Аннотация: Вторая глава, в которой Корд продолжает путь в Хуллу, где его ждет страшная участь, уготованная ножами и пилами бритоголовых жрецов, а Берен ва Хир решает судьбу нового пленника. И, кажется, совершает большую ошибку.
ГЛАВА 2. ВОЛКИ В ЖЕЛЕЗНЫХ ШКУРАХ
***
На следующее утро после гибели Эстрельда Берен ва Хир разделил свою и без того немногочисленную дружину. Сделал он это далеко не по своей воле, но уступив жарким речам Старого Раннаха, который долго и воодушевленно кричал, плевался в бороду, бормотал проклятья и махал посохом в мою сторону. Они разговаривали на краю лагеря, и до меня слов почти не долетало, но едва начали звучать приказы и распоряжения, суть спора стала очевидной.
Злобный колдун настаивал, чтобы Берен вел свою дружину в Хуллу, дабы отдать меня, вагра-богопоклонника, бритоголовым жрецам и тем снискать их расположение. Щитоносец же совсем не горел желанием отправляться в такой поход: этой ночью его люди взяли хорошую добычу оружием, доспехами, лошадьми и пленниками, и все это вдобавок к тому, что они награбили прежде, гуляя по землям эккунга Эффы. Тащить столько добра с собой в земли, лежащие в пограничной меже между владениями эккунга и царством Бриада, где правил жестокий, но, как говорили, справедливый государь Ягьялла, представлялось затеей глупой и непрактичной. Удача воина скоротечна, а малое количество воинов и большое - добра, неизбежно привлечет тех, кого не смутит ни громкая слава ва Хира, ни знаменитый щит богов... даже если изначально они не брали серебро Эффы, чтобы добыть его голову.
Однако переубедить старого колдуна не представлялось возможным, а власть, которую он имел над Береном оказалась на удивление велика. Посему в итоге хевсхорт принял единственно подходящее решение: разделиться. Часть воинов должна была сопроводить меня и Старого Раннаха в Хуллу, а прочие, зайдя в Суттон, чтобы продать рабов, кораблями вывезлибы добычу в Ирис-Моу - владения царя Эдвина, чьим данником считался Беренва Хир.
Решение далеко не лучшее, но выбирать не приходилось.
После ночной схватки (резни, если уж начистоту) у Золотого Щита оставалось сорок шесть воинов, из которых с дюжину были легко ранены. Совсем небольшой отряд для такого прославленного хевсхорта.
Надо сказать, малочисленность дружины Берена для меня долго оставалось загадкой. Если уж Эстрельд Косолапый, лорд прижимистый и неудачливый, сумел быстро собрать две сотни копий, то Берен ва Хир мог бы скликать и тысячу, просто воткнув свое знамя посреди чистого поля!.. Так мне думалось по молодости лет. Пришлось немного повзрослеть и обзавестись первым десятком шрамов, чтобы познать науку лорда: одними только славой и доблестью не накормить и не снарядить должным образом даже десять человек.Здесь надобно серебро, и его никогда не бывает много.
Что я понимал тогда? Что я знал?
Лишь много позже мне предстояло во всех деталях узнать, как именно хевсхорт Берен оказался в чужих землях с военным отрядом, хотя царь Эдвин не дал ему ни серебра, ни людей. И почему эккунг Эффа Скользкие Волосы, властитель этих земель, так боялся его, что заперся в крепости и принялся бренчать мошной на весь остров Бри, скликая к себе прославленных героев и воевод, готовых потягаться с Золотым Щитом воинской удачей.
Эстрельд Косолапый был в числе тех, кто - не иначе как по глупости - откликнулся на этот звон и даже получил щедрый задаток, позволивший снарядить пять кораблей и доставить в земли две сотни воинов-гехуров. Себе и им на беду.
Нам на беду.
***
Идея разделиться не понравилась никому, но если уж вождь подчинился требованиям колдуна, что могли сказать его воины? Ворча и хмуря брови, мужи подчинились приказам.
Не тратя более времени на споры и препирательства Берен быстро сформировал два неравных отряда. Большему из них, отданному под начало высокого одноглазого мужа, вооруженного длинным и дорогим мечом, велено было идти в Суттон, а оттуда - в Фестхолх, банну ва Хира. Малый же отряд числом всего восемь человек (со мной - девять) выступил на Хуллу.
