Аннотация: Отклики на статью Зиновьева А.А. "Комсомольская правда", N 257 (19957), 8 ноября 1990 года
Сотни откликов получила редакция на статью А. Зиновьева "Я хочу рассказать вам о Западе" ("КП" от 15.09.90). Читатели уже высказывались на страницах газеты ("КП" от 20.09 и от 24.10). Боль за судьбу страны, свою судьбу соединяется с размышлениями о путях, какими нам идти. Мы благодарим всех, приславших письма и статьи, и продолжаем дискуссию.
Всё равно я уеду
Здравствуйте! Прочитал статью Александра Зиновьева, и мне стало страшно от безысходности. Моя мечта - учиться на Западе, и даже после такого разгромного материала о капиталистическом обществе я ей не изменил. Не знаю, но почему-то уверен в том, что смогу выкарабкаться, тем более получив образование у них. Мне 17 лет. Надеюсь, что все ещё впереди. Я верю в свои силы. Может, иногда и преувеличиваю их, но, извините, работать в нашей стране - не хочу. Скажете, зажрался новоявленный студент, к тому же критикан. Мои размышления, конечно, поверхностны, и я не смогу так разложить всё по полочкам, как Александр Зиновьев, но пишу искренне. Никогда так не писал. Тема отъезда и тяжелой болезни России обсуждается только в очень узком кругу друзей. Но я поеду, поеду при первой же возможности, а я хватаюсь практически за каждую: конкурс, объявленный "Студенческим меридианом", выезд на учебу через мой университет, частные приглашения и т. д. Я был уже однажды на Западе и немножко знаю, что это такое. Видел и бездомных, и безработных, и богатых. Я жил в их мире, по их законам и нормам, и мне понравилось, Я провел несколько недель в западной школе.
Нам никогда не подняться до уровня современного цивилизованного государства. Это уже безысходность.
Я только что поступил в универ. По-моему, сейчас поступить без "лапы" невозможно Мне помогли, хотя и косвенно. И таких, как я, немало. И в сентябре по призыву правительства в последний раз (?) все отправились в колхоз. Неужели от студентов будет ощутимая польза, или просто крестьян в Союзе не осталось? Я считаю, что каждый в своем деле должен быть профессионалом. Мы должны учиться, хотя, впрочем, как у нас "овладевают знаниями", так, наверное, больше нигде не овладевают. Хочется плакать, когда всерьёз задумываешься о советском принципе: не выделяться ни из какого ряда, ни в чём. Образование - не исключение. Отличником быть не принято, хорошо учиться - тоже. Это вызывает советскую зависть, которая способна на всё. Но только не на то, чтобы догнать вырвавшегося вперед, а чтобы загнать его обратно в наш армейский ряд. Честно говоря, я поступил в универ только для того, чтобы избежать армии.
Я живу с родителями и не ощущаю себя полностью свободным. Родители, конечно, очень близкие люди, но сейчас я хочу самостоятельности. Я хочу жить отдельно, иметь машину и компьютер. Хочу сам распоряжаться своим временем. Деньги на всё заработаю тоже сам. Скажете, можно было бы стать дельцом или чем-то в этом роде, но я не стану. Никогда. Я больше всего люблю, когда путешествую один. И хотя это случается пока крайне редко и на очень недалекие расстояния (до 200 км), я обожаю эти дни и часы. Я обожаю бродить по городу и наблюдать за людьми. Ведь говоришь, думаешь ты сам, и никто тебя не подталкивает. Ты знаешь, сколько денег в твоём кармане и что можно себе позволить. Просто высочайше чувствовать освобождённость от подсказок, советов, намёков взрослых знакомых и родственников. Мне уже стыдно просить у отца деньги, особенно на цветы любимой девушке. Я сам работал и знаю, что такое копейка.
Друзья - практически всё моё богатство на сегодняшний день. При них я дал себе зарок: никогда больше не поносить Союз. Дело неблагодарное, ведь всё равно ничего не меняется и не изменится. Я не верю. Русский народ не сможет подняться из дерьма, в которое сам себя загнал. Над нами всегда стоял диктатор. Когда его не было, в стране разгуливала анархия. В последние 5 лет бушует она сильно. Брежневский режим был хоть каким-то режимом, удерживающим строй...
