Слон Геннадий : другие произведения.

Этюды Параллельного Летосчисления часть2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:



Геннадий Слон

Байки Диогена Бочкина

КНИГА II

ЭТЮДЫ ПАРАЛЛЕЛЬНОГО ЛЕТОСЧИСЛЕНИЯ

Содержание:


Часть 2. ... а мы к ним


Этюд 5. Перпендикулит или искушение отца Прохора (уголь, печь)


Этюд 6. Ионический детектив (чернила, пергамент)


Этюд 7. День космонавтики (тушь, шелк)


Р.S. Теория заговора (вилы, вода)




Часть 2. ... а мы к ним

Этюд 5 Перпендикулит или искушение отца Прохора

(уголь, печь)

I


Значит так, слушать все эти пустопорожние бредни, которые любит разводить ученая братия вокруг так называемого Великого переселения народов, мне недосуг. Тем паче, что и послушать-то там особо нечего. Жили-жили себе, понимаете ли, в степи милльон лет дикие варварские племена, гоняли скотину с пастбища на пастбище - и вдруг им чтой-то там где-то куда-то стрельнуло, и снялись они с места и пошли расселяться по всему белу свету. А с какого такого перепугу это им стрельнуло? С чегой-то это их вдруг на цивилизацию растащило? - Глубокомысленное молчание.
Хотя мы из этого никогда большого секрета не делали. Помнится, даже в учебниках по всемирной истории и не только соответствующие главы пытались видоизменить. Но, к сожалению, далее нашего уезда эксперименту этому ходу не дали, по причине косности мышления некоторых чиновников от просвещения. Короче, для тех, кто еще не в курсе, как все на самом деле вышло, повторяюсь.
Годом ранее того памятного события, когда Маринка Юсупова, рискуя собственной жизнию и репутацией, спасла Гришку Распутина от погибели неминучей от руки залетного террориста, случился в жизни отца Прохора, в области крестца, небывалый прострел. Такой силищи невиданной, доложу я вам, что не выпадал ранее на долю ни одного из великомучеников. Страдалец наш ни вздохнуть, ни охнуть не может. В глазах - темнотень, в ушах - звон, а в поясницу будто кто железные шурупы взялся ввинчивать. Дружок мой стойко все вышеперечисленные муки адовы превозмогает и слышать ничегошеньки не желает о традиционных методах изгнания сего недуга из бренного тела.
- Суета и тлен - все эти ваши пилюли чудодейственные. Суета и тлен!.. А через иголки, что Норушкиным родственники из-за границы контрабандой пересылают, и вовсе богомерзкое смятение в душу человеческую устремляется. Потому как только страданием и укрепляемся мы в истинной вере Христовой. Смягчение же боли - это, друг мой, чего уж тут юлить, все от лукавого... Да и не по сану мне мирскими путями за белые халаты от хворобы прятаться. Что обо мне прихожане-то подумают? Оскоромнился, мол, наш батюшка, совсем стыд потерял - задрамши рясу, на кушетке идейному противнику голу задницу показывает. Натуральный скандал!
Что ему на это возразить?!
- Все ты верно говоришь, и про сан, и про веру Христову, ну и про... скандал тоже - соглашаюсь я, чтобы хоть как-то поколебать его решимость продолжать надругиваться над собственным телом, а то ведь обездвижет совсем, что нам в таком разе без духовного водителя делать прикажете? - Все так, да только ведь смотреть на твои мучения нечеловеческие никаких силов не хватит. Уж ладно мы, грешные... Нам сам Бог заповедал страдать и мучиться. За что тебе, святому человеку, он столь суровое испытание ниспосылает? Ты-то чем перед ним провинился? Предписания церковные вроде в строгости соблюдаешь, все до единого. Прошлый Великий Пост, помнишь ли, до какого отвратного истощения себя довел, бродил по деревне словно тень нетопыря датского. И в чем только душа держалась? Перепугал всех до смерти своим страстотерпием. С твоим двухметровым ростом пищу-то за троих вкушать положено. Сам посуди, пока продукты питания по внутренним органам все стадии обработки пройдут, глядь, а конечному пункту и не досталось витаминов. Куда ж это годится!
Думаете, меня там кто-то услышал? Щас! Свидетельствую только, что у приятеля моего при упоминании о его прошлогоднем Великопостном подвиге в глазах знакомый фанатичный блеск проявился. А это верный признак того, что он во вкус начинает входить.
- Великий грешник я, друг мой. Многая лета во грехе жил, а третьего дня будто озарение на меня снизошло, - бормочет он скороговоркой и на образа все искоса поглядывает. - Благодарение Господу, встал-таки на путь Истины. Вот по сию пору и благодарю Всевышнего за то, что не оставил без внимания мой праведный порыв.
- Да что ж ты такое на себя наговариваешь? Я в жизни своей большего праведника не встречал! - кричу я в голос, чтоб хоть пар выпустить, что ли. Дружка-то в чувство привести все равно уже не удастся. Об этом и речи быть не может. Уж я-то, как никто другой, все его фокусы изучил.
- Грех мой велик оттого, что долгие годы скрывал, я от всех, - тут отец Прохор перешел на шепот, - даже Прасковея моя ни о чем не догадывалась, что вел я двойственный образ жизни. Теперь вот близким людям признаться в том совестно.
"Ай да святой отец! Неужто, ходок!" - подумал я, но приятель мой, и прежде-то не в меру прозорлив был, а уж когда мучение обострило органы восприятия до полного беспределу, и вовсе с легкостью прочитал мою мысль.
- Не в том грехе ты заподозрил меня, Диогенушко. Грешен я, но не до такой же бессовестной степени.
- Ну, каюсь! Ну, падок на грязные мыслишки! Во всем остальном-то я очень даже ничего прихожанин, - повинился я перед батюшкой.
А он меж тем исповедь свою далее продолжает:
- Будучи еще совсем юным семинаристом, свел я знакомство с дурной компанией. Ой и лихие были головы! Ой, лихие! Только ты не подумай чего плохого, все люди были духовного звания, из хороших семей, беседы богословские промеж себя вели. Но, как часто это случается в среде молодежи, задумали мы учинить бунт против существующих церковных запретов. Не скрою, я и по сей день считаю, что слишком много всякого рода неоправданной табулатуры присутствует в нашем каноне. Да не о нем сейчас речь. Состоял наш бунт в том, что собирались мы каждый вечер на квартире одного знакомого студента и курили трубку. На что-либо более революционное то ли ума, то ли храбрости не хватило. Теперь уж и не знаю. Но не это важно, беда в том, что приобрел я тогда пагубную привычку - накрепко пристрастился к употреблению табака.
- Вот так-так! Я же вроде слыхал, что вам, духовным, будто бы не дозволяется!
- Да знаю, знаю, что нельзя, но стоит мне затушить окурок, сразу новую сигарету прикурить охочется, и ничего с собой поделать не могу. Запретный плод, сам понимаешь, сладостью обладает необычайной. Вот и прятался до седых волос по кустам, аки школяр какой. Ну а на днях все ж таки с духом собрался. Все, говорю, довольно преступным попустительством заниматься. И в единый миг бросил. Господь Бог, видя в том мое серьезное намерение - порвать с прошлым, в качестве моральной поддержки, и наслал на меня сию благодать. Теперь вот не иначе, как буквой "Зю", кажется, передвигаться не умею.
- Так только в этом выходит дело?! - удивился я. - Я-то думал!
- А в чем же еще? Стоило твердому решению в мысль оформиться, тут и одобрение Господне не замедлило в поясницу стрельнуть. Чем не знак?
- Знак хорош! - одобрил я. - Божественное вмешательство в дела смертных - это завсегда хорошо! Но, как говорится, хорошего помаленьку. Теперь мы тебя на ноги ставить будем. Щас я цигарку стрельну у кого-нибудь. Всю твою хворобу как рукой снимет.
- Не надо! - запротестовал отец Прохор. - И не скушай даже! В завязке я. Железно.
Растолкуйте мне, сделайте милость, вот для чего он тогда мне именно этак ответил? У нас в округе каждой дворовой собаке известно, если кто-то захочет от меня чего-нибудь добиться. Все, в чем ему нужно преуспеть так, это всего лишь навсего меня в личной беседе упросить этого самого, того, чего ему надобно, ни в коем случае не делать. Вот ведь стоит только попросить. Все! У меня новый смысл в жизни появляется. Не успокоюсь, пока не соорганизую все по высшему разряду. А я ведь уже и отступиться был практически согласен. Думаю, что в тот момент он мной просто-напросто манипулировал.
- Не боись, - говорю, - безвыходных положений не бывает. Не хочешь сам травиться, мы тебя к пассивному методу курения приучим. Что скажешь, ежели я к тебе Стешкиного племяша приведу? Только вчерась из столицы погостить приехал. Брешет, будто бы дохтуром при больнице служит, а сам дымит, как паровоз. Пущай он тебя обкурит. Вот увидишь, как тебе полегчает сразу.
- Сказал нет, значит нет, - подлил масла в огонь страдалец.
- Ну что мне с тобой делать прикажешь? Ты пойми одно, что сам ты курить не будешь, твое дело только воздухом прокуренным дышать, а дым против воли твоей в легкие самотеком поступать станет. Все, что дохтур из себя выдохнет, вся зараза твоей будет. Кстати!.. Чем тебе не проверка на прочность, чтоб глубину своей веры замерить, а? Этакий иноческий подвиг на новый лад. Каково?
- Ну что ты за Змий-Искуситель!
- Скажешь тоже - Искуситель! Откуда только слово такое старорежимное откопал? В наш технократический век, друг мой, подобные мероприятия испытаниями называются.
- Ладно, Змий-Испытатель, - поддался на мои уговоры отец Прохор, - ты и мертвого уболтаешь, волочи своего дохтура.

II


Дохтуру, судя по землистому цвету лица, самому патронажный уход был необходим. Худющий, хужей и некуда! Практически никакого сопротивления умеренному порыву ветра оказать не в состоянии. А тут я, как на грех. Здрасьте - пожалста! Принимайте нового пациента, расширяйте, так сказать, врачебную практику. Плевать, что у кого-то здесь отпуск.
Эскулап с налетом легкой грусти в добрых подслеповатых глазах на меня посмотрел и, чтоб подчеркнуть нашу с ним разницу в социальном статусе, мол, ты тут живешь, а я просто мимо проезжал, произнес:
- А воздух-то, воздух у вас какой! Чудо прям! - и прикурил новую папиросу от только что приконченной.
До чего же противный воздух у нас стал последнее время. А все оттого, что дачники все задымили. Им, видите ли, газов из выхлопных труб для нормального фунциклирования организму не хватает. Вот и травят себя почем зря всякой дрянью, чтоб кислородного отравления избежать.
Я себя в рамках приличия едва сдерживаю, чтоб не сморозить чего лишнего, а то обидится, не дай Бог, помогать откажется, и сплевываю ему в ответ этак по-столичному:
- Понаехали тут, - мол, завсегда рады вас у себя в гостях видеть.
Слыхал я, что у них там, в столицах, самые гостеприимные люди живут. И это никакие не слухи, а на самом деле так все и обстоит.

"Бывало, встанешь на вокзале с баулами, по сторонам озираешься. Кто я? Где я? А-а-а батеньки! Помогите, люди добрые!
Только соберешься вопрос из области географии кому-нибудь поприличней из публики задать. Дескать, сами мы не местные, не окажете ли посильную милость и все такое... А на тебя столичники отовсюду бежмя бегут и на ходу, кто как умеет, твоему приезду несказанно радуются. А как же! Как-никак поилец и кормилец из родимой глубинки наконец-то в кои-веки пожаловал. А поскольку государство-то у нас необъятное, вот и прикиньте, сколько таких поильцев и кормильцев в день столичные жильцы должны у себя принять, как подобает, да обласкать. По этой самой причине и вынуждены они все на бегу делать, а то, не дай Бог, вниманием кого обойдут. Не заметят дорогого гостя в спешке ненароком. Вот ведь расстроятся!
Поначалу-то, когда эта традиция московскими стольными князьями только еще заводилась, и речи были на полчаса и более, и праздничное застолье, как положено, с мордобоем и плясками. Но теперь такая трата времени просто неуместна. В целях повальной экономии человекочасов даже традиционное "милости просим" заменили на более демократическое и к случаю вполне подходящее "понаехали". Опять-таки чтоб на всех хватило. Пусть суховато, зато по существу!"

"Богумиловский натуралист"



Дохтур странный какой-то оказался. По всему видать, не коренной столичник, еще не вник во все тонкости гостеприимного этикету. Потому в ответ на мою реплику сразу как-то сник и всю дорогу предпочел отмалчиваться. Правда, прием как следует, в соответствии с общепринятыми поликлиническими нормами, начал. На этот счет у меня к нему никаких замечаниев нету. А что вы хотели? Образованный как-никак!
- Что ж ты, батенька, до какого безобразного состояния себя довел? - покачал головой представитель самой гуманной профессии в мире и выдохнул струйку дыма в лицо пациенту.
- Тебя не спросил, бесовский прихвостень, - взъерепенился больной.
- Святой отец, святой отец, к нему надо обращаться, - подсказываю я неучу-атеисту.
- Сами знаем, - взял ситуацию под свой контроль Стешкин племяш.
Ишь ты! Кажись, только вчерась я ему самолично на соседских задворках, возле компостной кучи, крапивой задницу надирал, чтоб не вытаптывал чужие огороды, паршивец. А поди ж ты, каким словесам мы ноныча обучены! Мол, сами знам - сами с усам!
- Короче так, деды, - продолжает заезжий гость. - Договариваемся сразу. Спорить с вами по поводу того, что раньше появилось курица или яйцо, мне неинтересно. Да и времени нет. А теперь кратенько. Буквально в двух словах. Какие проблемы, рассказывайте.
- Курить он бросил, вот и скрутил его на этой почве радикулит, - вставил я словечко, пока отец Прохор не предал анафеме лекаря. Настрой у него, гляжу, боевой.
- Кто? Вот он? - обалдел дохтур. - Я слыхал, что вам, духовным, вроде бы воспрещено. А, святой отец?
- Ну, нельзя, и что с того? Мне теперь удавиться, что ли?
- Фьють! Суицидальный синдром в среде православного священства, как следствие отказа от курения. Не фига себе диссертация! - поставил диагноз ученый муж. - А вы, оказывается, продвинутые старикашки. Властители дум, можно сказать. Даже поспорить о первичности материи или духа сразу захотелось чтой-то.
- Что ты пустяки мелешь, дух первичен, дух! - осадил его отец Прохор. - Обкуривай давай, раз явился, фершал.
Эскулап тоже в долгу не остался. Раз пошла такая пьянка, руки в боки и заявляет:
- А ты, батенька, ко всему прочему еще и отступник. Да, да! Я тебе это от лица всего беспристрастного человечества прямо в лицо заявляю. Вот так вот!
Его вся эта ситуация с курящим священнослужителем, по всему видать, еще ой как забавляет. Оттого, что ж не поглумиться-то!
- Кто тебя надоумил в таком преклонном возрасте подобными вещами шутить? - нарочито сердитым тоном увещевает он моего дружка. - Курить он, понимаете ли, бросил! Что ж вы над собой, аскеты, измываетесь-то. Ни себя, ни нас не жалеете. Лечи вот вас теперь, как хочешь...
- Так вредно же, говорят, курить-от! Этому вас в институтах разве профессора не учат? - пошел на мировую отец Прохор. И пошамкав губами, добавил, - вот и лошади от никотину тоже, кажись, дохнут.
- А нам, людям, лошади не указ. Ежели пристрастился к курению, то уже не остановишься нипочем. Да будет тебе известно, что курильщик без никотину рано или поздно помрет непременно. Это научно-обоснованный факт. Так что ты не курить бросай, а дурака валять прекращай и приобщайся к цивильному обществу, покуривай на здоровье, как все нормальные люди, - изрек доктор и пустил по комнате (эко диво!) сразу два колечка дыму.
Одно мне, а другое страдальцу нашему. Я-то закашлялся сразу потому, как некурящий. Вот мое колечко моментально и растаяло, а другое из угла в угол малясь помаялось и, сохраняя правильность геометрических форм, застыло нимбом ровнехонько в 10 сантиметрах над головой отца Прохора. Приятель мой долго крепился, не выдержал-таки и втянул носом в себя отраву. Всю целиком. Ему надо, он как-никак с искушением борется.
Дохтур следующую затяжку побольше сделал, поколдовал чуток чтой-то себе под нос, прокашлялся и выдохнул в пространство целое облако дыма. В форме лодии с парусом, а внутри ее люди, из дымной материи сотворенные, с веслами управляются. За штурвалом же человек стоит внешности необыкновенной привлекательности: одна половина лица у него - ну ни дать, ни взять, - япона мать, а другая - благолепный образ жителя среднерусской равнины, уж ежели не чуваш, так мордва, это точно.
Лодия по воздуху на всех парусах в направлении отца Прохора проплывает, и человек за штурвалом очевидными знаками ему "вдыхай, мол, дым-от, чего уставился?" подсказывает. Испытуемый на сей раз дьявольский искус стоически преодолел, рубанул рукой со всего маху по кораблю, разогнал сатанинское марево и говорит:
- Не мучь меня боле, Вельзевулово семя окаянное. Не в твоей власти отвратить меня от истинной веры Христовой... Просто будь человеком, дай затянуться.
- А как же все эти разговоры про лукавого? - спрашивает дохтур.
- Один разочек-то всего, чай, Бог не осудит.
- Хорошо-хорошо, только ты пахитоску-то не мни, а то целебный эффект повредишь, - дает наставления лекарь и беломорину пациенту протягивает, на-ка, мол, старый дурень, подлечись. - Ты ее лучше как есть, в целостности, прикуривай и, смотри, совместно с воздухом затяжку делай. А как затянешься как следует, дым из себя выпускать опять-таки не спеши, держи покуда легкие позволят. Сразу на поправку пойдешь. Это я тебе, как дипломированный специалист, обещаю. Все уяснил, или курс молодого бойца проведем?
Отец Прохор сделал все именно так, как дохтур прописал. Люди они ученые, многие тайны бытия им ведомы. Это по части духа у них пробел в образовании вышел.
Эскулап, как и следовало ожидать, наших чаяний не обманул. Гляжу, дружок-то мой после всех этих дымно-завесовых махинаций и впрямь вроде как просветлел малость. И в четыре последующие затяжки приговорил всю никотиновую отраву без остатку. От удовольствия зажмурился и чувствует себя как зановоноворожденный. Правда, разогнуться так и не может. Но это неважно, боль-то, по всему видать, отпустила... А когда в жмурки сам с собою наигрался, расслышал отец Прохор откуда-то очень издалека (так издалека, что даже не по себе на долю секунды стало) голос, шибко на дохтуров похожий, до его ушей доносится:
- Эй, как тебя там, святой отец! Ты так не шути, ты лучше это... на ха-ха приколись!..
...и ветер, раскаленный ветер степи горячим прикосновением обжег его лицо.
Мать честная! Это кудай-то меня перекинуло, подумал он и на раз-два-три-поехали-нет-сбился-надо-еще-раз-итак-раз-два-три-и-еще-раз... распахнул глаза.

III


Степь простиралась далеко за горизонт, куда ни глянь. Налево ли, направо ли, вперед, назад, везде одно и то же - бескрайние ковыльно-полынные просторы, и человек в одном подряснике посреди чиста поля, как монумент геометрической фигуре ("Зю", кажется) установлен. И человек этот - отец Прохор.
- Свят! Свят! Свят! - засуетился мой приятель. - Это как же?.. и куда же?.. и... и... мне теперь?.. же?..
Под лежач камень вода не течет, а помощи ждать, по всей видимости, неоткуда, потому решил он самостоятельно дорогу домой разыскивать. Но ходить все время под прямым углом жутко неудобно. Сделал попытку выпрямиться, не во весь рост, конечно, а так, чтоб хоть какое-нибудь мало-мальское телодвижение было возможно. Да не тут-то было! Дохтурово никотино-табачное зелье поясницу полностью обесточило, а кости то ли срослись, то ли примерзли друг к другу намертво. Не отдерешь!
Прямился наш батюшка до тех пор, пока позвонки трещать не начали. Вовремя опамятовел, забросил это безнадежное занятие. Ничего окромя перелома позвоночника таким макаром себе не наживешь. А к людям всенепременно выбираться надо. Не коршунов же в самом деле своей мясистой персоной подкармливать. Оно конечно, к пернатым хищникам он завсегда самые нежные чувства испытывал, но и у необъятных размеров любви разумные-то пределы имеются!
Не сделал отец Прохор и двух шагов по незнакомой ему местности (да и климат, оговоримся сразу, не шибко привычен), как наткнулся на двух бездельников на конях, ни дать ни взять братья родные того, который давеча с лодии его чудотворным дымком угощал. Радости, конечно, маловато, но когда приспичит по-настоящему, от кого угодно помощь принять незазорно. Вот он к ним с пустяковой, казалось бы, просьбишкой и обращается:
- Далеко ль Богумилово-то отсюдова? Может, подбросите, ребятушки, до деревни.
Конники на это ему полный игнор салютуют, а сами промеж собой наговориться не могут:
- Да он это, я тебе говорю, он.
- А вдруг не он, с чего ты взял?
- А с чего бы мне не взять, ежели это он! У меня на такие дела нюх. Да и опыт какой-никакой, а все ж таки имеется. Ишь как изогнулся, вражина!
- Ну и что! У того голова в облака должна уходить, а этот ростом не вышел.
- А чё не вышел-то? Чё не вышел? Ты меня слушай, у меня же предчувствие.
- Наслушались уже! Все наслушались! Вот тебе низкий поклон от всех, и от меня лично еще ниже, чем у остальных. Персональный низкий поклон. За твое предчувствие.
- А что такое?
- Гуня, ты вообще когда-нибудь униматься собираешься? Или тебе прошлого раза не достаточно? Может, хватит уже?
- Сколько можно! Мне теперь что, до самой смерти тех буддийских монахов поминать будут?! Подумаешь, не тех расстреляли.
- Ага, пятнадцать-то человек... Ты вспомни, что ты тогда говорил: много не мало! Чем больше, тем лучше! И что из этого получилось? У тебя ведь и в тот раз верное предчувствие было.
- Ну, это когда было-то! Велика беда - ошибся, с кем не случается. Сейчас-то я точно уверен, что это он... Только карликовый.
- Какой еще карликовый, что ты выдумываешь! Про карликов в предании ни слова не сказано.
- А ты позови его по имени, вот и проверим, он это или не он.
- А чегой-то сразу я? Тебе надо - ты и зови. Чего ты меня дураком вечно выставляешь!
- Ну, хорошо, - сказал первый, - только учти, когда... ты понял? КОГДА, а не ЕСЛИ, вся слава мне достанется, делиться ни с кем не буду.
- Давай, давай, мы люди негордые, как-нибудь в тени твоей славы век свой дотянем, - съязвил второй, а товарищ его спешился, обернулся лицом к солнцу, затем присел на корточки - не по-турецки, не на пятки, а именно на корточки - и нараспев заголосил на всю степь:
- А-а-на-а-м-мпа-а Фига-а-ам!
Солнцепоклонники, что ли? Подумал, что удивился отец Прохор. Что такое настоящее удивление, он пережил в следующий момент, когда анампофигист этот бочком-бочком, готовый во всякую секунду отпрянуть назад, осторожненько приблизился к нему на расстояние вытянутой руки и, не скрывая враждебного настроя, процедил сквозь зубы:
- Что? Надеялся, не признаю? Ан, нет!.. Вот и свиделись, Перпендикулит.
Отец Прохор, как мог, насколько позволяло скрюченное тело, окинул взглядом окрестности. Может, он чего из виду упустил, не заметил еще кого-нибудь поблизости. Что неудивительно, учитывая его телесную позицию относительно общепринятой научной картины мира. Нет, сомнений никаких не подразумевалось. Опасный субъект намеренно принимал его за кого-то другого.
- Простите, - откашлялся святой отец, - это... вы... мне?
В узких глазках собеседника блеснул недобрый огонек, вернее он был в них изначально, а вот блеснул только что.
- Я просто уверен, что здесь закралось какое-то легкоразрешимое недоразумение, - сказал наш батюшка и по привычке ручку незнакомцу для лобзания протягивает. Того метров на пять с лишком как ветром сдунуло.
- Изыди, вражина! - заверещал кочевник, карабкаясь на лошадь, а приятель его, видать, похрабрей оказался, лук из-за спины достает (добротный такой лук, с резьбой и росписью, выполненной в художественной манере, характерной для степных народов в эпоху раннего средневековья) и, молча, со знанием дела, стрелу к тетиве прилаживает.
"Этого мне еще не хватало," - думает отец Прохор, а успокоить паникера как-то надо, а то, не дай Бог, заикаться начнет. Бери тогда грех на душу!
- Что ж вы так истерируете понапрасну, господа хорошие? Разве не видно, что я человек безобидный, духовного звания. Поэтому призываю вас совместными усилиями немедля отменить конфронтацию. Но в любом случае, здравствуйте.
- Пер-пен-ди-ку-лит, - выдохнул по слогам второй всадник.
- Что я тебе говорил, а? Сам теперь признал. Только поздно уже. Мой он!
- Да не мельтеши ты, в лагерь лучше за подмогой гони. Я тут и один справлюсь.
- Ага, я мигом, - не заставил себя долго упрашивать Гуня. - Только ты от него подальше держись. Близко не подпускай.
- Быстрей давай, а то уйдет, - прокричал лучник вслед удаляющемуся товарищу, - я его пока на прицеле попридержу.
В нос увечного старца уткнулся холодный, мастерски отточенный, наконечник стрелы... и взгляд, непоколебимый, безжалостный взгляд убийцы.

