Аннотация: Все случаи взяты из моей практики. Размышления школьного писхолога о том, что заставляет любить свою работу.
Сегодня выпускной вечер у третьеклассников. Начальная школа для них заканчивается, дальше их поведут другие учителя. Мы прощаемся с детьми, и, наверное, поэтому они кажутся нам взрослыми. Совсем не похожими на тех испуганных первоклашек, которым мы желали счастливого пути три года назад.
Я знакомлюсь с ними еще до того, как они приходят первого сентября в класс. Я еще не знаю, как они выглядят, что любят, с кем дружат. Они - только имена, и несколько строк от родителей: 'нам, если можно, учительницу построже, он у нас балованный...' или 'Вася занимался с логопедом, с дефектологом. Ему будет нужна помощь'. Помощь... Это все, что мы можем им дать. Чем дольше работаю с ними - балованными, несчастными, заносчивыми, неуверенными, тем больше понимаю, что можно дать ребенку руку, но нельзя пойти за него. Они учаться ходить сами, а потом решать свои проблемы сами, без нас. Я могу только протянуть руку некоторым из них.
Невероятно инетерсно отгадывать рыжих, кудрявых, высоких, обидчивых, застенчивых за безликими 'Оля Сестренко' и 'Антон Баранов'. Несколько месяцев мне все еще снятся длинные списки, и только потом - лица, слова, случаи...
Я - школьный психолог. Занимаюсь только проблемами, а когда они решены, сразу же находятся новые. Два дня назад закончила бесконечную бумажную волокиту с классами коррекции. Открыла новую папку для детей из неполных семей, обвела красным тех, где мы подозреваем насилие. На столе лежит еще аккуратно подровненная стопка бумаг, я обязательно ее разберу, как только начнутся каникулы. Но сегодня и мой праздник, хоть с лета начинается круговерть новых проблем. Можно вспоминать и о светлом, и о горьком. Сегодня можно подводить итоги.
***
Вот Настя. Она нелюбимый ребенок, неуверенная и пугливая. Прошу ее нарисовать семью. Настена тщательно рисует старшей сестре длинные светлые волосы, а младшему брату - футбольную форму.
- Сестра хочет быть блондинкой, - как бы оправдываясь, говорит она. - А брат мечтает быть футболистом.
Я не спрашиваю, где папа и мама. Они не играют в ее жизни никакой роли. Но я осторожно говорю ей:
- Настен, ты многое делаешь, чтоб другие были довольны?
Девочка обрадованно кивает. Да, она готова на все, лишь бы услышать доброе слово.
Я показываю на рисунок:
- А где же ты? - тихо интересуюсь.
На Настином лице сменяются все оттенки красного. Она, размазывая по щекам слезы, хватает простой карандаш и рисует себя. Я не выдерживаю и обнимаю ее.
***
На сцене сейчас третий 'в'. Я смотрю на танцующих девочек, но вижу только выглядывающего из-за кулис Мишу. Ох уж этот Миша! Долговязый мальчишка, никогда не расстающийся с потрепанной кепкой. Сегодня, ради торжественного случая, он ее снял. Пожалуй, теперь никто бы не сказал, что он сильно отличается от одноклассников. Но полтора года назад...
***
Нина тяжко вздыхает:
- А может, ему вообще в спецобучение надо?
Мне нравится Нина, молодая классная второго 'в'. У нее не слишком много опыта, но она приносит в класс душу. Все делает с удовольствием, не боится спрашивать совета.
Мы опять говорим о Мише. Позавчера он два урока подряд пел песни. А вчера побил Толика. За дело, возможно - Толик пытался отобрать у него кепку. Миша не слушает, не учится.
Мы перепробовали почти все, наверное, что возможно. Разные программы, разговоры, подходы. Ничего не работает.
Я смотрю на скучное Нинино лицо - на нем ни следа обычного оживления. И делаю довольно опасную вещь.
- А ты его любишь? - спрашиваю.
Нина молча водит по бумаге карандашом. Звенит звонок.
На классном собрании два месяца спустя все учителя в один голос удивлялись, что это случилось с Мишей и как это он вдруг стал вести себя практически нормально. Нина не поднимает глаз, но я знаю, это заслуга ее отношения к нему. Непросто научить себя любить ребенка.
***
Алеша сбивается с такта и испуганно смотрит на Елену Семеновну. Та подбадривающе улыбается ему. С ним мы не прощаемся - оставляем на второй год. Хотя по правде ему и во второй раз в третьем классе особенно нечего делать. Испуганное выражение сходит с его лица только на физкультуре, там он понимает, что происходит, и получает четверки. И даже пятерки. Две с начала года.
***
- Да вы понимаете, что вы говорите! - кричит на нас Алешин отец. - Вы с ним за целый год даже не занимались ни разу!
Елена Сергеевна, Алешина классная, покрывается розовыми пятнами. Я не раз видела, как она оставалась в школе после уроков, готовя для Алеши специальные задания. Не ее вина, что к концу второго класса он едва научился читать буквы. И считает до пяти. Или, может, уже до шести.
- Это же непоправимая травма для ребенка! - убеждает нас его отец.
Я рассказываю ему, как Алеша с трудом решает задачки для первого класса. Как он с обидой смотрит на одноклассников, которые все понимают и свободно читают. Что ему, верно, очень тяжело все время быть последним.
Очень трудно передать выражение его лица, когда раздают задания. Учителя специально делают его задания хотя бы внешне похожими на обычные. Алеша разбирает двусложные слова, когда его соседка Тамара бойко читает из учебника.
- Вы знаете, откуда пошли названия месяцев? - спрашивает Елена Сергеевна, и Алеша радостно поднимает руку.
