тимке никогда не доверяла: подход к мусоросборнику для трех квартир на девятом этаже, где они с Машей жили, был сооружен из местных архитектурных соображений на восьмом, до которого по тем же соображениям доходил лифт, а сам столь вожделенный предмет жиль-цов прятался сзади лифтовой кабинки. Пока после сдачи дома в эксплуа-тацию все девятиэтажники спокойно заселялись в свои жилища, ни о чем дурном не помышляя и бесконечно радуясь вновь обретенному жилью, к тому же будучи абсолютными новичками в этом, как впоследствии оказа-лось, совсем не простом деле, не по годам шустрый обладатель одной из квартир на восьмом этаже, как оказалось - 'афганец', мигом застолбил пространство за кабиной лифта крепкой кирпичной кладкой с брониро-ванными дверями посередине и, довольно помахивая связкой блестящих новеньких ключей перед глупыми носами ничего не понимающих оторо-пелых своих новых соседей, объявил о вступлении в полное и оконча-тельное законное владение захваченным пространством.
  - Имею право! - нагло объявил он. Я - 'участник'!
  Наиболее ретивые из соседей тут же бросились жаловаться в ЖЭК, но там, как оказалось тоже совсем случайно, работал брат захватчика, кото-рый мягко посоветовал жалобщикам оставить ветерана афганской войны в покое. Он, де, часто бывает не в себе и это в будущем пройдет. Вот то-гда-то он всем соседям даст ключи от сооруженного им ДОТа. А пока, дорогие товарищи, потерпите. Но некоторые товарищи, особенно с девя-того этажа, были уж очень нетерпеливые. Они не желали ждать, пока у их нового соседа наступит полная психологическая послеафганская реабили-тация, и обратились уже чуть повыше - к районному начальству. И очень неосмотрительно поступили: буквально на следующий же день жэков-ский брат захватчика, как оказалось, тоже совершенно случайно отвечав-ший перед Родиной за заселение дома, зачем-то полез на технический этаж и к его 'ужасу' прямо у него на глазах самым таинственным образом одновременно повыбивало все краны с горячей водой над квартирами жалобщиков (а в те далекие времена воды горячей было в любое время года сколько угодно и она мало чем отличалась от современного кипят-ка). Кипяток, конечно, ни о чем не подозревая, хлынул вниз. При этом кое-как установленные при монтаже дома бетонные плиты никак не спо-собствовали его хотя бы мало-мальскому задержанию и он, кипяток, крупным дождем пролился на все, что было в квартирах на его пути, про-скочил шустро и в нижерасположенные квартиры и уже, явно обессилев, остановился только в квартире на шестом этаже. Конечно, у всех жильцов обои тут же клочьями поотлетали в разные стороны, сверкающий шпон на новеньких мебельных гарнитурах игриво закудрявился, линолеум на по-лах вспомнил заводскую пору своей молодости и возрадовался, торже-стующе издавая уже почти забытые им ароматы... Хозяева немного запа-никовали и принялись нервно отыскивать ответственного, т.е. самого бра-та захватчика мусоросборника. Но тот и не скрывался: он с особым дос-тоинством медленно спускался по металлической лестнице с техническо-го этажа и, улыбаясь, принужденно разводил руками:
  - Начало дня, товарищи! Слесаря все по - объектам! Потерпите, това-рищи! Вот через час буду в ЖЭКе, может, там кого и найду...
  Такого делового работника районное начальство не могло не заме-тить: не прошло и месяца, как оно, начальство, назначило своей волей это-го гуся на более ответственное поприще: доверило ему командовать вновь сформированным ЖЭКом в этом же микрорайоне, выделив ему одно-временно соответствующую его новому положению квартиру в соседнем доме. Кстати, оперативно, к вечеру, в день горячего потопа оно, районное начальство, руками все того же ответственного за заселение дома вручило жалобщикам свой письменный ответ, из которого недвусмысленно явст-вовало, что поименованный такой-то (далее следовала крупно фамилия захватчика) является участником боевых действий в Афганистане и посе-му пользуется определенными льготами. Правда, какими, оно, районное начальство, посчитало для себя недостойным сообщить. Мол, чего там, ясно и так. А кому вдруг опять станет не ясно, то у того краны снова мо-гут отказать. Тем более, что горячей воды всегда навалом. Тут запахло чистой уголовщиной уже от властьпредержащих и большинство из сосе-дей понимающе махнули на все рукой. Мол, плетью обуха не переши-бешь. И начали свозить свой квартирный мусор на лифте вниз на улицу и выбрасывать всякие там свои кульки-свертки в контейнер, стоящий под трубой мусоросборника.
  Вся эта процедура мусоровынесения каждый раз доводила Тимку до белого каления, он ругался последними словами на людскую терпимость и непонятную ему покорность, постоянно вспоминая, может быть даже в чем-то справедливые слова захватчика, брошенные им после всех выше-описанных событий прямо в лицо Маше:
  - Эх вы! Жалко мне вас! Жизнь уже прожили, а так ничего и не поня-ли!
  Поэтому Маша, как всегда, оберегая Тимку от всяческих треволнений, несмотря ни на какие его настояния твердо брала мусорное ведро в свои маленькие и уже далеко не сильные ручки и неслась с ним вниз. Кроме того, как может быть всякая женщина, Маша обладает таким для малопо-нятным качеством, как способность в любое время по пути кого-нибудь обязательно встретить. Говорит, что знакомого. Откуда они всегда берут-ся у нее на пути? Ну и, конечно, как не заговорить в таком случае! Вот, казалось бы, что тут такого в том, чтобы свезти ведро в лифте? Две мину-ты туда, две - обратно. Но это - для кого как! Тимка ждет-пождет ее, ждет-пождет, а ее нет, нет и нет. Ни с ведром, ни без ведра. Может, лифт уже отключили? Тимка спускается на восьмой этаж, проверяет: все в по-рядке. Лифт работает. А Маши нет. Потом вдруг она является. Вся запы-хавшаяся, возбужденная и... без ведра!
  - Ты знаешь, - начинает, - кого я сейчас встретила? - И таращит на Тимку свои зеленые глаза. - Ты знаешь?
  - А где ведро? - первым делом привычно спрашивает он, - в лифте оставила или у мусоросборника?
  Она вначале смотрит на него недоуменно, а потом, догадавшись, раз-драженно машет рукой:
  - Езжай да найди его там где-то! Так ты знаешь, кого я сейчас встре-тила?
  - Ну, кого ты там еще встретила? - теперь уже Тимка начинает заво-диться, - кого на этот раз? Где ты их каждый раз находишь? Я сколько раз куда бы ни пошел, никого никогда, НИКОГДА! не встречаю! Но ты же ни единого раза никого не пропускаешь! Ни единого!
  - Так ты же и дома-то не живешь! Ты всё - как-то стороной! Всё где-то витаешь! Всё - мимо! Никого не видишь!
  Ну, теперь пошло-поехало. Обычные дела.
  На этот раз все почти в точности повторилось: Маша схватила мусор-ное ведро, убежала с ним к лифту и опять долго-долго отсутствовала. Тимка уже и думать забыл, что ее нет, и занимался своими делами. Но вот входная дверь знакомо скрипнула и на пороге оказалась возбужденная Маша. Правда, на этот раз ведро она нигде не забыла, но глаза ее горели и были широко раскрыты. Тимка уныло приготовился слушать ее рассказ об очередной незабываемой встрече. У Маши от возбуждения перехваты-вало дыхание.
  - Ну что там случилось на этот раз? - не выдержал он. - Мусорного бака не оказалось на месте и ты ходила выбрасывать мусор за три кварта-ла от нас?
  Лицо Маши переменилось, и она от возмущения не могла ничего вы-молвить: слова застряли у нее в горле. Чтобы хоть как-то их оттуда вы-толкнуть, она яростно замотала головой.
  - Я не могла сразу мусор выбросить! - наконец выдохнула она зал-пом, - не могла!
  - Так бак все-таки был на месте? - гнул свое Тимка.
  - Знаешь... Ты вечно все осмеёшь! - Ты... - у нее снова начали за-стревать слова. - Ты... Да ты знаешь, почему я не смогла выбросить му-сор? - она наступала на Тимку, держа все еще в руке мусорное ведро, - знаешь?
  - Почему же?
  - Да потому, что там две женщины рылись в баке! В нашем мусорном баке!
  - Ну и что тут удивительного? - Тимка не понимал ее возбуждения, - ну что тут удивительного? Сегодня это норма жизни в нашей малюсень-кой стране. 'Люди и собаки вместе лижут баки' - сострил Тимка.
  - Дурак, ты, дурак! - Маша безнадежно махнула в его сторону рукой, в которой держала ведро. - А ты знаешь, кто эти две пожилые женщины? Знаешь?
  - Ну, ты, конечно же, с ними познакомилась? Не так ли?
  - 'Не так ли?' - горько передразнила меня Маша, - 'не так ли?' Эти две пенсионерки - учительницы! Такие же, как я! Да еще оказалось, что мы встречались на ежегодных августовских совещаниях. Го-спо-ди! Го-спо-ди! - она все еще не выпуская из рук мусорного ведра, обхватила обеими руками свою белокурую головку и заголосила, как по покойнику. - Что же это делается-то на белом свете!
  - Да перестань ты! Хватит! - не выдержал Тимка. - Этого мне еще не хватало! Все! С сегодняшнего дня я сам стану выносить мусор!
  - Да какой из тебя выносильшик! Какой выносильщик-то из тебя! - речитативом прокричала Маша. - Сиди уж и занимайся своими компъю-терными делами! Работай, пока держат! Сам-то вон забываешь обувь надеть, уходя на работу! Сколько раз я тебя отлавливала в тапочках на лестнице? Горе ты мое! Выносильщик! - она никак не могла успокоиться.
  - Ты пройдешь со своим ведром на кухню, наконец? - прервал Тимка Машу, - или так и будешь выступать в темной прихожей? Оратор должен быть всегда на виду у публики!
  - Ты знаешь, - не замечая Тимкиной иронии, продолжала она, - ты знаешь...
  - Кого ты еще встретила? - перебил он ее. - Ну, кого же?
  - Да никого! - обиженно буркнула Маша уже из кухни. - Но, - уже громче добавила: - у нас сейчас будут гости!
  - Вот как! Никого не встречала, а гости появятся?
  - Какой ты вечно непонятливый! Просто я сейчас ехала в лифте с од-ной женщиной, которая, знаешь, в какой квартире живет?
  Сказано это было так, будто они ехали из Петербурга в Москву.
  - Ну, хорошо, в какой квартире она живет, эта женщина? - Тимка машинально как бы ответил, но уже по привычке отключился, ибо знал, что за этим последует.
  - В какой, в какой! - перекривила его Маша. - В квартире 'афганца', вот в какой! Который закрыл наш мусоросборник!
  - Она, что, вышла за него замуж?
  - Какой 'замуж'! Какой 'замуж'! - Маша от возмущения даже заши-пела. - Ты что, с дуба упал, что ли? Да оторвись ты, наконец, от своих дел! Хоть один раз можешь ты меня нормально, по-человечески, выслушать?
  - Ну что там еще вселенского произошло? Что там такого случилось? - заныл Тимка, - что? Кто там за кого вышел, пока ты в лифте каталась?
  - Да ты что не знаешь, что 'афганец' вот уже полгода как продал свою квартиру и уехал жить в Румынию к родственникам?
  - Меня это мало интересует. Давай скорее говори, что там у тебя про-изошло опять? А то мне некогда.
  - Тебе всегда некогда, когда дело касается меня! - неожиданно повер-нула Маша, швыряя пустое ведро на место под мойкой. Хорошо, что вед-ро было с крышкой, да еще пластмассовое. Не то пришлось бы наблюдать его слезы и слышать его плач. Но ведро только глухо вздохнуло и, немно-го поколебавшись в тесном пространстве, примолкло с набекрень съехав-шей крышкой. Ничего не поделаешь: Тимке пришлось отложить свои де-ла и изобразить мало-мальски заинтересованное лицо, ибо тучи уже сгу-щались. К тому же к этому времени, он уже сидел на кухне и укрыться в другой комнате было бы не совсем удобным.
  - Ну? - Тимка смотрел на Машу как можно более заинтересованно. - Что там такого в лифте произошло?
  - Ничего там не произошло! Ровным счетом ничего! - Маша была красна, как рак.
  - Кроме того, что ты за десять секунд движения лифта успела позна-комиться и разговориться с незнакомым человеком, - не удержался все-таки он.
  - Да! Вот и успела! Я всегда во всем успеваю! В отличие от некото-рых! Не станем уточнять! Вот успела познакомиться! Она сама со мной заговорила!
  - А, - махнул Тимка рукой, - вы все, как с одной колодки! Не ты, так она! Какая разница! Давай выкладывай, что там тебя так мучает. Только, пожалуйста, покороче.
  - Покороче, покороче - немного успокаиваясь, пробурчала Маша, - всю жизнь у тебя нет времени толком хоть раз меня выслушать, - она опять пошла на взвод. - Всю мою жизнь у тебя нет времени!
