Гадко щекоча кожу, капля пота сползла по щеке, задержалась недолго на гладко выбритом подбородке и, благополучно преодолев этот рубеж, проследовала дальше - под воротник. Патрек Тайрон стоически вытерпел эту маленькую пытку, не шевельнув ни единым мускулом.
Он прекрасно отдавал себе отчет, как глупо это могло бы выглядеть со стороны. Что проку изображать неподвижную статую, демонстрируя выучку и муштру, достойные фоскхелмского гвардейца, когда рядом никого нет, чтобы все это оценить?
Коридор, в котором лейтенант нес свою стражу, охраняя двери в зал малого императорского совета, был пуст. Ближайшая пара живых душ - такие же гвардейцы как он, в темно-синих мундирах и медвежьих киверах, с мрачными скуластыми лицами, типичными для горцев Фоскхелма; они несут стражу у дверей личного кабинета императрицы, скрытых поворотом коридора, и тоже не могут его видеть.
Не перед кем вытягиваться в струну и держать грудь колесом. Не перед кем держать церемониальным хватом - строго под определенным градусом - тяжеленую парадную алебарду с отполированным до зеркального блеска лезвием.
Так чего ради?
Ответ мог дать только сам Патрек Тайрон. Причина крылась вовсе не чрезмерном служебном рвении. И даже не в страхе перед внезапной инспекцией, которую, кстати, запросто мог учудить маленький тощий и лысый, как колено, капитан гвардейского полка Викар Пу за подобную мерзкую привычку прозванный сослуживцами Капитаном "Бу!". Патрек Тайрон испытывал свою выдержку, состязаясь с собой же.
Сколько лейтенант себя помнил, судьба не давала ему спуска и поблажек, так с чего он должен их давать самому себе?
Императорская гвардия - лучшие из лучших, но голодному мальчишке с гор Фоскхелма выбравшемуся из нищеты и выбившемуся в люди этого мало. Он твердо намеревался стать среди этих лучших первым. Любыми путями.
"Уже скоро", - мысленно сказал себе лейтенант. - "Через несколько минут ратушные трубы оповестят о полудне... Еще немного...".
Когда протяжный медный звук с Часовой башни гулко и величественно прокатится по городу, подхватываемый трубами поменьше, можно будет расслабить затекшие до ломоты мышцы, сменить позу, прислонить алебарду к плечу и, наконец, переступить ногами. Но до тех пор он будет изображать бравого игрушечного солдатика, отлитого из олова в вечной парадной стойке, и не шелохнется даже если та мерзкая мужа снова усядется на кончик носа, потирая свои передние лапки будто бы в предвкушении гадости, которую собирается учудить.
Подобное самоистязание скрашивало почетную, но от того ничуть не менее скучную обязанность нести стражу во дворце, и в общем, немного отличалось от тренировок с рапирой, когда от гвардейца требовалось не менее четверти часа удерживать на вытянутой руке оружие, застыв в нелепой низкой стойке. Тому, чья рука начинала дрожать доставалось тонкой тростью наставника Варне пониже задницы, да так, что на бедрах оставались иссиня-черные синяки из-за которых фоскхелмцев в народе звали "полосатожопыми"... за глаза понятно.
Патрек Тайрон умел и тренироваться, и терпеть. Прозвище давно уже не про него.
Он мог выдержать в гимнастическом зале, выдержит и здесь.
Тем более, что трубы вот-вот заговорят.
Только время шло, а они все молчали.
Тело окончательно затекло и одеревенело, не утратив однако способности ощущать боль. Патреку казалось - толкни его кто сзади, и он рухнет на пол. Вот прямо также как стоит, ни на йоту не изменив ни расстановку ног, ни положение рук. Грохнется, точно вылепленный из глины и обожженый солнцем истукан.
Кожа под мундиром нестерпимо чесалась, словно лейтенант не мылся уже месяц, а тяжесть кивера ощущалась застывшей шеей так, что Тайрон начал верить - стоит попробовать повернуть голову, и он своим весом просто переломит ее. Как тростинку. А горящие ступни, так те давно должны были треснуть, раскрошиться и рассыпаться на мелкие угольки.
"Сейчас", - в очередной раз сказал он себе лейтенант Тайрон. - "Вот сейчас они загудят".
