Аннотация: Молодая королевна пробуждается от зачарованного сна и узнает, что все, что когда-то было ей дорого, стало теперь забытой историей.
Он стоял тут с незапамятных времен - длинный ящик из неведомого металла, прозрачного, как слеза, и крепкого, как лоб местного дурачка. Это узнали потому, что пытались открыть крышку - сперва из жалости и страха, потом в задоре, а после и вовсе из любопытства. Но колдовской металл не сдался ни приезжим магам, ни здешним детям. В ящике лежала девушка, прекрасная, как королевна или фея, в богатом и странном уборе, с лицом свежим и чистым. Она не дышала. Она спала.
Потом деревенские стали приносить ей цветы, а бродячие музыканты подолгу засиживались у ней, тихо перебирая загрубевшими пальцами струны. Сколько душ сгубила бессмертная королевна, сколько песен было сложено о ней - не счел бы никто; ведь никто в целом мире не знал ее тайны, а наспех сочиненные, одна фантастичней другой, сказки не долго привлекали внимание людей.
Но как-то вечером луч закатного солнца блеснул на крышке, и спящая очнулась; дрогнули ресницы, девушка открыла рот, и зачарованная крышка со стуком отскочила. Королевна села на своем дивном ложе, удивленно оглянулась вокруг - трава, деревья, цветы и никого, кто мог бы подсказать ей, отчего оборвался ее тихий сон.
- Кто здесь? - позвала она, и голос ее чистыми колокольцами прозвенел над полями; но никто не пришел.
Тогда она встала, чинно подобрав платье, шагнула через стенку и очутилась на траве; сонно перекликался засыпающий лес. Королевна сердито надула губы, потом, видно, спохватившись, что выбранить некого, оправила волосы, платье и решительно зашагала на запад.
По счастью, долго ей идти не пришлось, иначе золотые туфельки непременно натерли бы ей нежные, отвыкшие от движения ножки; скоро послышались музыка и смех, и за деревьями королевна увидала полянку, на которой в кругу девушек в белых и зеленых платьях танцевал прекрасный юноша с золотой короной на голове.
Но танцевал не один; он вел девушку, самую маленькую и нежную в круге, и возмущенная королевна раздвинула ветки, уже не заботясь, что они расцарапают ее нежные руки, и громко крикнула:
- Как смеете вы плясать и смеяться, когда мой отец умер?
Но те за смехом и песнями не расслышали ее слов, и, обернувшись к ней, в великом изумлении вскричали наперебой:
- Кто ты, дорогая сестрица, как ты здесь очутилась?
Девушки усадили ее с собой, и напоили ее чудесным прохладным напитком, пахнувшим лимоном и имбирем, и вплели цветы ей в волосы, не переставая изумляться, как необычно и чудно она одета. И королевна узнала, что очутилась среди равных - ведь все двенадцать девушек, обступившие ее, были королевские дочери, а коронованный юноша - их брат, единственный сын короля; он кончил ученье в далекой земле и теперь должен был выбирать себе невесту. Сестры встретили его на дороге в королевский замок, где готовились большие смотрины.
- Так значит, он вам брат? - спрашивала королевна, любуясь профилем молодого принца, стоявшего чуть поодаль от девичьей стайки.
- Самый лучший в мире! - пылко восклицала самая маленькая и нежная из сестер; ее звали Маргаритой, и она почти не помнила своего брата: его отдали в ученье, когда она еще была на руках у кормилицы.
- Что же он любит? - продолжала королевна, играя рукою Маргариты, еще белей и тоньше, чем ее собственная, и порой - должно быть, ненароком - сильно сжимая хрупкие пальчики.
- Танцы, - отвечала Маргарита смеясь, - и драгоценные камни, и чудные платья, как твое, милая сестрица. Ах, поедем с нами, поедем в замок! Ты придешь на смотрины, и когда брат увидит тебя и увидит, как ты умна и высокородна, он непременно полюбит тебя!
