Чердак. Наверное, стоит заглянуть на чердак, не зря же он занимает добрую половину дома, - подумала Виктория и бросила беглый взгляд на мирно спящих младенцев. Следовало срочно найти что-то, что помешает им свалиться на пол, ведь полугодовалые дети, стоит им проснуться, - это гибрид юлы и парового двигателя. Пятилетний Вадик безмятежно играл с деревянным паровозиком, и мирный характер игры позволял надеяться на то, что младенцам удастся поспать еще как минимум полчаса.
Всё-таки знакомство с Каролиной было удивительной удачей. Время перезда (почти бегства) из Гданьска во Владивосток и болезни мужа Виктория вспоминала с трудом, но встреча с голубоглазой соотечественницей помнилась прекрасно: это произошло недавно, когда в лавке и без того немногочисленные медные монеты вдруг брызнули из непослушных пальцев, и страх их недосчитаться, отчаяние и напряжение предыдущих месяцев исторгли из её груди отчаянное:"Матка боска!" - чтобы получить в ответ родное "Pozwól mi pomóc?" Господи, конечно! Ледяная корка, сковывавшая грудь с момента похорон мужа, лопнула с оглушительным треском, и хлынули горькие, обильные, долгожданные слёзы, вместившие всё: непомерную тяжесть утраты, отчаяние, беспомощность, бесчувственность, почти безумие последних месяцев... На их месте мгновенно воцарилась боль - и позволила Виктории почувствовать себя пусть израненной и обессиленной, но живой.
- Пожалуйста, пожалуйста не плачьте, прошу вас, прошу, пани, - невесомые и одновременно твердые (как говорил папа - "умные") руки успокаивающе гладили ее по плечам и голове.
В этом была вся Каролина: наделённая волшебным сочетанием причастности к горним сферам и практичностью хорошей кухарки, она мгновенно преображала и упорядочивала мир вокруг себя. Так вышло и на этот раз: небольшой части ее обаяния и здравого смысла оказалось достаточно для того, чтобы через несколько минут обе молодые женщины (и ведь с покупками, с покупками!) уже неторопливо шли по улице, сбивчиво беседуя - ничего не попишешь, Виктория всегда была непоследовательной, вспыльчивой и нетерпеливой, и Каролина спокойно давала ей высказаться, лишь иногда вставляя коротенькие междометия. Время иногда совершает забавные кульбиты: в каждую минуту их разговора уместилось по году их молодой жизни. За неполные полчаса молодые женщины успели рассказать друг другу про себя почти всё. У них оказалось так много общего, что большая часть времени потрачена была на повествование о незначительных подробностях. Количество совпадений ошеломило обеих: ровесницы-польки, родившиеся за десять с лишним тысяч километров от Владивостока, обе были уже замужем и растили детей, более того: сыночек Каролины был лишь на пару недель старше младшего сына Виктории.
- Когда родился Лёнечка, бабушка сказала: мальчики, мальчики... Это к войне. Как будто война не изорвала уже наши судьбы в клочья! - в сердцах сказала тогда Виктория и тут же об этом пожалела: так бессовестно мучить новую знакомую было нечестно. Та и без того невольно приняла на свои плечи весь груз несчастий и неурядиц Виктории, выслушав и неоднократно осушив ее слезы. В мгновенно пролетевшие ( и такие важные!) полчаса уместилось три смерти, два рождения и один переезд. К счастью, причины переезда Каролине объяснять было не нужно, потому что, как и муж Виктории, отец Каролины некогда тоже оказался перед подобным выбором: или поменять католицизм на православие и продвигаться по карьерной лестнице, пусть и на другом конце империи, или тихо и незаметно уйти в отставку инородцем с крошечной пенсией. И тот, и другой поступили одинаково, и теперь по улице Светлановской, за тридевять земель от Польши, шли (и несомненно её украшали) две привлекательные молодые женщины, которых прохожие принимали за сестёр...
Виктория снова посмотрела на спящих мальчиков. Как и их матери, они были похожи. Круглые лобики, аккуратные носики, пухлые щечки, густая тень ресниц... Они крепко и безмятежно спали, Вадик тихонечко играл, и на мгновение Виктории показалось, что ничего плохого нет и никогда не было: ни гибели родителей, ни скоропостижной смерти мужа, ни войны, ни далекой революции. Только мягкий свет лампы, только тихая радость полного гнезда...
Часы гулко пробили восемь, и один из мальчиков беспокойно ворохнулся во сне.
- Мама, а когда прийдет пани Каролина? - спросил Вадик. Не по возрасту рослый, темноглазый и худенький, он был очень похож на отца, и каждый раз у нее от этого заново перехватывало горло. Но это было всё-таки лучше скорбного бесчувствия.
- Скоро, милый, теперь уже скоро. Только, чур, не шуметь, а то Янек проснется первым и начнет громко звать мамочку...
- Они по одному не просыпаются, - рассудительно заметил малыш. - А вдвоем они кого хочешь позовут, кто-кто, а пани Каролина услышит!..
Дверной колокольчик был очевидно не готов выслушивать крики голодных младенцев и предпочел нарушить тишину первым. Вадик с победным кличем спрыгнул с материнских колен и помчался к дверям. Новую подругу матери он обожал: она или уносила маленького Ленечку, и тогда можно было прыгать и носиться по дому, как прежде, безраздельно владея матерью, или, напротив, приносила что-нибудь вкусное (правда, впридачу к маленькому Янеку, но всё равно это было замечательно). И главное - главным, конечно же, было то, что с пани Каролиной мама ненадолго становилась прежней: запросто могла звонко расхохотаться, взъерошить ему волосы или чмокнуть в нос...
На пороге, вопреки ожиданиям, стоял муж Каролины.
Виктория смутилась и обрадовалась, что дверь открыл сын. Это было странно, но после смерти мужа она чувствовала неприязнь ко всем мужчинам в мире. Особенно молодым. То, что они продолжали жить, казалось ей чудовищной несправедливостью. Но к тому, кто застыл в дверях, испытывать неприязнь было невозможно: мальчишка, еще один мальчишка, испуганный и вопрошающий: