Сергей Панарин, "Очарованный дембель" У реки Смородины Издательство: "Крылов", Санкт-Петербург. Серия: Библиотека "Мужского клуба" Твердый переплет, 448 с., 2008 г. Формат: 84х108 1/32. ISBN: 978-5-9717-0595-6. Художник-иллюстратор: Василий Коптырев АННОТАЦИЯ ИЗДАТЕЛЬСТВА: Из мира, который мы привыкли называть своим, пинок пьяного десантника может забросить в немыслимую даль волшебной реальности, откуда выбраться будет совсем не просто. Братья Емельяновы ехали домой на дембельском поезде, и жизнь им казалась сказкой. Кто же знал, что настоящая сказка совсем иная и в ней близнецам предстоит пожить и как следует потрудиться! Вместо заслуженного отдыха демобилизованных воинов ждут ратные подвиги в защиту страны, чье знамя когда-то внушало ужас и уважение. Но перевелись на земле рассейской богатыри, и пришла пора смуты и раздоров. Народ заждался появления прославленных древних ратоборцев. Они прибыли очень вовремя, когда над миром нависла смертельная опасность, когда он вот-вот сгинет под пятой чудовищного повелителя ада. Новоиспеченным витязям и не снилось, что может прятаться за лесом, буднично мелькающим в окне вагона. Дембель, он и в сказке дембель! КУПИТЬ В ИНТЕРНЕТЕ

Авторский тест-драйв: пролог и первые четыре главы романа-сказки.

Очарованный дембель.
У реки Смородины


Роман-сказка

Святая Русь — страна деревянная, нищая и... опасная,
страна тщеславных нищих в высших слоях своих,
а в огромном большинстве живёт в избушках
на курьих ножках.
Ф.М. Достоевский, «Бесы»

Часть первая.
Налево — в сказку

Глава первая,

в коей простые парни вовлекаются в непростые события

Читатель, вдумайся в эту басню,
и тебе станет не по себе.
Даниил Хармc

Как обычно бывает в кино? Идёт ночной поезд, стучат колёса, гремят стыки, свистит ветер. Шум неимоверный, оглушительный такой шум. И вот дверь последнего вагона распахивается, в мутном свете заляпанной лампочки видны топчущиеся фигуры. Дерутся какие-то люди. Внезапно один из драчунов вываливается наружу, но его ловит чья-то сильная рука, дёргает, буквально закидывая обратно в тамбур.

— Держись, братка! — раздаётся крик, и все его слышат.

А мгновение спустя спаситель сам вылетает из поезда. Вероятно, кто-то подлый толкнул его в спину, как раз когда он выручал неизвестного «братку».

— А-а-а! — неоригинально орёт здоровенный детина и обрушивается куда-то на насыпь, катится во тьме и пропадает из виду.

Мелькают тусклые огни вагонных окон, гудит паровоз, грохочет поезд.

Дравшиеся в тамбуре люди замирают. Спасённый рявкает: «Сволочи!» — и без раздумий сигает вслед за выпавшим союзником. Оставшиеся захлопывают дверь. Состав удаляется, лязг, стук и вой стихают. Тишина, потом музыка, титры.

Так бывает в кино. В жизни всё произошло абсолютно так же, но без музыки и титров. Пожалуй, ещё одно маленькое различие: никто не расслышал ни единого крика, ведь шум-то был неимоверный, оглушительный такой шум.

Дрались вшестером, выпали двое. Поезд поехал дальше, и ничего интересного с его пассажирами не приключилось. А вот потерявшаяся пара заслуживает отдельного рассказа.

Почему? Потерпите, пожалуйста, скоро всё станет понятно.

За двадцать лет до события с поездом в семье воронежского инженера родились два близнеца — Иван да Егор Емельяновы. Близнецы-то близнецами, а не двойняшки. Совершенно разные. Один, который десятью минутами постарше, был черняв и мил лицом, а второй выдался русоволосым крепышом. Характеры у братьев, как впоследствии выяснилось, тоже оказались отнюдь не родственными.

Инженера весьма озадачил каприз природы, и новоявленный родитель даже подозревал грубую ошибку акушерок, но счастливая мамаша, бухгалтер одного кооператива, заверила мужа:

— Такое бывает, я в «Работнице» читала.

Делать нечего, против «Работницы» не попрёшь. Благо, Ваня с возрастом стал походить на мамку, а Егорка стал вылитым папкой. Коренное же отличие родителей было в том, что Елена Валерьевна Емельянова слыла исключительно удачливой женщиной, а Василию Ивановичу Емельянову по-хорошему повезло лишь однажды — когда он женился.

В отношении фарта близнецы являли ещё больший контраст, чем родители. Ваньке пёрло отовсюду. Бог помог с умишком и миловидностью не обделил. А если паренёк бедокурил, то попадало исключительно увальню-младшему.

Егор не блистал ни рассудком, ни статью. Он уродился необычайно сильным и упрямым. Уже в песочнице Егорка продемонстрировал, какую серьёзную потенциальную угрозу он представляет. Несколько раз он едва не покалечил сверстников. Случайно. Емельянова-младшего злить категорически воспрещалось, ведь тогда он действительно мог изувечить. Отец замучился оплачивать чужие машинки, раздавленные ладошкой сына. Невезучесть Егора выражалась во всём. Пойдёт гулять — попадёт в лужу. Станет рисовать — прольёт краски, проткнёт бумагу и сломает кисть. Отправят за хлебом — потеряет деньги.

— Признайся, отняли, что ли? — спрашивал Василий Иванович, понимая, что глупит: хмурого бутуза побаивались пацаны на три года старше.

В школе Егора отдали в боксёрскую секцию. Природная сила получила должное развитие, прогресс был налицо, но злой рок никак не позволял младшему близнецу достигнуть высоких официальных результатов. То травма перед соревнованиями, то дисквалификация по вшивенькой причине, то за неуспеваемость отлучат от тренировок и поединков. Существует такая мера педагогического воздействия: не хочешь учиться — не будешь тренироваться, пока хвосты не подберёшь. А парень-то и не особо старался, потому что был ленив.

К окончанию школы Егор, прозванный за фамилию, лень и невезучесть Емелей, так и не стал кандидатом в мастера спорта. При этом тренеры единодушно утверждали, что малый он с адским потенциалом и его силищи хватит побить сначала всех в стране, а потом и в мире. Вот такой несостоявшийся Валуев жил в Воронеже.

Старший близнец, напротив, блистал талантами. Иван шутя наплавал в бассейне кандидатство, походя получал призы школьных олимпиад, учился более чем хорошо. Лучше всего парню давался футбол. Ваня играл в нападении и порой вытворял такие чудеса, какие не увидишь на чемпионате мира. Даже за областную сборную провёл немало матчей. Дальше дело не пошло. Почему? Потому что Иван никогда не напрягался сверх меры, ведь был ничуть не трудолюбивее брата. Просто везло.

Откроет перед уроком учебник, ухватит суть, ответит. Спроси через день то же самое — не расскажет, забыл уже. А если вообще не выучил, то всё равно не спросят. Удачлив потому что.

Знаете слово «закрыто»? А «объезд»? «Извините, всё продано»? Или «по техническим причинам передача переносится на завтра»? Знаете. А Ваня с детства не знал. Ну, разве что когда с братом Егоркой был. И то редко. Почему? Правильно, фартило.

С девчонками у старшего брата складывалось просто счастливо. И подружил, и полюбил, ибо был первым красавцем в классе и пользовался безграничной симпатией всех окрестных ровесниц. Впрочем, девочки постарше тоже носами не вертели. Поэтому то, что принято стыдливо и казённо называть первым сексуальным опытом, Ваня приобрёл в седьмом классе с дамочкой из девятого. К вящей зависти приятелей и даже брата. Причина успеха, думается, ясна.

Близнецы не были бы близнецами, если бы не имели похожих черт. Например, оба славились изрядным упрямством. Что ещё? Иван в силу ума склонялся к цинизму, но в целом братья слыли добрыми парнями, не чуждыми понятиям справедливости, дружбы и... шкодливости. Хотя всем понятно: нешкодливый пацан — дохлый пацан.

Так они и добрались по детству, отрочеству и юности до выпускного бала. Отгремели фужеры, девки спрятали разорительно-дорогущие платья в шкафы. Настала пора определяться с будущим.

Будущее — штука хитрая, прогнозам и планированию поддаётся не часто. Случаются и исключения. Близнецам Емельяновым была кристально ясна осенняя перспектива. Призыв. Оба здоровяки, оба упрямо заявляли, что пойдут в армию. Полная определённость.

Иван за лето успел поступить в сельхозакадемию, Егор — в строительный колледж. Слегка подзаработав, братья влились в ряды призывников. Родина послала их в Зауралье. Там, в заповедном лесу, располагалась база. Разумеется, неоднократно и во всех ракурсах сфотографированная с американских спутников. Безусловно, секретная. Тайга скрывала неизвестно от кого представителей железнодорожных и инженерных войск, а также огромные склады. Вот в батальоне охраны, в третьем взводе первой роты этого батальона и отслужили два брата Емельяновы.

Служба показала, что Иван не растерял своей везучести, а Егор — неудачливости.

Первый стал старшим сержантом, более того, замкомвзводом. Командиры давали ему краткую и по-военному ёмкую характеристику «толковый раздолбай», а сослуживцы прозвали Ивана не иначе как Старшой. Порядок поддерживает, душа компании, на рожон не лезет, — что ещё нужно для успешной службы? Егор же получил позорные для рядового «сопельки» ефрейтора. Сыграли свою роль упёртость и несообразительность. Тем не менее, младший, к которому так и прилипла кличка Емеля, был на хорошем счету, потому что его физическая мощь и умение без предисловий бить по морде любому количеству противников коренным образом изменили климат в части. Драки попросту прекратились. Кому охота ходить избитым?

Два года пролетели, как быстрокрылая ракета класса «земля-воздух», и в славном месяце октябре близнецы очутились в дембельском поезде.

Представьте себе несколько десятков пацанов, избавленных от муштры, дорвавшихся наконец до свободы, предвкушающих встречу с девками, гулянками и, так уж и быть, с родными. Едут они, распивая запасы спиртного, распевая удалые песни о верных и не очень подругах, хвастаясь совершёнными и выдуманными армейскими подвигами. Спорят, иногда дерутся, режутся в карты и терзают гитары.

Подвыпившие Емельяновы гуляли по поезду, потому что Ивану хотелось дружить, радоваться и праздновать, а Егор боялся оставлять брата одного. Мало ли что... Ещё на службе Старшой раздобыл у приятелей-железнодорожников ключ ото всех вагонных дверей. На профессиональном жаргоне этот ключ называют «выдрой». «Выдра» делала обладателя избранным. К примеру, он мог попасть в запертый сортир. Или отомкнуть входную дверь... Иван любил получать дополнительные преимущества и пользоваться ими — тоже.

Так и получилось, что под утро старший сержант и ефрейтор Емельяновы стояли у распахнутой двери, поплёвывая в проносящийся мимо пейзаж, и Ваня отважно курил, стряхивая пепел «за борт». Впрочем, поезд не слишком торопился, не скорый же!

— Смотри, продует, — предупредил Егор, но брат не расслышал.

Ночное опьянение начало развеиваться, оставляя неприятное ощущение во рту и странный гул в голове. Крепкие молодые организмы легко побеждали зелёного змия.

В тамбур ввалились четверо развесёлых дембелей-десантников. Им хотелось утверждать первенство своего рода войск и сеять повсюду зёрна порядка. Естественно, достигался обратный эффект.

— Э, мазута! — гаркнул самый развесёлый. — А ну метнулся, дверь закрыл!

Близнецы не расслышали слов, но по свирепому выражению лиц прочитали, что у ребят есть претензии.

— Идите вы в дуло, — добродушно сказал Иван.

Десантники тоже не разобрали смысла, зато по улыбающейся физиономии Старшого определили вопиющее пренебрежение и издёвку.

— Ты чё, э? — Самый развесёлый толканул Ивана в грудь.

Егор шлёпнул горячего парня в лоб. Группа в тельняшках и беретах подалась назад.

— Бей щеглов! — завопил развесёлый, и началась потеха.

Вот как раз в дебюте драки Ивана и толкнули, он поскользнулся и полетел из вагона. Брат-ефрейтор поймал Старшого, но стартовал сам не без помощи десантников.

В очередной раз выяснилось, как удачлив первый, и насколько не прёт другому.

— Сволочи, — по-прежнему беззвучно произнёс Иван, пульнул бычком в глаз синеберетному заводиле и грамотно сиганул за близнецом.

Старший сержант кувырком скатился по насыпи и угодил в старую копну сена.

— Мягкая посадка, — выдавил Иван, поднимаясь на ноги.

В ушах будто бы шипело. Такое случается, если долго терпеть громкие звуки, а потом попасть в тихое место.

На земле валялись солнцезащитные очки-хамелеоны, выпавшие из кармана. Старшой любил эти очки. Они подчёркивали его мужественность.

Поднял и тут же отбросил в кусты:

— Да, жизнь дала трещину. Разбились.

Здесь, в низине, уже скопился утренний туман, хотя небо лишь начало сереть, и до рассвета было около часа. Иван чётко различил дорогу, идущую вдоль железнодорожной насыпи. Две глубокие колеи с грязными лужами. Парень отметил, что мутная вода не тронута ледком, значит, не особо холодно. Сено, так кстати оказавшееся на обочине, видимо, свалилось с трактора. Значит, где-то рядом есть поля и деревня.

Старшой справился с головокружением и зашагал к месту падения брата. Здесь насыпь отделялась от дороги высокой порослью кустарника. Иван предпочёл карабкаться по склону, придерживаясь за него левой рукой. Галька сыпалась волнами, норовила забиться в армейские ботинки.

— Егор! — Пар вырвался изо рта, заклубился, рассеиваясь, словно сигаретный дым.

Шагах в двадцати зашевелились кусты, раздался стон, переходящий в нецензурный возглас.

«Матюгается, значит, живой!» — обрадовался Старшой. В шальной голове крутилась песенка: «Расплескалась синева, расплескалась. По беретам растеклась, по погонам...»

Егор выполз на склон. Штаны и куртку покрывал слой пыли, правое колено было в грязи. Здоровяк оцарапал лоб, к тому же держался за локоть левой руки и морщился.

— Как нефартово приложился! — пожаловался Егор. — Но, вроде, ничего не сломано.

— Вот и хорошо, — буркнул Иван. — Главное, живы и условно здоровы. А тем козлам я бы сейчас с удовольствием насовал по рылам.

— Или они тебе, — хмыкнул ефрейтор, отряхиваясь.

Братья замерли на склоне — два парня в парадках. Октябрьская ночь медленно отступала. Шок, испытанный при падении, прошёл, и стало зябко.

— А холодно, блин, — хмуро пожаловался Егор.

Старшой кивнул, размышляя, что предпринять: «Лезть на железнодорожное полотно? Бессмысленно. Идти? А куда? Можно замёрзнуть, не добравшись до жилья...»

Иван забрался чуть выше и обозрел тёмный лес. Во мгле виднелся столб дыма, поднимающийся из чащи в тёмно-серое небо.

— Дыма без огня не бывает, — усмехнулся Старшой. — А где огонь, там тепло и люди.

— Пойдём, — обрадовался младший.

Они продрались сквозь кустарник, пересекли разбитую дорогу и углубились в заросли.

Осенний лес пахнет особенно — кто бывал, тот понимает. Иван надеялся уловить в этом аромате запах дыма, ведь ориентироваться вприглядку было нельзя. Зато Старшой запомнил направление. Спустя четверть часа бесплодной ходьбы он пожалел о своём скоропалительном решении: «Уж лучше бы пошли вдоль дороги».

— В лесу родилась ёлочка, — тихо напевал Егор.

Здесь росли действительно роскошные ели — густые, высокие, радующие глаз. Чем светлее становилось, тем больше деталей различали братья. Чуть поодаль было вкрапление березняка. Жёлтая полоска в тёмно-зелёном лесу.

Под ногами мягко пружинил ковёр из сухих иголочек, чешуек коры и мелких веточек. Ходьба слегка согревала, но рано или поздно ходокам придётся остановиться. Перспектива продрогнуть не радовала. Пролетели ещё пятнадцать минут, а признаков жилья или костра так и не обнаружилось. Либо братья-дембеля проскочили мимо, либо дымный столб был значительно дальше, чем казалось.

Старшой остановился, Егор-Емеля тоже.

— Давай-ка, Егор, подобьём бабки, — сказал Иван, запуская стылые руки в карманы.

Осмотр дал неутешительные результаты: зажигалка, перочинный нож, полсотни рублей, мобильный телефон и злополучный ключ-«выдра». Егор последовал примеру брата и извлёк из своих карманов пятнадцать рублей мелочью, патрон от АКМ и газету «Аргументы и факты». Газета, кстати, принадлежала Ивану.

