...Несмотря на все травмы и увечья, нанесённые ей оголтелыми подростками-наркоманами, матери Димы Филиппова всё же повезло. Ей удалось всё-таки выжить, хоть она и провела четыре месяца в больнице "скорой помощи", причём первый месяц - в отделении интенсивной терапии; а впоследствии - более полугода в психиатрической лечебнице.
И вскоре Дима уже узнал правду о том, что произошло с его матерью. В больнице, на сеансах психотерапии, ей каким-то образом удалось воссоздать в памяти всю картину произошедшего. И, выйдя из больницы, она, ничего не тая и не скрывая, позабыв о всякой стыдливости, выговорилась сыну. Рассказала ему всё, во всех подробностях.
И, уж каким бы садистом и варваром ни был бы Дима по отношению к чужим людям - к тем, кого он сам грабил, избивал и унижал; но, по отношению к матери, он был, хоть и не совсем хорошим, но всё-таки сыном. Хоть он и сидел у неё на шее, хоть и доставлял ей массу хлопот, хоть она и пролила из-за него море слёз, провела не одну бессонную ночь, и всегда, всеми силами, хлопотала, просила за него, но втайне гордилась. Ей с юности нравилась "воровская романтика", её подсознательно тянуло к "блатным", к уголовникам, в которых она инстинктивно видела настоящих мужчин, "хозяев жизни" - сильных, смелых, не ломающихся ни при каких обстоятельствах - ни на ментовских допросах, ни на провокациях, ни на тюремном беспределе. А уж если воспользоваться теорией Андрея Попова, то именно в таких мужчинах, "плевавших на закон", и выживающих в облавах, на зонах и в прочих передрягах, свойственных бандитско-воровской жизни, и после этого всего неизменно остающихся верными себе и преступным традициям - она чувствовала наиболее сильную харизму, инстинкт самосохранения. Таким был её родной отец, большую часть жизни топтавший казённую землю. Хоть она и видела его всего пару-тройку раз за всю жизнь. Таковой была её первая любовь, с которым дело так и не дошло дальше поцелуев: не успели, зарезали жениха в поножовщине. После этого она и полюбила дружка своего покойного возлюбленного - тот в аккурат освободился из мест "не столь отдалённых", и тосковал вовсю по женской ласке. Вот он и "пригрел" скорбящую невесту, даже поженились - девочка-то невинна оказалась, и ей как раз стукнуло восемнадцать. Не прошло и года - загремел молодой муж котелками, на сей раз - уже подальше; как говорилось в знаменитом фильме, "или на лесосеку, или в солнечный Магадан", а девочка к тому времени успела стать мамой. Рос её сынок не по годам здоровым и крепким, и с буйным нравом - весь в отца...
Рассказами матери Дима был потрясён. Он горел справедливым гневом, он жаждал отмщения - не меньше, чем Черногорский. Вдобавок ко всему, несчастье с матерью произошло в то же время, когда пропала Инна, от которой по сей день - ни слуху, ни духу. Что, если это устроил один и тот же человек?
"Они его называли Пол. Любитель философии, начитанный, но явный псих" - говорила мать. - "Он решил наказать меня за то, что я родила и вырастила тебя. Так и говорил - ходит, бесчинствует и гадит. Что-то ты такое, нехорошее ему сделал".
"Что ещё за Пол?" - гадал Дима. - "Незнакомое вообще погоняло".
"Какой-то интеллигент. Во всяком случае, никак не из урок. Не такой, как твои друзья" - описывала мать, всю жизнь подспудно презиравшая мужчин-"интеллигентов".
"Ага, значит, ботаник!" - решил Дима, силясь вспомнить, с кем же из подобной категории он когда-либо имел дело.
"А мальчиков было пятеро. Один из них твой друг. Он каждый день к тебе приходил раньше. Вы с ним возле школы встречались. Потом пропал куда-то. Хромой такой. Лютик его кличка".
"Точно - он?" - удивился Дима. - "Значит, Волкозай... Ах, вот откуда ветер дует!"
... Дима, наделённый от природы богатырским здоровьем, уже с ранних лет курил и пил, и всё равно оставался самым сильным среди сверстников, и даже мог легко справиться с парнями постарше. А благодаря своей бесшабашной натуре, всё время жаждущей подвигов, приключений и острых ощущений, он быстро приобщился и к наркотикам, предпочитая, однако, коноплю и таблетки вроде "экстази". Бывало, баловался он и ЛСД, и амфетамином, пробовал и героин - то ли ради любопытства, то ли для самоутверждения. И посему неудивительно, что среди его знакомых был изрядный процент наркоманов, в том числе и тех, кто был значительно моложе его - ведь, когда с матерью произошло несчастье, ему было уже не четырнадцать, а полных семнадцать, а сейчас - уже восемнадцать...
1996-1997
С "малолетками", которые "торчали" на героине, Дима ходил "шустрить". Ребята были практически "без комплексов", и брали всё, что подвернётся. Воровали всё, что плохо лежит, и что хорошо лежит - тоже воровали. Если видели у кого-нибудь мало-мальски ценную вещь - её тут же отнимали, без лишних раздумий. Тем более, что всю работу проделывали "молодые", а Диме-то и делать ничего не надо было - он был у них в качестве "крыши". На тот случай, если вдруг "терпила" обнаружит пропажу, или другие воришки-наркоманы захотят "перехватить добычу", или мало ли, кто ещё захочет помешать его "подопечным" завладеть добром и доставить его в пункт назначения - таких Дима и нейтрализовал. От каждого такого "похода" он брал себе половину всей выручки. "Молодые", естественно, не возражали, рискуя, в случае отказа, остаться вообще безо всего: ведь за такие шутки, Дима будет уже не с ними, а против них, а терять с ним дружбу им не хотелось.
Что вполне естественно - он считал себя на голову выше своих "подопечных". Поэтому у них и было заведено: когда он им понадобится, они будут искать его сами. Что - он за ними, что ли, будет бегать? И они звонили ему домой, после чего встречались на школьном дворе, в двух шагах от Диминого дома.
И его мать, в силу естественного материнского инстинкта, конечно же, интересовалась: с кем, в каком обществе, проводит столько времени её сын. И она видела этих молодых ребят, совсем ещё детей. Причём не только видела, но даже и запомнила. Один из них действительно приходил каждый день, когда ещё не хромал. Хромать он стал гораздо позже, перед тем, как "куда-то" пропасть. А именно - в "инкубатор", где он и стал Лютиком.
Волкозай - такое прозвище у него было до "инкубатора" - был в чём-то сродни самому Диме. Такой же авантюрист и искатель приключений, не знающий меры ни в чём. Воровать - так всё подряд, отнимать - так у кого угодно, "расслабляться" - так на полную катушку, и уже в четырнадцать лет он крепко и основательно "сидел" на героине. За этого Волкозая Диме приходилось драться больше, чем за всех других, но и барыша он больше всех получал именно от него. Что деньгами, что вещичками, что всевозможным "кайфом". Кроме того, этот прожжённый гуляка, после очень уж удачных "тем", всегда норовил "оттянуться" на славу, и всегда брал с собой Диму - за свой счёт. А уж "оттягивались" они и вправду шикарно - снимали баню с девочками, которых не смущал нежный возраст клиентов; кроме девочек, ещё было море выпивки и россыпи "кайфа". Волкозай кололся героином, Дима предпочитал покурить травку.
И вот однажды Волкозаю подвернулся удачный вариант, суливший "оттянуться" уже не на уик-энд, а чуть ли не на целую неделю. Шёл этот парнишка один, по частному сектору, и увидел такую картину, от которой у него в крови адреналин прямо-таки зашкалил.
Из роскошной спортивной машины вышла богато одетая дама. Нажав на кнопочку пульта, она скрылась за калиткой, оставив в салоне машины кожаную сумочку.
Упускать такой случай Волкозай ни за что бы себе не позволил. Пошарив глазами по сторонам, он увидел под кустом большой булыжник. Не раздумывая, он схватил этот булыжник, и запустил им в боковое стекло машины, после чего полез за сумочкой.
