Сегодня, в течение всего дня, меня не покидало непреодолимое ощущение замкнутого круга. Где бы я ни был, что бы я ни делал - меня постоянно преследовало странное чувство, как будто здесь я уже был, и это мне уже доводилось пережить. Подобное предчувствие мной овладело, когда я ехал на автовокзал встречать эту Катю - передо мной проносились, как обрывки киноленты, или запомнившиеся фрагменты снов, а то и галлюцинаций; и, приехав на автовокзал, я увидел всё это воочию - обезумевшую от ужаса девушку, с душераздирающим, нечеловеческим криком, убегающую в никуда. И снова - телефонные будки, шоссе, пярнуский курортный бордель, сытые рожи подвыпивших иностранцев, приехавших сюда за дешевизной, и чувствующих себя здесь полными хозяевами. Хозяйка этого заведения, говорившая со мной, словно какая-нибудь воспитательница с прыщавым пацанёнком. Её жлобы, бортировавшие мою запаску, и проверявшие меня, словно я намеревался у них что-то украсть, или околпачить. Как будто в первый раз меня видят. Зато в последний - по крайней мере, перед долгим затишьем. А лучше - если вообще в последний.
И снова шоссе, снова город Таллинн, морока с этим Козловым... Что сегодня на него нашло, на этого Козлова - глаголил о спасении души, как будто священник какой. Хотя мне он больше напоминал зарвавшегося сектанта. Не он первым мне предлагал "очиститься" и "покаяться". Я и без того, уже наслышан всякого рода "доброжелателей", наперебой предлагавших мне "спасение" и "покровительство". Их сочувственно-жалостливых речей, насчёт того, как мне плохо живётся, что у меня - такого хорошего, такое плохое окружение, которое прямо-таки ездит на моём горбу и чуть ли не смерть мне готовит. Поэтому я просто молча выслушал его, стараясь особо не выражать эмоций, а эмоция у меня была одна-единственная: достали! Все и всё - достали! Отстаньте вы от меня, наконец, оставьте меня в покое!
И вновь, из круга внутреннего я плавно перешёл в круг внешний. Или наоборот? Я уже, как на "зависалове", потерял счёт этим кругам, вертясь, словно белка в колесе. Снова те же самые картины - автовокзал, девушка, Андрей, бар... Да и сейчас, кстати, я опять еду в Пярну. Только уже по другой дороге, и пункт назначения у меня теперь другой.
И ещё эта девушка... Нет, не Катя, а вторая - Ольга. Она, в отличие от Кати, не впадала ни в ужас, ни в панику; напротив, среагировала на меня и на мой "Москвич" абсолютно равнодушно. Мне даже показалось - подчёркнуто безразлично, с ледяным высокомерием. При встрече она со мной даже не поздоровалась, только кивнула головой, когда я сказал ей, что я от Андрея, и молча села в машину.
По дороге мы не говорили. Да там и ехать было, честно говоря - за такое же время можно было смело дойти пешком. Зато Андрей меня прямо-таки ошеломил, выразив удивление: как это мы с Ольгой до сих пор "ничего ещё не придумали", ведь она приехала сюда, в Таллинн, только ради меня! Ради меня? Как это - ради меня?
Поэтому совершенно естественно, что я растерялся. Хотя, что греха таить, эта девушка мне понравилась. Красивая, со вкусом одета. Интеллигентна, начитана - судя по её редким обменам фразами с Андреем. Я же чувствовал себя абсолютно не в своей тарелке. Пытался я заговорить с Ольгой - но со стороны это выглядело смешно, нелепо, ребячливо - Андрей иронично улыбался, Катя от души хохотала, а сама Ольга сначала, видать, удивилась, а потом лишь разочарованно вздыхала. Наконец, мы собрались расходиться. Катя намеревалась переночевать у Андрея, поскольку до Тарту добираться ей было уже не на чем. Андрей - в шутку ли, всерьёз - приглашал и нас с Ольгой, на что девушка так и ответила:
-Андрюша, ты что - шутишь, что ли?
-Нет, я не шучу - ответил Андрей. - Каков главный критерий актёрского мастерства и таланта? Естественность и правдоподобность. Посему я бы душевно рекомендовал бы вам, мягко говоря, продолжить сегодняшний вечер в приватной обстановке. Например, у меня дома. В гостиной расположится Катя, одну комнату займу я сам. Итого в вашем распоряжении две комнаты, кухня и раздельный санузел, с джакузи и душевой кабиной. В конце концов, Миша, почему я должен за тебя проявлять инициативу? К тебе приехала твоя девушка. Не вести же ей тебя на ночь к своей престарелой бабушке.
От такого поворота я действительно опешил. В оцепенении я застыл, лишь вращая зрачками - то на Андрея, то на Ольгу, видя, как и она ошалело уставилась на него, с неподдельным удивлением, сквозь которое едва проступало возмущение и негодование. Мол, как же так - он называет её моей девушкой, да ещё и недвусмысленно предлагает нам провести ночь вместе.
Видя, в каком затруднительном положении оказались оба - мы с Ольгой, Андрей вновь взял инициативу на себя.
-Оля, ну ты что, не видишь - Миша стесняется. Это естественно, если учесть то, при каких обстоятельствах вы разошлись. Конечно, Миша, это говорит вовсе не в твою пользу. Но давайте отбросим в сторону все эти неприятные воспоминания. Ведь до этого у вас было всё так замечательно! Такая прекрасная пара - даже я вам завидовал. Мечтал о том, когда же я, наконец, погуляю на вашей свадьбе. А ещё лучше - если в роли свидетеля. Хотя вы, с другой стороны, делали правильно - прежде, чем решаться на такой шаг, обязательно нужно лучше узнать друг друга. Так что, почему бы вам сегодня не начать всё сначала?
-Андрей, ты прекрасный артист, но сваха из тебя, скажу честно, ни к чёрту - засмеялась Ольга.
-А вы с Мишей, по-моему, в свахе и не нуждаетесь - Андрей сменил тон с шутливо-балагурящего на твёрдый и безапелляционный. - Суть ты уяснила, а в каком виде ты это представишь - уже на твой художественный вкус.
-Интересно, как ты сам себе это представляешь? - поморщилась Ольга. - Ну, посуди сам. Мне кажется, он и женщину-то видит вообще впервые в жизни.
-Всё когда-то в жизни делается впервые. Потом уже - во вторые, в третьи, и так далее - рассудил Андрей. - Мишка хороший парень. Он пережил в жизни кое-что, и его некоторые странности - это его защитная реакция. Вот и помоги ему увидеть женщину. И не только увидеть, но и почувствовать.
-Ну, знаешь ли - передёрнула Ольга. - Какими бы не были его переживания, это ещё не значит, что надо вести себя, как лунный мальчик, и теперь от этого "кое-чего", ругаться с головой. У всех нас было в жизни "кое-что".
Ольга ненадолго задумалась, и потом добавила:
-Кто умудрён тяжким опытом - тот так, как он, держать себя не будет. А если его "кое-что" - обычная подростковая драма, а он теперь строит от этого всю свою оставшуюся жизнь, то, по-моему, ему ещё рановато. Пусть немножко подрастёт.
У меня мгновенно начались "гонки" и "запарки". Так называется состояние необычайной нервозности, тревожности, беспокойства, мнительности, возникающее после пика амфетаминовой "прухи", переходящей в "отходняк". Всем своим существом я переживал, анализировал, пытался найти ответ на вопрос: почему так? Вот и эта женщина меня попросту не воспринимает, и считает меня мальчиком, которому всё ещё рано, и который, в довершении всего, не ладит с головой!
