Серёжа стоял на краю пшеничного поля и бережно ловил ладошкой золотую волну, будто хотел погладить огромного кота, а тот норовил ускользнуть. Тёплый июльский ветер качал бескрайние колоски, шелест проникал в уши мальчика и заполнял, заполнял, заполнял голову...
«Сколько здесь колосков? — думал Серёжа, глядя на розовеющий горизонт. — И сколько зёрен в каждом? Сколько всего зёрен? Страшные миллиарды миллионов, наверное...»
Огромное поле восхищало, а вопросы о несметных количествах зёрен и колосков довершали ощущение какой-то пронизывающей бесконечности. Серёжу захлёстывала странная смесь восторга и опасения. Вдалеке, где-то между краем поля и горизонтом, за которым, как знал Серёжа, оно продолжалось, виднелся огромный дуб. Было ясно, что дойти до этого дуба можно за несколько часов, потом ещё обратно топать... Похоже, поход к дубу не состоится, да и незачем, вроде бы.
«Но если не решусь, то никогда нигде не побываю, — подумал Серёжа, не отрывая взгляда от далёкого-предалёкого дерева. — Товарищ Балуев говорит, что когда-нибудь свозит. Но поехать — это немножко не то... Вот дойти бы...»
Привычно вспомнив о том, что каждые два часа нужно возвращаться домой, Серёжа отвернулся от дуба и поля и посмотрел на своё жилище — деревянный двухэтажный дом с пристроем. Рядом — сарай, курятник, теплица и поленница. Колодец-журавль. На самом кончике «носа» журавля высоко-высоко мигала лампочка — сейчас тревожным оранжевым светом. Наскучивший до чёртиков огород, по сравнению с полем почти отсутствующий, но на самом деле не такой уж маленький. И за высоким бревенчатым частоколом — лес.
Частокол заканчивался на границе поля, то есть, пройди метров сто, заверни за забор и вот тебе вход в лес, в хвойный сумрак и пахучую прохладу. Серёжа туда один не ходил. Не потому что боялся (он вообще ничего не боялся, ну, почти ничего), а потому что обещал товарищу Балуеву. Здесь товарищ Балуев был неприступен: лес не место для одинокого героя, пусть ему уже почти двенадцать и он бесстрашен, как воины древности.
И что самое обидное, Ирка Жукова, единственная Серёжина подруга, не захотела сбегать в самоволку. Но Ирка — девчонка, с девчонок другой спрос. Даже такая умная девчонка всё-таки не пацан.
В то же время, из леса никогда ничего опасного не появлялось. Вот медведь не дурак же — может забор обойти. Товарищ Балуев сказал, улыбнувшись, я, мол, единственный в округе шатун, а остальные медведи обитают далеко и точно сюда не сунутся из-за отпугивающих приспособлений.
И как не верить товарищу Балуеву, если он председатель лесохозяйства? Каждый день он приезжает в гости по дороге, что проходит между полем и лесом. Летит на старом тёмно-зелёном УАЗике, подпрыгивает. Пыль столбом. Только фары на ухабах подмигивают. Урчит довольный двигатель. Товарищ Балуев приезжает с севера — там деревня Кордоны. Боевое такое название. А Ирку Жукову привозят из противоположных далей — там село Лепово.
Серёжа очень редко наведывается в Кордоны, а в Лепове был всего пару раз и то на несколько минут. Нельзя ему надолго отлучаться.
Вот и сейчас, посмотрев на редкие облака, гонимые ветром куда-то в сторону дуба и дальше, Серёжа зашагал к журавлю. Опустил звонкое ведро в таинственное и гулкое горло колодца, достал воды. Перелил в другое. Потащил к дому.
В сенях разулся, стараясь не плескать на пол. Понёс воду в дальнюю кладовку.
Там стояла клепсидра.
Конечно, одно название, никакие это не древнегреческие часы. Просто приёмный резервуар, вмещающий ровно ведро воды. И каждые два часа вода заканчивается. А ночью каждые четыре. А Серёже во что бы то ни стало надо залить новую порцию, иначе (и вот здесь нет ни малейшего повода для смеха) домовой умрёт.
Не странный бородатый человечек, ворующий крошки, конечно. Умрёт, остановится, погаснет интеллект дома, питаемый водородным двигателем.