Но трубы не гудели, и упрямый фоскхелмец продолжал изображать солдатика, кляня себя за самим же поставленное условие.
Тем временем за окном, похоже, начал дуть ветер. Он сдвинул с места серое и какое-то неопрятно-кудлатое облако, скрывавшее солнце, отчего длинный, прямой, как копью луч, пронзив стекло вонзился в стену рядом с головой гвардейца. Патрек Тайрон с ужасом осознал, что по мере того, как ветер будет сносить облако на восток, полоса света начнет шириться, пока не ударит ему прямо в глаза, вызывая невыносимую резь и слезы. И нельзя будет не моргнуть!
"Сейчас!" - взмолился он. - "Пусть эти проклятые трубачи подойдут к своим долбанным трубам прямо сейчас, сожги их Бесса! Пусть подойдут и дунут!".
Трубачи не подошли.
Но подошел кто-то другой, и Тайрон едва не выронил алебарду от неожиданности.
Нет, этот кто-то не был Капитаном "Бу!", прокравшийся беззвучным нетопырем, чтобы проверить, как несут караул его мальчики. Не был он и кем-то из лакеев или чернильных душ, коими полон любой дворец.
По коридору быстрым шагом шла она.
Из спины Патрека Тайрона кто-то словно удалил тот самый стальной фоскхелмский стержень, что позволял часами стоять неподвижно, посрамляя молодецкой выправкой пустые старинные доспехи, украшающие углы дворца. Он почувствовал, как размякают ноги, и непривычная истомная слабость растекается по мышцам.
Она.
Джулия Старласт, личная фрейлина императрицы Юноны.
Прекрасно хорошенькая (он никак не мог придумать для себя более точного и емкого описания, поскольку осознавал, что она была именно такой - не столько красивой, сколько... прекрасно хорошенькой!), похожая на синеглазого и белокурого ангела. В этой девушке не было ничего от упругой силы темноволосых и смуглых девиц Фоскхелма, гордых дочерей гор, и такая непохожесть просто рвала ему сердце.
До сих пор лейтенант Тайрон имел счастье лицезреть новую любимицу императрицы лишь дважды - ее приняли ко двору совсем недавно - но всякий раз он ощущал себя именно так вот. Словно единым духом хватанул бочонок сладкого фоскхелмского меда, способного сшибить с ног даже самого крепкого мужчину.
Бесса!
Да так и с ним все и есть! Посмотрел - и пьян пьяным, даром, что не устами, а краем глаз коснулся.
Образ юной фрейлины вытеснял из его головы всякие мысли, оставляя лишь смутные перепутанные желания, часть из которых требовала отшвырнуть дурацкую алебарду и грубо-жадно сграбастать девушку, раздирая на ней платье, а другая - просто смотреть на нее, как на что-то невозможное и недоступное, захлебываясь от детского восторга.
Вот и сейчас комок невыразимых спутанных желаний оглоушил бравого гвардейца, мягко распухая в голове и груди по мере того, как она подходила все ближе.
И ближе.
Ближе.
Близко. Совсем близко.
Рядом.
Фрейлина прошуршала юбками мимо него, обдав волной мягкого сладковатого запаха духов. Остановилась (а вместе с ней и остановилось и сердце бедного лейтенанта). А потом просто толкнула дверь и вошла в зал малого совета.
Лишь когда дверь закрылась, Тайрон сбросил с себя наваждение, опомнился и... не пошевельнулся.
Трубы все еще не грянули, но дело уже было не в них. Он растерялся. Он просто не знал, что делать дальше.Приказов относительно свободы перемещения императорских фрейлин у гвардии не имелось.
Зал, который его поставили охранять не был опечатан, его не воспрещалось посещать служащим кабинета министров и лакеям императорского дворца в силу служебной необходимости (не имея, впрочем, права ничего заносить и выносить без досмотра), а что до степени привилегированности девушек из личной свиты Ее Величества, то на сей он имел самые смутные представления. Они же всегда передвигаются в сопровождении императрицы или леди соответствующих должностей - Спальни, Кухни, Гардероба!
