Аннотация: Никогда не отдавайте ваших детей в круглосуточные детские сады.
Cайт www.det-sad.com сообщает нам, что:
"Первые круглосуточные детские сады были организованы еще в советское время. Возможность оставить детей на несколько дней в ДОУ позволяла родителям на заводах работать по три смены, увеличивая продуктивность труда. Да и в последнее время круглосуточные детские сады становятся все более популярными. Родителям не приходится отпрашиваться с работы, чтобы успеть забрать малыша до закрытия."
*
По словам психолога, некоторые мои дурацкие реакции идут от внутреннего ребенка, которого все никак не удается утешить, потому что он слишком маленький и шифруется. Ребенок по его версии - самой очевидной и для меня - обиделся и затаился с тех пор, как меня отправили в круглосуточный детский сад в 2 года.
садик как садик
С 2 до 6-ти лет я видела родителей только по выходным, ну и иногда летом куда-то ездили, если меня не отправляли на ту же детсадовскую дачу. По моим воспоминаниям садик такой уж травмой, не считая отдельных неприятностей, не был, был просто рутинной бесконечной тоской с мыслями типа: "Они меня все очень любят, но вот отдали сюда, значит, так надо". Они меня действительно все любили - я была единственным долгожданным ребенком у 4-х по очереди опекающих взрослых (мама-папа, дедуля-бабуля) - и каждый раз жалели, сдавая на неделю: "Что поделаешь, вот так вот, потерпи, кися". И кися терпела. Терпела кися на самом деле аж до того момента, пока сама не обзавелась ребенком и тому не исполнилось два года. Вот тут-то меня пробило: Потому что представить себе, что ребенка - да еще и такого маленького! - придется оторвать от себя хоть на день, было не-воз-мож-но.
Потом уже много читала о ранней детской сепарации, и как она вредна для психики, но к себе особо не прикладывала: я, мол, вполне себе перетерпела все это дело без травм. Вот мамуля собственная до сих пор этим кажется травмированной, а я - ничего. Разве что физических контактов не жажду с родителями - обнимаюсь с трудом. Ну и ладно.
кто плачет и почему
С другой стороны, я очень легко плачу. Хуже того, любая неожиданная подлянка со стороны ("А вас нет в списке!" <- любая инстанция, если я заранее не приготовилась к инстанции российского типа; "Ты настраиваешь против меня детей!" <- от вроде как любящего-понимающего человека) вызывает моментальный ком в горле и полный ментальный блок. Бороться с ним можно, прежде всего вспомнив, что надо дышать. Задышал - сообразил. Но как раз про дыхание я забываю в первую очередь. Психолог советует не только дышать, но и - самое главное - не трепыхаться насчет подавляемых рыданий ("блин, опять этот позор!"), а как следует себя пожалеть.
По моей версии частичная вина тут все-таки бабулина. Бабуля у меня была по характеру несколько облегченным вариантом бабки из "Похороните меня за плинтусом" - довести меня до слез, если проштрафилась, для нее было делом чести, за которое она бралась с неизменным рвением. Прожила я у бабули, не считая детсадовских выходных, все школьные годы (к родителям только по выходным), так что паттерн она закрепила на совесть, я так понимаю. Но сам паттерн - по гипотезе психолога - сложился еще в незапамятном двухлетнем возрасте.
Потому что представим: вы прекрасно жили у мамы с папой, вас все любили и баловали - рай земной. И вдруг вас - бац! - что-то там малопонятно объясняя и извиняясь - отвозят в АДЪ. Ад - ну, не совсем уж адский объективно (в садиках градусом повыше-попартийнее детям регулярно давали даже черную икру "для железа"), но для вас - несомненно, т.к. там все чужие, мамы нет, никто не любит и тп. Это не то, чего вы ждали от любящих и любимых людей - подлянка номер раз. В конце недели - ура! - вас оттуда забирают, рай вернулся, уфф. Но через два дня - бац! - и опять туда же. Вы-то уже думали, что все кончилось хеппи-эндом, а тут опять такая подлянка, и опять - от людей, которым 100% доверял. Причем они могли вас хоть 100 раз потом на выходных утешать, что мол, да, такая фигня, но они ни разу не дали вам того, чего вы от них реально ждали - ни разу не прекратили все это безобразие и не оставили дома. Как реагировать на такое противоречие ("так любят и так со мной каждый раз") вы не знаете, это просто стихийный тихий ужас - и, видимо, он-то и сидит в вас до сих пор, неуместно вылезая при каждой непредвиденной подлянке. А вы еще и заталкиваете его подальше каждый раз, этими "блин, опять этот позор".
