Пятница, 13 августа 1999 г. Город Таллинн, Эстония
Андрей Попов сидел за столом просторной, уютной кухни, и курил сигарку, пуская дым на свисавшую с потолка люстру, увитую искусственными цветами. Он только что пообедал куриным филе с итальянским салатом, выпил стакан морса, и чувствовал себя превосходно. По крайней мере, производил такое впечатление перед хозяйкой квартиры.
Жанна - она как раз и была этой хозяйкой - хлопотала за столиком кухонной секции: взбивала ручным миксером сливки. Ей доставляло искреннюю радость самой, своими руками, готовить ему десерт. На ней было скромное платье "в цветочек", щедро открывающее все соблазнительные прелести её фигуры - она оделась так специально для Попова, надеясь, что он проявит к ней своё мужское внимание.
Попов же в своих мыслях находился весьма далеко от неё. Она кокетливо подавала на стол сладкое: сливки в вазочке, в них - миндальные орешки, ломтики шоколада, дольки апельсина, вишни без косточек. Убрала со стола пустую тарелку из-под мяса, при этом подходила то с одной стороны, то с другой, дабы пробудить в Попове "основной инстинкт". А Попов лишь дразнил женщину: то проведёт ладонью по щеке или волосам, то легонько ущипнёт - но дальше этого не шёл. Наконец, она сунула в вазочку с десертом чайную ложку, и поцеловала Попова в губы.
-Вкушай и наслаждайся - сказала она, слегка разочарованная тем, что Попов не оправдывает её ожиданий.
-Спасибо, милая. - Попов притянул её к себе, и поцеловал в щёку. - Прости, я не могу расслабиться. Я просто жду важного звонка. Ещё и ты вчера мне такое сказала...
-Я тебе много что вчера сказала - игриво прошептала она, щёлкнув его пальцем по носу. - Ты знаешь, мне кажется - она внезапно стала серьёзной - что я сама всему этому виной. Когда забирали Ерошкина, он был в панике. Он психовал, и не мог взять себя в руки, у него началась настоящая истерика. А я почему-то была спокойна. Витя, компаньон его, тоже исчез, все его ищут, жена уже не знает, что и думать...
-Зато ты можешь быть довольна - ты больше не вращаешься в их мире. Сама ведь знаешь, рука руку моет, рано или поздно это было бы неизбежно. Вспомни хотя бы, сколько людей за металл полегло. Вот тебе, пожалуйста, живое воплощение Гёте. И с лесом сейчас та же самая история...
-Не надо мне об этом говорить, я и так насмотрелась на это всё, дай Боже!
-Зато теперь у тебя цветочный магазинчик с редкостной оранжереей, и прекрасные коллеги! - галантно резюмировал Попов.
-И всё-таки, я хотела бы знать, откуда всё это - вздохнула Жанна. - Ты знаешь, я тебе не говорила, но когда я ходила к Третьякову, он... В общем, в начале он вообще ничего не говорил. Сказал, чтобы я пришла в пять. В пять часов мы с ним встретились, он сказал, что согласен. Насчёт оплаты - ни слова. Велел мне только пойти на работу, войти в компьютер, и ввести туда какие-то шифры с дискеты. Это было его единственное условие. Уже потом я размышляла, мне всё это показалось несколько странным, но в тот момент я была без ума. Я не чувствовала под собой ни ног, ни почвы, я летала по воздуху, я эту кучу шифров ввела буквально за пять минут! Потом пришёл от него человек, что-то там, тоже с компьютером колдовал. А в понедельник я передала все полномочия одной девчонке, ушла спокойно. Она, тем более, давно уже пыталась меня подсидеть. Вертихвостка чёртова. Я знала, что она про меня всякие сплетни распускала - и что Ерошкин меня под клиентов подкладывает, и что я сама чего-то кручу-верчу, всё одним местом тружусь. Но я всегда к этому спокойно относилась - просто девочка мне завидует, только и всего. Знала б, кто я такая, давно бы уже со страху очумела, а так... Хоть я и знала прекрасно, что у неё с Ерошкиным что-то было, даже где они были в ту ночь. Когда мы ужинали с тобой в ресторане. Ну, вот - она покачала головой. - Я ушла, с Ерошкиным вышел скандал. Я прямо так и высказала ему всё, что о нём думаю. И об этих афёрах на работе, и об этой молоденькой курице. Забрала ребёнка, и ушла, сняла квартиру. А на работе воцарился ужас. Так что счастье у этой Стеллы длилось недолго. А потом вдруг позвонил Ерошкин, сказал - надо срочно встретиться. Знаешь, я впервые в жизни видела его таким. Он всегда был во всём уверен, честное слово, как робот, который работает по программе. Он не любил ничего менять, и больше всего и любил - комфорт, стабильность, размеренность. И вдруг эта его идиллия рухнула, и мне стало его по-человечески жалко. Претензии пошли - и от полиции, и от клиентов, и от "крыш" обеих. Что самое удивительное - Ерошкин во всём винил Стеллу. Умолял меня простить его, на коленях стоял, говорил, что бес попутал. Она действительно его настраивала - и против меня, и против Витьки-компаньона. Всё везде лезла, всё ей надо было проведать, выведать. Ну, и с Витькой у неё та же история вышла. Обоими кобелями крутила, как хотела. Аж обидно за мужиков за наших. Витьку ребята какие-то сцапали, и с тех пор от него - ни слуху, ни духу. Стелке - той прямо в офисе по роже съездили, та упала вместе со стулом, визг подняла до потолка. А моему сказали - сиди на попе ровно, раз осложнений не хочешь. Зато другие осложнения начались. Я, конечно, сразу к Третьякову. Он сказал - разберётся, что там за заваруха.
-Очевидно, Третьяков решил взять на себя контроль за соблюдением законности при заключении сделок - рассудил Попов. - И через эти самые шифры он что-то узнал. А твой Ерошкин со своим Витей, наверное, через фирму отмывал грязные деньги своих "крыш". Сама знаешь, не мне тебя учить. Ну, а насчёт Стеллы они в самую точку попали. Получила, что хотела, да и вломила всех с потрохами. Нужны они ей... Где она сама-то теперь?
-Меня эта шлюшка вообще не интересует. Я за другое переживаю. Хотя не думаю, что ребята эти хоть шаг в мою сторону сделают. Они, в отличие от Стеллы, знают мою девичью фамилию. А я, пусть у них и не при делах, но если мне будет что-то грозить - тогда и Коля поднимется, и папа в стороне не останется. Только, честно говоря, мне вообще не хочется их ни во что вмешивать. Ни с чем обращаться, ни о чём просить...
-Понимаю - многозначительно кивнул Попов. - Немудрено. Ты вовремя ушла, а то и тебя всё это могло коснуться. Кстати, кто у него адвокат?
-Не знаю. Это уже его заботы. Было бы, из-за чего влип, я понимаю. Бизнес есть бизнес. Я тоже не девочка из церковного хора, знаю все эти тонкости. А то - влип из-за шлюхи, о чём и орёт теперь на каждом закоулке - ах, какой он чистый, какая эта Стелла сука! А я ему ещё стану адвоката искать? Третьяков мне так и сказал: чтоб я за себя не волновалась. За девочку - тоже. Нас никто и никогда не тронет. А те, кто влипли по пьянке, или в карты продулись, или так, как мой кобель, из-за девки - с такими Третьяков даже и разговаривать не станет. Ладно, что уж теперь этот Ерошкин... - махнула рукой Жанна. - Он отец моего ребёнка. А сам он кто такой есть - об этом и говорить не хочется. У меня теперь всё по-другому. Только как теперь со всем этим жить?
-К чему вся эта меланхолия, девочка моя? - Попов встал из-за стола, оглядел её с восхищением и вожделением, и тут же отвёл взгляд: не до этого!
-Ты что-то от меня скрываешь - она подошла к нему, и положила руки ему на плечи. - Что тебя тревожит? Ты как будто... Я даже не знаю, как это объяснить. Тебя изнутри разрывает на части, и ты сам не знаешь, за какой гнаться. - Она провела рукой по его волосам. - Куда ты сам вдруг пропал?
-Послушай, принцесса моя - задумчиво изрёк Попов. - То, что ты узнала у Кати и у Артёма, не даст мне покоя уже никогда. Вроде я тоже жил не в садах Эдема, и меня самого давно уже ничем не удивишь. Но такого оборота даже я никак не ожидал. Откуда этот маленький вонючий шакал мог узнать о "Москвиче"? Как он вообще решился на такое? И почему Катя... - Попов презрительно скривил рот и хмыкнул. - Не буду кривить душой, и твердить о великой неземной любви. Я не Данте Алигьери, и вряд ли у меня это получится. Хотя кто скажет - что такое по-настоящему любовь... Но эта девушка значила для меня много.
-Даже больше, чем я? - в глазах Жанны сквозь улыбку блеснули слёзы.
Попов обнял её за плечи, стал гладить её - по голове, по лицу, по рукам.
-Я никогда не задавался этим вопросом. Не приходило в голову - никого, и ни с кем сравнивать. Это бессмысленно.
-Андрюша, скажи: ну, зачем тебе Мишка? Всё никак свои детские болезни не перерастёт: то с кем-то счёты сводит, то подростков каких-то нанимает. А ты ещё и удивляешься: откуда Дима мог что-то узнать. А что тут удивительного? Я только никак не пойму: что у тебя ещё может быть с ним общего? Сколько ты ещё можешь благодетельствовать этому несчастному Мишке? Зачем тебе всё это надо? Друзья детства - но мы ведь уже не дети. У нас у самих уже дети - грустно вздохнула Жанна.