  - Ладно, ладно, успокойся. - Тимка еще поднатужился и выправил се-бе еще более заинтересованное лицо. - Давай, я слушаю.
  - Сейчас к нам в гости придет одна девочка. Малюсенькая такая! Хо-рошенькая! Такая сладулечка!
  - Ну, все теперь ясно, - заулыбался Тимка. - Ты, как только какого-нибудь малыша заприметишь, тебя уже ничем от него не оторвать. Где же ты успела узреть эту сладулечку? Тоже в лифте? Из-за того, что твоя внучка далеко отсюда, ты всем деткам проходу не даешь! То сладости всему подъезду раздариваешь, то еще что-нибудь! Давно тебе эти соплив-цы не стучали в дверь и не просили 'Бабушка, дай конфеток'?
  - Да о чем с тобой говорить! - опять безнадежно махнула рукой Ма-ша, - о чем с тобой говорить, инопланетянин!
  - Ладно, ладно! - прервал Тимка Машу, - так где ты эту девочку от-копала?
  - Я же тебе все это время и пытаюсь объяснить, где. В лифте сейчас со мной ехала ее мама, Патричия. Они с мужем и с дочкой уже второй месяц живут на квартире у женщины, которая купила ее у 'афганца'. Сама хо-зяйка сейчас живет в Мексике.
  - Ничего себе география! - удивился Тимка. - Где - Молдавия, а где -Мексика! А как она туда попала?
  - Я точно не знаю, но, кажется, она вдвоем со своей сестрой бросили своих безработных мужей и подались за океан на заработки. Одна из них вернулась обратно ненадолго, купила вот эту квартиру, сдала внаем и сно-ва укатила назад, а за квартирой оставила присматривать третью свою сестру, которая живет здесь, в Кишиневе.
  - И все это ты в лифте узнала?
  - Да что ты привязался ко мне с этим лифтом? Мы вышли и разгово-рились с Патричией. У них там. На площадке. Потом она меня пригласила к себе домой.
  - Зачем?
  - Да не без умысла. Говорит, что давно заприметила, как дети ко мне липнут. И хочет, чтобы я с ее дочкой посидела, пока она ее не устроит в садик. Сама она пока что находится в декрете, но думает скоро выйти на работу.
  - А где работает?
  - Где-то в Примэрии, в отделе по работе с молодежью.
  - Неужели еще такой существует?
  - Пока, говорит, что да. Но, якобы, скоро его могут прикрыть. Так что, сидя дома, она может остаться без работы. Поэтому-то и спешит выйти на работу раньше времени.
  - Она, что, бывший комсомольский работник?
  - Да не знаю я ничего еще толком! Сказала мне только, что до заму-жества окончила химфак и аспирантуру, но не защитилась.
  - А муж?
  - Он вообще у них кандидат сельхознаук. Зовут Раду.
  - Да, не зря ты так долго отсутствовала, не зря. Столько информации! И все благодаря одному мусорному ведру!
  - Ты опять за свое?
  - Не буду, не буду! А где этот Раду работает?
  - Да у того положение хуже губернаторского.
  - Чем же?
  - Работы-то, сам понимаешь, нигде нет. Вот кое-как устроился у сво-его какого-то дальнего родственника, бывшего шоферюги, а теперь вла-дельца то ли колбасного цеха, то ли еще чего-то в этом роде, сначала чер-норабочим, а теперь немного пошел на повышение: доверили заготовлять скот по селам. Мотается неделями не только по Молдове, но и по Украине и Румынии. Где что найдет.
  - Да... Так что же с ребенком? Ты действительно собираешься с ним сидеть?
  - Ну а почему бы и нет? Ей чуть больше двух с половиной. Такая хо-рошенькая!
  - Да у тебя других деток не бывает! - засмеялся Тимка. - Горбатого могила исправит! А, кстати, как же ты собираешься с ней общаться? Ведь она, я думаю, по-русски ни бум-бум, а ты по-молдавски - ни слова. Класс! А во-вторых, какую плату ты в этих условиях собираешься с них брать?
  - Тебе, конечно, славненько: ты целыми днями - на работе, а я тут сколько времени одна уже с ума схожу! - Маша начала нервничать. - Од-на, одна и одна! Не с кем и словом переброситься! А тут такая возмож-ность! Патричия сказала, что может расплачиваться кое-какими продук-тами. У нее родители живут в каком-то райцентре. Денег не обещала, но продуктами... Вот! - неуверенно закончила Маша и почти просительно посмотрела на Тимку. - Давай возьмем малышку, а? Это ведь совсем не надолго: пока в садик не устроят. Продукты нам сегодня ох как не поме-шали бы! Ох как не помешали бы! А? Тебя вот не сегодня-завтра могут попросить с работы... Что тогда станем делать?
  - Ну вот, опять начинается сказка про белого бычка! С работы, с рабо-ты... Я и сам без тебя не хуже это понимаю. Дожились: за харчи надо ид-ти 'в люди'! - настроение у Тимки испортилось. - Делай, что хочешь. Не понимаю только, как ты с ней будешь объясняться?
  - Да она еще совсем малюсенькая! Научится! Поймет меня! Я вот ее сейчас приведу к нам! Познакомимся! - последнее слово донеслось до Тимки уже с лестничной площадки...
  Через несколько минут загремела входная дверь и в проеме кухонной двери Тимка увидел... маленькое чудо, которое Маша легонько подтал-кивала к нему сзади под спинку.
  - Вот! - глаза у Маши радостно блестели. - Вот мы пришли познако-миться.
  Чудо молча, не мигая, смотрело на Тимку своими огромными, цвета глубокой южной ночи глазами, не оставлявшими, как ему сразу показа-лось, больше ни для чего места на чуть смугловатом личике. Чернющие, как смоль, густые крепкие волосы на голове были собраны в два толстых пучка по бокам, на каждом из которых красовалось по огромному крас-ному банту. Красный шерстяной костюмчик, состоявший из кофточки с аппликацией на груди справа из белого зайчика и коротенькой гофриро-ванной юбочки, продолжался белоснежными рифлеными колготочками и заканчивался красненькими малюсенькими туфельками. Тимку особенно поразила по-настоящему лебединая шейка у этого чуда. Да...
  - Ну, подойди ко мне, не бойся, - сказал он чуду по-молдавски. - По-дойди к дедушке.
  Чудо неуверенно двинулось к нему и в метре от него остановилось, вопросительно поглядывая.
  - Подойди, подойди к дедушке поближе! Не бойся! - защебетала сза-ди нее Маша, немного подталкивая чудо вперед.
  - Она тебя не понимает, что ты тут щебечешь! - рассмеялся Тимка.
  - Много ты понимаешь! - тут же обиделась Маша, - дети меня чувст-вуют! Я знаю!
  - Оставим этот беспредметный спор! Может, и чувствуют. Давай-ка мы лучше с ней поговорим. - И он обратился к чуду:
  - Ты чья? Как тебя зовут?
  - Я, - твердо и членораздельно и, как ему показалось, с каким-то внутренним достоинством произнесло чудо, - я - Элина Пуишор! Я - ма-мина и папина, умница и красавица!
  - Вот это да... - серьезно сказал Тимка и перевел ответ Маше. - Бра-во! - Пуишор - это птенчик, перевел он Маше. - А я - дедушка Тима, а это, - Тимка показал на восхищенную всем происходящим Машу, - это - бабушка Маша. Поняла?
  Чудо утвердительно кивнуло головой и молча уставилось на Тимку...
  Маша договорилась с мамой Элины, что потребуется некоторый пе-риод адаптации, всего три-четыре дня, когда 'мамика Патричия' должна быть дома, а девочка по два-три часа в эти дни будет общаться с ней, с Машей, с буникой Машей. Слова 'мамика', 'татику', 'буника', 'бунелу' были родными для малышки, не имевшей понятия ни о каком другом, кроме материнского, языке, и поэтому Маша должна была с самого нача-ла их употреблять вместо 'мама', 'папа', 'бабушка', 'дедушка'. У ре-бенка должен остаться хоть какой-то мостик к ее родной речи.
  Прошла неделя... Каждый день, приходя вечером с работы, Тимка интересовался у Маши, как у них с Элиной происходил процесс общения в этот день. Ему самому была не по себе эта, как он считал, чистейшей воды авантюра не только со стороны его жены, но и со стороны мамики Патричии.
  - Неужели, - в один из вечеров пенял он Маше, - Патричия не могла найти ребенку няньку-молдаванку? Такого же, как и ты, педагога! Да в наше нелегкое время только свистни! Сразу прибегут десятки даже со знанием японского, а не только родного ей молдавского! Я в первую оче-редь ее не понимаю! Может, она таким образом хочет обучить ребенка русскому языку?
  - Что ты! Бог с тобой! - испуганно махала рукой на Тимку Маша. - О чем ты говоришь! Как я поняла из разговора с Патричией, они с мужем такие крутые румынофилы, что о чем-то русском в их кругу и напоми-нать-то, мягко говоря, считается дурным тоном! Даже более того - непат-риотичным! Помнишь, у нас на историческом деканом был покойный Афанасий Иванович? Помнишь, какие он проделывал со мной пируэты?
  - Конечно, помню, - отвечал Тимка.
  Вот теперешние мои работодатели это, как мне показалось, - прямые последователи нашего факультетского Коли Костина, теперешнего наше-го мэра города и его незабвенного учителя Афанасия Васильевича. В под-тверждение скажу, что с понедельника Патричия выходит на работу в Примэрию и в связи с этим очень деликатно меня проинформировала, чтобы я ей на работу не звонила: со мной ведь придется разговаривать по-русски и сотрудники обо всем в отношении Элины догадаются. Могут, мол, не так понять. Она, мол, сама будет звонить мне откуда-нибудь по другому телефону.
  - Ну, мадам, - сказал Тимка Маше, - вы и вляпались! На кой черт тебе вся эта национальная канитель? Да еще обе станете ребенка мучить! Ма-машка не может дать указания няньке, потому что прилюдно надо изъяс-няться на вражеском языке, нянька, кроме вражеского, никакого другого не знает, а ребенок не знает вражеского! Зачем вы обе все это затеяли? Никак в толк не возьму! Отказывайся, пока не поздно! От - ка - зы - вай - ся!
  - Тут есть один нюанс,- замялась Маша. - Маленький такой нюансик.
  - Ну...
  - Я не знаю, как это сказать... Как бы это попонятнее выразиться...
  - Давай выражайся, как можешь, что ты мнешься? - Тимка никак не мог выйти из раздражения. - Выражайся поскорей, я пойму!
  - Ну... в общем... мы сразу понравились друг другу. Как мать и дочь. Патричия такая беззащитная! Смотрит на меня своими огромными груст-ными черными глазищами. Как маленький ребенок. Ищет защиты.
  - Да видел я уже этого 'ребенка'! Ты - мама-курица, а она - дочь-страус! Да и при чём тут 'нюансик'? Вас обеих вынуждают жизненные обстоятельства идти на эту сделку. Но для тебя эта сделка не подходит! Отказывайся, я тебе сказал!
  - Рост здесь не имеет никакого значения! - не обращая никакого вни-мания на Тимкин нажим, гнула своё Маша, и голос её становился непре-клонным. - Патричия - большой ребенок, только и всего. Родители у нее далеко: в районе. Она - ребенок выкоханный, как говорят украинцы. А тут оказалась одна в большом городе. Часто не знает, что делать и как посту-пать. Ей мать еще нужна. Да она мне все время в рот смотрит! Она же на год младше нашей дочери!
  - Ну, ты точно - курица! Хотел сказать 'Мать Тереза', но воздержусь! Твоей собственной дочери мать не нужна: укатила за тридевять земель, а этой, видите ли, подавай мать, хотя до родителей всего шестьдесят кило-метров!
  - А может, я ее понимаю больше, чем мать! И она меня тоже! Я когда ее вижу беспомощную... - у Маши навернулись слезы.
  - Стоп, стоп, стоп! Дальше тебя уже бесполезно переубеждать! По-шли слезы! Всесильный аргумент вашего брата. Она же не одна здесь: у нее есть муж. В конце концов, мать с отцом могут приехать в любое вре-мя...
   - Все! Я в данный момент ее не брошу!
  - А если ей с тобой нечем расплачиваться будет?
  - Да Бог с ней с этой оплатой! Обойдёмся! Я всё равно дома сижу и ни с кем почти не общаюсь. Озверела уже от одиночества. Да и 'не хле-бом единым'...Ты не знаешь, что это такое быть с маленьким ребенком и идти работать, когда рядом никого нет, когда даже своего жилья-то не имеешь и болтаешься по квартирам!
  - Да муж же у нее есть! Почему же рядом нет никого? У нас с тобой в свое время ситуация, по-моему, была несколько похуже.
  - Тогда время было другое! И, если хочешь, - другой общественный строй!
  - Ну да! Ты мне прочитай еще курс политэкономии! При чем тут строй? В ваших бабских делах никакой строй не разберется! Ей жалко мамашу беспомощную. А ребенка тебе не жалко? Как вы с ним будете общаться, когда он твоего языка не знает? И научить языку дома ребенка не научат, боясь проявления антипатриотизма. Ребенок ведь есть ребенок: может похвалиться своими приобретенными знаниями в самый неподхо-дящий момент. А в общем, делай, что хочешь!
  - Ну и буду! - по-детски заключила Маша, разве что только ножкой не топнула в подтверждение. - Ты только не лезь к нам со своими совета-ми и сомнениями!
  - Ну и не полезу! - в тон ей буркнул Тимка.