Этот отряд Берен возглавил лично, взяв с собой также одного из лучших своих бойцов - великана по имени Агхаг Свирепый, сплошь заросшего курчавым рыжим волосом. Увидев его в первый раз, я даже испугался - а не один ли это из фоморов, чудовищных животных, измененных отравленной кровью богов. Уж слишком он был высок да волосат; даже лицо затянуло шерстью, почитай до самых глаз, так что издали оно запросто могло сойти за медвежью морду. Правда, медведи не носят тяжелых и длинных двуслойных кольчуг и не опираются на исполинскую палицу, толщиной с бедро взрослого мужчины.
О рыжем человеке-медведе, прирученном Береном, много рассказывали в дружине Эстрельда. Поговаривали, будто у него есть брат, который еще больше и волосатее, но в такое было трудно поверить...
Эффа и Бурок также вошли в малый отряд. Оба мужа, похоже, были приставлены к колдуну и как помощники, и как охранники. Исполняя его приказы, они всегда держались рядом со мной, не отходя ни на шаг.
Сборы длились недолго, и прежде, чем успела сойти роса, малый отряд уже выступили в путь. Всех лошадей ва Хир оставил своим людям, идущим в Суттон. Нам же предстояло двигаться через лес, в обход дорог и троп, так что от лошадей толку было бы немного, а вреда - за счет следов от копыт, четко читаемых всяким, кто знает охотничьи уловки - куда больше.
Шли быстро и сторожко; один из людей Берена, сухопарый и нескладный муж, облаченный лишь в кожаную куртку, регулярно отрывался от отряда, надолго исчезая меж деревьев и время от времени снова появляясь, чтобы переброситься с хевсхортом парой слов.Должно быть, лучший следопыт в дружине Золотого Щита, подумал я, и не ошибся.
Что-что, а ходить люди Берена умели. Все они, даже Старый Раннах, которому в силу возраста лежать бы у печи, да кряхтеть и жаловаться на скрип в костях, шагали без устали, точно железные. Расстояние, которое дружина Эстрельда покрывала за полный день маленький отряд ва Хира отшагал задолго до наступления сумерек и продолжал идти, не сбавляя хода.
Держать такой темп оказалось тяжело: солнце только припало к краю горизонта, а я уже спотыкался и прихрамывал, в кровь стерев ногу. Видя, как я - совсем молодой парень - пыхчу и мотыляюсь, весь мокрый от пота, Эффа, в бороде которого уже пробилось немало седины,принялся посмеиваться во весь щербатый рот. От широты душевной, он принялся подбадривать меня уколами копья пониже пояса.
Разозлившись, я стиснул зубы и поддал шагу, заставив и его припустить быстрее. Честно говоря, это мальчишество было сущей глупостью, поскольку каждый новый шаг лишь приближал меня к Хулле и ужасной кончине. Но только пусть воином я успел побыть всего ничего, а прежде и вовсе носил рабский ошейник, гордость моя, дарованная прикосновением копья к ладони, все же успела проклюнуться. Терпеть подобные унижение от старого воина казалось мне невозможным.
Стало уже изрядно темно - так что на бросок копья вперед ничего и не разглядеть, когда из-за стволов деревьев в очередной раз бестелесной тенью выскользнул следопыт и, без слов, присоединился к нам, став во главе отряда. Все, включая Берена отнеслись к этому без вопросов, и скоро мне стало понятно почему. Оказывается, разведчик успел приглядеть хорошее место для лагеря: он привел нас к подножию высокого лесистого холма с одной стороны такого крутого, что казалось, будто некий сказочный исполин взял и отрезал от него ломоть огромным ножом. Рядом с холмом бежал холодный звонкий ручей.
Там мы и встали на ночь.
На маленьком костре воины споро соорудили сытный ужин, состоявший избобовой каши, щедро приправленной жироми лохмотьями разварившийся солонины. Нашелся и хлеб - такой засохший и твердый, что его, не размочив в воде, даже грызть не получалось - больше скоблить зубами. Меня тоже накормили, причем щедро, не обделяя, как положено бы довольствоваться рабу и пленнику. Старый Раннах немного покрутился рядом, вновь сумбурно перечисляя ужасы и пытки, которые мне предстоит встретить в Хулле, но быстро угомонился и уснул, положив мешок с колдовским добром под голову и накрывшись дранным одеялом. Тяжелый дневной переход все-таки сказался на нем.