-Мишка и в самом деле несчастный человек, никогда не знавший человеческой жизни. Поэтому он и стал таким. Его обидели. Сильно обидели. Настолько, что ему уже терять нечего. Ему уже ничто не в диковинку, и жизнь ему нисколько не дорога.
-Его кто-то опускает, а он охотится на женщин, и вывозит их на свалку, местным отбросам на поругание! - Жанна сорвалась на крик, энергично при этом жестикулируя. - И ничем это не объясняется, и ничто его не оправдывает!
-Какая свалка? - удивился Попов. - Какие отбросы? Жанночка, миленькая, да что с тобой? Кто она есть, эта Светка? Такая же маленькая вредная сучка, как ваша Стелла! Даже возраст у них одинаковый - переход от младенчества к детству. Только Светка ещё похлеще будет, потому как с пелёнок была избалована и развращена всем, чем только можно. И эту нелепую её болтовню ты воспринимаешь, как знамение свыше! Жанна, ты же грамотная, интеллигентная, утончённая натура! Да и более того, ты - женщина! Неужели тебе не отвратительно слушать побасенки с грязным душком? Да было б, ещё чьи? - Попов говорил с лёгкой иронией в голосе, и Жанна сконфузилась.
-Я урезонивала её, как могла - ответила она, и Попов заметил, что она словно оправдывается. Уже перед ним.
-И, в конечном итоге, ты сдалась - добавил он. - Ты позволила какой-то малолетке оскорбить себя - как личность и как женщину. Переубедить себя, издеваться над собой, и теперь ты до сих пор терзаешь себя её бреднями, которые ты приняла за чистую монету. Неужели самой не смешно?
-Ты знаешь, да, нелогично как-то - вздохнула Жанна. - Но ты же сам мне это открыл, что здравый смысл, логика, разум - они никогда не скажут женщине того, что ей подскажет сердце. И, ты знаешь - я вспомнила всю нашу с тобой жизнь, я прочувствовала всё это заново. Я ощутила тоску и холод, мне стало зябко и мучительно. Светский блеск, внешний лоск, бурный секс - а внутри пусто. Страсть и фальшь. И теперь - снова у меня ты, и я просто не знаю, куда я лечу. Я как в невесомости!
-Жанночка, детка, зачем возвращаться, бередить старые болячки? Да, не сложилась у нас тогда семейная жизнь. Я был молод, амбициозен, мне хотелось всего сразу - денег, власти, славы, успеха! Я хотел повидать весь мир, вкусить всех лихостей и радостей, хотел любить всех женщин! Мне хотелось открыть Центр Вселенной, и водрузить там монумент! Хотелось положить начало новой эре, как это сделал кумир моего детства.
-Иисус Христос? - удивилась Жанна. - Что-то уж никак не вяжется...
-Юрий Гагарин - с улыбкой поправил Попов. - Космическая эра. Об Иисусе Христе разве я в детстве мог слышать? Помню, ещё в детстве мы учили про него такие стихи:
Радуйся, распятый Иисусе,
Не слезай с гвоздей своей доски.
Ну, а коли слезешь,
Так сюда не суйся -
Всё равно повесишься с тоски.
-Да, да - кивнула Жанна. - Опиум для народа.
-И я хотел стать, как Гагарин! - продолжал Попов. - Взойти туда, куда никто и не думал. Создать такое, что ни у кого доселе и в мыслях быть не могло! Я бросался в погоню за целыми стадами зайцев, и, в конечном итоге, не поймал ни одного. Потом уже остепенился, умудрился опытом. А тогда - ну, что тогда? Я и представлял себе семейную жизнь именно такой: роскошная красавица-жена. Как ты - добавил он нежно, и поцеловал Жанну в подбородок. - Романтические круизы по всему миру, блестящая карьера на деловом поприще, и всюду рядом любимая - прекрасная и совершенная. Балы, обеды, встречи - сплошной праздник! Я не задумывался о семейных буднях. Считал, что будни - это дела, работа, бизнес; а семья - это ниша для отдыха. Да, бывало, я увлекался другими, бывало, что через постель я находил себе новых деловых партнёров. Я не оправдываюсь и не прошу прощения. Я знаю, я сделал тебе больно, ты почувствовала себя ущемлённой и оскорблённой. Но, в конце концов, каким бы я ветреным ни был, это вовсе не значит, что я на тебе тогда женился из-за какой-то свалки, на которую Мишка якобы свозит чьих-то там жён или матерей. Полнейший мрак!
Попов вновь сел на любимого конька - говорил убеждённо, артистично, и как можно более доверительным, искренним тоном. Жанна слушала его, сперва с горьким скептицизмом, но потом проникалась всё больше и больше, и под конец уже стояла, как заворожённая.
-И, между прочим, Светочка, которая несла тебе всю эту муть, и есть та юная особа, что напоила Катю на той проклятой тусовке. И с её лёгкой руки Катюша и оказалась в постели с этим Димой. Уж что-что, а мозги засирать Света умеет. И поносить кого угодно, приписывая несусветные подробности. Значит, Мишка маньяк, ворует женщин, и увозит их на свалку; а я, значит, ради этого Мишки - он притянул Жанну к себе, обнял, стал целовать её лицо - женился на такой удивительной женщине!
Её сердце учащённо забилось. Его взгляд, его слова, его интонации - всё проникало ей в самую глубину души.
-Просто, Андрюша... - она замолчала, чтобы перевести дух. - Во мне взыграла ревность. Я боюсь, Андрюш, понимаешь? Я снова осталась одна, у меня нет никого, кроме тебя. Ну, конечно, есть ещё ребёнок, родители... Ерошкин - ну что, он оказался просто обманом. Всё лопнуло, как мыльный пузырь, как ты когда-то и предупреждал. Ты знаешь, у меня и вправду, даже в мыслях не было, что я когда-нибудь опять начну с тобой общаться. Тем более - что у нас вообще ещё что-то может быть. Но так получилось, что ты пришёл в такой момент. До этого я и думать не позволяла, чтобы пойти от мужа куда-то налево. А за пару дней до тебя, я как раз ушла с работы пораньше. Ерошкина в конторе не было, он целый день всё по делам мотался. Стелка тоже - то появлялась, то исчезала, мелькала, как привидение. Я в четыре ушла, поехала сразу домой, по дороге дочку из садика забрала. И что - подходим мы к дому, и что я вижу? У самого подъезда стоит машина, и прямо там, в наглую, сидит Ерошкин и балдеет с этой соской! Я больше всего перепугалась, чтобы девочка ничего этого не видела. Я ей и говорю: давай-ка, мы сейчас домой не пойдём, прогуляемся немножко, зайдём в игрушечный магазин! Она, конечно же, обрадовалась. Мы прогулялись вдоль озера, потом зашли в магазин, купили большого медведя. Даже если она что-то и заметила, с этим мишкой она быстро всё забудет. Мы где-то час с ней гуляли. Приходим домой - его нет, машина тоже у подъезда не стоит. Через десять минут прилетает, весь такой взмыленный. Типа, забегался он, измотался, устал, как вол. Я ему, вечером уже, сказала: прежде чем в мою постель лечь, пусть сходит, помаду с одного места смоет. А то от него дихлофосом так и разит, которым эта малолетка душится. Он на меня разорался, кричал - у меня паранойя, за кого я его принимаю, что он, педофил, что ли. Я ему и говорю: ребёнка хоть бы постыдился! А до него только и дошло, когда уже поздно было...
-Когда жареный петух в задницу клюнул! - с усмешкой добавил Попов.
-Ты знаешь, я всё равно не могу найти себе места. Дело даже и не в Ерошкине, и не в том, что случилось там, в фирме. Дело во мне самой. Всё так, в одно мгновение переменилось, и мне это тоже кажется настолько призрачным и хрупким, что я боюсь. Боюсь того, что и это всё, в один прекрасный момент рассыплется, как карточный домик. Что однажды мы с тобой опять расстанемся, и больше никогда не встретимся. Поэтому я так близко это всё и воспринимаю.
Она уткнулась головой в его плечо, стала гладить его руками. Он лишь обнял её за спину, чем и ограничился. Она тяжело, с мольбой, вздохнула.
-В пять сдаётся объект. Что у тебя за проблемы с материалом? Ты с напарником встречался?
-Мы говорили по телефону, он к моменту всё подготовит. Теперь дело за материалами. Поеду за овощами - огурцов и помидоров надо купить на пикник. А того педика пасти я уже снарядил.
-Где ты сам? На объекте или в конторе?
-В районе вокзала. Солидола выцепил, отправил его в инкубатор. Так что Филиппок уже готовится. Цыплята и носилки стащат, и с клиентом помогут. С ними я на восемь...
-Ты ладно, своих цыплят потом фаршировать будешь. Давай, сначала материал организуй, к четырём часам крайний срок. Теперь записывай номер базы. Туда звонить только из будки!
Попов достал из другого кармана свой "Эрикссон", и стал искать нужный номер.
-Записываешь? Девятнадцать, девятнадцать, ноль-ноль-семь. Скажешь: я Фердинанд. И больше ничего не говори, он и так в курсе. После встречи отзвонишь туда же.
-Сам-то ты где? - ни к селу ни к городу полюбопытствовал Черногорский.