— Негусто, — пробурчал Старшой, ёжась. — Особенно в условиях глухого леса... Подожди-ка!

Его взгляд как раз остановился на газете. Иван протянул руку, Егор пожал плечами и расстался с прессой.

А у Старшого челюсть отвисла — на первом развороте были абсолютно не те заголовки, что Иван прочитал накануне. Более того, сама газета теперь называлась «Алименты и артефакты». Глаза Старшого метались от новостей к анонсам и обратно, а губы шептали:

ГВОЗДЬ НОМЕРА. Рязанская журналистка взяла интервью у Бога.

ПРОИСШЕСТВИЯ. Госпитализирована девочка, ковырявшая в носу. В ходе двухчасовой операции совок удалось извлечь.

ЧИНОВНИКИ. Сумасшедшая служащая загса регистрировала браки микробов!

ХАЙТЕК. В Японии разработан новый туалет с искусственным интеллектом. Он не только развлекает вас во время процесса, но и едко комментирует все ваши действия.

О ДУХОВНОМ. Священник-сектант из Колумбии обратил в свою веру плантацию помидоров и назвал её томатной паствой.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Старшой.

— Не-а. Отрыв башки какой-то, — ответил Егор.

— Ладно. — Иван свернул газету и затолкал её в карман. — Мобила-то твоя где?

— В сумке осталась.

— Угу, плакали наши вещички и бабки. А до дома ещё сутки пилить... Если на поезде.

Посмотрев на экран мобильного телефона, Старшой слегка воспрял духом. Диаграмма показывала вполне хороший уровень приёма. Денег на счету было достаточно, поэтому Иван решил набрать номер родителей.

В трубке затрещало, пикнуло, и проклюнулся дребезжащий старушечий голос:

— ...ибо нет, не отвечають, али находются внизу, не в доступе...

Снова защёлкало, запищало, прокричало петухом. Иван отнял мобилу от уха, и вовремя — внутри ухнуло, а из-под корпуса засочился сизый дым.

— Капец сотику, — констатировал старший Емельянов.

Он выцарапал сим-карту, выкинул сдохшую трубку под ёлку. Раздался глухой звук удара, тихий визг, и из-под разлапистых ветвей выскочил крупный заяц-русак.

— Ёханный бабай! — невольно воскликнул Иван.

— Такой обед убежал, — пожалел Егор.

Он был парень не пугливый. Скорее, вечно голодный.

Старшой покачал головой:

— Тут бы от холода не окочуриться, а ты о еде! Ладно, давай найдём место для костра. Зажигалка-то есть.

Надо сказать, что Иван покуривал, но без фанатизма. Всё больше за компанию. Вот и сейчас его только начатая пачка «Явы» ехала в Москву. Хорошо, зажигалка осталась в кармане.

Достигнув березняка, братья облюбовали широкую поляну и принялись собирать сушняк. Егор увидел между ёлками хлипкий сухостой, отправился заломать пару деревьев. Легко победив первый ствол, здоровяк случайно скосил глаза в глубь ельника. Там, метрах в тридцати, была ещё одна поляна, в центре которой возвышалась осина. Рядом горел огромный костёр. У костра кто-то стоял, но Егор не разглядел, кто.

— Эй, Вань! Дуй сюда! — крикнул младший.

В этот момент Старшой уже сидел над будущим костром и прикидывал, какую часть газеты пожертвовать на растопку. Анонсы ему нравились. Например, откровенно развлёк такой: «Найдены неопубликованные тексты Агнии Барто. Сорокин отдыхает!»

Новости тоже бодрили: «Вчера возле магазина модной одежды, пренебрегая правилами дорожного движения, гражданку Петрову задавила жаба».

Услышав зов Егора, Иван сунул газету в карман и побежал к брату. Мало ли куда вляпался этот несчастный увалень?

— Да ты у нас счастливчик! — оценил Старшой находку Егора. — Пошли знакомиться с туристами.

Хозяин костра не был похож на туриста. Скорее, он принадлежал какой-то угрюмой секте, членам которой приличествовало носить чёрные рясы с капюшонами и опираться на массивные посохи.

— Надеюсь, он реально один, — прошептал Иван.

Воронежцы вышли на открытое пространство, затем приблизились к костру. Наконец, поравнялись с человеком в рясе. Глаза его были закрыты, губы быстро-быстро шевелились.

«Сатане молится», — решил Егор и сильно-сильно захотел ударить мужика в голову. Ефрейтор не любил сатанистов.

Мужик был немолод. В его чёрных волосах уже виднелись лоскуты проседи, особенно в бороде — длинной, но не поповской, а какой-то тонкой, разделённой надвое.

— Здорово, земляк, — сказал Старшой.

«Сектант» обернулся и пронзил пришельцев гневным взглядом. Потом воздел длинные жилистые руки к небу, сжал их в острые кулаки и заорал:

— Смерды! Никчемные смерды!

Затем мужик опустил руки, взор его погас, а плечи обвисли.

Егор зыркнул на Ивана, дескать, что делать: в морду дать или пусть пока? Старшой шепнул:

— Погоди.

Меж тем хозяин костра скорчил скорбное лицо и заговорил, глядя на пламя и шмыгая орлиным носом:

— Всё псу под хвост... Такое заклинание найти, разобрать, перепроверить, выучить... Годы упорного труда. Ожидание верного часа... Когда теперь звёзды встанут положенным порядком? Я всю ночь старательно читал, ошибался, начинал снова... Три часа без запинки... Знаете ли вы, презренные, что мне оставалось изречь последнюю фразу заклинания? Ровно девять слов. Скоро рассвет. Теперь я не успею... В кого бы вас превратить? В лягушек? Нет. Найдётся какая-нибудь дурёха-царевна, поцелует, и вот они вы. В чудовища? Какой там! Начнёте растить аленький цветочек, заманивать купца. А там и дочка пожалует. Полюбит — опять-таки выпутаетесь. Усыпить вас вечным сном? Концовка будет та же: девка, поцелуй, снятие чар. Да, никчемные смерды, пожалуй, я вас умерщвлю.

После этих слов Емельянов-младший мгновенно исполнил восхитительный удар-крюк, и мощный дембельский кулак сбил «сектанта» с ног, словно ураган былинку. Мужик брякнулся безвольным мешком наземь и затих.

Иван нагнулся над телом, потёр свой щетинистый подбородок.

— А чего он угрожал? — с вызовом стал оправдываться Егор.

— А я разве спорю? Бредил, наверное, — ответил Старшой. — Правильно ты его рубанул. Только бы не насмерть, Роки ты наш Бальбоа...

— Не, я аккуратно. Что я, зверь, что ли? Лишь бы черепушка не гнилая была.

— Свяжи его.

Младший принялся озираться в поисках верёвки. Иван поморщился:

— Оторви полосу от рясы.

Пока Егор возился с пленённым «сектантом», Старшой размышлял о том, что попавшие в лес люди обычно боятся диких зверей, а стоило бы опасаться отморозков, наподобие этого шизика. Заклятия, угрозы... Слава богу, не вооружён. Но такой и покалечить может сдуру. Хорошо, что есть младший брат, терминатор из плоти и крови, не раз выручавший в детстве да и в армии тоже.

Во всяком случае, с дедами проблем не было. Сразу после учебки Емельяновы попали в батальон охраны. В их взводе наводили порядки старослужащие во главе со старшим сержантом Тупорылкиным. Изрядно тупой фрукт, претендующий на роль креативного лидера зажравшейся шпаны. Он планомерно измывался над первогодками. К прибытию близнецов Тупорылкин как раз изобрёл нечто новое. Нет, не классическую зубную щётку и чистку гальюна, а ультрановое, впрочем, более лёгкое, но не менее унизительное. Тупорылкин видел в какой-то передаче, как по Москве ходят дворники и, нанизывая мусор на специальную заострённую палку, собирают его в пакеты. Ущербная фантазия «дедушки» родила новый метод «постройки соловьёв»: на плац высыпались ненужные бумажки, а первогодка вооружался зубочисткой и ползал, загружая хлам в пилотку.

Правда, дальше проекта издевательство не зашло. Тупорылкин сотоварищи решили испробовать новацию на рядовом Иване Емельянове. Откуда им было знать, что спокойная фраза красавчика-первогодки «Егор, иди сюда, тут груши поспели» станет адским приговором.

Младший отработал быстро, деды попали в лазарет, и в тот самый час негативные неуставные отношения в роте практически прекратились.

Вот такую трогательную историю припомнил Иван, наблюдая за сноровистым трудом Егора. Потом близнецы подсели к костру и стали греться.

Жар согрел дембелей в считанные минуты. Иван даже расстегнул китель. Под ним обнаружилась майка со стилизованным портретом самого раскрученного революционера в мире и надписью: «Come on, Данте! Че Гевара».

Егор не спускал с пленного глаз. Наконец мужик зашевелился, закряхтел, ворочаясь и пытаясь подняться.

— Не трепыхайся, зёма, — посоветовал Старшой. — Ты себя неправильно повёл, грузить начал, а мы люди мирные. Нам, представь, помощь нужна.

— Да, она вам очень скоро понадобится, ибо я — великий ведун, испепеляющий словом, — процедил сквозь зубы «сектант».

— Вань, он опять угрожает, — вроде как пожаловался Егор, хрустя суставами пальцев.

— Пусть поговорит. Может, полегчает. Если бы ты был великим колдуном, ты бы стал заявлять об этом каждому встречному? Да ещё и со связанными ручонками?

— Гы! Не-а. Я бы сразу в бубен. Словом испепеляющим.

Бородач слушал эту невинную беседу внимательно и, чувствовалось, делал выводы.

— Ну что, потолкуем, земляк? — дружелюбно обратился к нему Иван.

— Потолкуем, — смирился пленник.

— Ты моего братана извини, он не любит, когда нам угрожают. Нас так батя воспитал. И твои занятия прервать мы, ей-богу, не планировали. Ну, не повезло тебе. Отнесись к этому происшествию философски. Знаешь, есть такие монахи в Тибете. Они разноцветным песочком по нескольку лет высыпают огромную картину мира. Не подумай, что я матюгаюсь, но её называют мандалой. Слышал о такой?

— Нет, — признался мужик.

— Так я и предполагал. Деревня, — кивнул Старшой. — Монахи, значит, мандалу эту песочком нарисуют, а потом, когда она готова будет, сами же и сметают, чтобы взяться за новую.

— Сущая бессмыслица, отроче, — произнёс бородач.

— Не согласен. Они учатся смирению и делают мир лучше... А, забудь. Лучше подскажи, где мы находимся и как попасть в ближайший населённый пункт?

— А вы откуда, с луны свалились? — «Сектант» прищурился.

— Странно, я то же самое о тебе подумал, — ответил Иван. — Мы от поезда отстали. Ответь на вопрос, не зли моего брата.

Для усиления воздействия Егор скорчил лютое выражение лица. Мужик поёжился.

— Мы с вами в пограничном лесу Задолья. Раньше буквально за тем пролеском был хутор Плющиха, но полсотни лет назад Яга его покинула. Теперь там никто не живёт. Стало быть, идти вам нужно туда, откуда явились. Через полдня достигнете первого села Тянитолкаевского княжества. А оттуда день конного пути до самого Тянитолкаева.

Старшой обратился к брату:

— Моя догадка верна, он шизик.

— Согласен. Или прикидывается.

— Слышь, зёма, — продолжил беседу Иван. — Брось издеваться. Какое княжество? Какая Яга? Я о Тянитолкаеве впервые слышу.

Пауза затянулась. Пленный молчал, буравя чёрными глазами Старшого. Егор перестал щёлкать суставами. Лишь трещал костёр да чирикала неподалёку назойливая птичка.

— А вы воистину нездешние, — промолвил мужик. — Зрю, братья вы. Чую, не от мира сего.

Близнецы ошеломлённо переглянулись. Неведомый шизик был чуть ли не первым посторонним человеком, сходу распознавшим их родство. А ещё Иван вспомнил газету «Алименты и артефакты» с мобильным телефоном и стал подозревать, что с ума сходят как раз они с братом, а не это чучело в рясе.

— Ты из какой секты? — сипло спросил Старшой.

— Прости, не понял.

— Ну, почему в таком наряде? Чем тут занимался-то?

— А! Так ведун я. Отшельничаю, науку колдовскую постигаю. Зовите меня Перехлюздом.

— Хорошее имя для мальчика, — хмыкнул Иван, и Егор гоготнул.

А Перехлюзд собрался с силами, глубоко вздохнул и прошипел:

— Спать!

Старшой удивлённо моргнул и вдруг понял, что на него накатывается непреодолимая волна сна. Иван свалился, чудом не укатившись в костёр, и засопел. Младший тоже почувствовал действие чар, только оказался крепче брата.

— Ах ты, суппорт с фартуком! — сказал он Перехлюзду. Это ругательство парень изобрёл, когда подрабатывал токарем.

Шаг к ведуну показался Егору деянием, тянущим на подвиг: ватные ноги не слушались, тяжёлая голова клонилась на грудь, руки повисли плетьми. Собравшись с силами, дембель-исполин сжал правую кисть в кулак, шлёпнулся перед Перехлюздом на колени и вмазал ему в глаз.

Удар получился так себе. Для Егора. А ведуну как раз хватило, чтобы очутиться в новом нокауте. Чары мгновенно рассеялись. Емельянов-младший потряс русыми вихрами, пару раз по-боксёрски шлёпнул себя по щекам. Очнулся и Старшой.

— Еле успел, — сказал Егор, передёргивая могучими плечами.

— Ну, точно сектант. Гипнотизёр хренов. — Иван поднялся на ноги. — Мотать надо. Очухается, пусть сам выпутывается.

— А куда пойдём? В этот, как его, Тянитолкаев, что ли?

— Обратно к железной дороге. Там ещё просёлочная была. Должна же она куда-то вести, правильно?

— Ага.

Близнецам не хотелось покидать костёр, но рассиживаться тоже не годилось. Братья-дембеля потопали туда, откуда пришли. Они не заметили, как Перехлюзд приоткрыл глаза, прошептал заклинание и дунул им вслед. Пар, вырвавшийся изо рта ведуна, приобрёл очертания головы неведомого злобного демона и растаял. Лишь тонкая прядка потянулась за обидчиками чародея, но и она истлела в сыром утреннем воздухе.

Иван засёк по часам время. Уже рассвело, день обещал быть тёплым и солнечным. Спустя расчётные полчаса насыпь не появилась. Емельяновы выросли в городе и не особо умели ориентироваться в лесу, ёлки — они и есть ёлки. Однако Старшой не сомневался: шли правильно, в сторону не забирали, так что железная дорога должна была вот-вот появиться. Тем не менее, проклятая «железка» пропала.

Ведь от неё просто обязаны были разлетаться звуки стучащих по стыкам составов! И — тишина...

— Чертовщина какая-то, — сказал Иван ещё через пять минут. — Ну, хорошо. Туда мы шлёпали замёрзшие и испуганные. Обратно — согретые. Вероятно, сейчас двигаемся медленнее. Но не сильно. А это означает...

— ...что мы заблудились, — закончил Егор, пряча руки в карманы.

В звуки просыпающегося леса — перекличку птиц, потрескивание коры и падающих веточек, шелест ветерка — ворвался странный утробный стон.

— А не тепловозный ли это гудок? — радостно воскликнул Иван. — Но откуда?

— Кажись, слева, — предположил младший.

— Я тоже так решил. — Старшой тут же изменил направление, Егор не отставал.

Примерно через километр заросли стали гуще, потому что начались вкрапления лиственных деревьев. Стали попадаться низины, окружённые кустами. Ивану категорически не нравилось то, что он видел. Ведь ни оврагов, ни осин возле железной дороги не было. Невезучий Егор не заметил ямки, присыпанной сухой листвой, оступился и слегка подвернул ногу. С его весом немудрено. Пришлось сбавить обороты.

Братья спустились в одну из низин, чтобы не обходить её, теряя время. Стоило им поравняться с тополем, чьи корни торчали из склона оврага, образуя подобие шатра, как оттуда выкатилось мерзкое существо. Оно заорало глубоким басом, напоминавшим гудок паровоза. Испуганные близнецы отпрянули.

Существо встало, растопырило скрюченные пальцы и двинулось на дембелей. Те оправились от шока и осознали, кто их атакует. Это был грязный синюшный мужик среднего роста, с жёлтыми глазами и сиреневыми губами, патлатый, с длинными ногтями, похожими на когти. Человек скалил гнилые зубы и болтал чёрным языком.

— Мертвец! — сорвался на фальцет Иван.

Егор шагнул к умруну и нанёс ногой небывалой силы удар в его хлипкую грудь. Покойник лишь пошатнулся. Ефрейтор Емельянов застыл, не понимая, как после такого пинка можно остаться на ногах.

— В стороны! — скомандовал Старшой.

