Глава 11
Все закончилось как-то резко и неожиданно. Крутизна склона в очередной раз изменилась, словно кто-то невидимый рывком наклонил доску-качели, и вместо горы под ногами оказалась почти ровная поверхность. От резкого толчка Кантор не удержался на ногах и плюхнулся плашмя прямо на лед. Вернее, в лужу, поскольку лед растаял так же стремительно, как и выровнялась поверхность земли. Его спаситель, тоже не сумев удержать равновесие, с размаху сел на пятую точку и с облегчением рассмеялся.
- Вот и все. Пойдем, я тебя провожу. Мне тоже на выход, а то ведь действительно на работу опоздаю.
- Что это было? - поинтересовался Кантор, пытаясь утереть с лица жидкую грязь. Безуспешно, так как руки были в грязи по самые локти.
- То, что и требовалось, - беззаботно пояснил Доктор, огляделся, обо что бы вытереть руки и вытер их о собственные штаны. - Кто-то тебя держит. И кто-то очень крутой, судя по тому, как резко изменилась реальность. Так что, я тебе больше не нужен, и могу спокойно вернуться к своим пациентам, к моим родным коматозникам, психам и умирающим. А ты можешь ради практики сам нащупать направление и проводить меня на выход. Можешь даже сам подняться, но я бы тебе не советовал. Больно будет.
Кантор, чуть не свернув себе шею, с грехом пополам утерся плечом и кивнул.
- Пойдем. Только я, наверное, все-таки поднимусь. Интересно, чем же все кончилось.
- Как хочешь, - пожал плечами мальчишка. - Ну, куда?
- Туда, - уверенно махнул рукой Кантор.
- Верно, - коротко кивнул Доктор. - Пошли.
Некоторое время они молча шагали бок о бок по раскисшему талому льду пополам с грязью. Потом Кантору надоела тишина, которую оживляло только противное хлюпанье и чавканье под ногами. От этого мерного чавканья в тишине ему опять начало казаться, что он сходит с ума. Хотя, если подумать, в Лабиринте это невозможно. Вернее, в Лабиринте невозможно было быть нормальным. Или, еще вернее, чувствовать ту неясную черту, что разделяет рассудок и безумие. Как бы то ни было, молчать было тягостно, и Кантор спросил первое, что пришло в голову:
- Доктор, а как ты видишь меня сейчас? Или я все время кажусь тебе ребенком?
- Нет, - охотно ответил тот. - Ты каждый раз другой. То старше, то моложе, то с татуировкой, то без. Даже лицо меняется, не говоря уж о прическе и одежде. К примеру, сейчас ты налысо пострижен и на тебе крутые байкерские покрышки. А в пустыне ты был совсем голый, но очень лохматый. А что?
- Да ничего, просто интересно. А что такое "байкерские покрышки"?
- Это такой специальный костюм... Вряд ли я могу тебе доступно объяснить.
- Да ладно, неважно. Это я так, чтобы не молчать.
- Нервничаешь? - удивленно приподнял брови Доктор.
- Не то, чтобы...
- А что?
- Мне кажется, что я с ума схожу, - честно признался Кантор, поскольку молчать не было сил, а врать в Лабиринте он не мог.
- Это тебе только кажется, - утешил его Доктор. - Ты, наверное, просто никогда не бывал в Лабиринте подолгу. За исключением того случая, когда ты завис здесь пять лет назад. Ты не привык к этим сдвигам реальности, вот тебе и кажется, будто ты сходишь с ума. А на самом деле у тебя на удивление прочная психика. Гибкая, и потому прочная. Улавливаешь?
Да уж, гибче некуда, подумал Кантор, снова вспомнив задушевную беседу с толстяком Тедди. И усмехнулся в ответ.
- Откуда ты знаешь?
- Сделал вывод из общения с тобой, - охотно пояснил мальчишка. - У тебя есть очень интересная особенность - отсутствие четкой границы между нормальным и ненормальным, а также страха перед чуждым и необычным. Ты охотно приемлешь то, что выходит за рамки обычного миропорядка, оно тебя не пугает, а даже напротив, кажется интересным и привлекательным. Так что, приятель, чтобы свести тебя с ума, надо изрядно потрудиться.
- Однажды у меня это получилось, - помрачнел Кантор.
- Так ведь ты сам захотел, - пожал плечами Доктор, - потому и получилось. Видно, реальность достала тебя так, что ты по собственной воле от нее ушел и застрял в Лабиринте, не желая отсюда выходить.
- Откуда ты знаешь?
- Давай лучше о другом, - ушел от ответа Доктор, и Кантор понял, что опять спросил лишнее.
- А о чем?
- Например, анекдот расскажи. Только не политический, а то непонятно будет.
- Ладно, - Кантор пожал плечами и послушно принялся рассказывать первое, что пришло в голову. - Одна дама, путешествуя по Галланту, решила остановиться на ночь в провинциальной гостинице. А там не оказалось свободных номеров. Время было позднее, погода паскудная, и дама стала настаивать, чтобы ей нашли хоть какое-то помещение, обещая хорошо заплатить. Хозяин помялся, потом говорит : "Есть у нас один номер, но он не совсем свободен и вряд ли вы захотите там ночевать..." Однако дама все же продолжала настаивать, и согласилась на то, что ей предложили. Наутро она спустилась веселая и счастливая, долго благодарила хозяина и расплатилась с неслыханной щедростью. Потрясенный хозяин не выдержал и поинтересовался: "Простите, мадам, но вас ничего не смутило в этом номере?" "Да ничего, - беззаботно ответила дама, - Я провела прекрасную ночь". "Но мадам! - в ужасе вскричал хозяин. - Разве вы не заметили, что в том номере лежал мертвый мистралийский кабальеро?" "Правда? - искренне изумилась дама. - А я подумала, что это живой лондрийский джентльмен..."
Доктор засмеялся и заметил:
- Я давно обратил внимание, что анекдоты разных миров очень похожи. Что-то у тебя настроение испортилось, как я вижу. Не надо было рассказывать о мертвых мистралийцах, если тебе это неприятно.
- Да я об этом и не подумал... - неохотно отозвался Кантор. - Просто ты попросил политических не рассказывать... и я вспомнил одного знакомого. Он, наоборот, вечно приставал к переселенцам с требованием рассказать политический анекдот, и чем непонятнее, тем ему было интереснее.
- А смысл?
- А ему нравилось самому догадываться, в чем состоит юмор. Он любил загадки, над которыми надо подумать. Необычный был человек. И погиб как-то... ненормально.
- Потому ты и расстроился? Может, хочешь об этом поговорить?
- Нет, - качнул головой Кантор. - Не хочу. Только сильней расстроюсь.
- Ну и хорошо, что не хочешь. А то мы уже пришли.
- Уже? Так быстро?
- А что ты хотел? Странно, что тебя вообще не вынесло. Вот он выход, видишь?
- Да вижу... - вздохнул Кантор. - Ну что, будем прощаться?
- Само собой, - согласился Доктор.
- Мы еще увидимся?
- Не думаю... хотя, кто знает. У тебя редкостная способность попадать в неприятности, так что, может и встретимся. Но на всякий случай, прощай.
- До свидания, - возразил Кантор, и они так же бок о бок стали подниматься по бесконечным ступеням. Через несколько шагов его спутник загадочно исчез, а еще через пару десятков ступенек исчезла и лестница. Осталось головокружение и темнота. Потом осталась только темнота, и Кантор с трудом сообразил, что у него просто закрыты глаза. Затем вернулись ощущения и звуки. В комнате галдели и говорили одновременно.
- Нет уж, хватит! Никаких больниц, квартир и прочих небезопасных помещений! Ко мне домой, всех, прямо сейчас! Там уж точно никто до них не доберется! - это Элмар. Вполне жив, здоров, и крепко сердит. Хвала небу, с ним ничего не случилось...
- Возможно, вы правы, но немного позже. Сначала ему все-таки надо в больницу, а потом, когда все раны обработают надлежащим образом, можно и к вам. - Это придворный маг. Да, Доктор не ошибся, его действительно держал кто-то очень крутой. Круче некуда. Элементалисты единственные маги, которые умеют лечить, но делают они это не хуже мистиков. Особенно те, кто специализируется на пятой стихии. И особенно господа такого уровня...
- Уволю. Под трибунал отдам. Бездарные лопухи, раззявы, недотепы вислоухие. Вас усыпили, как лохов последних, а вы и не заметили. Вы у меня будете до конца жизни работать уборщиками пыточных камер. - Это господин Флавиус. Тихим бесцветным голосом отчитывает каких-то подчиненных, которые громко сопят и не решаются оправдываться. Двое, судя по сопению.
- Нет, ну надо же было, чтобы все это случилось именно в моей гостиной! - это Жак истерически всхлипывает на кухне. И там же на кухне плачет Ольга, горько и безнадежно, тихонько подвывая и совершенно не обращая внимания на проблемы Жака, которому столь живописно разукрасили гостиную.
- Не расстраивайся, ничего страшного, здесь все равно пора делать ремонт. Заодно и в спальне наведем порядок, и выбросим эту ужасную кровать... - это Тереза. Несгибаемая девушка, ничем ее не прошибешь. Ни налетами, ни побоищами, ни черными кляксами над камином.
- Уважаемый мэтр совершенно прав, пациенту необходима помощь хирурга, - это незнакомый голос, наверное, какой-то врач. Стеллы нет в городе, значит, позвали просто ближайшего... Еще какие-то голоса, тоже незнакомые, переговариваются полушепотом, боясь перебить господина Флавиуса и не приведи небо, привлечь к себе его внимание...
И ощущения. Жесткий пол под ребрами. Щекотный ворс ковра на щеке. Холодно. Кто-то - наверное, тот самый врач - ковыряется в ране. И не больно. Совершенно не больно. Впервые за последние шесть дней. Или семь, сбился со счета... О небо, какое это счастье - когда ничего нигде не болит! Пусть холодно, пусть кружится голова и нет сил даже пошевелиться, но наконец успокоилась проклятая спина, которая так его доставала. Теперь все будет хорошо. Теперь можно будет поспать. Спокойно расслабиться, закрыть глаза... нет, просто не открывать... Проклятье, да скажите же кто-нибудь Ольге, чтобы успокоилась, объясните, что с ним ничего не случилось... Как будто ей короля было мало...
Открывать глаза и вообще лишний раз шевелиться Кантор не стал, чтобы не вызывать еще большей суматохи и не отвечать на вопросы, как он себя чувствует и тому подобное. Он просто расслабился и решил, что лучше всего будет действительно поспать. А то ведь обезболивающее заклинание - оно не вечное, может скоро закончиться, и тогда фиг поспишь...
Уже засыпая, он услышал, как на кухне Тереза неожиданно вскрикнула:
- Ой, я совершенно забыла! Жак, я сегодня видела мэтра Альберто, и он просил тебе передать, что та гипотеза, которую вы с ним обсуждали, при экспериментальной проверке оказалась ошибочной. Не знаю, что он имел в виду, но...
- Спасибо, - с каким-то странным сарказмом в голосе отозвался Жак. - Он бы еще позже это передал...
Кантор никогда не слышал, чтобы в одной простой фразе было столько яду.