Я же не мог уснуть.
Сидел прислонившись к дереву и закрыв глаза, пока перед внутренним взором разворачивались картины, сотканные из огня, крови и предвкушения боли. Гнать их было бесполезно - видения возвращались, упорные, точно муравьи, затаскивающие в свой дом труп лягушки.
Помню, когда Эстрельд Косолапый снял с меня ошейник и дал копье, первые ночи я засыпал с мечтой о том, что приду в объятия Темной госпожи после славной смерти в бою, пав, как и положено хевсхорту, на груду вражеских трупов... И что произойдет это не завтра, а когда-нибудь потом, когда лицо мое избороздят первые морщины, а волосы побелеют.
Вместо этого недолгая воинская доля обрекла меня на смерть раннюю, страшную и лютую, в которой не будет ни доблести, ни славы.
- Так ты из вагров-богопоклонников?
Голос Берена ва Хира властно вторгся в мои мрачные мысли.
Я вздрогнул, открыл глаза и заморгал. Лагерь практически спал, лишь один человек, выставленный в дозор, бодрствовал, сидя у костра, но к Золотому Щиту, похоже, как и ко мнесон не шел.
- Ч-что? - судорожно сглотнул я.
- Ты - вагр? - спросил Берен.
Он стоял рядом, опираясь на короткое копье с непропорционально длинным и острым, как бритва наконечником, какой вполне мог бы заменить короткий меч, глядя на меня сверху вниз. Под его странным, каким-то рассеянным взглядом по-кошачьи зеленых глаз мне стало не по себе.
Кто я такой, чтобы до меня снизошел столь прославленный хевсхорт? Жалкий раб, обреченный умереть на алтаре Бичующих!
И все же, сделав усилие над собой, я сумел ответить.
- Мой отец был вагром, господин. Меня вырастила женщина из альтов, а большую часть жизни я прожил среди гехуров.
- Да, это слышно по наречию, - кивнул Берен.
При звуках моего голоса Старый Раннах немедленно проснулся. Высунул голову из-под одеяла и замер, слегка склонив голову, словно слушая нас, хотя едва ли мог разобрать хоть слово.
- Я не поклоняюсь богам. Ни старым, ни молодым.
- Возможно, - помолчав сказал ва Хир. - На этих островах все перепуталось - предания, племена, истории, боги...
- Это правда, господин, - сказал я, лихорадочно гадая, что бы все это значило.
- Возможно... - повторил Берен, глядя уже не на меня, а куда-то сквозь. - Ты говоришь на языке своего отца, юноша?
Я покачал головой. На самом деле я знал несколько слов, но это вовсе не значило "говорить". Я хорошо изъяснялся на языке гехуров, но больше привык общаться и даже думать на гэльти. Этот язык понимали все рабы, на нем же говорила Мава, женщина из альтов, заменившая мне мать.
- Что ж, тогда тебе стоит знать, что в языке твоего народа есть слово "хоро". На гэльти и другие языки его обычно переводят, как "неудачник" или "неудача", но на самом деле "хоро" означает нечто иное. Меня научил этому человек твоей крови. Это был добрый друг, достойный муж и прекрасный лучник (как и многие вагры). Ближе всего к смыслу этого слова будет: "тот, кто не управляет своей судьбой, не будучи виноват в этом". Понимаешь?Хоро, это когда судьба сильнее человека, даже если он борется с ней до последнего. Тебе выпал такой жребий, юный вагр. В этом нет твоей вины. И моей нет. Так сложилось. Хоро.
Мне показалось, что в голосе хевсхорта прозвучала легкая тоска.
- Но именно ты взял меня в плен и ведешь в Хуллу, - несколько осмелев, сказал я.
Берен тряхнул головой, и его взгляд снова стал прежним - пронзительным и цепким.
- Мы оба идем в Хуллу не по своей воле, вагр.
Он обернулся и посмотрел на Раннаха, который тут же завозился под своим одеялом, делая вид, будто устраивается поудобнее.
