Впоследствии Файзуллаев вспоминал свое первое знакомство с парком, как кошмарный сон. Его вообще весь день не покидало ощущение какой-то нереальности происходящего. Воспитанный в строгих военных традициях, беспрекословно придерживающийся буквы Устава, подполковник твердо знал, что ТАК не бывает. Не бывает - и все. Потому что такого не может быть. Но тем не менее все ЭТО происходило, причем происходило на самом деле и именно с ним.
В какой-то момент, после исторического построения на плацу, Файзуллаеву казалось, что его уже ничто удивить или испугать не может. Он ошибался.
Парки мирненских войсковых частей располагались в ряд, так же, как и штабы, и длинным языком уходили в степь. Некогда у них был общий забор из белого бетона. Со временем бетонные блоки потемнели, местами обрушились, местами были растащены для домашних нужд хозяйственным местным населением при молчаливом попустительстве личного состава. Образовавшиеся дыры латали кто во что горазд. Парк саперного батальона, как и его штаб, был последним в ряду, и Файзуллаев, несмотря на сгустившуюся темноту, успел рассмотреть многое в соседских хозяйствах. Ворота, сколоченные из деревянных дверей. Прорехи в заборе, обстоятельно заложенные старыми автомобильными покрышками. Жирную надпись "Осторожно! Злой прапор!". После баррикады из синих пластмассовых ящиков из-под молока, заменявшей в соседнем парке три метра ограды, Файзуллаев заметно повеселел. В конце концов саперный батальон не хуже всех.
Путь к парку занял всего двадцать минут, так как за поздним часом никаких знакомых Шаброва навстречу не попадалось. В дороге понесли лишь незначительные потери в живой силе: двое бойцов повисли на заборе танкового батальона, чтобы потрепаться со знакомым часовым, и один из прапорщиков устремился на помощь коллеге, который, сосредоточенно пыхтя, выкатывал на дорогу бочку солярки. Оставшаяся часть личного состава тяжело топала позади комбата, и Файзуллаев спиной ощущал, как бойцы толкают друг друга локтями и ехидно подмигивают в его сторону.
При виде саперного парка у Файзуллаева в душе раздался звук, какой издает патефонная игла, съезжая с пластинки.
Две створки ворот располагались в пересекающихся плоскостях под небольшим углом друг к другу. Петель на створках не было, и что их удерживало в таком положении, комбат так и не понял. Во всяком случае, не замызганная тряпочка в красный цветочек, завязанная залихватским узлом в том месте, где полагалось быть замку. Несмотря на внешнюю несолидность, тряпочка проявила завидную стойкость. Шабров узел развязать не смог. На помощь пришел Хорошевский вместе со своей ротой. Юрка ковырял узел ключом от сейфа, а рота, - все трое бойцов, - подпирали плечами створки, чтобы они не упали на командира. Ключ оказался бессилен. Окружающие стали наперебой предлагать самые разные инструменты - перочинные ножи, гаечные ключи и авторучки. У кого-то при себе оказалась даже вилка из офицерской столовой. Через несколько минут весь саперный батальон почти в полном составе атаковал злосчастный узел в красный цветочек, напрочь забыв о новом начальнике.
Сначала Файзуллаев пытался с нетерпеливо-недовольным видом прохаживаться взад-вперед, как это делал какой-то видный военачальник в фильме, название которого комбат забыл. Однако через три шага провалился по колено в след танковой гусеницы, зачерпнул ботинком скопившуюся на дне воду и распугал лягушек. Вместо нетерпеливого недовольства получилось довольно глупо, по счастью, подчиненные, увлеченные битвой с узлом, ничего не заметили. Тогда комбат решил просто заложить руки за спину и небрежно что-нибудь насвистывать, как бы рассеянно озирая окрестности. И вот когда, пытаясь что-либо разглядеть в наступившей темноте, он в очередной раз повернул голову в сторону ворот, перед ним возникла корова. Возникла просто так, из пустоты.