Сестры ее присоединили свои мольбы к Маргаритиной, и королевна (ведь она в самом деле была королевской крови и острого ума, да к тому же молодой принц ей нравился) дала свое согласие; она села к ним в карету, и они покатили средь лесов и полей, и маленькая Маргарита, заглядывая снизу ей в лицо, улыбалась восторженно и доверчиво.
В замке королевна первым делом отправилась в купальню, а когда вернулась, для нее уже был приготовлен роскошный наряд: самая старшая из двенадцати сестер, Аманда, хоть и казалась самой хмурой и оттого не прелестней Маргариты, знала, что следует, а чего не следует делать.
- Твое платье, дорогая сестра, хорошо, - говорила она, движениями рук и головы указывая служанкам, которые проворно усадили королевну перед зеркалом и занялись ее волосами, руками и лицом, - но таких рукавов уже не носят, а этот цвет вышел из моды после того, как на западе... но тебе это наверняка неинтересно, - прибавила она и с озабоченным видом оглядела королевну. - Старайтесь, как для своих, а то знаю я вас! - наказала она служанкам и вышла, как всегда, неулыбчивая и чужая.
Тем вечером в замке был открыт невиданный бал, и сотни благородных и прекрасных девушек в парче и шелках одна за другой впархивали в залу, и каждая искоса поглядывала и старалась оказаться поближе к помосту, где под алым балдахином восседал старый король, ссохшийся, точно карлик, и по правую его руку - молодой принц.
Без счету красавиц собралось в тот вечер в зале, усеянной свечами, но только двенадцать среди них оставались чужды злоязычию и сплетням - ведь они приходились принцу сестрами. Однако скоро подметили, что их как будто не двенадцать, а тринадцать.
- Кто она? - шептались все юные и гордые, не выпуская самозванку из виду. - Посмотрите, как свободно она шепчется с Маргаритой! Поглядите, да ведь это Аманда посылает к ней лакея! А как вырядилась! Парик, конечно, сразу видно. И жемчуга ненастоящие - мой отец недавно приказал повесить полдесятка поддельщиков... Кто же это, кто?
А жемчуга на шее королевны были из шкатулки Ганны, третьей сестры, к которой сватался заносчивый и смуглокожий принц с берегов Мертвого моря. И эти жемчуга и ревнивые взгляды привлекли к ней внимание брата Ганны; он сошел со своего помоста и пригласил королевну на танец. Недостатка не было в острых глазах, от которых не укрылся ни странный низкий поклон в ответ на приглашение, ни то, как споткнулась чужачка на первых же тактах старинного танца. Но она была королевна, а значит, хорошо вышколена, а принц был мужчина - он видел только ее глаза, сияющую белизну кожи и алый нежный рот, и весь вечер уже не отходил от нее, а наутро, не сомкнув глаз после праздника, затянувшегося далеко за полночь, объявил отцу, что женится только на ней.
Король приказал привести женщину, пленившую его сына, но едва она встала перед ним и поклонилась своим чудным поклоном (отчего лицо короля, и без того сморщенное, съежилось еще больше), как вдруг из глаз ее брызнули слезы, и она упала на ковер с криком: "Отец!"
На ковре в королевском кабинете были с большим искусством вышиты сцены охоты, но прославляли они не самого короля и даже не его отца; ковер этот попал во дворец через черные руки в дикое время войн королей, и, прельстившись искусной работой и тщанием неведомого мастера, далекий предок старого короля взял ковер себе.
- Она безумна, - сказал король сыну, глядя, как женщина ползает по ковру, прижимается щекой к вышитым лицам и без конца повторяет: "Отец!"
Но принц возразил:
- Другой мне не надо.
Король был уже стар, а сын у него был только один; и, посоветовавшись с секретарем и Амандой, он уступил. Избранница сына была приятна в обхождении, знала манеры и этикет и ела с золотых блюд с небрежностью истинно благородной; и так было решено, что она станет женой принца.
Но, когда старый король не видел, она бродила по замку и то и дело ударялась в рыдания, завидев какую-нибудь дивную вещь. Войны королей послужили одним к бедствиям и забвению, другим - к богатству и процветанию, и среди трофеев, наводнивших замки победителей, нельзя было уже различить, откуда и как сюда попало зеркало в тяжелой раме или подсвечник с танцующими феями.
До свадьбы принц почти не видел свою невесту и приписывал это ее скромности и великолепию своей особы; но в день венчания, когда он откинул кружевное покрывало с ее лица и увидал ее, то отшатнулся с криком, который не издал бы и самый отъявленный бахвал и трус. Ибо лицо королевны распухло и покраснело от слез, руки ее почернели от пыли, а прекрасные волосы осенними листьями усыпали пол, и подол подвенечного платья, и самые нарядные принцевы башмаки.
- Вон! - закричал принц, и оглушенные придворные машинально подхватили:
- Вон!
Старый король пошевелил губами, но ни звука не дошло до ушей присутствующих.
И бедная королевна покинула дворец; служанки Аманды раздели ее, и взяли жемчуга с ее шеи и шпильки из волос, и ей самой пришлось облачиться в свое старое платье и уйти из города пешком. Она знала только одну дорогу - к своему холму, к своему старому дому. Долго ли, коротко ли, но дошла она туда и увидала, что ящик, хранитель ее, остался без крышки, и на боках его дикие звери точили свои когти. Что было делать бедной королевне? Она легла в ящик и заплакала так горько, что камни, слышавшие ее, и те, казалось, вздыхали от жалости.
Вдруг на дороге послышался стук копыт и грохот колес, и скоро под холмом остановилась карета: большая и роскошная, но вся черная, увитая черными лентами. С козел сошел человек и, сняв шапку, стал подыматься на холм; но, увидев королевну, ничком лежавшую в ящике, даже присвистнул.
- Вот те на! А чего это вы, барышня, разлеглись тут? И где та фея, которой местные цветы по весне носят?
Королевна, услыхав голос, хотела сперва закричать и прогнать пришедшего, но, вспомнив, чем ей обернулся недостаток сдержанности в королевском замке, совладала с собой. Она села, пригладила волосы, вытерла глаза и ответила так:
- Не знаю я никаких фей. Я всего лишь несчастная девушка, меня прогнали прочь, и я искала здесь приюта...
- Бедняжка! - ласково сказал человек; он был стар, но не так, как старый король - еще крепок и кряжист, точно вековой дуб, с пышной копной совершенно белых волос. - У нас, вишь, тоже горе. Дочку нашего короля просватали на Север, отдали за тамошнего, а она, сердечная, видно, не вынесла мороза: померла. Вот я теперь еду, везу на поминки дары; а и года не минуло, как отдали ее.
- Года? - повторила королевна. Она-то хорошо помнила, что прошло почти десять месяцев с поры ее пробуждения. Может быть, ее и разбудила эта карета - карета, в которой невеста ехала к жениху? И тут же королевна попросила:
- Возьми меня с собой! Туда, к королю Севера!
Человек аж шапку уронил.
- Вас? - озадаченно спросил он, слепо шаря по земле руками - он был достаточно вышколен, чтобы не отводить невежливо глаз от особы королевского рода. - Да ведь вы-то не дар...
- Скажешь, что подобрал меня по дороге... что я умирала от холода и голода. Если ты не возьмешь меня, я умру! Мне больше некуда идти.
Он наконец нашел шапку и медленно отряхивал теперь с нее землю.
- Бедная! - повторил он еще раз. - Видать, в самом деле тебе некуда идти, раз на Север собралась. Ну, садись.
Они спустились с холма к карете, и, прежде чем забраться в черный ящик, королевна повернула голову к провожатому и спросила:
- А какой он из себя, северный король?
- Холодный, - был ответ.