- Ты - хевсхорт. Ты - воевода, - упрямо сказал я. - Твои люди пойдут туда, куда ты им скажешь. Ты говоришь в Хуллу, и они идут в Хуллу.
- Вопрос в том, хочу ли я сам идти туда, - слегка улыбнулся Беренва Хир. - Мы не всегда можем выбирать свои пути.
- Тогда я не понимаю, зачем ты говоришь мне все это, господин.
Берен негромко рассмеялся.
- Ты нравишься мне, юный вагр. Ты не трус. Другой бы молил если не о свободе, то о быстрой смерти и ползал бы у моих ног, но ты держишься, как истинный муж. Поэтому я и говорю тебе все это. Когда придет черед умирать, я хочу, чтобы ты знал, что тому причиной не ты, и не я. Просто судьба пересилила нас обоих. Хоро.
Берен ва Хир и не знал, как близок он был к тому, чтобы ошибиться, ибо как раз в тот момент я практически собрался с духом, чтобы обхватить его ноги и взмолиться о смерти воина, или о казни, какой удостоили людей Эстрельда, отказавшихся расплетать бороды. Однако после его слов поступить так, значило вызвать не жалость и сочувствие, а только презрение.
И, не совру, если скажу: даже с учетом всего ужаса моего положения слова такого хевсхорта, как Берен-Щитоносец, легендарный Золотой Щит, польстили мне и согрели душу. По одному его слову люди шли в бой и умирали, и потому оно дорогого стоило.Кроме того, я был молод, и даже зная о скорой смерти, до конца в нее не верил - где-то в глубине души какая-то частица меня жила ожиданием чуда.
Не может быть, чтобы моя жизнь оборвалась вот так рано и так страшно!
- Я умру, потому что ты приведешь меня в Хуллу, лорд Берен. - сказал я и отвернулся, ожидая всплеска ярости и удара тупым древком копья.- А потом ты со своими людьми уйдешь оттуда, а я - нет. Мою участь решаешь ты, а не судьба.
Удара не последовало.
Золотой Щит еще какое-то время постоял рядом, обдумывая что-то свое, кажется, уже бесконечно далекое от моей участи, а затем пошел прочь, забросив копье на плечи и тяжело положив на него свои длинные руки - точно водонос.
Тогда я крикнул ему в спину:
- Я запомню твои слова, господин. Возможно судьба еще посмеется над нами обоими, и придет мой черед сказать тебе: "Хоро, лорд Берен. Так вышло!".
Грозный хевсхорт на мгновение замедлил шаг, и не оборачиваясь ответил:
- Верь в это, юный вагр. Другого тебе пока не остается.
Он ушел к костру и устроился подле своего знаменитого щита, а мой сон окончательно сгинул. Теперь я ломал голову размышляя над тем, что он хотел мне сказать.
Что связывало Щитоносца и бритоголовых жрецов, отринувших богов? Какой властью над ним обладал Старый Раннах? Что заставляло знаменитого и удачливого вождя подчиняться колдуну и, рискуя жизнью - своей и своих людей - везти на жуткую смерть человека, который ему пришелся по душе?
Жизнь Берена ва Хира несмотря на еще довольно молодой возраст окружал туман многочисленных легенд, которые он создавал сам и которые за него придумывали люди, однако тайн вокруг него роилось еще больше.
Вопросы роились в воздухе, жаля мозг, точно злые черные пчелы, и я невольно ворочался, пока сердитый Эффа не встал и не пнул меня по ребрам, требуя вести себя тише. После этого я притих, но сон не еще долго.
И это было на руку.
Дождавшись глубокой ночи, когда маленький лагерь ва Хира погрузился в глубокий сон, я слегка перекатился, так чтобы навалиться на примеченный загодя корень старой разлапистой сосны, наполовину торчащий из земли, и принялся водить по нему связанными за спиной руками в надежде перетереть узлы, на совесть закрученные Буроком едва я покончил с трапезой. Корень был шершавым и твердым как камень, что сулило успех моему начинанию.
Увы, я недооценил бдительность людей Берена...
Не успел я сделать и двух дюжин движений вверх и вниз, как ощутил рядом чужое присутствие, а затем сильная рука схватила меня за плечо и перевернула на живот. Твердое колено уперлось в спину, а под мочку уха ужалил острый клинок ножа.