***
Появившись в своей комнате с бутылкой, Мафей с некоторым злорадством отметил, что кузен Кондратий в его отсутствие здорово понервничал. То ли боялся, что его тут увидят и дедушке настучат, то ли опасался какого-нибудь подвоха, то ли просто неловко было торчать в чужой комнате одному. Как бы то ни было, возвращению Мафея он искренне обрадовался.
- Ну, наконец-то! А то я уж не знал, что делать, если вдруг войдет кто! Что ты так долго?
- Не сразу нашел, - пояснил Мафей и вдруг вспомнил, что действо в гостиной Жака уже закончилось, и с минуты на минуту все начнут расползаться по своим делам. То есть, в любой момент может вернуться наставник и застать их за распитием краденого самогона. Поэтому он предложил, стараясь, чтобы это не выглядело слишком поспешным:
- А давай пойдем куда-нибудь в другое место, где нам никто не будет мешать. А то тебя правда кто-то увидит и настучит деду, что ты здесь был.
- И твоему наставнику, что ты со мной пил, - подхватил Кондратий, который так и не избавился окончательно от своей детской вредности. Мафей сделал вид, что не заметил, но тут же поспешил уесть кузена, небрежным жестом достав из воздуха две серебряные рюмки на тонких ножках, с недавних пор хранившиеся в дальнем ящичке нового стола. Честно говоря, проще было сделать два шага и выдвинуть ящик, но юный эльф не удержался от искушения лишний раз продемонстрировать вредному Кондратию свои магические умения.
- Ух ты, здорово! - восхитился Кондратий с таким простодушным восторгом, что Мафей немедленно устыдился своего детского выпендрежа. - Ты так что угодно можешь достать?
- Если прицельно, то только то, что мне принадлежит, и то, что я сам положил на место, - честно пояснил Мафей. - А если просто тянуть, что попало, то что попало и попадается. Вот мне, к примеру, чаще всего люди попадаются. Ольгу, например, я достал.
- Это та переселенка, которая с драконом воевала? - вспомнил Кондратий. - А правда, что у них с Шелларом был бурный роман и...
- Кондратий, не повторяй всякую чушь, - поморщился Мафей. - Особенно за теткой Лисаветой. Ничего у них не было. Ты что, приехал сплетни собирать?
- Приехал я не за этим, просто к слову пришлось. Интересно же знать, сколько люди приврали. А куда пойдем?
- Куда ты хочешь? Хочешь, к тебе пойдем? Я еще помню ориентиры маминой старой комнаты в вашем дворце...
- Давай лучше куда-нибудь на природу, - попросил Кондратий. - Не люблю я в четырех стенах сидеть.
- Хорошо, - согласился Мафей. Спустя несколько секунд растерянный Кондратий оглядывался по сторонам, пытаясь узнать местность.
- Не узнаешь? - усмехнулся Мафей, усаживаясь на покосившуюся ограду. - Это задворки вашей загородной резиденции. Помнишь, как ты меня с этой самой ограды когда-то толкнул прямо в лужу?
- Помнишь ведь, - покачал головой Кондратий и тоже присел, но не на ограду, а прямо в траву. - А я уже и забыл. Однако мне очень приятно, что ты снова мостишься на ту же ограду. Значит, не думаешь, что я опять буду толкаться.
Мафею стало смешно.
- Толкайся, сколько влезет, я больше не упаду. Я летать умею.
- Летать? - потрясенно переспросил Кондратий. - Честно? Ты умеешь летать?
Мафей коротко кивнул, хотя ему до смерти хотелось взлететь прямо тут же и развеять все сомнения. После возвращения из Лабиринта ему все время хотелось колдовать хоть что-нибудь, просто чтобы ощутить присутствие Силы и лишний раз убедиться, что она никуда не делась. А это начинало смахивать на манию, значит с этим желанием следовало бороться. Кондратий, видимо, хотел попросить его полетать, но тоже решил бороться с мелкими слабостями. Он неуверенно оглядел ограду и поинтересовался:
- А тебе там удобно?
- Удобно, - улыбнулся Мафей. - Хоулиан сказал, что эльфы природой приспособлены для жизни на деревьях, отсюда у нас стремление залезть на что-нибудь высокое и неустойчивое. На деревьях эльфы не живут с тех пор, как вышли из первобытного состояния, а инстинкт остался.
Хоулиан - это кто? - уточнил Кондратий.
- Один мой знакомый эльф.
- У тебя есть знакомые эльфы? Откуда? Или твой батя нашелся?
- Да нет, я с ним случайно познакомился... Совсем по другому поводу. Ты наливай, не стесняйся. Тебе удобнее. И объясни, наконец, что такого особенного сказал дядя Пафнутий, что ты примчался, сломя голову и наплевав на гнев дедушки? Не испугался же ты за свои уши, в самом деле.
- Да нет, конечно... - Кондратий нахмурился, словно сосредоточенно что-то обдумывал, и замолк. То ли не знал, что сказать, то ли как начать. Мафей не стал его торопить. Сам пришел, сам пусть и говорит. Так в молчании они выпили, ограничившись кивком в качестве тоста, почти синхронно сжевали по конфете и закурили. Каждый свои. И только тогда дорогой родственничек, наконец, сформулировал свои мысли.
