Говорят, что нет ничего крепче стали. Этот металл воспевали барды в своих песнях. Говорят, что у наших полководцев стальные нервы. У рыцарей стальные сверкающие доспехи и точно такие же мечи. Но, если вы хотите знать моё мнение, то мне жаль, что нельзя сделать меч из тупости этих твердолобых крестьян.
- Эй, ты! Да, ты! А ну пшёл отседова! - орал бородатый мужик, стоя на пороге своей халупы.
- Прошу прощения, сударь. Мешать не желал. Хочу лишь спросить, - полетели над пашней, словно приглушённое эхо, слова.
- А неча тогда на коров моих смотреть! Сглазишь ещё, - крикнул хозяин скота и нехотя, ворча себе что-то под нос, двинулся к ограде.
- Снова прошу прощения. Вынужден просить помощи. Необходимо узнать место. Приёмные покои городничего.
- Значится дорогу тебе подсказать? А, это можно, это мы запросто. Всяк кто здесь проходит, если не местный конечно, у меня дорогу спрашивают. Я же в поле всегда, всё вижу, всё слышу, хоть и глаза не те, да и уши...
- Сударь, извольте быстрее.
- Слыш, эта... Ты не наглей... Сударь... Я здеся давно-о-о живу, всё знаю, меня все знают, со мной сорится несподручно тебе. Но, по доброте душевной, помогу я. Городничий наш живёт в трёх домах от таверны, что "Уставший пехотинец" зовётся. К ней ты по знакам придёшь, а за нею и покои городничего.
- Выражаю свою благодарность. Желаю вам здоровья, - так же тихо но чётко отвечал странник и, с едва заметным раздражением, зашагал к городу.
- И тебе не хворай! - полетела в след путнику никому не нужная вежливость. А потом туда же полетели проклятья. - Вот же сволочь а. Только поесть решил, так вот на тебе. Наверняка корову сглазил, умник поганый. Ходит тут, аки магистр из башни...
Огромные просторы. Далеко на севре, у самого горизонта видны верхушки циклопических елей. На западе горы подпирают небосвод, стыдливо прячась за дымку и облака. С севера ползёт дорожка, по которой пришёл странный человек. А вокруг лишь трава, да пашня. Прекрасное поле, посреди которого, вопреки всем законам и логике стоит город. Стоит там, где совсем недавно сталкивалась пехота двух враждующих семейств, голая земля рвалась под сапогами, а вместо цветов из неё торчали стрелы. Но битва кончилась и героические защитники, на деньги благодарного народа, обосновали деревянный город, завели семьи и стали хлебопашцами, скотоводами, ремесленниками.
На улице всё было обыденно. На верёвках висела одежда, повсюду была грязь, ходили люди. И здесь, как и в любом городе, тихо не было. Орали дети, кто-то ругался, в одном из окон просто громко разговаривали. А ещё рядом была таверна. Не то, чтобы все таверны, пивные, корчмы или постоялые дворы были сборищем ублюдков, которые приходят туда лишь бы выпить и подраться, но "Уставший пехотинец" была именно таким местом. Хотя чего ожидать от города, который был основан для семей мечников, а они никогда не славились добропорядочностью.
"Если ты в стельку пьян,
То тебе наплевать на ор,
Ваш лорд недоволен? Он матом всё кроет?
Плевать, если в стельку пьян!"
Большинство из них несколько лет назад, охраняли фланги ордена "Служители Ангела", прикрывали отход раненого барона и обратили в бегство многочисленный отряд ополчения, изменив исход сражения самой неожиданной контратакой...
"И если ты в стельку пьян,
То тебе наплевать на жену..."
В особняке городничего было тихо. Никто не называл это здание особняком, кроме, разве что, его хозяина. Но этот дом был высок, с толстыми и крепкими стенами, богато украшен. И всё это принадлежало бывшему сержанту.
