Павленко Валерий Юрьевич : другие произведения.

Избранные мысли Федора Достоевского

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Ф.М. Достоевский
  
  Влюбиться не значит любить. Влюбиться можно и ненавидя.
  Из романа "Подросток"
  
  Я видал, что они (социалисты) не могут дойти до истины, не перешагнув через страшные муки. Муки напрасные, но неотразимые. Так и будет до тех пор, пока не наступит правда. Я ощущал эту будущую правду и понимаю ее, и не мог не тосковать о напрасных муках... Пройдя напрасные муки, все равно пришли бы к царству Божиему. Только к чему это напрасное разрушение? Я знал, что это логично, но логика не утешает.
  Из романа "Подросток"
  
  У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный высший культурный тип, которого нет в целом мире, - тип всемирного боления за всех. Это- тип русский, но так как он взят в высшем культурном слое народа русского, то, стало быть, я имею честь принадлежать к нему. Он хранит в себе будущее России. Нас, может быть, всего только тысяча человек - может, более, может менее - но вся Россия жила лишь пока для того, чтобы произвести эту тысячу.
  Из романа "Подросток"
  
  Красота- это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай, как знаешь, и вылезай сух из воды. Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом Содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом Содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его, и воистину, воистину горит, как в юные, беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил. Черт знает, что такое даже, вот что! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В Содоме ли красота? Верь, что в Содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, - знал ты эту тайну или нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы- сердца людей.
  Из романа "Братья Карамазовы"
  
  Я не только злым, но даже и ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым. Теперь же доживаю в своем углу, дразня себя злобным и ни к чему не служащим утешением, что умный человек и не может серьезно чем-нибудь сделаться, а делается чем-нибудь только дурак. Да-с, умный человек должен и нравственно обязан быть существом, по преимуществу бесхарактерным; человек же с характером, деятель - существом по преимуществу ограниченным.
  Из повести "Записки из подполья"
  
  Прямой, законный, непосредственный плод сознания - это инерция, то есть сознательное сложа-руки-сиденье.
  Из повести "Записки из подполья"
  
  Страдание - единственная причина сознания.
  Из повести "Записки из подполья"
  
  Есть в воспоминаниях всякого человека такие вещи, которые он открывает не всем, а разве только друзьям. Есть и такие, которые он и друзьям не откроет, а разве только самому себе, да и то под секретом. Но есть, наконец, и такие, которые даже и себе человек открывать боится, и таких вещей у всякого порядочного человека довольно- таки накопится. То есть даже так: чем более он порядочный человек, тем более у него их и есть.
  Из повести "Записки из подполья"
  
  И не в настоящее время, от каких-нибудь там случайных обстоятельств, а во все времена порядочный человек должен быть трус и раб. Это закон природы всех порядочных людей на земле.
  Из повести "Записки из подполья"
  
  Только между нами самый объявленный подлец может быть совершенно и даже возвышенно честен в душе, в то же время нисколько не переставая быть подлецом.
  Из повести "Записки из подполья"
  
  То-то и есть, что я слепо верил тогда, что каким-то чудом, каким-нибудь внешним обстоятельством все это вдруг раздвинется, расширится; вдруг представится горизонт собственной деятельности, благотворной, прекрасной, и, главное, совсем готовой (какой именно - я никогда не знал, но главное - совсем готовой), и вот я выступлю вдруг на свет Божий, чуть ли не на белом коне и не в лавровом венке. Второстепенной роли я и понять не мог и вот именно потому-то в действительности очень спокойно занимал последнюю. Либо герой, либо грязь, середины не было.
  Но сколько любви, Господи, сколько любви переживал я, бывало, в мечтах своих, в этих "спасеньях во все прекрасное и высокое". Хоть и фантастической любви, хоть и никогда ни к чему человеческому на деле не прилагавшейся, но до того было ее много, этой любви, что потом, на деле, уж и потребности даже не ощущалось ее прилагать: излишняя б уж это роскошь была. Все, впрочем, благополучно всегда оканчивалось ленивым и упоительным переходом к искусству, то есть к прекрасным формам бытия, совсем готовым, сильно украденным у поэтов и романистов и приспособленным ко всевозможным услугам и требованиям. Я, например, над всеми торжествую; все, разумеется, во прахе и принуждены добровольно признать все мои совершенства, а я всех их прощаю. Я влюбляюсь, будучи знаменитым поэтом и камергером; получаю несметные миллионы и тотчас же жертвую их на род человеческий и тут же исповедываюсь перед всем народом в моих позорах, которые, разумеется, не просто позоры, а заключают в себе чрезвычайно много "прекрасного и высокого", чего-то манфредовского. Все плачут и целуют меня (иначе что же бы они были за болваны), а я иду босой и голодный проповедовать новые идеи...
  Из повести "Записки из подполья"
  