Знаете, честно говоря, противно писать об этом, о той стране, где меня родили, но гражданином которой я себя не считаю. Правительство, не желающее ни черта делать, только перекрывает кислород народу.
Ещё у нас есть преступность, из-за которой я бы даже по Питеру не стал разгуливать.
Первое, во что я не верю, это то, что повысится наш культурный уровень. При нашей-то злости, нетерпимости друг к другу. Если ты кого-то нечаянно толкнул, а после извинился, то "пострадавший" редко когда ответит тебе улыбкой и добрым словом.
А как мы относимся к женщине?! По-рыцарски. За шкирку и в постель.
При помощи образования и, частично, здравоохранения мы сегодня делаем тех, кто пополняет ряды славной советской мафии.
Всё, хватит, не хочу и не могу я так больше. Откройте границы. Я не могу. Не верю в то, что своей головой расшибу вашу стену и что мои дети или внуки смогут это сделать.
Студент
Накупить на грош пятаков
Намеренно или случайно, близко по времени опубликованы эссе А. И. Солженицына и монолог А. Зиновьева.
Позиция Зиновьеве приблизительно ясна - она застыла в отрицании всякой определенной позиции. "Подвергай все сомнению" - прекрасный тезис, однако, будучи доведен до абсолюта, он превращается в пустое множество Отвергая ценности американо-западноевропейской цивилизации на основании их знания изнутри и столь же категорически отвергая "ценности" тоталитарно-бюрократического коммунизма на основании всё того же знания, А. Зиновьев тем самым развивает схему одинаково фатального исхода. Та система, заставляющая человека выкладываться на работе, но отпускающая его душу и тело после на все четыре стороны, столь же антигуманна, как и тоталитарно-бюрократический коммунизм, просто перемалывающий человеческие и материальные ресурсы во имя мнимо-утопической цели.
Парадоксальным образом, но под несколько другим углом зрения позиция А.И. Солженицына движется параллельным, а кое-где и совпадающим курсом с зиновьевской. Солженицын, как и Зиновьев, твёрд и последователен только в отрицании представительной демократии Запада и рыночной экономики, в резком и во многом справедливом осуждении суррогатного уровня проявлений западной массовой культуры.
Ни в коем случае не следует идеализировать американо-западноевропейскую цивилизацию. Наш народ, развращённый социальным иждивенчеством и изолированностью от мировые процессов, испытает шок и ужас, столкнувшись с прессингом западной трудовой активности, будет повергну в смятение, попытавшись в одночасье усвоить атмосферу консервативнейших традиций и ультрамодернистских новаций, сочетание которых есть повседневность жизни Запада. И всё же!
С легким страхом перед обвинением в крамоле пишу следующую фразу: наша территория, наши ресурсы и наши души должны быть открыты цивилизованному миру. Длительность и процедурные тонкости процесса открытия не сможет, наверное, просчитать и предсказать самый семипядевый во лбу футуро-экономо-политолог.
Нарастающий хаос в нашей стране во многом обусловлен тем, что мы продолжаем вариться в собственном соку, пытаемся накупить на грош пятаков и разделить пять яблок не десятерых так, чтобы каждому досталось по два. Парадокс начального этапа состоит в том, что мы столкнемся с несвободой, почти что с кабалой экстремальных условий первоначального накопления. Этой цены избежать не удастся. Лишь спустя достаточно длительное время (во всяком случае нынешним 30-40-летним вряд ли доведется попировать в новом богатом доме), когда гибкая экономика сможет бесперебойно создавать избыточный продукт и страховать общество от драматических коллизий распределения дефицита, когда соответственно выправится перекос общественного сознания и деловая активность не будет вместо налога обкладываться идеологической матерщиной, - лишь тогда наступит время, когда народ не будет маяться от свободы.
И Зиновьев, и Солженицын полагают политическую демократию американо-западноевропейского образца ненужной и непригодной для России. Думается, это их убеждение во многом основано на том, что, имея солидный опыт жизни в эмиграции, они внутренне остаются русскими людьми с невытравимо-прочной советской закалкой. А. И. Солженицын, отрицая имперскую идею Союза (справедливо!), сразу вслед за отрицанием высказывает идею восточного панславянизма (справедливую на уровне бытовых отношений, но совершенно нереальную и давно дискредитированную на практике)...
