Аннотация: Вся история партии большевиков - это история борьбы с евреями. Иосиф Сталин (из частного разговора)
На сайте представлены отрывки из книги Юрия Окунева 'Ось всемирной истории'. Полная версия здесь. Ось всемирной истории
Интернационал
В июне 1871 года, сразу же после падения Парижской коммуны, малоизвестный французский поэт и революционер Эжен Потье написал небольшое стихотворение. Он не знал, что в этот звездный час обессмертил свое имя. Подобно другому знаменитому французу - гению одной ночи Руже де Лилю, Эжена Потье вдохновила Революция, но его вдохновение было иным.
Капитан инженерных войск Руже де Лиль сочинил "Марсельезу", ставшую гимном Франции, в ночь с 25 на 26 апреля 1792 года, на пике победоносной революционной волны. Слова и бессмертная мелодия этой великой песни сложились из победных возгласов вооруженного народа, готового к борьбе с угнетателями, из ритмов марширующих полков Рейнской армии, из всеобщего воодушевления и радостного возбуждения, царившего в ту ночь в прифронтовом Страсбурге. Поэтому песня получилась радостным маршем победителей.
Поэт Эжен Потье сочинял свое стихотворение в дни, когда революция потерпела поражение, когда не осталось никакой надежды на скорую победу. Суровые, жестокие и мстительные фразы стихотворения сложились из муки поражения, из предсмертных возгласов расстрелянных коммунаров, из горечи упущенной победы, из ненависти к угнетателям, снова загнавших рабов в клетки. Эти слова - яростный призыв к тотальному разрушению мира насилия и несправедливости путем насилия, к беспощадному уничтожению, которое грядет!
Эжен Потье умер в 1878 году, так и не узнав, какая великая судьба уготована его произведению. Вероятно, это стихотворение осталось бы известным лишь узкому кругу специалистов, если бы через год после смерти автора бельгийский композитор, впоследствии член Французской коммунистической партии, Пьер Дегейтер не написал на слова Эжена Потье гениальную музыку. Мелодию Дегейтера даже как-то неловко называть нежным словом "музыка". Это величественный гимн, это яростный вопль рвущего цепи пролетария, от которого мурашки пробегают по коже.
Слова Эжена Потье и музыка Пьера Дегейтера поразительно слились в страстном и жутковатом пролетарском гимне - великом "Интернационале". Этому гимну не было и нет равных. Его пели на всех языках мира. Его пели на всех континентах. Его пело так много людей, как не пело все остальные песни вместе взятые. От него яростно сжимались кулаки у миллионов. От него у миллионов в ужасе замирало сердце. Он возносил до небес низкие потолки убогих хижин, и он сотрясал люстры роскошных дворцов. Он взорвал мир, он изменил мир, он едва не погубил мир.
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный,
И в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Никто не даст нам избавленья -
Ни бог, ни царь и не герой,
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отвоевать свое добро,
Вздувайте горн и куйте смело,
Пока железо горячо.
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Лишь мы - работники всемирной,
Великой армии труда,
Владеть землей имеем право,
Но паразиты - никогда!
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все также солнце встанет
Сиять огнем своих лучей.
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Прав был Лев Толстой, когда говорил, что музыка может быть социально опасным орудием - минуя разум, она действует непосредственно на чувства и инстинкты человека. "Интернационал" производил ошеломляющее впечатление, особенно на молодых людей - словно мировая революция врывалась в их незрелые души, жаждущие немедленного действия и героического подвига.
Я хорошо помню свое первое впечатление от "Интернационала". Это было в мои пионерские годы, вероятно, в конце сороковых годов. Я был делегатом какого-то пионерского съезда или собрания - не помню точно, проходившего в Таврическом дворце в Ленинграде. Впервые войдя в гигантский бело-колонный зал дворца, я обомлел от его великолепия. В этом состоянии и застал меня "Интернационал". Внезапно хор в сопровождении оркестра грянул: "Вставай, проклятьем заклейменный весь мир голодных и рабов...". Можете себе представить, что почувствовал тогда я - наивный и склонный к романтике советский пионер. Мне казалось, что душа моя вот-вот вырвется и взметнется ввысь вместе с беломраморными колоннами. Во мне вскипало волной счастливое чувство принадлежности к "великой армии труда". Плечи расправлены, голова гордо откинута, в сияющих глазах - готовность к последнему и решительному бою в интернациональном строю людей труда всего мира.