- Послушай меня, сопляк, - прорычал голос Бурока. - Не считай себя самым умным. Еще раз выкинешь что-то такое, и Хулла начнется для тебя прямо здесь. Дошагать до бритоголовых можно и с отрезанными ушами... да и глаза, чтобы дорогу видеть, тебе одного хватит. Ты меня понял, вагр? Ху?
- Убей меня, - прохрипел я, тычась лицом в прелую, терпко пахнущую хвою. - Убей и скажи, что сделал это, мешая сбежать. Ты же знаешь, что меня там ждет!
На мгновение мне показалось, будто молодой воин засомневался, но следующие его слова развеяли все надежды.
- Ни один человек не может солгать Старому Раннаху так, чтобы колдун этого не почуял, - проворчал Бурок. - Извини, малыш, но ты просишь об услуге, которая нам обоим не по карману. А теперь ползи вот сюда и нишкни. Разбудишь меня еще раз, и я займусь твоими ушами. Ху?
- Ху...
В ту ночь я больше не рискнул испытывать судьбу, решив отложить попытку побега на следующую ночь. Может мне повезет и чуткого Бурока поставят в дозор, либо же он устроится спать чуть подальше, и тогда мне выпадет шанс.
***
Мы выступили рано утром. Поджарый и легкий на ногу следопыт по имени Сетрек за глаза прозываемый также Трясогузкой, снова ушел далеко вперед, разведывая дорогу, и время от времени возвращаясь обратно, чтобы поделиться с Береном своими наблюдениями. Мы продолжали путь через лес, старательно избегая троп и дорог, что изрядно замедляло отряд, однако Золотой Щит не хотел рисковать. Он находился во владениях своего врага с жалкой горсткой воинов в то время как сразу несколько воевод и признанных хевсхортов со своими многочисленными дружинами рыскали по здешним землям, привлеченные ценой, назначенной Эффой за его голову.
Около полудня Сетрек в очередной раз возник из леса, но уже не один. С собой следопыт привел невесть откуда взятого парня - оборванного и совсем молодого, на пару зим младше меня. Физиономия мальчишки была разбита в кровь, а руки связаны за спиной.
Низкорослый и скуластый, он выглядел перепуганным до смерти; мелко трясся, а завидев среди своих пленителей еще и человека-медведя с гигантской дубиной на спине, а также рогатого колуна, принялся просто тихонько подвывать от страха.
- Парень из ноттов,- тихим надтреснутым голосом сказал Сетрек. - Говорит несколько лет назад эккунг Эффа пустил несколько племен с побережий обживать болотистые низины там, к югу. Взамен обязались платить ему дань: железом, рыбой и угрями. Нотты во всем остальном никчемны, но уж это умеют. Только этот почему-то возомнил себя еще и охотником.
Трясогузка беззвучно засмеялся и презрительно плюнул под ноги юному нотту.
- "Охотник". Пыхтел, топал и хрустел валежником громче, чем сохатый в гон.
- Не называй Эффу эккунгом, - раздраженно произнес Старый Раннах, подходя ближе и рассматривая пленника, который сжался под его взглядом, став в два раза меньше. - С тех пор, как он предал царя Эдвина и отложился от Ирис-Моу, это всего лишь изменщик и бунтовщик, заочно лишенный всех титулов.
- Наш добрый царь мог его и имени лишить, да толку? - усмехнулся Берен, по привычке опираясь на копье, точно на посох. - Пока Эффа держит крепости, он остается лордом здешних земель. Не так ли, нотт? Я к тебе обращаюсь.
Пленник, затравленно косясь на зловещего колдуна, несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь выдавить из себя хоть слово, но страх когтистой лапой сжал его горло, лишив голоса. Тогда Сетрек, не церемонясь, отвесил мальчишке подзатыльник.
- Ты слышал господина!
- Нет лорда! - завопил нотт, разом обретая дыхание; на гэльти он изъяснялся с чудовищным акцентом. - Нет лорда, господин! Нет лорда, нет закона, нет защиты! ...Кто хочет приходит и все берет! Женщин, еду, серебро... Нет ничего!
- Вот оно, - довольно пробормотал Берен. - Интересно, как скоро до Эффы дойдет, что он делает именно то, чего от него добивались?