Я пытался за ней ухаживать: что-то подать, что-то поднести - и испытывал лихорадочное биение сердца, лицо и ладони потели, я готов был провалиться сквозь землю. Мне самому моё поведение казалось неуклюжим и комичным - ни дать, ни взять - мистер Бин! Тогда я пошёл в клозет и "закинулся". То есть, нюхнул немножко "фена". Стимулятор вызвал субъективное "просветление мозга". Всё во мгновение стало казаться ясным и понятным. Появилось ощущение уверенности в себе, в своих силах... Я понял: виноват во всём стереотип, и Ольга только того и ожидает: стандартного ухаживания. Стереотипный тон, фразы, знаки внимания, одним словом, "всё", как делают "все", для того, чтобы ответить на это такой же стандартной женской реакцией - кокетливым флиртом, заканчивающимся либо сближением, либо вариантом "динамо". Я же не оправдал ожиданий, мой подход не соответствует стереотипу, отсюда у неё и вывод - что я ничего не понимаю, ещё не научился, "как надо" и "как все"...
-Что ж - снисходительно улыбнулась Ольга - пусть мой кавалер, в таком случае, подвезёт меня до дома.
Правда, из бара я повёз её не сразу домой. Поехал в Пяэскюла, свернул в частный сектор, оттуда - на дорогу, ведущую в лесопарк, к озеру...
-Ты куда это меня везёшь? - возмутилась девушка.
Я страшно сконфузился и растерялся. В голове опять всё перемешалось, и я совершенно забыл, что же на самом деле хотел сказать Ольге. Вместо этого получился детский лепет, помесь извинений с оправданиями:
-Я просто хотел показать тебе одно красивое место. Вот это, впереди - это Большое Собачье озеро. Как в Канаде - есть Большое Медвежье, и Большое Невольничье озеро. А то, куда я вёз тебя - это Байкал. Его ещё "баранкой" в народе называют. Потому что там остров посередине. И вот, просто я хотел, чтобы ты увидела...
-Миша, не надо, я устала. Отвези меня домой, я прошу.
Я резко развернулся, и направился в обратную сторону. Кратчайшей дорогой я выехал к элеватору, оттуда свернул на Пярнуское шоссе - самую длинную улицу, не только в Таллинне, но и во всей Европе тоже. У переезда я свернул к кладбищу, дальше мчался мимо нового здания полиции, казарм, заброшенных воинских частей... И всю дорогу мне казалось, что за мной кто-то следит. В зеркале всё время маячили, хоть и сохраняя приличную дистанцию, то потрёпанный красный "третий бумер", наподобие того, что соревновался с нами в день пикника, то жёлтая "шестёрка", то вообще какой-то микроавтобус. "Да кому я, чёрт побери, нужен ещё, чтобы за мной следили!" - успокаивал себя я. - "Опять гонки нелепые!"...
Ольга всю дорогу молчала. Я тоже не находил нужных слов, хоть мне и хотелось с ней заговорить. Но как, и о чём - для меня эта задача оказалась непосильной. Лишь на прощанье я, набравшись храбрости, спросил:
-Если что, как тебя найти?
-Если что, Андрей тебе сам всё скажет.
Хлопнула дверь моего "Москвича", и Ольгин силуэт растворился в глубине двора. Я включил передачу, и тронулся. Мне хотелось уехать, умчаться, куда угодно, лишь бы подальше от этого замкнутого круга!
Куда мне ехать? Да какое это вообще имело значение? Только несколько часов назад я говорил с Козловым. На сей раз миновало. Какой-то козёл сбил на красном "Москвиче", как у меня, коляску с ребёнком. Причём не чьим-нибудь, а Катиным. Поэтому я должен на некоторое время "залечь", потеряться из виду - во избежание лишних тасканий и нервотрёпок, да чтобы ещё и "под раздачу" не попасть. Пусть думают, что и я отправился туда же. Раз я не "потерялся" сразу, значит, Козлов насчёт меня пока спокоен. Значит, я не в розыске, и даже не вхожу в число подозреваемых. Хотя уже со дня на день, с минуты на минуту, картина может измениться. Не по ребёнку, так по этой проклятой уголовной роже - одной, второй, третьей - меня начнут "пасти", прорабатывать... А улаживать эти проблемы - уже Андрея забота. Не я его втянул в эту канитель, а он меня.
Завтра утром я должен быть в Пярну. Прямая дорога - да и кривая тоже - всё равно идёт через Пяэскюла. Мимо Вальки, мимо озера, куда так и не состоялось наше романтическое путешествие с Ольгой. Нет, туда я не поеду. Просто физически не смогу сегодня опять повторить этот круг. Я жаждал активных действий, смелых решений, ответов на все вопросы. Жаждал разорвать круг, который, как мне казалось, сжимается всё теснее и теснее, вокруг моей шеи...
Первым делом я заехал в соседний переулок, чтобы принять ещё дозу - четверть грамма, что за сегодняшний день составляло бы уже целый "полик". Извлёк из кармана телефонные карточки - "поляну" и "разводило", высыпал порошок, свернул "трубу"... Уже привычный процесс, к которому я ещё совсем недавно прибегал лишь изредка, и мне даже в голову не приходило, что я вообще когда-нибудь стану наркоманом. И буду "задуваться" целыми "граммофонами", париться на "заморочках" и "лечиться" от них "догонками".
Не, этот фен ядрёный, что надо. "Приход" от него капитальный - когда первая капля из ноздри по носоглотке стекает в горло. Сперва меня обожгло приятной горечью, из глаз брызнули слёзы, словно от лука - и я внезапно ощутил пробуждение от многолетней дрёмы, прилив бодрости и энергии. Не столько физической, сколько моральной. Интеллектуальной. Духовной. Как у Архимеда - только дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар. Усталость и нервотрёпки остались где-то далеко позади.
Я поплутал по улочкам Тонди и Лиллекюла, обогнул центр города, свернул в Ласнамяескую "канаву", выбрался из неё на первом же подъёме - меня не покидало ощущение, что за мной следят, и поэтому я старался не ехать долго по одной и той же дороге. Дальше я уже крутился по панельно-коробчатым микрорайонам, вдоль чахлых рощиц и пустырей, заваленных строительным мусором - и так до самого края Ласнамяе, до переулка, мимо нескольких шестнадцатиэтажных "свечек", стоявших на самом конце микрорайона и города. Переулок плавно перешёл в ухабистую грунтовую дорогу, выходящую, наконец, на Ленинградское шоссе. Осмотревшись по сторонам, и убедившись в отсутствии ментов, я, наперекор Правилам, наискось пересёк шоссе, и выехал на кольцевую.
По кольцевой я ехал, безбожно превышая скорость - благо дело, дорога была пустой, лишь одна-единственная машина попалась навстречу, почти под виадуком в Юри. Сзади никого не было. Если даже меня кто-то и "пас", значит, они меня упустили.
За несколько минут я долетел до Вильяндиского шоссе, и, миновав утопающую в садах дачную окраину, ещё прибавил газу. "Москвич" стремительно мчался по шоссе, а мой взбудораженный разум решал одну, пожалуй, самую наболевшую проблему моей жизни. Почему всегда так? Почему ни одна женщина... Ведь я уже давно не ребёнок, даже не подросток, мне уже почти двадцать пять! А я, если пользоваться терминологией Громозеки, ещё девственник! Мальчишка!
Хотя одна связь у меня была. Была в моей жизни одна-единственная женщина, если у кого-нибудь язык вообще повернётся назвать эту маленькую сучку женщиной.
