Светило поморгало глазами за стеклами очков, создав совершено странное впечатление: забавные лучики разбежались-засверкали по всей поверхности стеклышек. Оно, светило, то не моргало совсем, а то начинало моргать часто-часто, будто увлажняя слизистую глаза впрок. Тогда лучики разбегались от всего его лица.
Доктор Ковалев имел все основания для недовольства заезжим медицинским светилом. Во-первых, светило обещалось приехать как "эксперт", и Ковалев очень даже собирался с ним говорить с ним как "эксперт" с "экспертом". Но подобных намерений со стороны светила пока не замечалось. Во-вторых, светило не само приехало, а с Раисой Викторовной, а уж от этой добра не жди....
И вообще, с самого начала гость повело себя неподобающе. Ковалева он просто раздражал, как и все сверкающее и завидное. Как очки со странными стеклышками, от которых по всему лицу прыгали забавные лучики....
Светило было заграничным, оно смотрело сквозь свои неземные очки, будто видело насквозь, сколько шифера главврач "загнал" вместо того, чтобы перекрыть крышу, и вообще не доверяло Ковалеву, что особенно раздражало - его профессиональным качествам. Хотя, может, и не думало светило про шифер, но про шифер думал сам главврач и сердился на светило.
"Во-первых, - ехидничал Ковалев про себя, подобострастно заглядывая гостю в глаза и распахивая перед ним двери, - светило-то ты такое себе, мне кажется, что-то уж совсем молчишь и только глазами хлопаешь! А во-вторых, психам этим шифер незачем новый, все равно больничку-то, судя по всему, прикрыть задумали".
Тут светило остановилось у одной из комнат. Они находились в свободном крыле, светило не заинтересовалось ни одним из "буйных", но рассматривало с интересом тихих, которых тут уже несколько лет было полно - странные тихие алкоголики. Никогда не буйствовали, уже любого алкаша, которого доставляли сюда с "венерической болезнью", сразу поселяли в открытое крыло. Зачем им решетки, коль они и не стараются никуда уйти? Напомнят иногда: летали, мол, на тарелке. Посмотрят - никто не слушает, да и замолчат. Вроде как забудут.... И воспоминания их становились все реже, в конце концов, каждого выписывали вполне вылечившегося - как ни странно это при белой горячке и алкоголизме. Уже человек пятнадцать вылечили, тут осталось всего четверо.
"Венерические больные" - так в шутку называли тех, кто с недавних пор начали слишком много. В припадках белой горячки, говорить о разных планетах и инопланетянах. С одной стороны, теперь даже старики, что раньше думали, будто земля плоская (а в их глубинке и такие попадались) знали об инопланетянах. С другой стороны, такой вот результат: несколько десятков "венерических больных", которые в белой горячке твердят, будто похищены были венерианцами - жителями далекой Венеры, был вроде как слишком для одной небольшой местности. Причем венерические не были едины в том, какими есть на самом деле жители далекой преисподней (жара-то, жара!). Одни говорили. Что это небольшие человечки с выпученными глазами, вполне двуногие и даже разговаривающие через какой-то прибор. Другие заявляли, что это - невиданные спруты с какими-то дыхательными приспособлениями на каждом из щупалец, что видели всей поверхностью тела, и не разговаривали совсем, а, по выражению одного из "венерических", "давали понять". И их легко понимали.
Светило ходило, странно моргало и злило Ковалева до чертиков. Мечтающий о Москве главврач подумал, что зря надеялся на перевод хотя бы в Воронеж. Надо было другую тему брать, зачем ему понадобились эти тарелочные летуны со своими неземными паразитами? Шут с ними, с венериными паразитами, пусть хоть во всех крестьян Воронежской области их подселят, и пусть они со временем захозяйничают в телах-носителях, а в последствии - и на планете. В конце концов. Ковалева-то в то время уже не будет.
