Павленко Ольга Борисовна : другие произведения.

Не пропусти перекресток любви

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Павленко Ольга Борисовна
  
   НЕ ПРОПУСТИ ПЕРЕКРЕСТОК ЛЮБВИ
  
   Петр Зарубин ухаживал за Любашей Мариной в меру своих представлений о воспитанных и благородных людях. Иногда он дарил ей цветы и маленькие подарки в виде стеклянных бус, зеркальца в оправе из резной кости или кружевных лент для чепчика. И хотя внешне Зарубин не производил приятного впечатления на женщин, но его внимание и рассудительность нравились старшей Любашиной сестре Полине. Она находила его кавалером и не замечала в комплиментах, отпущенных в ее адрес, насмешки. Она любила младшую сестра и от всей души желала ей счастливого бра-ка. Да и их отец Серафим Михайлович положительно относился к визитам этого ухажера. А преподнесенный будущему тестю дорогой французский коньяк и одина-ковый с ним род деятельности сыграли главную роль в принятии отцом решения выдать дочь замуж за Петра Ивановича Зарубина.
   Люба не противилась этому решению, но призналась отцу, что не любит жени-ха. Да и Петра она честно предупредила, что согласна выполнять обязанности жены и хозяйки дома, но не сможет стать его родной половинкой.
  - Ты что же, Любаша, имеешь на примете другого кавалера или просто цену себе на-биваешь? - этой вопрос, заданный с затаенной неприязнью в голосе, заставил деву-шку поднять голову и честно посмотреть ему в глаза.
  - Петр Иванович, ты прекрасно знаешь, что я не заигрывала с тобой и не одобряла твои ухаживания. Да и вообще, ты скорее к отцу приходил, и вы беседовали только по поводу свечного дела. А мне теперь все равно выходить замуж или не выходить, и за кого выходить, тоже без разницы. Но отец настаивает на нашем браке, поэтому я подчиняюсь ему. Я не могу огорчать папу в последний год его жизни, - она горест-но вздохнула. - Пусть все будет, как он желает. Я обещаю быть хорошей женой и на-деюсь, что ты тоже будешь рачительным хозяином и порядочным семьянином. Ина-че тебе лучше сразу отказаться от этой затеи с женитьбой. Да и свадьба эта сейчас совсем не кстати. - И хоть девушка утверждала, что ей все равно за кого выходить замуж, но однако она нервничала и беспричинно поправляла то воротничок платья, то оборки на лифе.
  - Нет уж, дорогуша моя, свадьбу мы сыграем. Ты мне нравишься, а со временем мы привыкнем друг к другу и заживем, как все женатые люди.
  - Но отец болен, Петр, - напомнила она ему. - Давай не будем спешить со свадьбой, пусть он хоть немного окрепнет, а то в последнее время он почти не встает с посте-ли, часто впадает в забытье и все время зовет покойную жену, мою маму Евлампию Семеновну.
  - Наоборот, надо пожениться немедленно, чтобы Серафим Михайлович успел пора-доваться за нас, - Петр по-гусарски подкрутил свои рыжеватые усы и прищурил ма-ловыразительные глаза в обрамлении белесых ресниц. И хотя Зарубин имел прави-льные черты лица, но светлые брови и ресницы и водянистого цвета глаза делали его безликим, а отсутствие двух зубов сильно портило его лебезящую улыбку и ста-рило кавалера года на четыре. К тому же на голове волосы были неприятного цвета грязной соломы, отчего он всегда выглядели неопрятными. Да и за все время зна-комства он одевался в один и тот же рыжевато-коричневый костюм и пару рубашек в яркую клетку. Ну, просто тыква какая-то, а не кавалер.
   Молодые поженились, но свадебное застолье получилось больше похожим на поминки. Серафим Михайлович последние три дня почти постоянно был в забытьи и умер через полторы недели после свадьбы Любушки. Сестры Марины рано оста-лись без матери, поэтому были очень привязаны к отцу. Но отец вдруг как-то сразу сильно заболел, и старый доктор из городской больницы Матвей Степанович даже не смог установить причину заболевания своего пациента. Однако дочерей Серафи-ма Марина он предупредил, что их отец проживет не более года. А он умер через семь месяцев. Когда огласили завещание покойного, то новоиспеченный зять Петр Зарубин был ужасно раздосадован его содержанием. Ведь он так старался, чтобы по-мочь Марину покинуть этот бренный мир. И вот вам, пожалуйста. Старик просто дурачил его, уверяя, что свечной заводик оставляет своей Любавушке. Как же он не смог тогда догадаться, что Любавушкой Серафим Марин называл свою старшую дочь Полину. Эта девушка сильно отличалась от младшей сестры. Она была неболь-шого роста, с пышными формами и малопривлекательным лицом. Отметины оспы навсегда превратили ее круглое лицо в подобие клубники.
   Петр был уверен, что даже отцу неприятно смотреть на такую физиономию дочери, поэтому Любавушкой могла быть только Любаша. А оказывается этот идиот Марин больше любил старшую уродину, чем миловидную младшую дочь. Может, Любаша вовсе не его дочь, если ей он оставил лишь меньшую половину дома и ма-газин церковной утвари. Но разве продажа лампад, икон, молитвенников и крести-ков может принести приличный доход? А вот завод другое дело. Свечи, церковные и светские, всегда имеют спрос. Их покупают церкви и монастыри, их покупают и прихожане, они нужны в каждом доме, особенно в деревнях. Вот что могло бы при-нести существенную прибыль, получи он этот завод в приданое за невестой. И он не выдержал несправедливости завещания.
  - Выходит, отец не очень-то тебя любил, Любовь Серафимовна, если так обделил с наследством? - стараясь не показывать своего разочарования, спросил он жену.
  - Ты ошибаешься, Петя, - не подозревая мужа в черных делах, ответила Любаша. - Он любил и меня, и маму, и Полину. Но папа всегда считал, что по его вине Полина заболела оспой. Совсем маленькой он отвез ее в деревню к своей матери, чтобы ба-бушка вылечила ее от кашля и удушья. Кашель-то она вылечила, но Поля подхвати-ла оспу. Вот поэтому папа всегда жалел ее больше, чем меня и всегда баловал ее бо-льше. Он даже стал называть Полину ласково Любавушкой, чтобы девочка чувство-вала его любовь, несмотря на испорченное лицо. А меня как крестили именем Лю-ба, так я и остаюсь Любой, Любушкой или Любашей. - Люба с грустью вспомнила, как сначала все в доме путались, кого же отец зовет, крича на весь двор "Любавуш-ка". - Папа и наследство так разделил, потому что хотел обеспечить Полине спокой-ное будущее. Что-то не находятся кавалеры, которые захотели бы познакомиться с ней и посвататься. А ведь Полина добрейшей души человек, и хозяйка умелая, и ру-кодельница знатная. Зато теперь у нее всегда будет на что жить.
   Петр познакомился с Серафимом Михайловичем на ярмарке. Он тоже привез туда свечи в надежде, что его товаром заинтересуются московские жители. Но ока-залось, что здесь давно привыкли к Маринским свечам. Еще отец и дед Серафима
  занимались этим делом. Так что приезжему молодцу не улыбалось разбогатеть в Москве на свечах. Но вместо того, чтобы вернуться в крохотный Заборск и там най-ти покупателя на свои свечи, Петр решил побороться с Мариным.
  - Зря, что ли я потратился, покупая этот заводишко в Заборске, - сам себе доказывал молодой начинающий купец. - Я то думал, что мне здорово повезло, когда вдова Митрохина так срочно и недорого продавала свой завод, что не купить его я не мог. Хорошо, что этой дурехе срочно понадобились деньги, чтобы погасить долг своего любовника, вот она и не торговалась со мной. Конечно, было бы куда выгоднее за-одно прибрать к рукам и саму вдову, и ее добротный дом, но дама не пожелала по-менять своего дружка на меня. Да к тому же оказалось, что она здорово меня надула, и теперь сидеть мне в этом убогом Заборске нет никакого смысла. Мой ум и прово-рство требуют большого размаха... Так что придется устранить уважаемого Серафи-ма Михайловича и завладеть его знаменитым заводом. Но у этого мужика есть еще две дочери. Всех троих извести будет не легко, да и опасно. Лучше - ка я займусь Серафимом, но сразу с двух концов. Папашу буду помаленьку изводить и одновре-менно заделаюсь его зятем. Младшая его дочь вполне может сгодиться на роль же-ны, хотя бы на первое время. А там жизнь подскажет, что делать, чтобы стать не абы каким Петром Зарубиным, а стать уважаемым, стать почтеннейшим и милейшим Петром Ивановичем.
   И Петр Зарубин стал захаживать в гости к Мариным. Сначала он поведал хозя-ину, что недавно приобрел свечной завод и надеется получить у мастера полезные советы и узнать хитрости этого дела. Какой воск лучше покупать, при какой темпе-ратуре лучше всего его плавить, какие свечи лучше раскупаются, надо ли получать разрешение на торговлю, и какой барыш приносит это занятие. За разговорами они распивали бутылку вина и расставались довольные друг другом. Серафим Михай-лович радовался, что нашел внимательного слушателя, а Петр радовался, что учи-тель не замечает, что каждый раз в его стакан попадает капля отравы, которая скоро начнет действовать. И тогда никакие доктора, никакие знахарки и молитвы не помо-гут учителю встать на ноги.
   В первую очередь Петр завоевал расположение Серафима Михайловича, а по-том начал ухаживать за его младшей дочерью Любовью Серафимовной. Женитьба на Любаше и смерть тестя сделают его владельцем завода. Вот тогда он и развернет свою деятельность. Он покажет Москве, что незаконно рожденные господские дети ничем не хуже законных сыновей. Их обделяют родительской любовью, отдают в сиротские дома или дозволяют стать своей прислугой. Им не дают ни своей фами-лии, ни образования, ни наследства. И Петр вспомнил свою мать, тихую, молчали-вую женщину. Когда-то она работала швеей. Ее приглашали в купеческие и дворян-ские дома помогать шить приданое невестам или платья к торжествам. Вот тогда и заприметил ее Иван Федорович Мезинов, помещик средней руки. Варвара Зарубина приехала в имение к Мезиновым помогать готовить приданое для сестры хозяина Нины Федоровны. Нина Федоровна засиделась в невестах, а тут сыскался для нее женишок, корявый, как мешок картошки. Скоро свадьба, а девичье приданое за сем-надцать-то лет, проведенных в сундуке, пожелтело, вышло из моды и не налезало на невесту. Вот Мезиновы и обратились за помощью в Варваре. Жена хозяина была на сносях, ждала второго ребенка. Тогда-то Иван Федорович и решил поразвлечься с симпатичной, застенчивой швеей.
   Развлечения закончились появлением на свет Петра Ивановича Зарубина. Его
  мать так и не вышла замуж, и одна растила сына на свои скромные заработки. Мези-нов знал о сыне, но не желал признавать бастрата. Правда, иногда к ним в дом при-возили от благодетеля мешок муки, шматок сала или десяток цыплят. Мать все чаще болела, глаза стали хуже видеть, и горожане перестали пользоваться ее услугами. Вот она и решилась обратиться к Ивану Федоровичу с просьбой позаботиться о сы-не. Сходство отца и девятилетнего мальчика было поразительным. Не желая огласки и домашнего скандала, Мезинов был вынужден определить Петра в школу. А через пять лет Петр начал работать в гончарной лавке купца Свистунова. За шесть лет он поднялся от мальчика на побегушках до продавца. Но жалованье его не устраивало, горшки, кувшины, миски и блюда опротивели до невозможности. Жить он продол-жал в сырой материнской квартирке из двух небольших комнатушек, только теперь ему приходилось самому себе готовить и стирать. Варвара Зарубина уже два года, как померла. А молодому парню хотелось и жить побогаче, и с девчатами хороводи-ться, и место под солнцем отвоевать.
   Оставил он гончарную лавку и нашел место служащего в почтовом ведомстве. Здесь, конечно, не разбогатеешь, но зато какое-никакое уважение от горожан можно почувствовать. Теперь он чиновник, самый маленький чиновник, но он носит форму и имеет некую власть над посетителями. Петра заинтересовала переписка его сест-ры Елизаветы Ивановны Мезиновой с подругами из женского пансиона. Девушку отправили учиться в Воронеж в пансион для девиц дворянского сословия. Но, ока-зывается, его сводной сестре гораздо больше по душе были развлечения с молодыми офицерами и светскими повесами. Она проучилась только два года, но и за это вре-мя успела столько напроказничать, что директриса была вынуждена отправить ее к родителям. Правда, исключили Елизавету за дерзость, непослушание и пропуски за-нятий, а не за порочное поведение. Она же в своих письмах подругам откровенно рассказывала о своей ночной жизни. Читая ее письма, Петр живо представлял эти тайные свидания, горячие поцелуи и сплетенные тела. Вот что писала она какой-то Вере Захаровой.
   "Дорогая Верочка, если бы ты знала, какой Анатолий горячий и неутомимый любовник, то ни за что бы, не поссорилась с ним и не познакомила нас. Зря ты стро-ила из себя недотрогу. Мужчины не любят, когда их долго водят за нос. Томные вздохи и опущенные ресницы хороши лишь на первом свидании. Разумно строить из себя целомудренную девицу перед женихом. Женихов нам подбирают родители, стало быть, все остальные мужчины не женихи. А значит, они вполне годятся для приятных развлечений, маленьких пирушек и дополнительных средств на разные женские штучки, начиная от шляпки и заканчивая золотом. Главное для любой деву-шки - это сохранить репутацию скромницы и девственницы. Тогда и твои родители будут тобой довольны, и жених будет счастлив. А уж обмануть мужчину в брачную ночь ничего не стоит. Пока не поздно, Веруня, учись у Лизы Мезиновой, тем более, что советы я даю из собственного опыта".
   А вот ее наставления другой подруге.
   "Стеша, поражаюсь твоей глупости. Неужели ты не можешь заткнуть рот своей ку-зине, чтобы спокойно встречаться с Семеном Брагиным или лучше с Василием Пос-пеловым? Они оба прекрасные любовники, но Поспелов более щедрый. Из-за этой стервы ты не изведаешь сладкого чувства наслаждения от их ласк и чувства власти над их страстью. Вот я, например, сразу сказала отцу, что поеду только в Воронеж. Хоть это и дальше от нашего имения, чем Тамбов, но зато родители реже будут меня навещать, да и братцы поленятся лишний раз ехать ко мне. Конечно, я сказала роди-телям, что буду навещать старую отцовскую тетку Серафиму Кузьминичну. Мол, и мне будет веселей с родственной душой, и им за меня спокойней. Было бы сказано. После этих слов у меня появилась возможность прослыть заботливой девочкой, из-бежать строгого родительского надзора и успешно обманывать наших тюремщиц. А тетку я навестила всего пару раз, подарила ей дешевые сережки и шелковый платок. И сказала ей, что она должна всяким там любопытствующим всегда говорить, что я весь день или весь вечер провела у нее. Иначе мне придется вымазать грязью ее вну-чку, которая живет у нее после смерти своих родителей. Этой внучке уже двадцать три года, а она еще ни разу не встречалась с кавалерами. Похоже, помрет эта девица старой девой."
  
   -2-
  
   Петр с интересом читал переписку Елизаветы, выжидая подходящий момент. И момент настал. В последнем письме она сообщила подругам, что помолвлена с Филиппом Демьяновичем Самуркиным, и просит девушек впредь писать ей только самые невинные девичьи письма. О прочитанных романах, о здоровье родственни-ков, о погоде или о свадьбе знакомых. Сказавшись больным, Петр оставил службу и поехал в имение к отцу. Иван Федорович не видел сына пятнадцать лет. Взрослый юноша двадцати четырех лет стал еще больше похож на отца. Выставить со сканда-лом наглеца Мезинов не посмел. Сегодня отмечают день рождения его старшего сы-на Мирона, и скандал в присутствии гостей и в преддверии свадьбы Лизы совершен-но не уместен. Поэтому Мезинов провел Петра в свой кабинет и сурово спросил:
  - С какой целью вы приехали в мой дом, господин Зарубин?
   Петр, конечно, не ожидал сердечного приема, но то, что отец делает вид, буд-то не узнает и не признает сына, глубоко задело его. Придется рассказать папаше не только о проделках его дочери, но и напомнить о его собственном грехе. Чем боль-ше опасность, тем легче добиться результата. А плату за тайны этих проказников Мезиновых можно будет получать всю жизнь. Главное сделать точный расклад и на-стоять на своей цене. И хорошо, что в доме полно гостей. Это поможет папаше стать более сговорчивым и смирным.
  - Причин у меня несколько, дорогой батюшка, - не скрывая гадливой улыбки, начал он. - Вижу, Иван Федорович, с годами ваша память ослабела. Но вы же, надеюсь, не забыли бедную швею Варвару Зарубину? И свою страсть к ней еще помните? И сы-ночка, рожденного в грехе, тоже помните?
   Лицо Мезинова начало краснеть. Благо, что ради прохлады, на день окно, вы-ходящее на солнечную сторону, закрывают плотными гардинами. Хоть его преда-тельски краснеющее лицо не так заметно в этом полумраке. Иван Федорович понял, что этот сыночек готов на любую пакость, коль ведет себя так уверенно и спокойно. А ему очень важно скрыть свою столь явную измену от жены. Его Евдокия Мироно-вна миролюбивая женщина, но совершенно не одобряет мужские вольности на сто-роне. В этом вопросе она становится неумолимой, пытливой, дотошной и может по-требовать развода. Тогда благополучию Ивана Мезинова придет конец. На шестом десятке лет ему придется начинать жизнь сначала или просить помощи у братьев. А что они смогут предложить младшему, более удачливому брату, который когда-то выгодно женился. Евдокия Мироновна вскорости стала наследницей этого имения в деревне Юрловка, а он превратился в успешного помещика. Но зазнался, ой как заз-нался Ваня Мезинов. Ни родителям, ни обоим братьям он не помогал. Иногда толь-ко присылал тем и другим каких-либо продуктов, ссылаясь на неурожаи, дожди или засуху, на падеж скота или мор среди крестьян. Кроме того, три года у него прожи-вала старшая сестра Нина. Старая дева была обузой родителям, а у него фактически стала нянькой племяннику Мироше. Нина все-таки вышла замуж, а ее предстоящее замужество и подтолкнуло Ивана Федоровича на сближение с Варварой. Но теперь его сытая, благополучная жизнь может в одночасье рухнуть из-за этого ублюдка. Из-за парня, который оказался умнее, чем он думал, когда по просьбе Вари отправ-лял его в школу и оплачивал учебу. Варя, Варя, кто ж мог подумать, что наши сви-дания когда-либо станут угрозой моей жизни. И хоть ты была гораздо привлекатель-ней моей Евдокии, но променять поместье на любовь бедной швеи я не мог. Вот те-перь придется расхлебывать свой грех, тем более, что сам грех явился по мою ста-рую душу.
   Зарубин несколько минут наблюдал за отцом.
  - Вот теперь я вижу, Иван Федорович, что память к вам вернулась, и вы готовы при-знать во мне родную кровь. Хотя я уверен, что и Евдокия Мироновна, глядя на меня, не усомнится в моих словах. - Отец в ответ слегка кивнул головой. - Я тут намедни поинтересовался своими родственниками и выяснил, что имею двух братьев и сест-ру. Им вы, естественно, обеспечили достойное будущее, дали хорошее образование, нашли зажиточных невест. Даже Лизоньку пытались обучить хорошим манерам, но что-то девица оказалась неспособной к ним. Может, пошла в папашу...? - многозна-чительная пауза, но Мезинов ее не прерывал. - А мне, вы посчитали, достаточно и пяти лет учебы для достойной жизни. Чем же я хуже Федора и Мирона? Делан я од-ним и тем же местом, что и они, одним и тем же человеком, вот только койка была не такая мягкая? Или это был сеновал?
   Я решил, что пора вашей семье узнать, что вы, папенька, оказались гораздо плодовитей, чем они думают. Знаю, что принять меня в свои объятия никто не захо-чет, но испортить вам жизнь я смогу. Ведь вы же сами женились на Евдокии Худор-киной только ради ее имения. Вот и держитесь за него всеми силами и боитесь огла-ски своего проступка. А что, если таких как я Петров у вас сыщется еще несколько штук? Знать, не очень-то приятно было всю жизнь спать тебе с такой необструган-ной женой?
  - Я вижу, школа пошла тебе на пользу, Петр. Ты выучился не только грамоте и сче-ту, но и говорить умеешь складно. И кое в чем ты прав, но не забывай, что твоя мать сама была не против свиданий со мной. Иначе она бы подняла крик, а Евдокия Ми-роновна имеет прекрасный слух.
  - Естественно, мать не могла кричать, иначе ее бы выгнали, не заплатив, - Петр вста-вил только одну фразу в покаянную речь отца.
  - Ладно, сейчас спорить об этом бессмысленно. Но согласись, что хоть малую толи-ку участия в твоей судьбе я принял. Присылал продукты, оплатил учебу в школе. Другие мужчины и этого не делают. И знай, Петр Иванович, что если бы ни сегодня-шние гости, то я мог бы, просто-напросто, не пустить тебя на порог, или мой кузнец оглушил бы тебя, а потом тебя связанного мои люди утопили бы в реке или бросили волкам на съедение. Тебе сегодня просто повезло. Выкладывай, что ты хочешь полу-чить и убирайся с глаз долой?
  - Не надо меня запугивать, папенька, - откинув волосы со лба, спокойно ответил он. - Даже если бы вы со мной расправились, то почта помогла бы вашей супруге узнать о ваших похождениях в юности. Или вы до сих пор служанками промышляете?
  - Я хочу узнать твою цену, - торопил его Мезинов.
  - Я понимаю, что супруга ваша, да и гости уже недоумевают, куда запропастился хо-зяин? - Петр по-свойски расположился в кресле. - Но пока мы с вами только вспом-нили период моего появления на свет. А я бы хотел посвятить вас, ваших домочад-цев, ваших гостей и, конечно же, жениха, в подробности жизни Елизаветы Иванов-ны в Воронеже.
  - Не смей чернить мою дочь, - вскипел и без того раздраженный Мезинов. - Лизонь-ка чудесная девушка. Не беда, что оказалась не способна к наукам. Когда появится муж, да пойдут дети, то ей совсем ни к чему будет география или история.
  - Ах, бедный вы, папаша, бедный, - продолжал юродствовать Зарубин. - К вашему сведению, Лизонька хорошо изучила географию злачных и постыдных мест Вороне-жа, а также прекрасно применяет на практике повадки девиц определенного рода за-нятий.
   Мезинов с кулаками бросился на Зарубина. Такой лжи, такого оговора он не ожидал даже от этого вымогателя.
  - Я сам прикончу тебя, мерзкий клеветник, я отрежу тебе язык, чтобы ты навеки за-молчал, гаденыш паскудный. - Но к его удивлению Зарубин схватил со стола доро-гую вазу и запустил ею во взбешенного папашу. Послышался звон разбитого фарфо-ра, но Мезинов не пострадал.
  - Прежде чем махать кулаками, Иван Федорович, прочтите пару писем своей ненаг-лядной доченьки, - он протянул ему письма с самыми пикантными подробностями развлечений Елизаветы.
   Мезинов начал читать, но устыдился и не поверил.
  - Хам, паскуда! - он стал рвать листы в клочья, - ты надеялся оболгать мою дочь и думал, что я поверю этим пасквилям? Возомнил себя ловким, да умелым, вот даже руку Лизоньки старался подделать. Да и подделай ты руку, все равно тебе никто не поверит. Лизавета знать не знает о таких делах, она скромна и послушна. Иногда на-вещала старую родственницу в городе, да все вместе девицы ходили в театр.
  - Зря вы, Иван Федорович, изорвали письма эти, - Петр собрал с пола обрывки. - Вы вот тоже возомнили, что я дурак, и отдам в ваши руки компрометирующие письма. Да, им цены нет, согласитесь. Я дал вам почитать копии писем вашей славной дочу-рки. А есть и сами письма, и сейчас вы убедитесь, что писаны они рукой Елизаветы Ивановны. - С этими словами Зарубин, как фокусник в цирке, извлек из своего сак-вояжа необычную рамку.
   Подобные рамки делают под портреты. Но эта рамка представляла из себя де-
   ревянный прямоугольник, сплошь утыканный гвоздями. Гвозди были гораздо длин-нее толщины рамки и торчали из нее во все стороны острыми концами, как иглы ди-нозавра. А под стеклом рамки было закреплено письмо. Петр аккуратно держал эту рамка в своих руках, не давая ее Мезинову и при этом, демонстрируя ему опасность выхватить колючую приманку.
   - Теперь вы можете спокойно прочесть письмо и узнать руку дочери, милейший вы папаша, - ехидно посмеиваясь, говорил он. - Для пущей убедительности могу посо-ветовать вам спросить о письмах саму Лизавету или ее подруг. Уверен, что они хра-нят в своих шкатулках эти милые послания от своей столь образованной подружки с наставлениями и советами. Так что можете гордиться дочерью - она познала школу жизни и научилась прекрасно обманывать и воспитательниц и родителей. Теперь она с успехом сможет применять свои знания и опыт и со своим мужем..., если, ко-нечно, он пожелает жениться на ней.
   Мезинов схватился за грудь, но дочитал письмо до конца. Он покраснел, как после бани, и вдруг рухнул на диван. Отдышался и полез в карман за платком. Выте-рев испарину, он, наконец, снова посмотрел на Зарубина.
  - Сколько стоят эти письма?
  - Иван Федорович, согласитесь, эти письма бесценны. Я даже не хочу вас расстраи-вать суммой. Письма я не отдам. Вы же понимаете, что я могу кормиться ими всю жизнь, получая деньги от вас, от Лизы или ее мужа, от ее бесценных подруг и от ее бывших кавалеров. Я почему-то уверен, что никто из них не захочет посвящать сво-их суженых в подробности юношеских проделок. А может, отправлю их в столич-ный журнал. Еще прославлюсь, как современник жизни помещичьих дочерей, и го-норар получу.
  - У меня есть мельница в Богучарах Воронежской губернии, забирай ее себе. Есть еще и баржа, тоже бери себе, - с великодушием расчувствовавшегося человека вдруг предложил Мезинов. - А вот денег пока мало, урожая надо ждать до осени.
  - А что я буду делать с мельницей и баржой? Если бы у меня было свое зерно, тогда имеет смысл молоть его и перевозить, хоть зерно, хоть муку. Или дорогой папенька готов и земли вместе с крестьянами мне отписать?
  - Мелко мыслишь, Петр, - приходя в себя, уколол его Мезинов. - У меня там тоже нет земли, но в свое время я прикинул, что в южных степях выращивают хороший хлеб. Почему бы мне не запустить туда руку? Я купил мельницу и баржу, и теперь закупаю там зерно и везу его почти до самой Москвы. Или везу муку. А можно все это сдать в аренду или продать.
  - Может вы и правы, папаша, - согласился Петр, - но хлопотно. Да и много ли навару с одной деревенской мельницы и дырявой баржи? - Петр резко повернулся от стола, на котором с притворным вниманием рассматривал забытые кем-то ноты. И поймал испуганный, как у застигнутого на месте преступления вора, взгляд Мезинова. - Я же интересовался вашим богатством у осведомленных людей. Мельницу эту вместе с баржой вы получили в уплату карточного долга. Не проверили и оказались в дерь-ме. Сами такому богатству не рады и решили мне подложить эту свинью?
   Ответа не последовало.
  - Я тут кое-что обдумал и решил на первое время обойтись покупкой свечного заво-дика. Дело, как я поинтересовался, довольно прибыльное и не хлопотное. И еще мне нужны деньги на покупку хорошего дома, на обзаведение мебелью и домашней ут-варью. Я жениться собираюсь, как только встану на ноги.
  - А ты наглец, Петр Иванович, - от таких условий Мезинов снова покраснел и начал тяжело дышать. - Даже своей дочери я даю меньше приданого, чем пожелал ты.
  - Так ведь дочь - то ваша всю жизнь жила, как сыр в масле, а мне хоть в двадцать че-тыре года получить малую толику того, что я не получил в детстве, отрочестве и юности. - Он снова обратил внимание на ноты и даже взял их в руки, давая Мезино-ву время обдумать его предложение.
   Напрасно Зарубин так уверовал в себя и в свою продуманную тактику ведения разговора. Он считал, что своими доводами и уликами легко сумеет запугать и ого-рошить Мезинова. И тот волей- неволей вынужден будет согласиться на его требо-вания. Но даже последствия шантажа померкли в глазах Ивана Федоровича перед столь непомерными требованиями этого кровопийцы. Он мог бы согласиться на по-купку небольшого домика, вроде флигеля, и даже обеспечил бы его домашней ско-тиной. Корова, пара поросят и десятка два уток или курей. Ну, черт с ним, пусть ку-пит себе одежонку получше и в дом пару стульев, кровать, стол, комод. Но этот гад размечтался купить завод и стать крепким купцом. Заметив, что Зарубин увлекся изучением нот, Мезинов неслышно снял свои туфли, подошел к столу и вдруг начал ими дубасить Зарубина.
  - Ты захотел получить с отца то, чего у тебя не было в детстве, так получай! Ты за-хотел, чтобы я тебя признал, так я тебя признал и сейчас сделаю на тебе свои отцо-вские отметины. - Приговаривая это, Мезинов не переставал молотить гостя туфля-ми. - Ты хочешь стать богатым, так я женю тебя Симке Богатой. Есть такая невеста в Козлове. Рисует бумажные деньги, а потом раздает их нищим у церкви. Слыхал, наверное, про такую чокнутую девицу? Будешь с ней богат и знаменит.
   Теперь уже опешил Зарубин. Сначала он даже не сопротивлялся, как бывало раньше, когда его били в школе или в гончарной лавке, а потом стал отступать за стол, взял в руки стул и загородился им. На шум в комнату вбежали Мирон с Федо-ром и тщедушный сосед Зайцев. Увиденная сцена поразила их, но, не раздумывая, братья бросились на помощь отцу. А Зайцев ретировался назад, криком призывая подмогу.
  - Вовремя, вы подоспели, сынки, - не прерывая атаку, сказал Мезинов. - Давайте, ва-лите этого мерзавца и заткните ему глотку кляпом. Да связать его надо покрепче.
   Не успели сыновья выполнить приказ отца, как в комнату ввалились чуть ли не все гости. Куда деваться от их любопытных взглядов, испуганных вскриков, возгла-сов удивления и расспросов? Пришлось хозяину на ходу придумывать правдоподоб-ную ложь.
  - Не волнуйтесь господа, с божьей помощью все уже позади. Сыновья помогли мне справиться с этим разбойником, так что никто не пострадал, и имущество наше ос-талось в целости и сохранности.
  - Да что же произошло-то, Иван Федорович?... Откуда взялся этот человек и чего от тебя хотел?... Неужели хотел убить тебя среди белого дня?... Надо послать за прис-тавом, пусть засадят его за решетку, пока он всех не поубивал, - такие вопросы и советы сыпались со всех сторон.
  - Господа, дорогие гости, сейчас мы свяжем этого преступника и пошлем в город за полицией. А его будет охранять наш кузнец и мой пес Леший. От них-то этому зло-дею не сбежать. - Мезинов успокаивал гостей, а сам лихорадочно соображал, что и как следует сделать, чтобы дело не получило огласки и никто бы не узнал истину се-годняшних событий. - Прошу всех вернуться на воздух, здесь уже дышать нечем, да и подавите вы друг друга скоро. Прошу снова садиться за столы и продолжать уго-щаться. А то без вас деревенские мальчишки растянут с тарелок все закуски. И вод-ка на солнце согреется, а мясо остынет, - он даже начал шутить. - Я сейчас дам рас-поряжение слугам и вернусь к вам. Мы выпьем за здоровье нашего Мирона Ивано-вича, за победу над лихоманом и за суровое наказание этого вора.
  
   -3-
  
   Гости с неохотой потянулись к покинутым в суматохе столам, накрытым в саду. А Мезинов приказал деревенскому кузнецу Трофиму глаз не спускать со свя-занного человека и никого к нему не подпускать. Потом он обшарил его карманы и извлек оттуда вместе с бумагами носовой платок, ключи, деньги и какую-то пугови-цу. А потом вместе с саквояжем запер все в сундуке, стоящем в спальне и стилизо-ванном под небольшой мягкий диванчик. Наконец, он вышел к гостям, которые хотя и продолжали трапезу, но с нетерпением ждали подробностей столь необычного в их краях случая.
  - Можете не волноваться, дорогие гости, - хозяин успокаивающим жестом заставил гостей продолжать сидеть на своих местах. И, предопределяя новый поток вопросов, начал рассказывать, - я уже отправил в город за полицейскими, теперь этому негод-нику будет несдобровать. Налейте-ка мне немного водочки, я тоже хочу успокоить-ся после такого происшествия. - Он выпил стопку и с удовольствием закусил селед-кой с луком. Все с нетерпением ждали подробностей случившегося инцидента. - Так вот что произошло, друзья мои. Этот человек явился ко мне и сказал, что он новый кассир в нашем банке. А я на днях получал там приличную сумму денег, чтобы уст-роить Лизоньке пышную свадьбу. Филипп Демьянович, жених Лизы, тоже получал там деньги и отдал их мне. Платье надо справить невесте, дом купить молодым, за границу их отправить. Всем этим придется заниматься нам с Евдокией Мироновной, так как нашего жениха вызвали в Москву по каким-то там ведомственным делам. А свадьба не за горами, через два месяца упорхнет от нас дочка любимая. Вот Самур-кин и доверил нам деньги и положился на наш вкус. У него-то из родни только пре-старелая мать, да золовка с двумя ребятишками.
   А этот мошенник, значит, явился и заявляет, что он ошибся на пятьдесят руб-лей, когда выдавал мне деньги. Он называет себя честным человеком и спешит най-ти Мезинова Ивана Федоровича, чтобы вернуть ему эти деньги. Ну и, конечно, он хочет избежать скандала и не потерять работу за такую свою оплошность. Он доста-ет эти деньги и протягивает их мне. Разбойник рассчитывал, что на радостях я сразу открою свой тайник, чтобы положить туда деньги. В этот-то момент он и собирался меня оглушить и забрать оттуда всю сумму. Но я оказался умнее и предусмотрите-льнее его. - Тут Мезинов горделиво оглядел гостей, внимательно ему внимавших. Он сам от себя не ожидал, что будет так складно сочинять. - Полагаю, что в тот день он тоже был в банке и заприметил меня с Филиппом Демьяновичем. Да и возможно он услышал наш разговор о том, что мне еще предстояло купить конфет и орехов для праздничного стола на именины Мироши. Вот он и приехал в разгар застолья, чтобы при необходимости смешаться с гостями и потом незаметно исчезнуть.
  - Какой необходимости? - спросила перепуганная супруга.
  - А необходимость могла появиться у него, дорогая моя Дусенька, - целуя ей руку, ответил Иван Федорович, - если бы нам пришлось драться. Он бы мог меня застре-лить или зарезать, что такому человеческая жизнь, а потом бы скрылся с деньгами.
  - Свят, свят, свят, - испуганно перекрестились женщины.
  - Но, к твоей радости, моя душа, - Мезинов сделал театральный жест, - я был осторо-жным. Я сказал, что хочу представить такого честного человека своим гостям, что-бы они оценили усердие молодого служащего. Но вместо того, чтобы выйти со мной сюда, он начал требовать назад свои деньги и даже воинственно напал на меня. Я не смог стерпеть такого обращения и, кроме того, сразу усомнился в искренности его рассказа. Я начал отбиваться, завязалась отчаянная драка. Хорошо, что сыны наши вовремя хватились отца и заглянули в кабинет. Они и помогли повалить мошенника, а потом и связали его.
  - Молодец, Иван Федорович! Я всегда знал, что ты человек осмотрительный и наде-жный, - сказал Пестряков.- Давай выпьем за тебя.
   Не успели выпить и закусить, как последовал другой тост:
  - И сыновья у тебя крепкие ребята. За них тоже надо выпить. Сам ты не промах, Фе-дорович, и Мирон с Федькой такие же. За вас, други мои!
   Гости вставали и вставали и поднимали бокалы за победителя. Только жена его Евдокия Мироновна сидела притихшая и все о чем-то думала. Вдруг она негром-ко спросила:
  - Иван, а почему ты бил этого разбойника туфлями?
   Весь складно сочиненный рассказ мог лопнуть от такой маленькой упущенной им детали. Мезинов растерялся. Как хорошо он соединил свой визит в банк и разго-вор с будущим зятем об именинах с этим доморощенным вымогателем. А прокля-тые туфли в это сражение никак не вписываются. Вернее, никакой нормальный муж-чина не стал бы стаскивать с себя обувь, когда на него с кулаками нападает граби-тель. В воздухе повисла тишина. Кто бы мог знать, что собственная жена подставит ему подножку.
  - Туфлями? - наконец переспросил он.
  - Да, Ваня, ты бил его туфлями, - подтвердила супруга.
  - Ах, ты про туфли..., - он даже посмотрел на свои ноги, снова обутые в те же са-мые туфли. - Это случайно получилось. Я пригласил гостя присесть, чтобы он рас-сказал о причине своего визита. Человек волновался, теребил в руках фуражку. Я решил налить ему воды, чтобы он успокоился, да неловко облил себя. Вот и снял мокрые туфли, чтобы переобуться. А как он мне рассказал про деньги, так я сначала даже опешил от такого честного поступка простого банковского кассира. И совсем забыл, что разулся. А потом я пригласил его выйти к гостям и спохватился, что сам то я бос. Только я собрался обуться, как он напал на меня. Вот я этими туфлями, что были у меня в руках, и начал отбиваться и наседать на него.
  - Значит, ты сидишь в мокрых туфлях? - подытожила жена, но он сделал вид, что не услышал вопроса.
   Застолье шло своим чередом. Только Евдокия Мироновна все время о чем-то думала. Наконец она не выдержала и незаметно покинула гостей. Она прошла в ка-бинет мужа, где под охраной кузнеца и собаки сидел на полу связанный грабитель.
  Она хотела сама расспросить незнакомца о происшедшем, но Трофим сказал, что хозяин приказал никого к арестованному не подпускать и не вести с ним никаких разговоров.
  - Ты хорошо исполняешь господский приказ, Трофим, - хозяйка была вынуждена похвалить сторожа. - Что ж, милейший, раздвинь-ка гардины, а то в кабинете слиш-ком сумрачно, а мне надо найти сонеты Шекспира. Гости хотят послушать, как их читает наша Лизонька.
   В посветлевшей комнате Евдокия Мироновна внимательно пригляделась к пленнику. Сердце ее не обмануло. Молодой арестант был полным отражением ее мужа. Такие же рыжевато-соломенного цвета волосы и белесые брови и ресницы, такой же взгляд исподлобья, такой же узкий лоб. Отличие только в том, что над то-нкими губами располагались усики, волоски которых после драки торчали в разные стороны и придавали ему несколько глуповатый вид, да одежда желала быть лучше. Подобного совпадения природа не могла сотворить. Стало быть, это Ванюшины от-прыски начинают шантажировать собственного отца. Не зря, значит, она всегда с такой неохотой отпускала мужа в город. Все эти поездки то в банк, то на ярмарку, то на встречу с Пятаковым или Крысаровым, основными покупателями их коров и зе-рна, до добра не довели. Вот и появилась первая ласточка - результат его похожде-ний. И что только женщины находили приятного в Мезинове? И роста небольшого, и красивым не назовешь, и остроумием не блещет. Даже говорить комплименты и танцевать он не умеет. Значит, подарками их завлекал. Вот куда наши денежки уте-кали, вот почему он всегда привозил мне из своих поездок один и тот же подарок - коробку миндального печенья, а к празднику - отрез шелка на платье. Вроде и о же-не помнит, и затраты на нее копеечные. А вот теперь о его сыне узнает вся округа. То-то будет разговоров и сплетен за ее спиной и уйма советов от соседок, которые начнут ежедневно ездить к ним на чай.
   От этих мыслей у нее разболелась голова, перед глазами все закружилось, и грузная хозяйка осела на пол. Перепуганный Трофим оставил пленника и побежал звать хозяина. Евдокию Мироновну перенесли в спальню и холодной водой привели в чувство. Она пришла в себя и первым делом сказала мужу и нескольким сочувст-вующим дамам, что очень плохо себя чувствует, ее тошнит, и мутится сознание. Во-зможно, она отравилась раками. Наверное, мужики принесли уже дохлых раков, а повар все равно их сварил.
  - Я ж такая любительница полакомиться раками, - поделилась она секретом с сосед-ками. - Вот за столом и налегала все больше на заливное из раковых шеек да на за-печеного сома. Такого здоровенного сома давненько наши рыбаки не вылавливали. А может, сом тоже был не свежим? Ведь на рыбалку они ходили позавчера.
   Дамы тревожно переглянулись. Они тоже пробовали и раков и сома. Как бы и с ними не случилась подобная неприятность. Если уж крупная, почти мужская фи-гура Евдокии Мироновны пострадала от раков, то им и подавно может стать плохо. И под предлогом плохого самочувствия хозяйки и попыткой ограбления хозяина го-сти, не дожидаясь танцев, пирогов и чая, стали друг за другом покидать дом Мези-новых. И как только последняя пара уехала, Евдокия Мироновна призвала в спаль-ню мужа и учинила ему допрос.
  - А теперь, дорогой мой Иван Федорович, расскажи мне всю правду. Сегодня ты, ко-нечно, превзошел Пушкина и Крылова, сочиняя историю про коварного кассира, но природу россказнями не переделать. Как зовут твоего сына и кто его мать?
   Мезинов понял, что теперь придется рассказать жене всю правду. Чего-чего, а выпытывать подробности она мастак. Всю жизнь мучила его подозрениями, застав-ляла чуть ли не по часам рассказывать, где и с кем был и что делал. А уж, коль она поняла, что Зарубин его сын, то спуску не даст. Сначала Мезинов хотел рассказать жене только о Варваре Зарубиной и о том, что лет пятнадцать назад определил по ее просьбе сына в школу и больше о нем ничего не знал до сегодняшнего дня. Но в ко-мнату вошли Мирон и Федор и тоже потребовали у отца объяснений, почему это их пленник так поразительно похож на него и на них. Они сели на диванчик и пригото-вились слушать отца. Пришлось Мезинову сознаться, что давным-давно он нарушил клятву верности жене и сблизился со швеей Варварой Зарубиной, которая шила при-даное их тетке Нине Федоровне Ломакиной.
  - Отец, прощать тебя или нет, это дело матери, - после его покаянной речи сказал Мирон. - У любого мужчины могут быть увлечения на стороне, и даже появляются внебрачные дети. Но из-за таких капризов природы отцы не беседуют по полчаса с обретенным сокровищем. Ему или дают денег, чтобы он навсегда исчез, или выгоня-ют взашей. Ты же не спешил начать драку. Что же вы с ним так долго обсуждали?
  - Да, папаня, - добавил Федор, - что вы обсуждали? Не поверю, что ты каялся перед ним в своем грехе или яростно открещивался от злого навета. Лучше уж сознавайся сам, или мы с Мирошей выпотрошим из тебя признания. Из-за твоих давних похож-дений сегодня был испорчен день рождения брата. Такого позора у нас в семье еще не бывало. И гости рано разъехались, и мы еще не нагулялись, и танцы с красавица-ми Лошкаревыми сорвались.
  - Вы правы, сегодня день что-то совсем не сложился. - Мезинов понял, что раздоса-дованные сыновья действительно могут его поколотить. Не в пример ему, они выро-сли крепышами, наверное, здесь пересилили корни матери, любят хорошо погулять и часто дают волю рукам. Потом ему приходится улаживать конфликты с соседями, но в глубине души он гордился сыновьями, умеющими постоять за себя. Жаль толь-ко, что они до сих пор не женаты и не проявляют никакого желания заниматься хо-зяйством. Время от времени помогают отцу, но в тонкости и хитрости управления усадьбой не вникают. Охота, рыбалка, карты, соревнования на конях или санях, пи-рушки. Вот и все, что дорого им. И даже странно, что сейчас они готовы побить от-ца ради того, чтобы узнать правду и защитить честь семьи. Или они просто злятся, что мало выпили и хотят раззадорить себя, издеваясь над собственным отцом? - Ну, что ж, пойдемте в кабинет, там побеседуем. Надо матери дать покой.
  - Ты что, Иван, хочешь, чтобы мои сыновья беседовали с твоим сыном? - останови-ла его жена. - А, кстати, долго еще нам ждать твоих полицейских? Он что, всю ночь проведет в нашем доме?
  - Евдокия, я никого не посылал за полицией, - сознался муж. - Тут такое серьезное дело, что знать об этом не должны ни соседи, ни родственники, ни власти.
  - Тогда оставайтесь все здесь, я тоже хочу узнать эти серьезные дела.
  
   -4-
  
   - Ну, что ж, сынки, - обреченно вздохнул Мезинов, - поднимайтесь с диванчика. Да кликните сюда Лизавету. В этом сундучке хранится успех нашей будущей жизни.
   Он достал саквояж Зарубина и дождался, пока не ведающая ни о чем дочь уся-дется на стул возле туалетного столика и по привычке поправит свои светлые локо- ны надо лбом. Странно, но до сегодняшнего дня он совсем не замечал заурядной и даже непривлекательной внешности дочери. У нее были не только совершенно свет-лые волосы, но и такие же брови и ресницы. От одного этого лицо казалось выцвет-шим на солнце платком. Нос картошкой, а губы необыкновенно толстые, будто по-кусанные пчелами. Вот, правда, глаза у нее большие, зеленовато-рыжие, но в обрам-лении светлых ресниц, они казались пуговицами на белом сюртуке. И как такая де-вица могла иметь успех у городских кавалеров? Уж он сам бы никогда в жизни не обратил внимания на подобную девицу, разве только грудь у нее соблазнительная, да шея гладкая. Ну, еще забавные конопушки на носу. Примерно так думал Иван Федорович, пока Лиза прихорашивалась, не отдавая себе отчета в том, что она во многом похожа на него, впрочем, как и Петр Зарубин. Но в мужчинах изъяны внеш-ности не столь заметны, как на особах женского пола.
  - Сегодня мне стало известно, дорогие мои родственники, - начал Иван Федорович, осторожно нащупывая в саквояже колючую рамку, - что славному имени Мезино-вых может прийти конец. И всю благодаря неуемному писательскому дару нашей Лизы и ее дикому темпераменту. Вот, полюбуйтесь, господа, с какой легкостью и бесстыдством она рассказывает о своих похождениях.
   Он, наконец, достал эту злополучную рамочку и протянул ее сыновьям. Федор вслух прочитал откровения сестры. Даже у него срывался голос, а лицо Евдокии Мироновны покраснело, как маков цвет. Сама же Лиза выпрямилась на стуле и по-белевшими губами что-то неслышно шептала, не отводя глаз с Федора.
  - Это ты писала, Лизка? - первым спросил Мирон. - Сознавайся, нам тут сейчас не до шуток.
   Лиза перевела испуганные глаза сначала на мать, потом на отца.
  - Отвечай, сестра, - Мирон поднялся с дивана и медленными шагами направился к ней. Лиза продолжала молчать, а Мирон уже нависал над ней, готовый удушить ме-рзавку.
  - Стой, Мироша, - подала голос Евдокия Мироновна, - Федор, покажи-ка мне эту грамотку. - Она молча перечитала письмо дочери. - Напрасно я надеялась, что это работа искусных крючкотворов. Письмо писано рукой нашей Лизы. Уж ее завитуш-ки и ее слог мне знакомы. Что же ты нам поведаешь, любезная доченька?
  - Маменька, батюшка! - девушка со слезами упала на колени. - Я сама не знаю, что на меня нашло. Здесь меня никто не замечал, я уж думала, что родилась последней дурнушкой. А тут появились кавалеры. Они шепчут приятные слова, целуют тебе руки, увлекают веселыми байками, угощают шампанским. Я сама не заметила, как закружилась в этих развлечениях.
  - Значит, закружилась? - переспросил Федор. - До того закружилась, что стала все-общей подстилкой и еще гордишься этим? Даже взялась обучать своих подруг. Ну, прямо как дрессировщик в цирке.
  - Ты хоть раз подумала, своей куриной башкой, что рано или поздно найдутся люди, которые расскажут о тебе. Одни просто похвастаются своей легкой победой над де-ревенской простушкой, другие вспомнят тебя, как устрашающий пример своим до-мочадцам, третьи догадаются шантажом разбогатеть на твоих развлечениях, - Ми-рон еле сдерживал себя, глядя на поникшую фигуру сестры.
  - Уже догадались. - Иван Федорович поднялся и подошел к дочери. - Встань, Лиза, сейчас не время тебя отчитывать. Сама понимаешь, что письмо это мне принес не добрый аист, а человек, который требует за свое молчание приличную сумму денег. Иначе он грозится расстроить твой брак, ославить всех нас, и даже опубликовать в журнале воспоминания юной проказницы. Он сказал, что подобные письма ждут своего часа в случае, если с ним что-либо случится. Человек, который сегодня прие-хал ко мне вовсе не банковский кассир. Это я придумал для гостей, чтобы никто не догадался об истиной причине столь странного визита, закончившегося дракой и арестом незваного гостя.
  - Отец, чего хочет этот правдолюбец? - перешел на деловой тон более спокойный Федор. - Давай выкладывай его требования.
  - Ты сдурел, братец, - остановил его Мирон. - Потакая таким проходимцам, мы об-речем себя на пожизненную ренту. Где гарантия, что он оставит нас в покое? Что он вернет нам все ее письма?
  - А ты предлагаешь его убить? И тайну сохраним, и платить ничего не надо?
  - Вот именно. Сначала покончить с этим ублюдком, а потом всыплем нашей сестри-це по самое первое число. - Мирон даже потер руки в предвкушении порки сестры.
   Но их благие намерения остановила мать.
  - Скоры вы на расправу, мои мальчики, как я посмотрю. А вы уверены, что со смер-тью этого разбойника умрет и позор вашей сестры? - Они недоуменно перегляну-лись, но промолчали. - Вот видите, опасно рубить с плеча. Он же сказал, что обеспе-чил себе сохранность тем, что разослал позорные письма людям, которые их обна-родуют, если мы причиним ему вред. А вы собрались его убить. Сразу всем будет понятно, что это дело ваших рук... или наших слуг.
   Все призадумались. Вдруг Лиза промокнула мокрые глаза и предложила:
  - А давайте тоже его обманем. Ну, пообещаем ему денег, задобрил его, напоим, как следует, а потом выпытаем у него, где он хранит эти письма.
  - Раньше надо было думать, резвая ты наша сестрица, - огрызнулся на нее Мирон. - Натворила дел, а отдуваться за твои проказы должны мы все. Вот я, например, пред-лагаю выдать ее за этого "кассира" замуж. И выкуп платить не придется, и она его обучит всем хитростям любовных развлечений, и он уже не сможет нас шантажиро-вать. - От этой мысли он даже повеселел.
  - Верно, брат, - кивнул головой Федор, - отец откупится невестой с приданым, а Фи-липп Демьянович получит отставку. Лизавета найдет причину, чтобы с ним поссо-риться. И волки сыты, и овцы целы.
  - Не плохая идея, мальчики, - согласилась мать. - Лизу стоило бы наказать таким браком за ее разгульное поведение и позор. Но не забывайте, что он ее брат.
  - Что? Мама, это мой брат? Папа, это правда? - в ужасе воскликнула Лиза.
  - К сожалению, правда. Беда не приходит одна. И до утра нам надо решить, что де-лать с этим человеком. - Мезинов задумчиво чесал затылок, сокрушаясь сложности задачи. - И в голову-то не приходит ничего путнего. Может, сначала обыщем его дом, а ничего не найдем, так не жалко будет и спалить его хату. А его самого мы так отдубасим и помучаем, что он сознается, у кого находятся все письма, и Лизкины и подстраховочные.
  - Иван, даже если он скажет у кого эти письма, то каким образом ты думаешь завла-деть ими? Убить всех этих людей? Спалить журнал? Или всем им предложишь вы-куп? Так уж лучше откупиться от одного человека, чем от двух или сколько их там наберется, - Евдокия Мироновна резонно остановила мужа. А он и не подозревал, что его деревенская жена может так здраво и серьезно рассуждать там, где они, трое мужиков, не могут дать ладу. - Лиза сколько писем и кому ты написала?
  - Не помню, мама, - встрепенулась притихшая дочь. - Наверное, штук десять-двена-дцать. - Вере Захаровой, Стеше Луговой, Насте Пироговой...
  - Хватит, - остановила ее мать. - Улик предостаточно. Мало того, что этот Зарубин решил на нас поживиться, так еще у девчонок этих кто-нибудь найдет ее письма и ославит нас на весь белый свет.
   В комнате повисло тягостное молчание. Теперь каждый обдумывал свою мысль со всех сторон, прежде, чем ее высказать. Наконец отважился Федор.
  - Думаю, все-таки нам надо его избить. Избить так, чтобы он понял, что шутить с нами нельзя. И под угрозой смерти заставить рассказать, у кого хранятся письма. А потом вместе с ним обойти этих людей и проследить, чтобы он забрал их назад. А если он заартачится или надумает нас обмануть, то всегда можно будет его прикон-чить. Писем не получим, так хоть одним гадом на земле будет меньше.
  - Правильно мыслишь, Федор, - оживился отец. - По-моему, он трусоват и ради соб-ственной жизни согласится во всем признаться. Я вот вспомнил сейчас, что когда я напал на него, так он и не отбивался почти, а только прятался за стол.
  - Так чего же ты, батя, молчал столько времени, - воодушевился Мирон. - Сейчас мы "побеседуем" с этим ловкачом, а к утру он поймет, что с нами лучше не шутить.
  Надо только выпить еще по чарочке, чтобы поднять настроение. - И братья дружно поднялись.
  - Мальчики, - ненадолго задержала их мать. - Возможно, это действительно лучшее, до чего мы смогли додуматься. Только прошу вас, не забивайте его до смерти, иначе ничего не узнаете, И лицо ему не уродуйте, а то всяк сразу поймет, что бедолагу му-чили, били и пытали. И не забывайте, мои дорогие, - напомнила она всем, - что нам еще предстоит придумать, что мы скажем соседям, когда выяснится, что наш плен-ник так и не попал в каталажку.
   Когда они пришли в кабинет, где все еще сидел на полу связанный Зарубин, то ужаснулись неприятному запаху. Связанный и с кляпом во рту он не мог объяснить своему сторожу, что ему требуется справить нужду. Перекатываясь по полу и корча рожи он пытался обратить на себя внимание кузнеца, но тот сразу усмирял его уве-систой зуботычиной. И вот теперь он сидит в грязных, вонючих штанах, разбитые губы кровоточат, на полу валяются два выбитых зуба. А кузнец пошел звать горнич-ную, чтобы та нашла для пленника чистые штаны и замыла пол.
  - Ну, что, Наполеон, - смеясь, начали они разговор, - и Москву не покорил, и гарно обделался? Или ты решил, раз не получилось разжиться здесь деньгами, так надо им хоть нагадить?
  - Мы вот пришли побеседовать с тобой, а тут и дышать-то нечем. Тухлого чего поел или со страху тебя так слабит? - уже в полный голос гоготали браться, наблюдая, как Зарубин все ниже опускает голову.
  - Ладно, сынки, - остановил их отец. - Надо все-таки дать ему воды да сухие штаны. Где там Глашка запропастилась?
   Явилась Глафира с ведром воды, тряпкой и штанами Трофима. Пленника раз-рязали и поставили на ноги. И тут содержимое штанов потекло по его ногам и выли-лось на ковер.
  - Ах ты, гад такой! - взбесился Мезинов. - Мало того, что обосрался, так еще выма-зал своим говном мой ковер. Мы хотели по-хорошему с тобой договориться, но те-перь мое терпение лопнуло. Ребята, ведите его к реке. Пусть сначала обмоется на бе-регу, а потом можно будет там же его и допросить, и отметелить, и снова в чувство привести. А ты, Глафира, вымой здесь все, да проветри, как следует.
   Братья привели пленника к реке, приказали снять штаны и по колено зайти в воду, чтобы смыть с себя все, что не удержалось в заднице.
  - Вы бы хоть отвернулись, господа, - взявшись за ремень, сказал им Зарубин, - дос-таточно уже посрамили меня.
  - Хитришь, брат, - не замечая истинного значения этого слова, ответил Мирон. - Мы отвернемся, а ты тут же сиганешь от нас. Не бойся, твоей красоты от нас не убудет.
  - Куда мне бежать без штанов? - и он зашел в воду по щиколотку, присел и начал ладонями поливать на себя воду.
  - Штаны- то чего не снял? И в правду, что ли стесняешься? - снова засмеялся Федор.
  - Думаю сразу и штаны помыть. На мне-то они быстрее высохнут.
  - Ну, так зайди чуть поглубже, как ты тут думаешь вымыться и постираться?
  - Да я воды боюсь. Тонул в детстве, вот и опасаюсь теперь, - он сделал еще несколь-ко шагов вперед и начал стаскивать с себя брюки.
  - Теперь мы этого болвана до утра будем ждать, - Мирон в сердцах махнул рукой и отвернулся от реки. - Надо было отвезти его к Трофиму в баню. Быстрее и надежнее бы получилось.
  - В бане темно, а здесь луна светит. И нам спешить некуда. - И не успел Федор до-говорить эти слова, как Петр вскрикнул, неуклюже взмахнул руками и исчез под во-дой.
  - Эй, куда ты, засранец? - в один голос закричали братья.
   Федор, было, порывался броситься за ним, но Мирон его остановил:
  - Чего ты колотишься из-за этого утопленника. Он же сам сказал, что не умеет пла-вать. Если сейчас не появится его башка над водой, значит утоп. И к утру его труп прибьет к плотине.
  - Верно, не стоит ночью искать его на глинистом дне, - согласился Федор. Но тут же вспомнил, - так ведь мы же так и не узнали у него про письма. Достанется же нам от отца.
  - А мы утром выловим труп и отвезем его совсем в другое место...Например, выбро-сим его в Лесной Воронеж где-нибудь возле Козлова. Вот подумай сам, Федя, что в первую очередь придет в голову его сообщникам, когда они узнают о смерти Зару-бина?
  - Начнут узнавать, где он пропал, и кто в этом виноват.
  - Верно, брат, - Мирон похлопал его по спине. - И они узнают, что Зарубин утонул в городе Козлове. Что он даже еще никуда не выезжал. Может по пьянке свалился в реку, а может грабители на него напали.
  - Точно, Мирон! Ну, ты и голова! - восхищенно сказал Федор. - И мы тут будем не причем, а значит, его письма никто никуда не будет посылать.
  - Да, это хороший способ отвезти от себя подозрение. Надо будет еще его саквояж рядом бросить. Документы вода размоет, и прочесть их никто не сможет. И это тоже плюс в нашу пользу. - Он взглянул на брата и пояснил, - ну, ведь Мезиновы бы дол-жны были забрать у него все позорные бумаги. А бумаги, ну, письма эти, остались при нем, только малость попортились.. Снова выходит, что мы в глаза его не видели.
   Довольные братья уже собрались уходить, как вдруг Федор засомневался.
  - А вдруг кто из наших гостей прослышит про смерть Зарубина, да и скажет, что ви-дел его в нашем доме. И при чем видел связанного и побитого.
  - Так ведь отец же не называл его фамилию, а в воде его харя распухнет, и опознать его нашим гостям будет сложно.
  - Ну, ты и голова, Мирон Иванович! Тебе надо в думе заседать, а не в деревне скуку скучать, - Федор на радостях даже обнял брата. - Ладно, пошли, расскажем отцу про покойника и нашу задумку. Жаль, мы не знаем, где он живет. А то бы наведались в его дом, да обыскали бы все углы-закоулки....Хотя, стой, брат! - он даже хлопнул себя по лбу. - Он должен на почте служить, верно я говорю? Иначе, где бы он раз-добыл Лизкины письма. А на почте-то мы адресок его быстро получим. Эх, жаль, не удалось нам самим поколотить этого гада. И гаденыша у него нет, а то бы я с удово-льствием прикончил его и всю его породу.
  
