Аннотация: Когда виновные не несут наказания, за них страдают невинные. Самосуд не имеет ничего общего с правосудием, и месть отнюдь не благородный мотив, но человек с болью в душе не думает о справедливости, им движет злость.
Месть - это яд. Он очерняет помыслы и разрушает душу. Невидимый зуд, хуже любой хвори, расползшейся по коже гадкими нарывами и гнилью. Засевший в теле паразит, что обволакивает щупальцами разум и подчиняет его своей воле. Тянет на дно, в глубины бездны беспросветной злобы. Он поглощает доброту и подавляет светлые эмоции. Вечно голодный волк, терзающий дни напролёт, впившийся в сердце острыми клыками. Он лишит сна, покоя, умиротворения. Пронзительный вой, требует и призывает, жаждет крови.
Андрей, гонимый жаждой крови, бредёт ночью по лесу. Он ни упырь, ни вурдалак из сказок и былин, он куда хуже и страшней, чем всякая придуманная нечисть. Он реален. Одет в лёгкую чёрную куртку, шапку, перчатки, чёрные штаны и чёрные кроссовки. У него за спиной чёрный рюкзак. Ему плевать на холод, он его не замечает. Андрея морозной ночью греет злость. Он беспощаден и жесток, холоден как полярный лёд на глубине трёх километров.
Он подготовлен, у него на глазах прибор ночного видения, в руках инфракрасный фонарь и тепловизор, активные наушники на голове. Андрей заранее продумал план, всё просчитал и взвесил. Он знает, как отключить сигнализацию так, чтобы это не заметили ни домочадцы, ни охранники. Не зря ж последние три года сам работает в охранном предприятии. Собакам во дворе он приготовил угощенье. От него те уснут и больше не проснутся. Слепые зоны камер и тёмные участки во дворе давно изучены. Глушилка сотовых подключена. С отмычкой Андрей управляется не хуже опытного медвежатника. Когда проникнет в дом, никто и не услышит.
Семья Любимовых ещё не знает, что их ждёт. Они собралась в гостиной дома всем составом. Дети и мать развешивают ёлочные украшения, отец и бабушка накрывают на стол, дед в кресле у камина с бокалом коньяка в руке, в тапках из меха соболя и в свитере с оленями следит за всем происходящим, улыбается. Счастье и радость наполняют его сердце. Да он буквально светится. Аж щурится, и на его морщинистом лице это особенно заметно. Всё так, как он мечтал. Огромный дом в пригороде, свежий воздух, белки по деревьям скачут, дети и внуки приехали в гости, костёр, потрескивая, греет жаром, в гараже автопарк на семь автомобилей - одних только Бентли три штуки, - в руке хрусталь и дорогой коньяк.
О чём ещё мечтать, когда годы неумолимо приближают старость? Богатства - есть. Любовь семьи - имеется. Сын при делах, устроен, обеспечен и женат. Внуки на загляденье. Семён Михайлович - именно так зовут главу семейства - довольный человек.
Андрей меж тем уже вскрыл дверь. Это ещё не главный дом, лишь пост охраны. С ними Андрей не церемонится, он здесь не ради них. Оба охранника у мониторов, откинулись на спинки стульев. Рядом на столе кружка кофе, от неё поднимается дымок. Болтают, шутят и смеются. У них за плечами служба в армии и силовых структурах, они суровые ребята, но перед хорошо подготовленным противником оказались бессильны. Андрей ворвался и нашпиговал их пулями с близкого расстояния. Контрольный в голову для верности пустил. Пистолет с глушителем, так что Любимовы даже не слышали, как пала их охрана.
Теперь путь в главный дом свободен и Андрею никто не помешает. Разве что пёс по кличке Шерман. Но это не кавказская овчарка, не сторожевой уличный пёс, а серебристый ретривер, милый домашний питомец, что мирно спит на полу у костра подле Семён Михайловича. Он не окажет серьёзное сопротивление незваному гостю.
Андрей проник через заднюю дверь в дом и посвистел в свисток. Люди его не слышать, только собаки. Шерман сорвался с места и побежал на зов. Это немного удивило Семён Михайловича. Кряхтя, он выбрался из кресла, побрёл следом за псом, проверить, что же его потревожило.
Он шёл не торопясь, держа в руке бокал и клича Шермана. Когда нашёл, не сразу понял, что с ним. Казалось, пёс просто прилёг. Лишь подойдя намного ближе, Семён Михайлович увидел кровь. Но удивиться или опечалиться потере друга не успел, примерно в тот же миг он получил удар телескопической дубинкой по затылку. Тут же упал. Хрусталь, однако, крепкий, не разбился.
Его жена, Инга Николаевна Любимова, что-то услышала, но ничего не заподозрила. Попросила сына сходить, посмотреть. Но Игорь - это его имя - не успел даже выйти в коридор. В тот самый миг в гостиную вошёл Андрей. Он уже снял глушитель и сделал три выстрела в потолок. Громом они пронзили спокойствие и умиротворение, царившие в гостиной ещё несколько секунд назад. Испуг объял сердца Любимовых. От предпраздничного настроения нет и следа.
Андрей пытался ошарашить, и это ему удалось. Дети заплакали, их масть истошно завизжала, Игорь застыл как вкопанный, схватившись рукой за столешницу, ноги его непроизвольно подогнулись. Инга Николаевна, державшая в руках блюдо с салатом, выронила его. То разлетелось вдребезги, салат, над которым она горбатилась последние двадцать минут, лежит теперь на полу в виде неприглядной кучи. Её это немного опечалило, но ненадолго, страх всё же взял верх над негодованием.
Андрей направил пистолет в сторону ёлки. Там, на полу, сидит Оксана - мать детей, жена Игоря Любимова. Визжать она, слава Богу, перестала, схватила обоих чад, прижала их к себе.
- Несите сюда стулья, - Андрей обратился к Игорю и Инге Николаевне. Те замешкались и он напомнил им про пистолет, выпустив ещё одну пулю в потолок с лепниной.
