- Жива она, жива! Это я с перепугу всем телеграммы разослала.
Тут же пошли к матери в больницу, и по довольно долгой дороге Зинаида рассказала, как всё случилось.
- Ярослав на Новый год опять сорвался и запил. Наташка выгнала его, а чтобы больше не пускать к себе, быстренько сошлась с каким-то армянином, который будто бы прибрал к своим рукам их речпортовскую столовую, устроив там кафе. Ну, а Славка совсем сошёл с катушек. Жил, разумеется, у матери, нигде не работал, пил ежедневно, на мать чуть не с кулаками стал лезть с требованием опохмела. Начал подворовывать, и месяц назад попался, впаяли ему условно два года. Через две недели после суда залез в гараж Фёдора, свинтил автомобильный приёмник, снял новёхонький, импортный, аккумулятор. Наташкины сыновья видели всё это и нам сказали, понимая, что если сдадут его в милицию, то его тут же упекут на зону. А он, поняв, что у чужих ему красть теперь стрёмно, стал обворовывать мать. Сначала унёс из дома швейную машинку, а потом пылесос. Мать перестала куда-либо выходить из дому, но тут ко мне приехала младшая дочь с зятем, которые неделю как поженились и собирались уезжать к месту службы Виктора, только что окончившего в Томске военное училище.
Когда мать возвернулась из гостей, её сынок уже погрузил на какую-то тарантайку стиральную машину. Ну, они и сцепились, а у матери с сердцем стало плохо. Еле откачали: ещё бы на пять минут позже приехала скорая, и всё. Из-за гостей Зинаида десять дней не могла проведать тётку, доводящуюся ей крёстной матерью, а когда пришла в больницу, и спросила в регистратуре куда из реанимации перевели Вихрасову, там её не расслышали и сказали, что Некрасова умерла сегодня ночью на операции. Зинке бы переспросить, а она к главврачу за бланками телеграмм.
- Главное, - оправдывалась материна крестница брату, - в справке из регистратуры так коряво написали фамилию, что "н" я приняла за "в", а "к" за "х", на букву же "е" просто не обратила внимания.
- А имя и отчество? - Поинтересовался Борис.
- В том-то и дело, что полностью совпадают: Мария Григорьевна. Я, однако, только этим и спуталась.
В палате его встретила от души смеющаяся мать. Давненько такой весёлой он её не видел. Соседка её по палате, тоже смеясь, сказала.
- Теперь сто лет жить будет: примета такая есть.
- Будет, будет, - согласился сын, обнимая воскресшую, - если только я заберу её отсюда. Усекла, мам? Поедешь со мной в Москву.
- Куда? - невольно вырвалось у соседки.
- В Москву, - ответила Мария, - он у меня там живёт.
- Ну, тогда, знамо дело - проживёшь, - как-то нерадостно подтвердила свои слова соседка, и отвернулась к окну.
- Только, это, Борь, - виновато сказала мать, - меня ещё не скоро выпишут.
- Лечись, лечись, - успокоил он мать. - Я на месяц взял отпуск.
Взяв слово с Зинаиды, что она не будет пугать Ярослава тем, что брат разгневан на него, Борис взялся за его поиски. Но брат, узнавший от двоюродной сестры о "смерти" матери, куда-то пропал, и как Борис не искал его по городу и пригородам, Тогуру и Матъянге, не нашёл, и никто нигде ни видел его в последние три дня. Поехал в Озёрное, к Баженову, потом в Инкино, к младшей сестре Зинаиды, и, наконец, в Копыловку. Тщетно. Брат как сквозь землю провалился. Борис оставил в доме пространную записку ему, мол, не сержусь, отзовись, когда появишься, а мать забираю к себе в Москву. И на следующий же день после выписки матери из больницы, повёз её в столицу.
- Ах, мама, мама, - вздыхая, соткровенничал передо мной Борис. - Артистка. Когда мы в первый раз к ней приехали в гости, она разыграла сценку со своим заболеванием, чтобы лечь в больницу и тем самым "не мешать" снохе отдыхать по-хозяйски. И в Москве повторила тот же номер. В первую же ночь вызвали ей скорую, которая и увезла её в четвёртую градскую. Три недели почти ежедневно возил ей продукты, потому, что кормили там жутко.
Борис вначале не очень расстроился, что ту свою статью забыл в Сибири. Время у него всегда было цейтнотно, но когда попробовал восстановить написанное по памяти, то ничего не получалось: кураж пропал начисто. И пропал оттого, что заподозрил в кураже мать. Ездил к ней в больницу и видел, что со здоровьем у неё никаких проблем. Слушая её прибаутки вместо ответа на вопрос о самочувствии, мол, у них в палате "режим: поели и лежим", совсем скисал от нехорошего подозрения.
Втемяшилось ему в голову, что мать с Зинкой разыграли его. Славка, наверное, угодил на зону, а чтобы это не испортило жизнь столичному брату, правду от Бориса скрыли вот таким замысловатым образом. И дабы он не артачился и вынужден был забрать мать к себе, придумали такую её "смерть". О розыгрыше говорит и то, что в последний день перед выездом из Колпашево в Москву Зинаида принесла деньги за молниеносно проданный ею дом матери.
- А как же Славка, - спросил Борис, - где он жить будет?
И мать же ему ответила, мол, Славка, как и она сама, там не был прописан. Дом не зарегистрирован, она была прописана у Зинки, а Славка - в общежитии.
- Вот, чтобы не выгнали его из общежития, головой своей подумает, и работать станет. Это ему уроком будет.
- Может быть ты мне, Акиндиныч, ответишь, - спросил у меня Борис, - разве нельзя было мне всё сказать искренне? Разве я не способен всё понимать правильно? Зачем эти розыгрыши? И до сих пор не могу принять ту материну игру за чистую монету. Внешне, на словах всё принял, как мне выдали, а душа свербит.
- Спросил бы её, - посоветовал я, особо не вдумываясь.
- Чтобы поскандалить? Ну, уж нет, пусть думает, что номер вышел.
Мать так и не призналась в откровенном разговоре, но через три года Борис получил от неё негласное, но многоговорящее подтверждение своим подозрениям. Через три года они получили письмо от Ярослава с нижайшей просьбой, помочь ему досрочно освободиться из мест заключения. Попал, мол, по глупости, обворовав опустевший дом тёти Лиды, умершей за полгода до этого. Он, Ярослав, просто не знал, что там живут уже другие хозяева, и залез туда просто переночевать, а на суде ему припомнили предыдущий условный срок за грабёж чьей-то дачи, к которому приплюсовали новый, и в сумме получился "пятерик". Теперь же, за примерное поведение его могут досрочно освободить, если он представит справку, что ему есть, где жить. Вот он и просит брата организовать эту справку.
Борис и начал "организовывать", но в столице и области не преуспел. Времена, когда ему удалось пристроить Хомю, отчасти прошли, по другой части это была уже другая страна, и, в-третьих, Евгений нуждался в трудоустройстве, а не в прописке, о которой хлопочет Ярослав. Борис позвонил Зинаиде, чтобы та прописала Ярослава, напирая на то, что это она продала дом, не спросясь у Бориса. А та отказала, дескать, даже сохранись дом за ними, это не стало бы основанием для его прописки туда: номинально-то дома не существует. Тогда Борис вспомнил, что в Копыловке председателем сельсовета в прошлом году стала его одноклассница, позвонил ей. И та упёрлась.
- Ни за какие коврижки!
- Не понял, Зоя? - опешил Борис.
И Зоя напомнила ему об однокласснике Ярослава, Рысине Викторе. Этот Виктор осенью прошлого года, когда она едва заступила на должность, также явился в Копыловку, где у него ни кола, ни двора: родители давно умерли, а старшая сестра продала дом и уехала жить в Тогучин. Витя, вместо того, чтобы ехать к сестре, припёрся на родину, где его никто не ждал. Сердобольная Зоя прописала его в брошенной избушке Родиковых, а он подлизался к одинокому старику Василию Сельцову по кличке "Шумани", и стал жить у него. Избушку же Родиковых они вдвоём за "ненадобностью" распилили на дрова. Половину пропили, а вторую сами сожгли: та зима стояла лютая, стоял и завод, ни одной чурки нынче не привёз людям.
Впрочем, последнее Борис сам видел, когда заезжал в Копыловку в поисках брата. И вот, когда началась эта зима, месяц назад, Витя в пьяном угаре зарубил топором Васю "Шумани", а домик его подпалил, чтоб скрыть следы преступления. И теперь Зоя не хочет, чтобы приехал славный не менее Крысы Индира, как все прозвали Ярослава, и повторил "подвиг" своего одноклассника.
- Борь, если ты за него ручаешься, то и забери его в свою столицу, а нам не навязывай. - Сердито закончила она разговор и первой положила трубку.
И вот где сказалась непрактичность Бориса, подмеченная ещё его тёщей. Пойдя на второй круг определения судьбы брата через многочисленных знакомых по своей политической деятельности, всем честно и без утайки его характеризовал. Думал нанять Ярослава в работники к кому-нибудь на дачу, кто преуспел во всех отечественных передрягах, ручаясь за брата своей головой, которой он ответит, если что пойдёт не так. К первому, к кому обратился со своей просьбой, был Вардомиц, и первый отказ получил от него, а за ним - и от других. И при этом все они ссылались на Борисова шефа, мол, лучше всего трудоустроит такая фигура, как бывший миллионер и бывший политик высокого полёта. И лишь к весне Скитник дал дельный совет, заключающийся в том, чтобы Борис сам ехал в Копыловку, купил там дом, и как хозяин дома прописал брата туда. Пусть, мол, брат там годик поживёт.
- А через год здесь подыщешь ему что-нибудь дельное, и он начнёт здесь какое-нибудь дело. Говоришь, он печник у тебя? Моему дяде как раз печник понадобится. Он участок купил на Рублёвке, скоро дом там свой заложит.
Мать, выслушав планы Бориса, внесла свои коррективы.
- Да он за год и сам сгорит от тоски и водки, и дом сожжёт. Не ты, Борь, а я поеду в Копыловку. Да и сама натосковалась в этой Москве, и вам только мешаю. Стасик ваш вырос уже, скоро женится, у вас тут совсем тесно будет. И, потом, мне отказать не посмеют. Всё, еду я. И жизнь там спокойнее: у вас тут стреляют, бомбы взрывают, того и гляди, тоже словишь пулю или осколок.
Это мать припомнила, как была свидетельницей самоподрыва бандюгана, несшего с двумя дружками "подарок" своему бригадиру. Она тогда курила на балконе и видела эту троицу, бодро шагавшую в ста метрах перед её местом наблюдения за столичной жизнью. В руках одного что-то полыхнуло, а "друзья" перед тем, как слинять со двора, выстрелили ему в голову из пистолета. Это так её тряхнуло, что на балкон она не выходила почти месяц.
Борис же отнёс взрыв этот на свой счёт. Да-да, не вернулся к своей статье, где хотел предупредить всех, чем обернётся для страны безответственное наплевательство её руководством на свои обязанности, и вот теперь уже под окнами его дома, под носом у его родных происходит то, что он уже тогда видел. А видел он, как по стране расползается оружие, как разъезжаются по родным уголкам отравленные кровью молодые люди, обманом вовлечённые в дело противное их духу, их чаяниям. И эта молодёжь, навоевавшись и не найдя, куда теперь может приложить свои усилия, станет и сама применять военный стиль отношения к людям, и навязывать окружающим нормы войны по всякому поводу. И вот, молодёжь не долго заставила его ждать, когда это пророчество сбудется.
А иного и не могло быть, когда ровно такой стиль первым продемонстрировал президент, расстрелявший законодательный орган страны. Что его подвигло на это? То, что он, вбросив в политический огонь популистское полено, мол, берите суверенитета сколько захотите, вдруг увидел, как в некоторых регионах общественность, изгнавшая былую правящую элиту, берёт в свои руки управление жизнью. Не везде, но местами у общественности получается: и сплотиться вокруг харизматической фигуры, и жизнь наладить. И пример этот оказывается столь заразительным, что и собственный парламент начинает на него ориентироваться, вмешиваться в расстановку ключевых фигур, перетягивать стратегическое одеяло на себя, импичменты учинять.
- Некоторые и тогда, и сейчас думают, что с Дудаевым можно было бы найти общий язык, да Ельцын не захотел. А я тебе, Акиндиныч, скажу, что не мог этот Ельцын захотеть диалога: не для того он был поставлен у руля, чтобы позволить обществу руководить страной. В его задачу входило развязать руки мошенникам и дать им побольше нахапать, а Дудаев посмел ещё и патриотизму, любви к России учить. Зачем он лезет, куда его никто не просил? Он же не знает главного ПРАВИЛА случившейся политической кампании. Убрать его! Но как уберёшь, если парламент не даст развернуться? Тогда сначала разогнать этот парламент, чтобы не мешался под ногами, чтобы не путал карты, так хорошо и легко давшиеся в руки.
И чтобы мне ни расписывали различные политологи, а обстоятельства и мотивы у ставленника конторы глубокого бурения были именно таковыми, как я тебе говорю. Если бы Ельцын руководствовался какой-нибудь идеологией, я бы ещё прислушался к доводам этих политологов, но не было у этого хапужника идеологии. Никакой не было, а это признак авантюризма, цель которого: замутить воду и поймать как можно больше рыбки. И ещё одна черта выдаёт в нём авантюриста: считать людей за быдло, лохов, холуёв. Если бы в нас он видел людей, то на них бы и ориентировался, их ценностями и руководствовался бы. Он и Дудаева принимал за дурачка, не понимающего выгоды холопской службы, и потому этот "дурачок" во всём его переиграл, воспользовавшись тем, что Ельцына окружало воровское отребье, всегда готовое продать и продаться.
Не подумай, что в этом окружении все такие были. Но честных Дудаев не покупал, ему хватало готовых продаться. Разве эти продажные могли доложить президенту, что они до зубов вооружили "злого чечена"? Нет, они скорее подтолкнут своего шефа к большему замутнению воды, расхлёбывать которую не они будут, ибо на их плечи ляжет только вылавливание из неё золотых рыбок. В преддверии тех событий главным делом для них было занять выгодное местечко у водоёма, то есть в организациях, через которые польётся денежный поток в регион, охваченный огнём.
Ладно, Юр, тошно мне говорить обо всём этом. И о дальнейшем, что последовало потом: о Будёновской станице, о перевыборах Ельцына, о замене им себя Путиным, которая помечена такой же кровью и политической гадостью. Мы, впрочем, тоже хороши. Пятнадцать лет нас учат, учат разбираться во всей этой политической мышиной возне, а мы как дети: верим и верим всяким проходимцам. Воистину: "надежда - малодушия сестра".
- Знаешь, Борь, - на этот раз меня как-то особенно покоробило породнение надежды и малодушия, - если нет надежды, то - как жить?
- Понимаю, но одно дело, если надеешься на авось, и совсем другое, если надеешься с верой. С верой в себя, в первую очередь, в себя, как образ и подобие Творца. Улавливаешь разницу? Эта вера даёт силы и право возмущаться теми, кто умаляет тебя, права требовать от них достойного к тебе отношения, права говорить им то, чего они заслуживают. И только так надежда бывает продуктивной. Да, один в поле не воин. Одному в поле можно быть только сеятелю.
В следующее с ним дежурство Борис чуть ли не с ходу вернулся к последнему с ним разговору, и я опять подивился, как легко у него уживаются негатив реальности и позитив надежд. Да-да, я увидел его надежды, которым, оказывается, он был совсем не чужд. И надежды эти были такими земными, такими неоспоримыми.
- Не помню, по какому случаю и кому, - начал он издалека, - однажды бабушка сказала, что горшок, содержащий некогда хлам, сгодится и для помоев, но если ты хочешь использовать его под молоко, то прежде тщательно почисть и промой его. Это так мне врезалось в память, что котелок свой я регулярно чищу. Потому, наверное, и не закисаю.
- Прости, - невольно вырвалось у меня, - я, когда говорил тебе, что ты закисаешь, совсем другое имел в виду.
- Ты мне это говорил? Не помню.
Я почувствовал, как краснею, и тут же похолодел от ужаса. Да, я так не говорил, я только подумал об этом, а Борис как бы прочитал мои мысли. Совсем уболтал он меня, и я уже теряюсь перед ним, как перед священником на исповеди.
- А к чему ты, - поторопился я уйти от такого оборота, - про котелок помянул?
- Да к тому, Юрок, что большинству из нас неведома эта бабушкина премудрость. Свято место пусто не бывает, и если многие освободили свои котелки от коммунистического хлама, то бесполезно туда наливать молоко веры: скиснется и будут помои. А в пустоте котелок не удержишь: кто-нибудь что-нибудь да всунет туда. А как подсказать, чтобы хозяин почистил его? Это ж надо ещё подсказать, чем да как почистил. И, неровен час, что тебе же и перепадёт, когда начнёшь учить на примере собственной очистки.
Повезло мне с тобой, Акиндиныч: умеешь ты слушать, надеюсь, что так же умело и понимаешь меня. Правда, мало вопросов задаёшь, ну, например, мог бы спросить, а какие мои чаяния предали Ельцын и его команда.
- Ну, ты, Борь, даёшь! Эти чаяния насколько твои, настолько и мои.
- Чуешь? А свои надежды эта команда оправдала. Шла на авось, и оправдала. Вот парадокс! А нет парадокса, ибо мы-то с тобой не знали, во что верить, на что опираться в своих надеждах. Тотальный авось: кривая вывезет. И вывезет, но уже не нас с тобой конкретно, а наших потомков в энном колене. А могло бы и нам повести, если бы не сворачивали на эту кривую от столбовой дороги своего достоинства, своих чаяний, своей веры.
Что собой представляет эта столбовая дорога? Я, например, надеялся, что власти ответственно посмотрят на факт образования новой страны. А создание новой страны предполагает в первую очередь созыв Учредительного Собрания, которое выработает Конституцию страны. Общество через это Собрание определится с формой управления, как всей страной, так и регионами; подготовит законы о выборах в законодательные органы и главы государства, обсудит гимн и флаг; выступит с принципиальным требованием о введении люстрации чиновных должностей, взяв за основу такую, какая была осуществлена Гавелом в Чехии. Подразумеваю, что тебе знаком этот термин.
- Да, это запрет на занятие чиновной должности, если человек при прежнем режиме был каким-либо чиновником или руководителем.
- Верно. Так вот, ручаюсь, что при таком подходе даже и речи не было бы о сепаратизме и развале страны: Союз сохранился бы в полном соответствии с референдумом, где большинство граждан ответственно изъявили, что хотят жить одной семьёй. И я спрашиваю, сначала тебя, Юрок: что, это было неосуществимо? Вполне, да вот закавыка - никто не озвучивал такую программу, а те, кто могли бы, на ту пору сами хотели поуправлять брошенной на произвол страной. И эти же претенденты от демократии на меня шикали, когда я заикался в общении с ними о такой политической стратегии: как можно говорить о люстрации, если первым под неё подпадает Ельцын? Мой довод, что только ради него одного следует учредить этот закон, вывел меня в разряд противников демократии.
- И, самое интересное тут то, - хмыкнул Борис над просверкнувшей у него в голове мыслью, - что в те дни мы все начали хоронить демократию: кто-то - борясь с ней в открытую, кто-то - делая вид, что отстаивает её, а кто-то - под шумок продолжая проворачивать свои делишки.
Как в этой ситуации я мог хоть с кем-то поделиться своими соображениями о сути разделения властей, которого достаточно для вывода страны на действительно демократический путь? Да, все только и говорили, что о разделении властей, но никто не мог внятно мне объяснить, что сам-то под этим подразумевает. Все сходились только на независимости ветвей власти друг от друга, а на чём эту независимость строить, как проводить её, невнятно кивали на какие-то механические процедуры, давно уже опробованные там-то и там-то, и приводили примеры Западных стран. Онтологических же обоснований этого разделения я ни от кого не услышал.
И при чём тут независимость, если само название исполнительной ветви власти говорит о её зависимости от законотворческой? Следовательно, речь идёт о таком разделении властей, чтобы они не смешивались, не выполняли несвойственную им функцию. Данная мешанина в головах и привела к тому, что сейчас законы нам пишут не представители общественности, а чиновники, которые лоббируют только свои интересы. Разделение властей заключается не в независимости, а в их функциях. Законодательная выражает общественные интересы; исполнительная заинтересована в связи всех категорий, регионов и слоёв населения; судебная стоит на защите интересов каждого юридического и физического лица. Я тебе уже говорил, что и журналисты не замечают нонсенсы в своих репортажах, когда объясняют, почему тот или иной общественно значимый проект не был утверждён нашей Думой, мол, правительство его не одобрит.
Кстати, скажу и о четвёртой ветви власти, органы которой прямо оповещают, что не несут ответственности за материалы, публикуемые ими. Грош цена этим материалам. И этот грош рядовому обывателю обходится в такую копеечку, что он теряет веру во всё и вся. Если бы этот обыватель мог подать иск на газету, телевещательный канал или радиостанцию, что они ему предоставили лживую информацию, то и не было бы у нас трагических прецедентов с разными пирамидами типа МММ, Хопёра или Чары. Журналисты обрадовались закону о печати, "гарантирующему" им независимость, и не поняли, что радовались своей безответственности, которая отвергает их свободу.
Такая "свобода" средств массовой информации привела и к ваучеризации, которая приватизацию превратила в грабёж страны. Почему? А потому, что не общество, а кучка людей решала судьбы страны. И этой кучке простился разгон парламента страны, опять же, по вине "свободной" прессы. И последнее. Я просто не представляю, как можно без Учредительного Собрания отделить от исполнительной власти судебную, которая превратилась ныне в terra incognito, подотчётную даже не чиновникам, а совершенно закулисным фигурам. Не потому ли, куда ни ткни, всё упирается в то, что суды у нас либо не работают, либо выполняют чей-то негласный заказ? Мой брат за то, что украл две безделушки и пожил несколько дней в чужом доме, угодил за решётку на пять конкретных лет, а ограбившие государственный Алмазный фонд отделались шестью годами условно. Так дело дойдёт до того, что Березовского, архитектора нынешней "вертикальной" системы власти, если и осудят, то пожизненно и условно. Иначе дышло вертикали вывернется из рук его возводящих и станет им оглоблей по загривку.
- Борь, - робко замолвил я слово, - если всё действительно так обстоит, то я совершенно не вижу выхода из сложившейся ситуации. Остаётся смириться и уповать на какое-нибудь чудо, типа личного спасения, проповедуемого различными церквами.
- Нынешняя ситуация ничем не отличается от середины восьмидесятых: тогда тоже никто не видел реального выхода, но минуло пять лет, и всё встало на дыбы. И народ воспрянул духом. Ибо - поверил в свои возможности. А, главное, он знал, от чего ему желательно бы освободиться. Сейчас народ инертен, поскольку не знает, как быть дальше. Рано или поздно узнает, и тотчас вновь уверует. Всё произойдёт стихийно, в считанные дни, но - позитивно, с учётом всех былых ошибок. И если у власти находятся не такие зарвавшиеся снобы, как я о них тут говорю, то сообразят, какие грядут тенденции, и сами по примеру Горбачёва инициируют народные подвижки. Иначе будет сплошная безнадёга, чреватая рюриковщиной. Но уже не по нашей инициативе, а под напором извне, мол, мы не столько сами себе проблемы учиняем, сколько ввергаем мир в пучину этих проблем. Мир, Акиндиныч, фрактален, и каждый его слой имеет свою отличительную изюминку. Исторические процессы также в глобальных пропорциях повторяемы, но повторяемы по-особенному.
А подвижки эти просты. Вернуть выборность всех уровней управления: начиная с местного самоуправления, затем - губернаторов, затем мажоритарный тип набора в Думу, то есть, - никаких списков от партий, только в личном порядке, и даже так, чтобы регионы направляли в нижнюю палату Думы только тех, кто там живёт и работает. А верхнюю палату формировать из авторитетных, заслуженных людей по типу английской палаты лордов. С той лишь разницей, что это будет не сословная палата, а орган из уважаемых обществом людей, ни в чём предосудительном не запятнавших себя. Да, на Учредительном Собрании для таких лиц желательно выработать моральный ценз. Эта система выборов может быть усложнена введением отряда выборщиков, набираемых регионами по тому же моральному цензу, в задачу которых войдёт регистрация кандидатов. Эти выборщики могут взять на себя и отбор кандидатов на судейские должности.
Следующий шаг - изменение закона об общественных организациях и средствах массовой информации. Полная ответственность за каждую запятую. Не важно, как редакции будут отбирать публикуемый материал, но чтобы не играла роли оговорка, что они не несут ответственность за лживую рекламу, за порочную публикацию аморальных объявлений. Далее, чтобы организации под угрозой закона в месячный срок принимали меры по публикуемым материалам, а ещё через месяц прокуратура могла бы дать ответ редакции, что ею сделано, если меры виновной организацией не были приняты: возбуждено дело по волоките или за клевету.
Обдумать, как сделать, чтобы прецеденты судебных дел, разобравших нарушение прав одного лица, автоматически распространялись на восстановление справедливости в отношении других лиц, пострадавших похожим образом, но по каким-либо причинам не заявлявшим об этом никуда. Например, чтобы не было такого ада, через который прошли ликвидаторы Чернобыльской драмы, когда для восстановления льгот каждому из них необходимо было обращаться с иском в суд. Необходим закон, который обязывал бы возмещать убыток всем лишь по одному разобранному судом факту.
И последнее. Прописать, что правительство, то бишь, государство - такое же юридическое лицо, как, допустим, и артель инвалидов, и за брак в своей работе отвечает такой же монетой, но не за счёт налогоплательщиков. Для этого узаконить, что налоги мы платим не государству, а обществу, которое и назначает менеджеров (министров) для распоряжения валовым внутренним продуктом, в сумму которого входит не имущество этого государства, а только его налоги. Отсюда следует, что земля не является собственностью правительства или других юридических лиц. Земля - достояние совокупного общества и персонально физических лиц, и им решать, кто будет владеть тем или иным куском земли и угодий.
Чувствуешь, Акиндиныч, что такое разделение властей? И сравни с тем, что мы имеем. А имеем мы полный разгул посредников разного пошиба, неизбывная субъективность которых ставит любого из них перед соблазном, если не смошенничать, то попользоваться своим положением. И сегодня мы дошли до того, что избавиться от этой пагубы можно только навешиванием на каждого чиновника отслеживающего прибора, какие стали применять кое-где на Западе на уголовниках, отпускаемых под домашний арест. Но, надеюсь, до этого дело не дойдёт, и общество, в конце концов, ощутит свою насущную необходимость.
- Впрочем, - снова хмыкнул Борис, - моя мать предлагала более действенный приём выправления ситуации. Надо, говорит, каждый год менять начальников, и пусть винят себя, что не успели наворовать достаточного богатства. Когда все пройдут через эту кормушку, воровать будет незачем, да и нечего, придётся работать.
А Мария Григорьевна в первых письмах присылала только радужные вести. Дом купила на родной улице, у Степана Мурзинцева, пристройку, где жили его родители. Через месяц после её приезда в Копыловку, вернулся и Ярослав, который тут же принялся за капитальный ремонт. Обновил фундамент, углубил подпол и дополнительно обшил его стены горбылем, перестелил полы, выправил внутреннюю штукатурку, побелил её и потолки, сложил новую печь. Наготовил дров, вспахал огород и посадил картошку, а уж овощами она сама занялась. Каждый день теперь он ходит на рыбалку, излишки рыбы продаёт, и купил уже кое-какой инвентарь, нужную посуду и обувь на осень и зиму.
Осенью мать сообщила, что ныне орех уродился и Ярослав занялся его промыслом. Добавила новость, что в посёлок вернулся Женька Панов, которого теперь все зовут не Хомя, а Синий. Вернулся вовремя, поскольку у Глебовны, матери его, обнаружили рак, прооперировали, но метастазы уже разбежались по телу.
А весной, на похоронах Глебовны друзья сорвались, дружно запили и всё лето не просыхали. К концу лета оба подались в тайгу по ягоды, заготовку которых организовал младший брат Женьки Стыга, ставший теперь таким деловым, что в посёлке все диву даются: два брата, а такие разные.
После Нового года мать написала уже из Колпашево, объяснив, что забрала её к себе Зинка, приехавшая навестить крёстную, и ужаснулась поведением Ярослава, мучающего мать.
А у Бориса в это же время началась совсем чёрная полоса. От Вардомица он ушёл сразу после отъезда матери, поскольку тот уже на своё пропитание брал долги у добрых людей, а тут ещё приходилось ему одалживать денег и на зарплату водителю. Устроился на фирму, которую продал деловым ребятам сосед. Работа состояла из поездок по городу и области на грузовой "Газели" с менеджерами, закупавшими комплектующие детали компьютеров, а уж из этих деталей "вольнонаёмные" студенты собирали готовую продукцию, которую затем продавали на радиорынках. Фирма была плохо оформлена, и поэтому у неё регулярно возникали проблемы с надзорными органами. Разборки с ГАИ, штрафующей за отсутствие транспортной лицензии и ненадлежащее оформление сопроводительных документов к товару, легли на плечи Бориса. Менеджеры жаловались Борису, что до него у них ежемесячно тратилось на штрафы этому ГАИ до трёх тысяч долларов, а при Борисе расходы снизились на порядок, поскольку он как-то умел уболтать инспекторов, и те обходились минимумом. Покажу на одном примере, рассказанном мне Борисом, как ему это удавалось.
- Документы, пожалуйста, - после представления попросил Бориса и его сопровождающего менеджера патруль, остановивший их машину на набережной Яузы.
Борис предъявил свои документы: личный паспорт, права, доверенность и технический паспорт на машину.
- А лицензия на перевозку грузов? - поинтересовался инспектор.
- Что и требовалось доказать, - сказал Борис, обращаясь не к инспектору, а к своему менеджеру. - Олеж, я вас предупреждал, что рекламацию могли и завтра подать, а вы нет, лучше немедленно вернуть товар. Командир, - теперь обратился Борис к служивому. - Фирма только-только создалась, закупили оборудование, а его программное обеспечение оказалось нелицензионным. Вот, повезли возвращать, тогда, как транспортную лицензию получим только завтра. Довод один - не вернём сегодня, можем вообще не начинать работу, выгнать на улицу набранных людей, которые сплошь бедные студенты. Вам это надо?
- Не порядок, - то ли согласился милиционер, то ли констатировал нарушение Борисом правил перевозки товара. Борис тут же выбрал первое.
- Я и говорил им, - кивок на Олега, - так нельзя начинать. Но у нас в стране ещё ничего не отлажено, поэтому они сами не знают, то ли нарушают правила, то ли просто полезли в воду, не зная броду. Отвезём рекламацию, и больше не буду слушать эту молодёжь. На хрен мне нужна их головная боль. Короче, командир, не губи фирму на корню, дай встать на ноги.
А в это время второй инспектор, проверив документы Олега, выявил, что паспорт у него просрочен на два дня. И сказал, чтоб тот собирался ехать в отделение для выяснения личности.
- Эй, эй, - тут же всполошился Борис, - куда я без него? Без него я как без рук.
- Ну, ты, отец, даёшь, - рассмеялся первый инспектор, - то ты ещё на ногах не стоишь, а тут мы тебя ещё и рук лишаем.
- Ну, командир, человеку позавчера двадцать пять исполнилось, мы ему даже выходной не дали, поскольку на нём лежит отладка всей аппаратуры, а вы в это горячее время нас и без его головы оставляете. Мы ж без Олега полные инвалиды. Ручаюсь, завтра повезу его менять паспорт.
- Езжайте, инвалиды, - смилостивился старший инспектор, возвращая все документы, - у вас и денег-то на штраф нету? Но больше мне такими безногими, безрукими и безголовыми не попадайтесь.
Когда они отъехали на безопасное расстояние, Олег, не издавший за всё это время ни звука, восхитился, вытирая лысеющую голову.
- Ну, дядь Борь, нет слов: ни копейки с нас не взяли!
А через год, когда у матери начались проблемы с Ярославом, молодые фирмачи показали, за кого они держат Бориса. Тогда у него случился первый приступ астмы, диагностированный как острый бронхит. Пока он болел, его функции взялся выполнять один из студентов, имеющий права, и тут же машина была арестована со всем перевозимым товаром. Руководитель фирмы во всём обвинил Бориса, заподозрив его в инсценировке и болезни и ареста товара. Все претензии сводились к тому, чтобы он признался, на кого работает. Борис не сразу понял сути, и показал ещё не закрытый больничный лист.
- Андрюш, я мог бы ещё неделю отдыхать, но вышел на работу, понимая, как вам тут без меня.
- Понимает он! А я понимаю, что таких бумажек настряпаю за один час, - ответил Борису Андрюша и бросил на стол его бюллетень, мол, фальшивка это явная.
- Ах, так, - вскипел и Борис, - принесу через неделю закрытым по полной форме и тогда выйду на работу. А пока вот вам заявление на отпуск: имею право, ибо не отдыхал уже четырнадцать месяцев.
Через неделю, когда он пришёл за отпускными и зарплатой, ему сказали, что фирму ограбили, утащив сейф со всей чёрной кассой и некоторыми трудовыми книжками, в том числе, и - с его. Он же уволен как утративший доверие.
- Жаль, записать это теперь не можем в твою книжку, но запишем, если будешь требовать её восстановления нашими силами. А завтра жди повестки к следователю. Болезнь твоя фиговая по-настоящему болезненной станет.
Борис понял, что его хорошо разыграли, не заплатив ни последней зарплаты, ни отпускных, заныкав его трудовую, да ещё и уголовное дело на него хотели навесить. Правда, что это инспирировано, он понял год спустя, когда той фирмы и след простыл, а последнюю запись в дубликате трудовой книжки ему сделал сосед, организовавший новое дело. Борис догадался, почему замысел молодых фирмачей не состоялся, и уголовное дело по "краже" сейфа тихо умерло само собой. Сосед же и подсказал своим покупателям, что Борис совсем не тот, за кого они его приняли, и провалит в два счёта все их махинации. Им лучше его не тревожить больше: ушёл и ушёл.
Восстановив же трудовую книжку, Борис не успел куда-либо устроиться на работу: со страной случился дефолт, на фоне которого у Бориса вновь был приступ астмы с оформлением ему инвалидности, запрещающей профессионально работать водителем. В это самое время мать ему и написала, что Зинка похоронила Федю и собралась уезжать к дочери, дом продаёт, а её пристраивает в Дом приюта, открытый Тогурской церковью. Борис бросился искать деньги на дорогу, хотел снова привезти мать к себе, но, увы, ни единая душа не помогла. И Скитник со своей братией не помог, хотя они могли бы пустить "кружку вдовы" по кругу и собрать в неё на три билета: на один до Нарымского края и на два обратных до Москвы.
Да, забыл где-нибудь в этом беглом повествовании вставить небольшой эпизод со вступлением Бориса в масонскую ложу "Девяти муз", возглавляемую мастером Алексеем Скитником, давнишним его приятелем. Может быть, из-за этого факта своей биографии Борис и стыдится много рассказывать о своей деятельности в РХДД: получается, что он предал шефа и соратников. Впрочем, это я так полагаю. Сам же Борис ни о предательстве своём, ни о стыде по поводу этого факта не произнёс ни слова.
За год до ухода от Вардомица Борис по его просьбе привёз в гуманитарный корпус МГУ младшую дочь шефа. Анфиса накануне сдачи первого семестра некстати сломала ногу, но поблажек себе по этому поводу устраивать не захотела, и экзамены переносить не стала. Пока она сидела в аудитории, Борис заглянул в коммерческую книжную лавку, замеченную им недалеко от входа. И там нос к носу встретился со Скитником, которого не видел уже лет пять. Обнялись, разговорились. В ходе обоюдных расспросов Алексей решил, что им непременно надо встретиться в более уютной обстановке, и пригласил в офис своего друга.
- Это почти там, где ты нам назначал встречу для создания антикоммунистической ячейки, - он вырвал из своей записной книжки листок и написал адрес офиса. - Приходи, как выкроишь время. Есть очень важный разговор. Не пожалеешь. Эдика помнишь? Матвеева. Этого его там фирма. Почти олигарх.
- Да, ладно тебе уговаривать. - Рассмеялся Борис. - Завтра и приду. Годится?
Согласился сразу, поскольку уже тогда стал подыскивать себе новую работу. Его-то сын тоже поступил в этот МГУ, и затраты на него возросли, а Вардомиц мало того, что платил почти без учёта галопирующей инфляции, так и с задержками по два-три месяца. И не отпускал, уговаривая.
- Иди со мной до конца, не пожалеешь: не может быть такого, чтобы не вырвались. Это вечно продолжаться не может.
Вардомиц ещё надеялся, что Ельцин на переизбрании на второй президентский срок не пройдёт, а любой другой победитель выборной кампании вернёт лидера умирающего Христианского движения в политическое русло. Он ещё не понимал, что дело не в Ельцине, которому Владимир сказал на послепутчевом совещании молодых политиков, что нельзя управлять страной трясущимися руками, имея в виду пьянство президента. Борис же на этот счёт сочинил стихотворение, названием связав его со всеми другими своими стихами, объединёнными им в цикл "Неодекадансы".
А птица другая ответит сурово
Намедни я, фрамугу приоткрыв,
Дебаты слушал до глубокой ночи.
Уснул, и тотчас мне воронокрыл
Пророк явился, кратко напророчив:
"Какая речь! Но так сквозит в окно,
Что мнится мне - надуют прохиндеи,
И если солнцу всё же суждено
Спуститься к нам, то всё равно - нагреют".
Пока мечту, подушку словно, грел,
Каркавое пророчество сбывалось:
На всё взметнулись цены в беспредел,
Лишь жизнь теперь не ценят даже в малость.
Какую можно истину иль суть
Постичь, распахивая настежь окна?
Что лучше: жизнь под горькую продуть,
Иль трезвым оземь пасть, фрамугой хлопнув?
Однажды он пытался довести до шефа свои размышления, мол, партию можно реанимировать, если лозунг о деидеологизации политики сменить на новую самобытную идеологию, абрис которой и нарисовал, мол, только в этом он видит перспективу. Вардомиц же, выслушав своего верного водителя-помощника, сочувственно порекомендовал.
- Эх, Боря, подучиться бы тебе немного.
И ещё по той причине Борис сразу согласился на предложение Скитника, что за месяц до этого объявился братец Ярослав, прислав молебное письмо. Не Алексей, так его друг, глядишь, и поможет чем. Помогли советом, да обещанием подумать над проблемой Борисова брата. И выступили со встречным предложением визитёру, мол, они рады будут видеть в рядах своего братства такого серьёзно мыслящего мужа, каким они давно его знают.
- И, знаешь, Акиндиныч, - признался мне Борис, - я лишь для проформы принудил их поуговаривать меня, хотя сразу увидел приглашение вступить в масонскую ложу довольно интересным. От меня не убудет, но зато буду знать наощупь, что же это за чудище такое, которым ура-патриоты пугают народ. Да, ритуал приёма нервы щекочет, и даже обидно стало, что часовой мой труд по изложению на бумаге всех своих взглядов, устоев и жизненных устремлений, оказался безжалостно сожженным и объявленным прошлыми моими заблуждениями. Но тут же мне вспомнился горшок Вассы Яковлевны, и мне даже смешно сделалось. Когда она это сказала? И вот - аукнулось.
Когда сняли повязку, я увидел собравшихся и удивился: среди них был престарелый профессор, которому Анфиса сдавала экзамен два дня назад. И как не вглядывался в лица присутствующих, как не вслушивался в их фамилии, но ничего того, что бесит ура-патриотов, не заметил. Из дюжины братьев ложи только одно лицо было не славянским, а грузинским на сто процентов с хвостиком. И ещё, Юра, немаловажный факт, елеем пролившийся мне в душу: главным условием приёма в братство является вера в Бога, неважно - какого, но главное - монотеистического толка. Так уж сошлось, что в "Девяти музах" я видел только христиан, и только один исповедовал протестантизм. Родом он, понимаешь ли, из тех же краёв, откуда наш православный патриарх. В общем, ничего предосудительного не увидел за два года ежечетверговых работ в "храме". И расстался, объявив себя "уснувшим" братом, по той причине, что стало стыдно к "кружке вдовы" подносить пустой кулак.
Это, Акиндиныч, ритуал такой. В конце каждого рабочего дня ложи по кругу пускалась настоящая деревянная кружка с крышкой, куда каждый вкладывал столько денег, сколько мог. Было совершенно непредосудительным, если ты только имитировал, что будто положил свою копеечку, и всякий, даже если заметил твой кулак пустым, должен был понимающе отвести глаза, мол, у брата нынче туго с деньгами. Малая часть денег шла в кассу ложи, а основная - на устройство обильного ужина с вином. Ужин устраивался обязательно, и назывался он "агапией", но присутствия ты мог избежать даже без объяснения причин. Если работы шли строго по уставу, и твоё выступление на рабочем заседании должно было сопровождаться определёнными жестами и словесными формами, то на "агапии" ты освобождался от всех этих условностей и, снимая "рабочий" фартук и белые перчатки, становился просто Борей, Эдуардом, Юрой (так звали грузина) или Артемием Павловичем (профессор). А работы состояли в обсуждении какой-либо заранее оговорённой темы. Темы касались понятий добра и зла, нравственности, литературы, педагогики, социологии, науки. Я лично подготовил и дважды прочёл лекции: о понятии "Свобода" и о терминах "бесконечность и вечность". Короче, дорогой мой напарник, масонская ложа не страшнее клуба по интересам, но без склок, чванства, и с высочайшей мерой внимания. Да, есть доля напускного внимания, но только у тех, чьё мнение тебя мало интересует. Чьим же дорожишь, те предельно уважительны и серьёзны и доброжелательны. Как это сложилось, сам не знаю. Загадка. Загадкой для меня осталось и то, что там были люди без недостатков, или с такими недостатками, которые их только украшали.