Идее национального единства, пусть не железобетонного, чуть-чуть разбавленного земщиной и пронизанного христианской идеей, - всё же одномыслие, одноделание и одночувствование, т. е. тоталитаристский в основе своей подход. Нет никаких гарантий, что христианское беспартийное общество не заведёт собственных клерикалов, политиков во Христе; нет гарантий от сползания в теократию, от плотного смыкания и срастания конфессии и политики в зазеркальное государство с перевёрнутой по отношению к сталинизму системой ценностей, с обязательной религиозностью и равным преследованием за неверие и иноверие. Автор этих строк убежден в несостоятельности надежд на одноразовое вытеснение, одноразовую замену обанкротившейся идеологии сталинизма христианским вероучением. Такая замена неизбежно выдвинет в первый ряд не вероучение, а церковную организацию в обмирщенной форме клерикализма, и диктатура священнослужителей (улыбаюсь, но допускаю), мгновенно растеряв моральный авторитет, выродится в светскую диктатуру. Усилия должны быть направлены на наполнение выработанных и проверенных форм собственным содержанием, пока оно не закисло в новом застое или не взорвалось в хаосе. Всякому же экспериментаторству, фразерству, левым и правым загибам, теократическим потугам и анархическим истерикам должен быть вынесен вотум недоверия.
С уважением
Андрей КРОТКОВ, 34 г.
О русском поле - с Елисейских полей
Я оказался другом А.Зиновьева в самую мрачную для него годину, помогал ему материально, когда от него отвернулись почти все (за что его жена Ольга назвала меня впоследствии " холодильных дел мастером", поскольку приличную сумму денег я клал ежемесячно незаметно в их холодильник). Но когда А.Зиновьев очутился на Западе, куда спустя пару лет КГБ вынудил уехать и меня (мне был предъявлен ультиматум: либо меня посадят в третий раз, так как я до этого отсидел два раза в целом одиннадцать лет, либо чтобы я уматывался), мне стал претить целый род его парадоксов, и я опубликовал в мюнхенском журнале "Форум" критическую статью о его парадоксофилии. И на ряд лет наши пути разошлись... Но вот, как ни странно, его статья в "Комсомольской правде" меня - в противоположность Марку Захарову - примирила с ним снова.
Я пишу "как ни странно", ибо все тернии, все тропы, усеянные раскалёнными углями, должны были привести к тому, к чему пришёл в своей статье М.Захаров: когда мне было три года, в ЧК - в 20-м году - был расстрелян мой отец; когда мне было девять лет, я оказался в детдоме; когда мне было пятнадцать лет, я стоял посреди голодающего Киева, буквально не зная, куда же идти; когда мне было двадцать три года, я - доброволец на фронте Отечественной войны - оказался в лагере на Воркуте; когда мне было пятьдесят три года, я оказался в психушке за книгу "Единственный выход", в которой осуждал вторжение в Чехословакию; в шестьдесят три меня принудили покинуть Родину за издание самиздатского журнала "Поиски"...
Дом N 14 в Киеве на Малой Васильковской, где я до детдома жил у бабушки, содержал в своих стенах больше клопов, чем глины, и я, ребёнок, предпочитал просиживать полночи у окна, чем кормить их своей кровью; в квартирах не было ни воды, ни туалета - единственный водопроводный кран и единственная уборная были во дворе, войти в уборную детям и женщинам было страшно: там кишмя кишели крысы - а ведь всё это осталось от Вашей, Марк Захаров, любимой "процветающей", как Вы пишете, старой России. Вы - вслед за Солженицыным - утверждаете, что росла тогда промышленность и пр., - но, миленький, почему же всё-таки рабочие, их жены и дети 9 января 1905 года шли к царю просить хлеба и почему любимый царь стрелял в народ? Да, при нэпе порция мороженого стоила три копейки, пирожное - восемь копеек, лабазы привезенных арбузов высились на углах улиц, но моя бедная бабушка не имела возможности что-либо из этого мне купить, покупала она в долг в лавке осьмушку колбасы раз в неделю ребёнку, брала в долг деньги у ростовщицы и умерла с голоду - в моих глазах и по сей день стоят отблески её остекленевших ног...