IV


Обычно на то, чтобы собрать кодлу крепких парней, требуется не более получаса, но это в пределах хорошо-организованного рабочего района. В условиях же степной зоны такая скорость просто немыслима. Расстояния-то несоизмеримы.
Отец Прохор глазом моргнуть не успел, как на него были направлены с дюжину стрел, и к ним добавлялись все новые, и новые, и новые...
- Господа, - обратился к окружившим его степным жителям виновник переполоха, - не сочтите за труд объясниться, что, собственно, здесь происходит? Я, кажется, еще ничего плохого вам не сделал.
- Нет, вы слыхали? Слыхали, что говорит? Еще ничего плохого не сделал! Какая наглость, - накалял обстановку Гуня, - мы еще не все собрались, а он нам уже и угрожает!
- Нечего с ним цацкаться, - загудели остальные участники драмы. - Расстрелять его на месте, и дело с концом!
- Сынки, мне бы тогда помолиться напоследок, что ли. А то, как-то не по-людски получается, без покаяния-то, - принял с подобающим его сану смирением эту новость отец Прохор.
Хоть что-то прояснилось, и на том спасибо. А с другой стороны, интересно же, как они его расстреливать собираются - ни ружей, ни пушек он у них не приметил, а пулеметы, видать, не изобрели еще.
- Поклянись, что молниями кидаться не будешь, - потребовали степняки.
Грех, конечно, дурацкие обещания давать, а куда денешься, пришлось посулить.
- Давай, только недолго, - смягчились конники.
Слава тебе, Господи! хоть что-то человеческое в душах еще теплится.
- Я много времени у вас не отниму, - заверил их отец Прохор и, опустившись на колени, обратился к Отцу своему всевышнему:
- Господи, помилуй мя грешного. И не суди строго убийц моих. Прости им этот грех, как я их прощаю. Ибо, как малые дети, не ведают, что творят. Неправедное деяние совершают не от черноты душевной, а, единственно, по неразуме...
- Эй, дед, отвлекись на чуток, - оборвали его на полуслове степные обитатели. - У нас тут за время твоего монолога дискуссия вышла. Ты уж не обессудь, что мы вроде как шпионами в твоих глазах получаемся. Просто с этакого расстояния глупо глухонемыми прикидываться. Так вот, рассуди нас. Один услыхал, будто бы ты у кого-то прощения просишь, другой утверждает, что сам кого-то прощаешь. А третий вообще говорит, что молишься ты не за себя, а за какое-то третье лицо.
- Все верно, покидать этот мир следует с легким сердцем. Так что не держите на меня зла, а простите, ежели что не так.
- Стоп, стоп, стоп! Дедусь, может, ты чего недопонимаешь? Мы ведь тебя сейчас расстреливать будем. Вот этими самыми стрелами, из этих самых луков насквозь всего изрешетим.
- Знаю, от рождения догадлив. Только боюсь я, что, не получив от вас прощения, не обрету я покоя в обители нашего создателя.
- Не боись, вражина, упокоишься, еще как упокоишься, - откуда-то сзади снова возник голос Гуни. - Это все я! Слышите, я его первый нашел.
- Да помолчи ты, - заткнули ему рот сотоварищи из расстрельной команды. - Дай человеку высказаться напоследок. Продолжай, дед.
- Так я что говорю, разве ж вам не ведомо, что души невинно убиенных, не получив прощения, после смерти еще долго обидчиков своих ночными кошмарами донимают?! И оттого сердце мое великой скорбью наполняется. За вас.
- Это ты сейчас врешь, чтобы жизнь свою ничтожную сохранить, или правду говоришь?
- Истинную правду.
- То-то я последнее время неважно сплю по ночам, - сказал один из лучников.
- Ты один, что ли, - присоединил свой голос еще один и заметно ослабил натяжение тетивы лука. - Я, признаться, не то, что заснуть, глаза прикрыть иной раз боюсь. Такое со мной эти, как ты их называешь, невинно-убиенные изверги во сне вытворяют, что и врагу не пожелаешь!
- Так ты обещаешь, что спать нам теперь давать не будешь?!
- Да я бы и сам рад с миром упокоиться, а куда я денусь? - заверил их отец Прохор. - Как заведено, с полночи до третьих петухов, 365 раз в году буду к каждому из вас являться. Как на работу, и душить, топить, вешать. Всех деталей пока не знаю, но сдается мне, что воображение у фантомов изобретательное.
- Сколько-сколько, говоришь? 365?!
- Иной раз и 366.
- Вот ведь гад! Он с самого начала все это знал, - взвыл кто-то в толпе, возможно, тот же Гуня, но отец Прохор мог и ошибиться. Мало ли похожих голосов.
- И что теперь, этих твоих визитов нам не избегнуть никак?
- Отчего ж, есть одно средство.
В толпе лучников волной прокатился вздох облегчения, и, кажется, в степи снова запели птицы, и застрекотали кузнечики.
- Все дело в орудии убийства. У ваших стрел наконечники на огне каленые небось.
- Ну.
- Жертву насквозь пробивают, говорите?
- Ну.
- Что ну! Ни один из вас не сомневается в смертоносной силе своей стрелы. Так ведь?
- Хороши бы мы были, кабы уверенности нам не хватало.
- То-то и оно, в этой вашей уверенности и сокрыт корень всех зол. Великой силы сомнения нет у вас в собственной виновности. Вы только представьте, что у одного из вас стрела тупая. Одна на всех. Так вот эта самая стрела и избавит вас от ночных кошмаров. И здесь должно соблюсти одно простое, но очень важное условие: никто, слышите, ни единая живая душа не должна знать, у кого эта стрела.
- Это еще зачем?
- Только в таком случае у вас появится надежда, что именно вы тот избранный, кто в убийстве неповинен. А если неповинен, то совесть его чиста, и спит он аки дитя безгрешное.
- Слушайте, вообще-то дед дело говорит, - наконец, протолкался вперед Гуня. - Меня вот уже месяца два с лишком один упырь донимает.
- Один?! - переключили львиную долю внимания с отца Прохора на своего сотоварища степные жители.
- Ну да. Один. А ежели к нему еще и Перпендикулит добавится...
- Ты сказал, один?!
- Ну да, один. В чем проблема-то? Я что-то не пойму никак.
- Проблема в том, что из-за твоих участившихся последнее время видений, никто в стане не спит почитай уже три месяца, - возроптали на Гуню степняки. - И ты только сейчас говоришь, что тебе всего лишь ОДИН упырь достался?!
- Ну да.
- О! Анампа! Яви свою справедливость! Сделай так, чтобы этому человеку до конца дней его было нестерпимо плохо! Неважно как, совсем неинтересно от чего, просто плохо и все!
- А зато он у меня, знаете, какой злющий - один остальных пятнадцати стоит... Дедуля, прими мое искреннее к тебе расположение и... окажи услугу - наконечник затупи.
- Нет, мне! А мне! А я как же! - устроили настоящую свару вокруг нашего батюшки обеспокоенные варвары. И каждый свою стрелу ему в качестве трофея предлагает.
- Что вы без толку разгалделись? - принялся их утихомиривать отец Прохор. - Я же это просто так теоретизирую. Чтоб вам понятней было. На практике такое вообще невозможно. Вы же все равно будете знать у кого бесполезная стрела. Верно ведь? Потому и прошу у вас заранее прощения.
- Что же нам с тобой делать?
- Как что? Расстреливать вроде собрались? - подсказывает им святой отец. Он-то, как православный священник, к мученической смерти завсегда готов, а тут даже в более-менее комфортных условиях помолиться успел. Но вот убийцы его какими-то легкомысленными людьми оказались.
- Расхотелось чтой-то, - говорят. - Свяжешься с тобой, не спи потом ночами.
- Ну, простите, ребятки. Я ведь от чистого сердца за вас молился, и нарушать ваши планы у меня намерения не было. Откуда ж мне было знать, что вам также не чуждо чувство человеколюбивого гуманизму. Может, все-таки надумаете еще, не стесняйтесь, обращайтесь в любой удобное для вас время. Всегда к вашим услугам.
- Знаешь что, Перпендикулит, - после минутного совещания вынесли свой вердикт конники, - ты нас наперед прощать не спеши, потому что мы тебя сейчас к Аттиле на расправу свезем. Он мужик башковитый, выход найдет непременно. Вот и прощайте друг дружку хоть до посинения. 365 раз в году, говоришь?
- Иной раз и 366.
- Вот-вот, 366. В самый раз для Аттилы.
- А это не тот ли самый Аттила?
- Тот самый, других не держим!
- Боюсь, что в таком случае силы моей молитвы будет маловато.
- Вот сколь наберется, и на том спасибо. Ты нам лучше еще чего-нибудь соври. Уж больно складно у тебя получается, - сказал один из наиболее горластых, тот, у которого кошмары круглые сутки не прекращаются, и, привычным движением перекинув отца Прохора через луку седла, повез его в кочевой стан.
Пока ехали, приятель мой изустно основы христианского мировосприятия язычникам надиктовывал, а они с должным прилежанием внимали каждому его слову и, кажется, даже что-то понимали.

V


Что поразило более всего отца Прохора в облике Аттилы так, это его изумрудно-зеленые глаза мечтателя. Нет, врет людская молва, не может этот человек быть законченным злодеем. И прозвище-то какое несоответственное внешности выдумали - Бич Божий!
- Так вот ты каков на самом-то деле, Перпендикулит, - сказал варвар, внимательно изучая со всех сторон согбенную фигуру гостя.
- Так вот ты каков на самом-то деле, Бич Божий, - прокряхтел в ответ отец Прохор.
- Уж не меня ли ты бичом-то Божьим приложил? - спрашивает Аттила.
- А что вы меня каким-то дурацким Перпендикулитом все время обзываете?
- А то ты сам не догадываешься? - усмехнулся в щегольские усики былинный злодей и погрозил пленнику пальцем, мол, знаем мы вас. - Хэ! Надо же! Пер-пен-ди-ку-лит! Кто бы мог подумать!
- Меня вообще-то Прохором зовут. При чем здесь ваш Перпендикулит, ума не приложу.
- Ха-ха-ха! Как, говоришь, тебя зовут?
- Прохором.
- Пр.. Пр.. Пр.. Смешное имя. Язык сломаешь прежде, чем выговаривать научишься. Нет уж, оставайся-ка лучше Перпендикулитом, так как-то роднее получается. Да и какая тебе, собственно, разница. Перпендикулит ты или Пр.. Пр.. Тьфу! Завтра на рассвете расстреляем, а до утра в яме посидишь. Лады?
- Разрешите идти? - спрашивает узник.
Ну, сколько можно об одном и том же столько времени лясы точить, да и выспаться перед смертью не мешало бы.
- Прыткий какой! Нет уж, позволь на тебя вдоволь налюбоваться, раз явился. Я же, признаться, не думал - не гадал, что именно мне выпадет на долю этакое счастье, с тобой повстречаться. Нет, ну ты подумай! Сам Перпендикулит!
Аттила, по всей видимости, глазам-то не сильно доверял, оттого постоянно призывал в свидетели свои тактильные ощущения: то кольнет, то пихнет, то ущипнет пленника. Не примерещелось ли, часом? Отец Прохор достойно держал оборону и отбил не один приступ проявления варварского любопытства.
- Я, как погляжу, вы тут в степи от безделья места себе не находите, только тем и заняты, что день-деньской какого-то Перпендикулита все никак дождаться не можете.
- Не то, чтобы очень сильно ждали. Мы сами были несколько ошарашены, когда ты появился. Если честно, у нас ведь никто, кроме Гуни, конечно... Он все прославиться мечтает. Имя свое в легендах да в песнях увековечить. А те, кто поумнее, преданию-то не шибко верят, поскольку сие есть плод воображения. Всего лишь феерия, доверия не заслуживающая.
- Ага! Поэтому два с половиной месяца назад пятнадцать буддийских монахов укокошили?
- Про монахов откуда узнал? - насторожился Аттила. - Шпионил?
- Имеющий уши да слышит.
- С ушей, что ли, начать? - в задумчивости бормотнул себе под нос варвар.
- Что, что вы там про ушки-то изволили?.. - обеспокоился наш батюшка. Ему затейный нрав и повадки предводителя гуннов расписывать не надо. И школьного курса истории более чем достаточно, чтобы понять, с этого самого момента свое драгоценное ухо держи востро. Долго ли органы восприятия потерять в этаких антисанитарных условиях.
- Не обращай внимания, - успокоил его Аттила. - Это я так, фантазию разминаю. Скажи-ка мне лучше вот что, как тебе удалось отвратить от себя стрелы моих людей? Колдовство?
- Ничего я не отвращал, пожалел их просто от всего сердца. Вот и все колдовство. Я же не знал, что у тебя головорезы такие чувствительные.
- Я, признаться, тоже за ними прежде ничего подобного не замечал. А теперь каждый, кто с тобой в беседу вступал, прикинь, за тебя просит. Повремени, мол, с расправой. Наплюй, говорят, и на предание, и на заветы предков. Вообще на все! И послушай, что тебе наш старец скажет. НАШ!
- Так-таки и говорят, НАШ старец? - засомневался отец Прохор.
- Я тебе врать, что ли, буду!
- Вот не знал, что семена так быстро прорастут.
- Какие еще семена?
- Семена веры Христовой. Мы, когда сюда добирались... я ведь им только малую толику нашего вероучения поведал.
- Чего? Какого еще вероучения?
- Нашего. Православного.
- Ну-ка, давай с этого самого места поподробнее все, что ты им понарассказал.
- Да ничего особенного. Прописные истины. О любви к ближнему в основном речь-то шла.
- Это ты, братец, зря! Любви к ближнему у себя в стане я не потерплю. Этого мне еще не хватало! Чтоб ты знал, я эту заразу каленым железом теперь выжигать намерен.
- Что ты как взъерепенился-то? Учение наше хорошее. Ничему плохому твоих людей я не научил. Сам спроси у них, они подтвердят.
- На этот счет не переживай. Всех, кто с тобой в контакт вступал, досмотрим с пристрастием. Дальше что? О чем еще говорили?
- Еще твои люди на бессонницу жаловались. Я им радикальное средство от ночных кошмаров порекомендовал.
- Что за средство? Состав? Рецепт? Все равно ведь узнаю, так что не упрямься, выкладывай, пока по-хорошему спрашиваю.
- А что мне скрывать? Лекарство-то простущее, проще и некуда. А рецепт такой: не держи обиды на того, кто несправедливо с тобой поступает, и сам зла не чини другому. Вот и снимутся сами собой тревожные симптомы. В тебе, я вижу, эта тема также животрепещет?
Какой там - животрепещет! Тут иной раз так прихватит, что самое время в петлю головой. А этот, изогнутый-то, как будто между прочим говорит "животрепещет". Будто бы не догадывается, что те пятнадцать буддийских монахов, которых полоумный Гуня около трех месяцев назад заарканил... при жизни тоже смиренными прикидывались. Зато теперь... дорвались... Ведь каждую ночь повадились. Навалятся всем гуртом, все пятнадцать, и давай по очереди, кто как может глумиться. И так до самого утра. Аттила даже зарок себе дал. Довольно опрометчивый. Не спать вовсе. Да только такое разве ж возможно? Все равно, сморит в конце концов. А стоит только прикрыть истомленные бессонницей глаза - дзинь-дзинь-дзинь - металлический лязг цепей уже оповещает о том, что его палачи как всегда наготове. Ждут-с.
- Что, тяжко? - ласково спрашивает отец Прохор, вырвав Аттилу из объятий бесконечного кошмара.
- Что? - пробудился варвар.
- Ты, сынок, поплачь, легче станет.
- Что?
- Поплачь, говорю.
- А это как?
- Бедный, ты что? Даже плакать не умеешь?
- Гунны не плачут.
- Ну, это дело поправимо, щас я тебя мигом научу. Для начала, вспомни, как ты был маленьким. Давай вспоминай. Совсем, совсем маленьким.
- Ну, вспомнил. Сопливый такой. Дальше что?
- Хорошо. Вот ты видишь группу ребят... Постарше тебя... Человек пятнадцать.
- Не-е-ет! - взвыл Аттила, - только не пятнадцать! Сколько угодно, но только не пятнадцать!
- Ладно, человек... четырнадцать. Годится?
- Отлично.
- Они играют. Аттила, ты видишь, во что они играют?
- В догонялки.
- Ой, как интересно! Дети резвятся в догонялки. Теперь ты просишь, чтобы они тебя приняли играть, но они не хотят. Они отталкивают тебя. Ты падаешь, больно ударяешься о землю, но продолжаешь протягивать к ним свои ручонки. А они ... они смеются над тобой, и ты, затаив обиду, бежишь от них далеко-далеко в степь. И, только оставшись один, даешь волю слезам... потому что гунны не плачут.
- Э-Эх! И чего от колдовства давеча отпирался? И не стыдно тебе, а?.. А еще пожилой человек! Про это-то откуда узнал. Никто же не видел.
- А я много чего про тебя знаю, Аттила. Что было, что будет. Всю правду о тебе могу поведать...Так что таиться передо мной, тебе резону нет. Ну а теперь твой черед рассказывать.
А старик-то ой как не прост, подумал грозный вождь неистовых гуннов. Может, и впрямь довериться ему, авось поможет. И как прорвало - рассказал в подробностях и о трудном детстве, и о падении с лошади, и о том, как в недавнем прошлом родителя своего с насиженного места потеснил.
Сдал последнее время отец-то. Совсем сдал. Смотреть было нестерпимо больно на то, как распоясались соседние племена. Раньше, бывало, где завидят, облако по степи движется, просто так само по себе, без цели. Так ниц же все падали. Но ничего-ничего, он им всем прежнее вольготное житье-то припомнил. Теперь к традиционному некогда падению еще и лбами землю копытить заставил, пока славный Анампа Фигам не затихнет вдалеке. И облако не рассется... Это вам не то, что при папеньке!.. Это вам... при мне, сукины дети!..
Перпендикулит же, знаток человеческих душ, всегда в нужное время подсказывал:
- А ты отпусти их всех с миром, прости и сам у них прощения попроси.
Выговорился Аттила, и так легко в конце концов стало оттого, что облегчил душу свою от бремени застарелых обид и подавленных некогда эмоций и... зарыдал в голос.
- Ты поплачь, поплачь, слезы душу от скверны омывают. Только не забывай и дальше сокровенным со мной делиться. О чем на этот раз скорбь твоя?
- Как о чем? Сейчас вот тебя жалею.
- Ну, это ты, брат Аттила, уж совсем зря. Жизнию своей я нисколечко не дорожу. По мне, так главнее нет, как чистоту душевную соблюсти. А тело... да что там тело!.. Э-эх!.. чтоб ты знал, я ведь всю сознательную жизнь тому только и посвятил, что плоть свою умерщвлял.
- Знаю, а все равно жалко. Хороший ты старик, Перпендикулит. Жаль, расстреливать.
- А ты гони от себя прочь печаль-кручину. Делай, что должен, и знай, что я на тебя нисколечко не серчаю. Ты же всего-навсего жертва обстоятельств, так ведь?
- Ага.
- Слабый человек.
Аттила кивнул.
- Значит, не в твоей власти изменить ход истории.
Варвару и с этим пришлось согласиться. И только тогда уж, опять-таки не без помощи пленника, он с приступом печали кое-как совладал, платье оправил, песком умылся, чтоб на лице следов скорби никто не заметил, и узника своего самолично до ямы проводил, помог вниз спуститься и спокойной ночи пожелал.

VI


Да, озадачил старик. Давненько с Аттилой ничего подобного не происходило. Чтоб сомнение в собственной правоте закралось - это еще куда ни шло. Случались всякие казусы. И ранее. И неоднократно. Главное виду никому не показывать, что ты сам с собой не в ладу, и тогда можно малой кровью обойтись. Но сомневаться в истинности заветов предков!.. Такого он себе никогда прежде не дозволял.
Черт ее знает, как поведет себя эта многовековая монолитная глыба, состоящая из застарелых предубеждений, замешанных на недоразумениях вкупе с идиотскими домыслами. Всего этого через край, и все в равной пропорции. А схвачена эта адская смесь, намертво сцементирована, бабскими сказками. И вот вокруг данного средоточия всеобщих заблуждений и вращается вся наша Жизнь Великой Степи.
Кто с уверенностью может ответить, куда завалится сей карточный дом на колесах - только тронь его пальцем?.. Слегка...
Хотя всем понятно, что предание всего лишь феерия - доверия не заслуживающая. Так ведь нет, будь добр следовать полученным рекомендациям. А что, если эти самые рекомендации дураки составляли или того хуже пьяницы. А ведь это весьма и весьма вероятно. Интересно, что про меня насочиняют, когда кругом одни идиоты. Им ведь только волю дай. Чего далеко ходить. Тот же Гуня. С месяц назад ввел новшество. Тоже мне новатор!
Мужики возле юрты моей как всегда дурачились. Пихаются, толкаются, ржут как кони. И что бы вы думали? Затолкали малохольного внутрь. Упасть-то он не упал. Этого еще не хватало! А, изо всех сил стараясь удержать равновесие, на одной ноге потешно так подпрыгивает и руками размахивает, сам же спиной ко мне повернут. То есть ему из этакого положения меня в принципе видеть невозможно. Я к нему сзади подкрадываюсь, за ухо хвать и как можно ласковей шепчу в слуховую дыру у него в башке его бестолковой:
- Передай всем, паршивец, чтоб с этих самых пор на доклад ко мне только таким аллюром являться. За неповиновение - смерть.
Ну, шутка же! Нет бы вместе посмеяться. Так поняли ведь все исключительно буквально. Теперь ко мне никак иначе не запрыгивает вообще никто. Скоро уже и забывать начну, как у меня люди в стане не со стороны затылка выглядят. И что вы думаете? Наконец-то, в кои веки появился в степи умный человек, с которым поговорить - одно удовольствие, так и того, через не хочу, а надо расстреливать, и ничего ведь не изменишь. Сказано же:

И явится с севера Перпендикулит.
Анампа Фигам! Анампа Фигам!
Огромен, уродлив и страшен на вид,
Анампа Фигам! Анампа Фигам!
Поселит он смуту в умы и сердца,
Анампа Фигам! Анампа Фигам!
И это будет началом конца.
Анампа Фигам!
Великого племени гуннов.

Ну, вот он, явился. Откуда? А кто ж его разберет. Говорят, что где-то на севере народец довольно странный проживает. Доведись нормальному человеку к ним в лапы попасть, не позавидуешь. Не у всякого бывалого воина мужества хватит, даже один только их внешний облик с непривычки выдюжить. Зрелище-то не для слабонервных. Ликом бледнее бледного, волоса как выжженная на солнце трава, каждый на тебя непрестанно глаза, и без того круглые, таращит - все время, даже если спиной к нему повернутым стоишь, все равно на изготовке находится, и все до единого на одно лицо. Бр-р-р!
А еще старик от имени своего наотрез отказывается. Хотя об этом факте в предании ни слова не сказано. Но ошибки-то быть не может. Иначе отчего он попендикулярно относительно всего остального прямоходячего человечества существует?
Все сходится, а значит, нет тебе спасения, милый моему сердцу Перпендикулит. Я же не могу поменять волю пращуров на свою собственную! Если каждый начнет заветы предков по личному усмотрению перекраивать, у нас тогда в степи такое брожение умов начнется... такое... Да черти чё у нас тогда начнется!.. Вообразить страшно, к чему этот акт милосердия привести может!
А с наконечниками ловко придумано, надо будет обмозговать на досуге. Да, хороший старик, жаль расстреливать, подумал он прежде, чем провалиться в недолгий, но мучительный сон.
На этот раз место буддийских монахов заняли согбенные старцы и под пытками стали выбивать из него прощение. А он при всем своем искреннем желании, ну не может их простить и все. Хоть ты тресни! Духовного опыта, видать, пока маловато.
Истязание длилось практически до рассвета, а перед уходом благообразные палачи посочувствовали ему, пособолезновали от всего сердца... и пообещали заглянуть на следующую ночь.
А может, увечный безумный старик прав? Может, гунны зашли в тупик своего развития? И выход из этого тупика ни в чем ином как в милосердии. Что, если спасение пленника принесет облегчение и его личным страданиям. А кошмар прекратится. Больше не будет этих бесконечных пыток, которые не дают ему покоя без малого вот уже три месяца.
Аттила поднялся со своего жесткого ложа.
Кому это надо? Вставать чуть свет, кого-то куда-то вести, расстреливать... А потом лишиться сна до конца своих дней?.. Зачем тогда это все вообще?... Какая от этого кому-то польза, если пользы никакой в принципе быть не может?! Эх, была не была! Прости меня Перпендикулит, но я в твоей смерти повинным быть не желаю.
- Что ты делаешь, Аттила! Что ты делаешь! - еле слышно бормотал былинный злодей.
Уподобившись вору, он наощупь принялся искать в темноте свой дорожный мешок, в котором зрелый воин хранит необходимые ему инструменты. Затем обшарил его содержимое и извлек оттуда наполовину истертый брусок.
Вот уже многие века утро каждого гунна начиналось с одного и того же ритуала. Задолго до рассвета истинный приверженец Анампы обязан привести наконечники своих стрел в смертоносное состояние. Восход солнца он должен встретить в полной боевой готовности. Так завещано предками... Да будет так всегда!
И еще раз опробовав на палец наконечник стрелы, Аттила решительно провел острием по твердому камню.

