Аннотация: ОСТОРОЖНО! Присутствуют насилие, пытки, кровь, война и смерть.
Госпожа Александретта
Город Коннбрук и окрестности, Двенадцатое королевство
Осень 1280
1
Алистан отчаянно спешил.
Он выехал затемно, несмотря на дождь, не слушая робкого нытья трактирщика. Теперь его лошадь, спотыкаясь, тащилась по мокрой дороге - мощёной, но изрядно разбитой после недавнего отступления. Алистан не чувствовал холода; ему хотелось - боги свидетели, как бы ему хотелось!.. - нестись сейчас вперёд галопом, но прибавить ходу на скользких неровных камнях грозило падением, а со сломанной шеей он был меньше всего нужен там, куда направлялся.
Алистан надеялся, что королевская погоня тоже не сможет сегодня двигаться быстро; хотя бы одной проблемой меньше. Но вот вторая...
Размышлять над второй проблемой он начал ещё вчера утром. Потом бросил: что толку. Вместо этого стал думать о Мирей, иногда смутно надеясь, что его мысли каким-то образом смогут добраться до неё. Даже если он сам не сможет.
Он был на этой дороге неделю назад. Вот только тогда это была совсем другая дорога. Ему и в голову не приходило, насколько она состоит из стелющихся по обочинам дымков из придорожных деревень и трактиров, отдалённого стука топора, скрипа старых колёс и беглых взглядов усталых возниц. Люди ушли вместе с армией - так, по крайней мере, хотелось бы думать Алистану - и, казалось ему, почувствовав внезапную свободу, камни и деревья разлепили заросшие мхом веки и открыли внимательные недобрые глаза.
Иногда он с горечью думал, что должен был знать. Ведь знал же, что отец недолюбливал Мирей. И как её ненавидела мать. И радовался, боясь до дрожи, всё равно тихо и бессовестно радовался, что единокровная сестра не попала в плен одна, что отец ни за что не оставит мать трофеем чудовища. Слишком важной была вторая дочь орнского вельможи на изящном резном троне, слишком дорогое сокровище отдал Империи анклав высокомерных магов в приданое невесте. Земля у Орна в цене. На любовь отца к матери Алистан не рассчитывал, но дипломатия - клей покрепче любви. Из соображений дипломатии придется постараться. Так почему б ему не постараться ради обеих...
По крайней мере, птицы здесь есть, подумал принц, разглядев среди ветвей пушистый шар из перьев. Сова безрадостно нахохлилась и только моргнула на всадника бледными круглыми глазами.
"Почему ты ничего не сделаешь? - звенело в памяти. - Там же мама, там...!"
Король Двенадцатого королевства и владыка Империи усталым жестом остановил сына, прежде чем тот успел выкрикнуть имя и выдать себя.
"Сделаю. Сейчас не время".
"Сделаешь что?"
"Не беспокойся".
Сова позади недовольно ухнула и взлетела. Алистан остановился, оглянулся на пустую ветку. Лошадь фыркнула и качнула головой. Больше путник не услышал ничего. Королевские всадники - гонцы или рыцари - издалека гремели бы по дороге. Значит, что-то идёт за ним лесом.
Меч он трогать не стал. Обернулся ещё раз, хмуро окинул взглядом дождливую чащу, зябко укутался в плащ и левой рукой шевельнул поводья. Неровная мокрая дорога отражала искривлённые чёрные деревья и безразличное бельмо неба. Совсем другой, жуткий мир.
...Армия отправилась к Коннбруку перед рассветом три дня назад. Наверно, сейчас уже успели добраться. Алистан не знал до последнего; когда узнал, понял, что пускать его следом никто не собирается. И ещё, кажется, понял, почему.
И поэтому, выбравшись, наконец, из лагеря, он вылетел на дорогу и гнал, не оглядываясь, пока не начался проклятый ливень. И так уже потерял много времени. Кто знает, осталось ли ещё.
Алистан ехал, глядя перед собой, на голову лошади. Ждал, куда она посмотрит. Слушал, какая ветка треснет в зарослях. Следил, откуда взлетит следующая потревоженная птица. Из складок плаща настороженно высовывал острый нос блестящий болт. Не то чтобы действенное оружие, если там, в чаще, ползёт на свет и звук огромное и мерзкое чудище. Если так - надежда на лошадиные ноги. А вот если человек, или хотя бы что-то на него похожее...
Сначала Алистан увидел отражение - оно шевельнулось шагах в двадцати впереди, слева от дороги. Пока смотрел, высокая тень выступила из-за ствола.
*
Жози проснулась быстро, как бывало обычно в новом, незнакомом месте. Только через секунду вспомнила, что со страхом смотрит в хорошо знакомый белёный потолок, как будто не узнавая. А ещё через полсекунды разглядела новые трещинки в побелке, появившиеся вчера, и руки сразу похолодели.
Предутренний свет едва сочился сквозь узкое окно; сумрачная комната полнилась спокойным дыханием счастливиц-соседок. Жози спустила босые ноги на пол и быстро нашарила туфли. Свернула на ощупь косу, спрятала под чепчик. Тихо отворила хорошо смазанную дверь и выскользнула в коридор.
В последний год работы замковой горничной свеча была ей не нужна - ноги легко запомнили неровности каменных полов, количество ступеней и расстояние до следующего поворота. Зажав край передника в потных ладонях, Жози понеслась по лестнице.
На кухне было непривычно темно - горел только большой очаг. Старый Берт близоруко прищурился на неё, узнал и невесело усмехнулся.
- Значит, старуха Уилкс крайнюю нашла, - проговорил он вместо приветствия.
Жози беспомощно пожала плечами. Он снова улыбнулся, теперь уже сочувственно.
- Ну, ты не трусь. Раз уж ей нужен наш завтрак, тебя-то она точно не съест. Вот, держи. И - боги с тобой.
И поднос, и хлопок по плечу широкой ладонью Берта были нелёгкими, но второе хотя бы обнадёживало - совсем немножко.
"Только бы не уронить", - думала она. Пальцы мерзко, зябко подрагивали. "Боги, прошу вас - я никогда-никогда больше не буду лениться и прятаться в кладовке, когда Уилкс меня ищет - буду работать больше всех, только смилуйтесь!.."
Балансируя подносом, она взбежала по узкой лестнице, пружиной свернувшейся внутри стены. Остановилась, перевела дух и, толкнув носком незаметную дверцу, уже другим, размеренным шагом ступила в высокий сводчатый коридор. Вместо многих знакомых картин на стенах светлели пустые прямоугольники. Слабо пахло сажей; девушка содрогнулась, вообразив, каково же здесь было вчера, и лихорадочно перехватила накренившийся поднос покрепче.
Но какова стерва старуха Уилкс!.. Жози хорошо помнила вчерашнее сборище в комнате женской прислуги и сладкий голос старшей служанки: "Ну что ж, если вы вдруг взяли да забыли, чья сегодня очередь, начнём заново - все вместе". И сама высказалась первой - после этого разве что полный тупица назвал бы чьё-нибудь другое имя!..
"Думаю, Жозефина прекрасно подойдёт", - пропела госпожа Уилкс. Нет, обычно хватало одного взгляда грозной старухи, чтобы любая мигом понеслась исполнять приказание. Но вчера был особый день, и Уилкс знала: прикажи она сейчас - и кто знает, чего ждать от толпы испуганных служанок. А так с неё взятки гладки - это ведь всевместе решили.
Слова падали в душном воздухе тяжело, как камни, и в каждом она с трудом узнавала собственное имя:
"Жози".
"Пусть Жози идёт".
"Верно. Пусть будет Жози".
Жози...
Жози...
Вот так её и приговорили к смерти. А то и к чему похуже.
Пустой коридор окончился, и служанка остановилась перед двустворчатой дверью. Поставила поднос на столик справа и ещё раз тщательно вытерла ладони о передник. Протянуть руку и открыть одну из тяжёлых створок она отважилась только через полминуты. Двери, как и всегда, оказались не заперты, и Жози, стараясь приободриться этим фактом, шагнула в покои.
Леди Аминта фон Бильдерлинг - до недавнего времени Её Величество хранительница Двенадцатого королевства - обычно в это время была ещё в постели. Служанка по привычке тихонько ступала по толстому ковру: потревожив королевский утренний сон, можно было легко заработать пару оплеух. Ей предписывалось оставить поднос на столике у кровати, чтобы приятный запах пищи заставил королеву пробудиться в хорошем настроении, что, опять же, могло сказаться на судьбе прислуги. Девушка решила действовать на прежний лад, хотя Её Величество эту спальню больше не занимала - со вчерашнего ужасного вечера.
В конце короткого коридора Жози уже от входа видела резной лакированный столик и край пышного малинового балдахина. Ещё десяток шагов - и она быстро поставит поднос и, может, даже выберется отсюда подобру-поздорову, пока...
