Аннотация: Немного приукрашенная реально слышанная мною история. Дом до сих пор никем не занят)))
Эта шавка нещадно лает и у меня раскалывается голова.
Уже готов подойти и пнуть маленькую дрянь.
Собака рвётся с цепи.
-А, во, дом,- лениво машет сын хозяина в сторону полуразвалившейся хибары,- ни документов, ни претендентов.
Он тупо ухмыляется и выдыхает облачко дыма.
Я перевожу глаза с мелкой твари в указанное направление. Ничего особенного, обыкновенный домик.
-Так, а чё так?- спрашивает Жанна и садится в тенёк на ступени возле входа.
Сынок глубоко затягивается и молчит.
То ли не слышит, то ли делает вид, а то ли думает, что сказать.
Собака замолкает, делает долгий хриплый выдох и тоже прячется в тень будки.
Жара стоит несусветная .
Наверно все тридцать.
-Там раньше семья жила, да только,- вдруг начинает сынок,- помёрли все.
-И, что родни не осталось,- лениво, только для поддержания разговора вступаю я.
-Не, жена вроде и дочка у младшего где-то живут, да только на что им он сдался, дом-то?
Становится даже как-то интересно, спрашиваю:
-А чего? Домик вроде добротный и участок...
-Ага, и желающих хоть отбавляй, да только не хотят они не продавать, ни жить в нём. Там же столько смертей-то...
Сынок выкидывает сигарету за забор, на дорогу и садиться рядом с Жанной.
-В смысле?- спрашивает она.
-Там, короче, первой мамка его помёрла. Потом батька.
-Так своей же смертью?
Сынок смотрит на меня, словно я малое дитя. Смотрит хитро и ухмыляется.
-Своей не своей, того нам не ведомо. Только, что ж это за дом такой, в котором каждый год по мертвяку вырисовывается?
Слышится ленивое, приглушённое стенками будки, рычание собачки. Видимо её полуденный сон был прерван громким голосом сынка, который в свою очередь шикает на животное и продолжает.
-Там мамка как-то непонятно померла, вроде своей смертью, вроде, всё, как и должно быть. Да, почему-то в гробу закрытом хоронили, словно у неё там жуть сплошная. Батьку же не. Батьку нормально, ну, как положено, а потом и сын старшой вдруг откинулся. Тут уже и соседи стали поговаривать, что не добрый дом-то, что злом в нём веет, как холодом.
Сынок смотрит на дом, словно ждёт его реакции. Как будто боится, что вот сейчас он ответит глубоким, тяжёлым, не живым голосом: " Врёшь ты всё, гад, не было такого!"
Я тоже не отрываю глаз от медленно разъезжающегося от времени остова здания. Смотрю в окна, в надежде кого-нибудь увидеть. Я всегда надеюсь, что именно в это "сегодня" что-то, наконец, возьмёт и измениться.
Жанна и собака тихо дремали.
Я закурил.
-И что?
Сынок тоже потянулся за сигаретой, но вспомнил, что выкурил последнюю, посмотрел на меня взглядом с лёгким присутствием стыда и я протянул ему желаемую палочку смерти. Он заинтересовал и должен был рассказать до конца.
-А, старшой-то, во, как странно умер,- чиркает спичкой и подставляет сигарету маленькому брату пожара,- Он на крышу полез, что-то там залатать. А зима была,
ну, во, в году две тыщи пятом, наверно, лютая. Я как раз к деду приехал, помочь тут. А мы с ним, ну, с покойником - то, в одной школе учились в своё время, только в параллелях. Знались короче, могли и по рюмашке иногда пропустить, былое припомнить. Ну, так, вот, я в тот день как раз дровник мастерил и вижу лезет Стёпка на крышу, а ступени...
...А ступени трещат, словно они изо льда вырублены и вот-вот должны расколоться и осыпаться вниз тяжёлым градом прозрачных осколков.
Это даже через дорогу слышно и я оглядываюсь.
Степан уже почти на крыше.
-Ты чего это удумал, сосед?!- кричу, а он не оглядывается и лезет наверх.
В правой руке вижу молоток, а за поясом на уровне пятой точки заткнуто распятие.
-Дуреет молодёжь,- бурчит дед и недовольно пихает меня в бок,- давай, чего на дурного пялиться.
-Да, подожди, бать,- отмахиваюсь от него и подхожу к калитке,- Стёпа! Ты чего творишь?!
Не реагирует. Карабкается на крышу. Медленно так, словно опасаясь чего-то.
Иду к нему, но тут же замираю.
На улице дубарь, где-то под тридцатник, я в старой кожанке на меху и в двух свитерах, но что-то жутко ледяное скользит по всему позвоночнику, оставляя за собой словно дорожку...
Тропу ужаса.
Я замираю на полдороге. Дыхание спёрло.
Да, не может быть такого!!!
Дом двигается, будто оживает. Он отклоняется назад, я слышу, как трещат балки перекрытия, как в такт хлопают ставнями окна, и через секунду возвращается в своё прежнее состояние.
