Если взглянете повнимательнее на подробную карту окрестностей Южноукраинска - к примеру, в воспользуетесь программой "Планета Земля", которая покажет подробные фотографии, сделанные трудолюбивыми американскими спутниками, то непременно обнаружите на каждом поле практически идеальный круг, а то и сразу несколько - они явно отличаются цветом от окружающей земли, ведь, в большинстве своём, они не распаханы. Что подумает об этих кругах человек, никогда не бывавший в степи, незнакомый с историей этого края? Наверное, решит он, что круги каким-то образом используются в хозяйстве - быть может, это участки для временного хранения удобрений, техники и всего в таком роде, может здесь проводят какие-нибудь аграрные эксперименты, или же это специально оставленные клочки земли для степной живности - зайцев и кроликов, лис, фазанов и так далее. Любитель военного дела рискнёт даже предположить, что круги - пусковые шахты могучих баллистических ракет, этого оружия ужасающей мощи, подвластной одним лишь сверхдержавам.
Но оказавшись рядом с одним из таких кругов вы поймёте, что ни одно из ваших прежних предположений не может быть верным, ибо вашим глазам предстанет холм, и это - курган. Курганы - осколки старой, кочевой ещё степи, хотя и не природного происхождения, ибо были насыпаны, сотворены руками человека. Их рукотворность хорошо заметно и в растительности, обильно покрывающей их склоны и вершины - здесь не встретится вам шёлковый ковыль, бархатная сон-трава, миниатюрные бугские тюльпаны, озорные анютины глазки и прочие растения, свойственные природной степи, которая сохранилась ещё вдоль берегов Южного Буга - о нет, здесь бурно растёт бурьян, репейник и прочие колючие и липучие растения, названия которых я никогда не стремился узнать из-за их вредности. Быть может в прошлом, столетия назад, когда вокруг курганов разливалось ещё цельное степное море - тогда и их самих захлёстывало до самой макушки приятное глазу и коже пышное разноцветье и разнотравье, но сейчас не так. Забраться на вершину не в каждую пору года просто - особенно же трудным это будет в конце весны и летом, и Боже вас упаси покуситься на это в шлёпанцах и шортах! Дикие абрикосы
Наверняка и у специалистов-археологов, и у специалистов-археологов и Бог знает ещё у каких специалистов есть систематическая, обширная, проработанная классификация курганов. Но и у меня, большого любителя здешней природы, не одну сотню километров прошагавшего по окрестностям, есть собственная классификация, простая и незатейливая - я делю их на малые, средние и большие.
Малые курганы - в большинстве своём давным-давно распаханы. От них остались лишь наплывы на земле, высотой не превышающие метр-полтора. С каждым годом, с каждым аграрным сезоном они становятся на сантиметр-другой ниже и рано или поздно сольются с полем, окончательно вернутся в матушку-землю, из которой когда-то родились.
Средние курганы - высотой метров до трёх. От судьбы малых их уберегает крутизна стен - ни комбайн, ни трактор с специальными прицепами для аграрных работ не одолеют подобный угол подъёма, а потом обходят курган стороной. Само собой, экскаватор и парочка грейдеров расправились бы со средним курганом за несколько часов, но либо это невыгодно с хозяйственной точки зрения, либо средний курган уже представляет из себя достаточно ценный памятник древности, которых неплохо бы передать потомкам в первозданном виде. Курган - капсула времени, созданная задолго до того, как послания грядущим поколениям прятали в стальные ящики, а стальные ящички - в бетон.
Большие - истинные владыки степи, царственные львы безбрежного океана земли. У каждого из них - своя территория, где можно встретить несколько малых или средних собратьев, но никогда - чужака-великана. Большие курганы отстоят друг от друга на несколько километров и в давние времена, когда поля ещё не были защищены частоколом посадок, с вершины одного такого холма было хорошо видно вершину соседних. Некогда жившие здесь казаки использовали курганы-великаны в качестве сторожевых вышек, чтобы по цепочки передавать сообщения огнём и дымом на десятки километров. А чтобы с кургана лучше было видно вторгавшуюся татарскую орду или польское войско, на вершинах строили деревянные вышки. Надо быть неробкого десятка, чтобы забраться на высоту (трёх)пятиэтажного дома по шаткой конструкции и целый день сидеть на деревянном настиле, вглядываясь в туманную линию горизонта и озираясь поминутно на соседей - не поднялся ли с ближнего кургана чёрный дым тревоги.
Но хоть казаки и приспособили курганы для своих нужд, хоть и пользовали их активно и постоянно, но создавали их не они.