Коровы были бичом военного городка. Каждый абориген считал делом чести держать в хозяйстве это полезное домашнее животное, правда, о приносимой коровами пользе местные жители имели представление весьма смутное. Наиболее хозяйственные наловчились делать из молока сметану, которую выменивали у военных на куда более полезные вещи - полевую форму, консервы и сахар для самогона. Менее предприимчивые выменивали незначительные добываемые из коров количества молока на те же самые вещи, но уже не у военных, а у своих более предприимчивых односельчан. Сами мирненцы молоко не пили принципиально. При этом никто из хозяев не интересовался, чем живут, чем питаются и где целыми днями шляются их питомицы. А зря. Выживание крупного рогатого скота в местных условиях могло бы представлять серьезный интерес для науки. Никаких более или менее приличных пастбищ в окрестностях поселка не было, как не существовало и деревенского стада в общепринятом понятии. Рано поутру, заслышав звон колокольчика на шее единственного местного быка Ромы, шествующего по поселку в сопровождении своего тезки-пастуха, мирненцы распахивали калитки и отправляли своих коров на вольные хлеба. После этого оба Ромы располагались под кустом возле старого моста через Тургу и весь день занимались тем, что стреляли сигареты у проходящих и проезжающих военных. Прекрасная половина крупного рогатого поголовья тем временем разбредалась по своим делам. Вся территория поселка и военного городка была между коровами строго поделена. Некоторые держались группами наподобие львиных прайдов. В зону их влияния входили железнодорожная станция, хлебозавод и мусорные баки возле офицерских пятиэтажек. Более самоуверенные и независимые предпочитали держаться поодиночке. Именно такая независимая особь и возникла перед Файзуллаевым.
Тем временем суета вокруг тряпочного замка все разрасталась. В попытке осветить свое поле деятельности спичками и зажигалками личный состав нечаянно поджег тряпку, кому-то обожгли пальцы. До Файзуллаева доносились приглушенные препирательства, из которых иногда резко выскакивали нецензурные слова.
Корова сделала несколько шагов, увидела небывалую возню у ворот своей территории, издала удивленное "У-у-у-у-у" и остановилась посмотреть. И тут комбат увидел, что корова возникла вовсе не из пустоты, - это было бы слишком даже для сегодняшнего дня, - а вышла через щель в заборе. Файзуллаев подумал немного, покосился на ворота, возле которых в неверном свете трех или четырех зажигалок металась тень Шаброва с причитаниями "Ну что же это такое! Ведь я его развязывал неделю назад!", и решился. С чувством первокурсника, впервые уходящего в самоволку через забор, он вдохнул побольше воздуха и шагнул в щель.
В первый момент Файзуллаеву показалось, что он попал на другую планету, где высокоразвитая цивилизация только что была уничтожена набегом полудиких соседей по галактике. На территории было чуть-чуть светлее, чем за забором - из соседнего парка проникали остатки света от дежурных прожекторов. В этом слабом освещении Файзуллаев смог разглядеть огромное пустое пространство, изрытое вдоль и поперек следами колес и гусениц. В углу сиротливо жалась кучка машин. В мешанине кабин, кузовов и свисающих дверей комбат смог опознать несколько КамАЗов, "Урал", казавшийся сравнительно новым тяжелый тягач и что-то вроде подъемного крана без стрелы. Остальное железо в темноте идентификации не подлежало. КамАЗ, доставивший Файзуллаева утром со станции в гостиницу, стоял особняком и выглядел почти щегольски. Решив, что смотреть больше не на что, комбат сделал было несколько шагов в сторону забора, но тут за воротами раздался торжествующий вопль нескольких луженых глоток, и тяжелая створка медленно и необратимо рухнула на землю. В образовавшемся проеме Файзуллаеву предстала фантастическая групповая композиция: несколько человек в форме стояли в полный рост, держа в вытянутых руках пылающие зажигалки, перед ними еще несколько человек, согнувшихся в три погибели и вооруженных разнообразными колющими и режущими предметами, образовывали средний ярус. Нижний ярус состоял из Хорошевского и Шаброва, стоящих строго симметрично на коленях, в позе "низкий старт". Несколько секунд, словно давая Файзуллаеву возможность насладиться невиданным зрелищем, все стояли молча и неподвижно, только Юрка потирал ушибленное колено. Потом с шумом и топаньем все устремились в парк. Поверженная створка ворот жалобно погромыхивала под тяжелыми ботинками.