   -5-
  
   Напрасно Мирон и Федор радовались. Петр Зарубин вовсе не утонул. Он пре-красно плавал и только разыграл перед ними трусливого купальщика. Он нырнул в реку и проплыл под водой до ближайших кустов. А дальше ему оставалось затаить-ся и подслушать разговор братьев Мезиновых. Теперь он знает их намерения, и дол-жен в первую очередь подумать о своей жизни. Эти здоровяки не оставят его в по-кое, пока не прикончат. Даже разоблачения Лизы не помешают им выполнить заду-манное. Надо спешить домой. Вот только как ночью, да к тому же пешком, он успе-ет раньше их добраться до Козлова? А надо успеть, чтобы взять из дома дорогую материну икону, отложенные деньги и белье и скрыться из города. А за расчетом на почту придется наведаться позднее, иначе Мезиновы сразу поймут, что он остался жив. А так у них появятся сомнения на счет своего врага. Жаль, конечно, что он ли-шится своей работы, да и оригинал одного письмеца останется на почте в нижнем ящике стола под старыми газетами. И хорошо, что на самом деле он никому не по-ручал отправить опасные письма ни мужу Елизаветы, ни в журналы. Во-первых, у него никогда не было близких друзей, которых он мог бы посвятить в свою жизнь и в свои не очень благородные намерения. Во-вторых, чужие люди могли сами поин-тересоваться содержанием доверенных им странных конвертов со странными огово-рками по их отправке. Могли их прочесть и уже от своего имени начать вымогать деньги у Мезиновых. Стало быть, все сложилось не слишком плохо. Ну, не повезло ему на первый раз, ну, немного поколотил его папаша, ну, выбил ему зубы Трофим. Но он обхитрил их и остался жив. А жизнь дороже денег. Сейчас он где-нибудь при-таится на время или уедет в деревню к бабке. Отсидится там пару недель, а тогда и о будущем можно будет подумать. Подумать, как расквитаться с Мезиновыми и за неласковое детство, и за сегодняшние побои, и за позорный во всех отношениях плен.
   Обдумывая нынешний неудачный день и строя планы на будущее, Зарубин шел домой в город. Свою бабку Устинью Зарубину он не любил. Старуха была ску-пой, неласковой и постоянно корила дочь Варвару за приблудного внука. А мать вы-нуждена была уехать в деревню, чтобы на время беременности скрыться из города. Она старалась все сделать так, чтобы ее заказчицы никогда не узнали, что скромная Варвара Зарубина умудрилась забеременеть и не постеснялась родить ублюдка. По-этому она заранее уехала к матери и изо всех сил старалась помогать ей, чтобы лиш-ний раз не нарываться на ее ворчание. Новорожденного сына Петрушу она хотела оставить у матери и вернуться в город. Обещала часть заработанных денег присы-лать в деревню, лишь бы никто никогда не узнал о ее позоре. Но Устинья Лукиниш-на ни в какую не захотела взять на себя заботы о внуке. Так и пришлось Варваре взять мальчика с собой. И только на лето бабка соглашалась брать Петю к себе, по-тому что в это время Варя поселялась в женском монастыре, куда ее ежегодно приг-лашали, чтобы заказать расшитые золотом убранства для иконостаса или расшить холсты для украшения хоров. Платили за эти работы хорошо, поэтому бабка терпела присутствие в доме нелюбимого внука.
   Хилого мальчика не любили и деревенские мальчишки. Они дразнили его го-родским босяком, закидывали грязью и не брали в свои игры. И мальчик вынужден был проводить время у речки подальше от бабкиных глаз и насмешек ребятни. Од-нажды он увидел проплывающую по реке удочку и полез в воду, чтобы ее выловить, но сам начал тонуть. Тут подоспел хозяин удочки дед Макар. Он то и спас, и удочку и Петрушу. И взялся обучить пацаненка плаванию. И плавание это так понравилось Петру, что теперь он не просто сидел на берегу, кидая в воду камешки или наблюдая за мальком, а нырял, плавал и резвился в воде. Так что утонуть в реке у Мезиновых он никак не мог.
   Приключения Зарубина в Юрловке закончились вполне благополучно. Братья его не преследовали, полицейским он тоже не понадобился. Квартиру его не спали-ли, хотя сломали дверной замок и внутри все перевернули. И тогда Петр решил дей-ствовать по-иному, но заставить Ивана Мезинова заплатить ему необходимую сум-му. Он поехал в Воронеж и разыскал там Семена Брагина и Василия Поспелова. Эти любители развлечений и доступных девиц продолжали там жить и веселиться. И они прекрасно помнили Елизавету Мезинову. Из двух этих бывших кавалеров Лизы Зарубин взял в сообщники Поспелова. Василий не отличался большой щепетильнос-тью и тоже постоянно нуждался в деньгах, потому что очень много просаживал в ка-рты и тратил на бурные попойки.
   И вот четвертого сентября Петр Зарубин вместе с Василием Поспеловым поя-вились в церкви, где должны были венчаться Лиза Мезинова и Филипп Самуркин.
  Зарубин намеренно старался попасть Мезиновым на глаза, чтобы они поняли, какой скандал может произойти прямо в церкви, если заранее напоенный им Поспелов на-чнет рассказывать о своих прежних встречах с невестой во всех подробностях. Уви-дев своего бывшего любовника, Елизавета покраснела и чуть не задохнулась от вол-нения. А Зарубин подвел товарища к Евдокии Мироновне и представил его, как пре-подавателя практических занятий по достижению девицами совершенства в любви.
  - Сударыня, - улыбаясь, тихо добавил Петр, - ваша дочь особенно запомнилась это-му учителю, и он желает здесь публично отметить ее достоинства. Вы сможете гор-диться ее талантами, смелостью и прилежанием. Уверен, что Филипп Демьянович тоже будет ему очень признателен за высокую оценку совершенства своей невесты. Взгляните на мой букет, Евдокия Мироновна, - он повертел перед ней букетом розо-вых георгинов, - как вы считаете, вашей Лизоньке понравятся эти цветы?
  - Я сожалею, сударь, - так же тихо ответила Евдокия Мироновна, - что вы не утону-ли тогда. Вот бы раки попировали. Чего вы хотите?
  - Мои желания не изменились, тетенька, - нарочно фамильярно заявил Петр, - толь-ко теперь вам придется увеличить сумму, чтобы закрыть род еще и господину учи-телю. Человеку пришлось потратиться на дорогу, он оставил родителей без своей заботы, да и здоровье его требует поправки.
  - А если мы заявим на вас в полицию? - Евдокия Мироновна осмелела, завидев при-ближающегося к ней мужа. - Иван Федорович, - обращаясь к нему, сказала она, - вот полюбуйся на этого человека. Он снова шантажирует нас.
   Мезинов чуть не поперхнулся орешком, которые постоянно жевал от волне-ния. Он оглянулся в поисках сыновей.
  - А Федор и Мирон, уважаемый Иван Федорович, как раз сейчас знакомятся с Васи-лием Поспеловым. Думаю, они с интересом послушают его воспоминания о знаком-стве с вашей дочерью. Господин Поспелов очень общительный человек. И за время службы успеет рассказать всем присутствующим о достоинствах Елизаветы Иванов-ны. Жених, конечно, тоже будет посвящен в эти подробности.
  - Жаль, что ты не сдох! - прошипел Мезинов.
  - Вы удивительно единодушны со своей супругой, сударь, - Петр сделал легкий пок-лон в их сторону. - Но я бы хотел напомнить, что время идет, и слава вашей дочери растет. Я же не требую ничего сверх естественного. Мои пожелания остаются преж-ними, только придется помочь господину Поспелову поправить здоровье и забыть эту поездку.
  - Я согласен, - сказал, как выругался Мезинов. - Но у меня нет с собой таких денег.
  - Я предвидел такой ответ, сударь. Поэтому предлагаю незамедлительно предста-вить нас с Поспеловым вашему зятю и сочинить для него трогательную историю, в результате которой вы обязаны выплатить нам определенную сумму. Филипп Демь-янович, как человек чести, поддержит ваш благородный порыв. А в связи с нашим срочным отъездом вам обоим придется немедленно найти деньги. Возможно, приде-тся молодоженам отменить поездку за границу, но мир и покой в молодой семье много стоят. Или я не прав? - разговаривая с отцом, Петр не выпускал из виду пере-движения по церкви Поспелова.
   Он, конечно, предупредил Василия, что сначала не следует вести себя слиш-ком развязно и выкладывать каждому гостю подробности знакомства с Елизаветой. Сигналом к откровенности должны послужить георгины, которые вдруг посыплют-ся на головы гостей.
  - Хорошо, я представлю вас Самуркину, - Мезинов был вынужден согласиться, так как понимал, что теперь Зарубин крепко прижал его к стене. Поспелов - не письмо, которое можно порвать или сжечь. А его клятва в стенах церкви станет в десять раз сильнее любых доказательств. - Только не мешайте батюшке совершать венчание.
  - Конечно, конечно, Иван Федорович, я же понимаю, что после венчания Самурки-ну уже будет не сбежать от ославленной невесты. И он тем более постарается по-мочь двум вашим знакомым, чтобы не стать рогоносцем прямо под святыми икона-ми. Да и вы не сможете поднять на меня руку или устроить погоню в этом прекрас-ном храме.
   Слушая батюшку, Мезинов думал, чтобы такое сказать Самуркину, чтобы тот сразу согласился заплатить этому кровососу. Знать бы из какого семейства этот Пос-пелов. Может неудачный отпрыск из знатного семейства, а может и обыкновенный мерзавец, смерть которого никого не озадачит. Вот и думай теперь, можно ли будет потом разыскать двух этих вымогателей, чтобы вернуть деньги. Хотя Лиза вряд ли бы стала знаться с нищим пустозвоном. А оскорбить знатную фамилию - себе доро-же. Хорошо, скажу Филиппу, что эти "господа" спасли мою дочь от греха и позора и не побоялись вступить в драку с компанией пьяных насильников. Он должен бу-дет согласиться незамедлительно помочь тестю выплатить им вознаграждение. И пусть Лизка потом сочиняет ему подробности своего спасения.
   План Зарубина вполне удался, и вскоре он стал хозяин свечного заводика и по-ловины небольшого дома в Заборске. Сначала он радовался, что купчиха Митрохи-на еще не продала свой завод, и он достался именно ему. Но потом понял, что доход от него получается совсем мизерный. Оказалось, что вдова продала ему завод и пра-во продавать только свечи-коротышки. А нормальные свечи, производимые на этом же заводе, продавал ее брат Митя Попов. И конечно, люди охотней покупали Попов-ские свечи, чем Зарубинские, тем более что цена-то у них была почти одинаковой. В Заборске все знали про эту Митину хитрость, поэтому никто и не спешил покупать завод. А приезжего молодца не стали предупреждать о таком сюрпризе. Всем хоте-лось посмеяться и позлословить над чужаком. Вот Зарубин и надумал разбогатеть на москвичах, если завалит вторую столицу своими свечами- коротышками. А уж по-том можно будет начать вместо свечей-коротышек для церквей и лампад изготавли-вать светские, большие и ароматные свечи. Вот тогда он и обставит Митю, достав-шегося ему вместе с заводиком по прихоти купчихи, и разбогатеет, и утрет нос всем насмешникам из вонючего Заборска. Вот поэтому-то он и приехал в Москву, и пути его пересеклись с Серафимом Марииным.
  
   -6-
  
   Но и Москва не была благосклонной к Петру Зарубину. Здесь уже давно при-выкли к Маринским свечам. В надежде прибрать к рукам завод Серафима Марина, он вернулся в Заборск, чтобы срочно продать свой заводик своему бывшему сослу-живцу из Козлова, нарисовав ему барскую жизнь и всеобщее уважение. И продал-то даже дешевле, чем сам его покупал. И половину дома продал этому же покупателю. Ливан Узупов прослужил на почте лет тридцать, был ужасно скуп и нелюдим. День-ги он копил на какую-то только ему одному понятную счастливую жизнь, поэтому не имел ни жены, ни детей, на которых пришлось бы тратить деньги и слушать их крики. А тут вдруг перед ним появился веселый и сияющий Зарубин, который так красочно расписал райскую, богатую и беззаботную жизнь, был так великодушен и щедр, что совсем недорого продал ему и завод и полдома. Ливан Узупов уже предс-тавлял себя барином в дорогом костюме и блестящих ботинках с тростью в руках, его веселят красивые дамочки, он пьет дорогое вино, ездит в собственной карете и награждает тумаками нерадивых слуг. Эти картинки так заворожили его, что впер-вые в жизни он почувствовал себя достойным человеком и даже не удосужился по-интересоваться, почему так скоро и так дешево Зарубин продает свое имущество.
   На полученные деньги Петр приоделся, то есть купил новый костюм, пару ру-башек и сапоги, в которых можно ходить зимой и летом. А зимнее пальто решил не покупать. На форменной одежде заменил пуговицы и воротник, и остался очень до-волен этим усовершенствованием. Он сэкономил на пальто, а от зимних холодов его спасет теплая поддевка. А еще он сбрил усы, побрызгал на себя крепким одеколо-ном и отправился в Москву. В Москве он купил небольшой старенький домишко, который планировал после свадьбы, когда жена станет богатой наследницей, про-дать или сдавать в наем, или лучше поселить туда Полину, сестру Любаши. Этот од-ноэтажный деревянный дом из трех комнатушек и кухни не соответствовал его пре-дставлению о шикарной жизни, но мог вполне сгодиться на первое время. Во дворе несколько яблонь и кустов смородины, возле калитки растут акация и черемуха, есть погреб и почерневшая банька. Но все его планы нарушил Серафим Михайлович сво-им завещанием. Жить в доме Мариных было бы очень не плохо, даже если бы там оставалась Полина. В крайнем случае, он бы заставил эту "оспину" ютиться в самом дальнем углу и заниматься домашней работой наравне с горничной и поварихой. Но неожиданно у Полины объявился рьяный заступник. Это был Яков Егорович Мара-тов. Петр и раньше встречал его у Серафима Михайловича, но воспринимал его, как прислугу, поэтому никогда не интересовался его появлением в доме и его обязанно-стями. И вот теперь вдруг выясняется, что Яша вовсе не кучер и не дворник, и чувс-твует себя в доме почти хозяином. Правда, несколько странный хозяин, но уважае-мый и нужный человек в доме. И именно Яша вступился за Полину, когда Петр по-хозяйски распорядился перенести ее вещи в другую комнату.
  - Господин хороший, - Яков загородил Петру проход, - Полина Серафимовна хозяй-ка в этом доме. Так всегда было после смерти Евлампии Семеновны, и так пожелал покойный Серафим Михайлович. Не гоже нарушать божьи заповеди и обижать си-роту. Милостью Серафима Михайловича я живу в этом доме уже восьмой год, и хо-зяин не раз доверял мне заботу о своих дочерях. Его кончина не означает, что я ос-вобожден от этой обязанности. Поэтому я не позволю вам нарушать права его доче-ри Полины и выселять ее в крохотную комнатку бывшей няньки.
  - Ты вообще-то кто? Кто позволил тебе вмешиваться в господские дела, холоп? - ра-зозлился Зарубин, получивший отпор на глазах у степенной и симпатичной горнич-ной Лидии и посыльного из бакалейной лавки.
  - Я Маратов Яков Егорович, - не испугавшись и не согнув спину, ответил Яша и ве-лел Лиде оставить вещи Полины на своих местах.
   Метнув на грубияна яростный взгляд, Зарубин удалился в гостиную, строя в уме планы мести этому зарвавшемуся Якову и изгнания его из дома. Любаша сидела за столом и, склонив темно-русую головку, делала записи в хозяйственной книге.
  - Люба, что это за человек такой Яков Маратов, и что он делает в нашем доме? - ра-здраженно спросил он и сердито сел напротив нее.
  - Яша почти, что наш брат и член семьи. Папа его очень уважал, доверял ему деньги, оставлял на него дом и завод, когда приходилось куда-то уезжать. Он же даже в сво-ем завещании не забыл Яшу и оставил за ним право быть управляющим на заводе. Ты разве не помнишь этого пункта? - Люба подняла на мужа удивленный взгляд се-рых глаз.
  - Да-да, что-то припоминаю, - растерянно пробормотал Петр, - но я думал, что Ма-ратов это какой-то работник, которого когда-то давно наняли на завод, и он исправ-но выполняет свои обязанности, чем и заслужил то, что его выделили в завещании.
  - Ну, как же выделили, Петя, когда папа четко прописал, что Яков будет исполнять свои обязанности до тех пор, пока сам не пожелает их оставить. И папа определил ему хороший заработок.
  - Да, теперь я вспомнил. - Еще одна подножка от покойного тестя. Теперь получает-ся, что он не сможет выгнать этого Маратова ни с завода, ни из дома. Обе сестры бу-дут защищать его, как родственника. А может, есть совсем другая причина, почему этому плебею такой почет и уважение в этом доме? - А расскажи-ка мне, Любушка, откуда взялся этот Яша?
  - Мы с Полиной были совсем девчонками, когда увидели страшную картину, - Люба отложила записи, вспоминая тот день. - Мне было лет одиннадцать, а Полине три-надцать. Однажды мы увидели на улице избитого окровавленного человека. Это был парнишка лет пятнадцати. Он полз по дороге, оставляя за собой кровавые полосы. Он пытался встать на ноги, но снова со стоном падал и опять с трудом начинал пол-зти. Ты бы, Петя, ужаснулся этому зрелищу. А мы, две девчонки, вообще замерли возле своей калитки. Но когда в очередной раз он упал и больше не смог даже полз-ти, мы перепугались еще больше и решили, что он умер.
  - И кто же это был? Какой-нибудь пьяница?
  - Нет, Петя, это был Яша. - Глаза Любы наполнились слезами, и она смахнула их уголком кушака своего строгого темно-зеленого платья с воротничком и манжетами в бело-зеленую полоску. - Сначала мы с ней спрятались во дворе за калиткой. Но потом Полина сказала, что покойника может переехать телега и надо его оттащить в сторону. Отца дома не было, и мы сами взяли садовую тележку, и пошли спасать па-ренька. Но он оказался живым и застонал, как только мы попытались погрузить его на тележку. Мы снова испугались, но и обрадовались, что человек жив. Теперь-то уж точно его надо было увозить с дороги. Мы с трудом уложили его на тележку и прикатили в дом. - Люба встала и подошла к окну. - Видишь вон розовые кусты? Возле них-то мы и остановились, не зная, куда же дальше нам девать этого человека. А он лежал без движения и без признаков жизни, бледный, грязный, окровавленный. Пришлось звать на помощь нашу старую няню Акулину Ивановну, царствие ей не-бесное, и Лидию. Эти добрые женщины хоть и боялись хозяйского гнева за самоуп-равство и размещение в доме избитого незнакомца, но проявили милосердие и рас-порядились устроить его в бане. Целый месяц мы все выхаживали его и боролись за его жизнь.
   Отец, когда узнал о таком квартиранте, то поначалу рассердился. Он боялся, что этот мальчишка мог быть вором или убийцей, а мы, получается, спасали престу-пника, не сообщив о нем властям. Но когда Яша немного окреп и пошел на поправ-ку, то он рассказал отцу, что с ним случилось. Они с папой беседовали у сарая, где обычно хранится садовая утварь, дрова, сено. Они сидели на колодках для рубки дров, а мы с Полиной прятались за поленицей и подслушивали их разговор. И вот что мы узнали. А Яша узнал это от своей бабушки.
   В тысяча восемьсот двенадцатом году во время пожара в Москве его бабушка Марфа была в городе. Табор прятался в лесу, а муж послал ее в город, так всегда по-ступают цыгане со своими женами и дочерьми, чтобы она поискала в покинутых до-мах оставленные хозяевами драгоценности, деньги, столовое серебро, подсвечники. Вдруг на улице она увидела женщину, которая еле передвигалась и катила перед со-бой небольшую тележку со скарбом. Неожиданно женщина упала и начала корчить-ся на земле. Марфа подошла к ней, с намерением выхватить их тележки узел. Ведь только самое ценное и дорогое люди берут с собой, когда спасаются из горящего до-ма. Но вблизи она увидела, что женщина не просто валяется на земле от страха и ужаса, а она рожает.
   Боль перекосила ее лицо, по потным пыльным щекам текли слезы, но она не кричала и не звала на помощь. Видимо думала, что люди давно уже покинули свои дома, и никто не придет ей на помощь. И она очень обрадовалась, увидев Марфу.
  - Помогите, - прошептала она, - не дайте погибнуть моим детям.
   Марфа сама была матерью и знала, какие чувства и какую боль испытывает роженица. Она распахнула ближайшую калитку, чтобы завести туда женщину. Не-гоже рожать на грязной мостовой. К их счастью хозяева дома никуда не уехали. И Наталья родила там двух девочек.
  - Возьмите в тележке их пеленки и одеяльца, - чуть слышно прошептала счастливая мать. - И в платочек там завернуты крестики. Наденьте их на моих крошек. Сейчас нам не найти ни одного батюшки, а я хочу дать им имена, и пусть крестики оберега-ют малышек от смерти.
   Она сама слабеющей рукой надела крестик на одну девочку и назвала ее Ев-генией. Другую девочку назвала Александрой. И попросила позаботиться о девоч-ках. Ее муж Тимофей Шляпников где-то в гусарском полку воюет с Наполеоном. Она приехала в Москву из подмосковной усадьбы в надежде увидеться с мужем и сказать ему, что скоро наступят роды. Но дом золовки был разграблен, а мужа она не нашла. Возвращаться в пустой дом золовки она боялась, а ехать в деревню было уже поздно. А сегодня огонь охватил дом, в котором ее приютили две сердоболь-ные женщины, пожалевшие беременную молодицу. Пришлось идти, куда глаза гля-дят. Она надеялась укрыться в церкви, но не дошла. Схватки начались на улице, и она благодарна людям, которые помогли ей и приняли ее девочек. Через полчаса Наталья умерла.
   В этом доме жила грузинская семья. Цыганка Марфа и грузинка Мано стояли возле покойной с ее дочерьми на руках. Что им было делать в горящем, занятом вра-гом городе с двумя новорожденными на руках и только что представившейся их ма-терью? ... Наталью похоронили во дворе дома, а девочек женщины оставили себе. Так у Марфы нежданно-негаданно появилась дочь Евгения, а у Мано - дочь Алекса-ндра. Муж Марфы Богдан выругал жену за то, что вместо денег и серебра она при-несла в табор кричащий сверток. Он заставлял ее оставить ребенка в лесу или отнес-ти его назад в город. Но Марфа не уступала. Она пригрозила мужу, что расскажет всему табору, как он трусливо убегал от мальчишки, приняв его за здоровенного де-тину. А парень всего-навсего встал на ходули и нарядился в одежду местного верзи-лы. Позор такого поступка сильно подорвет уважение цыган к своему атаману. А вот милосердие и терпимость поднимут его авторитет. Тем более, что это не похи-щенный в корыстных целях ребенок, а дарованная проведением девочка, мать кото-рой сама доверила ей свое дитя, не смотря на ее цыганскую породу.
  - Понятно, - Петр с трудом дослушал эту трагическую историю. - Значит, Яков сын той цыганки.
  - Да, нет же, Петя! - удивилась Люба его непониманию. - Яша сын Евгении. У него еще была старшая сестра Галина. Вот они с ней и приехали в Москву, чтобы что-ни-будь узнать о своем отце, найти дом, где похоронена их бабушка Наталья и найти тетю Александру.
  - Ясно. Они никого не нашли. Их приняли за воришек, поколотили и выгнали из приличного дома. А вы подобрали Яшу, вылечили его и превратили его, чуть ли не в родственника. Доверяете ему ключи от дома, завод, деньги. Но цыган и есть цыган, Люба. Он никогда не станет добропорядочным гражданином. Он просто затаился и ждет момента, чтобы все ваше добро прибрать к своим рукам, - с каким-то хищным прищуром муж выложил ей свои догадки. Казалось, он так и видит Якова с мешком награбленного хозяйского добра.
  - Петя, что ты так обозлился на него? - возмутилась Люба. - У него же бабушка рус-ская, и он никогда ничего у нас не крал.
  - Я и говорю, что он затаился, - Петр настаивал на своем. - Просто он к цыганской вороватости добавил русскую смекалку, и вместо того, чтобы стащить у вас иконы или деньги, он отправил на тот свет сначала хозяйку, а потом отравил хозяина. Он скоро присвоит себе все Маринской добро, а нас выгонит на улицу.
  - Что ты несешь, Петя? Что на тебя нашло? - Люба уже с опаской смотрела на мужа. - Какую хозяйку он отправил на тот свет? Мама умерла задолго до всей этой исто-рии. А папу Яша очень любил и уважал. Он был признателен отцу за то, что тот не выгнал его, вылечил, взял на работу, помогал искать сестру и других родственников.
  - Ну, и нашлись родственники? - немного смутившись, спросил он. Ведь он надеял-ся своими словами зародить в жене недоверие к Якову и вызвать подозрение, что именно Яков отравил Серафима Михайловича, да только сам оплошал. Хорошо еще, что жена не заострила внимание на его словах об отравлении отца.
  - Нет, не нашли. Марфа не запомнила ни названия улицы, где все это случилось, ни самого дома. Знала только, что москвичи называют этот район Замоскворечьем. И помнит, что было это где-то недалеко от моста. А Галина и Яша...
  - Хватит, жена, - перебил ее Петр, - в другой раз расскажешь про вашего почти бра-та. Лучше поторопи повариху, я проголодался.
  
   -7-
  
   Не найдя взаимопонимания с Яковом, Петр Зарубин вынужден был переехать с женой в дом, который он купил в Моске после продажи своего имущества в Заборс-ке. Его московская жизнь складывалась вовсе не так, как ему бы хотелось. Из дома тестя ему пришлось ретироваться, хотя жене он преподносил это, как стремление к самостоятельности. Но Любаша понимала, что слова мужа не всегда совпадают с его поступками. Он пытается представить себя благополучным и достаточно состояте-льным мужчиной, но, покидая дом тестя, старался вынести оттуда как можно боль-ше вещей, начиная от перин и тарелок и заканчивая цветами в горшках, керосино-вой лампой и бочонком квашеной капусты. При этом он ссылался на то, что эти ве-щи дороги и памятны его жене. Конечно, без капусты Любаша никак не смогла бы покинуть родительский дом.
   Яков задержал Любашу во дворе под предлогом того, что хочет показать кое-что из садового инвентаря, которое Зарубины могут взять себе. Он тихо сказал ей:
  - Любовь Серафимовна, мы с Полиной посоветовались и решили, что часть дохода от свечного завода по праву принадлежит тебе. Поэтому я открыл в банке счет на твое имя и хочу, чтобы о нем знала только ты. Прости, но Зарубин не тот человек, который умеет вести дела.
  - Я уже это поняла.
  - Вот и хорошо, а то я боялся тебя обидеть, - кивнул Яков. - В жизни все может слу-читься, поэтому будь уверена, что у тебя есть собственные деньги, и Полина тебе всегда поможет.
   А дом мужа оказался совсем не удобным и уж точно не уютным, хотя Зарубин расхваливал его на все лады. Но она сама дала согласие на этот брак, значит надо постараться привезти дом в порядок. Надо поменять обои, вымыть окна, покрасить дом снаружи, посадить во дворе цветы. Но заниматься этими делами не хватает вре-мени, так как теперь приходится ходить на другой край Замоскворечья в магазин, оставленный ей отцом.
  - Жена, - через пару неделю возмущенно заявил Петр, - мне не нравится, что тебя целыми днями нет дома. Невозможно нормально пообедать, ужин ты тоже готовишь на скорую руку. Не дом, а какая-то казарма.
  - Но если я не буду работать, то и такого ужина у нас не будет, - сметая со стола кро-шки, ответила Люба. - Почему же ты не приносишь в дом деньги, и чем ты занима-ешься целыми днями?
  - Ты еще допрашивать меня вздумала? - муж даже возмущенно стукнул ложкой по столу. - Я тебе, Любовь Серафимовна, не князь Потемкин и в золоте не купаюсь. А тебе следовало заранее порасспросить отца насчет наследства. Вот получила от него лавку и крутись теперь на ее доходы.
  - Но у тебя же есть завод, - напомнила ему жена. - Если твой завод так далеко, то по-дбери хорошего мастера или управляющего, и пусть он работает и присылает тебе деньги. Надо же приводить дом в порядок, делать его уютным и светлым. А деньги, которые я выручаю от торговли в магазине, в первую очередь надо тратить на заку-пку новых товаров, так что нам остается только на еду. Мне даже совестно перед Микуловной. Пригласили женщину помочь обустроить наш дом, а заплатить ей не-чем. Вот теперь хоть отдавай ей свои платья в оплату ее трудов, так она в них не влезет. А может, давай, Петя, поступим наоборот. Давай уедем в Заборск. Там у тебя есть и жилье, и завод будет под твоим присмотром. А наш магазин продадим или поручим Полине нанять приличного приказчика, чтобы и здесь получать какой-то доход.
  - Ага, вижу, ты готова все отдать своей Полине и ее Якову. Лучше уж я сам буду ра-ботать в этом убогом магазине, чем отдавать его этой "оспине". Как бы не треснула она от обжорства. - Он решительно посмотрел на жену. - Поняла, Любовь Серафи-мовна? Я - в магазине, ты - в доме. И чтобы кормила меня вкусно и не указывала мне, где и на что жить.
  - Нет уж, Петр Иванович, - решительно сказала жена, - денег от лавки хватит только на пропитание, и то не богатое. Где же твои доходы, если ты свечной купец? - она сверлила его пронзительным взглядом. При этом в ее руках оказалась кочерга, кото-рой она внушительно помахивала. - На какие деньги ты собирался содержать дом и семью? На какие доходы думал одеваться? Или считаешь, что все должно оплачива-ться с приданого жены? Тогда будешь есть одну луковую похлебку и ходить в лап-тях, - категорично заявила она.
  - Любочка, - сразу присмирел Зарубин, - я же продал свой завод и свое жилище в За-борске и купил нам этом дом.
  - Домишко, - уточнила Люба, - и он не стоит и половины цены свечного завода. Ес-ли только своим заводом ты не называешь старую баню и пьяного мастерового.
  - Ну, да, дом у нас небольшой, - согласился он. - Вот теперь надо присмотреть себе стоящее дело здесь, в Москве. Потерпи, дорогуша, и все у нас образумится, и зажи-вем мы сытно и богато. Я ж как раз этим вопросом и занимаюсь.
   Но Любаша понимала, что муж только легко раздает обещания, а сам за полго-да супружества так и не потрудился заняться делом. Хорошо еще, что первое время они жили вместе с Полиной. Но теперь-то за все надо платить из своего кармана. А
  продавец из Зарубина получился не ахти какой. Он поднял цены на свой товар, на-деясь таким образом улучшить финансового положения, но только все испортил. Люди привыкли, что в магазине Марина любой товар можно купить по доступной цене, а тут вдруг все подорожало, чуть ли не в два раза. И покупатели пошли искать другие лавки и магазины, где цены были меньше нынешних Зарубинских. И тогда Петр призадумался о том, что при таком раскладе он не только не станет почтенней-шим Петром Ивановичем, но может превратиться в голытьбу. Чего же он тогда вы-играл, вымогая деньги у Мезинова, покупая и продавая завод и женясь на Любаше Мариной? Может пора пустить в ход уцелевшее письмо сестры Елизаветы? Покидая Козлов, он предусмотрительно забрал ее письмецо из ящика своего стола на почте. Мысль хорошая, но муж Лизаветы может и заартачиться. Ведь для него-то Зарубин стал спасителем невинной девушки, а теперь вдруг превратиться в шантажиста с грязным письмом. Остается попробовать потребовать у Полины разделить отцовс-кий дом пополам, сделать себе отдельный вход и вторую калитку. И уж тогда или вернуться жить в дом Мариных, или продать эту половину. А, добавив деньги от продажи нынешнего своего домишки, как верно заметила жена, или половины дома Серафима Михайловича к своей заборсковской заначке, можно попытаться снова начать какое-нибудь дело. Он кое-что смыслит в гончарной торговле, так можно на-нять гончаров, чтобы делали посуду по заказу. Или найти умелых бабенок, которые искусно пекут пряники. Или можно трактир открыть.
   А Любовь Серафимовна не мучилась выбором себе занятия. Сидеть весь день дома в ожидании мужа она не могла. Петр настоял на том, чтобы в их доме была прислуга. Пришлось упросить прихрамывающую старую деву Павлину Саввишну согласиться работать у них. Она ужасно стеснялась своей хромоты и своего неза-мужнего положения, поэтому согласилась за небольшие деньги убирать в доме За-рубиных и стряпать на кухне. Правда, Павлина не знала никаких хитростей в приго-товлении обедов, поэтому ее блюда не изобиловали разнообразием и изыском. И Петр Иванович вынужден был терпеть такую прислугу, ведь в первую очередь он заботился не о жене и даже не о своем удобстве, а скорее старался в глазах окружа-ющих выглядеть преуспевающим хозяином. Скучать или вышивать бесчисленные салфеточки и наволочки на подушки Любаша не привыкла, поэтому она решила по-работать в больнице, что находилась теперь не столь далеко от дома, как раньше. Она давно знала доктора Матвея Степановича Сычева. Иногда доктор заходил к ним домой, чтобы поинтересоваться здоровьем девочек Любаши и Полины, отец приг-лашал его в дом, когда им пришлось выхаживать Якова. Доктор также навещал и за-болевшего Серафима Михайловича и каждый раз уговаривал его лечь в больницу, но отец не пожелал и часа провести на казенной койке. И теперь вот Любаша рабо-тала под его руководством.
   Однажды они с доктором сидели на облупившейся лавочке в больничном дво-рике под цветущей акацией. Худощавый, морщинистый доктор и молодая, миловид-ная сестричка чувствовали себя давними друзьями. Вдыхая головокружительный за-пах акации, Матвей Степанович вдруг спросил:
  - Видишь, возле кустов боярышника стоит каменная резная скамья? - Люба в ответ кивнула. - Ты когда-нибудь видела, чтобы кто-нибудь на ней отдыхал? Наши боль-ные, доктора или сестрички?
  - И правда, - согласилась Любаша, - а я и не придавала этому значения. А она стоит, такая белая и красивая, как памятник на могиле, и никого не зовет отдохнуть или помечтать. Странно как-то.
  - Да, странно, Любовь Серафимовна, - доктор задумчиво докурил папиросу. - Есть, конечно, природное объяснение этому - скамья холодная. Но дело в том, что она и выглядит, как надменная, бездушная, горделивая красавица. Людям неуютно на ней сидеть. А наша лавочка - маленькая старушенция. И вид у нее неказистый, и в зем-лю она глубоко просела, а теплая она, приветливая. Вот все и стараются на ней по-сидеть, как мы с тобой, - как сказочник, тихим, задушевным голосом сказал Матвей Степанович.
  - Так зачем тогда здесь поставили эту горделивую красавицу? - Люба обратила на него вопросительный взгляд.
  - Четыре года назад ко мне приходил один человек. Он привез в Москву свою жену, которая хотела умереть на родине. Это был Шота Мурзиашвили, а свою жену он на-зывал Катиша, а не Катюша. Это потом я узнал, что ее звали Екатериной Андреев-ной. Они прожили в Грузии больше сорока лет, родили детей и дождались внуков. Но они не были женаты. Шестнадцатилетнюю Екатерину похитил брат Шоты. Он влюбился в девушку, а ее родители были против этого брака. Конечно, они устрои-ли погоню, но настигли беглецов только через двое суток. И в перестрелке убили ее похитителя. А чтобы не возвращаться домой с опозоренной дочерью, отец решил, что ее срочно надо выдать замуж. И теперь для него уже не имело значения, кто ста-нет его зятем: русский, грузин или немец. Шота вызвался жениться на Катерине. Он помогал брату в похищении, и девушка ему тоже понравилась. Катя рассердилась на отца, который не поверил, что дочь оставалась невинной, и готов отдать ее хоть за лешего, лишь бы замазать всем глаза полюбовной историей. Ну, а похищение теперь можно было представить, как дань грузинским обычаям.
  - Почему же она не вышла замуж, если осталась с Шато и родила от него детей?
  - Я же сказал, она очень обиделась на отца, вот и сделала все ему назло. - Матвей Степанович грустно посмотрел на Любашу. - Катя любила другого человека, хотела связать свою судьбу только с ним, но отец искал для единственной дочери самую выгодную партию. Студент - медик из многодетной семьи его не устраивал. И еще он боялся, что дочь тайно обвенчается с этим докторишкой. Поэтому, когда Макси-мовых пригласил к себе Ермолов, наместник Кавказа, они всей семьей и уехали, так сказать, от искушения подальше. Не успели они там освоиться, как грузинские кня-зья, торговцы и военные стали заводить знакомства с Андреем Романовичем, чтобы познакомиться с его дочерью и посвататься к ней. И пока одни знакомились, нашел-ся горячий джигит, который решил сам определить судьбу красавицы.
   А Катя была необычайно красива. Голубые глаза, прямой носик, ямочки на ще-ках, две русые косы, изящная фигура, мелодичный голос. Как тут устоять молодым людям, да и не очень молодым, как рассказала потом Катя, - и доктор повторил из-любленный грузинский жест, обозначающий сладкую и нежную, как персик, девуш-ку.
  - Так это Катя вам рассказала о себе? Почему? - Любаша с интересом ждала продол-жения интересной истории.
  - Потому, дорогая Любочка, что тем студентом был я, Мотя Сычев собственной пер-соной. И это меня она любила, и от меня ее увез отец, - с горечью разочарования от-ветил ей доктор. - Вот Катя в сердцах от обиды на отца и заявила ему, что никогда не приедет к нему, что останется в Грузии, и будет оплакивать свою любовь. И она осталась с Шота, но не вышла за него замуж. Она другому обещала и свадьбу, и вен-чание, и любовь. И к любимому она не решилась возвращаться, опасаясь, что и он не поверит в ее невинность. Вот и придумала сама себе наказание за то, что не смог-ла выполнить данного мне обещания. Наказанием Катя она считала свою семейную жизнь, не освещенную церковью, попросту, грешную и позорную жизнь. Катя упро-сила мужа, то есть невенчанного мужа, отвезти ее в Москву. Она уже почти полгода мучалась болями в животе, и пожелала упокоиться в родной земле. Вот они и прие-хали вместе с внуком и поселились в ее родном доме на Обережной улице. Родители ее уже умерли, а в доме проживала семья ее двоюродной сестры... И может все бы и случилось, как думала Катя, и пришел бы конец ее "грешной" жизни, но боли стали такими сильными, что Шота не выдержал ее мучений и пришел в нам в больницу за помощью. Он рассказал, что его жена Катиша больна, но ни в какую не желает лечи-ться. Она готова терпеть любую боль, чтобы только поскорее умереть. И еще он ска-зал, что в сердцах она может и докторов выгнать, поэтому он и не знает, как посту-пить, чтобы помочь своей Катише.
   Я согласился прийти к ним домой, чтобы осмотреть больную. Не будет же по-жилая дама кричать на престарелого доктора. Мы решили, что внук их притворится больным, а я приду вроде, как к нему. Юноша сказал, что у него болит голова и дво-ится в глазах. Я пришел к ним и стал его осматривать. Хозяйка посчитала неприлич-ным не встретить доктора и поэтому поднялась с постели и приготовила нам чай. Я согласился отпить чаю, надеясь за столом, как бы невзначай, завести разговор и о ее здоровье. Но как только мы сели за стол, и она стала разливать чай из самовара, про-изошло непредвиденное. Мы встретились взглядами, и не успел Шота Арсенович нас представить, как мы узнали друг друга. От неожиданности Катя тихо вскрикну-ла, уронила чашку и без чувств упала на пол. Муж, слава Богу, не понял, что произо-шло. А впрочем, вряд ли он знал о нашей любви. Потерявшую сознание Екатерину Андреевну мы и доставили в нашу больницу. Оказалось, что боли у нее были вовсе не предсмертные, а проблема была с ее аппендицит. И доктор Еремеев успешно ее прооперировал. А когда она смогла потихоньку ходить, мы с ней иногда выходили на воздух, посидеть на этой лавочке. Вот здесь-то она и рассказала мне кое-что о своей жизни.
   Доктор достал вторую папиросу и снова закурил.
  - И что было дальше? - Любаше уже не терпелось узнать конец этой истории, хотя она и догадывалась, что и Матвей Степанович и Екатерина Андреевна остались со своими семьями. - Вы просто разговаривали? Вы не хотели что-то изменить, чтобы быть вместе?
  - Да, Любочка, мы разговаривали. А что мы могли изменить и зачем? Не смотря ни на что, у нас хорошие семьи. У нас дети и внуки. Мы давно свыклись с разлукой, хо-тя глубоко в душе осталась память о той юношеской любви. Что бы мы с ней дела-ли, если бы оставили своих супругов и детей и сошлись на старости лет? Ведь мне уже скоро шестьдесят лет, а Катюша на пять лет моложе меня..., - доктор вдруг не-весело усмехнулся. - А ведь ее Шота приревновал, было, жену ко мне, когда увидел нас на этой лавочке. Глаза метали молнии, рука непроизвольно тянулась к кинжалу, благо в Москве он обходился без него. Но видать одумался, ведь никаких нежностей друг к другу мы не демонстрировали, да и я наравне с Еремеевым в его глазах был спасителем его Катиши. А значит, он обязан быть мне признательным и обязательно должен чем-то отблагодарить. Шато не стал проявлять благодарность лично мне или Василию Климентьевичу Еремееву. Он купил для нашей больницы двадцать четыре теплых одеяла и заказал каменную лавочку для пациентов. Лучше бы вместо одной каменной сделал десять простых, деревянных, теплых. А потом еще прислал в боль-ницу бочонок меда и курагу.
  - Значит, они уехали, и вы больше никогда не встречались с Катей? - Матвей Степа-нович отрицательно покачал головой. - И не писали ей?
  - Нет, я не хотел вносить раздор в их семью, Любаша. Да и что я мог ей написать? Сколько больных у нас лежит, скольких мы успешно подняли на ноги? - доктор ма-хнул рукой. - Сейчас идет война, а на Кавказе еще тревожнее, чем здесь. Война идет и на море, и на суше. И Англия, и Франция, и Турция стремятся провозгласить свое господство на Востоке. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат....Да, не хотел я пи-сать Катерине, а вот теперь придется, - как-то задумчиво, и вроде как самому себе вдруг после долгой паузы сказал доктор.
  - Почему?
  - Потому, что привезли к нам Вано Ванолиани, внука Катерины Андреевны. Второй день лежит у нас этот юноша. Сам попросился из госпиталя к доктору Еремееву.
  - Ваня ранен? - как встревоженная птица Любаша сорвалась с места. - Что с ним, Матвей Степанович, миленький мой? В какой палате он лежит?
  - У Еремеева в четвертой палате, - ничего не понимая, ответил доктор. - Вот очуме-лая, - глядя вслед убегающей Любе, проговорил он. - Вот в передник свой забыла.
  
   -8-
  
   Люба на минуту остановилась перед дверью четвертой палаты перевести ды-хание. Перекрестилась и решительно, но плавно открыла дверь. Три пары глаз уст-ремились к ней, но это были чужие глаза. А у окна лежал ее Вано. Он не спал, но глаз не открыл, только крепче зажмурил их. Любаша неслышно подошла к нему, опустилась на колени и прислонилась лбом к его руке, судорожно сжимающей одея-ло.
  - Вот мы и встретились, Ванюша, мой дорогой Вано Ванолиани. Бог мой, я уж дума-ла, что больше никогда в жизни тебя не увижу, но ты услышал мои молитвы, - она ласково провела пальцами по его напряженной руке.
  - Уходи, Любава Светлоокая, - прошептал он, по прежнему не открывая глаз. - Ухо-ди, или я позову сестру.
  - Зови, зови сестру, доктора и Михаила Архангела в придачу, я все равно не уйду, - Любаша со счастливой улыбкой смотрела на него. - Я и есть сестра, и теперь буду сама следить за твоим выздоровлением.
  - Тогда я попрошу снова отправить меня в госпиталь, - Вано открыл глаза и сурово посмотрел на нее. Но ее глаза не замечали этой суровости, они сияли радостью, не смотря на бежавшие по щекам слезы. - Ты почему плачешь, Любава? - спросил он и нежно провел рукой по ее голове.
  - Разве я плачу? - удивилась она, но дотронулась до своего лица и почувствовала на ладонях слезы. - И, правда, Ванюша, плачу. Это от счастья. Я так рада, что вижу те-бя, что ты узнал меня.
  - Разве я мог не узнать тебя, Любушка? Твой голос, нежность твоих рук? Я их запо-мнил на всю жизнь, - с особой теплотой в голосе произнес он, но тут же придал ему холодность, - а теперь уходи, я не хочу тебя видеть.
  - Вот и не смотри, Ванюша, - не обращая внимания на ее суровый тон, ответила Лю-ба. - Можешь вообще не открывать глаза, а я все равно буду возле тебя.
  - Любовь Серафимовна! - в дверях показался Матвей Степанович, - почему вы поки-нули своих больных? Где Елена Марковна?
   Любаша поднялась, поправила на голове сбившуюся косынку и с опаской пос-мотрела на доктора. Потом резко наклонилась, быстро поцеловала Вано в щеку и то-ропливо поспешила за Матвеем Степановичем.
  - Матвей Степанович, миленький, не сердитесь на меня, - и она уже сияющими, а во-все не виноватыми глазами смотрела на него. - Разрешите нам с Леной поменяться палатами, или я сама возьмусь ухаживать и за этими пациентами.
  - Что это за ультиматумы такие, Любовь Серафимовна? И с каких таких пор я стал миленьким? - он озадаченно теребил себя за ухо. - Что произошло?
  - В этой палате лежит Вано Ванолиани, доктор. Я его люблю, я хочу сама заботиться о нем, пока он здесь, помогать ему.
  - Любишь, говоришь? - доктор как-то странно посмотрел на нее. - Любишь, - повто-рил он, - а знаешь ли ты, глупая девочка, что ему не выкарабкаться? Мы можем то-лько склеить его по швам, а сделать его целым и здоровым невозможно. Зачем тебе видеть его страдания, и заставлять его изо всех сил терпеть боль, чтобы ты не виде-ла его перекошенного мукой лица? Гордые мужчины терпят боль, но не терпят жа-лости. Он прогонял тебя?
  - Да, Матвей Степанович, прогонял, - Люба опустила ресницы, - но я не ушла и не уйду, - ее глаза снова в упор смотрели на него, и она четко и уверенно сказала, - я хочу помочь ему, я имею на это право. Я же сестра милосердия, и я люблю его, док-тор, - уже тише, просящим голосом добавила она.
  - Я понял, что ты любишь его. И я знаю, что ты сестра. Но еще я знаю, что у тебя есть муж. - Он снова взялся за свое ухо.
  - Ну, и что, что есть муж? Я же не собираюсь с ним бедокурить, - Люба умоляюще смотрела на доктора, - я просто постараюсь помочь вам выходить его.
  - Ладно, ухаживай за ним. В конце концов, я сам разболтал тебе про него. - Доктор обреченно махнул рукой и поспешил по коридору в свой кабинет.
   Так Люба стала ухаживать за Вано. Она опекала его, а заодно и остальных бо-льных четвертой палаты. Начиная с утреннего умывания и заканчивая вечерним приемом лекарств, она все для него делала сама. Даже его категоричный отказ спра-влять нужду в ее присутствии она сумела побороть, заявив, что такими делами испо-кон веков занимаются женщины всего мира, начиная от подтирания и купания но-ворожденного и заканчивая обмыванием покойника. А Вано Ванолиани ничем не лучше всех остальных в этом мире. Ей пришлось обратиться к Лидии, которая про-должала жить в доме Полины, и которая когда-то помогала выхаживать Якова. И те-перь Люба усиленно применяла те отвары, которыми они подняли на ноги Яшу. Те-перь она приходила домой только на ночь, полностью предоставив Павлине заботу о доме и муже. Она лишь просила ее готовить для больного бульоны, отварную ры-бу, паровые котлеты и отвары, которые та днем приносила в больницу. А за эту ис-
   креннюю помощь Люба подарила ей тонкое, как из проволоки, золотое кольцо, по-дарок мужа к венчанию. Она никогда его не надевала, поэтому Зарубин ничего и не заметил.
   Как-то однажды Матвей Степанович заметил в больничном коридоре шатаю-щуюся фигуру Любы. Она добрела до окна и, уцепившись за подоконник, стояла, набираясь сил. Он подошел к ней, взял под локоть, насильно вывел во двор и усадил на лавочку.
  - Любовь Серафимовна, сдается мне, что скоро нам придется выхаживать и тебя. Что же ты так выматываешь себя? Кому будет лучше, если ты потеряешь сознание? - она молчала, прислонив голову к его плечу. - Спишь мало, ешь, поди, тоже урыв-ками, на воздух не выходишь. Или ты заболела?
  - Нет, Матвей Степанович, я просто устала. Вот посижу с вами немного, и мне сразу станет легче. Здесь и солнышко греет, и лавочка волшебная, и плечо ваше доброе, - она еще крепче прижалась к нему.
  - Нечего меня обнимать, - с напускной суровостью пробурчал он. - Обнимать надо было своего грузина, может тогда, и у тебя и у него все бы сложилось совсем иначе.
  - Может, и сложилось бы, а может, и нет, - задумчиво сказала Люба. - Думаю, он все равно бы пошел на войну, где бы он ни жил, и какая бы семья его ни окружала. А вот у меня действительно все могло бы быть по-другому, не поспеши я выйти замуж за Зарубина. Теперь придется всю жизнь расплачиваться за свою оплошность.
   Она отстранилась от доктора с намерением прекратить этот разговор и пойти к своим больным. Люба подняла руки, чтобы поправить волосы и косынку, рукава ее платья опустились до локтя, и доктор увидел на руках синяки.
  - Ты говоришь об этой расплате? - он взял ее за руку и показал следы избиения.
   Люба тут же одернула рукава:
  - Это пустяки, Матвей Степанович, - она вздохнула как-то очень грустно и обречен-но, - тяжелее жить с нелюбимым и знать, что и он тебя не любит.
  - Тогда что заставило тебя стать его женой?
  - Ну, вы же женились на Клавдии Денисовне, когда ваша Катюша не вернулась к вам. Вот и я не дождалась Вано и вышла замуж. К тому же папа очень хотел, чтобы я стала женой Петра Ивановича. Тогда он уверял, что любит меня, а я просто обеща-ла ему быть хорошей женой и хозяйкой. Я и не догадывалась тогда, что он больше рассчитывал на мое наследство, чем на мою любовь. Теперь он недоволен тем, что отцовский завод и дом достались Полине, винит меня в том, что дом, в котором мы живем небогатый, хотя сам же его и купил. И он выдает мне деньги только на про-дукты. Цепляется ко всему: и платья у меня не такие, и гости к нам не ходят, и эки-пажа у него нет, и ребенка я родить не могу. - Ее голос дрожал, и слезы были гото-вы потечь ручьями.
  - Ну-ну, красавица моя, - обнял ее доктор, - плакать тебе нельзя. Твой Вано сразу за-метит красные глаза. Ты лучше расскажи мне все, выговорись, и тебе станет легче. А может, и я что-то тебе подскажу. - И такая ласка и забота звучали в его голосе, что Люба решилась поведать ему свою историю.
  - С Вано мы познакомились, когда он с бабушкой и дедушкой приехали в Москву.
  Мы с ним столкнулись в аптеке. Я уже купила марлю, а он шел за какими-то порош-ками для бабушки. Он так широко распахнул дверь, когда входил, что ударил ею ме-ня. Хорошо, что я как раз протянула руку, чтобы взяться за ручку, иначе бы он раз-бил мне лицо. - Вспомнив это, Люба даже непроизвольно потерла зашибленную то-гда руку. - У меня чуть искры не посыпались из глаз от боли. Я выронила свой па-кет и схватилась за покрасневшую руку. А юноша сначала растерялся, поняв свою вину, а потом вдруг взял мою руку и подул на нее, как дуют детям на больное место. Мне даже стало смешно от такого его поступка. А он вдруг поцеловал мои пальцы и кисть руки. И такими нежными и ласковыми были его губы. Я готова была стоять так бесконечно и не отпускать его. Но юноша поднял мой пакет и предложил прово-дить меня домой. По дороге мы и познакомились. И он рекомендовал мне сразу опу-стить руку в холодную воду. А на следующий день он с утра поджидал меня за во-ротами, чтобы узнать, как моя рука. Боялся, что перебил мне пальцы....Так мы с Ва-но и стали встречаться каждый день. Мне приходилось придумывать разные предло-ги, чтобы покинуть дом. То я шла в продуктовую лавку, то на базар, то помочь сест-ре торговать церковной утварью, то в церковь.
   Вано рассказывал мне о своей семье, о природе своих гор, о грузинских песнях и обычаях. А я рассказывала ему о нашей семье, о папином заводе. И о нашей Поли-не, которая так чудесно поет романсы и печет вкуснейшие пироги. Я показывала ему город: Собор Василия Блаженного, Китай-город, Александровский сад, Триум-фальные ворота, памятник Минину и Пожарскому. Мы с ним ходили в Малый театр на шекспировскую постановку "Много шума из ничего". Вано собирался приехать через год, чтобы посватать меня и увезти в Петербург, где он собирался учиться в горном кадетском корпусе. Я ждала его, Матвей Степанович, очень ждала. Но прош-ло почти два года, а от него не было никаких известий, и он не приехал..., - она го-рестно вздохнула. - Я не знала его адреса, чтобы написать ему и решила, что Вано забыл меня. Или, может, он давно уже женился на другой, на грузинке. А тут начал за мной ухаживать Зарубин, да и папа был благосклонен к этому кавалеру, и я согла-силась на брак. А Ванюша не забыл меня. Просто у них там случилось большое го-ре, и он не смог вовремя приехать. А когда приехал, то узнал, что я уже замужем, и даже не стал искать со мной встречи, а тут же уехал в Петербург учиться.
  - Что же у них случилось? - доктор первый раз прервал ее рассказ, боясь, что горе в их семье из-за Катерины Андреевны.
  - Это уже здесь в палате Ванюша рассказал мне, что его отец завел любовницу. Мать об этом узнала и поставила ему условие: или он прекращает этой связью позорить ее род князей Гвалиа, это прадед Шота Мурзиашвили, или она вернется к своим роди-телям, а ее отец заберет у него полученные в приданое маслобойню и сыроварню. Но не успела его мама полностью выполнить своего обещания. Она с младшими до-черьми пятнадцати и двенадцатилетними девочками поехала в Рустави к Екатерине Андреевне и Шота Мурзиашвили. Их карета попала под снежную лавину, и все трое погибли. Нашли их и кучера только весной, когда растаял снег. Весной их и похоро-нили. А его отец начал открыто жить со своей любовницей, даже собирался на ней жениться. Вано оставил отца в Телави и переехал жить к бабушке, но и она не долго прожила на свете. Смерть дочери и внучек сильно подкосила ее. Сначала она каж-дый день ходила к ним на могилки, благо, что похоронили их в Рустави, а не в Тела-ви. Потом совсем слегла, а через год она умерла вслед за дочерью и внучками. Вано еще какое-то время оставался жить с дедушкой, а потом поехал в Москву. Но я уже была замужем.
   Тут только Любаша заметила, как поникла голова Матвея Степановича.
  - Я сочувствую вам, дядя Матвей, - совсем по-детски сказала она, - теперь вы знаете, что никогда больше не увидитесь с Катериной Андреевной.
  - Мы итак бы с ней не увиделись, Любочка, - он поднял голову, но глаза отводил в сторону. - Просто я молился за ее здоровье, а надо было за упокой. Я до сих пор храню в душе свои юношеские чувства к красавице Катюше Максимовой, но свою Клавдию Денисовну, и детей своих, и внуков я тоже люблю и обожаю. А вот у тебя получилось хуже, в вашей семье нет любви, а муж позволяет поднимать на тебя ру-ку. Это значит, что в вашем доме и мира не будет. Трудно тебе будет, девочка моя.
  - Я знаю, Матвей Степанович, я стерплю это, лишь бы поставить на ноги Ванюшу, - и тут же закрыла ладошкой себе рот.
   Эти слова, обычно означающие "вылечить больного", в данном случае имели прямой смысл. Вано нельзя поставить на ноги, он потерял их в сражениях с англо-французским флотом в Балтийском море. Снаряд попал в корабль, на котором Вано служил моряком. Он оставил учебу и решил посвятить себя служению России на во-енном корабле. Но его война закончилась слишком рано и очень неудачно. Ноги пришлось ампутировать, но осколками снаряда были повреждены еще и внутренние органы. Вано прекрасно понимал, что жить с такими ранами ему будет очень слож-но, но он хотел вернуться домой, поэтому настоял на том, чтобы из военного госпи-таля в столице его отправили в Тифлис. По дороге не долеченные раны открылись, от тряски где-то зашевелился оставшийся осколок, и юношу снова поместили в гос-питаль, в московский госпиталь. А оттуда он сам попросился в больницу к доктору Еремееву, четыре года назад оперировавшему его бабушку.
  - Ты итак сделала для этого хлопца больше, чем в силах доктора. И другие больные нашей больницы радуются, что попали к тебе в четвертую палату. Тебя теперь назы-вают добрым ангелом. Ты не только ухаживала за ними, но и читала им Шекспира и Пушкина, напевала народные песни, писала письма их родным. От такой заботы и лечение шло успешно. Скоро можно будет выписывать твоего Ванюшу. Три месяца он провел у нас, сентябрь на дворе. А ему еще надо добраться до своих гор. Выпи-шем его, что тогда будешь делать, Любаша? - доктор пытливо посмотрел на нее.
  - Не знаю, ой не знаю, Матвей Степанович, - откровенно призналась Люба. - Знаю только, что он не останется в Москве. Он рвется домой, не лежит его душа к нашей земле. Значит, я поеду с ним.
  - Вот как? - доктор озабоченно потер ухо. - Поедешь, не смотря ни на что? - в ответ она согласно кивнула. - Муж, работа, мнение знакомых и родных тебя не остановят?
  - Не остановят, дядя Матвей. Я должна быть рядом с ним, - твердо сказала Люба и пошла к своим больным.
  - Да, девочка, - покачал он головой, - не легкую стезю ты себе выбрала. Но выбрала и стоишь на своем. Придется тебе помочь.
  
