Она ненавидела ходить в детский сад. Она не любила носить юбки. Она любит спорт, приводящий меня в ужас - горные лыжи в детстве, картинг сейчас. Она люто ненавидит работу по дому. Она не красится, и не просит купить ей обычные девчачьи шмотки. Ее день это дом - школа - дом, изредка букинистический магазин или библиотека. Она много читает, по мне так очень много и все попавшие к ней в руки деньги тратит на книги. Она ничего не рассказывает о себе. Может просто нечего?
Она всегда была страной девочкой.
Она никогда хорошо не получается на фотографиях и поэтому не любит фотографироваться. Она всегда любила делать то, что обычно делают мальчишки - заколачивала гвозди, пилила дрова, выпрашивала у отца паяльник и паяла какие-то невообразимые конструкции.
Она всегда знала, чего хочет. Во всяком случае, она всегда умудрялась убедить нас, что ее желания правильны, и мы сдавались. Она любила оставаться одна. Спокойно оставалась от месяца до полгода совершенно одна, когда я должна была лечь в больницу или уезжала отдыхать. Она с 13 лет уже путешествовала одна через всю страну, в своей бронебойной манере убедив нас, что дети в ее возрасте могут летать на самолете без сопровождения взрослых.
Я никогда не могла долго жить с ней мирно. Вот и сейчас.
- Почему ты не сделала уборку?
- Я делала ее три дня назад, - она сидит, поджав ноги на старом кресле, волнистый локон, выбившийся из косы, скользит по странице. Она отвечает, не отрывая взгляда от книги.
- Нужно отнести ковер на улицу и почистить его снегом.
- Ну не каждую же неделю? - в голосе чуть заметное раздражение.
Я завожусь с пол-оборота:
- Скотина неблагодарная, собирайся и иди чистить ковер.
Она отрывается от книги, но только для того что бы поднять на меня глаза и продолжая сидеть смотрит исподлобья. Молчит.
Взбесившись, наклоняюсь, поднимаю с пола тапку и кидаю в нее. Попадаю в лицо.
Она опускает глаза, пытается прикрыть лицо, всхлипывает и убегает в ванну. Через пару минут выходит с припухшими глазами и мокрым непослушным локоном, держа руку у носа.
Я за это время еще не успела почувствовать себя виноватой. Ну, сколько уже можно, взрослая девка. Она должна помогать по дому.
Она смотри все также исподлобья, бледная, опускает руку, и я вижу на запястье кровь. Я смотрю на брошенную тапку - у нее тяжелая толстая резиновая подошва.
Она всегда была странным ребенком. И сейчас, глядя на нее и чувствуя себя виноватой за срыв и разбитый нос, я отчетливо осознаю, что я никогда не пойму ее...
Она всегда была странным ребенком.