Войдя в спальню, служанка встала на пороге столбом. Широкая кровать была пуста, а шёлковые покрывала - аккуратно заправлены.
Жози быстро отступила назад, но натолкнулась спиной на дверной косяк; поднос лязгнул в руках и угрожающе накренился. Она лихорадочно подхватила заскользившее фарфоровое блюдце и из неудобного полусогнутого положения стрельнула глазами туда и сюда, однако нигде не увидела никаких признаков нового обитателя покоев. В комнатах лежала мягкая, как ковер, бархатная тишина, только в дальнем углу размеренно и сухо постукивали старые напольные часы. Жози уставилась на них в невольном испуге: королева никогда не заводила часов, жалуясь, что тиканье мешает спать. Так они и стояли бесполезным и довольно громоздким куском мёртвого дерева и железа - до сегодняшнего дня.
Вспомнив, наконец, об оттянувшем руки подносе, девушка поставила его на столик, отдёрнулась, как от ядовитой змеи, и, озираясь, стала медленно пятиться по коридору. По крайней мере, думала она, всё почти закончилось. Осталось только выйти отсюда.
Шелест опустился на неё сзади, накрыл невесомой липкой паутиной. Чужой и жёсткий звук среди тишины. Как тиканье часов.
"Шёлковое платье", - подумала Жози отстранённо. - "Небось, только выглаженное... Кто его гладит, интересно?.."
Вытканные на ковре лозы змеями ползли по кругу, выцветая на ходу. Серый блестящий подол наполовину растворился в липкой серой мгле. Служанка согнулась перед ним чуть не пополам - чтоб не видно было зажмуренных глаз.
"Сейчас упаду..."
Пальцев она не чувствовала. Хорошо, что поднос остался на столике.
"...а интересно всё-таки, кто ей гладил платье?.."
...Голос был густой, будто скалкой ударили в самый большой Бертов котёл. Она не сразу поняла, что та говорит. Поняла только, когда чужая ладонь толкнула в плечо.
- Отойди.
Стены не оказалось там, где должна была быть. Складки юбки, наоборот, были везде. Тонкие острые иголки высунулись из ковра и впивались в ступни при каждом шаге.
"Сейчас упаду, сейчас упаду, сейчас упа..."
- Ваше... Вели... Светлость... Ваше... - голос тоже спотыкался, вместе с ней терял остатки равновесия.
...стальные клещи смыкаются на плече, отсекают остатки тепла. Рука леденеет; леденеет сердце. Скользит по ковру туфля... по вытканным лозам... по гладкой чешуе...
...и Жози падает в облако. Облако пахнет цветами и мылом.
...а потом старуха Уилкс отвешивает ей такую оплеуху, что хоть стой хоть падай. Она и падает - на спину, закрывая руками голову. И думает: ух, и приснится же такое...
И думает: проспала, неужели проспала?!
И думает, прислушиваясь к сухому жёсткому шелесту, что это совсем не старуха Уилкс.
Над ней высокая женщина в шёлковом сером платье - гладком, без украшений. Не старая, просто худая и жёлтая, нездоровая - такое бывает, если долго дышать щёлоком, уж Жози видела. Волосы тоже нехорошие, ломкие и бесцветные. Не седые - видно, от рождения не повезло; или, может, опять же, потравлены чем-то...
- Проснулась? - говорит. - Вставай.
Женщина незнакомая. А вот голос - голос знакомый... Не густой, не низкий, это, наверно, сдуру показалось, просто негромкий, грудной. Сказала - и отвернулась, отошла к окну, отдёрнула шторы, отворила - сама. За окном расцветает ясное розовое утро, и на глухом вдовьем платье, на волосах бесцветных ложатся красивые блики. И сама она как будто становится немножко красивее.
Стакан в руках очень, очень холодный. Вода колышется в гранях. Горло сухое и горячее.
- Называть меня будете - госпожа Александретта. Никакого "величества", понятно?
- По... нятно.
- И другим передай, - спокойно добавила та. - Следующему язык вырву.
Пальцы вспотели. Служанка медленно, осторожно поставила стакан на поднос. Вода не помогла ни капельки, только ледяным комом осела в желудке.
- Аминта... ваша королева не завтракает?
- В-ва... госпожа... она...
- Завтрак будете приносить в половине шестого, - отрубила та. - Не позже. Не раньше. И никакого вина - чаю; горячего, крепкого. Без сахара.
- Ча... д-да, госпожа...
