"Какими бы "забавными" и оригинальными ни казались такие болезни со стороны, действие их разрушительно. Мир представляется больному анархией и хаосом мелких фрагментов, сознание теряет всякий ценностный стержень, всякое ядро, хотя абстрактные интеллектуальные способности могут быть совершенно не затронуты. В результате остается только безмерное "легкомыслие", бесконечная поверхностность - ничто не имеет под собой почвы, все течет и распадается на части. Как однажды заметил Лурия, в таких состояниях мышление сводится к "простому броуновскому движению". Я разделяю его ужас"
О. Сакс
Изменения будто выжидали удобного момента, и только Альфа ступила на плитку аэропорта - набросились на неё отовсюду, закручивая и унося с собой.
После тринадцатичасового перелёта, Альфа была измотана и обезвожена. И хотя перелёт из стороны тюльпанов был похож на семичасовую поездку на поезде, её подбитому организму было тяжело смириться со сменой часовых поясов и климата. Сразу после прибытия, она заболела и не выходила из квартиры почти две недели, заказывая всё необходимое на дом. К одному из понедельников у входной двери скопилась гора картонных коробок, пластиковых бутылок и жестяных банок. Она никак не могла сказать, что смена обстановки пошла ей на пользу: газ был отключён, а электричество прыгало, словно рождественский кролик, не позволяя хранить пищу в холодильнике. Из-за высохших колен в квартире стойко держался не дворянский запах человеческих фекалий и прочей радости. Она заставляла себя ежедневно принимать едва тёплый душ и бездумно наблюдала за обрывающимися мультипликационными картинками на крохотном мониторе ветхого ультрабука, поскольку выделявшийся новизной 73-дюймовый телевизор в прихожей был мёртв. Вся квартира на втором этаже аккуратного кирпичного дома сплошь была укрыта тонким слоем пыли, но она не замечала грязи. Последний раз Альфа была здесь ребёнком, когда отец привёз их с матерью во время каникул на новоселье, а через несколько лет жила неподалеку, но не наведывалась. После того мало что поменялось: никто, кроме редких насекомых и удивлённых грузчиков, не наведывался в квартиру, вынуждая соседей строить любопытные теории заговора.
Альфа спала, пила воду, ела заказанную еду и теряла счёт дням вместе с килограммами. Она не помнила, как и когда справляла физиологические нужды, но однажды слабо удивилась, насколько успела испачкать уборную мыльными разводами и остатками продуктов жизнедеятельности. Она оставила дневник за океаном, и возвращалась к нему только в спутанных мыслях, а потому бездельничала и прела в ожидании весны. Каждый, в её понимании, был особым литератором, пишущим книгу, не переложенную на бумагу, длиною в жизнь. Некоторые мысли были захватывающими, некоторые - средней безумности, но большинство - серый шум, помогающий окончательно не шагнуть с ума на тропу искренней животности. Вялым киселём деструктивные мысли перетекали по полушариям, не выползая через ноздри под неутомимое солнце, и сохраняя целостность отдельной единицы в обществе себе подобных.
Когда болезнь почти отпустила её, Альфа поехала по магазинам за сетевыми адаптерами, продуктами и средствами личной гигиены. После непродолжительной грызни со службами, ей удалось добиться бесплатного ремонта электросети и водопровода. Она написала обстоятельное письмо своему университетскому профессору и приготовилась к скорбному ответу, но ответ последовал скоро и был скорее нейтрально-радостным, чем иным: он приглашал её навестить кампус и заглянуть к нему на гаснущий огонёк.
Отцовский автомобиль, простоявший в продуваемом гараже недобрых два десятка лет, был в удручающем самочувствии: шины сдулись и безнадёжно деформировались, незащищённый металл окислился, аккумулятор разрядился, а обветшалый салон заселили насекомые и голодные пауки, разукрасившие сидения и приборную доску симпатичной паутиной. Альфа проверила бензобак - он был полон на треть. Выругавшись, она хлопнула кулаком по крыше, оставив маленький мокрый отпечаток на грязном, и обозлённая поднялась домой, намереваясь перерыть документы и немедленно выставить металлолом на продажу или утилизацию.
По памяти она набрала отца и, видимо, отвлекла его от чего-то физиологического, к тому же, сказывалась разница во времени - отец, за ненадобностью сложив дипломатические полномочия, находился где-то за европейской курортной зоной отдыха.
- Альфа? Ты ли это или кто-то чужой? Что случилось? Здесь же глубокая ночь.
- Это безразлично, - отсекла дочь. - Мне бы узнать, где покоятся бумажки на твой автомобиль, я хочу его продать, иначе не появилась бы. Мне необходима бумага на него или что там потребуется...
- Какой автомобиль? - забыл отец.
Альфа коротко и ёмко пояснила.
- Три утра... Погоди... Чего тебя аж туда занесло? Я там лет десять уже не был. Гнёздышко ещё не развалилось, э? Откуда у тебя ключи? Как у вас там погода? Как вообще дела, дочерь?
- Нормальная погода. Шторм, деревья с мясом рвет. С документами что? - за окном штормило, гнулись скрипучие деревья, вода рассерженными потоками накатывала на неприступные стены, обещая долгое гниение и ветхость.
Голос отца был рассеянным, а слова непоследовательны:
- Альфа, из-за чего ты раздражена?
Альфа сжала зубы и впилась коготками в мякоть ладоней, оставляя красные полоски, похожие на гель-электрофорез:
- Ты два года назад, я уточнила, - связь резко оборвалась и пошла гудками, Альфа скоро набрала известный номер и продолжила без вступления: - Купил сюда 73-дюймовую панель, но не посмел управиться с автомашиной и прочим хламом?
- Дочь, я думать забыл о ней, тогда всё смешалось, политика на Дальнем Востоке напряглась и хотела лопнуть, нужно было разгрести приоритеты, ты помнишь, а потом, я же хотел тебя из лечебницы перенести вскорости. Я думал, проведу некоторое время, отдохну по-человечески в компании умных и молодых, но не вышло, а вышло, что срочно перебрался сюда, где сейчас. Телевизор покупали по моей просьбе, уже не вспомнить, кто. Погоди, дай минуту, чтобы воскресить. Документы должны лежать где-то в кабинете, в столе под пресс-папье. Там ещё вмятина будто от чьей-то головы будет. Там же, где ключи. А по поводу продажи - это здраво и здорово. Утром, когда у нас тут будет солнечно, я телефонирую юристам, они расскажут, как поступить. Не беспокойся.
- Хорошо, - Альфа отключилась, размышляя о скорости речи и о бессмысленности своего единственного предка.
С первыми солнечными лучами она разложила все имевшиеся у неё вещи на софе напротив телевизора и крепко задумалась, как ей появиться перед профессором. Что-то внутреннее беспокоило её; поверх невзрачной кофточки она надела не по размеру длинный худи серого цвета, закрывавший ягодицы, и короткие шорты, а на ноги натянула потёртые кеды на босую ногу с не постриженными ногтями и голодным грибком; ей было холодно и влажно в этих тряпках, но это мало её беспокоило. Перебираясь из душного поезда в горячий, из прохладного автобуса - в ледяной, Альфа отправилась к кампусу в соседний город, с трудом и рассеяностью вспоминая дорогу. Для неё было вполне очевидным, что люди из общественного транспорта, деформированные, убогие, нищие заслуживают самой гуманной и неотложной смерти в любой точке Земного шара. Альфа удивлялась, как в самом умном городе мира могут жить самые глупые и неблагополучные люди на свете, прячущиеся в час эпидемии за беззащитными масками и респираторами. Разнообразие красок лиц, болезней и форм вызывало приятные чувства, о которых Альфа забыла: тут мелькали расы со всех континентов - аккуратный срез поступательно гибнущего вида.
Профессор радушно встретил своё потерянное подмастерье и даже чуть не прослезился, он нежно обнял её, вжимая в силиконовые складки себя, и остался стоять, хоть и уговорил Альфу умоститься на удобном кожаном кресле. Он ощутимо постарел и ослаб за годы расставания: из пышного увядающего организма он превратился в ожиревшего старика, покрытого рябью липофусцина и жидким волосом среди лысины, это коробило Альфу, она была напряжена и старалась не смотреть на него, спустив глаза в пол.
