Открывать глаза совершенно не хотелось, хотя Леа уже давно проснулась: она слышала, как монотонно стучится в окно осенний дождь, последний дождь последнего октябрьского дня... Снова вставать, снова видеть серое покрывало, затянувшее весь мир, слышать тишину... Она больше не может слышать тишину. Сколько раз она ловила себя на мысли: даже когда нет под рукой музыкального инструмента, она наигрывает мелодию, слышимую только ей одной и машинально отстукивает ритм пальцами на столе.
Сегодня ей снова придется увидеть лица учеников, начнется бег по кругу, который происходил изо дня в день... Сейчас она встанет, наденет пушистый серый свитер (весь день ее знобило, видимо, поднялась температура, но оставаться дома... Нет, только не это... Только не бесконечная тишина...) Серый пушистый свитер и юбка. Как же она ненавидит эту одежду! Как будто именно в ней была причина той пустоты, что преследовала ее всю жизнь. Какая-то странная мысль из ниоткуда мелькнула в голове: "Если бы на мне тогда был обтягивающий комбинезон, этого не произошло бы..." Чего не произошло?
Перед ее глазами вспыхнуло мгновенное видение: она спускается по широкой мраморной лестнице в длинном атласном платье. Сколько складок, как же их много, ноги буквально путаются в них... Она чувствует, как пылает ее лицо помимо воли. На нее снизу вверх смотрит тонкий и стройный молодой человек, светловолосый, сероглазый, и на его губах мелькает легкая неуловимая улыбка, а свет цветных витражей падает на него так причудливо, что она видит за его спиной прекрасные золотисто-алые Крылья.
"Дани..." -- прошептало сердце и, словно ослепленная этим видением, она подвернула ногу на ступеньке. Уже через секунду пришло осознание того что сейчас она упадет и к своему страшному стыду проедется по всей лестнице. Кровь застучала в голове молотами, но прежде чем она успела что-то сообразить, светловолосый молодой человек стремительно шагнул к ней и подхватил на руки, уже готовую упасть. На какое-то мгновение их лица соприкоснулись, волосы смешались - ее золотисто-рыжие, облаком окружающие миловидное лицо, и его - такие мягкие, шелковистые...
-- Какой удивительный запах, -- как во сне произнес молодой человек. - Флоранс, вы пахнете, как чайная роза...
Если бы этот момент продлился как можно дольше... Если бы это было возможно... Помимо воли у нее вырвалось:
-- Эта роза может приносить только несчастья... Да и моя фамилия - Мальроз... Видимо я неудачница, Даниэль, и этого уже не изменишь...
-- Вы не женщина, вы просто - роза... -- вымолвил он, и вдруг вздрогнул: сверху раздался насмешливый голос:
-- Дани, ты что, подрядился выполнять обязанности Анри?
Дани вспыхнул и опустил девушку на пол. Флоранс недоуменно подняла вверх синие глаза, и они тут же скрестились с яркими изумрудными глазами, холодными, как полярный лед, глазами хозяина поместья, графа Гийома де Монвиль.
-- Ты всегда смеешься, Гийом, -- произнес Дани несколько извиняющимся тоном. - Если бы Анри везде сопровождал свою невесту и охранял ее так, как подобает... Хорошо, что в это утро на лестнице оказался я...
-- Братец, я никогда не устану поражаться твоей наивности, -- небрежно сказал Гийом, спускаясь по лестнице. Солнце играло яростными бликами на двух стальных клинках шпаг, которые он сжимал в руках. - Тебе мало одной твоей фиктивной супруги, модистки Жанны?
При упоминании имени Жанны Даниэль весь сжался, и странная боль, безумная и сладкая, насквозь пронзила сердце Флоранс.
-- Впрочем, у нас сейчас по расписанию урок фехтования.
Гийом уже спустился к ним и обнял за плечи брата. Флоранс чувствовала, как сейчас пылает тело Даниэля под тонким белоснежным батистом рубашки. Он весь дрожал, и чтобы хоть как-то спрятать и собственное волнение, Флоранс произнесла, с откровенным вызовом глядя в морские изумрудные глаза:
-- А где, господин де Монвиль, я буду иметь честь увидеть своего жениха, господина де Вержье?
-- Это ни для кого не секрет и уже давно, -- расхохотался Гийом. - Он, как всегда, спрятался между библиотечных шкафов и старается отвлечься от той неприятной роли, что я ему приготовил на вечер: быть хозяином вместо меня на встрече гостей. Думается, мадемуазель де Мальроз, ваш музыкальный талант придется как раз кстати...
Его лицо приобрело скучающее выражение.
-- Терпеть не могу такие сборища.
-- И давно ли, племянник? - еще один голос.
Тучный господин в фиолетовом камзоле неторопливо шел по лестнице, тяжело опираясь о перила. Глаза Гийома мгновенно потемнели, и он заслонил собой Дани.
А господин с маленькими глазками и печатью веселой жизни, которую он проводил в Париже, надвигался на них с неукротимостью ледника.
-- Ты забыл всех своих дам, Гийом, -- заявил дядюшка. - И всё - ради...
-- Я больше не в состоянии слушать ваши бредни, дядюшка! - выкрикнул Гийом. - Еще одно ваше слово - неважно по какой теме, и я вышвырну вас из своего поместья, так что вечернего бала вы не увидите, а по какой причине вы так настойчиво добивались попасть туда, я не знаю, да и знать не хочу... -- Он слегка поклонился сначала Флоранс, а потом господину дю Барри, -- Мадемуазель... Мсье... Позвольте оставить вас на некоторое время. По расписанию у нас с Даниэлем урок фехтования. Отменять я его не собираюсь, поэтому решайте сами, чем будете заниматься нынешним днем... Даниэль... Пойдем...