С тех пор прошло много лет, взгляды мои на "Интернационал" сильно изменились, но и теперь не оставляет меня равнодушным эта песня. У нее удивительная судьба.
"Интернационал" был впервые исполнен хором лилльских рабочих 23 июня 1888 года на французском языке. Он вскоре был переведен на немецкий, английский, испанский, итальянский и другие европейские языки и стал международным пролетарским гимном.
В 1902 году еврейский поэт, коммунист Аркадий Коц перевел "Интернационал" на русский язык, и с 1906 года он стал гимном Российской социал-демократической рабочей партии. До 1917 года революционеры-подпольщики тихо и проникновенно пели его на своих тайных сходках, но в 1918 году "Интернационал" стал официальным Государственным гимном Союза Советских Социалистических Республик - и загремели оркестры, и грянул многомиллионный хор. Эта песня приведет народы к всемирной пролетарской революции и станет гимном Союза Советских Социалистических Республик Мира - таков был замысел вождей, и такова была мечта советских людей.
В 1943 году, осознав бесповоротный провал идеи мировой революции, Сталин решил заменить "Интернационал" новым гимном - ему не нравилось, что в "Интернационале" ничего не сказано про великого полководца и вождя народов товарища Сталина. Тем не менее "Интернационал" остался партийным гимном КПСС и всех других коммунистических и рабочих партий мира. Во второй половине ХХ века эту песню с воодушевлением пели сотни миллионов людей на всех языках мира и более миллиарда людей на планете вставали при ее исполнении.
Ничто, однако, не захламляет и не опошляет великую идею так сильно, как ее слишком частое произнесение всуе. В конце концов, стало смешно и немножко грустно смотреть, как престарелые, толстые и сытые партийные боссы, утомленные долгим заседанием, в предвкушении обильной выпивки и дефицитной закуски, с трудом выговаривая сложные слова, уныло вторят казенному баритону: "Вставай, проклятьем заклейменный весь мир голодных и рабов...". Воистину: от великого до смешного один шаг. "Интернационал" прожил в величии и славе почти сто лет, а затем превратился в бессмыслицу, в реликвию не столь уж далекого, но весьма странного прошлого.
О том странном прошлом я и хочу рассказать здесь.
Я хочу рассказать о поколении наших отцов и матерей, дедушек и бабушек, которые в молодости своей вдохновенно пели "Интернационал", которые искренне поверили в идею интернационала и решительно пошли за большевиками, и сами стали большевиками. Жизнь этого поколения, с ранней юности до смерти, прошла под пение "Интернационала". Великая и горькая судьба интернационала есть отражение судьбы этого поколения. Я хочу рассказать вам о поколении людей, которые были обмануты столь искусно, что даже не заметили обмана.
Я хочу рассказать здесь о падении интернационала под ударами советского государственного антисемитизма.
Обманутое поколение
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку в рукав,
Жаркой шубы сибирских степей ...
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Осип Мандельштам, 1931
Вероятно, ни одна идея, ни одно общественно-политическое движение в ХХ веке не потерпели столь сокрушительного провала, как интернационал. Падение интернационала особенно выразительно и глубоко, потому что взлет его был высок и могуч. Сотни миллионов людей на планете безраздельно отдались интернационалу, отказались ради него от своих национальных традиций, от своей религии, от наследия предков - все во имя грядущего интернационального братства всех народов и рас.
Тяга к интернациональному братству, возможно, является не менее древним чувством, чем стремление к национальному обособлению. Эта тяга уходит корнями в иудео-христианские общечеловеческие ценности. Космополитическое мышление просветителей было предтечей интернациональных идей. Однако подлинный триумф интернационала наступил с приходом Великой Октябрьской социалистической революции.
Сейчас во всем мире, особенно в России, стало естественным и даже модным всячески поносить Октябрьскую революцию 1917 года и все с нею связанное. От умильно восторженного преклонения перед этой революцией и ее вождями люди почти мгновенно переключились на поношение всего этого. Историческое невежество и политическая близорукость явственно проступают в этом мгновенном переключении. Послушать некоторых наших современников, так получается, что большевики были не иначе как малочисленной "шайкой преступников", "безбожным интернациональным сбродом", а вождь революции Владимир Ленин, мумии которого советские толпы поклонялись почти 70 лет, - злобным интриганом и убийцей, и не более того.