   -9-
  
   Сестру Любовь Зарубину и санитара Пимена Хвостова определили для сопро-вождения больного Ванолиани долечиваться домой. Муж ее высказал по этому по-воду свое негодование:
  - Ты итак целыми днями пропадала в этой больнице, а теперь еще едешь в Тифлис. Не слишком ли шикарные почести для простого матроса?
  - Так определил главный врач, Петя. Это не просто матрос, как ты говоришь, а ге-рой. Он заслонил собою командира корабля и при этом лишился ног и здоровья. Сам он не доберется домой.
  - Тогда почему именно тебя посылают с ним? Ты замужняя женщина, и у тебя есть дом и обязанности хозяйки. Пусть посылают какую-нибудь сердобольную монашку.
  Я не желаю тебя отпускать! - категорично заявил он.
  - Тогда я уеду без твоего согласия, Петр Иванович, - и Люба начала собирать вещи в дорогу.
   Муж в ярости вырвал из ее рук юбку и схватил ее за волосы:
  - А я приказываю тебе оставаться дома и вообще забыть дорогу в эту больницу.
  - А я не поеду только в том случае, если ты меня убьешь. И знай, что я и избитая бу-ду сопровождать этого человека. Только учти, что мои синяки и переломы тоже бу-дут стоить тебе жизни. - Она вырвала из его рук волосы и взяла из шкафа другую юбку. - Сейчас приедет Яша помочь отвезти мой багаж. Ты же, кулачный боец, не посмеешь в его присутствии меня бить. Яков Егорович всегда вступится за нас с По-линой, а ты для него гнилой человек.
   Итак, Любаша вместе с Пименом Силантьевичем повезли Вано на родину. Сначала они добрались до Нижнего Новгорода, потом сплавлялись по Волге до Аст-рахани, потом по Каспийскому морю до Баку. А там уже через горы до Тифлиса и дома Шота Мурзиашвили недалеко от Рустави. Дедушка Шота с радостью принял внука. Однако даже дома без посторонней помощи Вано не смог передвигаться. А для него было мучительно лежать или сидеть целыми днями без дела.
  - Ванюша, но ты же так хотел домой, - Любаша всеми силами старалась разогнать его тоску. - Вот окрепнешь, как следует, и придумаешь себе занятие.
  - Какое занятие, Любава ты моя Светлоокая? Что я могу делать? Смотреть в окно и ждать смерти? - взъерошив свои смоляные волосы, спросил он. - Если бы ты знала, моя заботливая сестричка, как это ужасно быть никому не нужным.
  - Зачем же думать о смерти, когда у тебя скоро будет о ком заботиться. - Люба с не-жностью смотрела на него. - У нас будет малыш, и ты сможешь играть с ним, учить его писать, рисовать, читать. Ты будешь рассказывать ему обо всем, что знаешь, что видел на свете.
  - Ребенок это хорошо, Любава моя, - прошептал он и горестно покачал головой, - но ведь я даже не смогу взять его на руки и выйти с ним в сад. Я не смогу научить его ездить верхом, танцевать лезгинку или ходить на охоту.
  - А у нас будет девочка, - улыбнулась ему Любаша. - Красивая, стройная, черноокая девочка. Ей не придется ходить на охоту и ездить верхом, зато она будет обожать своего отца и дедушку. Вернее, прадедушку, - поправилась она. - Ведь Шота Арсе-нович обрадуется правнучке? Это будет первый ребенок в четвертом поколении Му-рзиашвили.
  - Дедушка Шота, конечно, обрадуется, ты права, Любава, - он с тоской посмотрел в окно, - а вот ни бабушки, ни тетушек у нее не будет....Знаешь что, Любава, я хочу за-втра поехать на могилу к маме, сестрам и бабушке. Жаль, что уже нет цветов.
  - Ничего, Ванюша, мы и без цветов украсим их могилки. Уберем пожухлую траву, поставим свечи, принесем пирогов. - Любаша поднялась, - я сейчас же поставлю те-сто. А еще мы с тобой вечером сделаем целую корзинку цветов из разноцветных ло-скутков, лент и кружев и ими украсим могилки.
  - Хорошо, Любава, давай так и сделаем. И дедушку возьмем с собой.
  - Конечно, возьмем. И Пимена Силантьевича возьмем, пока он не уехал домой. Он все ждет меня, а я никак не решаюсь сказать ему и дедушке, что возвращаться не со-бираюсь. Хорошо, что они нашли друг с другом понимание и вместе копаются в са-ду. А ты пока выпей чаю с облепихой и поспи.
   Люба ушла возиться на кухне, а Вано задумался о том, что она сегодня поведа-ла ему. В другое время он подбросил бы свою Любаву до неба от радости, а теперь, что он может ей предложить? Всю жизнь прожить с инвалидом? Взвалить на себя заботу о нем, о стареющем дедушке и о младенце? В доме, конечно, работу будут делать слуги, а как быть с овцами и коровами? Кто будет следить за работой сырова-рни, стричь и свежевать овец? Дедушке уже шестьдесят семь лет, и его донимает ломота в спине и суставах, а дальше будет еще хуже.
   Утром пока они завтракали, неожиданно приехал его отец, видно до него дош-ли слуги, что сын приехал к деду. Он заявил, что хочет, чтобы сын вернулся жить к нему в Тэлави. Хочет, чтобы его единственный сын и наследник жил в своем доме, а не под крышей деда.
  - Отец, почему ты вдруг заговорил о наследнике? Помирать, вроде, тебе еще рано? - скептически улыбаясь, спросил Вано. - Когда по твоей вине погибли моя мать и сес-тры, ты не нуждался в наследнике. Тебе была нужна любовница. Или Ливана чем-то не угодила тебе?
  - Она хорошая женщина, Вано, любит и уважает меня, но у нас нет детей. А кому достанется мое наследство без наследника? Не гоже, если его приберет к рукам ни-щая Ливана или моя сестра с ее мужем Лоладзе и кучей отпрысков и родственников. Не для того я все это наживал, чтобы отдать в руки безродных Лоладзе, - без тени смущения заявил отец, бессовестно пороча семью сестры.
  - Ну, да, чтобы занимать деньги у зятя - его родовитость тебе была не нужна. И что-бы спать с Ливаной ее богатства не требовалось, но вот жениться на ней ты, отец, все-таки передумал. Тебя не устраивает бедность этой любовницы, так не жениться ли тебе на другой, отец, какие твои годы, - усмехнулся Вано, отрезая себе еще кусок пирога.
  - Ты мне не указывай, сын, - краснея в присутствии незнакомой женщины, ответил отец. - Я дело говорю, а тебе, видно, не жаль отцовского добра, не ты ж его нажи-вал. На что будешь жить, когда меня не станет? У твоего деда кроме тебя есть еще два сына и внуки.
  - Отец, во-первых, не забывай про сыроварню и маслобойню - мамино приданое, во-вторых, ты, наверное, не в курсе, что я инвалид, - Вано откинул шерстяной плед, и отец увидел его укороченные ноги. - Ну, а в-третьих, у нас с Любавой скоро появит-ся наследник. Вот, пожалуй, ему ты и оставишь свое богатство.
  - Эта женщина твоя жена? - удивился он. По ее одежде, по тому, как она хлопотала возле стола, усаживая гостя и угощая его, он принял ее за прислугу.
  - Скоро будет женой. А тебя это почему волнует, отец? Ты же живешь с Ливаной. Сначала она была чужой женой, потом стала вдовой, но все время была твоей любо-вницей. Почему мне нельзя быть с чужой женой?
   Сосо Ваниалини ничего не ответил сыну, но очень внимательно посмотрел на эту русскую женщину, на ее лицо, ее живот. Если он принял ее за прислугу, значит, она не богатого роду. Нацелилась на наследство Вано, иначе, зачем бы ей сдался ка-лека? Не получит она никакого наследства, и ее ублюдок тоже пусть не мечтает за-владеть его состоянием. Надо любыми путями помешать ей стать женой Вано.
   После завтрака Вано напомнил всем, что сегодня они идут на кладбище. Сосо решил пойти с ними. Всю дорогу он присматривался к Любаше, обдумывая способ вынудить ее уехать и навсегда забыть Вано. И хорошо было бы, чтобы и ребенок ее не родился, ведь эти ублюдки могут изрядно попортить жизнь достойным людям. Телега была с высокими бортами, поэтому Любаша предложила сначала посадить Вано в кресло, а кресло поставить на телегу. Так он не будет чувствовать себя, как в пещере, и сможет обозревать дорогу. И таким образом Вано повезли на кладбище, а остальные шли пешком.
  - Шота Арсенович, - негромко сказала Люба, - надо съездить в город или даже с Ти-флис, чтобы заказать для Ванюши специальное кресло, на колесиках. Так и ему бу-дет удобнее, и нам легче заботиться о нем.
   Однако Сосо услышал ее слова и решил действовать незамедлительно. Уж бо-льно расхозяйничалась здесь эта баба. Когда могилки привели в порядок, украсили их яркими искусственными цветами и помянули усопших, Сосо послал Любу на ок-раину кладбища набрать воды из маленького ручейка, чтобы помыть руки. Через па-ру минут он сказал, что надо помочь женщине донести ведро воды, и отправился вслед за ней. Вано к этому времени уже снова посадили на телегу. Со своего высо-кого места он заметил, каким недобрым огнем блеснули глаза отца, и как он осторо-жно нащупывал за поясом кинжал.
  - Стой, отец! - закричал он, - остановись! Дедушка, верни его! - но отец не обращал внимания на его крики, а дед возился с лошадью.
   Вано не выдержал, он понял, что задумал отец, и, забыв о своих ногах, он ки-нулся вдогонку за отцом. Он упал с кресла на землю прямо на неубранные еще инст-рументы: грабли, серп, лопату. Его истошный крик заставил всех замереть. Люба, услышав этот крик, бросилась назад. Дедушка Шато и Пимен Силантьевич уже во-зились возле раненого внука. Отец развернулся и побежал к ним, а Люба еле поспе-вала за ним. Взглянув на любимого, она поняла, что теперь ей его не спасти. Острый конец серпа попал прямо в печень. Кровь обильной струей сочилась из раны. Он ум-рет от потери крови еще по дороге к дому, так что везти его в город уже не придет-ся. Да плюс к тому же в рану попала земля, налипшая на серп. Мужчины старатель-но пытались остановить кровотечение шарфами, но они быстро пропитывались алой кровью. Люба сняла с головы платок и обвязала его вокруг тела Вано, стараясь не встречаться с ним взглядом. Он прошептал:
  - Любава моя Светлоокая, прошу, сохрани нашего ребенка. Я еще ничего не сделал в жизни, так пусть хоть на свете будет жить мой сын. - Понятно, что он и сам прекра-сно знал, что на этот раз ему не выжить, и с каждой минутой силы покидают его.
  - Я обязательно сохраню его, Ванюша, даже не сомневайся, дорогой, - не стесняясь окружающих, Люба поцеловала его в губы. - Ты самый лучший на свете человек, любовь моя. У тебя храброе и доброе сердце. Ты оставляешь мне ребенка, а людям - память о своем геройском поступке. Твоя душа сразу попадет в рай, только потерпи еще немного, - не было смысла отрицать очевидность его последних минут.
  - Выходит, я не зря спешил домой. Я хотел умереть здесь, вот и умираю... Отец, зря ты задумал недоброе. Я не прощу тебе этой злобы, как не простил смерть мамы и сестер..., - он перевел дух. - Дедушка, я надеюсь, что ты поможешь Любаве, если ей понадобиться твоя поддержка. А сейчас дайте мне воды и отвезите меня домой. Не стоит хоронить меня без гроба, - напоследок пошутил он.
   Любаша заглянула в ведро, на дне была вода, которую она успела набрать до его крика. Стакана два, не больше. Она аккуратно маленькими глотками напоила его, и мужчины положили Вано на телегу. В дом они внесли уже покойника.
   На третий день после похорон Люба собралась домой. Она хотела взять с со-бой на память о любимом книгу Шота Руставели "Витязь в тигровой шкуре".
  - Бери, дочка, бери, что хочешь, - согласился старик, - ты столько сделала для моего внука, что пожелай ты мой дом и все остальное, я, не задумываясь, отдал бы тебе. Но только книга-то на грузинском языке.
  - Это не важно, Шота Арсенович, - прижимая книгу к груди, ответила Люба, - мне важно знать, что ее любил и читал мой дорогой Вано, держал ее в руках, размышлял о героях поэмы.
   Отец Вано услышал этот разговор и удивился, что женщина пожелала взять всего лишь книгу. И он решил проявить благородство, чтобы быть уверенным, что эта странная женщина не передумает и не вернется к ним через некоторое время, да к тому же с ребенком. Он остановил ее на пороге дома и протянул раскрытую коро-бочку, в которой лежали дорогие красивые бусы. Нить граненых изумрудов состав-ляла основу бус, а посередине разместился крупный многогранный рубин, в центре которого поблескивали крохотные бриллиантики. Это было похоже на большую ка-плю красного вина, внутри которой задержались пузырьки воздуха.
  - Возьмите от меня, Любовь Серафимовна, в благодарность за заботу о моем единст-венном сыне, - пряча неискренний взгляд, проговорил он.
  - Спасибо, Сосо Виссарионович, но мне ни к чему такие ценные подношения, - Лю-ба еле сдерживала себя, чтобы не накричать на этого человека. Она поняла, что зна-чили предсмертные слова Вано, и не могла простить отцу смерть сына. Пусть даже он хотел ее смерти, но лишил жизни собственного сына. - Тем более, что покупали вы их для Ливаны, так что не надейтесь, что блеск этих камней заставит меня забыть Ванюшу. И, кроме того, скоро на свет появится его живое продолжение.
   Он все-таки завернул бусы в платок и незаметно сунул их в карман ее полушу-бка. Бусы провалились за подкладку, и только дома, уже через несколько дней после возвращения из Грузии, Люба их обнаружила.
  
   -10-
  
   Любовь Серафимовна и Пимен Силантьевич вместе вернулись в Москву. В Москве уже наступила настоящая зима, до Нового 1855 года оставалось три дня.
  Муж встретил ее неласково:
  - Не устала ли в дороге, жена моя разлюбезная? Может, теперь поедешь отдыхать на воды за границу? Я уж как-нибудь перебьюсь без тебя еще несколько месяцев.
  - Петр Иванович, я действительно устала. И замерзла к тому же. А человек, которого мы с Хвостовым сопровождали в Грузию, умер. Думаю, нет причины ерничать и зу-боскалить, - она сняла теплый полушубок и валенки, но оставила на плечах большой пуховый платок. Потом сама поставила самовар и доставала из буфета ватрушки, ба-ранки и мед.
  - Умер, так умер, - равнодушно сказал Зарубин, - но из-за него чуть не разрушилась наша семья.
  - Ты хочешь сказать, что если бы он остался жив, то семья бы разрушилась? - Люба с интересом посмотрела на него, ожидая объяснений.
  - Да, нет, - смутился Петр, - просто я думал, что ты вернешься и будешь мне целыми днями рассказывать о своем герое.
  - Соверши ты геройский поступок, и тоже станешь героем. Получишь Георгиевский крест в награду....Тебе налить чаю? - она стояла возле горки с посудой спиной к не-му и ждала ответа.
  - Обойдусь и без креста, мне жизнь дороже этих побрякушек, - усмехнулся он, недо-умевая над безрассудностью других. Уж он бы сроду не пошел воевать, а заставляли бы, так нашел бы способ увернуться от этой напасти. Да, вот хоть бы отхлестал се-бя крапивой, чтобы из-за покрасневшей и покрывшейся волдырями кожи доктора и командир отправили его домой.
  - Я так и думала, - и она налила чаю только себе. - Ну, расскажи, что нового произо-шло здесь за это время?
   Петр подсел к ней и тоже налил себе чаю.
  - У меня нет особых новостей, торгую помаленьку. Нам богатеть не с чего, - и он с хрустом разгрыз баранку, - лампадки да свечи не тот товар, чтобы разбогатеть.
  - Да, уж я вижу, что ты надрываешься-надрываешься на работе, ночами не спишь, исхудал совсем, - она с прищуром посмотрела на его раздобревшую фигуру, - а за-вистливые люди не дают тебе развернуться.
  - Что-то бойкая ты на язык, Любовь Серафимовна, - строгим голосом сказал он. - Совсем не похожа на купеческую дочь. У иных купцов дети почтение оказывают ро-дителям и с уважением и лаской относятся к мужу. Не перечат ему, знают свое мес-то в доме. А вы с Полиной, как из другого рода-племени. На все-то у вас есть ответ, палец вам в рот не клади, да и подвоха от таких девиц недолго дожидаться. А я не люблю, когда меня не уважают.
  - Никто не любит неуважения, Петр Иванович, - согласилась Люба, наливая себе еще чаю. - Да, вот только папенька нас учил, что уважение надо заслужить годами ли почтенными, умом ли, трудолюбием ли, честностью и порядочностью.
  - Это слова одни красивые, - он тоже добавил себе чаю, - а в жизни все по-другому. Честный холоп никогда не будет уважаемым человеком. А хитрого купца все уважа-ют, шапку перед ним снимают, место уступают.
  - Что ж, милейший Петя, жди, когда перед тобой начнут шапки снимать, - Любаша усмехнулась его рассуждениям. - А вот мы с сестрой рано осиротели, и отец посту-пил мудро. Он нанял нам хороших учителей, которые учили нас грамоте и другим наукам, а не жеманностям перед кавалерами. И в работе мы ему стали помогать с детских лет. То в книгах что-то надо пересчитать, то за прилавком постоять. И вроде никто перед нами шапки не снимает, но и поносными словами не называют. Я вот до сих пор люблю читать, новое узнавать, а тебя ни разу не видела с книгой.
  - Что ты мне тычешь своей Полиной? Надул ей Яшка брюхо, вот вам и уважаемая девица! - он как-то недобро, пакостливо засмеялся. - И как только не побрезговал такой "оспиной"? Разве только позарился на ее наследство. И книги ваши не помог-ли ей стать благородной дамой.
  - Яша с Полиной поженились через год после папиной смерти, если ты помнишь? Правда, ваше высочество не пожелало почтить их вниманием и прийти на свадьбу, но свадьба состоялась и без вас. И я рада, что и у нее будут дети. Из Полины полу-чится добрая и заботливая мать, - Люба собрала со стола чашки и направилась в спа-льню отдыхать.
  - Постой, постой, супружница моя дорогая, что значит "и у нее будут дети"? - он догнал ее и схватил за руку. - Ты на что это намекаешь, голубушка?
  - Это значит, - устало ответила она, - что у меня тоже будет ребенок.
  - Ха! - победоносно воскликнул Петр, - не боги горшки обжигают. Петр Зарубин то-же умеет и торговлю вести и детей производить. Скоро Зарубины покажут миру, что не лыком они шиты.
   Люба не стала объясняться с ним и говорить, что это не его ребенок. И если, став отцом, он возьмется за ум, найдет достойную работу, будет заботиться о доме и семье, то она готова навсегда сохранить от него свою тайну. Вот только ребенку, ее взрослому ребенку придется рассказать, кто на самом деле был его отцом. А если муж заподозрит неладное или будет, как прежде, распускать руки и таить от нее де-ньги, то она уйдет от него. Лучше уж терпеть позор от бабских пересудов, чем тер-петь его кулаки.
   Новый год они встречали вместе с Полиной и Яковом. На удивление Любаши Петр охотно согласился пойти к ним на праздник. Она и не подозревала, с какими мыслями ее муж шел на встречу. А Петр Иванович задумал еще одно недоброе дело.
  Он рассудил, что коль у него ожидается прибавление семейства, то неплохо было бы вернуться жить в Маринский дом. Он и больше, и добротнее, и уютнее их дома. Но для этого следует выжить оттуда Полину и Якова. Если он устранит Полину, как ее папашу, то обеспечит себе все, о чем мечтал. Во-первых, умрет Полина и щенок в ее утробе. Во-вторых, Яков будет вдовцом наследницы, но есть другая живая наслед-ница, которая имеет больше прав на имущество, так как она родная кровь Серафима Марина. В-третьих, дом, завод и лавка навсегда перейдут в его руки. Ну, а если этот Маратов упрется и заявит о своем праве быть управляющим на заводе, то тогда мо-жно будет и его спровадить к праотцам. Чуть позже, но обязательно спровадить.
   Но его ждали разочарования. Яков Егорович так заботился о своей жене, что не было никакой возможности куда-нибудь добавить яду. Он сам накладывал на ее та-релку закуски, следя, чтобы она не пустовала. Морсу подливал тоже собственнору-чно. Ну, а спиртного Полина вовсе не пила. Не мог же он испортить какое-то блюдо или напитки, чтобы от него отравились все. Все, кроме него, конечно. Это было бы крайне странно и подозрительно. Любаша подарила Маратовым привезенный ею из Грузии подарок - чашу для вина на резной ножке, изготовленную из малахита и ук-рашенную серебряной чеканкой. Она желала их дому быть полной чашей, так чтобы счастье и достаток всегда переливались через края этой чаши, не оставляя места го-рю и болезням.
   Когда ночью супруги Зарубины возвращались домой, на чем вдруг неожидан-но настоял Петр, то он начал придираться к жене.
  - Люба, а чего это ради ты подарила им такой дорогой подарок? Деньги девать неку-да? - муж ворчал, как обиженный старик.
  - Мне понравилась эта чаша, и я как-то сразу подумала о них. Мне очень хочется, чтобы у них был счастливый дом, а чаша так и просится на столик под зеркалом. - Люба с улыбкой взглянула на мужа. - Ну, чего ты злишься, Петя, я же не из твоих денег ее купила. Лучше посмотри, какая ночь красивая. Самая настоящая сказочная новогодняя ночь. Тихо, снежинки плавно опускаются на землю, морозец щиплет за нос, под ногами скрипит снег, месяц нам улыбается.
  - По-моему, это ты улыбаешься во весь рот, - буркнул он в ответ. И продолжил свое недовольное разбирательство. - А они подарили нам картину. Да таких картин на любом базаре можно мешок набрать. Удивить хотели тем, что там намалеван замок и какая-то девица в санях едет на огонек. А то, что цена ей три рубля в базарный день - не подумали.
  - Слушай, Петя, - изумилась Люба, - да дело разве в цене? Они же с любовью выби-рали нам картину. Думали, как она украсит нашу гостиную, как возле нее можно по-мечтать, придумывая разные истории про эту незнакомку. Кто она, к кому едет, по-чему одна в дороге? - И Люба тут же предположила, - может эта девица едет укры-ться от старого и противного жениха к своей тетушке. А может, наоборот, убежала от строго, упрямого отца к своему суженому. Или это заплутавшийся в пути возница торопится на огонек вместе со своей пассажиркой.
  - Вижу, дорогая, что с тобой бесполезно говорить об этом, - Петр разочарованно ма-хнул на нее рукой. - Но тогда у меня другой вопрос. Почему ты им привезла пода-рок, а мне ничего не подарила? Я что хуже их? Я же твой муж, - в его голосе даже послышалась какая-то детская обида.
  - Петя, а разве ты мне что-нибудь подарил? Что-нибудь и когда-нибудь? - вдруг рез-ко спросила она. Ей надоел этот завистливый разговор. - За два года супружества ты ничего не подарил мне ни на Рождество, ни на день рождения, ни на Пасху. В июне было два года, как мы женаты, но ты даже не вспомнил об этом. А я, дура, почему-то всегда делала тебе маленькие подарочки. По деньгам, что ты мне выделяешь, - уколола она его. - То ножик складной, то шарф с кистями, то папку для бумаг. А на этот раз я решила, раз ты не ценишь моих стараний, то почему я должна помнить о тебе и стараться для тебя.
  - Вот, началось, - раздраженно заявил он и с силой пнул сугроб. - Да твои мелочи не стоят и тысячной доли тех денег, что я потратил на дом. А сколько я потратил на те-бя в пору сватовства? Забыла?
  - Прекрасно! Просто замечательно ты рассуждаешь, дорогой! - Люба так рассерди-ась на него, что толкнула его, и он уселся в сугроб. А она поставила ему на грудь но-гу и сказала, - разве я просила тебя ухаживать за мной? А может ты надорвался, при-нося мне цветы с могильных холмиков? Или разорился старьевщик, у которого ты покупал гребень и зеркальце для невесты? - Зарубин обескуражено заморгал беле-сыми глазами, не смея возразить на правдивое замечание жены. - А то, что ты тоже живешь в этом доме, не учитывается? Если ты его для меня покупал, то я сегодня же выпровожу тебя за порог, и сама буду в нем жить. И никто не будет морочить мне голову своими глупыми рассуждениями. - Она крепче придавила его ногой. - Не знала я, что ты до такой степени мелочный, жадный и завистливый! Падальщик, да и только!
   Она посмотрела на него, как на ничтожную тварь и поспешила домой. Петр то-ропливо поднялся и бросился ее догонять, на ходу стряхивая с пальто снег.
  - Люба, Любаша, ну, не серчай ты, пожалуйста, - уговаривал он ее. - А цветы я всего два раза взял на могилке, они были совсем свежие. Я же просто экономный хозяин, я берегу каждую копеечку. Хочу купить новый большой дом, хочу жить на широ-кую ногу, ни в чем себе не отказывать. Но сначала надо затянуть ремешок, чтобы потом жить, не тужить.
  - По-моему, Петр Иванович, ты и сейчас мало в чем себе отказываешь. Мне ты вы-даешь одни крохи, а на что тратишь деньги от своего нового дела - помалкиваешь. Скрытничаешь и обманываешь меня. За дурочку, видать, считаешь?
   Муж промолчал в ответ, недоумевая, откуда жена прознала про его новое бо-лее прибыльное дело. Бог с ней, что догадалась про цветы, но здесь совсем другое дело. С таким нюхом, как у нее, деньги надо держать в банке, а не дома за иконкой, как говорится в народе. Домой они пришли сердитые друг на друга. И потом еще не разговаривали две недели. Петр уже собрался первым сделать шаг к примирению и даже купил жене флакон духов. Он хотел восстановить мир в семье, чтобы ссора не повлияла на беременность жены. Говорят же, что от расстройства и слез, женщина может скинуть плод, а ему очень хотелось иметь наследника. Он уже даже представ-лял, как будет показывать сына знакомым и с гордостью произносить:
  - Мой сын, смышленый мальчик. Скоро станет моим помощником, вот тогда мы с ним прославим род Зарубиных.
   Но радостная эйфория Зарубина длилась недолго. Как-то Люба проговорилась, что у Полины срок всего шесть месяцев, а живот непомерно большой. Или они оши-блись со сроком, или ожидается двойня. После этих слов Петр задумался. У Люба-ши тоже должно быть сроку месяцев шесть, если брать во внимание, что последнее время перед отъездом в Грузию она постоянно проводила в больнице, и они не спа-ли, как муж и жена. А у нее еще совершенно плоский живот. Проведя такие подсче-ты, он ужасно рассвирепел и учинил жене допрос.
  - Скажи-ка мне, Любовь Серафимовна, когда ты ждешь появление на свет младен-ца? - в упор глядя на нее, спросил он.
  - С божьей помощью рожу в июне. - Люба улыбнулась, представив этот счастливый день. - Тепло уже будет, зелень кругом, цветы, птицы щебечут, бабочки порхают.
  - Сдается мне, Любовь Серафимовна, что ты тоже хорошо попорхала. Чей это ребе-нок? Отвечай немедленно! - он готов был ударить ее, но ждал ответа. - Доктора у вас там такие прыткие, или Пимен ваш оказался расторопным мужиком?
  - Хорошо, что ты сам догадался, не придется жить во лжи, - Люба облегченно вздох-нула и осенила себя крестом. - Хуже было бы, когда бы ты увидел, что ребенок на тебя совершенно не похож.
  - Хорошенький ответ! - от возмущения он даже хлопнул себя по бокам. - Ты гово-ришь об этом так, будто сознаешься в том, что стянула пучок редиски на базаре. Я хочу знать, с кем ты греховодничала, распутница, и чьим ребенком хотела меня на-градить?
  - Это ребенок Вано Ванолиани, Петя, - Люба медленно опустилась на стул и винова-то опустила голову. - Мы с ним хотели пожениться еще до знакомства с тобой. Но он не приехал. Я вышла за тебя замуж, потому что думала, что он забыл меня...., - она растерянно крутила пуговицу на блузе и не поднимала глаз. - Но я же говорила тогда, что не люблю тебя, Петр Иванович. Я продолжала его любить.
  - Да что ты талдычишь про любовь свою бабскую? Засунь ее в поганое ведро, - он стал суетливо передвигаться от окна к окну. Его рот кривился от невысказанных слов, глаза горели мстительным огнем. Наконец он закричал, - да люби ты хоть чер-та, а мужа не позорь! И она еще мне рассказывала про героя, которого некому отп-равить домой. А сама была рада радешенька с любовником помиловаться.....Да, до-миловались голубки, доигрались. Что же мне теперь с тобой, блудница ты эдакая, делать? - он озадаченно и ожесточенно стал чесать свой затылок. От этого его ры-жие волосы растрепались и торчали в разные стороны. И он сам стал похож на чер-та. На рыжего, растерянного, ожесточенного черта. - Променяла мужа на этого без-ногого калеку. Дура! Идиотка! Оторва последняя!
   Люба не отвечала. Она понимала, что подвела и опозорила мужа, но не счита-ла свою любовь преступной.
  - Я спрашиваю, что мне с тобой делать?
  - Петя, я тебе говорила, что Вано умер. Перед смертью он очень просил меня родить этого малыша, чтобы на земле осталась его частица. Я обещала выполнить его про-сьбу. - Люба молитвенно сложила руки и умоляющим взглядом посмотрела на него.
  - Хорошо, что умер, - вдруг улыбнулся муж. - И тебе туда дорога. Пригрел на груди такую гадюку. А гадюк надо истреблять. Бить их, камнями закидывать, огнем жечь эту нечисть. - Говоря это, он руками и ногами показывал, как надо истреблять змеи-ное племя.
   Тут он подошел к ней очень близко и со всей силы залепил пощечину. Люба вскрикнула от неожиданности и схватилась за покрасневшую щеку. А Петр зажал ее колени между своих ног и начал хлестать ее по щекам с каким-то диким упоением, не замечая ее слез и попыток увернуться от града ударов.
  - Вот так я поступаю с блудницей, вот так я учу ее уму-разуму. Это еще цветочки, моя милая, это только разминка. Я убью тебя, и буду танцевать на твоем раздутом брюхе. Пусть все знают, что Петр Зарубин имеет честь и не позволить никому ее ма- рать.
   Тут в комнату вошла Павлина, и он вынужден был остановиться.
  - Чего явилась, дура? Тебя никто не звал.
  - Так с больницы явился посыльный, говорит, что ждут там Любовь Серафимовну, - тараща перепуганные глаза на хозяина, ответила Павлина.
  - Передай ему, что сегодня она не придет, мол, сама приболела, - он, наконец, ото-шел от жены, потирая разгоряченные ладони.
   Павлина кивнула головой и опрометью выскочила в коридор. Любаша вытерла слезы рукавом и, не обращая внимания на мужа, пошла на кухню.
  - Стой, обманщица! Стой, кому говорю! - крикнул он ей вслед. - Я еще не закончил с тобой говорить, тварь подзаборная! - Она уже стояла возле стола, когда муж дог-нал ее и грубо схватил за плечо. Люба повернулась к нему и направила ему в грудь большой разделочный нож.
  - Если ты еще прикоснешься ко мне, скотина, то я убью тебя, - спокойно сказала она. - Пусть меня посадят, но мой ребенок все равно родится. Я сдержу слово, дан-ное Ванюше.
  
   -11 -
  
   Люба ушла в спальню и заперлась изнутри. Назавтра она собралась переехать жить к сестре.
  - Ты чего это удумала, паскудница бесстыжая?! - Петр загородил ей дорогу. - Мало того, что подсуропила мне чужого ребенка, так еще хочешь ославить меня на весь мир? Не выйдет, дорогая! Это не ты от меня съезжаешь, а я тебя с треском выгоняю.
  Пусть все знают, что это я не пожелал жить с распутной бабой.
   Он уже собрался с криком вышвырнуть ее узлы за ворота, но одумался. Ведь он же уже всем приятелям с гордостью расхвастал, что скоро станет отцом. Да те-перь они засмеют его до смерти, узнав про его слишком расторопную жену. И поку-патели тоже будут подхихикивать над ним. Вот, мол, какой лопух, за женой не ус-мотрел, а мечтает стать уважаемым человеком. У самого рога растут, а он строит из себя грозного мужа. Кто ж захочет стать его компаньоном или доверить ему свои деньги? И теперь ему могут отказать в принятии в гильдию московских купцов. Од-но дело, когда о твоих семейных неурядицах никто не знает, и другое дело, когда над тобой смеется весь город. Одно дело, когда погуливает хозяин, и другое дело, когда шашни заводит его баба. Ее дело у плиты сидеть, да побаиваться мужнего ку-лака, а не хвостом вертеть, да мужа позорить. И он побежал запереть калитку и во-рота на все запоры.
  - Нет, постой, я передумал. Ты должна остаться дома. Это мой приказ, так надо. - Люба ничего не отвечала ему. Она подозвала свою любимую кошку Жмурку и поса-дила ее в корзинку. - Да, стой же ты, непутевая, - уже слезливым, а вовсе не гроз-ным тоном уговаривал ее Зарубин. - Ну, давай еще раз поговорим, обсудим все на трезвую голову. Подумай сама, как ты будешь жить одна с ребенком? Тебя же зак-люют все окрестные баба. В твою сторону будут плевать, и открещиваться, как от заразы. Мол, не дай бог, чтобы их дочери стали такими же потаскушками. - Петр да-же опустился на колени и уцепился за ее руку.
   Люба посмотрела на него с презрением. Вырвала руку и с силой толкнула его ногой. Муж приземлился прямо на грязный снег, куда Павлина недавно выплеснула воду после мытья полов. Он поднялся, отряхивая намокшие сзади брюки.
  - Ладно, поговорим, но в последний раз, - согласилась Люба. - И не подходи ко мне близко, можно задохнуться в твоем перегаре. Видать выпил вчера целую бутыль са-могона. Пить, Петр Иванович, ты стал все больше и больше, а совесть твоя с каж-дым днем становится все меньше и меньше. - Она присела на лавочку под окном го-стиной. Он стоял рядом, неуютно чувствуя себя мокрым и холодным. - Вот что я тебе скажу, супруг мой праведный. Я не потаскушка и не тварь подзаборная. Я была со своим любимым и от него у меня будет ребенок. Если бы не его горе, он приехал бы ко мне, и уже четыре года я была бы его женой, а не твоей. А вот ты, рыжий пес, спишь с Павлиной из праздного интереса и платишь ей за эти услуги копейки. А еще тратишь деньги, но гораздо больше, чем на Павлину, на Капитолину Веревкину. А она знает себе цену, и каждый раз ее повышает.
  - Откуда ты это знаешь? - как нашкодивший школяр спросил он.
  - С Павлиной я сама тебя видела, а Капитолина известная всему Замоскворечью гу-лена. Красивая девка, да только умна больно. Из тебя она будет ловко цедить день-ги, но вряд ли ляжет с тобой в одну постель. Ей любы только красивые да шикарные кавалеры. А ты, - она уничижительно глянула на него, не переставая гладить Жмур-ку, - годишься только на покупку булавок. Ты из кожи вот лезешь, чтобы ее обольс-тить, а сам в это время тренируешься с Фоминишной, ее служанкой. Тянет тебя, Пе-труша, как я погляжу, все больше на дородных, да солидных дам. Слабоват, поди, управиться с молодой да резвой любовницей?
  - С кем бы я ни гулял, Любовь Серафимовна, но в подоле не принес, - слабо огрыз-нулся он.
  - Не принес, потому что нет у тебя подола, - Люба согласно кивнула в ответ. - Нет и уже не будет никогда, да и в штанах один ветер гуляет.
  - Ты это о чем? - насторожился он.
  - Ладно, давай по существу... А чего ты топчешься на месте, обмочился что ли? - поддела она его, пряча улыбку.
  - Замерз немного. В одной-то поддевке знобит на морозе, - он снова потер мокрые брюки.
  - Хорошо, давай зайдем в дом, а то еще подморозишь свое достоинство, оно и отва-лится. Как тогда будешь Капитолину охмурять? - поднимаясь на крыльцо, засмея-лась Любаша. Она расстегнула свой полушубок и спустила с головы белый пуховый платок, который так выгодно подчеркивал нежный овал ее лица, тонко очерченные брови и выразительные серые глаза. Варежки положила на сундук и села рядом. - А ты прислонись спиной к печке, согрей свою задницу.
  - А может, мы выпьем немного вина, чтобы согреться? - предложил Зарубин.
  - Тебе надо было утро начинать с рассола, а не со скандала с женой, - Люба отвергла его предложение. - Так вот, что я тебе скажу, Петр Иванович. Я понимаю, что я ну-жна тебе только для твоих корыстных целей. Я останусь в доме при условии, что ты прекратишь меня бить, это, во-первых. Во-вторых, ты будешь отдавать мне все де-ньги, что приносит тебе столярный промысел, а доходы от церковной лавки можешь тратить на свои удовольствия, но под моим присмотром. Я сама буду вести книгу расходов и, по надобности, покупать тебе одежду и обувь. А то ходишь еще, поди, в отроческих подштанниках. Ты уже показал, какой ты умелый и толковый хозяин. С тобой можно лишь лишиться того, что есть, а не разбогатеть. Поэтому только на мо-их условиях, а не как иначе, мы можем примириться.
   Люба благоразумно молчала о том, как она сумела провести нерадивого мужа и неумелого обманщика. Когда он сознался ей, что продал свое имущество в Заборс-ке и на эти деньги купил в Москве дом, она поняла, что он хитрит. Каким бы ни был его заводик, но его цена гораздо больше, чем стоит этот домишко. Значит, осталь-ные деньги он где-то припрятал или пустил в оборот, но не говорит ей об этом и не дает денег. В доме было три комнаты: гостиная, она же столовая, спальня и малень-кая комнатушка, которую Зарубин объявил своим кабинетом. В этом пресловутом кабинете стоял письменный стол со стулом, небольшой сундучок с какими-то его личными вещами, и висела аляповатая картина с влюбленной парочкой в лодке. А в углу красовалась икона Богородицы, которою Зарубин очень дорожил, как памятью о своей покойной матери. Однажды где-то в конце января Люба убиралась в его ка-бинете и хотела подлить масла в лампадку, висящую перед Богородицей. Она встала на стул и уже поднесла бутылку с маслом к лампадке, но задела ее и услышала внут-ри металлический звон.
   В лампадке она обнаружила ключик, который оказался ключом от мужниного сундучка. Люба не удержалась и открыла заветный сундучок. Там хранились новые хромовые сапоги, молитвенник в старинной потрепанной обложке, несколько пус-тых флакончиков из-под женских духов, форменная фуражка почтового служащего и керосиновая лампа. Люба с интересом раскрыла молитвенник и обнаружила в нем тайник. В середине всех страниц был вырезан прямоугольник, который образовывал некий тайничок, незаметный снаружи книги. В этом тайнике и лежали деньги. Те са-мые деньги, которые остались у мужа от продажи завода. Долго же Петр скрывал от нее свой тайник, да и сам, видать, не спешил транжирить свой капитал. Люба взяла оттуда несколько ассигнаций и решила и впредь тайно пользоваться так удачно под-вернувшимся кладом.
   Однако примерно через месяц случилось событие, благодаря которому этот ее поступок никогда не будет обнаружен Зарубиным. Однажды вечером Петр пришел домой очень пьяным и привел с собой какого-то неприятного человека, которого на-зывал Сысоевичем. Этот мужчина был ужасно неопрятен, с жирными нечесаными волосами и в прохудившейся, непригодной для зимы одежде. Муж потребовал, что-бы Павлина собрала им ужин и достала бутылку водки. Женщины не стали с ним спорить. Пьяные приятели опьянели еще больше, но еще держались на ногах и все время о чем-то говорили. Люба отправила Павлину спать за перегородку возле печ-ки, которая служила ей спальней, а сама не ложилась, наблюдая за странной парой и ожидая ухода гостя, чтобы запереть за ним двери. Вдруг Зарубин хлопнул Сысоеви-ча по спине и, качаясь, пошел в свой кабинет. Оттуда он вынес сапоги и молитвен-ник. Потом снял с себя сюртук и положил все на стол. Он обвел пьяными глазами столовую и обрадованный взял с дивана ее шаль. В эту шаль он стал увязывать все принесенные вещи. Вдруг остановился и о чем-то подумал. Потом потряс Сысоеви-ча за плечо и приказал ему снять сапоги и пиджачишко, а взамен положил перед ним свою одежду. Люба поняла, что муж собирается все эти вещи отдать уличному бродяге. Она уже хотела выйти из кухни и отчитать мужа за то, что он в пьяном уга-ре готов отдать деньги первому встречному. Но в это время Петр еще за чем-то по-шел в холодный коридорчик. Тогда она бесшумно проскользнула в столовую, выта-щила из узла молитвенник и снова удалилась на свой наблюдательный пункт. Муж принес с вешалки свою шапку и нахлобучил ее на гостя.
   Только теперь Зарубин выпроводил гостя за порог и вернулся в кабинет. Люба выждала несколько минут, потом взяла оставленные гостем рваные сапоги и замыз-ганный пиджак и бросила все это у крыльца. Подошла к двери кабинета и прислуша-лась. Храп и причмокивание мужа успокоили ее, и она вернулась на кухню. Раздула огонь в печи и спалила пустой молитвенник. И, наконец, добралась до спальни. Она подпорола перину и на первое время спрятала туда деньги. Рано утром Зарубин про-снулся с ужасной головной болью и занемевшим телом. Всю ночь он проспал, сидя за столом. Первым делом он увидел оборванную лампадку и раскрытый сундучок, в котором отсутствовали молитвенник и сапоги. Со стоном и проклятиями он вышел в столовую и начал громко звать жену и кухарку.
  - Кто из вас, поганки такие, рылся в моем сундуке? Сознавайтесь, или я прибью обе-их, - грозился он, крутясь на одном месте, не зная, куда двинуться в первую очередь. В кухню к Павлине или в спальню к жене. На его крик первой вышла Павлина, вы-тирая руки холщовым полотенцем.
  - Что вы раскричались, хозяин? Разбудите Любовь Серафимовну. Итак, вчера из-за вас она допоздна не ложилась, а в ее положении нельзя переживать.
  - Где она? До сих пор дрыхнет? - на его шум вышла заспанная Любаша. - Отвечай мне, жена, как ты посмела открыть мой сундук и забрать из него ценные вещи.
  - С чего ты решил, что я это сделала, Петр Иванович? - спокойным тоном ответила она. - Ты вчера пришел домой пьяным и привел еще какого-то бродягу. Не знаю, где уж ты его подцепил, но твой Сысоевич не мылся, наверное, целый года. Здесь вы продолжили свое веселье, а мы с Павлиной ушли от греха подальше. Бог знает, что может взбрести в пьяные головы.
   И Зарубин вспомнил, что сначала он пил с приятелем в кабаке, а потом возле церкви увидел какого-то тоже пьяного нищего мужика и решил его угостить. При-вел его домой, и здесь они продолжили пить.
  - И что дальше? - с тревогой спросил он.
  - Я видела, что ты так расчувствовался, что отдал этому Сысоевичу свой сюртук, са-поги, шапку и молитвенник. И все уложил в мою шаль. Ну, зачем этому бродяге же-нская шаль? - она укоризненно на него посмотрела. - Ты, Петя, бываешь иногда до-брым, но нельзя же приводить домой бродягу. Мог бы дать ему денег на паперти, а теперь Павлине придется перестирывать скатерть, чехол на диване и половики. Как бы еще вшей он нам не принес, - с брезгливостью сказала она. - Хорошо, что я на ночь выбросила его замузганное шмотье на улицу. Павлина Саввишна, будь добра, спали эту заразу сегодня же.
   Схватившись за голову, Зарубин со стоном удалился в свой кабинет. Он при-помнил, что действительно сам сорвал лампадку, достал ключ и открыл сундучок. Зачем он это сделал? Какому такому Сысоевичу он отдал свои вещи, а главное мо-литвенник с деньгами?
   Вошла Павлина и принесла ему кружку холодного капустного рассола. Он зло посмотрел на нее, молча выпил рассол, и весь день не выходил из кабинета.
  
   -12-
  
   Зарубин задумался над ультиматумом жены. Круто она заламывает ему руки. И не боится же, гадина, что он может разделаться с ней, как с ее папашей. Нет, тако-го унижения он не потерпит.
  - Любовь Серафимовна, ты что, хочешь превратить меня в приказчика? - возмутил-ся он. - Тогда на кой черт мне нужна семья, если я буду у тебя под пятой? Иди-ка ты лучше к своей Полине и забирай церковную лавку. То-то я посмеюсь, когда тебя от-туда попрут, а денег на проживание у тебя будет с гулькин нос.
  - Хорошо, мил дружок, я тебя за язык не тянула. Лавка моя, ребенок мой и жизнь моя. - Она встала, давая понять, что разговор окончен. - Теперь не попадайся на мо-ем пути, или я возьму грех на душу и покончу с тобой раз и навсегда, - решительно сказала она.
  - Ты мне угрожать вздумала, тварюга безмозглая?! - Петр в один прыжок подскочил к ней, собираясь вцепиться ей в горло.
  - Только попробуй, и все узнают про то, как ты обделался в доме у Ивана Мезинова, как ты вскрывал чужие письма и шантажировал добропорядочное семейство.
  - Ты и это знаешь? - обомлел он от такой новости.
   Вот эта бомба, так бомба. Теперь точно придется соглашаться на все ее усло-вия, иначе ославит его, пустит по миру или, того хуже, отдаст под суд. В паре с Ме-зиновыми и Самуркиным она отправит его за решетку. Зря он отдал Лизавете Ива-новне ее последнее, привольное письмецо. Мог бы до сих пор тянуть деньги из ее мужа, да уж больно привлекательными показались ему отступные очередного лю-бовника Елизаветы, который, в итоге, и заплатил за то письмецо. Вспоминая послед-нюю встречу с сестрой, Зарубин не заметил, что жена уже ушла. Ушла жить к сест-ре и зятю.
   Лизавету он встретил на улице прошлым маем. Она только что вышла из мага-зина в сопровождении мальчика, груженого покупками. Семейная жизнь изменила ее, конечно, но только в плане туалетов. Платья, шляпки, украшения, даже прическа стали модными и подчеркивали ее неплохую фигуру. Однако физиономия желала большей привлекательности и утонченности. Но, как видно, и на такую внешность находились падкие на развлечения господа. Он остановил ее и с самой разлюбезной
  улыбкой и поприветствовал. Лиза, вернее Елизавета Ивановна Самуркина, сделала оскорбленное лицо и хотела обойти стороной нахала. Однако он шепнул ей:
  - Лизавета, ваше нынешнее процветание зависело он моего молчания. Сейчас оно может сильно пошатнуться. - Он многозначительно посмотрел на нее. - Да, да, су-дарыня, у меня есть еще аргументы, неоспоримые аргументы, - он даже поднял ука-зательный палец в подтверждение своих слов, - могущие помешать вашему счастью.
  - Понятно, господин Зарубин, - прошептала она, отсылая мальчика к извозчику, ожидавшему ее возвращения. - Ваши действия по-прежнему столь же гадкие сколь и непорядочные.
  - Как и ваши поступки, сударыня, - продолжая улыбаться, ответил он. - Если вы хо-тите и дальше благополучно жить, то придете завтра в одиннадцать часов утра в Александровский сад. Я покажу вам вашу улику, а вы подумайте, желаете ли вы по-мочь своему брату или предпочитаете ославиться на всю Москву.
   Лиза презрительно фыркнула и села в экипаж. Зарубин сразу сунул магазинно-му мальчику монету и послал его проследить, куда поехала эта дама и каковы ее ин-тересы в Москве. Таким образом, он узнал, что живет госпожа Самуркина у своей тетки Нины Федоровны Ломакиной. Но встречается с разными кавалерами, особен-но часто с сыном купца Баранова Кондратом Лазаревичем. Вот это уже интересно, вот здесь можно будет дополнительно поживиться.
   На встречу с сестрой он пришел без письма, но с его копией. Лизавета прочита-ла свое творение и даже не покраснела.
  - Это все ерунда, что здесь написано, - изящно махнув пухлой ручкой, сказала она. - Филипп Демьянович на своем опыте знает, что я горячая женщина и не стесняюсь в постели.
  - Повезло вашему Филиппу, Лизонька, - пряча письмо в карман сюртука, ответил За-рубин. - А вот знает ли он, что ты также хороша с Кондратом Барановым и другими повесами? Наверняка, он определил вас погостить к вашей тетушке Нине Федоров-не, чтобы вы вели себя надлежащим образом. Не так ли, любезная сударыня? А вы, стало быть, с ней поступаете так же, как в свое время с Серафимой Кузьминичной? - Лиза в ответ промолчала. - И как же огорчится ваш супруг, когда вернется из по-хода и узнает, какую девицу он взял в жены. А его сослуживцы? Да они иначе, как ветвисторогим оленем и называть-то его не будут. И что станется с его карьерой, и вашим благосостоянием, и даже вашим здоровьем?
  - Причем тут мое здоровье, сударь? - удивилась она. Конечно, она подозревала, что если муж узнает про ее измены, то очень ограничит ее в средствах, или даже вернет к отцу. Но что значит лишиться здоровья?
  - Я слыхал, что некоторые служивые люди, уходя в поход, надевают женам некий пояс целомудрия. Запирают его на ключ, и увозят его с собой. А некоторые так про-сто заковывают жен в железный обруч. - Петр видел, что Лизавета верит его росска-зням, и нагнетал еще большего страха и недоумения. Видать, девица никогда к нау-кам прилежания не имела. - Так и живет она бедняжка несколько лет в оковах. Ни помыться тебе, ни любовника принять, ни подружкам признаться. Железо натирает кожу, ноги устают от такой тяжести....Но что поделаешь, приходится расплачивать-ся за свои удовольствия. Не так стыдно было веселиться с любовниками, как стыдно кому-либо рассказать про свой пояс.
   Лизавета даже покраснела, представив себя в подобной штуковине. Она пое-жилась и по-детски спросила:
  - А как же по нужде ходить?
  - Не знаю. Да и кто же расскажет про такую свою беду? - Петр недоуменно пожал плечами. - Вот сидит такая красотка дома и никуда не выходит. А куда же пойдешь, если от тебя страшно воняет и к тому же оковы бренчат? А все соседи думают, что это самая преданная на свете жена.
  - Ужас какой, - прошептала она. - Я не хочу таких оков. Говори, что тебе надобно.
  - Смею сказать, Лизавета Ивановна, - начал новую атаку Зарубин, - что только тяже-лые обстоятельства заставили меня вновь обратиться к вам. Я же теперь человек се-мейный. Жена у меня слабого здоровья, малолетний ребенок на руках, да еще ее па-пенька при нас проживает. Где ж на всех найдешь пропитания? - он сделал прибла-жное выражение лица. - Приходится обращаться к родне, не на паперть же идти, - и он поцеловал ей руку.
  - Но вы же получили от нас приличную сумму. Куда же дели деньги?
  - Я же вам объясняю, сударыня, что купил дом на все семейство, жене на лечение требуются деньги, папашу ее содержу, младенца растим. Ведь с тех пор прошло два с лишним года. Вот я и обрадовался, увидев вас. И сразу понял, что живете вы в дос-татке. А мне бы приобрести какое дело, чтобы семейство мое не голодало. - И он умоляюще, как перед иконой, сложил руки. - Я тут же отдам вам эту писульку вашу.
  - Да как я могу быть уверена, что само письмо-то в твоих руках, Петр Иванович? - Лиза с подозрением на него посмотрела. - Ведь ты плут известный.
  - Да разве в моих интересах тебя обманывать, дорогая сестрица? Я же всегда веду честную игру. - Она промолчала, провожая взглядом женщину с побитым оспой ли-цом. Та подошла к мужчине, ожидавшему ее на скамейке, и что-то ему сказала. Тот взял у нее принесенный пирожок и с удовольствием принялся его поедать. Потом он показал ей направление к выходу из сада, а сам продолжал сидеть на лавочке. Лиза уже давно заприметила это цыганистого вида мужчину. Ей нравились жгучие брю-неты, смуглокожие и белозубые. И она уже давно отпускала ему многозначительные взгляды. Хорошо, что он спровадил эту даму. Теперь можно подумать о знакомстве с этим красавцем. - Ну, давай мы с тобой так договоримся, - голос Зарубина вернул ее к действительности. - В следующий раз ты принесешь мне документ, что тебе, се-стрица, принадлежит, допустим, бумажная мануфактура или там обувная мануфак-тура. А я покажу тебе твое письмо. Потом ты переводишь мануфактуру на мое имя и вручаешь мне законную бумагу, а я передаю тебе письмо. И мы расстаемся доволь-ные друг другом.
  - И где же я возьму тебе одну мануфактуру, другую, третью? - она даже прыснула от смеха над таким его предложением. - У меня муж военный. У него есть только имение в Тульской губернии, и никакими мануфактурами он не владеет.
  - А для чего же у тебя, милочка, Кондрат Баранов? - он даже слегка пощекотал ее двумя пальцами за бок. - Ведь, наверняка, он покупал тебе разные побрякушки. Так пусть теперь подарит мануфактуру или даст денег на нее. Тебе же не трудно будет так ублажить своего кавалера, что он не пожалеет на тебя таких денег?
   Они договорились встретиться через десять дней и разошлись. Яков последо-вал за Лизаветой и вскоре обнаружил, что дама остановилась у афишной тумбы и, приподняв подол, проверяет каблук своих ботиночек. Она первая обратилась к нему:
  - Эй, красавец, найди-ка мне извозчика. Видишь, каблук сломался, - приказным то-ном сказала она, но при этом одарила его кокетливой улыбкой.
   Яков услужливо поклонился и бросился исполнять ее поручение. Сама форту-на сегодня помогает ему. Заметив в саду Зарубина с расфуфыренной дамой, он ре-шил понаблюдать за ними. Нехорошо, если этот "рыжий лишай" заводит шашни с разными дамочками, а свою жену держит на скудном пайке. Из-за этого Любаша да-же вынуждена была пойти работать. Ради этого дела он даже отправил Полину одну возвращаться домой. А тут дама сама проявила к нему интерес. Он быстро разыскал извозчика и вместе с ним подъехал к пассажирке. Она попросила его сопровождать ее, так как имеет что ему сказать.
  - Меня зовут Елизаветой Ивановной Самуркиной, - представилась незнакомка. - Вот приехала погостить к своей тетушке, а муж мой Филипп Демьянович сейчас на вой-не. Хотела бы, чтобы вы погадали мне, все ли благополучно будет с ним. А то пись-ма от него давно нет, и сердце за него болит.
  - Я бы с удовольствием, сударыня, - Яков удивился ее просьбе, - но гаданием у нас занимаются женщины. Им Бог доверил предвидеть судьбы человеческие. Хотите, я пришлю вам одну знатную гадалку? Уж не пожалеете, что выслушаете ее, Елизавета Ивановна.
  - Хорошо, присылай мне свою гадалку. И если она расскажет мне правду о прошлом и будущем, то я ее хорошо награжу. И тебя не обижу, дружок, - вдруг приглушен-ным голосом сказала она и довольно сильно на миг сжала его пальцы. - Вот мы и приехали. Скажи своей гадалке, что я буду ждать ее в пятницу в двенадцать часов.
   Яков помог ей выбраться из экипажа и учтиво поклонился. Теперь следует в срочном порядке найти в Москве настоящую гадалку и до пятницы выведать у слуг этого дома что-нибудь о прошлом Елизаветы Самуркиной. Первым делом он разыс-кал известную гадалку Лукерью Елизаровну, которую все называли просто Елизаро-вной. Этой женщине уже было лет восемьдесят, и она жила в забвении. А когда- то очень многие горожане прибегали к ее услугам. Нынче и без нее развелось много ра-зных гадалок, предсказателей, целителей. Яков же больше верил старым мастерам, а не новомодным колдунам.
   Он сказал Елизаровне, что ему крайне необходимо узнать информацию о не-кой женщин и о том, что ее связывает с одним его знакомым. Но поскольку та дама пожелала побеседовать с гадалкой, то он и решил, что таким образом будет вернее заполучить правдивую и полную историю. Ему эта дама вряд ли все расскажет или попросту солжет, а уж гадалке-то скорее раскроется.
  - Дама эта твоя жена? - поинтересовалась Елизаровна.
  - Нет, совершенно незнакомая женщина, - ответил Яков, - но она встречалась с Пет-ром Зарубиным, а мне надо знать для каких целей. Скажу вам откровенно, Лукерья Елизаровна, что этот человек мне очень неприятен, и я подозреваю его в неблагоро-дных поступках. И я не хочу, чтобы из-за него страдала его жена, сестра моей суп-руги. Обе эти женщины когда-то спасли меня от верной смерти, и я поклялся быть им преданным всю жизнь.
  - Благородное дело, но неблагодарное. Вряд ли тебе поможет то, что ты о нем узна-ешь, сударь. Дурного человека уже не изменить, - глубокомысленно заключила она.
  - Верно, не изменить, но приструнить можно. Пусть боится, страх не позволит ему впредь пакостничать и распускать руки, - настаивал на своем посетитель.
  - Может и так, а может и хуже будет. Со страху-то некоторые пускаются еще в боль-ший грех, - гадалка зажгла еще одну свечу. - Могут и убить свою жертву.
  - Его я тогда тоже убью, будьте уверены, Елизаровна. Убью страшной смертью.
  - Я предупредила тебя, мил человек, а как все сложится трудно сказать, - она взяла карты, но тут же снова положила их на место. - Человек не знает, где найдет, где по-теряет. Может и не заметить свою удачу, а может спугнуть свое счастье. Вот ты, на-пример, потерял веру и похоронил свою сестру, - от этих слов Яков даже привстал, - а она жива. Но встреча ваша произойдет еще не скоро. И не волнуйся, сынок, - взма-хом руки она указала ему на стул, - она хорошо живет. Жива твоя сестра, только вот память потеряла, а так ей грех на что жаловаться.
  - Где? Где Галина? - Яков впился взглядом в гадалку.
  - Я не знаю этого, сударь. Но вижу, что однажды вы встретитесь. Жди, иного я не могу тебе сказать. - Елизаровна плотнее закуталась в свою старенькую шаль.
   Несколько минут они молчали. Потом Яков встрепенулся, как после сна, и сказал:
  - Елизавета Самуркина будет ждать вас в пятницу. К этому времени я сам постара-юсь кое-что о ней узнать. И накануне еще раз зайду к вам. - Он положил на стол де-ньги, перекрестился на образа и вышел.
  
