Аннотация: В разгаре мая на трассе Санкт-Петербург - Москва с одним студентом приключилось удивительное, невероятное, экзотическое. Что же именно? И при чём здесь чеченцы?
Предисловие
Не стремясь осквернить религиозные чувства или оскорбить народы, автор просто рассказал историю, приключившуюся с ним в разгаре мая на трассе Санкт-Петербург - Москва. Все неточности описания религиозных и национальных нюансов, молитв, объясняются неграмотностью автора в данных вопросах и его человеческой памятью.
Глава 1. Коробка из-под пиццы
Душа требует романтики, и поэтому я, студент Санкт-Петербурга, узнав, что друг моего детства Лёха приезжает в Москву, решил добраться туда автостопом. Подобного опыта у меня никогда раньше не было, и моё любопытство смешивалось со страхом, подогреваемым людьми вокруг: "Закопают тебя где-нибудь в лесу", "А что, если тебя убьют там по пути?", "Это очень опасно!" и т. д., и т. д.
То, что мы замечаем, сильно зависит от того, на что мы себя настроили. Отвечая на все реплики о трудностях планируемого путешествия "не боюсь", я уже думал о том, как меня пристрелит бандит, разъезжающий на разваливающемся шедевре российского автопрома. Но курок уже был взведён: я рассказал друзьям, что еду автостопом, уже обрадовал Лёху и даже успел нарисовать на обратной стороне упаковки из-под пиццы "До Москвы" большими красными буквами, которые я вдобавок покрыл блёстками для антуража.
Отправляться в путешествие было решено в 7 вечера.
Проснувшись утром, я аккуратно заправил кровать, думая о том, что будет хорошо заправить постель перед тем, как уйти навсегда. Веры в завтрашний день уже не оставалось, но я всё равно постирал бельё, которое мне уже не суждено было надеть. Выходя из душа, я больно ударился бровью о дверь. Это знак! Нужно остановиться, передумать! Но тогда картонная коробка из-под пиццы всегда напоминала бы мне о несбывшейся мечте, укоряла бы меня за то, что я, вырастив в душе семена, которые сам считаю красивыми, так и не вырастил из них в саду нечто. Я в ответственности за свой сад.
Еду в метро. Социальная реклама шепчет: "Пьянство - причина ДТП". Значит я погибну в аварии. Картинка вк "кто меня увидит, тот не доживёт до завтра" уже вызывает тревогу и благоговейный гнев: "Нельзя так писать!".
И всё-таки ноги донесли меня до станции "Московская" - отсюда я планировал начать своё путешествие: идти сначала пешком по Московскому проспекту, а потом вдоль Московского шоссе. Если я дойду пешком до Пушкина, где живёт девушка, цвет злости на которую в моей душе имеет оттенок цвета любви, и меня никто не подберёт за это время, путешествие будет считаться оконченным, и моя совесть перед картонной коробкой будет чиста.
Глава 2. Алим
19:30.
Я уже полчаса иду вдоль дороги, размахивая антуражной табличкой то одной, то другой рукой. Нагнанный страх как рукой сняло, как только я начал идти, но в душе я всё-таки надеюсь на то, чтобы дойти пешком до Пушкина - встретиться с той девушкой, злоба на которую перемешена с любовью. Осознавая это, но не принимая до конца, я всё ещё не верю, что завтра буду в Москве.
Остановилась красная машина! Красный - мой любимый цвет! Неужели это ко мне?!
- Артём. Подвезёте?
- Антип. Я тебя докину до выезда из города возле Ям-Ижоры. Здесь машины ещё едут кто куда, а там все в Москву уже.
- Это выезд, который около Пушкина? Круто, поехали!
В чистом салоне играл хороший русский рок, а приятной внешности молодой водитель рассказывал, как однажды он подвёз священника-автостопщика, в рясе показывавшего большой палец автомобилям. Добравшись до пункта назначения, поп-автостопщик не только не дал водителю денег, но и выпросил с него милостыню.
Я же рассуждал на тему того, стоит ли садиться в девятку с болтающимся бампером и кавказцами внутри.
Со взаимным удовольствием мы расстались с Антипом возле выезда из Пушкина. Первый в жизни автостоп и улыбнувшаяся удача наполнили меня смехом, азартом путешествия и большой любовью к жизни и вечереющему солнцу. Волна свободы накрывала меня изнутри, и я не мог устоять, прыгая на месте и меряясь с горизонтом шириной улыбки. От утреннего страха не осталось и следа.
Чёрная с тонировкой Лада седан сдаёт назад. Неужели это ко мне?
Дверь открывается. Водитель Лады - кавказец. Объём его бицепса в три раза больше моего. Если что, я с ним не справлюсь.
- Артём.
- Алим, - с узнаваемым акцентом гармонического минора представился водитель.
- Подвезёте? Прямо до Москвы?
- Садись.
Я знал, что так будет. От судьбы не уйдёшь. Я сажусь. Я пытаюсь пристегнуться.
- Не-не-не, эта не нада! Дакументы есть?
Хорошо, всё в порядке. Меня предупреждали, что водилы спрашивают документы.
- Да, есть. Вам показать?
Мы трогаемся навстречу ночи и семи сотням километром в компании друг друга. Я не осмотрел машину, но запомнил номер. Оборачивать голову, чтобы убедиться, что на заднем сиденье точно нет пистолета, сейчас уже было неловко.
Вообще, если меня захотят убить, то, наверное, из-за денег. Или на органы, но я не хочу об этом думать, и поэтому это маловероятно. Денег у меня всё равно немного. Я без проблем отдам всё, что есть, лишь бы не убили. Думаю, мне удастся договориться. Жаль только отдавать блокнот и браслет из пуговиц, собранный друзьями.
Эти мысли меня немного успокоили.
- Артьйом, ты сказал кому-нибудь, что едешь в Москву?
Именно так и должны начинать убийцы разговор.
- Да, конечно, говорил.
- А мама знает?
- Само собой. Пришлось поуговаривать правда, но вообще я говорил родителям, что собираюсь поехать автостопом к Лёхе.
- Ты менья не бойся. Я добрый. Доверять каждому незнакомому не нада, эта ты правильно делаешь. Но со мной доедешь, честнае слово говарю!, - успокаивает меня Алим.
Я киваю головой в знак доверия его словам.
- Ты маме позвонил?
- Да, точно, сейчас позвоню. Вы не обидитесь, если я скажу ей номер машины?
- Не-не, конечна говари.
Я звоню маме в последний раз. Она спит за четыре тысячи километров от Питера. Кажется, я ей говорил, что собираюсь ехать к Лёхе именно автостопом, но потом свёл это к шутке. Сонным голосом она ласково отреагировала на мои слова о том, что я поймал машину и к утру буду в Москве.
- Дай телефон, - попросил Алим.
- Аллоу. Эта Алим, водитель. С вашим сыном всё в порядке будет, я его пряма до Масквы давезу. Пусть обязательна позвонит вам утром.
- Да, мам, всё в порядке. Спокойной ночи!, - говорю я спокойным уверенным голосом несмотря на волнение и страх. Годы в музыкалке прошли не зря!
Судя по тому, что через минут я получил сообщение "скинь-ка смс номер машины", слова Алима не успокоили маму. Вслух сказать номер я то ли забыл, то ли решил, что одного моего намерения будет достаточно.
Смс не отправилась из-за ошибки. Дурацкий тариф! А звонить и произносить номер вслух было неловко даже сейчас.
Прислушаемся к музыке, играющей в машине Алима. Среди множества сменяющих друг друга восточных песен на чужом языке и плохой русской попсы, мне особо запомнился рэп, начинающийся со слов "я чеченец, и я этим горжусь". Музыка пульсировала гордым нравом горячего народа, призывая к битве и отмщению за оскорблённую чеченскую гордость. Мне показалось, что откуда-то из-за музыки донеслось "Аллах Акбар!".
Некоторым знакомым песням я подпеваю, потому что делал бы так же в обычном состоянии. Желая успокоиться и ускорить время поездки, я требовал перемен и грустил о жизни, прошедшей по ресторанам.
- Оо, это же Цой! Мы эту песню играли в школе с Лёхой, к которому я сейчас еду.
- А где тваи родители, Артьём? Здесь, в Питере?
Всё. Он точно маньяк. Желание соврать во спасение борется с ... чем?
- Нет, они далеко в Сибири. Я здесь живу с друзьями.
- А сам ты питерский?
- Не, я сибиряк.
Может, надо было соврать, что родители в Питере, а отец из фсб?
- Я кабардинец. Слышал о такой национальности?
- Да, конечно.
- Гора Эльбрус знаешь? Самая высокая! Я вырос у неё. Я из Нальчика.
Скоро разговор угас, и мы молча ехали сквозь опускающуюся ночь по трассе М-10.
Алим звонил своим друзьям и разговаривал с ними на незнакомом мне языке о том, что везёт пацана на убой. Было ясно, что он - часть большой продуманной схемы по отлову и убийству незадачливых молодых автостопщиков, и сейчас десятки таких, как я, везли навстречу последнему часу. Иначе нельзя было объяснить количество друзей, бодро отвечающих ему в поздний час.