- Я знаю! Январь, февраль..., - на июне он сбивается.
Учительница ласково говорит ему:
- Ты молодец, что напомнил нам их порядок.
Дети тянут руки, чтоб ответить на вопрос. Они снисходительно дали высказаться Алеше. У него нет друзей в классе: его не обижают и жалеют. Но ему не с кем играть на равных.
Отец Алеши не слушает. Он хочет, чтоб его сын 'был как все'. Жизнь отобрала у него это право. Жаль, что родители не дают ему хоть раз в жизни почувствовать себя с кем-то на равных.
- Своих детей небось не отправляете в спецшколы! - зло бросает он нам под конец.
Я молчу. Год назад мой сын пошел в особый садик. Но отцу Алеши мне почему-то не хочется говорить об этом.
***
Рита читает свои стихи. Она очень талантливая девочка. Возможно, лет через тридцать у меня будет стоять на полке ее книга. А она будет заваривать кофе, и общаться по интернету с такими же как она непонятыми, тонкими и умными. Потому что в реальной жизни ее терпеть не могут.
***
Мы достали маленьких кукол и снова прокручиваем обычные ситуации, что случаются с ней на переменке. Рита говорит моей кукле:
- Ну что ты, я же тебе помочь хочу, ну давай!
Я пытаюсь как могу показать Рите, что не хочу с ней сейчас играть. Так поступают девочки из ее класса. Рита не отстает.
За двадцать минут симуляции я просто выжата. Не представляю, как объяснить ей, что же она делает не так. На первой встрече Рита с обидой рассказала:
- Я с ними и конфетами делюсь, и уроки помогаю делать. Почему же они постоянно меня гонят?
Рита не понимает намеков. Не видит тонкостей. Не чувствует, когда случайно кого-то обижает.
Я предлагаю ей:
- Давай поменяемся куклами!
И, как запомнила, повторяю ее последние слова.
Рита ошарашенно смотрит на меня.
- Это я так себя веду, да?
Киваю. Она плачет, но я не пытаюсь ее утешить. Мы вырвались из замкнутого круга. Теперь начнется работа.
***
Еще совсем немного осталось. А я уже устала вспоминать...
***
Мама Игоря использовала всю пачку бумажных салфеток, я всегда храню их в ящике стола, на всякий случай. Алена, классная Игорька, уже несколько минут сидит как на иголках, она понимает, что это разговор важен, но уже не может его слышать.
- Вот вы говорите, не учится, - как бы про себя говорит мама. - А мы во вторник ездили на могилку Олину, Игорек ей из карманных денег своих букет купил... Год уже прошел, а мы все пришибленные ходим.
- Посадили водителя? - тихо спрашивает Алена.
- Посадили. Пьяный ехал, поделом. Олю не вернешь, но других хоть не собъет.
Мы молчим. Не знали, он новенький у нас. Мать не хотела рассказывать, а мы-то! Проблемы с концентрацией, может, с учебой трудности. Глазки вроде умные, а учится через пень-колоду. Вот, вызвали поговорить, узнать, что в прошлой школе говорили.
Я чувствую, что с Аленой что-то не так. Проводив маму Игорька, мы выходим во двор, и она непривычно нервным движением чиркает спичкой. Затягивается.
- Мой отец погиб в аварии. Водитель смылся. Сбежал. Его так до сих пор и не нашли...
***
Неужели это уже последняя сцена Алениного спектакля? А я даже не всех вспомнила. Ну да ничего, это уже не так важно. Лица, лица. Сияющие, довольные, взолнованные. Смотрю в зал - у родителей такие же лица. Они волнуются, заразительно смеются и аплодируют. Фаина, мама Олега, улыбается мне, и я подмигиваю ей в ответ.
***
Звонок раздался за несколько минут до последнего урока. Мама Олега из Алениного класса испуганно и сбивчиво рассказала мне, что нашла у них дома целую гору вещей, которые Олег, по-видимому, взял без спроса у детей. Украл.
- Пусть принесет их завтра ко мне в комнату, и решим, что делать.
Олег не смотрит на меня, и бубнит привычное, бесчуственное: ' Я больше не буду!'.
Три месяца назад его отец ушел из дома.
- Что ты думаешь или чувствуешь, когда берешь вещь, которую тебе хочется?
Он удивляется моему вопросу. Ждал морали, а тут...
- Знаете, - серьезно так говорит Олег, - мне кажется, что у меня внутри дыра. И если я возьму карандаш там, или линейку - дорогую, из тех, что мама теперь не может купить, то это дыра станет меньше.
- Помогает? - спрашиваю.
Он честный мальчик. Опускает глаза, и шепчет:
- Нет...
Мы решаем, как лучше отдать детям их вещи. Когда Олег выходит из моей комнаты, у него на лице написано облегчение.
***
Это уже финальная песня. Мы с директриссой переглядываемя и улыбаемся сквозь слезы. Завтра начнем распределять новых первоклашек.
Я могу только подтолкнуть. Но дальше те, кому я помогаю, идут сами. Кто помнит начальный толчок, да и нужно ли его помнить, с городостью оглядывая километры пути! Но сегодня можно порадоваться тому, что я была рядом с ними целых три года. Возможно, кто-то мог упасть, и не упал. Дала ли я руку тем, кому это было нужно? Учителям, родителям? Или кто-то упал, а я не заметила? Моя работа всегда в тени. Помню, нас учили: помоги человеку найти в себе силы, и ты больше не будешь нужен. Он сам знает, как справляться с трудностями.
Целый год я пыталась перестать быть нужной.