Эта связь была исключением из правила, но мне она не принесла - не то, что счастья, или хотя бы ощущения своей мужской сущности, но напротив - стала проклятием всей моей жизни, породив массу всевозможных проблем. Да что там проблемы - из-за этого я перестал быть сам собой, потеряв всё то, что мне удалось создать за годы сознательной жизни. Здоровье, силу, нервы, работу, перспективы, уважение к себе, наконец, время, деньги и машину - хотя последние две вещи кажутся в сравнении с остальными просто мелочью, пустяком. Гораздо страшнее то, что я утратил свою сущность, перестав быть Михаилом Феоктистовым. Который, пусть не так, чтобы выдающийся, или хотя бы "классный парень". (Можно сказать и "крутой парень", но сейчас это выражение ассоциируется со всякого рода "деларами" и бандитами, поэтому лучше всё же сказать "классный") - но, во всяком случае, настоящий мужик, твёрдо стоящий на ногах, и знающий себе цену. К чему я стремился, чего я добивался годами, как мне казалось, упорной работы над собой: ежедневные тренировки в атлетическом зале, изучение серьёзной литературы, преодоление нежелательных черт характера и воспитание других, в противовес тем. И вот, все мои старания пошли насмарку, и этот мой Феоктистов буквально в одночасье рассыпался, как карточный домик, и вместо него вновь всплыл Черногорский - тот самый, что являл собой жалкое зрелище затравленного ничтожества, напрочь лишённого человеческого достоинства. Беспомощный, бесхарактерный и бестолковый, одержимый лишь всесильным страхом и слепым озлоблением. Тот самый Черногорский, которого я считал ошибкой природы, недоразумением, притом уже исправленным - потому что я вырос из детства, а он остался где-то там, и давно уже погребён в пучинах океана времени.
И этой "роковой женщиной", как это ни абсурдно, оказалась Марина Романова.
А начиналось всё так легко и безоблачно...
Лето 1996г - весна 1997г.
Три года тому назад - как раз в июле 96-го - я работал кладовщиком в одной торговой фирме. На жизнь я не жаловался. На работе меня уважали - я начинал с простого грузчика досок, да ещё бегал, что называется, "на общественных началах" в ангар, что находился в аккурат за площадкой пиломатериалов. Поскольку магазинные продавцы, в чьи непосредственные обязанности входило выдавать товар из ангара, в нём не ориентировались, зато я знал его наизусть. Благо дело, принимал участие в погрузках-разгрузках. И, когда фирма расширилась, другой кандидатуры, чтобы заниматься тем ангаром, просто не было: я знал - и свой товар, и клиентов - буквально лучше всех. Ну, и зарабатывал я, по тогдашним меркам, тоже вполне неплохо.
Я ходил в атлетический зал. Не так регулярно, как раньше - в бытность "пэтэушником" да опосля, но развит был вполне прилично. Ворочал с плеча двухпудовую гирю по пятьдесят раз и больше, толкал от груди полтораста кило... И это также мне придавало ощущение уверенности - мол, я твёрдо стою на ногах.
Была у меня машина - жёлтый "Москвич". Я любил ездить на нём - по городу, на природу, кататься по Эстонии с приятелями. Особенно, если подворачивалась возможность покатать и девушек.
С этого-то всё и началось.
"Москвич" мой был старенький, частенько ломался, и я постоянно ездил его чинить в бывшую 43-ю базу, где работал мой знакомый слесарь, Коля Демьяненко. Кто из приятелей познакомил меня с этим чудаковатым мужиком - я, честно говоря, уже не помню. Но уж не Андрей - это точно. Этот Коля постоянно подзарабатывал ремонтом машин, металлоломом - короче говоря, вертелся, как мог. К нему всё время приходили пацаны - тоже подзаработать. Почистить прицеп перед покраской, разобрать старую машину на металлолом - да мало ли, чего! Кем они приходились самому Коле - я в подробности не вдавался. То ли соседи, то ли просто знакомые. Кто-то из них приходился ему даже родственником. Хотя ладно, какое это имеет значение...
Разумеется, я довольно быстро перезнакомился и с ними, и мы, бывало, вместе ездили кататься на машине. Одним из них и был Мурат Борисов по кличке Тампоша - Колин бывший сосед. И раз Мурат мне предложил - давай, мол, съездим на природу. Ещё и с девушками...
Так вот я и познакомился с Наташей и с Мариной. Ехали впятером - Мурат, его брат, девушки, ну, и я. Марине было семнадцать лет, а Наташе - двадцать...
Мы расположились на берегу залива, достали "огнетушители"... Все развеселились - галдели, шумели... Шутили, смеялись, вспоминали какие-то весёлые истории. Я этого ничего не понимал. Кроме этого, я ведь был трезв - а потому и держался особнячком. Сам по себе.
Марина подсела ко мне первой:
-А ты что, такой скучный, тут сидишь?
Уже не помню, что я ей ответил, но у нас завязался разговор. Она жаловалась, что её никто не любит, что все парни ей попадались сволочи, что она хочет настоящего парня, настоящей любви. Сказала, что я ей нравлюсь. Строила мне глазки. Мы обнимались, целовались, гладили друг друга... Она сказала, что любит меня...
Мне было почти двадцать два года, но до того ни с кем ничего подобного у меня не было. Один-единственный раз, правда, я обнимал и целовал девушку. Даже носил её на руках. И то всё резко оборвалось. Короче, до Маринки все девушки меня попросту слали подальше, и я постоянно страдал от этого комплекса.
И вдруг - свершилось! Я просто потерял голову, я летал, как на крыльях, полностью заглушив в себе голос разума, и не замечая того, что и так бросалось в глаза, но я, очевидно, даже и не хотел этого замечать. Что, во-первых, Марина - умственно отсталая, и говорить с ней попросту не о чем. Со стороны, её разговор воспринимался, как болтовня десятилетней девчонки, целыми днями болтающейся во дворах и подворотнях, и соответствующее мировоззрение и жизненное кредо: на всех надо плевать, и делать всё наоборот, пить, гулять и веселиться, и ни о чём не думать. Что, во-вторых, она больно любит "принять на грудь", а в пьяном виде вообще теряет над собой контроль, и начинает "буянить" - бить и ломать всё подряд, воровать, терроризировать семью (да и какая там семья! Вечно пьяная мамаша и шесть слабоумных дочек, из которых Маринка - самая старшая), издеваться над слабыми - дети, старики, животные; липнуть к любому парню или мужику. Что, в-третьих, до того, как она встретила меня, её предыдущими кавалерами были мальчики 11-14 лет, для которых эта Маринка казалась взрослой женщиной, и сношения с ней воспринимались ими, как подарки судьбы, которые ещё надо заработать. И поэтому они терпеливо сносили то, что она с ними обращалась, как с вещами, причём своими собственными. Ходили перед ней, как шёлковые, слушались её беспрекословно и обожали её; её авторитет был неоспорим. И она ими командовала, чуть что - "наказывала", то есть унижала, била или требовала денег, и всё за них решала: что им можно, что им нельзя, что им нужно. Себя она считала при этом всегда правой, и позволяла себе всё, от них же требовала полной отчётности во всём. И эти ничего не понимавшие маленькие мальчики на это охотно соглашались, считая, что таковой и должна быть настоящая семейная жизнь. И этот аспект её жизни породил в ней соответствующую установку - грубо говоря, "мой кавалер - мой раб, что хочу с ним, то и делаю".
Вот на это всё я закрывал глаза, и тогда моя жизнь потекла в ином русле. Каждый день после работы я заезжал за Муратом, и мы ездили - сперва к Наташе, по которой Мурат безнадёжно сох, потом к Марине, затем отправлялись на природу. Там уже мы с Мариной обнимались-целовались, ворковали, как голубки, всякую чушь... И я тогда почему-то вполне спокойно воспринимал то, что она всё время под хмельком, что, когда я приезжаю, её дом всегда набит подростками. Я пропускал мимо ушей даже то, что она ходит в бар на Кярбери - как раз возле Валиного дома, и там отдаётся бармену-кавказцу за полтинник, а то и за сотню. А потом эти деньги и пропивает с мальчиками. Значит, выходит - я был готов стерпеть и это, лишь бы рядом была какая-нибудь женщина.
И в то же время я сдружился с Наташей. Я заметил, что когда мы к ней заезжали, я всегда подолгу разговаривал именно с ней, в то время, как Марина и Мурат перебрасывались своим бессмысленным лепетом. С Наташей же мы друг друга понимали - перед ней, как и перед Валей когда-то, я мог позволить себе быть сам собой, а не притворяться обезличенным и "обезбашенным" дегенератом, как перед Мариной. Но почему-то, несмотря ни на что, Наташа мне казалась такой взрослой и неприступной, и я, хоть и испытывал к ней явную симпатию, ни разу не проявил инициативу, не смея даже шага сделать в её сторону. Неужели я и вправду психологически так и остался ребёнком?
Тем временем Марина привыкала ко мне всё больше, позволяла себе всё большие вольности. Стала на меня покрикивать, ставить условия - наподобие "ты мой парень, значит, ты должен...", говорить со мной в приказном тоне, постоянно выражать недовольство тем, что у меня "всё не так", и поучать, что и как у меня должно быть.
Тогда я и совершил эту непростительную ошибку, дав волю своему детскому комплексу вины. И, вместо того, чтобы разумом оценить вздорный нрав Марины, и поставить её на место - я пошёл у своего этого комплекса на поводу. "Раз меня ругают, значит, я действительно, виноват. Значит, надо "исправиться", искупить свой "косяк", делать так, "как надо" - тогда, глядишь, и научусь, как надо жить с женщиной. А если уже даже и Маринка пошлёт меня подальше, то что тогда говорить о других, повзрослее да уровнем развития повыше? Тогда уже эта сторона жизни навек останется для меня недоступной". Вот так я, незаметно для себя, и оказался у этой малолетки "под каблуком", очутился в том же самом положении, что и её прежние мальчики. Правда, мне-то уже было далеко не тринадцать лет!
В августе Марина предложила мне переехать к ней жить. Я, естественно, согласился; да я никогда ей и не говорил "нет" - во избежание скандалов. На сознательном уровне я рассуждал: "Что эта Марина - молодая ещё; чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало". Правда же коренилась в подсознании: "Если я не буду ей подчиняться и плясать под её дудку, она меня просто-напросто пошлёт куда подальше" - этим она мне частенько грозила, и этого я подсознательно боялся. Ввиду всё той же патологической установки: "Если уже даже с ней ничего не выйдет - не выйдет уже ни с кем. Подобно тому, как можно ли вычислять логарифмы и дифференциалы, не зная таблицы умножения?". Откуда взялась та установка, я узнаю уже гораздо позже... Тоже в августе, только три года спустя.
Переехав к Марине, я стал жить по новым правилам. Всю зарплату я теперь отдавал ей, до копейки. Машина стала полностью в её распоряжении - ключи и документы были у неё, я на машине ездил только если вместе с ней, а на работу добирался общественным транспортом. Жил я впроголодь, спал по три-четыре часа в сутки, и всё время нервничал и дёргался. Марина беспробудно пьянствовала, влипала во всяческие истории, а обвиняла всегда и во всём меня. И на мне же и срывалась, постоянно требуя денег, и упрекая в несостоятельности, трусости, глупости и ещё чёрт знает, в чём. Сравнивала меня с какими-то Вовами или Ромами, с которыми их девушки живут, как у Христа за пазухой. Я же всё это воспринимал близко к сердцу, и делал всё, чтобы "исправиться", при этом терпел все её унижения - когда она заставляла меня целовать ей ноги, становиться перед ней на колени, или наказывала, как ребёнка - ставили в угол, или била ремнём по заднице.
Из её окружения я больше всех ненавидел Гошу Шувалова. Это был праздношатающийся шалопай, пьяница, хулиган и наркоман. Он был даже постарше меня, но выглядел много моложе. И тогда, в августе 96-го, когда у меня истощение только начиналось, было очевидно, что с этим наглым, но худосочным хлюпиком я справлюсь.
-Зачем ты опять устроила гулянку? - спросил я Марину, придя с работы и увидя, что в её квартире сегодня изрядно повеселились. Судя по пьяному, ухмыляющемуся лицу этого Гоши, и горе пустых бутылок, объедков и окурков. - Ведь собирались же ехать к Наташе, покупать тебе кожаную куртку!
-Чего ты бредишь? - нагло вылупился на меня Гоша. - Ты чего - не понимаешь, что такое посидеть, выпить, пообщаться...
-Я всё понимаю, но это же не значит, что надо просто так брать и спускать все деньги.
-Ну ты и дерьмо! - заявила Марина. - Жаба давит, да? Только и трясёшься, как эпилепсик (именно так она произносила это слово - она вообще многие слова говорила неправильно). - За деньги, за свою голимую тачку, да за задницу свою сраную. А я, между прочим, на свои деньги гуляю, а не на твои. А кожанку ты мне и так купишь. Ты обещал.
-Подписался - значит, должен! - вставил Гоша.
-А жрать на что? - возмутился я, но со стороны это прозвучало, как униженная мольба.
-А это уже ты должен думать! - вскричала Марина. - Да, Мишук... Дитё дитём ты! Тебе до бабы ещё жить и жить...
И вот так всегда - когда приходил этот проклятый Гоша, для меня начинались настоящие пытки. Они вдвоём унижали меня, издевались, оскорбляли, обвиняли во всём, что только в голову приходило.
-Не понимаю, Марина, как ты только живёшь с этим сосунком!
-Люблю - вот и терплю...
И тогда я затаил злобу на этого Гошу. Вида я не подавал, напротив, подавлял в себе это, прикидываясь слабеньким и беспомощным, бессильным что-либо сделать против, и даже не имеющим подобных намерений. Я терпел все его обиды, скапливая в себе эту злобу, и зная, что в один прекрасный день, когда эта бочка наполнится, поскольку какой бы огромной она ни была, но у неё тоже есть дно, и есть края - я вылью на него всю её. Без остатка.
А с другой стороны - ещё теплились во мне чувства к этой Марине. Я боялся её потерять - а почему, я уже пояснил. Это и заставляло меня терпеть, скрепя сердце - и её выходки, и участившиеся приезды Гоши, нашедшего себе просто новое развлечение. Таким образом, я стал в их компании не только личным шофёром и мальчиком для битья, но настоящим безропотным рабом, исполнявшим все их прихоти.
... Однажды я вёз их по району. Маринка и Гоша были пьяны. По тротуару навстречу шла девчонка лет четырнадцати...
-Останови! - в неистовой ярости, с пеной у рта, закричала Маринка. Я остановился.
-Ты, сука, что, совсем, что ли, попутала? - заорала она на эту девчонку. - Сколько уже времени прошло? Где деньги, сука? Я тебя сейчас... Так... Поехали в лес! Миша! - скомандовала она. - В машину её!
Оказалось, несчастная малолетка должна была ей двадцать пять крон. Но всё же, думая, что у неё намерения просто напугать девчонку, а может, просто уже из заученной боязни ослушаться Маринки, я помог усадить девчонку на заднее сиденье, и повёз всю компанию за город. В лес, за аэропорт.
Свернули с дороги на просеку, проехали с километр, остановились. Маринка вышла, открыла заднюю дверь, вытянула свою несчастную должницу, стала её избивать. Гоша сидел и ухмылялся, любуясь зрелищем. Маринка тем временем заставила девочку раздеться.
