А начиналось все достаточно красиво. Мы отпевали Ляльку, то есть отпивали - водкой и еще какими-то заморскими напитками. Лялька покидала нас навсегда. Она собиралась замуж. Причем не за какого-то мужикашку плюгавенького, от тоски зеленой и жизни тяжелой, а за миллионера из Америки. Ее дальнюю дорогу и будущую счастливую жизнь мы собственно, сегодня и обмывали.

Ко мне все любят приходить в гости. Это хорошо. Но еще у меня почему-то все любят напиваться. Это плохо. Несмотря на свое околомедицинское образование, я не умею оказывать первую помощь при алкогольном опьянении. И мне за это всегда бывает стыдно. Интересно, может быть поэтому я ушла от своего первого мужа?

Мой неудачный брак в свое время благополучно закончился двухкомнатной квартирой. Грязной и запущенной как коммуналка, в подъезде, исписанном народным фольклором и изгаженном авторами этих нетленных творений, но зато собственной, свободной от мужа и его родни. Именно в ней мы сейчас и пытались привести в чувства упившуюся водкой и счастьем подругу.

Найти Радика было действительно проблематично. Жил он в новостройках, возведенных на месте бывших деревень. Жилмассив возвели быстро, приурочив строительство к какому-то летию какой-то коммунистической даты. Но когда в новые дома стали заселяться люди, оказалось, что весь район - действительно из рода Потемкинских деревень. В нескольких домах отсутствовал газопровод - строители спешили дойти до последнего здания и забыли о домах в середине улицы. Одно из зданий не подключили к электросети - кабеля не хватило. Водопровод в принципе в домах был проведен, но с городской канализационной и водопроводной сетью его тогда не успели соединить, а потом грянула перестройка, социалистический капитализм... Поэтому вот уже пятнадцать лет жители несчастной новостройки ходили за водой в чудом уцелевшую по соседству деревушку.

Лейла Рустемовна Вафина, яркая и махровая татарка, в миру нами была окрещена русским именем Лялька. Это хрупкое создание с черной как смоль гривой взирало на мир огромными карими глазищами куклы. Взгляды ее были соответствующие. По жизни постоянно приходилось вытаскивать ее из всяческих передряг, куда ее заносила безоговорочная доверчивость и какая-то детская наивность. А уж о ее рассеянности ходили настоящие легенды. По крайней мере, пожар и потоп, имевшие место в моей квартире, полностью на ее совести. Тем не менее, это безалаберное создание, на первый взгляд, совершенно не приспособленное к жизни, умудрилось отхватить себе американского супруга, миллионера из Флориды, Валлоса Пиота.

Наверное, мы все в душе немного завидовали Ляльке. Потому из сочетания слов Флорида и Валлос чисто по доброй женской дружбе родилось другое имя для новоиспеченного влюбленного. Тем более, что его внешность также давала подобные ассоциации. Высокий, упитанный, с огромной овальной головой и сверкающей лысиной ... Ну, чем не Фаллос? Лялька на нас сначала обижалась, а потом смирилась и даже иногда сама так его называла.

- Фаллос сам мне сапоги снимает и одевает, - гордо делилась она с нами, не переставая при этом дергать ногами. - А еще он мне делает пе-ди-кюр, - последнее слово ей далось с явным трудом. Затраченные на его произнесение морально-физические усилия нужно было восполнить. Лялькины ноги на секунду остановили свое хаотическое движение и тут же были пойманы, обуты и зашнурованы. Правая Лисой, левая Ирэн. С чувством выполненного долга девчонки потянулись обратно на кухню - выпить. И покурить. Несмотря на жалобные причитания, переходящие во всхлипывания в углу.

Затягиваясь Pall Mall, Лиса многозначительно произнесла:

- Алкоголь губительно действует на детский организм, тем более безмозглый. Лена, ну зачем ты ей позволила намешать так много напитков?

Когда Лисина, то бишь Лиса, называет меня сухо-официально Леной, у меня нарастает волна юношеского протеста. Дело в том, что так меня называли в семье, когда собирались ругать и наказывать, так сказать, перед моральной поркой. А Ленка Лисина, как минимум на пятилетку старше нас, обремененная богатым жизненным опытом и двенадцатилетним ребенком, общалась с нами исключительно в духе родительских нотаций.

Впрочем, глядя на наш стол, мало кто из наших предков удержался бы от поучений. На первый взгляд можно было предположить, что мы ограбили бар, где-нибудь в Редиссон-Славянской или Метрополе. На всех горизонтальных плоскостях моей кухни стояли импортные бутылки самых разнообразных цветов и калибров, и на любой вкус, соответственно. Виски, джин, коньяк и арманьяк, ликеры в замысловато изогнутых емкостях, водка, вина, шампанское и пиво изобиловали и просились промочить наше горло. Всего около полста бутылок, не меньше.

Над этим постаралась виновница торжества. Любительница чтива, она тоннами проглатывала литературу в виде детективов и женских романов. Вдохновленная этой бульварщиной, она проникновенно строила себе воздушные замки и регулярно переезжала туда жить. Ее герои обитали в родовых особняках, ездили на шикарных авто и, разумеется, потребляли экзотические спиртные напитки.

Шагнув из иллюзорной сказки во вполне реальную, но не менее сказочную жизнь, Лялька решила отметить свой переезд в духе любимых традиций. Припрягла Радика, и, объездив все супермаркеты, скупила самые дорогие напитки.

Представляю ощущения Лялькиного брата во время этого алкогольного шоппинга. Баснословные суммы, улетающие в никуда. Причем Лялька такие купюры до этого только в своих сказках и видела. Радик же, вполне приземленный и хозяйственный скряга, таких денег воочию себе даже представить не мог. К тому же, как человек непьющий, он в принципе не мог понять поступка любимой сестренки. Зато Лялька веселилась от души.

- Прикинь, - весело рассказывала она, выгружая на моей кухне драгоценную тару, - менеджер один помочь вызвался. У них мол принято клиента с покупками до машины провожать. Ты бы видела, как у него физиономия вытянулась при виде Радиковского драндулета. В корзине спиртного долларов на пятьсот, а тут Запорожец, который и пятидесяти деревянных не стоит.

Радик во время этой тирады насуплено молчал и, кажется, мысленно представлял себе объем реанимационных мероприятий, который потребуются четырем сумасшедшим бабам, собирающимся вылакать сегодня вечером это море крепких напитков.

Как оказалось, представлял не зря. От его помощи мы бы сейчас не отказались.

А таковые имелись. И еще какие. Ирина Польских, именовавшая себя исключительно Ирэн, по праву считалась красавицей. Возражения по этому поводу возникали только у Лисы. И, так сказать, не безосновательно. Года три назад Лиса своим неуемным темпераментом, еврейским язычком и рыжей копной волос зацепила одного крутого коммерсанта по имени Стас. Роман развивался бурно с обеих сторон. Упивающаяся счастьем сама, Лиса носилась с идеей осчастливить и всех вокруг. Потому на всяческие вечеринки, шашлыки и другие кутежи всегда таскала с собой лучшую подругу - меня. Над нами уже начали подшучивать, что любовь у нас на троих. Как-то, хорошо набравшись, мы пристали к Стасу с дурацким вопросом: Кто из нас двоих красивее?. Надо отдать коммерсанту должное, он не растерялся, из ситуации вышел достойно, ответив буквально следующее:

Для автора этой сакраментальной фразы, как понимаете, последствия были самые печальные - мгновенная пощечина и конец романа через месяц. С тех пор Лиса Иркину красоту не воспринимала в упор и сознательно.

Что, впрочем, было несправедливо. Только что перешагнувшая 25-летний рубеж, Ирка была стильной брюнеткой ростом 175 сантиметров, из которых 110 составляли ноги. У мужчин при виде ее перехватывало дух, а мы в ее присутствии не котировались.

Единственное, что недоставало Ирэн, так это счастья. Говорят же, не родись красивой... Слепившая сама себя аэробикой, диетой и списком умной литературы, Ирэн, как и Лялька, нарисовала себе красивую картинку будущего. И ждала, когда счастье обухом обрушиться на нее. Влюблялась она исключительно в женатых мужиков, состоятельных и с положением, каждый раз, примеряя на себя картинку чужой устроенной жизни. Только вот ее мужчины производить рокировку жены и любовницы вовсе не собирались. Поэтому после очередного жизненного разочарования Ирэн возвращалась в нашу компанию за сеансом группового психоанализа.