Это только гипотеза. Кто его знает, может, прямо и родилась такой плаксивой-слабохарактерной (чего, правда, не подтверждают родительские воспоминания), а в садике только затюкали как следует. Что и как затюкивали - это я и сама прекрасно помню. А вот чего не помню вообще - это моментов расставания.
провалы в памяти
То есть я помню, как мы с папой туда едем - иногда даже на такси. Садик был в лесу, в Давыдково - это где-то в районе Филей, такая зеленая зона у Минской улицы, лес внутри Москвы. "Там еще на въезде кирпич, но ехать можно," - это папа всегда предупреждал таксиста, а я все искала кирпич, пока он мне не объяснил про дорожный знак. Или помню, как с дедулей туда идем - садик находился аккурат между их квартирами, с дедулей мы подъезжали на автобусе, а дальше долго шли пешком, он меня даже нес на ручках, когда капризничала, с папой такой номер не проходил никогда. А дальше - тишина. Radio silence. Четыре года в садике, столько всего помню, помню внутреннее устройство помещений, и детей, и воспитательниц по имени, и кто что когда сказал или сделал - массу всего, но не помню даже, как выглядел вход и вообще здание. По окончании садика нам подарили типа красивую фотографию его здания снаружи, и моей первой мыслью, когда нашла ее в школьные годы, было: "Что это и где?"
Веранду, где мы играли, помню. Песочницу, дорожки, лес, бетонный забор. Помню раздевалку изнутри. А как мы с папой или с дедулей туда заходили - нет. И как они со мной прощались - нет. Как забирали меня в пятницу - помню, и очень хорошо, а что было по понедельникам - блэк-аут. Даже когда было уже шесть лет - пустота.
исключение
Нет, одно воспоминание все же имеется. Сохранилось в силу своей экстраординарности, потому что садик был другой. Наш почему-то закрыли, а папе надо было на работу, и временно можно было провести один день в другом. Мне было года четыре. Другой маршрут, другое место - в городе, не в лесу, другие люди - меня реально начало колотить, прекрасно помню. И помню, что папе тоже было не по себе меня там бросать, но всё говорил: Это всего на один день, это ж здорово! Чуть-чуть тут потерпи, поиграй, а я скоро приду! Чем больше он мне это говорил, тем меньше я ему верила. Помню, как вчера: вот я стою у чужого окна и вижу, как он идет по улице, машет, обернувшись, потом уходит в солнце, становясь все меньше - и я думаю: Ну все. Навсегда меня тут оставили. Никогда его больше не увижу. Вот таким его и запомню. Поплакала, примирилась с неизбежным, поиграла что-то там в уголке, а когда он таки пришел, прямо даже удивилась. Такое было нереальное ощущение: А это вообще мой папа? Вроде мой. Ну ладно.
умиротворение
Заодно вспомнила еще одно примирение с неизбежным, но уже вне связи с расставаниями. Мне было лет пять. Мы играли летним вечером: две девочки держат длинную палку, а третья пытается на ней усидеть. Я таки упала вниз, ощутимо ударившись затылком, и тут одна девочка мне и говорит: "О, это ты плохим местом ударилась. Это такое место, поболит, перестанет, а потом пойдешь спать, уснешь - и вообще не проснешься". Тут все стали дружно обсуждать мои перспективы, что-то друг другу доказывать, и в итоге до отхода ко сну смотрели на меня, как на потенциального покойника. Заснуть я не могла довольно долго. Все лежала, думала, побаивалась - но переживала не сильно, только жалела, что с родственниками не попрощалась, плохо. Помню, подняла голову - все спят, а я нет. А завтра все проснутся - а я нет. Еще вечер был такой чудесный - окна открыты, в них лес, еще светло, закатное солнце, птички что-то там тихо щебечут - в самый раз помирать, последний раз все это вдохнув. Так что уснула вполне успокоенная и готовая к отбытию. Наутро проснулась - опа, живая. Ну, оно и к лучшему. Коллектив был явно разочарован - все надеялись на сенсацию - но отыгрались тем, что полдня потом издевались над той девочкой с ее диагнозом.
раздевалка: одежда
Все пытаюсь вспомнить, как прощались - и не могу. Как выходили из той же раздевалки гулять - помню. Особенно зимой, когда надо было напяливать на себя дикое количества барахла: рейтузы, носки, платок под шапку, варежки извлечь из рукавов, где они болтаются на резинках, валенки, галоши. Одна галоша потерялась там в снегу - дедуля почему-то обожал вспоминать, как мы с ним ее искали, т.е. потерялась, видимо, пока шли в садик. Сама этого не помню. У меня была одно время гордость - желтая шуба из крашеного кролика. А у Ирки Бурлацкой, похожей на маленькую ведьму (с которой, по мнению бабули, надо было дружить, так как она была внучкой какого-то известного академика что ли Бурлацкого, но мы и дружили временами), зато были не привязанные на никакую резинку голубые перчатки. Шерстяные голубые перчатки, фантастика, а еще она умела надевать и снимать сапоги стоя, балансируя без всякой поддержки.
раздевалка: кошелек
Раздевалку я хорошо помню, потому что с ней была связана одна дурацкая история. К нам вдруг пришла новая девочка, которая только-только вернулась с родителями из-за границы, вся такая важная и иностранная. Обедать ее посадили рядом со мной, и весь обед она мне тихо рассказывала про чудеса заграничной жизни, такие курточки и сякие наклейки - ничего не помню, кроме общего обалдения. К концу обеда она, видимо, так прониклась моим вниманием и уважительными вопросами, что в знак зарождающейся дружбы подарила мне кошелек. Чудесный кожаный кошелечек оранжевого или красного цвета с тонко нарисованным вертолетиком, из которого по лестнице кто-то спускается кого-то спасать. Вертолетик мне жутко понравился, и после обеда мы с ней пошли в раздевалку, гдя я его спрятала в кармане пальто - больше было негде.
А уже после тихого часа, когда пошли гулять, кошелька в кармане не было. Девочка, кажется, Надя, очень расстраивалась и возмущалась, но как-то уж слишком громко. Настолько театрально, что мне в конце концов показалось, что она просто о нем пожалела и тихонько забрала обратно.
Вообще в садике было много таких психологических открытий. В четырех-пятилетнем возрасте родственники звали меня "маленьким дипломатом" - за то, что улавливала настроения и ситуации - кому что когда в какой форме сказать. Видимо, садик кое-чему научил. Папа мне недавно так и сказал на мои претензии: "Да классный был садик! Тебя там многому научили!" Посмотрим, чему научили.
страх
Первым уроком был страх. Страшная нянечка Раиса. Глаза как у убийцы. Страшная воспитательница Римма Леонидовна с завитой черной копной и кукольным макияжем, которая постоянно чем-то во мне недовольна и за что-то орет. Страшные огромные ванные комнаты с горшками - это, пожалуй, самое первое четкое воспоминание. Плюс к нему: страшная толпа детей, теснящая друг друга у умывальников, орущая и пихающаяся. Потом в ней вычленяется кто-то вредный. Потом, кто-то чуть менее вредный, который учит, что правильно пить из умывальника надо, подставляя не ладошки, а сразу рот - так круче. Научилась пить из умывальника. Вообще сначала все дети противные. Им чего-то от меня надо. Задают непонятные пугающие вопросы и ждут реакции: Облажаешься или нет? Примем в компанию или нет? Результат потом так и остается невнятен. То вроде с кем-то общаешься, то обратно никакого контакта. С парой-тройкой девочек я так за все четыре года не поиграла-поговорила по-человечески вообще. А нас всего-то было в группе человек 20.
Страхов было много. Раздевалка: "Все оделись? Кто болтает, сейчас рот заклею!" Стоишь и всерьез представляешь, как заклеит рот. Или зашьет - тоже был вариант. Я тогда решила, что если можно будет выбирать, попрошу, чтобы заклеила. Пластырем, она обещала - сойдет. Или еще "зеленкой рот намажу!" - тоже фиговый вариант.
Или вдруг сажают всю группу на стулья, воспитательница выходит вперед и грозно объявляет: "Если тот, кто ЭТО сделал, сейчас не сознается, то наказаны будут все! Все!" Сидишь и голову ломаешь: "А что сделал-то? (Она вроде что-то говорила, а я не поняла-прослушала.) А вдруг это я, а я и не знаю? И сейчас из-за меня ВСЕ будут НАКАЗАНЫ. Может, встать и сказать, я, мол, виноватая? На всякий случай? А вдруг не я? Наверное, это и есть трусость". А воспитательница: "Пусть встанет тот, кто это сделал! Дети, запомните! Правда - это хорошо. За правду никогда не наказывают!" Это мне понравилось: "За правду никогда не наказывают." Хорошо запомнила. Но тот [детское нечеткое соответствие слову "мудак"] так и не сознался. Не помню, как там нас всех наказали, кажется, никак.