Это подействовало, вскоре в гостиной появилось пять стульев. Андрей швырнул Оксане пачку хомутов и велел привязать всех к стульям, в том числе детей. После сам затянул хомуты на её запястьях и ногах. Проверил путы остальных членов семьи. Затем вышел, но спустя две минуты возвратился, волоча по полу Семёна Михайловича. Его Андрей разместил на кресле, где тот и сидел совсем недавно, не забыв при этом сковать по рукам и ногам.
После он подошёл к обеденному столу, сложил на него рюкзак и достал жестяной контейнер. Внутри был шприц и несколько ампул. Андрей наполнил шприц и подошёл к детям. Под вопли матери и брань отца с бабушкой ввёл содержимое шприца одному и второму.
- Это всего лишь снотворное, чтоб не орали, - объяснил Андрей. - Пусть поспят, всем так будет лучше.
- Ты только что совершил самую большую ошибку в своей жизни, - сказала вдруг Инга Николаевна. К ней самообладание вернулось раньше остальных. Теперь на её лице гримаса ненависти и презрения.
- Серьёзно что ли? - удивился Андрей.
- Бери, что хочешь, и проваливай, - поддержал мать Игорь. Впрочем, он-то ещё не отошёл от шока, из-за чего голос его дрожит.
- Разрешаешь, да?
- Порадоваться всё равно не успеешь.
- Забавно. Мне было показалось, что ты изменился.
- Значит, ты знаешь, кто я. Наверное, знаешь, и кто мой отец?
- Конечно.
- А ты смельчак.
- Ты и впрямь меня не помнишь?
- А должен? Дайка-ка подумаю, какой-нибудь обиженный придурок? Знаешь, сколько вас, неудачников, я уже видел? Вечно всё ноете и жалуетесь. Но у тех хоть хватало мозгов не лезть в наш дом и портить нам семейный ужин.
- О, простите, что докучаю. Я вас не слишком обременяю? Может, мне уйти?
- Сделай милость.
- Проваливай, пока не поздно, недоумок! - не выдержав, закричала со злостью в голосе Инга Николаевна. - Иначе пожалеешь, что на свет родился.
- Напоминаю, что у недоумка пистолет. - Андрей поднял оружие, чтоб все увидели. - Злить меня неразумно. Но знаешь, вот число из любопытства, и что потом? Если просто уйду, мне ничего не будет? Вы освободитесь от хомутов и станете дальше ёлку наряжать, забыв обо мне? А после мирно ляжете спать, да? Что ж, хорошо. Тогда я пошёл. Мне дверь за собой закрыть?
- Остряк хренов. Посмотрим, как ты запоёшь потом.
- Когда?
- Да ты не переживай, скоро узнаешь, - заявила надменным тоном Инга Николаевна.
- Это что, угроза? Ты тут связанная сидишь, полностью в моей власти, но всё равно угрожаешь мне расправой? Ты ведь понимаешь, что это глупо - выводить меня из себя?
- Подожди-подожди.
- Уж не охрану ли? Расслабься, их не будет. И на сигнализацию особо не надейтесь. Последние три года я настраиваю компы в вашем охранном агентстве. Сегодня сигнал тревоги от вас до них не дойдёт.
Андрей ненадолго покинул Любимовых. Скрылся за спинами, подошёл к холодильнику, окинул взглядом содержимое полок, достал молоко и налил себе стакан. Вернулся в центр комнаты на всеобщее обозрение. Тот шок, что они испытали при его появлении, почти прошёл. Во взглядах Игоря и Инги Николаевны лишь злость и недовольство. Только Оксана всё ещё дрожит от страха.
- Что тебе нужно?
Андрей оставил вопрос без ответа. Отпил молока, пристально глядя на Игоря.
- Наверно, я для вас как один из тех назойливых просителей-нытиков. Пристаю тут со своими пустяками, отвлекают от дел насущных. Вам бы сейчас ёлку наряжать да на стол накрывать.
- Послушай ты, знаешь, что я с тобой сделаю?
- Ты?! - удивился Андрей, аж молоко выплюнул. - Что ты сделаешь, папку натравишь? Твой главный козырь - вон он, связанный сидит.
- Слушай, говнюк, - взяла слово Инга Николаевна, почувствовав слабину сына, - я пустыми угрозами разбрасываться не привыкла.
- В отличие от сына, ты имеешь в виду? Уж мне ли не знать.
- Вот-вот. Когда мы до тебя доберёмся - а мы доберёмся, уж поверь, - с тобой такое сделают, что ты сам попросишь, чтобы тебя поскорее пристрелили. А ну-ка живо освободи нас и свали к чертям собачьим из нашего дома!
- Серьёзно? Ты уже сыпала угрозами и требовала, но это не помогло тебе одни раз, другой, но ты не сдаёшься и продолжаешь в надежде на что? Что потом эта тактика внезапно сработает? Я знаю, ты сильная властная женщина и привыкла повелевать людьми, но сейчас тебе это вряд ли сослужит службу. Лучше поскорее осознай, что происходит. Я тут не на ужин к вам заглянул. Кстати, а что вы там ещё готовили? Умираю с голода.
Андрей, не слушая брань Инги Николаевны, вернулся на кухню, заглянул в духовку. По дому распространился аппетитный запах печёной индейки.
- М-м-м, выглядит вкусно. Аж слюнки потекли.
Андрей достал противень и поставил его на плиту. Оторвал ножку и, смачно чавкая, принялся её поедать. Он не видел лица Инги Николаевны, но это и не требовалось, неудовольствие её столь очевидно, что едва ли не осязаемо. Кажется, будто пар из ушей вот-вот повалит.
Выкинув обглоданную косточку в раковину, Андрей подошёл к обеденному столу. Взял из своих вещей нашатырь и направился к Семёну Михайловичу. По пути он не упустил возможности взглянуть на Ингу Николаевну. Та сверлила его злобным взором.
Когда сунули под нос склянку нашатыря, Семён Михайлович задёргался и проснулся. Испуганно уставился на Андрея, задержал ненадолго на нём взгляд, а после окинул взором домочадцев.
- Как вы? - спросил он у семьи.