Тем не менее я трепетно любила Иришку, за ее силу воли и непреодолимую тягу к жизни. И еще за доброту, которую она порой стеснялась проявлять по отношению к нам. Имидж женщины-вамп мешал.

Понятно, наша рыжая мамочка опять села на конек нравоучений. Лису всегда бесила богатая трудовая биография Ирэн. Фотомодель, манекенщица, танцовщица, в настоящий момент DJ на радиостанции, Ирэн имела определенную популярность в городе и уже мечтала о телевидении. Лиса же год десятый подряд трубила в районной санэпидемстанции, местном гадюшнике, как она называла свою работу. Впрочем, в своем террариуме единомышленников Лисина не потерялась и отвоевала себе свое достойное место под солнцем...

Теперь пришлось вмешаться мне.

Жила Лялька в семейном общежитии, выделенном по месту работы. Не сказать, чтобы она скрывала этот факт, но и не афишировала это точно. Предпочитала ходить в гости к нам, в уют и домашнюю обстановку. Из нас троих у Ляльки бывала только я. Мы одно время работали вместе и обедали у нее, поскольку было недалеко.

- И вахтерша тебя без меня не пропустит, - вздохнула я. - Меня-то там все местные марьиванны уже выучили. Ладно, одеваюсь и поехали, если еще не передумала.

Оставив девчонок допивать на посошок, я вышла в коридор за гардеробом. Взору моему представилась чудная картина. В уголочке, прислонившись к дверному косяку, мирно посапывала Лялька. На голове у нее красовалась малость утратившая свою форму шляпка - подарок жениха, на которой невеста просидела все сражение с девчонками. По Лялькиному лицу блуждала мечтательная улыбка. К груди наша счастливица прижимала фотографию 48-летнего претендента на ее руку и сердце, а завершали эту композицию долларовые и рублевые купюры, в художественном беспорядке усыпавшие владелицу и половину коридора.

И действительно, мой кот Сорос, представитель благородной породы норвежских лесных голубых, развалившись на входном коврике, с упоением догрызал стодолларовую бумажку. Физиономию господина Франклина на ней исказила гримаса отчаяния и возмущения. Наши, впрочем, тоже.

Сорос, получивший с пинком Лисы ускорение, метнулся в спальню. Туда же направилась и я, облачиться, наконец в джинсы и провести воспитательную работу с лесным зверем. Последнее не удалось. Сорос забился под мой сексодром и шипел при малейшей попытке его достать.

Смирившись с поражением, мы махнули на Сороса рукой и решили двинуть наконец в сторону Лялькиного дома. Но разбудить спящую красавицу оказалось не менее проблематично.

Плащ действительно был стоящий. Из тонкой, отличной выделки замши, строгого облегающего фасона, плащ смотрелся на Ляльке как вечернее платье. Но не в данный момент. Сейчас, благодаря Иркиной заботливости, Лялька больше напоминала жертву налета или изнасилования. Скукоженный, застегнутый не на те пуговицы плащ, обволакивал обмякшее, готовое в любой момент рухнуть тело будущей американской подданной.

Нам потребовалось еще минут двадцать, чтобы разбудить в Ляльке Человека. Правда, проснувшийся Человек был каким-то излишне механистическим - отвечал на все вопросы по очереди Да и Нет, и еще передвигал ногами, если туловище передвигали мы.

И так далее, по подобному сценарию. Подбадривая себя этой занимательной беседой с живым трупом, мы, наконец, собрались выйти. Как говориться, не прошло и года, всего лишь час собирались.

Процессия наша, надо сказать, представляла собой достойное зрелище. Вечеринка явно удалась на славу. Две сестры милосердия, Ирэн и Лиса, выносили с поля брани воительницу за счастливую супружескую жизнь, контуженную непомерным количеством спиртного. Замыкала эту процессию я, с четырьмя сумками на обоих плечах и тремя пакетами в левой руке. Правая рука держала наготове ключи и зажигалку. Открыв входную дверь, мы вывылились из квартиры.

- Темно как у негра в заднице, - бросила свою стандартную фразу в адрес подъезда Лиса. Ответом было молчание, ибо возражений не имел никто.

Мой подъезд, темный с первого до девятого этажа всегда производил кошмарное впечатление. Каждый раз, вступая в эту кромешную тьму, меня одолевали видения из всех фильмов ужасов вместе взятых, включая еще не снятые. Впрочем, я клевещу. В подъезде было два светлых пятнышка. Одно из них - подвал. На массивной железной двери этого подсобного помещения красовалась замечательная табличка: Берегите электроэнергию!. Наверное, именно поэтому подвал освещался круглосуточно. Впрочем, свет, пробивающийся из-под двери подвала, жителей подъезда не особо радовал. В абсолютной темноте слишком смахивало это на языки пламени из ада. Хотя, может быть, нами всеми владела массовая галлюцинация...

Вторым оазисом электричества был лифт, еще более щедро украшенный памятными табличками из недавнего советского прошлого. Один из перлов гласил: Берегите лифт. Лифт сохраняет ваше здоровье!, и в комментариях не нуждался. Другая же надпись отсылала тех, кто не смог воспользоваться этим детищем прогресса, в случае его не исправности к дежурному лифтеру по фамилии Иванчук. Это вызывало естественные ассоциации с известным героем Двенадцати стульев, специализирующемся на препровождении жителей города N в последний путь. Телефон мастера стараниями местных несовершеннолетних сатириков сохранил только две цифры 0 и 3.

Несмотря на эти предостережения заботливого государства мы на свою беду имели глупость лифтом воспользоваться. Просто Лялька была еще не вполне транспортабельна...

Освещая подъезд зажигалкой, мы вызвали лифт, и малость суматошно, но все-таки в него загрузились. Тут-то все и началось.

Проехав пару этажей, лифт хрякнул, остановился, что-то щелкнуло над нами и кабину слегка перекосило. Нас тоже. Мы на высоте в районе пятого-шестого этажа. Три часа ночи. Кто нас спасет? В голове мгновенно пронеслись философские вопросы, типа Кому мы нужны?, Кто о нас вспомнит?, также оставшиеся без ответа.

Первой, как ни странно очнулась Лялька. Перекос кабины видимо вызвал соответствующую перестройку в ее мозгах - шарики с роликами вернулись на место.

Действительно, все мы трое, я, Лиса и Лейла, в свое время вкусили брачной жизни. Не очень удачной, к сожалению. У каждой она оказалась с брачком. По разным причинам, конечно, но к финишу в виде развода пришли все.

Произнося последнюю фразу, Лиса наткнулась взглядом на щиток лифта и, не договорив, переключилась на изучение кнопок на нем.

Меня же, честно говоря, больше волновала Лялька. Сине-зеленого цвета, она стояла, прислонившись к задней стенке кабины, и тупо-маниакально смотрела на дверь лифта. Если бы дверь могла чувствовать, она бы давно раскрылась, упала или просто сбежала бы от такого взгляда. По крайней мере, так бы на ее месте поступила я. Если бы не знала, в чем дело. Но я знала. Лялька страдала клаустрофобией. Очень специфической, надо сказать, но тем не менее приносящей свои неудобства. Боялась Лялька лифтов и метрополитена, другие чуланчики, подвальчики и подземелья на нее устрашающего впечатления не производили. Сейчас нам удалось затащить Ляльку в лифт только потому, что она пребывала в бессознательном состоянии. Ко мне же, на 7-й этаж, Лялька бегала исключительно пешком.

В этот самый момент, Ирэн и Лиса, изучавшие щиток, на котором уже лет десять не наблюдалось ни одной цифры или буквы, одновременно нажали на кнопки. Разумеется на разные. Лифт резко дернулся, лампочка заморгала и потускнела, а из динамика послышался треск:

Мы остались в абсолютной тишине и полумраке. Диспетчер больше не отзывался, как бы мы не жали кнопку. Развернутая под углом кабина лифта висела где-то между пятым и шестым этажами. Резко перемещаться по кабине, стучать в стенки, и вообще шевелится в лифте было опасно. Оставалось только кричать. Что мы и сделали. Прооравшись в четыре глотки минут пять мы прислушались. Реакции никакой.