  Я и полюбить уж не мог, потому что, повторяю, любить у меня значило тиранствовать, нравственно превосходствовать... Любовь заключается в добровольно дарованном от любимого предмета праве над ним тиранствовать.
  Из повести "Записки из подполья"
  
  Довольство всегда замечается, даже в близких людях, при внезапном несчастии с их ближними, и от которого не избавлен ни один человек, без исключения, несмотря даже на самое искреннее чувство сожаления и участия.
  Из романа "Преступление и наказание"
  
  Чтоб умно поступать - одного ума мало.
  Из романа "Преступление и наказание"
  
  Люди, по закону природы, вообще делятся на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово... Первый разряд всегда - господин настоящего, второй разряд - господин будущего. Первые сохраняют мир и приумножают его численно; вторые движут мир и ведут его к цели...
  Ошибка возможна ведь только со стороны первого разряда, то есть "обыкновенных" людей (как я, может быть, очень неудачно их назвал). Несмотря на врожденную склонность их к послушанию, по некоторой игривости природы, в которой не отказано даже и корове, весьма многие из них любят воображать себя передовыми людьми, "разрушителями", и лезть в "новое слово", и это совершенно искренно-с. Действительно же новых они в то же время весьма часто не замечают и даже презирают, как отсталых и унизительно думающих людей. Но, по-моему, тут не может быть значительной опасности...
  Огромная масса людей, материал для того только и существует на свете, чтобы, наконец, через какое-то усилие, каким-то таинственным до сих пор процессом, посредством какого-нибудь перекрещивания родов и пород, понатужиться и породить, наконец, на свет, ну хоть из тысячи одного, хотя сколько-нибудь самостоятельного человека. Еще с более широкою самостоятельностью рождается, может быть, из десятков тысяч один (я говорю примерно, наглядно). Еще с более широкою - из ста тысяч один. Гениальные люди из миллионов, а великие гении, завершители человечества, может быть, по истечении многих тысячей, миллионов людей на земле. Одним словом, в реторту, в которой все это происходит, я не заглядывал. Но определенный закон несомненно есть и должен быть; тут не может быть случая.
  Из романа "Преступление и наказание"
  
  Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Истинно великие люди, мне кажется, должны ощущать на свете великую грусть.
  Из романа "Преступление и наказание"
  
  Русские люди вообще широкие люди, широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному; но беда быть широким без особой гениальности.
  Из романа "Преступление и наказание"
  
  Чем больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности, то есть порознь, как отдельных лиц.
  Из романа "Преступление и наказание"
  
  Пора бы нам перестать апатически жаловаться на среду, что она нас заела. Это, положим, правда, что она многое в нас заедает, да не все же, и часто иной хитрый и понимающий дело плут преловко прикрывает и оправдывает влиянием этой среды не одну свою слабость, а нередко и просто подлость, особенно если умеет красно говорить или писать.
  Из повести "Записки из Мертвого дома"
  
  Дешевое великодушие всегда легко, и даже отдать жизнь - и это дешево, потому что тут только кровь кипит и сил избыток, красоты страстно хочется. Нет, возьмите-ка подвиг великодушия, трудный, тихий, неслышный, без блеску, с клеветой, где много жертвы и ни капли славы, - где вы, сияющий человек, перед всеми выставлены подлецом, тогда как вы честнее всех людей на земле, ну-тка, попробуйте-ка этот подвиг, нет-с, откажетесь!
  Из рассказа "Кроткая"
  
  
  В России, чтобы заставить себя читать, даже выгоднее писать непонятно.
  Из дневника 1873
  
  Сущность социализма, несмотря на возвещаемые цели, покамест состоит лишь в желании повсеместного грабежа всех собственников классами неимущими, а затем "будь что будет".
  Из дневника 1873
  
  Среда почти всегда средина.
  Из дневника 1876
  
  Носится какой-то зуд разврата, повсеместно как бы какой-то дурман. В народе началось какое-то неслыханное извращение идей с повсеместным поклонением материализму. Материализмом я называю, в данном случае, преклонение народа перед деньгами, перед властью золотого мешка. В народ как бы вдруг прорвалась мысль, что мешок теперь все, заключает в себе всякую силу, а что все, о чем говорили ему и учили его доселе отцы, - все вздор.
  Из дневника 1876
  
  Ужасно много людей, не верующих в Бога, верят, однако же, черту с удовольствием и готовностью.
  Из дневника 1876
  
  Дети дерутся именно тогда, когда еще не научились выражать свои мысли, ну вот точь-в-точь так и мы.
  Из дневника 1876
  