вранье
Через год, зимой, предоставился удобный случай проверить правило насчет "за правду не наказывают". Молоденькая ночная нянечка погасила свет на ночь, вышла, и в спальне как всегда поднялся галдеж. Спали все вместе, мальчики, девочки, маленькие засыпали тихо, разве что в постель писались (тогда с утра поднимался скандал, и виновнику с позором подстилали в кровать клеенку), а вот когда подросли, стали кто трепаться, кто истории друг другу рассказывать, кто подушками кидаться. Вдруг входит нянечка и строго так: "Кто шумел?!" Все шумели, признаваться никто не дурак. "Да ничего я вам не сделаю! Но пока не скажете, кто шумел, не заснете, так и буду всю ночь спрашивать!" И тут я думаю, хватит уже трусить, за правду ведь не наказывают. Тем более говорит, что ничего не сделает. Подняла руку и говорю: "Я шумела". И соседка моя тут же, видимо, заразившись смелостью: "И я тоже". За чем немедленно последовал [детское нечеткое соответствие слову "пиздец"]. Вытащила нас буквально за шкирки в раздевалку, орала, швыряя в нас одежду: "Вы у меня всю ночь на морозе стоять будете!" А мы ей сквозь слезы: "Но вы же сказали... Но за правду же..." Она оторалась, весь пар выпустила, отправила нас обратно. Ну, хоть не на мороз.
Я еще помню лежала и потрясенно думала: взрослые говорят, что врать нехорошо. И что за правду не наказывают. А сами-то, оказывается, и врут, и наказывают. Что делается-то. Это как же так? Рассказала потом родителям, но не помню, чтобы они как-то прояснили ситуацию.
тоска
Я там вообще много думала, поэтому, наверное, так много запомнила, а то говорят, дети, пока не проговаривают все, что было, ничего не запоминают. Что-то я себе проговаривала и помню, как лежу и раскладываю по полочкам или просто себе размышляю. Особенно хорошо это удавалось в тихий час. Тихий час был апофеозом детсадовской тоски. Потому что надо было спать, и все спали, а я не могла. Лежать надо было с закрытыми глазами, два часа, и чтобы не заметили, что не спишь. Иногда я их открывала - хоть в окно посмотреть. Помню - однажды заметила сову на дереве. Снег, всё в сугробах, яркое солнце, ветви и сова. Сова тоже вроде спала. А воспитательница ходила в это время по рядам и проверяла. Пару раз мне уже доставалось, что не сплю, так что надо мной она всегда долго стояла - и все это время приходилось лежать с прикрытыми глазами и типа глубоко дышать. "Притворяться" - что было очень нехорошо. До того случая с ночной нянечкой я несколько угрызалась совестью по этому поводу, и только после перестала. Взрослые люди врут у всех на виду - и ничего, а мне уже притвориться нельзя, что сплю. И вообще нафиг спать днем, если не хочешь. Кто это придумал? Так, постепенно, в течение ежедневных двухчасовых медитаций до меня начинали доходить какие-то мудрые вещи - и у тоски были свои уроки.
Тоска была везде. Одно из первых воспоминаний: как поднимаемся гуськом из раздевалки вверх по лестнице. А потом вниз. А потом опять вверх. Пасмурно, зима, топ-топ, окрики воспитательницы, кажется, все, вот это теперь будет вся жизнь. Кажется, нет и не будет ни дома, ни семьи, только это топ-топ по лестницам среди незнакомых маленьких людей.
Зимой, конечно, всюду тоскливо. Помню, выходим с папой в понедельник из дома, мороз, полутемно - и мама. Обычно мама уходила или раньше нас - в первую смену, или много позже - во вторую, а тут вышла в то же самое время. И, видимо, они поругались с папой, поссорились, не помню, но всю дорогу до остановки она шла впереди нас, ни разу не обернувшись, немножко как сомнамбула. Я так поняла, что тоже чем-то ее обидела, и, наверное, надо было соображать, чем, и что-то предпринять, но думать могла только о своем: что сейчас уеду от нее на незнамо сколько, а она ко мне даже не оборачивается. Всё так и шагает перед глазами - стройная, в длинном зимнем пальто, моем любимом, так как рукава были с опушкой. Я очень любила пощипывать любую опушку, мех, мягкие игрушки - такое навязчивое движение. А еще похлопывать тыльной стороной ладони по одеялу, пока оно под ней не согреется. Бабуля однажды заметила: Что ты, говорит, постоянно передвигаешь ладонь? Тут я поняла, что делаю что-то, видимо, не очень нормальное. Бабуля ненавидела любые отклонения, но на это, к моему удивлению, махнула рукой, видимо, решила, что оно более безобидное, чем остальные. Например, я еще языком поцыкивала, когда за собой не следила, вот на это она всегда рявкала. Причиной тут считали запрещенную мамой в раннем возрасте соску. Не знаю. Поцыкивать к школе перестала, а ладонью, например, похлопываю до сих пор. Некоторые психологи опять же полагают, что это компенсаторные замещения, черт их знает.