- Ты разозлил много волков, господин, - осторожно произнес Сетрек.
- В этих землях - только одного. И теперь обнаглевший старый волк Эффа воет так громко, что накликал себе на голову целую стаю молодняка. Люди, которых он пустил в свои земли, чтобы охотится на нас, быстро смекнули: получить серебро за голову Берена ва Хира - перспектива сомнительная. Прежде меня еще надо найти, загнать в угол и, наконец, убить. Три задачи и каждая представляет собой немалую трудность. А вот деревушки Эффы, откуда старый волк забрал всех вооруженных мужей, чтобы защитить свои города и бурги - нынче легкая добыча.
Берен прервался, задумчиво пощелкал пальцем по наконечнику копья, словно кузнец, проверяющий металл на наличие раковин и хмуро уставился на мальчишку-нотта.
- Как давно к вам приходили?
- Д-дней пять назад, - выдавил из себя тот. - Много-много мужчин в кольчугах и с копьями. Брали все, насиловали женщин. Тех, кто пытался сопротивляться избивали до беспамятства. Троих мужчин убили. И одну женщину. Сестру Балга Корявого... ее... ее...
Он так и не договорил, давясь всхлипами и трясясь.
- Кто их вел? Опиши мне этого человека, если не слышал имени. Или его знамя.
Нотт страдальчески сморщился, вспоминая.
- Высокий и худой. Без шлема, с повязкой на лбу. И глаза... как у мертвого. А на знамени две змеи, обвивающие копье.
- Тощий и без шлема, похоже, Кнуг Мертвоглазый. А знамя не иначе, как Дандана Быстрого Змея, - прогудел великан Агхаг, подходя к ва Хиру. - Вот же славно! Давно мечтаю расплющить верткого мерзавца, да все под руку не попадется.
- Дандан - опытный воевода, а Кнуг - великий хевсхорт, - покачал головой Берен. - У Дандана только личная дружина - полторы сотни человек. Если еще клич бросал, получив призыв Эффы, то наверняка число удвоил. Плюс люди с корабля Кнуга - не меньше полусотни человек. Три - три с половиной сотни даже для нас с тобой, Агхаг, будет многовато. Так что лучше бы и дальше не попадался.
- Всего-то по сотне на брата, а оставшихся Раннах превратит в крыс и лягушек! - проворчал Агхаг. - А был бы мой брат здесь, и без колдуна обошлись бы.
Гигант небрежным движением сбросил свою палицу с плеча, хлопнул Берена по плечу и довольный собой расхохотался.
- Ты снова все точно рассчитал, Бер. Ублюдки, которых зазвал лорд Говнюк больше делают вид, что охотятся на нас, занятые разорением его земель! Скоро собственные тэгны начнут колоть Эффу в зад своими копьями. Золотой Щит невольно поморщился, потирая плечо.
- Так и есть. И это только начало. Пока известия о грабежах и бесчинствах дойдут до эккунга, пока он решит, что может им доверять, пока проверит... а даже если и поверит сразу - что будет делать? Соберет хирд и отправится гоняться по лесам еще и за своими же наемниками?
- Трусливый пентюх даже на это не осмелится!
- Эффа не трус, - Берен вдруг перешел на язык гехуров, чтобы пленник не мог его понять. - Просто мятежник уверен, что царь Эдвин только и ждет, пока он отведет войска с границ, дабы вторгнуться и наказать его за мятеж. Эти же ожидания удерживают его также и от ответного вторжения.
Он негромко рассмеялся и добавил:
- Я не зря потратил столько серебра, подкупая торговцев и менестрелей, чтобы распространяли слухи, будто царь собирает новую армию, планируя снова выступить против изменника...
Я был рабом и не особо знал, что происходит в мире, но будучи принят в дружину Эстрельда жадно прислушивался к разговорам мужей у вечерних костров (в силу природной любознательности), так что кое с чем для себя разобрался. Я, например, успел уяснить, что все нынешние трудности эккунга Эффы, так отчаянно и бездумно призывавшего на службу известных хевсхортов с их воинами и колдунами, начались из-за алчности и гордыни.
(С годами, правда, мне предстояло убедиться, что Эффа никаким исключением не был. В основе всех великих деяний, которые совершаются мужами лежат либо алчность, либо гордыня... хотя и похоть - дело не редкое. Человек удивительно прост в своих желаниях, однако потакая им, способен создавать и превозмогать по истине невероятные трудности).
Богатый и влиятельный лорд Эффа, прозванный за хитрость и изворотливость Скользкие Волосы, какое-то время был одним из самых крупных, владетельных и сильных данников Эдвина Мягкорукого, нынешнего правителя царства Ирис-Моу, что тянется почти через всю восточную часть Большого острова Бри. Эккунг даже связал себя с ним узами родства, выдав младшую дочь за одного из двоюродных братьев царя.
Увы, немногие проходят испытание богатством и властью до конца.
Более двадцати лет эккунг Эффа верой и правдой служил суровому и безжалостному отцу Эдвина, чтобы затем своими глазами увидеть, как после смерти славного государя на трон Ирис-Моу сядет его никчемный сын - человек нерешительный, слабый и болезненный. В простом смертном три недостатки вызывают осуждение даже каждый по отдельности, а сочетание их и вовсе считается делом откровенно прискорбным; для правителя же они - просто губительны. Правоту этого утверждения вскоре ощутило на себе все царство государя Эдвина.
Последние несколько лет Ирис-Моу прозябал и трещал по швам, измученный раздорами данников, без твердой руки взявшихся враждовать между собой, сводя старые обиды и перекраивая границы банн. Еще больше все усугубилось после нескольких неурожайных лет, которые ко всему прочему спровоцировали постоянные набеги голодных вольных племен и морских разбойников на границы царства. Все эти беды вконец истощили государство.
Сильные лорды не жалуют слабых царей... если только не могут ими управлять, стоя за спиной. У эккунга Эффы не вышло, и в итоге два года назад, случилось то, что должно было случится неминуемо - лорд Скользкие Волосы прилюдно отказался от клятвы верности царю Эдвину, объявив себя вольным лордом. Он кинул клич по всем баннам, которые получил во владение от отца Эдвина, и влиятельные тэгны, озлобленные бездарным правлением, поддержали мятеж. Был созван сильный хирд, который в битве на холмах Брегги разбил наспех собранную армию царя, посланную против взбунтовавшегося данника.
Так эккунг Эффа отстоял свою независимость, оторвав от Ирис-Моу немалую его часть... На время или навсегда должно было показать время, но учитывая бездарность правления царя Эдвина со дня восхождения на престол - скорее уж навсегда.
Тогда-то в земли мятежного эккунга со своей дружиной вторгся Берен ва Хир - прославленный хевсхорт, также присягнувший царю Эдвину и ранее получивший от него в дар богатые земли к востоку от Брегги и Бракая. Не имея под своим началом должного количества воинов, Берен не сумел бы одолеть Эффу в открытом сражении, но он и не преследовал такой цели. Своим вторжение ва Хир наглядно доказывал, что отмежевавшийся лорд не способен защитить своих подданных от грабежа и беззакония, от огня и железа.
Он разорял его земли, точно вражеские, нападая на фермы и хутора, уничтожая посевы, вырезая скот и внушал ужас баннам, которые поддержали Эффу. Пример несчастий мятежного эккунга, не знавшего покоя в своих же землях должен был образумить других лордов, задумавших податься в самостоятельные правители.
Не имея возможности вывести гарнизоны из крепостей, чтобы гоняться за летучей дружиной Золотого Щита по всем своим землям, Скользкие Волосы принялся громко звенеть серебром, скликая других известных и бесстрашных хевсхортов с их людьми для охоты на "бешенного пса Эдвина".
Так в земли мятежного эккунга пришли волки в железных шкурах, оказавшиеся страшнее одинокого пса.
За то, чтобы привести двести копий для охоты на Берена-Щитоносца, Эстрельд Косолапый взял с эккунга Эффы немало серебра задатком, и втрое столько же ему было обещано за знаменитый щит, в котором будет плавать голова ва Хира. В то же время Золотой Щит привел с собой дружину, которую кормил и одевал за свой счет, без всякой поддержки царя, чьи интересы защищал (хотя, по правде, Берен больше защищал свои земли, которые лежали не так далеко от владений Эффы). Отсюда и малое число людей, так удивившее меня. Да и не было ему нужды брать с собой многих - большое войско всегда выигрывая в силе теряет в подвижности, а Золотой Щит был вынужден постоянно двигаться, беспорядочно мечась по баннам мятежника, чтобы не оказаться загнанным в угол...