Дело похоже было труба. Наш темный подъезд редко посещали менты. Я их понимаю, намного удобнее маршруты рейдов прокладывать в местах освещенных. Жаль только, что их клиенты не разделяют эту точку зрения. По причине все той же темноты, подъезд буквально облюбовали бомжы и хулиганистые подростки. Иногда по ночам в подъезде такой ор стоял, нашим визгам до него далеко было. Так что если кто из жильцов и услышал чего, так по привычке внимания не обратил.

Нам это показалось вполне целесообразным и, побросав сумки с пакетами, мы тоже устроились на полу. Лиса, присевшая по соседству с Лялькой, продолжила реанимационные мероприятия. Мы с Ирэн попробовали закурить.

Нащупав зажигалку, я извлекла ее на свет и попробовала прикурить. Не вышло. Кремень прокручивался вхолостую, не производя ни единой искорки.

У меня действительно был на этом пунктик. Я вообще по жизни боялась сделать что-то не так, всегда был страх показаться смешной и неопытной. Хотя по иронии судьбы именно так в большинстве случаев и выходило.

Самое смешное, что курить-то Ирку как раз научила я. И коньяк, кстати, хлестать тоже. Было это лет семь назад. Ученица мне попалась талантливая, пагубные привычки на лету схватывала, нехитрую алкогольно-табачную науку усвоила мигом. И сразу же поспешила продемонстрировать на ближайшей вечеринке. Компания подобралась новая, нас там мало кто знал. Встречали, как говориться, по одежке. Парочку мы составляли интересную и мужская половина гостей, побросав подружек, постепенно сгруппировалась возле нас. Посмотреть было на что. Ирэн с царственным видом восседала на кресле, держа в изогнутой театральным жестом правой руке сигаретку, а в левой - пузатый бокал с коньяком (все по моей науке). Где она его откопала, ума не приложу, потому что остальные гости хлестали портвейн из граненых стаканов. Я, будучи чуть постарше всех присутствующих, и на мой тогдашний взгляд, намного умнее, отринула внешние условности и в раскованной позе примостилась на полу. Я тоже курила и потягивала любимое пиво, предусмотрительно принесенное с собой.

Неожиданно, парнишка, сидящий напротив меня, вскакивает, подбегает ко мне и выдергивает изо рта сигарету, сопровождая сие деяние словами:

Мягко говоря, офонарев, я поинтересовалась у юноши:

Невозмутимо затушив третью сигарету в своей жизни, Ирэн послала молодому человеку один из своих снисходительно-обворожительных взглядов, и произнесла, уже для меня:

С тех пор у меня развился комплекс, что кто-нибудь сейчас подойдет, сигаретку отнимет и отругает за баловство.

Зажигалка, тем временем, категорически отказывалась работать. Ирэн накинулась на меня с упреками:

Минут пять ушло на поиски сумки, пока мы не догадались посмотреть ее под Лялькой. Извлечение сумки из-под Ляльки прошло удачно и осталось незамеченным ее хозяйкой, все еще пребывающей в ступоре. Но спичек в сумке не оказалось. Вернее не было коробка. Зато из косметички мы извлекли семь спичек, у которых вместо серной головки красовался ватный шарик.

- Морда ты наша совковая, - нежно проворковала Ирэн и принялась осторожно освобождать драгоценный трофей от ваты. - Надо же, бабки из кошелька вываливаются, а она аппликаторы из спичек мастерит. Тоже мне, западная миллионерша с совдеповской психологией.

Раздев спички, мы принялись рассуждать, обо что их можно зажечь.

- О подошву, - предложила Ирэн. - Я в кино видела.

- А практики в Голливуде ты случайно не проходила? - ехидно поинтересовалась Лиса.

- Надо обо что-то гладкое, - задумчиво произнесла я.

- Мужских лысин не наблюдается, - вновь парировала Лиса.

- Хорош критиковать, - возмутилась я. - Идея со спичками твоя была. Твои предложения?

- Можно о щиток попробовать, или об полировку, - высказала наконец что-то дельное Лиса и начала претворять свою идею в жизнь.

Мы напряженно стали ожидать результатов. Не знаю, сколько времени уходило у первобытного человека на добывание огня, но Лиса, как представитель Homo Sapiens, потратила на это 27 минут. Сломала она при этом только шесть спичек. Из семи.

Наконец долгожданный огонек осветил нашу камеру, то есть кабину, и мы лихорадочно начали вытаскивать сигареты.

- Стойте, а вообще в лифте курить можно? - наверное, не совсем вовремя спросила я. - Мы и так, кажется, на волоске висим.

Ответом мне было грозовое молчание.

Мы, естественно, присоединились.

Так мы и сидели, попыхивая сигаретками в абсолютной тишине. Ляьлька как застывшее изваяние сидела с вытаращеными от страха глазами, занимающими две трети ее когда-то симпатичного личика. Ирэн, наплевав на стильные манеры, скрючилась в позе скотинки, которую собираются отвести на бойню. Я укуталась в пончо и изо всех сил сдерживалась, чтобы не ляпнуть какую-нибудь циничную глупость. Была со мной уже одна ситуация.

Летели мы тогда на Украину, ко мне на родину. Рейс был чартерный, на заводском самолетике Як-40. Это была деловая поездка моего свекра и еще каких-то местных шишек. Меня тоже прихватили с собой - летят по пути, отчего же не сделать девочке приятное. Погода видимо была не совсем летная, но меня это мало беспокоило. Я радовалась предстоящей встрече с родными. Летели мы тяжело, в каком-то сизом облаке, и постоянно попадали в воздушные ямы. В самолете, вместе с членами экипажа было всего двенадцать мужиков, и я, баба, тринадцатая. Тут за окном греметь начало - облака оказались грозовыми. Лица у пассажиров мужского пола сразу посуровели. А тринадцатый номер, то есть я, улыбаясь, как ни в чем не бывало, наивно интересуется:

Реакцию остальных можете нарисовать себе сами, большого воображения не требуется. Я и предположить не могла, что государственные мужи, такие суеверные. Как бы то ни было, больше я в чисто мужской компании в самолетах не летаю.

Итак, мы мирно и молча пребывали в никотиновой нирване, философствуя мысленно о прошлом и избегая мыслей о настоящем, а тем более о будущем. Одна Лиса чего-то бурчала себе под нос и загибала пальцы на руках, производя какие-то подсчеты.

- Ты считаешь сколько тебе лет осталось или минут? - не выдержала я.

- Мужиков считаю, - ответила Лиса, сосредоточенно продолжая загибать пальцы, кругу по пятому.

- Так тебе со всего подъезда конечностей не хватит, - встряла Ирэн.

- А ты тех с кем спала считаешь или с кем только целовалась? - подала голос Лялька.

- Тогда ей пальцев со всего города не хватит, - продолжала Ирэн.

- Не суди о людях по себе, деточка, - ответила Лиса, видимо закончившая бухучет своих поклонников.

- Рассказала бы нам чего-нибудь, из бурного прошлого, - протянула Лялька.

- Да, видимо будущее нам не светит, - ляпнула я.

Ляльку начала трясти мелкая дрожь. Лиса, чтобы разрядить обстановку начала.

- Был у меня один. Впрочем, почему был, он и сейчас есть. Доктор наук, заведующий кафедрой. А тогда он был просто подающим надежды хирургом. Я попала к нему с перитонитом. Молодая я идейной была, занятой. Работа, учеба, Никита маленький. Вот и переходила аппендицит на ногах. Скорая с лекции забрала. Из машины сразу на операционный стол отправили. Боль жуткая, словно раскаленного металла выпила и кислотой концентрированной разбавила. Дали наркоз. Глазенки у меня слиплись, веки отяжелели, открыть не могу, а боль не проходит. Все чувствую. Я уже мысленно с ребенком начала прощаться, маме напутствия сочинять. Тут голос мужской раздается:

- Что ж вы делаете, садисты! Ну и что, что ты практикант, мало ли что в учебниках пишут! Быстро добавить местного.

А потом уже обращаясь ко мне, ласково так:

- Не бойся, деточка. Я с тобой, все будет хорошо.