-Миша! - рявкнула Маринка. - А ну-ка, иди сюда! Давай, трахай её. Я кому сказала!
-Ты что, Марин... - виновато залепетал я. - Да как я могу... изменить тебе? Я не могу, у меня не получится, да и зачем это надо, это же статья петушиная...
-А ты и так опущенный! - сквозь скривленный рот выдавил Гоша.
Я молча "проглотил" и это оскорбление. "Ничего, ничего" - думал я про себя. - "Наслаждайся лёгкой победой, тварь паскудная. Я тебе это потом припомню. Всё сразу припомню!".
-Я кому сказала! - с пеной у рта кричала Марина.
-Я не могу - беспомощно процедил я.
-Ты видишь, как я её разукрасила? - прошипела она, безумно вытаращив на меня глаза. - Сейчас и тебя так же!
-Слушай, может быть, хватит? - вступился я. - Давай, я тебе за неё эти деньги отдам!
-А чего это ты, сучья рожа, за неё вдруг впрягаешься? - зашипела Маринка. - Ни хрена себе, заявочки!
Она стала бить меня кулаками по лицу. Сперва я даже не защищался, но потом мне это надоело, и я подставил руки для защиты...
-Ты что, оборзел? Куда руки суёшь?
-Хватит бить! - взмолился я.
-Хватит, говоришь? Хватит, говоришь. Он говорит - хватит бить - обернулась она к Гоше.
-Ничего - ухмыльнулся тот. - Сейчас я добавлю.
-Ладно, не буду больше - с деланной покорностью пробормотал я, и продолжал дальше терпеть. В мозгу пульсировала одна мысль: "Потом припомню! Всё сразу припомню!". Маринку я при этом выгораживал, считая единственным виновником её безобразного поведения этого ненавистного Гошу...
В конце концов, это развлечение им наскучило. Девчонка оделась, мы усадили её в машину, довезли до города, где и высадили на автобусной остановке.
... Через неделю после вышеописанного события состоялся ещё один пикничок - опять был Гоша, и ещё соседский мальчишка лет четырнадцати, заходивший к Маринке почти каждый день. Поехали мы на речку Пирита. Перед этим, правда, заехали на Кярбери, Маринка пошла в бар к этому кавказцу, а через минут двадцать вышла оттуда уже пьяная, вдобавок с деньгами и с бутылкой водки.
Что она там делала, в этом баре - я прекрасно понял. Но не подавал виду - а может, уже боялся? Ведь в этой компании я поставил себя именно таким - безвольным трусом, который никогда не говорит "нет", а потому его мнение абсолютно ничего не стоит, и на его вопросы можно не отвечать. Мало ли, что? Делай, что велят!
На речке они вновь занялись своим любимым развлечением - то бишь, стали измываться надо мной. Потом Маринке вдруг ужасно захотелось за руль...
-Да вы что? - я пытался возразить. - Хотите оставить меня и без машины, и без прав? Ты - пьяная, без прав, малолетка - меня же вздрючат по полной программе!
-Заткнись, козёл! - рявкнул Гоша. - Вздрючат - и правильно сделают. Тебя давно пора дрючить во все дыхательные. Давай, марш назад!
"Будь, что будет..." - подумал я.
Кончилась поездка тем, что Маринка врезалась в дерево. Тут уже мне пришлось применить силу, чтобы отнять у неё руль. Хоть и с большой неохотой, но она всё же уступила. Зато, усевшись рядом, начала бить и ломать мои кассеты. Я не выдержал, и ударил её по рукам.
-Ты куда руки суёшь, чмо? - выпендрился Гоша. - Тебе что - их сломать, в самом деле?
-Нечего бить мои кассеты! - ответил я.
-Если бьёт - значит, надо - рявкнул он. - И не мешай ей бить! А то я начну тебя бить! Ты меня понял?
Я не ответил.
-Не слышу ответа! - самодовольно заявил Гоша.
-Понял - заглушив в себе голос протеста, покорно ответил я. В душу закрался страх: "а что мне за это будет?".
-Ты не смотри, что он такой худенький, такой нежненький - добавила Марина, с наслаждением ломая мои кассеты - Сука! - рявкнула она, порезав палец обломком коробки. - Игорь намного сильнее тебя, и если ты на него нарвёшься, тебе действительно будет очень-очень плохо.
"Ничего" - думал я про себя. - "Спокойно! Потом припомню! Всё сразу припомню! В самое неподходящее время, и в самом неподходящем месте. Главное - неожиданность. Ты не ожидаешь от меня ничего, думаешь, что я вообще ни на что не способен. Я и дальше буду усыплять твою бдительность, прикидываясь покорным. Потом исчезну из твоего поля зрения, чтобы однажды появиться, и нанести неизлечимую язву в твою Ахиллесову пяту!".
Наконец, мы подъехали к Гошиному подъезду на Маяка. Выходя из моей машины, он взасос поцеловал Марину в губы.
-Я буду тебя ждать - прошептала она.
-Чтоб больше я эту морду не видел! - заявил я, когда он ушёл.
Да и стоит ли вообще описывать весь этот кошмар, в котором я жил... Сейчас у меня с трудом в голове укладывается, как я мог вообще всё это терпеть, да и чего ради. Но тогда единственной радостью для меня было - когда я возил Марину к Наташе, или когда Наташа приезжала сама.
-Посмотри, Миша, что ты с собой делаешь - говорила мне она. - Зачем тебе нужно маяться этой дуростью? Она же играет с тобой, как ребёнок с игрушкой!
-Она со всеми так - отмахивался я.
-Тебе-то что, от этого легче? Посмотри, что между вами общего? Она никогда тебя не поймёт, потому что у неё мозгов на это не хватит! Ты для неё - не мужик!
-А кто же я тогда, в конце концов? - психанул я. Маринка постоянно повторяла, что я маленький ребёнок, который ничего не понимает, и которому всему ещё учиться, и я уже мало-помалу свыкся с этой мыслью.
-Ты не понял... Маринка - она такая, что её надо брать в ежовые рукавицы, и воспитывать - кулаком и палкой. Чтоб она слушалась. Иначе она так и будет с тобой играться. Как с мамой, с сёстрами - со всеми.
-Я пытаюсь ей объяснить, хочу, чтоб она хоть что-то поняла. Потому что позиция силы бессмысленна - для виду, может, с тобой и согласятся, а так - останутся при своём мнении.
-Это для здравомыслящих людей так. А такие, как она, только позицию силы и понимают. Так что брось её, и не мучайся. Неужели ты не можешь найти себе нормальную девушку?
... Почему же я тогда не понимал, что это был уже прямой намёк? Не понял я этого и тогда, когда Маринка, прямо при мне и Наташе, липла к какому-то мальчику, а Наташа пыталась флиртовать со мной. Я это воспринял попросту, как цирк, рассчитанный на Маринку...
Кстати, Маринка была, в довершение всего, безумно ревнива. Ревновала меня - к кому угодно и к чему угодно, а более всех - конечно же, к Наташе.
И вот настал переломный день.
Мы были как раз втроём - то есть я, Наташа и эта Маринка. Девушки, что называется, слегка поддали - уж Наташу-то Маринка уважала, и при ней не напивалась, не хлебала подпольную водку, предпочитая вино, как и сама Наташа. Затем решили, что Марина останется у Наташи, а я поеду домой, к своим родителям. Но тут Маринке почему-то приспичило заехать к себе домой, и мы отправились на другой конец города.
Пока Маринка ходила, мы вдвоём сидели в машине и разговаривали.