- Собственно, с чего все началось... После того происшествия с твоим приятелем я сначала не мог понять... А впрочем нет, все началось гораздо раньше... Наверное, с того, что дети по сути своей бестолковые создания и всегда стремятся подражать взрослым, даже если взрослые говорят и делают полную фигню. Нам казалось, что так и надо, что это очень весело и занятно - доводить тебя до слез. Мы сами себе казались могучими храбрыми, потому что мы были сильнее и ты нас боялся. Знаешь, в животном мире есть такое понятие - "доминирующий самец". Вот мы такими "доминирующими" и были, и это нам нравилось. Потом дети, разумеется, вырастают, и понимают, что к чему, если они не полные придурки и сволочи, и если это животное желание доминировать не застилает им все остальное. Обычно, если человек нормальный, такого не случается, и рано или поздно приходит понимание и... раскаяние, если хочешь. Но скорее, просто осознание того, что ты был не прав. Так вот, что я был не прав, я начал чувствовать еще на свадьбе твоей матери. Помнишь, когда Элмар со мной доходчиво побеседовал о байстрюках и их обидчивости...
- Помню, - усмехнулся Мафей. - Ты тогда, случайно, в штаны не наклал?
- До этого не дошло, хвала солнцу, но перепугался я тогда крепко. А еще меня потряс неизвестный мне ранее факт, что великий герой Элмар, оказывается, тоже незаконнорожденный. До тех пор я думал, что все они вроде тебя, плаксы и трусишки. В общем, мое устоявшееся мировоззрение начало крепко шататься, и я даже задумался, а не прав ли был батя, когда гонял нас с Василием за наши художества, и не дураки ли мы на самом деле. Оно, знаешь, с перепугу люди иногда так резко умнеют...
- Я сам тогда перепугался, - признался Мафей, вспомнив обстоятельства знакомства с братьями. - Представляешь, подводят меня к трем здоровенным дядькам и говорят, что это мои новые братья. А четвертый, чуть поменьше - кузен. Я тут же и с белым светом простился. В моем детском понимании братья и кузены должны непременно дергать за уши и раздавать подзатыльники, а подзатыльник от Элмара... можешь себе представить. А чем тогда все кончилось? Не ударил же он тебя, раз ты до сих пор жив.
- А ты что, не помнишь?
- Да я просто не знаю. Я так перепугался, что убежал к маме.
- Вот уж, мамин сынок! Такой цирк пропустил! Ну, если тебе интересно, могу рассказать. Я помню. Незабываемое впечатление детства. Дальше было вообще весело. Тетка Лисавета увидела, к чему идет, и поспешила это дело пресечь. Подошла и напустилась на бедного Элмара, что, дескать, с детьми воевать все герои, что как варвара ни воспитывай, он варваром и останется, и еще что-то про его матушку, я по малолетству не вполне понял, а упомнить дословно не получилось. Герой аж позеленел, кубок золотой в кулаке смял в лепешку, стоит, рот раскрывает, не знает что сказать. Языком он не настолько силен, чтобы с теткой Лисаветой тягаться, а стукнуть нельзя - дама все же. И тут подходит твой новый кузен с этакой милой улыбочкой и что-то тетке на ушко шепчет. Я не расслышал, что именно, но тут уж тетка позеленела и рот раскрыла. А он кивает и улыбается, светски так, вежливо. Мне даже жутко стало. Потому я, наверно, и запомнил. Он улыбается, а глаза холодные, жестокие... Волкодавы так улыбаются.
- Кондратий! - укоризненно перебил его воспоминания Мафей. - Разве собаки улыбаются?
- Конечно, улыбаются! - убежденно заверил его кузен. - Я тебя как-нибудь свожу на псарню, покажу. И улыбаются, и плачут, как люди. Ты просто мало знаешь о собаках.
- Ну хорошо, а потом? - напомнил Мафей, помня, что Кондратий с детства обожал собак и говорить о них мог бесконечно долго.
- А потом тетка закрыла свой болтливый рот и извинилась перед Элмаром за каждое слово. Я был потрясен еще больше. Она же всегда славилась способностью говорить людям гадости, мило при этом улыбаясь. Просто так скандалить она тоже умеет, сам знаешь, но это любая торговка с базара умеет, а вот обгадить человека с улыбочкой, якобы сказав ему комплимент - это уже искусство, и тетку в этом никто не мог переплюнуть. А кузен твой смог. Так он и остался в моей памяти, как единственный человек, который парой слов заткнул пасть тетке Лисавете. И до сих пор мне не дает покоя, что же он ей такого сказал.
- Это как раз проще простого, - пожал плечами Мафей. - Каким-нибудь скандалом пригрозил. У него на каждого ведро компромата имеется, а тетка, я уверен, только прикидывалась такой уж порядочной. Вся ее порядочность заключалась в том, что она была замужем и детей родила в законном браке. И все. Потому она и обижала маму, всячески подчеркивая ее единственный грех, чтобы выгоднее оттенить свою якобы порядочность.
- А это ты откуда знаешь?
- Это мне как-то Шеллар объяснил. Давно, я еще сопляком был. Я как-то спросил его, почему меня при дворе дедушки так обижали, и он мне это объяснил подробно и научно с точки зрения психологии. В том числе о доминирующих самцах. То бишь о вас с Василием.
- Так ты все знал?
- Знал.
- Так чего сразу не сказал?
- Хотел послушать, что ты скажешь. Только я так и не понял, какое это имеет отношение к твоему визиту и к дяде Пафнутию.