Близнецы разбежались. Мертвяк, не колеблясь, стал преследовать Ивана. Усопший не проявлял сноровки и быстроты, но действовал целеустремлённо. Его плавные, но неотвратимые движения завораживали, подавляя мысли о сопротивлении. Остановившийся было Старшой стал пятиться. Он, разумеется, рисковал оступиться, что и произошло.

Иван с размаху сел в листья, а покойник без промедления бросился на него. Завязалась борьба. Смрад разлагающегося тела был невыносим. Парень, оказавшийся внизу, боролся с мертвецом молча, все силы уходили на то, чтобы не допустить размеренно клацающую пасть к рукам и шее.

Емельянов-младший потерял несколько секунд, таращась на возню брата и умруна. Потом разбежался и смачно пнул ужасного мужика по рёбрам. Они сломались с утробным хрустом, но покойник даже бровью не повёл.

Егор схватил его за патлы, но грязный клок вместе с лоскутом кожи остался в руке. Мертвец начал одолевать Ивана. Тогда крепыш-ефрейтор взялся за скользкие синюшные плечи покойника и принялся оттаскивать монстра от брата.

Сначала мертвяк будто и не заметил усилий Егора. Затем стал сдавать позиции, тем более, младший упёрся коленом в изъеденную язвами спину.

Покойник злобно зарычал, высвободил одну руку и схватил ефрейтора за левую ногу.

Воспользовавшись послаблением, Иван ткнул мертвяка пальцами в глаза. Противно чавкнуло, и Старшой чуть не потерял сознание от усилившейся вони. Наглый усопший дерганул ногу Егора, отчего тот шмякнулся навзничь, отпуская плечи монстра.

Ослепший покойник приблизил ефрейторскую ногу к своей роже и нацелился на укус. В последний момент Иван врезал мертвяку в скулу, и тот впился зубами в каблук армейского ботинка, хотя поначалу примеривался к лодыжке.

Егор влепил свободной ногой в мерзкое тело, одновременно дёргая левую на себя. Гнилые зубы хрустнули, умрун взвыл, поднимая голову к небу.

От безысходности Старшой стал шарить по земле и наткнулся на какую-то хлипкую палку. Не раздумывая, он вонзил её в грудь покойника. Палочка вошла, как нож в масло. Мертвец вякнул и обмяк, выпуская ногу Егора и валясь на Ивана. Старшой спихнул с себя побеждённого монстра, встал на четвереньки. Емельянов-младший сел, растирая голень.

— Не рука, а клещи. Чуть не раздробил, — пожаловался он брату. — А как это ты его?

— Палочкой. Вот тут валялась.

— Повезло, — прошептал Егор.

Иван посмотрел наверх. Над местом схватки склонилась осина. Усмехнулся:

— Это точно. Считай, готовый осиновый кол валялся. Они, кажется, от мертвецов помогают, так?

Ефрейтор помолчал, потом тихо спросил:

— Как думаешь, братка, это мы с ума спятили, или Россия?

Глава вторая,

в коей братья-дембеля начинают путешествие,

а Старшой мучается, строя сумасшедшие гипотезы

— Что это ты выдумываешь? — строго спросила Гусеница. —
Да ты в своем уме?
— Не знаю, — отвечала Алиса. — Должно быть, в чужом.
Видите ли...
Льюис Кэрролл,
«Приключения Алисы в стране чудес»

— Да, запустила власть глубинку, — изрёк Иван, шагая прочь от злополучного оврага.

Перед глазами ещё стоял образ гадкого мертвяка, а ужасная вонь, казалось, прилипла к близнецам навечно. Егора больше потрясла развязка истории: покойник буквально впитался в землю, оставив после себя лишь мокрое место да лохмотья, которыми прикрывал срам. Одно дело посмотреть такой эффект по видео, а другое — самому стать свидетелем. По спине крепыша-ефрейтора бегали мурашки.

— Куда мы идём? — поинтересовался он.

— Сам не знаю, — признался Старшой. — Когда шевелишь ногами, лучше думается. А вырисовывается у нас с тобой форменная хрень. Заблудились на ровном месте, газета испоганилась, мобила взорвалась, идиот какой-то у костра встретился, да ещё и мертвяк появился. Такого, согласись, не бывает. Антинаучная фантастика, короче.

— Кор-р-роче! — донеслось с ближайшей ёлки.

Братья увидели крупного ворона. Птица глядела, не мигая.

— Надо бросать пить, — обречённо промолвил Егор.

— Бросай! — согласился ворон. — Далеко ли путь держите, добры молодцы?

Он раскатисто произносил звук «р», и ощущалось, что ему нравится тарахтеть.

— Вот, теперь придётся с птицами базарить, — сказал Иван.

— Брезгуешь? — Ворон наклонил голову вбок.

— Нет, просто непривычно как-то.

— Ну, прости. Куда всё-таки идёте?

— Нам бы в ближайшую деревню...

— Хорошо шли. Надо чуть правее. Там она.

— А далеко? — спросил могучий ефрейтор.

— Нет. Коли лететь, то раз — и на месте. Видел, как вы умруна победили. Прекрасно. Всем расскажу. Стало быть, тебя звать Егором, а твоего брата Иваном?

— Точно. Блин, умная птичка!

— Да помудрей некоторых буду. Недаром моему славному Первопредку сам Сварог вручил ключ от Ирия!

«Ни фига себе! — подумал Старшой. — Сварог из пантеона славянских богов!» А чёрный птах продолжил:

— Право слово, неудобно спрашивать, но откель вы родом?

— Из Воронежа, — ответил Иван.

— Хорошее название, нашенское... Воронеж... Не знаю такого княжества. Издалече, видать, прибыли. Не буду вам мешать, скатертью дороженька.

Ворон вспорхнул и стремительно улетел за деревья.

— Постой! — крикнул вслед Старшой, но опоздал.

— Что будем делать? — поинтересовался ефрейтор.

— Пойдём правее. Доверимся галлюцинациям, — сказал Иван.

«Вот так, наверное, и спрыгивают с катушек, — рассуждал он. — Но чтобы вместе! А были ли случаи синхронного помешательства близнецов? Ничего не могу припомнить... Да нет, слишком реальные видения. К примеру, грязь на форме. Не с Егором же я месился, представляя его восставшим мертвецом... Неужто всё реально? Именно! Власти прячут от нас правду! Сибирь кишит неопознанными и малоизученными аномалиями, а нам втирают, что здесь просто тайга. Сто пудов! Это чтобы люди на лес и нефть не зарились».

Сконструировав глупую гипотезу, Иван слегка успокоился и велел себе не гонять до поры тревожных мыслей о происходящем. Лишь бы выйти к деревне. А там — люди, телефон и попутка до большого населённого пункта. Обязательно с вокзалом.

Деревня разочаровала Старшого жестоко и непримиримо. Когда около трёх часов дня братья-дембеля выбрели к ней из леса, стало ясно, что телефона и попуток не будет.

Ни проводов, ни автомобилей, ни антенн на крышах.

— Полный голяк и натуральное хозяйство, — констатировал Иван.

Домишек было немного, они стояли на невысоком холме. У подножья раскинулось озеро. От берега к деревне катилась телега, запряжённая каурой лошадёнкой. В телеге восседал мужичок.

— Не знал, что существуют настолько глухие сёла, — проговорил Старшой. — Даже, чёрт его возьми, клуба нет. Скукотища тут должна царить просто сказочная.

Подойдя к околице, братья увидели столб с вырезанным хмурым ликом бородатого богатыря да доску, на которой красовалась надпись: «Большие Хапуги».

— Трогательное название, — оценил старший сержант.

Близнецы, конечно, устали. Тут сложились и последствия возлияний в поезде, и бессонная ночь, и полдня пути натощак. Хотелось пить, есть и спать. Но быстро найти отзывчивого хозяина не получилось.

Они постучались в первый же дом. Тишина.

— Все ушли на фронт, — вяло пошутил Иван, и близнецы побрели к следующей хате.

Это был дом-красавец: крепкий, с резными наличниками, с аккуратным крыльцом и перилами. Чувствовалась рука мастера.

На стук вышел хозяин — коренастый мужчина лет тридцати пяти. Рыжий, хитроглазый, с бабьим голосом.

— Чего вам? — спросил мужчина, поигрывая киянкой.

— Здравствуйте, — почтительно начал Старшой. — Мы заплутали и устали, помогите, пожалуйста...

— О, тут я не помощник, — перебил хозяин. — Я по плотницким делам.

Он повернулся, чтобы уйти в дом.

— А к кому нам обратиться? — борясь с раздражением, спросил Иван.

— Обратитесь к Перуну, он справедлив.

Старшой придержал Егора, который уже собрался рубануть плотника в дыню. «А чего он?» — говорили глаза могучего ефрейтора.

— Надеюсь, в этой деревне есть вменяемые гостеприимные люди, — сказал старший сержант.

— А что, вполне вероятно, — пожал плечами хозяин. — Деревенька у нас небольшая, да люди добрые.

— Не, ну он точно издевается, — процедил Егор.

— По-моему, он по жизни такой, — тихо ответил Иван.

Теперь плотник не торопился покидать пришельцев. Он с любопытством разглядывал дембельскую форму Старшого. Ещё бы, Ваня приготовился к увольнению на славу: сделал вставки в шевроны, соорудил подплечники, пустил по штанинам золочёные лампасы, идеально начистил пряжку ремня и классически загнул её углы. Ефрейтор Емеля предпринял те же самые декорационные действия, но его парадка получилась не столь блестяще, как у старшего брата.

Картину портила засохшая грязища, налипшая во время борьбы с мертвяком, но плотник её не заметил.

— Вы кто будете? — спросил он.

Иван ответил гордо и честно:

— Мы — воины, только что отдавшие свой долг родине.

— И много задолжали?

Близнецы синхронно почесали макушки. Странный сельчанин им попался, очень странный. Ответил Егор:

— Два лучших года жизни задолжали, вот и отдали.

— Что за родина такая, которая временем берёт?

— Такая же, как и у тебя. — Иван начал закипать по-серьёзному.

— Значит, на постой бы вас определить... — Плотник наконец-то озаботился проблемами усталых дембелей. — Кого бы присоветовать?..

В проулке появился худенький мужичок с неестественно раздутыми щеками. За них что-то было набито, как у хомяка.

— Тит, поди! Дело есть! — окликнул его плотник.

— Прошти, у меня жабот полон рот! — ответил мужичок и побежал дальше.

«Прямо-таки не человек, а ходячий центр занятости какой-то», — подумал Иван. А Егора посетила мысль: «Ну вот. Ещё один олигофрен».

Хозяин подкинул и поймал киянку:

— Может, к старосте? Он и определит. Вон там, видите, самая высокая изба?

Братья поблагодарили плотника, собрались уходить. Тут мимо прошла девушка в коротком сарафане — до колен. Из стройных ножек торчали странные палочки. Они мешали красавице при ходьбе, потому она косолапила, словно утка.

— Чего это она? — спросил Иван, когда бедняжка скрылась за углом избы.

— Да ничего, — досадливо ответил плотник. — Второй месяц к ней клинья подбиваю, а ей хоть бы хны!

Дембеля молча покинули крыльцо странного ухажёра.

Возле следующей избы сидели две девушки. Они расположились на скамеечке, спиной к улице. До ушей близнецов долетел обрывок разговора:

— Ты не представляешь, подруженька! Меня Еремей летом на лодочке катал! — похвасталась первая девушка.

— Счастливая, — завистливо протянула вторая.

Первая вздохнула:

— Да не очень. Сказал: любишь кататься — люби и саночки возить!

— Ну и? — нетерпеливо спросила слушательница.

— Что «ну и»? Всё лето по берегу с санками, как дура!

— Клиника на выезде, — хмуро прокомментировал Старшой. Младший лишь кивнул.

Когда они почти дошагали до жилища старосты, им навстречу попалась молодая женщина в простом холщовом платье и скромном платке. Светлая такая крестьянка с открытым круглым лицом и голубыми глазами. Егор счёл её красивой, а Иван симпатичной. Женщина сразу отметила чернявого и статного Старшого. Улыбнулась.

— Доброй дороги, славные путники, — сказала она мелодично. — Мимо идёте или нарочно к нам?

— Мимо. Вот, ищем, где бы отдохнуть, — невесело ответил Иван.

— А у меня переночевать не хотите?

Дембеля очумели: женщина говорила по делу, без заскоков, и предложила именно то, что требовалось.

— Спасибо, уважаемая, — просиял Старшой, а Егор на радостях проявил необыкновенный такт:

— Мы тебя не стесним?

— Что вы! Я одна живу.

— Такая красивая и одна? — искренне удивился Емельянов-младший.

Щёки женщины залил умеренный румянец. Комплименты и бабе Яге приятны, а уж нормальному человеку...

— Я, добрые люди, травница. Ведаю, как целебные настои сделать да мази замешать.

Иван сначала напрягся, а затем успокоился. Ему припомнилась передача на центральном телевидении. Там целительниц было, хоть женский батальон сколачивай. И каждая норовила тысячелистником СПИД лечить, чакры шомполом чистить, мочой молодость возвращать. Невинное коллективное помешательство. Главное — их услугами не пользоваться.

Но эта дамочка не производила впечатления фанатки уринотерапии. Она действительно знала травы и говорила об этом спокойно, как если бы утверждала, что умеет ходить. В ветхой избе висели многочисленные пучки трав. Они источали непередаваемый умиротворяющий аромат. Хотелось блаженно потянуться и уснуть. Иван встряхнулся:

— А ты чарами сна не владеешь?

— Нет, богатырь, не годна я на такую волшбу. Да и на что мне? Вон, травки заварю, будешь спать как убитый.

— Спасибо, не надо.

Ведунья накормила гостей постной кашей, приготовила приятный напиток наподобие чая. Братья посовещались и решили, что нельзя оставлять гостеприимство не отблагодарённым. Они подновили почти упавший забор, починили домашнюю утварь, залатали щели в двери. Иногда совесть одерживает верх над природной ленью.

— Я вот чего не пойму, — сказал Иван за ужином. — Ну, травница. А одна-то почему?

Женщина вздохнула:

— Да боятся мужики меня. Будто в других деревнях иначе к знахаркам относятся. Боятся, но обращаются. Хворей-то много. Знать, судьба у нас, лекарок, такая. Вот я, хоть и слаба на настоящее высокое колдовство, но чую над вами недобрый пригляд. И не порча, и не сглаз, ан всё равно ничего доброго печать сия не сулит.

«Понеслось, — с грустью подумал Старшой. — Сейчас примется амулеты втюхивать и платные сеансы магии устраивать».

Сержант ошибся, травница что-то долго прикидывала, потом покачала головой:

— Я не справлюсь. Вам было бы потребно наведаться к тянитолкаевской гадалке. Бабка Скипидарья от всего помогает. Сама не сладит, так пошлёт к правильному ведуну.

Дембеля вызнали у хозяйки дорогу в загадочный Тянитолкаев. Егор спросил имя травницы, но та отказалась его назвать, даже слегка обиделась. Потом объяснила, что знахаркам открываться людям не следует.

— А как же эта твоя Скипидарья? — удивился Иван.

— Ей можно. Она очень сильная. Мне ещё учиться и учиться.

— Слушай, а почему тут такой народ чудной? Ерунду городят, ведут себя странно...

— Давно дело было, деды ещё под стол пешком хаживали. — Взгляд знахарки затуманился. — Процветали мы, богатели. Стыдно сказать, нечестно торговали. Постоянно наши мужики изобретали всяческие магические способы подлой наживы. Вексель-мексель рисовать научились. Это такая бумажка, за которую деньги дают, а обратно уже не получают, потому что неправильно оформлена. Потом фучерез изладили. Фучерез — это когда шкуру неубитого медведя делят. Встречаются и спорят: «Фу, через месяц лес будет стоить на полтину меньше!» И там уж как договорятся. Потом стали продавать волшебные эмэмэмки. Дескать, приноси, народ, деньжата, а мы вам позже вернём сторицей. И потёк люд со всей округи. Всех на дармовщинку тянет. В общем, множество нечестивых ухваток напридумывали предки, пока не явился в деревню старик. Назвался Окоротом. Вот, сказал, обманутые складчики (ну, кто деньги в нашу деревню складывал) ко мне обратились за помощью. Сейчас, мол, я вас покараю. Мужики заржали, по бокам, в парчу одетым, себя захлопали, ногами в сафьяновых сапожках затопали. Где уж тебе, дескать. А старик руки в стороны развёл, и стало у него за спиной темно, как ночью. А затем сия ночь стала падать на наши Большие Хапуги. И стала великая тьма, а когда она рассеялась, не было на мужиках ни кафтанов парчовых, ни сапожек сафьяна, а на бабах ни платья персиянского, ни белья кружевного парижуйского. Стыд и срам, одним словом. Роскошные терема, на неправедные деньги выстроенные, обернулись ветхими лачугами. Кони породистые — ишаками горбатыми. А старик седобородый грозно изрёк: «Отныне лишаю вас хитроумия да изворотливости и дарую вам глупость несусветную!» Сказал и исчез. Вот почему у нас такой народ непутёвый.