  ...Вскоре Патричия вышла на работу, и Маша стала оставаться с Эли-ной на целый день. К ним домой Элину она приводила редко, стараясь побольше быть с ней в ее квартире: пусть, дескать, ребенок не чувствует чужой обстановки. Как они между собой изъяснялись, одному Богу из-вестно. Маша старалась всегда следить за любым движением Элины, что-бы предугадать ее желание. Элина в большинстве случаев молча играла, разложив на коврике на полу свои многочисленные игрушки, а когда что-то хотела от бабушки, лопотала что-то по-своему. Маша тут же начинала играть с ней в угадалки. Так вдвоем они находили ответ. Правда, в начале их общения часто случалось, что Элина замыкалась в себе, хмурилась, а на 'приставания' буники швыряла в ту чем попало. Маша при этом всегда удивлялась: что это на ребенка находит? - А то находит, - говорил ей Тимка, - что ребенок устает от постоянного его непонимания тобой, она ведь все время находится в жутком напряжении. Ей нужна разрядка. Она должна поговорить на своем родном языке, что-то спросить, что-то рас-сказать, а не слушать постоянно чужую речь. Пусть, например, Патричия почаще звонит домой и с ней разговаривает. Пусть Раду, ее татику, звонит.
  - Патричия, та может, а Раду... - Маша при этом хмурилась. - По-моему, он сильно против этой затеи со мной. Когда появляется дома, меня в упор не замечает! Я при этом стараюсь сразу же побыстрей уйти домой. А тут еще среди дня к ним зачастили какие-то родственники. Пытаются говорить со мной по-молдавски, а я, сам понимаешь... Они при этом смотрят на меня, как на врага пролетариата. Потом о чем-то толкуют с Элиной, посматривая при этом хмуро на меня. Противно.
  - Ты сама в это дело ввязалась, так что терпи, - Тимка никак не мог придумать более гибкого ответа на ее легкое поскуливание. - Давай я бу-ду брать иногда ее на выходные. Родители с удовольствием отдохнут от нее несколько часов, а мы с ней погуляем, пообщаемся, сходим в цирк или, там, в кукольный театр. Потом придем домой, ты нас покормишь чем-нибудь вкусненьким, чем обычно бабушки потчуют своих внучат... Мне это дитя тоже очень понравилось. Ну, как?
  - Согласна. Только ты не очень-то разгоняйся: Патричия собирается скоро отдать ее в садик...
  Так Тимка подружился с Элиной. Они часто бывали вместе. В разго-ворах с ней Тимка часть слов произносил по-русски, а потом объяснял ей их смысл. Изображал смысл, как мог. Она все очень быстро схватывала. А когда они вдвоем приходили с таких прогулок к домой, Маша щебетала вокруг Элины, не зная, куда ту усадить. Обязательно испечет какой-либо вкусный пирог или наделает разных мягких сладких булочек и пышных пирожков, выставит на стол всякие варенья-соленья, извлечет из какого-нибудь своего тайника припрятанную от Тимки сладость и все это пред-станет перед Элиной. Тимка у них - переводчиком. В такой домашней обстановке ребенок чувствовал себя легко и уютно и когда мамика прихо-дила его забирать к себе домой, дитя упорно этого не желало: пряталось с веселым визгом где-нибудь в комнате, а когда его 'находили', тут же убегало и пряталось где-то еще. И так - до получаса, пока мамика не на-чинала строить 'строгое' лицо и обещать всяческие неприятности.
  Вскоре Элина начала понемногу понимать 'бунику Машу', произно-сила, с трудом выговаривая, некоторые русские слова. Тимка с Машей не могли нарадоваться от общения с этим ребенком. Они оба чувствовали в ней свою новую внучку, и она вела себя по малости лет своих с ними, как со своими бабушкой и дедушкой. С одной стороны Маша, где бы ни гуля-ла с Элиной, обязательно что-нибудь купит сладенького и сунет ей в ро-тик. С другой стороны сама Элина, будь Тимка с ней или Маша, всегда требовала, как любой свой ребенок, мол, купи ей то-то или то-то и, если не дай Бог у них что-то не получалось в этом плане, обижалась, плакала, ру-галась, топала ножками и т.п., пытаясь добиться своего. Ее мамика катего-рически запрещала им покупать что-либо для нее, Элины, урезонивала свою дочь, как могла, но ни Тимка, ни Маша не могли устоять перед удо-вольствием сделать что-либо приятное этому их маленькому чуду.
  Но хорошо долго не бывает. Эту банальную истину Тимка с Машей постигли в очередной раз. Сначала Патричия потеряла работу в Примэ-рии. Естественно, что она отказалась от няньки и Элину они стали видеть только иногда по выходным. Затем пришла новая беда: хозяйка квартиры попросила семью Патричии немедленно съехать. Но не было бы счастья, да несчастье помогло: Тимка с Машей начали чаще в это время общаться со своей новой внучкой: ее родители вечерами объезжали сдаваемые квартиры, которых к этому времени было хоть пруд пруди. Они с Машей даже в чем-то позавидовали своим новым знакомым: когда они сами были молодыми и бесквартирными, подобная ситуация была для них равно-сильна катастрофе: сдача казенного жилья в поднаем властью тогда не приветствовалась и потому поиски жилья проходили тайно от власти. А сейчас - пожалуйста. Открывай любую газету, выбирай адрес и - вперед. Дитя им в этот период подбрасывали каждый вечер и Тимка, возвращаясь с работы, в эти счастливые вечера подвергался со стороны Элины такой бурной радости, что не успевал даже достать из кармана заготовленную по такому случаю какую-нибудь конфетку 'от зайчика': дитя с радостным визгом бросалось его обнимать, крепко прижимало ко нему свое малень-кое тельце и чмокало своими почти всегда замазанными бабушкиным ва-реньем пухленькими губками то в одну, то в другую щеку, заросшую к концу дня небольшой колючей для нее щетиной. В такие минуты Тимка бывал на вершине блаженства, а Маша, стоя в прихожей, счастливыми глазами наблюдала за всем происходящим.
  Однажды, когда в очередной вечер Патричия привела к ним Элину, Маша поинтересовалась, мол, как идут дела, какие успехи в поиске квар-тиры. Беспокоилась, как бы не вышел срок съезда с теперешней квартиры, жестко установленный хозяйкой. У Патричии в ее больших черных глазах появились крупные слезы.
  - Ты что это, золотко? - сразу запричитала Маша. - Не волнуйся! Я, прости, глупость сморозила! Не волнуйся, на улице не останетесь: если, не дай Бог, к сроку ничего приличного не найдете, поживете пока у нас. Мес-та хватит. Пропасть не дадим.
  - У нас в городе много всяких родственников, - неуверенно прогово-рила Патричия, стараясь как-то спрятать свою прорвавшуюся наружу сла-бость, - но... Да потом, откровенно говоря, - не стала она продолжать свою мысль о родственниках, - мы ищем квартиру где-нибудь поблизости от вас. Поэтому и долго. Я уже по этому поводу переругалась с Раду: он никак не хочет жить в вашем районе.
  - Да? - Маша, счастливая, схватила в охапку Элину: - Хорошо! Хо-рошо! Хорошо!
  - Хорошо! Хорошо! Хорошо! - вслед за бабушкой повторяла Элина.
  Спустя несколько дней после этого разговора, квартира была снята в пяти минутах ходьбы от их дома. Пока родители благоустраивались на новом месте, Элина была у Тимки с Машей, но буквально через два дня после новоселья к ним пришла Патричия и говорит:
  - Мне подыскали неплохую работу в полиции. Папа постарался. Прошелся по своим старым партийным связям. Правда, бочонок вина мне все же пришлось отвезти его другу. Да кое-что еще в придачу. Но это уже мелочи. А дочку мы отдаем в садик.
  - Как? - Маша от неожиданности даже поперхнулась. - То есть, ко-нечно, конечно! Правильно! - тут же поправилась она. - Ребенок должен воспитываться в коллективе... - Но лицо ее полностью выдавало.
  - Да вы не волнуйтесь так! - Патричия мягко взяла Машу за руку. - Не волнуйтесь! Я от вас просто так не отстану! - она весело рассмеялась. - Я что-нибудь придумаю...
  - Хорошо бы, - жалобно призналась Маша. - Я уже не могу без вас обеих. Во второй раз я такое не переживу...
  - Почему во второй? - быстро спросила Патричия.
  - Да так... Дочь наша нас тогда впервые покинула... - Маше дальше не хотелось продолжать. - Муж у нее первый был лодырь первостатей-ный. Работать никак сначала не хотел. Почти год! День за днем! Тут наш бунелу не выдержал да к-а-к тряхнет его! Или - или! Ты же знаешь, он такой же Стрелец, как и ты. Жутко невыдержанный!
  - Да он у вас даже очень выдержанный, - перебила Машу Патричия. - Сколько бы Элина его не слушалась, он ей все позволяет.
  - Ты не подумай, Патричия, что я ненормальная какая-то! Но я как-то невольно привязалась накрепко к вам с Элиной! Нет, я не хочу вас связы-вать ничем: жизнь есть жизнь и вы должны поступать так, как вам нужно, как следует. Никаких подобных истерик с моей стороны, конечно, не бу-дет. А горечь расставания... Мы же взрослые люди... Перетерпим...
  - Ну, ну, не волнуйтесь вы так! - Патричия опять погладила Машу по руке. - Я все-таки что-нибудь придумаю в этом плане. Все устроится...
  Прошло около месяца. За это время с Элиной не было никаких свя-зей. Ее родители им с Машей не звонили, а сами они считали неудобным их беспокоить. Все эти дни Маша не переставала вспоминать Элину, рас-сказывала Тимке про всякие смешные и грустные истории, которые слу-чались раньше между ними. Иногда молчит, молчит и вдруг: - А вот Эли-на сейчас бы нахмурилась и сказала бы: 'Буника!..' Грустила Маша. Гру-стила, хотя делала вид, что все происшедшее ее просто не касается нико-им образом. В такие минуты Тимка больше молчал: старался не поддер-живать разговор. К чему бередить то, что бередить не следует! Но однаж-ды вечером раздался звонок. Время было довольно позднее, но они с Ма-шей еще не спали: заканчивалась пятница, и можно было выспаться в на-ступающую субботу. Маша, хотя и не ходила ни на какую работу, но еже-дневно вставала вместе с Тимкой в шесть утра, готовила ему завтрак и отправляла на работу. Так что укладывались они спать в будние дни все-гда довольно рано. А по пятницам они позволяли себе небольшую воль-ность лечь попозже. Звонила Патричия.
  - Мария Федоровна! Мария Федоровна! - радостно позвала она.
  - Да, да! Я слушаю тебя, Патричия! - почти закричала в ответ Маша, - я слушаю! Слушаю! - При этом она даже вскочила на ноги, хотя трубку сняла лениво, сидя в мягком кресле. Как она, бедненькая, ожидала этого звонка! Как страдала без обеих своих девочек!
  - Патричия!
  - Мария Федоровна! Мы с Элиной вас завтра приглашаем в гости! С утра! Когда захотите! Раду целый день не будет. Мы с вами устроим де-вичник! Хорошо?
  - Хорошо, хорошо! Милые вы мои! - глаза Маши были полны нево-образимого счастья. - Хорошо! Только скажи мне свой адрес и телефон!
  Патричия назвала.
  - Завтра я вам с утра перезвоню и договоримся! - Маша в непереда-ваемом возбуждении продолжала кричать в трубку. - Как вы там? Как устроились?
  - Все в порядке, - отвечала Патричия. - Вот завтра придете и мы все вам расскажем. Ну, пока? - спросила она.
  - Пока, до завтра. - Маша неохотно повесила трубку.
  - Вот видишь, не забыли! - обратилась она к Тимке. - Не забыли! - она походила на радостного взъерошенного маленького воробушка. - Не забыли, мои сладенькие девочки! Не забыли! Я ведь говорила тебе! Я...
  - Ладно, ладно! - перебил Тимка радостную тираду. - Я сам рад за те-бя и твоих девочек. И слава Богу, что ты их так любишь. Слава Богу, что нашлись здесь те, которым ты можешь отдать свою нерастраченную при-вязанность.
  Назавтра Маша ушла в гости часов в одиннадцать, а заявилась домой часа в четыре дня. Видно, что погуляли 'девочки'. Явилась веселенькая, видно было, что под небольшим хмельком. В руках держала полнющие большие белые пластиковые пакеты.
  - Ну что, - засмеялся Тимка, встретив ее и забирая тяжелую ношу из ее маленьких рук. - Будем петь 'Шумел камыш, деревья гнулись'? В ма-газине что ли побывала по дороге?
  - Это мне девочки надарили, - с трудом снимая пальто, гордо сооб-щила Маша. - Элина как повисла у меня на шее - не могу оторвать! Не хотела отпускать! А Патричия, так та натолкала вон всяких продуктов в пакеты! И обе проводили меня почти до нашего лифта! Вот!
  - Молодцы! - порадовался Тимка за Машу. - Я смотрю, что и по рю-мочке на радостях пропустили?
  - А как же! Раду привез из села домашнего вина. Такой вкус! Такой аромат! Элину за уши не могли оттащить от этого вина! 'Я тоже, - кри-чит, - хочу вместе с вами! Это мой татику привез!'