Спустя некоторое количество чашек кофе инеформальных банальностей, профессор таки слился со своим широким креслом и прищурился:
- А ты совсем не изменилась, Альфа, хотя с тобой что-то приключилось, ты угрюма, - заметил он пожелтевшими глазами с прожилками.
- Со мной всё хорошо... - Альфа вытерла протекающий нос тыльной стороной рукава: - Я пристрастилась к наркотикам, потом подхватила гепатит С, потом прошла реабилитацию, потом вновь сорвалась... Но сейчас я в норме. Выгорела и, кажется, успокоилась. А вы вот совсем рассыпаетесь, вы не прежний, а другой.
- Кокаин, фенциклидин, амфетамины? - ухватился помнящий профессор.
- Кокаин. Коктейль с фенциклидином моего любимого наркомана на неделю вырвал из жизни. В четверг принял радость, в следующий очухался в чужой квартире, в чужом городе, без денег и с двумя выбитыми зубами, - описала забавную историю из жизни Альфа. - Приятно хоть, что не убил никого, а с них станется. Не думаю, что могла бы проглотить такое, хотя и вводила спидбол.
- Нехорошо было. Потом, правда, чуть не умерла, но как-то выжила. А теперь всю чаще мучаю память - марихуане радуюсь.
- Мятежное ты дитя, Альфа, - пожурил профессор. - Ты ещё так молода, а истязаешь организм разным.
- Молода? Вы полагаете? Я вот думаю, что человек удивительно мало живёт, потому каждый год его жизни - это большая предсмертная трагедия. А каждый сон - подобие красивой микросмерти. Каждый опыт полезен, а возраст измеряется опытом. Мне нужна работа. Здесь, - выпалила она, всё так же глядя в мягкий пол, а не в мягкого умирающего друга.
- Ты, я вижу, что-то задумала, Альфа. Что-то, возможно, нехорошее. Но я буду тебе опорой, - покорился неизвестному он. - Десять лет назад не был бы, да и не был особо, сославшись на карьеру, насиженное место и законы, а теперь разрешу, хоть бы из личной прихоти. Для тебя, молодой, это банально и избито, а я, старик, после рака прямой кишки и сопутствующего по-другому предметы рассматриваю. Рак измучил меня, химиотерапия добила, такому организму, - он медленно обвёл свои объёмы, - не под силу сражаться. Я стал слаб и вял, как все старики. Потому мне безразлично, что они сделают, уволят или посадят, или ещё чего похуже, как мой наставник, Вотан с ним, умел. Я один нынче жив, ты же не знаешь, супруга скончалась пять лет назад; пока я лежал на обследовании, она незаметно угасла. Но будь осторожна, Альфа, прими от меня предупреждение и не забывай его: люди здесь переменились, пророс честолюбивый молодняк. Остерегайся: руки у них, пожалуй, работают славно, а вот головы - никуда не годятся. На них и положиться нельзя, им нельзя доверять и подставлять спину. На меня за последние два года уже три жалобы поступило, хотя именно я в первых рядах и должен на них реагировать. Но и прежних, с кем увидишься, не подпускай близко. Многое переменилось, знакомые зачерствели, славные мозги растеряли миллионы нейронов, и статистика шепчет, что чаще всего предают самые близкие, родные. Так вот... Прошу, если, когда будешь творить противозаконное, поступай, как в былые времена, скрытно и безотчётно... Хорошо?
- Я пока ничего не задумала... Я размышляю. Скажите, - она впервые долго осмотрела своего минувшего наставника, губы её неприятно опустились, - у вас, должно быть, осталась марихуана после ваших неприятностей с раком?
Старик хитро прищурился, превратив едва различимые глазенки в два глухих слепка, и продолжил с неистребимым акцентом:
- Я поделюсь, Альфа. Конечно же, поделюсь. Кое-чего у меня действительно имеется. Знаешь, я расскажу тебе историю из профессорской жизни, не то, чтобы совсем триллер, но кое-что серьёзное. Работал у нас в отделе доктор... Что доктор... Так, докторишка, получивший степень за труды другого. Так вот, он был женат на молоденькой девушке из соседней страны, и души в ней не чаял, хоть и неприятным, властным, скотом казался окружающим, верно, пылинки сдувал с юной избранницы. Но она неожиданно для нас скончалась от незаметного ВИЧ и заметного СПИДа, и никто не мог поверить в такую яростную элиминацию иммунитета. А докторишка смог и проверился, оказавшись после нескольких интимных супружеских лет чище стекла, о чём и заявил, пока шли приготовления. На следующий после похорон день он явился на работу, как ни в чём не бывало, и принялся всё так же лениво работать и паршиво хохмить. А вечером того же дня совратил ужином барышню из нашего отдела, которая, казалось, провела несколько недель в шорах и в вакууме, чем накликал бурю негодования и скандал... Его осуждали, порицали, и добились даже увольнения за будто бы развратное поведение на рабочем месте, а спустя несколько времени он повстречался мне в старом пабе (тут на углу) и проговорился, мол: "Ты осуждаешь меня, как и прочие, и дьявол с тобой. Я же живу, хотя прикоснулся к смерти, держал её на этих вот жестких волосах и совокуплялся с ней! Мы очень коротко живём, а я люблю свою покойницу за подарок жизни, она счастлива где-нибудь не здесь, зная, что я распространяю её любовь другим женщинам и, прежде всего, себе!" - так он мне говорил, хотя я кривился и чувствовал противно, но алкоголь смазал сказанное. И я знал, что он прав, а мы - нет. А после смерти супруги, я понял, что никогда не смогу переступить через себя и сделать что-то похожее, что натворил славный тот доктор. Любые рамки - призрачны и прозрачны, и я вогнал в них себя сам, прикрываясь благовидным лицемерием. Я не смог изменить жене даже после её смерти только потому, что мне никогда не хотелось измены и новых горизонтов, а не потому, что я испытывал к ней тёплое. Я не был верен ей духовно, но никогда не поддавался физиологическим соблазнам, то ли из-за общей слабости и сниженного тестостерона, то ли из-за абстрактной боязни чего-либо, то ли из-за простого безразличия к людям и к жене, которую я не собирался колоть даже в ответ на её бесконечную череду мимолётных ухажёров... Ты помнишь, где я живу? - как-то ожидаемо сменил он тему разговора.
- В трущобах.
- Полноте... - растянул озадаченный своим многословием профессор. - Когда я впервые прибыл сюда, лет сорок тому назад, апартаменты мои показались хоромами... Кажутся ими и поныне, несмотря на рыжих многоножек и прочую живность. Хотя куда мне теперь двигаться? В престарелых дом не смогу, и проведывать меня незачем. А в квартире о жене напоминает этот ужасный запах и обстановка, так что лучшего места мне не нужно. Доживу как-нибудь.
Альфа скривилась, когда в ней что-то лопнуло, грозно процедила:
- Вы терпеть не могли свою женушку! Я крепко это знаю.
Профессор серьёзно надул морщины на пятнистом лбу:
- Да, это правда. Всю жизнь мы пилили друг другу кости и мясо, выматывали нервы и, в общем-то, не были ни честны, ни преданы... Но, видимо, есть такой тип пар образования. Мы четырежды подавали на развод, но так и не развелись, не сумели. Её убил рак, меня - нет. И, видимо, хорошо, что у нас не возникли дети. Но, знаешь, мне не хватает её. Пять лет спокойствия и тишины, а меня это раздражает и даже бесит иногда, где-то тут, - он показал, где, - я перестал быть в гармонии, разломался. Мне даже хотелось бы, чтобы наши ссоры не прекращались... Может, это гормональное, хотя я пью невкусные травы... Это тяжело выразить словами, но она была единственной, кто окончательно понимал, о чем я говорю, у кого хватало сообразительности, чтобы подхватить или опровергнуть, и кто разделял мои мечты и вкусы, мне иногда и говорить-то не приходилось - ей не требовались мои слова, или мне так казалось, - его пожелтевшие глаза на мгновение яростно блеснули.