— Ясненько, — пробормотал Иван. — Хотя... Ты-то почему при уме?

— А я не местная, — рассмеялась травница.

Хозяйка постелила близнецам на лавках. Она то и дело бросала на Старшого недвусмысленные взгляды, только он слишком вымотался за день и предпочёл не понимать намёков. А Егор травницу не интересовал. Непруха, как всегда.

— Слышь, брат! — прошептал Иван перед тем, как заснуть. — Ты оценил, какая тут идеальная тишина? И сейчас, и вообще, даже днём. Не то, что у нас дома или в батальоне. Аж ушам больно.

— Не знаю, — ответил младший. — Мне по фигу.

Утром братья-дембеля попрощались со знахаркой и двинулись на стольный град Тянитолкаев. Добрая травница не только дала близнецам овсяных лепёшек, но и отсыпала мелкой монеты. Как ни упирались Емельяновы, но деньги пришлось взять. Женщина благодарила за наведение порядка во дворе и доме, а также уверяла, что народ её труды без копейки не оставляет, сбережения девать некуда. В последнее верилось с трудом, но парням деньги не помешали бы.

Правда, мелочь, предложенная знахаркой, выглядела полным барахлом — монеты были неумело подделаны, кривы, а оттиски неразборчивы. Запасливый Старшой всё же взял.

Иван всё боялся, что начнутся дожди, и они с Егором в своих парадках попадут по полной программе. Но погодка выдалась не по-осеннему тёплой. Как на заказ.

В головах братьев царил отчаянный бардак. Старшой никак не мог смириться с количеством ненормальных явлений, с которыми столкнулся за истекшие сутки. Ефрейтор же недоумевал по поводу того, как это им удалось заплутать до такой степени, чтобы забрести в махровую глубинку.

Выводы Ивана были поинтереснее. Получалось, тут вовсе не Сибирь с Зауральем, а вообще неясно что. Задолье, язви его. Дышалось слаще, шагалось легче. Никаких следов настоящей, технической цивилизации.

— Ну, Егор, крепись, — сказал на привале Старшой. — Не представляю, каким образом, но мы с тобой попали в прошлое.

И Ваня изложил брату все свои доводы.

— Ну, что ты на это скажешь? — закончил он вопросом.

Ефрейтор насупил брови и выдал:

— Не люблю фантастику. И ты уж извини, братка, но в прошлом вороны не болтали, и мертвяки не дрались.

На том копания в сути происходящего и закончились.

А шлось действительно легко. Под ногами — укатанный тракт, по сторонам — зелёный хвойный лес. Егор принялся напевать глупые слова:

А я хочу, а я хочу опять

По крышам бегать, голубей гонять...

Иван представил слоноподобного брата бегущим по крыше и заржал.

— Ты чего? — спросил здоровяк.

— С ума схожу, наверное, — выкрутился Старшой.

— Ты это, крепись. А то я тебя, как того гипнотизёра. В дыню.

К вечеру дошли до Тянитолкаева. Узрев город, Иван отчётливо понял, что придётся внять бредовому совету травницы и шлёпать к гадалке Скипидарье. Дело в том, что Тянитолкаев словно сошёл с картинки из книжки о временах князей да бояр.

Город был окружён рвом и высокой стеной из ладно сложенных брёвен. Правда, при внимательном рассмотрении оказалось, что часть стены разобрана, и ров начинался там, где заканчивалась стена.

Братья вошли в Тянитолкаев через высокие ворота. Ни машин, ни проводов. Полнейшее средневековье. Похоже, версия Ивана о попадании в прошлое подтвердилась.

Народ здесь жил небогатый, лапотный. Вечерело, потому на улицах не было особо людно. Кстати, половина дорог была замощена камнем, а другая крыта досками. Логики в странном разделении не прослеживалось.

Среди деревянных домов изредка попадались каменные, а в центре Тянитолкаева, на возвышении, стоял белый дворец, где, очевидно, жил князь.

Охраны у городских ворот не было, поэтому дембеля стали прикидывать, к кому бы обратиться за советом. Например, где лучше переночевать.

Советчик нашёлся сам — к Ивану да Егору подскочил чумазый мальчонка лет восьми, худющий и юркий. Глазки восхищённо бегали от Старшого к ефрейтору, буквально пожирали красивую форму.

— Вы — прославленные витязи, дяденьки, — уверенно сказал парнишка.

— Ну, допустим, — согласился Иван.

— А меня Шарапкой кличут. Ежель надоть помочь, я завсегда.

Старшой внимательно оценил пацанёнка. Босяк. Если нанять, то выйдет почти задарма. Значит, Шарап. Имя ассоциировалось с английской фразой «Shut up» из американских фильмов. Мол, заткнись. А ещё вспомнился фильм «Место встречи изменить нельзя».

— Значится так, Шарапка, — по-жегловски начал Иван. — Покажешь, где тут можно переночевать, получишь копеечку. Отведёшь к бабке Скипидарье, дам ещё копейку. Согласен?

Пацанёнок запрыгал от радости:

— Да, да, в лучшем виде обеспечу! Пойдём, витязи!

— Я Иван, а это Егор. Обращайся к нам по именам, — проворчал Старшой.

Он решил, что витязями лучше не называться. Обычно тех, кто заявлял о своей крутизне, каждый норовит проверить. Зачем зря напрашиваться на драку?

Шарапка отвёл братьев-дембелей на постоялый двор, получил копеечку и упылил восвояси. Близнецы вполне сносно отужинали и переночевали, поутру к ним прибежал Шарапка, готовый сопроводить «витязей» хоть к Скипидарье, хоть к чёрту. Копеечка на дороге не валяется.

— Хоть знаешь, куда идти? — усмехнулся Старшой.

— Обижаешь, дяденька витязь Иван. Наша гадалка на весь мир славна. Ейный дом любой тянитолкаевский дурачок знает.

— Любой?

— Ага! — Гордость за ворожею так и распирала паренька.

Сержант хитро прищурился:

— А раз любой, то на фига тебе платить?

Шарап аж рот раскрыл:

— Как же ж это ж?.. Что же ж вы же ж?.. Я же ж...

— Тихо-тихо, не жужжи, пошутил я, — рассмеялся Старшой.

Паренёк чуть-чуть успокоился и даже нашёл аргументы:

— Между прочим, я могу привести самым коротким путём, а вы меня обижаете.

— Да, отстань от малого, братка, — встрял Егор.

Слегка перекусив, близнецы и Шарапка отправились к гадалке.

Люди с интересом рассматривали необычно разодетых дембелей. Кто-то на всякий случай здоровался, другие предпочитали уйти с дороги. В результате братья, ведомые мальчонкой, прогулялись по Тянитолкаеву, как важные персоны.

Обиталище Скипидарьи выглядело по всем правилам маркетинга. Хотите гадания? Будут вам гадания. Выкрашенные в чёрную краску стены, наглухо закрытые ставни с узорами на космические темы, необычной формы крыша, устремлённая в небо острым шпилем. Над входом висела доска, в которой были вырезаны две фигурки: юная дева, символизирующая жизнь, и старая карга с косой в руках, ясно кого олицетворяющая.

— Вот тут она и живёт, дяденьки витязи, — торжественно изрёк провожатый и раскрыл ладошку, дескать, извольте расплатиться.

Копеечка не заставила себя долго ждать.

— Подожди здесь. Вдруг понадобишься, — сказал Иван Шарапке.

Старшой протянул руку к шнурку колокольчика, но тут дверь приоткрылась сама собой. Из избы выбежала богатенькая девушка, нервно промокающая платочком пространство под носиком.

— В полночь... нагишом... натереться мелом... с веслом... в саду... «Ряженный мой, суженый, морячок контуженный...» Ой, перепутаю!.. — бормотала девица, удаляясь.

Егор сунул голову во мрак хаты и тут же гундосо заойкал:

— Пусти, мольно!.. Темя мы так за нос!.. Ой-ё! Не крути только мольше!..

— А чаво без спросу суёсся? — донёсся до Ивана бодрый голосок. — Позвонить в колоколец длань отсохла?

— Я не успе-е-ел!.. Прости...

— Бог простит... — вздохнул голосок. Стало заметно, что он пришепётывает.

Егор вывалился на улицу, потешно сев на задницу. Старшой поглядел на распухающий малиновый нос брата и покачал головой:

— Кормишь тебя, кормишь, а ты всё жрёшь и жрёшь... Зачем, спрашивается? Ум-то где? — и добавил громче: — Хозяюшка, можно к вам за советом обратиться?

— Отчего ж нельзя? Валяй!

На пороге возникла маленькая сухая бабулька в этаком цветастом цыганском наряде. Голова была повязана ярким платком, на шее болтались несколько килограммов всяческих бус и амулетов. Но внимание Ивана невольно сконцентрировалось на морщинистом остреньком лице. В этой изъеденной временем маске угадывались следы былой девичьей красы. Парень утонул в глазах. Большие, живые, карие, магнетические, они завораживали, заставляли забыть обо всём и потянуться навстречу... Навстречу...

Пока ошеломлённый Старшой поднимался на ноги, стараясь сбросить наваждение, старушка распахнула дверь шире. Гости протиснулись внутрь. В сенях располагались многочисленные полки с чучелами животных, банками, в которых что-то шевелилось, мешочками, пучками трав, черепами, бараньими лопатками, какой-то схемой, похожей на карту метрополитена столицы, и прочей магической шелухой.

Братья проследовали за Скипидарьей в горницу.

— Ну, так и чем опечалены, Иван да Егорий, сыны Василия? — полюбопытствовала гадалка, усаживая дембелей за круглый стол, покрытый зелёным сукном, и располагаясь напротив.

«Мы же не представлялись! Сильна...» — опешил Старшой и нарочно взял паузу, оглядывая комнату. Большая её часть скрывалась во тьме, так как дверь была прикрыта, а свечки, чадящей на столе, на всё помещение не хватало. Наглухо занавешенные окна не давали ни лучика света. Из мрака проступал зловещий комод и ужасающий диван. Комод украшали злые резные горгульи, а диван ужасал ветхостью.

На столе кроме свечи покоился хрустальный шар да валялись странные карты.

— Если вы знаете, кто мы, то наверняка представляете и суть нашего вопроса, — предположил Иван.

— Это так. Но слова просьбы должны быть сказаны пришедшим. А я могу всё! — И старушка зашпарила, как рекламный агент: — Лечу от всего, заражаю всем. Сглазы-порчи снимаю-надеваю. Карму подчищаю на астральном уровне и с корректировкою соответствующего документооборота. Приметы сказываю на любой случай...

— Бабушка!.. — попытался встрять Старшой.

— Не перебивай! Гадалка я или талисман моржовый? О чём я? А! Приметы! Если чешется левая ладонь, это к деньгам. Если еще и правая — к большим деньгам. А если при этом чешется еще и нос, то, может, пора помыться?.. Мужицкая: чем меньше женщину мы любим, тем больше тянет на мужчин... А вот тебе бесплатно очень полезная наука! Если со стола падает нож, в гости наведается тесть. Если падает старая перечница, то припрётся тёща...

— Хватит примет! Мы по поводу... — закричал Иван.

— Ах да! Что же я? — Вещунья всплеснула руками. — Гадать! Так, карты-нарты — вчерашний день... В крысталлбол посмотреть?.. Позже, позже... Ты не гляди, я на всём могу гадать! Дай что-нибудь! Ну, достань, достань любую вещь. А хотя бы денег! Во! Буду тебе по денежке пророчить... Ага. Что тебе сразу сказать? Скупердяй ты, хоть и умный. Вон как ручонка-то тряслась, нехотя в карман лазая. И не краснеешь опять же. Молодец!

— Не за этим мы пришли, бабушка! — Егор стукнул кулаком по столу.

Под столом утробно заурчало, зашипело, и братья живенько подобрали ноги.

— Вы того, соколики, не буйствуйте. Горыныч этого не любит. Как бы беды не вышло...

Из-под стола вылезла крупная ящерица. Величиной с бассета. Вылитый варан, только о трёх головах, с маленькими крылышками и роговыми наростами на хребте. Горыныч сел и принялся по-собачьи чесать затылок левой головы, недобро пялясь на Егора.

— Душа моя, — обратилась Скипидарья к уродцу. — Поди-ка на двор, перехвати курятинки или ещё кого поймаешь.

Зверь послушно покинул таинственную горницу через занавешенное отверстие, выпиленное в двери. С улицы тут же раздались рычание, шипение, подозрительный треск ткани и старинные заклятия, некогда сильные, но ныне едва подпадающие под статьи «мелкое хулиганство» и «оскорбление словом». Видать, крепко досталось Шарапке.

— Зверь! Отрицательные флюиды словно нюхом чует... Приглядитесь к спутнику, кстати. Вернёмся к предмету, — предложила гадалка, катая вытребованную у Ивана монету по столу. — Грядут прибытки отрицательные, аритмии мерцательные, проверки налоговые, преследование уголовное, конфискация полная... А, нет, постойте. Выкрутитеся-отмажетеся, правда, придётся терем продать и пяток лучших коней. Даже шесть. Но запомните! Главное, не продавайте шелудивого горбунка!

— Нету у нас горбунка, — пробормотал пришибленный прогнозом Старшой. — И, тем более, терема...

— Вот и славно! Вот и не продашь, значит! — заверила бабка Ивана и переключилась на Егора. — А ты, богатырь, с полюбовницей поосторожнее, у неё как раз Марс в Венеру входит... И выходит... Входит... И выходит... Тьфу ты, срамота! Давай точнее посмотрим в шару магическом!

— Как входит-выходит? — подавленно спросил Егор, у которого сроду не было полюбовницы.

— Ишь ты, шалун! — ухмыльнулась колдунья. — Цыц! Стара я весёлые картинки подсматривать! Лучше будем искать решение ваших бед.

Скипидарья пододвинула шар к себе и упёрлась в него взглядом.

— Так. Я вижу город Петроград в семнадцатом году... Бежит матрос... Бежит солдат... Стреляют... Это ваш прадед! Матрос — ваш прадед!

Спины близнецов залил холодный пот: прадед действительно был революционным матросом и даже Ленина видел наяву, а не как все — в гробу! Бабка продолжала оракульствовать:

— Вот он врывается в Зимний... И к женскому батальону... Целеустремлённые мужики у вас в роду. Ха! Мимо бежит, бестия! Вот! Проклятье на вас. Тяжкое проклятье! Ах, зачем он золотой подсвечник екатерининской эпохи стащил? «Кто его хватает, у того потом правнук страдает!» Не дрейфь, Василичи, особенно ты, Егорий, проклятье сниму! Дальше поехали. Мать моя женщина, отец мой мужчина, Кощей мне не пойми кто!!! Под страшным призором находитесь. Злого колдуна разгневали, не иначе. Эта недобрая печать не даст вам возвернуться домой.

Близнецы вспомнили гипнотизёра-сектанта. Других кандидатов в колдуны они не знали. Старушка мечтательно пробормотала:

— А всё же интересно, что это за Петроград такой... Зело сказочный город.

Гадалка оторвалась от магического предмета и поморгала.

— Как быть? Что делать? Кто виноват? Кто подставил?.. — забормотали братья.

— Давайте по порядку. С прадеда. Три монеты накиньте, я вечерком развею проклятье.

В руках Старшого скорбно зазвенело. Мгновение спустя куда бодрей звякнуло в сухеньком кулачочке гадалки.

— Позитивно звучит, добрый знак... Чтобы превозмочь чёрную энергию, препятствующую вашему возвращению, нужно вам, соколики, улучить момент и собственной рукой бросить щепоть толчёной ягипетской мумиятины на спину пса Семаргла. Пёс обязательно должен быть в золотом ошейнике и смотреть на север, а вещая русалка, на Семаргле сидящая, пусть держит свечку из сала единорога. Непременно зажжённую. И поёт песнь о царевне Фригидне. А леший в кожаном исподнем, прыгая на левой ноге...

— Ты, бабуля, думай, что говоришь! Как мы это всё организуем? — спросил Иван.

— Да, я понимаю, трудно, — согласилась, поразмыслив, ведунья. — Есть ещё путь. Вы его сами найдёте. А он вас. В таковом завершении моя вам крепкая обнадёжа.

Что-то было не так, но близнецы заглянули в глубоко мудрые глаза гадалки и согласно закивали.

— Вот как бы и всё на сегодня, — щёлкнула пальчиками бабулька. — Труд платежом богат.

— Сколько? — насторожился Старшой.

— Дай, мил человек, сколь не жалко... — лукаво прищурилась гадалка.

— Ох, бабушка, я человек бережливый. Мне жалко по определению, — вздохнул Иван, залезая в карман.

Кривые грязные монеты легли на гадальный стол.

— Ну, ступайте, ступайте, — приговаривала старушка, провожая дембелей к выходу. — А ежель что, знаете дорожку-то. Я, соколики мои, птичка милосердная, послушная горю народному.