- Нормально, пап, - ответил беспечно Игорь. - К нам тут бомж какой-то забежал, погреться и пожрать на халяву.
- Да, вы на всех смотрите свысока, - Андрей закрутил крышку на пузырьке и понёс его обратно. Вскоре вернулся.
- Все для вас мелкие мошки, что копошатся под ногами. Если захочется, можно и растоптать. Оно и ясно, откуда берётся это высокомерие. Огромный участок земли, роскошный дом - да нет, целый дворец, - шикарные машины в гараже, перелёты частным самолётом, отдых за границей на огромной яхте, одни часы на руке стоят столько, сколько я за жизнь не заработаю. Вот это я понимаю, жизнь с размахом. Я же свои часы за три тысячи рублей купил по акции. Квартирка у меня сорок квадратных метров на окраине города, езжу на Приусе, а отпуск провожу на даче у друга. Я, поди, и впрямь похож на маленького человека, с ваших-то высот. Холоп.
- Кто ж виноват, что ты такой неудачник.
- Неудачник, говоришь? Ты же понимаешь, что тебе просто повезло родиться сыном успешного человека? Сам-то ты ни черта собой не представляешь. Кем бы ты был, если б не твой отец, торчком, спящим в луже своей блевотины в какой-то грязной подворотне?
- Да пошёл ты, урод!
- Сына, помолчи, - предостерёг его Семён Михайлович.
- Да, сына, слушай, что папка говорит. Он-то меня узнал. По глазам вижу, в них испуг. Толи он просто не так туп и понимает, что грабители ведут себя иначе. Кто я, Семён Михайлович?
- Прости, я не помню, как тебя зовут.
- Но ты ведь помнишь, откуда мы знакомы?
- Да, - с трудом произнёс Семён Михайлович. Это смутило всех. Они не привыкли видеть главу семейства таким растерянным и жалким.
- Сам им расскажешь? Нет? Ну что ж... А помнишь ли ты, Игорь, - Андрей развернулся на пятках на сто восемьдесят градусов, переводя взгляд от отца к сыну, - об инциденте, что произошёл с тобой на дороге восемь лет назад? Ага, понял теперь, кто я?
Игорь понял. Понял и ужаснулся. В поисках спасения он устремил взор на отца.
- А что ты на него смотришь? Думаешь, он и сейчас тебя отмажет?
- Слушай сюда, сопляк,..
- Нет, это невыносимо. Помолчи уже, карга старая.
- Я не старая! - возмутилась Инги Николаевна и принялась бранить Андрея и обзывать самым мерзким словом. И так разошлась, что угомонить её словами не представлялось возможным. На этот случай у Андрея припасён кляп.
- Ну вот, теперь можем продолжить, - сказал он, заткнув рот Инге Николаевне.
- Чего ты хочешь? - спросил Семён Михайлович.
- А разве не очевидно?
- Просто скажи, и я всё сделаю.
- Верни мне мою жену и не рождённого ребёнка. Ну как, сделаешь? По силам тебе такая задача?
- Никто не сможет вернуть тебе их, но...
- То-то же! Не всё можно купить за деньги, Семён Михайлович. Знаю, для тебя непривычно, да?
- Послушай, то, что с ними, случилось - большая трагедия.
- Да, я видел трагичность на лицах твоего сына и жены. Да она на говно изошла от ехидства. Какая же мерзкая баба. Как ты вообще её терпишь?
- Глянь-ка, а вот она, похоже, не в курсе, о чём речь, - Андрей указал на Оксану. Та только и делала, что хлопала глазами да переводила взгляд с мужа на свёкра. - У тебя что же, секреты от супруги? Она, поди, и не знает, что муженёк должен в тюрьме сидеть, а не детишек нянчить. Да уж, это явно не та история, которую рассказывают о себе на первом свидании.
- Что молчишь? - Андрей обратился к Игорю, стыдливо отводившему глаза от жены, - не хочешь рассказать, как всё было?
- Да пошёл ты!
- Да пошёл ты, да пошёл ты... У тебя что, словарный запас иссяк? Ладно, не хочешь, я сам расскажу.
Андрей взял с кухни ещё один стул и поставил его напротив Оксаны.
- Видишь ли, твой ненаглядный раньше ширялся и бухал по-чёрному. А нажравшись и обколовшись, садился за руль машины, подаренной заботливым папаней. В один из таких дней его ракета на бешенной скорости протаранила автомобиль моей беременной жены. Она не выжила. Думаешь, его посадили? Как бы ни так! Семён Михайлович подсуетился, использовал связи и кошелёк. Игорь даже условный срок не получил. Я сидел на суде с глазами полными непонимания. Мне всё казалось, что это какой-то фарс. Ещё чуть-чуть и все засмеются в голос, а после скажут, что разыграли меня. Вот честно, лучше бы сэкономили всем время и нервы и просто прямо сказали, что всё куплено, надежды нет. Цирк, а не суд. В кино такого не показывают.
Андрей поднялся и проволок за собой стул, поставил его напротив Семёна Михайловича.
- Ты спрашиваешь, чего я хочу? Я жажду мести.
- Не надо, прошу тебя. Вот серьёзно, кому от этого будет лучше? Ну отомстишь ты, что потом? Сам в тюрьму сядешь до конца жизни? Оно тебе надо? Ты же ещё молод. У тебя всё впереди. У меня есть деньги, много денег. Ты будешь обеспечен до конца жизни.
- Постой-ка, почему ты думаешь, что я сяду в тюрьму? Сын-то твой не сел.
- Слушай, ну, ты ведь не настолько глуп и всё понимаешь.
- Конечно, понимаю. Но мне охота, чтобы ты сам сказал. Знаешь, я так устал от лицемерия. Вы врёте всем. Убеждаете, что это правда. Мне кажется, вы даже сами в какой-то момент начинаете верить в собственную ложь. Поэтому, уж будь добр, скажи прямо, что всё куплено и закон защищает лишь тех, у кого деньги и власть. Молчишь? Ладно. Деньги, значит. Хм... Тогда ты предлагал мне пять миллионов, чтобы не идти в суд. А во сколько оценишь свою жену?