VII


Едва первые лучи солнца коснулись влажной травы, в степь, только что дремавшую, казалось, непробудным сном, неистовым потоком хлынула жизнь. Дикая. Варварская. Не ведающая границ, жизнь обрушилась на приговоренного к смерти старика. Трелями цикад и ливнем света, отраженного в каждой капле росы. Степь в безудержном восторге приветствовала новый день.
Не самое подходящее время для казни, подумал отец Прохор и поймал себя на мысли, что тщетно пытается завершить недописанное когда-то в отрочестве стихотворение. Губы, вместо куда более уместной в данную минуту молитвы, настойчиво твердили:

- Скажи мне, а как это будет?

Почему именно эти строчки пришли на ум, он не знал. Но снова и снова механически твердил слова, которые услужливо выталкивало наружу пробудившееся подсознание. Будто стихи эти были теперь самым главным в его жизни делом. Да и сама жизнь зависела сейчас только от того, успеет ли он закончить строфу или нет.

- Его уведут на рассвете,

Наивные стихи, которые так и остались незавершенными там, в недопережитом, в недосказанном... Там, куда отец Прохор давным-давно запретил себе даже заглядывать. Раз и навсегда запретил. Накрепко.

Он будет смотреть на солнце,

Огненная звезда мощным лучом осветила страшную картину из той... из запретной... из прошлой жизни...
Вот его будущий духовный наставник и благодетель, отец Александр, в ужасе отпрянул при виде груды растерзанных тел... наваленных, как попало друг на друга... в полуразрушенном доме...
Вот, несмотря на рвотные спазмы, хотя рвать ему уже фактически нечем, он пытается отделить живых от мертвых...
Вот ему удается извлечь из кровавого месива полузадушенного отрока Аарона, двенадцати лет от роду. Его придавила к полу своим... таким большим... таким добрым телом, старая бабушка Ида... Практически раздавила, но все ж таки спасла жизнь юному поэту.

И будет холодным ветер.

И действительно. Утренний ветер нельзя было назвать прохладным. И он нещадно трепал его длинные, поседевшие еще в ТУ ночь, волосы. Последнюю ночь ТОЙ, прошлой жизни... ЕГО волосы... Единственного сына выкреста Фимки Симановича, того самого, что держал в Черкизове свою скобяную лавку.

Предашь ли опять, Иуда?

Промозглый степной ветер, не ослабевая, хлестал его по уже постаревшему лицу... Постаревшему на целую жизнь... ЕГО лицу... Единственного из Симановичей, оставшегося в живых после ТОЙ ночи.

Предашь ли опять, Иуда?

ТОЙ страшной ночи, когда пьяная толпа, лихо размахивая топорами и гогоча, ворвалась в ЕГО дом. Казалось бы, такой крепкий, такой надежный дом... и никого не защитил, даже полуторагодовалую Рахиль... И разве спасла семью от погрома эта хваленая отцовская религиозная лабильность?!

Предашь ли опять, Иуда?

Он не кричал. У него не осталось сил на крик.
Он не испытывал страха. Потому что все чувства, включая страх, покинули его.
Он просто фиксировал происходящее сквозь узенькую щель из-под набухших век.
Это все неправда.
Синематограф.
И он последний зритель в темном зале. Зритель, который отчего-то предпочел остаться наедине с движущимися картинками на экране.
Вот же рыжий статист. В этой сцене он чертовски убедительно изображает злодея.
Вот он крепко сжимает крохотные ступни куклы. Куклы почему-то очень похожей на Рахиль. Крепко сжимает между короткими толстыми пальцами и...
Ей размозжили череп о дверной косяк и затем швырнули догнивать с прочей падалью.

Предашь ли опять, Иуда?

Невзирая ни на что, ни на многолетнее табу, ни на зигзаги избирательной памяти, правильный ответ нашелся сам собою:

- Предам, - я ему ответил.

Аттила будто только того и ждал, чтобы губы пленника произнесли именно ЭТИ слова. Выждал, когда старик признается в предначертанном ему судьбой предательстве, и тут же, без долгих церемоний, отдал приказ стрелять.
Отец Прохор инстинктивно, защищая глаза, зажмурился. Хотя смысла в том не было уже никакого. Теперь-то уж какая разница, ежели окривеешь. Кому собрался глазки-то строить, Перпендикулит? Смертоностный дождь, выпущенный из луков кочевников, больно ударял о согбенное тело измученного старца. Удары были настолько сильными, что приговоренный, не устояв на ногах, рухнул наземь...
А стрелы продолжали методично достигать своей беззащитной цели... но, не причиняя сколь-нибудь серьезного вреда жертве, отскакивали в сторону, словно ударялись о невидимую преграду.
- Чудо! Господи Иисусе! Ты явил нам чудо! - воскликнул отец Прохор, едва до него дошел смысл происходящего.
- Чудо! - тут же ухватился за эту идею Аттила, - смотрите, Анампа посылает нам знамение. - В его голове также не укладывалось, как такое могло произойти, ведь он точно знал, что только одна стрела (одна на всех) должна была отскочить от тела старика. Остальных-то он не трогал. А значит, это сам Анампа, великий и непредсказуемый в своей мудрости, затупил остальные наконечники. Ему, выходит, также неугодна эта смерть.
- Чудо! Чудо! - сгрудились вокруг отца Прохора остальные гунны, принимавшие участие в экзекуции. - Что бы все это значило?
Для них для всех и для каждого в отдельности ясно было одно. Отскочить должна была только одна стрела, чужих-то никто из них не тупил!
- А это значит, - во всеуслышание объявил вождь кочевников, - это значит, что Анампа не желает смерти этого человека. Своего посланца. Встань, Перпендикулит, - обратился он к святому отцу, - отныне ты будешь нашим учителем и наставником. И мы отдаем свои судьбы в твои заботливые руки!.. Так гласит предание. Да будет так!
Гунны пали к ногам недавней жертвы и многократным Анампа Фигамом вознесли хвалу своему беспощадному божеству. Судьба отца Прохора была предрешена. Отныне его устами выражал свою волю грозный бог Анампа.
Вот так и воспрял степной народ от многовекового сна и пошел вослед за православным священником навстречу своей погибели.

VIII


Жизнь в кочевом стане по большому счету однообразна и скучна. Гоняй себе скотину с пастбища на пастбище, да хвалы Анампе не забывай вовремя возносить, чтоб не прогневался невзначай.
Что же касается взаимоотношений гуннов с миром потусторонним, ничего удивительного в том нет, что у нас, у современных людей, на месте полагающихся познаний о мировосприятии средневековых кочевников наличествует огромный пробел.
По возвращении в Богумилово, отец Прохор поделился с нами впечатениями на эту тему на страницах своего еженедельника.

"Религиозный культ у гуннов оказался до неприличия примитивным. Все, что бегает, ползает, летает, предназначено в жертву Анампе. Все, что отдается ему в жертву, сжирают его жрецы, так называемые анапафигисты. Жрецы эти - те же самые рядовые гунны, только уже нажравшиеся.
Несмотря на уже состоявшееся к тому времени социальное расслоение общества, перед Анампой все равны. Особой касты или выборной должности для осуществления религиозного культа у них не было никогда. Тут все зависит от удачи - нажрался, значит, жрец. Потому что гунны и Анампа едины.
Единственный религиозный гимн, (он же выполняет роль молитвы, а иногда, когда случай подвернется подходящий, с успехом используется и в качестве проклятия) состоит из одной разъединственной фразы "Анампа Фигам!"
Гунны с малолетства приучались гордиться своим многофункциональным гимном и частенько повторяли, когда в лагере, и не только, возникали спорные ситуации: "Анампа Фигам - это наше все!" Более длинные гимны в условиях степной зоны во все времена у них считались нецелесообразными. По крайней мере так предписывала Песнь под ? 46 боговдохновенного эпоса, он кстати так и называется "Анампа Фигам", в честь их кровожадного божества. В нем помимо эротических похождений вездесущего бога Анампы содержался довольно-таки обширный список полезных рекомендаций на все случаи жизни, в том числе и свод прав и обязанностей членов общины.
Сочетание слов Анампа Фигам обозначает - жри ненаглядный Анампа, многая тебе лета! Вот, собственно, и вся недолга".

"Богумиловский натуралист"



Чудесное появление отца Прохора в стане (а что?.. многое повидал, язык хорошо подвешен) гунны восприняли с должным воодушевлением. Взяли на вооружение некоторые приемчики из монастырской рукопашной борьбы. В первом же набеге сговорились испытать. Ежели противник ударит тебя дланью своей по одной щеке, ты его свободной щекой обманным манером валишь с ног и ей же несколько раз доводишь до полного морального саморазложения. Перпендикулит обещал, что эффективность от этого будет необычайная. Главное щеки постоянно в тонусе держать.
Но более всего им Святое Писание понравилось. Особенно то место, где Моисей израильтян сорок лет по пустыне за нос водил. Это надо ж! Евреев в глаза не видели, а вездесущие споры антисемитской заразы в наивных душах корни уже пустили! Хотел было от греха подальше окрестить язычников, да, слава Богу, вовремя спохватился. Еще неизвестно каким боком эта его миссионерская деятельность на весь дальнейший ход всемирной истории скажется.
Дело в том, что с некоторых пор стал он замечать в народе, который дал ему кров и пищу, склонность к перемене пастбищ. Гунны и прежде-то не больно долго засиживались на одном месте, а теперь все чаще и чаще в их разговоры стали просачиваться мыслишки о дальних переходах. А однажды и вовсе напрямую спросили:
- Перпендикулит, скажи, а есть ли в степи еще кто-нибудь, кто так же истово как и мы в учение Христа верит... И деяния его апостолов.
- Про степь не знаю, я здесь проездом. Но вообще-то есть... А вам это зачем?
- Охота встретиться, поболтать с единоверцами. А то, куда ни плюнь - в варвара попадешь. Скукота!..
- Сами-то вы далеко ль от варваров-то ушли, - возмутился отец Прохор. - После всего, что я вам рассказал об истинном Боге, втихаря Анампе своему кровожадному то курицу, то ягненка на заклание тащите. Ну, куда это годится? Тоже мне христиане нашлись. Да будет вам известно, что истинный последователь учения Иисуса уважительно к верованиям других народов относится и не позволяет себе пренебрежительных высказываний в их адрес. А вы? Куда ни плюнь, кому по уху ни заедь...
- Так ты бы записал нас в свою веру, мы бы, глядишь, сразу на поправку пошли.
- Не могу я, полномочий таких не имею.
- А кто имеет?
Да любой православный священник, думает отец Прохор, только я тут, получается, что один-разъединственный на всю планету. Надо же было так угораздиться, христианство как явление есть, а о православии еще и слыхом не слыхивал никто. Хотя церковь-то, пока еще единая, наверняка уже существует. Никаких сомнений. Конечно же, существует! Значит, Папа еще не вознес себя над всем остальным человечеством на недосягаемую высоту. Доступен простым смертным наместник Бога на земле. Дай, думает, подкину паству Ватикану, чтобы в будущем (или в прошлом?) много о себе не мнили.
- Есть, - говорит, - такая Империя. Называется Великая Римская. У них там Папа за главного. Так вот, хоть их Папа нам и не указ, у нас свои попы имеются. Толковый мужик, сказывают. У него полномочий хоть лопатой греби.
- А по нам что Папа, что Непапа - все одно, когда в груди свербит, и пятки чешутся. Душа же в путь-дорогу зовет, святых даров прикоснуться.
- Паломничество - богоугодное времяпрепровождение, поэтому не стыдитесь тяги своей к побродяжничеству, дети мои. А поступайте так, как считаете правильным. Испытайте силу своей веры в походных условиях. Идите с миром.
- Перпендикулит дает свое благословение на поход! - громогласно объявил своим людям Аттила.
- Анампа-а-а Фига-а-ам! Анампа-а-а Фига-а-ам! Анампа-а-а Фига-а-ам! - троекратно обрадовались гунны и бросились пожитки в баулы укладывать.
- Дети мои, вы куда? - растерялся отец Прохор. Ну, поговорили и ладно. Мало ли о чем порой не размечтаешься. Не всерьез же весь этот треп воспринимать! В самом-то деле!
- Как куда? К Папе, конечно, - говорит Аттила. - Сам-то чего не собираешься?
- А чего сразу я-то, да так сразу-то, а?
- А чего тянуть? Раньше выйдем, раньше на место прибудем. Давай-давай, не отвлекай меня, кабы не забыть чего. Дорога-то длинная предстоит...
Наш батюшка еще малость на месте потоптался и снова пути к отступлению себе подготавливает:
- Слушай, Аттила, мое участие в походе так ли уж необходимо?
- Молодец, Перпендикулит. Я все думал, станешь напрашиваться или нет. Не волнуйся, без тебя и шагу не ступим. Найдется и для тебя занятие в походе. Будешь нам дорогу в Великую Римскую показывать.
Вот те раз! Час от часу не легче! Куда идти, в какую сторону народ вести?
Он и у нас, в Богумиловские-то леса, зайти боялся, потому что, ежели без провожатого семнадцать шагов вглубь шагнет, на восемнадцатый заблудится непременно. Как пить дать заблудится! Всем мужик хорош, только вот в плане ориентирования на местности у него не заладилось чтой-то с самого детства. А тут здрасьте, сам в поводыри угодил.
- Слышь, Аттила. Должен тебе открыться, как человеку, которому полностью доверяю как самому себе, прелести походной жизни мне всегда были... по душе, только вот... боюсь, что мое телесное состояние... м-м-м... будет великим тормозом во всей этой затее. Я ведь ни верхом, ни пехом быстро передвигаться не способен. Далеко вас не заведу, как бы мне этого не хотелось.
- Не бери в голову. Я уже все предусмотрел, - успокоил его варвар и указывает на настил, типа носилки, из досок сколоченный.
Откуда только дерево-то раздобыли? Пройдохи!
- Мы тебя здесь одного не оставим, на руках в Римскую Империю унесем.
Отец Прохор, видя, что дальнейшее сопротивление дальновидному полководцу бессмысленно, возлег на этот самый настил. Ногами вперед... и обреченно махнул рукой. Трогай, мол.
А куда трогать-то?
А вот видите перед собой какое светило, вот на него курс и держите. Куда ж еще?
Авось не доедем, подумал он... и с того самого места, где прошлый раз остановился, продолжил свою нравоучительную проповедь.

Притча, прочитанная отцом Прохором в Великой степи в присутствии 2432 свидетелей независимого вероисповедания около 443 года н.э.
(2764 год по Богумиловскому летосчислению)


Легко сказать, раздай все свое имущество бедным. Это хорошо, когда это твое тебе уже принадлежит. А что делать, если на данный момент у тебя, окромя дыры в кармане, ничего своего за душой-то и не числится? Ждать, когда папенька преставится? Так у него здоровья лет этак на 50 еще, не меньше!
Можно, конечно, отказаться от своей доли наследства в пользу братца. Чем не вариант?
Тогда вообще какой-то изврат получится - раздай все свое богатым. Глупость какая-то!
Ни так, ни эдак - не видать мне Божьей благодати в ближайшие полвека, как своих ушей.
- Ты, сколько себя помню, всегда был человек пожилой, - начал он нелегкий разговор с отцом.
- Не так уж я и стар, сынок. Поживу еще, сколько мне Богом отпущено будет, - отвечает родитель. - Это просто разница в возрасте сказывается и преждевременные морщины от забот о хлебе насущном.
- Так вот я и говорю, здоровья у тебя на семерых хватит, еще и нас с братом переживешь. А мне, пойми меня правильно, пойми и прости, мне уже сейчас моя половина наследства нужна. Все равно ведь она моей рано или поздно станет. Ты же не вечен.
- Что ж ты меня, сынонька, заранее-то хоронишь! Я заботиться о вас должен, на ноги поставить ...
- Как ты не поймешь, извелся я, на нет извелся твоей смерти дожидаться. Неужто каменюка холодный у тебя в груди заместо сердца! Ведь не на развлечения деньги-то мне нужны. Сам знаешь, что помыслы мои достойны всяческой похвалы. Только не видать мне Божьей благодати, ежели не раздам я все свое имущество бедным, как записано в Писании. А ежели боишься, что опекать некого будет, на этот случай у тебя еще один сын имеется. Он человек земной, мир горний его душу не тревожит... Ему только за радость возле тебя целыми днями ошиваться. А я света белого из-за твоего долголетия не вижу. Потому что не должен сын смерти отца своего алкать, а родитель не смеет быть препятствием на пути сына к святости. Поверь, батюшка, в том вижу я свое предназначение.
Обидные слова для отца, да что сделаешь, пустился он в торги, продал половину имущества и расплатился с младшеньким в счет своей будущей кончины.
Сынок в два счета разделался с полученным до срока наследством, вот только путь-то в святые угодники тернист да многотруден. Да и не приходит она, святость-то, к тем, кто базар вокруг нее учиняет. Божью благодать ни за какие подачки не выкупишь. Ее разве что выстрадать горючими слезами возможно. Вот и остался он ни с чем. Наследство спустил, а взамен ничего не приобрел, кроме озлобленности. Так и стал попрошайничать да объедками питаться. Домой возвращаться - стыдобища! Докатился таким образом до самого свинского состояния, человеческий облик потерял, а вместе с ним и остатки совести.
А когда совести нет, дорога одна остается - в отчий дом. Входные двери в нем завсегда, в любую погоду, для блудного дитяти распахнутые.
- Эк, вы как неэкономно тут все живете, - говорит он прямо с порога отцу с братаном. - Столько добра в мусор выбрасываете. Дайте, я буду за вами объедки подъедать. Мне, чай, не привыкать уже.
Растрогался родитель, видя такую перемену в гордеце. Обнял его, накормил, приласкал. Умильного взгляда с возвращенца не сводит... И тут уж старшего сына заело, будто белены объелся. Скромник-то наш! Отец привык, что его старшенький молчит все время, только безропотно любой стариковский каприз выполняет. И, ну надо же, голосок невесть откуда прорезался!
- Я, - заявляет, - работаю на тебя, не покладая рук, не знаю ни продыху, ни сна. И за все эти годы слова доброго от тебя не слышал. Сплошные претензии и понукания. А стоило твоему любимчику на горизонте забрезжить, ты ему лучшие куски со стола отдаешь, будто бы не он тебя при жизни схоронил! Опять пригреваешь гаденыша?! Ладно-ладно, только знай, что благодарности от него все равно не дождешься! Он тебе в доверие вотрется, оберет как липку, и даже спасибо не скажет. Я, разумеется, не порок, куда уж мне с тараканьими-то мыслительными способностями, но эту ситуацию предвижу в малейших деталях.
Задели отца таковые слова, брови насупил и сказал он своему старшому:
- Эх, ты, бестолочь!.. Что б ты понимал в родительском чувстве к чаду своему, некогда утраченному и снова обретенному! Не за награду люблю я детей своих. Любовь моя не продается и не покупается. Люблю я вас бескорыстной любовью. Но тебе этого, видно, никогда уже не понять. Оттого и глухо твое сердце к той радости, что посетила наш дом. Брат твой, пока скитался, многое перенес, и мы думали, что не вернется он к нам более, но вот он пришел в родительский дом и как бы воскрес. Это ли не чудо?
Старший же брат продолжал стоять пред отцом темнее тучи, не разделяя его счастья и тогда мудрый старик поступил так, как и подобает в подобных случаях - отписал все оставшееся после раздела, движимое и недвижимое, имущество покаявшемуся младшенькому, а трудягу-старшого прогнал со двора вон. Ни с чем. Чтоб в полной мере вкусил все тяготы и лишения, выпавшие на долю брата.
А отсюдова вам мораль: не ропщи на отца своего. Ему лучше знать, какова истинная природа справедливости.

По дороге в Рим к паломникам все новые и новые племена и народы присоединялись. После трех недель бесцельного блуждания гунны стали представлять реальную военную угрозу своей численностью. По степи молва прокатилась, что движется великая сила, все на своем пути сметающая. Ни цель их не ясна, ни курс их неведом. Утром на восходе бесчинствуют, к вечеру на закат перемещаются. В пасмурную погоду вообще непредсказуемы. И ведет их за собой грозный вождь Аттила, а в советчиках у него некий Перпендикулит, тот самый, явление которого еще далекие предки гуннов задолго в песнях да преданиях им предсказывали. Росту огроменного, седой макушкой облака в небе подпирает. Вот и стали одни племена стремиться слиться с ними в единый союз, другие - топоры да колья оттачивать.
Когда топоры да колья были как следует наточены, решили степные народы, что готовы к встрече с неприятелем. Выбрали местечко поукромнее для боя. Поджидают, когда и с какой стороны полчища гуннов покажутся. А те долго ждать себя не приучены, сразу же и нагрянули.
Сначала отец Прохор попытался урегулировать конфликт мирным способом, всю свою дипломатическую сметку на помощь призвал:
- Дети мои, разомкните ваши плотные ряды. Дозвольте нам, мирным паломникам, мимо вас своей дорогой проследовать.
- Бей их, ребята! - заверещали вольнолюбивые степняки и бросились мирную процессию громить.
Гунны попытались было применить на практике секретные приемы монастырского рукопашного искусства, да что-то не шибко у них это получилось. Видать, тренировались мало, а уж когда понесли они первые потери, ситуация вообще вышла из-под контроля.
- Стойте, вы все неправильно поняли! - взывал к разуму той и другой стороны отец Прохор.
- А-а-анампа-а Фига-а-ам! - по-старинке озверело ринулись в атаку гунны.
- Остановитесь! Пока еще все можно исправить! Остановитесь же!
- Посторонись-ка, дядя. Тут щеками много не навоюешь, - оттеснил его в сторонку сам Аттила и, размахивая над головой уже окровавленным кривым мечом, скрылся в гуще боя.
- Да что же вы такое творите-то! - воздел руки к небу наш миротворец и, сделав над собой неимоверное усилие, выпрямился во весь свой исполинский рост. Жуткая боль молнией полоснула по позвоночнику и снова засела где-то в пояснице. Невидимый мучитель, словно пробудившись ото сна, как и прежде принялся ввинчивать шурупы на прежнее место.
- Господи Боже ты мой! Как же все это некстати! - возопил отец Прохор и рухнул без чувств на некрашеный пол своей кельи.

***


Все то время, пока дружок мой отсутствовал, я к нему домой каждый божий день наведывался. Вдруг знак какой откуда-нибудь подаст. Теория параллельного летосчисления тогда уже умы кое-кого из наших местных воротил теневой экономики будоражила. Разве что вслух ее никто озвучить не осмеливался.
А однажды, где-то с неделю после его исчезновения прошло, смотрю, лежит наш батюшка на голых досках, чувств напрочь лишенный, только слабо так поскуливает во сне, вроде вразумить кого-то пытается. Я его в память быстренько привел, на кровать уложил и выслушал сию длинную повесть.
Что делать? Неоплаченный долг отца Прохора снова в степь к кочевникам призывает, а как туда попасть?.. знает только дохтур. Пришлось мне к Стешкиному племяшу за повторной консультацией наново отправляться. Аттилов же духовный водитель дома остался, со своим радикулитом совсем нетранспортабельным стал.
- Дай, - запыхавшись, к дохтуру обращаюсь, - еще разочек дружку моему пахитосочку твою чудосотворяющую покурить, чтоб он снова в стан к диким гуннам попал, а то дело у него там незавершенное осталось. К ним он назад просится.
Тот в клубах дыма парит, ничего неосознающим взором мой портрет в натуральную величину изучает.
- Ты кто?
- Я? Да ты что? Не признал, что ли?! - опешил я.
- Нет, не признал.
- Ну, ты, паря, даешь! Диоген я.
- Какой еще Диоген, - спрашивает он и глаза, кажется, с какой-то целью расширил. - Из Греции?!
- Нет, - говорю, - грецкий Диоген, тот совсем другой был, а я Диоген нашенский, из твоей исторической родины. Богумилово. Помнишь еще такое?
Он только глазами хлопает и никуда спешить не собирается, только бубнит свое:
- Хи-хи, доигрался, хи-хи, Богумилово. Все, хи-хи, с этим делом, хи-хи, пора завязывать.
- Я тебе дам - завязывать! - возмутился я. - Ты мне сначала дружка к гуннам отправь, а потом и делай, что хочешь. Чего стоишь, как идолище зачарованное, - подгоняю я его, - собирайся давай, я тебе по дороге все подробности объясню.
Кроме хи-хи никакой реакции.
- Видишь ли, дело-то в чем, - терпеливо увещеваю я эскулапа, - ты пойми одно, нельзя Аттиле на Рим идти. Ни в коем случае нельзя!.. Ничего хорошего, окромя Великого Переселения Народов, из этой затеи у него не выйдет. Понял?
Дошла, наконец, до него суть моей просьбы. А как дошла, он головой замотал как баран - и в отказ:
- Я вас знать не знаю. Хи-хи. С гуннами также не знаком. Да и вообще некурящий я, хи-хи, по причине слабости здоровья, - а у самого в избе дым коромыслом стоит.
Короче, не смог я убедить столичного дохтура проявить человеколюбие по отношению к варварскому народу. А значит, растворится в пыли веков гордый и как-то по своему прекрасный народ гунну. По причине жестокосердия медицинской братии. И ничего ведь не останется после него. Кроме разве что названия древнего эпоса. Да вот еще имя Перпендикулит дойдет до нас сквозь толщу лет.
Того самого, который своими рассказками и довел несчастных гуннов до полной и безоговорочной их погибели.