Иван да Егор вышли, а она закрыла дверь, помолчала и тихо запела: «Без бабок жить нельзя на свете, нет! Бабки дают нам газ, тепло и свет...» — и зашаркала в глубь избы.

Близнецы, покинувшие мрак гадалкиного дома, щурились на яркий дневной свет и синхронно чесали в затылках. Ивану категорически не нравилась манера бабки изъясняться современным языком. «Откуда здесь такие словечки?» — недоумевал Старшой. Егор просто чувствовал что-то неправильное в поведении ведуньи, но связно выразить свои подозрения не мог.

Шарап выжидающе смотрел на Емельяновых и придерживал рукой разорванную Горынычем штанину.

— Похоже, мы не договорили, — изрёк Иван, поворачиваясь к двери. — Действуй, Егор!

В таких делах ефрейтору Емеле объяснений не требовалось. Он вышиб нехлипкую дверь плечом, потом одолел следующую, покрепче. Старушка стояла посреди комнаты для гаданий, растерянно глядя на вернувшихся дембелей. Здоровяк подскочил к бабке и одной рукой схватил её за шею, другой прикрыл рот, чтобы она не сказанула какого гадкого заклятия.

— Так, гражданочка, ты нам глаз не отводи и зубов не заговаривай! — начал Старшой. — Ты из нашего мира? Из России? Отвечай!

— М-м-м, мы-ы-ы! М-м-м! — ответила гадалка.

— Егор, ты рот-то ей открой, — хмыкнул Иван.

— А если она наколдует? — упёрся здоровяк.

— Наколдуешь? — спросил Старшой у пленницы.

Бабка замотала головой, мол, нет. Её пунцовое лицо не врало.

Егор осторожно отнял ладонь от гадалкиного рта.

— Воздуха! — просипела ворожея.

Младший Емельянов ослабил хватку, позволив воздуху циркулировать по тонкому морщинистому горлу.

— Рассея... — протянула отдышавшаяся гадалка. — Да, давно я не слышала этого названия. Нет, соколики, я не из Рассеи. Её моя прабабка застала. Ныне совсем другие времена и названия.

— Так это что, будущее, что ли? — вымолвил Иван и сел на лавку.

«Не может быть, что этот бредовый мир — наше будущее! — подумал он. — Три поколения и — приехали. Ворон, ясен перец, робот. Покойник — это мутант, жертва генетического эксперимента. Такое кино было с Милой Йовович».

Наконец, парень смог коряво сформулировать вопрос:

— Как же оно так вот... стало?

Скипидарья долго смотрела на Старшого большими, всё понимающими глазами, затем промолвила:

— Так война была. Страшная и лютая. Ядрёная.

— Ядерная, — деловито исправил Егор, будто речь шла о чём-то обыденном.

Глава третья,

в коей близнецы получают прямой ответ на главный вопрос,

а читатель узнаёт куда больше, чем герои

Выпьем за алкоголь — причину и решение
всех человеческих проблем!
Гомер Симпсон

— Как скажете, — смиренно промолвила Скипидарья. — Токмо великую войну называют ядрёной по имени богатыря-князя, её развязавшего. Народ помнит Ядрёню Матрёнского великим воителем, который прельстился божеской силою и был жестоко наказан. А через гордыню Ядрёни понёс тяжкую кару и весь люд. Мощь, призванная Ядрёней, вырвалась на свободу. Неизмеримая злая рать жгла города, отравляла реки, разрушала крепости, не щадя никого. Огненный ураган пронёсся по земле. Верьте, отроки, те страшные события сотрясли даже неприступный Ирий. Лишь вмешавшиеся верховные боги сумели стреножить адский пламень, напустив на вселенную лютый мороз. Многие, не погибшие в пекле, встретили свой смертный час во время долгой холодной зимы. Сам же Ядрёня наказан Сварогом за чрезмерную гордость и обречён висеть промеж небесным сводом и матерью-землёй, прикованный к полярной звезде. Каждый день к нему прилетает жареный петух и клюёт его по многострадальному темечку. И так будет вечно... Так-то вот. С той поры имя Ядрёни Матрёнского стало запретным, то есть ругательным.

Егор, полностью захваченный рассказом гадалки, даже приоткрыл рот, а Иван лишь криво усмехнулся. Прямо-таки по учебнику: была катастрофа, которую народ, попавший в условия технической деградации, быстро превратил в легенду. Огненные смерчи и лютые зимы интерпретировались абсолютно недвусмысленно.

Размышлявший столь наукообразно Старшой не сразу заметил, что бабка внимательно на него смотрит. Очнувшись от раздумий, Иван услышал совершенно потрясающие слова:

— Ты, соколик мой, напрасно себя изводишь. Всё это твоё желание понять непонятное и объяснить необъяснимое — пустая трата времени. Горе от ума. Ты полагаешь, что у себя дома находишься. Про страшное грядущее своего мира вот насочинял. Только ты имей в виду: нынче вы совсем в иной мировой сущности обретаетеся. Будто бы ты всю жизнь, вон, в сенях прожил, а потом вдруг очутился в этой комнате. Вот тебе и ответ на твой невысказанный вопрос.

— Так, я не понял, — вмешался Егор. — Почему наш мир — сени? Спасибо, хоть не нужник.

Гадалка успокаивающе улыбнулась:

— Не обижайся, богатырь. Посмотри, какая у меня тёмная и мрачная комната. Уж лучше в сенях да на свету, чем тут.

— Хорошо, — опомнился Иван. — Сдаётся мне, ты нам все мозги запудрила. Изовралась вдоль и поперёк. Где правда-то?

— Правда в том, что я боюсь вас, Василичи, аки змей Волос — стрел Перуновых. Стоило мне прихватить Егория за нос, и я ощутила, насколько вы чуждые здесь существа. За нечистую силу приняла, честно говорю. Угрозу вы предвещаете. Я ведь душой гляжу. И страшно мне сделалось, ибо существует легенда о двух братьях-близнецах, которые...

— ...которые нечеловечески хотят домой, — оборвал Старшой. — Давай, выкладывай, как нам вернуться на родину.

— Нас мамка ждёт, — жалобно добавил Емельянов-младший, утирая нос пудовым кулаком.

— Да не знаю я! — в отчаянье воскликнула Скипидарья. — Кабы знала, первая бы вас обратно послала... к Ядрене Матрёнскому.

— Так, гражданочка, брось-ка заливать. Нашими словами пуляла, как автомат Калашникова. Как там было, Егор? «Астральное корректирование документооборота»?

Ефрейтор, естественно, такой трёхэтажной конструкции не то, что вспомнить, повторить не смог бы. Гадалка развела руками:

— Я, соколики, ничего не понимаю ни из «туго мента-обормота», ни из того, что про вашего предка вызнала. Ни «екатеринской япохи», ни «енергии», ни «позы дивного» звучания. Когда я вещую, то обращаюсь к душе пришедшего. Из неё исторгаются слова, образы, видения. Но ваши необычайно похожи на словеса, исторгаемые из драгоценной говорящей торбы. Есть у меня этакое сокровище предков.

Старуха открыла комод и достала... старый, советских времён ещё приёмник «Альпинист». Иван взял артефакт в руки, осмотрел. Прямо как настоящий! Даже надпись «Сделано в СССР» и знак качества присутствовали. Да он и был настоящим.

— Братан, это же радио! — завороженно выдохнул Егор.

— Пять баллов, — язвительно сказал Иван. — Выходит, бабушка, ты хочешь сказать, что слушаешь эту рухлядь?

— Истинно так, соколик, — мелко закивала гадалка.

Старшой нацелил на хозяйку приёмника указательный палец, будто хотел её застрелить:

— И, разумеется, у тебя есть батарейки, да?

— Чаво? — протянула ведунья. — На кой мне твои «табурейки»?

— А как же он тогда играет? — Естественно, Иван хотел знать, есть ли тут вещательная станция, но таких вопросов предпочёл бабке не задавать.

— Как играет, как играет... Вестимо, как. Кручу ручку, заговор произношу, оно и играет, самогудное моё сокровище.

— Откуда оно у тебя? — задал самый главный вопрос Егор.

— Прямое наследствие. Предки по материнской линии у какого-то лесовичка сторговали. Задорого! Лесовики, они существа заповедные, промеж мировых линий шлындают и всякий диковинный предмет собирают.

— Вот это уже зацепка, — сказал Старшой брату. — Надо отыскать какого-нибудь лесовика. Вдруг поможет?

— Где ж ты его сыщешь, милый! — встряла бабка. — Извели их всех лет сто назад. Больно опасные штуки они стали людям продавать. Железные палки-убивалки, блестящие колесницы, исторгающие смрадный дым, и прочие гадости. А от моего сундучка-самогуда вреда никакого, вы не подумайте!

— Ну, включи, — велел скептик-Иван, отдавая гадалке приёмник.

Ворожея крутанула ручку, прошептала себе под нос короткий заговор, и радио ожило. Динамик зашуршал, забулькал, раздались щелчки.

— Расстроил, пока руками лапал, — брюзгливо сказала бабка и стала медленно вращать специальное колёсико.

Шумы рассеялись, и на всю горницу грянула песня:

Какая, в сущности, смешная вышла жизнь,

Хотя... что может быть красивее,

Чем сидеть на облаке и, свесив ножки вниз,

Друг друга называть по имени?

Ансамбль доиграл, и зазвучал приятный мужской голос:

— Вы слушали песню под названием «Семирамида Аполлинарьевна Аккордеонова-Задунайская и Эдуард Макакин».

Вступила балалайка. Гадалка повернула колёсико ещё. Заговорил густой баритон с приблатнёнными интонациями:

— В эфире «Радио Шиномонтаж» и передача «Крутятся диски»...

Бодро заиграла очередная хоть и знакомая, но исковерканная песня:

Опять от меня сбежала последняя электричка,

И я по шпалам, опять по шпалам... И ду-у-уру тащу за косички!

— Вырубай, — произнёс Иван, не в силах слушать ужасную трансляцию. — Да, братишка, с приёмником тут абсолютно так же, как с газетой да мобилой. Полный кретинизм.

Скипидарья спрятала «Альпинист» в сундук и обратилась к дембелям:

— Милые мои соколики, поведайте мне по порядочку, что с вами приключилось. Я же постараюсь отыскать в старинных трактатах способ отсылки вас домой.

— Где ж у тебя трактаты? — подозрительно спросил Старшой.

Гадалка хлопнула в ладоши, и комнату озарил мягкий зелёный свет. Тьма отступила, и близнецы увидели, что все-все стены от пола до потолка уставлены полками. Полки были забиты книгами.

— Сени, говоришь... — пробурчал Егор.

Иван рассказал о сумасшедшем лесном походе, начав со стычки в поезде. Ему пришлось объяснять довольно сложные вещи. Например, что такое поезд, кто такие десантники, зачем нужно пьянствовать дембелю. Старшой справился на «отлично». Особенно пристрастно Скипидарья расспросила о гипнотизёре Перехлюзде. Очень уж он её беспокоил. Упоминание знахарки-травницы из Больших Хапуг вызвало у гадалки добрую улыбку. А вот история с мертвецом, занявшим активную жизненную позицию, на бабку никакого впечатления не произвела. Видимо, такие случаи в этих краях были чем-то обыденным.

— Я так разумею, вы не осознали мига перехода из своего мира в наш, — заговорила гадалка, выслушав Ивана. — Это плохо. С одной стороны, тропинка между мирами не закрылась. С другой, коли закрылась, то следов можно и не найти... Всё, соколики мои, вы пока идите, а я стану искать, что мудрейшие пишут о случаях, подобных вашему.

Старшой проявил практичность:

— А когда?..

— Завтрема, к вечерней зорьке. — Скипидарья уже направилась к полке.

Братья покинули её дом.

— Я уж думал, вы не вернётесь, дяденьки витязи, — осуждающе проныл Шарапка. — Я из-за вас штанов лишился да время потерял. А время, знаете ли, денежки! Минутка — копеечка, часик — цельный рубль.

— И как бы ты заработал? — усмехнулся Иван.

— Да на ровном месте! — Мальчуган явно завёлся. — Прямо сейчас полгривны заработал!

Стараясь не замечать осуждающего сопения Егора, Старшой продолжил подначивать Шарапку:

— Врёшь!

— Пусть лекари врут! Истинно реку, дяденька витязь Иван! Подошёл ко мне боялин...

— Может, боярин?

— Боялин. Ты не понимаешь. Бояле имеют крутой нрав, чтобы все боялись. Потому и боялин. Так вот, подошёл и дал полгривны.

— Просто так?! — вскинул чёрные брови Иван.

— Ну, нет... — Мальчуган замялся. — Он вопрошал, я ответствовал.

— Угу, загадки загадывал.

— Отлезь от малого, — попросил ефрейтор Емельянов.

— Погоди, братан, — сказал Старшой. — Чего-то наш юный коммерсант покраснел. Ну, договаривай, Шарапка, не бойся.

— Про вас он спрашивал, боялин-то, — признался паренёк. — Кто таковы, откуда. С чем к бабушке Скипидарье пришли.

— Врубился, Егор? — хмыкнул Иван и продолжил дознание: — А ты что ответил?

— Почти ничего. Вроде, вы при мне упоминали Большие Хапуги. Потом, воины вы, это сразу ясно. Вот и всё.

— Я за эти сведения и копейки пожалел бы.

— Так то вы, а он — цельный боялин! — протянул Шарап, но натолкнулся на суровый взгляд Старшого и осёкся. — Да скажу я, скажу. Он взял с меня обещание за вами следить и всё ему доносить.

— Молодец! Недаром существует поговорка, что чистосердечное признание облегчает участь. Ну, пойдём, дружок, разменяем твою выручку.

— На кой? — насторожился мальчишка.

Иван покачал указательным пальцем перед вздёрнутым носом Шарапки:

— На нас зарабатываешь, так? Так. Значит, прибыль поровну на троих делим.

— Вот оно что! А ну как я убегу?

— Поймаю.

Паренёк стрельнул глазами в сторону лояльного богатыря-ефрейтора:

— А за меня дяденька витязь Егорий заступится.

— Всегда с удовольствием, — сказал Емельянов-младший, и Шарапка просиял, но тут же скис, когда увалень продолжил: — Всегда, кроме этого случая. Я шпионов и наушников не люблю. Ты малый хороший, не обижайся.

— К тому же, мы все свои бабки оставили у бабки, — скаламбурил Иван.

Так юный Шарапка получил практический жизненный урок: честность — лучшая политика, а молчание — золото. Выбирай, политик ты или финансист.


***

Настало время ненадолго покинуть братьев-дембелей и рассказать о городе.

Столица Тянитолкаевского княжества во всём разделялась надвое. Взять хотя бы дороги, ров и крепостную стену. Вирус дуализма не обошёл и терем. С фасада он имел вид палат белокаменных, а с тылу был исполнен из красного кирпича.

Причины тотальной двуличности города, разумеется, коренились в глубокой древности.

Спервоначалу в этих заповедных местах селились охотничьи племена славянов. Славянами их величали оттого, что абсолютно все имена славянов заканчивались на «слав»: Вячеслав, Бранислав, Всеслав, даже Изя и тот был слав. Ещё были Страхослав, Блудослав и прочие Разнославы. Ни о каком Тянитолкаеве они не помышляли.

Город основали князья-побратимы Ослохан Бритый и Слондр Стриженый. Первый возглавлял славное кочевое племя мангало-тартар. Второй был кочевряжским конунгом. Кочевряги — это суровый северный народ, плававший в длинных ладьях и грабивший приморские посёлки. История умалчивает, как и почему Ослохан да Слондр стали братьями по крови. В единственной дошедшей до современных тянитолкайцев песне о легендарных князьях утверждалось, что побратимство было случайным: Бритый сошёлся со Стриженым в бою, сначала рубились, потом стали бороться и соприкоснулись израненными ладонями. «Мы с тобой одной крови», — с оттенком сожаления прорычал Слондр. Ослохан не без остервенения согласился. В память о великом событии новоявленные братья тут же основали город.

Слишком уж своевольными оказались князья Бритый да Стриженый. Ещё бы, каждый был ярким вождём, привыкшим повелевать сотнями. К тому же, жизненные устои мангало-тартар совершенно не совпадали с кочевряжским укладом. Вот отсель и началось разделение во всех областях быта. Ослохан приказал копать ров, Слондр возводил стену. Первый мостил дорогу досками, второй — камнем. Бритый ел руками, Стриженый питался с огромного ножа.

Боевые товарищи князей, а также окрестные аборигены-славяны стали спорить, кто из руководителей лучше.

— Бритый! — кричали одни.

— Нет, Стриженый! — не уступали другие.

Разумеется, дело дошло до поножовщины. И тогда Ослохан да Слондр собрали людей на главной площади и провозгласили двуначалие, опирающееся на боялскую думу.