- Тогда я буду дальше и по порядку, а то запутаюсь. Тебе вот все объяснили тихо и спокойно с точки зрения психологии. А мы узнали при таких обстоятельствах, что до сих пор вспоминать страшно и... стыдно. Дело было, когда наши старшие с похорон твоей матери вернулись. Дед, батя и тетка. Нас, детей, туда не взяли, и мы так толком не поняли, что там вышло у деда с Шелларом... Дед вроде как хотел тебя домой забрать, а ты не захотел... В общем, дед распсиховался, разобиделся, вещами швыряться начал, как это у него водится. Он у нас вообще такой, характером в прабабку Гортензию пошел. Его матушка, наша прабабка, была мистралийская принцесса, а они же припадочные... да ты сам знаешь, взять хотя бы этого твоего приятеля, мстителя непризнанного. Вот и дед такой психованный. В общем, начал он буянить, а тетку дернуло за язык посочувствовать. А что, говорит, от него можно было ожидать - это от тебя, в смысле. Байстрюк, говорит, неблагодарный. И тут вдруг батя взял и заговорил. Ты ж батю моего знаешь, он вечно молчит, как камень, слова из него не вытянешь, а тут вдруг заговорил. От одного этого можно было офигеть на месте, а как мы услышали, что именно он говорил, то офигели окончательно. "Неблагодарный, говоришь? А за что он тебе должен быть благодарен, стерва старая? За то, что отравляла жизнь ему и его матери? Ты же всю жизнь ее ненавидела, потому что завидовала черной завистью. Ты всегда всем завидовала, кому только можно. Мне, потому что я наследую посох, а ты нет. Моей жене, потому что она родила мне мальчишек, а у тебя одни девчонки, которые тоже ничего не наследуют. Отцу, потому что его уважают, а тебя нет. А уж сестре ты завидовала больше, чем остальным. Потому, что красивая, потому, что ее люди любили, потому, что за ней вечно парни увивались, а тебя стороной обходили. Потому, что три мистралийских принца чуть не передрались из-за нее, а тебя с грехом пополам выдали замуж за старого князя Галицкого. Вспомни, когда в Мистралии произошел переворот, ты ходила довольная, как обожравшаяся кошка. Тебе было наплевать, что у людей горе, ты радовалась, что сестра без жениха осталась. А когда она с эльфом попалась, ты вообще чуть от счастья не лопнула. Ты и раньше-то вечно старалась ее как-нибудь обгадить, чтобы самой себе лучше казаться, а тут уж развернулась во всю ширь. Поливала ее как могла, выставляла девкой гулящей, чтобы вся страна знала, какая ты добропорядочная мать и честная жена. А когда она вышла все-таки замуж и стала королевой Ортана, ты на дерьмо изошла от зависти. Представляю, как ты теперь счастлива. Радуйся. Или тебе для полного счастья не хватало заполучить под свою опеку ее ребенка, чтобы опять над ним издеваться? Только я бы на твоем месте молил солнце денно и нощно, чтобы этот малыш никогда с тобой не встречался и не знал, какая ты сволочь. Потому что из этого крохи медленно, но верно вырастает могущественный маг, и если он когда-нибудь надумает тебе отомстить, я тебе не завидую..." Редко батя говорит, это верно, но уж если скажет... Тетка опомнилась, визжать начала, дед молчит, в посох вцепился, а мы с Василием стоим, рты разинули, и медленно приходим к пониманию того, что мы лопухи. Мы ничего этого не знали, и даже не приходило нам в головы посмотреть с такой стороны. Да и батя, тоже, молчал столько лет... Тогда-то до нас все и дошло. Мы ведь уже взрослые были, соображали, откуда дети берутся. А когда стали старше, еще лучше поняли. Оно, знаешь, когда свои байстрюки по двору бегать начинают, очень пониманию способствует...
- Это у тебя? - заинтересовался Мафей. - Или у Василия?
- У меня, - вздохнул Кондратий. - Василий аккуратнее в таких делах, а меня как-то угораздило... обсчитался. Теперь у меня двое славных близнецов, и дед нипочем не позволяет мне их признавать. А вот они вырастут, соображать начнут, и какие-нибудь поганцы, вроде нас с Василием, станут их обижать...
- А ты меня позови, - посоветовал Мафей. - Я им, как Элмар тебе, доходчиво объясню, что байстрюки ребята обидчивые и от огорчения могут огненным шаром запустить. Только я так и не понял, зачем ты мне все это рассказываешь? Сдались мне вы с вашей теткой, мстить вам. Делать мне больше нечего.
- Это я знаю, - Кондратий снова вздохнул и разлил по рюмкам остатки самогона. - Дело совсем не в этом. Это все было как бы предисловие, чтобы тебе понятнее было, почему я все-таки явился. После того случая с пьяным мистралийцем, я не понял одну вещь. С чего вдруг он так обо мне думает? Понятно, ты рассказал, но почему ты рассказал обо мне именно так? Я как-то полагал, что если я вырос и поумнел, то и ты должен был. И спросил я об этом у бати. А он возьми да и объясни, с чего-то его опять поговорить пробило. Ты, говорит, за десять лет в самом деле вырос и поумнел. Но ведь эти десять лет вы практически не общались. Откуда же Мафею знать, какой ты теперь? Он тебя таким и помнит, каким знал. Врагом. И всю жизнь будет помнить, а она у него намного длиннее твоей. Ты состаришься, умрешь, и кости твои сгниют, а он будет помнить, что был у него когда-то в детстве кузен Кондратий, большая сволочь. Маленьких обижал, за уши дергал. Вот эта мысль меня и доконала. Как же так, говорю, бать, это что же получается, из-за того, что я в детстве чего-то недопонимал по глупости своей, меня теперь до конца дней будут за сволочь считать? А батя пожал плечами и как бы просто так, как бы без всякой связи с моим вопросом рассказал одну историю. Про Шеллара и кошку. Ты ее знаешь?
- Знаю, - кивнул Мафей. - Шеллар мне про эту кошку рассказывал. А причем тут дядя Пафнутий?