Собственных же познаний горца о тайнах женского мира хватало лишь, чтобы отличить по усыпанному драгоценными камнями шифру простую фрейлину от знатных дам хаусхолда, не входящих в личную свиту императрицы. Не больше. Оно и не случайно. Во избежание кривотолков и сплетен гвардейцам строго-настрого запрещалось общаться с дамами при дворе, принимать от них знаки внимания и тем более оказывать их. Вопрос об интрижках даже не рассматривался. Все, что они могли - смотреть и тайно облизываться, подобно котам, тоскующим по сметане. Заманчиво потискать фрейлину где-нибудь в уголке дворца, но место в гвардии среди голодных сынов Фоскхелма ценилось слишком высоко, чтобы терять его из-за юбки. И потом разве идут эти расфуфыренные бледные мыши в сравнение с стройными да ладными дочерями гор?
Ни одна.
Разве только Джулия...
Усилием воли он заставил себя удержаться от нового натиска сочащихся истомой грез и вернуться в реальность.
Что, собственно, произошло полминуты назад?
Формально леди Старласт не совершила ничего предосудительного. Но только зачем фрейлине императрицы так поспешно - да, теперь он вспомнил, как быстро она шла, придерживая руками юбки, и что лицо ее при этом не раскраснелось, а напротив сделалось совсем белым, отчего глаза превратились в огромные синие звезды - врываться в зал малого совета, где женщин отродясь не было?!
Совершенно сбитый с толку Патрек Тайрон вцепился в алебарду, как утопленник хватается за соломинку. Он даже не сразу услышал вожделенный звук труб, оповещавших о наступлении полдня.
Смятенный гвардеец должно быть, немало бы подивился, а потом, чего доброго, рассмеялся бы в голос, сумей он стать зрителем той небольшой пантомимы, что разыграла юная фрейлина, оставшись наедине. Но, увы, все последующее осталось для него тайной, пусть и не за семью, а всего двумя дверьми.
Оказавшись внутри зала совета, фрейлина Ее Величества замерла, нерешительно оглядываясь по сторонам, а затем прошла к лестнице и начала подниматься на опоясанную балюстрадой галерею, где теснились стеллажи и полки с книгами и документами. Порывистость и быстрая уверенность вдруг оставили девушку, как будто все силы она потратила, чтобы пересечь коридор. На верхние ступеньки Джулия Старласт почти вползла, цепляясь за перила. В лице ее не было и кровинки.
Она выглядела, как живая покойница.
И чувствовала себя без пяти минут таковой.
А ведь назвать кому причину сморившей ее дурноты - засмеют. Джулия бы и сама, наверное, смеялась, происходи все не с ней и не прямо сейчас.
Мир императорского хаусхолда жесток. Вчера ты позволила фыркнуть на неуместную и откровенно неумную шутку дамы Гардероба, а сегодня подчиненная ей служанка так затягивает твой корсет, что не вздохнуть.
Джулия чувствовала, что задыхается.
Легким отчаянно не хватало воздуха, а стиснутая клеткой из ребер диафрагма не могла расшириться. Она кое-как, в полуобморочном состоянии, выстояла церемонию отъезда Ее Величества из дворца, впустую силясь что-то разглядеть сквозь черные и красные пятна, поочередно пляшущие перед глазами, но при этом отдавала себе отчет, что не доберется до Девичьего коридора дворца, где можно ослабить проклятые завязки. Потерять же сознание где-то в холле или даже вовсе в коридорах на потеху слугам и прочим дамам двора было недопустимым. Более того, это было чреватым перспективой оказаться отосланной - при дворе не задерживались нездоровые девушки, способные притащить хворь в ближайшее окружение императрицы. Учитывая сколько денег пришлось раздать на взятки лорду Старласту, чтобы пристроить дочь так высоко (в надежде на перспективный брак, понятно), это стало бы катастрофой для всей семьи.
О, нет! Она должна была выйти из ситуации и одержать победу над бессовым корсетом.
Фрейлина осторожно вздохнула - насколько позволяли сжавшие ее тиски пыточного инструмента, составленного портными из тонкого полотна, рытого бархата и шелка - и, неловко заведя руку за спину, попыталась проникнуть под ткань платья, чтобы дотянуться до завязок.
Не вышло. Стало даже хуже: от наплыва дурноты она покачнулась и едва не упала.