-На работе. Всё, конец связи! - Андрей положил трубку. Свою миссию он мог считать законченной, остальное его уже не касалось. Остальное было уже головной болью Черногорского. Попов организовал ему всё: и где раздобыть оружие, и как грамотно покинуть место преступления, и даже подобрал ему напарника, не в пример самому Мишке, прошедшего все огни и воды, а потому весьма надёжного и опытного человека. И вечно этого Мишку заносит с этой своей глупостью: чтобы был красный "Москвич", и чтобы обязательно номер! И даже сейчас, когда кто угодно, в любом переулке, при виде этой машины сразу опрометью кинется звонить в полицию, и через миг вся эта братия будет моментально поднята по боевой тревоге! А если Мишка не успеет, если его схватят раньше времени? С этой-то его чёртовой бравадой!
-Андрюша, что с тобой? - ласково спросила Жанна. - Опять что-то случилось? Да на тебе лица нет! Какой-то Фердинанд, объекты, базы...
-Дела общественные - устало ответил Попов. - Строят дом одной шишке. И тут машину с материалами угнали. Вот и дрожат все, как осина в бурю. Звонят мне - там же с наших перевозки. А я же тоже не ударю лицом в грязь.
-С ваших - это с фирмы, или с профсоюза? - не поняла Жанна.
Вместо ответа Попов подошёл к женщине, взял её лицо в ладони, стал её медленно целовать. Сначала в лоб. Потом в нос. Потом - в губы, в шею, снова в губы. Она, глубоко и сильно дыша, стала расстёгивать его рубашку.
-Никто меня сегодня у тебя не отнимет - прошептал он. - Не спеши. Наслаждайся каждой секундой.
Он распахнул её платье, провёл руками по телу. Платье тут же отлетело на кухонный диван, а Жанна, с ловкостью пантеры, повернулась к Попову спиной, прижалась всем телом, взяла его руки, и положила их себе на грудь. А он, словно танцуя, тут же обхватил её за талию, и резко развернул её лицом к себе. Она зажмурилась от возбуждения и удовольствия, обвила руками его шею, и буквально повисла на нём.
Так, на ходу, не прекращая целовать и ласкать женщину, и держа её в сладострастном трепете, Попов медленно пятился к столику с телефоном. Подойдя к нему, он жадно впился в губы женщины глубоким поцелуем, запрокинул её голову назад, и отвёл от её тела руку. А куда и для чего - ей было неведомо; она не думала уже больше ни о чём, зажмурив глаза и отдавшись власти чувств. Зато Попов мог, как Юлий Цезарь, делать несколько дел одновременно: воровать кассеты, и при этом заниматься любовью.
Через мгновенье он, вновь развернув свою партнёршу, теперь уже в другую сторону - повёл её за собой, запрокинул её на руки и уложил на постель, снимая на ходу брюки с кассетой в левом кармане. Теперь он тоже мог расслабиться - вряд ли Жанне придёт в голову, что к телефонной тумбочке Попов пятился не спонтанно, не обуреваемый любовью или страстью. Пока правой рукой он обнимал её за спину, запрокидывая её голову всё ниже и ниже, впившись ей в губы и глядя ей в глаза, убеждаясь, что они зажмурены, и она не видит, что делает его левая рука - а левой рукой он осторожно извлёк из аппарата кассету, и незаметно положил её в карман брюк.
На этой кассете был записан разговор Светы с Жанной.
Старый водитель-дальнобойщик, в прошлом - разведчик, ветеран афганской войны, Илья Павлович Осипов - после развала крупной автобазы, долгое время был без работы. Пока, наконец, три года назад, ему не удалось пристроиться в одну частную фирму. Первым же рейсом его послали в Голландию, откуда он возвращался в Таллинн с полным контейнером дорогостоящей аппаратуры. В Белоруссии его, самым наглым образом, ограбили. Обжали со всех сторон четыре легковые иномарки с польскими номерами, прострелили колёса, ранили его самого. Очнулся он в лесу - в полной безвестности, неподалёку от дороги, на которой он и обнаружил свой разбитый тягач и пустой контейнер.
С начальством разговор был короток. Ограбили - ну, а где гарантия, что ты сам это всё не подстроил, чтобы потом не списать весь ущерб на мифических бандитов? Давай, в максимально короткие сроки выплачивай сумму всего ущерба. Пришлось продать квартиру, перебраться в ночлежку. Сын Ильи тоже продал свою квартиру, переехав вместе с женой и маленьким ребёнком в общежитие. Но даже всей этой суммы не хватило на полное погашение долгов.
Кормился случайными заработками. Да и то - львиную долю отдавал своим кредиторам, самому хватало, как говорится, лишь на хлеб и воду. Хорошо ещё, до Армии Спасения не дошло - кормился дешёвыми полуфабрикатами, ночевал то в ночлежке, то по хуторам. И вот как-то раз, уже в конце девяносто седьмого, один бывший коллега уговорил Илью пойти с ним на открытое собрание Ассоциации работников всех отраслей транспорта, связи и путей сообщения. Поначалу Илья отмахнулся: что толку верить болтунам, я в государственном профсоюзе всю жизнь состоял, одних взносов уйму заплатил, а польза с этого какая? Но всё же, хоть и со скепсисом, пошёл. Восторженные отзывы "отдельных членов" о щедрой помощи оказавшимся в затруднительном положении, со стороны организации - Илья счёл рекламным трюком. Нечто вроде местного Лёни Голубкова, сколотившего себе миллионное состояние на акциях МММ. Но всё же решился: а чем чёрт не шутит, за спрос не бьют в нос. Взял, да поплакался в жилетку одному солидному господину. Тот, в свою очередь, посоветовал обратиться к Попову - вот он, молодой, энергичный, представительный брюнет.
Подошёл Илья к тому высокому брюнету. Тот откликнулся весьма участливо. Расспрашивал обо всех подробностях, и всё старательно фиксировал.
-В первую очередь, я считаю необходимым дать Вам соответствующую работу. Вы, водитель высокого класса, просто не имеете права прозябать в роли базарного грузчика или сезонного подсобника за нищенскую плату. Я могу Вам предложить работу по частному подряду: перевозить грузы на личном автомобиле. Мы же, в свою очередь, являемся гарантами Вашей безопасности. Так, как Вы - наш человек, то мы отвечаем и за Вас, и за сохранность груза перед получателем.
-Но у меня нет своей машины - возразил Илья.
-Машину мы Вам предоставим - успокоил его Попов. - Можно сказать - подарим. Наши авторемонтные предприятия покупают за бесценок списанные машины, и специалисты восстанавливают их, производя капитальный ремонт всех узлов и агрегатов. Я хочу Вам предоставить МАЗ-тягач, только что полностью капитально отремонтированный. Вам предстоит совершать поездки по странам бывшего Советского Союза.
А через два месяца после этого собрания, ставшего для Ильи стартом к новой жизни - к Илье, теперь уже счастливому обладателю нового МАЗа, и довольному своей новой, успешной работой, приехал сам Попов на своём "Фиате". Вместе с "Фиатом" приехал внушительный "Лексус", в котором сидело два человека, такой же внушительной наружности, как и их средство передвижения.
-Илья Павлович - начал Попов, обменявшись с ним рукопожатием. - Я по поводу ограбления, которое с Вами произошло. Мои знакомые детективы, совместно с представителями международной уголовной полиции Интерпол, провели расследование, в ходе которого были выявлены все преступные группировки, промышляющие на трассе Белосток - Гродно - Алитус. Ни одна из них к ограблению оказалась не причастна. То есть, это было сработано якобы под белорусских или польских преступников. На самом деле эта группировка направлялась специально с целью ограбить именно Вас.
-Меня это нисколько не удивляет - ответил Илья.
-Далее мы установили - продолжал Попов, кивая на людей, сидящих в "Лексусе" - что фирма-грузополучатель, и та фирма, в которой Вы работали, совместно договорились с той группировкой, поскольку им было точно известно, где и в какой момент времени Вы будете. Ребята сделали своё дело, каждый получил свою долю. Теперь Вы можете взыскать обратно с них сумму, которую они с вас востребовали. Ну, и компенсацию за моральный ущерб. Прошу Вас, садитесь - Попов открыл перед ним заднюю дверь "Лексуса". - Это Александр Викторович, это Олег Вячеславович - представил Попов сидевших впереди Ферзя с Шерифом. - Они готовы принять Ваше заявление.
Сам Попов сел рядом с Ильёй, и закрыл дверь. Те, что сидели впереди, оставались непроницаемы. Их это словно и не касалось.
-Говорите на диктофон - сказал Попов, достав из внутреннего кармана диктофон с заранее приготовленной кассетой.
Через час Попов и Осипов вышли из "Лексуса", и когда тот завёлся и уехал, Илья с облегчением вздохнул, и вытер пот со лба. Человек, сидевший рядом с водителем, и которого Попов представил как Александра Викторовича - ему и отдал Попов кассету с "заявлением" Осипова - не очень-то был похож на комиссара Интерпола, или ещё какого-нибудь полицейского чиновника. А у Шерифа - у того на лице уже написано, что это самый что ни на есть бандит. Только Илью это мало интересовало. Ему и так терять было абсолютно нечего: у него и не было ничего, кроме тягача.
А ещё через неделю Попов вновь его обрадовал: иск удовлетворён, организаторы ограбления сознались в своих преступлениях, свою вину полностью признают, согласны понести все расходы по возмещению убытков. Вот Вам, Илья Павлович, на выбор - квартиры: для Вас и для семьи Вашего сына. Какой район предпочтёте? Или, может, хотите рядный домик? Вам с женой - первый этаж, а сыну с семьёй - второй?