Его встретили тут же, только та дама на сей раз была уже не одна. С ней был ещё внушительного вида кавалер. И пришлось юному экспроприатору отдать сумочку даме, а кавалер повёл его к родителям, дабы потребовать с них компенсации за ущерб, нанесённый его жене их избалованным чадом. Ну, а очевидно, сей кавалер отличался таким же горячим темпераментом, что и сам Волкозай или Дима - поскольку целым и невредимым он его до дома не довёл. После того случая, юный "охотник за привидениями" и стал хромым, вдобавок ещё ни одно ребро не осталось у него целым, не считая ещё разрывов сухожилий, и изрядной трещины в лобной кости. С месяц он провалялся в больнице, а затем, после недолгих скитаний, опустился до инкубатора. Навещавшие его в больнице друзья, как выяснилось, не "подогревали" его героином, а давали в долг, а "шустрить" - уже здоровье не позволяло.
Дима же, узнав, что случилось с Волкозаем, только рассмеялся.
"Ну и придурок же он! Ни фига себе - так облажаться!".
В больницу к Волкозаю Дима не ходил ни разу, хоть общие знакомые ему и говорили, что тот всё время только о нём и спрашивал, со слезами умолял, чтобы Дима пришёл.
"Да пошёл этот Волкозай! Сам виноват! Я его на эту тему не подписывал. Пусть теперь пеняет на себя!" - так говорил Дима, потому что понимал прекрасно, что теперь его бывший друг основательно выведен из строя. А значит, так "шустрить" он уже не сможет, и, следовательно, не будет - ни приносить ему награбленное барахло и деньги, ни водить его за свой счёт по кабакам и баням.
"Совсем опустился, чмырь вонючий" - усмехнулся Дима тогда, когда узнал, что Волкозай теперь прозябает в "инкубаторе". - "Ну и хрен с ним, с пидрилой с этим. Я его знать не знаю!". Так презрительно, без тени сострадания, отозвался Дима о своём подельнике. Остальные же продолжали жить прежней жизнью - ходить, "шустрить", брать Диму в качестве телохранителя...
А покалеченный подросток-наркоман Волкозай жил теперь совершенно иной жизнью, проводя все дни в "инкубаторе", и, как там и заведено, "подписываясь" на всё что угодно, за свой заветный "дозняк". Лишь поначалу он частенько вспоминал Диму - с грустью и горечью, при этом плача навзрыд, но это очень скоро прошло. Он уже больше не думал, не жалел ни о чём. Ни об утраченном здоровье, ни о безвозвратно ушедших "золотых днях", когда он безмерно вкушал все земные наслаждения. А уж, тем более - о доме, о родителях, о другой, без наркотиков и без "шустрёжки", жизни. Ведь когда-то он учился в школе, занимался рисованием, пел в хоре. Но "дворовые авторитеты" стали его дразнить "маменькиным сынком", обзываться, издеваться, и тогда понеслось. Сначала курение. Потом - воровство, бродяжничество, пьянки, драки, побег из дома, и, наконец, наркотики. Теперь же, он не мог не только осознавать это, не только задумываться о смысле своей, так и не начавшейся, жизни. Героин проявил себя перед ним, предстал во всей своей властной, подавляющей, самодостаточной сущности. Этот ребёнок теперь не мог больше думать ни о чём, кроме героина. Не мог хотеть ничего, кроме героина, не мог жалеть ни о чём, кроме отсутствия дозы. Ему было уже абсолютно всё равно - грабить беспомощную старушку, воровать тайком у "своих", оказывать интимные услуги извращенцам-педофилам - лишь бы только был героин. Хуже его отсутствия ничего не было, и быть не могло.
Нельзя с уверенностью сказать - смог бы этот несчастный так похотливо и безжалостно истязать и насиловать мать и девушку Димы, если бы он знал, кто они такие, и кем они приходятся тому, кого он считал своим лучшим другом. Но, к его чести, он этого не знал. Он не задумывался о том, что это за Дима, о котором говорит Пол. Мало ли Дим на свете - самого Волкозая ведь тоже звали Дима. Только в последние месяцы своей жизни он был уже не Дима, и даже не Волкозай, а Лютик. Потому что в "инкубаторе" самыми живучими оказываются те прозвища, которыми награждают их обитателей те самые извращенцы-педофилы.
Пол своё слово сдержал - за каждую делянку исправно платил. Можно сказать, даже очень щедро. Вплоть до самого последнего раза - около реки Нарвы.
Машина остановилась, и Пол подал знак сидевшему впереди Лютику. Тот вышел, и последовал за ним.
-Молодец, пацан. Хорошо поработал - тихо сказал Пол, задумчиво глядя куда-то мимо. - Вот тебе дополнительная доза. Чтоб другие не видели. А то загрызут...
-Они это могут - согласился Лютик, доставая свой шприц.
Тем временем Пол извлёк пакетик с крошечной щепоткой белого порошка. Это был синтетический героин, разновидности которого печально прославились под названиями "китаец", "белый перс" и "дизайнер".
-Чего это у тебя руки дрожат? Дай-ка, я тебе сделаю - предложил Пол.
Мальчишка Полу доверял - ведь во время съёмок он всегда делал им уколы сам, и после них всегда было очень хорошо. И в этот раз ему тоже было очень хорошо. Он "поймал" свой заветный "приход", и тут же умер, не приходя в сознание.
-А где Лютик? - спросил один из малолеток, когда Пол вернулся в машину.
-Сказал, на Партизани, в общагу пошёл - пожал плечами Черногорский. - Я вообще ссать ходил...
"Москвич" тут же круто развернулся, и покатил в обратную сторону. Следующим пунктом назначения был город Кохтла-Ярве.
Весна 1997г.
После исчезновения матери, Дима Филиппов впервые в жизни стал испытывать затруднения.
Раньше всё было легко и просто. Жил на всём готовом, мать кормила-одевала, обстирывала-обслуживала, он же целыми днями гулял с друзьями, да искал приключений, или валялся дома на диване - слушал музыку, смотрел телевизор или видео, и не знал никаких забот. Думать о хлебе насущном ему не приходилось, за квартиру и за всё прочее платила мать, а все средства, что он добывал тем или иным путём, оставались ему "на карманные расходы", как школьнику. Иногда, правда, изредка, мать спрашивала: нет ли у сына денег; мол, надо вон то и вот это. А сын, в свою очередь, либо закатывал скандал, вовсю крича на мать и размахивая кулаками (как же, как она смеет!), либо угрюмо ворчал в ответ "нет". Ну, а если уж у него было очень хорошее настроение, всё же расщедривался, давал матери каких-нибудь жалких сто-двести крон. Бывало - в долг, а иногда - и так, "от сердца". Хотя чаще было наоборот - он сам просил денег у матери, в особенности - когда у друзей были проблемы, а идти "шустрить" было лень или рискованно.
Теперь же - мать пропала, куда - неизвестно, кормить его некому, а на одной "шустрёжке" с малолетками особо не протянешь. Тем паче, что Волкозай, всегда приносивший наибольшую прибыль, и вдобавок, баловавший Диму всем, чем только мог себе позволить, теперь "отошёл от дел", и опустился до "инкубатора". А остальные - что с них толку: сами с трудом наскребают себе на дозу, и Диме от них только жалкие крохи перепадают. Одного ещё менты поймали, сейчас в детприёмнике парится. Ещё, не дай Бог, вломит...
Правда, что тут вламывать - Дима никогда их к себе близко не подпускал, и никто из "молодых" ничего о нём не знал, кроме имени да номера телефона - и тот был известен далеко не всем. Потому и не знал Волкозай в лицо ни его мать, ни Инну.