Слева виднелась лестница наверх, справа - две двери, видимо в столовую и кухню. У входа лежал ковёр, а у стены, между двумя деревянными балками, стоял стол, за которым с книгой расположился весьма упитанный человек в недорогом, но красивом одеянии.
- Здравствуйте милейший сударь. Хочу найти городничего, - сразу перешёл к делу вошедший.
- Здесь нет городничего.
- Где его найти?
- Если вам так необходим городничий, то берите лошади и езжайте на север, - не отрываясь от чтения.
- Дело исключительно важное.
- Да что ты за заноза, а? - наконец поднял глаза от книги мужчина. - Ты откуда вообще приехал?
- Важное поручение герцога.
- Ага-а-а, - слова стали тягучими, как патока, а огромное тело медленно начало подниматься над столом, - мы самые ва-а-ажные, у нас поруче-е-ение...
Но тирада была прервана появлением из-под плаща свитка, украшенного гербовой печатью и перевязкой. Огромные руки быстро схватили бумагу, развернули её, в то время как зрачки быстро забели по строкам, от слова к слову. Как только взгляд коснулся подписи и вся информация дошла до замутнённого сознания, из глотки раздался рёв, способный снять рыцаря с лошади:
- Этот город - благодарность за наши подвиги перед отечеством! И мы не оставим его! Наши дети исправно продолжают службу, а мы и сейчас способны держать оружие, если понадобится! - Хорошо поставленный голос усиливал звуки, а речь достигла своего крещендо. - Мы солдаты в душе и герои навек! А теперь выметайся из этого дома.
Но голос, от которого мурашки пробегают по коже, кажется не возымел никакого эффекта. Посланник спокойно попрощался и так же спокойно вышел, тихо закрыв за собой дверь.
Этим вечером в таверне было особенно шумно. Старый друг городничего, заменявший его уже неделю, сегодня травил старые байки. Но наибольший успех имела история, которая произошла лишь пару часов назад, но уже была переврана до невозможности. Неизменным лишь был текст самого послания, которое вызывало в душах бывшей пехоты отклики, подобно реакции на подожжённый сарай с пивом.
- Нет, ну вы представляете? Полная эвакуация! - не унимался заместитель городничего.
- И это наш герцог! - слышалось в ответ.
- Вы понимаете, да? Оставить всё ненужное и выдвинуться как можно скорее!
- Мы же пехота! Мы не отступаем! Мы не бежим!
- Во-о-от... Я ему так и сказал... Пограничный, видите ли, город, который, знаете ли, может попасть под удар. Тьфу ты...
- Так что же мы сидим? Пиши ответ герцогу! - вдруг предложил кто-то не в меру пьяный.
- А что... Это идея...
- Да! - поддержали вокруг радостные возгласы. - И начни, знаешь, красиво так... Многоуважаемый наш герцог... Пишут тебе твои любимые солдаты и верные подданные. Со всей ответственностью сообщаем, что посланец твой, ни на что не годный, может поцеловать нас в задницу!
- Точно! - раздалось из-за дальнего столика. - А коли проблемы какие, так мы же радостно в бой пойдём, как ходили раньше.
- Вот прямо так и пиши, правильно! - присоединились другие. - Ежели наихрабрейший нас видеть желает, то пущай едет сюда, за ним мы последуем. Но никогда земли родной не бросим, и семьи наши здесь жить будут, пока мы стоим в строю.
Гул растёкся по таверне, подобно туману, и лишь изредка можно было услышать очередной тост за здоровье правителей, да за стойкость в бою.
На город опустились сумерки. И хотя до заката ещё было далеко, солнечный свет уже не был столь ярким, да и облака преграждали ему дорогу. Тот, кого окрестили никчёмным посланником герцога, уже давно шагал прочь по извилистой дорожке на север. Туда, откуда он пришёл. И туда, куда ему не суждено было дойти. Он шёл быстро и тихо, подобно лёгкой яхте, что скользит по спокойной воде. Казалось, что он мог пробраться незамеченным мимо отряда гвардейцев, украсть цепь с шеи короля и раствориться в воздухе, подобно пару. Так оно и было. Но не сегодня.
