Если вообразить идеальную картину мира (не вдаваясь в политику), то: взрослые полны жизненной энергии, трудятся на всеобщее благо и любят своих детей, а дети всегда здоровы, прилежны в учебе и любят своих родителей. И только редко-редко случаются мелкие неприятности. Преодолевая их, мы понимаемся на уровень выше в своем развитии, то есть растем морально. Вот, например, маленький ребенок попадает в детскую инфекционную больницу. Перед ними вдруг возникает необходимость самому о себе заботиться, неожиданно оказавшись в этом странном мире без опеки родителей. В этом что-то есть. Что-то вроде... прививки от взрослой жизни.
Меня занесло в эту больницу в относительно взрослом возрасте, когда проблема следить за собой уже не стояла так остро. Мне было тринадцать. В один из пасмурных ноябрьских дней я почувствовала себя плохо. У меня жутко болел живот, и знобило. Соседка врач-педиатр поставила диагноз сразу - болезнь Боткина, но приехавшая бригада скорой помощи почему-то его не подтвердила. И только на следующий день, уже приобретя характерную желтую окраску, я попала в больницу.
В тот вечер в поликлинике по какой-то причине был отключен свет. В приемном отделении царил мрак и меня, приняв наспех при свечах, нарядили в застиранный халат и отправили в палату. Палата была большая, со светло-зелеными стенами. В ней находилось десять кроватей, половина из которых пустовали. Мне определили место в углу у окна. Железные кровати с сетчатым дном по размеру были мне уже маловаты.
До этого я никогда не попадала в больницу и атмосфера подействовала на меня угнетающе настолько, что я заплакала. Хорошо, что в темноте мелкие обитатели палаты этого не заметили. Но пожилая санитарка, увидев мои слезы, пристыдила меня: "У нас малыши не плачут, а ты уж тетка почти! Каких-то три недели и пойдешь на все четыре стороны!" "Три недели!" - с ужасом подумала я - "Хорошо хоть до нового года я точно выйду отсюда!"
На следующее утро я чувствовала себя так плохо, что едва смогла подняться с кровати: нужно было идти сдавать кровь на анализ. Голова кружилась до тошноты, все вокруг было в тумане. А шагать нужно было в другую половину здания поликлиники, одноэтажного, но разделенного на два отделения, называемые постами.
Анализы брали на втором посту. Я доковыляла туда, буквально держась за стенку. В своем полуобморочном состоянии, я не обращала внимание ни на кого вокруг, и совершенно не заметила пацана, внимательно наблюдавшего за моим неуверенным передвижением. Как только я вышла из процедурного кабинета, он пробормотал сквозь зубы: "Дура"... Мне было не до того, чтобы соображать ко мне ли это относится, а если да, то за какие заслуги так скоро.
Завтрак. Столовая находилась рядом с нашей палатой - небольшая комната с маленькими, как в детском саду, столиками и стульчиками. А ещё в углу стоял телевизор... "Ну хоть какое-то развлечение.... А то среди этой мелюзги недолго свихнуться"- размышляла я.
Из девочек я была самой старшей. А среди мальчишек было трое подростков лет четырнадцати. И, на мой строгий взгляд, один был даже симпатичный. Из троих парней мне понравился естественно он, а вот у них в отличие от меня выбор был невелик: я была единственной представительницей женского пола в нашей возрастной категории. Вот только кокетничать я не умела. Просто понятия не имела как это делается. Сохраняя каменное выражение лица, я игнорировала многозначительные взгляды мальчишек, направленные в мою сторону и лихорадочно перебирала в памяти все случаи, когда мои приятельницы флиртовали с одноклассниками, но так и не могла сообразить, как же я должна реагировать на этот безумно приятный факт.
Через день после меня в больницу поступила девочка всего на два года младше меня. Но то ли она была такой слабой из-за хвори, то ли имела неактивный характер, приятельство наше не развивалось. А вот с десятилетней Аней Гришиной темпераментами мы сошлись. Не смотря на боевой характер, девчонка прекрасно понимала, кто в палате хозяин и была у меня первым замом. К тому же она иногда выпивала мой кефир, который я терпеть могла, и который нас заставляли пить каждый вечер. Медсестры за этим строго следили, но я нашла выход - уходить со стаканом в палату - вроде бы растягивать удовольствие, где Анька давилась двумя порциями напитка здоровья. Это зрелище вдохновляло меня на поэзию, и я декламировала свежие шедевры вроде:
Я лежу в больнице, пол помыла медсестра,
Скрючившись в кровати, спать я буду до утра...
Посмотрю в окошко, там гуляет кошка,
Белый снег комками на земле лежит,
Белыми комками, как творог в кефире,
В том, что из стакана на меня глядит.
Однажды Гришина имела неосторожность назвать себя Грушиной. Мне так понравилось это созвучие, что с того момента она была торжественно переименована в Грушину.
- Грушина, а не съесть ли нам, например.... По груше? - "остроумничала" я.
- А у тебя есть?
- У меня?.. А это имеет значение? Тебе же вчера принесли.
Гришина, не сказать, чтоб стремительно, но все же шла за фруктами.