  - По-русски кричала или по-своему?
  - По-русски, в том-то и дело!
  - Ничего себе научила ребенка! Откуда она слова-то такие знает?
  - Вот, как видишь, знает! Она все схватывает налету. Мамика ей что-то по-молдавски выговаривает, а эта схватила меня за руку (защиту на-шла!) и лупит ей ответы по-русски! Правда, слова еще коверкает.
  -Жаль, дальше тебе не суждено ее учить.
  - Да как сказать, как сказать! - Маша прошла на кухню и присела за стол. - Фу-у-у! Ну и жара! Ну и устала! Кстати об учебе. Она уже вот как две недели ходит в садик. Вот тут через дорогу от нас. Через два дома.
  - Красота! Совсем рядом! Когда сильно соскучишься, сможешь наве-щать.
  - Вот-вот! Во-первых, Патричия меня попросила, чтобы я подошла в этот садик и посмотрела бы там, что да как.
  - А откуда она знает, что ты у нас 'маре специалист' по садикам?
  - Что значит 'маре'?
  - Большой. Большой специалист.
  - Как откуда знает? Я ей раньше рассказывала про то, как работала за-ведующей в садиках на Старой Почте и в Центре.
  - Ну, ты все всем всегда вытрепываешь! Разве так можно?
  - А что тут секретного? Что секретного-то?
  - Секретного - ничего, но и биографию свою каждому встречному-поперечному не стоит выкладывать!
  - Ты всю жизнь был такой подозрительный! В общем, короче: я должна буду сходить в этот садик, посмотреть, как девочка там устроена, какие воспитатели и т.д. Это тебе не интересно. Потом, похоже, придется ее после обеда иногда забирать к нам домой.
  - Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Зачем же тогда надо было в садик отдавать ребенка?
  - Не поверишь, но дело в том, что она целиком и полностью пошла в своего татику. А тот, оказывается, в любом садике никак не мог прижить-ся. Мало того, что бесконечно рыдал, но и послеобеденный сон ему никак не удавался! Что ни предпринимали бедные его воспитатели, но уложить его в постель было невозможно! Никак! Так и ходил в садик: до обеда еще кое-как с детками играет, а после обеда - хоть убей! Все спят, а этот сидит где-нибудь в углу и терпеливо ждет, когда сон закончится! Так за все вре-мя ни одного дня и не спал! Ни-ког-да! И Элину за эти две недели, пока она ходит в садик, ни разу не смогли уложить в постель после обеда. Вот это наследство!
  - А что Раду говорит по этому поводу?
  - А что ему! Смеется и разводит руками. - Этот крест, - говорит, - придется нести!
  - Чудеса! Тогда, конечно, сходи в садик. Поговори с воспитателями. Может, удастся эту козерожку уговорить ложиться спать...
  - Я постараюсь, но вряд ли...
  Маша действительно пошла в садик в понедельник. Садик был, есте-ственно, молдавский и все, что было вывешено на стенах группы, в кото-рую ходила Элина, все советы родителям, расписания, методики и прочее Маша прочитать не смогла. Воспитательница и нянечка, обе молоденькие девушки, сначала никак не восприняли русскую бабульку и подумали, что та забрела к ним по ошибке. Но вскоре почувствовали твердую хватку бывшего детсадовского работника и даже немного оробели. Маша, ув-лекшись, начала с ними разбирать, говоря казенным языком, структуру работы, показывая одновременно, где и чего, по ее мнению надо бы доба-вить, что где изменить и...пошло-поехало! Родная стихия! Девчонки по-казали ей группу, игрушки, пособия, даже туалетную комнату. Детвора гурьбой шумно ходила за взрослыми. Все, кроме Элины. А та, гордая, стояла у окна, в стороне от всей процессии и молча наблюдала за всем происходящим.
  Но это было только началом для Маши. Кому-то из 'девочек', то ли Элине, то ли ее мамике такая активность буники пришлась сильно по ду-ше, и вот уже Маше пришлось с утра отводить Элину в садик, решать там все родительские проблемы в отношении ребенка, ну и, конечно... заби-рать ее после обеда домой! Спать-то мы никак не можем среди дня! Ни за какие коврижки раздосадованные воспитатели не могли уложить ребенка в кроватку. Ничего не выходило! Она тут же молча вставала, молча брала в группе стульчик, шла с ним в раздевалку, ставила стульчик возле своего шкафчика, на котором был нарисован забавный беленький ослик, и со вздохом усаживалась на стульчик лицом ко входу. Ждала свою бунику Машу. Ждала терпеливо. Как преданная собачка ждет своего хозяина. И ничто, никакие всякие-разные силы не могли поколебать ее твердого ре-шения дождаться свою бабушку. Она непоколебимо верила, что буника обязательно, обязательно, несмотря ни на что придет и заберет ее отсюда. Иногда бывало так, что в виде наказания Патричия буквально приказыва-ла Маше не забирать ребенка после обеда. Пускай, мол, не капризничает и ведет себя, как все дети. В такие черные дни ребенок сидел на стульчике в раздевалке и сиротливо глядел на входную дверь ровно до тех пор, пока не кончалось время сна и любопытная детвора, кое-как полуодетая, кто в одном сандалике, кто - при одной надетой штанине, кто - вообще весь в соплях и босиком, вся эта детвора шумно не высыпала в раздевалку, ок-ружая любопытным галдящим кольцом почему-то совсем непохожее на них существо. Тогда Элина молча вставала, забирала свой стульчик и уходила в группу, ни с кем не общаясь, совсем по-взрослому. Потом там, в группе, подходила к огромному, почти до самого потолка окну, выходя-щему на дорогу, ведущую в садик, и тоскливо глядела из него на пустое пространство двора, отделенное от дороги редким зеленым штакетником. После такого события на следующее утро, когда Маша отводила ее в группу, она жалобно глядела на Машу и с выступающими на глазах круп-ными слезами вопрошала: 'Буника, ты, правда, заберешь меня после обе-да? Ты сегодня не забудешь?' В такие минуты Маша чувствовала себя очень гадко. Она не могла объяснить малышке, что сама мамика запрети-ла ее брать после обеда. Не хватало духу. Маша молча гладила ребенка по ее густым ершистым волосам, молча подталкивала ее под спинку в груп-пу, избегая больших черных всепонимающих детских глаз. В один из та-ких дней, когда Элина должна была досиживать на стульчике в раздевал-ке до вечера, Маша, ярко представив себе всю эту картину, как в омут, бросилась в садик забирать малышку.
  Прибежав в группу, увидела, что дети еще не садились за столики на обед. Вид у Маши, видимо, был соответствующий, так что воспитатель-ницы, завидев ее на пороге, побросали свои дела и почти хором спросили:
  - Что-то случилось? На вас лица нет!
  - Ничего, ничего! - шепотом ответила Маша. - Ничего не случилось. Я заберу сегодня Элину после обеда.
  - Конечно, - понимающе согласилась нянечка, - иначе она опять весь сон станет сидеть на стульчике в раздевалке возле своего шкафчика с бе-лым слоником. Я сама с трудом выношу это грустное зрелище.
  - Я заберу, заберу! - повторила Маша, - а ее мамике позвоню, чтобы она зашла за ней к нам после работы. Я не могу спокойно находиться до-ма, чувствуя, что ребенок только и делает, что ждет меня.
  ... Так и пошло: утром Маша отводит Элину в садик, после обеда - забирает. Патричия, было, попыталась воспрепятствовать этому порядку, но Маша твердо стояла на своем: я сама ее дома накормлю, спать уложу, проведу сама с ней какие надо занятия, а если понадобится, то бунелу по-играет нам на своем аккордеоне, а мы потанцуем. Нечего истязать ребенка только за то, что он такой вот уродился! Не надо ломать его через колено! Это потом ей и всем вам выйдет боком! Патричия, в конце концов, мах-нула на все это рукой: делайте, как считаете нужным.
  Так пролетели три года... Много чего случилось за это время. Элина научилась вполне сносно говорить по-русски, несмотря на то, что каждое лето проводила у своей родной бабушки. После каждой такой поездки встречаясь с Машей, она дичилась, многие русские слова были ею забы-ты, она подозрительно глядела на бунику Машу и всегда задавала один и тот же вопрос: 'Буника, а ты моя бабушка или чужая? Правда, ведь ты моя самая бабушка?'
  - Твоя, золотко мое маленькое, только твоя! Чья же еще? - Маша при этом крепко прижимала ее к себе и горячо целовала ее в пухленькие щеч-ки. - Только твоя!
  Маша чувствовала, точнее - знала, что все эти годы вся без исключе-ния родня Патричии в открытую не одобряла 'русификацию' Элины. И конечно же Элине разъясняли истинное положение вещей. И не едино-жды. Но она своей маленькой детской душой была исполнена такой ог-ромной детской любви к 'бунике Маше', что все объяснения, уговоры, наговоры, разговоры своих прямых родственников всерьез не восприни-мала. Не проходило и недели, как она восстанавливала свой русский лек-сикон и в самое неподходящее для родителей время, когда у тех в гостях находилась какая-нибудь шумная компания, выдавала им на чистейшем русском с бабушкиным московским акцентом нечто вроде такого: - Смотрю я, достукаетесь вы! Сожжете квартиру! - Тут в компании насту-пал полнейший конфуз.
  Родная бабушка Элины, кажется, начала понемногу признавать нали-чие Маши в жизни ее внучки. В начале, бывало, когда она приезжала в гости к своим в Кишинев и Маша, у которой всегда имелись ключи от квартиры Патричии, заходила туда по разным делам, поручаемым ей Патричией, не ведая, что буника Галя - так звала свою настоящую бабуш-ку Элина - где-то здесь, в городе, она часто сталкивалась с ней, что гово-рится 'нос к носу'. Холодное высокомерие и явное, нескрываемое недоб-рожелательство сквозило во всем поведении буники Гали. В таких случа-ях Маша немедленно бросала все дела и пулей мчалась домой, не пони-мая, 'за что такая ненависть'. Случалось, что Маша приводила Элину откуда-нибудь, а буника Галя находилась в это время с Патричией дома. На обычное Машино 'здрасьте' буника Галя молча демонстративно ухо-дила в другую комнату. 'Ревнует, не обращайте внимания, - успокаивала Машу Патричия, - привыкнет'.
  Раду, который прежде тоже никогда почти не замечал Машу и, прихо-дя с работы, когда Маша находилась еще у них дома, что-то буркал ей и начинал по-своему болтать с Патричией и дочкой, как будто вместо чу-жой тетки в квартире стоял некий чурбан, теперь тоже подобрел. Начал иногда с Машей заговаривать и несколько раз даже подвозил ее на своем авто к их дому. И совсем уже неожиданный с точки зрения Маши посту-пок с его стороны: сам, по своей инициативе привез Маше с Тимкой по мешку муки и сахара, сам все это, что называется пёр с восьмого к ним на девятый этаж! Признал. Надо сказать, что Патричия и Раду - хорошие ребята, и Тимке они нравились. Тимка понимал, обстановка в их краях вынуждала ребят вести себя, как сейчас модно говорить, неадекватно.
  Патричия часто поддавалась унынию, сетуя на недостаточность средств к существованию. Они с Раду пытались кое-что из своих доходов откладывать на покупку квартиры, но из их затеи почти ничего не получа-лось: все деньги практически съедали бесконечные крестины, свадьбы, дни рождения, устраиваемые их многочисленными родственниками и друзьями. - Я не могу отказаться! - чуть не плача, отвечала Патричия на вопросительный взгляд Маши, оставляя ей Элину. - У нас такие обычаи! Попробуй не приди! От тебя все отвернутся!
  - Да, но... - начинала Маша...
  - Нет, нет, нет! - тут же перебивала ее Патричия, - ничто не признает-ся! Никакие доводы!
  - Да нельзя же быть рабами своих обычаев! Мало ли какие обстоя-тельства могут становиться на пути! Тебе же завтра есть нечего будет! Мы же цивилизованные люди!
  - Ах, Мария Федоровна! - отмахивалась Патричия, - не знаете вы на-шу жизнь! Как-нибудь выкрутимся!
  На том диалог и заканчивался. И всякий раз после этого Маша вновь и вновь вспоминала своего университетского преподавателя по истории Молдавии, который из всей истории, как ей казалось, рассказывал только о свадьбах да крестинах, о похоронах да поминках. - Возможно, - думала Маша, - я действительно чего-то не понимаю Пусть люди живут, как им хочется! Отчего я всегда лезу не в свое дело!