  Мы не должны превозноситься над детьми, мы их хуже. И если мы учим их чему-нибудь, чтоб сделать их лучшими, то и они нас учат многому и тоже делают нас лучшими уже одним только нашим соприкосновением с ними. Эти создания тогда только вторгаются в душу нашу и прирастают к нашему сердцу, когда мы, родив их, следим за ними с детства, не разлучаясь, с первой улыбки их, и затем продолжаем родниться взаимно душой каждый день, каждый час в продолжение всей нашей жизни. Вот это семья, вот это святыня! Семья ведь тоже созидается, а не дается готовою, и никаких прав и обязанностей не дается тут готовыми, а все они сами собою, одно из другого вытекают. Тогда только это и крепко, тогда только это и свято. Созидается же семья неустанным трудом любви.
  Из дневника 1876
  
  Ложь, что на войне люди идут убивать друг друга: никогда этого не бывает на первом плане, а, напротив, идут жертвовать собственной жизнью - вот что должно стоять на первом плане. Нет выше идеи, как пожертвовать собственной жизнью, отстаивая своих братьев и свое отечество или же даже просто отстаивая интересы своего отечества. Без великодушных идей человечество жить не может, и я даже подозреваю, что человечество именно потому и любит войну, чтоб участвовать в великодушной идее.
  Тут потребность...
  Кто унывает во время войны? Напротив, все тотчас же ободряются, у всех поднят дух, и не слышно об обыкновенной апатии или скуке, как в мирное время. А потом, когда война кончится, как любят вспоминать о ней, даже в случае поражения. И не верьте, когда в войну все, встречаясь, говорят друг другу, качая головами: "Вот несчастье, вот дожили!" Это лишь одно приличие. Напротив, у всякого праздник в душе. Знаете, ужасно трудно признаваться в иных идеях: скажут - зверь, ретроград, осудят; этого боятся. Хвалить войну никто не решится.
  - Но вы говорите о великодушных идеях, об очеловечении. Разве не найдется великодушных идей без войны? Напротив, во время мира им еще удобнее развиться.
  - Совершенно напротив, совершенно обратно. Великодушие гибнет в периоды долгого мира, а вместо него является цинизм, равнодушие, скука... Положительно можно сказать, что долгий мир ожесточает людей. В долгий мир социальный перевес всегда переходит на сторону всего, что есть дурного и грубого в человечестве, - главное к богатству и капиталу. Честь, человеколюбие, самопожертвование еще уважаются, еще ценятся, стоят высоко сейчас после войны, но чем дальше продолжается мир - все эти прекрасные великодушные вещи бледнеют, засыхают, мертвеют, а богатство, стяжание захватывают все. Остается под конец лишь одно лицемерие - лицемерие чести, самопожертвования, долга, так что, пожалуй, их еще и будут продолжать уважать, несмотря на весь цинизм, но только на красных словах для формы. Настоящей чести не будет, а останутся формулы. Формулы чести - это смерть чести. Долгий мир производит апатию, низменность мысли, разврат, притупляет чувства. Наслаждения не утончаются, а грубеют. Грубое богатство не может наслаждаться великодушием, а требует наслаждений более скоромных, более близких к делу, то есть к прямейшему удовлетворению плоти. Наслаждения становятся плотоядными. Сластолюбие вызывает сладострастие, а сладострастие всегда жестокость. Вы никак не можете всего этого отрицать, потому что нельзя отрицать главного факта: что социальный перевес во время долгого мира всегда под конец переходит к грубому богатству.
  - Но наука, искусства - разве в продолжение войны они могут развиваться; а это великие и великодушные идеи.
  - Тут- то я вас и ловлю. Наука и искусство именно развиваются всегда в первый период после войны. Война их обновляет, освежает, вызывает, крепит мысли и дает толчок. Напротив, в долгий мир и наука глохнет. Без сомнения, занятие наукой требует великодушия, даже самоотвержения. Но многие ли из ученых устоят перед язвой мира? Ложная честь, самолюбие захватят и их. Справьтесь, например, с такой страстью, как зависть: она груба и пошла, но она проникнет в самую благородную душу ученого. Захочется и ему участвовать во всеобщей пышности, в блеске. Что значит перед торжеством богатства торжество какого-нибудь научного открытия, если оно только не будет так эффектно, как, например, открытие планеты Нептун? Много ли останется истинных тружеников, как вы думаете? Напротив, захочется славы, вот и явится в науке шарлатанство, гоньба за эффектом, а пуще всего утилитаризм, потому что захочется и богатства. В искусстве то же самое: такая же погоня за эффектом, за какою-нибудь утонченностью. Простые, ясные, великодушные и здоровые идеи будут уже не в моде: понадобится что-нибудь поскоромнее: понадобится искусственность страстей. Мало-помалу утратится чувство меры и гармонии; явятся искривления чувств и страстей, так называемые утонченности чувства, которые в сущности только их огрубелость. Вот этому-то всему подчиняется всегда искусство в конце долгого мира. Если б не было на свете войны, искусство бы заглохло окончательно. Все лучшие идеи искусства даны войной, борьбой. Подите в трагедию, смотрите на статуи. Вот Гораций, Корнель, вот Аполлон Бельведерский, поражающий чудовище.