О, если бы все было так просто. Но так просто все не было, и в действительности большевистскую "шайку преступников" поддержали самым решительным образом многомиллионные массы народов России. "Шайка преступников" под водительством безграмотных в военном деле вождей победила армии царских генералов, окончивших с отличием Императорскую Академию Генерального штаба. Почему же народ пошел за "преступниками"? Одним лишь красным террором этого не объяснишь, ибо террор был с обеих сторон - красный террор и белый террор. Почему же народ, воспитанный на триединстве самодержавия, православия и народности, почти мгновенно проклял самодержавие, затоптал православие, отказался от народности и пошел за "безбожным большевистским интернациональным сбродом"? Чем таким эта "шайка" поманила народ?
Ответ достаточно прост: в дополнение к красному террору большевики выдвинули потрясающей силы идею, перед которой массы простых людей не могли устоять. Ни белое движение, ни православная церковь, ни демократические силы Февральской революции не смогли противопоставить этой идее ничего равноценного в смысле привлекательности. Две главные составляющие этой великой идеи - социализм и интернационализм - отнюдь не были изобретением большевиков, но большевики с огромным пропагандистским мастерством слили их воедино и получили в результате столь мощный вектор, перед которым едва не рухнул весь мир.
Большевики предложили изгнать эксплуататоров и поделить все богатства страны и мира поровну между трудящимися - рабочими и крестьянами, и полунищая, голодная Россия, доведенная войной и разрухой до отчаяния, пошла за большевиками. Большевики предложили изгнать угнетателей и объединить трудящихся всех национальностей в братстве интернационала, и униженные царским самодержавием народы многонациональной России с восторгом пошли за большевиками.
Я не собираюсь здесь обсуждать проблему большевистской революции - это не моя тема. Меня трудно заподозрить в тайных симпатиях к большевикам - я считал большевистскую диктатуру абсолютно аморальной еще в те годы, когда нынешние ее яростные хулители пешком под стол ходили. Тем не менее огульное очернение всех, кто участвовал в революции или поддерживал большевиков, противоречит моему пониманию истории. Обманутое поколение - главное действующее лицо этой повести - не было шайкой преступников. В подавляющем своем большинстве это поколение искренне поверило в идеи большевиков и пошло за большевиками из лучших побуждений. Оно было обмануто сталинским режимом самым гнусным образом, оно было втянуто в большевистский обман и соучаствовало в этом обмане. Я отнюдь не снимаю с обманутого поколения вины за соучастие в сталинских преступлениях, но самым решительным образом отвергаю корыстную заданность этого соучастия.
У евреев были особые, острые причины принять большевистские идеи. У них были два и только два пути избавиться от преследований, бесправия и национального унижения. Первый путь - принять сионистскую идею, остаться евреями и покинуть Россию. Второй путь - принять большевистскую идею, слиться с другими народами в интернационале и покинуть еврейство. Для многих, очень многих второй путь показался предпочтительным, а для некоторых - единственно возможным.
Когда мы рассуждаем о пути евреев в революцию, не нужно забывать, что, помимо погромов охотнорядской черни, сопровождавших их жизнь на протяжении более 30 предреволюционных лет, был еще и постоянный государственный гнет, исходивший от высших лиц империи.
Вот, например, Петр Столыпин, бывший председателем Совета министров Российской империи на протяжении пяти лет с 1906 по 1911 год. Спектр красок, которыми рисовали его портрет историки ХХ века, простирается от розово-белого до черно-коричневого. Еще до революции премьер-министра оголтело ругали и восторженно хвалили. Затем, на протяжении 70 лет Петр Столыпин был контрреволюционным пугалом и средоточием всех пороков царского режима. Ему припомнили и военно-полевые суды в мирное время, и "столыпинские галстуки" для приговоренных к повешению, и "столыпинские вагоны" для политических заключенных, и многое другое - в советской историографии только царь Николай II превосходил Столыпина по уровню кровавой преступности. После распада Советского Союза многие не без умысла впали в другую крайность - теперь Петр Столыпин предстает исключительно великим реформатором с едва ли не ангельским поведением.