Долго ли, коротко ли, но прибыли они на Север. Чем дальше, тем холодней и холодней становилось, и у бедной королевны зуб на зуб не попадал. Кое-как вскрыла она один из тюков, ехавших с ней - она помнила, что в таких возят одежду; и точно, там оказались чудесные платья, муфты и плащи и даже шляпка с голубиным пером - все будто нарочно на нее сшито. Королевна переоделась, согрелась и даже подумала: может быть, эта жена северного короля - моя сестра?
Потом она вспомнила, что молодая королева умерла, и погрустнела. Наверное, у той не было таких замечательных теплых вещей.
На Севере в небе феи сушили свои плащи, угрюмые, укутанные люди провожали глазами черную карету, а король сам вышел им навстречу. Он был высок - выше молодого принца, которому королевна дала свое согласие, с волосами белыми, как у провожатого, а глаза - таких у людей не бывает: светлые с мрачным взглядом.
- Поклон тебе, государь, от моего господина, короля приморских земель, - сказал провожатый, стянув шапку и поклонившись.
Король изучил его взглядом, странно дернув головой, отвернулся от кареты и только тут увидел королевну, которая без помощи, сама сошла на чужую землю и теперь стояла неподвижно.
- А ты кто такая? - спросил ее северянин, и королевна, кланяясь своим низким поклоном, отвечала:
- Бездомная, государь, ищу приюта.
- Тут и среди нас, коренных жителей этой земли, не всякий выживает, - молвил король и отвернулся, - ступай к морю, там теперь обитает печаль, и если ты не прогонишь ее, то хотя бы найдешь в ней утешение.
- Не гони меня, государь, - сказала королевна, - я теперь бегу от моря, а холода не боюсь.
- Бояться холода, - возразил северянин, - так же глупо, как бояться смерти: в конце концов он возьмет свое. Хорошо, оставайся. Я не неволю людей: захочешь уйти - уйдешь.
К карете бросились слуги, а северянин пошел прочь, и королевна поспешила за ним и не видела, как провожатый глядел ей вслед.
В Северном замке ей достались роскошные покои - наверняка и они раньше принадлежали умершей королеве. По утрам там бывало слишком темно, а вечерами слишком пусто, и поначалу королевна не покидала комнат; молчаливые слуги ходили за ней и приносили еду. Королевна была возмущена северянином: уж если кто из них и оскорбил сильнее долг гостеприимства, то это он. И от злости и скуки одиночество стало ей невыносимо, и мало-помалу стала она выходить: в прекрасный сад, устроенный неведомым волшебником неподалеку от ее покоев - там, что ни день, зеленело и цвело вольное южное лето; в библиотеку, где каждый раз к ее приходу в камине пылал огонь; и в другие залы, всегда холодные, светлые и пустые - точно не только у короля Севера не было слуг и подчиненных, но и сам он только приснился ей тем первым блистающим утром.
Но в один из таких дней, спустившись, по обыкновению, в библиотеку, королевна натолкнулась на хозяина: он стоял около облюбованного ею кресла, держа в руках ту самую книгу, что она читала вчера вечером - землеописание северного края.
- Я вижу, - сказал король, даже не потрудившись обернуться к ней, - что тебе по душе находиться в моем замке, прелестная гостья.
От удивления и возмущения королевна не могла вымолвить ни слова, а он продолжал:
- У тебя хороший вкус. В самом деле, у меня здесь богатое собрание: записки знаменитых путешественников, исторические сочинения, легенды и песни многих народов, даже тех, что уже исчезли с лица земли...но живут здесь, в моем краю, где им нечего и некого бояться, кроме вечной зимы.
- Даже тех... что исчезли? - невольно повторила королевна.
Северянин положил книгу на столик и, не прощаясь, исчез; но такое вопиющее нарушение этикета ускользнуло от зачарованной королевны. Она глядела на полки, заставленные бесчисленными книгами, и гадала, сколько времени ей потребуется, чтобы разыскать ту единственную, что расскажет о судьбе отца.