к оглавлению


Этюд 6. Ионический детектив

(чернила, пергамент)

I


Заслуженная наша педагогиня, Пальмира Степанна Стратова, несмотря на внушающий нешуточное уважение чин и многочисленные регалии, несчастливой судьбы была женщина. И дело не в том, что в житейском или профессиональном плане ей как-то особо крупно не везло. Отнюдь нет. С этим у нее был полный порядок. И муж-от достался человек достойный - с головой и с руками, и на работе тоже все слава Богу - дети любят, коллеги уважают.
О чем еще мечтать цветущей бабе ягодного возраста? А поди ж ты, сыграла с ней капризная фортуна злую шутку, да так, что белым днем на людях показаться - стыдобушка! Как после этакого позору прикажете сеять разумное, доброе, вечное?
Причиной же столь непереносимого публичного положения учительши послужила скверная история, в которую ухитрился вляпаться сынок ее Герка, единственный и в своем роде неповторимый. Вернее даже, не сама история как таковая виновата (ей-то что!.. наплевать да растереть на эмоции каких-то там простых смертных), а то, каким образом человек в нее угодил.
Рос себе мальчонка на радость отца с матерью, никакими особыми талантами от сверстников шибко не отличался, да и странностей, выдающихся по своим габаритам, за ним вроде так же не водилось. Кроме разве что ничтожного пустячка - боялся наш Герка огня, аки адского полымя. Бывало, завидит где костерок, мало ли, погреться-просушиться кому приохотилось на рыбалке, или ушицу сварганить браконьер на бережку затеял, постреленок тут как тут - с ведром воды в пожароопасной зоне спасательные работы проводит. В результате, ни костерка, ни ушицы, и все до нитки мокрые, только и согреются душевно тем, что добровольному пожарному уши надерут. Или, к примеру, в школе на уроке химии, надумает учитель опыт провести с применением малой толики огня. Чирканет спичкой по коробке, а Герка уже на чеку - стоит подле и пламя добросовестно задувает.
Что тут будешь делать! Хвать смутьяна цепкой рукой за многострадальное ухо - и к директору. Сколько, мол, можно этакое безобразное поведение терпеть? Уж и отец ему внушение неоднократно делал (да что там неоднократно!.. мозоли на ладонях от оплеух у родителя не сходили), а тому, хоть кол на голове теши. Ну, боится человек отрытой формы огня и все тут! Мало того, с возрастом завел он себе канистру ведерную и носа без нее из дому не показывал. Ни на миг с ней не расставался. Поговаривали, будто бы даже спал с нею в обнимку. Но это уже явные враки, потому как никто, кроме родителей, таких интимных подробностей о своем дитяти знать не может, а им самим болтать подобные несуразности, нет никакого резону.
В итоге, мужики при Герке не то, что огонь развести, прикурить боялись. И не оттого, что страшно. Нет, что вы! Неприятностей потом не оберешься. Ведь выскочит, как пить дать выскочит, словно чертяка из-под земли, со своей канистрой. Шум-гам поднимет, всех вокруг водой окатит... да и табак намочит.
Правда, в качестве побочного явления стоит упомянуть и положительный эффект от его жизнедеятельности. Что было, то было. Скрывать не стану. В деревне у нас, благодаря его стараниям, все ведь в раз курить побросали (чего впустую добро-то переводить!). Да и пожары стали случаться значительно реже.
А к его нестандартным отношениям с огнем все селяне давно уже привыкши, и эту его пирофобию никто даже за странность не почитал.
Вот и прожил учительский сынок, вроде вполне счастливо, до восемнадцатилетнего возраста в наших краях, ничего выдающегося в жизни не совершив, а потом вдруг без всякого предупреждения взял да исчез. Ни записки на столе, ни безделушки какой на память. Ни-че-го... Не проставился перед земляками даже! И все это как раз накануне поголовной воинской забриваловки.
Мытари военкоматерные уж и с собаками-то его искали, и с факелами-то по всем задворкам да по лесам обрыскались. Мало ли что... Даже, памятуя его нелюбовь к пожарам, рощицу, что назло всем сельхозугодникам произросла-таки в неположенном месте, и ту подпалили, авось загремит где канистрой, пропадущая душа. Но все напрасно, к нашему зрительскому удовольствию, увенчав свои происки полным и безоговорочным неуспехом, отбыли они восвояси ни с чем.
А четыре года спустя, когда и думать-то об этом курьезе все давно уже позабыли, пришла от Германна Стратова весточка. Из древнего греческого города Эфесу. Мать-то всю сознательную жизнь историю в средних классах сельской школы преподавала и никогда большого значения не придавала тому обстоятельству, что связь между отдаленными по времени поколениями может быть очень тесная. Гораздо теснее, чем нам этого иногда охочется.
Рассказывала как-то на уроке Пальмира Степанна ребятне об одном из величайших чудес света - храме Артемиды Эфесской - и вдруг ее будто молнией, ровнехонько промеж полушарий головного мозгу шандарахнуло. Это ж не кто иной, как сыночек ее разъединственный, малоазийское чудо-то подпалил.
Древние греки в строительство Артемисиона столько средств вбухали, столько сил положили! Пока возводили, не одно поколение поменяться успело. Сами судите, храм из цельного куска белого мрамору воздвигнули, да не где-нибудь, а в болотине, на самом топком месте, чтобы земляные сотрясения его не шибко беспокоили. У них тогда в этом смысле прям какой-то сейсмический беспредел в стране буйствовал, что ни день - очередное здание в развалинах. А уж как построили, так надышаться на этакую красотищу не могли. Поэтому, узрев пепелище своего ненаглядного храму, древние греки и гречанки чрезмерно опечалились и сговорились осудить нашего несчастного парня к полному забвению, за то, что якобы хотел он пожаром этим оставить имя свое в веках. А ведь не славы искал и бессмертия заброшенный волею судьбы в этакую даль Герка Стратов. Весточку матери изыскивал средство отправить, потому, должно быть, и отважился на столь отчаянный шаг.
У них в Греции на тот момент, окромя демократии, вообще же ничего не было: ни телефона, ни телеграфа. Одним словом, дикари!
Но, по здравом рассуждении, что-то уж больно невероятной нам эта история показалась. Не мог наш современник, да к тому же и соотечественник, в иностранном государстве подобное беззаконие учинить. А кто, кроме односельчан, за парня словечко замолвит, ежели нет у него в высших эшелонах власти влиятельных сродственников. Вот и пошли мы правды искать в правоохранные органы.
Всей деревней в кабинет самой наиглавнейшей следопытчицы нашего уезду вваливаемся и давай на правах старых знакомых кулаками по столу стучать, требуем пересмотра уголовного дела, но Аркадьевна нам оттуда - от ворот поворот в ученое сообщество. Пусть, мол, они разбираются, а это не нашего ума забота. Дескать, за давностью лет, как-никак 23 века с приличным гаком прошло, тут вам не то, что уездное отделение полиции, Интерпол не помощник. Что делать? Обратились за истиной к ученому археологу.
Это абсолютная правда, что профессия накладывает определенный отпечаток на повадки и внешний облик существа, изначально наделенного разумом и чувствами. Совершенно невменяемый! Привык с мумиями разговоры разговаривать и неспособен к живому человеческому общению, когда вместо родного фараонового молчания слышишь вразумительную речь. Набычился и ничего воспринимать не желает.
- Это отчего ж он не мог подпалить, ежели тому безобразию было великое множество свидетелей и очевидцев?
- Он этого в принципе не мог совершить потому, что с малолетства страдал редкой формой пирошизы. И тому мы сами были неоднократно когда свидетелями, а когда и очевидцами.
- Да что вы говорите! - не сдается зануда-очкарик.
- А вот что знаем, то и говорим. Вот у вас, к примеру, какая фобия?
- А вам-то какая до того разница?
- Ну, все-таки.
- Допустим, я крокодилов до смерти боюсь, и что?
- А то! Вам в голову никогда не приходило, ванну с аллигатором вместе принять?
- Я еще в своем уме, чтоб на такое безрассудство пойти. Только я что-то не пойму, куда это вы клоните?
- Беспочвенные это обвинения, Герку нашего в поджоге уличать. Мы понимаем, Наводнение или Всемирный Потоп, это еще куда ни шло. Его стихия, всякое могло случиться. Но чтоб Герка Стратов древнегреческий храм дотла спалил, да быть такого не может! У него история болезни к данной ситуации совершенно неподходящая!
- Послушайте, - спекся ученый муж, - чего вы от меня хотите? Это все исторически сложившийся факт, и оспаривать его я считаю делом неуместным, - и также на дверь указал.
Тогда-то и порешили мы собственное независимое расследование провести, чтоб восстановить историческую справедливость. Уж и не знаю, к чему бы в конечном итоге пришли, не попадись нам в руки древнегреческий манускрипт, составленный неким анонимом, который, судя по всему, достаточно хорошо знал обвиняемого и даже был над ним некоторое время чем-то вроде начальника.
(В библиотеке Флорищенского монастыря много чего полезного с исторической точки зрения можно найти, конечно, если приложить к тому чуточку усердия).
И вот какая картина открылась нашему взору, незамутненному спекуляциями научной братии.

II


Герка, едва показался на улицах древнегреческого полиса, сходу в рабство угодил. А что вы хотели? У них оно завсегда так! Не смотри, что демократия и все такое, чуть где появился чужеземец, один и без охраны, (все, пиши - пропало!) без малейшего зазрения совести в полон уволокут. Но парню нашему, надо признать, несказанно повезло - определили его подручным спиночесальщика при общественных банях. На шею металлический ошейник с высококачественной гравировкой присобачили:

"Имя: Германн. Собственник: Общественная баня ?18 городу Эфесу. Нашедшего просьба вернуть хозяину. Вознаграждение гарантируется".

Обидно, конечно, что не патрицием каким-нибудь он в древнем мире выматериализовался. Но это все равно лучше, чем истопником там или кочегаром. Такого только подпусти к печурке, (Прометей его забери!) враз свои порядки наведет.

>"У древних греков был шибко развит культ очищения тела от разного роду шлаков. Просто помешаны были на чистоте эти старинные работорговцы. День-деньской только и знали, что во всех мало-мальски пригодных для омовения водоемах спины друг дружке начесывали.
А поскольку водоемы бывают различного происхождения: в одних вода проточная, а в других, простите, сточная, или стоялая, кому как больше нравится, нередки стали случаи эпидемических кризисов. Но ведь это же шло вразрез с общепринятым здоровым образом жизни. Недолго думая, в припадке патриотического оптимизму, умные люди в ареопаге выдвинули на обсуждение следующий законопроект:
"Нельзя дважды в одну и ту же воду входить".
Дальше - больше. На местах, как это часто случается, перегнули палку и запретили омовение в естественных водоемах вообще.
Древние греки, те, кто в голосовании не участвовал, тут же сообразили, что нужно предпринять, чтобы закона нового не нарушая, в то же время его обойти. Понастроили в каждом захолустном городишке-государстве общественных бань да купален и со спокойной совестью продолжили предаваться своему излюбленному занятию, полоскались до полного самозабвения.
Там же подчас решали важные государственные дела. Словом, общественная баня - средоточие древнегреческой жизни".

"Большая Богумиловская Энциклопедия"



А что касаемо рабов, их же там за людей не считали, и нисколько не стесняясь, говорили в их присутствии все, что на ум придет. Подчас крайне смелые вещи. Потому Герка был в курсе всех мало-мальски значимых событий в городе и за его пределами, да и в государстве тоже. Таким вот образом стал он однажды свидетелем преступного сговора.
- Эй, уважаемый! - заслышал наш знакомец, когда, по заведенному в бане порядку, прогуливался по гостевой зале и предлагал отдыхающим свои незатейливые услуги, демонстрируя им богатый арсенал всевозможных спинотерок и поскребков. - Да-да... Ты, тот, что с коробом. Подь сюды!
Герка поспешно метнулся на голос. В этаком пару немудрено подчас и замешкаться. А мешкать банщикам ни в коем разе не дозволялось. Чуть где зазевался - упустил гостя, тот дважды звать, не приучен. Вот так пару раз проколешься - и ты уже на галерах, профессию гребца осваиваешь. Но наш парень к тому времени стреляный воробей был, хорошо усвоил - чтобы клиента не упустить, нужно все время ему зубы заговаривать. Да так, чтоб тот ответные реплики тебе в тумане посылал.
- Чего изволите-с? - просигнализировал он и ухо навострил, чтобы запеленговать ответную волну.
- А что ты можешь? - не замедлили прибыть точные координаты местонахождения объекта.
- Да все, что вашей душеньке будет угодно, - заверил посетителя раб бани и решительно взял верный курс в центр залы, откуда пришел сигнал.
- Ну, всего-то мне от тебя, положим, и даром не нать, а вот спинку почесать - не откажусь. С превеликим, так сказать, удовольствием.
Герка с энтузиазмом взялся за работу, а гость тут же о нем забыл и обратился к своему собеседнику, видимо, возобновляя только что прерванный разговор.
- Так ты, брат Амвросий, утверждаешь, что план мой никуда не годится! Слишком дерзок? Так я понимаю?
- Что вы! Разве мог я выразиться в ваш адрес столь категорично? Но... как бы это поделикатнее-то... Э-э-э... в общих чертах мысль мою вы уловили верно. Проницательности вам не занимать. Вот уж чего не отнять, того не отнять, - ответил тучный господин средних лет, который в отличие от Геркиного клиента в баню отнюдь не за расслаблением пожаловал. Какой там! Напряжен беспредельно - спина в струнку, будто кол проглотил, и каждое слово через силу из себя наружу извлекает.
- Ну и как давно у тебя такое мнение сформироваться успело? - терзает его собеседник. - Прежде, бывало, тебя все устраивало, а как пришло время по счетам платить, так и план сразу нехорош. Как прикажешь, это понимать?
- Что-то не по себе мне последнее время, Витрувий.
- Что не так-то?
- Страшновато как-то.
- Страшновато? Вон оно что! А кому сейчас легко? Всем страшно. Уж в такое неспокойное время выпало нам с тобою жить, Амвросий. Да вот хоть у раба спроси, ему-то, казалось бы, чего бояться? За душой ничего, пустота зияющая. У парня все отняли, ничего не осталось, окромя цепей, а ведь тоже, наверняка, страшно. Уважаемый, дозволь полюбопытствовать, каково тебе живется в наше прогрессивное время? Не страшновато ли, часом?
Герка, хоть и взял себе за правило не обращать внимания на то, о чем клиенты между собой разговаривают, потому что по опыту накрепко усвоил, ни к чему хорошему подобная фамильярность не приводит. Как говорится, меньше знаешь - крепче спишь. А тут ни с того ни с сего вопрос напрямую лично к тебе адресуют. Как быть? Парень работу приостановил, внимательно на мужиков посмотрел. Оценил на вскидку, кто из них лидер, а кто ведомый, и спрашивает:
- Вас какой ответ более всего устроит, положительный аль нет?
У жирдяя глаз от нервического тику задергался, видать, никак не ожидал, что рабы вообще разговаривать обучены. А что бы с ним сталось, узнай он, что их природа еще и разумом наделила? Витрувий же энергически так головой кивает, знак подает, что, мол, само собой разумеется, положительный. Какой же еще?
- Страшно, конечно, - невозмутимо говорит Герка и дальше странному субъекту, который с чегой-то вдруг человека в нем разглядел, спину начесывает.
- Спасибо, дорогой, - сказал клиент и мгновенно забыл о земном существовании раба. - Что и требовалось доказать! Всем страшно. Поэтому ты наш уговор в точности исполнишь. Я в это дело столько всего вложил, так что ты уж не обессудь, Амвросий, нет тебе ходу назад. Не-ту! Мы теперь с тобой одной веревочкой накрепко повязаны, куда ты - туда и я, до самого конца вместе пойдем. Я свои жизненные принципы ясно излагаю?
- Яснее некуда, - обреченно вздохнул ведомый, но тут же, словно утопающий, что хватается за соломинку, быстро-быстро зачастил. - А если я все верну... На время... Вот все, что взяли, возьму и верну? Может, тогда и обойдется? Вы мне только ключи от тайника дайте, а я все на собственном горбу в божий храм перетаскаю. А как только ревизия пройдет, вы все добро назад по описи получите.
- Нет, это уже ни в какие ворота не лезет! Ты вообще человеческую речь понимаешь? Сколько раз можно повторять? Нет у меня ничего! Слышишь? Ни-че-го! Последнюю партию три дня назад в Рим отгрузили. Ревизия! Тоже мне! Нашел из-за чего трястись. Первый раз, что ли? Не боись, никто пропажи не заметит. Это я тебе говорю.
- А вдруг?
- Вот когда заметят, тогда и будем думу думать. Что раньше времени панику поднимать! А то еще ни коня ни возу, а ему, видите ли, уже страшно. А жрать и пить за чужой счет, не страшно было?! Ладно, как говорится, кто старое помянет... когда ревизия?
- За-за-завтра, - всхлипнул Амвросий.
- За-за-завтра, - передразнил собеседника Геркин клиент. - Ну вот завтра, сразу же после ревизии, и поговорим. А сейчас оставь меня, трусливая душа. Да хранит тебя Юпитер!
Едва тучная фигура любителя похарчеваться за чужой счет растворилась в клубах пара, Витрувий снова вспомнил про спиночёса, который усердно пыхтел за его спиной.
- Эй, уважаемый, тебя как хоть звать-то?
- Германном.
- М-м-м, - задумался клиент, - не из германцев ли, часом, будешь?
"Сам ты фашист", хотел было огрызнуться Герка, да передумал. Не стоит оно того, чтобы потом на галерах горбатиться.
- Нет, не из германцев, русские мы.
- Русские? Это гдей-то вы такие обитаете?
- Да как вам сказать... Далековато отсюдова... в России...
- Росса, Росса, - посмаковал незнакомое слово Витрувий. - Не-а, не слыхал. Видать, и впрямь далеко. Ну, Германн из далекой Россы, рассказал бы, что ли, чем вы там в этой вашей Россе занимаетесь?
- Да ничего особенного. Как везде: сеем, пашем, урожай собираем, а наскучит, мужиков созовем, что покрепче, - и в Фермопилы...
- О! Фермопилы? Фермопилы, слыхал.
- Кто ж про них не слыхал! Мы туда завсегда драться ходим. По традиции.
- Там что?! До сих пор дерутся!
- Конечно. А где же еще? Там, ежели память мне не изменяет, всегда дрались. По крайней мере так дядя Диоген говорит.
- Дядя Диоген?!
- Ну да. Диоген.
- А этот твой дядя Диоген случаем к бочкам никакого касательства не имеет?
- Как это не имеет? Имеет, и самое непосредственное. Он у нас знатный бондарь. Династия у них в роду такая - бочками промышлять. Потому и фамилию носит соответственную названию семейного промысла. Бочкин. А еще он говорит, что ничто так не располагает к внутреннему созерцанию, как созидание совершенной по форме бочки. Правда, здорово? Он у нас личность замечательная, своего рода философ.
- Да-а, - задумчиво протянул Витрувий. - Как все-таки тесен мир!.. А со скребком так ловко управляться тоже у вас в Россе обучают?
- Не-е, это я здесь, в бане, приноровился. Чай, дело-то нехитрое.
- Э-э, нет, братец, не скажи. В чем, в чем, а в этом деле я толк понимаю. Поверь уж на слово, я ведь в свое время этот вопрос всесторонне изучил. Рука у тебя на редкость легкая. Особый талант, должно быть. На вот тебе лепту, за труды. Завтра столько же получишь, конечно, ежели к тому времени боги от тебя не отвернутся. Ну что? До завтра?
- А что? - согласился Герка, принимая монету, - преогромно вам за то благодарен, нашему брату деньги никогда не лишние.
Сам же думает: "На зубок бы проверить, вдруг фальшивка. Ай, неудобно - люди смотрят! Да и клиент может обидеться, больше в жизть ничего от него не получишь!"
- И еще, - добавил он скорее из любезности, чем поверил, что Витрувий о его существовании завтра вообще вспомнит. - Я теперь за такие чаевые согласный быть при вашей персоне личным спиночёсом на все время вашего пребывания в Эфесе. И за его пределами тоже.
- Ну за пределами-то не надо, это ты, брат, лишку хватил. Давай ограничимся только пределами этой бани, лады?
- Рад стараться, Вашество! - гаркнул Герка, чем поверг в некоторое недоумение своего наставника, старшего спиночесальщика. Повышать голос рабам в бане категорически не дозволялось, но клиент знаками успокоил старика, что, мол, парень тут ни при чем. Якобы это он сам его заставил с голосом поупражняться.
Ой, не прост этот Витрувий! По всему видать, что не из местных, у них повадки совершенно другие. За четыре-то года рабства Герка их, как облупленных, изучил. А у нынешнего клиента и обхождение на самом высоком уровне, ты у него и уважаемый-то, и дорогой. И спина чистая, без угрей. Приятный во всех отношениях человек. Не то, что эти... эллины. Хамло деревенское! Чуть что не по ихнему, сразу в харю! Но ничего-ничего, будет и на нашей улице праздник.
Как все-таки хорошо, что попадаются иногда вот такие, как этот Витрувий. Да и вообще приятно иметь дело с культурными людьми.
Примерно так размышлял Герка, пока шел в полицейскую управу о подозрительном заговоре докладать.