А вот снег я ела не от тоски, а потому что все ели. Снег был самым популярным зимним фаст-фудом. Какими только нам карами не грозили за поедание снега - что мы все умрем, прежде всего. Один мальчик в одном садике даже уже умер. Растапливали снег в тарелке и проносили ее перед обедом по рядам, чтобы все любовались на плавающую там грязь. Вот, дети, так выглядят бактерии (от которых вы все умрете). Я снег есть перестала, потому что, по утверждению бабули, заболевала именно после каждой сосульки. Это было не совсем так, но болеть не любила, так что решила подстраховаться. (Только свинка мне очень понравилась: и в садик ходить не надо, и никакой дрянью не капают.) Поэтому вместо снегопожирания стала опять же медитировать. Во время прогулок меня никто не трогал, дочки-матери любила спорадически, так что обычно просто сидела и смотрела на снег. Однажды, года в 4, стала думать большую умную мысль о смене времен года и течении времени вообще, а потом поймала себя на том, что сижу и думаю большую умную мысль. А потом - что сижу и думаю о том, что сижу и думаю большую и умную мысль. Сама большая и умная мысль при этом сразу померкла в своем величии, так что казусы мыслительного процесса в итоге меня разочаровали.
много нового и интересного
Конечно, садик состоял не только из страхов и тоски. Там можно было узнать много нового и интересного. Например, что нужно бояться крови. При виде собственной или чужой крови - от царапины ли, или из носа, девочки начинали дружно рыдать, до истерик. Я крови как не боялась, так и не научилась, решив, что ребенку медиков несолидно, отчего девочки с самого начала посматривали на меня как на фрика. Кто-то подобрее научил чуть позже правильно высовывать язык и показывать фигу (помню процесс обучения). Также долго и терпеливо учили свертывать язык трубочкой, но так и не научилась, говорят, это генетически обусловлено.
Вообще телесная сторона дела познавалась в первую очередь. Совместное мытье и сидение на горшках этому очень способствовали. Помню как один, в целом, малоинтересный мальчик сделался героем дня, потому что ему недавно сделали операцию на пенисе, так что мы все приглашались полюбоваться свежим шрамом. Не могу сказать, что шрам и пенис произвели на меня какое-то особенное впечатление - но запомнились, чай не каждый день пенисы оперируют.
У дядьки за бетонным забором пенис был посолиднее. Дядька был настоящим аттракционом, дети его очень любили. Они шепотом передавали друг другу, что пришел дядька, который показывает ЭТО САМОЕ, и тихонько убегали с площадки в лес на него смотреть. Самые смелые даже трогали пенис - добрый дядька разрешал. Я трогать отказывалась категорически, опять же, будучи врачебным ребенком. Мне и кошек-то уличных трогать запрещали, а это казалось еще менее гигиеничным. Потом на дядьку кто-то все же нажаловался, и он пропал.
Тем же летом бродячая кошка прикончила наших морских свинок - Машу и Дашу. Их в хорошую погоду на весь день оставляли в вольере на полянке, чем кошка и воспользовалась. Нас всех собрали на веранде, чтобы не видели, как убирают останки свинок. Мне по понятной причине особенно было жалко Дашу. Смертность всего живого для многих была огромной новостью и еще долго муссировалась. Поэтому возможность моего летального исхода из-за того ушиба сразу вызвала понимание и живой интерес.
Огромное место в обучении занимал фольклор. А и Б сидели на трубе; три, три, три и три будет дырка; почему - кончается на у; почему - по кочану - где бы я сейчас была без всех этих премудростей. Эстафетой передавались песни про Гитлера на горшке и жареного цыпленка. Сама я лет с пяти обрела славу заслуженного рассказчика историй, пересказывая прочитанные дома книжки после отбоя. Все слушали как зачарованные - до прихода и рявканья очередной ночной нянечки. Однажды я куда-то уехала, вернулась, и мне сообщили, что другая девочка пересказывала по второму кругу мою историю вместо меня - к ней отнеслись как к плагиаторше.
Официально нас тоже чему-то учили. Читали вслух книжки (типа "Ленин и печник", так что это скорее в раздел "тоска", пока сама не научилась читать). Разучивали песни. Когда была совсем маленькой, казалось, что поют про какого-то короля. До сих пор не знаю, что это была за песня, явно революционная. Тогда чувствовала себя идиёткой - все поют, а я только рот раскрываю. Зато позже научили играть на ложках, и даже что-то выстукивала на сцене.
Не лучше было с рисованием. Рисовали и просто так - это я любила, - и в плановом порядке. Тогда всех усаживали за столики рядами, давали каждому нужный инструментарий - то кисточки-краски, то клей и бумагу, всё по расписанию, - и задание: хренотень, которую было нужно воспроизвести. Типа там "ветка вербы" - и все рисуем точно такую же. Моя косорукость приводила в тихое бешенство даже самую милую воспитательницу, имя которой я забыла. Она начинала что-то клеить за меня, потом вообще махала рукой и оставляла меня с незаконченным уродцем. По окончании садика мы все получили папки со своими "работами" - только официальными. Большую часть своих я не узнала - все они были прилежно нарисованы воспитательницами. До сих пор слегка от этого подташнивает.
дети
Постоянное присутствие малопонятных детей (по сути - чужих людей) - сближения, отдаления, обмен информацией, игры, интриги, травля, доносы, примирения - давало еженедельные уроки жизни и, видимо, помогло вырасти в человека, которого заокеанские родственники потом первым делом охарактеризовали как adaptable - способного привыкать и приспосабливаться к любым обстоятельствам, но не приученного менять их под себя.
Дети сразу поделились на девочек и мальчиков - первые были вредные и хитрые, а вторые - громкие и хулиганистые, так что непросто было со всеми. Кто-то исчезал, кто-то появлялся, но костяк группы сохранился на все 4-5 лет.
Самыми положительными любимчиками воспитателей считались Катя и Саша Яблоковы. Они были славные и милые. Самое забавное, что они не были братом и сестрой - просто однофамильцами. Разумеется, их неоднократно переженивали, в основном, нянечки: "Вот вырастете, и фамилию не надо будет менять..." С Катей я, кажется, вообще не пересекалась, она царила как-то по отдельности, в ореоле своей правильности.
Также очень положительной считалась малюсенькая Аля, так как она занималась балетом. С ней носились, как с тухлым яйцом. Общалась Аля, в основном, с толстой малоприятной Лялей.
Нейтральную позицию занимали Наташа с Верой - они дружили как попугаи-неразлучники, вместе на всех фотографиях. Позже они втянули меня в свою компанию, помню, как мы подолгу обсуждали на прогулках какую-то ерунду, но общаться с ними было сложновато, так как приходилось обращаться все время к обеим сразу.
С Иркой Бурлацкой - явным трикстером - мы то дружили, то кардинально расходились. Неплохо сошлись напоследок, чему помогла Новая Ночная Нянечка. Надо бы сделать для нее отступление.
отступление про нянечку
Ночные нянечки все были одинаково то скучные, то неприятные, так что появление новой (мне было уже около шести) сразу насторожило: Посмотрим, какой подлянки ждать от этой. Она была пожилая, полноватая, как все они, отличало только наличие очков. В первый же вечер, когда все только-только легли и свет еще не выключили, подошла к моей кровати, внимательно на меня посмотрела и сказала: "Протяни руку". Я порядком перетрусила, но руку протянула. Она попросила повернуть ладонью вниз. Ну, думаю, попала, в чем-то моя рука провинилась (хлопала по одеялу?), и сейчас будут наказывать. Непонятное всегда страшно. А она достала тюбик с кремом, выдавила колбаску мне на тыльную сторону ладони и показала, как мазать руки - одну о другую, сначала тыльными сторонами, потом все ладони, и чтобы промазывать аж до локтей - насколько хватит крема. Проследила, как я выполняю указания, кивнула и стала давать крем другим - до меня донесся тихий коллективный вздох изумленного облегчения. Все ее дежурства так и следовали потом четкому ритуалу: сначала распределение крема, а потом чтение на ночь.
Кажется, она была не первой, кто нам читал. А может, и первой. Или она читала что-то более интересное? Как бы то ни было, чтение, крем и полнейшая невозмутимость - она никогда не повышала голоса и не пользовалась обычными оборотами типа "А ну все мне закрыли рот" - очень импонировали. Не могу сказать, что я ее прямо таки полюбила - никакой хороший человек не мог заменить отстутствующий дом, тоска все заглушала - но уважение и благодарность я ощущала. Особенно после одного совершенно невероятного ее шага.
Однажды вечером, когда книжка уже была прочитана, свет погашен и дверь за нянечкой закрылась, я в очередной раз стала рассказывать всем желающим продолжение чего-то там, и вдруг опять появилась нянечка. Она подошла к моей кровати и вместо выволочки тихо спросила: "Хочешь помочь? Вставай, пойдем". Я пошла за ней - в ванную - огромное помещение с туалетами, умывальниками и душем. Нянечка вышла, а потом вернулась с Иркой Бурлацкой - тоже любительницей поскакать по ночам. Нянечка дала нам по швабре, поручила вымыть полы - и ушла. Ирка вывела меня из обалдевшего состояния, рассказав, что она уже не в первый раз тут моет полы и что это это нечеловечески здорово. Насколько Ирка поняла из ворчания нянечки, та знала, что мы подолгу не засыпаем, травя всякие байки и тп., и хотела, чтобы мы перебесились за мытьем туалетов.