  Но денег все-таки у Патричии катастрофически не хватало. И она, глядя на то, как многие ее знакомые женщины уезжают на заработки в другие страны, либо отправляют туда своих мужей, узнавая, что 'оттуда' привозят неплохие 'бабки', принялась оказывать давление на Раду, что-бы тот что-либо предпринимал в этом направлении. Раду и слышать об этом не желал, отбивался, как мог. И был Патричией наказываем за это. Часто, приходя к ним ранним утром, когда и Патричия, и Раду уже одной ногой стояли на пороге, а Элина еще сладко спала, Маша обнаруживала, что 'татику провел ночь в салуне', как говорила малышка. И действи-тельно, ребенок, желая как-то освободиться от своих тягостных для него детских тревог, всегда в таких случаях, поднимаясь с постели под ласко-вые бабушкины приговаривания и поглаживания, обнимал ручонками бунику за шею, утыкался носиком в ее мягкую и теплую грудь и сам вы-давал все семейные секреты:
  - Мамика вчера опять сильно ругалась с татику и прогнала его спать в салун на пол. Она хочет, чтобы он уехал куда-то, а он отказывается. И я не хочу, чтобы татику уезжал. - Потом после короткой паузы всегда добав-ляла: - Я татику больше люблю, чем мамику.
  - Не обращай внимания, - гладила ее по головке Маша. - Взрослые иногда ссорятся. Но мамика и татику тебя очень любят.
  - Мне татику жалко, - начинала кукситься Элина, - он хороший.
  - Дети в дела взрослых вмешиваться не должны! - в Маше сразу про-резался учительский тон. - Давай одеваться!
  Сама Маша в такие минуты чувствовала себя противнее некуда. Когда дело касалось детей, своих ли, чужих ли, когда кто-то наносил им обиду или еще только пытался это сделать, она, не рассуждая, всегда станови-лась на их защиту. Бывало, дома, когда их дочь, а впоследствии и внучка, движимые своими детскими эгоистическими интересами обижали ее саму и Тимка, пытаясь ее защитить, едва только делал какое-либо движение, которое, по ее мнению, угрожало бы ребенку, она, как разъяренная птица, выбрасывала в стороны руки-крылья и прикрывала собою ребенка, начи-ная яростно кричать на него, а чаще - плакать, утверждая, что это - дети, и что они ни в чем не виноваты. И переубедить ее в противном было просто невозможно. Она не понимала, как это можно тронуть ребенка. Да она и по жизни-то очень наивна. Наивна по-детски. Однажды ей позвонила ее подружка, с которой они вместе работали в школе.
  - Собирайся, - кричит в трубку взволнованно, - всех приглашают в городской школьный профсоюз. Весьма срочно. Сказали, что будут да-вать нам, пенсионерам-учителям какую-то продуктовую помощь. Как раз вовремя! Я так и не знаю, чем своих кормить. Хоть иди да шарь по по-мойкам. Идешь?
  - Конечно, конечно! - тут же засуетилась Маша, - когда?
  - Завтра к двенадцати. Да не забудь, сказали, взять паспорт.
  - Зачем же паспорт?
  - Как зачем? Проверят, что это действительно ты, распишешься в по-лучении. Во всем должен быть порядок.
  На следующий день, несмотря на очень ненастную погоду, эти две ба-бульки потопали за дармовыми продуктами в свой профсоюз, бесконечно радуясь: мол, помнят у нас еще старые кадры, не забывают. Приятно, мол, да и голод - не тетка. Маша появлялась дома только к вечеру. Усталая и растерянная.
  - В чем дело? - спросил Тимка, - почему так долго? Давали концерт в вашу честь? А что ты - с пустыми руками? Обокрали по дороге?
  - Какой там обокрали! Хотя...можно и так выразиться, - снимая с се-бя пальто, выдавила она.
  - Ну-ка рассказывай, - помогая ей освободиться от верхней одежды, - попросил Тимка. - Рассказывай.
  - А что тут рассказывать? Пришли мы с Ноннкой туда. Народищу!.. Полный зал. Да еще толпа на улице. Потом стали нас вызывать по одной, записывать данные наших паспортов и заставлять расписываться.
  - И продукты сразу давали?
  - Да какие продукты! - зло воскликнула Маша, - Какие продукты! Сказали, ждите, мол, на улице: продукты подвезут, когда всех запишем. Чтобы, де, толкотни никакой не было. Запишем, мол, а потом всем сразу - продукты. И по домам.
  - Ну? - ждал Тимка продолжения, а сам уже догадался, что стал сви-детелем знакомого мероприятия под названием 'кидаловка'. - Потом машина с продуктами где-то по дороге застряла? Таможня задержала?
  - А ты откуда знаешь? - вытаращила на него свои зеленые глаза Ма-ша, - звонил? Откуда?
  - От верблюда! - расхохотался Тимка. - От него, горбатого. Кинули вас, глупых старушек, как распоследних дур!
  - Во что кинули? - не поняла Маша широко распространенного в наше лихое время от правительственных верхов до тюремных закоулков блатного жаргона. - Во что это нас кинули?
  - В самое, самое дерьмо! В него вас, миленьких, и кинули. Вас держат за обыкновенное электоральное быдло!
  - За какое еще элек... - это слово ей было неведомо, ибо она отправи-лась на пенсию еще до его возникновения. Она на нем основательно зап-нулась.
  - Да ты телевизор-то не смотришь! Все плюешься! Мол, гонят одну рекламу да порнографию. Ну и вот результат. А газет-то мы не читаем, ибо не по карману они пенсионерам. А на дворе-то давно уже избиратель-ная кампания. И ты у нас - самый что ни на есть электорат, то бишь изби-ратель по-нашему.
  - Ну и что?
  - А то! Какому-то деятелю срочно понадобились подписные листы, заполненные, якобы, преданными ему избирателями. Вами, то есть, глу-пыми. Вами, которые ждут и никак не дождутся, как бы поскорее отдать за него, родимого, свои, пусть и кряхтящие, но все же государственные голоса. Ему эти голоса ваши профдеятели с вашей же помощью и сообра-зили. Теперь он понесет списки с вашими фамилиями в избирательную комиссию и будет там зарегистрирован как кандидат в депутаты. А там...
  - Не может быть! - Маша от негодования стала пунцовой. - Да это же... подсудное дело!
  - А судьи кто? - продекламировал Тимка, дурачась, дедушку Грибое-дова. - Ты за них не волнуйся: там все путем.
  - Вот мерзавцы! Вот подлецы! - весь вечер только и повторяла, никак не успокаиваясь, раздосадованная Маша. - Надо же до чего мы докати-лись!
  Вот такая она, его жена Маша!
  В один из дней, когда Маша, забрав Элину после обеда из садика, ук-ладывала ее спать, в дверь позвонили. Элина пулей сорвалась с постели, пользуясь таким благоприятным случаем, чтобы избежать так ненавист-ного ей послеобеденного сна. Босая, подбежала к входной двери и, не да-вая Маше даже рта раскрыть, быстро спросила по-своему: - Кто?
  За дверью что-то ответили. Маша не поняла, но Элина радостно за-визжала: - Моя бабушка приехала! Буника Галя!
  Маша открыла дверь. На пороге, обвешанная сумками с головы до пят, стояла усталая и растрепанная буника Галя. Маша молча посторони-лась, и буника Галя, кряхтя, перетащила свою многочисленную поклажу через порог. Элина с криками 'Ура!' тут же повисла у нее на шее. Маша едва успела подставить стул, иначе бы буника Галя оказалась на полу от такого радостного натиска. Наступила продолжительная пауза. Элина пе-ребралась на колени к бунике Гале. Обе бабушки молчали. Маша начала собираться к себе домой.
  - Погодите, - вдруг хрипло выдавила из себя буника Галя, снимая Элину с колен и поднимаясь со стула. Она стояла среди валявшихся во-круг нее сумок крупная, ширококостная, еще не старая, но уже далеко не молодая, и было видно, что сильно и немало побитая жизнью женщина, и на лице ее, кроме невыносимого нечеловеческого страдания, ничего нель-зя было разобрать.
  - Погодите, - повторила она Маше севшим голосом. - Я всегда была неправа в отношении вас... Слишком неправа... Много лет... Я вижу, что вы... любите... Элину... Любите... Патричию... Вы здесь... - не ра-ди денег...То есть не только ради них, - быстро поправилась она. - Мне Патричия говорит, что вас сам Бог послал нам такую... Я... я... с ней согласна...
  Она вдруг разрыдалась и кинулась обнимать Машу: - Не оставляйте их одних... Не оставляйте, Богом молю! Мы все на Вас надеемся! - горя-чо шептала она Маше, - мы все надеемся...
  Маша от неожиданности потеряла дар речи. Потом, немного опом-нившись, мягко высвободилась от почти судорожных объятий не на шут-ку разволновавшейся буники Гали и прямо глядя той в глаза, недоуменно спросила:
  - А что, собственно, произошло? Успокойтесь, пожалуйста! Никого я никуда не бросаю. Что случилось, Галина Владимировна? Да успокойтесь же вы! - Маша быстро подала все еще сотрясающейся от крупных всхли-пов бунике Гале первое попавшееся под руку полотенце. Тут Элина, глядя недоуменно на всю эту картину, принялась вовсю громко реветь. Маша потянула ее за руку к себе, прижала ее головку к своему подолу и почему-то изменившимся голосом медленно произнесла в пространство:
  - Ну вот... Сейчас и я зареву...
  И действительно: две крупные слезы уже готовы были выкатиться на-ружу из ее сильно повлажневших добрых глаз.
  - Все, все, все! Все детки давно успокоились! Все детки давно пере-стали плакать! - строгим садиковым тоном громко произнесла фразу Маша. - Вон любопытные синички заглядывают в окошко! А мы им по-кажем, что всем деткам - весело! ... Так что же случилось, Галина Влади-мировна? - после небольшой паузы переспросила Маша бунику Галю.
  Элина перестала реветь и держалась за Машин подол. Уставилась, не мигая, на бунику Галю.
  - Так! Золотко, пожалуйста, беги в свою комнату, возьми попугайчика и с ним - быстро в постель! Он уже давно зевает и ждет, когда ты его уложишь спать, - Маша подтолкнула Элину к входу в ее комнату. - Да-вай, давай! Дети не должны присутствовать при разговоре взрослых! Да-вай беги, моя умница!
  Элина, нехотя, молча поплелась к себе. Буника Галя, наконец, успо-коившись, начала снимать с себя верхнюю одежду. Потом так же молча задвинула в первый попавшийся угол все свои сумки и присела, вздохнув, на тот же стул здесь, у двери. Маша вопросительно глядела на нее.
  - Уезжаю я сегодня вечером, - наконец проговорила тихо буника Га-ля. - Далеко и надолго...
  Маша молчала.
  - В Италию... Работать...
  - Да вы что? - Маша чуть не подскочила от такого сообщения. - В вашем-то возрасте! Вы что? Патричия вон Раду, здорового молодого му-жика, никак не может заставить, а вам-то каково будет на чужбине? А мужа своего как вы оставите одного?
  - А! - отмахнулась досадливо буника Галя. - Ничего с ним не станет-ся! Пусть сам поживет! Он в свое время очень сильно нагулялся. Вот пусть теперь отдохнет. К тому же мы на наши пенсии не протянем долго. А Патричия, сами видите, без квартиры. До сих пор. Я ведь медсестра. Может, и сгожусь там.
  - Да как же вы едете-то? Наверно, без визы? А язык?
  - Как-нибудь... Бог в беде не оставит... Пока оформили, что я еду на какой-то там симпозиум, а потом я уже не вернусь...Там наших молдаван много, обещали помочь устроиться.
  - Не знаю, не знаю, - Маша недоверчиво и как-то по-новому смотрела на бунику Галю. - У нас вон соседка по подъезду тоже была в Италии. Полтора года. Все это время, говорит, спали по шесть человек в ванной у хозяина. Но она - молодая! Чуть больше тридцати!
  - Как Бог даст! - вздохнула буника Галя. - Выхода у нас - никакого. Вы уж тут приглядите, пожалуйста, за моими девочками. Одни ведь оста-ются. Может, заработаю им на квартиру...
  Она позвонила только через месяц. Наконец-то ей удалось устроиться в одном маленьком городишке на юге Италии. Взяли ее сиделкой к пара-лизованной старухе, которая, имея двух дочерей, одна живет в своем до-ме. Дочери и наняли сиделку за восемьсот долларов в месяц. Патричия не скрывала своей радости: ей самой за такие деньги надо здесь работать полтора года. От сообщения тещи стало хуже только Раду: приходя к ним домой, Маша все чаще и чаще обнаруживала, что очередную ночь оно провел на полу 'в салуне'.