-Миша, хватит тебе уже валять этого дурака! Ты просто должен с ней порвать. Иначе я просто уважать тебя перестану. Что ты позволяешь ей с собой делать? Она даже мне хвастается, что ты перед ней пляшешь, как зайчик, а она в это время с мальчиками балдеет. Поставь ты хоть раз её на место!
Я в ответ лишь тяжко вздохнул.
-Ты знаешь, зачем она ходит в бар на Кярбери? Не догадываешься?
-Трахаться! - выпалил я.
-И ты так спокойно об этом рассуждаешь? - удивилась девушка. - Да, трахаться. Я с ней там была. Мало того, она сама липла к этим черножопым самцам, ещё и меня хотела им продать. Только со мной такие номера не проходят.
И тут из подъезда вышла Маринка, а с ней - Гоша Шувалов, и этот самый подросток. Они сели в машину.
-Короче, в бар! - скомандовала Марина. Я завёл машину, и спустя несколько минут мы уже были у бара. Они втроём дружно выскочили из машины, и мы опять остались вдвоём с Наташей.
-Надоел мне весь ваш детский сад - вздохнула она. - Сейчас вон, возьму такси и уеду домой!
-Пожалуйста, не уезжай! - взмолился я. - Я не могу оставаться здесь, с ними... в этой грязи!
-Тогда поставь её на место! Поступи ей вопреки! В конце концов, ты - мужик! А она этого ещё не знает. Она привыкла к маленьким мальчикам, и по-другому просто не умеет. Так почему ты под это подстраиваешься?
Тут к машине подошла Марина. Гоша и тот подросток стояли в стороне - разглядывали только что купленные у кавказцев пакетики с наркотой.
-Так, мы сейчас поедем на нашу "пивнушку" - категорично заявила Марина. - У нас с ребятами пикник. За руль сядет Игорь (так она называла Гошу, хотя его полное имя было вообще-то Егор), ещё заедем к пацанам. А ты, Миша, пойдёшь ко мне домой спать. Ты, Наташа, езжай домой...
-Ничего подобного не будет! - твёрдо заявил я, видя, как Марина меняется в лице от гнева и удивления.
-Ты...
-Не перебивай меня! - прикрикнул уже я на неё. - Во-первых, я тебе что сказал, когда ты мне машину разбила? Что или он - или я! Хочешь с ним - меня забудь! А к машине этого педика я на километр не подпущу!
-Игорь! - заорала Марина. - Иди сюда! И ты тоже! Этот сопляк тут на вас восстаёт!
-Чего ты там вякаешь? - прошипел Шувалов, доставая из кармана складной нож. Подросток тоже не дремал - мигом извлёк из-под полы куртки резиновые "чаки".
-Короче - я везу Наталью домой! - твёрдо сказал я. - А ты, Марина, хочешь - езжай с нами, нет - оставайся с ними. Договор есть договор. Хватит с меня. Поигрались в дурачка - и довольно!
Марина взъярилась, осоловело выпучила глаза, зашипела, как змея, из её рта пошла пена... Такой я видел её второй раз: первый раз был как раз тогда, когда она в припадке неистовой ярости избивала свою несчастную должницу за какие-то никчемные двадцать пять крон.
Одержимая припадком бешенства, Маринка ворвалась ко мне в машину, стала бить меня кулаками по лицу, плеваться, схватила коробку с моими кассетами и швырнула её на асфальт, после чего стала остервенело их топтать. Я оттолкнул её, и вдруг почувствовал, что мою водительскую дверь резко дёрнули на себя. Тут же я ощутил жгучую боль в плече - это были "чаки", а на уровне головы сверкнуло стальное, обоюдоострое лезвие "выкидухи".
-Я заберу у тебя машину! Я заберу у тебя всё из дома! Ты будешь лохом, ты будешь петухом! И домочадцев твоих прищучим! Ты не знаешь, какая у меня мафия крутая! - в безумии вопила Маринка.
-Проткни ему колёса! - заорал подросток. Я схватился за ручку, резко толкнул дверь, ударив того по голове, затем так же резко закрыл её и, что называется, вдарил по газам.
-Ну, вот и всё - сказал я Наташе. - Хватит, достали! Совсем обнаглели - мафией меня пугают! Где они мафию видели?
-Это просто слова - вздохнула Наташа. - С жиру бесятся. Не бери в голову.
-Ну, и пусть себе бесятся! - процедил я. - Во всяком случае, я с ней больше ничего общего иметь не желаю. Итак с ней сколько нянчился, как с грудным младенцем...
-Не говори так, Миша. Ты добрый, ты ещё и не то ей простишь...
-Простить - может быть, и прощу. В смысле - забуду. Вычеркну из жизни. Как будто и не было этого ничего. Но вернуться к ней - уж нет. Ни за что!
В тот день я был готов поспорить, ибо был уверен, что к Марине больше нет возврата.
-Наташа - обратился я, когда мы уже выехали из Ласнамяе, и ехали, огибая центр города, в направлении таксопарка. - Ты помнишь, тогда, у озера... Ты мне сказала, что я для неё не мужик, и всё такое прочее... - я никак не мог подобрать нужных слов.
-Я боюсь, ты будешь меня после этого презирать - ответила она.
-За что? - не понял я.
-Я хотела тебя у Маринки отбить.
Это был уже третий прямой намёк с её стороны, который я опять-таки не понял. Не предпринял никаких попыток к тому, чтобы сойтись с Наташей, хоть я и хотел этого. Но мы с ней оставались лишь друзьями, и ни один из нас не делал ничего для изменения этого положения. Каждый ждал инициативы со стороны другого.
Тем не менее с того дня мы с ней почти всё время проводили вместе. Она меня познакомила со своими старыми друзьями, а я её - с Андреем Поповым. Мы много времени проводили в разъездах, по ночам "тусовались" в "стекляшке", куда я на время заделался "играть в такси", чтобы к концу отпуска окончательно отойти от пережитых нелепостей и кошмаров, и вернуться на работу уже в нормальном состоянии. А то в последнее время из-за постоянного недосыпания и нервного перенапряжения у меня и на работе уже ни черта не ладилось, и всё просто валилось из рук вон.
Андрей и Наташа сразу сдружились. Потом уже выяснилось, что они знакомы уже ой, как давно. А я уже даже стыдился рассказывать Андрею о подробностях своей "семейной жизни" с этой дурочкой. Действительно, стыдно: взрослый мужик, а пляшет на цыпочках перед какой-то полоумной малолеткой!
-Близко всё к сердцу берёшь! - сказал Андрей. - Сразу бы заткнул ей рот, сказал: ты чего, на кого горланишь? Молодая ещё на меня орать! Ничего. Дурной опыт - самый полезный...
Давал он мне советы и насчёт Наташи. Я, уже после, умом анализировал - всё ведь оказалось верно! Действительно, ведь и она чувствовала между нами некое "родство душ". И хотела помочь мне преодолеть... как и в своё время Валя. Но мой проклятый комплекс оказался сильнее. И мы с Наташей так и оставались просто друзьями.
А ведь внял бы я тогда советам Андрея, было бы всё по-другому. Кто знает, может, даже сблизился, и был бы счастлив с этой женщиной. И её судьба сложилась бы более благополучно, окажись тогда я рядом.
Но в действительности всё оказалось совершенно по-другому. Те два дня, которые я проклинаю и поныне.
...В один прекрасный день мы - то есть я, Наташа и её дальний родственник Денис по прозвищу Дэн, со своей девушкой - решили прокатиться в Валга-Валка - приграничный город Эстонии с Латвией. А поехали мы туда по Наташиной инициативе - она хотела увидеть своего отца, которого не видела уже много лет.