Хотите верьте, хотите нет. Он еще что-то говорил, нежно и заботливо, плохо помню что, но голос его как любовь в мои вены вливался, вместо наркоза. Который, кстати, так и не подействовал. Боль немного стихла, но то, что в моих внутренностях копаются, я чувствовала. Короче говоря, я влюбилась на операционном столе.

Очнулась я после операции от пристального изучающего взгляда. Открыла глаза, лежу в одноместной палате, рядом мужчина стоит, лет тридцати. В мои девятнадцать он мне вообще дядей показался. Пошарила рукой на тумбочке, нащупала очки, натянула их на нос и тоже принялась его изучать. Представьте себе, все это - в абсолютном молчании. Разглядываю его. Низенький такой араб, но крепенький, грива черная, кожа смуглая. Глаза карие, пронзительные, так и сверкают - то ли злиться, то ли радуется, непонятно.

- Что, не нравлюсь, красавица? - произносит он тем самым голосом.

При первых звуках его голоса я поплыла:

- Нравитесь, - только и смогла выдохнуть.

Плыву, честно говоря, до сих пор. Сколько романов с тех пор не было, все равно к нему возвращаюсь, словно к мужу. Араб на самом деле оказался дагестанцем Арсеном. К тому времени, к сожалению, уже женатым. Но нам это не помешало. Хирург от Бога и Мужчина от Дьявола. Разве я могла такое пропустить мимо?

- Вот откуда у тебя к коротышкам страсть, - изрекла Ирэн.

- Не у одной меня, на Ленку полюбуйся, она тоже опытным путем к этому пришла, - ответила Лиса и продолжила свой спич далее.

- Правда наша любовь меня чуть снова на тот свет не отправила. Девочки, не занимайтесь сексом со свежими швами. Они имеют тенденцию расходиться.

В тот вечер вообще кошмар какой-то был. Ординаторская была занята - там зав отделением работал над диссертацией с одной из молоденьких врачих. Мы облюбовали каталку в предхирургическом боксе и на время забыли об окружающем мире. Вдруг, в самый ответственный момент вбегает медсестра и вопит, что пациента с ножевым ранением привезли, умирает. А тогда за летальный исход в стенах лечебного учреждения уволить могли. Мой милый подхватывается и бежит к пациенту. Я лежу, прихожу в себя. С седьмого неба на грешную землю спускаюсь. На душе хорошо, шов только маленько побаливает. Вдруг до меня доходит, что больного сейчас повезут в операционную, возле дверей которой лежу я, а из одежды на мне только повязка на животе. Я вскакиваю, пытаясь сообразить, куда в порыве страсти я зафутболила халат, и вдруг вижу, что из моего живота в районе повязки торчит нечто, багрово-красное и мерзко-склизкое. Мой рот начинает автоматически открываться, чтобы дать поработать голосовым связкам. В этот момент влетает Арсен, предупредить, что везут пациента, и видит меня, голую, испуганную, с кишками наружу, подпирающую дверь операционной. Он бросается ко мне, начинает запихивать мои внутренности обратно, и тут я соображаю, что это больно, причем дико больно.

Зажать мой рот рукой Арсен не успел. Мой вопль протяжно пронесся по коридорам и даже заведующего оторвал от диссертации. Сбежавшемуся медперсоналу Арсен живенько объяснил, что у больной, то есть меня, разошлись швы, и я самостоятельно пошла получать необходимую помощь. Он даже умудрился по ходу дела вставить пистон медсестрам, за ненадлежащий уход. В общем, Арсен вышел обеленным героем, а я жертвой - для всех медицины, для самой себя - любви. Все закончилось хорошо. Меня снова зашили, раненого тоже спасли. Но именно тогда я поняла, что мужик за свою репутацию держится намного крепче, чем любая женщина.

Из больницы меня не могли выписать месяца два. Арсен то температуру в 36,7 определял, то нервное истощение находил. Вышвырнул меня оттуда все тот же зав отделением, у которого за время моего пребывания в больнице успело смениться четыре диссертантки.

- Очень надеюсь, - сказал он мне на прощание, - что не увижу более вас в моем отделении. Поверьте, так и мне спокойнее и для вас же лучше.

Он ошибся, и еще очень долго видел меня каждую неделю. Пока его не уволили, ведь он так и не смог защитить диссертацию. А я в качестве благодарной пациентки навсегда прописалась у Арсена в клинике.

Любовник он был хоть куда, но как мужчина - жуть, со всеми мусульманскими штучками. Ревновал меня даже к фонарному столбу. Его коллеги здороваться со мной боялись, глазами кивали. В коротких юбках Арсен ходить мне запрещал. Естественно, я щеголяла исключительно в них, назло ему, конечно. Когда ему это надоедало, он ловил меня, рвал юбку, заворачивал в больничное одеяло и на такси отправлял домой. И еще маме домой звонил, чтобы юбку не зашивала.

Годика через два после начала нашего бурного романа, слухи обо мне докатились до жены. Она сама разбираться не стала, стукнула, кому надо и в кусты. К Арсену приехала родня с гор, спасать несчастного из лап какой-то рыжей бестии. На семейном трибунале постановили, что женатый джигит должен пастись только в своем стаде, и под угрозой отлучения от семейного лона потребовали, чтобы он со мной расстался. Что он, к моему горькому разочарованию, и сделал. Я то, наивная, надеялась, что он всей своей родне гордо заявит: Вот моя настоящая любовь!, бросит жену и женится на мне.

Хватило нас не надолго. Меньше чем через год мы снова были вместе. Ругались, скандалили и любили по-прежнему. Арсен за это время успел утешить жену ребенком, семью с гор - добропорядочным поведением, и, сославшись на пресловутую диссертацию, вернуться к ночным дежурствам, то есть ко мне.

Длится все это уже пятнадцать лет. Мы периодически разбегаемся, потом встречаемся, и все начинается по новому кругу. Всю свою жизнь я искала такого же, как Арсен, но так и не нашла, вернулась на исходные позиции. Прошло пятнадцать лет, а я все еще согласна в любой момент стать его женой, стирать носки и терпеть его мужские фанаберии, вплоть до паранджи. Только за все эти годы он мне этого так и не предложил, - закончила Лиса и глубоко вздохнула.

Все началось летом, на университетской базе отдыха. Сами понимаете, студентов много, мест на базе мало, льготных путевок еще меньше. Да еще родители, свято уверенные в том, что если они тебя в ВУЗ поступили, то на этом их родительская опека заканчивается. Передали, так сказать, под крыло государства - стипендия, льготы, скидки, выкручивайся ребенок сам.

О том, что каждый имеет право на отдых, мы все со школьной скамьи знаем, а вот как себе этот отдых завоевать, знают и умеют не все. Но мы - дети одаренного поколения. Голь на выдумки хитра, особенно, когда нужно получить от государства то, что положено по праву.

Делали мы просто. Трое из нас снимали по льготным путевкам домик, как правило, рассчитанный на пять-шесть коек. Дополнительно оснащали его взятыми напрокат раскладушками, привозили из дома постельное белье, и в домик заезжало человек десять - пятнадцать, вместо трех по метрике. С едой мы поступали не менее изобретательно - размножали на ксероксе в профкоме полученные там же талоны на питание.

В результате, полупустая по всем документам база, буквально кишела отдыхающими студентами, а столовой приходилось работать в две смены, чтобы успеть обслужить всех предъявителей талонов.

Так мы проводили очередное лето, курса после второго, наверное. По крайней мере, мы уже успели спеться и спиться с ребятами, но спать все еще разбегались по своим домикам. Именно поэтому произошедший инцидент имел такой широкий резонанс.

Нас в домике обитало тринадцать душ на шесть лежачих мест. Мы с Ксюхой, моей подругой, отвоевали себе кровать вместо раскладушки, еще и стоящую под окошком. Можно было спокойно спать валетом и замечательно высыпаться. Сплошной комфорт, по-нашему.

Вечер выдался удачный - веселый и буйный. Из города приехал физфак, своим самым веселым составом, задержавшимся в городе на пересдаче сессии. Было много знакомых лиц и водки. Ксюшку потянуло на амур, я же собралась спать, перед уходом напутствуя подругу:

Ночью я проснулась, когда темная фигура проскользнула в окно и устроилась рядом со мной.

