Если бы ты знал, неизвестный, читающий эти строки, - кто их пишет, - ты бы отвернулся, но не спеши, быть может, тебе, светлому, в твоей солнечной стране понадобятся эти туманные писания, рожденные в темную эпоху, эпоху стыда и раскаяния... Не спеши, те, кто давно умер, смотрят на тебя и надеются, что ты простишь им, во имя будущего, их прижизненный лепет, так же как простишь мои предсмертные хрипы.
ХРИПЫ:
I
Жалость, порождающая любовь, - последнее дело. -
Во мне нет ни жалости, ни любви.
Огненные корабли - мои глаза, - на плаву нот симфоний жизни. Одна из них - Аллегро.
И разве я виноват, что мать моя была чудо, а ее супруг был гад.
От нее у меня - страсть к невыразимому, от него - цинизм.
Мать - отреклась, он - бросил.
Но это не автобиография, я хочу тебе показать свои внутренности.
II
Самое удивительное - это мое сердце: шкатулка из красного дерева с тайной внутри. - Постучишь -откроется, но стучать нужно ногами и не один круг. К тем, кто бос - оно вообще глухо: нищие -попрошайки и свиньи.
Для тех, кто несет сокровища - проверенную дорогой истину, - я могу открыть секрет, - и даже открываю его.
- Там, на дне, - Пустота!
III
Старость меня забавляет, когда ищет молодости место! - Что может знать гниющее о завязи? - Новой завязи?!
Что оно может дать? - Опыт растления?!
Я видел случку собак:
Три хозяина находились рядом:
Кто журил, кто помыкал, кто бросал дельные советы. Достойная порнография умывающему руки солнцу! А потом они возьмутся за детей!.. Исторический случай!!!
IV
Вот вам мои легкие - фильтр, где уживаются выхлопы прогресса и послепотопный озон. Интересная взаимоисключающая парочка - потоп и прогресс. - Два режима сигнала бедствия, две руки одного мастера. Все это похоже на слизывающую следы волну или на водяные часы, работающие по принципу весов!
Мои чудовищные легкие - насос, которому приходится перекачивать не только нефть танкеров, но и нечистоты их капитанов:
Убийцы, калеки,
шуты, безумцы,
прокаженные, недотепы
воры и рабы -
все здесь! -
Истинно скажи, чем ты дышишь. - И я скажу - кто ты!
V
Пасха. Торгуют Христовым телом и кровью! Веселое время замаскированных язычников, - шальной маскарад забвения:
Лицедеи скачут по дорогам и проповедуют Христову любовь! Что это? Обезьяньи бега?
Площади, как и встарь, заполнены хороводами вокруг статуй Ваала!
Слепцы! Они не знают, кто такой Ваал!
Невольные жертвы лицемерной изнанки!
У набережной, где море штурмует замки, творцы песочного великолепия вбирают Вечности глотки, чтобы растратить их, построив новый храм, подальше от волны страстей, на счастье, - своеобразная уплата долга.
На улицах импровизация весны доходит до братания сектантов, ведь истина одна: "Воскрес"! -
Пророки плоскости, где опоздало время, шаманы тех гвоздей, что не ржавели...
Грустные морщины мои ложатся на их благую весть и растворяются в ее терпкой вине!
VI
Идет служба у памятника собаке!
- Я плачу. Застрелите меня!
Впрочем, нет. Я опять смеюсь.
О, чудовищные слезы, на улыбках истерики.
Ах, чудовищный смех, над кристаллами боли! -
Национальная трагикомедия эмоций!
VII
Иногда ко мне приходят Ангелы. Что надо этим бездельникам? Господи, прости, я никогда не поливал небо грязью, но вот уж как четверть века вижу одно - непоправимую топь. Слышу одно - пытки утопленников. Чувствую одно - жадные руки плена...
Она - изматывает, заставляет каменеть.
Он - держит за горло, заставляет хрипеть.
Мой голос в крови, жидкой крови жутких мест. - Жидкая жизнь!
VIII
Я один из немногих, кто знает свой лик, кто видит малейшие движения свои и малейшую падающую тень.
Петляющие в мыслях - эти дети непостоянства - возятся около, с проблемами, на лужайке своих
же фантазий.
Мой желудок давно переварил все их понятия и выстроил из них здоровенный собор современному вкусу - антиномию делийского лахта!
IX
Мертвый дом, что наверху, - цветом разлуки на лицах у прохожих. Некогда я любил его открытые двери: подарки носил, идеал лепил. - Чудовищное заблуждение с похотью за одним столом.
Случилось так, что нашу дорогу перебежала смерть, с тех пор лунный ад только смешит меня своими прелестями. - Чудовищное заблуждение с похотью не только за одним столом.
X
Ханжеству я рублю пальцы, пусть не щекочет правду, она не любит смеяться! Голая, она вызывает тишину, чудесную тишину после огня, странную тишину, иногда страшную!
Люди падают ниц у этих ног!..
Время умирает, исторгая человеческое!..
Безбрежное предъявляет счет приходящему!!!
Ложь тогда рассыпается в прах!
Мало не дрогнувших остается, не потерявшихся. Меньше всего я вижу способных бесстрастно приблизиться;
Я - тот, кто однажды прошел насквозь.
XI
Со своей колокольни я всматриваюсь в облака: одни - хранят грозу, другие - весь этот подвиг.
Звонарем, глашатаем дня оказался резчик по дереву; для меня он искусный хирург!
Бережно носит сны в рукаве его призрак. Мои пятки скользят по его зеркалу.
Я разбиваю тысячи лет на одно мгновенье...
Я смотрю вниз и не набираюсь влаги...
Я улыбаюсь, когда еще кажется больно...
Я разделяю свои половины и властвую...
Я дирижирую, соединив все отзвуки мира...
Я убиваю молчаньем, не хуже чем словом!!!...
XII
Есть на границе два столба: между правым и левым, старое небо рождает детей через них. Разных по знаку, двуликих по времени суток.
Каждый танцор золотой середины держит эти ворота в обратный путь.
В смерти находиться так же приятно, как в жизни, если в кармане обратный билет. Полезно иногда покинуть терновник - возвращение с новым лицом, новым солдатом. Не вижу ничего плохого в битве и не вижу ничего плохого в могиле, если их рисунки на столе моих трапез выполнены бесцветным карандашом!
А когда нужно кому-то мое конкретное мнение, - я кричу: "Вон отсюда!"
XIV
Вчера мне показали мелочность, расчетливость и дребезжание нервов (будто я не знаю эти транскрипции эгоизма). В еще не старом сосуде кипела эта мышиная спесь - волшебная смесь - и выливалась мне под ноги, желая заполучить обувь - она же у меня непромокаемая...
... Когда надоело, я заткнул дыру в крышке!!!
XV
На привокзальных часах позеленели стрелки.
Улицы города, витрины магазинов, толпы зевак купаются в тине.
На церковных колоколах поет лебединую песню век...
И двадцать человеческих пальцев, покрытых корыстью, смотрят на Восток в предвкушении чистки и ожидании завтрака - классическая позиция проститутки.
XVI
Лживый муравейник, - я еще доберусь до тебя. - Рассадник скорби, пустопорожний балаган в одеждах правопорядка, ничтожество в тогах закона... А впрочем, тьма с тобой, матерый слепой! Что толку махать фонарями на безлюдной улице?! Что толку колотить труп!?
Я - типичный представитель кротианства.
Мои подзорные трубы с потрескавшимися от холода стеклами...
Мои цветные монокли... Ах, когда-то они были цветными. - Теперь мука да сажа.
Мои черные очки рассекречены и разбиты какой-то сволочью в парадных костюмах.
И в мои глаза тихонько вкрадывается кладбищенская ночь!
XVII
Когда я выброшу очередную иллюзию - скомкаю ее, как лист бумаги, смешав краски...
Когда я, хлопнув дверью, окажусь опять без часов и без компаса...
Когда проснусь утром со свежей головой на постели из желтых роз...
Когда зафрахтованное судно даст прощальный залп...
Когда светила станут светлячками в моих опустевших ладонях...
Когда будет безразлично, безмятежно, беспошлинно... - Тогда мир... Этот гостеприимный хозяин, которому садятся на голову, заставляя свирепеть и давать пинка...
Этот мир перестанет быть охотником.
23.04.98
Небо и ад бумажного Германа
"Моя жизнь настояна на словах.-
Ни семьи во плоти, ни детей!"
I
Геронтофил
- В Океан ...............................................