Серёжу иногда брало зло: почему тот же товарищ Балуев не раздобудет ему резервуар большей ёмкости? И почему в хозяйстве нет ничего, из чего можно сделать приспособление для подачи воды? Почему бы просто не поставить насос? Года три назад Серёжа задал эти вопросы товарищу Балуеву.
— Извини, брат ты мой, — пробасил председатель лесхоза. — У этой модели такое конструкционное ограничение. Знаешь, зачем?
— Чтобы я не ушёл далеко от дома, — хмуро ответил тогда Серёжа.
— Соображаешь, — уважительно и сочувствующе сказал товарищ Балуев.
А домового подвести никак нельзя, хоть он и не человек. Домовой Серёже первый друг и даже больше — нет у Серёжи ни родителей, ни бабки-дедки. В старые времена кто-то стал бы его жалеть: сирота. Но никакой он не сирота, потому что родители живы, просто в дальней космической экспедиции, плюс поживите с таким-то домовым... И с товарищем Балуевым, который шесть раз в неделю по три-четыре часа учит Серёжу всяким наукам и рассказывает такое, отчего хочется быстрее вырасти и отправиться вслед за папой и мамой. А ещё — Ира Жукова. Без неё, без их игр и совместных уроков, совсем бы худо сделалось...
«Ладно, пора поогородничать», — вспомнил Серёжа. Лентяев здесь не было: парень ежедневно вкалывал на участке, выращивая овощи. Остальное привозил товарищ Балуев.
— К нам гости, — подал голос домовой.
Недовольно так сказал, потому что никого они с Серёжей не ждали. Мальчик предположил, что это колхозники — пшеница выглядела уже готовой к жатве.
Серёжа не ошибся. С севера припылила легковушка главного агронома. Дядя Ваня, кряхтя, вылез из её обшарпанного нутра и предстал перед маленьким хозяином заимки во всей красе — долговязый, усатый, морщинистый и в серой кепке, сдвинутой на затылок.
— Привет, малец, — гортанно проговорил дядя Ваня. — Как сам?
— Спасибо, дядь Вань, нормально, — ответил с крыльца Серёжа, почёсывая кожу, натёртую браслетом коммуникатора, и намекая гостю, что тот мог бы просто позвонить. — Уборочная начинается?
— Сечёшь! — подтвердил агроном. — Завтра приступим. До тебя доберёмся суток через трое. Так что не дрейфь, ну, и водой помоги, как всегда.
— Конечно, дядь Вань!
Поговорили о погоде и видах на урожай, а потом огромный агроном чудесным образом сел в свою маленькую машинку и укатил восвояси.
Серёжа глядел ему вслед, предвкушая приятные дни. Во-первых, на бескрайних просторах будет хоть что-то происходить. Во-вторых, он, Серёжа, будет к этому причастен.
— Опять греметь и пылить станут, — пробурчал домовой. — Плюс вода не казённая...
Серёжа отмахнулся, мол, не начинай, он знал, что домовой всё видит через камеры.
На «носике» журавля чинно мигал зелёный огонёк.
***
До пяти лет Серёжа жил с родителями, а потом они отправились выполнять свой долг перед человечеством. Так они сказали. Так говорил и товарищ Балуев. Домовой ограничивался фразой «Время пришло, вот и отбыли». Долги людей перед человечеством машине непонятны.
Серёжа хорошо помнил мамины глаза и музыкальный смех, а ещё копну волос — золотых и волнистых, как пшеничное поле. Отец запечатлелся в Серёжиной памяти исполином: могучим, быстрым и страшно умным. Он подбрасывал Серёжу в небо, и пока гравитация возвращала сына в его сильные руки, успевал перемножить в уме трёхзначные числа.
Естественно, у Серёжи были голографические изображения его родителей. И записи, на которых папа и мама с ним говорили... Это всё хранилось в памяти домового. Ещё и поэтому никак нельзя пропускать заправку клепсидры.
Раньше домовой был роботом, но к Серёжиному восьмилетию робот окончательно пришёл в негодность, тогда его блок памяти и встроили в сеть разумного дома. Да... Мальчик помнил: незадолго до отлёта родители привезли его сюда, в это одинокое «поместье», и робот был первым и единственным, кто их здесь встретил. Робот питал киберсистему дома, заливая в приёмную ёмкость по ведру каждые четыре часа. Это теперь расход энергии вырос — из-за «мозгов» домового.