Какое-то время ва Хир тщательно расспрашивал мальчишку-нотта, иной раз задавая ему повторяющиеся, но несколько измененные вопросы, чтобы поймать на преднамеренной лжи. Пленник испуганно и покорно рассказывал все, что только знал, а когда не мог дать нужного ответа, отрицательно мотал головой, сжимаясь в ожидании удара.
Рассказать, правда, он мог не так много: за последний месяц деревню грабили уже трижды, забрав все, что представляло хоть какую-то ценность. И всякий раз - от имени государя Эффы, который издал приказ, обязывающий поданных всемерно помогать охотникам на "бешенного пса".
Сейчас деревня голодает, плаксиво гнусил нотт. Нет запасов, чтобы пережить надвигающуюся зиму, и люди просто разбредаются, бросая пустые дома. После ухода воинов Дандана осталось от силы полдюжины дворов, а соседнее селение так и вовсе обезлюдело начисто. Люди проклинают свирепого Берена Золотого Щита, проклинают бездарного царя Эдвина, но куда больше - беспечного и трусливого эккунга Эффу, отдавшего собственные земли на поругание "союзникам".
Щитоносец слушал ответы внимательно, изредка хмыкая себе под нос. Затем он сказал:
- Когда вернешься домой, скажи своим людям, что Берен-Щитоносец сжигает дома и посевы, но не убивает мирян. Прежде, чем придать дома огню он также разрешает им забрать столько припасов, сколько они в силах унести с собой. Я не желаю зла тем, кто был поданными царя Эдвина. В ваших несчастьях виноват изменник и предатель Эффа. Когда его голова ляжет к ногам государя, беззаконие закончится.
- Когда он вернется? - зашипел Старый Раннах. - Ты что это задумал, ва Хир?! Ты хочешь отпустить мальчишку, да еще и велишь ему растрепать на весь Бри, как он встретил Золотого Щита с горсткой воинов, когда тот крался по лесам, как тать, как лисица, пробирающаяся в курятник?! Ты понимаешь, что ты делаешь, воин?!
- Колдун прав, Бер, - присоединился к зловещему старику человек-медведь. - Мальчишку отпускать нельзя. Я все сделаю сам и быстро.
На сей раз никто не потрудился перейти на гехурский. Юный нотт слышал, как решалась его судьба, и если раньше он крупно трясся от страха, то теперь мальчишку просто заколотило от ужаса.
Берен ожог обоих взглядом, в котором горела холодная ярость.
- Здесь хевсхорт я! Мальчишка останется жив. Он и его люди итак настрадались по нашей милости, и едва ли переживут эту зиму. Один шанс из ста - это малое, что я ему должен.
- Мальчик должен...
- Заткнись, Раннах, или, клянусь кровью богов, я и вагра отпущу. Развяжите его...
Недоуменно пожимая плечами, Сетрек-Трясогузка вытащил нож и перерезал кожаные ремни, стягивавшие руки юного нотта. Растерянный и ошеломленный спором вокруг своей головы пленник стоял, не смея шевельнуть даже суставом. Казалось, будто Агхаг и Раннах одним своим присутствием вытягивали из него волю и силы.
А может, так оно и было.
- Беги, малец.
Трясогузка взял нотта за плечи, развернул спиной к маленькому отряду Берена и слегка наподдал под зад ногой.
- Беги со всех ног! И помни, кому ты должен жизнь.
Незадачливый охотник пробежал несколько шагов, обернулся, снова затрясся при одном взгляде на колдуна и великана, а затем уже припустил что было сил.
- Это было глупо, - сплюнул Агхаг. - Ты испытываешь удачу, Бер...
- Знаю. Закончили здесь. Выступаем!
Мы двинулись дальше, и вновь шагали до самой темноты...
Берен сказал: "я знаю", но сам он, похоже, верил в правоту своего поступка.
Зря.
Будущее показало, что правы Агхаг и Старый Раннах - не стоило отпускать юного нотта.