Джулия привалилась к толстым балясинам и попыталась перевести дыхание, что оказалось делом совершенно невозможным. Проклятье! если корсет не удастся ослабить прямо сейчас, она рискует по-настоящему задохнуться.
До смерти.
Джулия прекрасно знала, что станет не первой дамой двора, убитой собственным корсетом.
Красота и тщеславие всегда требовали жертв. Не далее, как месяц назад прекрасная леди Тоней упала замертво, потеряв сознание при книксене из-за корсета стянутого совершенно невозможным образом. Первая модница двора напрасно пыталась вернуть себе ту осиную талию, какой славилась до рождения первенца. Позже шептались, ссылаясь на королевских медиков, производивших вскрытие, будто часть ее внутренних органов оказалась просто раздавлена!
Будь проклята Бесса за изобретение корсета...
Она заставила себя успокоиться. Хватит страхов.
Надо еще раз попробовать.
Джулия снова завела руку за спину, изогнула ее под совершенно невозможным углом и, наконец, почувствовала кончиками пальцев твердые бугры узелков. Есть! В предвкушении глотка живительного воздуха юная фрейлина выгнулась чуть сильнее, чем следовало, лишив и без того стесненные легкие какой бы то ни было возможности расширяться. Наказание последовало неотворатимо.
Девушку словно ударили одновременно двумя гигантскими подушками - прямо по голове, по ушам. Комок темноты прыгнул в лицо и растекся по нему, точно огромная чернильная и невозможно вязкая клякса, наглухо залепляя глаза, рот и нос.
Белокурая фрейлина тихо сползла по балясинам и безжизненно распростерлась на полу, похожая на большую красивую куклу, у которой кончился завод.
Она не умерла, хотя поняла это не сразу.
К жизни Джулию вернули голоса.
В какой-то миг она начала слышать невнятный гул, лишенный всякого смысла. По мере того, как сознание пробуждалось гул редел и дробился на отдельные звуки, но она еще несколько минут не отдавала себе отчет в том, кто или что может производить такие звуки. Потом заработала часть мозга, отвечающая за слух, и фрейлина начала осознавать, что слышит именно членораздельную человеческую речь, причем интонации и тембр голосов ей показались знакомым. И вот, наконец, к восприятию присоединилась способность понимать и анализировать.
Джулия вспомнила, кто она и как здесь оказалась. А еще (и здесь накатил приступ жуткого стыда) она вспомнила лицо мрачного, но симпатичного гвардейца, мимо которого проскользнула, в поисках закутка, где можно бы было дать бой корсету. Даже не лицо, а его глаза, прикованные к ней - темные, удивленно расширившиеся, жадные и в то же время по собачьи преданные.
Сохранилась ли эта преданность, когда вслед за ней кто-то еще вошел в зал?
Лучезарный владыка и сонм Святых!
Что он про нее подумает?
Ребра и легкие нещадно ныли, но стало чуть легче: чтобы не терять сознание требовалось только контролировать дыхание, позволяя себе лишь неглубокие размеренные вдохи. Это объяснялось тем, что пока фрейлина лежала без сознания и движения, ее организм слегка успел адаптироваться к кислородному голоданию, экономно распределяя свои ресурсы, дабы соответствовать жестоким условиям, диктуемым корсетом.
Сама Джулия таких тонкостей о себе не знала, но инстинктивно не шевелилась, ожидая пока силы вернуться к ней, чтобы повторить попытку с завязками. Да и стыдно было шевелиться и привлекать себе внимание. Не гоже, чтобы челядь - не говоря уже о лордах и леди! - увидела, как фрейлина самой императрицы Юноны валяется на полу, точно портовая девка, брошенная грубым матросом.
(О портовых девках, если честно, у Джулии было самое поверхностное впечатление, но в тех скабрезных книжках, что она тайком читала, мускулистые мужчины их всегда грубо бросали на пол или лежанку, прежде чем навалиться сверху).
Надо ждать, пока люди внизу наговорятся и уйдут, и одновременно молиться, чтобы их не понесло на галерею.
И ей уж совсем расхотелось двигаться, когда, наконец, удалось узнать оба голоса.