Мочевой пузырь разбудил меня утром с первыми лучами солнца. Я потянулась, размышляя о рабской зависимости человека перед своими животными потребностями. Открыла один глаз, потом второй и уперлась взглядом в чьи-то волосатые ноги. Я приподнялась, и моему взору открылись замечательные семейные трусы, розовые в голубой цветочек. Их обладатель, повернувшись ко мне спиной, безмятежно посапывал, лежа на нашей с Ксюшкой кровати, то есть рядом со мной. Под голову он пристроил наше любимое банное полотенце. На спинке висели аккуратно сложенные джинсы и футболка с портретом Нирванны.

Чужие, - подумала я, глядя на одежду. Чужой - пришлось повториться мне при взгляде на их хозяина.

Меня начал разбирать смех. Осторожно, стараясь не потревожить парня, я начала тормошить девчонок. Ситуацию оценили все. Еле сдерживаемые смешки и всхлипы переросли в настоящий безудержный хохот. Снаружи, наверное, наш домик ходил ходуном.

Естественно, мой незваный сосед проснулся, приподнял голову, соображая кто он и где находится. Соображал он быстро, через пару секунд подорвался и стремглав бросился к выходу. Сделав два-три мощных прыжка к спасению, он на ходу развернулся, схватил одежду и выпрыгнул теперь уже в окно.

Удержать произошедшее в себе нам не удалось. К вечеру гудел весь лагерь, а наш домик стал местом паломничества, где мои девчонки наперебой раз в сотый рассказывали историю а ля надо меньше пить. Само собой разумеется, обладателя шикарных трусов так и не вычислили...

Через несколько месяцев я снова столкнулась с этой историей. Сидя на студенческой сковородке перед главным зданием универа, я пыталась поймать солнышко последних теплых деньков. Рядом раздавались взрывы смеха какой-то компании, и в одном из коротких перерывов между ними я услышала отголосок чего-то до боли знакомого, того самого случая. Я резко развернулась в сторону веселой групки, и, надеясь покончить наконец с этими дурацкими байками, громко сказала:

Ответом мне был очередной взрыв смеха. И только какой-то белобрысый тихим голосом произнес:

- И я.

И опять я его не рассмотрела.

А еще через несколько месяцев мне потребовался психиатр.

Мне начало казаться, что за мной кто-то следит. К тому времени я уже работала на радио, вещала в эфир, и по началу знакомые воспринимали мои страхи как прикол, приступ звездной болезни.

- Поклонники одолевают? - ехидно интересовались друзья и советовали не обращать внимания.

Время шло, а ситуация становилась все более напряженной. Чья-то шутка затягивалась. Я стала ходить, озираясь по сторонам, и постоянно оглядывалась. Приставала ко всем с просьбой меня проводить - домой, в институт, в туалет...

Но найти его не удавалось никому. Преследователь возникал только тогда, когда рядом никого не было. Он появлялся из ниоткуда и смотрел на меня глазами, полными упрека. Как только возле меня объявлялся провожатый, он бесследно исчезал. Конечно, меня встречали и провожали, но никто ведь не мог быть рядом со мной в течение всех двадцати четырех часов в сутки!

Мне пришлось уйти на редакторскую работу - голос в эфире дрожал. В институте появились задолженности. В личной жизни назревал кризис - кому же охота общаться с психопаткой?

А тут еще на меня посыпались цветы!

Цветы меня доконали. Раз в неделю я получала букет и тут же, естественно, его выбрасывала. Цветы поджидали меня в самых неожиданных местах: в форточке моей спальни (у нас ведь частный дом), в зубах нашего пса, якобы злого сторожевого, в пакете с формой для аэробики. А однажды, на дискотеке, они упали на меня просто с потолка.

Я попыталась обратиться в милицию. Меня, разумеется, высмеяли. Посоветовали поменьше смотреть детективов. Всем вокруг было смешно. Не до смеха было только мне.

Понимала меня, пожалуй, только Ксюшка. Чем только не пыталась помочь. После двух месяцев цветочной истории, уже весной, она нашла мне экстрасенса.

Бог знает сколько денег я угробила на этого знахаря. Вместе с ним мы искали причины моих страхов в прошлых жизнях, очищали ауру, открывали и закрывали каналы связи с космосом и предками, пили святую воду... и ни-че-го! Мне никто и ничто не мог помочь. Психиатрическая клиника маячила уже не за горами.

Если бы вы знали, как все примитивно выяснилось!

Семестр подходил к концу, неумолимо приближалась сессия. В перерыве между парами я стояла в коридоре и ждала Ксюху. Моя боевая подруга отправилась доказывать преподавателю, что в течение семестра она не игнорировала семинарские занятия по этнографии, а на самом деле не имела возможности их посетить по многочисленным уважительным причинам. У меня самой положение было не лучше, но мирские проблемы меня волновали все меньше. Вот так я и стояла, отрешенно глядя вдаль...

- Привет! - раздалось возле меня. Мне приветливо улыбался невысокий светленький паренек. Тип вечного студента. И было в нем что-то такое до боли знакомое....

Я, естественно, сначала напряглась как струна, но потом успокоила себя тем, что сейчас день, светло, вокруг люди, никто вроде бы убивать меня не собирается.

- Привет! - ответила я. - Чего надо? - это уже было лишним, но я рефлекторно защищалась от всех.

- Да ничего, в общем. Просто не могу тебе сейчас цветы дарить, вот, решил сказать, а то вдруг ты обидишься.

- Почему обижусь? Какие еще цветы? Постой! Цветы? А шапка с ушами тоже твоя?

- И трусы в цветочек...

- Так это все ТЫ?!? - выдохнула я и бросилась ему на шею. Вот что значит нервы не в порядке. Я была безумно счастлива тем, что еще не успела сойти с ума, что все мои проблемы благополучно разрешились. Мне никто-никто не мог помочь. Но вот он, мой спаситель!

Стоп. Кто спаситель? Этот мерзавец? Этот шизоид, благодаря которому я полгода по кирпичику выкладывала себе дорогу в дурдом?

Я холодно отстранилась от парня.

- Ирина! Я все равно люблю тебя! - донеслось мне вслед, но я была уже далеко. Я шла выздоравливать.

Теперь я его уже запомнила на всю оставшуюся жизнь.

Конечно, мы объяснились, чуть позже. Я дала себе время прийти в себя, затем поймала его в университете, прижала к стенке и потребовала назад ... полгода своей жизни.

Шпика моего звали Санька. Учился он тоже в университете, только на высшей математике. Оно и понятно, логику его ухаживаний редкий психиатр поймет.

А дело, оказывается, было так. Ну, влюбился человек, еще на первом курсе. С кем не бывает? Судьба-злодейка подшутила над ним, подложив Саньку в постель к объекту его страсти, то есть ко мне, в летнем лагере. И так он моей близостью проникся, тогда на базе, что не мог без меня и дня прожить - встречал, провожал, разумеется, на расстоянии. Но как только на горизонте возникал другой мужчина - моментально ретировался - не хотел мешать моему счастью. А потом, мужчины рядом со мной стали появляться все реже - видимо к тому времени я уже до ручки дошла окончательно. И тогда, добрый юноша решил сам приносить мне счастье, а именно, дарить цветы, самые красивые и самыми оригинальными способами.

Цветы действительно были отнюдь не дешевыми. Жаль только я ими даже насладиться не успела - сразу в мусорку отправляла. Простив Саньке позор у экстрасенса, я махнула на поклонника рукой, и велела возле меня в диапазоне видимости не появляться.

Чего он, конечно, не смог выполнить. Но преследовать меня перестал. И на том спасибо! - успокоилась я. А зря.

Следующий финт Санька выкинул на мой день рождения. По календарю это был будний день. Мы сидели на скучнейшем семинаре по политологии. Активность студентов была нулевая. В сонной аудитории раздавался только скрипучий голос преподавателя по кличке Сурок, который тщетно пытался заинтересовать нас проблемами компартии Кампучии. Несчастная Кампучия почему-то не тронула наши сердца, поэтому, народ откровенно спал. Бодрствовали только три последние парты в крайнем ряду. За первой, влюбленная парочка, Толик и Алсу, изучали узор женских чулок, за следующей, мы с Ксюшкой обсуждали детали вечернего банкета, ну а за последней, традиционно резались в карты. В общем, все шло как обычно. Если бы не Санька.