Дом словно стряхивает хозяина, как человек, бывает, скидывает с одежды надоедливую букашку.
И Стёпа летит вниз.
Всё происходит слишком быстро, всё совсем не правильно, так не должно быть!
Так не бывает!
Сам того, не замечая, я начинаю креститься.
-Господи Иисусе!- выдыхаю и бегу к нему во двор.
Вон, туда, за сарай и упал. А сверху лестница...
Лежит на спине, а из груди его торчит что-то.
Я подбежал, да, так и сел рядом. Поднял за плечи, а он и мёртвый уже.
Из дома выскочил Лёшка, младшой, значит.
Выскочил и замер на пороге.
-Значит, попробовал, дурак,- выдохнул он и медленно начал подходить, словно сомневается.
Тишина давит на уши, я ее, чуть ли не кожей чуял. Меня вывернуло.
А в груди у него распятие торчало. Иисус весь в крови...
И собаки тут же все выть принялись.
Сынок замолчал. Я тоже не спешил со словами.
Думал, могло ли такое реально произойти.
Дом убивает хозяев?!
Бред.
-Бред какой-то,- говорю сынку.
Тот устало кивает, мол, хочешь, верь, а хочешь, нет, только так оно и было.
-Так никто и не верит, говорят меньше пить надо.
-Кому?
-И мне и соседу, наверно, тоже поменьше надо было... От него ж тогда и жена с ребёнком сбёгла, за пару дней до смерти. Довёл, наверно.
-Ага,- киваю и достаю из сумки бутылку с чаем.
Пью. Чай холодный, хорошо.
Мелкая тварь всё так же продолжает на что-то рычать из будки. Даже не думает заткнуться.
Не люблю собак, кошки по любому лучше.
-Тихо ты,- прикрикивает на неё сынок и продолжает свою уже изрядно затянувшуюся байку,- А Лёшка той же зимой пропал. Его и не искал никто толком-то. С работы, видно, вспомнили, милиция приезжала, да, дом закрыт, у деда вон спрашивали, а он-то что? Откуда знает?
-А дед-то где?- спрашиваю, потому, что уже надоело сидеть без дела.
-В магаз поехал.
-А-а-а,- киваю и смотрю на окна мистического дома.
Четыре направленных на дорогу затянуты паутиной и мутны от пыли. Внутри нет движения, а ведь так хотелось стать свидетелем хоть чего-то мало-мальски сверхъестественно...
-Так и, что с братом-то младшим стало?
-Так его, это, нашли потом, в доме же. По весне приехали газовики вроде бы, что-то там проверить, дом, значит, вскрыли, а на пороге труп.... Ну, кости, короче, в одежде. Менты сразу дело завели, да, только так ничего и не узнали. Хибару снова закрыли и всё. Вот уже, наверно, год так просто и стоит. Жена Стёпкина, стерва, даже на похороны его не приехала, да, и вообще не приезжала больше. А купить его много кто хотел, да, только хлопотно всё это... Никто с домом с такой историей связываться не хочет.
Я молчу, хорошая история, правда, зуб даю, наврал он в ней больше, чем было. Надо потом у деда спросить.
-Так, а щас он, я смотрю, даже не заперт.
-Ну, дык, а чего его запирать, если там нету ничего.
Я удивлённо смотрю на собеседника, а он смеётся:
-Так там уже давно сортир общественный стал, бомжи по зиме повадились. А, что может, сходить хочешь?
-А, чё не сходить-то?!- достаю фотоаппарат,- пойдёмте.
Сынок встаёт и просит ещё одну сигарету.
Жанна спит.
Шавка продолжает скалить не понятно на кого зубы.
Солнце печёт.
И мы идём.
-Так, а вы одна работать будете?- спрашивает ветхий дедуля, закатывая велосипед в кривой от времени сарай.
-Нет, напарник вот должен щас подойти, они с вашим сыном в дом пошли...
Из-за угла сарая выглядывает удивлённое лицо старика:
-Так у меня только дочка одна и та в России живёт...
-Мужик, ты где?!- зову этого гада и наступаю в маленькую собачью кучку,- Вот, же твою бабушку!
Вытираю ботинок о вздувшийся старыми досками пол и осматриваюсь. Ничего запоминающегося, дом, как дом...
-Вот, так,- говорит сынок где-то у меня за спиной и закрывает входную дверь.
Она скрипит, и моё разыгравшееся воображение улавливает в этом звуке непонятно-ликующие нотки.
Наслушаешься таких вот придурков, под солнцепёком и не такое может привидеться.
Стоп.
А зачем он дверь-то закрыл.
Я резко разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и смотрю на сынка, а он, словно, и не видит, в этом приятно прохладном полумраке лицо его и руки почему-то приобретают легкий синий оттенок.
Сынок шепчет что-то.
Только сейчас запоздало ловлю себя на том, что даже не знаю, как его зовут.