Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга Седьмая
КНИГА ЙОГИ

Песня III
ВХОЖДЕНИЕ ВО ВНУТРЕННИЕ СТРАНЫ

Вначале, из кипучего и деловитого гудения ума,
Как будто после полного людей, крикливого базара,
Она попала магией направленного внутрь мгновения в некую пещеру.
И пустота предельной тишины в ней заменила внутреннее "я": 
Её, не задеваемый звучаньем мысли, ум
Смотрел в немую бесконечность незаполненных глубин.
Её высоты отступили, и закрылись позади её глубины;
Всё улетело прочь с неё, оставив чистой и пустой. 
Однако же, когда она вернулась к внутреннему "я" мышления,
Она была опять обычным человеком на земле,
Комком Материи, жилищем ограниченного виденья,
Умом, который должен думать из невежества,
И силой жизни, втиснутой в недолговечный лагерь дел, 
И в мир материи, который очертил её пределы.
Но изумляясь, словно ничего не ведая, она искала путь
Как выйти из полного невежества, запутанного человеческого прошлого,
Что принимало в качестве души поверхностную личность.
Затем высокий Голос, обитающий на тайных пиках произнёс:
"Ты ищешь для людей, не для себя одной.
И только если Бог берёт ум человека
И одевает смертное невежество как плащ,
И превращает самого себя в магического Карлика с тройным огромным шагом,
Помочь он может человеку вырасти, стать Богом.
Под маской человека трудится вселенское Величие
И ищет для него мистические недоступные врата,
И открывает золотую дверь Бессмертия.
Так человечество и человек идут за человеческою поступью Всевышнего.
Его тьму принимая, ты должна нести для человека свет,
Его страданье принимая, ты должна нести ему блаженство.
В глубоких основаниях Материи ищи свою рождённую на небе душу."
Затем Савитри хлынула волной за стены тела,
И встала в стороне, поодаль от себя,
Взглянула в самые глубины собственного тонкого запрятанного существа,
И в сердце у него, как в лотоса бутоне,
Скорее не увидела, а угадала тайную свою загадочную душу.
У смутно различимых врат во внутреннюю жизнь,
Что появляются из нашей глубины, не пропуская ни телесный ум
Ни всё что существует лишь благодаря дыханью тела,
Она сначала постучала, а потом толкнула дверь эбенового дерева,
Живые створки взвыли недовольными петлями:
С трудом поддавшись ей, они скрипели, жалуясь
На тиранию соприкосновенья с духом.
Внезапно изнутри вскричал громоподобный голос:
"Назад,  создание земли,  иначе ты погибнешь в ранах и мучениях."
Ужасный грохот нарастал как гул невидимого моря;
С шипеньем на пороге вырос Змей,
Смертельный, жуткий страж, с чудовищными кольцами и с капюшоном,
Псы темноты рычали, разевая пасти,
И тролли, гномы, гоблины бросали злые пристальные взгляды,
И звери дикие ревели, заставляя стынуть в жилах кровь,
И глухо раздавались тут и там угрозы на опасном языке.
Но с несгибаемою волею она давила на тяжёлые запоры:
Ворота распахнулись, с протестующими скрипами, 
И противостоящие ей Силы отвели свою ужасную охрану;
Так существо её вошло во внутренние планы.
Там, в узких коридорах, в дверцах подсознания,
Она дышала с болью и с трудом,
Стараясь обнаружить внутреннее "я", сокрытое за чувством.
В ту тонкую Материю, в её густую плотную субстанцию,
В пещеру, полную слепым скоплением энергии,
Сквозь противостояние обманчивого блеска,
Тяжёлую завесу из невидящего взгляда
Она прокладывала путь свой через тело к собственной душе.
Так перешла она опасную границу,
Где Жизнь ныряет в сумрак подсознания
Или пытается пробиться из Материи в ментальный хаос,
Кишаший изначальными элементалями,
Трепещущими формами неясной, полувоплощённой мысли,
И грубыми началами несдержанной и импульсивной силы. 