Я хорошо запомнила последнюю фразу Сурка:

- Выход компартии из подполья широко приветствовался народом освобожденной страны.

При этих словах раздался скрипучий и гулкий звук, как будто нутром взвыл раненый зверь. Стена за Сурком затрещала и разверзлась. Шум, треск, пыль, чьи-то вскрики, а затем резкая тишина... Через мгновение из-за облака штукатурки появляется Санька с традиционными розами в руках. За Санькой топчется какой-то чумазый монтер. Оба пришельца с интересом разглядывают наши вытянутые физиономии.

Санька двигается в мою сторону, на ходу пытаясь оправдаться:

- Мы это... Мы ничего... На лифте... Старом.... Это ничего?

Ответом ему служит гробовая тишина, так как офонаревший народ безмолствует. Подоплеку происходящему знаю только я. Но я молчу и из последних сил демонстрирую всем, что это не ко мне. Впрочем, скрываться бесполезно - Санька упорно пробирается к моей парте.

Украсив физиономию натянутой улыбкой, я сухо поблагодарила своего гениального воздыхателя, и сквозь зубы напутствовала:

- Пшшел ввон!!!

Сашку с монтером долго уговаривать не пришлось. Они вскочили в лифт и были таковы.

А этот лифт, имеющий выход прямо в учебную аудиторию, был для нас действительно открытием. О нем настолько все забыли, что даже двери заштукатурили и побелили под остальные стены. Санькиному другу, монтеру, удалось его отладить, и даже съездить на шестой этаж и обратно. Санька, как всегда, отличился оригинальностью изъявления своего чувства.

Случай повлек за собой жуткие проблемы в деканатах. Это в какой-то мере утихомирило буйство Санькиной фантазии, но все равно он регулярно напоминает мне о себе. Санька возникает передо мной накануне каких-нибудь праздников с огромным букетом. Впихивает мне цветы и немедленно исчезает. Хотя институт я уже года три как закончила.

- Миллион алых роз, прямо таки!

- Ну и что тебе помешало ответить на такие чувства? - спросила Лялька.

- Так у него ни машины, ни квартиры, ни копейки за душой не было.

- Ну и дура, - высказалась Лиса. - Если человек хороший, руки, голова на месте, все будет. Счастье строить надо.

- Как бы только стройка не затянулась до пенсии, - встала я на Иркину сторону.

- То же мне, пессимист это оптимист с большим жизненным опытом, - процитировала мое любимое выражение Лиса. - У тебя самой хоть что-то хорошее с мужиками было-то?

- Хорошее что-то в голову не лезет, - честно ответила я. - Обстановка малость не располагает. Я лучше случай один расскажу, о настоящей женской дружбе.

Лиса захихикала:

- Ты же вроде никогда фантастикой не увлекалась?

- В институте у меня подруга была, Аля, - начала я, игнорируя Ленкины инсинуации. - И красивая, и умная, но вот с мужским полом не везло. Слишком высокомерно себя подавала, естественно на этот Эверест, никто взбираться желания не изъявлял.

- Куколка моя, ты случайно имена не перепутала? - намекая на Ирэн, ввернула Лиса.

- Да, если Аля окажется рыжей, то Ленкин спитч явно про тебя, Лиса, - парировала Ирэн.

- Куда я ее только не таскала, с кем только не знакомила. Она на всех ставила клеймо юродивый и продолжала ждать своего принца. Как-то раз встречаемся в институте, Алька - сама не своя. Плюнув на лекцию, я попыталась ее растормошить.

- Понимаешь, вчера в общаге парнишка один объявился. К кому-то из соседских ребят приехал. Назвал меня стервой бесчувственной. В шутку, разумеется.

Но Алька никак не реагировала на мои шпильки.

- Микробы не летают, они плавают в воздухе, - вещал сонной аудитории лектор с кафедры, и под его елейный голос мы продолжили.

- Он бизнесмен, весами торгует.

- Аналитическими что ли?

- Да нет, напольными, мне тоже подарил.

- Понятно, - ответила я и подумала, что бизнесмен действительно попал в точку. Алька была помешана на своем весе, и хотя имела диаметр туловища, сравнимый со шваброй, все равно постоянно сидела на каких-то диетах.

- Микроорганизмы питаются вместе с нами. Состояние и питание нашего организма оказывает значительное влияние на микрофлору, - вклинился в наш разговор навязчивый завкафедрой со своей лекцией.

- Бедные твои микробы, - пожалела я Алькину микрофлору. - Теперь каждое утро вес-контроль, а вдруг на полмиллиграмма перебрали?

- Ты же знаешь, что у меня склонность к полноте. Приходи вечером, познакомишься с Олегом, интересный экземпляр.

- Кости не толстеют. Приду, посмотрю, самой интересно. Нужно как минимум Сталлоне с Оскар Уальдом скрестить, чтобы тебя заинтересовать.

Вечером я отправилась лицезреть сей мужской феномен. Вопреки всем ожиданиям Олег оказался простым хохляцким парубком, действительно двухметрового роста, но балакающим с местячковым акцентом. Хотя меня это все равно не спасло. Я влюбилась в него с первого взгляда, вопреки всему и несмотря ни на что. И как это принято в юности, с твердым убеждением, что мое чувство велико, огромно и на всю оставшуюся жизнь.

Домой я вернулась в изрядном смятении чувств и заперлась в своей комнате.

- К зачету готовишься? - заглянула ко мне мама.

- Угу, - буркнула в ответ я.

Естественно, от завтрашней фармакологии я была также далека, как балерина от токарного станка. В моей голове набатом звучал только один вопрос Что делать?. Чем пожертвовать, великим чувством или лучшей подругой? Под Реквием Моцарта сердце оплакивало свою хозяйку, а мысли дружно несли меня на плаху. И мне так было себя жаль...

Выиграла все-таки подруга. В духе юношеского максимализма я пригрезила себе, что Олег единственный Алькин шанс в жизни. Я решила пожертвовать собой ради счастья подруги. Мое воображение живенько нарисовало чудную картинку: счастливая семья - Алька, Олег и пара детишек резвятся на полянке, а чуть в сторонке грустит старая дева тетя Лена, так и не обретшая семейного счастья по причине затаенной и неразделенной любви.

Дойдя до этого места, я поняла, что начинаю медленно, но уверенно сходить с ума. Нужно переходить в наступление, черт с ней, с душой, спасти бы голову. А в ней, горемычной, тем временем, всплыл любимый фильм Собака на сене с патетической фразой Захочу и разлюблю!, и мои мысли потекли в другом направлении.

Четыре дня я честно боролось со своей шизофренией. Тщательно изыскивала недостатки объекта своей страсти - отсутствие образования, провинциальный говор, золотой зуб - в ход шло все. Но тщетно, КПД моей бурной деятельности был практически нулевым. Я дошла даже до того, что мысленно усаживала любимого на унитаз и с надеждой, что сработает болезненная брезгливость, давала волю своему воображению...

Сбили меня с истинного пути очередной зачет и Алька:

- Приходи сегодня, аналитику подгоним. И Олег интересовался, куда это ты пропала. Он сыр где-то достал, ждет в гости.

Вечером, до Алькиной общаги, вместо 10 минут я шла часа полтора. В животе у меня периодически холодело и схватывало приятными спазмами. Не знаю как у других, но моя душа видимо обитала в области желудка, и всеми возможными ей способами радовалась встрече с возлюбленным. Голова с душой уже не спорила, и видимо только для того, чтобы облагородить свой проигрыш, речитативом вещала мне: Ты идешь учить аналитику, и сыром с коньяком угоститься. Давно ли ты сыр видела?.

Сыр я действительно видела очень давно. Некогда богатая Украина в 93-м году представляла собой убогое зрелище. Если в магазине появлялась колбаса, ее украшали ценником с одним единственным словом Колбаса, без малейшей ссылки на сорт, вид, вареность или копченость продукта. Тем более, что полежать на прилавке колбасе удавалось ровно столько, сколько требовалось продавщице написать этот самый ценник. Любимый сыр я к тому времени уже года полтора не наблюдала вообще. В отличие от спиртного, от которого ломились все прилавки. Видимо кто-то наверху планомерно спивал оголодавшее население Малороссии.

