- Где она? - кричал Георгий так громко, что Ева поморщилась и отодвинула телефон подальше от уха. - Куда она подевалась, черт подери? Когда хоть что-нибудь в этом доме можно будет найти на своём месте?!
Голос его сорвался в конце фразы на смешной фальцет, и Еву почувствовала острый укол жалости: что же нужно потерять, чтобы так взбелениться...
- Что подевалось, Гошик? Что ты потерял? - если бы он был рядом, она бы ещё обязательно погладила его по затылку, так невозможно сильно было жаль его, себя и весь мир, устроенный, как постепенно выяснялось, кое-как. Да ещё и мокрые волосы лежали на плечах тяжким грузом. - Не кричи, прошу тебя.
- Картина, пейзаж из дальней спальни - куда ты её дела, почему ее там больше нет? - кричать он перестал, но говорил с таким напором и злостью, что ей стало не по себе.
В последние дни искусство определённо приносило больше проблем, чем счастья.
- Вещи раскидать я ещё могу, но картины - нет, не трогала, - уже договаривая, Ева вспомнила про Изабель. - погоди, её забрала Изабель, вот! Когда - помнишь? - приезжала за своей шкатулкой с драгоценностями.
Он негромко выругался - мимо трубки, но все равно слышно.
- Зачем?! Зачем ты ее пустила, зачем отдала...
- Слушай, ну это же её дом. Её картины. Как я могла поступить иначе? - сентиментальный настрой испарялся, и Ева тоже начала раздражаться. - Ерунду какую-то говоришь... И зачем она тебе, картина эта?
"Слышали бы вы это, мсье", - мстительно подумала она. "Торгует русским авангардом, ага. В любительской мазне Изабелькиного папашки точно нет ничего ни русского, ни авангардного".
Георгий тяжело дышал в трубку, ничего не отвечая. Всё-таки удивительно, почему он так разъярён.
- Позвони ей, - наконец произнёс он хрипло и напористо. - Узнай, зачем она её утащила и привезёт ли обратно. Ты едешь домой?
- Да, но я планировала забрать малышку... Ты не забыл, что сегодня среда?
По средам французские школьники учатся только до полудня, но Георгий никак не мог к этому привыкнуть.
Она ждала, что он снова выругается, но обманулась.
- Заберёшь её - и позвони, пожалуйста, Изабель, ладно? - попросил он сдержанно и серьёзно - их особенным, доверительным голосом безо всякой обиды и нажима. - Обещаю, что всё тебе объясню.
- Хорошо, конечно. - С легким сердцем согласилась она и поспешно добавила:
- Я люблю тебя.
Слишком поспешно. Как будто спорила с кем-то и очень хотела возразить.
* * *
- Как я же я рада вас слышать! - судя по голосу, Изабель и правда обрадовалась, и Еве стало совестно.
- Я тоже! Как вы поживаете? Простите, что давно не звонила, - она сделала большие глаза дочке, резво запрыгнувшей в машину, и послала ей воздушный поцелуй. В ответ та скорчила уморительную гримаску - дескать, ладно, я обижаюсь, но не сильно, и давай, скажи уже, кто это, кто?! "Изабель" - выразительно проартикулировала Ева, приготовившись выслушать что-нибудь забавное или саркастическое про визиты к врачам или налоги на пенсию умершего мужа, но старая дама умела удивлять.
- Я отправляюсь в длительное путешествие, - беззаботно и очень светски произнесла она. Ева немедленно вообразила её одиноко стоящей на перроне с грудой чемоданов и выпалила:
- Вам нужна помощь с багажом? Вас проводить?
- О, вы очень любезны! Спасибо, всё в порядке. Все уже закуплено и загружено. Как только я отправлю пару писем, мы выйдем из порта. Где-нибудь через час. Не уверена, что говорила вам об этом, но мы с братом - отъявленные яхтсмены.
Надо же - брат, яхтинг... Столько новостей.
- А когда назад? - бестолково уточнила Ева, хотя логичнее было бы спросить о пункте назначения. Надолго расставаться с Изабель не хотелось.
- Нескоро, - не по возрасту беспечно ответила Изабель. - У пенсии тоже есть свои сильные стороны.
- О да, - воскликнула Ева, совершенно не представляя, как вырулить на тему с картиной. - Вы выходите из Марселя?
- Из Кассиса, дорогая. Знаете, а ведь одно из писем адресовано вам, и, раз уж вы предложили - может быть, приедете меня проводить?