- Пятьдесят.
- О как? Значит, ты считаешь, что жизнь твоей ненаглядной стоит дороже или ты взял в расчёт инфляцию?
- Хочешь, бери меньше, - встрял в разговор Игорь.
- Помолчи, тебе говорю!
- Ну, он не так уж и неправ. Зря ты ругаешься. Но дело не в том, что я меньше хочу. Просто оценка должна быть честной. Твоя жена намного старше моей. Кроме того, моя была беременна. Это, по сути, уже не один... Ну, ладно, не два. Пусть будет, полтора человека. Если их ты оценил в пять миллионов, то за твою жену, которая не беременна и почти в три раза старше, глупо просить больше двух миллионов. Но я сегодня в хорошем настроении, так что - два миллиона, согласен?
Семён Михайлович не спешит отвечать, он чувствует подвох.
- Да! Конечно! - ответил за него сын. - Пап, дай ты ему два миллиона и пусть катится.
- У тебя что, под матрасом два миллиона отложено? Из чистого любопытства интересуюсь. Я-то не настолько богат, чтобы держать такие деньги дома.
- В сейфе.
- В сейфе? Круто. Никогда не знаешь, когда пригодится два миллиона наличкой. Вдруг по домам будут ходить, продавать норковые шубы, золото и бриллианты. Кстати, будь другом, просвети, а то я всё ломаю голову, на кой тебе сразу три Бентли. Ты их что, коллекционируешь? Нет, серьёзно, неужто одного не хватит? Ладно-ладно, понял, не моего ума дело. Так что, два миллиона, по рукам?
- Да, - неуверенно согласился Семён Михайлович.
- Хорошо! Отлично!
Андрей отошёл к своему рюкзаку и достал прямоугольный свёрток. Вернулся и вытряхнул содержимое бумажного пакета. На пол упало четыре пачки пятитысячных банкнот.
- Вот, держи, два миллиона за твою жену. Теперь я могу её убить.
- Что?! - заорал Семён Михайлович.
- Да ты что, охренел что ли?! - завопил Игорь. Жена его просто заплакала, громко шмыгнув носом. Инга Николаевна задёргалась на стуле и затрясла головой.
- Что не так-то? Мы же договорились.
- Мы не об этом договаривались, - запротестовал Семён Михайлович. - Ты не можешь так поступить...
- Почему же? Ты ведь именно так и хотел сделать, расплатиться со мной за смерть моей жены и не рождённого ребёнка. Или тебе кажется, будто ты чем-то лучше? Считаешь, что тебе всё дозволено и никаких последствий никогда и ни за что не будет? Как там... Что дозволено Юпитеру, не позволяется... Ну, ты знаешь. Я что-то подзабыл, как там дальше.
Андрей вновь отлучился. Вернулся с пластиковым пакетом и рулоном скотча.
- Сделка есть сделка. Цена уплачена.
Он накинул на голову Инге Николаевне пакет, туго затянул его лентой и отошёл. Игорь и Семён Михайлович надрывали глотки и, не жалея рук, пытались освободиться, но всё тщетно. У них отменная дубовая мебель, её не так-то просто поломать, а разорвать хомуты им явно не по силам. В какой-то момент Игорь даже упал, но Андрей поднял его вместе со стулом и поставил так, чтобы ему хорошо было видно мать.
Дёргалась и брыкалась, стучала каблуками по полу, но чем больше она сопротивлялась, тем меньше воздуха ей оставалось. Вскоре она ослабла, а после замерла и больше уже не шевелилась. Игорь заорал и заплакал. Даже Семён Михайлович пустил слезу.
- Понимаю, что ты сейчас чувствуешь... И это не пустые слова, - обратился к Семён Михайловичу Андрей. - Да ты и сам знаешь. Помню, когда мне сообщили о случившемся, я сперва не поверил. Точнее - нет, я не понял. Просто не мог осознать, смириться с мыслью об утрате. Она упорно не хотела приживаться в моей голове. Слышал, наверно, про пять стадий принятия неизбежного? Сперва отрицание, потом гнев,.. Дальше я так и не продвинулся.
- Вот чёрт! - притворно удивился Андрей. - А ведь все твои миллионы на неё были записаны, не так ли? Как же теперь объяснить избирателям, что ты не олигарх? А, ну да, сынишка же есть.
Ответа не последовало. Игорь и Семён Михайлович, и уж тем более Оксана были слишком напуганы и сметены.
- Да ладно, не переживайте вы так. Купите себе другую. Деньги у вас есть.
- Другую?! Другую мать?! Она вырастила меня! Воспитала! Другой такой нет, сраный ты ублюдок! - захлёбываясь слюной, весь раскрасневшись от злости, прокричал Игорь.
- Жаль, что ты понял это только на собственном примере. Вот и мне было невдомёк, как вообще можно оценить деньгами человеческую жизнь. Благо вы помогли, было от чего оттолкнуться. Глядишь, скоро составлю прайс.
- Что б ты, сука, сдох!
- Теперь ты понимаешь мою боль. И ты глянь - я улыбаюсь, - Андрей улыбнулся так широко, как только смог.
- Что ж ты за сволочь такая?!
- Тебе подражаю. Знаю, нужно быть выше этого, но что-то совсем не хочется. Уж простите мне моё злорадство. Восемь лет предвкушал этот день. Трудно себя сдерживать.
- Хватит, - справившись с болью, смог-таки вымолвить Семён Михайлович. - Ты сделал, что хотел. Теперь уходи. Прошу тебя. Ты и так причинил нам огромную боль. Перестань хотя бы злорадствовать.
- То есть, по-твоему, я здесь только ради неё? Она что, больше всех провинилась? Нет, она, конечно, та ещё тварь, и на суде вела себя по-скотски. Со мной вообще обращалась как с говном. Уверен, она упрашивала тебя или даже заставляла использовать всё своё влияние, чтобы отмазать сынулю от тюрьмы. Я-то помню, как она вела себя тогда. Если ты сперва просил и уговаривал, то она сразу начала с наездов и угроз. А потом это её самодовольство и насмешка во взгляде, когда объявили вердикт. Но, даже с учётом всего, её вина едва ли столь же велика, как ваша.
Лицо Семён Михайловича вновь исказила паника. Он понял, что ничего не кончено и самое страшное только впереди.
Андрей достал из кармана раскладной нож и выдвинул лезвие. С ним в руках он устремился к Игорю.
- Эй, ты что это удумал? - заёрзал тот, вжимаясь в спинку стула.
- Стой! - крикнул Семён Михайлович.
- Нет! - не переставая плакать, завопила Оксана.
Андрей встал за спиной у Игоря, положив обе руки ему на плечи. Лезвие оказалось у самого горла. Игорь видел его лишь краем глаз, но смотрел с таким брезгливым отвращением, будто то не отполированный метал, а мерзкий ужасный тарантул, что ползёт всё выше и выше, медленно перебирая мохнатыми лапами.
- Не делай этого, - взмолился Семён Михайлович.
- Почему я не должен этого делать?
- Да потому что! Нельзя убивать людей! Я понимаю, что ты зол, но это не выход. Месть не вернёт тебе близких.
- Ясное дело не вернёт. Ты что думаешь, я сам не догадался? У меня было восемь лет на размышления. Ты ничего не добьёшься, рассказывая мне об очевидном.
- Чего ты хочешь?
- Хочу, чтобы ты сам подумал и сказал, почему я - вот именно я, не какой-то абстрактный человек, а я, тот, чью жену он убил - не должен убивать его в отместку? Он ведь даже в скорую не позвонил. Про ГАИ я вообще молчу, их вызвали очевидцы. Нет, он позвонил тебе, своему заступнику. Мою жену могли бы спасти, если бы сынуля твой не был скотиной. Так почему же мне его сейчас не прирезать? Не знаешь? Деньги можешь не предлагать. Они мне не нужны, как ты, наверно, догадался. Понимаю, ты не привык к подобному, но уж поднапрягись. Всё же жизнь сына на кону. Подумай и скажи, что заставит меня - человека полного злости и обид - от этих самых обид отказаться? И давай придадим тебе стимул.
С этими словами Андрей вонзил нож Игорю в живот. Оксана снова завизжала, Семён Михайлович вновь забился в истерике, пытаясь вырваться.
- Света - жена моя - больше часа истекала кровью. Посмотрим, сколько он продержится.
- Это нечестно! Он отнял одну жизнь, а ты...
- Не честно?! То есть, ты со мной поступил честно, да? Где была твоя честность, когда ты подкупал этих продажных ублюдков? И с чего ты, собственно, взял, что размен будет равным? О честности он вспомнил. Раньше надо было поступать по чести.
- Он ведь мой единственный сын, - застонал Семён Михайлович. Слёзы текли по его щекам ручьём. - Как бы ты поступил на моём месте?
- Жена у меня тоже была только одна, и ребёнок был бы первенцем. Я... я не знаю, как бы поступил на твоём месте. Да и зачем мне забивать голову подобными мыслями? Я всё равно никогда там не окажусь. Ты вот тоже как-то не особо горел желанием ездить на общественном транспорте и жить в коммуналке, как обычные жители. У тебя вон - три Бентли в гараже. Но нет, ты хочешь, чтобы мы, простые люди, тебя пожалели. Бедный несчастный чиновник-олигарх, его единственного сынулю-наркомана хотят посадить в тюрьму, сволочи этакие. Он всего-то угробил беременную женщину. Нет, Семён Михайлович, каждый из нас на своих местах, пусть так и остаётся. Желание защитить сына тебя не оправдывает. Найти оправдание себе несложно. Вон, даже Гитлер в своём Майн Кампф что-то придумал. Сложнее принять последствия, какими бы тяжкими они ни были, вместо того, чтобы стремиться их избежать. Твои стремления лишь объясняют, почему ты сделал то, что сделал, но не делают твои поступки правильными. Мне-то что с твоих оправданий? Твой сын убил мою жену и не рождённого ребёнка, но мне с этим смириться и спокойно жить дальше, ведь он у тебя единственный ребёнок, так что ли?
- Но ведь нельзя же так!
- Но почему? Почему нельзя? Если можно купить судью и прокурора, то почему нельзя просто убить того, кого захочешь?
- Потому что это неправильно!
- Неправильно?! Ты что, серьёзно? Ты вот правильно поступил?
- Нет. И я об этом сожалею.
- Ой, прости, совсем забыл сказать: Я тоже очень сожалею о том, что мне приходится делать. Я поступаю неправильно, как и ты. Мы оба неправы. Хорошо. Думаю, в этом разобрались. Но почему ты считаешь, что тебе поступать неправильно можно, а мне нельзя?
- Да потому что я никого не убивал!
- Нет. Но кто устанавливает рамки дозволенного? Разве есть где-то свод правил, в котором чёрным по белому записано, что отмазать сына от тюрьмы можно, а убить за это членов его семьи в отместку нельзя? Видишь ли, тем и хорош закон, что он един для всех. Есть чётко обозначенные границы дозволенного и запретного. Но если их пересёк, то ты уже вне закона. И здесь нет никаких новых границ. Ты не вправе упрекать меня, коль сам не безгрешен. Мы с тобой на одной территории. Просто нарушаем закон по-разному.
- Прости! Слышишь, прости, что я так поступил! Я был неправ.
- Да, неправ. Ну и почему тогда мне нельзя поступить неправильно?
- Я же извинился!
- И что с того? Мне резко полегчало? Восемь лет скорби как ни бывало? Жена и ребёнок с того света вернулись? На что мне твои извинения? А впрочем, знаешь, ты тоже меня прости. Я извиняюсь перед тобой за то, что делаю.
- Я не понимаю, чего ты от меня хочешь.
- Ни денег, ни извинений, ни покаяний. Я хочу мести.
- Ну и чем ты тогда будешь лучше?