- Уборку пусть делают с пяти до шести вечера. Каждый день. Потом ужин. До этого времени - чтобы в покоях никого не было. Это понятно? - Отвернулась от окна, застыла тёмной брешью в золотом рассвете. - Иначе - пусть пеняют на себя.
Жози встала на шаткие ноги. Присела, слегка опираясь на край кровати. Заметила примятое покрывало, попыталась одновременно разгладить. Гобелен на стене чуть колыхался от сквозняка. Совсем как живые реяли на гобелене старые, незнакомые уже знамёна.
- Да, госпожа...
Выпустит? Если говорит другим передать, может, и выпустит... только бы теперь не разозлить... и не забыть: госпожа, госпожа Александретта... иначе - язык вырвет...
- Всё поняла?
- Да, госпожа...
Та кивнула - вроде бы удовлетворенно.
- Отлично.
"И всё? Я могу идти?.. Вот просто так?"
Голос остановил её на втором шаге.
- Постой.
Служанка обмерла.
- Госпожа?..
- Ну-ка, садись.
Покрывало - не сядешь же прямо на покрывало?.. только что разгладила ведь... и ни табуретки рядом, ни стула, а кресло далеко, рядом с часами... за спиной новой хозяйки. Заметалась, заозиралась, потом всё-таки присела на самый краешек. Александретта садиться не стала - застыла над служанкой, загородила свет. Чтобы не упираться носом прямо в серый шёлк, Жози задрала голову. Получилось очень неудобно и глупо.
- Как тебя зовут?
О боги, это ещё зачем?! Заколдовать меня?.. Или, может, проклясть?..
- М-меня? Жози... фина...
- Жозефина, - повторила та задумчиво. - Хорошо. Ты моя личная служанка?
- Нет... госпожа.
- Тогда где она? С ней что-то случилось? Ты её заменяешь?
"Сказать, что заменяю?.. Точно, скажу, что Уилкс... так ей и надо, корове старой, пусть её на дыбе растянут, плакать не буду...
...а ну как она узнает? Вон как смотрит, насквозь меня видит!.. Сейчас совру, и на дыбу - меня..."
- Нет, госпожа, - пискнула Жози. - Здесь много, э, служанок. Во дворце.
- Сколько?
- Ну... пара дюжин, наверно, госпожа...
- И что, - недовольно осведомилась Александретта, - во дворце две дюжины служанок, а у вашей королевы не было ни одной личной горничной?
Жози беспомощно хлопала глазами.
- Я не знаю, госпожа... они по очереди приходили к Её Вели... то есть, э...
- Не бойся, - бросила Александретта едко, - уж за упоминание Аминты я тебя не убью.
- Да, гос...
Ну не скажешь же ей, что Уилкс ввела очередь после ухода Лауры. Вылетела та из дворца без двух передних зубов и без расчёта вдобавок - раз тяжёлое блюдо разбили о неё, то она и виновата...
Из тех, кто польстился на почётное звание при королевской особе, Лаура была шестой.
- ...Но здесь надо всё привести в порядок.
Жози не знала, ей ли адресована последняя фраза и стоит ли как-то на неё отвечать. И что будет, если она ответит.
- Не прямо сейчас, конечно. Но постепенно я всем вам найду занятие - меньше глазами будете хлопать. Две дюжины служанок, - фыркнула она внезапно, и девушка невольно уставилась, - узнаю Аминту, никакого порядка... Удивляюсь, как она имена ваши запоминала?
Это что, она меня спрашивает?.. Жози поняла, что так и есть, когда Александретта подняла бровь явно выжидательно.
- А... она и не запоминала, госпожа...
- Ясно, - кивнула Александретта. - Ладно, Жозефина. Что ты умеешь? Кроме как завтрак подавать.
К тому времени мозг Жози онемел, похоже, так же, как её шея. Она просто слушала и отвечала - как могла - и уже ничему не удивлялась.
- Убирать умею, госпожа...
- Короче. Разрешаю.
- Шить умею. Немножко. Штопать. Стирать. Котлы чистить... - запнулась: на чистку котлов - в помощь кухонным - определяли, если сильно провинилась, и признаваться в таком умении хотелось не особенно, - но очень плохо умею. Камин разжигать... ну-у, и...
- Всё?
Что ей ещё надо?! Младенцев потрошить?.. Ой, боги милосердные, это ж ужас какой...
- Госпожа... - голос подводил, пищал и сипел, как треснутая камышовая дудочка. - Я... это... простите... убивать не смогу... боюсь... даже курицу не резала никогда...
