Кассандр шел на свою казнь, как идут во сне, видел окружающее, словно сквозь мерцающий туман. Слух улавливал какие-то звуки, но не осознавал их. Если бы его в эти минуты убивали, он бы не сделал ни одного движения, чтобы защититься, не испустил бы ни одного вопля, чтобы вымолить пощаду. Он осудил себя...
Всю свою жизнь, баловень судьбы - успешный, громкий, даровитый, богатый, счастливый, неутомимый любимец женщин - его имя стало символом любовных перипетий и бурных страстей. Он позволял себе быть веселым, открытым, яростным... Быть вспыльчивым - роскошь, какая это роскошь, когда сам отвечаешь за свои поступки. До сих пор, вздрагивая, стояла перед глазами Кассандра картина избиваемых друзей. Из-за него... Серо-зеленое лицо Дана, окровавленное лицо Энрико, Вивьен, Рюми... Как больно!.. Кас занимался лишь тем, что старался совладать со своим захлебывающимся, рвущим, ничего знать не желающим страхом - страхом за друзей. Только бы им всем умереть, только бы успеть умереть...
На следующий день, когда он очухался в своей камере, ему сообщили с ядовитыми ухмылками, что император Андриан, ублюдок, первый, великий, изволил оскорбиться его, Кассандра, выходкой и с грустью в его поганом сердце вынужден был добавить к их наказанию еще десять ударов кнутом. Ушли, оставив Кассандра гореть на раскаленных углях своей совести.
Когда другие жизнями расплачиваются за твои ошибки, ты теряешь последний смысл, удерживающий тебя на этом свете...
Его ненависть, как и злость, на время утратили конкретный объект - он был пригвожден к своей вине, и обвинял себя за дальнейшие мучения друзей, - сидя в полной тишине, он молча орал, недвижимый, он бился об стены, он чувствовал, как ненависть бродит в нем, шарит взглядом вокруг, как один большой, очень напряженный глаз, щелкает во тьме, подмечает все и вся. Кассандр сидел на полу после очередной бессонной ночи бледный, измученный, отчаявшийся. Он чувствовал, как ненависть к себе и к Андриану в нем сжимается, превращаясь в блестящую, совершенной формы черную точку постижения...
Из камеры через очень долгих три дня вышел совершенно другой человек...
***
За четыре дня до майского празднования больших Садид (13 мая) 495 года пратсурской эры, улицы Сатара с самого рассвета были заполнены народом, который валил из всех частей города к большой Имперской площади.
От узких, кривых и многолюдных улиц Пасквилина и Бутурры, населенных преимущественно простым людом, толпа, все нарастая, устремлялась по главным улицам - центральной - Кабернельской, по красным лучевым - Гончарной, Кузнецовой, Слесарной в одну сторону - к главной площади.
Дворяне в каретах, рабочие, крестьяне, мещане, простолюдины пешком, шуты и воры, танцовщицы и толпы резвых детей текли бесконечной вереницей. Радостные лица, веселые взгляды, беззаботные речи и легкие шутки свидетельствовали о том, что народ шел на какое-то излюбленное зрелище.
Наступил полдень. Яркие солнечные лучи, пронизывая тучи, начали золотить вершины дальних гор, храмы и сверкающие белизной драгоценного мрамора дворцы дворян, расположенных вдоль центральной улицы.
Шум массы народа, мелькание голов и рук, были лишь деталями великолепной, ни с чем не сравнимой картины, которую представляла столица Бокарда в этот день.
Еда и выпивка сопровождалась острыми словечками, непристойными шутками, беззаботной болтовней, громким, беспрерывным смехом и частыми возлияниями.
Изысканно вежливые и важные семьи богачей, представителей Старших родов собирались оживленными группами. Элегантные щеголи и их дамы открывали зонтики, чтобы защититься от палящих лучей солнца.
Что происходило в этот день? Какое зрелище привлекало такую разную массу народа на площадь? Так что же, что же за великолепное празднование?
Публичная казнь.
Дамы с любопытством спрашивают программу на сегодняшний день.
- Да вы что?
- Как волнительно!
- Публичная порка благородных.
- Восхитительно!
Это было настолько чудовищно приятно, толпа ликовала, наконец, эти, с голубой кровью, маги, неприкосновенные ублюдки, будут наказаны. Почему именно ублюдки никто не задумывался, но все упивались их падением. Никого не интересовала их вина, главное, что, говорят, они стояли очень высоко и упадут очень низко. День действительно удался! Между людей сновали дилеры, люди делали ставки на первый крик. Ну конечно, они будут визжать от боли, стонать и плакать!
