День начался с обычного февральского утра: подъём - 7 утра, завтрак - остыл, обыденный семейный скандал. Она побежала на остановку, давая старт еще одному забегу по кругу - из одной тюрьмы в другую и назад.
"Повезёт или не повезёт", - опять сверлил её разум этот вопрос, что терзает каждого человека с утра, не отпуская, пока последняя мысль не ускользнет из его измождённого мозга, когда ночь вступит в свои права и начнет играть сновидениями, вселяя всё новые и новые надежды на удачу.
Она решила пожертвовать парой минут своего и без того недостающего времени, чтобы купить лотерейный билет. "Интересно, - подумала она, увидев двукратный выигрыш, - наверное, мне сегодня повезёт"... Подумала, сама в это ничуть не веря.
Однако день прошёл так же, как и любой другой день. Снова одна - улыбаясь фальшиво фальшивым друзьям, и разговаривая без смысла с бессмысленными людьми. Родственная душа ... Где ее искать, если предположить, что это вообще возможно? Удобнее всего ей было одной. Не потому ли, что она хотела этого? Вовсе нет, она мечтала избавиться от этого безвоздушного удобства, но не видела никого, способного дать ей больше, чем она могла дать себе.
Вот и сейчас, идя одна, она была счастлива, насколько ей это удавалось - одна, без всех, но не против всех. Просто одна. И с каждым шагом, приближающим её к дому, где ей ни рады, ни злы, а просто равнодушны, ее наполняли тоска и предчувствие адской боли от ран на сердце, наносимых этими близкими, и одновременно такими далекими, людьми.
Она всячески пыталась отгородить себя от них, принимая их вопросы как вторжение, а отсутствие таковых как убийственную холодность и бездушие. Она никогда не спешила домой. Перед ней стал парк. С детства он казался ей дремучим лесом, где можно без труда заблудиться. С тех пор она стала больше, деревья - меньше, жизнь - сложнее, но мельче. Сказки остались в прошлом - и она с ними.
Она каждый раз входила в него, как в святыню, возбуждая в себе инстинкты предков - боязнь перед духами священного леса, хотя это был ничем не примечательный сквер посреди города. Ей очень не доставало общения с деревьями, разговорами вполголоса с листвой, что нашептывает всякому встречному собеседнику свои тайны - только прислушайся.
Она выросла в тесных серых коробках новых районов, где единственным напоминанием о Природе служило и всегда будет служить Солнце - едва видное от смога светило; да еще вольный ветер, загнанный в темницы проходных дворов, не может никак взмыть в высоту, где его давно дожидается племя облаков, дрожащих от страха при виде надвигающихся темных и фантастических, зловонных клубов дыма.
Она шла, не спеша, по узеньким аллеям, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому звуку, что, впрочем, большая редкость в феврале. И лишь таборы вечных странников - воронов - вспугнутых непрошеной гостьей, то и дело шумно и недовольно слетали с насиженных мест. Она никогда не писала стихов, хотя часто пыталась. Но вот именно здесь и именно сейчас ей на ум пришло удивительное четверостишие:
Что ж, прощай, мой друг жестокий.
Пусть навеки. Так и быть.
Все те обиды и упреки
Готова я тебе простить.
Вслед за этими строчками следовали все новые и новые: так капли дождя сыпятся вниз на пыль и грязь, в которую им суждено превратиться; но пока они летят - они божественны. С просветленным, как город после грозы, разумом и, уже не опустошенными, а грустно задумчивыми глазами она стояла на остановке и глядела на поземку, стелившуюся за проносившимися мимо машинами.
Едва шевеля губами, она продолжала нашептывать свои удивительные рифмы. Случайно её взгляд упал на молодого парня, который, как казалось, уже довольно долго смотрел на неё. Тяжело и сладко потянуло где-то в низу живота, быстро - испуганно и с робкой радостью - застучало ее сердце. Так на нее никогда никто не смотрел. Не везло. Как и ему, так ей показалось.
Они были не просто похожи друг на друга - даже внешне. Их взгляды были так похожи, словно они глядели в свое отражение, или в одну сторону. Так смотрят на что-то, что казалось невозможным. На чудо. То был не просто обмен взглядами. То был захватывающий, стремительный и жадный разговор.
И вдруг их неожиданная и странная беседа оборвалась так же внезапно, как и началась, - где была их улыбка, где первые слова, произнесенные вслух? Остались в мечтах - ее и его. Как и всегда, мечты взяли верх над борьбой за них. Легче жить в мечтах, чем потерять их, обменять на реальность и быть счастливым. Для нас страшнее потерять мечту, чем возможность, чем самую жизнь.
Подошел троллейбус, люди заспешили к входу. Вдруг раздался вскрик, на который никто даже не обернулся. Отчаянный крик повторился и все, вздрогнув и оглянувшись, увидели девушку, лежащую навзничь на земле, и разразились истеричным и громогласным хохотом. "Она же пьяная! - Нет, вы посмотрите, как отвратительно! - А ножки ничего", - равнодушная и злобная планета пассажиров троллейбуса сразу оживилась.
Лишь один парень невидящим взглядом смотрел туда, вниз, но не мог ни пошевелиться, ни произнести звука. Силы покидали его, разум тоже. Смех все не утихал, а она лежала лицом вниз в самой грязи... и не шевелилась. "Ее ударило током!" - испуганно завопил водитель, и люди стремглав ринулись к выходу - назад, на морозную и снежную улицу, которая вдруг оказалась более безопасным местом. А он все стоял, схватившись за поручень, медленно сползая на пол, слезы градом катились из его глаз.
Приехала скорая. Ее уложили на носилки и перенесли в машину. Его положили под сиденье - к приезду скорой он был уже мертв - обширный инфаркт. "Ай-ай-ай! В таком возрасте, - сокрушался врач. - Какой уникальный клинический случай, - и в морг! Как же жаль, а? Я бы его так описал, так описал! Вечно мне не везет..."
Ее к вечеру того же дня отправили туда же. И поскольку из всего морга лишь их два трупа оказались невостребованными, на 40-й день их кремировали и ссыпали в одну капсулу. Они были, наконец, вместе. То был действительно счастливый день. О большем она и не мечтала...