Скрутив губы бантиком и пощекотав язык зубом мудрости, Альфа по-своему ответила на беспомощную тираду, перейдя на родной профессору лаящий язык:
- К вам, видимо, детство вернулось, либо второй подростковый период напал. Я думала, стариков не слишком беспокоит кризис "я одинок во Вселенной - меня никто не понимает". Вы ерунду порите. Половая пропасть слишком глубока и широка; женщинам необходимо разжевывать и показывать на простейших примерах; и если вам, так уж случилось, показалось, что они понимают вас с полуслова, значит, они искусно притворяются. Это и к вам относится, не обольщайтесь. Наверное, потому мне так интересен был интерсекс в то минувшее время, его редкие представители превосходно чувствуют оба пола, хотя и не всегда могут объясниться. Может, и вам стоит сменить шкуру на старости лет, чтобы не было так одиноко и тоскливо, и чтобы хоть кто-то вас понимал? Впрочем, не воспринимайте мои слова всерьёз; это синдром отмены, я легко раздражаюсь, когда не принимаю в кровь чего-то бодрящего, а курить табак не научилась, так как не люблю.
Профессор слушал внимательно и спокойно, к истерикам и нападкам Альфы он успел привыкнуть много лет назад, как и к её феноменальному языковому таланту, а нынче зачем-то с приятным чувством вспомнил о былых привычках:
- Старость - второе детство, Альфа. Старики имеют право капризничать и выглядеть наивно и нелепо. И - да, старики одиноки. Не единственное, но главное, чего они хотят, - чтобы их слушали, даже если они порют, как ты выразилась, чушь. А некоторые, как я, имеют неосторожность просить, чтобы их ещё и понимали. Я уверен, что скончаюсь раньше физиологической беспомощности и деменции, но пока что мне бывает до омерзения тоскливо. Я не верю своему отражению, я был едва согласен с ним, но всё же согласен, когда мне было пятьдесят, и седина заполнила голову и лицо, хотя где-то внутри - мне все ещё двадцать пять, и я тот самый максималист, пишущий историю, которая сломает судьбы многих. И твою судьбу, Альфа, - он огорчился от собственных слов и переключился на другое: - От работы нынче удовольствия - кот наплакал, размах совсем не тот, что прежде. Только студенческая молодёжь и радует иногда такой настойчивой непосредственностью. Я читаю лекции по топологии ДНК, - зачем-то уточнил он.
- Вы странный человек, я говорила вам об этом, но повторю ещё раз...
- Как ты добиралась сюда? - профессор опять увёл тему.
- Вплавь. Чуть не утопилась в потоке общественного транспорта.
- Понятно-понятно... - старик потеребил седую бороду. - Давай поступим так, мы заедем ко мне, я на колёсах, заберём всё необходимое и я отвезу тебя домой?
- Не годится, - возразила Альфа, - я в соседнем городе доживаю, а тут, как я вижу, задержусь допоздна. Вообще, я планировала остаться с ночёвкой, и пока что помню нужные места.
- Нет, никак! - замахал на неё руками профессор. - Здесь больше нельзя. Если что, у меня останешься, не страшно. Но мы, я думаю, - он улыбнулся сам себе, - что-нибудь придумаем.
- Как скажете... - сдалась Альфа.
- Но давай прежде разберёмся с твоей работой, - он суетно ткнул пальцем в гибкую таблетку и принялся что-то листать: - вакансии есть в трёх отделах, но ни одного по твоему профилю. Кстати, как обстоят дела с навыками, не растеряла?
- Последним прогнившим местом работы, которое я разнесла в прах и пыль, - за мной до сих пор суд гоняется - была клинико-диагностическая лаборатория...
Профессор не сдержал удивлённый взгляд, и уставился на девушку во все два желтых глаза:
- Ты шутишь, Альфа. Диагностика? С твоими мо...
- Да, - сухо прервала Альфа, - диагностика. Что же, какие отделы?
- Да не столь уж и густо, могло бы погуще быть, но нынче каждый ищет работы, и соглашается на мелкое, кризис, словно песок, забивается во все существующие щели, - профессор растерялся и просто водил пальцем по испачканному экрану: - ферментология белкового синтеза, им нужен лаборант... эм... и две вирусологии: phage display и drug delivery. Вот уж даже не знаю, что нужнее и желаннее. Рассуждаю, что drug delivery, поскольку там над чем-то мутным горбатится Японец, - профессор издал странный восторженный "Ах!", - впрочем, он всегда над чем-то мутным работает, и всегда...
- Вот как? - приподняла прозрачную бровь Альфа, - Японец? Он до сих пор не покинул вас? Тогда уж точно drug delivery, - медленно проговорила она,- ретровирусы? Кто им необходим?
- Да не только ретровирусы... Там вся кухня. Эти требуют, - профессор уверенно подсмотрел в блокнот, - Знаешь, тут такая история... С Японцем невозможно ужиться, к тому же, он ленив и глух к мирским потребностям лаборатории... Ему требуется заведующий, не меньше. Японец, сама понимаешь, не выдавит и лицевого телодвижения, а предыдущие заведующие, - профессор притворно смутился и тут же замахал руками, - Но ты - иное и своевременное дело. С твоей докторской степенью осложнений возникнуть не должно, и не возникнет, но пройти аттестацию, уж извини, ты обязана. Закон есть закон, кого попало на высокие должности брать не позволено.
- Значит, я теперь "кто попало", - иронично оценила себя девушка, на что профессор ответил строгим кивком.
Альфа хотела отдать согласие, но настойчиво перезвонили юристы с печальными новостями: автомобиль продать никак не возможно, хотя, если Альфа остро нуждается в денежных средствах, то на её имя открыт счёт в...
Альфа холодно отчеканила, что ни в чём не нуждается и бросила трубку вместе с телефоном на пол.
- Скажите... - обратилась она к привыкшему старичку. - Вы скучаете по прошлому? По проекту?
Профессор подобрался, а слегка блуждающий взгляд сфокусировался на уставших Альфа-глазах:
- Я скучаю по "чистому геному", это так... Я прожил с ним всю жизнь и продолжаю жить. Они должны меня пристрелить, - сипло рассмеялся он, - но я сохранил в голове некоторые наработки. И кое-что добавил. Такие вещи остаются с нами. Они - часть нас.
Альфа поджала губы, а в глазах появилось похожее на влажный блеск. Профессор хорошо заметил влагу:
- Послушай, Альфа, я вижу, ты зла и глубоко обижена... На меня, на них... Но ты не дала нам объяснится, как следует. Ты прос...
- У вас было достаточно времени перед защитой. Да и что тут объяснять? - она гневно завибрировала в кресле.
- Альфа, это была не моя вина и не моё решение! Это была ничья вина! - начал оборону профессор. - Я делал до последнего, что от меня зависело, чтобы оставить проект и каждого из нас на плаву. Г-поди б-же, да меня разделали как последнюю скотину на скотобойне, пока я на коленках пресмыкался перед советом, комиссией, сенаторами и даже этим отсталым губернатором. Неужели ты думаешь, что я намеренно мог допустить подобное? Альфа? Ты была моим родным ребёнком, думаешь, я хотел такой судьбы для тебя? И для себя... - помолчав, добавил он.
- Вы недостаточно старались, - выбросила Альфа.