Оставались ещё несколько человек - полнейшие лохи, которые "шустрить"-то не умеют, или боятся. Всё их на разные мелочи тянет: стащить какую-нибудь копеечную дрянь из магазина, или ограбить старушку - "божьего одуванчика", вышедшую из дома за хлебом, и имеющую при себе наличности - в аккурат на полбуханки, и то мелочью. Ну, на худой конец - взломать квартиру с деревянной дверью, где живут нищие, не имеющие средств даже на то, чтоб поставить железную. Соответственно, и урожайность такого "скока" в комментариях не нуждается. Чем можно поживиться в такой квартире? Чёрно-белым телевизором, бобинным магнитофоном? Одеждой, которой в любом "секонд-хенде" можно, не торгуясь, приобрести за копейки?
За этих придурков и "впрягаться"-то "в лом", с ними даже ходить стыдно. Вот им, как раз, и самое место в "инкубаторе". Ничего, скоро тоже там будут...
И тогда Дима решил "прошвырнуться" по своим многочисленным старым знакомым. Тем, с которыми в своё время ходили на "скок", или на "гоп-стоп", или вместе "оттягивались", или, наоборот, "парились" - в детприёмнике, в "обезьянниках", в Батарейной тюрьме. Некоторые из них уже успели поднабраться опыта, обросли новыми связями...
-Ты мне поможешь - я тебе помогу! - ответил юному головорезу один из таких его знакомых, по кличке Весёлый. - Говоришь, матери нет? Значит, хата свободна. Пусти пожить человека. Из братвы он. Под Гусаром ходит. Не слыхал такого? А если ты ему с хлебом-солью, то и он человек понятливый. Только вчера "откинулся". Негоже такому братку ночевать, где придётся. Глядишь - и с Гусаром тебя сведёт. А может, и не только с Гусаром! - Весёлый рассмеялся ещё громче, прямо загоготал.
Отказать Дима просто не мог - иначе бы ему было уже не выйти из той, по-холостяцки обставленной девятиметровки в общежитии на Академия, от радушного хозяина, сидевшего на топчане в одних трусах, и чистившего рыбу огромным, остро отточенным ножом. Словно этот "кент" и вправду угрожал Диме чем-то страшным. Но угроза всё равно читалась - в глазах, в оскале зубов, в смехе, в этом полуголом теле, напоминающем картинную галерею: как-никак, сидел срок за убийство, о чём крикливо заявляла не одна татуировка. Даже в этом ножике, и в этой рыбе. Конечно, Дима согласился. Но и уголовник сдержал своё слово.
Так Дима из уличного шалопая превратился в настоящего "братка", войдя в криминальную группировку - по протекции своего нового квартиранта, и того самого Весёлого. Сначала Дима прошёл, как и положено, "обряд посвящения", затем из "общака" ему купили соответствующей, приличной одежды. Всё это дело, как водится, "обмыли", и сразу после этого, он приступил к работе.
Бригада, в состав которой его включили, занималась сбором дани с торговых точек, и востребованием долгов с частных лиц. Какими ещё делами ворочала эта братва, Диме знать не полагалось. Он был ещё слишком мелкой сошкой, а впрочем, продвигать его выше никто и не собирался. Ведь ни для кого не секрет, что и братвой командуют не дураки, и для этого надо уметь разбираться в людях. И, разумеется, "старшие" прекрасно видели, что за тип этот Дима, и не прочили ему иной роли, кроме мелкого "быка".
Однако, со временем, хоть к серьёзным делам братвы Дима и не имел доступа, да даже и не был особенно в курсе того, чем ворочают старшие - но всё же ему любезно позволяли отдыхать вместе с братвой, присутствовать на многих вечеринках и увеселительных мероприятиях, куда эта братва наведывалась. Не ограничиваться же одним своим кругом, надо бы и "в люди" выходить! И вот, когда Дима стал появляться с братвой уже и "в людях", и произошла его вторая встреча со старыми знакомыми...
Зима 1998г.
Галина Кузьмина, мать Олега, когда-то начинала с рыночной торговки. Продавала, как в детской песенке поётся, "овощи, фрукты, прочие продукты". Поставила свою точку на рынке. А помогали ей в ту пору Олег, и его друг Вадим Зайцев, только что окончившие училище, и не нашедшие себе никакой работы по специальности. Разгружали контейнеры, подвозили товар на точку, подрабатывали на складе. Теперь она уже заведовала целой фирмой. Курировала эту фирму как раз братва под предводительством Гусара, одним из рядовых членов которой был Дима Филиппов. А товар её фирме поставляли дальнобойщики, работавшие под Поповым.
Сам Олег у матери в фирме давно уже не работал - устал порядком ото всей этой базарной волокиты, и нашёл себе место поспокойнее, да понадёжнее. Благо дело, специальность позволяла: он был первоклассным сварщиком. Поэтому пристроить его в свою фирму, Попову было ещё легче, чем Феоктистова.
Вадим Зайцев, которого тот же Попов когда-то пристроил пилить сухие ветки бензопилой, был теперь мастером на лесопилке.
Жора Орлов, ещё со времён учёбы в ПТУ освоивший самоучкой компьютер, открыл небольшой магазинчик с ателье. Ремонт и обслуживание компьютеров, программное обеспечение, продажа комплектующих - одним словом, "хард-энд-софт". Так и назывался его магазинчик. А основать свою фирму помог ему человек, который никогда не забывал старых друзей.
Это был Попов.
Впрочем, Андрей Попов заботился не только о старых друзьях. Уж чего-чего, а дружелюбия ему было явно не занимать, и в этом он был сродни одновременно и Дону Корлеоне, и лучшему в мире Карлсону.
Попов любил организовывать вечеринки, банкеты, обеды и прочие публичные мероприятия. Таковые были вполне обыденным явлением в жизни бизнесменов, бандитов и их приближённых, но для обыкновенного рабочего или служащего это было в новинку. Попов же с большой охотой приглашал на эти мероприятия пролетариат, во всеуслышание подчёркивая, что слесарь или плотник, для него значат ничуть не меньше, чем владелец концерна, или председатель парламентской фракции. Потому как любой концерн может обанкротиться, политика изменчива, как погода, а голова и руки всегда останутся.
-Какая разница, какую должность я занимаю? - рассуждал Попов. - Сколько я зарабатываю? Скажем так: больше, чем дворник дядя Ваня из домоуправления, но меньше, чем компьютерщик Билл из Нью-Йорка. Разве можно по этим критериям оценивать человека? Я никогда не позволю - ни себе, ни другим - смотреть свысока на работягу. Наоборот, нужды и заботы простого работника мне особенно близки и понятны. На ком ещё земля держится? Кто нас кормит-одевает, кто производит то, что мы используем в своём повседневном обиходе, и уже не представляем себе жизни без этого! Кто растит хлеб, кто строит дома, кто изготовляет те же телевизоры или холодильники! Поэтому насущные проблемы трудящегося человека представляют большую ценность, чем амбиции карьериста или фирмача, только и стремящегося поставить палки в колёса конкурентам.
Может быть, Попов даже несколько излишне демонстрировал свою эту позицию, может, он слегка переигрывал, держась со всеми на равных, даже запанибрата - но он был всерьёз заинтересован, чтобы вовлечь как можно больше "простых" людей в свои мероприятия. Дать им возможность проводить досуг на уровне его самого. Когда любой человек может запросто подойти к нему, поговорить "по душам", безо всяких условностей и субординации, просто - на "ты" и по имени, вместе выпить, попариться в бане. И все знали - Попов поможет. Попов выслушает, поймёт, потом уже скажет. И всегда сдержит своё слово.
Ведь именно такие мероприятия "вместе с народом", такие "душевные беседы", русские баньки с берёзовым веничком, да под пивко - это и было начало пути в Большую Политику. Этим Попов и снискал себе популярность, сначала в довольно узких кругах - мероприятия проводились для тех, кто, так или иначе, имел отношение к его фирме или профсоюзу. В том числе и фирма Кузьминой, и бригада Гусара. Но приходили и люди "со стороны" - на правах гостей Попова; и это были даже не только старые друзья, как, например, Вадим и Георгий. Таким образом, его популярность расширялась, его авторитет рос, как снежный ком, катящийся под гору при нуле градусов.