- Ясно, - заключила Александретта сухо. - Буду иметь в виду. Спасибо, Жозефина.
Жози с трудом припоминала, как ватные колени не подогнулись, какой волной - упругой, тяжкой - вынесло её из бывших покоев королевы. Почему-то не поворачивалась шея и болела спина. Стёрлись из памяти серые от копоти потолки, пятна на месте картин, ступени, двери, встречные. Не изглаживалось только странное слово, как любопытный камешек, что блестит на солнце посреди дороги - не хочешь, а наклонишься, подберёшь.
Спасибо.
*
Королева вскинулась от звука, воспалёнными глазами моргая на дверь. Ещё секунду назад оттуда, дробя дерево в труху и выкрашивая камень, на неё неотвратимо надвигалась осадная башня.
Качая тяжёлой головой, она не могла поверить, что всё-таки заснула.
Не было никакой башни. Только Александретта.
Фигура в сером шелестящем шёлке остановилась напротив кресла.
- Здравствуй, Аминта, - уронила она. Так роняют камень - скупым движением запястья, чтобы поверхность пруда не колыхнулась.
- Чтоб ты сдохла, - устало прохрипела королева.
Колдунья наклонила голову, будто и впрямь обдумывала такую перспективу.
- Увы, - заключила она ровно. - Ты первая.
Королева задохнулась, так и не выдавив смех из сухого горла.
- Всегда мечтала, - каркнула она, - на это посмотреть.
Кресло Аминты стояло посреди голого гладкого пола. Кроме него и двери, в комнате не было ничего: ни стола, ни стула, ни окна. В стенах виднелись неровные дыры там, где с них сорвали железные гнёзда для факелов. Свет проник в комнату вместе с Александреттой и висел над её головой. От него блестели гладкие тонкие волосы колдуньи, а у подола растеклась тень, заливая чёрным полированные плиты. Королева и рада была бы не смотреть на неё, но больше здесь смотреть было некуда. Спина ныла. Аминта безуспешно попыталась откинуться в кресле. Она всегда терпеть не могла такие - прямые, жёсткие, невыносимо похожие на пыточные орудия. Это сестра их любила...
"А в тронном зале сейчас стоят эльфийские стулья", подумала она с неожиданной острой горечью, - "на которые всегда можно грациозно откинуться. Если эта тварь их ещё не сожгла...".
- Хочешь убить, - со злостью бросила она, - давай, убивай прямо сейчас. Ну, что молчишь?
Колдунья неподвижно высилась над ней, как огромная шахматная фигура.
- Боишься, - разом припечатала Аминта, усилием вскидывая голову. - Всегда боялась - с детства... и теперь боишься. Поэтому я замужем за Стефаном, а не...
Грохот дробью раскатился по комнате и смолк, рассыпавшись тихим частым поскуливанием. Оглушённая Аминта не успела понять, где верх, где низ и почему так холодно одной щеке и горячо другой. Не успела обрадоваться, что взломала, наконец, каменное спокойствие колдуньи. Маленький, бритвенно-острый каблук щёлкнул по полу рядом с носом королевы. Крохотная каменная щепочка заплясала по плитам, но ткнулась в тёмно-красную лужицу и затихла. Серый шёлк прошелестел по лицу и бабочкой вспорхнул со щеки. Аминта и не подумала взглянуть вверх. Она смотрела только на блестящую лужицу и всхлипывала всё чаще.
- Мне плевать на Стефана, - сообщила колдунья спокойно. - Отрекись от моего города.
Не смотри. Королева отчаянно зажмурилась. Кровь. Кровь, кровь, кровь, кровь...
Она всегда боялась крови, и сестра это знала.
- Н... нн... нет.
Мучительно болела рассечённая скула. Щель в двери за спиной колдуньи дышала тьмой. Королева не заметила, когда и как в неё просочились другие тени. Быстрые, тихие. Голодные.
- Нет... - шептала она. - Нет. Нет.
- Отрекись, - мягко повторила Александретта. Голос, витавший где-то по ту сторону сжатых век, жутко походил на материнский. - Я ведь не убью тебя, пока не отдашь мне мой город.
Аминта не слушала: всё повторяла и повторяла без конца одно и то же короткое слово, выталкивая из себя вместе со всхлипами. Только бы не видеть кровь. Только бы не слышать голоса умершей матери...
- Ну что ж, - шёлк снова зашуршал и отодвинулся, мимолётно задев ладонь. Зато придвинулись те, другие. - Как пожелаешь, сестра.
*
Эрон ехал с четверть часа, прежде чем стихли за спиной шум и говор лагеря. На первый тревожный знак наткнулся ещё через полчаса.
Лес был нехороший: тихий, душный, пустой. Тяжёлое небо висело над острыми верхушками елей, глухо стонало далёким громом и никак не могло разрешиться новым дождём; а под набрякшим хвойным подолом что-то словно притихло и затаилось.
Сначала забеспокоилась лошадь. К тому моменту, как слева затрещали ветки, Эрон уже знал, куда смотреть. А потом почуял и запах.
Животное неровно, слабея, билось в развороченном подлеске, месило копытами густую, напитанную чёрным грязь. Прямая тропа, тоже меченная кровью, уводила от жертвы вглубь. Всадника видно не было. Лес молчал вокруг тяжким, зловещим молчанием - верный знак, что хищник далеко не ушёл.
Только продравшись через кусты, охотник увидел запутавшиеся в ветках ветвистые рога.
Дальше ехал быстро. Тучи не расходились, сумрак понемногу густел. Надежда оставалась на дождь - ночных тварей он точно разгонит, да и ошалевшие в запустении волки по норам попрячутся. Кроме того, добыча его в этот раз была того рода, что от ливня и сырости обязательно скроется на ближайшем постоялом дворе. Если доедет, конечно.
Ветер поднимался, свежел. Оно бы и хорошо, да только в неудачную сторону дул - от охотника прямо вперёд. Хмурились по сторонам нелюдимые ели, хмурилось над головой меркнущее небо - будто чужая, враждебная земля, а не свои, имперские владения; будто к ночной нежити больше, чем к живому путнику привыкла.
Стук копыт впереди услышал уже под вечер. Теперь уж догонять не спешил, прислушался. Странно шёл тот, другой конь - медленно, никуда не торопясь, да ещё как будто прихрамывая. Ещё прежде, чем неладное почуяла его лошадь, Эрон понял: не живой там человек.
...Они стали возвращаться в лагерь вечером после отступления - по одному, по двое, понурив головы, еле ковыляя. Поначалу их и правда принимали за своих. Эрон помнил их почти так же хорошо, как ту, самую первую тварь. Мёртвые воины на мёртвых конях не противились и вместе с лошадьми равнодушно погибали во второй раз - как будто смирившись с поражением. Наверно, этим и напоминали так сильно живых.
Всадник виднелся впереди чёрной кособокой кляксой. Трусил себе и трусил, сонно склонясь набок. Эрон уже знал, куда целиться; знал и не беспокоился, что мертвец обернётся на шум. Главное, чтоб не учуял.
Упрямиться труп не стал - когда в основание шеи хрустнул болт, куклой завалился вперёд и вбок, скатился, глухо бухнув о булыжники. Эрон опустил арбалет и тронул поводья - объехать. Живая лошадь идти не хотела, топталась на месте, пофыркивала тихонько, позвякивала, переминалась с ноги на ногу. Мёртвая неуверенно покачивалась на негнущихся ногах, неторопливо, как столетняя сосна, клонясь вправо. Смутно обрисовалась в сумраке вытянутая, облезлая чёрная морда; и вдруг ощерилась, как будто треснула - до самых ушей - серой зубастой щелью.
Наккелави бросился стремительно - только метнулся в глазах текучий чернильный росчерк. Шарахнуло о булыжники, белыми искрами брызнуло в глаза, жидким багровым железом - в лицо; визгом, с хрипом пополам, ударило в уши. Челюсти щёлкнули, мотнули в сторону - хрустнула кость - щёлкнули снова, наощупь разыскивая горло, и встретили руку.
Эрон выстрелил, не дожидаясь, пока они снова сомкнутся. Челюсти раскрылись ещё шире, а потом нижняя оторвалась и вдребезги разлетелась о брусчатку. Он успел выкатиться из-под туши, ещё не зная, цел ли; только потом услышал крик лошади.
Облегчение мелькнуло и сгинуло. Остаться пешим на такой дороге - едва ли лучше, чем пострадать самому. От мертвеца или двух отобьёшься, от пяти спрячешься; а вот от других, хитрых и быстрых тварей - не уйдёшь.
Возвращаться назад, искать там нового коня - упустить время, потерять цель. А цель сегодня не та, какую можно потерять. Найдут, не забудут. Да и не так уж безопасно поворачивать назад - вполне можно встретить что-то, что уже увязалось следом.
Идти вперёд - не догнать; снова - упустить; и в придачу самому, скорей всего, погибнуть. Пистолет разряжен, небольшой арбалет придавило при падении, ложе треснуло; бесполезный. А мечом отмахаться - шанс небольшой.
Эрон вздохнул и выпрямился. Хорошо бы знать, который сейчас час - но в такую погоду пойди, угадай... Впереди должна быть развилка; дорога на захваченный Коннбрук поворачивала влево. Если пешим срезать дорогу через лес - и если удастся ни с чем серьёзным не встретиться - беглеца можно попробовать обогнать - или, может, хотя бы застать под крышей, в той стороне, кажется, была таверна.
О том, что будет, если тот напорется на тварей на повороте, Эрон рассуждать не стал. Проверил меч, подобрал сломанный арбалет, повесил на пояс - мало ли.
Труп своей лошади он оставил посреди дороги - надеялся, что твари с округи соберутся на запах и отвлекутся от него. Он знал, что крик умирающего животного привлечёт их ещё вернее - но оставить её живой так и не смог. Втайне охотник всегда надеялся, что в конце его жизни - когда он, должно быть, сам будет лежать вот так где-нибудь в лесу - найдётся кто-то, кто сделает то же для него.
На дорогу он выбрался грязным и вымотанным, но живым и здоровым; возможно, благодаря дождю. Лес хранил хмурое молчание. До таверны оставалось немного - вперёд по дороге маячил мокрый указатель. Эрон уже собрался пройти дальше и проверить там, когда услышал цокот. Прошлись по загривку ледяные пальцы недавней памяти: вдруг - снова?.. Но звук рассыпался вдоль мшистых обочин чисто, часто, тревожно - живой, привычный звук спешащего всадника. Эрон выступил из-за дерева.
Алистан, старший принц и наследник Двенадцатого королевства, не сразу распознал в нём человека - вздрогнул и качнулся было назад. Охотник поднял руку.
- Добрый день, Ваше Высочество.
Юнец ответил не сразу - поджал губы то ли презрительно, то ли неуверенно. Дёрнул правым локтем, но за оружие хвататься пока раздумал.
- Чего тебе надо? - спросил вместо приветствия. Стрельнул глазами Эрону за спину; за разбойника, что ли, принял? Какие сейчас, в такой-то близости от Коннбрука, разбойники?..
- Я от вашего дядюшки, графа фон Раске. Проводить вас.
- Не надо провожать, доеду.
- Не доедете.
- Это ещё почему?
- Опасно здесь одному, - заметил Эрон с бесконечным терпением. - Коннбрук близко. А в Коннбруке - сами знаете, что и кто сейчас.
- Знаю, - лязгнул принц. - Туда и еду.
Охотник вздохнул.
- Я знаю про вашу матушку, - ответил негромко. - Но вот так, в одиночку, её не спасёшь.
Что-то дёрнулось у принца в горле при упоминании королевы - рванулось наружу, но так и осталось невысказанным.
- Мне всё равно, - ответил он.
А парень, кажется, упорный. Или до безумия, до белого блеска в глазах любит свою мать - или втемяшились в голову героические сказания.
- Ну что ж. Давайте хотя бы до таверны пройдёмся. Ночью ехать нельзя, да и дождь. А утром... - он неопределённо качнул головой, - там разберёмся.
Что-то искрой высверкнуло во взгляде принца, какое-то непонятное, болезненно-настойчивое напряжение; но тут же увяло, пропало бесследно; парень подобрался в седле - с неприязнью и вроде бы даже царственным презрением.
- Отойди, - уронил ровно. - Я всё равно поеду.
Ну что ж, решил Эрон.
- Не поедете.
- Поеду. - Помолчал. - Надо будет - и тебя...
- И меня - что? - поинтересовался охотник.
- Отойди. По-хорошему. Пожалуйста. Ты меня всё равно не догонишь.
- Догоню, - не согласился Эрон и взвесил в руках останки арбалета. Мальчишка и не сообразил, где ему. - Вот подстрелю сейчас вашего коня - тогда точно догоню.
Принц не ответил. Надулся, но коня, в конце концов, придержал.
2
Алистан подъехал к ограде медленно, правя коленями, руки держа на виду. Помнил, как настороженно выглядывал в щель трактирщик, как загораживался старым тяжёлым самострелом и как щетинились двери и окна - за неимением железа - тускло поблёскивавшими смолёными кольями.