Товарищ Балуев любил повторять, что разум — самая жирная статья затрат, но она того стоит.
Одним не очень прекрасным зимним утром товарищ Балуев осмотрел робота и сказал Серёже:
— Отпахался твой железный дровосек. Придётся выключить.
И хотя председатель лесохозяйства не раз предупреждал Серёжу о том, что его единственный постоянный спутник и заступник скоро совсем износится, парень безумно расстроился. Тщательно подготовленная новость всё равно оказалась внезапной.
— Товарищ Балуев, — медленно, чтобы не вырвался плач, сказал тогда Серёжа. — Почините его, пожалуйста.
— Не могу, старичок, — печально ответил товарищ Балуев. — Таких давно уже не делают, запчастей в округе нет.
— А самим изготовить? — с надеждой выдавил тогда парень.
— Только молекулярным клонированием, но для этого надо разобрать дровосека-то...
Товарищ Балуев называл робота железным дровосеком неслучайно: помимо сходства со сказочным героем робот иногда брался за топор и приносил к дому дрова. Но ближе к своей полной остановке он совсем перестал ходить в лес. Старость.
Серёжа так и не дал роботу имени. На этом настоял отец. Он не хотел, чтобы Серёжа обманывался насчёт машин. В более поздних записях, которые постепенно разблокировались по мере Серёжиного роста, отец не раз возвращался к этой теме.
А Ира Жукова свою робокомпаньонку называла Мамми — в честь героини какого-то древнего романа про чужую войну.
Так вот, робота было неимоверно жаль, и Серёжа ощутил, что остаётся совсем один в этом доме. Сначала родители, теперь дровосек... Тогда он впервые захотел сбежать куда глаза глядят. Но лучше в погоню за мамой и папой, хотя глупо, глупо... За несколько лет они успели улететь слишком далеко.
От них остались изображения и голоса. От робота только голос. Постепенно Серёжа свыкся.
Он помнил, как из района приехали молчаливые техники и после серьёзной доработки сопряжений квантовые «мозги» робота разместились в блоке памяти дома. Дом стал ещё умней.
Техники увезли останки железного дровосека. С тех пор Серёжа носил вёдра сам.
За стандартный год, как он посчитал, водородный двигатель «выпивает» три тысячи пятьсот вёдер воды. Тридцать шесть с половиной тысяч литров! Тридцать шесть с половиной кубометров.
Если взять куб со сторонами длиной чуть меньше трёх с половиной метров, то получится как раз годовая потребность. Однажды Серёжа представил этот куб во дворе. Впечатляюще.
***
К вечеру, как обычно, приехали с разных сторон Ирка и товарищ Балуев.
Вообще, Ирка не была привязана к своему дому так, как Серёжа, и потому он ей слегка завидовал.
Ирка, чернявая гибкая девчонка, лазающая по деревьям едва ли не ловчее Серёжи, обладала кошачьей грацией и несносной манерой резко менять тему разговора.
— Смотри, чё умею! — выпалила она вместо «здрасьте», едва выскочила из машины.
Стремительно побежала к дому, подпрыгнула и в пару шагов по стене оказалась чуть ли не у самой крыши, оттолкнулась, сделала восхитительное сальто и приземлилась на ноги.
— Здорово! — выдохнул Серёжа.
— Вчера научили. А я тебя научу. Позже, если захочешь, — пообещала Ирка.
Мамми, сидящая за рулём машины, и товарищ Балуев, чей УАЗик как раз вкатился в Серёжин двор, демонстративно морщились. Им сумасшедшие прыжки и беготня по стенам явно не понравились.
Домовой тоже высказался:
— А следы кто затирать будет?
Впрочем, никаких отпечатков не осталось. Ворчун, он и есть ворчун.
Начался традиционный трёхчасовой учебный цикл с перерывами каждые тридцать минут. Товарищ Балуев сначала разбирал с Серёжей и Иркой системы квадратных уравнений (тут Серёжа оказался сообразительнее Ирки), потом был диктант (здесь традиционно чемпионствовала Ирка), а третий час посвятили истории. Серёже история не очень нравилась, он не понимал, зачем нужно знать, кто в дремучем прошлом кому приходился вассалом, врагом или потомком, как были устроены давно исчезнувшие государства и в каком году произошла битва при очередной речке.