- Да ничем. В том-то и дело. Ты пойми, я ведь не стремлюсь себя оправдывать. Этому нет оправдания. Я абсолютно точно поступаю неправильно. Да как такое вообще можно оправдать? Но мне это и не нужно. Я же не справедливости добиваюсь, а просто мщу. Я наплевал на мораль, на муки совести, на честность и справедливость. Я просто хочу, чтобы ты страдал, чтобы вы оба страдали. Хочу увидеть мучения на ваших лицах. Хочу, чтобы вы пережили агонию. Чтобы бились в историке и рвали волосы на голове, не замечая боли. Хочу, чтобы вы ощутили всё то же, что и я. Как сейчас помню тот день. Помню весь спектр эмоций от боли до ярости. И его беззаботное лицо с лёгкой надменной ухмылкой. Он уже тогда понимал, что ему всё сойдёт с рук. Едва ли не кричал об этом.
Справедливость... Добиваться справедливости от вас бесполезно и... неправильно. Я бы мог бегать по судам с апелляциями, ходить на телевидение, писать президенту, долбиться головой в закрытые двери различных инстанций, но зачем? Чего бы я добился? Того, что и так должно было случиться в идеальном мире, где есть закон и справедливость? Мы явно живём не в таком, если убийца выходит на свободу. Дал на лапу одним, посулил что-то другим и всё - плевать на доводы в суде и показания. Тут булку хлеба украдёшь, десять лет дадут, а ему - ничего за непреднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами. Говорю же - фарс. Все прекрасно сознают, где правда, но делают вид, будто в упор её не замечают. Само понятие справедливости к вам неприменимо, потому что оно вам непонятно. Когда пытаются её добиться от тебя или тебе подобных, люди просто не сознают, что вы мыслите иначе. Вам ваше привилегированное положение кажется само собой разумеющимся, а все попытки приравнять вас к остальным видятся вопиющей наглостью.
Вот и скажи мне, почему я должен останавливаться на восстановлении паритета, если мы долгое время были в неравных условиях? Пока ты наслаждался семейной жизнью, я горевал. В банке с меня требуют проценты за то, что пользовался их деньгами. Я не могу прийти к ним и сказать: Вот, возвращаю вам всё, что брал. На что они мне: О, спасибо, мы так рады, что вы наконец-то вернули нам наши деньги. Нет, это не так работает. Так почему же я не могу взыскать с тебя проценты? Раз уж ты не пожелал расплатиться сразу, так пеняй на себя. К тому же, ты отнял у меня не одну жизнь, а всё это - детей, внуков, их фото в рамке на стене, совместный семейный отдых, застолье на праздники, всё то, чего у меня уже никогда не будет. Хотя, на яхте в открытом море я бы, конечно, вряд ли плавал.
- Ты ещё можешь всё начать сначала, завести семью и быть счастливым.
- Зачем, чтобы и их убил бухой обдолбаный выродок? Нет уж, спасибо. Хватит с меня. Ещё раз эту боль я не переживу.
- Он же не специально!
- Ах не специально... То есть, он случайно напился, укололся, потом вот чисто случайно сел за руль, случайно вдавил педаль в пол, да? Случившееся не случайность - это закономерность. Рано или поздно, может быть, не с моей женой, но с кем-то другим это бы всё равно произошло. Он не задумывался о последствиях, потому что ему всегда всё сходило с рук. Он с детства так привык. Тебе не кажется, что вы его как-то неправильно воспитали?
- И что теперь, отказаться от него? То, что он вырос таким, моя вина. Его ошибки, это и мои ошибки тоже.
- Рад, что ты это понимаешь. Значит, защищая его, ты защищаешь и себя?
- Все совершают ошибки.
- Но не все избегают последствий. Безнаказанность порождает вседозволенность. Осознание и принятие последствий собственных ошибок - важный процесс формирования личности.
- Тюрьма ломает человека. В кого бы он там превратился? Кем бы он стал потом? Сам знаешь, как у нас относятся к бывшим зэкам. Посмотри на него теперь, он исправился, стал лучше.
- Ну да, он не ширяется и не водит пьяный, но не похоже, что он полностью изменился. Он всё ещё надменный и самодовольный гад. Да и чувство превосходства над другими никуда не делось. Для него люди, вроде меня - ноющие неудачники.
- Убить его за это что ли?
- Нет, пусть лучше он ещё кого-нибудь убьёт. А если он чего похуже совершит? Ну, не знаю, ребёнка изнасилует, ты всё равно его защищать будешь?
- Конечно! Он ведь мой сын. Другого у меня нет.
- Ну да, у других-то дети на деревьях растут. Ты вот тут о чудесном исправлении своего чада заговорил. А знаешь, кто уже точно не станет лучше? Мой ребёнок. А ведь он бы сейчас в первом классе учился, если бы не твой ублюдок. Как знать, кем бы он или она могли вырасти. Учёным, спортсменом или известным писателем. Теперь я могу только гадать. Чёрт, да мы даже пол ещё не знали.
- Скажи, Оксана, ты солидарна со своим свёкром? А то ты всё молчишь да молчишь. Как думаешь, можно простить твоего мужа?
- Не знаю, - со всхлипами плача ответила Оксана.
- Ты счастлива в браке? - Андрей подтащил стул и уселся напротив неё.
- Не знаю.
- Не знаешь, счастлива ты или нет? Купаешься в роскоши, у тебя любящий муж, двое детей. Как их зовут? Прости, можешь не отвечать. Не понимаю, зачем спросил. Я ведь и сам знаю их мена, я подписан на тебя в Инстаграме.
Оксана в ответ заплакала ещё громче. Прям, заревела. На глазах туши уже не осталось, вся утекла на щёки. Губы скривились в жуткой гримасе.
- Простите.
- За что? Ты-то мне, вроде, ничего не сделала.
- Можно мне уйти?
- То есть, ты считаешь, что тебя здесь быть не должно?
- Я же ничего не сделала. Мы тогда ещё даже не знакомы были.