- Г-поди! - вскрикнул профессор и раскочегарился. - Да что же ты хотела, чтоб я сделал? Расстрелял комиссию? Нас правительство закрыло, тут уж никакие деньги, а я, поверь, предлагал, не помогли бы! Я был под колпаком и не мог успеть везде. Я писал тебе, Альфа, обстоятельно и детально, в рамках разрешённого и под цензурой, что и почему произошло. Они меня на помойку выбросили, не только тебя, но и остальных! Даже теперешнее бесперспективное место не обошлось для меня малой кровью, я так отчаянно прогнулся, что едва не сломал хребет. Я умоляю тебя и прошу, оставь прошлое в прошлом. Мы были бессильны что-либо сделать, нас всех изнасиловали под нелицеприятным углом, а потом выставили обвинение. Мы и в суд обратиться не могли под угрозой загреметь куда-то за разглашение, или того хуже. Ах да, суд! Когда ты благополучно упорхнула, нас с Японцем намерились запереть за решеткой на ближайшие двадцать пять лет, как идейных вдохновителей и руководителей. Кое-кто из наших предприимчивых устроился со своей памятью и наработками в фармацевтические компании, элегантно обойдя запреты. А нам государственная комиссия вменила в вину, что-де мы намеренно обустроили всё именно так с целью обокрасть честных налогоплательщиков на девятизначное число и очернить небелоснежное государство, да ещё и от корпораций денег стянуть, продав тайны. А наш проект, хоть и за закрытыми дверьми, обозвали чуть ли не аферой века. Если бы не Японец с его экспрессивными спектаклями, угрозами обнародования и важными связями, мы бы с тобой сейчас разговаривали через высокопрочный армированный пластик. У правительства нет чувства юмора, и потому с ним не шутят. Нас растирали в пыль, Альфа, и всё, что я мог, - безмолвно созерцать и посылать про себя проклятия.
- А были какие-то попытки или хотя бы поползновения по возрождению проекта?
- Нет. После того, как свернули и засекретили, никаких попыток не было. Во всяком случае, известных мне. Мне очень удивительно, как после всего тебя вообще выпустили за пределы страны с багажом секретов...
- Думаю, - впервые за всё время беседы Альфа расслабилась и почесала, где чесалось, - они просто недооценили его значимость и последствия, а засекретили для галочки. Или не успели. У них моих подписей о неразглашении - целая стопка. Да и не только... И потом, за мной продолжали слежку, пока вдруг не убедились, что я безвредна и окончена. Возможно, конечно, это лишь паранойя, вызванная приятными смесями. Моя нервная система тогда совсем расшаталась.
- Я помню... И что, ты так и не проговорилась? - профессор, устав, сложил пухлые ладошки лодочкой на столе.
- Кому? - сухо отбросила Альфа. - Если бы я даже захотела, кто бы меня понял или хотя бы воспринял всерьёз? Всё, чем мы тут занимались, - занимательно с теоритической точки зрения, но вряд ли кто-то в здравом уме рискнёт предположить, что у нас были самые серьёзные намерения и наработки. Это как с Третьим Рейхом. Да и не до того мне было. Я старалась влиться в жизнь, оформить какое-то будущее. Но потерпела полновесное фиаско. А сюда переехала после непредсказуемой кончины матери, всё-таки дома находиться несколько неприятно, и личные мотивы были тоже.
- Соболезную. Я не...
- Оставьте это, - Альфа фыркнула. - Вы же отчётливо помните, что мы не ладили...
- А отец что?
- Почём мне знать? - фыркнула Альфа ещё раз для убедительности. - Сложил полномочия и влачится где-то в мире. Я никогда не понимала, зачем ему нужна семья и дети. У него есть деньги, связи и либидо - не лучшее сочетание для пятидесятипятилетнего вдовца. Мне даже представлять не хочется, сколько моих названных братьев и сестёр он рассыпал по планете.
Профессор повздыхал немножко, но, наконец, поднялся с запревшего места:
- Ладно, идём, прогуляемся по корпусу. Надеюсь, тебе приятно будет увидеть Японца. Он ни на минуту не останавливался - истинный человек без тормозов.
- До сих пор одержим своей внешностью?
Профессор рассмеялся и зарокотал:
- Мне не хватало твоих злых шуток, Альфа. Уверен, ему тоже... Многие всё же остались тут после, да им особо и некуда было идти, - он резко смолк, а потом отвлечённо прибавил: - Имей в виду, исследования курирует фармацевтическая "ZP", потому, если понадобится, можно получить допуск к лучшему в мире оборудованию. Никакого правительства. Только частные инвестиции. Но и контроль значительно строже. Тут видеокамеры повсюду, детекторы. Так что, не удивляйся.
- Я привыкла быть под наблюдением, - безразлично заметила Альфа, вспомнив о своей заокеанской квартире.
Они прогулялись по пустынному отделу и не обнаружили следов Японца. Люди разбрелись по домам из-за окончания рабочего дня; оставались только испуганные нервные единицы, подскакивающие всякий раз, как к ним обращались с разными вопросами. Это были либо отстающие, либо окончательно увлечённые.
- Что же, сегодня мы тебя не установим. Придётся и нам отправиться восвояси. По дороге в магазин заскочим, пока девяти нету, а утром я не успел из-за бесконечной работы. Нужно отметить твой приятный приезд...
На опустевшей стоянке перед главным корпусом Альфа вскрикнула и широко раскрыла глазища:
- Вы шутите!
- Нет, нисколько не шучу, - профессор достал ключи и позвенел ими, подтверждая намерение, и для лучшего эффекта указал толстым пальчиком.
- Но это же просто нелепо! Вы и...
- Альфа, - крепко обиделся старик. - Смирись! - он довольно расправил белые усы на желтом обвисшем лице.
- Да, простите... Но...
Альфа во все глаза уставилась на массивного профессора, забирающегося на блестящий мотоцикл, жалобно просевший под его весом. Профессор похлопал рукой по сидению, приглашая Альфу, и протянул ей собственный шлем, натягивая защитные очки. Всю короткую дорогу, обнимая сзади необъятное тело, Альфа была рассеяна и растрогана. Ей чувствовались небрежные перемены, грядущие откуда-то из прошлого. И она, сама того не понимая, хотела их. Профессор оставил мотоцикл в гараже и бросил Альфе связку ключей, та не поймала и бросилась на тёмный асфальт для успешных поисков у забитой мелким мусором канавы.
- У тебя ведь есть права, верно? - профессор улыбался, поднимая с земли лёгкий продуктовый пакет.
- Разумеется, есть. Пи, вы окончательно забыли, как я отвозила вашу гриппозную чету в больницу на прогнившей повозке, кажется, это был ваш автомобиль?
- Что же, помню... С мотоциклом управишься?
- Не сомневайтесь. Я и механиком подрабатывать могу, - подумалось ей о своем.
- Тогда он твой, дарю. И не протестуй. Я действительно стар, и не очень хороший ездок, а тебе нужны колёса. Прими это как опоздавшее извинение, или вроде того. Это - меньшее, чем мы могли бы тебя отблагодарить.
- Я всё равно на вас зла. Но что же вы? - Альфа удивлялась довольно слабо.
- А у меня есть четырёхколёсное ржавое корытце, гнилая повозка, как ты верно подметила, но на ходу. Да, а ты как думала? Я сегодня решил устроить для тебя это маленькое представление. О, видела бы ты лица студентов и преподавателей! Со мной даже за руку несколько раз здоровались. Всё равно этот красавец без дела под тканью увядал, а так - хоть толк будет.
- Спасибо. Колёса мне действительно нужны. Мой отец... Впрочем, неважно. А чей он?
- Племянника моей жены, разбился насмерть во время гонок, он гонщиком был, а мотоцикл от него у нас так и остался, он толком и не успел прохожих попугать. Надеюсь, ты наверстаешь пропущенное, только не перестарайся, и будь бдительна, у нас хоть и безопасно, но шушеры в любом месте достаточно. Прошу! - Пи указал Альфе дорогу, которую она, как оказалось, не забыла.
За десять лет мало что изменилось, разве что появились новые надписи на стенах и выбоины в полу от прошлых переездов. Пи открыл квартиру и впустил Альфу, включая за её спиной свет. Обстановка тоже практически не поменялась, только столы и стулья совершили путешествие из одного конца квартиры в другой, и покрылись пылью. Кто-то закричал в дальней комнате и забряцал металлом.
- А, - гордо протянул профессор, - это мой попугай! Ты голодна? У меня есть равиоли с говядиной...
- Баночное?