  ... Прошел еще год. Элина пошла в школу. Маше пришлось осваивать новые функции: подготовку домашних заданий с вновь испеченной школьницей. Хотя дело это было для Маши не новое - последнее время в школе она работала на 'продленке' и потому в совершенстве владела всеми тонкостями этого, можно сказать, искусства, - но все осложнялось тем, что она не знала языка, а Элина не всегда могла все правильно пере-вести из учебника. Элина нервничала и часто начинала реветь: мамика запрещала ей звонить к себе на работу и что-либо спрашивать, а попробуй принеси домой по любому предмету оценку меньше десятки, получишь такой нагоняй... В подобных ситуациях Маша начинала названивать Тимке, сидевшему уже в ту пору дома. Он разбирался в элининых про-блемах, и все оставались довольны. Рев прекращался. Вскоре Элина сама, без Маши, бойко названивала ему, и они вместе с ней к обоюдному удо-вольствию выполняли школьные задания. Эта идиллия иногда заканчива-лась наказанием Элины, когда та случайно проговаривалась обо всем сво-ей мамике. Патричия категорически запрещала ребенку прибегать к чьей-либо помощи в школьных делах. Тимка с Машей этого никак не понима-ли, но Патричия на этот счет не принимала ни малейшего совета: в такие моменты она просто деревянела, глаза ее становились холодными и злы-ми, и ответ бывал всегда одинаков: 'Это - мои проблемы'. Не суйтесь, де, не в свое дело. В эти мгновения им было очень больно, но они ей не пере-чили: ребенок все-таки не их, хотя в душе они так не считали. Особенно страдала Маша и Тимка, видя ее страдания, яростно вспыхивал и поры-вался пропесочить эту мамику, на что Маша, зная его несдержанность, буквально висла на нем и уводила куда-нибудь подальше от греха. А ко-гда Тимка немного успокаивался, начинала выговаривать ему и, в конце концов, всегда защищала Патричию. Удивительно! Вроде бы сама только что возмущалась, а попробуй Тимка вмешаться в это дело, она тут же ста-новилась на сторону Патричии. Да так яростно, будто он - злодей какой! Тимка чувствовал, что Маша в душе осуждает Патричию, но он... он да-же не моги ничего худого и подумать при ней про ее девочку!
  Но Тимка все же нашел выход. Начал сам звонить Элине: не нужна, мол, помощь? В ответ ребенок его отчитывал строгим голосом: мамика же, де, не разрешает, чтобы ты помогал!
  - А я и не помогаю. Я знаю, что ты математику еще не сделала, - врал Тимка.
  - Откуда ты знаешь? - удивлялась Элина, - тебе буника звонила?
  - Да нет. Я - телепат. Я сам все вижу.
  - Что это 'телепат'? - не понимала Элина.
  - А это такие дедушки, которые все видят, что делают их внучки. Вот я, например, вижу, что у тебя сейчас проблемы с математикой. Только точно не могу рассмотреть, какие. Отсюда видно плоховато.
  Удивленная Элина тут же начинала ему все, что он 'не видел', уточ-нять и таким образом они с ней справлялись с заданиями. Маша, хоть и не понимала, о чем они с Элиной болтали, но догадывалась, и дома Тимку ожидал нешуточный нагоняй.
  Буника Галя за этот год несколько раз передавала по случаю подарки для Элины: разные сладости, кое-что из одежды. Ребенок сиял. Если при-ходили сладости, Элина тут же набирала их, сколько могла, и старательно рассовывала Маше по карманам:
  - Это, - говорит, - тебе, а это - бунелу, - то есть Тимке.
  - А как же, - как-то спросила Маша Патричию, - как живет твой отец? Ведь уже год, как он один. Он же болен, ты говорила?
  - Мама ему звонит иногда оттуда. Говорит нам, что стонет он всё, ко-гда она ему звонит. Иногда плачет в трубку и умоляет, чтобы вернулась домой. Мол, очень плох он. Собирается помирать.
  - Ну а мама?
  - Она ему отвечает, чтоб не морочил ей голову. Что пока есть такая работа, она будет там. А с ним, мол, ничего не станется. Да и что они вдвоем тут будут делать со своими никакими пенсиями?- заключила Пат-ричия. - Голодать?
  - Но отец же все-таки один остался. И больной. За ним уход нужен...
  - Ничего с ним не сделается! - раздраженно оборвала Патричия Ма-шу. - Мы к нему с Раду ездим почти каждую неделю! Я вот и в больницу его клала здесь, в Кишиневе. Немного подлечили его сердце. Все-таки мама в Италии такие деньги зарабатывает!
  - Да всех денег не заработаешь, Патричия! - Маша пыталась ее как-то переубедить. Но бесполезно.
  - Я сама ищу возможность, чтобы вырваться отсюда за границу! - по-вышала тон Патричия, - живем, как бомжи!
  - Дело ваше, - замолкала Маша.
  Но все-таки, все-таки... Все-таки отец Патричии умер. В один из дней Маша с Элиной делали уроки. Элина только-только пришла из школы, Маша быстренько помогла ей раздеться и усадила сразу же за стол обедать. Элина сказала, что сегодня очень много задали на дом и по-тому, съев на редкость быстро свой обед, она тут же уселась за письмен-ный стол делать уроки. Маша, перемыв всю посуду, пришла к Элине в комнату и присела около стола: Элина любила делать уроки, когда буни-ка сидела рядом. Когда Элине что-либо не удавалось с уроками, она зале-зала тут же к Маше на колени, обнимала ее своими горячими ручками и тыкалась носиком ей в грудь.
  - Куда ты! - якобы сердилась Маша. - Гляди, ты уже почти с меня вымахала, а все - на колени! - Она понимала, что ребенок ищет у нее за-щиты, что ему в эти минуты нужна помощь.
  В этот день как раз Элина и забралась сразу на колени к Маше. Вдруг неожиданно в их металлическую дверь начали чем-то сильно колотить да так, что обе, Маша и Элина, просто впали в столбняк. Маша перепугалась до икоты, а Элина, тоже с перепугу, начала громко реветь. Маша, наконец, немного придя в себя, нетвердой походкой подошла к двери, ходуном хо-дившей от непрекращающегося грохота и, открыв непослушными руками первую, неметаллическую дверь, севшим от страха голосом спросила:
  - Кто там?
  - Это - я, я! Патричия! - послышался резкий незнакомый крик. - От-крывайте скорее!
  - Маша дрожащими руками никак не могла отодвинуть в сторону две тугие защелки замка: силы совсем ее покинули.
  - Да открывайте же скорей! - в истерике прокричали с той стороны двери, - открывайте! Папа мой... Папа мой...умер! Открывайте же! - Маша услышала, как Патричия там, за дверью, разрыдалась.
  Маша все возилась и возилась с замком, в котором где-то что-то за-клинило. А может, это заклинило в ней самой. Дверь никак не открыва-лась... Но вдруг защелки сами прыгнули в сторону, будто кто-то посто-ронний их мигом отодвинул, и дверь распахнулась. На пороге стояла вся зареванная и с почти безумным взглядом Патричия. В руке, как пику, она держала длинный шкворень - ключ от их замка.
  - Папа мой умер, - обессилено произнесла слабым голосом Патричия и опустилась на пол тут же в проеме двери...
  Мать, буника Галя, на похороны мужа не приехала: она была на неле-гальном положении и уже бы не смогла обратно вернуться. А работу бро-сать она не желала. Тем более, что парализованная старушка, за которой она ухаживала, оказалась на редкость живучей и в обозримом будущем отходить в мир иной ничуть не собиралась. Доллары с нее капали и капа-ли, смывая с души буники Гали последние угрызения совести...
  Раду надоело спать 'в салуне' на полу. В один из дней он, обычно поздно приходивший с работы, неожиданно появился дома днем. Собрав быстро в небольшую дорожную сумку какие-то вещи, вытащил из боко-вого кармана потертой кожаной куртки, в которой он разве что не спал, небольшую пачку денег и протянул ее ничего не подозревавшей Маше:
  - Передайте Патричии. Я уезжаю.
  Маша, приученная не задавать лишних вопросов, молча взяла деньги и положила их на телевизор. Раду прошел в комнату Элины, делавшей в это время уроки, поцеловал ее и... ушел. Как оказалось, ушел насовсем. Навсегда. Уехал-таки за границу, как мечтала об этом Патричия. Уехал подальше от всего, что было ему так дорого. Уехал, чтобы никогда боль-ше к этому не возвратиться...
  Спустя почти полмесяца после этого события ранним субботним ут-ром, когда Тимка с Машей еще спали, у них дома раздался телефонный звонок. Звонила Патричия.
  - Что случилось, золотко? - сонным голосом спросила Маша. - Что-нибудь произошло?
  - Произошло, - дрожащим голосом нервно ответила Патричия. - Мы с Элиной сейчас придем к вам.
  - Хорошо, я жду. - Маша положила трубку и сразу кинулась одевать-ся. - Что-то там с девочками моими случилось, что-то случилось... - Ма-ша никак не могла попасть в рукав халата: ее колотила мелкая дрожь. - Что-то случилось с моими девочками...
  - Успокойся ты, - попробовал заговорить Тимка, но она его уже не слушала...
  Он тоже подхватился с постели и начал одеваться. Что же там такого произошло?
  - Что-то там с девочками моими случилось, что-то случилось, - как заведенная, повторяла Маша. - Я всегда это чувствую...
  Девочки позвонили в дверь минут через двадцать. Открыв дверь, Ма-ша с Тимкой оба обомлели: Патричия стояла перед нами, одетая по-дорожному. В руках у нее были две огромные дорожные сумки, доотказа набитые вещами. Чуть поменьше этих, у нее через плечо висела третья. Вид у Патричии был совершенно отрешенный. Позади нее, вся зареван-ная, стояла Элина. За плечами у нее был красный школьный ранец. Одной рукой она прижимала к себе их пушистую серую кошку Дону, а в другой у нее была давно заигранная, без одной руки кукла Барби. Тимка с Машей молча посторонились, давая войти в квартиру этой странной утренней процессии. Патричия с трудом втащила в прихожую свои здоровенные сумки и, глядя мимо хозяев, молча уселась на одну из них. Элина вошла следом за матерью, не выпуская ничего из рук, встала возле Патричии. Маша медленно обогнула обеих и закрыла за ними дверь. Вернулась на прежнее место, где стоял и Тимка, пригвожденный всем происходящим.
  - Ну, - наконец нарушила паузу Маша, - что случилось? Уезжаете что ли?
  - Я уезжаю, - повернулась к ней Патричия. - Прямо сейчас. Самолет - в десять. Пусть пока она, - Патричия кивнула на дочь, как на чужую, - пусть пока она у вас побудет... вот ее вещи. - Она встала и указала на две стоящие сумки. - Вот деньги... На первый случай... Потом... вышлю... еще... - Она старалась держаться спокойнее. Как можно спокойнее. Но это ей плохо удавалось, потому что слезы неудержимо катились ручьем по ее наспех припудренным щекам. Элина, не выпуская из рук кошку и куклу, подбежала к Маше, уткнулась ей в грудь и начала так реветь, что у Тимки по коже поползли мурашки.
  - Господи! Что ж это ты надумала-то! - Маша с трясущимися губами подошла к Патричии, взяла ее, как маленькую, за руку и стала проситель-но заглядывать ей в глаза. - Куда это тебя нелегкая несет? Пропадешь од-на-то!
  - Н..н..н...на Кипр, ннн-а-а Кипр, - стуча зубами от волнения и горя, чуть слышно произнесла Патричия. - По договору. Зз-арра-бо-тттаю не-много денег... На квартиру... Нам ведь с Элиной жить негде...Вот зара-ботаю...
  Так она и уехала. Элина осталась с ними. Без отца и без матери. Без бабушки и без дедушки. И сразу вместо десяток начала приносить из школы еле-еле шестерки: никаких уроков готовить не хотела. Целыми днями сидела дома и смотрела в окно, выходящее на дорогу, по которой день и ночь проносились машины. Ждала своих мамику и татику. Но ни от кого из них не было ни слуху, ни духу...
  Прошло еще полгода. Элина немного успокоилась, начала улыбаться. Школьный год под большим машиным напором закончила удовлетвори-тельно. Но от ежедневного стояния у окна и глядения на дорогу Тимка с Машей так и не смогли ее отвлечь. Более того, глядя в окно, она начинала негромко затягивать одну и ту же незнакомую им заунывную мелодию. Мелодию, от которой у них наворачивались слезы и останавливалось сердце. В такие минуты они с Машей Элину не трогали и старались ти-хонько заниматься своими делами, как будто ничего и не происходило.
  Однажды Тимка проснулся среди ночи: показалось, что кто-то дваж-ды позвонил в дверь. Маши в постели не было. Охваченный каким-то не-добрым предчувствием, Тимка быстро встал с постели и, стараясь не шу-меть, на цыпочках босиком направился в прихожую узнать, в чем дело. Осторожно вышел из спальни и увидел в коридоре полоску света, проби-вавшегося из полуоткрытой двери комнаты, где у них спала Элина. Ти-хонько заглянул вовнутрь. Чудо, которое он когда-то впервые увидел у них в доме, сладко спало на мягком диванчике, мирно посапывая и раз-бросав в стороны свои смуглые ручки. Черные густые волосы размета-лись веером по цветной подушке, готовой вот-вот свалиться на пол. Одея-ло почти съехало на бок. В неярком приглушенном свете ночного све-тильника Тимка почувствовал какое-то шевеление и испугался. Замерев, он услышал какой-то неясный шепот. Решился и просунул голову в щель двери, подальше. Почти у самого окна он увидел Машу, стоящую на ко-ленях. Она молилась.
  - Боже, - разобрал Тимка, прислушавшись, - Боже Всемилостивей-ший! Молю Тебя! Не дай мне раньше времени умереть! Пропадет тогда без меня мое солнышко!..
  Дикий капитализм страшной неодолимой проказой растекался и рас-текался по судьбам людей. Содом и Гоморра... Словно сбывались про-клятия А.С. Пушкина, высказанные им в сердцах в письме своему другу Ф.Ф. Вигелю: 'Проклятый город Кишинев'...
  
