Два высоких человека неторопливо шли по берегу моря. Они почти не разговаривали друг с другом и почти не смотрели друг на друга. Один из них, золотоволосый, с узким красивым лицом, бросил прощальный взгляд на солнце, уже почти исчезнувшее за силуэтами далеких темных сосен, на спокойное бескрайнее море, как будто впитавшее всю теплоту вспышки Любви и теперь переливающееся и искрящееся волнами, тихо и устало набегающими на прибрежный белоснежный песок. Последний луч светила, мгновенный, зеленый, озарил две высоких фигуры, и за их спинами мелькнули огромные сильные крылья - белые и черные.
Чернокрылый Ангел небрежно откинул со лба пушистую прядь волос и бросил быстрый взгляд на своего белокрылого визави.
-- Ты, наверное, думаешь, Даниал, сегодняшний вечер стал кульминацией нашего единения... Нет, нет, не думай, что я не удовлетворен... Такого наслаждения, как сегодня, мне не приходилось испытывать уже множество столетий. Казалось бы, нам с тобой можно было бы успокоиться и наслаждаться, наслаждаться, наслаждаться.... Как в раю!.. (он тихо усмехнулся, не понимая глаз на собеседника).
Всегда приходилось слышать, будто всё зло мира происходит от меня. Но мы ведь знаем, Даниал, что это не так. Когда на земле покорное стадо Демиурга начинало звереть, когда звери уничтожали людей, а люди - Ангелов, ты не мог скрыть печали, а я, воспринимая твою боль, мог только выразить свое сочувствие тебе... И тогда на земле происходили самые страшные революции и бунты, менялся климат - так, что люди начинали ждать глобального потепления или похолодания, как конца света... А в этот год они даже твое воскресение, Даниал, по привычке праздновали под шум нескончаемого ледяного ливня...
Они слепы, они ничего не видят, даже огненных знаков, как на стене царя Валтасара, и есть только один способ дать жизнь этой несчастной земле, вдохнуть в нее силы жить дальше, и сила, способная на это...
Он замолчал, как будто привлеченный красотой белоснежного цветка магнолии и дотронулся до него пальцами.
-- Какая несравненная красота, нежность! Какие идеальные формы! Ни одной лишней линии! - тихо воскликнул он. - Даже ради одного такого цветка мир просто не может быть уничтожен! А, Даниал?
Золотоволосый Ангел поднял светлые глаза на собеседника, и отсвет вечерней зари окрасил его белоснежные крылья в нежно-алый цвет.
-- Тебе опять нужны мои дети, Утренняя Звезда? - с горечью произнес он и зачем-то с тоской оглянулся назад, как будто мог увидеть то упоительное видение: двух Ангелов - одного - с красно-золотистыми Огненными Крыльями и другого - с сине-черными, которые стояли друг перед другом на коленях в белоснежной полосе морского прибоя, как будто каждый из них был для другого богом и алтарем.
Утренняя Звезда усмехнулся с еле уловимой грустью и покачал головой.
Вечерние тени ползли по песку, ставшему темно-оранжевым. От него исходил тонкий аромат сандалового дерева.
-- Мне... -- эхом повторил он. - Не мне, Даниал. Твои дети стали для меня родными... Разве ты не понял этого? Но... Пока мы с тобой чувствовали только бесконечное счастье, Уриэль, это существо без эмоций и лица, навсегда скрытый своим серым капюшоном, поспешил заявить мне, что договор не выполнен... Я был огорчен не меньше твоего, Даниал... Так, что даже не сразу решился сказать тебе об этом...
"Говори, говори скорее, Утренняя Звезда, -- прозвучал из ниоткуда писклявый, издевательский голосок, от интонаций которого почему-то сразу пробегала дрожь. - Сейчас вы - черный и белый -- напоминаете мне древний попсовый дуэт "Баккара". - Он залился визгливым смехом. - Черный и белый! Ну просто шерочка с машерочкой!"
Даниал бросил стремительный взгляд вокруг. Везде по-прежнему был разлит совершенный вечерний покой, искрящийся тихим счастьем, прозрачно-фиолетовый, сливающийся с бесконечным морем, тихо набегающим на берег и, казалось, готовым лизнуть ноги, как огромная добрая собака. Песчаный пляж простирался до самого горизонта и везде, где только что проходили Утренняя Звезда и Даниал, невозможно было заметить ни единого следа - ни от ног, ни от крыльев...
-- Присядем? - улыбнулся Утренняя Звезда и, тихо притронувшись к руке Даниала, указал ему глазами на кусты жасмина, зеленеющие чистой молодой листвой. - Пойдем, Даниал. Вместе мы придумаем, как нам быть. Я не забываю ничего. Я не забыл, как ты пошел на все, чтобы вывести всех нас из каменного мешка.
На лицо Даниала набежала легкая тень.
-- Мои дети... -- только и смог произнести белокрылый и золотоволосый Ангел. - Мои друзья...
-- Твои друзья, -- слова Утренней Звезды звучали, как эхо. - Даже если многие твои друзья забыли и предали тебя, как это бывало не раз, меня ты упрекнуть в этом не сможешь. Присаживайся, Даниал, в ногах правды нет...
Он первым опустился на песок, провожая глазами тени, становящиеся все длиннее и длиннее. Поколебавшись секунду, Даниал сел рядом с ним и с удивлением дотронулся до старинной шахматной доски, неизвестно каким образом здесь оказавшейся.
-- Намек от нашего друга без лица? - усмехнулся он.
-- Ну да, -- усмехнулся Утренняя Звезда. Его глаза сейчас напоминали две ясные звезды, яркие и совершенно неопределимого цвета.
-- Итак, наш друг без лица буквально припер меня к стене. Оказалось, у него записаны все мои слова... И в частности те, когда я говорил: "в реинкарнацию все трое придут одновременно", а теперь... Теперь он вынужден ожидать одного Габриэля. Двух других фигурантов нет, Даниал!"