III


Начальник тайной полиции города Эфесу был человек осторожный и предусмотрительный. Сто раз хорошенько все обдумает, взвесит максимум всевозможных аргументов за и против прежде, чем ввяжется в какую-нибудь сомнительную авантюру. А здесь налицо именно тот самый случай и предполагается, когда врожденное благоразумие не то, что подсказывает, вопиет о том, что вся эта история от начала и до конца - бред сивой кобылы и стопроцентнейшая авантюра. Причем авантюра из тех, за которую ответ придется держать не где-нибудь, а в ареопаге и не перед каким-то там..., а перед самим Главным Архонтом-Стратегом. Ну и кому подобная перспектива душу согревает? Ой! Не сносить тебе головушки, бедный-бедный Антигриппа, ежели не избавишься сию же секунду от раба этого сверхбдительного. Чтоб ему пусто было!.. Ой, не сносить!.. Ничего толком сообщить не умеет, а все туда же... Заговор!.. Воровство!.. Казнокрадство!.. Какой заговор?! Что украли? Имена, явки, пароли? Ничегошеньки! Ни единого доказательства! Сплошь да рядом одни сбивчивые умозаключения. Впрочем, два имени все-таки выложил. И какие! Лучше бы вовсе рта не раскрывал. Единственный Амвросий в Эфесе - уважаемый человек, жрец при храме Артемиды. Отлично! Лучшей кандидатуры на роль подследственного и не сыскать!.. Что у нас там дальше-то, а? Ах, да!.. Так вот, этот самый Амвросий (жирный боров!) якобы вступил в преступную связь с ИНОСТРАННЫМ подданным по имени Витрувий. Еще лучше!.. При-люд-но. Это куда ни шло... В общественной бане. Эка невидаль! Да мало ли о чем голые мужики промеж себя языками треплют! Мне теперь что? Под стражу их обоих взять? А на каком основании? Некий раб-спиночёс... Тебя, кстати, как звать-то?
- Германном.
- Из германцев, что ли, будешь?
"Вот достали, фашисты! - взвился Герка. - Я им ценную информацию добыл, а они только и знают, что обзываться!"
Но вслух, конечно, этого оскорбления не озвучил. Незачем в его крайне зависимом положении с представителем закона в контры вступать, да и не поймет все равно этот держиморда античный, что за фашисты такие. Куда ему с его-то недоразвитым чувством исторического процессу! Спрашивается, и почто воздух впустую сотрясать?
- Что вы, - взял себя в руки подручный спиночеса, - русский я.
- Русский? - заскрипел извилинами полицейский. - Это откель ты таков, русский, будешь?
- Богумиловские мы, - решил-таки отыграться за фашиста Герка, - может, слыхали? У нас еще неподалеку, всего-то верстах в пятнадцати, во Флорищах, знаменитый мужской монастырь с испокон веков располагается. Случаем, не доводилось бывать?
- Во Флорищах? - Герка явственно расслышал, как что-то заскрежетало внутри черепной коробки начальника тайной полиции. - Нет, не бывал, - прохрипел Антигриппа.
- Вот те раз! Наша обитель на всю Россию-матушку своими праведниками славится. К нам даже сам Григорий Ефимыч Распутин визит вежливости однажды нанес. На него тогда еще покушение чуть было не состоялось. Ну, вспоминайте же, громкое дело-то было! Россия, Русь...Неужели ни о чем не говорит?
- Нет, точно не слыхал. Кхе-кхе... Так о чем бишь я только что говорил?.. Ах, да! Некий раб-спиночес - ты, значит, - что-то где-то услыхал, да толком ничего не поняв, донос на уважаемых господ состряпал. Ты хотя бы в общих чертах представляешь, какая заваруха начнется, стоит мне только обнародовать то, что ты мне сейчас здесь поведал?
- А что начнется-то, ежели все так и было?
- Э, нет, братец, так у нас дело не пойдет. Скажи, ты вот чем свои обвинения в суде доказывать станешь?
- Да я клянусь, что собственными ушами весь разговор от начала до конца слышал.
- Ха-ха! Нашел чем присягать! - прыснул полицейский. - Ну, братец, уморил! Ушами! Грош цена такой клятве. Тебе что, и побожиться больше нечем, что ли?
"Христом-Богом?" - оценил историческую компетентность собеседника Герка. Нет, рановато еще, не поймет...
И выпалил первое, что на ум пришло:
- Век воли не видать!
- Ну это само собой разумеется. Откуда тебе ее увидать, при твоем-то социальном статусе. Надо же, раб волей клянется! Ну, дела!
- Сколько можно?! - не выдержал Герка. - То фашистом обзываетесь, то социальным положением притыкаете. Я что, по-вашему, от хорошей жизни или по доброй воле в рабство подался? А то они тут, видите ли, все эллины собрались, а остальные будто бы и не люди совсем!
- Ну, ладно-ладно, не кипятись, - пошел на попятный Антигриппа. - Признаю, переборщил малость. Сам пойми, работа нервная, не до сантиментов. За день так иной раз накувыркаешься... Э-эх! Ты пойми одно, нельзя у нас в юриспруденции без клятвы. Так что ты уж придумай что-нибудь.
- А что мне придумать? Ежели вам, как ни старайся, все одно - не угодишь!
- Но это уж ты совсем напрасно. Я человек покладистый, немного наивный и... слегка доверчивый. Самую малость. Сочини что-нибудь этакое, чтобы у меня ни единого сомнения не осталось, а то, ты уж меня прости за откровенность, ежели честно, вот положа руку на сердце, клятвы у тебя какие-то неубедительные. Да... Сразу предупреждаю, папой-мамой тоже можешь зубы не заговаривать, не прокатит.
И тут Герку осенило:
- На зуб можно?
- На зуб? Который год в рабстве, говоришь?
- Пятый пошел.
- И у тебя что?.. еще зубы целы? - искренне удивился начальник тайной полиции.
- Ага! Зубы - наша фамильная гордость. У нас в роду ни у кого и никогда проблем с зубами не было. Бабка моя, долгожительница, царствие ей небесное, за день до смерти грецкие орехи щелкала.
- А ну-ка покажь, что у тебя там с зубами?
Герка разинул рот и позволил полицейскому оценить состояние своих зубов. Завершив дентальный осмотр, Антигриппа засомневался.
- Нет, ну надо же. Правда, что ли, пятый год пошел, как рабствуешь? А не врешь?
- Нет, чем угодно могу поклясться.
- Ладно, что с тобой поделаешь, валяй на зуб, мне даже интересно, как это у вас, на дне общества, этакими вещами разбрасываются.
- Зуб даю, все, что рассказал, - истинная правда, - выпалил Герка и закрепил свои показания принятым в таких случаях ритуалом: ногтем большого пальца и белым резцом (фамильной гордостью семейства Стратовых) издал характерный щелчок. Затем, скорчив гримасу висельника, тем же пальцем провел по горлу.
- Надо же! Чего только эти рабы не придумают, - усмехнулся полицейский. - А клятва-то ничего... Ничего, говорю, клятва-то!.. Впечатляет. Надо будет запомнить, только давай мы все-таки с этим делом спешить не станем, а дождемся лучше результатов ревизии... Вот тогда уж и зададим парочку наводящих вопросов шельме Амвросию. Пока же мы ему окромя гольных обвинений и предъявить-то ничего не можем, не так ли?
- Вы у нас закон и порядок, вам виднее.
- И то верно. А вот после ревизии посмотрим кого под арест, а кому и награду, - приосанился Антигриппа.
- Мне награды никакой не надо, - заявил Герка. - Я из чистого чувства патриотизму к вам пришел.
- Да я, собственно, тебя и не имел в виду. Но раз уж ты у нас такой бескорыстный, давай-ка я тебя, братец, своим внештатным тайным агентом сделаю, будешь мне за здорово живешь обо всем подозрительном, что в вашем банно-прачечном вертепе творится, докладывать. Только уговор, сообщаешь мне исключительно ту информацию, которая криминальный характер носит. Других подробностей я знать не желаю, хорошо? А насчет награды, это ты зря отказываешься. Может, подумаешь на досуге?
- Вообще-то, - не замедлил с ответом тайный агент, - есть у меня одна мечта.
- Надеюсь, она в пределах общедоступных приличий, а то знаю я вас, - насторожился Антигриппа. - Вашему брату только палец послюнить предложи, так вы всю руку по локоть так и норовите отхряпать.
- Что вы! Это все не про нас, моя мечта невинна, аки агнец на заклании.
- Ну, тогда валяй, делись своей мечтой, агнец ты наш.
- А желание мое таково, хочу, чтобы после кончины моей на преогромном куске белоснежного мрамору самым искусным мастером в Эфесе было высечено:

"Раб божий Германн, Пальмире Степанне низкий поклон шлет"


- Ничего себе, запросы! Скромнее надо быть, молодой человек. Скромнее.
- Других желаний не имею.
- Ну, хорошо. Раз у тебя иных пожеланий нету то, от себя могу пообещать... и только, что приложу к тому массу усилий, чтобы была исполнена твоя заветная мечта. А уж как там на самом деле получится, как говорится, поживем-увидим.
- И на том спасибо!
- Кушайте на здоровье... Слушай, может, ты мне как наставнику объяснишь, зачем тебе все это надобно.
Не хотелось Герке малознакомому человеку душу изливать, но пришлось. Учительский сынок - это вам не игрушки, это вам судьба!
- Хочется мне, чтобы веков этак через 20 с небольшим человек один у меня на Родине эту надпись на камне прочитал.
- А, понял, ты до славы жадный! А я было подумал... - обрадовался полицейский и закончил фразу интернациональным жестом возле виска.
- Ежели угодно, можно и так сказать, - согласился Герка и отправился задание выполнять.

IV


Весь последующий день прошел для новоиспеченного тайного агента под знаком "Испытание ангельского терпения старшего спиночесальщика".
Стократ и впрямь слыл среди местного населения самым толерантным надсмотрщиком за всю историю городской бани ?18. На многие выходки своих подопечных буквально сквозь пальцы смотрел. Стоило кому из рабов проштрафиться, он без малейшего промедления голову назад запрокинет, клешней харю свою рябую закроет и пялится сквозь растопыренные пальцы на нарушителя спокойствия, с немым укором. Пристально и с достоинством. Достаточно долго, чтобы каждый прочувствовал, что вот если сейчас, сию минуту Стократ своим зычным голосом арбайтена* на всю баню не объявит, тогда лучше бы и на свет было не являться.



КОММЕНТАРИЙ
**Arbeiten - (нем) работать. (Г.С).


На сей раз чаша его терпения перелилась через край. И не удивительно. Этот-то, из Россы который, как его... Ну, этот... из наших... из германцев то бишь... То клиента по координатам не найдет, то короб уронит (грохот на всю баню), то вообще встанет, как пень, посередь залы - не дозовешься. А под конец смены старшой даже трудиться перестал посматривать на нерадивого раба украдкой. Почто осторожничать, когда и так дальнейшая судьба этого охламона видна как на ладони. В открытую оценил состояние здоровья кандидата на должность гребца, пощупал бицепс, похвалил состояние ротовой полости. Говорят, у них это семейное. Везет же некоторым! Короче, доволен остался его физическими данными.
Герка тоже не слепой, прекрасно отдает себе отчет, куда, в какую степь, его судьба по наклонной плоскости катится. Море, конечно же, стихия прекрасная, но в плане комфорту при бане-то ему много веселее будет, да и струсил, проще говоря. С таким рвением бросился свое и без того уже безнадежное положение исправлять, что у следующего же клиента от усердия здоровеееенную мозоль на спине натер.
- Эх, ай-яй! - думает. - Это что ж теперь будет-то? А-а?
Но надежда в душе каждого человека до самого конца теплится. Авось пронесет нелегкая. Авось не заметит никто, каким сюрпризом подчас невинная банная процедура может обернуться. Взгляда с волдыря не сводит и скребком с чрезвычайной осторожностью работает, чтоб не коснуться ненароком больного места у ничего не подозревающего посетителя. Со страху сразу и о заговоре позабыл, и о камне с надписью. Перед глазами только болячка стоит, соку набирается, вот-вот лопнет от перенасыщения, да галеры в ближайшей перспективе все отчетистей да отчетистей на горизонте рисуются. Не приведи Господи, кому обнаружить такой брак в его работе - какими-то там галерами навряд ли тогда отделаешься.
Парень холодным потом изошел весь. А пот, будь он хоть холодный, хоть горячий, он ведь едкий. Зараза! Глаза заливает, чужую спину скрести при таких обстоятельствах без изъяну просто немыслимо. Вот и дрогнула рука спиночеса, да скребком по инерции прям по мозоли прошелся. Кожу с волдыря как бритвой срезал.
С мясом вместе.
Клиент аж волком взвыл, такой хай поднял, страх божий! А Герке терять-то теперь уже стало нечего. Побросал свои погремушки вместе с коробом (хороший инструмент, вещь дорогая, но жизнь подороже будет) и деру. Только в бане больно шибко-то не набегаешься. Через одного перескочил, другого обежал, а третий хвать за локоть и держит. Крепко так, не вырвешься, и голос, до боли знакомый, на ухо шепчет:
- Ну, здравствуй, мой дорогой! Не уважишь ли по старой памяти?
- Не до того мне сейчас, - попытался было вырваться из "железных тисков" спиночес. Да куда там!..
Витрувий же ему скребок в руку сует и дальше на своем настаивает:
- Бери скорее, кому говорят, дурья твоя башка. Не признал, что ли?
- Как не признать? Признал, только...
- Делай, что говорят. Пока время терпит, а то поздно будет.
Герка послушно скребок принял и давай спину римскому посланцу начесывать. Вокруг все носятся как угорелые, проштрафившегося раба ищут, а эти двое, как ни в чем не бывало, банные процедуры принимают. Витрувий паузу выдержал да как заорет на все помещение:
- Эй, мужики! А что случилось-то? Кого потеряли?
- Да Герку, раба-спиночеса.
- А что его искать, когда вот же он, мне спину натирает, - заявляет подлый римлянин и на бедолагу пальцем указывает.
Во, попал! - срезюмировал парень из будущего, скребок обеими руками покребче обхватил, чтоб отбиваться надежней было. А в бане непривычная тишина образовалась, только скрежет зубовный стоит.
- Да что случилось-то? Кто-нибудь может толком объяснить? - нарушил всеобщее молчание Витрувий.
- Да собственно ничего страшного. Пустячок, так сказать, - взял на себя роль толкователя происшествия старший спиночесальщик. - Вот этот вот пройдоха, вместо того, чтобы господам удовольствие доставлять, пошалить удумал. Одному из наших постоянных клиентов, имени по известным причинам назвать не берусь, мозоль на спине натер, а потом из того же самого озорства содрал ее с живого тела своим поскребком, с мясом вместе. Шалун!
- Ничего себе, шалости тут у вас! Спасибо, что предупредили, а то, кто его разберет, как ему в следующий раз пошутить вздумается?
- То-то и оно, что неизвестно. А от этого в первую очередь страдает что? - Стократ, как заправский дирижер, взмахнул руками и нестройный хор, а Герка вместе со всеми, пробасил отрепетированное:
- От этого в первую очередь страдает престиж заведения.
- Что ж вы такого опасного раба до сих пор не на привязи держите? Ему же прямая дорога на галеры!
- До сегодняшнего дня никаких нареканий в его адрес со стороны господ-посетителей не было.
- Надо же! Получается, что он только сегодня свихнулся, что ли?
- Не иначе, как только что.
- Это как же такое возможно? Ты же сказал, что он кому-то уже кожу со спины содрать успел!
- Ну, да.
- Ничего не понимаю. Как он мог с кого-то кожу сдирать и одновременно со мной беседу беседовать?
- Когда? В смысле беседовать?
- Да только что! Мы с ним почитай уже битый час на тему натурфилософии маевтикой маемся да мне вот спину начесываем. Так что, думаю, тут ошибочка вышла. Не того вы, ребята, раба потеряли.
- Скажете тоже. Не того! Того-того! У него даже короба нет, сами можете удостовериться.
- Так... запинали... в суматохе, - подсказал Герка.
- И то, верно, - почесал свой стократовский затылок старшой. - Кого же мы тогда ищем-то?
- Это ты у меня спрашиваешь? - улыбнулся посланец Рима и подмигнул то ли Герке, то ли Стократу, никто так и не понял.
- Да нет. Вопрос уже сугубо риторический. Отдыхайте, не смею вам долее докучать, - извинился старший спиночесальщик и с улыбочкой а-ля "Чего изволите-с" на щербатой физиономии объявил на всю баню долгожданный арбайтен. И раскланялся искать теперь уже не знамо кого.
А Герка тем же вечером составил на глиняной лепешке (другого писчего матерьялу под рукой не оказалось) секретное донесение следующего содержания:


"Подозреваемый наделен нетривиальными умственными способностями и сердцем добрейшего складу. О чем и спешу вас уведомить.

С низким поклоном,

Раб божий Герман"



Подсушил ее, как смог, при лунном свете и наутро без малейшей опаски, что кто-то его застукает в столь ранний час за этим недостойным занятием (щас!.. унизится благородный эллин до банального шпионажу за его ничтожеством!), собственноножно доставил свою депешу к дому начальника тайной полиции. Был там на стенке предусмотрен специальный ящичек, навроде почтового, но чуть побольше. Табличка на этом ящике указывала недвусмысленно на содержание корреспонденции - "Для доносов"

V


- А теперь чуть левее, нет-нет, ниже. Вот-вот-вот, ой как хорошо! - руководил Геркиным поскребком жрец храма Артемиды.
Проявился, наконец, пропадущий. А то Витрувий беспокоиться уже начал, куда это подевался прикормленный сотоварищ. Кого-то нового искать? На это опять-таки дополнительные вложения нужны, а где их возьмешь, вдали от Родины? Когда на старого, пока ручным не сделался, столько всякого барахла ушло! Аппетит у прихрамового мужа! Ого-го! Попробуй насыть-ка такое брюхо!
- Да не тяни ты, выкладывай, как прошла твоя ревизия? - теребил разомлевшего жреца римлянин.
- А все нормально, ничего не нашли.
- Что я говорил! Главное - внимание к себе не привлекать и тогда хоть весь храм целиком увози - никто и ухом не поведет, что здесь что-то не так.
- Это верно, - кивнул Амвросий, хотя слушал своего друга вполуха, весь отдавшись во власть долгожданной неги.
Наконец-то, жестокая нимфа Релаксения сжалилась над ним и посетила впервые за последние несколько дней. Даже языком шевелить неохота.
- Короче, следующую партию готовь, сегодня же и отгрузим, а то в Риме, думается мне, нервничают о природе задержки. И так три дня впустую простояли, - вернул жреца с небес на грешную землю римский подданный.
- Да вы что!.. К чему такая спешка?
- Это тебе тут хорошо. Все вокруг родное, все вокруг мое. А мне каково? На чужбине-то? Добро бы я по заграницам от безделья мотался или, скажем, на отдыхе был! Так ведь нет! Работаю как проклятый, кабы не работа, разве б тосковал я по родимым пенатам. Березки там и прочая ерунда. Мне с делами поскорей бы разобрать и восвояси. А мы с тобой еще об истинной цели моего визита всерьез и не начинали говорить.
- Что за цель? - продемонстрировал деловую хватку блюститель древнегреческой духовности.
- Статуя мне нужна.
- Какая такая статуя? - оторопели в унисон Герка и Амвросий.
Причем, оба в голос. Раб так увлекся подслушиванием, что совсем техника безопасного шпионажу из головы вылетела. Испугался, что выдал себя. Да кому он больно сдался сто лет! Витрувий от него только отмахнулся, как от назойливой мухи. Не мешайся, мол, не до тебя сейчас. А Амвросий вообще ничего не заметил, только прикрикнул на парня, чтоб не останавливался, чес не прекращал.
- Что за статуя-то? - поинтересовался жрец.
- Тебя пока еще не изваяли, придется ограничиться Артемидой, - попытался отшутиться Витрувий.
Но когда дело доходит до воровства, жрецы любых конфессий шуток вообще не приемлют. Они нервничать начинают:
- Это ты сейчас на сисястую намекаешь, что ли?
- Эх, зря я с тобой связался, Амвросий!
- Довольно обидные ваши слова, после всего того, что я для вас сделал. Да кабы не я...
- Я твоих достоинств не умаляю. Что ты! Я о другом сожалею.
- Что же во мне есть такого, что вам не по нраву?
- Не любишь ты искусство, Амвросий. Вот о чем печаль моя.
- С чего бы это у вас такой неверный вывод обо мне сложился. Вроде поводов я не давал.
- Небрежные замечания по поводу женщин выдают в тебе полного невежу в области архитектуры. Ионической школы, в частности. Только человек напрочь лишенный чувства прекрасного способен назвать статую богини плодородия Артемиду, выполненную в лучших традициях ионической школы, сисястой.
- А чего я такого сказал-то? Сисястая она сисястая и есть.
- Истину говорят, что нет пророка в своем отечестве. Ведомо ли тебе, уроженцу Ионии, что ваша архитектурная школа основана на красоте женского начала? В женщине все прекрасно и глаза и сиськи, тьфу ты пропасть, и грудь. Абсолютно все. Ионические матера поняли это давным-давно и основали на том свою традицию.
- Скажете тоже! По-вашему, все другие школы хуже?
- Нет! Что ты! Все они хороши по-своему. Но ахейская - как-то скупа, дорическая - чтой-то глаз не радует, слишком много в ней мужского. И лишь, глядя на произведения ваших местных умельцев, душа наполняется сладостным трепетом, совсем как при виде прекрасной женщины.
От нахлынувшего умиления у Витрувия аж дыхание перехватило.
- Вашими бы устами да амброзию пить, - охолонил его приземленный жрец, - а вы грабежом занимаетесь, вот храмы оскверняете...
- А никто их, эти ваши храмы и не оскверняет, - вспыхнул римлянин. - Мы просто перевозим красоту из мест, где ее недостаточно высоко ценят, туда, где к ней отнесутся с должным уважением.
- Дозвольте полюбопытствовать, ну и как вы собираетесь нашу Артемиду Сисястую того... с должным уважением?
- Как-как... Ну не каком же! Ручками, конечно!
- Но она же огроменная! Как ее на руках вынести?
- Скучный ты человек, Амвросий. Женщины для того и созданы, чтобы их на руках носили. Но тебе этого не понять. Твоя забота - всего-навсего нам доступ к ней обеспечить.
- Ничего себе! Всего-навсего! - присвистнул жрец. - Вам легко говорить, доступ обеспечить. Вы ничем не рискуете, а мне-то каково?! Вы об этом подумали? Да я сна и покою лишился, как только в эти ваши игры стал играть!
- А мне-то какая разница, - отрезал Витрувий. - И вообще... не трясись ты! Бери вон лучше пример с этого... - римлянин пробежался взглядом по банной публике и остановил свой выбор на Герке, других из-за плохой видимости эталоном спокойствия обьявить не решился, - вон, с Германна пример надо брать.
- Какого еще Германна?
- Друга нашего, который спину тебе натирает.
- Друга?! Ничего себе! - остолбенел Амвросий. - Так он же раб!
- И что с того? По-твоему получается, ежели человек в неволю попал, то у него теперь уже и друзей быть не может?
- А как же иначе? Конечно, нет. Откуда они у раба-то возьмутся?
- Бесчувственный ты человек, а еще жрец. Ты лучше оцени, как он на деле сосредоточен, Для него сейчас кроме твоей волосатой спинищи в мире вообще ничего не существует. Твоя спина - это некая модель вселенной в миниатюре. И все твои бородавки и прыщи - своего рода небесные тела, которые хороший спиночес считает своим профессиональным долгом филигранно обойти. Для него это дело чести.
- Да ну!
- Вот тебе и да ну!
- Вам-то откудова это все известно? - глуповатая улыбка так и застыла на лоснящемся от жира и влаги лице
- А я, друг мой, в свое время детально этот вопрос изучил. Это была тема моей выпускной работы на последнем курсе Академии. Практическая же часть ее заключала в себе полугодичное проживание в среде римских спиночесальщиков.
- Так это вы про римских все знаете, наши-то ни о какой такой чести и слыхом не слыхивали.
- А вот давай у раба спросим. Эй, уважаемый, просвети насчет одного скользкого моменту, есть ли чувство профессионального долга у спиночеса или нет?
Герка же не знает, чего конкретно от него ожидают, потому уточнить сообразил:
- А вам какой ответ более симпатичен, положительный аль нет?
- Удивляешь ты меня, Германн. Вроде, неглупый парень, а таких простых вещей понять не можешь. Конечно же, положительный!
- Ну, тогда не жалуюсь.
- Молодец! - одобрил его сметливость Витрувий. - Вот и нам с тобой, Амвросий, всегда бы так. Пробудился ото сна, выполнил свое истинное предназначение, и снова в спячку. До следующего разу. Красота! Никаких нервов, истерик, преждевременного облысения. А ты... Эх, уйди с глаз моих! Мне тут с нашим другом кое о чем пошептаться надо.
- Так ведь я еще и помыться не успел...
- Дома домоешься, - взрычал на него римлянин. - Уйди, кому говорят!
Как и в прошлый раз жрец послушно удалился, понурив голову. Витрувий же, не торопясь начать обещанный разговор, как-то по-особенному, я бы даже сказал, с нескрываемой теплотой поглядел на спиночеса.
Неужели про доносы пронюхал? - подумал Герка, но речь-то о другом пошла. Совсем о другом. Ни к шпионажу, ни к преступности вообще никакого касательства не имеющему.
- Гер, я тут вот о чем подумал, - сказал Витрувий. - Может, махнем со мной вместе в Рим? Помнишь, прошлый раз ты что-то там про запределы трепался?
- Было дело. Запределы - это хорошо, только все это чистой воды бахвальство было. Брехня, иначе говоря. Нельзя нам пределов города покидать без особого на то разрешения городских властей... Бумага должна быть официальная на руках от самого архонта-стратега. Или, как вариант, в сопровождении хозяев. А собственник у бани каков? Собственник у нас коллективный. Это по моим скромным подсчетам, человек двадцать, не меньше. Да я всех своих хозяев и в лицо-то не знаю. Правда, по спине кое-кого могу еще определить. Но опять-таки не всех. Вот и получается, что невыездные мы до тех, пока нас кто-нибудь не перекупит.
- Ну, а если я тебя из полона-то выкуплю. Поедешь?
- Тогда, пожалуй, никаких препятствий не предвидится, только вам-то это зачем? У вас в Риме что, перебои с хорошими спиночесами?
- Да при чем здесь спиночесы! Полюбился ты мне Германн, из далекой Россы. Чую я в тебе родственную душу, а спроси, почему, сам не знаю, просто видеться с тобой для меня отрада немалая.
Час от часу не легче! - призадумался раб. Случалось в жизни всякое, но чтоб вот так неприкрыто!.. До него еще никто настолько чистосердечно не домагивался. - Вы меня, конечно, извиняйте за откровенность, господин хороший из вечного города, но я здесь как-то не по этой части... Я тут с поскребком управляться приставлен.
- Чтой-то не пойму я... Ты это сейчас о чем?
- Чего тут непонятного. Натурал я!
- Ха-ха-ха, - расхохотался Витрувий, - то-то я смотрю, ха-ха, ты в лице переменился. Ну, брат, насмешил. Скажу тебе по секрету, только между нами... Смотри, никому не сболтни, я ведь тоже здесь не по этой части. Ха-ха-ха! Натурал, говоришь? Мо-ло-дец! Все больше и больше ты мне нравишься...
- Что смешного-то?
- Прости, глупо довольно-таки получилось. Видишь ли... Э-э-э... Как бы тебе это подоходчивей объяснить?.. Бездетный я. Понимаешь, богатства всю жизнь скапливал, камушек к камушку, сестерций к сестерцию, целую гору Эльбрус из сокровищ сложил, а наследника нет, вот и подыскиваю себе достойного преемника, кто будет всеми моими несметными капиталами после моей кончины ворочать. Ну что? Теперь дошло?
- Гхм... - прокашлялся Герка, а то чтой-то в горле запершило. - Гхм... гхм... Заманчивое предложение... как-то... кхе... кхе... неожиданно... мне бы подумать малость.
- А что тут думать, соглашайся. Будешь мне заместо сына, я тебя в обучение отдам в самое престижное заведение, как сыр в масле кататься будешь. Ну что, Гер? Соглашайся, а?
- Можно, я ответ не сразу дам, а... а постепенно?
- Как знаешь. Когда надумаешь - скажешь. Пока я в Эфесе, мое предложение остается в силе.
- Не могу обещать чего-нибудь определенного, но что-нибудь да надумаю непременно, это уж будьте спокойны.
На том вроде и распрощались, но это с точки зрения Витрувия. Для тайного же агента встреча только тогда по-настоящему и начинается, когда подозреваемый к нему свежепочесанной спиной повернулся.

VI

Из секретного донесения внештатного агента Германна Стратова начальнику тайной полиции города Эфесу Антигриппе (Феофану Корнелиусу) датировано 02.08.356 г. до н. э. (по новому стилю).


"Подозреваемый - большой дока по части архитектуры. Очень любит женщин. Это не предосудительно, но что-то криминальное в этом есть.

С низким поклоном,

Раб божий Герман"



VII


Их было тринадцать. Ровным счетом чертова дюжина. Если, конечно, не считать Амвросия. А Герка его и не посчитал, уж больно не вязался его желеподобный образ с остальными статными красавцами. Хотя и на нем тоже был надет маскировочный хитон темно-зеленого цвета. Только, если бы не его необъятное брюхо, Герка бы вряд ли вообще кого-нибудь разглядел, когда они приближались к храму Артемиды со стороны осушенного болота.
Вся группа из тринадцати человек - в одном из них Герка сразу признал Витрувия - крадучись, миновала алтарь и, рассредоточившись по периметру Артемисиона, притаилась за колоннами. Затем жрец, озираясь по сторонам, подкрался на цыпочках к входным дверям и простучал условный сигнал. Нечто очень похожее на гимн бессмертного римского легиона, "Юпитер, храни вечный город!" Герка имел возможность хорошо запомнить его мелодию, поскольку неоднократно слышал, как его постоянный клиент насвистывает именно этот бравурный мотивчик.
Дверь тихонько растворилась, приглашая злоумышленников пройти внутрь.
Трудно сказать, сколько они там находились, но, должно быть, достаточно долго, потому что Герка успел со скуки задремать (ничего же не происходит!), а когда проснулся, возле храма уже стояло восемь телег, полунагруженных храмовым добром. И вокруг них полным ходом кипела работа. Заговорщики подобно тараканам ползали вверх-вниз по колоннам, снимая с них все скульптурные украшения. И уже совершенно оголили фриз, канитель, фронтон и что-то там еще...
Герка, пока наблюдал за ними из своего укрытия, все недоумевал. Как же так? Почему никто их не остановит?
Ладно, пока заговорщики передвигались по пересеченной местности, их маскировочные костюмы имели какой-то смысл, но стоило им притвориться тараканами, вся их болотная маскировка полетела ко всем чертям. Но... мимо проходили люди, не замечая ничего подозрительного.
Мучимый этим вопросом, а отчасти скуки ради, чтобы снова не заснуть, Герка принялся экспериментировать с собственным зрением и нашел-таки единственное и правильное объяснение этому феномену, теперь уже эмпирическим путем доказанному.
Все древние греки страдали поздневозрастным косоглазием. Если посмотреть на кончик собственного носа, то этих псевдотараканов не видать. Сколь ни бейся. Кстати, не этим ли и объясняется тот факт, что у античных статуй пустые глазницы. Согласитесь, ну кому охота быть запечатленным в памяти потомков с этаким дефектом зрения.
Когда вся лепота с внешней стороны храма была снята и мирно покоилась в ящиках на телегах, люди в хитонах принялись выносить внутреннее убранство Артемисиона.
Герка со всех ног бросился к дому Антигриппы. Ясно, что храмовое добро складируется где-то вне стен города, куда доступа банному персоналу нет и само собой не будет, пока он этим чертовым ошейником окольцован. Вот и получается, что без начальника тайной полиции никуда! Хотя этот старый лис мог бы и предусмотреть подобный исход операции. Пропуск заранее выписал бы, что ли. И хлопот бы никто теперь не знал. Антигриппа же опять начнет резину тянуть, ходить круг да около, а тут действовать нужно. Вот и пускай действует. Сам-то Герка много ли наследит, когда всяк за ошейник норовит ухватить да вознаграждение с бани стребовать. Охотничков таких в любое время независимо от географического местоположения было хоть отбавляй. Потому, чтобы избегнуть неприятных встреч и последующих проводов, решил Герка действовать сообразно с принятыми законами той страны, в которой оказался, предстал по всей форме пред ясны очи начальника тайной полиции
- Да, - протянул Антигриппа, - наворочал ты дел. Разгребай теперь.
- Так вы мне тогда ошейник на время официально снимите, да из бани на три дня отпросите, скажете, что я все это время у вас на дому работать буду, раз сами шевелиться не желаете.
- Ты понимаешь, что это значит для человека моего положения, публично подобные вещи декларировать? Вдумайся, начальник тайной полиции с рабом-спиночесом приватно время проводит! Ойушки - ой! Подведешь ты меня под этот... как его... ну у вас в Россе заведение... где одни мужики, сам же рассказывал...
- Монастырь, что ли?
- Вот-вот, именно что под монастырь.
- Да в чем сложность-то? Мы часто на дому работаем.
- Опозорюсь я с тобой, Германн! На всю Элладу опозорюсь! Ты мне это... репутацию не порть. Ишь чего захотел, спиночеса мне на дом!
- Три дня всего прошу. Три!.. И вся банда у вас в руках с поличным будет. А так... на свой страх и риск пределы города покидать... меня сразу же за прогул от работы отстранят, и тем же вечером на галеры отправят. Где тогда тайного агента сыщете? Так что, вы уж поспособствуйте, я как-никак ваше задание выполняю.
- Ладно, забудь об этом. Ты ничего мне не говорил, я ничего от тебя не слышал, лады? Вот проведем внеочередную ревизию и тогда предъявим счет шельме Амвросию...
- Да слышал уже! Сто раз об этой вашей ревизии говорено-переговорено, а воз и ныне там! Пока вы со своей ревизией прособираетесь, нечего ревизировать станет.
- Это почему? Может, ты и не заметил, я ведь тут тоже без дела не сидел. И в храме был и с приятелем твоим Амвросием беседу имел. И даже оценил на глазок размер нанесенного ущербу. И знаешь, что интересно? Ничего из того, что ты перечислил, не пропало. И лепоты, и волюты, даже фронтон и тот на месте. Может, тебе приснилось все?
- Но я же только что собственными глазами видел, как...
- Вот и меня этот вопрос мучает. Толи ты мне арапа заправляешь, толи и впрямь банда профессионалов орудует. Только чем занимается, хоть убей, не пойму. Как такое в голове может уложиться? Все вывезли, а все на месте осталось. Дичь какая-то.
- Так как все-таки насчет отгула-то, а?
- Даже не думай. За службу спасибо, но не дай Бог, твои слова после ревизии не подтвердятся - ты у меня как о великой милости на галеры проситься будешь. Это я тебе обещаю. И еще, насчет доносов хотел с тобой поговорить. Ты их хоть бы обжигал, что ли, для приличия, прежде чем вышестоящему руководству на рассмотрение подавать. А то, как-то... неуважение, что ли, получается - мокрыми-то лепешками мне казенный инвентарь загаживать.
Герке неужто в своих нетрадиционных отношениях с огнем этакому тюте признаваться. Толки пойдут, домыслы, потому просто соврал:
- Это у меня почерк такой, шпионский стиль работы.
- Стиль так стиль, что с тобой сделаешь. Только уж больно неаккуратный у тебя почерк. Эх, молодежь, и чему вас только в этой вашей Россе учат? - посетовал старик и отправился в ареопаг очередной нагоняй получать, за разгул античной преступности.

VIII


- Беда, Витрувий! - заорал на всю баню Амвросий, едва ворвался в гостевую залу. В таком состоянии Герка его еще не видел. Обычно ухоженные локоны были всклокочены и заметно поредели. Должно быть, на голове только что выщипывалась тонзура.
- Ну что у тебя на сей раз стряслось? - как всегда невозмутимо спросил римлянин.
- Все... Все... Все пропало! - всхлипнул толстяк и упал на колени, затем, воздел руки к потолку и, ручаюсь, что именно таким хэндехохом продолжил движение по гостевой зале. - Нас... Нас... Нас выследили!
- А это с чего ты взял?
- Антигриппа уже который день в храм наведывается. Все вынюхивает. Здесь что-то нечисто.
Слава тебе Господи! Проняло, наконец-то! - подумал Герка.
- Человек в храм заглянул, от суетных мыслей отрешился, время нашел о вечном подумать - и уже что-то не чисто! Ты же радоваться должен, одним прихожанином больше, - сказал Витрувий своему подельнику.
- Нет, нет. Я знаю. Донесли на нас, чует мое сердце. Ой, донесли!
- Да кому доносить-то? О деле знают только ты да я, да мы с тобой. Так что ты пореже бы сердце-то слушал. Глупое оно. Прислушивайся к голове, она не подведет. Уверяю тебя.
- А почему тогда он мне всякие каверзные вопросы задает?
- Что задает?
- Вопросики. И у каждого вопроса свой подвох имеется.
- Например?
- Не замечал ли я чего-нибудь подозрительного в последнее время в самом храме и в его окрестностях.
- Ну, а ты?
- А я что! Конечно, говорю, ничего подозрительного не замечал. А он дальше интересуется. А не пропадало ли что, часом? А я, нет, говорю, не пропадало и тому доказательство - только что с успехом прошедшая ревизия. А он мне, знаешь что?
- Что?
- А не назначить ли нам внеочередную ревизию. Вот и проверим, все ли на месте.
- Да что они там... с этими ревизиями! С ума все посходили, что ли? - загрустил Витрувий. - Все равно ведь не найдут ничего. Только время впустую потратят. Ну что за люди - ни себе, ни другим!..
- Так что скажешь-то?
- Что скажу, что скажу! Дело - дрянь. Вот что скажу!... Без доноса явно не обошлось... Мда... Кто бы это мог быть?
- Кто-кто! Да это ваш голубчик, чай, небось и донес кому следует, - кивнул на Герку жрец храма Артемиды.
Вот как-то сразу, с самой первой встречи этот жирный боров нашему парню не приглянулся. Не то, что Витрувий. Совсем другой человек.
- Ты сам понял, что сказал? - вступился за раба римлянин.
- А что такого я сказал?
- Ты думаешь, ты сейчас спиночеса оскорбил? Да ему вообще пофиг на то, что ты о нем думаешь. Он в отличие от тебя все время делом занят и не слышит ничего, его не касаемого.
- Откуда тогда Антигриппа про наши дела в курсе?
- А это тебя надо спросить. Уважаемый, чуть левее, - обратился он к Герке. - Да-да, ой как хорошо. Амвросий?
- А?
- Ты сам никому, случаем, не проболтался?
- Что вы! Как можно? А раба вы все же зря со счетов скидываете.
- Ты не понял, что в первую очередь ты меня своими подозрениями унижаешь? По-твоему, моя диссертация, на которую я два с половиной года жизни угробил, и мне еще эти дураки-профессора на защите, стоя, аплодировали... Эта моя диссертация сестерция ломанного не стоит?
- Драхмы, - поправил его Амвросий.
- Чего?
- У нас говорят, драхмы ломаной не стоит.
- Да кому какая разница, как у вас говорят! Ты Герку моего не трожь. Слышишь? Я за него любому глотку перегрызу. Это скорее я сам кому проболтался в подпитии, чем дружок мой на меня донос настрочил! Или я совсем из ума выжил, или я в людях так и научился разбираться. Дорогой мой, - снова вспомнил он про спиночеса, - чтой-то ты сегодня рассеян, случилось что?
- Нет-нет, все в порядке, - взял себя в руки тайный агент. - Просто я тут на досуге о вашем предложении подумал.
- Ну и... надумал что-нибудь? - оживился Витрувий.
- Н-н-нет еще.
- Думай тогда, пока время терпит. Вот здесь, чуть пониже, ой как хорошо. Амвросий, сдается мне, что все-таки это ты, и никто иной, своими истериками на нас беду накликал.
- Конечно, чуть что не так, так сразу я!
- А что? Мне такой расклад много ближе и понятней. Не я же в самом деле гетерам во сне проболтался. Хорошо, хоть вывезли почти все.
Да что ты будешь делать! Как же так! - подумал Герка. - Все вывезли, а все на своем месте стоит, как стояло. И Амвросий этот чего тогда трепещет. Неспроста, ой неспроста. Что же тут за интрига такая?
- Когда на сей раз ревизоров ожидаешь?
- Откуда мне знать. Сроки в строжайшей тайне содержатся.
- Да что ты говоришь! Тогда самое время залечь на дно. А там и посмотрим, что из этого выйдет. Да не паникуй ты раньше времени, все утрясется. Что искать они наверняка не знают.
Той же ночью Герка самолично отправился в храм Артемиды улики собирать. Должна же быть в этом деле хоть какая-то зацепка. Ну могут люди, такого просто не бывает, на протяжении длительного времени против целого города злоумышлять, и чтоб никаких следов после себя не оставить. На Антигриппу все равно никакой надежды нет. Не навредил бы только со своими излишними шевеленьями, ежели сподобится, конечно.
Как же это так ловко у них получается? Все на месте, и ничего не тронуто! А вывозили тогда что, если все на месте осталось? Чтоб его с толку сбить? Да быть такого не может!
Посетила его голову догадка одна, но прежде всего, чтобы на суд публики ее предоставлять, самому во всем разобраться необходимо. А так, с одними гольными умозаключениями его никто и слушать не станет. В чем, в чем, а в этом прав Антигриппа, старый лис. Вещественные доказательства нужны, чтобы слова твои в суде не пустопорожними оказались.

IX


Внутри Артемисиона царил не то слово - мрак, тьма-тьмущая. Хоть глаз коли. То ли рамы в то далекое время еще вставлять толком не научились, то ли просто в заводе не было храмы окошками украшать, или форточников боялись. Кто их теперь разберет? А какой смысл впотьмах расследование проводить? Потому оставил Герка двери слегонца приоткрытыми, чтоб хоть что-то разглядеть.
Лунный свет тонкой линией разделил пространство внутри здания на две ровные половины, а все равно, щурься не щурься, кроме разве что громадной статуи плодовитой богини ничего не видать. У скульптора, несмотря на все дифирамбы, которые давеча расточал в адрес малоазийских умельцев визитер из Рима, по всей видимости, нелады были с женским полом, и не иначе как анатомический идиотизм нет-нет а и посещал его в часы вдохновения. Где это он натурщицу с доброй полусотней сисек раскопал? По определению, кто-то же должен был позировать античному художнику... И впрямь Артемида Сисястая!..
Должно быть поэтому возле ног чаровницы маленький статуй бога Пана притулился, так же непропорционально развитого в сексуальном плане. Герка сразу, не раздумывая, умыкнул малыша за пазуху, чтобы при свете дня проверить свою догадку. Хоть какой-то трофей. Авось не напрасно, если вывезли почти все.
Только собрался выскользнуть наружу, как полнозвучное "Кто здесь?", многократно ударяясь о высокие стены, пошло гулять под сводами храма. Раб нырнул в ближайшую темную нишу, приказав себе не дышать... Вообще не дышать... И чем дольше, тем лучше...
Заприметил его или нет тот, кто осмелился в столь поздний час нарушить своим окликом покой Артемисиона?
А если и заприметил, то признал ли? В этакой-то мгле!..
Бум-бум-бум!.. - отбивало набат бедное рабское сердце.
- Кто здесь? Витрувий, это ты? - прохрипел человек, застывший в дверном проеме.
Именно так скорей всего и чувствует себя трусливый домашний грызун, когда до его мельтипизерных мозгов наконец-то доходит, что загнан в угол... И пробил час подвига...
Рискуя обнаружить свое присутствие, он все же выглянул из укрытия на долю секунды. Все стало на свои места - выход из ловушки ему преградила знакомая тучная фигура, с факелом в руке.
Сполохи пламени устроили бешеную пляску по стенам здания, Герка из последних сил, сжав зубы, собрал в кулак всю свою волю, чтобы не наброситься на жреца.
Не время, совсем не время врожденную слабость показывать. На первом месте сейчас краденый статуй. До Антигриппы вещдок в целостности бы донести. А все остальное потом. Эх, жаль, канистрочку-то он с собой не догадался прихватить.
Амвросий будучи хозяином положения, не торопясь, фактически нога за ногу лениво приближался все ближе и ближе к языческой богине, вглядываясь во мрак... еще пара шагов и... Геркино инкогнито будет раскрыто, и тогда прощай и эмиграция, и безбедное существование в вечном городе. Э-эх!.. Была не была!..
Маленький, но достаточно увесистый статуй греческого божка опустился на голову жреца. Удар был не то, чтобы смертельным, но отвлек на некоторое время Амвросия на более насущные нужды от разгадывания головоломки, кто же на них с Витрувием доносы строчил. Он услужливо прилег на холодный мраморный пол и позволил Герке беспрепятственно выбраться из храма.
Статуй же, как и следовало ожидать, разлетелся на мелкие куски, чем и подтвердил сумасшедшую теорию внештатного филера относительно кражи храмового имущества в особо крупных размерах.
Оказалось, что все, что римляне вывезли из Артемисиона, было заменено суррогатом, искусно выполненным из гипса, и некоторое время с успехом походило на оригинал.

***


Запыхавшись, практически уже возле дома начальника тайной полиции, Герка скорее ощутил, чем увидел зарево за спиной. Его будто ожгло изнутри.
Занялось, ой как занялось пламечко-то!
Пожар!.. Пожарище!... Пандемоний!.. И все это на месте храма!
Движимый одним-единственным животным инстинктом, хотя разумом-то понимал, что зря вот этак-то поступать. Ой, зря! Даже оборачиваться назад не следовало... Нет же! Глянул... и, сломя голову, бросился как всегда спасательные работы проводить.
Только все без толку. Да и вообще довольно-таки жалкими выглядели эти его потуги пламя сбить, учитывая грандиозность катастрофы. К тому же, когда народ собрался, на месте некогда величественного Артемисиона все равно уже одни обугленные головешки небо коптили.
Сколько ни потрясал он в воздухе гипсовым фаллосом, все, что осталось от краденого статуя, сколь ни взывал к благоразумию свободных граждан городу Эфесу, никто не поверил в его догадку насчет хитроумных римлян, простоватых греков и продажных жрецов.
Кого на пепелище в иступленном состоянии рассудка первым застукали?
Герку Стратова! Раба-спиночеса - человека с подмоченной репутацией.
Кто больше всех шуму вокруг этого безобразия поднимал?
Опять же он! К тому ж, для вящей убедительности, самого начальника тайной полиции усиленно очернить пытается. Дескать, осведомлен был о происках каких-то там мифических злодеев загодя... А тот (ну, разумеется) ни сном ни духом. Тоже мне нашел свидетеля!
Антигриппа, человек осторожный, вместо того чтоб поддержать бедолагу, на самосуде (он, кстати, тогда же и состоялся самосуд-от) показал, что знать не знает раба этого сверхнаглого, - как бишь там его кличут-то?.. Гера Стратов?.. Нет, ранее не доводилось встречаться. Ни-ког-да. И присягнул как-то по-новомодному, со щелчком.
А пострадавшие греки цедят сквозь зубы:
- Из германцев, что ли, будешь?
- Фами фы фафыффы! - прошамкал Герка беззубым ртом - так они его своими тупыми вопросами достали - и сплюнул в кровавую жижу, что за пару секунд общения с древними греками под ним образовалась, свои последние, некогда белоснежные, остатки фамильной гордости семейства Стратовых.
- Да нет, не из германцев, - ответил за него Антигриппа. - Я этих германцев в свое время хорошо изучил. Этот фрукт куда опаснее будет. Мне доводилось, по долгу службы, краем уха слыхать - а что вы хотите, работа у меня такая, все про всех знать - что будто бы этот самый раб... Вот этот вот самый, возмечтал, имя свое в камне увековечить. А уж каким образом паршивец грезу свою осуществить задумал, откуда ж было знать. Так что уж не обессудьте - недогляд, конечно, с моей стороны вышел, но я ни в чем не виноват. Наша прямая обязанность - преступников вылавливать, а насчет сумасшедших, все вопросы адресуйте Эскулапу или, на худой конец, Гиппократу. Они у нас лекари человеческих душ и любую хворь за версту должны были учуять. Их пациент набедокурил, им и ответ держать.
А вы как бы на его месте поступили? Доказать-то ничего уже невозможно. Храм все равно заново восстанавливать придется. Да к тому же, ежели здраво-то все взвесить да рассудить. На одной чаше весов какой-то малознакомый человек, раб (он ему и раньше-то не особо нравился, да и не по чину ему вообще-то с каким-то там спиночесом шашни разводить), а на другой - жрец, не последний человек в государстве.
Вот и делай свой выбор по совести. Неизвестно, еще каким боком эта совесть к нему потом может повернуться, а у него как-никак жена да дети.
Ну, нет ему никакого резону - на сторону раба становиться!
Ой! Гера, Гера! Не я ли тебя увещевал: "Никакой, Гера, самодеятельности". Говорил же, давай дождемся результатов ревизии и лишь тогда вдарим этим матерым специалистам по первое число. А теперь поздно уже что-либо доказывать. Так что извиняй, мил человек, а у нас в гигиенических традициях Древнего Мира черным по белому прописано, руки мыть как минимум пять раз на дню.
Потому суд над Геркой был суров и недолог, в основном благодаря его неофициальному покровителю, начальнику тайной полиции города Эфеса.
Что сталось дальше с нашим парнем, было превращено в тайну за семью печатями. Но, судя по тому, что древние греки вдруг ни с того ни с сего условились промеж собой забыть безумца Геру Стратова, можно предположить, что какими-то там вшивыми галерами он вряд ли отделался.
Общеизвестно, что, только совершив что-то в крайней степени ужасное и гадкое, человек, придя в себя, изо всех сил старается позабыть о содеянном злодеянии. Что же касается чужих ошибок, как бы отвратительны они не были, их скрупулезно фиксируют в анналах истории и добросовестно передают из поколения в поколение.
Это заложено в самой природе человека.
Поэтому, ставшая хрестоматийной фраза о безумном поджигателе, на самом деле призывает забыть не саму жертву самосуда, имевшего место в городе Эфесе много веков тому назад, а то с какой нечеловеческой жестокостью обезумевшие граждане и гражданки с ним расправились.
Должно быть, именно поэтому некоторое время спустя, уже будучи на заслуженном отдыхе, летописец и переложил всю эту историю на дорогостоящий пергамент. Дабы обелить в глазах потомков безвинно пострадавшего патриота. А отчасти, чтобы человек один в далекой и непостижимой его уму Россе получил-таки низкий поклон от Германна Стратова. Пусть и 23 века спустя, а все равно весточка-то дошла.
В самом же конце послания имеется некий автограф, который, к сожалению, сохранился менее всего остального текста, но мы с отцом Прохором все же ухитрились расшифровать имя древнегреческого автора.
Заканчивается манускрипт таковыми словами:
"Раб божий Антигриппа руку в сему приложил"


к оглавлению



Этюд 7. День космонавтики

(тушь, шелк)



