Однажды вечером, находясь в своём кремлёвском кабинете, Владимир Ильич Ленин просматривал список Малой коллегии Наркомзема. Первым в списке был обозначен секретарь коллегии товарищ Шмычков В.С., а за ним столбиком шли ещё двадцать четыре фамилии. Прочитывая каждую фамилию, Ленин ненадолго задумывался, вспоминая деловые качества человека, после чего ставил особую пометку.
Надо сказать, что Владимир Ильич как всегда пользовался старенькой перьевой ручкой с обгрызенным костяным корпусом, которую ему ещё до революции подарил один генерал германской контрразведки. А поскольку Ильич был человеком чрезвычайно скромным и неприхотливым, то на все предложения товарищей заменить негодную ручку золотым "Паркером" либо "Монбланом" обыкновенно возражал:
- Упаси Господи! В стране сейчас очень трудное положение, не хватает золотовалютных запасов, идёт продразвёрстка. Голодные ходоки с Поволжья чуть не каждый день плачут у меня в кабинете, хлебушка просят. Я им, естественно, отвечаю, что хлебушек съели буржуи, купить за границей - не на что, а тут вдруг, изволите видеть, золотая ручка. И что обо мне может подумать страдающее крестьянство? Ясно, что ничего хорошего. Так что, товарищи, обождём.
Итак, было довольно поздно, около десяти часов вечера, и если учесть, что Владимир Ильич приступал к своей работе в семь утра, нетрудно подсчитать продолжительность его трудового дня: более двенадцати часов. А так как люди сделаны не из железа (за исключением, быть может, товарища Феликса), то понятно, что и Ленин устал, потому что был самый человечный человек. И вот по причине ли этой усталости, или по вине дрянной ручки, но, делая пометку возле одной из фамилий, Ильич нечаянно разодрал бумагу и кругом забрызгал список чернилами. Экземпляр был безнадёжно испорчен. Наскоро переписав его от руки, Ленин вызвал из приёмной свою секретаршу тов. Лапкину.
- Уничтожить, - распорядился он, протягивая испорченный список.
Очень внимательный к окружающим, Ильич сразу заметил, как женщина вздрогнула, принимая листок, но не придал этому особого значения. Он отобрал из огромной кучи бумаг ещё несколько документов, попросил перепечатать до полуночи, а по исполнении доложить. Забирая документы, тов. Лапкина вдруг рассыпала их по полу, и Ленин увидел, что у неё сильно дрожат руки. Что за странность? Почему она так разволновалась? Или тут что-нибудь другое? Эти мысли обеспокоили Ильича, и он отчего-то вспомнил нехорошую женщину по имени Фаня, в своё время доставившую ему много неприятностей. Прищурившись, Ленин добрыми глазами заглянул в лицо секретарше и спросил ласково:
- Что с вами такое, милочка? Отчего у вас руки дрожат? И лицо, как будто, сильно побледнело...
Лапкина молчала, как приговорённая, и это ещё больше озаботило Ильича.
- Отвечайте, когда спрашивают, - построжев, сказал он.
- Ничего особенного. Я просто... просто... Я сегодня просто квасу выпила.
- Просто квасу, говорите? Нет, не просто, я же вижу. Говорите лучше начистоту!
Совершенно неожиданно для Владимира Ильича, лицо у Лапкиной приняло плаксивое выражение, она забегала глазами по сторонам и прижала к груди стиснутые кулачки.
- Владимир Ильич, клянусь, я ничего... Квасу только в нашей столовке... Клянусь Великим Карлом!
- Так-так, очень интересно. С чего это вас понесло в нашу столовку? Ведь никого из кремлёвских туда на верёвке не затащишь, говорят: отказываемся принимать пролетарскую пищу, мы лучше по-старинке - в "Астории". А вы - квас пьёте. Тем более посреди рабочей недели. Как всё это понимать?
Но Лапкина была так расстроена, что не могла отвечать, и Ленин решил её простить. На первый раз. Снова внимательно на неё посмотрев, он предупредил, чтобы впредь была осмотрительней, квасу не пила и вообще аккуратней обращалась с предприятиями народного питания. Потом сказал, чтобы шла на место, а про себя удивился: как можно до такой степени расстраиваться из-за некачественного кваса.
В 23 часа 58 минут в дверь кабинета раздался негромкий стук.
- Давайте, давайте, - сказал Ленин, думая, что это Лапкина с перепечатанными бумагами.
Но к его удивлению это оказался Феликс Эдмундович Дзержинский, председатель Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. Одет он был как всегда по-военному, но Ильича неприятно поразила несвойственная Феликсу неряшливость: фуражка с красной звёздочкой сидела на чекистской голове криво, шинель была застёгнута не на те пуговицы, правый рукав вообще разорван, а на поясе болталась расстёгнутая кобура с торчащей из неё рукоятью маузера. Мыски сапог покрывали подозрительные жирные пятна тёмно-красного цвета.
- У вас ко мне какое-то дело, Феликс Эдмундович? - спросил Ленин, откладывая в сторону очередную бумагу.
Дзержинский снял фуражку, чётким шагом подошёл к столу и склонил голову. Ленин вдруг почувствовал острый запах пороховой гари.
- Владимир Ильич, я не исполнил свой революционный долг, не выполнил вашего распоряжения, - было видно, что чекисту с трудом даются эти слова. - Я не оправдал оказанного мне доверия и готов по законам военного времени держать за это ответ. Я готов к самому суровому наказанию, которое назначит мне партия, вплоть до удавления в подвалах Лубянки чулком товарища Коллонтай или месячной пытки старыми портянками товарища Бедного.
- Какое такое моё распоряжение? - очень удивился, но в то же время и рассердился Ленин, потому что очень не любил, когда соратники по партии не исполняли поручений своих вождей. - Прошу говорить яснее.
- Поручение касательно членов Малой коллегии Наркомзема, общим числом двадцать пять душ. Срок исполнения истёк... - Дзержинский взглянул на часы-луковицу, - тридцать секунд назад. Хочу сказать прямо, как военный человек: поручение было бы исполнено в точности, кабы не секретарь Шмычков. Ровно за тридцать пять минут до полуночи он на казённом броневике бежал в Мексику. Догнать негодяя не удалось.
Владимир Ильич растерялся:
- Ничего не понимаю! Какой броневик? Какая Мексика? Товарищ Шмычков В.С. действительно сегодня утверждён мною на должность секретаря Малой коллегии, но я не понимаю, какая связь между ним и Мексикой? Кстати, вы мне напомнили о другом моём распоряжении. Будьте добры, Феликс Эдмундович, позовите сюда моего секретаря Лапкину.
Дзержинский с озадаченным выражением на лице вышел, но тут же вернулся в сопровождении бледной Лапкиной, которая, очевидно, подслушивала за дверью. Теперь у неё дрожали и руки, и ноги, а зубы выбивали негромкую дробь. Ленин нахмурился.
- Товарищ Лапкина, - сказал он, - два часа назад я вам велел перепечатать несколько важных документов, в том числе список Малой коллегии Наркомзема. Вы исполнили поручение?
- Перепечатать? - тихо переспросила она и сделалась ещё бледнее.
- Да. Именно. Перепечатать, - раздельно сказал Ильич и ещё пуще нахмурился, потому что не любил в людях расхлябанности.
- Но вы же сказали... - тов. Лапкина покачнулась и, чтобы не упасть, схватилась за стену, - ... сказали уничтожить...
- Разумеется. Испорченный экземпляр уничтожить, а новый напечатать.
Тут Дзержинский хлопнул себя по лбу, словно снизошло на него какое-то озарение. Видимо, услышанное очень потрясло его, ибо он забылся до такой степени, что снова надел свою фуражку, с досадой плюнул на пол и прошептал:
- Ну что ты будешь делать! Вся работа насмарку!
Ленин увидел, что женщине становится всё хуже и хуже, лицо её приобретает неприятный зеленоватый оттенок. А поскольку он очень ценил своих сотрудниц, то сейчас же встревожился:
- Что с вами, голубушка? Осторожно, не хватайтесь за английские обои, это народное достояние. Опять, наверное, квасу где-нибудь выпили? Феликс Эдмундович, помогите же! Кажется, ей дурно.
Дзержинский немедленно выполнил приказ, приблизился к Лапкиной и ласково прижал её к себе. Некоторое время Ильич с неудовольствием наблюдал эту сцену, затем вышел из-за стола, прошёлся несколько раз до двери и обратно и сердито спросил, обращаясь к чекисту:
- Феликс Эдмундович, может быть, вы мне объясните, что означает всё происходящее? Все эти броневики, все эти истерики из-за кваса? Что это такое?
Дзержинский в задумчивости погладил женщину по мягкой спине.
- Владимир Ильич, разрешите задать вам один вопрос?
- Извольте.
- Насколько я понял, вы приказали ей напечатать новый список Наркомзема?
- Ну да, ну да...
- А старый, стало быть...
- Ну да, я приказал ей, чтобы уничтожила...
Чекиста аж перекосило от распиравшего смеха.
- Теперь представьте моё изумление, когда два часа назад я получаю звонок по кремлёвскому проводу, из вашего секретариата, и мне сообщают, что по распоряжению товарища Ленина необходимо до 24 часов 00 минут сего дня начисто уничтожить состав Малой Коллегии Наркомзема. Общая численность двадцать пять человек. Список прилагается!
- Вы хотите сказать, что... - у Ильича даже бородка зашевелилась.
- Именно! - железный Феликс сверкнул глазами от возбуждения. - Я ещё подумал: что за спешка такая? Почему до полуночи? За два часа найти двадцать пять старых большевиков-подпольщиков, знакомых с тактикой конспирации, это, согласитесь... Это вам не офицеришку возле забора шлёпнуть.
- То есть вы их... Но как вы успели? Всего за два часа?!
- Ну, это дело техники, - усмехнулся Дзержинский. - В моей конторе, уверяю вас, работают надёжные и профессиональные товарищи. Промашка только вышла с этим секретарём Шмычковым... Ушёл, гадюка.
Ильич всплеснул руками и стал быстро-быстро ходить по кабинету.
- Ах ты, боже мой, - расстроено бормотал он, - какая неприятность. Что мне прикажете теперь говорить на пленуме партии? Что из-за одной, простите за выражение, разгильдяйки мы лишились двадцати пяти проверенных товарищей?
В этот самый момент Лапкина, притихшая было в надёжных руках Дзержинского, произнесла странный звук, нечто вроде "У-у-уп", после чего её обильно стошнило на бежевые английские обои и на шинель не отскочившего вовремя Феликса Эдмундовича. Лишённая опоры, женщина развернулась на высоких каблуках и мягко повалилась на паркет.
- Этого ещё не хватало! - нервно закричал Ильич, сроду не любивший беспорядков в своём кабинете. - Припадок? Ах, боже мой! Попортила всё-таки обои, провалиться бы ей со своим квасом... Феликс Эдмундович, как вы полагаете, не загнётся ли она прямо здесь, у меня на полу?
Дзержинский хмуро молчал и пытался привести в порядок свою шинель, которую носил пять последних лет. Эта шинель была дорога ему как память о лихих днях гражданской войны.
- Наверное, всё-таки обморок. Невероятно слабая нервная организация... Феликс Эдмундович, побрызгайте на неё водой, может быть, очнётся.
Прервав чистку испорченной шинели, Дзержинский взял со стола графин с водой и с ненавистью вылил его на голову женщины. Та слабо фыркнула и заскребла ухоженными ногтями по паркету.
- Мне её с собой забрать? - чекист деловито кивнул подбородком на несчастную.
- Ага, сейчас тебе... разогнался... - пробормотал под нос Ильич, заботливо поправляя у женщины неаккуратно завернувшуюся юбку, а вслух прибавил: - Нет уж, Феликс Эдмундович, я сам проведу с ней воспитательную работу по партийной линии.
В этот момент, видимо, от сквозняка скрипнула входная дверь. Владимир Ильич замер на месте, тревожно посмотрел сначала на Лапкину, потом на дверь, и тут же распорядился:
- Товарищ Дзержинский, необходимо перенести её в приёмную, пусть лучше там полежит, а то, упаси бог, Надежда Константиновна заглянет...
Уже под утро Ленин и Дзержинский ехали по домам в скромном пролетарском автомобиле "Роллс-ройс".
- И всё же, Владимир Ильич, следует примерно наказать эту Лапкину.
- Категорически с вами не согласен, Феликс Эдмундович. Во-первых, где я найду другую такую же опытную секретаршу, а во-вторых, если кого и наказывать, так только меня самого, но с этим, как мне кажется, не согласятся наши товарищи по партии. Или вы другого мнения?
Ильич лукаво заглянул под козырёк чекистской фуражки. Дзержинский, побледнев, отрицательно качнул головой. Ленин ласково потрепал его за колено и продолжил:
- Так вот, всё дело в том, что я не совсем точно сформулировал своё требование. Если бы я с самого начала сказал "уничтожьте список", то и был бы уничтожен только список, и ничего бы не было. Моё же "уничтожьте", брошенное второпях и лишённое конкретики, - вот что привело к известным неприятным последствиям.
Владимир Ильич помолчал, зачем чуть заметно улыбнулся:
- А товарищ Лапкина исключительно ответственный и исполнительный работник. Ведь, что ни говори, распоряжение оказалось выполнено полностью и в срок.
Впоследствии Ильич часто любил рассказывать эту историю в кругу старых друзей революционеров, и каждый раз, посмеиваясь, говорил напоследок:
- Вот такие курьёзные ошибки случались в трудные годы становления Советской власти.