И с того дня королевна почти все свое время стала проводить в библиотеке: она не ходила больше в сад - ведь там каждый день все было одно и то же, не искала дверей, через которые вошла, хоть какого-нибудь выхода наружу. Все ее дни заполонили книги. Библиотека северного короля оказалась в ужасном состоянии: книги стояли не по порядку, многие были потрепаны, порваны, в пятнах. Безмолвные слуги носили королевне нитки и клей, кисти и бумагу, а она почти не замечала их - только иногда срывалась в крик, когда видела, что кто-то прикасался к ее работе. Слуги молчали, и тогда королевна расходилась еще пуще.
Но интересовались ее работой не они. Сам северный король стал появляться в дверях библиотеки; он подолгу смотрел на погруженную в давно умолкшие слова королевну, а когда она подняла голову - не оттого, что почувствовала его взгляд, а так, по рассеянности - он ей улыбнулся. Странная это была улыбка: будто лучик солнца отскочил от ледяного профиля.
И в тот вечер, собираясь уходить, королевна случайно задела рукой большой тяжелый фолиант - справочник трав и цветов - и он упал, больно ударив ее по пальцам. Королевна наклонилась подобрать книгу и тут заметила на полу что-то блестящее: она взяла свечу из тех, что слуги ей оставили, но тут же с криком ее отбросила: как будто пожар ожег ей пальцы, хотя она даже не трогала слабого свечного огонька. Королевна поглядела на свою руку - с ладони медленно капала вода, невесть откуда взявшаяся, а на другой руке не хватало двух пальцев, и там, где они были, ледяно поблескивали прозрачные сколы.
В ту же ночь королевна бежала из замка. Она взяла с собой все, что осталось ей от молодой королевы - ничего, принадлежащего жизни, не могла она оставить в этом мрачном краю. Она не боялась замерзнуть, погибнуть, ведь она прочла немало книг и хорошо изучила северную землю; она боялась только, что светлоглазый король настигнет ее, и тогда уж ей не уйти. Но, на ее счастье, почти сравнялся год со дня ее приезда в Северный замок, и старый ее знакомый, кучер южного короля, подобрал ее на дороге и привез вновь на тот же холм.
У ящика уже не хватало стенок, разросшаяся трава почти скрыла его от глаз, но, как и тогда, королевна отыскала его, забралась в него и горько зарыдала. "Не найти мне, видно, того, кто разбудил меня, - подумала она, - а если и найду, так кто поручится, что он не будет таким, как молодой принц или северный король?"
Но сил долго плакать у ней уже не было, и, тихонько всхлипывая в рукав, она вдруг услыхала:
- Смотри, там кто-то есть! - тонкий, совсем детский голосок.
И другой, более рассудительный:
- Не ходи. Вдруг они плохие люди?
- А может, это она вернулась, - возразил первый голосок и умолк, чтобы почти сразу гораздо ближе воскликнуть: - Ой, здравствуй! А ты кто?
Все это уже было, подумала королевна.
- Смотри, какая красивая. Разве она плохая?
- Кто знает. Ты бы лучше слушала вчера, что старый жрец рассказывал...
- Она спит? Разбуди ее!
Королевну совсем невежливо ткнули в плечо, а потом больно дернули за волосы, так что она не села - взвилась; но перед ней стояли двое совсем маленьких детей, перемазанных, взъерошенных, но ничуточки не испуганных.
- Я же говорила! Совсем как фея! - пискнул тот из них, что поменьше.
Другой, уставившись на королевну, серьезно спросил:
- А тебя как зовут?
- Меня? - машинально повторила королевна и еще раз: - Меня? - когда поняла, что ответить не может. Не помнит. Странно, но она тоже не испугалась, только удивилась, что за все это время никто ни разу не поинтересовался, как ее зовут.