Представьте себе мир, где нет привычных нам государств, нет границ с контрольно-следовыми полосами и границами, похожими на рубцы на прекрасном теле природы, а есть только небо и степь, где единственная граница - горизонт. И тянется эта степь от устья великой европейский реки Дуная до холодных лысых гор и жарких пустынь Монголии на тысячи вёрст, и мало кто из людей видел, где она начинается или заканчивается, и для большинства она - бесконечна, как хрустально-синее небо, и вечна, как сама жизнь. Здесь всё дышит, упивается неведомой в иных местах волей - и поля седого ковыля, колышущегося подобно морским волнам, и кокетливые цветы всех возможных и невозможных оттенков, и табуны резвых, мускулистых, с нежной шелковистой кожей разномастных коней и даже многотысячные стада робких косуль, зависающих над травами в невозможно длинном и высоком прыжке, а потом исчезающие в них с головой. На сочной, сладкой зелёной травке, растущей по берегам многочисленных, едва ни на каждом шагу попадающихся юных среброводных ручейков, зайцы разъедаются так, что их можно спутать с овечками. Крючковатый раскидистый урюк, ревниво любящий солнце, а потому предпочитающий одиночество, синевато-фиолетовый терновник, частоколом огораживающий облюбованные места, алый, точно губки южной красавицы боярышник, приставучий шиповник, цепляющийся за каждого прохожего, будь то человек или зверь - все здешние кусты и деревья, зацветая, источают столь сладкими, пряные, дурманящими ароматами, что с непривычки можно опьянеть. По берегам малых и больших рек растут рощи стройных буков, изящных ив, кряжистых дубов, раскидистых клёнов, и высоких, ослепительно сверкающих белизной стволов серебристых тополей; берега часто скалистые, - отвесные, поросшие мхом и лишайников гранитные скалы, выше самых высоких деревьев, имеют вид суровый, неприступный и величественный.
Кто правил степью - правил миром, ибо степь - это и есть мир истинных людей. К северу от неё непроходимые леса, где солнце не показывает свой светлый лик, здесь живут угрюмые злые звери, и ещё более угрюмые создания в звериных шкурах, напоминающие людей. К югу горы - прекрасные, неприступные, бросившие вызов самим небесам. За горами - страны, кичливо зовущие себя цивилизацией, их населяют самовлюблённые, изнеженные, слабые создания, променявшие свободу на душные, пропахшие потом и болезнью стены из глины и камня.
Дрожит земля. Первыми понимают всё дикие лошади - едва только первая судорога сотрясает степь, вожак галопом уводит табун прочь, к недостижимому степному горизонту, спасая бесценную волю своих сородичей. Потом, ощутив под телом дрожь, просыпаются лисы - они встают, вздыхают грустно и прячутся в самых глубоких, самых дальних отнорках. Косули с удивлением поглядывают на мелко вздрагивающую землю под копытцами, настораживают свои чуткие ушки, внимательно оглядываются и, завидев на горизонте чёрное облако пыли, убегают всем многотысячным стадом куда угодно, лишь бы подальше от облака, в котором чудится им смертоносная угроза. Фазаны, зайцы, перепела покидают насиженные места последними - не самые умные создания, они до последнего надеются, что приближающиеся чужаки передумают и свернут в сторону. Сверчки, кузнечики и прочая мелкая живность скачут в стороны уже из-под самых копыт, но мало кому из них удастся спастись, ибо тысячи, десятки тысяч коней топчут девственную, не знавшую плуга степь. Перед ними - бескрайний зелёный океан, за ними - голая, сбитая в корку земля.
Это одновременно военный поход, переезд, торжественная процессия и парад в одном лице - так всегда бывает, когда движется войско степного владыки. На резвых, рослых, гарцующих от избытка молодой силы скакунах едут скифские воины и воительницы - статные, бронзовокожие, златоволосые, высокоскулые, с прямыми, как стрела, спинами, с белозубыми улыбками. Во всём многотысячном войске не найдёте вы двух одинаковых одеяний - кафтаны разных покроев, рубахи с рукавами и без, всевозможные штаны - всё сшито добротно, с любовью из драгоценного китайского шёлка, тончайшего северного льна, персидского хлопка лучшей отделки, и всё это самых ярких цветов и оттенков, вышито разноцветными, чаще всего золотыми и серебряными фантастическими узорами, изображающими волшебных созданий, степных рыцарей, богов, зверей и всё, что только существует под солнцем, луной, и внутри человеческих фантазий. У многих одежда оторочена густыми переливающимися мехами редких лесных зверей - горностаем, песцом, норкой, что в осёдлых южных странах могут позволить себе только цари и богатейшие купцы. На головах у воителей меховые шапки, на ногах - сапоги искусно выделанной сафьяновой кожи с золотой и серебряной вышивкой, с поблёскивающие на солнце боками - синие, жёлтые, красные, зелёные, фиолетовые, белые, очень редко - чёрные. Многие скифы надели доспехи, начищенные до блеска - из крепчайшей многослойной кожи, но чаще кольчужные, панцирные, пластинчатые, чешуйчатые, сделанные из бронзы или железа. Некоторые прикрывают доспехами только грудь, живот и спину, самые знатные защищены с головы до пят, и кажутся блистающими живыми статуями или небесными воинами. Конская сбруя также обильно украшено серебром и золотом; сёдла изготовлены с величайшей любовью и мастерством - они украшены тиснёнными узорами и, насколько это возможно, удобны - это важно, ведь половину жизни скиф проводит на коне.