— Мы учреждаем новое сословие, название коему бояле. Бояле да убоятся нашего гнева и кары богов. Ответствовать боялам потребно за счастие народное и торжище справедливости. Дабы дела вершились к обоюдному согласию, бояле будут собираться в нашем тереме и думать, как бы лучше зажить подданным. Всякое решение думы мы, князья Тянитолкаева, будем утверждать либо налагать на него вот этот скипетр срамной формы, называемый ветом. — Стриженый и Бритый потрясли новыми нефритовыми ветами. — А коль заспорим, то тут уж чьё вето перевесит. Да будет так.

С тех славных пор прошли века, а легендарное уложение с незначительными изменениями выжило и даже было заимствовано некоторыми соседями.

Какие же произошли изменения? Во-первых, наследники князей потеряли одно вето. То ли пропили, то ли просто прощёлкали. Потому князь остался в единственном экземпляре. Во-вторых, исказился смысл боялства. Раньше бояле боялись княжьей расплаты да судилища богов, а ныне народ боялся боял. Недаром ходила пословица: «С боялами знаться — греха не обобраться».

Зажрались, закабанели думцы. Некоторые вообще прекратили ходить на заседания, передав голоса товарищам по партии. Разбогатели боялские семьи, предались корыстолюбию. По-прежнему существовало разделение на две партии — ослов, названных в честь Ослохана, и слонов по имени Слондра. Раз в четыре года бояле устраивали потешные игрища, называемые выборами. Ослы хаяли слонов, а слоны поносили ослов, хотя и тем, и другим, и тем паче народу было ясно, что никакой разницы между слоном и ослом нетути. Звучит парадоксально, но факт.

Бояле дрались за власть, старались добиться большего влияния на князя, для чего хитроумно интриговали, а иногда и тупо воевали.

Человек, который заинтересовался Иваном и Егором Емельяновыми, был наследником старинной боялской фамилии. Полкан Люлякин-Бабский мастерски преодолевал препятствия на пути к княжескому трону, ловко отодвигая соперников, и стоял перед основной задачей — скинуть самого князя.

Что ещё? Боялин Люлякин-Бабский был ослом. В партийном смысле. Более того, он добился главенства в стане последователей Ослохана.

Полкану стукнуло тридцать шесть лет, но выглядел он на неполные тридцать. Ростом был высок, фигурой полон, ликом приятен, хоть и обладал колючим взглядом да рыжей шевелюрой. Как и все мужчины рода Люлякиных-Бабских, Полкан пользовался успехом у женщин, но женился на неказистой девушке из обедневшей боялской семьи Меньжуйских. По этому поводу молодой муж любил приговаривать: «Лучше синица в руках, чем всю жизнь при рогах». Истинные причины брака заключались в том, что Меньжуйские принадлежали к стану слонов. Боялин рассчитывал получить голоса «наследников Слондра».

Вот таким человеком был Полкан Люлякин-Бабский.

С его рук кормилась небольшая армия осведомителей, поэтому он первым из боял узнал о приходе в Тянитолкаев двух странно одетых молодцев. Описание формы дембелей Емельяновых напомнило Полкану немчурийские наряды. Немчурийцы уважали порядок и старались облачаться в одинаковые кафтаны. Лучшие же из людей украшали одежду знаками отличия.

Услышав новость, Люлякин-Бабский принялся ходить по своей хоромине и рассуждать вслух:

— Так-так-так. Пока князь в отъезде, а остальные спят, нужно пошевелиться. Кто они, сии загадочные пришельцы? Военные послы? С миром ли, с войною? В любом случае, надо действовать... — Тут Полкан замолк, ибо известно, что даже у стен есть уши.

Ситуация и вправду сложилась пикантная.

Князь Световар, ныне гостивший в соседнем государстве, где намечалась крупный съезд князей, перед отбытием успел попустить ссору с Немчурией. В принципе, Световар был неплохим правителем. В свои пятьдесят пять лет он всё ещё противостоял боялским заговорам, руководил дружиной и пользовался доверием народа. Только возможно ли углядеть за всем?

Беда, как всегда, явилась, откуда не ждали.

Немчурийский посол, высокий худой человек, которого местные прозвали Аршином, многого не понимал в Тянитолкаевском княжестве. Слово «арш» по-немчурийски обозначало задницу. «Ин» переводилось на здешний язык как предлог «в». «Что же тогда есть слово аршин?» — мучился вопросом посол. В конце концов он решил, что его постоянно посылают, и обиделся. Проголосив ноту протеста, он отбыл на родину, и теперь княжеству грозил военный конфликт.

Световар сначала посмеялся, ведь все знают, что у немчурийцев проблемы с напыщенностью и чувством юмора. Потом князь призадумался и ощутил угрозу.

— Эх, легко было праотцам нашенским! — удручённо воскликнул Световар. — Любого приструнить могли, а кто несогласный — получай ветом по лбу! А тут сплошная саквояжия.

В странном мире, куда угодили Емельяновы, саквояжией звалась известная нам дипломатия. Понятие пришло из парижуйского языка. Сак — это сундук или чемодан, а вояж в объяснении не нуждается.

Воистину, где саквояжия, там уйма зарубежных слов.

Князь Световар не являлся прирождённым саквояжем. Посоветовавшись с боялами, он сочинил письмо немчурийскому кайзеру, где разъяснял роковую ошибку и предлагал не держать напрасного зла.

Люлякин-Бабский считал, что княжеская грамота особой силы не возымеет, ибо немчурийцы народ щепетильный, у них даже зло напрасным не бывает.

И вот прибыли загадочные молодцы — явные посланцы кайзера. Таких следовало числить в друзьях. Боялин Полкан предпринял вылазку, чтобы лично глянуть на визитёров, но ему не повезло — гости сидели у бабки Скипидарьи.

Имя гадалки гремело по всему свету, и Люлякин-Бабский решил, что немчурийцы отправились к ней уж точно не девок привораживать, а вызнавать, кому улыбнётся удача в случае войны.

Народная мудрость гласит, что беда не приходит одна. Перед княжеством действительно маячила не единственная угроза. Кроме резкого ухудшения отношений с Немчурией случилась штуковина посерьёзнее: в окрестностях Тянитолкаева завёлся дракон. Но неожиданный визит пары расфуфыренных молодцев заставил боялина отложить даже проблему дракона.

— Змием займусь завтра, а сегодня во что бы то ни стало завяжу знакомство с басурманами, — процедил сквозь зубы Полкан, раздумывая, не зря ли он потратил полгривны на замухрышку-пацана.

Боялин оставил соглядатая подле бабкиного дома, а сам засел в трактире. Люлякин-Бабский был чревоугодлив.


***

Заработок Шарапа пришёлся как нельзя кстати. По прикидкам Ивана, денег хватало на плотный обед и оплату комнаты, ещё и заначка оставалась. Мальчонка свою часть не тратил. Дяденьки витязи кормили, и хорошо.

Дембеля и Шарапка сидели в корчме, ожидая горячую еду.

— Значит, мы в другом мире, братан, — хмуро сказал Старшой.

— Типа того, — безразлично ответил Егор.

— Мне бы твоё хладнокровие, — усмехнулся Иван, подразумевая туповатость брата.

— А толку дёргаться? — пожал широкими плечами ефрейтор. — Не хрен было дверь вагонную открывать.

— Ух ты! Так это я во всём виноват? — недобро сощурился Старшой, и разумный Шарапка поспешил отодвинуться от близнецов подальше.

— Оба, — спокойно произнёс Егор. — Не заводись, братка. Нам выбраться бы... Мы уж двое суток по этой земле топчемся, а дома-то ждут. Мамка, опять же.

— Это точно, — вздохнул Иван.

«Интересно, когда нас хватятся? Хорошо хоть, мы не сообщили, что выезжаем. Мама бы с ума уже начала сходить. Сюрприз, блин, хотели сделать. Вот и сделали», — подумал он.

Моложавая хозяйка принесла снедь — тушёное мясо и пареную репу. К еде подала две кружки пива и одну простокваши. Негоже мальца спаивать.

— Спасибо, — поблагодарил Егор.

— Нам бы пирожков, — добавил Старшой.

Ефрейтор уточнил:

— Да, по три штучки, пожалуйста.

— Ну, и какие штучки тебе потереть? — спросила острая на язык хозяйка.

Егор непонимающе заморгал, а Иван чуть со скамьи не свалился от смеха:

— Поздравляю, братан! Ты ей понравился.

Минут десять дембеля-витязи и парнишка боролись с пищей.

Было около полудня, корчма пустовала. Поэтому братья сразу обратили внимание на вошедшего мужика. Богато разодетый плотный человек, очевидно, боялских кровей, осмотрелся и направился прямиком к столу Емельяновых.

— Так вот вы где! — глубоким басом пророкотал мужик и раскинул руки, словно хотел обнять старых друзей. — Гутен в морден, гостюшки дорогие!

— З-здрасьте, — выдавил ошарашенный Иван.

— Сидите-сидите, — сказал незнакомец, хотя никто и не пытался встать. — Я, с вашего позволения, с вами рядком...

Визитёр опустился на лавку рядом с Егором и оказался перед Шарапкой, сидевшим рядом со Старшим. Мальчуган открыл было рот, но мужик метнул в него пронзающий взгляд, и парень усиленно занялся едой.

— Эй, баба, подь сюда! Лучшего зелена вина мне и моим драгоценным гостям! — распорядился незнакомец.

Егор посмотрел на Ивана, тот скорчил рожу, мол, сам ничего не понимаю.

— Спешу представиться, боялин Полкан Люлякин-Бабский, — помпезно отрекомендовался визитёр, произнеся концовку фамилии как «Бабскай». — С кем имею честь?

— Я Иван, он Егор. Дембеля, — кратко представился Старшой.

Боялин явно был впечатлён. Он, естественно, не знал понятия «дембель» и предположил, что это какой-нибудь высокий немчурийский чин.

Если вспомнить анекдот про то, как генерал толкал грузовик, заполненный дембелями, то Полкан не слишком-то и ошибся. Важнее дембеля чина нет.

— Что ж, рад знакомству, господа дембеля, — изрёк Люлякин-Бабский. — А имена у вас один в один с нашими.

— Сами удивляемся, — сказал Иван.

Хозяйка подала вина и новые кружки. Боялин разлил собственной рукой, провозгласил тост:

— За дружбу между крепкими соседями!

Церемонно чокнулись, выпили. На вкус братьев Емельяновых, вино было марки «Шеф, два уксуса, пожалуйста». Полкан выдул свою кружку залпом.

— Ну, и как вам у нас? — поинтересовался он.

— Непривычно, — ответил Иван.

— За это надо выпить, — заявил боялин, принимаясь разливать по новой.

— Между первой и второй перерывчик небольшой, — брякнул Егор.

— О, да вы знатоки наших присказок, — удивился Полкан.

— Фольклор, блин, — закрыл тему ефрейтор.

«Точно немчурийцы!!! Я уж испугался, что ошибся. Говорят чисто, но непривычно, да, — ликовал в душе Люлякин-Бабский. — Фольк — это по-ихнему народ, а лор? Шут знает. Наверняка что-то плохое. Они желают зла нашему народу?! Тьфу ты, нет же. Скорее всего, желают залить горло по-народному!»

— За великие народы! — провозгласил боялин, и все выпили. Даже Шарапка простокваши хлопнул.

Иван слегка захмелел. Совсем чуть-чуть. В таком состоянии на него нападала задумчивая меланхолия. Старшой подпёр голову рукой и погрузился в мысли.

— А какими судьбами вы к нам прибыли? — закинул удочку Полкан.

— Вот... Мир потеряли... Ищем, — автоматически ответил Иван. — И найдём!

Он хлопнул ладонью по столу. Егор хмыкнул, мол, слабоват братка.

Люлякин-Бабский вздохнул с величайшим облегчением: «Значит, мира искать пожаловали. Боги мои, счастье-то какое!»

Боялская рука потянулась к бутыли.

— Господа дембеля! Мы будем величайшими грешниками, коли не выпьем за мир.

— За мир, — поддержали близнецы.

Потом Полкан категорически настоял на том, чтобы прославленные дембеля поселились в его хоромах. Братья Емельяновы были только за.

— Зависнем на хате, — сказал Старшой.

Боялин расплатился, парни попрощались с Шарапкой и отправились к Люлякину-Бабскому «на хату».

Хоромы впечатляли. Они вряд ли уступали княжеским по внешней крутизне и внутренней роскоши. Весёлая компания расположилась за идеально отполированным дубовым столом.

— Между прочим, легендарный стол. За ним пировали Ослохан со Слондром, — похвастался Полкан.

На близнецов эта информация не произвела никакого впечатления. Егор вообще решил, что Аслахан и Слон Дрон — какие-то крутые преступные авторитеты.

В последующие пять часов Люлякин-Бабский и Емельяновы сделали всё, чтобы обесценить дорогущий стол. Когда собираются три мужика, говорящих по-русски, они знают, о чём столковаться. Соображение на троих — древнейшая традиция, а мы традиции свято бережём, пока хватает сил.

Силы покинули господ дембелей и боялина глубокой ночью. Результатом стал серьёзный ущерб личному винному погребу Полкана. Хозяин намеревался вызнать у немчурийцев их истинные цели. Близнецы и не таились. Наоборот, обстоятельно рассказали о своих злоключениях, причём немногословный Егор под действием выпивки обрёл истинное красноречие. Боялин то замирал в ужасе, то счастливо смеялся, но поутру ничего не смог припомнить. Он тоже изливал наболевшее, словно гости являлись самыми преданными ему людьми. Никто не ведает, сколько тайн выболтал Полкан. В дембельских головах не застряло ни крупицы ценной информации.

Боялин открыл глаза и поморщился от ощущения полнейшего краха страдающего организма. Болела голова, драло горло, тошнило, крутило живот, руки-ноги были ватными. Сердце колотилось, будто дятел-рекордсмен.

— Да, давно я так не напивался, — просипел Полкан.

Слуги у Люлякина-Бабского были молодцы: ещё ночью перенесли отрубившихся собутыльников на кровати. Боялин утопал в мягкой перине, но даже кайф от этого ощущения парения не мог перебить общей хреновости дел.

Самое страшное, Полкан ничегошеньки не помнил. Полезного. Наоборот — несущественное так и лезло на ум. Боялин точно знал, что он уважает послов, и что они уважают его. Ещё немчурийцы отлично пели, да и сам Люлякин-Бабский очень даже неплохо выступил. Хотя на самом деле троица устроила форменный фестиваль кошачьей песни. Кроме того, в боялском мозгу постоянно вертелся какой-то умрун. И всё.

— Надо меньше пить, — произнёс заклинание Полкан.

О, сколько раз давалась эта клятва! Кто только не приходил к этому верному выводу! В то скорбное утро боялин и близнецы Емельяновы были единодушны, ведь Егор повторил магическую формулу дословно.

Братья валялись в гостевых покоях и умирали от похмелья.

Кровати — выше всяких похвал. Кто-то даже снял с близнецов форму, чтобы не мялась. Рядом с каждым страдальцем стоял кувшинчик с ключевой водой. Полный пансион, как сказал Старшой.

На реабилитацию ушло полдня. Но и ожив, Егор да Иван пребывали в неимоверной меланхолии.

Самочувствию дембелей вторила погода: тучи проносились над самой землёй, а выше сизела плотная завеса облаков. То и дело принимался лить назойливый дождик. Ветер был неистов.

— Погодка — швах, — констатировал Старшой, подойдя к окну.

Терем располагался на возвышении, поэтому городская стена не мешала обзору. За Тянитолкаевым раскинулось необъятное поле. Где-то вдали чернела лента реки, а за ней границу земли и неба очерчивала тёмная полоска леса.

— Почему они построили город не на реке, а здесь? — озаботился Егор, тоже пожелавший насладиться видом.

— Разлива боятся, — предположил Иван. — Вон, по ящику как-то показывали репортаж про посёлок. Его заливает каждый год, люди уезжают или на крышах ночуют, а потом всё равно возвращаются. А смысл? Никакого. Сплошной геморрой.

— А дома сейчас, небось, телик зырят, — вздохнул Емельянов-младший.

— Угу. Представляю, что бы он тут стал показывать.

Старшой залез в карман и извлёк злополучную газету. Нашёл программу телепередач, зачитал вслух:

18:00 Вечерние хреновости

18:20 Ток-шоу «Заткнись, когда разговариваешь» с А. Малахольным

19:00 Поле чудил

21:00 Извести

21:30 «Спасение рядового-дембеля». Драма. Режиссёр: Стивен Шпильберг.

— Братка, выбрось ты эту газетёнку на фиг, — взмолился Егор.

— А что? Здесь-то как раз всё очень хорошо угадывается. А фильм Спилберга — туфта, наше старое кино про войну куда лучше.

Иван попал в десятку. Близнецы любили советские военные фильмы, в детстве они пересмотрели все от опереточного «В бой идут одни старики» до самых серьёзных и тяжёлых. Например, «Господин Великий Новгород». Но самые тёплые воспоминания остались от саги о Штирлице.