Даниал поднял с шахматной доски черного короля и черного офицера. Сандаловое дерево, из которого были сделаны фигуры, казалось золотисто-красноватым от светящегося внутри них яркого трепещущего огня. Утренняя Звезда протянул ладони к Даниалу, и белокрылый Ангел передал ему короля и офицера.
-- Теплые! - улыбнулся Утренняя Звезда, бережно сжимая фигуры в ладонях. - Не знаю, как ты, Даниал, но у меня просто духу не хватает сбросить их с доски!
Он ласково провел пальцами по фигурам и осторожно опустил их на темные клетки доски.
-- А вот еще что мы имеем, Даниал, -- продолжал он, как будто разговаривал с самим собой. - Вот белый король... Но я даже не хочу дотрагиваться до него: на нем застыли непонятные пятна - то ли грязь, то ли кровь... Что, в сущности, одно и то же... Вот всадник на коне... Тоже белый, но изрядно пожелтел от времени. Уже с трудом можно разобрать, белый он или черный... Единственное, что я знаю - это наш друг Рафаэль, Перворожденный... Так... -- Его тонкие пальцы, порхавшие над шахматной доской, неожиданно замерли. - А эт-то... что за уродец?.. - Он прикоснулся указательным пальцем к фигуре белого офицера, лежащей на боку.
Даниал ничего не ответил и только опустил голову.
Утренняя Звезда взглянул на него с сочувствием.
-- Если ты думаешь, будто это - исключительно твоя боль, то ты ошибаешься. Я тоже верил в непоколебимость Шахмезая, но... Прости, человек победил в нем Ангела... Все-таки, он только человек... -- И Ангел с Черными Крыльями пожал плечами. - Он может заблуждаться на свой счет, но на равных с нами ему не быть больше никогда.
Даниал поднял голову. В его серо-голубых больших глазах блестели слезы.
-- Это был человек, который согласился взойти рядом со мной на крест. На соседний крест, -- глухо произнес он.
-- И устал от таких доказательств своей дружбы, -- жестоко добавил Утренняя Звезда. - Чисто ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ его можно понять... Есть только одна крошечная разница: мы - не люди, мы - Ангелы! И разве твои дети не доказывали в каждой своей жизни, что готовы пойти друг за другом на позор - от людей, на костер - от людей, на любую казнь - от людей, потому что всегда были и останутся воплощением Любви, которую уничтожить невозможно, Любви, ради которой все еще держится этот несчастный мир. Им никогда не будет покоя, Даниал, и даже когда они умрут - а это произойдет только вместе - будет последний, самый прекрасный закат... И что бы они ни вытворяли в своих жизнях, мир будет пощажен ради тебя и твоих детей. Мы можем только помогать им... По мере возможностей... И ведь ты не хочешь, Даниал, увидеть их стоящими сейчас рядом с Габриэлем, перед Трибуналом, на котором председательствует Уриэль?
Он пристально посмотрел в глаза Даниала, и тот, не замечая, как по его щеке течет слеза, твердо произнес:
-- Нет.
Утренняя Звезда улыбнулся, и в этот момент его улыбка напоминала солнечную улыбку Гийома, о которой всегда говорили: "Как луч солнца, преломившийся в прозрачных, ледяных, зеленоватых волнах Адриатики".
-- Ты слышал, Уриэль? - воскликнул он, подняв голову к стремительно темнеющему небу. - Ни трибунала, ни реинкарнации не будет. В том сгоревшем доме Арманьяка ни врачи, ни пожарные не обнаружат никого. Слышишь? - Никого! Непотопляемый перворожденный Габриэль уползет, как пес, -- зализывать свои раны, а наши дети получат хотя бы немного счастья, которого им всегда так недоставало!
Утренняя Звезда улыбнулся и обнял за плечи Даниала:
-- Пойдем, друг Даниал, -- сказал он. - Он молчит. Ему не остается ничего - только согласиться. Только ждать, когда условия договора, что он держит в руках, будут выполнены. Пусть ждет... Впереди у него целая вечность...
-- Что ж, пойдем, -- вздохнул Даниал. - Спасибо, что он не заставил меня убивать моих детей на высшей точке их и моего счастья. - Он улыбался, но с невыразимой грустью.
-- Твои дети неплохо владеют шпагой, этим священным оружием, -- произнес Утренняя Звезда. - Теперь мы можем ненадолго уйти, Даниал, но всегда будем с ними где-то рядом... Мы появимся, когда гадюка залижет свои раны.
Они шли по берегу моря, провожаемые неслышной песней звезд, зажигающихся одна за другой в зеленоватом небе, так похожем на глаза Утренней Звезды, и морской бриз опасался прикасаться к их волосам, и ни единого следа от ног не тянулось за ними по белоснежному песку - только две небольшие полосы, узкие, как лезвия шпаг, - след от крыльев - черных и белых...
Утром, едва открыв глаза, Ксавье вскинул голову и посмотрел на безмятежно спящего рядом с ним брата. Он по-прежнему был болезненно-бледным, но пушистые ресницы чуть подрагивали во сне, а на губах играла едва заметная улыбка. Тусклый луч солнца, с трудом освещавший пасмурный день, скользил по его светлым волосам, искрился едва заметным ореолом.
Как будто почувствовав взгляд брата, Дани открыл глаза, прозрачные, серые, того неповторимого цвета, который бывает только у парижского неба, и улыбнулся.
-- Гийом... -- прошептал он, и его лицо озарилось счастливой улыбкой, -- Я люблю тебя, Гийом... Кажется, сегодня пасмурно...
-- Верно... -- Ксавье наклонился к брату и осторожно поцеловал его в лоб. - И это мне совсем не нравится. У меня сердце сжимается... Как будто должно произойти нечто... Что-то, о чем я пока не знаю, и оно уже приближается к нам...
Белые прозрачные занавески слегка колыхались от прохладного бриза, долетающего с моря. Заметив, что Дани зябко повел плечами, Ксавье передал ему свитер, лежавший в ногах кровати.
