Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга Восьмая
КНИГА СМЕРТИ

Песня III
СМЕРТЬ В ЛЕСУ

И вот она здесь вновь, среди великого, в оттенках золота, рассвета.
Она лежала рядом с тихо спящим мужем и смотрела
На прошлое своё, как человек, приблизившийся к смерти,
Оглядывается на солнечные яркие равнины жизни,
Где он когда-то тоже бегал, веселился, отдыхая,
И поднимает голову над чёрной необъятною рекою,
В чьи мрачные глубины должен он нырнуть навеки.
Всё, чем она была, что сделала, она прожила вновь.
Весь год в кружащей быстрой гонке
Воспоминаньями пронёсся сквозь неё
И улетел прочь в безвозвратность прошлого.
Затем она тихонько поднялась, и выполняя службу,
Склонилась низко пред великою богиней, 
Которую в лесу, на камне вырезал простым рисунком Сатьяван.
О чём дышала та молитва знали лишь её душа и Дурга.
Она, возможно, ощутила в неотчётливой громаде леса
Всю бесконечность Матери, оберегающей своё дитя,
А может, скрытый Голос, прошептал её тихие слова.
Но, наконец, она пришла к поблекшей матери-царице.
Во время разговора она следила за губами и спокойствием лица,
Чтобы предательское выраженье глаз или нечаянное слово 
Не пронесли б в незнающую душу матери,
Убив всё счастье и необходимость жить,
Ужасное предвидение будущего горя.
И только нужные слова она подобрала:
Всё остальное загнала назад, в измученное сердце,
И наложила на беседу показной покой.
"Весь год, что я прожила с Сатьяваном
Здесь, на краю зелёных растянувшихся лесов,
Среди железного кольца высоких пиков,
Под синими просветами лесного неба,
Я не ступала никогда в безмолвия
Большой лесной страны, что окружала мои мысли
Своей мистерией, ни разу в этих изумрудных чудесах,
Я не гуляла, лишь эта узкая поляна и была мой мир.
Сейчас же сильное желанье завладело сердцем -
Пойти, держа за руку Сатьявана,
В ту жизнь, которую он любит и коснуться
Тех трав, где ходит он, взглянуть на россыпи лесных цветов, 
Услышать беззаботных птиц и суетящуюся жизнь,
Что начинается и прекращается, богатый отдалённый шелест листьев,
И все мистические шёпоты лесов.
Прошу вас отпустить меня, пусть сердце отдохнёт моё."
Царица отвечала: "Делай так, как ум твой мудрый захотел,
О тихое дитя-властитель с взглядом, что повелевает.
Ты для меня могучая богиня, что пришла
Из состраданья к нашим бедным дням; 
Ты служишь так же, как могла трудиться бы рабыня, но ты 
Однако превосходишь всё, что делаешь и всё что понимаем мы умом,
Как солнце, полное могущества и силы, служит с высоты земле."
Затем судьбою обречённый муж и женщина, что знала,
Ушли держа друг друга за руки в величественный мир,
Где есть величье, красота, невыразимые мечты,
Где можно ощутить мистическую тишину Природы,
Берущую причастие у тайны Бога.
И Сатьяван шагал с ней, радуясь тому,
Что вместе с ним, она шла по его излюбленным местам:
Он ей показывал богатства леса и цветы,
Неисчислимые в своих оттенках красок, аромата,
И мягкий, льнущий и густой вьюнок, зелёный с красным,
И необычных птиц с богатым оперением; он отвечал на каждый крик,
Что сладко пробирался дальними ветвями,
И нежно называл пронзительных певцов по имени.
Он говорил о тех, кого любил: все были для него
Друзьями детства и товарищами в играх,
Ровесниками, спутниками жизни,
И в этом мире он знал все их настроения:
Он разделял их мысли, что обычному уму казались бы пустыми,
На каждую их дикую эмоцию он ощущал ответ. 
Она вбирала все его слова, но только чтобы слышать голос,
Который скоро отойдёт от нежных слов,
От дорогой и нежной интонации любимого, оставшись в одинокой памяти,
Когда никто не будет с ней прогуливаться рядом,
И тот любимый голос никогда уже не сможет говорить.
Однако ум её не сильно погружался в смысл его речей;
О смерти думала она, а не о жизни, или одиночестве в конце.
Любовь в её груди болела, корчилась в страданьях, 
Как от зазубренных кинжалов муки, плачущей при каждом шаге,
Крича: "Вот-вот сейчас его прекрасный голос замолчит
Навеки." Словно отвечая на незримое касание,
Её глаза осматривали всё вокруг, как будто бы они 
Могли увидеть приближенье страшного невидимого бога.
Тут Сатьяван остановился. Он хотел закончить здесь
Свой труд, чтоб взявшись за руки потом, счастливые и беззаботные,
Они могли пойти гулять свободные в зелёной глубине
Той первобытной тайны в сердце леса.
Он выбрал дерево, тянувшее свою спокойную вершину к небу,
Купаясь в роскоши листвы, 
И призывая ветерок любовной широтой ветвей,