Илья Павлович, однако, не стал особенно наглеть. Себе он попросил такую же двухкомнатную квартиру, какая у него и была, и желательно, в том же районе - на Койду или на Вееренни, или вообще где-нибудь неподалёку от центра. Посовещавшись с сыном, попросил и ему подыскать что-нибудь по соседству. Попов сдержал слово: на следующий же день он, сам лично, повёз обоих к нотариусу оформлять акт купли-продажи. Илье, однако, повезло ещё больше: Попов теперь стал ему ещё и соседом, поскольку до его дома пройти было всего-то через один двор. Жизнь, как считал теперь Илья, удалась. Попов - сам ли, или кто с его подачи - предоставлял ему работу, он совершал свои рейсы, и ни о чём особенно не беспокоился.
Вот такого напарника Попов и подрядил Черногорскому на выполнение "последней миссии Робина Гуда". Предварительно встретился с ним, объяснил, в чём дело. Надо, одним словом, оперативно забрать человека вместе с машиной. Человек сам позвонит, встретитесь, обговорите это дело. Но Илья понял всё без лишних слов. Сказал - ему без разницы, кто этот человек, и что он будет делать. Встретить - он сам его встретит, сделает со своей стороны всё, как надо. Илье было и вправду без особой разницы, куда ехать, и что перевозить. Хоть трупы - ведь должен же кто-то увозить "готовеньких" после "стрелок" с выяснением отношений. Он знал одно: теперь он сыт и в безопасности, и все убытки ему возмещены. Даже сына он оградил от возможных недоразумений, оформив все договора на себя. Хотя насчёт "возможных недоразумений" с чем бы то ни было, Попов ему однозначно дал знать: чуть, что не так, сразу звони мне - но и к этому Илья относился со здоровым скептицизмом. В конце концов, Попов не Христос, рано или поздно придётся заплатить сполна по счёту. Как ещё Высоцкий пел:
Пусть счётчик щёлкает, пусть - всё равно,
В конце пути придётся рассчитаться...
Пока Попов и Жанна с ненасытной страстью предавались любовным схваткам, Черногорский готовил первый этап своей "миссии".
Особенно он пока не волновался - загримированный под старичка, он совершенно не привлекал к себе внимания, да никто особенно к нему и не приглядывался, потому как в наше время подозрение внушают всё больше те, кто помоложе - наркоманы, хулиганы, бандиты, скинхеды, и попросту шпана, а уж безобидный старичок оставался в большинстве случаев просто незамеченным. Чем он и воспользовался.
Свой "Москвич" он оставил у ограды детского сада в глубине двора - "каменного колодца" посреди микрорайона. Не следовало бы перед человеком, которого Попов называл "прорабом", афишировать то, что Попов и "Москвич" вообще как-то могут быть связаны между собой.
"Прораб" - то есть тот, у которого Черногорский должен был забрать "огурцы" и "помидоры", назначил ему встречу в посёлке Юри, что в дюжине километров от столицы. Черногорский решил не рисковать ехать туда на своей машине - не столько из-за "прораба", сколько из-за полиции. Под кого бы он ни был загримирован, но оказаться задержанным с этими "овощами" не входило - ни в его планы, ни, тем более, в планы Попова. Поэтому план Черногорского был таким. Взять такси - кого-нибудь из своей фирмы, кому он более-менее доверяет, прокатиться вместе с ним в Юри, а затем приехать сюда, отпустить такси где-нибудь неподалёку, подготовить машину, и занять боевую позицию. Потом, когда дело уже будет сделано, ему останется только прыгнуть в машину, нажать на газ до пола, пересечь двор, дорогу и пустырь, а там уже напарник дело знает.
Слоняться по микрорайону в поисках подходящего такси Черногорский счёл делом совершенно безнадёжным, и решил поехать попытать счастья в центре города. И тогда он направился на остановку девятнадцатого автобуса - на нём меньше народу, не так душно, и безопаснее для грима. Ему повезло: на весь "Икарус" с гармошкой, были заняты лишь несколько сидячих мест, и на него совершенно никто не обратил внимания. На конечной остановке, у главпочтамта, он сошёл, достал пачку "Примы" - на самом деле там был "Кэмел" с заранее оторванным фильтром, закурил и отправился бродить по таксостоянкам.
Ему попадались знакомые таксисты, но его всё время что-то удерживало. "Нет. Не тот. Ему я не могу в такой степени довериться". Почему-то, когда он только обдумывал этот план - поехать в Юри, и оттуда - в Ласнамяе, именно на такси - ему такой вариант казался пустяковой затеей. Теперь он осознал, что, во-первых, его могут вычислить по голосу - что никакой он не дедушка. Во-вторых, в отличие от прохожих, таксист может приглядеться к нему попристальнее, и заподозрить что-то неладное. Ну, а в-третьих - если уж воспользоваться услугами знакомого, то где гарантия, что тот будет держать язык за зубами?
Он спросил себя: "Кому же я доверяю?" Долго мучился в поисках ответа. Не пришло на ум ни одного имени, кроме одного - но и это было спрятано где-то в подсознании, в самых отдалённых тайниках души.
Очередная стоянка такси. "Наших тут двое" - подумал Черногорский - "Лембит Пыдер, вот, на сером "Фольксвагене". Этого я не знаю: привет-пока, не более. И Лёня Каретников. А, была, не была!"
Он уселся на заднее сиденье белой ухоженной "Волги", модернизированной "двадцать четвёртой" модели.
-В Мыйгу - сказал он.
-В Мыйгу - это где аэропорт? - спросил водитель, не оглядываясь назад.
-Чуть подальше - коротко ответил Черногорский.
-Мишка, ты? - спросил Каретников, и, оглянувшись назад, обомлел от удивления.
-Что - неужели... - выдавил Черногорский.
-Да не нервничай ты, я по голосу узнал. Ну, здорРво!
Они обменялись рукопожатиями.
-Что с тобой приключилось? - спросил Каретников, коренастый мужчина лет сорока, с тёмно-каштановыми с проседью волосами и усами.
-Да в переплёт попал - простодушно ответил Черногорский. - Как ко мне сели эти чёртовы козлы-грабители, так и понеслось. Как будто специально.
-А мы тут на работе тоже говорили. Про тебя вообще такое ходит! На тебя и всю мокруху эту валят, и вообще, ты не тот, за кого себя выдаёшь. А из наших никто в это не верит. Да и к нам приходили, всё спрашивали: что за человек Миша Феоктистов? Все тебя хвалили: молодец, работяга, отзывчивый, всегда выручит, поможет. Про какого-то Чернова, что ли, спрашивали. Да ну, все смеются. Какой из Мишки убийца? Что, у него одного, что ли, "Москвич"? Вон, не в курсе, что с Райго случилось?
-Да давно его уже не видел. Может, болеет, или уволился - равнодушно предположил Черногорский.
-Да нет, он погиб - прищурившись, покачал головой Каретников. - Отравился угарным газом. У себя в гараже, на красном "Москвиче".
-Какой "Москвич"? У него ж "Мерседес" был! - голос Черногорского выражал искреннее удивление.
-Оказалось, и "Москвич" у него тоже был. И его тоже, в тот же день, захватили, что и тебя. И вообще никакой он был вовсе не Райго, а Женя.
-Тогда я вообще ничего не понимаю - вздохнул Черногорский. - А может, это вовсе даже разные люди? - он шмыгнул носом. - Хотя всё равно жалко.
-Ты ладно, чего мёртвых беспокоить - кивнул Каретников. - Сам-то дальше как?
-Да всё так же - буркнул в ответ Черногорский. - Пока не докажу им, что я не Фредди Крюгер и не Джек-Потрошитель. А то и меня так же сделают, как этого - Женю, или Райго...
-Думаешь, сделали? - Каретников, прищурившись, глядел одним глазом на дорогу, другим - на Черногорского.
-Я пока ничего не думаю. Им виднее. Мне бы свои проблемы решить, куда мне чужие. Высади меня вон, возле той будки.
"Волга" притормозила возле телефона-автомата, и Черногорский юркнул в будку.
-Это Фердинанд. Через десять минут я подъеду.
-В Юри прокатимся? - спросил он полминуты спустя, возвратясь в такси.
-Куда скажешь - ответил Каретников, трогаясь с места.
Вскоре они уже въехали в посёлок, миновали его, и катили по дороге вдоль ферм и полей. Невдалеке на поле стоял трактор.
-Останови-ка здесь - попросил Черногорский.
Выйдя из машины, он направился к трактору. Обратно он шёл с тряпичной сеткой, полной картофеля, свеклы, брюквы и моркови. Правда, среди этих овощей, в глубине сетки лежали два "огурца" - револьвер и "макаров", и столько же "помидоров" - так предпочитали именовать противопехотную гранату Ф-1. Но, впрочем, Каретникова это не должно было особо интересовать, хоть он и понимал, что к этому трактористу Миша вряд ли приехал за картошкой.
-Ну, а теперь поехали к магазину "Ласнамяе" - сказал Черногорский, вернувшись в машину.
-Береги себя, удачи! - сказал ему на прощанье Каретников. - Я тебя не видел - добавил он, вопросительно глядя на Черногорского.
-Андрюхе только привет передай - ответил он. - Скажи, пусть в гости ждёт.
Кивнув головой, Каретников включил передачу и тронулся с места. Оглянувшись назад, седой старик с палочкой, в клетчатой кепке, и с тряпичным мешком с овощами, побрёл со двора магазина в глубь "колодца" дворов. Возле детского сада стоял красный "Москвич". Старик подошёл, открыл машину, поставил свою авоську под переднее сиденье, затем открыл багажник, достал оттуда футляр с ключами, и заехал за соседний дом.
Оттуда хорошо просматривалась девятиэтажная панельная коробка. Старик задрал капот, открыл футляр с ключами, и стал что-то ковырять под капотом "Москвича", при этом частенько озираясь, и смоля одну сигарету за другой.
"Ещё рано" - думал Черногорский. Нервы уже начинали сдавать, и каждая минута казалась часом.
Наконец, к нужному подъезду, буквально одна за другой, подкатили три дорогие иномарки: новая БМВ третьей серии, "сто двадцать четвёртый" "мерин", и джип "Опель-Фронтера". В довершение всего, все эти машины были чёрными. И "старик", то есть Черногорский, понял: пора!
Он быстро закончил колдовать под капотом, и во мгновение ока закрыл и капот, и инструменты. Затем он сел за руль, достал из своей авоськи гранату и положил её на сиденье. И тогда он тронулся с места, но поехал не прямо к тому подъезду, а вокруг детского сада.
Заехав за него с другой стороны, он тут же снял очки, клетчатую кепку, извлёк из-под заднего сиденья ватник и противогаз, и надел их на себя. Из-под переднего сиденья он вытащил пару номерных знаков 687 SHT, и два тюбика "супер-клея". Выдавив на каждый из них по целому тюбику, он выскочил из машины, ловко прилепил номера поверх старых, после чего снова сел в машину, и направился к тому подъезду.
Гранату бросать нужно было в самое крайнее окно второго этажа. То, что Света с гостями сидит именно там, Черногорский понял по дымку, вившемуся из приоткрытого окна. А впрочем, такой же результат был ему гарантирован при попадании в любое окно - хоть в кухню, хоть в комнату, поскольку граната Ф-1 - это всё-таки приспособление чуть посовременнее, да покруче, чем какой-нибудь "коктейль Молотова".
Черногорский остановил машину сбоку от дома - поскольку оставлять её спереди было бы рисковано; взял с сиденья гранату; не глуша мотора, захлопнул дверь, подбежал к окнам, и застыл, как вкопанный. Секунду спустя он взглянул на свой урчащий мотором красный "Москвич" с номером 687 SHT, и, может быть, это и помогло ему преодолеть замешательство. Он замахнулся, прицелился...
Они расположились в гостиной, в той самой квартире на втором этаже. Хозяйкой квартиры была Светлана Короткова, в девичестве Горелова, ныне уже разведённая, которой на момент описуемых событий минуло уже полных двадцать два года. Внешне всё же она мало изменилась, и кто её помнил в пору отрочества, мог бы сразу легко её узнать.
Её гостями были три крупных, хорошо одетых, пестрящих золотом - цепи, часы, перстни - молодых мужчины. Самому старшему из них было лет тридцать пять. Младший едва выглядел на двадцать.
-Я, собственно, зачем вас пригласила - начала она. - Мне нужно заручиться поддержкой со стороны серьёзной братвы.
-Всё можно, только всё денег стоит - сказал старший.
-Поддержкой - то есть, крыша нужна? - это были уже слова младшего. - Боди-гвард, эскорт-услуги - рассмеялся тот. Средний тоже рассмеялся, но старший их не поддержал.
-Дело даже не в этом. Дело в том, что мне известно, кто пострелял людей Зыкина. Но это требует дополнительного уточнения. Поэтому мне нужна поддержка.
-Если в натуре чего знаешь, звони сразу Зыкину. Или кому-то из его людей. Номерок человека мы тебе можем дать хоть сейчас. А что это за уточнение твоё? Ты что, не знаешь, правда это или фуфло? Тогда, знаешь, мы в обиде.
-Нет, я уверена, что это правда. Этим занимался ещё мой отчим. У него была своя "тайная полиция".
-Хватит пургу мести, давай, к делу. Твой отчим, помнится, особыми услугами заведовал. При чём тут Зыкин?
-Ребята, ну, со мной-то, может быть, не стоит так, словно я миллион вам должна? Давайте-ка, я вас угощу! Что хотите - джин? Ликёр? Виски?
Все дружно рассмеялись.
-А права нам кто - ты выкупать будешь?
-Короче, нам пора - сказал средний. - Мне, по крайней мере. По делу всё равно никаких базаров, а бегала, металась: ой, спасите, срочно надо. Хочешь с нами поразвлечься - вот, позвонишь. Пятница, суббота, воскресенье...
-Сиди, не напрягайся - одёрнул его старший. - Не видишь - девочка боится. За каждое слово дрожит. Смелей говори. И кстати, сегодня пятница.
-В Ленинграде есть свалка. Вот, оттуда эти бомжи. Там оседает такая публика, которым терять уже нечего...
-Да за кого ты нас держишь? - взорвался младший. - Бомжи, свалка... да ещё и вообще, хрен знает, где...
-Да нет, там не просто бомжи. Я уверена, что именно оттуда и были те, кто охранял этот бункер, и там расстреляли ребят Зыкина. Только теперь этих бомжей нанимает Андрюша Попов. Он же - Арлекин и Таксист. Он получил эту гвардию в наследство от моего отчима. И туда, на эту свалку, вывозят женщин. Вот куда они без вести пропадают. Бомжам этим на поругание! А они за это удовольствие... Свежатинка-то им в диковинку, кто им вообще даст? А там, не отходя от кассы, такое свежее мясо! Так они за это перейдут любые границы, убьют, кого угодно, сделают, что угодно! Теперь вам понятно? - срывающимся от волнения голосом, с мольбой восклицала Светлана.
-Спалить, на хрен, все свалки там, в этом Питере - огрызнулся младший - за этих уродов никто ничего и не вякнет.
-Что-то нескладно получается - хмыкнул старший. - Ну-ка, ещё раз, и по порядку.
...Тем временем Черногорский двумя пальцами левой руки с силой дёрнул кольцо, правой швырнул гранату в окно, и тут же бросился к своей машине, наземь, прикрывая голову руками.
Девушка не на шутку перепугалась, услышав звон бьющихся стёкол. Как будто в окно бросили большой камень. Она машинально вскочила с кресла, и увидела, как из оконной рамы летели вниз, на пол, осколки стекла; и, завершая полёт по параболической траектории, на паркетный пол приземлялся предмет.
Средний и младший "братки" воинственно вскочили со своих мест, будучи в расположении пойти и "порвать" за такие шутки хоть первого встречного, поскольку им и в голову не приходило, что же на самом деле влетело в окно. И это была последняя мысль, шевельнувшаяся в их, не богатых извилинами, мозгах. И лишь старший обречённо вздохнул, и опустил голову. В отличие от своих младших сотоварищей, он сразу понял, что это был за предмет.
Естественно, разглядеть этот "предмет" никто не успел. Через секунду раздался взрыв.
Взрывной волной вынесло стёкла во всём доме, были покорёжены стоявшие перед подъездом автомобили. Черногорский, съёжившись в клубок, переждал взрыв, тут же вскочил, сел в свой "Москвич", и рванул в соседний двор.
Вся полиция была поднята по экстренной тревоге. Уже через пять минут были перекрыты все дороги, по которым могла бы проехать машина. Полицейские машины сновали туда-сюда по микрорайонам, плутая по дворам и закоулкам. Проверяли все красные "Москвичи".
А Черногорский, вырулив дворами на дорогу, тотчас пересёк её, и выехал на пустырь, именуемый в народе "поле чудес". Там он свернул за кусты, и покатил прямиком по тропинке. Впереди его уже ждал открытый полуприцеп с заранее приготовленным уклоном из досок. По этим доскам "Москвич" въехал в кузов, после чего Илья вместе с Черногорским стали затаскивать в кузов и сами доски. Затащив в кузов последний брус, водитель Илья Осипов закрыл прицеп. МАЗ завёлся, выехал с пустыря на бывшую заводскую территорию, а оттуда - на шоссе. Несмотря на необычайное обилие полицейских, и общую атмосферу ажиотажа и паники, на МАЗ никто не обращал внимания. Им нужен был красный "Москвич".
-Вот и получила премию за всё хорошее - в сердцах выговорил Черногорский, снимая противогаз и вытирая пот. - Не зря говорят: говно не тонет!
Козлов узнал о случившемся спустя десять минут после взрыва. Ему сообщил об этом по внутреннему телефону дежурный.
-Так, а Шубин знает? - должным образом спросил он.
-Его нет на месте.
"Ну и, слава Богу" - подумал Козлов. - "Хоть что-то узнал из первых рук, и раньше этого Шубина".
Несмотря на то, что Козлов раскрыл старые "висяки", в которых фигурировал и Черногорский, и даже этот "Москвич", дело всё равно продолжало оставаться за Шубиным. Козлову же шеф сказал на это следующее:
"Молодец, здесь ты на высоте. Даже очень похвально. Сам знаешь, каждый такой "висяк" хуже камня на сердце, хуже бельма на глазу. Вот и действуй дальше, выводи на чистую воду этих наркоманов, и эти изнасилования".
Козлов предложил объединить все эти дела в одно, но шеф возразил:
"Это несерьёзно. В огороде бузина, а в Киеве дядька; там явно замешано на сексуальной почве, а здесь убийства, причём уровень совершенно другой, а что "Москвич" - так это всего лишь деталь".
"Ну, положим, деталь эта весьма существенна, поскольку подозреваемый один и тот же, а на какой почве что он творил - это уж мы разберёмся. Ту же самую Романову можно подвести под сексуальную почву".
"Романова - это мелочь. Тут главное совсем другое: Зыкин! Кому это было выгодно? Сперва история с ограблением, что уже компрометирует их структуры. Затем, один за другим, гибнут все участники. Здесь налицо война за сферу влияния между преступными сообществами, и Черногорский тут - только подставное лицо".
По словам шефа, они "начали активную работу по изучению всего, что касается Зыкина и его группировок, и непременно найдут всех тех, кто в этом переделе участвовал".