-- Спасибо, братишка, -- улыбнулся Дани. - А как насчет сигареты?
-- Ах да! - рассмеялся Ксавье. - А я и забыл, что ты не начинаешь день без сигареты! Интересно, где пропадает этот бродяга Жермон? Не иначе как какую-нибудь симпатичную вдовушку нашел неподалеку!
В ту же секунду дверь отворилась.
-- Обижаете, маэстро, -- проворчал Жермон, входя в комнату. В руках он держал поднос, на котором дымились три чашки ароматного кофе.
-- Наконец-то кофе настоящий! - Дани стремительно поднялся с постели и вынул из пачки "Житана" сигарету. - Жермон, ты воскрешаешь меня!
Он с наслаждением закурил, взял с подноса чашку кофе и удобно устроился на подоконнике.
-- Кажется, я никогда еще не был так счастлив, -- произнес он, и его глаза сделались бесконечно далекими.
Ксавье тоже поднялся, но вместо радости, на его лице можно было прочесть только ощущение безумной тревоги.
-- Жермон... -- медленно произнес он. - Третья чашка... Для кого это?
-- Маэстро... -- церемонно сказал Жермон. - Третья чашка для дамы, которая вот уже полчаса ждет, когда вы с братом, наконец, проснетесь.
-- Так чего же ты молчал все это время? - воскликнул Дани. - Заставлять женщину ждать - верх неприличия!
-- Вопрос в другом, -- прервал его Ксавье. - Кто эта женщина и как ей удалось узнать, где мы с тобой находимся. Это меня, мягко говоря, настораживает, а я не склонен, подобно тебе, бросаться в объятия первого встречного. Ты уж не обижайся, братишка...
Жермон стоял с каменным выражением лица, ожидая, чем же наконец закончится диалог между братьями.
-- Ну что ты ждешь, Жермон? - с досадой сказал Дани. - Позови даму. Ну неужели тебе непонятно?
Слуга чуть наклонил седую голову и вышел за дверь, пропуская в комнату высокую молодую девушку, с длинными белокурыми волосами, черном, немного сдвинутом набок берете, черных широких шелковых брюках и белом летнем пальто. Цвет ее глаз разобрать было невозможно, как будто всю фигуру неожиданной гостьи окутывало странное черно-серебристое свечение, призрачное, как крылья Дани и Ксавье.
-- Прошу вас... Кофе... -- произнес Дани, не поднимаясь с подоконника. Он затушил сигарету в пепельнице и немедленно взял вторую.
-- Микаэла, -- сказала девушка. - Можно просто - Микки.
-- Ну что ж, -- Ксавье тоже взял чашку кофе, а потом потянулся за сигаретами. - Присаживайтесь, Микки. Прошу вас, кофе... Расскажите, что вас сюда привело. И вообще... Не понимаю, как вам удалось найти нас. О том, где мы находимся, не знает ни один человек.
Микки улыбнулась немного смущенно и тоже взяла сигарету, не спрашивая разрешения.
-- Человек... -- эхом повторила она. - А кто сказал, что я - человек?
Дождь хлынул за окном, и в его жемчужных отсветах и Дани, и Ксавье увидели, что за спиной девушки мерцают палево-серебристые крылья.
-- Так вы... -- с трудом вымолвил Ксавье.
-- Сегенанг, как и вы... -- просто ответила девушка. - Я почувствовала, где вы находитесь. Мое сердце болело так, что я поняла: вам... нам всем - последним Ангелам Второго Поколения - грозит серьезная опасность. А чтобы вы поняли, кто я, я напомню... Я - сестра Лор, которую убила банда Габриэля, уничтожающая сегенангов.
Ксавье вскочил со своего места и яростно затушил в пепельнице сигарету. Его изумрудные глаза сделались совсем темными от ужаса.
-- Как?.. - только и смог выдохнуть он. - Габриэль? Опять Габриэль?! Тот, который убил лейтенанта Арманьяка, тот, кто больше всего на свете хотел бы убить Дани, тот, которого... Я думал, что уничтожил его! Навсегда уничтожил!
Микки грустно покачала головой и протянула ему газету, на которой был изображен сгоревший дотла дом Арманьяка.
-- Видите, что здесь пишут, -- сказала она. - На счастье, во время пожара в доме погибшего лейтенанта никого не оказалось. Существовало предположение, что там скрывался опасный преступник, но следов его не было обнаружено. Как и каких-либо других следов. По делу ведется расследование.
Она замолчала и вопросительно вскинула взгляд на Дани и Ксавье.
-- И только я смогу вытащить Габриэля из той щели, в которую он забился, как таракан. - Дани рассмеялся. - Тараканы - это такие твари, что выманить их можно только на свет!
-- Дани! - Ксавье бросился к нему и обнял так, как будто хотел защитить от всего мира. - Только вчера я нашел тебя, только одну ночь мы были вместе, и вот ты снова предлагаешь мне...
-- Да, -- твердо сказал Дани, и его глаза приобрели стальной оттенок. - Мы не можем оставить в беде таких же, как мы. Впрочем, то, что я сказал, не имеет большого значения. Гийом, любовь моя... У нас не было бы и этой одной ночи, если бы... Если бы они решились привести Габи в реинкарнацию, мы с тобой были бы обязаны последовать за ним. Ты понимаешь, о чем я говорю, Гийом?
Гийом вышвырнул сигарету в окно. Он склонил голову и прижался щекой к мягким светлым волосам Дани.
-- Ты всегда пахнешь полевыми травами, -- прошептал он одним вздохом. - Люблю тебя...
И в ответ губы Дани только вздрогнули, но Ксавье понял, что он повторяет одним легким вздохом, по-французски - "люблю тебя"...
А потом он заговорил, глядя на холодный дождь, заливающий стекло: негромкие стихи, обращенные к Микки:
Ты - легкая птица, я - Огненный Ангел,
И крылья дрожат в опаленной оправе
Из шепотов, шелестов в майской ночи...
Прошу тебя, пой, соловей, не молчи.