- А при том, что Шеллар, будучи маленьким и еще недостаточно образованным, не мог понять, отчего же кошка сдохла, и спросил у бати, почитая его за великого специалиста по кошкам. Так батя после того десять лет от него шарахался, как от чудовища какого. Пока они однажды поговорили откровенно, и Шеллар его убедил, что больше кошек не обижает, да и людей-то только по службе. То есть, понимаешь, этой историей батя мне как бы тонко намекнул, что я должен пойти и с тобой поговорить. Вот я и пришел.
- Теперь понятно, - Мафей засмеялся и торжественно объявил: - Кондратий, я верю, что ты не сволочь. Ты доволен?
- Смеешься? - огорчился поморский кузен. - А я ведь серьезно...
- Да нет, я тоже серьезно. Просто ты такой смешной со своими проблемами... Спи спокойно, никто не придет таскать тебя за уши и никто не будет поминать тебя недобрым словом. Мне оно и раньше как-то все равно было... тьфу ты, какая у тебя речь заразительная... В общем, не сержусь я на тебя. Я ведь тоже вырос, хотя и не так сильно. Мы с Шелларом даже собирались к вам в гости приехать, помириться, когда он вернется.
- Вот и приезжайте, - утешился Кондратий. - Давно пора. Заодно, может, Шеллар еще что-нибудь хорошего тетке скажет. Да и вообще ему не лишне было бы ко всем дворам показаться, а то уже начали болтать, что он и не он вовсе, что он на самом деле умер, а его то ли подменили, то ли оживили какой-то некромантией.
- Опять теткина работа? - нахмурился Мафей.
- Да нет, не теткина. Она, конечно, плещет об этом на каждом углу, но не она сама это придумала. Это откуда-то по каналам разведки пришло. Мистралийцы, наверно, гадят. Это же неправда, я надеюсь?
- Конечно, неправда. Никто его не подменил, он просто влюбился.
- Это хорошо, - одобрил Кондратий. - Так вы приезжайте. Я покажу тебе, как улыбаются собаки. И приятеля своего привози ненормального. Он собак любит?
- Не знаю. Вот крыс он любит, это точно.
- Ну, раз он крыс любит, то собак тем более должен любить. А кстати, кто он?
- В каком смысле? - осторожно переспросил Мафей, надеясь, что ему удалось скрыть волнение. Неужели именно из-за этого Кондратий и затеял весь разговор? Да не может быть, он простой, как табуретка, у него бы просто не вышло...
- В прямом. Просто дед его узнал. И батя узнал. Вот мне и интересно, откуда они его могут знать? Что, грехи батиной молодости всплыли, или что? Тетка, та просто сама не своя, как это так, при дворе новости, а она не знает. А они молчат.
- А откуда ты знаешь, что они его узнали? Тебя же там даже не было.
- Дед сам сказал, когда мне рассказывали про весь этот переполох. Он так искоса на батю посмотрел и спросил: "Пафнутий, а ты его не узнал?" Батя кивнул молча, и на том все. Узнали, и никому не говорят.
- Ну и пусть дальше молчат, - посоветовал Мафей. - Он никогда не говорил, кто он такой. Под чужим именем в ученики поступил. Мэтр, конечно, знает, но он не скажет. Да и зачем? Если человек скрывает, значит есть причина. Я и не спрашиваю. И тебе оно не нужно.
- Да я понимаю, что не нужно, - вздохнул Кондратий. - Любопытно просто.
- Кстати, он у вас больше не появлялся? - без особой надежды вопросил Мафей.
- А что, он у вас регулярно такое чудит? И нам можно опять ожидать его в гости?
- Нет, просто он пропал. Я думал, может он к вам заходил. Извиниться там, или что-то подобное.
- Не заходил. А как это он пропал?
- Да так, пропал, и все. С магами такое случается.
- Вроде как у тебя с зеркалом? Как ты вообще ухитрился так на нем повиснуть?
- Сам не знаю, - признался Мафей, подумав, что рассказывать Кондратию про Кантора, цыплят, загадочного парня с крашеными волосами и даму на коньках будет явным излишеством. - Бывает. Ох, и попадет мне за это зеркало...
- А ты что, его сломал как-то?
- Нет, не за само зеркало, а за то, что полез без спросу в опасное место.
- А там что, опасно? Чего ж ты туда полез?
- А откуда я знал...
На этом их разговор был неожиданно прерван голосом, раздавшимся, как показалось Мафею, прямо с ближайшего дерева:
- Ваше высочество, где вы находитесь?
- В Поморье, - отозвался Мафей. - С Кондратием.
- Что вы там делаете?
- Общаемся.
- Попрошу вас извиниться перед вашим собеседником и перенести ваше дальнейшее общение на другое время. Вы мне нужны, я вас жду в гостиной господина Жака. Он просит закрыть его кабинет, поскольку сам не в состоянии пересечь гостиную и дойти до двери. Здесь... э-э... кое-что произошло, и помещение выглядит не лучшим образом.
- Я понял, мэтр, - печально ответствовал Мафей. - Сию минуту. Только попрощаюсь и провожу кузена домой.
***
Небо было черное, как кровь дракона, и в нем медленно покачивался тонкий серпик умирающей луны. Ее скудного света едва хватало на слабенькую дорожку, мерцавшую на спокойной глади моря и уходившую в неведомую даль. Волны с тихим плеском накатывались на берег, лениво облизывая песок, и неторопливо отступали, увлекая с собой некоторое количество этого самого песка и так и норовя плеснуть этой водно-песчаной взвесью прямо в лицо.
- Я точно сошел с ума, - сообщил король, выплевывая песок. - Как я согласился на это безобразие?