Козлов намеренно не упоминал даже имени Попова. Шеф вспомнил его сам, в очередной раз упрекнув Козлова в том, что "какая может быть Попову польза от этих разборок, от краха одних и утверждения других". На что Козлов так прямо и посоветовал - "а вы спросите у него самого. Или у Третьякова - им виднее".
Впрочем, и Шубин тоже не терял времени зря. За это время он умудрился получить признания и Корниенко, и даже Квасколайнена - о том, что последний действительно "заказал" Кардяю свою бабушку, с целью завладения квартирой, и преднамеренно решили замаскировать это убийство под неуловимого Фредди Крюгера.
Далее Шубин допросил ещё и Ольгу Семёнову, результатом чего стал многостраничный протокол, напоминающий скорее дорожное чтиво. В котором Семёнова, с необычайной откровенностью, по мнению Козлова - совершенно ей не свойственной, описывала самые деликатные подробности своей интимной жизни. Да при этом не с кем-нибудь, а с самим Черногорским, только она его, естественно, называла Феоктистовым. Что, выходит, она и Миша Феоктистов были знакомы уже давным-давно, встречались где-то с год, а в минувшем, 98-м, можно сказать, жили вместе, как муж и жена, даром, что в разных городах.
Не обошлась вниманием ни одна подробность. Где, как, когда познакомились, где жили, где встречались, кто чем занимался. Подробно описывался характер, привычки, вкусы Черногорского, вплоть до пристрастий в еде и выпивке, и особенностей выпившего Миши. И даже постельная тема оказалась затронута. Всё это вместе наводило Козлова на мысль, что Ольга переигрывает, желая произвести впечатление действительно опытной жены, изучившей и познавшей своего спутника "от А до Я" за целый год совместной жизни. Причиной разлада Ольга называла пристрастие Черногорского к амфетамину. Якобы в один прекрасный день, она ему поставила жёсткое, окончательное условие: или я, или эта дрянь. Тот поклялся, но не сдержался, вот они и расстались. Разлуку он переносил крайне тяжело, часто приезжал в Пайде, искал встречи с ней, умолял простить, уверял, что больше не нюхает, и в последний раз он был у неё как раз на следующий день после инцидента с Беспаловым. О том, что произошло между Беспаловым и Ольгой, Феоктистов, оказывается, узнал одним из первых. А на вопрос Шубина, мог ли, по её мнению, Феоктистов убить Беспалова, женщина ответить затруднялась. Да, говорила она, Миша очень сильно к ней привязан, и в принципе, ради неё способен на поступок, но чтобы на такой... Сам он ей никогда ничего не говорил, а она вообще не считала нужным задаваться этим вопросом, да и думать о Беспалове вовсе. Даже если это и правда, ей это ничуть радости не доставляет, не прибавляет - ни самооценки, ни ощущения безопасности, ни выполненной мести. Ей и не хочется никому мстить, а напротив, хочется ото всего этого очиститься. Забыть. Вычеркнуть из жизни. И уж, конечно, если Миша по наивности надеется подобным образом завоевать её сердце, то он глубоко ошибается. В её жизни он остался в прошлом, и пусть имеет мужество это признать.
У Козлова сложилось впечатление, что с его отстранением, вся работа над делом превращает само это дело в петрушкину комедию.
"Чёрт побери, жаль, меня самого не было в том самом баре, где, на глазах у Феликса, Черногорский и Ольга, впервые в жизни видели друг друга!" - думал Козлов. - "При этом даже Феликс хохотал до упаду, видя, как беспомощно, нелепо держался Черногорский, краснея и боясь вздохнуть. Или как он вдруг совершал, абсолютно невпопад, вопиюще бессмысленные действия, говорил сущую чепуху, при этом сбивчиво, невразумительно, и не к месту. И всё в нём, вся эта внутренняя напряжённость и закомплексованность, приправленная показной бравадой, постоянное искание поддержки - то со стороны Попова, то при помощи своего "тонизатора" - всё указывало на то, что Черногорский панически боится женщин. Что он так и не перерос эту детскую болезнь, которой подвержены все мальчишки, прежде чем начать превращаться в юношей. И, стало быть, красивая сказка о романе Миши и Оли, не стоит выеденного яйца. Если бы я лично с ними побеседовал, разнёс бы эти басни в пух и прах. А теперь - чем? От Феликса толку не добьёшься, всё вокруг да около, никаких конкретных фактов, тут и зацепиться не за что. Зато у Шубина теперь - показания Ольгиной родни, всяких там общих знакомых. Та же Рената, тот же Воронов. Даже Попов, оказывается, давал Шубину интервью. А что, если с Катей поговорить? Тоже бесполезно. Она будет говорить так, как учил её Попов. Ведь роман Ольги с Черногорским - это тоже его сценарий".
Но ведь и Козлов тоже всё это время не сидел, сложа руки, и у моря погоды не ждал. Как он и предполагал, студент-журналист Денис Ковалёв взялся за дело с большим энтузиазмом, и с неуёмной энергией, которой мог бы позавидовать даже сам Козлов. И уже через несколько дней, Козлов узнал о жизни наркоманов в Таллинне если не всё, то многое. Вычислить дружков Кобзаря оказалось для Дениса всё равно, что семечки щёлкать. А там и проследить путь, типичный для тех, кто уже в столь раннем возрасте становятся рабами дурмана. Но сейчас мы это описывать не станем, дабы не повторяться - об этом повествование будет ещё впереди, и непосредственно с мест происшествия.
Теперь Козлов негодовал.
"Оригинально, в общем-то, просчитали" - думал он. - "Всё сходится. Я, значит, копаюсь в этой старой, паскудной грязи - все эти "инкубаторы", изнасилования, весь этот вандализм, и прочие подвиги. И, перекопав всю эту клоаку, я, выходит, уже преподношу им в готовом виде смертника. Сия персона, когда предстанет перед нами, будет прорабатываться с двух сторон. С моей - ему уже нечего изворачиваться. Все улики и доказательства практически собраны, чего недобрали - выясним в ходе следственного эксперимента. Ну, а по части шефа и Шубина, Черногорский - готовый козёл отпущения. Без лишних разговоров, спишут на него всё сразу, и закроют это дело: Черногорский сводил счёты. Правда, ограбление тут немножко не подходит под суть их легенды: с кем, интересно, он в этот раз счёты сводил? А, учитывая характеры - как самого Черногорского, так и Шубина, нетрудно предугадать, как будут проходить их беседы, и каков будет их результат. Черногорский мигом во всём сознается, подпишет всё, что надо. Причём это всё устроят так, что имя Попова, возможно, даже и упоминаться не будет. Зачем им это нужно, когда преступник пойман, и во всём признался? Какая лаборатория? Куда там Беспалов кого приводил? Это Черногорскому неведомо. Он мстил за поруганную честь любимой женщины. И этим уже будет всё сказано".
Хотя, с другой стороны, если официальное следствие сейчас "работает" на то, чтобы списать всё на Черногорского, то зачем же тогда понадобился Корниенко? Зачем понадобился Квасколайнен, зачем сфабриковали дело о заказном убийстве бабушки? Ну, во-первых, выгодно: кому-то, да достанется барыш с продажи квартиры. Ну, и какая-то доля выпадет и дочери погибшей, она же - мать убийцы (парадоксально, но факт! Он сам признался). А, во-вторых - чтобы подтвердить ту теорию, которую даже мне так рьяно втолковывал Шубин. Что всяческие мерзавцы, вдохновлённые ежедневными, громкими репортажами о таинственном злодее на красном "Москвиче", который до сих пор разгуливает на свободе и безнаказанно творит свои чёрные делишки - будут теперь приобретать (чаще всего - угонять) такие же машины, штамповать такие же номера, и вовсю бесчинствовать, маскируясь под Фредди Крюгера. (Вот молодец, кстати, Денис! Как написал свою статейку, так весь народ теперь подхватил, иначе никто и не называет преступника, как только Фредди Крюгером!).
В газетах уже появилась громкая статья, настоятельно убеждающая не водить доблестные органы правопорядка за нос, и не пытаться подделываться под Фредди Крюгера. Рассказывалось о гениальном сыщике Шубине, разоблачившем преступный сговор двух псевдо-Крюгеров, и раскрывшем заказное убийство, которое пытались замаскировать под очередное злодеяние маньяка.
Что ж, размышлял Козлов, какая-то доля правды в логике Шубина есть. Конечно, какой нормальный человек, даже будь он хоть какой угодно преступник - вор, грабитель, вымогатель - станет заниматься таким уж полным кретинизмом. Но то нормальный! А если это кто-то наподобие Черногорского? Уж его-то к категории нормальных причислить трудновато...
Поэтому, узнав о взрыве, Козлов решил в первую очередь прояснить - может ли это быть дело рук Черногорского. (Если, конечно, Попов не нашёл ему замену, хотя навряд ли. Вряд ли найдётся второй такой же, и не важно, чем он может зависеть от Попова, или быть ему обязанным - но в эту игру уж не ввяжется никто. Да и Попов навряд ли захочет выдавать свою тайну, которая должна умереть вместе с Черногорским). Или это - действительно, преступление совершенно иного плана, где красным "Москвичом" воспользовались, как декорацией, чтобы пустить следствие по ложному пути.
Во втором случае, преступники должны первым делом избавиться от этой своей "декорации" - бросить её, где угодно, и использовать любые пути отхода. Уже когда Козлов принял сообщение, он был чрезвычайно удивлён тем, что "Москвич" бесследно исчез, хоть полиция в считанные минуты перекрыла все пути, по которым машина могла покинуть место происшествия. Беда крылась в другом: Черногорский раньше их успел покинуть район и выехать на пустырь; и когда всю округу старательно бороздили полицейские машины, воя сиренами, красный "Москвич" стоял себе в прицепе, и был надёжно укрыт от посторонних взоров.