   -13-
  
   Через прислугу Ломакиных Яков узнал, что родом Елизавета Ивановна из Ме-зиновых, что живут в Тамбовской губернии в Юрловке. У нее есть два старших уже женатых брата. Родственники по линии отца довольно бедны, а мать ее была единст-венной дочерью дворянина Мирона Худоркина. Муж Елизаветы Филипп Самуркин старше жены лет на пятнадцать. Нынче воюет с турками. Детей у них нет. Пока муж на службе жена его часто ездит в гости к знакомым дамам, а на этот раз приехала в Москву. Все это он и рассказал гадалке.
  - К сожалению, Лукерья Елизаровна, ничего узнать о Зарубине Петре Ивановиче мне не удалось. Знаю только, что приехал сюда он из города Козлова, а в Заборске у него был свечной завод. Рассказывал он о себе мало, но говорил, что сирота. Не вы-шел их Якова Маратова сыщик, - он растерянно смотрел на нее.
  - А нам и не нужен сыскной отдел, сударь, - она успокаивающе похлопала его по плечу. - Мы поговорим с ней по-бабьи, покалякаем, попеняем на судьбу. Слово за слово, клубочек и покатится.
  - Надеюсь на вас, Лукерья Елизаровна, - Яков протянул ей сверток. Она развернула его и увидела новую расшитую красными маками шаль. - Это вам, Елизаровна, но-сите на здоровье.
  - Да за что мне такая красота?! - изумилась гадалка, но начала щупать и гладить об-нову. - Я же ничего еще не сделала.
  - Сделали, дорогая, сделали. Вы обнадежили меня, и я теперь снова начну искать се-стру свою, Галину.
   О том, что узнала гадалка про Лизавету Самуркину, Яша узнал почти через два месяца. Он наведывался к старушке несколько раз, но соседи не могли объяс-нить, куда она подевалась. А когда их встреча, наконец, состоялась, то он узнал сле-дующее. Лукерья Елизаровна пришла в дом Ломакиных, как и было условлено в пя-тницу. Оказалось, что Елизавета спешно уехала куда-то в деревню под Москвой и просила назначить гадалке встречу через неделю. Лукерья Елизаровна обиделась на такую непутевую даму и решила ее наказать. Сказала, что встретиться с ней только через шесть недель, поскольку сама уезжает в столицу присутствовать на свадьбе младшей дочери князей Васильковских из рода Долгоруких.
  - Лукерья Елизаровна, вы действительно ездили в Петербург на свадьбу? И кем же вы приходитесь Васильковским? - удивился Яков.
  - Да ни в какой Петербург я не ездила, - отмахнулась она от него. - Просто решила набить себе цену и припугнуть своими связями вашу мадам, - смеясь, говорила она. - Правда, когда-то давно доводилось мне гадать жене Васильковского, но потом они переехали в столицу, и я с ними никогда больше не виделась. А уезжала я к своему племяннику Борису на свадьбу его внучки Верочки. Это недалеко от Тулы, вот я и поехала туда чуть раньше, чем следовало. Зато погостила у них и родных повидала.
  - Что же вы никого не предупредили, что уезжаете, - укорил он ее. - Я уж волнова-ться начал, не случилось ли с вами чего худого. Возраст все-таки, да и Самуркина за это время могла уехать из Москвы.
  - Не предупредила потому, что сама не знала, что все так обернется с твоей мада-мой. Да и ей наука будет не выделываться. Меня же узнали в том доме, и могли сю-да наведаться по ее приказанию. А я не люблю капризных людей.
  - Ну, а с Самуркиной- то вы говорили? - Яков с нетерпением ждал ответа.
  - А как же, два раза мы с ней любезничали, - гадалка хитро прищурилась. - Ох, и да-мочка, доложу я вам! Обожает, видите ли, веселье, танцы и мужчин. Вот и на тебя она глаз положила. Все выпытывала, кто ты, да почему не навестил ее ни разу.
  - Не люблю я таких женщин, - Яков даже перекрестился от греха подальше. - И что же вы узнали, дорогая Лукерья Елизаровна? И почему дважды к ней ходили?
  - Да поняла я, что она дамочка-то неплохая, а жизнь себе может испортить этими ув-лечениями своими. Глуповата, конечно, хочет почета и обожания, а пошла по ско-льзкому пути.
  - Да что же ее связывает с Зарубиным-то? Тоже что ли любовный роман?
  - Про Зарубина она рассказала только после того, как я ей поведала одну сказку. - гадалка поставила самовар, и Яков приготовился ждать. - Мол, жила на свете одна принцесса красоты неописуемой. И очень она гордилась своей красотой, очень при-дирчиво выбирала себе суженого. А министром у нее был хитрый и коварный чело-век. Он боялся, что принцесса выйдет замуж, и тогда управлять страной будет моло-дой король. Вот он одно, знай, и нашептывал принцессе, что как только она выйдет замуж, так муж запретит ей балы, и никто больше не увидит ее красоты, никто не восхитится ею. - Яков терпеливо ждал, не видя пока связи между сказкой и Самур-киной. - И принцесса решила не выходить замуж, чтобы продолжать блистать своей красотой. При этом день ото дня она становилась все капризнее, все завистливее, все надменнее. Если у кого-то она замечала красивую брошь, то требовала у министра брошь лучше и дороже. Если кто-то не сказал ей льстивых слов, то она переставала приглашать его. От зависти и желчи она начала быстро старится, а министру хоте-лось долго править этой страной.
   Самовар закипел, и Елизаровна усадила гостя за чай. Она достала из сундука смородинового и крыжовникового варенья, положила в вазочку мятных пряников и маковых булочек и заварила чай с малиновыми листьями.
  - Вот этот пройдоха и придумал все зеркала во дворце заменить обычными стекла-ми, да подыскать молодых девиц похожих на принцессу. Девиц этих одевали и при-чесывали, как принцессу, и они должны были весь день сидеть за мнимыми зеркала-ми и ждать появления своей госпожи. Как только она подходила к зеркалу, девица должна была, как кукла, повторять все ее движения и ужимки, чтобы было похоже на зеркальное отражение.
  - Зачем же такие сложности? Ну, женился бы сам на принцессе, - не выдержал Яков монотонности этой сказки.
  - Не мог он жениться. Рылом не вышел наш министр, - пояснила гадалка и продол-жила дальше. - Девицы в зеркале были молоды, и принцесса думала, что это она та-кая молодая. А между тем к ней давно перестали ездить гости. Одних она сама изг-нала, другие не хотели лицемерить перед ней, а третьим было смешно смотреть на стареющую красавицу, мнящую себя молодой и неотразимой... А когда она случай-но увидела свое настоящее отражение в озере, то испугалась, закричала, упала в озе-ро и утонула.
  - Простите, Лукерья Елизаровна, - честно сознался Яков, - но я так и не понял, что в этой истории сродни Елизавете Самуркиной.
  - Она тоже не поняла, - хихикнула старушка. - Но я ей сказала, что провеселится она молодость свою, а к старости станет никому не нужна. А у нее есть дом, есть муж. Его любовь надо ценить, дарить ему свои ласки. Вернется он к ней раненый, зрение потеряет на этой войне. Будет она заботиться о нем, будет помогать ему привыкать к новой жизни, и он вознаградит ее ответными чувствами. Сейчас они вместе, толь-ко когда он приезжает домой на побывку. А без него она колесит по гостям, по зна-комым. А со слепым мужем надо жить дома, вести хозяйство, деток растить. Страс-ти то проходят, а семья остается. Не захочет она жить со слепым мужем, и он от нее отвернется. А брошенная жена, да с цветастой репутацией, никому не нужна. И под-руги от нее отвернуться, и родственники будут ее стыдиться. А кавалеры будут себе искать молоденьких да пригоженьких. Негоже, если она проморгает свое счастье, а потом очнется, закричит и бросится в озеро.
  - Да, матушка, сложная у вас история. Сразу и не догадаешься, что к чему, - Яков недоуменно покачал головой.
  - А ты, дружок, думал, что я вроде старой ключницы? Знаю только нашептывания, да цыганский бред? ... А я вот и грамоту знаю, и книги читаю, и людей понимаю, чувствую их. - Яков опустил глаза.
  - Ладно, все так думают, не ты один, - смилостивилась гадалка. - Слушай теперь, что она мне сказала, вернее, подтвердила мои слова, да подробности добавила. Зару-бин - это побочный сын ее отца. Он служил на почте в Козлове и перехватил неско-лько ее привольных писем к подружкам. Потом шантажировал сначала отца у них в Юрловке, потом жениха прямо в церкви перед венчанием. Пришлось им откупиться от него, чтобы он не испортил девице репутацию. А нынче встретил он ее в Москве, да снова взялся за свое. Хотя и девица тоже продолжает свое греховное дело, - Лу-керья Елизаровна махнула рукой, будто говорила о самой пропащей девке. - Сохра-нилось у него еще одно девичье письмецо, вот он и потребовал от нее, чтобы она ка-кую-нибудь мануфактуру отписала на него. Так что ваша мадам ездила с Барановым куда-то за город и ублажала его целую неделю. За это он и отписал ей свою столяр-ную мастерскую. Прибыль от нее небольшая, а продать, так себе дороже будет. Ну, а делают в этой мастерской разную мелочь для простого люда. Сундуки, табуреты, столы, гробы, двери. А уж она переписала мастерскую на Зарубина.
  - Понятно, Лукерья Елизаровна, - Яков поднялся из-за стола. - Спасибо за угощение.
  Теперь я знаю, откуда у него и заводик взялся и нынешняя мастерская. Теперь знаю, за какой бок его ухватить, ежели он снова на жену руку поднимет.
  - Да уж, касатик, одни грешат, другие на этом деньги делают. Дай Бог, чтобы мада-ма эта за ум взялась, а то сыщется на ее голову новый Зарубин, да и будет сосать из нее деньги. Смешно получается, мил человек, - она тоже поднялась, - грешить им не стыдно, а правду узнать о себя стыдятся.
  - Вы правы, хозяйка, - он протянул ей корзинку. - Вот жена моя Полина собрала вам разной снеди, да связала шерстяные чулки на зиму. И на здоровье ваше положила какой-то сверточек. Вы уж сами разберетесь с ним.
  
   -14-
  
   Вот эту-то историю и поведал Яков Любаше. Сначала она не хотела говорить мужу, что знает про его неприглядные дела. Думала, что сама виновата, коль не раз-глядела в кавалере подлого человека и вышла за него замуж. Надеялась, что Петр вымолит у Господа прощение, и потом они начнут жить мирно и в достатке. Но он все скрывал от нее, и никаких денег ей не давал. А теперешняя их ссора послужила прекрасным поводом, чтобы выяснить их отношения и урегулировать все денежные вопросы.
   Растущий живот уже не позволял Любаше легко и быстро управляться в боль-нице, и тогда она оставила эту работу и серьезно взялась за управление делами сто-лярной мастерской. Сначала она решила, что не стоит все лавки, табуреты и столы красить одинаковой, тусклой краской. И предложила старым мастерам попробовать оживить цвета и начать расписывать свои изделия прежде, чем покрывать их лаком. Конечно, это не хохломская роспись и не гжель, но на столе можно нарисовать по-левые цветы или разноцветных бабочек. А табуреты раскрасить зверятами - забав-ный зайчик, мышка, цыпленок, котенок или щенок. А уж сундук вообще можно пре-вратить в картину. Цветущий луг или пушкинский кот на дубе, Руслан с Чародеем или девичий хоровод, заснеженная изба или лодка на реке. Понятно, что времени на такие изделия потребуется больше, и новых мастеров придется подобрать, да и до-роже будут стоить такие табуреты. Но ведь как приятно сидеть за расписным столом или хранить свое добро в неповторимом сундуке. Зарубин неожиданно куда-то про-пал, а она принялась воплощать свои задумки в жизнь. Вот на эти преобразования Любаша и потратила деньги, найденные в молитвеннике мужа. И помещение расши-рила, и мастеров наняла, чтобы делали мебель и раскрашивали ее. Но ведь затраты того стоили.
   И вскоре о ее мастерской пошла молва. Любопытные люди стали чаще захо-дить к ним, с улыбкой рассматривали товар, выбирали то, что больше приглянулось. А иные покупатели сами заказывали рисунок. Потом Любаша еще больше расшила ассортимент. Стали изготавливать двери со стеклом или мозаикой, комоды с выто-ченными цветочными орнаментами на дверках, кресла с резными ножка-и, столы с секретными ящиками, замысловатые полочки, инструктированные ломбардные сто-лики, фигурные подставки под цветы и вазы. Теперь, кроме мещан да работного лю-да, покупателями стали и солидные горожане, и студенты, и купцы московские. И за мастерской незаметно закрепилось ласковое название "Любашины поделки" или в шутку "Любашины проделки".
   За этими делами незаметно подошел срок рожать. У Любы родилась замечате-льная здоровенькая дочка. Крепкая, смугленькая, черноглазая девочка, которую она назвала Марией. Но в доме Полины и Якова ее крики заглушал плачь Антона и Анд-рея, сыновей Маратовых. Со временем стало очевидно, что Мария не похожа ни на отца, ни на мать. Но, не смотря на этот факт, вдруг снова объявившийся в Москве Зарубин пришел уговаривать жену вернуться жить к нему.
  - Что же случилось, Петр Иванович, что ты так подобрел? - удивилась она. - Или по мне соскучился, или любовниц больше не находишь, или деньги тебе опять понадо-бились?
  - Ты вот все хулишь меня, Любовь Серафимовна, - с укором сказал он, - а я ездил по делам. Решил доказать тебе, что не лыком шит, что могу честно заработать денег на нашу семью. Вот и заработал, - с горделивой улыбкой сказал он, - и хочу, чтобы мы снова стали жить вместе. Чтобы уважали друг друга, детей растили.
  - Да тебя прямо-таки подменили, Петр Иванович. А может, опоили чем, или память тебе отшибло, что ты стал таким ласковым и добрым, - она с недоверием слушала его и пыталась уловить в его глазах очередной обман.
  - Никто меня не опоил, и я в своем уме, жена. - Он даже обиделся на нее, что она с таким недоверием и сарказмом с ним разговаривает. Хотел даже уйти, но уж очень не терпелось похвастать своими успехами. И он коротко ей рассказал:
  - Как ты ушла от меня, Любаша, мне стало так тоскливо и муторно на душе. Думаю, ну зачем же я женился, если не могу жить с женой в ладу. Не могу заработать при-личных денег и стать достойным горожанином. И тут я вспомнил о своей бабке Ус-тиньи Лукинишне. Мать-покойница как-то не выдержала бабкиного ворчания и поп-реков в куске хлеба и укорила ее в непомерной скупости и холодности к ней и ко мне. Она сказала ей, что, та, мол, прожила всю жизнь одна, никого не любила и ни-кого не желала знать. Свои сокровища и золото она спрятала и до самой старости жила в нищете. Ни сама сладкого куска не едала, ни дочери и внуку никогда ничем не помогла. Вот я и подумал, о каком таком богатстве тогда говорила мать?
  - Да откуда у крепостной крестьянки богатство, Петр Иванович? Опять ты обманул-ся в своих ожиданиях, - Люба уже хотела отмахнуться от ее побасенок и вернуться в дом.
  - А вот и не обманулся, Любаша, дорогая ты моя, - хвастливо заявил он и стал важно обмахиваться соломенной шляпой. - Бабка моя не была крепостной крестьянкой. В молодости она была красавицей, даром, что крестьянской крови. И влюбился в нее тамошний помещик Соломон Жердин. И сделал ее своей любовницей. А Устинья-то, видать, была девкой хитрой и расчетливой. Она так его закрутила, что он дал ей вольную и подарил какие-то драгоценные побрякушки. Жениться даже хотел, но его отец устроил ему такую головомойку, что молодой барин женился на девице своего круга. Устинью же он, однако, не забывал и еще долгое время похаживал к ней по ночам. Для этого и избу пустую ей даровал, ту, что стояла на окраине деревни, а ра-ньше в ней жила деревенская то ли знахарка, то ли колдунья.
  - Это тебе мать рассказала или Жердин поведал? - пряча улыбку, спросила Люба.
  - Нет, мать мне ничего не рассказывала. Я и сам видел, что моя бабка отличается от других крестьян в деревне. Не ходит на барщину, а копается в своем огороде, да уп-равляется со своей коровой и птицей. Я же до десяти лет лето проводил у нее. Меня она не жаловала, но терпела и заставляла помогать ей по хозяйству. - Петр вспом-нил, как полол грядки, носил воду, выгребал навоз. - Так что я знаю, с какого конца браться за лопату и как разжигать печь...А всю эту историю я узнал от нее самой сейчас, когда поехал к ней в деревню. Бабуля моя еще крепкая была, хотя в восемь-десят два года уже трудно управляться и в доме, и на огороде. А она всю жизнь про-жила одна, без хозяина. И давно у нее и забор покосился, и крыша прохудилась, и дров запасти некому, и сена накосить нет сил. Так что мне она даже обрадовалась, хотя раньше не любила. Ни пирожка сдобного внуку не даст, ни носочков не свяжет, ни сказку не расскажет.
  - А теперь она, значит, растрогалась и поведала тебе о своей тяжкой бабьей доле, - перебила его Люба. - Зачем ты мне все это рассказываешь, Петр? Ни ты, ни твоя ба-бушка меня не интересуют. Мне вот Машеньку пора кормить, а не слушать твои ду-рацкие байки. Сейчас проснется и потребует молока.
  - Я же тебе еще самого главного не сказал, Любаша. - Петр просительно посмотрел на нее и удержал за руку. - Я же к ней в марте приехал. Снег расчищал, за дровами в лес съездил, даже в бане ее напарил, да спину отмыл. Она же в деревне ни с кем не зналась, жила, как отшельница. А вечерами мы с ней обычно сидели за самоваром, и как-то раз распили бутылочку самогона. Вот она и разговорилась... Оказалось, что у жены этого Соломона никак не получалось родить ребенка. И тогда он решил, что родит ему моя бабка, а они признают его своим. И Устинья родила. Родила ему сы-на. На радостях он снова одарил ее побрякушками и золотом. Но не уберегли они того мальчика, и помер он годика в два. Тогда Жердин снова к ней пришел. И она снова понесла. Да только пока они ждали второго ребенка, жена Жердина тоже уме-рла. Он уехал в город и больше не возвращался в деревню. Иногда только наведыва-лся летом проведать родителей.
   Потом в городе он снова женился, и новая жена подарила ему двух дочерей. А Устинья к тому времени давно родила мою мать Варвару, и стала сама ее растить. Но не любила ее, и росла у нее дочь, как придорожная трава...Я уж сам начал недоу-мевать, почему она замуж не выходила, почему не любила ни меня, ни свою дочь? Почему деньги прятала и жила только на то, что давало ей ее хозяйство? Неужели берегла их на старость? Так ведь и старость же давно пришла, а она все продолжала во всем себе отказывать. Я даже подумал, что про деньги и украшения она сочини-ла, чтобы перед дочерью да передо мною набить себе цену. Мол, хоть я и без семьи прожила, но зато хозяйка сама себе. И сокровища-то у меня припрятаны, и барин меня любил, и вольная я птица. Не поверил я ей, Люба, а она возьми и покажи мне вот эту брошь золотую. - Он достал из внутреннего кармана завернутую в платок брошь с рубинами и изумрудами. - Видишь, красота какая! Так сияет и блестит, что и не верится, что шестьдесят лет пролежала в земле. Возьми, Любовь Серафимовна, дарю тебе эту заморскую прелесть.
  - Прелесть, так прелесть, - согласилась она, - но чего ради мне такие подарки? Да и бабка твоя, судя по твоему рассказу, не из щедрых людей. Украл, поди, а меня по-том за нее судить будут.
  - Не украл я, Любаша, поверь мне. Просто Устинья Лукинишна, умерла месяц назад, вот я и воспользовался ее сокровищами, как единственный внук. Не пропадать же им в пустой хате. Я же и ехал-то к ней ради них, да боялся, что или мамашу свою не правильно понял, или бабка выгонит меня и ничего не даст. А тут все само в руки пришло.
  - Даже если это и так, то мне - то зачем эти вещи? Я не привыкла наряжаться в такие самоцветы, а ты зазря ничего не подаришь. Говори, что задумал на этот раз?
   Не дождавшись его ответа, она ушла в дом. Петр призадумался. Ну и жена ему досталась. Упрямая и своенравная, даже драгоценностями ее не уломаешь. А ведь он так старался, чтобы их заполучить. И ничего ему бабка не показывала, и вовсе не обрадовалась она его приезду. Странной была эта Устинья Лукинишна. Может, в молодости она и могла стать дворянкой, да не случилось такого чуда. Ведь поняла же она, что Жердин забыл ее, так надо подумать о себе. Или в деревне семью созда-вать, или в город ехать и там попытаться стать знатной дамой. Ведь и деньги у нее были, и приодеться она могла, и кольцами да ожерельями могла блеснуть. Так нет же, сидела, как Кащей над златом, и гробила себя деревенским трудом. Ладно бы бе-зумно любила своего Соломона, так и по нем слез не проливала. Примерно так рас-суждал он первые две недели, находясь у нее в гостях, и уже начал сомневаться в правдивости материнских слов. Но однажды он засиделся в деревенском кабачке, и к нему подсел старый дед, нещадно дымящий самокруткой. Он и поинтересовался, что это за принц такой нежится в доме у Устиньи Зарубиной. А когда узнал, что это ее внук Петр Зарубин, то за бутылку водки и рассказал ему все, что знал о ее жизни и ее богатстве.
   Оказалось, что Устинья была младшей в многодетной семье. Даже скромного приданого ей было не из чего справить, а женихи вокруг нее кружили, как возле бо-чки с медом. Уж очень красивой была эта девка. А она полюбила его, Терентия Кру-жилина, сына деревенского кузнеца. И он Устю любил, да родители его были про-тив такой нищей невесты. А потом и вовсе старый барин отослал его в город на за-работки. А тем временем в имение приехал молодой барин и закрутил с Устиньей любовь, она в барском доме в прислугах была. Он сразу стал ее одаривать разными там подарочками. То платок ей подарит, то отрез какой на платье, то простенький перстенек, а то и денег ей давал. Она то, дурочка, думала, что все эти подарки да де-ньги ей пригодятся, чтобы собрать себе приданое и выйти замуж за любимого Тере-шу. А домашние все это у нее забирали, так как еще надо было выдать замуж остав-шихся трех дочерей, да женить двух сыновей. Ну, а уж когда она стала любовницей Жердина, то подарки стали дороже и ценнее. И Устя не стала показывать их родите-лям, а прятала где-то в лесу, скорее всего в охотничьей сторожке. Родители- то спер-ва хотели побоями заставить девку все богатство принести домой, да побоялись, что барин заметит синяки, и тогда плетей отведает ее отец.
   Терентий вернулся в деревню через три года и узнал всю правду о своей неве-сте. Она-то хотела его порадовать своими драгоценностями, думала, что они смогут все эти побрякушки продать, и будет им, на что начать вместе жить. Но Терентий побрезговал барской подстилкой, отверг любовь Усти и вскоре женился на девке из соседней деревни. Вот тогда Устинья и сломалась. Превратилась в потухший огарок. И хоть Жердин и вольную ей дал, и дом ей подарил, и за сына одарил золотом, а она отгородилась от всего света. И семью свою забыла, и подруг отвергла, и парней не замечала. Стала жить, как бобылиха, красота ее стала увядать, глаза потускнели, ду-ша зачерствела. Никого она не хотела видеть, никого не хотела любить, ни о ком не хотела заботиться. Вырастила нелюбимую дочь и отправила ее в город на вольные хлеба. И даже к своим сокровищам никогда не прикасалась. И не наряжалась в них даже на праздники, и ничего нужного на то золото не покупала. И хоть они с Терен-тием продолжали жить в одной деревне, она больше ни разу не перекинулась с ним словом. Вот, стало быть, почему его бабка была такой нелюдимкой. Ее любовь к од-ному мужчине была с позором отвергнута, а любовь другого мужчины к ней, разру-шила ее мечты.
   А когда Петр спросил у собеседника, откуда тот знает, где лежат подарки и деньги Устиньи, тот в ответ широко улыбнулся. Вся деревня знала, как щедро Соло-мон расплачивался с Устей. Не каждый барин бывает так щедр со своими городски-ми мамзелями, а тут всего лишь крепостная девка, которая приглянулась ему. Слу-жанка одна господская из ревности, что он променял ее на Устьку, и растрезвонила об этом всему миру, чтобы очернить свою соперницу. Наверное, дуреха думала, что кто-нибудь позарится на Устиньино богатство, да ради него и убьет девку. Понача-лу-то, Устинье многие завидовали. Где это видано, чтобы за постельные утехи девку так награждали золотом и даже дали ей вольную? Некоторые мужики вместе с Тере-нтием ходили в лес искать ее клад. Да только вместо клада нашли самодельный ал-тарь. Маленькая иконка Богородицы, засохшие цветы и полуобгоревшая свеча. Ви-дать здесь, а не в церкви, Устя молила заступницу о прощении и изливала свои сле-зы. А свои сокровища она должна прятать где-нибудь в доме. Не в лесу же им тем-неть да покрываться плесенью, ведь не церкви же она их пожертвовала.
   И пришлось ему начать самому искать эти сокровища. Вот он и лазил по всему дому, вроде как порядки наводил да пыль вытирал. В сундуке одежку бабкину пере-трусил да повыбивал, иконку почистил да свечи новые купил. Дымоход прочистил да печь побелил. Перину и подушки ее выбил, горшки старые выскоблил. В сарае чуть ли не все дрова переложил, на чердаке все старье перевернул, в погребе карто-шку перебрал и заодно мелочь отложил на весеннюю посадку. А снег сошел, он при-нялся перекапывать огород, вроде как в помощь старухе.
   Вот уж наработался он, так наработался. Благо в детстве бабка заставляла его делать всю домашнюю работу, вместо того, чтобы позволять ему целыми днями иг-рать с мальчишками в лапту или проводить время у речки. Столько дел переделал, а не нашел и намека на сокровища. И тогда он напрямую спросил бабку, где она пря-чет барские подарки. А та в ответ засмеялась и посоветовала ему еще уборную вы-чистить. Мол, только там место тем проклятым побрякушкам, что сгубили ее жизнь. Пришлось ему и эту работу сделать, да только никакого узелка с сокровищами он там не нашел. Зато хорошо удобрил огород. Злой и усталый он уже хотел расправи-ться со старухой своим методом, но решил только попугать. Может, перед смертью она покается и выдаст свой секрет, или в обмен на жизнь он заставит ее назвать по-таенное место. Но Устинья Лукинишна сама отдала Богу душу. Утром она сходила в баню, надела чистое белье, напилась чаю их самовара и прилегла на кровать. А при-мерно через час сказала внуку " Вот теперь в моем доме порядок, и я сама готова к встрече с Господом", закрыла глаза и умерла.
  
   -15-
  
   И пришлось Петру хоронить свою бабку. Заветный полотняный мешочек со смертным был ею приготовлен давным-давно. И место его хранения бабка неоднок-
  ратно показывала внуку, надеясь, что именно он будет провожать ее в последний путь. И вот радость! Именно в этом мешочке вместе с полотняной рубашкой, синей шерстяной юбкой, голубой блузкой, платком с кружевной каемкой и туфлями со слегка стоптанными подошвами лежал заветный клад. Как же он сразу-то не догада-лся проверить этот мешочек. Ведь не зря же бабка так давно его собрала и так нас-тойчиво оберегала. А он, дурак, столько работы переделал напрасно. Хвала Всевыш-нему, что не старухи - плакальщицы обнаружили этот узелок. Не видать бы ему тог-да этих сокровищ никогда в жизни. С огромным волнением он развернул вышитую наволочку для последней подушки. В ней лежали брошь с рубинами и изумрудами, золотое кольцо с бирюзой и бирюзовое же ожерелье, в котором пять центральных крупных камня были в золотой оправе. Пара сережек с двумя маленькими бриллиан-тами каждая. Два серебряных браслета с рисунком в виде виноградной лозы из зеле-ного малахита и виноградинами из янтаря. И такой же гребень для волос. Красивый медальон с синим сапфиром посередине. Еще два широких кольца без камней, но с резьбой и пять штук золотых монет. Бумажных денег не было. Или барин их не да-вал своей любовнице, или Устинья их все-таки на что-то потратила. Наверное, все-таки что-то покупала дочери.
   Петр даже растерялся, не зная, что же делать с этими дорогими украшениями.
  Ни жене, ни любовнице такие дорогие подарки он делать не собирается. А продать или заложить их в ломбард опасно. Его сразу заподозрят в грабеже, а как он дока-жет, что все это принадлежало какой-то крестьянке из Тамбовской губернии. И дру-зей- то надежных у него нет, чтобы подсказали, как лучше всего использовать эти сокровища. Одни собутыльники, да хвастуны, вроде его самого. В конце- концов, Зарубин решил спрятать дорогой узелок и сначала похоронить бабулю. Все-таки умерла она не зря и как раз вовремя. Теперь ее внук разбогатеет. Да надо еще хату ее продать вместе с огородом, коровой и птицей. Тоже, какие-никакие деньги, а по-падут в его копилку. Он так и сделал. Хату купил Терентий, бывший Устиньин воз-любленный. Купил для своего старшего внука, а то тот с детьми уже пять лет жил с родителями в одном доме. Может, этот Терентий про себя тоже мечтал обнаружить в доме сокровища, да опоздал, милок. Раньше надо было на Усте жениться.
   И вот с деньгами и с драгоценностями Петр вернулся в Москву. Он страха рас-статься с сокровищем или неправильно им распорядиться, он перестал пить и прово-дил бессонные ночи. По нескольку раз в день и даже ночью он проверял надежность сохранного места или менял его. Даже Павлину отпустил на время, чтобы та случай-но не обнаружила его узелок. Наконец, он решил рассказать обо всем жене, конечно, приукрасив историю. Его Любаша оказалась очень толковой бабой и должна помочь ему правильно распорядиться кладом. Если продавать их будет Любаша, то никто не усомниться в том, что купец Марин оставил своей дочери богатые украшения. А те-перь тяжелые обстоятельства заставляют ее распродавать милые дамские побрякуш-ки. Ребенок у них родился, дом надо купить побольше, в мастерской надо навести порядок. Заем же в банке дают только под весомые гарантии или под залог в виде имущества. А у них из имущества-то всего небольшой дом, да столярная мастерс-кая. Жене за помощь он оставит пару самых дешевых колец и эту брошь с камнями, а остальное надо срочно пустить в оборот.
   Эти дни Петр ходил по городу окрыленный своими мечтами. Лицо светилось
  радостью, ноги легко пружинили, глаза щурились в предвкушении удовольствия, и даже рыжие волосы падали ему на лоб, делая его моложе и добрее. Ему снова приш-лось встретиться с женой, чтобы уговорить ее помочь ему продать полученное бога-тство.
  - Любаша, пойми ты, милая моя, - умолял он ее, - это же честно полученные сокро-вища моей покойной бабки Устиньи Лукинишны Зарубиной. Можешь сама поехать в деревню Копыловка и услышишь у тамошних старожил, что она получила все это от своего любовника Соломона Жердина. Теперь мы можем на них купить хороший дом, стать состоятельными людьми и зажить в нем мирно и счастливо.
   И хоть не хотел бы он посвящать жену в свои планы и полностью раскрывать перед ней свои богатства, но другого пути у него не было.
  -Только надо, чтобы ты, Любаша, помогла мне продать эти украшения по хорошей цене. Может, ты знаешь семьи, где купят такой товар, или есть ювелиры знакомые, которые приобретут его по настоящей цене. Ты-то ни у кого не вызовешь подозре-ния, а мне не поверят. Разве может деревенская старуха иметь такие сокровища?
  - Петр Иванович, да помочь то совсем не сложно. Это ж не поле вспахать или дом построить. Да только с какой радости я буду тебе помогать? У меня нынче своих за-бот хватает, - и она тихонько покачала на руках дочку, с которой сидела на скамей-ке возле баньки. Здесь был затишек от ветра, и цветочные запахи пьянили воздух.
  - Ну, как ты не поймешь-то меня, Люба?! - возмутился он. - Я же не о себе одном пекусь. Я хочу, чтобы мы начали снова жить вместе. Теперь у нас будет достойный дом, приличные деньги, и нам не придется ссориться. Разве ты против такой заме-чательной жизни? Разве лучше, что вы с Машуткой живете, как приживалки у Ма-ратовых? Разве хорошо, что девочка будет жить без отцовского внимания?
  - Не хорошо, тут я с тобой, Петя, согласно. Да надолго ли хватит твоего обаяния и благодушия? - Люба выразительно на него посмотрела. - Ты же ненадежный чело-век. Сегодня мягко стелешь, а завтра жестко спать.
  - Так давай попробуем, дорогая. - Он дружески улыбнулся и обнял ее за плечи. - Я же не привяжу тебя к печи. Ты можешь по-прежнему заниматься мастерской, тем более, что хозяйкой ты оказалась практичной, не зря выросла в купеческом доме, - он угодливо улыбался ей. - Мы будем жить, как семейные люди. Приобвыкнем друг к другу, наладим быт, будем вместе растить Машу. - Петр и сам верил в свои слова, так ему хотелось стать в глазах знакомых зажиточным уважаемым человеком и доб-ропорядочным семьянином.
  - Хорошо, попробуем, Петр Иванович, - вдруг согласилась Люба. - Но учти, что при первом же рукоприкладстве или воровстве каком, или еще грехе каком, я уже не бу-ду от тебя уходить, а выгоню тебя с треском. Не надейся, дружок, что я тебе помогу, а ты потом меня же с ребенком и выставишь на улицу. Мол, дом куплен на твои де-ньги. Коль семья, то и жить надо по-семейному. - На этом они и порешили.
   Когда Машутке исполнилось полтора года, Любовь Серафимовна снова стала работать в больнице, правда, только после обеда, после того, как укладывала девоч-ку на дневной сон. Ее попросил об этом Матвей Степанович, и она не смогла ему от-казать. Он и няню ей обещал хорошую, свою дальнюю родственницу, которая тер-пеливо и заботливо относилась к детям, но Любаша отказалась, надеясь на помощь Павлины Саввишны. А еще через год в их доме появилась еще одна девочка.
   Машутку Зарубин не любил. Про себя он называл ее "турчанкой" за ее смоля-ные волосы, смуглую кожу и прямой нос. Девочка каким-то образом чувствовала его нелюбовь и старалась не попадаться ему на глаза. В любой момент, когда Люба-ша или Павлина не видят его, он умудрялся без всякой причины шлепнуть девочку по спине, дернуть за волосы или скорчить страшную рожу, чтобы напугать ребенка. При этом он всегда говорил жене, что девочка у нее какая-то странная. Плачет ни с того, ни с сего, чурается его, прячется от него под столом или за сундуком.
  - Ничего она не странная, Петр Иванович, - целуя дочь, отвечала Люба. - Как же она будет к тебе тянуться, если ты целыми днями или лежишь на кушетке, или праздно бродишь по городу, или бражничаешь с приятелями. Ты с ней ни разу не поиграл, не покачал в люльке, не угостил ее пряником. И на руки ты ее никогда не берешь, что-бы утешить и приласкать. Я уж не говорю о сказках или песенках. Все работаешь и работаешь, устаешь и устаешь, дорогой муж. Где уж тебе помочь жене, да поиграть с ребенком, - укусила она его.
  - А ты не смейся надо мной, Любовь Серафимовна, - Зарубин предостерегающе под-нял руку. - Ты же сама не подпускаешь меня к мастерской. Я уж и не знаю, чего те-перь там делается и какие барыши ты от этого имеешь. А в церковной лавке мне си-деть неприлично. Я вот посадил туда смышленого паренька Ваньку Конявина, и мо-гу не беспокоиться за торговлю. Денег, что он приносит, мне хватает на табак и рю-мку водки.
  - Вот видишь, даже мальчишка больше смыслит в торговле, чем ты. Даже за выче-том денег на закупку нового товара и на жалованье этому парнишке, денег ты стал получать больше, чем, когда сам пытался вести торговлю.
  - Согласен, малец смышленый, так ведь это я его всему обучил, - не моргнув глазом, самодовольно ответил муж. - А я уж лучше поваляюсь на диване или порыбачу с му-жиками. Ты ж, моя дорогая женушка, даже церковные деньги стала забирать в свой кошелек, а мне выдаешь одни крохи.
  - Знаю я вашу рыбалку, - отмахнулась она от этих объяснений. - Больше пропьете, чем наловите. И не упрекай меня, пожалуйста, муж разлюбезный в том, что я одна занимаюсь мастерской. Во- первых, ты сам знаешь, что я навела там порядок и наши товары стали пользоваться спросом. А всего-то для этого и надо было поднапрячь свои извилины. Во-вторых, я там редко бываю, всем теперь заведует Макар Дуды-кин. Честный и умелый мастер и бригадир. А мне хватает работы и в больнице. Бла-го добрая душа Павлина согласилась присматривать за Машенькой, пока я на рабо-те. В-третьих, ты сам не захотел там работать, видите ли, под женой ему не должно быть. А мог бы набраться ума и опыта и стал бы сам всем управлять. Ну, а в-четвер-тых, доход от мастерской я трачу на нашу семью, и в том числе на тебя, торгаш не-доделанный. Я кормлю тебя, одеваю и обуваю, - громко и выразительно на одном дыхании выпалила Любаша. - Чем больше денег тебе дашь, тем больше ты пропь-ешь. Не сделай я тебе такого ограничения, и ты давно бы превратился в непросыха-ющего пьяницу или церковного побирушку.
   Зарубин почувствовал грозу и решил примирительно закончить сегодняшний разговор. После таких речей жена может лишить его и этих денег или снова заставит искать работу, а ему очень нравится праздная жизнь. Он сыт и одет, а перед прияте-лями назидательно хвастает, что решил не утруждать себя никакими хлопотами, кроме приятных развлечений. Пусть жена работает, если ей так нравится, и так ей не придут в голову разные дурные мысли.
  - Успокойся, Любаша, - он даже ласково погладил ее по плечу, - я знаю, что все в на-шем доме делается благодаря тебе. И я очень ценю тебя за это. Но то, что я сижу до-ма не значит, что я доволен этим. Вот все время думаю, как и где найти себе достой-ное применения, - Люба уже давно поняла, что применять себя он нигде не собира-ется. Но вслух всегда рассуждает, что бы и где бы он сделал, будь он там хозяином или начальником. Видать замучила человека мания величия, а кроме мании ничего за душой нет. - Так что в няньки я не гожусь, это женское дело, а у женщин есть к этому особые способности.
  - Ой, Петруша, - вздохнула она, - любишь ты порассуждать, а ведь речь-то шла все-навсего о том, что ты не уделяешь Машеньке и нескольких минут в день. Никто и не собирался превращать тебя в няньку, не для тебя такое деликатное дело.
  - Может, это от того так получается, Любаша, что я не сразу стал с вами жить, - он старался за философскими разговорами скрыть свое недоброе отношение к Машут-ке. - Ну, и, конечно же, имеет значение то, что я знаю, что она не моя дочь. Ты вот даже отчество ей дала Ивановна. Как же мне не обижаться. Но я стараюсь быть ей хорошим отцом. Я же купил ей плюшевого кролика, а то еще было принес для нее кулечек свежей клубники. - Люба спрятала кривую усмешку. Клубнику он просто не успел всю съесть до калитки, вот и решил оставшуюся половину преподнести Машеньке. А кролика, пожалуй, подобрал где-нибудь в парке на скамейке. Уж бо-льно вид у него был потрепанный. - Вот если бы ты родила мне сына, Любаша. На-шего сына, или, на худой конец, дочь. Мою дочь. Вот я бы тогда показал тебе, как бы я его любил. Согласись, что родная кровь всегда родная.
  - Конечно - конечно, родная кровь превыше всего, и ты это испытал на себе, - мно-гозначительно посмотрев на него, сказала Любаша. Вот только что-то твою родную кровь никто из Мезиновых не признал. Будь доволен, мудрец облапошенный, что они оставили тебя в живых после шантажа, устроенного тобою, да еще хороших де- нег дали. Так подумала Люба, а вслух строго сказала, - Петя, сколько можно гово-рить про отчество? Я не собиралась с тобой съезжаться, поэтому сама крестила Ма-шеньку и в метрику записала имя ее настоящего отца. Ты меня уговорил вернуться, обещал хорошую жизнь, поэтому прекрати меня попрекать. - И уже более мягко до-бавила, - Петя, ну не получаются пока у нас дети. Мы же до моей беременности прожили вместе два года, и сейчас ты не оставляешь меня в покое, а результата все нет. Может, тебе надо сходить к доктору, пусть он тебе что-нибудь посоветует. - И, заметив его яростный взгляд, предложила, - или давай терпеливо ждать, когда судь-ба подарит нам ребенка.
   Этот супружеский разговор слышала Павлина Саввишна. Когда злой на жену Зарубин ушел из дома с намерением ей досадить, Павлина подошла к хозяйке.
  - Зря вы, Любовь Серафимовна, напомнили ему, что не способен он стать отцом. Вот теперь или будет всю ночь с девками развлекаться или напьется до чертиков.
  - Да не могу я, Павла, терпеть, когда он сопит надо мной, - она даже передернула плечами от неприятных воспоминаний. - Вроде и не часто это случается, но мнет и тискает он меня, как тесто, а у самого даже разгорячиться не всегда получается. Где уж тут о результате-то говорить. Устала я терпеть такую любовь.
  - Верю вам, дорогая Любаша, сама испытала. Иной раз вроде и разгорячится, а кон-чить дело не может. А мнит себя великим любовником, по которому все женщины с ума сходят, - не стесняясь, согласилась Павлина и села рядом с ней. - Но он-то ведь не поверит, что причина в нем, хотя и дураку понятно, что вы женщина здоровая. Так и будет вас дальше мучить, доказывая, что хоть хозяин из него не вышел, так за- то он первоклассный любовник.
  - Знаю, Павла, да только я обещала ему быть хорошей женой вот и терплю. После того, как мы купили этот дом, он вроде присмирел, - напомнила она служанке. - Рук не распускает, но и ничего этими руками не делает. Ни гвоздя забить, ни работу себе найти не желает, вот только ложку больно ухватисто держит.
  - Да жалко мне вас, Любаша, помочь хочется. - Павлина смущенно опустила голову и начала так аккуратно складывать уголки передника, как будто ради этого и села рядом с хозяйкой. Наконец она решилась. - Вы бы попробовали подыскать ему жен-щину, которая родит ему ребенка. Вот он и отстанет от вас.
   Люба недоуменно на нее посмотрела. Только что Павлина говорила, что Зару-бин не способен стать отцом, а теперь вдруг предлагает такой выход.
  - Ой, я не так сказала, Любовь Серафимовна, - она даже прикрыла рот рукой, будто хотела остановить слова, вылетевшие оттуда. - Ему нужна женщина или девица, ко-торая уже оказалась в интересном положении, но не хочет или не может иметь ребе-нка. Если ее уговорить переспать с ним, а потом выдать ребенка за его дитя, то, дай Бог, он и поверит в это. И собою будет доволен, и вам станет полегче.
   Люба задумалась. А ведь это неплохая идея и можно, наверное, попробовать. Надо только сначала все хорошо обдумать.
  
   -16-
  
   И Люба придумала. В больнице работала санитаркой Зина Фурчилова. Прият-ной наружности светловолосая девушка с пышными формами. Люба вспомнила, что однажды эта Зина видела Петра, когда он приходил к ней на работу, и сразу обрати-ла на него внимание, потому что сказала:
  - Какой у вас интересный муж, Любовь Серафимовна. Он такими нежными глазами на вас смотрел. - Знала бы эта девчонка, что у Зарубина всегда такие глаза, когда ему срочно нужны деньги. - Он похож на моего дядьку. Тот так меня любил и бало-вал, да вот рано умер. А мне нравятся рыжеватые мужчины. Они добрые и веселые, ведь их солнышко обласкало.
  - Зина-Зина, - тогда Люба прервала ее восторги, - чем рассуждать о мужчинах и сол-нышке, лучше проверь, оправился ли Нарьянов из четвертой палаты, и убери судно.
   Теперь она внимательней присмотрелась к девушке. Зина была исполнитель-ной работницей, но ей постоянно надо было напоминать о ее обязанностях. Она все время находилась в каких-то грезах. Присядет на подоконник или застынет со шваб-рой в руках посередине коридора и стоит с закрытыми глазами, пока ее кто-нибудь не окликнет. И настроение у нее часто меняется. То она ходит улыбчивая и веселая, то грустная, с покрасневшими глазами. И вот в один из таких дней, когда Зина была расстроенной и печально вздыхала, Люба и решила с ней поговорить.
  - Что ты, Зинуля, сегодня такая понурая? Дома что случилось или приболела? - Лю-ба усадила ее на заветную лавочку во дворе больничного двора и протянула ей пи-рожок с творогом.
  - А, Любовь Серафимовна, все одно к одному, - она снова печально вздохнула и с удовольствием принялась за пирожок. - И дома, как всегда, ничего хорошего, и ка-валер мой новый обманул меня. Никто меня не любит, и никак я не вырвусь из роди-тельского дома.
  - Что же там такого плохого, что ты не рада матери и отцу? - Люба решила узнать как можно больше об этой девушке.
  - У меня не отец, а отчим. Кобель проклятый, - Зина вспомнила его, и ее глаза поте-мнели от ненависти. - Как бы я хотела, чтобы он сдох!
  - Он бьет тебя? - Люба сочувственно погладила девушку по спине. - Или из дома выгоняет?
  - Бьет иногда, но к этому я привыкшая. Но он же еще и пристает ко мне. Он уже ис-портил мою сестру Зойку, а теперь принялся за меня. Ненавижу этого гада, - она проглотила последний кусочек. - А пирожки у вас вкусные, сами печете?
  - Иногда сама, а чаще Павлина Саввишна, наша помощница, - и Люба протянула го-лодной Зине еще пирожок. - А что же мать твоя? Неужели прощает ему такие дела?
  - Прощает, - усмехнулась Зина. - Еще как прощает. Она же влюблена в этого бугая, как кошка, да и не сможет она без него прокормить всех детей. Какие у прачки зара-ботки? А их у нее четверо маленьких, да одного она прижила от него, да еще мы с Зойкой. Теперь вот она снова на сносях. А он работает на заводе в литейном цехе, рука у него сильная и тяжелая. Зойка у нас самая старшая, она и сидела с младшими. Вот он и завалил ее, пока мать на работе. А когда Зойка сказала ей, что отчим с ней сделал, так мать еще надавала ей тумаков и выгнала из дома. Мол, сама мужика соб-лазнила, а теперь убирайся куда подальше. И от соперницы избавилась, и одним ртом стало меньше. - Зина посмотрела на Любашу недобрым взглядом. - А этому кобелю лохматому все равно с кем развлекаться. Вот теперь я стала старшей, и он ко мне стал приставать.
  - Да, Зина, незавидная у тебя жизнь, - согласилась Любаша. - Постой, но ты же ра-ботаешь здесь, значит, днем он тебя не видит, а вечером мать дома.
  - Это я сама решила пойти работать, чтобы с ним не встречаться. А за младшими те-перь присматривает соседка, но я ей за это отдаю половину заработка. Хотела уйти из дома, но оставшейся половины не хватит, чтобы платить за угол и кормить самою себя....Думала, может, попадется мне человек хороший, слюбимся мы с ним, поже-нимся. Вот тогда я смогу навсегда уйти от них, и жить, как Зойка.
  - А что же стало с Зоей? Повезло ей в судьбе? - поинтересовалась Люба.
  - Зойке-то повезло, - Зина обтерла рукой рот и стряхнула с подола крошки. - Она по-шла работать на кондитерскую фабрику. А вскоре и жених нашелся, и теперь они ждут первенца....А я вот с кем ни познакомлюсь, так обязательно он меня через ме-сяц - другой бросает. Я уже планы начинаю строить, мечты мечтать, а меня оставля-ют, как потаскушку негодную. Вот скажите, Любовь Серафимовна, неужели я такая непривлекательная, что парням только и надо что от меня, так это в кустах поваля-ться? Я же и готовить умею, и с детьми могу управляться, и работаю, не дармоедка какая, и работу домашнюю знаю.
  - А почему ты, Зинаида, решила, что парням интересно только в кустах? - осторож-но спросила Люба. - Они что ли не ухаживают за тобой? Ты действительно очень милая девушка, и я думала, что им должно быть очень трудно добиться расположе-ния такой привлекательной санитарочки.
  - Какие там ухаживания, Любовь Серафимовна, - удивилась Зина. - Они день-два прогуляются со мной по городу, а потом говорят, что пора узнать друг друга побли-же. Иначе мол, не стоит зря время терять. А через месяц заявляют, что я распутная девица и не гожусь в жены. Что же мне делать, чтобы найти себе хорошего мужа? Как еще вести себя с ними?
   Люба задумалась. Девушка вроде бы и неплохая, но разве можно такой подат-ливостью завоевать уважение кавалера.
  - Я, конечно, плохой советчик, Зина, но думаю, что мужчину надо держать в строго-сти. Он должен завоевать девушку, растопить ее сердце своей отвагой, благородст-вом, вниманием. Доказать ей, что любит ее и способен ради нее на жертвы и поступ-ки. Тогда девушка поймет, что его намерения серьезны и согласится стать ему же-ной и рожать от него детей.
  - Какие еще жертвы и поступки? - искренне удивилась Зина.
  - Самое малое из этого - цветы, подарки, комплименты. А может, он защитит ее от хулигана или грабителя, будет ухаживать за ней, если она заболеет, построит для бу-дущей семьи дом или найдет хорошую работу с приличным заработком. А может, просто бросит пить и забудет всех своих прежних подружек.
  - Да где ж вы такого золотого видели, Любовь Серафимовна? - от искреннего удив-ления у девушки округлились глаза. - Это просто принц какой-то, а не наш обыч-ный парень.
  - Глупенькая ты, Зинаида, - усмехнулась Люба. - И среди принцев встречаются не-годяи, тем более, что им многое позволено в силу их власти и богатства. Да и вооб-ще, доброта и порядочность мужчины не зависят ни от возраста, ни от веры, ни от богатства. И я не спорю с тобой, действительно, мало кому везет в семейной жизни. Многие радуются уже и тому, что муж их не бьет или тактично скрывает свои любо-вные похождения.
  - А у вас, Любовь Серафимовна, хороший муж? - поинтересовалась Зина. - Добрый, красивый?
  - Да ты ж его видела, Зина, - улыбнулась ее бесхитростный вопросам Любаша. - Он приходил сюда на прошлой неделе.
  - Ой! - она удивленно всплеснула руками. - А я и забыла. Вы с ним так строго раз-говаривали, а он у вас интересный мужчина. Мне тоже нравятся светлые мужчины, даже рыжие, даже конопатые, - девушка весело рассмеялась.
  - Еще бы не строго, - подумала Люба, - ведь он приходит только, когда ему позарез нужны деньги. А будь он хорошим мужем, то догадался бы подождать меня и вмес-те пойти домой. Или позвал бы сходить в магазин и выбрать мне платок или туфли. Хотя, пожалуй, следует уцепиться за эту его привычку. Грех, конечно, использовать девушку в своих целях, но я заплачу ей хорошие деньги, и если она разумно ими ра-спорядится, то сможет избавиться от отчима и благополучно устроиться в жизни.
   После этого разговора Зина не стала умнее или строже с кавалерами, зато все свои новости несла к Любаше. И ей уже порядком надоели эти ее сначала восторги, а потом жалобы. Но однажды осенью Люба застала девушку в слезах. И та, всхли-пывая, поведала ей, что забеременела, а Пашка не хочет жениться, хотя раньше бо-жился, что они обязательно поженятся. А теперь он, видите ли, не уверен, что это его ребенок.
  - Ничего ты не поняла из моих слов, Зинаида. Я начинаю думать, что не столько па-рни виноваты, что бросают тебя, а ты сама любишь менять кавалеров. Вот и доменя-лась.
  - Мамка меня убьет, если я принесу домой этого младенца. Она недавно родила, и теперь пока не работает. - Вид у девушки был такой поникший, что ей стало жалко эту непутевую невесту.
  - Какой у тебя срок?
  - Еще месяца нет. Месячные у меня, как часы, а с Пашкой мы знакомы чуть больше двух месяцев. И он знает, что неделю я не могла с ним любиться, а все равно не хо-чет признавать ребенка своим.
  - Ладно, я подумаю, как тебе помочь, Зина, только и ты хорошенько подумай, согла-сишься ли ты родить ребенка и отказаться от него.
   И Люба пару раз устроила так, чтобы Зарубин, приходя к ней в больницу, обя-зательно встречался с Зинаидой. Она специально утром не давала ему денег, говоря, что Макар Дудыкин принесет ей выручку прямо на работу. Вот и он должен зайти к ней на работу к одиннадцати часам, если ему так не терпится получить свой дневной паек. А когда муж приходил, она посылала к нему Зинаиду, чтобы та попросила Пе-тра подождать, пока жена освободиться. И пока она "освобождалась", Петр, конеч-но, задерживал разговорами миловидную санитарку на крыльце. О чем они говори-ли, Люба не знала, но догадывалась, что Зарубину девушка приглянулась, и он ста-рается ей понравиться. Скорее всего, он говорит ей комплименты или откровенно намекает на уединенную встречу, потому что Зина краснеет, опускает глаза и неуве-ренно топчется на месте. Похоже, Зарубин ей очень нравится, а смущается она не от его такого быстрого и откровенного напора, а только из боязни связаться с женатым человеком, мужем своей начальницы. Она все время испуганно оглядывается, чтобы их беседу не услышала Любовь Серафимовна. И Люба решала действовать. Она сно-ва села с Зинаидой на лавочку и без обиняков спросила:
  - Вижу, дорогая, тебе понравился мой муж?
  - Да, Любовь Серафимовна, - потупив взгляд, тихим голосом ответила девушка. - Но он сам заговорил со мной, - тут же добавила она.
  - Ну, раз заговорил, значит, ты тоже ему понравилась. Ты девушка симпатичная, светловолосая, румяная, упитанная. Он таких любит... - Они помолчали. - Уже пре-длагал тебе свидание? Обещал горячие поцелуи и страстные объятия? - Зина кивну-ла. - А ты что же?
  - Мне таких слов еще не говорили, Любовь Серафимовна, я прямо сомлела от его признаний. Но я не согласилась. Как я могу вас обидеть? - честно призналась Зина.
  - А если я посоветую тебе принять его предложение? - осторожно спросила Люба.
  - Как? Он же ваш муж? - изумилась Зина, с недоверием и непониманием смотря на уважаемую ею женщину.
  - Видишь ли в чем дело, Зинуля, - осторожно начала Любаша, - мой муж Петр Ива-нович хочет детей, а у меня больше не получается забеременеть. Вот я и подумала, что если ты родишь ему ребенка, он будет только рад.
  - Вы хотите, чтобы он от вас ушел ко мне? - еще больше удивилась девушка, и тут же сообразила, - так ведь я уже беременна.
  - Это не страшно, что ты беременна, - поспешила ее успокоить Любаша. - Срок у те-бя еще совсем небольшой, он и не узнает, что это не его ребенок, если ты ничего не скажешь ему, и если твой Павел не имеет черную шевелюру. - Зина отрицательно мотнула головой. - Это хорошо. Вот увидишь, как он возгордиться, что ты от него забеременела.
  - А что потом? Он же не женится на мне, - догадалась она.
  - Думаю, что не женится. Хотя, была бы ты девушкой с приданым, он легко бы ос-тавил меня, - Люба с тревогой посмотрела на надвигающиеся темные тучи. - Я тебе обещаю, Зина, что ребенка он обязательно заберет, я сама надоумлю его так посту-пить. Твоя задача внушить ему, что именно он является отцом. А ребеночка твоего я сама буду растить, это важно для нашей семьи. - Люба удивлялась сама себе, как ле-гко и ловко она лгала этой дурехе. - Ты же не хочешь, чтобы мать тебя избила, а ре-бенка твоего дразнили безотцовщиной? Да и сможешь ли ты одна прожить с ним на свою зарплату, мыкаясь по чужим углам? - Ее красноречивое молчание говорило са-мо за себя. - Вот и я так считаю. Поэтому предлагаю тебе оставить ребенка, выдать его за ребенка моего мужа и благополучно его родить. А я найду тебе жилье на все время беременности, чтобы твоя мать в сердцах не угробила ни тебя, ни дитя. И по-том ты получишь от меня такие отступные, чтобы навсегда забыть меня, моего мужа и своего ребенка. Ты сможешь купить домик в деревне или квартирку в уездном го-родке, где-нибудь подальше от нас. Купишь себе хорошие обновки, станешь завид-ной невестой, и тогда тебе обязательно повезет с женихом.
  - Любовь Серафимовна, вы так любите своего мужа, что готовы принять его, нет, - поправилась она, - Пашкиного ребенка? Готовы понести ради меня такие расходы? - ее удивлению не было предела. Только не знала глупая девчонка, что иногда жен-щины идут на такие жертвы вовсе не из любви, а как раз наоборот.
  - Я хочу, чтобы в нашей семье был мир. Мой муж хочет ребенка. А ты не хочешь прослыть потаскухой, - резонно заметила Любаша. - Если ты согласишься на мое предложение, то мы все только выиграем от этого. А если ты расскажешь Зарубину о нашем разговоре, то я ославлю тебя, как последнюю шлюху, тебя уволят с работы, а твоя мать и отчим от души поколотят тебя.
   И Зина согласилась на эту сделку.
  