На самом же деле, Петр Столыпин был фигурой глубоко противоречивой. Противоречивым было и его отношение к еврейству. С одной стороны, Столыпин, как государственный деятель, пытался, в интересах государства и монархии, провести реформы, хотя бы слегка смягчавшие ограничительные законы для евреев - известно, что это ему не удалось из-за противодействия Николая II. С другой стороны, Столыпин - о, как неприятно об этом говорить, - был тяжелым юдофобом, и ему принадлежит следующая, беспримерная даже среди теоретиков расизма, сентенция, опубликованная председателем Совета министров незадолго до смерти в газете "Новое время" (цитирую по книге Аркадия Ваксберга*):
"Необходимо понять, что расовые особенности так сильно ограничили еврейский народ от всего человечества, что они из них сделали совершенно особые существа, которые не могут войти в наше понятие о человеческой натуре.
Мы можем их рассматривать так, как мы рассматриваем и исследуем зверей, мы можем чувствовать к ним отвращение, неприязнь, как мы чувствуем к гиене, к шакалу или к пауку, но говорить о ненависти к ним означало бы поднять их к нашей ступени...
Только распространение в народном сознании понятия, что существо еврейской расы не то же самое, что другие люди, а подражание человеку, с которым нельзя иметь никакого отношения, - только это может постепенно оздоровить народный организм и может еврейский народ так ослабить, чтобы он больше не смог принести вред или чтобы он совсем сгинул. История знает о вымирающих племенах. Наука должна поставить не еврейскую расу, но характер еврейства в такие условия, чтобы оно сгинуло".
Есть такое понятие - "зоологический антисемитизм". В полной мере я осознал это понятие и до конца уразумел, что же это такое, только после прочтения столыпинского пассажа о евреях. Не собираюсь его обсуждать, ибо цель у меня другая - обнажить не только экономические и политические, но и духовно-эмоциональные причины тяготения российских евреев к революционным переменам.
В сентябре 1911 года, вскоре после написания своего антисемитского опуса, Петр Столыпин был убит в Киевском оперном театре евреем Мордехаем Богровым.
Личность убийцы Столыпина, мягко говоря, не вызывает симпатии. Этот молодой человек - его повесили в возрасте 24 лет - за свою недолгую жизнь успел побывать социал-демократом (эсдек), социалистом-революционером (эсер) и даже анархистом-коммунистом. Примыкая к революционным организациям, он в то же время служил агентом Киевского и Петербургского охранных отделений и активно закладывал своих революционных товарищей - подонок первостатейный. Тем не менее, мотивы террористической акции Богрова до конца не ясны. По результатам сенатского расследования Государственный Совет возложил вину за убийство Столыпина на высших чинов охранки, полагая, что именно этими чинами направлялась преступная рука убийцы. Император Николай II, однако, приостановил дальнейшее разбирательство, и - концы в воду.
Между тем, есть и другая версия побуждений Богрова. Аркадий Ваксберг в своей книге "Сталин против евреев" пишет, что Мордехай Богров был оскорблен и потрясен чудовищностью вышеприведенной декларации Петра Столыпина о еврействе. Не знаю, так ли это было на самом деле, но хорошо представляю возможность и даже естественность такого хода событий.
Действительно, представьте себе, что вы молодой человек еврейского происхождения, что на дворе 1911 год, и вы живете в накаленной атмосфере ровно посередине между двумя русскими революциями, живете, с одной стороны, среди черносотенцев, призывающих к еврейским погромам, и, с другой стороны, среди революционеров, призывающих к свержению подлого царского режима.