Вначале появилась затруднявшая всё узость,
Давленье неопределённых сил и скачущих желаний; 
Там было всё, но всё не на своих местах.
Но, временами, что-то открывалось и распахивалась дверь;
Она (Савитри) ступала по пространствам потайного "я",
И шла по переходам внутреннего Времени.
В конце концов она прорвалась к форме всех вещей,
Где начинается конечное, мир ощущений:
Но там по-прежнему всё было перепутано, и ничего себя не находило.
Там не было души, одни лишь крики жизни.
Гудящая и переполненная атмосфера окружала там её.
Орда различных звуков без какого-либо смысла, 
Лязг диссонировавших криков и противоречащих призывов; 
Во взгляд врывались толпами видения,
Ряды, теснящие друг друга без системы и без смысла,
И ощущенья, проходящие сквозь переполненное, перегруженное сердце,
И каждое из них навязывало свой отдельный и бессвязный путь,
И думало лишь об движеньи собственного эго, ни о чём другом.
Подобно рыночной толпе без общей воли,
Мысль всматривалась в мысль, толкая напряжённый мозг,
Как будто бы хотела сдёрнуть с места разум
И бросить труп его в канаву на обочине дороги жизни;
Так мог бы он лежать, в грязи Природы,
Забытый, брошенный убитым, часовой души.
И сила жизни бы могла стряхнуть с себя правление ума,
Природа - свергнуть управленье духа,
И голые энергии элементалий
Из чувства сделали бы праздник безграничной радости,
Великолепье экстатической анархии,
Безумный, грандиозный пир предельного блаженства.
Так происходит если нам встречаются инстинкты чувств, лишённые души,
Или когда душа у человека спит, сокрытая, лишённая энергии,
А в это время божество витального внутри проснулось
И поднимает жизнь прикосновеньем Высшего.
Но как же к нам придёт великолепие и пламя,
Когда ум будет брошен в пропасть?
Ведь тело без ума не обладает светом,
И у него нет наслажденья жизнью и восторга чувства духа;
Тогда всё станет подсознательным и тёмным,
И Несознание печать поставит на листе Природы
Или разлад безумия завертится в мозгу,
Бегущим разорёнными дорогами природы,
И хаос беспорядочных позывов,
В которые не попадут ни свет, ни радость, ни покой.
Ей угрожало это состояние, она его отталкивала прочь.
И словно по ухабистой, длиннющей, бесконечной улице
Стремясь пройти среди спешащей топавшей толпы,
Один час за другим, она всё шла и шла без передышки,
Удерживая волей ту бесмысленную свору от себя подальше;
Она вытягивала волю из под страшного давления,
Сосредоточив мысль лишь на спасительном высоком Имени; 
Затем всё стало тихим и пустым; она была свободна.
Пришло широкое освобождение, просторное и безмятежное пространство.
Она теперь шла через чистое спокойствие
Открывшегося Света из невидимого солнца,
Через ничто, что стало бестелесным счастьем,
Блаженным вакуумом несказанного покоя.
Но вот стал виден фронт другой опасности, ещё сильнее:
Давление телесного ума и порожденья Несознания, 
Бесцельной мысли, воли - всё с неё слетело.
И, приближаясь, показалась необъятнейшая голова на теле Жизни,
Неуправляемая ни душою, ни умом, широкая и подсознательная,
Она бросала всю энергию в единый натиск,
И обращала собственные силы в мощь опасных океанов.
В спокойное, наполненное тишиною, внутреннее "я" Савитри,
И в чистоту задумчивого размышления Пространства,
Ворвались ливни, бурные потоки темпа Жизни
Толпою волн, гонимых плетью ветра,
Несущихся по бледному настилу летнего песка на пляже;
Они залили берега горою вздыбленных валов.
Ужасен был безбрежный страстный голос Жизни.
Он на бегу кричал её внимающему духу,
И требовал повиновенья Бога той сорвавшейся с цепи, свободной Силе.
