Вы не можете себе представить, какой радостью для меня было услышать Ваш голос в этом вавилонском шуме, среди воплей иных заблудших душ. Не смею назвать имени, под которым знала Вас когда-то, ибо Вы предпочитаете скрываться под псевдонимом. Я могу понять причины, побудившие Вас к этому, ибо и сама не открываю теперь своего истинного лица. Та женщина, которая говорит сейчас с Вами, не имеет, почти ничего общего с той юной особой, которую Вы встретили однажды осенью в Карлсбаде. Поверьте, то короткое, но достаточно близкое знакомство, перевернуло мою жизнь. Все эти долгие годы я время от времени пыталась разыскать Вас, чтобы поведать о том, какие перемены породили Вы в душе моей и как невольно изменили жизнь мою. Судьба прихотливо играла с нами, не давая встретиться раньше, и, наконец, даровав это странное свидание здесь.
Простите мою дерзость, с которой я решилась первой написать Вам. Но кому же, если не Вам, любезный друг мой, могу поведать я ту историю, полную подчас невероятных событий, коей была моя жизнь.
Помните ли Вы, как мы встретились теплым октябрем ... года в Карлсбаде, куда супруг мой отправил меня на лечение от болезни, которой поражена была тогда добрая половина петербуржцев, и именовалась она вечной, сырой, серой скукой. Столица убивала меня своим чопорным снобизмом. Я, выросшая в имении моего дорогого папеньки, среди бескрайних просторов полей и заливных лугов, таинственной тишины лесов, под широким небом, не заключенным в четкие рамы крыш, в первый год моего замужества просто изнывала в гранитном мешке города вечного притворства, каким всегда был Санкт-Петербург. Сердце мое тосковало по неизведанным еще чувствам, которые я боялась даже назвать, а тело чахло, снедаемое изнутри молодой бурлящей кровью здоровой восемнадцатилетней женщины. Супруг мой был стар. Как странно произносить это слово сейчас, когда возраст мой превосходит его тогдашние годы на... Но пусть это останется тайной.
Итак, супруг мой, не отличаясь страстностью натуры и исполнив после свадьбы долг свой три или четыре раза, о коих мне не хочется и вспоминать, далее отдавал его в основном подарками, да тем, что удовлетворял малейшие капризы мои. Поэтому, когда я сказалась больной, немедленно отыскал лучшего врача, который сразу понял причины моего недуга и посоветовал отправиться на воды. В сопровождающие мне была определена тетушка моя и ее сын-подросток, мой кузен, с которым мы были очень дружны.
Я никогда не забуду тот первый вечер, когда мы встретились с Вами и спутником Вашим, имя которого украл проклятый склероз. Мы прогуливались по променаду, проходя мимо главного источника, когда я увидела Вас. Вернее, сначала я обратила внимание свое на платье, что было на Вас в тот вечер. Модель из последнего парижского журнала, рядом с которым даже самые нарядные мои туалеты, сшитые специально для поездки, смотрелись, как гимназическая форма. Багряный шелк того невероятно густого оттенка, который бывает лишь у старого доброго бордо, в сочетании с кремовыми кружевами, наверняка, доставленными из Болоньи, заставили меня остановиться и крайне невежливо уставиться на Вас. Тогда-то Вы и спросили, не русская ли я и не из Петербурга ли прибыла. Я онемела от восторга, когда ко мне обратилась такая дама и, кажется, страшно по-детски покраснела, пытаясь выдавить из себя хоть слово. Вы мило улыбнулись и сказали, что здесь много русских, но все прибыли из-за границы, а Вам бы хотелось пообщаться с кем-то, кто недавно из Петербурга. Так началось наше знакомство. Тетушка с кузеном приняли Вас и спутника Вашего с восторгами, о которых после, видимо, неоднократно жалели. Я же до сих пор, находясь в годах уже более чем преклонных, не устаю благословлять тот вечер.
Помню, как сидели мы тогда в кофейне на террасе возле нашего пансиона, и пока Ваш друг развлекал забавными историями моих спутников, мы начали нашу с Вами беседу, которая пробудила во мне дремавшие до тех пор желания характера чувственного, телесного с привкусом запретной сладости. Как удалось Вам тогда угадать во мне то жгучее любопытство до всего, что является потаенной частью человеческих отношений, которое я подчас скрывала и от себя самой. Вы заговорили, кажется, об окружающих красотах.
Карлсбад, и в правду, прелестное место. Окруженный со всех сторон невысокими горными хребтами, расцвеченными осенним золотом и багрянцем, с его белыми домами, лепящимися к склонам гор, он похож на шкатулку, вырезанную из драгоценного камня рукой искусного мастера. Вечера там божественны. Томная чувственность безделья, которому предаются все мнимые больные в этом городе, создает атмосферу почти райскую, или скорее свойственную легендарным греческим лесам, где в праздности и любви проводили время нимфы и фавны.
Кажется, это Вы тогда сказали что-то подобное, затронув в душе моей девическое любопытство. Вы так загадочно улыбнулись, когда я назвала спутника Вашего супругом. Вы сказали, наклонившись почти к самому моему уху, чтобы не слышала моя тетушка, что, пожалуй, он и супруг Вам, но брак Ваш нигде не записан. Я замерла. Впервые передо мной была женщина того типа, о которых, после их ухода, обычно говорили в наших гостиных шепотом, хотя и принимали их везде за знатное происхождение и богатство. С Вами был любовник. Одно это слово заставляло мое сердце замирать от сладостного страха. Как жаждало оно того, о чем я лишь мечтала, читая французские романы. Вы явились тогда передо мной, как существо из другого мира, наполненного наслаждением и запретными удовольствиями.
Конечно, такой опытной женщине, как Вы, не составило труда почувствовать любопытство не знающей жизни девочки, и Вы, не знаю уж, вольно иль невольно приняли в те дни на себя роль моей учительницы, верного проводника по неведомому мне миру чувственной любви.
Я до сих пор не знаю случайно ли увидела в тот вечер сцену, которая до сих пор, по прошествии уже многих лет, будит во мне волнующие чувства, а в то время и вовсе повергла меня в состояние лихорадочного возбуждения.
Мы расстались около десяти вечера, вы с Вашим спутником направились к Гранд Отелю, где снимали номера, я же замешкалась немного на террасе, размышляя спуститься ли мне к источнику за последним на сегодня кувшинчиком дурно пахнущей и отвратительной на вкус лечебной воды. Наконец, сказавшись тетушке, что я вернусь через четверть часа, я направилась к источнику короткой дорогой, идущей в зарослях какого-то кустарника по склону горы, вдоль резных оград пансионов.
Было уже темно, редкие фонари освещали дорожку масляно желтыми пятнами, оставляя часть пути в тени. Хотя людей, возвращающихся от источников, и спускающихся к ним, на дорожке было достаточно, я все равно пускалась бегом, едва попадала на темный участок. Конечно, это не прошло даром, я слегка подвернула ногу, и мне пришлось присесть на резную, выкрашенную белым скамью, стоящую в стороне от дорожки, ожидая, пока утихнет боль. Тут-то я и услышала Ваш шепот. Оглянувшись, я увидела, что Вы и Ваш спутник стоите в небольшой нише, образованной ветвями каштанов и скрытой от глаз тех, кто проходил по дорожке. Слов я разобрать не могла, но мне было прекрасно видно, как Вы стояли, прислонившись спиной к широкому серому стволу мощного дерева. Одна рука, с изящным изгибом в локте, была поднята вверх, словно искала опору, другой Вы обнимали за шею Вашего спутника, пока тот медленно расстегивал пуговицы на лифе Вашего платья. Лицо Ваше было запрокинуто, глаза открыты, а губы постоянно что-то шептали. Потом, когда руки мужчины проникли сквозь эфемерную преграду из ткани и кружев и освободили Вашу грудь, Вы застонали, опустив голову и безвольно уронив руки. Глядя Вам прямо в глаза, Ваш спутник резко сдернул верх платья с ваших плеч и принялся жадно целовать Вам грудь. Я видела, как хватает он губами темные соски, поглаживая белую пышную плоть вокруг них. Мне казалось, что пальцы его оставляют следы на нежной коже, и это должно быть было больно, но Вы стонали, и на лице Вашем было написано такое блаженство, что меня начала бить нервная дрожь. Это было нетерпение вожделения. Я, не испытывая стыда, подглядывала тогда за одним из интимнейших актов человеческой жизни. Все мое существо жаждало того же, таких же ласк, той же сладкой боли.
Тут вы начали понемногу оседать на землю, увлекая Вашего спутника за собой. Я опомнилась и вскочила со скамьи, забыв о больной ноге. Я летела вниз по дорожке, словно подгоняемая демонами, и это было символично, ибо с того момента я начала свое движение по дороге наслаждений, которая ведет вниз, увлекая нас на вершину.
Простите еще раз мою смелость, друг мой, но я давно хотела поделиться с Вами своими воспоминаниями, в которых Вы играете не последнюю роль, и вот вообразила, что это и Вам будет интересно. Если это не так, то клянусь, письмо это будет первым и последним, а мое прошлое останется при мне и со мной умрет.
К тому же не скрою, двигало мною еще и любопытство. Мы пробыли вместе в Карлсбаде не более двух недель, а я знаю, что жизнь Ваша была полна событиями, о которых мне тоже было бы очень интересно узнать.
За сим остаюсь Вашим преданным и благодарным другом,