И мы стали беситься. Ни до, ни после я так не отрывалась в садике, как тогда по ночам. Не долго, но пару раз точно. Что мы только ни вытворяли - устраивали ролевые представления, катались на швабрах, как будто мы ведьмы - это все Ирка придумывала - что-то тихо пели, над чем-то покатывались со смеху... Днем мы потом тоже стали больше дружить, но не так задушевно, как ночью. Пожалуй, эти ночные бдения - единственное по-настощему светлое воспоминание о садике, но, с другой стороны, какое-то не детское, а слегка богемное что ли, учитывая Иркин фантазийно-хулиганский темперамент и запретную взрослость (моем полы!) проиходящего.
дети (продолжение)
Ирка была слишком непостоянной и непредсказуемой для близкой подруги. По-настоящему крепко дружила я со Светой - но она появилась в садике поздно, и потом тоже довольно быстро куда-то исчезла. Ее нет ни на одной фотографии, лицо помню плохо, поэтому иногда возникает ощущение, что Светка была "воображаемым другом", придуманным за неимением реальной подруги. Именно Света сказала той злобной нянечке-врушке, что она тоже шумела, и именно с того случая мы по-настоящему подружились, оказавшись случайными соседями по кроватям и товарищами по несчастью.
Может, я ее просто выдумала со страху и для утешения? С другой стороны, хорошо помню, как заговорила однажды ночью с новенькой девочкой - Светой - днем стеснялась. И как Света подолгу рассказывала что-то очень приземленно-бытовое из жизни своей семьи - про обмены квартир, сложные родственные связи, кто-то развелся, а кто-то родился, много про маленького брата или сестру - для меня все это было совершенно новым миром и новым типом разговора из совсем другого - пролетарского - слоя общества - я просто не могла такое придумать. Светку явно случайно к нам занесло и также быстро вынесло - как мы прощались, не помню, видимо, она не пришла после детсадовских каникул в последний год, и всё.
А еще немного дружила с девочкой, которая со смаком ела червяков. Очень меня уговаривала попробовать, но я не рискнула.
Имен пацанов не помню почти совсем. Они все четко делились на хулиганов и слабаков. С последними я иногда дружила, но так, день пообщались, а потом забыли друг друга. Исключением был Саша Баклыков. Он был маленький и хулиганистый, в садике мы почти не контактировали, но знали друг друга хорошо, потому что случайно сталкивались вне сада. Пару раз в автобусах, а один - в больнице. Как же мы там друг другу обрадовались, целый вечер смотрели вместе книжки - мне из дому принесли целую гору. (В больнице мне удаляли аденоиды, это тоже было тоскливо и страшно: закутали в простыню и сказали, что я теперь Снегурочка. А потом на эту простыню стали падать большие капли и сгустки крови. Макабр. Сидела и думала: "Если бы еще просто меня убивали - а они ж Снегурочку!")
Именно потому, что мы неоднократно встречались вне садика, этот маленький Сашка Баклыков был и остается для меня самым реальным представителем того времени и места. Остальные намертво приросли к садику, так и остались там, а он оказался, как и я, в свободном полете, не призраком, а живым человеком. Интересно, что с тех пор в жизни то и дело появлялись Александры - остальные имена не были такими значимыми.
стул
Моей любимой историей про садик была и остается "драма про стул в двух частях с эпилогом". Я чаще всего пересказываю ее дома, до сих пор поражаясь проявленной в ней стороне собственного характера - казалось бы, крайне для меня нетипичной.
Мне около пяти лет.
Четверг. Вечер.
Нас всех посадили на стулья, оставили одних - и чтоб сидели тихо. Сразу начался галдеж, я привстала со своего стула - сказать что-то сидевшей далеко девочке, а когда села обратно, стула подо мной не обнаружилось, так что упала спиной на пол, сильно ударившись затылком. Под мерзкий злорадный смех мальчишек, один из которых - мой сосед - и отодвинул этот стул. К сожалению, я никогда не умела громко орать со слезами, боль всегда терпела молча, так что никакого сочувствия происшествие не вызвало. Более того. Шея продолжала болеть и позже, так что я не выдержала и впервые в жизни отправилась жаловаться воспитательнице. Та мне сообщила, что ябедничать нехорошо, и дело было окончательно закрыто.
Пятница. Вечер.