   -17-
  
   Сначала все шло по задуманному Любой плану. Зарубин встречался с Зиной, оставив жену в покое. Люба даже с удивлением думала, насколько любвеобильной
  оказалась эта девушка по сравнению с другими мужниными подругами, если он по-лностью прекратил ее домогаться. Или это чувство гордости от предстоящего отцов-ства делало его таким горячим поклонником только одной девицы? Но месяца через три, да в декабре, к ней подошел истопник Григорий Тачирков и, взволнованно тере-бя в руках шапку, попросил разрешения поговорить.
  - Слушаю вас, Григорий Пантелеевич, - Люба старательно постучала ногами на по-роге больницы, чтобы сбить с валенок снег.
  - Я хочу сказать вам про Зину Фурчилову.
  - Хорошо, только позвольте я сначала разденусь.
   Она сняла пальто и пуховый платок, переобулась и вышла в коридор к терпе-ливо поджидающему ее Григорию.
  - Любовь Серафимовна, я знаю, что лезу не в свое дело, но не могу молчать. - Люба поняла, о чем ей хочет сказать этот трудолюбивый спокойный молодой мужчина, и повела его в конец коридора. - Дело в том, что я влюблен в Зинаиду и говорил ей об этом, и замуж звал, а она только посмеивается надо мной. Раньше то она часто меня-ла кавалеров, а теперь у нее один. И это ваш муж, Любовь Серафимовна, - понизив голос, сказал он. - И они доигрались до того, что она беременна.
  - А зачем ты мне это рассказываешь, Григорий? - строго спросила Люба.
  - Не обижайтесь на меня, Любовь Серафимовна, я не со зла, - он искренне посмот-рел ей в глаза. - Я очень уважаю вас. Но Зинка говорит такое, что я ей не поверил и решил вас предупредить. - Не дождавшись вопроса, он продолжил, - я недавно сно-ва с ней говорил. Уговаривал оставить чужого мужа и выйти замуж за меня. Я согла-сен и ребенка ее принять, и ей не напоминать про все ее грехи. Так она мне ответи-ла, что скоро станет богатой дамой и не собирается связываться с рудокопом. Поче-му она назвала меня рудокопом? - сам себя спросил он, но тут же продолжил, - и еще она сказала, что вы, Любовь Серафимовна, одобряете ее связь с господином За-рубиным.
  - Я не то чтобы одобряю эту связь, но знаю о ней, - Люба была вынуждена ответить на его молчаливый вопрос. - А ты, Григорий, действительно готов на ней жениться после ее романа и рождения ребенка?
  - Да, я люблю эту сумасшедшую девицу. У меня есть дом в Мытищах, то есть роди-тельский дом, работу я там тоже найду. Я же случайно в Москве задержался. Прош-лой зимой мы с женой приехали навестить мою старшую замужнюю сестру. А жене моей вдруг стало плохо. Так плохо, что пришлось ее вести в эту больницу. Она дол-го тут лежала. Врачи никак не могли определить ее болезнь, а ей день ото дня все хуже и хуже. Я даже устроился здесь истопником, чтобы каждый день видеть мою Стешу, благо старый истопник до того спился, что его выгнали. А в марте Стеша померла, и я ее здесь похоронил. Сиротой она была. Мне так не хотелось без нее во-звращаться домой, что я остался в Москве и работаю в больнице. Истопником зимой и дворником круглый год.
  - У вас остались дети?
  - Нет, детей у нас не было. Да мы и женаты то были чуть меньше года, - он незаме-тно смахнул слезу. - Я же работящий мужик, женщин никогда не бью. Даже сестер своих в детстве не бил. Старшая моя сестра живет в Москве, а младшая еще моло-дая, осталась с матерью в Мытищах. Я им деньгами помогаю.
  - А что ты скажешь, Григорий Пантелеевич, если я пообещаю тебе помочь, чтобы Зинаида вышла за тебя замуж?
  - Да век буду вас благодарить, дорогая Любовь Серафимовна, - горячо откликнулся он, готовый упасть ей в ноги.
  - Но учти, Гриша, - остановила она его рвение, - я постараюсь, но Зина может и не принять такой помощи. Я скажу тебе по секрету, - Григорий тут же истово перекрес-тился в знак молчания, - что я обещала ей заплатить хорошие деньги, если она родит моему мужу ребенка. Он хочет детей, а я больше не могу рожать. Поэтому-то я все знаю про их свидания. Но я же могу деньги отдать тебе, чтобы она вышла за тебя за-муж. А вот захочет ли она тебя в мужья? А если согласится только ради денег, то бу-дет ли ваш брак удачным?
  - Я понял, Любовь Серафимовна, я постараюсь доказать ей, что мы будем хорошо жить. Мама у меня милейшая женщина, сестра через год-два выйдет замуж. Я найду работу и обеспечу ее и наших детей. - Григорий даже как-то воодушевился от хоро-шей перспективы. - А тайну вашу я сохраню, не беспокойтесь.
  - Ты-то сохранишь, Гриша, а вот Зинаида, похоже, возомнила себя королевой и бол-тает языком, где не попадя. Надо ее приструнить, а то она и меня припозорит, и За-рубину проболтается о нашем сговоре.
   Во время обеда Люба уединилась с Зиной в том же месте в коридоре, где ут-ром беседовала с Тачирковым.
  - Как твои дела, Зинаида, как самочувствие? - сладким голосом спросила она.
  - Все хорошо, Любовь Серафимовна, - ничего не подозревая, ответила Зина. - Ребе-нок совсем не мешает мне, оказывается, я легко переношу беременность. Вот еще бы и родить так же легко.
  - Хорошо, что все хорошо, Зина. Но, мне кажется, ты что-то очень возгордилась, уж не королевского ли наследника ты вынашиваешь? - Улыбка на лице девушки сразу погасла, глаза виновато забегали. - Учти, дорогая, я не посмотрю на то, что сама те-бе предложила эту сделку. Я расскажу мужу, чей ребенок растет в твоем животе, и тогда ты останешься с ребенком на руках и без денег. Он может и пожелает с тобой спать и дальше, но будет тебе мстить, будет тебя бить, будет приводить к тебе своих дружков. Мне, возможно, тоже от него достанется, но я всегда могу сказать, что это ты все придумала, чтобы заманить его в свои сети. А, кроме того, он так зависит от моих денег, что не посмеет меня тронуть и поверит мне, а не тебе.
  - Но я ничего про вас ему не говорила, - испуганно прошептала Зина.
  - Зато ты говорила Тачиркову. А может, и еще кому хвастала своим превосходством надо мной.
  - Так это этот рудокоп на меня нажаловался? - ее глаза мстительно сузились. - Он давно зовет меня замуж, да мне он не нравится, да и какие деньги может мне пред-ложить этот дворник?
  - А Зарубин тебе много предложил? - усмехнулась Люба. - Вот то-то, девочка! Он тебе вообще ничего не обещает, а нынешние угощения оплачиваются из моего кар-мана. Надеюсь, ты в курсе, что у меня есть столярная мастерская, и все деньги в на-шей семье принадлежат мне. Поэтому, Зинаида Карповна, я советую тебе держать язык за зубами и хорошенько подумать над предложением Тачиркова. Он человек надежный, работящий, добрый. Даже ребенка твоего готов принять. Сразу после ро-дов у тебя появится муж, дом и репутация порядочной женщины.
   В семье Петра Ивановича Зарубина жизнь шла по задуманному Любовью Се-рафимовной плану. Зинаида легко и быстро убедила Зарубина, что ждет от него ре-бенка. Петр, конечно, очень обрадовался, ведь это подтверждало его мужскую пол-ноценность. Правда, он не собирался обременять себя заботами о ребенке, боясь скандала в семье и не радуясь перспективе тратить на него деньги и время. Пусть да-же его мечты о наследнике не сбудутся, но он-то сам будет знать, что где-то растет его продолжение. Вот если бы его жена скоропостижно скончалась, и он наконец-то бы взял в свои руки ее мастерскую и стал хозяином в доме. Вот тогда можно было бы подумать о признании своего отцовства над Зинкиным ребенком, но Люба на ре-дкость здоровая женщина. Однако, когда беременность Зинаиды стала видна невоо-руженным глазом, а ее настроение стало капризным и слезливым, Зарубин стал из-бегать встреч с нею. Свидания уже не приносили радости и удовлетворения, а слу-шать ее упреки не было никаких сил. И Петр стал придумывать всяческие отговор-ки, чтобы постепенно свести на нет все их встречи.
   Зина пожаловалась Любаше, что Зарубин к ней охладел, и она боится, что он не пожелает взять ее ребенка к себе.
  - Твоя забота, Зина, благополучно родить, - успокоила ее Любаша. - Если сам Петр Иванович не пожелает взять твоего ребенка, то я помогу ему это сделать. И он еще будет строить передо мною благородного рыцаря. Но ты должна будешь исчезнуть из Москвы.
  - Почему? - возмутилась Зина. - Мне нравится здесь, а с вашими деньгами я начну совсем другую жизнь.
  - Во-первых, Зина, сама ты не начнешь другую жизнь, - резонно заметила Люба. - Во-вторых, без строгого мужа, ты их потратишь на кавалеров и опять останешься на бобах и с животом. Поэтому, тебе лучше уехать от соблазнов большого города и об-завестись хорошим мужем и детьми. Надеюсь, что семья и заботы о детях изменят твои привычки к непостоянным связям.
  - Это вы опять про рудокопа говорите, Любовь Серафимовна? - Зина заподозрила ее в сватовстве, которого она не одобряла.
  - Рудокоп не рудокоп, а муж тебе нужен. Советую уже сейчас присмотреться к сво-им друзьям, могла бы ты хоть с одним из них после родов спокойно идти под венец. - И Люба огорошила ее уточнением, - я решила, что мои деньги получит твой муж. А потом уж вы сами с ним решайте, на что будете их тратить.
  - Это что же получается, Любовь Серафимовна, - повысила до визга голос расстро-енная Зинаида. - Как я могу найти мужа с таким животом? И как можно выйти за-муж на следующий день после родов?
  - Если сказать жениху, что ребенок родился мертвым, то можно не затягивать со свадьбой. А вот жениха найти действительно сложнее, - она многозначительно на нее посмотрела, - но я могу подсказать тебе надежный адресок. - И она ушла по сво-им делам.
   А дальше все пошло, как по писаному. Зина родила девочку и согласилась вый-
  ти замуж за Тачиркова, и они сразу уехали в Мытищи. Ей даже не пришлось ничего сочинять про дочь. А дома перед мужем Люба разыграла целый спектакль. Она при-шла домой расстроенная, с заплаканными глазами и рассказала ему, что работавшая у них санитарка Зинаида три дня, как родила ребенка. Но девушка оказалась незаму-жней и не захотела брать дочь с собой. Она плакала и кляла себя за то, что поверила одному негодяю, который обманул ее и оставил в таком положении. А ей самой на свои заработки не выходить слабенькую дочь. А тут еще и мужа нет, и мать домой ее не примет, и самой ей после тяжелых родов требуется лечение.
  - К чему ты все это мне рассказываешь? - напрягся Зарубин, ожидая от жены выго-вора и уменьшения денежной поддержки.
  - Мне до слез жалко этого ребенка, Петя, - призналась Люба. - Мать - молодая дуро-чка, отец - проходимец, бабка - злая тетка. Да к тому же эта дурочка сегодня утром уже удрала из родильного отделения с новым кавалером. Теперь ищи ветра в поле, а малютку жалко отдавать в казенный дом. Такая она крошечная, такая светленькая, такая слабенькая. - Люба посмотрела на мужа умоляющим взглядом, - Петя, разре-шил бы ты мне взять эту девочку к нам. Уж я бы и выходила ее, и согрела любовью, и дочкой бы назвала....Ну, как ты на это смотришь? У тебя же душа не такая черст-вая, как у того негодяя. Я знаю, ты мечтал о собственном ребенке, но я что-то боль-ше не могу понести. А с этой девочкой у нас будет хорошая семья. Ты же умеешь быть благородным, - била она на несуществующие качества мужа.
  - А что скажут люди? - сдаваясь, спросил он. - Кое-кто итак подозревает, что Маша не моя дочь. А тут второй ребенок и опять не мой. - Говоря эти слова, он был, коне-чно, уверен, что жена говорит о его родной дочери.
  - Люди поболтают и замолкнут, а ты совершишь благое дело. Разве Бог не велит нам заботиться о сирых, убогих и заблудших душах. А вот вырастут наши дочки, и с ка-кой гордостью ты будешь представлять их кавалерам. Другие отцы даже позавиду-ют нашим красавицам. - Она уже была уверена, что он согласится.
  
   -18-
  
   Так оно и вышло. Но в дальнейшем их жизнь пошла вовсе не так гладко и пре-красно, как надеялась Любаша. После рождения дочери Петр прекратил супружес-кие отношения с женой, чем она была очень довольна, а его развлечения на стороне совершенно ее не беспокоили. Содержать капризную любовницу он не в состоянии, а мелкие интрижки позволяют себе многие мужчины, лишь бы заразу в дом не при-носил. Зарубин обожал свою дочь, которую сам назвал на французский манер Мари. По мере своих возможностей он баловал девочку, всякий раз прощал ей шалости и капризы, покупал ей сладости и игрушки, играл с ней и ходил с ней на прогулки. Та-кое обожание одной девочки и полное пренебрежение другой очень не нравилось Любаше, но она старалась уравновесить этот перекос своими методами. Она покупа-ла девочкам одинаковые ботиночки и пальтишки, шила одинаковые платьица и ко-рмила одинаковым обедом. Непослушной Мари она ставила в пример тихую и пос-лушную Машу. Даже пугала ее тем, что злые колдуньи забирают капризных плакс к себе в лес, и они живут среди страшных зверей и опасных болот. А за тяжкие прос-тупки, такие, как специально разбитая посуда, разорванное платье или вытоптанные цветы, Люба наказывала младшую дочь тем, что запирала ее в чулане, не давала сла-достей и не разрешала играть с любимой куклой. По этому поводу у них с Заруби-ным неоднократно были скандалы, когда он обвинял жену в преднамеренно суровом отношении к младшей дочери. Но однажды Мари устроила такое, что даже Петр по-нял, что девочка возомнила себя королевой.
   Семейство Зарубиных было приглашено к Маратовым на празднование деся-тилетнего юбилея Антона и Андрея. Маша приготовила братьям замечательные по-дарки. Она сама ходила в мамину мастерскую и договорилась с мастером Савельи-чем сделать два одинаковых, похожих на пиратские, сундучка с несколькими встав-ными полочками и перегородками. А потом сама их раскрашивала и покрывала ла-ком. Для Андрея она раскрасила сундучок синей и белой краской, а на крышке, уже с помощью Савельича, нарисовала парусник с раздутыми парусами. Для Антона су-ндучок был раскрашен зеленой и белой краской, а на крышке был изображен возду-шный шар. Даже внутренние перегородки и полочки она раскрасила в соответству-ющие цвета. Люба тоже знала о пристрастиях мальчиков к морским и воздушным путешествиям. Поэтому она купила каждому по подзорной трубе и положила их в сундучки. Зарубин, не утруждая себя, купил племянникам по книжке, как оказалось с советами по разведению лошадей и о кедровых лесах Сибири. Когда Люба увидела эти книги, то она насмешливо сказала мужу:
  - Ты бы еще купил им книги по ведению домашнего хозяйства и советы по огород-ничеству. Для десятилетних мальчиков очень полезно знать, как украсить цветами гостиную и какие сорта картошки лучше всего растут в Поволжье.
  - Я увидел на обложке всадника на коне и подумал, что это какие-нибудь рассказы о смелых и отважных воинах или путешественниках, - даже он сконфузился от своей оплошности.
  - А прочитать пару страниц тебе не пришло в голову? - Люба с яростью захлопнула
  книгу перед его носом. - Ну, а о чем ты подумал, когда покупал вторую книгу? На обложке всего лишь нарисован заснеженный лес. - Петр виновато промолчал. - Тог-да, разлюбезный Петр Иванович, тебе придется самому вручать эти трогательные подарки и объяснять тайный смысл, зашифрованный в глубоком познании коневод-ства и огородничества. Ты никогда не славился умением делать подарки. Про себя я молчу, но даже своим детям ты не удосуживался выбрать подарок с любовью. Ма-шеньке ты вообще мог купить только дешевый гребешок или ленту в косы, и то пос-ле моего напоминания. А для Мари ты не забывал про подарки, но покупал или иг-рушку не по возрасту, или ботиночки другого размера, или кучу пирожных, от кото-рых у нее потом появлялась сыпь.
  - У меня нет денег на дорогие подарки, - пробурчал ей в ответ пристыженный Зару-бин, - тем более чужим детям.
  - Кто бы надеялся услышать другие слова. - Люба с усмешкой смотрела на него. - Да подарком мне могла бы быть и вскопанная тобою грядка, а наших девочек ты мог бы сводить в цирк или в зоопарк и порадовать их этим зрелищем.
  - Ты всегда всем недовольна. - Но она знала, что учить его чему-нибудь бесполезно.
  - Ну, а где твои подарки, Мари? - повернулась она к младшей дочери. - Ты же соби-ралась сшить для братьев шелковые мешочки, в которых они будут хранить свои ма- льчишечьи секреты. Ты покажешь их нам?
  - Нет, это мой секрет, я сама положу их в сундучки, - Мари почему-то спрятала руки за спину, но ее голубые глаза недобро сверкнули.
   Они пришли к Маратовым к обеду. Несколько соседей и знакомых Полины и Якова уже собрались в доме, а их дети вместе с именинниками играли во дворе сре-ди деревьев. Подарки уже лежали в детской комнате. Там были альбомы и краски, книги и ружья, гитара, подаренная отцом, курточки со множеством карманчиков от матери, глобус, пара хомячков в клетке. И вот все гости и дети собрались в комнате посмотреть подарки от тети и дяди. Сначала они достали книги, но не стали вникать в их содержимое, а сразу потянулись за подзорными трубами и стали наводить их на всех и все вокруг. Другие мальчики наперебой просили и им дать посмотреть в эти замечательные подзорные трубы. А любопытные девочки достали из сундучков две холщевых салфетки, в которые было что-то завернуто. Они развернули салфетки и обнаружили там высохший птичий помет. Возмущенные крики девочек заставили всех обернуться. Краска стыда залила лицо Любаши. Пораженная увиденным, она не сразу смогла что-то сказать. А все с недоумением смотрели на нее и Петра.
  - Простите, пожалуйста, - наконец промолвила она. - Должно быть, Мари торопи-лась и перепутала свои шелковые мешочки с этими пакетиками. В них хранится по-мет, которым время от времени мы поливаем домашние цветы. А сегодня утром Ма-ри как раз должна была приготовить раствор и полить герань и фиалку. - Ее глаза испепеляюще смотрели на дочь, а та, как ни в чем не бывало, поправляла бантики на своих косичках. - Сейчас Мари попросит у всех прощения и сходит домой за насто-ящими подарками.
   Полина спасла ситуацию:
  - Ах, какие красивые сундучки! - воскликнула она. - Кто же так постарался для вас, ребята?
   И пока дети стали пробовать вставить в сундучки полочки и перегородки, а их родители, перешептываясь, возвращались в гостиную, Люба задержала мужа в кори-доре и злым шепотом приказала ему:
  - Вы с Мари немедленно возвращаетесь домой. Надеюсь, ты не будешь спорить со мной и накажешь свою избалованную, бесстыдную дочь.
  - А ты?
  - А мы с Машей остаемся на празднике. Кажется, мы с ней ни как не опозорились с подарками. Тем более, Полина приготовила детям их любимый шоколадный торт.
  - Мари тоже любит этот торт, - простодушно заметит Петр.
  - Себя она любит еще больше. И учтите, что вечером я еще с вами поговорю.
   Люба старалась делать веселый и беззаботный вид, но поступок Мари ее нас-торожил и очень удивил. Ей скоро будет восемь лет, и девочка должна понимать, что на шутку ее проделка совершенно не похожа. Значит, она намеренно сделала эту пакость. Полина пыталась утешить сестру и уговаривала ее не наказывать девочку жестоко.
  - Полина, - горестно вздохнула она, - если бы ты знала, как мне с ней тяжело. - Удо-черяя Мари, я больше думала о своем благополучии, чем о подводных камнях, кото-рые появятся в нашей и так-то не очень счастливой семье. Петр настолько ее балует, что не задумывается о том, что превращает ее в бездушную эгоистку. Я изо всех сил стараюсь не делать между девочками различия, но Мари уже начала игнорировать меня и добиваться своего через отца. Благо только, что у него нет тех денег, на кото-рые бы он мог купить требуемые ею подарки и обновки. Машу она тоже не любит и злится, когда я ее хвалю. И вот теперь она добралась до твоих сыновей. И ведь это же не просто детская забава, это жестокий поступок, это ее желание прилюдно уни-зить братьев. Но почему? За что она так с ними поступила? - недоумевала Любаша.
   Дома она сразу села шить шелковые мешочки, о которых была вынуждена ска-зать на празднике. Маша сидела рядом за столом и читала книгу, а Мари устроилась с куклой в углу дивана и исподтишка наблюдала за матерью. Вскоре ее терпение ко-нчилось.
  - Мама, когда будет ужин, я проголодалась, - с капризной ноткой в голосе спросила она. - Я хочу чаю с тетиным тортом.
  - Мы с Машенькой сыты, обед был такой вкусный и обильный, что ужинать нам не хочется. А торт съели гости, которые пришли от души поздравить Антона и Андрея, а не обижать их птичьими какашками.
  - Я не обижала, я хотела всех рассмешить, - не моргнув глазом, ответила Мари.
  - Вот все и посмеялись над тобой. Хохотали до упаду, когда представили, как ты по-лзаешь в темноте по чердаку, собирая голубиный помет, как пачкаешь руки, когда заворачиваешь их в салфетки, - Мари невольно понюхала свои ладони, - и как тай-ком ото всех засовываешь их на дно сундучков. На день рождение ты нарядилась, как принцесса, а пахло от тебя, как от навозницы.
   Любаша закончила с мешочками и положила в каждый по десять рублей.
  - Мои мешочки должны были быть пустыми, - с нескрываемой завистью сказала Мари. - Эти мальчишки итак получили много подарков.
   В комнату тихо вошел Зарубин, но никто не заметил его прихода.
  - Твои, да, должны были быть пустыми. А это мои мешочки, и я захотела положить в них скромные деньги, чтобы мои племянники поскорее забыли про злобную и во-нючую сестру.
  - Они тоже злобные и вонючие! - вдруг с яростью закричала Мари. - В прошлом го-ду они подарили мне котенка и коврик для него. А котенок не захотел спать на их коврике, он поцарапал мне все руки и обмочил мою коробку вместе с куклами. Вот Машке они подарили большой шелковый платок в желтых тюльпанах и красивые жемчужные бусы.
  - Стало быть, ты позавидовала сестре, обиделась на братьев и решила им сурово ото-мстить? - сделала заключение Любаша. - А ты забыла, что про котенка ты сама про- жужжала всем уши. И мальчики постарались для тебя, разыскивая по Москве имен-но дымчатого персидского котенка. А ты? Ты же начала его мучить, таскала за заг-ривок и за хвост, дергала за усы вместо того, чтобы налить ему молока и поиграть с веревочкой. Конечно, он от тебя защищался, как мог. А ты разревелась, осерчала на малыша и выкинула его за ворота. Теперь он живет у наших соседей, и Катенька им очень довольна. - Люба начала собирать со стола обрезки ткани, шнура, ниток. - И, кроме, того, вспомни, что ты вообще их не приглашала, но мальчики все равно пода-рили тебе котенка. Я не знаю, за что ты невзлюбила своих кузенов, но могла бы вес-ти себя приличней, и не выставлять напоказ свою глупость. Если уж не приглаша-ешь людей, то и сама найди приличную причину, чтобы вежливо отказаться от их приглашения. И нечего завидовать Машутке. Она не заказывала ни платок, ни бусы. Мальчики любят и уважают ее, вот и постарались преподнести ей такие красивые подарки. Это, во-первых, а во-вторых, Маша старше тебя на два с половиной года и уже может иногда наряжаться, как взрослые девушки.
  - Мари, я даже не знала, что тебе так понравились эти подарки, - прошептала удив-ленная Маша. - Я бы с удовольствием дала тебе поносить и платок, и бусы.
  - Не нужны мне твои обноски. Все равно я красивее тебя, я и без твоих украшений буду всем нравиться, - и Мари показала сестре язык.
  - Нравиться и любить это совершенно разные вещи, дорогая моя. Нравиться может погода, конфеты или платье, а любят человека. - Она строго посмотрела на дочь. - Вот за сегодняшний твой поступок тебя не только нельзя любить, но и следует хоро-шенько наказать.
  - Я ее уже наказал, - вмешался в разговор Петр. Люба ждала его объяснений. - Я ре-шил отменить катание на лодке по Яузе.
  - Хорошее наказание, а главное памятное и действенное, - сухо заметила она. - Тог-да придется и мне внести лепту в твои методы воспитания. - Она повернулась к до-чери, которая уже устроилась на коленях у отца. - Мари, ты не только не будешь ка-таться на лодке, но и забудешь на целый год о всех праздниках в нашей семье. А так же не пойдешь ни на какие развлечения в городе, и не пойдешь в гости ни к кому из наших соседей и друзей.
  - Ты злая, мама, ты меня не любишь! - закричала Мари, и слезы ярости и отчаяния брызнули из ее глаз. - Ты все прощаешь своей Машке, а меня только бранишь и на-казываешь. Я тоже вас обеих не люблю, я отомщу вам. Отомщу, отомщу, ненавижу вас! - кричала она, вырываясь из рук отца, чтобы с кулаками наброситься на мать и сестру.
  - Петр, успокой свою взбалмошную, взбешенную дочь и отправляй ее спать. Мы с Машей тоже пойдем отдыхать. Я возьму ее с собой, чтобы Мари не вздумала среди ночи учинить самосуд.
  
   -19-
  
   После этого происшествия у сестер появились отдельные комнаты, а отноше-ния между Мари и матерью стали натянутыми. Уже в семь лет Мари проявила ред-кую сообразительность и изворотливость. Она поняла, что только отец ее понимает и прощает, поэтому с остальными домочадцами следует вести себя осмотрительно, но не прощать нареканий и наказаний. Мари не простила матери обиды и общалась с ней только по необходимости. А в конце июня исполнялось десять лет Марии. Люба решила, что отмечать этот первый юбилей дома будет не очень удобно, пото-му что она запретила младшей дочери все праздники на целый год. Поэтому она придумала устроить детям развлечения на Воробьевых горах. Взрослые заранее от-везли туда столы и лавки, соорудили временные качели, захватили одеяла и подуш-ки для желающих подремать на свежем воздухе. И даже приготовили место для па-ры костерков, на которых можно будет подогреть котлеты, сварить картошку или вскипятить чайник.
   Такой неожиданный праздник очень понравился и детям и взрослым. Пока де-ти играли в догонялки, прятки или лапту, взрослые позаботились о столах. Кто-то предложил поджарить на огне хлеб, кто-то захотел печеной картошки. После обеда дети снова начали играть и резвиться, девочки бегали за бабочками, мальчишки ме-рялись силой, взрослые неспешно беседовали. Потом Яков Егорович взял гитару, и кто-то запел. Песни сменяли друг друга, дети тоже присоединялись к поющему кру-ку. А потом и вовсе пошли плясать и танцевать, кто во что горазд. Но на этом весе-лье отсутствовали Мари и Петр Зарубины. И вечером дома между супругами вспы-хнул очередной скандал.
  - Любовь Серафимовна, - развалившись на диване, муж начал воспитывать жену, - что сегодня за день такой, что ни тебя, ни Машки не было дома с утра до вечера? Мы с Мари, что ли должны голодными сидеть, пока вы где-то бродяжничаете?
  - Мы не бродяжничали, Петр Иванович, а отмечали день рождения Марии, - спокой-но ответила Люба, не желая ссоры с подвыпившим мужем. - И ты об этом прекрас-но знаешь, сам вчера помогал соседу Авдею Сливкину грузить на телегу лавки, бо-льшой чугунок и бочку с водой. А умереть с голоду вы никак не могли. Я оставила вам щей, котлет и оладий. Да и Павла была дома и могла и каши вам сварить, и ры-бы нажарить.
  - Значит, у вас был праздник, - как бы в раздумье негромко протянул он и вдруг ог-лушительно рыкнул, - а мы с Мари не люди? Нас праздник не касается? Мы что ли проклятые или заразные, что и ты, и все твои гости нами пренебрегли?
  - Успокойся, Петр, - Люба взмахом руки отправила Павлину, появившуюся в столо-вой со стопкой перемытых тарелок, назад в кухню. - Для веселого праздника надо хоть немного потрудиться. И самое малое, что можно сделать - это поздравить име-нинника и подарить ему подарок. Ты же не удосужился даже такой малости, ты не сказал Маше ни добрых слов, не купил и грошовой книженции. Ну, там что-нибудь про науку плести лапти или собирать муравьиные яйца. Это, во-первых. А, во-вто-рых, всего два месяца назад Мари своим гнусным поступком опозорила нас и заслу-жила наказания. И я, как ты помнишь, запретила ей все развлечения и праздники.
  - Так ты это серьезно говорила? - от удивления Петр даже выпрямился. - Ну, ты и мегера, Любовь Серафимовна! Ну, ты и злодейка! Малого ребенка за его шутку так наказала, все равно, что на гауптвахту посадила. Мачеха ты, а не мать после этого.
  - Зато ты тряпка, а не отец, - Люба не осталась в долгу. - Она из тебя веревки вьет, а ты все больше ей потакаешь. Думаешь, я не знаю, что ты только на словах отменил катание на лодке? А на самом деле вы вдвоем все равно устроили себе собственный праздник. Ты сделал это в тайне от меня и думал, что порадовал свою дочь. А на са-мом деле ты уронил свой авторитет. Зря радуешься, папаша, - горько усмехнулась она. - У твоей обожаемой Мари, как и у меня тоже, нет веры ни тебе, ни твоему му-жскому слову. - Люба уже хотела уйти, но муж продолжал выяснение отношений, не обращая внимания на ее насмешку и нелицеприятную правду.
  - Мари сегодня весь день проплакала от обиды, - Петр продолжал защищать люби-мую дочь. - Она хотела подарить сестре цветочный горшок, а вы уехали, как кочев-ники от стен осажденного города. Никого не предупредили, никого не пригласили. В сердцах девочка даже разбила свой подарок, - кивком головы он указал на череп-ки, лежащие на подоконнике.
  - Петр, мы уехали в десять часов. Свой горшок Мари могла подарить и перед завтра-ком и после завтрака. - Люба подошла взглянуть на несостоявшийся подарок. Это был старый горшок, который давно валялся где-то в сарае. Кто-то обернул его цвет-ной бумагой, пытаясь выдать за душевно приготовленный подарок. - Но я ценю ва-ше обоюдное старание, Петр Иванович и Мари Петровна. В вашем горшке не выро-сли бы и сорняки, так что вовремя она разбила эту старую дрянь, иначе я бы надела его ей на голову, чтобы отучить делать гадкие подношения именинникам.
   Тут в комнату вошла Мария, держа в руках клетку с двумя попугаями.
  - Мама, а чем мне их накрыть, чтобы мои попугайчики хорошо выспались?
  - Накрой их своим платком с тюльпанами, а завтра мы придумаем для них специаль-ную накидку. - Довольная Маша ушла, торжественно держа перед собой самый цен-ный сегодняшний подарок. Люба снова села за стол, и сложила на коленях руки, как прилежная ученица. - Вот видишь, Петр, эту симпатичную парочку попугаев Маше-ньке подарили Андрей с Антоном. Сразу видно, что мальчики старались порадовать свою сестру. Катя Сливкина подарила ей варежки, которые сама связала. Другие де-ти тоже постарались. Кто подарил краски для рисования, кто блестящий ремешок для юбки, кто украшенный разноцветными бусинками ободок для волос. Я уж не го-ворю о подарках от их родителей.
  - Люба, ты опять коришь меня, что я не делаю ей дорогих подарков, - как от комари-ного укуса поморщился Петр. - Но у меня нет средств покупать ей меха или золо-тые сережки.
  - Не будем толочь воду в ступе, - Люба устала от этой бесполезной перепалки. - На сегодняшнюю выпивку, как и на вчерашнюю, как и на завтрашнею ты без проблем находишь деньги. И Мари ты умудряешься никогда не забыть и купить что-нибудь "интересное". Ты покупал ей красивую куклу, правда, с трещиной на шее, ты дарил ей туфельки с бантиками, правда, один бантик был прожжен спичкой. Ты даже ку-пил ребенку духи и помаду. И это только на дни рождения.
  - Но, согласись, Любаша, что моя Мари гораздо красивее твоей Машки. А красивой девочке требуются более дорогие и изысканные подарки, - с полной уверенностью в своей правоте заявил муж.
  - Значит, ты, мил человек, намеренно делишь наших дочерей на твою и мою? И ты вполне серьезно считаешь, что в одной семье можно так несправедливо относиться к детям? - Люба начала сердиться. - Вижу, что сегодняшним разговором мы с тобой должны окончательно определиться в методах воспитания девочек.
  - А что тут определяться? - беззаботно ответил он. - Твоя турчанка вырастет и, дай Бог, ей выйти замуж хотя бы за мастерового вроде пекаря или сапожника. А моя Ма-ри натура утонченная, нежная, красавица, да и только. Ей уготована совсем другая судьба. И надо, чтобы девочка приучалась всегда чувствовать себя хозяйкой поло-жения, быть обожаемой богатыми и именитыми кавалерами.
  - Послушай же, Петр Иванович, что я скажу, - Люба глубоко вздохнула, чтобы нем-ного успокоиться. И начала говорить, мерными ударами по столу подтверждая свои слова. - Десять лет я обманывала себя, думая, что ты просто недалекий человек, ко-торому не хватает ума, порядочности, воспитания. Но нынче ты откровенно выска-зался по поводу наших дочерей. Запомни, крепко запомни, муж мой, - она так силь-но стукнула по столу, что Зарубин испуганно передернул плечами. - Я не могу де-лить детей на любимых и нелюбимых. На красивых и некрасивых. На везучий и не-везучих. Поэтому, мы поступаем так. Ты будешь сам кормить, одевать, обувать, вос-питывать и баловать Мари Петровну. А я займусь воспитанием Марии Ивановны. А чтобы нам не приходилось враждовать, мы должны жить отдельно. Я с Машенькой остаюсь в этом доме, а ты с будущей графиней Мари Петровной переезжаешь в наш бывший домик. Я постараюсь выкупить его для вас. - Она заметила, как сразу изме-нилось самоуверенное выражение на лице мужа. - Там никто не будет вам перечить, там она научится быть хозяйкой положения, там никто не будет заставлять ее быть вежливой и послушной. Я не буду претендовать на выручку церковной лавки, и ты будешь баловать и лелеять свою дочь на всю катушку.
  - Люба, Любочка, - взмолился перепуганный Зарубин. - Как ты можешь отправить нас в эту ссылку? Ты же понимаешь, что я себя-то не смогу содержать достойно, а тут еще Мари будет на моей шее. Да и не достойна она жить в той хибаре. А этот дом ты купила на мои сокровища, дорогая жена. Или забыла об этом? - он вовремя вспомнил о том, как уговорил ее помочь ему продать часть бабкиных украшений и купить этот добротный дом.
  - Я это прекрасно помню, но прошло уже десять лет, и с тех пор ты не вложил в дом ни копейки. Обустраивала его я, ремонтировала его я, садик разбивала я. Но если те-бя так страшит жизнь в твоем почти родовом гнезде, то я могу позволить тебе оста-ться здесь. - От этих слов в Петре сразу поселилась надежда и гордость за себя, су-мевшего одним напоминаем поставить все на свои места. Но рано он обрадовался.
   - Но тогда придется прорубить в дом отдельный вход, заложить дверь в гостиную и поделить землю. У вас будет свое хозяйство, у нас - свое. Но тебе, Визирь Дармое-дович, придется платить мне за аренду жилья или отрабатывать ее. Будешь с весны до осени работать на моей части огороде, и не дай Бог, загубишь урожай. Будешь подметать двор, убирать снег, кормить птицу. И вам с Мари не придется сидеть на моей шее. Вот тогда твоя красавица почувствует, кто всегда был в доме хозяином, которого следовало слушаться, любить и учиться уму-разуму.
  - Неужели ты серьезно все это говоришь, Любовь Серафимовна? - Зарубин не верил своим ушам. - А что на это скажут соседи и знакомые?
  - Да все давно поняли, что у нас только видимость семьи, - совершенно спокойно от-ветила Любаша. - Все видят и знают, что я работаю в больнице и слежу за работой мастерской. А ты, свечной купец Зарубин, целыми днями бьешь баклуши. С помо-щью одной только Павлины я забочусь о доме и детях, а ты пьянствуешь с прияте-лями и иногда развлекаешься с разными девками на стороне. Так что нас ничего не связывает. Мы поделим дом и детей и тогда начнем новую, спокойную и счастли-вую жизнь. А чтобы у тебя не возникало желания требовать у меня дополнитель-ных денег, то я напомню тебе и стражам закона о твоих неблаговидных поступках у Мезиновых и о шантаже Елизаветы Самуркиной. Так что у тебя, труженик дивана, есть время подумать до утра, где вам с Мари будет удобнее жить: здесь с отдельным входом и барщиной или в твоем старом домишке. И я рада, Петр, что мы, наконец, отдохнем друг от друга.
   Разговор супругов затянулся. Зарубин давно протрезвел и в душе корил себя за самоуверенность и излишнюю болтливость. Он понял, что перегнул палку, жена сказала свое слово и теперь от него не отступится. Но, оказывается, был еще один свидетель этой беседы. Мари все время пряталась за высокой спинкой дивана. Она не хотела встречаться с сестрой, чтобы та демонстрировала ей свои подарки. Поэто-му и укрылась за диваном, зная, что отец, будучи выпивши, обязательно заведет ра-зговор с матерью. Сначала она просто злилась на Машку и завидовала ее подаркам. Потом она радовалась, что отец хвалит ее, любит и ценит. А потом она тоже приш-ла в ужас, когда поняла, что мать действительно хочет прогнать их с отцом. И Мари со слезами выбралась из своего укрытия и бросилась к матери.
  - Мамочка, не прогоняй меня, - кричала она. - Я не хочу жить в старом доме, я буду по тебе скучать. Обещаю, мамочка дорогая, я буду послушной девочкой, буду тебе помогать и перестану капризничать.
   И сердце Любаши дрогнуло. Она решила, что Мари всего лишь ребенок, кото-рого отец постоянно учил любить только себя. Вот она и выросла таким маленьким деспотом. Но теперь муж не будет ей мешать, не будет вбивать в детскую головку разные глупости, и она успеет воспитать из Мари хорошего человека.
  - Ладно, об этом мы поговорим завтра, Мари, - все равно строгим тоном ответила она, но все же поцеловала ее в голову. - Ступай спать, а ты, Петр Иванович, не на-дейся, что в отношении тебя я передумаю.
  
   -20-
  
   И Любовь Серафимовна сдержала свое слово. Она купила мужу половину до-ма в трех кварталах от себя. Конечно, хотелось бы отправить его куда-нибудь на Со-ловки, но даже плохой отец имеет право видеться со своим ребенком. И он довольно часто пользовался этим правом, особенно в отсутствии жены. То есть он приходил к дочери перед обедом, чтобы Павлина накормила и его. Они с Мари запирались в ее комнате и о чем-то шептались. Люба стала замечать, что удивительно быстро конча-ются деньги, выделенные Павлине на покупку продуктов. Она понимала, что подоз-ревать в грехе честную добросовестную женщину она не имеет права, поэтому прос-то перестала оставлять деньги в ящике буфета. Теперь Павлина каждое утро получа-ла деньги из рук хозяйки и хранила их в кармане своего передника. Но когда из дома пропали два серебряных подсвечника, Люба решила снова поговорить с мужем.
  - Петр Иванович, - еле сдерживая себя, начала она, - я не желаю смотреть, как ты воруешь в моем доме. И не делай невинных глаз. Сначала стали пропадать деньги, но я справилась с этой бедой. Теперь ты стащил подсвечники. Старинные красивые подсвечники. А они мне дороги, как память о родителях. Так что постарайся вспом-нить, кому ты их продал, иначе я заявлю на тебя в полицию. Я сама выкуплю их, но отныне ты будешь приходить к Мари только в мое присутствие.
  - Я ничего не брал, клянусь тебе, Любочка, - елейным голосом ответил Зарубин. - Мы же десять лет прожили вместе, и никогда ничего не пропадало.
  - Не пропадало, гражданин Зарубин, потому, что я давала тебе деньги на выпивку, а кормился ты за мой счет. Но теперь ты вынужден полностью обходиться на доходы от лавки моего отца. Платить надо за продукты, за одежду, за извозчика, а еще ка-бак, табак и приятели. Вот ты окончательно и забыл о совести. - Он хотел еще что-то возразить, но Люба не собиралась с ним долго разговаривать. - Я ведь могу и во-все запретить тебе здесь появляться, а Мари отправится жить с тобой, если вам нев-моготу быть друг без друга. И предупрежу городового, чтобы он обращал внимание на подозрительного мужчину в поношенной одежде, рыжеватого блондина с воро-ватым взглядом белесых глаз и давно немытым телом.
   И Зарубин был вынужден подчиниться требованиям жены. Но существовать на доходы церковной лавки ему действительно невмоготу. Мало того, что не хвата-ло денег на ставший привычным образ жизни, но еще и Мари постоянно требовала от него каких-либо покупок. Пришлось ему сойтись с одной вдовой, которая взялась о нем заботиться с условием, что тот жениться на ней. Но Зарубин пока не собирал-ся разводиться с Любой ради этой староватой мужеподобной дамы. Он был уверен, что Люба оставит этот мир гораздо раньше его, поэтому он, как вдовец, по праву по-лучит все ее капиталы. А у Раисы Гавриловны денег гораздо меньше, чем у Любы, да и выглядит она совершенно не соблазнительно. Но все-таки ему повезло познако-миться с этой бабенкой. Он стал жить у нее, возложив все заботы о своей персоне на ее плечи. Свое же жилище он начал сдавать в наем, что приносило ему некоторый доход. А вот после смерти Любы можно будет жениться и на Раисе, и доходы его тогда возрастут, и баба покладистая и заботливая будет под боком. Поэтому он нап-лел своей сожительнице таких небылиц про свою злобную и жадную жену, что та тихой ненавистью ненавидела свою соперницу. При этом Зарубин убедил ее, что не может развестись, ради блага своих дочерей. И Раиса Гавриловна терпеливо ожида-ла смерти Любаши.
   Между тем Мари тоже ненавидела свою мать и желала ее смерти. Но открыто показывать ей своих чувств девочка не решалась. Зато она с удовольствием вымеща-ла свое недовольство на Марии, но при этом старалась ее не замечать. Мария же от всей души жалела мать и не досаждала ей жалобами на младшую сестру, которая могла исподтишка испортить ей платье, спрятать школьную тетрадку, положить в чай соль вместо сахара. Она даже не сказала матери, что Мари намеренно выпустила ее попугайчиков из клетки, а кот их задушил. Вместо слез и жалоб Маша стала с бо-льшой охотой помогать сестре. Она никогда не отказывалась помочь ей или сделать за нее какую-нибудь работу. Если Маша пришивала ей пуговицы, что в самый непо-дходящий момент они отпадали, ставя Мари в неудобное положение. Или Маша со-глашалась постирать ее воротнички, но они странным образом оказывались в одном тазу с черными чулками и из белых превращались в безобразно полинявшие. А еще она могла делать вид, что с удовольствием ест пряники, но когда Мари тоже брала такой пряник, то он оказывался настолько сухим, что мог сломать ее красивые зубы. И Мари поняла, что ее сестра может сама постоять за себя, при этом ее никак нельзя было обвинить в преднамеренном вредительстве. Поэтому мелочные уколы посте-пенно сошли на нет, и Мари все внимание переключила на себя.
   А лет с тринадцати Мари вообще почувствовала себя взрослой красивой деву-шкой и начала тщательно заботиться о своих нарядах и своей красоте, стала превра-щать свою комнату в некий будуар на французский манер. Люба не выделяла для ее увлечений лишних денег, поэтому Зарубину приходилось ограничивать себя в при-вычных тратах и деньги, сэкономленные от щедрот Раисы, отдавать любимой доче-ри. Но этих денег явно не хватало, чтобы удовлетворить желания Мари. И с пятнад-цати лет она начала кокетничать с кавалерами и принимать от них вещественные знаки внимания, благо, что природа щедро одарила ее женскими прелестями. Когда мать попыталась внушить ей, что прогулки в саду или по набережной с многозначи-тельными взглядами в сторону мужчин, длительные посиделки в кафе или ресторане и кружение вокруг гостиниц в ожидании знакомства с мужчиной не подобают при-личной девушки, та высокомерно ей ответила:
  - Я не собираюсь всю жизнь прожить серой мышкой, как ты и Машка. И уж тем бо-лее, я не буду горбатиться на работе и стоять у плиты дома. - Она поправила локон своих светлых волос и улыбнулась сама себе, глядя в зеркало. - Если ты не даешь мне денег на наряды и развлечения, то я постараюсь найти их в кошельке щедрого мужчины и не пойду, как твоя Машка в больницу подносить судна немощным ста-рикам и скрюченным старухам.
  - Дай Бог, Мари, чтобы ты раньше времени не оказалась немощной и скрюченной, - с печалью глядя на нее, сказала Люба. - Уже сейчас о тебе судачат, как о легкомыс-ленной девице, а ты только раздуваешь пламя.
  - Это твоя вина, что я вынуждена сама искать себе богатого мужа, и сама заботиться о своей привлекательности, - огрызнулась она в ответ. - Ты заграбастала у отца все деньги, а сама ничего красивого и дорогого нам не покупаешь. А вот отец постарал-ся и подарил мне браслет и гребень, и она сунула ей под нос серебряные украшения, хотя отец просил ее не надевать их в присутствии матери.
   Люба сразу поняла, что это вещи из тайника Устиньи Лукинишны, припря-танные от нее и сохраненные Зарубиным. Интересно, сколько драгоценностей он от нее утаил? И как умудрился найти такое надежно место? Хорошо, все-таки, что у нее есть свой счет в банке, и она сама распоряжается деньгами. И хорошо, что она всегда требовала с мужа возвращения тех денег, которые он у нее занимал при край-ней необходимости сверх той суммы, что она установила ему на месяц. Иначе этот пройдоха давно бы повытянул из нее все ее сбережения.
  - Красивые вещи, и тебе очень идут, - совершенно равнодушным тоном, который да-же удивил Мари, ответила Люба. - Но ты не находишь, Мари, что это не очень спра-ведливо, когда в обход старшей дочери младшей дарят дорогие украшения?
  - Не нахожу, - фыркнула Мари. - Я в сто раз красивее Машки и мне идут дорогие украшения. А твоя турчанка и в них будет уродиной, - Мари уже не в первый раз та-ким образом попрекала мать ее неверностью.
  - А я нахожу, что такого неравенства не должно быть, поэтому свою золотую брошь с изумрудами и рубинами я отдам Марии. Она заслужила такую прекрасную вещь. - Мать намеренно подчеркнула, что брошь золотая и с дорогими камнями. Мари недо-вольно поджала губы, но больше не смогла ничего возразить. - И не забывай, пожа-луйста, что Маша моя родная дочь, а ты дочь Петра Зарубина. И если я сильно на те-бя рассержусь, то выставлю из дома и тебя, и вы с ним будете жить только на дохо-ды от моего же приданого. Тогда не видать тебе, королевишна, никаких украшений, как своих ушей.
   Так недружно и по разным комнатам, и с разными интересами уже несколько лет жили Зарубины. Но, во всяком случае, открытых военных действий не проводи-лось, и Любовь Серафимовна надеялась, что когда дочери выйдут замуж и разъеду-тся по своим домам, то она обретет покой и будет радоваться внукам. У каждой до-чери будет свой дом и свои заботы. Может, они и не пожелают встречаться, но зато между ними не будет нарастать ком отчуждения.
   Однажды в воскресение Зарубин пришел к ней домой взбешенный до неузна-ваемости. Он схватил жену за руку, затащил в спальню и запер дверь.
  - Ну, сука, рассказывай, как ты обманула меня, - прошипел он, брызгая слюной.
  - В чем я тебя обманула, Петр Иванович? - изумилась Любаша.
  - В чем? - он толкнул ее на кровать и собирался избить, но вдруг передумал и опус-тил уже занесенную руку. - Ты все подстроила, чтобы убедить меня, что Мари моя родная дочь. Зачем тебе это было надо, ведь ты ничего не выиграла, а только обре-менила себя лишними хлопотами и расходами? Или ты каждый день злорадно смея-лась надо мной, называя меня лопоухим простаком и обманутым идиотом?
  - Откуда ты узнал правду? - спросила Люба.
  - От Зинаиды узнал. - Он неожиданно обмяк и сел рядом с ней. - Сегодня я встретил ее на кладбища. Мы хоронили там одного приятеля, а она, оказывается, высматрива-ла там себе нового мужа. Она считает, что хорошо одетый вдовец - это состоятель-ный мужчина, который вполне может составить ее новое счастье. Но только она не замечает, что за эти годы сильно постарела. Выглядит она старше тебя, Люба, хотя и моложе на несколько лет. Думаю, что от забот и усталости она спасается рюмочкой-другой водочки.
  - И что на этот раз случилось с Зинаидой Карповной? - спросила Люба. - Опять она взялась за старое?
  - Я не знаю ни о каком старом, а сейчас она вдова. Мы присели с ней на скамью воз-ле одной могилы, и она рассказала мне о вашей сделке и о том, что уже три года, как она осталась без мужа, и ищет себе нового и надежного поклонника.
  - Да, Зина не умеет жить без мужчины. А ее Григорий умер или бросил ее?
  - Умер, вернее его убили. Так, во всяком случае, рассказала мне Зинаида. Они жили в Мытищах. На твои деньги ее муж отремонтировал отчий дом, пристроил еще одну комнату в расчете на будущих детишек и сколотил строительную бригаду из пяти человек. И они начали наниматься сначала на ремонтные работы в городе, потом до-ма стали строить. Зина сначала родила ему двух сыновей, которые умерли в малом возрасте, а потом трех дочерей. Жили они вместе с его старенькой матерью и сест-рой. Сестра так и не вышла замуж и потихоньку ненавидела невестку, считая ее ви-новатой в своем невезении. Даже приходящие в дом потенциальные женихи всегда обращали больше внимания на Зинаиду, чем на Веру. А когда умерла свекровь, Зи-наида потребовала, чтобы муж выставил из дома сестру, которая постоянно лезла в их семейные дела. При этом Вера никогда не работала и из домашней работы пред-почитала только поливать цветы и убирать свою комнату, куда она никого не пуска-ла. Даже присмотреть за племянницами Вера не желала и всегда находила причину, чтобы улизнуть из дома. Пусть бы ей пришлось два часа бродить по морозу, но то-лько бы не помогать невестке.
  - Зинаида сама умелая хозяйка, - согласилась Люба, - думаю, она и без золовки мо-гла прекрасно справиться с детьми и домом.
  - Она-то справлялась, - криво усмехнулся Петр, - да только Вера не смирилась с тем, что после смерти матери ей пришлось переехать в однокомнатную квартирку. Брат купил ей эту квартиру, чтобы между женщинами не было ссор, а Верке из-за этого пришлось самой заниматься домашними делами. И при этом еще пришлось пойти работать, чтобы было на что жить. Она работала в школе. Ей надо было принимать и выдавать одежду учеников, подавать звонки, обеспечивать классы мелом и тряпка-ми, поливать цветы, проветривать помещения. А так же заранее приносить карты,
  чучела и прочую ерунду и следить за их целостностью и исправностью. Работа, ко-нечно, не тяжелая и отнимала она у нее не весь день, да и чинить пособия приходи-лось не каждый день. Так что между звонками у нее было достаточно времени, что-бы читать книги из школьной библиотеки. К тому же она подружилась со школьным дворником, который был так же истопник и мастером по починке разного школьно-го имущества.
  - К чему это ты, Петя, так подробно рассказываешь мне про эту Вере? - перебила его жена. - В горестях этой Веры, как и Зины, я не виновата.
  - А вот Зина так не думает, - Петр зло посмотрел на нее и продолжил, - потому что Верка вышла замуж за этого дворника, и они вместе решили расправиться с семейс-твом Григория. Они хотели выгнать их из дома матери и самим в нем поселиться. Поэтому муж Верки тоже пошел работать в его строительную бригаду и, подловив удобный момент, он расправился со своим шурином. - Пересказывая эту историю, Зарубин сам начал строить свои коварные планы. - В общем, он столкнул Григория с крыши трехэтажного дома, и тот разбился насмерть. А потом они с Веркой выгна-ли Зинаиду с тремя дочерьми, старшей из которых тогда было десять лет, и присвои-ли себе бригаду Тачиркова. И теперь Зина с девочками живет в той однокомнатной квартире, днем торгует на рынке грибами и ягодами, которые скупает у деревенских жителей, а вечерами моет полы в той же школе... А, увидев меня, эта твоя Зинаида Карповна, решила поправить свои дела и стала угрозами вымогать у меня деньги.
  - За что деньги? - уже обо всем догадываясь, все же спросила Люба.
  - За свое молчание, Любовь Серафимовна, - язвительно отозвался муж. - Она грозит рассказать всем, что Мари вовсе не моя дочь, что ты подговорила ее завести со мной роман, чтобы потом выдать ее грех за моего ребенка. И за это ты ей хорошо заплати-ла. Мало того, что она растрезвонить по городу подробности вашего сговора, так она еще собирается опорочить меня, как мужчину, неспособного доставить женщи-не удовольствие и зачать ребенка.
  - Соседи итак знают, что мы удочерили Мари, - резонно заметила Люба.
  - Это знают соседи, а мои друзья и приятели уверены, что Мари моя дочь. Ведь им я рассказал именно то, что ты, коварная сука, сочинила. - Он все же не удержался и сильно дернул ее за волосы. - И что теперь прикажешь мне делать, дорогая супру-га? Платить Зинаиде или убить ее? А может жениться на ней и взять на себя заботу еще о трех неродных девочках?
  - Петя, дай мне время подумать, что делать с этой одуревшей от проблем женщиной.
  - Думай, жена, думай. Она дала срок до следующего воскресения.
   Но сам Зарубин решил, что никакими уговорами жена не остановит Зину, и ей придется раскошелиться на приличную сумму. Конечно, было бы очень неплохо за-ставить жену платить за свои проделки и за позор, который может всплыть по пово-ду его мужских способностей. Но жалко денег. Даже если они находятся в ее коше-льке, все равно их жалко, ведь в любом случае это будет потеря для их семьи. И еще ему очень не хотелось, чтобы Мари узнала правду. Пусть она не его дочь, но за шес-тнадцать лет он настолько привязался к ней, так ее любит, что не желает расстраи-вать свою девочку и видеть в ее глазах упрек и слезы. Поэтому он решил сам встре-титься с Зинаидой и уладить вопрос быстро и дешево. Он поехал в Мытищи и нашел Зинаиду на рынке. Закутанная в огромный клетчатый платок, в толстых вязаных но-сках, она громким голосом зазывала покупателей. Холодный октябрьский ветер про-низывал насквозь, поэтому покупателей на рынке было совсем немного. Петр запла-тил ей за все грибы и ягоды и уговорил пойти к ней домой, чтобы за горячим чаем обсудить их проблему. В комнате он увидел четыре кровати, стоящие с двух сторон вдоль стен, у окна стол, за которым девочки делали уроки или рукодельничали. По обе стороны от двери шкафы для одежды и белья. Кухня одновременно была и при-хожей. Здесь посередине располагался обеденный стол, у стены плита и буфет для посуды и продуктов. И огромный фикус в кадке у окна. В квартире чисто и светло, но неуютно, и как-то казарменно.
  - А кроме чая у тебя что-нибудь покрепче найдется? - с удовольствием отхлебывая сладкий чай, спросил он. - Ведь, наверняка, из ягод ты делаешь наливки.
   Зина достала из буфета бутылку, он вытащил бумажную затычку и понюхал.
  - Это из земляники. А еще какие наливки есть? - и пока Зинаида доставала из самого угла бутылку смородиновой наливки, он успел влить каплю отравы в ее стакан чая и в бутылку земляничной наливки. - Давай-ка, подруга, лучше выпьем по рюмочке смородиновой, мне она больше по душе, а потом побалуемся чаем с маковыми буб-ликами.
   Зинаида молча выпила рюмку и принялась за чай. Зарубин последовал ее при-меру, не зная, как начать разговор. Первой не выдержала хозяйка:
  - Ты пришел сюда чаи распивать или о деле говорить? - сердито спросила она, отс-тавив недопитую чашку.
  - Что ж ты такая суровая-то, зазноба моя? - попытался он шутить. - Может, лучше вспомним былые времена и наши горячие свидания.
  - Ничего особо горячего не было, Петр Иванович, - она отстранилась он его протя-нутой руки, - и погорячее тебя находились кавалеры, и не пустые, как ты, сопелки. Но все они оказались умнее тебя. А, коль ты попался в ловушку, то будь любезен плати за мое молчание.
  - Любовь Серафимовна уже рассчиталась с тобой, красавица, так что не морочь мне голову. - Зарубин понял, что Зинаида не собирается с ним любезничать.
  - Твоя жена заплатила мне за выполнение условий договора. Я родила дочь и поки-нула Москву вместе с мужем. Теперь же моя судьба изменилась, я не могу жить до-стойно, растить и обучать моих дочерей. А еще предстоит выдать их замуж, - Зина многозначительно на него посмотрела. - Теперь придется платить за мое молчание.
  - Ты правильно говоришь, Зинуля, - ехидно ответил Зарубин, - что тебе заплатила моя жена. У меня тогда не было денег, и нет их сейчас. Придется тебе этот вопрос снова решать с Любовью Серафимовной..., - он снова налил себе рюмку наливки. - А была бы ты бабой поумнее да порасторопнее, то не допустила бы, чтобы твои род-ственнички выселили тебя из дома и прибрали к рукам дело твоего мужа. Жила бы сейчас королевой, а не стояла на холоде с грибами.
  - Ты тоже не ахти, какой умелый, и все дело и все деньги у твоей жены, а не у тебя, - огрызнулась в ответ Зинаида и убрала со стола бутылку и чайник. - А ты бы попро-бовал потягаться с этим бугаем. Да он бы в два счета прибил меня, посмей я только куда-нибудь пожаловаться. Вот если бы ты проявил свои способности и вернул мне то, что забрали зять с золовкой, тогда бы я забыла про свои угрозы, - и она вылила остывший чай.
   Петр задумался. А ведь она права, и можно попробовать вернуть ей дом и бри-гаду мужа. И к тому времени, как дело будет сделано, она уже будет умирать и не заметит, как подпишет все документы на мое имя. Вот я и обставлю Любовь Сера-фимовну Марину, и у Мари будет, на что справить хорошее приданое и найти завид-ного жениха.
  - Ладно, Зина, я подумаю над этим вопросом. Ты только дай мне все сведения о сво-их родственничках и о том, что они у тебя оттяпали. - Зарубин был почти уверен, что по документам все по-прежнему принадлежит Григорию Тачиркову.
   Когда вечером в воскресение Люба поинтересовалась у мужа, к какому согла-шению пришли они с Зинаидой, он неожиданно замялся, а потом сказал первое, что пришло ему в голову:
  - Она не приехала, забыла или заболела. Я только зря прождал ее больше двух часов. Думаю, она вспомнила, что ты уже платила ей за рождение ребенка от пришлого па-паши, и больше ей не на что рассчитывать. - Он даже глумливо улыбнулся, - у меня денег нет, это она давно поняла, а ты, моя родная, зря деньги не тратишь. И можешь отправить ее в суд за клевету. Ведь никто не может подтвердить, что у вас с ней был сговор. Наоборот, люди будут восхищаться твоим добрым сердцем. Жаль только, ес-ли вся эта грязь коснется ни в чем неповинной Мари.
  
   -21-
  
   Любаша выслушала его, но заподозрила неладное. Уж больно глаза у него бы-ли виноватые, а голос, наоборот, слишком сладкий. Поэтому на следующий день она сама поехала в Мытищи разузнать, как обстоят дела у Зины Тачирковой. И выясни-ла в городской управе, что строительная бригада Григория Тарчикова зарегистриро-вана за ним. Поскольку после его смерти никто из родственников не обращался за изменением собственника, значит, наследовать его дело может жена и дети. И толь-ко после этого она разыскала Зинаиду.
  - Что это вы с мужем, Любовь Серафимовна, ходите друг за другом? Он был у меня в прошлый четверг и обещал похлопотать, чтобы дом и бригада вернулись ко мне и моим дочерям. Теперь вот вы приехали.
  - У тебя на руках есть какие-нибудь документы, чтобы побыстрее решить этот воп-рос? - спросила Люба и дождалась, пока хозяйка достала из сундучка, стоящего воз-ле входной двери, документы, завернутые в газету. - Я возьму их и найду адвоката, который все восстановит. Но тебе, Зина, без навыков трудно будет самой заниматься строительными вопросами и управлять мужчинами. Может, у тебя есть на примете порядочный человек, который взялся бы вести твои дела? Ну, кто-нибудь из брига-ды, или муж твоей сестры Зои? - Зина неуверенно пожала плечами. - А может, ты сама выйдешь замуж за практичного человека, чтобы это стало его заботой?
  - Не знаю, Любовь Серафимовна, я даже и не думала обо всем этом никогда... , - и добавила, - вы то ведь вот сами справляетесь со своей мастерской.
  - Я с детства помогала отцу, это раз. А два, это то, что у меня есть очень хороший и порядочный помощник. - Она собралась уходить. - Ладно, ты подумай над моими словами, а я подумаю, как тебе помочь. А пока возьми немного денег и побалуй сво-их детей чем-нибудь вкусным.
   Деньги и связи помогают распутывать сложные дела. Любовь Серафимовне пришлось обратиться к адвокату Смирнову Олегу Наумовичу, чтобы он помог вдове Тачирковой Зинаиде Карповне оформить на свое имя строительную бригаду покой-ного мужа, а также выселить из дома, где раньше проживала она с мужем и детьми, семью Ягуниных.
  - Но, если Вера Пантелеевна является сестрой покойного Григория Тачиркова, то ей полагается часть площади в доме матери.
  - Полагаю, этот вопрос тоже можно решить, Олег Наумович, - ответила Люба. - А Ягуниным можно предложить или отказаться от права на площадь в доме, или вып-латить Тачирковой деньги, которыми они незаконно пользовались три года. И еще, дорогой Олег Наумович, после того, как вы решите этот вопрос, я хочу, чтобы вы занялись и моими проблемами.
  - А что у вас, Любовь Серафимовна? - обреченно спросил он. Он, конечно, не мог отказать этой женщине, хотя и привык работать с более солидными клиентами. Но сам виноват. Когда его изнасилованную и избитую дочь нашли под мостом и еле живую привезли в больницу, то именно медсестра Зарубина выхаживала девушку. Она дежурила возле нее несколько ночей, применяла какие-то свои мази и примоч-ки, но девушку спасла. А потом еще ругала и стыдила его за то, что он не захотел огласки этого происшествия, чтобы не позорить имя дочери за три месяца до свадь-бы.
  - Неужели вы позволите негодяю и насильнику гулять на свободе и нападать на дру-гих беззащитных женщин, только ради того, чтобы создать видимость невинности своей девочки? - возмущалась она тогда. - Муж все равно узнает, что она не так не-порочна, как утверждалось вами. И в семье будет скандал. Может, все и обойдется, но доверия к жене, да и к вам, у него уже не будет.
  - Посмотрел бы я на вас, уважаемая Любовь Серафимовна, если бы такое случилось с вашей дочерью, - понурив голову, отвечал он. - Моя Грунюшка влюблена в этого Черюкова с детства и боится, что помолвка расстроится, если он узнает правду. И, тем более, она сама виновата, что согласилась, чтобы господин Лабайкин проводил ее с той злополучной вечеринки у подруги.
  - Лабайкин? - удивилась Люба, - странно, а в забытьи она называла какого-то Ибра-гима. Ибрагим не то Шайматов, не то Шайтанов. И все умоляла не трогать ее.
  - Вы не ошиблись, Любовь Серафимовна? - всполошился Смирнов. Она отрицатель-но помотала головой. - То-то я удивился, что в гостях у Настыровой не было ника-кого господина Лабайкина. Значит, Грунюшка меня обманула..., - задумчиво про-тянул он. И как бы сам себе сказал, - ну, ладно, это уже мои проблемы, господин Ибрагим Шайтанов. А вам, Любовь Серафимовна, я по гроб жизни обязан здоровьем и жизнью моей дочери.
   Вот такой разговор вспомнился ему, когда Люба обратилась к нему со своими просьбами.
  - Я хочу, чтобы вы и мне помогли оформить на мое имя столярную мастерскую с последующим ее наследованием моей дочерью Марией Ивановной Зарубиной. А также, чтобы дочь унаследовала мой банковский счет. И следует закрепить за ней право владения счетом и мастерской даже в случае замужества. Помогать ей управ-лять мастерской и распоряжаться деньгами может только ее дядя Маратов Яков Его-рович. И главное, обо всех этих изменениях не должен ничего знать мой муж Зару-бин Петр Иванович. Кроме того, она должна иметь полное право проживать в на-шем доме после моей смерти. - По лицу Смирнова Люба видела, что ему не очень приятно заниматься такими делами. Но ей надо решить все имущественные вопросы в пользу Марии, поэтому она подсластила свою просьбу, - вы дока в своем деле, и такими мелочами не любите заниматься. Я не возражаю, Олег Наумович, если вы поручите эти дела своим коллегам. В свое время вы доверили мне жизнь своей доче-ри, я доверяю вам будущее моей дочери.
   Смирнов быстро и успешно выполнил обе просьбы Зарубиной. И уже через три недели она смогла снова навестить Зинаиду Тачиркову и порадовать ее благопо-лучным завершением всех трений с Ягуниными.
  - Зина, вот документы на дом и строительную бригаду, - Люба чуть ли не торжест-венно протянула их обрадованной хозяйке. - Можешь хоть завтра переселяться в свой законный дом. Только советую тебе взять с собою полицейского, чтобы у гос-подина Ягунина не возникало никаких сомнений по поводу его выселения. А доку-менты советую хранить в надежном месте. Можешь, конечно, снять с них копии, хотя думаю, достаточно будет сказать этим захватчикам, что в случае несчастного случая с тобой, право на имущество перейдет к твоим дочерям. А Ягунин будет пер-вым подозреваемым, поскольку уже имел опыт незаконного присвоения чужого до-бра. Тебе все понятно?
  - Да, Любовь Серафимовна, да, мне понятно, - чуть не плакала от радости счастли-вая Зинаида. - Вы опять пришли мне на помощь. Почему? Ну, почему вы мне помо-гаете, ведь я-то хотела шантажом заставить вас заплатить мне деньги? Дура набитая, даже не подумала разобраться в документах.
  - Вот именно, что дура, - согласилась Люба. - Только ты - дурочка непутевая, безг-рамотная, а не какая-нибудь авантюристка. И некому тебе было подсказать правиль-ный путь.
  - Верно, я в делах не понимаю. Только и могу что, так это горшки выносить за деть-ми или за больными, - с печалью в голосе промолвила она. - Вот из-за этого, чуть в попрошайку не превратилась. А вы-то, Любовь Серафимовна, такая женщина обра-зованная, умелая, симпатичная. Как же вы-то связали свою судьбу с Зарубиным? Ну, никак он вам не подходит. Мне и то он надоел и опротивел.
  - Спасибо на добром слове, Зинаида Карповна, - Люба даже переменилась в лице от этих бесхитростных, но правдивых слов. - Я лучше поспешу домой.
  - Ой, простите вы меня, бабу глупую, - всполошилась Зинаида. - Это я вовсе не со зла, просто я восхищаюсь вами, и вижу, что сами-то вы не так уж и счастливы.
  - У каждого свой крест, Зина. Дай Бог, чтобы крест этот был по плечу, или было ко-му облегчить сею ношу. Желаю тебе успехов и здоровья, - она направилась к двери.
  - Что же это я, дуреха, за деловыми разговорами даже не предложила вам ни чаю, ни наливочки. Я же, как раз сегодня напекла пирожков с грибами. Свежие, румяные. - Она засуетилась, собирая стол с угощением. - Задержитесь еще немного, Любовь Серафимовна, отведайте моей стряпни.
  - В другой раз Зина, в другой раз, - остановила ее Люба.
  - Тогда погодите, я вам сейчас с собой соберу. Не пожалеете, что возьмете их. - Она торопливо заворачивала в полотенце пирожки. - А еще возьмите наливочки. Сама делала. Сладкая, пахучая, земляничная. Мне кроме этого нечем вас отблагодарить, а так хочется вас уважить.
   Отказать Люба не смогла и принесла домой и пирожки, и наливку. Пирожки она подала к ужину, а в наливку положила маленький горький перчик, чтобы ее вкус стал горько-сладким, как ей нравится, и убрала подальше в буфет.
   Зарубин долго искал пронырливого и сговорчивого человека, чтобы в свою по-льзу обернуть дело с Зинаидиным имуществом. Нашел, заплатил аванс. И как же он был взбешен, когда этот человек отругал его за глупые шутки. Все у этой Тачирко-вой уже было сделано, и, причем, законным образом. Так что афера господина Зару-бина не имеет места быть. И потребовал с него еще денег за обман и подстрекатель-ство к мошенничеству. И кто же решил этот вопрос? Адвокат Смирнов. Петр поехал в Мытищи и убедился, что действительно Зинаида живет в своем доме и все имуще-ство оформлено на ее имя. Да и выглядит она цветущей, а не болеющей женщиной. Ему пришлось изобразить радость по этому поводу:
  - Вот видишь, Зинаида, я сдержал слово, и теперь ты состоятельная женщина. Те-перь, подруга, ты у меня в долгу, а то ведь собиралась меня шантажировать, - с бра-вадой в голосе и широкой улыбкой на лице начал он разговор.
  - Какое такое слово ты сдержал, Петр Иванович? - прямо ему в лицо рассмеялась Зинаида. - Это Любовь Серафимовна позаботилась обо мне и моих детях, а ты три месяца не казал сюда носа. А тут явился праздновать победу. Иди-ка ты отсюда по добру, по здорову, не то кликну жандарма.
   Ошарашенный Зарубин вернулся домой молчаливым и задумчивым. Гнев и ярость его перегорели по дороге, и теперь он обдумывал план мести жене. Крики и скандал ничего ему не дадут. Ей надо устроить такое изощренное и безукоризненно исполненное наказание, чтобы она навсегда забыла о своем превосходстве, своих нравоучениях, своей благотворительности. Придумать тяжело, а исполнить еще сло-жнее. Попробуй найти предлог, чтобы без подозрений появляться в ее доме так час-то, как может понадобиться. И он затаился. Он стал по нескольку раз в неделю наве-щать Мари и ни в чем жене не перечил, а сосредоточился на мести. И он придумал такой способ.
   После зимних холодов и морозов наступила долгожданная весна. В апреле снег уже растаял, и пришло время действия. Зарубин побывал на чердаке и специа-льно промочил потолок. А потом с озабоченным видом показывая на мокрое пятно над головой, сказал жене, что видимо за зиму где-то на крыше отошла доска, и надо ее починить, иначе весенние дожди не дадут женщинам покоя. Такая хозяйственная хватка даже удивила Любашу. Но еще больше она удивилась, когда он сам вызвался устранить эту неисправность. Раньше, живя в доме, Зарубин, как говорится, и за хо-лодную воду не брался, а тут вдруг такое рвение. По приставной лестнице он забра-лся на крышу и уселся на коньке возле трубы. Жена должна была подняться следом за ним с ведром, в котором лежали гвозди, молоток, скобы, пакля, пила. Чтобы он смог дотянуться кочергой до поданного ею ведра, она должна встать на предпосле-днюю ступеньку. Люба уже почти одолела все ступеньки, но тут возле калитки за-тявкала собака. Она поставила ведро на предпоследнюю ступеньку, чтобы оглянуть-ся и посмотреть, кто это там пришел.
   В этот момент под тяжестью ведра ступенька сломалась, ведро полетело на зе-млю, а Люба от неожиданности потеряла равновесие и стала падать, безуспешно це-пляясь за все ступеньки. Она неудачно приземлилась, подвернув ногу. От боли она не удержалась на ногах и упала, cильно ударившись копчиком и до крови разбив го-лову о стопку кирпичей, до странности заблаговременно приготовленную мужем для замены деревянного крыльца на кирпичный. Зарубин не спешил слезать с кры-ши, но в ворота уже настойчиво стучал почтальон, который слышал испуганные же-нские крики. Как не вовремя он появился. Теперь придется изображать горе и заботу о жене, а почтальона просить о помощи. Вдвоем они положили Любу на скамейку возле цветника, почтальон побежал в больницу, а Зарубин только подложил поду-шечку ей под голову и с ненавистью на нее смотрел. Как он удачно все подстроил и распланировал. И Машка ушла в больницу, где она уже целый год работала вместе с матерью, и Мари пошла прогуляться под ярким весенним солнцем. И Павлину он отправил на рынок за бараниной, так ему вдруг захотелось после работы пообедать шашлыками, приготовленными на костре во дворе. Лестницу он заранее подпилил и даже заранее завез кирпич, который сложили в самом неподходящем для прохода месте, но очень пригодном для осуществления его плана. Жена должна была встать на подпиленную ступеньку, затем стремительно полететь вниз и с размаху упасть на кирпичи. При этом она обязательно бы сломала себе спину, шею или проломила бы голову и, вряд ли, осталась бы жива. Упасть с высоты второго этажа и не разбиться, пусть даже и не насмерть, довольно сложно. А что получилось на самом деле? И во всем виноват проклятый почтальон.
   Только через час с небольшим пришел доктор Феофанов, мужчина среднего возраста с массивными очками на носу. Следом за ним прибежала Мария. Он удиви-лся, что раненая женщина лежит во дворе на скамейке даже не укрытая одеялом.
  - Как вы себя чувствуете, Любовь Серафимовна? - заботливо спросил он.
  - Болит спина, ноет левая нога и в голове шум. Как-то неожиданно все случилось, Самуил Яковлевич, - виновато сказала Люба. - Хорошо еще, что я проскользила вниз вдоль ступенек, а не полетела прямо на кирпичи. Надеюсь, скоро отлежусь, и все будет в порядке.
  - Да, голубушка, в данном случае вам повезло, - согласился доктор, ощупывая ее ногу и осматривая голову. - Но я заберу вас в больницу. Надо хорошенько прове-рить ваш организм и убедиться, что вы не проломили череп, а только получили со-стрясение мозга. Сейчас я дам вам немного успокоительного и обезболивающего, а муж пусть позаботится, чтобы немедленно доставить вас в больницу. - И он поспе-шил по своим неотложным делам.
   Мария уже принесла полотенце, смоченное в холодной колодезной воде и ос-торожно подложила его матери под голову. Потом укрыла ее одеялом.
  - Отец, иди разыщи телегу, а я приготовлю ей чистую рубашку и халат. Слава Богу, вот и Павлина появилась.
   Недовольный Зарубин вынужден был подчиниться строгому окрику дочери и свирепому взгляду Павлы. Люба пролежала в больнице четыре дня и попросилась домой. Тошнота и головокружение уже прошли, а рана на затылке заживет и дома. Кроме того, она обещала Феофанову не ходить, чтобы не нагружать позвоночник и чтобы спала опухоль на ноге. Мария собиралась остаться дома и ухаживать за мате-рью, но Любаша уговорила ее не оставлять пациентов в больнице. И ухаживать за нею стала заботливая Павлина. Мари не удосужилась навестить мать в больнице, а дома только раз в день заходила в ее комнату часов в десять утра, как просыпалась, чтобы поздороваться. Даже для приличия она ни разу не поинтересовалась ее само-чувствием, не предложила помощи, не постаралась приготовить для больной матери что-нибудь вкусное. Петр же на удивление каждый день приходил посидеть возле жены. Правда, говорить ему было не о чем, поэтому за пять минут он сообщал ей га-зетные новости и уходил на весь день бродить по городу, встречаться с приятелями и ждать кончины своей супруги.
  
   -22-
  
   Несколько раз Любашу навестили Маратовы. Но Полина уже была на сносях, поэтому ей тяжело было совершать такие прогулки, а ездить в повозке она не хоте-ла. А Якову было очень подозрительно, что Зарубин почему-то благополучно забра-лся на крышу, и ступенька его выдержала, а от ведра с гвоздями и молотком она об- ломилась. Но к этому времени сломанную ступеньку уже заменили, и Яков не мог найти улик. Еще ему не нравилась неожиданно проснувшаяся в Зарубине рачитель-ность. Он и крышу собрался чинить, и крыльцо обновить, хотя уже лет восемь - де-вять здесь не живет. И почему-то после несчастного случая с женой он так и не при-ступил ни к починке крыши, ни к замене крыльца. А тут еще прошел очень сильный дождь, но никакого намокшего потолка никто не обнаружил.
   Не смотря на ухаживания Павлины и теплую заботу Марии, самочувствие Лю-бови Серафимовны стало ухудшаться. Она слабела и сама не понимала, что с нею происходит. Мария была в отчаянии, но больничные доктора не могли понять при-чину такого состояния больной. Дело шло на поправку, и вдруг такой необъяснимый поворот в ходе лечения. Она даже лекарств никаких не принимала, кроме укрепляю-щих отваров, приготовленных Павлой. Только Зарубин тайно торжествовал, предв-кушая свою победу над женой. Чувствуя приближение конца, Любаша рассказала дочери о том, что столярная мастерская и счет в банке оформлены на ее имя. Кроме того, за Марией закреплено право пожизненного владения ими, даже не смотря на будущее замужество.
  - Мамочка, - со слезами воскликнула дочь, - неужели ты не поправишься? Ну, поста-райся, ну, возьми себя в руки. Доктор Василий Климентьевич говорил, что тебе надо поехать на воды в Пятигорск, у тебя проблема с желудком или кишечником. Ты же еще такая молодая, такая умница. Как же мы будем без тебя жить? - дочь ласково гладила ее похудевшую руку.
  - Доченька, я сама поняла, что приближается мой конец, поэтому хитрить или обна-деживать меня не надо.
  - Но доктор...
  - Доктор Еремеев хороший доктор, дочка, но только до Пятигорска я уже не доеду, - вздохнула она. - Послушай меня внимательно, Машутка моя дорогая. Ты прекрасно знаешь, что Зарубин не твой отец. В угоду своему отцу, да и от отчаяния я вышла за него замуж. Но это оказался совсем не тот человек, с которым можно легко прожить жизнь. До знакомства с ним я любила Вано Ванолиани. Мы хотели пожениться, но он не приехал к назначенному времени, и я решила, что и без любви смогу прожить, лишь бы в доме были мир и взаимоуважение. - Люба облизала пересохшие губы.
  - Отдохни, мама, в другой раз расскажешь, - подавая ей воду, сказала Маша.
  - Нет, хочу сегодня рассказать. Да и рассказывать особо нечего. - Люба полежала несколько минут с закрытыми глазами. - Но даже этого Петр Иванович не хотел мне дать. А потом в нашу больницу привезли раненого Ванюшу. Сначала я ухаживала за ним, а потом повезла его домой в Грузию. Я все никак не хотела возвращаться в Мо-скву, не хотела снова видеть Зарубина... Но с Ванюшей произошел несчастный слу-чай, и он скоропостижно умер. После его похорон я вернулась домой, но я уже жда-ла тебя. Знай, дочка, что в тебе есть грузинская кровь, поэтому ты и не похожа на других московских девушек.
  - Мама, ты сильно любила моего отца?
  - Очень любила, Машуня. Мы были знакомы всего три месяца еще до войны и семь месяцев до его гибели. И мне хватило этих дней на всю жизнь, - со светлой улыбкой сказала она.
  - Теперь понятно, почему у вас с Зарубиным были раздельные спальни, - тихо сказа-ла дочь. - А Василий Климентьевич? Он же любит тебя, мама.
  - Любит, конечно, и мне он симпатичен, но это не те чувства, что были у меня к Ва-нюше. Поэтому между нами ничего и не сложилось, кроме нескольких свиданий, - Любаша виновато посмотрела на дочь, но девушка прекрасно ее поняла и не собира-лась осуждать. - Я бы хотела, Машуня, чтобы тебе повезло встретить самого нужно-го, самого надежного и преданного мужчину. Тогда ты не будешь замечать ни дома-шний трудностей, ни плохой погоды. И дом будет полная чаша, и дети будут желан-ными, и вы оба будете счастливыми, ну вот хоть, как твои тетя Полина и дядя Яша..
  - Мама, а ты знаешь, что Еремеев от нас уже уехал, - вдруг сообщила ей дочь.
  - Знаю, Маша, он приходил попрощаться. После какой-то травмы у нас лечился Ми-хаил Гвоздаков. Он сам тоже доктор, так что и лечился здесь, и одновременно помо-гал нашим докторам. Потом он вернулся домой в Ярославль, но продолжал перепис-ку с Сычевым Матвеем Степановичем, с Василием Еремеевым, с Козловым Иваном Завьяловичем. А теперь вот Гвоздаков позвал Еремеева в Ярославль на должность главного врача. И Василий Климентьевич согласился. - Люба как-то печально вздо-хнула. - Вот уже и Матвея Степановича нет, и доктор Еремеев уехал, а он к тебе, Маша, очень хорошо относился. Я хочу, чтобы ты навсегда запомнила, дочка, что в трудную минуту тебе могут помочь только Маратовы и Еремеев. Не стесняйся обра-титься к ним в горе и в беде.
  - У меня есть еще подруги Тоня Чугунова и Тося Авдеева.
  - Хорошие девочки, - улыбнулась мать, - но они выйдут замуж, и тогда их главной заботой станет благополучие их семей. Вы будете встречаться на днях рождения или в церкви. Ну, еще на каком-нибудь благотворительном вечере.
  - Мама, а хочешь, я расскажу тебе, как мы подружились? - с заговорщицким видом спросила Маша, и Люба согласно кивнула. - Мы учились в третьем классе, и однаж-ды весной нам объявили, что учительница Ядвига Львовна заболела и урока не бу-дет. В ожидании следующего урока все девочки побежали на улицу, а мы трое оста-лись. Я хотела повторить стихотворение, Тося достала свой альбом и начала что-то рисовать, а Тоня встала на учительское место. И, подражая Ядвиге Львовне, она на-чала вести урок. - Маша даже встала, чтобы показать, как именно маленькая Тоня изображала учительницу. - Сначала она объявила, что сегодня мы познакомимся с Иваном Андреевичем Крыловым. Потом спросила, кто из нас знает его басни? А по-том начала с каким-то актерским искусством читать про стрекозу и муравья. Мы с Тосей прекратили свои дела и с удивлением ее слушали. А потом даже захлопали ей, так здорово у нее получилось..., - в карих Машиных глазах светились искорки веселья. - Девчонки со звонкими криками играли в догонялки, а мы втроем уселись на подоконнике и стали что-то друг другу рассказывать о себе. Вот с тех пор мы и дружим.
  - Это хорошо, что у тебя есть подруги. Вы можете посекретничать между собой, вместе сходить в театр или на каток, посоветовать друг другу прочитать интерес-ную книгу или покритиковать неудачную шляпку.
  - Конечно, подруги у меня замечательные, не то, что сестра, - сказала Маша, но за-метив в глазах матери печаль, тут же продолжила говорить о подругах. - Ты знаешь, мама, кем хочет стать Тоня?
  - Да уж не трудно догадаться. Учительницей или актрисой.
  - Верно. Теперь она учится в лицее, чтобы стать учительницей. А Таисия хочет стать художницей, но боится, что ее не примут в училище живописи, ваяния и зодчества. Вот ходит, пишет этюды, пейзажи, а показать свои работы мастерам боится.
  - А ты, моя звездочка, кем бы хотела стать? - Люба протянула руку и ласково прове-ла ею по девичьей голове.
  - Мне нравится работать в больнице, но я понимаю, что без образования, я буду, как и ты, мама, только сестрой милосердия. Я бы хотела выучиться на врача. Почему женщина может выучиться на учительницу, но не может стать врачом? - Это так не справедливо, - обиженно воскликнула она. - Я бы хотела лечить маленьких детей. Они такие беспомощные, так боятся оставаться в больнице, так хотят быть здоровы-ми и играть с другими детками.
  - Дочка, здоровыми хотят быть все люди. И умирать никто не хочет, даже, если го-ворит, что лучше смерть, чем горе, болезнь или позор....Еще раз прошу тебя быть в жизни осмотрительной, а после моей смерти хоть на время переберись жить к тете Полине. Место у них найдется, и мне будет спокойней знать, что ни Зарубин, ни Ма-ри тебя не обидят. Бог знает, что у них на уме, но я уверена, что после моей кончины Петр снова сюда переедет.
  - Но у них скоро родится ребенок, - попыталась возразить дочь.
  - Вот и хорошо, - улыбнулась Люба, представив себе крохотного человечка. - Ты и Полине будешь помогать, и сама научишься обращаться с младенцами. И помни, до-чка, что ты остаешься обеспеченной девушкой. Да, Маша, еще я хочу, чтобы ты дос-тала в моем комоде коробку от духов. В ней лежат маленькие сережки с янтарем и нитка янтарных бус. Их подарили мне Полина и Яков в день, когда ты появилась на свет. Раньше я их иногда надевала, а потом убрала, да и забыла. Надень их и носи, чтобы я каждый день видела их на тебе. Не хочу, чтобы Мари их нашла, и береги брошь с изумрудами и рубинами. Это единственные драгоценности, что я могу тебе оставить. Была у меня еще одна еще одна изумительная вещь, но я подарила ее од-ной замечательной женщине, которая всегда была мне помощницей.
  - Я помню эти бусы, - Мария достала неприметную коробочку и подошла к матери. - Последний раз ты их надевала четыре года назад, когда мы отмечали твои трид-цать пять лет. И платье у тебя было такого нежного персикового цвета. Мамуля, ка-кая ты тогда была красивая и молодая.
   Слушая дочь, Любаша грустно улыбалась. Больше ей не придется наряжаться и веселиться. А Маша стала пристально разглядывать песчинки и соринки, застывшие в янтаре и вдруг сказала:
  - Мама, а ведь вот в этом самом большом камне соринки напоминают лицо заснув-шего младенца, - она с удивлением взглянула на мать. - А я раньше ничего этого не замечала. Странно как-то и весело одновременно, как будто этот ребенок означает для тебя будущее счастье.
  - Вот и хорошо, что ты увидела ребенка, - Люба притянула дочь к себе и поцелова-ла. - Значит, все в жизни у тебя удачно сложится. А я вот в свое время увидела в этих соринках венок, а ведь была уже три года замужем. Знать не тот это был венок.
  
   -23-
  
   Полина родила дочь в мае, как раз на Пасху. Радостный от счастья Яков, как пьяный ходил по теплым улицам города с гитарой и напевал веселые песни. Потом сел в Александровском саду на скамью и, подыгрывая себе на гитаре, негромко за-пел любимую песню.
   Цыган в панночку влюбился,
   Сна и отдыха лишился.
   Паненка ж глазками стреляла,
   За дурака его считала.
   Хотела, замок, чтоб купил,
   И солнце в злато превратил.
   А он о сердце говорил,
   На руках, бы, мол, носил.
   Цыган не долго горевал,
   Коня любимого обнял,
   В степь донскую поскакал
   И тучи песней разогнал.
   Пусть ветер кудрями играет,
   Пусть солнце плечи обжигает.
   Трава пусть голову дурманит,
   Его свобода только манит.
   Ему гордячка не нужна,
   Чтобы смотрела свысока.
   Лучше девушка простая,
   Душа была б, чтоб золотая.
   Цыганку лучше полюбить,
   Вместе с ней в кибитке жить.
   Много деток нарожать,
   Край родной не забывать.
  
   Неожиданно он почувствовал, как сзади ему закрыли глаза, и женский голос прошептал в ухо:
  - Еще раз "Пусть ветер кудрями играет".
   Он повторил этот куплет и только тогда оглянулся. Яков увидел красивую, те-мноволосую женщину в модном бардовом платье и жакете в бардово - бежевую по-лоску. На голове у нее красовалась маленькая шляпка с букетиком фиалок, и к воро-тнику жакета был приколот такой же букетик. Рядом с ней стоял мужчина, вероятно муж, и напряженно следил за всеми словами и действиями женщины. Яков ждал, что она скажет.
  - Какая красивая песня, и голос у вас завораживающий. Так и хочется слушать ее и слушать, - она взглянула на мужа, как бы приглашая его вступить в разговор.
  - Мне тоже она нравится, сударыня, - честно признался Яков. - Вообще-то я на лю-дях не пою, но сегодня у меня такой радостный день, - он счастливо улыбнулся. - Моя жена Полина родила сегодня дочку. Мы девятнадцать лет ждали этого чуда.
  - Это ваш первый ребенок? - поинтересовалась женщина.
  - Нет, у нас есть близнецы Андрей и Антон, а потом никак не получалось. И вот, на-конец, нам повезло. Это не просто ребенок, это долгожданная дочь. Я назову ее Га-линой, как мою сестру, - Яков снова набрал несколько аккордов песни.
  - Красивое имя, - мужчина вступил в разговор, - мою жену тоже зовут Галиной.
  - Мне кажется, что я уже когда-то слышала эту песню, только не помню где, - жен-щина обошла скамью и села рядом с ним. - Позвольте? - она взяла у него гитару, очень низко склонилась над грифом и безошибочно повторила мелодию. - Редкая песня, грустная и задорная одновременно, как солнце и тучи.
  - Почему?
  - Солнце - радость, свет, тепло. Тучи - холод, дождь, сумрак.
   Яков уже почти был уверен, что сидящая рядом женщина - это его сестра Га-ла. Эту песню сочинил их отец, поэтому просто так она нигде не могла ее услышать.
  Поза, в которой она стала наигрывать, когда-то принадлежала Галине. Только поче-му женщина не узнает его? Ведь он-то не мог сильно измениться, только постарел да малость пополнел. А вот она превратилась в шикарную даму. И прическа у нее, и наряды, и походка стали величественными, чужими какими-то.
  - А еще есть одна песня, под которую ноги сами идут в пляс. Отец наш лучше всех пел и играл на гитаре. И когда вечером табор собирался у костра, все, затаив дыха-ние, слушали его грустные песни или плясали под веселые. Однажды моя сестра так увлеклась танцем, что чуть не поджарилась на костре. - Яков начал рассказывать, наблюдая за выражением лица своей соседки. При этом он чуть слышно наигрывал любимую мелодию. Ее муж тоже обошел скамью и встал напротив жены, чтобы ви-деть ее лицо. - Мы засиделись у костра очень долго. Кто-то рассказывал забавные истории, кто-то вспоминал ушедших людей, кто-то пел и танцевал. А Гала притоми-лась и задремала на плече у матери. Тут к нам подошел отец, который только что приехал из города, где очень удачно купил у одного помещика прекрасного коня. Они с тем помещиком целый день сходились и расходились, пока договорились в цене, а потом еще обмывали эту сделку. Отец был веселым от удачной покупки. Он схватил гитару и громко запел эту песню. Гала испуганно подскочила и вдруг, подх-ватив юбки, бросилась плясать вокруг уже потухшего костра.
   Лицо женщины оставалось спокойным, только она закрыла глаза и слегка по-качивалась в такт музыки.
  - Босыми ногами я налетела на еще горячие угли, но решила не подавать виду, что они жгут мне подошвы. И я танцевала на них, пока не кончилась песня, - неожидан-но резко открыв глаза и не отрывая взгляда от Якова, сказала она. - У меня до сих пор следы ожогов на подошвах, Яша.
   Он медленно отодвинул гитару, и она со слезами радости бросилась в его объ-ятия.
  - Боже мой, Яшка, как долго я ничего не помнила, - восклицала она, вытирая слезы надушенным платочком.
  - Галина, ты помнила его имя. Его и свое, - уточнил ее муж и представился, - Кирилл Прохорович Шабанов. Галина Ивановна моя жена.
   Яков протянул ему руку и тоже назвал себя:
  - Яков Егорович Маратов. Я искал ее все время, но никто ничего не мог мне расска-зать о событиях почти тридцатилетней давности в доме купца Твердохлебова.
  - Прошло двадцать восемь лет, - негромко уточнил Шабанов.
   - Верно, двадцать восемь, - кивнул головой Яша и продолжил, - сначала мне сказа-ли, что она умерла, но я не поверил и искал. Потом одна старушка заверила меня, что сестра жива, и я снова искал, - он с каким-то недоверием смотрел на вновь обре-тенную сестру. - Что за день у меня сегодня такой счастливый! Дочь родилась, сест-ра нашлась!
  - Это отцовская песня помогла нам, - радостно улыбаясь, ответила она. - Без нее мы с Кириллом прошли бы мимо, и я так и не вспомнила бы ничего. Ни табор, ни тебя, ни медведя и выстрел.
  - Да, Яков Егорович, Галина могла погибнуть от пьяной выходки братьев Твердох-лебовых. Может и к лучшему, что она потеряла память, и кошмары ее не мучили, - подтвердил ее муж. - Мы поженились, у нас двое детей, сын Алексей и дочь Ольга. А вот отчество у Галины стало Ивановна, так как своего она не помнила.
  - Надо бы пойти куда-нибудь и поговорить. Нам с тобой столько надо рассказать друг другу, - предложила Галина. - Поедем к нам, Яша, у нас сегодня обед будет за-мечательный.
  - У вас, поди, гостей будет много, а наш разговор не для чужих ушей. - Кирилл сразу понял деликатность своего шурина. Никто не знал, что его жена цыганка, и каким образом она потеряла память. - Лучше сначала ко мне. Дома будут только мои ребя-та, и то, если не умчались хороводить с приятелями и девчатами. Там и поговорим. Мы живет совсем недалеко отсюда в Лаврушинском переулке.
  - Кирилл, вообще-то гости приглашены к пяти часам, - Галина умоляюще посмотре-ла на мужа. - Давай хоть немного поговорим.
   Они остановили извозчика и поспешили в гостеприимный дом Якова. Галина с интересом осмотрела добротный купеческий дом.
  - А чем ты занимаешься брат? - поинтересовалась она, пока розовощекая Феклуша накрывала на стол.
  - Я продолжаю дело моего покойного тестя. Марин Серафим Михайлович был изве-стным московским купцом. У него был свечной завод, он завещал его старшей доче-ри Полине. Я ходил у него в помощниках несколько лет, а после его смерти мы с Полиной поженились, а я остался управляющим на заводе.
  - А ты потом, после того, как мы попытались найти мамину родню, возвращался в табор?
  - Нет, Гала, - мотнул он головой. - По цыганской почте я узнал, что родители и ба-бушка умерли, а кочевая жизнь мне всегда была не по вкусу. А тут еще пришлось долго лечиться, - Яков как-то рассеянно махнул рукой. - Кстати, спасли и выходили меня дочери Серафима Михайловича и их служанка Лидия. Да еще может охранная сила, заключенная в моем крестике. Помнишь мой крестик? - Галина неуверенно кивнула головой. - А у тебя было ожерелье.
  - Кирилл, - Галина вдруг отложила вилку, - значит, зря я тогда не поверила господи-ну Шляпникову. Представляешь, Яша, где-то с полгода тому назад, ну да, осенью, ко мне на улице подошел незнакомый старый мужчина и попросил, чтобы я показа-ла ему мое ожерелье. - Она непроизвольно коснулась рукой спрятанного под плать-ем украшения. - Это было странно и возмутительно. - А он сказал, что это ожерелье его жены, и он может это доказать.
  - Это золотая цепочка, - начал перечислять Яков, - на ней шесть небольших плоских золотых кругляша, а между ними пять бирюзовых камней.
  - Ты прав, брат, - удивилась она. - Значит, и ты знаком с этим ожерельем? А Шляп-ников сказал, что он сам заказывал его у ювелира. Камни подобрал под цвет глаз своей жены Натальи, а на кругляшах написаны строки, которые он сам написал сво-ей любимой. - Галина сняла с шеи ожерелье и протянула его брату.
  - Да, Галочка, ты его постоянно носила с десяти лет. Бабушка Марфа рассказывала нам, что она сняла его и бирюзовые сережки с нашей настоящей покойной бабушки Натальи. А кольцо с бирюзой взяла грузинка Мано. Мама носила эти украшения и крестик, который умирающая Наталья отдала Марфе. А когда тебе исполнилось де-сять лет, мама одела тебе это ожерелье, а мне в десять лет она одела вот этот крес-тик. - Яков расстегнул ворот рубашки и снял крестик. Ты что ли забыла?
   Галина стала его рассматривать.
  - Красивый, и тоже бирюзой украшен. - Она перевернула его, - а на обороте написа-но "Алевтина". Интересно, что бы что значило?
  - Я тоже ломал голову над этим именем. Почему-то в нем буквы А, Е, Т, Н заглав-ные. - Он поднялся и вышел куда-то ненадолго. Вернулся с лупой и прочел слова на ожерелье. Это было небольшое стихотворение, и каждая строка по спирали разме-щалась на одном кругляшке.
   Не любить - как не дышать,
   Не видеть солнца, не прощать.
   Твой взгляд, улыбка, запах, цвет
   Мой разум покорят навек.
   Ты - божество, ты - волшебство,
   Ты сердце в плен взяла мое.
  - Да, Шляпников тоже прочитал эти строки. Выходит, он говорил правду, он наш дед. Кирилл, ты помнишь его адрес? - обратилась она к мужу.
  - Конечно, дорогая, мне тоже интересно узнать, откуда ты появилась, чтобы взять в плен мое сердце, - он шутливо прищурился. - Вот теперь выясняется, что ты вовсе не цыганка, вернее, не чистокровная цыганка. Я и раньше так думал, поскольку гла-за у тебя синие, а волосы хоть и темные, но не черные, как воронье крыло.
  - Да, я больше взяла от мамы. А Яша пошел в папу. Папа у нас цыган, ох какой цы-ган, - она ласково растрепала черные кудри брата. - Боже! - вдруг охнула Галина. - Что я вытворяла, когда ничего о себе не помнила. - Она стыдливо спрятала глаза за ладонями.
  - И что ты вытворяла? - поинтересовался брат. В ответ Галина отрицательно качала
  головой.
  - Когда она слышала цыганскую музыку, то забывала о том, где она, с кем она, кто она, и начинала танцевать. Прямо где-нибудь на улице, на набережной. Она присое-динялась к цыганам и вместе с ними кружилась, трясла плечами, выхватывала бубен и с призывной улыбкой вертелась возле какого-нибудь романэ. - Кирилл одной ру-кой обнял жену, а другой оторвал ее руки от лица. - Я всегда боялся, что в один пре-красный день цыгане уведут с собой мою жену. Кстати, господин Шляпников тоже увидел ее танцующей на улице среди цыган. На ней тогда было желтое платье с глу-боким декольте, благодаря чему он и заметил ожерелье.
  - Да, неисповедимы пути господни, - задумчиво протянул Яков. - Но зато теперь мы сможем встретиться со своим дедом, и он расскажет нам о бабушке Наталье.
  
   -24-
  
   Галина и Кирилл поспешили домой принимать гостей, хотя им очень не хо-телось прерывать такую интересную беседу. Они договорились, что завтра Яков придет к ним, и они расскажут друг другу то, что произошло с ним с того дня в доме Твердохлебовых. Утром Яков навестил жену и поделился с ней радостью, что нашел сестру. Потом ненадолго зашел к Любаше и тоже сказал, что встретил сестру и те-перь торопится к ней узнать, где она жила все эти долгие двадцать восемь лет.
   После ухода гостей Яков Егорович долго не мог успокоиться, вспоминая свое детство в цыганском таборе, рассказы бабушки Марфы и желание найти родствен-ников своей родной бабушки Натальи.
   Галина и Яша решили пройти по всем замоскворецким улицам, выходящим к реке. Они стучались в дома и старались найти старожилов, которые могли хоть что-то помнить из событий сентября тысяча восемьсот двенадцатого года. Любые сведе-ния о людях, у которых жила их беременная бабушка Наталья Шляпникова, или о людях, в чьем доме Наталья родила Александру и Евгению. Искали, кто бы мог по-мочь им разыскать своих родственников и найти семью тети Шуры. Они врозь ходи-ли по разным улицам, чтобы успеть расспросить, как можно больше людей. В тот злополучный день Галина, вернее Гала, как называли ее в таборе, постучала в калит-ку дома купца Твердохлебова. Ей открыл вихрастый паренек лет шестнадцати с глу-поватой улыбкой на лице. Увидав красивую девушку в цыганском наряде, он громко крикнул внутрь двора одно только слово "Цыгане". Через минуту к ней подошли два крепких молодых парня, очень похожих друг на друга. От них сильно несло са-могонкой, а также луком, селедкой и квашеной капустой. Гала уже собралась поки-нуть этих хозяев, но тут один из них сказал мальчишке, чтобы тот бежал в дом и пе-редал матери, что надо еще нажарить рыбы и сделать яичницу с луком и куриными потрохами.
   Гала решила, что раз в доме есть другие люди, кроме этих подвыпивших муж-чин, то можно рискнуть с ними побеседовать. Она слегка улыбнулась, поздорова-лась с ними и нерешительно вошла. Она ждала, что ее проводят в дом или хотя бы на крыльцо, где она и спросит о своих потерянных близких. Но Степан и Семен, ух-мыляясь и подталкивая друг друга, повели ее в беседку. Здесь на столе среди гряз-ной посуды и крошек стояла початая бутыль самогонки, куски пирога, надкусанные огурцы, перемазанные горчицей куски сала и крынка со сметаной. Хозяева освобо-дили часть стола и поставили туда большую кружку, в которую до краев налили са-могонки. Свои стаканы они тоже наполнили самогонкой.
  - Пей! - приказал тот, что постарше.
  - Я не пью, - Гала даже прикрыла рот рукой. - Я всего лишь хотела спросить у вас...
  - Сначала пей, а разговоры будут потом, - сказал другой, поднимая свой стакан. - А вот и яишенку несет Миколка.
  - Простите, господа хорошие, но не могу я пить, не приучена к этому. - Она подня-лась и слегка поклонилась, собираясь уйти.
  - Так мы тебя, девонька, вмиг научим, правда, братуха? - засмеялся старший брат, одной рукой поднимая свой стакан, а другой схватил девушку за косу и потянул ее вниз, принуждая снова сесть.
   Они быстро осушили свои стаканы и жадно набросились на горячую яичницу, даже не переложив ее на тарелки. При этом каждый их них одной рукой держал де-вушку за талию, а другой рукой с помощью хлеба отправлял в рот аппетитную заку-ску. Несмотря на неряшливость стола и хозяев дома, Гала почувствовала голод. Она застенчиво попросила их дать ей немного еды.
  - Сейчас поешь, красавица, - откровенно разглядывая ее, заявил Степан. - Сначала выпей с нами, а потом ешь, сколько пожелаешь. Сейчас и рыба поспеет. Не гоже не уважать таких добрых людей, как Степан, - он ударил себя в грудь рукой и указал на брата, - и Семен, мой младший брат.
   Гала снова поморщилась от протянутой ей кружки. Тогда Семен обхватил ее сильной рукой и прижал к себе, не давая возможности освободиться. Другая его ру-ка тянула за волосы ее голову вверх. А Степан в это время зажал своими пальцами ее нос и стал заливать в рот самогонку, до тех пор, пока кружка не опустела. Потом они ее отпустили и подвинули ей сковороду, огурцы и кусок пирога. Она несколько раз откусила от пирога и попыталась хлебом подцепить кусок яичницы, но только перемазала ею свое лицо. Степан снова наполнил ее кружку и свои стаканы. Гала чувствовала, что уже пьяна, но все же попыталась оттолкнуть протянутую ей круж-ку. Тогда братья решили повторить ее спаивание предыдущим способом. Но в этот раз половина кружки попала ей в рот, а половина потекла по подбородку, шее и гру-ди. Сорочка ее намокла, облепив девичью грудь и предоставив ее им на обозрение.
   Братья переглянулись и начали стягивать с нее намокшую белую сорочку, зап-равленную в зеленую юбку с черной широкой оборкой в желтых подсолнухах. Деву-шка глупо посмеивалась и слабо отбивалась от их притязаний. Но вот один из брать-ев с силой рванул сорочку, и она упала с плеч, обнажив красивую молодую грудь. Они оба начали торопливо тискать девичью плоть, намериваясь залезть к ней и под юбки. Она отбивалась, как могла и даже укусила одного за руку, а другого ударила головой по носу. Они в ярости отпрянули от нее, и за этот короткий миг она нырну-ла под стол и выбралась из беседки. Но разъяренные братья кинулись за ней и нача-ли избивать хрупкую девушку посередине двора. В это время Миколка принес таре-лку с жареной щукой и запеченной в сметане картошкой. Он с важностью поставил блюдо на стол, неторопливо уселся на лавку и, не обращая внимания на братьев, на-чал наигрывать на свирели какую-то мелодию. Девушка сразу прекратила отбивать-ся от своих обидчиков и начала танцевать.
   Братья вернулись к столу и одобрительно кивнули Миколке, чтобы он не оста-навливался. Они принялись за щуку, не выпуская из поля зрения танцовщицу. По-том Степан одними глазами указал брату на дверь сарая, и тот крадучись, окружным путем пошел отпирать дверь. Всю эту сцену видела Агафья Спиридоновна, сидящая у раскрытого окна своей комнаты. Она сразу поняла, что ее внуки задумали недоб-рое, но понимала, что никто их не остановит. В доме только повариха и одна служа-нка, но эти женщины не будут рисковать своей работой ради цыганки. Да ей их и не дозваться на помощь, как и конюха, который, как обычно, дрыхнет на конюшне или играет с кем-нибудь в карты. Тут она услышала в соседней комнате звук упавшего стула и начала колотить в стену своей клюшкой. Какое счастье, что вчера приехал ее внук Кирилл, а она об этом совсем забыла. Юноша открыл дверь бабушкиной ком-наты и бросился обнимать старушку.
  - Потом-потом, Кирюша, - взволновано остановила она его. - Смотри, как бы твои братья не убили ни в чем неповинную девушку, - она указала ему на окно.
   Кирилл на минуту выглянул во двор и сразу все понял. Степан и Семен, как обычно с утра начали пьянствовать. Потом затащили во двор девчонку, покуражи-лись над ней, а теперь заканчивают свои игры травлей беззащитного человека мед-ведем. Цыганка, не стесняясь разорванной блузы, самозабвенно танцевала под звуки свирели, не замечая приближающегося к ней зверя. Семен уже достаточно разозлил медведя уколами длинного копья, и теперь тот шел, готовый разорвать на куски пер-вого встречного. Кирилл бросился в свою комнату и снова вернулся с двухстволь-ным охотничьим ружьем. Он судорожно вставил патроны и, уперев одну ногу в по-доконник, начал целиться в медведя. Девушка, наконец, заметила зверя и останови-лась, как вкопанная. Медведь тоже остановился, поднялся на задние лапы и пошел на нее.
  - Беги! - крикнул Кирилл, боясь попасть в нее.
   Она медленно повернулась на его голос, неуверенно сделала несколько ша-гов вперед и снова остановилась. Юноша выстрелил, но с такого расстояния только ранил медведя, пуля попала ему в шею. Медведь недоуменно застыл на месте, не понимая, откуда пришла эта боль, потом помотал головой, свирепо зарычал и опус-тился на передние лапы, но снова поднялся и двинулся на девушку. Кирилл успел выпрыгнуть в окно и шел навстречу зверю, держа его на прицеле. Теперь расстояние позволяло окончательно пристрелить медведя, и юноша выстрелил ему в голову. Зверь сделал неуверенные два-три шага и свалился на девушку, ничком повалив ее на землю. А Агафья Спиридоновна благодарила Бога, что ее внук не растерялся и убил грозного зверя. И как вовремя она позаботилась, чтобы Кирилл спрятал ружье Власа в своей комнате, подальше от неуправляемых, постоянно пьяных Семена и Степана.
   Братья Степан и Семен после первого выстрела даже не поняли, что произош-ло, но прекратили жевать. Затаив дыхание, они наблюдали за действиями Кирилла, цыганки и медведя. И когда поверженный зверь неподвижно застыл на спине деву-шки, они с возмущенными криками бросились на брата.
  - Сволочь! - кричал Семен. - Ты убил Косолапку, это был отцовский медведь!
  - Шабанов, ты подлая скотина! - вторил ему Степан, - ты ответишь нам за него.
  - Молчать, мерзавцы! - строгим окриком остановил он их. - Лучше помогите мне его поднять и освободить девушку.
   Втроем они стащили тяжелую тушу с хрупкого девичьего тела и перевернули ее на спину. Она была жива, но находилась в глубоком обмороке.
  - Ну, вы поплатитесь за свои фокусы, - поднимая ее с земли, пригрозил он братьям. - Давно было пора прекратить вашу домашнюю травлю, теперь время пришло. Прек-рати играть! - раздраженно крикнул он безмятежному музыканту, который так и не переставал дудеть на свирели.
  - Ты пожалел эту цыганскую девку, брат, - начал Семен, менее сильный духом, - за-был, что именного из-за их проклятого племени мать и оставила нас? Она бросила отца и нас и ушла с цыганами колесить по свету. Может это еще одна ее дочь.
   Кирилл ничего ему не ответил и поспешил с девушкой в дом. Ее внесли в ро-дительскую спальню, которой никто не пользовался после смерти отца, и уложили на кровать. Кирилл целомудренно накрыл ее краем покрывала, на котором она лежа-ла, и приказал Авдотье и поварихе Анфисе поухаживать за девушкой, привести ее в порядок и в чувство. Женщины сняли с нее грязную и рваную одежду, смыли с лица и тела грязь и пыль и натянули на нее нижнюю рубашку бывшей хозяйки Валенти-ны Юрьевны. Никаких повреждений у нее они не обнаружили, но ни холодная вода, ни уксус, ни шлепки по щекам не заставили девушку прийти в себя. Тогда Кирилл срочно послал в больницу за доктором Постниковым Романом Борисовичем.
  
   -25-
  
   Пока ждали доктора Агафья Спиридоновна рассказала внуку все, что она уви-дела из окна. Кирилл понял, что девушка не только потеряла сознание, но еще ужа-сно напугана и пьяна. Он вспомнил всю историю своего дяди Власа Игнатьевича Твердохлебова. Дядя был старшим сыном в семье Игната Твердохлебова. Поэтому и дом, и купеческое мукомольное дело досталось ему, Власу. Две его сестры вышли замуж еще при жизни родителей, а младший брат Анатолий уехал в Астрахань, где и женился на калмычке и вместе с ее племенем кочует по степям. Первая жена дяди родила ему двух сыновей, но умерла, оставив двухлетнего Семена и четырехлетне-го Степана. Через полгода дядя женился на Валентине Устюжиной, и она взяла на себя заботу о мальчиках. Сначала в семье царил мир, даже в неудачный год, когда сгорели две его мельницы вместе со складами зерна и муки на сотни пудов. Тогда Влас Твердохлебов не пал духом. Он мужественно восстанавливал сгоревшее иму-щество, брал заем в банке, снова закупал зерно и молол муку. Постепенно дело пош-ло на лад, и дядя стал именитым и богатым купцом.
   Вот тут-то он и начал вести себя, как барин. Он пристрастился к картам и в ко-нце каждого месяца обязательно приезжал в ресторан "Голубое перо", где на втором этаже были залы для картежников, была рулетка, даже были столы для игры в шах-маты и шашки. Когда он выигрывал, то возвращался домой навеселе и даже приво-зил жене и детям конфет. А вот когда был проигрыш, тогда Влас приезжал домой настолько пьяным и злым, что не должен был бы стоять на ногах. Но он не только стоял, но учинял побои жене, слугам, детям. Предугадать выигрыш или проигрыш было невозможно, поэтому после пары тройки таких сцен Валентина решила запи-рать мальчиков в их комнате и приказывала им молчать, если отец начнет яростно колотить в дверь. Слугам же было приказано не попадаться ему на глаза и заранее приготовить бутылку водки, стакан и тарелку соленых огурцов. И тогда вся злость от неудачной игры доставалась жене. Про детей она говорила, что они остались но-чевать в гостях у ее сестры. Про слуг говорила, что он сам отправил всех на выход-ной день. И только она сама оставалась в доме и принимала весь удар на себя.
   Хорошо еще, что он бил только руками и не применял вожжи, табуреты или ножи. Но даже от ударов его рук на ее теле и лице оставались синяки, которые зажи-вали как раз к концу следующего месяца. На следующий день после опохмела Влас старался не смотреть на жену и молча уходил из дома. Вечером же обязательно воз-вращался с каким-нибудь подарком. То была нитка бус, брошь или серьги, отрез ше-лка или парчи, кружева, чулки или перчатки. Но чаще ее украшали синяки, чем эти подарки, вот и сидела Валентина Юрьевна целыми днями дома.
   Так продолжалось больше года. А однажды летом Влас Твердохлебов превзо-шел самого себя. После четырех месяцев удачной игры вдруг случился особо круп-ный проигрыш. Он даже не стал напиваться, потому что кто-то из новичков посмея-лся над его неудачей, и это задело его до мозга костей. Домой он вернулся раньше обычного, почти трезвым, невероятно злым, взбешенным и осмеянным. И тогда дос-талось всем. Сыновьям он надавал крепких оплеух и пинками выгнал из гостиной, где они из стульев и подушек строили какой-то шалаш. Их постройку он яростно ра-зрушил и ударом ноги в живот свалил на пол повариху Анфису, которая приготови-ла хозяйке ухи и несла тарелку ей в спальню. Валентина Юрьевна была беременной и весь день чувствовала тошноту. Вот Анфиса и вызвалась накормить ее ухой, пос-кольку весь съеденный хозяйкой обед оказался в помойном ведре. А уха, как утвер-ждала Анфиса, сама будучи уже на сносях, помогает успокоить желудок и утоляет голод. Анфиса облилась горячей ухой и со всего маху упала на живот. От этого уда-ра и падения почти сразу начались роды.
   Не обращая внимания на Анфису, Влас прошел в спальню, обругал жену за то, что она валяется в постели, когда в доме нет порядка, кругом кавардак, слуги нера-дивые, ужин не приготовлен. Когда она, шатаясь, поднялась с кровати, он обозвал ее пьяной дурой и начал остервенело бить. Валентина успела схватить подушку и при-жала ее к животу. Она уже не прикрывала лицо, как в прошлые разы, а спасала от ударов невинного младенца в своей утробе. На шум прибежала его мать Агафья Спиридоновна и попыталась урезонить сына. Даже ее заявление, что Валентина бе-ременна, не остановило его. Влас настолько разбушевался, что на этот раз поднял руку даже на мать. Он толчками выпроводил ее из спальни и так толкнул в коридо-ре, что она упала с лестницы. Только это падение привело его в чувство. Он остано-вился и бросился поднимать мать. Результаты его буйства были ужасающи. У мате-ри оказались так сломаны обе ноги, и она уже никогда не могла самостоятельно хо-дить, поэтому целыми днями сидела в своей комнате у окна. У Анфисы сын Микол-ка родился с синим пятном на головке, был не совсем здоровым, хотя его нельзя бы-ло назвать полным дурачком, но он был глуповатым мальчишкой и с возрастом не поумнел. Степан и Семен решили, что вся сила и власть мужчины в его кулаках и со временем начали подражать отцу в самоуправстве и полном непослушании.
   Но самое неожиданное произошло с Валентиной. Утром Влас конечно заметил и ее заплывший глаз, и рассеченную бровь, и распухший нос, и почти неподвижную руку. Он по-прежнему ничего ей не сказал, собираясь вечером одарить особо доро-гими подарками. Но вечером его ждал сюрприз. Жена ушла из дома. Днем во двор вошли две цыганки. Они собирались погадать хозяевам и получить за это прилич-ную плату. Неожиданно хозяйка распорядилась, чтобы они прошли в ее спальню. Увидев лицо побитой женщины, даже они были поражены. Валентина собрала в узел несколько платьев, нижнее белье, чулки, прочные ботинки и шерстяной жакет.
  - Это все нам? - удивились цыганки.
  - Нет, это то, что я могу взять с собой, - спокойно пояснила она. - Я решила уйти от мужа. Я как могла, терпела его побои и защищала его детей. Но вчерашнее избиение чуть не стоило мне и моему ребенку жизни, - она непроизвольно приложила руки к еще плоскому животу. - От смерти меня спасла свекровь, но и ей досталось. А его сыновья сегодня стали играть в страшную игру. Из подушек и тряпья они сделали куклу и, приговаривая " жена должна быть тихой и покорной", били ее руками и но-гами. Я хочу спасти своего ребенка. Я не знаю, куда мне идти. В городе живет моя сестра, но у нее он меня быстро найдет. Разрешите мне пойти с вами, - она умоляю-ще посмотрела на них. Цыганки недоуменно переглядывались. - Я заплачу вам.
   Валентина достала свою шкатулку и вытащила золотую брошь с хрустальны-ми подвесками и широкий серебряный браслет с агатовыми камнями. Закрыла шка-тулку и взглядом спросила, достаточно ли этого.
  - Вы щедрая женщина, - принимая украшения, ответила более старшая женщина, - но если вы собираетесь начинать самостоятельную жизнь, вам обязательно понадо-бятся деньги и документы. Я не знаю, примет ли вас барон в наш табор, ему не нуж-ны чужие люди, тем более сбежавшие беременные женщины. Да и вы не выдержите кочевой жизни. Но добраться с нами до какого-нибудь тихого городка будет можно. Поэтому советую вам взять с собой все деньги и драгоценности, они помогут вам продержаться первое время.
   Странную процессию из трех женщин, покидающих дом купца Власа Игнать-евича Твердохлебова, наблюдали все домочадцы, но никто не понял серьезности и основательности поступка Валентины Юрьевны. Вечером хозяин учинил всем доп-рос, но никто не мог сказать, куда и насколько ушла его жена. Он обратился в поли-цию с заявлением, что его жену похитили цыгане, но никакого табора в окрестнос-тях Москвы они не обнаружили. Дальнейшие поиски были прекращены. Влас при-казал Авдотье собрать все вещи жены и выбросить их на свалку или спалить. Он объявил, что собирается жениться, и ничто не должно ему напоминать о коварстве Валентины. Но, к его удивлению, две выбранные им невесты отказались от такой че-сти, когда узнали от соседей, что жених вовсе не вдовец. И к тому же жена сбежала от него из-за ежемесячных побоев. Тогда он оставил идею с женитьбой и нанял сы-новьям няню, которая следила за выполнением ими уроков, за тем, чтобы они были накормлены, опрятны и умели вести себя в обществе. И хотя десяти и восьмилетний мальчики считали себя большими, им не хватало любви и ласки, которую они полу-чали от Валентины. Поэтому они с удовольствием издевались над няней, чувствуя себя безнаказанными, поскольку отец не интересовался их воспитанием, их друзья-ми и играми, а только требовал хороших отметок в школе. Но с учебой у Степана и Семена всегда были проблемы, поэтому им часто перепадали отцовские тумаки. Но со временем отец перестал интересоваться и их учебой, а братья просто - напросто забросили школу.
   На удивление матери и сыновей сразу после ухода жены Влас прекратил посе-щение "Голубого пера", но пить не перестал и придумал себе другую забаву. У себя во дворе он построил большой загон, купил медведя и посадил его в этом загоне. То ли это было его своеобразным вымещением зла на цыганскую породу, то ли таким образом он давал выход ярости, оставшейся в сердце. Но иногда пьяная компания, приводимая им домой, придумывала себе такое развлечение. Одного из приятелей заталкивали в загон и со смехом и улюлюканьем наблюдали, как он поведет себя ря-дом с настоящим медведем. Человек мгновенно трезвел, увидев огромного живого медведя. Одни вжимались в изгородь, другие метались по углам, третьи падали в об-морок, четвертые обделывались на месте и захлебывались слезами. Но медведь был посажен на цепь, и возможность остаться живым была у каждого пленника, достато-чно было найти один из шести безопасный угол. Хвала Богу, смертельных исходов не было, но круг приятелей Власа Твердохлебова стал неизбежно сужаться. Но зато и финансовых должников у него тоже не стало.
   Примерно через три года после исчезновения Валентины в его доме снова поя-вилась цыганка. С ней была босоногая темно-русая девочка двух лет в вылинявшем коротковатом платьице голубого цвета. Хозяина не было дома, а мальчики были в школе. Поэтому она разговаривала с Агафьей Спиридоновной. Цыганка представила девочку, как Анну, дочь умершей в Болгарии при родах Валентины. Теперь табор возвратился в Россию, поэтому они решили вернуть ребенка отцу. Бабушка остави-ла девочку у себя и даже отдала цыганке свое массивное золотое кольцо. Потом она распорядилась выкупать и накормить ребенка, после чего сытая девчушка заснула в ее кровати. Вечером она позвала сына в свою комнату и рассказала о приходе цыга-нки.
  - Ты сдурела, мать, если веришь этому дьявольскому племени, - взорвался сын. - И на кой черт тебе голова, если мозги в ней давно протухли, и ты оставила подкидыша у себя?
  - Я повторяю тебе, Влас, что девочка останется здесь жить, - неожиданно властно сказала она. - Не забывай, что это и мой дом, и я хоть и обезноженная тобою, но все таки хозяйка в нем. Степан и Семен перенимают твои деспотические привычки и со-всем меня не слушаются. Невестки в доме нет, мне не с кем даже поговорить, а те-перь у меня будет маленькая внучка, которую я буду любить.
  - Да с чего ты взяла, что она твоя внучка? Как можно верить этим бредням? - продо-лжал возмущаться Влас.
  - У нее волосы, как у Валентины, и даже кучерявятся на концах, как у нее. Глаза то-же ее серого цвета, кожа светлая, носик курносый. И родилась она в начале марта. Это как раз был ее срок, если бы ты не избил ее так безжалостно и не вынудил уйти из дома. - Мать замолчала на несколько горьких минут, вспоминая тот августовский день. - Жена не просто ушла от тебя к родителям или родственникам, а ушла с цы-ганами, лишь бы только больше никогда в жизни не увидеть тебя. И я благодарна той женщине, что выкормила Анну, и той, которая привела ее к нам. Видно Вален-тина своей добротой и сердечностью понравилась им, поэтому они проявили заботу и о ее дочери. А ведь могли оставить ее замерзать в какой-нибудь канаве. Зачем им лишний рот? А вот ты жены своей не ценил. А она разумно вела хозяйство, и все шесть лет была заботливой матерью твоим сыновьям, была скромной и покорно тер-пела твои побои. Чего тебе не хватало в жизни, сын? Какой бес в тебя вселился? - В ответ молчание. - Вот и помалкивай дальше, Влас Игнатьевич.
   Сначала Влас старался не замечать подкидыша. Но девочка оказалась такой живой и любопытной, что он натыкался на нее везде: на лестнице, в коридоре, в гос-тиной, на кухне. Она смело лезла туда, где опасно, задавала бесконечные вопросы, забавно корчила рожицы и обожала яблочный пирог со взбитыми сливками. Уже че-рез две недели она стала называть его папой и настойчиво лезла играть вместе с бра-тьями. Незаметно для самого себя Влас обнаружил, что девочка ему нравится, что в ней действительно есть черты, схожие с Валентиной. И постепенно он стал считать ее своей дочерью. Он даже оформил на нее документы и дал ей свое отчество и фа-милию. А потом и нанял для нее отдельную няню, которая должна была постоянно следить за ребенком. Даже Степан и Семен смирились с присутствием в доме девчо-нки и со временем стали относиться к ней, как к сестре.
   И хотя с появлением Анны ожесточенность Власа уменьшилась, он не оставил свои дикие развлечения с медведем. Правда, теперь это случалось гораздо реже, чем раньше. Степан и Семен уже давно выросли, но не спешили жениться. Но они и не стремились вникать в отцовское дело, зато с удовольствием ездили на рыбалку, хо-дили по ресторанам и кабакам или пьянствовали дома. А также охотно принимали участие в отцовских развлечениях с Косолапкой. Не добившись результата от сыно-вей, Влас Игнатьевич умер. И даже его смерть не образумила их. Прошло полгода после его смерти, а они так и не приступили к хозяйским делам, надеясь на управля-ющего и других конторских служащих. Пьянство и безделье надоели им самим, а тут подвернулся такой замечательный случай и поразвлечься с девчонкой, и посмот-реть на ее танец с медведем. Да все испортил этот чокнутый Кирилл. И не просто испортил, а убил Косолапку. И какого черта его принесло к ним? Пусть он доводит-ся им двоюродным братом, но между ними нет особых привязанностей. И раньше-то родственники редко их навещали, так как одна тетка жила в Твери, другая в Колом-не. А после смерти брата Власа им вообще здесь делать нечего. Но Кирилл приехал в Москву учиться и иногда наведывался к бабушке. А последние полгода стал появ-ляться у них все чаще и чаще. Может, паршивец решил за их спиной вступить в сго-вор с бабкой и присвоить отцовские капиталы? Да и дом их видать ему приглянулся, так что, как бы их самих из дома не выставили.
  
   -26-
  
   Такие мысли тревожили братьев, пока все дожидались доктора Постникова. Но раньше доктора пришла Анна, которая вместе с Липой, своей горничной, ездили на Кузнецкий мост за покупками. Первым делом она увидела во дворе неподвижно лежащего Косолапку. Она бросилась к братьям, но те сказали, что медведь умер от старости. Его выпустили размяться, а он сдох.
  - Тогда почему у него кровь на голове? - не поверила им девушка.
  - Потому что я его пристрелил, - вмешался в разговор Кирилл. - Эти пьяные скоты хотели затравить им девушку, вот мне и пришлось его прикончить. Хотя, честно го-воря, начать надо было с этих двух негодяев. - Он с нескрываемой ненавистью пос-мотрел на братьев. - Это каким же надо быть нелюдем, чтобы получать удовольст-вие от смерти беззащитного человека. Ты видишь, Анна, они даже сняли с него цепь и выпустили из загона. А теперь эта девушка лежит без чувств, а мы ждем доктора.
   Доктор осмотрел девушку и тоже не обнаружил повреждений. Он посоветовал дежурить возле нее ночью, на случай, если она придет в чувство. И дать ей успокои-тельных капель, если она начнет волноваться и паниковать. Он придет еще раз ут-ром и решит, что делать с такой пациенткой. Гала проснулась на рассвете и недоу-менно осматривала комнату и дремавшую рядом женщину. Женщина услышала шо-рох одеяла и открыла глаза. Ни та, ни другая не произнесли ни слова, а только изу-чали друг друга глазами. Вдруг женщина спохватилась и выбежала из комнаты. Че-рез несколько минут вместе с ней вошел молодой человек. Он с улыбкой посмотрел на нее и ласково сказал:
  - Доброе утро, красавица. Как вам спалось?
  - Хорошо спалось. А где я? - ответила она мелодичным голосом.
  - Вы в доме у Твердохлебовых. А я Кирилл Шабанов, внук Агафьи Спиридоновны Твердохлебовой. Вчера вам вдруг стало плохо, и мы решили оставить вас здесь. Как вы себя сегодня чувствуете? Что-нибудь болит? - снова спросил он.
  - Хорошо я себя чувствую, только во рту ужасно противно. А зачем я к вам прихо-дила? - в свою очередь спросила Гала.
   Кирилл растерялся. Неужели девушка не помнит вчерашний день? Может это и к лучшему, но тогда, как объяснить ее присутствие в доме.
  - А вы разве не помните? - она отрицательно помотала головой. - Вы просто зашли попросить воды напиться. А потом вам стало плохо, - он повернулся к Авдотье и шепотом приказал ей принести кваса или рассола. - Но если сейчас самочувствие у вас хорошее, то можно идти домой. Я с удовольствием вас провожу.
  - Домой? А где мой дом?
  - Этого еще не хватало, - подумал Кирилл, а вслух сказал - свой дом вы сами долж-ны знать, или помнить, где он расположен, - поправился он, сообразив, что у цыган нет дома в обычном понимании этого слова.
  - А я не помню, - с удивлением ответила она.
  - Возможно, я тоже иногда кое-что забываю. Тогда скажите, как вас зовут?
  - Зовут? Зовут? - напряглась она. - Меня зовут Гала, - наконец с радостью ответила она. - Да, Гала, и еще Яша.
  - Кто такой Яша?
  - Не помню, но Яша был.
   nbsp; Ты сердце в плен взяла мое.
& Авдотья принесла кувшин холодного кваса, и девушка с удовольствием выпи-ла два стакана. Кирилл подумал, что Яшей мог быть кто угодно. Отец, брат, жених или цыганский барон. Он оставил девушку на попечение Авдотьи и Липы и ушел рассказать бабушке о том, что их подопечная ничего не помнит, кроме своего имени и имени какого-то Яши.
  - И что нам теперь с ней делать, внук? - растерянно спросила бабушка. - Вроде ни-какие цыгане по городу не ходили, значит еще никакой табор вблизи не останавли-вался. Выгонять на улицу ее опасно. Она снова может попасть в руки каких-нибудь проходимцев или негодяев, как Степка и Семка.
  - Давай подождем, что скажет Роман Борисович, и тогда решим. А пока ваши жен-щины решили вымыть ее в баньке и накормить сытным завтраком. Думаю, не стоит собирать вокруг нее всех домочадцев. Хотя, - Кирилл откашлялся, - может, увидев своих мучителей, она бы вспомнила вчерашний день и все остальное.
  - Нет, лучше все же дождаться доктора. Может он и посоветует показать ей этих
  обормотов. Иди, распорядись, чтобы ей дали что-нибудь из анютиных платьев. И пусть Анфиса принесет сюда завтрак на двоих. Я тоже хочу побеседовать с девуш-кой, - в ожидании незваной гостьи старая женщина задумалась о превратностях жиз-ни. Что-то часто в их доме стали появляться цыгане, а после их появлений жизнь Твердохлебовых сильно меняется.
   Ни разговор Агафьи Спиридоновны, ни беседа с Романом Борисовичем не да-ли положительных результатов. Девушка помнила только свое имя и имя Яков. Да-же когда доктор решил показать ей через окно Степана и Семена, играющих в бесе-дке в карты на щелбаны, она ничего не вспомнила.
  - К сожалению, господа хорошие, - заключил доктор, - ни я, ни медицина в целом не можем сказать, когда к девушке вернется память..., - он призадумался, машинально потирая подбородок. - Может для нее даже благо, если она начнет жизнь с чистого листа. Вот только, где и на какие средства она ее начнет?
  - Я позабочусь о ней, - вдруг решительно сказал Кирилл. Все недоуменно на него посмотрели. - Да, бабушка, я увезу Галину из этого дома в Балашиху к моей тетуш-ке Настасье Меркуловне. Она давно живет одна, а с Галиной они легко поладят. Тетя у меня - добрейшей души человек, веселая и жизнерадостная, а Галина, похоже, де-вушка скромная и порядочная.
  - Хорошо, внучек, - согласилась Агафья Спиридоновна, - только предупреди тетуш-ку, что девушка из цыганского племени. Как бы не случилось неприятностей, если к ней вернется память.
   Кирилл случайно оказался в гостях у бабушки. Он уже собирался ехать домой в Тверь на летние каникулы, но решил навестить Агафью Спиридоновну. Вот эта-то случайность и помешала Степану и Семену убить девушку. Теперь же его планы из-менились. Он приказал конюху готовить экипаж и, не мешкая, отправился в Бала-шиху. Проходя мимо беззаботных братьев, так и не прочувствовавших свою вину, он сказал:
  - Или вы беретесь за ум, или пеняйте на себя. Я не позволю вам сидеть на шее у ба-бушки и пьянствовать. А за Галину вы отдельно ответите, - и он без предупрежде-ния боксерским приемом свалил одного и другого на землю.
   Братья поднялись, скорчили вынужденные улыбки и сели продолжать игру, чередуя ее с самогоном и бормоча угрозы в адрес проклятой цыганки и чокнутого брата. А днем в их дом постучался Яков. Не дождавшись вечером сестры в услов-ленном месте, он с утра пошел по ее следам. Хозяева опрошенных домов подтвер-дили ему, что вчера одна молодая цыганка заходила в их дома и задавала вопросы о своих родственниках, а вот из дома Твердохлебовых она не выходила. В это время дня братья были уже изрядно пьяны и возмутились тем, что бесстыжие цыгане каж-дый день тревожат их покой.
  - Значит, моя сестра была у вас вчера? Вы что-нибудь ответили на ее вопросы?
  - Мы с цыганами не общаемся, парень. Выставили твою девку за ворота и вся недол-га, - отмахнулся от него Семен. Но Яков не уходил. Ему не понравились бегающие глаза братьев.
  - Наглые вы люди, - поддакнул Степан. - Вам указывают на дверь, так вы лезете в окно. Пошел вон отсюда, пока мы не спустили собак.
  - Да, собакам тоже надо поразмяться, - кивнул Семен. - На ярмарке будешь побира-ться, цыганское отродье, а мы милостыню не подаем. Вот если только спляшешь для нас, тогда мы и заплатим тебе.
   Яков уже собрался уходить, понимая, что пьяные ему больше ничего полезно-го не скажут. Но тут он заметил на кусте сирени, растущей возле беседки, белый с вышитыми васильками рукав от Галиной блузки.
  - Что вы сделали с моей сестрой? Как здесь оказался этот рукав? Это от ее блузки, я узнал ее, - он снял рукав с куста и гневно размахивал им перед братьями.
  - Рукав? - удивились они. - А, точно, заходила какая-то побирушка. Ну, да, парень, она обнаглела и потребовала, чтобы мы ее накормили, - Степан нагло врал. - Иди-ка ты отсюда по добру, по здорову, а то позовем нашего конюха. Он тебе живо накос-тыляет.
  - Рукав оторван, что вы с ней сделали? - не унимался Яков.
  - Да, эта девка воровка. Она хотела пробраться в дом и обчистить нас, правда ведь, братуха, - Семен сделал движение руками, будто кого-то ловил. Степан согласно ки-внул. - Вот мы и схватили ее, а она стала отбиваться. Тут ее рукав и оторвался.
  - Но никто не видел девушки без рукава. После вас она ни к кому не заходила. Что вы с ней сделали? Куда ее запрятали? - Яков уже предчувствовал беду и начал с ку-лаками наступать на братьев.
   Это им не понравилось. Вчера из-за цыганской девки они лишились Косолап-ки, утром Кирилл врезал им по физиономии и угрожал расправой. А теперь этот па-рень машет перед носом кулаками. И они, не жалея, начали его избивать, вымещая свою пьяную обиду на несправедливость мира и докучливость попрошаек. Они били его кулаками, пинали ногами и приговаривали:
  - Сейчас мы прикончим тебя, гаденыш, как и твою сеструху, чтобы не шлялись по чужим домам. Прикончим и отвезем на свалку, чтобы крысы полакомились твоими останками. Давай, братуха, сильнее его молоти, пусть всем им неповадно будет ша-риться по Москве.
  - Твоя сестра полная дура была. Захотела умилостивить нас и показать, как она уме-ет выступать с медведем, вот он ее и задрал. А нам труп не нужен, она теперь тебя на свалке поджидает.
   Агафья Спиридоновна задремала после обеда и проснулась от злобных криков внуков. Вчера они травили медведем девушку, сегодня убивают молодого парня. И она закричала, грозя сдать обоих полицейским и засадить в тюрьму. Братья недово-льно остановились и, набычившись, разъяренные пошли с кулаками на бабку.
  - Только попробуйте меня тронуть, внучки, - смело отвечала она, - и не получите ни копейки. Кирилл обещал прислать сюда полицейского, чтобы составили на вас про-токол. Анфиса, Авдотья, Анна, Роман Яковлевич и даже мертвый Косолапка будут свидетельствовать против вас. По этапу пойдете, ребята. Я не буду вас откупать в суде. Слава Богу, что у Власа хватило ума не дать вам на разбазаривание мельниц. А без моего согласия ни одна копейка не уплывет из его казны. Даже я, старая баба, больше смыслю в делах, чем вы, ленивые самодовольные обормоты.
   Пока Агафья Спиридоновна отчитывала внуков, Яков с трудом поднялся и, со-гнувшись от боли, выбрался за калитку. Он почти два квартала проковылял, то па-дая, то поднимаясь, стремясь уйти как можно дальше от обезумевших хозяев. Потом его подобрали и выходили Полина и Любаша Марины.
  
   -27-
  
   Братья Твердохлебовы даже не подозревали, как скоро фортуна отвернется от них. В августе наступили жаркие дни, и они решили поехать на рыбалку на несколь-ко дней. Речная прохлада и ночевка в шалаше должны спасти их от удушливого го-рода. На лодке они поплыли в городок Бронницы, где собирались неделю погостить у приятеля, а по пути останавливались, чтобы порыбачить, наварить ухи, покупать-ся. И уже на третий день пути с ними произошла трагическая случайность. Они про-плывали мимо груженой лесом баржи и решили окликнуть кого-нибудь на барже, чтобы с ними поделились табаком, так как свой они подмочили. Ремни, удерживаю-щие груз, неожиданно лопнули, и несколько бревен повалилось за борт. Семен и Степан не успели отплыть, смерть настигла их на месте. Только по остаткам разби-той лодки смогли установить личность погибших. Тела доставили в Москву, и ря-дом с Власом Твердохлебовым упокоились его сыновья. В доме остались жить Анна и Агафья Спиридоновна. В один год они похоронили трех человек.
   В конце сентября в Москву приехала Валентина Юрьевна с дочерью Ириной. Узнав, что Влас с сыновьями умерли, она решила навестить свекровь. На лице Ага-фьи Спиридоновны не было удивления, она только тихо улыбалась и протягивала руки навстречу невестке.
  - Как я рада видеть вас, мама, - обняла она ее. - Сколько лет мы не виделись, а вы почти не изменились. Вот моя дочь Ирина, познакомьтесь.
   Пятнадцатилетняя девушка очень похожая на мать осторожно приблизилась и обняла бабушку.
  - Что ж ты такая робкая, Ирина Власовна? Я не стеклянная, могу еще ответить на приветствие, - она отстранила ее и пристально вгляделась в ее черты. - Дай-ка я лу-чше поцелую свою внучку....А теперь ступай в столовую, познакомься с Анной, мо-жете пройтись по саду, яблоки уже поспели. А мы тем временем поговорим с твоей мамой.
   Девушка послушно вышла, бросив на мать выразительный взгляд.
  - Да, Валюша, много воды утекло, и я рада, что перед смертью сподобилась увидеть тебя, - слезы радости потекли по дряблым щекам. - Сколько здесь у нас произошло дурного и страшного, хорошо, что ты этого не видела.
  - Вы, мама, будто и не удивились, что я приехала? - спросила Валентина. - А я все боялась, как меня тут встретят и пустят ли на порог.
  - Грозных стражников уже нет, - махнула сухой рукой старушка, - но про них я тебе потом расскажу. Лучше ты поведай мне о себе.
  - Как вы знаете, я с цыганками ушла из дома. Мы добрались до табора, а по дороге я им рассказала о причудах, что устраивал дома Влас Игнатьевич, - начала она. - Же-нщины оказались отзывчивыми и посочувствовали моему положению. Они предло-жили мне не скитаться с ними по миру, а найти пристанище у родственников или знакомых, тем более, что непривычному человеку трудно приспособиться к кочевой жизни. Особенно женщине, особенно беременной. Ведь вот, сколько лет мы прожи-ли с Власом, и все не было детей. А тут случилось чудо, и можно бы было жить вме-сте и радоваться, а мне пришлось спасать себя и ребенка от его кулаков. - Валенти-на задумчиво покачала головой. - Я решилась уйти в один миг, не думая, где и на что я буду жить. Но к родителям или сестре идти было бессмысленно. И я вспомни-ла, что в Калуге живет моя двоюродная бабушка. Табор шел в Болгарию, и они соп-ровождали меня почти до самого дома. Одинокая старушка приютила меня, и мы стали спокойно жить. Она то и надоумила меня забрать отсюда все свои вещи, что-бы пережить зиму. Вот мы и попросили одну ее знакомую монашку прийти к вам под предлогом, что монастырь заботится о сирых и убогих и просит милосердных граждан пожертвовать что-нибудь из одежды, белья или посуды. Ксения Пахомовна была уверена, что Влас отдаст мои вещи, чтобы ничто не напоминало ему обо мне. И она не ошиблась.
  - Она -то не ошиблась, но вы могли и не получить ничего, - перебила ее свекровь. - Влас сразу приказал Авдотье все твое добро выкинуть или сжечь. Это я распоряди-лась, чтобы она их припрятала. Я почти была уверена, что они тебе понадобятся. И вот не ошиблась. И я была права, когда не поверила, что ты умерла в Болгарии. Ты достаточно крепкая женщина, чтобы умереть при родах. Да и вряд ли бы ты реши-лась на цыганскую жизнь. Если уж не найдется места у знакомых, значит, ты най-дешь работу и будешь снимать угол у хозяев.
  - Нет, с жильем все образумилось, а работать мне, конечно, пришлось. На бабушки-ны деньги мы все не прожили бы. Сначала я стала работать продавщицей в шляп-ном магазине у Нестеровой Анны Борисовны. Но скоро хозяйка заметила мое поло-жение и предложила не стоять за прилавком, а попробовать самой изготавливать шляпки. - Валентина с гордостью показала ей свою шляпку. - Не сразу, но у меня стало получаться. Даже когда родилась Иришка, я продолжала работать, только уже дома. Так что денег мне хватало. Мы не шиковали, но жили не хуже других.
  - Да вижу-вижу, хорошую девочку ты вырастили, Валюша. А как же обстояли дела с мужчинами? - полюбопытствовала Агафья Спиридоновна.
  - Я же была замужем, какие могут быть мужчины, - Валентина хотела обойти эту те-му, но свекровь настояла на своем.
  - Я не собираюсь тебя корить или стыдить, Валя, - успокоила она ее, - но я ни за что не поверю, что ты пятнадцать лет жила холостячкой. Ты женщина миловидная, при-ятная, и твоя дочь не могла быть преградой для женского счастья. Лучше сознавайся сама, кто помогал тебе все эти годы.
  - Нашелся один вдовец, и он мне понравился, но я не могла в открытую жить с ним.
  Я даже ни разу не осталась у него ночевать. Вот и встречались все время, как гимна-зистка и капитан корабля. - И пояснила на ее недоуменный взгляд, - Валерьян Дани-лович, служит капитаном на небольшом пароходе. В одни населенные пункты они привозят по реке разные товары и продукты, а в других скупают муку, рыбу, масло, мед, сапоги или поделки разные. Иногда целую неделю, а то и больше его не бывает дома. Вот мы и видимся украдкой. Но он всегда мне помогал, заботился обо мне и Иришке.
  - Значит, крепко в тебя влюбился этот Валерьян Данилович, если за столько лет вы не расстались, и он не женился на другой даме. Дети-то у него есть?
  - Есть. У него сын Илюша, на три года старше моей Ирины. Но мальчик чаще жил с бабушкой и дедушкой, чем с отцом. Хотя старики и знали обо мне, но не принужда-ли сына оставить недостойную связь. Да и с Илюшей мы не плохо поладили. Теперь он надумал учиться в Москве, хочет стать химиком. Может и Валерьян Данилович тоже переедет сюда следующей осенью, как его сын поступит в научную школу хи-мии при московском университете.
  - А тебя он разве с собой не зовет? Теперь, как никогда, вы могли бы и пожениться, и начать жить открыто и счастливо.
  - Агафья Спиридоновна, да ведь еще года не прошло, как умер Влас.
  - Подумаешь, какие тонкости. Для тебя он умер шестнадцать лет назад, так что нече-го из себя стоить опечаленную вдову. - Валентина никак не ожидала таких слов от своей свекрови. - И не делай изумленное лицо. Я никогда не была ханжой, хоть и не получила европейского образования. Я знаю, что быть счастливой с добрым мужем гораздо важнее, чем соблюдение кем-то придуманных правил. За это время может Бог весть, что случиться. Надо брать быка за рога и не откладывать со свадьбой. Я хочу посидеть на вашей свадьбе, хочу выдать замуж моих внучек Анну и Ирину. И, наконец, я хочу передать все мельницы в руки надежного, грамотного мужчины. Я всегда знала, что творится в делах моего мужа, только не вмешивалась с нашей жен-ской суетливостью. А после смерти Игната я знала, как идут дела и у Власа. Только вот Степан с Семеном не захотели браться за ум и продолжать их дело. Пришлось мне управлять этими делами. И скажу тебе, Валюша, не женское это дело, тем бо-лее для старухи, которая к тому же не выходит из дома.
  - А Анна это чья дочь? - спросила Валентина, прервав возмущенную речь свекрови.
  - Я признала ее своей внучкой и твоей дочерью. - Брови Валентины удивленно при-поднялись. - Да-да, дорогая, это девочка моя внучка. Когда ей было два годика, ее к нам привела какая-то цыганка. Она сказала, что ты умерла при родах, а они выходи-ли твою дочь и, вернувшись из Болгарии, привели ее к родственникам.
  - Не может быть, - ахнула Валентина. - И вы им поверили?
  - Я не поверила, но убедила Власа, что она его дочь. Хоть ты тогда и не успела ска-зать ему, что беременна...
  - Я хотела увериться в этом сама, прежде чем сказать мужу, - прошептала она.
  - Я знаю, - согласилась свекровь, - но я то об этом знала. Поэтому я напомнила ему, что Анфиса в тот вечер по его вине обварилась ухой, потому что хотела помочь тебе справиться с тошнотой. Напомнила, что ты целый год терпела его побои, но ушла, спасая собственное дитя. Да и Анна очень похожа на тебя. Приглядись к ней повни-мательнее, и ты тоже найдешь это сходство. Со временем Влас поверил, что Анна его дочь. Он и имя ей дал свое и фамилию. Даже Степан и Семен по-дружески к ней относились.
   Валентина задумалась, кто и почему мог так над ней подшутить. Только тот, кто знал о ее беременности и кто хотел, чтобы ее считали мертвой.
  - Мама, мне кажется, я догадываюсь, чья это дочь. Хоть я с табором была в пути все-го четыре дня, но узнала, что одна из женщин нагуляла ребенка. И причем не от цы-гана. Она боялась, что муж ее прибьет за такую измену, вот, наверное, и решилась на обман. А про то, что я беременна и сбежала от мужа, она тоже вполне могла проз-нать у своих товарок. Не знаю, где она держала девочку после родов, и что наприду-мывала для мужа, но молодец, что не оставила ее где-нибудь в лесу.
  - Да, хорошо, - кивнула Агафья Спиридоновна. - Мне она стала отрадой. Внуки пе-рестали меня слушаться, потом и вовсе пристрастились к праздной жизни и выпив-ке, пока судьба не сыграла с ними злую шутку. А мы с Аннушкой живем душа в ду-шу. Ласковая она, добрая, послушная. О такой внучке я и мечтала.
  - Что же случилось с вашими внуками? Ну, не умерли же они? Может, совершили какое страшное дело, да теперь томятся в тюрьме? - Валентина ждала ответа. - Ну, не молчите же, Агафья Спиридоновна. Я знаю, что Влас умер в январе, а что стало с его сыновьями?
  - Совсем распустились эти ребята, я бы сказала, дурью маялись от безделья. Вот и домаялись. - Женщина горько вздохнула. Хоть Степан и Семен вели себя безобраз-но и не жалели ни ее, ни других людей, но это были ее внуки. Ее кровь и ее род. - Они чуть было не лишили жизни одну девицу, что зашла к нам в дом. А потом до полусмерти избили ее брата, когда он пришел ее искать. Хорошо, что Кирюша, сын моей дочери Клавдии Шабановой из Твери, гостил у нас и помог девушке избежать смерти. - Она специально не стала рассказывать Валентине всю ту неприглядную историю. Об этом ее просил Кирюша, а она никогда не нарушает свое слово. - А полтора месяца назад они поехали на рыбалку, да попали под бревна, что неожи-данно повалились в реку с баржи. Оба погибли. Мы их и похоронили возле Власа.
  - Ой, горе-то какое! Ой, беда какая у вас! - поразилась Валентина. - Три смерти в один год. А тут еще я со своей проблемой, - сказала она и прикусила губу. Никто же ее не тянул за язык, она сама проговорилась.
  - Не смущайся, дочка, - успокоила ее свекровь. - На то мы и родственники, чтобы помогать друг другу, советы давать, кого приютить, кому мозги вправить.
  - Я, дорогая Агафья Спиридоновна, приехала в Москву из-за дочки своей, из-за Ири-ны. - Валентина выглянула в окно, чтобы удостовериться, что девочки мирно сидят в беседке, разговаривают и жуют яблоки. - Прошлой зимой Ирочка моя сильно про-студилась, долго болела, жар ее мучил несколько дней. А кашель ее потом так и не прошел. Мы уж ее и в бане парили, и травами поили, и к знахаркам возили, и докто-ров приглашали. В мае я повезла ее в Крым, в Евпаторию. Там море теплое, песоч-ные пляжи, сосны, грязи. Прожили мы там четыре месяца, но совсем вылечиться Ирише не удалось. Вот один местный старичок и посоветовал мне поехать в Москву посоветоваться с профессором Черкаловым Дмитрием Ефимовичем. Теперь у меня вся надежна на вашего светилу.
  - То-то я смотрю, что внучка вроде, как и загорелая, а лицо бледное и глаза невесе-лые. Нет в ней бойкости и веселости юности...., - Агафья Спиридоновна призадума-лась. - Слыхала я про этого профессора. Грамотный доктор, хорошо лечит. Должен и вам помочь. А я деньгами тебе помогу. Негоже, чтобы молодая девица чахла от ча-хотки и провела всю жизнь в одиночестве. - Она решительно стукнула ладонью по столу. - А теперь, думаю, пора обедать. Слышу, Анфиса наварила лапши с курицей и нажарила окуней. Помоги мне добраться до столовой, Валюша, я хочу сегодня обедать за общим столом. А нам с тобой не грех и по чарочке пригубить.
  
   -28-
  
   Дмитрий Ефимович выслушал рассказ Валентины Юрьевны о здоровье ее до-чери Ирины. Потом осмотрел и послушал саму девушку.
  - Да, милейшая дама, что-то я не пойму, где могла так простудиться ваша дочь, и по-чему черноморские процедуры не помогли ей избавиться от кашля. - Он еще раз внимательно прослушал ее дыхание и кашель. - Кроме кашля вас что-нибудь еще беспокоит? - обратился он уже к Ирине. - Головокружение, слабость, круги перед глазами, плохой аппетит?
  - Нет, доктор, - торопливо застегивая платье, отвечала покрасневшая девушка. - То-лько кашель, особенно в дождливую, промозглую погоду.
  - Ну, а где же вы так простыли? - настаивал он на своем вопросе.
   Ирина стыдливо посмотрела на него, потом перевела испуганный взгляд на мать. Но скрывать и дальше причину уже не имело смысла.
  - Я поспорила с Ильей, что женщина не хуже мужчины может скакать на лошади, плавать, стрелять, драться на мечах. Ведь были же на свете амазонки, была Жанна д Арк и кавалерист-девица Надежда Дурова. И чтобы доказать это я решила с ним по-состязаться. Я стала потихоньку тренироваться в нашем сарае. - Валентина и доктор с удивлением слушали ее. - Я прыгала и кувыркалась на сене, бросала нож в нарисо-ванную на стене мишень, а когда выпал снег, я разделась до пояса и вышла босая за сарай. Снегом я натерла руки и грудь, а потом легла в снег, чтобы и спина почувст-вовала холод и привыкла к нему.
  - Так, дорогая амазонка, - протянул доктор, - и кто же вас надоумил именно так зака-ляться? Илья или вы сами догадались?
  - Я читала про Суворова, как он учил и тренировал своих солдат, - потупив глаза, от-ветила она.
  - Ох, милая барышня, был бы жив Александр Васильевич я бы самолично отправил вас в его бригаду, чтобы он выбил из вас дурь и блаж. Вы доставили хлопот своей матери, сами переболели, а не подумали сначала узнать, что закаливаться и трениро-ваться надо начинать с малого. С прохладной воды начинают, а затем до красноты растирают тело... Ладно, жить вы, барышня, будете, но кашель ваш надо излечить, а то легкие ваши превратятся в наковальню.
  - Почему? - испугалась она.
  - Потому что будут бухать, как молот по наковальне. Так вы всех кавалеров перепу-гаете, - усмехнулся он. - Илья-то хоть вам поверил?
  - Я же ничего ему не доказала, - простодушно ответила Ирина.
  - Я бы советовал вам спорить с мужчинами совсем по другим поводам, - и пояснил на ее недоуменный взгляд. - Пусть он доказывает, что любит вас, или что умеет вы-шивать салфетки и пеленать младенца. А пока я настоятельно рекомендую вам пое-хать на зиму или на целый год куда-нибудь на юг Франции или в Италию, на Сици-лию. Там теплый климат, много солнца, прекрасная природа, морской воздух, в изо-билии фрукты. Уверен, что Средиземное море поможет вам излечиться от кашля раз и навсегда. И советую вам, - уже обращаясь больше к матери, чем к дочери, сказал он, - не сидеть целыми днями в кресле с книгой или рукоделием на веранде какого-нибудь пансионата, а наслаждаться жизнью в этих удивительных местах. Можно по-сещать балы, ходить на выставки или в музеи, торговаться на рынке, скакать на ло-шади, играть в мяч. Активный отдых поможет быстрее выгнать из организма всю хворь, а вы тем временем посмотрите мир.
   Итак, Валентина Юрьевна с дочерью Ириной решили ехать в Италию. Агафья Спиридоновна уговорила ее взять с собой Анну.
  - Валюша, боюсь, я долго не проживу. После моей кончины Аннушка останется од-на. Как ей, неопытной девушке, жить в этом мире? Близких или родных у нее нет, а моя или твоя родня не захочет о ней заботиться. Тем более, что настоящей наслед-ницей Власа являешься ты. - Старушка умоляюще смотрела ей в глаза. - Уверяю те-бя, что девочка не доставит тебе лишних хлопот. И Иринушке с ней будет веселее, и она тоже на мир поглядит. А денег вам на житье-бытье я выделю не жалеючи. Да, и возьмите с собой Липу. Она молодая, расторопная, проворная, будет всем вам гор-ничной служить.
  - Я вижу, что вы, Агафья Спиридоновна, давно все решили, - скорее утверждая, чем спрашивая, сказала Валентина. - И доводы продумали, и про деньги не забыли. А как мне-то называть эту девочку, как относиться к ней. Кто я ей? Тетя, знакомая или благодетельница?
  - А чего ты заранее мучаешься, моя дорогая? - не видя никакого неудобства, ответи-ла ей свекровь. - Как тебя назовет Анна, так ты и будешь к ней относиться. А она девочка уважительная, капризничать или нос задирать не будет.
   Валерьян Данилович не разрешил Валентине с двумя девушками ехать в дале-кие края без мужской помощи и охраны. Он решил оставить свой пароход и сопро-вождать их во все время путешествия.
  - Интересно, дорогой Валерьян Данилович, - уколола его Валентина, - как вы себе представляете нашу группу? Дама с двумя девицами и ее любовник? И как мы объя-сним девочкам наши отношения?
  - Значит, нам пора оформить эти отношения, - не колеблясь, ответил он. - Мы обве-нчаемся, и все вместе тронемся в путь. Ирина будет дышать морским воздухом и ле-чить свои легкие, Анна составит ей компанию, а мы с тобой проведем законный ме-довый месяц.
  - Или год, - сдаваясь, согласилась она.
   И Агафья Спиридоновна осталась одна. Вскоре внук Кирилл женился на Гали-не и забрал ее из Балашихи. Свадьба была очень скромной. Его мать Клавдия Игна-тьевна и отец Прохор Меркулович не одобряли этой скоропалительной женитьбы сына на простолюдинке без рода, без племени. И не просто на простолюдинке, а на беспамятной цыганке. Но юноша сказал, что ему лучше такая жена, чем строптивая и чванливая, родовитая или богатая жена.
  - Я сам сделаю из нее такую женщину, такую хозяйку, какая меня устроит. Галина, пусть будет Ивановна, считает меня своим женихом, привязалась ко мне, хорошо ладила с Настасьей Меркуловной, умеет готовить. Она будет мне доброй женой. А кому не по нраву моя жена, то мы никому навязываться со знакомством не будем.
   Вот таким образом Кирилл поставил точку в разногласиях с родителями. И они благословили его брак. Главное было никогда не напоминать Галине про тот ужасный день и не затевать расспросов о ее прежней жизни. Обзаведясь семьей, Ки-рилл решил осесть в Москве, тем более, что ему предстояло через год закончить об-разование и получить диплом юриста. Агафья Спиридоновна предложила молодым пожить у нее, пока из Италии не вернуться ее сноха и внучки. Но Кирилл беспоко-ился, что ее двор однажды сможет вызвать у Галины неприятные воспоминания, и тогда неизвестно, как она отнесется к нему, к их браку, какие у нее объявятся родст-венники. Его родители и бабушка помогли молодоженам купить дом, и они начали счастливую жизнь. Вот он-то с женой и стали иногда навещать бабушку Агафью Спиридоновну, только Кирилл попросил ее снести медвежий загон, а перед бесед-кой разбить цветочные клумбы и дорожки сделать шире. В самой же беседке заме-нили стол и вместо лавок расставили стулья. Теперь сюда даже можно было выво-зить саму хозяйку дома на завтрак или вечернее чаепитие, а внешний вид двора стал существенно отличаться от того страшного дня.
   Галина подружилась с Агафьей Спиридоновной и с удовольствием слушала рассказы о ее молодости, о детях, о принятых в их обществе правилах поведения. Девушка оказалась очень понятливой и любопытной. Правда, порой она сама удив-лялась, что у нее нет родственников, и она никого не может вспомнить. Однако та-кая идиллия длилась не более полугода. Ранней весной Агафья Спиридоновна тихо умерла во сне. После похорон Кирилл распустил прислугу и запер дом до возвраще-ния законных наследников. Валентина Юрьевна с дочерьми и Валерьян Данилович вернулись в Москву через два года. За это время семья не только сдружилась, но и пополнилась маленьким Витюшей. Ирина благополучно излечилась от кашля, и, не смотря на грудного ребенка, семья посетили еще несколько стран: Испанию, Фран-цию, Грецию. А Валерьян Данилович не отлучался от жены даже на время экзаме-нов и обустройства сына Ильи в Москве.
   Вернувшись в Москву, вся семья Вострецовых стала жить в бывшем доме Вла-са Игнатьевича Твердохлебова. Супруги Вострецовы, их маленький сын Виктор, до-чери Анна и Ирина, и сын Илья. Они легко подружились с Кириллом и Галиной Ша-бановыми и часто встречались. Галина быстро нашла общий язык с Анной и Ири-ной. И хотя обе девушки были младше ее на три года, но, прожив всю жизнь в горо-де и получив образование, они знали и понимали гораздо больше своей новой под-руги. Валерьян Данилович по настоянию супруги начал вникать в тонкости мукомо-льного дела. И никто уже никогда не вспоминал трагическую историю с цыганкой и медведем. Вернее, никто и не знал ничего, кроме Кирилла и Анны. Но у Кирилла был свой резон не вспоминать о ней, а Анна сама не знала никаких подробностей тех событий. Поэтому-то, когда Яков Маратов выздоровел после избиения братьями Твердохлебовыми и набрался сил, чтобы снова начать поиски сестры, то сначала он обнаружил пустой дом Власа Игнатьевича, а много позже там стали жить совсем другие люди.
  
