Аннотация: Играл на весеннем суперцарконе 2007. 10-ое место в общем забеге, финалист Надежды-Радио-Луны, финалист Милкивэя.
Луч солнца струился сквозь витраж. Плясали, играючи в потоке света разноцветные пылинки: красные, зеленые, синие. Мозаика буйных красок причудливым узором стелилась по чистому полу церкви. Возле алтаря, на коленях стоял человек в черной сутане. Руки молитвенно сложены на груди, голова опущена. Смирившись перед Ним, он о чем-то молчаливо вопрошал Небо. Такое невероятно ласковое, близкое, всегда готовое ответить Небо...
Вскоре раздалось бренчание ключей. Быть заутрене. Зашумел огромный медный засов: ключник открыл храм. Священник поднялся с колен, его уже ждал первый прихожанин.
- Прости меня отче, ибо я согрешил... - робкий заискивающий взгляд из-под кустистых бровей. Мольба во взоре прихожанина пересеклась со спокойными, полными тепла глазами священника. Глазами такого редкого для этих мест голубого цвета. Взгляд пришедшего столкнулся с этой небесной синевой, да и сжался, опустился вниз. Здоровенный детина, способный силушкой и с медведем потягаться, не знал с чего начать. Отец Бернард, а священника звали именно так, понимающе вздохнул.
- Ты хорошо сделал, что пришел. Но хочу, чтобы ты понял: молитва - беседа с Богом. Беседа, понимаешь? Вот как со мной. Я лишь посредник, потому отбрось заученные фразы. Говори, как привык. Он поймет.
Детина согласно мотнул головой. И принялся выдавливать из себя комканые слова исповеди ...
Священник молча выслушивал запутанную речь пришедшего. А в голове всплывала картина собственного прошлого: скрип и запах кожи стеганого доспеха, блеск солнца на медных щитах, лес копий, рев труб... до тех пор, пока Бернард не встретил Его... Это не было личной встречей лицом к лицу. Но все-таки ветеран-триарий, лежащий в луже крови на поле славной Харранской битвы кое-что осознал. Когда к нему, уже холодеющему, подошел один из полковых монахов. Склонился, и, посмотрев прямо в глаза, изрек - ты еще послужишь Ему, воин.
С тех пор минуло десять лет. Настало мирное время - центурион бросил службу. Бросил для того, чтобы встать под штандарты другой армии...
Кряжистый детина закончил исповедь.
- Тебе необходимо уяснить - зло всегда дремлет в человеке. И жизнь - это борьба. Давай место доброму в душе. Взращивай достойный плод. A злому ....не давай места. Главное помни, сын мой, доколе жив человек - жива и надежда. Небо всегда слышит кающегося грешника. Ступай, и впредь не греши.
Детина поднялся с колен. В посветлевших глазах - надежда. Отряхнул пыль со штанин и вышел.
Спустя три дня Бернард собрался домой. Тепло попрощался с братьями и двинулся в путь - назад в маленькую деревенскую часовню. Погода вконец испортилась. Совсем недавно полыхало бабье лето веселыми огнями листьев, а теперь: промозглый туман, дождь и ветер. И видно зарядило надолго...
Смеркалось. Серое небо, затянутое пеленой, гнало полки тяжелых туч куда-то на север, не забывая пакостно накрапывать на одиноких путников.
Поди ж ты - единственное место отдыха - трактир на перепутье. Другого не дано, а ночевать под открытым осенним небом - то еще удовольствие.
Бернард направился к корчме.
На пороге - толстяк-хозяин. Радуется долгожданному путнику. Впрочем, при виде сутаны, радости в глазах несколько поубавилось. Что взять с монахов? Бернард поздоровался и прошел вовнутрь. Пустой зал. Чистый пол. Приятный полумрак и ароматные запахи. Расположившись поудобнее за столом, путник взглянул на подошедшего хозяина.
- А ведь я вас узнал,- проговорил трактирщик.
- Да ну?
- Точно! Вы тот самый отец Бернард. Из Кнарской епархии. У вас еще приход в дне пути отсюда. - Тут толстяк задумался о чем-то своем, и продолжил - Вы мор остановили в лютую годину, волчьей прозванную. И больного проказой исцелили. Ведьму сжечь не дали. И кому не дали! Самому святому экклизиарху Сигизмунду! Жаль, что приход свой покидаете редко.
- Молва да слухи. Люди склонны преувеличить, сыне. Приход покинул по приглашению братьев Лидского аббатства. А что о чудесах, так ведь не я все это делал.
- А кто? - недоверчиво выдохнул трактирщик.
- Тот, Кому я служу. Так что по поводу чудес - опять же - слухи. Кому, как не хозяину постоялого двора знать о силе слов... Бернард посмотрел в глаза трактирщика и продолжил, - Ведьма была простой селянкой. Один сказал, другой повторил, вот и готовы обвинение да костер. Мор остановил, так ведь не один я. Да и простые умывания людям надо чаще совершать. Многие беды приходят от того, что в грязи живут..
- А как же больной проказой? - переспросил трактирщик.
- Там, да, огромная милость была явлена...
В глазах хозяина мелькнуло уважение. Он вышел и вернулся спустя минуту с огромным подносом.
- Не откажите, святой отец. Лучшее фарленское вино. Для особых гостей. И телятинка вот пареная. Уважьте, чай не пост.
Бернард улыбнулся. А трактирщик продолжил:
- Слыхали новость, святой отец?
- Хорошую ли?
- Не сказал бы. На днях сбежали каторжники. Некоторых поймали. Но не всех. Давненько такого не было... - трактирщик вздохнул.
- Мне бояться нечего.
- Дык, оно и понятно. Сутана - лучшая броня,- полувопросительно добавил толстяк. - Да и какой безумец обидит святого отца? Семи проклятий да восьми бед никому ненадыть.
'Не всегда я был священником...' - хотел сказать Бернард словоохотливому корчмарю, да промолчал... Плюмажи и блеск солнца на доспехах, лес копий и зычный голос легата, рёв трубы и конная лава - обрывки прошлой жизни мелькнули перед ним.
Бернард лишь устало улыбнулся и попросил: - Мне переночевать бы...
- Конечно, святой отец. И даже денег не возьму. Я ведь только хорошее о вас слышал,- улыбнулся трактирщик и тихо добавил, - да и ведьма та спасенная, жены моей близкая родственница...
Бернард подумал - воистину слухами земля полнится. Иногда даже к добру.
Утром священник собрался в путь. Идти уж недолго - к вечеру второго дня доберусь. Еды на дорогу хватит - спасибо братьям. Да и трактирщик расщедрился - сунул увесистый окорок в суму.
Бернард улыбнулся, и, осенив веселого толстяка благословением, отправился в путь.
Дождя не было. Но что-то неуловимо тревожное было разлито в воздухе. Не так пели птицы. Не так шелестел листвой осенний ветерок.
Бернард шел и чувствовал - быть беде. Приближаясь к деревеньке, он ощущал беду все острее. Вот виднеется крыша избы Тима - местного лесоруба. Дом на отшибе, до самой деревни еще полдня пешего хода. Зашел на подворье. Так, как делал это множество раз.
На траве, возле поленницы, в луже крови лежал лесоруб - здоровенный кряжистый мужик, вперившись стеклянным взором в холодное небо.
- А ему уже помощь, того, не нужна,- раздался хриплый голос.
Бернард увидел выходящего из избы мужика, за ним еще одного... в самой избе слышался чей-то стон и ругань.
- Говорили ему, миром дело уладить, ан нет! - продолжил хриплый - крепко сбитый мужик с перебитой переносицей.
- Хе-хе, - ощерил гнилые зубки второй, с весьма убогой одежкой. Вернее сказать и вовсе в лохмотьях, какие приличный человек лишь на пугало и одел бы.
- Святой отец, уважь, там один из наших с дыркой в ноге. Мучается бедолага, - продолжил хриплый, бывший явно главарем шайки.
- Да чё с ним возится! Толку от святош. В колодец его! - зло буркнул третий, чернявый - доселе молчавший.
Глянул в его глаза Бернард, да ужаснулся. Пустота и злость сменяли друг друга, ухмыляясь святому отцу черной бездной.
- Ты что? Окстись! Навеки в ад захотел? - прервал чернявого гнилозубый.
Служитель покачал головой. Молча подошел к остывшему телу. Склонился и закрыл мертвому глаза.
- Жаль бабы евоной не нашли. А может затаилась где? Говори, святоша!
Гнилозубый вдруг присвистнул. На тропинке ведущей к дому появился ребенок. Девочка. Ната, дочь старосты.
- Держи ее! - радостно прогнусавил разбойник.
В руках хриплого меч. Чернявый с ножом. Щерится, лыбится, в глазах стужа да злость. Из избы еще двое, незамеченных ранее. Настоящие волки - грязные, заросшие. Стоят, дубинками сучковатыми поигрывают.
- Дядя Бернард... робко позвала девочка, завидя знакомого, и боясь подойти ближе к этим страшным чужакам.
- Беги доча, беги милая, - прикрикнул ей священник. - В деревню беги!
Малышка хлипнула носом и побежала.
- Догоним! - спокойно сказал хриплый. - А ты, святой отец, звиняй, обидел нас сильно, кончать тебя будем. Грех, конечно, смертный - да видел ты нас...
Главарь кивнул головой и гнилозубый подошел к святому отцу. Глумливо щерясь, достал засапожный нож.
- А девчонку я приутешу, не боись, отче, - хихикнул висельник...
И сломалось что-то в душе Бернарда. Нечто, запрятанное в самые потаенные глубины души вырвалось наконец наружу.
' Лучники - Ать! Копейщики - держи строй! Блеск доспехов и грохот тысячи копыт. Развевающиеся штандарты и грохот колесниц. Тяжелый запах крови и лязг сотен мечей. Рев труб и крики, крики, крики... ' - бывший центурион элитной первой когорты Люций Гай Бернардус поднял голову и заглянул в крысиные глазенки бандита. И качнулись штандарты, сдвинули щиты гастаты. Опустили копья принципы второго ряда. Сверкнул гладиус центуриона. Качнулась в едином порыве вся манипула, делая шаг вперед. Стремясь втоптать в грязь врага во славу Империи...
А дальше послушное тело выполняло то, к чему привыкло на протяжении двадцати лет безупречной службы. Пояс, стягивавший сутану, внезапно оказался в крепких жилистых руках. Одеяние скользнуло по плечам, обнажая иссеченное шрамами тело воина. Сутана стегнула по лицу гнилозубому, закрывая ему обзор. Кулак ударил в горло ослепленному на миг бандиту, ломая кадык.
Хрип, недоумение в глазенках - как, меня уже нет?
Звук падения и агония. Но этого Бернард не видел. Потому, что это уже не важно.
А важно то, что в руках хриплого - меч. Из сыродутного железа, дрянной выщербленный меч. Нога поддела горсть песка прямо в глаза чернявому. Ослепила на миг. Стон рассекаемого мечом воздуха. Мимо. Прыжок в сторону чернявого. Хриплый замахивается второй раз. Еще раз мимо!
Чернявый ударил ножом прямо в беззащитный живот святого отца. Зря, зря. Захват, залом. Жуткий хруст. Визг. Нож плавно перетекает в руку Бернарда. Бульканье из перерезанного горла. Тело чернявого - броском в сторону хриплого. Еще один выигранный миг. Прыжок. Сорвать дистанцию. Удар ножом снизу верх. С потягом.
Меч перехваченный из слабеющих пальцев хриплого. Замах...Отскок.
Набычились, переглянулись, медленно двинулись вперед двое верзил. Крутят суковатые дубинки. В глазах - животные страх и злость. Удар железа о дерево. Боль. Хлесткая боль по ладони сжавшей рукоять. Алая кровь полосой по траве. Хрип отползающего главаря. Поздно! Слишком поздно! Тебе уж не жить. Как и не жить всем висельникам. Я - Воин! Я - сама Смерть! - пела в душе пробудившаяся бездна. А рука вращала меч. Дрянной дешевый меч из скверного железа. Вращала так, как делала это ровно десять лет тому назад. Танец смерти. Мельница. Отскок. Восьмерка. Удар. Толчок плечом зазевавшегося на миг верзилу. Наотмашь по руке сжимающей дубье. Железо скользит по вскинутой дубинке. Поздно, раззява! Теперь чуть в сторону, да с потягом. Пальцы брызнули красным сполохом и разлетелись по траве. Огромный жилистый верзила недоуменно смотрит на остатки кисти. Смотрит недолго. Обратное движение, резко вверх и вбок. Тонкая алая полоска на шее. Противник валится на траву. Замолк и скорчившийся наконец на зелено-алой траве, хриплый. Лежит, не шелохнется. А раскаленный воздух все сильнее режет грудь.
- Старею, - прошептал Бернард.
- Смерть! - скалит клыки бездна внутри священника
Свист и удар. Отскок и еще удар. Волосатый верзила, видимо, брат первого, являл чудеса, желая выжить. Гибель подельников придавала ему нечеловеческие силы.
- Ненадолго, - яростно хохочет кто-то внутри Бернарда.
Священник ухмыляется, и как в старые добрые времена ловит клинком дубинку.
Обманный финт - отвод - выпад - и еще один труп. Все кончено...
И вдруг - Удар. И боль. Резкая и пронзительная. Резкая вспышка в глазах и такая же резкая тьма. Всего на миг. На пороге избушки еще один противник. С раной на бедре - прощальным подарком лесоруба. Разбойник, незамеченный ранее. Это он бросил нож. К счастью - вскользь. Лишь порвана левая щека да рассечена скула. И кровь. Много крови. Кровь Бернарда и кровь висельников. Алые потеки на зеленом ковре. Замах мечом. Слабеют руки, но и этого достаточно на последний бросок. Изо всех сил. Свист стали. Стон воздуха. Ставший верным меч послушно вырывался из рук бывшего триария. Вырывался и прибил последнего висельника к дубовой двери.... Но Бернард этого уже не видел. Это уже не важно.
Замолкает хохочущая внутри бездна, стыдливо отступая в потаенные закоулки души.
Воин молча опустился на траву.
В немой мольбе обращаясь в холодное, безразличное, и невыносимо далекое небо...
А потом он потерял сознание...
Маленькая деревенская часовня. Бревенчатые стены. Алтарь. Старенький священник. Коленопреклоненный человек. Глубокий рваный шрам на левой щеке. В синих глазах тоска и пустота, и робкая, едва заметная надежда. С губ падали тяжелые слова:
- прости меня, Отче, ибо я согрешил...
Два взгляда сталкиваются на миг. Тепло и любовь понимающе смотрят на тоску и отчаяние.
Тяжелые слова исповеди тихо тают в полумраке часовни, обнажая душу пришедшего.
Молчит старенький священник.
Лишь погодя, тихо молвит: - Знай одно, сыне, доколе жив человек - жива и надежда. Иди, и впредь не греши.
***
Примечание автора - рассказ не претендует на историческое соответствие. Рассматривайте как фентези в алтернативном мире.