- Оно самое.
- Нет, спасибо, уже тошнит от консервов, все они здесь на один вкус, довольно мерзкий. Вы не замечали?
- Да, пожалуй, но ещё... - Пи разулся и снял плотную запорошенную дорогой куртку.
- Нет, - отрезала Альфа. - Давайте закажем хоть пиццу, коль у нас есть немного алкоголя и пойдём на балкон, как бывало, пока ваша суженая находилась в разъездах.
Старик пристально посмотрел на Альфу, но не удержал смех:
- Что же, будь моим гостем. Спать ляжешь на софе, подъём окажется ранним и грубым, предупреждаю загодя.
- Годится, - кивнула Альфа.
Они сидели на балконе и курили марихуану, растягивая быстро тающее пиво, постепенно высыхающее вино и пиццу "Буратино". Профессор охал, делая грустные глаза, а Альфа старалась расслабиться и полностью отдаться действию наркотика, она растеряно улыбнулась:
- Заболевшим выдают не лучшие смеси, я смотрю... Кто-нибудь, кроме вас, знает о моём приезде?
- Пока нет, но если тебя назначат заведующей лаборатории, то Японец, конечно же, узнает заранее.
- Хорошо, - кивнула Альфа. - А Фрактал... Он ещё с вами?
Профессор закашлялся и начал яростно растирать слезящиеся глаза:
- Да, - откашлявшись ответил он, - Фрактал с нами. Тоже получил степень, но много позже. Курирует какой-то важный проект от "ZP", я не вдавался в подробности. Редко на пончик заходит.
- Надо будет с ним увидеться... - растянула Альфа.
- Да уж увидься. Когда ты пропала, я думал, он либо поседеет, либо и вовсе волос лишится. В некотором роде я оказался прав.
- Поседел?
- Побрился.
- Отрадно слышать... Но ведь именно вы заварили всю эту кашу, Пи. Если бы вы тогда не подцепили меня и не прилепили к своему убогому отделу, я, возможно, осталась бы на ПМЖ с зелёной картой, и получила бы право стать нормальным человеком...
- Мне нужен был хороший специалист, Альфа, - расслабленно отвечал профессор, - если бы ты не была хорошим специалистом, я бы тебя не подобрал.
- Ага, - ощерилась девушка, - значит, сама виновата, хорош аргумент... Пи, я вас ненавижу. Вы старый и напоминаете мне, что меня ждёт. Вы говорите, что молоды духом, но тело у вас дряхлое и разбитое, и я не хочу того же для себя. Не хочу, чтобы все системы в одночасье сошли с ума, чтобы иммунитет убивал мозг и суставы. Я бы не дожила до вашего возраста, Пи.
- А ты умеешь расслабить, Альфа, убаюкать внимание всеми этими словечками на родном мне языке, - понял Пи, но все-таки ответил существенно: - От этого не уйдёшь, Альфа. Никто не хочет стареть, но с возрастом и восприятие меняется, и появляется глупое и жалостливое смирение. Ко всему привыкает человеческое существо, а к себе привыкает плохо, но неотвратно.
- И это отвратительно.
Они замолчали, пока Альфа не докурила самокрутку и не поднялась:
- Спасибо за всё, Пи. Я пойду, полежу немного, голова идёт кругом, и, надеюсь, усну. Спите хорошо. Только не забудьте, б-га ради, покормить вашего шумного попугая.
- Надо же, - закашлял Пи, - а ведь действительно забыл, пустая голова! Доброй ночи, Альфа. Я рад, что ты вернулась.
2. Пи
Около десяти лет назад Альфа ускользнула из местечкового университета, покинув кафедру и Эпсилона, и подала документы на получение степени доктора философии в чужой стране при чужих людях. У неё имелся некоторый опыт работы в нескольких лабораториях, но то, с чем она столкнулась после, не укладывалось в её понимание о мироустройстве.
После полугода её отчаянной работы в широкой области молекулярной биологии Альфу заметил и подобрал профессор Пи, переманив пряниками в свой неброский отдел. Но что казалось невзрачным и ненужным, на деле обернулось одним из самых масштабных проектов за существующую историю биологии, если не самым масштабным.
За годы до полной расшифровки генома человека, у тихого земляка Цепеша Третьего возникла дикая и невозможная идея. К тому времени, хотя наука только-только растирала ушибленные слабой методологической базой коленки, уже было очевидно, что процесс эволюции оставил множественные отпечатки и довольно небрежно насорил в каждом геноме. Помимо регуляторных, структурных или линкерных участков, и, собственно, самих генов, в геноме эукариотических организмов повсеместно обнаруживалось парадоксальное количество псевдогенов, мобильных элементов, осколков вирусных геномов и горячих очагов нестабильности.
Бойкий ассистент Пи, находясь в родных стенах, написал небольшую пространную работу, посвящённую своей молодой одержимости: он предполагал, что существует вероятность создания синтетического, но лишенного недостатков, человеческого генома.
"Конечно", - писал он: "понятие ущербности или вреда отдельных участков является относительным, поскольку, чем глубже человек погружается в изучение столпов молекулярной биологии, тем больше таинств перед ним открывается. То, что пять лет назад считалось бесполезным и ненужным, этаким генетическим мусором, сейчас почитается за важное, ключевое и жизненно необходимое. В качестве яркого примера можно привести эпигенетику, роль которой тяжело переоценить. Мы слишком мало знаем о тончайших механизмах регуляции и баланса, и не раскрыли всех функций как самой ДНК, так и РНК и белков. Но когда-либо, когда это произойдёт, вероятность того, что человечество сможет создать искусственную квинтэссенцию человека, лишенного пороков и недостатков на генетическом уровне, станет осязаемой и практически желанной. В мире, который распадается на части и висит на волоске от финального коллапса, только сильнейшие смогут выжить и преуспеть, и мы сможем создать достойную замену устаревшему".
Отписка осела в макулатуре незамеченной и безвредной на несколько лет, она не вызвала ни резонанса, ни понимания и была встречена, как псевдонаучная фантастика, пока случайно не попалась на глаза дряхлому нацистскому перебежчику-антропологу за океаном, страстно охочему до экзотики металлического занавеса.
Медленно впадающий в старческий маразм антрополог настолько разогрелся чужеродной идеей, что, не щадя себя и остальных, выбил и базу и финансирование под её развитие. Пи, конечно, был где-то высоко от счастья и грезил неограниченными перспективами, он быстро освоился в чужой стране, хотя ужасный акцент оставался его спутником и объектом для насмешек всю последующую жизнь.
Началась масштабная и дорогостоящая программа под эгидой правительства, поскольку засилье страховых и медицинских компаний не давало свободно дышать экономике, успех проекта обещал монополизировать рынок медицинских услуг, связанных с целой плеядой отклонений и заболеваний.
В своих ежемесячных докладах отдел Пи отталкивался от обратного: никто не ставил себе абсурдной целью выведение какой-то квинтэссенции человека, к тому же, повсюду в мире гремели запреты на наследуемые вмешательства в человеческий геном. Конечной целью амбициозного проекта стало упрощение, структуризация и синтез совершенной базы данных по человеческому веществу, создание целого ряда методологических подходов и модельных систем. Для популистских докладов отдел разбирал человека на атомы и показывал фокусы, как этими атомами можно безнаказанно играться, улучшая что-то или ремонтируя. Предполагалось распараллелить исследования понятным образом, чтобы на каждом из этапов сборки целостной и окончательной карты возникали заделы, дорогостоящая почва, для созревания будущих препаратов и диагностических методик, которые смогли бы окупить неприличные затраты на проект.
Начинать с простых объектов было бы и разумнее и проще, но, учитывая колоссальную стоимость предполагаемой работы, установлено было тесно сосредоточиться только на человеке, как на наиважнейшем и самом прибыльном существе.