В общем, я позволила самой себе себя уговорить. Заявилась к Альке, узрела Олега, и поняла, что все мои труды пошли насмарку. Хуже того, Олег так расцвел от моего прихода, что мне стало вообще нехорошо.

Алька, совершенно в своем духе, церемониться с угощающими не стала, и мы, быстренько собрав свою долю сыра и конька, отправились зубрить аналитику.

- Качественная реакция на оксалаты? - начала опрос жующая Алька.

- Любовь, зачем ты мучаешь меня? - тихим и проникновенным голосом пропела я ей в ответ Собаку на сене.

- Что, опять втюрилась? Как тебе это удается? Я вон в очередном разочаровании - не тянет Олег на высокий идеал.

- А все равно его люблю, - упрямо сообщила я, и прикусила язык. Кажется, сказала лишнее.

- Кого любишь? - подозрительно поинтересовалась Алька. - Олега?

-Да, - тихо ответила я, выхода все равно не было.

В комнате повисла тишина. Алька смерила меня с ног до головы, потом прищурилась и с улыбкой выдала:

- Ладно, бери, мне он все равно не нужен. Тем более, он кажется, этого ждет.

Вскочив, я помчалась к Олегу. Выяснять нам было уже нечего. Мы стояли друг напротив друга и были просто счастливы.

Описать свое последующее двухнедельное счастье я не в состоянии. Я летала, порхала и захлебывалась от восторга. Правда, Алька, твердо опирающаяся на реалии жизни, меня не понимала.

- Ну что ты в нем нашла? За что ты так его любишь?

- Любят не за что-то, а просто так! - в полете с Луны на седьмое небо сообщала я, и неслась дальше.

Счастье закончилось так же внезапно, как и началось.

- Знаешь, Олег хочет вернуться ко мне, - сообщила мне Алька на технологии лекарств. - Он меня любит.

- А ты? - с ужасом спросила ее я, вбухивая в желудочные капли лошадиную дозу пургена.

- Я тоже его люблю, кажется.

- Что значит кажется? И вообще, он же на твой взгляд урод и дурак?

- Ну, это я краски сгустила, ты же в нем много чего откопала, - максимально небрежно ответила Алька.

Собака на сене становился нашим отрядным фильмом. Насмотревшись на меня, Алька влюбилась в ранее отвергнутого воздыхателя. А мне автоматически переходила роль третьего лишнего.

- Понимаешь, ты его слишком сильно любишь. Он устал от тебя и хочет завоевать меня, - объясняла мне Алька вечером.

- Счастья вам, - сцепив зубы пожелала я Альке и отправилась переживать величайшую трагедию своей жизни в гордом одиночестве.

Их счастье так же не продержалось и двух недель. На дыбы встала та же Алька.

- Я больше не могу. Он душит меня своей любовью, и морально и физически, - жаловалась она мне на очередной технологии лекарств, демонстрируя синяки на руках. - Это от переизбытка чувств. Обнял крепко. А я на такие чувства ответить не могу, наверное, вообще не в состоянии, - расстроено продолжала она, обильно подливая концентрированную соляную кислоту в мазь от псориаза.

- Ты должна, нет, ты обязана сделать его счастливым! - убеждала ее я, к тому времени съехавшая на самопожертвенный альтруизм неразделенной любви.

- Нет, я больше так не могу, и не хочу! - решительно закончила наш спор Алька и во второй раз подарила мне Олега.

Олег вернулся ко мне, но с мыслями об Альке. А вечерами продолжал заглядывать к Альке и рассказывать ей обо мне.

Общага, воочию наблюдавшая развитие этой истории, стояла на ушах, и заключала пари на победителя. Мои родители вели переговоры с Алькиными на предмет выведения дочек из кризиса. А мы втроем планомерно двигались к тому, чтобы стать пациентами палаты 6.

- Алька, он же любит тебя, неужели ты не можешь быть к нему хоть чуточку добрее? - уговаривала я Альку.

- Нет, ведь ты его любишь сильней, чем я. Ты же собралась ехать за ним в его Актюбинку и рожать ему детей. Если твоей любви хватит на двоих, вам будет хорошо вместе, - в ответ уговаривала меня Алька, и тут же ехидно добавляла:

- Хотя, еще месяца два назад кто-то мечтал о кафедре, диссертации и Москве.

На фоне этого дурдома я начала падать в нервные обмороки, а месячные встречала регулярно, каждые две недели. Алька закурила в неимоверных количествах и забросила все свои диеты. Не знаю, сказались ли описанные события на физической форме Олега - наш треугольник был исключительно платоническим... Но сдвиг по фазе мы ему обеспечили. Вылился он в весьма своеобразном признании:

- Я люблю вас обеих. Вы так взаимно дополняете друг друга, что я вас отдельно не воспринимаю, и выбрать одну тоже не могу. Лена, Аля, я хочу быть с вами!

Ошарашенные мы удалились обдумать услышанное. Теперь мы уже не уговаривали друг друга составить Олегу счастье. Теперь в нас заговорили оскорбленные мегеры. Мы могли бесконечно долго уступать друг дружке Олега и передавать его как переходящее Красное знамя. Но вместе с тем, мы были женщинами. Каждая из нас считала себя индивидуальностью и естественно ожидала, что для любящего человека она единственная и неповторимая. Делить его внимание, даже между собой, нам просто не приходило в голову, и, естественно, обижало до глубины души. Плюнув на весь мужской род, мы с Алькой решили сохранить нашу дружбу и дать Олегу дружный отворот-поворот.

Увы, наша Собака на сене закончилась немного не хрестоматийно. Герой в штанах остался с носом. Но мы об этом ни разу не пожалели.

- Вещай, Мать Тереза, твоя очередь, - предложила я Ляльке, удачно преследуя две цели - отвлечь Ляльку от ее фобий и сделать перерыв в столетней войне обеих гарпий.

Оказывается, раньше Коля был совсем другим - высоким, сильным и красивым. И даже пользовался услугами парикмахерской и бани, наверное. Учился он в артиллерийском училище и мечтал занять достойное место в высшем командном составе нашей страны. Семья активно сыну помогала, как, впрочем, и всему преподавательскому составу училища, с которым судьба сталкивала курсанта. А Коля, в свою очередь, демонстрировал наглядный пример доблести двум младшим оболтусам, подрастающим в семье. И тут грянул кризис. Первым в семье не выдержал папа. Его подкосило известие о девяти сберегательных книжках, превратившихся, в один прекрасный день, в простые бумажки, можно сказать мемуарные записки о былом размахе удачных махинаций. Недельку почитав их перед сном, папа скончался от инсульта.

Семье срочно потребовался новый кормилец. Мама, знакомая с понятием трудовой деятельности только в теории, всполошилась, и, воспользовавшись известной в своей родне репутацией стервы, ультимативно потребовала возвращения старшего сына домой.

Оценивая сложившуюся ситуацию, Коля прекрасно понимал (кем-кем, а дураком он никогда не был), что с потерей папы преодолевать заставы в виде кафедр будет намного проблематичнее. Кроме того, в социальном плане профессия военного резко перестала котироваться, да и опасностью повеяло - Кавказ, Чечня, горячие точки и досрочные выпуски. Таким образом, недоучившийся сержант третьего курса артиллерийского училища слинял на домашние харчи. Только вот харчей дома как раз и не оказалось. Дома было пусто и голодно.

Папин друг, по старой памяти, дабы спасти несчастного сироту от армии, устроил Колю в университет, на геологический факультет, но сопровождать его в путешествии по кафедрам отказался. Мама безуспешно попыталась разбудить в старшем сыне ответственность за семью и пойти работать. Увы, но то чего не было привито ранее, естественно не просыпалось. Семья вошла в состояние конфронтации с активными боевыми действиями со стороны мамы и вялыми отражениями ее атак любимого сыночка.

От жизненных трудностей, свалившихся на голову блестящего когда-то курсанта, Коля спасался у нас в общаге. Этот герой анекдота про воробья, который на самом деле орел, но в данный момент просто болеет, играя на жалости, успешно объедал женскую половину и обпивал мужскую.