Глубокий густой речетатив - это лорд Гарольд Дугл, хранитель императорской печати. А солидный, но в то же время чуть картавый баритон невозможно спутать ни с одним другим голосом во дворце. Его светлость Элвин Боумон, лорд-распорядитель императорского хаусхолда. Человек, который щелчком пальцев выставит ее не только из личной свиты императрицы, но и из самой столицы, стоит ему только плохо подумать о некой юной леди Старласт.
Джулия вознесла самую горячую за сегодня мольбу, умоляя Лучезарного владыку и его Святых превратить ее в крохотную мышку, способную забиться в любую щель, чтобы только не попасть на глаза к сильным мира сего. Увы, эта мольба, как и сотни других, вознесенных при схожих обстоятельствах, осталась неуслышанной. А потому оставалось только лежать без малейшего движения, надеясь, что толстые балясины балюстрады и высота галереи укроют ее от глаз двух лордов.
Лежать и против воли слушать.
Это все проза жизни,
Нехитрый ее поворот -
Наемник выполнил дело,
Наемника можно в расход... - декларировал голос внизу.
Лорд Дугл.
- Не знал, что вы поклонник этого виршеплета... как его... Бэрда? - недовольство, казалось, усиливало обычно почти незаметную картавость лорда Боумона.
- Следует интересоваться тем, что доставляет удовольствие черни, если вы всерьез рассчитываете ей править.
До Джулии донесся неопределенный звук - это лорд Боумон фыркнул. Не то презрительно, не то недоуменно.
- В этом нет нужды, когда есть тяжелый кулак. Чернь должна знать свое место.
- А вы уверены, что именно ваш кулак сегодня будет потяжелее прочих?
Наступило пауза. В воображении затаившейся фрейлины сама собой нарисовалась картина: сухопарый и маленький, но всегда такой... значимый... Гарольд Дугл в упор смотрит на своего собеседника. Смотрит, как взрослый на неразумное дитя, давит своим тяжелым темным взглядом, пока Боумон не начинает меняться в лице.
Прошло, наверное, с полминуты, прежде, чем Боумон нашелся.
- Если это не риторическое замечание, то я считаю, что волноваться не о чем. Малыш Уилли... - осторожно начал он, однако лорд - хранитель печати не позволил закончить.
- Птичий лорд умен. Он не отдаст Малышу победу. Вернее, не отдаст все ее плоды. Наверняка выкинул какой-нибудь трюк, который позволит ему произвести впечатление на армию.
Птичий лорд!
До Джулии вдруг дошел весь смысл старой дорийской поговорки "ушами за зайца стал". Теперь она вслушивалась в разговор не против воли, а вполне осознано. Слишком уж часто это прозвище звучало в чертогах дворца - наряду с другим, тоже птичьим, но более коротким и куда более точным.
- Какая разница! - не без легкого раздражения бросил управляющий императорского хаусхолда. - Главное, кого будут слушать солдаты и чьи приказы исполнять. А солдат пока ему исправно платят жалование всегда слушает своего непосредственного командира.
- Друг мой, садясь против такого шулера, как наш Птичий лорд, следует считать каждую карту. В противном случае вы скоро обнаружите себя без штанов, лежащим в грязной канаве. И можно будет радоваться, если ваше горло не окажется перерезано от уха до уха, - в голосе лорда Дугла зазвучали менторские нотки. - Армия - это рядовые солдаты. И они искренне любят императрицу при которой впервые за десять лет начали своевременно получать жалование, и побеждать, раздвигая границы государства. Кто знает, как Филин постарается обернуть ситуацию. Высокие интриги и тонкие комбинации слишком сложны для тупых солдатских голов, но вот месть безутешного супруга - мотив, который они способны понять, не напрягаясь. Если вдруг Птичий лорд переиграет Малыша Уилли, завтра полки двинутся на столицу. И тогда ополчение из черни, которую вы так презираете, окажется единственной силой, на которую можно рассчитывать. В столице фамилию Сторца не любят. Он притащил в город слишком много этих южан-брускайцев. Это раздражает и старую знать, и рядовых горожан.
Джулия почувствовала, что ей снова стеснило грудь, и в глазах опять сделалось темно, только на сей раз корсет на сей раз был не причем. Просто внутри фрейлины что-то словно оборвалось.
"Месть безутешного супруга"...
Святые небеса.
Да ведь это заговор! Двор злоумышляет против императрицы. И этим замысла не в силах помешать ее хитроумный и не менее злокозненный супруг, который сейчас находится за сотни миль от столицы, сражаясь против Союза Дракона.