Глухая сила, что взывала к немоте,
Своими тысячами голосов в безмолвии Простора
Настаивала, чтобы сердце поддержало эту хватку радостью,
И чтоб Душа-свидетель ей дала согласие на все её дела,
И чтоб её нейтралитет поставил подпись рядом с этим вожделеньем силы.
Так в широту её всё-наблюдающего "я"
Та сила принесла огромный шквал Дыханья Жизни;
Её течение несло надежды, страхи мира,
Голодный, ненасытный крик всей жизни, всей Природы,
И страстное желание, которое вся вечность не смогла бы утолить.
Она взывала к высоченным, словно горы, тайникам души,
И к чуду никогда не умирающего пламени,
И обращалась к некому неописуемому первому экстазу,
Скрываемому в созидательном биеньи Жизни;
Она выхватывала из невидимых глубин на низших планах
И свой соблазн, и магию метущегося счастья,
К земному свету добавляла лабиринт опутывавшего очарования,
Пьянящие глотки простой и грубой радости Природы,
Огонь, мистерию запретного восторга,
Она пила из необъятного, бездонного источника вселенское либидо,
И ядовитое, но сладкое как мёд, вино желания и смерти,
Мечтая о добротном марочном вине великолепия богов, что правят жизнью, 
И ощущала это золотое жало как восторг небес.
Те циклы бесконечности желания
И та загадочность, что сделали невоплощённый мир
Гораздо шире, чем известное и ближе неизвестного,
В какой-то вечно длящейся охоте гончих жизни и ума
В ней искушали ненасытный импульс глубоко внутри
Стремиться к неосуществлённому и вечно отдалённому,
И делать эту жизнь на ограничивающей её земле
Подьёмом к пикам, растворяющимся в пустоте,
И поисками славы невозможного.
Она мечтала о вещах, которых никогда ещё не знала,
Она вцеплялась в то, что никогда ещё не покоряла,
Она преследовала Елисейскими полями памяти
Очарование, что улетает прочь от быстро уходящего восторга сердца;
Она осмелилась на силу, что приносит смерть, на радость, что приносит раны,
И на придуманные контуры незавершённого,
И на призыв к Цирцее, и к её преображающему танцу,
На временную страсть на площадях любви,
На буйство бешеного Зверя, и на игры с Красотой и с Жизнью.
Она несла свой крик и волны противостоящих сил,
Свои мгновения касаний светлых планов,
И пламенные восхожденья и нацеленные в небеса широкие попытки,
И огненные башни грёз, построенные на ветрах,
И погруженья в темноту и в пропасть,
Мёд нежности и едкое вино глубокой ненависти,
И перемены туч и солнца, слёз и смеха,
Свои бездонные, опаснейшие ямы, поглощающие всё пучины,
Свой страх и радости, отчаяние и экстаз,
Свои оккультные способности, свои простые линии, 
Великие религии и возвышающие дух движения,
И веру в небеса, и отношенья с адом.
Те силы не были затуплены мертвящей тяжестью земли,
Они ей дали вкус амброзии и жало яда.
Во взгляде Жизни оставалась страсть,
Что в сером воздухе Ночи смотрела в голубое небо:
Направленные к богу импульсы парили на крылах её страстей.
Ума шагающие быстро мысли прыгали с высоких шей,
Пылая, словно радужною гривою, своим великолепием
И драгоценным украшеньем света чистой интуиции;
Они способны были имитировать галоп её бегущих пламенных ступней:
И голоса ума старались подражать её напору вдохновения,
Её молниеносности и скорости небесного прыжка Богов,
И попадать в ритмический размер её непогрешимости.
Отточенное лезвие, что рассекает сеть сомнения,
Её меч различенья виделся почти божественным.
Однако же, всё знанье было занято у солнца;
Те формы, что к ней шли, рождались не на небесах:
И голос внутренний способен был сказать подложное, ошибочное Слово;
Её могущество - опасное и абсолютное,
Могло добавить яд в вино Всевышнего.
На той высокой и сияющей спине могла сидеть и править ложь;
И Истина лежала, наслаждаясь страстными объятьями ошибки,
Скользя вниз по теченью в позолоченной блаженной барке,
И луч свой заостряла изумительно прекрасной ложью.
Здесь, в нижних царствах Жизни, сходятся все виды противоположностей;
Здесь Истина глядит и делает свои труды с повязкой на глазах,
Невежество здесь - покровитель Мудрости:
И проносясь в галопе, те копыта с их восторженною скоростью энтузиаста, 
Способны были занести в опаснейшую зону меж миров,
Где Смерть гуляет в одеянии бессмертной Жизни.
Бывало, души попадали в край блуждающего Отблеска;
Став пленниками, жертвами обманчивого Света,
И пойманные в той долине, не могли оттуда выйти никогда.
Посредники, но не хозяева, они обслуживают разные желанья Жизни
Всё время тяжело работая в ловушке Времени.
Там их тела, рождённые из лона некого Небытия,
Заманивают дух в сиюминутные мечты
И после гибнут, изрыгнув неумирающую душу
Из чрева, из нутра Материи в отстойники Ничто.
И всё же кто-то, незахваченный и неубитый, осторожно может там пройти,
И в сердце сохраняя, пронести высокий образ Истины,
И вырвать Знание из закрывающего всё объятия ошибки,
Пробить пути в глухой ограде маленького "я",
И продолжать свой путь, стремясь к иной, великой жизни.
Всё это протекало мимо и для видящих очей Савитри
Казалось, что вокруг высокого глухого островка
Шум вод с далёких незнакомых гор
Толпящейся волною поглотил весь узкий берег
И создал жаждущий, голодный мир из белой дикой пены:
Потом, спеша, дракон, с его неисчислимым миллионом лап 
Под крики, пену, грохотанье пьяного гиганта,
Закидывая гриву Тьмы в даль неба Бога,
Отхлынул, отступил в далёкое рычанье.
И вот ей снова улыбается широкий и спокойный воздух:
Зелёная земля и голубые небеса, партнёры царства Красоты,
Зажили как и встарь, товарищи по счастью; 
И снова радость жизни засмеялась в сердце мира.
Всё стало тихим, почва засияла сухостью и чистотой.
Савитри оставалась неподвижной и не погружалась в те пустые волны.
Из тихого её простора внутреннего "я"
Шум Жизни улетел; и дух в ней стал безмолвным и свободным.

   Затем, продолжив путь сквозь широту, молчанье внутреннего "я",
Она вошла в сверкающее упорядоченное Пространство.
Там встретилась ей Жизнь, сидевшая в уверенном спокойствии;
На сильном и мятежном сердце у неё лежала цепь.
Приученная к скромности размеренного шага,
Она оставила неистовый свой бег и натиск;
Утеряны беспечное величье размышлений,
И пышное богатство царской силы;
Утрачены её могучее великолепие и расточительная роскошь,
И отрезвели буйные пиры её вакхической игры,
Урезаны её растраты на базарной площади желания,
И стала сдержаной её неистовая деспотическая воля, танец прихоти,
Холодная бесстрастность ограничивает буйство чувств.
Правление царицы без свободы - вот её удел;
Властитель, севший на свой трон - она подчинена своим министрам:
Её прислуга - ум и чувство - правят в доме:
Они границы духа Жизни поместили в строгие, расчерченные рамки
И, охраняя равновесье царства разума фалангою вооружённых правил,
Поддерживают там порядок и покой. 
Отныне воля у неё жила закрытая несокрушимою стеной закона;
Её могущество сковали цепью, называя это украшением,
Её распущенную, бесшабашную любимицу -
Воображенье - посадили в крепость;
Симметрия рассудка, равновесие реальности
Стояли стройными рядами фактов-часовых,
Отдав душе судейскую скамью Закона вместо трона,
А царство заменив на небольшой мир правил и границ:
И многовековая мудрость, съёжившись до строчек комментатора,
Усохла, сморщилась, пройдя копировальное устройство.
Исчезла всемогущая свобода Духа:
Так ум схоласта захватил широкое пространство жизни,
Но предпочёл остаться в голых и убогих комнатах,
Отгородившись от просторной, чересчур рискованной вселенной,
Страшась что потеряет душу в этой бесконечности.
И даже широчайший кругозор Идеи был урезан, помещён в систему, 
Прикован к неподвижным направляющим опорам мысли 
Или пришпилен к твёрдому фундаменту Материи,
Иначе бы душа могла бы потеряться в собственных высотах:
И следуя высоколобому закону Идеала,
Мысль водрузила трон свой в бестелесной атмосфере,
Пренебрегая плоской тривиальностью земли:
Реальности не разрешили проникать и жить в её мечтах. 
Так всё вошло в её систематизированную и строгую вселенную:
Владенья Жизни стали управляемым огромным континентом,
А мысли у неё - обученной, построенной рядами армией:
Одетые в мундир, они хранили логику им предназначенного места 
И слушали приказы вышколенного ума-центуриона.
И каждая вставала на свой пост как яркая звезда,
Или шагала через неподвижные, расшитые узорами созвездий, небеса,
Или хранила феодальный титул среди равных
В космической огромной неизменной иерархии небес.
Иль словно благородная девица с чистым непорочным взором,
Которой запрещают появляться в обществе без покрывала,
Она должна была ходить в уединённых, запертых от всех покоях, 
А чувства - жить в монастырях иль на тропинках сада.
Так Жизнь направлена была по безопасному пути,
Она теперь не смела искушать великие и трудные высоты,
Взбираться в выси, чтоб встать рядом с одинокою звездою,
Или идти по краю страшного обрыва,
Иль навлекать опасный смех клубящегося пеною прибоя,
Поэта авантюры и любителя опасности,
Иль звать в свои покои пламенного бога,
Или оставить рамки мира и быть там, где нет ограничений,
И встретить страстью сердца Обожаемого,
Или заставить мир сверкать от своего Огня внутри.
Избитое сравненье в прозе жизни,
Она должна была наполнить красками лишь разрешённое пространство,
Не вырываясь из убогой камеры идеи,
Не посягая выйти в ритмы черезмерной высоты и широты. 
И даже воспаряя в атмосферу идеального,
Её полёты мысли не терялись в той небесной синеве:
Они черпали из небес узорчатый цветок
Дисциплинированной красоты и света, полного гармонии.
Умеренный и неусыпный дух там правил жизнью:
Его поступки были инструментами обдуманной спокойной мысли,
Но чересчур холодной, чтоб зажечь огонь, заставить мир сверкать,
Иль озабоченной дипломатичными движениями разума
И пробующей способы достичь поставленной в воображеньи цели, 
Иль ради замысла какой-то хладнокровной Воли на высоком уровне,
Иль для стратегии какого-то Высокого Приказа изнутри,
Стремясь завоевать секретные сокровища богов,
Иль покорить для скрытого царя какой-то славный мир,
Но не высокий образ действующего спонтанно внутреннего "я",
Не указатель бытия и всех его возможных настроений, 
Не окрыляющий полёт сознательного духа,
Не таинство переговоров жизни с неподвижностью Всевышнего,
Не чистое движенье по дороге Вечного.
Бывало, ради основания одной возвышенной Идеи
Выстраивался дом со слишком хорошо подогнанными кирпичами;
В нём действие и мысль, зацементировавшись, делались стеной
Из мелких идеалов, ограничивавших душу.
И даже медитация раздумывала, сидя в узких рамках,
А поклоненье, повернувшись к своему особенному Богу,
К Всеобщему, молилось в храме,
Где двери были заперты для остальной вселенной;
Иль преклонив колени перед бестелесностью Безличного,
Ум закрывался от призыва и огня любви:
Разумная, рациональная религия сушила сердце.
Ум распланировал этическими правилами сглаженное действо жизни
Иль предлагал бесстрастную, холодную, сухую жертву.
На освящённом письменном столе лежит святая Книга,
Обёрнутая шелковистой ленточкой интерпретации: 
И убежденье закрывает наглухо её духовный смысл.

   Здесь расстилалась тихая страна устойчивого, крепкого ума,
Здесь жизнь и голос страсти больше не были определяющими;
Крик чувства погрузился в тишину.