Попытайтесь вжиться в эту атмосферу. В Киеве идет следствие по делу Менахема Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве христианского мальчика Андрея Ющинского. Мальчик был зверски убит во время разборок воровской шайки, тусовавшейся в притоне некоей Веры Чебряк, но... убийство свершилось в преддверии еврейской пасхи, а труп был найден в пещере неподалеку от кирпичной фабрики, где управляющим служил еврей Менахем Бейлис, - мутная волна ненависти к евреям, поощряемая духовенством и правительством, снова залила просторы России. Почти сто лет прошло со времен знаменитого Велижского дела о ритуальном убийстве евреями христианского мальчика Федора Иванова, век либеральных реформ сменился веком просвещения, но ничто не изменилось в отношении к евреям - тот же дикий кровавый средневековый навет, та же невежественная ложь о евреях-изуверах, использующих для приготовления мацы кровь живого христианского ребенка, та же моральная поддержка беззакония, основанного на лжи, со стороны высших лиц империи. До знаменитого Процесса Бейлиса, всколыхнувшего весь мир и разделившего его пополам, остается еще два года, но сам Менахем Бейлис уже арестован, и черносотенцы разжигают в народе лютую ненависть к евреям - российский антисемитизм достиг своего пика!
Итак, вы - образованный и думающий молодой человек - живете во всем этом, ваши нервы напряжены до предела, ваши мысли и эмоции мечутся в поисках выхода... И в этот и без того близкий к взрыву момент вашей жизни, вам показывают популярнейшую российскую газету "Новое время", в которой одно из главных лиц государства, гражданином которого вы имеете честь состоять, утверждает, что вы принадлежите к гнусной породе гиен и шакалов или - главное лицо дает варианты - к породе пауков...
Пожалуйста, вживайтесь в образ, постарайтесь все вышеозначенное сосредоточить внутри себя... У вас, кстати, есть пистолет, и, к тому же, вам удалось получить именной пригласительный билет на спектакль в Киевскую оперу, где определенно будет глава правительства, обозвавший вас вонючей гиеной и мерзопакостным пауком, глава правительства, подталкивающий, на ваш взгляд, население к уничтожению евреев... И вот вы в театре, и во время второго антракта встречаетесь лицом к лицу с чудовищем, призывающим к истреблению вашего народа, якобы, сплошь состоящего из "гиен, шакалов и пауков".
Вжившись в образ, скажите честно и откровенно - вы не застрелите чудовище?
Если кто-либо сочтет мои слова за оправдание террора или симпатии к террористу, это будет означать, что меня не поняли или что я высказался недостаточно ясно. Я ведь пишу об обманутом поколении и упоминаю историю убийства Столыпина евреем Богровым не для общего философствования на тему терроризма, но с совсем другой целью - показать эмоциональную атмосферу тех лет, показать, что царское самодержавие загнало своих евреев в угол и не оставило им никакого выбора, кроме революции. Российские евреи увидели в революции выход из бесправия и унижения. Они, конечно, не подозревали тогда, что революция их обманет еще круче, чем царизм. Немногие прозорливые, такие, как, например, Владимир Жаботинский, предвидели грядущий обман и предостерегали евреев от участия в русской революции - они предлагали сионистскую альтернативу. Но лишь малая доля российских евреев последовала за сионистами.
Мои предки из обманутого поколения родились и жили в губернском городе Витебске и в маленьких городках восточной Белоруссии: Велиже, Ильино и Любавичах. Жили, конечно, бедно, и эта нищенская жизнь в сочетании с беспросветным прозябанием в черте оседлости вдали от культурных центров, в постоянном ожидании погромов и новых унижений от ненавистного царского режима толкала молодых людей к мучительным поискам новых путей.
Поэтому, когда буревестник революции Максим Горький написал: "Буря, скоро грянет буря!", почти все дети моих прадедов по отцовской и материнской линиям не просто, как говорят, приняли революцию, а буквально ринулись в нее с восторгом и энтузиазмом. Русская революция с идеалами интернационала и бесклассового коммунистического общества показалась им долгожданным выходом из тюремного подвала прежней жизни, немыслимым прорывом к свету знаний, равенству и братству, воплощенным полетом мечты. Абстрактные библейские идеалы добра и справедливости, которым их учили родители и учителя, внезапно были поставлены в повестку текущего дня новыми пророками - атеистическими лидерами Российской социал-демократической партии. Кто мог тогда подумать, что пророки окажутся лжепророками, что вместо справедливого общества без эксплуатации человека человеком будет выпестован тоталитарный монстр в виде концлагеря рабского труда, а великий Интернационал скукожится до примитивного государственного юдофобства?