Улицы были переполнены. Люди заранее снимали места в комнатах с лучшим видом из окон и с крыш, забирались на повозки и тележки, забирались на фонарные столбы.
Пробило четверть первого.
Рюми сидел в темной карете, он ощущал сейчас жестокую головную боль, озноб в спине и жар в висках. Было ли ему страшно? Нет, он знал, что он справится с болью. Его трясло от ужаса предательства, от унижения, от удивления. Всякий раз, когда он шевелился или наклонялся, ему казалось, будто в голове у него переливалась какая-то жидкость и мозг его бился волнами прибоя о стенки черепа.
Судорожная дрожь проходила по всему телу, и руки неконтролируемо дрожали, под насмешливым и покровительствующим взглядом стражника, бывший главнокомандующий Бокардской армии, герой войны, командир имперских гвардейцев сжал их в кулаки.
Глаза словно разъедает дым. Локти ломит. От горя каждая кость в его теле болит.
"Еще часа два или три, и все закончится, поскорее бы уже..."
Карета остановилась шагах в двадцати от рокового места, он вдруг услышал гул толпы как будто кто-то вдруг включил звук. Стражник выдернул его из темного убежища кареты. Стоял знойный летний день, и воздух дрожал вокруг пыльных деревьев и раскаленных добела камней площади.
На улице светло, шумно; у него внутри тьма и тишина. Рюми, щурясь от яркого света, огляделся.
Одна за другой подъезжали тюремные экипажи, выгружали его друзей, вскоре их, одиннадцать осужденных, построили в ряд, скованных, в белых робах - позорных одеяниях, растерянных, подавленных, ошеломленных быстротой и глупостью их падения, повели к эшафоту. Люди стояли плотными рядами, теснились, с жадностью всматривались в лица узников, которых вели сквозь строй солдат, сдерживающих беснующуюся толпу.
"Ну что же, видимо, нас боятся! С печатями, скованных, избитых, но боятся, сюда, наверное, всю армию пригнали!" Солдаты, еще вчера их товарищи, нахмурены, им это тоже не нравится - на казнь ведут лучших из лучших, их командиров, героев войны.
В осужденных полетели гнилые овощи...
- Воры!
- Злодеи!
- Убийцы!
- Предатели!
Любая истерия - будь то истерия страха, ненависти или радости, что зараза: истошный вопль перелетел через шатающегося Рюми, точно камешек через озеро. Он набирал скорость, выискивал жертву, проникал в его душу. Ручеек ненависти разлился в мощный поток и налетел на него, грозя захлестнуть с головой. Высоко подняв голову, бывший герцог, бывший капитан имперских гвардейцев, Рюми Блазум, повел свой маленький отряд отверженных на казнь...
Их выстроили перед эшафотом. В середине стоял столб позора. Откуда-то со стороны два стражника принесли Дана. Тот был бледным, но в сознании.
Наступила тишина. На небольшой помост взошел великий канцлер - герцог Лиарентель да Кростно - правая рука императора. Кассандр хмыкнул про себя, "не явился лично, урод, побоялся как всегда". Император Андриан после того покушения, тринадцать лет назад, никогда не появлялся на публике и не выходил из дворца.
- Да свершится правосудие! - Равнодушно, глухим голосом провозгласил всесильный канцлер. Темные, полуприкрытые тяжелыми веками глаза шныряли по шеренге осужденных.
"Сине-зеленый он какой-то, - отметил про себя Кассандр, - может, сдохнет от болезни какой-нибудь, на пару с подонком императором..."
Первым, как всегда, пошел Рюми, их командир. Около эшафота его ждал кузнец, который ловкими, проворными движениями сбил кандалы с рук. Узника втащили наверх и поставили перед столбом. Один из палачей под восторженный рев толпы сорвал с его плеч белую, полотняную рубаху. Другой палач так же сноровисто, быстро привязал его руки к столбу, так высоко, чтобы ноги едва касались пола. Рюми, растянутый, прижался лбом к теплому столбу, стиснул зубы, приготовился...
- По приказу императора, плеть только кожаная, без свинцовых наконечников, - шепнул ему палач.
- Ублюдок этот император твой, отрекаюсь от него... - Процедил Рюми. - Давай, а то я уже замерзаю здесь...