Пятеро всадников, во главе с заместителем городничего, на полном скаку рассекали пахотные земли. Они были пьяны, но их рвение позволило бы им найти даже мышь в траве, что уж говорить о человеке. Все они были при оружии: копья, мечи, сабли, и именной чекан постоянно появлялись в воздухе, в надежде найти сегодня свою добычу. Кони ржали и пускали пену, всадники видели цель и знали, чего они хотят. Они соскучились по дракам, по рукояткам того, что спасало их жизни в боевых подвигах. Они знали, что жизнь без веселья и ажиотажа скучна. Так почему бы не вспомнить всё это, почему не нагнать того гада, что унизил их требованием оставить город?
Погоня закончилась так же стремительно, как и началась. Пятеро человек пили вино в покоях городничего, чистили оружие, да кричали песни, которые сами же и сочинили.
Рассветные лучи падали на город, полный людей, которые умели только бить других. А на поле, в следах от подков, собиралась роса.
Герои не бегут.
Говорят, что нет ничего крепче стали. Этот металл воспевали барды в своих песнях. Про него говорят солдаты и их командиры. Сталь способна отнимать одни жизни и сохранять другие. Но, если вы хотите знать моё мнение, то мне жаль, что нельзя делать доспехи их храбрости тех, кто продолжает стоять при виде надвигающегося врага.
Лагерь жил своей жизнью. Палатки и тенты торчали из травы, как огромные полевые растения. Когда-то белоснежные, а теперь похожие скорее на оперение заморских птиц, они были нужны пехоте. Тем кто в них спал, ел под их тканью, укрывался от дождя. Пехоте, которой сегодня выдали плотный завтрак. Той самой, которой налили вина во фляги. Людям, у которых на роду было написано встать сегодня на это поле, держа в руках оружие. Встать и защитить земли, на которых они родились.
В лагере было шумно. Практически все разговаривали; гремели пластины того, что рыболовы упорно звали чешуёй, а крестьяне панцирями; были слышны команды сержантов, крики посыльных.
Просыпался лагерь элитных пехотинцев, гордость герцогства, мечники в тяжёлых доспехах, солдаты, что несли свою службу со своей шестой оттепели.
Отсюда можно было углядеть лагерь ополчения. И, хотя их палатки были такими же грязными, они были низшим сословием. Им не выдавали вина, не выдавали доспехов, а их умение драться сводилось к знанию, с какой стороны браться за копьё.
Тяжёлая пехота всегда была грозным противником. И, хотя не один конь выдохся, таская на повозках их доспехи, оно того стоило. Более сотни лучших воинов, покрытых сталью. И, хотя их тела не были закованы в доспехи полностью, как у привилегированных господ, а среди всей сотни не найти двух одинаковых шлемов, они несли с собой в бой гербовые щиты. Одинаковых размеров дощатые фигуры с одним и тем же изображением: гербом герцога. И, что бы не происходило на землях этого человека, стена из щитов всегда вставала на его защиту. Так было и сегодня.
- Шевелитесь, сучьи дети, - пронесся над всем лагерем голос самого старого пехотинца, - я хочу чтобы вы все стояли у подножия холма раньше, чем мне приведёт чёртову лошадь!
Этот голос заставлял двигаться это безумную толпу. Человек, который им обладал, был действительно велик. Легендарен. Это он нарушил приказ, отданный умирающим бароном, ради жизни которого погибли сотни людей. Именно тогда тяжёлая пехота пошла в контратаку. В чистом поле, где сейчас стоит город, гербовые щиты ломали копья, а калёная сталь крушила кости и черепа.