И не осталось ни души, ни духа, только ум один;
Лишь ум, претендовавший быть и духом, и душой.
Дух понимал себя как форму для ума,
И потерял себя в великолепьи мысли,
Как свет, из-за которого уже не видно солнца.
Она (Савитри) пришла в устойчивое и надёжное пространство,
Где было всё спокойно и все вещи на своих местах.
Там каждый находил, что он искал, и знал своё предназначение.
Во всём была стабильность - окончательная и последняя.
А далее был виден некто, преисполненный влияния
На полном важности лице, державший жезл; 
В нём каждый жест и тон был воплощеньем власти;
Принадлежавшая традиции, окаменевшая за годы мудрость высекала речь, 
Сентенции, похожие на речь оракула.
"О пилигрим, о путник внутреннего мира,
Счастливая удача для тебя - достичь сиянья нашей атмосферы,
Что пламенеет высшей завершённостью идей и мысли.
О претендент на совершенный образ жизни -
Ты здесь найдёшь его; живи теперь спокойно, отдохни от поиска.
Жилище наше - это дом космической определённости.
Здесь - истина, и здесь - гармония Всевышнего.
Впиши же собственное имя в книгу избранной элиты,
Допущенный по разрешению, которым обладают лишь немногие,
Займи свой пост по знаниям и место по уму,
Мандат порядка выписан в конторе Жизни для тебя,
Благодари свою судьбу, что сделала тебя одной из нас.
Здесь всё увязано и состыковано, и может ум познать,
Здесь всё спланировано по закону, данным Богом нам для жизни.
И это есть предел, за ним нет ничего.
Здесь - безопасность завершающей границы,
Здесь - ясность острого меча Божественного Света,
Здесь - торжество единственной и безраздельной Истины,
Здесь безупречное блаженство полыхает как алмаз.
Живи любимицей Природы и Небес."
Но слишком уж довольному, самоуверенному мудрецу
Савитри отвечала, в мир его бросая,
Глубокую свободу взгляда, голос внутренних исканий сердца:
Ведь сердце здесь молчало, лишь царил отчётливый 
Дневной свет интеллекта, точного, холодного и ограничивавшего.
"Счастливы те, кто в этом хаосе вещей,
И нескончаемом блужданьи Времени,
Смогли найти единственную Истину, Закон, принадлежащий вечности: 
Они живут не тронутые страхами, надеждой и сомнением.
Счастливы люди, прикрепившиеся к прочным убеждениям
В двусмысленном и неопределённом мире,
Иль те, кто посадил в богатой почве сердца
Хотя бы маленькое зёрнышко уверенности духа.
Но самые счастливые - стоящие на вере словно на скале.
Однако, я должна идти, оставив этот завершённый поиск,
Законченные результаты прочной неизменной Истины
И гармоничное строенье мира фактов,
Всё это приведённое в порядок знание проявленных вещей.
Я не могу остаться здесь, я в поисках своей души."
Никто ей не ответил в этом ярком и довольном мире,
И лишь свернув на свой привычный путь,
Им было странно слышать вопрошающего в этой атмосфере,
И удивляться мыслям, что ещё способны повернуться к Запредельному.
Но некоторые, прохожие из близких сфер, всё продолжали бормотать,
Оценивая что она сказала через призму убеждений.
"Кто ж это был, не знавший, что душа 
Лишь небольшая железа или дефект секреции,
Что беспокоит здравое правление ума,
Одно из нарушений функций мозга,
Или стремление, что заселилось в смертный дом Природы,
Или мечта, что шепчет в пустоте пещеры мысли человека,
Который бы хотел продлить свой краткий несчастливый срок,
Иль зацепиться за живое в море смерти?"
Другие говорили, "Нет, он существует, дух её, что нужно ей найти. 
Роскошная тень имени Всевышнего,
Бесформенный блеск царства Идеала,
Тот Дух - Святая Тень Ума;
Но нет того, кто прикоснулся к его телу или видел бы его лицо.