Палач, колесом выпятив грудь и откинув зад, пружинно ударил по голой спине длинным кнутом. Рюми вздрогнул. После первых же ударов спина мужчины вздулась, посинела, кожа начала лопаться, как от порезов ножа. На обнаженную спину продолжали сыпаться удары толстого кожаного кнута. Рюми молчал вопреки ожиданиям толпы.
Тысячи голосов яростно кричали:
- Задай ему!.. Задай!..
- Ур-р-р-а!
- Е-щ-ё... Е-щ-ё!...
Толпа бешено аплодировала после каждого удара, наполняя площадь гулом голосов. Радостно играла музыка в стороне, клоуны начали свое представление. Над площадью парило солнце, витал запах жареного миндаля и теплой сдобы, разносчики, громко рекламируя свой товар, вовсю продавали булочки и пирожки.
Свистел кнут, брызгала кровь на дощатый пол подпила. Уже более двадцати ударов отвалил палач, а Рюми все еще молчал.
Кассандр дрожал - и от холода, и от волнения, от боли за друга - на его руках и на груди выступила гусиная кожа, но по лицу катился пот, ребята договорились, что он следующий.
Ожидать своей очереди очень даже не сладко. Наблюдать, как хлещут плетьми твоего командира, друга, в ожидании того же для себя... не приведите боги!
Энрико сел на корточки возле бессильно прислонившегося к ступенькам Дану.
- Дружище, ты как? - Шепотом спросил он.
Дан криво усмехнулся. Он догадывался, что выглядел не лучшим образом, и в глазах друзей увидел лишь то, о чем он подозревал. Его лицо было смертельно бледным, под провалившимися, безжизненными глазами залегли черные круги. Дан сидел, плотно сжав бескровные губы, так как боялся выдать себя невольным стоном. Не осмеливаясь посмотреть Энрико в глаза, Дан старался тем не менее сделать вид, что совершенно не понимает, отчего тот смотрит на него с таким ужасом.
У Энрико остро выступили желваки, он покрутил головой из стороны в сторону, пытаясь успокоиться и совладать с бешенством.
- Рико, все будет хорошо, не переживай, я справлюсь, - Дан положил руку на плечо друга, - легкое мне все же залечили маги-целители...
Наказание Рюми свершилось. Когда палач развязал ему руки, он пошатнулся, но удержался на ногах, обнимая столб, постоял, подышал... шатаясь, пошел, с каждым шагом его заносило на добрый метр, подошел к ступенькам, друзья бросились ему на встречу, поддержали его под руки. Их капитана всего трясло от боли и холода, но голову он держал высоко. Ему помогли сойти с помоста - он шел, оставляя кровавые следы на ступеньках.
Следующий Кассандр. Красавец, гвардеец, известный ловелас, он разбил не одно сердце... Его появление на помосте вызывало всплеск эмоций - толпа ревела, веселилась, пела, ликовала.
"Почему они так радуются, я же ничего им не сделал?"
Пришел черед Энрико, он спокойно идет к столбу, на прощание крепко пожав руку Дана...
Стражникам приходится волочить упирающегося, худенького Армана, юноша от ужаса стал белым, как полотно...
- Я ничего не сделал, я не виноват... Это не я! Не надо!..
Толпа беснуется под его крики.
Кассандр виновато отводит глаза...
Приносят потерявшего сознание Кастора...
Ребята помогают спуститься со ступенек Вивьену...
- Моя очередь, - шепчет Дан не отходящему от него Рюми, - Рю, надо, а то я сейчас потеряю сознание, мне пора, ребята, помогите...
- Нет, это убьет тебя, - Кассандр ломает себе руки от отчаяния, - Дани, это я виноват, я скажу им, я...
- Следующий...
- Кас, не будь нежной барышней...
- Заткнись, придурок!..
- Следующий...
- Господа палачи, будьте любезны помочь мне, пожалуйста, - раздался резкий приказ. Вот умеет тихий Дан так сказать, что все сразу подчиняются.
Стоит признать, обессиленного Дана аккуратно подняли, бережно, видимо, чтобы не убить раньше наказания, сняли рубашку, открывая окровавленную повязку, опоясывающую его грудь. Закинув руки опасного преступника себе на плечи, причинив ему этим острую боль, понесли на эшафот.
Рюми и Вивьен держут обезумевшего Каса. Энрико схватился за сердце. Даже канцлер, казалось, очнулся от своего тупого оцепения, с интересом впился глазами в худощавую фигуру Дана. Толпа притихла от острого наслаждения - это будет не простая порка, это будет казнь...
Дан шатается, стоять он не может, он, опираясь о столб, чтобы не упасть, поднимает руки, чтобы их привязали...
