Драгоценный друг мой, нынче, когда в наши еще окутанные холодными предвесенними туманами края возвращаются перелетные птицы, я задумалась о судьбах этих странников. Какую же часть своей короткой, в сравнении с человеческим веком, жизни проводят они в дорогах, из года в год проделывая один и тот же путь в далекие южные страны и обратно, к нашим коротким северным летам? Они повинуются извечному порядку вещей, и, верно, малыми птенцами знают уже, что странствия --- их судьба. А если вспомнить те дикие времена, когда и люди могли жить, только кочуя с места на место, оставляя бесплодные земли в поисках лучшей доли для себя и детей своих. Дух этих вечных бродяг жив еще в наших цыганах, которым не мило ничто, кроме вечного движения и свободы. Мы, люди, считающие себя просвещенными и разумными, подчас презираем этих кочевников, но тайно боимся их. Отчего? Какая мистическая сила таится в вечном скитании? Почему многие светлые умы нашего времени, испытав на себе тяжелые удары рока или просто впав в меланхолию, отправлялись в дорогу?
Механистический прогресс дает людям все более совершенные средства передвижения. Тряские экипажи сменились поездами, потом пришли автомобили. Поколения, следующие за нами, будут двигаться с совсем другими скоростями. Вы ведь тоже наслышаны о крылатых машинах, которые смогут быстрее любой птицы нестись в небесах? Ученые люди, изобретатели со страстным упорством пытаются сократить нам время в пути. Отчего же это происходит? Жизнь, неизбежные перемены, скажете Вы. Несомненно, это так, но мне кажется, что человек побаивается дороги. Этого странного времени, когда он не привязан ни к какому месту, кроме неверного, постоянно движущегося пространства вагона, каюты корабля или даже коляски. Думается мне, что даже по прошествии многих лет, люди, двигаясь быстрее, чем позволяют им собственные физические силы, будут испытывать странные ощущения, в коих смешается страх и восторг.
Я всегда любила путешествовать. Попадая в особую, неповторимую атмосферу дороги, я чувствовала себя птицей или древней кочевницей. А какие занятные случаи, какие замечательные встречи случаются иногда в пути. В прошлом письме я обещала развлечь Вас жизненной историей, и вот что мне вспомнилось.
Старшая сестра моя жила с мужем в Варшаве, где он служил по финансовому ведомству. Я нечасто навещала своих родственников, но в то лето, о коем я рассказываю, случай был таков, что не поехать к ним было невозможно. В семействе случилось прибавление, после четырех очаровательных племянниц, у меня появился племянник. Деверь был в несказанном восторге и созывал всех родственников отметить это замечательное событие. Мне пришлось отправиться в дорогу одной, супруг, как всегда был занят на службе. Но я ничуть не была опечалена своим одиночеством. К тому же, словно искупая свое отсутствие, муж не поскупился на оплату моих дорожных расходов, я путешествовала в вагоне-люкс при полном комфорте. У каждого пассажира был отдельный салон с мягчайшими креслами, на ночь превращающимся в постель, коврами, и собственной туалетной комнатой, кроме того, в поезде был недурной ресторан, куда я и отправилась вечером.
Поскольку я путешествовала одна, стюард усадил меня за отдельный столик у окна, и я осталась весьма довольна своей диспозицией, позволяющей беспрепятственно разглядывать других обедающих пассажиров. Пока выполняли мой весьма изобильный заказ, я потягивала шардоне, и украдкой посматривала на прелюбопытное польское семейство за столом напротив. Я пыталась угадать по выражению лиц, о чем идет разговор. Увлекшись своим занятием, я не сразу заметила, как к моему столику подошел стюард и, склонившись, стал рассыпаться в витиеватых извинениях. Оказывается, одному из пассажиров не нашлось отдельного места, и он просит разрешения присесть за мой столик, если я не буду возражать. После бокала вина расположение духа у меня было весьма благостное, и я кивнула в знак согласия.
Пассажир без места, как я его про себя назвала, оказался высоким брюнетом очень выразительной наружности, словно сошедшим со страниц французского куртуазного романа. Тонкие черты лица выдавали породу, на подбородке была едва заметная ямочка, кои обычно сводят с ума женщин, усы подстрижены по европейской моде. Большие темные глаза моего нового соседа были обрамлены такими густыми и длинными ресницами, что любой столичной красотке впору было бы позавидовать их хозяину. После целой поэмы из соответствующих случаю извинений и моих благосклонных ответов, мы, наконец, смогли познакомиться. Спутник мой назвался господином Т и направлялся в свое польское имение для приведения в порядок наследственных дел. Обращения он был очень приятного и вскоре мы нашли общие темы для беседы, занимающие обоих. Когда же подали десерт, во взгляде господина Т мелькнули те первые искорки желания и призыва, кои безошибочно распознает всякая женщина. Я нравилась ему, это было очевидно. Такое немое ухаживание, разумеется, польстило мне, хотя сам господин Т и не произвел такого сильного впечатления, чтобы решиться даже на дорожный флирт. Он был приятен и только. И все же я согласилась выпить с ним еще по бокалу вина и разрешила проводить меня в вагон.
Оказалось, что мы соседи. И какое-то время мы еще простояли у окна возле моего салона, прежде чем я решительно объявила, что отправляюсь спать. Тут мой спутник выдал себя с головой. Наши пальцы встретились на прохладной, блестящей ручке двери и господин Т задерживал мою ладонь непозволительно долго, желая покойной ночи. Оставшись, наконец, одна, я поймала себя на том, что улыбаюсь, вспоминая страстные взгляды соседа, которые вольно или невольно скользили по моим плечам и груди, выдавая мужское вожделение, тщательно подавляемое светским воспитанием.
Надо сказать, что иногда я подумывала о тех временах, когда большие скорости будут доступны не только при передвижении по дорогам, но и при сближении людей. Конечно, в те дни мне сложно было представить, каким образом это произойдет, поскольку преодолеть вековые устои морали мне казалось более трудным делом, чем сократить расстояния географические. И все же, игривые мысли не покидали меня. Как это было бы изящно и просто, если бы мужчина и женщина могли сказать друг другу о своих чувствах без всяких околичностей, может быть, даже при первой же встрече. Я не думала о глубоких и сильных любовных чувствах, и, как бы ни казались кощунственны мои мысли, но я подразумевала влечение и симпатию чувственную. Для таких признаний были бы придуманы новые слова, а, возможно, слов бы и понадобилось, лишь нежное соприкосновение рук, и предмет твоей страсти сразу понимает все без лишних фраз. Но как же, схватилась я, углубившись в такие думы, неужели я помышляю о той простоте в обращении, какая принята среди женщин продажных? Нет, мысли мои далеки были от такой пошлости, и все же излишняя церемонность, коей с таким жаром продолжали придерживаться в светских кругах, все чаще стала казаться мне полной фальши и лицемерия. Ведь все знали о достаточной свободе нравов в самом высшем обществе, на которую закрывали глаза, предпочитая за уродливой маской лживой благопристойности прятать прекрасный лик истинного чувства.
В таких размышлениях совершила я вечерний туалет и легла на мягкий бархатный диван, накрывшись пледом. Принялась было читать, но вагон уютно покачивался, словно детская колыбель, а колеса пели однообразную усыпляющую песню. Загасив светильник, я быстро погрузилась в зыбкий дорожный сон. Проснулась я внезапно от странного ощущения, что кто-то проник в салон. Чуть приоткрыв глаза, затаив дыхание и стараясь не пошевелиться, я вглядывалась в бархатную тьму. В этот момент поезд проходил мимо какого-то полустанка, и яркий свет от станционного фонаря быстро прочертил узкую ломаную линию в темноте. Тут я и увидела непрошенного гостя. Можете представить мое изумление, когда я узнала в нем господина Т. Он стоял у самой двери, прижавшись к стене, словно желая укрыться от внезапного резкого света, похоже было, что он не заметил моего пробуждения.
Вихрь самых разнообразных мыслей закружился в голове моей. Не та ли это простота в обращении, о коей я раздумалась сегодняшним вечером? Ведь ясно было, что я произвела впечатление на своего соседа, и разве не помышлял он про себя о тех радостях, которые могло подарить близкое короткое знакомство в оторванном от внешнего мира поезде, мчащемся сквозь пространство. Но почему же он не решился на сколько-нибудь откровенный разговор со мной? Зачем проник ко мне тайно, ночным гостем? В мыслях мне уже рисовалась сцена, в которой он падает на колени пред моим бархатным ложем, я почти слышала жаркий шепот любовных признаний. Мне оставалось лишь решить о своих действиях, но я никак не могла понять собственных желаний. В такой романтический момент мысли мои был прерваны странным шорохом, доносящимся из угла, где на низком столике лежал мой ридикюль, и стояла шкатулка с теми драгоценностями, что я взяла с собой в дорогу.