Юная фрейлина не сразу и поняла: ее оглушил не столько масштаб заговора (императорам Дории и прежде приходилось принимать смерть от рук наемных убийц), сколько подсознательное осознание своей причастности к происходящему и последствий, которые это за собой влечет. Ведь теперь и она знает о планах заговорщиков!
А вот когда это понимание пришло, руки и ноги девушки просто похолодели от страха. Джулия тихонько вздохнула, пытаясь набрать в грудь воздуха и в то же время не свалиться в новый обморок под натиском ярких картин, которые с воодушевлением принялось чертить услужливое воображение.
Темный быстрый силуэт, удушающе липкий приступ страха, от которого слабеет тело и подгибаются ноги, а кровь отливает от лица. Движение, столь стремительное, что глаз не успевает за ним проследить. И длинный, узкий и изогнутый - обязательно изогнутый, точно коготь чудовища из ночных кошмаров! - клинок наемного убийцы, хищно прикасающийся к ее шее.
Верная фрейлина императрицы узнала о кознях злоумышленников и попыталась предупредить Ее величество, но доверилась не тому, и заговорщики успели принять меры...
Грязная, побуревшая от крови колода посреди эшафота, вся выщербленная от бесчисленных ударов мечей и топоров. Эти щербины забиты гниющей смесью крови и грязи. Так пахнет сама смерть. Она успевает прочувствовать тонкой кожей с десяток зарубок, оставляющих отпечаток на щеке, пока огромный, обнаженный по пояс палач осторожно убирает заскорузлыми от работы руками волосы, обнажая шею. Заговор раскрыт, и все его участники установлены, включая такую мелочь, как фрейлина Джулия Старласт, чья измена состояла всего лишь в попытке сохранить в тайне знание, не предназначавшееся для ее маленьких ушек.
Ни палача, ни высокий императорский суд не интересует, что она просто боялась за свою жизнь. Так боялась!..
Холодный пот, выступивший из каждой поры, несколько остудил ее. Джулия закрыла глаза, молясь всем Святым, чтобы они сделали тише оглушительные удары сердца, от которых, казалось, содрогалось не только все ее тело, но и весь второй этаж залы.
Не все так страшно, не все так плохо... если двое сановников уйдут отсюда, никто и не узнает о том, что узнала она. Ни заговорщики, ни королевские дознаватели.
Никто...
Во рту внезапно стало сухо. Не "никто". Лейтенант фоскхелмской гвардии у дверей зала!
Тот симпатичный юноша... как же его... Тайвин? Тайрон? Точно, Тайрон!
Ужас с новой силой накатил, высасывая из ее легких воздух.
Лейтенант Тайрон знает.
Она ведь прошла, почти пробежала мимо него, вся такая бледная и загадочная. А затем в залу вошли лорды-заговорщики.
Мысли о фривольностях, которые он мог себе позволить, представляя ее, уединившуюся с двумя мужчинами, исчезли.
Знает ли он о заговоре? Вовлечен ли он в него?
Страх путал ее мысли, но он же и обострил нехитрые умственные способности, которыми наделила Джулию природа. Противоречивые мысли метались, сталкиваясь одна с другой и разнося друг друга в пыль под натиском аргументов и контраргументов.
Конечно знает!
Дугл и Боумон не просто так выбрали местом для переговоров кабинет, который он охраняет. Изменники не могут доверять секреты стенам, охраняемым человеком, верным императрице.
Нет, конечно же не знает!
Иначе бы обязательно предупредил изменников о том, что в зале находится фрейлина императрицы, и уж те не стали бы распускать языки. А что до Гарольда Дугла и его подельника, то им нет нужды прятаться по темным углам и тайным логовам. До тех пор, пока никто не в курсе заговора, они те, кто есть: лорд - хранитель печати и управляющий императорского хаусхолда. Сановники высшего ранга. Что неестественного в том, чтобы два государственных мужа удалились обсудить дела государства в один из рабочих кабинетов дворца?
Усилием воли Джулия заставила себя снова прислушаться к беседе заговорщиков.