Откуда-то находились темы для разговоров и сами собой выдумывались развлечения (наверное, стали раскрываться мои педагогические способности - до того я полагала, что общение с меньшими братьями по разуму не мой конек). Одним из любимых занятий был "театр".
Когда за окном темнело, мы включали кварцевую лампу - полумрак не только делал скучную палату уютнее: ультрафиолетовый свет, создавая иллюзию вечерних сумерек, служил декорацией к спектаклю "Платье в горошек и лунный свет" (так называлась одна джазовая композиция, которую я играла в музыкальной школе: мелодия, конечно, мне нравилась, но название... поэзия!..). Действие было одно. А действующих лиц трое Он, Она и Лунный свет. Мальчик и девочка говорили друг другу то, что мы для этой сцены выдумывали, и целовались. Мальчик Рома был намного пассивнее девочки Ксюши, которой на равнодушие партнера было наплевать. Ксюшка явно была не из робкого десятка. "Витаминчики-апельсинчики..." - так медсестра Зина зазывала принимать лекарства и витамины. Получив свою горошинку ревита, Ксюша всерьез заявила Зине:
- Ну вот витаминку я вижу, а где же обещанные апельсины?..
Неожиданно над этой идиллией нависла угроза. На втором посту затеяли ремонт и тамошних обитателей в порядке уплотнения стали переселять к нам. С одной стороны, у этого факта было одно преимущество: места были ограничены, и таким образом, вероятность скорейшей выписки увеличивалась. Но тот тощий придурок, с вытаращенными шизофреническими глазами... Получается... скоро будет водиться совсем рядом? Не-ет! Лучше на три дня дольше, но без него!..
Положение усложнялось тем, что моих ровесников-кавалеров стали по очереди выписывать. Выздоровевшие парнишки друг за другом вышли на волю.
Но чему быть, того не миновать. И теперь враг оказался на моей территории, при этом продолжал обзывать меня и норовил сделать какую-нибудь гадость. Будучи в принципе существом безобидным, и не понимая, за что именно такая немилость, мне не пришло в голову ничего умнее как... устроить голодовку.
Демонстративно положив ноги на спинку кровати, я лежала, гордо глядя в потолок. Заметив мое отсутствие, медсестра Зина зашла в палату:
- Так... И почему не на завтраке?
- Потому что там этот урод!
- И что?... Они надолго к нам, так что - прошу к столу.
- Я не буду ходить в столовку пока там этот дебил...
Мое спасение появилось в образе девочки Ольги. Она была всего на год младше меня и появилась почти одновременно с переселением к нам второго поста. Ольга была, отличницей, пионеркой-активисткой, за особую активность даже награжденную "Артеком". Её папа был военнослужащим, и в свои двенадцать лет она успела объездить половину СССР и побывать в нескольких странах тогдашнего социалистического лагеря. Мы подружились сразу. Я соскучилась по ровесникам, а Ольга не собиралась возиться с мелкотой.
Я рассказала о гадком дебиле и мы вдвоем решили его проучить.
Самым примечательным местом больницы был туалет. Между нами ходили слухи, что с такой инфекцией нельзя пользоваться канализацией и поэтому нормальный унитаз был прикрыт фанерой, а мы должны были справлять нужды в огромную кастрюлю, на которую как-то был приспособлен стульчак от унитаза, а внутри был густо насыпан какой-то санитарный порошок.
Наша месть мерзавцу должна была быть страшной. Лобным местом подразумевался непременно сортир.
План был настолько же прост, насколько и гениален и заключался в следующем: защелку в туалете надо немного отвинтить, чтобы в подходящий момент дверь можно было распахнуть сильно толкнув. Я попросила, чтобы мне принесли отвертку. Мама была удивлена, но инструмент мне принесла. Вечером все было готово. Оставалось лишь свершить правосудие.
За уборной было установлено наблюдение: мелкие по очереди дежурили в коридоре. В предвкушении выписки месть представлялась особенно сладкой: воображение рисовало зловещие картины, где подлец был осрамлен навеки. Но на деле пока ничего не получалось - что-то все время мешало осуществить нашу схему.
До моей выписки оставалось четыре дня, когда к нам поступила новая пациентка - девочка (даже скорее девушка) лет четырнадцати - Нина. Ничего особенного в ней не было, но в отличие от меня она, видимо, негодяю понравилась и он стал ошиваться около её кровати, поставленной прямо в коридоре - из-за отсутствия мест в палатах. И, странное дело, он прекратил меня доставать. Может, его так переменила любовь?.. К Нине, конечно...
И нам с Ольгой стало лень с ним разбираться. Только мелкие, посвященные в секретный план, продолжали периодически вбегать в палату, сообщая о том, что объект "на месте"...И ещё витала наша пионерская идея: "Нахалов надо учить!" Не знаю, может после моей выписки, что-то там ещё и состоялось. По крайней мере, малявки были настроены решительно...
А я вот думаю, может надо было дело до конца довести?.. Или нет? Но сколько себя помню, никогда я сводить счеты не умела. Даже вот обижусь на кого-то сильно-сильно, придумаю про себя как буду мстить... И забуду тут же... Может, записывать надо? А хотя... знаете, каждый все равно по заслугам получает. Не раз убеждалась. Честное пионерское!