Туда я гнал через Пярну. Настроение у всех было весёлое, задорное. Дэн - тот вообще развлекал нас по полной программе своими забойными шуточками и анекдотами.
"Я люблю твою походку, я люблю твои глаза. Я люблю твою улыбку, я люблю тебя..." - заливался Евгений Осин из динамиков.
-Коза! - в такт ему вставил Дэн, что вызвало всеобщий взрыв смеха.
После Пярну, когда свернули с главной магистрали на Валгаскую дорогу, последовало предложение остановиться, "подышать свежим воздухом". Невдалеке на лугу паслись коровы.
-Далеко, далеко, на лугу пасутся Ко...! - пропел я.
-Блатной таракан с зоны откинулся - парировал Дэн. - Идёт через поле, усы веером, лапы граблями. А там коровы пасутся, и бык с ними. Наступил бык на таракашку, а он-то блатной, в натуре! Ну, помирает таракан этот, и кричит: "Кого - меня! Копытом в грудь! И кто - бычара!"
Так, шутя, смеясь и оборачивая в шутки всё увиденное и услышанное, мы и добрались, наконец, до Валги. Триста километров пути показались поездкой в соседний двор.
Но там нас ждал неприятный сюрприз.
Дом, в котором жил Наташин отец, оказался по ту сторону границы. А документов у нас на четверых был только лишь один - мои права.
И сколько мы с Наташей ни упрашивали местных стражей - они оставались непреклонны. И пришлось возвращаться в Таллинн ни с чем. На заправке заправились - и бензином, и водочкой. С досады упились все до чёртиков - кроме меня, естественно. Я же гнал свой "Москвич" по ночной трассе, выжимая из него всё, что возможно, обгоняя колонны лесовозов, шедших с юга в Таллинн...
А через пару дней после этого вояжа решил я всё-таки заехать к Марине - чтобы забрать оставшиеся вещи. Естественно, туда я направился не один - взял с собой Наташу, и, для пущей надёжности - Андрея.
Этот день и стал тем самым днём, что, в конечном итоге, и сломал мне всю оставшуюся жизнь. Тем самым днём, к которому я постоянно мысленно возвращался. Если бы я в тот день поступил иначе, не пошёл бы на поводу неизвестно у чего, на что мне впоследствии намекали - и Наташа, и Анжела, ну, а тем более - Андрей.
... Мы подъехали к Маринкиному дому. Машину я оставил не перед её подъездом, как обычно, а чуть в стороне. Решили так: пусть Наташа поднимется наверх, к этой Марине, а мы с Андрюхой подождём в машине. А там уже и видно будет: если эта маленькая дрянь опять начнёт буянить, то поставим её на место.
Наташа направилась в подъезд, а ко мне подошла Маринкина младшая сестра, Кристина - ей в ту пору было десять лет - и затараторила:
-Мишка, ты знаешь, Маринка так из-за тебя страдает! Она уже таблетками травилась, всё ходит, плачет: где Мишка, где Мишка... Она говорит - больше не будет издеваться над тобой, она тебя так любит...
Я обернулся в сторону Андрея - тот ухмылялся над Кристинкиным бессвязным лепетом. Та же продолжала тараторить без умолку, и наконец, изрекла:
-Она беременна от тебя!
Андрей в ответ на это рассмеялся. А я растерялся. И тут как раз из подъезда вышла Наташа.
-Она хочет с тобой поговорить - сказала она.
-Интересно, о чём? - презрительно съязвил я. - Опять с претензиями?
-Да нет, наездов пока не предвидится - задумчиво произнёс Андрей. - Они понимают, что если сразу начнут хамить, то проиграют. Она будет плакаться и подлизываться. А хамить она начнёт тогда, когда ей будет всё можно. То есть с завтрашнего дня. А ты будешь опять плясать перед ней на цыпочках, как шёлковый, и уже слова сказать не сможешь.
Наташа с удивлением и негодованием посмотрела на Андрея.
-Вот увидишь - подтвердил Андрей.
И тут вышла Марина.
-Выйди из машины! - заявила она, и я вышел.
-Покорно вышел - заметил Андрей. - Дурак, лучше бы через форточку с ней общался...
Он приоткрыл дверь, и обратился уже к Маринке:
-Ты сначала с людьми поздоровайся, а потом уже начинай базарить!
-Не твоё дело, кто ты такой вообще? Чего ты лезешь? Я сама разберусь! - своим обычным, властно-визгливым тоном заявила Маринка.
-Так, ты не ори, во-первых! - урезонил её Андрей. - Глотку свою побереги! Кто много орёт, у тех глотки быстро рвутся, так что тону поубавь.
-Ну что - давай мне бабки! - нагло заявила Марина.
К такому обороту я был вполне готов, и тут же парировал:
-Ты и так на мои денежки довольно погуляла. Иди теперь, тряси своего поганого Гошу!
-Во-первых, он не поганый, а во-вторых, он не мой. Он мне просто друг, вот и всё.
-Так значит, ты теперь с ним? - ухмыльнулся я.
-Я ни с кем - чуть не плача, ответила Марина. - Кому я теперь нужна? Кто меня теперь возьмёт? Я беременна! Ты знаешь об этом?
-Кто-нибудь найдётся, да возьмёт - пробормотал я.
Тогда она совсем переменила свою тактику.
-Да кто найдётся, если мне никто не нужен, кроме тебя? Ты ведь знаешь, я тебя люблю...
Она стала вешаться мне на шею, осыпать всё моё лицо поцелуями...
-Что ты делаешь со мной, Мишка... Ты знаешь, как мне плохо без тебя... Что мне теперь делать?!
Её глаза наполнились слезами. Может, мне так просто показалось - но мне стало её жалко. Чёрт с ним, организую я ей аборт, и адью... Я обнял Маринку, стал её утешать. Хотя на подсознательном уровне это была вовсе не жалость, а страх и чувство вины. Ведь не хотел я там оставаться, чёрт возьми! Не хотел возвращаться к этой проклятой Марине, хотел забрать свои вещи, высказать всё, что о ней думаю, и убраться восвояси. Но меня держал закравшийся червячок страха: а что мне за это будет? Ещё и проклятый комплекс вины: а вдруг и вправду это от меня она беременна? Хоть умом я и понимал, что быть такого не может.
Я робко подошёл к машине. Андрей и Наташа закрыли двери снаружи. Они всё поняли.
-Ну, что я тебе сказал? - усмехнулся Андрей. Слова эти были обращены Наташе, но Андрей с пренебрежением глядел на меня. Не в силах выдержать его взгляда, я отвёл глаза.
-Миша, давай отойдём - сказала Наташа.
Мы отошли в сторону. Наташа, с мольбой в голосе, говорила:
-Ну, что ты тут слюни распустил? Чего её жалеть? Она сама бегала, гуляла, с письки на письку прыгала, а как доигралась, так и заныла! Ты что - веришь в её эти бредни? Да даром ты ей не нужен! Она просто делает то, что сказала ей её мама - вернуть тебя любой ценой! Я же была там, я всё слышала!
-Я просто...
-Что - просто? Что ты стоишь, как в воду опущенный? Поставь ты себя мужиком! Скажи ей: с кем спала, туда и топай! Забери свои вещи, и поедем! Или что, ты уже подписался? Остаёшься? Опять будешь прозябать у неё? Терпеть все её выходки? Всех её мальчиков?
-Понимаешь - она беременна, и это надо...
-Что - надо? А причём здесь ты вообще? Ты знаешь, какую яму ты себе роешь? Куда ты лезешь?
Но тут в наш разговор вмешалась Маринка.
-Вот что, Наташа, и этот, как его там. Мы с ним живём, как муж и жена, и у нас скоро будет ребёнок. А вы не суйтесь в мою жизнь, и не лезьте ставить мне условия! Он - мой, и с ним я разберусь сама.