Отдел разросся с невиданной скоростью, и под его нужды было построено просторное свежее здание со сложной системой безопасности. Работа не прекращалась ни на выходных, ни по праздникам. Пока весь мир упоённо расшифровывал человеческий геном, отдел Пи трудился над конструкцией, используя чужие наработки и спотыкаясь о чужие ошибки. Массив данных, требующих обработки, не поддавался никаким сравнениям и вызывал только головную боль у работников и не ведающих правды их семей.
3.2 миллиарда пар оснований и чуть больше двадцати одной тысячи только белковых, не считая прочих функциональных, генов, и проблематика топологии ДНК - всё это разом свалилось на костлявые плечи человеческих существ с неординарными мозгами, но человеческими потребностями и факторами.
Довольно скоро к отделу примкнула одиозная и даже несколько экстравагантная команда учёных во главе с Японцем, занимающаяся проблемами синтеза искусственной системы записи и передачи генетической информации, отличной от классической ДНК. Группа была убеждена, что лучшие природные нуклеотиды - Г-Т-А-У - случайная классика с непозволительными количеством исключений, и её необходимо усовершенствовать, подарив большую устойчивость и не повлияв на ключевые принципы эволюции. И для этого требовалась переработка и пересмотр многих ферментативных систем и даже принципов молекулярной биологии.
До слияния Японец и энтузиасты занимались преимущественно изысками in silico, после - расцвела работа in vitro, а спустя пару лет - in vivo.
Ко времени in vivo разработок, юная Альфа и попала в жернова проекта "Чистый геном". Но для неё, как и для других самоотверженных, время оказалось хмурым и недобрым. Перебежчик-антрополог, подхватив обыкновенную простуду, незаметно скончался в свои девяносто два года, расслабив, наконец, недовольные складки и обретя покой. Предсказуемое событие стало ударом для Пи и для проделанной работы, лишившейся символа и некоторой протекции. В адрес учёных неотложно посыпалась угнетающая критика, жалобы и угрозы.
Горшим успехом Альфы стала разработка концепции по тотальной смене генома человека. Вместо малоэффективного инвазивного метода, который критически разрушал цитоскелет и неизвестное ооцита, она предложила использовать не инвазивный многоступенчатый метод с использованием липосом и комбинированных векторов.
Предложение выглядело здорово и не вызывало нареканий во время доклада и помпезной презентации, но у отдела ушло почти два года на его полировку, поскольку количество нюансов, как и прочее, не поддавалось адекватному подсчёту. Проблемы были везде, и каждой из них занималась узконаправленная группка высококлассных учёных и специалистов: физиков, программистов, химиков или молекулярных биологов. При искусственном моделировании хромосом у человека получалось значительно меньше, а точек доступа к ним - больше, что не могло не сказаться на регуляции экспрессии генов. К тому же, никто точно так и не ответил, как отразится на жизнедеятельности организма замещение, модификация и дополнение систем синтеза нуклеотидов, поскольку азотистые основания имели привычку выполнять побочные функции и активно участвовать в метаболизме азота и прочего вещества. Программу было решено разделить на два лагеря: простой (без использования странных идей Японца) и сложный (под воинствующим предводительством Японца), что существенно замедлило не слишком быструю работу.
Если бы к тому времени было сделано хотя бы малейшее продвижение в сторону создания искусственной клетки из разобщённой органики, возможно, судьбы отдела и его многочисленной популяции сложились бы по-другому. Любой мощный стимул извне мог бы сменить курс неповоротливого корабля. Случись так, Пи несомненно переключил бы все мощности в таинственное и неизвестное, пренебрегая оговоренными ценностями под неоспоримыми аргументами и доводами. Но никаких сторонних продвижений не было и не намечалось. Биология работала на медиков, медики - на корпорации, корпорации - на деньги. Непрофильные направления даже не рассматривались. Отдел работал в привычном напряженном режиме, по крупицам заполняя грандиозные пробелы. С каждым годом люди всё больше утомлялись от работы, которой не было ни края, ни конца. Они не видели перспектив, и продолжали истязать себя, как им казалось, впустую.
После молниеносного закрытия отдела, которое грянуло, словно гром среди ясного неба, все наработки были засекречены, опечатаны и заморожены, вероятно, навсегда. И некоторые вздохнули с облегчением, подписав гору бумажек, некоторые - просочились к злейшим врагам с пачкой откровений. Но Альфа осталась у разбитого корыта в состоянии полноценного нервного истощения и фрустрации. Она неделями работала на износ, практически без сна и пищи, насилуя нервную систему нечеловеческими дозами кофеина и амфетаминов. За два года она превратилась в невротический скелет с навязчивыми идеями и безумным взглядом. Она взрывалась при любом обращении к ней, а уставший от выходок любовник, которого она подхватила тут же, попросил передышки в их нестабильных отношениях.
Единственным результатом её рабского труда стала докторская степень по молекулярной биологии, которую она презрела ещё во время вручения, похожего больше на фарс, чем на церемонию. Столь ничтожных извинений ей не приходилось терпеть ни прежде, ни после. Она не получила ни славы, ни денег, ни благодарностей, ни, что было для неё важнее всего, результатов своего безостановочного труда. Когда завершилась официальная часть, обставленная, как искренняя и полноценная защита, Альфа забрала нужные бумаги и с непроницаемой физиономией удалилась.
Кроме уголка в общежитии, в этом городе у неё не было жилья, и плестись в обжитую отцовскую нору она никак не хотела. Закончилось тем, что её отскребли стражи порядка прямо от проезжей части, спящую в обнимку с пустой бутылкой из-под виски. Проявив какое-то нечеловеческое милосердие, её тело не отвезли в участок, а доставили домой, с уважением и пониманием поглазев на документы.
Проснувшись утром с редким похмельем и удивившись, Альфа заказала билет домой, собрала некоторые пожитки и улетела в тот же день, не сообщив о своём решении никому.
Сначала её хватился отставной по собственному желанию любовник, потом - Пи, и даже Японец проявил некоторое рвение, но им разъяснили, задействовав множество людей и механизмов, что Альфа благополучно пересекла границы страны и находится где-то далеко в недосягаемости. Ей писали письма, электронные и вещественные, а также переслали оставшиеся после неё вещи по адресу, нарисованному ею при поступлении. Но она игнорировала любые контакты и поползновения. Для этой части мира Альфа окончательно умерла и не собиралась воскресать.
3. Фрактал
Разобравшись с утомительными формальностями, Альфа была назначена заведующей лаборатории - непосредственной начальницей Японца, чему была втайне довольна и рада, её будоражила и восхищала некая ирония судьбы: в прошлом он ей полмозга съел своими бурными указаниями, хотя она и не была его прямой подопечной.
Но прежде чем приступить к прямым обязанностям, она пересекла кампус и вошла в мраморный вестибюль западного корпуса. Было пасмурное утро, и Альфа сходу примкнула к группе сонных студентов, скомканных под сложным плакатом, она начала расспрашивать, где жив Фрактал, и как к нему подобраться.
- Ты новенькая, да? - проснулся молодой и небритый, не рассмотрев в сумраке уставший вид Альфы, а только её очертания.
- Скорее, старенькая, - нелепо отшутилась та и повторила ряд вопросов.
- Доктор Фрактал обычно приходит позже, можешь подождать его в аудитории, у него лекция по геномике высших растений.
- Даже так? - Альфа была потрясена: Фрактал ненавидел растения и всё с ними связанное. - И как лекции?
Проснувшийся пожал плечами, ссылаясь на прогулы, но ответила бойкая азиатка, внимательно присматривающаяся к Альфе:
- Сухие, но информативные. Им не хватает вдохновения. Такое ощущение, что читает он их через силу, только потому, что так надо, а было бы не надо - не читал бы вовсе.
Её одёрнула подруга ростом с баскетболиста и фиолетовой причёской, но азиатка только поморщилась:
- Отвяжись. Не видишь, человек интересуется? А с чего мне молчать? Я разве обидное что-то говорю? Да он же и сам на первом занятии пошутил, что ненавидит растения!
- Уже лучше... - улыбнулась набок Альфа.