  - А Мадонны, а Христианство?
  - Христианство само признает факт войны и пророчествует, что меч не прейдет до конца мира: это очень замечательно и поражает. О, без сомнения, в высшем, в нравственном смысле оно отвергает войны и требует братолюбия. Я сам первый возрадуюсь, когда раскуют мечи на орала. Но вопрос: когда это может случиться? И стоит ли расковывать теперь мечи на орала? Теперешний мир всегда и везде хуже войны, до того хуже, что даже безнравственно становится под конец его поддерживать: нечего ценить, совсем нечего сохранять, совестно и пошло сохранять. Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтоб удержать рабов в рабском состоянии, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения. Ведь вы же не можете не нуждаться в рабе, кто бы вы ни были, даже если вы самый гуманнейший человек?
  Замечу еще, что в период мира укореняется трусливость и бесчестность. Человек по природе своей страшно наклонен к трусливости и бесстыдству и отлично про себя это знает; вот почему, может быть, он так и жаждет войны, и так любит войну: он чувствует в ней лекарство. Война развивает братолюбие и соединяет народы.
  - Как соединяет народы?
  - Заставляя их взаимно уважать друг друга. Война освежает людей. Человеколюбие всего более развивается лишь на поле битвы. Это даже странный факт, что война менее обозляет, чем мир. В самом деле, какая-нибудь политическая обида в мирное время, какой-нибудь нахальный договор, политическое давление, высокомерный запрос гораздо более озлобляют, чем откровенный бой. Вспомните, ненавидели ли мы французов и англичан во время Крымской компании? Напротив, как будто ближе сошлись с ними, как будто породнились даже. Мы интересовались их мнением о нашей храбрости, ласкали их пленных, наши солдаты и офицеры выходили на аванпосты во время перемирий и чуть не обнимались с врагами, даже пили водку вместе. Россия читала про это с наслаждением в газетах, что не мешало, однако же, великолепно драться. Развивался рыцарский дух. А про материальный бедствия войны я и говорить не стану: кто не знает закона, по которому после войны все, как бы воскресают силами. Экономические силы страны возбуждаются в десять раз, как будто грозовая туча пролилась обильным дождем над иссохшею почвой. Пострадавшим от войны сейчас же и все помогают. Тогда как во время мира целые области могут вымирать с голоду, прежде чем мы почешемся или дадим три целковых.
  - Но разве народ не страдает в войну больше всех, не несет разорения и тягостей, неминуемых и несравненно больших, чем высшие слои общества?
  - Может быть, но временно; а зато выигрывает гораздо больше, чем теряет. Именно для народа война оставляет самые лучшие и высшие последствия. Как хотите, будьте самым гуманным человеком, но вы все-таки считаете себя выше простолюдина. Кто меряет в наше время душу на душу, христианской меркой? Меряют карманом, властью, силой, и простолюдин это отлично знает всей своей массой... Как ни освобождайте и какие ни пишите законы, неравенство людей не уничтожится в теперешнем обществе. Единственное лекарство- война. Пальятивное, моментальное, но отрадное для народа. Война поднимает дух народа и его сознание собственного достоинства.
  Война равняет всех во время боя и мирит господина и раба в самом высшем проявлении человеческого достоинства - в жертве жизнию за общее дело, за всех, за отечество...
  Пролитая кровь важная вещь. Взаимный подвиг великодушия порождает самую твердую связь неравенств и сословий...
  Война есть повод масс уважать себя, а потому народ и любит войну: он слагает про войну песни, он долго потом заслушивается легенд и рассказов о ней.., пролитая кровь важная вещь! Нет, война в наше время необходима; без войны провалился бы мир или, по крайней мере, обратился бы в какую-то слизь, в какую-то подлую слякоть, зараженную гнилыми ранами...
  Из дневника 1876 (статья "Парадоксалист")
  