Канцлер, даже голову вытянул от наслаждения, чтобы не пропустить ничего, даже лицо его вытянулось, он, не отрываясь от распятого Дана на столбе, замер в ожидании решающей катастрофы...
Кровь полилась после первого же удара. Дан потерял сознание мгновенно, получив второй удар. Его облили водой, видно было, что мужчина очнулся. Через некоторое время голова Дана опять безвольно повисла, он стал тяжело дышать, снова ведро воды...
Следующий удар... После пятого удара кровь из открывшейся раны на груди полилась Дану на ноги, а на лице у него пот мешался со слезами.
Кас умирал, его сердце выпрыгивало, отвечая на каждый новый удар другу, каждый новый крик толпы, каждое новое оскорбление, тело Каса отвечало содроганием и кратким рывком торса вперед, движением губ, напряженным вниманием на его лице - все, это выдавало страшную боль...
Разливалась ненависть рекой, толпа ликовала, было очевидно, что жертва не переживет наказание...
Кровь собиралась в лужу, черным зеркалом поблескивающую в солнечном свете...
Дан обвис на веревках, кровь текла ручьем и пачкала его ноги...
Одновременно произошло несколько событий:
Кас, с ревом растолкав стражников, взлетел на ступеньки эшафота...
Палач опрокинул очередное ведро воды на потерявшего сознание Дана...
Все закричали...
Рюми кинулся на подмогу друзьям...
Стражник навалился на израненного гвардейца, слегка подался назад и рубанул головой в лицо противника. Ослабленный Рюми сумел уклониться, и удар не расквасил ему нос, попав в скулу.
- Рю-у-у!..
Он еще успел увидеть, что отряд солдат прыгнул на его друзей, увидел Каса, очень медленно летящего на землю, яркий, очень горячий свет ударил ему в глаза, ослепил...
...Свистнуло. Деревянная дубина описала короткую дугу и грохнула Рюми в затылок. И все для него закончилось.
Канцлер вскочил. Лиарентель выбросил перед собой руку... Слишком поздно... Не успел...
Воздух над эшафотом разрубил яркий, как молния, толстый луч света. Столб света прорезал пространство, взвился до самого неба, люди замерли в восхищении, настолько зрелище было прекрасным. И тогда в гигантском столбе света медленно и устрашающе величественно поднялся и раскрылся ослепительно яркий бутон. С немым ужасом и восхищением люди взирали на это грозное зрелище, прикрывая руками слезящиеся глаза от нестерпимо яркого света. День был очень жарким, прекрасное голубое небо. Никаких облаков. Но вдруг где-то высоко в небесных недрах прокатился глухой рокот. Казалось, содрогнулся весь небесный свод до основания, взору пораженных людей открылся бескрайний простор алмазных звездных россыпей, среди которых разворачивалась сияющая дорога в манящую бесконечность... Это что-то стремительно приближалось, расцвечивая небо разноцветными огоньками, одновременно с этим в небе формировался красно-фиолетовый огромный гриб, покачивающийся на тоненькой ножке света, бившего со стороны эшафота.
Откуда-то сверху сперва незаметно, а затем, становясь все громче и громче, возник тяжелый гул вперемежку с низким утробным воем. Он быстро усиливался, постепенно перекрывая шум толпы внизу, все замерли от великолепного и ужасного зрелища. Взоры тысячи глаз обратились к небу, никто не смотрел на канцлера Лиарентеля, который вдруг резко побледнев, творил противодействующее заклинание, блокируя готовый вырваться Дикий огонь. Он уже почти проиграл в этой неравной схватке, когда со стороны ему пришла помощь...
И ЭТО ударило! Казалось, ворочалась сама чернота, вспарываемая зловещими лиловыми вспышками беспорядочных молний. Грохочущие раскаты грома сотрясали землю. Содрогнулась земля от ужасного удара. Никто на площади не устоял на ногах. И тут же ударила плотная волна жара, словно из раскаленного кузнечного горна. Люди закричали от боли, пытаясь закрыть лица. У некоторых задымились волосы. Но волна жара уже умчалась дальше, уступая место прохладному воздуху, хлынувшему вслед за ней - великий маг Лиарентель сумел остановить огонь, готовый уничтожить всех и вся, от неимоверного усилия он упал без сознания.
Дым разошелся. Вокруг бродили ошарашенные люди, которые двигались очень медленно. Большинство из них были в крови, одежда свисала вниз клочьями. Они выглядели красными, измученными и очень страшными... Казнь закончилась...