- В Кассис? Сейчас? - переспросила Ева, тут же взглядывая на приборную панель - все расстояния определялись для неё теперь запасом хода электромобиля. Машина была полностью заряжена, и пятьдесят километров можно было проехать минут за тридцать.
- Я тоже хочу в Кассис, - немедленно отреагировала дочка, - там самое вкусное фиалковое мороженое. Я возьму один шарик смурфяного, один фиалкового и один розового, можно?
- Вы едете? - спросила Изабель.
- Ма-а-ам? - протянула дочка.
"Узнай, где картина", - просил Георгий.
Похоже, сомнения имелись только у Евы, да и то из-за мокрой одежды.
* * *
Кто видел Париж и не видел Кассиса, не видел ничего - писал сто лет назад Фредерик Мистраль, писатель и большой патриот юга. Его слог покорил даже Нобелевский комитет, и судить, метафора это или всё-таки преувеличение, Ева не решалась, но в Кассисе и правда было очень красиво.
Очаровательны были и город, и окрестности. С одной стороны - высоченный Cap Canaille, с другой - каланки, тянущиеся аж до Марселя. Каланками назывались узкие бухты, устья древних рек, этакие фьорды в миниатюре - особенные, провансальские. Целых двадцать шесть. Ими заканчивался Лазурный берег и начинался Голубой. Про Лазурное побережье, La C;te d'Azur, слышали многие, но французы - невероятные оригиналы и большие романтики, поэтому там, где кончается лазурь, у них сразу начиналась синева, La C;te Bleue - 25 километров между Марселем и Мартигом, где цвет моря дополняет зелень мирта и пиний и оттеняет белизна скал.
В Кассисе же, на краю Лазурного берега, зелень повсюду торжествует и неистовствует. В те сто дней в году, когда в Провансе хозяйничает разъяренный мистраль, буйная растительность Кассиса блаженствует под безоблачным небом, а вместе с ним - туристы и жители. Зелено даже зимой, и улочки, мощеные белым камнем, украшают деревца в кадках. Даже замок с пузатыми башнями на вершине самого высокого мыса в Европе вместо часовых охраняют высоченные - вдвое выше крепостных стен - кипарисы. Кассис, по Евиному мнению, был хорош сам по себе, безо всяких прикрас и ухищрений, но в туристической прессе его называли ещё провансальским Сен-Тропе. Еве это казалось странным: на её фотографиях в инстаграмме Сен-Тропе никогда не выходил таким же очаровательным.
Хотя в атмосфере двух городов сходство, пожалуй, имелось. На набережной касисского порта придирчиво выбирала блюда и потягивала розе респектабельная буржуазная публика - выражения этого Ева терпеть не могла, но глаз от этих людей было не оторвать. Если бы Ева располагала временем, то весь день разглядывала бы, как они одеты, как едят, смеются, разговаривают - но вот времени-то как раз было в обрез. Она ненавидела опаздывать, а Изабель просила поторопиться.
Только теперь Ева поняла, что толком ни о чем с той не договорилась. Приеду - пообещала она Изабель, и та обрадовалась, как дитя. Телефон благополучно разрядился, и Ева решила искать свою подругу в порту - сразу после того, как купит дочке мороженое.
Они быстрым шагом дошли от парковки до набережной - дождя здесь не было, и Евина мокрая одежда смотрелась странно.
Дверь в маленький бутик была гостеприимно распахнута настежь, и длинное платье-майка бутылочного цвета находилось на расстоянии вытянутой руки.
- Давай, мам, это дело пары минут! - малышка ловко втолкнула Еву в магазин, и судьба платья была решена. Как только Ева надела его в примерочной, то тут же поняла, что ни за что не снимет.
- Баскеты с витрины тоже берём, - распорядилась маленькая хозяйка положения, неизвестно по какому праву завладевшая ситуацией. - Мам, ты похожа на русалку. Давай поскорей расплатимся и пойдём искать твою подружку!
Стоя у кассы, Ева украдкой любовалась собой: незнакомая тоненькая девушка в ослепительно белых кроссовках, что отражалась в зеркале напротив, была чудо как хороша.
- А на вашем родном языке она тоже говорит без акцента? - спросила хозяйка бутика, темноволосая дама с идеальной стрижкой, внушительным носом и прекрасными серо-зелёными глазами, сноровисто упаковывая мокрые вещи в ожидании авторизации банковской карточки. Смотреть на неё было сплошным удовольствием: казалось, она могла бы запросто делать ещё пару дел, так ловко и быстро у неё все выходило.