Ведь каждая душа - распятый Сын великого Отца,
А Ум - единственный родитель этих душ, причина их сознания,
Та почва, где дрожит короткий преходящий свет,
И Ум - единственный творец проявленного мира.
Всё то, что существует здесь - часть нашего скрываемого "я" внутри;
И нашими умами создан мир, в котором мы живём."
А третьи, с ненасытным взором мистика,
Кто ранее любил свою погубленную веру и оплакивал её кончину:
"Да есть ли здесь такой, кто ищет Запредельное?
И можно ли ещё найти тот путь, открыть врата?"

   Так шла она по собственному внутреннему я, безмолвному и тихому
И вышла на дорогу, полную разгоряченною толпой людей,
Что торопились, яркие, с ногами, как огонь, со взглядом, полном солнечного света, 
Стремясь достичь загадочной ограды мира,
И через скрытые врата пройти во внешний ум,
Куда ни Свет не долетает, ни мистические голоса,
Посланцы наших, не воспринимаемых сознанием, величий,
И гости из пещеры скрытой ото всех души.
Они врываются в неясную дремоту духа,
Иль проливают широту чудесного на наше пробудившееся "я",
Идеи, что преследуют нас своей лучистой поступью,
Мечты, что намекают на Реальность, ждущую рождения,
Неведомые, странные богини с их глубокими озёрами магических очей,
Могучие, с копною развевающихся кудрей, боги, с арфами надежды,
Великие виденья, освещённые луной, скользящие по золотому воздуху,
И грезящие солнцем устремлённые умы, очерченные звёздами тела,
Эмоции, что делают обычные сердца возвышенными.
Вливаясь в ту прекрасную толпу, 
И устремившись к свету духа, что они несли,
Савитри захотела, как они, спешить спасать мир Бога;
Но всё-же удержала ту высокую страсть сердца;
Она осознавала, что должна найти вначале собственную душу.
Лишь тот, кто спас себя, имеет шанс спасти других.
Она здесь встретилась с загадочною правдой жизни, но с обратной стороны:
Те, кто несли свой свет страдающему человеку,
Во внешний мир спешили устремлёнными стопами,
А у неё взгляд был повёрнут к вечному источнику. 
Протягивая руки, чтобы их на время приостановить, она вскричала: 
"О вы, счастливая и светлая компания богов,
Откройте, те кто знает, путь которым я должна пойти,
Ведь несомненно, что та яркая часть света - это дом ваш, 
Где мне искать родные земли сокровенного Огня,
Глубокую обитель потайной моей души."
Один ответил, показав на еле различимое безмолвие 
На отдалённом крае сна,
В каком-то дальнем окруженьи внутреннего мира.
"Савитри, мы идём как раз из потайной твоей души.
Мы все - оккультные посланники и боги,
Что помогают серым, трудным и невежественным жизням
Проснуться к красоте и чуду окружающих вещей,
Коснуться их божественности и великолепия;
Мы зажигаем в злом бессмертные огни добра
И держим факел знанья над дорогами невежества;
Мы - устремленье к Свету, и твоё и всех людей,
О человеческое воплощенье, маска Бога,
Что ищет божество, которое сама же держит скрытым,
И что живёт благодаря той Истине, которую ещё не знает,
Иди по той петляющей дороге мира до её начала.
И там, в безмолвии, которого лишь избранные достигают,
Увидишь ты Огонь, пылающий на голом камне,
И там - глубокую пещеру потайной твоей души."
Затем Савитри, следуя великой вьющейся дорогой,
Пришла туда, где та уменьшилась до узенькой тропы,
Протоптанной избитыми ногами редких странников.
Из тех неведомых глубин явились яркие немногие фигуры
И посмотрели на неё спокойными бессмертныи глазами.
Здесь не было ни звука и ничто не нарушало ту задумчивую тишину;
Лишь ощущалось молчаливое присутствие души.

Конец третьей песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2004 янв 31 сб - 2007 янв 09 пн, 2011 сент 19 пн - 2012 янв 16 пн,
2017 дек 19 вт - 2018 фев 10 сб