Тут Емельяновы принялись дурачиться, вспоминая сцены боёв с «фрицами».

— Аларм! Аларм! Партизанен! Шайсе! — подделывал испуганные голоса Старшой.

Егор некоторое время имитировал звуки автоматных очередей и взрывов, потом сурово приказал:

— Хэнде хох, херр офицер!

— Нихт шиссен! Их бин сдавайсья, — жалобно запричитал Иван, корча испуганную рожу и поднимая руки вверх.

Подслушивавший под дверью Полкан отнял ухо от скважины и удовлетворённо пробормотал:

— Ссорится немчура. Наверное, послы боятся, что по пьяной лавочке выболтали государственные секреты. Это мне на руку.

Боялин мерзко хихикнул, но тут же скривился — в больной голове будто колокол ударил.

А настроение дембелей потихоньку улучшалось. Они надеялись на помощь Скипидарьи.

— Должно же нам повезти, — сказал ефрейтор.

Иван промолчал. Не Егору говорить о везении.

Вскоре в гостевые покои явился слуга, шустрый паренёк лет шестнадцати, и позвал на трапезу. Есть совершенно не хотелось, но не откажешься же!

— Проходите, гостюшки иноземные! — радушно пророкотал Полкан.

Он уже пришёл в норму, и близнецы ему, естественно, позавидовали.

— Мы, счастливые жители Тянитолкаева, владеем секретом опохмела, — похвастался Люлякин-Бабский. — Прошу принять по стаканчику. Сие есть рассол на живой воде.

И действительно — сделав по паре глотков, Иван да Егор почувствовали, как стремительно проходит ломота в теле, гул в голове и прочие неприятные явления.

— Ух, — выдохнул Старшой. — У нас такого нету.

Полкан поднял указательный палец:

— Вот то-то и оно! А мы можем поставлять волшебный напиток бочками. В знак искренней дружбы я дарю вам лично по большому кувшину. Кстати, насколько я знаю, вы прибыли налегке. К несчастью, на дорогах орудуют разбойники. Моими стараниями Тянитолкаевское княжество избавилось от лихих людей, но соседи пока не справились с этой напастью. Неужели вас ограбили в пути?

Егор, как всегда, промолчал, а Иван ответил чистую правду:

— Так получилось, что нас выпихнули под откос, а все наши вещи поехали дальше.

— О, проклятые разбойники! — сокрушённо возопил боялин. — А ведь природа нашего края сурова... Позвольте от чистого сердца вручить вам по замечательному плащу.

«Во прёт! Чего бы ещё выбить из дяденьки спонсора?» — подумал Старшой.

«Какой добрый человек», — умилился Емельянов-младший.

«Задарю их в пух и прах. Тогда они у меня вот где будут». — Полкан сжал кулак.

— А теперь прошу к столу, — сказал он. — Правильное питание залог доброго здоровьичка.

Глава четвёртая,

в коей близнецы обретают цель,

а местная знать делает сильные ходы

Бойся делать, а сделав, не бойся.
Чингисхан

Пророк и власть. Власть и пророк. Сколько раз правители пытались влиять на провидцев и гадалок, прикормить или запугать их. Напрасная трата времени. Через пророков говорит судьба, а её-то как раз не приручишь.

Покорные Перуну старики и кроткие служительницы Мокоши не боятся ни княжеского гнева, ни боялского кнута. Мудрые властители держат прорицателей на расстоянии. Слабые и глупые — приближают к себе. Трусливые и бесчестные — убивают.

Князь Световар старался не замечать гадалку Скипидарью.

Боялин Люлякин-Бабский бабку побаивался, но трогать не мог, ибо пророк — достояние народное. Он как воздух, вода и земля — для всех. Поди-ка отними у людей воздух.

Но порой пути Полкана и Скипидарьи всё же пересекались. Вот и в похмельное утро заглянул к старушке парубок из личной охраны боялина, юный да разумный Малафей.

Брякнул в мокрый от дождя колоколец. Стал ждать, прячась под капюшоном. Гадалка отворила.

— Здравствовать те многие лета, бабушка, — почтительно склонился посыльный.

— И ты живи долго и не болеючи, Малафей, — ответила Скипидарья. — Ладно ль твоя матушка себя чувствует?

— Благодарю, хорошо.

Старуха сверкнула гневными очами:

— Не ври мне, дитя неразумное! Ты у неё когда в последний раз был?

Парень потупился.

— Знаю, чего пришёл, — проворчала гадалка. — Передай, что они обратились ко мне за советом, как лучше домой вернуться. И всё.

— Спасибо, бабушка, — поклонился Малафей.

— Не на чем, глупый. Тебя от боялского гнева уберегаю. Самому бы Полкашке ничего не сказала. Ступай, некогда мне.

На том и расстались. Старушка продолжила рыться в древних книгах, а Малафей поспешил с докладом к Люлякину-Бабскому.

Посыльному пришлось подождать: сначала боялин почивал, потом изволил трапезничать с немчурийскими гостями, затем принимал охотников. Всё-таки проблема дракона тоже требовала решения. Малафей парился под дверью залы, где по обыкновению проводил важные встречи Полкан.

Трое княжеских охотников-следопытов держали ответ перед боялином.

— Рассказывайте, что разведали о драконе, — велел Люлякин-Бабский.

— Змей воистину огромен, — откашлявшись, начал первый следопыт, немолодой бородатый дядька.

— А огнём пышет, моё вам почтение, — добавил второй, парень-здоровяк. Его лицо пересекал шрам, полученный в поединке с медведем.

— Не летуч, — сказал самый юный да щуплый.

— Так значит, вы его наконец-то увидели? — спросил боялин.

До сего момента никому не удавалось засечь дракона, хотя повсюду в окрестностях Тянитолкаева встречались его следы: отпечатки лап, выжженные полоски леса, поваленные и обглоданные наголо деревья. Крестьяне слышали леденящий душу рык и довольную раскатистую отрыжку. Позже мужики нашли полупереваренные скелеты коров, лосей и живности поменьше, включая человека.

Народ роптал, поползли слухи, дескать, змей невидим. Настроение тянитолкайцев приближалось к отметке панического. Драконы в последние века вообще стали редкостью, отвык люд, а тут ещё и такая неопределённость. Власти княжества понимали, что миф о невидимости следовало развенчать как можно скорее. Правда, пока не получалось. Вот почему в вопросе Люлякина-Бабского сквозила плохо замаскированная надежда.

Охотники смутились, но ответили почти хором:

— Нет, твоё боялское величие, не встретился нам змеюка поганый.

Полкан стукнул кулаком по ладони:

— Так откель вы всё про него знаете?

— Ну, мы же следопыты, — сказал бородатый.

— Всё примечаем, — поддержал его детина со шрамом. — Дракон одноглазый. Ветви деревьев объедены только справа.

Вклинился младший:

— Ещё он хром на заднюю лапу. След не такой глубокий, как остальные. Стало быть, бережёт.

Чувствовалось, что охотники тайно соревнуются, кто больше особенностей заметил.

— Насморк у него, — дополнил бородач.

Тут он удивил даже коллег.

— С чего взял? — вскинулся детина.

— Одной ноздрёй жар выдувает. Трава и деревья так опалены.

— И то верно, — кивнул молодой, досадуя на собственную невнимательность. — Зато я уверен, что змей самец.

— Это уже перебор, — сказал боялин.

Юноша сверкнул голубыми очами:

— Я поясню. Наш дракон слишком разумно и последовательно себя ведёт. Он умеет ждать, тщательно планирует нападения на стада, избегает людей...

— Да, на бабу мало похоже, — перебил Полкан. — Только нам это ничего не даёт. Хищник разоряет округу. Надо его извести или отпугнуть, а не пол евонный определять. Не того мы ждём от лучших княжеских охотников.

— Я больше на медведя горазд, — пробормотал богатырь со шрамом.

— А я на копытных, — буркнул бородач.

— Я вообще мастер-птичник. Силки, ловушки. А змей, как я говорил, не летуч. Не моя это дичь.

— Ах вы, спинокусы-нахребетники! — обозлился Люлякин-Бабский. — Чья же он дичь? Может, моя?

— Не гневайся, твоё боялское величие, — проговорил старший. — Дракон соперник богатырю, а не охотнику.

Полкан тяжело вздохнул. Перевелись богатыри. Давным-давно перевелись. Самые древние сравнялись с богами. Младшие окаменели в последнем своём бою. Потом появлялись богатыри-внуки, но они не шли ни в какое сравнение с прославленными древними ратоборцами. Предание гласило, что последние заезжие витязи, взявшие в память о великих предках имена Ильи, Добрыни и Алёши, прошли по этой грешной земле, когда она ещё звалась Рассеей. А нынче ни богатырей, ни Рассеи. Так, набор разрозненных княжеств под общим названием Эрэфия. Ни цели общей, ни судьбы. Лишь одна на всех позорная обязанность платить дань мангало-тартарам...

Боялин вернулся к более насущному.

— Ладно, спасибо и на том, что поведали, — сказал он охотникам. — Но будет лучше, ежель вы наконец-то обнаружите гадину.

— Ох, ваше боялское величие, — ответил за всех бородач. — Вскоре она сама появится, ибо подбирается ближе и ближе к славному Тянитолкаеву.

— Чтоб у тя язык отсох! — воскликнул Полкан и замахал на охотников, мол, проваливайте, пока совсем не разозлили.

Настал черёд Малафея.


***

После позднего обеда братья Емельяновы отправились к бабке Скипидарье.

Подаренные Люлякиным-Бабским плащи бесподобно согревали и укрывали от мороси. Кроме того, они были оторочены ценным куньим мехом — местным признаком крутизны. Соболя носили исключительно князья, а куница была официальным зверем боялства.

Иван да Егор шлёпали по неглубоким лужам. Армейские ботинки отлично защищали ноги. Близнецы спорили, нужно ли злоупотреблять гостеприимством Полкана.

— Знаешь, братан, — сказал Старшой. — Мы его за язык не тянем. Этот богатей сто пудов попутал нас с кем-то другим. Не пойму, с кем. Главное, вовремя смыться.

— Вот именно, тут какая-то ошибка, — пробурчал ефрейтор Емеля. — Как бы нам не пришлось за неё расплачиваться.

— Ты слишком циклишься на возможных косяках, потому тебе не везёт, — наставительно заявил Иван. — Сто раз тебе говорил: учись мыслить позитивно.

Старшой даже обернулся к брату и потряс пальцем, чтобы правильные слова были усвоены должным образом. Тут Иван и столкнулся плечо в плечо с неким воином.

— Смотри, куда прёшь! — гаркнул незнакомец.

— Сам не спи! — огрызнулся Старшой, заведённый беседой с упрямым братом, а потом стал рассматривать воина.

Это был крепкий парень лет двадцати семи. Кольчуга под кожаной робой, закрывающей металл от дождя, меч на поясе. Штаны с защитными пластинами. Старые, но крепкие сапоги с высокими голенищами. Иван оценил лицо. Упрямый каштановый вихор, широкие скулы. Нос картошкой, глаза карие.

— Ты кто таков? — раздражённо спросил дружинник.

— Не твоё дело, — ответил Старшой.

— Я тебя в бараний рог согну, щегол.

Егор, до сей поры сохранявший нейтралитет, отмер и исполнил красивый хук. Бойцу-скандалисту следует отдать должное: он устоял на ногах, просто «поплыл».

— Спасибо, брат, — хмыкнул Иван, отодвигая с дороги ошеломлённого незнакомца. — Стопроцентный нокдаун. Дополню свою мысль. Как я уже говорил, главное — смыться отсюда, пока не появятся те, за кого нас принял наш официальный спонсор. А ещё до того, как мы перессоримся со всеми местными дружинниками.

Егор пожал плечами и процитировал бойца:

— Смотри, куда прёшь.

Остаток пути прошли молча. Старшой удивлялся неожиданно проклюнувшемуся у брата чувству юмора, а ефрейтор размышлял о том, что хук получился чрезвычайно быстрым и мощным. Нет, Егор не впервые исполнял этот удар столь удачно, но сегодня вышло просто идеально. Емельянов-младший ощущал прилив сил и ловкости. Нечто сродни куражу, который иногда испытывает каждый человек. Только возникла уверенность: прилив не минутный. Будто прыгнул на новый уровень мастерства.

В пасмурную погоду дом Скипидарьи выглядел ещё мрачнее и загадочнее.

Позвонили. Через полминуты старушка открыла.

— Заходите. Плащи сымайте, книги влагу не любят.

Усевшись за знакомый стол, покрытый зелёным сукном, близнецы приготовились слушать бабку, но ошиблись — она начала с вопроса:

— Соколики мои, почувствовали ли вы что-либо необычное, попав к нам?

— Ну, я стал сомневаться в собственном рассудке, — сказал Иван.

— Нет, я не об том, — ласково улыбнулась гадалка.

Подал голос Егор:

— Я это... Прямо пять минут назад понял, что сделался типа сильнее и ловчее.

— Ага! — Скипидарья удовлетворённо покивала и взяла со стола книгу в чёрном кожаном переплёте. — Это труд великого чародея, проживавшего в Закатных странах. Он предрёк ваше появление. Сей ведун известен как Склеразм Роттердамский по прозвищу Настрадаюс. Дар его был велик и бесполезен одновременно. Он совершенно не помнил, кому и на какое время предсказывает. Путаные свидетельства своих прозрений Склеразм записывал в рифмованные куплеты. Вот послушайте: «На горе стоит статуя, у статуи...» Нет, простите, это не здесь. А, вот!

К нам грядут два близнеца,

Словно двое из ларца.

Первый — умный — будет маг,

Младший — сильный, но дурак.

— Сам он дурак, этот твой Настрадаюс. Я бы ему дыню наколотил за такие стишки, — обиделся ефрейтор Емеля.

Гадалка покачала головой:

— Егорий-Егорий, он потому и Настрадаюс, что всякие несмышлёные наглецы его колотили за предсказания.

— Ну, ладно тебе, бабушка, — вступил Иван. — Твоя частушка кому угодно подойдёт. Да, братан у меня сильный, его и дома поколотить так никто и не сумел. Но я-то не волшебник.

— Не спеши, соколик, — произнесла вещунья. — Каждое четверостишие Склеразм Роттердамский сопроводил уточнением. Читаю: «Из иного мира выйдут в наш два не демона, но мужа. Братья, да непохожие. Очарованные, они либо станут надеждой восточным народам, либо погибелью им же». Думаю, толкования излишни.

— Давай, Вань, наколдуй чего-нибудь, — прикололся Егор.

— Оборжаться, — прокомментировал Старшой. — Бабушка, я не хочу становиться ни надеждой, ни погибелью. Нам бы домой...

— Тут я с тобой, милый мой, целиком и полностью согласна. Чем раньше удастся выпихнуть вас из нашего мира, тем лучше. Вдруг вы никакая не надёжа! Я пробовала заглянуть в будущее, но судьба ваша покрыта пеленой неопределённости. Я вам больше скажу: ваше присутствие влияет на мою способность предрекать, даже если я занята другим посетителем. Вчера забегал купец, хотел получить картину на пять лет вперёд. А я ничего не вижу! Несколько недель, не боле. Сперва думала, это от моей несобранности. Я же слегка разозлилась: он меня от книг оторвал. А затем пришла убеждённость — грядёт великая перемена. А уж с вами её увязать — грошовое дело.

— Что-то ты нас вообще запугать решила, — пробормотал Иван.

— Больно оно мне надо. Я сама люто испужалась. И, заметь, в самый первый ваш приход. Сердце гадалки не обманешь.

— Нас дома ждут, — напомнил ефрейтор.

— Умница, Егорий Василич! О главном не забыл, хоть и дурак... — Скипидарья глянула в лицо Емельянова-младшего и осеклась. — Я имею в виду, дурак по стихотворению Настрадаюса! Хм, воистину, настрадаюся я с вами, хи-хи.

Близнецы-дембеля ждали конструктивной информации, и гадалка подумала, что совсем потеряла голову, страшась этих глупых, но чрезвычайно важных для судеб мира парней. «Возьми себя в руки», — велела она себе. Сделав глубокий вдох, ворожея приступила к важному:

— Внимайте, неразумные. Промеж мирами надобно открыть врата и наладить мост. Это деяние самого высочайшего уровня волшебства.

— То есть, ты не сможешь? — уточнил Старшой.

— Где уж мне, простой деревенской бабке! Сие колдовство требует неизъяснимой точности и неизмеримых затрат магических сил. Малейшая ошибка приведёт к гибели всего сущего. — Она лукаво прищурилась. — Вот я и думаю, может, вы туточки, у нас, останетесь? Здесь удалым молодцам вольготно. Соглашайтеся, соколики!

Близнецы, не сговариваясь, ответили в унисон:

— Не, нам домой надо!