- Она у меня нерешительная девочка, - ответила Ева, и в ответ на недоуменный взгляд пояснила: учит ещё немецкий и английский. Вот и не решит никак, какой акцент ей симпатичней. Пока обходится безо всякого.
- Какая умница! - восхитилась дама. - Мы, французы, очень плохо владеем иностранными языками, и это, конечно, ужасно.
Она закатила глаза тем единственно возможным образом, по которому очаровательную француженку можно узнать в любом конце света. Такого виртуозного владения мимикой и самым красивым в мире языком было вполне достаточно для коммуникации где и с кем угодно - так и сказала Ева модистке, и они расстались ко взаимному удовольствию.
- Отличное платье. Хорошо, что купили, - тоном купца, не впустую съездившего на ярмарку, проговорила дочь, удовлетворенно оглядывая Еву на улице. Они снова шли по направлению к гавани - Еву так и подмывало перейти на бег, так ладно и ловко сидели на ногах новые кроссовки. - Только на шее как-то голо, сюда бы шарфик или подвеску какую... Ничего не завалялось там у тебя в сумке?
Сумки Ева любила большие, объемные, и дочка с мужем часто шутили, что восемьдесят процентов их содержимого - это вещи "en cas o;", "на тот случай, если". Ева отшучивалась: никогда не знаешь, когда наступит этот самый всякий случай. И вот вам пожалуйста.
- Сейчас посмотрю, - она остановилась, небрежно отставив пакет с мокрой одеждой и босоножками, и, грациозно сбросив одну из длинных ручек сумки с плеча, примостила сумку на чуть выставленное вперёд колено, запустила руку в недра неприкосновенных запасов - и ведь нашла! И медальон - тот, в котором так долго хранился локон, и даже стильный кожаный шнурок.
- Вау, супер! - дочка выхватила у Евы из рук и то, и другое, шустро продёрнула шнурок в колечко, вытянула руки, натягивая шнурок, как струну, и залюбовалась тускло поблёскивающим камушком. - Надо же, мам, он зелёный! Как по заказу...
Сейчас она вся была - восторженное дитя, и Ева чувствовала себя настоящей феей. Сотворившей шнурок помимо своего желания: она понятия не имела, откуда он взялся.
- Завяжешь? - спросила она малышку, и та, важно кивнув - дескать, осознаю! - резво вспрыгнула на ступени, ведущие к красивой резной двери, и быстренько водрузила матово поблескивавший медальон на материнскую шею.
- Сделала две скользящих восьмёрки. Подтянем потом, если длинновато, - деловито проговорила дочка, старательно затягивая последний узел. - Он как-то плохо вяжется. Пропитан чем-то, что ли... Откуда он у тебя?
- Я думала, он твой.
Они переглянулись и совершенно одинаково подняли брови. Наблюдай за ними кто-нибудь со стороны - наверняка не удержался бы от улыбки...
Изабель ждала их там, где улица бутиков выходит на набережную касисской гавани и разветвляется: налево пойдёшь - к пляжу придёшь, направо пойдёшь - ресторан найдёшь. Расцеловались со старой дамой сердечно - та, по своему обыкновению, излучала радушие и спокойствие.
- Вам очень идёт яхтенная одежда, - искренне восхитилась Ева, окидывая Изабель одобрительным взглядом. - Вы давно нас тут ждёте?
Даже если это и было так, Изабель не выказала и тени неудовольствия. В своей милой и обаятельной манере она толково и серьёзно расспрашивала девочку о коллеже, и та, заливаясь соловьём и забыв о мороженом, рассказывала такие подробности о школьной жизни, о которых понятия не имела даже Ева.
Они медленно шли по набережной - Изабель предложила дойти до пришвартованной в гавани яхты, и Ева с удовольствием согласилась. Шагая чуть позади старой дамы и щебечущей малышки, она любовалась и ими, и тем, что их окружало: и пришвартованными слева лодочками, и разноцветными фасадами глядящих на гавань домов, вытянувших в сторону моря нарядные маркизы ресторанов, и кружевом кованых балконов, и роскошными олеандрами в огромных горшках, и темным изумрудом лениво перекатывающейся портовой воды - как заключенный в клетку, но не приручённый и по-прежнему дикий зверь, та то билась, то глухо ворочалась между бортами пришвартованных лодок, и было ясно, что лишь в открытом море станут видны её истинная сила, мощь и переменчивый норов.