Были и другие пути евреев в революцию. В отличие от моих почти пролетарских предков, писатель Илья Эренбург происходил из буржуазной еврейской семьи. Его отец сумел получить образование и выбиться из черты оседлости. Детство будущего лидера обманутого поколения прошло в Москве - он слышал о еврейских погромах на Украине, он видел антисемитские буйства охотнорядцев, но он не знал унижений еврея черты оседлости. Тем не менее уже в 15 лет Эренбург примкнул к большевикам - его путь в революцию, конечно, не был случайным:
"Увлечение революционной борьбой, работа в подпольной большевистской организации не были для меня случайными, они многое предопределили в моей жизни, и если они помешали мне получить среднее образование - вместо гимназии я проводил дни на явках, на собраниях, в рабочих общежитиях или в чайных, а потом в тюремной камере, - то многому они меня научили. Конечно, начать жить именно так мне помогли и события 1905 года, и старшие товарищи..., и книги; но в выборе, прежде всего, сказались черты моего характера".
В последней фразе о "чертах характера" Илья Эренбург, по-видимому, пытался подчеркнуть бунтарский склад своего ума. Возможно, в те годы это действительно было так, но мне представляется, что более важным в выборе будущего писателя было не его бунтарство, вскоре полностью подавленное и безвозвратно утерянное, а стремление уйти от еврейства, неосознанное тяготение юноши из еврейской семьи к космополитическому устройству мира. Стремление к ассимиляции мощно резонировало с революционными идеями интернационала. Сам Илья Эренбург ни слова не говорит о еврейской составляющей своего революционного выбора, но это не значит, что ее не было.
Начала биографий Ильи Эренбурга и Мордехая Богрова очень похожи. Оба родились в Киеве в зажиточных еврейских семьях, в значительной степени склонных к отходу от еврейства и ассимиляции. Оба учились в русских гимназиях и очень рано примкнули к революционным организациям. Все эти совпадения, конечно, чисто внешние, но в одном не сомневаюсь - еврейская составляющая имела место в революционном выборе и того, и другого. Далее их пути разошлись: в 1908 году Богров выдал охранке членов своей революционной ячейки и встал на путь, приведший его к виселице во дворе Киевской тюрьмы, и в том же 1908 году Эренбург уехал почти на десять лет в Париж - это был важный этап на его пути к подножию сталинского трона.
Итак, мотивация стремительной и всеобщей вовлеченности обманутого поколения в революцию ясна, и мы можем двинуться дальше в послереволюционные времена...
Если считать, что кошмары гражданской войны закончились в 1920 году, то речь здесь идет о примерно 17 годах до 1937 года, когда обманутое поколение получило личный положительный опыт освобождения от национальной дискриминации. Сказать, что это были безоблачные годы - значит беспардонно соврать. Эти годы вобрали в себя высылку из страны выдающихся интеллектуалов, беспощадное подавление любого инакомыслия, преследование верующих, первые процессы над действительными и мнимыми врагами советской власти, развертывание сети концлагерей - основы будущего Архипелага ГУЛАГа, принудительная коллективизация крестьян с лишением их всех человеческих прав, организация голодного мора на Украине и еще немало других позднеленинских и раннесталинских преступлений.
И тем не менее эти 17 лет были золотыми годами советских евреев, что объясняется довольно простым сочетанием обстоятельств. Первое - они, как правило, имели вполне пролетарское происхождение и, поэтому, были вне классовых преследований. Второе - они, в основном, жили в городах и, поэтому, не подвергались колхозной коллективизации. Третье - они приняли революцию и советскую власть, как путь избавления от национального гнета и унижения и, поэтому, были искренними и горячими сторонниками этой власти. И четвертое - в период тех 17 лет интернационал был одной из немногих марксистских идей, ставшей реальностью повседневной жизни. Динамичный интернационализм Советского Союза 20-х и 30-х годов был особенно рельефным и привлекательным на фоне расистского мракобесия Германии тех лет, на фоне вялой демократической Европы, постепенно сдававшей фашизму одну позицию за другой. Даже такой гуманист-интеллектуал, как Лион Фейхтвангер, был очарован советским революционным интернационализмом и готов был за это простить Сталину многие прегрешения перед демократией.
Это истинная правда - в те годы советские евреи наяву ощутили, что вековой гнет и преследования бесследно исчезли.