- Это безобразие тебе не понравилось? - невинно поинтересовалась Кира, и он вдруг подумал, что минуту назад ему было совершенно наплевать на этот песок. Более того, ему было наплевать, где он находится, как он выглядит и видит ли его кто-нибудь в этот момент. Это все были незначительные, не заслуживающие внимания мелочи. Теперь, постепенно приходя в себя, он, наконец, осознал, что песок во рту - это хоть и мелочь, но весьма неприятная. Однако то, как он выглядит, валяясь в чем мать родила посреди пляжа, его по-прежнему совершенно не волновало.
- Мне понравилось, - согласился он, продолжая отплевываться. - Только теперь у меня полон рот песка. А у тебя, наверное, не только рот. Вот посмотрим, если ты родишь мне маленьких песчаных крабиков...
- Значит, они присутствовали в твоей родословной, - засмеялась королева и, наклонившись, ласково обтерла ладонью его мокрое лицо. - И ты просто ищешь повода...
- Неправда, - возразил король. - Никакой живности мельче гнома в моей родословной не было. Да и насчет гнома - это только гипотеза, до сих пор не доказанная. И перестань по мне топтаться.
- Почему?
- Во-первых, ты можешь нечаянно наступить на что-нибудь очень нужное...
- Ах, какие мы осторожные! Лучше признайся, скольким несчастным женщинам ты переломал ребра в момент оргазма?
- Ты первая.
- Мои-то как раз выдержали, но дамы более хрупкие должны были непременно сломаться. Теперь я верю, что ты носил доспехи. А во-вторых?
- А во-вторых, если ты будешь продолжать меня соблазнять, мы опять наедимся песка.
- Прямо сейчас? Не успев выплюнуть предыдущий?
- Именно.
- Тогда не хватай меня за грудь, не хватай! А то ты сам меня соблазняешь, а потом на меня же сваливаешь!
- Я? - засмеялся король, вытягиваясь во весь рост и снова устремляя взор в небо. Луна, наконец, перестала качаться и прочно застыла на одном месте. - Это я тебя пинками выволок из дому на ночь глядя и потащил в воду?
- А разве я тебя силком тащила в воду? Сидел ты на берегу, застегнутый доверху, вот и сидел бы дальше. Я тебя не трогала.
- Как это не трогала? А кто разделся донага и плескался тут в соблазнительных позах? Я, знаешь ли, не деревянный.
- Так и скажи, что тебе захотелось любви и ты сам полез валяться в песке. И нечего выдумывать, будто тебя кто-то тащил.
Король снова засмеялся и, приподнявшись на локте, оглянулся в сторону летней резиденции.
- Представляю, как развлеклись все, кто на нас смотрел. И стража, и прислуга...
- Тебя это смущает?
- Может быть, это прозвучит безнравственно, но нет. Мне только любопытно, смешно им было или завидно.
- Уверяю тебя, им было завидно.
- Прелестно, - мечтательно улыбнулся его величество и снова растянулся на песке. - Приятно сознавать, что, наконец, и мне кто-то позавидовал. А то до сих пор бывало наоборот.
- Я и не знала, что ты так завистлив, - поддела его супруга.
- Вот такой я мелочный, завистливый, и бесстыжий. И ломаю дамам ребра. Я действительно настолько сильно тебя обнял?
- Это у тебя называется обнял? Ты меня стиснул так, что я чуть не задохнулась.
- Странно, а как же я и в самом деле до сих пор ни одну даму не сломал? Ну, Камиллу, положим, не сломаешь, ее можно смело под кентавра класть... а остальные?
- Ты теперь намерен до утра размышлять об этой проблеме? Она тебя так беспокоит?
- Нет, меня беспокоит совсем другое.
- Что?
- Ужасная проблема. Хочется курить, но лень вставать. Кира, это не смешно. Это действительно проблема.
- Вставай, лентяй, и пойдем лучше искупаемся. Здесь глубоко?
- Глубоко. Мне до подбородка, а тебе с головой будет. Так что, ничего хорошего из нашего предполагаемого купания не выйдет.
- Почему? Я умею плавать. А ты что, не умеешь?
- Плавать я умею. Но дело не в этом.
- А в чем?
- Объясняю доступно. Сейчас ты встанешь, нагая и прекрасная, и медленно пойдешь в морские волны, как живое воплощение светлоликой Мааль-Бли, богини любви. А я не удержусь и пойду за тобой. Но когда я тебя догоню, мы будем уже на глубине, а там очень неудобно заниматься любовью. Так что, лучше остаться здесь.
- Тогда я поползу на четвереньках, чтобы не быть похожей на богиню любви.
- Кира, не делай этого, а то я за себя не ручаюсь. Представляешь, в какой неподобающей позе ты будешь исполнять супружеский долг, если я тебя поймаю на четвереньках?
- Извращенец! Мы сюда купаться пришли, или любовью заниматься?
- Как лицемерны женщины! - с притворным трагизмом вздохнул король. - Ты сама-то веришь, что мы пришли сюда купаться?
- Но одно другому не мешает.
- Здесь имеет место логическое противоречие. Если одно другому не мешает, не следовало употреблять между одним и другим союз "или", который означает именно взаимоисключаемость...
- Шеллар, только не надо логики! - испуганно воскликнула королева. - Только не здесь и не сейчас!
- Ты права. Это я по привычке, не обращай внимания. Так о чем мы говорили?
- О том, что здесь глубоко. А откуда ты знаешь? Ты здесь уже купался раньше?
- Нет, но видел, как купаются другие.
- Так ты здесь уже бывал?
- Конечно. Я не в первый раз в гостях у Александра. Кстати, надо будет пригласить его на летнюю охоту...
- И что, ты не купался? Сидел на берегу, застегнув камзол на все пуговицы, и наблюдал, как купаются другие? Вот это уже извращение похуже всяких неподобающих поз.