Мы в Богумилове всемирный день космонавтики первого апреля празднуем. Не оттого, что нам от всего остального человечества выделиться охота, просто именно этого числа на самом-то деле и состоялся запуск первого в мире межпланетного космического корабля с живым человеком внутрях. Достижение это, как и многие другие великие открытия, совершено было чисто случайно. Исакия Ньютона под яблоньку-то ведь тоже отнюдь не за законом всемирного тяготения черти понесли! Вот и мы никакого космоса покорять не планировали. Это я вам со всей ответственностью заявляю. Уж мне ли, идейному вдохновителю легендарного полета, этого не знать! Не кто иной, как ваш покорный слуга, добрых полгода будущего пилота обрабатывал, чтоб тот хорошенько проникся идеей бескорыстного служения чистой науке. Все свои знания про параллельное летосчисление парню за просто так передал. Кто ж тогда мог предположить, что наш скромный эксперимент, сугубо локального значения, последствиями мирового масштабу обернется?
Сам же коридор в параллельный мир я во сне обнаружил.
Сплю я, значится, в своей постеле, никого не трогаю, и вдруг голос откуда-то свыше, совершенно отчетливо, у меня в голове раздается:
- Диоген, встань, - говорит, - и выйди из дому вон.
Ну, я к таким заявлениям всегда относился с должным уважением, поскольку еще задолго до меня многие великие ученые мира сего, любой отрасли науки, прибегали к помощи подобных сновидений. Для детального ознакомления со своими будущими открытиями. Потому, вышед на крыльцо, я сразу же увидел громадного размера дыру в звездном небе. Дыра эта была практически неразличима по цвету от всего остального небесного свода. Только безошибочное чутье естественноиспытателя подсказало мне, что она там есть. Да и дальнейшие исследования показали, что по краям коридора все же можно узреть едва уловимое белесое свечение. Но это очевидно только в том случае, когда используешь весьма значительной силы лупоскоп. А так... Ну ни дыры же не видать!
С тех самых пор я с логарифмической линейкой ни на миг не расставался, даже ко сну (тем более ко сну) вместе с ней отходил.
Измерительные работы показали, что коридор расположен на высоте 1472 м над уровнем мирового океану (это на 1396,35 м выше центрального купола собора Флорищенской обители) и достаточно широк, чтоб сквозь него смог свободно пройти средних размеров паровоз.
Итак, дело за малым оставалось, можно сказать, совсем ничего, - покорить недосягаемую вершину. Конечно, еще кое-какие детали для создания самовзлетающей в небо конструкции также не помешали бы. А для осуществления этого замысла мне технически-подкованный доброволец до зарезу был надобен. Из молодых желательно, чтоб перегрузки смог выдержать и живым из путешествия возвернуться. Иначе кто мне отчет об увиденном делать будет?
Кандидата я среди наших местных татар облюбовал. Одна семья у нас еще до революции осела. Свое хозяйство вела. Единоличное. А парень в колхоз записался, против воли родителей. Шустрый такой паренек, взгляд открытый, улыбка - хоть в кинематографе заглавную роль предлагай. Как уж там его на их татарский манер звали, врать не стану, а так с удовольствием на Юрку откликался. Бывало, сядет за трактор, ямочками на щеках всех девок очарует, да как гикнет по-молодецки:
- Но-о! Пошли, родимые!
Трактор сам собою заведется и в поле вместе с механизатором укатит. Чудо, а не парень!
Поначалу-то Юрка крайне скептически к моей задумке отнесся.
- Старый, ты в своем уме? Комбайн у колхоза выкрасть?! Повяжут же!
- А ты на меня все вали. Скажешь, что это Диоген во всем виноват, тебя и отпустят.
- Хорошо тебе рассуждать. Отпустят! Ты свое уже пожил, а у меня вся судьба на десять лет вперед по минутам расписана. Столько интересного еще пережить предстоит! Думаешь, охота в столь юном возрасте климатические условия на более суровые менять?
- Юрик, будь другом, пособи... Ну очень нужен новый комбайн.
- Ой, повяжут, как пить дать, повяжут, - наотрез отказывался от участия в опасном проекте кандидат в мои преданные соратники и в дальнейшем старательно избегал встреч со мной. Молодой еще. Несознательный.
Но при великом желании к любому человеку нужный подход подобрать можно. И таким образом заслужить его полное к себе доверие, а тогда ему будет просто неудобно тебе отказать, ежели ты к нему с какой-нибудь просьбишкой обратишься.
На завоевание Юркиной дружбы у меня ушло ровным счетом четыре месяца. Все никак удобный случай не подворачивался. Ничего-то ему от меня не надо. Самодостаточный - прям жуть берет! Но разузнал я как-то, что крутит он на глазах у всей деревни шуры-муры с председателевой женой. Муж только за порог, а мой без-пяти-минут-пилот шмыг в окно и прям к председательше в постель, еще от законного владельца неостывшую. Я был бы не я, кабы подобную возможность упустил. В молодости я ведь фотографией увлекался, но большим художником так и не стал, а аппарат у меня в сарае за ненадобностью валялся, выкинуть-то жалко, вот и пригодился-таки. Старенький уже, на треноге, со шторкой сзади, для фотографа. Снимки, само собой, профессиональными не получатся, но для моих-то целей особая красота ни к чему. С меня и любительского качества более чем достаточно будет.
Сижу в засаде, за кустом смородины, на председателевом участке, как раз насупротив окна, где у них спальня располагается. Можно было, конечно, постараться и постельные сцены заснять, но я человек порядочный, придерживаюсь в этом отношении строгих правил. Каждый гражданин в нашем государстве имеет полное право на неприкосновенность своей частной, интимной жизни. Вдруг у него не на том месте прыщик вскочил? И он его, этот... как его... место, от всех окружающих тщательно скрывает. Поэтому меня более всего интересовала финальная сцена прощания полюбовников. Невинный поцелуй перед разлукой, и тут я из кустов: "Замрите на мгновение, сейчас отсюдова вылетит птичка!"
Вот, собственно, так и стал Юрка горячим сторонником моей теории покорения параллельного летосчисления. Спрашиваю у него:
- Ну что? Надумал, мне с комбайном пособить?
- Опять ты за свое! Я же ясно дал понять, что мне это неинтересно.
- Юра, а ты любишь фотографии смотреть?
- Что ты мелешь! Какие еще фотографии?
- Очень хорошие фотографии. Я как их сделал, сразу подумал, надо председателю показать. Может, купит? На стенку повесит. Для украшения жилища. А потом как-то само собой на ум пришло - а что мне председатель? Художественного вкусу у него маловато, это все знают, а вот Юрка в искусстве разбирается, он мне сразу настоящую цену за них предложит, - и весь имеющийся у меня на руках компромат на стол перед ним выложил. - Слушай, Юр! Ты мне, как умный человек, может, присоветуешь чего? Фотовыставку, к примеру, в деревне организовать? Часом, не пособишь? У меня ведь даже и название готово. "Начало пахотного сезона". Каково звучит?.. Ну что, имеют мои фотографии хоть какую-нибудь художественную ценность? Или мне их все-таки олуху-председателю за бесценок отдавать?
- Постой, - охрипшим голосом говорит Юрка. - Что ты за них хочешь?
Ага, подействовало! И пока он не передумал, я ему сразу свою мечту излагать приступил:
- Для начала, добудь мне комбайн. Новенький. Желательно в упаковке, чтоб детали были все в наличии. Да, и чтоб смазаны хорошенько.
- Ладно, будет тебе комбайн. Что еще?
- Поскольку я на тебя столько времени впустую угробил, будешь теперь сам ко мне всегда подходить, интересоваться, не надо ль чего.
- Договорились. Дальше что? Фотографии когда отдашь?
- Шустрый какой! Фотографии я теперь тебе никогда не отдам, я их сам уничтожу. Прямо у тебя на глазах. Изничтожу по высшему разряду. Будь спокоен... Когда всю мою просьбу полностью исполнишь. А сейчас запоминай пароль. Только где меня увидишь, тут же его говоришь: "Что ты, дедушка, невесел - ниже плеч головушку повесил?" Вот тогда я тебе свое пожелание-то и выскажу.
- Не печалуйся, старый хрыч, а иди домой и ложись-ка спать. Утро, говорят, вечера мудренее. Будет тебе новый комбайн в упаковке, - сказал Юрка и у меня перед самым носом дверью хлопнул.
Наутро, только глазоньки продрал, ни секунды не медля, сразу к окну. Где комбайн? Нету. Только компаньон мой возле ограды стоит, керзачом землю под собой роет.
- Ты что? В шутки со мной решил поиграться? - кричу я ему шепотом.
Он мне так же шипом отвечает:
- Просьба выполнена, гони фотографии, старый шантажник!
- Сначала что сделал покажь, потом гонорар требовай, - говорю я. - Почему я до сих пор нигде поблизости свой комбайн не лицезрею?
- Ты что, совсем уже... - покрутил пальцем у виска парень, - краденую вещь возле воровского притону на показ выставлять!
- Так ты что?.. спроворил-таки?
- Я же обещал. Фотографии давай гони!
- Э-э, нет. Сначала покажь, потом посмотрим. Может, у твоего комбайна марка не та.
- Собирайся тогда, покажу тебе твой комбайн.
- Куда идти-то?
- Куда-куда. На Комбайнур.
- Куда?!
- Комбайнур. Так мы, механизаторы, промеж себя старое кладбище списанной в утиль сельскохозяйственной спецтехники называем.
- А почему именно туда?
- Да место там гиблое, никому в голову не придет, новый механизм на кладбище искать. Ежели хватятся пропажи, конечно.
- Что я говорил! А ты все повяжут да повяжут.
- Поживем - увидим, - подытожил Юрка и повел меня через дремучий лес Комбайнур показывать.

***


Фотографии я ему, конечно, не отдал. Меня сроки поджимают. К следующему утру из комбайновых деталей летательный агрегат собрать надо. Потом вопрос с топливом еще не решен, а у меня кроме динамита в голову нейдет ничего. Как еще этакую махину в воздух поднять? Да и пилота к полету как-никак подготовить, как следует, не мешало бы. Но это все детали. Главное, приснилось мне однажды, что коридор, который я обнаружил, вроде суживаться начал. А ну как не сможет в втиснуться наш комбайн в раскрытые наполовину створки. Или того хуже - застрянет. Как я с этакой высотищи информацию от своего помощника получать буду? Времени-то с момента последних измерений у-у-у сколько прошло! Все данные, небось, безнадежно устарели.
Юрке, конечно, тоже несладко пришлось. Все понимаю, устал парень. А что поделаешь? Обстоятельства нас в ускоренном режиме к старту готовиться заставляют. Потому подбадриваю его, как могу:
- Крепись, Юрок, пионеры всегда идут тернистым путем испытаний.
- Ой, повяжут нас, как пить дать, повяжут, - твердил свое мой верный товарищ, но ослушаться не решался, безропотно проходил одно испытание за другим. Хороший парень! Ни единого слова жалобы, только раз не сдержался, когда из центрифуги чуть живой вывалился. Я ему со всем человеческим участием:
- Больше жизни, Юрасик! Не вижу оптимизму, который одухотворяет лица первооткрывателей.
А он мне в ответ:
- Доиграешься ты, старый пень. Помяни мое слово. Ой, доиграешься!
Естественнооткрывателям всегда всех трудней приходится. Никто для них специальных приспособлений под их нужды не придумывает, каждый предыдущий изобретатель все под себя да под себя работает, а о будущем своем коллеге у них головушки-то не шибко болят. Пусть сам, мол, своим умом до всего доходит.
Взять, к примеру, водолазный костюм. Казалось бы, как раз то, что надо, - идеально под мои намерения подходит. Полностью герметичен. Я же толком не знаю, в который из миров Юрка в результате нашего эксперимента провалится. Так вот, уязвимое место костюмчика - дыхательная трубка. Для наших целей никакой длины этого шланга не хватит, чтобы родным воздухом на чужбине пилота обеспечить. Вдруг у них там гольным сероводородом дышут. Поэтому скрестил я сразу два, или даже три, изобретения и стал спокоен, что соратник мой в путешествиях родной воздух позабудет и к чужому пристрастится. Дыхательную трубку подсоединил к специально-разработанному лично мной клапану, куда из баллонов (это уже не мое изобретение, до меня кто-то успел) подавался сжиженный газ. По мере необходимости.
Известно, что воздух на нашей планете состоит в основном из азота и кислорода, а также из углекислого газу, и еще совсем незначительная часть подгазков каких-то, совершенно инертных по своей природе, в нем присутствует. Воздушную смесь из вышеуказанных ингридиентов я изготовил в нужной пропорции, заменил только аморфные газы баллоном до отказа накачанным пропаном (пускай травит себе потихоньку), а с углекислым газом вообще не стал заморачиваться. Сколько надо, чай, сам надышит.
Так незаметненько за взаимными спорами-разговорами и подкрался День Старта. Я специально именно эту дату подгадал, чтобы перекрыть всемирный день дураков более выдающимся открытием. Когда Юрка из путешествия вернется, мы этот день обнародуем, как великий праздник покорения параллельного летосчисления. А там, глядишь, и не останется в календаре места для идиотских розыгрышей. Вот и переведутся все дураки сами собой.
- Ну, Юрок, давай обнимемся, что ли. На дорожку.
- Будь ты проклят, - сдали нервы у моего подопечного.
- К черту, к черту, надо говорить.
- Иди ты к черту, старый маразматик, - как всегда переврал все на свой лад Юрка и довольно-таки зло добавил, - чего ждешь? Поехали!
Переволновался, должно быть. Еще бы! Такой момент в истории человечества!
Я, как и обещал, достал из-за пазухи фотографический компромат и поднес к нему горящую спичку. И на какие только жертвы не пойдешь за ради процветания науки! Бумага легко так занялась, а уж от нее и фитиль нашего летучего агрегата возгорелся. Аппарат огласил душераздирающим ревом весь Комбайнур и его окрестности и, полыхнув синим пламенем, легко воспарил в небо.
- Только бы долетел, только бы не промахнулся, - твердил я себе, не сводя глаз с удаляющейся от меня точки. На высоте 300 метров отвалилась первая ступень, чуть выше - занялась вторая. Обугленные останки корабля устремились вниз на Землю. И совсем уже высоко, когда от корабля оставалась одна разъединственная кабина пилота, небо озарила яркая вспышка. Обратно ничего не вернулось. Знать, Юрасик благополучно прошел через коридор в параллельный мир и, можно сказать, что запуск первого в мире пилотируемого аппарата для путешествий по иным мирам прошел успешно.
А на самом-то деле летучий корабль вышел в безвоздушное пространство, описал круг вокруг Земли и на следующий день приземлился не где-нибудь, а прямо на Красной площади в Москве. Пока у них там, в столицах, чиновники разбирались, что да как, вдруг какой межгалактический шпион с тайной миссией к ним пожаловал, дней десять прошло. А потом опамятовали, что великое открытие до сих пор бесхозным валяется, вот и объявили по радио, дескать, долго готовились и, наконец, осуществили давнюю мечту прогрессивно настроенных умов - полет человека в космос. С датой, по всей видимости, долго решили не заморачиваться. Арифметика-то проще пареной репы. Первого улетел, второго прилетел, а один да два будет двенадцать. Ежику понятно.
Ну, а наш Юрка-космонавт в Богумилово так ведь и не вернулся. Я так думаю, что зазнался. Хотя я лично на него не в претензии, чай, понимаю, дело молодое, не наигрался еще в важные государственные дела: симпозиумы там всякие, съезды. Но скучает, как пить дать, скучает по родным местам. Да и как же иначе, наш человек даже в безвоздушном пространстве долгое время без ностальгии протянуть не сможет. Потому как - Родина!

к оглавлению



P.S. Теория заговора

(вилы, вода)

I


Я вовсе не берусь утверждать...
...с моей стороны это было бы верхом легкомыслия...
...что первооткрыватель Американского континенту, Христофорий Колумбус, был родом из наших мест. Это все землемер наш, Конь Ух'Федоров, интересничает...
...я совершенно сознательно изменил до неузнаваемости фамилию земляка, чтоб не досаждали лишний раз досужими расспросами человеку...
Он у нас фигура публичная - мир посмотрел, себя показал, теперь вот в ученом сообществе за своего сойти возгордился. Токмо туда ведь без именитых предков нашего брата дальше порога больно-то и не запущались.
По себе знаю.
Потому он и сообразил, к знаменитому итальянцу в сродственники набиться. Наследственные признаки-то у него налицо! Тот тоже как-никак с измерительными приборами по земле с места на место шастал. Ну а я... А что я... Мое дело маленькое. Боже упаси самому подобные генеалогии проводить... и настоль опрометчивые заявления во всеуслышание декларировать.
Не по силам мне нынче - брать на себя этакую ответственность. Тем более, как в последствии выяснилось, и Америки-то никакой не было.
Нет и не было.
Ни-год-да.
А выяснилось это следующим образом.
Для того, чтобы хоть как-то оправдать свою претензию на родство с великим мореплавателем, Конь Ух'Федоров предпринял совершить беспрецендентнейшую авантюру - пересечь в одиночку Атлантику, следуя маршрутом Преподобного Христофория. И заново открыть Америку, а то чтой-то уже давненько никто ее не открывал.
Вернулся же из своего плавания он в конце сентября позапрошлого году. По восточному календарю, года Зеленой Собаки. Ежели, конечно, память мне не изменяет. Ну а в нашей европейской традиции этот год был объявлен годом перехода армии Суворова через Альпы.
Так вот, возвратившись в родные края, покоритель морских пучин и прочих горных массивов повел себя в крайней степени удевиантно. Заперся на втором этаже своего белокаменного коттеджу и с этакой верхотуры демонстративно всем собравшимся под его окны землякам оскорбительных размеров фигу сверху вниз показывает. Не в прямом, разумеется, смысле наша сверхновая телеэкранная звезда оскандалился (этого еще не хватало!), а лишь в фигуральном толковании трехпальцовую фигурицу соорудил. Но нам-то все равно неприятно! Право первого прослушивания нас еще никто не лишал. Поэтому, сразу по возвращении, дорогой наш путешественник, будь добр сначала слух односельчан детальным повествованием о дальнем походе уважить. А уж потом собирай кого хошь и хороводь с ними в узком кругу свою конфиденцию. Хучь под прессом, хучь без прессу! Это уж как твоей душеньке заблагорассудится. Мы свое законное право сполна использовали, оттого и не в претензии. Но чтоб с высоты птичьего полету нам дулей грозить! Такого уговору промеж нас ничуть не бывало! Не изволите ль теперь объясниться, милостивый государь, в чем причина этакой немилости?
Всей деревней сгрудились подле дома знаменитости, ожидаем, когда вовнутрь пригласят пожаловать. А приглашения все нет как нет, только Матвевна, звездородица наша, сквозь раскрытое настежь окошице демонстраж импортных нарядов показывает. Ей сынок много всяких диковин из-за границы понавез. Вот она и не нарадуется, прогуливается у себя в светелке по одной половице взад-вперед и бедрами из стороны в сторону мужиков типа сна-покою напрочь лишает. Да время от времени Конь из форточки, что на втором этаже, голову высунет наружу, волком на односельчан глянет и снова в длительное затворничество впадает...
Дождались-таки. А то, после трех часов стояния на солнцепеке в народе ропоток прохаживаться начал: не поторопить ли нам именитого соотечественника чем-нибудь поувесистей, чтоб не мнилось ему шибко о той якобы пропасти, что отделяет его ноныча от собратьев-крестьян. Сам-от давненько ли от сохи-то отпал?!
Выходит на бело-мраморно крыльцо с кариатидами Матвевна, закутанная в полупрозрачное индейское покрывало. Как положено, со звездами и полумесяцами. А изо лба горошиной, ярко-синего цвету, всех собравшихся огорошила. Постояла малость обездвижено, насладилась произведенным фурором, затем руки в стороны раскинула, как диковинная птица пингвин, и, не спеша, описала полный грации оборот вокруг своей оси.
- Ах! Кто бы знал, - контр-альтозным голосочком с легкой одышицей продекламировала она, - какая это все-таки ноша - быть матерью такого человека! Великого человека!
- Эй, Матвевна! - окликнули ее из-за ограды, - ты почто так вырядилась? Нешто в гости собралась?
- Ой, что вы! Скажете тоже... в гости. Это Коник мой из своей Америки гостинцев привез, Да так много! Мне их теперь и не сносить вовек. Я ему говорю, куда мне столько, а он в ответ знай хохочет. Носите, говорит, маманя, на здоровье себе и на радость окружающим, да не стаптывайте.
- Эк, однако, какой он у тебя заботливый.
- Скрывать не стану, - еще больше напыжилась мать знаменитости, - каково воспитание - таков и результат.
- Ну, а сам-от где? Отчего не выйдет к народу? Не потолкует по душам?
- Сегодня велено не... М-м-м... Господи! Как же это!.. Не... Да что ты будешь делать!.. Не...
- Чего не-то? - подгоняют ее соседи.
- Слово из головы вылетело. Коник велел передать. На "не" начинается.
- Что за слово-то?
- Да не помню я!
- Так ты снова у Коня спроси, может, важное что, а мы тут будем гадать.
- И спрашивать не стану, - отвечает Матвевна и из складок своего немыслимого одеянья клочок бумаги, аккуратно в несколько раз сложенный, извлекает. - У меня же все наперед загодя написано. На тот случай, ежели заминка какая произойдет.
- Вечно с тобой эдак... не соскучишься, - изнемогает народ. - Читай скорее, что за слово-то, а? Терпежу же нет!
- Не дис-тё-би-ть*, - выговорила она по складам и за поддержкой к собравшимся адресуется, - ну?



КОММЕНТАРИЙ
*disturb (англ) - беспокоить (Г.С).


- Чего ну?
- Что за слово-то? Коник сказал, что объяснять не придется. Все, дескать, и так поймут.
- А ну дай сюда, горе-читарь, - не удержался Архипыч и бумажку у бабы из рук выхватил. - Может, ты и читать-то толком не обучена, а туда же... Не дистёбить! И слов-то таких нету! Ну-ка... Не... кхе-кхе... дис... мда... И верно - не дис-тё-бить. Срам-от какой! Слышь, Матвевна, ты это... может, он на словах что еще просил передать?
- Да нет вроде, только это самое, - женщина наморщила лоб, восстанавливая в памяти картину разговора с сыном. - Выходи, говорит, мамаша, к людям. Скажи, что сегодня велено... м-м-м... Ну да, не дистёбить. Так-таки и сказал, пусть они, мол, по домам расходятся. Чего понапрасну порог-от обивать?
Ну, теперь все встало на свои места. Это ж надо! До сих пор Аркашки Юсупова языковые эксперименты над соотечественниками дают о себе знать. Нет-нет, а и проскочит в разговоре словечко иное. Пусть смысл его на данный момент никому непонятен, зато пообщались на отвлеченную тему. Не об одном же хлебе насущном, в самом-то деле, разговоры разговаривать. А тут Аркашку вспомнили, жену его раскрасавицу, делать-то по большому счету все равно нечего, да и не выстоим, как оказалось, сегодня уже ничего. Вот и разошлись все по домам.
Все, да не все. Мне-то неймется. Я свое законное право первого слушателя никому уступать не согласный! Поэтому дождался сумерек и под покровом темноты к Ух'Федоровскому дому лыжи навострил. Потихоньку через ограду перебрался, у меня уже давно по всей округе собаки прикормлены. Да и петли калитошные забыли, когда последний раз скрипели. Я их на добровольных началах всем соседям маслицем смазываю. Как правило, по ночам.
Добрые дела, они в неведеньи для окружающих должны сотворяться, чтоб не чувствовал человек, тобой облагодетельствованный, что чем-то обязан тебе. Да и не любитель я, напоказ-то себя выставлять. Как-то не по-людски это получается, не по-христиански - всех без разбору в свои добрые дела носом тыкать.

II


В той комнате, где Коник от посторонних взглядов захоронился, камин во всю стену был выложен. Мы с мужиками сами же его и сробили. Я даже, помнится, фаянсовыми слониками с крылышками его украсил, по желанию хозяев, конечно. Мне самому подобная пошлость никогда бы в голову не пришла. Но не об этом сейчас речь. Я чего туда полез-то. Я-то думал, там внутри чисто. Какой человек с нормальной психикой у нас заместо печи камином пользоваться станет. Он же дрова жрет, как сумасшедший!
Но камином, по всей видимости, пользовались, и довольно-таки часто, а вот чистить... Да не чистили его никогда!
Я, пока по дымоходу вниз корячился, увозюкался, как черт. Мать родная не признает. Выбрался из устья, отряхаться не стал. Неудобно как-то в комнате мусорить. Как-нибудь потом, думаю, копоть с лица сотру да и ладно. Хозяину как можно приветливей улыбаюсь во все четырнадцать зубов, но он чтой-то моему появлению не шибко, знаете ли, обрадовался. Забился в угол, сам бледный, как полотно, и оттуда от моей нещадно угвозданной персоны своими чистенькими ручонками отмахивается. Полезай, дескать, обратно!
Ага! Щас!...
А кто дымоход свой до этакого свинского состояния довел?! Содержал бы вверенное тебе хозяйство в надлежащем порядке, вот и не пришлось бы тогда свой неверующий лоб крестным знамением по ночам осенять.
Ну, я осторожничаю. Первые робкие шажки по направлению к его укрытию совершаю и еще шире скалюсь. Разряжаю тем самым нервозность накатившей атмосферы.
- Как... как... как... вы меня нашли? - запаниковал путешественник и еще плотнее к фотообоям приник.
А что я ему отвечу? Мол, мы, черти, все про тебя знаем. Ага! Разбежался!.. Он же атеист! Ему в чертей верить их научно-обоснованные заблуждения не дозволяют. Да и по голосу, боюсь, он меня сразу раскусит. Поэтому решил я пока отмалчиваться. Посмотрим, как дальше события развернутся.
Коник, не дождавшись от меня ответу, истерику свою с прерванного места продолжает:
- Но почему?! Я же никому ничего не сказал!.. Ни единого словечка!.. Отчего тогда вы здесь?
Храню молчание, только рукой на письменный стол, из-за которого он, как меня увидал, выскочил, указываю. Дескать, присаживайтесь. Ну, глупо же, истуканом прикидываться, а он по-своему мой жест истолковал.
- Что? Дневник? Но... но... как?! Откуда вам стало известно о существовании дневника? Ведь ни единой живой душе!.. Ни словом...
О! Тут, оказывается, еще и дневничок при всем при том наличествует! Очень замечательно! Сколько интересных подробностей можно получить, ежели используешь нестандартный подход к получению информации.
Стоит только рожу сажей намазать, всяк норовит тебе свои самые сокровенные тайны поведать. Вижу, диалог вроде бы налаживается. Головой киваю, мол, правильно мыслишь, родимай! Валяй, дальше колись!
Землемер из угла как выскочит, плюх на колени и давай мою грязную рубаху прямо на мне же и рвать.
- Но послушайте, вы, как вас там, индо-американцы или амеро-индусы, дневник - это все, что у меня осталось. Вы не можете его у меня просто так взять и отнять. Да и потом в нем ведь никто ничего не поймет. Я вас клятвенно в том заверяю! Там все зашиф-ро-ва-но... Ой! Что это?! - обратил он внимание на свои перепачканные сажей ладони и отстранился от меня, как от прокаженного.
- Вы... вы... зачем вам мои отпечатки?.. Отвечайте, ну же! Что у вас на уме?
Ну я, недолго соображая, снова ему на письменный стол указываю. А что мне еще делать прикажете?
Землемер решительно направился к окну, вынул из тайника, что под подоконником, толстенную тетрадь в красной обложке и протянул мне.
- Забирайте, вы же за этим пришли! И... и выметайтесь вон! - всхлипнул он, указывая на дверь.
Негнущимися пальцами я принял от него подарочек, раскрыл и...
Обычная ученическая тетрадь в клетку. Никаких записей. Полистал ее туды-сюды - ни единой помарочки.
Думаю, может, здесь надо мной издеваются. Но нет, Коник все то время, пока я с дневником возился, руки себе на мелодраматический манер в абсолютном молчании заламывал и, упредив мой немой вопрос, выдал следующую информацию:
- Вам что? И шифр отдать, что ли? Это-то вам зачем... А-а-а, не доверяете!
Нет, ну согласитесь, хорош бы я был, кабы без шифра оттудова ушел!
Значит так, у меня на физиономии одна-единственная эмоция нарисована, ну и соседушка ее, разумеется, с легкостью прочитал. Причем верно прочитал, вплоть до мельчайших нюансов все в ней уловил. Это точно. К дактилоскопологу не ходи!
- Вы, - говорит, - только не нервничайте. Будет вам шифр. В самом наипрекраснейшем виде будет. Слушайте же - все линейки в дневнике: и продольные и поперечные - все до единой, они из слов состоят, особым способом на бумагу нанесенных. Чтоб их прочитать, нужно зеркало и еще обличительное стекло. Обычного размеру и мощности. Гигантизм нам ни к чему. А без этих инструментов ничего не разберете. Мелко слишком. Ясно?
Я тетрадь к груди прижимаю, аки наихрустальнейшую драгоценность какую, и вроде снова через дымоход собрался лезть, да хозяин не позволил.
- Ну что вы за ироды такие?! Неужели все время паясничать необходимо? Если проникли в дом воровским способом, так уж выйдите хоть по-человечески. Через дверь, что ли!
Чтой это я действительно, думаю, не по-человечески-то... и на сей раз, конечно, к выходу засеменил. Ни спасибо, ни до свиданья не сказал. А попробуй скажи что-нибудь - признает же, стервец! Обернулся только, уже на самом пороге, и пальцем ему на прощанье погрозил. Дескать, ты у меня это... не балуй!
Уж не знаю, как истолковал он эту мою демонстрацию, если вообще что-то истолковывать пытался. Но факт остается фактом, тем же утром Коник вместе с маманей своей прибабахнутой уехали из Богумилова навсегда. Дом на продажу выставили, но этим занимались уже совсем другие люди. Не наши. Суеты и шума вокруг них с излишком было.
Мы же завсегда к таким экземплярам с изрядной долей опасливой иронии относимся. Потому как душевная гармония от таковского общения, как правило, сильно страдает. И восстановить ее стоит трудов неимоверных.
Вот, собственно, так и оказался у меня в руках путевой дневник землемера нашего Коня Ух'Федорова.