  ...Как часто Александр Сергеич Пушкин
  Бродил один, как перст, по Кишинёву...
  И далеко родной был мост Кокушкин,
  И далеко - Онегин и Гринёвы...
  
  А где-то там, в напыщенной Пальмире,
  Остались Cвет, балы и казановы...
  А тут живи в горбатенькой квартире
  У будущих 'Трёх вышек' в Кишинёве!
  
  Там - просвещенье, лоск и экипажи,
  Там - ширь Невы и жизни бег могучий...
  А тут - Бычок! Ручей! Не речка даже!
  Да тьма и глушь! Цыган крикливых тучи!
  
  Но вот он, град Петров, град вечно новый!
  И ты вкушаешь сладостные встречи...
  А тут вдруг Вигель - вновь о Кишинёве!
  Ох! Возопишь, что раненый картечью!
  
  Что возжелал поэт проклятья граду,
  Когда вернуться Вигель звал, понятно:
  И на великих, как на солнце, - пятна.
  И их щадить, в пылу надменных, надо.
  
  Но, Александр Сергеич, Вы не правы
  Про грешный кров, Содом и Гром Небесный:
  Остались лишь осколки! Но... Державы!
  А Кишинёв запел иную песню!
  
  Да, Александр Сергеич, я посмею
  Вам подтвердить, что вигелей нет ныне
   (Как лавок их). А дом Варфоломея
  Разрушен в прах. Не немцем. Там -пустыня...
  
  Да, дев нестрогих и красивых - сонмы.
  Гостеприимных. Правда, за 'доллáры'.
  А просвещенье! А пиры! А бомбы!
  Чем не Содом? Чем мы ему не пара?
  
  В 'запачканных домах' открылись банки:
  Все - на манер японий и америк.
  Ах, Александр Сергеич, а с изнанки...
  Никто в Бычок не верил и не верит!
  
  ...'Проклятый Кишинёв' - конечно круто,
  Но в чём-то прав наш предок прозорливый:
  Устали мы в приливах и отливах,
  Изнемогли в 'свободах' мы и в путах...
  
  ... Раду и Патричия случайно встретились во Франции в провинции Шампань через два года. Случилось это на уборке винограда у одного хо-зяина. Еще через год они вместе вернулись в Кишинев и купили трехком-натную квартиру в элитном доме. Элина была на седьмом небе от счастья. Раду завел свое, 'колбасное', дело. Патричия устроилась работать секре-тарем у министра в одном крупном министерстве. Каждый месяц она на-ходила любой повод, чтобы Маша приезжала к ним, после чего Маша возвращалась от них, нагруженная всякими продуктами. Иногда Патри-чия присылала к Маше Элину с продуктами. Не было ни одного дня рож-дения Маши и Тимки, чтобы о них забыла Патричия. В каждый такой день на пороге их квартиры с многочисленными подарками стояли Элина и Патричия.
   Вскоре у Патричии с Раду родился мальчик - копия Элины. Маша носила приготовленные ею самой супы Патричии прямо в родильную палату. Она же вместе с Раду забирала Патричию с малышом из роддома. После того, как все приехали домой из роддома, Патричия сняла с себя рубашку, попросила удивленную Машу надеть ее на себя и сказала, ука-зывая на спеленутого сыночка, пристроенного на диване: 'Теперь он ста-нет узнавать вас по моему запаху'... Начинался второй Машин круг...
  Буника Галя так и не вернулась из Италии...
  
  39. Родная Почта Старая...
  Тимку прогнали на пенсию: их предприятие купила крупная испан-ская компания, которой не нужны были программисты пенсионного воз-раста. Когда Маша уходила гулять с новым своим внучком, Тимка маялся от безделья. Долгое время никак нигде не мог устроится ни на какую ра-боту. Наконец, его приняли на курсы по программированию. Два года он проработал, как один день. Потом курсы закрыли как нерентабельные. И Тимка опять остался без работы. Но вдруг ему в голову пришла шальная мысль: как же так, он, программист, сидит без компьютера и без дела, ко-гда на дворе вся детвора только и знает, что говорит об Интернете! Такой расцвет информационных технологий! Дочь помогла ему купить пло-хонький старенький компьютер. В салоне, в котором ему продавали ста-ричка, рассказали, что его им 'сдал' один композитор, который также его приобрел у кого-то, а потом с его помощью написал книгу, а на выручен-ные деньги купил себе новый, современный компьютер. 'Может и вам повезет с ним', - напутствовали Тимку ребята, упаковывая ему компью-тер. Тимке повезло: через полгода он написал свою первую книжку по программированию, нашел через Интернет крупное российское издатель-ство и предложил ему свое первое детище. Книга была издана и довольно быстро раскуплена. На вырученные деньги Тимка купил себе новенький компьютер, а 'старичка' отдал дальше: может, новым его владельцам он принесет удачу... Издательство попросило Тимку продолжить с ним со-трудничество. Так появилась вторая книга, затем третья, четвёртая...
  В один из весенних дней Тимке с Машей почти одновременно пришла в голову идея поехать вдвоем на Старую Почту, походить по ее улицам, посмотреть на дом, в котором Тимка провел свою юность и в котором они с Машей начинали совместную жизнь. И они отправились в места, в кото-рых не были более чем три десятка лет и которые находятся всего в полу-часе езды от теперешнего их дома. Совсем близко, а потребовалось столь-ко лет... За эти десятилетия пронеслось столько событий... Свою улицу они не узнали. Тимка доходил до ее середины, возвращался к началу, сно-ва шел вперед и не понимал, туда ли он попал. Когда-то их район индиви-дуальной застройки создавался не хаотично, а по плану и легко было по-пасть к своему дому чисто математическим расчетом: от остановки три улицы вниз и налево. Но, во-первых, бывшая остановка автобуса почему-то имела совсем другой вид, хотя это была именно она. Тимка с Машей напряженно вглядывались в места, где им часто приходилось простаивать по часу и более в ожидании транспорта, время, за которое изучалась каж-дая песчинка на дороге и в ближайшей окрестности. Но... как будто то и... не совсем то... Названия улиц и переулков были совсем незнакомы-ми: еще в начале обретения республикой независимости все улицы города были переименованы в соответствии с представлениями новых властей. И Тимке с Машей действительно пришлось воспользоваться арифметикой: посчитать количество улиц от остановки, на которой они вышли из на-смерть врезавшегося в их память автобуса десятого маршрута... И вот теперь они, вычислив свою улицу, ходили по ней взад-вперед и ничего не узнавали. Тимка, наконец, догадался, что можно воспользоваться нумера-цией домов: их бывший дом имел номер тринадцать. Пошли по номе-рам... Боже мой! Они увидели бывший свой дом... Нет, они увидели зна-комый и совсем почти не изменившийся домишко, но... Только он выгля-дел очень стареньким, несовременным, потому что вокруг него соседские дома смотрелись настоящими новомодными монстрами. Тимка не узнал ни одного соседского дома, хотя в его памяти они отложились со времен начала их строительства. Ни одного из них Тимка не узнал: это были со-всем новые, другие, большие и богатые строения. Номера у них были прежними, а сами дома - иными. Не изменился только их дом: те же гус-то побеленные голубой известкой стены, потрескавшиеся коричневые наличники на окнах, и давно не знавший краски, с большими щелями фронтон... Новыми оказались лишь ворота: они были, как в воинской части, когда в нее приходит новый командир, начинающий обыкновенно свою службу и утверждение среди личного состава с устройства проход-ной с массивными железными воротами, которые красятся в любимый командирский цвет. Ворота их дома были настоящие, командирские. И за ними никого во дворе не наблюдалось. Тимка с Машей попытали кое-как заглянуть во двор. Со стороны 'не их' половины они никого не увидели, а вот из небольшой пристроечки, родившейся рядом с дверью на улицу в их бывшей части дома вышла пожилая неопрятная женщина и направилась к выходу на улицу. Тимка с Машей отбежали от забора и стали делать вид, что они тут не причем. Женщина открыла калитку, вышла на улицу, и они оба ахнули: они узнали свою бывшую покупательницу! Это была та де-вочка, которая когда-то подписывала документы о купле продаже!
   Однажды, спустя года полтора-два, Тимка с Машей в поисках про-дуктов подешевле болтались по небольшому базарчику, цветшему новым современным полубандитским цветом невдалеке от их дома. Потом Маша ковырялась в огромной картонной коробке, выбирая из дешевой отбро-шенной хозяином картошки более-менее съедобные экземпляры: хозяин согласился их продать по половинной цене, а Тимка, отвернувшись от этого унизительного происходящего, глядел по сторонам на снующую туда-сюда мимо рядов толпу. Вместе с Тимкой горками краснели упругие малосъедобные помидоры, выращенные по заморской технологии и бледнели аккуратно уложенные в деревянные ящики желтые, без всякого запаха, яблоки, груши и... бананы Толпа мощным потоком текла и текла туда-сюда мимо Тимки, не обращая на его состояние ровно никакого внимания, сосредоточенная и равнодушная. Тимке вдруг показалось, что его вот-вот захватит и понесет куда-то этот поток...
  