  Есть ли два человека, которые понимали бы независимость одинаково; да и не знаю, есть ли у нас хоть одна такая идея, в которую хоть кто-нибудь серьезно верит.
  Рутина наша, и богатая и бедная, любит ни о чем не думать и просто, не задумываясь, развратничать, пока силы есть и не скучно. Люди получше рутины "обособляются" в кучки и делают вид, что чему-то верят, но, кажется, насильно и сами себя тешат. Есть и особые люди, взявшие за формулу: "Чем хуже, тем лучше" и разрабатывающие эту формулу. Есть, наконец, и парадоксалисты, иногда очень честные, но, большею частью, довольно бездарные; те, особенно если честные, кончают беспрерывными самоубийствами...
  Честных-то у нас много, очень много, то есть, видите ли: скорее добрых чем честных, но никто из них не знает, в чем честь, решительно не верит ни в какую формулу чести, даже отрицает самые ясные прежние ее формулы.
  Из дневника 1876
  
  Нет человека, готового повторять чаще русского: "Какое мне дело, что про меня скажут", или: "Совсем я не забочусь об общем мнении" - и нет человека, который бы более русского (цивилизованного) более боялся, более трепетал общего мнения, того, что про него скажут или подумают. Это происходит именно от глубокого в нем затаившегося неуважения к себе, при необъятном, разумеется, самомнении и тщеславии. Эти две противуположности всегда сидят почти во всяком интеллигентном русском и для него же первого и невыносимы, так что всякий из них носит как бы "ад в душе".
  Из дневника 1876
  
  Практические ли только выгоды, текущие ли только барыши, составляют выгоду нации, а потому и "высшую" ее политику, в противоположность всей этой "шиллеровщине" чувств, идеалов и проч.? Тут ведь вопрос. Напротив, не лучшая ли политика для великой нации именно эта политика чести, великодушия и справедливости, даже, по-видимому, и в ущерб ее интересам (а на деле никогда не в ущерб)?.. Вот эти-то великие и честные идеи (а не один барыш и клок шерсти) и торжествуют наконец в народах и нациях, несмотря на всю, казалось бы, смешную непрактичность этих идей и на весь их идеализм, столь унизительный в глазах дипломатов.., что политика чести и бескорыстия есть не только высшая, но, может быть, и самая выгодная политика для великой нации, именно потому, что она великая. Политика текущей практичности и беспрерывного бросания себя туда, где повыгоднее, где понасущнее, изобличает мелочь, внутреннее бессилие государства, горькое положение. Дипломатический ум, ум практической и насущной выгоды всегда оказывался ниже правды и чести, а правда и честь кончали тем, что всегда торжествовали. А если не кончали тем, то кончат тем, потому что так того, неизменно и вечно, хотели и хотят люди.
  Из дневника 1876
  
  Русские друзья обыкновенно видятся в пять лет по одному разу, а многие чаще и не вынесли бы.
  Из дневника 1876
  
  Что такое высшее слово и высшая мысль? Это слово, эту мысль (без которых не может быть человечество), весьма часто произносят в первый раз люди бедные, незаметные, не имеющие никакого значения и даже весьма часто гонимые, умирающие в гонении и в неизвестности. Но мысль, но произнесенное ими слово не умирают и никогда не исчезнут бесследно, никогда не могут исчезнуть, лишь бы только раз были произнесены, - и это даже поразительно в человечестве. В следующем же поколении или через два-три десятка лет мысль гения охватывает все и всех, увлекает все и всех, - и выходит, что торжествуют не миллионы людей, и не материальные силы, по-видимому, столь страшные и незыблемые, не деньги, не меч, не могущество, а незаметная вначале мысль, и часто какого-нибудь, по-видимому, ничтожнейшего из людей.
  Из дневника 1876
  
  Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна и именно - идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные "высшие" идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из нее одной вытекают. В этом могут со мной спорить (то есть об этом именно единстве источника всего высшего на земле), но я пока в спор не вступаю и идею мою выставляю лишь голословно.
  Из дневника 1876
  
  Я утверждаю, что сознание своего совершенного бессилия помочь или принести хоть какую-нибудь пользу или облегчение страдающему человечеству, в то же время при полном вашем убеждении в этом страдании человечества, может даже обратить в сердце вашем любовь к человечеству в ненависть к нему.
  Из дневника 1876
  
  Любовь к человечеству даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без совместной веры в бессмертие души человеческой.
  Из дневника 1876
  
  Если убеждение в бессмертии так необходимо для бытия человеческого, то, стало быть, оно и есть нормальное состояние человечества, а коли так, то и самое бессмертие души человеческой существует несомненно. Словом, идея о бессмертии - это сама жизнь, ее окончательная формула и главный источник истины и правильного сознания для человечества.
  Из дневника 1876
  
  Осмыслить и прочувствовать можно даже и верно разом, но сделаться человеком нельзя разом, а надо выделаться в человека. Тут дисциплина. Вот эту-то неустанную дисциплину над собой и отвергают иные наши современные мыслители: "слишком-де много уж было деспотизму, надо свободы", а свобода эта ведет огромное большинство лишь к лакейству перед чужой мыслью, ибо страх как любит человек все то, что подается ему готовым. Мало того: мыслители провозглашают общие законы, то есть такие правила, что все вдруг сделаются счастливыми, безо всякой выделки, только бы эти правила наступили. Да если б этот идеал и возможен был, то с недоделанными людьми не осуществились бы никакие правила, даже самые очевидные.
  Из дневника 1877
  
  В наш век негодяй, опровергающий благородного, всегда сильнее, ибо имеет вид достоинства, почерпаемого в здравом смысле, а благородный, походя на идеалиста, имеет вид шута.
  Из дневника 1877
  
  
  
  Скороспелые разрешения задач хуже хаоса.
  Из дневника 1877
  
  Леность всегда порождает зверство, заканчивается зверством. И зверство это не от жестокости, а именно от лени.
  Из дневника 1877
  