- Что ж справедливо. Но вот смотри, сейчас ты живёшь в роскошном доме, ездишь на дорогой машине, носишь красивые украшения, которые вряд ли могла позволить себе простая девушка из посёлка, приехавшая в город, чтобы учиться на маркетолога. Ты же наслаждаешься всем этим, разве нет? Как же так, Оксана? Думаешь, можно принять все привилегии, но не разделять ответственность? Очень удобно. А как же: в горе и в радости, в болезни и здравии, и всё такое? Пока всё хорошо, то ты здесь, рядом, а чуть проблемы, сразу - хоп! - и спрыгнула. Нет, так не пойдёт. Не стоило тогда принимать их деньги. У всего есть цена, у роскошной жизни тоже. Скажи мне, если бы ошибки твоего прошлого постучались в двери, ты бы не обратилось за помощью к супругу или его папашке? Уверен, что обратилась бы.
Моя жена тоже не была ангелом. Мы часто не сходились во взглядах, спорили и даже ссорились. Но знаешь, я всегда за неё стоял горой. Даже когда считал, что она неправа. Мы выступали единым фронтом. Это и есть брак! Ты не можешь взять от него всё хорошее и отказаться от плохого. Это же как с наследством. Допустим, тебе перепала от тётушки квартира в центре города. И это очень хорошо и здорово, но вместе с ней на тебя повесят и задолженность за коммуналку. Нельзя принять блага, но отказаться от бремени ответственности. У всего есть свои плюсы и минусы. И чем весомее плюсы, тем тяжелее минусы. И вот взгляни на Семёна Михайловича, он за семью всё, что угодно, сделает. А ты от него так просто открестилась. Не хорошо так поступать, Оксана. Не хорошо.
Андрей поднялся и достал из-за пояса пистолет. Её мучить медленной смертью он не собирался. Этого она уж точно не заслужила.
- Нет, умоляю, нет. Я ничего не сделала, - заскулила Оксана, пока Андрей заходил ей за спину. - За что?
- Да всё за то же.
- Я же не виновата.
- Нет, но дело не в тебе. Ты его жена. Он отнял у меня жену, я отниму у него. Это месть. Я делаю больно не тебе, а ему.
- Это нечестно. Я не хочу умирать.
- Никто не хочет. Моя жена уж точно не хотела. У нас столько планов было, но все они коту под хвост из-за твоего мужа. Моя жена тоже ни в чём не была виновата, она спокойно ехала домой, не превышая скорости. Уж я-то знаю, как она водила. Она, скорее, ползла как черепаха. Мы собирались поужинать, кино посмотреть, я заказал пиццу, но вот ведь незадача, - Андрей приставил дуло к её затылку. - Знаешь, этого бы не случилось, если бы он сел в тюрьму, как и должен был. Вы бы никогда не встретились, я бы, глядишь, смирился с утратой и жил дальше, но... В общем, хочешь кого-то винить, вини его.
Андрей нажал на спусковой крючок, раздался выстрел. Пуля пробила насквозь череп Оксаны, окропив мраморную плитку кровью. Игорь следил за всем происходящим безучастно. Похоже, сил на ещё одну истерику у него уже не осталось. Или же близость собственной смерти волнует его сейчас куда больше. Андрей дал ему понюхать нашатыря, чтобы не отключился.
- Сволочь, - тихо констатировал Семён Михайлович. Он тоже воспринял смерть невестки не так болезненно. Оно и ясно, она всё же чужой человек.
- А ты сам чем-то лучше?
- Да, всем. Мною двигала любовь к сыну. Тобою - злоба.
- А как по-твоему, откуда она взялась? Злоба - это не вирус, которым можно заразиться, если на тебя в автобусе чихнёт другой злодей. Злость возникает из-за несправедливости. Когда все твои мечты в одночасье разрушились, ты не получил утешения, а человек, виновный в гибели того, кого ты любил больше всех на свете, выходит из зала суда с самодовольной улыбкой на лице - тогда-то в сердце и зарождается злость. Она никого не щадит. Злость слепа.
- Ты просто чёртов садист. Ты же, блядь, получаешь от этого удовольствие. Ладно мы, она-то тебе что сделала? Ты абсолютно хладнокровно её застрелил. Да ты маньяк.
- Думаешь, я таким родился? Вспомни, каким я был восемь лет назад. Хотя знаешь, я и сам уже толком не помню. Того человека больше нет. Пока твой сын исправлялся и избавлялся от вредных привычек, я погружался в пучину горя и злости. От такой жизни добрее не становятся, знаешь ли. Скорее, напротив. Восемь лет живу с этой злостью. Я к ней привык, уже не горячусь. Спокоен, уравновешен, расчётлив, хладнокровен - да... и зол.
Андрей сделал глубокий вдох, собираясь с силами.
- Что ж, пора заканчивать.
- Мой черёд, да? - с безразличием в голосе спросил Семён Михайлович.
- Твой? Я мучился восемь лет, а ты решил отделаться одним днём? Нет, я не хочу твоей смерти. Хочу, чтобы ты страдал и мучился так же, как я. Просыпался с болью на сердце и засыпал с пустотой в душе, которую ничем не заполнить, - с этими словами Андрей обратил взор на детей. На их спящих невинных лицах покой и умиротворение. Нет ни следа забот, хлопот и прожитых невзгод. Чисты и непорочны.
- Нет-нет-нет, ты не посмеешь. Нет, не надо, постой. Умоляю тебя, нет, только не их.
- Хорошо. Даю тебе шанс меня убедить. Почему мне не надо этого делать?
- Они же дети!
- И что?
- И что?! Они дети, ублюдок ты бессердечный!
- И что?
- Что?!.. Что - что?.. Я не понимаю... Неужели тебе их не жалко?
- Жалко. Очень жалко. Я ведь не маньяк какой-нибудь, как ты думаешь. У меня сердце кровью обливается от одной только мысли о том, что предстоит совершить.
- Ну так не делай это!
- Почему?
- По... по... Что?..
- Мы вернулись к тому, с чего начали. Почему я не должен убивать милых невинных беззащитных деток?
- ... Потому что это неправильно.
- А почему ты так уверен, что я должен поступать правильно? Ты ведь не стал. Ты мог поступить по совести, но не захотел.
- Но они же невинны! Дети не должны страдать за грехи родителей!
- Почему нет? Ещё как должны. Ведь именно ради сына ты преступил закон. Ради него давал взятки. Ты не смог смириться с тем, что твоё чадо сгниёт в тюрьме. Твоё наследие тебе так дорого, что ты готов на всё. И я этим пользуюсь. Я бью по самому больному месту. Да, ты прав, дети абсолютно невинны. Но почему ты думаешь, что меня это остановит? Я разгневан и ослеплён жаждой мести. Виновный не понёс наказания и теперь страдают невинные. Хорошо, ладно. Если нельзя поступать неправильно, может быть, ты мне тогда объяснишь, почему сам так поступил?
- Я раскаиваюсь. Прости меня! Умоляю! Я был неправ.
- Что толку мне от твоих извинений? Я думал, ты уже понял, что ничего не можешь мне предложить. А если бы и мог, то не стал бы.
- Я готов на всё! Что угодно! Только скажи!
- Но ты даже не слышишь меня. Я уже неоднократно спрашивал, но ты никак мне не ответишь.
- На что?
- Почему ты не поступил правильно?
- Я сожалею...
- Я это уже слышал. Это не ответ.
- Я... не хотел...
- Да! Наконец-то! Ты мог воспользоваться своим положением и финансами и сделал это. Сделал то, что хотел, а не то, что должен был, что правильно. И вот теперь я здесь. Я не хочу извинений, покаяний или денег. Нет, я хочу лишь мести, и я её получу.
- Это же несоразмерно. Хочешь, чтобы я понёс наказание? Хорошо. Я сдамся, всё расскажу. Меня посадят. Ты этого хочешь?
- И кто тебя осудит? Те же судьи и прокуроры, что твоего сынка судили? Нет уж, им я твою судьбу не доверю.
- Ты что, сам и судья, и палач, и присяжные?
- Нет, я ведь уже говорил, это месть, а не суд. Пойми ты наконец, я такой же преступник, как ты. Я же не правосудие здесь вершу.
- Ладно меня, их-то за что? Меня накажи, не наказывай их. Я прошу тебя. Умоляю!
- Не могу. Иначе всё впустую. Я хочу преподать урок. Чтобы впредь сама мысль о безнаказанности вселяла трепет. Пусть каждый трижды подумает, стоит ли злоупотреблять своей властью. Хочу, чтобы тебе подобные ссались от страха и явственно видели, что может случиться, если не поступать правильно. Даже такой незначительный человек, как я, может призвать к ответу такую махину, как ты. Я всё снимаю на камеры. Когда закончу, отправлю видео во все новостные каналы, выложу на торренты, залью на ютуб и в соцсети, разошлю по всем контактам в моём мобильном, твоём мобильном, в мобильном твоей жены, вашего сына и его жены. Пусть люди увидят. Уверен, завтра это будут обсуждать даже бомжи в какой-нибудь деревне на другом конце нашей великой и необъятной родины.
Андрей вскинул пистолет, Игорь закашлял кровью, Семён Михайлович пронзительно закричал: "Нет!" Раздалось два сокрушительных выстрела. А после тишина, лишь звон в ушах.
Андрей, глядя на результаты своих деяний, замер на месте с вытянутым вперёд дымящимся пистолетом. Ни шелохнётся, ни вздохнёт.
- Говорят, нет ничего болезненней, чем трогать оголённый нерв, - промолвил он, спустя какое-то время. - С этим можно поспорить. Эмоциональное потрясение от потери самых близких тебе людей в тысячу раз страшней любого физического истязания. Ты ощущаешь адскую агонию, но не знаешь, где её источник. Ты готов вырвать сердце из груди. Уверен, ты бы с радостью умер, лишь бы унять эту боль. И поверь, после, когда пройдёт шок, будет только хуже. Тебе сейчас, наверно, даже хуже, чем было мне тогда. Не знаю, как ты будешь жить с подобной болью и осознанием, что сам виновен в их смерти.
Андрей обернулся и взглянул на Семёна Михайловича.
- Да-да, ты и только ты виноват в случившемся. Ты и твой сын. Не я. Ты мог поступить по совести и тогда ничего этого бы не случилось. Но он ведь твой сынуля, а для тебя закон не писан, верно? Ты решил, что твои родные для тебя важнее, чем мои для меня? Ты ошибался. Без них у меня ничего не осталось. Смысл всей жизни свёлся к одной лишь жажде мести. Сын твой разрушил мою семью, но ты поступил куда хуже. Ты посеял семена злобы и ненависти в моей душе, и они дали урожай. Мне противно оттого, что я сделал. Я не смогу с этим жить. В нашей стране суд не вынесет смертный приговор. А я заслуживаю смерти. Но знаешь, в чём шутка? Я уже давно не дорожу своей жизнью. Ты отнял у меня даже это. Пустота заполнила всё внутри. Я оболочка человека. Ничего более. Пустой сосуд. Как ты сказал тогда на суде: "Одна жизнь уже загублена, к чему губить и вторую?" Ты ошибался, было погублено намного больше жизней. Сейчас, зная, чем всё обернулось, как по-твоему, хорошая была арифметика?
Семён Михайлович не отвечает, молча смотрит на тела любимых внуков. Игорь уже не дёргается. Изо рта у него свисает красная слюна, а белый свитер весь пропитан кровью.
Андрей направился к своим вещам. Он остановил съёмку и загрузил файл в интернет. Утром скрипт сделает рассылку. После Андрей собрался, оделся и напоследок подошёл к Семён Михайловичу.
- Покончить с собой было бы правильно, но я этого не сделаю. Нет, я буду ездить по миру, жить дальше, как ты мне и советовал. Я ведь ещё молод и у меня всё впереди, не так ли? А вот ты можешь покончить с собой или жить с жаждой месте. Тебе решать. По опыту скажу, умереть будет проще.
- Ты умирал?
- Нет, конечно.
- Ты прав, у тебя всё впереди.
- Угроза что ли? Отлично. Значит, месть... Удачи тебе, я ведь и впрямь заслуживаю смерти, - с этими словами Андрей ушёл, оставив Семён Михайловича наедине с собственной болью.