Опять мы сидим на стульях одни, скоро придут родители забирать нас из садика. Рядом со мной - мальчик из разряда неженок, вчера его почему-то в садике не было. Слово за слово, я рассказываю ему, что со мной сделали вчера - чтобы хоть с кем-нибудь поделиться. Вместо сочувствия он начинает презрительно и противно смеяться, уверяя меня, что такое падение - ерунда и не больно, а я просто слабачка и вообще все выдумываю. Через минуту он привстает со стула, чтобы сказать или врезать кому-то, сидящему подальше. И вот тут я беру и без всякого зазрения совести отодвигаю его стул. Он садится обратно, падает на пол - до сих пор в ушах стоит этот истерический пронзительный крик, прежде всего, от сильного испуга. Дети в трансе, немедленно прибегает воспитательница, и надо мной разражается буря.
Поскольку никаких признаков раскаяния я не выказываю (до сих пор не стыдно, честно говоря), воспитательница выносит мне самый страшный приговор: Так, говорит она, уже пришли родители, вы все, дети, идите в раздевалку. А ТЫ ОСТАЕШЬСЯ ЗДЕСЬ. Раз ты такая, тебя сегодня не заберут. Останешься в садике, родители поедут домой без тебя.
Все ушли, а я сидела. Наполовину ей не верила, так что не торопилась погружаться в пучины отчаяния, но что делать дальше, тоже не знала. Пока не пришел дедуля, искавший меня по всей раздевалке. Ты, говорит, что тут сидишь? Да вот, говорю, наказали, домой теперь не пускают. Сейчас я им не пущу, рассердился мой обычно добрейший дедуля, и, по-моему, куда-то пошел и много нехорошего там наговорил. Отчего мне резко полегчало. Помню, как мы с ним едем потом в автобусе, и я ему все это рассказываю - а вот сам выход из садика опять не помню.
из садика
Помню, как забирали, как вижу кого-то из родственников - но не как выходим. Может, выход ассоциировался со входом, не хотелось его вообще воспринимать. Однажды в пятницу сказали: Там твоя мама пришла! Я ужасно обрадовалась, так как мама меня обычно не забирала. И в этот раз оказалось, что это бабуля. Бабуле я тоже была рада, просто маму хотелось видеть сильнее. Но разочарование было быстро забыто при виде бабулиного восторга, когда она узнала, что ее приняли за маму. Бабуля действительно прекрасно выглядела, была моложавой и хорошо одевалось. Так что с тех пор еще неоднократно забирала из садика, где ее оценили по достоинству.
В последние полгода ходить туда было легче - ощущалась скорая свобода. К нам приходили в гости бывшие коллеги, а теперь ужасно взрослые первоклассники, зрелые и солидные. Нас постепенно переставали дергать всякими рисованиями и клеем, и вообще дергать - относились более цивильно, т.е. обращая мало внимания. Можно было просто ходить, бегать, что-то придумывать, не опасаясь каждый раз чьего-то окрика. Нянечки стали сентиментальными, сидели с нами на лавочках, говорили за жизнь, подбрасывая младших и вообще всех желающих на коленях - "поехали с орехами". Помню самый последний день и начало теплого вечернего дождя, крупные капли и всеобщее паническое бегство на веранду - идиллия. Прекрасная именно тем, что вот-вот подойдет к концу. А дальше опять тишина - нет, помню, как прощались с воспитательницами, как они раздавали нам папки с рисунками, как противно-лицемерно-слащаво держались. Но сам выход на свободу - все равно не помню.
эпилог
Сколько ни вспоминаю, сколько ни записываю, все равно не выныривают эти пороговые ситуации, видать, внутренний ребенок намертво их замуровал - на всякий случай все скопом - и попробуй теперь взломай. И казалось бы, ну и ладно. Что было, то прошло, идем дальше. "Мужественный ребенок, как он все это стоически перенес," - так мной восхищалась бабуля, сторонница спартанского воспитания, типичного для того времени. Но вот читаю теперь: "Да и в последнее время круглосуточные детские сады становятся все более популярными" - и начинаю тихо звереть. И говорю внутреннему ребенку: Вот ты лежишь сейчас на тихом часе, усиленно притворяясь перед нависающей воспитательницей, и тут появляюсь я - 36-тилетняя тетка с автоматом наперевес, прям Сара Коннор. И - тра-та-та-та! Бац, бац, тетки нет! Вот им всем!
А ребенок мне: Да я, собственно, о таком и не мечтала, хорошей была девочкой. Но тому, что выросла в такую слабонервную тетеньку, тоже не удивляюсь. А вообще, тихий час - это фигня. А вот когда тебя, маленькую-маленькую, впервые укладывают ночью спать в незнакомом месте полном незнакомыми враждебными людьми, и гасят свет, и нянечка садится сторожить, прикрикивая, чтоб было тихо, и ты окончательно понимаешь, что теперь тебя отсюда уже точно больше никогда не заберут - вот это всё. Даже верить, что ты сейчас заснешь и никогда больше не проснешься - полная ерунда по сравнению с этим первым осознанием.