Недавно в журнале "Родина" был опубликован советский пропагандистский плакат 20-х годов, который, как мне кажется, лучше всяких слов иллюстрирует этот вывод. Плакат озаглавлен "Антисемитизм - сознательная контрреволюция. Антисемит - наш классовый враг". Под заголовком цитата из Ленина о "единстве рабочих всех наций", а ниже картинка - толпа черносотенцев бросает еврейские головы к ногам царского двора. Над картинкой разъяснение: "Смотри, товарищ, вот вереница тех звероподобных, кто насаждал антисемитизм в царской России... тут все знакомые тебе классовые враги: царь, министр, поп, помещик, кулак, генерал, жандарм, полицейский... вся черносотенная свора организаторов еврейской травли и погромов". Если вынести за скобки обычную для тех времен классовую риторику, то остается главное - советская власть не просто осуждает антисемитизм, но, более того, считает антисемитов злейшими врагами нового пролетарского государства.
Этот необыкновенный поворот в судьбе российского еврейства был, конечно, с энтузиазмом принят обманутым поколением. То, что обещали большевики, чудесным образом воплотилось в реальность - они могут жить в любом месте, они могут учиться любой профессии, они могут занимать любую должность. Те, кто делал революцию, те, кто примкнул к большевикам во время революции, те, кто застал революцию свершившейся, убеждались ежедневно на своем собственном опыте, что сделанный ими выбор - правильный.
Радужное восприятие действительности первых пятнадцати-двадцати лет советской власти закреплялось в сознании обманутого поколения строгим, не знающим сомнений, советским воспитанием и массированной коммунистической пропагандой, постепенно принявшими характер насильственной промывки мозгов.
И когда стало ясным, что советские вожди, прибегнув к грубому обману, повернули от интернационала к великодержавному шовинизму и государственному антисемитизму, обманутое поколение оказалось не готовым и не способным понять и принять это, как реалии своей собственной судьбы.
Мой отец Бенцион Окунев вступил в Коммунистическую партию во время Великой Отечественной войны - это был бескорыстный и искренний выбор. Он воевал с фашистами, он защищал свою Родину и интернационал, он искренне верил в неизбежность светлого коммунистического будущего, в справедливость советской власти. После войны отец видел лживость и лицемерие партийных функционеров, но считал, что партия в целом чиста. Отец не мог не видеть антисемитских акций на местах, но считал, что это результат действий отдельных людей, а не политика партии. С годами мои взгляды начали все более расходиться с взглядами отца. Это тяготило нас обоих, но никто не мог уступить, и мы невольно отдалялись. В последние годы его жизни мы говорили только на бытовые темы, обо всем остальном, как мне представлялось, нам не о чем было говорить. Отец тогда много болел, лежал (затрудняюсь сказать - лечился) в отвратительных коридорах и палатах ужасных ленинградских больниц. У него была легочно-сердечная недостаточность, отягощенная старым ранением легкого. Я старался быть с ним предельно внимательным и мягким, пытался не тревожить его спорными темами, но, наверное, по-настоящему душевный разговор был бы ему нужнее.
Летом 1976 года я проводил отпуск в Болгарии. Вдруг пришла телеграмма из Ленинграда: "Папа скончался". Я бросил все и вернулся в Ленинград так скоро, как позволил Аэрофлот, - на мою долю осталось захоронить урну с прахом отца. В день похорон в конторе Охтинского кладбища мне сказали, что копальщики могил придут не ранее чем через два часа. "Дайте лопату" - потребовал я. Мой вид, вероятно, не вызывал желания возражать - мне дали лопату. В полном одиночестве яростно копал я могилу своему отцу. Слезы застилали мне глаза. Какая же я сволочь - не нашел времени поговорить душевно с отцом. Он умер, не видя единственного сына рядом с собой, не имея возможности задержать руку сына в своей холодеющей руке. Не приведи, Господь, мне такую смерть. Когда пришли немногочисленные родственники и друзья, когда привели маму, свежий холмик возвышался над прахом отца. Я сидел на земле рядом - у меня уже не было больше слез.
Обманутое поколение уходило из жизни. Мы оставались один на один с чудовищным режимом, который это поколение взрастил и которым был чудовищно обманут.
На сайте представлены отрывки из книги Юрия Окунева 'Ось всемирной истории'. Полная версия здесь. Ось всемирной истории