- ... к судебному процессу все готово, - это голос Боумона. - Я отправил господина Макрея с отрядом в двадцать человек занять поместье в Войтфулфе и быть готовыми выехать с доказательствами по первому сигналу.
Несмотря на весь испуг, от Джулии не ускользнуло, как управляющий выделил слово "доказательство". Фрейлины императрицы слишком часто обсуждают интриги и сплетни, чтобы не уметь различать полутона и скрытые намеки.
- Я предпочел иметь бы... доказательства под рукой, - недовольно произнес Дугл. - Кто знает, как быстро придется действовать. Этот... господин. Насколько он верен, исполнителен и расторопен?
- Господин Макрей и его люди были неоценимы при решении проблемы наследства Фолков. Они показали себя в высшей степени профессионально. Он знает, когда сидеть тихо, а когда действовать быстро и решительно. Если же мы вывезем доказательства в столицу... кто знает, какие слухи поползут. Люди из того Войтфулфа все-таки не на необитаемом острове живут.
Повисла пауза. Джулия слышала шаги хранителя императорской печати. Шесть шагов в одну сторону, негромкий скрип каблуков при повороте и снова шесть шагов. И так раза три. Весь двор знает: Гарольд Дугл всегда начинает ходить взад-вперед, когда нужно сосредоточиться, чтобы принять важное решение, недаром за ним закреплено прозвище Лорд-ходок... а вовсе не из-за слабости к прекрасному полу, как многим думается.
Наконец, он остановился.
- Хорошо. Будем надеяться ваш... хм... неоценимый господин Макрей окажется настолько хорош, насколько вы его преподносите. В таком случае нам осталось решить вопрос вовлечения в игру графа Лоу. Если на нашей стороне изначально будет императорский обвинитель, партию можно будет считать сыгранной.
Лорд Боумон нервно рассмеялся.
- Стоит ли? - напряженным голосом спросил он. - Чем больше людей знает, тем жиже завеса тайны. И потом, меня не устраивает перспектива делиться кушем, когда все будет закончено. С теми доказательствами, которые мы представим, у графа не останется варианта, кроме как вынести обвинительный приговор.
- Или затеять долгое и тщательное следствие, чтобы выяснить все аспекты дела. Доказательства государственной измены, представленные сразу после... после трагедии... вызовут вопросы. Если Филин начнет цепляться за формальности и тянуть время, его партия может и опомниться. Как я уже говорил, брускайцев в городе хватает. А если они найдут поддержку у лордов гор, как уже бывало ранее, то на гвардию нельзя будет положиться.
Страх чуть отпустил фрейлину.
Даже наедине, будучи полностью уверенными в своей безопасности, заговорщики не смеют произнести слова "убийство императрицы". Значит не так уж безупречен их заговор, не так уж предопределены его последствия.
- Вот потому я предпочел бы, чтобы Птичий лорд разделил судьбу своей супруги.
- Мы обсуждали уже этот вопрос, Боумон! - Дугл не особо старался скрыть свое раздражение. - Если наша пара взяла и... хм... исчезла единовременно, кто становится местоблюстителем до решения вопроса престолонаследования? Правая рука герцог Бурок! Вы представляете, что может случиться, если старый тертый хрен начнет свою партию? А если и он стакнется с брускайцами? Моули, Харкоз, Берри, Сорка. Нет! Обвинение в измене должно дискредитировать не только носатого, но и ближайших его сторонников. Никто не должен поддержать Птичьего лорда, когда под его ногами разверзнется бездна!
Они говорили еще несколько минут, сбиваясь на имена, которых Джулия не знала и детали, которых не могла понять. Затем оба сановника покинули залу.
Бледная как мел фрейлина еще долго лежала за балясинами, не смея не то, что подняться - даже пошевелиться. Валяться на полу подобно соломенному чучелу было ничуть не сложно - недостаток воздуха и страх полностью лишили ее сил. Когда же Джулия все-таки попыталась подняться, цепляясь непослушными пальцами за выпуклые изгибы красного дерева, ей снова сделалось дурно, веки сами собой смежились и она погрузилась в очередное избавительное беспамятство.
В себя ее привело легкое потряхивание и настойчивый, невыносимый гул, вторгавшийся в уши. По мере того, как тьма перед глазами редела, гул стихал, приобретая некий осмысленный ритм.
- Леди Джулия, очнитесь! Что с вами? - настойчиво повторял лейтенант Тайрон, встряхивая ее за плечи. - Что они сделали с вами?
В голосе его беспокойство мешалось со злобой - такой нескрываемой и сильной, - что фрейлине на какое-то мгновение перестало быть страшно. Ведь эта злоба была адресована не ей, но тем, кто часом (или несколькими минутами раньше) вышел из залы. Не важно, пусть они первые люди империи!
Лейтенант Тайрон ничего не знал о заговоре. Молодым офицером двигала ненависть соперника. А, значит, у нее есть рыцарь, который...
Джулия открыла глаза и поняла, что никого над ней нет.
Она по-прежнему лежала за перилами. Глупая, маленькая и перепуганная девочка, оказавшаяся не в том месте, и не в то время.
Собравшись с силами, фрейлина поднялась на ноги. Нужно выбираться отсюда.
Она снова попытала счастье с завязками, и они чуть-чуть поддались. Дышать стало легче.
Прочь отсюда.
Нужно найти тихое местечко, залить свой страх бокалом вина и решить, что делать дальше.
Джулия медленно двинулась вниз, цепляясь за перила, точно пьяная. Затем также медленно и неуверенно пересекла залу, оказавшись у самой двери. Взгляд, да и все внимание девушки были сосредоточены на тонком зазоре между створками. Фрейлине казалось, что если хоть на мгновение оторвать от них взгляд, то двери распахнуться, и внутрь ворвутся заговорщики, вооруженные кинжалами и ножами - конечно же изогнутыми, как у злодеев в дамских романах.
Именно поэтому она и не заметила белый платок с затейливой монограммы, оставшийся лежать на полу.
Джулия долго не решалась открыть дверь, но затем собрала всю волю, толкнула створки и вышла - скорее даже выплыла, чувствуя себя раскисшим от влаги облаком, которое против воли влечет ветер, в коридор.
Лейтенант Тайрон так и стоял у дверей: темно-синий с алым мундир, медвежий кивер, твердый подбородок и алебарда у ноги. На этот раз он даже не скосил на нее глаз, и в них не таилось никакой восторженной преданности. Она не стала думать о том, что он сейчас думает о ней. Все мысли из головы вытеснило одно желание - убраться подальше от этого проклятого места.
Джулия сделала несколько шагов по коридору, прежде, чем сердце ее толкнулось так сильно, что удар сотряс все тело. А затем оно просто замерло.
Элвин Боумон возвращался обратно - широким и размашистым шагом, выдающим натуру решительную и целеустремленную. Он шел прямо ей навстречу одной рукой придерживая перевязь со шпагой, подаренной год назад лично императрицей Юноной - за верную службу, за что же еще! - а другой хлопая себя по отворотам костюма, как человек, который что-то потерял.
Обнаружив в нескольких шагах от залы малого совета слегка растрепанную фрейлину, управляющий хаусхолда просто сбился с шага. Глаза его широко раскрылись. За спиной Джулии не было иных дверей и комнат, а, значит, она могла появиться только из одного помещения, и это Боумон понял мгновенно.
Близкая к очередному обмороку фрейлина застыла на месте, глядя как невыносимо медленно, словно в ночном кошмаре, когда все твои действия вязнут в бесконечно тягучей невидимой патоке, поднимается рука заговорщика, а его губы также медленно двигаются, складывая какие-то страшные слова.
- Измена!
Она крикнула это раньше.
Сама не понимая, что делает, не отдавая себе отчета, Джулия Старласт завизжала, точно уличная девка, которой запустили крысу под юбку.
- Измена! - едва ли крик фрейлины могли слышать кто-то кроме Боумона и Тайрона, да еще пары гвардейцев, стоящих на карауле за углом, но она продолжала вопить. - Сюда! Измена! Этот человек в заговоре против императрицы!
Кричать, впрочем, пришлось недолго.
Бычий рев управляющего хаусхолда - рев, который порой приходилось слышать единовременно до полутысяче слуг за раз - перекрыл ее тонкий голосишко.
- Стража! Ко мне! Взять эту плутовку! Она украла драгоценности ее высочества!
Лейтенант Патрек Тайрон шагнул вперед - раз, другой, и его пальцы крепко стиснули запястье Джулии.