Конечно, всё это требовало солидных затрат, но уж Попов всегда знал, на что и откуда брать средства. Например, провести лотерею, или ещё какую-нибудь подобную акцию. Что, разве Попова не поддержат? Ещё как поддержат! Да и, в конце концов, кого это волнует? Неужели семья погорельцев, получившая, с лёгкой руки Попова, квартиру в новом доме, станет выяснять, откуда Попов взял на это деньги? Или, может, Илья Осипов станет возмущаться и кричать во весь голос, хоть и понимает, что тут уж никак не обошлось без криминала? И все остаются довольны: рабочий люд разрешает свои насущные проблемы - с работой, с жильём, ещё с чем; бизнесмены спасают свои фирмы от разорения, а то и самих себя - от верной смерти. Ну, а Попов тоже, видать, что-то с этого имеет, окромя моральных дивидендов и "чувства глубокого удовлетворения", иначе вряд ли палец о палец бы ударил. А уж кто и как его вознаграждает, за благие усердия и за любовь к ближнему - об этом предпочитали не задумываться. Даже напротив, одобряли то, что их он ни во что не посвящал, а уж, тем более - ничем не обязывал.
Зато сам Попов прекрасно понимал, что ни одна вложенная крона, а тем более - доллар, не пройдёт для него даром. Возникали какие-нибудь разногласия внутри фирмы или той же Ассоциации - общественность всегда выступала на стороне Попова. Нужно было пробиться сквозь чиновничью брешь, чтобы воплотить свою идею - у Попова всегда тотчас находились нужные союзники. Нужно, напротив, "прижать" человека, обеспечить ему фиаско, лишить его власти, авторитета, общественного положения - да ради Бога! В один прекрасный день, по телевизору покажут громкий разоблачительный репортаж. И множество возмущённых людей будут, с того же экрана, требовать: приструнить, остановить, привлечь к ответу распоясавшегося высокопоставленного негодяя! Будут обвинять того во всех смертных грехах, и заявлять, что все беды и несчастья у народа лишь оттого, что к власти допускают таких вот подлецов и жуликов. А большего уже и не надо - высокопоставленный негодяй вскоре перестанет быть таковым. Он уже дискредитировал себя, он уже в глазах общественности - подлец и жулик, а уж после таких сенсаций - и подавно. Кто-то мог раньше и имени его не слышать, зато теперь, благодаря всезнающим и вездесущим средствам массовой информации (и, в первую очередь, телевидению) - все будут в курсе, что есть такой-то человек, и что он - подлец и жулик. И эта установка настолько крепко утвердится в подсознании обывателя, настолько сильна будет ассоциация между именем того должностного лица, и этой его характеристикой - "подлец и жулик", что самому тому "подлецу и жулику" будет уже нечего сказать. Обратиться в суд за клевету? Но - на кого? На те десятки случайных прохожих, которых опрашивали безликие репортёры, по большей части из студентов (а их чаще всего и агитируют проводить социологические опросы). "Скажите, кто, на Ваш взгляд, из членов правительства, органов власти, высокопоставленных должностных лиц, не заслуживает доверия?". А из полусотни большинство почему-то назвало одну и ту же фамилию, приводя при этом массу всевозможных аргументов. Но и сами телевизионщики, ведь тоже не лыком шиты - вслед за этим социологическим опросом последует целый фильм об этом "подлеце и жулике": что дотошным журналистам удалось узнать, а уж грешков за каждым "сильным мира сего" водится немало. И всплывёт на свет какой-нибудь предательский кадр, изобличающий его, если уж не во взяточничестве или в коррупции, то уж, по крайней мере, в слишком вольных высказываниях. Таких, за которые во всём цивилизованном мире, можно получить перспективу: всю жизнь работать на одни судебные издержки, да на компенсацию моральных ущербов. Или - прольёт свет на его моральный облик, как это получилось с Биллом Клинтоном. И, в конечном итоге, окажется, что народ негодует весьма справедливо, тем более что это - совершенно разные люди, друг с другом даже не знакомые.
И никому не придёт в голову, что причина краха этого "подлеца и жулика" одна-единственная: он не нравится Андрею Попову. Попробуй, докажи - хотя бы связь между ним и разношёрстной толпой людей обоего пола, разного возраста, национальности и рода занятий. И потом, имя Попова или названия его организаций нигде ни разу не упоминаются. Тому "подлецу и жулику" тоже делить с Поповым как будто нечего. Да и, в конце концов, кто такой Попов? Никто. Вот именно - Попов пока никто. Зато тот, кто ему не нравится - по меньшей мере, подлец и жулик.
А сам Попов мог быть твёрдо уверен, что когда наступит его час - открытый выход на большую арену - все эти "простые люди" станут его потенциальными союзниками. В самом скромном случае - избирателями. Потому что им уже не нужно объяснять, что Попов - человек слова, Попов - человек чести, борец с произволом продажных коррупционеров, и радетель за интересы законопослушных граждан (и лиц без гражданства) - рабочих и служащих, пенсионеров и безработных. И Попов всеми силами поддерживал эту свою репутацию, дабы привлечь на свою сторону большую часть населения. Кроме этого, предстояло подготовить соответствующую материальную базу, не забывая, однако, и о недремлющей налоговой полиции.
Потому никто и не возмущался, не удивлялся и не считал уже чем-то из ряда вон выходящим, что на всех этих мероприятиях ставились на равную ногу - и крупный банкир, и криминальный авторитет, и простой рабочий. Кому если что не нравилось - мог разве что развернуться и уйти.
Но, в целом, эта затея Попова пришлась всем по вкусу: всем просто-напросто надоело быть замкнутыми в своём тесном мирке повседневных хлопот и одних и тех же людей. Бизнесменам надоедало общаться лишь с себе подобными - все разговоры сводились лишь к деньгам, биржам и акциям. Бандитам доставляло искреннее удовольствие по-простецки общаться со всеми, как с "мужиками" - когда не надо никого "брать на понты", следить за каждым сказанным под хмельком словом, и постоянно скалить зубы и строить хищные гримасы, дабы держать всех в страхе, как и подобает. А уж простым-то людям, в свою очередь, льстила возможность почувствовать себя на равных с более преуспевшими. С людьми, достигшими больших высот - и на социальной лестнице, и по материальному благосостоянию.
И вот тогда, Поповым всерьёз заинтересовался Генерал.
После Нового года на таких мероприятиях стал бывать и Феоктистов.
Что уж никак не укладывалось в голове, да и не только у него, но и у самого Попова - какого, спрашивается, чёрта "гусаровцы" берут туда с собой этого Диму. В сущности, его никто не воспринимал всерьёз. Многих даже забавляли его лихие рассказы про удалую бандитскую жизнь и про отважные подвиги самого Димы - как он ловко со всеми справляется, диктует всем свои правила, и как его все боятся, и ходят перед ним по струнке. Но Феоктистов опасался: а вдруг Дима его узнает? Хотя узнать в Феоктистове Черногорского, непосвящённому человеку было действительно сложно. Тем более - с Диминым интеллектом.
Что касается Димы, то он попросту продолжал оставаться самим собой - таким же бездельником и себялюбцем, с садистскими наклонностями, с безудержной жаждой вкушения земных наслаждений. Таким же твердолобым упрямцем, и просто капризным мальчишкой: видите ли, раз я хочу, так изволь, вынь да положь, и никаких гвоздей! Поэтому он и не собирался отказываться от своей затеи - во что бы то ни стало, найти этого Митрофана Карасёва. Найти, избить его до полусмерти, стрясти с него, сколько получится, и, в довершении всего - довести до конца то, что не успел в тот день. Показать всем, какое истинное лицо и истинное место у этого Карасёва!