"Как сквозь землю провалился! Или в воздухе растаял! Да что он у него - летает, что ли? Или сквозь стены ходит?" - Козлов вспоминал эпизод с ограблением, когда Черногорский - Феоктистов лихо ушёл от погони. Это наводило его на мысль, что всё-таки, это опять он.
Погибшие... Три члена разных преступных группировок. Рядовые "быки", которые только "напрягают" должников, да ездят на "стрелки" - больше для массовки; и сами никогда ничего не решают. Чисто ударная сила, дабы не сказать - пушечное мясо. Сама хозяйка квартиры - Светлана Короткова, в девичестве Горелова, 1977 года рождения, без определённых занятий, разведена. Муж, теперь уже бывший. Живёт отдельно, не работает, судим условно за уличный "гоп-стоп", удалось "спустить" на "хулиганку". Так, на всякий случай, где он раньше учился; уж не в 83-й ли школе часом? Вдруг и с ним, как с Корниенко, Черногорский решил расквитаться за детство? Нет, эта версия отпала. Коротков и Черногорский - по крайней мере, официально - никогда и нигде не пересекались, то есть не учились, не работали и вообще, ничего общего у них не было. Далее. Мать Светланы, Любовь Горелова, она и купила ей эту квартиру, ныне в доме призрения. Инвалид, вдова. Овдовела в 1994-м году. Её покойный муж, он же отчим Светланы - Прохоров Семён Ильич... Не может быть!
Нет, точно, Семён Ильич Прохоров, родился в 46-м, как и сам Козлов; в Таллинне жил с 1971-го, осенью 1994-го был обнаружен в канаве возле карьера Вяо, в одних трусах и с двумя пулями в голове. Сомнений не было - это был сам Чингисхан.
Значит, это был Черногорский. И Попов тоже к этому причастен, если ещё учесть, кем ему в своё время приходились - и новопреставленная, и Чингисхан. Но, в таком случае, сейчас, спустя пять лет после смерти Чингисхана, спустя долгое время после их последней встречи - какую же опасность могла представлять эта девица для Попова, что её вдруг так срочно понадобилось убрать?
Значит, что-то она знала. Причём что-то такое, что могло всерьёз навредить Попову. Только Попов в течение всех этих лет, очевидно, не ведал, что эта девушка имеет против него козырь. А теперь узнал. И убрал её руками Черногорского.
Отсюда напрашивается вывод - что Попов и скрывал его всё это время, ощущая, что тот ещё может ему пригодиться. Потому что Попов уже сдал Черногорского со всеми потрохами. Уже поставил на нём точку, если не сказать - крест. Уже, видать, дни Черногорского сочтены. А пока он был Попову нужен - он шёл и убивал неугодных Попову, а в "свободное время" Попов "выпускал" его гулять, влезать в разные истории, одну грязнее другой, и отвечать на эту грязь ещё большей грязью. И всё равно, в последний месяц он его придержал. Значит, не просто ощущал, значит - знал, что тому предстоит ещё совершить ратный подвиг, может, даже и не один. И выжидал момент.
До этого взрыва, Козлов более склонялся к версии, что Черногорский скрывается не только от следствия, но также и от самого Попова. Поэтому поиски Черногорского были сосредоточены на вариантах его возможных вылазок с целью сведения счетов. Было установлено наблюдение за домом Шуваловых. Полиция наведывалась в "инкубаторы", устраивала облавы. Под давлением неопровержимых доказательств, Костя Кобзарь, наконец, сознался, что два года назад, испытывая сильные болезненные ощущения вследствие наркотической абстиненции - так называемые "ломки", действительно приходил в "инкубатор". Тогда же в этот "инкубатор" наведывался некий Пол, по крайней мере, так он представился, и посулил два грамма героина, за некие "особые услуги". Со слов Кобзаря, Пол сразу не говорил, что именно от них требуется. Кроме самого Кобзаря, на "дело" "подписались" ещё четверо, которых после этого Кобзарь нигде и никогда не видел. Их имён он также не знает, помнит лишь, что прозвище одного из них было Лютик, второй был Малыш Гамми, а у двоих они были и вовсе матерные, что в "инкубаторе" считается в порядке вещей. Внешность Пола Кобзарь описать не мог, но подтвердил, что у того действительно был красный "Москвич". На этой машине Пол привёз их в лес, там открыл багажник, выволок оттуда женщину, и, угрожая расправой, заставил их её насиловать. Кобзарь отказался, за что Пол избил его монтировкой. Кобзарь потерял сознание, что было дальше, он не помнит.
Козлов не упускал из вида и того периода в жизни Черногорского, когда тот терпел унижения и притеснения со стороны Вольдемара Янсона, или Вальтера, и распорядился установить и там наблюдение. Однако и сам Вольдемар, и его юная жена Олеся, и даже общие знакомые, в том числе - Наталья Пономарёва-Тюнина, уверяли Козлова в том, что это излишне. "Я могу предполагать, что Мишка на меня обиделся" - говорил сам Вольдемар. - "Он может упрекнуть меня - в грубости, в прямолинейности, да, в чём угодно. Но я уверен, что он пойдёт на такое, чтобы что-то сделать моей семье. Он одно время у нас жил, все мои родные его знали, и даже относились к нему неплохо. Поэтому такое сотворить он даже и не подумает. А вот Карапету с Пупсиком - запросто. Он не раз этим грозился".
И не только Вольдемар - все, включая даже Попова, единогласно утверждали, что в своих тогдашних проблемах Черногорский полностью обвинял Карапета и Пупсика, и грозил отомстить им своим излюбленным методом. Дело оставалось за малым: узнать, кто такие Карапет и Пупсик, поскольку такие прозвища не фигурировали ни в каких полицейских досье. А если и фигурировали, то это были уж явно не те люди...
И вот теперь Черногорский объявился, причём совершенно неожиданным образом, и в совершенно неожиданном месте. Где никому и в голову не приходило, что он вообще может там оказаться.
МАЗ неторопливо свернул с шоссе на просёлочную дорогу, ведущую в лес, и, углубившись в чащу, остановился.
Водитель вышел из кабины, открыл задние ворота прицепа, запрыгнул внутрь, и подошёл к "Москвичу".
-Куда ты едешь-то хоть? - спросил Илья Осипов, спокойно глядя на Черногорского, без тени гнева, страха или неприязни. Словно ни в чём не бывало.
-А где мы есть? - спросил Черногорский. Он тоже оправился от нервного потрясения, и весь его вид выражал полное безразличие ко всему.
-Да вот, Кохила тут неподалёку - Илья закурил и сел на доску.
-А дальше куда? - пробормотал Черногорский, вылезая из "Москвича".
-Дальше - тебе виднее. У меня горючки под завязку. Хочешь? - Илья протянул ему пачку "Румбы".
-Да я свои - отмахнулся Черногорский, и достал "Кэмел". Закурил, сел на доску рядом с Ильёй.
Некоторое время молчали. Черногорский и сам ещё толком не знал, каким путём ему добираться до Таллинна, чтобы там встретиться с Солидолом и его командой - малолетними наркоманами, уже угнавшими для него красный "Москвич", и теперь выслеживающими очередную жертву - Диму Филиппова.
Но молчание нарушил сам Илья.
-Ладно, брат, хватит в прятки играть. Знаю я всё. Слышал прекрасно, как грохнуло. Так что, давай уж начистоту. Раз уж мы теперь одной верёвкой повязаны, нам друг друга дурить нечего. Кого это ты там завалил? - он говорил спокойно, и в его голосе слышались даже отеческие нотки.
-Кого надо, того и завалил - вздохнул Черногорский. - Слишком долго рассказывать.
-Не надо хорохориться - сказал Илья. - Подумай: а дальше что? Куда дальше пойдёшь, что дальше будешь делать? Сейчас у тебя только я один. Ещё есть Андрей, но Андрей далеко. Кстати, познакомимся хоть. Илья - и он протянул ему свою крепкую, мозолистую руку.
-Михаил.
-За что хоть? Просто так, сам знаешь... Было бы просто так, я б там не оказался. Видать, тяжко тебе.
-А кому не тяжко? - бросил Черногорский.
-Миша, я не лезу тебе в душу. Всё равно, всё остаётся промеж нами - кому я буду что трепать? Мне-то, какой в этом смысл? Самого себя подставлять? Ну, а коль я уже не нужен, так давай разбежимся в разные стороны, забудем про всё, и пусть дальше каждый сам за себя думает. Но я же вижу, что ты... - и он, прищурившись, досадливо махнул рукой.
-Ладно, мужик - тяжело вздохнул Черногорский. - Ты уж прости, я ведь вижу тебя вообще в первый раз, так не могу же я первому встречному душу излить. А всё равно, хоть кому-то, да надо. Ладно, чем чёрт не шутит. Надеюсь, поймёшь, да не осудишь.
Черногорский вздохнул, и закурил новую сигарету. Илья молчал, глядя на него с участием, и даже с сочувствием.