Она просидела всю лекцию в центре аудитории и усиленно делала вид, что что-то конспектирует, притворяясь студенткой и слушая в пол-уха. Она, в общем-то, и не выбивалась из студенческих лиц, хотя Фрактал всё же раз остановил на ней сконфуженный взгляд, что-то про себя соображая и отгоняя мысль. Альфа рассчитывала только на свои едва отросшие волосы (Фрактал никогда не видел её с короткой стрижкой) и поправку на возраст - другого камуфляжа у неё не было. Но и сам Фрактал не сильно переменился и не похудел, казалось, ни на килограмм. Он стал важничать, как и положено лекторам, нацепил очки, хотя при Альфе невнятно стеснялся их, сбрил с головы мочалку и отрастил короткую бородку, но это, несомненно, был он. Такой же мягкий и чётко расставляющий слова в предложениях, говорящий без запинок и даже литературно.
В аудитории стоял небольшой стол, за который Фрактал уселся после лекции - и к нему соорудилась редкая очередь из вопрошающих студентов. Альфа была проще: она плюхнулась прямо на стол, вызвав закономерный хохот, и забросила ногу на ногу:
- Скажите, - громко обратилась она к Фракталу, - а вы любите сношения?
Фрактал выпучил на неё глаза и задрожал, он чуть не потерял сознание от наплыва эмоций и резко подскочившего кровяного давления.
- Альфа? - только и выдавил он из себя.
- Какой проницательный у вас преподаватель, - обратилась она к студентам, не знающим, что делать: с одной стороны ситуация походила на какой-то розыгрыш, но с другой - их насторожила реакция доктора Фрактала, который, казалось, увидел призрака и продолжал на него таращиться, не мигая, а только дыша.
- Да, Фрактал, я вернулась, - покивала головой Альфа и чмокнула ошарашенного друга в лоб, чем сорвала град аплодисментов и гром хохота.
Побыв некоторое время в шоке, Фрактал возвысился над Альфой чёрной горой мяса и жира, он был внезапно влажным и разогретым, и без слов стиснул девушку в прочных объятьях, вызвал одобрительное улюлюканье.
- Задушишь, Фра... - начала задыхаться она. - Б-же, столько времени прошло, а ты всё ещё пользуешься этим ужасным одеколоном...
- Дурацкая ситуация, - басовито выдал Фрактал, умяв положенный стейк в кафетерии, - десять лет утекло, а ты и вовсе не поменялась, и мне нечего сказать. Воспоминания по-прежнему свежи, будто и не было этих гадостей...
- И всё же? - Альфа мяла в руках салфетку, полную продуктов заболевшего носа, и пила горячий кофе.
- Что?
- У тебя есть кто-то?
- Ах это, - Фрактал заулыбался - белоснежные крупные зубы раскололи его чёрное лицо почти пополам. - Нет, Альфа, у меня ничего женского. Много работы, мало времени, приоритеты отчаянно сместились, - он помолчал и почесал пальцы. - Я был женат; после твоего отъезда меня неутешного подобрала наша разговорчивая коллега.
- Как же? - Альфа чихнула. - Пикантно. И где она сейчас?
- Альфа, тебе не кажется, что ты одета не по сезону и причёска холодная? - нахмурился Фрактал, но Альфа только вопросительно наклонила голову и высморкалась. - А сейчас мы развелись, она отсудила у меня практически всё, что было, и уехала в шаткую столицу с молодым и красивым. И я пока что опять наживаю добро и сторонюсь контактов.
- Замечательно, - подцепила Альфа, - то есть, с умницей мной ты порвал отношения, но склеил их с этой выдающейся персоной.
- Ничего я не разрывал, Альфа, я просил отдыха! Амфетамины явно не шли на пользу твоим нервам, - закипел Фрактал, смешно выпучив глаза и увлажняя чёрные губы прозрачной пенистой слюной. - Ты перестала себя контролировать и сопротивлялась любой помощи. А потом просто исчезла. Мы весь город на уши поставили, и после проекта это было очень непросто: в лучшем случае нас игнорировали, в худшем - дезинформировали. Зайдёшь в гости - я покажу тебе вырезку из газеты, где ты - "пропавшая без вести".
- Но ты же узнал в итоге, куда я уехала, мог последовать за мной, адрес у вас был.
- Альфа, не будь ребёнком...
- Что? Ради меня океан зазорно пересечь? Не пыли, я шучу-шучу; у нас ведь не того уровня отношения были, верно? - засмеялась она.
- А, - угомонился Фрактал, - я всё понимаю. Рад, что ты не потеряла своей неадекватности, хотя что-то в тебе поменялось.
Альфа подсела на его сторону:
- У меня перестала болеть голова от новостей, и я их полюбила. Но - нет, Фрактал, ты ничего не понимаешь... Покажешь мне вырезку из газеты сегодня вечером? - она громко втянула носом выползающую оттуда слизь.
- Альфа, что с тобой? - он близко на неё посмотрел, и земля ушла из-под его ног, а голову захватило смущение и неопределённые чувства. Его широкая спина покрылась испариной. А гиппокамп подбросил несвоевременные и очень яркие воспоминания.
- Ничего, абсолютно ничего. Я выздоравливаю, и мне до одури хочется секса, - она показала зубы и грубо засмеялась, но тут же собралась. - Но у меня цикл нарушен, потому нам лучше использовать презервативы, у тебя же есть презервативы? Мне очень одиноко, Фрактал, а тут всё холодное и чужое теперь.
- Есть у меня презервативы, Альфа. Но так нельзя! Да и просрочены они.
- Почему? Десять лет назад можно было, а теперь - нет?
- Но...
- Но что?! - Альфа заговорила навскрик. - Мы одиноки, эмоционально близки и знаем, как доставить друг другу удовольствие, разве нет? И почему я обязана тебя уговаривать? Кто из нас девушка, а кто раб?
Фрактал откинулся на спинку и загоготал, привлекая недовольное внимание коллег:
- Чёрт с тобой... А ты вовсе и не изменилась, я погляжу, это мне причудилось. Давай я тебя хоть ужином угощу...
- Годится, - подмигнула ему Альфа. - Сухое красное?
- Сухое красное, - кивнул Фрактал.
Фрактал не был умнейшим из них, и не обладал стремлениями, но он был трудолюбив и, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, обладал моторикой одиннадцатилетней китайской девочки. Не слишком интеллектуальная работа в лаборатории была ему по плечу и удавалась лучше, чем мозговитым коллегам с претензиями, что раздражало их и даже злило. Любой эксперимент или отвлеченная реакция проводились под его началом безошибочно и точно, и за четыре года он превратился в ходячую базу данных, знающую многое о методологии; он умел и мог решить любую поставленную перед лабораторией прикладную задачу. Не последнюю очередь его несчастливого успеха сыграла замечательная память и общая живость ума, и пускай он не фонтанировал безумными идеями и предположениями, и к творчеству был в целом глух, в быту он проявлял необыкновенную гибкость и выживаемость. Пи нужен был подобный человек в проекте, а Альфа не смогла устоять перед лицом своей полной противоположности: начиная расой и заканчивая гастрономическими способностями. Ей нравилась некоторая простоватость и наивность Фрактала, нравился его зрелый подход к житейским проблемам, нравилось с каким трепетом этот некрасивый гигант обращается с её хрупким телом, и, конечно же, нравилось, как он готовит. Стряпчим Фрактал, выросший в неблагополучной семье бедного квартала, был от б-га, если бы б-г оставался в живых. Для Фрактала не существовало невозможных блюд, а новые рецепты он схватывал на лету и запоминал навеки. Врождённая склонность к поварскому делу помогала ему в работе, и в пределах стерильной лаборатории он, в общем-то, чувствовал себя, как на кухне; ингредиенты были другими, принципы - теми же. Он занимался любимым делом, приемлемо обеспечивал себя и частичку родных, и не жаловался на неудовлетворённость. Пока не появился Пи, пока не ворвалась Альфа. Фрактал и сам не знал, зачем подписался на "Чистый геном", со всей его секретностью и неопределённостью. Это определённо был преодолимый соблазн, поскольку честно озвученные ограничения и рамки уже тогда напоминали ежовые рукавицы, а безынициативный, но свободолюбивый Фрактал с некоторым неприятием относился к рабству. Но зарплата увеличивалась в четыре раза, а на собеседовании присутствовала юная Альфа, ставшая правой рукой и голосом Пи. И, возможно, Фракталу впервые в жизни захотелось чего-либо нового и чего-то лично для себя. С математикой у него всегда складывались благоприятные отношения, он быстро прикинул, куда и как распределить открывающиеся перспективы, и сколько вложить в собственное будущее, казавшееся до того простым и безмятежным. Не зная деталей, под пристальным взглядом нервных голубых глаз с прожилками и усталостью, Фрактал подписал крах своей карьеры. На "Чистом геноме" Фракталу посчастливилось проработать едва ли не меньше всех, и когда всё закончилось, - перед ним закрыли все двери наверх. Если бы не чаяния Пи, лично вытаскивающего каждого своего подопечного из бездны отчаяния и депрессии, Фрактал навсегда ушёл бы из науки как таковой. После года бюрократических проволочек, за который Фрактал успел съесть все свои скудные сбережения, его бросили на кое-какую безответственную работёнку, где он остался киснуть и работать на гордое звание доктора философии, которое ему упёрто не выдавали, опасаясь потерять. Черепашьей поступью жизнь начала приобретать ровность и краски: Фрактал всё же вступил в законный брак с разговорчивой любовницей, обустроил человеческий быт и помог Пи с похоронами его увеличившейся перед смертью уважаемой супруги, так как сам Пи проходил интенсивную химиотерапию и даже немного облысел. А затем иллюзия благополучия в одночасье рухнула, и Фрактал остался сам стоять против безразличной Вселенной. Немолодой, неспортивный, непризнанный, но и не сломленный.