Стоило Диме принять хоть пару стопок, или "закинуться" иным "кайфом" - он неизменно садился на своего любимого конька. Он начинал донимать всех своими расспросами о том, где Карасёв, и кто он вообще такой, и своими опостылевшими выкриками и угрозами в его адрес.
Такая же история случилась и в тот раз.
-Друзья мои! - обратился Попов в микрофон. - Сегодня мне представилась возможность познакомить вас с удивительным человеком, создателем архитектурных памятников, истинным мастером своего дела Петром Даниловичем Смирновым. Давайте поприветствуем его!
Раздались жидкие аплодисменты, повсюду зазвенели бокалы. По знаку Попова, к нему подошёл мужчина лет пятидесяти.
-Сейчас я хочу продемонстрировать Вам фильм - продолжал Попов - где Вы сможете оценить по достоинству талант Петра Даниловича. Сейчас, зимой, это особенно актуально.
Взоры присутствующих обратились на стену, которую покрывало полотно - специально для просмотра кинофильмов. Попов и печник сели за столик. Тут же свет погас, и на экране появились первые кадры - загородный зимний пейзаж. Скромный деревянный домик.
-Это всего лишь моя дача - прокомментировал Попов. - Архитектурный памятник будет сейчас.
Далее на экране предстало маленькое чудо - большой краснокирпичный камин, своей формой и внешним видом похожий на средневековую крепость - с башенками и бастионами. Сама топка имела форму арки, а её дверцы походили на ворота древнего города. Ворота открываются, чья-то рука подбрасывает поленья в топку, и те вмиг занимаются весёлым, трескучим пламенем.
После того, как поповский камин был показан со всех сторон, ему на смену пришли другие изделия - всевозможные печи, камины, плиты.
-И кто теперь осмелится сказать, что Пётр Данилович - не авторитетный человек? - заявил Попов. - Я так понимаю, авторитет в каждой области свой. Или мы сомневаемся в авторитете Михаила Ломоносова, или Вольфганга Амадея Моцарта? Разница между Леонардо да Винчи и Петром Даниловичем только одна. Творения да Винчи на всеобщем обозрении - в музеях, галереях, на городских площадях. А его шедевры находятся в наших домах, принося нам тепло и уют родного дома, создают нам истинно нашу, неповторимую атмосферу. И в этом - их особая ценность и уникальность.
Экран погас, и свет включился.
-Нашёл, тоже мне, авторитета, демагог хренов! - сказал Дима, сидевший за столиком с гусаровской братвой. - Работягу какого-то! Мастер своего дела! Может, Попов ещё в честь уборщицы обеды давать начнёт? Она ведь тоже классно подметает!
"Братки" угорали со смеха.
-Попробуй она, классно не подмети! - бросил реплику другой.
-Рекламу ему набивает. Себе - деньги в карман - подметил третий.
-Теперь каждый из нас может стать обладателем такого шедевра! А через пару часов я вам представлю ещё одного нашего героя - закончил Попов, и выключил микрофон. - Не обидел Вас, Пётр Данилович? - обратился он к печнику.
-Много громких слов - скромно ответил мастер. - Шедевр, памятник... Кому нужна эта помпезность?
-Именно так и надо - сказал Попов. - Вспомним шестнадцатый век! Мастера считались первыми людьми в городе! А сейчас что? Кто работает - тот неудачник! Скотина! А понятие "авторитет" уже неразрывно связано с уголовщиной. Вот я и хочу немножечко раскрыть людям глаза на то, что действительно ценно. Или что - неужели Вы считаете себя ниже их - Попов кивнул на столик с гусаровскими "быками".
-Это дети, пусть резвятся - вздохнул печник. - А мне работать надо.
-Работать - тоже, смотря на кого - парировал Попов. - Ещё Маяковский писал, что бисер перед свиньями метать негоже.
И тут к столику, за которым сидели Попов и печник, подошёл высокий, широкоплечий, богато одетый молодой мужчина.
-Привет, Андрей - поздоровался тот. - Здравствуй, Пётр.
-Данилович - подсказал печник.
-Можно Вашу кассетку?
-Кассета у бармена. Мы вам её дарим - ответил Попов. - Присаживайся. Он сейчас придёт.
С этими словами Попов достал мобильный телефон.
-Принеси нам кассету, и бутылку "Ларсена", пожалуйста. Ты будешь, Жека?
-Я за рулём - мотнул головой тот. - Кстати, кто твой следующий герой?
Попов вытянул вперёд левую руку, снял с неё часы и показал бандиту.
-Ещё один творец шедевров - часовой мастер Володя Гончаров. Вот этим часам - без малого сто лет. Из них шестьдесят они не ходили. И вот, пожалуйста! Работают, не хуже швейцарских. Кстати, а почему образцом точности считают именно швейцарские часы, а не эстонские? Вот мы сегодня это и опровергнем. Только все почему-то предпочитают микросхемный ширпотреб, который может спаять любой студент, из конструктора "Сделай сам".
-Ладно, ладно, Таллинн - город мастеров - засмеялся Жека. - Только без нас, чего эти мастера делать будут?
-Ты проживёшь без короля? Солдат сказал: изволь! - ответил на это Попов.
Тут пришёл бармен. В одной руке он принёс бутылку коньяка, в другой - бокалы и видеокассету в футляре.
-Посидишь ещё с нами? - кивнул Попов. Бармен тем временем поставил перед каждым по бокалу, и спросил:
-Что ещё хотите?
-На твоё усмотрение - махнул рукой Попов.
-Да некогда - сказал Жека. - Я так, на минутку заскочил, дел по горло.
-А Саша что - не интересуется? - коротко усмехнулся Попов.
-Увидим. Если да - он сам подъедет.
Он взял кассету, сунул под полу пальто, и, кивнув головой на прощанье, ушёл.
-Готовьтесь, Пётр Данилович, принимать заказ. Эту кассету скоро увидит один человек, богатый и известный. Его шеф.
-Я уже понял, о каком Саше идёт речь - сказал печник, и его лицо сделалось напряжённым.
-Давайте выпьем, Пётр Данилович - предложил Попов. - Похоже, наши проблемы благополучно разрешаются. Ведь мы все работаем друг на друга.
Старые друзья Попова - Олег, Вадим и Георгий - сидели невдалеке. И тут к их столику подошёл подвыпивший Дима Филиппов.
-Привет, бродяга - сказал ему Олег. - Как дела, Джеймс Бонд?
-Ты знаешь, есть такая пословица - набычился Дима. - Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. Вот ты, Вадя. Ты в тот день привёл знакомого. Ладно, пусть он наливал, пусть бренчал на своей балалайке. Но это всё лажа, туфта. Главное - что он за человек. А он, сам видел, чмо, а не человек. Уже в рот готов был взять. А ты за него впрягался, ещё и баб хотел наших с ним свести. И ты, Олег, за него заступался. А если по понятиям, то за вафлёра в западло впрягаться. Если ты дружишь с вафлёром, то ты не можешь уже быть путёвым пацаном. Вот потому Додик и взбесился. Я тоже не догоняю: зачем вам такой друг? Он, кстати, мне денег торчит до сих пор. У меня его расписка даже с собой. Я прошу, пацаны, приведите мне этого вашего Карасёва...
-Слушай, да что ты до нас докопался? - ответил ему Граф. - Мы отдыхаем. Не порти нам вечер. Нужен тебе этот Карасёв - иди, и сам ищи его, где хочешь. Уже в печёнках сидишь со своим Карасёвым!
-Что вы тут пургу метёте? - взорвался Дима. - Вот ты, Вадя, ты же сам его привёл! А ты, Олежка, вон как за него заступался! Я понимаю, он ваш друг, но он торчит, он гасится, и вообще, он вафел, он и вас всех всандалил! Это из-за него Вадю отрихтовали!
-Хватит в старом дерьме ковыряться! - оборвал его Вадим. - Ты сам, смотрю, герой! Перед Додиком на цирлах плясал. Мы к тебе с добром, а ты что, за лохов нас держишь?
-И вы что, даже сейчас будете заступаться за этого вафлёра? - никак не унимался Дима.
-Никто ни за кого не заступается - оборвал его Олег. - Иди, разбирайся с ним сам. Это ваши проблемы. А к нам со своим Карасёвым не лезь.
Увидев такую сцену, одна женщина, знакомая Попова, подошла к Гусару, и сказала:
-Скажи, почему твои ребята берут с собой этого больного мальчишку? Он уже везде всем уши прожужжал своими выходками да истериками. Люди приходят отдыхать, общаться, а он только нервы треплет. Неужели вам это приятно? Ему, во-первых, ещё слишком рано здесь бывать. Молоко ещё на губах не обсохло. А во-вторых, он совершенно не умеет себя вести. Здесь ему не школьный двор, и не подворотня. И мы ему не мальчики, не девочки прыщавые. Поэтому, Гусар, скажи своим, пусть этот мальчик больше не появляется. Или пусть освоит элементарную культуру поведения.
-Да ты, милая, поостынь - мягким баском, спокойно, без тени презрения, ответил Гусар. Это был высокий, сухопарый немолодой мужчина, с аккуратно подстриженными, чёрными с проседью, усами и бородой. - Конечно, мальчик не в меру шалит, но он ещё совсем зелёный. Он ещё только формируется. Из него выйдет толк, но это приходит с опытом. А опыт - вот так он и приобретается. Хочет пацан разобраться, решить свою проблему с кем-то - пусть дерзает. Добьётся своего - отлично. Положительный опыт. Разобрался сам, без опёки свыше. А уж нарвётся если - что ж, сам ведь нарвётся. Тоже опыт. Ещё и полезный вдобавок. Будет знать наперёд, что надо и что нельзя. А о приличии, я ему напомню. Никто не виноват в его проблемах с Карасёвым, так что пусть не бегает, и не дёргает людей, как потерявшийся ребёнок.
Но до Димы ничего не доходило. Не добившись ничего от Олега с Вадимом и Жорой, он вернулся к своему столику, и продолжал усиленно накачиваться спиртным. Уже изрядно поднабравшись, он решил покачать права - не много не мало, с Поповым.
-Слушай, Дрон, ты же солидный пацан, свои дела там, туда-сюда...
-Я тебе не пацан - холодно оборвал его Попов.
-Ну, не мужик же! Мужики в поле пашут...
-Я человек! И не надо мне тут блатовать и чего-то показывать. За этим самым столиком только что сидел человек от вора в законе. И скоро сюда приедет он сам. А ему, как и нам, такие понты не нравятся.
-Андрей, какие понты? - скороговоркой заговорил Дима. - Человек в натуре чмо! Я его малость шуганул, шуганул по делу, а он сам на всё повёлся! Он сам писал эту расписку, он подписался на пять штук, а теперь он где-то гасится, и идёт в наглую отказку! Я же знаю, что это - твой кореш, или кто он тебе, шестак, или так, мальчик на побегушках...
-Рот прикрой! - приказал Попов, и Дима резко замолчал, даже побледнел, испытав на себе поповский взгляд. Пристальный, цепкий, леденящий душу и парализующий волю. Взгляд гипнотизёра, видящий насквозь всю сущность и читающий все мысли. Смертоносный взгляд Медузы Горгоны!
-Давай, успокойся - продолжал наставлять Попов. - Отдышись.
Он в упор глядел юноше в глаза, и хоть тот, будучи не в силах выдержать взгляда Попова, всё время их отводил, но Попов тотчас же настигал его взглядом: мол, никуда ты от меня не денешься. Добегался, теперь пеняй на себя.
Диму бросило в холодный пот, и он почувствовал, что даже трезвеет.
-Во-первых, милый мальчик, пойди в детский садик, и поучись говорить. Ты же говорить совершенно не умеешь. Во-вторых, сходи к врачу, и попроси успокоительного. Сходи, проверься - а вдруг ты невменяемый? Потому что ни за слова, ни за поступки ты ответственности нести не в состоянии. Значит, тебе одна дорога. В психиатрическую лечебницу, и желательно - закрытого типа.
-А ты чего, доктор? - огрызнулся Дима. - Чего ты на меня там... - обиженным тоном добавил он, и тут же замялся, думая, как бы повежливее выразиться. А то, чего доброго, Попов на него обидится, а уж если он обидится, то лучше и не загадывать.
-Выходит, я обзываюсь? - лучезарно улыбнулся Попов, без слов поняв Диму. - Отлично! Отсюда вывод: ты человек взрослый, психически здоровый, и за себя несёшь ответственность сполна. Это прекрасно. Теперь изволь отвечать. - Он сменил тон на резкий. - С какого, спрашивается, повода ты на меня тянешь? Ты здесь, при всех, толкнул мне предъяву. Так вот, через минуту ты представишь мне доказательства. Что это за человек, о ком речь? Что это у меня за шестёрка и кто этот мой кореш. И какие ещё его левые дела я покрываю. От кого он гасится, и почему я ничего об этом не знаю. И ещё я от тебя же слышал, он с наклонностями? Так что, выходит, у меня друзья голубые? Я, значит, с голубыми работаю? И где он, этот мой подручный.
-Что я тебе докажу? - засуетился Дима. - Ведь я же с тобой не тёрся, это пацаны, вон, тогда говорили, что этот, как его...
-Это что, и есть твоё доказательство? - резко оборвал его Попов. - Сейчас я вместе с Гусаром подойду к Ферзю, с предъявой на тебя. На твой голимый базар, за который ты не отвечаешь. Так, кто говорил? Конкретно - о ком? И вообще, как хоть зовут того человека, о ком ты всем тут втираешь?
Дима торопливо полез в карман, и вытащил оттуда мятый тетрадный листок.
-Карасёв Митрофан Семёнович. Адрес тут указан левый, тут я лоханулся, надо было сразу проверить...
-Да, Дима, ты лоханулся - Попов отнял у него этот злосчастный лист бумаги. Бегло взглянул на каракули, выцарапанные корявым, похожим на детский, почерком. Усмехнувшись себе под нос, Попов демонстративно разорвал бумажку на клочки. - Ты просто лоханулся. Давай на этом и закончим. Забудем. Ты перебрал маленько, погорячился. А то действительно будет базар. Не твои детские наскоки с понтами, на всяких трусливых дурачков, которые всего боятся, как этот Карасёв твой. А настоящий, серьёзный расклад по понятиям. И по всему раскладу тебе придётся ответить.
-Да ты что, Попов? Какие понятия? Какой расклад? Ты чего? Ты порвал мою расписку! Здесь, на глазах у всех! И ты теперь будешь заикаться о понятиях? - кричал, срываясь на истеричные нотки, Дима.
-Да, я её порвал, и я должен был её порвать, чтоб ты больше с ней не бегал, и людей не беспокоил. И вообще, мне кажется, что эту лажу начирикал ты сам, и этого Митрофана ты придумал. А вот и Гусар идёт. Здравствуй, Гусар! - Попов поздоровался с ним за руку.
-Гусар, он порвал мою расписку! - подобострастно лебезил Дима, заискивающе глядя на Гусара.
-Ну и что? А я газету порвал - спокойно и равнодушно ответил Гусар, взглянув на лежащие в пепельнице клочки бумаги с неуклюжими каракулями.
-Причём газета? - затараторил Дима. - Газета - лажа, а расписка - это документ! Это мой долг, это мои деньги, я мог этот долг уже давно продать кому-нибудь, а Попов теперь меня обул. Тут уже беспределом пахнет!
Гусар тяжело вздохнул, посмотрел на Попова, качая головой. Попов опять улыбнулся.
-Ну вот, полный набор! Предъява первая: я крою какого-то фуфлыжника. Предъява вторая: я дружу с голубыми, они же и фуфлыжники. Торчат и гасятся. Ну, и наконец, я беспредельщик. Все эти разговоры записаны вот на этой кассете. - Попов достал из внутреннего кармана диктофон. - Только мне даром не надо давать этой кассете ходу, чтобы тебя перед людьми не позорить. Так что возьми эту кассету себе.
Попов вытащил кассету, а Гусар сгрёб одной рукой Диму в охапку - чтобы тот, чего доброго, стол не перевернул. Другой рукой он нанёс ему короткий удар в челюсть.
-Отвечай за базар! - проворчал Гусар. - Обоснуй предъяву!
-Олега, Вадьку, Ананаса, этого ещё, как его там...
-Насчёт Ананаса ничего сказать не могу. Он был человек случайный, его давно уже никто не видел. А остальные - да вон они все - сказал Попов, и сделал тем знак, чтобы подошли.
-Я Гусар. - Он поздоровался со всеми за руку, и те, соответственно, тоже представились. - Ну и что же, Дима, эти люди могут подтвердить?
-Кто такой Карасёв - выпалил Дима. - Вот, он был там с ним всё время - кивнул он на Вадима. - И при нём Карасёв на деньги подписался.
-Какой Карасёв? - парировал Вадик.
-Кончайте базар! - огрызнулся Гусар. - Вопрос по существу. Что у вас там произошло?
-Да ничего не произошло - ответил за всех Попов. - Просто твой Дима, а с ним ещё какой-то фраер, захотели ребят развести на деньги. Не получилось. Клофелинчику подлили. Морду набить - тоже набили, а они вместо денег друзей привели. Детский сад сплошной.
-Так, и кто этот человек, который был с ним?
-Так, случайный знакомый. Мишей его звать. Я после того случая его и не видел - ответил Вадик.
-Оно и не удивительно - добавил Попов. - После того, как ты его сводил к ним в райский уголок, он вряд ли когда вообще захочет с тобой общаться - и, повернувшись к Гусару, сказал: - А ксиву, ясно, он от чужого имени настряпал. Что он, идиот, что ли?
-Детский бред! - рассердился Гусар. - Да за кого вы меня принимаете?
-Естественно, детский! - усмехнулся Попов. - Когда вообще это было? Сколько лет было всем? И причём, вообще, тут мы? - он сделал недоуменное лицо. - Это он всё бегает, напрягается...
-И ты, сосунок, до сих пор не можешь успокоиться? - злобно прорычал Гусар. - И ещё меня хочешь своими соплями вымарать?
-Да что ты этого Попова слушаешь, разводит он тебя! - закричал Дима, но Гусар оборвал его мощным ударом в скулу:
-Тихо-тихо, малыш, не падай!
После этого он схватил его за шиворот, и зашагал прочь. Попов же вернулся за столик, за которым скучал печник.
-Что за нравы пошли в наше время - процедил Попов. - Пару раз в массовку взяли - уже мнит себя суперзвездой. Такого в деревню бы отправить, в подпаски. Навоз убирать. И то б больше пользы было.
-Знакомая картина - вздохнул печник. - Особенно так, году в девяносто втором.
И тут перед их столиком вновь возник Жека из команды Ферзя.
-Пётр Данилович? - подчёркнуто вежливо обратился он. - Вас приглашает Александр Викторович.
-У тебя есть полчаса? - ответил за него Попов. - Проведём Володину презентацию, рекомендую посмотреть. Может быть, и он вам понравится.
-Часы - не его слабость - возразил Жека. - Во всяком случае, не такие. Хотя, не знаю. Чем твой друг ещё увлекается, кроме часов?
-Увидишь - простодушно развёл руками Попов.
И тут зазвенел его телефон.
-Да. Сейчас, подождите, я выйду, вас встречу. А вот и он сам!
У входа стоял красный "Москвич" Феоктистова - он привёз часовщика. Попов решил Феоктистову ничего не говорить, но теперь и в его душу закрались сомнения. Гусар становился для него опасен.
После инцидента с Поповым, в который он втянул и Гусара, Дима, по понятным причинам, долго "на людях" не появлялся. И уж, конечно же, больше никаких разговоров о Карасёве он не затевал, да и вообще, о том случае ему оставалось лишь забыть. Вплоть до самого лета - до возвращения матери.
Лето 1998г.
Он очень долго терялся в догадках: какой же из своих бесчисленных выходок он мог вызвать такую реакцию, и кто же мог решиться на такое. И уж потом, по обилию сходных признаков, он понял. Что это и есть Митрофан Карасёв. Что то, что случилось с его матерью, а возможно - и с Инной, это его месть за унижения, пережитые им от Димы несколько лет назад. Что он и подчёркивал неоднократно, глумясь, хоть и чужими руками, над его матерью.
Но чем он это докажет? Позиция Гусара на этот счёт была однозначна: он полностью поддерживал Попова. От Вадима или Олега тоже толку не добьёшься. На их помощь рассчитывать не приходится. Поэтому он решил идти с другой стороны: с инкубаторов. К тому же, мать опознала в одном из насильников Волкозая, последним прибежищем которого был "инкубатор".
Визиты в "инкубаторы" не дали никаких результатов. Правда, в одном из них Дима встретил Солидола - тот в очередной раз занимался своим излюбленным сводничеством. Он стоял и препирался с высоким, хрупким мужчиной с угреватым, женоподобным лицом. Рядом стоял чумазый хлипкий мальчик лет двенадцати.
-Слушай, Солидол - встрял в разговор Дима. Поскольку, едва ли не самым главным его жизненным принципом, был принцип вседозволенности. - Я ищу Димку-Волкозая, где он? Все говорят - в "инкубаторе"...
-А я откуда знаю? - передёрнул Солидол. - Туда кто как попадает, так и пропадает. Отстань, не видишь, я занят! Так, ты - сказал он долговязому. - Иди в аптеку, купи баян. И тогда возвращайся на старое место.
-Вот что, Тушканчик! - повысил голос Дима. - Хорош темнить! Я по глазам твоим вижу, что ты мне муру несёшь! Я тебе не гопник, и не уличный пацан. Я у Гусара в братве. И не просто бычара, а старший. Подо мной братки ходят, и как я скажу, так они и делают. Моё слово - закон. А сам я только Гусару подчиняюсь. Вот так вот.
-А мне до балды, где ты и кто ты - развязно ответил Солидол. - Ну, набьёшь ты мне морду, а с какого хрена? Гляди, какой серьёзный бандит! Ходит по "инкубаторам", малолетку какого-то ищет! - и он беспечно расхохотался.
Хотел было Дима накостылять ему, как следует, да передумал. Что толку - тот ведь "под кайфом", никакой боли не почувствует, только чесаться будет, да кайф от этого ловить! А пытаться его "раскалывать" на ломках - тоже бесполезно. Наговорит всего, чего угодно - уж что-что, а "разводить" публику, Солидол умел почище самого Димы.
Дима уже получил урок, что самодеятельностью заниматься вредно - как раз тогда, зимой, когда в поисках всё того же Карасёва, "наехал" в своей манере на Андрея Попова. После чего состоялся разговор с Гусаром - бывшим призёром всесоюзного чемпионата по боксу. После такого разговора Дима долго болел - сперва в больнице, затем амбулаторно, а потом ещё отрабатывал штрафы да неустойку. Поэтому и к Солидолу он решил применить метод "кнута и пряника".
-Тушканчик, я же не шучу. Волкозай изнасиловал мою мать. С ним ещё какие-то молодые были, а устроил это всё один козёл. И ты его знаешь. Он с твоим братом тёрся. Короче, так. Выкладывай всё, что знаешь. Поможешь мне - куплю тебе два грамма гера. Пойдёшь в отказ - я тебя чеченам в рабство продам. Век дозы не увидишь.
Услышав родное словосочетание - "куплю гера", Тушканчик испытал прилив духовного озарения и необычайного вдохновения. Наверное, его посетила древнегреческая муза - так красочно он описывал все подробности. Как встретил Черногорского в центре города, как тот угощал его анашой и выпивкой, как они сидели на скамейке, а мимо проходил один "педик", и как они потом поехали в "инкубатор" - за мальчиком для этого "педика". И что Мишка почему-то заинтересовался этими "инкубаторами", всё время донимал несчастного Солидола вопросами, и наконец, попросил свести его в "инкубатор". Сперва Солидол спросил: что, мол, мальчика захотел? А Мишка ему на это ответил, что нет. Что ему такие нужны для одной "темы", причём для какой именно - он не распространялся. Какая-то "левая" тема, "палева" там немерено, а самому ему лишних приключений неохота. Предлагал сразу по полграмма "на рыло". Что там была за тема, Солидол не в курсе. А после того случая ни Волкозая, ни остальных никто и нигде не видел.
-Ещё вроде бы Коза с ними тоже подписался - процедил Солидол, и сплюнул. Он вообще плевался через каждые полминуты.
-Что за Коза? - недоверчиво спросил Дима.
-Коза - его в "инкубаторе" все так зовут. Костик, малой. Он мне ничего не говорил, я даже не знаю, был он там, или нет. А может, его на другую тему подписали. Но нарвался он хорошо. Все кости ему переломали. Пацаны ему прямо в больницу кайф носили.
-И где он сейчас, этот твой Костик?
-Где, где... На Мичурина, где. Третий раз уже от "тяжёлого" лечится. А ему пацаны и туда кайф носят. Да ладно, Дима, ты не гони, я пробью тебе всё, что надо. Таллинн - город маленький, все "торчки" друг друга знают. Все "обезьянники" да детприёмники только нами, наркотами, и забиты. Покрутись в этом мире с недельку-другую - тоже всё будешь знать.
-Что ты вообще знаешь о Мишке? Кто он такой? И вообще - он Митрофан или Миша?
-Ну, называют Миша, а полное имя, может, и Митрофан. Я вообще никогда им особо не интересовался. Когда-то давно приходил к нам во двор, вместе бухали. Откуда Олег его знает, я не знаю. Просто, может, по пьянке познакомились.
-Он такой, накаченный - уточнил Дима. - На гитаре ещё играет.
-Какой он накаченный, ты чего! Когда-то был, да, здоровый. А теперь он такой дистрофик, его и я одним пальцем сломаю! Но ничего, я ещё узнаю, если тебе надо. Давай, приходи завтра к шести часам к Дому Быта, там, где детские эти "играши". Я за это время к Олегу съезжу и к Костику.
-Да пошёл ты - огрызнулся Дима. Теперь у него была зацепка: Костик на Мичурина. Солидол был ему уже даром не нужен.
-Ну ладно, не хочешь - не надо - миролюбиво ответил Солидол. - Пошли теперь на "точку". Здесь недалеко. А там, хочешь - потусуемся, нет - так разбежимся.
-На какую ещё точку? - рявкнул Дима. - Ты чё, малой?
-Два грамма! - закричал Солидол. - Или давай их сюда, не волнует. Ты подписался!
-Чего? - презрительно оскалился Дима. - Ты чего, охренел? Ты кого напрягаешь? Не зли меня, щенок! Иди на хер, салага мокрожопая!
-На хер твоя жопа хороша! - со слезами заорал Солидол.
Дима рассвирепел, развернулся и несколько раз ударил его кулаком по лицу. А когда тот упал, Дима пнул его ногой, и зашагал прочь.
Боли Солидол не чувствовал. Но зато он чувствовал обиду, которая перебивала даже героиновый кайф.
"Сука этот Дима, и фуфлыжник!" - решил Солидол. В тот же день он направился к Олегу, и рассказал ему всё.
-Я всегда знал, что Дима дерьмо - ответил Олег. - Но, в таком случае, что ты сам из себя представляешь? А Мишка тогда кто?
-Откуда я знал? - завопил Тушканчик.
-Откуда, откуда - оборвал его Олег. - Да, не ожидал я от Мишки такого - задумчиво сказал он. - Теперь понятно, почему он... - и он вновь сорвался на крик: - А ты уходи! Что тебе от меня надо? Я тебе уже сто раз говорил: пока с наркотой своей не завяжешь, ко мне не смей подходить! Заколебался я твою наркоманскую бодягу разгребать. Сколько можно? Ты уже сам теперь взрослый, так что решай свои проблемы сам. Где хочешь, там и ищи этого Мишку!
Солидол, однако, не стал искать никакого Мишку. Он решил поговорить с другим общим знакомым, а именно - с Поповым.
Тем временем Дима продолжал поиски своего заклятого врага. На следующий же день он разузнал о том, кто такой этот Костик - благо дело, связи позволяли - и уже через два дня навестил его в больнице.
-Привет, Коза! - небрежно бросил он, зайдя в палату, и достав из-под полы пиджака коробку шоколадных конфет. - Я Фил. Из братвы я, гусаровский. Базар есть.
-Хорош понтиться - капризно ответил бледный, тщедушный подросток с землистого цвета лицом, впалыми щеками и тусклыми, безжизненными глазами. - Во-первых, ты не Фил, а Филиппок, а во-вторых, ни с каким Гусаром у меня рамсов никогда не было. А если базар есть лично у тебя, то нечего сюда Гусара приплетать.
-Ладно, ты не психуй. Вот - и он достал из брюк пакетик, наполненный мелким светло-коричневым порошком.
-Что, штукатурки по подъездам наскрёб? Оставь себе! - громко и нервно сказал Костик.
-Послушай, Коза! Ну, что ты сразу на измену садишься? Я же тебя не развожу, не напрягаю, не прихватываю ни за что...
-Я, я - передразнил его Костик. - Чего ты всё якаешь? Кто ты вообще такой, чтобы меня прихватывать или напрягать? Я тебе что, должен? Или ты такой крутой авторитет - всех строить, и со всех спрашивать? Ты что - автор, что ли? - раздражённо ворчал Костик.
-Коза, я пришёл к тебе, как...
-Ты не виляй тут! Я тебя спрашиваю: ты авторитет?
-Причём здесь авторитет...
-Ты авторитет? - прокричал Костик.
"Для таких, как ты, салага мокрожопая, я и авторитет, и царь, и Бог" - хотел было ответить Дима, но сдержался, вспомнив, где находится. А то, чего доброго, "прихватят" его здесь, не отходя от Кассы, ещё и с порошком на кармане. Потом попробуй, докажи ментам или своему Гусару, зачем он всё это делает. Диме было невдомёк, что Костика уже вчера навещали.
Три друга - прилично одетые, вежливые, доброжелательные, даже с гостинцами: принесли парню конфет и фруктов. Одного из них Костик хорошо знал: это был Солидол. Остальных видел впервые, и ни за что бы не догадался, что к нему пожаловал сам Пол.
-А, Солидол - безразлично сказал Костик. - А это кто?
-Так, пацаны - неуверенно промямлил Солидол.
Костик сделал загадочное лицо, пытаясь знаками и мимикой что-то сказать Солидолу.
-Ты же завязал! - прервал эту пантомиму Попов.
Феоктистов сел в сторонке на стул, и сделал вид, что дремлет. Ему не хотелось смотреть на свою вчерашнюю жертву.
-Не выспался мужик. Целые сутки за рулём - пояснил Попов. - Ну, давай, рассказывай. Какие у тебя проблемы с Полом, с Филиппком.
-С каким Филиппком? - не понял Костик, но при упоминании о Поле, его бросило в дрожь.
-Спокойно, не трясись. Умер твой Пол. Нет его больше. Зато Филиппок, друг его, тобой интересуется.
-Что ему от меня надо? - запаниковал подросток.
-Не знаю, что. История грязная, там можно прихватить кого угодно, и за что угодно. Просто Филиппок сам нечист.
-Это ведь из-за него Димка Волкозай в "инкубатор" опустился - добавил Солидол. - А меня он грозился в рабство чеченам продать.
-А он это может? - испуганно спросил Костик.
-Сможет - безапелляционно заявил Попов. - Если дать ему козыри на руки. Поэтому ничего не бойся. Сила - только там сила, где её боятся. Пока у него ничего против тебя нет - он ничего не может.