-Сегодня я грех на душу взял. Сказано же в Библии: не убий! Но там ещё и кое-что другое сказано. А я убил. Убил троих. Для кого-то, может быть, они и люди, но для таких, как мы с тобой, это нелюди. Не знаю, кто ещё там с ними был, но уж, думаю, порядочный человек ни за что в тот вертеп ногой не ступит. А потому и не чую на своей совести тяжкого бремени. Скажи: вот, тебе кто-нибудь делал так, что по его милости вся жизнь летит в тартарары? Твоя жизнь, или кого-то из близких, из друзей? И всё лишь по прихоти таких вот отморозков, которые ходят по головам, и втаптывают в грязь, отбирают всё, и наслаждаются при этом. У них - сила, у них - власть, данная этой силой, им всё дозволено. Бывает так, что ребёнок, который ещё ничего не понимает, поймает какую-нибудь живность, и отрывает ей всё понемножку. Смотрит, как жертва трепещет, как она корчится в судорогах, и смеётся. Вот так же вот эти уроды обращались с людьми. И при этом рядились в благородные личины. Одевались, как лорды, душились, как денди, и жили очень даже хорошо. Денег куры не клевали, бабы штабелями перед ними падали. На крутых тачках разъезжали, и никаких правил не признавали. Никто им не закон, и не судья, и никого они не боялись. Везде вели себя, как в собственном сортире. Зато их все боялись. А раз боялись, значит, и ненавидели. Только таких, как они, это не колышет. Им хватает того, что их все боятся. Боятся, и сидят - тише воды, ниже травы. И сопливые мальчишки на них смотрят и благоговеют, мечтают поскорее вырасти, и стать такими, как они сами. Бандиты, рекетёры, мафия - как их ещё называют? Тоже мне, герои нового времени - презрительно фыркнул Черногорский.
-Я понимаю тебя, Миша. Пойми, сынок - я ведь вижу, что ты вырядился, как на карнавале, а на деле тебе и тридцати-то нет, наверное. Пойми, что мы воспитывались в одно время. Когда нам объясняли все эти прописные истины, в которые и так никто не верил, а теперь срабатывают только два условия: "Наглость - второе счастье", да ещё - "Хочешь жить - умей вертеться!". Вот они и заняли себе места под солнцем. Все власти, все ментюки, банкиры, да кто хошь - все сейчас шагают с этими бандитами рука об руку. Мол, кесарю - кесарево, а каждому - своё. Рука руку моет. Что думаешь, кто такой Андрей твой? Да самый натуральный бандит! Только он никому морду не бьёт, и долги ни с кого вышибать не ездит. У него работа совсем другая. И все остаются при своём. А уж если кто на отшибе, кто "терпилой" остался, тому тоже одно спасение. Если найдёт, с кем "скентоваться". Авось и за него словечко кто замолвит. А то так и останется всю жизнь в ролях "клиента" - не у вора, так у кидалы, сейчас это знаешь, как делается...
-Илья, всё это давно уже ясно, я сам вижу, что за время сейчас, и кто правит бал, да только та отморозь - особый случай. Я взорвал блатхату, на которой грелись
эти козлы, с которыми у меня были свои счёты. Они когда-то растоптали меня, оставили безо всего. Но я выжил. Зато теперь - вся их роскошь где-то стоит, вся в цельности и сохранности. Только им уже ничего это не понадобится.
Черногорский говорил убеждённо, искренне, и Осипов проникся к нему чисто человеческой симпатией, что тот не мог не заметить: в углах глаз у старика блеснули слёзы.
-А ментяры - продолжал Черногорский - пускай ищут своего Джека-Потрошителя. Или Фредди Крюгера, кто он там. Потому и на тачке я приехал вот на этой.
И он кивнул на свой боевой "Москвич".
-Что за народ - братва хоть серьёзная? - спросил Илья. - Или так, шпана, голь перекатная?
-Не знаю - презрительно сморщился Черногорский. - Я ихний табель о рангах не изучал. Но не шибко они, скорей так, говно кручённое. Водил на трассах бомбят, тем и кормятся. А для серьёзной братвы, работягу трогать западло.
Черногорский знал, как говорить с Ильёй: благо дело, Попов его заранее проинструктировал, что тот за человек, и в чём его слабости. И это действительно подействовало безотказно.
-Я уже давно готовил им этот сюрприз - продолжал Черногорский. - Даже машину специально покрасил. Номера себе сделал, как у этого терминатора. Пусть на него и думают.
Он прекрасно понимал, что Илья ни за что бы не поверил, что этот "Москвич" - настоящее чудо техники, воплощение инженерной мысли Фёдора - оказался у него случайно. Стоило бы ему только раз оглядеть машину глазами профессионального водителя, а не человека со стороны.
-Миша - сквозь слёзы сказал Илья. - Я же старый дальнобойщик! Меня ж тоже...
-А у меня отец дальнобойщик - ответил Миша. - А я как-то... - он замялся. - Хотя тоже всю жизнь за баранкой. И вот, решил себе крутую тачку пригнать, прямо из Германии. - Он выдержал многозначительную паузу. - Зато теперь. Видишь моего коня? Внутри - всё лучшее, со всего, с чего только можно. А снаружи - обыкновенный "Москвич". Не престижно? Зато не позарится никто!
-Да, Миша - Илья тяжело вздохнул. - А что, отец-то твой как?
-Что отец? - покачал головой в ответ Миша. - Давай не будем. Я и так тебе открылся. Что наболело - то и... - он опять замялся.
Дальше расчувствовавшийся Илья стал излагать Михаилу свою историю жизни - о дальнобое, о скитаниях безработного, о том, как его ограбили, и как заставили ещё самого выплачивать весь ущерб.
-И ведь знаешь - закончил Илья. - Чего-то мне не хватало. Не смог бы я решиться на такое, хоть и сам повоевавший. И зол был на всех - а оказалось, все они одна кодла. Кто бы мог вообще подумать, что меня специально отправили в этот рейс, чтобы вот так вот, по дороге всё отнять, и на меня же всё списать? А ты... Ты решился.
-Под лежачий камень и вода не течёт - ответил Черногорский. - Побольше бы таких, как я - глядишь, и беспределу будет меньше. Сами бояться будут, и при этом не знать, чего. Или что - я не прав? Тебе что - разве их жалко? Тогда изволь... - он помрачнел, и неподвижно уставился в одну точку.
-Ты говоришь, мне их жалко? - растерянно произнёс Илья, виновато глядя Черногорскому в глаза.
-Тогда дело ещё за одним - процедил тот. - За тем, кто их наводит на эти все подвиги. Мне нужно в Таллинн.
МАЗ ехал в сторону города. На сей раз в кабине сидели двое. Два пожилых мужчины, очевидно, напарники, или просто коллеги.
-Ты говоришь, мне их жалко? - повторил Илья, повернув голову вправо, в сторону собеседника. Только теперь это прозвучало резким, угрожающе-ястребиным тоном, в отличие от первого раза, когда Осипов был буквально шокирован таким заявлением. Его сощуренные глаза пылали такой яростью, таким, если можно так выразиться, выстраданным гневом - что даже Черногорскому, считавшему себя в последнее время бесчувственным зомби, стало не по себе. Он вновь ощутил то знакомое чувство вины, поняв, что Илья на него слегка обиделся, явно не ожидая такой реплики. Да ещё к этому примешивался внутренний, детский страх: "а что мне за это будет?". Где-то в подсознании шевельнулась мысль, что Илья ему сейчас заявит что-то вроде: "А ты за свой базар отвечаешь?". И Миша робко и незаметно отвёл глаза, не в силах выдержать горящего взгляда оскорблённого в лучших чувствах старого дальнобойщика.
-Тебе виднее, старик - пробормотал Черногорский, стараясь, чтобы это прозвучало как можно искренней. Несмотря на вновь напомнивший о себе комплекс извечной вины, страха, бессилия и неполноценности, мучивший его с самого детства, и не изжитый до сих пор - вот и сейчас этот комплекс вынуждает его трусливо отводить глаза - но всё же Черногорский попал в самую точку. Он разозлил старика, нажав на его больное место. Причём как раз в самый подходящий момент - когда ему нужен был помощник, надёжный, и такой же одержимый, как и он сам. Малолетние наркоманы на эту роль совершенно не годились, зато Илья был просто подарком.
Умом Черногорский всё же осознавал, что гнев и ярость, охватившие Илью, адресованы вовсе не ему, а именно тем, кто когда-то ограбил самого Илью, лишив всего подчистую, и вкупе с ними - вообще всем тем, кто промышляет подобным разбоем. Именно это и хотел в нём вызвать Черногорский, и теперь уже сам испугался разгневанного Ильи. Всё же он быстро подавил в себе это мерзкое чувство страха, мысленно повторяя: "Всё идёт, как надо. У меня всё в порядке. Я ничего не боюсь, мне всё до лампочки. Рассчитаюсь за старые долги - дальше всё. Другая жизнь. Другой мир. Сейчас надо поставить точку на Диме. Припомнить ему сразу всё. Сперва подсобит Илья, а нарики закончат. Их ещё десерт ждёт завтра. Карапет, Пупсик - все своё получат. Да даже если и не все - мне это будет уже неважно. Завтра ночью я буду уже у Анжелки. А там - хоть потоп!".
Утешив себя этими размышлениями, и придя вновь в "боевую готовность", Черногорский положил Илье руку на плечо, и простодушно сказал:
-Прости, мужик...
В его голосе чувствовалось, что он вот-вот расплачется. Да, уж что-что, а извиняться он всегда хорошо умел.
-Да ну, ты что, брось - смягчился Илья. - Не ты же, в конце концов... - он замялся, не зная, как сказать Черногорскому, чтобы тот не принимал злость на свой счёт. И тут он побагровел, скрипнул зубами, и выдавил: - Да я сам этих зажравшихся ублюдков готов давить вот этой фурой! Всех до единого!
-Ну, фурой-то не надо - усмехнулся Черногорский. - Там похитрее план. Опять под маньяка сработаю.