Ну а село? Когда я впервые увидел пензенскую деревню, я буквально ужаснулся: покосившиеся избы, покрытые прелой соломой; зимой деревня была похожа на аул - завалинки из навоза почти полностью закрывали и без того крохотные оконца; топили "по-чёрному" навозом, вместо керосиновых ламп многие избы освещались лучинами, и всё это возникло ведь не в советское время, а в "доброе старое". Другое дело, что т.н. советская власть до сих пор, увы и увы, это не преодолела... Но зачем же стенать по царскому времени и уверять, что Россия тогда цвела?
Но вот я оказался на Западе... И опять же: когда приезжает советский человек туда в гости на короткое время, у него разбегаются глаза от обилия товаров в магазинах - но это хоть и весьма важная, однако тем не менее одна сторона действительности. Чего стоит огромная социальная поляризация: с одной стороны, шато (полудворцы) богачей с антикварными убранствами и роскошными бассейнами, богатые магазины "Диор" или "Шанель", аристократические клубы, куда "посторонним вход воспрещён", а с другой стороны, тесные мансарды под самой крышей, крохотные квартирки без туалетов (на каждые два этажа один туалет), где ютятся множество парижан. И вот такой феномен: учитель, служащий, рабочий, получающие 7-8 тысяч франков, не могут снять двухкомнатную квартиру, поскольку она стоит в месяц минимум две с половиной тысячи франков: фирма сдаёт квартиру только тем, кто имеет зарплату в четыре раза больше квартплаты...
Когда я приехал на Запад и на меня была мода, на вопрос: что я оставил в СССР и что я застал на Западе, я обычно отвечал: "Там я оставил ад, а здесь застал бардак"... Да, слов нет: бардак лучше ада, причём должен добавить: на Западе всё же цивилизованный бардак, а у нас, если будет реализована прокапиталистическая программа, будет дичайший бардак - с господством дичайших нравов сутенёров... Неужели этого заслуживает наш многострадальный народ? Неужели его следует толкать из одной западни в другую?
Где же выход?
Решение этого главного вопроса связано прежде всего с выяснением философского смысла понятия перестройки.
В плане социальной философии перестройка есть инверсия субъект-объектных отношений: если до сих пор человек трудящийся, народ в нашей страна были объектом управления, ипостасью чего было их обезличение, что привело - вопреки утверждению А. Зиновьева - не к коммунизму и - вопреки утверждению Нины Андреевой и Ко - не к социализму, а к псевдо-социализму, к этатизму, тоталитаризму, казарменности (даже не к казарменному социализму, как утверждают профессор Бутенко и многие другие, ибо казарменность и социализм - это антиподы), то в результате перестройки они должны стать субъектом управления, ипостасью чего является их персонализация, то есть превращение в личностей. А это значит, что управление людьми должно трансформироваться в самоуправление людей - во всех отношениях: производственном, политическом, бытовом, - каждый человек управляется сам собой (то ли индивидуально, то ли через коллектив, то ли через общество) - и никто над ним: ни государство, ни капиталист-частник, ни капиталистическая корпорация.
Имеется ли самоуправленческое общество в нашей стране? Нет. Имеется ли такое общество где-нибудь? Нет. Но имеются самоуправленческие оазисы: киббуцы в Израиле, самоуправленческие предприятия в Басконии и даже несколько тысяч в самой цитадели капитализма - в США. А у нас есть все условия, чтобы самоуправленческим стало всё общество - это и будет самобытный путь нашего народа.
Самоуправленческий строй - это общество, где каждый человек является собственником (то ли индивидуальным, то ли коллективным, но без найма рабочей силы), где происходит торговля между самоуправляющимися хозяйственными организмами, - но где имеется рынок только овеществлённого труда, а никак не рынок живого труда (что вводит шаталинская программа, поддержанная М.Захаровым).
Подлинная суть перестройки - в движении вперед: от любой эксплуатации к неэксплуатации.