Глаза мои уже привыкли к темноте, и я вгляделась во мрак салона. Думаю, мой дорогой друг, Вы уже догадались о том, какая картина открылась мне. Да-да! Мой любезный и обходительный спутник с азартом опустошал шкатулку, рассовывая бусы и браслеты по карманам. Я увидела, как блеснула в темноте алмазными гранями тяжелая брошка в виде бабочки, которую я особенно любила. Не выдержав подобного вероломства и не задумываясь о последствиях моего решительного шага, я поднялась в постели и зажгла светильник над изголовьем. Даже неяркий свет заставил непрошенного гостя зажмуриться и замереть, потом он медленно обернулся ко мне. Лицо его было пугающим, на нем не осталось и следа былой приятности. Он смотрел на меня открыто угрожающим взглядом, в котором я прочла готовность на любые гнусности. В этот момент я и пожалела о своем необдуманном поступке. Готовая отчаянно закричать, я потянулась к шнуру от звонка, которым можно было вызывать стюарда. Но тут мой вагонный авантюрист вдруг начал выкладывать все, что он забрал из шкатулки. Драгоценности сыпались на столик, а выражение лица господина Т менялось стремительно, словно ветер разгонял тяжелые тучи. Через несколько мгновений, вор уже смотрел на меня умоляюще. Он отчаянно шептал что-то о полном разорении, проклятой игре, отравляющей словно яд. Я все еще была напугана, но уже сомневалась, звать ли на помощь. Мне не хотелось скандала, объяснения с полицейскими, не хотелось, чтобы эта история хоть как-то коснулась ушей моего супруга.
Уловив перемену моих настроений, господин Т попятился к двери, но вдруг на секунду замер и в следующий момент уже стоял на коленях перед моим диваном. Смешавшись, я отпрянула к стене, но он уже схватил меня за руки и начал осыпать ладони поцелуями, шепча что-то по-польски. Гладко причесанные волосы его растрепались, одна прядь картинно падала на лоб, придавая ему вид синематографического красавца. Признаюсь, вся сцена была столь нереальна, что я чувствовала себя героиней банального романа.
Поцелуи вора стали неспешными, его губы уже скользили по моим запястьям и выше, к локтю, оголенному широким рукавом ночной сорочки. Я почувствовала, как учащаются наши дыхания. Тут он припал к моим губам, щекоча тонкой щеточкой усов. Поцелуй его становился все настойчивее, руки медленно отодвинули плед. Он обнял меня, присев на край дивана и вдруг резко толкнул, опрокидывая на подушки и наваливаясь всей своей тяжестью. Потом, чуть отстранившись, но, продолжая удерживать меня в совершенно беспомощном положении, он резко потянул за ворот рубашки, разрывая тонкую ткань, так что обнажились мои груди. Сально ухмыльнувшись, он пробормотал, что возьмет драгоценности получше тех, что пришлось бросить и сдавил мне пальцами соски, так, что я чуть не закричала от боли, но он тут же зажал мне рот ладонью. Опустив другую руку вдоль моего бедра, он лихорадочно комкал полу ночной рубашки, поднимая ее все выше и выше. Изогнувшись, я попыталась освободиться и почувствовала, как его напряженное естество уперлось мне в бедро. Такая неприкрытая грубость в обращении пугала, но в то же время во мне вскипало странное, дикое желание. Я стала сопротивляться и, уперевшись ладонями ему в плечи, начала отталкивать от себя. Он перехватил мои запястья, но тут я изловчилась и укусила его руку. Сжимая зубы до тех пор пока он не вскрикнул и не отпустил меня, я чувствовала почти животное наслаждение, а когда я увидела кровь на его пальцах, меня охватило чувство, подобное восторгу, испытанному однажды в Венеции, когда мы взобрались на смотровую башню площади Святого Марка. Там, высоко над землей, я была во власти ужаса и невыразимого счастья одновременно. Так и сейчас ощущала я леденящий холод где-то под ложечкой и невероятное возбуждение, болью отзывающееся внизу живота. Я готова была отдаться ему, но не подчиняясь грубой силе, а отвечая болью на боль. Со всей силы я ударила ночного гостя по лицу и, резко повернувшись, столкнула с дивана на пол.
Тяжело дыша, я смотрела, как господин Т резво поднялся и, не глядя на меня, кинулся к двери. Тут я расхохоталась. Сквозь собственный нервический смех я услышала, как он, выходя, побормотал что-то, похоже, обозвав меня сумасшедшей. Таковой я себя и ощущала, вспоминая потом бешеную страсть, охватившую меня. Откровенно говоря, а с Вами, друг мой, я всегда говорю предельно откровенно, я испугалась самой мысли о том, что возможность насилия привела меня в состояние крайнего возбуждения. Будучи натурой пытливой и обладая недюжинным любопытством, я в свое время узнала в одном кружке о людях, получающих удовольствия от причинения боли своим возлюбленным в интимных схватках. Тогда я испытала отвращение, представляя себе подобное, такая сторона любовных игр никогда меня не привлекала. Неожиданно для себя осознав, что я способна получать от нее наслаждение, я испугалась и в тот момент поклялась себе, никогда больше не доводить дело до подобного, каким бы соблазнительным не представился случай.
О приключившейся со мной дорожной истории я не рассказала никому, она была мне уроком, после которого я стала менее потакать своим желаниям, опасаясь обнажения скрытых свойств собственной природы. Но прошло много времени, и теперь я рассказала о ней Вам, очень надеясь, что Вы не скучаете, перебирая вместе со мной четки воспоминаний.
На этом с сожалением прощаюсь с Вами до следующего письма.