- Я соскучилась по твоей стряпне, - Альфа наелась от пуза, и уже не хотела плотских утех, только отдыха и здорового пищеварения.
Повинуясь банальному, Фрактал приготовил романтический ужин, выдранный из французской кухни, и поставил на краю стола одну объёмную свечу, заготовленную на случай отключения электричества.
- Рад слышать, - алкоголь творил с мягким Фракталом странные вещи - размягчал его ещё сильнее и делал податливым для любого воздействия.
Альфа приподнялась, держась рукой за живот и тихо икнула:
- Твоя заметка, обо мне, она в спальне?
- Нет, она на чердаке, там все бумаги, я забыл о ней, сейчас отыщу, - он задумчиво загружал посудомоечную машину.
- Фрактал, ты хоть и доктор философии, а всё равно идиот.
Фрактал сконфужено посмотрел на Альфу, продолжая держать в пухлых руках белую тарелку, и медленно улыбнулся:
- Извини, Альфа, - покорно произнёс он. - Я сейчас приду, мне нужно проведать уборную.
- Романтично весьма, - ухмыльнулась Альфа и решила стать серьёзной: - Я жду тебя, чистый Фрактал, а спальню отыщу сама. Но если ты задержишься - так и знай - начну и завершу без твоей чистоплотности.
И опять она ощущала себя нелепо под мокрыми поцелуями куда попало и крепкими влажными объятиями, а центр желания и страсти перекочевал из низов тела в кулачки, наполняя их жаром. Альфе хотелось кричать и молотить руками, потому что она точно знала, что должна получать удовольствие, но ничего не было, только какая-то глухая пустота и собственное сердцебиение. А потом добавилось и ещё что-то уже слишком постороннее. Когда Фрактал сел на краешек кровати и разорвал упаковку просроченного презерватива, Альфа жестом и словом остановила его:
- Погоди, Фра. Подожди меня, пожалуйста, я быстро, - она поцеловала его во влажную макушку и неровным шагом удалилась.
Фрактал начал переживать и замёрз, он натянул на себя кофту и одеяло. Через сорок три минуты, которые Фрактал провёл в странном ступоре и пустых размышлениях, в дверном проёме появилась одетая Альфа с виноватым выражением лица, она вытерла рукавом нос и спросила:
- У тебя, случайно, нет дома слабительного? И чего-то от спазма?
4. Японец
Возможно, Альфа была немного умна, знала назубок несколько языков разных семей и легко могла оперировать сложными пространственными взаимодействиями от молекулярной биологии или биохимии в своём маленьком мозге. Но она не была гением. Для разрешения неподъёмных задач и экономии времени, она паразитировала на гениальности заносчивого коллеги - мелкого азиата с запущенным периферическим нейрофиброматозом первого типа. У него были изумительные веснушчатые карие глаза, но на него остального нельзя было и взглянуть, чтобы не содрогнуться. Его лицо и тело целиком покрывали опухоли - безболезненные кожные узелки малинового цвета и разного калибра. Когда опухоли начинали мешать сну или полноценности - он ложился под хирургический нож и некоторое время жил спокойно, пока опухоли вновь не созревали на очищенных участках под воздействием нервности и фактора роста. Помимо косметического уродства, необыкновенного алкоголизма и социопатии, коллега Альфы ничем другим не страдал, а даже довольствовался. Все его звали японцем, потому что он был этническим китайцем, и его потешно задевало несоответствующее прозвище. Он не был стар, хотя любил кряхтеть, пыхтеть, брюзжать по поводу и без, размашисто плеваться во время разговора и вторгаться в постороннее личное пространство. Его никто никогда не называл по паспортному имени, оно было неприятным на слух и тяжело произносимым:
- Логарифм? - тихо позвала его Альфа, подкравшись на носочках со спины.
Логарифм, сгорбившись на стуле над микроскопом едва заметно улыбнулся, не поворачиваясь, он прожужжал:
- Моя болезнь добралась наконец до мозга! У меня слуховые галлюцинации!
Он ткнул кулаком в плечо серьёзного молодого соседа, сосредоточенно делающего заметки на стерильном планшете, и закричал ему прямо в ухо, плюясь и жестикулируя:
- Ты это слышал, старик? Почти десять лет я не слышал этот паскудный голосок, а теперь он вдруг заговорил со мной! Как думаешь, я схожу с ума? А? Схожу? Отвечай мне, скотина, иначе покусаю!
Альфа залилась хохотом:
- Логарифм, хватит паясничать и мучить коллегу, это я, я здесь, - она приветливо помахала ладонью.
Азиат подскочил со стула, накинув на переносицу очки в титановой оправе, согнулся и принюхался, он обошел Альфу кругом и остановился слева от неё, внимательно сморщив пупырчатую мордочку:
- О нет, - закричал он, - всё ещё хуже! У меня все типы галлюцинаций сразу! Лечите меня, пока я кого-нибудь не убил! Я слышу Альфу, я вижу Альфу, я даже чувствую, как от неё воняет Альфой!
Альфа примирительно покачала головой:
- Ты неисправим, Логарифм...
Она крепко обняла старого друга, а он обхватил её спину слабыми руками и сделался очень серьёзным:
- Где же ты был, старик? Я ждал, что ты придёшь, и ты пришла. Преступники ведь всегда возвращаются на место преступления, - он подозрительно осмотрелся, будто сболтнул лишнего.
- Неужели у тебя развилась сентиментальность головного мозга? - отстранилась Альфа.
- Ну знаешь ли! Десять лет - тебя и след пропал, а потом вдруг - на! Вот она вся я, как всегда, хороша собой, хоть и похожа на законченную наркоманку!
- Как тонко подмечено... - заметила Альфа.
Логарифм кивнул и развернулся к Альфе спиной:
- Эй ты, старик, там у микроскопа, как там тебя, а... чёрт с тобой! Убери моё место, этот матрац все равно безнадёжен. А я ушёл и меня не искать! Я буду предаваться приаповым утехам с этой прелестной девой.
Видимо, не удовлетворившись, он подошёл к уже порядком позеленевшему юноше за микроскопом и проорал ему прямо в ухо:
- Ты слышал меня?! Усёк?!
Юноша поджал губы и мелко задрожал, то ли от гнева, то ли от страха, пальцы его правой руки заметно тряслись: