Открылись двери вагона, ввалилась масса золотооправных функционеров.
Передо мной на сиденье грязно-голубого цвета села тридцатилетняя мадмуазель-функционер в светло-голубом возбуждающе-коротко-юбочном костюме, - и в золотооправных очках на правильном носу.
Она встала рано, чтобы начистить маникюр, просушить голову усовершенствованным феном, замазать угри душисто-кристиан-диоровским кремом, выпить раствор трав для похудения, закусив малокалорийным круассаном. Взять папку плэннинга и поехать выполнять свою функцию в отлаженном механизме развитого общества.
Она смотрела сквозь меня, мечтая превратиться из работяжки-падчерицы-вся-в-золе в принцессу-вице-президента актуальной компании. Мечты дерзкие, но исполнимые для организованно-целеустремленной немного перезрелой мадмуазели, в романтично-голубом коротко-подстриженном костюме, с проницательным взглядом сквозь замороженно-алмазный свет стекол нино-риччевских очков, рассчитанным проникнуть в сердцевину потайных мыслей немного перезрелого, но еще не обремененного домашним женским вниманием, президента актуальной компании.
Она смотрела сквозь меня, крепко держа цепкими руками лежащую на спортивно-накаченных, загорелых в бронзажной камере, эпиллированно-гладких коленях папку очередного пленнинга, мечтая о белом платье без фаты...
Открылись двери вагона, ввалилась масса золотооправных функционеров, и один из них, уже домашне-ухоженный, сел рядом с мадмуазелью.
Он бросил мимолетный взгляд на кругло-загорело-выглаженные колени своей соседки, открыл папку, в которой хранилась бесценная литература развитого общества и углубился в чтение потрясающих своими музыкальными вариациями Сфер счетов-расчетов. Он не мечтал о белом платье без фаты своей соседки, так как был уже обречен на тихо-мирно-комфортное существование в купленном в кредит на двадцать лет припарижском доме со всеми удобствами - и с даже проживающей неподалеку только что созревшей голубоглазой мадмуазелью, мечтающей о доме своего домашне-ухоженного, двухдетного функционера - и о белом платье без фаты...
Открылись двери вагона, ввалилась масса золотооправных функционеров.
Одна из них - пожилая, но еще энергичная дама, в очках с затемненно-затуманенными стеклами, скрывающими следы, оставленными многочисленными комфортно-правильными, бронзово-эпиллированными мечтами, - села рядом со мной, напротив перезрелой мадмуазели и домашне-ухоженного месье.
Дама открыла журнал и углубилась в чтение ошеломляющей своей актуальностью литературы о найденных совместными усилиями всех западных функционеров косметической промышленности ста способах похудения.
Пожилая дама не мечтала о белом платье без фаты, так же, как и о вице-президентском кресле или о комфортабельном доме, выплаченном в рассрочку. Так как белое платье пылилось в ее шкафу вот уже тридцать лет, вице-президентский портфель был отдан одной организованно-целеустремленной перезрелой мадмуазели - в день ухода Дамы на заслуженный отдых, а дом со всеми удобствами давно выплачен по двадцатилетнему кредиту. Дети приезжают раз в год, чтобы поесть ноэльского шоколаду и вспомнить, что все-таки Христос родился. Мужья, честно выплатив один за другим кредиты, удалились, в поисках бронзово-крепких, еле созревших партнерш, - мечтающих о многом...
Дама читала журнал, посвященный важной проблеме похудения и омоложения, - и мечтала о дорогостоящей поездке в далекую и экзотическую Индонезию, где она, с группой таких же бывших функционеров, так же, как и она, считающих, что деньги это не самое главное, сможет встретить экстраординарный восход Солнца, там, высоко в горах, у всемирно-известного и холодно-сурово-вечного кратера старого, но некогда пульсирующего, вулкана... И кажется, что еще видела пожилая дама, сквозь туман дымчатых стекол золотооправных очков...да-да, она видела его, своего суженого, не созревшего в отлаженно-развитом западном механизме индонезийца, молодого, загорелого под натуральным солнцем Востока, с глазами цвета нежаренных на парижских улицах каштанов, с руками, пахнущими восточно-приготовленным рисом и - рыбой лагуны, у которой стоит его дом с мистической крышей-лодкой, напоминающей рога вола... Пожилая дама читала о стах способах безболезненного и безжертвенного похудения, в надежде на счастье, которое ей подарит молодой бронзово-натуральный индонезиец...
Пожилая дама смотрела сквозь своих еще энергичных коллег и мечтала о далекой лазурной лагуне - и еще не знала, что юноша-индонезиец любит юную пышнотелую индонезийскую метиску, работающую на соседских рисовых полях и мечтающей о белом платье с фатой...
Открылись двери вагона, вывалилась масса золотооправных функционеров, и вместе с ними - мои соседи, но не коллеги. И побежали выполнять свои респектабельные функции в механизме правильно-целеустремленных отношений, затаив каждый в себе мечты преуспевания. В вагоне остались - маленькая черноволосая девочка, ее молодая мама без золотооправных очков на длинном иконописном носу и... я.
Девочка читала книжку с весело-красочными картинками - сказку о работяжке-падчерице-вся-в-золе... Добрая девочка с милой улыбкой мечтала стать принцессой в белом платье с фатой...
Ее мама не читала журнал о ста способах похудения и не держала на своих закрытых коленях папку просчитанных планов. Она смотрела на дочку и мечтала вырастить из нее человека.
А я... не зная своего места в структуре сбалансированных отношений, ни о чем не мечтала, и лишь думала о тех, кто мечтает - на другом конце маленького глобуса - найти Истину на дне гранёного стакана.