|
|
|
Плен эр
Хромая огненная лисица наконец взобралось на холм, чтобы окинуть взглядом камикадзе этот мёртвый мир, куда её забросило, и понять, что в очередной раз она прилетела в тупик. Смотреть здесь было не на что: там конь жуёт стебель, там корова ищет грабли, там кузнечик погоняет невидимую колесницу, там пёс использует полено как писсуар.
Единственной достопримечательностью было озерцо с уточками в разбитом возле крепости парке, куда каждое утро четырёх обезьян отпускали чинить беспорядок, несмотря на возможность нападения собак. Уточки были не очень умные, но достопочтенные и угодные людям существа; полагалось приносить им дары и благоговеть перед ними; они мирно плавали в пруду, иногда заглядывая под воду в надежде найти там клад монет.
Даже сев на мель реальности творческий Дух не терпит крушение: запертый в четырёх стенах воздуха он продолжает доблестно парить в фантазиях, рассеянно наслаждаясь силой и произвольностью призрачных образов, рождаемых из прекрасного беспорядка воображения и своеобразия кругозора. Находясь в родной стихии, мысль играет со всем содержанием и всеми ценностями нашей памяти примерно так, как во времена расцвета абстрактного искусства художник играл формами своих бирюлек.
Поэтому пока свободное время сыпется из рук, можно вспомнить, что до того как местные развалины были потеряны на границе туманностей анонимным географом, здесь был крупный центр торговли, где даже проводились фестивали этнических песен (где пел и я) и устраивались базары тысячи одиноких мелочей: на север отправлялись мухоромы премудрости для шерстистых носорожиц Снеговии и деревянные львы для гадающих по жеребячьему крику в Дальском захолустье; у восточных ворот готовились грубые подёнки для беспечных рогачей Øстерастеня и загробные лягушки с ломовыми кентаврами для бизонов, запертых в циклопической Башне Забвения в Эксботанах. В южной части запасали наливочных зверушек для герметических опытов буридановых ослушников в институтах Надирландов и ложноногих змей для кочевых ленивцев страны Сепия; на запад отсюда посылали бескрылых коров для экологических нищих Сент-Урбана и атмосферных медуз для многоярусного порта Вышгорода. Но в последнее время этот некогда чистоплотоядный караван-сарай заботился только о сене, стал больше напоминать департамент Сна и Летаргии, и его окончательно поглотил утиль.
Несмотря на то, что многие легионеры могли самостоятельно передвигаться, в основном эти родственники синезелёных водорослей целый день лежали, укрывшись за шторами листвы, по-мужицки выставив на свет свою широкую часть – символ полной обеспеченности. С самого утра они питались светлым, закусывая вымершими и ныне живущими насекомыми мадеры, из женского пола не общаясь ни с кем, кроме лягушек, попавших в колодец; днём одни, от нечего делать, красили заборы, тротуары, бордюры и лепестки цветов; другие, неповоротливые как бледные панды, следили, чтобы слепые куриные потомки не разбегались по бахче, на которой производились сахар, дрова, углекислый газ, вода и прочий фураж; вечером, наполненные крахмалом, они лежали на слабом свету, зеленея как клубни картофеля или устраивались у ворот, оседлав пыль.
Зазевавшись во время своего пленэрного заседания,
шхуна зари потеряла управление огнедышащими крылатыми барашками,
запряжёнными в неё, сорвалась вниз и затонула, окутанная облаком пара.
Лучи света тут же вступили в жаркую схватку с прохладой, чтобы осветить этот невиданный мир, лишённый небес:
где пустившие корни гиппомедузы скачут на месте,
а вечно утопающие рыбы беззвучно мечутся, ища хрустальную туфельку;
где подводные племена не кланяются друг другу
и у мокрийцев не существует законов, запрещающих продажу собственности;
где блистают алые меченосцы с серебряными молоточками
и горят, как праздничная иллюминация, неоновые театрисы;
где над морской пустыней со стоном дрожит снегопад из отмерших организмов,
а обглоданные бивни кораблей торчат как пушистые леса к исчезнувшим памятникам;
где живые ископаемые работают на бактерийном питании,
а причудливые слепыши томятся на изотопном огне.
Но здесь уже даже удары пульса древесины не ведут счёт времени,
и колесо-балансир мироустройства замерло;
здесь происходят события, которые могли происходить когда угодно,
и последние абстрактные понятия оказываются фиктивными.
Пытаться представить, как в этой безмолвной утопии из каракулей природы возникла
организованная форма – значит болезненно ощутить, как останавливается время,
и тревожно почувствовать, как забродил Дух.
|
|
|