  Да, на базарчике в Чеканах жизнь - без пауз:
  Снуёт народ, прилавки глазками буря.
  С цепей сорвавшийся, бузит торговый хаос,
  Не тщась влететь назад в 'Заветы Октября'.
  
  Меня несёт-кружит толпа почти что волоком.
  Да я до этой круговерти не дорос.
  Напрасно Время пробудил какой-то 'Колокол',
  Надеясь Будущим похвастаться всерьёз.
  
  Мелькают лавочки, прилавки, кучки, ящички...
  А мне бы яблочек немножко: штучки три.
  Но всё - не наше. Всё - заморское, блестящее.
  И не про нас. Не хочешь, да смотри.
  
  Настал сезон у нас - бананы с президентами.
  Банкиры в бриллиантовых тисках.
  И депутаты, в доллары одетые,
  С 'заботой о народе' на руках.
  
  А мне бы яблочек совсем-совсем немножечко...
  Толпа меня затискивает вдрызг.
  И от судьбы уже давно сосёт под ложечкой,
  А я качусь всё дальше, дальше вниз...
  
  Ах, не выкапывайте Будущее, граждане!
  Притормозите натиск на бутылку лет:
  Суровый джин всегда дотянется до каждого
  И на судьбе его начертит вето 'Нет!'
  
  Тимка очнулся от своих невеселых дум, когда его кто-то легонько по-тянул за рукав джинсовой куртки. Тимка от неожиданности вздрогнул и оглянулся назад: Маша все еще ковырялась в картонной коробке, отбирая в целлофановый пакет картошку. Тимка недоуменно повел глазами во-круг: кто же это тогда мог быть? Перед ним стоял крепкий высокий седой одноглазый старик в приличном темном костюме и смущенно улыбался. 'Мы, кажется, знакомы..., - неуверенно произнес он. - Вас, случайно, не Тимой зовут?' 'Да, - тоже удивляясь, ответил Тимка, - но я вас, простите, не узнаю... Мы, вроде, нигде не пересекались... То есть, простите... ка-жется...' Тимка внимательно пригляделся к старику и его начала проби-рать какая-то внутренняя дрожь. Он опять, как за поддержкой, оглянулся назад на копошащуюся в картошке Машу, потом повернулся к старику, рассматривавшего его уже просто в упор. 'Дядя Вася Лазарь? То есть... Василий Родионович? - быстро поправился Тимка, - это Вы?' 'Я это, я, Тима! - радостно заулыбался старик. - А я гляжу: ты это или не ты? Дай, думаю, поинтересуюсь! Сколько же годков прошло, как вы уехали из сво-его старого дома? Тридцать?' 'Сорок, - поправил его Тимка. - Этим ле-том исполнилось ровно сорок лет. И столько в ноябре исполняется нашей дочери. Когда мы переезжали на новую квартиру, Маша была беременна'. 'Ну и ну! - заволновался старик, - как один день! А мне уже восемьдесят два! Не поверишь! Да я и сам пока что этого не осознаю. На нашей улице уже все давно ушли, с кем мы начинали строиться. Остались только мы с моей Аней...' На глазах его проступили слезы. 'А мама... ваша... как?' От волнения он перешел на 'Вы'. 'Катя... как?... Жива?' 'Нет ее давно. Уже тринадцать лет. Умерла на чужбине. Даже не знаю, где ее могила... С этими перестройками-революциями, будь они прокляты!' - у Тимки тоже глаза сильно повлажнели...
  
  ...Родная Почта Старая -
  Старей меня на век!
  Здесь вырос под гитару я
  Без нежностей и нег.
  
  Здесь вырос под гулянки я
  Соломенной вдовы,
  Познав, какие яркие
  Оттенки у молвы...
  
  Ларюхины и Лазари...
  Живой ли кто из них?
  Хотелось бы, чтоб празднуя,
  Прочли бы этот стих.
  
  Прочли бы, тихо вспомнили
  Добром. А не кляня
  (Налив бокалы полные),
  Безвестного меня.
  
  Теперь я - стар. Они - старей.
  Ведь были на Войне.
  И тут уж верь или не верь,
  Грустишь о всём вдвойне.
  
  Грустишь о прошлом, о былом,
  Просить прощенья рад.
  Простите, улица и дом,
  В чём я был виноват.
  
  Простите, улица и дом,
  В чём не был виноват...
  Оценит Время всё потом
  Точнее во сто крат.
  
  Переиначены вы пусть
  В сегодняшнем бреду...
  Навечно с вами остаюсь
  По Памяти-Суду.
  
  Ах, улица ты Дальняя...
  Тринадцатый ты дом...
  Ах, Песнь моя прощальная
  О Времени о том...
  
  ... Через несколько дней Тимка и Маша по приглашению дяди Васи пришли к ним в гости. За прошедшие сорок лет жена его почти не изме-нилась, только стала вся, как лунь белая, да двигалась тяжело: ноги отка-зывали. Две их тихие дочери-близняшки, когда-то водившие своего ма-ленького братика Толика в садик, которым тогда заведовала Маша, пре-вратились в милых белокурых полногрудых бабушек, а сам Толик - в ог-ромного хмурого мужика с ладонями, каждая из которых - с медвежью лапу, в мужика, организовавшего в отцовском доме целый цех по произ-водству столярных изделий, в котором на хозяина работали еще два ра-ботника... Посидели, повспоминали былые годы...
  'А мы думали, что вы давно уже уехали отсюда куда-нибудь подаль-ше, - признался дядя Вася. - В наши нелегкие времена многие поразъеха-лись...'. 'Нет, - рассмеялся Тимка, - мы - патриоты...'
  
   (Из письма в Санкт-Петербург)
  
  Ваш град - велик. Он - град морской.
  А наш - в пыли. Наш город - южный.
  Но мне не нужен никакой:
  Мне наш, как матерь, - самый нужный.
  
  Пусть хвалят ваш: дворцы, Нева...
  А наш ругал ещё наш Пушкин.
  Но мне мила слив синева
  И аромат вина из кружки.
  
  И мне милей наш, местный, мир
  И звуки флуера и ная.
  Наш южный город - мой кумир.
  Такая истина простая...
  
  Маша, не удержавшись, побежала смотреть их бывший дом. Упроси-ла появившегося у ворот средних лет мужчину 'сделать ей экскурсию по их бывшему дому'. Мужик понимающе кивнул. Маша тут же на помощь позвала Тимку... Тимка еле узнавал куски своей прошлой, отроческой, жизни. В этом дворе он сам, своими руками, вместе с отчимом, возводил времянку, когда им только-только выделили участок под застройку. Тогда стоял холодный октябрь, и они с отчимом сизыми от холода босыми но-гами наскоро месили глину с соломой, которой потом набивали деревян-ную опалубку, формируя побыстрей слой за слоем стены своего будущего пристанища... Потом, второпях, сооружали крышу, потолок, вставляли оконца, навешивали дверь, настилали пол и клали кирпичную печь... Ко-гда затопили печь, на дворе вовсю валил густой липкий снег... Потом... Узнать ничего практически было нельзя: все было не просто переделано, а доведено до крайнего истощения, совершенно трансформировано. У рус-ских есть такая защитная манера: когда не хотят, чтобы ужас или скольз-кость сути какого-то термина приводили тебя в дрожь или в неловкое по-ложение, этот термин заменяют его иностранным эквивалентом. Так ме-нее больно или стыдно. Здесь был именно такой случай: все было транс-фор-ми-ро-ва-но. Наряду с этим, везде и во всем царили мрак и полней-шее запустение. Тимка помнил, что первая после них хозяйка дома умер-ла, не прожив в нем и нескольких лет. Второй хозяин, бывший в Тимкины времена молодым парнем, тоже давно отошел в мир иной. Проводивший 'экскурсию' мужчина - сын второго хозяина - тут не живет, а приходит, чтобы покормить одинокого пса, который является единственным живым существом в этом дворе. Брат и сестра 'экскурсовода' не хотят и слышать об отцовском доме и живут на квартирах со своими семьями... В комнате, в которой когда-то жили Тимка с Машей, сменилось три хозяина и часть двора, им принадлежащая, выглядела как обыкновенный вонючий бом-жатник... Дом за что-то мстил своим обитателям...
   Последнее время Тимка и Маша спали в разных комнатах: Машу мучила частая бессонница и она по ночам вставала с постели и ходила по комнате. Или, включив настольную лампу, принималась читать какую-либо давно читанную-перечитанную книжку. В одну из таких ночей Тим-ке приснилось, что он прямо из своей комнаты, из своей постели явствен-но видит, как почему-то сама собой открылась входная дверь... Потом он увидел Машу: она - в ночной рубашке. Потом... Потом он увидел, как Маша медленно, медленно начала входить в открывшуюся дверь... Мед-ленно, медленно... Дверь медленно-медленно закрывается... Вот Маши-ны белокурые волосы исчезают в проеме двери, исчезают... Тимку ско-вал страшный ужас. 'Маша! Маша! - заорал Тимка непокорным деревян-ным языком, - Маша! Не уходи!' Но сам он чувствовал, что только гром-ко стонет и мычит 'Ма-мма, ма-мма, ма-мма!'. А за Машей дверь уже захлопнулась... Тимка очнулся весь в поту в обалделом состоянии. С улицы в окно пробивался осторожный рассвет. Соскочив с кровати, Тимка побежал, шатаясь, в Машину комнату... Маша мирно спала на спине, по-ложив одну руку себе на грудь. Другая ее рука лежала на книжке с какой-то обнявшейся парочкой на цветной обложке. Легкая подрагивающая улыбка пробегала по ее давно уже немолодому, но все еще красивому бе-лому лицу...
  
  Мы постарели оба нынче:
  Закат и склон, закат и склон.
  И где-то кран уже отвинчен
  Для жидкой струйки похорон.
  
  Ещё не знают на Планете,
  По ком - мелодия и грусть.
  И денег 'Двор' на штуки эти
  Ещё не выковал. И пусть.
  
  Но кран уже отвинчен кем-то,
  И он готов пролить струю,
  А чёрно-траурная лента -
  Вплести мелодию свою.
  
  Готовы родственники к плачу,
  Друзья, знакомые - скорбеть...
  Давай мы всё переиначим,
  Чтоб им не сумрачилось впредь...
  
  Май-ноябрь 2006 г., Кишинев
  
  
  
  Cодержание
  
  
  1. Первый нокдаун 3
  2. Косинус фи 4
  3. Прорезинка ты, вальцовка... 6
  4. Мотивчик старенький... 14
  5. 'Ты, ты, в последней шеренге с краю!' 18
  6. Медный котелок 25
  7. Я ('Младший') - сзади. Потный... 30
  8. Сними карабин, мать твою! 39
  9. Про яблочные истории, Прибалтику и бабушку 48
  10. Мы с Вами встретились случайно... 57
  11. 'Дурак ты все-таки, Вологодцев!' 68
  12. Райка 73
  13. 'Сероглазенький мой'... 78
  14. Одна булка на двоих... 86
  15. Скучная история с Историей КПСС 93
  16. Среди 'хороших людей' 96
  17. Все когда-нибудь кончается 100
  18. 'Откуда у тебя такие уши?' 106
  19. 'Дурак ты все-таки, Вологодцев!' -2 108
  20. 'Дура ты, Машка, как и твой...' 115
  21. Дабы дурость каждого была видна 119
  22. Шкиротава 124
  23. Шерстюк 127
  24. 'Карьера' 139
  25. 'Вы плохо знаете Маркса!' 144
  26. Дети 149
  27. Про кота, хрен и пудовый замок 158
  28 . 'Ничего, я споткнулся о камень...' 159
  29. Потом были танцы... 166
  30. 'Дурак ты все-таки, Вологодцев!' -3 171
  31. Срочный вызов 174
  32. Вуаля! 187
  33. Начиналась Перестройка... 193
  34. . 'Голосуют только коммунисты!' 200
  35. Врубил переднюю передачу... 203
  36. ГКЧП 209
  37. 'Чемодан-вокзал-Россия' 213
  38. Элина 220
  39. Родная Почта Старая... 249
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"