  Эгоисты капризны и трусливы перед долгом: в них вечное трусливое отвращение связать себя каким-нибудь долгом. Заметьте, что вечное и страстное желание этого освобождения себя от всякого долга почти всегда рождает и развивает в эгоисте, наоборот, убеждение, что все, кто бы не сталкивался с ним, ему должны что-то, как бы обложены относительно его каким-то долгом, данью, податью. Как ни бессмысленно это мечтание, но оно наконец укореняется и переходит в раздражительное недовольство всем миром и в горькое, нередко озлобленное чувство ко всему и всем. Неисполнение этих фантастических долгов принимается наконец сердцем как обида - так что вы иногда во всю жизнь не вообразите, за что иной такой эгоист постоянно на вас сердится и злобится. Это озлобленное чувство рождается даже и к собственным детям - о, к детям даже по преимуществу. Дети - это именно предназначенные жертвы этого капризного эгоизма, к тому же они всех ближе под рукою, а всего пуще то, что никакого контроля: "Мои, дескать, дети, собственные!" Не удивляйтесь же, что это ненавистное чувство, вечно раздражаемое вечным торчанием перед вами этих маленьких новых личностей, требующих от вас всего и дерзко (увы, не дерзко, а по-детски!) не понимающих, что вам так нужен ваш покой, и считающих этот покой ни во что, - не удивляйтесь, говорю я, что это ненавистное чувство даже и к собственным детям может переродиться наконец в настоящую месть, а под поощрением и подстреканием безнаказанности - даже в зверство.
  Из дневника 1877
  
  Сколько бы мы ни указывали, а наших долго еще не будут читать в Европе, а и станут читать, то долго еще не поймут и не оценят. Да и оценить еще они совсем не в силах, не по скудости способностей, а потому, что мы для них совсем другой мир, точно с луны сошли, так что им даже самое существование наше допустить трудно.
  Из дневника 1877
  
  Самоуважение нам нужно, наконец, а не самооплевание. Не беспокойтесь: застоя не будет.
  Из дневника 1877
  
  Cпросите сами себя: не случалось ли с вами сто раз, может быть, следующего обстоятельства в жизни? Вот вы возлюбили какую-нибудь свою мечту, идею, свой вывод, убеждение или внешний какой-нибудь факт, поразивший вас, женщину, наконец, околдовавшую вас. Вы устремляетесь за предметом любви вашей всеми силами вашей души.
  Правда, как ни ослеплены вы, как ни подкуплены сердцем, но если есть в этом предмете любви вашей ложь, наваждение, что-нибудь такое, что вы сами преувеличили и исказили в нем вашей страстностью, вашим первоначальным порывом - единственно, чтоб сделать из него вашего идола и поклониться ему, - то уж, разумеется, вы втайне это чувствуете про себя, сомнение тяготит вас, дразнит ум, ходит по душе вашей и мешает жить вам спокойно с излюбленной вашей мечтой. И что ж, не помните ли вы, не сознаетесь ли сами хоть про себя: чем вы тогда вдруг утешились? Не придумали ли вы новой мечты, даже лжи, даже страшно, может быть, грубой, но которой вы с любовью поспешили поверить, потому только, что она разрешала первое сомнение ваше?
  Из дневника 1877
  
  За страдания сожалеют, а сожаление так часто идет рядом с презрением.
  Из дневника 1877
  
  Назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите.
  Из дневника 1880
  
  Люди ограниченные гораздо меньше делают глупостей, чем люди умные.
  ?
  
  Оправдайте, не карайте, но назовите зло злом.
  ?
  
  Кроме лишения свободы, кроме вынужденной работы, в каторжной жизни есть мука, чуть ли не сильнейшая, чем все другие. Это: вынужденное общее сожительство. Общее сожительство, конечно, есть и в других местах, - но в острог-то приходят такие люди, что не всякому хотелось бы сживаться с ними, и я уверен, что всякий каторжный чувствовал эту муку, хотя, конечно, большею частью бессознательно.
  Из повести "Записки из мертвого дома"
  
  Деньги - это чеканная свобода.
  ?
  
  
  - Смотри не болтай.
  - Да уж кому, кроме базару.
  
  ***
  - Так похудел, что сквозь запертые двери пройдет.
  Из "Сибирской тетради"
  
  Мне всегда приятнее было обдумывать мои сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем в самом деле писать их, и, право, это было не от лености. Отчего же?..
  Из романа "Униженные и оскорбленные"
  
  Человек стремится на Земле к идеалу, противоположному его натуре. Когда человек не исполнил закона стремления к идеалу, то есть, не приносил любовью в жертву своего Я людям или другому существу (я и Маша), он чувствует страдание и назвал это состояние грехом.
  Из записной книжки
  
  Человек есть на Земле существо, только развивающееся... не оконченное, а переходное... Следственно, есть будущая, райская жизнь.
  Какая она, где она, на какой планете, в окончательном ли центре, то есть, в лоне всеобщего синтеза, т. е. Бога? - мы не знаем.
  Из записной книжки
  