- Ну что, я вижу, вы тут уже все осмотрели? - обрадовался Шабров, ничуть не заинтересовавшись, каким способом комбат попал в парк до того, как был развязан замок, - Если есть вопросы, то вот, пожалуйста, наш зампотех. Олежек, ты где?
Из темноты вынырнул высокий майор с унылым лицом, похожий на собственный дружеский шарж.
- Майор Серебряков! - отрекомендовался Олежек и заговорщицки поинтересовался, - Ну как вам у нас?
Майор Олежек иронии не уловил и расплылся в довольной улыбке.
- Ну, а техника-то где? По документам одних только ЗИЛов двадцать три штуки. Мне кажется, тут намного меньше...
- А-а-а, - с облегчением протянул майор, втайне опасавшийся, что комбат будет его спрашивать про два УАЗика и пилораму, - на целине, на целине. Месяца через два назад ждем.
- Но их именно двадцать три? - спросил Файзуллаев просто потому, что полагалось что-то спросить. Ведь стоило же как-то вознаградить коллектив за триумфальную победу над узлом в красный цветочек.
Вместо ответа Серебряков пожал плечами с видом "на все Божья воля". Файзуллаев удивился.
- Так вы что, не знаете, сколько машин у вас ушло на целину?
Зампотех тяжело вздохнул:
- Как раз сколько УШЛО, я знаю...
При этом в голосе его звучала такая безнадежность, а на лицах присутствующих отразилась такая неподдельная скорбь, что комбат счел бестактным задавать еще какие-то вопросы. Кроме того, он имел кое-какое представление о том, что такое "целина". Это мероприятие, обычно поглощавшее все помыслы начальства средней руки, состояло в том, что раз в год почти все имеющиеся в расположении части грузовые машины кое-как, ценой невероятных усилий, реанимировались и ремонтировались до уровня, позволяющего им своим ходом добраться до ближайшей железнодорожной станции. На станции машины грузили на платформы и отправляли в неизвестность, называвшуюся "уборка урожая". Отсутствовали машины, как правило, несколько месяцев. Где и какой урожай на них убирали, никто не знал, достоверно известно лишь, что участвовавший в подготовке машин к "целине" личный состав еще месяц отходил от стресса, резко снижая запасы спиртного в местных магазинах. Глубокой осенью машины возвращались, словно армия игрушечных автомобильчиков после сражения с асфальтовым катком.
Файзуллаев горестно подумал, что среди прочих радостей, которые ему в большом количестве обещал саперный батальон, будет и эта. После этого настроение у него испортилось окончательно.
Некоторое время комбат понаблюдал, как его подчиненные с шумом и ругательствами пытаются водворить упавшую створку на место. Потом решительно отверг инициативу Шаброва, предложившего:
- Геннадий Минулыч, сейчас вот на место ее привяжем и пойдем в штаб. Назначение-то ваше надо отметить!
- Без меня. Я уже... отметил. До свидания, товарищи!
Товарищи без огорчения попрощались. Несколько человек из вежливости даже повернули головы в сторону комбата, но в этот момент створка вновь угрожающе накренилась, и о нем тут же забыли.
Файзуллаев неспешно шагал вдоль давно уснувших чужих штабов. В освещенных окнах дежурок он видел дежурных офицеров - они разговаривали, пили чай, смеялись. Они были одеты строго по форме, даже в портупеях. У них у всех были славные, честные, добрые лица. На стенах висели радовавшие глаз плакаты - "Форма одежды", "Уголок молодого бойца"... Везде все было чинно и благополучно. "Живут же люди" - завистливо подумал Файзуллаев и испытал вдруг неодолимое желание запустить камнем в окно штаба, где дежурный капитан с издевательски-серьезным выражением на лице читал какую-то книжку.
Постепенно подполковнику стало казаться, что все события сегодняшнего дня происходили не с ним. Жизнь на самом деле - вот она! Добротная, размеренная, нормальная военная жизнь, где все по правилам, где сержанты не ходят в тапочках, где машины стоят в парках стройными рядами, готовые в каждую минуту ринуться на выполнение служебного долга. А саперный батальон - да он же ему просто приснился!
Вдохновленный этой мыслью, Файзуллаев выпрямился и расправил плечи. Он будет служить! Он будет служить так, как его учили, так, как это предписывает Устав и его собственные понятия офицерской чести. И он научит этому Шаброва и Хорошевского, и Серебрякова, и всех остальных. Даже если в процессе обучения придется прибегнуть к рукоприкладству...