И он решительно увлек брата за собой. В последнее мгновение Дани обернулся, и Флоранс увидела в его глазах почти детскую растерянность и почти услышала его последнюю фразу, обращенную к ней: "Вы не женщина, вы - просто роза..."
-- Бастард, маленький развратник... -- с откровенной ненавистью произнес Жан дю Барри.
Флоранс хотелось зажать уши: лишь бы не слышать его отвратительного голоса.
-- Простите... -- только и сумела она смущенно пролепетать и побежала наверх, в свою комнату. Складки платья по-прежнему предательски путались в ногах...
Леа заставила себя подняться с постели, поставила на плиту чайник и отправилась в ванную. Исподлобья посмотрела на себя: серые огромные глаза, те же золотисто-рыжеватые волосы, в которые уже закрадывалась предательская седина. Да, сорок лет - возраст, когда начинаешь подводить итоги и больше не обольщаться насчет юности, ушедшей так предательски и неожиданно. Когда ощущаешь вокруг себя только пустоту, когда всё, что ты хочешь прокричать, улетает в пустоту, когда тебя перестают понимать решительно все - и родители, и дети, приписывая все мысли и воспоминания из прошлого странностям и воображению. Когда уходят все, кто любил тебя по-настоящему, когда в полной мере чувствуешь значение слова "никогда"...
Как он умел смеяться, как он любил зарываться лицом в ее волосы... Он превратился в несчастье, которое произошло такого-то числа, такого-то года. "Нет, только не для меня, -- враждебно подумала она. - Пусть для всех, но не для меня!" Она устала на что-то надеяться, она устала ждать, объяснять каждый раз, зачем и для кого каждый раз играет свою музыку. Она играла бы ее даже в совершенно пустом зале, как будто сражалась и с молчащей пустотой, и с одиночеством, казавшимся таким же бесконечным.
Было еще совсем темно. Леа налила в чашку кофе и посмотрела в окно. Ветви деревьев бились в стекло, как замерзшая птица, дождь играл свои гаммы, полные печали и желания рассказать что-то, что она сама знала, но уже давно забыла... Она сама не замечала, как отставила в сторону чашку и снова наигрывала на столе пальцами неизвестную мелодию... А в воображении сияло бесконечное глубокое и синее, как море, небо Прованса...
Она наигрывала мелодию на клавесине, немного рассеянно, просто машинально готовилась к сегодняшнему вечеру. Из-за окна доносились звонкие голоса Гийома и Дани. Главным образом Гийома:
-- Квинта, терция, парад! Туше!
А потом они оба рассмеялись. Она не выдержала и вскочила из-за клавесина легко, как девочка и выглянула в окно. Они оба лежали в высокой зеленой траве, а с потревоженного лимонного дерева на Дани обрушился целый каскад утренней росы. Гийом склонил голову и начал собирать губами капли воды с его шеи и груди. В солнечном свете над ними светилась радуга, и Флоранс даже зажмурилась: она больше не видела людей, только сплетенные Крылья - золотисто-алые и сине-черные. И еще она увидела всего один взгляд: они смотрели друг на друга так, что за один такой взгляд можно было бы без тени жалости отдать всю жизнь.
Ее как будто насквозь пронзило стрелой. Не понимая, что делает, Флоранс побежала в библиотеку. Ее жених, Анри де Вержье, как и обещал Гийом, был там. Он изучал какой-то старинный фолиант по геральдике. Едва услышав, как хлопнула дверь, он прикрыл страницу, но Флоранс успела заметить генеалогическое древо, на вершине которого значилось имя - Хлодвиг Меровинг.
-- Вы занимаетесь геральдикой, Анри? -- спросила Флоранс.
-- Вообще-то я много чем занимаюсь. Главным образом военным делом. - При этих словах словно тень набежала на его лицо.
Он был красив не менее, чем Гийом, но его красота не обжигала, то ли из-за излишней серьезности, с которой командующий Аквитанским полком, смотрел на этот мир, ни в коей мере его не устраивавший, то ли из-за цвета глаз, тоже красивых, цвета темного меда. Но его постоянно привыкли сравнивать с Гийомом, а в этом сравнении он постоянно проигрывал, хотя и не заморачивался по этому поводу.
-- Но это, кажется, книга по геральдике, -- неуверенно заметила Флоранс.
Она видела, с какой холодностью обращается с ней жених, но это было совершенно нормально: они были помолвлены чуть ли не с десяти лет и, хотя сейчас обоим было по двадцать лет, и они могли бы пожениться, свадьба каждый раз откладывалась по разным причинам. Впрочем, Флоранс с некоторых пор это было безразлично. Ей нравился Прованс с его цветами, теплом и утренним щебетом птиц, этот замок, вечерняя прохлада... И еще ей почему-то постоянно хотелось видеть того светловолосого мальчика, которого Жан дю Барри так презрительно назвал "бастардом". Она знала, что Дани был братом Гийома и Анри только по матери, замечательной красавице, некогда королевской любовнице. Одно время поговаривали о том, что ее отравили, избавились, чтобы освободить место новой фаворитке - Жанне дю Барри, которая и считалась фиктивной супругой Даниэля. Ради этого события его извлекли из иезуитского монастыря, где по расчетам всех родственников, он должен был провести всю жизнь, как клеймо на знаменитом роду.
-- Тебе это, конечно, не интересно, -- медленно произнес Анри, не глядя на Флоранс. Он как будто следил исключительно за солнечным лучом, в котором плясали золотые пылинки. - Я только что выяснил кое-что... В старинных книгах сказано, что все наследники Меровингов будут бастардами... Так будет спрятан Грааль - королевская кровь, который искали и будут искать в течение долгих веков, и этот Грааль...
-- Даниэль... -- прошептала Флоранс.
Но Анри ее даже не слышал.