Наташа, чуть не плача, сказала:
-Делай всё что хочешь, только не возвращайся!
-Поздно! - самодовольно заявила Маринка. - Он вернулся! Он на коленях ко мне приполз! Да и куда он вообще денется...
-Всё, Наташка, пойдём - сказал Андрей. - Нечего нам тут делать!
Он взял её под руку, и они пошли в сторону автобусной остановки, рядом с которой находилась и таксостоянка.
-Может... - робко сказал я, кивнув на машину.
-Ты что - шестёрка, чтобы их возить? - взъярилась Маринка. - Пускай на автобусе едут!
-Да нет, мы на такси поедем - обернулся Андрей. - А на автобусе ездить будешь ты.
-Андрей! - окликнул я его. Но ни он, ни она не обернулись. Они сели в тёмно-зелёный "Мерседес - 123" - добрая половина такси в городе были именно такие, 123-ие "мерсы"... И "Мерседес", моргнув левым поворотником, тронулся, оставляя меня с этой проклятой Маринкой, и увозя от меня Андрея и Наташу - её, теперь уже, навсегда.
-Ну, чего ты на них смотришь? - раздражённо прошипела Маринка. - Давай домой!
С тупым безразличием я побрёл за ней. Настроение было мерзкое. Чувство полнейшей опустошённости и противной горечи. Чувство собственного бессилия, и полного отвращения - к этому дому, к этому подъезду, к этой Маринке и всей её семье. И к самому себе - почему я снова здесь, снова должен играть в прятки с самим собой, обманывать самого себя, и терпеть, терпеть, терпеть...
-Ну что - явился, не запылился? - едва завидев меня, заявила Маринкина мамаша, тупая, ворчливая и грубая особа, которую я не переваривал. За всё время я не слышал от неё ни одного доброго слова в чей-либо адрес. Она лишь на всех покрикивала, да всех поносила. Она ненавидела своих детей, а дети, в свою очередь, так же ненавидели её. Но она твёрдо знала, чего ей в жизни надо, и знала, как этого добиться. Несмотря на скудость ума и хронический алкоголизм, она была хитра и изворотлива, как лиса, и хорошо умела приспособиться ко всему, чему угодно. Так же было и в этом случае.
-Нагулялся, прохиндей хренов! - продолжала она поучать меня. - Тоже мне, нашёлся! В постели - так герой, на молоденьких прыгать! А как за свои поступки отвечать - так сразу в кусты!
-Никуда он не денется! - самодовольно ответила ей Марина. - Пусть только попробует! Что я тебе говорила?
-Ты тут не выступай - проворчала мамаша. - Уже попробовал.
Позже я узнал от Сашки-Щорса - единственного среди Маринкиных знакомых, с которым я мог ещё более-менее поговорить - что между Маринкой и её матерью, когда мы разругались и я уехал с Наташей, был разговор примерно такого содержания.
-Сама виновата - заявила мать. - Ни с кем обращаться не умеешь, только пьёшь, гуляешь и орёшь на всех. Вот он и плюнул. Что он, родной, что ли, терпеть твои выходки?
-Потерпел - и ещё потерпит! Он ко мне ещё на коленях приползёт, и будет у меня прощения просить. На него просто рявкнуть надо, и показать, где его место. И он уже никуда не денется. А то ему же хуже будет.
-Ну, что ты ему сделаешь? Тоже мне, деловая колбаса нашлась...
-Я его в покое не оставлю - категорично заявила Марина. - А он - чмо. Быстро припухнет, и будет делать всё так, как я велю.
И в подобном роде Маринка спорила со всеми. Даже тот же самый Мурат - и тот был почти уверен, что уж после таких выходок я с этой Маринкой, образно выражаясь, срать на одном гектаре не стану.
Но у тёти Лиды были свои планы. И когда у Маринки начались определённые симптомы, для мамаши это был подарок судьбы. И она стала бегать по инстанциям: соцобес, комиссия по делам несовершеннолетних, психоневрологический диспансер, школа-интернат для умственно отсталых детей, в котором и училась Маринка. Мама побуждала дочку - вернуть меня любой ценой, а уж она ей и поможет меня женить. Мол, Марина - несовершеннолетняя, отсталая, стало быть, ответственности за свои деяния она не несёт; а я, такой-сякой, совратил несчастную девочку, и теперь ещё права качаю. Позиция Лидии Захаровны была непреклонной.
-Вот, давайте. Расписывайтесь, а там не знаю. Или со своими родителями говори, чтобы там жить, или квартиру ищи. Тем более, ребёнок ещё будет, а здесь и так детей полон дом. Сумел ребёнка заделать - сумей и прокормить, и воспитать.
Я пытался возразить.
-Что ты собираешься делать с ребёнком? - спрашивал я Марину. - Избавляйся от живота, пока не поздно!
-Чего? - отразила мамаша. - Ты что, предлагаешь скоблиться? Хочешь мою дочь калекой на всю жизнь оставить? Ты и так ей всю жизнь сломал, кобель несчастный.
После этого я больше не поднимал тему об аборте. Предпочёл занять выжидательную позицию, полагая, что Маринка сама, в конце концов, это сделает. Но и здесь я снова просчитался - я дал им в руки козырь, которым они загнали меня в угол. Сей козырь заключался в моём страхе перед будущим: что будет, если Маринка родит. Сама Маринка, в силу своего уровня интеллекта, просто не осознавала, какую ответственность влечёт за собой материнство. Зато прекрасно видела, в какой шок это обстоятельство повергает меня. И она этим воспользовалась - конечно, за этим стояла её мамаша, которая и давала дочке "умные советы", но при моём тогдашнем состоянии это действовало наверняка. Они постоянно вызывали во мне чувство вины и страха. Теперь Маринка дала себе полную волю - она позволяла себе всё, что в голову взбредёт, я же оказался в положении настоящего раба. На каждую мою попытку так или иначе изменить положение, следовали "дежурные" контрудары. Когда я пытался заговорить о необходимости избавиться от живота, мне вменялось в вину - мол, всю жизнь девчонке покалечил, а теперь решил удрать. Ишь, какой хитрый! Когда Маринка напивалась, собирала компании подростков, бесчинствовала - я был обязан всё безропотно сносить; а стоили мне пытаться её урезонить - в ход шёл всё тот же козырь: мол, заделал живот, а теперь ещё и выступаешь тут! Моя жизнь превратилась в сплошной кошмар, я был в полнейшей растерянности, у меня было единственное желание - чтобы меня, наконец, оставили в покое... И я не чувствовал в себе абсолютно никаких сил, чтобы хоть как-то всему этому противостоять. Я боялся, что "будет ещё хуже". Поэтому я попросту пустил всё на самотёк: чем-нибудь, да всё это кончится.
Андрей оказался прав - Маринка действительно забрала у меня ключи от машины, и я стал ездить на работу на автобусе. А после работы я приходил туда, и вновь видел ту же самую картину - пьяная в хлам мамаша, оборванные и "занюханные" толуолом дети, пьяная Маринка, постоянно чего-то требующая и попрекающая всем, чем только можно. Мой жёлтый "Москвич", ставший местом сборищ, а в моё отсутствие на нём катались все, кому не лень. То есть, все те, кому Маринка доверяла ключи, а более прочих - Гоша, которого я уже люто ненавидел. Потому что когда приходил он, с новой силой повторялись прежние унижения, оскорбления и издевательства. Ещё пуще прежнего.
-Так, Мишутка! - заявила мне она однажды, когда я пришёл с работы и застал её с Егором, оба были пьяны. - Мне срочно нужны деньги. Тысяча крон.