— Я так и знала, — вздохнула старушка. — Уже по этой причине вы таите в себе величайшую опасность, ишь, дом вам подавай. А ведь, даже согласись вы остаться, произойдут — и уже происходят — страшные изменения.

— Ну, мы всё не сожрём, местным останется, — ни с того, ни с сего обиделся Егор.

— Да я не о том! При чём тут пища-то? — раздосадовалась Скипидарья. — Вы чужаки. Влияете на распределение жизненной силы. Неизвестно, большой радостью обернётся ваше присутствие или тяжелейшими бедами. Поэтому вам во что бы то ни стало необходимо отыскать чародея, способного построить мост. И, промежду прочим, убрать его. Последнее едва ли не сложнее первого.

— Где ж нам его найти, чародея-то? — спросил Старшой.

— Вот она, загвоздка! — Вещунья хлопнула ладошкой по столу. — Измельчал нынче волшебник. Карты открыли мне, что один великий чародей всё же есть. Только отыскать его способны лишь вы сами.

— Ни фига себе, задачка! — сказал Егор.

— Да, Егорий свет Василич, в этом деле лёгких путей не бывает. Я вам способна помочь ровно двумя советами. Первое. Все предзнаменования говорят мне, что вам потребно идти на север. Постарайтесь посетить великого и несчастного многознатца по имени Бояндекс. Если кто и ведает, где взять великого колдуна, так это Бояндекс. Не перебивайте! Второе. Отправляйтесь как можно скорее. Лучше прямо сейчас. Давайте, соколики, я буду за вас молиться.


***

У боялина Люлякина-Бабского было много соперников. Самым непримиримым считался Станислав Драндулецкий. Естественно, предводитель партии слонов.

Он происходил от высокородных боляков. Больша — государство к западу от росских княжеств. Воинственные мужчины-боляки стремились захватить побольше, а болячки были чертовски красивы, но не вполне здоровы. Станислав унаследовал от отца воинственность и максимализм, а от матери-болячки — лёгкое косоглазие, которое становилось тяжёлым в моменты гнева, страха или сильной усталости. Выросший в Тянитолкаеве, он искренне считал себя местным, полюбив здешнюю природу и даже людей, пусть они и были неотёсаны да невежествены.

Он получил прекрасное образование, обожал музицировать на лютне. Правда, непросвещённые тянитолкайцы этот инструмент не уважали за название, полагая, что он придуман лютыми людьми. Драндулецкий слыл ценителем и поклонником парфюмерии. Он выписывал все новинки из закатных стран, предпочитая марку «Тыкверд и Зюскин». Ходили страшные слухи о рецептуре волшебных ароматов. Дескать, для изготовления парфюма мастера удушали красивых девок, мазали их салом, а после из этого сала гнали пахучую жидкость. Мол, оттого и духи, что девок душили. Станислав в эту ерунду не верил, правда, с некоторых пор стал ловить себя на мысли о красоте женской шеи и о том, как бы здорово взяться руками и... Тут боялин себя одёргивал и гнал запретные думки подальше.

Он знал толк в одежде. Законодательницей мод была Парижуя. Там Драндулецкий заказывал наряды, а потом щеголял в самых дорогих и прогрессивных тряпках мирового уровня. Народ считал парижуйцев клоунами, а за гастрономические пристрастия и вовсе обзывал жабоедами. Станиславу прощалась увлечённость глупыми обычаями, люди тихонько посмеивались и слагали о нём короткие потешные истории.

Тем не менее, боялин не был простачком, оказывая существенное влияние на политику Тянитолкаевского княжества.

Драндулецкий, разумеется, прознал о немчурицах — гостях Полкана. Попеняв себе за нерасторопность, Станислав учинил разгон помощникам и велел им неусыпно следить за домом соперника, а также за парой иноземных визитёров.

В то время, когда близнецы беседовали с гадалкой, боялин Драндулецкий находился дома и играл в новомодную игру «боулинх». Для неё прямо на полу застилалась длинная ковровая дорожка, в конце которой расставлялись восемь прочных узких кувшинов. Игрок, находящийся на противоположной стороне, катал глиняные шары, стараясь сбить как можно больше кувшинов. Расторопный слуга расставлял их заново.

Станислав предпочитал шарам другой сфероид, который нельзя назвать предметом. Дело в том, что Драндулецкий владел самым настоящим колобком, то есть круглым живым караваем. С глазками, ушками, носиком и ротиком.

Высокий сухопарый боялин сорока годков устраивал колобку сеанс «боулинха» по двум причинам. Во-первых, Станислав имел садистские наклонности, а во-вторых, колобку нужно было провиниться, чтобы попасть на дорожку.

Сегодня разумный каравай принимал наказание за надругательство над булочками.

— Открой рот, — скомандовал тенорком Драндулецкий.

— А может, не нафо, хофяин?

Лучше бы колобок промолчал. Стоило ему заговорить, и боялин запустил перст в открытый ротик. Большой и безымянный пальцы очутились в ушках каравая. Станислав сделал широкий шаг к дорожке и запустил снаряд в цель.

— Ай! Ой! Ай! Ой!.. — вякал катящийся хлеб, пока не врезался в кувшины. — Уй-ё!!!

— Замечательный удар, вашество! — польстил Драндулецкому слуга, хотя осталось стоять три кувшина.

Хозяин гордо задрал длинный нос к потолку.

— Чтоб тебя рассейский провожатый до Москвы повёл, — прошептал непонятное проклятие колобок. — Когда ж я зачерствею-то?..

Боялин хлопнул в ладоши:

— Катись-ка сюда, кулич. Призовая игра!

В дверь постучались.

— Кого там чёрт принёс? — недовольно спросил Станислав.

Вошёл дружинник, только что поссорившийся с братьями Емельяновыми. Глаз бойца заплыл, вид всё ещё оставался ошалелым.

— Ты ли это, Первыня? — Драндулецкий рассмеялся и провел рукой по своим коротко остриженным волосам.

— Всё сделал, как ты велел, — буркнул парень.

— Так это они тебе засветили?

— Они, басурмане окаянные. Даром что немчурийцы. Бьют, как нашенские.

— Так они вдвоём тебя стали охаживать?

— Нет, водниром. Который здоровее, — нехотя признался Первыня.

— Ну, а ты ему зубы выбил? — Боялин нетерпеливо побарабанил длинными жилистыми пальцами по ремню.

— Ты же воспретил их калечить. — Дружинник совсем завял. — Честно говоря, не успел и глазом моргнуть.

Станислав зло хохотнул:

— Ничего, теперь наморгаешься. Значит, от гостей можно ждать чего угодно. То-то я и думаю: не похожи они на предыдущего посла. Тот был утончённой просвещённой натурою, а эти — головорезы. Уж не подсылы ли они к князю? Убьют нашего Световара к вящей радости Люлякина-Бабского... А где оне сейчас?

— У Скипидарьи.

— Хорошо, Первыня. Изыди. И не появляйся у меня, пока не призову. Ещё не хватало, чтобы немчурийцы нас вместе увидали.

Дружинник ушёл, а Драндулецкий обернулся к дорожке. Но продолжить «боулинх» ему не удалось — воспользовавшийся оказией колобок улизнул в другую дверь.

— Ладно, — усмехнулся Станислав. — Оно и к лучшему. Попробую перехватить послов.

Боялин размашисто зашагал к выходу, но остановился.

— Ты! — Драндулецкий ткнул пальцем в слугу. — Готовь письмо князю от моего имени. В первых строках, как водится, желай долгих лет. Потом укажи, что поганый змий, появившийся неделю назад, с каждым днём подбирается ближе и ближе к столице. В завершении отметь, дескать, прибыли немчурийцы. Представляются послами, но на поверку истинные головорезы. Есть уверенность, что их целью является светлое княжеское величество Световар. Всё. Запомнил? Исполняй. Вернусь — перечитаю, подпишу, тогда отправишь.

Станислав пошёл к дому ворожеи. Ждать ему выпало не очень долго, и вскоре он лично увидел пресловутых визитёров. Звучит шизово, только из песни слова не выкинешь: предводитель тянитолкайских слонов был истинным саквояжем. Он оценил состояние послов и сразу же ринулся в атаку.

— Желаю здравствовать, юные мои друзья!

Пришибленные бабкиными откровениями близнецы растерялись.

— Здрасьте, — опомнился после длительной паузы Иван.

— А я вас, представьте себе, везде ищу, — продолжил наступление боялин. — Право же, не нужно быть провидцем, чтобы угадать: Скипидарья вас не обрадовала.

— Это точно, — признал Старшой, разглядывая жилистого долговязого незнакомца в очень дорогой одежде. Пахло от него элитно, особенно на фоне городской вони.

— Станислав Драндулецкий, — не замедлил представиться длинный.

— Иван.

— Егор.

«Кого они пытаются обмануть?» — промелькнула мысль в голове Станислава. Он улыбнулся ещё шире:

— Очень и очень рад. Вы просто обязаны почтить мой дом своим присутствием.

— Спасибо, конечно, но мы остановились у боялина Люлякина-Бабского, — поосторожничал Старшой.

— Так можно ненадолго.

Ивану не хотелось болтаться по гостям, тем паче идти к этому сомнительного вида щёголю, но вмешался проголодавшийся Егор:

— Давай, братка, сходим. Проявим культуру, блин.

Старшой согласился. Станислав хлопнул ефрейтора по плечу:

— Вы не пожалеете!

— Только можно без выпивки? — жалобно спросил Егор.

— Можно, — заверил Драндулецкий. — Заполучить таких гостей — честь для любого боялина. Не хотите пить, значит, не надо.

Он повёл братьев Емельяновых в свой терем.

Дом Станислава уступал хоромам Полкана так же, как те проигрывали княжьим. Это обстоятельство нисколько не задевало Драндулецкого, потому что он был нацелен на иные идеалы. Тем не менее, боялские покои в любом случае не хижина дяди Тома, а двум дембелям главное, чтобы не казарма. Впрочем, Иван сразу принялся кумекать, как бы поживиться ещё и за счёт Станислава.

Хозяин усадил гостей на мягкий диван, сам устроился в кресле.

— Пока готовится ужин, я бы хотел побеседовать с вами откровенно, без всякой саквояжии.

— Это мы запросто, — сказал Старшой.

— Оно и к лучшему. Я знаю, кто вы.

— Ну и что? — Ответ Ивана прозвучал настолько спокойно и нагло, что мигом вспотевший Драндулецкий подумал: «Боги мои, я сунул голову в дупло с пчёлами. Передо мной хладнокровные убийцы».

Боялин проглотил комок, застрявший в горле, и произнёс:

— Я восхищён вашей прямотой.

— Спасибо, конечно. Нам с братом тоже приятно, — проявил такт Иван.

— Так вы принадлежите одному ордену?

— В смысле?

— Ты же сказал, что вы братья...

— Ну да. Родные. Единоутробные, — пояснил Старшой.

— Вот даже как! Любопытно, любопытно. — Станислав решил сменить тему. — И как вам наше княжество?

Иван ответил за обоих:

— В целом здесь очень неплохо. Странный город, этот ваш Тянитолкаев. Всё напополам. По-моему, не самый удачный вариант.

— А вам не приходило в голову, что сие есть прекраснейшая картинка ко всей Эрэфии?

— Эрэфии?! — не смолчал Егор.

— Именно, — кивнул Драндулецкий. — Наша страна расположена на границе Заката и Восхода. Здесь встречаются два способа существования, две мудрости, две половинки, дающее одно целое!

У Ивана на этот счёт было противоположное мнение, но он не стал возражать. Внимание дембелей отвлёк прокатившийся по гостиной мяч с глазками.

— Это кто? — выдохнул Старшой.

— Колобок. — Станислав усмехнулся. — Живой каравай. Я бы добавил «умный», только он сам делает всё, чтобы доказать обратное. Эй, а ну живо сюда!

— Здравствуйте, — буркнул колобок, выкатившись на середину залы.

— Гы, говорящий, — протянул ефрейтор, впадая в детство. — Колобок-колобок, я тебя съем!

Хлебец внимательно посмотрел на Емельянова-младшего. Потом сказал:

— Не ешь меня, добрый молодец, я тебе пригожусь.

— Я вижу, вы поладите, — подытожил боялин. — А сейчас приглашаю вас на игру.

Он поднял колобка и повёл гостей в нелюбимую комнату каравая.

Близнецы сразу распознали, что за развлечение приготовил хозяин.

— Боулинг! Откуда он здесь? — озадачился Егор.

— Обижаете, — оскорбился Драндулецкий. — Мы ж всё-таки не столь отсталый народ, сколь привыкли думать наши соседи.

Он решил продемонстрировать, что тянитолкаевские боулеры не лыком шиты, и метнул колобка в кувшинчики. Каравай заойкал, подскакивая на дорожке. Сбил все восемь целей.

Станислав гордо посмотрел на визитёров. Те не выразили восторгов. Ефрейтор сказал вовсе неожиданное:

— А нас мамка учила, что хлебом играть грешно.

— Вот как? — смутился боялин. — Тогда оставим эту затею. Лучше отужинаем.

Никто не заметил, что в глазах колобка, услышавшего слова Егора, возникли маленькие слёзки.

Усадив послов за стол, Драндулецкий отлучился на кухню, дескать, лично проверить, всё ли готово. В действительности же сразу за дверью Станислав пробежался глазами по бумаге, написанной слугой, расписался и велел отправлять её князю. Затем боялин шепнул на ухо повару краткое распоряжение и вернулся к гостям.

— Вы будете удивлены нашими яствами, друзья мои! — заверил Драндулецкий. — Утка, начинённая яблоками, молочный поросёнок, а также закуски-разносолы, коих нет ни у Полкана Люлякина-Бабского, ни даже у князя Световара.

Слуги стали вносить блюда, и вскоре дембеля за обе щеки уминали аппетитно выглядевшие яства. Сам хозяин кушал помалу и не спешил. Он собирался разговорить немчурийцев, чтобы глубже проникнуть в их чёрные замыслы.

Трапезу скрашивало пение барда, нарочно приглашённого Станиславом из самой Парижуи. Немолодой исполнитель баллад променял подмостки родины на крепкое жалование варварского вельможи и теперь услаждал слух близнецов и боялина:

Как амазонки воевали, мужчинам уж не воевать,

Они однажды царство взяли и стали короля пытать.

Их метод был изрядно тонок — царь мог недолго протянуть,

Но вот царица амазонок пришла на пленного взглянуть.

Царь перед нею благородный: в чем родился, без тяжких лат,

Обезоружен, лишь дородный алеет рыцарский штандарт.

Итак, один он с ней остался, что их устроило вполне,

И в бастион её ворвался на боевом своем коне...

...И насладясь водой в пустыне, она клялась ему служить.

Так знайте, отроки младые, чем можно даму победить:

Сильны же будьте ежегодно, будь то сентябрь, июнь иль март,

И пусть алеет благородно ваш личный алчущий штандарт!

Драндулецкий жестом отослал барда и завязал беседу:

— Чем ещё вас поразил Тянитолкаев?

— Да, я, кстати, о чём-то хотел спросить... Во, вспомнил! А где дружина? — спросил Иван, отправляя в рот малосольный огурчик, фаршированный икрой. — Мы за всё время видели от силы пятерых охранников.

«Давай, басурманин, вызнавай», — мысленно усмехнулся Станислав и ответил:

— Так на репе вся наша дружинушка. Нынче урожай репы просто сказочный. Крестьяне не справляются. Уж зима скоро, а мы всё никак не уберём. Удивительно удачный год. А в одном селе репа выросла просто огромная. Дед тянул, не вытянул. Бабка ему помогать — ни в какую. Позвали внучку. Втроём не справились. В общем, пока дружинники не подсобили, не сдавался исполинский корнеплод.

— Битва за урожай, значит, — подытожил Старшой.

— Расскажите о своём государстве, я страсть как люблю всякие такие истории.

— А что рассказывать? — озадачился Иван. — Мы живём в великой стране. Вот, как раз отслужили в армии.

— Многочисленна ли она?

— Да не маленькая. Вооружения самые современные, огневая мощь вызывает уважение у всего мира. Мы с братом поддерживали, что называется, боеспособность и наконец-то демобилизовались.

Боялин не знал, что означает последнее слово, оно звучало зловеще и торжественно одновременно. Так говорят о некоем событии, к которому стремились, над приближением которого упорно работали, и вот оно стало явью. «Страшные люди», — утвердился в мысли Станислав, ощущая, как сползаются глаза к переносице. Разволновался, что поделать.

— Отведайте киселя, юные друзья! — проворковал он.

Решив не обижать хозяина, дембеля поднажали на кисель.

— Вкусный, — признал Иван. — Только что-то в сон клонит...

— Ах ты, суппорт с фартуком! — Егор смог встать и даже потянулся через стол к цыплячьему горлу Станислава, но так и рухнул между поросёнком и уткой, начинённой яблоками.

И тут коварный автор просит пардону. Продолжение — в книжных магазинах...





Информация обо всех опубликованных книгах