-- Теперь я понимаю, почему на сегодняшний вечер прибудут именно эти гости... -- Его лицо приобрело жесткое и почти жестокое выражение, как и у его брата-близнеца.
-- Я бы советовал тебе не спускаться туда, на праздник, Флоранс. Говорю тебе это как друг. Меня тошнит от одного списка фамилий. - Он задумался, и его взгляд сделался невероятно далеким.
Флоранс тихо вышла из библиотеки и аккуратно притворила за собой дверь.
Из комнаты сына грянул саундтрек "Арии", и Леа вздрогнула, как будто ее вырвали из чудесного сна. Кажется, там тоже было что-то страшное, но это было лучше кричащей пустоты и безмолвия. А "Ария" и была в этот момент кричащей, разрывающей душу пустотой. Леа быстро допила свой кофе и, не глядя, сунула ноты в сумку.
-- Мама, ты уже уходишь? - раздался голос Дениса, а потом появился и он сам - слегка заспанный, красивый юной нетронутой красотой, с удивительными фиалковыми глазами.
-- Да, пора, родной, -- Леа почему-то заспешила и не сразу попала в рукава пальто.
-- Мама, что с тобой происходит в последнее время? - спросил сын.
-- Ничего, родной, -- Леа попыталась улыбнуться и заспешила еще больше.
-- Зачем ты идешь на работу с температурой? - настойчиво продолжал Денис. - Почему ты так часто сидишь в интернете, как будто хочешь найти там для себя что-то важное? Зачем тебе работа? Ведь всё равно никто не придет, и ты будешь играть при пустом зале.
-- Я играю для себя, мой хороший, -- мягко сказала Леа и неловко ткнулась губами в щеку сына. Он смотрел на нее недоверчиво, слегка склонив голову.
-- Мне пора, -- решительно отозвалась Леа. - Не забудь запереть за мной дверь.
-- Постарайся вернуться пораньше, -- сказал Денис и снова исчез в недрах своей комнаты и оглушающем потоке "Арии".
-- Поразительно, как вы все себя не любите, -- сказала женщина-врач, глядя на Дани. - Вы не понимаете, насколько всё это серьезно? Вы можете уйти в любую минуту, понимаете? В любую минуту!
Дани молчал.
-- Хорошо, -- сказала она решительно и сняла телефонную трубку.
В разговор Дани не вслушивался. Он и так знал, что разговор идет с его начальством. До него долетали только отдельные фразы: "Можете потерять в любую минуту. Проследите..." Это означало для него только одно: он вот-вот потеряет работу, которая позволяла кое-как сводить концы с концами. Дождь ударил в окно. Все тысячи слов были написаны в пустоту, улетели, как эти осенние листья, превратились в ничто...
Он встал и вышел из кабинета. Кажется, женщина кричала ему, что разговор еще не окончен. Для него он был окончен. Это означало, что он так и не увидит своего брата, до которого было тысячи лье и еще неизвестно, узнал бы он его... Всё превратилось в пустоту и бесконечный осенний дождь. Последний день октября... Самайн... По кельтским традициям, в это день открывались двери между мирами - миром живых и миром мертвых. Вот только где находятся эти двери, никто больше не знал...
Он остановился около сияющей вывески "Тур-Трэвел". Ему никогда не хватит денег, чтобы добраться до Франции, и он вряд ли успеет. "Лицо города можно определять по вывескам магазинов, -- почему-то подумал он. - Если посмотреть на Бродвей Желтогорска, всюду увидишь одни и те же названия - "Казино", "Аптека", "Книжный мир", "Охранное агентство"... Но сейчас он видел это название, венчавшее вход в заведение, в которое заходить ему не было никакого смысла. И все-таки он зашел.
-- Слушаю вас, -- сказала очаровательная блондинка за столиком. За ее спиной красовались красочные плакаты стран, где не было, вероятно, в употреблении таких слов, как "холод, дождь, нищета"...
-- Я хотел бы попасть в Париж, -- сказал Дани.
Девушка улыбнулась широко и понимающе.
-- Конечно, куда же еще! Только в Париж! Увидеть Париж - и умереть!
-- Вот именно, -- подтвердил Дани.
-- Через три недели вас устроит? - деловито осведомилась девушка, порывшись в цветных каталогах. - Восемь дней в Париже, вылет самолетом. Вас устраивает? Платить сейчас будете?
-- Чуть позже, -- сказал Дани. - Меня устраивают ваши условия.
Не поднимая глаз, он вышел на улицу, продолжавшую рыдать бесконечным серым дождем, оставив очаровательную девушку в полном одиночестве и не понимая, зачем сделал это. Он шел по улице, и желтые листья кленов вздымались ветром с мостовой и прилипали к его джинсам.
В бесконечный вой ветра ворвалась знакомая мелодия. Дани никогда не смог бы назвать ее автора, но музыка звала к себе, властно притягивала, как будто хотела рассказать что-то, гораздо большее, чем жемчужные волны реки недоступного "Города Огней"...
Нет, это не были жемчужные волны Сены, нет, река в Провансе, названия которой он сейчас не помнил. Он видел только прозрачные изумрудные глаза брата, черноволосого красавца, похожего больше на античное божество, но не на человека. Дани видел, как падает на высокую траву тень от его огромных и прекрасных сине-черных Крыльев.
Дани сходил с ума, когда видел его, с той самой первой встречи, когда Гийом приехал за ним в монастырь, чтобы увезти его с собой навсегда. Навсегда в этой жизни...
Он смотрел на едва одетого зеленоглазого красавца. Он сводил с ума даже не дотрагиваясь, просто одним взглядом. Он умел ласкать взглядом на расстоянии, хотя их разделял только стальной клинок шпаги. Дани чувствовал, что тело само пытается податься навстречу ему, в безумной надежде на прикосновение. Его серые глаза темнели, становились похожими на парижское небо в ненастный день. Он не замечал, как с такой силой прижимает к груди обнаженный клинок шпаги, что от ее острой грани на коже начинают выступать капли крови.
Он смотрел на Гийома взглядом, в котором смешивались чувства, в которых он и сам не отдавал себе отчета: безграничная любовь, страх, и в то же время - внезапно - такой холод и металл, что уже Гийом начинал мысленно умолять его: "Ну, сделай же хоть один шаг ко мне... Прикоснись..."
Гийом не выдержал первым. Земля качалась под его ногами, и он сам не заметил, как Дани оказался в его объятиях. Кажется, он тоже не ожидал этого, потому что невольно вздрогнул. Под своими пальцами Гийом чувствовал его страшное напряжение и удивительную нежность кожи. Он зарылся лицом в его мягкие светлые волосы, поцеловал шею у самого затылка, лаская его бедра. Дани вздрогнул и прижался к нему еще сильнее. "Подожди... Подожди еще немного..." - прошептал Гийом и в ответ услышал еле слышный вздох разочарования. Гийому кажется, что любое движение может причинить Дани боль. "Только не отходи", -- прошептал он и, зайдя сзади, опустился на колени, срывая с него тонкую рубашку и отшвыривая ее в сторону. Кончиком языка он проводил по его позвоночнику, чувствуя, как изгибается тело Дани. Он слышал, как стремительно бьется его сердце, он задыхался так, как будто ему не хватало воздуха. Гийом рисовал на его спине узоры мягким пером павлина, заставляя стонать - сначала еле слышно, а потом - кричать.
Внезапно и резко он отпустил Дани, словно его отвлекла музыка Флоранс, долетающая из окна. Нет, невыносимо, и Гийом знает: больше Дани не будет кричать. Он резко обернулся, глядя в огромные серые глаза, а потом уже не понимал, что делал: они опустились на колени друг перед другом. Гийом целовал его плечи, пил его губы, чувствуя солоноватый привкус крови. Музыка звучала всё громче и, казалось всё сильнее заводила его. Он гладил тело, не уставая наслаждаться его нежностью и податливостью. Его мышцы вдруг напряглись, но терпеть дальше он больше не мог. У него больше не осталось сил. Гийом тоже весь дрожал от возбуждения, все мышцы дрожали, губы пересохли. Он коснулся губ Дани легким поцелуем, а потом уже не мог остановиться, как будто пил из источника. Источника, напиться из которого невозможно... Он снова целовал его шею и грудь, слушая его бессвязный шепот, но Гийом не мог ничего разобрать. Он слышал только изумительную музыку, которую играла Флоранс... "Люблю тебя..." - "Люблю тебя" - "Больше жизни..." - "Больше души..." -- "Твои поцелуи... они - как прикосновение крыльев бабочки или павлиньего пера..." Гийом прижался к нему, и их Крылья - золотисто-алые и сине-черные переплелись. "Ты - это солнце, этот ветер, ты - весь мир..." Весь мир взорвался сверкающей ослепительно-белой вспышкой, и больше для них не существовало ничего...
Ветер усилился, и вдруг Дани понял, что улица перед ним становится всё темнее с каждой секундой: боль заявляла свои права и хотела объявить себя Царицей. Он уже привык к подобным приступам, но каждый раз это было по-прежнему ужасно, и ужас нарастал с каждым новым разом, как бы же желая пояснить, что конца у него нет. К горлу подкатила тошнота, а голова взорвалась слепящим огнем боли, и через нее доносилось только звучание знакомой музыки Моцарта...
Он зашел в этот зал, как будто надеялся найти там свое спасение. Ну, может быть, не спасение, но хотя бы небольшую передышку. Он просто не мог идти дальше. Камерный зал консерватории был абсолютно пустым. Он увидел на сцене только молодую женщину, лицо которой, наподобие ореола, овевали вьющиеся, легкие волосы. В темноте он не мог различить их цвета, но был уверен, что они золотисто-рыжие. Он не мог разглядеть ее лица, но наверняка знал, как оно выглядит: нежный овал, синие глаза... Таким оно было на самом деле... Женщина играла для себя, не открывая глаз, точно так же, как Дани писал в последнее время -- только для себя. И какое-то странное далекое родство, звучащее как затихающий вдали аккорд... Он прошел в самый дальний ряд, опустился в кресло и закрыл глаза. Они не видели друг друга, и все-таки Дани казалось, что сейчас они видят одно и то же...
Темный огромный парк был залит дождем, но Анри приказал не зажигать огней. Он, по-видимому, совершенно не жаловал то общество, которое должно было собраться в замке его брата нынешним вечером. Кареты подъезжали одна за другой, все, как одна, черные, и Флоранс охватило какое-то смутное нехорошее предчувствие, как будто сегодня должно было случиться нечто, чего уже не изменить. Она стиснула в руках веер. "А все-таки... А если я обращусь к богу, то что-то изменится..." Что? Она этого не понимала.
А тем временем гости уже собирались в огромном зале, тускло освещенном свечами и, казалось, лунные блики скользят по паркету, делая лица дам то загадочными, то устрашающими, кавалеров - то прекрасными принцами, а то чудовищами, с лицами, которые она могла бы назвать только масками. Анри сидел во главе стола с мрачным видом, и весь он казался вырезанным из камня. Дани осторожно прижимался к Гийому, и Флоранс видела, как тревожно трепещут его красно-золотые крылья, как крылья удивительной бабочки. Проследив за его взглядом, Флоранс заметила, что страх появляется в его глазах при виде белокурой красавицы, королевской фаворитки мадам Жанны дю Барри, которая держала под локоть обрюзгшего Жана дю Барри. Жанна громко до неприличия смеялась, говоря то с одним, то с другим кавалером, хохотала, что было уж совсем непристойным, глядя в лавандовые глаза светловолосого маркиза де Сада, на высоком лбу которого как будто застыла печать вечного порока. Она замолчала совершенно внезапно и только тогда, когда к ним подошел странный кавалер в капюшоне и темном плаще. Флоранс мельком заметила длинные аккуратные волосы, свободно ниспадающие до плеч, темные пронзительные глаза, взглянув в которые один раз, больше смотреть не хотелось, ибо они были бездной... Ее охватывал невыразимый ужас при одной только мысли, что он заговорит.
Голоса гостей сливались в неясный гул. Тишина... Как же ей нужна тишина... Кажется, они уже рассаживались за стол, когда Флоранс подошла к клавесину, как будто он мог спасти ее. Она играла, закрыв глаза, не желая ничего слышать. Только бы никого не видеть, потому что страх нарастал в ней, как шквал. Она вся была в древней музыке, в песне о любви, которую написал король Генрих III.
И всё-таки даже в эту музыку врывались, калеча ее и разрывая пополам, чужие голоса:
-- Ваша супруга исключительная музыкантша, господин де Вержье.
-- Господин де Вержье, если бы и ваши солдаты знали свое дело так же хорошо, как и ваша будущая супруга, у вас наверняка настроение было бы несколько получше.
Флоранс хотела закрыть не только глаза, но и уши. Не слышать их голосов, разгоряченных вином, их похабных шуток, но гости уже дошли до того момента, когда веселье кажется вседозволенным, и можно задавать любые вопросы.
-- Господа, бога нет, скажу вам, -- заявил маркиз де Сад, поднимаясь из-за стола с бокалом в руке.
-- Эка невидаль, маркиз! - расхохоталась Жанна. Ее губы смеялись, но глаза, остановившиеся, звериные, пустые были направлены на Даниэля. - У нас всё - как бы есть и как бы и нет вовсе. Мы персонажи картонной пьесы, господа! Вот, мы имеем короля, который ничего не делает и только ждет, когда на деревьях развесят его кишки, королеву, которая спит со всеми подряд, -- снова быстрый взгляд в сторону Гийома и Даниэля. - Да вот и я, к примеру. У меня как бы есть муж, но его как бы и нет!
Жалобно зазвенел хрусталь: Гийом рывком поднялся со своего места, с глазами, пылающими от ярости. Он раздавил в ладони хрупкий бокал, и теперь капли его темной крови падали на стол, но он этого совершенно не чувствовал и не замечал.
-- Еще одно подобное высказывание, -- тихо, но страшно заявил он. - И я вышвырну всех вас отсюда скопом, слышите! И господин де Вержье, думаю, меня поддержит!
-- Успокойся, племянник, -- раздался, как всегда ироничный голос дядюшки дю Барри. - Мы все просто говорим о том, что революция неизбежна, а подготовил ее отнюдь не господин Вольтер, которого принято склонять всюду, где придется, а вот такие незаметные с виду мотыльки вроде твоего разлюбезного господина д'Азир, который превыше всего ставит свободу и, уж конечно, приучил тебя к ней. Ты чувствуешь, что летаешь, племянник, но я видел, как с такой высоты люди падали и разбивались вдребезги.
Назревал взрыв, но в этот момент из-за стола поднялся человек в длинном черном плаще, который так и не потрудился снять с головы капюшон. "Граф Сен-Жермен..." -- ветром пронеслось по комнате, и Флоранс, резко оборвав игру, широко распахнула синие глаза.
-- Мне надо сказать вам нечто важное, поборники свободы, -- сказал граф в полной тишине. - Я долго слушал вас и понял, как вы жаждете эту революцию всем сердцем. Темную революцию... Этого слова я расшифровывать не буду, но тот кто знает слово "Кварта", поймет меня без труда...
Флоранс заметила, как украдкой переглянулись Жанна и Жан дю Барри. Ей даже показалось, что Жанна стиснула за столом руку своего покровителя.
-- Тоже мне - пророк, -- хмыкнула она. - Революцию предсказал! Да мы все знаем, что революция настанет непременно, и для этого не требуется быть пророком, каковым вы себя объявляете.
-- Отлично, -- спокойно произнес Сен-Жермен. - Тогда я расскажу, чем станет революция для каждого из присутствующих за этим столом.
Он обвел публику своими пронзительно-черными глазами и четко произнес:
-- С кого начать? Ну, вот хотя бы с вас, маркиз де Сад. Как вы рветесь к этой кровожадной даме, именуемой революцией и, надо сказать, поначалу она примет вас в свои объятия и даже в качестве жреца, однако потом, уже до конца жизни, отправит гнить в сумасшедшем доме. В благодарность, так сказать. Так же, как остальные получат в благодарность темницы, эшафоты, палачей, яд... Революция, как и смерть, многообразна. Она никогда не бывает одинаковой. - Сен-Жермен усмехнулся.
-- Однако это не так смешно, как "Влюбленный Дьявол" господина Казотта, -- на губах Донасьена де Сада мелькнула кривая усмешка. - Темницы, яды... Мне уже начинает казаться, что вы - поклонник моих книг, господин Сен-Жермен.
Но Сен-Жермен уже обернулся в сторону Дани и Гийома.
-- Господа Ангелы, отданные в материю, вы так желали свободы, и вы получите ее. Но она придет к вам не в венке из роз и лилий. Господин д'Азир, вас ждет эшафот, на который вы взойдете уже потерявшим рассудок после того как увидите, как разорвут на части вашего брата, графа де Монвиль.
Дани смотрел на него, бледный, как полотно.
-- Хватит, - сказал Гийом. - Дани, пошли отсюда. - Он обнял брата за плечи и вышел из зала.
Сен-Жермен тем не менее продолжал:
-- Кое-кому понадобится кровь Грааля...
-- Ну а я? - выкрикнула Жанна дю Барри, как будто боялась, что Сен-Жермен продолжит эту фразу.
На красивом лице Сен-Жермена мелькнула легкая тень презрения.
-- Вы будете работать на два фронта, мадам, -- сказал он. - Сдавать французских аристократов новой власти во Франции и в то же время помогать англичанам, чтобы они помогли вам сохранить ваши бриллианты, подаренные вам вашим венценосным любовником. Вы не успеете вовремя уехать. Вы слишком алчны, и вы попадете на эшафот благодаря человеку, которого сделали своим любовником.
Сен-Жермен говорил и говорил:
-- Вы -- умрете на эшафоте... Вы -- вскроете себе вены... Вы -- примете яд... Вы тоже умрете на эшафоте. Вы, господин де Вержье, будете осуждены заочно новой властью, а потом вас предадут ваши союзники и... И вас съедят волки...
-- К концу света готовите нас, господин Сен-Жермен? - спросил Анри. Его лицо оставалось по-прежнему бесстрастным, как бы вырезанным из камня. Не дожидаясь ответа на свой вопрос, он поднялся и вышел за дверь, всем своим видом показывая, что происходящее на этом празднике, который всё меньше походил на праздник, ему не только неинтересно, но и просто претит.
-- Не я, -- сказал Сен-Жермен однако, как будто жених Флоранс по-прежнему находился рядом, и темная тень упала на его лицо. - А кое-кто из здесь присутствующих. - При этом он почему-то посмотрел на Флоранс так, словно хотел сказать ей что-то, но решался произнести вслух. Этот взгляд был просьбой о помощи, с которой мужчины никогда не обращаются к женщинам.
Он поклонился и вышел из комнаты. Флоранс стало так страшно, как будто рядом с ней повеяло дуновением крыла Ангела Смерти.
Мадам дю Барри вскочила со своего места. Она раскраснелась, как вакханка, волосы выбились из прически и теперь падали на ее покатые плечи, и Флоранс сразу же подумала, что, наверное, никого в жизни еще не ненавидела так, как ее, преследующую наваждением кошмарного сна Ангела с Огненными Крыльями.
-- Этот самозванец уверен в нашей неспособности изменить мир! - выкрикнула она, и Флоранс подумала, что эта дама точно успела попробовать что-то из кушаний, в которые маркиз де Сад имел обыкновение подмешивать свои смеси, делающие людей зверями. Вероятно, он полагал, что таким образом снимает с них маски благопристойности и так, чтобы это поняли все. Так он понимал справедливость и свободу, тайную сущность грядущей революции.
-- Я - фикция?! - продолжала кричать Жанна. - Сейчас я вам докажу! - И, не обращая внимания на протестующие жесты дядюшки дю Барри, вылетела из комнаты.
Флоранс мгновенно поняла, куда направляется белокурая фурия, вспомнила пронизывающий насквозь взгляд Сен-Жермена, и тенью проскользнула к двери в полумраке зала, залитого лунным светом. Юбки, проклятые складки... Как же они мешают... Флоранс подобрала подол платья рукой и побежала к комнате Гийома де Монвиль. Она опередила Жанну буквально на несколько мгновений и успела услышать еле слышный стон. Это не был стон боли, она поняла это сразу. Стон наслаждения, о котором мечтала она сама... На одну секунду показалось, что сердце насквозь пронзил шип розы. Высохший и острый шип осенней розы печали, а потом ей уже некогда было об этом думать. К ней приближалась Жанна дю Барри.
-- Кого я вижу! - издевательски проговорила Жанна, встав в вызывающую позу модистки. - И вы здесь, неудачливая невеста, мадемуазель Флоранс де Мальроз! Только вам эту крепость не одолеть, не надейтесь! Вы и для собственного жениха не представляете ни малейшего интереса!
Флоранс задохнулась от ее слов, а потом наступила звенящая пустота. Она словно отделилась от самой себя. Она уже поняла, что совершенно не знала, чем живут все эти люди, на которых она старалась не обращать внимания, чтобы они не потревожили мир ее грёз и музыки, но теперь, как будто отделившись от собственного тела, она видела себя со стороны. Во всяком случае, тихая, почти незаметная рыжеволосая девушка под именем Флоранс никогда не произнесла бы тех слов, которые она четко выговаривала сейчас, решительно встав на пути у Жанны дю Барри.
-- Пошла вон, буржуазка! - крикнула она. - Ты здесь никому не ровня. А что касается твоего фиктивного мужа, к которому ты не имеешь права даже приближаться, знай, что он - мой любовник! Место занято, а теперь - пошла вон!
Жанна вспыхнула и хотела что-то ответить, но как раз в эту минуту дверь распахнулась, и на пороге появился граф де Монвиль, без камзола, в одной легкой батистовой рубашке, которая при малейшем его движении грозила соскользнуть с его загорелого золотистого плеча. Он загородил собой Флоранс, и на его губах заиграла язвительная усмешка.
-- Опять мадам подстилка явилась, -- произнес он негромко. - Кажется, вам ясно было сказано: пошла вон! И не только отсюда, но и из моего дома.
Она попятилась назад, как ошпаренная кошка. Ее глаза сверкали бешенством.
-- Все... Вы все... -- Она внезапно стала косноязычной. - Никто из вас не останется в живых, клянусь вам!
-- Граф Сен-Жермен произвел на вас неизгладимое впечатление, я уже понял, -- произнес Гийом. - И разговор будем считать на этом законченным.
Жанна дю Барри бросилась к лестнице, крича: "Жан! Жан!"
-- Спасибо за помощь, -- сказал Гийом, глядя на Флоранс. - Спокойной вам ночи, сударыня. Вы замечательно сегодня играли и, кстати, это одна из моих любимых вещиц.