Товарищ Балуев добродушно и не без грусти говорил на это:
— Настанет время, сам поймёшь... наверное...
Серёжа чувствовал, что это цитата, но не знал, откуда.
После занятий Мамми традиционно накрыла в гостиной стол и вся честная компания с удовольствием почаёвничала, обсуждая и предстоящую уборочную, и начинающийся чемпионат Мира по футболу, и способы выживания в лесу, и даже какие косички лучше заплести Ире Жуковой, если на дворе июль, а модные тенденции далёкой столицы вновь тяготеют к африканским мотивам.
В вечернем воздухе пахло отступающим зноем.
— Завтра утром английский и литература. Не опаздываем, — сказал товарищ Балуев и упылил в сумерках домой.
Ирка упросила Мамми не торопиться, и у ребят появились свободные полчаса. Нянька пошла в дом смотреть очередную передачу для тех, кому до всего есть дело, а Ирка принялась учить Серёжу бегать по стене.
Чтобы не злить домового, отправились к сараю.
Сначала выходило так себе, но потом парень разобрался и понеслось. Они даже успели отрепетировать синхронный трюк.
— Прикинь, а раньше редкий человек мог выше головы прыгнуть, — сказала Ира. — Чё они с этим делали, ума не приложу!
Проводив Ирку, Серёжа сел на крыльцо и задумался. В который раз ему стало грустно: все разъехались, он снова остался один. Несправедливо.
Да, можно в любой момент соединиться из гостиной с любым человеком, если тот не занят, и говорить с ним, будто нет расстояний — голографическая технология последнего поколения. Но это всё не то...
С другой стороны, родители сейчас летят где-то в бескрайней пустоте. Сидят в космическом корабле, и никого больше. Миллионы километров от Земли. Бесконечность, не помещающаяся ни в какое воображение.
Серёжа поёжился, растёр плечи, чтобы согнать гусиную кожу, и пошёл внутрь. Английский сам себя не выучит.
Правда, после английского рука сама собой потянулась к кубу с последней разблокированной родительской записью.
— Здравствуй, Серёжа, — сказала мама, улыбаясь. — Папа сегодня в отъезде, поэтому я поговорю с тобой одна. Ты получишь это послание, когда мы будем на подлёте к Альфе Центавра, наверняка мы уже почти схватили Кентавра за ногу, как говорит твой отец. Я уверена, что тебе непросто, но ты сильный товарищ, по-хорошему упорный. В общем, не квасишься... И... Я тебя очень-очень люблю...
Серёжа поспешно выключил запись и прошептал:
— Я тебя тоже люблю, мама.
***
Ни свет, ни заря на горизонте запылили комбайны — началась уборочная. До Серёжиного жилища этим полностью автоматизированным системам было ещё дня четыре непрерывной круглосуточной работы. Скорее всего, на четвёртый-пятый день они начнут приезжать к нему на заправку, и колодец станет поить несколько водородных двигателей.
До занятий науками оставалось сто три минуты, и Серёжа отправился в ежедневную пробежку. Обычно маршрут пролегал по периметру Серёжиной вотчины — по ту сторону частокола.
Ближние пределы Серёжа изучил досконально. Здесь всё было привычно: каждый изгиб тропинки, пара поваленных сосен, причудливые пни, муравейник... Сегодня Серёжа отчётливо почувствовал, насколько ему наскучил этот маршрут. Здесь он подмечал лишь редкие небольшие изменения, иногда останавливался рассмотреть дятла или другую птицу, пару раз натыкался на оленей. Жизнь текла в своём непререкаемом ритме: от сезона к сезону, от дня к ночи, от двухчасовки номер один к двухчасовке номер десять... Круг за кругом...
Невыносимо!
Серёжа решительно свернул с тропинки и побежал вглубь леса. Только на экран коммуникатора привычно глянул, чтобы не потерять счёт времени. Хотя он и так отлично чувствовал время.
Четверть часа бежалось легко и интересно: тот же лес, но совершенно новые места.
Вдруг какое-то шестое чувство остановило Серёжу. Он замер, вслушиваясь в шум ветвей и листвы. Сзади хрустнула ветка.
Серёжа обернулся.
Неподалёку стояла рысь. Большая кошка пристально смотрела на бегуна. Бегун глядел на рысь.
Они стояли несколько секунд, не мигая и не шевелясь.
Почему янтарные рысьи глаза с чёрными чечевицами зрачков так напоминали мамины?.. Может, потому что они норовили заворожить Серёжу, но и он мысленно посылал хищнице предупреждение: «Не связывайся со мной, я тебя не боюсь!»
Серёже показалось, что все звуки погасли, и окружающее пространство свернулось в причудливый коридор между ним и хищницей. Рысь фыркнула и скрылась в кустах.
Только теперь вернулся привычный лесной шорох. Серёжа осознал, что зверь был рыже-серый, больше полуметра в холке, и с милыми кисточками на ушках.
— Мур прямо-таки, — пробормотал Серёжа, попятился, на всякий случай не отрывая глаз от кустов, а потом побежал дальше, чуть забирая в противоположную от хищницы сторону.
«Рысь захотела и пошла вглубь леса, — думал он. — Потом захочет и выйдет не спеша к какому-нибудь Лепову. Добудет курочку. А Серёжа будет таскать вёдра и следить за огонёчком на журавле».
Тут его и ударили в спину.
Серёжа перегруппировался в падении и кувырком покатился к ближайшим деревьям.
Спину жгло: рысь когтями разорвала майку и кожу под ней.
Серёжа успел увидеть, что хищница изготовилась к новому прыжку.
Потом заметил палку и метнулся к ней.
Рысь прыгнула.
Серёжа, лёжа на спине, выставил палку, словно шпагу, навстречу рыси.
Кошка была тяжёлой. Она коротко мявкнула, напоровшись грудью на палку, и отлетела куда-то вправо, а Серёжа тут же вытянул палку в её направлении.
Нет, рысь передумала геройствовать и убежала.
Приподнявшийся на локти Серёжа проводил её взглядом, полежал ещё немного, поднялся, сориентировался и, опираясь на своё оружье, побрёл домой. Боль пронзала левую часть его спины при каждом вдохе.
Серёжа осознавал, что теряет силы.
***
Он очнулся в собственной кровати, когда солнечный луч упал на его лицо.
Рядом в усталом оцепенении сидели товарищ Балуев и Ира Жукова. Особенно Серёжу удивило Иркино спокойствие: никогда эта егоза не была такой кроткой и тихой.
Товарищ Балуев заметил, что Серёжа в сознании.
— Очнулся, старичок! — обрадованно пробасил он, потирая руки, как перед партией в шахматы. — Ну, и напугал ты нас! И что характерно, рыси так нападают очень редко, очень... Но ты молодец!
Ира тоже ожила: коротко сжала Серёжину руку, поправила одеяло, снова схватила его за кисть.
Говорить не хотелось.
— Сколько я?.. — просипел Серёжа и сморщился от боли в спине и груди.
— Да, считай, пятые сутки, — ответил товарищ Балуев. — Она ж тебе рёбра сломала, одно из них проткнуло лёгкое. Внутреннее кровотечение, не шутка... Но ты настоящий боец, Сергунь! Дополз почти до дома. А тут и я по тревоге приехал.
Товарищ Балуев постучал пальцем по браслету коммуникатора, который висел на Серёжиной руке.
— Великая вещь! Только ты зря помощь не вызвал. Я бы быстрей прибыл.
— Я не догадался, — соврал Серёжа и закрыл глаза.
Сквозь полудрёму Серёжа слушал, как товарищ Балуев рассказывает Ире, что за герой тут перед ними лежит, а потом негромко поёт на мотив песни «Всё хорошо, прекрасная маркиза!» совсем другие слова:
Ко мне он кинулся на грудь,
Но я в него успел воткнуть
И там два раза провернуть
Своё оружье. Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом, и во тьме
Бой продолжался на земле,
А в остальном, прекрасная маркиза,
Всё хорошо, всё хо-ро-шо!..
За окном слышались знакомые звуки: к колодцу подъезжали комбайны, коммутировались к временному насосу и заправлялись. Комбайны шли на водопой организованной толпой.
«Вот так бы и погиб, мира не посмотрев», — подумалось Серёже, и наконец-то стало по-настоящему страшно.
Серёжа рассердился на себя, затем принял важнейшее в жизни решение и — заснул.
***
На вершине журавля мерцал красный огонёк, отчаянно привлекая к себе внимание, но смотреть на него не хотелось.
Серёжа сидел на крыльце, на самой верхней ступеньке, барабанил пальцами по рюкзаку, лежащему на коленях, и смотрел на поле, щетинящееся «пеньками» пшеничных стеблей. Казалось, что дуб расположен ещё дальше, чем обычно. Серёжа мог бы отправиться к дубу два часа назад, но это было бы слишком подло по отношению к домовому.
— Серёжа, — грустно и тревожно позвал домовой.
— Что?
— Если ты не нальёшь воды в течение ближайших пятнадцати минут, я перестану существовать.
— Я знаю, — прошептал Серёжа.
— Выключатся системы жизнеобеспечения дома, сотрутся все квантовые данные... В том числе, учебные курсы, библиотека и... сеансы твоих родителей.
Серёжа кивнул.
Он снова был здоров. И впервые по-настоящему готов.
Серёжа снял с руки браслет коммуникатора и аккуратно положил на ступеньку, поднялся с крыльца, устроил на спине рюкзак и зашагал к дубу.
В рюкзаке ничего лишнего: сухой паёк, вода, самая нужная одежда, кое-какие мелочи и самый ёмкий блок внешней памяти - с несколькими записями папы и мамы...
Домовой что-то говорил ему вслед, но Серёжа шёл, не оборачиваясь и не стирая слёз с лица.
Если не решишься, то никогда нигде не побываешь.
***
Двадцать долгих минут Серёжа бездумно, как сомнамбула, шёл, глядя на далёкие размытые очертания дуба. Благодаря многолетнему «водному» режиму Серёжа хорошо чувствовал время. Да, двадцать минут.
Теперь его захлестнула волна непобедимого сожаления: зря он это всё, зря!..
Серёжа резко развернулся и побежал обратно, к дому. Да, далеко успел... Слёзы мешали рассмотреть родное «поместье», контуры расплывались, но через несколько шагов Серёжа остановился.
Огонёк на журавле не горел.
Протерев глаза, Серёжа увидел дом и двор как есть — резко и ясно. Сомнений не осталось: всё обесточено.
Серёжа несколько раз ударил себя кулаком в лоб, зажмурившись и неистово сжимая зубы.
Затем отвернулся от дома и снова зашагал к дубу.
Мир опять потерял резкость. Серёжа с досадой подумал: «Только и делаю, плачу, как девчонка!», но ошибся. Глаза оставались сухими, зато с окружающей действительностью творилось неладное: куда ни смотрел Серёжа, везде перед его взглядом пробегал муар, переходящий в рябь, как на поверхности воды.
Он всё же не переставал шагать, хотя становилось всё тревожней и тревожней.
Воздух вокруг него сгущался и холодел. Движения давались с трудом, но дышалось нормально. И в тот момент, когда Серёже показалось, будто он вовсе идёт каким-то волшебным способом по дну моря, сопротивляясь водной толще, всё вокруг словно обрушилось водопадом нереальных масштабов, и стало темно.
А потом под ногами начало постепенно светлеть...
Существо было большим — примерно с Серёжину теплицу. Существо напоминало детский рисунок человека: непропорциональное, с толстыми руками и ногами, совсем без шеи, но с огромными глазищами и тонким, будто линия, ртом, а само розовато-серое. Существо сидело на своеобразном диване, и казалось, что сейчас оно стечёт на матовый пол, испускающий ровный желтоватый свет.
Серёжа опасливо поёжился, но всё же не испугался.
Откуда-то сверху (а потолка не было видно, всё терялось в темноте) раздался голос — грудной и какой-то тёплый, напоминающий тембр Серёжиного отца:
— Ты покинул эмуляцию раньше, чем мы рассчитывали, лягушонок.
При этом существо сохраняло фундаментальную неподвижность.
«Телепатия», — решил Серёжа.
— Мы договорились с твоими родителями, что ты отправишься домой, как только покинешь кокон детства.
— Домой?! — сипло спросил он.
— Да, на Землю. Ты далеко от своей системы. У тебя много вопросов, поэтому сначала выслушай, потом задашь. Хорошо?
Серёжа кивнул.