   -29-
  
   Любовь Серафимовна умерла в середине мая. Она даже не успела познакоми-ться с сестрой Якова и увидеть свою новорожденную племянницу. Маша всем серд-цем почувствовала пустоту и одиночество, но не решилась переехать к тете. Там те-перь свои заботы и своя радость. Они тоже со слезами проводили покойную в после-дний путь, но жизнь брала свое. Маша неуютно чувствовала себя в опустевшем без матери доме, и она стала подолгу задерживаться на работе. Тем более, что ей совер-шенно не хотелось видеться с Зарубиным, который, как и говорила мама, вернулся жить в этот дом, и с сестрой. Если Зарубин еще изображал на кладбище и среди лю-дей горе по умершей жене, то дома он ухмылялся и довольно потирал руки в предв-кушении новой, преуспевающей жизни. От своего сдаваемого в наем жилья он дав-но имеет доход. А через год после смерти жены он собирался жениться на Раисе Га-вриловне. И это тоже будет положительным решением его денежных проблем. Ма-рии он откровенно говорил, что терпит ее только ради приличия. Мари же даже на похоронах матери не проронила ни одной слезинки, траур по ней она не соблюдала и продолжала вольную, праздную жизнь. Однако радость Петра Зарубина и Мари Петровны вскоре омрачилась неприятнейшим известием. Напрасно они мечтали по-лучить в полное свое владение столярную мастерскую. Макар Савельевич Дудыкин отказался подчиняться Зарубину и не отдавал ему выручку. Пришлось объясняться с Яковом Маратовым, который подтвердил слова нотариуса о том, что мастерская по-лностью принадлежит Марии Ивановне Зарубиной, а он лишь ее доверенное лицо.
  - Ну, женушка, ну, стерва московская, - злился он, сидя за выпивкой в первом попав-шемся кабаке. - Ты всю жизнь мне изгадила, всю жизнь командовала мною. Я наде-ялся, что твоя смерть развяжет мне руки, а ты и здесь мне подкузьмила. - Он выпил, не закусывая еще один стакан водки. - Все своей турчанке отписала, а на какие ши-ши буду жить я, и какое приданое достанется Мари? Отец твой обдурил меня с нас-ледством, и ты вся в него, изворотливая и подлая баба. "Любаши поделки" видите ли принадлежать Марии Зарубиной. А имели бы вы эти "Поделки", если бы Петр Зарубин не прокрутил одно дельце? Шиш бы вы обе имели.
   Он начал яростно стучать кулаком по столу и материть всех посетителей. По-том швырнул табурет в окно. После этого его самого вышвырнули прямо под ноги проезжающей телеги. И только разбитое лицо и здоровенный синяк под глазом за-ставили его угомониться. Но и эти отметины он поставил в список грехов Любови Серафимовны, за которые кто-то должен ответить.
   У Мари был кавалер Давид Мекладзе. Красивый, жгучий, влюбленный в нее грузин. Он приехал в Москву по делам и торопился назад в Грузию. Но страсть к Мари не позволяла ему покинуть город и девушку, которая довольно беззастенчиво кокетничала с ним и дразнила его. Она не была строгих правил и ясно давала ему понять, что в качестве мужа ее интересует только богатый мужчина и желательно с дворянским титулом. И тем более ей нужен очень состоятельный муж, поскольку покойная мамаша оставила их с отцом ни с чем, если не считать проклятой церков-ной лавки. Давид, конечно, не имел титулов и званий, но считал себя достаточно бо-гатым человеком, так как являлся наследником и практически владельцем отцовско-го дома и небольшой овчиной фабрики в Гори, где шили мужские бурки и папахи, овчинные полушубки и безрукавки, воротники и муфты. Он решил поговорить с ее отцом, чтобы тот дал согласие на обручение с Мари, чтобы привезти девушку домой уже в качестве невесты, и там устроить красивую грузинскую свадьбу. Но Мари ска-зала, что сначала сама поговорит с отцом, поскольку не знает, как он отнесется к же-ниху другой национальности. На самом деле Мари и не собиралась замуж за этого грузина. И хоть он и был страстным любовником, и не сидел на чиновничьем жало-вании, как некоторые ее воздыхатели, и подарил ей золотые сережки с изумрудами, которые, кстати, очень подходят к той броши, что мать напрасно отдала Машке, но жить в грузинской глуши она не собирается. Где тогда она будет развлекаться, при-нимать поклонников и блистать своей красотой, нарядами и украшениями.
   Мари рассказала отцу о Давиде Мелкадзе и его желании жениться на ней.
  - Он действительно богат? - уточнил Зарубин.
  - Богат, но не настолько, чтобы я променяла свою красоту на его деньги и заточила себя в горах, - она капризно сморщила носик, не переставая беззаботно покачивать ножкой в изящной туфельке. - Вот если бы можно было каким-нибудь образом его надурить, чтобы получить деньги, но не выходить за него замуж, или хотя бы не уез-жать в его глухомань.
   Зарубин задумался, сосредоточенно разбирая рыбью голову. Дочь завела бесе-ду, когда он заканчивал ужин. Вдруг его осенило, и он злорадно рассмеялся.
  - Я придумал, что мы сделаем, Мари, - облизывая пальцы, сказал он. - Это будет грандиозный спектакль. - Мы получим от него деньги, разделаемся с Машкой и ото-мстим покойнице.
  - Что ты задумал, отец? - ее глаза загорелись любопытством. - Расскажи, ну расска-жи, я тоже хочу избавиться от Машки.
  - Мы воспользуемся тем, что невеста в трауре, поэтому свадьбы не будет, а состоит-ся тайное венчание.
  - Зачем тайное? - возмутилась Мари. - Я не хочу ни тайного, ни явного.
  - Тайное, потому что не прошло еще и сорока дней со смерти матери, во-первых. А во-вторых, у грузин есть обычай похищать невест. Вот этот дикарь и украдет невес-ту, чтобы тайно обвенчаться. Но украдет он Машку, а не тебя. - Зарубин даже начал притопывать от удовольствия, представляя разочарованное лицо жениха. - А куда деваться, коль сам украл, и поп уже вас соединил? Кстати, как он тебя называет?
  - Чаще всего Мария, но иногда Маша или Мэри, - перечислила дочь.
  - Вот и славно, то, что надо, - еще больше обрадовался отец.
  - Отец, Машка-то не дура, не даст себя обдурить, - прервала она его.
  - Ну, дорогая, Машка может даже и обрадуется, что ее, турчанку, кто-то пожелал взять в жены. А на случай ее упрямства я найду, что ей сказать, чтобы она не смела мне перечить.
  - Хорошо, но ведь и жених не слепой, - настаивала Мари. - Он же увидит, что стоит перед алтарем с другой девицей. Ну, не в парандже же она будет венчаться.
  - Не в парандже, но в густой вуали, и не спорь со мною, а то раздумаю, - Зарубин на-чал сердиться.
  - Я и не спорю, отец, просто не хочу, чтобы дело сорвалось, и над нами смеялась вся Москва. - Мари подошла к нему сзади и обвила руками его шею. - А как же ты со-бираешься выудить у него деньги?
  - Ты же говорила, что он так влюблен, что готов жениться и на бесприданнице. Вот пусть и заплатит отцу за побег его любимой дочери, за возможный скандал, за оди-нокую старость.
  - Ну, ты и хитрец, батюшка! - восхитилась дочь. - Только бы у тебя все получилось, и пусть он увозит турчанку с глаз моих. Так я скажу Давиду, что он может прийти просить моей руки? - Зарубин согласно кивнул головой.
   Мелкадзе пришел к Петру Зарубину принаряженный и торжественный. Зару-бин пригласил его к столу и угостил хорошим вином. Жених изложил свое желание и рассказал о своей семье и о фабрике. В Москву он приезжал с товаром, который специально шили для русских горожан. Полушубки украшали тесьмой, орнаментом и даже стразами.
  - Что-то не по сезону вы привезли свой товар, господин Мелкадзе, - заметил хозяин.
  - Вы правы, Петр Иванович, не по сезону, - согласился гость, - но тут была причина. Мой отец заболел, точнее его хватил удар, и вот уже второй год он лежит парализо-ванный. Мне пришлось взять на себя все вопросы по закупке шкур и пошиву изде-лий. Фабрика какое-то время вовсе простаивали, а потом мы начали снова налажи-вать ее работу. Вот и получилось, что приехал я к вам весной. Из-за этого пришлось даже снизить цену, но зато я все продал и спешу домой.
  - Похвально, очень похвально, Давид Иосифович, - похвалил его Зарубин. - А какие дела привели вас в мой дом?
  - Я хочу просить руки вашей дочери. Мария мне очень приглянулась, думаю, мы бу-дем счастливой парой. Я обещаю заботиться о ней и о наших детях.
  - Вы правы, моя дочь достойна счастья, но мы небогатое семейство и родственников у нас нет. Кроме того, совсем недавно я похоронил свою супругу, - Зарубин сделал скорбное лицо.
  - Конечно, я понимаю, что у вас горе, но я не смогу еще раз приехать за Марией. До-рога дальняя и небезопасная, дела на фабрике нельзя бросать, я итак оставил ее сей-час на младшего сводного брата. Да и отец может умереть в любой момент, - он за-думался. - Надо найти выход.
  - Выход найти можно, - осторожно поддакнул хозяин, - но нарушение правил и обы-чаев не принесет мне ничего хорошего. Мало того, что вы поженитесь так скоро по-сле похорон и без объявления помолвки, так еще и я останусь здесь один горевать по любимой жене и дочери. Кто будет заботиться обо мне, кто будет распоряжаться в доме? Мне не останется даже наша скромная церковная лавка.
  - Я не претендую на вашу лавку, Петр Иванович, - искренне ответил жених, - и сам готов заплатить вам, лишь бы уладить этот вопрос. Но, только вы, пожалуйста, по-думайте, как нам ускорить женитьбу.
  - Можно только устроить похищение невесты и тайно обвенчаться где-нибудь в де-ревенской церквушки. Тогда, конечно, не будет никакого пира, а весь грех падет на жениха. И вам придется сразу увести жену отсюда, чтобы никто не мог оскорбить ее упреками, насмешками или подозрениями.
   Мужчины договорились о сумме и дне похищения. После разговора с жени-хом и улаживания денежных вопросов Зарубин пришел в комнату Марии. Он по-хо-зяйски сел, развалившись, на ее кровать и несколько минут пристально за ней наб-людал. Мария тоже молча смотрела на него. Наконец он не выдержал:
  - Хочу обрадовать тебя, Мария Ивановна, - начал он фальшиво елейным голосом, - нашелся человек, который хочет на тебе жениться. Вполне приличный и достойный жених.
  - Я не знаю никаких женихов, Петр Иванович, - так она стала обращаться к Заруби-ну после откровенного признания матери о ее настоящем отце. - И замуж я не соби-раюсь.
  - Тебя и не спрашивают об этом, дорогуша моя, - Зарубин сменил елейность на при-казной суровый тон. - Ты сделаешь так, как я тебе скажу, иначе последуешь за сво-ей матерью и дедом Серафимом. Думаешь, они сами ушли в мир иной? Думаешь, я не посмею и тебя к ним отправить?
  - Что вы сделали с мамой и дедушкой? - спросила она, ожидая страшного ответа.
  - Запомни, Мария Ивановна, я женился на твоей матери только потому, что у ее отца был свечной завод. А чтобы стать хозяином этого завода пришлось бы долго ждать смерти тестя. Вот я и воспользовался некими чудесными снадобьями, чтобы уско-рить этот процесс. Но старик подшутил надо мной со своими дочерьми Любашей и Любавушкой. Не понимаешь? - спросил он, видя в ее глазах замешательство. - По глупой прихоти Марина Любашей была Любовь Серафимовна, а Любавушкой - По-лина Серафимовна. А завод был отписан на эту оспину Полину.
  - А я какое отношение имею к этому заводу? - шепотом спросила Мария.
  - К заводу не имеешь, голубушка, - зловеще прошипел Зарубин, - но то, что у вас с сестрой почти одинаковые имена, мне очень на руку. Жених Мари Давид Мелкадзе очень торопится с венчанием, так как спешит домой в Грузию. Мари не хочет идти за него замуж, а я хочу этого брака. Вернее, этого жениха. Вот он и женится на тебе, ведь ты почти Мари. Ты Мария, а он этой разницы не уловил. И, кстати, в тебе течет грузинская кровь, так что тебе самое место убраться в Грузию, подальше от нас.
  - Но этот мужчина увидит, что невеста совсем другая, - Маша попыталась его урезо-нить. - И потом, как можно говорить о свадьбе, когда не прошло даже сорока дней с кончины мамы.
  - Это не твое дело, - прикрикнул на нее Зарубин. - И не перебивай меня. Твое дело поехать с ним в церковь и обвенчаться. В полумраке, да с похмелья он ничего не за-метит, а потом будет поздно предъявлять претензии... Кстати, - как бы о ничего нез-начащем факте, добавил он, - знай, что твоя мать всю жизнь насмехалась надо мной, в грош меня не ставила и отобрала у меня мастерскую. Я долго терпел ее выходки, но и мое золотое терпение лопнуло. И я, именно я, устроил ей несчастный случай, да только Бог был на ее стороне. Она не убилась насмерть и могла выздороветь. Вот мне и пришлось снова прибегнуть к чудесным порошкам. А если ты вздумаешь ар-тачиться или кому расскажешь обо мне, то и тебе придется отведать этих порошков. А заодно и поганые Маратовы за все поплатятся, - с мстительным выражением лица откровенно высказался Зарубин.
   Мария слушала его, и по щекам ее текли тихие слезы скорби. Мало того, что этот подлый человек всю жизнь прожил бездельником, что маме пришлось взвалить на свои плечи заботу о семье, так он еще оказался душегубом. Хитрым, бесжалост-ным убийцей. А теперь он грозиться расправиться с ней и со всеми Маратовыми ра-ди какой-то своей выгоды. И при этом он не стесняется обмануть какого-то Давида, не боится, что тот тоже может поднять на него руку. И как жалко милую заботли-вую мамочку. Из-за жадности, подлости и никчемности этого мелкого, гадкого чело-века она прожила нелегкую жизнь, упала с лестницы и умерла в страданиях и боли.
  - Ты поняла, что я сказал? - сурово спросил Зарубин. Маша промолчала, погружен-ная в свои мысли. Тогда он несильно ударил ее по лицу и приказал, - завтра ты на работу не пойдешь. Сходи за расчетом и возвращайся собирать свои вещи. Послеза-втра венчание, и потом сразу вы с мужем отбываете в горы.
  
   -30-
  
   Мария согласилась на этот брак. Она надеялась, что после венчания муж ее прогонит, и тогда уже будет не ее вина, что она вернется домой. Зато все останутся живы. Но при этом ей было нестерпимо обидно, что с ней так поступил человек, ко-торого она столько лет считала своим отцом. Что ради венчания, пусть даже вынуж-денного, ей не разрешили приготовить белое красивое платье. Она надела платье ви-шневого цвета с белой кружевной пелериной, которую сколола на груди маминой брошью. Волосы уложила на макушке и украсила их жемчужной лентой. Отец вру-чил ей небольшую фату с густой двухслойной вуалью. Мари с лицемерной улыбкой поздравила сестру и подарила ей коробочку с духами. Предложила тут же надуши-ться ими и положить подарок в дорожную сумку, чтобы он всегда был под руками. Павлина Саввишна, обомлевшая от такой неожиданной и неуместной новости, тяже-ло опустилась на лавку, шепча молитву. Но под угрожающим взглядом хозяина, она поднялась и удалилась в свою каморку за кухней. Потом через несколько минут она вышла с иконой и благословила Марию, как родную дочь и надела ей на шею краси-вые изумрудные бусы. Те самые бусы, что восемнадцать лет назад Любовь Серафи-мовна привезла из Грузии. Сначала она хотела отдать их церкви, чтобы та позаботи-лась о ее покойном Ванюше, а потом распорядилась совсем по-другому.
  - Носи их с радостью и гордостью, моя девочка, - пожелала ей преданная служанка. - Очень давно их подарила мне Любовь Серафимовна. Она сама никогда не наряжа-лась в подобные вещи, скромной была женщиной. Упокой Господь ее душу, - Пав-лина перекрестилась. - А меня вот отблагодарила за честную службу и хороший со-вет. Мне такая красота тоже ни к чему, хоть я и любила иногда полюбоваться на эти камни, а тебе будет в самый раз. Да и к твоей броши они подходят лучше некуда.
  - Я завтра же выгоню тебя из дома, - пообещала ей Мари, с завистью глядя на свер-кающие украшения сестры. - Вот выдашь сегодня свою любимицу замуж и можешь собирать свои вещички. А сейчас приоденься поприличней, и садись вместе с ней в карету.
  - Я сама с удовольствием уйду, - не поворачиваясь к ней, ответила служанка. - Вы же не любите никому платить за работу, так что попробуйте найти себе дармовую кухарку и горничную.
   Венчание состоялось в церкви села Люберцы почти в девять часов вечера, куда только к этому времени прибыла карета с невестой, и чуть позже приехал совершен-но пьяный жених с будущим тестем. Отец невесты был трезв и во время церемонии не спускал ледяного взгляда с дочери. Батюшка быстро обвенчал молодых и тороп-ливо скрылся за тяжелыми дубовыми дверями. Служка терпеливо ждал, пока тесть выведет новоиспеченного зятя из церкви. Вся компания остановилась на ночлег в доме помещика Исайкина, который любезно предоставил всей компании свои апар-
  таменты, а сам устроился в комнате сына. Мелкадзе был так пьян, что завалился в кровать, не раздеваясь. Павлина Саввишна вместе с Марией ночевали в спальне хо-зяйской дочери на узкой кровати, а Зарубин провел ночь на диване.
   Первым проснулся Зарубин, почувствовав боль в занемевшей руке. Он поспе-шил разбудить Марию, которая уснула только под утро. Ужас и нелепость всего происходящего не давали ей покоя всю ночь. Не обращая внимания на ее утомлен-ный вид, он приказал ей захватить свадебное платье и тихо пробраться в постель к мужу, чтобы у него не возникло желания отречься от брака. Сам он впереди ее быс-тро прошел в супружескую спальню, вымазал простыню припасенной кровью, дож-дался Марии и только тогда разбудил Давида. Он заставил его выпить огуречного рассола, принесенного кухаркой из погреба. Немного придя в себя, Давид недоумен-но осматривался, не понимая, где он находится.
  - Дорогой зятек, - похлопал его по плечу Зарубин, - мы здесь, потому что вчера ты женился на моей дочери. - Он приподнял край одеяла, показывая ему спрятавшуюся с головой жену. - Но на радостях ты так набрался, что мы тебя еле дотащили до по-стели. Однако, я смотрю, ты с честью выполнил супружеский долг. Теперь нам оста-ется проводить вас до кареты, пожелать доброго пути и расстаться до следующей встречи.
   Давид сосредоточенно смотрел на Марию, пока не сообразил, что это не та же-нщина, на которой он собирался жениться. Растерянно взлохматив волосы, он недо-уменно перевел взгляд на Зарубина и спросил:
  - А что это за девица здесь лежит? И где моя Мария?
  - Давид, - ласково ответил тесть, - это не девица, а твоя законная супруга. Именно с ней вы вчера обвенчались и провели вместе брачную ночь. Можешь удостовериться у батюшки и проверить простыни. А вон и ее свадебный наряд, и фата.
  - Моя невеста Мария, - продолжал он упорствовать. - Я должен был жениться на ва-шей дочери Марии Зарубиной. Мы с вами сговаривались о Марии, красивой, светло-кожей, голубоглазой блондинке. А эта барышня откуда здесь взялась?
  - Это и есть Мария, моя дочь. Ведь вы, дорогой зять, пришли ко мне с просьбой вы-дать за вас Марию.
  - Сударыня, вы Мария, дочь господина Зарубина? - ничего непонимающий Давид обратился к жене.
  - Да, я Мария, старшая дочь Петра Ивановича, - опустив стыдливые глаза, ответила она. Лежа в постели этого мужчины Мария чувствовала себя презренной обманщи-цей, плутовкой и нахалкой одновременно.
  - Значит, у вас есть младшая дочь?
  - Конечно, есть, но ее зовут Мари, - и Зарубин четко произнес, - Мари Петровна За-рубина. Разве ты хоть раз назвал мне имя Мари? - тот неуверенно покачал головой. - Вот видишь, сынок, ты сам перепутал невест, а теперь напал на меня. А я-то обра-довался, что нашелся суженый для Маши. Она старшая, она трудолюбивая, она по-слушная дочь, - при этих словах он многозначительно глянул на девушку, - и будет тебе хорошей женой... А теперь пора завтракать, друзья, и отправляться в путь. Да-льше я вас провожать не могу, пора и честь знать.
   Завтрак прошел в напряженном молчании. Присутствующий за столом госпо-дин Исайкин не посмел нарушить гнетущую тишину, решив, что брачная ночь не принесла жениху радости. Мелкадзе несколько раз негодующе посмотрел на жену, но она ела, не поднимая глаз. Зарубин же заметил эти взгляды и, довольный, отвел свои бесстыжие глаза. Он представлял, как муж будет злиться на подсунутую ему жену, кричать на нее, может даже и побьет. Он специально поехал на венчание, что-бы по дороге напоить жениха и превратить его в бесчувственного болвана. Ему он наливал вино, смешанное с водкой, а себе воду, налитую в водочную бутылку. А еще ему необходимо было утром объясниться с женихом, вернее с мужем, чтобы тот не вздумал устраивать скандал и возвращать Марию назад. Кажется, свою миссию он неплохо выполнил и теперь можно быть уверенным, что этот грузин не потребу-ет у него назад денег. С показной неохотой он попрощался с дочерью и напомнил Давиду, что необходимо рассчитаться с гостеприимный хозяином. Затем уселся в карету поджидать Павлину. Он довезет ее до Москвы, но дальше терпеть в доме эту старую ключницу не намерен.
  - Береги себя, моя девочка, - обнимая тем временем Марию, говорила Павла. - Не перечь мужу, а то эти джигиты вспыльчивы и неукротимы. Как бы он не отыгрался на тебе за подлости Зарубина. И спрячь подальше свои драгоценности. Может, они еще понадобятся тебе в тяжелую минуту. А вот здесь я собрала вам в дорогу немно-го еды. Тут хлеб, сметана, говядина, яйца. Перекусить хватит, - она передала ей кор-зинку с провизией.
  - Спасибо, дорогая Павлина Саввишна, я все так и сделаю, - целуя ее в щеку, проше-птала Мария. - У меня есть немного денег на черный день. А тебя я попрошу отпра-вить мои письма тете Полине и моим подругам. Я сообщаю им о своем замужестве и прошу прощения, что никого не успела известить. Теперь мы не скоро увидимся. Те-те я напишу, как только доберусь до места.
  - Хорошо, езжайте с Богом, - добрая женщина перекрестила молодых и тяжело заб-ралась в карету к Зарубину.
  - Все нашептала ей, шептунья? - усмехнулся он. - Дело сделано и обратной дороги нет.
  - Вы еще ответите за это перед божьим судом, Петр Иванович, и тогда вам будет не до смеха. И за Любовь Серафимовну ответите.
   Остальной путь они проделали молча. И в карете Давида Мелкадзе также висе-ла напряженная тишина. Наконец он спросил:
  - Где Мари? Вы специально ее спрятали, чтобы обманом женить на себе? Видно, ни-кто не обращал на вас внимания, вот вы и устроили подмену? Или решили срочно прикрыть мною свой распутный грех?
  - Мари никто не прятал, - тихо ответила оскорбленная его словами Мария, - она пре-красно все знает и ждет отца дома. Я хочу вам объяснить...
  - Не наговаривайте на сестру, Мария Петровна, - остановил он ее. - Ваша сестра не-жная и трогательная девушка, она не могла участвовать в этом заговоре. Лучше вам никогда не раскрывать рта, сударыня. Я не хочу слушать вас, Мария Петровна, - по-высив голос, сказал Давид.
  - Хорошо, но мое имя Мария Ивановна, уважаемый Давид Иосифович. И не кричи-те на меня, пожалуйста. - Маша закрыла глаза и решила молчать всю дорогу. Не бо-льно и хотелось оправдываться перед этим самоуверенным джигитом. Если бы он потрудился получше узнать сущность Мари, то и не подумал бы на ней жениться. А вот теперь сидит и молится на своего обожаемого лживого ангела, а ей заткнул рот.
   Остановившись на ночлег на небольшом постоялом дворе, Мелкадзе потребо-вал один номер. Мария первый раз подала голос:
  - Я бы предпочла отдельную комнату.
  - Я тоже, но так будет дешевле. Я достаточно заплатил вашему папаше за обман, чтобы теперь швырять деньгами, - прошипел он в ответ и, не обращая на нее внима-ния, стал подниматься по лестнице.
   После ужина, однако, он тактично вышел, давая возможность Марии раздеться и лечь в постель. Она так торопилась, складывая свою одежду, что поцарапала палец
  о торчащий из стула гвоздь. Кровь тонкой струйкой стекала по пальцу и не хотела останавливаться. Ей пришлось достать подаренные сестрой духи и продезинфициро-вать ранку. Наконец кровь остановилась, и Маша быстро юркнула под одеяло. Она так устала весь в день в дороге, а горячий ужин наполнил желудок, и она сразу зас-нула. Давид вернулся в комнату и с неприязнью посмотрел на спящую жену. Он по-гасил лампу и лег рядом. Вдруг ему показалось, что он почувствовал знакомый за-пах духов Мари и ему даже почудилось, что это она рядом с ним. Он уже хотел об-нять лежащую рядом женщину, но тут Маша перевернулась на правый бок, и запах, как и соблазн, исчез.
   Все когда-нибудь заканчивается. Закончилось и дорога, ведущая их к дому Иосифа Мелкадзе. Мария терялась в догадках, как-то встретит ее новая семья? А муж даже не подумал подготовить ее к этой встрече, рассказать о своих родствен-никах, успокоить и ободрить. Они приехали уже в сумерках. Вошли в дом, когда се-мья собиралась ужинать. Все семейство сидело за столом и с интересом смотрело на гостью. Давид поздоровался и, как бы мимоходом, сообщил:
  - Это моя жена Мария Ивановна. Мы устали и голодны. - Потом что-то сказал по-грузински, оставил ее среди незнакомых людей и поднялся в свою комнату.
  - Добрый вечер, - пробормотала Мария, не зная, остаться ли ей здесь или последо-вать за мужем.
   Пожилая женщина, вероятно мать, и молодая девушка промолчали в ответ. По-том женщина подозвала служанку и что-то сказала ей тоже по-грузинки. И только юноша поднялся из-за стола и приветливо ей улыбнулся.
  - И вам добрый вечер, Мария Ивановна. Вы предпочитаете сначала пройти к себе и переодеться или сразу присоединитесь к нам?
  - Я с дороги и хотела бы сначала принять ванну.
  - Хорошо, Нани вас проводит. И извините моего брата за грубость. Он всегда возв-ращается домой злым и голодным.
   Мария тихо поблагодарила его и последовала за служанкой. Ее привели в ком-нату, обозрев которую при свете лампы, она поняла, что это не супружеская спаль-ня. Нани предложила ей раздеться и сказала, что скоро ей принесут корыто, воду и полотенца. Хвала Господу, что в этом доме слуги говорят по-русски. Похоже, что свекрови она сразу не понравилась, вероятно, придется обживаться в этом холодном доме, общаясь только с прислугой. И она попросила девушку принести ей ужин в комнату, чтобы не нарушать своим неожиданным появлением планов хозяев. Мария наспех помылась, одела чистую рубашку и теплый халат и еще закуталась в вязан-ную шерстяную шаль. Пока Нани застилала свежим бельем ее постель, она быстро проглотила принесенный ужин, даже не почувствовав вкуса, и запила двумя стака-нами горячего чая. Нани показала ей ночной горшок, забрала поднос и удалилась. Мария перевела дух и легла в кровать. Постель оказалась мягкой и удобной, но она долго не могла заснуть, обдумывая, как ей вести себя завтра и всю последующую жизнь.
  
   -31-
  
   На следующий день Мария решила встать пораньше и разыскать Нани. Деву-шка должна хотя бы вкратце рассказать ей об обитателях дома и познакомить с ус-тановленными здесь правилами. Но оказалось, что в этом доме заведено вставать ра-но, поэтому она проспала завтрак. При этом никто не позаботился ее предупредить, разбудить или оставить ей хотя бы пару яиц и чашку чаю. В опустевшей столовой горничная убирала со стола посуду, а сестра Давида даже не удосужилась ответить на ее приветствие. Мария вернулась в свою комнату и посмотрела в окно. Свекровь сидела в плетеном кресле на крыльце и разбирала клубки пряжи в своей корзинке. Дочь что-то сказала ей, рассмеялась и пошла в сад. Мужчин не было видно ни в до-ме, ни во дворе. Наверное, отправились на свою фабрику. Полное пренебрежение к ней она могла бы понять, если бы эти люди соизволили с ней познакомиться и выс-лушать, чтобы понять, что она вовсе не виновата, если их сын и брат не запомнил даже имени своей невесты и женился на другой девице. Но кланяться этим спеси-вым гордецам она не собирается, она тоже имеет свою гордость и свой характер.
   Мария взглянула на себя в зеркало и решительно направилась из дома. На кры-льце она поздоровалась со свекровью, та в ответ лишь слегка склонила голову. Ма-рия гордо проследовала мимо нее и вышла за калитку. Солнце ярко светило, по си-нему небу величественно проплывали редкие пушистые облака, запах цветов кру-жил голову, особенно на голодный желудок. Она решительно постучала в калитку соседнего дома и представилась открывшему ее юноше. Он любезно пригласил ее в дом. Здесь хозяйка дома тоже сидела на крыльце и перебирала фасоль. Она привет-ливо улыбнулась гостье и отложила свое занятие.
  - Я Мария, жена Давида Мелкадзе. Мы поженились в Москве и только вчера вече-ром приехали сюда.
  - Интересно, мы и не знали, что у Давида есть невеста. Жаль, что свадьбу играли в Москве, мы бы с удовольствием посмотрели на вас в свадебном наряде.
  - Свадьбы не было, мы только обвенчались. Дело в том, что моя мама недавно ско-нчалась, а Давид настаивал на венчании, чтобы привести меня домой уже законной женой.
  - Сочувствуем вам, Мария, - женщина погладила ее по руке. - Может, хотите чаю?
  - Хочу, и не только чаю, - честно сказала она.
  - Тогда пойдемте в дом, сейчас горничная принесет лепешки с медом, сыр и кукуру-зную кашу с маслом. Пока вы будете это кушать, согреется чай, - и она на удивление легко поднялась из кресла.
   Мария с удовольствием сытно поела, любезно поблагодарила хозяйку и пообе-щала прийти к ним на обед.
  - Мне кажется, что у Мелкадзе заболела повариха, а здесь на горном воздухе у меня разыгрался страшный аппетит, - с иронией сказала она. - Но обещаю вам, судары-ня, что как только я освоюсь в новом доме, то сама испеку сладкий пирог, приготов-лю курицу в сметане с грибами и картошкой и угощу вас. Надеюсь, что эти продук-ты не сложно отыскать на рынке?
   Мария довольная вернулась домой и принялась разбирать привезенные с собой вещи. Подошло время обеда, но ее снова никто не позвал к столу. Однако в окно она увидела, что домой вернулись Давид с братом, а в столовой раздавался звон расстав-ляемой посуды. Мария поднялась, сменила белую блузку на голубую и поспешила на обед к соседям. Пройти можно было только через столовую, поэтому она сдержа-но поприветствовала всех и направилась к дверям, обходя путающего под ногами щенка.
  - Ты куда собралась? - спросил муж. Она, не отвечая, шла дальше. Тогда он поднял-ся и схватил ее за руку, - я спросил, куда ты идешь?
  - Разве вопрос относился ко мне, а не к собаке? - она устремила на него невинные глаза.
   Муж понял, что сейчас за ними наблюдает все присутствующие, включая при-слугу. Ему хотелось на нее закричать, но он пересилил себя и снова спросил:
  - Мария, я в третий раз спрашиваю, куда ты так торопишься?
  - Спешу на обед к Каташвили. Неприлично опаздывать, когда тебя ждут.
  - Когда это они успели тебя пригласить? - удивился он.
  - Когда я утром ходила к ним завтракать, - любезно пояснила она. - Теперь иду обе-дать, а вечером, надеюсь на ужин. Так что не волнуйся, если я задержусь.
   Давид сурово обвел взглядом столовую. Мачеха и сестра виновато опустили глаза, брат еле сдерживал улыбку, слуги поспешили на кухню.
  - Что это значит? - сурово спросил он. Ответа не последовало.
  - Давид, отпусти мою руку, я тороплюсь. Разбираться со своими родственниками будешь без меня, - Мария резко выдернула свою руку. - Сейчас я итак слишком много говорила, нарушив твой приказ не раскрывать рта. Похоже, такой приказ ка-сается всех твоих домочадцев. Они молчаливы, заботливы и приветливы, как сама нежность и доброта. - И Мария покинула столовую.
  - Мы не начнем обед, пока я не узнаю, что творится в этом доме, - Давид отодвинул свой стул от стола и сел в ожидании объяснений. Снова молчание. - Как я понимаю, вам не понравилась моя жена, но зато вам нравится, что теперь весь город узнает, что в доме Иосифа Мелкадзе хозяева не кормят собственную родственницу. Кстати, пока болен отец, я являюсь главой семьи, и, значит, моя жена является здесь главной хозяйкой. Так почему же хозяйку вынудили отправляться к чужим людям за куском хлеба?
  - Ну, ты же сам вчера сказал, что вы голодны, но твоя жена не привыкла к нашей ку-хне, - наконец ответила сестра.
  - И что?
  - Я подумала, что если ей не нравиться наша еда, то она должна сама о себе позабо-титься, - нервничая, отвечала Тико.
  - Во- первых, надо быть полной дурой или злобной фурией, чтобы так истолковать мое замечание. Я имел в виду, что она не ест очень острую пищу, - ударом кулака по столу он, как бы закрепил свои слова. - Во-вторых, хотел бы я узнать, каким обра-зом новый человек будет заботиться о себе в незнакомом доме? Она что, должна бы-ла сама шарить по кладовкам и готовить себе отдельный обед и завтрак?
  - Она могла попросить нас об этом или предупредить кухарку, - не сдавалась сестра.
  - А может вы, как любезные родственники, должны были с ней поговорить, познако-мить ее с обычаями нашего дома?
  - Но ты сам хорош, братец, - вдруг напала на него Тико. - Ты же сам не удосужился представить нас своей жене, а утром чуть свет помчался на фабрику, не думая, что оставил ее в незнакомой компании.
  - Я виноват, не спорю, но в правилах грузинского народа привечать и угощать любо-го путника и гостя, а вы отвернулись от моей жены.
  - Тико, хватит оправдываться и изворачиваться, - Соломе остановила дочь. - Утром она сказала мне, что твоя жена не пожелала спуститься вниз, чтобы с нами позавтра-кать. И, якобы, даже заявила, что вообще не желает с нами знаться. Я поверила до-чери, Давид, поэтому не остановила твою жену, когда она отправилась за калитку. Я настолько поверила дочери, что не ответила на приветствие Марии и не спросила, куда она идет.
  - Прекрасно. Прекрасно до ужаса, - Давид задумался на несколько минут. - Придет-ся нам всем исправлять свои ошибки. А теперь все-таки следует пообедать. Благода-ря тебе, Тико, сегодня мы будем есть остывший обед, а ты вообще останешься голо-дной. И чтобы слуги не вздумали ее жалеть, - он повысил голос так, чтобы прислуга услышала его. - Отправляйся к себе и подумай, что ты скажешь Марии. - Давид про-водил взглядом обиженную фигуру сестры и спросил, покормили ли отца.
  
   -32-
  
   Перед ужином Тико постучала в комнату невестки и вошла с надменным выра-жением на лице. Она просила прощение за то, что не позвала ее на завтрак и обед, так как неправильно поняла слова брата. Невестке совершенно не обязательно знать, что она ей не понравилась. Мария приняла извинения, но по сердитым глазам золо-вки поняла, что Тико не раскаялась, и впредь будет искать ссоры. Только станет бо-лее осторожной и изощренной. Но с чего такая неприязнь к ней у этой девушки? Не она, так другая девушка стала бы женой ее брата, и женитьба брата не уменьшает ее приданого. Но за ужином Мария поняла, в чем дело. Она только теперь узнала, что отец Давида очень давно овдовел и женился на Соломе. Она тогда тоже была вдовой с дочерью Тико на руках. Потом у них родился общий ребенок, сын Гедеван.
   За ужином Тико с самой обворожительной улыбкой поведала брату, что она повинилась перед Марией, и они даже стали подругами. При этом она повернула го-лову в ее сторону и наградила злобным взглядом. А дальше во всеуслышание обе-щала ввести невестку в круг домашний обязанностей и научить особенностям грузи-нской жизни. Весь вечер Тико болтала без умолку, рассказывая брату о событиях прошедших месяцев, что его не было дома. Пересказала местные сплетни и даже по-ведала сколько ягнят появилось в каждой семье. Мария видела, что Давид, не пере-бивая, слушает сестру, но мысли его блуждают где-то совсем далеко. Гедеван тоже не перебивает сестру, но при этом с плутовской улыбкой наблюдает за невесткой. А свекровь просто сосредоточенно поедает блюдо за блюдом. Мария решила не всту-пать в разговор. Хоть ее и пригласили к столу, но никто не проявил к ней интереса, как будто за столом сидит восковая фигура. Ее лишь посвятили в родственные отно-шения в этом доме. Она тоже не собирается раскрывать душу перед этими людьми, тем более, что муж приказал ей молчать. Но и без слов Мария поняла, что Тико влю-блена в Давида, и теперь ее терзает ревность и ненависть к невестке. Понятно, что она постарается выставить Марию в худшем цвете или даже попытается обвинить ее в неверности мужу.
   Мария поблагодарила свекровь за ужин и ушла, оставив эту компанию в при-вычном им кругу. Предназначение всех комнат в доме ей так и не объяснили, поэто-му она едва успела посторониться, когда резко распахнулась дверь одной из комнат и оттуда выбежала девушка с подносом в руках. Мария проводила ее сочувствую-щим взглядом, поскольку к распахнутой двери подошел какой-то великан, что-то грозно крикнул ей вдогонку и захлопнул дверь. Она постояла минут пять, прикиды-вая, чем не угодила такому верзиле маленькая служанка. А потом решила познако-миться с этим человек, ведь его она еще ни разу не видела. Мария постучала в дверь, ей открыл все тот же великан. Она увидела довольно таки спартанского вида комна-ту. Посередине комнаты стояла широкая кровать, на которой лежал болезненного вида мужчина. Он был стар и немощен, но его живые глаза с интересом разглядыва-ли незнакомку. Мария и без слов поняла, что это отец Давида, настолько явное сход-ство было между ними. Еще здесь была узкая кровать для слуги, кресло, стол, пара стульев и бюро. Она поздоровалась и представилась:
  - Я Мария, жена Давида. Мы только вчера приехали из Москвы, и нас с вами забыли познакомить. - Иосиф продолжал молча смотреть на нее. - Мы обвенчались шесто-го июня, но свадьбы не было, так как я в трауре по моей матери.
  - Хозяин не говорит, - неожиданно тихим голосом сказал великан. - Он парализован, и у него отнялась речь, но он рад, что его сын, наконец, женился. Вы ему понрави-лись, госпожа.
  - А вы кто?
  - Я Варлаам, слуга хозяина. Я весь день нахожусь здесь, чтобы ухаживать за ним, кормить его, переворачивать его.
  - И давно он болен?
  - Второй год уже, - Варлаам понял значение хозяйского взгляда и подошел подло-жить еще одну подушку ему под голову. - Так лучше? - спросил он, и в ответ полу-чин благодарный взгляд.
  - А можно будет мне приходить навещать моего свекра? - неожиданно для мужчин спросила Мария.
  - Да, милости просим, - ответил ей удивленный слуга.
   Так Мария нашла себе привычное занятие - ухаживать за больным человеком. И это оказалось гораздо лучше и приятней, чем общаться с лживой и лицемерной Тико, которая даже в этом занятии усмотрела непомерную заносчивость москвич-ки. Но Мария продолжала делать то, что считала нужным и полезным. На следую-щее после знакомства утро, Мария пришла к Иосифу, как к своему пациенту, когда Варлаам его брил. Вскоре появилась служанка с завтраком и хотела забрать тазик с водой. Мария посмотрела, чем же семья кормит больного. Здесь были лепешки с ма-слом, кусок жареной рыбы, чай и блюдечко с только что поспевшей малиной.
  - Так не пойдет, девушка, - остановила она Нани. - Отнеси это на кухню, и пусть для больного хозяина дома кухарка быстро сварить любую жидкую кашу на молоке с медом и маслом. Малину протрет через сито и положит в чай, а этот чай надо пере-лить в заварной чайничек. Еще можно приготовить творог, разведенный молоком до густоты сметаны.
   Ничего непонимающая Нани попятилась к двери с подносом. И не успела Ма-рия объяснить Варлааму свои действия, как в комнату буквально ворвалась Тико и набросилась на невестку:
  - Ты чего здесь раскомандовалась? В Москве будешь устанавливать свои дурацкие правила. Мы заботимся об отце больше года, а ты на второй день делаешь все нао-борот.
  - Вы неправильно заботитесь, Тико, - спокойно ответила Мария. - Человек парали-зован, у него неподвижны все части тела, как же он будет жевать лепешки, рыбу, мясо?
  - Раньше он ел, - не сдавалась дочь.
  - Ничего он не ел, госпожа, - вмешался Валаам. - Вот только чай или молоко я мог по ложечке пропихнуть ему в рот, да кашу, когда она бывала, или жидкую картош-ку. Вот он и похудел так сильно. А я, болван, думал, что у хозяина нет аппетита.
  - Так ты же возвращал пустые тарелки, - удивилась Тико.
  - Возвращал, - он опустил глаза, - потому что сам все доедал.
  - Тико, - Мария вновь обратилась к золовке, - ты должна распорядиться на кухне, чтобы кухарка отдельно готовила для хозяина. Супы надо протирать, овощи и мясо тоже протирать или дважды пропускать через мясорубку. Все должно быть жидким, теплым, вкусным, полезным. Ты же лучше кого-нибудь знаешь, что нравится твоему отцу. Если бы я сама не проработала целый год в больнице сестрой милосердия, то тоже бы не знала, что таких больных надо кормить, как грудных детей.
  - Ты работала в больнице? - удивилась она.
  - Да, вместе с мамой. Но мама проработала там половину жизни, даже когда мы с сестрой были маленькими. Ну, ладно, иди и поторопи, пожалуйста, кухарку, а то твой отец голоден.
   Марию удивило, что Тико, а не свекровь пришла разбираться с ней. Но только несколько позже она узнала, что вдова Соломе вышла замуж за Иосифа Мелкадзе, родила ему сына, но не стала хозяйкой в доме. Сестра мужа, старая дева, жила в его доме много лет и считалась его хозяйкой. Она не отдала бразды правления ни пер-вой жене Иосифа, ни ей, Соломе. Соломе не стала спорить, мирно отошла в сторону и жила спокойно, ни за что не отвечая. Любимым ее занятием было вязание. Соломе могла вязать даже с закрытыми глазами. Она вязала из простой деревенской пряжи и из тонкой фабричной. Два раза в год мать отсылает носки, варежки, платки, поддев-ки, кофты, свитера в монастырь, чтобы сердобольные монашки раздали их в сиротс-кие приюты, немощным и больным старикам. Но вот уже четыре года, как ее золов-ка умерла, и управлять домом стала двадцатилетняя Тико. Иосиф женился на Соло-ме, когда Давиду было шесть лет, а Тико - всего два года от роду. Вместе они уже двадцать три года, поэтому все дети давно считают Иосифа и Соломе своими роди-телями. Только вот Тико вдруг вспомнила, что Давид ей не родной брат и даже не сводный, и влюбилась в него. Уже восемь лет она отвергает предложения всех же-нихов и всеми правдами и неправдами хочет женить на себе брата. Давиду уже три-дцать лет, и он никак не женился. Ни отец, ни мать не могли подобрать ему невесты, которая бы ему понравилась. И Тико надеялась, что брат женится на ней, ведь дол-жен же он жениться, чтобы у него появился наследник. А теперь он привез московс-кую жену, которая нарушила все ее мечты и планы.
   Все эти сведения о родственниках Мария узнала от Гедевана. Юноше невестка сразу понравилась, а, кроме того, ему было интересно наблюдать за соперничеством двух девушек. Поэтому, когда утром разъяренная Тико помчалась к отцу, он ожидал громкого скандала с криком и разбитой посудой. Но сестра явилась спокойная и да-же сказала матери, что отныне она будет следить, чтобы отцу готовили отдельную пищу. После этого инцидента Мария тоже спустилась к завтраку. А после него она стала расспрашивать Нани, далеко ли от дома находится базар. Гедеван услышал ее вопрос и вызвался проводить Марию. По дороге он и поведал ей некоторые семей-ные тайны.
  - Почему ты мне все это говоришь? - удивилась она.
  - А мне понравилось, как ловко и спокойно ты осаживаешь Тико, - признался ей де-верь. - Как только Тико стала чувствовать себя хозяйкой в доме, то начала совать нос даже в мужские дела. А мною командует, как ребенком, хотя мне уже двадцать два года, и брат оставлял на меня фабрику.... А что тебе понадобилось на базаре? - вдруг спросил он.
  - Я обещала Каташвили угостить их ответным обедом за проявленную вчера сердеч-ность и доброту. Куплю продукты, а ты донесешь их домой.
  - Ты пригласила их к нам на обед?
  - Нет, я поняла, что в вашем доме не любят гостей, поэтому сама постараюсь приго-товить нечто вкусное и отнесу им. Я не люблю быть в долгу.
   Мария приготовила две курицы в сметане с грибами и картофелем и испекла пирог с малиной. Одну курицу она попросила измельчить и протереть для свекра, а другую, еще горячую, вместе с пирогом отнесла соседям.
  - Надеюсь, все недоразумения в вашем новом доме утряслись? - спросила ее сердо-больная хозяйка.
  - Да, кажется, все налаживается, - заверила ее Мария.
  - Ну, вот и хорошо. А как вкусно пахнет, у меня аж слюнки потекли, - она возжелен-но посмотрела на принесенные угощения.
  - Тогда приятного вам аппетита, - Мария тепло улыбнулась ей и поспешила домой. - Пусть потом кто-нибудь принесет посуду назад.
  
   -33-
  
   Мария уже несколько дней жила в доме своего мужа, но он так ни разу и не пришел в ее спальню. Это и удивляло и радовало девушку. Возможно, он передумал считать ее своей женой и возьмется за расторжение брака? А пока она вместе с Вар-лаамом ухаживала за свекром, стараясь вернуть ему подвижность и речь.
  - Варлаам, надо начать делать больному массаж. Надо по нескольку раз в день рас-тирать и поглаживать руки и ноги, шевелить его пальцы, - она показала, как осторо-жно и бережно следует начинать массаж. - Переворачивать его на живот и массиро-вать спину и плечи. Надо вернуть мышцам силу, заставить кровь быстрее бежать по венам. Еще мы будем делать ему гимнастику. Надо заставлять его сжимать в руке мячик или бельевую прищепку, шевелить стопами, приподнимать руки и ноги.
  - Почему же нам доктор ничего этого не сказал? Может, так ему будет только хуже? - забеспокоился преданный слуга.
  - Не будет хуже, Варлаам, - улыбнулась ему Мария. - Подумай сам, как может чело-век поправиться, если он не ест, если у него не работают руки и ноги? Вот если ты перележишь руку, и она занемеет, что ты делаешь, чтобы она ожила?
  - Растираю ее, поглаживаю, пока пройдет покалывание, - послушно, как школьник, ответил тот.
  - Вот и мы будем поглаживать, растирать, сгибать. А еще надо готовить больному отвары и соки, которые помогут очистить все сосуды, чтобы кровь легко и свободно двигалась по всему организму. - Мария задумалась, вспоминая, что именно полезно таким пациентам. - Вот что необходимо: настои крапивы и клевера, свекольный сок, мед пополам с соком репчатого лука. Но ты будь любезен, сам распорядись на кух-не, чтобы все это каждый день готовили для твоего хозяина. И хорошо, что Иосифа Хосровича нет пролежней, а то бы мы не смогли делать ему массаж.
  - Я слежу, чтобы кожа была здоровой, - с гордостью ответил Варлаам. - Я каждый день обтираю его разбавленным уксусом с добавлением нескольких капель облепи-хового масла.
  - Молодец, Варлаам, но можно просто ставить под кровать таз с водой и не будет никаких пролежней.
   И они начали ежедневные процедуры. Потом она предложила одно усовершен-ствование:
  - Комната у Иосифа Хосровича угловая, с двумя окнами. Вот и надо поставить кро-вать ближе к воздуху и свету. Свежий ветерок будет до него доставать, и ему можно будет смотреть на облака и птиц, снующих в кронах деревьев. А еще лучше приде-лать к ножкам колесики, чтобы можно было передвигать кровать по комнате в лю-бое место.
   После массажа или кормления больного Мария читала ему вслух книги, те не-многие, что были на русском языке. Пушкин, Державин, Лермонтов, Некрасов, Ше-кспир, Байрон. Видимо кто-то в этом доме очень любил поэзию. Однажды ей в голо-ву пришла мысль, что свекор столько времени лежит один, возможно ему хочется кого-нибудь увидеть. И она спросила его, не желает ли он, чтобы она написала ко-му-нибудь письмо или пригласила навестить его. Он закрыл глаза, что означало со- гласие. А дальше Марии пришлось прибегнуть к помощи Варлаама, которым стал перечислять хозяину людей, которым бы он хотел отправить письмо. Иосиф закрыл глаза на имени Пории Квишиладзе. Это был его давнишний друг, который лет две-надцать назад уехал к сыну в Кутаиси, и с тех пор они не виделись. И опять Варлаам стал спрашивать хозяина, о чем же следует написать Пории. Было решено, что надо сообщить другу о всех семейных новостях, рассказать ему о своей болезни и поин-тересоваться его делами и самочувствием. Но тут выяснилось, что Пория не знает русского языка. Он с детства сильно заикался, поэтому даже на родном языке стара-лся меньше говорить, поэтому русский язык вообще не стал осваивать. А Мария не владеет грузинским языком, Варлаам же вообще неграмотный. Мария не хотела ни-кого из домашних просить написать это письмо. Она чувствовала, что им не понра-вится эта ее идея, как не понравилась идея с колесиками на кровати. Тогда Тико да-же сострила что-то в духе, что, не пожелает ли невестка выстроить огромную колес-ницу и нанять десяток слуг, чтобы вывозить больного на воздух. Пришлось обрати-ться за помощью к юному Гоги Каташвили. Веселый юноша охотно ей помог, не за-давая никаких ехидных вопросов.
   И в тот же день за ужином Давид спросил у жены, почему она не занимается домашними делами, не помогает женщинам варить варенье. Мария сначала посмот-рела на золовку, которая не могла спрятать довольной улыбки, а потом неожиданно сказала:
  - Не мог бы ты купить мне скальпель?
  - При чем тут скальпель, жена? - одна его бровь недоуменно приподнялась. - Я хочу знать, почему ты увиливаешь от домашних дел?
  - Скальпелем удобней резать, а отварной язык нравится даже собакам.
   Давид недоуменно обвел взглядом присутствующих. Или он ничего не понима-ет, или его жена полная дура, если не может ответить на элементарный вопрос.
  - Давид, - вмешалась Соломе, - я не знаю, что такое скальпель, но если речь идет о языке, то Мария права.
  - В чем она права? - Давид начал сердиться. - Сколько можно загадками отвечать на
  простой вопрос?
  - Сегодня мы с дочерью выбирали косточки из вишни. Мимо прошла Мария, Тико сказала, чтобы она присоединялась к нам вместо того, чтобы шляться по соседям или целыми днями читать книги. - Соломе замолчала, сосредоточившись на куске мяса, который скользил в подливе, и никак не хотел наколоться на вилку.
  - И что дальше? - выкрикнул разозленный Давид.
  - Мария прошла мимо, сын, - она все-таки справилась с мясом. - Тико находит заба-вным разговаривать с Марией по-грузински. Это она напрашивается на выговор, а не твоя жена.
   Давид перевел взгляд на сестру, она не поднимая глаз, склонилась над тарел-кой.
  - Понятно, это мы еще обсудим, Тико, - пообещал он ей и снова обратился к жене, -но я привел в дом жену не для того, чтобы она бездельничала, читала книги или раз-гуливала по городу.
   Мария отложила вилку и резко поднялась из-за стола. Не отвечая, она стреми-тельно прошла мимо, и он уловил знакомый запах. Запах духов его Мари, запах ли-мона и жасмина. Жена ведет себя неуважительно и дерзко. Давид хотел ее догнать и закончить разговор, но Гедеван его остановил:
  - Брат, ты нападаешь на жену и веришь всяким наговорам Тико. А тебе известно, что только благодаря твоей жене отец стал нормально питаться? А ты знаешь, что они с Варлаамом стали делать ему ежедневный массаж, чтобы оживить неподвижное те-ло? А тебе известно, что Мария каждый день читает ему книги, рассказывает о Мос-кве, о своей работе в больнице? У отца появился живой блеск в глазах, ему интерес-но ее слушать. Вместо того, чтобы отчитывать ее при нас, тебе надо благодарить же-ну. За десять дней она сделала больше, чем все мы за все время. А какой замечатель-ный квас для нас приготовила! - юноша махнул рукой на брата, как на безнадежно глупого человека, и тоже вышел из-за стола.
   Давид налил себе вина и медленно выпил стакан.
  - Тико, ты знала о том, что Мария занимается отцом, но выставила ее передо мной нерадивой и ленивой. Зачем?...Отвечай, или я возьму вожжи.
  - Читать книжки может и дурак, а попробовала бы она просидеть несколько часов над тазом, вынимая косточки, - она демонстративно распрямила якобы до сих пор уставшую спину.
  - Как я понял, ты не читаешь книг, стало быть, ты умная. Вот и веди себя, как умная и доброжелательная девушка. На домашней работе ты не переломилась. Всю работу выполняют слуги, тебе надо только отдавать им распоряжения и следить за их выпо-лнением. Полить цветы, срезать свежий букет, накрыть стол и поменять воду у кана-рейки по силам и малолетнему ребенку. Или ты устала ходить по подружкам пить чай и сплетничать? Если все это тебя так утомляет, то я отошлю тебя в деревню. Там тебе быстро привьют любовь к труду. А твой болтливый язык не мешало бы дать на пробу пчелам. Может тогда ты будешь почаще держать его за зубами.
  - Я давно не хожу по подружкам, они все замужем, и им не до меня, - с горечью в голосе пояснила сестра.
  - Кто тебе виноват, что ты засиделась в девках. Давно было пора выйти замуж и за-ниматься детьми, а не интриговать с невесткой. Мало к тебе сваталось женихов, но ты спесиво всех отрицаешь. Я ведь могу и без твоего согласия выдать тебя замуж.
   Тико недовольно фыркнула, но вышла из столовой, назло брату напевая весе-лую мелодию. Соломе выразительно посмотрела на Давида, и ему стало неловко, что он уже второй раз напрасно напал на жену. Придется просить у нее прощение и впредь не доверять наговорам сестры, а просто интересоваться, как живется Марии в его доме. Когда он чуть слышно постучал в дверь жены, она уже собиралась ложи-ться спать. Его приход удивил Марию, но она спокойно набросила на плечи шаль и предложила ему садиться. Сама осталась стоять возле уже разобранной кровати.
  - Ты еще не все претензии высказал мне?
  - Мария, я был не прав, делая тебе замечания и поверив сестре, - миролюбиво сказал Давид. - Мне следовало сначала поговорить с тобой. Оказывается, ты столько сил прикладываешь к выздоровлению отца, а я зря обидел тебя. Прости меня, пожалуйс-та. Я не понимаю, почему Тико так враждебно к тебе относится и всеми силами ста-рается тебя опорочить.
   Марию очень удивил и его приход, и эта покаянная речь. Она прошлась по ко-мнате, раздумывая, чтобы ему ответить, и села на подоконник раскрытого окна.
  - Давид, ты не захотел узнать обстоятельства, по которым мною заменили твою воз-любленную Мари, - сказала она, машинально начиная заплетать в косу уже распу-щенные волосы. При этом концы шали разошлись, и он увидел красивую полуобна-женную грудь. Дуновение ветерка снова принесло ему запах знакомых духов. Он уже не слушал ее, а думал о том, как будет обнимать ее, обладать и насыщаться ею. На фоне звездного неба и полной луны его жена выглядела хрупкой сказочной кра-савицей. - Под угрозами Зарубина я не могла ничего изменить, но, став, даже фор-мально, чьей-либо супругой, я не имею права унижать или оскорблять всех твоих родных, чего не скажешь о них.
  - Я хочу, чтобы наш брак перестал быть формальным, - он встал и подошел к ней вплотную. Мария изумленными глазами смотрела на него. - Я хочу сегодня быть с тобою.
   Он поднял ее и прижал к себе, вдыхая аромат духов. Мария не знала, как вести себя. Оттолкнуть его она не имеет права, но и ложиться в постель с чужим, нелюби-мым человеком тоже не хотела. А он между тем снял с нее шаль и начал распускать косу, чтобы зарыться пальцами в ее густые черные волосы. Потом потушил лампу и подвел ее к кровати.
  - Разденься, - прошептал он, и сам быстро освободился от одежды.
   Соединение прошло быстро и почти безболезненно, но не принесло Марии ни-каких восторгов. Муж целовал ее лицо и губы, ласкал языком и руками ее грудь, но ни одного ласкового слова не произнес. Когда он разгорячился до готовности обла-дать ею, то на миг удивленно замер, поняв, что она девственница. Но это не остано-вило его, и он проник в нее глубоко и безжалостно. Мария, молча, стерпела боль, ко-торая вскоре утихла, но эта близость напоминала собачью случку, и ей не хотелось ни обнять мужа, ни поощрить встречными движениями. Наконец Давид затих и об-мяк. Он оставался лежать на ней, потому что узкая кровать не предусматривала лю-бовных развлечений. Мария недовольно пошевелилась, и он быстро поднялся. Уже натянув найденные в лунном свете штаны, он спросил:
  - А как же кровь? ... Ну, там у помещика?
  - Спроси у господина Зарубина, - буркнула она и отвернулась к стене.
   Несколько минут близости с мужем ничего не изменили в жизни Марии. Она оставалась жить в своей девичьей комнате, заниматься привычными делами и стара-ться не утомлять родственников своим присутствием. Она попросила Гедевана за-ниматься с нею грузинским языком. Если разговорную речь в небольших пределах она еще могла освоить, общаясь с Варлаамом, то грамматике обучить ее он не мог.
  Поэтому они с деверем стали уединяться вдвоем в саду или за маленьким столиком в затемненном виноградом углу крыльца, чтобы без помех и насмешек Тико спокой-но заниматься. Несколько раз Тико пыталась незаметно приблизиться к ним, чтобы застать врасплох за непристойным делом. Однако ничего неподобающего она не ви-дела, но ведь при случае брату можно будет и сочинить что-нибудь недостойное, а те пусть потом оправдываются.
   Иногда Мария выходила в город, пройтись по улицам или купить что-либо на рынке, когда хотела сама приготовить обед. В этом случае она немного прихораши-валась, надевала светлую блузу или платье, отделанное тесьмой, вышивкой или кру-жевами, слегка душила волосы и укладывала их на затылке в простую прическу. Не-сколько раз Тико вызывалась ее сопровождать, мотивируя это желанием познако-мить невестку с городом и научить ее торговаться на базаре. На самом деле ей самой невероятно сильно хотелось пройтись рядом с Марией в красивых платьях с дороги-ми украшениями и таким образом затмить эту московскую выскочку. Однажды ме-жду ними произошел разговор, еще более настроивший Тико против Марии. Тико увидела на улице молодую привлекательную женщину в сопровождении пожилой спутницы. Она прищурила глаза, скрывая радость от предстоящего унижения невес-тки, и заговорила:
  - Мария, мы знаем, что Давид с тобой не спит. Тебе не кажется это странным, ведь вы женаты уже два месяца? Может ты больна или есть другие причины такой ненор-мальной отчужденности? - с самой искренней заботой спросила она.
  - С чего вдруг такой интерес к нашему браку? - искоса глядя на нее, поинтересова-лась Мария. - Я здорова, может, ваш Давид чем-либо болен?
   Эти неприличные намеки оскорбили золовку, и она выпалила со злостью:
  - Давид не спит с тобою, потому что у него уже десять лет есть любовница. Она нас-тоящая грузинка, красивая, воспитанная и знает, как вести себя с мужем и хозяином.
  - Что ж он не женился на красавице? - нисколько не смутившись, спросила Мария. - Может она достойна быть только любовницей, а в жены не годится? Или она тоже старая дева, как ты?
   Тико думала унизить невестку, а та унизила ее. Ее сердце бешено забилось, и она высказала все, что долго носила в себе.
  - Это порядочная женщина Нуца Хурцидзе, дочь Луки Токадзе. В один день она по-теряла мужа и маленького сына. Лошадь неожиданно понесла и сбросила их с обры-ва. Женщина так горевала и плакала по ним, что потеряла рассудок. Она пошла на мост, чтобы броситься вниз и соединиться с ними. Это старый заброшенный мост, и редко кто им пользуется. Отчаявшиеся, опозоренные или убитые горем женщины и девушки приходят на мост, чтобы покинуть этот мир. Его даже стали называть "Пе-чальная дорога". Давид увидел ее, когда она стояла на мосту на коленях в последней молитве. Он успел остановить ее и привел к отцу. А потом несколько раз навещал ее, пока они не стали любовниками.
  - Тико, зачем ты мне это рассказала? Что тебе доставляет большую радость: растоп-тать меня или пожалеть себя за то, что он предпочел поврежденную в уме любовни-цу тебе, здоровой, но злой и завистливой?
   Получив достойный отпор, Тико молчала. А Мария усмехнулась и добила ее новым сообщением:
  - Кроме того, у тебя устаревшие сведения, моя заботливая золовка. Давид регулярно навещает меня в такие, как сегодня, дни.
  
  
  01.07.2010г
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"