Старый солдат. Человек, который заслужил покой. Тот, кому герцог даровал пост городничего. Тот, для людей которого, на месте былой славы возвели целый город, разбили сады, построили мастерские. Солдат, что снова встал в строй. Встал потому, что его город был сожжён дотла.
- Слыхал? - Говорил один сержант другому.
- О чём?
- Эти твари спалили город, которым правил наш командир. Сожгли все дома и вырезали всех жителей.
- Не успел приказ об эвакуации в город, так теперь мы на фланге стоим, а крестьяне необученные центр занимают, - поддерживал другой офицер, - и резервов никаких.
- Дело, конечно, выглядит как дерьмо, но мы и не в таком бывали.
- Прекратить разговоры! - Разлетелось над лагерем. - Солдат в шеренги! И, чёрт вас побери, помогите мне залезть на эту тупую лошадь!
Он был одним из них. Одним из тех, кого ещё в детстве отдали служить. Маленький мальчик из бедной семьи. Ныне - взрослый мужчина, не помнящий, как выглядит его мать. Высокий и широкоплечий, с гербовым щитом в левой руке и мечом в правой, этим утром он стоял у подножия холма, плечом к плечу с теми, кого он знал более одиннадцати лет. С теми, кто держал в левой реку шит, а в правой меч. С теми, кого учили стоять в одном строю. С теми, кого жизнь решила проверить на прочность.
Перед линией пехоты появился командир, восседая на гарцующеё лошади. Пегая скотина имела свой нрав, но боялась проявлять его под тяжестью седока в железе. Всадник остановился перед солдатами, оглядел всех их, непонятно почему задержав взгляд на тот, о ком и идёт речь. Но вот командир закончил осмотр и произнёс:
- Я ненавижу говорить речи. Если вы достойны имени, которым зовётесь, то вы докажете это. Докажете это в сегодняшнеё битве, или сгниёте. - Старый солдат замолк, чтобы, как казалось, придать веса своим словам. Но он знал о чём говорил и что говорил чистую правду. - Принять боевое построение.
- По двадцать человек в линию, - разнеслось над солдатскими головами, так громко, что было слышно даже в шлеме - опустить забрала, приготовиться!
- Бегом, бегом, бегом!
Армия стояла в поле. Ополчение, брошенное посреди поля, сотни бывших крестьян, что стали лучниками и копейщиками. На правом фланге текла река, настолько широкая, что она стала единственной защитой на этой стороне. Слева был лес. Лес и болото, через которое нельзя сбежать. Ставьте своих солдат туда, откуда нельзя убежать, и они предпочтут смерть отступлению. С двух сторон вода, спереди вражеская сталь, а позади - сталь личной гвардии командования. И каждый это знал.
Под шлемом ничего не было видно. Он видел только деревья с одной стороны, да жаркую схватку с другой. Стрелы и болты летели в сторону врага, который планомерно бил ополченцев.
Армия противника состояла только из обученных воинов. Каждый из них, как и любой их соотечественник, посвятил свою жизнь искусству сражений. Уродливому и некрасивому. Тому, что называют искусством только глупцы.
- Шаг!
Отряд мечников продвигался по своей линии.
- Шаг!
Раз, и сдвинулись.
- Шаг!
Сомкнутые шиты.
- Шаг!
Приказ, простой, как удар дубиной.
- Шаг!
Раз, и сдвинулись.
Как вдруг, он увидел блеск. Блеск стали. Тяжёлые доспехи. Тот же металл, та же технология. Но на высоких и жилистых телах противника было навешано столько стали, сколько не унесёт человек. Кто-то шутил, что они похожи на луковицы. Много слоёв брони и что-то торчит сверху. Но никто не смеялся, потому что знал, что даже арбалетные болты могу застрять в этой защите.
На холме стояло ровно двадцать воинов. Десять и десять. Двадцать высоких завоевателей, решивших покорить эти земли. Они стояли в треугольниках, держа в руках огромные двуручные мечи. Их жилистые руки не дрожали под тяжестью клинков, чья длина превышала человеческий рост. Они вышли на возвышение и встали, ожидая следующего шага.