  Бедность не порок, это истина... Но нищета, милостивый государь, нищета - порок-с. В бедности вы еще сохраняете свое благородство врожденных чувств, в нищете же никогда и никто.
  Из романа "Преступление и наказание"
  
  Нет ничего в свете для меня противнее литературной работы, т. е. собственно писания романов и повестей - вот до чего я дошел.
  Безо всякого сомнения, я напишу плохо; будучи больше поэтом, чем художником, я вечно брал темы не по силам себе.
  Из письма
  
  Чтобы написать роман, надо запастись прежде всего одним или несколькими сильными впечатлениями, пережитыми сердцем автора действительно. В этом дело поэта.
  Из этого впечатления развивается тема, план, стройное целое. Тут уже дело художника.
  ?
  
  О милостыне... Она развращает и подающего и берущего и - кроме всего - не достигает цели. Милостыня только усиливает нищенство, развивает класс праздных лентяев, надеющихся жить милостыней.
  Из записной книжки
  
  Что такое высшее слово и высшая мысль? Это слово, эту мысль (без которых не может жить человечество) весьма часто произносят в первый раз люди бедные, незаметные.
  Но мысль, но произнесенное ими слово не умирают и никогда не исчезают бесследно, никогда не могут исчезнуть, лишь бы только раз были произнесены, - и это даже поразительно в человечестве. В следующем же поколении или через два-три десятка лет мысль гения уже охватывает все и всех, - и выходит, что торжествуют не миллионы людей и не материальные силы, по-видимому столь страшные и незыблемые, не деньги, не меч, не могущество, а лишь незаметная вначале мысль...
  ?
  
  Старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания.
  Из романа "Братья Карамазовы"
  
  И всякий-то хочет отомстить кому-то за свое ничтожество.
  Из записной книжки
  
  Честный человек с тем и живет, чтобы иметь врагов. У честных врагов всегда бывает больше, чем у бесчестных.
  Из записной книжки
  
  - Посмотрите-ка! - кивнул Достоевский в сторону мальчугана у витрины с игрушками. - Что он теперь думает? Какие замки строит? А спросите - ничего не скажет! И вопросы-то ваши примет враждебно... Вот оттого-то все, что о детях пишут, - вздор и вранье. А иные еще подсюсюкивают под детей. Это уже просто подлость: в детской душе такая большая глубина, свой мир, особливый от других, взрослых, и такая иной раз трагедия, что в ней и гению не разобраться... А если он и сам расскажет вам всю подноготную своих мечтаний, - и это не будет правдой, ибо он расскажет это только для вас, - но свое, правдивое, истинное оставит у себя.
  - Так, стало быть и дети всегда лгут? - попытался спросить я.
  - Ах, как вы это не понимаете! - раздражительно обернулся ко мне Достоевский. - Ведь открывать душу свою, делиться мечтаниями и для взрослых-то людей дело как бы стыдное, и не всякий может, а ребенок - он по-настоящему целомудрен. Он мира своего никому не откроет. Его правду один Бог только слышит.
  Евгений Опочинин. Из беседы с Достоевским 23.12.1879
  
  Для чего жизнь так коротка. Чтоб не наскучить, конечно, ибо жизнь есть тоже художественное произведение... Краткость есть первое условие художественности. Но если кому не скучно, тем бы и дать пожить подольше.
  ?
  Я перед ним виноват, следовательно, я должен ему отомстить.
  ?
  Лишь усвоив в возможном совершенстве первоначальный материал, то есть родной язык, мы в состоянии будем в возможном же совершенстве усвоить и язык иностранный, но не прежде.
  ?
  Если ты направляешься к цели и станешь дорогою останавливаться, чтобы швырять камнями во всякую лающую на тебя собаку, то никогда не дойдешь до цели.
  ?
  Человеку, кроме счастья, так же точно и совершенно во столько же, необходимо и несчастье.
  ?
  Хорошо смеется человек - значит хороший человек.
  ?
  Да будут прокляты эти интересы цивилизации, и даже самая цивилизация, если для сохранения ее необходимо сдирать с людей кожу.
   ?
  Если хотите, человек должен быть глубоко несчастен, ибо тогда он будет счастлив. Если же он будет постоянно счастлив, то он тотчас же сделается глубоко несчастлив.
  ?
  Настоящая правда всегда неправдоподобна... Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи. Люди всегда так и поступали.
  ?
  Вся вторая половина человеческой жизни составляется обыкновенно из одних только накопленных в первую половину привычек.
  ?
  Красота есть гармония; в ней залог успокоения.
  ?
  Действия не всегда приносят счастье; но не бывает счастья без действия.
  ?
  Описание цветка с любовью к природе гораздо более заключает в себе гражданского чувства, чем обличение взяточников.
  ?
  Без детей нельзя было бы так любить человечество.
  ?
  Кто хочет приносить пользу, тот и с буквально связанными руками может сделать бездну добра.
  ?
  