Когда с желающими продемонстрировать очередной акт милосердия в его сторону был напряг, Коля пускал в ход свою вторую утку. Выискав очередную жертву, он долго и искренне каялся ей в своей никчемности, а затем заканчивал свой монолог многообещающим заверением:

- Я уезжаю. Нашел в закрытой картографической библиотеке карту одну, с засекреченным месторождением золота. Может в Сибири мне повезет больше...

Замученная вконец жертва, обрадованная тем, что исповедь закончена, спешила поменять тему предложениями типа:

Или:

- В тайге не выдержишь - тощий больно, пошли подкрепишься перед дальней дорогой, - наивно надеясь, что видят Колю действительно в последний раз.

Вообще приемов пробить на жалось у него было достаточно. Я очень сомневаюсь, что артиллерийские войска сильно пострадали, потеряв своего курсанта, но местный драматический театр точно лишился неплохого актера.

Короче, Коля был в нашей общаге ходячим приколом. И все было бы неплохо, если бы мое имя не стали регулярно повторять в связи с ним.

Сначала я начала страдать от него чаще, чем мои соседки. Конечно, я готовила больше чем они и вкуснее. Сами знаете, умудряюсь в общаговской духовке пироги испечь. Коля как кот сметану чувствовал выпечку с другого конца города и появлялся всегда к столу. Интуиция у него работала замечательно. Потом по общежитию начали витать слухи, что Коля влюбился. Очень жаль, что я не обратила внимания на эти слухи раньше.

Как-то раз, занимаясь на кухне стиркой и от нечего делать, краем уха слушая наших ребят, перемалывающих косточки Коле, я, совершенно не подозревая всей тяжести ситуации, поинтересовалась:

Коля умудрился подмочить мою репутацию, еще не начав за мной ухаживать. Впрочем, он по причине своей природной лени никогда этого и не пытался делать, предоставив обрабатывать меня слухам и общественному мнению.

Услышанному я поверила сразу и безоговорочно. Такой человек как Коля мог выбрать только такую наивную и безотказную дурочку как я. Выбравшись из тазика, я, вдохновленная праведным гневом, отправилась решать извечный вопрос русской интеллигенции Что делать?.

Коля, известным местом, которое не носит название голова и расположено ниже талии, видимо чувствовал, что появляться сейчас пред мои очи опасно. Это, вероятно, ему и наши пацаны присоветовали, в полной мере оценив мою реакцию. Как бы то ни было, все это сыграло незадачливому влюбленному на руку.

Дня четыре моему возмущению не было предела. Цунами обиды сменяли гневные смерчи. Я репетировала обвинительные речи и воодушевленно готовилась дать отпор посягательствам на мою честь и свободу. На пятый же день, все еще выискивая красивые и аргументированные фразы для его несостоявшейся личности, я вдруг поняла, что на самом деле ищу ему оправдания. Семья, окружение, деньги, много легких денег, фальшь, показуха, тунеядство. Какая бы я выросла в такой обстановке? Короче, мною овладели сомнения, подкрепляемые той самой бабьей жалостью, которая, не позволяет нам бросить мужа-алкоголика, захребетника и просто больного на голову.

Коля объявился через неделю. Я никогда не забуду этот день, вернее вечер. Я зашивалась над чертежом водоочистительной установки стале-литейного производства. Пояснительную записку я уже давно подготовила и отрепетировала, теоретическую часть знала на зубок, а вот с чертилкой мучалась не первый вечер. Мои глаза, характеризуемые коротко минус семь, в принципе подлежали исправлению до минус трех в роговых очках моего дедушки. Но этого все равно было недостаточно для прорисовки указаний и мелких размеров на чертеже. Мне пришлось натянуть на нос вторые очки, позаимствованные у соседки, у которой один глаз взирал на мир с минусом, а второй - с плюсом. Что получилось в результате, наверное, не сможет объяснить ни один физик, но смотрелось это сногсшибательно. Две пары громоздких очков с трудом умещались на моем носу. Для их большей усидчивости я закрепила крайнюю оправу на платяную резинку, выдранную, пардон, из нижнего белья. Произведенные манипуляции, с грехом пополам позволили мне видеть плоды своего творчества на ватмане, но тоже весьма своеобразно. Правым глазом я пыталась к чертежу подобраться поближе, левым же, наоборот, отпрянуть подальше.

Увлеченная борьбой собственного зрения с курсовой работой, я и не заметила, как вошел Коля. Он тихо присел рядом и даже не сбежал при виде моей технически оснащенной головы.

Я обратила на него внимание, когда поняла, что кто ползает вслед за мной вокруг чертежа, что-то стирает, а потом пишет заново. Скинув первую оправу, которая с эффектом рогатки отлетела в сторону, я рассмотрела помощника и с возмущением накинулась на него:

Наверное, все эти мысли, мгновенно пронесшиеся в моей голове, нашли фотографическое отражение и на физиономии.

Расстроенная, я махнула на все рукой и смирилась с Колиной помощью. Нужно же дать человеку шанс, может у него что-нибудь путное и выйдет.

Коля справился за час. Результаты я толком оценить не могла, но выхода другого все равно не было. Законченный чертеж был свернут и упакован до завтрашней экзекуции в тубус.

Мы вышли на кухню. Я, чтобы разогреть в духовке остатки вчерашнего пирога, Коля - покурить. Надо сказать, вел он себя еще более тихо и забито, чем обычно. Как-то совсем забылись слова праведного гнева, репетируемые в течение недели, я переключилась на свое, задумалась, расслабилась... И тут, как гром среди ясного неба:

Я опешила. А потом с досадой до меня стало доходить, что от разговора не уйти, иначе человек не понимает.

Начала я с обороны:

На душевнобольных и умственно отсталых кричать нельзя - вспомнила я, и попыталась прояснить ситуацию простыми доступными словами:

- Во-первых, я тебя не люблю. Во-вторых, мне еще замуж не приспичило. В-третьих, я такого оболтуса как ты всю жизнь на своей шее держать не собираюсь.

Видимо мои аргументы на новоявленного жениха воздействия не оказали. Мало того, он как-то приосанился и осмелел:

С выражением немого ужаса на лице я уставилась на Колю.

Можете себе представить, с каким ужасом я слушала эту патетическую речь, по ходу дела соображая, как умудриться незаметно для этого шизофреника вызвать психиатрическую бригаду. Высказавшись, Коля двинул к балкону, судя по его выражению лица, отнюдь не для того, чтобы подышать воздухом. Он широко распахнул дверь, расшнуровал почему-то ботинки, снял их, и начал забираться на перила.

Я застыла. Пока я пришла в себя, Коля уже стоял на перилах, что-то бормоча себе под нос, видимо исповедовался. Я кинулась к нему, схватила за штанину и начала тянуть этого чокнутого обратно.

Тут Коля взмахнул руками аки крыльями, и его уже против собственной воли потянуло вниз.

Я истошно заорала:

Но уже было поздно. Единственное, что я успела сделать, это перехватить его лодыжки и намертво прижать их к своей груди. Коля перевалился через балкон, поцеловал носом бетон снаружи, но не растерялся и вцепился руками в карниз балкона.

Наш дуэт прозвучал в унисон:

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем на балконе оказались люди. Их было много, они мешали и нам, и себе. Наш маленький балкон кряхтел от весовой перегрузки и рисковал упасть вниз со всеми спасателями на борту. Я билась в истерике, но ни за что не соглашалась отпустить, ставшие для меня в тот момент самыми родными на свете ноги. Колю пытались вытащить за штанины, но ткань измученно трещала, не в силах преодолеть силу сцепления Колиных рук с карнизом.

Запели сирены, внизу стали собираться люди и какие-то машины. Жители окрестных домов постарались на славу - спасать нас, потому что мы в тот момент образовывали неделимое целое, приехали все - и милиция, и пожарные, и скорая, и даже ОМОНовцы.

Разъединил нас врач, подобравшийся к балкону по выдвижной лестнице пожарной машины. Он что-то вколол сначала Коле, его руки обвисли, и тело, предварительно обвязанное какими-то веревками и крепежами, стали поднимать на балкон. Когда Колю втащили, тоже с помощью укола, отлепили меня.

А потом я вырубилась.

Дверь лифта нам открыл Радик.

Заговорили мы все одновременно.

Я:

Лялька:

Лиса:

Ирэн:

Радик:

1

31

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"