Секретарь-казначей год мне названивал, интересовался, не приму ли я участие в такой-то интересной работе ложи, но я решил, что ещё не готов "проснуться", а недавно, когда надумал вернуться, узнал, что все "уснули" и нужна хорошая встряска, чтобы братьев разбудить. Впрочем, как и страну, впавшую в суету.
А надумал Борис вернуться в этот "клуб по интересам" после своего последнего визита на родину, совершённого им через год после смерти матери.
Второе тысячелетие нашей эры заканчивалось для Бориса какой-то чёрной ямой. Едва он приноровился к своему заболеванию и инвалидности, как и на жену свалилась какая-то напасть, которую отводить пришлось хирургическим вмешательством. Анна Григорьевна ещё не оправилась от полостной операции, как черёд дошёл и до сына. У Станислава, оканчивавшего университет, со страшной силой проявился псориаз. Борис видел проявления этого недуга у отца и Ярослава, но даже не подозревал, сколь страшен он бывает. Ни сыну, ни жене он не показал виду, что ужасно встревожен проявлением этого заболевания у сына, но с матерью поделился в письме, чтобы она отписала ему, как боролись с псориазом отец и брат, поскольку сам не помнит. Отец умер, когда Борис, избежавший такого родового "наследства", о будущем особо и не задумывался, а у Ярослава псориаз вспыхнул уже после отъезда Бориса в "Европы". В ответном письме мать и сообщила, что Ярослав утонул и как это случилось, и о том, что к ней перед гибелью он даже не заглянул, хотя проторчал в Колпашево два дня, прежде чем отправиться в свой последний путь. И ей теперь от этого постоянно холодно: как представит ту октябрьскую обскую воду, в которую он нырнул, так и её озноб до сердца достаёт.
В последнем письме, поздравив мать с наступлением нового Тысячелетия, он ей твёрдо пообещал, что весной снова заберёт её к себе в столицу. Он теперь снова работает, получает пенсию, жена вышла на работу после болезни, и сын к тому времени найдёт себе какую-нибудь вакансию. Жизнь налаживается. И для её укрепления, и для облегчения своей астмы после Нового года он лёг в больницу. То, что больничного лечения требовала ещё медкомиссия собеса, которую ему надо будет проходить весной, Борис даже не акцентировал в разговоре со мной. Это я уж потом соединил его ситуацию с данным фактом, поняв что сам по себе мой друг ни за что бы не поехал в больницу, находящуюся в Звенигороде.
- Вот ведь как бывает, Акиндиныч, - вспоминал Борис. - Когда отца хоронили, поднялась такая вьюга, что на ногах нельзя было устоять. Два дня мело, два дня самолёты к нам не летали, и в итоге Эдуард прилетел уже после похорон отца. Я и представить не мог, что в такую же метель, разыгравшуюся там, где я находился, уйдёт к отцу и мать.
Да, ветер был такой силы, что повалил на территории больницы несколько елей, которые, падая, оборвали связь со всем миром. Два дня мело, а у Бориса грудь разламывалась пополам, и он даже пожаловался дежурному врачу. Дежурному, а не лечащему, поскольку то были суббота и воскресенье. Врач, послушав стетоскопом грудь жалующегося, нашёл проблемы с сердцем и хотел уж отправить его на скорой в кардиологическое отделение другой какой-нибудь больницы, поскольку эта была сугубо специализированная, пульмонологическая. А раз метель не позволяет этого сделать, то он на завтра пригласит кардиолога специально для Бориса.
Но и в воскресенье утром дуло так, что даже пешему кардиологу было не пробиться на вызов. А после обеда вдруг всё утихло, прояснилось, и даже солнце выглянуло. И грудь Бориса успокоилась, и дышать легче стало. Но в голове появилась какая-то неуютность, предчувствие чего-то нехорошего. А когда завечерело, к нему приехала жена с вестью, что ещё в пятницу получила телеграмму о смерти Марии Григорьевны. Ждала вечернего звонка Бориса, чтоб передать эту нехорошую весть, а когда не дождалась, утром в субботу сама пыталась дозвониться, но всё тщетно: связи не было весь день. В воскресенье же собралась сама ехать в Звенигород к мужу, но электрички не ходили до обеда.
Утром в понедельник с этой телеграммой, где было сказано, что похороны назначены на утро воскресенья, Борис побежал к своему лечащему врачу, а тот урезонил, мол, всё равно опоздал, и с таким обострением астмы, с неясностью в сердце он просто запрещает даже думать о выписке. Проститься с могилой можно и весной или летом. И Борис внял его доводам. Внял настолько, что собрался ехать лишь через год.
Когда же я сам узнал истинную причину с задержкой его той поездки на родину, то чуть не потерял дар речи. Мало того, что астматик ни разу не воспользовался тем, из-за чего пенсионеры чуть ли не дерутся друг с другом, то есть бесплатными путёвками в санатории, так он и не знал о своём праве на эти путёвки, и о праве на пятидесятипроцентную льготу проезда в любую точку страны. Истинно, права была его тёща: он как с Луны свалился. А я понял, что значит выражение "вариться в собственном соку". А может, потому и не закис, что варился так?
Впрочем, это вам, читатель, судить. Как и его описание той своей последней поездки на родину, которое я нашёл в мусоре, когда проводил генеральную уборку комнаты отдыха охранников поликлиники. Этот день, в который мне одному пришлось провести генеральную уборку, я не забуду до конца дней своих.