— Ты родился в космосе, по пути к рукаву галактики, соседнему с вашим. У вас, землян, весьма развитые технологии, нам было чему поучиться. Вам, в принципе, тоже пригодился бы наш опыт. Проблема в том, что ваш корабль попал в аварию, когда тебе было пять земных лет. Ты находился в самой защищённой части корабля, в так называемой капсуле безопасности, и почти не пострадал. К сожалению, твои родители работали в периферийных отсеках. Отец погиб сразу, а мать получила ранения, не совместимые с жизнью.
— А как же?.. — вклинился Серёжа.
Существо подняло руку, дескать, не перебивай.
— Ваши корабли имеют завидную связь с мозгом человека. В распоряжении бортового компьютера остался пусть обеднённый, но слепок личности твоего отца, а мать, которую ваши роботы поместили в реанимационную камеру, пришла на несколько дней в сознание и с помощью виртуального интеллекта твоего отца тщательно подготовила программу твоего развития. Для этого не надо было покидать камеру...
— И она успела это вот... всё? С домом?.. С Иркой и товарищем Балуевым?! — не выдержал Серёжа, не сводя глаз с существа.
Существо стремительно порозовело, серый цвет почти исчез.
— Мы... Я помог твоей матери. В некотором смысле, наша встреча в космосе стала причиной аварии вашего корабля. Подготовка эмуляции была насыщенной и рассказала о вашей цивилизации больше, чем любые другие данные. Наблюдение за твоим ростом — тоже.
Существо глубоко вздохнуло и сделалось чуть менее розовым, но Серёжа нутром ощутил исходящие от существа волны скорби.
— Твои родители — подлинные герои. Что по вашим, что по нашим меркам. Те недолгие дни, что оставались твоей маме, она прожила ради тебя, лягушонок. И затем стёрла свой слепок и отца... Все вычислительные мощности перенаправила на эмуляцию.
Серёжа опустился на белый пол и потрогал его руками. Эмуляция... Не было ничего настоящего? Или всё настоящее?
— Где я был? Где я сейчас? Я сплю? — тихо спросил он.
Существо подалось вперёд.
— Ты находился в психофизической эмуляции. Все твои физические действия от поездок в Кордоны до поединка с роботом-рысью — настоящие. Ты передвигался внутри вашего корабля. Он и был очень... вместительным, но мы пристроили немаленький дополнительный отсек. Корабль дрейфует в космосе, мы и сейчас внутри, а я тут гость с позволения твоей мамы. Это что касается физического аспекта. А вот твои ощущения были дополнены. Огромная перспектива пшеничного поля, бескрайний лес, смена погоды — это всё деликатно скорректированные ощущения.
— А Ира? Товарищ Балуев? — спохватился Серёжа. Ему очень хотелось, чтобы это оказались члены экипажа.
— Ира Жукова и товарищ Балуев — персонажи, придуманные твоей мамой, — ответило существо. — Она создавала ситуацию в крайне стеснённых условиях: ни времени, ни ресурсов. Поэтому тела Иры и товарища Балуева принадлежат бортовым андроидам, а основы для личностей взяты из коллекции персонажей, запасённых в бортовом компьютере корабля. Представители вашего вида терпеть не могут долгого одиночества... Твоей маме был присущ не до конца понятный нам юмор: Ира Жукова создана из сбойного программного психомодуля, она, по выражению твоей мамы, баг. Баг Ира. И товарищ Балуев. Багира и Балу.
Серёжа, конечно же, знал сказку древнего земного автора. И теперь понял, почему существо назвало его лягушонком.
Маугли.
***
Через несколько земных месяцев корабль с Серёжей на борту отправился к Солнечной системе.
Тот, кого Серёжа мысленно называл существом, сделал всё, что от него зависело: подробно рассказал мальчику, кто он и откуда, подготовил корабль и пассажира к долгому пути домой и записал послание для человечества.
Теперь существо возвращалось в свою систему, анализируя накопленные знания и изредка переслушивая своё обращение к землянам:
— Мои дорогие братья! Жители прекрасной голубой планеты! Я никогда не увижу ваши поля, леса, реки... Но мне показали их ваши посланники... Прежде всего, искренне прошу у вас прощения, потому что я по недоразумению атаковал ваш корабль. Кодекс чести предписывает мне минимизировать нанесённый ущерб. Поэтому оставшийся в живых человеческий детёныш рос и воспитывался, пока не достиг психической готовности к...