- Просто я никогда не любил публично раздеваться.
- Глупость какая!
- Может быть... не знаю.
- А как же ты тогда научился плавать? Или ты только теоретически умеешь, а на самом деле никогда не пробовал?
- Отчего же, был у меня случай и попробовать.
- Это отдельная история? Как и все прочие истории о том, как ты чему-то научился?
- Можно сказать и так... - король тихо засмеялся и начал, копируя интонации профессиональных сказителей: - Какой бы невероятной ни показалась эта история, она, несомненно, правдива и истинна. Плавать меня научили мои придворные дамы, и я им даже в некоторой степени благодарен за то, что мне удалось постигнуть эту науку на практике, не раздеваясь при этом. Если бы они еще не выбрали для своих уроков сезон потеплее, а не середину серой луны...
Кира не выдержала и захихикала.
- Любимая, - укоризненно сказал король. - По-твоему, упасть в воду зимой - это смешно?
- Я представила себе, как твои дамы раскачивают тебя за руки и за ноги и бросают с моста, - продолжая хихикать, пояснила Кира, отчего короля тоже разобрал смех.
- Это ты от Ольги нахваталась, - заявил он. - Она тоже вечно себе всякие несуразности представляет. Никто меня не бросал с моста, они его просто продырявили, надеясь утопить Ольгу, и закамуфлировали дыру иллюзией.
- Так ведь Ольга не видит иллюзий!
- Совершенно верно. Ольга не видит иллюзий, а я вижу. Поэтому в дыру провалился я. И что смешнее всего, Ольга умеет плавать, а мне пришлось срочно научиться. А паршивец Жак сказал, что надо было притвориться, будто я тону, чтобы Ольга меня спасла. Представляешь себе эту картину - Ольга на руках выносит мое пострадавшее величество из смертоносной пучины...
- А там глубоко было? - уточнила королева.
- К сожалению, я не догадался померить, но этот водоем я тебе потом покажу. Он имеет не более сотни локтей в ширину.
- Фигня, - заявила королева. - Ольга бы тебя просто не подняла.
- Поэтому я и научился плавать, чтобы не позориться.
- И это тебе удалось?
- Вполне. Я успешно выплыл и самостоятельно выбрался на берег.
- Нет, не плавать. Не позориться у тебя получилось?
- Не знаю. Но переполох в тот день среди моих придворных произошел грандиознейший.
Некоторое время они вместе хихикали, прижавшись друг к другу, затем очередная волна опять плеснула в его величество песком, и он опять принялся отплевываться.
- Лучше бы здесь был галечный пляж, - проворчал он и поднялся. - Пойду я все-таки найду свою трубку...
- А купаться? - возмутилась королева, поймала его за руку и потянула назад.
- Потом искупаемся.
- Ага, так я тебе и поверила! Ты сейчас покуришь, а потом опять меня соблазнишь!
- Опять? Да разве я тебя соблазнял?
- Еще скажи, что я тебя соблазняла!
- Именно так и было, - уверенно заявил король и все-таки поднялся на ноги, таща за собой супругу, которая так и не отпустила его руку.
- Бессовестная клевета! - возмутилась Кира и ловким рывком с подножкой повалила "клеветника" обратно на песок.
- Покушение на короля! - радостно вскричал тот, бросаясь в битву. Некоторое время они весело барахтались в воде, поддразнивая друг друга и стараясь занять позицию сверху, но в конце концов победа осталась за главой семьи.
- Как у тебя это получилось? - поинтересовалась Кира, обнаружив себя прижатой к песку с завернутой за спину рукой. Причем завернутой таким образом, что невозможно было пошевелиться. - Тьфу, ты был прав насчет галечного пляжа...
- Это очень хитрый прием для обезвреживания особо опасных преступников, - пояснил король. - Сдаешься?
- Сдаюсь, - засмеялась Кира. Супруг отпустил ее руку и покрепче прижал своим телом к мокрому песку. - Это тебя в полиции научили?
- Это меня двоюродная прабабушка научила.
- Нет, серьезно?
- А я серьезно. Всем хитрым вывертам, которые я знаю, меня научила покойная принцесса Джессика, которая действительно приходится мне двоюродной прабабушкой. Так что, дорогая, ты арестована. Жаль, у меня наручников с собой нет, было бы еще интереснее...
- За что? - поинтересовалась Кира, подставляя плечо под поцелуи.
- За покушение на короля... оскорбление короны... безнравственное поведение в публичных местах... нанесение легких телесных повреждений... приставание к мужчинам... нападение на полицейского при исполнении... Ох, Кира, да ну его, этот песок, это действительно такая мелочь...
- И что мне за это будет?
- О, не спрашивай. За такую совокупность статей уголовный кодекс предполагает столь непристойное наказание, что даже говорить неловко. Но этого можно избежать, если дать взятку полицейскому. Натурой, разумеется.
Королева засмеялась и чуть прогнулась, чтобы ему было удобнее ее ласкать.
- Шеллар, ну и что бы ты стал делать, если бы я не согласилась на взятку?
- О, я бы придумал что-нибудь очень-очень непристойное и неподобающее.
- Тогда придумывай.
- Может, лучше обойдемся взяткой?
- Обойдемся, конечно, но я хочу послушать. Так мне будет интереснее давать тебе взятку. Или у тебя фантазии не хватит?
- Фантазии у меня хватит на что угодно. Но ты очень рискуешь. А если я увлекусь и на самом деле сделаю то, что придумаю? И тебе это не понравится?
- Пока что мне нравится. Рассказывай, не пытайся отвертеться. А то и взятку не дам, и из-под ареста сбегу.
- А за попытку побега я тебя... нет, лучше...