Сейчас, кстати, стало модным высмеивать как, мол, отжившие свой век понятия "эксплуатация", "капитализм", "социализм", - между тем рано смеётесь. Тут можно вспомнить слова Гоголя: "Чему смеётесь? Над собою смеётесь!", когда тут возникнет новая небывалая поляризация, когда одна - номенклатурная - элита будет заменена другой - бизнесменовской и люди будут выстаивать в очередях если не в поисках продуктов, то в поисках работы, тогда они будут локти кусать, но будет уже поздно: лавину стихии уже не остановишь...
И тут начинаются мои расхождения с Горбачевым, который всё время трактовал перестройку как переход от плохого социализма к хорошему, - между там у нас никогда не было подлинного социализма - ни хорошего, ни плохого, ибо социализм начинается с ликвидации отчуждения производителя от средств производства.
Тут и всплывает необходимость ввести в философию категорию "подлинности".
Подлинный предмет это тот, который соответствует своему понятию, содержанию этого понятия. Так если содержанием понятия "капитализм" является такая частно-корпоративная собственность, которая применяет наемный труд, то, во-первых, говорить о том, что на Западе уже нет капитализма, логически не состоятельно. И, во-вторых, говорить о том, что допущение такой собственности у нас не будет означать введения капитализма, то это общество останется социалистическим - это нонсенс. Если содержание понятия "профсоюз" включает такую организацию, которая защищает наемного работника от работодателя, то у нас никогда не было до сих пор профсоюзов: если содержание понятия "колхоз" означает кооперативно-производственное хозяйство, т.е. такое хозяйство, деятельность которого определяется только волей его членов, а не диктатом извне, т.е. государства, то у нас никогда не было колхозов.
Я был одно время - при Хрущеве - несколько лет добровольцем-председателем колхоза (сразу после сентябрьского Пленума 1953 года бросил кафедру и поехал на село) и утверждаю: колхозы способны накормить население обильно и вкусно, но для этого требуется одно: сделать "колхозы" колхозами, равными своему понятию, сделать их подлинно самоуправляющимися, то есть освободить их полностью от государственного диктата. Нужно урбанизировать село, т.е. наполнить его аксессуарами городской культуры - дорогами, канализацией, водопроводом, газопроводом, кинотеатрами, музыкальными школами. А для этого требуются огромные средства. Где взять?
Прежде всего необходимо сократить военный бюджет и армию на шестьдесят-семьдесят процентов (а не на десять-двенадцать процентов). Можно бы также на время заморозить космические программы, крупное строительство, помощь странам третьего мира, ликвидировать аппаратный параллелизм, спецпривилегии, равно как весь институт номенклатуры. Но для всего этого нужна действительно революционная смелость, нужны мужество, решительность Президента и его "мозгового центра"...
Главное, следует провести в стране общенародный референдум: ведь речь идёт, по существу, о социальной революции и тут выбор должен сделать сам народ - и никто за него.
П.АБОВИН-ЕГИДЕС
Самообман или поиски выхода
Всё дело в том, что Зиновьев русский человек. Ведь именно русский человек, видя все несправедливости, переносит правду и справедливость то под землю (Град Китеж), то ищет их в старой общине, то в новой социальной организации общества, то на Западе. А увидев, что правды ни там, ни там, так страшно разочаровывается.
В.САВАНКОВ, 22 года
Камчатка
Перестройка и не обещалась как наступление легкой жизни, а как средство повышения смысла и результативности нашего труда, чтобы то, что строим, не разваливалось тут же.
А.ФЕДОРОВА
Новосибирск
Деформация морали зашла слишком далеко. Иллюстрацией может служить стремление "сильных" обезопасить себя уже сейчас: закон о приватизации ещё не принят, а приватизация уже началась для тех, кто ближе к приватизируемому.
В.АНДРОСОВА
Москва
Необходимо прежде всего избавляться от идеологии, которая обладает глобальной силой как мобилизующее и милитаризующее начало, не способное ни ревизовать, ни обновить самоё себя. В такой кризисной ситуации власть имущая часть общества, как основной носитель идеологии, впадает в растерянность и гнев, и её действия становятся растерянными и агрессивными. Политика перестройки, проводимая партией и правительством, была не чем иным, как самообманом, бесконечным упованием, что КПСС ещё выживет и роль её сохранится. Упрямо не желая слышать голос народа, КПСС спровоцировала борьбу за власть, которая не несёт целостности обществу.