Впереди, на прекраснейших, с могучими мышцами, божественной статью, выделяющихся ростом даже на фоне своих могучих собратьев белых конях, за которых персидский шахиншах отдал бы половину своих владений, едут царь Азар и царица Сутра.
На царице яркой-алый, цвета зимней калины и августовского степного заката кафтан из льна столь тонкой работы, что он похож не на ткань, а на алый свет или струи воды, стекающие по её нечеловечески прекрасному телу. Поверх кафтана надеты золотые украшения - пектораль на шее, браслеты на предплечьях и запястьях. Украшения состоят из сотен маленьких фигурок зверей, людей, волшебных существ - сделанных так искусно и детально, что кажутся живыми, и соединённых воедино замысловатым плетением. Ни в Греции, ни в Персии, ни в одной другой стране мира вы не найдёте украшений столь тонкой работы, ибо скифские златодельцы делали их не за деньги и не из страха, а из великой любви к своей царице. Светло-золотая, сверкающая едва ли не ярче самих украшений, тугая коса Сутры столь длинна, что при быстрой скачке хлещет коня по бокам. Даже будь царица без единого украшения, в простом сером сарафане - она осталась бы самым драгоценным сокровищем Великой Степи, ибо нет ни под Луной, ни под Солнце никого прекраснее её, и даже богини красоты и любви всех народов мира взирают на неё с небес с восхищением и не без зависти.
На Азаре надет чешуйчатый доспех из гандхарийской стали. Сто лет тому назад великий индийский мудрец и мастер-оружейник раскрыл секрет сплава, который вдвое крепче дамаска и булата, но при этом пластичен. Мастер сделал три таких доспеха - один для владыки Китая, другой для падишаха Персии и третий для скифского царя. На это ушла вся его жизнь, и он унёс свой секрет в могилу, никто ни до него, ни после не сумел открыть его заново.
За спинами Азара и Сутры, равно как и за спинами воинов и воительниц их многочисленной родни, развеваются пурпурные плащи, расшитые золотой и серебряной нитью. Здесь больше королевской пурпурной краски, чем добывают финикийцы во всём Средиземноморье за десятки лет.
Куда едут они? Быть может, отразить вторжение очередного южного царя, победившего всех и вся там, за горами, собравшего под рукой неисчислимые войска и решившего испытать свою силу в степи. Но более вероятно - они выступили в поход, чтобы привести к покорности какое-нибудь мятежное степное или лесное племя, в гордыне своей отказавшееся платить дань. Великая Степь необъятна - её, и порубежные лесные страны населяют сотни племён, и редко бывает так, чтобы ни одно не бунтовало.
Через несколько десятилетий, а может лет, месяцев или даже дней, ведь воинская удача переменчива Азара и Сутру зароют в сырую землю здесь же, где они, полные сил, красоты и здоровья, некогда скакали во главе великолепного скифского войска. Над их телами насыпят огромный курган, чтобы каждый проезжающий через эти места знал - здесь покоятся особы царской крови.
Напротив южноукраинского кладбища, по ту сторону трассы, есть грунтовая дорога, ведущая на Ташлык. Примерно через версту по левую руку посадка неожиданно прервётся, чтобы возобновиться метров через тридцать. В этом просвете вы непременно увидите большой курган. Бока его поросли бурьяном и колючками, обратную сторону облюбовал дикий абрикос - приземистый, но широкой раскинувший ветви. На кургане много лисьих нор, а ещё лежит гранитная могильная плита, гость из древности, она почти полностью погрузилась в землю. За ним вы с удивлением увидите посадку в три ряда, состоящую сплошь из высоких, раскидистых, с ровными, как мачта парусника, стволами дубов, что большая редкость в наших краях, ибо браконьеры с остервенением год за годом выпиливают в округе все сто́ящие деревья. Некогда вдоль посадки, под длинными дубовыми ветвями, пролегала грунтовка, которая соединялась c ведущей к Ташлыку дорогой как раз в длинном просвете, но несколько лет назад её распахали. Именно отдыхая в густой тени дубов-великанов и глядя на курган я и выдумал Азара и Сутру. Хотя - так ли много лжи в этой выдумке? Кроме самих имён, всё остальное представляется мне абсолютной правдой.
Уважайте курганы, ибо они вечные степные старцы. Ваших прадедушек не было, когда они уже были древними, и ваших правнуков не будет, а они едва ли состарятся. Любуйтесь курганами за их прекрасные, женственные, округлые формы - только представьте, как приятно весеннему ветру пролетать над ними! Приходите на курганы размышлять о жизни - здесь как нигде покойно думать о вечности.