- Она все забыла, - торжествующе воскликнула маленькая девочка - теперь-то королевна поняла, что это девочка, - как Хворостинка, ой! Давай возьмем ее к нам, может, жрец ей поможет!
- Да она-то хочет?
Они чуть не поссорились прямо перед ней, будто и не ведали, что она королевская дочь.
- Хочу, сказала королевна и еще громче: - Хочу, - просто не зная, как еще их утихомирить.
Она выбралась из того, что осталось от ее защитного ящика, и дети повели, почти потащили ее за собой. Девочка то и дело трогала грязной рукой ее изукрашенное платье, теплый плащ, блестящие волосы, и королевна не останавливала ее. Мальчишка молчал и, только когда вершина холма с ящиком скрылась из виду, глядя себе под ноги, спросил:
- А ты знаешь, куда делась фея - та, с холма?
- Ушла, - сказала королевна.
В их домишке оказалось теплее и чище, а старый жрец был куда искусней, чем она ожидала. Он заключил, что королевна ничем не больна.
- Но это было могущественное заклятье, что вырвало тебя из течения времени, и теперь время стремится взять свое. Долго ты спала?
Дети слушали, раскрыв рты.
- Я не знаю.
- Где твой дом?
- Как ты сказал - далеко.
Старый жрец улыбнулся.
- Я уже немолод и не поспеваю за ними, - он указал на сидевших в углу ребятишек. - Жаль, что у меня нет ни ученика, ни преемника, который мог бы собрать все, что я знаю, и передать им. Хочешь мне помочь?
Королевна думала недолго.
- Хочу.
Так она осталась в деревне и принялась учить детей тому, что узнала за два своих странствия, и тому, что узнал старый жрец за всю свою жизнь. Дети привыкли к ней и полюбили ее - ведь она была так красива, и у нее был чудесный голос, - а когда жрец умер, все его нехитрое хозяйство перешло к ней, и уже она стала учиться у детей, как его вести.
Поначалу она почти не выходила за пределы своей комнатки, тем более деревни - все необходимое ей доставляли люди; но мудрый жрец был прав: время брало свое, и вскоре королевна почувствовала, что ей уже не так легко вставать поутру, а ум ее не так быстр, как бывало прежде. И она решила, до того как последует за учителем, навестить вершину холма и поглядеть, вернется ли прекрасная фея. И вот, наказав ученикам присматривать за домом, взяв с собой только плащ, суковатую палку да немного еды, она пустилась в путь.
Подъем оказался нелегок; но с помощью палки она его одолела и добралась до знакомой прогалины. Ящика там уже не было: время пожрало и его. Бывшая королевна опустилась на траву и подумала: "Посижу, передохну, а там и возвращаться пора".
Вдруг из-за деревьев донеслось звонкое пение, и на прогалину вышел молодой человек, одетый просто, но по очертаниям горба, вздувшегося под плащом, королевна угадала в нем музыканта.
- Скажи, добрая женщина, - обратился он к ней, - здесь лежит Алина, дочь Исчезнувшего короля, зачарованная феями?
Королевна вздрогнула и приподнялась, и лучи заходящего солнца упали ей на лицо.
- Да ведь это я - Алина, - проговорила она, удивляясь, как могла об этом забыть.
- Нет, добрая женщина, - засмеялся бродячий певец, - я говорю о королевне Алине. Рассказывают, она сама была прекрасна, точно фея, и оттого они ей завидовали. Как жаль, что я не родился раньше, как учитель... Тогда я бы сам ее увидел.
- В самом деле, жаль, что ты ее не видел, мастер. Но я немало повидала и могу тебе рассказать и о ней, и об ее отце, когда он еще не стал Исчезнувшим, и о феях, чьи земли граничили с их землями - хочешь?
- Еще как хочу! - воскликнул молодой певец, и глаза его засияли.
Они спустились с того холма рука об руку, и больше в деревне не видели той, что жила в домике старого жреца - но и по сей день поют о несчастной королевне Алине, проклятой феями.