III


В тетради в красной обложке содержится полный отчет о походе нашего земляка по маршруту, проложенному его дальним сродственником по материнской линии Христофором Колумбусом, к берегам якобы Америки.
Добрая половина записей не представляет для наших разоблачительных целей никакой ценности. Обычный дневник мореплавателя с юго-восточными ветрами да градусами северной широты-долготы. Ничего интересного. Зря только голову сломаешь. Потому приводить здесь в качестве доказательства эти бредовые данные считаю делом нецелесообразными. А вот, когда мореход пересек на своей лодчонке меридиан, что значится в современной картографической науке под номером 20, тут-то и начали происходить с ним самые загадочные явления.
Следуя инструкциям своего предка, Коник практически сразу после 20-го уперся носом в 180-ый меридиан. Куда остальные сто шестьдесят провалились, человеку без специальной подготовки понять немыслимо!.. Должны же где-то быть!.. Их что, священная корова языком слизнула, что ли?!
Ладно, Бог с ними, с меридианами, думает землемер.
Где два материка и целый океан в придачу? Тихий, кажется.
Погреб наш путешественник назад. Может, где с курса сбился, или в глаз что попало?
С картами сверился. На звездное небо глянул. Нет, все верно. Вот он - ?20, а вот - ?180, а промеж них даже пустоты не наблюдается.
Это что же получается-то. Выходит, что размеры нашего шарообразного, такого родного, такого обжитого, небесного тела кем-то слегка преувеличены! А с какой такой целью? Кому понадобилось, выдумывать два материка и океан в придачу. Да более пяти веков голову всем морочить. Им за это премию, что ли, выписывают?
Что-то там заховать, это мы понимаем, это в самой человеческой природе изначально заложено. Но здесь же никакой логики!
Решил к берегу причалить, местное население насчет последних катаклизмов пораспрашивать. А то, после Этаковского открытия, вера в торжество чистой науки над мракобесием невежества у него в душе чтой-то сильно пошатнулась.
Гребет в непосредственной близости от береговой линии, а с земли ему целое племя людоедов приветливо ручками машут. Заглянуть на огонек приглашают. Давай, мол, к нам подгребай. Веселье гарантируется.
Землемер такому милости просим очень даже обрадовался и, само собой, с первоначального курса чуток влево свернул. А уж когда он дикарям бусы, зеркала да разноцветные стеклышки в подарок преподнес, они ему в ответ ну настоль радушный прием устроили, что Конь от потрясения не сразу и вспомнил, на кой ляд вообще к ним пожаловал.
Перво-наперво, ванну местную, экзотическую, с подогревом, ему принять с дорожки предложили. Хоть он и не запылился совсем в пути, но поддался-таки на уговоры гостеприимных аборигенов, в котел, установленный в его честь на костре посередь деревни, забрался. Неудобно все-таки людей обижать. Они к нему с открытой душой, так сказать, от чистого сердца его прибытию рады. Всякой всячиной воду в чане ублаговонили. Чего только туда не набросали: и укроп, и петрушку, и сельдерей, и про лаврушку, кажись, не забыли. Затем каждый со своей персональной ложкой к котлу подойдет, водицы оттуда зачерпнет, на вкус испробует, одобрит и... следующему очередь уступает. Все цивилизованно, культурно. Никто вперед не лезет.
Столько почестей Конику еще ни разу в жизни не оказывали. А тут надо же! Дикое племя, уже своего рода признание ему выражает, а он покамись никакого более-менее крупного открытия и не совершил.
Но землемер сам же все испортил. В разгар всеобщего веселья вдруг о цели своего визита упомянул:
- Эй, мужики, - спрашивает, - не подскажете, далеко ль мне еще до Америки плыть?
Ну, песни и пляски само собой сразу все и кончились. Каннибалы ритуальные маски оземь побросали, оскверненные ложки о колено поломали, в величальный котел наплевали, и только после этого один из них, тот, что посообразительней - должно быть, вождь - сильно удивился:
- Никак новенький?
Ну, раз новенький, то все почести у морехода назад отобрали, за волосы из бульона вытащили, потом довольно-таки грубо мешок на голову напялили и к магаражу поволокли.
Так прямо и сказали - к магаражу. А если магараж, значит, Индия. И выходит, что прав был в свое время Преподобный Христофорушко, когда новый путь в те далекие края налаживал. Индия по ту сторону океана находится. Ин-ди-я! А никакая не Америка!
Вот и гадай теперь на кофейной гуще, куда весь Новый свет со всеми втекающими-вытекающими обстоятельствами подевался?
Вот это, я понимаю, задачица!

IV


Свыше двух часов томился этим вопросом наш путешественник в индийских застенках. А индийские застенки, нисколько не приукрашу, - самые отвратительные застенки в мире! Они совсем не приспособлены под нужды среднестатистического европейца. Даже самого непритязательного в плане комфорту.
Время, проведенное в компании экзотических млекопитающих, и не очень млекопитающих, - тараканы-гиганты, мыши-спиногрызы, мокрицы-короеды - не пропало для него даром. Несгибаемый дух нашего парня слегка был надломлен. Поэтому к злобному магаражу привели его, уже готовым практически на все за ради иллюзорной свободы. Родину предавать он, конечно, был еще не согласный, а вот рассмотреть встречные предложения касательно взаимовыгодного сотрудничества... это завсегда пожалуйста.
- Я вижу, что вы тут у нас уже немного освоились. К тому же, отчего-то мнится мне, что вы человек неглупый и сами уже обо всем догадались, - сказал неприлично загорелый представитель местного правопорядку и громко хлопнул по кованому столу своими белыми накрахмаленными перчатками.
Из кожи белозмейки, догадался Коник и изобразил отрепетированный еще в начальной школе испуг, чем доставил немалое удовольствие своему тюремщику.
- Да вы присаживайтесь, располагайтесь поудобнее, - как-то сразу смягчился индус. - Прежде, чем мы вас депортируем по месту постоянной регистрации... не волнуйтесь, с документами у вас все в полном порядке, сам проверял... но я все же хотел бы попросить вас об одной маленькой услуге.
Все, сейчас вербовать начнет, - раскусил хитрый план магаража наш парень.
- Пожалуйста, по прибытии на Родину, никому... Слышите? Никому не рассказывайте о том, что вы здесь увидели. Вернее, о том, чего вы здесь НЕ видели. Улавливаете разницу?
- Чтой-то не совсем, - Коник физически ощутил, как внутрь его естества вполз легкий вирус разочарования.
Он-то, дуралей, размечтался вернуться домой сверх-засекреченным супер-шпионом с тайной миссией. А тут заместо этого - выметайтесь подобру-поздорову и заткнитесь на всю оставшуюся жизнь. Честное слово, оскорбление да и только!
- А... а... а как же задание? - попытался повернуть разговор в нужное русло мореход-одиночка
- Это и будет вашим заданием.
- Нда... скажем прямо, не густо... надеюсь, хоть с вознаграждением не прокатите.
- О! На сей счет не извольте беспокоиться. Вознаграждение будет крайне щедрым... Не побоюсь этого слова - щедрейшим! Мы даруем вам ЖИЗНЬ!
- Что?! И это все? - разочарование в душе путешественника перешло в тяжелую, неоперабельную стадию. - Разве вашим агентам на эту самую жизнь ничего не полагается?
- Ах, молодой человек, молодой человек! К величайшему сожалению, мы не можем себе позволить оплачивать услуги всех наших людей. Индия - бедная страна. Кроме того, содержи мы платный штат тайных агентов, в таком разе было бы вообще неуместным разговаривать с ними о каком-то там патриотизме, о бескорыстном служении общей идее. Так сказать, по зову сердца. Согласитесь, это идет вразрез с нашими убеждениями. Бессребреники тем и хороши, что их нельзя перекупить. Они по натуре своей непродажны. Так что, добро пожаловать в их ряды, мой мальчик, - облучезарил пленника лукавой улыбкой вербовщик. - К тому же, я думаю, вас ведь не прельщает судьба, надеюсь, небезызвестного вам Магеллана или, скажем, капитана Кука... Вы ведь тоже своего рода первооткрыватель... Вы не подумайте, что я оказываю на вас какое-то там давление или еще что в подобном же роде. Нет! Избави вас Шива!.. Это я так, для общей информации.
- Позвольте, вы упомянули Магеллана. Уж не тот ли это Магеллан, который самый бешеный из океанов Тихим прозвал?
- Да, все верно, только открою вам маленький секрет. Совсем-совсем малюсенький. На самом деле он ведь ничего никаким именем не называл. Он вообще по натуре был человеком немногословным и малообщительным.
- Да что вы говорите! - заерзал на стуле несостоявшийся родственник великого генуэзца. Не получилось с Колумбусом, может, с кем из этих господ наследственные признаки на поверхность всплывут.
- Да-да! Когда всеми уважаемый капитан вернулся из плавания, на Родине у него естественным образом поинтересовались: "Ну и как плаванье?", он отвечает в своей всегдашней суховатой манере: "А что плавание? Плаванье как плаванье". Короче, зашибись. Тогда у него снова спрашивают: "А океан-то хоть понравился?" Про океан он вообще ничего не ответил, только озадачил всех тем, что в полном молчании исподлобья на окруживших его земляков посмотрел своими воспаленными, в красных прожилках глазами, палец к обветренным губам поднес и довольно-таки злобно прошипел: "Тссс". Вот так и стал этот вымышленный океан Тихим. Сами видели, что там на самом деле творится.
- Да не видал я ничего!
- А, ну да! Но все равно, это с какого бодунища надо было быть, чтоб так его обозвать!
- Это точно. Только давайте не отвлекаться, что же такого в судьбах этих славных моряков из ряду вон непрельстительного?
- А! Я вижу, зацепила вас историка-то! - ощерился магараж и сбил щелбаном с Коникова плеча громадных размеров паука, который готов уже был вонзить отравленное жало в сонную артерию жертвы.
Получив хорошую оплеуху, монстр с писком забился в половую щель и в продолжении всего дальнейшего разговора с нескрываемой ненавистью наблюдал оттуда за обидчиками.
- Финал, мой друг, - как будто ничего не произошло, продолжил индус. - Финал этих достойнейших во всех отношениях, но, к сожалению, крайне несговорчивых господ, увы, был печален. Одного наши люди догнали аж на Филиппинах... Представляете? А другой довольно-таки успешно, но опять-таки недолго, скрывался у берегов Австралии.
- Как же тогда все их географические открытия?
- Вы что? Всерьез считаете, что им было позволительно беспрепятственно шляться в наших широтах? Я вас умоляю! Здесь же развернуться негде. А эти господа сначала приобщились к легенде, вникли в суть дела - мы для них одно открытие организовали, потом другой, третье... что не так?.. Живи да радуйся. Нет же! Зачем-то язык стали распускать... Пожалуйста, очень вас прошу, не повторяйте их ошибки.
- Но ведь кроме них была масса других людей. С ними-то как?
- Это вы сейчас не на "Титаник" ли намекаете? - пробуравил немигучим взглядом нашего парня недоверчивый магараж.
- А что? "Титаник" тоже ваших рук дело? - обомлел Коник.
- Ну согласен, ну перестарались! С кем не случается. Но с другой-то стороны, ежели на ситуацию в целом взглянуть, нас ведь тоже можно понять. Мы тогда были просто не в состоянии, принять у себя такое количество пассажиров одновременно. Мореходство развивается, технический прогресс идет вперед семимильными шагами, а наша киноиндустрия, можно сказать, в зачаточном состоянии. Что делать прикажете, когда народ толпами повалил? Так что "Титаник" - это была вынужденная мера... Но теперь-то совсем другой дело. Теперь мы никого без внимания не оставляем, с каждым в отдельности проводим персональную работу. Смею вас уверить, что сейчас ни один иностранный турист не покидает пределов Болливуда. Благо, территория позволяет. Каждого за ручку от одной достопримечательности к другой подводим. И так все время его пребывания у нас. Не приведи Шива к тому, что кто-то из приезжих что-то неладное заподозрит - придется и его в бессребреники вербовать. А так... пробежались по павильонам - вот он и побывал якобы в Америке. Он же ее только в телевизоре да на картинках до этого видел... А сколько мороки с оформлением документов! Вы и представить себе не можете. Думаете, мы просто так кое-кому в получении визы отказываем? Ничто в этом мире не случайно, мой европейский друг. А с видом на жительство сколько возни! Здесь интеллектуальный отбор высшей категории ведется. Зеленую карту получает только тот, кто в киношных павильонах подлога не распочухал. Потому и ходит по миру столько анекдотов об американской сообразительности.
- Неужели вы хотите сказать, что граждане Америки, это самые тупые переселенцы из Старого света, и их потомки?
- Ну да. Генофонд-от никуда не денешь.
- И что? И все голливудские блокбастеры сняты тоже у вас?!
- Конечно. Разве это не очевидно? Сценаристы-то одни и те же. Более того, все американские политические деятели - это наши актеры-неудачники. Те, которые уже отчаялись добиться успеха в области настоящего искусства. Правда, до политики они еще пробуют свои силы в порно-индустрии, но ведь и на этом поприще не у всех карьера гладко складывается. Тогда им ничего другого не остается кроме, как идти в павильон, где сериал про Белый дом снимают. Хоть какое-то время на плаву продержаться..
- Да ладно!
- Что, да ладно?! Вы, лично вы, много знаете об интимной стороне жизни своего президента?
- Не скажу, чтобы очень много, но вполне достаточно.
- Увы, друг мой, увы. А вам не кажется странным, что жизнь американского президента вам известна не в пример детальнее, оттого что ее разрабытывают наши лучшие сценаристы. Казалось бы, вам и дела до него никакого нет, но вы изо дня в день садитесь с традиционным бутербродом перед экраном телевизора и смотрите этот бесконечный сериал про Белый дом. А чтобы вы не заскучали, артистов время от времени заменяют. Вы думаете, это просто так, с актером на заглавную роль заключается контракт всего лишь на четыре года?
- Да, кстати, всегда хотел спросить, почему именно на четыре?
- Потому что это адский труд, 24 часа в сутки находиться под пристальным вниманием многомилионной аудитории. А, вы знаете, что актер политического сериала не имеет права на импровизацию?
- Нет.
- Теперь вы это знаете. Все, вплоть до сцены сексуального домогательства в овальном кабинете, расписано до мелочей. И попробуй отступи от утвержденного худсоветом сценария. Враз импичментом по харе получишь, или того хуже, пристрелят где-нибудь в людном месте. К концу четырехлетнего срока этот актер уже выжат как лимон и ни на что более не способен. Ну а потом примелькался, глаза всем намылил. Зритель же любит перемены. Он их всегда ждет, поэтому по всей стране объявляется кастинг, и претендент, набравший большее количество голосов, получает эту работу. Так новый четырехлетний фаворит сменяет своего предшественника на его якобы посту.
- Да ну! А как же объяснить появление мировых звезд шоу-бизнеса на политическом Олимпе?
- Не спорю, замечание справедливое. Последнее время и впрямь участились случаи захвата власти более удачливыми комедиантами. Если честно, я не знаю, чем объяснить этот феномен. Может быть, тем, что успехи этих актеров на подмостках трудно назвать сколько-нибудь серьезными, и они интуитивно чувствуют неизбежность карьерного краха.
- Но зачем?!
- Что зачем?
- Зачем вам это все? Зачем отдавать пальму первенства какому-то несуществующему государству и поддерживать этот дурацкий миф, когда можно самим играть первую скрипку? Вы же - Индия! Вас же всерьез никто не воспринимает!
- Ответ прост - в первую очередь, это власть. Во-вторых, деньги. Ну и наконец - из соображений государственной безопасности.
- Какая власть?! Какие деньги?! Вы что? Надо мной издеваетесь?!
- А по-вашему, у Америки нет ни того, ни другого? - загадочно улыбнулся магараж.
- Так Индия-то тут при чем?! Если вся власть и деньги у вымышленной вами же Америки! А ваша Индия - нищая страна, с вечно протянутой рукой! Не смешите меня!..
- Всему свое время, мой друг, всему свое время, - сказал индус и по-приятельски похлопал Коника по плечу. - Вы случаем не заметили, что пока весь мир боролся с американскими ядерными испытаниями, мы под всеобщее одобрение и под бурные и продолжительные овации объявили себя не менее ядерной державой. И вообще, кто в праве нас судить - наши люди первыми, инкогнито, на Луну высадились! Пусть инкогнито, пусть. Но это глупо отрицать!
- Под видом американцев?
- И что с того? Факт остается фактом. Мы были первыми.
- Хорошо, черт с вами, убедили. Есть у вас и власть, и деньги, но с безопасностью-то вы явно лишку хватили. Всяк же спит и видит, как бы эту вашу хваленую Америку разбомбить.
- В том-то и парадокс, что только спят и видят, а когда дело до воплощения этой фантазии в жизнь доходит - руки коротки! Самолеты с бомбами на борту покружатся-покружатся над тем местом, где Американский континент нашими же людьми на ваших картах нарисован... а там мы - колыбель человечества. Руки прочь от мирной державы, которая до сих пор по заветам махатмы Ганди живет. Вот они назад взрывчатку-то и везут. Те же ваши Советы во времена холодной войны почему, думаете, Америку не бомбанули? Попытки-то делались...
- Ну и?..
- Не наш-ли! Понимаете? А нас бомбить им не с руки. Наша-то Индира вашему Леониду закадычным другом многие годы приходилась. В Кремле что ни день приватно с ним чаи гоняет. Никому и невдомек, от кого на самом деле реальная угроза исходит. И кто в мире шпион Номер Один... Согласен, все хотят с Америкой воевать, а самое интересное - воюют же! Только, заметьте, на своей же территории. Где логика? Я вас спрашиваю. За всю историю человечества на Америку не было совершено ни одного нападения.
- Неужели никому в голову не приходило рассекретить эту информацию? Продать, в конце концов.
- Конечно, преценденты-то делались. Но это также сработало на общую идею.
- Простите, как это - сработало на общую идею?
- Для борьбы с перебежчиками нашими спецслужбами был разработан и внедрен в действие план по перехвату оных лиц под кодовым названием "Вермутский треугольник".
- Вы шутите!
- Нисколько, мой европейский друг. И это тоже мы.
- Ладно, - сдался, наконец, наш путешественник, - после всего услышанного я допускаю и Луну, и Бермуды, и Кука с Магелланом, даже "Титаник". Бог с ним, пусть будет и "Титаник", раз уж без него нам ну никак нельзя. Но помилуйте, кому же в таком случае мы в свое время продали Аляску? Ежели Америки-то нет.
- А чего вы взяли, что вы вообще ее кому-то продавали?
- Здрасьте! Все это знают, любой школьник вам ответит, ежели спросите, конечно, что Америка купила у России Аляску. Причем практически за бесценок.
- Так уж и за бесценок!
- Конечно.
- Вам самому это не кажется странным?
- Глупо, конечно, но мы же не знали, что там золото отыщут.
- Вы что? Вот реально во всю эту фигню верите? - закатил глаза индус. - Когда-то у вас была земля, бесплодная пустыня, стоило ее только кому-то сбагрить, сразу эта пустыня превратилась в золотую жилу. В буквальном смысле слова. Не смешите!...
- А что?
- Мы здесь на краю географии, конечно, тоже наслышаны о широте русской души, но не дураки же вы там все! В самом-то деле!
- Тогда почему за бесценок.
- Я же объяснял вам. Индия - бедная страна.
- Ну и что! Там же потом золото нашли! Куда оно подевалось по-вашему?
- С чего вы взяли, что вообще что-то куда-то девалось?
- Как же!..
- А так, не было у вас Аляски никогда. Ничего вы никому не продавали.
- Как же так?!
- Наивный вы человек! Вы что, про взятки никогда не слыхали?
- Бред какой-то. Нищая страна дает взятку богатейшей империи за несуществующую землю... - боролся с охватившим его головокружением Коник. - Слушайте, вы вот так запросто мне все это рассказываете, а не боитесь, что я, вернувшись на Родину, наплюю на данное вам обещание, никому ни слова, да и разболтаю все? Вот и будет вам тогда "ни одного нападения"!
- Ха-ха-ха, - расхохотался магараж. - Уж чего-чего, а этого мы нисколечко не боимся. Пожалуйста, болтайте сколько угодно, только вы же образованный человек, сами понимать должны, вас примут за сумасшедшего. К тому же... хотите знать, кто с вами в конечном итоге расправится, распусти вы язык?
- Ну и кто же? Ваши хваленые спецслужбы, что ли? Так же как с Магелланом...
- Ну что вы такое на нас наговариваете. Нет, конечно. С вами расправятся ваши же сограждане.
- Кто?!
- Футбольные фанаты, - припечатал нашего парня к холодной стенке своим циничным ответом тюремщик.
- Ну, вы даете! Футбольные болельщики! Право, насмешили. Сдается мне, что у вас нет ни одного более-менее сносного футбольного клуба. Откуда вы их возьмете?
- А нам самим их и брать-то ниоткуда не надо. Нам достаточно сборных Бразилии и Аргентины. Представляете, что с вами сделают их фанаты, когда вы на их суд отчет о своем путешествии представите.
- Да, тут уж лучше помалкивать, эту публику я как-то в расчет не брал, - согласился Коник и тотчас же покинул Соединенные Штаты Индии. Правда, всю дорогу в путевом дневнике что-то там на скорую руку зашифровывал. Он же не знал, что его записи ко мне потом попадут - самому опытному дешифровальщику у нас в округе - а потому совесть его перед индейский или индийским, уж и не знаю, как теперь правильно будет, агрессором чиста.
Ну, а что касаемо меня, то лично я клятвенных заверений, тайну свято охранять, никому не обещался, потому имею полное на то право, обнародовать полученные мной материалы. С чегой-то это я, с какого перепугу правду от людей утаивать должен!
К тому же обидно мне после прочтения этой Ух"Федоровской тетради. Не за себя обидно, за земляка за нашего, Валерий за Палыча. Выходит, что хитрюги-индусы своими махинациями у него из-под носа практически целую кругосветку стащили. Он-то, рубаха-парень, по простоте душевной всю жизнь полагал, что беспосадочный перелет совершил по маршруту "Москва - Северный полюс - Ванкувер", а с новыми, только что добытыми данными, что ж получается?
По пути к конечному пункту назначения наш великий летчик ко всему прочему еще и Южный полюс захватил. Вот ведь удивился-то, должно быть! И прибыл он тогда ни в какую не в Канаду, как до этого все заблуждались, а много дальше.
Это насколько значительней его мировое достижение от этого делается! В плане пользы и блага для всего прогрессивного человечества, да и для отдельно взятого индивидуума в частности, как у нас в стране, так и за рубежом. Разве ж не так?
То-то же!


КОНЕЦ КНИГИ ВТОРОЙ

к оглавлению




 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"