  Кто любит, тот не рассуждает. Если вы любите в женщине чистоту ее и вдруг убедитесь, что она потерянная женщина, что она развратна - вы полюбите в ней ее разврат, эту гадость, вам омерзительную, будете любить в ней... вот какая бывает любовь!..
  Ф. М. Достоевский. Из воспоминаний Вл. С. Соловьева
  
  Самолюбие, ужасное самолюбие - отсюда и конфузливость... Вы боитесь впечатления, производимого вами на незнакомого человека, вы разбираете ваши слова, движения, упрекаете себя в бестактности некоторых слов, воображаете себе то впечатление, которое произведено вами - и непременно ошибаетесь: впечатление произведено непременно другое; а все это потому, что вы себе представляете людей гораздо крупнее, чем они есть; люди несравненно мельче, простее, чем вы их себе представляете...
  Ф. М. Достоевский. Из воспоминаний Вл. С. Соловьева
  
  Серб, малоросс и т. д., сочувствующий родному языку, родной литературе, положительно зловредный член общества, он тормозит работу всеобщего просвещения, всеобщей великорусской литературы, в которых все спасение, вся надежда. Он тормозит ход цивилизации, созданной одним великорусским народом, сумевшим создать величайшее из государств. Один великоросс великодушно и честно смотрит на все национальности, без всякой злобы и преднамеренности, тогда как малоросс, например, вечно держит камень за пазухой и не может отнестись к великороссу иначе, как с враждой.
  Ф. М. Достоевский. Из воспоминаний Х. Д. Алчевской
  
  Сознать свое существование, мочь сказать: я есмь! - великий дар, а сказать: меня нет, - уничтожиться для других, иметь и эту власть, пожалуй, еще выше.
  Ф. М. Достоевский. Из воспоминаний Е. А. Штакеншнейдер
  
  Русский человек, которому предопределено наполнять свое существование только страданием за чужое горе, тосковать только потому, что тоскует другой, мой ближний, внесет, в конце концов, в человеческую семью умиротворение, успокоение, оживляющую и веселящую простоту смирения. До тех же пор, покуда всечеловеческие задачи, лежащие в русском человеке, не получат предопределенного им исхода, русский человек не перестанет быть страдальцем, самомучеником, не успокоится ни на минуту.
  Ф. М. Достоевский. Из воспоминаний Г. И. Успенского
  
  Восторженность - нравственное неряшество.
  Ф. М. Достоевский "Скверный анекдот"
  
  Я сохраняю несколько фотографий людей, которых наиболее любил в жизни, - и что же? Я никогда не смотрю на эти изображения: для меня, почему-то, воспоминанье равносильно страданию, и даже чем счастливее воспоминаемое мгновенье, тем более от него и мученья.
  Ф. М. Достоевский
  
  Из всего запаса моих сил и энергии осталось у меня в душе что-то тревожное и смутное, что-то близкое к отчаянию... А между тем все мне кажется, что я только что собираюсь жить. Смешно, не правда ли? Кошачья живучесть!..
  Ф. М. Достоевский. Из письма к Александру Врангелю. 1865 г.
  
  Покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты. Человек не для счастья родится. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием.
  Ф. М. Достоевский
  
  Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.
  Из письма брату Михаилу 1839 г.
  
  Откройся только тому, кто в состоянии тебе помочь.
  Одно из правил Ф. М. Достоевского
  
  О "товарищах"
  Они не ободрят, не утешат тебя, твои товарищи; они не укажут тебе на то, что в тебе хорошо и истинно, но с злою радостью будут поднимать каждую ошибку твою... Ты же заносчив, ты часто некстати горд и можешь оскорбить самолюбивую ничтожность, и тогда беда - ты будешь один, а их много; они тебя истерзают булавками.
  Из романа "Неточка Незванова"
  
  Социализм - это наука в брожении, это хаос, это алхимия прежде химии, астрология прежде астрономии.
  Из ответа на суде перед казнью
  
  Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не уныть и не пасть - вот в чем жизнь, в чем задача ее.
  Из письма брату Михаилу 1849 г.
  
  Человек - деспот от природы и любит быть мучителем.
  
  Она любила мучить любовника, но любила и награждать. Тип был страстный, жестокий и чувственный. Она ненавидела разврат, осуждала его с неимоверным ожесточением, и - сама была развратна. Но никакие факты не могли бы никогда привести ее к сознанию в своем собственном разврате.
  Из романа "Вечный муж"
  
  Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от обязанностей, тот никогда не найдет счастья.
  Из письма сестре Аполлинарии Сусловой
  
  Увлекает людей единственно характер, даже тогда, когда он устремляет энергию на зло. Человек есть прирожденный раб всякой сильной воли, проходящей перед ним.
  ?
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"