Он наклонился к девушке и слегка коснулся ее лба губами, хотя глаза его, холодные, как зимнее море, оставались чужими, словно он чувствовал враждебность всего мира. Дверь захлопнулась, и Флоранс осталась в коридоре совершенно одна. До нее доносились приглушенные обрывки фраз:
-- Гийом, ты понимаешь, что значит весь этот разговор?
-- Дю Барри оставит тебе в покое на какое-то время, -- безразличный голос Гийома, которому отвечал взволнованный - Даниэля, от которого у девушки сжималось сердце.
-- Надо охранять ее... Мы должны сберечь ее...
-- Насколько мне помнится, Даниэль, у мадемуазель есть жених, мой брат Анри. Или ты забыл?
-- Ты не понимаешь, Гийом! Анри занят только своими крестовыми походами! Когда он увидит, что происходит у него под носом, то будет уже слишком поздно!
-- Малыш, малыш... Умоляю, успокойся, ты заводишься с полоборота... Иди ко мне, любовь моя...
-- Я не могу! Я чувствую опасность! Я почти вижу ее! Пусти меня! Да пусти же! - в его голосе звенели слезы ярости.
Флоранс больше не слушала, о чем говорят Гийом и Даниэль. "Если бы ты могла сделать это..." -- четко произнес в ее голове голос Сен-Жермена. Флоранс, тихая Флоранс... Роза печали... Хорошо, если они слепы, если они ничего не хотят видеть, она сделает это. Не поможет никто - ни Анри, ни Гийом. Разве что Дани удастся освободиться от объятий Гийома, в чем она сильно сомневалась... Она осталась совершенно одна.
Больше она не рассуждала. Казалось, кто-то управлял каждым ее шагом. Она тихо зашла в комнату Дани, на мгновение задержалась около стола, на котором были в беспорядке рассыпаны листы бумаги со стихами, а потом, решительно тряхнув рыжими волосами, начала стягивать с себя ненавистное платье со всем его множеством складок. Через пять минут она уже была похожа на юношу, а вьющиеся рыжие волосы убрала под широкополую шляпу с белыми павлиньими перьями.
Флоранс тихо спустилась вниз по опустевшим лестницам замка. В одно мгновение всё кругом вымерло, но ей постоянно казалось, что темные тени идут по ее следам. В зале, где так неудачно прошел сегодняшний прием, тихо разговаривали люди.
-- Успокойся, Жанна, -- говорил тучный человек. - Ты всё равно получишь его. Единственное, что беспокоит меня, так это твоя излишняя эмоциональность. Именно она может погубить тебя. И еще - неверие в меня, нас и наше дело - "Кварты". Или ты думаешь, нам будет трудно извлечь Грааль прямо из рук Хранителя? Я сделаю это, поверь мне, девочка. И клянусь тебе, он будет твоим несмотря ни на что. - Он отвратительно усмехнулся.
-- Надо проверить, всё ли готово для завтрашнего дня, -- Флоранс узнала голос маркиза де Сада, только теперь в нем звучали деловые интонации. - Нам очень на руку, что граф Сен-Жермен предпочел уйти. Он мог бы помешать нам, единственный, а теперь у нас развязаны руки.
Дядюшка дю Барри расхохотался:
-- У тебя развязаны, а вот у кого-то будут связаны. Иди сейчас же и проверь, всё ли готово, потому что если в этот раз он ускользнет от нас, пророчества Сен-Жермена относительно будущего каждого из нас сбудутся непременно. Но мы можем всё изменить, расплатиться за всё жизнью Грааля, вернее, его смертью, которая будет вовсе не такой, как в его предсказании.
-- И да будут боги к нам благосклонны, -- маркиз слегка склонил голову и стремительно вышел в сад, едва не задев скрывающуюся за дверью Флоранс.
Он быстро шел к конюшням, а Флоранс неотступно следовала за ним тенью, прячась среди зарослей терпко пахнущей жимолости. Маркиз исчез в конюшне, а через минуту вылетел из нее на черном, как смоль, жеребце. Тогда и Флоранс быстро вошла в конюшню, где так приятно пахло свежескошенной травой, и она подумала, что, наверное, здесь часто бывали Гийом и Дани. Ей почудилось даже, что она ощущает тонкий аромат белых королевских лилий, которыми так упоительно пахли его мягкие волосы. Она выбрала для себя серого жеребца, потому что и его глаза тоже были серого цвета, а потом уже не думала ни о чем, только о том, как догнать исчезнувшего в ночи маркиза. В такой тишине было очень трудно скрыться, и она молилась всем богам сразу, -- только бы топот копыт ее коня попадал в такт жеребцу маркиза.
Они летели по лесу, как два призрака, пока, наконец, не оказались около древнего огромного дуба. "Наверное, он пережил множество столетий. Он наверняка видел кельтов, которые в тяжелые времена приносили в жертву самых лучших людей племени, чтобы умилостивить богов". К какому богу хотела обратиться "Кварта", чтобы исполнить свои замыслы относительно передела существующего мира, она уже поняла. Впрочем, это понял бы любой, увидев каменный алтарь около дуба. "На нем будут писаться рунические письмена... Кровью..." -- тихо произнес в ее голове голос Сен-Жермена. Недалеко от алтаря возвышался вбитый в землю столб, украшенный лентами. Для чего понадобился этот столб и эти ленты, Флоранс тоже поняла: к нему привяжут светловолосого молодого человека с красно-золотыми крыльями, и будут бить до тех пор, пока его спина не превратится в кровавое месиво, и этой кровью будут записаны руны на алтаре... А потом... Лунный свет ярко освещал острый кинжал, лежащий на алтаре. И, кроме того, там находилось что-то еще...
Флоранс больше не видела маркиза, не понимала, куда он так внезапно исчез. Какое-то время она не думала о нем совершенно. Вглядевшись в сумрак, она заметила древний свиток на алтаре. Что же сделать и как им помешать исполнить задуманное? Больше не думая о собственной безопасности, она бросилась вперед, схватила свиток с алтаря и вскочила на коня, погнав его обратно к замку графа де Монвиль. "Если не будет хотя бы чего-то одного, их планы не смогут осуществиться..." -- подумала она, пришпоривая коня. "Скорее же, скорее..." -- шептала она, обняв коня за шею. Шляпа, белеющая ярким пятном в темноте ночи, слетела с ее головы, волосы растрепались от ветра.
-- Не убегай, моя хорошая, -- она даже вздрогнула от неожиданного голоса маркиза. Он звучал так близко, словно Донасьен находился за спиной.
-- Не убегай от меня, моя хорошая... -- сладкий голос, но от этих интонаций к горлу подступает тошнота. - Я с удовольствием погонялся бы за тобой, будь ты сейчас в бальном платье. Множество оборок... Как я люблю эти оборки! Ведь в них можно легко запутаться и упасть со всего размаха на живот... Впрочем, я размечтался, а ты, девочка моя хорошая, забрала очень нужную нам вещь. Если отдашь и будешь помалкивать, мы сумеем договориться.
Флоранс только пришпорила свою лошадь, хотя понимала, что черный жеребец де Сада находится прямо за ее спиной, мощный, сильный, злобный. От такого не уйти. Впрочем, это всё равно... Она видела только огромные серые глаза Дани и его трепещущие золотистые Крылья. У нее тоже были золотистые волосы... Почему она подумала о себе в прошедшем времени?
Флоранс обернулась. Замок был еще далеко, а черный жеребец уже совсем рядом, и его густая грива стелилась по ветру. Страшно, господи, как же страшно...
-- Маркиз, остановитесь! - услышала она такой знакомый голос, всегда такой мягкий ("вы Роза, а не женщина..."), но теперь в нем звенела стальная ярость. Господи, неужели он почувствовал? Как он нашел ее? Как он смог вырваться от своего зеленоглазого брата?
Конь Флоранс запнулся о камень, споткнулся, и девушка вылетела из седла, продолжая прижимать к себе древний свиток. Ее голова неподвижно лежала на сером булыжнике, а из угла рта текла кровь, совсем тонкой струйкой. Она еще успела понять, что рядом с ней остановились два всадника, а откуда-то издалека слышался топот копыт еще одной лошади.
Дани соскочил с лошади и бросился к Флоранс.
-- Черт вас возьми, маркиз, что же вы наделали? - горько спросил он, вытирая кровь с ее лица белоснежным платком.
Маркиз подошел к Дани, ласково глядя на него своими чудными лавандовыми глазами.
-- В этом нет моей вины, господин д'Азир, -- произнес он. - Мы просто играли. Она убегала, а я догонял. Все женщины любят такие игры.
-- Но ведь она умерла! - выкрикнул Дани. Он положил себе на колени ее голову и прижался лицом к растрепанным золотисто-рыжим волосам. - Моя осенняя печальная роза, -- прошептал он. - Как я смогу жить без твоей музыки... Как ты хорошо играла нынешним вечером... Музыку любви Генриха III...
Кто-то дотронулся до его плеча.
-- Дани, у Флоранс есть жених, -- сухо и отчужденно произнес Гийом. - А вы, маркиз, убирайтесь из моего дома, и чтобы я вас здесь больше не видел. Никогда! Вы хорошо меня поняли? - Никогда! Иначе я просто убью вас.
-- Хорошо, -- неожиданно быстро согласился маркиз.
Гийом склонился к Дани.
-- Дай мне девушку, Дани, -- мягко, но твердо, почти жестоко произнес он. - Это дело Анри. А я извещу его сейчас же, не сомневайся.
-- Не думаю, что Анри сильно расстроится, -- горько сказал Дани.
Гийом взял из рук Дани погибшую девушку.
-- Не будем судить нашего брата, -- сурово сказал он. - Нам пора домой, Дани.
Дани покорно поднялся с земли, все еще чувствуя на своих пальцах аромат чайной розы, которая оказалась такой недолговечной. С ней рядом не было бы никого, кто смог бы удержать ее, всегда быть с ней рядом... Он шел за Гийомом, опустив голову, и ни тот, ни другой не заметил, как маркиз что-то упрямо ищет в траве.
Она открыла глаза. Снова тишина, снова пустой зал... Впрочем, не совсем пустой. В самом дальнем ряду сидел светловолосый молодой человек. Когда музыка закончилась, он не поднялся с места, не подошел к Леа. Что-то древнее и страшное поднялось в ее душе, и она решилась подойти к нему. Молодой человек немного неловко завалился набок. Он смотрел на Леа ничего не видящими полузакрытыми глазами, в которых еще можно было увидеть счастье и бесконечный покой. Даже не подходя вплотную, можно было определить, что этот парень умер. Пока слушал музыку. Ей захотелось закричать, ударить кулаком в стекло, и вдруг она увидела, как за его спиной сияют красно-золотые Крылья. А потом она увидела, что голова незнакомца покоилась на плече черноволосого Ангела с огромными сине-черными Крыльями и изумрудными, как волны Адриатики, глазами. Он все-таки пришел к своему брату, сам... На его голове Леа увидела корону из алых роз.
Такой отчаянной тишины Леа никогда еще не слышала в этой своей жизни. Опустив голову, она молча подошла к роялю, и из-под ее пальцев вдруг вырвалась музыка, которую в этой жизни никогда не слышала: мелодия о любви, сочиненная французским королем Генрихом III. Она закрыла глаза, растворяясь целиком в своей музыке. Она знала, что когда откроет глаза, то не увидит ни Ангела с золотисто-алыми крыльями, ни его зеленоглазого брата... Она знала, что кому бы она это ни рассказала, ей не поверят.