Сожженные крылья взовьются опять...
Я знаю - нам гибели не миновать,
Но Смерть, зарыдав, отдает все знамена,
Все книги, всё море, все травы и склоны,
Она, потрясенная песней твоей
Уходит в пустыню беззвездных ночей...
И песней меня ты от бездны спасла,
И снова трепещут два сильных крыла.
Я - Ангел, ты - птица, и небо - наш дом,
Огонь, где однажды покой обретем...
Он как будто прислушивался к чему-то, происходящему очень далеко, и Ксавье смотрел на него с тревогой: он знал - брат никогда не скажет, что именно ждет их впереди. Вдруг он резко отвернулся от окна. Его взгляд сделался стальным, как холодное лезвие шпаги, неумолимое и уже наметившее свою цель. Пристально посмотрев на притихшую, изумленную Микки, он произнес:
-- Микки, сейчас вам придется срочно уехать, и не спрашивайте меня - почему. На объяснения просто не остается времени. Сейчас вы уедете вместе с Жермоном, сию же минуту, слышите?
-- Да... -- только и смогла пролепетать Микки. Газета выпала из ее руки и скользнула на паркет. - Но...
Но Дани не дал ей возможности произнести больше ни слова.
-- Ваш адрес. В Париже, -- отрывисто произнес он.
-- Улица Байрона, дом 1, -- быстро сказала девушка.
-- Завтра же мы будем у вас, Микки, -- сказал Дани и, наконец-то на его губах мелькнуло подобие улыбки. - Надеюсь, нас ничто не задержит. Но в любом случае, ждите нас. Кроме нас, никто не сумеет убрать этих ублюдков, -- и он спокойно усмехнулся. - Эй, Жермон!
В ту же минуту дверь отворилась, и появился старый слуга Ксавье. Весь его вид говорил о том, что он всегда готов к самым неожиданным приказаниям.
-- Жермон, -- произнес Дани, вскинув голову, сразу сделавшись похожим на юного маркиза де Вержье. - Немедленно отвези мадемуазель в Париж. Поедешь окружной дорогой. Прямой сейчас длиннее будет. Потом останешься ждать нас. Чтобы девушку не смущать, сними номер в гостинице, а адрес оставь. Всё понял? Быстро давай!
Жермон только молча поклонился и открыл дверь, пропуская впереди себя Микки, которая явно была ошеломлена происходящим, но подчинялась приказывающему голосу Дани. Только перед тем, как исчезнуть за дверью, она обернулась еще раз, чтобы еще раз увидеть, как сияют золотистым светом во мраке комнаты огромные и сильные Огненные Крылья Грааля.
-- Дани... -- произнес Ксавье, обнимая брата. - Ну скажи же хоть слово... Что ты опять увидел? Что случилось?
Но Дани только весело взглянул на него.
-- Гостей ждем, брат! У тебя здесь должны быть шпаги, маэстро! Давай их сюда! Скорее!
-- Хотя бы сколько их? - Ксавье все еще никак не мог прийти в себя от столь неожиданного поведения брата.
-- Шпаги, Гийом! - закричал Дани. Он обернулся по сторонам и, увидев около одной из стен стойку, оказался рядом с ней одним точным и гибким движением юного хищника. Выхватив две шпаги, одну он оставил себе, а другую бросил брату.
-- Лови, Гийом! Сейчас нам не мешает немного вспомнить твои уроки! Они вот-вот очень нам пригодятся!
Едва Ксавье ощутил в своей ладони привычное тепло шпаги, как он забыл обо всем, слившись в одно целое с этим священным оружием. Дани стоял перед ним, высокий, стройный, в белоснежной прозрачной рубашке, как во время их последней жизни. Он держал клинок в левой руке, небрежно вскинув вверх правую, и его тонкими аристократическими пальцами мог бы залюбоваться сам великий Ван Дейк. Концом клинка он показал предполагаемый удар противнику - в лоб, а потом обе шпаги одновременно прочертили в воздухе две полыхающие огнем серебряные молнии.
-- Маэстро! Ангард! - крикнул Дани.
Он лежал лицом в жидком месиве грязи, слыша, как совсем недалеко завывают сирены полицейских и пожарных машин. Кажется, они не собирались успокаиваться никогда. "И, как знать, может, это к лучшему?" - снова пропел в голове Габи писклявый голос.
Ему казалось, что вся шкура на спине должна выгореть до самых костей. Рукой, закованной в сталь, Габи, сцепив зубы, чтобы не заорать от боли, потянулся к спине. Нет, кажется, ничего не сгорело, даже летняя куртка цела. Странно, что находясь под этим страшным огненным прессом, он уцелел. Он едва не захохотал в голос, и вдруг понял: он лишился самого главного - своих серебряных крыльев. Там, где раньше находились крылья, теперь длинные грязные ногти скребли только жалкие ошметки, рвань, похожую на случайно попавшие в костер тряпки.
Габи вцепился зубами в кулак и тихо завыл. Нет, они отплатят ему за то, что отобрали крылья! Они должны умереть и умереть страшно, а вместе с ними такие же, как они! Он придет, чтобы выполнить свой долг мстителя со дна самого ада!
Царапая грязь пальцами и подтягиваясь на обожженных локтях, Габи подполз к огромной луже, и с трудом приподняв голову, уставился на свое отражение. На него смотрела жуткая маска из засохшей крови и грязи, с одним, абсолютно заплывшим глазом и проваленным сломанным носом. В бешенстве он ударил кулаком по черной воде, а потом с трудом подволок под себя ноги, не желающие слушаться. Собравшись в комок, он сидел и трясся от боли, но больше - от ненависти.
Прямо перед ним плюхнулась огромная жаба с выпученными глазами. Кажется, это было единственное существо, которое откровенно радовалось промозглой погоде. Она раздувала бугристые бока и была готова вот-вот торжествующе квакнуть.
-- "В тайном садике моем
Розы черные цветут"... -- с ненавистью хрипло пропел Габи и посмотрел на жабу с таким выражением, как будто перед ним находился его самый страшный враг - Огненный Грааль. Бумс! Жаба взорвалась, как детская бумажная бомба, обдав его с ног до головы омерзительными зелеными брызгами.
-- Ха! - тихо воскликнул Габи и погрозил кулаком кому-то невидимому. Им удалось отобрать его серебряные крылья, но, кажется, все возможности остались при нем. А это значит, что для него не всё потеряно! Это значит, что вся война с сегенангами у него еще впереди!
За склоненными до земли кустами жасмина раздался чей-то тихий стон и сразу же оборвался, пропав в бесконечном шелесте дождя.
В глазах Габи появился нехороший зеленоватый хищный блеск. Он чутко повел носом и страшно усмехнулся.
-- Сегенанг! - прошептал он.
Он больше не чувствовал боли ни в обгоревших руках, ни в лице. Он забыл об огненном прессе, едва не уничтожившем его. Перед ним была добыча, и он не собирался упускать ее. Вжавшись в грязь и совершенно слившись с нею, он по-пластунски, как профессиональный солдат, пополз к кустам жасмина, с которых непрерывным потоком лились струи холодного дождя. Рывок... Остановка... Еще один рывок... А вот и его жертва.
При виде этого парня, кажется, находившегося без сознания, Габи осклабился. Да, сейчас Грааль и его Хранитель ускользнули от него, но этот... Этот тоже доставил ему много неприятностей. Сам Самаэль - собственной персоной! Старший Сын, ставший сегенангом и сделавший так много, чтобы спасти Дани. Габи думал, что Самаэль уже исчез, оскорбленный отказом Дани принять его временной вариант, а ведь вот оказалось - нет! Он всё время находился рядом, он спешил на помощь этому маленькому паскуднику, когда тот валялся под ногами Габи без признаков жизни, раздавленный, уничтоженный, в рваной в клочья одежде, залитой кровью и через которую можно было увидеть разбитые выстрелами ребра. Наверное, он успел как раз в тот момент, когда полыхнула огненная вспышка Грааля, от которой пострадал не только Габи, но и Самаэль.
Габи пристально смотрел на бывшего гангстерского бригадира. Дождь лился на его лицо, смывая грязь. Очень красивый мальчишка... И очень красивые черные крылья... Ну ничего, сейчас мы это дело исправим... Габи отвратительно захихикал и низко наклонился над ним.
Самаэль снова застонал и открыл глаза. Увидев прямо над собой чудовище в маске из крови и грязи, он мгновенно вскочил, пытаясь отползти в сторону.
-- Дани! - непроизвольно вырвалось у него.
Габи осклабился:
-- Ничего, детка, подожди немного, и до братца твоего доберемся! Говорили тебе: уходи от этого чокнутого! Так ведь нет - не поверил! А теперь... Теперь... придется тебе иметь дело со мной!
Самаэль рванулся в сторону, но Габи, прыгнув вперед по-лягушачьи, схватил его мертвой хваткой за плечо рукой, закованной в железо. Глаза Самаэля стали совершенно черными от боли; вряд ли отдавая отчет в своих действиях, он дернулся изо всех сил в сторону. Затрещала рвущаяся рубашка, хлынула кровь, но, казалось, это только придало ему дополнительных сил.
-- Дани... Брат... -- простонал он и стряхнул с себя клешню Габи, как наваждение.
Молодой бригадир вскочил на ноги и бросился в лес, туда, где слышался гул автострады. С деревьев каскадом обрушились потоки воды, а потом всё стихло.
Когда жертва ускользнула, Габи сел на корточки и снова осклабился, обнажив длинный ряд желтых огромных зубов.
-- Думаешь, так просто уйти от меня, сынок? - он ритмично раскачивался из стороны в сторону. - Пусть у меня теперь вместо крыльев только сожженные обрубки... Он еще ответит за это! А ты приведешь к нему моих людей. ХА! Да теперь любой человек может стать моим! Я буду входить в их сны! Они будут приходить к вам тогда, когда вы этого не ждете! Любой встречный станет для вас посланным мной убийцей! Не знал я, что вас так много в этом мире! Ну да ничего! Какой воин не радуется великой битве? Иди, иди, сынок, он вылечит тебя, а я пока займусь тем, что организую вам самый теплый прием в Париже! Иди, сынок... Мои люди ждут, в каком направлении ты отправишься... Сегенанг!.. Иди скорее к твоему брату!
Габи устроился поудобнее под мокрыми кустами, ощетинившимися колючими ветками и, пристально глядя на полицейские машины и машины скорой помощи, снова негромко запел:
"В тайном садике моем
Розы черные цветут..."
В его глазах все сильнее разгорались красные огоньки, и вот уже из глубины леса смотрели не глаза, а два злобных, красных огня, от которых волнами исходила пульсирующая ненависть. Пространство кривилось и искажалось; плыли, как на сюрреалистических полотнах, силуэты машин... И вот уже от них отделились два человека, при виде которых Габи не смог сдержать торжествующего смешка:
-- Старые знакомые! Доктор Семьяза! Пора, пора, добрый доктор, навестить своего знакомого и вечного пациента, можно сказать, друга - Винченцо Каэля... А второй... Кто это? Не знаю точно... Но это всё равно - полицейский. Зовут Дэн Анжелюс. Какая разница? Милости прошу к нашему шалашу, господин Дэн Анжелюс! Проверьте, на месте ли ваше оружие, господа!
Семьяза и Анжелюс перекинулись друг с другом парой фраз, внимательно посмотрели друг на друга, одновременно наклонили головы в знак согласия, а потом сели в полицейскую машину Анжелюса и понеслись по дороге на юг.
-- Вот и молодцы! - Габи удовлетворенно потер руки и навзничь опрокинулся в грязное месиво. Он хохотал в голос и больше не боялся быть услышанным. Война началась, и он сделал первый ход! "Белые начинают, и дают мат в три хода! - заверещал от восторга в его голове писклявый голосок. - Ангард - Батман! - Туше!"
Самаэль пробирался через залитый дождем лес, не обращая внимания на то, что холодные струи бегут по лицу непрерывным потоком. Раненая рука горела огнем, и порой он сам не понимал, куда идет. В глазах плыли черные и золотые круги, и тогда ему казалось, что он видит перед собой стройного светловолосого Ангела с красно-золотыми крыльями. Он мягко смотрел на него, и в его глазах читалось только ожидание: "Брат, почему же ты так долго идешь ко мне? Я жду тебя, брат..."
И он шел на этот молчаливый призыв, пока к его плечу не притронулась чья-то легкая рука. Самаэль поднял вверх измученные глаза и увидел прекрасное лицо черноволосого Ангела с огромными и сильными черными крыльями. Его взгляд был светлым, как звезды, и полным искреннего дружеского (отцовского?) участия.
-- И тебе досталось, сын, -- произнес он. - Ты так и смог оставить своего брата... Ты поступил так, как должен был поступить настоящий Ангел... Ты оправдал свои крылья, сын, и сейчас я сделаю всё возможное, чтобы ты оказался рядом со своим братом. Я мог бы исцелить тебя мгновенно, но хочу, чтобы Огненный Грааль еще раз доказал силу своих крыльев. Для тебя.
Перед глазами Самаэля все сливалось в одну сплошную пелену. Он видел перед собой светлый, мерцающий темным огнем силуэт, но чувствовал, что не в состоянии вымолвить ни слова: слишком велика была боль и шок от увиденного пять минут назад чудовища.
Ангел с Черными Крыльями осторожно взял его за плечи и вывел на автостраду, где в вихрях воды и грязи неслись, не сбавляя хода, машины. Казалось, здесь можно было бы стоять до второго пришествия, но Ангел взмахнул рукой, и прозрачная стена, переливающаяся водяными струями, застыла поперек дороги. Не прошло и минуты, как рядом с ними затормозил белый "шевроле", за рулем которого сидел длинноволосый парень в черной кожаной куртке, а из открытого окна доносился рев "Потерянного Рая".
-- Отличная музыка! - заметил вскользь Утренняя Звезда, наклоняясь к водителю. - Слушай, парень, нужна помощь. Отвези моего сына к Ницце, только очень срочно. Видишь, как хулиганье в наших лесах беспредельничает? Срочно, понял ты? А значит - очень быстро! Ты сможешь, я знаю! - И он сунул в окно внушительную пачку банкнот. - Живо давай!
Последние слова он произносил, уже открывая заднюю дверь машины и усаживая полубесчувственного Самаэля на заднее сиденье.
-- Трогай! - скомандовал он. - А я тут, может, разберусь слегка кое с кем...
-- Так точно, командир! - отрапортовал водитель, и машина рванула вперед с места с безумной скоростью, которой легко мог бы позавидовать любой необъезженный мустанг.
Оказавшись в безопасности, Самаэль вдруг понял, как же он устал за эти последние часы. Рука уже не горела, а тупо ныла, как больной зуб, и это только сильнее выматывало его. Его голова то и дело бессильно падала на плечо, а мысли путались. Он видел Гийома в золотистом костюме аристократа, который стоял у кареты, готовясь увезти его в Париж. Он не поднимал глаз ни на Дани, ни на Дени, как будто принял обет послушания в каком-нибудь монастыре. А Дани, не понимающий, что происходит, прощался с другом.
-- Дени, Дени, -- говорил он, и его прозрачные серые глаза смотрели на Дени с тревогой. - Дени... Ты стал мне больше чем другом... братом... Я не знаю, что со мной происходит, Дени... Когда я смотрю на тебя, у меня разрывается сердце... Как будто должно произойти что-то непоправимое... Мне страшно даже выговаривать это... Больше всего на свете я боялся бы потерять тебя... Я люблю тебя, Дени. Скажи, что ты вернешься, что мы снова встретимся, я снова прочитаю тебе свои стихи... А потом мы возьмем в руки шпаги... Дени...
Он совсем ничего не помнил. Он как будто умолял, а Дени едва сдерживал застрявшие в горле рыдания.
-- Дани... -- наконец, произнес он. - Мы обязательно... Мы обязательно договорим... У нас еще будет время... Много времени... Я обещаю тебе. Теперь мы с тобой всегда будем вместе. Поверь мне, Дани. - И, резко отвернувшись, он пошел в сторону кареты, зная, что в этой жизни они больше не увидятся никогда...
Водитель посмотрел на него искоса в зеркальце заднего вида.
-- Здорово тебе досталось, парень, -- сказал он сочувственно. - В прошлом году такие же отморозки друга моего убили... Единственного... -- его глаза сделались мрачными и жесткими. - До сих пор надеюсь, что судьба сведет меня с ними... - Он сжал кулаки, а потом, помолчав минуту, усмехнулся. - А отец у тебя крутой! Я это по одному взгляду его понял! Наверняка, ни одной твари в живых не оставит! Не хотел бы я оказаться на его пути!
Машина летела вперед с сумасшедшей скоростью, а Самаэль чувствовал только, как сами собой закрываются глаза. Как сквозь вату, долетел голос водителя:
-- Если совсем плохо, друг, то аптечка - сзади тебя. Ты мне только адрес точный скажи - куда тебя доставить. А то не дай бог - вырубишься...
Самаэль что-то сказал, но что - и сам не понял. Он провалился в бесконечный мрак, искрящийся миллиардами огней, которым было так далеко до пламени Крыльев Грааля...
Дани слегка иронично и изящно поклонился Ксавье. Его губы тронула легкая улыбка:
-- Спасибо за чудесный урок, маэстро!
Не выпуская из рук шпаги, он подошел к подоконнику и вынул сигарету из пачки "Житана".
-- Два дня бесконечного счастья, Гийом, -- негромко произнес он, снова отвернувшись к окну и закуривая. - Как давно у нас не было ничего подобного. Я был совершенно счастлив...
-- Я вижу, брат. Твои крылья сияют, как никогда, -- отозвался Гийом, подходя к нему и тоже закуривая. - Ну и как, много времени у нас еще осталось? Большую армию ждем?
Дани вскинул голову, одинаковым для обоих братьев жестом откидывая со лба светлую челку.
-- Выкурить сигарету мы еще успеем, любовь моя... -- Впервые за последние часы он мягко улыбнулся и взглянул на Гийома немного беззащитно, исподлобья. У старшего брата сердце зашлось от боли при мысли о том, что, возможно, вот такой же его взгляд он увидит очень нескоро...
Дани усмехнулся:
-- А ты не забыл, брат? Последним моим желанием в этой жизни будет сигарета! Даже если бы я умирал от рака легких!
Гийом улыбнулся:
-- Какой же ты все-таки ребенок, Дани!
Не удержавшись, он коснулся губами его лба и вдруг почувствовал, как мгновенно напрягся Дани, хотя за окном по-прежнему ничего не слышалось, кроме бесконечного шума дождя.
-- Что? - одним вздохом спросил Гийом.
-- Встречай... -- так же беззвучно ответил Дани.
Он аккуратно прислонил шпагу к стене, мягко, как хищник, подошел к двери и резко распахнул ее. Прямо перед дверью стоял белый "шевроле", из которого выходил длинноволосый водитель в кожаной куртке.
-- Ваш друг! - крикнул он. - Там, на заднем сиденье, забирайте! Папочка у него, конечно, крутой, так что, как мне показалось, целую роту одной левой расшвыряет, а вот парнишка совсем плох...
-- Гийом, помоги! - крикнул Дани.
Вдвоем они вынесли из машины Самаэля, так и не пришедшего в сознание. Его черные волосы прилипли ко лбу, губы были иссиня-бледными, порванный рукав куртки залит кровью.
-- Габриэль! - выдохнул Дани.
-- Уезжайте немедленно! - крикнул водителю Ксавье. - Сейчас они будут здесь, и тогда пострадаете еще и вы!
Водитель молча кивнул, уселся за руль машины и сорвался с места, оставив вместо себя только завесу из мелких дождевых брызг.
Едва Ксавье и Дани успели занести Самаэля в комнату и уложить на диване, как рядом с домом завизжали тормоза полицейской машины, остановившейся на полной скорости.
-- А вот и они, -- сказал Дани, внимательно посмотрев в глаза брата.
Он выпрямился и взял шпагу.
-- Ангард, Гийом, -- произнес он.
Дверь медленно открылась, и на пороге возникли полицейский Анжелюс с пистолетом в руке и доктор Семьяза, подозрительно засунувший руки в карманы. Доктор улыбался широко и дружелюбно.
-- Никогда не поверю, что ты сможешь убить меня, Дани, -- шутливо произнес он, делая вперед шаг, совсем крошечный, на миллиметр...
Дани молчал, высоко подняв лезвие шпаги, показывая направление удара - в лоб.
-- Сатисфакция... -- тихо сказал он.
Анжелюс расхохотался:
-- Хорошо требовать... как это вы там сказали? Кхе... Сатисфакции... Особенно когда у тебя в руках шпага, а у противника - пистолет! Думаю, если бы кто-то сейчас делал ставки, то все они оказались бы у меня! Не так ли, господин Гийом?
-- Не так! - крикнул Гийом, делая стремительный бросок к полицейскому.
Никто не успел понять, что произошло. Полицейский продолжал сжимать в руке пистолет. Он стоял, покачиваясь, а из его правого глаза торчал обломленный клинок шпаги Гийома. Анжелюс широко разевал рот и слегка покачивался вперед - назад. И вдруг, в одном из таких колебаний, он молниеносным движением вцепился в рукав Гийома и рухнул назад, в коридор, увлекая его за собой. Мгновенно дверь, разделявшая комнату и коридор, исчезла. Гийом бросился назад, но натолкнулся только на глухую стену.
-- Конец твоему брату! - прохрипел с пола полицейский. - Привет от Габриэля! - Из его рта хлынула кровь, а глаза остановились.
Сердце в груди Гийома рухнуло в пустоту.
-- Дани! - дико закричал он. Наверное, так же мог кричать только смертельно раненый зверь.
-- Твоему братцу только бы на сцене петь, -- хмыкнул Семьяза.
Весь собранный, плотный, с холодным безжалостным взглядом, он стоял перед Дани, загородившим собой Самаэля. Доктор как будто совсем не замечал шпаги, нацеленной в его лоб. Усмехнувшись, он сунул руки в карманы плаща, а потом резко выхватил их оттуда уже вооруженные шипами - на каждом пальце по острому длинному кинжалу.
-- Ангард... -- тихо сказал Дани и сделал длинный выпад.
Семьяза точно взмахнул шипами два раза, и шпага Дани отлетела далеко в угол.
Дани невольно шагнул назад, оперся о стол, и его пальцы заскользили по глянцевой обложке книги. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он схватил книгу, на которой можно было четко прочесть название - "Сатисфакция". Его единственной защитой стала книга, но Семьяза, вместо того, чтобы расхохотаться, вдруг изменился в лице и сделался бледно-зеленым.
Дани быстро взглянул на книгу и вдруг всё понял. Стремительным движением он выхватил из кармана зажигалку.
Семьяза замер рядом со столиком с бутылкой шампанского.
-- Эй, Дани... -- неожиданно ласково произнес он. - Что это ты делаешь?..
-- Это - книга, которую мы писали вместе, Шахмезай, -- ответил он. - Это лучшая моя книга и, кажется, она сейчас нуждается в операции... Вы были таким хорошим доктором, Семьяза, что, кажется, я начал перенимать у вас некоторые приемы...
-- Нет! - заорал он, и в его голосе прозвучала неподдельная боль. Шипы соскользнули с его пальцев. Он вытянул вперед руки и задел бутылку шампанского, которая со звоном упала вниз и разбилась вдребезги. - Нет! - интонации сделались умоляющими. - Нет! Прошу тебя! Только не это!
Дани облегченно вздохнул и широко улыбнулся.
-- Это замечательная книга, Шахмезай, -- сказал он. - Вот только ее никто не прочитает. В моих руках - единственный экземпляр! Ты получал огромное удовольствие, когда читал его, Шахмезай, не правда ли? Это исключительный роман!
Он щелкнул зажигалкой и поднес язычок пламени к страницам. Бумага мгновенно вспыхнула.
-- Неееееееет! - заорал Семьяза. - Только не это! Не убивай меня!
Оранжево-золотой свет пламени ярко освещал его лицо.
-- А теперь загадай желание, Шахмезай! - презрительно бросил Дани. - Скорее, загадывай!
-- Дани! Нет! Нет! Что ты сделал!
Дани засмеялся и бросил горящую книгу перед собой.
-- Гребаный щенок! - заорал Семьяза, бросаясь на книгу и пытаясь телом сбить огонь. - Что угодно, только не это!
Именно этого движения Дани и ждал. Как легкий хищник, он метнулся в угол, схватил выбитую из его руки шпагу и с размаха воткнул в загривок Семьязы. Тот издал даже не вопль, а протяжный стон, полный безграничного изумления. Он упал на пол, прямо на книгу, и языки пламени под его тяжестью шипели и гасли.
Дани чувствовал, что с трудом может дышать. Горячий воздух заполнял легкие паленой бумагой и горящим салом. Пошатываясь, он подошел к стене, и на том месте, где была стена, снова появилась дверь. Дани покачнулся и упал прямо в объятия бледного, как бумага, Гийома.
-- Всё хорошо, брат, -- слабо улыбнулся он. По его щекам текли слезы.
-- Почему ты плачешь? - встревоженно спрашивал Гийом. - Малыш, ты не ранен?
-- Разве что в сердце, -- с трудом произнес Дани. Он вздохнул несколько раз, а потом, опершись на плечо брата, уже твердо встал на ноги. - Надо уйти отсюда, брат. Срочно. Наблюдателя Шахмезая больше нет, но остался человек, и он очнется через некоторое время... Так что... Готовь машину к отъезду, брат.
По-прежнему сжимая в руке шпагу, Дани подошел к Самаэлю, лежавшему без сознания, и склонился над ним. За его спиной трепетали сильные красно-золотые крылья. Одно из этих золотых крыльев коснулось ужасной раны Самаэля, и губы молодого человека дрогнули, а темные глаза приоткрылись.
-- Дани... -- прошептал он. - Ты все-таки не забыл меня...
-- Дени, брат... -- Дани легко провел пальцами по его волосам. - Я никогда не забывал тебя. Ты - брат мой...
-- Какие огромные у тебя крылья, -- с тихим изумлением произнес Самаэль. - Огненные... Огненный Грааль...
Дани улыбался, но его глаза по-прежнему оставались печальными.
-- "Кто-то вздохнул и поверил - Ангел"... -- процитировал он самого себя. - Нам надо уходить, брат Самаэль. Срочно. Пока вместо этих двух не появилась целая армия от Габриэля. Ночь приближается... -- И он зябко повел плечами.
Самаэль приподнялся, удивленно глядя на разгром в комнате.
Дани вздохнул и снова улыбнулся, только на этот раз гораздо свободнее.
-- Но время, чтобы покурить, у нас еще будет, Дени!
Дани вынул из пачки две сигареты; одну из них закурил сам, а вторую протянул Дени.
-- Как плечо? - спросил он. Непонятное чувство тревоги снова овладело им, и дело было вовсе не в трупе Шахмезая, который лежал на книге в двух метрах от них. Что-то смутное снова стучалось в его голову. Что-то, что должно было вот-вот прорваться наружу, и сердце от этого сжималось от боли, любви и нежности. Но боль была невыносимой, хотя он и заставлял себя улыбаться, и даже считал, что это неплохо у него получалось. Он откинул со лба челку бретерским жестом и прямо посмотрел в темные глаза Дени.
Дени на одну секунду прислушался к себе, а потом сказал с трудом из-за душивших его слез:
-- Я в порядке, Дани. Почти. Только такое чувство, что я немного устал... Мне безумно хочется спать... Но, Дани... это не так важно. Важно то, что я сейчас чувствую...
Дани, как же ты близок мне, как я тебя люблю!!!! Всем сердцем и душой, каждой клеткой тела!!! И неважно, что творится вокруг нас, мне так хорошо, что ты просто есть, понимаешь???? Я не могу найти никакого сравнения в этой жизни. В тебе вся моя радость и боль, ты для меня... Ты для меня -- целый мир. Есть только звездное небо, безграничное, ты и я. И вся вселенная -- только нам! Сколько всего можно обсудить, в какие только уголки мира можно заглянуть... Дани, это сон, просто сон. Но ты мне важен, брат, поверь, очень важен. И я не хочу, чтобы ты подвергал себя риску, хотя ты, может, и считаешь его оправданным. Береги себя, потому что без тебя многие мои мечты исчезнут навсегда, растворятся в темноте, и, боюсь, задушат меня...
Дани низко опустил голову, потому что он в этот момент понял... Сумерки плотным плащом окутывали комнату. Рядом раздался шорох, как будто в углу скреблась большая крыса.
Дени вздрогнул:
-- Что это?
Дани только грустно улыбнулся:
-- Ничего страшного. Просто наш добрый доктор через некоторое время очнется обычным человеком, только и всего...
Семьяза, с красным пятном на шее от укола шпагой Дани, издал какой-то нечленораздельный хрип. Его правая рука заскребла паркет, заскользила на луже, растекающейся из разбитой бутылки шампанского, как будто доктор хотел дотянуться до посверкивающего острыми гранями горлышка бутылки. Но через минуту хрип стих, а рука бессильно упала в отвратительно пахнущую лужу.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Гийом, быстрым взглядом окинув ее по периметру.