Внезапно за спиной замечтавшегося подполковника раздался рев, его окатило потоком света, и комбат едва успел выпрыгнуть из колеи.
Огромное черное чудовище с рыком и лязганьем обогнало Файзуллаева, остановилось в нескольких метрах впереди и, распахнув водительскую дверь, крикнуло человеческим голосом с сильным местным акцентом:
- Командир, далеко топашь? Садись, подвезу.
- А нам по пути? - засомневался подполковник.
- Га-а-а-а... - развеселился голос, - Да тут все по пути. Колея-то одна. Давай, залазь.
Обрадованный Файзуллаев торопливо обогнул плоскую морду чудовища, оказавшегося всего-навсего бортовым ГАЗ-66 и полез в кабину. Света в кабине не было, поэтому в темноте и клубах табачного дыма хозяина человеческого голоса комбат так и не разглядел, однако по силуэту и ряду других признаков определил, что он невысок ростом, щупл и порядком нетрезв.
Мотор ворчливо всхлипывал под пластмассовым кожухом, распространяя по кабине уютное тепло, ему вторил простудным сипением лежащий сверху магнитофон - наверное, прадедушка всех отечественных кассетных магнитофонов.
- А чё смурной такой? - радостно проорал невидимый благодетель, который в приподнятом настроении, наверное, просто не умел говорить с нормальной громкостью, - случилось что, или недавно здесь?
Удивленный странной постановкой вопроса, Файзуллаев открыл было рот, чтобы ответить, но тут его спутник нажал на газ, даже привстав от усилия и повиснув всем телом на руле. Машина несколько раз качнулась, попятилась и вдруг тронулась с неожиданной прытью. Перемотанный синей изолентой прадедушка съехал со своего места, ударился о приборную доску и загорланил блатную песню. Дальнейшее общение стало невозможным.
Возле гостиницы машина остановилась, напутствовала Файзуллаева голосом незнакомого водителя:
- Ну, валяй! - и, оглушительно посигналив напоследок, вразвалочку двинулась дальше прямо по степи.
На звук клаксона из гостиницы выскочила ошалевшая Натуся, с некоторой заминкой сопоставила подполковника и удаляющееся световое пятно на пологом склоне сопки, негодующе воскликнула:
- Рогулькин, гад, - и погрозила вслед пятну кулаком.
- А вас где носит? - дошла очередь и до Файзуллаева, - Мне уходить надо, гостиницу закрывать...
- То есть как - закрывать? А я как же?
- Ну, теперь, коли уж пришли, сами изнутри запретесь. А то тут молодняк повадился... Ну давайте, давайте, заходите уже...
Файзуллаев вошел, на этот раз предусмотрительно пригнувшись. Натуся, все еще ворча, бросала в сумку имущество - растрепанную книжку, пудреницу, еще какие-то баночки и флакончики. Подполковник потоптался в нерешительности.
- Наташа, у меня к вам один вопрос, - наконец смущенно начал он.
- Да-а-а? - Натуся мигом прекратила сборы и уставилась на клиента с удивлением и надеждой.
Файзуллаев немного помялся - вопрос был довольно деликатный.
- Наташа, скажите, а где тут у вас... эээээ.... Хм....
- Сортир, что ль? - разочарованно догадалась понятливая Натуся и, вновь нырнув в стол, протянула окончательно смутившемуся Файзуллаеву очередной ключ с пластмассовым пупсом вместо бирки. Как ни устал комбат, он не удержался от попытки съязвить:
- Что, выбрать, какой почище?
Натуся жалостливо посмотрела на своего постояльца и ответила:
- А чего выбирать? Один он у нас. Щас как выйдете, налево за угол, а там через пять метров тропинка направо...
- Не понял... - не понял Файзуллаев, - На улице, что ли?
- Почему на улице, - обиделась Натуся, - Сарайчик там стоит. Вам нужна вторая дверь справа. Ключ не потеряйте.
Замешательство Файзуллаева отразилось у него на лице, и в глубине фиолетовой Натусиной полумаски засветилось что-то похожее на человеческое сочувствие.
- А канализацию у нас уж два года как в зиму морозом порвало... Фонарик дать?