Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга  Вторая
КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ

Песнь XIII
В ВЫСШЕМ "Я" УМА

И вот пришло бесстрастное, ничем не занятое небо,
Там, где Молчанье слушало вселенский Голос,
Не отвечая ничего на миллион его призывов,
И нескончаемые поиски души не получали для себя ответа.
Внезапно появившийся финал убил все страстные надежды,
Он был глубоким прекращением всего в могучей тишине,
Итоговой чертой на заключительной странице мысли,
Границей, пустотою бессловесного покоя.
Остановилась восходящая к вершинам иерархия миров.
Стоял он (Ашвапати) на широком своде самого высокого Пространства
Наедине с огромным Высшим "Я" Ума,
Которое всю жизнь держало в уголке своих просторов.
Всесильное, недвижимое, отстранённое,
Оно участия не принимало в мире, возникавшем из него:
Оно не замечало радостную песнь победы,
И было безразлично к собственному поражению,
Услышав крики горя не давало никакого знака;
Его взгляд безучастно опускался и на зло и на добро,
Оно смотрело, как приходит разрушенье и не двигалось.
Так, равная Причина всех вещей и одинокий Видящий,
Хозяин своего многообразья форм,
Оно не действовало, но несло все мысли и дела,
Свидетель-Господин всех мириадов дел Природы,
Дающий санкцию движениям её огромной Силы.
Ум Ашвапати отражал безбрежность этого покоя.
Та наблюдающая тишина - есть тайная основа для Мыслителя:
Укрытое в молчании глубин, приобретает форму слово,
Из скрытого безмолвия рождаются поступки и дела,
Они приходят в шумный ум, работающий мир;
И тайною окутаны те семена, что Вечное бросает
В Безмолвие, мистическую родину души.
В той втянутой в себя, вне времени, предельной тишине Всевышнего
Встречались полная возможностей Энергия и видящее "Я";
Там познавало самого себя Безмолвие и мысли принимали форму:
Творение, создавшее себя двойным могуществом, вставало ввысь.
Он (Ашвапати) жил в том тихом "я", а в нём жило оно;
Его внимающие, древние, молчащие глубины,
Его безбрежность и спокойствие теперь принадлежали Ашвапати;
В одном существованьи с ним он расширялся, становясь сильнее и свободней.
Не связанный ничем и отстранённый, он смотрел на сотворённое.
Как будто выстроив свои воображаемые сцены
Но не теряя самого себя в увиденном,
Как зритель им самим придуманной и выстроенной драмы,
Он вглядывался в мир и видел побуждающие мысли,
Несущие груз светлого пророчества в глазах,
Он видел силы мира с поступью огня и ветра,
Встающие из немоты в его душе.
Казалось, он сейчас всё понимал и знал;
Не приходило ни желанья, ни порыва воли,
Великий, возмущающий спокойствие исследователь отошёл от дел;
Не нужно было спрашивать и было незачем желать.
Он мог бы оставаться в завоёванном Безмолвии и Высшем "Я":
Его душа нашла покой, познав космическое Целое.
Затем сияющий как солнце перст внезапно опустился
На всё, что видимо, доступно осязанью, слышимо и ощутимо,
И показал его уму, что невозможно ничего познать;
Достигнуть нужно то, откуда появляется всё знание на свете.
Скептичный Луч разрушил всё, что лишь казалось,
Ударил в самый корень ощущения и мысли.
Здесь, в космосе Неведения выросли они,
И устремляясь к сверхсознательному Солнцу,
Играя под дождём и светом с более возвышенных небес,
Они не могут их завоевать, как высоко не поднимался б их охват,
И превзойти, каким бы не был острым их исследовательский зонд.
Сомненье разъедало даже способ мыслить,
И недоверие набросили на инструменты этого Ума;
Всё то, что он считал блестящими монетами реальности,
Доказанные факты, твёрдый вывод, ясность логики,
Понятный смысл и прочную теорию,
Отныне стало выглядеть фальшивками в кредитном банке Времени
Активами, что ничего не стоят в казначействе Истины.
Невежество на беспокойном троне
Своей случайной властью искажало
Фигуру знания, одетую в сомнительные фразы
И показные мыслеформы, явно ей несоразмерные.
Чернорабочий в темноте, вдруг ослеплённый полусветом,
То, что он знал - оказывалось образом в разбитом зеркале,
То, что он видел - было некою реальностью, но виденье его - оказывалось ложным.
И все идеи из его обширного репертуара
Похожи были на далёкие раскаты мимолётной тучи,
Которая себя растрачивает в громе, но не оставляет и следа.
Как хрупкий дом, висящий в ненадёжном воздухе,
Искусная, утонченная паутина-сеть, вокруг которой это знание вращается,
Развешенная временно на дереве вселенной,
И снова собранная внутрь себя опять,
Он был лишь небольшой ловушкой насекомых пищи жизни,
Крылатых мыслей, что едва порхают при недолгом свете,
Но умирают, стоит им попасться в жёсткие формации ума,
Намерений и целей незначительных, но обретающих огромные размеры в мелких человеческих масштабах,
Мерцаний яркой дымки в воздухе воображения,
И оплетённых паутиной нежизнеспособных убеждений.
Магическая хижина искуственных определённостей,
Построенная из блестящей пыли, яркой чепухи,
В которой он (Ум) хранит свой образ-представление Реальности,
Обрушилась в Неведенье, откуда некогда поднялась.
Осталось лишь сиянье фактов-символов,
Что пеленали тайну, скрытую в их блеске,
И масса ложных мыслей, опиравшихся на скрытые реальности,
Которыми они живут, пока не выпадут из Времени.
Наш ум есть дом, преследуемый мёртвым прошлым,
Идеями, что быстро стали мумиями, призраками старых истин,
Спонтанностями Бога, связанными, как верёвками, формальностями,
И аккуратно упакованными в шкаф рассудка,
Могила для великих, но упущенных возможностей,
И офис для дурного обращения с душой и жизнью,
Помойка для даров небес, которых люди люди превращают в мусор,
Для всех его безумных расточительств кладовых Природы,
Подмостки для комедии Невежества.
Мир стал казаться сценой долгих, многовековых потерь и неудач:
Бесплодным становилось всё, не оставалось никакой надёжной и проверенной основы.
И атакованная лезвием все обличающего света
Строительница этого, Богиня Разума утратила свою уверенность
В удачной ловкости и повороте мысли,
Что превращает душу в пленницу словесной фразы.
Её подарки наивысшей мудрости здесь были лишь сверкающей догадкой,
Её организованная, сильная наука о мирах -
Недолгим светом на поверхностную жизнь.
И не было там ничего, лишь схема, нарисованная чувством,
Подмена вечно длящихся мистерий,
Небрежное отображение реальности,
Проект, чертёж что был наложен Словом-архитектором,
На внешние аспекты Времени.
Сам смысл существования был затемнён сомнением;
Оно казалось лотоса листом, плывущим
По голой заводи вселенского Небытия.
И Ум, великий зритель и творец,
Был лишь посланником чего-то полузримого
Вуалью, что висит между душой и Светом,
Каким-то идолом, а не живым, реальным телом Бога.
И даже неподвижный дух, что смотрит на свои работы,
Предстал как некий бледный лик Непознаваемого;
Широкое и наблюдающее "Я" казалось тенью,
Его освобождение и неподвижное молчание -
Пустым отшатываньем бытия от сотворённых Временем вещей,
А не проникновеньем взгляда Вечности в саму себя.
Глубокий мир, покой был там, но не было невыразимой Силы:
И не было там нашей нежной и могучей Матери,
Которая своих детей, их жизни собирает на своей груди,
И рук её, берущих мир в свои объятия
В бездонном наслажденьи Бесконечного,
И не было Блаженства - роскошного зерна всего творения,
И чистого экстаза-страсти Бога, что смеётся
В сияньи сердца не имеющей границ Любви.
Тот Дух что выше внутреннего "Я" Ума,
Ответить должен был на поиски его (Ашвапати) души.
Здесь не было ни прочной путеводной нити, ни надёжного пути;
Идущие вверх тропы пропадали в неизвестном;
И Виденье артиста конструировало Запредельное
В противоречащих шаблонах, в конфликтующих оттенках;
Частичный опыт разбивал на части Целое.
Он (Ашвапати) посмотрел наверх, но там всё оставалось тихим и пустым:
Сапфирный небосвод абстрактной Мысли
Терялся, уходя в бесформенную Пустоту.
Он посмотрел вниз под собой, но там всё было тёмным и немым.
Меж ними слышался неясный шум, шум мысли и молитвы,
Борьбы, труда без передышки и конца;
Невежественный и напрасный поиск возвышал свой голос.
Молва, движение и зов,
Бесчисленные крики, пузырящаяся масса,
Катились нескончаемо над океанскими валами Жизни
Вдоль побережий смертного Невежества.
И на его огромной, неустойчивой груди
Идеи, формы, существа и силы, словно волны
Толкались ради воплощения и власти,
И поднимались, и тонули, и во Время поднимались снова;
А в глубине, на дне той неусыпной суеты,
Небытиё, родитель этих борющихся царств,
Огромная и созидающая Смерть, мистическая Пустота,
Всегда поддерживающая этот иррациональный крик,
Всегда не допускающая внутрь божественное Слово,
Недвижимая, отвергающая и вопросы, и ответы,
Покоилась под голосами этими, и этим маршем
Немою неопределённостью неясного, глухого Несознания.
Два небосвода - темноты и света
Свои пределы противопоставили прогулке духа;
Тот скрыто двигался из бесконечности, из Внутреннего "Я"
В наш мир существ и мимолётно пролетающих событий,
Где всё должно всё время умирать, чтобы жить, и жить, чтобы умирать.
Бессмертный через обновленье смертных,
Блуждал он (дух) по спирали дел своих,
Бежал по циклам своего мышления,
Однако был не больше, чем своё, в начале созданное, "я",
И знал не больше, чем когда впервые начал.
Быть - было здесь тюрьмой, а угасанье - избавлением.

Конец тринадцатой песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2000 май 13 сб -  2007 авг 23 чт, 2009 июль 18 сб - 2009 окт 04 вс,
2014 дек 08 пн - 2015 март 07 сб