Мы свернули к заправке, Алим вышел из машины, чтобы договориться со своими друзьями о том, как меня будут убивать. Бродящий недалеко охранник заправки явно подкуплен. Кавказец поглядывает на меня из-за витрины магазина. Это его сообщник! Может, убежать к фуре, что заправляется рядом? Срочно звонить маме!
В Кузедеево, милой деревеньке, где я вырос, уже спала глубокая ночь, но мама бодрствовала. Слова Алима её, видимо, не успокоили. Сказав ей номер машины и примерное местоположение, я пожелал маме спокойной ночи и на всякий случай набрал человека из Питера, которому можно доверить важную информацию - номер машины моего убийцы. Не помню, что именно я говорил тогда, но собственный голос мне казался твёрдым и спокойным, о чём я тихо гордился.
Ещё раз захлопнув сломанный багажник, мой убийца вернулся. Он дал мне чипсы и сникерс, чтобы прикормить меня и усыпить бдительность. Профессиональный киллер!
Спать в дороге я не буду, потому что как только я усну, он свернёт не туда, и поминай как звали. Потихоньку жую чипсы, гадая, как скоро он убьёт меня, и сжимаю в ладони шариковую ручку. По моим расчётам, острого удара её кончиком хватит, чтобы ошеломить убийцу и успеть выбежать из машины.
- Ты не устал, Артьём?, - Алиму нужно, чтобы я уснул.
- Нет-нет, я студент и привык не спать ночами., - уверенно лгу я.
То, что Алим сказал через секунду, окатит меня ледяной водой.
- Ничего, если я помолюсь?
Всё понятно. Вот он - конец.
- Нуу, молитесь.
Религия! Как я об этом не подумал! Он убьёт меня не из-за денег. Идея! Идея страшнее денег! Машина останавливается, и моё сердце тоже.
- Я мусульманин.
- Я уважаю чужую религию. Может, мне выйти из машины, пока вы молитесь? Это интимно для вас?
- Не-не-не, сиди.
В день теракта в Питере было страшно. Водитель чинно снял чёрную с тремя белыми полосками кепку, возложил руки на руль автомобиля и закрыл глаза.
- Аллах Акбар.
Над весеннем русским полем полная Луна освещала очертания тонированной лады, в которой молился кабардинец. Молодой студент сидел рядом и ждал, что будет дальше. Пространство казалось ему натянутой нитью, которая вот-вот разорвётся. Он гадал: то, что сейчас читается - нормальная молитва вроде нашего Отче Наш или исповедь террористов? Как было страшно ему не знать этого! Как глупо было никогда за всю жизнь не ознакомиться с мусульманством хоть чуточку глубже. Вдруг он уже нарушил какое-нибудь важное их правило, и за это должен быть наказан!
- Тц, тц, тц, тц, - ритмично и тихо отсчитывал секунды до нечта Алим, положив голову на руль.
- Аллах Акбар, - напевал Алим, добавляя много рваных слов на незнакомом мне языке. Меня пугало, что я не понимал, о чём молится он. Славит ли он своего Бога за жизнь и обещает никогда никого не убивать или же даёт клятву повергнуть неверных? Он закончит, и после я умру.
Голова вверх. Голова вправо. Голова влево. Вниз. Руки на коленях. Молитва кончилась.
Алим открыл глаза и надел кепку. Мы поехали дальше. Я вспомнил историю князя Мышкина и ощущал себя Достоевским, которому был прочитан приговор о смертной казни расстрелянием. До эшафота, как и в Идиоте, оставалось не больше пяти минут. В тот момент я схватил свой блокнот и ринулся выписывать чувства, переполнявшие меня:
"Достоевский писал: заинтересовался ответом. А я полюбил. Каждого полюбил. Хочу подойти и обнять несмотря на их непонимающие лица. Сильно-сильно обнять. Простить. Поцеловать-расцеловать. Даже самая обычная жизнь - сверх-интересна, сверх-любовно. Любить каждое проявление жизни, каждого человека, друга хочу сейчас. Никогда не прятать эмоции. Пылать! Гореть! Жить!..
Я доеду до Москвы, и со мной всё будет хорошо. Появляются мысли:"А что, если он после своей молитвы свернёт на встречку?!" Думаю о том, как буду рассказывать своё лихое путешествие. Жуёт пальцы. Волнуется. Успокоил себя мыслью:"если бы убил, так уже".
Всё ерунда! Всё нипочём!
Мне никогда не понять другого человека, не понять, как он видит мир, как именно он видит мир."
Первые две минуты - оставить память о себе - прошли. Осталось ещё три, не больше.
- Артьём, а ты верующий?
Начало конца.
- Знаете, я ещё не решил. Когда-то верил, когда-то нет. Сейчас я ищу. Считаю, что неправильно верить от рождения, потому что так сказали. Нужно самому найти это.
Я не стал врать.
- Это большой грех, Артьём, что ты не веришь в Бога.
Я молчу. Алим назвал себя добрым. Но что, если в его понимании быть добрым значит убивать неверных Аллаху? Неопределённость понятия доброты, казалось бы, философская, отвлечённая от жизни проблема, сейчас реально разрезала мою душу напополам.
- Я исламист. Я никого не боюсь. Никого, кроме Бога., - взглянул мне в глаза Алим. Сейчас он свернёт на встречку. Если я выпрыгну из автомобиля, попаду под грузовик.
- Да, бояться глупо.
Последняя минута. Спящая фура на обочине похожа на котёнка, который склонил голову и подсунул лапки под маленькое тельце.
Резкий поворот руля. На дороге пред нами оказался только что сбитый олень, которого Алим ловко объехал.
Минуты текли и текли, а меня везли в Москву, чтобы сделать одним из бойцов группировки Аль-Каида. Чтобы чем-то себя отвлечь, я пытался выдумать как больше ответов на вопрос: на что похожа сейчас Луна? Она казалась мне горящим глазом притаившегося хищника. Но мы всё ехали к Москве и утру. Вид Луны вызывал всё более безобидные ассоциации, и постепенно бояться мне надоело, и я стал наслаждаться поездкой и видами зачинающегося утра.
До Москвы осталось меньше сотни километров, и стало ясно, что Алим просто подвозил автостопера, просто молился своему Богу и искренне переживал о стереотипах, связанных с его народом и религией.
Алим довёз меня до самого метро. Попросив автограф на память, я попрощался с ним, как с дорогим другом, и пошагал сквозь тишину утренней Москвы, немея от счастья. Мой сад расцвёл.
Глава 3. Я здесь молюсь
Семь утра. Я, не спавший всю ночь, счастливый расшагиваю по московским бульварам. Сворачиваю за угол, и, ошпаренный кипятком, подобным тому, когда ты неожиданно встречаешь свою влюблённость, застываю, смотря площадь с качелями.
Она показывала их мне. Я видел эти качели на видео, и меня поразило, что в городе есть место, где люди просто, просто качаются на качелях! Город, в котором есть площадь с качелями - уже город с душой, город, достойный глубокой любви.
Я с нежностью подхожу к качелям и сажусь. Тёплое раннее утро влюблённо трогает мои волосы.
"Качели! Я случайно набрёл на те самые качели! Сердце остановилось. И бьётся любовью. Я счастлив на этих качелях!"
Качели заставили меня вспомнить о ней, и я набираю её номер, желая встретиться на выходных. Разбудил. Она ответила нет. И солгала, что болеет. Я знаю, что она болеет на самом деле, но мне хочется, чтобы она лгала, и поэтому она лжёт. Но я же сижу на тех самых качелях, как она этого не понимает! Как можно говорить "нет" безо всякой поэзии и не рассуждать многословно о жизни и философии, забыв о любых разногласиях после такой поездки! Ведь мы живы, и это чудо! Как можно в это счастливое утро просто говорить "нет"!
"И через минуту я уже несчастный влюблённый. Странно после такой ночи вообще о чём-то переживать. Смешно."
На соседних качелях качается молодая девушка, улыбаясь московскому небу. Каждый человек выглядит таким красивым, когда улыбается по-настоящему! Сейчас она выглядит счастливой, и поэтому очаровательна. Я сижу, скрестив ноги, на своих качелях, и не отрываясь смотрю в её глаза, иногда замечая ответные взгляды и улыбки, адресованные мне. Заинтригованный девушкой, которая явно не заскочила по пути, не забрела случайно, не ожидала подругу, а именно пришла специально сюда, на эти качели, ранним утром, я о "возлюбленной" и думать забыл.
"И смешно бояться подойти к девушке на качелях - чего бояться после этого-то?"
- Как так вышло, что ты сейчас, в семь утра, качаешься здесь на качелях? Ты выглядишь счастливой.
- Я часто здесь молюсь.
И я пошёл на Патриаршие пруды.
Деятельность террористической организации "Аль-Каида" запрещена на территории России.