Проворовавшийся Ковалев только потому проворовывался, что заняться нечем было. "Венерических" он всех тщательно изучил и написал по ним диссертацию, но научный руководитель вернул ее, посоветовав заниматься алкоголиками без такого вычурного анамнеза. Мол, слава Богу, алкоголиков разных хватает.
Думал, заграничное светило приехало воочию убедиться в правильности заключений Ковалева, но светило не верило. Они ведь там, в буржуйстве своем, многому верят, почему бы не поверить и тут? Ходил, гад, и не слушал даже. Но Ковалев тщательно берег все собранные материалы в больничном архиве, он был уверен, что это пригодится....
К вечеру светило вроде оттаяло. Оно уселось в потертое тряпичное кресло (гостевое, кроме него в кабинете был еще стул, да из соседней комнаты Ковалев притащил свое собственное кресло для Раисы Викторовны) и, взглянув на Ковалева сквозь все те же, ни разу не потертые и, тем не менее, нисколько не запотевшие стекла, дало понять, что внимательно слушает.
- Так вот, - польщенный Ковалев говорил битый час. А внимание светила не угасало. Или просто спал с открытыми глазами - закралась сумбурная мысль. Но Ковалев отмахнул ее немедленно. - Возможно, они есть разные - и спруты, и пучеглазые. Все пациенты с такими фантазиями появились здесь после 1949 года. Я думаю, если тарелка прилетела, то была здесь всего один раз, до 1949 года.
Секретарша секретаря, как называли ее в районе, шлюха, как называли везде (лишь бы не в глаза!) которая, Ковалев был уверен, специально была приставлена за ним следить, а сама была на побегушках у первого секретаря обкома, его верным псом, сукой, то есть, верной, постоянно перебивала, и не было возможности выгнать ее из-за маячившей за спиной незримой тенью того самого секретаря:
- Что ж они сразу-то все не попали к вам, - будто бы съехидничала она, - специально так, один за другим, дабы для диссертации уважаемому товарищу Ковалеву растянуться?
Остроумного было мало. Но Ковалев захихикал, ненавидя себя. А что делать-то?
- Раиса Викторовна, так это ж алкоголь им мозги-то прочистил, иммунитета на алкоголь у них нет! Вот те из них, кто спивался, естественно, не все в один день, и стали вспоминать. А сколько их тут вообще - никому не ведомо. Может, и мы с Вами, - выпучил он на шлюху глаза, - если бы запили по-черному, тоже припомнили бы?
Шлюха отдернулась и взглянула на Ковалева с ненавистью. Хорошо хоть, замолчала. Черт с ней. Ковалев устал, он был уверен, что венерианцы действительно здесь были и теперь. И что они здесь и теперь.
Ковалев махнул на все рукой, он вошел в азарт. Он говорил то, о чем надо бы промолчать, и знал, что может оказаться сегодня же пациентом этой больницы. Но он был уверен и он хотел высказаться. Некий червячок в мозгу обзывался: "Джордано Бруно хренов, заткнись", но Ковалев уже не мог остановиться и высказал все, что видел и к чему прише..
- Значит, я не утверждаю, что в них действительно растут паразиты. Но то, что что-то здесь произошло, очевидно. Как раз в 1950 году был найден "Можженовский самородок", и до сих пор не знают, что же это за камень.
Действительно, "Можженовский самородок" приняли поначалу за золото. Но он не был золотом. А был черт знает чем.
- Я вполне допускаю, что этот алкоголизм стал у них спасением от захвата Земли инопланетянами, - смачно закончил Ковалев. - Но ведь сколько здесь таких, что были захвачены, но не помнят? Есть ведь среди пациентов и женщина, тоже - спившаяся, а в основном-то бабы сельские помногу не пьют. То есть, пьют, но не так, как мужики. Чтоб до горячки. Вот и растет в них зараза, пока они своих мужиков сюда, в больничку отправляют.
Светило дальше сидело, и не собиралось отвечать. Шлюха вдруг засмеялась, причем даже не показалось Ковалеву наигранным. Она просто встала и сказала:
- Было приятно с Вами работать, товарищ Ковалев. Будьте уверены, о Ваших успехах узнают, и, возможно, карьера ваша повернется в совершенно неожиданную сторону. А мне, извините, пора.
Не ожидавший такого поворота Ковалев не успел опомниться и проводить, как она улетучились. Поехала к своему секретарю, веревки из него вить. Поговаривали, что все в области делается так, как она захочет. Ну, на то ж она и баба, чтобы заправлять, а мужик - как передатчик у тех венерианских спрутов или пучеглазиков, вроде как "для перевода" с бабских желаний и слов на допустимый для понимания и выполнения язык. Ковалев улыбнулся своим мыслям. Ему полегчало, выговорился, и ничего за это ему не будет, Раиса-то "дала понять" (иначе не скажешь), что ему ничего не грозит. Это уже немало, если не тронут....
Светило странно чавкнуло. Ковалев вспомнил о нем, обернулся и замер, потихоньку расширяя глаза и открывая рот, дабы завопить от неожиданности и ужаса....
В ту же двое "спокойных" "венерических" больных подожгли больницу с двух концов. Двух других венерических убили, еще и разворотив, зачем-то, уже у трупов, все внутренности. Персонал, как ни странно, спал и проснулся только от запаха дыма. Все были спасены, кроме двух преднамеренно убитых. Оба поджигателя исчезли, как в воду канули, исчез также доктор Ковалев. Он жил тут же, при больнице. В комнатке рядом с кабинетом, наутро комнатка оказалась пустой, ничего с собой он не взял. Исчезли бесследно и никогда не были найдены.
Говорили, правда, что видели как-то Ковалева в Москве, он будто сделал головокружительную карьеру и смотрит теперь на всех важно, поблескивая стеклышками странных очков. Но утверждать не утверждали.
Больше никогда в подобных заведениях не делили алкоголиков на "спокойных" и "буйных", всех до одного сажали за решетки.
Больничный архив выгорел дотла.
2626 год
"Венерыч", любовно названный так отцом Ольги, специально подготовленный для высадки на Венеру, бесшумно приближался к цели. Об этом можно было судить только по слабому мерцанию приборов. Да уж, с чем-чем, а с шумом Александр Афанасьевич справился мастерски. Шум просто отсутствовал, это было главным неудобством для Олега. Еще на Земле, а после на стартовом спутнике "Дом" (тоже названном гением Александром Афанасьевичем, видать, тянуло его на все такое домашнее, о чем они знали лишь с истории) Олег залезал в кабину для того, чтобы привыкнуть к бесшумности. Поначалу у него болела голова и начинало тошнить. Теперь вроде ничего. На крайний случай, у него есть записи шумов, можно будет послушать.
Ольга, тем не менее, чувствовала себя гораздо лучше. Она к тишине даже не привыкала. Олег подозревал, что Александр Афанасьевич в своем недоступном ни для кого, одном из известнейших домов Земли в лучшем месте Антарктиды давно устроил такую же бесшумность, как здесь, в корабле, и как было на Земле еще несколько веков назад. Потому Ольга просто выросла в ней, в тишине, чего не могли себе позволить, да и не все могли бы выдержать нынешние люди.
У Олега защемило сердце. До сих пор ни на одной планете Солнечной системы так и не удалось прижиться человеку. "Аммиаки", как называли люди марсиан из-за их аммиачной атмосферы, оказались совсем не зелеными человечками, а маленькими гадкими неуловимыми насекомыми. Несомненно, они мыслят, и в первую очередь - мыслят, как не допустить человека на Марс. Это им удавалось уже более трехсот лет. В контакт не вступали, хотели лишь, чтобы их оставили в покое. Несколько десятков экспедиций, почти полсотни жизней. Но Марс так и остался непокоренным. Аммиаки невидимо забегали тысячами на человека и отравляли кровь аммиаком. Пока что не было возможности с ними сразиться. Просто эти существа оказались неуловимыми, воевать с пустотой и ощущениями человек пока не умел. Единственное, чего удалось достичь - насобирать на Марсе полный аквариум Аммиаков, но и в том аквариуме они не стали виднее при любом облучении. Сплошные ощущения.
Олег вздохнул. На ум пришли воспоминания с истории, о временах, когда люди бились между собой за территории Земли. Людей было мало, и от нечего делать они придумывали войны на пустом месте. Сперва это были разные племена. Потом - нации. Как глупо, они даже уверяли, что у такой-то нации интеллект повыше. А такая вот - лучше размножается. Были нации "пьющие", "едящие", "толстые", "худые", "высокие" и "низкие", "физики" и "лирики". Считали китайцев миллиардами, запрещали им рожать детей, дабы всю планету не заселили. Боялись, что чернокожих станет слишком много.... Теперь у всех людей давно уже одинаковая серая кожа, максимально приспособленная в результате процесса техногенной эволюции к ультрафиолету, какие-либо нации отсутствуют. Отличаются только генной структурой. Есть созданные для умственного труда, есть - для физического. Из поколения в поколение, без изменений. Никаких неурядиц почти не замечается. Иногда лишь какой-то мутант появлялся в том или ином слое общества. Обычно он вполне безболезненно переходил в другой слой.
Олег был сыном такого мутанта. Его отец родился на материнском спутнике и должен был, после посещения Земли, отправиться на искусственный спутник - гигантский завод по переработке и обогащению белка. Но на Земле отец Олега вдруг проявил недюжинные, недопустимые в его среде способности (аппарат измерения коэффициента Дела для рабочих зашкалило), и его не отправили на завод. Опасность от таких мутантов исходила немалая, если бы только не проверяли коэффициент Дела. Отец Олега мог, по ошибке, стать рабочим, и внести в спокойное мерное существование завода какие-то отвлеченные от производства мысли, вплоть до революционных. Все обошлось, мутант был направлен на обучение в один из изолированных учебных центров Южной Австралии и, по истечении тридцати лет, стал известнейшим космологом, учеником, почитателем и поклонником Александра Афанасьевича Ковалева.
Жизнь на спутниках кипела. Именно там были расположены огромные предприятия, которые создавали необходимые для человечества предметы и продукты. Но, вследствие постоянных космических катастроф, приходилось постоянно мечтать о планете, на которую сможет-таки выселиться человек. Этими мечтами и попытками их осуществления была занята большая часть людей-умников. И вот, Олег и Ольга, напущенные родителями и руководителями, любовники, приближались теперь к Венере, таща на маленьком кораблике огромную емкость кислорода. Этой емкости должно было хватить на год. Предполагалось, что за это время Ольга должна была бы родить ребенка.
То был бы первый венерианский человек.
Они не собирались использовать весь кислород, а тащили его так, на всякий случай. И. конечно же, они везли на Венеру хлореллу. Александр Афанасьевич победил-таки всех оппонентов, убедительно доказав, что далекая мечта двадцатого века о поглощении хлореллой венерианского избытка углекислого газа вполне возможна. Причем, если правильно катализировать процесс, парниковый эффект снизится до размера парникового эффекта Земли уже спустя несколько десятилетий. Тем временем, первый рожденный на Венере человек вырастет....
Хорошо, что их родители стали однодумами, соратниками, мечтателями. Хорошо, что познакомили детей своих еще в детстве и дети, выросши, полюбили друг друга. Иначе вряд ли сейчас Олег летел бы с Ольгой к Венере. Ведь для того, чтобы родился ребенок, нужно совпадение многих факторов. А главное - чтобы у них кое-что получалось. Чтобы кое-что получалось, иногда приходится долго проходить максимум комиссий и врачей, часто безуспешно. Сексом человечество все еще занималось, но, чтобы это давало плоды. Работали ученые, врачи, и масса других. Человеческое размножение постепенно приобретало вид пчелиного улья, где имеются матки, специальные пчелы для кладки яиц и трутни, специальные пчелы для оплодотворения. Остальные же - бесплодны и бесполы. У Олега с Ольгой все получалось, причем довольно часто. Обследованные от ногтей на пальцах ног до макушки, они вполне могли рассчитывать произвести ребенка без помощи пробирок.
Олег взглянул на Ольгу. Девушка молчала от самой Земли, лишь изредка перекидываясь данными о состоянии приборов. Олег подумал, что и она захвачена мыслями об их миссии. Он замечал на глазах любимой слезы и чувствовал себя настолько же умиленным, как и она.
Конечно, порой к умилению примешивалось ощущение оторванности от Земли и ставало страшно, как же он будет с этим ощущением жить всю жизнь? Вспоминал аквариум с отловленными Аммиаками. Невидимыми. Но вполне ощутимыми своей болью. Теперь Олег знал, что это за боль пронзала каждого, кто близко подходил к аквариуму - боль утраты родной планеты.
"Люблю я ее", - выдохнул опять про себя Олег, взглянув на Ольгу. Они прилетели. Это объявил дисплей, тускло вспыхнув. Лицо Ольги было в слезах, но каким-то образом она дала Олегу понять, он просто почувствовал, что говорить сейчас и даже двигаться не стоит. Он сидел и все ощутимее чувствовал боль за родной Землей. Возможно, если бы он вырос на спутнике, боль была бы меньше. Но он вырос на самой Земле и даже однажды видел настоящую почву, кода приезжал на платформу межпланетных запусков в относительно прохладной Антарктиде.
Боль становилась все ощутимее, а слезы Ольги начали жечь. Олег не знал, как это может быть, но чувствовал себя так же, как когда-то подобравшись слишком близко к аквариуму с Аммиаками. Тогда его едва спасли, судороги скорчили суставы и уже казалось невозможным вернуться в нормальное состояние, "раскрутиться". Это была ломка, которую человеческий организм не в состоянии выдержать. Только теперь эта ломка исходила из какого-то другого источника и Олег уже знал, что его не спасут. Некому. Он здесь один. Он знал, что так должно быть. Что он всего лишь человек. А человек, Олег теперь точно знал, не способен выдержать разлуку с Землей. По крайней мере, человек, который вырос не на спутнике, а на Земле. Он этого боялся, но вот, оно пришло, не миновало. Расчеты родителей оказались неверными. Первый всегда - жертва, второй - всегда герой. Но почему так рано?
Было странно, он вовсе не думал, что это придет так быстро. Ведь они только что приземлились, точнее, привенерились. Что же дальше?
Боль разъедала его изнутри и Олег понял, что его уже нет, осталась одна боль. Он и не "понял", он это ощутил, ему дала понять Ольга.
Но теперь он понял и другое. Это была не его боль. Это были все поколения боли Ольги. Вся накопленная веками ломка теперь исходила от нее и Олег попал в излучение, которое его и убивало.
Скоро все было кончено. Ольга почувствовала себя так, как никогда раньше. Свободно. Нечеловеческой свободой и не той, к которой человек стремится. Так и должно было быть. Она ведь не человек. Она взглянула на бездыханное тело рядом и опять заплакала. Все-таки она его любила.
Потом взяла капсулу, которой была снабжена на Земле, и протолкнула ее в отсек с хлореллой. Все равно бы эта хлорелла не прижилась на Венере, Александр Афанасьевич знал это хорошо, и труды его заключались в том, как довести научному совету, что невозможное есть возможным. Довести, чтобы попасть домой.
Она отбросила термозащитный скафандр и выползла из кожи всеми щупальцами в родную венерианскую атмосферу.
"Папа, я дома!", - дала она понять, и на искусственном земном спутнике "Дом" Александр Афанасьевич Ковалев это понял.