И сжав в ладонях атакующую сталь, 
Косматый, сильный, загорелый, скрылся в изумрудном одеянии.
Без слов, но рядом, наблюдала всё она, не упуская ни малейшего движения
Живого, яркого лица и тела, что она любила.
Её жизнь шла сейчас не на часы, а на секунды,
И каждый миг она лелеяла и берегла,
Как побледневший лавочник, склонившись над своим товаром,
Как скряга - скудное своё оставшееся золото.
А Сатьяван, довольный, радостный, работал топором.
Он распевал высокие отрывки песен мудрецов,
Что возвещали об убитых демонах и покорённой смерти,
И временами останавливался, чтобы крикнуть ласковое слово
Любви, иль шутки, что нежней любви:
Она пантерою кидалась на его слова
И уносила в тайную пещеру сердца.
Пока работал он, над ним сгустился рок.
Голодные, неистовые псы мучения и боли
Уже неслись по телу и кусали молча на ходу,
Его страдающее, осаждённое дыхание стремилось разорвать
Возникшие на сердце крепкие веревки, стать свободным.
Затем немного полегчало, словно зверь оставил временно свою добычу,
На миг, на той волне короткого и щедрого освобождения,
Как будто возрождаясь к силе и счастливой лёгкости, он встал,
И радуясь, продолжил снова свой уверенный в успехе труд,
Но с меньшей силою. Сейчас великий лесоруб
Рубил по нём и он уже не смог трудиться:
Поднявшись он швырнул прочь острый свой топор,
Подальше от себя, как инструмент мучения.
Она в безмолвной муке подошла к нему и обняла,
А он вскричал, "Савитри, боль
Раскалывают голову мою и грудь, как если бы топор
Ударил их, а не живую ветку.
Мучительная разрывающая боль во мне, какую видно ощущает дерево,
Когда его срубают и оно должно закончить жизнь.
Позволь, я ненадолго головой прилягу на твои колени 
И ты ладонями своими оградишь меня от злой судьбы:
Быть может от твоих касаний смерть уйдёт." 
Тогда Савитри села под широкими ветвями,
Прохладными, зелёными на солнце, но не раненого дерева,
Которое он разрубил своим железным топором, -  его она остереглась;
Склонившись под удобным царственным стволом,
Она его держала, охраняя на груди, стараясь успокоить
Ладонями измученные лоб и тело.
Весь страх и горе умерли внутри неё сейчас
И снизошло великое безмолвие. Желание уменьшить
Его страдания, дать импульс противостоящий этой боли -
Единственное чувство, что осталось у неё от смертной. Оно прошло: 
Без горя, сильная, она ждала, как ожидают боги.
И вот его знакомый нежный цвет
Сменился тусклой серостью, глаза подёрнулись туманной пеленой,
Покинутые чистым светом, что она любила.
Остался лишь безжизненный телесный ум, 
Лишённый яркости и света взгляда духа.
Но прежде чем угаснуть насовсем,
Он крикнул из последних сил, отчаянно цеплявшихся за жизнь,
"Савитри, о Савитри, о Савитри,
Склонись, моя душа и поцелуй меня, я умираю."
И только мертвенные губы у неё к его губам прижались,
Его - ослабли, потеряв последний отклик нежности;
Его щека легла, прижавшись на её прекрасную ладонь. Она искала
Его уста, живыми тихими устами, словно
Она могла бы душу у него уговорить вернуться поцелуем;
Затем ей стало ясно, что они здесь не одни.
Сюда явилось нечто, сознающее, широкое и страшное.
Она почувствовала рядом тень, безмолвную и необъятную,
Что холодила полдень темнотою за своей спиной.
На это место снизошло зловещее молчание:
Не стало криков птиц и голосов зверей.
Весь мир наполнился мучением и ужасом,
Как если бы мистерия уничтожения
Приобрела бы ощутимый вид. Космических масштабов ум
Смотрел на всё своими грозными очами;
Всё презирая в непереносимом взгляде,
С широким лбом и веками бессмертного,
Своей безмерной разрушавшей мыслью
Он видел всех существ, все вещи жалкими мечтами,
И холодно, с пренебреженьем отвергая радости Природы,
Беззвучный смысл его глубокого внимательного взгляда
Показывал насколько нереальны эти вещи,
И жизнь, которая могла быть вечной, но однако не была ей никогда,
И все её короткие, пустые возвращения, без остановки,
Как будто из Безмолвия, без имени и формы,
Та Тень далёкого безжалостного бога
Неумолимо обрекала на своё Ничто всю нашу иллюзорную вселенную,
И отменяла видимость её идеи, действия во Времени,
И подражанье вечности.
Савитри поняла, что это видимый бог Смерти появился здесь,
А из её объятий Сатьяван ушёл.

Конец третьей песни
Конец восьмой книги

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова
2004 сент 05 вт - 2005 фев 06 вс, 2012 фев 06 пн - 2012 фев 29 ср
2018 фев 10 сб