В этот раз ничего не было - ни грозных окриков, ни кольев. Безвольно распахнулись тяжёлые ворота. Трактир был тёмен и пуст.
Сначала обошли двор. Эрон зажёг фонарь и отдал принцу; арбалет забросил за спину, достал из-за пояса короткий одноствольный пуффер, зарядил, засунул обратно. Почти без звука вынул клинок.
Алистан шёл чуть позади, светил из-за плеча, оглядывался. В смоляной непогожей ночи лоснились посреди двора маслянистые лужи. Конюшня сгорбилась слева - хмурая, целая, тихая. Справа двухэтажный дом запрокинул в дождливое небо, как слепое лицо, неосвещённый фасад. Алистан поднял фонарь, пригляделся - и вздрогнул, краем глаза уловив мерцающий огонёк справа: свет слегка мазнул по стеклу в верхнем окне.
Алистан ни на грош не верил в блеф с арбалетом. Мало ли, попадёшь или нет, да ещё на скаку - так и убить недолго. Не стал бы охотник рисковать такой ценной добычей. И сейчас вполне можно было бы здесь не сидеть, а ехать к Мирей. Но тогда - тогда пришлось бы убить охотника. Он, конечно, пёс и простолюдин, да и сволочь порядочная - и всё-таки...
Дом скрипел, стонал и шуршал; казалось, все его обитатели прошлой ночью такого шума не издавали. Половицы понемногу - шаг за шагом - выползали из мрака и стелились под ноги - длинные, гладкие, ровные. В меру исцарапанные, без зловещих чёрных пятен. Густым духом влажной земли и лежалого лука дышал неглубокий погреб. На смутно белеющих стенах кухни примостились дремлющие сковороды. Закрытые двери бессмысленно пялились деревянными бельмами. Эрон проверил каждую; больше половины оказались запертыми.
Они остановились в центре главного зала.
- Странно, - пробормотал Эрон. - Светите, руку не опускайте. И слушайте.
- Может, - прошептал Алистан, - они сами ушли?
- Может, и сами.
- А вещи оставили... потому, что думали вернуться? Кто бы их здесь украл...
- Угу, - скупо ответил охотник.
- Пойдём отсюда.
- Куда?
- Ну... в лесу переночевать можно. Ты же как-то ночевал.
- Здесь никого нет, - пожал плечами Эрон. Вроде бы уверенно. - Не бойтесь.
- Всё равно. Мало ли что здесь случилось. Как будто... на кладбище.
- В этих краях, - заметил Эрон, - сейчас куда ни сядь - везде кладбище. А здесь хотя бы стены. Идёмте.
Принц молча развернулся и пошёл первым.
- Вы куда это? - раздалось позади. Алистану почудилась усмешка.
- К себе, - буркнул он. Лучше бы вообще не отвечал. - В лучшую.
- В лучшую - это, конечно, хорошо бы, - протянул за спиной тюремщик - невидимый, но, несомненно, втихую глумящийся. - Только мы с вами будем на втором этаже.
Тут Алистан не выдержал.
- Это почему ещё?
Мина у охотника, оказывается, была вполне равнодушная - пожалуй, и придворный позавидовал бы.
- Потому.
Принц плавно отступил, освободил дорогу:
- Ну, показывай, куда.
Тот не двинулся.
- Вы идите. Я скажу, куда.
Ну ничего, решил принц, это всё ненадолго.
Второй этаж - ещё не смертельно: всего-то два полных человеческих роста, считая от подоконника. Пленник молчал, считал повороты, думал о том, где лежит его седло и долго ли придётся возиться с воротами. О Мирей не думал - но твёрдо себе пообещал, что к этому предмету вернётся вскоре.
- Проходите, - сообщил охотник. - Направо.
- Зачем?.. Это что, чулан?
- Почему. Комната. Сейчас ужин принесут.
Алистан вздохнул. С сомнением обошёл кровать и присел на край. По пути не упустил случая выглянуть в окошко. Ничего не увидел, кроме сырого месива, сдобренного подступающей ночью; снова начинался дождь. Значит, опять придётся тащиться, да ещё в потёмках. Пролезть в окошко было, пожалуй, можно - если сначала снять плащ и пояс и бросить на землю.
Ставня здесь не было. Охотник оглянулся, поморщился, потом расстегнул свой плащ и завесил проём, заткнув края за углы пыльной рамы.
- Дождь, Ваше Высочество, - это хорошо. Он нежить отгоняет. Тех, что послабее да поглупее.