Ему казалось, что он видит их лица. Это было невозможно с такого расстояния и через преграду забрал, но он их видел. Каждую морщинку, каждую вену и эту отвратительную ухмылку.
- Солдаты! Стоять! Плотнее строй!
И они встали. Он стоял среди них. Они ждали. И он замер. Ничего больше не существовало. Ни криков, справа от строя, ни света солнца над этим несчастным миром, ни травы. Только твердь под ногами и твоё оружие. Две самые надёжные вещи. Единственные надёжные, когда ты вступаешь в битву.
Но сегодня твердь подвела.
В фехтовании нет ничего красивого. Когда пехоту тренируют драться, они бьют друг друга затупленными тяжёлыми мечами. Бьют, вкладывая всю силу. Это схватка двух неповоротливых животных, глупых, но яростных. И они бьются, пока один из них не упадёт, потеряет сознание от ударов по голове, пусть её и прикрывает шлем. А победитель плюёт кровью и обессилено падает рядом.
Кавалерия налетела неожиданно, сбоку, почти что со спины. Тяжёлые существа врезались в строй, опрокидывая мечников, а наездники рубили всё, что считали нужным. Мечники лежали на земле, перемалываемые бездушными убийцами, что использовали самых уродливых существ, как ездовых животных.
Он пытался подняться. Рука всё ещё сжимала меч, а щит мог бы закрыть от случайно стрелы, но строя больше не было. Он стоял среди людей и совершенно один. И вот тогда он увидел тех, кто спускался с холма. Они шли, всё так же легко держа свои мечи, шли как один, сверкая, как сверкает солнце в судный день. Они вселяли страх. И страх победил.
"Однажды ты пойдёшь в бой. И будешь героем. Потому что ты встанешь перед самой смертью, заглянешь ей в пустые глазницы. И она запомнит тебя. Проникнется к тебе уважением. И, когда Колокол заплачет о тебе, Смерть отведёт тебя в вечную благодать.
Но если ты побежишь, звон Колокола вечно будет преследовать тебя..."
Эти слова произнёс его отец перед тем, как отдать его в солдаты. Но сейчас они ничего не значили. Он бежал. Он бежал со всех ног. Он оставлял позади тех, кого не был достоин. Людей, с которыми вырос, которые надеялись на него. Солдат, что умирали, в мучениях, видя свою учесть в отражении стальной чешуи и тяжёлых лезвий.
Шлем был безвозвратно утерян. Солдат благодарил бога за то, что панцирь расстёгивался спереди, его можно было снять самому. Но сначала нужно было избавиться от щита. Левая рука была повреждена во время падения, пальцы сжимали ремни как мёртвые. Два удара мечом решили эту проблему. Щит упал на землю, за ним полетел меч и правая перчатка. От левого наруча, и обоих брассаров он избавился как от шелухи, обрывая завязки, как рвут сорняки. Панцирь было трудно снять через больную руку, тем более, что всё это приходилось делать на бегу. Набедренники и наголенники он отстёгивал уже прижавшись к дереву. Последние куски железа, что можно было снять, лежали в траве. Бывший мечник герцога бросил ещё один взгляд на поле битвы и животный страх снова погнал его. Бежать. Бежать в лес. И он бежал. Бежал, не разбирая дороги, пока ноги не стали вязнуть в грязи.
Инстинкт подсказывал, куда ставить ноги, чтобы не утонуть совсем, а когда болото окружило его он пополз. Поддоспешник промок, левая рука болела, но он не обращал на это внимания. Он хотел жить. Он знал, что не должен умереть, не должен был умереть там, не должен здесь. Он не может утонуть. Вода хлюпала вокруг, ни на что нельзя было положится. Только на свою силу, на желание жить. Он выберется, доползёт, справится...